Березина невидящими глазами. - Дядя Сергей... - повторил он. - Не помню... Ах, да! Он скоро уезжает вместе с Ирой. Куда-то на завод. Министр посылает их... А это что, Николай Антонович? Вот здесь, между гусеницами. Похоже, как будто гидросамолетные лыжи. Березин в глубокой задумчивости ожесточенно растирал ладонью бритую голову. - Это? - не глядя, почти машинально ответил он. - Это баллоны с воздухом, чтобы вездеход лучше держался на воде. Это вездеход-амфибия1. Видишь, сзади гребной винт. Впрочем... Ты прости, Дима... У меня голова разболелась... помолчи немного. 1 Амфибия - в данном случае экипаж, снабженный приспособлением для передвижения по воде и по суше. Бледный и расстроенный, он прошелся по комнате. Вот как! Министр дает им уже совместные поручения... Прозвучал тихий звонок. На экране телевизора, стоявшего на тумбочке в углу, появились голова и плечи Гоберти. Он вытирал и обмахивал платком пунцово-красное лицо. Березин засуетился. - Димочка, иди, пожалуйста, туда в оружейную. Займись там чем-нибудь. Только, смотри, не испорти ничего. Ко мне знакомый пришел по делу, мне нужно поговорить с ним. Когда кончу, приду к тебе... Иди, иди скорее. Выпроводив Диму, Березин впустил гостя. В кабинете, усевшись в кресло и обменявшись с хозяином обычными фразами о погоде, о здоровье, Гоберти со смущенным видом вытащил из кармана сложенную газету. - Знаете, дорогой Николай Антонович... Тут произошло маленькое недоразумение с вашей статьей... Мне очень неприятно... Моя редакция не сочла возможным поместить ее в своей газете. Она мне пишет, что это было бы принципиальной невыдержанностью. И шло бы вразрез с позицией газеты и моими предыдущими корреспонденциями. И заместитель редактора нашей газеты, по собственной инициативе, передал статью представителю той газеты, которая уже однажды перепечатала вашу статью, направленную против проекта Лаврова. Березин вскочил, словно ужаленный. - "Обозрение"?! - воскликнул он. - Это архиреакционная, антисоветская газета?! - Да, "Обозрение"... Но, право, здесь нет ничего ужасного, - сказал Гоберти. - После первой статьи вполне логично появление второй, такой же по духу. А вот и чек, ваш гонорар. Как видите, довольно солидная сумма, Николай Антонович. - Но моя статья, моя подпись! - почти кричал в неподдельном отчаянии Березин, бегая по комнате. - Ведь это же меня совершенно компрометирует... Как вы этого не понимаете! - Ради бога, не волнуйтесь. Повторяю, ничего ужасного не произошло. Ваша статья... вот посмотрите сами, - Гоберти развернул газету, - она напечатана без подписи. Кому придет в голову, что автором ее являетесь именно вы? - Нет, нет, не говорите! Как можно поручиться за эту редакцию, состоящую сплошь из жуликов, пройдох, мошенников! Если им понадобится, они не постесняются раскрыть аноним и оперировать моей подписью. - Люди там, конечно, не очень чистоплотные, - согласился Гоберти, - но деловые круги Запада прислушиваются к газете. Сделать же то, что вы опасаетесь, они никогда не посмеют, хотя бы просто из боязни задеть нашего заместителя редактора, человека очень богатого и влиятельного. Березин, понурившись, шагал по комнате. Так вот над чем смеялись Сергей с Ирой! Да... в этой газете все доводы, даже архинаучные, выглядят совсем иначе. - Как ваша работа в комиссии? - после минутного молчания продолжал Гоберти. - Наверное, в разгаре? - Да, уже было два заседания... - задумчиво ответил Березин, устало опускаясь в кресло. - Теперь членам комиссии розданы чертежи и прочие материалы для рассмотрения. - Вот как! - В маленьких глазах Гоберти промелькнул огонек живого интереса. - И чертежи шахт в том числе? - Ну, конечно, - равнодушно ответил Березин. - Вы уже рассмотрели их? - Да. Читаю сейчас записку об экономических перспективах Северного морского пути. - Что же, интересно? Убедительно? - Как сказать! Реальные и логичные расчеты на фантастической основе. Это часто бывает в подобного рода литературе, и именно это, я бы сказал, гипнотически действует на читателя. - Все-таки очень, очень интересно... Не сочли бы вы возможным оказать мне любезность, дорогой Николай Антонович? - дружески улыбаясь, говорил Гоберти. - Как-никак, мы с вами теперь собратья по перу... И вы должны понять меня! Дайте мне на денек чертежи шахт и эту записку! Просто ознакомиться. А? Жилка журналиста теперь задета во мне. Ну, пожалуйста... - Что вы, господин Гоберти! Как можно? Эти материалы ни в коем случае не подлежат оглашению! - Да я и не подумаю разглашать их без вашего разрешения! Можете совершенно не опасаться. Буду нем, как рыба! Тайна за тайну, а? - добродушно смеялся Гоберти. - Ведь не беспокоитесь же вы о том, что я знаю про ваше сотрудничество - правда, невольное - в "Обозрении"! Не правда ли? Березина всего передернуло. - Нет, нет! Ради всего святого, не подумайте обо мне худо! - испуганно воскликнул Гоберти. - Поймите лишь меня, Николай Антонович. Влезьте хоть на минуту в мою шкуру! Ведь я же газетчик, журналист, черт меня подери! Ведь я теперь сна лишусь, я потеряю покой, аппетит, здоровье, зная, что вот тут, "так близко и так возможно", как говорится у вашего Пушкина, лежит такое сокровище! И я его не знаю! И оно недоступно для меня! И, кроме того, ведь тут нет для вас никакого риска! Клянусь вам здоровьем моих престарелых родителей, что без вашего разрешения я не опубликую ни слова, ни единой запятой из этих материалов! Но я хочу быть первым среди моих коллег, кто, после этого разрешения пошлет радиограмму в свою газету. Неужели же никто не в состоянии понять проклятую душу старого журналиста! - в отчаянии вскричал Гоберти. Понял ли действительно Березин всю глубину души старого журналиста и посочувствовал ему, или к нему пришли другие соображения, но через короткое время записка Лаврова была уже в кармане Гоберти, а Березин, разворачивая свернутые в трубку красно-синие листы чертежей, передавал ему некоторые из них. - Где тут у вас почтовый шкаф, Николаи Антонович? - спросил Гоберти, заклеивая конверт с чертежами и закладывая в особые вырезы на нем свою адресную карточку. - Не хочется носить с собой, еще потеряешь. Так вернее будет. - А без вас дома никто не вскроет конверт? - с беспокойством спросил Березин. - Кроме жены, у меня в квартире никого нет. Спасибо, Николай Антонович, большое спасибо за такое исключительное доверие! - горячо благодарил Гоберти опуская конверт в трубу почтового шкафа. Он вернулся к своему креслу, чем-то, по-видимому, озабоченный. - Вам приходилось уже выступать в комиссии, Николаи Антонович? - спросил он после минутного молчания. - Да, один раз. - Против, конечно? - Разумеется! Моя позиция известна. - Та-ак... И многие члены комиссии стоят на этой позиции? - Не очень... Человек пять-шесть из двадцати трех. - Да, маловато. Кажется, этого достаточно, чтобы обеспечить ваше поражение. - Гоберти задумался. - Вероятно, проект пройдет в комиссии... Как вы думаете? - Думаю, что пройдет. - А дальше? Березин с досадой пожал плечами: - Дальше? Правительство утвердит проект... если... если не будет тех новых обстоятельств... внешних, о которых вы как-то говорили. - Да-а... Конечно, лично я приветствовал бы именно такое решение правительства. - Гоберти опять задумался. - Но вы-то что предполагаете делать, если правительство утвердит проект? - Буду продолжать бороться... доказывать, убеждать... - Березин встал с кресла и опять начал возбужденно ходить по комнате. - Даже если начнутся работы, их всегда можно приостановить. На некоторое время опять воцарилось молчание. - Хотите услышать дружеский совет, Николай Антонович? - сказал наконец Гоберти. - Я питаю к вам такое глубокое чувства симпатии и... благодарности, что я надеюсь, вы мне позволите... - Пожалуйста, пожалуйста! - Не делайте этого. - Чего не делать? - в недоумении остановился посреди комнаты Березин. - Как только комиссия примет проект, советую вам, дорогой Николай Антонович, в ваших же интересах прекратить бесполезную борьбу и во всеуслышание заявить об этом на последнем, заключительном заседании комиссии... - Что? Не понимаю... Зачем это нужно? - продолжал недоумевать Березин. - ...И, сделав это заявление, - продолжал ровным голосом Гоберти, - тут же скажите, что вы готовы на любом посту, на любой работе отдать все свои силы и знания для наилучшего осуществления проекта... Не веря своим ушам, Березин неподвижно стоял на месте, устремив глаза на спокойное, полное дружелюбия лицо Гоберти... ...Дима терял уже надежду дождаться Березина. Сначала мальчика то и дело отвлекали от коллекций доносившиеся из кабинета голоса, особенно чей-то чужой, бархатный и густой. Ожидание, однако, слишком затянулось, и Дима уже с некоторой обидой собирался уходить, когда Березин неожиданно появился в оружейной - бледный и взволнованный. Разговор теперь не клеился. Березин жаловался на головную боль, и Дима скоро простился с ним, условившись опять прийти через неделю. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ПЕРВЫЕ ШАГИ Малый конференц-зал Государственной плановой комиссии гремел аплодисментами. Проект Лаврова о реконструкции Великого Северного морского пути и областей распространения вечной мерзлоты на территории Советского Союза был принят комиссией. Автор проекта скромно сидел за огромным столом президиума. Его горячо поздравляли, жали ему руки. Старик Карелин трижды расцеловал его. Непрерывный звонок председателя, пытавшегося восстановить тишину, долго не мог пробиться сквозь этот шквал приветствий. Наконец наступило относительное спокойствие, взволнованные участники заседания мало-помалу заняли свои места, и председатель смог произнести: - Ко мне поступили просьбы членов правительственной подготовительной комиссии товарища Березина Николая Антоновича и профессора Грацианова Ивана Афанасьевича о разрешении сделать внеочередные заявления по личному вопросу. Я предоставляю слово товарищу Березину. Прошу внимания! Березин поднялся на трибуну бледный, с глубоко запавшими глазами. Последние два месяца были для него месяцами лихорадочной работы. Почти все свое время он отдавал борьбе с проектом Лаврова: писал статьи, выступал на собраниях, произносил речи по радио. Сегодня, незадолго перед голосованием, он произнес свою последнюю речь. По общему признанию, она была одной из лучших по силе, эрудиции и широте охвата проблемы. Но, как говорили, его выступлению не хватало прозорливости, умения глядеть вперед, наконец не хватало понимания сил и возможностей нашего великого народа. Теперь он стоял на трибуне, видимо колеблясь, как будто решаясь на какой-то отважный и бесповоротный шаг. Зал напряженно, в молчании ждал. - Я считал и считаю, - произнес наконец Березин слегка охрипшим голосом, - что проект Лаврова недостаточно научно обоснован, что он потребует огромной и в то же время бесполезной затраты сил и средств нашего народа, повлечет за собой немало жертв при работах в столь необычайных, еще не вполне изученных условиях. Я считал и считаю, что такое исключительное напряжение всех ресурсов страны и возможный неуспех предприятия надолго затормозят дальнейшее развитие нашей науки и техники. Вот почему я так упорно боролся против осуществления проекта, но... резолюция одобрения принята. Проект Лаврова этим самым получает санкцию нашего высшего правительственного органа, он превращается в предприятие общегосударственного значения, становится делом чести всей страны, делом чести всех граждан нашего Союза. - Голос Березина окреп, стал звучать почти вдохновенно. - Я - сын своей великой родины - не мыслю себя отделившимся, враждебно или хотя бы даже нейтрально стоящим в стороне от предприятия, которому вскоре отдастся с энтузиазмом вся моя страна. Поэтому я считаю своим долгом заявить здесь во всеуслышание, что с настоящего момента я отбрасываю все мои возражения против проекта, что я готов отдать все мои слабые силы, все мои знания и опыт на помощь товарищу Лаврову, моему старому другу, и выполнять всякую работу по осуществлению проекта, какую найдут полезным поручить мне. Я хочу, чтобы моя великая родина вышла победительницей в этом предприятии исторического значения, хотя бы, если это нужно, ценою моего поражения... Шумные аплодисменты покрыли эти слова Березина. Слышались возгласы: "Браво!", "Браво, Березин!", "Да здравствует советский патриотизм!" Глаза Лаврова сияли. Он сорвался с места и бросился к Березину: - Николай! Дорогой мой! Как я рад! И на высокой трибуне, на виду у всего зала, они крепко обнялись. В зале наконец восстановилась тишина. - Слово для заявления по личному вопросу предоставляю товарищу Грацианову, - послышался голос председателя. - Я не сговаривался с товарищем Березиным, - начал профессор, - но в прекрасных и сильных выражениях он сказал именно то, о чем и я хотел заявить с этой трибуны. Я пойду с моей страной по тому пути, который она избрала. Я разделю с ней радость победы и, если случится, горечь поражения. Я всего себя отдаю в распоряжение будущего строительства... Новая вспышка оваций была сразу же прервана чьим-то мощным басом из зала. Огромная фигура профессора Радецкого стояла в третьем ряду. - Я полностью присоединяюсь к заявлениям моих товарищей... Овации загремели снова. x x x Уже через декаду после исторического решения Государственной плановой комиссии был опубликован указ правительства об организации Министерства великих арктических работ - ВАР. Министром был назначен Владимир Леонтьевич Катулин с оставлением его в должности министра строительной промышленности. Опытный организатор, прославившийся успешным проведением работ по повороту Аму-Дарьи к Каспийскому морю, Катулин пользовался огромной популярностью в стране. Первым шагом Катулина было, как все и ожидали, приглашение Лаврова на должность своего заместителя и начальника строительства цепи подводных шахт. Сотни тысяч людей самых разнообразных специальностей - металлурги, химики, машиностроители, горняки, электрики, геологи, транспортники, врачи, климатологи, геодезисты, мелиораторы, моряки, радисты - стремились попасть в почетную армию строителей величайшего сооружения эпохи. Фабрики, заводы, шахты ждали решения вопроса, кто перейдет в ведение нового министерства для снабжения строительства своей продукцией. Всем было известно, что такому огромному начинанию потребуется множество предприятий. С приглашением на работу Березина, которое состоялось по личному представлению Лаврова, это сложное дело быстро двинулось вперед. Каждый день опубликовывались списки переходящих в ведение ВАР предприятий самых разнообразных отраслей промышленности. Такой первоклассный завод, как Московский гидротехнический, на котором Ирина сейчас работала уже начальником производства, был включен в первый же список предприятий, переходящих в ВАР. Огромная армия конструкторов и исследователей в центральном аппарате ВАРа, в конструкторских бюро заводов и фабрик, в научно-исследовательских институтах и лабораториях немедленно принялась под руководством Лаврова за разработку новых конструкций, сплавов металлов, за создание новых строительных материалов - всего, что было необходимо для такого необычайного строительства. Уже через месяц мощный флот исследовательские судов и ледоколов был готов к выходу в Северный Ледовитый океан. Там они должны были искать наиболее удобные - с геологической и радиогеологической точек зрения - пункты для строительства шахт под полярной струей Гольфстрима. Время для подготовки похода в эти широты не было упущено: ледовые прогнозы на июль август, сентябрь и даже весь октябрь были исключительно благоприятными. С острова Рудольфа, с мыса Желания на Новой Земле, с острова Визе, островов Большого Котельного, Беннета и Генриетты в течение всего июня радиостанции доносили о, преобладании ветров южных ромбов, о чистой воде или разреженном льде в районах их наблюдения, о благоприятных метеорологических показателях, установленных по методу академика Карелина. Весь фронт строительства шахт под струей Гольфстрима, начиная от западных границ Советского сектора Северного Ледовитого океана и до меридиана острова Врангеля, то есть протяжением около трех тысяч километров, был разбит на пять участков. Работа экспедиции значительно облегчалась тем, что почти на каждом участке уже имелись, достаточно известные и разведанные места глубокого залегания радионосных пород. Оставалось лишь найти более или менее удобные площадки на морском дне для закладки шахт. Двадцатого июля, держа курс на Землю Франца-Иосифа, к головному участку строительства из Мурманска вышло первое экспедиционное судно-лаборатория "Новый Персей". До своей базы в бухте Тихой его сопровождал мощный десятитысячетонный ледокол "Челюскин", который должен был обеспечить безопасность и непрерывность работ не только "Нового Персея", но и других исследовательских судов - "Чекнна" и "Нерпы", вышедших вслед за ним для тех же работ в том же районе океана. Двадцать третьего июля Диксон радировал, что ледоколы "Литке" и "Ермак", закончив зимний ремонт, вышли на участок э 2, сопровождая три экспедиционных судна-лаборатории во главе с "Ломоносовым" и одно вспомогательное судно. Двадцать восьмого июля, используя необычайно благоприятные ледовые условия этого года, исследовательская флотилия в составе сверхмощных ледоколов "Георгий Седов" и "Харитон Лаптев", трех судов-лабораторий во главе с "Амундсеном" и одного вспомогательного судна отправилась из порта Амбарчик к пятому участку. В следующие четыре дня пришли сообщения из Нордвика и Тикси-порта. Из Нордвика к третьему участку ушли ледовый дредноут "Ленин" и десятитысячетонный "Красин", сопровождавшие два экспедиционных судна - "Менделеев" и "Мария Прончищева" с вспомогательным судном "Жохов". Из Тикси-порта отправились к четвертому участку два мощных ледокола - "Макаров" и "Дмитрий Лаптев", четыре судна-лаборатории во главе с "Капитаном Берингом" и одно вспомогательное судно. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ПЕРВАЯ ПЛИТА В ФУНДАМЕНТЕ Работа того сектора строительства, которым руководил Лавров, поражала огромным размахом. С невиданной быстротой разрабатывались детали проекта, новые конструкции, специальные механизмы, велась подготовка технических кадров для работы в подводных и подземных условиях. Сотни институтов, лабораторий, экспериментальных цехов на фабриках и заводах не могли даже после самого жесткого отбора вместить всех желающих работать над задачами, поставленными проектом Лаврова. Десятки и сотни тысяч любителей - специалистов самых разнообразных отраслей науки и техники - круглые сутки заполняли общественные, открытые для всех лаборатории, экспериментальные станции, принимая на себя задания ВАРа по разрешению частных и не всегда мелких проблем. Именно этими "любителями" были решены такие, например, проблемы, как георастворитель для гидромониторных1 установок Генина, механические штукатуры для теплоизоляции шахт, антирадиевые скафандры2 для предохранения людей от вредного влияния радия при проходке сквозь залежи радиоактивных пород, наконец методы предохранения подводных шахтных поселков от затопления при случайной аварии их перекрытий. 1 Гидромонитор - аппарат, выбрасывающий под большим давлением струю воды. Эта струя отрывает часть породы от общей массы, размельчает породу и транспортирует ее в размытом и разжиженном состоянии к погрузочному пункту. Гидромеханизация с помощью гидромониторов находит широкое применение на крупных строительствах при производстве земляных работ, а также при добыче полезных ископаемых - каменного и бурого угля, торфа, руд, черных и цветных металлов. 2 Скафандр - специальный костюм с приспособлением для дыхания водолазов во время подводных работ, а также летчиков-стратонавтов, поднимающихся в высокие слои атмосферы с разреженным воздухом. Антирадиевые скафандры предохраняют водолаза от действия вредных для здоровья, а иногда и опасных для жизни радиевых лучей. Если у Лаврова так успешно шли подготовительные работы, то необычайную деятельность развивал и Березин со своим аппаратом снабжения. Катулин и даже сам Лавров должны были сознаться, что не представляли себе, сколько энергии, изобретательности и организаторского таланта скрывалось в этом человеке. В его распоряжении оказалось огромное количество строительных материалов, машин, механизмов, инструментов, снаряжения и продовольствия. Березин организовал приемку и отправку всех этих материалов к основным портовым базам строительства - Мурманску, Архангельску, Нарьян-Мару, Новому Порту, Игарке, Диксону, Нордвику, Тикси-порту, Владивостоку. Сотни тысяч людей работали по его указаниям на приемных, транзитных и конечных пунктах, принимая и регистрируя грузы; караваны судов шли по рекам и морям, длиннейшие составы поездов везли по железнодорожным путям Советского Союза цемент, стальные трубы, тросы, балки, плиты стального стекла, консервы, строительный лес, баллоны с жидким кислородом, машины, мебель для будущих подводных жилищ. Строились новые причалы в портах, железнодорожные ветки, заводы и рудники. Среди этой, казалось, необъятной работы Березин находил еще время помогать заводам-поставщикам усиливать их производственную мощность, хлопотать об их расширении, переоборудовании, направлять на работу опытных, проверенных, иногда лично ему известных людей. В донесениях этих заводов все чаще стало фигурировать имя Березина, которое всюду упоминалось с благодарностью за своевременную помощь и совет. Все помнившие его былую оппозицию проекту Лаврова теперь поражались его преданности строительству, неутомимой заботливости, с которой он относился ко всему, что хотя бы в малейшей степени могло повлиять на ход работы. Все личное как будто отошло для него на задний план. Казалось, он жил только проектом. Единственно, что в его жизни сохранилось из прошлого, - это встречи с Димой, правда более редкие, но по-прежнему систематические. Горькие и сладостные встречи, когда он мог говорить об Ирине, следить за ее жизнью, платя за это сочувствием мечтам мальчика о будущих его путешествиях... Лавров бывал всегда доволен, когда, забегая в кабинет Березина, в ответ на вопрос: "Где Николай Антонович?" - слышал: - Вчера вылетел в Магнитогорск. - Когда вернется? - Точно неизвестно. Он собирается побывать еще в Сталинске. Лавров теперь тоже редко виделся с Ириной. Несмотря на огромную, захватывающую работу, он порой тосковал. Пока вокруг проекта шла дискуссия, пока его обсуждали в различных общественных и государственных инстанциях и нужно было выступать на докладах и по радио, писать статьи, отвечать на тысячи запросов, Ирина была верным помощником и секретарем Лаврова. Он привык работать с ней, привык видеть ее около себя двенадцать и шестнадцать часов в сутки, слышать ее тихий голос и смех. И теперь часто его охватывала тоска. Ирина наотрез отказалась идти работать с ним в центральный аппарат ВАРа. Она ни за что не хотела оставить свой завод, тем более что с головой погрузилась сейчас в конструирование новых гигантских насосов для водоотводной системы в гидромониторных установках Генина. Уже 5 августа "Новый Персей" с первого участка радировал в Министерство ВАРа Лаврову, что вполне подходящая площадка для поселка и шахты э 3 найдена и обследована. В тот же день Лавров передал распоряжение Березину о немедленной отправке необходимых строительству материалов и первой партии водолазов-строителей в указанное место и выгрузке их там на дне океана. Через два дня начали поступать радиосообщения со второго, четвертого и частично с третьего участка о найденных и обследованных площадках в уже разведанных районах залегания радиоактивных пород. Лишь на пятом участке и на восточном отрезке третьего, где крейсировало экспедиционное судно "Мария Прончищева", шторм и надвинувшиеся внезапно льды несколько задержали работу экспедиционных судов. Однако водолазные отряды продолжали обследования на дне, не испытывая особых помех от непогоды и ледовой обстановки на поверхности океана. Восьмого августа огромные трансарктические электроходы "Василий Прончищев", "Колыма" и "Рабочий", нагруженные материалами и строительными механизмами приняв людей, вышли на рассвете из Мурманска к месту назначения - у острова Рудольфа. Погода была исключительно благоприятная, и 17 августа капитаны этих кораблей рапортовали по радио, что все грузы на специальных парашютах, а также водолазы строители благополучно спущены на дно, где люди уже приступили к выравниванию и остеклению площадки для поселка. Двадцать восьмого августа, в четырнадцать часов, на дне океана в совершенно необычной и торжественной обстановке состоялась историческая закладка первого подводного поселка. На это торжество из Мурманска на специально снаряженной подводной лодке прибыли министр ВАРа Катулин, Лавров, Березин и много приглашенных гостей. Огромная круглая площадка на дне океана была залита светом мощных подводных прожекторов. Множество разнообразнейших механизмов с моторами и батареями в стеклянных оболочках были разбросаны по площадке среди штабелей и груд строительного материала. У края площадки, над глубоким кольцевым рвом для фундамента поселкового свода, выстроились кругом многорукие карусельные краны с зажатыми в стальных пальцах семидесятитонными стеклянно-стальными плитами для фундамента. Электротракторы на широких гусеницах с прицепленными гигантскими плугами застыли, словно отдыхая после законченной работы. По шероховато-стеклянной поверхности площадки змеились различной толщины шланги и трубы. Толстые стальные ленты транспортеров пересекали пространство, неся на себе разнообразные грузы - от огромных плит и балок для каркаса свода над будущим поселком до сосудов с химическими материалами для сварки этих плит и балок. Несколько сот странных человеческих фигур в причудливых металлических одеждах, с прозрачными шарами на головах, молчаливо сгрудились вокруг подводной трибуны. На ней стоял человек, который время от времени взмахивал то одной, то другой металлической рукой. Сквозь прозрачную оболочку шлема были видны его безмолвно шевелящиеся губы. Движения его рук вспугивали привлеченных сюда необычным светом рыб. Они сновали над головами людей, между механизмами и лентами транспортеров или, неподвижно повиснув в воде, изумленно-тупо рассматривали странные существа, собравшиеся здесь, в подводном мире. С трибуны произносил приветственную речь министр Великих арктических работ Катулин. Крохотные радиоаппараты, вделанные в круглые шлемы водолазных костюмов, принимали и передавали его слова строителям и гостям. Потом люди сразу подняли руки и, с видимым усилием преодолевая сопротивление воды, попробовали аплодировать. Ничего не вышло: аплодисменты получились неслышные. Но в ушах всех под шлемами гремели крики: "Да здравствует Советский Союз!", "Да здравствует арктическое строительство!" Катулин сошел с трибуны и, взяв Лаврова под руку, направился ко рву у края площадки. Толпа последовала за ними. Катулин отдал распоряжение, главный инженер строительства повторил распоряжение и махнул рукой. Огромная прозрачная плита, зажатая в металлических пальцах карусельного пятирукого крана, стала медленно спускаться на тросе в кольцевой ров. Катулин жестом пригласил Лаврова вниз. - Вам принадлежит честь закладки первого камня этого великого строительства, дорогой Сергей Петрович, - услышал Лавров у себя под шлемом слова Катулина. Лавров спрыгнул в узкий котлован фундамента. Плита медленно опускалась за ним. Лавров поднял вверх руки и, притронувшись к плите металлическими пальцами, словно свел ее вниз и опустил ребром на дно. Конечно, это был только символ: плита сама легла бы точно в рассчитанное место, и Лавров едва ли был в силах управлять ее многотонной тяжестью. Лавров легко, словно акробат, поднялся по тросу на площадку и очутился в стальных объятиях Катулина. Оглушительные овации загрохотали в ушах Лаврова. Тотчас же двинулись вниз плиты, зажатые в лапах других кранов, выстроившихся вокруг всей площадки. На ребра улегшихся плит полились сине-огненные струи сваривающего материала. Карусель крановых рук повернулась на семьдесят два градуса, и следующая плита уже опускалась вниз на кипящее верхнее ребро предыдущей плиты. Транспортеры пришли в движение, придвигая новые плиты к крану, и его свободные руки автоматически схватывали плиты, лежащие на ленте конвейера, поднимали их и включались в движение карусели. Толпа, стоявшая вокруг Катулина, Лаврова и другие гостьи с "Большой земли", мгновенно растаяла: строители разбежались к своим постам у механизмов. Великое арктическое строительство началось.  * ЧАСТЬ II *  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ НА ЗАВОДЕ "Министерство Великих арктических работ Начальник Главного управления снабженья Москва, 19 февраля 19... Дорогая Ира! Скоро закончится осушка подводных поселков и начнется проходка шахт э 2, 3, 6, 9, 10. Между тем строительство ВАРа, как вам известно, остро нуждается в продукции вашего завода, особенно в насосах и гидромониторах. Наш приемщик на вашем заводе, инженер Гюнтер, сообщает мне, что вы испытываете недостаток в квалифицированных, опытных работниках. Позвольте мне, в интересах нашего общего дела, хоть немного помочь заводу. Рекомендую вам подателя сего, товарища Акимова Константина Михайловича, инженера-металлурга, хорошо мне известного, прекрасного конструктора-автоматчика и опытного производственника. Я пытался привлечь Константина Михайловича к работе у себя, в центральном аппарате ВАРа, но он стремится на производство, на завод, и я не позволил себе настаивать на своем желании. Во всяком случае, буду очень рад, если окажется, что я смог быть вам полезным и помочь в ваших затруднениях. Всегда ваш друг - Ник. Березин". Ирина читала записку, украдкой поглядывая на плотного, несколько грузного человека, сидевшего в кресле у ее рабочего стола. Его живые, умные глаза, открытое выражение лица произвели на нее хорошее впечатление. Судя по проседи в густых усах и морщинкам у глаз, он был далеко не молод. Спокойная уверенность движений говорила о большом жизненном опыте и чувстве собственного достоинства. Последнее время, в связи с увеличивающимся размахом строительства ВАРа, завод действительно испытывал нужду в работниках, особенно в производственных цехах, за которые несла ответственность Ирина. Она чувствовала некоторую неловкость перед Березиным, какую чувствует человек, нанесший другому незаслуженною обиду. С Березиным она не встречалась с прошлой весны, но самоотверженная работа Березина, завоевавшая ему всеобщее уважение, даже популярность, была ей известна. Заключительные слова записки и общий тон ее тронули Ирину: она чувствовала заботу не только о заводе, о строительстве, но и лично о себе. Ирина была благодарна Березину за внимание, доброту к ней и - неловко было сознаться даже самой себе - за непоколебимую верность ей. Ирина доверчиво подняла глаза на Акимова, тот выжидающе смотрел на нее. Из короткого разговора Ирина узнала о его прошлой работе. Больше всего ее обрадовало упоминание Акимова о его особенном интересе к автоматизации литья: автоматика его всегда привлекала, он с успехом работал в этой области. Это было как раз то, в чем больше всею нуждались литейные цехи завода. - Большой ли персонал на заводе? - поинтересовался, в свою очередь, Акимов. - Не очень, - ответила Ирина. - В цехах занято двести двенадцать человек, работников снабжения и складских - около пятидесяти, в конструкторском бюро - двести шестьдесят семь человек, в лабораториях - восемьдесят семь да в управлении и конторе - тридцать пять человек. Всего около шестисот пятидесяти человек. Как видите, немного. - Большая механизация? Автоматика? - живо спросил Акимов. - Насколько примерно у вас механизированы и автоматизированы производственные процессы? - Вы спрашиваете только о производственных процессах в цехах? - Лучше, конечно, цифры по всему заводу, если это вас не затруднит. - Пожалуйста! - с некоторой гордостью усмехнулась Ирина. Она порылась в кармане и вынула горсть конфет. - Вот, - протянула она их с улыбкой Акимову, - пожалуйста. Это мои любимые... - Это что? Задаток? - в свою очередь, улыбнулся Акимов, беря одну конфету. - Связываем меня по рукам и ногам? Ведь я тоже грешен насчет сластей. - Да что вы? - обрадованно рассмеялась Ирина. - Вот приятно слышать! А то все смеются надо мною: сластена, сластена... Ну-с, так вот. Наша контора механизирована, я бы сказала, процентов на семьдесят пять. В конструкторском же бюро все вычисления, расчеты, которые занимают так много рабочего времени конструкторов, производятся исключительно счетно-аналитическими машинами. Даже чертежная работа больше чем наполовину механизирована. Наши конструкторы заняты только тем, что думают, изобретают, составляют формулы, уравнения, делают наброски, эскизы, а почти всю черную математическую и оформительскую работу делают за людей машины. - Да, - задумчиво сказал Акимов, - это потому, что вашему заводу всего десятка два лет. Новый завод... К сожалению, мне приходилось работать только на старых, правда зачительно реконструированных, заводах, где механизация и автоматика коснулись преимущественно производственных цехов. А у вас как дело обстоит в этих цехах? - О, здесь, по-моему, достигнут предел мыслимого! - с гордостью заявила Ирина. - Раньше, лег тридцать-сорок назад, на таком заводе работало бы не меньше десяти-двенадцати тысяч человек! А ведь мы производим только часть необходимой нам продукции, остальное нам дают четыреста других заводов, которые кооперированы с нами. - Боюсь, не придется ли мне пожалеть, что я перешел работать на такой завод. - Почему? - с недоумением спросила Ирина. - Помилуйте, - улыбаясь и разводя руками, произнес Акимов, - что же мне здесь делать, в этом царстве самостоятельных автоматов? Нянькой ходить возле этих стальных ребятишек и время от времени вытирать кому-нибудь из них носик? Право, это очень скучно! - Ах, вот в чем дело! - рассмеялась Ирина. - Ну, не огорчайтесь. Для вас мы приберегли последние шесть процентов, недостающих до ста, чтобы наша автоматизация была полной. Для летчика, например, самое трудное - выжать последние метры до потолка, а для производственника - вот эти последние проценты механизации и автоматизации. Итак, Константин Михайлович, когда вы могли бы приступить к работе? - Я хотел бы использовать свое право на декадный срок для предварительного ознакомления с заводом, цехом, механизмами и людьми. Огорчение едва заметно отразилось на лице Ирины. - Михаил Борисович Кантор, - сказала она вздохнув, - временно исполняющий сейчас обязанности начальника фасоннолитейного цеха, хотя и усердный, горячо интересующийся делом работник, однако еще очень молод, недостаточно опытен и... какой-то нерешительный робкий. Это, конечно, со временем пройдет... - Должно быть, мямля, - прервал ее Акимов, пре зрительно сощурившись и поджав губы. - Не люблю таких. - Да, конечно, характер странный, - покачала головой Ирина. - Он атлет, физкультурник и в этом деле смел, инициативен, а с машиной неуверен, боязлив... Фактически мне приходится, оставаясь начальником производства всего завода, быть в то же время и начальником этого цеха. Между тем он сейчас выпускает чрезвычайно ответственную продукцию: детали гидромониторных установок для шахт. - Вот оно что... - протянул Акимов. - Ну хорошо, Ирина Васильевна! Я постараюсь, насколько возможно, сократить срок ознакомления с заводом. И немедленно же начну помогать товарищу Кантору. Это будет та же работа, хотя без формальной ответственности. Если вы не возражаете, я завтра же явлюсь на завод. - Ну, вот и отлично! Директора сейчас нет на заводе. Я вас потом представлю ему. Я уверена, что у него не будет возражений против вашей кандидатуры. Особенно с рекомендацией Николая Антоновича, - улыбнулась Ирина, вставая из-за стола. - Мне нужно пройти по заводу. Если хотите, могу бегло показать вам его. - Буду вам очень благодарен, - ответил Акимов. Из подъезда конторы перед Ириной и Акимовым, одетыми в теплые электрифицированные костюмы, открылся просторный вид на внешний двор завода, покрытый пушистой белой пеленой снега. Двухэтажное, почти целиком застекленное здание огромной подковой окружало двор. Широкие, очищенные от снега матово-стеклянные дороги шли между площадками, где летом красовались цветы и журчали фонтаны. Крыша здания была, очевидно, плоская: ее окаймляла за низким парапетом густая стена кустов, покрытых снегом. - Там у вас аэроплощадка? - спросил Акимов, спускаясь с Ириной по лестнице на двор и показывая на аэромобиль, тихо спускающийся на крышу. - Не только. Туда по наклонному въезду поднимаются электромобили и электроциклы. Там стоянка - ангар и гараж - для всех видов наземного и воздушного легкового транспорта. Кроме того, летом на крыше открывается ресторан, площадки для тенниса, подвижных игр, там много зелени... Тяжелая, массивная, украшенная резьбой дверь гостеприимно раскрылась перед ними, как только они пересекли невидимый луч инфракрасного сторожа. Через пустынный коридор Ирина с Акимовым, выключив ток в своей электрифицированной одежде, вошли в большое помещение, залитое солнечным светом. Покрытые белой глазурью стены, сверкающие приборы, белые пластмассовые столы с лабораторной посудой, цветы и декоративные растения в кадках, наконец стоявший посреди гигантский куб, облицованный белыми плитками, уставленный контрольно-измерительными приборами, - все вместе создавало смешанное впечатление химической лаборатории, операционной и новейшей фабрики-кухни, построенной по последним требованиям гигиены. Два человека в белоснежных комбинезонах из стеклянной ткани сидели за лабораторными столами. Пять широких белых труб проходили отлого под потолком на равном расстоянии друг от друга и скрывались в верхней грани куба. Спереди, из нижней его части, выходили другие трубы, которые, изогнувшись вправо, тянулись к поперечному простенку. Воздух, подаваемый сюда, в помещение новомартеновского цеха, общезаводской установкой кондиционирования, был чистый, свежий, приятно теплый. Слышалось тихое гудение где-то далеко спрятанного бушующего пламени. - Пять печей? - спросил Акимов. Ирина кивнула головой. - Как контролируются состав и чистота шихты1? 1 Шихта - совокупность материалов, перерабатываемых в металлургическом процессе. В мартеновскую печь для выплавки стали загружают шихту, состоящую из железного лома, чугуна, железной руды, известняка, ферросплавов. Все эти материалы подаются в определенней последовательности в точных количествах. - В начале верхних питательных труб, на материальном складе, установлены приборы, контролирующие химическую чистоту сырья, а здесь, внизу в трубах, перед их входом в печи, выстроены автоматические контрольные весы. - Ага! Какие весы? Их точность? Вместимость печей? - Вместимость - пять тонн каждая. Весы системы Громова, их точность - до одного миллиграмма. - Как контролируется процесс плавки? - Кроме пирометров2 Форбса, еще фотоэлементные3 аппараты нашего конструктора Бергмана. Они пока применяются только на нашем заводе и проходят испытания. Аппараты улавливают все нюансы4, расцветки пламени в печи. При появлении пламени того цвета, на который аппарат настроен, в нем срабатывает реле5, в нижней выпускной трубе автоматически открывается кран, и расплавленный металл направляется по ней в соседнюю литейную. Желательная точность достигается идеально. 2 Пирометр - прибор для измерения высоких температур (выше 600o). 3 Фотоэлемент - прибор, обладающий свойством изменять свое сопротивление электрическому току при изменении интенсивности его освещения 4 Нюанс - оттенок 5 Реле - чувствительный электромагнитный прибор, служащий для включения или выключения какого либо приспособления или машины. - На чем работают печи? - Преимущественно на газе, который доставляется в Москву по трубам из шахт подземной газификации Подмосковного угольного бассейна. Но, вероятно, в ближайшее время нас переведут полностью на электроэнергию. - Так... так... Дальше - литейная? - Да. Я думаю, мы можем перейти туда. Когда-то в таких литейных, темных, дымных, отравленных отходящими газами, засыпанных горами сырой формовочной земли, копошились испачканные, прокопченные люди, унося в легких, в порах тела грязь и пыль. Теперь посетителей встретили сверкающая белизна стен, обилие света, свежесть и чистота воздуха, зелень и цветы. Сменный цеховой наблюдатель, человек в очках, в белом комбинезоне и перчатках, встретил гостей и сопровождал их во время осмотра. В литейной от питательных труб с расплавленным металлом, проведенных сюда из соседнего новомартеновского цеха, горизонтально отходили блестящие цилиндрические машины самой разнообразной величины - от огромных, диаметром в рост человека, до маленьких, не больше флейты. Из этих машин и механиков доносились приглушенные звуки: низкое басовое гуденье - из больших, высокий теноровый звук - из средних и истеричный визг - из самых маленьких цилиндров. Это расплавленный металл центробежной силой превращался в цилиндры и трубы для будущих насосов, гидромониторов и других гидротехнических механизмов. Возле выходного отверстия каждой центробежной машины с легким шелестом проходил свой транспортер. Равномерно, через короткие промежутки времени, выходное отверстие каждой машины раскрывалось, и вытолкнутая наружу внутренним механизмом готовая, чистая и охлажденная отливка ложилась на ленту транспортера и уносилась сквозь отверстие в стене. Другой механизм автоматически открывал внутренний кран, впускал в машину новую порцию расплавленного металла из питательной трубы, и приглушенные звуки бешеного вращения центробежной машины вновь начинали нарастать. - Как производится контроль качества? - спросил Акимов. - Дефектоскопом1 Кононова, помещенным внутри у выхода из машины, - ответила Ирина. - Просвечивание рентгеном... 1 Дефектоскоп - прибор для обнаружения дефектов в металлических изделиях, вызываемых наличием в них скрытых пороков - раковин, трещин, инородных включений. В дефектоскопах используются законы изменения магнитного поля или сопротивления токам Фуко - при наличии в металле дефектов; кроме того, применяется рентгеновский анализ, состоящий из просвечивания исследуемых металлических конструкций рентгеновскими лучами. В следующем, фасоннолитейном цехе, работало, глухо жужжа и визжа, множество других вертикальных и горизонтальных центробежных машин. Здесь производилась отливка более сложных деталей - поршней, кулачков, коромысел, кранов, рычагов, лопаток. Они непрерывно выходили из машин, укладывались особыми приборами на транспортеры и бесконечным потоком вносились на склады. Ирина познакомила Акимова с двумя находившимися здесь цеховыми наблюдателями. Одним из них был Кантор, сменный начальник цеха, молодой, атлетически сложенный человек с бритой головой и живыми черными глазами. - Это новый начальник цеха, товарищ Акимов, Константин Михайлович. Прошу любить и жаловать. - Очень рад, - говорил Кантор, пожимая Акимову руку с такой силой, что тот невольно поморщился. - Гора с плеч... Будет у кого поучиться. А то приходится все к Ирине Васильевне бегать, надоедать... В большой и, по-видимому, очень сложной цилиндрической машине постепенно замирало гудение. Через минуту оно совсем заглохло, выходное отверстие машины раскрылось, и одновременно изнутри ее послышался громкий звонок. Показался медленно вылезавший наружу цилиндр со сложными выемками, отверстиями, выступами и с широкой красной полосой вдоль его блестящей, словно отполированной поверхности. Едва цилиндр показался у отверстия, с края машины сдвинулось широкое черное кольцо и, поддерживаемое снизу горизонтальным металлическим стержнем, пошло вперед, обхватив выходивший из машины цилиндр. Когда он почти весь вышел из машины, с нее сошло второе кольцо и, опираясь на продолжавшийся выдвигаться стержень, обняло цилиндр с заднего конца. Цилиндр прошел над ползущей внизу широкой лентой транспортера и повис над платформой электрокара1. Кольца выносящего прибора раскрылись, осторожно спустили цилиндр на электрокар, вновь сомкнулись и вернулись вместе со стержнем на свои сторожевые посты у выходного отверстия машины. Звонок умолк. Машина тем временем наполнилась уже новым расплавленным металлом и завела свою монотонную песню. 1 Электрокар - тележка, приводимая в движение электромотором, питаемым током от аккумулятора или от подвешенного провода с помощью дуги и троллея (ролика в конце дуги для поддержания контакта с проводом, по которому подается электроэнергия). - Михаил Борисович! Опять брак! - с укором произнесла Ирина, обращаясь к Кантору. - Сейчас узнаю, в чем дело, Ирина Васильевна. Не понимаю, ведь я только что отрегулировал, - смущенно говорил Кантор, вглядываясь в окошечко прибора, стоявшего на машине. За стеклом двигалась лента с фоторентгеновскими снимками отдельных участков и деталей выпускаемой продукции. Через минуту, не отрывая глаз от окошечка, Кантор сообщил: - Раковина на девятом участке цилиндра... - Газы? - спросила Ирина. - Нет, воздух. Вина наша, вернее - моя, а не мартеновцев. Каким-то образом в машине нарушен вакуум2. Туда опять проникло несколько кубических сантиметров воздуха, - говорил Кантор, быстро манипулируя каким-то сложным прибором на машине. 2 Вакуум - разрежение воздуха. - Останавливаете машину? - озабоченно спросила Ирина. - Нет. Я думаю, можно еще успеть на ходу восстановить вакуум, выгнать этот лишний здесь воздух. Жидкий металл пока не настолько уплотнился, чтобы задержать его в себе. До этого момента осталось еще полторы минуты. Успеем, Ирина Васильевна, не беспокойтесь. Опять, видно, недоглядел... Виноват... - Какая это краска? - заинтересовался вдруг Акимов, внимательно рассматривая красную полосу на бракованной детали и проводя пальцем по ней. - Обыкновенная, по формуле Каруса, - равнодушно ответила Ирина и, огорченная этими неполадками и очевидной небрежностью Кантора, обернулась к нему: - Будьте же внимательны, Михаил Борисович. Не отходите от машины, пока не наладите ее. Огромный, двухсветный, шириной во все здание, зал механического цеха раскрылся перед Ириной и Акимовым, когда за ними захлопнулась дверь фасоннолитейного цеха. Бесчисленные станки двадцатью шеренгами расположились во всю длину зала между узкими зелеными полосками декоративных растений. Визг, шелест, скрежет, шипение работающих механизмов должны были, казалось, создать страшный шум, но необъятные размеры цеха, а также остроумные глушители у каждого станка поглощали этот грохот. Сотни станков резали, долбили, строгали, сверлили, шлифовали. Разогретая стружка мгновенно уходила в ящики-собиратели под полом, металлическая пыль всасывалась мощными вентиляторами, и непрерывно обновляемый воздух в помещении оставался чистым и свежим. Человек десять цеховых наблюдателей ходили между рядами станков, изредка останавливаясь, чтобы ликвидировать задержку или аварию, о которой станок извещал тревожным звонком и светом красной лампочки. Ирина и Акимов шли вдоль ряда гигантских станков, величиной иногда с небольшой дом, предназначенных для обработки крупных деталей. Мощный транспортер из подвижных стальных пластин вынес из склада заготовок огромный поршень насоса, диаметром около двух метров, и подал его к рабочей части высокого станка. Провожая поршень от станка к станку, наблюдая за процессом его последовательной обработки, Ирина с Акимовым видели его постепенное изменение. Вот он вышел наконец из последнего станка и скользнул в готовом виде на транспортер, уносивший его в склад. Трудно было теперь узнать в этом мягко отшлифованном гигантском поршне сложного вида и устройства тот кусок металла, который всего лишь час назад начал свое движение в ряду этих удивительных станков. Но для Ирины и Акимова во всем этом ничего поразительного не было, все это уже давно стало для них обычным явлением. Лишь в следующем, сборочном, цехе - сердце завода - даже Акимов в первое мгновение несколько растерялся. Этот цех был еще более огромным. Его противоположный конец терялся где-то вдали, в сплошной чаще движущихся во всех направлениях конвейерных лент. Вертикальные, горизонтальные, наклонные, изогнутые, то мощные, то тяжелые, то легкие, тонкие, с маленькими гнездышками и миниатюрными приборами, они двигались с легким шорохом, в непрерывном, бесконечном движении, сплетаясь в какой-то чудовищный клубок. Они спускались сквозь люки в потолке и поднимались обратно, выходили из отверстий в стенах, похожих на гигантские решета, скрывались в полу и выползали оттуда. Надо было пристально вглядеться, внимательно присмотреться, чтобы увидеть в их то быстром, то замедленном движении четкую согласованность. Вся площадка цеха была сплошь занята рядами станков, все воздушное пространство - густой подвижной сетью транспортеров. Лишь узкие дорожки оставались свободными для людей. Акимов шел за Ириной мимо высоких мощных станков, похожих на многорукие и многоглазые чудовища, и наблюдал, как к основной трубе, в которой с трудом можно было угадать будущий гидромонитор, при переходе от одного станка к другому что-то прибавлялось и с каждым переходом труба принимала все более знакомые формы. Двенадцатый станок выпустил уже вполне готовый к работе огромный гидромонитор и передал его на транспортер, который должен был отнести его на склад. Проводив его взглядом, Ирина обернулась к Акимову: - Пойдем дальше, Константин Михайлович? На склады, на отгрузку? - Спасибо, Ирина Васильевна. Самое необходимое я видел. Для первого раза достаточно. Я хотел бы, если вы ничего не имеете против, вернуться в свой цех, к Кантору, и ближе познакомиться с людьми и процессом. - Ну что же! Пожалуйста! Я пройду к конструкторам, потом вернусь к себе. Приходите часа через полтора, я вас познакомлю с директором. В фасоннолитейном цехе Акимов застал одного лишь Кантора. Своего товарища он послал в библиотеку - отыскать какую-то справку. С полчаса Акимов беседовал с Кантором о работе цеха, об особенностях каждой центробежно-отливочной машины, о качестве металла, доставляемого новомартеновскнм цехом. - Жаловаться нельзя, Константин Михайлович, - говорил Кантор. - Металл они дают равномерный по химическому составу, по механическим свойствам, температуре... - Однако, - возразил Акимов, указывая на электрокар с бракованными цилиндрами насосов, - я вижу, брак возрастает: при нас машина выбраковала одну деталь, а сейчас их уже две. Неужели только из-за неполадок в этой машине? - К сожалению, да, Константин Михайлович, - грустно ответил Кантор. - Я не смог на ходу отрегулировать машину после первой выбраковки. И мой товарищ не знал, как это сделать. Вот и пришлось отправить его в библиотеку. Помолчав и не глядя на Акимова, Кантор тихо добавил: - Между прочим, это уже вторая партия брака. Первые две штуки я раньше отправил на склад сырья для переплавки... Может быть, вы, Константин Михайлович, сможете на ходу отрегулировать машину? А? Иначе мне придется остановить ее, и это будет очень неприятно. План цеха такой большой... На столе певуче прозвучал гудок телевизефона. Кантор включил аппарат. На экране показалось недовольное лицо директора. Директор сухо пригласил Кантора к себе. - Очевидно, по поводу брака, - обратился совсем расстроенный Кантор к Акимову, выключая аппарат. - Разрешите отлучиться из цеха минут на пятнадцать. А вы пока посмотрели бы, что можно сделать с машиной... - Хорошо, хорошо, Михаил Борисович, не беспокойтесь, - утешал Акимов Кантора. - Не падайте духом. Сделаю, что смогу. Оставшись один, Акимов постоял у злополучной машины, потом подошел к лабораторному столу, взял склянку с зеленоватой жидкостью, взболтал ее, понюхал и, оставшись, по-видимому, довольным, положил склянку в карман, захватив и кусок ваты. Из пачки чистых, слегка дымчатых пластинок для фоторентгена он взял одну, вернулся к машине и сунул пластинка в щель дефектоскопа. Минут пять Акимов неподвижно стоял, пристально всматриваясь в приборы на машине, протянув одну руку к кнопке на сигнализационном щитке и другую к рычажку красящего аппарата. И все же он не уловил момента. Звонок успел коротко зазвучать, крышка выходного отверстия машины открылась. В то же мгновение рука нажала на кнопку, другая передвинула рычажок. Звонок оборвался. Из отверстия показался новый цилиндр с коротенькой, словно отрезанной красной полосой - сигналом брака. Акимов повернул никелированный штурвал у выходного отверстия и быстро вынул из кармана склянку и вату. Он смочил зеленоватою жидкостью вату и, пока цилиндр ложился на проходивший мимо транспортер, несколько раз провел влажной ватой по красной полосе брака на цилиндре. Полоса исчезла, густо окрасив вату, которую Акимов опустил в карман. Транспортер унес заготовку цилиндра в соседний, механический, цех для обработки. Акимов вынул платок, отер пот со лба и облегченно вздохнул. Через пять минут он вновь повторил ту же операцию со звонком и рычажком. Из отверстия машины, уже без тревожного сигнала и без красной полосы, вылезла новая, чистая и блестящая заготовка, легла на транспортер и также унеслась в механический цех. Пустив таким образом в производство третий и четвертый поршни, Акимов вернулся к машине, вынул вложенную им раньше в дефектоскоп пластинку фоторентгена, повернул никелированный штурвал обратно и точными, уверенными движениями начал быстро регулировать машину. Вскоре, уже без вмешательства Акимова и без звонка, показался новый цилиндр. Он был чист, без красной отметки. Машина была в порядке. Вернулся огорченный Кантор. Ему пришлось выслушать выговор директора по поводу брака. Он получил приказ остановить машину до полной отрегулировки ее. Кантор был очень доволен, когда увидел, что машина уже работает безукоризненно. Он жал руку Акимова с такой горячей благодарностью, что тот, не выдержав, грузно затоптался на месте. - Будет, будет, Михаил Борисович! - бормотал он.- Пустяки какие! - Нет, нет, не говорите, Константин Михайлович, - говорил Кантор, пока Акимов дул на слипшиеся пальцы. - Так быстро и так точно отрегулировать! Вот что значит опытный производственник! ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ НА КОРАБЛЕ Сквозь светлую мглу, уже вторые сутки державшуюся над морем и льдами, солнце казалось огромным матовым шаром. "Мария Прончищева", экспедиционное судно-лаборатория, смутной, едва различимой тенью виднелась вдали, у кромки ледяного поля. Было тепло. Полярная весна - конец июня - была в разгаре. Карманов, третий помощник капитана, остановил электропилу и вытащил ее из разреза во льду, чтобы не вмерзла. Потом, сдвинув шапку назад, он выключил ток в своем электрифицированном комбинезоне и оглянулся. Стояло полное безветрие. С корабля не доносилось ни звука. С ледяных глыб ближайших торосистых гряд, тихо звеня, стекали тоненькие струйки воды. Карманов с минуту отдохнул и собирался опять взяться за работу - вырезать кубики льда с разных глубин для лабораторных исследований на плотность, на сжатие, на упругость, на разлом. Внезапно над голубоватой тенью дальней гряды торосов он заметил три черные точки, маленьким треугольником двигавшиеся из стороны в сторону. Карманов на мгновение замер на месте, рука потянулась к соседнему ропаку1, схватила стоявшее возле него световое ружье. 1 Ропак - высокая, массивная ледяная глыба в виде скалы или утеса. На снегу, покрывшем торосы, самого медведя не было видно. Но три предательские точки - черный нос и два черных глаза - выдавали его опытному полярнику. Медведь был далеко, стрелять в него было бесполезно. Кроме того, по закону об охране промыслового зверя, в этих шпротах стрелять можно было только при острой нужде в пище и для самозащиты. Но медведь, видимо, не собирался нападать. Черные точки продолжали маячить вдали. Очевидно, зверь принюхивался и всматривался. С минуту зверь и человек стояли неподвижно, следя друг за другом. Вдруг человек сорвался с места, побежал, пригнувшись, в противоположную от медведя сторону и скрылся за ближайшим торосом. Через минуту Карманов осторожно выглянул из своего убежища. Черных точек не было на месте. Присыпав снегом шапку, Карманов взобрался на вершину тороса и бросил взгляд вокруг. Он чуть не вскрикнул от неожиданности: метрах в ста от него, в провале между торосами, мелькнула белая с рыжеватым отливом тень. "Уходит или преследует?" Не успела проскочить в мозгу эта тревожная мысль, как на вершине соседнего тороса во весь рост показалась фигура зверя. Медведь был огромный - вероятно, около трех метров в длину. Секунду он стоял, как изваяние на ледяном пьедестале, потом повел длинной головой с черным глянцевитым носом в сторону Карманова. Карманов бросился бежать дальше. В тот же миг медведь соскользнул вниз и устремился за ним. Такой, казалось, неуклюжий и неповоротливый, он бежал, однако, непостижимо быстро. Судорожно сжав ружье, Карманов молча и неторопливо бежал, спотыкаясь на неровном, изломанном льду, проваливаясь в рыхлый снег и лишь изредка оглядываясь. За огромным торосом, на небольшой ровной площадке, он остановился, передохнул и, повернувшись назад, щелкнул предохранителем ружья. Затем, твердо ступая, сделал два шага в сторону и вышел из-за тороса. При его неожиданном появлении медведь на всем скаку остановился и растерянно присел на задние лапы. В то же мгновение Карманов вскинул ружье к плечу и нажал на шейке приклада кнопку. Блеснул свет и, отразившись на исковерканных льдах, мягко плеснул Карманову в глаза, и тотчас же просвистела пуля. Сквозь всплывшие перед ним оранжевые пятна Карманов увидел, как медведь подскочил и сейчас же, коротко взревев, словно подкошенный, упал на бок, вытянувшись во всю длину. Огромные лапы с черными когтями несколько раз судорожно взрыли и взметнули снег, потом, скрючившись, замерли. Карманов, тяжело дыша, опустил ружье к ноге и улыбнулся. Все произошло, как полагается, по закону: преследовал и нападал медведь, а человек только защищался. Это был старый, испытанный способ: лишь притворившись бегущим, можно заставить зверя преследовать вас. Карманов осторожно направился к трупу медведя с ружьем наизготовку. Уже только несколько метров разделяло их, как вдруг медведь одним прыжком вскочил на ноги, с оглушительным ревом бросился на Карманова и лапой ударил по его плечу. Жаркое клокочущее дыхание огромной пасти словно опалило Карманову лицо. Карманов вскрикнул и с повисшей, как плеть, рукой упал навзничь. Медведь всей тушей навалился на него... x x x - Странно, странно... Лавров задумчиво ходил по небольшой светлой лаборатории судна, заложив руки за спину. Тяжелая дверь раскрытого несгораемого шкафа мешала ему, и он машинально закрыл ее. Потом остановился у стола, где возвышалась пышная груда перевившихся лент георадиограмм1, листков вычислений, формул, геологических разрезов. Взяв верхнюю из лент, он расправил ее и опять начал внимательно изучать тонкую, лениво извивавшуюся на ней линию георадиограммы, которая почти у конца внезапным ломаным скачком поднималась кверху. 1 Г е о р а д и о г р а м м а - диаграмма, показывающая радиоактивность отдельных слоев земли на исследуемых участках. - Вы не находите странным, товарищ Вишняков, такое неизменное падение напряжения, начиная с района восьмой шахты? Потом этот крутой, ничем не объяснимый ее взлет так близко от шахты номер пять... Он покачал головой, сел на стул и медленно расправил ленту на столе. Не глядя, взял первые попавшиеся мензурки2 с каким-то голубоватым раствором и поставил их на концы свертывающейся ленты. 2 Мензурка - высокий стакан с делениями для определения объема жидкости. - Что же тут такого исключительного, Сергей Петрович? - ответил Вишняков, низенький полный человек с гладко выбритым лицом нездорового, темновоскового цвета, с маленькими беспокойными глазами, глубоко запрятавшимися под высоким лбом. - Распределение радиоактивных веществ на большой глубине становится довольно неравномерным. Очевидно, гнездо богатых урановых пород под пятой шахтой будет очень ограниченным в своих горизонтальных пределах. Георадиограф3 и показывает на ленте постепенное падение содержания радионосных пород и лишь на далеком расстоянии от восьмой шахты новое гнездо... 3 Георадиограф - самопишущий прибор, показывающий радиоактивность отдельных слоев земли. Шумно дыша, он стоял возле Лаврова и, вглядываясь в линию на ленте, водил по ней толстым, несгибающимся пальцем. - Все это верно, - сказал Лавров, - но промежуток между седьмой и восьмой шахтами будет слишком велик. Плохо, плохо... На каких горизонтах работал прибор? - Начиная от трех километров и до пяти, - ответил Вишняков. - Напрасно, - мягко заметил Лавров. - Имея такой плохой профиль, следовало просвечивать недра до более глубоких горизонтов. Ведь вам как старшему радиогеологу на участке должно быть понятно, что если нам не встретятся радиоактивные породы, придется заложить на этом участке простую тепловую шахту. Для этого надо было искать здесь какой-нибудь батолит4 с магмовым5 очагом на глубине до двенадцати - пятнадцати километров... 4 Батолит - огромная, неправильной формы масса породы определенного состава, залегающая глубоко внутри земли. 5 Магма - расплавленная масса, находящаяся в глубоких слоях земной коры; представляет собой сложный расплав силикатов с тяжелыми металлами. При остывании магмы происходит сложный процесс ее распада на магматические горные породы. - Простите, Сергей Петрович, - почтительно возразил Вишняков, - ваше задание сводилось к просвечиванию только до пяти километров... - Декабрьским циркуляром, - резко прервал его Лавров, - по второму, третьему и пятому участкам я указал, что ввиду неблагоприятных результатов прошлогодних изысканий для шахт седьмой, двенадцатой, шестнадцатой и семнадцатой в этом году необходимо производить изыскания на глубинах от восьми до двенадцати километров. На пятом участке это распоряжение оправдало себя уже сейчас, в самом начале навигации. Краска залила лицо Лаврова. Видно было, что он едва сдерживает гнев. - Но я не получал вашего циркуляра, - удивленно сказал Вишняков. - Я ничего не знал об этом распоряжении... - На преднавигационном совещании участников экспедиций этого года я повторил его содержание. - Я не участвовал а этом совещании, Сергей Петрович. Если вы помните, я тогда уезжал из Москвы. - Присутствовал ваш заместитель! - Накануне отправления "Марии Прончищевой" в рейс его списали с судна по случаю внезапной болезни... Он ничего не успел мне передать... Громыхающий топот ног, беготня по палубе, тревожные крики, громкая команда внезапно прервали Вишнякова. - Медведь, медведь! - Карманов на льду! - Подвахтенным с оружием - за борт! Вызвать врача! Спустить собак! Шум и беготня на палубе усилились. Вишняков испуганно обернулся к двери. - Там какое-то несчастье, Сергей Петрович, - проговорил он. - Скорее наверх! - крикнул Лавров. Оба бросились к выходу. Стол закачался от толчка, одна из стоявших на ленте мензурок упала. Струя голубоватой жидкости залила почти целиком ленту, вызвавшую только что столь напряженный разговор... x x x Карманова нашли под уже мертвым медведем. Удар ослабевшей лапы зверя переломил ему левую ключицу, да тяжелая, почти с полтонны весом, туша сильно помяла его. Предсмертный прыжок медведя был лишь последней вспышкой жизни в его могучем организме. Ни одно животное не отличается такой изумительной живучестью, не так "крепко на рану", по выражению полярных зверобоев, как белый медведь. Среди команды и научных работников, сопровождавших носилки с Кармановым на борт судна, встреча с медведем и его "посмертный бой", как кто-то выразился, вызвали необыкновенное оживление. Говорили о выносливости этого животного, вспомнили памятную охоту Нансена, когда белый медведь, получив пулю в сердце, пробежал тридцать шагов и лишь после этого упал. Главный механик рассказал, как однажды на острове Врангеля медведя загнали на край скалы, которая отвесной стеной поднималась метров на шестьсот над прибрежным льдом. Видя, что выхода нет, медведь, не раздумывая долго, бросился с этой головокружительной высоты вниз, и через минуту растерявшиеся охотники увидели вдалеке быстро уходившего во льды зверя. Когда носилки были подняты на палубу, Лавров расспросил врача о состоянии раненого и, убедившись, что опасности нет, пошел обратно в лабораторию. Мысль о вынужденной задержке на важном участке работы угнетала его. Придется, очевидно, пройти участок в третий раз с глубоким просвечиванием недр, потерять, может быть, целое лето. В лаборатории никого не было. Лавров подошел к столу и был неприятно поражен: на столе было голубое наводнение. Драгоценные документы - георадиограммы, листки с вычислениями, геологические разрезы - размокли; линии, цифры, слова на них расплылись. Досадуя на свою неловкость, Лавров принялся торопливо просушивать под электрополотенцем1 ленту георадиограммы, которую он рассматривал с Вишняковым. Под сильной струей сухого, почти горячего воздуха Лавров водил вправо и влево размокшую ленту. Она ежилась, коробилась, начинала похрустывать. Линии на ней теряли понемногу расплывчатость, принимали более четкий и ясный вид. 1 Электрополотенце - трубка, подающая воздух, нагретый с помощью спирали, по которой пропускают электрический ток. Вдруг Лавров вскрикнул и замер с лентой в руках у отверстия сушильного аппарата. Расширенные глаза Лаврова были неподвижно устремлены на отрезок линии там, где она, между восемьдесят четвертым и восемьдесят пятым меридианом восточной долготы, круто взлетала вверх. Смутно, едва различимо под этим ломаным взлетом на ленте проступила другая линия - спокойная, чуть изогнутая, как вполне естественное продолжение всей линии на ленте. Словно не доверяя себе, Лавров отвел глаза, недоумевающе оглянулся и опять посмотрел на ленту. Нет, вторая линия, хоть и слабо, виднелась под ломаным отрезком первой - четкой и ясной, но теперь Лавров заметил что-то новое и в этом ломаном отрезке, какой-то рыжеватый оттенок. Между тем нижняя, едва проступавшая линия по цвету ничем не отличалась от основной. "Подделка?.. Фальсификация?.. Зачем это нужно было?.." - думал Лавров, продолжая медленно водить ленту под струей горячего воздуха. Теперь он пристально следил за слабо извивающейся линией на георадиограмме. Опять та же картина, но уже на другом конце ленты и в обратном, перевернутом виде! Над основной линией, значительно дальше к востоку и ближе к месту, намеченному для восьмой шахты, едва различимой тенью проступала на ленте круто поднимающаяся линия, указывающая на богатую залежь радиоактивных пород. С тем же рыжеватым оттенком шла под ней ровная, ясная линия, связывающая основание этого едва различимого выступа с основной линией. Сомнений не было! Лавров просушил ленту до конца, но больше ничего подозрительного не заметил. Закрыв глаза, бледный, он опустился на стул возле залитого стола, но через минуту, когда послышался скрип открывающейся двери, уже был внешне спокоен. Обернувшись и глядя в упор на входившего Вишнякова, Лавров спросил: - Скажите, товарищ Вишняков, зачем вам понадобилось искажать показания георадиографа? Вишняков резко остановился, пошатнулся, словно от внезапного удара. Багровая краска залила его полное лицо, маленькие глаза испуганно заметались. - Это... это не я... - пробормотал он сразу охрипшим голосом. - Кто же, если не вы? - не сводя с него глаз, продолжал Лавров. - Ведь георадиограммы находились у вас под замком. Вы при мне достали их вот из этого несгораемого шкафа. Кто же, кроме вас или без вашего ведома, мог произвести эту бесчестную работу? - Не... не знаю... уверяю вас... - бормотал едва внятно Вишняков. Лицо его начало синеть. Задыхаясь и пошатываясь, он добрел до свободного стула и упал на него, продолжая бормотать: - У... уверяю вас... Сергей Петрович... не я... ключи могли подделать... Внезапно глаза его закрылись, голова упала на грудь, он откинулся на спинку стула, потом начал медленно сползать на пол... Лавров вскочил, подбежал к аппарату телевизефона и вызвал корабельного врача. Когда через несколько минут, по спешному вызову Лаврова, в лабораторию вбежал капитан, Вишнякова там уже не было. В бессознательном состоянии его унесли в госпиталь. - Василий Дмитриевич, - отрываясь от своих мыслей, с едва сдерживаемым волнением сказал Лавров, - приказываю вам арестовать старшего радиогеолога на вашем судне, Вишнякова. Сейчас он в госпитале, без сознания. По получении разрешения врача вы отправите его на самолете в Москву и поручите передать властям для производства следствия. Я обвиняю его в злоумышленном искажении показаний георадиографа, что могло повлечь за собой огромный вред строительству шахт. Мотивированный приказ об этом вы получите через полчаса... Капитан стоял молча, точно не веря своим ушам. Наконец он растерянно сказал: - Сергей Петрович! Что вы говорите? Зачем это ему нужно было? - Вот в этом-то следственные власти и должны будут разобраться... Я сам ничего не могу понять. Смотрите, - подводя капитана к столу и показывая на георадиограмму, говорил Лавров. - Здесь, между восемьдесят седьмым и девяносто первым градусами восточной долготы, прибор показал огромную, быстро возрастающую интенсивность радиоизлучений с глубины четырех километров. Однако именно эта подскакивающая кверху линия показаний прибора была чем-то стерта или смыта. Вместо нее какими-то другими чернилами проведена линия, ложно показывающая отсутствие на этом отрезке каких-либо крупных залежей радиоактивных веществ. А вот здесь показано, наоборот, наличие богатых залежей, хотя ничего подобного тут нет. Лавров устало опустился на стул. - Какой ужас! - тихо проговорил капитан, наклонившись над столом и внимательно рассматривая ленту. - Выходит, если бы в последнем месте вы заложили шахту, вся работа была бы проделана впустую? Лавров кивнул головой. - Он хотел нас направить по ложному пути... - Но зачем это ему нужно было?- опять спросил капитан. - Зачем это ему нужно было? - с недоумением повторил Лавров вопрос капитана. x x x Первая инспекционная поездка этого года, второго года Великих арктических работ, принесла Лаврову много волнений, огорчений, а под конец и тяжелые удары. Началось с того, что на "Пахтусове", экспедиционном судне-лаборатории, в открытом океане, среди льдов, неожиданно произошла ничем не объяснимая утечка электрического тока из всех мощных батарей. Электроход оказался в совершенно беспомощном состоянии, лед начал затирать его. Были два сжатия, из которых одно настолько сильное, что, несмотря на относительно крепкую, специально предусмотренную для полярных плаваний конструкцию и мощный пояс из толстой стальной брони, судно едва не погибло. Несколько дней люди мерзли в необогреваемых помещениях судна, питались всухомятку окаменевшими от стужи продуктами, пока не подоспел на помощь ледокол "Харитон Лаптев". Главного электрика с "Пахтусова" Лавров снял с работы, вызвал из Владивостока следственную и экспертную комиссии для выяснения всех обстоятельств аварии и установления виновных. Из Владивостока же Лавров вызвал резервное судно-лабораторию "Андромеду" для замены выбывшего из строя "Пахтусова". Преступление Вишнякова на "Марии Прончищевой" потрясло Лаврова. Расстроенный, почти больной, он провел на судне не один день, как предполагал, а целых три дня, разбираясь вместе со Спицыным, заместителем Вишнякова, в запутанной документации, оставленной Вишняковым. Следующее за тем посещение шахты номер шесть несколько подняло настроение Лаврова: проходка шахты шла по плану, и он остался доволен и работами и организацией поселка. Вызвав из Москвы на мыс Желания Березина и разрешив ему взять с собой для ознакомления со строительством корреспондента Эрика Гоберти, он встретился с ними в назначенном месте, и все трое в подводной лодке Лаврова направились к первенцу великого строительства - шахте номер три у острова Рудольфа. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ НА ДНЕ ОКЕАНА Капитан подводной лодки посмотрел наверх, на куполообразный матовый экран, и отдал команду: - Внимание! Приготовиться ко входу в порт! - Есть приготовиться ко входу в порт! На нижней полосе экрана, впереди по носу, в обычной на этих глубинах тьме проступало круглое желтое пятно. Пятно быстро росло, светлело и наконец заполнило всю переднюю часть экрана. Через минуту в этом световом пятне уже можно было видеть сначала смутные, потом все более ясные очертания огромного сводчатого тоннеля, освещенного изнутри множеством ярких ламп. По обеим сторонам входного отверстия стояли широко раздвинутые половинки ворот. Внутри, на ровном дне, почти во всю стометровую длину тоннеля виднелись два странных сооружения, похожие на скелеты гигантских китов с поднятыми кверху короткими, широко расходящимися ребрами. На одном из этих сооружений, слегка охваченное с боков его ребрами, лежало длинное кашалотообразное тело, сильно расширяющееся впереди и сужающееся к заднему концу. Было ясно, что на этом своеобразном ложе покоится одна из тех советских подводных лодок, для которых прототипом послужил знаменитый "Пионер", совершивший в свое время первый в истории глубоководный поход через два океана, из Ленинграда во Владивосток1. 1 См. научно-фантастический роман Гр. Адамова "Тайна двух океанов". Детгиз, 1941 год. - Две сотые хода вперед! - отдал новую команду капитан. - Есть две сотые хода вперед! - отвечал вахтенный лейтенант, работая на клавиатуре щита управления. - Одна сотая право на борт! Так держать! Одна десятая хода вперед! Погружение три метра! Так держать! - следовали одна за другой команды капитана, и лейтенант едва успевал повторять и выполнять их. Труднейшая операция входа в подводный порт-тоннель длилась, впрочем, недолго. Через десять минут подводная лодка легла рядом с первой, уже находившейся в порту. Внешние портовые ворота к этому времени автоматически закрылись, и заполнявшая тоннель вода стала быстро убывать. Скоро матово поблескивающее дно подводного порта совершенно обнажилось, но все его обширное пространство, залитое светом, оставалось пустынным. Тишину нарушали лишь громкие вздохи где-то скрытых воздушных насосов, восстанавливающих нормальное давление воздуха в тоннеле. Наконец почти одновременно на правых бортах лодок откинулись широкие площадки и легли горизонтально над влажным дном. Из далекого конца тоннеля донесся мягкий грохот раздвигающейся стены. В широко раскрывшийся проход ворвались яркий свет и глухой шум человеческого поселения, отрывистые голоса людей, жужжание и гудение работающих машин, приглушенный лязг и скрежет металла. Под сводами тоннеля послышался шорох катящихся на резиновых шинах электрических платформ. Электрокары остановились у откинутой площадки большой, ранее прибывшей подводной лодки. Изнутри ее показались люди, протянулась лента транспортера, выносившая на площадку тяжелые бочки, невидимые краны стали подавать тюки и ящики. Возгласы людей, грохот передвигающихся грузов, гудение крановых моторов, мелодичные звонки электрокаров гулко раздавались под сводами этого необычайного порта. Возобновилась прерванная на время работа по нагрузке и выгрузке подводной лодки. В раскрывшихся внутренних воротах порт-тоннеля показались два человека. Впереди торопливо шел пожилой полный человек с кругло подстриженной седой бородой, шапкой черных с проседью курчавых волос и живыми черными глазами под мохнатыми бровями. Он был одет в свободною коричневую куртку с отложным воротником и темным галстуком; куртку стягивал широкий пояс. За ним следовал смуглый молодой человек, почти юноша, с худощавым бритым лицом и большими горящими глазами. На откинутой площадке подводной лодки появилась группа пассажиров в сопровождении капитана. - Ну, еще раз спасибо, товарищ капитан, за приятное плавание, - обернулся к капитану Лавров. - Идем, идем, товарищи! Вот и Гуревич спешит сюда, сейчас будет потасовка. Готовьтесь, товарищ Березин, - с веселой усмешкой сказал он, повернувшись к своему спутнику. - Ну что же, - вздохнул Березин, смущенно улыбаясь и проводя ладонью по круглой бритой голове. - Я уже привык быть козлом отпущения. - Такова, кажется, участь всех работников снабжения, - рассмеялся кто-то позади. Разговаривая, все сошли с площадки и стали на влажное стеклянное дно тоннеля. - Здравствуйте, Сергей Петрович! Здравствуйте, Николай Антонович! - приветствовал приезжих Гуревич. - Давненько не видали вас в нашей подводной берлоге. - Немало, вероятно, здесь перемен, - говорил Лавров, пожимая Гуревичу руку и направляясь к выходу из порт-тоннеля. Все последовали за ним. Вокруг сновали электрокары, в вышине проносились краны с тяжелыми грузами в цепких лапах. - Немудрено, Сергей Петрович, ведь вы у нас не были, пожалуй, месяцев пять. Позвольте вам представить Андрея Глебовича Красницкого, начальника насосной станции. - Рад познакомиться с вами, Андреи Глебович, - сказал Лавров. - Мне много говорил о вас Самуил Лазаревич - и только одно хорошее. Вы здесь, кажется, всего месяца два? Ну как? Втянулись уже в работу? - С головой, Сергей Петрович, - ответил, слегка смущаясь, Красницкий. - Работа уж очень интересная. Я ведь с самого начала, как только быт опубликован проект, стал его горячим сторонником. Я даже темой дипломного проекта взял разработку детали гидромониторной установки. - Ах, вот как! - сказал Лавров, уступая дорогу стремительно несущемуся электрокару. - Так это ваш проект прислал мне Московский гидротехнический институт? Теперь я и фамилию вашу отлично припоминаю. Очень рад познакомиться с вами. - Лавров, улыбаясь, оглядел юношу, потом вдруг прищурился и медленяо произнес: - Позвольте... и лицо ваше кажется мне знакомым, где-то я вас видел. Вы не помните? Не встречались мы? Красницкий смущенно посмотрел на Лаврова: - Не помню, Сергей Петрович, не думаю. - А! Вспомнил! - воскликнул Лавров, кладя руку на плечо Красницкому. - Ведь это вы выступали на дискуссии во Дворце Советов и предложили просить правительство о созыве комиссии? - Ах, это... - смешался Красницкий. - Да, это был я. Но ведь вас не было тогда на докладе профессора Грацианова. - Какие пустяки! - засмеялся Лавров. - А экран телевизефона? Я следил из своей комнаты за дискуссией от начала до конца. Очень рад видеть вас здесь. - И, повернувшись к Гуревичу, он забросал его деловыми вопросами: - Ну, как у вас с выработкой? Как ведут себя механизмы? Сколько проходите в день? Последняя сводка дает почему-то снижение. Позади, оживленно беседуя друг с другом и осматривая все окружающее, следовали спутники Лаврова. Еще дальше, отстав от всех, шли Березин и Гоберти. - Господин Гоберти! - внезапно крикнул Лавров. - Что же вы отстали? Идите скорее сюда! Смотрите! - Бегу, бегу, Сергей Петрович! - ответил Гоберти, торопливо приближаясь к Лаврову и Гуревичу. Стоявший впереди электрокар с горою пухлых тюков отошел в сторону, и перед гостями, подошедшими к выходу из тоннеля, открылся необычайный вид. Под высоким полукруглым сводом в свете огромных шаровых фонарей показался поселок. По его левой стороне виднелись ряды небольших, кубической формы коттеджей, полускрытых в кудрявой зелени кустов и деревьев. Справа тянулись здания молчаливых, словно заснувших складов, четырехугольных двухэтажных мастерских, из которых доносился приглушенный шум обрабатываемого металла. Поближе к центру высилось здание электростанции, дальше были насосная и компрессорная станции. В центре поселка, упираясь в вершину свода, находилась гигантская башня из прозрачного материала, с ажурным сплетением балок, тросов и лестниц, заполнявших ее внутри. Из основания башни выходили наружу мощные трубы, которые тянулись, подобно круглым валам, до наружной стены поселка, проходили сквозь нее и скрывались во мраке подводных глубин. Наружная стена была также прозрачна. Это зрелище поразило всех, кто был здесь впервые, особенно Гоберти. Он глядел, слегка испуганный и словно зачарованный, на эту существующую и в то же время словно отсутствующую преграду между поселком и океаном. Там, за стеной, шла своя таинственная жизнь. На уровне дна вспыхивали разноцветные огоньки, загорались и гасли на короткие мгновения какие-то высокие стебли, покрытые узорными листьями и странными цветами. В вышине, над ними и над сводом поселка, изредка мелькали в разных направлениях то темные гибкие тени, то цветистые гирлянды и точки огней, блеклых и туманных, едва заметных сквозь сильный свет из поселка. Молчание длилось долго. Наконец Гоберти глубоко вздохнул, снял клетчатую кепку и вытер платком высокий морщинистый лоб. - Это стекло? - хрипло спросил он. - Стекло, - ответил Лавров, - но только стальное стекло, очень легкое и в то же время необычайно прочное. Я вам говорил о нем, теперь можете убедиться, что это не мистификация1. 1 Мистификация - обман, намеренное введение кого-либо в заблуждение. - Я не мог себе этого представить, - пробормотал Гоберти. - Имейте в виду, дорогой Гоберти, мы теперь не довольствуемся лишь тем, что нам предлагает в готовом или полуготовом виде природа, хотя бы это было лучшее из того, что она может предложить. Нет! Мы сами изготовляем для своих нужд именно тот материал, который нам требуется. Благодаря успехам физической и синтетической химии2 мы настолько проникли в таинственные глубины вещества, в законы его внутреннего строения, образования и расположения молекул, что, беря из природы самое простое, дешевое, имеющееся всюду в изобилии, мы создаем из него нечто совершенно новое, чего в природе даже не встретишь. И, уверяю вас, этот новый материал получается у нас гораздо лучше, чем тот, что выходит из мастерской природы. 2 Синтетическая химия - наука и технология получения сложных химических соединений из более простых или получение соединений непосредственно из элементов. - А эта прозрачная сталь? - Эта прозрачная сталь - просто пластмасса. Но по своей необычайной твердости, легкости, кислото- и жароупорности она превосходит все известные стали и сплавы металлов. - И все же, - спросил Гоберти, - над нами, вероятно, огромное давление воды? - Не такое огромное, как может показаться, - ответил Лавров. - Глубина здесь не достигает и двухсот метров, следовательно давление воды на свод не превышает двадцати атмосфер. Примите во внимание также идеальную сопротивляемость геометрически точного полусферического свода, который к тому же опирается на башню, построенную из того же материала. Такое сооружение может выдержать значительно большую нагрузку. Однако пойдем дальше. Сначала в шахту, Самуил Лазаревич, - повернулся Лавров к Гуревичу и сейчас же, спохватившись, воскликнул: - Да, простите! Забыл вас познакомить. Самуил Лазаревич Гуревич - начальник строительства и главный инженер шахты номер три - товарищ Красницкий. Эрик Гоберти - корреспондент иностранных газет. Покончив с этой неизбежной церемонией, Лавров двинулся вперед. - На какой глубине сейчас работаете, Самуил Лазаревич? - обратился он к Гуревичу. - Тысяча двести десять метров, Сергей Петрович. - Температура? - Пятьдесят пять градусов. - Мне помнится, - вмешался Гоберти, - вы предполагали достигнуть температуры что-то около трехсот пятидесяти градусов. На какой же глубине вы ее встретите, если разрешите спросить? - Примерно около пяти километров, - ответил Гуревич. - Колоссально... Колоссально... - бормотал Гоберти, торопливо занося в записную книжку свои заметки. Поселок казался безлюдным. Лишь изредка встречался одинокий прохожий и, приветливо поздоровавшись с новыми людьми, исчезал в ближайшем здании. С левой стороны поселка, из густо разросшейся зелени, внезапно донесся веселый детский смех. - Неужели здесь дети? - удивленно спросил Гоберти. - Ну как же! - ответил Гуревнч. - В поселке немало семейных людей, которые привезли сюда и своих детей. Сейчас, вероятно, в школе перерыв и ребята выбежали в наш крохотный сад. - Черт возьми! - не мог удержаться Гоберти. - Вы, однако, с комфортом устроились на дне морском. - Без детей было бы скучно, - объяснил Гуревич. - И уверяю вас, они себя чувствуют здесь не хуже, чем на поверхности земли. Зелень, озонированный воздух1, кварцевые фонари, под которыми ребята загорают не хуже, чем на солнце... Даже теннис и футбол у нас процветают. Такого вратаря, как наш Андрей Глебович, и на поверхности земли не скоро найдете, - сказал Гуревич, показывая на улыбающегося Красницкого. - Если вам захочется отдохнуть на даче, приезжайте сюда, господин Гоберти. Право, не пожалеете, - заключил он, открывая высокую стеклянную дверь у подножия башни. 1 Озон (видоизменение кислорода) - газ, являющийся окислителем. Применяется для очистки воды и воздуха. Озонированный воздух - очищенный, обеззараженный, лишенный дурного запаха. Гоберти ничего не успел ответить - новое зрелище захватило его. Тихий шорох вертящихся колес, шелест ползущих тросов, музыкальное гуденье моторов, тяжелое пыхтенье и вздохи где-то скрытых насосов наполняли огромное внутреннее пространство башни. Ее противоположная прозрачная стена виднелась далеко впереди. Высоко над головами вошедших густо сплетались в ажурную сеть бесчисленные балки, подкосы, среди которых изредка мелькала маленькая фигура человека. На разной высоте то здесь, то там в эту сеть были вкраплены баки и газгольдеры2, перевитые трубами и змеевиками. Круглый ровный пол был составлен из огромных четырехугольных плит. Из-под пола выходило наверх множество кабелей и труб. Через большой круглый люк двигались вверх и вниз прозрачные кабины лифта с грузом или изредка с людьми. Через другой люк, огороженный легкими перилами, виднелись ступеньки металлической лестницы, уходящей куда-то вниз, в светлую пустоту. 2 Газгольдер - резервуар для хранения газа. После чистого, свежего воздуха поселка в башне чувствовался какой то едва уловимый, щекочущий горло запах. - Что это? Чем здесь пахнет? - поспешно повернулся к Гуревичу Лавров. - Вот уже несколько дней, как этот запас держится в башне, - ответил Гуревич, недовольно проводя рукой по пушистым седым усам. - Мы вынуждены употреблять низкосортный георастворитель, совершенно непригодный для закрытых помещений. - Почему же вы не замените его высококачественным? - нетерпеливо спросил Лавров - У нас другого нет, Сергей Петрович, - хмуро ответил Красницкий. - Вся последняя партия растворителя никуда не годится. - Надо было немедленно сообщить нам об этом! - уже не скрывая волнения, заметил Лавров. - Мы говорили об этом лично товарищу Березину по телевизефону, - сказал Гуревич. Лавров вопросительно посмотрел на Березина. - Я уже распорядился, Сергей Петрович, о срочной отправке на шахту номер три новой партии георастворителя, - ответил Березин смущенно и поспешно. - Произошла ошибка на заводе. Я сделал внушение нашему приемщику. Лавров укоризненно покачал головой. - Примите меры, чтобы это больше не повторялось. Когда будет доставлена новая партия? - Дней через десять, - подумав, ответит Березин. - Партия уже отправлена из Архангельска на "Васлии Прончищеве". - Ну нет! - решительно возразил Лавров. - Вы переправите сюда в аварийном порядке на самолете одну тонну растворителя. Вам хватит тонны на десять дней, товарищи? - спросил он Гуревича и Красницкого. - До прибытия "Прончищева"? - Хватит, Сергеи Петрович, вполне хватит! - Вот и отлично! Я попрошу вас, Николаи Антонович, пройти в контору, связаться по телевизефону с кем нужно на "Большой земле" и распорядиться об отправке этой тонны. А вы, товарищ Красницкий, проводите, пожалуйста, Николая Антоновича в контору... Мы спустимся в шахту с товарищем Гуревичем. Вы догоните нас... Пойдем дальше, товарищи, - продолжал Лавров, после того как Березин и Красницкий вышли из башни. - На лифте или по лестнице, Сергей Петрович? - спросил Гуревич. - По лестнице, Самуил Лазаревич. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ В НЕДРАХ ЗЕМЛИ Металлическая лестница вилась уступами и через каждые два-три десятка метров прерывалась площадкой. Справа она примыкала к стене шахты, слева была пустота - светлая, пугающая, от близости которой у человека замирало сердце. Лестница, легкая, словно паутина, висела в пространстве, и Гоберти, сжав зубы, с трудом заставлял себя переставлять ноги, спускаясь по ступенькам. Впереди и позади лестницы уходили вниз две сетчатые клетки лифтов: грузового и пассажирского. Залитая светом круглая пропасть открылась перед глазами людей, как только они сошли на первую площадку лестницы. Шахта уходила глубоко вниз, в звездную туманность скопившихся там огней. По ее гладким светло-голубым стенам тянулось множество проводов, шлангов, труб. Глухой ровный гул шел из глубины шахты, чмокающие звуки доносились из толстых труб; тяжко вздыхая, ухали насосы и компрессоры; где-то грозно гудели мощные моторы. Осматриваясь по сторонам и прислушиваясь к возрастающему гулу, все молча спускались по лестнице ниже и ниже. Над каждой площадкой висели на стене мраморные щиты с рубильниками, выключателями, разноцветными кнопками. Гоберти спускался рядом с Лавровым, присматриваясь, ежеминутно делая на ходу заметки в своей записной книжке. - Что за хлюпающие звуки доносятся из этой трубы, Сергей Петрович? - спросил он после долгого молчания. - Из этой толстой? Придется сначала объяснить вам значение водонапорной трубы, которая идет рядом с ней. Как видите, она немного тоньше первой. По ней под собственным напором - я вам уже говорил, что здесь, у дна океана, давление равно двадцати атмосферам - внешняя морская вода устремляется вниз, в шахту. В нижнем, глухом конце этой трубы вода разбивается на несколько десятков мощных струй, и каждая из этих струй по своему шлангу, через свой брандспойт1, вырывается наружу и с огромной силой бьет и разбивает горную породу на дне шахты... 1 Брандспойт - металлический наконечник шланга (гибкой трубы из прорезиненной водонепроницаемой ткани) - Простите, Сергей Петрович. Я, конечно, мало понимаю в технике, но все же слышал, что этим способом размывают, скажем, песчаную почву, глинистую или, как их там... - Вы хотите сказать - осадочные породы? - Да, да, мягкие породы. Но только что товарищ Красницкий докладывал вам, что они пробивают шахту в базальте2. В базальте! Он ведь, кажется, такой же твердый, как гранит. Не так ли? Что же может с ним сделать вода даже под напором в двадцать атмосфер? 2 Базальт - плотная темная стеклообразная вулканическая порода сложного состава. - Это вполне естественный вопрос, - сказал, улыбаясь, Лавров. - Надо знать, что под таким давлением струя воды получает твердость стали и действует, как стальной лом. Но, кроме того, мы получили еще добавочную силу благодаря успехам советской химии. Недавно, один из наших химических институтов открыл состав, который называется геологическим растворителем. Это о нем мы только что разговаривали наверху. Подробно говорить об этом составе я не могу. Могу сказать лишь, что одна его крупинка, растворенная в кубометре воды, позволяет ей под сильным давлением разъедать и растворять почти мгновенно верхний слой любой горной породы, в том числе и самой твердой, как, например, гранит, базальт, диорит3. Ну, хотя бы вот так, как соляная кислота растворяет в себе без остатка большинство металлов, органические ткани, кости. По водонапорной трубе идет вода уже с ничтожной примесью растворителя, но этого достаточно, чтобы наши гидромониторы даже в базальте каждые сутки углубляли шахту на десять-пятнадцать метров. 3 Диорит - горная, весьма прочная порода, состоящая из полевого шпата, роговой обманки, магнезии и слюды. - Так... Интересно... О чем же вздыхает другая труба? - спросил Гоберти. - Другая труба - отводная, - продолжал Лавров. - Внутри нее через равные промежутки помещаются мощные электрические насосы, которые поднимают наверх пульпу - то есть уже отработанную воду с размытой горной породой. Эта пульпоотводная труба уходит далеко от поселка по морскому дну, и там теперь образуется, если можно так выразиться, новый геологический слой отложений из выбрасываемой породы. Работу этих насосов вы и слышите из пульпоотводной трубы. - Замечательно! - проговорил Гоберти, снимая кепку и на ходу вытирая покрытые капельками пота лоб и розовый лысый череп. - Кстати, Самуил Лазаревич, - обернулся Лавров к Гуревичу, - как работают пульпоотводные насосы? Какая производительность? - Великолепно работают, Сергей Петрович, и монтаж идеальный. Прекрасная конструкция! Поршень с расширяющимся эластичным ободом, и зазора между поршнем и цилиндром насоса фактически нет. Производительность выше проектной. - Вот как! Очень хорошо. Какой завод поставлял? - Московский гидротехнический. А конструкция - Ирины Васильевны Денисовой, начальника производства на этом заводе. Мы с ней обменялись визетон-письмами, и я прямо благословлял ее за эти насосы... Обычно бледное лицо Лаврова порозовело. - Вот как! - пробормотал он с улыбкой. - Очень рад... Очень... Гоберти энергично обмахивал кепкой раскрасневшееся лицо. - Что-то очень жарко становится, - говорил он. - Сердце у меня неважное, с трудом выносит такую температуру. - Сейчас будет станция, господин Гоберти, - отозвался Гуревич. - Минуту потерпите. Через два лестничных пролета на площадке, в стене шахты, показалась плотно закрытая дверь. Гуревич открыл ее, за ней другую и пропустил мимо себя гостей. Они очутились в высокой, мягко освещенной комнате, уставленной мебелью. Здесь была тишина и приятная прохлада. Из боковой двери появился человек в белом халате и быстро направился навстречу вошедшим. - Наш врач, - представил его Гуревич и обратился к нему: - Илья Сергеевич, господин Гоберти жалуется на сердце. Можно ли ему продолжать спуск? Врач подошел к журналисту, пощупал пульс, взял со стола какой-то миниатюрный сложный прибор и приставил его к груди Гоберти. На наружной стороне прибора задрожала стрелка и затем начала быстро и неравномерно колебаться из стороны в сторону. Врач покачал головой. - Только в скафандре, - сказал он. - Вам нельзя утруждать свое сердце. - В таком случае, - обратился Гуревич к Лаврову, - я предложил бы всем сейчас одеться. Все равно нам придется это сделать на следующей станции. Внизу довольно высокая температура. - Ну что же, давайте, - согласился Лавров. - Давайте давайте - весело говорил Гоберти, к которому в прохладе и тишине вернулась обычная жизнерадостность. - Мое сердце не раз уже доставляло мне неприятности в самые интересные моменты. Лучше заранее принять меры. Через десять минут несколько странных человеческих фигур гуськом вышли из помещения подземной станции и возобновили свой спуск уже в кабине грузового, медленного лифта. Они были одеты в широкие, мешковато сидящие коричневые комбинезоны, на спинах они несли небольшие ранцы, на головах были надеты круглые прозрачные шлемы. В этих костюмах люди напоминали водолазов, готовых к спуску под воду. Сквозь прозрачную оболочку шлема виднелось оживленное лицо Гоберти. - Вот это я понимаю! - довольно говорил он, оглаживая на себе костюм рукою в перчатке. - Дышать легко, приятная прохлада... Замечательно! - Это жароупорный скафандр, изолирующий человека от внешней температуры газов и вредного влияния радиоизлучений, - сказал Гуревич. - А свежим воздухом вас снабжает аппарат кондиционирования, спрятанный в ранце на спине скафандра. Там же находится и крохотный радиотелефон, по которому вы поддерживаете связь с внешним миром. - Замечательно! Гениально! - восторгался Гоберти, занося что-то в записную книжку, прикрепленную на тесьме к поясу скафандра. Спуск продолжался. Одна за другой сменялись площадки с мраморными щитами управления. Через каждые три площадки на щитах выделялся величиной один рубильник, длинная ручка которого, окрашенная в красный цвет, далеко простиралась над площадкой. - Что это за штука? - спросил Гоберти, указывая на рубильник. - Это аварийный рубильник шахты. Пока его ручка находится в горизонтальном положении, ток подается всей шахте. Прижимая ее вниз, к щиту, мы сразу лишаем шахту тока и прекращаем работу всех до единого механизмов. - Зачем же такой рубильник имеется почти на всех площадках? - Чтобы с любой из них можно было в случае аварии прекратить подачу тока и остановить механизмы. Обычно же управление сосредоточено в главной диспетчерской1 в надшахтной башне... 1 Диспетчерская система - управление транспортными операциями, производственным процессом и отдельными механизмами из одного центра. Применяет