что  с  ним
случилось и почему он вдруг оказался в наручниках, пропущенных через крепкую
решетку, которой были забраны все окна административного корпуса.
     И пошла у нас работа, только успевай поворачиваться! Охранники выходили
по двое,  ширина  двери  не позволяла  вываливаться  толпой.  Тут же  одного
отключал я, другого  -- Артист, а Боцман  довершал дело, цепляя их попарно к
решетке.
     -- Одиннадцать, -- сказал он. - Двенадцатого нет.
     Из-за угла появились, пятясь спинами. Муха и Док.
     -- Смена, -- сказал Док. -- Через пять минут будут здесь. Как у вас?
     -- Нет двенадцатого, -- сказал я. -- Все внутрь!
     А тут появился и двенадцатый. Боцман приковал последней парой браслеток
к решетке и откинул ногой его "калаш" в сторону. Мы нырнули в корпус.
     -- Засовы! -- скомандовал я. -- Аварийный щит!
     Мог  бы и  не говорить, все знали,  что делать. Щелкнули замки стальных
дверей, сверху опустилась бронированная  плита аварийной защиты.  И вовремя.
Снаружи ударила автоматная очередь, тут же вторая. Дверная сталь загудела от
ударов пуль.
     -- Что за черт? -- удивился Муха. -- Боевыми же лупят!
     -- Не отвлекаться! --  прикрикнул я. -- Сейчас  появятся еще шестеро --
внутренняя охрана. Артист, Боцман, на перехват!
     Эти  шестеро  появились  без  пива,  с "Макаровыми"  и  ТТ в руках.  Их
пришлось упаковать и уложить в небольшой комнате, примыкавшей к вахте.
     -- В кабинет главного  инженера!  -- скомандовал я. -- Бегом!  Натянуть
"ночки"! Артист  и Муха  -- на коммутатор.  Отключить внешнюю  связь! Док  и
Боцман, за мной!

     Очень вовремя мы  появились  в кабинете Юрия  Борисовича,  заставленном
ящиками  и  коробками гуманитарной  помощи.  Сам  главный  инженер,  а с ним
Генрих,  Люси и корреспонденты стояли у окон, пытаясь понять, что происходит
во дворе, отчего стрельба и почему воет сирена общей тревоги. Но кабинет был
на третьем этаже,  окна его не  мыли со времен, наверное, пуска энергоблока,
поэтому  разглядеть  что-нибудь  вряд  ли кому удалось.  А тут  еще какой-то
мудила из старой смены или из новоприбывших полоснул автоматной  очередью по
освещенным окнам. Даже из коридора я услышал, как брызнули стекла.
     Я распахнул  дверь и приказал,  для  убедительности  передернув  затвор
"узи":
     --  Всем  сохранять спокойствие.  Оставаться на  местах, никаких лишних
движений. Станция захвачена.
     -- Какой шарман! -- сказала Люси.
     Гарри включил камеру и завопил:
     -- Еще раз, парни! Сделайте это! Всего раз! Это же супер! Прайм-тайм!
     Ну, чего  не  сделаешь  для хорошего  человека.  Мы вышли, затем  снова
ворвались, я повторил  приказ. Гарри не отрывался от объектива, а Крамер без
остановки сверкал фотовспышкой.
     -- А теперь очередь, в  потолок!  --  попросил Гарри. -- Хоть  одну! За
каждый выстрел ставлю бутылку водки! Смирновской!
     Генрих незаметно кивнул мне. Я не заставил себя упрашивать. Полоснул по
потолку двумя короткими  очередями,  дал знак Гарри прекратить съемку, после
чего стянул "ночку" и обратился к Юрию Борисовичу:
     --  Прошу извинить.  Осуществляется  проверка системы  охраны  станции.
Проверка завершена. Первый энергоблок  захвачен. Где у  вас  громкая связь с
персоналом первого блока?
     -- Фи! -- разочарованно протянула Люси. -- А я-то думала, что и вправду
захват! Ну что за страна?! Куда ни ткнись -- везде сплошная туфта!
     Однако. Нервы у нее были прямо-таки воловьи.
     -- Тут рядом, в кабинете директора, -- ответил мне главный инженер.  --
Есть еще у дежурного диспетчера.
     Мы прошли через  пустую приемную в директорский кабинет, Юрий Борисович
взял микрофон, щелкнул тумблером и вопросительно посмотрел на меня:
     -- Что говорить? Я подсказал:
     --  Говорит главный  инженер станции. Прошу всех соблюдать спокойствие.
Тревога учебная.
     Он повторил мои слова.
     -- Что еще?
     Я взял у него микрофон:
     --  Дамы  и  господа!  Производится  проверка  охраны  станции. Говорит
командир группы захвата. Первый энергоблок захвачен и изолирован от внешнего
мира.  Весь  персонал,  непосредственно  не   занятый  обслуживанием  систем
энергоблока, должен перейти  в комнату отдыха. Остальным оставаться на своих
рабочих   местах.  Все  приказы  членов  группы   захвата  прошу   выполнять
немедленно.  Операция   проводится  в  интересах  обеспечения   безопасности
стратегических объектов. Прошу извинить за причиненные неудобства.
     Я выключил микрофон.
     Из  небольшой  комнаты,  примыкавшей  к  кабинету  директора,  выглянул
белобрысый компьютерщик Володя.
     -- Что происходит? -- спросил он.
     -- Объявление по громкой связи слышал?
     -- Ну.
     -- Это и происходит. Первый энергоблок захвачен.
     -- А-а!  --  протянул он и  скрылся за дверью. Я знал, что через минуту
эта информация будет в Москве.
     -- А мне что теперь делать? -- спросил Юрий Борисович.
     -- Понятия не имею. Ждать.
     -- Чего?
     -- Пока не знаю, -- честно ответил  я. -- Откровенно  говоря, ни разу в
жизни не захватывал атомные электростанции.
     -- Эту, однако, захватили за полчаса.
     -- Обижаете, Юрий Борисович. Всего за двенадцать минут.
     Я оставил его за столом директорского  кабинета и вышел в приемную. Там
меня поджидал Генрих.
     -- Прекрасно,  Серж, --  одобрительно проговорил он.  -- Вы  заработали
вторую половину гонорара.
     -- Можем получить?
     -- Чуть позже. Операция еще не закончена.
     -- Раз вы уже здесь, можно не подавать условленного сигнала? -- спросил
я.
     -- Напротив. Дайте мне передатчик.
     Я протянул ему коробочку рации. Он включил  и сказал в  микрофон только
два слова:
     -- Подход открыт.
     После чего выключил рацию и бросил ее в мусорную корзину.
     -- Больше она не понадобится.
     -- Пастух, я Артист! --  ожило у меня в кармане "уоки-токи". -- Внешняя
связь  отключена. Работает только прямой телефон в  кабинете  директора. Как
понял?
     -- Понял тебя. Идите в комнату отдыха, успокойте людей. До связи.
     Я заглянул  в директорский  кабинет. Юрий  Борисович сидел  с трубкой в
руках  и  судорожно  набирал  какой-то  номер.  От  волнения пальцы  у  него
срывались с диска, и приходилось начинать все сначала.
     -- Положите трубку, -- проговорил  я, -- и пройдите в комнату отдыха. И
вам будет спокойнее, и всем вашим людям.
     -- Это приказ?
     -- Да, приказ.
     -- Вынужден подчиниться.
     Из кабинета главного инженера  высунулся Гарри и тут же нацелил  на нас
телекамеру. Генрих закрылся рукой и приказал:
     -- Выключите! Когда и что снимать, я сам вам скажу.
     -- А будет еще что-нибудь для прайм-тайма?
     -- Будет, -- пообещал Генрих. -- Прямо сейчас. Пойдемте.
     Вслед за ним мы вошли в кабинет главного инженера.
     -- Пойди погуляй, -- кивнул Генрих Люси. Но она лишь повела плечом:
     -- Вот еще! Мне тоже интересно!
     Генрих помедлил, но решил,  видно, что спорить не стоит. Он  отпер сейф
Юрия Борисовича, извлек из  него небольшую картонную коробку из-под принтера
и перенес на стол.  В  этой  коробке  был не  принтер. В этой  коробке  были
радиовзрыватели и  детонаторы.  Те  самые,  испытание  которых  мы проводили
несколько дней назад и маркировка на которых так не нравилась Доку.
     -- Можете снимать, --  разрешил Генрих, выкладывая на  стол  содержимое
коробки.  --  Здесь  набор  современного  террориста. Этот  небольшой блок с
пусковым кодом и кнопкой так называемое инициирующее устройство. Эти  четыре
коробочки  --  радиовзрыватели,  настроенные  на  одну  частоту.  А  это  --
детонаторы. В данном случае они начинены не тротилом, а обыкновенным детским
пластилином,  но для наглядности  мы  сейчас их отделим...  вот так. Отложим
подальше в сторону  и произведем пробу. Сейчас я  наберу  шифр,  открывающий
доступ  к  пусковой схеме... Гарри, если вы еще  раз  шевельнете  объективом
камеры,  я разобью ее и вы останетесь без сенсации. Снимайте только мои руки
и приборы. Вам ясно?
     -- Ну, ясно, ясно! -- недовольно согласился Гринблат.
     --  Продолжайте,   Генрих,  --  попросил  Блейк.  --  Если  это   будет
неинтересно, при монтаже вырежем.
     -- Это будет интересно, -- успокоил  его Генрих. -- Итак, я набрал код,
а  теперь  нажимаю пусковую кнопку.  Обратите внимание: на  пульте загорелся
зеленый светодиод. Это  значит,  что инициирующий  сигнал послан на  спутник
связи. Через тридцать секунд он вернется к взрывателям. Засекайте время.
     Я нажал секундомер своей "Сейки". Ровно через тридцать секунд вспыхнули
красные светодиоды всех четырех взрывателей,  в  тот же миг с легким треском
между электродами пробежали искры электрического разряда.
     Мы с Доком переглянулись.
     -- Вот так, господа, -- подвел итог Генрих.
     -- А  если спутник связи будет в мертвой зоне, на другой стороне земли?
-- поинтересовался англичанин.
     Генрих усмехнулся:
     --  Современные террористы --  народ  очень предусмотрительный.  Теракт
практически  невозможно точно спланировать по  времени. Поэтому используется
не один спутник, а три или даже четыре. Все они работают на одной частоте, и
один из них всегда находится в активной зоне. Так что  взрывной сигнал может
быть  подан в любой момент  и практически из  любой точки  земного шара. Это
интересно, мистер Блейк?
     -- Да. Пожалуй, да.
     -- Дальше будет еще интересней, -- пообещал Генрих, убирая взрыватели и
детонаторы в  коробку,  а  коробку  запирая  в сейф.  --  Следующий этап  --
минирование наиболее уязвимых  узлов станции. Укладка взрывчатки и установка
радиовзрывателей. Но эту операцию мы проведем чуть позже.
     -- У вас есть и взрывчатка? -- поразился Грин-блат.
     --  Да, шестьсот килограммов тола.  Они находятся  в  этих вот  ящиках.
Серж, продемонстрируйте господам журналистам содержимое ящиков.
     Я  открыл один  из ящиков,  похожих  на те,  в  каких  транспортируются
геодезические приборы. Но здесь были не приборы,  а плотно уложенные толовые
шашки.
     -- Тринитротолуол, -- объяснил Генрих,  -- или попросту  тол.  И в  тех
двух  ящиках  тоже.  Но  мы  не  будем  его использовать.  Важен  факт,  что
террористы смогли доставить его на  станцию. И ваша пленка это подтвердит. А
для имитации минирования мы используем эту вот обыкновенную оконную замазку.
Она очень напоминает пластит.
     Он  открыл  "молнию"  своей  серой  сумки,   извлек   из  нее  кубик  в
промасленной  бумаге и  предложил  желающим  посмотреть  и  даже  потрогать.
Гринблат  опасливо отодвинулся, а Док взял кубик  в  руки, отщипнул немного,
потер между пальцами и даже понюхал.
     -- Что скажете. Док? -- спросил Генрих.
     -- А что я могу сказать? Замазка и замазка. Я не сапер, я хирург.
     --  А  по-вашему,  Серж,  будет  это  выглядеть  на  пленке  достаточно
убедительно?
     Я пожал плечами:
     -- Понятия не имею. Для меня -- будет. Для специалиста -- не знаю.
     Эта замазка меня сейчас  меньше  всего интересовала. Меня  интересовало
совсем  другое. В ящике с толом,  сбоку,  между шашками,  я заметил  краешек
целлофановой упаковки. Я сразу узнал эту упаковку. Это был аэрозольный набор
"Экспрей", исчезнувший из тайника за ванной в  номере  Генриха. А  это могло
означать только одно: если люди Голубкова подменили тол, лежавший в кладовой
на турбазе, Генрих определит  это за две минуты. Или уже определил. А  перед
нами просто ваньку валяет.
     Генрих взглянул на часы и объявил:
     -- А теперь, господа журналисты,  попрошу пройти со мной. Вы,  Серж,  и
вы, Док, тоже.
     Он двинулся к выходу, не сомневаясь, что все последуют его приглашению.
     -- А я буду здесь торчать? Я тоже пойду! -- заявила Люси.
     Воспользовавшись толкучкой в дверях, Крамер обернулся ко мне и негромко
спросил:
     -- Где дубликаты ключей от сейфа?
     Нужно отдать  мне  должное, в условиях форс-мажора я соображаю довольно
быстро. И если человек знает о существовании дубликатов...
     -- У Артиста, -- таким же быстрым полушепотом ответил я.
     -- Вызовите его. И отвлеките Генриха. Хотя бы на пять минут.
     Я   сунул   ему  "уоки-токи"   и   поспешил   за   Генрихом,   Люси   и
корреспондентами. Закрывая за собой дверь, услышал голос Крамера:
     -- Артист! Немедленно в кабинет главного инженера!
     В коридоре меня поджидал Док. Мы перешли на легкую рысь, подтягиваясь к
группе, шествующей под предводительством Генриха.
     -- Это не замазка, -- сообщил мне Док на ходу.
     -- А что?
     -- Похоже на пластит.
     -- Пластит не такой, -- возразил я. -- Даже по цвету.
     -- Это может  быть аналог пластита. Чешского  производства. Секвит  или
что-то в этом роде, точно не помню. Сила взрыва даже больше, чем у пластита.
Есть у меня подозрения...
     -- Потом, Док.
     -- По-твоему, это неважно? -- удивился он.
     -- Очень важно. Но сейчас есть кое-что поважней.
     Я нагнал Генриха и придержал его за рукав:
     -- Нужно поговорить.
     -- Не сейчас.
     -- Нет, сейчас, -- твердо сказал я.
     Мы как  раз  миновали  душевые. Я завел  Генриха в предбанник  и плотно
прикрыл  за собой дверь. Генрих прошел  по  кабинкам, убеждаясь,  что никого
нет.
     -- Говорите, -- приказал он. -- Только быстро.
     -- Я не спрашиваю, почему в нашем оружии оказались боевые патроны.
     -- Мне некогда было искать холостые.
     -- Я так и понял. Я спрашиваю о другом: почему боевыми лупит охрана? Мы
договаривались, что вы  организуете утечку  информации о проверочном захвате
станции. Вы это сделали?
     -- Да. Для этого я специально летал в Москву.
     -- Так в чем же дело?
     --  Понятия  не имею. Возможно, произошла накладка.  Сейчас это  уже не
имеет значения.
     -- А если они предпримут штурм?  Прикажете нам стрелять в воздух? А они
будут -- по нам? Мы  сделали свое дело, Генрих. Станция захвачена.  А теперь
мы выходим из игры.
     -- Каким образом?
     -- Очень просто. Бросаем  оружие, разблокируем вход и поднимаем руки. А
объясняться с властями придется вам самому.
     -- Вы этого  не  сделаете, Серж.  И  я  вам  скажу почему.  Вы  помните
газетную шумиху после убийства корреспондента "Совершенно секретно"?
     -- Да. Вы решили свои  проблемы.  Только я не  понял, с каких пор такие
методы считаются цивилизованными.
     -- Я не убивал корреспондента К. Это сделали вы, Серж.
     -- Да ну?
     --  Вот именно.  Если  со  мной что-нибудь  случится, в  моей  квартире
произведут обыск. И  найдут револьвер  "Кобальт" с единственным  истраченным
патроном. Эксперты без труда установят, что корреспондент был убит именно из
этого ствола.  А отпечатки пальцев на этом стволе --  ваши, Серж. Напомнить,
как они там появились? В вашем доме в Затопине. Когда вы меня обезоружили. К
этому  времени  корреспондент  был  уже  мертв. А  последним  брали  в  руки
"Кобальт"  вы. Но это еще  не  все. На полу в салоне "Нивы"  осталась лежать
стодолларовая купюра. Ваш дом  обыщут. И найдут сто тысяч долларов. Из  тех,
что вы получили в  качестве аванса.  Серия и номер банкноты,  обнаруженной в
"Ниве", как  раз  из этого  выпуска. Вы получите лет пятнадцать.  И никакого
алиби у вас нет, хотя ваша жена будет утверждать, что вы  провели ночь дома.
Убийство совершено  в третьем часу ночи.  Вы  дождались,  когда жена  уснет,
поехали на Московскую  кольцевую  дорогу,  убили и ограбили  корреспондента,
встречу  с которым  назначили  накануне,  и  вернулись домой, когда она  еще
спала.
     Ну,  сука!  Мне  даже напрягаться  не пришлось, чтобы  изобразить  свои
чувства.
     -- И вы надеетесь, что это сойдет вам с рук? -- спросил я.
     -- Не сомневаюсь. И поможете  мне в этом  вы.  У вас просто нет другого
выхода. Только  один: не противодействовать  мне ни в чем.  И когда я говорю
"ни  в чем",  это следует понимать буквально.  Могу  успокоить вас: никакого
штурма  не будет. И если вы  или  ваши  люди  сдуру в  горячке  не ухлопаете
кого-нибудь из охраны, никаких осложнений с властями у  вас не возникнет. По
заказу  службы   безопасности  Каспийского  трубопроводного  консорциума  вы
производили проверочный захват станции. И вы  это сделали.  Остальное вас не
касается. А теперь хватит болтать. У нас еще много дел.
     Он вышел из душевой и возглавил шествие. Мне  ничего не оставалось, как
двинуться следом.

     Судя по всему, Генрих изучил топографию  АЭС не хуже нас, а возможно, и
лучше.  Он  уверенно  миновал  машинный  зал с  ревущими  турбогенераторами,
поднялся по служебному ходу на пульт управления. Здесь нас нагнали  Крамер и
Артист  с  кофром  Крамера  на  плече,  словно  бы  он подрядился  быть  его
ассистентом.  Крамер незаметно сунул мне  в руку "уоки-токи", одновременно я
почувствовал, как в карман моей камуфляжки скользнули ключи от сейфа. На мой
быстрый вопросительный взгляд Крамер негромко сказал, глядя в сторону:
     -- Приказ прежний: "Никакой самодеятельности".
     Дежурные  операторы главного щита управления, в белых халатах  и  белых
докторских шапочках, провожали нашу процессию хмурыми взглядами.
     Я чуть поотстал и включил "уоки-токи":
     -- Муха, я -- Пастух. Как слышишь?
     -- Слышу тебя.
     -- Ты где?
     -- В комнате отдыха. Десять мужиков и четырнадцать женщин.
     -- Обстановка?
     --  Нормальная.  Смотрят по  "Тринитрону" попсу.  Женщины говорят,  что
хотят пить и есть.
     -- Возьми  пару мужиков и принесите из  кабинета главного инженера. Там
должна быть еда, сыр, соки.
     -- Понял тебя.
     Я вызвал Боцмана, приказал:
     -- Спустись вниз.  Проверь  вход. И  тех шестерых,  ВОХРу. И  будь там,
присматривай.
     -- Ясно, Пастух. Что происходит?
     -- Пока не знаю. Конец связи.
     Еще несколько переходов и железных лестничных маршей, и мы оказались на
крыше энергоблока, как раз над машинным залом. Плоская площадка была  залита
асфальтом, огорожена  металлическими  перильцами и  по периметру  обозначена
желтыми натриевыми фонарями. Метрах в пятидесяти от площадки, над реакторным
блоком,  уходили в  белесое небо  две  белые,  с широкими красными  полосами
вентиляционные   трубы.  На   верхушке   каждой   из  них   горели   красные
предупреждающие огни.
     Сверху  открывался  обширный  обзор.  Сопки  и черные промоины  озерных
проток на фоне  снежного наста на севере,  плотная кучка уютных огней на юге
--  поселок Полярные  Зори  мирно  доживал свой воскресный вечер. На окраине
поселка прожекторами  была подсвечена  ажурная  вышка местного телецентра  и
ретранслятора,  наверху  горел  красный  фонарь,  предупреждая  летчиков  об
опасности.
     Я подошел к перильцам ограждения,  осторожно глянул вниз  и  ахнул: все
подъезды к энергоблоку были заставлены милицейскими "Жигулями" с  мигалками,
армейскими  грузовиками, а со  стороны мурманской дороги подтягивалась  пара
бронетранспортеров. Гарри Гринблат последовал  моему примеру,  сказал вполне
по-русски: "Еж твою мать!" -- плюхнулся  животом  на  асфальтовую площадку и
нацелился вниз объективом  камеры. Грохнула автоматная очередь, трассирующие
пули прошли  в  метре от козырька крыши.  Гарри  чуть высунулся и  продолжал
съемку. Выплюнул очередь тяжелый пулемет, тоже трассирующими.
     --  Уберите этого идиота! --  закричал Генрих , сам подскочил к Гарри и
оттащил  за ноги  от края площадки.  Гарри остервенело лягался, матерился  и
продолжал снимать. На помощь Генриху поспешил Блейк.
     Воспользовавшись суматохой, я негромко приказал Доку:
     -- Спустись  в  кабинет  главного инженера.  В  ящике  с  толом,  между
шашками,  набор  аэрозолей  "Экспрей".  Проверь  эту чертову  замазку.  Этим
"Экспреем" пользоваться очень просто...
     -- Я умею, -- перебил меня Док.
     -- Вот как? -- поразился я. -- Ладно, как-нибудь расскажешь мне, где ты
проходил стажировку  и  чему  тебя там учили.  А  сейчас -- быстро.  И сразу
возвращайся назад.
     Док исчез  в темном  дверном  проеме. Генриху и Блейку удалось  наконец
оттащить  Гринблата от опасного места.  Тут  он  спокойно  поднялся на ноги,
перезарядил кассету, а отснятую отдал Блейку:
     -- Такого еще никто не снимал! Эти кадры обойдут весь мир!
     Генрих  извлек из кармана  австрийский "глок"  и приставил ствол ко лбу
Гарри:
     --  Если вы, мистер Гринблат, еще хоть  раз включите камеру  без  моего
приказа, я буду вынужден вас пристрелить.
     --  Да  пошел  ты!  --  отмахнулся   Гринблат.  --  Меня  и  не   такие
расстреливали!
     --  Он  больше не  будет снимать без вашего разрешения,  --  пришел  на
выручку напарнику осторожный Блейк.
     -- Всем  отойти  к  стене  реакторного  зала! --  приказал  Генрих.  --
Освободить площадку!

     Со стороны  Мурманска послышался рокот  вертолетного  двигателя. "Ми-1"
приблизился  к  станции и  круто пошел  на посадку. Снизу грохнула очередь и
словно бы захлебнулась. Пилот вывел легкую машину точно на центр освещенного
пятачка.
     --  Всем оставаться  на  своих местах!  --  крикнул Генрих и  побежал к
вертолету, двигаясь спиной навстречу воздушным вихрям.
     Двигатель заглох, лопасти остановились. Из вертолета выпрыгнул пилот --
крупный смуглый молодой  человек с пышными  черными  усами. Почему-то  не  в
форменной  шинели "Аэрофлота",  а  в длинном сером плаще. В руке у него  был
довольно увесистый дюралевый атташе-кейс. Он помог выйти пассажиру.  Тот был
пониже ростом, узкоплечий, заметно старше. Тоже в плаще, в широкополой шляпе
и в темных очках, закрывавших половину лица. Генрих подошел к вертолету  и о
чем-то довольно долго говорил со старшим.
     За моей спиной появился Док, прошептал в ухо:
     --  Тол  --  муляж. Замазка  --  пластит. Не чешский  аналог.  Семтекс.
Ливийского  производства.  Он в ходу у всех  арабских террористов. Ты понял,
что я сказал?
     -- Да.
     --   Остается  надеяться,   что   в   детонаторах   вместо   взрывчатки
действительно пластилин.
     -- Можешь не надеяться. В детонаторах -- тетрил.
     -- Уверен?
     -- Да.
     -- Откуда ты знаешь?
     -- Случайно узнал, я тоже любознательный человек.
     --  Тетрил, --  повторил  Док. -- В каждом детонаторе  граммов по  сто.
Этого  хватит,  чтобы  подорвать  танк.  И  в  сумке  килограммов  пятьдесят
семтекса. Нужно немедленно что-то делать!
     -- У нас есть приказ: "Никакой самодеятельности".
     Док хмуро отошел, а его место заняла Люси Жермен:
     -- Какие проблемы, Серж?
     -- Да так, мелочи жизни, -- неопределенно отозвался я.
     -- Взрывчатка настоящая? -- быстро спросила она. -- Я не про тол, а про
ту, что в сумке.
     -- Да. И детонаторы настоящие.
     -- И взрывное устройство настоящее. А  я-то  сокрушалась, что  в России
кругом туфта. Нет, оказывается. Твои действия. Ковбой?
     -- Никаких.
     -- Почему?
     -- Приказ.
     -- Ладно, выкрутимся. У меня другой приказ.
     -- Какой?
     -- Действовать по обстоятельствам.

     Генрих  закончил переговоры, натянул на голову  и лицо черную  "ночку",
такую же, как у нас, и обернулся к присутствующим:
     -- Господа корреспонденты, можете снимать!
     Оба  прибывших сбросили плащи и оказались в камуфляжных военных формах.
На груди  у молодого висел  короткий  десантный  "калаш". Старший откинул  в
сторону  шляпу, надел буро-зеленую фуражку  чеченского  полевого командира и
предстал  перед  камерой  Гарри  и  фотообъективом Крамера.  Генрих  не  без
торжественности произнес:
     -- Разрешите представить вам, господа: командующий армией  освобождения
Ичкерии, национальный герой Чеченской Республики полковник Султан Рузаев!
     Вспыхнула красная сигнальная лампочка на камере Гринблата, со скоростью
стробоскопа заработала фотовспышка Крамера.
     -- Внимание! -- раздался снизу усиленный и искаженный громкоговорителем
резкий   мужской   голос.  --   Говорит  представитель   Федеральной  службы
безопасности  России  полковник Голубков.  Станция  окружена.  Сопротивление
бесполезно.  Предлагаю  лицам,  захватившим  первый  энергоблок,  немедленно
сдаться.
     Рузаев  что-то  приказал  по-чеченски  своему  молодому  спутнику,  тот
подбежал к вертолету и вернулся  с радиомегафоном, точно таким же, какими на
митингах пользовались ораторы.
     -- Сейчас я ему отвечу, -- со змеиной  улыбкой на тонких губах пообещал
Рузаев.
     -- Отвечу я, -- возразил Генрих. -- Ваше слово -- еще впереди.
     Он взял мегафон и подошел к краю площадки:
     --  Говорит  представитель  командующего  армией  освобождения  Ичкерии
Султана  Рузаева. Полковник  Рузаев  не намерен вести  никаких переговоров с
полковником   Голубковым.   Он   будет   вести  переговоры   с   полномочным
представителем  Президента  России.  Предостерегаю  полковника Голубкова  от
попытки захватить станцию  силой. У нас в заложниках находится весь персонал
первого энергоблока. После каждого выстрела, произведенного  по станции,  мы
вынуждены будем убивать по одному заложнику. Основа  для  переговоров  будет
предоставлена  вам  в ближайшее  время.  На  этом  наши местные консультации
прекращаются.
     В подтверждение  своих слов  Генрих бросил мегафон вниз  и обернулся  к
корреспондентам.
     --  А теперь, джентльмены, прошу пройти  в  кабинет  директора  АЭС, --
пригласил он. -- Полковник Султан Рузаев сделает там официальное заявление.
     Ко мне наклонился Арнольд Блейк:
     -- Серж, ты уверен, что это проверочный захват станции?
     -- Какая тебе разница? -- ответил я. -- Главное, что это "прайм-тайм".
     Блейк с сомнением покачал головой:
     -- Это не прайм-тайм. Это, как у вас говорят по-русски, полный п....ц!
     -- Не полный, Арни, -- успокоил я его. -- До полного еще далеко.
     -- А когда будет полный?
     -- Об этом ты сам узнаешь.

<b>IV</b>

     --  Говорит командующий  армией освобождения  Ичкерии  полковник Султан
Рузаев. Я обращаюсь к  Президенту и правительству России,  ко всем гражданам
России, к  правительствам и гражданам всего мира. Довожу до общего сведения,
что  моими людьми захвачен и  заминирован первый энергоблок Северной атомной
электростанции. К этому  шагу нас вынудила  лживая и провокационная политика
руководства России, упорно не желающего предоставить  независимость Ичкерии.
Наш народ  имеет право на собственное государство, как и всякий  народ мира.
Наш народ выстрадал это право, пережив сталинский геноцид и депортацию сотен
тысяч  чеченцев  в  Сибирь  и  Северный   Казахстан,  пережив  вероломное  и
варварское  нападение  федеральных  войск  России  на  маленькую  Чечню.  Мы
победили  в этой войне,  но политики отняли у нас эту победу. Мы  больше  не
можем  довольствоваться  туманными  и  лживыми  обещаниями.  Ичкерия  станет
свободной.  И  произойдет это  не в будущем, а сегодня,  сейчас. Такова воля
Аллаха!
     Прежде чем я перейду к изложению своего ультиматума, считаю необходимым
предоставить  всему  миру   неопровержимые   доказательства  серьезности   и
обоснованности моих  намерений. Сейчас вы  увидите видеосъемку, сделанную на
Северной АЭС  сотрудниками  Си-Эн-Эн Арнольдом Блейком и Гарри Гринблатом. Я
специально пригласил их  для освещения  акции, так как  их  объективность  и
политическая неангажированность ни  у кого не могут вызвать сомнений. Ведите
репортаж, мистер Блейк!
     Гарри перевел объектив камеры на напарника. Блейк подобрался, поднес ко
рту  микрофон  с  надписью  "Си-Эн-Эн",  изобразил обаятельную  голливудскую
улыбку и быстро заговорил по-английски:
     --  Дамы  и господа! Арнольд  Блейк  и Гарри  Гринблат вновь с вами. Мы
ведем  репортаж с  Севера  России,  из  первого  энергоблока  крупнейшей  на
Кольском полуострове атомной электростанции. Сорок три минуты назад Северная
АЭС была захвачена чеченскими  террористами  из  армии освобождения Ичкерии.
Четверть  часа назад на станцию прилетел на вертолете сам командующий, глава
непримиримой оппозиции  полковник  Султан  Рузаев.  Смотрите  эти уникальные
кадры  беспрецедентного  захвата  и минирования  важнейшего  стратегического
объекта!
     Генрих дал знак прекратить съемку.
     -- Станция еще не заминирована, -- объяснил он Рузаеву.
     -- Почему?
     -- Предварительно нам нужно решить один небольшой вопрос.
     Генрих обернулся к белобрысому  компьютерщику  Володе, который стоял на
пороге своей комнатушки и мусолил во рту незажженную сигарету. Казалось, его
гораздо  больше волнует невозможность закурить, чем  то, что  происходило  в
кабинете директора АЭС.
     --  Пойдите погуляйте,  молодой человек.  А мы на  минутку уединимся  в
вашей комнате.
     Генрих  пропустил Рузаева вперед и вошел следом. За ними в компьютерную
шагнул  и  молодой  спутник Рузаева, но  чеченский  полковник  взял  у  него
дюралевый кейс и что-то приказал. Судя по всему: остаться на страже у двери.
     Компьютерщик  Володя флегматично  вышел в коридор.  Проходя мимо  меня,
сделал еле заметный знак следовать за ним. Я не заставил себя ждать.
     Едва  за  мной   закрылась  дверь   директорского   кабинета,  как   от
флегматичности компьютерщика не осталось и следа.
     -- Быстро!  -- шепнул  он  и шмыгнул  в какую-то дверь. Это  был чулан,
заставленный швабрами  и ведрами уборщиц.  Но там  были не  только швабры  и
ведра.  Володя  запер  дверь и  отбросил из угла тряпки. Под тряпками  стоял
маленький  видеомонитор.  Володя  щелкнул тумблером,  протянул  мне один  из
наушников и одновременно включил диктофон.
     Судя  по ракурсу, мини-камера была вмонтирована на потолочном плинтусе.
На  экране монитора были  видны крупные  головы  Генриха и Рузаева,  а  руки
казались маленькими, как у лилипутов. Но изображение было качественным.
     -- Я понял, о чем вы хотите говорить,  -- услышал я голос Рузаева. -- О
вашем гонораре, не так ли?
     -- Совершенно  верно,  --  подтвердил  Генрих. Рузаев  поставил на стол
возле компьютера кейс, набрал шифр цифровых  замков и открыл крышку. Чемодан
был доверху заполнен пачками баксов.
     -- Ровно  миллион, -- сказал Рузаев. Генрих  пролистал несколько пачек,
из одной выдернул наугад купюру, помял ее в руках и посмотрел на свет.
     -- Вы мне не доверяете? -- возмутился Рузаев.
     -- Успокойтесь, Султан. Я не доверяю никому. Даже себе. Так. Платежка?
     --  Ксерокопия.  --  Рузаев  протянул  Генриху  листок.  --  Как  мы  и
договаривались. Пять миллионов. На номерной счет вашего банка.
     -- Минутку.
     Генрих сел  за компьютер.  Экран монитора не попадал  в  обзор  камеры,
видны были только руки Генриха, словно бы порхающие над клавиатурой.
     -- Все в порядке? -- нетерпеливо спросил Рузаев.
     -- Да. Кроме одного. Деньги поступили.  Но у отправителя есть доступ  к
счету.
     -- Не думаете же вы, что я хочу отозвать вклад?
     -- Да, именно это я и думаю. Введите код и отмените свой доступ.
     -- Я не умею работать на компьютере.
     -- Очень жаль, Султан. Я вас предупреждал:  не пытайтесь хитрить. Ни со
мной, ни с мистером Тернером. Акция прекращается. Досадно, я работал над ней
около четырех лет.
     -- Вы уже не можете прекратить акцию.
     --  Могу. Вас  мы  передадим  российским  властям,  а  я  доложу совету
директоров Каспийского  консорциума  о  том,  что  их поручение  о  проверке
системы  охраны  стратегических объектов России выполнено.  Оставьте в покое
кобуру, я стреляю быстрей. Итак?
     -- На компьютере работает мой советник Азиз Садыков. Он знает код.
     -- Так зовите его. Но говорите с ним только по-русски.
     Появился Садыков.
     --  Выйди на банк, -- приказал Рузаев. --  Отмени мой  доступ к  счету.
Секунду. Я тоже хочу получить гарантии, Генрих.
     -- Какие  гарантии вам  нужны?  Станция  захвачена,  уложить  заряды --
двадцать минут. -- Он  показал  плоский блок.  -- Вот  пусковое  устройство.
Через полчаса вы будете держать за горло весь мир! Вам этого мало?
     -- Достаточно. Работай, Азиз.
     Володя наклонился ко мне и азартно зашептал:
     --  Они сотрут  запись, а я  потом восстановлю  на  диске! И мы  узнаем
реквизиты банка и номер счета!
     -- Ты передал, что станция захвачена и прилетел Рузаев? -- спросил я.
     -- Ну да, сразу же.
     --  Как только  они  уйдут, передашь: взрывчатка  настоящая, семтекс. И
сигнал идет  на три или четыре спутника связи. Генрих  производил  проверку,
все пашет.
     -- Иди ты! -- сказал Володя. -- И что теперь будет?
     -- Увидим.
     -- Готово, -- через несколько минут доложил Садыков.
     Генрих снова сел за компьютер, пальцы его заскользили по клавиатуре.
     -- Другое  дело, -- наконец сказал он и встал. В руках  у него появился
уже  знакомый  мне  австрийский "глок". Громыхнули  три выстрела.  Монитор и
процессор разлетелись на куски.
     -- Есть много  способов  уничтожать информацию из  памяти,  -- объяснил
Генрих  и спрятал  "глок" в карман пиджака. --  Но этот  --  самый надежный.
Интернет нам больше не понадобится.
     -- С-сука! -- простонал компьютерщик Володя.
     -- Тихо! -- приказал я.
     -- Вы не отдадите мне пусковой блок? -- спросил Рузаев.
     -- Он вам ни к чему, вы не знаете шифра.
     В дверях показалась копна белокурых волос.
     -- Что тут за стрельба? -- спросила Люси.
     -- Очень  кстати, заходи, -- пригласил Генрих.  --  А вы, Султан, и вы,
Азиз, подождите меня в кабинете. Я быстро. А потом мы продолжим.
     Рузаев и Садыков вышли.
     -- О Господи! Компьютер-то зачем разбил? -- изумилась Люси.
     --  Заткнись!  -- приказал  Генрих. -- И  отвечай  быстро.  На  кого ты
работала?
     -- Геночка! -- еще больше изумилась Люси. -- Да ты посмотри, что у меня
в руке!
     Мы с компьютерщиком Володей чуть носами не влезли в маленький экран. Но
ничего увидеть не смогли -- руки Люси закрывала ее спина.
     -- Медленно положи блок на  стол, -- жестко приказала Люси. -- И отойди
на три шага. Только тут мы увидели в руках Люси ПСМ. Генрих выполнил приказ.
В поле обзора камеры оказалась коробочка пускового блока.
     -- Так и стой. Шевельнешься -- стреляю.
     -- Неужели убьешь? -- спросил Генрих.
     -- Нет, миленький. Рада бы, но ты нам нужен живым. Прострелю тебе ноги.
Обе.  Потом  мы тебя вылечим, посадим  под стеклянный бронированный колпак в
Тель-Авиве и будем судить. И весь мир увидит тебя,  выродка. А потом мы тебя
повесим. Как Эйхмана. И тысячи неотмщенных душ упокоятся в мире.
     -- Блядь! -- процедил сквозь зубы Генрих.
     --  Мне  пришлось через это  пройти. Я знала,  на что  иду. На  пароме,
который ты взорвал, была  вся моя семья. Вся. Они все погибли. Спаслась одна
я. Мне было тогда пятнадцать лет. Но  уже тогда я поклялась, что найду тебя.
А теперь, гаденыш, я вырву из твоей пасти ядовитый зуб.
     Она нацелилась в пусковой блок, и это было ее ошибкой.
     Я даже зубами скрипнул и машинально подался вперед.

     Но.

     Генрих выстрелил  через карман.  Голова Люси  с копной пшеничных  волос
дернулась назад. Генрих  вытащил  "глок", прозвучало  еще  два выстрела. Все
было кончено. Генрих сунул пусковой блок в карман и вышел из компьютерной.
     Володя выключил монитор, закидал его тряпками, мы  поспешно выскочили в
коридор и постарались придать своим лицам  безразличный  вид. И  тут на  нас
наскочил Артист. Кофра Крамера на его плече уже не было.
     --  Что  тут  за пальба? --  встревоженно спросил он  и  потянул  дверь
директорского кабинета.
     -- Не ходи туда, -- сказал я.
     -- Почему? -- настаивал он. И вдруг понял: -- Люси?
     -- Да.
     -- Генрих?
     -- Да.
     --  Да  почему  же  она... Я же специально...  Да  я его  сейчас голыми
руками!
     -- Отставить! -- приказал я.  -- Она работала не  для того,  чтобы  его
убить. Для  того, чтобы  судить  его в Тель-Авиве и повесить. Она  не сумела
этого  сделать.  Постараемся  сделать мы. А теперь исчезни.  И  не появляйся
никому  на глаза, пока не приведешь себя в норму. Пойди вниз и смени Боцмана
на входе.
     Но  Артист  двинулся не вниз,  а  в сторону машинного зала. Я не  понял
зачем, но думать об этом было уже некогда.
     -- Мы остались без связи, -- сказал Володя.
     Мог бы и не говорить. Из всех неприятностей (если  то, что произошло на
станции, можно было назвать неприятностями) эта была самая неприятная. В ней
только  одно   было   хорошо:   автоматически  отменялся   приказ   "Никакой
самодеятельности".
     Из  кабинета  директора  вышел  Рузаев  в  сопровождении Генриха, Азиза
Садыкова  и  трех  корреспондентов.  В  руках  у  Генриха  была   коробка  с
детонаторами и радиовзрывателями, а Азиз тащил сумку с семтексом.
     --  Пойдемте, Серж,  -- кивнул мне Генрих. --  Поможете мне. Вы  будете
подавать мне взрывчатку,  я  буду  устанавливать,  а  господа корреспонденты
фиксировать этот акт для  вечности.  После чего  на сцене  останется  только
главный персонаж -- полковник Рузаев.

     Через полчаса станция была заминирована. Машинный зал. Центральный  щит
управления.  Главный  циркуляционный  насос.  Система   аварийной  остановки
реактора.
     Генрих был  совершенно  спокоен.  Абсолютно  спокоен. Он даже  пошутил,
заметив нерешительность Рузаева, остановившегося  перед желто-черным  знаком
радиационной опасности у входа в "грязную" зону:
     -- Ну-ну, Султан!  От такой дозы у вас ничего  не отвалится! А возможно
-- даже немного подрастет!
     -  Продолжим,  --  объявил  Генрих,  когда  все   вернулись  в  кабинет
директора.  -- Господа  корреспонденты готовы?  Предъявляйте,  Султан,  свой
ультиматум!
     Дверь  в  компьютерную  была  плотно  закрыта. Из-под щели  по  паркету
разливалась лужица алой крови.

     Рузаев  удобно  устроился  в кресле директора  станции и  положил перед
собой загодя написанный текст.
     --  Президенту   России,  кабинету  министров.   Государственной  Думе.
Ультиматум.  Я,  командующий  армией  освобождения  Ичкерии,  выполняя  волю
Аллаха, волю чеченского народа, волю  всех свободолюбивых  народов  Кавказа,
требую...
     Я  не очень-то  вслушивался в слова  ультиматума. Мысли мои были заняты
совсем другим.
     Связь. Нужно было срочно, сверхсрочно сообщить полковнику Голубкову и в
Москву о том, что станция превратилась в капкан.
     Для всех.
     Для России.
     Для всего мира.
     Для всех.
     И выхода не было.
     Кроме...
     Вряд ли это был  выход. Но я был не в том положении, чтобы пренебрегать
даже малейшим шансом.
     Воспользовавшись тем, что внимание всех присутствующих было приковано к
Рузаеву, я незаметно выскользнул в коридор, отошел  на лестничную площадку и
включил "уоки-токи".
     -- Пастух вызывает Боцмана. Боцман, ответь.
     -- Я -- Боцман, слышу тебя хорошо.
     -- Где ты?
     -- На главном  пульте управления.  Операторы спрашивают, когда кончится
эта бодяга. У них переработка уже два часа.
     -- Быстро ко мне!..

<b>V</b>

        "ШИФРОГРАММА
     Сверхсрочно.
     Турист -- Доктору, Джефу, Лорду, Солу.

     Станция захвачена.  Рузаев прилетел на вертолете из Мурманска.  Намерен
предъявить  ультиматум Президенту России. Есть вероятность  того, что объект
П.  обнаружил  подмену тола.  Не  исключено, что  взрывчатка, присланная  на
лесовозе Краузе,  объектом П.  получена  и  доставлена на первый энергоблок.
Компьютерная связь со станцией прервана по неизвестной причине".

        "СПЕЦСООБЩЕНИЕ
     Сверхсрочно.
     Начальнику УПСМ
     генерал-лейтенанту Нифонтову.

     Твой ход, Александр Николаевич. Голубков".

<b>Глава одиннадцатая</b> <b>КУРАТОР</b>

<b>I</b>
     Когда "Ауди-А8" генерал-лейтенанта Нифонтова, просвистев по Рублевскому
шоссе,  въехала во  двор госдачи, расположенной  неподалеку  от  официальной
резиденции Президента России "Барвиха-З", часы на приборном щитке показывали
ровно два  ночи. Куратор, предупрежденный Нифонтовым  по спецсвязи, стоял на
высоком освещенном  крыльце. Он был в  домашней  стеганой куртке,  округлый,
словно бы пышущий энергией и здоровьем, с ранними залысинами.
     Он посмотрел, как офицер охраны открывает заднюю  дверцу "ауди", и лишь
когда Нифонтов взошел на крыльцо, спустился на ступеньку и протянул руку:
     --  Здравствуйте,  генерал. Большой  прогресс.  Всего  два  часа  ночи.
Прошлый раз вы приехали ко мне в половине четвертого утра. Если так и дальше
пойдет, скоро мы будем встречаться в рабочее время.
     --  Извините,  что пришлось вас разбудить, -- ответил Нифонтов, пожимая
куратору руку.
     -- Не извиняйтесь. Я не спал. С этой  отставкой правительства!.. --  Он
безнадежно  махнул  рукой.  --  Проходите.  Кстати,  я  привык видеть  вас в
мундире.
     -- Некогда было переодеваться.
     -- Даже так?
     Нифонтов не  ответил.  Куратор взглянул  на него и укоризненно  покачал
головой:
     -- А видок у вас, Александр Николаевич, прямо скажем, оставляет желать.
Нужно следить  за здоровьем. Трудно, но  нужно. Очень  рекомендую теннис. Не
потому, что он  стал сейчас модным в  Кремле. Но он  действительно  помогает
сохранять форму.
     "Посмотрю я, какой видок у тебя самого будет через полчаса", -- подумал
Нифонтов, проходя в просторную прихожую и сбрасывая плащ на руки ординарца.
     -- Прошу ко мне в кабинет, -- пригласил куратор.
     -- Там есть телевизор и видеомагнитофон? -- спросил Нифонтов.
     -- Есть. Вы собираетесь показать мне кино?
     -- Да.
     -- Надеюсь, не очень скучное?
     -- Не очень.
     -- Кофе, чаю или, может, водки?
     -- Кофе. Покрепче.
     Куратор отдал  распоряжение ординарцу  и  провел гостя через просторную
гостиную  в  угловой  кабинет, предварительно  попросив жестом  особенно  не
шуметь и объяснив шепотом:
     -- Мои уже спят.
     Госдача была раза в  полтора больше, чем у самого Нифонтова, обставлена
добротно, но без изысков и особых  роскошеств. Раньше, когда по  малой своей
должности Нифонтов не имел госдачи, его всегда поражала какая-то необжитость
служебного  загородного  жилья  высокопоставленных  чиновников,  хотя  об их
хоромах в народе ходили легенды. Возможно, эти  легенды были справедливы для
чиновников самого  высшего правительственного  эшелона. И  только  когда ему
самому  выделили  коттеджик  в  Архангельском,  он понял причины  равнодушия
хозяев госдач к  благоустройству  своего жилья. Они не  были  хозяевами -- в
том-то  и  дело.  И знали,  что жилье это  чужое и  временное. А какой смысл
благоустраивать чужое жилье,  из которого уже завтра, возможно, тебя выселит
комендант?  Жены и дочери смягчали казенный дух занавесками и  салфеточками,
копались на цветочных и  клубничных грядках, а уходом за обширными участками
занимались солдаты-срочники, выделенные для охраны важных персон. И понятно,
что особого рвения ожидать от них было трудно.
     В небольшой угловой  комнате,  сходство которой  с кабинетом  придавали
лишь   письменный  стол  и  узел  правительственной  связи,  куратор  жестом
предложил гостю устраиваться, сам раскрыл досье операции "Капкан", врученное
ему  Нифонтовым. Папка  была довольно  тощей  -- Нифонтов  тщательно отобрал
материалы, которые отражали суть дела.
     -- "Капкан". Это то, о чем шла речь в Каире? -- уточнил куратор.
     -- Да.
     -- Как я понимаю, пределы своей компетенции вы исчерпали?
     -- Да, -- повторил Нифонтов.
     -- Что ж, давайте посмотрим. Сначала бумаги или кино?
     -- Бумаги.
     Куратор углубился в  досье. Он умел  читать очень быстро. И умел быстро
вникать  в  суть.  Нифонтов  прихлебывал  крепкий,  чуть горьковатый,  очень
хорошего качества кофе  и рассеянно поглядывал на куратора, не делая попыток
понять по выражению его лица, какое впечатление производят на того собранные
в досье документы.  Это не имело значения. Имело значение другое  -- что  за
человек сам куратор. Только от этого зависел сейчас исход дела.

     Ни одна спецслужба России не имела права без высочайшего указания брать
в  оперативную  разработку чиновников  такого  ранга и даже  собирать  о них
информацию. Но  информация  все равно собиралась, сама  собой, по крохам, по
слухам, по разговорам. Так что Нифонтов имел кое-какое представление о своем
собеседнике.
     Как  и  всякий   государственный   чиновник   высокого  ранга,  куратор
Управления по планированию специальных мероприятий Олег Иванович П. Совмещал
множество  должностей.  Они  меняли  свои  названия  по  мере  перетрясок  и
реорганизаций  правительственного  аппарата  и президентской  администрации,
которые как начались с приходом к власти  Ельцина, так и  не прекращались по
сей день, иногда затихая,  иногда выплескиваясь на поверхность  политической
жизни России.
     В  разное   время   Олег  Иванович  был  заместителем  государственного
секретаря  в  кабинете министров  Гайдара (пока не упразднили  этот пост, не
столько  из-за  того, что  он был никак не прописан  в  Конституции, сколько
из-за  всеобщего  неприятия  самой  фигуры  госсекретаря  Бурбулиса), членом
Президентского  совета, членом Совета безопасности, помощником  председателя
Совета  обороны  при  Президенте  России,  а  также   членом  многочисленных
комиссий, которые создавались по разным поводам, в  основном чтобы успокоить
общественное  мнение   и  сделать  вид,  что  Президентом  и  правительством
принимаются энергичные меры по разрешению насущных проблем, хотя  чаще всего
эти комиссии даже не приступали к работе.
     Олег  Иванович   был  из  новых,  из  тех  сорока  --  сорокапятилетних
государственных и  партийных функционеров, хорошо  образованных,  накопивших
немалый практический  опыт, но не имевших  никакой перспективы, так как  все
должности наверху были  прочно  закупорены старыми, еще брежневской закалки,
кадрами. И лишь при Ельцине новые люди были востребованы в полной мере.
     В КПСС карьера Олега Ивановича была непродолжительной -- всего три года
он  был освобожденным  секретарем  партийного комитета на  крупном оборонном
заводе.  Но эта должность, никак  не компрометирующая  его в  новые времена,
дала ему  возможность быстро стать одним из руководителей  ВПК, откуда он  и
был рекрутирован  в высшие эшелоны российской власти. Природная осторожность
уберегла  его от  активного участия в подковерной  кремлевской возне,  более
нетерпеливые соперники сжирали друг друга и  уходили в политическое небытие,
а их места занимали люди типа Олега Ивановича.
     Сейчас  ему  было  сорок  семь лет  -- в президентской администрации он
курировал  службы государственной безопасности,  и в их  числе Управление по
планированию специальных мероприятий,  которое в системе спецслужб  занимало
особое положение.  Оно было создано  по распоряжению Ельцина одновременно  с
решением о разгоне КГБ и призвано  играть роль "ока государева" -- мозгового
центра,  просчитывающего  перспективы  развития   политической   ситуации  и
предлагающего пути предотвращения или политического разрешения кризисов.
     Неподчиненность управления руководству ФСБ и Главного управления охраны
вызывала   откровенное   недовольство   их   руководителей.   Ими   не   раз
предпринимались попытки прибрать УПСМ  к  рукам,  но  всякий  раз  Президент
решительно  их  пресекал.  Неизвестно,   чем  он  руководствовался:   то  ли
действительно   высоко   ценил  объективность   поступавшей  от   управления
информации и глубину аналитических разработок, то ли по принципу "разделяй и
властвуй" считал, что конкуренция между спецслужбами пойдет только на пользу
делу.
     Олег  Иванович  не   скрывал  от  Нифонтова   своего  благожелательного
отношения к деятельности УПСМ, но делал это -- как небезосновательно полагал
Нифонтов -- лишь после уяснения позиции Президента.
     Сейчас ему предстояло решить задачу куда более трудную.

     Куратор поднял голову от досье:
     -- Сколько ваших людей внедрено в окружение этого Пилигрима?
     -- Пятеро.
     -- Охрана станции?
     -- Сорок два человека. На первом энергоблоке и административном корпусе
-- восемнадцать.
     --  Каким   образом  пять  человек  могли  нейтрализовать  восемнадцать
спецназовцев и захватить объект?
     -- Они изменили  план операции  и  произвели захват  на  двадцать минут
раньше -- до  пересмены.  И никакого спецназа не было. Была обычная  местная
ВОХРа. Утечка  информации  о проверочном захвате станции не произошла. Вчера
мы  арестовали  и  допросили  референта директора  ФСБ.  Утечка должна  была
произойти через него. Он не получал такого приказа от своих хозяев.
     -- Допрос был...
     -- Да. С применением психотропных средств. Он выложил все, что знал.
     -- Значит, на станции сейчас, кроме персонала...
     --  Рузаев,  его  советник Азиз  Садыков,  Пилигрим  и наши люди -- все
пятеро.  И  три  корреспондента.  Два  телевизионщика  из  Си-Эн-Эн  и  один
журналист из Лондона.
     -- Пилигрим действительно мог обнаружить подмену тола?
     -- Да.
     -- Каким образом?
     -- У него был аэрозольный набор "Экспрей".
     --  Взрывчатка,  присланная  на  лесовозе  Краузе, на станции?  Или это
только предположение полковника Голубкова?
     -- Предположение.  Но с  вескими основаниями. Пилигрим вывез взрывчатку
из  Полярного  на  "санитарке"  "Ремстройбыта". В пятнадцати  километрах  от
турбазы  "Лапландия"  он  убил  водителя.   После  этого,  вероятно,  принес
взрывчатку  в рюкзаке  на турбазу.  Правда,  сторож турбазы  утверждает, что
никого не видел. Но его показаниям доверять нельзя.
     -- Пьяный небось валялся? -- брезгливо произнес куратор.
     -- Совершенно верно, -- подтвердил  Нифонтов. -- С турбазы  взрывчатку,
скорее  всего,   перебросили  на  станцию  на  вертолете   "Ми-8"  вместе  с
гуманитарной помощью.
     -- Понятно, --  кивнул куратор  и повторил, подумав: -- Понятно. Почему
испытания радиовзрывателей не дали никаких результатов?
     -- Эксперты  НАСА предполагают,  что  на  маркировке  указана фальшивая
частота,  а инициирующий сигнал идет не на "Селену-2", а  на какой-то другой
спутник.  И,  возможно,  не  на  один.  Американцы  арестовали  в  Нью-Йорке
сообщника Пилигрима Бэрри. Но он пока не дает показаний о радиовзрывателях и
спутниках связи.
     --  Не дает? При современных  методах допросов?  Или  они  не  хотят их
получить?
     -- Он может не знать.  У  нас  пока  нет  оснований  подозревать  наших
партнеров в двойной игре.
     -- Почему прервана компьютерная связь со станцией?
     -- Неизвестно.
     -- Есть ли какой-нибудь другой вид связи с вашими людьми?
     -- Конфиденциального -- нет. Только внешние громкоговорители.
     -- Из этого следует, что вы потеряли контроль над ситуацией. Вы отдаете
себе в этом отчет, генерал?
     -- Да.
     -- Что ж, давайте посмотрим кино.
     Куратор  включил телевизор, сунул  в щель видеомагнитофона кассету,  но
кнопку "Play" не нажал.
     -- Как эта кассета оказалась у вас?
     -- Ее  спустили  из окна  станции  на  шнуре. А  из местного телецентра
перегнали в Останкино.
     -- Ее могли видеть операторы телецентра?
     -- Нет, там наши люди. В аппаратной Останкинского техцентра -- тоже.
     -- Вы видели?
     -- Да. После этого я немедленно позвонил вам.
     -- Каким может быть эффект от взрыва реактора? Чернобыль?
     -- Хуже.  Взорвется и второй  реактор.  Потому что будут  разрушены все
системы защиты.
     -- Веселенькая перспектива, -- заметил куратор и пустил запись.
     "-- Разрешите представить вам, господа: командующий армией освобождения
Ичкерии, национальный герой Чеченской Республики полковник Султан Рузаев..."

<b>II</b>

     "-- Дамы и господа, ваши  корреспонденты Гринблат и Блейк снова с вами.
Только  что  вы видели процесс  минирования наиболее уязвимых  узлов атомной
электростанции,  а   чуть  раньше  --  блок  управления  и  радиовзрыватели,
работающие  от  сигнала  спутников  связи.  А  теперь на ваших экранах вновь
командующий армией освобождения Ичкерии полковник Султан Рузаев.
     --  Президенту  России,   кабинету   министров.  Государственной   Думе
Российской Федерации. Ультиматум. Я, командующий армией освобождения Ичкерии
Султан  Рузаев,  выполняя волю Аллаха,  волю  чеченского народа,  волю  всех
свободолюбивых народов Кавказа, требую:
     Первое. Немедленно  признать  государственную независимость  Республики
Ичкерия с соблюдением всех предусмотренных Конституцией  России  юридических
процедур.
     Второе.   Известить  о   признании   Республики   Ичкерия   независимым
государством Организацию Объединенных Наций и все мировое сообщество.
     Третье. Немедленно вывести  все федеральные войска России  с территории
Ичкерии и других кавказских республик.
     Четвертое.  Провести совещание на высшем уровне с. руководителями стран
большой семерки, руководством Всемирного  банка  и Международного  валютного
фонда и четко  определить порядок  выплаты  Республике Ичкерия контрибуции в
размере ста  шестидесяти миллиардов долларов за ущерб, нанесенный Россией во
время  войны.  Во  время  этой  войны  руководители  мировых  держав  заняли
выжидательную позицию, на словах протестуя против российской агрессии,  а на
деле  эту  агрессию  поощряя.  Поэтому  это  требование  мы считаем в высшей
степени справедливым.
     Срок  ультиматума  истечет  ровно в  14.00 по московскому  времени  уже
сегодня -- 27 апреля.
     Кроме того, я требую:
     передать  мой  ультиматум  по всем каналам  Центрального телевидения  в
начале утреннего вещания и повторять его каждый час;
     одновременно   с    трансляцией    ультиматума   передавать    репортаж
корреспондентов  Си-Эн-Эн  с  захваченной  моими  людьми  Северной   атомной
электростанции.
     Если  мои требования о телетрансляции ультиматума и  репортажа не будут
выполнены, я буду вынужден убивать заложников и ответственность за это ляжет
на российское руководство.
     Если к 14.00 мною  не  будет получен положительный ответ  на все пункты
ультиматума,  я взорву  атомную  станцию.  Последствия  этого  взрыва  будут
катастрофичны  не только для Севера  России,  но  и  для  большинства  стран
Западной Европы, а также для Скандинавии и Великобритании.
     Мы сделали свой выбор.
     Свобода или смерть!
     Аллах акбар!.."

     Куратор нажал кнопку "Stop", изображение исчезло.
     -- Хорошее кино вы мне показали, генерал.
     -- Это не кино. Это реальность.
     -- Спровоцированная вами.
     -- Она могла  стать реальностью  и  без нашего участия.  И это  было бы
катастрофой.
     -- Ваши предложения?
     --  Продолжать   реализовывать   первоначальный  сценарий.  Вступить  в
переговоры.  Тянуть время. Создать видимость  международных консультаций.  И
даже провести эти консультации -- этот вариант предусматривался.
     --   И   транслировать   ультиматум  этого   ублюдка  по   Центральному
телевидению?
     -- Да.
     -- Да  вы  представляете, что будет?! Вы  отдаете себе отчет в том, что
сказали?
     -- Вполне. Этот  вариант тоже предусмотрен. Трансляция  пойдет  по всем
каналам  ЦТ. Но  только на  один телевизор. На тот, что установлен в комнате
отдыха первого  энергоблока. Система  отлажена и проверена.  А тем  временем
эксперты НАСА найдут спутники и блокируют взрывной сигнал.
     -- Если найдут! А если не найдут?!
     Нифонтов пожал плечами:
     -- Тогда нам придется предоставить независимость Ичкерии.
     -- Генерал! Вы представляете себе, куда вы всех нас втянули?
     -- Вы дали мне карт-бланш на проведение этой акции.
     --  С полной ответственностью за  результаты, -- напомнил куратор. -- С
самой полной!
     --  Я не пытаюсь  уйти от ответственности.  Если бы мы  могли закончить
дело без вашей поддержки, мы так бы и поступили.
     -- В чем должна заключаться моя поддержка?
     --  В  переговорах  с   Рузаевым  должен  принять  участие  полномочный
представитель Президента.
     -- Вот как? -- изумился куратор. -- А почему не сам Президент?
     --  Это лишнее.  Достаточно будет пресс-секретаря или заместителя главы
администрации  Президента.  Главное,  чтобы  это  был  человек  известный  и
авторитетный.
     -- Вы это всерьез, генерал?
     -- Да.
     Куратор на полминуты задумался, затем спросил:
     -- Как я понял, сейчас ситуация  на Северной АЭС не воспринимается вами
как катастрофическая?
     --  Ситуация очень  острая.  Такие многоходовые  оперативные комбинации
никогда  не проходят без  осложнений. Она  может стать катастрофической. Но,
надеюсь, не станет.
     --  В  чем глобальный  смысл плана,  который  обсуждался  в Каире?  Его
стратегическая конечная цель?
     -- Я докладывал.
     -- Тезисно. А сейчас я хочу услышать во всех подробностях.
     -- Глобальная цель:  создать международный прецедент.  Ни  для кого  не
секрет, что современные локальные  войны имеют под собой чисто экономическую
подоплеку. Государственные перевороты, мятежи, межнациональные конфликты.  В
советское время  речь шла о переделе сфер влияния. Сегодня войны планируются
не   в   генштабах,   а   в   штаб-квартирах  транснациональных  компаний  и
промышленно-финансовых групп.  Войны  требуют  денег.  Очень  больших денег.
Откуда эти  деньги  у  талибов в Афганистане?  У Ирландской  республиканской
армии? У  того  же Рузаева?  Мировое сообщество морально  готово  к созданию
системы  глобальной  безопасности.  Создан  и  уже  действует  Международный
военный  трибунал. Пока судят только военных преступников. Но еще ни разу не
судили тех, кто финансирует войны. Они остаются в тени. Если бы хоть один из
них оказался на скамье подсудимых и эта практика была  бы узаконена, в  мире
стало бы намного спокойней. Сейчас есть вполне реальная  возможность создать
такой прецедент.
     -- Вы говорите о владельце корпорации "Интер-ойл" Тернере?
     -- Да. Он финансировал  нападение на инспекторов  российского Генштаба.
Захват Северной АЭС -- тоже. Все проплаты документированы.
     -- Кем?
     -- В основном США и Великобританией.
     -- Если все это так, почему вы не арестовали  Пилигрима и Рузаева сразу
после захвата станции?
     --  В  Каире  подробно  обсуждался  сценарий  акции.  Чтобы  подвигнуть
международные структуры на такой  шаг, мало  предъявить голые документы. Без
активной поддержки общественного  мнения дело останется  частным случаем, но
не  перерастет  в прецедент.  Мы  специально  позволили Рузаеву  и Пилигриму
захватить   станцию   и   отсняли  их  действия.  Съемки  велись  не  только
телевизионщиками  Си-Эн-Эн.  Наши операторы  скрытно фиксировали  все  этапы
захвата АЭС. Эти кадры  должен  увидеть весь мир.  Только это сможет создать
необходимый    накал   общественного   мнения   и   заставит    зашевелиться
бюрократическую  машину ООН. На скамью  подсудимых Международного  трибунала
Тернер должен сесть вместе с Рузаевым и Пилигримом. Это и есть конечная цель
акции.
     --  Масштабный  проект,  --  подумав,  оценил куратор. --  Идею  подали
американцы?
     -- Не имеет значения, кому принадлежит идея. Весь мир воспримет это как
инициативу  Москвы. Тем более что  именно  на долю России  выпала конкретная
реализация плана.
     Нифонтов отметил,  как  напряглось  и даже  словно бы  потяжелело  лицо
куратора. Он представлял себе  ход его мыслей. Россия катастрофически быстро
теряла роль  мировой державы.  Попытки  министра иностранных  дел Примакова,
сменившего на этом  посту безвольного  и  прекраснодушного Козырева,  занять
жесткую  позицию  не давали  и не могли  дать  результатов. У России не было
сильных   козырей.   Она  ушла  в  глухую  и   безнадежную   оборону,  слабо
сопротивляясь  расширению НАТО  на восток  и пытаясь заигрывать с Хусейном и
Каддафи,  чтобы хоть что-то противопоставить усиливающемуся влиянию  США.  В
этой  ситуации  инициатива  Москвы  по  созданию международного трибунала не
только для военных преступников, но и для тех, кто их финансирует,  могла бы
быть воспринята во всем мире  в высшей степени положительно.  А тот, кто эту
идею  продвинет  и доведет до логического завершения, неизбежно поднимется в
российской иерархической лестнице на качественно новую ступень.
     Для куратора это был шанс. Он  понимал (и  Нифонтов  тоже это понимал),
что второго такого шанса может не представиться никогда.  И сейчас ему нужно
было быстро решить, стоит ли рисковать тем, что уже достигнуто, ради взлета,
который мог  закончиться  крахом. Он поднялся  из-за  стола,  быстро зашагал
взад-вперед  по комнате.  В  какой-то момент по  тому, как прищурились глаза
куратора  и азартно раздулись крылья ноздрей, Нифонтов понял,  что он принял
решение. Рискнуть. Но через полминуты куратор вернулся  за стол, побарабанил
пальцами по столешнице и с сожалением проговорил:
     --  Масштабный проект. Весьма.  Это  могло  быть новым шагом в практике
международных отношений. Но...
     Нифонтову стало скучно, как в парикмахерской. Он уже знал, что услышит.
     --  Досадно,  что мы не сможем его реализовать до конца. Очень досадно.
Хотите спросить почему?
     -- Нет, -- хмуро ответил Нифонтов.
     -- Я все же скажу. В стране кризис. Правительство в  отставке.  Шахтеры
стучат  касками на Горбатом  мосту, в  Кузбассе перекрывают Транссиб.  Мы не
можем  в таких  условиях ставить фильм  ужасов  для мировой  общественности.
Пресс-секретарь  даже слушать меня  не станет. Не говорю  уж о первых лицах.
Хотя,  повторюсь, мне  очень  нравится план. Дерзко.  Остро.  С  выходом  от
сугубой  конкретики на мировой масштаб. Я  представляю, генерал, чего стоило
вам и  вашим людям реализовать этот проект. Но  обстоятельства  сильнее нас.
Сейчас наша задача: закончить эту историю.  Быстро  и  без огласки. Станция,
как я понял, блокирована?
     -- Да.
     -- Кто руководит операцией на месте?
     -- Начальник оперативного отдела полковник Голубков.
     -- Ваши люди, которые внедрены к Рузаеву, его знают?
     -- Да.
     -- Передайте  полковнику Голубкову. Пусть по громкоговорителям прикажет
своим людям арестовать Рузаева  и Пилигрима.  При сопротивлении  стрелять на
поражение.
     --  Но этот приказ  услышат  Рузаев,  его советник и  Пилигрим! Все они
вооружены. Возможны жертвы. И среди наших людей, и среди персонала станции.
     --  Поверьте, генерал,  мне нелегко давать это распоряжение. Да, жертвы
не исключены. Остается надеяться, что ваши люди сведут их число до минимума.
Это все. Выполняйте.
     Он принял решение. И это решение было окончательным.

     Число жертв... До минимума... Остается надеяться...

     Генерал-лейтенант Нифонтов  вдруг ощутил,  что его трясет от бешенства.
Но жизнь научила его скрывать свои чувства.
     --  Я хотел бы получить  это распоряжение в письменном виде, --  твердо
сказал он.
     -- Вы настаиваете на этом?
     -- Да.
     -- Хорошо, вы его получите.
     Куратор придвинул  к себе большой  настольный блокнот с личным грифом и
взял авторучку.  Через  минуту на листе  веленевой бумаги появились  быстрые
четкие строки.
     -- Ознакомьтесь и распишитесь. Не напоминаю, генерал, чем может грозить
вам невыполнение этого приказа.
     Нифонтов взял  из рук куратора  авторучку,  но ставить  свою подпись не
спешил.  Был  только  один  способ  переломить  ситуацию.  Этот  способ  был
настолько рискованным  и  неопределенным  по  результату, что еще  час назад
Нифонтов  и мысли  не допускал,  что  ему  взбредет в голову безумная  мысль
прибегнуть к нему. Но выбора не было. И Нифонтов решился.
     --  Я  подпишу, -- проговорил он.  -- И выполню ваш приказ. Но прежде я
должен вам сказать кое-что.
     -- Меня не интересует ваше мнение обо мне!
     Нифонтов улыбнулся:
     -- Олег Иванович, у меня и в мыслях не было высказывать вам свое мнение
о вас. У нас  деловой профессиональный разговор.  И я не намерен выходить за
его рамки.
     -- Слушаю.
     -- Есть одно обстоятельство,  о котором вам следует знать,  коль уж  вы
решили отдать этот  приказ. Я не хотел об этом говорить раньше времени,  так
как  не  считал  его прямо относящимся к делу. Но сейчас понял, что доложить
обязан.
     -- Докладывайте! -- нервно бросил куратор.
     -- Как  вам известно,  завтра,  а вернее, уже  сегодня утром в Ванкувер
вылетает правительственная делегация  для переговоров по НАТО. Предусмотрена
трехчасовая остановка в Мурманске. Вы знаете, кто возглавляет делегацию?
     -- Разумеется. Но откуда об этом знаете вы? Переговоры секретные.
     -- По личному распоряжению руководителя делегации в ее состав на правах
эксперта  включен  человек  по  фамилии  Деев.  Он должен  присоединиться  к
делегации в Мурманске перед отлетом правительственного самолета в Ванкувер.
     --  Кто  такой этот Деев?  Какое  отношение к нашему  делу  может иметь
третьестепенный эксперт?
     -- Самое непосредственное.  Потому  что  его  настоящее имя  --  Карлос
Перейра Гомес. Он же Пилигрим. Он же Взрывник.
     --  Вы...  Генерал,  вы  в  своем  уме?! Вы  осмеливаетесь  подозревать
руководителя делегации в связи с международным террористом?!
     --  Взгляните  на этот документ, --  предложил Нифонтов. --  Это  копия
собственноручного  распоряжения  руководителя делегации  о включении Деева в
состав делегации  и об  оформлении ему служебного загранпаспорта и виз.  Оно
поступило в МИД по факсу.
     Куратор едва не вырвал из рук Нифонтова листок ксерокопии.
     -- Узнаете почерк? -- спросил Нифонтов. -- А подпись?
     -- Как к вам попала эта копия?
     -- Переслали  наши партнеры из Лондона. А они получили этот документ из
компьютерной базы российского МИДа.
     -- Взломали код?
     -- Вероятно, да.
     -- Это фальшивка!
     -- Это нетрудно проверить. Запросите МИД.
     Нифонтов помолчал и закончил:
     -- Теперь, когда  вы знаете все, я готов расписаться, что  ознакомлен с
вашим приказом.
     Не  меньше  минуты  куратор  сидел  неподвижно,   уставясь  взглядом  в
ксерокопию  записки.  Затем выдрал  из блокнота лист  с приказом,  порвал на
мелкие клочки и нажал кнопку звонка.
     -- Машину!  Срочно!  --  приказал  он дежурному  офицеру и повернулся к
Нифонтову: --  Возвращайтесь  в  управление, генерал.  И  ни  на  секунду не
отходите от телефона спецсвязи. Вы получите все необходимые указания. Можете
быть свободны.
     Выходя из кабинета  куратора, Нифонтов  оглянулся. Олег Иванович П. уже
не был похож  на человека,  который тщательно следит за своим  здоровьем. Он
был похож на человека, которому только что сообщили, что он, возможно, болен
раком. Или даже СПИДом.
     "Будет тебе сегодня теннис", -- с хмурым злорадством подумал  Нифонтов.
Но злорадство было слишком мелким чувством, чтобы компенсировать или хотя бы
немного ослабить то, что бушевало в душе генерал-лейтенанта.
     Он молча  сидел в  "ауди", стремительно летящей  по ночному Рублевскому
шоссе. Но если бы возможно было записать его мысли для дальнейшей синхронной
трансляции   по   телевидению,   то    текст    состоял   бы   из   сплошных
"пик-пик-пик-пик".

     Только  один  вопрос оставался  неясным:  к кому сейчас  едет  куратор.
Нифонтов  не  сомневался,  что  узнает ответ не позже, чем  через час, -- по
содержанию приказа, который он получит.
     Потому что  руководитель делегации господин Икс (как его назвал в своем
докладе о разговоре с Доктором на обочине Минского шоссе полковник Голубков)
был  одним  из трех  людей,  которые  стояли  между  куратором  УПСМ  Олегом
Ивановичем П. и Господом Богом.

        "СПЕЦСООБЩЕНИЕ
     Сверхсрочно.
     Нифонтов -- Голубкову.

     Приказано  продолжать операцию  по прежнему сценарию. Найди возможность
сообщить  Пастуху: Рузаев и Пилигрим должны  беспрепятственно покинуть  АЭС.
Приказ отдан куратором после его встречи сам знаешь с кем. Делай выводы".

<b>III</b>

     Телефонный звонок в квартире одного  из самых  популярных комментаторов
Центрального  телевидения Евгения  Павловича  С.  раздался  в четвертом часу
утра. Услышав  пробившуюся  сквозь двери спальни пронзительную трель звонка,
он лишь  глубже  зарылся головой  в подушку.  Ошибка  какая-то, никто не мог
звонить  ему  в  это время.  Но  звонки шли  один  за другим. И только после
четвертого  или  пятого до  него  дошло,  что звонит  не городской телефон в
гостиной,  а  аппарат  из  соседней  со спальней  восьмиметровой комнатушки,
служившей  ему  домашним   кабинетом.   Это  был   телефон  прямой  связи  с
руководством телеканала, он оживал редко, но всякий  раз звонок означал, что
произошло что-то неординарное. Осторожно,  чтобы не разбудить жену, С. сполз
с кровати, накинул халат и прошлепал босыми ногами в кабинет.
     -- Слушаю, --  негромко бросил он в трубку, одновременно  прикидывая  в
уме,  чем мог  быть вызван этот ночной звонок. Его воскресная  аналитическая
программа  в  прямом  эфире,  посвященная  недавней  отставке  правительства
Черномырдина,  прошла  вроде  бы  нормально,  удалось мягко и  даже  не  без
изящества обойти все острые углы и подводные камни. Но это могло  ему только
казаться. В таких делах никогда точно не знаешь, кому ненароком наступишь на
больную  мозоль. И  не раз случалось, что  самая  безобидная фраза  вызывала
резкое раздражение в Белом доме, Госдуме или, что было хуже всего, на Старой
площади, или даже в Кремле.
     -- Извини, Женя, что я  тебя потревожил,  -- услышал он голос одного из
руководителей  канала.  -- Очень  срочное  дело.  Тебе  придется  немедленно
выехать в командировку. Захвати свой эфирный костюм.
     --  Какая, к черту,  командировка, какой  костюм?  --  возмутился С. --
После этого проклятого  эфира я два часа буравил простыни, прежде чем уснул!
А ты будишь меня... О Господи! Три тридцать ночи!
     --  За  тобой  заедет  офицер  из  службы  безопасности,  --  продолжал
руководитель канала, будто и не  услышав С. -- Лейтенант Авдеев. Он  скажет,
что делать.
     -- Да что хоть происходит?!
     --  Понятия  не  имею. Не теряй времени, одевайся.  Машина уже у твоего
дома. Не  забудь эфирный костюм, --  повторил  руководитель канала и повесил
трубку.
     И тут же раздался звонок в дверь. С. посмотрел  в глазок. На лестничной
площадке  стоял молодой  человек в  штатском.  Он  поднес к  дверному глазку
раскрытое служебное удостоверение и представился:
     -- Лейтенант Авдеев. Вы готовы, Евгений Павлович? Самолет ждет.
     Все дальнейшее напоминало какой-то сумбурный клип. Сумасшедшая  езда по
ночной  Москве  в  милицейском  "форде"  с красными  мигалками-катафотами  и
сиреной, сгоняющей с дороги редких таксистов,  пролет на скорости  за двести
по Минскому шоссе.
     -- Куда мы едем? -- спросил С. у лейтенанта Авдеева.
     -- Вы все узнаете в  свое время,  -- ответил лейтенант, и С. понял, что
расспрашивать бесполезно. Одинцово, Голицыне, поворот на Кубинку.  С.  знал,
что в Кубинке находится один  из  самых крупных военных аэродромов. Когда-то
ему  пришлось делать здесь репортаж ко Дню  Военно-Воздушного  Флота,  и  он
помнил,  как   его  полдня  мурыжили   на   КПП.  Но  на  этот  раз   ворота
контрольно-пропускного пункта открылись  при появлении  "форда",  машина без
остановки  миновала еще два  внутренних КПП  и остановилась  возле огромного
темного    ангара.    На    площадке   перед   ним    стоял    сверхзвуковой
истребитель-бомбардировщик,  напоминающий очертаниями "Су-27". Но это был не
"Су-27".
     -- Что это за самолет? -- успел спросить С. у лейтенанта Авдеева. Он не
особенно рассчитывал на ответ, но лейтенант неожиданно улыбнулся:
     -- Красавец,  да? "Су-30МК". Последняя модель.  Скорость  -- два  Маха.
Около двух  с половиной  тысяч километров в  час.  Когда-то я  мечтал  стать
летчиком, но... Не получилось.
     -- И мы на ней полетим? -- недоверчиво поинтересовался С.
     -- Вы, --  уточнил  лейтенант и добавил, передавая С. каким-то  людям в
летной форме: -- Вам повезло.
     С.  знал о перегрузках, какие испытывают пилоты  этих машин, так что не
очень-то  обрадовался  своему везению.  Но поделиться своими  сомнениями ему
было  не с кем  и  некогда.  Его провели  в  какую-то комнату, примыкавшую к
ангару,   предложили  раздеться  до  белья,  усадили  в  кресло  и  облепили
датчиками. Человек в белом халате кивнул:
     - Нормально. Но не больше трех "ж".
     И не  успел С.  сообразить, что три  "ж" -- это уровень перегрузки  при
наборе  скорости, как  его  облачили  в  костюм,  напоминающий  космический,
водрузили  на голову гермошлем, вывели к  самолету и усадили в кресло позади
пилота. Фонарь  над его головой  надвинулся,  превратив аэродромные  огни из
ярко-желтых в синие.
     --  Как дела, парень? Нормально устроился?  --  прозвучал  в гермошлеме
голос пилота.
     -- Да, все в порядке, спасибо, -- поспешно ответил С.
     -- Ты только никаких ручек не дергай. И  кнопок не нажимай. Просто сиди
и лови кайф. Проверка связи закончена. Прошу разрешения на взлет.
     -- Взлет разрешаю.
     Самолет вырулил на начало полосы, взревел турбинами и почти вертикально
взмыл вверх. С. почувствовал, что  щеки его сдвинулись  к ушам и  натянулась
кожа на лбу. В правую боковину фонаря снизу ударило солнце. Самолет шел явно
на север.
     -- Нормально? -- снова спросил пилот.
     -- Терпимо. Куда мы летим?
     -- Скоро узнаешь.
     Но и через полчаса, когда  самолет резко  пошел вниз и  приземлился  на
каком-то военном аэродроме, С. только по заснеженным сопкам и белесым, как в
петербургские белые  ночи, облакам  смог понять,  что они  где-то  на широте
Петрозаводска. Здесь  самолет  уже ждали.  С  С.  сбросили  его  космический
костюм,  поверх  его обычной одежды напялили камуфляжный бушлат  и усадили в
выстуженный ночным морозцем трюм военно-транспортного вертолета.  Еще спустя
сорок  минут  вертолет сделал широкий круг  над каким-то маленьким  городком
посреди  озер  и  опустился   на  площадку  возле  обычного  провинциального
телецентра. Бортмеханик открыл дверь, спустил трап и сказал:
     -- Приехали.
     Он подал С. его спортивную сумку и добавил:
     -- Интересно было на вас посмотреть.
     -- Вы меня знаете?  -- спросил С., не лишенный, как и всякий журналист,
тщеславия.
     --  Дак  кто  ж  вас  не  знает?  --  ответил  бортмеханик.  --  Каждое
воскресенье лапшу на уши вешаете. Не захочешь -- дак все одно узнаешь.
     -- Почему  это  лапшу?  -- искренне  обиделся С.,  но  бортмеханик  уже
скрылся в трюме.
     Возле  трапа  С.  поджидал немолодой сухощавый  человек  в  штатском  с
седыми, коротко подстриженными волосами.
     -- Полковник Голубков, -- представился он, пожимая  С. руку. -- Рад вас
видеть, Евгений Павлович.
     -- Где мы? -- спросил С.
     -- Этот городок  называется Полярные  Зори.  Говорит вам что-нибудь это
название? Здесь находится Северная атомная электростанция.
     -- Теперь вспомнил, -- сказал С. -- А где же она?
     Полковник  показал  в сторону от города,  там  над белесой водой озерца
возвышались белые корпуса, увенчанные  двумя  высокими трубами. На  верхушке
одной из них помигивал красный огонь.
     -- Может  быть, хоть вы, полковник, объясните  мне, что  происходит? --
спросил С.
     -- Сейчас все объясню, -- пообещал Голубков.  -- Только отдам кое-какие
распоряжения  по хозяйству.  Капитан  Евдокимов! -- окликнул  он  одного  из
молодых людей. -- Задача ясна?
     -- Так точно, Константин Дмитриевич.
     -- Тогда -- с Богом!
     Капитан Евдокимов  подал знак рукой, человек пятнадцать крепких молодых
людей  в камуфляже и с короткими автоматами на плечах скрылись в вертолетном
трюме, тяжелая машина поднялась и боком ушла на север.
     Полковник Голубков проводил взглядом удаляющийся вертолет, оглянулся на
корпуса АЭС, с недоумением пробормотал:
     -- Чего-то не пойму.  Почему  эта лампочка мигает?  Красная,  на трубе?
Раньше вроде бы не мигала.
     --  Контакт,  возможно,  плохой,  --  предположил  С.  --  Или  вот-вот
перегорит.
     -- Может быть, -- согласился Голубков. -- Пойдемте, Евгений Павлович. Я
покажу вам ваше рабочее место.
     -- Мне предстоит здесь работать?
     --  Да. И  это очень ответственная  работа.  Возможно, самая важная  из
всего, что вы делали до сих пор.
     Он провел С. по коридорам телестудии  и открыл  дверь,  над которой был
укреплен плафон с надписью  "Микрофон".  Это  была  эфирная студия,  надпись
загоралась, когда шла  передача.  Сейчас она не горела.  Полковник пропустил
гостя вперед и зажег в эфирной верхний свет. С. ахнул: это была точная копия
его студии в Останкино, из которой он каждое  воскресенье вел свои передачи.
Один  в  один.  Разве что  размером чуть меньше. Но --  тот  же  стол, те же
мониторы на заднем  плане, по  которым транслировались остальные  программы,
тот же телефон связи с режиссерским пультом. И даже кресло такое же.
     --  Садитесь,  --  предложил Голубков.  --  Сейчас  придут  оператор  и
режиссер,  вы  скажете  им,  что  и  как  нужно  делать. А  пока  посмотрите
материалы, которые  вы  должны выдать  в эфир.  Передача  начнется  в  шесть
ноль-ноль по московскому времени.
     -- В  шесть начинает работать только  OPT, --  напомнил С. --  По сетке
"Доброе утро".
     -- Сегодня в шесть ноль-ноль будут работать все каналы. И утро будет не
слишком добрым. Вот текст для начала. Подправьте, если что не так.
     С. прочитал:
     --  Внимание!  Работают все телеканалы Центрального  телевидения. Через
пять минут будет передано сообщение чрезвычайной важности.
     -- Здесь должна  быть пауза, -- объяснил появившийся в  эфирной молодой
человек с  аккуратной черной бородкой, делавшей его  не старше, а, наоборот,
моложе. --  Юрий, -- представился он. --  Программный режиссер, я буду вести
передачу. А это наш студийный оператор. Коля.
     Оператор  был   тоже  молодой,  но  толстый  и  флегматичный,  как  все
операторы.
     --  В  паузу  я  предложил  бы  дать кусок  из "Лебединого  озера",  --
продолжал режиссер. -- Это сразу создаст у зрителей определенный настрой.
     -- А у нас что -- очередное ГКЧП? -- спросил С.
     -- Хуже, -- ответил полковник Голубков. -- Но Лебединое  озеро -- стоит
ли? Фарсом попахивает. Может, лучше дать просто часы?
     -- Можно и часы, -- согласился режиссер.
     -- Прочитайте следующий текст, -- попросил Голубков столичного гостя.
     --  Тоже вслух и на полном  серьезе, --  добавил  режиссер. -- У нас не
будет времени для трактовых репетиций.
     -- Ладно, работайте, а я, это, покурю пока, -- сообщил оператор, выходя
из эфирной. -- Я рядом, на площадке, кликнете, когда буду нужен.
     С. взял из папки второй лист.
     -- Внимание!  Передаем экстренное сообщение, -- прочитал он. -- Сегодня
ночью  группа чеченских боевиков  из  армии  освобождения Ичкерии во главе с
командующим армией полковником Султаном Рузаевым захватила первый энергоблок
Северной   атомной   электростанции,   самой   крупной   АЭС   на   Кольском
полуострове... Что за фигня?
     -- Читайте, читайте, -- кивнул Голубков.
     --  ...заминировала  его   и  захватила   в  качестве  заложников  весь
обслуживающий  персонал.  Полковник  Султан  Рузаев   предъявил  Президенту,
правительству  и  Государственной Думе России  ультиматум.  Он  передал  нам
видеопленку с  записью его ультиматума, а  также  видеопленку  с  репортажем
Си-Эн-Эн о захвате и минировании станции. Полковник Рузаев потребовал, чтобы
эти видеоматериалы были  показаны по всем каналам  Центрального телевидения.
Мы вынуждены выполнить это требование... Невероятно! --  сказал С. --  Я  не
могу в это поверить!
     --  Вы и произносите текст  так, будто  не верите в реальность страшной
угрозы, -- решительно заявил режиссер Юрий. -- Никуда не годится. Прочитайте
еще раз. С наполнением!
     -- Вы будете указывать мне, как вести себя перед камерой? -- возмутился
С.
     --  Извините,  Евгений  Павлович,  я уважаю  вас  как профессионала. Но
уважайте и мою профессию. В Москве вы можете мекать и бекать, но за качество
передач из этой студии отвечаю я.
     Неизвестно, чем закончилась бы эта перепалка, но тут в эфирной появился
телеоператор и обратился к полковнику Голубкову:
     --  Константин Дмитриевич,  там, это... красная лампа на вентиляционной
трубе. Ну, на первом энергоблоке.
     -- Что -- лампа? -- поторопил Голубков.
     -- Ну, мигает.
     -- Видел. И что? Возможно, искрит контакт.
     --  Это не контакт. Я,  это... Ну,  я на флоте служил.  Сигнальщиком. И
радистом. Это не контакт. Это код. Сигнал вызова.
     --  Быстро! --  скомандовал  Голубков и первым выскочил  на  лестничную
площадку, из окна которой были видны корпуса АЭС.
     Следом кинулись оператор с режиссером, а за ними и С. с неторопливостью
важного столичного гостя.
     -- Читай! -- приказал Голубков оператору. -- Можешь?
     -- Я, конечно, давно, это самое...
     -- Да читай же! Что сможешь!
     --  Знак вызова. Какой-то Пастух вызывает какого-то дядю Костю.  Просит
подтвердить, что, это, вызов понят.
     -- Как подтвердить?
     -- Ну так же. Мигнуть. Кто такой дядя Костя?
     -- Где дежурка электрика? -- обернулся Голубков к режиссеру. -- Ведите,
Юрий, бегом!
     Они спустились в подвал. Голубков бесцеремонно  растолкал мирно спящего
электрика. Тот  не  сразу понял, чего от него хотят,  но,  когда понял, дело
пошло   быстрей.   Они   поднялись   на   крышу   студии,   электрик   отпер
распределительный щиток и ткнул в рубильник:
     -- Вот. Энтот -- как раз на фонарь. Я еще надобен?
     -- Нет, иди досыпай,  -- разрешил Голубков и  обернулся к оператору: --
Ну, Коля, на тебя вся надежда. Передай: "Вас понял". Сможешь?
     --  Делов-то! --  хмыкнул оператор  и  поудобней ухватился  за  рукоять
рубильника.  Лампочка  на ретрансляторе  трижды мигнула  и погасла.  Далекий
красный фонарь на вентиляционной трубе АЭС тотчас же прекратил мигание.
     -- Он понял! -- заорал оператор. -- Въехали? Понял!
     -- Передай: "Перехожу на прием!" -- скомандовал Голубков.
     -- Да нет такого сигнала! Есть просто: "Прием".
     -- Ну так и сигналь просто "Прием"!
     Оператор  трижды  коротко  ткнул рубильником  в шину  и  вновь  погасил
фонарь.
     Все напряженно всматривались в сторону станции. Фонарь на трубе мигнул.
     -- Начало сеанса, -- прокомментировал оператор.
     -- У кого есть ручка и бумага? -- спросил Голубков.
     -- У меня, -- ответил С., доставая блокнот.
     -- Записывайте, Евгений Павлович!
     Красная лампочка  на далекой  трубе АЭС замигала в нервном, прерывистом
ритме.
     -- "Стан... станция... заминирована... сем... тем..." Не понимаю.
     -- Семтексом, -- подсказал Голубков.
     -- Что это за холера? -- удивился оператор.
     -- Взрывчатка. Типа пластита. Не отвлекайся, черт бы тебя!
     -- "В... дето..." ага, понял: "в детонаторах тэ-е-тэ-рэ-и-лэ".
     -- Тетрил, -- сказал Голубков. -- Дальше!
     --  "Радио...  взры...  ватели...  система... спутник... спутниковой...
связи... про...  верены.  Проверены.  И... работают..."  Точно:  "и работают
безотказно...  Пус... пусковой... Бэ... лэ... о... Ага, блок... постоянно...
у... у объекта... пэ..." Просто "пэ". Спрашивает: "Как поняли"?
     -- Ответь: "Поняли все". Успели записать, Евгений Павлович?
     -- Да. Кто такой объект "Пэ"?
     -- Сообщник Рузаева.
     -- Значит, станция в самом деле?..
     -- Да! -- рявкнул полковник Голубков. -- Да! В самом деле!
     С. побледнел:
     -- Но это... Это же... Да это же катастрофа!
     В грудь ему ткнулся палец режиссера:
     -- Очень хорошо! Превосходно! Вот  с этим наполнением вы и должны выйти
в эфир!..

<b>IV</b>

     Когда  Боцман  сообщил мне, что  он  хоть  и  начинал службу в  морской
пехоте, но в жизни не держал в  руках ни сигнальных флажков, ни телеграфного
ключа,  а  как  перемигиваются  патрульные  катера,  видел  только во  время
учебного похода в Кронштадте, я  готов  был... Не знаю. На  стенку лезть.  И
полез бы, если бы это могло помочь. Не могло. А что могло?
     Это был типичный  затык.  В  любом  деле такое бывает.  Канава  поперек
дороги.  Сорванная  резьба.  Застрявший  в металле  обломок  сверла.  И  уже
забываешь, куда и зачем ехал, для чего нужно этот проклятый болт открутить и
зачем дырку сверлил. Мир сужается, все упирается в этот затык.
     Боцман  даже  почувствовал себя виноватым  от того, что  его неумелость
свела на нет единственную возможность связаться с полковником Голубковым. Но
он же  и  выход предложил: из  этих  мест  многие на Северном флоте служили,
может, найдется среди  них сигнальщик? Кинулись в комнату  отдыха. Телевизор
был  выключен,  женщины  спали на диванах и составленных стульях и  креслах,
мужики на полу, подмастив под  головы кто что нашел. В комнате было довольно
светло  и мирно,  как в спальне  детсада в  тихий час.  Осторожно, чтобы  не
переполошить остальных, мы расталкивали по одному  молодых парней  и шепотом
объясняли,  что  нам  нужно.  Пустой номер.  На флоте  действительно служили
многие,  но  специальности  были  не  те:  дизелист,  наводчик,  локаторщик.
Вспомнили  про  шестерых вохровцев в служебке. Но и здесь мимо морды, только
матов нам натолкали по полной программе.
     Оставалась последняя надежда -- поискать среди операторов и диспетчеров
на  главном  пульте.  Слабенькая  была  надежда.  Там  работали  в  основном
инженеры.  Но вдруг? И  тут нам  неожиданно повезло.  На лестничной площадке
третьего  этажа,  где  размещались кабинеты  директора  и главного  инженера
станции,  курил белобрысый компьютерщик Володя.  Узнав,  что  нам нужно,  он
удивился:
     -- А чего сразу ко мне не пришли?
     -- А ты разве служил? -- не поверил Боцман.
     --  Нет. Но азбука  Морзе -- азы информатики. А  про информатику я знаю
все.
     Но  затык --  он  и  есть  затык. В  нем всегда  не  одна  подлянка,  а
несколько. Одна в другой. Фонарь нашелся у Дока. Хороший фонарь, сильный. Но
сколько Володя ни  мигал сквозь мутные от  пыли стекла, ни одна зараза внизу
не обратила на  это внимания. Не видели. В темноте увидели бы. Но солнце уже
начало  явственно  проглядывать сквозь облака. А время шло. Всего  час сорок
оставалось  до  шести  утра.  До  репетиции  Апокалипсиса.   Или  до  самого
Апокалипсиса.
     Я уже потерял всякую надежду связаться с  Голубковым и даже внимания не
обратил  на  предложение  Володи попробовать  помигать  красным  фонарем  на
вентиляционной   трубе.  Нужно  было  срочно  что-то  решать.  Я  вызвал  по
"уоки-токи" Артиста,  Муху и Дока.  И  пока  Володя,  добравшийся с  помощью
главного инженера  до  распределительного щита, подавал  сигналы  вызова,  я
рассказал ребятам все,  что  знал. А ничего хорошего  я  не знал. И никакого
решения у меня не было. Кроме того, что сразу же предложил Артист: отключить
или пристрелить Генриха,  а потом повязать Рузаева и его напарника.  Но Муха
только рукой махнул:
     -- А если он успеет нажать кнопку?
     -- Не успеет, -- хмуро заверил Артист.
     -- А если? -- повторил Муха.
     -- Олег прав, -- сказал Док. -- Риск слишком большой.
     --  Ну так предлагайте  что-нибудь, вашу мать! -- огрызнулся Артист. --
Не можем же мы сидеть сложа руки!
     Но именно так, сложа руки, мы  и сидели. Никогда в жизни  я  не  ощущал
такого  груза  ответственности.  Мне  часто  приходилось  принимать  тяжелые
решения. И  в Чечне, и позже. Но тогда мы рисковали  своей жизнью. Сейчас от
моего решения зависела жизнь десятков тысяч людей.
     Над  сопками  откуда-то  с  юга  пролетел  тяжелый  военно-транспортный
вертолет, приземлился за зданием телецентра. Минут через пять взлетел и ушел
в сторону Мурманска.
     Я взглянул на свою "Сейку".

        4.55.

     ППР, как  говорят  летчики.  Полоса принятия решения.  А  решение  было
только одно. То, что предложил Артист.
     --  Какой  у тебя  ствол? --  спросил  я.  Артист  вытащил из-за  пояса
"тэтэшник", изъятый им у кого-то из ВОХРы.
     -- Не годится. Возьми мой. -- Я протянул ему ПСМ. -- А этот давай сюда.
Сними куртку, набрось на  плечи. "Ночку" тоже сними, сунь в карман. Ствол --
назад, за пояс. Войдешь один. Скучно тебе. И жрать охота. И спать. И вообще.
Постараешься оказаться за спиной Генриха. И поближе к нему. Муха и  Док. Оба
--  в разные концы  коридора.  Мы с  Боцманом  --  в приемной.  Ровно  через
тридцать  секунд  после  того, как  Артист  войдет в  кабинет,  одновременно
выпустите по  полному рожку  --  в  стены,  в  потолок, в  стекла.  Операция
отвлечения.  Генрих  обязательно  оглянется.  Артист,  у  тебя  будет  всего
четверть  секунды.  Не больше. Рефлекторный  поворот  головы. И  все. Должен
успеть. И сразу подхватывай взрывной  блок. Рузаева и  Азиза мы  с  Боцманом
возьмем  на себя.  Боцман, стрелять только по  ногам. Иначе  можем  зацепить
корреспондентов. Вот вроде бы и все. Задача ясна?
     -- Может, лучше в  кабинет зайти не Артисту,  а мне? -- предложил Муха.
-- У меня вид более безобидный.
     -- А зевнуть ты сумеешь? -- поинтересовался Артист.
     -- Как? -- спросил Муха.
     Артист показал как.
     -- Нет, так не сумею, -- признался Муха.
     -- То-то! -- сказал Артист.
     -- Смотрите, смотрите!  -- закричал Боцман, показывая на телецентр.  --
Мигает! Точно -- мигает!
     И  тут  же по железной  лесенке  с  верхней  площадки  скатился главный
инженер станции Юрий Борисович:
     -- Сигнал принят! Ждут сообщения! Быстрей, ребята, быстрей!
     Мы кинулись вверх к распределительному щиту.
     -- Порядок, -- сказал мне Володя. -- Диктуй.  Только медленно, оператор
там не ахти.
     Не успел  Володя  отмигать текст моего  сообщения полковнику Голубкову,
как Юрий Борисович схватил меня за плечо:
     --  Это  правда?!  Станция  действительно  заминирована?  И  взрыватели
настоящие?
     -- Нет, конечно, --  ответил я.  --  Это  учебно-штабная игра  по линии
Министерства чрезвычайных ситуаций.
     -- Я вам не верю!
     -- Возьмите себя в руки! -- приказал я. -- Идите к операторам. Скажите,
что все скоро кончится. И никакой паники, ясно?
     -- Ясно.
     --  Добавь,  --  сказал я Володе, когда главный инженер ушел. --  "Наши
действия. Вопрос".
     Красный фонарь на ретрансляторе несколько раз мигнул.
     Володя перевел:
     -- "Ждите".
     -- Чего, твою мать, ждать?!  -- взорвался Артист.  -- Охренели они там,
что ли?
     -- Отставить! -- перебил я. -- Приказано ждать -- будем ждать.
     Ждать, к счастью, пришлось недолго. Лампочка на ретрансляторе замигала.
     -- "Голубков -- Пастуху,  -- начал читать Володя.  -- Приказ  Москвы...
Гости должны... беспрепятственно... покинуть станцию..."
     -- Беспрепятственно  покинуть  станцию?! -- переспросил Артист. --  Они
ее, суки, покинут. Прямым ходом. Сразу к вратам святого Петра!
     Лампочка на телецентре продолжала мигать.
     -- "Повторяю... приказ Москвы... Ситуация контролируется..." --  Володя
оглянулся на меня: -- Спрашивают: "Как поняли?"
     --  Сигналь:  "Приказ  Москвы  понял...  Не  верю,  что   ситуация  под
контролем... Прошу подтвердить..." Добавь: "Словом русского офицера".
     Телецентр молчал  целую  вечность.  Минуты  три. Потом  лампочка  вновь
замигала.
     -- "Подтвердить не могу", -- прочитал Володя.
     -- Пиши: "Прошу разрешить действовать по обстановке".
     Снова пауза. И наконец ответ:
     -- "Разрешаю... И храни вас... Господь... ребята..."
     -- А вот это другое дело! -- сказал Артист.
     Я приказал Володе оставаться на  месте на случай,  если поступит  новая
информация, кивнул своим:
     -- Пошли! Сделаем прикидку.
     Мы  спустились  на нижнюю  площадку,  и  тут  меня  неожиданно окликнул
английский журналист:
     -- На минутку, Серж! Есть небольшой разговор.
     -- Позже, мистер Крамер, -- ответил я.
     -- Позже может быть поздно. Ваши друзья позволят мне поговорить  с вами
тет-а-тет?
     -- У меня от них нет секретов.
     --  Что  ж, значит,  и у меня  нет. Я  стал  невольным свидетелем ваших
переговоров  с  полковником  Голубковым.  Вы нашли очень  остроумный  способ
связи. Единственный его  недостаток -- открытый эфир. Но в данном случае это
не важно. Из окон  директорского кабинета  телецентр  не виден. Да и вряд ли
наши гости владеют азбукой Морзе.
     -- А вы владеете?
     -- Мне приходилось работать на телеграфном  ключе. Давно, правда, когда
еще не было  современных  средств  связи.  А это умение не  забывается. Я не
спрашиваю, каковы  ваши планы. Но намерен внести в них серьезные коррективы.
Только сначала, Серж, давайте еще раз свяжемся с Константином Дмитриевичем.
     -- Вы его знаете? -- спросил Муха.
     -- Да. И он меня тоже знает.
     Мы  поднялись  к  распределительному  щиту. Володя  сидел  возле  него,
поеживаясь от утреннего морозца.
     -- Вызови телецентр, -- сказал я ему.
     Лампочка на ретрансляторе замигала.
     -- Готовы, -- сообщил мне Володя. -- Диктуй.
     --  Разрешите  мне?  -- вмешался  Крамер. --  Передавайте:  "Доктор  --
Туристу... Весна в Каире... Как поняли?.."
     -- "Понял вас. Доктор... Вас понял. Прием", -- прочитал Володя.
     -- "Подтвердите мои полномочия Пастуху..." -- продиктовал Крамер.
     --  "Подтверждаю, -- ответили с телецентра. -- Полностью подтверждаю...
Пастух...  этот человек... координатор. Его приказы... подлежат немедленному
исполнению... Всеми. Как понял?.."
     -- Передай: "Все понял",  -- сказал я Володе, хотя, если честно, ничего
не понял.
     -- "Гости прибудут в Мурманск... ориентировочно около семи  часов утра,
--  продолжал  диктовать  Крамер.  --  Подготовьте  встречу...  Во избежание
перехвата...  обеспечьте немедленную транспортировку  гостей в надежное... в
абсолютно надежное место..."
     --  "Встреча  готова:..  Готова встреча, их  ждут...  Транспорт  и база
подготовлены..."
     -- "Сообщите Джефу... надобности  в  участии НАСА  нет... У  меня  все.
Удачи, Турист".
     -- "Удачи всем", -- ответил телецентр.
     Мои ребята слушали  весь этот разговор с  открытыми ртами. Да и у  меня
тоже челюсть слегка отвисла.
     -- Кто такой Джеф? -- спросил Боцман. Крамер усмехнулся:
     -- Вообще-то о таких  вещах не говорят. Ну да ладно, скажу. Джеф -- это
Джеффри   Коллинз,   заместитель   начальника   информационно-аналитического
директората ЦРУ.
     -- Ни хрена себе! Он-то тут при чем?! -- изумился Муха.
     --  А вот этого я вам не  скажу. Может быть, скажет полковник Голубков.
Позже. Если сочтет нужным. -- Крамер повернулся к  Артисту: -- Я  просил вас
незаметно выбросить с крыши в озеро некую коробку. Вы это сделали?
     -- Нет, было полно народу. Заметили бы. Припрятал в углу, под толем.
     -- Сделайте это обязательно. Сразу же после нашего разговора. А теперь,
друзья мои,  давайте  обсудим  план  действий.  Цель: создать  условия,  при
которых те,  кого  мы называем "наши  гости",  сами  изъявили бы желание как
можно  быстрей  покинуть  станцию. Оптимальный  срок  -- в шесть  сорок.  На
заключительном  этапе  по  некоторым   причинам  мне   целесообразно   будет
раствориться среди массовки. А главную роль придется сыграть Артисту.
     -- Опять Артисту! -- возмутился Муха. -- А нам что делать?
     -- Как -- что? -- переспросил Артист. -- Аплодировать!
     -- Не беспокойтесь, Олег, -- заметил Крамер. -- Работы  всем хватит.  И
это будет очень непростая работа. Очень, -- повторил он  и закончил: -- Если
бы я умел, я бы сейчас помолился.
     -- А вы просто помолчите, -- посоветовал я, вспомнив слова отца Андрея.
-- Господь сам читает в сердцах.
     Крамер кивнул:
     -- Тогда давайте помолчим все.

     И мы помолчали.

<b>V</b>
     "СПЕЦСООБЩЕНИЕ
     Полковнику Голубкову
     от капитана Евдокимова.

     Прибыли  в   Мурманск  в  5.05.  Обстановка   спокойная.  Борт  Рузаева
заправлен, стоит на  резервной взлетной полосе.  Исходные  заняли.  К приему
гостей готовы".

        "ШИФРОГРАММА
     Срочно.
     Джеф -- Туристу.

     Выявлен    еще    один   покупатель    пяти    комплектов   спутниковых
радиовзрывателей  и  пускового блока. Он  же арендовал  частоту  на  четырех
коммерческих спутниках "Орион". По кредитной карточке покупатель установлен:
гражданин Германии Марио Камински, постоянно проживающий в Лондоне. Прибыл в
Нью-Йорк утром 24 апреля, вылетел из Нью-Йорка в  Москву 25 апреля. В тот же
день вечерним рейсом  вернулся  в Лондон. Не исключено,  что  этот  комплект
взрывателей он передал объекту П. Каким образом он сумел пронести тетриловые
взрыватели   сквозь   защитные   системы  аэропорта,   не  установлено.   От
арестованного сообщника объекта  П. Бэрри  никаких  данных  о  его связях  с
Камински не получено".

        "СПЕЦСООБЩЕНИЕ
     Срочно.
     Полковнику Голубкову
     от лейтенанта Авдеева.

     Около  4.00, когда  я  оформлял выездной  пропуск  на КПП  Кубинки,  на
территорию аэродрома  въехали  два  автобуса  в  сопровождении  двух  джипов
военной  автоинспекции.  Из  автобусов  высадилось  около  50  офицеров   из
спецподразделения "Зенит". Один из них оказался моим знакомым по училищу. Он
рассказал,  что  час назад их подняли по тревоге и привезли в  Кубинку. Куда
полетят,  не знает,  но,  судя по утепленному камуфляжу,  куда-то  на Север.
Возможно, в  Мурманск, так  как перед  отправкой начальник штаба запрашивал,
открыт ли мурманский аэропорт. Предполагает,  что будет проводиться какая-то
крупная  антитеррористическая  операция  особой  важности, так как руководит
группой сам командир  "Зенита". Для них срочно готовили  военно-транспортный
самолет "Ан-10", бортовой номер  84322. Время  вылета  выяснить  не удалось.
Счел необходимым сообщить  вам  данную информацию,  так  как это  может быть
связано с операцией "Капкан".

        "СПЕЦСООБЩЕНИЕ
     Срочно.
     Капитану Евдокимову
     от полковника Голубкова.

     Постарайся  узнать  у  диспетчеров время прибытия  в  Мурманск борта из
Кубинки. "Ан-10", номер 84322. Информацию немедленно сообщи".

<b>Глава двенадцатая</b> <b>ЧАС "Ч"</b>

<b>I</b>

        5.40

     Как  все-таки  быстро  устанавливается  иерархия  в  любом человеческом
сборище. В тюрьмах, говорят, вообще мгновенно. В армии -- само собой. Да и в
любой толпе. Только  что, казалось, была однородная масса, а вот уже и лидер
прорезался,  и  приближенные  к  лидеру, и статисты,  и даже шестерки-изгои.
"Каждый сверчок знай свой шесток". И знает. Без всякой подсказки.
     Как  и  положено людям  второзначимым,  обычной  охране,  в  которую мы
превратились,  выполнив  свою  основную  функцию.  Док,  Боцман,  Муха  и  я
расположились в приемной, разделявшей кабинеты директора и главного инженера
АЭС. О  былом  богатстве  и  престижности  атомной энергетики  говорили лишь
обшитые дубом стены да добротная  канцелярская  мебель,  которая  сегодня, в
царстве современных офисных интерьеров от  лучших  мировых  фирм,  выглядела
вполне убого.  Даже компьютера  не  было  --  на  столике  секретарши стояла
обычная  механическая  "Оптима", а на  хилых ножках в  углу тускнел  пыльным
экраном  "Рекорд",  перенесенный в  приемную  из  комнаты  отдыха, когда там
появился подаренный Люси Жермен величественный японский "Тринитрон".
     Рузаев  со  своим  черноусым  советником  Азизом  Садыковым,  Генрих  и
корреспонденты  коротали  время  в  кабинете  директора  станции.  Мы  тоже,
конечно,  могли  бы  там  сидеть, никто нас не  гнал, но тут-то  и  сработал
инстинкт сверчка. Мы вполне охотно ему подчинились. Так-то оно было и лучше,
лишняя напряженка  раньше времени нам была  ни  к чему. Пару раз из кабинета
выглядывал Генрих. Один раз молча оглядел нас. На второй спросил:
     -- Где Артист?
     Я лишь пожал плечами:
     --  Шляется  где-то.  Смотрит,  все  ли  в  порядке. Или  просто  пошел
размяться.   Нудное,   оказывается,   это   дело   --  захватывать   атомные
электростанции. Больше я, пожалуй, на такое не подпишусь.
     Генрих скрылся за дверью. Я повернулся к Доку:
     -- А теперь  расскажи-ка нам про  свою стажировку. Где ты ее проходил и
чему тебя там учили?
     -- Да, очень интересно, -- поддержал меня Муха.
     Док как бы даже слегка смутился, но все же ответил:
     -- Ну, как вам сказать... На Кубе.
     -- Ух ты! -- восхитился Муха. -- Как тебя туда занесло?
     -- Да  просто.  Купил путевку в турагентстве  и  полетел. А  там... Ну,
договорился  насчет  стажировки.  И  прошел  курс.  Четыре месяца. По полной
программе.
     --  Там  же  перезрелый социализм.  Чему  они  могли  тебя научить?  --
удивился Боцман. -- Особенно в полевой хирургии.
     -- Полевой хирургии я и сам бы мог  их поучить. У нас  эта школа повыше
классом. Но  кое-что  они  умеют  лучше  нас.  В общем, я  прошел  курс в их
учебно-тренировочном      центре.      Где      готовили      кадры      для
национально-освободительных  движений.   Как  нынче   у   нас   говорят   --
террористов. И сейчас готовят. Правда, поменьше.
     -- Господи Боже мой! Зачем тебе это было надо? -- спросил я.
     -- Видите  ли, ребята...  Я чувствовал себя  как-то  неловко. Вечно вам
приходилось меня подстраховывать. Вот я и решил... Поучиться, в общем.
     -- Чему же тебя там учили? -- поинтересовался Муха.
     -- Всему.  Десантирование. Взрывное дело.  Современные  средства связи.
Тактика  подводных операций. Ну, стрельба, рукопашный бой, это само собой. И
через  день  --  марш-броски  с полной  выкладкой.  Сержант был  -- страшная
сволочь.  Но  дело  знал. Перед отъездом  я все же  набил  ему  морду. Чем и
доказал, что его уроки не прошли даром. А я недаром платил бабки.
     -- Сколько? -- спросил я.
     -- Много, Серега. Двадцать штук. Баксов.
     -- Ну даешь! -- ахнул Боцман. -- Как же тебя туда приняли?
     -- Ты же сам сказал, что там социализм. А при социализме за бабки можно
все, только плати.
     --  Да,  Док,  теперь  мы видим,  что  ты  действительно любознательный
человек, -- заключил я.
     -- Есть у меня этот недостаток, -- покорно согласился Док.
     Появился Генрих, сделал мне знак выйти в коридор и тут повторил прежний
вопрос:
     -- Где Артист?
     -- Да что вы пристали ко мне с этим Артистом? -- удивился  я. -- Вам он
нужен? Так и скажите. Сейчас узнаю.
     Я включил "уоки-токи":
     -- Пастух вызывает Артиста. Артист, слышишь меня? Ты где? Прием.
     --  В сортире,  -- раздался  из  динамика  довольно  агрессивный  голос
Артиста. -- Доложить, что я делаю?
     Я взглянул на Генриха:
     -- Вызвать?
     Он отрицательно покачал головой:
     -- Не нужно.
     -- Ну так что? --  нетерпеливо  спросил  Артист.  -- Надевать штаны или
разрешишь продолжать?
     -- Продолжай, -- сказал я.
     --   Большое   тебе  за  это  человеческое  спасибо,  --  саркастически
поблагодарил Артист и ушел со связи.
     -- Мне не нравится его настроение, -- заметил Генрих. -- Что с ним?
     --  Обыкновенный мандраж. Не каждый день  приходится сидеть на  атомной
бомбе. -- Я решил, что пора,  пожалуй, подогреть ситуацию, и  добавил: -- Он
дергается из-за Люси Жермен. Ее нигде нет. Где она, кстати?
     -- Она там, где и должна  быть, -- довольно  жестко ответил  Генрих. --
Присматривайте за ним, Серж. Нам не нужны сейчас никакие нервные срывы.
     Он  вернулся  в кабинет,  а  я  к  ребятам  в приемную. На  их  быстрые
вопросительные взгляды кивнул: все в порядке.

     ровно без пяти  шесть двери кабинета раскрылись, появился сначала Азиз,
грозный в своем камуфляже и с "узи" в руке, за ним -- Рузаев, Генрих, Крамер
и Гринблат с Блейком.
     --  В  комнату  отдыха,  --  приказал  нам  Генрих. --  Сейчас начнется
телетрансляция. Застегнуть куртки, оружие на виду, натянуть "ночки"!
     -- Отставить! -- возразил  я.  -- Да вы  что?!  Там  же сразу  истерика
будет! Пять лбов в "ночках" и со  стволами  -- шутите? Снять "ночки", стволы
убрать, держаться спокойно и дружелюбно! -- приказал я своим.
     -- Ваши лица будут на пленке, -- предупредил Генрих.
     -- И что? -- спросил я. -- Чего нам бояться?
     -- Что ж, пусть будет по-вашему, -- согласился он, но сам "ночку" надел
и полностью закрыл ею лицо.
     -- Мы можем снима