овисла оглушительная тишина, и мне показалось, что я услышал, как хрустнули суставы у изготовившегося к драке Олега, по-прежнему подпиравшего дверь в десяти шагах от меня. -- Я не люблю повторять дважды, -- сказал я, -- но, когда имеешь дело с дебилами, приходится быть терпеливым. Без Чаши я не уйду. Если ее нет в доме, позвоните, я подожду. -- Тут я поднял левую руку на уровень груди и, повернув ее тыльной стороной ладони кверху, поглядел на часы. -- Сейчас 12.15. Не позднее четырнадцати ноль-ноль Чаша должна быть у меня. -- Сережа, -- попросил Валентинов, -- помоги гостю выйти... Сережа с облегчением вздохнул и сделал шаг ко мне, намереваясь взять меня сзади за локти. Но я все еще смотрел на часы, и не потому, что меня интересовало, сколько секунд им потребуется, чтобы вышвырнуть меня вон. Я развернулся, чувствуя пружинящую гибкость своего тела, и ударил его ребром ладони по гортани. Удар получился четкий, словно в спортзале. Раздался неприятный чавкающий звук, и гарда отбросило назад. Олег уже летел ко мне через комнату. Я ушел в сторону, избегая фронтального столкновения, и сбоку нанес ему довольно чувствительный удар в печень. Поскольку такие финты были для него, что горох об стену, он не остановился и, разворачиваясь, врезал мне по челюсти. Если бы я не отклонил назад корпус, это был бы нокаут. Я отскочил назад, опрокинув столик. Олег споткнулся об осевшую на пол могучую тушу гарда и на секунду потерял равновесие. Мне этого хватило. Я подпрыгнул и влепил ему удар ногой с разворота в скулу. Вообще говоря, я не очень люблю этот удар. Он слишком киношный, а в реальной жизни существуют более простые и эффективные приемы. Но в данных обстоятельствах мне хотелось произвести впечатление на Валентинова и Дуремара. Олег пролетел три метра до стены с аквариумом и врезался спиной в стекло. Раздался звон, потоком хлынула вода, рыба-телескоп жалко забилась на полу, судорожно хлопая плавниками. Человек в камуфлированной армейской форме лежал посреди всего этого разгрома, не шевелясь, -- похоже, он пребывал в глубокой отключке, что и не удивительно, принимая во внимание секрет моих ботинок. Валентинов, колыхаясь, как огромный кусок желе, бочком-бочком пробирался к письменному столу. Шмигайло вжался в спинку кресла, совершенно отвалив нижнюю челюсть, что делало его похожим на испуганного дауна. Деньги, рассыпавшиеся при падении столика, лежали на полу вперемешку с картами, к ним уже подбирались первые веселые струйки воды из бывшего аквариума. Бардак, одним словом, был жуткий. Я сунул руку в сумку и вытащил пистолет. -- Вернитесь и сядьте в кресло, -- приказал я толстяку. Он остановился и посмотрел на пистолет. На мгновение его блинообразное лицо словно бы собралось в гармошку, и я даже испугался, что он заплачет. Но он не заплакал, а молча вернулся в кресло. -- Очень рекомендую не делать лишних движений, -- сказал я. Я наклонился над хрипевшим гардом. Лицо его уже налилось нездоровой синевой, глаза вываливались из орбит. Я приподнял его голову и несильно ударил основанием ладони сзади по шее. Он поперхнулся и со свистом втянул в себя воздух. Пока он приходил в себя, я связал ему руки его же ремнем. Пистолет при этои пришлось положить на пол, но я был уверен, что парочка в креслах не шевельнется. Так оно и случилось. Потом я проделал ту же процедуру с Олегом, заодно кинув рыбу-телескоп в оставшееся на месте аквариума довольно приличное озерцо. Валентинов и Дуремар молча наблюдали за моими манипуляциями. Наконец я закончил и повернулся к ним. -- Чаша, -- сказал я. -- Нет, -- хрипло отозвался Валентинов. Он тяжело дышал, что со стороны выглядело так, будто вздувается и опадает огромный багрово-парчовый пузырь. -- Это невозможно. Чаши нет в доме. Даже я уже не могу вернуть ее. Вы напрасно затеяли всю эту бойню, юноша... Он волновался и то и дело глотал слова. Все же я здорово их напугал, подумал я мельком. Я обошел их со спины и уселся на краешек письменного стола. -- У меня нет ни времени, ни желания устраивать с вами дискуссии. Я хочу получить Чашу. В качестве компенсации за причиненный вам ущерб я, помимо возвращения полученной вчера от вас суммы, готов предложить вот что... Я вынул из кармашка сумки небольшой сверток и протянул его Валентинову. -- Что это? -- спросил он, опасливо косясь на сверток. -- Разверните, -- посоветовал я. -- Не бойтесь. Он подумал с минуту, затем протянул сверток Дуремару. Доцент, полностью потерявший способность рассуждать, машинально развернул бумагу, и на колени ему выпала золотая фигурка ламы. -- Инки? -- слабым голосом спросил он. -- Да. Не знаю, сколько такая штучка будет стоить на аукционе Сотбис, но наверняка немало. Это я предлагаю в качестве возмещения. Валентинов протянул безобразную руку и схватил фигурку. Поднес ее к глазам, почмокал губами. -- Это хорошая сделка, -- сказал я. -- Соглашайтесь, Константин Юрьевич. Я знаю, что Чаша в доме. Во дворе нет следов протекторов колес, а в то, что за ней прилетали на вертолете, я не верю. Верните Чашу, не заставляйте меня учинять здесь полный разгром... Я задумчиво посмотрел на огромную вазу с павлинами, стоявшую в углу кабинета. -- Красивая вещь, -- похвалил я. -- Не эпоха Мин, разумеется, но определенно старше ста лет. Я прав? Пистолет в моей руке перестал смотреть в безбрежный живот хозяина дома и переместился в направлении вазы. -- Вы должны меня понять, -- продолжал я, -- я оказался в ситуации, когда не останавливаются ни перед чем. Если бы я был уверен, что свою жизнь вы цените дороже этих безделушек, я начал бы с вас. -- Чаши нет в доме, -- упрямо повторил он. -- А вы, конечно, можете сейчас воспользоваться своим временным преимуществом, но за вашу жизнь в этом случае я лично не дал бы и копейки... Чаша крепко зацепила его, подумал я. Он держал ее в руках, он чувствовал пьянящее ощущение всемогущества... Теперь он не отдаст ее даже под угрозой смерти. Я слез со стола, подошел вплотную к огромной туше и рукояткой пистолета ударил Валентинова по лицу. Впечатление было такое, что я ударил по тарелке со студнем. -- Кретин, -- прохрипел он. -- Ты ничего не получишь, щенок... Я быстро обернулся и, протянув руку, выхватил из кресла доцента Шмигайло. Он в ужасе зажмурился, ожидая удара, но я не стал его бить. Я отволок его к письменному столу и бросил поперек, нависнув над его тщедушным тельцем засушенного кузнечика с пистолетом в руке. -- Слушай, ты, -- прошипел я ему в лицо, -- или ты скажешь мне, куда твой толстый друг спрятал Чашу, или я буду гасить о тебя сигареты... Понял, ты, мразь? Он мелко задрожал, ботинки его при этом дробно стучали по столу. -- Я буду тушить их у тебя за ухом, там, где самая чувствительная кожа... И мне не будет тебя жалко, потому что из-за вашего идиотского упрямства и вашей скотской жадности может погибнуть моя девушка... Я не был уверен, смогу ли я проделать то, о чем только что сказал Дуремару. Но Чаша по-прежнему была у них в руках, а Наташа была в руках Хромца. Я взял с письменного стола открытую пачку "Мальборо" и зажигалку, дрожащими пальцами поднес ко рту сигарету и закурил. Шмигайло тонко завизжал. Я медленно отнял руку с сигаретой ото рта и, зафиксировав его трепыхающееся тельце правой рукой, стал медленно подносить уголек сигареты к его лицу. -- Я скажу! -- пискнул полузадушенный Дуремар, завороженно глядя на приближающуюся к нему сигарету. -- Чаша в библиотеке, в сейфе... -- Код! -- рявкнул я, не останавливая руку. Он забился еще сильней, но я держал его крепко. -- Нет никакого кода! Он на ключ его запер, а ключ у него в кармане... Тяжелый предмет рассек воздух в сантиметре от моей головы и со стуком врезался в стену. Валентинов решил пожертвовать ламой. -- Ключ! -- заорал я, прыгая к нему. -- Ключ, скотина! Передо мною тяжело колыхалось блинообразное лицо, и я уже не видел ничего, кроме этого лица, и тряс Валентинова за отвороты его роскошного халата, и выкрикивал какие-то страшные слова. А потом я почувствовал, как горячая потная рука нащупала мою и всунула в нее отрезвляюще-холодный металл ключа. И я понял, что выиграл. -- Встать! -- крикнул я, ткнув дуло пистолета ему в висок. Он поднялся, чуть не опрокинув при этом громадное кресло. Ноги его ходили ходуном, как сейсмоустойчивые небоскребы во время землетрясения. -- И ты тоже! -- приказал я доценту. -- В библиотеку оба, быстро! Они подчинились. Я прошел за ними и усадил в кресла так, чтобы держать обоих в поле зрения. -- Где сейф? -- Вон тот шкафчик под бюстом Нерона, -- пролепетал Дуремар. -- Сука, -- негромко сказал Валентинов. -- Сука ты драная, а не доцент. Я аккуратно снял бюст и приподнял циновку, которой был накрыт шкафчик. Это действительно оказался сейф, даже, скорее, не сейф, а просто бронированный ящик, потому что никакого шифрового замка не было и в помине. Я вставил ключ в скважину и повернул. Где-то под потолком взвыла сирена. -- Тебе хана, парень, -- удовлетворенно произнес Валентинов. -- Через пять минут здесь будет спецгруппа с собаками. Я не ответил -- был занят тем, что вынимал Чашу из сейфа. Когда я клал ее в сумку, она чуть кольнула мне руку, и я хмуро улыбнулся. -- Прощайте, господа, -- сказал я и вышел из библиотеки. Дверь я закрыл на давно запримеченную мной парадную кавалерийскую шашку, висевшую над письменным столом. Конечно, такому исполину, как Валентинов, было не так уж сложно ее сломать, но мне хотелось сделать ему напоследок маленькую гадость. Под оглушительный вой сирены я прошел через кабинет, бегло осмотрев по пути охрану. Олег по-прежнему валялся в глубокой отключке, а Сергей, напротив, уже вполне пришел в себя и яростно дергал руками, пытаясь освободиться. Я быстро ударил его рукояткой пистолета между третьим и четвертым шейными позвонками -- эта нехитрая процедура вырубает человека лучше любого наркоза -- и вышел из комнаты. Сирена выла и стонала по всем углам дома. Я не слишком-то поверил в прибытие спецгруппы с собаками, но этот истошный вой действовал на нервы. Поэтому, увидев у лестницы, ведущей на первый этаж, давешнюю девушку, я инстинктивно отпрянул. -- Что вы делаете? -- спросила она, надвигаясь на меня. Более банальный вопрос ей бы удалось задать, только если бы она поинтересовалась, кто я такой. Я поднял пистолет и навел на нее. -- Родная, у меня мало времени. Поговорим в другой раз. Она удивленно посмотрела на пистолет. -- Чего вы от меня хотите? На этот раз мне удалось рассмотреть ее поподробнее. Она была вполне симпатичной высокой брюнеткой. Лицо ее показалось мне смутно знакомым, но в тот момент я не понял, почему. -- Пошли вниз, -- сказал я. -- Все вопросы -- по дороге. -- Где все? -- спросила она, послушно поворачиваясь и начиная спускаться по узкой лестнице. -- Наверху, -- ответил я коротко. -- С ними все в порядке? -- Почти. -- А... -- Все живы. Мы прошли через коридорчик. Я все время сдерживал себя, чтобы не побежать, сломя голову, к спрятанной в лесу машине. Сирена по-прежнему ревела. -- С Олегом все нормально? -- спросила она, когда мы вошли в гостиную. -- Да, -- автоматически ответил я. -- Побудь пока здесь, пожалуйста, -- я сунул пистолет за пояс и показал ей на одно из кресел. Она пожала плечами и уселась. Я быстро пошел к двери, прикидывая, как лучше разобраться с красномордым и его собакой. Стрелять не хотелось, но и Tiercampf мне после малаховских приключений несколько прискучил. Соображая, где безопасней всего перемахнуть через забор, не приближаясь к воротам, я взялся за ручку двери и вдруг понял, почему лицо девушки, оставшейся за моей спиной, показалось мне знакомым. Она сидела на террасе "Джалтаранга" в компании еще троих девиц, когда мы с Олегом вели переговоры о продаже Чаши. Она его страховала! Я грохнулся на пол за четверть секунды до того, как пуля ее пистолета с тяжелым стуком влепилась в толстую входную дверь. Она сидела в кресле и сжимала в руках здоровенный блестящий "Смит-Вессон". Где она его держала раньше -- ума не приложу. В вестернах героини вытаскивали такие пушки из своих корсетов, но, признаюсь, при беглом осмотре, состоявшемся перед лестницей, я не заметил в ее фигуре особенных излишков. -- Спокойно, родная, -- сказал я, быстро перекатываясь на метр левее. -- Положи свою игрушку на стол, иначе я поцарапаю твою шикарную попку. Если бы она стояла, то чья именно попка имела бы больше шансов пострадать, я бы утверждать не решился. Но она сидела, а я лежал на полу под надежным прикрытием громадного дубового стола. Я услышал, как она с досады сильно швырнула "Смит-Вессон" на столешницу. -- Теперь встань и отойди в угол комнаты, -- приказал я. -- Учти, ты у меня на прицеле. Предоставляя ей известную свободу маневра, я надеялся, что у нее не хватит ума, чтобы сообразить, что я вижу только нижнюю половину ее великолепного тела, а также коварства, чтобы тихонечко взять пистолет со стола. Я увидел, как выпрямились ее длинные ножки, так понравившиеся мне еще в "Джалтаранге", как удаляются от меня изящные черные туфельки, и решил, что пора вставать. Я вскочил, на всякий случай придвинув к себе кресло с высокой спинкой. Она стояла в углу, опустив длинные ресницы на действительно очень красивые глаза. -- Извини, родная, -- я вдруг почувствовал к ней странную симпатию -- тем более странную, что минуту назад она чуть не раскроила мне череп. -- Жизнь -- суровая штука. С этими словами я крутанул барабан "Смит-Вессона" и выщелкнул оттуда все патроны. Может быть, у нее в трусиках были спрятаны еще три запасные обоймы и одна пулеметная лента, но я в этом что-то сомневался. -- Прощай, солнышко, -- сказал я, высыпая патроны в карман. Сирена вдруг замолчала. Я, не теряя времени, выскочил на крыльцо и увидел красномордого с доберманом. Они медленно, как бы раздумывая, а стоит ли это делать, приближались к дому, причем создавалось впечатление, что красномордый идет лишь постольку, поскольку его тащит собака. Я на всякий случай выстрелил в воздух, и, когда они остановились в нерешительности, прыгнул за перила и довольно быстро побежал к ограде. У красномордого оставался выбор: отпустить добермана с цепи, или сделать вид, что я добежал до забора быстрее, чем он сумел разжать руку. По неизвестным мне причинам он выбрал второй вариант. Может быть, он состоял в обществе защиты животных, а возможно, мне наконец-то начало везти... ...Прошло уже шестнадцать часов с того момента, как Хромец похитил Наташу... Пока я ездил выбивать Чашу из лап антикварной мафии, ДД безвылазно сидел у себя дома и ждал звонка. Ожидание его измучило: когда открылась дверь, мне показалось, что он похудел еще килограммов на десять. Нездоровая бледность его лица немного оттенялась темно-фиолетовыми следами моего вчерашнего рукоприкладства, унылые плети рук свисали из чересчур широких рукавов рубашки-сафари. -- Здорово, -- сказал я хрипло, -- дай чего-нибудь выпить, горло пересохло... -- Ты принес? -- спросил ДД, инстинктивно отшатываясь вглубь прихожей -- я ворвался к нему домой чересчур резко. Я кивнул. Он изобразил на лице слабое подобие улыбки и побежал в кухню. Я скинул с плеча сумку и принялся стаскивать изрядно поднадоевшие мне тяжелые ботинки. Мимоходом я задел носком левого ботинка о косточку на правой ноге и скривился от боли. -- Тяжело было? -- участливо спросил ДД, появляясь со стаканом в руке. Я снова кивнул и опрокинул стакан себе в глотку. Это был морс. -- Я просил выпить, -- сказал я хмуро. -- У тебя есть коньяк? -- Кажется, -- пролепетал он. -- А где Чаша? -- Коньяк, -- сказал я. Он исчез. Я посмотрел на себя в полутемное зеркало. Даже при выключенной лампочке было видно, что железные кулаки Олега причинили моей мужественной физиономии немалый ущерб. Как это должно было смотреться при солнечном свете, думать не хотелось. -- Коньяка уже не осталось, -- виновато произнес ДД, протягивая мне полстакана прозрачной жидкости. -- Есть водка. Я повторил трюк со стаканом. ДД снова ошибся -- это была не водка, а спирт, разведенный меньше, чем вполовину -- видимо, то, что осталось от поминок. Я крякнул. -- Где она? -- повторил ДД. Я кивнул на сумку. Он стремительно сложился втрое, с треском рванул молнию и вытащил Чашу. Минуту он смотрел на нее, не поднимаясь с коленей, затем медленно встал. -- Ты вернул ее, -- произнес он торжественно. -- Ты все-таки вернул ее, Ким... -- Хромец не объявлялся? -- спросил я, наконец, о том, о чем хотел крикнуть ему еще с порога, и о чем боялся спрашивать даже сейчас. Он покачал головой. -- Он сказал, что позвонит в четыре. Я посмотрел на часы. Было двадцать минут четвертого. -- Слушай, -- сказал я, -- нам нужно все обсудить. На экспромты времени не будет, мы должны рассчитать ситуацию до секунды. -- Что ты имеешь в виду, Ким? -- испуганно спросил он. -- Где арбалет? -- Что? Он смотрел на меня огромными глазами ребенка, увидевшего в лесу волка. -- Нефритовый Змей, -- терпеливо объяснил я. -- Где он? -- Ты собираешься стрелять в Хромца? -- Нет, хочу убить Горбачева. Я застрелю его, как только он отпустит Наташу. ДД снова покачал головой. -- Это слишком опасно, Ким... Он может заподозрить неладное и... и что-нибудь сделает с Наташей. Я вздохнул. За последние сутки сосуд моего терпения порядком опустел. -- Вот поэтому я и хочу, чтобы мы все продумали заранее. Все должно пройти гладко, без малейшего риска. Он по-прежнему недоверчиво смотрел на меня. -- Мы должны настоять на том, чтобы Грааль был передан из рук в руки -- в обмен на Наташу. Ты скажешь ему, что будешь один. Обмен, скорее всего, состоится где-нибудь в безлюдном месте -- мне просто нужно будет получше замаскироваться. -- Как? -- спросил ДД без особой надежды. Чашу он все еще держал в руках. -- Пошли на кухню, -- сказал я. -- Там и поговорим. Дарий огромной бело-рыжей тенью неслышно вышел из кабинета Романа Сергеевича и, мягко ступая, пошел за нами. -- Ким, -- бормотал ДД, -- я же говорил тебе, он предупреждал, чтобы мы ничего такого не предпринимали... Разве ты не понимаешь... -- Заткнись, -- сказал я. -- И слушай. Ты будешь выполнять все мои приказы. Никакой самодеятельности, никаких рассуждений. Как в армии. Ты -- дилетант. Я -- профессионал. Понятно? Взгляд его мне не понравился. -- Хорошо, -- он пожал худыми плечами. -- Договорились. -- Тащи арбалет, -- сказал я. Пока он ходил за арбалетом, я рассеянно гладил Дария и прикидывал, как и где мне лучше всего спрятаться. Если бы Хромец назвал место встречи заранее, я успел бы там окопаться, но на такой вариант рассчитывать было нечего. Он объявит свои условия в самый последний момент, и решать все придется прямо на месте. Можно было бы, допустим, спрятаться в багажник машины ДД, но я не был уверен, смогу ли я, выскочив из багажника, быстро и точно прицелиться и выстрелить из нового для меня оружия. -- Послушай, -- сказал я, когда ДД вернулся в кухню, -- а твой дед случайно не рассказывал тебе, как бессмертные реагируют на обычное огнестрельное оружие? ДД вздохнул. -- Никак не реагируют. Он ведь пытался убить Хромца в Туве, когда понял, кто он такой... Весь свой "вальтер" в него разрядил... -- Ну? -- спросил я. -- Ну и тот остался жив, ты же сам видел... -- Я не про то... Ты представляешь себе, что происходит с человеком, когда в него попадает пуля? -- Приблизительно, -- ответил ДД. Я усмехнулся. -- Происходит вот что: пуля, выпущенная из пистолета большого калибра -- например, 9,45, как у меня, и с небольшого расстояния, отбрасывает человека назад с силой, равной примерно удару железным ломом. Я это к тому, что даже если выстрел не убьет Хромца, то отшвырнуть его он должен, особенно если выпустить в него весь барабан. А пока он будет собирать свои старые кости, к нему можно будет подойти с арбалетом вплотную и засадить стрелу между глаз. -- И кто будет стрелять? -- спросил ДД с сомнением. -- Я, -- успокоил я его. -- Твоя задача -- отвлечь его и отвести Наташу с линии огня. Вот так, например. Я поставил на ребро спичечный коробок и разложил по столу четыре спички. -- Допустим, это машина. Здесь будет Хромец. Здесь -- ты. Я, скорее всего, буду лежать в машине, на заднем сиденье. Ты отдаешь Чашу и быстро отходишь с Наташей вот сюда. Понял? А дальше уже -- моя работа. -- Может быть, лучше упасть на землю? -- предложил он. -- Хорошо, -- сказал я. -- Падай. Но не раньше, чем будешь уверен, что это действительно Наташа, а не очередная его заморочка. Он захлопал глазами. -- А такое может быть? -- Может, -- жестко ответил я. -- Вспомни Тень. Вспомни собаку. При слове "собака" Дарий заурчал и положил мне лапу на колено. Грянул телефон. Я вскочил, но Дарий помешал мне, и ДД схватил трубку первым. -- Алло, -- сказал он напряженным голосом. Потом, прикрыв ладонью мембрану, махнул мне рукой и отрицательно затряс головой. -- Да, Игорь Александрович... Да, это Дима. Да, я вас внимательно слушаю... Я вернулся в кресло, машинально взглянув на часы. Было без десяти четыре. -- Хорошо, Игорь Александрович, -- продолжал бубнить ДД. -- Конечно. Я понял. Да, разумеется... -- Дай карандаш! -- прошептал он мне, снова загораживая мембрану рукой. Я, не глядя, взял лежавшую на подоконнике авторучку и протянул ему. -- Записываю, -- сказал ДД. -- Да, понятно... Направо... Хорошо. Да, я все записал. Что? Да, конечно. Я послал ему выразительный взгляд и постучал пальцем по циферблату часов. Он этого не заметил. -- До свидания, Игорь Александрович, -- произнес он деревянным голосом и повесил трубку. -- Трепаться будешь, когда все кончится, -- сказал я. -- Кто это был? Он отмахнулся. -- Знакомый деда. -- ДД вырвал лист из блокнота, пробежал глазами, аккуратно сложил вчетверо и сунул в карман рубашки. -- Из издательства. Он поднялся и подошел к окну. Отдернул занавеску. -- Не светись, -- прикрикнул я. Он послушно отодвинулся. -- И вот еще что: к телефону буду подходить я. Понятно? -- Хорошо, -- легко согласился ДД. -- Послушай, Ким... Ты тогда подежурь у телефона. -- Он виновато скосил глаза на дверь. -- Мне надо... -- Да, -- сказал я сухо. Лучше всего коротать ожидание, занимаясь каким-то важным и сложным делом. Я положил на колени арбалет и принялся за его детальное изучение. Конструкция Нефритового Змея была, в общем, не сложной, но я не совсем понимал, как эту громоздкую и тяжелую штуку можно быстро привести в боевую готовность. Единственным выходом было тащить его с собой уже в заряженном состоянии и рассчитывать на один-единственный выстрел -- собственно, наконечник-то все равно был один. В случае неудачи Нефритовый Змей еще годился на то, чтобы им можно было стукнуть противника по черепу. Я положил стрелу в ложбинку, укрепил тетиву, потянул на себя тугой рычаг... Стукнула дверь в кухню, щелкнул замок. Я вскочил. ДД в кухне не было. Чаши тоже. -- Эй, -- закричал я, бросаясь к двери, -- эй, Димка, в чем дело? Я ударил в дверь плечом и отлетел обратно. Высокая, крепкая дверь из толстого дерева даже не шелохнулась. -- Ким, -- сказал за дверью виноватый голос. -- Ты не вышибешь ее, это бесполезно... Я перевел дыхание. -- Послушай, -- я постарался говорить как можно спокойнее, -- послушай, Дима, открой дверь... У нас мало времени, Хромец может позвонить с минуты на минуту... -- Он уже звонил, -- сказал ДД. Кретин, подумал я с бессильной злостью. Фантастический, небывалый дурак! "Игорь Александрович!" "Я записываю!" Урод. -- Он сказал, что, если я буду не один, он убьет Наташу. Убьет сразу же, еще до обмена... Извини, Ким. -- Ты что, не мог дать трубку мне? -- рявкнул я. -- Он же звонил еще раньше, -- по-прежнему виноватым голосом объяснил ДД. -- Пока тебя не было... Ты прости, что я тебя обманывал, но я очень боюсь за Наташу... -- Придурок, -- сказал я. -- Он же убьет вас обоих! Выпусти меня немедленно, иначе все пропало... Несколько секунд мне казалось, что произойдет невероятное, и он откроет дверь. Но он и не подумал этого делать. -- Нет, -- возразил ДД убежденно. -- Зачем ему это? Ему нужна Чаша, Чаша, и ничего больше. Я уже все решил. Я отдам ему Грааль. Наташа... -- Это моя девушка! -- крикнул я, удивившись собственному хриплому голосу. -- Ты не имеешь права! -- Имею, -- сказал ДД. -- Я люблю ее. Все бесполезно, подумал я. Мне не убедить его. -- Открой дверь, скотина! -- заорал я, дергая ручку. Толку от этого не было никакого. -- Открой дверь, или я не знаю, что здесь устрою! Он смущенно кашлянул. -- Извини, Ким... Мне очень неудобно так поступать... Но это единственный выход. Если ты поедешь со мной, Наташа умрет... Я развернулся на каблуках и ударил ногой в замок. Дверь заскрипела, но не поддалась, ногу пронзила боль. Черт бы побрал эти старые постройки с запасом прочности на триста лет вперед... -- Я еще и на засов закрыл, -- сообщил ДД. -- У тебя ничего не выйдет. Пожалуйста, подожди два часа... Тебе все равно не выбраться! Мы вернемся, и тогда можешь меня даже убить... Мне показалось, что он уходит. -- Дима! -- заорал я, что есть силы, -- Дима, скажи хотя бы, куда он велел тебе ехать! -- Извини, -- повторил он. -- Лучше я не буду тебе ничего говорить -- вдруг ты все же выберешься отсюда... -- Предатель, -- удивленно сказал я. -- Ким, -- сказал ДД, -- я хочу, чтобы ты знал... Я очень благодарен тебе за все, что ты сделал для меня и для деда. Ты -- прекрасный друг, Ким... Еще раз -- прости. -- Я ненавижу тебя! -- заорал я. -- Я доберусь до тебя и убью, слышишь, проклятый ублюдок?! Хлопнула еще одна дверь -- в прихожей. Я вновь ударил в дверь всем телом. Бесполезно. Можно выбить замок выстрелом из пистолета, но что делать с засовчиком? Я прекрасно помнил эту внушительную полоску вороненой стали -- такие засовчики были укреплены на всех дверях в квартире ДД. Я взглянул на часы. Было пять минут пятого. Мы приедем через два часа, сказал ДД. Значит, до встречи осталось не больше часа. Разумно предположить, что встреча назначена на пять. Я потер виски. Если бы точно знать, какое место Хромец выбрал для обмена! В коридоре послышались какие-то звуки. Я бросился к двери и остановился, услышав тихое поскуливание Дария. -- Что, собака, -- сказал я, -- бросил нас твой хозяин... ДД попросил у меня карандаш, вспомнил я. Я дал ему ручку, и он что-то записал в блокноте. Потом вырвал листок и засунул в карман... Я кинулся к блокноту. На чистом белом листе были видны отчетливые следы, выдавленные стержнем авторучки. Нервничая, ДД слишком сильно нажимал на стержень, а вырвать второй листок, конечно же, не догадался. Классическая ошибка дилетанта. Я с трудом проглотил застрявший в горле комок и вырвал лист из блокнота. Наклонно поставил его к падавшему из окна свету. Следы были достаточно отчетливы, но почерк у ДД был ужасный. Впрочем, кое-что разобрать удалось сразу. 43-й километр, например. Однако километр чего? Я долго всматривался в витиеватые закорючки, пока не разобрал что-то похожее на "кзн к ж" -- речь, скорее всего, шла о Казанской железной дороге. Это было уже кое-что. Дальше шел ряд неразборчивых знаков, но я помнил, что ДД переспросил у "Игоря Александровича", поворачивать ли направо, и утвердительно ответил на какой-то вопрос -- очевидно, все ли он понял. Итак, от 43-го километра Казанки направо, пять часов -- теперь я был уверен, что знаю если и не все, то самое основное. Оставалось выбраться из этой проклятой западни. Есть старый проверенный способ, как выйти из запертой снаружи квартиры -- вызвать пожарных и дождаться, пока они сломают дверь. Но на это требовалось время, а его-то как раз у меня и не было. Нужно было искать другие пути. Я подошел к окну и с треском растворил его. Пятый этаж старого, дореволюционной постройки дома -- примерно седьмой наших стандартных блочных коробок. Слишком высоко. Я посмотрел налево. Метрах в двух к стене прилепился небольшой и не слишком надежный на вид балкончик -- я не мог вспомнить, в какую из комнат огромной квартиры ведет его дверь. Два метра... совсем рядом, и все же добраться до балкончика можно было разве что по воздуху. По воздуху... Я быстро огляделся. Зрительная память подсказывала мне, что где-то на кухне я видел предмет, имеющий отношение к поставленной передо мною задаче. Спустя несколько секунд я обнаружил его. Это была толстая бельевая веревка, натянутая под высоким потолком кухни. Бормоча себе под нос: "Только не торопиться... только не торопиться...", я залез на стол и снял веревку с крюков. Она была длиной метров восемь и до земли по ней спуститься было бы не просто. Но до балкончика она бы долетела. Я крепко привязал к концу веревки тяжелый нож и примотал к нему тонкую, но прочную нитку (катушка таких ниток всегда лежит у меня в кармане -- старая армейская привычка). Высунулся из окна и кинул веревку в сторону балкона. С третьего раза я попал. Нож перевалился за невысокую и подозрительно ржавую на вид ограду и выскочил между прутьями. Я подергал предварительно стравленной ниткой и, убедившись, что нож движется в нужном направлении, подтащил конец веревки к себе. В кухне я обмотал веревку вокруг чугунной батареи, выглядевшей достаточно солидно, чтобы не разломиться под моим весом, и закрепил ее надежным морским узлом. Между кухней и балкончиком возник небольшой навесной мостик. Я проверил, стоит ли на предохранителе пистолет, поглубже засунул его за пояс и полез в окно. Как только под ногами исчезла опора, мир сразу изменился, сжавшись до окна, веревки и балкончика впереди. Я перехватил руками веревку. Ноги мои болтались в завораживающей пустоте. Ржавые перильца балкончика скрипнули. Я почувствовал, как проваливается сердце, дыхание мое перехватило, и с хриплым нечленораздельным криком я рывком бросил свое тело вперед. Прут ограды лопнул с глухим коротким треском, веревка сорвалась, и я ощутил, как ноги мои уходят под балкончик, туда, где для них не было никакой опоры. Но пальцы уже вцепились в камень и тянули меня вверх, перебрасывая через покореженные перила. Я был на балконе. Толку от этого, правда, было немного. Я выиграл только свободу перемещения по квартире, но входная дверь все равно была заперта. Путешествовать по другим балкончикам мне не хотелось, времени оставалось в обрез -- на бегство из кухни я потратил десять драгоценных минут. Повозившись с входной дверью, я определил, что ДД запер ее только на один замок -- остальные два, впрочем, можно было открыть изнутри. Я отогнал Дария, царапавшего когтями дверь, приставил пистолет к замку и нажал спусковой крючок. Раздался оглушительный грохот, замок выбило с мясом, и дверь медленно и словно бы нехотя распахнулась. Минута ушла у меня на то, чтобы затолкать обратно в квартиру Дария и закрыть дверь на задвижку изнутри -- я сделал это, просунув руку в дыру от замка. Любой желающий мог так же свободно ее и открыть, но я надеялся, что собака до этого все-таки не додумается. На моих часах было шестнадцать двадцать две, когда я выскочил во двор дома ДД, озираясь в поисках такси. Переулки, отходящие от Старого Арбата в сторону Остpоженки, не назовешь особенно людными и оживленными. Шанс поймать тачку был лишь на крупных улицах, и я, перепрыгивая через низкие штакетники и топча клумбы, побежал по направлению к Кропоткинской. И тут мне неожиданно повезло. -- Ким! -- заорал знакомый пьяный голос, когда я выскочил на Кропоткинскую улицу перед музеем Пушкина. -- Кимчик! Старый ты разгвоздяй! Я скосил глаза -- у ресторана "Кропоткинская, 36" жались элегантные иномарки. Дверцы одной из них, серо-зеленого "рено", были распахнуты, около нее стояли три парня и девушка. Один из парней, в пижонском белом костюме и зеркальных темных очках, остервенело махал мне рукой. -- Сюда ползи! -- орал он. -- Давай-давай, Кимуля! Это был Сашка Кулаков, мой злой гений, мажор из мажоров, трепло несравненное, фантастическое, человек, продавший меня ДД со всеми потрохами. -- Сашка! -- завопил я и бросился к нему. Мы обнялись, и он полез ко мне целоваться. От него пахло дорогим коньяком и -- почему-то -- женскими духами. Я зашептал ему в ухо: -- Сашуль, мне срочно нужна тачка, очень срочно, понял? Я одолжу твою "реношку", вечером верну, подгоню прямо к подъезду, идет? -- О чем речь, Кимчик, -- с готовностью запыхтел он, но, когда я оттолкнул его и полез в машину, пришел в себя. -- Э, ты чего? -- заорал он мне в спину. За рулем сидела девушка. Я редко веду себя невежливо по отношению к прекрасному полу, но тут обстоятельства оказались выше приличий. Я толкнул ее плечом, и она, ойкнув, вывалилась из распахнутой дверцы машины. Надеюсь, она не ушиблась. Кулаков, наконец, сообразил, что я угоняю его тачку. Это открытие заставило его вцепиться мне в спину, и несколько секунд производить яростные попытки по извлечению меня из кожаных недр "рено". Потом я изловчился и лягнул его своим хитрым ботинком между ног. Друзья, обалдевшие не меньше его, приняли вмиг обмякшее тело, а я, перебравшись на водительское кресло, повернул ключ, ударил по педали газа и резко сбросил сцепление. Машина мягко прыгнула вперед и выехала на тротуар. Я описал красивую петлю перед дверями ресторана и, выскочив на Кропоткинскую, рванул в сторону бассейна "Москва". Не могу сказать, что виртуозно вожу машину, но после того, как мне удалось проскочить от центра до Рязанского проспекта за пятнадцать минут, ухитрившись только слегка поцарапать левый борт, я сильно вырос в собственных глазах. Гнал я с постоянной скоростью 120, и, если до Таганки сзади еще раздавались редкие свистки, то, пролетая Рязанкой, я в очередной раз убедился, что здешние гаишники на редкость ненаблюдательны и флегматичны. Честно говоря, я не помнил, идет ли трасса, по которой мы не так давно ездили с ДД в Малаховку, параллельно железной дороге до сорок третьего километра. Поэтому я два раза съезжал с шоссе на уходившие влево щебенки, на чем потерял еще минут шесть. Тем не менее было ровно 17.00, когда я проскочил мимо неприметной платформы с надписью "43-й километр". Направо от шоссе уходила проселочная дорога, исчезавшая за плотной стеной леса. Я сбросил скорость до 90 и свернул на проселок. "Рено" мягко качало на пыльных ухабах. Держа левой рукой руль, я правой полез под майку и вытащил пистолет. Легким движением большого пальца снял его с предохранителя. Дорога нырнула в лес. Я нажал кнопку, и левое боковое стекло с легким жужжанием опустилось в дверцу. Я напряженно всматривался в пролетающий за окном пейзаж, стремясь отыскать среди зелени серое пятно машины ДД. Время: 17.05. Еще через три минуты лес оборвался, открылась равнина с рассыпанными по ней игрушечными домиками и серыми коробками элеваторов. Вряд ли Хромец стал бы назначать встречу в такой отлично просматривающейся местности. Я развернулся и поехал обратно. Никаких следов машины. Никаких следов ДД. Никаких следов Наташи. Я остановил машину и достал из кармана листок. 43-й километр кзн к ж... какие-то закорючки... направо... Я вгляделся в нечеткие следы с такой силой, что заболели глаза. Что это за закорючки? "П"... это точно... дальше не понять, кажется, "р", значит, п...р, дальше опять что-то непонятное, а потом совершенно отчетливое "з" и, кажется, "у". П...р...зу? Если предположить, что после "п" и "р" одинаковая закорючка, то это, скорее всего, гласная. "А"? Вряд ли. "Е"? Пере...зу? А если это не "у", а "д"? Переезду? К переезду? И направо? Я резко развернул "Рено", подняв высокую стену пыли. Через минуту я увидел этот переезд -- рядом с ним стояла вереница автомобилей, ожидавших прохода ползущего медленно, словно гусеница, длинного грузового состава. Время: 17.15. Товарняк, наконец, прошел. Вереница нехотя двинулась вперед. Вот и дорога, незаметная лесная дорога, уводящая вправо от переезда. Время: 17.18. Я выжал 100. Впереди мелькнуло серое пятно. "Девятка" ДД стояла у обочины, съехав передними колесами в кювет. Дверца со стороны сиденья водителя была распахнута. Я ударил по тормозам и вывалился из машины, перекатившись через голову. Стояла летняя лесная тишина -- пение птиц, скрип старых стволов, шум крон. Я поднялся и пошел к машине ДД, сжимая в правой руке пистолет. В "девятке" не было никого. Ни ДД, ни Наташи. Я обошел ее. ДД лежал в придорожной канаве, неестественно подломив под себя левую ногу и обхватив руками затылок. Цветастая рубаха-сафари была располосована на спине. Я присел около него на корточки. На маленькой плеши, так удивившей меня в первую нашу встречу, темнело кровавое пятно. Он пытался закрыть его руками, а может, ему просто было очень больно, и он хотел дотянуться до источника боли, и пальцы его тоже были перемазаны кровью. Я очень осторожно приподнял его и, придерживая голову, перевернул. Веки ДД дрогнули. На секунду стали видны глаза -- озера боли на разбитом лице -- а потом веки снова упали. Он издал странный булькающий звук, и из уголка его рта потекла тоненькая красная струйка. -- Спокойно, Дима, -- сказал я, -- спокойно. Все в порядке, я здесь. Я перетащил его в "рено" и уложил на заднее сиденье, поместив ему под голову круглую подушку с вышитым на ней пузатым чертенком. Затем я обшарил кусты около канавы -- Чаши там, разумеется, не оказалось, но на влажной после вчерашнего дождя земле я обнаружил тяжелые следы армейских ботинок. Рядом с ними были видны не такие отчетливые отпечатки огромных четырехпалых лап. -- Наташа! -- закричал я, рискуя сорвать голос. -- Наташа! Никто не отозвался. Лес молчал, хотя птицы продолжали щебетать, деревья скрипеть, а ветер -- шуршать в кронах. Я отогнал "девятку" вглубь леса и вернулся к "рено". ДД был еще жив, во всяком случае, очень слабый нитевидный пульс у него прощупывался. Я сунул пистолет в "бардачок" и поехал обратно в Москву. ___________________________________________ 16. МОСКВА, 1991 год. ПАВЕЛ МОРОЗ, СЛУГА ДЬЯВОЛА. -- Перелом четвертого позвонка, -- сказал Вадик Саганян, выходя из операционной и стаскивая окровавленные перчатки с изящных маленьких рук карточного шулера. -- Череп пробит в двух местах. Перелом ключицы и куча глубоких порезов на спине, но это, впрочем, уже несерьезно. Вообще-то люди с таким диагнозом долго не живут, но этот, может быть, еще и выкарабкается. -- Какие шансы? -- спросил я. Он поморщился. -- Десять из ста. Прилично. Черт, хотел бы я поглядеть на того, кто дотянулся до четвертого позвонка этой каланчи... -- Такая же каланча, -- сказал я. -- А когда станет ясно, выберется он или нет? Вадик пожал узкими плечами. -- К утру, возможно... Может быть, завтра к вечеру... Вообще, Ким, ты мне надоел. Ты создаешь мне столько проблем, что я в конце концов на минутку забуду о старике Гиппократе и прирежу тебя на операционном столе... Понял, придурок? Вадик -- один из очень немногих людей, которым я могу простить подобное обращение. Я подождал, пока он вытащит из кармана мятую пачку "Пегаса", ткнул его пальцем в живот и сказал: -- Это твоя работа, доктор Менгеле. Тебе за нее бабки платят. -- Бабки, -- скривился Саганян. -- Если бы мне платили за то, что я зашиваю, столько, сколько тебе за то, что ты режешь... -- За мной бутылка коньяка, -- пробормотал я, чувствуя, что не могу больше поддерживать этот веселый разговор. -- Спасибо, добрый доктор, я побегу... -- Э, -- крикнул мне вдогонку Вадик, -- только французского! Я, конечно, патриот своей родины, но пусть армянский коньяк пьют мои пациенты... Я вышел на Колхозную площадь. Было уже совсем темно, золотые огни фар рябили в глазах, как огромный сумасшедший калейдоскоп. Я зашел в телефонную будку и набрал номер ДД. Насчитал двадцать гудков, представляя, как воет в огромной пустой квартире Дарий, и повесил трубку. Позвонил Наташиной тетке. Тетка проинформировала меня о том, что Наташа была у нее последний раз позавчера днем, то есть как раз до своего прихода ко мне. Я вежливо поблагодарил и попросил, чтобы Наташа обязательно позвонила Киму, если, конечно, появится. Тетка обещала. Я подумал, кому еще можно позвонить. Звонить было некому. Потом я отогнал "рено" к дому Сашки Кулакова. Делал я это чисто автоматически, точно так же, как и вытирал кровь с дорогой кожи сиденья, -- небольшое бурое пятно там все же осталось. На улице Алексея Толстого я припарковал машину около угла кремовой башни и позвонил Кулакову из автомата. Протрезвевший Сашка обложил меня отборнейшим матом, но мне уже было все равно. Я повесил трубку и, засунув руки в карманы, двинулся вниз по темной пустой улице. Следующие два часа я занимался спасением машины ДД. В кромешной тьме, упавшей на платформу "43-й километр", я с большим трудом отыскал нужный мне проселок и чуть не выбил глаз веткой, разыскивая спрятанную "девятку". Машина, к моему немалому удивлению, оказалась совершенно нетронутой -- то ли на нее никто не успел наткнуться, то ли ни у кого не хватило фантазии представить себе, что новенькая "девятка" может стоять в лесу совсем бесхозной. Я зажег в салоне свет и несколько минут неподвижно сидел в машине, тупо глядя в непроглядный мрак за стеклом. Из темноты прилетело какое-то крупное насекомое, натолкнулось на лобовое стекло и поползло по нему, деловито перебирая тонкими ножками. Когда оно скрылось из глаз, я включил габариты и завел мотор. Cтояла душная июньская ночь. По дороге, обгоняя меня, неслись к Москве автомобили -- небольшие, компактные, полутемные островки комфорта и безопасности; и такие же островки мчались мне навстречу, слепя ближним светом. Я ехал медленно, невидящими глазами следя за дорогой. На меня обрушилось давящее ощущение одиночества. Всю дорогу я убеждал себя, что Наташа уже сидит либо у ДД, либо у тетки, и злился, что не отдал ей второй ключ от своей квартиры. На моих часах было полвторого ночи, когда я поднялся на пятый этаж дома ДД. По-прежнему темнела рваная дыра на месте выбитого мною замка и глухо рычал за дверью Дарий, отпугивая непрошеных гостей. Меня он, впрочем, узнал, и, когда я открыл защелку, кинулся меня облизывать. Я быстро осмотрел квартиру, позвал: "Наташа!" и, не получив ответа, повел выгуливать пса. Трудно объяснить, почему я продолжал выполнять эти будничные действия так спокойно, как если бы вообще ничего не произошло. Я ходил вокруг дома ДД, посматривая на весело рыщущего в кустах Дария (и что после этого все разговоры о сверхчувственной связи между собаками и их хозяевами? Треп!), и твердил себе, что с Наташей все в полном порядке. Эта фраза, как заклинание, блокировала прочие мысли и не давала подумать ни о чем другом. Я представлял себе, как Наташа появляется у тетки, у девчонок в общаге, у каких-то своих мифических друзей-геологов и рассказывает им о своих невероятных приключениях. Пару раз я даже слабо улыбнулся. Потом передо мной всплыла другая картина: Наташа, чудовищно измученная, в изодранной одежде, сидит на ступеньках лестницы, как ДД вчера, и ждет моего возвращения. Я свистнул Дария, вновь запер его в квартире, постаравшись на скорую руку замаскировать пролом в двери, сел в машину и поехал к себе. На лестничной площадке никого не было. В коридорчике -- тоже. На двери в квартиру не было приколото никакой записки. Впервые, войдя в свою собственную квартиру, я почувствовал леденящий, тоскливый неуют и пожалел, что не завел автоответчик. На часах начало четвертого. Предпринимать какие-то шаги было слишком поздно, да и к тому же я не знал, какие. Оставалось только ждать. Я открыл бар, налил себе стакан коньяку, выпил и лег спать. Отключился я сразу, едва закрыл глаза, и снов в эту ночь не видел. Разбудил меня звонок в дверь. Я прыгнул с кровати, метнулся в прихожую и выскочил в коридорчик, не озаботившись даже тем, что из одежды на мне были только плавки. -- Привет, Ким, -- сказал маленький мальчик Пашка. -- Ты опять играешь? -- Привет, Пауль, -- отозвался я, наконец, подавив в себе непроизвольное желание взять его за ухо и выкинуть в мусоропровод. -- Времени-то сколько? -- Десять, -- вздохнул он. -- Мама с папой на работе, а бабулька дрыхнет... Причины, по которым это прелестное дитя не посещает детского сада, для меня навеки останутся загадкой. Я сказал: -- Пауль, я чертовски занят. Ты извини, дружище, но лучше заходи в какой-нибудь другой раз. Хорошо? Глаза его сузились. -- Всегда ты так, Ким... С тобой играть стало неинтересно, ты все время говоришь -- в другой раз. А я только хотел тихонечко посидеть и видик посмотреть, и все. А ты... Я представил себе муку ожидания, нервную дрожь, вызываемую каждым телефонным звонком, подумал о том, что, в конце концов, Пашку можно будет выставить в любую минуту, и сказал: -- Ладно уж, фельдмаршал. Заходите. Только так: мне могут позвонить, и я должен буду быстро уйти. Тогда уж без обид, договорились? -- О'кей, -- солидно ответил Пашка и шмыгнул в комнату. Он с разбегу плюхнулся на колени перед шкафчиком, где стоят у меня видеокассеты, и зашарил в них, выбирая, что же посмотреть на этот раз. Пашка пересмотрел практически все мои фильмы, кроме, может быть, "Калигулы" и "9 1/2 недель", а поскольку я своей видеотекой не занимаюсь, то дилемма, стоящая перед ним, обычно сводится к выбору между фильмом, который он видел уже три раза, и фильмом, который он видел только дважды. -- Ну-с, фельдмаршал, что будем смотреть? Он пыхтел, как ослик старины Буридана, разрывающийся между двумя копнами сена. Я хладнокровно наблюдал за его мучениями. Наконец он решился и сказал: -- Мультики, там, где про розовую пантеру! Я хмыкнул и поставил кассету. Пауль залез с ногами в кресло и победно посмотрел на меня. -- Что будем пить? -- спросил я. Это ритуал. Он потер переносицу (жест, от которого я избавился полгода назад) и глубокомысленно изрек: -- Коктейль-оранж. Это значит -- апельсиновый сок. Я прошел на кухню, налил ему в высокий стакан апельсинового сока и бросил два куска льда. Подумал немного и налил себе то же самое. -- Прошу вас, сэр, -- сказал я, протягивая ему бокал. Он внезапно улыбнулся совершенно нормальной детской улыбкой и неразборчиво пробурчал что-то вроде "спасибо". Иногда мне кажется, что если бы у меня был сын, то я хотел бы, чтобы он был похож на Пашку. Я отхлебнул большой глоток сока, вынес телефон на кухню и набрал номер Наташкиной тетки. Номер не отвечал, и я с некоторым опозданием сообразил, что тетка, очевидно, ушла на работу. На всякий случай я позвонил ДД, но, как и следовало ожидать, Дарий трубку не снял. Я вернулся в комнату, сел в кресло и, сжимая в руке бокал, заставил себя смотреть на развеселые приключения розовой пантеры. В 10.45 зазвонил телефон. Я рванулся к нему и расплескал остаток сока. -- Алло, -- сказал в трубке смутно знакомый женский голос. - Ким, это ты? -- Алло! -- заорал я. -- Наташа! Наташа, я тебя слушаю, где ты? В трубке замолчали. Потом раздалось покашливание и тот же голос обиженно проговорил: -- Я не Наташа. Это Настя, Ким, я звонила тебе два дня назад, ты был занят... -- Я и сейчас занят, Настя, -- зло рявкнул я и бросил трубку. -- Дура, -- бормотал я, возвращаясь в комнату, -- дура несчастная... -- Ким, -- спросил Пауль, высовываясь из кресла. -- А где Наташа? -- Хотел бы я знать, -- буркнул я, успокаиваясь. -- Смотри вон мультики лучше... Но Пашку не так-то просто сбить с мысли. -- Она от тебя ушла? -- спросил он. -- Пашка, я тебя убью, -- пригрозил я. -- Смотри видик и молчи. Но он уже вылез из кресла. -- Ушла, да? Я встал, молча взял его за подмышки и вынес в прихожую. Пока я возился с замком, он заплакал -- даже, скорее, не заплакал, а тихонечко завыл, и мне неожиданно стало жаль его и досадно за себя. Я сел на корточки и сказал ему: -- Она не ушла, Пашка. Ее украли. Он моментально перестал выть. Сузившиеся обиженные глаза удивленно расширились. Пашка жадно сглотнул. -- Пришельцы? -- Нет, -- сказал я, остро чувствуя абсурдность происходящего. - Не пришельцы. Минут за десять я все ему рассказал. Упрощенно, разумеется, опуская многие детали и вообще стараясь, чтобы вся эта история выглядела сказкой. Он завороженно слушал, напрочь забыв о скачущей в соседней комнате розовой пантере. -- И он ее не отпустил? -- спросил Пашка, когда я закончил рассказывать. Я покачал головой. -- Не знаю, Пауль. Я нашел только Диму... ну, Индиану Джонса. Надеюсь, что он отпустил Наташу, -- ну зачем она ему? Ему же Чаша была нужна... -- Ким, -- сказал Пашка, -- ты говорил, он бессмертный? Я уныло кивнул. Пашка поскреб переносицу. -- А помнишь, в фильме "Большой переполох в маленьком Китае" тоже были бессмертные? Я машинально кивнул. -- И им для бессмертия нужна была кровь зеленоглазой девушки. Я смотрел -- у Наташи глаза зеленые... -- Что? -- заорал я, вскакивая. -- Что ты сказал? Он испугался и снова захныкал. Я схватил его за маленькие ручки. -- Подожди, не реви, я не сержусь... Что ты сказал про бессмертных? -- Ну, ты не помнишь, что ли, Ким, -- хныкал Пашка, -- там был волшебник, в таком зале со статуями... Ему, чтобы не умереть, нужна была кровь девушки с зелеными глазами, а у той девушки как раз глаза были зеленые, в аэропорту... Ну, мы же вместе смотрели, Ким... -- Стоп, -- сказал я. -- Я все вспомнил. Есть такая болезненная медицинская процедура -- продувание кислородом всей системы ухо-горло-носа. Струя газа бьет в нос и выходит из ушей. Это очень неприятно, но ощущение после такое, будто кислородом продули мозги, -- настолько хорошо и четко они начинают соображать. Так вот, после слов Пашки я почувствовал примерно то же самое. Я представил себе Наташу, распластанную на каком-нибудь ужасном жертвеннике, возвышающегося над ней костлявого лысого хмыря с огромным ножом в руке и вспыхивающие багровым светом глазницы хрустального Черепа. Кровавые жертвоприношения, непременный атрибут всей этой пресловутой черной магии. И как же я сразу не догадался! Скорее всего, было уже поздно. С того момента, как Хромец заполучил в свои руки Чашу, прошло уже шестнадцать часов -- странно, что мир еще не провалился в тартарары. Но судьбы мира меня сейчас занимали мало. -- Все, Пашка, -- сказал я. -- Ты молодец, я об этом не подумал. Но извини, брат, мне нужно сообразить, как ее спасти. -- Конечно! -- отозвался он без особого энтузиазма. -- О чем речь! -- Мультики досмотрим в другой раз, -- пообещал я и вытурил его из квартиры. Не успел я, однако, закрыть замок, как он забарабанил в дверь ногами и руками. -- Ким, -- выпалил он, когда я открыл ему, -- я вот что... Я... Давай я тебе помогу. Мы вместе поймаем этого волшебника... давай, а? Я заставил себя улыбнуться. -- Нет, Паулюс. Я это сделаю один. А тебе потом все расскажу, идет? Он сник. -- Только не забудь -- волшебника так просто не победишь! Должна быть какая-то хитрость, -- буркнул он и поплелся к себе домой, теребя синюю матроску. Я вернулся в комнату и выключил видео. Походил немного взад-вперед, приводя в порядок разбегающиеся мысли. Сделал стойку на руках. Наташа была в беде. То, о чем я все время догадывался и в чем боялся себе признаться -- что Хромец похитил ее не только в целях шантажа, -- стало ясным после одной-единственной фразы моего маленького соседа. Если бы у меня хватило мужества предположить это с самого начала, шестнадцать часов не были бы потеряны так бездарно. А ведь за шестнадцать часов могло произойти все, что угодно... Довольно быстро я восстановил всю картину борьбы, разгоревшейся вокруг Чаши, -- собственно, я мог бы, наверное, сделать это гораздо раньше, если бы не был так зациклен на чисто силовых действиях и побольше работал бы головой. Картина выглядела вовсе не такой уж запутанной, -- может быть, правда, лишь после того, как встали на свое место последние части загадочной головоломки, а произошло это меньше суток назад. Хромец, очевидно, долгое время думал, что Романа Сергеевича Лопухина нет в живых. Иначе очень трудно было объяснить его сорокалетнее молчание. Но как бы то ни было, рано или поздно он узнал о том, что давняя его жертва все еще жива и по-прежнему обладает тайной Чаши. В этой ситуации у него было несколько возможных вариантов действия. Он мог прийти к старику Лопухину и напугать его до полусмерти. Мог долго следить за ним и определить, где он прячет Чашу (но мог и не определить). Мог просто попытаться купить ее -- правда, учитывая характер их отношений в прошлом, не думаю, что это был реальный вариант. Однако Хромец не знал точно, что произошло с Лопухиным за последние сорок лет. По-прежнему ли он был хранителем Грааля или передал тайну кому-то еще? И если передал, то кому? И Хромец решил спровоцировать старика. С этой целью он послал ему снимок Черепа Смерти. Расчет, видимо, был такой: если Чаша по-прежнему у Лопухина, он должен клюнуть на приманку и попытаться добыть Череп. Если нет, то он, скорее всего, передаст информацию о Черепе настоящему хранителю Чаши. Старик Лопухин, действительно клюнув на этот дешевый трюк (а может, он и вправду до смерти боялся того, что Хромец получит весь комплект в свои руки?), посвятил в дело внука. С точки зрения Хромца это означало, что гипотетических хранителей стало двое: кто именно из Лопухиных обладает ключом к тайне, он не знал. Затем ситуация еще более осложнилась, поскольку ДД впутал в историю меня. Хромца это, по-видимому, взбесило (хранителей стало трое), и он решил покончить со мной, натравив на меня свою адскую собаку -- других причин появления чудовища в абсолютно пустом доме я не вижу. Я, однако, отбился, и тут Хромец, сообразив, что я просто наемник, решил меня перевербовать. Но сделать это он умудрился так топорно, что достиг абсолютно противоположного результата. Сейчас я, правда, начал сомневаться в том, не была ли эта топорность просчитана им заранее. Следующим шагом Хромца был визит к Роману Сергеевичу. Он, очевидно, хотел испугать его так, чтобы старик посвятил в свою тайну меня. (То ли Хромец действительно считал меня патологически продажным типом, то ли он уже написал партитуру для трех голосов. Вполне возможно, что он сразу разрабатывал два параллельных плана). К этому моменту он был уже уверен, что по крайней мере кто-то из нас двоих -- или я, или ДД -- знают тайну Грааля. Роман Сергеевич при таком раскладе был не нужен, и Хромец выпустил Стрелу Мрака, а затем произвел устрашающий допрос мертвого тела. Игра его была в том, что мы запаникуем, и, надо сказать, он рассчитал точно. Мы, точнее, главным образом, ДД, действительно запаниковали. К тому же на сцене появилась Наташа. И вот тут-то Хромец увидел свой беспроигрышный вариант. Он вышел на Косталевского и предложил купить Чашу за миллион. То ли сумма была слишком значительна, то ли я был слишком глуп, но я ему поверил. То есть, конечно, по инерции я продолжал опасаться неожиданного нападения, попытки отбить Грааль силой и так далее, но заподозрить Хромца в каком-то более изощренном коварстве я не сумел. И напрасно, поскольку к этому моменту мы все уже были послушными марионетками в руках искусного кукловода. Мы испугались, что после смерти Роман Сергеевич выдал Хромцу тайну Грааля, и сами извлекли его из единственно надежного места, которое лысый убийца мог искать еще тысячу лет. Мы вообразили себя конспираторами, способными сохранить Чашу лучше, чем это пятьдесят лет делал умудренный жизнью и страшным тюремным опытом человек. После этого оставалось только создать нам такие условия, чтобы мы сами принесли Чашу Хромцу. И такие условия были нам созданы. Усыпив мою бдительность дурацким предложением о покупке Грааля, Хромец дождался, пока я покину город, и похитил Наташу. Обработать ДД, видимо, оказалось несложно: его требовалось только убедить в том, что мое вмешательство убьет Наташу, а остальное он сделал сам. Заперев меня в кухне, он подставил себя и дал уйти Хромцу. О том, что случилось с Наташей из-за его предательства, мне думать не хотелось. В результате Хромец обыграл нас по всем позициям. Чаша, Череп и Корона оказались у него в руках, ДД валялся в Склифе с неопределенными шансами на выживание, Наташа исчезла, Роман Сергеевич был мертв. Но я-то был жив, и это было единственное уязвимое место в защите Хромца. Хотя, если он и вправду владел тремя магическими предметами, никакой я для него был не противник. Ему достаточно было только захотеть, и от меня осталось бы меньше, чем от комара, прихлопнутого газетой. Возникало два вопроса: почему он не убил меня раньше и почему он не делает этого теперь? Я перебрал возможные варианты ответов и пришел к выводу, что раньше я был ему нужен в качестве подсадной утки, а теперь ему попросту не до меня. Можно ли было надеяться, что он не вспомнит обо мне и впредь? Сомнительно, но больше надеяться было не на что. Кроме того, получалось, что по каким-то непонятным причинам Хромец меня боялся. Может быть, конечно, я принимал желаемое за действительное, и он искусно разделил нас с ДД для того, чтобы затратить минимум усилий, но, по-моему, дело здесь было не только в этом. В конце концов, я оставался единственным человеком, знающим его ахиллесову пяту. Но, даже зная, как одолеть своего врага, я по-прежнему не представлял, как до него добраться. Вся наша с ним игра была боем с тенью: он появлялся неизвестно откуда, наносил удар и растворялся во тьме. Вообще его возможности были для меня до конца не ясны: он очень быстро вычислил, где я живу (правда, может быть, он попросту шпионил за ДД), проник ко мне в квартиру, не повредив замка, все время держал под контролем наши передвижения по городу так, что я ни разу не заподозрил наблюдения... О таких фокусах, как превращение в Тень или вызов адской собаки Эбиха я уже не говорю -- эти вещи лежали за гранью реальности. Ясно было одно: я не знал, где он находится сейчас, и, очевидно, не мог это выяснить, не имея про своего противника самой элементарной информации. Например, как его зовут: Лопухин-старший упоминал, что в пятидесятых он носил имя Андрея Андреевича Резанова, но вряд ли его и сейчас так звали. Положение было пиковое, и еще более оно усугублялось тем, что на раздумья у меня времени уже не осталось. Я сел к столу, включил компьютер и набрал слово "Хромец". Чуть ниже я вывел список имен -- Р.С.Лопухин, Д.Д.Лопухин, Наташа, я сам. Подумал и внес в список Косталевича. Эти люди прямо или косвенно соприкасались с Хромцом. Трое из них ничего не могли сообщить, от Косталевского, скорее всего, проку тоже не будет, так как Хромец сам связывался с ним по телефону. Можно было, конечно, поразмышлять над тем, где он взял номер его телефона, но на отработку этого следа ушло бы слишком много времени. Я машинально стучал по клавишам, восстанавливая хронологию всей этой истории. Дойдя до своего визита на дачу, я остановился и несколько минут глядел в помаргивающее искусственным светом равнодушное стекло дисплея... До этого мне следовало додуматься с самого начала. Дача в Малаховке была каким-то образом связана с Хромцом. Возможно, это была его собственная дача, хотя в этом я, по правде говоря, сомневался. Но выбрал он ее для своего эксперимента наверняка неспроста. В любом случае, это была единственная зацепка. Я не мог больше сидеть и ждать, позвонит мне кто-нибудь или нет. Я выключил компьютер, достал из шкафа кобуру с перевязью, которую ношу только в исключительных случаях, сунул туда пистолет, надел куртку, заглянул в кошелек и вышел из квартиры. Последние сутки я раскатывал на чужих машинах и, похоже, привык к этому. Во всяком случае, выехав на проспект, я ни на секунду не озаботился тем, что при мне нет ни техпаспорта, ни прав. Я был обеспокоен только одним: тем, что арбалет, называемый Нефритовым Змеем, со вчерашнего дня лежит совершенно беспризорный в квартире у ДД, а в квартиру эту, если, конечно, не обращать внимания на Дария, войти легче легкого. Поэтому первым делом я поехал на Арбат. Дарий встретил меня как старого друга, положил тяжелые лапы на плечи и долго смотрел на меня своими большими слезящимися глазами. Судя по всему, квартиру он стерег исправно, но, по большому счету, с этой бесхозностью надо было кончать. Я отыскал в записной книжке у телефона ленинградский номер матери ДД и заставил себя позвонить ей. Заставлял я себя, однако, зря: на том конце провода трубку не брали. Я с облегчением решил, что позвоню в другой раз, взял спокойно лежавший на кухне арбалет, закрыл окно и балконную дверь и собрался уходить. Дарий заскулил. Я внимательно посмотрел на него. Огромный, умный пес, тяжелые лапы, тяжелая лобастая голова, наверняка стальная хватка... Я решился. -- Пойдем, Дарий, -- скомандовал я. -- Пошли. Гулять. Пес бешено завертел хвостом и бросился на меня. Я кое-как отпихнул его и, открыв дверь, выпустил на площадку. Арбалет я закинул за спину, чехол с единственной стрелой держал в руках и чувствовал себя при этом совершенно по-идиотски. Повстречавшиеся мне во дворе девочки-старшеклассницы посмотрели на меня как на полоумного, а после того, как я выдавил из себя что-то вроде улыбки, и вовсе поспешили скрыться в подъезде. Мне, однако, было не до них. В машине я положил Нефритового Змея на заднее сиденье и накрыл его какой-то тряпкой. Дарий примостился рядышком. В Малаховке я без труда нашел улицу, по которой брел неделю назад (всего неделю? Или уже неделю?!) весь в крови, и остановил машину напротив кирпичного дома. Дом по-прежнему выглядел совершенно необитаемым, и на калитке, как и раньше, висел здоровенный ржавый замок. Зато в доме напротив дверь была распахнута настежь, и в глубине сада в плетеном кресле сидел толстяк в белой сетчатой майке. Ноги он держал в неглубоком тазике с водой и вообще он был мало похож на усердного огородника. Я толкнул деревянную калитку, прошел по дорожке в сад, остановился перед креслом и сказал "добрый день". -- Добрый, -- согласился толстяк. -- Коммунальная служба, -- представился я, помахав у него под носом одним из своих самых фантастических удостоверений. Он вяло кивнул. -- Вот, интересуюсь состоянием дома N 37, -- деловито объяснил я. -- Хозяев нет, понимаете ли, участок запущен, коммуникации не в порядке... Толстяк зевнул, обнаружив гнилые черные зубы. -- Так хозяин уже года три как не ездит, -- произнес он, одолев, наконец, зевоту. -- Болеет он, Пал Саныч наш... -- Это какой Пал Саныч? -- спросил я строго. -- Болезнь болезнью, а за коммунальные услуги платить все должны. -- К председателю, -- махнул рукой толстяк. -- Все эти вопросы с ним... А Пал Саныч -- человек аккуратный, он если должен заплатить, то заплатит, можно не сомневаться... -- Фамилия его как? -- спросил я снова. Толстяк моргнул. -- Мороз его фамилия... Пал Саныч Мороз, полковник в отставке. Человек военный, аккуратный. Мне остро захотелось дать самому себе в морду. "Мороз, следователь с Лубянки... В пятьдесят первом он допрашивал меня по приказу Розанова..." Роман Сергеевич сказал это тогда тихим сомневающимся голосом, не подозревая, что дает мне в руки ключ, которым можно было бы давным давно растворить все двери, если бы не моя патологическая глупость. Ладно, подумал я, лучше поздно, чем никогда. -- Председатель ваш где? -- спросил я. -- Через два дома направо, -- толстяк снова зевнул. -- Дом номер 33. Звать его Федор Кузьмич, фамилия его Торобов... -- Привет от коммунальной службы, -- сказал я и покинул сад. Федор Кузьмич Торобов оказался маленьким сухощавым человечком с загорелой лысиной и острыми глазками грызуна. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: это еще тот жук, и никакими детскими фокусами вроде удостоверения санитара санэпидстанции его не проймешь. Поэтому я, не представляясь, сказал: -- Мне нужен домашний адрес Павла Александровича Мороза. Острые глазки проткнули меня в области грудной клетки, кольнули в лицо и уставились в сторону. Высокий тонкий голос сказал: -- А документики у тебя имеются? Я не торопясь вынул из нагрудного кармана новую сотенную бумажку, свернул в трубочку и, легонько щелкнув пальцем, отправил ее в путешествие по зеленой скатерти. Цепкая лапка выпустила розовую в белых горохах чашку со слабым чаем и дернулась. Бумажка исчезла. -- Котельническая набережная, высотка, подъезд Д, квартира 83. -- Это точно? -- спросил я, несколько сбитый с толку таким быстрым ответом. Торобов поморщился. -- Проверь, -- бросил он. -- Книга на комоде. Я повернулся и взял с комода старомодный гроссбух в мраморном переплете. На букву "М" действительно значился Мороз Павел Александрович, и адрес у него в точности совпадал с названным председателем. Был там еще и телефон, который я автоматически запомнил. -- Спасибо, -- сказал я, -- все правильно. -- Жизня, парень, -- непонятно отозвался Торобов. Я многозначительно кивнул и вышел, чувствуя, как раскаленные спицы пронзают меня между лопаток... -- В Москву, -- сообщил я Дарию, садясь в машину. Дарий не возражал. Высотка на Котельнической зубчатым контуром впечатывалась в ярко-голубое небо. Дом-город, дом-замок со своими кинотеатрами, магазинами и внутренними садиками нависал над пропахшей бензином серой рекой. Я припарковал машину на набережной, запер Дария в салоне и пошел искать подъезд "Д". Внутри дом был еще мрачнее, чем снаружи. Из полутемного, сыроватого, огромного, как пещера, холла разбегались двери, лестницы, незаметные коридоры. Я справился у вахтерши, на каком этаже 83-я квартира, и вызвал лифт. Кабина, грохоча, вознеслась на восьмой этаж; металлическая дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Казалось, я попал в странный загробный мир дряхлеющей помпезной архитектуры, старых механизмов, вырубленных в толще камня нор, заменяющих человеческое жилье. Я позвонил. Дверь открыла женщина лет сорока с усталым невыразительным лицом, облаченная в какую-то серую одежду -- выглядела она точно так, как должен выглядеть человек, живущий внутри дома-горы. Я сказал: -- Добрый день, я по поводу распределения гуманитарной помощи... Здесь проживает Павел Александрович Мороз? Мне с огромным трудом удавалось говорить спокойно. Внутри у меня громко тикал будильник, отсчитывая время. -- Здравствуйте, -- сказала женщина довольно равнодушно. -- Да, здесь, но папа болен... К нам уже приходили из собеса. -- Это не наша епархия, -- я заставил себя улыбнуться. -- Мы -- комитет защиты прав пожилых людей... Павел Александрович в больнице? -- Нет, его выписали три недели назад. Проходите. Я переступил порог и неожиданно оказался в большой, почти круглой прихожей с высоким -- метра четыре -- потолком. Женщина пододвинула мне тапочки со смешными помпонами и отошла на пару шагов. -- Его нет смысла больше держать в больнице, -- сказала она. -- Все равно ему уже ничем не поможешь. Сестра приходит, делает уколы, а так... -- Она махнула рукой. -- Пока молод, редко задумываешься над тем, каким будет конец жизни... Я сочувственно кивнул. Потом спросил: -- А можно его повидать? Она заколебалась. Мне пришлось прибавить в выражении своих глаз еще немного сочувствия и понимания, и тогда она, наконец, сказала: -- Очень недолго, прошу вас... Вы сами увидите -- ему трудно разговаривать. Она повернулась и пошла по полутемному коридору. Я последовал за ней. На пороге узкой, как пенал, затемненной комнаты я остановился, потому что почувствовал запах -- резкий больничный запах близкой смерти. Так же пахло и в квартире ДД в ночь, когда Стрела Мрака настигла Романа Сергеевича. Только здесь к нему примешивался еще и несильный, но ощутимый запах разложения -- разложения живой еще человеческой плоти. -- Проходите, -- чуть настойчивее повторила женщина в сером. -- Не бойтесь, так всегда пахнет в помещениях, где находятся тяжело больные... Я пожал плечами и вошел. На железной солдатской койке, укрытый грубым суконным одеялом, лежал высохший желтый старик с неопрятными, свалявшимися серо-седоватыми волосами и кустистыми серыми бровями. Левый глаз старика был ровно закрыт белой пленкой катаракты, но правый следил за мной неотрывно и настороженно. -- Здравствуйте, Павел Александрович, -- сказал я. Бывший следователь госбезопасности не ответил. Я увидел, что справа от него на желтоватой наволочке лежит черная коробка какого-то аппарата. -- Папа, это насчет гуманитарной помощи, -- пояснила женщина. -- Молодой человек, наверно, хочет удостовериться, что ты у нас, а не где-нибудь в доме престарелых... Старик на постели открыл рот, и черный прибор заговорил. -- Иди, Лида, -- прожужжал неживой голос. -- Иди... -- Но, папа... Здоровый глаз старика медленно закрылся. Женщина вышла, прикрыв за собой дверь. Мы остались вдвоем в душной темной комнате, пропитанной запахом смерти и страха. Мороз не задавал никаких вопросов, возможно, экономил силы. Я заставил себя сделать два шага к его койке и уселся на деревянный табурет, задев ногой желтый эмалированный тазик. -- Павел Александрович, -- сказал я, -- я не насчет гуманитарной помощи... Я пришел, чтобы поговорить с вами об Андрее Андреевиче Резанове. -- Резанов умер, -- мертвым голосом ответил аппарат на подушке. -- Он жив, -- возразил я. -- Может быть, его теперь зовут не Резанов. Но он жив, и он нисколько не изменился по сравнению с 1951 годом... Старик молчал, и только его черный внимательный глаз беспокойно наблюдал за мной из-под серой неопрятной брови. -- Мне известно, что он был вашим начальником, тогда, в 1951, -- сказал я. -- Мне известно, что по его приказу вы допрашивали археолога Лопухина, пытаясь выяснить, где он прячет чашу Грааль. Я знаю, что он использовал для своих целей вашу дачу в Малаховке и делал это совсем недавно. Мне нужно, чтобы вы навели меня на его след. Мне нужно отыскать Резанова -- срочно. И я не уйду отсюда, пока не узнаю, где он прячется. -- Резанов умер, -- прогудел черный ящичек. Старик закрыл правый глаз. Я встал с табурета, подошел к двери и всунул между ручкой и косяком старомодную трость. -- Вот что, -- сказал я, вновь подходя к койке. -- У меня очень мало времени. Если ты будешь упрямиться, ты, старая гнида, палач, я придушу тебя раньше, чем кто-нибудь из твоих домашних успеет заподозрить неладное. Ты меня понял, Мороз? Мне очень не хочется этого делать, но я сделаю это, потому что ты не оставляешь мне другого выхода... Где Резанов? Худая рука, вся в пятнах экземы, выпросталась из-под одеяла и поползла по стене к черной кнопке звонка. В трех сантиметрах от кнопки я перехватил руку и без особых усилий уложил ее на одеяло. -- Тебе не удастся выбраться, старик, -- медленно произнес я. -- Я убью тебя, если ты не скажешь, где прячется Резанов. Он мне нужен, ты понимаешь? Он нужен мне во что бы то ни стало... -- Убей меня, -- сказал черный ящик. Я замолчал. Невозможно было понять, блефует он или нет, -- у металлического голоса не было интонаций. -- Я устал, -- равнодушно жужжал Мороз. -- Уже год они не дают мне умереть. Я мучаюсь. Выхода нет. Убей меня. Я схватил его за худые плечи и яростно затряс. -- Тварь, -- зашипел я ему в лицо, -- проклятая дохлая тварь, где Резанов? Где твой хозяин, сволочь? Голова старика дергалась, изо рта шло какое-то бессмысленное клокотание вперемешку со зловонным запахом. Я не сразу сообразил, что он говорит, -- настолько не гармонировал безжизненный и бесстрастный голос черного аппарата с дрожащим в моих руках бывшим следователем с Лубянки. -- Зачем тебе Резанов? -- повторил мертвый голос. Я отпустил плечи старика, и он упал на койку безвольно, как тряпочная игрушка. -- У него моя девушка, -- сказал я. -- Я все равно найду его и убью, но если вы поможете мне, я сделаю это раньше и, может быть, успею ее спасти. -- Ты не сможешь, -- произнес голос так же бесстрастно. -- Он бессмертен. Я поразился. -- Откуда ты... откуда вы это знаете? -- Рот старика открылся, из ящика донеслись отвратительные скрежещущие звуки -- Мороз смеялся. -- Я офицер госбезопасности, -- сказал он. -- Мы не были тупыми костоломами, как думают теперешние щенки... Мы были профессионалами... Я нажал в кармане пленку диктофона и, плюнув на запах, пододвинулся поближе. -- Когда был расстрелян Берия, -- продолжал бубнить аппарат жестяным голосом, -- Резанова арестовали... Он был правой рукой Кобулова, второго человека в органах. Его тоже должны были расстрелять, но не расстреляли... Мороз замолчал, жадно ловя ртом воздух. -- Я был переброшен в Читу и вернулся в Москву только после того, как дали под зад Хрущу... В конце шестидесятых я случайно увидел Резанова на улице. Он действительно не изменился с тех пор... Абсолютно. Еще одна судорожная передышка. -- Я не стал подходить к нему. Еще до 53-го года я собрал на него большой материал -- на случай, если он решит от меня избавиться. Он ведь поручал мне очень ответственные задания тогда... Х-х-х... Я терпеливо следил, как он сгибается над тазиком, как трясутся его плечи и мотаются неопрятные седые космы на яйцевидной голове. Руина, подумал я. Гниющая заживо, дурно пахнущая, жалкая руина. -- Уже тогда я знал, что с ним не все так просто... Это был страшный человек, но страшных людей было много. Он был совершенно непонятен... У него не было желаний. Не было страстей. Он не интересовался женщинами. Пил, но не пьянел. Не играл в карты или на бегах... Это был человек без жизни. -- И без смерти, -- сказал я. -- Верно... И без смерти. Но тогда я этого еще не знал. Это я понял позже, в восьмидесятом... -- В восьмидесятом? -- Тогда он сам пришел ко мне. Назвал мне свое новое имя. -- Какое? -- Неважно, -- жужжал ящик, -- сейчас оно у него все равно другое... Но я не ожидал, что он придет ко мне. А он пришел. И напомнил про договор. -- Что за договор? -- быстро спросил я, посматривая на дверь. Говорливость старика начала меня утомлять. -- Договор с дьяволом, -- ответил механический голос. -- Потому что Резанов -- не человек. Он дьявол. Сухие желтые пальцы с силой сжали край суконного покрывала. -- За это время я стал стариком. Я потерял все свои мускулы, я стал развалиной и начал пить йод по утрам... А Резанов остался таким, каким был, -- сильным, хищным, опасным. Тут-то я и догадался, что он бессмертен. -- Зачем он к вам пришел? -- Чаша, -- проскрежетал Мороз. -- Он по-прежнему искал Чашу. Он хотел, чтобы я помог ему отыскать того археолога... Лопухина. Это было непросто, после лагеря Лопухин тоже поменял фамилию, долгое время он жил в Ленинграде... Но в восемьдесят четвертом я нашел его... В восемьдесят четвертом? Почему же он так медлил? -- подумал я. Зачем ему потребовалось ждать целых семь лет, если он все знал еще в 84-м? Конечно, бессмертные могут и не торопиться, но не до такой же степени. -- Я нашел Лопухина, -- повторил Мороз. -- Но к этому моменту я уже знал, зачем Резанов ищет Чашу, и не хотел, чтобы она ему досталась... -- Откуда? -- жестко спросил я. -- Х-х-х... Долго объяснять. У офицера в отставке много времени... После той встречи с Резановым, ну, на улице, я поднял свои старые материалы... Мне стало интересно. Я начал читать. Он задохнулся и скосил страдальческий глаз на стоящий на тумбочке пузырек с белыми горошинами. Я схватил пузырек, вытряхнул оттуда пару горошин и, пересиливая брезгливость, положил их на черный распухший язык. -- Я прочел много книг... Еще в молодости я прекрасно знал немецкий. В одной немецкой книге я прочел легенду о чаше Грааль и злом демоне Нирахе, рыщущем по всему свету в поисках этой Чаши... Чем больше я читал, тем больше убеждался: Резанов -- дьявол. А я был слугой дьявола. Мороз замолчал и прикрыл единственный здоровый глаз. Я посмотрел на часы -- мы разговаривали уже пятнадцать минут. -- Павел Александрович, -- сказал я, -- у меня очень мало времени. Резанов получил Чашу. Он в любой момент может отправить нас всех к черту на рога... Где он скрывается? Минуту он не отвечал. За эту минуту я мысленно три раза разорвал его на куски. Потом он заговорил. -- Не в любой момент... Только в ночь полнолуния. Чаша Грааль отдает свою силу только в ночь, когда полная луна светит над ней... над человеком, который владеет всеми тремя сокровищами сразу. -- Вы и про сокровища знаете, -- сказал я устало. -- Знаю, -- прохрипел он. -- Кое-что из книг, кое-что из материалов слежки за Резановым. В МГБ следили все за каждым, только так система могла работать нормально. Череп, Корона, Чаша: три ключа к Силе... Короче говоря, я сбежал. Я не отдал ему Лопухина и вернулся в Читу. Там я заболел. Шевельнулась желтая рука. -- Дочь перевезла меня обратно в Москву, и Резанов пришел ко мне в больницу. Он сказал, что болезнь -- это кара, которой он подверг меня за неподчинение. Он пообещал, что вылечит меня, если я отдам ему археолога. Я сделал это. Он обманул меня. Болезнь не прошла. Я попаду в ад. Он снова засмеялся -- черный ящик разразился очередной порцией раздражающих уши звуков. -- Я, слуга Дьявола, хотел встать на сторону Бога... Так не бывает. Он получит Чашу. Звезды остановятся в небе, и Луна догонит Солнце. Опустится ночь, последняя, бесконечная ночь... -- Он уже получил Чашу, -- напомнил я. -- Но если я успею найти его раньше, чем он примется за исполнение своих желаний, я убью его. -- Его нельзя убить, -- сказал мертвый голос. -- Можно, -- огрызнулся я. -- Я единственный человек, который знает, как это сделать. Мне сказал об этом старик Лопухин, археолог. Но Резанов убил Лопухина. -- Ты не сможешь, -- повторил Мороз. -- Но попробовать стоит. Он вцепился руками в края койки и нечеловеческим усилием поднял голову. -- Тогда, в восьмидесятом, я проследил за ним. Я еще мог это сделать... Как я и думал, он жил под землей... -- Почему вы так думали? -- Злые демоны не любят света. В его кабинете на Лубянке шторы всегда были задернуты, дома -- тоже... В 51-м он снимал крохотную комнатку в полуподвале, хотя мог бы жить в огромной квартире. А в 80-м я довел его до объекта "66". -- А что такое объект "66"? -- Секретная подземная база МГБ. Во время войны там размещались лаборатории, где работали ученые-иностранцы... Там пять или шесть подземных ярусов, даже я точно не знаю. После ареста Берии объект опечатали, а при Серове всю документацию по нему уничтожили. Резанов поселился именно там... -- Каким же образом, если объект был опечатан? -- Теперь это просто заброшенный дом посреди леса, -- голос, доносившийся из аппарата, оставался таким же ровным, но по лицу Мороза было видно, что он говорит из последних сил. -- Резанов нашел старый подземный ход, ведущий в нижние ярусы... Я не смог проследовать за ним под землю -- побоялся, что он обнаружит меня и убьет. Но я видел, как он скрылся в развалинах, и ход я там тоже видел... Это в лесах, к западу от Истринского водохранилища, объект "66" находится ровно в 10 километрах от деревни Лопотово, между 4-м и 12-м шоссе... -- Вы уверены, что он сейчас там? -- я почувствовал, что мой голос дрожит. -- Нет, -- отрезал старик, -- ни в чем нельзя быть уверенным, когда имеешь дело с дьяволом... Он, как призрак, появляется то там, то здесь. Два дня назад он приходил сюда, ко мне, ночью. Он прошел сквозь дверь, как будто ее не было. Он сказал, что почти достиг своей цели. Я спросил, значит ли это, что он получил Чашу. Он засмеялся и ответил, что Чаша все равно что у него в руках. И добавил, что это благодаря мне... Я попросил его, чтобы он спас меня, но он сказал, что я заслужил свое наказание. Тогда я попросил его убить меня. А он снова засмеялся и ответил, что ему все равно, буду я умирать еще неделю или еще год. В этом вся разница, сказал он, ты умрешь, а я -- нет. Я бессмертен. Тонкие пальцы обхватили мое запястье. -- Найди его, парень, -- жужжал жестяной голос. -- Найди его и если сможешь убить -- убей. А если не сможешь, передай, что Павел Мороз, слуга дьявола, проклял его перед смертью... Убей меня, парень... -- Насчет полнолуния, -- сказал я, освобождая руку, -- это правда или только легенда? -- Так было написано в книге... А теперь сделай же то, чем ты грозил мне, болван. Только сделай это быстро... Я ведь тварь, сволочь, палач. -- Извините, -- сказал я поднимаясь. -- Боюсь, я не смогу вас убить. Прощайте... -- Стой! -- взвыл черный ящик. Я снова зацепился ногой за тазик и остановился. -- Подземный ход, болван... Он начинается в подвале: там, у левой стены из пола торчат три скобы. Та, что посередине, -- крышка люка. Он должен был быть залит бетоном, но на самом деле прекрасно открывается... Дальше -- лестница. -- Спасибо, -- сказал я искренне. -- И простите меня. Я выскочил из комнаты, как угорелый. От тошнотворного запаха кругом шла голова и подкашивались ноги. Откуда-то выскочила серая женщина и набросилась на меня едва ли не с кулаками. -- Как вы могли! -- шипела она. -- Я же предупреждала вас... папе очень тяжело разговаривать... Вы бессовестный, бесцеремонный, наглый молодой человек! Я отодвинул ее рукой и прошел в прихожую. Там я остановился и обернулся. -- Вот что, -- сказал я, перекрикивая ее возмущенные причитания, -- где у вас телефон? -- Что? -- переспросила она и задохнулась. -- Ну, это уже хамство высшей пробы... Мало того, что вы приходите без звонка... -- Заткнитесь! -- рявкнул я. -- Где телефон, быстро?! Она обмерла и, видимо, не в силах произнести ни слова, показала рукой. Я прошел в комнату, набрал "09" и узнал нужный номер. -- Планетарий, -- сказал ленивый женский голос, когда я набрал номер во второй раз. -- Скажите, пожалуйста, -- скороговоркой произнес я (время! время!), -- когда у нас ожидается ближайшее полнолуние? -- Что? -- оживился голос на том конце провода. -- Ну, полнолуние, -- в отчаянье повторил я, -- ночь, когда луна круглая... Самое ближайшее, когда? -- Минуточку, -- сказал голос. Зашуршали бумаги. Серая женщина смотрела на меня из прихожей с любопытством и опаской, как на буйно помешанного. -- Вот, -- в трубке довольно хихикнули, -- вы очень вовремя позвонили. Ближайшее полнолуние ожидается сегодня ночью. Кроме того, сегодня ожидается неполное лунное затмение. Если у вас есть телескоп... Я швырнул трубку на рычаг. На часах было восемнадцать сорок. До машины я добрался за полторы минуты. Дарий перелез на переднее сиденье и спал, положив большую голову на кресло водителя. Мне пришлось его побеспокоить. -- Извини, дружище, -- сказал я. Улица была почти пуста. Я выжал педаль газа, и машина, взревев, рванула по залитой вечерним солнцем набережной, вспугнув прохаживающихся по парапету голубей. Красный шар солнца грузно висел над золочеными трубами МОГЭСа -- слишком низко. Но я не мог остановить солнце. Пока я гнал машину по Ленинградскому шоссе, оно продолжало неотвратимо опускаться на запад. Слева мелькнули белые распахнутые страницы комплекса "Лебедь", справа пронеслись мосты окружной... Солнце падало. Поворот на Шереметьево... Поток красивых иностранных машин, далекий гул самолетных двигателей... После Шереметьево я притормозил у обочины и посмотрел на карту. Лопотово находилось километрах в сорока к северо-западу, поворот на 12-е шоссе был ближе километров на пять... Пятнадцать минут, если идти со скоростью "100". Но если остановят гаишники? Терять время на разбирательства? Я посмотрел на часы. Двигаясь со скоростью "90", я должен был добраться к объекту "66" к 20.15. А еще нужно было обнаружить Хромца где-то в подземных катакомбах -- если он действительно скрывался там, где Мороз засек его в 80-м году. Я впервые понял, насколько меня могли подвести сведения, которые дал умирающий старик в доме, похожем на склеп... С 80-го года прошло одиннадцать лет, и нет ни одного шанса, что Хромец по-прежнему живет в старых подземельях МГБ к северу от Москвы, тем более, что ДД он назначил встречу на южном направлении. Но выбора у меня не было, и, чтобы узнать, повезет мне или нет, оставалось всего несколько часов. Четыре часа до полуночи. Но ведь луна могла появиться и раньше... Я длинно и со вкусом выругался и нажал педаль газа. К северо-западу от Истры тянулись поля, над которыми уже колыхался призрачный туман. Солнце наполовину растеклось по краю горизонта, напоминая яичный желток. По левую руку километрах в трех от дороги чернел лес. К нему через поле уходила плохо асфальтированная, вся в рытвинах и колдобинах, серая лента -- 12-е шоссе. Я свернул на него. Вдалеке беззвучно, тускло отсвечивая лоснящимися спинами, шло стадо. Сзади по проселку тащился, поднимая клубы пыли, белый "Жигуленок". Спокойно и мирно было в этих благословенных подмосковных лесах за несколько часов до конца света. Я поехал медленнее, боясь ошибиться в определении нужного мне места. Если за лесом 12-е шоссе пересечется с еще одной дорогой -- 4-м шоссе, -- стало быть, этот лес и скрывает в себе таинственный объект "66". Если же нет... Это был тот самый лес. Он широким клином врезался в поле между двумя дорогами и расширялся к северо-западу. Я отмерил по карте расстояние. 10 километров на запад от Лопотова, между 4-м и 12-м шоссе... Скорее всего, речь шла о широком фланге леса, подступавшем прямо к 4-му шоссе. Я свернул на грунтовку. Вглубь леса уходила усыпанная густой хвоей дорога, по которой, казалось, давно никто не ездил. Дорога, ведущая к объекту "66". Белый "Жигуль" пропылил мимо и скрылся за поворотом. Стало очень тихо, и в этой тишине я крутанул баранку и направил машину под своды леса. Дом я увидел минут через пятнадцать, когда уже потерял всякую надежду. Точнее, сначала я увидел ограду -- повалившуюся, рассыпавшуюся кусками бетона, торчавшую ржавым скелетом арматуры. Сквозь растрескавшиеся плиты проросли деревья, дорога, некогда подходившая к высоким черным воротам, была завалена упавшими стволами. За остатками ограды и частоколом деревьев угрюмым серым остовом высился дом. Я остановил машину около поваленной сосны, преграждавшей путь к воротам. Конечно, можно было попробовать и проехать, но я не хотел, чтобы шум мотора услышали в доме. Я вылез из салона, выпустил Дария -- он первым делом подбежал к сосне и поднял ногу, -- вытащил арбалет и чехол со стрелой, достал из бардачка фонарик, проверил пистолет и закрыл дверцу. Было очень тихо. В стремительно темнеющем небе с шумом качались кроны деревьев. Из развалин не доносилось ни звука. Я поправил на плече ужасно мешающий тяжелый арбалет и, осторожно переступая через валяющиеся в траве бетонные блоки, пошел к дому. От дома осталось три стены и рваная, будто пережившая бомбежку, крыша. Дом был когда-то трехэтажным, но теперь перекрытия между этажами провалились, из стен торчали какие-то гнутые прутья, на уровне второго этажа легкий ветерок трепал гулко вздрагивающий лист жести. Все пространство первого этажа было бесповоротно загажено. На стенах тут и там виднелись рисунки углем и всякие дурацкие надписи. Между обломками располагалось как минимум три кострища, под прикрытием рухнувшей стены уютно устроился грязный полосатый матрас. Руины, похоже, использовались подростками из близлежащих сел в качестве своеобразного клуба. Здесь никого нет, подумал я неожиданно спокойно. Хромец по-прежнему недосягаем, он прячется неизвестно где и ждет своего часа. И ждать ему осталось недолго: через час, максимум полтора, солнце скроется окончательно, и тусклая луна, уже появившаяся в восточной части неба, будет разгораться все ярче, и чем ярче будет она, тем больше будет наливаться Силой Чаша... Подвал, подумал я. Мороз говорил, что подземный ход начинается в подвале. -- Дарий, -- скомандовал я. -- Ищи подвал! Пес посмотрел на меня и отбежал в сторону. Он обогнул кострище, в центре которого красовалась сделанная из пустой бутылки "розочка", и исчез за полуобвалившейся стеной. Я направился следом. Там действительно была дверь -- металлическая, покрытая облупившейся зеленой краской дверь, к которой вели три искрошившиеся кирпичные ступеньки. На двери был выведен пульверизатором жирный черный "пацифик" и написано "Леха -- козел". Дарий сидел на верхней ступеньке и внимательно изучал надпись. -- Молодец, -- сказал я тихо и потрепал его по шерстяной голове. Я вынул из кобуры пистолет и левой рукой несильно нажал на дверь. Она поддалась. Пахнуло сыростью и вонью. Арбалет зацепился за гвоздь, торчащий из косяка. Я шепотом выругался, сделал шаг назад и отцепил его. Перспектива блуждания в темноте с этой громоздкой и неудобной штукой радовала меня все меньше и меньше. Дарий проскользнул вперед и исчез в темноте. Поколебавшись секунду, я зажег фонарик и, держа его в левой руке, а пистолет в правой, начал спускаться по ступенькам. Как ни странно, загажена была только небольшая часть огромного подвала -- предбанник у двери. Дальше было сравнительно чисто, блестели в свете фонарика осколки разбитого стекла, пол покрывала мелкая цементная крошка. В темноте, нависавшей над маленьким островком электрического света, укрывались какие-то громоздкие предметы, тяжелые тупые углы, закругления труб. Где-то монотонно капала вода. Я посветил фонариком во все стороны, определяя приблизительные размеры помещения и, стараясь не хрустеть цементной крошкой, двинулся к левой стене. Там, у небольшого, выложенного плиткой пустого бассейна, действительно торчали три ржавые, влажно блестящие в луче фонаря скобы. Каждая располагалась в центре круглой платформы, края которой были залиты бетоном. Вокруг средней скобы круг был черен и отчетлив. Это была крышка люка и, судя по отсутствию на ее краях каменного крошева, ее поднимали совсем недавно. Я почувствовал, как останавливается сердце. Дарий заворчал. Я аккуратно снял с плеча арбалет и положил на пол. Сунул пистолет в кобуру и взялся за черную, мокрую на ощупь скобу. Круг медленно повернулся. Я без особой натуги приподнял его. В лицо мне ударил сухой теплый воздух -- внизу, очевидно, работала вентиляционная система. Я приподнял край люка еще сантиметров на двадцать и остановился. Мне стало страшно. Я не буду объяснять, чего именно я испугался. Несколько минут я сидел на корточках, трясся от страха и не мог заставить себя открыть шахту до конца. Потом, кряхтя, встал и поднял крышку люка. Ожидая всего, чего угодно, я пересилил себя, перегнулся через край шахты и посветил вниз фонариком. Там оказалась привинченная к металлической обшивке стены лестница, спускающаяся в неглубокий -- метра три -- колодец. Я мог различить блестящий (видимо, тоже металлический) пол, но больше не было видно ничего. Я прошептал Дарию "Подожди здесь" и полез в шахту. Лезть пришлось, держась лицом к стене, и несколько секунд я испытывал мучительное ощущение ожидания удара в спину. Однако ничего не произошло, и я мягко соскочил с последней ступеньки на пол подземного коридора. Луч фонарика ощупал стены, на которых змеились кабели в толстой оплетке, низкий потолок с бледными трубками люминесцентных ламп, уходящий под небольшим наклоном вниз туннель. Никаких следов Хромца. Никаких следов Наташи. Я снова полез наверх, не вылезая из люка, высунул руки, поймал Дария за теплые шерстяные бока и потянул упирающегося пса к отверстию. Он пребольно саданул когтистой лапой по шее и по затылку, но мне, выдержавшему когти инфернальной собаки Хромца, это было что семечки. Я, пыхтя, взвалил пса себе на плечи и с трудом спустился по лестнице, придерживая его одной рукой. -- Вот, -- сказал я, ставя его на пол. Он по-прежнему глухо ворчал. -- Вот здесь мы и будем искать Наташу. Помнишь Наташу? И человека, который убил твоего хозяина, тоже будем искать. Дарий сделал несколько неуверенных шагов в глубину туннеля и остановился. -- Что, брат, -- я говорил не столько с ним, сколько с самим собой, -- страшно? Ну, брось, подумаешь, подземелье... Зато у нас секретное оружие есть. Я выругался. Арбалет остался наверху, у люка. Там же, на краю пустого кафельного бассейна, лежала в чехле стрела с наконечником по имени "Жало Змеи". -- Подожди минуту, -- сказал я псу и снова полез наверх. Поднимаясь, я посветил фонариком на часы. 21.05. Не успеть, подумал я. Ни за что не успеть. Я вылез из люка, подобрал арбалет, забросил его за спину и пристроил так, чтобы он не цеплялся за края шахты, когда я полезу обратно. Затем наклонился, чтобы подобрать чехол со стрелой. Из шахты донесся лай Дария. Я выпрямился и почувствовал, как в спину мне уперлось что-то твердое. Арматура, подумал я, и тут же вспомнил, что никакой арматуры здесь нет и быть не может -- я внимательно осмотрел место, прежде чем открыть люк. Твердый предмет шевельнулся, и тут я окончательно понял, что это не арматура. Это был ствол пистолета. ____________________________________ 17. МОСКВА, 1991 год. ЛОГОВО ЗВЕРЯ. Знакомый, очень знакомый голос сказал тихо: -- Не дергайся, падла, стреляю сразу, понял ? Я и не думал дергаться. Я стоял прямо, как истукан, и по моему лбу медленно стекали струйки пота. Я опоздал, окончательно и бесповоротно опоздал. Ствол пистолета, уткнувшийся мне между лопаток, чуть шевельнулся. Я напряг мышцы, но ствол тут же прижался сильнее. Голос рысьеглазого профессионала скомандовал: -- Стой тихо. Серега, осторожно обойди его слева и обшмонай. В кромешной тьме слева от меня переместилась громоздкая тень. Затем в лицо ударил свет сильного фонаря, и я зажмурился. Чьи-то руки привычно охлопали меня от шеи до щиколоток и вытащили из кобуры пистолет. Я по-прежнему ничего не видел. -- Руки вперед, -- скомандовал другой голос, хриплый и низкий. Я послушно вытянул вперед руки. Рыпаться в такой ситуации было бесполезно -- слишком грамотно они меня взяли. Щелкнули наручники, и луч фонаря скользнул куда-то вбок, оставив мои глаза в покое. Я заморгал как сова. -- Готово, -- произнес низкий голос. Пистолет переместился чуть ниже, сильная рука взяла меня за воротник и развернула на 180 градусов. Невидимый в темноте арбалет, судя по всему, при этом больно саданул рысьеглазого, потому что он крякнул и тихо выматерился. При других обстоятельствах это, возможно, меня бы позабавило, но сейчас было не до веселья. Пистолет по-прежнему упирался мне в спину, сбоку светил на меня фонариком человек, у которого была моя пушка, и я подозревал, что это был гард с дачи господина Валентинова. -- Вперед, -- приказал рысьеглазый. -- Пошел, быстро. Слепо переставляя ноги, я побрел по направлению к выходу, вытянув перед собой скованные руки. Гард светил своим фонариком главным образом мне в спину, и я совершенно не видел, что у меня под ногами. Один раз я споткнулся и полетел носом в землю, но Олег успел подхватить меня за шиворот. -- Свети ему, -- коротко распорядился он. Луч фонаря выскользнул из-за моего плеча и заплясал на захламленных ступенях лестницы. Мы поднялись на поверхность, и там меня вновь взяли за воротник и развернули лицом к стене. Я стоял, привыкая к тусклому сумеречному свету. Краем глаза я заметил, что из дверного проема показалась могучая фигура гарда. Больше из подвала никто не появлялся, следовательно, за мной шли только двое. Я в отчаянье сплюнул! Неописуемая глупость -- угодить в ловушку в двух шагах от цели. Если бы я не забыл арбалет у колодца, им пришлось бы спускаться в шахту, а там их неминуемо учуял бы Дарий, и кто знает, как обернулись бы дела, начнись перестрелка... Но дело было сделано, точнее, провалено, и оставалось лишь лихорадочно соображать, как выпутаться из создавшейся ситуации живым и спасти Наташу. -- Ну, пошли, сука, -- сказал за спиной голос охранника, и чья-то рука, развернув меня за плечи, толкнула на груду щебня. Я упал и тут же получил ботинком под ребра. -- Вставай, нечего валяться! Я выплюнул песок и встал на колени. Затем попытался подняться на ноги, но от сильного удара ногой в спину не удержался и вновь свалился на щебенку. -- Что ты, мать твою, падаешь! -- рявкнул хриплый голос. Затем другой, глуховатый и суровый, сказал: -- Кончай. Подними его. Но я уже перекатился на спину и встал на ноги, сомкнув скованные руки в замок, чтобы хотя бы раз въехать ими по морде тому из них, кто подойдет первым. Они стояли метрах в пяти, у полуобвалившейся стены. Впереди -- ухмыляющийся гард; в руке он сжимал неизменную дубинку, за поясом торчала рукоятка моего пистолета. За ним, широко расставив ноги, стоял облаченный в камуфлированный комбинезон рысьеглазый. На груди у него висел тяжелый прибор ночного видения; ствол "Макарова", который он держал в правой руке, смотрел в землю. Лицо его было задумчиво. -- Ну, вот мы и снова вместе, -- произнес он мрачно. -- Ты, наверно, думал, что больше нас не увидишь? Что мы привыкли сносить такие плюхи от такой дешевки, как ты, и молчать в тряпочку? Наверно, думаешь, что ты очень крутой парень? Он посмотрел на гарда. Гард шагнул ко мне и сделал выпад дубинкой. Я быстро поднял руки и блокировал его, приняв удар цепочкой от наручников. Но он тут же нанес мне болезненный толчок в печень, от которого я увернуться не успел, а когда я уже сворачивался клубком, огрел меня дубинкой по шее. Между ключицей и ухом все как будто залило кипящим свинцом, я услышал громкий противный звон и на какое-то время отключился. Потом сознание вернулось, и первым, что я увидел, было каменное лицо гарда, присевшего рядом со мной на корточки. Я боднул его головой, но, очевидно, недостаточно сильно, потому что он только отшатнулся, а затем врезал мне по скуле рукояткой моего же пистолета. -- Теперь ты понял? -- донесся откуда-то издалека голос рысьеглазого профессионала. -- Такое не сходит с рук, сынок. За хамское отношение к старшим надо расплачиваться. Я пожевал разбитыми губами и выплюнул сгусток крови. -- Вы ехали за мной в такую даль, чтобы побеседовать на темы морали? -- Конечно, нет, -- рысьеглазый говорил неторопливо, с ленцой, и вот эта его неторопливость парадоксальным образом злила меня больше всего. -- Нас интересует Чаша. А это так, небольшой урок вежливости. Я подтянул руки к животу и с некоторым трудом сел. Немедленно подскочил гард и пнул меня ногой в бок. -- Куда ты девал Чашу?! На секунду мне показалось, что я вижу выход. Появилась надежда, или только слабая тень надежды. Я справился с полоснувшей по