убедить Стила в поддержке  билля  о
политических  ассоциациях,  чем  о  легализации  моей   партии.   Пусть-ка
потягается с церковниками из своего лагеря!
   Я встал.
   - А ответ? - спросил Мердок.
   - Убедить сенатора в поддержке билля попытаюсь. Учтите:  не  обещаю,  а
попытаюсь. Но об агентурной информации забудьте. Я привык работать честно.
   - Учтите и вы, Ано: я человек опасный, - сказал он.
   - Я тоже, Мердок. И если  повторите  что-нибудь  вроде  обыска  в  моей
комнате, я приму свои меры.
   - Предложение принимаю.
   Мердок улыбнулся скорее сочувственно, чем враждебно.
   Простившись с хозяином, я вернулся в отель в экипаже,  который  ждал  у
подъезда.
   В  номере  сразу  же  обнаружил  следы  обыска.  Газеты  были  небрежно
отодвинуты в сторону, одна из  них  валялась  на  полу.  Заполненный  мной
гербовый лист с подписью Стила лежал поверх других  бумаг,  прочитанных  и
брошенных за ненадобностью.
   Я спустился к портье.
   - Кто-то был в моей комнате и копался в моих бумагах.
   - Это невозможно, мсье, - ледяным тоном ответил тот. - Ключ  все  время
находился у меня.
   - Поэтому я и обвиняю вас и вынужден обратиться к полиции.
   - Дежурный полицейский здесь, мсье. - Портье был по-прежнему холоден  и
невозмутим.
   Как и следовало ожидать, ничего из этой затеи не  вышло.  Портье  сумел
доказать, что в течение часа, пока меня не было в  отеле,  он  не  покидал
своего места за стойкой. Да и я  сам  не  очень-то  рассчитывал  на  успех
следствия. Серебро Мердока действовало и в отеле, и в полиции.
   Потом ко мне пришел Питер Селби, я передал ему рекомендательное  письмо
сенатора и объяснил, что с ним делать.
   - Запомните, Пит, - сказал я, - вы  -  молодой  ученый.  Работаете  над
историей  партии  популистов  с  момента  ее  основания  -  после   победы
Сопротивления в десятом году. Большая часть книги уже написана. Сейчас  вы
подходите к истории избирательных кампаний партии,  но  изучать  документы
будете не с начала, а с конца, с последней предвыборной  кампании  -  пять
лет назад. Просматривайте все, что вам покажут, но  отбирайте  только  то,
что говорит о мошенничестве, шантаже или подкупе избирателей.
   Через день Селби принес мне первые сведения.  Оказывается,  с  текущего
счета  партии  дважды  снимались  крупные  суммы.  И  каждый  раз  -   без
вразумительных объяснений. Только  в  одном  случае  в  ведомости  сделана
краткая пометка: "для использования в  привокзальном  районе".  Подозрения
Мартина подтверждались.
   Но что знал Стил? Об этом я и собирался спросить его во время  ужина  в
сенатском клубе...
   Клуб старомоден, как и "Омон", только все  здесь  роскошнее  и  дороже.
Если в "Омоне" бронза и медь, то в клубе серебро, если в "Омоне" плюш -  в
клубе ковры редкой ручной работы, если в "Омоне" свиная кожа на диванах  и
креслах - в клубе шелк, сукно и цветной сафьян. Камины топят не дровами, а
углем.
   В  ресторанном  зале  почти  храмовая,  величавая  тишина.  Метрдотель,
похожий на памятник, вынужденный  сойти  с  пьедестала,  подводит  меня  к
столику Стила. Стил в табачного  цвета  сюртуке,  сидит  не  один,  с  ним
элегантный господин лет сорока пяти, в начинающей входить  в  моду  черной
тройке с высоким, почти до горла, жилетом.
   - Знакомьтесь, Ано, - говорит Стил, - это мистер Уэнделл, мой партийный
и сенатский коллега, от него у меня нет секретов.
   Мы вежливо раскланиваемся.
   - Много слышал о вас, - говорит Уэнделл. - Сенатор считает, что лучшего
советника ему не найти.
   - Готов дать первый совет по службе. - Я решительно вступаю в  игру.  -
Увольте вашего управляющего имением, сенатор Стил.
   - Шуаля? - удивляется Стил. - За что?
   - Слишком многое, что он видит и знает, становится сейчас  же  известно
Мердоку.
   Стил поражен.
   - Не понимаю, Ано.
   - Кто знал о чистом гербовом листе с вашей подписью?
   - Только Шуаль.
   - Так вот, в воскресенье утром, когда я получил от вас  гербовый  лист,
меня пригласил к себе  Мердок.  По  некоторым  причинам  я  согласился  на
встречу. За час отсутствия в моей комнате произвели обыск - искали  именно
этот лист. Мердок мне сам откровенно признался.
   - Лист украли? - вскакивает Стил.
   - К счастью, нет. Чистого листа уже не было. Я вписал в  него  то,  что
никак не интересовало Мердока.
   - Какая  удача,  -  облегченно  вздыхает  сенатор.  -  Вы  спасли  меня
буквально от катастрофы. Такая бумага в руках Мердока! А  что  вы  вписали
туда?
   - Пустяк,  сенатор.  Рекомендацию  одному  молодому  ученому,  пишущему
историю популистской партии.
   - А что вам предложил Мердок?
   - Работать на него вторым Шуалем.
   - Не сомневаюсь в вашем ответе. А Шуаля уволю.
   - Может быть, и не только Шуаля, Ано? - прищуривается Уэнделл.
   - Я только приглядываюсь к людям, мистер Уэнделл.
   - Тогда приглядывайтесь поскорее, - говорит  Стил.  -  До  вудвилльской
конференции остается менее месяца. А там мы будем выдвигать  нового  главу
партии. Вист стар и ждет не дождется смены.
   - Кем вы его замените? - спрашиваю я.
   - С кандидатом вы уже знакомы,  Ано.  -  Стил  кивает  на  Уэнделла.  -
Молодой и дельный. Единственное препятствие  -  не  аграрий,  а  заводчик.
Фермеры могут не поддержать.
   - Препятствие почти устранено, Стил. Я купил половину  виноградников  у
Веррье и молочную ферму Скрентона, - смеется Уэнделл.  -  А  хозяин  везде
хозяин.
   Мимо нас  проходит  затянутый  в  черный  сюртук  старик.  Проходит  не
сгибаясь, высокий и тонкий, как трость.
   - Вист, - шепчет Стил. - Пойду  порадую  старика,  а  вы  уж  без  меня
поужинайте.
   Мы остаемся вдвоем с Уэнделлом.
   - Почему вы  заинтересовались  предвыборными  кампаниями,  советник?  -
вдруг спрашивает он.
   - Хотелось лично проверить намеки Мердока.
   - Вы им верите?
   У Стила от Уэнделла нет секретов - сенатор сам сказал.  Так  почему  бы
мне не открыть Уэнделлу то, что я узнал от Селби и Мартина? Рассказываю.
   - Стилу вы еще не говорили об этом? - задумчиво произносит Уэнделл.
   - Пока нет.
   - Так воздержитесь. Не стоит огорчать старика. А о  снятии  с  текущего
счета партии крупных сумм Мердок знать не может. Но несомненно, что у него
свои люди и в директорской канцелярии. Мердок - человек опасный.
   - Он сам этим хвастает, - говорю я.  -  И  станет  куда  опаснее,  если
пройдет билль о политических ассоциациях.
   - Вы еще новичок, советник. Но у вас хороший  политический  нюх.  Билль
пройдет, не пройдет Мердок.
   - У него есть шансы.
   - Он погрязнет в том, в чем сейчас обвиняет популистов. Начнет  скупать
голоса. И неизбежно будет скомпрометирован.
   - А до этого скомпрометирует нашу партию.
   - Сомневаюсь. Он только  пугает  нас  в  преддверии  билля.  Билль  ему
нужнее.
   - Но у него есть и непродажные голоса.
   - Сколько? Десяток тысяч "профессионалов" с большой дороги?  Сколько-то
лавочников. Сколько-то моих друзей, фабрикантов. Ну, проведет он  в  сенат
горсточку реставраторов. А у нас  одних  фермеров  более  полумиллиона.  А
ремесленники? А батраки? А издольщики? А  часть  рабочих,  которая  всегда
идет с нами? Правда, уйдут от нас католики и евангелисты.  Но  почему  они
будут блокироваться  не  с  нами,  а  с  "джентльменами"?  Не  убежден.  И
трудовики  охотно  отдадут  нам  свои  голоса,  если  мы  станем   чуточку
прогрессивнее наших соперников. Придется в чем-то уступить левым. Расширяя
промышленность, нельзя забывать и о рабочих руках.
   - Значит, вы думаете о расширении промышленности?
   - И я не одинок в этом намерении... - Уэнделл встает. - Жаль,  что  мне
надо идти.  Хотелось  бы  поговорить.  И  не  раз.  Не  возражаете?  Тогда
инициативу беру на себя.  А  сейчас  взгляните  вон  на  того  невзрачного
блондина в черном свитере у стойки бара.  Единственный  человек,  которого
пускают в клуб в рабочей куртке и  без  галстука.  Видите?  Если  вы  даже
только поверхностно заинтересовались политикой, я вас с ним познакомлю.
   Так состоялось мое знакомство с Донованом, бывшим литейщиком, позднее -
старостой цеха металлургов, а теперь - сенатором,  депутатом  от  восьмого
кантона Города.



        9. БИЛЛЬ

   Прошел месяц со дня нашего последнего разговора с Мартином:  он  был  в
длительной командировке от  редакции,  разъезжал  по  городам  и  поселкам
периферии.  Сейчас  он,  задрав  ноги,  лежит  у  меня  на  диване.  Ночь.
Электричества ночью в отеле нет, светят лишь пылающие  дрова  в  камине  и
свечи в канделябрах. Мартин встает, берет один  из  них  в  руки,  и  свет
падает на его похудевшее, небритое лицо.
   - Древняя штучка, - говорит  он,  ставя  канделябр  на  камин.  -  Чур,
рассказывать тебе первому.
   Мне действительно рассказывать первому  -  так  мы  условились  еще  до
отъезда Мартина.  А  рассказать  есть  о  чем.  Например,  о  популистской
конференции в Вудвилле, сменившей главу партии. Прошел  Уэнделл  -  как  и
предполагалось,  не  очень  охотно  поддержанный  фермерами.  Но  все-таки
прошел: сказалось влияние Стила в партийных верхах и тактика "Сити  ньюс",
купленной Уэнделлом у ее владельцев. Предвыборная кампания уже началась, и
хотя в сенате все пока еще оставалось по-прежнему, но повсюду  говорили  о
билле, который вот-вот будет принят сенатом.
   - А как относится к биллю Стил? - спрашивает Мартин. - И кстати, что ты
у него делаешь?
   - Ничего. Должность фиктивная. Знакомлюсь  с  окружающими  его  людьми.
Именно то, что мне  и  нужно.  А  к  биллю  он  относится  отрицательно  -
вероятно, будет голосовать против. Я передал ему  слова  Уэнделла,  но  он
промолчал. В правительстве, думаю, единого мнения нет.
   - Скажи мне, наконец, где сенат и где правительство? И что есть что?
   - "Что есть что" просто и схематично. В сенате  шестьдесят  два  места.
Победившая партия образует кабинет министров,  по-здешнему  -  секретарей.
Глава   партии   -   он   же   премьер-министр,   одновременно    ведающий
государственной собственностью - казной,  железными  дорогами,  рудниками.
Четверо остальных секретарей представляют кто - администрацию Города,  кто
- промышленность и торговлю, кто - сельское хозяйство,  а  кто  -  цеховые
организации, по-нашему профсоюзы. В сенате они голосуют,  в  правительстве
действуют. Сущность капиталистической системы везде одинакова.
   - А что изменит билль?
   - Только внесет разлад в систему управления.
   - Значит, комми отколются?
   - Оставь свой жаргон, Мартин. Противно  слушать.  И  повторяю:  не  ищи
земных аналогий.  Коммунистической  партии  здесь  нет.  Рабочее  движение
только  еще  приобретает  организованный   характер   -   мешают   цеховая
раздробленность и промышленная отсталость. Но уже нарождается что-то вроде
социал-демократии марксистского типа.
   - Донован? - улыбается Мартин. - Нашел-таки?
   Я раздумываю, говорить или  не  говорить  Мартину  о  моих  встречах  с
Донованом. Первая была, пожалуй, наиболее примечательной...
   Мы стояли у стойки бара, уже без Уэнделла, критически рассматривая друг
друга.
   - Интересно, чем это я мог заинтересовать вас? -  спросил  Донован.  Он
был серьезен и холоден.
   - Мне нравятся ваши выступления в сенате, - ответил я.
   - И мой билль против цеховой раздробленности за всецеховое  объединение
с единой экономической программой?
   - Иначе, за единый профессиональный союз?
   - Несколько  непривычно  звучит,  но  можно  назвать  и  так.  За  него
голосовали шесть депутатов из шестидесяти.
   - Будь я в сенате - я был бы седьмым.
   - Интересно, - сказал Донован. - Вы и газету нашу читаете?
   - Конечно.
   - И точку зрения ее разделяете?
   - Вполне.
   - Тогда почему вы работаете у Стила?
   - Потому что отцы наши были  друзьями  и  участниками  Сопротивления  в
десятом году. Со Стилом мы случайно встретились. Его поразило мое сходство
с отцом. Предложил работу. Я согласился,  предупредив,  что  я  новичок  в
политике и только пытаюсь ее осмыслить.
   - Ну и как - осмыслили?
   - Кое-что. Уэнделл, например, прогрессивнее Стила, так как  стимулирует
развитие производительных сил, а Стил тормозит его.
   Если  я  и  хотел  удивить  Донована,  как  удивил   Мердока,   земными
политическими формулировками, то мне  это  явно  не  удалось.  Донован  не
удивился, только заметил:
   - Вы обманули Стила, Ано, сказав ему, что  вы  новичок  в  политике.  Я
думаю, вы знаете даже больше меня.
   На другой день за завтраком в том же сенатском клубе он мне сказал:
   - Не экзаменуйте меня, Ано. Все, что вы говорите  о  классовой  борьбе,
мне уже давно ясно. Но второй революции может и не быть. Не исключено, что
мы придем к власти парламентским путем, когда  большинство  народа  поймет
наконец необходимость социалистических преобразований.
   Так рассказывать обо всем этом Мартину или нет? Решаю не  рассказывать.
Наверняка скажет: пропаганда. А интересует его только  билль,  открывающий
Мердоку двери в сенат.
   - Пройдет или не пройдет?  -  гадает  он.  -  Мердок  не  только  будет
покупать голоса - он немало получит даром. Подсчитай избирательные ресурсы
Мердока. Я объездил по крайней мере два десятка поместий, не считая мелких
ферм. Это уже не десятки голосов, а тысячи - вместе с хозяевами за Мердока
будут голосовать и все от них зависящие. А ведь раньше они  голосовали  за
популистов. Откуда же перемены? От страха. Все чем-то напуганы, подавлены,
взвинчены.  И  все  молчат.  "За  кого  голосуете?  -  спрашиваю.   -   За
популистов?" Мнутся. "Есть еще время подумать", - мямлит один.  "А  может,
попробую хлеба с маслом", - намекает другой, да не дерзко намекает, а явно
с испугом. Только одна вдова, владелица нескольких тысяч акров земли, была
достаточно откровенной. "Я всегда голосовала за Стила, но сейчас  это  мне
будет стоить не меньше миллиона  франков".  Оказывается,  к  ней  заявился
бородатый верзила с пистолетом за поясом и объявил в присутствии слуг, что
на этот раз не только ей и ее  семье,  но  и  всем  арендаторам  и  слугам
придется проголосовать не за Стила, а за реставраторов. Нет такой  партии?
Нет - так будет. А если она не послушается,  так  ей  запросто  спалят  на
полях всю пшеницу. "Вы, конечно, не напечатаете  это  в  своей  газете,  -
сказала мне мадам помещица, - я-то знаю, кому она принадлежит.  И  верзилу
знаю, и то, что он спалит мне урожай - тоже знаю. Вы, вероятно,  встретите
его по дороге и поймете, что с таким джентльменом  обычно  не  спорят".  Я
действительно его встретил. Догадываешься, кто это? Наш друг Чек Пасква.
   - Паскву придется взять под наблюдение. Найди кого-нибудь.
   - Уже нашел.
   - Кого?
   - Луи Ренье.
   Находка Мартина меня отнюдь не радует. Рискуем мы жизнью мальчишки. Луи
даже стрелять не умеет.
   - Что я мог сделать? - оправдывается Мартин. - Отыскал он Паскву где-то
в кабаке и нанялся в банду, со мной не посоветовался. А  Пасква  почему-то
согласился, хотя и видел, что это жеребенок. Оставил его при себе -  якобы
для поручений. Луи считает, что он нужен Чеку для наблюдений за нами.
   - Маневр Мердока. Значит, он нам не верит.
   - А мы - ему.  Обоюдно.  Кстати,  серебро  до  сих  пор  в  его  лесной
"берлоге".
   - Ты уверен?
   - Почти. Слитки в больших количествах не появлялись ни на рынке,  ни  в
ювелирных лавках. Может, пустить по следу полицию?
   Я рассуждаю. Бойль, начальник полиции Города, -  популист.  Честный.  В
какой-то мере  принципиальный.  Но  в  подчинении  у  него  слишком  много
подонков, купленных Мердоком. Да и не  только  Мердоком.  Мартин  прав:  в
Городе нарождается что-то вроде мафии. Появляются капиталы, неизвестно  на
чем взращенные. Возникают капиталисты, неизвестно что производящие. А  это
на руку Мердоку. Можно, конечно, изъять серебро из  его  "берлоги",  Бойль
это охотно и даже умело сделает. Но не рано ли? Не лучше ли выбрать  более
подходящий момент для удара? Тут-то и может помочь Ренье. Но оставлять его
у Пасквы рискованно.
   - Убери его из шайки, Мартин, - говорю я. - Мы не имеем права рисковать
его жизнью.
   - Если найду, - соглашается Мартин.
   Спать некогда. В шесть уже оживают сенатские кулуары, и  бар  гудит  от
шумной и пустопорожней болтовни, из которой я всегда что-то выуживаю.
   На лестнице толкотня, как на бирже. Пробираясь наверх, встречаю  Бойля.
Начальник полиции стоит в  стороне  и  созерцает  происходящее.  Во  время
заседания он будет сидеть со мной, в ложе сенатских чиновников:  амфитеатр
только для сенаторов.
   - Все еще не нашли серебро, Бойль? - Мы  с  ним  на  дружеской  ноге  и
обходимся без "мсье" и без "мистера".
   - Кто сейчас интересуется серебром?  -  отмахивается  он.  -  Билль,  и
только билль!
   - А вдруг провалят?
   - Чудак, - смеется Бойль и ныряет в какую-то болтающую группку.
   У Бойля своя информация - думаю, верная. Послушаем других.
   В коридоре меня останавливает Уэнделл.
   - Сейчас вы спросите о Стиле, - улыбаюсь я.
   - Не буду. Знаю, что он проголосует против.
   - Многие боятся его выступления. Оно может быть очень резким.
   - А разве вы не знаете точно?
   - Стил со мной не советовался. Но он очень не любит Мердока.
   - Мердок в сенате менее опасен, чем за его  стенами.  А  билля  ждут  и
другие. Жизнь, как время, - идет вперед, а не стоит на месте. Общество  не
могут представлять одни аграрии и банкиры.
   Кто-то отвлекает Уэнделла, и я отправляюсь  в  ресторан.  Стила  нахожу
одного в дальней кабине за синей портьерой. Перед ним два бокала и бутылка
вудвилльского красного. Но он не приглашает меня присесть.
   - Не знал, что вы здесь, Ано, - говорит Стил.
   - Я пришел как советник, пока вы меня еще не уволили.
   - С каким советом?
   - Не выступать вообще.
   - Почему?
   - Вы не поведете за собой даже трети сената.
   - И пропустить Мердока?
   Я повторяю слова Уэнделла:
   - За стенами сената Мердок более опасен для общества. Сенатский  мандат
неизбежно умерит его агрессивность. Хуже будет, если хунта  Мердока  силой
захватит власть.
   Что такое "хунта", Стил не понимает, я вижу это по выражению его  глаз,
поэтому тут же меняю "хунту" на "шайку" и добавляю:
   - А в сенате реставраторов всегда сумеет сдержать разумное большинство.
   Стил долго не отвечает, и я все жду, не присаживаясь.
   - Вы знаете, кто выдвинет билль? - наконец спрашивает он.
   - Слышал: Рондель.
   - Глава партии "джентльменов". Человек, проживший на свете столько  же,
сколько и я. Что заставило его изменить продуманному и пережитому?
   - Я только что слышал от главы вашей партии, Стил, -  говорю  я,  делая
ударение на "вашей". - Жизнь, как время, - идет  вперед,  а  не  стоит  на
месте. Должно быть, Рондель это понял.
   - Они хотят расколоть нас, - тихо, но твердо произносит Стил. - Отойдут
трудовики,  уже  зашевелились  каноники,  а  главное,   конечно,   Мердок.
Перемены?  Я  против  перемен,  Ано.  Люблю   все   стабильное,   прочное,
неизменное. Видно, мне пора в отставку, сынок. Могу назвать тебя так,  кто
бы ты ни был. Ведь мне уже, как и Висту, давно за семьдесят.  Только  уйду
после выборов. По конституции все мои голоса получат те, кому я их  отдам.
А у меня сто тысяч избирателей, и ни один из них не  будет  голосовать  за
Мердока.
   Я вспоминаю рассказ Мартина, но молчу. Стоит ли  огорчать  старика,  да
еще в такой день? А на Мердока можно найти управу: есть и Уэнделл, есть  и
Бойль. Да и "Сити ньюс" вмешается, если понадобится. Словом, отпор Мердоку
мы дадим и без Стила.
   Звонит колокол, призывающий членов сената в зал заседаний. Стил  уходит
из ресторана. Мне его искренне жаль  -  священник,  основы  веры  которого
поколеблены. Медленно иду за ним.
   У входа в ложу мне встречается Мердок, старомодный и чинный. Улыбка его
лучезарна, словно у игрока, крупно выигравшего на скачках.
   - Радуетесь? - замечаю я. - Не рано ли?
   - А вы сомневаетесь, мсье Ано?
   - Потому я и отказался от ваших пяти тысяч.
   - Боюсь, что вы мне уже  не  нужны.  Как  советник  Стила,  разумеется.
Охотно предлагаю вам тот же пост.
   - Не рано ли? - повторяю я.
   - Я уже присмотрел себе кресло в сенате. Подумайте,  Ано,  может  быть,
это окажется выгоднее, чем предложение Уэнделла?
   - Вы, как всегда, информированы, Мердок. Но я ни  к  кому  не  уйду  от
Стила. Тем более сейчас.
   - Поддержать падающего? - смеется Мердок.
   - Нет. Просто большей свободы действий нигде у меня не будет.
   - То-то вы так часто встречаетесь с Мартином. Пусть имеет в  виду,  что
разглашение   редакционных   секретов   чревато   далеко   не    радужными
последствиями. - Еще одна улыбка, и он скрывается в ложе.
   Значит, Мердок знает о моих встречах с Мартином. Откуда?
   Игра продолжается.



        10. УКРАДЕННОЕ ПИСЬМО

   Билль прошел.
   Утро. Я лежу у себя в комнате на диване. Делать ничего не хочется, да и
дел нет. Сейчас в Городе праздник - шестьдесят  первая  годовщина  Начала,
того  самого  Начала,  откуда  повел  свою  жизнь   этот   смоделированный
неведомыми галактистами человеческий город и  которое  с  тех  пор  так  и
пишется, как Город, -  тоже  с  прописной  буквы.  За  окнами  непривычная
тишина, лишь экипаж изредка проскрипит или  прозвенит  конка.  И  в  отеле
тихо, в коридорах не хлопают двери, еще спят после бурной  предпраздничной
ночи заезжие купчики и агенты - коммивояжеры, как у нас говорили когда-то,
спят профессиональные шулера. Не слышно  и  жильцов,  любящих  покурить  и
поболтать  на  ходу,  возвращаясь  к  себе  из  бильярдной  или  бара.  Но
большинство номеров пусты: сенаторы-фермеры и промысловики разъехались  по
своим промыслам и поместьям.
   Вот и лежи, Анохин, потому что  читать  тебе  нечего,  все  газеты  уже
прочитаны, а книги здешние старомодны, как и этот отель,  -  что-то  вроде
бульварных романов конца прошлого века. Лежи, Анохин, и жди, не забежит ли
Мартин, вечно где-то что-то вынюхивающий. Какой детектив  получился  здесь
из Мартина: вездесущий и все замечающий, свой  повсюду  -  на  бирже  и  в
дешевых  забегаловках,  в  семье  простого  промысловика  и  на  приеме  у
директора страховой компании! Без Мартина я не знал бы  и  половины  того,
что знаю сейчас о Городе и его секретах. Мне бы  и  в  голову  не  взбрело
обедать в баре "Аполло", куда не  ходят  респектабельные  горожане,  вроде
Уэнделла или Стила, и куда меня  поведет  сегодня  Мартин.  А  пока  лежи,
Анохин, и думай,  зачем  ты  затеял  всю  эту  игру  с  Мердоком,  Стилом,
Донованом. И с биллем, который в конце концов прошел, несмотря на двадцать
три голоса против. Стил все-таки выступил и повел  за  собой,  опровергнув
мои предсказания, чуть-чуть  больше  трети  сената,  но  этих  "чуть-чуть"
оказалось слишком мало, чтобы билль провалить.
   Предвыборная кампания уже в разгаре, портреты  кандидатов  в  сенат  на
каждом шагу: и на рекламных стендах, и в  магазинных  витринах  Города;  в
избирательных участках уже готовят списки выборщиков и  бюллетени...  А  я
чувствую себя здесь чужаком: предвыборная карусель кружится  помимо  меня,
мне полностью безразлично, кто займет сенатские кресла, за какие проекты и
поправки будут голосовать. Конечно, я сочувствую Доновану, но что  ему  от
моего сочувствия? В сущности, мы с Мартином узнали все. И если только  для
этого нас переместили сюда, то пора бы возвращаться домой,  благо  желание
неведомых "небожителей" уже выполнено. Большего сделать  нельзя:  общество
здесь развивается по законам, давно на  Земле  открытым,  а  ускорить  или
изменить ход исторического развития - не в наших силах.
   Кто-то тихонько стучит в дверь. Это не Мартин: Мартин обычно появляется
без стука. Нехотя поднимаюсь, поправляю домашнюю куртку и говорю:
   - Войдите.
   Входит Пит Селби, с такой удрученной миной, что сразу становится  ясно:
дурные вести.
   - В чем дело. Пит?
   - Неприятность, советник. Меня выставили из архива.
   - Совсем?
   - Нет, пока перевели в общую канцелярию.
   - Почему?
   - Директор мсье Жанвье заметил, что  я  интересуюсь  больше  партийными
доходами и расходами, чем восторженными восхвалениями кандидатов в  сенат.
Такие документы я, дескать, отбрасываю, а изучаю счета  и  доносы.  Теперь
мне все будет выдаваться лишь по его выбору. Мсье Жанвье  хочет,  чтобы  я
работал на глазах у его чиновников. Мне он не верит.
   - Ну, это не так плохо, Пит, - решаю я. - За вами будут следить,  а  вы
наблюдайте, кто особенно в этом  старается.  Немедленно  сообщите  мне  их
имена.
   - Все ясно, советник.
   - Вот и действуйте. Пит. А директору скажите,  что  вам  даже  полезнее
работать по его указаниям.
   Едва я успеваю закончить фразу, как врывается - и конечно, без стука  -
Мартин. Увидев Пита, спрашивает:
   - Где Луи, Пит?
   - Не знаю. Он уже несколько дней не ночует дома.
   - И я его не  встречал,  Юри.  -  Тревожная  нотка  слышится  в  голосе
Мартина.
   - Он только сказал, что должен кого-то разоблачить, - говорит Пит, - но
кого именно, промолчал. Расскажет, мол, когда все выяснит.
   - Меня беспокоит твой промах, Мартин. - Я  уже  начинаю  понимать,  что
Ренье в опасности.
   - Меня это самого беспокоит, - вздыхает Мартин. - Может  быть,  сегодня
еще узнаем что-то в "Аполло".
   - В "Аполло"?! - удивленно восклицает Селби. - Вспомнил! Именно сегодня
вечером он и будет в "Аполло".
   - Зачем? - изумляется Мартин.
   - Я сказал... он мне сказал... - лепечет совсем смущенный  Пит,  -  что
именно в баре "Аполло" он разоблачит кого-то... кто будто бы всем мешает.
   Мы недоуменно переглядываемся с Мартином. Для  чего  Ренье  понадобился
этот притон? С кем он туда придет?  Что-то  выведал  в  банде  Пасквы?  Но
удалось ли ему это скрыть? Ведь у него нет опыта конспиратора.
   - Луи кому-нибудь давал ваш адрес? - спрашиваю я Пита.
   - Зачем? Всем и  так  известно,  что  студенты  из  провинции  живут  в
общежитии политехнички.
   - Там бандиты рисковать не станут, - говорит Мартин.
   - Кто их знает, - возражаю я. - Ты бы лучше переехал, Пит. На  время  к
кому-нибудь, а? Сумеешь?
   - Если требуется, сумею, -  кивает  Пит  и  продолжает:  -  Вы  просили
посмотреть повнимательнее, не наблюдают ли  сослуживцы  за  моей  работой.
Наблюдают, советник. Сначала я ничего не заметил или, вернее,  не  обратил
внимания. В частности, на любопытство старшего клерка Освальда  Ринки.  Он
представился крайне заинтересованным моей работой, заглядывал в документы,
которые я просматривал, и в  мои  записи,  причем  что-то  записывал  сам.
Интересовался он именно тем, что хотел скрыть от меня мсье Жанвье. Его  не
волновали происки оппозиции, он хотел  точно  знать,  на  сколько  голосов
могут рассчитывать популисты в том или ином кантоне.
   - Значит, Ринки работает не на Жанвье, - замечает Мартин.
   - Но, видимо, через него  и  просачивается  партийная  информация...  -
размышляю я. - Только для кого?
   Кажется, я начинаю понимать, в чем дело. О том, что Мердок имеет  своих
агентов в избирательной канцелярии популистов, я догадывался давно. Теперь
отпали  последние  сомнения:  если  Ринки  -  человек  Мердока,  то  глава
реставраторов знает все, что ему нужно.
   Пит не уходит - мнется, словно что-то собирается добавить.
   - Я еще не все сказал, советник, - бормочет он.
   - Ну говори, не смущайся, - поощряю его я.
   - У меня украли рекомендательное письмо сенатора Стила.
   Одна новость лучше другой!
   - Почему оно оказалось у тебя?
   - Я предъявил его мсье Жанвье, он прочел и  вернул  мне.  А  я  спрятал
письмо в стол, но не запер ящик - не  подумал  о  возможности  пропажи.  В
письме рекомендовали меня - ну кому еще нужна была эта рекомендация?
   - Может, оно и сейчас в столе? Поищи получше.
   - Уже искал. Письма нет. И я даже  догадываюсь,  кто  его  взял.  Кроме
Освальда Ринки, в комнате никого не было.
   - Скверная история, - говорю я. - Любой документ за  подписью  сенатора
может быть использован нам во вред.
   - Для чего же  он  понадобился  этой  канцелярской  крысе?  -  пожимает
плечами Мартин.
   Пит робко его поправляет:
   - Это совсем не канцелярская крыса, мистер Мартин. Я даже  не  понимаю,
зачем он у нас работает. Платят здесь немного, а деньги у него водятся.  И
если письмо  сенатора  что-нибудь  стоит,  он  продаст  его  без  зазрения
совести. Ринки игрок, мистер Мартин, и чуть ли не  каждый  день  прямо  со
службы едет в "Гэмблинг-Хаус". Знаете это казино на Больших бульварах? Мне
думается, что и сейчас он там.
   - Почему ты так считаешь? - спрашиваю я.
   - Вчера я попросил у  него  взаймы,  мсье  Ано.  Немного  попросил,  до
получки. А он сказал: "Сегодня ни сантима, Пит. Но завтра будут. Приходи в
казино: если не продуюсь - выручу". Играет  он  крупно.  До  выигрыша  или
проигрыша.
   - Значит, долго не задержится, - замечает Мартин.
   Мы понимаем друг друга с полуслова. За сколько Ринки продал письмо,  не
существенно. Важно, когда и кому.
   - Вот что, Мартин, - решаю я. - Приедешь в  "Аполло"  после  девяти,  в
самый разгар сутолоки. Столик  закажешь  заранее.  Я  постараюсь  приехать
вовремя. Пока же мы с Питом займемся Ринки. Надо  узнать  точно,  кому  он
продал письмо сенатора.
   "Гэмблинг-Хаус" - было начертано электрическими лампочками по  фронтону
богатого  особняка  на  самом  фешенебельном  отрезке  Больших  бульваров.
Надпись освещала не только вход и колоннаду у входа, но  и  примыкающую  к
ним ресторанную площадку под парусиновым тентом. От нее к воротам тянулась
липовая аллея.
   Швейцара не было. Мы вошли в открытые настежь двери. В глубине большого
пустынного холла скучал молодой человек в синем сюртуке и кружевном  жабо,
украшенном булавкой с лиловым, похожим на аметист, камнем.  Мы  предъявили
свои визитные карточки и уплатили по двадцать пять франков за  вход.  Пока
нам выдавали входные билеты, я успел осмотреть соседний  бар  за  тяжелыми
плюшевыми портьерами. Он был почти пуст - только несколько  хорошо  одетых
молодых людей у стойки.
   - Ринки среди них нет, - подсказал мне Пит.
   Наверху нас встретила привычная  тишина  игорного  зала.  Лишь  изредка
шепот советующих, негромкие реплики игроков, возгласы банкометов и  крупье
перекрывают легкое шуршание фишек по сукну столов. Лакеи в красных  фраках
и белых чулках до колен ухитряются лавировать между столами с подносами  в
руках, даже не зазвенев бокалами.
   Освальд Ринки, сидящий напротив крупье, играет осторожно, ставит стопки
фишек не на номера, а на цвет, рассчитывая только  на  удвоенную  сумму  в
случае выигрыша. Перед ним на столе лежит большая груда  фишек.  Очевидно,
Ринки уже  выиграл  немало  и  -  что  соответствовало  бы  его  репутации
крупного, но осторожного, не любящего рисковать игрока - должен скоро игру
закончить.
   - Не подходите к столу, Пит, - говорю  я,  -  вас  он  сразу  узнает  и
поймет, что вы пришли не для игры в рулетку. Лучше подождите  незаметно  в
сторонке и перехватите его, когда он пойдет от разменной кассы  к  выходу.
Попросите у него, скажем, двадцать пять франков. А я неожиданно подойду  к
вам...
   Мы так и делаем. Пит отходит к разменной кассе, я  становлюсь  у  стола
позади крупье. Из-за его спины мне видно,  как  играет  Ринки.  Методично,
невозмутимо, то уменьшая, то увеличивая  ставки,  он  играет  на  "руж"  и
"нуар" или на "чет" и "нечет", как мальчишки в орлянку:  орел  или  решка.
Ринки везет: стопка фишек у  него  под  руками  становится  все  больше  и
больше.
   И вдруг Ринки невольно, инстинктивно, даже со  страхом,  накрывает  эту
разноцветную стопку. Он увидел и узнал меня.
   Почему советник сенатора пришел в казино? Ведь имя Жоржа Ано отнюдь  не
популярно среди его  завсегдатаев.  Значит,  он  заглянул  сюда  случайно,
вероятно из любопытства. Но успел заметить за рулеточным столом партийного
функционера. Надо бросать игру и немедленно уходить, объяснив пребывание в
казино той же случайностью. Так я прикидываю возможные умозаключения Ринки
и не ошибаюсь. Всем своим видом показывая, что игра для  него  окончена  и
что играл-то он,  в  общем,  равнодушно,  без  интереса  и  выигрыш  чисто
случаен, Ринки бочком-бочком пробирается сквозь толпу к разменной кассе. Я
осторожно следую за ним, стараясь не опоздать к его встрече с Питом.
   Пит успевает догнать Ринки, когда тот уже  спустился  вниз  по  широкой
мраморной лестнице и взял свой  цилиндр  в  гардеробе.  Они  оба  стоят  в
скучной тишине холла, не привлекая внимания ни  краснофрачных  лакеев,  ни
застегнутого на все пуговицы администратора. Я их, конечно, не  слышу,  но
вопрос Селби мне известен. А теперь вижу и ответ: Ринки  разводит  руками,
виновато улыбается, явно разыгрывая этюд о проигрыше неудачника.
   Именно в эту минуту я и подхожу к ним.
   - Каким образом вы здесь?  -  строго  спрашиваю  я  Пита.  -  Посещение
подобных заведений не украшает работников нашей партийной канцелярии.
   Пит, якобы заикаясь от испуга, косноязычно лепечет:
   - Я случайно... У меня и денег для этого  нет.  А  пришел...  попросить
взаймы у приятеля. Это Освальд Ринки, старший клерк у мсье Жанвье...
   Я смотрю в упор на Ринки, и мне кажется, что я где-то  его  уже  видел.
Где? Вспомнить не могу. А  Освальд  Ринки,  обрадованный  тем,  что  Селби
неожиданно дал ему возможность уйти из-под удара, угодливо раскланивается.
   Я надменно оглядываю Ринки (у меня это хорошо  получается)  и  внезапно
вспоминаю, где его видел: он был среди  замаскированных  бандитов  Пасквы,
перехвативших нас на лесной дороге в  Вудвилль.  Несколько  секунд  молчу,
соображая, как  использовать  свое  открытие,  и,  не  подавая  виду,  что
разгадал Ринки, говорю назидательно, как советник сенатора старшему клерку
его канцелярии:
   - Ваш выигрыш или проигрыш меня не касается,  но  репутация  игрока  не
подходит  для  партийного  функционера,  Освальд  Ринки.  Мне,   возможно,
придется сделать соответствующие выводы.
   Ринки испуган, но, видимо, не осложнения с Жанвье беспокоят его, а  мое
близкое знакомство с Мердоком, на которого он работает.
   - Прошу извинить меня, советник, - не без достоинства просит  Ринки.  -
Уверяю вас, что ничто подобное больше не повторится.
   Я морщусь, будто раздумывая.
   -  Ладно.  Выйдем  в  сад  к  бассейну.  Здесь  слишком  душно.  Там  и
объяснимся.
   Ринки, заметив мои колебания, почти счастлив и тут  же  устремляется  к
открытым дверям. Несколько минут мы, все трое, молча и не  спеша  идем  по
узкой тропе вдоль бассейна.
   Я резко останавливаюсь.
   - А ведь мы с вами знакомы, Освальд Ринки. Даже как-то сидели рядом.
   Ринки удивлен или изображает недоумение.
   - Не имел такой чести, советник.
   - Имели. Вспомните лесную хижину близ Вудвилля.  Вы  были  тогда  среди
"пистолетников" Пасквы.
   Актерски сыгранное удивление  Ринки  сменяется  совсем  не  театральным
испугом. Он  пятится  от  меня,  не  сообразив,  что  стоит  в  нескольких
сантиметрах от края бассейна.
   - Стой! - кричит Пит.
   Но Ринки уже потерял равновесие и ушел под воду,  окатив  нас  фонтаном
брызг. Секунду спустя он вынырнул и застучал по воде руками.
   - Помогите! Тону!
   Пит хватает его за руки и вытаскивает по грудь из воды.
   - Подержите так, Селби, - прошу я. - Не спешите.
   - Я не умею плавать! - вопит, отплевываясь, Ринки.
   - Это тебе и не понадобится. Сразу пойдешь ко  дну,  если  не  скажешь,
кому ты продал украденное письмо сенатора. Только  поторопись,  а  то  Пит
устанет тебя держать. Итак - кому?
   - Паскве. За пятьсот франков... Вытащите меня ради Бога!
   - Интересно, за что вам платит Мердок? Профессионал - и  попадается  на
мелкой краже, да еще сбывает украденное своему  же  сообщнику.  А  плавать
надо учиться с детства, - наставительно говорю я и помогаю Селби  вытянуть
Ринки из воды. Он отряхивается, как мокрый пес, обдавая нас брызгами.
   - Я, пожалуй,  пощажу  вас,  -  замечаю  я,  протирая  носовым  платком
промокшие полы и рукава сюртука. - Ни Жанвье, ни Мердоку ничего не  скажу.
Выигрыш можете оставить себе, двадцать пять  франков  дайте  взаймы  Питу,
если он в них нуждается, а пятьсот франков,  полученных  вами  от  Пасквы,
внесите в фонд избирательной кампании сенатора Стила. Вы, Селби, доставите
сейчас эту мокрую курицу домой, а то  еще  простудится.  Не  беспокойтесь,
жаловаться он не будет.



        11. УБИЙСТВО

   Через полчаса я нахожу  в  "Аполло"  Мартина,  ухитрившегося  благодаря
своим уже достаточно обширным "придонным" связям получить свободный столик
в самом центре бара, близ грязной ковровой  дорожки,  разделяющей  большой
закопченный и пыльный зал надвое.
   "Аполло" - это действительно третьеразрядный кабак, с  длинной,  обитой
жестью стойкой и десятком деревянных, ничем не покрытых столов.  Из  кухни
несет прогорклым маслом. В нескольких шагах  ничего  не  разглядишь  из-за
густого табачного дыма.
   - Были в  "Гэмблинг-Хаус"?  Ринки  нашли?  -  встречает  нас  вопросами
Мартин.
   Я рассказываю.
   - Зачем Мердоку платить пятьсот франков за  документ,  который  он  мог
получить даром? - спрашиваю я под  конец.  -  Ведь  Ринки  его  человек  в
избирательной канцелярии популистов.
   - Агентам тоже надо платить.
   - Но почему между Мердоком и Ринки вдруг возникает Пасква?
   - Как связной, наверное?
   - Роль не для Пасквы.
   - А в качестве прикрытия? Ринки прикрывают как лжепопулиста. Все  очень
просто, Юри, подумай сам. Ринки  находит  в  столе  у  Пита  рекомендацию,
подписанную сенатором. Сообщает Мердоку.  Получает  распоряжение  выкрасть
документ и передать его Паскве. А Пасква лишь одно из звеньев цепочки.
   Мартин рассуждает разумно.  Но  какую  роль  и  в  какой  игре  сыграет
рекомендация? Может быть, этот замысел и разгадал Луи Ренье?
   - Пасквы и Ренье здесь нет, - говорит Мартин. - Зато я вижу Бидо.
   - Кто это - Бидо?
   - Я тебе рассказывал. Второй гангстерский ферзь.  Покупает  голоса  для
"джентльменов".
   - Где он сидит?
   - За третьим столом слева от нас.
   Я разглядываю толстяка  с  отвисшими  розовыми  щеками,  в  пиджаке  из
зеленого,  "бильярдного"  сукна.  Жилет  у  него  оранжевый,  мятый,   как
иссохшийся апельсин. Он энергично играет в покер с какими-то столь же ярко
расцвеченными типами.
   - Это тот, из которого собираются сделать пудинг?
   - Тот самый, - подтверждает Мартин.
   - Не жалко. Меня тревожит исчезновение Луи.
   - Меня тоже. Тем более, что Пасква поручил ему слежку за мной, а я  как
раз его и не вижу.
   - Штучки Мердока.
   - А может быть, инициатива Пасквы?
   - Кто ты для Пасквы? В прошлом - человек, которого  приказал  задержать
Мердок,  а  потом  отпустил  с  миром.  Сейчас  -  хроникер  газеты   "его
величества".  Не  миллионер,  не  игрок  и  не  сыщик.  В  общем,  человек
неопасный.
   - Я видел, где и куда сгружались слитки.
   - Никто не заметил, что ты видел. Иначе тебя давно убрали бы.
   - Серебро скоро понадобится Мердоку. Для тех, кто  шантажа  не  боится,
или тех, кого шантажировать незачем. Вот  тогда  бы  и  пустить  по  следу
полицию.
   Мы  продолжаем  разговаривать,   дожевывая   знаменитые   "аполловские"
бифштексы.  Что-что,  а  их  здесь  делать  умеют.  Жарят  без  масла   на
раскаленной плите, отлично сохраняя весь сок и нежность мяса,  схваченного
хрустящей корочкой.
   В дыму и гомоне никто и не заметил, как в бар вошли двое с полицейскими
автоматами. Мы увидели их, когда  они  были  уже  в  центре  зала.  Идущий
впереди - почти двухметрового роста, в  застиранной  клетчатой  рубахе,  с
черным платком, закрывающим лицо до глаз. Второй - с открытым лицом,  лишь
старенькая студенческая каскетка надвинута на лоб.
   - Луи Ренье, - тихо говорит Мартин.
   - Где?
   - Тот, что сзади.
   Высокий вскидывает автомат и кричит на весь зал:
   - Получай, Бидо!
   Грохочет автоматная очередь. Но одним мгновением  раньше  шедший  сзади
Луи Ренье, перехватив свой автомат за  дуло,  ударил  прикладом  по  рукам
стрелявшего, и очередь проходит  под  столом.  Стрелявший  поворачивается,
ударом тяжелого башмака сбивает спутника на пол  и  тут  же  выпускает  по
столику вторую очередь. Третью - в грудь пытающемуся  подняться  Луи.  Это
происходит буквально в считанные секунды.
   - Сидеть смирно! - кричит стрелявший. - Мои люди у входа с оружием.  Вы
под прицелом. Кто двинется - срежут.
   Затем он нагибается и шарит в кармане у Луи. Кладет что-то или берет?
   Автоматы, направленные в зал от двери, видны всем.
   - Десять минут не выходить из зала.  Пристрелим  на  месте,  -  говорит
убийца с черным платком на лице.
   Никто не двигается. Мартин замечает вполголоса:
   - Я узнал его.
   - Кто?
   - Наш друг, Чек Пасква. Под платком у него борода, и рост - два  метра.
Не ошибешься.
   Стрелявший вместе с охранниками скрывается за дверью.  Все  сидят,  как
приклеенные к стульям. Бросаюсь к Луи, лежащему на полу в  трех  шагах  от
меня. Грудь его пробита тремя  или  четырьмя  пулями.  Крови  немного,  но
смерть очевидна - сомневаться не  приходится.  Я  успеваю  сунуть  руку  в
карман, заинтересовавший убийцу, и вынуть оттуда сложенный  вчетверо  лист
бумаги. Не рассматривая, тут же прячу его за бортом сюртука.
   - Убит? - спрашивает меня подбежавший юноша-официант, почти  мальчишка,
и пытается поднять опрокинутого на спину Луи.
   - Не трогай. Мертв. Зови полицию,  да  поскорее.  Я  советник  сенатора
Стила, понял?
   Юноша, торопливо вытерев запачканные кровью руки о фартук, срывается  с
места. Столик с убитыми окружают завсегдатаи кабака. Слышатся голоса:
   - Это Бидо со своей тройкой.
   - "Джентльменские" сборщики?
   - Говорят. А кто им платит?
   - Рондельцы или церковники, не знаю.
   - У Бидо еще маклерское место на бирже.
   - И две бильярдные у рынка.
   - Не сторговались, наверно. Вот и хлопнули.
   Я стою над телом Луи, чувствую щемящую боль  в  сердце.  Словно  кто-то
проткнул  его  длинной  булавкой.  Меня  охватывает  чувство   жалости   и
раскаяния. Ведь это мы послали парня на верную смерть. Позади  меня  стоит
Мартин и наверняка чувствует  то  же  самое.  Подымаю  автомат  убитого  и
вынимаю обойму. Она пуста. Луи  шел  бок  о  бок  с  убийцей,  не  зарядив
автомат. Почему? Его послали, приказали ему идти, а  с  какой  целью,  он,
вероятно,  даже  не  знал.  Просто  надеялся  все  выяснить,  возможно   -
предотвратить преступление. Бедняга не подумал,  что  за  первой  очередью
убийцы может последовать вторая. И третья. Она и досталась  ему.  А  вдруг
его сознательно хотели любым способом задержать на  месте  преступления  -
расплачиваться за содеянное: ведь полиции безразлично, стрелял он  или  не
стрелял, все равно - пришел вместе с убийцами...
   Мне ни терпится взглянуть на листок, взятый из кармана  убитого,  но  я
понимаю, что сейчас этого делать нельзя. Уже входят в зал в  сопровождении
мальчишки-официанта рослый полисмен с нашивками сержанта на  темно-зеленом
мундире и рядовой полицейский.
   - Все видели  убийство?  -  спрашивает  сержант  у  собравшихся  вокруг
столика.
   - Я, как начали стрельбу, ничего не видел, - нехотя говорит один.
   - Дымно здесь, - говорит другой. - Я поодаль сидел.
   - Не разглядел как следует. Стрелял мужчина с черным платком на лице.
   - А этого кто убил? - Палец сержанта обращен к телу Луи.
   - Он же и убил, -  заявляет  мальчишка-официант.  -  Третьей  очередью.
Первой помешал этот парень - стукнул автоматом его  по  рукам;  второй  он
сбил этих за столиком, а третью всадил в парня. Я все видел, в двух  шагах
от стойки был.
   Сержант записывает имя и адрес официанта и, оглянувшись, спрашивает:
   - Кто подтвердит слова свидетеля?
   Все молчат, мнутся, никому не хочется тащиться в полицейский участок.
   - Дымно было, - повторяет кто-то уже сказанное. - Мутно. Разве увидишь?
   Я показываю сержанту служебную карточку.
   - Полностью подтверждаю слова свидетеля.
   - И я, - добавляет Мартин.
   Сержант козыряет  и  записывает  наши  имена  и  должности.  А  Мартину
говорит, уверенный в своем полицейском всесилии:
   - Не давать ничего в газету без разрешения инспектора. Иначе - штраф.
   Вероятно, он заботится  о  репутации  заведения  или  даже  состоит  на
жалованье у хозяев. Мне это, в общем, безразлично, но самоуверенность  его
я быстро сбиваю:
   - Передайте инспектору, сержант, чтобы о  случившемся  было  немедленно
доложено главному комиссару Бойлю. Я буду у него и повторю мои  показания.
Имена убитых вы знаете или узнаете. И мотив вам ясен:  обычная  бандитская
перепалка.
   Сержант снова, на этот раз почтительно, козыряет и уходит за  стойку  к
бармену.
   Киваю все еще суетящемуся поблизости мальчишке-официанту:
   - Получи. - И оставляю ему пять франков. - Сдачи не надо.
   - Спасибо, мсье Ано, - говорит он.
   - Откуда ты меня знаешь?
   - Раньше я служил в отеле "Омон", много раз приносил вам в номер вино и
кофе. Только две недели назад сюда перешел.
   Мальчишка наклоняется ко мне, словно хочет что-то прибавить.
   - Ты еще не все сказал мне, приятель? - спрашиваю я.
   - Да, мсье Ано, - шепчет он. - Я видел, как  убийца  положил  что-то  в
карман этому парню и как вы потом что-то оттуда вынули. Должен я  об  этом
молчать или нет? Я сделаю так, как вы скажете.
   - Пока молчи, - говорю я. - Это хорошо, что ты  все  видел.  Вдруг  мне
понадобится свидетель? Понял, дружище?
   - Понял, мсье Ано. Мой отец всегда голосует  за  сенатора  Стила,  и  я
готов выполнить любое ваше требование.
   Бар быстро пустеет. Тела убитых сейчас увезут в морг.



        12. НАЧИНАЕМ ПОИСК

   Мы снова в отеле.
   Вынимаю  из  бокового  кармана  сложенный  вчетверо,  помятый   листок,
дрожащими от  скверного  предчувствия  пальцами  разворачиваю  его  и,  не
прочтя, вскрикиваю.
   У  меня  в  руках  написанное  мною  письмо   директору   избирательных
популистских кампаний, рекомендующее историка Питера Селби  для  работы  в
партийном архиве.
   - Что это? - спрашивает Мартин.
   Я протягиваю ему письмо.
   - То самое?
   - Да!
   - Почему оно у тебя?
   - Потому что я взял его из кармана Луи Ренье. Помнишь, Пасква  нагнулся
к нему, уже мертвому? Он сунул это письмо в карман его куртки.
   - Ничего не понимаю. Бессмыслица какая-то, - говорит Мартин.
   - Попробуем понять, - размышляю  я  вслух.  -  Пит  отдал  рекомендацию
Жанвье. Тот прочитал и вернул ее Питу. Что за сим  последовало,  известно.
Письмо купили и подбросили убитому.
   Мартин недоуменно разводит руками.
   - Зачем?! Луи Ренье не Пит  Селби.  Личность  убитого  была  бы  тотчас
установлена.
   - А планы Мердока ты не учитываешь?
   - При чем здесь Мердок? - горячится Мартин. - Ему был нужен чистый лист
с подписью Стила, а не рекомендация какому-то Питеру Селби. Он мог  бы  ее
получить без особых хлопот во время обыска в твоем номере.
   - Тогда она была ему не нужна.
   - А теперь понадобилась? Для чего?
   - В то время Мердок еще не был кандидатом  в  сенат.  А  сейчас,  после
билля, он ищет любые средства для борьбы с популистами, потому что у них -
большинство. Тут все годится - и шантаж, и убийства. О шантаже ты  знаешь.
А убийство мы только что видели. Документ за подписью Стила, который могли
найти полицейские в кармане Луи Ренье, скомпрометировал бы популистов.
   - Все-таки не понимаю, почему?
   - Газетчик-мыслитель! Думать надо. Кого убили?  Бидо  и  его  компанию.
Скупщики голосов за "джентльменскую" партию. Кто убил? Неизвестно. Но один
из преступников тоже убит, и в кармане  у  него  рекомендация  кому-то  за
подписью Стила. Какой вывод могут сделать газетчики из "Джентльмена"? Да и
"Брэд энд баттер" не постесняется раздуть скандальчик.
   - Но ведь, кроме меня, никого из газеты не было.
   - А ты уверен? Может быть, кого-то и специально послали, а может  быть,
кто-то дежурил в ближайшем полицейском участке. Как расписал бы  он  войну
популистов с "джентльменами"? "Убийство в "Аполло"! Как добываются  голоса
для предстоящих выборов!  Популисты  расстреливают  своих  противников!  А
подписывается под сей операцией не кто иной, как честнейший,  почтенный  и
уважаемый всеми сенатор Стил!"
   Мартин, конечно, уже все понял, но продолжает играть  в  "непонимайку".
Подобно многим своим собратьям-газетчикам, он любит эту игру, когда задают
не прямые, а окольные,  наводящие  вопросы,  выуживая  нужную  и  ненужную
информацию: с умелой подкраской и ненужная пригодится.
   - Помнишь, я тебе рассказывал, - как бы вспоминая, говорит он, - что из
Бидо собираются сделать пудинг? Я ведь думал,  речь  идет  о  гангстерских
междоусобицах.
   - Не ври. Дон. Не думал ты так. Прекрасно знаешь, что здесь не  Сицилия
и не Манхэттен. И на  земной  аршин  ничего  мерить  нельзя.  Есть  что-то
родственное, но не то. И не Пасква замыслил всю эту акцию - он  вообще  не
умеет мыслить, этот тупой бандюга. Задумал ее изворотливый и хитрый ум.
   Мартин, уже привыкший  к  тому,  что  в  сложных  положениях  именно  я
принимаю решения, вопросительно смотрит на меня. И, не дожидаясь  вопроса,
я отвечаю:
   - Возвращайся в  редакцию  и  разузнай,  что  готовят  твои  коллеги  в
утренний номер. Доказательств у них нет. Значит, все, что  они  напишут  о
причастности популистов к преступлению в "Аполло", - вранье.  Впрочем,  на
это они не пойдут: повод для  обвинения  в  клевете  очевиден.  Если  тебя
вызовет редактор или Мердок - может и такое случиться, - говори правду. Не
скрывай, что был вместе со мной. Ничего не видел, кроме стрельбы, убитых и
гангстеров. Что делал я? То же,  что  и  ты.  Подошел  к  убитому,  послал
официанта за полицией, дал показания сержанту. Мердок, если ему доложат  о
нашем присутствии в баре, конечно, догадается, кто сорвал операцию. Но  ты
"ничего не знаешь", а я выкручусь.
   - Я действительно ничего не знал о взятом тобой письме. Ты  сделал  все
чертовски быстро.
   - Думаю, тебя об этом и не спросят.
   Мы оба понимаем, что преступление  в  "Аполло"  заставляет  торопиться.
Выглядываю в окно - улица пуста, тусклый газовый фонарь кладет желтый круг
света на мокрую от дождя  брусчатку.  Снимаю  с  вешалки  сюртук  и  меняю
шлепанцы на штиблеты.
   - Ты куда? - спрашивает Мартин.
   - К Бойлю.
   - Во-первых, уже поздно.
   - Он еще работает. Он долго задерживается.
   - А во-вторых, зачем?
   - Рассчитаться с Пасквой. Полагаю, Бойль это сможет.
   - На каком основании?
   - С предвыборным шантажом подождем. Надо еще  собрать  все  необходимые
материалы.  Но  с  убийством  ясно.  Есть  два   достаточно   авторитетных
свидетеля, узнавших убийцу.
   Мартин очень серьезен, даже встревожен, пожалуй. Его, видимо, беспокоит
история со злополучным письмом Стила. Не верит мальчишке-официанту?  Пусть
так. Проболтается мальчишка - узнает Бойль. Ну я и скажу ему  всю  правду,
прежде всего он популист, а потом уже  начальник  полиции.  А  Мердок  все
равно догадается.
   - Не боишься? - интересуется Мартин.
   - Кого?
   - Мердока, конечно.
   - Пистолеты нам пока не понадобятся. Дон. Подсылать убийц  к  советнику
сенатора он, как будущий коллега Стила, не станет.  Ограничимся  словесной
дуэлью. А результат ее предсказать трудно. Кто будет повержен,  поживем  -
увидим. - С этими словами я открываю дверь в коридор -  он  безлюден  -  и
добавляю: - Выходим поодиночке. Ты - в редакцию, я - к Бойлю.
   На улице нанимаю ползущий мимо  фиакр  с  полусонным  кучером,  который
сразу просыпается от моего  окрика  и  чуть  не  роняет  бич,  похожий  на
цирковой шамберьер.


   Полицейское управление находится там же, где и пятьдесят лет  назад,  -
на углу Больших бульваров, в двадцати минутах езды. Сейчас  здесь  тихо  и
пусто. Охранник придирчиво проверяет пропуск,  выписанный  мне  еще  месяц
назад.
   Бойль сам встречает меня у дверей  своего  кабинета  -  уже  поздно,  и
секретарша давно ушла, а дежурный адъютант что-то записывает у телефона.
   - Признаюсь, я не  удивлен  вашим  появлением,  советник,  -  улыбаясь,
говорит Бойль. - Мне уже доложили о происшедшем в "Аполло".
   - Я просил это сделать немедленно.
   - Убийство произошло на ваших глазах?
   - Да. И я был не один, а с моим знакомым, мистером Мартином.
   - Кто этот Мартин?
   - Журналист. Сотрудник одной из наших газет.
   - "Брэд энд баттер" не наша газета, советник.
   Значит, Бойль уже разузнал, с  кем  я  находился  в  "Аполло".  Но,  не
придавая этому значения, отвечаю:
   - Я сказал в широком смысле. А  частные  мои  связи  довольно  обширны.
Иногда полезно получать сведения и в чужом лагере.
   - Понимаю и не осуждаю. Но почему вы просили тотчас же информировать об
этом меня? Достаточно было бы и кантональной полиции.
   - Прочитайте завтра утренний выпуск "Джентльмена" и вы  поймете.  Какой
вой там поднимется по этому поводу! Ведь убитый  Бидо  и  его  партнеры  -
"джентльменская" избирательная агентура.
   - Но это  не  политическое  убийство,  Ано.  "Джентльмен"  нам  его  не
припишет.
   - А кому припишет его  "Брэд  энд  баттер"?  Мартин  писать  не  будет,
уверен. А вдруг выскажется кто-то другой?
   - Спасибо вам за подсказку, советник. Что же требуется от меня?
   - То, что потребуют от вас "Джентльмен"  и  другие  газеты.  Остановить
бандитизм и задержать убийцу.
   - Если б мы его знали!
   - Мы знаем. Я и Мартин. Это Чек Пасква -  личность,  известная  полиции
всех кантонов. Наверняка у вас в картотеке есть его фото.
   Бойль задумывается. Он все понял, но почему-то молчит. Я жду.
   -  Чек  Пасква?  -   полувопросительно   повторяет   он.   -   Личность
действительно хорошо нам известная. Вы с ним знакомы?
   Я  рассказываю  о  наших  встречах,  о  том,  как  Пасква  шантажировал
избирателей. Бойль  заинтересован.  Еще  бы!  К  уголовщине  примешивается
политика. И враждебная ему, Бойлю, политика.
   - Паскву мы, конечно, задержим, - говорит он. - Пока только по  делу  в
"Аполло". Об остальном подумаем. Тут сложнее.
   - Мердок? - задаю вопрос в упор.
   Вместо ответа Бойль спрашивает:
   - А мистер Мартин знает жертв шантажа?
   - У него есть предположения.
   - А факты?
   - Есть признания землевладелицы - мистер Мартин назовет вам  ее  имя  и
адрес, - что некий приезжий субъект требовал от  нее  со  всем  ее  штатом
голосовать за реставраторов, угрожая в противном  случае  спалить  урожай.
Предъявите ей фотокарточку Пасквы, и она его узнает.
   - А если она не подтвердит полиции своего признания мистеру Мартину?
   Я пожимаю плечами - оснований для спора нет.
   - Кислое дело, - замечает Бойль. - Задержим его за убийство в  "Аполло"
- с хорошим адвокатом сумеет выкрутиться. А хорошие адвокаты у него будут.
Так?
   Мы понимаем друг друга. Король может защитить пешку.  И,  даже  выиграв
пешку, мы еще не окажемся в той позиции, чтобы сказать ему: "Шах!"  Мердок
сам отдаст эту пешку, если она ему уже не нужна.  Но  политический  шантаж
реставраторов так  и  останется  нераскрытым.  Здесь  уязвимых  позиций  у
Мердока нет. В конце концов, это - только один  из  способов  добывать  на
выборах голоса. С такой же беззастенчивостью добывают их и "джентльмены" с
помощью Бидо и его сообщников. Не безгрешны и популисты -  недаром  Жанвье
так упорно скрывает от Селби компрометирующие  партию  документы.  Чем  же
хуже  Мердок,  прибегающий  к  подобным   способам,   только   с   большей
откровенностью, не брезгуя и уголовщиной?
   С этими мыслями я возвращаюсь в отель. Надо все-таки  поспать  хотя  бы
половину здешней короткой ночи.



        13. СЕРЕБРЯНЫЙ ВАРИАНТ

   Поспать не удается. Правда, я пытаюсь заснуть в  автомашине  Бойля,  на
которой он любезно отвозит меня в отель. Машина черного цвета, с  отделкой
из полированного ореха и обитыми красным сафьяном сиденьями,  с  натянутым
брезентовым верхом - она очень напоминает модели девятисотых годов. Трясет
в ней отчаянно, так что попытки мои тщетны.
   Странно встречает меня портье. Услышав или подсмотрев, что я приехал на
автомобиле, он сгибается чуть ли не пополам, но, подавая ключ  от  номера,
старается не смотреть мне в глаза.  На  вопрос,  закрыт  ли  ресторан,  он
отвечает, что закрыт, и тут же предлагает  мне  бутылку  вудвилльского  из
своих собственных запасов. С этой бутылкой я подымаюсь в  номер,  открываю
дверь и замираю в передней: в комнате горят все свечи, которые я  потушил,
- очень хорошо помню, что потушил, выходя  на  улицу  вместе  с  Мартином.
Значит, в комнате кто-то был или кто-то ждет. Мартин?
   Оказывается, не Мартин.
   У камина, развалясь в кресле и  вытянув  к  огню  длинные  ноги,  сидит
Мердок. Он в одном  жилете,  сюртук  болтается  на  спинке  кресла,  узкое
холеное лицо повернуто ко мне, а на губах - знакомая хитренькая улыбка.
   - Удивлены?
   - Как вы попали сюда? - спрашиваю я, хотя вопрос этот явно лишний.
   - У хозяина гостиницы всегда имеются запасные ключи, - смеется  Мердок.
- Давайте-ка сюда вашу бутылку, а то я выпил весь грог.
   С видом любезного хозяина  водружаю  на  камин  бутылку  вудвилльского.
Мердок морщится.
   - Предпочел бы коньяк. Но ресторан закрыт - знаю. У Бойля были?
   Скрывать бесполезно. Никто не поверит в ночную прогулку по бульварам.
   - Был.
   - Я так и подумал.
   Нельзя допускать, чтобы он чувствовал  себя  хозяином  положения,  и  я
говорю:
   - Не вышло, Мердок?
   - Увы. Меня снова переиграли. Я сразу догадался об этом, когда узнал  о
вашем присутствии в "Аполло" и что вы первым  нагнулись  к  убитому.  А  с
какой целью?
   - Цель понятна. Хотелось убедиться, жив ли он.
   - Это после того, как его прострочили из автомата в упор?  И  сразу  же
полезли к нему в карман?
   - Почему я должен отвечать на ваши вопросы?
   - Хотя бы из любезности к гостю.
   - Кстати, незваному. Ну, допустим такую любезность. Меня заинтересовало
то, что ему подложили в карман.
   - И никто не заметил ваших манипуляций?
   - Никто не видел, даже Мартин.
   - Но вы ему рассказали?
   - Зачем? - Я сыграл неподдельное удивление.
   - Может быть, действительно незачем. Просто так вы ничего  не  делаете.
Но Мартин меня не беспокоит, даже если вы и сболтнули.  Его  переведут  на
светскую хронику и увеличат вдвое оклад. Меня интересуете вы. Точнее, ваши
действия. Знает ли об украденном вами документе Бойль?
   Оказывается, у меня есть козырь. Мне становится легче.  Будет  угрожать
Мердок или предпримет иной маневр?
   - Бойлю я сказал другое, - умышленно лгу я. - А о  подложенном  убийцей
документе - кстати, украл его не я, и вам это тоже отлично известно, - так
вот, об этом документе я пока еще никому...
   - Пока? - перебивает Мердок.
   - Естественно, - говорю я. - Каждый игрок  всегда  придерживает  нужную
ему карту.
   - Логично. И что же вы сказали Бойлю?
   - Назвал убийцу.
   - Вы узнали его?
   - А вы думаете, черный платок, кое-как подвязанный под глазами,  скроет
верзилу по имени Пасква? У меня с ним было достаточно встреч, чтобы узнать
его даже под маской. Да и маска была липовая.
   - Значит, Паскву возьмут, - задумывается Мердок.
   - Боюсь, что вы ему уже не поможете.
   - Я и не собираюсь, - презрительно улыбается Мердок.  -  Паскву  я  вам
отдам. Он действовал на свой страх и риск, без какой-либо связи со мной.
   -  Ну,  связь-то  была,  -  говорю  я.  -   Может,   просто   не   было
согласованности.
   - В чем?
   - Ну, скажем, убийство Ренье. Может быть, оно и не замышлялось.
   - Вы знаете имя убитого?
   - Знаю, Мердок. И предполагал,  что  ему  подложат  что-то  вроде  того
документика.
   Мердок уже хохочет, искренне и непринужденно, даже глаза смеются.
   - Не глядите судьей, милый юноша. И Паскву вы не будете судить  -  надо
еще, чтобы судьи поверили. Ведь я с вами играю, Ано. Неужели вы думаете, я
здесь, потому что напуган и хочу вас уничтожить? Разве я  стал  бы  делать
это сам? Фи! Как грязно и  некрасиво.  Ведь  ночи  темные,  улицы  пустые,
всякое может случиться во время ночной прогулки?
   - Значит, я вам все-таки мешаю, Мердок?
   - Конечно, мешаете. Со Стилом у нас с вами не вышло - со своей дурацкой
речью он выступил. Надеюсь, писали ее не вы? Только  она  ничего,  как  вы
знаете, не изменила. В "Аполло" вы зря сунулись. Пасква -  лицо  для  меня
полезное. Но я широкой души человек. Вы мне  по-прежнему  нравитесь.  Ведь
Стил собирается подать в отставку  сразу  же  после  выборов.  А  куда  вы
пойдете? К Уэнделлу? Он вас, безусловно,  возьмет,  только  скучно  с  ним
будет. Наращивать промышленные мощности и бороться с  аграриями  в  недрах
собственной партии? Уэнделл борется не за власть, а за капиталовложения  -
скучная борьба, не для вас. Вы - странный человек, Ано. Ведь даже на Стила
работая, вы ему ножку подставляли, несколько раз  подставляли,  хитро.  Но
зачем? Вот это мне и хочется узнать. А от кого узнать, как не от вас?
   Я напряженно молчу, стараясь ничем не выдать свои мысли.  Для  чего,  в
сущности, пришел Мердок? Пришел ночью,  тайно,  воспользовавшись  запасным
ключом к моему номеру. Наказать меня за содеянное в "Аполло"? За то, что я
проник в его замыслы? Но не затем же, чтобы сделать это по-гангстерски,  в
духе Пасквы? Мердок  прав:  для  того  существуют  другие  руки  и  другие
способы. Тогда с какой целью? Снова попытаться меня купить  -  зачем?  Для
чего все эти  полупризнания,  полуоткровенности?  Вероятно,  просто  игра,
страсть к игре - ведь играет же он в политику, швыряясь людьми и деньгами,
кем-то пожертвованными или у кого-то украденными. Может, в моем  поведении
есть что-то  привлекающее  политических  подонков:  ни  я,  ни  Мартин  не
принадлежим ни к "джентльменам",  ни  к  популистам.  Донован  Мартина  не
интересует, а мои симпатии к Доновану пока еще открыто  не  выражены.  Так
почему бы не привлечь нас к  движению  реставраторов?  Привлечь  покрепче,
посолиднее, поосновательнее. Мердоку нужны  не  только  избиратели,  но  и
помощники, на которых он мог бы опереться. Все это возможно, конечно, - но
возможно  ведь  и  другое.  Что,  если  Мердока  волнует  не  исчезновение
документа из "Аполло", а самый факт его появления на свет? Для чего я взял
чистый гербовый бланк у  сенатора  Стила  и  написал  рекомендацию  Питеру
Селби? С какой целью? В историка, изучающего победы популистов на выборах,
Мердок,  естественно,  не  поверил.  Он  знает  о  характере   информации,
интересовавшей Пита.  И  не  понимает,  почему  я,  человек  Стила,  искал
материал, компрометирующий  его  партию.  А  я  искал  лишь  подтверждения
политических махинаций всех буржуазных партий на так называемых свободных,
демократических выборах. Но это навело Мердока на мысль о подножке.
   Я оказался прав.
   - Что же вы молчите, Ано? - спрашивает  Мердок.  -  С  какой  целью  вы
отправили в канцелярию Жанвье некоего Питера Селби?
   - Почему бы мне не доставить удовольствие  сенатору  созданием  истории
партии, основанной еще его покойным отцом?
   - А для чего тогда подбирались документы, эту партию  компрометирующие?
Даже Жанвье обратил внимание.
   - Селби  несколько  переусердствовал  в  стремлении  быть  правдивым  и
точным. Негативный материал впоследствии мы  все  равно  бы  отбросили.  В
конце концов он сам это понял и  согласился  полностью  следовать  советам
Жанвье.
   - По вашему предложению.
   - Фантазируете, Мердок. Зачем?
   - Затем, что опять же не политик вы, а игрок. Это я могу спросить  вас,
зачем вам понадобился материал,  порочащий  партию  популистов?  Но  я  не
спрашиваю  -  я  знаю.  Вы,  как  игрок,  подбирающий  подходящие   карты,
подбираете и эту - на всякий случай, для будущего. Отставку  Стила  вы  не
могли не предвидеть: он стар. Политических симпатий у вас нет: вы  сами  в
этом признались. Вы игрок, я еще раз повторяю это, Ано. И как таковой  мне
подходите. И собранная вами информация -  тоже.  Собирайте  ее  и  дальше.
Настаивать на вашем уходе от Стила сейчас я  не  стану.  Продолжайте  вашу
многогранную деятельность до отставки сенатора. Ведь не пойдете  же  вы  к
нему в управляющие? А там подумаем. Идет?
   - Ради этого вы пришли ночью сюда?
   - Во-первых, я узнал немало полезного. А во-вторых, где бы  мы  с  вами
встретились? Вызвать вас к себе - вы могли бы и  не  прийти.  Пообедать  в
сенатском клубе? Вы  могли  бы  и  отказаться:  советнику  сенатора  Стила
интимничать с главой конкурирующей ассоциации не положено.
   - В клубе я встречаюсь со многими.
   - Знаю. Но Уэнделл - ваш глава, Бойль - начальник полиции, а Донован не
играет серьезной политической роли. Вас он просто интересует как личность.
Нечто любопытное в нашем политическом обезьяннике.  Фанатик,  мечтающий  о
переустройстве мира. Организатор движения, которого фактически еще нет. Ни
ремесленники, ни арендаторы за ним не пойдут. Может, в будущем такие,  как
Донован, станут опасны. А сейчас это - кучка мечтателей, несколько  кресел
в сенате. Позавтракать с Донованом  занятно,  но  работать  с  ним  вы  не
будете. Кто остается? Церковники? Вы не религиозны, я сомневаюсь,  что  вы
ходите в какую-нибудь церковь или на молитвенные собрания.  "Джентльмены"?
Но у вас нет ни состояния, ни положения, и в  этом  лагере  к  вам  всегда
будут относиться несколько свысока. Советник Стила...  Куда  же  ему  идти
после отставки сенатора? Об Уэнделле мы уже говорили - советником  он  вас
возьмет, может даже предложить пост в  банке  или  какой-нибудь  страховой
компании. Но вам будет скучно, Ано. А я могу заплатить вам  вдвое  больше.
Да и работать со мной интереснее. Вот вам и предложение. На будущее,  Ано,
на будущее.
   - Можно  подумать,  -  говорю  я  осторожно.  Открыто  конфликтовать  с
Мердоком еще не время.
   - Тогда закончим ваше вудвилльское.
   - Закончим. А Паскву не жаль?
   - Вы сначала возьмите Паскву. И судите. Я далеко  не  уверен  в  исходе
процесса.
   Вспоминаю разговор с Бойлем. Конечно, Пасква  станет  все  отрицать,  а
защитники у него найдутся. Но наши с Мартином свидетельства  будут  давить
на любых присяжных плюс репутация Пасквы - об этом позаботится Бойль. Нет,
мистер Мердок, мы не союзники, и смерть Луи Ренье я вам не прощу.
   Однако вслух произношу нечто неопределенное:
   - К чему гадать об исходе процесса? Убийцу  мы  опознаем,  а  дальше  -
поглядим.
   Мердок улыбается.
   - Тогда все впереди, Ано. Покидаю вас с надеждой, что встреча наша была
дружеской и перспективной. Ложитесь, у вас еще есть время поспать.
   Но поспать опять не удается. Как только уходит Мердок,  слышатся  шаги,
потом  тихий  скрип  двери,  и  входит  Мартин.  Он  в  домашнем   халате,
подвязанном шнурком с кисточками: похоже, собирался ко сну  и  что-то  ему
помешало.
   - От тебя только что вышел Мердок, - говорит он. - Сейчас видел его  на
лестнице. И долго он просидел?
   - Час, пожалуй. Я его застал, когда вернулся от Бойля.
   - Я почему-то  предчувствовал,  что  он  появится.  Значит,  дуэль  уже
состоялась?
   Я рассказываю.
   - Но зачем он к тебе в номер пришел, ночью?
   - Понравился ему, наверно,  -  говорю  я  специально  для  того,  чтобы
позлить Мартина. - Я и Корсону Бойлу нравился.
   - Не об этом речь, - сердится Мартин. - Ты не думаешь, что  хитрит  он,
еще одну пакость готовит?
   - Не думаю. Кажется, он был искренним и достаточно откровенным.
   - Меня удивляет, почему так легко он отдал нам Паскву?
   - Во-первых, Пасква еще не пойман. И не уличен. Об этом  Мердок,  между
прочим, напомнил. А во-вторых, он не боится наших показаний. Нам  придется
выдержать напор таких адвокатов... Да ты и сам знаешь.
   - Неужели мы проторчим здесь до суда?
   Я понимаю Мартина, возвращение домой опять  откладывается.  Но  что  же
делать? В прошлый раз мы тоже не знали, когда нас вернут. Сейчас  мы  хотя
бы можем утешаться спиралью времени. Пока здесь тянутся месяцы - на  Земле
проходят часы. Вероятно, и "жигуленок" мой все еще стоит на обочине дороги
от Фороса к Ялте, не рассердив инспектора ГАИ. И дома спокойны: телеграмму
из Севастополя я послал. А Мартину и писать некому: никто его в  Нью-Йорке
не ждет. Пожалуй, это единственное, что нас поддерживает тут.
   - Примешь предложение Мердока? - настороженно  интересуется  Мартин.  -
Ведь Стил действительно может подать в отставку.
   - Мердоку я сказал: подумаем. Еще не время для  открытой  борьбы.  Надо
рассчитаться с Пасквой. Есть у меня одна идея.
   Мартин не спрашивает, какая. Просто ждет.
   - Серебряный вариант, - говорю я. Тугодум этот Мартин:  приходится  все
разжевывать до конца. - Кто-то должен подбросить Бойлю сведения о том, где
находится серебро с "Гека Финна". Две тонны серебра - это, мой  милый,  не
кот наплакал.
   - А если они уже проданы или перевезены в другое место?
   -  На  бирже  до  сих  пор  не  зарегистрированы  крупные   сделки   по
купле-продаже серебра в слитках. А лучшего  места  для  хранения,  чем  та
лесная хижина, нет.
   - Ты сказал "кто-то должен подбросить" Бойлю адреса хранилища. Кого  ты
имеешь в виду? - спрашивает Мартин.
   - Тебя. Анонимно, конечно.
   - Интересно. А каким способом?
   -  Можно  по  телефону,  можно  письмом.  По  телефону  опаснее:  здесь
автоматов нет. Письмо лучше составить  из  печатных  букв,  вырезанных  из
газет. Выберем разные.
   - А когда? Сегодня, завтра, через неделю?
   - Только после того, как задержат Паскву.
   - Какая связь...
   - Вернемся к этому разговору после ареста.
   Спать уже не придется. День начался.



        14. БИРЖА

   - Почему у вас красные глаза, Ано? Кутили всю ночь? - спрашивает  Стил,
аккуратно снимая цилиндр и перчатки.
   Я уже успел побриться и позавтракать, в комнате прибрано и  проветрено,
но ни бритье, ни три чашки  кофе  за  завтраком  не  могут  скрыть  следов
ночного бдения. К счастью, в этот момент  в  комнату  с  радостным  криком
врывается Минни и бросается мне на шею. Тема разговора меняется.
   - Я так рада, так рада, мсье Ано, что дядя взял меня  в  Город.  И  вас
видеть рада, и мистера Мартина. Кстати, где же он?
   Ощущаю нежную холодноватость шелка и тончайших розовых кружев.
   - Мартин сейчас в редакции, - поясняю я, поправляя сбившуюся  малиновую
накидку Минни.
   - Вечером вы у нас. Никаких отказов. Расскажете  обо  всем  интересном,
что видели в Городе, а то дядя ни о чем не мог вспомнить, кроме политики.
   - Скучали за городом, Минни?
   - Что вы?! Скучать некогда  -  на  мне  хозяйство.  Даже  на  охоту  не
ездила...
   - Тебе пора, Минни, - строго говорит Стил, - экипаж ждет, у тебя  масса
дел. Не забудь после ателье мод заехать к Принстону и заказать железо  для
крыши коровника. В моей записке есть еще  стекла  для  веранды  и  десяток
мотков колючей проволоки. Все это пусть они доставят  на  ферму  сами.  Ты
только закажешь.
   Минни, повторив  приглашение  на  вечер,  уходит  -  маленькая  хозяйка
большого дома, и мы со Стилом остаемся одни. Я достаю из шкафчика  бутылку
"Эдема". Сенатор предпочитает его всем другим виноградным винам Веррье.
   - Что новенького, Ано? - спрашивает Стил.
   Я пожимаю плечами. Что может заинтересовать Стила? Моя игра с Мердоком?
Стила пока рано вмешивать в нее. Беседы с Уэнделлом? Их еще слишком  мало,
чтобы извлечь что-то для сенатора. Убийство в "Аполло"? Стил знает  о  нем
из газет и не задает вопросов: гангстерские  войны  его  не  интересуют  -
уголовщина, грязь, макулатура для Бойля. Дружба с Донованом? Слухи  о  ней
все равно до него дойдут, и он сам когда-нибудь спросит об этом...
   - Какие же у нас новости? - мямлю я. - Кое о чем  я  вам  писал.  Сенат
распущен. Правительственный секретариат  пока  работает.  Конечно,  весьма
условно. Вист дремлет. Секретарь по делам суда и  полиции  ловит  убийц  и
готовит  процессы.  Селби  пишет  историю  партии.  А  Уэнделл,  по   всей
видимости,  уже  сформировал  "теневой  кабинет".  Состав  его  мне   пока
неизвестен.
   - Как развертывается кампания?
   - Вероятно, как и прежде. Висят плакаты с вашими портретами.  Время  от
времени в зале Дженни-Холла проводятся собрания. У "джентльменов" реже,  у
популистов чаще.  Кормят  гостей  бесплатно,  у  популистов  -  с  бокалом
яблочной водки, у "джентльменов" - с абрикосовой. Церковники  раскололись.
Католики объединились в собственную ассоциацию, евангелисты создали  свою.
По-моему, глупо - только распыляют голоса. Студенты до сих  пор  не  могут
объединиться: кого тянет к "джентльменам", кого - к трудовикам. Думаю,  их
голоса так и распределятся на выборах.
   - А Мердок? - осторожно спрашивает Стил.
   - Мердок неуязвим и незапятнан. Если гремят выстрелы,  так  не  из  его
пистолетов; если покупаются голоса, так не на его деньги.
   Стил вздыхает - даже  глаза  сужаются:  так  он  ненавидит  Мердока.  Я
разделяю его чувство, но раскрываться повременю.
   - Рондель еще  пожалеет  о  своем  билле,  -  зло  говорит  сенатор.  -
Пропустив Мердока в сенат, он сам свалится от его пинка.
   - А может, обойдется и без пинка?  -  Мне  очень  хочется,  чтобы  Стил
наконец  понял  соотношение  сил  в  сенате.  -  Рондель  -  финансист   и
шахтовладелец. Чего же ему бояться? Мердок, придя к власти,  будет  делать
то, что Рондель  потребует.  Уверяю  вас,  сенатор,  "джентльмены"  больше
боятся трудовиков, чем реставраторов.
   - Мне уже все равно, - устало произносит Стил. -  После  выборов  сразу
подам в отставку.
   - Твердо решили?
   - Твердо. Тянет к земле. К прерии. Конный завод куплю.
   - Зачем же вы приехали, раз предвыборные дела вас не волнуют?
   - У меня дела на бирже,  Ано.  Готовлю  срочную  сделку.  Если  хотите,
поедем вместе...
   Помещаются обе биржи - и фондовая, и  товарная  -  в  одном  здании  на
кольце  Больших  бульваров:  минутах  в  десяти  ходьбы  от   полицейского
управления. Почти двухсотметровой длины здание песочного цвета, с  лепными
фигурами атлантов, поддерживающих карниз  крыши,  было  построено  уже  во
время нашего отсутствия, лет тридцать назад,  и  выглядит  сооруженным  на
века. Во всю длину его тянется широкая и пологая лестница,  окаймленная  с
боков и тротуара резной чугунной решеткой. На ней суетятся и шумят, словно
на рынке, сотни людей, толкая друг друга и выкрикивая какие-то названия  и
цифры. Объяснять  это  мне  не  нужно:  как  и  на  земных  биржах,  здесь
покупаются акции по мелочам - поштучно и подесяточно. Тут орудуют даже  не
маклеры, а мелкие спекулянты, узнающие новости по реву биржевых мегафонов,
доносящих на улицу капризы биржевых цен.
   Все  здание  биржи  занимает  огромный,  трехэтажной  высоты,  зал   со
стеклянной крышей и высоченными узкими готическими окнами. Вернее, это два
зала, разделенные холлом, в котором ничего не продается и не покупается  и
который похож на театральное фойе или большую курительную,  где  постоянно
толпится народ.
   Мы, конечно, сразу же отправляемся на товарную биржу -  фондовая  Стила
не интересует, - и первое, что мы видим, -  это  отчаянно  жестикулирующий
человек на шестигранном возвышении. Рядом на столике  телефонный  аппарат,
за спиной - грифельная доска.  Проворные  молодые  люди  мокрыми  тряпками
стирают написанные на ней мелом цифры и тут же пишут новые. "Здесь продают
за  наличные,  цены  повышаются  или  падают  в   зависимости   от   числа
предложений, -  рассказывает  Стил.  -  Продают  зерно  фермеры,  покупает
маклер, узнающий по телефону о ценах". - "А там?" - спрашиваю я,  указывая
на другое возвышение,  где  тоже  кто-то  стоит,  окруженный  человеческой
суетой, выкрикивает цифры. "Там торгуют бобовыми, -  терпеливо  разъясняет
Стил, - сахарным тростником, фруктами и виноградом - оптом. Вся оптовая  -
крупная торговля идет через маклеров и перекупщиков, для  мелкой  остается
рынок... -  Он  отвлекается,  потом  говорит  виновато:  -  Я  покину  вас
ненадолго.  Хотите,  посмотрите  пока  фондовую  биржу  -  там  не   менее
интересно".
   Я послушно прохожу через холл в зал фондовой  биржи.  В  нем  такие  же
возвышения и такая же  суета,  как  и  на  товарной.  Только  и  слышится:
"Покупайте Континентальные!", "Мортон понижаются на пять франков за час!",
"Сбывайте Мортон!".
   - А что такое "Мортон"? - спрашиваю я у соседа.
   Тот даже не глядит  на  меня  и  только  вздергивает  руку  с  загнутым
пальцем.
   - Четыре, - говорит маклер и кивает.
   Мой сосед проталкивается вперед и подает ему какой-то кусок  картона  -
вероятно, визитную карточку с подписью,  подтверждающей  сделку,  сущность
которой для меня остается совершенно неясной. Тут я  оглядываюсь  и  узнаю
Жанвье  из  избирательной  канцелярии  популистов.  Он  жадно  смотрит  на
грифельную доску с цифрами.
   - Жанвье, - останавливаю я его, вспотевшего,  пухлого  и  розового  под
рыжими бакенбардами, - вы что здесь делаете?
   - А я еще и биржевик, - нисколько не удивляется он, узнав меня,  только
жирные губы растягиваются в доброжелательной улыбке. -  Если  у  вас  есть
Мортон, продавайте сейчас же.
   - А что такое "Мортон"? - опять спрашиваю я.
   - Господи! - ужасается он. -  Да  вы  совсем  зелененький!  Впервые  на
бирже?
   - Впервые.
   - "Мортон" - это "сталепрокатные". Акции фирмы "Мортон и компания".  Их
кто-то стремительно выбрасывает на рынок.
   - Зачем?
   - Следом  начнут  выбрасывать  и  другие.  Цена  еще  упадет.  А  когда
спустится до нужного кому-то  достаточно  низкого  уровня,  этот  "кто-то"
начнет их скупать, и цена вновь повысится.
   - Так проще их придержать.
   - Не угадаешь. А  вдруг  кто-то  хочет  слопать  "Мортон  и  компанию"?
Цена-то повысится, но когда? Тут и разориться недолго, если акций  у  тебя
на несколько сот тысяч франков. Я свои уже продал. Теперь жду.
   - Боюсь, что такая игра не для меня, - говорю я. - А кто,  в  сущности,
может  быть  этим  "кем-то",  кому  вдруг  захотелось  слопать  "Мортон  и
компанию"?
   - Таких много. Хотя бы Уэнделл.
   - Любопытно. Ведь мы его знаем. Могли бы спросить.
   - А вы думаете, он с нами поделится?
   - Нет, этого я не думаю. Но поговорить бы хотелось.
   - Ничего нет проще. Он сейчас у себя, вернее, в конторе своего маклера.
Зайдите в дверь под шестым номером. Маклер Кингстон. Туда несколько  минут
назад зашел  и  Уэнделл.  Вероятно,  для  личных  распоряжений,  иначе  бы
воспользовался телефоном. Но ведь любой телефонный  разговор  здесь  можно
подслушать. Подкупите телефонистку - и все данные у вас.
   - Мне это ни к чему.
   Жанвье пожимает плечами: каждому свое.
   - Если хотите купить акции, поинтересуйтесь "нефтяными Мюррэ". Идут  на
повышение. И продавайте перед закрытием, минут за десять  до  колокола.  А
мне пять процентов за подсказку, если прибыль будет стоящая, - смеется  он
и скрывается в толпе.
   Я вхожу в шестой кабинет. Крохотная комнатка,  отделанная  полированным
орехом, письменный  стол,  заваленный  пучками  телеграфных  лент,  и  три
кресла. В одном из них в строгом темно-коричневом сюртуке сидит Уэнделл, а
за столом, поднявшись с маклерского кресла, стоит старый джентльмен,  весь
в черном, кроме белой крахмальной сорочки, с маленьким блокнотом в руках.
   - Итак, выбрасывайте еще две тысячи акций, - говорит Уэнделл,  не  видя
меня. - Покупать начнете, когда они  упадут  на  пятнадцать  пунктов.  Всю
операцию закончите до удара колокола. - Он оборачивается на скрип двери: -
Мсье  Ано?  Ну  и  удивили!  Что  же  заинтересовало  вас  в  нашем   доме
умалишенных?
   - Никогда не был на бирже, мистер Уэнделл. Жанвье сказал, что вы здесь.
И я счел нужным поприветствовать вас, я бы сказал, не в доме  умалишенных,
а в храме ценностей.
   - Я искренне рад вам, мсье Ано.  Сейчас  Кингстон  обойдет  всех  своих
брокеров и передаст им мои указания. А мы пока побеседуем. Сидеть одному в
этом  стойле  не  просто  скучно  -  невыносимо!  Минутку,   Кингстон,   -
останавливает он уходящего. - Если у вас, мсье Ано,  есть  "сталепрокатные
Мортон", продавайте немедленно. И опять покупайте, как только  они  пойдут
на повышение. Не опоздайте. К закрытию биржи прибавите  триста  на  каждую
тысячу франков.
   Жанвье прав: судя по всему, к удару колокола "Мортон и компания"  будет
проглочена целиком.
   Я  вежливо  улыбаюсь  Кингстону  и  развожу  руками:  мол,  ничего   ни
продавать, ни покупать не собираюсь.
   - У меня нет акций, мистер Уэнделл. Я не играю на бирже.
   - Так сыграйте. Нет наличных - кредитую.
   - Спасибо. Предпочитаю другую игру, мистер Уэнделл.
   - В политику? - понимающе кивает глава партии.
   - Как вам сказать... - неопределенно говорю я.
   - Я все знаю от Бойля. - Уэнделл серьезен и проницателен. - Все,  кроме
того, что вы ему не рассказали. А ведь вы кое-что оставили про  запас.  На
всякий случай. Не правда ли?
   - Это он так думает?
   - Это я так думаю. Потому что давно к вам приглядываюсь.  Вы  клад  для
Стила, если б только он был помоложе и  меньше  времени  тратил  на  своих
коров  и  пшеницу.  Вы  лучше  меня  оценили  опасность  одного  из  наших
противников на будущих выборах. Догадываюсь и о его роли в "Аполло",  и  о
том, что вы  в  чем-то  ему  помешали.  Ведь  Бидо  застрелили  не  просто
конкуренты. Предполагалась какая-то провокация, которая должна была задеть
и нас. Мне известно, что тогдашний утренний номер газеты "Брэд энд баттер"
переверстывался, сменили целую  полосу.  Почему?  Не  оказалось  ожидаемых
доказательств?  Каких?  Не  ведаю.  Но  знаю,  что  вы   были   свидетелем
случившегося, подсказали Бойлю имя убийцы.  Невольно  сопоставляю  с  этим
вашу предвыборную тактику и стратегию. В чьих интересах вы действуете - не
пойму. Зато догадываюсь, что Мердок  вас  боится.  Или  опасается,  скажем
мягче.
   - Едва ли, мистер Уэнделл. Мердок просто расчетлив и осторожен.
   - Однако он пришел к вам, а не вы к нему. И Стилу вы ничего не сказали.
   - Есть причины, мистер Уэнделл. Не хочется пока тревожить сенатора.
   - А почему вы не интересуетесь, откуда я знаю об этом?
   - Любая информация  здесь  продается  и  покупается,  -  говорю  я,  не
смущаясь тем, что передо мной глава партии.
   - Ну а если я предложу вам продать мне вашу информацию? Ту, которой нет
у Бойля?
   - Я работаю на Стила, мистер Уэнделл.
   - Мы со Стилом в одной партии, мсье Ано.
   - Если нужно, о моем участии в партийных делах вас информирует сенатор.
Но есть дела частные, не затрагивающие ни ваших, ни его интересов.
   - Все, что касается Мердока, я хочу знать немедленно.
   - Пожалуй, частью моих сведений я могу поделиться с вами.
   Уэнделл заинтересован - он даже привстал с кресла.
   - Что вы знаете о  судьбе  двух  тонн  серебра,  похищенного  из  трюма
"Гекльберри Финна"? - спрашиваю я.  -  Ничего?  Так  я  и  думал.  Но  как
биржевику вам, конечно, известно, что слитки до сих пор  не  появились  на
рынке. Не перелиты они и в монеты: для этого потребовалась  бы  фабрика  -
специальный монетный двор, а построить и скрыть  его,  даже  на  необжитых
землях, было бы слишком трудно. Значит, оно где-то спрятано.
   - Вы знаете где? - вскакивает Уэнделл.
   - Нет. Но кое-кто об этом догадывается.
   - Когда же догадка станет открытием?
   - Вероятно, скоро. Но мне известно и другое. Вы  помните  по  описаниям
газет, как произошло похищение?
   - Команда и  пассажиры  были  удалены  с  палубы,  а  вам  с  сенатором
предоставили лодку, на которой вы и добрались до его поместья.
   - Так вот, в эту лодку нас спускали не матросы  из  экипажа,  а  те  же
бандиты, "пистолетники", как их называют в полиции,  которые  выносили  из
трюма ящики с серебром. И на рукаве у  каждого  была  повязка  из  галуна,
знакомого вам по экспонатам исторического музея.
   - Реставраторы?
   - Да.
   - Почему вы не сообщили об этом полиции?
   - Потому что меня не спросили. И потому что  я  не  желаю,  чтобы  меня
застрелили на улице из окна проезжающего мимо фиакра.  Ведь  ни  Стил,  ни
другие в лодке ничего не заметили. Мелкая деталь, не больше.
   - Но существенная. Хотя Бойль, пожалуй, и не приобщит ее  к  делу.  Это
уже политика. - Уэнделл вновь  опускается  в  кресло  и,  прищурившись,  о
чем-то задумывается. - Что же вы хотите от меня, мсье Ано?
   - Если Бойль арестует убийцу и найдет серебро, - говорю я, -  пусть  не
дает сразу материал в  газеты.  А  главное  -  я  подчеркиваю:  главное  -
уговорите его немедленно, после того как будет найдено серебро,  отпустить
убийцу без  всяких  мотивировок.  На  все  четыре  стороны.  Только  пусть
проследят за его судьбой.
   Уэнделл непонимающе моргает.
   - Зачем?
   - Еще пятьдесят лет назад в Городе отменили смертную казнь. При  помощи
хороших  адвокатов  он  сумеет  избежать   даже   пожизненного   тюремного
заключения. А ведь кроме этих подонков из "Аполло" он убил и моего  друга,
пытавшегося предотвратить преступление.
   - Но ваш друг был в его шайке.
   - Он был заброшен в нее как разведчик. Я хотел нащупать связи Пасквы  с
Мердоком.
   - Пасквы?
   - Так зовут убийцу, который может уйти от возмездия.
   - Всегда найдется случай просто пристрелить его при попытке к бегству.
   - А кто отдаст приказ? Вы, я, Бойль? Зачем марать руки? Это сделают его
же хозяева. Они решат, что за обещанную  свободу  Пасква  передал  серебро
полиции. Купил, мол, сукин сын себе освобождение. Именно  освобождение,  а
не бегство. Конец очевиден.
   - Вы жестоки, мсье Ано.
   - Только справедлив, мистер Уэнделл. Вот тогда я и сообщу вам все,  что
знаю и что потребуется для политической дискредитации наших противников.
   - Еще один вопрос, мсье Ано, - торопится Уэнделл. - Почему  вы  до  сих
пор не информировали сенатора Стила? Ведь вы его советник.
   - Охотно отвечу, мистер Уэнделл. Во-первых, не хочу тревожить сенатора,
он стар и не очень здоров. Во-вторых, у меня на руках еще  не  все  карты,
необходимые для  выигрыша  партии,  которую  здесь  называют  политическим
покером. И в-третьих, мистер Стил слишком экспансивен -  может  проиграть,
если поспешит.
   Уэнделл долго молчит, плотно сжав губы.
   - Я знаю о намерениях  Стила  уйти  в  отставку.  Так  вот,  когда  это
случится, рассчитывайте на меня, Ано, - говорит он, вставая.
   И то, что он явно умышленно опускает "мсье", очень и очень важно.



        15. ОЧНАЯ СТАВКА

   Мы завтракаем с Донованом в сенатском клубе. Здесь опять, как обычно  в
эти предвыборные дни, тихо и пусто. Сенаторы выступают в  своих  кантонах.
Завсегдатаи биржи закусывают в биржевом ресторане.  Семейные  предпочитают
домашний очаг. Донован же холост. Он в темной  кожаной  куртке,  в  черной
шелковой рубашке без галстука - чопорная администрация  клуба  терпит  это
нарушение традиций только из уважения к его сенатскому креслу.
   - Что-то ты не слишком разговорчив сегодня,  Биль,  -  говорю  я:  наши
отношения уже позволяют нам называть друг друга по имени.  -  Предвыборные
дела?
   - Предвыборные дела? - задумчиво повторяет Донован. - Да нет,  тут  все
нормально. Мы, кажется, имеем шансы получить еще три места в  сенате.  Два
от Ойлера и одно от Майн-Сити. Восемь вместо пяти - не идеал, конечно,  но
не так уж плохо для начала.
   - Результат вашего откола от популистов?
   - Не думаю. Нам этот откол дал нечто большее - свободу рук.
   - Разве вас сковывал блок с популистами?
   - Конечно, сковывал. Из чисто партийной этики мы не могли голосовать  с
оппозицией,  в  то  время  как  наши  интересы  вполне   допускали   такое
голосование.  Возьмем  пример.  Медные  рудники  Симпсона  закрыты   из-за
отсутствия железнодорожной ветки от ойлерской  магистрали.  Для  постройки
ветки  необходимы  государственные  кредиты  -   частные   банки   требуют
обеспечения. А какой популистский сенатор будет голосовать за  кредиты  на
дорогу, которая его фермам не  нужна?  Сейчас,  отдав  голоса  сторонникам
билля, мы  в  совокупности  выиграли  бы.  Начнется  стройка,  потребуются
рабочие руки. Потребуются руки - повысятся  заработки.  Или  так:  Уэнделл
собирается строить три новых завода. Кто будет голосовать против кредитов?
Конкуренты. Популисты не будут - его партия. Вот мы и отдадим тогда голоса
популистам. Тактика Уэнделла работает и на нас. Он расширяет  ограниченные
рамки промышленности, а мы усиливаем в ней свою роль.
   - Иначе говоря, он развивает  производительные  силы,  а  вы  получаете
возможность как-то влиять на взаимоотношения с хозяевами?
   - Можно сказать и так. Будет даже точнее. Вообще, Юри, ты мог бы хорошо
послужить нашему делу. Правда,  советников  у  меня  нет  -  по  штату  не
положено, а функционерам мы  не  платим  -  они  на  заводах  и  в  шахтах
работают. Кстати, ты что-нибудь умеешь, кроме канцелярской зауми?
   - Умею кое-что. Например, конструировать фотоаппараты  и  киносъемочные
камеры, - улыбаюсь я и улыбаюсь потому, что здесь я наверняка сошел бы  за
новатора, если бы  помог,  скажем,  ускорить  переход  от  немого  кино  к
звуковому, добившись хорошего качества  звукозаписи  и  съемочной  оптики.
Только говорить об этом не стоит - покажешься хвастуном.
   Но Доновану достаточно и моего фотоконструкторского умения.
   - Пристроил бы я тебя куда-нибудь, нужны  ведь  такие  люди.  И  партии
нужны - хоть нет ее пока, одна лишь политическая  ассоциация,  -  вздыхает
он, но вздыхает весело. - А партия будет, обязательно будет. Сначала  надо
объединить цеха. Слишком их много,  слишком  распылены,  раздроблены  силы
рабочего класса. Надо сплотить их. Вот наша первая и наиважнейшая задача.
   К столу подсаживается Бойль:
   - Не прогоните?
   - Наоборот, мистер Бойль, - подымается Донован. - Вы составите компанию
мсье Ано. А у меня дела - спешу.
   - Вы словно избегаете меня, мистер Донован. Боитесь или не любите?
   - Не очень умно, извините. Бояться вас у меня нет оснований: не нарушаю
законов, а любить или не любить - вы же  не  девушка.  Делаете  вы  нужное
дело, но меня оно не касается. Хотя... ваши шерифы иногда задерживают ни в
чем не повинных людей якобы за бродяжничество, в то  время  как  они  ищут
другую работу или другого хозяина.
   - Иногда мои шерифы слишком усердствуют, - морщится Бойль, но  Донован,
раскланявшись, уже идет к выходу.
   - Трудный господин, - говорит Бойль.
   - Вы тоже не легкий, - парирую я.
   - А вы?
   Мы оба смеемся.
   - Кстати, ваш Пасква арестован, - сообщает Бойль. - Завтра утром  будет
доставлен сюда из Вудвилля в арестантском вагоне. Приглашаю вас  на  очную
ставку и прошу известить об этом мистера Мартина.
   - Быстро работаете, Бойль.
   - Профессия.
   Оживленное утро в Городе начинается в шесть часов, когда в  Москве  еще
только просыпаются. К этому времени мы и прибываем с  Мартином  в  Главное
полицейское управление. В сопровождении  представленного  нам  следователя
Маиса мы спускаемся в довольно чистые подвальные коридоры,  перегороженные
у лестниц железными решетками. По требованию Маиса нам  открывают  камеру,
предназначенную для допросов. Садимся на  привинченные  к  полу  табуреты.
Один табурет, у двери, остается свободным: он для арестованного.
   Паскву  вводят  в  ножных  кандалах  и  наручниках.  Он   в   полосатой
арестантской рубахе и разузоренных заплатами из мешковины  штанах.  Борода
его  всклокочена,  глаза  злые.  Держится  независимо  -  явно  на  что-то
надеется.
   - Вы узнаете этих людей, Чек Пасква? - спрашивает следователь Маис.
   Пасква не отвечает.
   - Вы слышали мой вопрос, Пасква? - снова говорит следователь.
   - Я не Пасква.
   - Вы называете себя Бремсом, но вы лжете. По фотографиям  и  отпечаткам
пальцев мы опознали вас как ранее судимого  за  разбой,  приговоренного  к
каторжным работам и три раза бежавшего Чека Паскву.  Мы  можем  предъявить
вам фотоснимки.
   - Предъявите.
   Маис вынимает из папки полицейскую учетную карточку с фотоснимком.
   - Вы?
   Пасква и тут  не  смущен.  Наверно,  его  не  тревожит  ни  продолжение
каторжных работ за прежние разбойные дела, ни  новое  обвинение,  вероятно
уже предъявленное. Он нагло ухмыляется.
   - Ну, я. Пасква так Пасква. У  меня  имен  много.  Какое-нибудь  мог  и
забыть.
   Я смотрю на бородатого верзилу, еле сдерживая ярость. На Земле  мне  не
приходилось никого убивать - родился  после  окончания  войны.  Но  такого
человека я убил бы, не переживая. Ведь это даже не волк, а  крыса.  Скосив
глаза на Мартина, вижу,  что  на  его  сжатых  кулаках  побелели  костяшки
пальцев.
   -  Вы  узнаете  этих  людей.  Чек  Пасква?  -  повторяет  свой   вопрос
следователь.
   Пасква окидывает нас равнодушным взглядом.
   - Нет. Чужаки.
   - А вы, джентльмены? - спрашивает нас следователь.
   - Узнаем, - отвечаем мы одновременно, а я добавляю:  -  Это  убийца  из
бара "Аполло". Он был в маске, но мы  сразу  же  узнали  его,  потому  что
черный платок, повязанный у него под глазами, сполз набок.
   - Вы видели его раньше?
   - Да, - говорю я. - Мы познакомились  два  месяца  назад  в  ресторации
"Веселый  петух"  в  Сильвервилле.  Обменялись  парой  выстрелов.  Мне  не
понравилось, что он прострелил мою шляпу,  в  ответ  я  разбил  пулей  его
бутылку с пивом. С тех пор я его  и  запомнил.  А  в  "Аполло",  повторяю,
узнал, когда он повернулся к нам боком и плохо повязанный платок приоткрыл
лицо.
   - Я видел его и в "Веселом петухе", и позже, на проселке близ Вудвилля,
- присоединяется  Мартин.  -  Он  ехал  из  поместья  вдовы  Ланфиер.  Она
рассказывала мне, что именно этот человек  за  полчаса  до  нашей  встречи
обещал спалить ее урожай, если она со всем своим штатом не проголосует  за
реставраторов.
   - Вздор, - возражает Пасква, - не знаю я такой вдовы и  не  интересуюсь
ее урожаем. Ни в одной из партий не состою и люблю играть в покер, а не  в
политику.
   - Вопросом о шантаже, если это потребуется, займется другое  следствие,
-  останавливает  пытающегося  возразить  Мартина  следователь,  -  мы  же
разбираем дело об убийстве в "Аполло".
   Пасква, должно быть ожидавший, что мы напомним  ему  о  встречах  и  на
пароходе, и в лесной хижине, явно  доволен.  Очевидно,  он  понял:  мы  не
собираемся уточнять его  связи  с  Мердоком.  И  то,  что,  рассказывая  о
перестрелке в Сильвервилле, я не упомянул о  Мердоке,  он,  конечно,  тоже
заметил.
   - Вот этого парня, - говорит он, поглядывая на меня, - я вспоминаю  как
будто. Был такой пистолетный шумок в Сильвервилле. Но  то,  что  он  узнал
меня в баре "Аполло", - брехня. Не был я в этом трактирчике. Играл  в  тот
вечер в карты с приятелями.
   - С кем? - спрашивает следователь.
   - Я уже сказал на допросе в Вудвилле.
   - Повторите.
   - С Эдом Химом и Лансье по кличке Меченый.  В  покер  играли  до  утра.
Допросите обоих - подтвердят.
   - Допросим. Но оба ваших свидетеля - бывшие уголовники.  У  каждого  не
меньше трех лет заключения. Ненадежное алиби, Пасква.
   - А это уж суд решит.
   - Пока еще идет следствие.
   - Вот я и отвечаю. В "Аполло" не был. Никого не убивал. Все.
   Следователь вынимает из папки мятый черный платок и передает его одному
из присутствующих в камере полицейских.
   - Завяжите ему платок. Не туго, а так, чтобы платок мог  съехать  в  ту
или иную сторону.
   Полицейский завязывает платок под глазами Пасквы.
   - Сдвинуть направо или налево? - спрашивает он.
   Я делаю это сам.
   - Вот так, - оборачиваюсь я к Маису. - Можно узнать?
   - Можно, - соглашается Маис.
   - Мы и узнали.
   - И все-таки в "Аполло" я не был! - нагло смеется Пасква. - И никого не
убивал. Не докажете.
   - Уведите, - приказывает полицейским следователь.
   Позже мы все трое встречаемся у Бойля.
   - Опознали? - интересуется он.
   - Опознали, - подтверждает Маис.
   - А почему такие кислые? Отрицает?
   - Все. Твердит, что не был в тот вечер в "Аполло". Есть свидетели.
   - Знаю. Липовые свидетели. И алиби липовое.
   -  Надо  это  еще  доказать.  Присяжные  могут  и  не  учесть  прошлого
свидетелей Пасквы, - со вздохом  говорит  следователь.  -  А  в  настоящем
против них у нас ничего нет. Игра в карты и выпивка не повлияют на алиби.
   - Я предполагал нечто подобное, - рассуждает Бойль. - Но для  присяжных
эти свидетели надежнее. - Он делает кивок в нашу с Мартином сторону.  -  У
них больше авторитета. Один - советник всеми уважаемого сенатора, другой -
корреспондент распространенной газеты. И  у  адвокатов  Пасквы  ничего  не
найдется, чтобы их как-то и в  чем-то  скомпрометировать.  Так  что  будем
надеяться, джентльмены.
   - Паскву собирается защищать адвокатская контора "Берне  и  Тардье",  -
как бы вскользь замечает следователь, - крупная фирма.
   Бойль хитро подмигивает мне, и я сразу понимаю, на  кого  работает  эта
фирма. Значит, впереди еще одна схватка с Мердоком. Но состоится  ли  она?
Не знаю. Если удастся мой "серебряный вариант" и Уэнделл нажмет на  Бойля,
никакого суда не будет. Паскву ликвидируют свои  же  по  приказу  Мердока.
Только отдаст он такой приказ или нет?
   Именно этот вопрос и задает мне Мартин, когда мы с ним  встретились  на
другой день в ресторане "Эдем" на Больших бульварах.
   - Нужно вовремя сообщить ему, что Пасква освобожден без  всяких  на  то
оснований. Мердок непременно свяжет  это  с  полицейским  налетом  на  его
лесную; "берлогу".
   -  Но  если  "берлога"  действительно  принадлежит  ему,  то  опасность
угрожает не только Паскве.
   - Мердок не стал бы хранить серебро в  своей  хижине,  -  говорю  я.  -
Вероятно, она куплена на чужое имя - может быть, того же Пасквы.
   - Ну а вдруг Мердок раскусит твою игру?
   - Трудно. Слишком хорошо она закодирована.
   - А все-таки? Ведь мы гостили в этой "берлоге".
   - Риск есть, - соглашаюсь я. - Тогда  ликвидировать  будут  нас,  а  не
Паскву.
   - Тебя не посмеют.
   - Почему?  Ночная  выходка  какого-нибудь  "пистолетника".  Бойль  даже
следов не найдет.
   - Найдет Уэнделл. Цену Мердоку он теперь знает.  И  у  него  тоже  своя
газета. Только влиятельнее.
   - Нас с тобой, Дон, к этому времени уже похоронят.  Кстати,  где  здесь
хоронят?
   - Католиков на кладбище аббатства Святого Петра, евангелистов где-то на
севере за Городом. У католиков я был. Хоронят торжественно, с  аббатами  в
парадном облачении и  с  вереницей  черных  фиакров.  Где  нас  похоронят,
неизвестно. Мы не числимся ни в одном приходе.
   - Глупо, конечно, сдохнуть в другом пространстве и времени,  -  вздыхаю
я.
   - А если  обратиться  к  нашим  галактическим  невидимкам?  Попроситься
домой, а?
   - Как?
   По дороге в "Омон" мы оба молчим. Снова тот же проклятый вопрос: все ли
мы познали, чтобы уже готовиться к возвращению на Землю? Я почти убежден в
том,  что  неведомые  галактисты  хотят   через   наши   умозаключения   и
умонастроения - словом, через наше восприятие всего здесь происходящего  -
постичь законы развития человеческого общества. Почему они выбрали  именно
нас - понятно: ведь мы  были  первыми,  кто  прикоснулся  к  модели  этого
общества,  первыми  увидели  ее  недостатки.  Сейчас   модели,   созданной
галактистами, уже нет, возникло предоставленное самому  себе  человеческое
общество,  сменились  поколения,  установился  определенный   общественный
строй. Это мы увидели и осознали. Но поняли ли позвавшие нас, что характер
исторического процесса и не мог быть другим, - не знаю. Может, что-то  ими
недопонято и недооценено, и нам придется еще  многое  увидеть  и  оценить?
Если надо, так подождем...
   Я не делюсь с Мартином своими мыслями, он со  мной  тоже.  Но  молчание
явно затянулось - мы уже пришли в гостиницу.
   - Сменим тему, - говорю я. - Мы пока  здесь  и  будем  делать  то,  что
задумали.
   - "Серебряный вариант"?
   - Да.
   - Письмо Бойлю?
   - Да.
   - Предлагаю решение, - говорит Мартин, - не вырезать  никаких  слов  из
газет. Просто я напишу левой рукой. Умею писать обеими.
   - А почерки схожи?
   - В том-то и дело, что нет. Даже специалисты-графологи удивлялись.
   - Тогда пиши: "Уважаемый сенатор Стал..."
   - Почему Стил?
   - Вопросы потом. Пиши:  "...из  заслуживающих  доверия  источников  мне
стало известно, что украденное с  парохода  "Гекльберри  Финн"  серебро  в
слитках до сих пор находится в  целости  и  сохранности.  Спрятано  оно  в
лесной хижине километрах в пятидесяти по дороге, ведущей  от  Вудвилля  на
юго-запад, к Реке. Свернуть надо на проселок на сорок втором километре,  у
полусожженного молнией старого дуба. Хижина оттуда километрах в десяти или
около того. Окружена высоким бревенчатым забором и с виду необитаема.  Все
окрестные поселения  далеко,  и  о  хижине  этой  почти  никто  не  знает.
Неизвестно, и кому она принадлежит, для чего построена и кто в ней  живет.
Но похищенное серебро находится именно там, в  подвале.  Люк  в  подвал  в
первой комнате, с большим железным кольцом.  Если  кольцо  вывернуто,  то,
наверное, остались следы, и люк все  равно  можно  будет  открыть.  Слитки
сложены в тех же ящиках, в которых их перевозили на пароходе. Обращаюсь  к
вам, сенатор, как старый и  преданный  избиратель  ваш.  Надеюсь,  что  вы
немедленно известите полицию. Почему не делаю этого сам, вы легко поймете.
В полиции много разных  людей,  и  я  не  уверен,  что  мое  письмо,  даже
адресованное уважаемому комиссару Бойлю, обязательно дойдет до него, а  не
будет вскрыто или украдено. Вы же можете  передать  его  из  рук  в  руки.
Друг".
   Мартин протягивает мне написанное.
   - Отнесешь Стилу?
   - Зачем беспокоить отрешившегося от политических интриг старика?  Отдам
письмо Бойлю.
   - Когда?
   - Сегодня. Вернее, теперь же.
   Так начинается наш "серебряный вариант".



        16. МАТ В ДВА ХОДА

   В приемной у Бойля меня встречает референт, почему-то именующийся здесь
адъютантом. Седоватый, вылощенный и угодливый, как  постаревший  Молчалин,
дослужившийся до правителя канцелярии у Фамусова, ставшего  министром  или
по крайней мере губернатором, он ловко регулирует  прием  тайных  и  явных
агентов, полицейских инспекторов и таких визитеров, как я. Бойль уже знает
о моем приходе и просит чуть-чуть подождать. Это "чуть-чуть"  продолжается
больше сорока минут,  но  я  не  обижаюсь.  У  меня  есть  время  мысленно
отредактировать мой рассказ о вручаемом письме. Почему я не отдал  его  по
адресу и действую без ведома  Стила?  Об  одном  варианте  я  уже  говорил
Мартину. Другой: потому что Стил болен - он действительно прихворнул после
визита на биржу - и все равно поручил бы мне передать Бойлю письмо. Но при
этом он возликовал бы -  дивитесь,  мол,  как  любят  меня  избиратели,  -
немедленно позвонил бы  Уэнделлу,  потребовал  бы  срочного  опубликования
письма в "Сити ньюс". Я знаю Стила  -  именно  так  он  и  сделал  бы.  Но
необходимо ли это? Зачем сталкивать его  с  Уэнделлом,  который,  конечно,
сразу  поймет  ненужность  скоропалительной  шумихи:  а  вдруг  письмо   -
мистификация, розыгрыш или оно уже запоздало и никакого серебра  в  лесной
хижине нет. Возможен и третий, более  откровенный  вариант.  Почему  я  не
показал письмо Стилу? А для чего? Все равно оно должно попасть к Бойлю,  а
тот сумеет найти серебро и не говоря никому о письме.  Мне  такой  вариант
выгоден:  Бойль  еще  больше  упрочивает   свою   репутацию   политика   и
криминалиста,  а  я  приобретаю  полезного  союзника  -  ведь  в  "теневом
кабинете" Уэнделла Бойлю уготована та же роль начальника полиции.
   И вот я перед ним. Он встает из-за стола навстречу.
   - Понимаю, что ваш визит не случаен, мсье Ано. Итак, что произошло?
   Вместо ответа я передаю ему письмо. С каменным лицом он пробегает  его,
потом, не подымая головы, прочитывает еще раз и спрашивает:
   - Это не фальшивка, мсье Ано?
   - Не знаю. Я вскрываю все письма к сенатору. Но именно это счел  нужным
сразу показать вам.
   Бойль задумывается, потом нажимает кнопку звонка.
   Входит адъютант.
   - Инспекторов Жиро, Марси, Чира  и  Генделя  ко  мне  немедленно.  Если
Генделя нет на месте, пусть зайдет Крош.
   - Слушаюсь, мой комиссар. - Адъютант бесшумно скрывается за дверью.
   - Наш с вами разговор, мсье Ано,  мы  на  несколько  минут  отложим,  -
говорит Бойль. - Не