смягчающих обстоятельств, за все и всегда одна кара - казнь! Следующим пунктом намечалась борьба за нравственность. Полное уничтожение гулящих женщин, мгновенная смерть за любую измену мужу (формально требовалось лишь заявление супруга!); никакого кокетства, танцев живота; хождение по улицам только в чадре, полная покорность и безмолвие, иначе - обезглавливание! Представляю, что началось бы в славном городе Багдаде, если бы внимание эмира не было отвлечено досадной "заминкой в пути следования битвы с грехом воровства". Этой помехой и был наш общий знакомец, Багдадский вор - Лев Оболенский... Селим ибн Гарун аль-Рашид на этот раз позволил себе надеть маску всемилостивейшего и добрейшего государя. Поскольку в городе начались неконтролируемые беспорядки, то разумней было не размахивать как попало разящим мечом правосудия, а с похвальным терпением выяснить обстановку, понять, где прячется корень всех зол, дабы пресечь его одним рубящим ударом. Прямо перед троном распростерлись ниц: глава городской стражи достославный господин Шехмет, его удалой племянник Али Каирская ртуть, почтеннейшая госпожа Далила-хитрица и ее достойная дочь Зейнаб по прозвищу Мошенница. Эмир отдавал себе отчет в том, что разговор будет долгим, а потому начал с небольшого вступления: - Мои верные слуги доложили мне об удивительной ночи, когда двор Далилы-хитрицы превратился в позорище всего Багдада. Никто не спал, и все сбежались посмотреть на чудесное сражение белых и черных демонов, избивавших друг друга прутьями и подушками так, что перья взлетали выше минаретов. В Багдаде говорят, будто бы белых демонов породила целомудренная Зейнаб, показавшаяся всем в совершенно голом виде с христианским крестом во лбу. А черных произвела из своего чрева благопристойная вдова Данила, чей траурный наряд был исполнен исключительного бесстыдства. Предводителем белых почему-то оказался молодой батыр Али, напавший на своего же дядю Шехмета, принявшего сторону черных. Мои стражи взяли всех без разбору, не дожидаясь, пока война одного двора захлестнет весь город. Остаток ночи вы провели в тюрьме и были выпущены лишь наутро. За следующий день и ночь все успели подумать о своем положении, которое подобно опасному хождению по зыбучим пескам. Одна роковая ошибка, и... - Повелитель выразительно указал мизинчиком на щербато-улыбчивого палача. - Я очень хочу знать, что же произошло на самом деле? Четверо конкурсантов, перемигиваясь и перетыкиваясь локтями, решали, кто же начнет первым. Желающих почему-то не было, хотя у каждого по-своему накипело. Тем паче что всех четверых на деле объединяла одна беда, в существовании которой они ни за что не хотели бы признаваться. - Пускай начнет высокородный господин Шехмет, глава городской стражи, отвечающей за спокойствие и порядок в моем, доселе спокойном, Багдаде! - О светоч разума, вместилище справедливости и сосуд закона! Великий эмир, ниспосланный благословенным Аллахом (да продлит он дни твои бесконечно!) для устрашения врагов и наполнения радостью сердец всех истинных мусульман - с несвоственно ему суетливостью пустился перечислять начальник багдадской стражи, но, вовремя уловив дрожание кончика носка левой туфли великого эмира, быстро прервал славословия и перешел к делу. По мере его повествования лицо верховного правителя медленно, но верно вытягивалось книзу... x x x Аллах кретину не советчик. Аналог данного заявления встречается практически во всех религиях мира. С вашего позволения, я не буду дословно цитировать весь рассказ одного из второстепенных героев нашего романа. С одной стороны, потому что сам не люблю дотошно длинных повествований, а с другой - потому что впереди есть гораздо более интересные истории Да и, самое главное, ведь ни я, ни Лев свидетелями этих разборок не были. О них поведал один очень известный благодаря той же "Тысяче и одной ночи" дворцовый цирюльник. Помните такого? Нет? Ну и не принципиально, продолжим... Итак, в основном горестная повесть главы городской стражи вышла целостной, но маловразумительной. Якобы к нему в дом заявились два посланца от его же племянника, назвавших себя "спецагентами". Один высокий и деловой, другой низкий и как-то по-особенному коверкающий язык. Они объяснили, что Али Каирский просит у дяди помощи и защиты от коварной хитрицы Далилы, известной своими кознями всему Багдаду. Естественно, он не мог им отказать! А так как дело должно было произойти ночью, то переодеть своих людей в черное казалось совершенно логичным. Как и приказать всем вымазать лица дегтем, по совету тех же "агентов". Кстати, взять ивовые прутья вместо служебных ятаганов посоветовали тоже они, "дабы примерно наказать злодейку Далилу при первой же попытке плутовства"... Сначала вроде бы все шло по плану: стражники засели на заборе и воочию убедились в непотребстве старухи и бесстыдстве ее дочери. И тут ни с того ни с сего ему бьют в лоб чем-то тяжелым, из чего (о ужас!) сыплется перец. Правый глаз сильно распух и плохо видит до сих пор... Но, упав во двор, почти сходя с ума от дикой боли и чихая, как простуженный барс, он успел заметить, что это "нечто" валяется рядом и имеет вид парадных ножен кинжала его же родного племянника! То есть тут начинается настоящая путаница... Люди Шехмета, ринувшиеся поднимать своего господина, видели, как к нему кубарем бросился стройный юноша в белом и кто-то крикнул: "Наших бьют!" Значит, во всем виноват Али Каирская ртуть! С него и следует спрашивать... - О благородный юноша... - печально покачал головой Селим ибн Гарун аль-Рашид, - скажи нам, за что ты так невзлюбил родного дядю? Ведь, как нам известно, он относится к тебе с заботой и вниманием... Для чего же ты вступил в преступный сговор с Далилой и Зейнаб? Почему напал на благородного Шехмета? Зачем подослал к нему своих "спецагентов"? Вах, вах, вах... Бедный племянничек от страха и возмущения едва не задохнулся в длительном плаче. Его пришлось. встряхнуть и надавать по ушам, прежде чем удалец понял, что эмиру надо отвечать коротко и внятно. Хотя его рассказ получился менее лаконичным, но в целом вполне убедительным. Правда, сам правитель сидел уже с выпученными глазами, поджав губки и чуть елозя на троне. Думаю, и эту эпопею не имеет смысла описывать до запятой. Впереди еще два свидетеля... Сами понимаете, авторский пересказ в данном случае куда более выгоден. Если из стенаний, нытья и битья себя пяткой в грудь вычленить минимум полезной информации, то молодой Али Каирская ртуть сообщил примерно следующее... В его дом поутру заявились два просветленных Аллахом дервиша. Один большой, с глазами, подобными небу, но немой. Другой маленький и шустрый, к тому же болтлив до крайности. Оба назвались родственниками, так что маленький служил переводчиком большому брату. И вот этот великан, размахивая руками, словно калиф-аист, дал понять, что на него снизошло божественное откровение. (Причем как именно снизошло, Али повторил супервыразительным жестом Оболенского, в результате чего даже многоопытный Шехмет залился краской.) Дервиши потребовали, чтобы юноша не спешил, а лишний раз удостоверился в благонадежности и - целомудрии своей невесты. А потому вечером того же дня все двадцать джигитов из подчиненных ему казарм надели белые одежды, взяли удобные подушки и... вымазали лица мелом. Маленький дервиш очень настаивал, поясняя, что только так они смогут пристыдить мамашу с дочкой, а в случае разоблачения легко сойдут за нетребовательных ночных духов. Дальше - все по прежней схеме: выдвинулись, заняли позицию, наблюдали, фиксировали, убедились, но тут... Кто-то толкнул бедного мальчика в спину, и он, едва не свернув шейку, вылетел во двор, прямо на человека в черном. Дядю он в тот момент просто не узнал, разумеется, по причине отчаянной храбрости и врожденного хладнокровия. Никаких ножен с перцем не кидал, "Наших бьют!" - не кричал, а то, что его люди разом спрыгнули во двор, так это для его же спасения и защиты. Лично он ни в чем не виноват! Его даже вон как отходили прутьями! А тот распроклятый кинжал вместе с ножнами куда-то завалился после визита мудрых дервишей... Ну а если уж эмиру непременно нужны виновные, то все дело наверняка в хитрице Далиле и ее мошейнистой дочери. Ведь из-за них все так некрасиво получилось... - Встань, вероломная вдова! - с трудом прокашлялся эмир, которому уже почти все было ясно. В том смысле, что виновных он сегодня никак не найдет. - Если тебе есть в чем покаяться перед смертью - говори! Ибо даже петля и кол будут великой милостью для той. что своими кознями пыталась изжить со свету племянника и дядю, достойнейших мужей Багдада! Говори же, но пусть твоя речь будет краткой... Старушка Далила бодро вскочила на ноги и, не тратя времени на пышнословную мишуру, четко, по-солдатски выложила правителю свою версию произошедших событий. Выходило, что ее дом был осчастливлен визитом двух непохожих друг на друга мужчин. Высокий бородач - обаятельно подмигивающий лекарь и низенький пузан - астролог из далекой Индии. Убедительно обозначив на хозяйке дома три тысячи признаков самых страшных заболеваний, они немедленно приступили к лечению. Декольте на спине вырезал индус самыми большими ножницами, подробно пояснив, как именно через треугольный вырез на платье избавляются от кармических недомоганий. Сам лекарь готовил волшебные снадобья и растолковывал застенчивой Зейнаб, почему на ней должно быть так мало одежды. Исключительно для пристыжения черных демонов и увеселения белых! И пусть хоть кто-нибудь скажет, что в пиковый момент демоны не появились?! Еще как! Они толпами сыпались со всех заборов и крыш, их битва была ужасной, а вопли несносными. Уже потом набежала стража и всех забрала... Но ведь кто же знал, что двум честным мусульманкам нельзя даже выйти на собственный двор, чтобы за ними не подсматривали бессовестные, истекающие сладострастием мужчины? Где справедливость?! И кстати, все болезни таки прошли, до одной... Госпожа Далила чувствует себя как нельзя лучше, готовая и впредь служить великому эмиру душой и телом! От допроса мошенницы Зейнаб подуставший правитель разумно отказался. Весь интеллект этой девицы был написан у нее на лице, то есть его отсутствие не скрывала даже непроницаемая чадра. - Довольно! Я выслушал вас и вижу, что все вы стали жертвами наглого, недостойного обмана. Двое дервишей, двое "спецагентов" и двое базарных шарлатанов обвели вас вокруг пальца. Значит, всего их было шестеро, а это уже целая разбойничья шайка... Хвала аллаху, они оставили нам столько примет, что завтра же негодяи будут опознаны и казнены! Эй, глашатаи, объявите награду в тысячу таньга тому, кто укажет, где скрываются: высокий лекарь и толстый астролог-индус; голубоглазый немой дервиш и его маленький переводчик; рослый бородач с карликом, коверкающим слова. - Велик и мудр наш эмир! Да продлит Аллах его правление, защищающее бедных мусульман от происков шайтана! - все четверо прочувствованно распростерлись ниц, причем Зейнаб только после того, как ее дважды дернула за рукав мама. - Теперь вы вольны идти, я не увидел среди вас виноватых, - милостиво качнул ухоженной бородкой премудрый Селим ибн Гарун аль-Рашид. - Но одно не дает мне покоя - зачем злодеи так обошлись с вами? Какую же выгоду, кроме посрамления моих верных слуг, они с вас поимели? - Нас ограбили... - неуверенно переглядываясь, протянули все пострадавшие. Лицо эмира потемнело. Зато на лица Шехмета, Далилы и Али снизошло озарение... x x x Аллах - не Минздрав, двадцать раз предупреждать не будет. Неожиданное прозрение. ... А в маленькой лавочке башмачника Ахмеда второй день шла повальная гульба. Дым стоял коромыслом, вино текло рекой, друзья и соседи вповалку валялись на полу мордами в плове. Лев, чисто по-русски, требовал подать ему для этой же цели салат, но увы... Салатами на восточном базаре не баловали, пришлось с перепою падать мордой туда, куда и все, - в плов! Бедный ослик показал себя единственным трезвенником, не то чтоб ему не наливали - он сам не пил, хотя вино было хорошее. Вообще, в свете последних событий ушастый Рабинович оказался не у дел. Ходжа пояснял, что дервишам иметь осла не положено, два "суперагента" верхом на одном ослике выглядят подозрительно, а лекари и астрологи - тем паче не должны перегружать бедное животное. Короче, серый друг остался утешать побитого изготовителя традиционных тапок. Вернувшись, Оболенский от души расцеловал ослика в лоб и одарил новехонькой попоной (еще пару часов назад служившей господину Шехмету молитвенным ковриком!). Как водится, Левушка требовал недельного загула, ибо чем же должен заниматься вор, как не красть и гулять?! Более потрепанный жизнью Насреддин с товарищем не спорил, но сам пьянствовал очень осторожно, памятуя о том, что далеко не все правоверные способны долго удерживать страшную тайну - брудершафт с самим Багдадским вором! Посему он щедро угощал всех, заглянувших к ним на огонек, исподволь примечая: нет ли среди гостей переодетых стражников или тайных соглядатаев? Вроде бы обнаружил целых двух, потому на всякий случай упоил подозрительных типов вусмерть. По идее, уже вполне назрела необходимость "сменить хазу и залечь на дно". В сущности, башмачник от любых обвинений может отпереться, явных улик против него нет, пусть отдохнет от дел. Тихо, без лишней спешки, домулло собрал все необходимое, увязал в хурджины, возложил на спину ослику и... В этот момент в дверь лавки башмачника постучали. Открыть мог лишь Ходжа, все прочие были, мягко говоря, нетранспортабельны. - Салам алейкум, уважаемый. - У входа скромно стояла стройная девушка в хорошем платье, ее лицо, как и положено, скрывала чадра. - Не здесь ли находится лавка башмачника Ахмеда? - Аллах направил ваши стопы в нужную сторону, - изысканно поклонился Насреддин, - но увы, моя госпожа, сейчас он не сможет починить ваши башмачки. Он... как бы это... ну, не совсем, что ли... - Мне вовсе не нужно ничего чинить! Я пришла сюда в поисках своего друга и заступника Льва Оболенского. Он такой высокий, с грозными голубыми глазами.... - Какой друг? Какой заступник? Почему Лев? Зачем Оболенский?! Ничего о нем не слышал и знать не знаю... - мгновенно насторожился Ходжа, нутром почуявший в гостье источник новых неприятностей. Девушка всплеснула руками, опустила голову и... заплакала. Насреддин воровато огляделся, прокашлялся и, слегка приобняв ее за плечи, стал ненавязчиво разворачивать к выходу: - Идите домой, уважаемая... Конечно, я не знаю никакого Льва Оболенского, но если вдруг, каким-то чудом или очередным происком шайтана, мне доведется встретить человека с таким чудным именем - непременно сообщу, что вы его ищете! Он сам к вам придет, клянусь бородой пророка... - Но я не могу! Не могу возвращаться домой... - срывающимся от слез голосом прокричала девушка. - Они сказали... Они же убьют меня, если я не приготовлю им той! - Наймите повара, - бесцеремонно ответствовал домулло, но, видимо, шум у дверей все же разбудил его нетрезвого друга. - Джамиля?! - В дверном проеме, качаясь, возникла массивная фигура Левушки. - Ходжа... блин! Пропусти сейчас же... Тоже мне швейцар тут... нашелся! - Ах, та самая Джамиля-а... - понимающе протянул Насреддин, и счастливая девушка мгновенно проскользнула мимо него, прижавшись к груди Оболенского, как котенок. Сначала она только благодарно всхлипывала, потом откинула чадру и, подняв мокрые ресницы, еще раз попыталась пожаловаться на свое горе: - Я бы не пришла, я гордая... Ни за что не стала бы бегать за тобой по всему Багдаду, но там... О Лева-джан! Спаси меня, пожалуйста-а... Они опять придут ночью! - Пусть только рискнут своим чахлым здоровьем... - громогласно пообещал наш герой. Благородная натура рыцаря и дворянина не задумываясь взяла верх над алкогольными парами. В одну минуту Лев стал трезв, как богемское стекло, а потому поинтересовался задним числом: - А собственно, кто - они? - Гули! Дальнейший разговор Ходжа Насреддин участливо предложил перенести на улицу. В самом деле, в лавке полно пьяно икающего народа, стоять в дверях глупо, и планы смены места жительства требуют решительной реализации. Прибежавшая с памятной окраины Багдада Джамиля сумбурно, то смеясь, то плача, рассказывала товарищам по оружию горькую историю своей вдовьей судьбы. Хотя вру, не совсем так... В самой вдовьей судьбе ничего страшного как раз и не было - девушка каталась как халва в меде, наслаждаясь всеми прелестями жизни без старого мужа-людоеда. Попривыкнув кушать исключительно мусульман, злобный пенсионер махом отравился всего парой капель православной крови Оболенского. Таким образом, Лев автоматически спас девушку, обеспечил ей безбедное будущее и в общем-то избавил от главного ночного кошмара целый квартал древнего Багдада. Проблема заключалась в том, что раз в полгода, а иногда и чаще, в доме достопочтеннейшего Ай-Гуль-аги собирались на праздничный той гули со всех близлежащих пустынь. Их было не так много, семь или восемь, но для несчастной девушки визит даже восьми голодных монстров вполне мог показаться поводом для нервного волнения. Нет, в дом они не вошли, просто поскреблись у дверей, пообещав вернуться на пир следующей ночью. Ну а наутро Джамиля бросилась на поиски того единственного человека, который не побоялся схватиться с самым ужасным кровопийцей Аравии и Персии, а значит, уж наверняка спасет ее и от остальных... Точного адреса Оболенский, естественно, не оставил, но вот о лавке башмачника Ахмеда, видимо, как-то обмолвился... Время было примерно предобеденное, то есть между одиннадцатью утра и часом дня. Поскольку все необходимое для "перемены климата" уже лежало в крепких полосатых мешках, то сборы не заняли слишком много времени. Ведущий вор Багдада наскоро опохмелился, предложил Джамиле, предложил Ходже, получил в обоих случаях отказ и на всякий случай бегло ограбил тех подозрительных "гостей", которых приметил опытный глаз Насреддина. Нет, с собой ничего не забрал, просто переложил кошельки, ножи, четки и прочую мелочь из карманов одних соглядатаев другим. Пусть теперь подозревают друг друга. У башмачника остается самое железное алиби - он беспросветно дрых вместе со всеми и, разумеется, ни в чем предосудительном не участвовал. Гостью усадили на ослика, тот чуточку пофыркал насчет двойной ноши, но быстро смирился и пошел. Наверное, ему понравился запах иранских благовоний. О аллах, какая девушка выйдет из дому, не припудрив носик или не сбрызнувшись дезодорантом?! Тем более если ночью ее навещали очень сердитые восточные вампиры... Лев и Ходжа неторопливо шли чуть сзади. Базарный люд толкался, шумел, торговал, жил по своим извечным законам общечеловеческого бытия. Солнце светило в небе большое и желтое, как Ленин. Эмирский глашатай орал во всю глотку о награде в тысячу таньга тому, кто укажет притон пестрой банды грабителей из шести человек. Запах кебаба, поднимаясь над мангалами, коричневым драконьим хвостом щекотал носы прохожим. Спешно пронеслись четыре городских стражника, одному даже можно было подставить ногу, но ведь лень... Жара брала свое. Заниматься делами не было ни малейшего желания. Хотелось клубничного мороженого, пива "Хольстен", астраханской воблы и тихого пикника где-нибудь в верховьях Оки или на озерцах Серебряного бора. За всю дорогу до одинокого домика Ай-Гуля Оболенский даже рта не раскрыл, истекая слюной от воспоминаний о таких вещах, которые коренной житель Багдада и во сне не видел. Чем, собственно, ввел в немалое удивление Ходжу, так же молча купившего мучающемуся другу лепешку. Видимо, в благодарность за возможность побыть в тишине, один на один со своими мыслями. А мысли мыслились... м-м... нерадостные... x x x Хорошенькие девушки ВСЕГДА нуждаются в спасении. МЧС Багдада. В доме был наведен порядок. То есть, как помнилось Льву, там и раньше все сверкало чистотой, но сейчас ощущалась какая-то особенная... отмытость, что ли! Казалось, жилище покойного людоеда навсегда избавилось от жестоко-кровавой ауры. Джамиля, твердым хозяйственным взглядом окинув владения, уверенной рукой взялась за управление домом. Она наняла двух служанок, заставив их вымести буквально каждую пылинку. Распродала все вещи супруга, накупила новых ковров, кушеток и подушек, сменила посуду, развесила на стенах выдержки из Корана и щедро нараздавала милостыни страждущим. Оболенский только языком прищелкивал, глядя, какие роскошные интерьеры обустроила во всех комнатах юная девушка, не получившая никакого дизайнерского образования. Даже Ходжа Насреддин, привыкший к восточной роскоши и традиции красочно устраивать быт, был сражен ее вкусом и чувством меры. Вот в это-то уютное гнездышко намеревались вломиться кровососущие монстры пустыни... Как же можно такое допустить?! Никак-с нельзя-с, господа! ... Военный совет в большой комнате у накрытого дастархана держали все трое. Рабинович не был приглашен, но свое веское слово в защиту девушки сказал, навалив солидную кучку навоза прямо под окнами, именно там, где стояли приходившие ночью гули. Ну а то, что женщин на Востоке в грош не ставят и к их советам не прислушиваются, - чушь полнейшая! Для сравнения вспомните хотя бы уже навязшую в зубах Шахерезаду... Ушлая тетка тысячу и одну ночь (примерно три года!) морочила голову недалекому падишаху с садистскими наклонностями. И он слушал ее, развесив ослиные ушки, так старательно, что все время забывал казнить, а потом вообще плюнул, сдался и сочетался с народной сказительницей законным браком. Видимо, так она его уболтала, что это был единственный способ заткнуть ей рот и наконец-то спокойно выспаться за все это время... - Лева-джан, ты мне друг, - горячился Ходжа, действительно здорово раздосадованный совершенно фантастическими прожектами Оболенского, - но за один День мы не успеем вырыть окопы, установить противотанковые ежи, обмотать все колючей проволокой, перекрыть подходы минными полями, поставить вышки с прожекторами и пулеметами, а уж про электронно-сенсорную сигнализацию... я вообще молчу! Шайтан ее побери, с таким немусульманским именем... - Ой-ой-ой, какие мы впечатлительные... По крайней мере я вношу разнообразные стратегические и тактические предложения, неоднократно оправдавшие себя в рамках военного времени. А ты только критикуешь, причем неконструктивно! Ходжа мельком взглянул на Джамилю - девушка, раскрыв ротик, смотрела на своего героя с немым обожанием, как на пророка, изрекающего святые истины. Пришлось махнуть рукой и начинать сначала: - О кладезь мудрости и полководческой дальновидности... - Уже лучше! - Позволь недостойному ученику, всего лишь недавно вступившему в сень глубины твоих заоблачных познаний, выразить робкие сомнения, основанные лишь на том малом отрезке времени, которое Аллах отпустил нам до вечера, ибо план твой незыблемо хорош, но требует таких денег и сил, что без привлечения тысячи рабов и трехсот тысяч динаров мне ни за что не успеть... - Все! - сдался Оболенский, понимая, что Насред-дин действительно прав. - Ради всего святого, будь попроще, и широко протоптанная народная тропа к твоему нерукотворному памятнику вовек не зарастет. Короче, кончаем трепотню - что делать будем? - Давайте плов кушать, - впервые подала голос молодая вдова. - Я сама готовила, очень-очень старалась... - Малышка, ты просто читаешь мои мысли! - покровительственно улыбнулся Лев, подмигнув ей два раза столь многозначительно, что девушка покраснела, и повернулся к домулло: - Хорошенькая, правда? - Хвала Аллаху, - суховато откликнулся тот. - Но ведь ты, кажется, не намерен на ней жениться? - Не хочу портить девчонке жизнь... Какое у нее будущее замужем за таким крутым багдадским уголовником? - Самое безрадостное... В лучшем случае изгнание в пустыню, а в худшем - отход имущества в казну эмира и казнь через побивание камнями. Жен воров приравнивают к обманщицам и блудницам. - Нет уж, пусть поживет... Но пока я здесь, ни одна сволота не посмеет невежливо посмотреть ей вслед - придушу, как таракана! - Ва-а-х... - Насреддин разулыбался и с удовольствием потянул носом душистый аромат принесенного хайназарского плова из мяса трех сортов, урюка и длинного коричневого риса. Джамиля за стол не села, а обняла руками колени и участливо глядела, как мужчины аккуратно скатывают ее стряпню в шарики, отправляя их в рот. Впрочем, Оболенский, несколько попривыкший к отсутствию ложек и вилок, быстро предпочел аристократическое загребание плова ладонью, действуя ею, словно совковой лопатой. В промежутках между чавканьем сильная половина человечества обсуждала планы на вечер. - Так отчего все-таки... умер почтеннейший Ай-Гуль-ага? - Да черт его разберет! Я ж говорю... Лепешку передай! Он меня вот тут укусил, затрясся весь и помер на фиг! Джамиля, ты ему... предварительно... крысиный мор в овсяную кашу не подсыпала? - Нет! Клянусь аллахом! - вскинулась перепуганная девушка, но тут же поняла, что ее защитник просто так мило шутит. - Слушай, Ходжа... - Опять лепешку? Ну ты и... кушаешь, почтеннейший! - Не, не надо, лопну... Я просто хотел поинтересоваться, а отчего эти ваши гули вообще копыта отбрасывают? - Такие же наши, как и ваши, - напомнил Насреддин, отодвинулся от дастархана и вытер жирные руки о голенища мягких сапог. - Нечистая сила боится светлого имени Аллаха, деяний его пророков и благозвучного пения муэдзинов с высот минаретов и мечетей. Увы, мы мало о них знаем... Говорят, будто сила гулей втрое превосходит человеческую, что они питаются кровью и мясом правоверных мусульман, и только вовремя совершенный намаз да клинок дамасской стали способны повергнуть это злобное порождение шайтана! - Ну, насчет силы ты загнул... - Оболенский царственно икнул, с сожалением откидываясь на подушки, а молодая хозяйка быстро унесла жалкие остатки трапезы на кухню. - Катались мы с ним по ковру где-то два раунда. В партерной борьбе дедку бы меня вовек не одолеть... На предмет намаза - ничего обещать не могу, в последнее время я в нем как-то путаюсь... А вот дамасский клинок готов спереть хоть сегодня. Только скажи, где? - Вай мэ, настоящий ятаган из Дамаска, с гравировкой керамических текстов, - вещь редкая и стоящая больших динаров. На весь Багдад таких сабель штук шесть-семь, не больше... Но дело не в этом, разве ты или я умеем владеть таким оружием? Ты - вор, я - законопослушный гражданин... - Угу, которого уже разыскивает вся городская стража за ряд крупных афер и махинаций с частной и муниципальной собственностью! - нарочито прокурорским тоном поддел Оболенский, но согласился - изрубить в капусту сразу восьмерых пустынных кровососов под силу только сказочному герою, - Кстати, а это мысль! Как у вас тут с вольнонаемными богатырями? - Батырами, - поправил домулло, уловив основную концепцию. - С батырами во все времена трудно. Они или где-то бьются с медноголовыми дэвами, или спят в объятиях спасенных дочерей султанов и эмиров. А чтобы вот так, запросто... - Ой! - звонко хлопнула в ладоши Джамиля. - А я слышала, в караван-сарае как раз остановился один очень знатный батыр. - Конан-варвар? - опять съехидничал Лев, хотя кто это, не припомнил бы, хоть режься. - Нет, настоящий принц! Девятый сын князя заснеженной Армении... Храбрый, сильный, красивы-й... Оболенский скорчил равнодушную мину, показал хихикающей девушке кулак и обернулся к Насреддину: - Ну что... Берем? x x x В каждой женщине дремлет и Пенелопа, и Юдифь. Вопрос в том, кого вы разбудите... Размышления на досуге. Я, кажется, как-то упоминал Леонида Соловьева? Давайте закончим эту тему и больше не будем к ней возвращаться. Итак, все книги нашего уважаемого писателя совершенно заслуженно считаются классикой среди такого рода произведений. Я безумно горд, что столь ярко, сочно, жизненно и красочно передать общую суть всех легенд о Ходже Насреддине сумел именно русский человек! Не араб, не перс, не казах и не татарин, даже не мусульманин вовсе... Чтобы так написать, надо жить на Востоке, проникнуться его сладостью, пропитаться его ядом, владеть его певучим языком настолько легко и возвышенно, что у читателя не возникнет и тени сомнения в правдивости каждого слова автора. Леонид Соловьев жил в Ташкенте и Алма-Ате, он знал все это из первых рук. Мне же досталось совсем другое... Лев Оболенский - москвич, наш с вами современник, и, в отличие от романов Соловьева, в Левиных россказнях я дотошно проверял каждое слово! Суть проблемы в том, что и я вырос не совсем на Востоке, хотя и на стыке культур Европы и Азии. Многое казалось непонятным, многое - надуманным и накрученным, а по кое-каким скользким вопросам и вовсе приходилось беспокоить специалистов. Но что меня действительно поразило - так это то, как убийственно мало знают теперешние востоковеды о Багдаде и Бухаре, о человеческих взаимоотношениях, о гибкости восточных обычаев и предрассудках религий... А ведь реальное существование нечистой силы они вообще отрицают напрочь! В результате я снова и снова возвращался к обрывочным записям моих бесед с Оболенским и понимал, что именно он, а не кто другой способен дать более-менее четкое описание тогдашней действительности. Беда лишь в том, что ему все происходящее представлялось совершенно естественным и многие вопросы, крайне любопытные с точки зрения этнографа и фольклориста, он попросту опускал. Видите ли, Левушке не было это интересно... Какая-то там никому не известная Джамиля занимала гораздо больше места в его голове, чем, например, идея завести путевой дневник и пунктуально фиксировать в нем все необычное для образованного человека двадцать первого века. Увы, дневника он так и не завел... А вот девушку спас. Об этом и будет наша следующая история. Для краткости назовем ее "Сказ о Багдадском воре, молодой вдове Джамиле и сразу восьми злобных гулях". О, забыли Ходжу Насреддина, а справедливости ради надо напомнить, что основная идея нария принадлежала именно ему... - Домулло, ну почему его до сих пор нет?! - Успокойтесь, ханум... Не прошло еще и часа, он едва успел добраться до караван-сарая, - как можно спокойнее отвечал Ходжа, хотя был предельно близок к тому, чтобы сорваться на грубость - нежная вдова задавала один и тот же вопрос уже в четвертый раз. - Что же вы такое говорите, почтеннейший! - страстно возмущалась Джамиля, и ее смуглые щеки полыхали румянцем гнева. - Да вы бы видели, как лихо он вскочил на этого маленького ослика, как свистнул, как понесся по улице, вздымая клубами пыль, - джигит, да и только! Рабинович давно бы доставил Леву-джан до караван-сарая и обратно. А их все нет и нет! О аллах, как же я волнуюсь... - Уважаемая, наш Лева-джан, может быть, и великий наездник, но ведь ему надо еще и найти принца, уговорить его прийти сюда, убедить сразиться с гулями и тем самым совершить великий подвиг в деле посрамления слуг шайтана. Причем все это совершенно бесплатно... - Вай? - не поверила девушка, но сразу заинтересовалась, - А разве героям и принцам не достаточно славы и хвалебных песен седобородых акынов?! - О женщины!... Судьбы всего мира вечно трепещут от ваших маленьких пальчиков, которыми вы дергаете за ниточки, заставляя эмиров и султанов плясать под ваш бубен! - философски заключил Насреддин, поудобнее подпихнул под себя пару подушек и лениво потянулся за черным изюмом. - Ну почему же в самых простых вещах вы так удивительно недальновидны? - Почему? - Что "почему"?! - Ну... почему? - вежливо отодвигая изюм, Продолжала допытываться Джамиля. Насреддин прикрыл глаза рукой и несколько раз глубоко вздохнул, как бы выравнивая ритм дыхания и успокаивая пошатнувшиеся нервы: - Потому, что все герои: принцы, джигиты, воины, дети купцов или даже простые декхане - всегда нуждаются в награде! Без награды подвиг никому не интересен. Ради чего его совершать? Слава призрачна, людская благодарность недолговечна, память слепа, а потомки равнодушны. Героям положено платить. Обычно это бывает половина ханства или эмирата, да еще целый гарем невест с дочерью самого султана в придачу. - Вай мэ-э... Вот уж не думала, что подвиг стоит так дорого! Но у нас нет половины ханства... - Вот именно, - ровно подтвердил Ходжа, вновь нацелясь на блюдо. - Но у нас есть вы. - Мы?! - не поняла честная девушка. - Вы! - конкретно указал пальцем домулло. - Если этот армянский принц согласится взять вас в качестве награды за избавление от восьми гулей сразу - можно считать нашу сделку обоюдовыгодной. Да и ваше личное будущее вполне благоустроенным... Пусть даже он на вас не женится, но звание наложницы принца тоже не менее почетно. Говорят, что армяне очень женолюбивая нация... Вместо ответа Джамиля подняла блюдо с изюмом и обсыпала доброжелательного советчика с головы до ног. Глянув в ее матовые глаза, Насреддин разумно решил, что возмущаться таким вопиющим оскорблением мужского достоинства пока не стоит. В противном случае он действительно может не дождаться Льва. В смысле, не дожить до его возвращения... К счастью, именно в этот момент, как никогда вовремя, на улице раздался звонкий перестук подковок Рабиновича и тяжелые удары в ворота. Судя по звуку, в них били головой... - Ой-е-е... - только и выдавил домулло, на пару с Джамилей открывая старые, скрипучие ворота. Подходящих слов у него почему-то не находилось, зато юная вдова, едва не бросившись на шею Оболенскому, счастливо прыгала вокруг и без устали щебетала: - Хвала Аллаху, ты вернулся, мой гость и господин! А мы с твоим почтеннейшим другом уже просто места не находили от беспокойства. Он так за тебя пережи-ва-а-л... Я силой сажала его за дастархан и кормила изюмом! А что ты нам привез?! Что это? Такое длинное, в мешке и... пятки по земле волочатся? - Все в дом! - коротко приказал Насреддин, не дожидаясь появления любопытных соседей. Лев Оболенский, совсем было готовый посреди улицы болтать о том, что же все-таки лежит в мешке, запнулся, подмигнул и шагнул во двор, подталкивая впереди себя чем-то недовольного ослика. Впрочем, тут-то особенно гадать не приходилось - никому неприятно, когда на тебе галопом скачут в один конец, а возвращаясь обратно, еще и грузят поклажей. - Это он? - скорее утвердительно, чем вопросительно уточнил Ходжа. - Он самый. Мумарбек Кумган-Заде, действительный девятый сын князя из популярного армянского рода Петросянов. Остановился в Багдаде проездом, посмотреть достопримечательности и прикупить в дорогу всякой мелочи вроде халвы и туалетной бумаги. Направлялся в Стамбул, к падишаху турецкому, выклянчивать торговые льготы для деда и собственного коньячного производства! - исчерпывающе отчитался Лев. - Вай дод... и что же ты с ним сделал? - Украл. - Лучше не серди меня, Лева-джан... - Ходжа осекся лишь под мрачным взглядом Джамили и продолжил уже чуть ровнее: - У нас на Востоке крадут овец, верблюдов, иногда лошадей или даже невест... но не армянских принцев! Ты соображаешь, что делаешь?! Как можно живого мужчину красть? О аллах, а он вообще еще живой?! - Будь спок, жив-здоров, ничего с ним не сделается, - снисходительно успокоил наш герой, похлопывая жертву по пояснице. - Я все понимаю, старик! Но иного выхода не было: разговаривать со мной он не захотел, а все эти слуги, невольники, телохранители и повара... Какая альтернатива? Вас подводить не хотелось - пришлось красть! Человек в мешке слабо застонал и пошевелил конечностями. - Заносите! - пожал плечами Насреддин. А в сущности, что же ему еще оставалось? x x x Не тот герой, у кого штаны горой! Горький опыт. Каким именно образом начинающему завоевывать всенародную известность Багдадскому вору удалось посреди белого дня выкрасть из караван-сарая, на глазах у десятка свидетелей, настоящего армянского аристократа - задачка почище египетских пирамид! Даже куда как почище, ибо, благодаря беллетристу Хэноку и современным ученым, о пирамидах в Гизе мы знаем теперь гораздо больше. О Багдадском воре известно немногое: личность эпическая, внешность размытая, подвиги сомнительные, имя окончательно засыпано неумолимыми песками времени... Когда с принца сняли стандартную упаковку и торопливо придали ему товарный вид, перед троицей предстал очень длинный юноша лет девятнадцати, с печальными глазами спаниеля и далеко выдающимся носом, изогнутым на манер краснодарского баклажана. Их высочество красовалось в красной черкеске с газырями, штанах в обтяжку и мягких чувяках на шерстяные носки. Похлопав себя по бокам, Лев выудил из-за пазухи каракулевую папаху и честно водрузил на кучерявую голову владельца. Тот уже почти пришел в себя, но явно не осознавал, где находится, а потому начал с очень глупых вопросов: - Кито ты такой? - Багдадский вор - Лев Оболенский, честь имею! - Нэ понял... - выпятил кадык принц. - Ба, да он прям с каким-то братковским акцентом шпарит! - сентиментально восхитился Лев. - Разве что пальцы веером не расфуфыривает, а так - вылитый хачик из казино "Метелица". Только, ради аллаха, не спрашивайте меня, где это... Все равно не вспомню, шайтан побери! - Тогда отойди в сторону, грубиян... - с самой слащавой улыбкой прошипел Ходжа, задвигая друга в угол. - О царственный отпрыск! Я прошу прощения за этого недостойного нахала, трижды выгнанного из медресе и не умеющего разговаривать с благородными людьми. - А ты кито такой? - послушно переключился принц. - Скромный книжный червь, извечно дерзающий увидеть в Коране всю мудрость Аллаха, дабы донести его слово людям, и ваш верный раб, мой господин! - Тьфу, даже слушать противно... Ходжа, хочешь, я тебя "Интернационал" петь научу? - Отвали, Лева-джан. Не мешай мне окучивать мотыгой мудрости этот юный дуб. Джамиля, а не покормишь ли ты нашего усталого героя? Там вроде еще плов оставался и хурмы немного... Как только молодые люди вышли, он вновь обратился к принцу, ожидающему его с самым высокомерным выражением лица. Домулло чуть повел плечами, словно бы сбрасывая последние сожаления о неизменности человеческой глупости и чванства, а потом неторопливо заговорил. И речь его текла так певуче, что благородный Мумарбек Кумган-Заде развесил оттопыренные уши, боясь даже вздохом помешать столь дивному рассказу. - Преклони свой слух, о юный повелитель моей души, и выслушай самую горькую и чудесную песню из всех, что когда-либо произносили уста правоверного. Пусть же сердце твое наполнится храбростью, ум вооружится терпением, а уста сомкнутся, дабы ни одним вздохом сочувствия или возгласом гнева не прервать нить моего повествования. Узнай же, что дом, в котором ты находишься, вовсе не дом, а волшебный дворец! Что доставлен ты сюда не грязным, недостойным наглецом на хребте беспородного осла, а могучим дэвом на благородной спине крылатого коня Ак-Магарака! Что девушка в платье простолюдинки - величественнейшая и прекраснейшая пэри Востока, принцесса Самрагадд эй-Зуль-Зуль, чей славный отец является вдовствующим падишахом многих земель на Юге и Западе! Я же, его скромный визирь и советник, посредством злых чар превращенный в тихого уличного мудреца... О, не верь глазам своим! Ибо обманчива вуаль Зла, накинутая врагом мусульман на все, что дорого Аллаху! Ты же есть единственный избранник судьбы, истинный принц великой Армении, достойный сын своего рода, воин, отмеченный благосклонностью Всевышнего, и карающий меч в его деснице! На твоем челе - печать мудрости мудрейших, твоя рука тверда подобно граниту, твое сердце пылает огнем и не ведает страха, а твоя душа переполнена милостью к страждущим, рабам твоим, ищущим спасения в твоей благословенной тени. Все ли ты понял, о светоч моих мыслей? - Кито, я?! - опомнившись, закашлялся юноша, постучал себя кулаком в узкую грудь и яростно закивал. Ходжа торопливо остановил парня, всерьез опасаясь, что его цыплячья шея не перенесет столь активных упражнений. - Готов ли ты взойти на престол зятем падишаха? Жениться на прекрасной принцессе и сотне ее рабынь? Поселиться в золотом дворце с серебряными фонтанами? Иметь у себя в услужении могущественного дэва и волшебного скакуна? - Да, да, да! - От нетерпения у молодого Петросяна едва не бежала слюна. - Все давай, все минэ, все бэру... - Но хватит ли тебе духу сразить своим дамасским клинком восьмерых худосочных демонов пустыни, под чьей властью мы вынуждены пребывать в этих гнусных личинах? - Восэмь?! - поджав губки, призадумался принц. Его миндалевидные глаза подернулись матовой пеленой, губы шевелились, а левая рука, что-то пересчитывая, загибала пальцы на правой. - Нэт... Восэмь - это нэт. Многа... - Ну, может быть, не сразу восемь... - Дыва! - предложил княжеский отпрыск, видимо, гены неумолимо брали свое. Домулло трижды помянул шайтана и внес контрпредложение: - Пусть их будет хотя бы шесть, иначе твоя слава великого воина и храбреца пошатнется в глазах всего мира. - Тры! - еще раз подумав, решил юноша. - Нэ надо славы, пусть - тры... Я - сказал! Ходжа посмотрел на него, как сытый эскимос на вареный ананас, примерно с той же степенью недоумения и сострадания. Кажется, разговор грозил затянуться, плавно переходя в банальный торгашеский спор. Покупатель требовал скидок и гарантий, продавец почти готов наплести все, только бы получить деньги вперед. Оба гнули свое, у каждого были свои интересы, прийти к разумному соглашению становилось все труднее и труднее. Если бы Ходжа Насреддин (как, впрочем, и почти каждый босяк Багдада!) не вырос на шумном восточном базаре - конструктивный диалог накрылся бы жирным крестиком. А так, после долгой торговли, криков, воплей, слез, взаимных оскорблений, оба спорщика в конце концов ударили по рукам. Всеобщая удовлетворенность сделкой заключалась в следующем: Мумарбек Кумган-Заде обязался избавить заколдованных мусульман от пяти злых гулей за соответствующую плату: дворец золотой - 1 шт., волшебный конь, летающий над облаками, - 1 шт., вакантный трон падишаха Юга и Запада - 1 шт., прекрасные румийские рабыни - 100 шт. оптом. Принцесса и дэв в общий список не вошли. Как именно можно было претендовать на трон, не женившись на принцессе? Очень просто - фиктивный брак! Идею подбросил закормленный Оболенский, на пару минуток вырвавшийся из-под опеки признательной Джамили. Хотя доныне на Востоке фиктивные браки не практиковались, да и по сей день не практикуются, но в тот момент все прошло как по курдючному жиру. Хозяйственному принцу очень уж хотелось заполучить все и сразу, поэтому он предпочел поверить. Что, впрочем, не помешало ему потребовать составления двустороннего договора и принесения клятвы на Коране. Насреддин подобную клятву дал охотно - в случае превращения их всех в кого следовало герой непременно получит свое. Или схлопочет... или огребет... кому как нравится. Время уже двигалось к мягкому, теплому вечеру... А вечер на Востоке короткий, как первый поцелуй застенчивой девушки, томный, словно ее дыхание, и нежный, как тонкая, пульсирующая жилка на ее девственной шее... (Это не руководство для начинающих вампиров, это эротика!) Гули обещались зайти после полуночи. Полчаса у наших друзей ушло на координацию планов действий, а потом работа закипела... x x x Как надену паранджу, так с мужчинами хожу! А когда ее сниму - где мужчины? Не пойму... Жалостливая песня. Багдад гудел, как растревоженный улей! Впрочем, нет... Это банально, так уже каждый второй пишет. Багдад гудел, словно Литинститут при вступительных экзаменах на самой коммерческой основе... О, гораздо лучше! И главное, куда точнее обрисовывает действительность. Если уж каждый начинающий прозаик или поэт втихую мнит себя гением, то что же бывает, когда эти гении скапливаются в ограниченном пространстве, по пятьдесят человек на место?! Нечто подобное творилось и на центральном багдадском базаре. Только и разговоров, что о неуловимом Ходже Насреддине и его спутнике, отчаянном Льве Оболенском. Правда, настоящее имя знали немногие, большинство предпочитало называть его просто, по-домашнему - наш Багдадский вор. После достопамятной ночи Бесстыжих Шайтанов (чуть не написал Длинных Ножей!) весь народ высыпал на улицы, во всех переулках, в любой чайхане, на каждом углу люди шумно обменивались последними новостями. Те, в свою очередь, быстро приобретали статус слухов и сплетен, грозя в самое ближайшее время стать анекдотами и даже легендами... Навеки осмеянные Далила-хитрица и ее дочь, мошенница Зейнаб, были вынуждены экстренно переехать в далекий горный кишлак к знакомым. Там еще можно было как-то укрыться от позора, а здесь им в лицо хохотал любой уличный босяк. (Хотя лично мне, как современному человеку, не совсем понятно, где тут конкретное осмеяние и ради чего съезжать? Впрочем, готов согласиться и с тем, что в средние века чувство юмора на Востоке здорово отличалось от теперешнего. Например, вид хромого человека вызывал у прохожих сдержанные смешки, а встреча на площади лилипута или карлика - взрыв неуправляемого хохота! Любое уродство, болезнь, вынужденная травма были смешны уже по своей сути. Но, простите, отвлекся...) Короче, багдадцам страшно понравилось, что в их среде нашлись шустрые ребята, нащелкавшие по носу двум заносчивым бабам. То, что попутно по тюбетейкам досталось и благородному Шехмету с племянником, вызывало не смех, а скорее уважение. Оба были еще вполне в силе, оба обладали достаточной властью, чтобы эту силу применить, и особо подшучивать над "хозяевами" города не рисковал никто. Втихомолку гоготали, но явно - нет... Больше всего скользких шуточек досталось, кстати, самому эмиру, великому и справедливому Селиму ибн Гаруну аль-Рашиду. Так как именно он ввел в городе жесточайшие законы против воровства, методично претворяя их в жизнь посредством отрубания рук и смертной казни. То есть тот факт, что, несмотря ни на какие репрессии, в столице появился настоящий Багдадский вор, немыслимый и вездесущий, било по эмирскому престижу сильнее македонского тарана. Многие усматривали в этом перст самого Аллаха, но и многие, скептически качая головами, говорили, что в дворцовую тюрьму уже вовсю волокут пойманных индусов, лекарей, астрологов, дервишей и всех подозрительных лиц, под чье описание подходит титул "спецагент". Стражники лютуют вовсю! Как бы ни был ловок этот голубоглазый Багдадский вор, его все равно непременно поймают и казнят. Оболенский правильно делал, что почти не выходил из дома. Ну, почти не выходил... Разве что пару раз, по особой нужде. Нет, не подумайте ничего такого, просто было необходимо кое-что подукрасть. Причем Ходжа настаивал на минимуме, потому как грабить приходилось простых горожан. Лев не стал спорить, но на базаре, не удержавшись, посетил-таки лавку богатого торговца овощами, где затарился на полную катушку. В смысле, оторвался от души... Встречные восточные мужчины только восторженно цокали языками, глядя на то, как широкоплечая ханум почти двухметрового роста, отфыркиваясь из-под паранджи, легко несет в мускулистых руках два здоровенных баула! Босоногие мальчишки, вереща, неслись следом, седобородые аксакалы бормотали под нос что-то о "женщинах, берущих слишком большую волю", а круторогие тягловые волы смотрели ей вслед с явным одобрением. Ворота Оболенскому открывал неизменно улыбчивый Ходжа Насреддин: - Вай мэ! Куда ты прешь, почтеннейшая бесстыдница? - К себе домой, - басом ответствовала ханум. - Нет тут твоего дома, его спалили янычары. - А вот и неправильно. Ты должен был ответить: "Враги сожгли родную хату"! - строго упрекнул Лев, проходя внутрь. - Какого лешего, Ходжа?! Простейшего пароля выучить не можешь! Помоги-ка лучше мне снять это сооружение. Не паранджа, а прям какая-то переносная беседка с дореволюционной системой вентиляции. - У нас все такие носят, до тебя никто не жаловался - Слушай, ну вы тут в Багдаде хоть иногда о женщинах думаете или нет?! Я б вашему главному модельеру все ноги пообрывал! - Думаем, Лева-джан, еще как думаем... - успокоил домулло, помогая другу выбраться на свободу. - По установлению Корана только самая бесстыжая и падшая женщина выйдет на улицу, не прикрыв лицо и руки от нескромных взглядов праздношатающихся мужчин. Достойной девушке пристало являть свою красоту только близким родственникам и мужу. В крайнем случае тем, кому позволит муж! - Сколько живу на Востоке, а все не могу к этой шизе привыкнуть... - сокрушенно пробурчал Оболенский, вытирая пот со взмокшего чела. - Знаешь, по правде говоря, паранджа, наверно, действительно полезная штука - если прятать под нее такие личики, от которых грузовики шарахаются... - Кто такие грузовики? - M-м... нечто помощней верблюда и помассивнее быка, но на колесах, - подумав, припомнил Лев. Впрочем, и ему самому данное объяснение показалось слишком размытым, поэтому он отвернулся, тут же во дворе взявшись за распаковку узлов. - Вот твоя паранджа.Можешь мерить, если не подойдет, у меня еще есть, поменьше. - Подойдет, - без примерки прикинул Насреддин, - но зачем ты украл сразу три? - Рядом лежали. И потом, мало ли... Размер не подошел, фасон не устроил, покрой не тот, пришлось бы бегать, обменивать. Вот еще скатерть новая, "маде ин Шина". - Шина? маде? ин?! А на вид обычная скатерть, прости ее аллах... - Я еще тапки захватил, всем, - продолжал выкладывать свои трофеи неуловимый вор Багдада. - Тебе, мне, Джамиле, даже принцу вашему, барыге... Только не разобрал - это мужской фасон или женский? - Женский, - уверенно кивнул домулло. - Самое то, спасибо большое. Что еще? - Да всего по мелочи... - На свет божий появились полосатые женские шаровары, пара нижних рубашек, три платья, кое-какие украшения и зачем-то большой бубен. - А бубен зачем? - Как видите, и Ходже это показалось интересным, но Лев виновато вздохнул: - Просто так... Музыки душе захотелось, все ведь в тишине сидим, как неживые! Думаю, дай хоть в бубен постучу, магнитофона-то все равно нет. - Нет, - снова согласился Насреддин, уже привыкший к тому, что его друг периодически запускает в мир какие-то шайтаноподобные словечки. - Ладно, взял так взял. А во втором мешке что? - Так, гастрономия всякая. Нам сегодня стол накрывать, зачем же заставлять девушку переводить собственные продукты на этих кровососов? Вот рис, морковка, инжир сушеный, мяса тоже прихватил, листиков лавровых... - Вай дод! А это что такое, негодник?! - возмущенно завелся домулло, выуживая стеклянный сосуд с мутновато-желтой жидкостью. - Это же арака! Трижды перегнанная! - Обычная кукурузная самогонка... - поднял бровь Оболенский. - И не тряси, прольешь. - Да ты просто ненасытный пьяница! Весь в старого Хайяма... - Не трогай дедушку! И вообще, я это не для себя. Ты про коктейль "Кровавая Мэри" что-нибудь слышал? Ну да откуда тебе, с высшим-то образованием... Вот смотри, я и помидорчиков свежих взял... Получив исчерпывающие объяснения, Ходжа немного остыл, признал свою неправоту, но сосуд с ара-кой все-таки забрал и держал при себе. Так, на всякий случай, от греха подальше, ибо алкоголь есть великое искушение для правоверных! Хотя, как писали некоторые мудрецы: Я снова молод. Алое вино, Дай радости душе. А заодно Дай горечи - и терпкой и душистой. Жизнь - горькое и пьяное вино! x x x Непьющих мужчин мало... и те не мужчины! Женский взгляд Собственно, у нас в России вся эта витиеватая восточная премудрость выражается еще короче, одной фразой; "Был бы повод!" А некоторые, особо продвинутые интеллектуалы уточняли: "Было бы что выпить, а уж повод..." Да, повод находится легко, и даже его отсутствие отнюдь не считается фатальным, но вернемся к действительности... Я имел в виду к нашей истории. Итак, на волшебном Востоке уже ночь, по спящим улицам разгуливают лишь случайные стражники да одинокие сторожа, стучащие в колотушки, традиционно гнусавя: "Спите, жители Багдада, все спокойно!" Под необычайно густой синью неба дома в квартале кажутся не белыми, а скорее голубыми или фиолетовыми. Зелень чинар превращается в чистый краплак, так что величественные деревья напоминают свернутые полотнища переходящих знамен бывшего Советского Союза. Тишина совершенно удивительная - живая... Звуков на самом деле множество, но под покровом ночи они своеобразно приглушены и даже чуточку изменены. Стук колотушки - убаюкивает, пение цикад - кажется удивительно мелодичным, шелест листьев - более похож на лирический шепот влюбленных, а пушистые звезды висят над минаретами так низко, что их хочется взять в руки... И вот посреди всей этой экзотической идиллии идут себе вдоль сакманного забора восемь тощих силуэтов. Тощие - это единственный общий признак для всех, а так они разные - кто выше, кто ниже, кто хромает, кто подпрыгивает, кто одет с иголочки, кто - с помойки. В общем, все как у людей. Только при ближайшем рассмотрении оказывается, что это вовсе не люди. Глаза отсвечивают то ли красным, то ли оранжевым, ногти на руках скорее следует называть когтями, зубы оскалены, как у амазонских пираний, а уж запах... Чем пахнут немытые восточные гули - говорить не хочется... Культурный европейский кровосос, граф Дракула, пил исключительно кровь, но принимал ванны, чистил зубы и всегда следил за собой. Вампир вампиру рознь! Но гули не только кровопийцы и каннибалы, они в неудачные дни еще и банальные трупоеды. Причем чем дольше труп пролежал в земле, тем, по их мнению, он вкуснее... Бр-р-р! С меня довольно, я уже все себе представил и с моим богатым воображением наверняка откажусь от ужина. А вот гули-то как раз на ужин и шли. Для этих пустынных уродов, промышляющих в барханах и на караванных тропах, не было особой разницы, кто их кормит. Раз Ай-Гуль-ага приглашал в гости, то, значит, в условленную ночь следует быть. Опаздывать невежливо! Тот факт, что старый вампир давно скопытился, его пепел развеян по ветру, а его вдова не горит ни малейшим желанием продолжать заведенные супругом традиции, - решающего значения не имел. Да пожалуй, что не имел и вообще никакого! Джамиля даже не подозревала, как невероятно ей повезло - гули, из уважения к покойному, не съели ее в первую же ночь, а дали возможность накрыть на стол к следующей. Но сегодня уже никаких поблажек не было бы, ни за что! Вот и сейчас, глотая голодные слюни, все восемь злодеев гуськом выстроились перед знакомыми воротами, старательно принюхиваясь: а не пахнет ли из-за забора вожделенной кровушкой? Честно говоря, не пахло... Зато других запахов оказалось в изобилии - запах плова, женских духов, мужского пота, кулинарных специй, жгучей араки и... разумеется, адреналина. Все четверо участников новой авантюры знали, на что идут, и конечно же страшно волновались. В принципе, вроде бы все шло по плану, герой у них был, за его саблей Лев еще раз сбегал, но... кто знает, как повернется ситуация? При первом же стуке в ворота из полутемного окна высунулась чуть взлохмаченная Джамиля, нехотя отпихнула кого-то в сторону и гостеприимно предложила: - Заходите, о путники и друзья моего покойного мужа! Печальный стол поминовения ждет вас. Гули удовлетворенно кивнули, сам кивок сопровождался одновременным хрустом сухих шейных позвонков. Во дворе их встретила пожилая толстеющая ханум в традиционной чадре, с паклей седых волос, торчащих сквозь сетку черного конского волоса. - Салам алейкюм! - не переставая, кланялась она. - Проходите в дом, все готово, только вас и ждали, да сохранит Аллах ваши зубы в остроте, а ребра в крепости! - Но, видя, что от упоминания святого имени гули болезненно морщатся, тут же поправилась: - Благослови вас шайтан, почтеннейшие! И вас шайтан... и вас... и вас тоже, туда же, тем же... Нелюди успокаивались и самодовольно шагали через порог. Во всем доме огни не зажигались, да и незачем - гости отлично видели в темноте. Но в самой большой комнате, там, где был расстелен огромный ковер, на котором был накрыт ужин на восемь персон, горели три медные лампы. Свет они давали зыбкий, что придавало будущему пиршеству оттенок некоего интима. В ожидании крови гули быстренько рассаживались по местам. Размещением руководила другая ханум, гренадерского роста и телосложения, с такой объемистой грудью, что даже у давно все подзабывших упырей маслено поблескивали глазки. Судя по черному платью, она была вдовой великого полководца и раздавала приказы из-под чадры хорошо поставленным командирским голосом: - Так, ты сюда! А ты вон туда! Вон туда, на подушку, мать твою... Совсем русских слов не понимает, вагон Москва - Душанбе! Вы двое, вот здесь сядете. Здесь, я сказал! сказала... Тут, короче. Да, да... и все вы здесь уважаемые, драгоценнейшие, благоприятствующие душе и полезно влияющие на печень. Всем - сиде-е-е-ть!!! Вот умнички... Терпим полторы минуты, и моя подруга начнет разносить первые стопарики. Насред-динушка-а! Насреджа! Насредя моя, ты где? Ау-у?! Гули, приглушенно ворча, все же расположились на узорчатых подушечках и недоуменно уставились на предложенное угощение. Плов, шурпа, щербет, лепешки, фрукты, печеная тыква, орехи в меду и курага. На первый взгляд человечины нигде не заметно... - Мы это не едим, - наконец проскрипел один, самый высокий, - Пусть подадут настоящее мясо. - Второе - с бараниной, первое - с говядиной. чем тебе не мясо? - резонно парировала распорядительница, но, видимо, прекрасно поняла, чем, а потому позвала еще раз: - Насредка-а! Какого фига ты там застряла, как кот в почтовом ящике?! - Несу, несу-у! - На полном скаку со стороны кухни появилась первая женщина, встречавшая гулей у ворот. В ее руках чуть подрагивал медный поднос с восемью пиалами. - Вот напиток, достойный ваших избалованных желудков, - "Кровавая Мэриам"! Она согреет ваше тело, пробудит сердце, взбодрит селезенку и наполнит шумной радостью жилы! Угощайтесь... - Кровавая?! - сразу повеселели гости. - Это хорошо. Это нас достойно. Мы будем пить. - Махом... и до дна! - грозно рявкнула вторая. - Первый тост за покойного хозяина дома, кто не выпьет - тот козел! К чести нечисти, надо признать, что козлов не оказалось. Выпили все, дружно, разом и до последней капли. Потом долгую минуту все сидели с вытаращенными шариками глаз, схватившись за горло и не дыша. Нет, собственно, они и так раньше не дышали, но в этот миг их недыхание стало особенно выразительным. Трижды перегнанная степная водка из кукурузы и полыни, крепостью в сорок пять оборотов, произвела на иссохшее нутро нелюдей неизгладимое впечатление Это вам не безвинная, солоноватая кровь, это - арака! Некоторые вампиры медленно задымились, кто-то порозовел, кто-то побледнел, кто-то сразу рухнул навзничь, но чувствовалось, что все оценили... - А теперь послушайте нас, уважаемые... Второй тост - за то, чтоб мы тут больше такой толпой не собирались, хозяйке нервы не мурыжили, а сидели пикничком на барханчике, вблизи оазиса, финики кушали, о вдохновенном разговаривали! Мясо будет потом, а пока - еще по стаканчику, без закуски! Кто там протянул блудливые пальчики за горбушкой?! Плюнь, плюнь, тебе говорят! Ну, так что, мужички, вздрогнем?! x x x Задержка... какое-то неприятное, женское слово. Запоздалое подозрение. Беззаветно храбрый сын армянского народа все это время тоже вздрагивал в соседней комнатке, но совсем по другой причине. Поняв, кто пирует на закате или, правильнее, после полуночи, Мумарбек Кумган-Заде отчаянно клацал зубами и все время пробовал ногтем остроту дамасского клинка. В результате состриг себе все ногти начисто и на руках, и на ногах, а вдобавок еще и здорово порезался Чем дольше он прислушивался к. хрипловатым голосам уже пьянеющих гулей, тем яснее ему становилось, как он продешевил. За такую опасную работу следовало добавить не только могущественного дэва, но еще и заколдованную принцессу в придачу. Уж слишком она соблазнительна, даже в образе простолюдинки... А Лев с Ходжой, вовсю верховодя праздничным столом, как-то одновременно поняли, что их план трещит по всем швам. Они наивно надеялись споить вампиров аракой, а уж потом из коридора выскочит бесстрашный принц и посрубает нечисти безмозглые башки! В принципе, проблема была одна - им просто не хватило водки. Даже в виде коктейля уворованная Оболенским склянка дала благословенной жидкости всего на двадцать бокалов. Гулям даже не досталось по три, третья порция вынужденно сократилась на полстакана. Для живого человека две с половиной емкости "Кровавой Мэри" на ночь - более чем достаточно для того, чтобы слететь с катушек вплоть до самого утра. Но, к сожалению, нечисть оказалась куда менее восприимчивой к алкоголю. Да, они расслабились, вошли во вкус, даже немножко оживились, разговорились о своем, но не упали в дым пьяные под стол, на что рассчитывали наши стратеги. - Что делать будем, Левушка? - тихо пропел домулло, обливаясь холодным потом под чадрой. - Арака кончилась. - Могу сбегать, еще украсть... - Ночью?! Вах, если через пару минут мы не подадим им на стол человеческое мясо - они съедят нас Клянусь аллахом, меня уже один за ляжку ущипнул! - Может, ты ему понравился как привлекательная женщина? - однообразно отшутился Лев: проблема действительно вставала в полный рост, и ситуация склизко выходила из-под контроля. - Ну, хочешь, давай прямо сейчас принца запускать! - Он не пойдет... - Из кухни показалась запыхавшаяся Джамиля с небольшим свертком в руках. - Ему дурно, наш герой жалуется на боли в животе от застарелой раны. Говорит, что ему надо полежать часик-другой... - Через часик мы уже не сможем его разбудить, нас съедят эти грязные дети гиен! - Не трави душу, Ходжа! - возмутился Оболенский, откидывая чадру на затылок. - С нами дама, а ты впадаешь в истерику. Вношу в меру разумное контрпредложение - раз уж так все вышло, давайте отдадим им принца. Пусть его кушают! - Стыдись, Лева-джан... - А что? И волки сыты, и нам на рынке коньячных изделий одним конкурентом меньше! - Тогда я пошла его будить, - тут же откликнулась Джамиля. Оболенский вздохнул и сдал на попятный: - Обожди, солнышко, не надо... Это у меня сегодня такие плоскостно-чернушные шуточки получаются, обычно я куда добрее и обаятельней. - О Левушка... как ты меня назвал? - мгновенно разомлела девушка, выделив для себя главное и с чисто женской непринужденностью отметая все остальное. - Солнышко! - певуче подтвердил Лев, крылато обнимая ее за талию, но домулло бесцеремонно прервал их томную идиллию: - Я готов трижды преклонить колени и целовать землю, по которой ступают ноги влюбленных, но там, в соседней комнате, сидят восемь пустынных гулей, и если мы не придумаем, что подать им на стол, - ваши нежные чувства пребудут с вами и на небесах! - Ладно, все! Не поминайте лихом - щас я им сам все маковки с минаретов понаотвинчиваю! - Что ж, Аллах тебе в помощь... - задумчиво прикинул Ходжа. - Одного же ты как-то убил, опыт есть... В любом случае ты достаточно крупный, чтобы гули не попросили добавки. - Нет, не надо! - взмолилась Джамиля, накрепко прижавшись к плечу Оболенского. - Я никогда себе не прощу, если ты погибнешь из-за меня. Может быть, нам удастся их усыпить? Я нашла в вещах мужа вот это... Она развернула тряпочку, извлекла плотный шелковый мешочек и, развязав узел, ткнула под нос Насреддину. В мешочке оказался желтовато-белый порошок, копнув его пальцем и принюхавшись, Ходжа упоенно сплюнул: - Опиум! - Чего? - поразился Лев. - Джамиля, девочка моя, а ты знаешь, сколько дают за хранение такого количества наркоты?! - Настоящий афганский опиум! - продолжал приплясывать домулло. - Джамиля-джан, ты просто умница! Неси сюда скорее жаровню с горящими углями, - не пройдет и минуты, как эти пожиратели падали начнут видеть сладкие опиумные сны! А ты надевай чадру, о недоверчивый неуч... - Я не неуч! - даже обиделся гроза Багдада, но по примеру товарища вновь опустил на лицо черную сетку. - У меня, между прочим, законченное высшее, я такую практику при ФСБ проходил - тебе и не снилось! Что, как и почем бывает за покупку, хранение и распространение наркотических веществ, мне очень хорошо известно. Дедуля подвел юную супругу под монастырь, а ты тут малайские пляски устраиваешь... - Друг мой, - весело откликнулся Насреддин, - умерь свой праведный пыл и заткнись, ради аллаха! Иногда ты бываешь таким нудным, что я спрашиваю себя: чем этот вечно недовольный ворчун так зацепил мое сердце? Но, быть может, ты просто не знаешь всех свойств опиума? Ты сам его пробовал хоть когда-нибудь? - Ну да! Естественно! Еще бы! Вот вчера буквально покуривал... - Плохо врешь, раньше лучше получалось... Отойди от дверей, я один пойду. Подоспевшая вдовушка сунула в руки Ходжи большое медное блюдо с двумя ручками по бокам. На середине оранжевой горкой горел древесный уголь. Сунув мешочек с порошком себе под мышку, домулло пнул дверь ногой, ловко нырнув внутрь. Сквозь щель меж дверью и косяком доносилось удовлетворенное бормотание гулей, слова Насреддина глушились скрежетом их зубов. - Да, да!... Сию же минуту, как будет угодно моим повелителям! - Насреддин выперся из страшной комнаты задом, низко кланяясь и глуповато хихикая. Потом, прислонясь спиной к стене, он повернулся, тяжело дыша: - Все успел. - Что успел? - Оболенский заботливо поддержал друга, стянул с него мокрую чадру, зашвырнув ее в угол. - Я говорю - что успел? Объясни толком. - Все. Остальное в руках Аллаха. - Ты прекратишь издеваться?! - Ты же сам все на свете знаешь, - язвительно ответил домулло. - У тебя и образование выше высшего, и слова ученые про грузовики, и девушки тебя вон какие любят... - Три - два в твою пользу, - вынужденно согласился Лев. - Давай колись, раскрывай карты. - Левушка, он всего лишь высыпал опиум на угли! - охотно пояснила Джамиля. - Сейчас сонный аромат убаюкает гулей, а когда они уснут под властью чар "белой смерти", мы разбудим принца и он обезглавит всех. - Хм, неужели? Вообще-то действительно чем-то таким сладковатым уже потянуло... - Плотней закройте дверь! - спохватился Насреддин. - Это все происки шайтана! Если мы хотя бы пару минут будем вдыхать дым опиума, то уснем вместе с ними. Я хорошо знаю, что эта вещь делает с людьми... - А... как же тогда туда войдет наш буденновец с саблей? - уточнил Лев, но Ходжа легко ответил на несложный вопрос: - Мы прикроем ему нос и рот мокрым шелком. Сначала он зальет водой угли, а потом отрубит головы всем восьмерым убийцам. - Дельно... - признал Лев. - А долго ждать? - Теперь уже нет - прислушайтесь... Из-за закрытой двери не доносилось ни одного звука. Бормотание гулей стихло, выкриков, чавканья и всех сопутствующих застолью шумовых эффектов слышно не было. Заговорщики многозначительно перемигнулись, покивали и направили отдельную делегацию - будить армянского героя. Время буквально жаждало подвига! x x x Если совести мало - экономь ее! Бесплатная юридическая консультация. - Я туда нэ пойду! Кылянус папой! - А я клянусь мамой, что пойдешь! Мать твою так через эдак в три прихлопа, с подсвистыванием и метрономом! Кто договор подписывал, коммерсант бакинский?! - Кито, я? Нычего нэ знаю... Нэ толкай мынэ в спыну - я кынязь! - Ах ты... хвост собачий! Джамиля, отойди, я при дамах от души выражаться себе не позволяю, а хочется... Так вот, ты, аппендицит в черкеске! А ну, смотри сюда - это чья подпись? Это кто подрядился нашинковать соломкой шестерых пустынных гулей? Это кому должны быть уплачены: трон, дворец и невольницы (сто штук, по каталогу!)?! - Нэ пойду! Минэ мало... Я - кынязь! Аванс да вай... - Щас дам... Ой как щас авансирую под левый глаз! - Нэ нада, понял! Вот ее хочу, пусть ана аванс даст... Под рукой у Джамили не оказалось ничего тяжелого, и она вынужденно побежала на кухню. Видимо, принц каким-то шестым чувством уловил, что произойдет по ее возвращении. Мумарбек быстро свел кредит с дебетом, понял, что на заступничество могущественнейшего дэва полагаться не приходится, и разумно выбрал меньшее зло. То есть комнату с восемью голодными, подвыпившими, да еще и окуренными гулями. Оболенский уважительно пропустил героя вперед, добавив ему коленом для скорости. Гордый армянский юноша наградил его испепеляющим взглядом, но спорить не стал - со стороны кухни уже доносились быстрые девичьи шажки. Домулло так и стоял, припирая спиной дверь. На его лице бродила бессмысленная улыбка. - Где вы так долго-о ходите, о-о-о, несносные дети снежных иблисов? - ласково, с растяжкой, полюбопытствовал он. - Та-а-к... - принюхался Лев. - А запашок-то все же просачивается. Марш на улицу, отдышись, придешь в мокрой маске. - А зачем? Мне и тут хорошо-о... - Балной, да?! - уверенно констатировал принц, и Оболенский вынужденно кивнул. Выбора не было, приходилось подменять Ходжу и брать на себя командование. Успешное окончание операции зависело теперь не от великого хитреца, а от неопытного в этом деле Багдадского вора. Хотя... ведь как сказать, неопытного... В критической ситуации русские люди удивительно быстро всему учатся... - Взвод! Ра-авняйсь, смирна! Джамиля, что это у тебя? Серп? И что ты им собралась делать?! Не надо, мы оба догадались... Спрячь, мстить принцу будешь после. А сейчас быстро два мокрых шелковых полотенца для нашего героя и его прибалдевшего советчика. - Когда девушка пулей унеслась за требуемым, настал черед наемного работника. - Живот втяни! Грудь колесом! И побольше пламени в глазах, так, чтоб искры прыгали, как по кошке статическое электричество... Вот, совсем другое дело! Молодец! Орел, горный, ширококлювый, с перьями... Саблю вынимай. Да осторожнее же, бестолочь, - сам себя без наследства оставишь... крепче ее держи, двумя руками. Джамиля, вяжи ему нос! Ага, вот так, чтоб только щелочка для осмотра оставалась... Ну, ниче, ниче - вылитый спецназовец из столичного ОМОНа. Ходжа, пропусти смертника, кумган ему в заде! Издав на прощание грозный горловой писк: "Всэх зарэжу-у!", молодой принц, пригнувшись, нырнул в быстро распахнутую дверь, которую, разумеется, сразу же и прикрыли. Долгую минуту из комнаты доносились звуки великого сражения: хруст растаптываемых фруктов, прощальный звон разбиваемой посуды, хищный свист сабли и хлесткие звуки ударов. - Ва-ай мэ-э-э...-умиленно заблеял Насредцин, съезжая по стене на пол. - Как мне тут... о мои - и возлюбленные друзья по-о-о преступной стезе порока-а-а... Ка-а-кие вы тут все краси-ивые... - Может, на него водой поплескать? - засомневался Лев, ему еще никогда не приходилось видеть человека, находящегося под наркотическим воздействием. - Не поможет, увы... Твоему другу станет лучше на свежем воздухе, - знающе пояснила девушка. - Вы неси его во двор, а я посторожу тут... - Не хочу оставлять тебя одну, солнышко... но ты права. - Оболенский присел на корточки и с величайшим трудом взвалил размякшее тело домулло себе на плечи. - Черт... ну ты и... тяжелый же, как кабан! - Ка-а-кие вы умные-е... и красивые-е... и добрые-е... все четверо-о-о... клянусь аллахом... - Понес, - пошатываясь, встал Лев, - у братана уже в глазах двоится... Он сгрузил безвольного Насреддина у забора, усадил поудобнее, похлопал по щекам и, отдышавшись, поспешил назад. Первое шоковое впечатление - дверь в комнату гулей полуприкрыта, а Джамили у входа нет! Первая шальная мысль о том, что деловой армянский принц попросту ее украл в качестве аванса. Рев, который испустил благородный потомок князей Оболенских, посрамил бы любого ревнивого бизона и наверняка побеспокоил сон многих жителей близлежащих кварталов. Резко бросившись в погоню, яростно сопя от предвкушения возмездия, он тем не менее догадался, выскочив во двор, поинтересоваться у трезвеющего Ходжи: а не проходил ли тут горбоносый герой с перекинутой через плечо заложницей? Домулло долго не мог ответить внятно. Не потому, что не знал, а по причине активного взбалтывания - Лев, требуя ответа, тряс друга, как Мичурин грушу. В конце концов, дважды едва не прикусив себе язык, Насреддин кое-как объяснил, что никого тут не видел. Недоверчиво обмозговав данный факт, Оболенский наказал соратнику бдить вовсю, никого не пропускать и кинулся обратно в дом. Из той самой комнаты, где пировали гули, доносились поощрительные выкрики и ритмичные удары в бубен. Разгоряченный Лев рванул дверь так, что несчастная едва удержалась на петлях. Опиумный угар ударил в лицо Багдадского вора... В относительно небольшом помещении можно было смело вешать широкий русский топор! В клубах сизо-желтого дыма задумчиво балдели восточные вампиры. Убитых, зарезанных или порубанных не было ни одного! Двое постукивали ладошками в днища медных подносов, остальные хлопали или отщелкивали ритм плошками. Горячий армянский принц возлежал в обнимку со всеми, и лицо его светилось таким неземным счастьем, что все вопросы отпадали разом. Парень приторчал в "стране ароматов". Но самое невероятное было то, что в центре комнатки, прямо на дастархане, полураздетая Джамиля с бубном старательно демонстрировала танец живота! Оболенский глубоко вздохнул, ахнул и прислонился к косяку... На девушке оставался лишь расшитый бисером жилетик да пестрые индийские шаровары. Ее глаза были полуприкрыты, движения замедленны, а пухлые губки нежно пытались произнести что-то вроде: "Левушка-а..." Она наверняка приоткрыла дверь на какой-нибудь подозрительный шум и... почти мгновенно попала во власть белого афганского опия. Как, впрочем, и принц... хотя это уже не важно. Все уже не важно... Ни гули, ни Джамиля, ни отпрыск армянского княжества... Все это пыль, тщета, суматоха и бренность. Истинны лишь вот эти невероятно соразмеренные и упругие удары в медные подносы. Ах, как они звучат... Как они возвышают, зовут, притягивают, манят куда-то высоко, к чистоте, первозданности, упоению высотой! Неужели никто этого не слышит и не понимает?! О, смешные, нелепые люди... Распахните сердца, откройте души, идите вслед за мной, к единому свету божественного откровения, и вы не пожалеете! Смотрите же, я открыл Истину! Все за мной... туда... высоко в небо... и вы не пожалеете! Никогда... ни за что... нет... не... Идемте! x x x Вы у меня еще и не так полетите. Чайка по имени Джонатан Ливингстон. У этой истории мог бы быть очень печальный конец. Нет, если бы совсем уж фатальный, так и рассказа бы вообще не было. Лев Оболенский не вернулся бы с Востока, не поведал бы свою эпопею мне, а я, как вы знаете, никогда ничего не выдумываю. Неблагодарное это дело. Еще в Библии сказано, что "правду говорить легко и приятно". Вот этим я и занимаюсь, а выдумки оставим другим, тем, у кого это лучше получается. Мы с Оболенским, до его отправки в больницу, имели довольно поверхностное знакомство. Ну, он заезжал пару раз к нам в Астрахань, решал какие-то дела в верхах. Я, периодически бывая в Москве, сталкивался с ним у общих знакомых, в "Дюнах" или знаменитом "Петровиче". Это уж после Востока его так припекло, что он сам стал искать помощи профессионального писателя. А до всей багдадской одиссеи он не производил лично на меня впечатления такого уж ярого правдолюбца. В смысле, непримиримого борца за свободу личности и права каждого человека, без всяких расовых, территориальных и религиозных ограничений. Нет... Лев был совершенно нормальным парнем, с реальным взглядом на жизнь; чуточку сноб, чуточку хвастун, но добрейшее сердце и шумная душа любой компании. Багдад как-то очень заметно его изменил... Оболенский стал более внимателен и терпим к людям, особенно к старикам. Он резко заинтересовался поэзией, постоянно цитируя иранско-персидскую лирику, причем всегда значимо и к месту. Когда Маша родила, он таскал своего первенца едва ли не в зубах, был самым трогательным и заботливым отцом, искренне считая, что именно в детях продолжается наша жизнь. Вот только игры с малышом у него были немного странные... Например, поманит ребенка погремушкой, положит ее на пол, а сам отвернется. Малыш, гугукая, тянется за игрушкой, она гремит - папа оборачивается и грозит пальцем. Потом снова и снова, до тех пор, пока кроха не возьмет погремушку так, чтоб она и не дзинькнула. Вот тут Лев счастлив! Шум, смех, визг, веселье на всю квартиру! Левину жену это поначалу тоже удивляло, потом привыкла - да мало ли... Багдадский вор проснулся от жары. Что-то обволакивающе теплое давно припекало ему бок, но оборачиваться не хотелось. Тем паче что слева кто-то ласково сопел в ухо. С трудом разлепив ресницы, Оболенский бегло отметил, что лежит во дворе дома вдовы, что солнце давно в зените и палит немилосердно, а сама хозяйка территории безмятежно вкушает сок на сгибе его руки. Первая мысль: а с чего это мы на голой земле развалились? Никаких, даже обрывочных, воспоминаний о том, что и где, с кем и почем происходило, даже близко нет. Голова восхитительно пуста и легка так, что вертеть ею одно удовольствие. Чуть скосив глаза на скрип двери, Лев узрел сумрачного Ходжу с медным кумганом в руках. По лицу было видно - идет поливать. И даже не надо спрашивать кого... Слишком уж выразительно поджаты губы, и руки дрожат, то ли от предвкушения, то ли от... От чего конкретно, установить не удалось, так как домулло, встав над беззащитными друзьями, начал демонстративно лить из носика кумгана противную теплую воду. Совершенно обалдевший от такой наглости Оболенский с вытаращенными зенками терпеливо лежал, так и не проснувшаяся Джамиля счастливо морщилась, словно ее щекочут, а Насреддин с каменным лицом продолжал свое черное дело. Когда на нос Багдадского вора упала последняя капля, он осторожно высвободил руку, поудобнее уложил свою подружку в теплой луже и встал. Сильные руки сгребли Ходжу за грудки, приподняли и пару раз внушительно встряхнули. Соучастники пристально, без злобы, смотрели друг другу в глаза... - Какого хрена? - медленно начал Лев. - О аллах... - торжественно пояснил Ходжа. - Ну, и фигли?! - заключил Оболенский. - Шайтан с тобой... - охотно согласился Насреддин. - Что вы делаете, эфенди?! - Джамиля, открыв очи, увидела страшную картину и бросилась их разнимать, но, поскользнувшись, вновь шлепнулась в лужу, окатив брызгами грязи обоих. - Ладно, пошли в дом, там побеседуем. - На этот раз твой язык говорит умные вещи, но прояви благоразумие и сначала поставь меня на эту землю греха и праха. - Так вы не будете драться, почтеннейшие? - с абсолютно нелогичной смесью радости и разочарования уточнила девушка, бодро вскочила на ножки и первая шмыгнула в дверь. Ходжа оттирал рукавом грязные капельки со лба. Лев неторопливо оглядел двор, к нему постепенно возвращалась память, но следов вчерашних событий он почему-то не заметил. Хотя, если разобраться, они непременно должны были бы быть... Остановившись на этой мысли, Лева сел на порог, прижав широкой спиной дверь дома: - Ходжа, без обид? - Без обид, Лева-джан... - Все еще напряженный Насреддин присел рядом. - Ты совсем ничего не помнишь? - До определенного момента... Ты оставался у две-, рей, мы с Джамилей приволокли принца, запустили его внутрь, а тебя я вытащил на свежий воздух. - Ты спас мне жизнь, - буднично откликнулся домулло. - Хвала Аллаху, сподобившему тебя на этот шаг, ибо твоя предусмотрительность и забота избавила всех нас от необходимости стоять сейчас перед престолом Всевышнего. - Потом я вернулся, - совершенно игнорируя факт благодарности друга, продолжил наш герой, - но Джамилю не застал. Она сдуру полезла в комнату к гулям и, видимо, круто наглоталась дыма опиума. А на девчонок наркотики действуют гораздо быстрее... Короче, когда я туда вломился, она уже вовсю наяривала танец живота с одновременным стриптизом. Ей-богу, у нее хорошо получалось! Гули прихлопывали, принц армянский балдел так откровенно, что грех будить, а я вроде встал, как дурак, и не знаю, с чего начать... Ну, конечно, позже... Хм, вот честно говоря, что было потом, я и не помню. Но что-то было, да? - О да! Клянусь святыми мощами старого Хызра и следами от колесницы пророка Мухаммеда, еще как было! - Ой-е... - разом понурился Лев. - Слушай, я что, под этим делом наговорил чего не надо? Частушки матерные пел, анекдоты похабные рассказывал, девушек щупал, приставал ко всем, да? - Не-е-т, ничего подобного, - ласково успокоил Ходжа, и от его теплой улыбки Оболенскому окончательно стало не по себе. - Я лежал вот здесь, у забора, почти отдышавшийся от белого дыма опиума, и видел все. Ты вышел в обнимку с гулями, убеждая их, что только сейчас преподобный Ричард Бах открыл тебе тайну Дара Крыльев! Кстати, что это за пророк? Не помнишь... Ну так вот, потом вы все, кроме девушки, пошли и поднялись на вон тот минарет, дабы познать небо и сладость безграничного полета. Джамиля не дошла до ворот, сон сморил ее прямо здесь... Я кое-как встал, укрыл ее своим халатом и, держась за забор, поковылял за вами. Я кричал тебе, но увы... Твой слух был подчинен исключительно твоему же голосу. Кроме себя ты не слышал никого! Лев изо всех сил напрягал мозговые извилины, в надежде хоть что-то вспомнить, но память, плотно укутавшись в чадру тумана, категорически отказывалась показать свое личико. - Дверь, ведущую на верх минарета, гули для тебя просто выломали. Я сам видел, стоя внизу, как сверху спланировал первый кровосос... Он рухнул на камни, расшибаясь в брызги, под твой ободряющий крик: "Лети, Икар, сын мой!" Второго ты почему-то назвал Гастелло, третьего АН-124, остальные тоже получали какие-то немусульманские имена. Но как они падали, разрази меня аллах! Шумно, ярко, с выдумкой и фантазией, разбиваясь на тысячи лоскутков и горсти серой пыли! После четвертого я собрал волю в кулак и пополз по ступенькам наверх... Пока добрался до самой высокой площадки, ты уже сбрасывал вниз довольно хихикающего принца. - Что?! - ахнул Лев. - И он... насмерть?! - Увы, - покривился Ходжа. - Он зацепился воротником за какую-то железяку и повис. Высота не более чем в два локтя, думаю, его уже сняли. - Он, наверное, кричал? - Зачем кричал? Как повис, так сразу и уснул. Что ты так на меня смотришь, не веришь? Ты тоже там уснул, и я едва успел тебя подхватить, прежде чем ты развернулся бы на другой бок. Лева, ты крупный мужчина... Один поворот во сне - и тебе пришлось бы рассказывать о нем самым прекрасным гуриям рая. - Как же ты меня допер? - с уважением протянул Оболенский. - Пришлось бежать за Рабиновичем, - пояснил домулло. - Он честно привез тебя домой, сгрузил здесь, и мы с ним от усталости так и уснули оба в обнимку за сараем. - Тэк-с... Ну, что бог ни делает - все к лучшему, а на... в смысле, какого... короче, поливать-то нас зачем было? - Знаешь... от зависти! - подумав, решительно признал Насреддин. - Уж больно хорошо вы там лежали с этой луноликой вдовой бесстыжего злодея. А я там, как... не знаю кто, в обнимку с ослом... прости аллах меня грешного! x x x Не умница не красавица, а кому что нравится... Парадоксы любви. Они ушли от Джамили после обеда. Не спрашивайте почему. Лев мог назвать тысячу причин, и все они были чрезвычайно весомыми в той же степени, как и ровно ничего не значащими. Официальная версия их возвращения в лавку башмачника Ахмеда такова: в домике вдовы никак нельзя больше оставаться, не подвергая хозяйку риску ареста за укрывательство опаснейших преступников. Возмутителей спокойствия искали повсюду, а не в меру любопытные соседи вполне могли, прельстившись наградой, заложить друзей со всеми потрохами. Наскоро переловив всех индусов, дервишей, лекарей и астрологов, глава городской стражи пообещал награду в двести золотых динаров только за указание убежища Багдадского вора и его напарника. Рисковать жизнью приютившей их девушки Оболенский не смог бы никогда... На самом деле все было гораздо тоньше и глубже, но вряд ли сейчас имеет смысл копаться в душевных метаниях молоденькой персиянки и голубоглазого россиянина. Я не лез к моему другу с дотошными расспросами, а он сам не хотел об этом говорить. К тому же это все равно была не последняя их встреча... По базару наши герои ехали молча. Вернее, ехал-то как раз Ходжа Насреддин, а Лева шествовал чуть позади хвоста Рабиновича, держа под мышками по большой узбекской дыне и мысленно проклиная все того же модельера, придумавшего для восточных женщин чадру! Любой другой в его положении шел бы себе тихонечко и радовался, что по сей день находится на свободе. Однако же Оболенский, чересчур всерьез относящийся к своей карьере профессионального вора почему-то был убежден, что просто обязан каждый раз нарываться на неприятности. "Вор должен сидеть в тюрьме!" - как говаривал незабвенный Глеб Жеглов, и это правильно. Все прочее время ему (вору!) следовало вести разгульный образ жизни, сорить деньгами, менять женщин, ибо век короток, а эмирская плаха всегда голодна... Исходя из этих взглядов Лев, не выпуская дынь, обворовывал прохожих, чисто для профилактики. Не всех подряд, а вполне респектабельных на вид, так что к середине пути его "бюст" увеличился аж на пять кошельков с деньгами. Правда, из-за нечетного числа и разницы в количестве монет левая грудь казалась гораздо больше и тяжелее правой, но... По большому счету, все это такие мелочи! Кстати, Ходжа, восседающий на осле и периодически оглядывающийся, так ни разу и не заметил, чем именно развлекается его друг. Домулло старательно вертел головой, подобно морской губке впитывая все базарные разговоры, слухи и сплетни. А слухов в Багдаде в тот день витало видимо-невидимо... Из уст в уста передавали волшебную сказку о неуловимом Багдадском воре, о цене, назначенной за его голову, о его бесстрашных проделках и о полном бессилии власть имущих остановить отчаянного наглеца. Разумеется, всех "задержанных по делу об оскорблении высокородного господина Шехмета и его благопристойного племянника Али Каирского" отпустили без разговоров. После очной ставки с грозным начальником городской охраны несчастным давали десять палок по пяткам (так, на всякий случай) и выкидывали из зиндана вон. Забивать тюрьму впустую - бессмысленно, и Шехмет прекрасно понимал всю сложность поставленной перед ним задачи. В идеале он вообще мог рассчитывать исключительно на силу денег - поймать двух ловких аферистов в многолюдном и шумном Багдаде было делом совершенно запредельным... А народ вовсю веселился! Оно и понятно, разве можно удержаться от улыбки, если кто, мнящий себя царем и богом, надменно взирающим свысока на простых людей, поскальзывается и садится в лужу? Да не один раз, а с завидным постоянством... Все правильно, так и должно это быть - везде, всегда, во все времена и в любую эпоху! Я не пытаюсь критиковать тогдашнюю власть Багдада: во-первых, это слишком легко (с высоты нашего с вами опыта!), а во-вторых, надо было видеть ситуацию их глазами. А с их точки зрения, город подвергался настоящему террору со стороны потерявших всякий стыд криминальных элементов. То есть совершенно очевидно, что надо приложить все силы для ликвидации негодяев, пока общественный порядок не захлебнулся в хаосе безвластия и беззакония. По совести говоря, я даже в чем-то на стороне эмира, хотя Лев все-таки мой друг... Ахмед, отдохнувший и подлечившийся, встретил наших героев не очень ласково. Нет, не то чтобы попытался выгнать из дома или как-то на это намекнуть, но... Некая суетливость в нем присутствовала. Рабинович первый уловил завуалированные нотки неискренности и категорически отказался встать за лавкой, предпочитая занять пост у входа, как бдительный часовой. - Вах, как я рад, как я рад! Какое счастье, что вы наконец вернулись целыми и невредимыми! Какая жалость, что у меня сегодня столько дел... сплошные заказы! И все такие срочные! Я сейчас буду раскладывать подошвы от чувяков по всему полу... - Салам алейкум! - непринужденно поздоровался Лев, крепко пожимая руку башмачника. - А уж как мы рады тебя видеть в здравом уме и трезвой памяти... Давай, сворачивай свое ателье и сгоняй, по дружбе, в ближайший ресторанчик - у меня Ходжа некормленый, - А... э... у... уважаемый и почтеннейший Лева-джан, ты же знаешь - на всем базаре у тебя нет более преданного и верного друга! - Владелец лавочки начал ходить вокруг Оболенского кругами, старательно поджимая хвост. - Увы, я не знал, что именно сегодня вы осчастливите мой дом своим приходом... Горе мне! Видите, как тут неприбрано, пыльно, пахнет мокрой кожей, а вот вон в той чайхане - совсем другое дело... Как они готовят плов! А шурпу повар варит по специальному монгольскому рецепту, и говорят, что странники со всех земель спешат туда, дабы вкусить... - Минуточку, - дошло до Льва. - Ходжа, чего он хочет? - Если мы осчастливили его дом своим приходом, то своим уходом - просто вознесем его в райские кущи, - сурово подсказал Насреддин, пристально глядя в пристыженные глазки башмачника. - Ахмед, ты непрозрачно намекаешь, что мы должны отвалить? - Кто? Я?! Да разрази меня шайтан огромным чирием на поясницу! Да отсохни мой язык, как осенний лист чинары! Да поглотят мою печень муравьи, растаскивая ее по кусочку! Да ниспошлет Аллах паршу на мою бритую голову! Да иссякнет животворящий сок в моих... Просто я сегодня такой больной, такой усталый - где уж мне принимать дорогих гостей? Может, все-таки в чайхану, а, ребята? И без меня... желательно. Друзья переглянулись. Ослик, сунув морду, обозрел диспозицию и коротко всхрапнул, как бы говоря: "Мочите его, братаны. На улице никого нет, ежели че - я посемафорю". Видимо, и сам башмачник прочел приговор в обоюдном молчании Льва и Ходжи. Он невольно попятился, запнулся о брошенные тапки, опрокинувшись на старый коврик: - А-а-а-а! Ну, бейте меня! Убивайте меня! Режьте меня живьем, раз так вам всем хочется-а-а!!! - Пойдем, Лева-джан... - тихо повернулся Насреддин. - Если прямое дерево изогнуло под легким ветром свой ствол, представь, как оно будет гнуться под настоящей бурей? Нам лучше уйти до урагана... - Эх, Ахмед, Ахмед... - Оболенский горько вздохнул, сплюнув себе под ноги. - Был мужиком, а сейчас орешь, как стыдливая старуха на приеме у рентгенолога. Деньги-то наши еще не все в расход пустил? И не верещи... Аллах тебе судья, мы рук марать не будем... - Какие деньги?! - взвился уязвленный в самое сердце башмачник. - Кому нужны ваши деньги?! Вон они, в углу, в мешочке, забирайте к иблису! - Тогда какого ты тут... - Не выражайся в доме мусульманина! Пришел, нашумел, нагрубил... Я вам не подряжался всю жизнь за кебабом на палочках бегать! У меня, может... дела свои. Я, может... ко мне тут... прийти должна... должны... а тут вы со своей пьянкой! У, злостные нарушители законов Шариата... - Ба-а... - ошалело вытаращился Оболенский, - так у тебя тут вовсю кипит личная жизнь?! Что ж ты сразу не сказал, харя твоя немытая... Ходжа, но это же в корне меняет дело! За это надо выпить! Домулло солидно кивнул, башмачник уронил лицо в ладони и глухо зарычал, но в эту минуту в лавку кубарем влетел перепуганный Рабинович, и раскатистый женский бас оповестил: - Тьфу, зараза, понаставили тут... Ахмед, ты уже дома? x x x Лучше прогневить Аллаха, чем женщину. Из стенаний вынужденных евнухов. То, что вошло в лавку следом, - трудно назвать одним словом. Одной фразой? Попробуем... Тогда это примерно звучало бы так: "В дом вошла Женщина с Большой Буквы!" Причем с самой большой. В Оболенском было под два метра, да с метр в плечах. Так вот, вошедшая красавица вряд ли была намного ниже и уж никак не уже в груди. Даже наоборот, за счет впечатляющего бюста, более напоминающего два четырехлитровых кувшина, девушка казалась куда крупнее Багдадского вора. Лицо округлое, нос крупный, губы пухлые, щеки румяные, брови черненые; одета в свободное зеленое платье, синие шаровары и ярко-красные туфли без задников. Но самое удивительное, что на ней не было чадры! Так, легкая серебристая вуаль на расшитой тюбетейке, и все... - Салам алейкум, уважаемые! Ахмед, тебя что здесь, обижают?! - Нет, нет! - поспешил встать с пола влюбленный башмачник. - Ты... я... о! Позволь представить тебе двух моих, самых любимых, друзей! - Не поняла-а... - В голосе девушки зазвучала явная смесь ревности и недоверия. - Ты не говорил, что у тебя есть другие любимые друзья... кроме меня! - О свет моих очей! Как ты могла подумать?! Они... любимые, но не в этом смысле... Ты для меня - единственная и неизменная любовь, вот уже второй день сжигающая пожаром страсти мое бедное сердце! Оболенский и Ходжа молчали как рыбы, прижавшись к стене и не делая ничего, что могло бы быть истолковано как непредумышленная угроза. Впечатляющий объем бицепсов у девицы читался даже через свободного покроя одежду. Пока она не проявляла особой агрессии, но возражать ей почему-то не хотелось. Как, собственно, и вообще раскрывать рот без разрешения... - О мой нежный персик! - О моя спелая дынька! Вслед за этим последовали бурные восхищения друг другом, тихие поцелуи и довольно откровенные объ ятия. Пользуясь тем, что влюбленные несколько от влеклись, Лев подпихнул в зад распластанного на полуРабиновича, делая ему знак сваливать побыстрее. Ос лик кивнул и уполз по-пластунски, прижав уши к спине и заметая след кисточкой хвоста. - О хрустальная звезда моих снов! Обними меня-я-а-а-а... - О бесценный алмаз моей души! Я не сильно тебя прижала? - Лева-джан... Т-с-с! Тебе не кажется, что мы лишние... - одними губами прошелестел Насреддин. - Линяем... - не разжимая зубов, подтвердил Лев. - Тут сейчас такая эротика начнется - сам шайтан покраснеет! Уходим, пока она и нас не включила в список... Оба свидетеля постарались не дышать и стать предельно плоскими, надеясь незамеченными выскользнуть за дверь, но не успели... Рослая девушка на миг оторвалась от расцеловывания своего щуплого любимого и обратила к ним огненный взгляд: - Не убегайте, почтеннейшие! - В одном этом предложении было все - и просьба, и угроза, и уговоры, и наезд. Лев с Ходжой сделали удивленные глаза, изо всех сил демонстрируя, что просто чешут спины о косяк. Измученный любовью башмачник рухнул в угол, на прикупленные подушки, а его подруга уволилась следом. Она расположилась легко и вольготно, подмяв под себя счастливого Ахмеда так, чтобы ее спине было удобно... - Ваши имена, аксакалы! - M-м... Аллах не сподобил нас столь высоким званием... - начал было домулло, - Аксакалы - это многомудрые старцы, а мы с другом еще даже не шагнули на путь постижения Истины, ибо... - Имена! - еще раз, без нажима, повторила гостья. Ахмед за ее спиной улыбался так, словно ему вырезают аппендикс. Или, вернее, выдавливают, без наркоза... - Лев Оболенский! - Ходжа Насреддин! - Ой... не может быть... Врете, почтеннейшие?! - Мы похожи на самоубийц? - глухо буркнул Оболенский. - Нет, правда... Вы - те самые нарушителя порядка, злодеи, воры, обманщики и ослушники Шариата, которых днем с огнем ищет весь город?! - Вай мэ... Вот уж не думал, что буду знаменит превыше самых ученых мужей Багдада... - скорбно покачал головой Насреддин, сегодня его вело на философский лад. - Ахмед! - Уп... оу-у!... Да, дорогая? - Не будь неженкой, я и не собиралась делать тебе больно... - богатырствующая девица пару раз "щекотнула" возлюбленного локотком по ребрам. - Но не могу же я сама представляться малознакомым мужчинам... - Так, может, и не стоит? - с надеждой вскинулся Лев. - Стоит! - обрубила подруга владельца лавки. - Во-первых, вы ведь уже видели мое лицо... - Мы забудем это! - вдохновенно поддержал Ходжа, но все усилия были тщетны. - А во-вторых, я давно хотела познакомиться с отчаянными хитрецами, покрывшими вечным позором саму старую Далилу с ее уродиной дочерью. Ахмед, представь меня! - Благороднейшая и достойнейшая, скромнейшая и учтивейшая, мудрейшая и утонченнейшая госпожа Ирида аль-Дюбина! - дрожащим от страсти и вожделения тенором пропел сияющий башмачник. Увы, ни Ходжа, ни Оболенский никак не разделяли его восторга, но безоговорочно предпочитали оставаться очень вежливыми. То есть - первый низко поклонился, приложив ладонь ко лбу, а второй почувствовал странное желание присесть в реверансе. - Ну?! - новопредставленная (упаси аллах сказать - преставившаяся!) требовательно взглянула на друзей, так лихо изогнув правую бровь, что та приобрела форму разящего ятагана. - M-м... мы это... Щас...счастливы лицезреть, так сказать! - постучав себя кулаком в грудь, выдавил Оболенский. - А также, если не оскорбим вас излишним любопытством, очень хотели бы знать, а чем это мы, собственно, обязаны счастью лицезрения?! - осторожно уточнил Ходжа. Аль-Дюбина утробно расхохоталась, встала и, шагнув вперед, ласково приобняла друзей за плечи: - Да просто так... Зашла в гости к своему любимому, тут - вы, грех было бы не свести знакомство с самым великим вором Багдада и самым ловким хитрецом Востока! На секунду Льву показалось, что над ними издеваются, но в волооких глазах девушки горело такое неподдельное восхищение, что он... улыбнулся. Насреддин хмыкнул. Рабинович вновь сунул морду в дверь и примиряюще фыркнул, обнажив в ухмылке неровные желтые зубы; возревновавший было башмачник радостно захихикал, присвистывая сквозь недавние дырки... Мгновением позже все буквально плюхнулись на пол от невыносимого хохота! Абсолютно беспричинного, пустопорожнего, но такого искреннего и счастливого... Мосты взаимопонимания порой очень труднонаводимы, а смех является самой короткой дорогой от сердца к сердцу. Ну и что из того, что новая любовь Ахмеда кардинально отличалась от всех девушек Багдада? Да и только Багдада ли?! Ходить по улицам без чадры, на равных разговаривать с мужчинами, гоготать во весь голос, не опускать глаз, и вообще вести себя так, словно весь мир должен отвернуться, если его что-то не устраивает, - способен не каждый... Ирида аль-Дюбина - внебрачная дочь самого визиря и скромной декханки из высокогорного улуса - могла позволить себе многое... - А отец никогда и не отказывался от меня, - непринужденно развалившись на подушках и частично (пардон!) на дорогом башмачнике, первая феминистка Востока вкушала краденое вино и купленные персики, продолжая светскую беседу. - Когда может, помогает мне и маме. Но женщины в наших краях совсем не похожи на ваших. Мы - свободны, сильны и уверены в завтрашнем дне! - П