ворить о "творческих планах", они не имеют реального значения. Наиболее влекущая меня литературная форма - "полифонический" роман (без главного героя, где самым важным персонажем являемся тот, кого в данной главе "застигло" повествование) и с точными приметами времени и места действия. 4. (Мое отношение к Японии, японскому народу, его культуре.) Я стремлюсь всегда писать п_л_о_т_н_о, т. e. вместить гyсто в малый объ╦м. Как мне со стороны и издали кажется, эта черта является одной из важных в японском национальном хаpактере - само географическое положение воспитало е╦ в японцах. Это дает мне ощущение "родственности" с японским характером, хотя никаким специальным изучением японской культуры это у меня никогда не сопровождалось. (Исключение представляет философия Ямата Соко, с которой даже поверхностное знакомство произвело на меня неизгладимое впечатление.) Большую часть жизни то лиш╦нный свободы, то занятый математикой и физикой, которые одни давали мне средства к существованию, я остаток времени отдавал собственному литературному труду и поэтому оказался мало осведомл╦н о событиях современной мировой культуры, мало знаю современных зарубежных авторов, художников, театр и кино. Это относится и к Японии. Мне удалось побывать только на одном японском спектакле (театра "Кабуки") и повидать только три японских фильма. Из них сильное впечатление оставил "Голый остров". Я глубоко уважаю незаурядное трудолюбие и талантливость японского народа, проявляемые им в постоянно нел╦гких природных условиях. 5. (Как я смотрю на обязанности писателя в деле защиты мира.) Я понимаю этот вопрос более широко. Борьба за мир есть только часть из обязанностей писателя перед обществом. Никак не менее важна и борьба за социальную справедливость и упрочение духовных ценностей в своих современниках. Именно с отстаивания нравственных ценностей в душе каждого только и может начинаться плодотворное отстаивание мира. Воспитанный на традициях русской литературы, я не могу себе представить своего литературного труда без этих целей. Желаю японским читателям счастливого Нового Года! А. Солженицын [2] ПИСЬМО IV-му ВСЕСОЮЗНОМУ СЪЕЗДУ СОЮЗА СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ (вместо выступления) В президиум съезда и делегатам Членам ССП Редакциям литературных газет и журналов Не имея доступа к съездовской трибуне, я прошу Съезд обсудить: I. то нетерпимое дальше угнетение, которому наша художественная литература из десятилетия в десятилетие подвергается со стороны цензуры и с которым Союз писателей не может мириться впредь. Не предусмотренная конституцией и потому незаконная, нигде публично не называемая, цензура под затуманенным именем "Главлита" тяготеет над нашей художественной литературой и осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями. Пережиток средневековья, цензура доволакивает свои мафусаиловы сроки едва ли не в XXI век! Тленная, она тянется присвоить себе удел нетленного времени: отбирать достойные книги от недостойных. За нашими писателями не предполагается, не призна╦тся права высказывать опережающие суждения о нравственной жизни человека и общества, по-своему изъяснять социальные проблемы или исторический опыт, так глубоко выстраданный в нашей стране. Произведения, которые могли бы выразить назревшую народную мысль, своевременно и целительно повлиять в области духовной или на развитие общественного сознания, - запрещаются либо уродуются цензурой по соображениям мелочным, эгоистическим, а для народной жизни недальновидным. Отличные рукописи молодых авторов, ещ╦ никому не известных им╦н, получают сегодня из редакций отказы лишь потому, что они "не пройдут". Многие члены Союза и даже делегаты этого Съезда знают, как они сами не устаивали перед цензурным давлением и уступали в структуре и замысле своих книг, заменяли в них главы, страницы, абзацы, фразы, снабжали их блеклыми названиями, чтобы только увидеть их в печати, и тем непоправимо искажали их содержание и свой творческий метод. По понятному свойству литературы все эти искажения губительны для талантливых произведений и совсем не чувствительны для бездарных. Именно лучшая часть нашей литературы появляется в свет в искаж╦нном виде. А между тем сами цензурные ярлыки ("идеологически- вредный", "порочный" и т.д.) недолговечны, текучи, меняются на наших глазах. Даже Достоевского, гордость мировой литературы, у нас одно время не печатали (не полностью печатают и сейчас), исключали из школьных программ, делали недоступным для чтения, поносили. Сколько лет считался "контрреволюционным" Есенин (и за книги его даже давались тюремные сроки)? Не был ли и Маяковский "анархиствующим политическим хулиганом"? Десятилетиями считались "антисоветскими" неувядаемые стихи Ахматовой. Первое робкое напечатание ослепительной Цветаевой десять лет назад было объявлено "грубой политической ошибкой". Лишь с опозданием в 20 и 30 лет нам возвратили Бунина, Булгакова, Платонова, неотвратимо стоят в череду Мандельштам, Волошин, Гумил╦в, Клюев, не избежать когда-то "признать" и Замятина, и Ремизова. Тут есть разрешающий момент - смерть неугодного писателя, после которой, вскоре или невскоре, его возвращают нам, сопровождая "объяснением ошибок". Давно ли имя Пастернака нельзя было и вслух произнести, но вот он умер - и книги его издаются, и стихи его цитируются даже на церемониях. Воистину сбываются пушкинские слова: Они любить умеют только м╦ртвых! Но позднее издание книг и "разрешение" им╦н не возмещает ни общественных, ни художественных потерь, которые нес╦т наш народ от этих уродливых задержек, от угнетения художественного сознания. (В частности, были писатели 20-х годов - Пильняк, Платонов, Мандельштам, которые очень рано указывали и на зарождение культа личности и на особые свойства Сталина, - однако их уничтожили и заглушили вместо того, чтобы к ним прислушаться.) Литература не может развиваться в категориях "пропустят - не пропустят", "об этом можно - об этом нельзя". Литература, которая не есть воздух современного ей общества, которая не смеет передать обществу свою боль и тревогу, в нужную пору предупредить о грозящих нравственных и социальных опасностях, не заслуживает даже названия литературы, а всего лишь - косметики. Такая литература теряет доверие у собственного народа, и тиражи е╦ идут не в чтение, а в утильсырь╦. Наша литература утратила то ведущее мировое положение, которое она занимала в конце прошлого и в начале нынешнего века, и тот блеск эксперимента, которым она отличалась в 20-е годы. Всему миру литературная жизнь нашей страны представляется сегодня неизмеримо бедней, площе и ниже, чем она есть на самом деле, чем она проявила бы себя, если б е╦ не ограничивали и не замыкали. От этого проигрывает и наша страна в мировом общественном мнении, проигрывает и мировая литература: располагай она всеми нестесн╦ннымн плодами нашей литературы, углубись она нашим духовным опытом - вс╦ мировое художественное развитие пошло бы иначе, чем ид╦т, приобрело бы новую устойчивость, взошло бы даже на новую художественную ступень. Я предлагаю Съезду принять требование и добиться упразднения всякой - явной или скрытой - цензуры над художественными произведениями, освободить издательства от повинности получать разрешение на каждый печатный лист. II. ...обязанности Союза по отношению к своим членам. Эти обязанности не сформулированы ч╦тко в уставе ССП ("защита авторских прав" и "меры по защите других прав писателей"), а между тем за треть столетия плачевно выявилось, что ни "других", ни даже авторских прав гонимых писателей Союз не защитил. Многие авторы при жизни подвергались в печати и с трибун оскорблениям и клевете, ответить на которые не получали физической возможности, более того - личным стеснениям и преследованиям (Булгаков, Ахматова, Цветаева, Пастернак, Зощенко, Андрей Платонов, Александр Грин, Василий Гроссман.) Союз же писателей не только не предоставил им для ответа и оправдания страниц своих печатных изданий, не только не выступил сам в их защиту, - но руководство Союза неизменно проявляло себя первым среди гонителей. Имена, которые составят украшение нашей поэзии XX века, оказались в списке исключ╦нных из Союза, либо даже не принятых в него! Тем более руководство Союза малодушно покидало в беде тех, чь╦ преследование окончилось ссылкой, лагерем и смертью (Павел Васильев, Мандельштам, Арт╦м Вес╦лый, Пильняк, Бабель, Табидзе, Заболоцкий и другие). Этот перечень мы вынужденно обрываем словами "и другие": мы узнали после XX съезда партии, что их было более шестисот - ни в ч╦м не виновных писателей, кого Союз послушно отдал их тюремно-лагерной судьбе. Однако свиток этот ещ╦ длинней, его закрутившийся конец не прочитывается и никогда не прочт╦тся нашими глазами: в н╦м записаны имена и таких молодых прозаиков и поэтов, кого лишь случайно мы могли узнать из личных встреч, чьи дарования погибли в лагерях нерасцветшими, чьи произведения не пошли дальше кабинетов госбезопасности времен Ягоды-Ежова-Берии-Абакумова. Новоизбранному руководству Союза нет никакой исторической необходимости разделять со старыми руководствами ответственность за прошлое. Я предлагаю ч╦тко сформулировать в пункте 22-м устава ССП все те гарантии защиты, которые предоставляет союз членам своим, подвергшимся клевете и несправедливым преследованиям - с тем, чтобы невозможно стало повторение беззаконий. Если Съезд не пройд╦т равнодушно мимо сказанного, я прошу его обратить внимание на запреты и преследования, испытываемые лично мною: 1. Мой роман "В круге первом" (35 авт. листов) скоро два года, как отнят у меня государственной безопасностью, и этим задерживается его редакционное движение. Напротив, ещ╦ при моей жизни, вопреки моей воле и даже без моего ведома этот роман "издан" противоестественным "закрытым" изданием для чтения в избранном неназываемом кругу. Добиться публичного чтения, открытого обсуждения романа, отвратить злоупотребления и плагиат я не в силах. Мой роман показывают литературным чиновникам, от большинства же писателей прячут. 2. Вместе с романом у меня отобран мой литературный архив 20- и 15-летней давности, вещи, не предназначавшиеся к печати. Закрыто "изданы" и в том же кругу распространяются тенденциозные извлечения из этого архива. Пьеса "Пир победителей", написанная мною в стихах наизусть в лагере, когда я ходил под четырьмя номерами (когда обреченные на смерть измором, мы были забыты обществом и вне лагерей никто не выступил против репрессий), давно покинутая, эта пьеса теперь приписывается мне как самоновейшая моя работа. 3. Уже три года вед╦тся против меня, всю войну провоевавшего командира батареи, награжд╦нного боевыми орденами, безответственная клевета: что я отбывал срок как уголовник, или сдался в плен (я никогда там не был), "изменил Родине", "служил у немцев". Так истолковываются 11 лет моих лагерей и ссылки, куда я попал за критику Сталина. Эта клевета вед╦тся на закрытых инструктажах и собраниях людьми, занимающими официальные посты. Тщетно я пытался остановить клевету обращением в Правление ССП РСФСР и в печать: Правление даже не откликнулось, ни одна газета не напечатала моего ответа клеветникам. Напротив, в последний год клевета с трибун против меня усилилась, ожесточилась, использует искаж╦нные материалы конфискованного архива, - я же лиш╦н возможности на не╦ ответить. 4. Моя повесть "Раковый корпус" (25 авт. листов), одобренная к печати (1-я часть) секцией прозы московской писательской организации, не может быть издана ни отдельными главами (отвергнуты в пяти журналах), ни тем более целиком (отвергнута "Новым миром", "Простором" и "Звездой"). 5. Пьеса "Олень и шалашовка", принятая театром "Современник" в 1962 году, до сих пор не разрешена к постановке. 6. Киносценарий "Знают истину танки", пьеса "Свет, который в тебе", мелкие рассказы ("Правая кисть", "Как жаль", серия крохотных) не могут найти себе ни постановщика, ни издателя. 7. Мои рассказы, печатавшиеся в журнале "Новый мир", не переизданы отдельною книгою ни разу, отвергаются всюду ("Советский писатель", Гослитиздат, "Библиотека Огонька") и таким образом недоступны для широкого читателя. 8. При этом мне запрещаются и всякие другие контакты с читателями: публичное чтение отрывков (в ноябре 1966 г. из таких уже договор╦нных 11 выступлений было в последний момент запрещено 9) или чтение по радио. Да просто дать рукопись "прочесть и переписать" у нас теперь под уголовным запретом (древнерусским писцам пять столетий назад это разрешалось!). Так моя работа окончательно заглушена, замкнута и оболгана. При таком грубом нарушении моих авторских и "других" прав - возьм╦тся или не возьм╦тся IV Всесоюзный съезд защитить меня? Мне кажется, этот выбор немаловажен и для литературного будущего кое-кого из делегатов. Я спокоен, конечно, что свою писательскую задачу я выполню при всех обстоятельствах, а из могилы - ещ╦ успешнее и неоспоримее, чем живой. Никому не перегородить путей правды, и за движение е╦ я готов принять и смерть. Но может быть многие уроки научат нас, наконец, не останавливать пера писателя при жизни? Это ещ╦ ни разу не украсило нашей истории. А. Солженицын 16 мая 1967 г. [3] В СЕКРЕТАРИАТ ПРАВЛЕНИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР Всем секретарям Правления Мо╦ письмо IV-му съезду Союза Писателей, хотя и поддержанное более чем ста писателями, осталось без оглашения и без ответа. Лишь распространились единообразные, по видимому централизованные, слухи, успокаивающие общественное мнение: будто архив и роман мне возвращены, будто печатается "Раковый корпус" и книга рассказов. Но вс╦ это - ложь, как вы знаете. Секретари Правления СП СССР Г. Марков, К. Воронков, С. Сартаков, Л. Соболев в беседе со мной 12 июня 1967 г. заявили, что Правление СП считает своим долгом публично опровергнуть низкую клевету, распространявшуюся обо мне и моей военной биографии. Но не только не последовало опровержения, а клевета не унимается: на закрытых инструктажах, активах, семинарах агитаторов обо мне распространяется новый фантастический вздор - вроде того, что я бежал в Арабскую республику, не то в Англию (хотел бы заверить клеветников, что они побегут скорей). Наиболее же настойчиво видными лицами выражается сожаление, что не умер в лагере, что был освобожд╦н оттуда. (Впрочем, и сразу после "Ивана Денисовича" такие сожаления уже выражались. Теперь эта книга тайно изымается из библиотечного пользования.) Те же секретари Правления обещали "рассмотреть вопрос" по крайней мере о печатании моей последней повести "Раковый корпус". Но за три месяца - четверть года! - и это нисколько не сдвинулось. За три месяца сорок два секретаря Правления не оказались способны ни вынести оценку повести, ни принять рекомендацию о е╦ печатании. В этом странном равновесии - без прямого запрета и без прямого дозволения - моя повесть существует уже более года, с лета 1966-го. Сейчас журнал "Новый мир" хочет печатать эту повесть, однако не имеет разрешения. Думает ли Секретариат, что от такой бесконечной затяжки моя повесть тихо изникнет, перестанет существовать и не надо уже будет голосовать о включении или невключении е╦ в отечественную литературу? А между тем, начиная с писателей, она охотно читается. По воле читателей она уже разошлась в сотнях машинописных экземпляров. При встрече 12 июня я предупредил Секретариат, что надо спешить е╦ печатать, если мы хотим е╦ появления сперва на русском языке; что в таких условиях мы не сможем остановить е╦ неконтролируемого появления на Западе. После многомесячной бессмысленной затяжки приходит пора заявить: если так произойд╦т, то по явной вине (а может быть и по тайному желанию?) Секретариата Правления СП СССР. Я настаиваю на опубликовании моей повести безотлагательно! Солженицын 12 сентября 1967 г. [4] ИЗЛОЖЕНИЕ ЗАСЕДАНИЯ СЕКРЕТАРИАТА СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР 22 сентября 1967 г. Присутствовало около 30 секретарей СП и т. МЕЛЕНТЬЕВ из Отдела культуры ЦК. Председательствовал К. А. ФЕДИН. Заседание по разбору писем писателя Солженицына началось в 13 часов, окончилось после 18 часов. ФЕДИН - Второе письмо Солженицына меня покоробило. Мотивировки его, что дело остановилось, мне кажутся зыбкими. Мне показалось это оскорблением нашего коллектива. Три с половиной месяца - совсем небольшой срок для рассмотрения его рукописей. Мне здесь услышалась своего рода угроза. Такая мотивировка показалась обидной! Второе письмо Солженицына как бы заставляет нас силком браться за рукописи, скорее их издавать. Вторым письмом продолжается линия первого, но там более обстоятельно и взволнованно говорилось о судьбе писателя, а здесь мне показалось обидным. В сложном вопросе о печатании вещей Солженицына что происходит? Его таланта никто из нас не отрицает. Перекашивает его тон в непозволительную сторону. Читая письмо, ощущаешь его как оплеуху - мы будто негодники, а не представители творческой интеллигенции. В конце концов своими требованиями он сам тормозит рассмотрение вопроса. Не наш╦л я в его письмах темы писательского товарищества. Хотим мы или не хотим, мы должны будем сегодня говорить и о произведениях Солженицына, но мне кажется, что надо говорить в общем по письмам. СОЛЖЕНИЦЫН просит разрешения сказать несколько слов о предмете обсуждения. Читает письменное заявление: "Мне стало известно, что для суждения о повести "Раковый корпус" секретарям Правления предложено было читать пьесу "Пир победителей", от которой я давно отказался сам, лет десять даже не перечитывал, уничтожил все экземпляры кроме захваченного, а теперь размноженного. Я уже не раз объяснял, что пьеса эта написана не членом Союза Писателей Солженицыным, а бесфамильным арестантом Щ-232 в те дал╦кие годы, когда арестованным по политической статье не было возврата на свободу, и никто из общественности, в том числе и писательской, ни словом ни делом не выступил против репрессий даже целых народов. Я так же мало отвечаю сейчас за эту пьесу, как и многие литераторы не захотели бы повторить сейчас иных речей и книг, написанных в 1949 году. На этой пьесе отпечаталась безвыходность лагеря тех лет, где сознание определялось бытием и отнюдь не возносилось молитв за гонителей. Пьеса эта не имеет никакого отношения к моему сегодняшнему творчеству, и разбор е╦ есть нарочитое отвлечение от делового обсуждения повести "Раковый корпус". Кроме того, недостойно писательской этики - обсуждать произведение, вырванное из частной квартиры таким способом. Разбор же моего романа "В круге первом" есть вопрос отдельный, и им нельзя подменять разбора повести "Раковый корпус". КОРНЕЙЧУК - У меня вопрос к Солженицыну. Как он относится к той разнузданной буржуазной пропаганде, которая была поднята вокруг его письма? Почему он от не╦ не отмежуется? Почему спокойно терпит? Почему его письмо западное радио начало передавать ещ╦ до съезда? ФЕДИН предлагает Солженицыну ответить. СОЛЖЕНИЦЫН указывает, что он - не школьник вскакивать на каждый вопрос, у него будет выступление, как и у других. ФЕДИН говорит, что можно собрать несколько вопросов и ответить на все вместе. БАРУЗДИН - Хотя Солженицын возражает против обсуждения пьесы "Пир победителей", но нам волей-неволей приходится говорить об этой пьесе. Вопрос: какова была необходимость Солженицыну вообще называть эту пьесу съезду, упоминать е╦? САЛЫНСКИЙ - Я прошу, чтобы Солженицын рассказал, кто, когда и при каких обстоятельствах изъял эти материалы? Просил ли автор о возвращении их? Кого просил? ФЕДИН предлагает Солженицыну ответить на собравшиеся вопросы. СОЛЖЕНИЦЫН повторяет, что ответит на вопросы при выступлении. ФЕДИН, поддержанный ДРУГИМИ: - Но Секретариат не может приступить к обсуждению, не имея ответа на эти вопросы. РОПОТ ГОЛОСОВ - Солженицын может вообще отказаться разговаривать с Секретариатом, пусть об этом заявит. СОЛЖЕНИЦЫН - Хорошо, я отвечу на эти вопросы. Это неверно, что письмо стали передавать по западному радио до съезда: его стали передавать уже после закрытия съезда: и то не сразу. (Далее буквально:) "Здесь употребляют слово "заграница" и с большим значением, с большой выразительностью, как какую-то важную инстанцию, чьим мнением очень дорожат. Может быть это и понятно тем, кто много творческого времени проводит в заграничных поездках и наводняет нашу литературу летучими заметками о загранице. Но мне это странно. Я никакой заграницы не видел, не знаю, и жизненного времени у меня нет - узнавать е╦. Я не понимаю, как можно так чувствительно считаться с заграницей, а не со своей страной, с е╦ живым общественным мнением. Под моими подошвами всю мою жизнь - земля отечества, только е╦ боль я слышу, только о ней пишу". Почему пьеса "Пир победителей" была упомянута в письме съезду? - это ясно из самого письма: чтобы протестовать против незаконного "издания" и распространения этой пьесы вопреки воле автора и без его ведома. Теперь относительно изъятия моего романа и архива. Да, я несколько раз, начиная с 1965 года, писал в ЦК по этому поводу, протестовал. (Далее буквально:) "Но за последнее время изобретена новая версия об изъятии моего архива. Будто бы тот человек, Теуш, у которого хранились мои рукописи, был связан с другим ещ╦ человеком, которого не называют, а того задержали на таможне, неизвестно какой, и что-то нашли (не называют что), не мо╦ нашли, но решили меня оберечь от такого знакомства. Вс╦ это - ложь. У знакомого моего Теуша два года назад было следствие, но такого обвинения ему даже не выставлялось. Хранение мо╦ было обнаружено обыкновенной уличной слежкой, подслушиванием телефонных разговоров и подслушивателем в комнате. Но вот примечательно: едва появилась новая версия - она единым толчком обнаруживается в разных местах страны: лектор Пот╦мкин только что изложил е╦ многолюдному собранию в Риге, один из секретарей СП - московским писателям. Прич╦м от себя он добавил и сво╦ измышление: что вс╦ это я будто бы признал на прошлой встрече в секретариате. А об этом у нас и разговора не было. Не сомневаюсь, что скоро начну со всех концов страны получать письма о распространении этой версии". ВОПРОС - Отвергнута ли редакцией "Нового мира" повесть "Раковый корпус" или принята? АБДУМОМУНОВ - Какое разрешение требуется "Новому миру" на печатание повести и от кого? ТВАРДОВСКИЙ - Вообще решение печатать или не печатать ту или иную вещь - в компетенции редакции. Но в данной ситуации, сложившейся вокруг имени автора, решать должен Секретариат Союза. ВОРОНКОВ - Солженицын ни одного раза не обращался непосредственно в Секретариат союза писателей СССР. После письма Солженицына съезду у товарищей из Секретариата было желание встретиться, ответить на вопросы - поговорить и помочь. Но после того, как письмо появилось в грязной буржуазной прессе, а Солженицын никак не реагирует... ТВАРДОВСКИЙ - Ну, точно как Союз писателей! ВОРОНКОВ - ...это желание отпало. А тут вот появилось второе письмо. Оно ультимативно, оскорбительно, недостойно нашей писательской общественности. Сейчас Солженицын упомянул об "одном секретаре", дававшем информацию партийному собранию московских писателей. Секретарь этот - я. Вам поспешили передать, но плохо передали. Об изъятии ваших вещей я только то сказал на последнем собрании, что вы признали, что отобранные вещи - ваши, и что обыска у вас дома не было. После вашего письма съезду мы естественно сами запросили - почитать все ваши произведения. Но нельзя так грубо обращаться с вашими товарищами по труду и по перу! А вы, Александр Трифонович, если считаете нужным печатать эту повесть и если автор примет ваши исправления - так и печатайте сами, при ч╦м тут Секретариат? ТВАРДОВСКИЙ - А с Беком как было? И Секретариат занимался, и рекомендовали - и вс╦ равно не напечатали. ВОРОНКОВ - Но меня сейчас больше всего интересует гражданское лицо Солженицына: почему он не реагирует на гнусную буржуазную пропаганду? И почему так обращается с нами? МУСРЕПОВ - И у меня вопрос: как это он пишет в письме: более высоко стоящие товарищи выражают сожаление, что я не умер в лагере? Какое право он имеет так писать? ШАРИПОВ - И по каким каналам письмо могло попасть на Запад? ФЕДИН предлагает Солженицыну ответить на заданные вопросы. СОЛЖЕНИЦЫН - Да то ли ещ╦ обо мне говорили! Лицо, занимающее очень высокое положение и сегодня, заявило публично, что сожалеет: не он был в составе той тройки, которая выносила мне приговор в 1945 году, он бы тогда же приговорил меня к расстрелу!.. Здесь мо╦ второе письмо истолковывают как ультиматум: или печатайте повесть, или е╦ на Западе напечатают. Но этот ультиматум не я ставлю Секретариату, а вам и мне вместе ультиматум этот ставит жизнь. Я пишу, что меня беспокоит распространение повести в сотнях - эта цифра на глазок, я е╦ не подсчитывал - в сотнях машинописных экземпляров. ГОЛОС - Как это получилось? СОЛЖЕНИЦЫН - А вот такое странное свойство обнаружилось у моих вещей: их настойчиво просят почитать, а взяв почитать - за сч╦т своего досуга или своих средств перепечатывают и дают читать дальше. Первую часть повести ещ╦ год назад перечитала московская секция прозы, удивляюсь, почему тут т. Воронков сказал - не знали, где достать, запрашивали в КГБ. Года три назад такое же быстрое распространение получили "крохотные рассказы" или стихотворения в прозе: едва я их стал давать людям читать, как они быстро разлетелись по разным городам Союза. А потом в редакцию "Нового мира" пришло письмо с Запада, из которого мы узнали, что эти крохотные рассказики и там уже напечатаны. Вот чтобы такая утечка не успела произойти с "Раковым корпусом", я и написал сво╦ настоятельное письмо Секретариату. Я не меньше могу удивляться, как мог Секретариат нисколько не реагировать на мое письмо съезду - ещ╦ п_р_е_ж_д_е Запада? И не реагировать на всю ту клевету, которой меня окружили? Т. Воронков употребил здесь замечательное выражение "братья по перу и по труду". Так вот эти братья по перу и по труду уже два с половиной года спокойно взирают на то, как меня притесняют, преследуют, клевещут на меня. ТВАРДОВСКИЙ - Не все безучастны. СОЛЖЕНИЦЫН - ...А редакторы газет, тоже братья, не помещают моих опровержений. (Далее буквально:) "Я уже не говорю, что моей книги не дают читать в лагерях: е╦ не пропускали в лагеря, изымали обысками и сажали за не╦ в карцер даже в те месяцы, когда все газеты трубно хвалили "Один день Ивана Денисовича" и обещали, что "это не повторится". Но за последнее время книгу стали тайно изымать и из вольных библиотек. О запрете выдавать е╦ мне пишут из разных мест: велено отвечать читателям, что книга в перепл╦те, или на руках, или доступа нет к тем полкам и уклоняться от выдачи. Вот свежее письмо из Красногвардейского района Крыма: "В районной библиотеке мне по секрету (я - активист этой библиотеки) сказали, что ваши книги велено изъять. Одна из сотрудниц хотела подарить мне на память ненужный им теперь "Один день" в журнале-газете, другая тут же остановила свою опрометчивую подругу: "Что вы, что вы, нельзя! Раз книгу отобрали в особый отдел, то опасно е╦ кому-нибудь дарить". Не скажу, что книга изъята изо всех библиотек, кое-где ещ╦ есть. Но приезжающие ко мне в Рязань посетители не могли достать моей книги в Рязанской областной ч_и_т_а_л_ь_н_е: им отнекивались разными способами, да так и не дали. Давно известно, что клевета неистощима, изобретательна, быстра в росте, но когда столкнешься с клеветою сам, да ещ╦ с невиданной новой формой е╦ - клеветою с трибуны, то диву да╦шься. Беспрепятственно провернулся круг лжи о том, что я был в плену и сотрудничал с немцами. Но этого уже кажется мало! Этим летом в сети политпросвещения, например в Болшеве, агитаторам было продиктовано, что я бежал в Арабскую республику и сменил подданство. Ведь это же вс╦ записывается в блокноты и разносится дальше с коэффициентом сто. И это рядом со столицей! Есть и другой вариант. В Соликамске (п/я 389) майор Шестаков объявил, что я бежал по туристской путевке в Англию. Говорит заместитель по политчасти - кто же смеет не верить? Другой раз он же объявил: Солженицыну официально з_а_п_р_е_щ_е_н_о п_и_с_а_т_ь! Ну, тут он хоть близок к истине. Ещ╦ так обо мне заявляют с трибун: "его освободили досрочно, а зря". Зря или не зря освободили, это мы можем видеть из судебного решения Военной Коллегии Верховного Суда по реабилитации, оно предложено Секретариату... ТВАРДОВСКИЙ - И там боевая характеристика офицера Солженицына. СОЛЖЕНИЦЫН - А вот "досрочно" - это очень смачно употреблено! Сверх восьмилетнего приговора я просидел месяц в пересыльных тюрьмах, да такую мелочь у нас и упоминать стыдно, затем б_е_з п_р_и_г_о_в_о_р_а получил вечную ссылку, с этой вечной обреч╦нностью просидел т_р_и г_о_д_а в ссылке, только благодаря XX съезду освобожд╦н - и это называется досрочно! Как это словечко выражает удобное мировосприятие 1949-53 годов: если не умер у лагерной помойки, если хоть на коленях из лагеря выполз - значит освобожден "досрочно"... Ведь срок - вечность, и что раньше - то вс╦ досрочно. Бывший министр Семичастный, любивший выступать по вопросам литературы, не раз уделял внимание и мне. Одно из его удивительных, уже комичных обвинений, было такое: "Солженицын м_а_т_е_р_и_а_л_ь_н_о поддерживает капиталистический мир тем, что не бер╦т гонорара" какого-то за вышедшую где-то книгу, очевидно "Ивана Денисовича", другой нет. Так если вы знаете, где-то прочли, и очень надо, чтоб эти деньги я у капитализма вырвал - почему же меня не известят? Я-то в Рязани не знаю. "Международная книга"? Иностранная Комиссия СП? - сообщите: вот мол твой патриотический долг забрать эти деньги. Ведь это уже комедийная путаница: кто бер╦т гонорары с Запада - тот продался капиталистам, кто не бер╦т - тот их материально поддерживает. А третий выход? - на небо лети. Семичастный уже не министр, но идея его не угасла: лекторы Всесоюзного общества по распространению научных знаний понесли е╦ дальше. Например, е╦ повторил 16 июля этого года лектор А. А. Фрейфельд в Свердловском цирке. Сидели две тысячи человек и только удивлялись: какой же ловкач этот Солженицын! - умудрился, не выходя из Советского Союза, не имея в кармане вообще ни копейки - материально укрепить мировой капитализм. (Действительно, история для цирка.) Вот такую чушь обо мне беспрепятственно рассказывает всяк, кому не лень. 12 июня здесь, в Секретариате, у нас было собеседование - тихое, мирное. Вышли отсюда, прошло короткое время - и вдруг слухи по всей Москве, вс╦ рассказывается не так, как было, вс╦ вывернуто, начиная с того, что будто бы Твардовский здесь кричал и стучал на меня кулаком по столу. Но ведь те, кто были, знают, что ничего подобного не было, зачем же лгать? Вот и сейчас мы однозначно слышим, что тут говорится, но где гарантия, что и после сегодняшнего секретариата опять вс╦ не вывернут наизнанку? И если уж "братья по перу и труду", так первая просьба: давайте, рассказывая о сегодняшнем Секретариате, ничего не придумывать и не выворачивать. Я - один, клевещут обо мне - сотни. Я, конечно, не успею никогда оборониться и впер╦д не знаю - от чего. Ещ╦ меня могут объявить и сторонником геоцентрической системы и что я первый поджигал кост╦р Джордано Бруно, не удивлюсь". САЛЫНСКИЙ - Я буду говорить о "Раковом корпусе". Я считаю, что эту вещь необходимо печатать - это яркая и сильная вещь. Правда, там патологически пишется о болезнях, читатель невольно подда╦тся раковой боязни, и без этого распростран╦нной в нашем веке. Это надо как-то убрать. Ещ╦ надо убрать фельетонную хл╦сткость. Ещ╦ огорчает, что почти все судьбы персонажей в той или иной форме связаны с лагерем или лагерной жизнью. Ну, пусть Костоглотов, пусть Русанов, - но зачем обязательно и Вадиму? и Шулубину? и даже солдату? В самом конце мы узна╦м, что он - не просто солдат из армии, а из лагерной охраны. Общее направление романа в том, что он говорит о конце тяжелого прошлого. Теперь о нравственном социализме. По-моему, здесь ничего страшного. Если бы Солженицын проповедовал безнравственный социализм - это было бы ужасно. Если бы он проповедовал национал- социализм или национальный социализм по-китайски - это было бы ужасно. Каждый человек волен думать по-своему о социализме и его развитии. Сам я думаю - социализм определяется экономическими законами. Но спорить - можно, зачем же не печатать повести? - Далее призывает Секретариат решительно выступить с опровержением клеветы против Солженицына. СИМОНОВ - Роман "В круге первом" я не приемлю и против его печатания. А "Раковый корпус" - я за публикацию. Мне не вс╦ нравится в этой повести, но не обязательно, чтобы всем нравилось. Может быть, что-то из делаемых замечаний автору надо и принять. А все принять конечно невозможно. Мы обязаны опровергнуть и клевету относительно него. И книгу его рассказов надо выпустить - и вот там-то, в предисловии будет хороший повод рассказать его биографию - и так клевета отпад╦т сама собой. Покончить с ложными обвинениями должны и можем мы - а не он сам. "Пира победителей" я не читал и у меня нет желания его читать, раз автор этого не хочет. ТВАРДОВСКИЙ - Солженицын находится в таких условиях, что ему с выступлением и соваться нельзя. Это именно мы, Союз, должны дать заявление, опровергающее клевету. Одновременно мы должны строго предупредить Солженицына за недопустимую, непринятую форму его обращения к съезду, во столько адресов. Редакция "Нового мира" не видит никаких причин не печатать "Ракового корпуса", конечно с известными доработками. Мы хотели только получить одобрение Секретариата или хотя бы - что Секретариат не возражает. (Просит Воронкова достать уже прежде подготовленный, ещ╦ в июне, проект коммюнике Секретариата.) Воронков не спешит достать коммюнике. Тем временем ГОЛОСА - Да ведь ещ╦ не решили! Есть и против! ФЕДИН - Нет, это неверно, Секретариат не должен ничего печатать и опровергать. Неужели мы в ч╦м-то виновны? Неужели вы, Александр Трифонович, считаете себя виновным? ТВАРДОВСКИЙ (быстро, выразительно) - Я?? - нет. ФЕДИН - Не нужно искать искусственного повода для выступления. Какие-то слухи - недостаточный повод. Другое дело, если Солженицын сам найд╦т повод развязать возникшую ситуацию. Тут должно быть публичное выступление самого Солженицына. Но вы подумайте, Александр Исаевич, в интересах чего мы станем печатать ваши протесты? Вы должны прежде всего протестовать против грязного использования вашего имени нашими врагами на Западе. При этом, конечно, вы сумеете найти возможность высказать вслух и какую-то часть ваших сегодняшних жалоб, сказанных здесь. Если это будет удачный и тактичный документ - вот мы его и напечатаем, поможем вам. Именно с этого должно начаться ваше оправдание, а не с ваших произведений, не с этой торговли - сколько месяцев мы имеем право рассматривать вашу рукопись - три месяца? четыре? Разве это страшно? Вот страшное событие: ваше имя фигурирует и используется там, на Западе, в самых грязных целях. (одобрение среди членов секретариата) КОРНЕЙЧУК - Мы вас пригласили не для того, чтобы бросать в вас камни. Мы позвали вас, чтобы помочь вам выйти из этого тяж╦лого и двусмысленного положения. Вам задавали вопросы, но вы ушли от ответа. Отда╦те ли вы себе отч╦т: идет колоссальная мировая битва и в очень тяж╦лых условиях. Мы не можем быть в стороне. Своим творчеством мы защищаем сво╦ правительство, свою партию, свой народ. Вы тут иронически высказались о заграничных поездках как о приятных прогулках, а мы ездим за границу вести борьбу. Мы возвращаемся оттуда измотанные, изнур╦нные, но с сознанием исполненного долга. Не подумайте, что я обиделся на замечание о путевых заметках, я их не пишу, я езжу по делам Всемирного Совета Мира. Мы знаем, что вы много перенесли, но не вы один. Было много других людей в лагерях, кроме вас. Старых коммунистов. Они из лагеря - и шли на фронт. В нашем прошлом было не только беззаконие, был подвиг. Но вы этого не увидели. Ваши выступления - только прокурорские. "Пир победителей" - это злобно, грязно, оскорбительно! И эта гадкая вещь распространяется, народ е╦ читает! Вы сидели когда там? Не в 37-м году! А в 37-м нам приходилось переживать!! - но ничто не остановило нас! Правильно сказал вам Константин Александрович: вы должны выступить публично и ударить по западной пропаганде. Идите в бой против врагов нашей страны! Вы понимаете, что в мире существует термоядерное оружие и несмотря на все наши мирные усилия Соединенные Штаты могут его применить? Как же нам, советским писателям, не быть солдатами? СОЛЖЕНИЦЫН - Я повторно заявляю, что обсуждение "Пира победителей" является недобросовестным, и настаиваю, чтобы он был исключ╦н из рассмотрения! СУРКОВ - На чужой роток не накинешь платок. КОЖЕВНИКОВ - Большой промежуток времени от письма Солженицына до сегодняшнего обсуждения свидетельствует как раз о с_е_р_ь_╦_з_н_о_с_т_и отношения секретариата к письму. Если бы мы обсуждали его тогда, по горячим следам, мы бы отнеслись острей и менее продуманно. Мы решили сами убедиться, что это за антисоветские рукописи. И потратили много времени на их чтение. По-видимому, документально доказана военная судьба Солженицына, но мы обсуждаем сейчас не офицера, а писателя. Я сегодня впервые услышал, что Солженицын отказывается от пасквильного изображения советской действительности в "Пире победителей", но я не могу отказаться от своего первоначального впечатления от этой пьесы. Для меня момент отказа Солженицына от "Пира победителей" ещ╦ не совпал с моим восприятием этой пьесы. Может быть потому, что в "Круге первом" и в "Раковом корпусе" есть ощущение той же мести за пережитое. И если стоит вопрос о судьбе этих произведений, то автор должен помнить, что он обязан тому органу, который его открыл. Я когда-то первый выступил с опасениями по поводу "Матр╦ниного двора". Мы тратили время, читали ваши сырые рукописи, которые вы не решались даже дать ни в какую редакцию. "Раковый корпус" вызывает отвращение от обилия натурализма, от нагнетания всевозможных ужасов, но вс╦-таки главный план его - не медицинский, а социальный, и он-то неприемлем. И как будто сюда же относится и название вещи. Своим вторым письмом вы вымогаете публикацию своей недоработанной повести. Достойно ли такое вымогательство писателя? Да все у нас писатели охотно прислушиваются ко мнению редакторов и не торопят их. СОЛЖЕНИЦЫН (буквально) - "Несмотря на мои объяснения и возражения, несмотря на полную бессмыслицу обсуждать произведение, написанное двадцать лет назад, в другую эпоху, в несравнимой обстановке и другим человеком, к тому же никогда не опубликованное, никем не читанное и выкраденное из ящика, - часть ораторов сосредотачивается именно на этом произведении. Это гораздо бесмысленнее, чем, например, на 1-м съезде писателей поносить бы Максима Горького за "Несвоевременные мысли" или Сергеева-Ценского за осваговские корреспонденции, которые ведь были опубликованы, и лишь за 15 лет до того. Здесь сказал Корнейчук, что "такого не было и не будет, и в истории русской литературы такого не было". Вот именно! ОЗЕРОВ - Письмо съезду оказалось политически страшным актом. Оно прежде всего пошло к врагам. В письме были вещи неправильные. В той же куче с несправедливо репрессированными писателями оказался и Замятин. По поводу печатания "Ракового корпуса" можно условиться с "Новым миром": вещь может идти при условии исправления рукописи и дискуссии по провед╦нным исправлениям. Тут предстоит ещ╦ очень серьезная работа. Повесть разнослойна по качеству, есть в ней и удачи и неудачи. Особенно приходится возражать против плакатности, карикатурности. Я просил бы о целом ряде купюр по повести, о которых сейчас здесь просто нет времени говорить, философия нравственного социализма не просто принадлежит герою, она звучит как отстаиваемая автором. Это недопустимо. СУРКОВ - Я тоже читал "Пир победителей". Е╦ настроение: "да будьте вы все прокляты!" И в "Раковом корпусе" продолжает звучать то же. Кто изо всех персонажей вош╦л в мир героя? Только этот странный Шулубин, так же похожий на коммуниста, как я на... Шулубин, с его бесконечно устарелыми взглядами. Не буду скрывать, я человек начитанный. Все эти экономические и социальные теории я хорошо знаю, нюхал я и Михайловского, и Владимира Соловь╦ва, и это наивное представление, что экономика может зависеть от нравственности. Претерпев столько, вы имели право обидеться как человек, но вы же писатель! Знакомые мне коммунисты имели, как вы выражаетесь, вышку, но это нисколько не повлияло на их мировоззрение. Нет, повесть эта - не физиологическая, это - политическая повесть, и упирается вс╦ в вопросы концепции. И потом этот идол на Театральной площади, - хотя памятник Марксу ещ╦ не был тогда поставлен. Если ваш "Раковый корпус" будет напечатан, эта вещь может быть поднята против нас и будет посильнее мемуаров Светланы. Да, конечно, надо было бы упредить появление повести на Западе, но - трудно. Вот я был последнее время близок к Анне Андреевне Ахматовой, знаю: дала она нескольким человекам почитать "Реквием", походил он несколько недель - и сразу напечатан на Западе. Конечно, наш читатель уже настолько развит и настолько искуш╦н, что его никакая книжка не увед╦т от коммунизма, а вс╦-таки произведения Солженицына для нас опасней Пастернака: Пастернак был человек, оторванный от жизни, а Солженицын - с живым, боевым, идейным темпераментом, это - идейный человек. Мы - первая революция в истории человечества, не сменившая ни лозунгов, ни знам╦н! "Нравственный социализм" - это довольно обывательский социализм, старый, примитивный и (в сторону Салынского) не знаю, как можно в этом не разобраться, что-то тут найти. САЛЫНСКИЙ - Да я его не защищаю вовсе. РЮРИКОВ - Солженицын пострадал от тех, кто его оклеветал, но он пострадал и от тех, кто его чрезмерно захваливает и приписал ему качества, которых у него нет, - Солженицыну если отказываться - то и от "продолжателя русского реализма". Поведение маршала Рокоссовского, генерала Горбатова - честнее, чем ваших героев. Источник энергии этого писателя - в озлоблении, в обидах. По- человечески можно это понять. Однако вы пишете, что ваши вещи запрещают? Да цензура не прикоснулась ни к одному из ваших романов! Удивляюсь, почему Твардовский испрашивает разрешения у нас. Вот я же, например, никогда не просил у Союза Писателей разрешения - печатать или не печатать. (Просит Солженицына отнестись с доверием к рекомендациям "Нового мира" и обещает от "любого из присутствующих" постраничные замечания по "Раковому корпусу".) БАРУЗДИН - Я как раз принадлежу к тем, кто и с самого начала не разделял восхищения произведениями Солженицына. Уже "Матр╦нин двор" намного слабее первой его вещи. А в "Круге первом" очень много слабого, так убого наивно и примитивно показаны Сталин, Абакумов и Поскр╦бышев. "Раковый корпус" же - антигуманистическая вещь. Конец повести подводит к тому, что "по другому надо было идти пути". - Неужели Солженицын мог рассчитывать, что его письмо "вместо выступления" так-таки сразу и прочтут на Съезде? Сколько съезд получил писем? ВОРОНКОВ - Около пятисот. БАРУЗДИН - Ну! И разве можно было в них быстро разобраться? - Не согласен с Рюриковым: это правильно, что вопрос о разрешении поставлен на Секретариате. Наш секретариат должен чаще превращаться в творческий орган и охотно давать советы редакторам. АБДУМОМУНОВ - Это очень хорошо, что Солженицын наш╦л мужество отказаться от "Пира победителей". Найд╦т он мужество подумать, как выполнить предложение К. А. Если мы выпустим в свет "Раковый корпус" - ещ╦ будет больше шума и вреда, чем от его первого письма. И что это значит - "насыпал табаку в глаза макаке-резус - просто так"? Как это - просто так? Это - против всего нашего строя высказывание. В повести есть Русановы, есть великомученик от лагеря - и только? А где же советское общество? Нельзя так сгущать краски, нельзя подавать повесть так беспросветно. Много длиннот, повторов, натуралистических сцен - вс╦ это надо убрать. АБАШИДЗЕ - Успел прочесть только 150 страниц "Ракового корпуса", поэтому глубокого суждения иметь не могу. Но не создалось такого впечатления, чтоб этот роман нельзя было печатать. Но, повторяю, глубокого суждения иметь не могу. Может быть самое главное там дальше. Мы все, честные и талантливые писатели, всегда боролись против лакировщиков, даже когда нам это запрещали. Но у Солженицына есть опасность впасть в другую крайность - у него места чисто очеркового разоблачительного характера. Художник - как реб╦нок, он разбирает машину, чтобы посмотреть, что внутри. Но истинное искусство начинается со сборки. Я замечаю, как он спрашивает у соседа фамилию каждого оратора. Почему он нас никого не знает? Потому что мы его никогда не приглашали. Правильно предложил К. А., пусть сам Солженицын ответит на клевету, может быть сперва по внутреннему употреблению. БРОВКА - В Белоруссии много людей, тоже сидевших, - например, Сергей Граковский, тоже отсидел 20 лет. Но они поняли, что не народ, не партия, не советская власть, виноваты в беззакониях. Записки Светланы с Галиной - это бабья болтовня, народ уже раскусил и сме╦тся. А тут перед нами - общепризнанный талант, вот в ч╦м опасность публикации. Да, вы чувствуете боль своей земли, и даже чрезмерно. Но вы не чувствуете е╦ радости. "Раковый корпус" - слишком мрачно, печатать нельзя - (Как и все предыдущие и последующие ораторы, поддерживает предложение К. А. Федина: Солженицын должен выступить в печати против западной клеветы по поводу его письма.) ЯШЕН - (Ругает "Пир победителей"). Автор не измучен несправедливостями, а отравлен ненавистью. Люди возмущаются, что есть в рядах Союза писателей такой писатель. Я хотел предложить его исключить из Союза. Не он один пострадал, но другие понимают трагедию времени лучше. Вот, например, молодой Икрамов. - В "Раковом корпусе", - конечно, рука мастера. Автор знает предмет лучше любого врача и профессора. Но вот за блокаду Ленинграда он обвиняет кроме Гитлера - "ещ╦ других". Кого это? - непонятно. Берия? Или сегодняшних замечательных руководителей? Надо же ясно сказать. - (Вс╦ же оратор поддерживает мужественное решение Твардовского поработать над этой повестью с автором. И после этого можно будет дать посмотреть узкому кругу.) КЕРБАБАЕВ - Читал "Раковый корпус" с большим неудовольствием. Все - бывшие заключ╦нные, вс╦ - мрачно, ни одного т╦плого слова. Просто тошнит, когда читаешь. Вера предлагает герою свой дом и свои объятия, а он отказывается от жизни. Потом это "девяносто девять плачут, один сме╦тся" - это как понять? это - про Советский Союз? Я согласен с тем, как говорил мой друг Корнейчук. Почему автор видит только ч╦рное? А почему я не пишу ч╦рное? Я всегда стараюсь писать только о радостном. Это мало, что он от "Пира победителей" отказался. Я считал бы мужеством, если бы он отказался от "Ракового корпуса" - вот тогда я б обнял его как брата. ШАРИПОВ - А я б ему скидку не дал, я б его из Союза исключил! В пьесе у него вс╦ советское представлено отрицательно и даже Суворов. Совершенно согласен: пусть откажется от "Ракового корпуса". Наша республика освоила целинные и залежные земли и идет от успеха к успеху. НОВИЧЕНКО - Письмо съезду разослано с недопустимым обращением через голову формального адресата. Присоединяюсь к строгим словам Твардовского, что мы эту форму должны решительно осудить. Не согласен с главными требованиями письма: нельзя допускать вс╦ печатать. Это что ж тогда - и "Пир победителей" печатать? По поводу "Ракового корпуса". Сложное испытываю отношение. Я - не реб╦нок, мне тоже прид╦тся умирать и может быть в таких же мучениях, как герои Солженицына. И здесь-то важнее всего: какова твоя совесть? каковы твои моральные резервы? И если бы роман ограничивался этим, я бы считал нужным печатать. Но - низкопробное вмешательство в нашу литературную жизнь - карикатурная сцена с дочкой Русанова. Идейно-политический смысл нравственного социализма - это отрицание марксизма-ленинизма. Потом эти слова Пушкина - "Во всех стихиях человек Тиран, предатель или узник" - это оскорбительная теория. Все эти вещи категорически неприемлемы ни для нас, ни для нашего общества и народа. Судьями общества в повести взяты все пострадавшие, это оскорбительно. Русанов - отвратный тип, правдиво изображен. Но недопустимо, что он становится из типа - носителем и выразителем всего нашего официального общества. Коробит частое употребление имени Горького в этих подлейших и грязнейших русановских устах. Даже если роман будет довед╦н до определенной кондиции - он не станет романом соцреализма. Но будет явлением, талантливым произведением. Проч╦л я и "Пир победителей" - и что-то по человечески надломилось по отношению к автору. Надо преодолеть всяческие корешки, ведущие от этой пьесы. МАРКОВ - Состоялось ценное обсуждение. Оратор только что приехал из Сибири, пять раз выступал перед массовой аудиторией. Надо сказать, никакого особенного ажиотажа вокруг имени этого автора нигде нет. Только в одном месте подали записку - я прошу извинения, но именно так было написано: "а когда этот Солженицын перестанет поносить советскую литературу?" - Мы жд╦м от Солженицына совершенно ч╦ткого ответа на буржуазную клевету, жд╦м выступления в печати. Он должен защитить свою честь как советского писателя. Заявлением о "Пире победителей" он снял с моей души камень. "Раковый корпус" я оцениваю, как и Сурков. Вещь стоит вс╦-таки в каком-то практическом плане. Совершенно не приемлю в ней всех общественно-политических заходов. "Кто-то сделал" - безвестные адреса. При установившемся добром сотрудничестве между "Новым миром" и Александром Исаевичем эта повесть может быть дописана, хотя и потребуется очень серьезная работа. А сегодня пускать в набор конечно нельзя. Что же дальше? Конструктивно: А. И. готовит такое выступление в печати, о котором тут все говорили, очень хорошо будет как раз в преддверии праздника - а уж потом возможно будет какое-то коммюнике со стороны Секретариата. Вс╦ же я продолжаю считать его нашим товарищем. Но в сложной ситуации мы, А. И., оказались по вашей вине, а не по чьей другой. Предложения об исключении из Союза? - при тех началах товарищества, которые должны сложиться, мы не должны торопиться. СОЛЖЕНИЦЫН - Уже несколько раз я выступал сегодня против обсуждения "Пира победителей", но приходится опять о том же. В конце концов я могу упрекнуть вас всех в том, что вы - не сторонники теории развития, если серь╦зно предполагаете, что за двадцать лет и при полной смене всех обстоятельств человек не меняется. Но тут я услышал и более серь╦зную вещь: Корнейчук, Баруздин и ещ╦ кто-то высказались так, что "народ читает" "Пир победителей", будто эта пьеса распространяется. Я сейчас буду говорить очень медленно, пусть каждое слово мое будет записано точно. Если "Пир победителей" пойд╦т широко по рукам или будет напечатан, я торжественно заявляю, что вся ответственность за это ляжет на ту организацию, которая использовала единственный сохранившийся, никем не читанный экземпляр этой пьесы для "издания" при моей жизни и против моей воли: это она распространяет пьесу! Я полтора года непрерывно предупреждал, что это очень опасно! Я предполагаю, что у вас там не читальный зал, а пьесу дают на руки, е╦ возят домой, а там есть сыновья и дочери, и не все ящики запираются на замок - я предупреждал! и сейчас предупреждаю! Теперь о "Раковом корпусе". Упрекают уже за название, говорят, что рак и раковый корпус - не медицинский предмет, а некий символ. Отвечу: подручный же символ, если добыть его можно, лишь пройдя самому через рак и умирание. Слишком густой замес - для символа, слишком много медицинских подробностей - для символа. Я давал повесть на отзыв крупным онкологам - они признавали е╦ с медицинской точки зрения безупречной и на современном уровне. Это именно рак, рак как таковой, каким его избегают в увеселительной литературе, но каким его каждый день узнают больные, в том числе ваши родственники, а может быть вскоре и кто-нибудь из присутствующих ляжет на онкологическую койку и поймет, какой это "символ". Совершенно не понимаю, когда "Раковый корпус" обвиняют в антигуманистичности. Как раз наоборот: это преодоление смерти жизнью, прошлого - будущим, я по свойствам своего характера иначе не взялся бы и писать. Но я считаю, что задачи литературы и по отношению к обществу и по отношению к отдельному человеку не в том заключаются, чтобы скрывать от него правду, смягчать е╦, а говорить истинно то, как оно есть, как жд╦т его. И в русских пословицах мы слышим то же правило: Не люби поноровщика, люби спорщика. Не тот доброхот, у кого на устах м╦д. Да вообще задачи писателя не сводятся к защите или критике того или иного способа распределения общественного продукта, к защите или критике той или иной формы государственного устройства. Задачи писателя касаются вопросов более общих и более вечных. Они касаются тайн человеческого сердца и совести, столкновения жизни и смерти, преодоления душевного горя и тех законов протяж╦нного человечества, которые зародились в незапамятной глубине тысячелетий и прекратятся лишь тогда, когда погаснет солнце. Меня огорчает, что некоторые места в повести товарищи прочли просто невнимательно и отсюда родились извращенные представления. Уж этого-то быть не должно. Вот "девяносто девять плачут, один сме╦тся" - это ходовая лагерная пословица; к тому типу, который лезет без очереди, Костоглотов подходит с этой пословицей, чтобы дать себя опознать, и только. А тут делают вывод, что это - про весь Советский Союз. Или - макака резус, она два раза там встречается, и из сопоставления ясно, что под злым человеком, насыпавшим в глаза табаку просто так, подразумевается конкретно Сталин. А что мне возражают? - что не "просто так"? Но если не "просто так" - так значит, это было закономерно, необходимо? Удивил меня Сурков, я даже не мог сразу понять, почему он заговорил о Марксе, где он там у меня в повести? Ну, Алексей Александрович! Вы же поэт, человек с тонким художественным вкусом, и вдруг ваше воображение дает такой промах, вы не поняли этой сцены? Шулубин приводит учение Бэкона в его терминологии, он говорит "идолы рынка" - и Костоглотов пытается это себе представить: рынок, а посреди возвышается сизый идол; Шулубин говорит - "идолы театра" - и Костоглотов представляет идола внутри театра, нет, не лезет, - так значит, на Театральной площади. И как же вы могли вообразить, что речь идет о Москве и о памятнике Марксу, ещ╦ не поставленном?.. Сказал товарищ Сурков, что несколько недель понадобилось "Реквиему" походить по рукам - и он оказался за границей. А "Раковый корпус" (1-я часть) ходит уже больше года. Вот это- то меня и беспокоит, вот потому я и тороплю Секретариат. Ещ╦ тут был мне совет товарища Рюрикова: отказаться от продолжения русского реализма. Вот от этого - руку на сердце положа - никогда не откажусь. РЮРИКОВ - Я не сказал - отказаться от продолжения русского реализма, а от истолкования этой роли на Западе, как они делают. СОЛЖЕНИЦЫН - Теперь относительно предложения Константина Александровича. Ну, конечно же, я его приветствую. Именно п_у_б_л_и_ч_н_о_с_т_и я и добиваюсь вс╦ время! Довольно нам таиться, довольно нам скрывать наши речи и прятать наши стенограммы за семью замками. Вот было обсуждение "Ракового корпуса". Решено было секцией прозы - послать стенограмму обсуждения в заинтересованные редакции. Куда там! Спрятали, еле-еле согласились мне-то дать, автору. И сегодняшняя стенограмма - я надеюсь, Константин Александрович, получить е╦? Спросил К. А.: "в интересах чего печатать ваши протесты?" По-моему, ясно: в интересах отечественной литературы. Но странно говорит К. А., что р_а_з_в_я_з_а_т_ь ситуацию должен я. У меня связаны руки и ноги, заткнут рот - и я же должен развязать ситуацию? Мне кажется, это легче сделать могучему Союзу Писателей. Мою каждую строчку выч╦ркивают, а у Союза в руках вся печать. Я вс╦ равно не понимаю и не вижу, почему мо╦ письмо не было зачтено на съезде. Теперь К. А. предлагает бороться не против п_р_и_ч_и_н, а против с_л_е_д_с_т_в_и_я - против шума на Западе вокруг моего письма. Вы хотите, чтобы я напечатал опровержение - а чего именно? Не могу я вообще выступать по поводу ненапечатанного письма. А главное: в письме мо╦м есть общая и частная часть. Должен ли я отказаться от общей части? Так я и сейчас все так же думаю, и ни от одного слова не отказываюсь. Ведь это письмо - о ч╦м? ГОЛОСА - О цензуре. СОЛЖЕНИЦЫН - Ничего вы то гда не поняли, если - о цензуре. Это письмо - о судьбах нашей великой литературы, которая когда-то покорила и увлекла мир, а сейчас утратила сво╦ положение. Говорят нам с Запада: умер роман, а мы руками машем и доклады делаем, что нет, не умер. А нужно не доклады делать, а романы опубликовывать - такие, чтоб там глаза зажмурили, как от яркого света - и тогда притихнет "новый роман", и тогда окоснеют "нео-авангардисты". От общей части своего письма я не собираюсь отказываться. Должен ли я, стало быть, заявить, что несправедливы и ложны восемь пунктов частной части моего письма? Так они все справедливы. Должен ли я сказать, что часть пунктов уже устранена, исправляется? Так ни один не устран╦н, не исправлен. Что же мне можно заявить? Нет, это вы расчистите мне сперва хоть малую дорогу для такого заявления: опубликуйте во-первых мо╦ письмо, затем - коммюнике Союза по поводу письма, затем укажите, что из восьми пунктов исправляется - вот тогда и я смогу выступить, охотно. Мо╦ сегодняшнее заявление о "Пире победителей", если хотите, тогда печатайте тоже, хоть я не понимаю ни обсуждения украденных пьес, ни опровержения ненапечатанных писем. 12 июня здесь, в Секретариате, мне заявили, что коммюнике будет напечатано безо всяких условий, - а сегодня уже ставят условия. Что изменилось? Запрещается моя книга "Иван Денисович". Продолжается и вспыхивает вс╦ новая против меня клевета. Опровергать е╦ можно вам, но не мне. Только то меня утешает, что ни от какой клеветы я инфаркта не получу никогда, потому что закаляли меня в сталинских лагерях. ФЕДИН - Нет, очередность не та. Первым публичным выступлением должно быть ваше. Получив столько одобрительных замечаний вашему таланту и стилю, вы найд╦те форму, сумеете. Сперва мы, а потом вы - такая реплика не имеет твердого основания. ТВАРДОВСКИЙ - А само письмо будет при этом опубликовано? ФЕДИН - Нет, письмо надо было публиковать тогда, вовремя. Теперь нас заграница обогнала, зачем же теперь? СОЛЖЕНИЦЫН - Лучше поздно, чем никогда. И из моих восьми пунктов ничего не изменится? ФЕДИН - Это потом уже посмотрим. СОЛЖЕНИЦЫН - Ну, я уже ответил, и вс╦, надеюсь, застенографировано точно. СУРКОВ - Вы должны сказать, отмеж╦вываетесь ли вы от той роли лидера политической оппозиции, которую вам приписывают на Западе? СОЛЖЕНИЦЫН - Алексей Александрович, ну, уши вянут такое слышать - и от вас: художник слова - и лидер политической оппозиции? Как это вяжется? Несколько коротких выступлений, настаивающих, чтобы Солженицын принял сказанное Фединым. ГОЛОСА - Он подумает!.. СОЛЖЕНИЦЫН ещ╦ раз говорит, что такое выступление ему первому невозможно, отечественный читатель так и не будет знать, о ч╦м речь. (Запись велась в ходе заседания А. Солженицыным.) [5] СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ СССР ПРАВЛЕНИЕ ╧ 3142 25 ноября 1967 г. Товарищу А.И. Солженицыну. Уважаемый Александр Исаевич! В ходе заседания Секретариата Правления Союза писателей СССР 22 сентября с. г., на котором обсуждались Ваши письма, наряду с резкой критикой Вашего поступка, товарищами высказывалась доброжелательная мысль о том, что Вам необходимо иметь достаточную по времени возможность тщательно обдумать вс╦, о чем говорилось на Секретариате, и уже затем выступить публично и определить Ваше отношение к антисоветской кампании, поднятой недружественной зарубежной пропагандой вокруг Вашего имени и Ваших писем. Прошло два месяца. Секретариату хотелось бы знать, к какому решению Вы пришли. С уважением К. Воронков По поручению Секретариата, Секретарь Правления Союза писателей СССР [6] 1.12.67 Рязань В СЕКРЕТАРИАТ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР Из Вашего ╧ 3142 от 25.11.67 я не могу понять: 1) Намеревается ли Секретариат защитить меня от непрерывной тр╦хлетней (мягко было бы назвать е╦ "недружественной") клеветы у меня на родине? (Новые факты: 5.10.67 в Ленинграде в Доме Прессы при многолюдном стечении слушателей главный редактор "Правды" Зимянин повторил надоевшую ложь, что я был в плену, а также нащупывал избитый при╦м против неугодных - объявить меня шизофреником, а лагерное прошлое - навязчивой идеей. Лекторы МГК выдвинули новые лживые версии о том, будто я "сколачивал в армии" то ли "пораженческую", то ли "террористическую" организацию. Непонятно, почему не увидела этого в деле Военная Коллегия Верхсуда.) 2) Какие меры принял Секретариат, чтобы отменить незаконный запрет моих печатных произведений в библиотечном пользовании и цензурное распоряжение изымать мою фамилию из упоминания в критических статьях? (В "Вопросах литературы" так поступили даже... в переводе японской статьи. В Пермском университете подвергнута санкциям группа студентов, пытавшихся обсуждать мои печатные произведения в сво╦м научном сборнике.) 3) Хочет ли Секретариат предотвратить бесконтрольное появление "Ракового корпуса" за границей или он оста╦тся равнодушен к этой опасности? Делаются ли какие-нибудь шаги для печатания отрывков из повести в "Литературной газете", а всей повести - в "Новом мире"? 4) Нет ли у Секретариата намерения ходатайствовать перед правительством о присоединении нашей страны к международной конвенции об авторском праве? Тем самым наши авторы получили бы над╦жное средство защиты своих произведений от незаконных зарубежных изданий и бесстыдной коммерческой гонки переводов. 5) За прошедшие полгода от моего письма Съезду прекращено ли наконец распространение незаконного "издания" отрывков из моего архива и уничтожено ли это "издание"? 6) Какие меры принял Секретариат к возвращению мне изъятого архива и романа "В круге первом", кроме публичных заверений, что они уже якобы возвращены (секретарь Озеров, например)? 7) Принято или отвергнуто Секретариатом предложение К. М. Симонова издать сборник моих рассказов? 8) Почему я до сих пор не получил стенограммы заседания Секретариата 22 сентября для е╦ изучения? Я был бы очень признателен за разъяснение этих вопросов. Солженицын [7] ЧЛЕНУ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР Скоро год, как я послал свое безотзывное письмо съезду писателей. С тех пор ещ╦ дважды я писал Секретариату СП, трижды был там сам. Ничто не изменилось и по сегодня: мой архив мне не возвращ╦н, книги не издаются, имя под запретом. Я настойчиво предупреждал Секретариат об опасности ухода моих произведений за границу, поскольку они давно и широко ходят по рукам. Секретариат же не только не помог напечатанию уже набранного в "Новом мире" "Ракового корпуса", но упорно противодействовал тому, даже воспрепятствовал московской секции прозы обсудить 2-ю часть повести. Упущен год, неизбежное произошло: на днях главы из "Р. Корпуса" напечатаны в литературном приложении к "Таймс". Теперь не исключены и другие публикации - быть может с неточных и неокончательных редакций повести. Происшедшее вынуждает меня ознакомить нашу литературную общественность с содержанием прилегающих писем и высказываний - чтобы стала ясна позиция и ответственность Секретариата СП СССР. Прилагаемое изложение заседания Секретариата 22.9.67, записанное лично мною, разумеется не полно, но совершенно достоверно и может служить достаточной информацией до опубликования полной стенограммы 16.4.68 Солженицын Приложения: 1. Мое письмо всем (сорока двум) секретарям СП oт 12.9.67. 2. Изложение заседания в Секретариате 22.9.67. 3. Письмо К. Воронкова 25.11.67. 4. Мо╦ письмо в Секретариат 1.12.67. [8] В СЕКРЕТАРИАТ СП СССР - Журнал "Новый мир" - "Литературная газета" - Членам СП В редакции "Нового мира" меня познакомили с телеграммой: "НМ0177 Франкфурт на Майне Ч2 9 16.20 Твардовскому Новый мир Ставим вас в известность, что комитет госбезо- пасности через Виктора Луи переслал на запад ещ╦ один экземпляр "Ракового корпуса", чтобы этим заблокировать его публикацию в "Новом мире" Поэтому мы решили это произведение публиковать сразу. Редакция журнала "Грани" " Я хотел бы протестовать против публикации как в "Гранях", так и осуществляемой В. Луи, но мутный характер телеграммы требует прежде всего выяснить: 1) действительно ли она подана редакцией журнала "Грани" или подставным лицом (это можно установить через международный телеграф, запросом московского телеграфа во Франкфурт на Майне)? 2) кто такой Виктор Луи, что за личность, чей он подданный? Действительно ли он вывез из Советского Союза экземпляр "Ракового корпуса", кому передал, где грозит публикация ещ╦? И какое отношение имеет к этому Комитет Госбезопасности? Если Секретариат СП заинтересован в выяснении истины и остановке грозящих публикаций "Ракового корпуса" на русском языке за границей, - я думаю, он может быстро получить ответы на эти вопросы. Этот эпизод заставляет задуматься о странных и т╦мных путях, какими могут попадать на Запад рукописи советских писателей. Он есть крайнее напоминание нам, что нельзя доводить литературу до такого положения, когда литературные произведения становятся выгодным товаром для любого дельца, имеющего проездную визу. Произведения наших авторов должны допускаться к печатанию на своей родине, а не отдаваться в добычу зарубежным издательствам. Солженицын 18.4.68 [9] В РЕДАКЦИЮ "МОНД" "УНИТА" "ЛИТГАЗЕТЫ" Из сообщения газеты "Монд" от 13 апреля мне стало известно, что на Западе в разных местах происходит печатание отрывков и частей из моей повести "Раковый корпус", а между издателями Мондадори (Италия) и Бодли Хэд (Англия) уже начат спор о праве "копирайт" на эту повесть. Заявляю, что никто из зарубежных издателей не получал от меня рукописи этой повести или доверенности печатать е╦. Поэтому ничью состоявшуюся или будущую (без моего разрешения) публикацию я не признаю законной, ни за кем не признаю издательских прав; всякое искажение текста (неизбежное при бесконтрольном размножении и распространении рукописи) наносит мне ущерб; всякую самовольную экранизацию и инсценировку решительно порицаю и запрещаю. Я уже имею опыт, как во всех переводах был испорчен "Иван Денисович" из-за спешки. Видимо, это же жд╦т и "Раковый корпус". Но кроме денег существует литература. Солженицын 25.4.68 [10] В РЕДАКЦИЮ "ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ" Копия: журнал "Новый мир" Я знаю, что Ваша газета не напечатает единой моей строки, не придав ей исказительного или порочного смысла. Но у меня нет другого выхода ответить моим многочисленным поздравителям иначе, как посредством Вас: "Читателей и писателей, приславших поздравления и пожелания к моему 50-летию, я с волнением благодарю. Я обещаю им никогда не изменить истине. Моя единственная мечта - оказаться достойным надежд читающей России. А. Солженицын Рязань, 12 декабря 1968 г." [11] ИЗЛОЖЕНИЕ ЗАСЕДАНИЯ РЯЗАНСКОЙ ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ 4 НОЯБРЯ 1969 г. (Заседание длилось с 15 ч. до 16 ч. 30 м.) Присутствовали из семи членов Рязанской писательской организации - шестеро (секретарь Рязанского отделения Эрнст Сафонов л╦г на операцию); секретарь СП РСФСР - Ф. Н. ТАУРИН; секретарь по агитации и пропаганде Рязанского обкома КПСС - Александр Сергеевич КОЖЕВНИКОВ; редактор издательства ПОВАР╗НКИН и ещ╦ три товарища из областных организаций. Данная запись в ходе заседания велась СОЛЖЕНИЦЫНЫМ. На повестке дня - один объявленный вопрос: "Информация секретаря СП РСФСР ТАУРИНА о решении Секретариата СП РСФСР "О мерах усиления идейно-воспитательной работы среди писателей". Сама информация не занимает много времени, Ф. Таурин прочитывает решение секретариата СП РСФСР, вызванное побегом А. Кузнецова за границу, с указанием новых мер по усилению контроля за писателями, выезжающими за границу, а также мер идейного воспитания писателей. Сообщает, что подобные заседания уже проведены во многих областных писательских организациях и прошли на высоком уровне, особенно - в Московской писательской организации, где были выдвинуты обвинения против Лидии Чуковской, Льва Копелева, Булата Окуджавы, а также и против члена Рязанской организации СП - Солженицына. Прения (регламент - 10 мин.) Василий МАТУШКИН (член СП, Рязань). После нескольких общих фраз о состоянии Рязанской организации: - Не могу не сказать об отношении т. Солженицына к литературе и к нашей писательской организации. Тут есть и моя ответственность: я когда-то давал ему рекомендацию при поступлении в Союз писателей. Таким образом, критикуя сегодня его, я критикую и сам себя. Когда появился "Иван Денисович" - не вс╦ в н╦м сразу принималось, многое в н╦м не нравилось. Но после рецензий Симонова и Твардовского мы не могли спорить. Вс╦ же у нас были надежды, что Солженицын станет украшением нашей писательской организации. Эти надежды не сбылись. Взять его отношение к нашей писательской организации. За все эти годы - никакого участия. На перевыборных собраниях он, правда, бывал, но не выступал. Помощь молодым писателям - одна из важнейших наших обязанностей по уставу, он е╦ не оказывал, не участвовал в обсуждениях произведений начинающих авторов. Работы никакой у него не было. Возникает мнение и боль, что он высокомерно относится к нашей писательской организации и к нашим небольшим достижениям в литературе. Скажу честно и откровенно, что вс╦ его последнее творчество (правда, мы его не знаем, не читали, нас на обсуждение не приглашали) ид╦т вразрез с тем, что пишем мы, остальные. Для нас существует Родина-мать, и нет ничего дороже. А творчество Солженицына публикуется за рубежом, и вс╦ это потом выливается на нашу родину. Когда нашу мать поливают грязью, используя его произведения, и Александру Исаевичу дают указания, как надо ответить, и даже печаталась статья в "Литературной газете", а он не реагировал, считая себя умнее. С. БАРАНОВ (председательствующий): Ваш регламент кончился, 10 минут. МАТУШКИН - просит ещ╦. СОЛЖЕНИЦЫН - Дать, сколько товарищ просит (продляют). МАТУШКИН - Союз писателей есть организация совершенно добровольная. Есть люди, которые печатаются, а в Союзе не состоят. В уставе Союза прямо говорится: Союз объединяет единомышленников, кто строит коммунизм, отда╦т этому вс╦ творчество, кто следует социалистическому реализму. А Солженицыну тогда не место в писательской организации, пусть творит отдельно. Как ни горько, но я должен сказать: у нас с вами, А. И., пути разные и нам прид╦тся расстаться с вами. Николай РОДИН (член СП, г. Касимов, для создания кворума срочно доставлен на это собрание в больном состоянии): - Василий Сем╦нович сказал так, что и добавить нечего. Если взять устав Союза и сравнить с ним гражданскую деятельность Александра Исаевича, то увидим большие расхождения. Мне после Василия Семеновича и добавить нечего. Он не выполнял устава, не считался с нашим Союзом. Бывает так, что некому отдать на рецензию рукопись начинающего писателя, а Солженицын не рецензировал. У меня к нему большие претензии. Сергей X. БАРАНОВ (член СП, Рязань) - Это очень серь╦зный вопрос и своевременно его поднимает правление Союза писателей. Мы в Союзе должны хорошо знать душу друг друга и помогать друг другу. Но что будет, если мы разбежимся по углам, кто же будет воспитывать молод╦жь? Кто же будет руководить литературными кружками, которых у нас много на производстве и в учебных заведениях. Правильно Василий Сем╦ныч затронул вопрос об А. И. Творчества его мы не знаем, мы его творчества не знаем. Вокруг его произведений вначале была большая шумиха. А я лично в "Иване Денисовиче" всегда видел сплошные ч╦рные краски. Или "Матр╦нин двор" - да где он видел такую одинокую женщину с тараканами и кошкой, и чтоб никто не помогал - где такую Матр╦ну найти? Я вс╦ же надеялся, что Александр Исаевич напишет вещи, нужные народу. Но где он свои вещи печатает, о ч╦м они? Мы не знаем. Надо повысить мнение к себе и друг к другу. Солженицын оторвался от организации, и нам, очевидно, прид╦тся с ним расстаться. СОЛЖЕНИЦЫН просит разрешения задать один общий вопрос выступавшим товарищам, председательствующий отказывает. Евгений МАРКИН (член СП, Рязань) - Мне труднее всего говорить, труднее всех. Глядя правде в глаза - речь ид╦т о пребывании Александра Исаевича в нашей организации. Я не был ещ╦ членом Союза в то время, когда вы его принимали. Я нахожусь в угнет╦нном состоянии вот почему: небывалое колебание маятника из одной амплитуды в другую. Я работал сотрудником "Литературы и Жизнь" в то время, когда раздавались Солженицыну небывалые похвалы. С тех пор наоборот: ни о ком я не слышал таких резких мнений, как о Солженицыне. Такие крайности потом сказываются на совести людей, принимающих решение. Вспомним, как поносили Есенина, а потом стали превозносить, а кое-кто теперь опять хотел бы утопить. Вспомним резкие суждения после 1946 года. Разобраться мне в этом сейчас труднее всех. Если Солженицына сейчас исключат, потом примут, опять исключат, опять примут - я не хочу в этом участвовать. Где тогда найдут себе второй аппендикс те, кто ушли от обсуждения сегодня? А у нас в организации есть большие язвы: членам Союза не дают квартир. Нашей рязанской писательской организацией два года командовал проходимец Иван Абрамов, который даже не был членом Союза, он вешал на нас политические ярлыки. А с Анатолием Кузнецовым я вместе учился в Литинституте, интуиция нас не обманывает, мы его не любили за то, что ханжа. На мой взгляд статьи устава Союза можно толковать двойственно, это палка о двух концах. Но, конечно, хочется спросить Александра Исаевича, почему он не принимал участия в общественной жизни. Почему по поводу той шумихи, что подняла вокруг его имени иностранная пресса, он не выступил в нашей печати, не рассказал об этом нам? Почему Александр Исаевич не постарался правильно разъяснить и популяризировать свою позицию? Его новых произведений я не читал. Мо╦ мнение о пребывании А. И. в Союзе писателей: к рязанской писательской организации он не принадлежал. Я полностью согласен с большинством писательской организации. Николай ЛЕВЧЕНКО (член СП, Рязань) - В основном предыдущими товарищами вопрос освещ╦н. Мне бы хотелось поставить себя на место А. И. и представить, как бы я себя в╦л. Если бы мо╦ творчество поставили на вооружение за границей - что бы я делал? Я бы приш╦л к товарищам посоветоваться. Он сам себя изолировал. Я присоединяюсь к большинству. ПОВАР╗НКИН - На протяжении многих лет А. И. был в отрыве от Союза писателей. Не приезжал на перевыборные собрания, а присылал телеграммы: "я присоединяюсь к большинству" - разве это принципиальная позиция? А Горький говорил, что Союз писателей - это коллективный орган, это - общественная организация. А. И., видимо, вступил в Союз с другими целями, чтобы иметь писательский билет. Идейные качества его произведений не помогают нам строить коммунистическое общество. Он чернит наше светлое будущее. У него самого нутро ч╦рное. Показать такого бескрылого человека, как Иван Денисович, мог только наш идейный противник. Он сам поставил себя вне писательской организации. СОЛЖЕНИЦЫН снова просит разрешения задать вопрос. Ему предлагают вместо этого выступать. После колебаний разрешают вопрос. Солженицын просит членов СП, упрекавших его в отказе рецензировать рукописи, в отказе выступать перед литературной молод╦жью, назвать хотя бы один такой случай. ВЫСТУПАВШИЕ молчат. МАТУШКИН - Член Союза писателей должен активно работать по уставу, а не ожидать приглашения. СОЛЖЕНИЦЫН - Я сожалею, что наше совещание не стенографируется, не вед╦тся тщательных записей. А между тем оно может представить интерес не только завтра и даже позже, чем через неделю. Впрочем, на Секретариате СП СССР работало три стенографистки, но Секретариат, объявляя мои записи тенденциозными, так и не смог или не решился представить стенограмму того совещания. Прежде всего я хочу снять камень с сердца товарища Матушкина. Василий Семеныч, напомню вам, что вы никогда не давали мне никакой рекомендации, вы, как тогдашний секретарь СП, принесли мне только пустые бланки анкет. В тот период непомерного захваливания секретариат РСФСР так торопился меня принять, что не дал собрать рекомендаций, не дал принять на первичной рязанской организации, а принял сам и послал мне поздравительную телеграмму. Обвинения, которые мне здесь предъявили, разделяются на две совсем разные группы. Первая касается Рязанской организации СП, вторая - всей моей литературной судьбы. По поводу первой группы скажу, что нет ни одного обоснованного обвинения. Вот отсутствует здесь наш секретарь т. Сафонов. А я о каждом своем общественном шаге, о каждом сво╦м письме Съезду или в Секретариат ставил его в известность в т_о_т ж_е д_е_н_ь и всегда просил ознакомить с этими материалами всех членов Рязанского СП, а также нашу литературную молод╦жь. А он вам их не показывал? По своему ли нежеланию? Или потому, что ему запретил присутствующий здесь товарищ Кожевников? Я не только не избегал творческого контакта с Рязанским СП, но я просил Сафонова и настаивал, чтобы мой "Раковый корпус", обсужд╦нный в Московской писательской организации, был бы непременно обсужд╦н и в Рязанской, у меня есть копия письма об этом. Но и "Раковый корпус" по какой-то причине был полностью ута╦н от членов Рязанского СП. Также я всегда выражал готовность к публичным выступлениям - но меня никогда не допускали до них, видимо чего-то опасаясь. Что касается моего якобы высокомерия, то это смешно, никто из вас такого случая не вспомнит, ни фразы такой, ни выражения лица, напротив, я крайне просто и по-товарищески чувствовал себя со всеми вами. Вот что я не всегда присутствовал на перевыборах - это правда, но причиной то, что я большую часть времени не живу в Рязани, живу под Москвой, вне города. Когда только что был напечатан "Иван Денисович", меня усиленно звали переезжать в Москву, но я боялся там рассредоточиться и отказался. Когда же через несколько лет я попросил разрешения переехать - мне было отказано. Я обращался в Московскую организацию с просьбой взять меня там на уч╦т, но секретарь ее В. Н. Ильин ответил, что это невозможно, что я должен состоять в той организации, где прописан по паспорту, а неважно, где я фактически живу. Из- за этого мне и трудно было иногда приезжать на перевыборы. Что же касается обвинений общего характера, то я продолжаю не понимать, какого такого "ответа" от меня ждут, на что "ответа"? На ту ли пресловутую статью в "Литературной газете", где мне был противопоставлен Анатолий Кузнецов, и сказано было, что надо отвечать Западу так, как он, а не так, как я? На ту анонимную статью мне нечего отвечать. Там поставлена под сомнение правильность моей реабилитации - хитрой уклончивой фразой "отбывал наказание" - отбывал наказание и вс╦, понимайте, что отбывал за дело. Там высказана ложь о моих романах, будто бы "Круг первый" является "злостной клеветой на наш общественный строй" - но кто это доказал, показал, проиллюстрировал? Романы никому не известны и о них можно говорить вс╦, что угодно. И много ещ╦ мелких искажений в статье, искаж╦н весь смысл моего письма Съезду. Наконец, опять обсасывается надоевшая история с "Пиром победителей" - уместно, кстати, задуматься: о_т_к_у_д_а редакция "Литературной газеты" имеет сведения об этой пьесе, откуда получила е╦ для чтения, если е_д_и_н_с_т_в_е_н_н_ы_й е╦ экземпляр взят из письменного стола госбезопасностью? Вообще с моими вещами делается так: если я какую-нибудь вещь сам отрицаю, не хочу, чтоб она существовала, как "Пир победителей", - то о ней стараются говорить и "разъяснять" как можно больше. Если же я настаиваю на публикации моих вещей, как "Ракового корпуса" или "Круга", то их скрывают и замалчивают. Должен ли я "отвечать" Секретариату? Но я уже отвечал ему на все заданные мне вопросы, а вот Секретариат не ответил мне ни на один! На мо╦ письмо Съезду со всей его общей и личной частью я не получил никакого ответа по существу. Оно было признано малозначительным рядом с другими делами Съезда, его положили под сукно и, я начинаю думать, нарочно выжидали, пока оно две недели широко циркулировало,- а когда напечатали его на Западе, в этом нашли удобный предлог не публиковать его у нас. Такой же точно при╦м был применен и по отношению к "Раковому корпусу". Ещ╦ в сентябре 1967 г. я настойчиво предупреждал Секретариат об опасности, что "Корпус" появится за границей из-за его широкой циркуляции у нас. Я торопил дать разрешение печатать его у нас, в "Новом мире". Но Секретариат - ждал. Когда весной 1968 г. стали появляться признаки, что вот-вот его напечатают на Западе, я обратился с письмами: в "Литературную газету", в "Ле Монд" и в "Унита", где запрещал печатать "Раковый корпус" и лишал всяких прав западных издателей. И что же? Письмо в "Ле Монд", посланное по почте заказным, не было пропущено. Письмо в "Унита", посланное с известным публицистом-коммунистом Витторио Страда, было отобрано у него на таможне - и мне пришлось горячо убеждать таможенников, что в интересах нашей литературы необходимо, чтоб это письмо появилось в "Унита". Через несколько дней после этого разговора, уже в начале июня, оно-таки появилось в "Унита" - а "Литературная газета" вс╦ выжидала! Чего она ждала? Почему она скрывала мо╦ письмо в течение девяти недель - от 21 апреля до 26 июня? Она ждала, чтобы "Раковый корпус" появился на Западе! И когда в июне он появился в ужасном русском издании Мондадори - только тогда "Литгазета" напечатала мой протест, окружив его своей многословной статьей без подписи, где я обвинялся, что н_е_д_о_с_т_а_т_о_ч_н_о э_н_е_р_г_и_ч_н_о протестую против напечатания "Корпуса", недостаточно резко. А зачем же "Литгазета" держала протест девять недель? Расч╦т ясен: пусть "Корпус" появится на Западе, и тогда можно будет его проклясть и не допустить до советского читателя. А ведь, напечатанный вовремя, протест мог остановить публикацию "Корпуса" на Западе. Вот например два американских издательства Даттон и Прегер, когда только с_л_у_х_и дошли до них, что я протестую против напечатания "Корпуса", в мае 1968 г. отказались от своего намерения печатать книгу. А что было бы, если б "Литгазета" напечатала мой протест тотчас? Председательствующий БАРАНОВ: - Ваше время истекло, 10 минут. СОЛЖЕНИЦЫН - Какой может быть тут регламент? Это вопрос жизни. БАРАНОВ - Но мы не можем вам больше дать, регламент. СОЛЖЕНИЦЫН настаивает. ГОЛОСА - разные. БАРАНОВ - Сколько вам еще надо? СОЛЖЕНИЦЫН - Мне много надо сказать. Но по крайней мере дайте ещ╦ десять минут. МАТУШКИН - Дать ему три минуты. (посовещавшись, дают ещ╦ десять) СОЛЖЕНИЦЫН (ещ╦ убыстряя и без того быструю речь) - Я обращался в Министерство Связи, прося прекратить п_о_ч_т_о_в_ы_й р_а_з_б_о_й в отношении моей переписки - недоставку или задержку писем, телеграмм, бандеролей, особенно зарубежных, например, когда я отвечал на поздравления к моему пятидесятилетию. Но что говорить, если Секретариат СП СССР сам поддерживает этот почтовый разбой? Ведь Секретариат не переслал мне ни одного письма, ни одной телеграммы из той кипы, которую получил на мо╦ имя к моему пятидесятилетию. Так и держит беззвучно. Переписка моя вся перлюстрируется, но мало того: результаты этой незаконной почтовой цензуры используются с циничной открытостью. Так, секретарь фрунзенского райкома партии г. Москвы вызвал руководителя Института Русского языка Академии Наук и запретил запись моего голоса на магнитофон в этом институте - узнал же он об этом из цензурного почтового извлечения, поданного ему. Теперь об обвинении в так называемом "очернении действительности". Скажите: когда и где, в какой теории познания о_т_р_а_ж_е_н_и_е предмета считается важней самого предмета? Разве что в фантомных философиях, но не в материалистической же диалектике. Получается так: неважно, что мы делаем, а важно, что об этом скажут. И чтобы ничего худого не говорили - будем обо вс╦м происходящем молчать, молчать. Но это - не выход. Не тогда надо мерзостей стыдиться, когда о них говорят, а когда делают. Сказал поэт Некрасов: Кто живет без печали и гнева, Тот не любит отчизну свою. А тот, кто вс╦ время радостно-лазурен, тот, напротив, к своей родине равнодушен. Тут говорят о маятнике. Да, конечно, огромное качание маятника, но не со мной только одним, а во всей нашей жизни: хотят закрыть, забыть сталинские преступления, не вспоминать о них. "А надо ли вспоминать прошлое?" - спросил Льва Толстого его биограф Бирюков. И Толстой ответил, цитирую по бирюковской "Биографии Л. Н. Толстого", том 3/4, стр. 48 (читает поспешно): "Если у меня была лихая болезнь и я излечился и стал чистым от не╦, я всегда с радостью буду поминать. Я не буду поминать только тогда, когда я болею вс╦ так же и ещ╦ хуже, и мне хочется обмануть себя. А мы больны и вс╦ так же больны. Болезнь изменила форму, но болезнь вс╦ та же, только е╦ иначе зовут... Болезнь, которою мы больны, есть убийство людей... Если мы вспомним старое и прямо взглянем ему в лицо - и наше новое теперешнее насилие откроется." Нет! Замолчать преступления Сталина не удастся бесконечно, идти против правды не удастся бесконечно. Это преступления - над миллионами, и они требуют раскрытия. А хорошо б и задуматься: какое моральное влияние на молод╦жь имеет укрытие этих преступлений? Это - р_а_з_в_р_а_щ_е_н_и_е новых миллионов. Молод╦жь раст╦т не глупая, она прекрасно понимает: вот были миллионные преступления, и о них молчат, вс╦ шито-крыто. Так что ж и каждого из нас удерживает принять участие в несправедливостях? Тоже будет шито-крыто. Мне оста╦тся сказать, что я не отказываюсь ни от одного слова, ни от одной буквы моего письма Съезду писателей. Я могу закончить теми же словами, как и то письмо (читает): "Я спокоен, конечно, что свою писательскую задачу я выполню при всех обстоятельствах, а из могилы - ещ╦ успешнее и неоспоримее, чем живой. Никому не перегородить путей правды, и за движение е╦ я готов принять и смерть" - смерть! а не только исключение из Союза. "Но может быть многие уроки научат нас, наконец, не останавливать пера писателя при жизни? Это ещ╦ ни разу не украсило нашей истории". Что ж, голосуйте, за вами большинство. Но помните: история литературы ещ╦ будет интересоваться нашим сегодняшним заседанием. МАТУШКИН - У меня вопрос к Солженицыну. Чем вы объясните, что вас так охотно печатают на Западе? СОЛЖЕНИЦЫН - А чем вы объясните, что меня так упорно не хотят печатать на родине? МАТУШКИН - Нет, вы мне ответьте, вопрос к вам. СОЛЖЕНИЦЫН - Я уже отвечал и отвечал. У меня вопросов больше и поставлены они раньше, пусть Секретариат ответит на мои. КОЖЕВНИКОВ (останавливая Матушкина) - Ладно, не надо. Товарищи, я не хочу вмешиваться в ваше собрание и в ваше решение, вы совершенно независимы. Но я хотел возразить против (голос с металлом) того политического резонанса, который Солженицын хочет навязать нам. Мы бер╦м один вопрос, а он бер╦т другой. В его распоряжении все газеты, чтобы ответить загранице, а он ими не пользуется. Он не желает ответить нашим врагам. Он не желает дать отповедь загранице и не ссылаясь на Некрасова и Толстого, а своими словами ответить нашим врагам. Съезд отверг ваше письмо как ненужное, как идейно неправильное. Вы в том письме отрицаете руководящую роль партии, а мы на этом стоим, на руководящей роли партии! И я думаю, что правильно здесь говорили ваши бывшие товарищи по перу. Мы не можем мириться! Мы должны идти все в ногу, спаянно, стройно, все заодно - но не под кнутом каким то, а по своему сознанию! Франц ТАУРИН - Теперь этим делом прид╦тся заниматься Секретариату РСФСР. Это правильно, что главная суть не в рецензировании рукописей, не в ведении литературных кружков. Главное, что вы, т. Солженицын, не дали отпора использованию вашего имени на Западе. Это можно отчасти объяснить и несправедливостями, допущенными к вам, накопившимися обидами. Но иногда надо поставить судьбу Родины выше своей собственной судьбы. Поймите, никто не хочет поставить вас на колени. Это заседание - попытка помочь вам распрямиться от всего, что на вас навешали с Запада. Там изображается так, что вы, с присущим вам талантом, выступаете против своей родины. Может быть, в этой борьбе допускаются и передержки, но я знаком со стенограммами заседания Секретариата. Секретари, а особенно товарищ Федин просто по-стариковски просили вас: уступите, дайте публичный отпор западной шумихе. В этом двойной вред: чернят нас как страну и вырывают у нас талантливого писателя. Любое решение, которое сегодня будет принято, будет обсуждено в Секретариате РСФСР. ЛЕВЧЕНКО (встает читать отпечатанный заранее на машинке проект решения. Читает.) ..."Пункт 2-й. Собрание считает, что поведение Солженицына носит антиобщественный характер, в корне противоречащий целям и задачам Союза писателей СССР. За антиобщественное поведение, противоречащее целям и задачам Союза писателей СССР, за грубое нарушение основных положений устава СП СССР, исключить литератора Солженицына из членов Союза писателей СССР. Просим Секретариат утвердить это решение". МАРКИН - Хотелось бы знать мнение нашего секретаря т. Сафонова. Он - информирован или нет? БАРАНОВ - Он болен. Собрание наше правомочно. Голосуют. За резолюцию - пятеро, против - один (я). [12] ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Секретариату Союза Писателей РСФСР Бесстыдно попирая свой собственный устав, вы исключили меня заочно, пожарным порядком, даже не послав мне вызывной телеграммы, даже не дав нужных четырех часов - добраться из Рязани и присутствовать. Вы откровенно показали, что решение предшествовало "обсуждению". Опасались ли вы, что прид╦тся и мне выделить десять минут? Я вынужден заменить их этим письмом. Протрите циферблаты! - ваши часы отстали от века. Откиньте дорогие тяж╦лые занавеси! - вы даже не подозреваете, что на дворе уже рассветает. Это - не то глухое, мрачное, безысходное время, когда вот так же угодливо вы исключали Ахматову. И даже не то робкое, зябкое, когда с завываниями исключали Пастернака. Вам мало того позора? Вы хотите его сгустить? Но близок час: каждый из вас будет искать, как выскрести свою подпись под сегодняшней резолюцией. Слепые поводыри слепых! Вы даже не замечаете, что бред╦те в сторону, противоположную той, которую объявили. В эту кризисную пору нашему тяжелобольному обществу вы не способны предложить ничего конструктивного, ничего доброго, а только свою ненависть-бдительность, а только "держать и не пущать!" Расползаются ваши дебелые статьи, вяло шевелится ваше безмыслие - а аргументов нет, есть только голосование и администрация. Оттого-то на знаменитое письмо Лидии Чуковской, гордость русской публицистики, не осмелился ответить ни Шолохов, ни все вы вместе взятые. А готовятся на не╦ административные клещи: как посмела она допустить, что неизданную книгу е╦ читают? Раз инстанции решили тебя не печатать - задавись, удушись, не существуй! никому не давай читать! Подгоняют под исключение и Льва Копелева - фронтовика, уже отсидевшего десять лет безвинно - теперь же виноватого в том, что заступается за гонимых, что разгласил священный тайный разговор с влиятельным лицом, нарушил тайну кабинета. А зачем вед╦те вы такие разговоры, которые надо скрывать от народа? А не нам ли было пятьдесят лет назад обещано, что никогда не будет больше тайной дипломатии, тайных переговоров, тайных непонятных назначений и перемещений, что массы будут обо всем знать и судить о_т_к_р_ы_т_о? "Враги услышат" - вот ваша отговорка, вечные и постоянные "враги" - удобная основа ваших должностей и вашего существования. Как будто не было врагов, когда обещалась немедленная открытость. Да что б вы делали без "врагов"? Да вы б и жить уже не могли без "врагов", вашей бесплодной атмосферой стала ненависть, ненависть, не уступающая расовой. Но так теряется ощущение цельного и единого человечества - и ускоряется его гибель. Да растопись завтра только льды одной Антарктики - и все мы превратимся в тонущее человечество - и кому вы тогда будете тыкать в нос "классовую борьбу"? Уж не говорю - когда остатки двуногих будут бродить по радиоактивной Земле и умирать. Вс╦-таки вспомнить пора, что первое, кому мы принадлежим - это человечество. А человечество отделилось от животного мира - мыслью и речью. И они естественно должны быть свободными. А если их сковать - мы возвращаемся в животных. Гласность, честная и полная гласность - вот первое условие здоровья всякого общества, и нашего тоже. И кто не хочет нашей стране гласности - тот равнодушен к отечеству, тот думает лишь о своей корысти. Кто не хочет отечеству гласности - тот не хочет очистить его от болезней, а загнать их внутрь, чтоб они гнили там. А. Солженицын 12 ноября 1969 [13] ВОТ КАК МЫ ЖИВ╗М Вот как мы жив╦м: безо всякого ордера на арест или медицинского основания приезжают к здоровому человеку четыре милиционера и два врача, врачи заявляют, что он - помешанный, майор милиции кричит "Мы - органы насилия! Встать!", крутят ему руки и везут в сумасшедший дом. Это может случиться завтра с любым из нас, а вот произошло с Жоресом Медведевым - уч╦ным генетиком и публицистом, человеком гибкого, точного, блестящего интеллекта и доброй души (лично знаю его бескорыстную помощь безвестным погибающим и больным). Именно разнообразие его дарований вменено ему в ненормальность, "раздвоение личности"! Именно отзывчивость его на несправедливость, на глупость и оказались болезненным отклонением, "плохая адаптация к социальной среде"! Раз думаешь не так, как положено - значит, ты ненормальный! А адаптированные - должны думать все одинаково. И управы нет - даже хлопоты наших лучших уч╦ных и писателей отбиваются, как от стенки горох. Да если б это был первый случай! Но она в моду входит, кривая расправа без поиска вины, когда стыдно причину назвать. Одни пострадавшие известны широко, много более - неизвестных. Угодливые психиатры, клятвопреступники, квалифицируют как "душевную болезнь" и внимание к общественным проблемам, и избыточную горячность, и избыточное хладнокровие, и слишком яркие способности, и избыток их. А между тем даже простое благоразумие должно было бы их удержать. Ведь Чаадаева в сво╦ время не тронули пальцем - и то мы клян╦м палачей второе столетие. Пора бы разглядеть: захват свободомыслящих в сумасшедшие дома есть духовное убийство, это вариант газовой камеры, и даже более жестокий, мучения убиваемых злей и протяжней. Как и газовые камеры, эти преступления не забудутся никогда, и все причастные к ним будут судимы без срока давности, пожизненно и посмертно. И в беззакониях, и в злодеяниях надо же помнить предел, где человек переступает в людоеда! Это - куцый расч╦т, что можно жить, постоянно опираясь только на силу, постоянно пренебрегая возражениями совести. А Солженицын 15 июня 1970 [14] Секретарю ЦК КПСС т. М.А. СУСЛОВУ МИХАИЛ АНДРЕЕВИЧ! Пишу именно Вам, памятуя, что мы с Вами были познакомлены в декабре 1962 г., и Вы тогда отнеслись к моей работе с пониманием. Прошу Вас рассмотреть лично и сообщить другим членам государственного руководства следующее мое предложение. Я предлагаю пересмотреть ситуацию, созданную вокруг меня и моих произведений недобросовестными деятелями из Союза Писателей, дававшими правительству неверную информацию. Как Вам известно, мне присуждена Нобелевская