ично, чтобы не сказать элегантно - разумеется, если не считать отсутствия ремня и галстука. Они долго, не шевелясь, смотрели друг на друга, потом Фанни спросила: - Скажи, Несси, тебе приятно меня видеть? - Да, Фанни, - ответил он. Фанни уловила в его словах искренность, и что-то вроде слез блеснуло в ее глазах. - Спасибо, - тихо проговорила она. - Давай сядем, Несси. Они уселись на жесткие больничные стулья довольно близко друг к другу. - Зачем ты это сделал, Несси? Он еле заметно вздрогнул. - Об этом ты знаешь лучше всех. - Верно, - подавленно согласилась Фанни. - Это я тебя надоумила? - Нет, успокойся. Ты и пришла, чтобы это услышать? - Повтори, повтори еще раз! - с жаром воскликнула она. - Очень тебя прошу! - Ты хотела разбудить во мне человека, Фанни, но не очень по-человечески... Вот и я попытался сделать то же. - Несси, Несси! - горько сказала Фанни. - Мой способ был по крайней мере абсолютно безвредным. - Нет, не безвредным, - сухо возразил Несси. - Может быть. Но не таким же ужасным. А ты разбудил в себе зверя. Страшного зверя! - добавила она с отчаянием. Несси словно бы ее не слышал. Некоторое время он сидел неподвижно, без всякого выражения на лице, потом сказал: - Ну вот, и ты меня не понимаешь!.. Я просто хотел быть как все - счастливым и несчастным, нежным и грубым, добрым и злым. Неужели я не имею на это права? - Да, миленький, да... - И откуда мне было знать об этом звере? Я даже и не подозревал о его существовании. Мне человека хотелось в себе разбудить, понимаешь? - Разбудил? - Нет, Фанни, - ответил Несси. - И все-таки я уже не тот, что прежде... Теперь я по крайней мере знаю, чего мне не хватало. - Но еще ничего не потеряно! - Нет! Не надо! - воскликнул Несси. - Сейчас мне этого не вынести. Некоторое время они молчали. Фанни остановившимся, немигающим, ничего не видящим взглядом смотрела в окно. Да и что там можно было увидеть? Только по-прежнему склоненные от ветра верхушки дальних деревьев. - Позволь мне что-нибудь для тебя сделать, Несси. Хоть немного. Я так хочу тебе помочь! В ясных глазах юноши мелькнуло что-то странное. Невероятно, но это напоминало доброту. - Понимаю, - сказал он. - Тебе хочется помочь себе самой. Но Фанни словно бы его не слышала. - Хоть пустяк какой-нибудь, а, Несси? Ты меня просто осчастливишь! - Боюсь, что мне уже ничего не нужно, - ответил он. - Подумай, Несси. Здешний главврач - мой двоюродный брат. Он позаботится, чтобы ты жил в нормальных условиях. - Спасибо. Можешь считать себя счастливой. Но Фанни не стала счастливой. Наоборот, из больницы она ушла глубоко несчастной. Бедняжка так и не поняла, что Несси никогда не вел себя более по-человечески. После этого посещения состояние Несси значительно ухудшилось. Он все время лежал, молчал, не прикасался к еде, еще больше похудел. Ясный его взгляд стал нестерпимо острым. Неожиданный кризис продолжался несколько дней, потом Несси вдруг оживился, впервые за долгое время охотно, с аппетитом поел. И попросил вызвать отца. Главврач заколебался. Эти визиты, сделанные из лучших побуждений, явно не шли на пользу его пациенту. Потом, пожав плечами, согласился. Все-таки он обещал Фанни относиться к Несси с особым вниманием. Но разве можно угадать, к чему приведут те или иные человеческие поступки? Встреча состоялась на следующий день. Завидев отца, Несси замер на пороге и с трудом удержался от желания уйти, но, пересилив себя, храбро вошел в комнату и молча остановился перед ним. Губы его слегка дрожали. Алекси сидел с убитым видом, совершенно седой, его еще недавно острые глаза, казалось, померкли навсегда. Как приговоренные, застыли они друг перед другом на жестких больничных стульях. Приговоренные к тому, чтобы никогда не услышать приговора. - Как ты, папа? - Ничего, мой мальчик. Взгляд его немного оживился. - Как дела на работе? Алекси судорожно глотнул воздух. - Я больше не работаю... Ушел на пенсию. - Да, да, я понимаю, - кивнул Несси. - Тебе стыдно смотреть людям в глаза. - Откуда такая мысль у тебя? - Алекси пристально взглянул на сына. - Вопрос законный, - с горечью отозвался Несси. - Конечно, мысль слишком человеческая, где уж ей вместиться в череп какого-то биоробота. Тут произошло неожиданное - Алекси преобразился. - Выбрось это из головы! - резко сказал он. - У меня нет оснований за тебя стыдиться... Тем более что во всем виноват я сам. - Ты?! - Да, один я. Вернее, моя глупость. Или больное честолюбие. И он глухим, срывающимся, похожим на лай голосом рассказал сыну о проделанном им на себе эксперименте с целью определить влияние радиоактивных изотопов на семенные клетки. Эксперимент проводился по изобретенной им самим простой, но очень, как он выразился, эффективной методике и должен был вызвать мутацию, в которой осуществились бы факторы, накопленные человеческим организмом за последние тысячелетия. Не имея права экспериментировать на ком-нибудь другом, он... Несси почти его не слушал. Как в лучшие, блистательные времена, ум его работал с невероятной быстротой. Потом послышалось неумолимое - щелк! - и результат был готов. Когда отец умолк, Несси сказал: - Послушай, папа, зря ты берешь на себя такое бремя. То, что случилось со мной, может случиться с каждым. Все зависит от пути, которым пойдет человек. Отец поражение взглянул на него. Потом лицо его словно бы залило какой-то густой и липкой горечью. - И ты тоже считаешь меня бездарностью! - сказал он. - Тупицей, не сумевшим даже толком продумать свою идиотскую идею! - Неверно! - И все же пойми, я сказал тебе правду!.. Как она для меня ни ужасна... - Эта правда, папа, не может ничего изменить. - Может! - воскликнул Алекси. - И я уже знаю, как!.. Я не оставлю тебя в этой отвратительной больнице! - Мне любой сумасшедший дом будет тесен, - загадочно ответил Несси. Нет, не мог он найти с отцом общего языка, никак. Старик замкнулся в себе, в своих полубезумных идеях, в своих терзаниях, из которых не было выхода. Наконец Алекси ушел, по-прежнему подавленный, но охваченный какой-то скрытой яростью, родившейся тут, в мрачных коридорах этого дома. Он знал, что никогда не смирится с участью сына. Что бы ни случилось, какие бы препятствия ни встали перед ним, он преодолеет все. От одной лишь мысли о предстоящей борьбе шаг его сделался тверже и решительней. На следующий день Несси выразил желание встретиться со следователем и сделать ему заявление. Через час его вызвали к главному врачу. Огромный мужчина, у которого, по-видимому, начиналась слоновья болезнь, любезно предложил ему сесть, затем и сам осторожно опустился на стул, не сводя с Несси холодного, неподвижного взгляда. Такой взгляд Несси не раз замечал у многих обитателей этого дома. Но голос у врача оказался - неожиданно для такой громадины - мягким, тихим и мелодичным. - Я знаю, сейчас вы вполне здоровы! - начал он. - И все же хочу спросить, хорошо ли вы обдумали ваше заявление? Врачу показалось, что Несси бросил на него насмешливый взгляд. - Конечно! Может, в этом и кроется причина всех моих бед. - Предполагаю, что вы собираетесь сделать признание, которое резко ухудшит ваше теперешнее положение. - Именно так, - кивнул Несси. Главный врач с шумом втянул ноздрями воздух. - Зачем? Чтобы вырваться отсюда? - Позвольте не сообщать вам моих мотивов. Но в принципе каждый человек должен занимать то место, которого он заслуживает. - Боюсь, как бы вы не ошиблись. Этот ненормальный дом - единственное место, где вы можете жить нормально. Я постараюсь создать вам все условия, даже для научной работы, если хотите. - Спасибо. Все это уже не нужно. - Но, боже мой, почему? - чуть не застонал огромный мужчина. - Голос совести?.. И это при вашем уме, который так трезво может все взвесить? - Человек и совесть - понятия равнозначные. Как любовь и красота. Есть ли они у меня, разумеется, вопрос особый. Но пусть даже это и так, неужели я не имею права к ним стремиться? - Нет, вы все-таки сумасшедший! - горестно сказал врач. - Имейте в виду, я вправе оспорить любое ваше заявление. - Это не только ваше право, но и обязанность, - ответил Несси. Следователь прибыл с невероятной быстротой. У него был вид молодой глупой гончей, неожиданно для самой себя напавшей на след. Он так торопился, что явился к Несси, даже не сняв своего темного поношенного плаща. Несси хмуро взглянул на него и сказал: - Боюсь, что именно я должен нести ответственность за смерть Кирилла Захариева. Следователь даже не дрогнул. Он давно уже обдумывал эту версию и в душе был глубоко убежден в виновности Несси. - Что значит "боюсь"? - спросил он сдержанно. - Нельзя ли поточней? - К сожалению, нельзя, - сухо ответил Несси. - Я и в этом случае не помню всех подробностей. Но с уверенностью могу сказать, что на крыше мы были вдвоем. И в памяти моей все настойчивей всплывают отдельные сцены... Несси замолчал. Следователь наблюдал за ним с затаенным напряжением. - Это все, что вы хотели мне сказать? - Нет, конечно. Я все же в себе не очень уверен. И в том, что я сказал сейчас, и во всем остальном... Я бы хотел попросить вас еще раз побывать на той террасе вместе со мной. В тот же час, в такой же обстановке. Может быть, это мне что-то подскажет. - Хорошо. Я возражать не буду, - ответил следователь. На следующее же утро за Несси прислали мощную машину с задернутыми синими занавесками. Провожал его сам главный врач, неодетый, с непокрытой головой. День был холодный, хмурое небо грозило разразиться то ли дождем, то ли снегом. Они остановились у лимузина. Врача знобило. Несси еле заметно улыбнулся, возможно, чтоб его подбодрить. - Прощайте, доктор! - отчетливо проговорил он. - Прощайте, несчастный вы человек. ...И вот Несси снова вышел на черную крышу. Ночь была холодной, небо, тяжелое, изодранное, с трудом волочило свои лохмотья, словно только что вырвалось из когтей огромного зверя. Где-то за тучами, вероятно, светила луна, потому что на горизонте море казалось белым, твердым и острым, как лезвие сабли. Дул ветер, огромный, могучий и настолько плотный, что, казалось, он вырывался из какой-то гигантской трубы, неся в своих морозных струях искорки льда. Охваченный смутным страхом, Несси остановился. За ним - безмолвная охрана и следователь. Прошло несколько минут. Несси стоял выпрямившись, смотрел на небо. Ни о чем не думал, ничего не вспоминал, не искал никаких оправданий. Хорошо хоть, что ночь в этот раз настоящая - могучая, трагическая, в такую ночь не страшно погибнуть. Вдруг Несси стремительно шагнул вперед, вскочил на балюстраду, вскинул руки и с душераздирающим криком полетел в бездну. Он летел, беспамятный, искрящийся, как падающий, охваченный белым пламенем метеор, готовый в любое мгновение рассеяться и исчезнуть. Но был еще жив, человеческое сознание еще не покинуло его. И знал, что где-то там, на самом дне бездны, его ждет жена, ее белое лицо с выклеванными вороньем глазами.