я. - Где он теперь? - спросил Гард, подумав, что вот наконец у него в руках ниточка, за которую можно размотать весь клубок. - Увы, комиссар, теперь он будет молчать, даже беседуя с вами. Ему осталось только поговорить с Господом Богом. Гард от досады даже треснул себя по колену: - Что вы наделали, Ивон, зачем же так! Вы хоть поняли, кто командует теми людьми, которых он боялся больше, чем вас? Фрез пожал плечами, а Гауснер снова поднял очки, с интересом ожидая продолжения. - Ладно, дойдем и до этого, - сказал Гард. - Но и то, что ваши люди сменили биографии, тоже не главное. Дело в том, что за минувшие сутки из девятнадцати, не считая одного, который на совести у Фреза, пятеро убиты, а семь человек бесследно исчезли. Итого - двенадцать. Ваш, Ивон, тринадцатый. Такая же участь ждет оставшихся... шестерых? Да, шестерых! Я пришел к вам в надежде совместными усилиями спасти их, а для этого надо знать, где они находятся, под какими именами живут, иначе опасность не предотвратить. - Прошу прощения, комиссар, - сказал Фрез, - вернемся к началу. Вы действительно уверены, что все они купили приключения в этой фирме? - Не валяйте дурака, Фрез. На пустопорожние разговоры у нас нет времени. Я не исключаю, что именно в этот момент затягивают петлю на шее кого-то из шестерки. - Гауснер, - спросил Фрез, - а что вы думаете об этом? - Комиссар прав, - веско заметил Гауснер. - Один мой, как я уже вспоминал, вернулся живым, но я точно знаю, что толку от него нет и не будет. - Барроу? - спросил Гард. - Мэтьюз Барроу? - Да, он, - подтвердил Гауснер. - Купил это дурацкое приключение и, представьте, сошел с ума. Я оставил его в покое: черт с ним, пусть живет! - Нет, не живет, - поправил Гард. - Вчера вечером Мэтьюз Барроу задушен у себя в комнате собственными подтяжками. Наступила пауза, в течение которой Гауснер поднял на лоб очки, а затем вновь опустил. - Кто ж его так? - как бы между прочим спросил он, лениво посмотрев, однако, на Фреза, но получил от коллеги быстрый и выразительный жест рукой: нет, мол, работа не моя! - Генерал Дорон! - сказал твердо Гард, решив, что пора. - Поэтому я у вас. Эта фирма работает на Дорона. Генерал знает, что я взял след, ему необходимо теперь убрать свидетелей. Если вам не жаль ваших людей, так и скажите, и нашей встречи не было. Но если вам не безразлична их судьба... - При чем тут судьба, комиссар? - перебивая Гарда, сказал Гауснер. - Вам надо "достать" Дорона? Ну что ж, мы поможем вам только в том случае, если и нам это не помешает. Я так выразился. Фрез? - От истинно великого человека иного ждать невозможно, - серьезно заметил Фрез. - Откровенно говоря, я хоть газет и не читаю и ничего не смыслю, предположим, в науках, но Дорон давно у меня на мушке со своим Институтом подлых проблем. - Ха-ха-ха! - не удержался Гауснер. - Подлых! Вы хорошо сформулировали. Фрез. Я тоже с генералом не в ладах и даже запустил в его клетку птичку на случай, если когда-нибудь мне захочется услышать ее чириканье. "Прекрасно, - подумал Гард, хотя и не очень понял намек Гауснера. - Если не брать в расчет эмоции, надо сделать вывод о том, что они, кажется, уже встали на деловые рельсы. А я, наивный, хотел найти к ним путь через сострадание к их же людям!" - Короче, взвешивайте, - сказал комиссар. - Ваш ответ мне нужен теперь же, потому что я осложню себе задачу, если упущу этих шестерых, с помощью которых хочу понять смысл и цель существования "Фирмы Приключений". Повторяю: если я упущу этих шестерых, вы мне больше не нужны. Откровенность, так сказать, за откровенность, пусть будет деловая основа с обеих сторон. Помолчали. - Я так полагаю, что найденным "покойничкам" с вашей стороны ничего грозить не будет? - сказал Гауснер. - Хотя, конечно, что это со мной, настоящий склероз. Разве такие вопросы задают, если ответ очевиден? - И тем не менее отвечу, - сказал Гард. - Я предъявляю обвинения тогда, когда могу дать суду факты. Кажется, я уже отмечал, что у этих людей не тот случай. - Но позвольте спросить вас, комиссар, о моем Джозефе Ли, - начал Фрез. - Он был так неосторожен, что слегка наследил... - Этого человека нет в списке, - сухо сказал Гард. - Не торгуйтесь. Фрез. В следующий раз, надеюсь, Ли будет работать чище, а к этому нашему общему делу он отношения не имеет. - Ну ладно, - улыбнулся Фрез. - Не обижайтесь, комиссар, уж и пощупать вас нельзя? Скажите лучше, как, собственно, и чем мы можем помочь? Мы ведь сами не знаем, кто из "покойничков" кем стал и кто на данный момент снова вернулся в покойники. - Вот второй список. - Гард протянул им бумагу. - Здесь двенадцать убитых и пропавших без вести; я не считаю того, которого, к сожалению, убрал Ивон Фрез. Против каждой фамилии стоят "особые приметы", которые нам удалось установить и по которым вы, надеюсь, опознаете дюжину своих людей. Таким образом, в живых пока шестеро, и методом исключения вы их узнаете. Затем мы вместе подумаем, через кого и как можно выйти на них в самом срочном порядке. Вам ведь должны быть известны их привязанности, привычки, любимые места и любимые женщины? Короче, опознавайте. Главари углубились в чтение. Наконец Гауснер сказал: - Ну, Барроу - мой. Он не в счет, вы его сами знаете. А вот этот, который часто напевал "Ущипни меня, козочка!", похоже, Осборн... Милован Осборн, да. - А Карне, - добавил Фрез, - это, без сомнения, малыш Пакетбот, который глотал виски только из стаканов... И шепелявый вовсе не Жак Бартон, как у вас написано, а, похоже, мой Жак Клейн. В слове "шалаш" он делал несколько "ф": фалаф! - Могу, вероятно, добавить Сомерса, - заметил спокойно Гауснер. - У меня был один мальчик, который до такой степени ненавидел кошек, что его рвало, извините за выражение, когда они его касались. В списке он значится под номером девять... И, кажется, ваш Пуа - не Пуа, а Куин, который носил кличку Артист, он действительно не без способностей и умел перевоплощаться... - Все ясно! - сверкнув рысьими глазами, вдруг воскликнул Фрез. - Он, наверное, и убрал моего Эллери, представившись коммивояжером, продающим порнографические кассетные фильмы, а мой дурак клюнул! - Чтобы убрать Эллери, - веско возразил Гауснер, - не надо перевоплощаться: он такой идиот! - Идиот?! Тогда как ему удалось увести у ваших людей из-под носа целый пульман с гашишем? - Фрез оглянулся на Гарда и вдруг рассмеялся: - Конечно, мы шутим, комиссар, надеюсь, вы это понимаете? Не правда ли, коллега? - Шутим, шутим, - вяло подтвердил Гауснер. - Не отвлекайтесь от дела, - сказал Гард. - Я все понимаю правильно. Через некоторое время, сведя "сальдо" и "бульдо", они пришли к выводу, что шестеро оставшихся в живых - это Джон Валонте, Филипп Леруа, Билл Райт, Фредерик Грель, Мишель Асани и Аль Почино. Был бы и седьмой, Хосе Тарделли, но именно его угораздило встретиться с Ивоном Фрезом после воскрешения из мертвых. Отличительными признаками этой шестерки Гауснер и Фрез занимались ровно минуту, после чего против их фамилий в списке появились необходимые слова. Когда с "признаками" было покончено. Гард сказал: - Вы можете бросить своих людей на розыск? Обладаете такой возможностью? - Обладать-то обладаем, - не сразу ответил Гауснер, по-бульдожьи глядя на комиссара, - но, во-первых, не всех. Дела! Во-вторых, будет ли эффект? Мой Леруа, например, вечно околачивается на бегах, он и теперь туда ходит, не сомневаюсь. Но уже с другой, как вы говорите, физиономией. Как его узнать? Правда, он еще курил трубку, но сколько человек на трибуне с трубками в зубах? Десять? Сорок? Сто? - Если бы у всех "трубочников" проверить пальцы! - мечтательно сказал Фрез. - Розовые подушки? Да курит трубку? Да на бегах? Гауснер, он и есть ваш Леруа, чего тут гадать! - Кроме того, - добавил Гард, - можно проверить их старые связи: родственников - родителей, детей, жен... Откровенно признаться, я не понимаю двух вещей. Почему вы их не искали сами и почему они не возвращались к вам, пусть даже в другом обличье? Фрез с Гауснером вновь переглянулись. - Между нами, комиссар? - сказал Фрез и, получив молчаливый кивок Гарда, продолжил: - Если мой человек исчезает хотя бы на сутки и я не знаю, где он был эти двадцать четыре часа и чем занимался, возвращаться ему уже нет смысла. Ко мне. - А если вы его случайно встречаете? - Тогда он так же "случайно" уходит туда, куда ушел Тарделли. Мы _такого_ не любим, комиссар. Исчезновение пахнет двойной игрой, а Гауснер тоже не хочет, чтобы его человек работал одновременно на меня. Или на вас. На Дорона... Всякое может случиться. - Я думаю, дело не только в этом, - добавил Гауснер. - По всей вероятности, их на чем-то подлавливали. Кто? Та же "Фирма Приключений", иначе говоря, люди Дорона. И нашим ребятам ничего не оставалось, как менять шкуру. Но на чем их подлавливали и зачем, я не понимаю. Может, вы понимаете, комиссар? А мы их не искали потому, и здесь Ивон совершенно прав, что закон мафии... простите, комиссар, что я без стеснения произношу в вашем присутствии это слово, ситуация мне не препятствует... Так вот, закон мафии гласит: мы не благотворительное общество, нам некогда спасать тела и души своих людей. - Достаточно того, - вставил Фрез, - что мы даем хороший заработок, роскошную жизнь и кучу потрясающих приключений, даже и не снившихся этой фирме! Сказать по правде, комиссар, вы слабее нас потому, что у вас есть "идеи", "правила", вы обладаете "жалостью" и "состраданием", хотя вас куда больше, чем нашего брата. Мы все вот тут! - Он сжал в кулак руку. - Вот тут, когда надо! И мы все вот тут, когда не надо! - И Фрез разжал кулак на пять отдельных пальцев. - Он хочет сказать, - пояснил Гауснер, хотя Гард и без него все понял, - что каждый в ответе за организацию, но организация за каждого не отвечает... Слушайте, Гард, а что, если мы обратим вас в свою веру? А? Чем черт не шутит! Просвещаем, просвещаем, а потом... Тем более что в ваших способностях лично я никогда не сомневался. - Комплимент за комплимент, - улыбнулся Гард. - Вы тоже умеете действовать эффективно и быстро. - Короче говоря, - вмешался Фрез, - если вас выкинут из вашего ведомства, комиссар, от чего зарекаться никто не может, прошу учесть: я рад буду видеть вас своим помощником. - Не слушайте эти глупости. Гард, - проговорил веско Гауснер. - В случае служебных перемен, которые возможны как по вашей воле, так и помимо нее, я предложу вам место моего компаньона! К слову сказать, среди ваших коллег, как вы, вероятно, догадываетесь, мы давно имеем своих людей... - Замолчите, Гауснер! - вдруг резко оборвал коллегу Фрез. - Вы не видите, что он сейчас вам врежет? Они все засмеялись, в том числе и Гард, правда, его смех был горьким. - Ладно, - сказал он, - пошутили, и достаточно. Мы отвлеклись. Мне совершенно наплевать на ваши законы и правила игры, мне важнее, чтобы вы приняли участие в моем деле, я даже прощаю вам откровенность и неуместные предложения. Кроме того, у нас сейчас общий враг, смею надеяться. Кстати, Дорон самый опасный ваш конкурент, его мафия со временем перемолотит ваши организации. Фрез торжественно протянул Гарду ладонь: - По рукам, комиссар! - Минуточку! - предупредил Фреза Гауснер. - Дело есть дело, а выгода - выгода. Допустим, мы поможем вам "достать" Дорона, что будем за это иметь конкретно? - Вам этого мало?! - Гард даже опешил от неожиданности. - Ну, Гауснер, не ожидал такого афронта от "великого" человека! Не склероз ли у вас, дорогой? "Достать" Дорона - прежде всего в ваших интересах, и я хотел бы видеть, как вы это сделаете без меня! Если же я с вашей помощью его все же "достану", я хотел бы узнать, что буду иметь от вас! Теперь искренне недоумевали главари мафий. - Речь идет о деньгах, комиссар? - осторожно поинтересовался Фрез. - Нет, конечно! - ответил Гард. - Я говорю о некоторых льготах с вашей стороны. - Например? - Например, гарантию со стороны ваших организаций относительно неприкосновенности всех моих людей. - Нет, не деловой подход! - пришел в себя Гауснер. - Не деловой! Предлагаю паритет: ни вы нам ничего, ни мы вам. Сделаем дело ко всеобщему удовольствию, если, конечно, сделаем, и мирно разойдемся. Так будет вернее. Они встали, сошлись у камина и скрепили договор молчаливыми рукопожатиями. Затем Фрез удалился в соседнюю комнату и вернулся оттуда в сопровождении Карела Кахини, который почему-то шел за ним на цыпочках и глядел так, как глядят люди, вышедшие из кромешной темноты на яркий свет. - Отдаем вам вашего друга, - щедрым жестом сопроводив эти слова, проговорил Ивон Фрез. - Он хороший малый, но всякое могло быть. - Неужто держали его в заложниках? - засмеялся Гард. - В его собственной квартире?! Извини, Карел, я был о тебе лучшего мнения. - Что ты, Дэвид, Фрез пошутил! - кисло улыбнулся Кахиня. - Я там смотрел телевизор. Такая игра!.. - Кто победил? - спросил Гауснер. - Новый президент! - засмеялся Карел, вновь обретая свое обычное состояние. - Представьте, во время матча они совершили бескровный переворот! - Я думаю, - заметил Гауснер, - бейсбол специально изобрели для того, чтобы удобнее было делать перевороты, начинать войны и грабить банки. - Но президент так молод, что ему лучше бы выйти на поле, чем на трибуну для принятия присяги! - сказал Кахиня. - На вид лет двадцать пять, не больше! - Ну и прекрасно, - сказал Гард, прерывая Карела. - Наш разговор, полагаю, окончен? Тогда несколько технических деталей. Связь держим через нашего общего друга Карела Кахиню. Непосредственно на меня не выходить. Поскольку в деле будут участвовать три группы - ваша, моя и, само собой, генерала Дорона, определим для конспирации действий и опознания "своих" пароль. Ваши предложения? - Ничего не понимаю! - воскликнул Кахиня. - В моем доме комиссар полиции о чем-то договорился с не менее уважаемыми джентльменами, а я, как последний болван, должен держать между ними связь? Гард, ты, может быть, введешь меня в курс дела? Что это за три группы, какую охоту ведет Дорон, что за пароль?.. - Много будешь знать, скоро состаришься! - заметил, улыбнувшись, Гауснер. - Отлично! - сказал Ивон Фрез. - Вот вам и пароль: "Вы не введете меня в курс дела?" Отзыв: "Много будете знать, скоро состаритесь!" - Пусть будет так, - после паузы согласился Гард. - А теперь... - Он чуть было не произнес "друзья", хотя ощущал себя в обществе гангстеров не другом, а скорее сообщником. - Теперь за дело! ("В конце концов, - сформулировал он окончательный вывод, который конечно же не рискнул произнести вслух, - клин вышибают клином!") На прощанье Гауснер сказал: - Еще одна мелочь, комиссар. Хотя вы и обмолвились вначале, что у вас нет особых претензий к нашим "покойничкам", если мы эту шестерку найдем, ей, полагаю, некоторое время все же лучше посидеть у вас за решеткой? Так будет спокойнее, вы не находите? - Я бы не сказал, что это самый надежный вариант. - Впрочем, это уже ваша забота, как охранить их от Дорона. А я люблю в таких случаях держаться в тени, ибо только тень, в отличие от света, дает изрядные преимущества, комиссар. Или я ошибаюсь? - Великий человек! - воскликнул, как всегда серьезно, Фрез. - Ни одна мелочь от него не ускользнет, - а вы еще жалуетесь на склероз, дорогой коллега! - Ой, просто беда от склероза, - поддержал Гауснер. - Иногда выкидывает такие сюрпризы, хоть обращайся к врачу! Гард вежливо улыбнулся в ответ, но ничего не ответил. "Я совершенно не знаю эту публику, - подумал он. - То ли действительно ждать от них помощи, то ли сюрпризов..." Перед тем как попрощаться с Гардом, Кахиня тихо спросил: - Мальчишник все же готовить? Или ты передумал? - Готовь. Обзвони ребят и назначь, как я уже говорил тебе, на воскресенье. Там же, в двадцать ноль-ноль. 17. ДИНАЛАНН В более критическую ситуацию Дорон еще не попадал за все свои пятьдесят два года жизни, если не считать, конечно, того момента, когда его ныне покойная матушка размышляла о том, сохранять ли ей беременность или избавиться от нее. Во-первых, как только "сценарий" пошел в дело и едва новый президент соседней страны принял присягу, позвонил Крафт-старший и ядовито сказал: - Что случилось, генерал? Вы уже написали рапорт об отставке? Гляньте-ка на экран телевизора! Дорон глянул и обомлел: в качестве нового главы государства присягу принимал не О'Чики, с которым работали долгих три месяца, которого отлично приготовили к новой роли и от которого получили все необходимые гарантии как в устной, так и в письменной форме, а какой-то тип, впервые генералом созерцаемый. Во-вторых, через десять минут выяснилось, что этот тип, этот желторотый болван с гнусной рожей не кто иной, как сотрудник "ангара" Киф Бакеро, виновник ошибки, из-за которой погиб Хартон, и потому приговоренный Дороном к небытию. Ничего себе, если все приговоренные станут превращаться в президентов соседних государств, просто стран не хватит! В-третьих, выяснилось, и довольно быстро - тут уж Дитрих постарался на совесть, - что О'Чики оказался не слева от статуи Неповиновения, где ему надлежало быть, а почему-то справа, где как раз должен был находиться этот негодяй Киф Бакеро, - отсюда и роковые последствия. Дьявольщина! Обе группы нюхом учуяли подозрительное сгущение обстановки и стали действовать так, будто из их лап вот-вот выхватят добычу (что, впрочем, было недалеко от истины). Будущего президента молниеносно "убрали", а ублюдка Бакеро с тем же блеском профессионального рвения сунули в вертолет, вывезли за границу, вложили в руки текст и заставили принести присягу, а затем и прочитать обращение к народу по телевидению, так и не позволив очухаться от происходящего. Ублюдок он, конечно, ублюдок, но ему, однако, хватило ума не раскрыться до поры до времени, - раскройся он, и его немедленно отправили бы вслед за О'Чики! При виде никому не известного щенка у местных политиков и генералов, само собой, отвалились челюсти, но в трудный момент переворота лучше немедленно посадить в кресло хоть гиппопотама, хоть марсианина, чем выказать растерянность и допустить заминку. Проклятие! Самому Дорону пришлось мчаться в "ангар", дабы срочно сочинить этому щенку "отечественную родословную", приличную биографию и "гражданские подвиги". Да еще пришлось цыкнуть на слишком уж неподатливых местных олухов: кто надо, тот и стал президентом, поддерживайте, а не то... Хуже, чем ошибка, - анекдот! А изначальной виновницей всего оказалась некая Дина Ланн, рядовая машинистка из "ангара", которую, кажется, придется сделать законной президентшей, - Бакеро уже дал знать репортерам, что она - его невеста и что работает Дина Ланн у генерала Дорона в ИПП! Наконец, едва ли не самое скверное: вся ситуация "засветилась" и стала известна официальным лицам, к которым успели обратиться родители Кифа Бакеро и эта кретинка Дина Ланн, когда молодой человек исчез. Ладно бы они побывали у комиссара Робертсона, или у Воннела, или у любого другого черта-дьявола из полицейского ведомства - так нет, угораздило их попасть к Гарду, с которым вынужден считаться сам министр внутренних дел! Стало быть, в такой ответственный и неблагоприятный момент "засветилась" не только "Фирма Приключений", но "горел", можно сказать, весь Институт перспективных проблем во главе со своим хозяином! Дела... - Дитрих, где эта пигалица? - спросил генерал секретаря, уже десять минут молча стоящего напротив него. - Здесь, - коротко сказал Дитрих. - Давно? - Десять минут. Собственно, Дитрих потому и вошел в кабинет, что приказание генерала было выполнено: Дина Ланн в назначенное Дороном время явилась из "ангара" в приемную. - Долго! - с недовольством в голосе проговорил генерал, как будто виноват был Дитрих. Для менее почтенных гостей сидеть в приемной по полтора часа было недолго, но Дитрих понимал, что здесь ситуация особая, его шеф здорово влопался в неприятность, поскольку в приемной сидела, возможно, вовсе не машинистка из "ангара", а жена президента соседней страны. Тем не менее Дитрих терпеливо ждал, пока хоровод мыслей не завершит свой танец в голове шефа, за которую Дитрих поставил бы сейчас раз в десять меньше, чем до всей этой истории. - Да, генерал, долго, - сказал он, выдержав паузу. - Так пусть войдет! - заорал Дорон, что весьма редко случалось с ним, и Дитриха словно током ударило, все внутри у него завибрировало, он так и не научился спокойно реагировать на вспышки гнева Дорона. Попятившись к двери, Дитрих задом вышел в приемную, затем обернулся к Дине Ланн, изобразил на лице подобие улыбки, означающей вежливость, и указал рукой на приоткрытую дверь: - Вас ждут, госпожа Ланн. Дина вошла - нет, впорхнула! - в кабинет, счастливая, как, впрочем, и обескураженная тем, что ее Киф, живой и невредимый, мгновенно сделал столь блестящую и совершенно непостижимую карьеру. Она и не подозревала за своим женихом столь украшающей настоящего мужчину сдержанности: ведь Киф ни разу не обмолвился, что намерен стать президентом! (Когда Дина Ланн, захлебываясь от восторга, рассказала о событии своим родителям, те обнялись и заплакали, а ее любимый дядюшка Христофор чуть было не лишился дара речи и только вымолвил в телефонную трубку: "Ну и подарок, моя дорогая девочка!") Итак, впорхнув в кабинет к ранее недосягаемому даже в мыслях генералу Дорону, Ланн увидела шефа не сидящим за своим огромным письменным столом, а идущим ей навстречу с рукой, скромно приготовленной на случай, если дама протянет свою для поцелуя. И Дина, подумав мгновение, протянула. Генерал неловко принял ее лапку в огромную холеную лапищу и приложил к губам, всего лишь приложил, и Дина почувствовала сухость и шершавость наждачных губ генерала. - Прошу! - Дорон указал на кресло, стоящее возле низкого столика с набором вин и коньяков, фруктов и оранжадов, каких-то невероятных сладостей в еще более невероятных по конфигурации хрустальных вазах и вазочках. Ланн села, а генерал, выждав, когда она удобно устроится в кресле, приземлился, как вертолет, прямо сверху в кресло напротив. Помолчали. - Прошу не стесняться, - сказал генерал, щедрым жестом показав на фрукты и вина. По всей вероятности, у него было немного опыта общения с женщинами, которые, тем более из его подчиненных, а стало быть, микробоподобных, вдруг превращались в особ, требующих повышенного к себе внимания. - Что прикажете? - Благодарю. Если можно, оранжад, - рискнула произнести Дина Ланн, да и то лишь по той причине, что у нее от волнения пересохло во рту. Генерал наполнил бокал золотым напитком и откинулся на спинку кресла, прищурив глаза. - Кхе! - кашлянул он затем, готовясь к разговору, вести который ему было весьма непривычно: он все же оставался генералом, даже находясь в обществе вполне цивильном, притом женском. - Я должен поздравить вас, мисс Ланн, с получением такого поста... Извините, лучше сказать... с вознесением на такой пост вашего... кхе!.. жениха. - Премного вам благодарна, сэр, - сказала счастливая девушка; ах, если бы она знала, куда должен был вознестись ее возлюбленный по истинному желанию и приказу этого генерала! - Как вы думаете, сэр, как скоро я могу его увидеть? - Это зависит только от вас, - с каким-то странным и непонятным намеком ответил Дорон. - И позвольте спросить вас, сударыня, почему вы вчера... а точнее сказать, зачем вы вчера обращались в полицию? - К комиссару Гарду? - переспросила Ланн. - Так ведь Киф не пришел на свидание! - Она была наивна и восхитительно искренна. - Такого с ним никогда не случалось! Никогда! Как бы сильно мы ни ссорились, господин генерал! А тут еще рядом, наверное, убивали человека... Я сама слышала его ужасный крик и, конечно, решила, что это... - Комиссар Гард знает, что с вашим женихом все обошлось более чем благополучно? - перебил Дорон. - Разумеется! Ведь он и позвонил мне, когда Киф выступал по телевидению. Я переключилась на первый канал, увидела Кифа и больше ничего не помню: меня едва откачали врачи... Я даже не знаю, кто их вызвал. - А труп? То есть я хотел спросить вас, не давали ли вам для опознания труп человека, которого действительно убили... бандиты в то время, когда вы ждали своего жениха? - Я бы умерла от страха, сэр, если бы мне его показали. Но комиссар Гард сказал, что и показывать было нечего... Какой ужас, вы представляете, господин генерал, что было бы, если бы бандиты перепутали и вместо этого несчастного убили моего Кифа?! "Я-то представляю, - подумал про себя Дорон, кисло улыбнувшись одной половиной рта. - А вот что будет теперь, не предскажет ни один ясновидец на свете!" - Уважаемая Дина Ланн, - торжественно начал Дорон. - Я имею к вам небольшую просьбу и надеюсь, вы не посчитаете за труд ее исполнить. Не позднее чем сегодня вечером мы, очевидно, переправим вас вертолетом к президенту Кифу Бакеро. Вероятнее всего, на днях вы обвенчаетесь, и я сожалею только о том, что, кхе-кхе, теряю столь перспективного сотрудника и столь прекрасную сотрудницу одновременно! - Дорон даже сам улыбнулся своей неожиданной шутке, но Дина Ланн, внимательно слушая генерала, никак на его комплимент не прореагировала, что несколько смутило Дорона. - Хочу, однако, вас предостеречь, дорогая Дина Ланн, - продолжил Дорон. - Нам известно, что вокруг Бакеро плетутся разные интриги, и я хотел бы с вашей помощью уберечь его от неприятностей. - Какие интриги, сэр? - обеспокоенно произнесла Ланн, и в ее голосе генерал вдруг уловил нотки, на которые не рассчитывал, видя перед собой кажущуюся ординарной девицу. - Что вы имеете в виду, господин генерал? - Я имею в виду, - четко, по-военному сказал Дорон, - что вашему будущему супругу могут угрожать опасности, и я готов каждый раз оберегать его от них, как только они возникнут. - Я правильно понимаю, что опасность не одна? - Правильно, - подтвердил генерал. - От разных лиц, даже организаций и как бы растянуто во времени. - Что же вы хотите от меня? Чтобы я сказала об этом Кифу, предупредила его? - Нет. Чтобы предупреждали о них меня. Обо всем подозрительном, что заметите вокруг президента. А уж я... - В каком смысле "предупреждала"? - В прямом. В каком же еще? - Киф об этом будет знать? - Не уверен, что надо тревожить его покой. - Я правильно поняла вас, господин генерал, что вы предлагаете мне тайное сотрудничество? "Ого! - подумал Дорон. - Она не так проста, как кажется с первого взгляда. Давно мне пора заняться своими сотрудниками, чтобы лучше их знать... - Он вздохнул: мол, где выкроить для этого время? Утопия... - Да, я, кажется, нарвался не только на этого Бакеро, но и на его "штучку"!" - Вы меня поняли совершенно правильно, мисс Ланн, - с вами приятно иметь дело. Между прочим, вы и так уже связаны со мной посредством вашей секретной работы в институте, и без того у меня ваша расписка о неразглашении того, что вы там видели и о чем знаете. Но к этому я хотел бы добавить... - Извините, генерал, но я не давала расписку докладывать вам или вашим сотрудникам о том, что происходит со мной за пределами института. Кроме того, насколько я понимаю, я уже не работаю у вас, господин генерал! Дорон поднял на девушку глаза, сразу налившиеся тяжестью и какой-то замутненностью. Дина Ланн внутренне сжалась, она поняла, что хватила лишку, и откуда только взялась у нее эта смелость, да еще в присутствии Дорона, прежде совершенно недосягаемого для нее человека, пользующегося репутацией личности мрачной, всесильной и таинственной, как средневековый глава ордена иезуитов. Впрочем, собеседники, говорящие на острые темы, в силу непостижимых законов разговора нередко становятся как бы сообщающимися сосудами: какое качество убывает у одного, оно немедленно появляется у другого. Интуитивно почувствовав слабость и минутную неуверенность генерала Дорона, Дина Ланн ровно на то же время ощутила в себе прилив силы и смелости. - Вы ошибаетесь, дорогая, - чеканя каждое слово, произнес Дорон, вновь беря себя в руки. - Вы были моей сотрудницей и навсегда останетесь ею, хотя и несколько в ином качестве. От меня уйти просто так, в никуда, еще никому не удавалось. И пусть вас не обольщает... все это! - Он показал на столик с винами и фруктами, как бы олицетворяющими другую жизнь Дины Ланн в недалеком будущем, и "высокую честь", которой удостаивал ее в данный момент генерал Дорон. - Ваш жених стал президентом лишь благодаря моим личным усилиям, вам надо знать об этом, дорогая Дина Ланн, и только я могу сделать так, чтобы он им остался. Вы хорошо усваиваете то, что я говорю? - Да, - тихо ответила девушка, теряя уверенность по мере того, как ее приобретал собеседник. "Ну и прекрасно, - решил про себя генерал. - Хватит ломать комедию, так мне легче будет договориться". - Ну и прекрасно, - вслух сказал он. - Итак, я требую, чтобы вы остались моим человеком, даже став женой Кифа Бакеро. Собственно, от вас понадобится немного: сообщать моим людям или лично мне - ну, это вопрос техники, мы его, надеюсь, решим - все, о чем мы с вами уговоримся заранее. Я же, в свою очередь, при умном и деловом отношении вашего жениха к сложившейся ситуации гарантирую ему - и вам, естественно, - счастливую и спокойную жизнь. Это не так уж мало, если считать не на кларки. - А если я... если мы откажемся? "Мы"?! Дорон встал, обошел Дину Ланн и сел у нее за спиной в свое рабочее кресло, стоящее у письменного стола. Все последующее он чеканил ей в затылок, не видя полных ненависти и страха глаз девушки: - Так знайте, дорогая, что я уничтожу и вас, и вашего жениха, как мух, как ничтожных козявок, сотру вас в пыль, и всех, кто знал или помнил о вашем существовании. И поверьте, что мне это так же легко и просто сделать, как шевельнуть мизинцем. При этом учтите, что еще не было случая в моей практике, чтобы угроза, сошедшая с моих уст, осталась невыполненной. У вас с вашим милым женишком есть только один выбор из двух: жизнь или смерть, третьего не дано, от меня нельзя спрятаться, нельзя меня обмануть, нельзя уговорить. Надеюсь, вы понимаете? Дорон умолк. Дина Ланн как сидела к нему спиной, так и продолжала сидеть, втянув голову в плечи. "Все, готова!" - решил генерал и, так решив, несколько мягче продолжил: - Давайте не будем капризничать, моя дорогая, и зря обольщаться относительно последствий вашего отказа, тем более что... И вдруг осекся, увидев взгляд девушки, медленно повернувшейся к нему лицом. Она глядела на Дорона с нескрываемой ненавистью, а губы ее, кривясь и дергаясь, словно в агонии, хрипло выдавили: - Вы чудовище!.. Вы не человек!.. "Этого еще не хватало! - подумал мельком Дорон. - Сейчас будет истерика... Неужели я перебрал? Неужто теперь и в самом деле придется их убирать? По правде говоря, сделать это вовсе не так просто, как шевельнуть мизинцем... Едва вознесли этого идиота Бакеро на престол, как сразу смещать?! Ни Крафт, ни Воннел, ни сам президент Кейсон такого финала не одобрят, тем более что ошибка, приведшая к нему, допущена не ими, а мною... Ситуация!" - Меня вы можете и ненавидеть, - мирно произнес Дорон, делая над собой усилие. - К тому же я ни от кого, в том числе и от вас, любви не требую. Но дело есть дело, уважаемая Ланн. Он опять перешел на "уважаемую" с "дорогой", она все же поставила его на место, эта паршивая пигалица, этот сморчок в юбке, этот пуп на ровном месте, попадись она генералу за пять минут до того, как тщедушный Киф Бакеро стал президентом! - Нет уж, дорогой генерал! - вдруг сказала, поднимаясь с кресла, Дина Ланн, в которую в виде силы мгновенно влилась его секундная слабость и неуверенность. - Если дело есть дело, и у меня будут кое-какие условия! - Она решительно подошла к столу и села в кресло справа от Дорона, при этом по-мужски положив ногу на ногу. Увы, как плохо мы знаем природу самого загадочного существа на земле, созданного Природой, - женщины, которая обладает, по-видимому, огромным и невыявленным запасом моральных сил и возможностей! Да знает ли о них сама женщина, догадывается ли, что притаилось в недрах ее души?.. - Полагаю, - сказала Дина Ланн, - теперь мы можем начать деловой разговор? Дитрих в приемной замер от неожиданности. Затем он тихо привстал и протянул руку к тумблеру, выключающему трансляцию из кабинета Дорона: секретарь точно знал, что ему можно слушать, а чего нельзя. 18. В ПОИСКАХ СЛЕДА Утром следующего дня Честер и Таратура сидели в кабинете комиссара Гарда, приглашенные им для того, чтобы конкретно решить, как действовать дальше. - Наступил критический момент, - сказал Гард. - Или мы опередим Дорона, и тогда у нас будет шанс размотать всю историю от начала до конца, или он опередит нас, и тогда на всем этом деле можно ставить большой чугунный крест. - Очень образно, - прокомментировал Честер, - но ни на сантиметр не приближает нас к цели. Гард недовольно крякнул, но промолчал, чувствуя правоту Честера, зато Таратура с некоторой завистью посмотрел на журналиста: что позволено быку, никогда не будет разрешено Юпитеру. - Ладно, - согласился с Честером комиссар, - от общих слов действительно надо переходить к делу. Ваши предложения? - Я думаю о том, что, даже если мы разыщем эту шестерку, - заметил Фред, - еще неизвестно, захочет ли она посвящать нас в свои тайны всего лишь на том основании, что мы спасли их от Дорона... Зазвонил зуммер селекторной связи, и голос комиссара Робертсона заставил Гарда отвлечься от разговора, а Честера прервать свою речь. - Гард? Есть еще один трупик, если тебя интересует. - Кто? - Женщина. Лет шестидесяти. Обнаружена за городом, в озере. То ли сама утопилась, то ли ее... Вскрытие еще не делали. - Роб, документов при ней, конечно, никаких? - Увы, хотелось бы и автобиографию в двух экземплярах, один в дело, другой нотариусу... Ты не против, Дэв? - Спасибо, старина, подождем вскрытия. Даю голову на отсечение, что, прежде чем сунуть старуху в воду, ее пристукнули или отравили. - Гард отключил себя от селектора. - Мне кажется, это мисс Флейшбот. Дорон продолжает чистить конюшню. Как только трещит этот проклятый зуммер, я мысленно уменьшаю шестерку до пятерых, а потом буду уменьшать пятерку до четверых, пока мы не останемся при пиковом интересе, как говорят гадалки... Так что ты вещал? - Я не вещал, - обиделся Честер, - а высказал предположение, что эти шестеро будут с нами так же красноречивы, как адвокат, выступающий на суде бесплатно. - Тут я надеюсь на Фреза и Гауснера, - сказал Гард. - Несмотря на то, что шестерка поменяла внешность и фамилии, все эти люди остались их людьми, а в мафиях порядок строгий. Найти бы! - Зацепиться не за что, - мрачно констатировал Таратура. - Да, - подтвердил комиссар, - мы, кажется, никогда еще не оказывались в таком сложном положении... Может, взять за крылышки этих "стрекоз" на фирме? Ну-ка, проверим. Гард набрал номер телефона, и в трубке, усиленный динамиком, раздался спокойный и вежливый голос одной из девиц, узнать который не представляло труда: - Вас слушают. - Говорит Клод Шааль, - произнес Гард. - Я хотел бы приобрести небольшое приключение. - Мы очень рады, господин Шааль! Позвольте поинтересоваться, знакомы ли вы с нашими проспектами? - Знаком. Но я хотел бы на всякий случай переговорить сначала с управляющим. - Сейчас соединю, минуточку, - с услужливой готовностью сказала "стрекоза", и тошнота подступила к горлу комиссара: Гард подумал, что, как в кошмарном сне, сейчас услышит голос покойного, - а в том, что именно покойного, он не сомневался, - вакха Хартона... - Нет-нет! - едва успел вымолвить Гард. - Немного позже! Я еще подумаю и посоветуюсь с родственниками... Кстати, как его зовут? - Управляющего фирмой? - раздалось в ответ. - Мистер Палаушек, господин Шааль. - Премного благодарен. - Гард положил трубку. Дело было яснее ясного: фирма продолжала безоблачное существование, на месте Хартона уже сидел какой-то Палаушек, и если "стрекозы" оставались на своих постах, можно было не сомневаться в том, что, с точки зрения Дорона, они представляли для Гарда такой же интерес, как ноль, возведенный в любую степень. В кабинете наступила томительная тишина, подчеркнутая тиканьем больших настенных часов. Не сговариваясь, все трое посмотрели на часы, почти физически ощущая, как с каждым движением старинного маятника безвозвратно уходит драгоценное время. - На днях я просматривал в библиотеке редакции старые газеты, - нарушил молчание Честер, - и мне попалась на глаза интересная заметка. Хотя я не шахматист, как ты знаешь, но история показалась прелюбопытной... - Извините, Фред, - перебил Таратура. - При чем тут шахматы? - Инспектор, - сказал Гард, - разве вы все еще не усвоили простой истины, что решению сложных проблем нередко помогают весьма далекие аналогии? Что же касается шахмат, они уже сегодня стали общепризнанной моделью для изучения человеческой деятельности. Так что давай, Фред, выкладывай свою историю. Честер с некоторым высокомерием посмотрел на сконфуженного Таратуру и произнес: - Так вот. Однажды один из соперников знаменитого Ласкера заявил непобежденному в то время чемпиону мира: "Я нашел надежный способ, который позволит мне устоять против вас". - "Что же это за способ?" - поинтересовался Ласкер. "Очень простой, - ответил соперник. - Я буду повторять все ваши ходы, и получится, что вы играете против самого себя!" - Остроумно, - констатировал Таратура. - И что же? Помогло? - Не знаю, - признался Честер. - Конец заметки был оборван. Но для нас не это важно, не результат, а методология. Ты понял меня, Гард? Здесь есть, мне кажется, рациональное зерно. - Увы, я туп, как носок моего ботинка, - сказал Гард. - Поясни. - Поскольку шансов обыграть Дорона у нас немного, не поступить ли как тот сообразительный соперник чемпиона? Не повторять ли его ходы? Сесть, как вы говорите, на хвост его людям, и что делают они, делать то же, чтобы выйти с их помощью на шестерку или кого-то из нее, а в последний момент перехватить инициативу! - Теоретически я еще могу это представить, но практически... - сказал Гард. - Кроме того, как учесть в этой игре людей Гауснера и Фреза? - Мне кажется, - вмешался Таратура, - их вообще нельзя серьезно брать в расчет, потому что у Фреза с Гауснером в этом деле может оказаться своя "игра". - Резонно, - констатировал Гард, - но несколько поздновато. На кой леший тогда я с ними связывался, вел переговоры и ударил с ними по рукам? Наконец, это вообще не по-джентльменски! - С джентльменами жить - по-джентльменски выть! - сказал Фред Честер. - Во всяком случае, уповать только на результаты, полученные нашими временными союзниками, нельзя. Это ясно. Они пусть ищут, дьявол им в помощь, а наша задача - опередить всех! - Глупость ты говоришь, - нахмурился Гард. - Выходит, если бы я не связывался с мафиями, опережать нам следовало только Дорона, а теперь надо еще Фреза с Гауснером? Сам себе наворотил трудности, чтобы, преодолев их, испытывать большую радость? Нет уж, дорогие мои советчики, люди из мафий просто обязаны нам помочь! Что же касается того, чтобы сесть на хвост Дорону, идея, конечно, превосходная, но как ее реализовать? О людях генерала мы знаем не больше, чем об интересующей нас шестерке. И снова все посмотрели на часы и качающийся маятник. - Есть один ход... - нерешительно произнес Таратура. - Помните, комиссар, к вам приходила девица... Ну, эта, у которой исчез жених по фамилии Бакеро? - Дина Ланн, что ли? - Так ведь она, во-первых, из дороновского "ангара"! А во-вторых, будет теперь президентшей, то есть получит такой "пост", до которого Дорону ни руками, ни зубами не дотянуться. - В этом что-то есть, - сказал Гард. - Хотя я не очень представляю себе, что именно... Ну, бывший человек Дорона, ставший от него более или менее независимым, так? Этого мало, друзья. Можно, конечно, попробовать... Если у Ланн сохранились какие-то связи с коллегами по "ангару" и если она ненавидит Дорона больше, чем боится, да к тому же, учитывая свое нынешнее независимое положение президентши, согласится нам помочь... То есть даст какую-то информацию об Институте перспективных проблем, которая, в свою очередь, поможет нащупать людей Дорона, причем именно тех, которые идут по следу шестерки. Увы, все это весьма сложно и потому проблематично. Хотя у нас, кажется, других зацепок вообще нет. Генерал Дорон, как ни крутите, личность незаурядная: он имеет в нашем ведомстве своих людей, а мы в его - никого! И даже попытки внедрить, насколько мне известно, никогда не делали. - Почему же? - вдруг сказал Таратура. - Делали. И внедрили. - И вам об этом известно?! Я ничего не знаю, а вы об этом знаете?! - Гард взглянул на инспектора не просто с интересом, а скорее с недоумением. - Видите ли, господин комиссар, - чуть-чуть равнодушно и явно актерствуя проговорил Таратура. - Когда я подстраховывал ваш визит к генералу Дорону, я не снял посты после вашего ухода от него сразу. - Ну?! - в один голос воскликнули Гард и Честер. - Они засекли, как к Дорону тайно приезжал... извините, господин комиссар, но я уж скажу, как есть... - Таратура почему-то перешел на шепот. - Наш министр Воннел! А вы говорите, - уже своим обычным голосом закончил инспектор, - что в ведомстве генерала мы не имеем своих людей! Честер и Гард от души расхохотались, через какое-то время к ним присоединился Таратура, хотя держался из последних сил. Когда они отсмеялись, инспектор достал из кармана бумажник, а из бумажника стопку фотографий, которую молча и торжественно протянул Гарду. Комиссар принял ее, словно колоду карт, и терпеливо ждал разъяснении Таратуры. - На двадцать три тридцать вчерашнего дня, - сказал Таратура. - Это все те, кто побывал у Дорона с того момента, когда на вас поохотился Хартон, и вы отправились к Дорону пить кофе. А в двадцать три тридцать я посты снял, боясь, что их засекут. Добавлю, здесь только те, кто побывал непосредственно в кабинете у генерала или в приемной у Дитриха, что в принципе почти одно и то же: что думает Дорон, то делает Дитрих. - Таратура, вы гений! - искренне произнес Гард. - А технически? Почему вы так уверены, что... - Вас понял, шеф, - перебил инспектор. - Там есть такой коридорчик, через который надо пройти, чтобы попасть в приемную или в кабинет. А коридорчик имеет окошечко и хорошо освещен. Эти люди входили в главный подъезд, поднимались лифтом на четвертый этаж, где находится резиденция Дорона, проходили коридорчиком, а потом, вновь пройдя коридорчик, спускались вниз и выходили из того же подъезда. Кто не попадал на пленку, "обслуживающую" коридорчик, тот не попадал к генералу или Дитриху, и его, стало быть, в этой стопке нет. Вот и вся техника, шеф. - Сегодня же подаю по начальству рапорт о переводе вас на должность старшего инспектора! - Не горячитесь, комиссар, - благодарно и иронично улыбаясь, сказал Таратура. - Мой перевод еще должен санкционировать генерал Дорон... Они невесело рассмеялись. Гард стал рассматривать лица на фотографиях, оборотная сторона которых имела карандашом проставленные дату и время дня. Большинство лиц обладало разными выражениями: одним - при входе к Дорону, другим - при выходе из его кабинета. Дойдя до двух физиономий Дины Ланн, комиссар прежде всего обратил внимание на то, что девушка провела в кабинете генерала не менее полутора часов, то есть больше всех прочих визитеров, в том числе министра Воннела, который был у Дорона всего десять минут. Затем Гард сравнил выражения лиц на двух фотографиях девушки. - Увы, они договорились. Это видно невооруженным взглядом. Посмотри, Фред, что ты скажешь? На одном снимке Честер увидел Ланн, у которой были испуганно-счастливые глаза и явная неуверенность во всем внешнем облике. На втором изображении девушка казалась человеком, точно знающим, что нужно делать: губы были плотно сжаты, глаза источали жесткий и ненавидящий взгляд, весь вид свидетельствовал о неукротимой воле молодой женщины. - Пожалуй, ты прав только в том, что она резко изменилась, побывав у Дорона, - сказал Честер. - А удалось ли им договориться или они крупно поссорились, я еще не знаю. Гард еще раз взглянул на обе фотографии: - Может быть, ты и прав... - Затем обернулся к инспектору Таратуре: - С этой красавицей я переговорю, найдя какой-нибудь официальный повод. Для начала потолкуем с ней о событиях того вечера, когда почти у нее на глазах возле статуи Неповиновения убивали человека... Кстати сказать, до сих пор неопознанного, Таратура, это нам очень связывает руки. Потом, инспектор, она - ваша. Остальных я беру на себя. Всего сколько? Ого, двадцать семь человек, не считая Воннела! - Гард веером разложил фотографии на столе, как в пасьянсе. - Сколько интеллекта в глазах, какие "мыслители"! Все физиономии следует немедленно заложить в справочную фототеку ЦИЦа, получить адреса этих людей, биографические данные, а затем, с учетом их высокой квалификации, пустить по каждому следу не менее трех "охотников"... Но где же я возьму около ста полицейских, если на каждую дюжину надо испрашивать специальное разрешение заместителя министра по оперативной работе? Нет, так у нас ничего не получится... Может, не все эти "сократы" имеют отношение к нашей шестерке, хотя они и побывали у генерала в кабинете? Впрочем, мы вынуждены исходить из худшего. Все! Что же делать? Видишь, Фред, в каких условиях мы работаем, охраняя покой граждан нашего государства, если нам приходится преодолевать сопротивление не только преступников и их сообщников, но и собственного начальства! Инспектор, надеюсь, последней фразы вы от меня не слышали? - Если угодно, то и первой тоже, - улыбнулся Таратура. - У меня в "Вечернем звоне" ситуация немного лучше, - мрачно сказал Честер. - Тоже приходится действовать не "благодаря", а "вопреки". Но я нашел выход из положения: говорю своему Верблюду одно, а делаю другое. - Ну и мы так попробуем, - задорно воскликнул Гард, треснув себя подтяжками по выпуклой груди. - Таратура, срочно готовьте "липу" по делу Альфонсо Суареса, будто у него колоссальная клиентура среди моряков, актеров, пилотов военной авиации, железнодорожников, генштабистов, портовых проституток и кого еще хотите. Понимаешь, Фред, - повернулся Гард к журналисту, - мы взяли на той неделе мелкого торговца наркотиками, он всего лишь пешка в чьей-то игре, но к выводу о том, что он не туз, мы ведь всегда успеем прийти, не так ли, Таратура? Короче, делаем заявку на полуроту людей для "операции по наркотикам". Инспектор, через двадцать минут с заявкой - в приемную министра Воннела! А я прямо сейчас иду к нему, чтобы заранее слегка припудрить ему мозги! С этими словами, еще раз ударив себя подтяжками по-груди, а затем надев пиджак, Гард вышел из кабинета и отправился в район тридцать третьего этажа, уверенный в том, что министр при всей своей "любви" к комиссару не откажет ему в срочном приеме, дабы лишний раз не связываться с "этим неудобным Гардом". 19. СДЕЛКА В распоряжении Дины Ланн уже не оставалось много времени, а дел еще было невпроворот. Ей предстояло прежде всего уладить отношения с адвокатской конторой "Портиш и сын", на плечи которой она решила возложить все заботы о финансовом состоянии родителей, остающихся в городе. Вдобавок нужно было как-то успокоить стариков и вывести их из невменяемости, поскольку они все еще были оглушены происшедшими событиями: и вестью о предстоящем браке их дочери не с каким-то клерком Кифом, хотя он и был им симпатичен, а с самим президентом Бакеро, ну и конечно скоропалительным отъездом Дины за границу. Потом ей предстояло сделать прическу, подобающую невесте такого жениха, заказать несколько свадебных нарядов, пристроить на время в надежное место пуделя Сафара, которого ни с собой брать было нельзя (его почему-то недолюбливал, словно ревновал, Киф), ни родителям поручить (Сафар почему-то недолюбливал стариков). Затем Дина была намерена слетать к гимназической подружке Лизи, чтобы обрадовать ее неожиданной вестью о предстоящем браке, и непременно увидеться с подружкой Розеттой, чтобы этой же вестью ее огорчить, и так далее, и тому подобное. Наконец, предстояло сделать телефонный звонок любимому дядюшке, но это она решила отложить на потом, когда все прочие дела будут переделаны. Личный вертолет президента Кифа Бакеро должен был забрать Дину Ланн с площадки шестнадцатого этажа вертолетного аэровокзала ровно в восемнадцать ноль-ноль. Сколько сейчас? О, куда так стремительно летит время? Ни секунды не мешкая. Дина набрала номер адвокатской конторы и попросила господина Портиша как можно скорее приехать к ней домой. Таким же телефонным образом она решила вызвать к себе двух подруг, чтобы, как говорится, одним выстрелом убить сразу двух зайцев, и задумалась на какое-то мгновение о судьбе пуделя, доверчиво лежащего у ее ног с вытянутым розовым языком и преданно глядящего в глаза хозяйке. Увы, если бы только судьба Сафара тревожила в эту минуту Дину Ланн! Разговор с генералом Дороном хотя и внес некоторую ясность в их отношения, однако ни на йоту не успокоил девушку. Когда женщина одновременно и ненавидит и боится, можно без сомнения утверждать, что в этом коктейле ненависти всегда больше, чем страха, который, кстати, "от страха", простите за тавтологию, иногда вопреки всякой логике обращается в отчаянную смелость. Так родилось "условие", выдвинутое Диной Ланн в ответ на предложение Дорона, - однако, заметим в скобках, на что реально она могла рассчитывать, находясь с генералом примерно в таком же соотношении, как кролик с удавом или муха с паутиной, сотканной безжалостным пауком? Ну, пожужжала немного, показав, что умеет, что способна жужжать, ну, помахала недовольно крылышками или подергала носиком, как дергает кролик, прежде чем затихнуть перед завораживающим взглядом удава, - а что дальше? Дальше-то что? В конце концов, если генерал хочет иметь возле президента Кифа Бакеро "своего человека" и этим "своим" избирает именно ее, Дину Ланн, в этом есть какая-то логика, и Дорон по-своему, вероятно, прав, рассчитывая на успех дела. Но Дина Ланн тоже намерена поставить перед ним условие, если уж иначе невозможно, и тут ей в логике тоже нельзя отказать. Она хочет прежде всего, чтобы Киф никогда не узнал об этом, даже не догадался и не имел основания догадываться. И чтобы, во-вторых, служба генералу Дорону ограничивалась каким-то разумным сроком, например, рождением первого ребенка. Не век же ей работать на генерала, тем более неужели Дорон не понимает, что даже агент, становясь матерью, перестает быть агентом, ибо обретает совершенно новые заботы, несовместимые с делами тайного осведомителя? Понимает? Вот и прекрасно! - В таком случае, генерал, я хотела бы получить от вас на сей счет гарантии. Дорон удивился, и, кажется, не тому, что услышал, а тому, что девушка оперирует такой сложной терминологией. - Я дам вам гарантии. Дина Ланн, - сказал он, улыбнувшись. - Но не иначе, как в обмен на ваши. Малоискушенная в подобных делах Дина Ланн некоторое время смущенно думала. Когда Киф предложил ей руку и сердце, она сказала ему тихое "да", и это было все, что гарантировало молодому человеку ее согласие, в котором он мог не сомневаться. Дина была воспитана в правилах, по которым или верила людям, или не верила им. И никакие закладные в банке, расписки, заверенные нотариусом, торжественные клятвы, данные в присутствии третьих лиц, не увеличивали ее веры и не уменьшали недоверия. Равным образом и она если что-то обещала Кифу, то не выполнить уже не могла, - да что Кифу, тому же генералу Дорону, когда расписывалась в том, что будет молчать обо всем увиденном и услышанном ею в "ангаре": расписка была вне Дины Ланн, ей вполне хватало словесного обещания, которое она дала при оформлении на работу. Так или иначе. Дина была способна, общаясь с Кифом, в самом крайнем случае опоздать на свидание на какие-то десять или пятнадцать минут, и то из соображений "воспитательных", то есть невинных, а не потому, что не держала данное слово или была забывчива. - Я вам обещаю! - твердо произнесла Дина Ланн, глядя Дорону прямо в глаза, и Дорон, подумав, не менее твердо ответил: - Я вам тоже! Ну, вот и гарантии, не так ли? И улыбнулся одними уголками рта. Она почувствовала: не так! Ее словам можно было верить, а его? Жизненный опыт ничего не подсказывал Дине Ланн, и вовсе не знание этого человека, а чувство самосохранения как бы подталкивало ее изнутри, предупреждая: не верь ему, он злой и коварный, и если твое "да" есть "да", его "да" может оказаться "нет"! Стало быть, "я обещаю", увы, не проходит, что же тогда может "пройти"? Дина прикусила нижнюю губу, мучительно соображая, и вдруг произнесла, поразив даже видавшего виды Дорона: - Господин генерал, давайте договоримся так. Я вам открою какой-нибудь свой секрет, а вы мне - свой. Тогда не только я буду у вас в руках, но и вы - в моих. И мы сможем доверять друг другу: - В каком смысле "секрет"? - несколько обескураженно спросил Дорон. - Ну, тайну! - объяснила Дина Ланн, как будто перед ней сидел не крупный государственный деятель, чиновник, да еще с такой мрачной репутацией, как генерал Дорон, а близкая подружка вроде Лизи или Розетты. - Например, я могла бы сказать вам, что, кроме Кифа, за мной ухаживает и даже сделал предложение... ну, еще один молодой человек. Я назову вам его имя, только не открывайте его Кифу, он ревнив, хотя и сдержан. А вы мне, господин Дорон... "Она идиотка или настолько умна, что удачно играет эту роль?" - подумал Дорон, внимательно разглядывая собеседницу из-под опущенных век. - Позвольте, - перебил ее Дорон, - откуда у вас уверенность в том, что я скажу вам действительно нечто секретное, и откуда у меня уверенность, что, положим, имя конкурента Кифа Бакеро вы не придумали в ту самую секунду, как решили его произнести? - Можно проверить, господин генерал, - спокойно возразила Дина Ланн. - И я проверю, если не... если у меня не будет веры с первого раза. - Как?! Как вы сможете меня проверить?! - чуть не закричал Дорон. - Я женщина, - скромно опустив глаза, сказала Дина шепотом, вложив в произнесенное слово куда больше содержания, чем мог услышать генерал. Дорон задумался. Он всегда был далек от сантиментов, его ум был способен, как хороший компьютер, высчитать поступки людей, ход их мыслей, орудуя чуть ли не математическими формулами и применяя железную логику. Но генерал откровенно пасовал, когда перед ним оказывалась женщина, существо загадочное и алогичное, даже если эта женщина была в его руках, как львица в клетке у дрессировщика. Интуиция подсказывала Дорону: увы, он имеет дело с человеком необычным, а потому с ним придется считаться, тем более что ситуация, в которой они оказались, тоже не из простых. И как дрессировщик внутренне опасается хищного зверя, вроде бы им прирученного и сидящего, по крайней мере, в клетке, так и генерал должен глаз не спускать с этой молодой львицы, способной в любую секунду перекусить ему глотку. - Хорошо, - после паузы сказал Дорон. - Предположим, я открою вам какой-нибудь свой секрет. Но достаточно ли ясно вы понимаете, что знание чужих тайн в принципе дело не безопасное? Я ведь возьму вас на мушку, дорогая! - Он весело рассмеялся, как если бы, будучи охотником, уже верно прицелился в свою жертву и предвкушал удачный выстрел. - Я вас тоже возьму на мушку, генерал, - смело парировала Дина Ланн, и Дорон мгновенно оборвал неуместное веселье. - Каким образом?! - вновь воскликнул он с ожесточением. - Вы у меня в руках - это я понимаю. Но как вы можете взять меня в свои руки? Как?! Кто я, а кто - вы, моя дорогая?! - Но ведь мой будущий супруг - президент! - сказала девушка, исчерпав этим ответом всю сумму своих предполагаемых возможностей, и генерал вынужден был про себя признать, что в этом был резон: в сравнении с ним она действительно не более чем "пигалица", но как жена президента... - Ну-ну! - как бы, с одной стороны, предостерегая собеседницу, но, с другой, признавая и за ней некоторые возможности, сказал Дорон. - Ну-ну... Итак, я весь внимание: ваш секрет? И даже не без интереса слегка наклонил голову. - Господин генерал, - тихо сказала Дина Ланн, - я жду ребенка. - Это все? - разочарованно произнес Дорон. - Нет, не все. Ребенок не от Кифа. - То есть как это? - смутился генерал. - От кого же? - По-моему, я сказала вам вполне достаточно. - А что сделает Киф Бакеро, если узнает? - А почему он должен узнать? И от кого, господин генерал? От вас? Я вам отвечу: Киф тогда на мне не женится, и вы потеряете "своего человека" из его ближайшего окружения. Но если я вдруг перестану вам служить, вы, держа меня "на мушке", как вы изволите говорить, вполне можете мне отомстить, тем более что я уже не буду вам нужна как "ваш человек". - Э-э-э, нет, дорогая! - весело сказал генерал, ощущая теперь весь разговор с Диной Ланн как игру, а не как серьезную беседу. - Это еще не секрет. Я, понимаете ли, буду обладателем вашей "тайны", а потом вдруг родится вылитый Киф Бакеро, этакий Кифенок, и я останусь в дураках? Для полной ясности я хотел бы знать имя отца, чтобы иметь возможность проверить факт, а затем, если будет нужда, предъявить необходимые доказательства. Ну-с, что на это скажете? Ваша очередь, дорогая Дина Ланн! - Хорошо, - не моргнув глазом произнесла девушка. - Я жду ваш секрет, а затем в обмен на него назову имя своего любовника. - Недурно! - с восхищением произнес Дорон, а про себя подумал: "Вот чертова баба! Какая выдержка! Сколько уверенности в себе! Нет, я непременно должен заняться тщательным изучением своих сотрудников. Какие клады! Ну, получай же, сейчас я открою тебе такую тайну, которую способен открыть разве что палач, сопровождая приговоренного к месту казни!" И вслух добавил: - Предупреждаю вас. Дина Ланн: услышать то, что я сейчас вам скажу, будет вам не просто неприятно, но, может быть, даже смертельно страшно, но вы сами в этом виноваты. - Я готова. - Как вы думаете, почему ваш Киф Бакеро стал президентом? - Вы уже намекнули мне, господин генерал, что это ваша заслуга, хотя я... Откровенно признаться, я потрясена таким поворотом событий и до сих пор не понимаю... - Вот-вот, в том-то и дело, что события действительно должны были повернуться иначе. Президентом соседней страны должен был стать господин О'Чики... Припоминаете это имя? Нет? - Где-то я его, кажется, слышала... Или читала... Нет, не припоминаю. - Может, это и хорошо, что вы забываете некоторые имена, с которыми имеете дело в "ангаре". Но ладно. Итак, президентом должен был стать О'Чики, но не стал, к слову сказать, по вашей милости, ибо именно вы допустили ошибочку, перепечатывая одну страницу "сценария" и посадив кандидата на пост президента не слева от статуи Неповиновения, а справа. И потому господин О'Чики был в тот злополучный вечер убит, а его труп изуродован до неузнаваемости, признаюсь вам, моими людьми и по моему собственному приказанию. Все, между прочим, произошло почти на ваших глазах. Дина Ланн, когда вы ждали своего жениха на свидание... - А Киф?! - в ужасе спросила девушка, вскидывая глаза на Дорона и уже догадываясь о том, что он сейчас скажет. - Да, госпожа Ланн, да, да, да! Вы совершенно верно догадываетесь. В тот самый вечер ваш жених должен был отправиться на тот свет, и это я приговорил его к смерти за провал одной чрезвычайно важной операции, связанной с комиссаром Гардом, к которому, кстати сказать, по глупости своей вы уже обращались. Впрочем, что за операцию провалил Киф Бакеро, вам знать не обязательно - достаточно того, что я вам сказал. Таким образом, судьбу вашего жениха случайно разделил кандидат в президенты О'Чики, в то время как его судьбу не менее случайно разделил ваш жених... Вам плохо?! Дитрих! - крикнул генерал, и когда секретарь, словно по волшебству, возник рядом, коротко распорядился: - Воды ей! И чего-нибудь успокаивающего! Поди знай... при такой выдержке и такие нервы... Откинув голову назад и закрыв глаза. Дина Ланн, как сквозь сон, слышала какие-то шорохи вокруг себя, ощущала какое-то суетливое движение, а затем почувствовала на губах мятный привкус лекарства. Потом она с трудом подняла веки и увидела близко над собой прозрачные, словно разбавленные водой, серо-голубые глаза генерала. - Ну-с, сделайте глубокий вздох, вот так, превосходно! Приходите в себя, ведь вы мужественный человек, к тому же я вас предупреждал, - почти отеческим тоном проговорил Дорон. А затем, убедившись, что Дина слегка оправилась, добавил деловито: - Итак, его имя? - Чье? - не поняла Дина Ланн. - Как чье? Отца ребенка! Нерешительность и сомнение явно промелькнули в ее глазах, прежде чем она ответила. Когда же губы ее произнесли слова, мимолетная улыбка, как легкое дуновение ветерка, коснулась их, оставшись, однако, незамеченной генералом. - Мистер Сафар, - кротко произнесла Ланн. - Кто такой? - тем же деловым тоном спросил генерал, но Дина недоуменно пожала плечами: мол, господин Дорон, неужели вы этого пустяка сами узнать не можете, хватит мучить несчастную женщину! И вот теперь, полулежа на тахте в своей квартире, Дина погладила по модно стриженной голове пуделя, Сафар тут же исхитрился лизнуть ее розовым языком прямо в нос, и девушка, одной рукой отодвигая ласкового пса, другой набрала телефон Розетты. Пока на том конце провода не отозвался мелодичный голос подруги, Ланн подумала, что из всех возможных мужчин, находящихся в ее окружении, пудель Сафар, пожалуй, был единственным настоящим джентльменом, способным не позволить даже генералу Дорону вмешиваться в его "личные дела" и проверять его "отношения" с Диной Ланн или кем бы то ни было. Подумав так, девушка невольно улыбнулась, а Розетта, будто увидев по телефону эту улыбку, сказала в ответ на приглашение "немедленно, как можно быстрее приехать, есть такие новости, ну, такие, Рози": - А чему ты улыбаешься? Разумеется, Дина Ланн была совершенно уверена в том, что очень ловко провела Дорона. И, забегая вперед, можно сказать, что была близка к истине, ибо с момента ее ухода от генерала Дитрих сбился с ног, безуспешно разыскивая в городе и по всей стране загадочного "мистера Сафара", поскольку ему в голову конечно же не могла прийти мысль искать этого господина в картотеке клуба собаководов. Впрочем, относительно ожидания ребенка Дина генерала не обманула, хотя о том, что она беременна, не знал ни Киф, ни ее родители. Только бездетный дядюшка Дины Ланн Христофор был введен в курс дела, поскольку у него с племянницей были особо доверительные отношения: Дина в дядюшке души не чаяла, что было взаимно, и считала его самым добрым и прекрасным человеком на свете. Переговорив с Розеттой, Дина едва успела набрать номер Лизи, как в прихожей раздался звонок, явно чужой, короткий, вежливый и, можно сказать, официальный: у каждого звонка, как известно, есть "характер", зеркально отражающий характер того, кто стоит за дверью, не зря мы так часто угадываем наших гостей и, еще не видя их, как бы заранее знаем, надо ли нам волноваться в связи с их приходом или быть спокойными. Сафар ворчливо фыркнул для начала, а потом залился звонким, но, как отметила про себя Дина, беззлобным лаем. "Наверное, господин Портиш", - подумала она, кладя трубку на рычаг. - Ладно, малыш, уймись, - сказала Дина пуделю, - пойдем лучше посмотрим, кто к нам пожаловал. Через глазок она увидела стоящего на площадке перед дверью комиссара Гарда. 20. ПЕРЕД ДОРОГОЙ Спустя три часа, садясь в вертолет, Гард испытывал внутреннюю дрожь, которую всегда ощущал, выходя, словно гончая, на прямую, ведущую к цели. Впрочем, на сей раз прямая, как бы это лучше выразиться, была с некоторой кривизной, из-за чего цель тоже казалась не слишком ясной. Однако главным было то, что комиссар Гард получил наконец шанс взять следы тех, кто, в свою очередь, взял след бывших клиентов подводной части "Фирмы Приключений". Справедливости ради надо добавить, что к моменту, когда Гард вылетал в Даулинг, столицу соседнего государства, куда, судя по всему, перемещались главные события, из шести "сменивших лицо" гангстеров в живых оставалось уже пятеро, если не четверо. Прежде всего, на окраине города, у полотна железной дороги, на рассвете текущего дня был обнаружен изуродованный до неузнаваемости - все тот же почерк! - труп мужчины с отрубленными кистями обеих рук. Это обстоятельство наводило на мысль о том, что погибшему была сделана когда-то операция на пальцах, что и пытались, вероятно, скрыть убийцы или убийца. А спустя несколько часов Ивон Фрез получил короткую записку, подписанную настоящим именем его бывшего сподвижника, исчезнувшего без видимых на то причин около двух лет назад: "Шеф, я гибну, спасите, если можете. Филипп Леруа". К сожалению, записка более ничего не содержала: ни описания ситуации, в которую попал Леруа, ни адреса, по которому его следовало спасать, ни даже намека на то, от кого ему грозила опасность. Листок бумаги принес мальчишка, получивший его на улице от незнакомого "дяденьки с бородой" (Леруа, кстати, никогда не носил бороды!) одновременно с десятью леммами и просьбой немедленно доставить по адресу на конверте. По-видимому, Леруа уже не имел времени воспользоваться услугами почты и успел всего лишь сунуть конверт в руки первому попавшемуся на глаза мальчишке, после чего вновь исчез, не подавая более признаков как жизни, так и смерти. Впрочем, вовсе не исключалось, что обезображенный труп, найденный на окраине города, и Леруа - одно и то же лицо, однако определенно установить это не представлялось возможным, так как Фрез отпустил ребенка и мальчишка был безвозвратно утрачен, - а кто еще, кроме него, мог бы опознать в безбородом трупе "дяденьку с бородой"? С другой стороны, было похоже, что это разные люди, поскольку мальчик получил конверт от незнакомого человека много часов спустя после обнаружения трупа. Что определенно знал комиссар полиции? Он знал, что по следам бывших клиентов фирмы, как овчарки, неслись люди Дорона, а его людям удалось всего лишь сесть им на хвост, что, конечно, было немало, но еще ничего не гарантировало; такой двойной погони, буквально след в след. Гард не помнил за всю свою долгую и богатую событиями полицейскую жизнь. Сам он, как уже было сказано, решил перебраться в Даулинг, чтобы на месте руководить операцией, надеясь в последний момент перехватить у Дорона инициативу. Туда же, в Даулинг, по данным инспектора Таратуры, уже двинулись три группы Дорона. Гарду удалось снарядить вслед за ними тоже три группы своих людей, сформировав их из полицейских и людей, выделенных Гауснером и Фрезом. Почему именно три группы командировал в Даулинг генерал Дорон, можно было только гадать. Либо Дороном были нащупаны адреса трех бывших гангстеров, подлежащих уничтожению, либо генерал гнался за одним человеком, но для решения задачи пошел на классический вариант, отправляя в Даулинг группу "захвата" (девять человек), группу "отхода" (шесть человек) и группу "прикрытия" (пять человек). Увы, Гард такой возможности не имел, поскольку вся финансовая щедрость полицейского управления в конечном итоге ограничивалась формированием трех групп по три человека в каждой. К ним добавлялись по два человека от мафий в каждую группу. Итого, на все, как говорится, про все - пятнадцать душ. На Таратуру тем временем он возложил более тонкую задачу: сопровождать Дину Ланн в ее вертолете, который отправлялся с верхней площадки аэровокзала примерно через полчаса после отлета комиссара. Обеспечить присутствие полицейского инспектора в вертолете президента Бакеро, специально присланного за Диной Ланн, было делом не из легких, но тут Гард прибег к помощи Интерпола, связавшись через него с полицейскими властями соседнего государства и объяснив им необходимость присутствия инспектора Таратуры подле невесты президента в качестве ее тайного телохранителя: имеются, мол, косвенные данные об угрозе в ее адрес, исходящий от "противников президента Кифа Бакеро". Эту туманную формулировку с готовностью приняли в соседней стране, ибо коль скоро она исходила от могучего соседа и "друга", то проигнорировать ее было никак невозможно. В результате лаконичных деловых переговоров (а при посредничестве Интерпола иных, как правило, не бывает) второй пилот вертолета, прибывшего за невестой Бакеро, должен был внезапно "заболеть", и его заменяли другим пилотом, то есть инспектором Таратурой, который, как и подобает каждому уважающему себя инспектору в современном мире, с одинаковой легкостью водил все движущиеся предметы, начиная с детской коляски и кончая "летающими тарелками". Дине Ланн комиссар ничего не сказал об этой операции, но не потому, что между ними не возникло доверия. Доверие как раз возникло, но ни к чему ей было знать лишнее. Гарду вообще легко давался контакт с самыми разными людьми, независимо от их пола и возраста, причем даже в тех случаях, когда он обращался к ним, как говорится, по делам службы. В отличие от своих коллег, то есть высших чинов полиции, Дэвид Гард был совершенно не способен проявлять по отношению к собеседнику индюшиную надменность, столь свойственную людям бездарным и малодушным. (Впрочем, ни одному индюку, как бы он ни важничал, еще не удавалось скрыть от окружающих свою плебейскую куриную сущность.) Гард же всегда был естествен и прост с людьми, уважителен к ним, доброжелателен, умея при этом оставаться самим собой, так как не играл в демократы, а был им. Когда же он имел дело с представительницами слабого пола, то в нем невольно просыпалось рыцарски-старомодное чувство уважения и едва ли не преклонения перед ними, чувство, по которому так стосковались живущие в прагматичном обществе женщины. Стоит добавить к сказанному, что, по мнению Фреда Честера, Гард только потому остался холостяком, что присущее ему рыцарство не позволило в свое время отдать предпочтение какой-либо одной из милых его сердцу дам, так как одновременно с этим ему пришлось бы безмерно огорчить всех остальных. Короче говоря. Дина Ланн еще при первом знакомстве с комиссаром полиции, несмотря на слезы и панику, вызванные исчезновением Кифа Бакеро, все же смогла интуитивно понять, что люди, подобные Дэвиду Гарду, обычно встречаются в реальной жизни куда реже, чем среди киногероев. И когда Гард позвонил в дверь ее квартиры, она не то чтобы обрадовалась, но почему-то сразу почувствовала себя куда увереннее, чем была, словно рядом с ней оказался давно знакомый, надежный и мудрый, вроде дядюшки Христофора, человек. - Примите, - сказал Гард девушке, едва переступив порог ее дома, - мои искренние поздравления и, не скрою от вас, одновременные соболезнования, поскольку генерал Дорон, как мне кажется, сделал все, чтобы омрачить вашу радость. - Ах! - воскликнула Дина Ланн. - Вам уже известно? (Гард скромно улыбнулся и слегка пожал плечами: а как, мол, могло быть иначе?) Я до сих пор не могу прийти в себя от его гнусного предложения! - продолжала Дина. - Не надо отчаиваться, - сказал Гард. - Во-первых, вы, наверное, попытались это предложение отклонить? Хотя я на собственном опыте убедился, как трудно иметь дело с Дороном: ни хитростью, ни откровенностью взять его невозможно, только силой! Она одна способна поставить его на место. Но, во-вторых, я не могу поверить и в то, что вы не сумели хоть как-то себя обезопасить. - Откуда у меня, слабой женщины, сила, господин комиссар? - вставила Дина Ланн. - Конечно, я себя немного обезопасила - но как?! Мне удалось получить обещание генерала ограничить мою гнусную шпионскую обязанность возле Кифа конкретными сроками! - Боюсь, уважаемая госпожа Ланн, что обещание, данное этим человеком, стоит не больше клятвы лисы добровольно отдать себя на воротник вашего манто. Дина Ланн улыбнулась: - Точно! Чтобы иметь хоть какую-то гарантию, я предложила генералу обменяться равными по значению "секретами", и он, представьте, на это пошел! Значит, теперь не только я у него в руках, но и он в моих... Правда, весьма относительно, как вы понимаете. Но вот здесь, мне кажется, я все-таки его чуть-чуть провела... - Не обольщайтесь, дорогая Дина, генерал ни в чьи руки так просто не дается, уж на что я цепок, и то... Вы ему, вероятно, по простоте душевной действительно открыли нечто важное, а он вам, уверен, подсунул залежалый товар. - А вот и нет! Уж тут вы, господин комиссар, не знаете, и не притворяйтесь, что не хотите знать! Но вам я и без ваших хитростей скажу откровенно, как было дело. А было ровно наоборот: я надула генерала Дорона, а он мне, вы не поверите, сказал истинную правду! Ну, выйдет из меня разведчица, а? Или по крайней мере дипломатический работник? Примерно в таком духе текла их беседа, из которой комиссар Гард без всякого нажима узнал и о мнимом любовнике Дины Ланн по имени Сафар (над чем искренне посмеялся, представив себе, как Дитрих роет землю, отыскивая загадочного джентльмена), и о действительной беременности Дины (по поводу чего выразил озабоченность), и о том, почему Киф Бакеро так стремительно и неожиданно вознесся в президентское кресло. Узнал он и о судьбе О'Чики, и о том, по какой причине Киф Бакеро впал в немилость генерала Дорона, распорядившегося его уничтожить из-за провала какой-то операции, кстати связанной с комиссаром Гардом (Гард, разумеется, мгновенно понял, что этой операцией могло быть только покушение на него, совершенное Хартоном). И даже о том узнал Гард, что перед скорым отлетом в соседнюю страну Дина Ланн должна еще встретиться с подружками по колледжу, переговорить с адвокатом мистером Портишем, устроить Сафара, заказать свадебные наряды, сделать прическу и непременно позвонить любимому дядюшке Христофору, который, к слову сказать, связывает с племянницей и ее браком какие-то надежды, о которых пока еще не сказал "своей птичке", как он называет Дину Ланн, ибо дядюшка Христофор полагал, что Дина, соглашаясь в свое время работать машинисткой в дороновском "ангаре", по собственной воле попала в клетку, уготовив себе роль "птички", живущей в неволе, но это вовсе не означает, как говорил дядюшка, что эту клетку нельзя сделать золотой... (И Гард, слушая девушку, мучительно вспоминал, где и от кого, и совсем недавно он слышал примерно то же самое, то есть и о "птичке", работающей у Дорона, и, кажется, о клетке, но так и не вспомнил.) Все, все сказала Дина Ланн Гарду, ибо женщины ее склада лучше сотни психологов понимают, кому и что можно сказать, особенно тогда, когда не выложиться ну просто нельзя, невозможно, - сию минуту, сейчас, а там хоть голову под топор... Этих сведений, конечно, не хватало комиссару Гарду для того, чтобы прояснить ситуацию, связанную с бывшими клиентами "Фирмы Приключений". Но их было вполне достаточно, чтобы утвердиться в решении немедленно вылетать в Даулинг и лично возглавлять операцию: момент, несомненно, становился кульминационным; Кроме того. Гард теперь просто по-человечески был обязан защитить Дину Ланн от Дорона, человека расчетливого, как компьютер, и не более, чем компьютер, морального. Они распрощались не как тайные заговорщики, а как добрые друзья, объединенные одной заботой, и прямо от Дины Ланн комиссар, заехав в управление, поспешил на центральный аэровокзал, где его ждала команда и полицейский вертолет. В управлении Гард дал последние инструкции Таратуре, сообщив ему предварительно в весьма сжатом виде результаты своего визита к Дине Ланн. Затем он выяснил, работала ли глушилка, заказанная им на время, пока он беседовал с девушкой, и успокоился, убедившись, что работала; спецмашина стояла прямо напротив окон квартиры Ланн, стало быть, Дорону и его людям не удалось записать разговор комиссара с девушкой, и единственное, чем мог довольствоваться генерал, так это сведениями о самом факте их получасового общения. С легким сердцем садился Гард в "мерседес", чтобы ехать на аэровокзал, и уже по дороге вдруг вспомнил о "птичке", заметив тучу воронья, поднявшуюся над куполом собора святого Иллариона. - "Второй!" - выкрикнул он в микрофон, вызывая на прямую связь Таратуру. - Окажите любезность, инспектор, и выясните быстренько, кого из моих знакомых зовут Христофором? - Каких знакомых вы имеете в виду, господин комиссар? - ответил Таратура. - Всех! - коротко сказал Гард. - И вы хотите "быстренько"? - Ну, пока я еще здесь, а не в Даулинге. - Очертите хотя бы какие-то границы, шеф, - резонно настаивал инспектор: разве мыслимо за двадцать - тридцать минут проверить имена всех знакомых комиссара Гарда, и, вероятно, знакомых весьма далеких, если он сам не знает их фамилий? - Ладно, - смягчился комиссар. - Возьмите людей, с которыми я имел дело в течение последних двух недель. Ну, трех. - Хорошо, шеф! Инспектор отключился, но не прошло и пятнадцати минут, как из динамика вновь раздался его спокойный голос; "мерседес" в этот момент уже шел по улице, напрямую ведущей к аэровокзалу. - Господин комиссар, как слышите? Говорит "второй"! - У вас есть что доложить, Таратура? Валяйте. - Христофор Гауснер, шеф. - Гауснер?! - Не Колумб же, вы с ним, насколько мне известно, за последние три недели не виделись. - Вы у меня пошутите, Таратура! - Извините, шеф. Я только не понимаю, чем вы так удивлены. Гард сделал паузу. - А что вы скажете, инспектор, если узнаете, что Христофор Гауснер - родной дядюшка Дины Ланн? Динамик в ответ только свистнул. Бывает же, общаются люди месяцами, годами, и так складываются их отношения, что они друг для друга либо Таратура и "шеф", - кстати, а как зовут инспектора, у него есть имя? - либо Ивон Фрез, либо просто Гауснер. И вдруг выясняется, что он вовсе не "просто", а, представьте себе, Христофор, и это обстоятельство приоткрывает занавес, за которым оказывается нечто, о чем даже помыслить было нельзя еще за секунду до того, как стало известно имя человека! - Инспектор, - сказал Гард, - у вас есть имя? - Не понял вас, шеф. Повторите вопрос. - Я говорю, как вас называли папа и мама, прежде чем вы стали инспектором полиции? У вас были папа и мама? - Вам для чего, господин комиссар? - все еще недоумевал Таратура. - Хочу попрощаться с вами задушевно! - разозлился почему-то Гард. - Хочу сказать вам: Билл, Майкл, Джафар, или как вас там, оставайтесь и ведите себя хорошо! Так у вас есть имя, Таратура? - Разумеется, шеф. Мама звала меня Аликом... Ну вот, еще одно открытие: инспектор, которому впору выступать на борцовском ковре или сниматься в ковбойском ролике, и вдруг "Алик"! - А полностью? - спросил Гард. - Как зовут вас полностью, без мамы? - Так и зовут! - разозлился в свою очередь Таратура, явно подозревая Гарда в том, что у него не все дома, по крайней мере в данный момент. - Так и зовут, но, если вам хочется, шеф, можете прибавлять букву "с": Алекс Таратура. Вас устраивает? - Вполне. Не сердитесь, Алекс. И действительно: ведите себя осторожно и благоразумно. Вы все же мне дороги. Как память. Ладно? Отбой! Вертолет взял вертикально вверх и лишь потом пошел в сторону под довольно острым углом к бетонной крыше аэровокзала. За этот вертикальный подъем Гард не любил вертолеты, как не любил все противоестественное, кричаще противоречащее здравому смыслу и классическим законам мироздания, в данном случае - закону всемирного тяготения. Другое дело самолеты, которые тоже отрывались от земли, но постепенно, с разбега, как птицы, не шокируя, увы, консервативно устроенные нервы гардовской души. Дэвид Гард, как видим, был не только чуточку идеалистом, но и чуточку консерватором, что не только не противоречило друг другу, но и прекрасно уживалось, поскольку оба этих качества родились у него как естественный протест против всей грязи, низменности и гадости, присущей так называемому "свободному", иначе "потребительскому", иначе "развитому обществу", - уж лучше бы оно не развивалось, это общество, в котором Гард жил, занимая пост "чистильщика", "подметалы", а если официально - охранителя общественного порядка, закона и справедливости! ...Спустя примерно три с половиной часа с той же площадки стартовал вертолет, на борту которого находилась невеста президента Кифа Бакеро. В кресле второго пилота сидел атлетически сложенный красавец с рыжей бородой и рыжими усами, в последний момент заменивший неожиданно заболевшего вертолетчика. Направление было то же: Даулинг. 21. "И ТЫ, БРУТ!" Обычно Фред Честер поднимал телефонную трубку на десятый - двенадцатый звонок, разумеется, отнюдь не утруждая себя счетом, а машинально, угадывая на глазок, как пьяница угадывает по количеству бульков точно отлитое из бутылки в бокал виски. Как правило, дело до телефонного разговора не доходило: либо трубку перехватывала Линда, чего, собственно, Фред и добивался, - абоненту пройти через ее фильтр бывало нелегко, она запросто отшивала всех, кто мог подтолкнуть ее мужа не на дело, ведущее к доходу и заработку, а на праздность, ведущую к расходу и убыли, - либо человек на том конце провода сам терял терпение и на подходе к десятому гудку бросал трубку. Фред в таких случаях не огорчался, но и не радовался, точно зная, что, если он кому-то действительно нужен, к нему пробьются и через Линду, и через долготерпение. На сей раз, словно почувствовав запах жареного, Линда рысиным скачком прыгнула к телефону и вцепилась в трубку, как в тонкую шею жертвы, своей мягкой, но с острыми когтями лапкой. Шея, правда, лишь условно может быть названа "тонкой", потому что жертвой Линды на этот раз оказался Карел Кахиня, человек умеренного веса и нормального телосложения, на которого Линда тем не менее всегда реагировала как бык на красную материю, а если вернуться к первоначальному образу, то как кошка на жирную, но увертливую мышь. - Фред! - через некоторое время позвала она, презрительно глядя на мужа, будто он и был Карелом Кахиней и Фредом Честером в одном лице, ухитрившись сам себе позвонить и самого себя обесчестить. - Твой "дружок"! Изволь побеседовать, пока он еще на свободе и не угодил в камеру, где нет, слава Богу, телефонов! Интересно, куда он на этот раз тебя потащит, какой это будет вертеп и с какими потаскухами? Все это говорилось вроде бы мужу, но с таким, надо сказать, расчетом, чтобы Кахиня не упустил из речи Линды ни одного слова. Фред уже давно философски реагировал на подобные эскапады жены. И теперь он пожал плечами, задумчиво улыбнулся уголками губ, - мол, в нашей жизни все возможно, а потому грех отказываться и от вертепа, и от потаскушек! - взял трубку из вибрирующих пальцев Линды и невозмутимо произнес: - Хэлло, Карел! Линда была рада услышать твой голос. Что хорошего, старина? Кахиня издал звук, похожий то ли на выдох астматика, то ли на последний "кряк" подстреленной утки, и сказал: - Благодарю, Фреди, я все понял, даже то, что ты, как всегда, благородный человек. Звоню с напоминанием: сегодня в двадцать часов мы встречаемся на том же месте и в том же составе. Не забыл? - Да, но Дэвид, как я знаю, еще не вернулся... - Не уверен, - перебил Кахиня, более строго соблюдавший конспирацию, чем Фред Честер, а потому не позволил ему произнести название города, куда несколько времени назад улетел комиссар. - Не уверен, Фред. Ты ведь знаешь этого непоседу: вчера он там, сегодня здесь, а завтра снова там, ха-ха-ха! Короче, наше дело выполнить его просьбу и собраться, а его дело - оставить нас с носом или вознаградить своим присутствием. - Ребята все будут? - опрометчиво спросил Честер. - Ну вот, так и знала! - тут же громко произнесла Линда, кладя руки на бедра, что ничего хорошего не предвещало. - Будут, - подтвердил Карел. - Полный кворум. - Ну и прекрасно. Линда просит нежно поцеловать тебя в носик и... еще куда, дорогая?.. ах да, в лысину! - И Фред повесил трубку на рычаг, чтобы затем повернуться к жене и грудью встретить опасность. Но Линда вдруг сбросила руки с бедер, они беспомощно повисли вдоль тела, и в секунду из готовящейся к прыжку рыси превратилась в жалкую курицу, причем в глазах у нее тут же появились слезы, ей бы на сцене выступать, а не дома, и заморгала часто-часто, поднимая и опуская, как все куринообразные, только нижние веки. Сердце Фреда, как обычно в такие моменты, сжалось от сочувствия. - Лапочка моя дорогая, - сказал он ласковым тоном, кладя ладони на вздрагивающие плечи жены. - Ты ведь знаешь: нет ничего сильнее моей любви к тебе, кроме долга по отношению к моим товарищам. Прости меня, дорогая, но ты помнишь, что подарил нам на свадьбу Карел? - Набор серебряных ложек, - всхлипывая, произнесла Линда, - с пошлой надписью. - Пошлой? "Жены приходят и уходят, а серебро остается", - процитировал с улыбкой Фред. - Конечно, пошлой, моя дорогая! Но... подумай, Линда. Ты хоть сегодня будешь уверена, что мы обойдемся без вертепа и потаскушек: с нами Гард! - С вами, как бы не так! - возразила, заметно успокаиваясь, Линда. - Что я, не поняла, что он еще откуда-то не вернулся? - Вернулся, вернулся! Карел его сегодня утром видел, - сказал не моргнув глазом Фред с такой убежденностью, что Линда и в самом деле поняла, что он врет. Но решила более не искушать судьбу - много ли женщинам нужно от мужчин? Ласковое слово, которое, как известно, и кошке приятно, да чуть-чуть правдоподобного вранья! Занявшись хозяйством, она вроде совсем успокоилась. А Фред подумал: интересно, Дэвид Гард улетел в среду, сегодня суббота, от него из Даулинга ни вестей, ни даже намека на них, Таратура с ним, так что и спросить не у кого, - не значит ли все это, что в восемь вечера, когда друзья соберутся в условленном месте, среди них, как по волшебству или, лучше сказать, как в кино, появится вездесущий комиссар полиции? Причем выбритый и выглаженный, с отдохнувшей спокойной физиономией и весь такой гладкий, будто всю неделю только тем и был занят, что не гонялся в каком-нибудь Даулинге за преступниками, а лелеял себя и холил на модном курорте? На сей раз, следуя указанию Гарда, Карел Кахиня снял в подвальчике "И ты, Брут!" не отдельный кабинет, как в прошлый сбор, а - лучше, право, не скажешь - заказал колонну посередине зала, как бы вырастающую из овального стола, вокруг которого были установлены кресла. Благодаря этой несуразной колонне каждый гость, как уже упоминалось, мог общаться лишь с соседом слева и справа от себя, в то время как визави выпадал из поля его видения, стало быть, и общения. Зачем все это понадобилось Гарду, Кахиня не знал и даже не догадывался, как не знал он и того, почему комиссар просил оставить ему место между Валери Шмерлем и Фредом Честером, избрав именно их себе в "компаньоны" на вечер. Впрочем, у Карела мелькнула мысль, что дело связано совсем с другим, а именно с тем, что Гард не хочет по какой-то причине общаться либо с Клодом Серпино, либо с профессором Рольфом Бейли, либо, чего доброго, с ним, Карелом Кахиней, и "задвигает" их за колонну - но почему?! Да, очень уж загадочный он человек, Дэвид Гард, правда, к тому его обязывает и профессия... Как бы то ни было, к восьми вечера друзья были в сборе. Недоставало Гарда, заварившего, если можно так выразиться, кашу. Стрелка тем временем оторвалась уже от цифры "8", чтобы двинуться дальше, и Карел подозвал владельца "Брута" Жоржа Ньютона, чтобы сказать ему дружеским тоном, каким обычно говорят не слуге, а доброму старому знакомому: - Жорж, дорогой, мы начнем, пожалуй, распорядись, если не трудно. Возражений не будет? - обратился Карел к компании, которая единодушно промолчала. - Вот и отлично. А то глотки у всех пересохли, особенно у нашего Шмерлюшки, и симфонические оркестры играют в животах сплошные фуги! Немолодой, но ловкий официант детективного вида - в темных очках, с лихо подкрученными усиками и словно наклеенной шкиперской бородкой - по знаку Жоржа Ньютона кинулся разливать гостям напитки, смешно поправляя очки тыком указательного пальца в переносицу. Карел Кахиня, заложив салфетку за воротник, встал с бокалом в руке: - Друзья мои, нас пятеро, но это не значит, что нас мало! Провокатор, собравший здесь всю компанию, а сам не явившийся... - Ты его плохо знаешь, Карел, - прервал Честер. - Он, возможно, уже среди нас. - И предстанет перед нами в то мгновение, когда нам подадут счет? - подхватил Карел. - Это ты его плохо знаешь, Фред! Впрочем, кто может поручиться, что Дэвид не загримировался под официанта или Валери Шмерля? Но мы его в таком случае разоблачим в мгновение ока. Валери, что у тебя в бокале? - Минеральная вода! - ответил за галантерейщика Клод Серпино. - Увы, это Шмерль, а не Дэвид. Карел, дерни теперь официанта за бороду, и мы начнем со спокойной совестью. Официант, осклабившись, с лакейской готовностью подставил Кахине шкиперскую бородку, но Карел, протянув к ней руку, в последний момент изменил направление и неожиданно ткнул указательным пальцем в переносицу официанта, поправляя сползшие у того на нос очки. Все засмеялись, а Валери Шмерль произнес как всегда плаксивым голосом: - Ну вас всех к черту! Вечно вы злословите в адрес отсутствующих, а с Дэвидом, может, что-то случилось... Клод, ты не знаешь, где он? Банкир выглянул из-за колонны, чтобы увидеть Шмерля и себя показать ему, а затем строго, в полном соответствии со своим банковским званием, сказал: - Знаю: Дэвид на посту! А мы по его вине за этим столом. Карел прав, следует начинать, и слово для первого тоста дадим Рольфу, человеку серьезному и научно мыслящему, а то Кахиня наверняка скажет какую-нибудь пошлость. - Почему? - искренне удивился Карел. - Я, наоборот, первый тост хотел поднять за жену нашего дорогого Валери Шмерля, за его Магдалину, а если говорить точнее и напрямик, то в связи с нею - за остров Хиос! Карел умолк, расставив сети, о чем, все, кроме Шмерля, тут же догадались, а бедный галантерейщик, как всегда, полез в сеть с готовностью поставившего на себе крест карася: - При чем тут моя Магдалина? - Вот именно! - воскликнул Карел Кахиня. - Совершенно ни при чем! Более того, в этом году жители острова Хиос отмечают девятисотлетие с момента последнего нарушения женщиной-хиоской супружеской верности, - как нам за это не выпить, друзья? Валери, ты крепко сел на крючок? Еще не проглотил? - Проглотил, - добродушно-привычно согласился Шмерль, а потом добавил с горькой усмешкой: - Благодарю тебя, дорогой Карел, и всех вас, мои боевые друзья. Наверное, для того Дэвид и собрал нас здесь, чтобы вы вдоволь поиздевались надо мной и моей несчастной Матильдой, дай вам Бог каждому такую жену... - Я согласился бы на любую ее половину! - вставил Кахиня, но уже вроде бы без подвоха, искренним тоном, возможно почувствовав, что слегка переборщил. - Тебе, Карел, надо побывать у меня дома в гостях, - продолжал Валери Шмерль. - Вот уж Матильда будет рада! Я ее предупрежу, и она запасется твоим любимым... - Цианистым калием! - подсказал Рольф Бейли совершенно серьезным тоном, и все вокруг засмеялись. - Вот столько! - Ногтями большого и указательного пальцев он показал тот мизер, которого вполне достаточно, чтобы навсегда успокоить мятежный дух Карела Кахини и избавить его от необходимости шутить над друзьями. - Ладно, друзья мои, а теперь позвольте занять у вас еще минуту внимания. - Рольф Бейли встал и торжественно поднял бокал, наполненный светлым круиффом. - Предлагаю первый тост, при всей его внешней банальности, поднять за дело воистину прекрасное: за достижение каждым из нас поставленной цели, как бы недостижима и проблематична она ни была. Я желаю, например, чтобы контора Клода превзошла "Бэнк оф Америка", - я не прав, дорогой друг? Прав. Прекрасно. Фред пусть заполучит наконец собственную газету, на страницах которой его талант расцветет махровым цветом без помех, исходящих от какого-нибудь "верблюда" или его жены, извините, "вонючки"... Карел пусть избежит тюрьмы и ночлежки - я, разумеется, шучу, но чего-то из этого пусть все же избежит, не обязательно ведомства Гарда, а, положим, болезней, долгов, мщения со стороны Шмерля и его прелестной Матильды и так далее, и тому подобное... Валери, чтобы и твоя цель была достигнута: чтобы ты был счастлив в супружеской жизни еще более, чем ты счастлив со своей галантерейной лавкой, или, если угодно, наоборот: чтобы успех в торговле тебе сопутствовал всегда так, как он сопутствует тебе с женой... Дэвиду, хоть его и нет среди нас, я желаю всегда догонять тех, кто от него удирает, и удирать от тех, кто гонится за ним... А себе... Себе я пожелал бы благополучного завершения научного эксперимента, хотя, кажется, сделать этого мне не дано, не по моей, правда, вине, а по чьей, я даже не знаю и не догадываюсь, так все запуталось в последнее время... Короче, за достижение целей, друзья! Последние слова потонули в "бурных аплодисментах" присутствующих. И началось застолье, с той прекрасной и естественной непринужденностью, которая характерна лишь для старых и верных друзей, среди которых каждый является "своим" для всех прочих, а все прочие - "своими" для каждого. Однако посторонний взгляд, скажем официанта, мог бы при желании уловить, что сейчас их все же связывало нечто меньшее в сравнении с тем, что разделяло. Увы, годы брали свое, и канатные, можно сказать, узлы, завязанные в далеком прошлом, истлевают со временем, чего нельзя сказать о множестве бечевочных узелков сегодняшних дел, забот и привязанностей. Эти узелки не так прочны, быть может, как канатные, но их не разрубишь одним ударом, и так просто от них не избавишься: они опутывают по рукам и ногам, как лилипуты своими паутинками оплели Гулливера в прекрасном романе Д.Свифта. Подобным образом случилось и тут. Друзья, приступив к застолью, шутили, веселились, поднимали тост за тостом, иногда дружно хохотали, как в добрые молодые годы, иногда молча и сосредоточенно ели, едва прислушиваясь к словам друг друга, однако можно было заметить, что у каждого из них - свои проблемы, свои заботы, свои мысли, или, как выразился поэт, "свои мыши и своя судьба". Признаками этого были то короткий взгляд кого-нибудь на часы (не пора ли по домам?), то легкий равнодушный зевок во время рассказа соседа, быстро подавленный, но подавленный именно потому, что он возник так не вовремя, и его, чего доброго, заметят и еще обидятся, то задумчивый взгляд, ничего не выражающий и устремленный на рассказчика именно в тот момент, когда тот излагал нечто весьма для него существенное... Да, сегодня они всего лишь великодушно отдавали долг прошлому, долг своей бурной молодости, делая вид, что не замечают, как их жизни постепенно расходятся, - расходятся, словно движущиеся материки, которые все более отдаляются друг от друга, но так, что их взаимное удаление вроде бы и не видно, а гляньте-ка через миллионолетие - Боже, как велико пройденное расстояние, как широк разделяющий их пролив, ставший уже не ручейком, не рекой, а морем или океаном! В какой-то момент они окончательно разделились на отдельные группы. При этом каждый ощущал себя как бы центром маленькой компании, состоящей из соседа слева и соседа справа, время от времени включаясь в другие группы, но - ах, эта колонна! - она способствовала не объединению, а разъединению, и ее велению нельзя было не подчиниться. И все, сами того не замечая, охотно подчинялись ее диктату. Гард, Гард, что же ты наделал!.. А что можно было сделать? Можно отвергать диалектику развития, но ничего нельзя поделать с ее законами. Глупец со временем может стать гением, а гений - глупцом (в зависимости от того, как решит общество); подающий милостыню - нищим, а нищий - богачом; счастливый - несчастным, несчастный - счастливым, дружная компания - разваливающейся на куски, одиночки - слитным и сцементированным коллективом, физики - коммерсантами, и наоборот. Как говорил незабвенный учитель Дэвида Гарда Альфред-дав-Купер, "от денег к власти - одна дорога, а от власти к деньгам - тысяча!", хотя это, кажется, уже совсем о другом. Так или иначе, застолье продолжалось, и официант едва успевал следить за состоянием бокалов и тарелок. Валери Шмерль говорил с Честером о возможных поворотах в коммерческом деле, если победят на выборах "прогрессивные консерваторы", недавно обещавшие некоторые послабления мелким и средним торговцам, дабы вдохнуть жизнь в умирающую экономику, которая на памяти всех только и делала, что умирала, но все никак не могла подохнуть. Честер спрашивал мнение Клода Серпино о возможных итогах выборов, зависящих от уровня финансирования тех или иных партий и группировок, в чем Клод разбирался лучше Фреда, поскольку был в числе тех, кто финансирует, а не тех, кого финансируют. Клод Серпино искал щель в беседе Карела Кахини и Рольфа Бейли, чтобы выяснить у последнего перспективы генно-инженерного бизнеса (есть ли тут шанс потягаться с американскими корпорациями?). Рольф, в свою очередь, говорил с Кахиней о том, где, с его точки зрения, можно найти "живой материал" для ряда весьма интересных научных опытов, задуманных им, но, к сожалению, не всегда обеспечивающих благополучный исход для его участников; Кахиня же, ответив, что "живой материал" надо хорошо оплачивать, и тогда не будет никаких проблем, тем более что в стране есть и еще долго будет безработица, тут же обратился к Шмерлю с предложением заработать на Магдалине, отдав ее Рольфу во имя Большой науки, на что Рольф, смеясь, заметил, что ему нужен не только "живой", но еще и "свежий" материал. В какой-то момент вопрос, затронутый Бейли, заинтересовал всю компанию. Клод Серпино предложил профессору финансировать его мероприятие под выгодный для себя процент, Кахиня сказал, что "живых" и "относительно свежих", если говорить серьезно, легче легкого найти с помощью полиции, Честер поинтересовался, о каком, собственно, эксперименте идет речь, - может быть, есть смысл рассказать о нем в том же "Вечернем звоне"? Рольф от прямого ответа на вопрос Честера уклонился, сказав, что о существе идеи говорить еще рано, хотя она, конечно, безумно интересна и, главное, полезна практически, и дело пока не в науке, а в ее финансовом и моральном обеспечении, но тут неожиданно для всех в разговор вмешался официант. Он тыком пальца в переносицу поправил очки и произнес скрипучим голосом: - Извините меня, господа, особенно вы, господин профессор, но я тоже хотел бы знать, о каком эксперименте идет речь? Это была, конечно, неслыханная дерзость. Сначала все посмотрели даже не на официанта, а на Жоржа Ньютона, стоящего в другом конце зала в безмятежной позе, призывая хозяина тем самым к действию. Однако Жорж Ньютон, хотя и заметил возникшую за столом неловкость, виду не подал, что уловил обращенные к нему взгляды. Нелепая пауза затягивалась. Более всех шокированный Рольф Бейли, выждав минуту и стараясь подавить откровенное раздражение, произнес, не глядя на официанта: - А вам, собственно говоря, какое дело, молодой человек? Официант "молодым человеком" определенно не был, но его социальное положение в сравнении даже с Карелом Кахиней явно давало возможность профессору Бейли полагать его "мальчиком".