о не
напугала, но, пожалуй, даже раззадорила. Противник оказался очень серьезным.
Очень хитрым  --  чего стоил хотя  бы его блеф по поводу проверки лэптопа на
отсутствие передатчика и  прочих примочек. Конечно, ни фига туда  специально
не присобачивалось,  поскольку  этот портативный  электронный  кейс  уже  на
заводе  был  оснащен  и  всякими  медиа-наворотами,  включая  чувствительный
микрофон  и  широкополосные  динамики, и приемо-передатчиком,  работающим со
спутниковым каналом.
     Нельзя было отказать Сисадмину и  в артистизме. С какой издевкой делает
он  свои ходы, врет явно, чтобы это вранье было  позаметнее. Чтобы показать,
что это помимо всего прочего еще  и  игра кота с мышкой, игра, которая мышку
не  обманывает,  а парализует ужасом, отчего  та  теряет  голову,  вначале в
переносном смысле, а потом и в прямом.
     Помимо этого  такая  тотальная  ложь  почти в  каждой  фразе  позволяет
эффективно маскировать  правду. Жулик, который строит свою тактику  на  том,
что  в поток  правды,  которая якобы  убаюкивает  жертву, вставляет  крупицу
нужной лжи,  довольно примитивен.  Это  статика,  когда можно  взять лупу  и
разглядеть на печати отсутствие нежного завитка.
     Гораздо  опасней  человек, взахлеб  несущий  ахинею,  которой  поверить
невозможно,  но  изредка вставляющий  в  этот  бред  кусочек  правды,  также
замаскированной под бред. Естественно, жертва в этом случае ничему не верит,
поступает  наоборот  по всем  пунктам и неизбежно вляпывается. Это динамика,
когда все вокруг мельтешит и несется в разные стороны со страшной скоростью.
     В какой-то мере на этом основана  работа наперсточников. Ведь последний
идиот  знает,  что  все они  ловкорукие  жулики.  Да  они  это  не только не
скрывают,  но  и выпячивают --  бегающие глаза, воровские ужимки,  уголовные
словечки  и  прибаутки.  Но  часть  идиотов  полагает, что жулик  в процессе
манипуляции специально замешкался, якобы  неловко сработал, и якобы случайно
показал,  что шарик лежит вот под этим наперстком.  Значит, полагает  идиот,
именно  здесь  шарика  нет.  Он под  одним  из двух остальных. То есть  шанс
пятьдесят  на  пятьдесят. Однако  шарика нет нигде.  И единственно правдивая
информация, которая сообщается наперсточником своей жертве: "Я жулик".
     Когда  вернулись  домой,  Стрелка послала Танцора  купить  какую-нибудь
старую недорогую рухлядь, что-нибудь  типа 486-й модели писюка, конфигурации
DX  или  SX. А  сама попыталась  проанализировать письмо.  Единственно в чем
можно  было  не сомневаться --  это включение  ее в Игру.  Да и то это  было
высказано  с  невероятным  выкаблучиванием: <b><i>"тусовке она очень понравилась",
"возможно,  будет общее голосование".</I></B>  Сам ведь уже принял решение. И знает,
что мы об этом знаем. И все равно: <b><i>"возможно"</I></B>!
     Но вот что он знает  о наших планах, --  думала Стрелка,  -- это темный
лес.   Несомненно,  он  уверен  в   том,  что  мы  намерены  бунтовать.  Это
естественное желание, свойственное нормальному человеку, попавшему  в  такую
ситуацию. Но так ли  он силен, что полностью все контролирует? Судя по тому,
что держит в  узде остальных игроков  уже года полтора, так оно  и есть.  Об
этом  свидетельствует  и  недавняя  загадочная   смерть   Графа.  Наверняка,
постаралась сисадминовская агентура. Судя  по  сегодняшнему коблу, ребятишки
очень серьезные. Даже с чувством юмора.
     Но! Стрелка уже успела  побегать  по  сайту,  и у нее  успело сложиться
нелестное  мнение  обо всех  игроках.  Кроме,  конечно,  Танцора,  дорого  и
любимого, и покойного Графа,  о  котором,  как известно,  либо  хорошо, либо
ничего. Вся эта пятерка, естественно, могла мочить и отрываться от ментов за
милую душу.  Но  все  они производили впечатление электронных человечков  --
персонажей какой-нибудь крутой компьютерной игры для подростков,  типа Quake
или Duke-3.
     Судя  по досье, они были запрограммированы так, чтобы слепо подчиняться
кем-то установленным  правилам  игры. Когда перед ними  возникала  преграда,
связанная с ограниченным объемом компьютерной памяти, то они не  могли через
нее перепрыгнуть, а тыкались в  стену как  слепые котята. Потому что  дальше
для них не было ни пространства, ни времени.
     Такие не способны усомниться в разумности своего поведения, навязанного
им неведомо кем. А уж о протесте или бунте и говорить не приходится. Все они
такие. Скин, который делит мир лишь на "наших" и "ненаших" и рад возможности
убивать чужаков. Лох, для которого  наивысшая  радость --  наколоть ближнего
своего. Трансмиссия,  торчащая от скорости, грохота и от размазавших себя по
асфальту соперников,  не справившихся с  управлением.  Дюймовочка, постоянно
нацеленная  на  аферу  -- при любом  строе, прекрасно вписывающаяся  в любую
эпоху. Стрелка нашла для нее очень  точное определение: "перепрограммируемая
сука".
     И даже Профессор, человек с  интеллектом, расходовал  его исключительно
на  то, чтобы оптимизировать свое пребывание в той  среде, куда его помещает
чья-то неведомая  рука, которую  он,  чтобы  не страдало самолюбие, величает
роком. Для него  Стрелка нашла  сравнение -- ноблин  в  древней игре Digger,
который бегает по существующим подземным  лазам,  но  иногда вдруг  начинает
прогрызать  новые  ходы.  Однако и  ему не дано  было выскочить  за  пределы
монитора.
     Правда, вот Граф. С ним не все ясно. За что его? Может, хотел отвалить,
а это, хоть и не бунт, но все же... Хотя это тоже данная ему извне сущность,
его программа. Не потому, что ему была ненавистна эта игра, а просто паренек
насобачился за  долгую жизнь бегать из  тюрем и лагерей. Вот и побежал. Ведь
прибежал бы, если бы удалось, точно в  такое же место. Прибежал  бы, чтобы и
там упырничать. А, может быть, еще что-то натворил.
     И  -- тут Стрелка  вскричала "Вау!" -- тогда,  значит,  в  конце письма
Сисадмин  говорит  правду,  которую пытается скрыть. <b><i>"Не осложняй  жизнь  ни
себе, ни подруге, ни мне"</I></B>. Казалось бы, это полная лажа, поскольку этот скот
пока еще ничего плохого,  в смысле, физически, Танцору  не сделал. Понятно и
то,  что  какой-то  мелкий  Танцоришка  осложнить  жизнь  этого  козла  не в
состоянии. Однако Граф смог  так  омрачить этого  ублюдка,  что его пришлось
убрать.  И  пусть,  может  быть,  даже  не  омрачил, а  просто  посягнул  на
омрачение, но  это  доказывает,  что у этого выродка  есть болевая точка,  в
которую и следует бить.
     Правда, ее еще предстояло отыскать. И тогда посмотрим насколько <b><i>"на мне
твоя дурость сказывается в минимальной степени"</I></B>. Посмотрим!
     Стрелка, как и всякий нормальный хакер, была авантюристкой, поэтому она
радовалась реально возникшей перспективе, хоть  и прекрасно понимала, что за
ошибку придется заплатить слишком дорого. Так что  Танцора,  вернувшегося  с
подержаным  486-м компьютером,  она встретила настолько оживленно, что сразу
же  потащила  в  постель, даже не  дав человеку снять  ботинки и вытащить из
кармана мышь.
     Через  пятнадцать  минут  квартира огласилась  победным воплем  "О!  О,
Мамочка! Ох!  Мамочка! Блядь!  Мамочка! О-О-О!", который долго сопровождался
анонимным стуком по батарее. Стрелка была настолько в ударе  и в настроении,
что с удовольствием попозировала некоторое время для неизвестно  где скрытой
камеры,  выпячивая  сочные  ягодицы  в  разные  стороны.  Пусть  этот  козел
кастрированный слюной захлебнется!


     ***
     Прошло еще две недели,  и майор Завьялов полностью  избавился от своей,
постыдной  для  кадрового  офицера,  головной болезни.  Он  уже  не витал  в
облаках, а, как и прежде, крепко стоял на земле обеими ногами.
     Завьялов понял, что  получить подполковника  при  помощи  блистательной
операции, которая в случае ее успешной реализации была бы внесена в учебники
криминалистики  всех  цивилизованных  стран мира, ему  не  удастся  никогда.
Поэтому   он  стал   дожидаться  присвоения  очередного  звания,  уповая  на
достижение подполковничьего  возраста и прекрасное  отношение с  вышестоящим
начальством, которое ему обеспечивал расторопный лейтенант Осипов.
     Однако Осипов в нарушение субординации и  милицейского этикета на  свой
страх  и   риск  продолжил  изучение  дела  по  факту  выявления  преступной
деятельности организаторов интернет-игры  "Мегаполис". Хоть никакого  такого
дела в канцелярии МВД не числилось.
     Осипова звали Алексеем. Было у него и отчество, которого  при обращении
к нему  он был достоин гораздо больше,  чем его шеф майор Завьялов. Несмотря
на неполных двадцать четыре года от роду, несмотря на две мизерные звездочки
на  погонах,  несмотря   на  подчиненность  практически   всем   сотрудникам
компьютерного  отдела  управления  "Р",  именно  Осипова следовало  называть
Алексеем  Дмитриевичем.  А  Завьялова  и  прочих  старперов   --   Витьками,
Сережками, Толиками, Юрками, Шуриками...
     Алексей обладал одним  неоспоримым  достоинством, которого было  лишено
подавляющее большинство его  коллег.  Он был умен,  очень умен.  Причем, его
незаурядный  ум  был  дополнен  тремя   могучими  инструментами:  прекрасным
специальным    образованием,   нацеленностью   на   победу    и   недюжинной
работоспособностью.
     Решив  на свой страх  и риск  заняться  "Мегаполисом", Алексей вовсе не
собирался,  если бы  ему это  удалось, закрывать  сайт  и  арестовывать  его
держателей.  Он прекрасно понимал,  что результатом его  служебного  подвига
станет  дополнительная звезда на погонах  Завьялова. Да серия  телеинтервью,
которые будет раздавать налево и направо начальник отдела полковник Серых, и
без  того  не  слезавший  с  телеэкрана,  взахлеб  рассказывая  пресыщенному
обывателю  об  увлекательной  борьбе  с  хакерами,  о битве  интеллектов,  о
миллиардах долларов,  спасенных  вверенным  ему отделом  от разграбления  по
кабельным каналам.
     Лейтенанту  же по сложившейся традиции была положена  премия в  размере
двух тысяч рублей  и крепкое рукопожатие товарищей Серых и Завьялова на фоне
портрета  российского  президента.  Который  --  портрет  --наблюдал  бы  за
происходившим  глумлением над  молодостью и  талантом  с загадочной  улыбкой
Джоконды на офсетном челе.
     Нет, у лейтенанта были совсем иные планы. Во-первых, ему,  как человеку
живому,  неокостеневшему,  было   интересно   во   всем  этом  как   следует
разобраться. Выяснить, какие цели,  кроме  зашибания  бабок, преследует игра
"Мегаполис".  Узнать,  какие  силы  стоят  за  безликой  фигурой  Сисадмина.
Государственная  ли  это  структура,  частная,  криминальная?  Или  же  всем
заправляет гений-одиночка? И есть ли у него крыша?
     И, во-вторых, отыскав слабое место в организации этого дела, предложить
свои услуги в каком-либо качестве: крыши, консультанта, эксперта, поставщика
информации, которой владеет его ведомство. Предложить столь аргументировано,
веско и солидно, возможно, и с  некоторой  долей  блефа, что от его услуг не
смогли  бы  отказаться.  И,  естественно,  принять  участие в  распределении
прибыли, получив четыре-пять процентов акций, если таковые существуют.
     Осипову  было ясно как  божий  день,  что отыскать сервер,  бороздивший
просторы  глобальной сети под  гостеприимным сейшельским флагом, невозможно.
Хоть  он, скорее  всего,  и  располагался  где-то поблизости --  в  пределах
Садового, а, может быть,  и Бульварного кольца. Однако можно было попытаться
установить контакт с Сисадмином или кем-то еще, кто заправлял этой лавочкой.
Вытащить их на этот контакт при помощи всевозможных провокационных ходов.
     Однако действовать он начал с другого конца. Вначале попытался выйти на
кого-нибудь  из игроков,  которые, если  верить  мегаполисовской информации,
творили  свои художества именно в Москве. Доверять  их  роскошным биографиям
было бы  наивно. Поэтому Осипов  изрядно  покопался в базе данных уголовного
розыска,  несмотря  на то,  что  никто  из них  якобы не  имел криминального
прошлого.
     Поиск по кличкам не дал никакого результата.  На монитор выползло сорок
девять Профессоров, восемнадцать  Лохов, девять Танцоров и  пять Дюймовочек.
Но  никто из них ни  в  чем не  совпадал с  одноименными игроками. Хотя, для
идентификации  у  лейтенанта  были  лишь  фотографии и  личные  субъективные
ощущения,  но  это,  конечно  же, были  совсем другие  люди. Сомневаться  не
приходилось.
     И  матерясь  и  чертыхаясь, он  запустил чудовищно  медленный поиск  по
фотографиям,  установив порог совпадения изображений  на уровне восьмидесяти
процентов. Через два часа угрозовский банк показал ему кукиш с маслом.
     Затем  Осипов,  имевший  доступ   к  большинству  электронных  ресурсов
МВД,попытал счастье в  паспортной  службе.  Тут  тоже было немного шансов на
успех,  поскольку, наверняка,  игроки не были москвичами и жили в городе без
регистрации.  Искать пришлось также по  фото,  поскольку клички в паспортных
столах города Москвы не фиксировались, а ни имен, ни  фамилий, ни даже годов
рождения никто из них на "Мегаполисе" не имел.
     Поскольку надо  было перелопатить неизмеримо больший  объем информации,
чем в уголовке, то лейтенант задал трехступенчатый поиск.  Вначале прокрутил
все  восемь  миллионов  москвичей на  предмет  совпадения  их  внешностей  с
внешностями  искомых  лиц  в  объеме  тридцати процентов.  То  есть  понизил
точность  результата  сравнения, но  соизмеримо выиграл  во  времени. Первая
ступень работала два часа и выдала двести сорок пять тысяч совпадений.
     Затем  Осипов  поднял  порог  идентичности  изображений  до шестидесяти
процентов.  Через три  часа  круг поиска  снизился  до шести  тысяч  пятьсот
тридцати двух человек.
     В окне  забрезжил  рассвет.  Поэтому  лейтенант  установил  параметр на
уровне восьмидесяти пяти процентов, запустил поиск и поехал на службу.
     Промаявшись девять часов в непосредственной близости от ни к селу, ни к
городу раскапризничавшегося Завьялова, Алексей, дрожащий от нетерпения, -- а
интуиция его еще ни разу не подводила -- влетел в квартиру и, не раздеваясь,
кинулся к  компьютеру.  На мониторе одна под другой  стояли  две фотографии.
Одна из  них  принадлежала  Уваровой  Зое  Сергеевне,  1956  г.р. Вторая  --
Дюймовочке.
     Алексей  мгновенно  вспотел.  И  впился  глазами  в  короткую  справку:
"<i>Уварова,  Зоя Сергеевна. Родилась  21.09.1956  года  в г. Москве.  Русская.
Служащая.   Образование  высшее.  Окончила...  Места  работы   и  занимаемые
должности... Адрес...Семейное положение -- разведенная. Детей нет...Владение
иностранным языком --... Правительственных наград...  Выписана с  занимаемой
жилплощади в связи со смертью 05.07.98".</I>
     Что за блин! -- воскликнул Алексей, который ввиду очевидной абсурдности
абсолютно  ничего не понял. В связи  с чьей смертью?  Бывшего мужа?  Матери?
Отца?
     И тут же до него дошло, что это какая-то издевка над ним, нелепая шутка
паспортистов!  Все  они  такие,  сикелявки!  Осипов  вспомнил,  как  однажды
переспал с одной.  До чего же оказалась смешливой. Получилась прямо какая-то
сатира и юмор в постели...
     Но  тут же поборол свои нервические эмоции. Взял себя в руки. Разделся.
Закурил. И начал рассуждать логически.
     Несомненно, эта баба была Дюймовочкой. Абсолютно то же  лицо. Но не это
было  главным  доказательством.  Совпадали  биографии.  Вначале  ТЮЗ.  Потом
эстрада. Правда, потом Дюймовочка пошла в похоронный бизнес, а Уварова стала
безработной.  Но  тут не  было  никакого  противоречия.  Просто  Уварова  не
захотела официально светиться. Видно, бизнес был не вполне легальным. Что из
этого  следует? Из этого следует, что Дюймовочка была по уши в криминале. И,
скорее всего, на нее очень сильно наехали.
     И тут может быть два  варианта выхода из  этой тупиковой ситуации. Либо
честно   пойти  под  пулю   киллера,   что  и  констатирует   справка.  Либо
инсценировать собственную смерть. И после чудесного воскрешения заняться уже
совсем  другим  делом,  которое никаким  боком  не  соприкасается  со сферой
деятельности  людей, пытавшихся свести с  ней  счеты. Чтобы Уварова навсегда
исчезла из поля их зрения.
     Замену  она,  действительно,  выбрала   блестяще.  Занималась  смертью,
перешла в игру, что, как известно, две вещи несовместные. Правда, игра с тем
же душком, но происходила она в виртуальной области, так сказать, в эфире, а
не под землей.
     Что  это полученное  знание  давало  лейтенанту?  Конечно,  гоняться за
человеком,  живущим под  новой  фамилии  и с  фальшивым паспортом  непросто.
Однако  теперь  было  ясно,  что  в  Игре  участвуют  реальные  люди,  а  не
составленные web-мастером jpg-файлы. И, значит, кого-нибудь из  них  удастся
отыскать.
     Однако  Алексей  был  не  столь  глуп,  чтобы  хвататься  лишь  за одну
приглянувшуюся  версию, какой  бы  правдоподобной она  ни  казалась, с  ходу
отбрасывая  прочие варианты,  пусть и самые фантастические.  Ведь могла  Зоя
Сергеевна Уварова умереть в девяносто восьмом году? Могла. В этом деле никто
не  мог  ей сильно  помешать.  Значит,  Дюймовочка может оказаться ее родной
сестрой, двойняшкой. И тоже актрисой ТЮЗа. И тогда  у нее  та же фамилия, но
другое имя. Именно та же фамилия, потому что артистки при замужестве фамилий
не изменяют.  Конечно,  несколько странно, что в базе отыскалась только одна
Уварова. Но,  может быть, Уварова-Дюймовочка  в  свое  время  выписалась  из
Москвы и переехала жить куда-то еще. А потом вернулась, нелегально...
     Что  гадать? --  сказал,  энергично  потирая руки  Алексей.  И  поискал
Яндексом сайты, где хоть что-то говорилось о московском ТЮЗе и его труппе. В
одном  месте  нашел  отрывочные сведения о репертуаре начиная с  восемьдесят
пятого года. Выборочно упоминались имена актеров. Была только  одна Уварова,
Зоя. Другой не было. Кстати, была и  ее фотография. Лицо было узнаваемо даже
спустя  пятнадцать лет, несмотря на мальчиковый грим  и пионерский  галстук,
пытавшийся спрятать весьма серьезный бюст.
     Осипов  продолжал  мыслить.  Однако  существует  и  еще  один  вариант.
Сисадмин  или  кто  он  там  --  человек,  несомненно,  изощренный.  Он  мог
использовать Чичиковский прием: населить сайт мертвыми человечками-игроками.
И тогда его  jpg-файлы  выглядят вполне реалистично. У  каждого  игрока есть
своя  конкретная  биография, в правдивости  которой  можно  убедиться,  если
полазить  по Сети. Нашел же Алексей некоторые сведения  об актрисе Уваровой.
Более  того,  Сисадмин для того, чтобы успокоить юзерскую  тусовку, которая,
несомненно,   периодически   начинает  сомневаться   в  реальности  игроков,
наверняка, являет им доказательства, разбросанные по Интернету.
     А вот до того, что, скажем, Дюймовочка мертва, докопаться очень сложно,
поскольку сломать  защиту  локальной сети  МВД  удастся  далеко  не  каждому
хакеру.  Правда,  то,  что  успел  увидеть  Осипов  на  сайте  "Мегаполиса",
свидетельствовало  о том,  что там  тусовалась не  слишком  интеллектуальная
публика. Такие сожрут все, что им подсунет опытный Сисадмин.
     Так что эта версия приводила к тому,  что главными действующими  лицами
Игры являются электронные человечки, придуманные Сисадмином, "плоть" которых
состоит из jpg-файлов, набора  html-тегов  и регулярно  обновляемого текста.
Типичные симулякры, мнимое существование которых неотличимо от реального.
     Это несколько  осложняло продвижение  лейтенанта  к поставленной  цели.
Однако, как  человек умный, он решил  не отбрасывать и самую  первую версию,
согласно которой Дюймовочка и все остальные -- люди. Причем, живые.
     И  проверить  это  было  возможно. Симулякр не  может  убить  реального
человека. Следовательно, нужно убедиться  в реальности их жертв,  которые на
сайте были названы пофамильно. Хоть в период, когда расследованием занимался
Завьялов,   и  была  установлена  идентичность  преступлений,  описанных   в
"Мегаполисе"  и  занесенных  в  сервер Петровки-38,  но  это еще  ничего  не
значило. Там, на Петровке, личности убитых не были установлены.
     За Дюймовочкой числились четыре  трупа.  Осипов нашел в паспортной базе
первого. Фамилия, имя, отчество, фотография -- все правильно. Он был жив, то
есть не выписан. И это тоже правильно. Если личность убитого не установлена,
то человек  раздваивается.  Один  из  этих двоих, бесфамильный,  несомненно,
мертв. Второй, с  фамилией и  пропиской, жив для всех, кто  не знает, что он
мертв.  В  том числе  он  жив  и для  любой канцелярии. Осипов  нашел второй
Дюймовочкин  труп.  Он  тоже  был  живым.  Нашел  третий.  Нашел  последний,
четвертый. Но этот был "выписан в связи со смертью". Дата выписки отличалась
от  даты  убийства,  указанного  в  "Мегаполисе", на  десять дней.  Примерно
столько и требовалось на прохождение бумаг по инстанциям.
     Алексей заерзал на стуле, явственно ощущая зыбкость пола, на котором он
стоял,  зыбкость  земли,  на  которой  был  построен  дом,  зыбкость  жизни,
туда-сюда перетекающей из реальной области в виртуальную и обратно. Он снова
полез в базу висяков, предположив, что с того момента, когда они исследовали
ее с Завьяловым, личность  убитого удалось установить. Но нет, все  осталось
по-прежнему.
     Шли  третьи  сутки но Осипов, как и  древний философ  Сократ, мог  лишь
сказать: "Я знаю,  что я ничего не знаю".  Действительно,  с  одной стороны,
формулировка  "выписан в связи со  смертью" может появиться лишь при наличии
свидетельства  о  смерти  конкретного бывшего  гражданина,  опознанного  как
минимум двумя свидетелями. С  другой стороны, свидетельство  о  смерти может
быть получено за взятку даже без наличия трупа.
     Гипотетически  бывшего  гипотетического человека звали Жариковым  Юрием
Леонидовичем.  Осипов  решил во  что бы  то ни стало  найти его,  даже  если
придется выкапывать из-под земли. Осипов отошел от компьютера, от которого у
него уже рябило в  глазах, и  взял телефонную трубку, предварительно включив
чип, который дает сбой на определитель номера.
     Алексей так увлекся погоней за симулякрами, что второпях проскочил мимо
еще  одной версии,  также  весьма  вероятной. Сисадмин в качестве прототипов
игроков мог взять биографии и облики совершенно случайных людей, преспокойно
живущих  в  своих Рязанях, Омсках, Новосибирсках и не ведающих о том,  что в
Интернете есть такая  игра "Мегаполис",  что там есть  игроки -- электронные
человечки, очень на них похожие, которые творят жуткие безобразия.



        Апплет 1000. Он сделал это!



     -- Слушай, Танцор, а почему ты не алкоголик?
     -- Ты чего, ошизела что ли?
     --  Зачем  ошизела? Ты  же ведь раньше был актером.  А  все  актеры  --
алкоголики.  Это каждый чайник знает. Так все-таки, почему? Мы с тобой живем
уже две недели, а ты еще ни разу не нажрался. Закодировался что ли?
     -- Просто у меня организм такой. После третьей рюмки  начинает тошнить.
После четвертой блюю, как Ниагарский водопад. Если  бы  не это, то, конечно,
пил бы по черному.
     -- Что  же ты  мне мозги полоскаешь? Тошнит его. А кто,  когда задушили
Манку, выкушал две бутылки водки?
     Танцора словно  током ударило.  Он выключил монитор,  закурил  и  начал
судорожно  думать, не обращая внимания  на удивленные Стрелкины оклики: "Эй,
голубчик,  ты где? Отзовись, милок! Уж не захотелось ли потрахаться? Ау-у-у!
Сердешный!" Дело в том, что  вот уже дней десять они переговаривались, чтобы
не  быть подслушанными, при  помощи компьютеров, которые Стрелка соединила в
локальную сеть.  Именно  для  этого  и  был  куплен 486-й  долгожитель,  уже
дышавший  на   ладан,  но  способный  обмениваться  простенькими  текстовыми
файлами.
     Если возникали какие-то  новые идеи  по части борьбы с  Сисадмином,  то
Стрелка  и  Танцор  говорили условленное  "Ну  что,  покукуем?", садились за
мониторы, которые загораживали от неизвестно  где торчащих камер, и начинали
перемалывать бесчисленные версии и варианты.
     И  вдруг у  Танцора, как и тогда, когда  ему позвонил  Сисадмин, начала
уходить из-под  ног почва.  Он  понял, что в  очередной  раз крепко попался.
Стрелка  подослана.  Да,  он,  действительно,  рассказывал  ту историю.  Как
заказали Манку. Как он пытался  ее  спасти. Как  двое невидимых разбили  ему
морду о кузов машины.  И все! Ни про какие две  бутылки водки  он Стрелке не
говорил!  Это абсолютно точно! Значит, она подослана  Сисадмином шпионить за
ним. Естественно, он ее прекрасно подготовил, показал все видеозаписи, в том
числе  и ту,  где Танцор  пил в  одиночестве, пытаясь  выключить воспаленное
сознание.
     Но  не   смог,   ублюдок,  всего   предусмотреть:   перекормил  девушку
информацией, явно перекормил. Вот она и проболталась.
     Танцор не обращал внимание на доносящиеся  из угла комнаты "ау". Теперь
он понял, что тот ее блестящий монолог о том, что если надо, то надо пойти и
убить, был заранее составлен, утвержден  Сисадмином  и  отрепетирован.  Мол,
война в Москве  идет. И  дело мужской  чести  стать победителем. Мол, я тебя
такого,  как  и миллионы русских баб,  любить  еще больше  буду.  Нормальная
психологическая  поддержка, нормальная, ничего  не  скажешь! Получается, что
его уже за две ниточки дергают: и в Сети, и в постели!  Ай да Стрелка! Ай да
сукина дочь!
     Подошла, внимательно посмотрела  в глаза и  спросила: "Ты что, уху ел?"
Танцор резко, даже как-то отчаянно, показал ей пальцем  на ее  монитор. Даже
не  показал, а  словно кинул  в него кисть  руки,  словно  хотел, чтобы  она
оторвалась и разбила экран к чертовой матери. Мол, иди, поговорим! Танцор от
ярости уже почти перестал соображать, решил выдать все, выплюнуть ей  в лицо
маленькие черненькие буковки, чтобы они хотя бы исцарапали кожу.
     Правда, скрывать это уже не  имело  смысла, не  от кого скрывать -- она
одна из них. И можно было просто орать, брызгаться слюной,  наливаясь черной
кровью. Однако по  инерции, поскольку он уже привык отстукивать самое важное
на  клавиатуре,  Танцор застучал правым  указательным  пальцем,  забывая  от
перевозбуждения нажимать левым на Shift:
     --  я тебе не  рассказывал что пил после смерти манки. ты это не можешь
знать. значит ты шпионка1 тебя подослал этот козел чтобы следила и окучивала
мои мозги1 сука1
     -- Wou! Танцор, сбавь обороты!
     -- ты видела все записи и ту с двумя бутылками. вот и протрепалась1
     -- Танцор, миленький, ты на самом деле так думаешь?
     -- а что я еще могу думать7 что71
     -- Подожди. Давай разбираться. А то ведь именно это этому козлу и надо.
Чтобы  мы с  тобой за ножи взялись. Успокойся,  прошу тебя. Я никуда еще  не
сбегаю. Если что, успеешь морду набить. Идет?
     -- Идет.
     -- Почему-то я  знаю ту историю.  Только вот не знаю  почему, хоть убей
меня. Но  ты  ошибаешься.  Я  знаю ее не  зрительно,  то  есть  даже не могу
предположить, как ты выглядишь пьяным. Как  пьешь не  знаю -- кривишься  ли,
выдыхаешь или еще как? Подожди, дай подумаю... Да, точно.  Знаю как историю,
которую услышала. Или прочитала.
     -- Почему я должен тебе верить!?
     -- А  кому же еще? Ведь у тебя же никого нету кроме меня! Да, я поняла,
с нами  происходит  что-то  странное. Значит,  мы  недооценили этого  козла.
Вспомни, как ты мне  рассказал ту фигню, где у тебя в метро  запищал лэптоп.
Помнишь?
     -- Да.
     -- Это не странно? Помнить  то, чего никогда не было. Напрягись, ты это
не во сне увидел?
     Танцор  напрягся, понимая,  что это, действительно, важно. Начал  снова
вспоминать  тот невозможный  случай,  который  он  прекрасно помнил.  Помнил
вплоть до своих ощущений... А может быть, ощущения  он уже потом придумал  и
подверстал?..
     Нет, во сне этого все равно  не могло быть. Слишком отчетливо он помнил
людей. Мужика  в сбившемся набок галстуке.  Блондинку, которая когда-то была
красавицей, а сейчас из последних сил  боролась с приближавшейся  старостью.
Двух пацанов на роликах. Военного с  кейсом...  Да, это  был подполковник, с
двумя  звездочками на погонах. Двух рыночных  торговок в одинаковых пушистых
рейтузах и кожаных  куртках... Запищал  лэптоп. Всех выдуло из вагона.  Так.
Что  дальше?  А  вот  как он  ехал потом в  одиночестве,  это было  довольно
смутненько. Но все-таки это был не сон.
     Танцор отстучал:
     --  Нет, это  не  во  сне.  Я  очень подробно  все  помню. Так  сны  не
запоминаются.
     -- Хорошо. Напрягись еще, как следует. Попробуй вспомнить, что ты видел
боковым  зрением. Ну,  и еще --  вверху и  внизу, куда обычно не смотрят, не
обращают внимания.
     Что же он мог видеть-то такого? По бокам все то же самое,  люди, но уже
не  такие отчетливые.  Ну, ботинки, потолок...  Какой такой  особенный может
быть потолок в вагоне метро? Ах, да:
     -- На потолке вроде бы реклама была какая-то...
     -- Давай, Танцор, давай! Реклама чего, думай.
     --  Щас...  Щас... Вроде  домик какой-то был  нарисован. Типа  дачного.
Вроде так. Еще, кажется, какая-то тарелка, в смысле -- антенна.
     -- Ну, блин, точно! Я так и знала! Как думаешь, что это такое?
     -- Наверно, какая-то строительная фирма.
     -- Хрен-то! Это верхняя строка браузера!
     -- Чего-чего?
     -- Браузера,  программы при помощи которой по Сети  гуляют.  Открой-ка,
посмотри, какие у него картинки на верхней панельке.
     Танцор щелкнул мышкой  по иконке Internet Explorer, браузер запустился,
и обалдевший Танцор, действительно, увидел вверху монитора и домик с трубой,
и тарелку. Он все прекрасно понял. Эти суки до отвала накормили его двадцать
пятым кадром, который откладывается  в сознании, несмотря на то, что  зрение
его  как  бы  и  не  замечает,  слишком  короткое  экспонирование.  Сидел  и
рассматривал  что-то  на экране лэптопа,  а  его долбили,  долбили, долбили,
вставляя  последовательность кратковременных, "незаметных"  картинок о чуде,
которое  "произошло"  в  вагоне метро.  И  это  стало частью его памяти,  а,
значит, и частью прожитой жизни. Танцор ответил:
     -- Козлы!
     -- Нет, но какие хитрожопые-то козлы! Во-первых, если бы мы это дело не
просекли,  то  они,  как минимум,  кого-нибудь  из нас психом  сделали.  Еще
чего-нибудь  такого насовали, и крыша бы  съехала. А, во-вторых, чуть  нам с
тобой поножовщину не устроили. А то ведь -- "сука, сука"!
     -- Так, значит, и тебе вставили двадцать пятый кадр?
     --  Конечно!  Я же  говорю,  что  помню  не зрительно, а информационно.
Наверняка,  долбили  не  картинкой,  а  текстом.  Что-нибудь  вроде:  "После
убийства Манки Танцор пришел домой,  выпил две бутылки водки и упал на пол".
Падал?
     --  Не  помню.  Очнулся  на  диване, в  ботинках и в кепке. Да, кстати.
Помнишь ту парочку, я тебе показывал на сайте -- Оранжевая Пурга и еще один,
не помню как его?
     -- Которые  у  Гиви  себя  гранатой?  И  про  которых написали,  что не
справились, и замочили их, а не они?
     -- Ну да. Так, как ты думаешь, была граната? Сами они себя? Или мне это
тоже вдолбили двадцать пятым кадром?
     --  Думаю,  сами. Потому  что  у  тебя  уже было воспоминание  об  этом
событии. А вытеснить его уже потом --  это невозможно. Тут интереснее совсем
другое.  С какого  это хрена  они  устроили  вспарывание свих  животов таким
экзотическим   способом?   Боюсь,   что  этот  скот   кодирует  игроков   на
самоуничтожение.
     -- Блин! Может, я уже тоже этого нажрался?! Что же делать-то?!
     -- Что-что! Что ты  на меня все валишь?  На хрупкую  женщину. Может,  и
меня  тоже  накачали. Придумаем что-нибудь. Хоть я  в операционке все дыры и
заштопала, всяких защит навтыкала, поставлю контроль на двадцать пятый кадр.
А ты  со  своим лэптопом будь поосторожнее.  Читай с  него  только почту,  в
Интернет не  залезай.  Потому что я с  ним  ничего не могу сделать.  На  нем
установлен  какой-то очень хитрый  Юникс,  я  такую  опцию встречаю впервые.
Только почту -- заруби себе на носу!
     -- Так если  мы уже... Закодированные...  Пришлет этот скот письмецо со
специальным набором слов -- и все, ствол в рот и на курок.
     -- Вас чему там в этой  затраханной Щуке учили?  Надеюсь, психологию-то
хоть  по  крайней мере читали? Так вот, Танцор,  закодировать  можно  только
того, кто  этого  сам хочет. Кто боится  и все  такое этсетера. Мы с  тобой,
блин, ненавидим Сисадмина или ненавидим? Он для нас авторитет или зловредный
упырь?! Согласен?
     -- Согласен.
     -- Не вижу бодрой улыбки на лице, блин!
     -- :)))))))))))))))))))))))))))))
     --  Вот это совсем  другое  дело.  А  теперь, раз уж  начали,  давай-ка
доведем это  толковище  до  конца.  Чтобы  потом  к  этому  уже  никогда  не
возвращаться. У тебя есть ко мне еще какие-нибудь претензии? Может, какие-то
другие подозрения, предчувствия, ночные страхи, боли при мочеиспускании? Ну?
     -- Лексикон.
     -- Ась? Непонимэйшн.
     -- У  тебя лексикон значительно богаче, чем у девочки, которой случайно
протрезвевший отчим прочел два детских стишка. К чему бы это?
     -- А это  я всегда так при знакомстве. Почерк у меня такой. Если мудак,
то  сразу  же  отвалит, мол,  чувиха  низкого пошиба,  наверняка,  с  полным
венерическим набором, передающимся при рукопожатии.
     -- А  если  мудак,  но  такой,  которому  не  успели  и  одного  стишка
прочитать?
     -- Тогда я  начинаю левым глазом смотреть на кончик носа, а правым -- в
потолок. И подволакиваю левую ногу.  Нет, я  девушка вполне благополучная. С
образованием  даже.  Но  без постоянного занятия. Хакнула в  банке пятьдесят
штук, я не жадная, и живу на них.
     -- Что же ты мне об этом потом не рассказала?
     -- А ты  что,  в  натуре, следователь что ли?  Следователь,  да?  Козел
ментовский! А ну, блин,  живо в койку! Ты у меня  сейчас  за  "суку"  будешь
отрабатывать! С живого не слезу! Ну, живо :((( (((((((
     И через пятнадцать минут квартира, очень неспокойная для соседей снизу,
сверху, слева и справа, огласилась душераздирающими  воплями "О! О, Мамочка!
Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!", которые не стихли даже тогда, когда по
телевизору стали передавать программу "Время".
     Приближался вторник -- игровой день.


     ***
     Утром,  пока  Танцор   умывался  и  придавал  физиономии,  на   которую
предварительно нарастил трехмиллиметровую щетину, кавказские  черты, Стрелка
сварила кофе и, как  обычно,  поставила по чашке к  каждому компьютеру.Потом
вспомнила, что сегодня вторник, и перенесла их  к лэптопу. Откинула крышку и
стала ждать, отхлебывая горячую, пахнущую  праздником  жидкость.  Однако  на
душе был не праздник, а помойка.
     Подошел Танцор и сел рядом. Молчали. Все было и так ясно.
     Выскочила   почтовая   заставка,   замигал   индикатор   модема,  начал
стремительно  заполняться   синим  цветом  столбик  на  заставке,  дзынькнул
динамик, оповещая  о  получении почтового сообщения.  Танцор открыл письмо и
прочел:

     <b><i>Готов?
     adm</I></B>

     Ответил:

     <b><i>Готов
     tanc</I></B>

     Ответил, имея в виду,  что да,  козел,  готов, готов  пойти и  замочить
любого, чтобы когда-нибудь, возможно, скоро, замочить тебя, козла!
     Посмотрел  на Стрелку. Она  напряженно улыбнулась. Вчера  ночью уже все
было сказано и все еще раз решено. Так надо.  И теперь уже не только ему, но
и ей. Потому что они теперь в одной связке, хоть ее еще и не ввели в Игру. В
одной связке,  значит,  он не имеет  права оступиться  и  упасть. Разобьются
вдвоем.
     Сейчас,  в эту поганейшую минуту  в  своей жизни, Танцор особенно остро
ощутил, как дорога  ему Стрелка. И дело тут  было совсем  не в  постели,  не
только в ней. Со Стрелкой было хорошо всегда, что бы они ни делали, хорошо и
тепло.  Ей,  видимо, тоже.  Потому что они уже  успели намерзнуться каждый в
своем теплонепроницаемом одиночестве, непонятно что и для чего делая. Она --
уткнувшись  в  монитор, который  был началом  коридора, уходящего в  зияющую
пустотой бесконечность, наполненную  нематериальными фантомами. Он -- дрыгая
ногами,  нелепо размахивая руками, дергаясь телом, гримасничая и завывая, но
не сам, а  потому  что его  с  разных сторон дергали за ниточки.  И  вот эта
блядская Игра  соединила их.  Казалось  бы, она  стала их общим  наказанием,
пыткой тем же самым, стократно усиленным, доведенным до кошмара.
     Стрелка  уже не  просто  вглядывалась  в  пустоту коридора,  но  ее уже
засасывало  туда. Танцор  уже не  просто кому-то подчинялся,  но и  почти не
принадлежал  себе,  его  противоестественная пляска превратилась  в пугающее
безумие. Трещали сухожилия, прогибались кости, грозящие вот-вот переломиться
пополам, сердце  бешенно колотилось о ребра, все в ссадинах и кровоподтеках,
стремясь разбиться и уничтожить своего истязателя.
     Но   это  был  катарсис.   Катарсис,  после  которого  наступит  полное
освобождение. И счастье. Да, блин, счастье! Как  картежник-маньяк,  который,
боясь спугнуть удачу, дрожащими от возбуждения,  но  страшным  усилием  воли
сдерживаемыми  пальцами  медленно, очень  медленно  сдвигает верхнюю  карту,
чтобы увидеть вторую, так и Танцор трепетал, когда сознание  шептало ему  на
ухо  вначале  "С", потом "Ч", потом "А", потом "С"...  И тут же затыкал уши,
боясь, что дальше пойдут другие буквы.
     Танцор  знал,  что это невозможно, что  на свете  нет  не только такого
чувства, но и слова-то не существует. Но все же верил, где-то очень глубоко,
на дне самого себя верил, как верит игрок, ставящий на зеро последний жетон,
надеясь вернуть все -- гору спущенных денег, безразличие к безумному шарику,
молодость...
     Танцор обнял Стрелку.  Она  прижалась  к нему.  Ей было холодно, как  и
тогда, в парке. Интуитивная женская мудрость. Даже не на уровне подсознания,
а вегетативная, вселяющая в мужчину уверенность в себя: я -- сильный. Именно
после такого объятия и надо идти и защищать. Женщину. Родную.  Родину. Брать
в руки оружие и идти. Ни о чем другом уже не думая...
     Пронзительно   запищал  лэптоп.   Стрелка  кинулась  к  Пентиуму,   уже
подготовленному, нацеленному куда  следует,  заряженному  нужной программой,
ждущему приходу  из Сети заданной последовательности битов. Следом запищал и
Пентиум.  Пореже  и пониже тембром.  Стрелка  вонзилась  глазами  в монитор,
вслепую  бегая  пальцами по клавиатуре.  Секунд  через тридцать она радостно
завопила свое универсальное  "Вау!" и показала экрану фак с надетым  на него
тоненьким серебряным колечком.
     Значит,  у  нее все получилось.  Накануне она  рассказала Танцору,  что
попытается  наколоть  конкурентов, заменив  задание на  абракадабру. Танцор,
конечно,  не понял всех тонкостей. Но в  общих чертах это выглядело примерно
так.    Как    только   Сисадмин    выставил   страничку   с   заданием   --
megapolis.sc/zadanie.index.html,  Стрелкин  скрипт  дождался,  когда  лэптоп
Танцора загрузит ее информационную часть.  Когда же начала грузиться  всякая
ненужная хренотень --  рекламные баннеры,  линки и прочие довески, то макрос
заменил на сервере "Мегаполиса", который Стрелка взломала еще три дня назад,
страничку    на   другую,    липовую,   но   с    тем    же    адресом    --
megapolis.sc/zadanie.index.html.   На    ней   была   нарисована   хаотичная
последовательность букв и цифр.
     Игроки, начавшие загружать  правильную страничку, вдруг обнаружили, что
браузер заткнулся на середине приема. И решили, что там, дальше, должно быть
еще  что-то  существенное, какие-то дополнительные сведения. И дружно нажали
на кнопку "Обновить", чтобы загрузить задание еще раз, полностью. Однако  на
сервере  висело уже Стрелкино  рукоделие. Когда Сисадмин  обнаружил  подлог,
прошло  минут  двадцать. Еще полтора  часа он боролся с настырным Стрелкиным
макросом, который мешал восстановлению задания.
     Конечно,  Стрелка  понимала,  что кто-то из игроков  окажется человеком
сообразительным,  сразу  же вытащит  задание  из  папки  временных файлов  и
кинется его исполнять. Пожалуй,  на это был способен Профессор. Остальные же
благодаря этой диверсии должны были потерять часа два.
     Задание,  как и  ожидалось,  было  мокрым.  Предлагалось  ликвидировать
Пестряцова Петра Владленовича, тридцати  трех лет, неженатого, юрисконсульта
АО  "Среднерусская  возвышенность".  Жил  он на  Полярной улице,  работал  в
Газетном переулке.  Было дано  довольно подробное досье:  адрес и фотография
любовницы,  замужней женщины, места,  где  часто бывал Пестряцов,  фирмы,  с
которыми  имел  какие-либо дела, модель и номер  автомобиля, кличка (Пьеро),
примерный    распорядок   дня,    наиболее   часто   используемые   маршруты
передвижения... Зачем-то было указано даже любимое блюдо -- пельмени.
     Танцор  начал готовиться. Внутренне.  Поскольку  план действий,  как он
совершенно   справедливо  полагал,  созреет   позже,   вырастет   на   почве
глубочайшего убеждения, что этого человека надо убить. Точнее  -- нельзя  не
убить. Именно с плана начинают многие, очень многое дилетанты, думающие, что
если он  будет  безукоризнен,  то все само собой сделается.  Не сделается. А
если что  вдруг и получится, то последствия  будут ужасными.  Как, например,
это  случилось  с  Родионом Раскольниковым. Который  и час выбрал верный,  и
орудие,   и   цель  благородную.  А  вот  готов-то  и  не  был,  потому  что
схоластическая идея в  голове, про  тварь  дрожащую,  -- это  совсем не  то,
совсем. Для сердца-то ничего и не заготовил, с пустым сердцем пошел.
     Вглядываясь в фотографию Пьеро, Танцор  разжигал  в  себе  ненависть  к
нему. И хоть досье  было суховато и чересчур  деловито, он не  придумывал, а
скорее угадывал омерзительные качества объекта, постепенно, мазок за мазком,
рисуя в сознании почти физически ощущаемый образ ублюдка, который  не должен
жить. Который должен умереть не только  для  их  со Стрелкой  блага,  но и в
интересах сотен тысяч обворованных и униженных людей.
     И  тут система  Станиславского,  к  которой  он  когда-то  относился  с
пренебрежением тупоголового бунтаря, оказалась как нельзя кстати. Танцор уже
не  был танцором.  Он был Робин Гудом, Владимиром Дубровским, Олегом Кошевым
одновременно.
     Танцор повернулся к Стрелке и сказал: "Этот скот не должен жить!" И она
поверила. И у нее стало покойно на душе.


     ***
     Осипов звонил в одиннадцатое отделение  милиции, на территории которого
и был убит Жариков.  Надо отдать должное Дюймовочке, убийство было совершено
мастерски. даже с почерком, присущим уголовникам  старшего поколения,  чтобы
запутать  следствие.  У  несчастного  было   перерезано   горло.   Работала,
несомненно опасной бритвой,  поскольку лезвие настолько  глубоко вошло,  что
даже достало до шейного позвонка.
     Набрал 254-86-61.  И долго  слушал длинные гудки. Видимо, всем наличным
составом разбирались с каким-нибудь старым знакомым, от которого  ни сна, ни
отдыха. Перезвонил через пятнадцать минут. Трубка хмуро ответила:
     -- Дежурный Пилипченко слушает.
     У Осипова была заготовлена роль человека, который  не знает,  что такое
милиция, начитавшись газетных  публикаций, боится ее пуще всего на свете и в
то же время стремится к тому, чтобы справедливость торжествовала, а зло было
наказано:
     -- Здравствуйте. У вас тут в марте убили человека...
     -- Никого у нас тут не убивали.
     -- Ну как же, на Зоологической улице. Горло перерезали.
     -- Какая у вас фамилия?
     --  Это  не  имеет  никакого значения.  Просто  я хочу помочь вам найти
преступника.
     --  На  какой еще Зоологической,  в натуре? А если и убивали, то нечего
нам помогать. Сами уже столько замели,  что сажать некуда. Вон,  Бутырка уже
по  швам трещит, скоро  развалится.  -- Наступила пауза,  видимо, Пилипченко
закуривал. --  Пф-ф-ф.  Так какая у вас все-таки фамилия? Если хотите помочь
следствию, то  нужна  фамилия.  А  то  в  день  раз по  десять  звонят,  про
заложенные бомбы фуфло гонят.
     Осипов  понял,  что  перед  ним  непрошибаемая  стена,  выстроенная  из
некомпетентности,  отсутствия  корпоративной   чести  и  гордости  и  полной
материальной незаинтересованности. Однако решил продолжить попытку :
     -- Товарищ Пилипченко, а не могли бы вы дать мне телефончик кого-нибудь
из следователей? Может, он заинтересуется?
     -- Какого следователя?
     -- Да любого.
     --  Следователи у нас все работают. А если конкретно, то  надо  фамилию
знать.
     -- Мою?
     -- Следователя, какой нужен.
     Алексей повесил трубку, еле сдержав себя, чтобы не  сказать Пилипчинко,
что он полный мудак.
     Пришлось  снова лезть  в  родную  милицейскую базу,  отыскивать  в  ней
одиннадцатое отделение второго  РУВД центрального круга, а в нем следователя
помоложе.  Им  оказался  лейтенант  Степанов,  Леонид  Петрович.  Может,  он
достаточно честолюбив и пока еще не  нашел  более выгодной приложения своему
служебному рвению. Хотя  это,  конечно,  можно  было узнать  и у Пилипченко,
изменив голос и назвавшись майором с Петровки. Наверняка ведь не допрет, что
на Петровке есть телефонные  справочники  ГУВД. Однако еще раз услышать этот
пацанский говорок Осипову было бы омерзительно.
     Наудачу набрал номер  Степанова, хоть  был  уже изрядный вечер,  время,
когда   нормальные   следаки   расслабляются   с   интенсивностью,   обратно
пропорциональной затраченной на работе энергии. Однако этот был на месте:
     -- Следователь Степанов на проводе.
     Нормальное  начало,  подумал  Алексей,  хоть  живой  человек.   Коротко
кашлянул, как бы преодолевая внутренние сомнения и набираясь храбрости:
     -- Здравствуйте, Леонид Петрович. Мне ваш  телефончик на Петровке дали,
капитан Шилов, если знаете. Тут такое дело получается, что я кое-что знаю об
одном убийстве. Вас это интересует?
     -- Да, да, продолжайте.
     Алексей  еще  два  раза  кашлянул.  А  потом  деревянным  голосом,  без
интонаций, словно долго готовил речь и наконец-то решился:
     -- На  вашей территории,  на  Зоологической  улице  в марте месяце было
совершено убийство человека. Ему перерезали горло.
     -- Алло!.. Алло!..  Говорите!..  Фу-фу! Алло!.. Стук-стук-стук. Алло, я
вас совершенно не слышу. Алло, вы меня слышите?  Перезвоните, пожалуйста, по
другому       телефону.       Алло!       Два-пять-семь-четыре-три-три-один,
два-пять-семь-четыре-три-три-один. Ту-ту-ту-ту...
     Ну вот,  обрадовался Алексей,  хоть один человек у них там  нормальный.
Во-первых,  клюнул, заинтересовался. Во-вторых,  хочет  мой  телефон засечь,
чтобы  я позвонил  на аппарат с определителем номера. Этот  далеко пойдет, с
мозгами  парень. А может быть, правда, и  наоборот получится, коллеги быстро
укоротят. Однако мы его определитель задавим нашим чипом, экспроприированным
на   Митинском   рынке.  Осипов  набрал  257-43-31.  И  услышал   срекотание
определителя.  Стрекотало долго,  поскольку  индикатор номера  никак  не мог
показать  ничего вразумительного. Наконец-то разочарованный лейтенант поднял
трубку.
     -- Алло, так слышно?
     -- Да, получше. Но тоже что-то плоховато. А вы не могли бы...
     -- Леонид Петрович, я из автомата звоню, у меня на  карточке очень мало
времени осталось.  Вы ведь, наверное, в курсе, что в марте на  Зоологической
улице был зверски убит человек? Извините за каламбур. -- Осипов  понял,  что
ляпнул  совсем  не то,  по  роли ему  не  положено каламбурить,  а  если  уж
сорвалось,  то уж следует  не замечать этого.  -- На днях я тут невольно для
себя кое-что узнал. И мог бы оказаться для вас полезным. Вы ведь знаете этот
случай?
     -- Ну,  я так сразу  затрудняюсь  ответить. Надо бы документы  поднять.
Знаете, я как следует подготовлюсь и где-нибудь завтра позвоню вам. Идет? Вы
мне свой телефончик оставите...
     -- Леонид Петрович, давайте уж лучше я вам. Дома у меня телефона нет. А
со службы,  знаете, мне не вполне удобно. Дело-то серьезное.  Коллеги начнут
что-нибудь домысливать. Сплетни пойдут.
     --  Тогда, может быть, встретимся, если  опасаетесь.  С глазу  на глаз.
Чтобы ваше время сэкономить, я  бы мог к вам подъехать. Лады?  Кстати, а как
вас называть?
     Вот, зараза, подумал Алексей, цепкий как тунгусский клещ! Но нас голыми
руками не возьмешь. Мы из того же ведомства.
     --  Николай Степанович я. Нет, все же  не хотелось бы всего этого, если
честно  признаться.  В свидетели  запишите. А свидетель  сейчас --  существо
очень недолговечное. Многие до суда  не  доживают.  Если  бы мы  общались по
поводу  того,  что  кто-то  в  трамвае  кошелек  вытащил,   тогда,  конечно,
пожалуйста. А то ведь дело очень серьезное, бритвой по горлу-то. Давайте все
же я вам позвоню. Сведения-то у меня очень для  вас должны быть интересными.
Расскажу и до свидания. А вы уж там решайте.
     Степанов  был   совсем   не   глуп.   Поэтому  упорствовать   не  стал.
Договорились, что будет ждать звонка  завтра в восемь. Все же лучше синица в
руках, чем свидетель на воле.
     Что  собирался  рассказывать  Осипов следаку?  Конечно  же,  не об игре
"Мегаполис", не о Дюймовочке-Уваровой, которая играла в ТЮЗе, потом  умерла,
после чего стала  убивать людей,  не о Жарикове, труп которого был погребен,
не будучи опознанным. Что-нибудь совсем другое, несущественное, что не могло
бы  никому  навредить. Например, ехал  в метро,  услыхал, как  один  паренек
рассказывал другому  о  том,  что  у них  на АЗЛК работает человек,  который
видел, как в марте на Зоологической улице один мужик перерезал другому горло
бритвой  и  убежал. Прихрамывал на правую ногу. Побежал  к метро. Что-нибудь
наплел бы.
     Ему же надо было выяснить  у Степанова, действительно ли было совершено
данное преступление. Хоть оно и  есть в базе  данных,  но  это еще ничего не
значит. Потому что электронный носитель информации, в отличие  от бумажного,
хранящегося  в  сейфе,  порой преподносит  и не  такие  сюрпризы. Надо  было
попытаться узнать и о том, опознан ли труп или нет.
     Конечно, насчет  версий Степанов ничего не скажет. Потому  что  неглуп.
Даже если  арестован подозреваемый, то  и это  будет  скрывать. Однако стоит
попробовать, стоит.  Конечно,  не  проговорится, но, возможно, даст какие-то
зацепки, какие-то косвенные свидетельства, которые  можно  будет как следует
проанализировать  и  прийти  к  какому-либо  выводу.  Логика  --  инструмент
могучий.
     На  следующий день Алексей позвонил в десять минут девятого.  Не потому
что опоздал, а просто не хотел лишний раз показывать свою заинтересованность
в  этом  разговоре. И очень удивился,  когда и через  пять  секунд,  и через
десять,  и через  минуту  никто  не  взял  трубку.  Решил,  что  неправильно
соединили. Снова набрал. Тот же самый результат. Ах, да! Это не тот телефон,
он  ждет по тому, где установлен  определитель номера. Но снова пять секунд,
десять секунд, минута -- длинные, как ноябрьская погода, гудки.
     Засаду на  меня что ли устроил? -- неумно и отнюдь не иронично  подумал
Осипов.
     Вдруг раздался звонок. Алексей поднял трубку, раздраженно:
     -- Да.
     -- Николай Степанович, здравствуйте. Еле до вас дозвонился.
     Ах,  блин,  ну и  ловок!  Видать, снюхался с кем-то из наших, из отдела
коммуникаций.  И эти  козлы  митинские хороши,  всучили  сюрприз! --  Осипов
параллельно и остервенело думает, и наигранно отвечает:
     -- Ах, это вы, Леонид Петрович!
     --  Да  уж, я. Так я  по поводу вчерашнего дела.  Вы,  вероятно, хотите
сказать, что  Жарикова убила Дюймовочка? Угадал? Да, может быть, вас все  же
называть Алексеем Дмитриевичем?
     Буря мыслей  и  чувств  пронеслась внутри  Осипова,  сотрясая весь  его
организм  и  каждый  орган  в отдельности. Досталось  даже  мозжечку.  И  он
совершенно откровенно, естественно, уже своим нормальным тоном спросил:
     --  Скажите, Леонид, почему же вы  сидите в этой краснопресненской жопе
номер одиннадцать?
     --  Так надо  же  где-то  начинать,  --  не  менее  откровенно  ответил
Степанов. -- Я так думаю, Алексей, что надо бы нам встретиться и как следует
все  обсудить.  Кошки-мышки закончились. Наверное,  у меня. Согласен? Хоть и
оба мы лейтенанты, но, согласись, мои ходы точнее оказались.
     --  Да, блин, припечатал ты меня. Обеими  лопатками.  Но, думаю, у меня
рациональнее. Потому что  нам придется по  Сети лазить, а у  меня,  как  сам
понимаешь, для этого больше возможностей. Нестандартная  машина, специальный
программный пакет. А у тебя ведь, наверняка простой Пентиум. Так?
     -- Хорошо, договорились. Только адресок скажи.
     -- А-а-а! Не до конца ты  меня просек! Не до конца. Кстати, скажи, а то
сгораю от нетерпения, -- замочили в марте кого-нибудь на Зоологической?
     -- Нет, это полная туфта.  Видимо, кто-то в милицейскую базу сует дезу.
По  нашему  отделению ничего  такого не зарегистрировано. Да  и с  парнями я
поговорил, никто ничего не знает.
     -- Да, придется нам с тобой покорячиться.
     -- Покорячимся. Ну, жди.
     -- Адрес-то запиши.
     -- А зачем, я его знаю. Точка с запятой, закрывающая скобка.


     ***
     "Среднерусская  возвышенность" располагалась  в  двухэтажном  особняка,
который  довольно необычно стоял  между Газетным и Брюсовым переулками. Одна
его  половина  размещалась в  уютном  дворике,  вторая  была на  территории,
временно  оккупированной строителями. Двор и  строительную площадку разделял
высокий  глухой   забор.  Весь  квартал   занимали  конторы,  офисы,  фирмы,
учреждения, где в  евростандартовских интерьерах по двенадцать часов в сутки
негромко жужжали рои баксомейкеров, извлекая непосредственно из  воздуха все
ингредиенты,  которые  необходимы  для  создания самого  ценного для  России
продукта.
     Танцор  с  удовлетворением  отметил, что "Вольво" Пьеро было  на месте.
Значит,  не придется  носиться по  Москве  до  тех  пор, пока  не  очухаются
"коллеги",  а потом затевать тяжбу по поводу того, чья  пуля первой долетела
до  господина Пестряцова. Здесь и  сейчас --  подсказало  Танцору чутье,  на
которое он,  как  человек  скорее  эмоциональный,  чем  рациональный, привык
полагаться.
     Однако  не мешало как следует  осмотреться.  Конечно,  лицу  кавказской
национальности, под которое он сейчас косил, не стоит и пробовать проникнуть
внутрь  "Возвышенности".  Фирма,  чувствуется,  была  еще та.  Никакой  тебе
таблички.  Типичные  нелегалы,  то  ли  закупающие у  колумбийских  партизан
тоннами  кокаин,  то  ли поставляющие в  Таиланд тысячами проституток.И этот
подонок, значит, все это оформлял юридически корректно.
     Металлическая, очень даже может быть снятая с субмарины, входная дверь.
Несомненно,   всегда   задраенная,    о   чем   свидетельствовала    кнопка,
отполированная тысячами  указательных  пальцев  до сияния даже  в  пасмурную
погоду. Естественно, тут же и портативная камера. Значит, внутри  пара быков
как  минимум  с  помповыми стволами.  Следовательно,  Пьеро необходимо  было
выманить как-нибудь поэкстравагантнее, чтобы сломя голову  выскочил, на ходу
попадая в рукава пиджака.
     Но как?
     Алло, это ваш сосед, у вас пожар? Полная лажа.
     Любовницу муж измудохал до потери трудоспособности? Еще глупее.
     Можно,  конечно,  позвонить  его подруге и,  если повезет,  если трубку
возьмет  муж,  минуты  полторы  чего-нибудь  ему заливать  -- Алло,  здорово
Серега! Сколько лет,  сколько  зим!  Что, не узнаешь? Плохо, плохо  школьных
корешей  забывать.  Не-а, не  Сидоров. Ну-ка, давай  еще,  с трех раз!  -- и
запомнить голос, интонации.  Довести до бешенства,  и это тоже  запомнить. А
потом позвонить  этому козлу  и  от  имени  Сереги  пообещать  прямо  сейчас
приехать и убить за наставленные рога...
     Нет, и  это  тоже ни к  черту не  годится.  Кто же семейного  кормильца
убивать станет? Наверняка ведь, муженек паразитирует на блядстве своей жены.
     Нет, все это совсем не то. Потому что должно быть красиво. Танцор давно
уяснил, что правильно только то, что красиво.
     Течение  мыслей  прервал  Профессор. Сообразил,  прохиндей,  где  лежат
временные  файлы  и как  их оттуда извлекать.  Танцор  с первого  же взгляда
понял, что  тот  уверенным шагом направляется к  офису лишь для  того, чтобы
поскрестись у входной двери.
     Это  был  человек средних лет, среднего роста и среднего  телосложения,
прекрасно сохранившийся,  несомненно,  находящийся  в прекрасной  физической
форме, о чем свидетельствовало отсутствие жировых отложений и то, как высоко
он поднимал ноги при ходьбе.  Словно  постоянно поднимался вверх по лестнице
успеха. На нем  был новехонький костюм, галстук, весь он излучал  энергичную
честность и стремление быть полезным людям.
     Однако при более тщательном изучении обнаруживалось весьма существенное
отрицательное качество лицевой мускулатуры:  она была не в  состоянии скрыть
то, что Профессор  считал  всех  знакомых и  незнакомых  ему  людей  полными
идиотами.
     Шустрый московский  "комвояжер" уверенно нажал на кнопку,  демонстрируя
камере  чистосердечную  улыбку.  В  простором кейсе  у  него,  кроме  орудия
убийства,  несомненно,  лежали  и  образцы  товаров.   Какой-нибудь  бальзам
Биттнера или электрические зубные щетки. Было абсолютно непонятно, на что он
рассчитывал, поскольку от таких уже давно шарахаются даже на вокзалах.
     Все так и вышло. Танцор, занявший удобную позицию, видел, как Профессор
минуты три говорил в микрофон что-то очень вдохновенное. Потом открыл кейс и
начал тыкать  в камеру какие-то яркие пакеты. В конце концов со злостью пнул
дверь ногой и пошел  прочь. Пошел  для того, чтобы либо выманивать Пьеро при
помощи  телефона,  либо  дожидаться   ланча,   когда  вся   публика  повалит
харчеваться. Шансы Профессора  катастрофически уменьшались,  поскольку  было
лишь одиннадцать часов, и до ланча оставалась часа два, а то и три.
     Танцор  докурил сигарету  и  понял, что  и  в  какой последовательности
необходимо делать.
     Окружным  путем  добрался  до  стройплощадки,  на  что  ушло  четыре  с
половиной минуты.
     Возведение  объекта, предназначенного,  судя по великолепию лужковского
ампира,   для   средней  руки   нефтеперегонной  компании,   приближалось  к
завершению. Велись  внутренние  отделочные  работы. Это  было очень  кстати,
поскольку снаружи  никто  не болтался. Горел  небольшой костерок, на котором
сжигали строительный мусор. И это предугадал Танцор, точнее его интуиция.
     Он достал газету, которую  купил  утром  чисто рефлекторно и бесцельно,
поскольку газет  не  покупал  и  не читал  уже  лет восемь.  Разорвал  вдоль
посередине. Получилось  четыре страницы. В каждую насыпал чуть меньше горсти
песка, в  песок положил по одному патрону, скомкал газетные листы с начинкой
и бросил все это в костер.
     И  тут он  полностью  положился  на удачу, которая его еще  никогда  не
подводила  в  экстремальных ситуациях. Сколько времени  будет  разогреваться
песок, до  какой температуры должны быть доведены гильзы, с каким интервалом
они будут рваться -- ничего этого  он не  знал  даже  приблизительно. Но был
убежден,  что фейерверк начнется  не ранее, чем через пять минут.  Иначе  не
стоило жить ни ему, ни Стрелке.
     Затем он поднял с земли кусок кирпича, примерно четвертушку,  положил в
карман  и быстро вернулся на  исходную  позицию,  уложившись в три минуты  и
сорок пять секунд.
     И стал напряженно ждать, находясь вне зоны обзора наружной камеры.
     Прошло долгих тридцать секунд. Потом еще  столько же. Танцор не впускал
в свою душу ни малейших сомнений  в том, что все будет так, как задумано. Он
должен  быть  тверд,  собран  и  безжалостен.  Потому  что  удача  презирает
слабаков. Он мужчина. Он мститель. Он защитник самого дорогого ему человека.
Он  борец за  справедливость. Он  боец.  Он  его  сделает!  Он  сделает  его
по-мужски!
     Еще тридцать секунд.
     И  вдруг  на  стройке прогремел выстрел. Через некоторое  время, совсем
близко,  еще один.  И тут уже надо  было  действовать  решительно и открыто,
поскольку  охранники кинулись по коридору на другой конец здания. Потому что
там,  во  дворе, началась  перестрелка, и контроль за такого рода ситуациями
входит  в должностные  обязанности  двоих  отмороженных быков, бросивших  на
произвол судьбы наблюдение за  входной дверью.  Да хоть бы и не отмороженные
были,  все  равно  вдвоем  побежали  бы.  Ведь  интересно  же.  Понятно, что
всполошилась и вся наркоторговая контора.
     Возможно, побежал и Пьеро, чтобы посмотреть в окно и увидеть что-нибудь
интересное не в кино, а в жизни.
     И тут дистанционный  пульт  управления его "Вольво"  начинает пищать  в
кармане пиджака, сигнализируя о том,  что машину пытаются угнать. Происходит
это по той простой причине, что Танцор, никого уже не таясь -- если картинка
с камеры даже записывается  на ленту, то и хрен  с  ним, пусть хватаются  за
чеченский  след  --  подходит  к машине  Пьеро  и разбивает кирпичом  правое
переднее боковое стекло.
     Пьеро, словно  ошпаренный, выскакивает  из бронированной двери, которая
теперь  уже  не  защищает  его, и  становится нелепым безкостным  моллюском,
покинувшим спасительную раковину. И видит, как какой-то подонок лезет правой
рукой  в  его машину, за которую он  отстегнул  два  месячных  заработка,  и
пытается открыть  дверцу через разбитое стекло. Преступник не слишком хорошо
виден, поскольку Пьеро бежит к машине с противоположной, левой, стороны.
     Однако  Танцор не намерен открывать эту вонючую рухлядь. В правой  руке
он крепко держит пистолет  с  навинченным на ствол глушителем, пряча  его от
убитого внутри салона. Да, именно, от убитого, потому что Пьеро был обречен.
Жизни в нем  оставалось  всего  лишь на  несколько  абсолютно  бессмысленных
шагов.
     Когда  его отделяло  от  "Вольво"  ровно  семь метров,  раздался первый
выстрел-шлепок, отчего симметричное, левое переднее боковое стекло покрылось
сетью трещин. "Что он делает с машиной,  сука!" -- разъяренно подумал Пьеро,
в котором уже сидела первая  пуля, вошедшая в  верхнюю часть  живота  так же
незаметно, как и пальцы филиппинского хирурга-нетрадиционала.
     Он продолжал  отталкиваться  ногами от  земли, думая от том, что машину
лучше  обежать  сзади,чтобы схватить  ублюдка  за  шиворот  и  бить лицом  о
выступающие из дверцы острые осколки стекла.
     На  вторую пулю  он  налетел в пяти с  половиной  метрах  от истязаемой
угонщиком  машины. Она  пробила трохею и,  чиркнув  о  позвоночник, полетела
дальше, почти не сбавив  скорости. Только сейчас  Пьеро ощутил резкую  боль,
настолько  острую  и  неожиданную,  что его  сознание  потеряло  ориентацию,
истерично заметалось в дебрях огромного организма. "Порвал сухожилие!!!"  --
мелькнула все еще жадная мысль, продолжавшая гнать  начавшее  умирать тело к
"Вольво", которое было почти новым и стоило очень дорого.
     Третья пуля, вошедшая в левый  глаз, не смогла  остановить ни туловище,
ни голову, ни ноги,  ни руки, которые,  подчиняясь  теперь  уже лишь законам
динамики, пролетели по инерции еще два метра.
     Наконец-то Пьеро понял, что это конец света. Именно таким он себе его и
представлял: небо рухнуло на землю, расплющив  все живое,  вокруг -- вверху,
внизу,  по сторонам --  взрывались  светила,  ревели трубы, неслись страшные
всадники. Боль была непереносимой,  она разрывала несчастное  тело  Пьеро на
части и разбрасывала их в черной пустоте космоса.
     Но внезапно  она  закончилась.  И Пьеро с  восторгом  ощутил  небывалую
легкость, всего его,  без остатка,  стремительно заполнило  счастье, великая
радость  и удивление. Пьеро увидел с большой  высоты маленький  двор,  себя,
неподвижно лежащего на мокром осеннем асфальте с неестественно разбросанными
руками  и  ногами,  с  неузнаваемым  под  непрозрачной пленкой  крови лицом,
машину,  в переднее колесо  которой  зачем-то  упиралось  головой его  тело.
Однако для Пьеро все это  было уже совершенно чужим, ненужным, безразличным.
Новая неземная радость наполняла его невероятным счастьем.
     Однако радоваться было рано, поскольку  впереди  его ждал суд. Этот суд
должен был быть  не таким,  как  десятки  процессов,  которые выиграл Пьеро,
втоптав в  грязь честь и достоинство.  И, прежде всего,  свою  честь  и свое
достоинство. Выиграл,  опираясь на  воровской закон,  силу  преступным путем
нажитых денег,  продажность  армии  таких,  каким  был  и он сам, адвокатов,
судей, прокуроров, свидетелей, судебных исполнителей, следователей. На этом,
грядущем, высшем  суде,  знающем наперед и мысли, и  дела, недоступном звону
злата, от  сурового приговора  Пьеро не могло спасти  ничто.  Напрасно  было
прибегать  к злословью, лицемерию,  лести. Нет, что бы  он не говорил в свое
оправдание, содеянное невозможно было смыть даже всей его рабской кровью...
     Четвертая пуля,  вылетевшая  из  ствола Беретты, бессмысленно пересекла
двор, отрикошетила от бронированной двери и с визгом покинула двор.
     Танцор,  сам не понимая почему,  сказал зло:  "Наперсник  разврата!"  и
грязно выругался. Затем  с невозмутимостью леди Макбет Мценского уезда убрал
пистолет  в карман  куртки,  в  специально  пришитый Стрелкой  карман, чтобы
оружие входило  туда в  рабочем состоянии, с глушителем, и спокойно  пошел к
переулку.
     В арке с удивлением понял, что  его  ни за что не вырвет, как это часто
происходит с  людьми  по  первому  разу. Танцор еще раз выругался. И  тут же
понял,  что  для него рефлексом,  заменяющим рвотный,  является  агрессивное
выговаривание матерных слов.
     Нет, погони не было. Да и быть не могло. Потому что в тот момент, когда
все было закончено,  в  костре взорвался  четвертый  патрон,  и пуля, влетев
через окно на первый этаж, разбила укрепленный на потолке светильник.
     Отсутствие юрисконсульта  обнаружили лишь через  десять минут, когда  в
"Среднерусской  возвышенности"  улеглись страсти,  и  охранники вернулись на
свое рабочее  место. Произошло  это в  тот момент, когда  неприметный жигуль
Танцора уже слился со сплошным потоком машин, несущихся по Садовому кольцу.



        Апплет 1001. Виртуал виртуалу глаз не выклюет



     Встретившись, Осипов и Степанов через три минуты очного знакомства  уже
испытывали обоюдную приязнь. Оба  были умны,  профессиональны, честолюбивы и
не  собирались тратить  жизнь  на низкооплачиваемую  милицейскую  рутину, до
тридцати лет подчиняясь всяким ничтожествам  и  срастаясь с  криминалитетом,
чтобы после  тридцати пойти  в услужение к кому-либо из тех, кого они сейчас
должны были разоблачать и изолировать от общества.
     Оба сошлись в том,  что "Мегаполис" может дать им  неплохую возможность
повернуть  свою  жизнь  к  лучшему.  Хотя,  конечно,  был определенный  риск
перегнуть  палку,  подписав  себе тем самым  смертный  приговор. Но  кто  не
рискует  в двадцать  четыре года? Особенно сейчас,  когда рискующий может не
только, как говорится в старинной поговорке, ежедневно пить шампанское, но и
наращивать огромные проценты в оффшорных зонах.
     Осипов, которого, что называется, подловили, заглянули в его карты, был
этим только доволен. Потому  что одному раскрутить это дело,  было тяжело. В
чем он уже успел убедиться  после трех  дней  безрезультатного  нахрапистого
наскока. Вдвоем же, причем с  таким одаренным компаньоном как Степанов, было
бы не только легче, но и приятней работать.
     Весь первый день Алексей  вводил Степанова  в курс дела, поскольку  тот
вышел  на  "Мегаполис" лишь  вчера,  после  их  телефонного разговора. Как и
следовало ожидать,  краснопресненский  следователь  все  схватывал на  лету,
неплохо ориентируясь в специфике проблем Интернета.
     На  следующий  вечер обсудили  стратегические  моменты  расследования и
сошлись в том, что  Осипов  в  свое время  выработал  верную  концепцию:  не
гоняться впустую за организаторами Игры, а выманивать  их на себя при помощи
провокационных  действий.  При этом решили  разделить  между  собой  и сферы
деятельности. Алексей взял на себя работу с сервером. Леонид на первых порах
занялся поиском  материальных следов, которые  должны  были оставить игроки.
Если, конечно, они сами были  материальны. И первым  номером  в  этом списке
значился  то  ли  убитый,  то  ли  не  убитый на  Зоологической  улице  Юрий
Леонидович Жариков.
     Первый  визит  Степанов  нанес  в  домоуправление,  которое и  выписало
Жарикова из занимаемой им при жизни квартиры в доме номер двадцать четыре по
Южнопортовой улице. Паспортистка Алевтина  Александровна оказалась дамой уже
немолодой, хранящей на лице явственную печать принадлежности в  былые годы к
многочисленному  племени   бесплатных   и  добровольных   по  долгу   службы
осведомителей КГБ.
     К интересу,  проявленному  совсем  еще сопливым следователем  к домовой
книге, она  отнеслась с большой  настороженностью. Видимо, подозревая в  том
какую-то  угрозу для  себя. Вполне вероятно, что в свое  время,  одним махом
перескочив из коммунистического прошлого в эпоху первоначального накопления,
онавписывала на  жилплощадь одиноких дряхлых стариков  всевозможное жулье, в
результате  чего  старики торопливо умирали,  а  квартиры переходили к новым
владельцам. И  хоть в столице  уже  давно такие дела  не  проворачиваются по
причине полного истребления одиноких пенсионеров, все-таки времени прошло не
так уж и  много, в связи с  чем паспортистке не приходилось рассчитывать  на
освобождение от уголовной ответственности за давностью лет.
     Поэтому  домовой  книги  в  домоуправлении  не оказалось,  о  чем  было
заявлено Степанову  безапелляционно-визгливым  тоном.  Степанов  был к этому
готов,  поскольку, несмотря на молодость, умел уже довольно неплохо читать в
прозрачных  душах чиновных людей,  которые кормятся тем лучше,  чем  больший
интерес  к  себе  способны  возбудить  в сердцах  людей,  с  перенебрежением
относящихся у статье в"-- 290 УК РФ, озаглавленной совершенно по  картежному
-- "Дача взятки".
     Поэтому Степанов совершенно откровенно сказал:

     <i>Алевтина  Александровна,  я  понимаю,  что  книга  находится  сейчас на
контроле в  вышестоящей организации  и будет возвращена вам не ранее второго
квартала будущего года. Я это не только понимаю, но и приветствую, поскольку
ничто  так не изменяет нашу  жизнь  к лучшему, как добросовестное выполнение
сотрудниками     сферы     жилищно-эксплуатационного     хозяйства     своих
непосредственных обязанностей. Однако поймите и вы меня. Мне  вовсе не нужна
вся домовая книга. К тому же в  силу  своей  молодости и отсутствия опыта  я
вряд ли  смогу разобраться  во всех тонкостях внесенных в нее  записей. Меня
интересует лишь  один  человек, который  при жизни  не  был ни стариком,  ни
пенсионером. Звали его  Юрием  Леонидовичем  Жариковым.  Жил он  в  двадцать
четвертом доме по Южнопортовой улице. А в марте был  выписан с жилплощади по
вышеуказанному адресу в связи со своей смертью.  Так вот  не могли бы вы мне
немного  помочь.  Дело   в  том,  что  у  нас   есть  определенные  сомнения
относительно того, что он умер. Мы предполагаем, что тут имеет место попытка
спрятаться   от  правосудия  при   помощи   ловкой  инсценировки.   Скажите,
пожалуйста,  уважаемая Алевтина  Александровна,  что  вам  известно об  этом
случае? Не  подметили ли вы  какую-нибудь странность в  процессе  оформления
записи?</I>

     Паспортистка,  поняв, что  этот обходительный юноша  никакой угрозы для
нее не  представляет, открыла  сейф,  достала из него домовую книгу и тут же
нашла нужную запись. Нет, никакого подозрения на жульничество у нее не было.
Приходила супруга покойного,  показывала  свидетельство о смерти и  печально
вздыхала. Все как это бывает обычно в таких случаях. Степанов, как  бы между
прочим, спросил, а  не помнит ли Алевтина Александровна, что было написано в
свидетельстве, какова  причина  смерти? Паспортистка, которая,  несмотря  на
десять лет несотрудничества  с  КГБ, все  еще находилась  в  отменной форме,
наморщила лоб и вспомнила, что умер Жариков от инфаркта.
     Распрощавшись,  лейтенант  направился в  ЗАГС,  организацию,  которая у
подавляющего  большинства россиян  ассоциируется со  счастливыми мгновениями
женитьбы. Однако  это лишь  половина правды.  В ЗАГСах  регистрируют также и
смерть  граждан,   выдавая  соответствующие   документы,  без  которых  сами
покойные, может быть,  и  смогли бы обойтись, но у их родственников возникла
бы масса непреодолимых проблем.
     В  районном  ЗАГСе, который  обслуживал территорию  бывшего  проживания
Жарикова,  выяснилось,  что  свидетельство  о  его  смерти  было  выдано  на
основании справки, выписанной в больнице скорой помощи в"-- 53.
     В больнице скорой помощи в"-- 53 отчетность велась  из  рук  вон плохо.
Полчаса  старшая  медсестра  пыталась  установить,  находился  ли у  них  на
излечении  Юрий  Леонидович   Жариков,  который,   как  утверждал  настырный
следователь,  впоследствии  умер. Еще  полчаса  ушло на  то, чтобы  выяснить
причину его смерти. Да  и то  это удалось сделать  лишь благодаря тому,  что
взбешенный Леонид  начал  стучать кулаком  по столу главврача, и обещать ему
три года срока за попытку противодействия следствию.
     Жариков, действительно, умет  от  инфаркта пятнадцатого  марта.  Это же
подтвердил  и человек, который лежал  с ним в  одной палате, Осипову удалось
найти  и этого чрезвычайно важного  свидетеля. Его показания, хоть и не были
строго научными, но подтвердили клиническую картину заболевания:
     "Дело  было, значит, после обеда. Пошел я  в сортир покурить. Смотрю, а
этот, Юрка,  что-то громко стонать стал. Спрашиваю, а он не отвечает.  И  за
грудь держится, слева, где  сердце, значит. Потом начал хрипеть. Но недолго.
Дернулся два  раза, затих и  начал синеть. Тут только  до  меня дошло.  Пока
сестру нашел, пока врач  прибежал, а он  уже и остыл. Такие,  сынок,  дела".
Осипов на  всякий случай спросил о том, все ли  в порядке у Жарикова было  с
горлом. "Да я же уже сказал, хрипел он перед смертью". А рана была на горле?
"Да  нет, вроде  не  было.  Да я  особенно и не приглядывался.  Боязно ведь.
Говорю сестре, -- давай, увози поскорей, мне такой сосед на хрен не нужен!"
     В заключение Леонид побывал и на  Никольском кладбище, где был погребен
Жариков. Нашел его  могилу с небольшим гранитным параллелепипедом памятника.
Даже побеседовал  с  могильщиками,  показал им фотографию  и те, чтобы  мент
отстал  от них поскорее, сказали,  что да, действительно, в  эту  могилку  в
марте поклали этого  самого мертвяка.  И родичи  попались хорошие, поставили
бригаде три литра финской водки.
     Конечно, Степанов, вместо  того, чтобы бежать по такому длинному кругу,
мог бы  сразу же побеседовать  со вдовой. Однако вдова по какой-либо причине
правды  могла  и  не  сказать. Степанов  прекрасно понимал,  что  общение  с
родственниками  подозреваемых способно вызвать у следователя  лишь  головную
боль.  Правда, иногда дело  заканчивалось  постелью, но и это  не продвигало
расследование ни на дюйм.
     Однако  полученный  результат   более  чем   удовлетворил  компаньонов.
Выходило, что ни один из людей, которые были  записаны на сайте "Мегаполиса"
на  счет  Дюймовочки,  не  был  ею  убит.  Это  позволяло  с  большой  долей
вероятности оставить лишь две версии.
     1)  В  качестве игроков-киллеров в "Мегаполисе" используются симулякры,
которые, естественно, не могут причинить никакого вреда реальным людям.
     2) Игроки реальны, однако никакие они не киллеры. И все их "подвиги" --
это  всего лишь  искусная мистификация, на  которую  ловятся  десятки  тысяч
доверчивых юзеров.
     Из этого  следовало, что шантаж  по поводу криминала отпадал. Однако не
все было потеряно, оставалось уклонение от уплаты налогов. А это в неуклонно
нищающей, несмотря  на богатство недр, России  карается гораздо сильней, чем
криминал.


     ***
     Конечно, Танцор хранил чудовищное для  начинающего убийцы самообладание
недолго. Когда вернулся  домой,  то  его  тут же "отпустило".  Ощущение было
примерно такое же, как после  наркоза. Собственно, это и был наркоз, который
он  дал себе сам, настолько войдя  в  роль, что ничего, кроме  этой роли, не
знал, не  понимал  и не чувствовал. Это  было  какое-то  необычайно глубокое
погружение, какого ему  не довелось  испытать за всю  свою  первую жизнь  --
сценическую.
     Потом, дома, через пятнадцать минут, которые Танцор уже непонятно зачем
и перед кем  "доигрывал",  его и  мутило,  и рвало,  и  поносило, и  ломало.
Стрелка, в которой тоже  произошли внутренние изменения,  подтирала за ним и
нежно его выхаживала.  И, без всякой брезгливости выжимая тряпку, вспомнила,
как  этот  скот  решил сделать из них  дуэт. Зло усмехнулась, -- что же, уже
дуэт, приплыли!
     О том,  что и как произошло в "Русской возвышенности", они не говорили.
Стрелке  вполне хватило информации,  которую во второй половине дня повесили
на  сайте. Впившись  глазами  в  фотографии, она пыталась найти  в  них хоть
какие-то  знакомые черты. Но  не находила их. Фигура, позы -- это,  конечно,
совпадало с  Танцором. Но лицо было совсем другим, ничего общего. Это был не
Танцор.  Таким  он никогда  не  был и,  казалось,  быть не  мог ни при каких
обстоятельствах.  Да, если так пойдет и дальше, из  него совсем скоро выйдет
супер.  А  кем  же станет  она?  Наверное,  супершей.  Человеком  без  пола,
обеспечивающим разведку и надежный тыл.
     Стрелке   это  не  нравилось.  Танцору  тоже.  Однако  у  Танцора   это
недовольство было качественно иным. Он по-прежнему, вспоминая  о  Сисадмине,
испытывал злость. Его еще больше  стало бесить свое подчиненное, скорее даже
рабское положение, полная зависимость от навязанных ему правил жизни. Танцор
еще больше чем прежде жаждал освобождения.
     Но,  вместе  с  тем, он  уже не  мог забыть  ощущений, которые испытал,
всаживая  пулю за пулей  в Пьеро и наблюдая его агонию. И  эти ощущения, как
это  ни  казалось  ужасно  при  абстрактном  взгляде  на проблему,  не  были
однозначно отвратительными. Это было новое, доселе неведомое знание о жизни,
точнее  о  ее последних  мгновениях,  когда  она, превозмогая все  на  свете
пересекает финишную черту. Точнее непрозрачную плоскость.
     И Танцору удалось увидеть, как при съемке рапидом, что фигура бегуна не
сразу  проваливается  в   невидимое   небытие,  а  медленно  --  рука,  нос,
подбородок, колено, бедро, грудь, затылок, спина,  вторая нога, вторая рука,
кисть  руки,  кончики пальцев, ноготь  среднего пальца -- входит в абсолютно
черное ничто. И некоторое время существует и здесь, и там.
     Более  того, Танцору  показалось, правда, может  быть, он и ошибся, что
при всем  этом выделилась какая-то неведомая, но явственно ощутимая энергия,
которая обдала своим нестерпимым  жаром и его.  Танцор вроде бы даже ощутил,
правда, совсем немного, что чувствовал, как внутренне изменялся Пьеро, входя
в  недоступную для  всех  других область.  Пока  недоступную.  Танцор смутно
помнил,  что  рушилось  мироздание. Пространство закручивалось  в смерч. Это
длилось, наверное,  тысячную долю  секунды.  И еще примерно  столько  же  он
ощущал невероятную радость, ни на что известное не похожую.
     Потом,  анализируя  на  следующий  день все,  что с  ним произошло,  он
вначале  предположил, что это была  радость  от  того,  что его  невероятное
предприятие  закончилось успешно.  Потом подумал,  что это  особое  чувство,
которое  испытывают садисты. Теперь же Танцор понимал, что это лишь половина
правды, это необыкновенное счастье им дарят их  жертвы, делятся с ними малой
долей своего счастья освобождения.
     Когда он рассказал все это Стрелке, то она, как  человек рассудительный
и ироничный изрекла: "Практическая метафизика, дорогой!"
     Однако шло  время, а они все еще  не сделали  для  своего  освобождения
практически  ничего.  Одна версия  сменяла  другую,  а в окно  уже стучалась
третья. Стрелка ломала  один  сайт  за другим, искала  хоть  какие-то  следы
Сисадмина и  всей его банды, но они не  обнаруживались. Так что поиск истины
происходил по старинке, как это было в афинской Академии во времена Платона,
в процессе устных бесед.
     Уже давно было понятно, что  "Мегаполис"  не  коммерческое предприятие.
Слишком уж велики были затраты  на  его содержание, если они  и  покрывались
дебильными юзерами, то прибыли оставалось, наверняка, с гулькин нос. Так, на
пару обедов в "Рэдиссон-Славянской" для  всего  коллектива  и на пять ящиков
"Спрайта".
     Ненамного правдоподобней выглядела версия о том, что таким экзотическим
образом ФСБ подготавливает  для себя киллеров. Зачем  вся эта виртуальность?
Зачем  загонять людей насильно,  как  это сделали с  Танцором,  когда у них,
несомненно,  на   эту   работу   уже  выстроилась  длиннющая  очередь,  и  к
претендентам  установлены  куда  более жесткие требования,  чем  это было  в
шестидесятые годы, когда набирали людей в отряд космонавтов?
     Однако  ФСБ,  конечно,  сбрасывать  со  счетов  было  рано.  Это  могла
оказаться  их работа на  перспективу, когда компьютер, подключенный  к Сети,
станет в России  такой же банальностью, как сейчас  телевизор. И тогда  игры
типа "Мегаполиса" могут очень  даже пригодиться, поскольку способны  отлично
работать на социальную стабильность. Миллионы дебилов начинают проводить все
свое  свободное время  у  мониторов, наблюдая, как  их любимые  герои творят
бесчинства, играя  на низменных  чувствах аудитории. Предположим,  в  Москве
исламистские террористы устроили взрыв. Аудитория голосует за  то, что  надо
мочить муслимов.  И игроки со  всех  игровых сайтов забивают на рынках  всей
страны  штук  тридцать  кавказских  торговцев,  не обращая  внимания  на  их
вероисповедание.  Страна  на  время  успокаивается. Естественно, когда народ
потребует крови очень крупных чиновников или бизнесменов в законе, то  будут
подтасовки результатов голосования, и мочить будут кого-нибудь рангом пониже
или же решивших жить не по понятиям.
     Такие  вещи  невозможно  устраивать  на телевидении,  потому что оно не
может быть анонимным.  В  Сети же --  за  милую  душу. Кто создал сайт,  кто
дирижирует игрой, откуда приходят деньги,  куда они  уходят, где  установлен
сервер? А кто ж его знает? Вполне возможно, что и само государство,  которое
при  помощи противозаконных анонимных действий стремится управлять ситуацией
наиболее  оптимальным и эффективным способом. "Кто владеет информацией,  тот
владеет  миром" -- это совершенно справедливая формула, если настоящее время
дважды употребленного глагола заменить на будущее.
     Стрелка попыталась отыскать  хоть какой-нибудь след, но у нее ничего не
вышло.  С  огромным трудом она влезла  в базу ФСБ, но через пятнадцать минут
была  обнаружена   и   выкинута  с   охраняемой   территории.  Хорошо,   что
воспользовалась  для взлома машиной какого-то хабаровского чайника,  который
впустил  к себе ее трояна. А то могли бы  появиться дополнительные жизненные
проблемы.
     За  пятнадцать минут Стрелка  ничего толком  разглядеть не успела. Если
какие-то сведения о "Мегаполисе"  там и были, то  наверняка они были  зарыты
глубоко  и  лежали  в  каком-нибудь  подкаталоге с  дополнительной  степенью
защиты. Однако  папку  "Интернет. Перспективные разработки" заметить успела.
Хотя и это  ни  о  чем еще  не  говорило. Не  зря ведь,  Пентагон  постоянно
жалуется на хакерские атаки,  которые, по мнению штатовских спермотозавров в
погонах, исходят от их российских коллег.
     И  в  конце концов  и  Танцор, и  Стрелка  зашли  в  тупик, из которого
никакого  выхода   не   просматривалось.   Каждый   выбрал   себе   гипотезу
поэкстравагантнее,  которая  благодаря  своей  дикости  прекрасно  объясняла
причину  невозможности  их  побега  из  "Мегаполиса". Каждого  эта  гипотеза
прекрасно устраивала,  но лишь на некоторое время, пока  они не очухаются от
пережитого потрясения.
     Ублюдочный Сисадмин, наконец-то зачислив  Стрелку в Игру, дал им десять
дней   передышки,   объяснив  причину  несвойственной  себе  щедрости  самым
издевательским манером:

     "<b><i>Поскольку  Танцор  прекрасно  справился с новым для себя заданием,  то
ему, как и солдату Великой Отечественной войны,  подбившему фашистский танк,
полагается десятидневный отпуск для поездки в родное  село  с  целью починки
крыши родной избы</I></B>".

     Они оценили  ситуацию и  решили,  что  отдых им  не  помешал  бы. Стали
ежевечерне вылезать из своей компьютеризованной берлоги и бесцельно  бродить
по  городу.  В  этих  прогулках  и  родились  две  любопытные  интерпретации
реальности при помощи очень нестрогих как  в  научном,  так и в практическом
отношении умозаключений.
     Необходимо  отметить, что  Стрелка,  несмотря  на, казалось бы,  строго
реалистическую  природу  своей  хакерской  полупрофессии,   была   не  чужда
мистических настроений. И в этом не было ничего удивительного.
     За  непродолжительное время  своего  существования  сетевое  сообщество
юзеров  уже  успело  сформировать  зачатки собственной субкультуры  со всеми
присущими  ей  элементами.  Тут  был  и  свой  язык,  жаргон,  состоящий  их
замысловатых значков и исковерканных техницизмов, не знать который считалось
неприличным. Была своя этика, не полностью отрицающая общечеловеческую, но и
далеко не во всем с ней совпадающая. Были свои кумиры и герои, имена которых
мало что говорили несведущему человеку.
     Были  даже  свои  академики,  с  настоящими  дипломами,  которые  вкупе
образовывали что-то  вроде  совета  старейшин.  Хоть самый старый  из них не
перешагнул еще  сорокалетнего  рубежа.  Что,  впрочем,  вполне  естественно,
поскольку   каждое  новое   дело   развивается   усилиями   молодых   людей,
неокостеневших и не попавших еще в плен стереотипов.
     Вполне понятно,  что никакая культура не может считаться таковой,  если
она лишена мифологии, устойчивых предрассудков и поверий, уходящих корнями в
древнее   язычество.  Стрелка,  например,  никогда  не  уходила  надолго  от
включенного компьютера без того, чтобы не оставить на  рабочем столе Windows
какое-нибудь лакомство  для  Сетевого.  Какой-нибудь  смешной анекдотец, или
веселенькую  картинку,  или  линк крутого  ресурса.  Стрелка  несколько  раз
терпеливо убеждала  Танцора, что это необходимо.  Если Сетевого не баловать,
не холить и не лелеять, то он обидится до смерти и может замучить глюками, а
то и вовсе отформатировать жесткий диск.
     И  даже клялась и божилась, что знает одного чувака, у которого Сетевой
полностью стер готовый диплом сразу и на  винте,  и на DVD-вертушке. Если же
Сетевой  доволен хозяином, то  он  непременно будет  делать всякие  приятные
вещи:  почистит  память,  вместо  доктора  Касперского,  который  не  всегда
отслеживает новые мутации, будет мочить вирусы прямо на входе в порт модема,
выкинет ненужные кластеры, в полтора раза быстрей разгонит процессор.
     Танцор  пытался было что-то возразить по  поводу  этого  мракобесия, но
вскоре понял, что делать этого не стоит. Бессмысленно да, пожалуй, и вредно.
Так  же, как,  например, было  бы вредно внушать атеистическую идею великому
ученому Ньютону.


     ***
     Итак, гипотез было ровно две.
     Стрелка как-то  призналась, что Сисадмин, по ее наблюдениям, --  это не
человек. Слишком уж  изощренно он  путает следы. Слишком невероятную  выдает
информацию. Например,  фотографии тех событий,  свидетелей которых не было и
быть не могло.
     "Смотри, -- говорила она с горячечным жаром Танцору, --  помнишь, как у
тебя  в комнате кто-то вогнал  пулю  в сигаретную  пачку?  И пуля, по  твоим
расчетам,  могла прилететь  только с неба. И шума вертолета  ты  при этом не
слышал. Ведь так?"
     Танцор соглашался.  Вспоминал  телефонный разговор  с  Сисадмином,  как
совершенно неестественно он  изменял и  тембр голоса, и манеру речи. Никакой
пародист  на  такую мимикрию не способен. "Да, -- говорил Танцор, --  у меня
еще   тогда   возникло   неосознанное  предчувствие,  что  это  компьютерная
программа. Очень похоже было на синтезатор человеческой речи".
     Стрелка не соглашалась.  Она искренне считала, что это внеземной разум.
Танцор тоже не соглашался, доказывая, что сваливать все на гуманоидов -- это
неумно и вульгарно,  как, например, смотреть по телевизору  ток-шоу.  "Ах ты
хер  рафинированный,  --возбужденно  кричала Стрелка  в  тишине  московского
переулка,  -- ты  вначале до конца  выслушай! Сам  примитив стоеросовый!"  И
Стрелка изложила свою версию.
     Внеземной  разум, с  которым  они  столкнулись,  имеет  не атомарную, а
волновую природу.  Вполне возможно, что он  достиг  Земли уже давно.  Однако
раньше явить свое присутствие, а тем более влиять на развитие событий он был
не в состоянии. Потому что люди  волны  не воспринимают. Но  когда появилось
радио  и телевидение,  казалось  бы, появилась возможность  заявить о  своем
присутствии. Можно  было вторгнуться в какую-либо программу и рассказать все
о себе.
     Однако  человеческая цивилизация привыкла  относиться  всерьез  лишь  к
материальным  объектам или субъектам.  Представить что-либо осмысленное  вне
крупных колоний атомов и молекул мы  не  в состоянии. Так  что такая попытка
контакта была бы воспринята как заурядное и неоригинальное радиохулиганство.
А, может быть, они, волнолоиды, и пытались, однако никто на это  не  обратил
внимания, не воспринял всерьез.
     Однако, по мнению Стрелки, у волнолоидов совсем иные цели. Им требуется
не контакт,  не общение, а что-то другое. Причем, вовсе не  обязательно, что
они нацелены на агрессию. Вполне возможно, что они  просто  хотят наконец-то
стать равноправными жителями Земли. Точно такими же, как и люди.
     Но не  материализоваться,  а  сделать  так,  чтобы их воспринимали, как
нормальных людей -- с именами, банковскими счетами, правом голоса на выборах
и прочими социальными атрибутами.
     И такую возможность им предоставляет Интернет, сообщество анонимов, где
за любым ником может прятаться не только кто угодно, но и что угодно.
     Танцор попросил конкретизировать этот момент, насчет "что угодно".
     И  Стрелка  рассказала,  что  существует  довольно  популярная  в  Сети
программа,  которая  называется "Робот  Дацюк". Она построена так, что любой
желающий может набрать  какой-нибудь текст,  от  фонаря, кинуть его на адрес
робота,  и тот ответит  ему  по заданной теме, ответит  вполне  осмысленно и
пространно.  А можно  было бы  этого  самого робота  выдавать  за  реального
человека.
     Таким образом,  Интернет --  это  именно та сфера, где волнолоиды могут
бок о  бок  жить  с  людьми, никак  не  обнаруживая своей  нематериальности.
Причем, в русскую Сеть, Рунет, они, скорее всего, пришли недавно, как только
у нас появилась возможность  расплачиваться электронными деньгами. На Западе
же они обосновались в начале девяностых.
     Танцор,  пытаясь  пробить  брешь в этих  построениях, задавал вопрос за
вопросом, большинство из которых было дилетантскими: как волнолоиды работают
на  компьютере, где  берут  деньги,  почему не намерены  завоевать  планету?
Стрелка терпеливо отвечала.
     В  конце  концов  был задан  вопрос  по существу:  зачем  этот  вонючий
Сисадмин,  если  он,  действительно,  волнолоид,  затеял  всю эту  бодягу  с
"Мегаполисом"? И зачем ему нужны убийства? Уж не кровью ли он питается?
     Стрелка знала  и  это.  Точнее,  предполагала.  Несомненно, чем  больше
контактов  с  юзерами   устанавливает  волнолоид,  тем  более  он  "реален".
Возможно, это сказывается лишь на его "чувстве полноценности".  А  возможно,
что  так  он  подпитывается.  И  в  большой  аудитории чувствует себя  лучше
"физически".
     Дальше  в  теории Стрелки  начали  обнаруживаться  то  ли  пока еще  не
продуманные моменты, то ли  не имеющие однозначного ответа --  как электрон,
который,  с точки зрения  теории неопределенности,  в одно и то же мгновение
времени хрен его знает что: то ли волна, то ли частица.
     Так  вот Стрелка считала, что  Сисадмин -- не очень  хороший волнолоид,
хулиган. И его  подмывает толкать  людей на дурные дела. Правда, может быть,
он,  зная многое о волновой  составляющей  человеческой  жизни, убежден, что
убийство  не  является преступлением,  что  это  всего  лишь  трансформация,
переход из одной формы существования материи в другую?
     -- Блин!  -- вскричал Танцор. -- А  ты, Стрелка, гений! Значит, убивать
можно! Раскольников от такой философии просто лопнул бы от зависти!


     ***
     На следующий вечер своими соображениями о том, как устроен этот  мир, и
какое  место  в  нем  занимают они  со  Стрелкой,  поделился Танцор.  Такого
самоуничижения Стрелка от него никак не ожидала.
     Начал  Танцор издалека.  С  модного нынче  представления о мире  как  о
тотальном  тексте,  что  наилучшим  образом  корреспондируется  с библейским
постулатом "Вначале было  Слово".  Говорил, что этот тотальный текст состоит
из  бесконечного  числа  других  текстов, локальных.  Говорил, что  человек,
каждый  конкретный  человек,  --  это  тоже  текст.  И  каждый  текст  можно
по-разному   читать,   понимать,  толковать.   Говорил   в   этой   связи  о
множественности дискурсов. Пытался путано объяснить, что  же такое дискурс и
чем он отличается от корпоративного мышления.
     Стрелка  раздраженно  прервала его,  сказав, что  ее  четвертый  отчим,
которого она ни  разу не видела трезвым, давным-давно, в годы ее отрочества,
растолковал  ей разницу  между дискурсом и экскурсом, и  поэтому уже  вполне
можно перейти от демагогии к конкретике.
     Танцор   перешел.  Перешел  резко  и  ошеломляюще.   Оттолкнувшись   от
вчерашнего  разговора,  он  признался,  что тоже  подозревает,  что  они  со
Стрелкой и Сисадмин относятся  к различным типам существ. Да, действительно,
они  не  могут  обнаружить  его.  Но  это  происходит  не  оттого,  что   он
нематериальный волнолоид. Просто они и он находятся в различных мирах.
     При этом, Сисадмин, несомненно, человек. Танцор,  уже достаточно  долго
анализировавший  его поступки,  стиль  мышления,  реакцию на события, пришел
именно к такому выводу.  А вот про  них со Стрелкой  наверняка сказать этого
нельзя.
     Танцор  остановился  и посмотрел вверх, на небо,  где застывшим салютом
уже  высыпали  звезды.  Некоторое  время он молчал, видимо, в  нем  боролись
какие-то   два  противоположных  чувства,  и  он   был   полностью  поглощен
созерцанием этой  борьбы. А потом продолжил, но уже взволнованно, торопливо,
положив Стрелке руки на плечи и напряженно глядя в глаза:
     -- Понимаешь,  дня два назад я случайно, ведь никто же этого не делает,
посмотрел  вот  на такое  же  звездное небо. И меня  пронзил ужас.  Скажешь,
поздновато? Нет,  это  было  совсем  не  так, как в  детстве, когда  впервые
осознаешь себя  ничтожной  пылинкой в этой нигде и  никогда  не  кончающейся
бездне,  в  этой бесконечности!  Нет!  Позавчера я понял, что это всего лишь
декорация,  которую  нам  не  дано разорвать и проникнуть туда, где огромный
мир, настоящий.  Это не то звездное  небо!  То, настоящее  звездное небо над
головой и тот нравственный закон внутри, про которые говорил Кант, -- это не
для нас. Это для людей!
     --  Постой,  --  прервала  его   Стрелка,  --  перестань  дрожать,  как
каталептик!  Для кого это  еще на хрен -- не для  нас? Мы с тобой хронопы  и
надейки что ли?
     -- Нет,  нет, -- Танцор перешел на шипящий шепот, с ним явно  творилось
что-то из ряда вон, -- мы с тобой программы.  Во всяком случае, лично я себя
иногда именно так ощущаю. Нет,  не думай, что я  тронулся. Нет,  это не  то,
совсем не то. То, что я эту гниду замочил, это здесь ни при чем.
     Стрелка поняла,  что  вмешиваться  в  этот монолог  не  имеет  никакого
смысла.  Поэтому  стояла и слушала молча. В конце концов, выслушал же он  ее
вчера.
     Танцор,  уже  несколько   успокоившись  от  молчаливого   непротивления
Стрелки, продолжал развивать мысль:
     -- Тут много всяких косвенных свидетельств. О первом, о необнаружимости
Сисадмина, я  уже  сказал.  Идем  дальше.  Я  с удивлением понял,  что  моей
предыдущей,  артистической, жизни  как бы и не было. Лишь  какие-то  смутные
воспоминания, словно  прочитанные в  книге.  Никаких  контактов  с  прежними
знакомыми, хоть ни с  кем я в  усмерть и не перегрызся. Никаких телефонов  в
книжке.  Что из этого  следует?  Меня запустили,  в смысле --  запустили  на
компьютере,   совсем   недавно.   То   есть   я   "родился"   уже   взрослым
человеком-программой, в память которого вложили все  необходимые  сведения о
его прошлом. Но этого прошлого в действительности никогда не было.
     Вспомни ту сигаретную пачку, которую небо пробило пулей. Вспомни другие
невероятные события, их было немало. Что это такое? Это чу-де-са. Не смейся.
Чудеса, говорю я  тебе. Чудеса, которые  творит Сисадмин. И которые доступны
лишь представителю высшего уровня по отношению к нам с тобой, по отношению к
миру  нас  окружающему. Либо мы с тобой люди,  а  Сисадмин -- Бог.  Либо  он
человек,  а  мы  -- программы, им созданные. Ведь  что  такое программа? Это
текст, типичный  текст, состоящий из  буковок и циферок. Богом Сисадмин быть
не может по причине своей совершенно блядской натуры. Значит,  мы программы.
Но между  нами и им такая же пропасть, как между ним и творцом человеческого
мира.
     Стрелка  уже пришла в себя  от  высшей степени обалдения,  поняла,  что
Танцора, этого хорошо сохранившегося тридцатипятилетнего ребенка, бояться не
стоит. И этот  бред даже  начал ее занимать. Она сняла с плеч  руки Танцора,
закурила и,  чтобы не  торчать  столбами посреди  Трехпрудного переулка, они
пошли к Чистопрудному бульвару, чтобы побеседовать там как  следует, сидя на
скамейке у памятника.
     -- Дорогой, -- совершенно невинным голосом сказала Стрелка, -- а  ты не
допускаешь, что, мы,  так сказать, черви компьютерные,  написанные на  Си  с
двумя плюсами, должны трепетать, произнося имя Сисадмина,  нашего создателя?
Зачем же он сделал  нас такими непослушными тварями? Ведь  кем мы его только
не  называем! Козел в  ряду посвященных ему  эпитетов --  самое благозвучное
имя.
     --   Нет,   все   нормально.  Чтобы   мы  трепетали,   он  должен  нам,
программоидам, закатить Содом  и  Гоморру,  Великий потоп и прочие тотальные
кары. А мы, как я понимаю, пока еще твари непуганые. Я тебе еще  раз говорю,
что нас сделали индивидуальностями со всеми вытекающими последствиями, -- со
свободой выбора,  со  стремлением найти свою  истину. И  даже  право на бунт
против создателя -- это тоже нормально.
     --  Хорошо,  а ощущения. Наши ощущения -- это откуда берется?  Ощущение
жизни, черт возьми.
     --  Чудная  ты.  Ведь больше меня  же в компьютерах сечешь.  Скажем,  в
тексте  твоей  программы  есть процедура,  которая  называется  "кожа".  Она
вступает во взаимодействие с  другой  программой,  у которой есть  процедура
"ветер".  И  твоя  "кожа"  ощущает дуновение  "ветра".  Жизнь  --  это  ведь
взаимодействие разных текстов.
     Или возьмем трахание. Данные  процедуры у  разных полов составлены так,
что мы твердо знаем: трахаться -- это очень хорошо. Но твоя и моя  процедуры
наилучшем образом совпадают друг с  другом.  Поэтому мы и вместе. Правда, не
только поэтому.
     Кстати, у людей то  же самое. Их  кожа, печенка, мозги и прочая требуха
не  сделаны  их клеток и  молекул. Все это  чистая фикция. Просто программа,
описывает  хомо  сапиенса в терминах  клеток и молекул,  в  связи с чем они,
молекулы, и видны  в  микроскоп.  Тоже картинка, jpg-файл. Так  что  разницы
между нами и ими никакой. Только уровни разные.
     До меня  сегодня  дошло,  что раньше программоиды появиться  не  могли.
Потому  что  компьютеры  были автономными.  А  для  существования  мыслящего
существа  необходим  внешний  мир,  который  полон  случайностей, не  всегда
предсказуем  и  достаточно  хаотичен.  И  это стало  возможно  с  появлением
Интернета, который именно таков. Вот мы  с тобой в нем и живем. Он, конечно,
здорово похож на человеческий мир. Однако есть и расхождения -- разночтения.
Например, встречаются всякие ошибки, которые  для нас  ошибками не являются.
Скажем, на сайте, посвященном  московским памятникам,  что-то перепутали, но
мы  воспринимаем это как истину.  Вот ты  уверена,  что здесь должен  стоять
памятник именно Александру Сергеевичу, а не какому-нибудь другому чуваку?
     -- Уверена на все сто, потому что он здесь всегда стоял, сколько я себя
помню.  Но,  ладно, я  --  девушка толерантная,  согласная со всей  ахинеей,
которую ты мне доказываешь. Но скажи-ка, пожалуйста, для чего надо  было нас
создавать? Чтобы, извиняюсь, в мы в этой идиотской игре мудохались?
     --  А  это  очень  просто. Это  проверка.  Проверка программ,  обкатка.
Причем,  разнообразная. В "Мегаполисе" же ведь  не только мочат, ни и другие
ристалища устраивают.
     -- Я что-то  про такое в Пятикнижии не читала. Сделал и сказал, что это
хорошо. И вскоре послал к  едреней фене на  землю, чтобы в поте  рожали  и в
муках бабки заколачивали. Разве не так?
     -- Кто же будет рассказывать про все свои неудачные попытки?
     -- Ладно, заметано. Пусть будет по-твоему. Потому что пора домой, а  то
мой процедуре жуть как захотелось потрахаться с твоей.
     Они встали, загасили  бычки  и пошли обнявшись  в  сторону Яузы.  Через
сорок минут, несмотря на  то,  что было уже три  часа ночи, весь  подъезд, в
котором  жили Танцор со Стрелкой, с первого  этажа  до девятого,  наполнился
громогласной песнью  процедуры  торжествующей похоти:  "О! О,  Мамочка!  Ох!
Мамочка!  Блядь! Мамочка! О-О-О!" Сразу несколько процедур умеренного образа
жизни начали исступленно колотить по отопительным батареям.



        Апплет 1010. Денег там нет и в помине



     В  Москве,  как  всегда не  сообразуясь ни с народными приметами,  ни с
календарем, ударили первые заморозки.  Вполне  серьезные  и  оскорбительные.
Особенно, когда даешь дуба  в троллейбусе третьего маршрута, а  мимо  тебя в
иномарках проносятся вроде бы  такие  же,  как и ты, люди в пиджаках, а то и
вовсе в рубашках, и думающие о чем угодно, но только не о морозе.
     Осипов  же  был  вынужден  беззвучно  проклинать  не  только   мороз  и
сконструированный садистами троллейбус,  но и  социальную  несправедливость,
которая почему-то особенно несправедлива к наиболее  достойным людям, к коим
он, естественно, относил и себя.
     Вообще-то, он еще и изрядно боялся. Боялся возвращаться домой, где  его
могло  ожидать  все  что  угодно.  Не  считая,  конечно,  его нового друга и
компаньона  Лени Степанова. "Вдвоем, в конце  концов, и смерть  красна",  --
сказал себе Алексей и, успокоившись, перестал дрожать. А потом вспомнил, что
смерть красна не вдвоем, а на миру, однако дрожь не возобновилась.
     А бояться ему  было чего. Его  провокации  с  целью выманивания на себя
Сисдамина довольно долго не давали никакого результата. Он наглел все больше
и больше, но это сетевое чудовище было совершенно невозмутимо,  словно шкура
у него была бронированная. Дошло до того, что  Алексей  при помощи  искусной
психологической  акции навязал  юзерской  тусовке  новый,  обязательный  для
употребления, эпитет для Сисадмина. И  практически все,  поскольку это стало
как  бы  модно,  начали  писать  в  своих  эпистолах:  "Мудак  Администратор
считает... мудак Администратор  надеется... мудаку Администратору не  мешало
бы..."
     Кто другой  хотя бы чирканул матерное  письмецо  провокатору, поскольку
Алексей  умышленно подставлялся: хоть  и прятался за ником, но адрес оставил
свой. Точнее,  не  совсем  свой,  не  тот,  который  имел  от провайдера,  а
координаты почтового ящика на mail.ru, где