й с судьбой Султана Рузаева.
План, который Султан изложил Азизу и о котором он должен будет
рассказать таинственному мистеру Джону Форстеру Тернеру, поразил Азиза. Это
был план сумасшедшего. Или гения. В данном случае это было одно и то же.
Этот странный человек по имени Генрих Струде, который оказался совсем не
Генрихом Струде, а неизвестно кем, знал, к кому прийти. Только Султан с его
сдвинутой после многочисленных покушений психикой мог на это решиться.
Человек, загнанный в угол. А Рузаев был загнан в угол. Жизнь выдавливала его
на глухую обочину. Он становился лишним в Чечне. Из национального героя,
правой руки генерала Джохара Дудаева, он постепенно превращался в шута -- с
его пустыми угрозами, с приписыванием себе того, чего он не совершал. И
самое главное -- с быстро тощавшей казной. Кто-то в Москве и мог поверить,
что взрывы на вокзалах Пятигорска и Армавира были организованы Рузаевым, но
Азиз-то знал, что это не так. И очень многие в Чечне знали. Или
догадывались. Зачем эти пустые вымыслы? Азиз не понимал, хоть и не
высказывал своего неодобрения. Султан был командиром, старшим. А младшие
должны уважать старших.
К тому времени отец Азиза отошел от дел, но не потерял чутья. Однажды
он вполне серьезно предложил Азизу уехать куда-нибудь в Турцию и открыть там
свое дело. Скажем, посредническую фирму. Дело перспективное, объем торговли
России и Кавказа с Турцией растет, а денег для начала дела отец даст. Азиз
подумал и, поблагодарив, отказался. Слишком много было пережито вместе с
Султаном, чтобы Азиз мог его просто так оставить. Хотя он и понимал, что
отец прав: время Султана прошло. Но Азиз еще на что-то надеялся.
И оказался прав.
События последнего времени словно бы вернули Рузаева в ускользавшую от
него реальность. Своим больным от многочисленных ранений мозгом он
прочувствовал грозовое напряжение, сгущавшееся над Чечней. В нем проснулся
прежний бесстрашный и дерзкий полевой командир. Нападение на инспекторов
Генштаба России, о предстоящей поездке которых Рузаев узнал почти за три
недели из сообщения их человека в ФСБ, было организовано и проведено
безукоризненно. Ни одного убитого и даже легкораненого со стороны
нападавших. Блестящая операция. И было мудро со стороны Султана не объявлять
о своем в ней участии. Очень мудро. Все и так знали, что на такое способен
только Султан Рузаев. А кто не знал, тот легко мог это понять, прочитав
интервью Рузаева в газете "Совершенно секретно".
Это был тоже очень мудрый ход. Ход не полевого командира, а тонкого
политика. Нападение, правда, не достигло своей главной цели. Россия не ввела
войска, не предприняла никаких карательных акций. Политическая прозорливость
или канцелярская тупость были тому причиной -- один Аллах ведает. Но
конфликт был пригашен. Этим, видно, и объяснялось, что на счет рузаевского
фонда "Ичкерия" из Турции поступило всего шестьсот тысяч долларов, хотя
Рузаев рассчитывал как минимум на два миллиона. Рузаев был в бешенстве. Но
кого винить? Он действительно не знал, от кого время от времени на счет его
фонда поступают деньги. Связи эти образовались еще при Джохаре Дудаеве.
Дудаев знал, но не счел нужным сказать об этом своему ближайшему помощнику.
Или не успел. Попытка послать своего человека в Стамбул ни к чему не
привела, в банке "Босфор" отказались предоставить хоть какую-нибудь
информацию. А способов заставить банк сделать это не было никаких.
И вот теперь этот план.
Азиз даже поежился, как от озноба, в своем темном дорогом костюме, хотя
Нью-Йорк был залит теплым апрельским солнцем.
А ведь может получиться. Может! Ядерный шантаж такого масштаба -- не
шутка. Европа не устоит перед ним и заставит Россию признать независимость
Ичкерии. Они от Чернобыля-то еще не совсем опомнились. Шок в генах. Насчет
ста шестидесяти миллиардов долларов контрибуции -- это, конечно, очень
большой вопрос. Но независимой Ичкерии поможет весь мусульманский мир.
Такого никогда не было? Да, не было. Поэтому и может получиться.
А если нет? Тогда плохо дело. Если попытка захвата Северной АЭС
сорвется и станет известно об участии в ней Рузаева -- это конец. Масхадов
вынужден будет выдать России Султана вместе со всем его штабом. И с ним,
Азизом. О том, что после этого будет, думать не было смысла. После этого не
будет уже ничего.
Азиз вдруг остро пожалел, что отказался тогда от предложения отца.
Сидел бы сейчас в каком-нибудь уличном кафе на набережной Золотого Рога и в
ус не дул. Не послушал отца. Нарушил закон. Младшие должны следовать советам
старших. Мудрый закон. Законы Аллаха все мудрые. А кто их нарушает, тот
должен винить себя.
Но время не повернешь вспять.
Азиз поправил галстук, одернул пиджак и решительно двинулся к обширным,
дымчатого стекла дверям двадцатиэтажного, карликового по сравнению с
торчавшим рядом "Эмпайр Стейт Билдинг", административного здания, на котором
сверкала выгравированная на меди вывеска с надписью: "Интер-ойл".
Молодой человек, сидевший в припаркованном неподалеку сером "додже" и
со скукой листавший "Нью-Йорк геральд трибюн", наклонился к своему
нагрудному карману и негромко сказал:
-- Внимание. Входит.
IV
Едва за спиной Азиза неслышно сошлись створки стеклянных дверей,
управляемых фотоэлементом, как он понял, что попал в такое место, в каких
никогда до сих пор не бывал, хотя ему приходилось посещать и крупнейшие
банки, и очень богатые фирмы.
В просторном холле с тонированными стеклами, прохладном от
кондиционеров, не было на первый взгляд ничего особенного: пол из белых
мраморных плит, покрытых белым ковром, белые кожаные кресла вдоль стен,
много каких-то экзотических цветов в стилизованных под древние греческие
сосуды кадках, несколько картин в простенках. И даже непонятно было, откуда
это ощущение огромного, но знающего себе цену и потому не бьющего в глаза
богатства. И лишь присмотревшись, Азиз понял откуда. Цветы в кадках: это
были орхидеи. Да и кадки не подделка, а настоящие древние амфоры. Взглянув
на одну из картин в ближнем простенке, Азиз и вовсе растерялся: это был
Сальвадор Дали, эскиз к его знаменитой картине "Открытие Америки". Настоящий
Дали, никакая не копия и не подделка. Азиз любил этого странного
полусумасшедшего художника, берег его альбом с прекрасно изданными в Италии
иллюстрациями, но в подлинности эскиза его убедило не то, что он хорошо
помнил эту картину. В висевшем на стене эскизе была такая внутренняя
убедительность, какой никогда не может достичь даже самый талантливый
копиист или фальсификатор. И стоил этот эскиз не меньше полумиллиона
долларов.
Азиз не успел рассмотреть другие картины, потому что неизвестно откуда
возник охранник в серой униформе и преградил Азизу дорогу:
-- Мистер?
-- Мне нужно видеть шеф-менеджера компании "Интер-ойл".
-- Вы договаривались о встрече?
-- Нет. Я только что прилетел из Москвы.
-- Подождите секунду.
Он отошел к стойке секьюрити, что-то сказал в интерком или в микрофон
селектора. И почти тотчас откуда-то из глубины холла появился молодой
белобрысый клерк в странно немодных очках в круглой металлической оправе:
-- Чем я могу вам помочь?
-- Мое имя Азиз Садыков. Я прилетел из Чечни, из Грозного. Мне нужно
встретиться с мистером Тернером. Мистер Джон Форстер Тернер, -- повторил
Азиз, чувствуя себя почему-то неуютно под взглядом этого третьестепенного,
судя по всему, служащего. Он взглянул на лацкан его пиджака, где должна была
висеть его визитная карточка, "бэджи", с указанием имени и должности, но
ничего не обнаружил.
-- Такой человек не работает в компании "Интер-ойл", -- проговорил
белобрысый клерк. -- Во всяком случае, я о нем ничего не знаю.
-- Тогда спросите у того, кто знает, -- посоветовал Азиз, которого уже
начала раздражать затянувшаяся процедура. -- Пусть ему передадут, что я
прилетел по делу, связанному с Каспийским трубопроводным консорциумом. И что
меня прислал человек по имени Пилигрим, -- добавил он, хотя, возможно, этого
и не следовало говорить мелкому клерку.
Азиз ожидал, что тот пойдет советоваться с начальством, но клерк лишь
пристально взглянул на незнакомца и спросил:
-- Вы можете доказать, что вас прислал человек по имени Пилигрим?
Азиз помедлил с ответом. Что-то здесь было не то. Война обострила в
Азизе присущее всем горцам чувство опасности. И хотя последние годы довольно
спокойной жизни притупили его, сейчас оно остро дало о себе знать.
Почему этот клерк вышел из дальних помещений холла, а не спустился на
лифте с какого-либо из верхних этажей, где, как по опыту знал Азиз, всегда
располагаются секретариаты руководителей фирм? Почему он появился так
быстро? И главное: почему он не удивился, услышав имя Пилигрим?
-- Я думаю, мистер Садыков, вам лучше ответить, -- бесстрастно
проговорил клерк.
Еще немного поколебавшись, Азиз решил последовать этому совету,
звучавшему как приказ. Он явно ошибся, приняв этого белобрысого очкарика за
мелкого клерка. Он был кем-то другим. Кем? Какая разница? Азизу нужно
встретиться с Тернером, а как это произойдет -- не имеет значения. И он
ответил:
-- Передайте мистеру Тернеру фразу: "Майами, 12 мая 1982 года, 4.30
утра". Он поймет.
-- Я попытаюсь связаться с мистером Тернером, -- кивнул белобрысый. --
А вы пока подождите. Советую посмотреть картины. Это подлинный Дали. Там --
Ренуар и Дега. Тоже подлинники. В корпорации "Интер-ойл" умеют ценить
настоящее искусство. Любое искусство, -- для чего-то добавил он и отошел к
конторке секьюрити, где, очевидно, был оборудован центр связи.
Минут через пять клерк вернулся и жестом показал на выход:
-- Пойдемте.
Вместе с ними на улицу вышел и охранник, встретивший Азиза. Едва за их
спинами сомкнулись стеклянные плоскости дверей, как у подъезда мягко
затормозил длинный белый "кадиллак"-лимузин с тонированными стеклами.
Охранник молча открыл перед Азизом и клерком заднюю дверцу, а сам сел рядом
с водителем. "Кадиллак" тотчас тронулся. Клерк нажал кнопку на передней
панели. Выплыла стеклянная полупрозрачная перегородка, отделившая салон от
водителя. Другой кнопкой и каким-то регулятором спутник Азиза затемнил
боковые стекла так, что сквозь них невозможно было ничего рассмотреть.
Нажатие следующей кнопки открыло встроенный в передние кресла освещенный
изнутри бар с богатым выбором напитков.
-- Что будете пить? -- спросил клерк.
-- Спасибо, ничего. Наш закон запрещает нам пить, -- ответил Азиз. Ему,
конечно, не раз и не два приходилось нарушать этот закон шариата, но сейчас
был слишком ответственный момент, чтобы позволить себе расслабиться.
Клерк равнодушно пожал плечами и убрал бар.
Поездка продолжалась не меньше часа. Даже если бы Азиз хорошо знал
Нью-Йорк, он мало что сумел бы рассмотреть через полупрозрачную переднюю
перегородку. Сначала ехали по городу, потом пересекли один длинный мост и
другой покороче, шоссе некоторое время шло среди холмов, потом свернуло на
побережье. За всю дорогу клерк не произнес ни слова. Лишь когда лимузин
остановился у ворот какой-то усадьбы, окруженной огромными дубами,
проговорил:
-- Сейчас вас примет мистер Тернер. Вы изложите ему свое дело. Никаких
вопросов не задавать. На его вопросы отвечать кратко и точно. Все
необходимые дополнительные вопросы буду задавать я. А теперь давайте мне ваш
паспорт и вылезайте.
В сопровождении клерка и охранника Азиз прошел по дорожке, проложенной
посреди хорошо ухоженного газона, поднялся на высокий первый этаж особняка и
оказался в просторном холле перед высокой дубовой дверью. Старый слуга или
секретарь в сером сюртуке молча открыл дверь. За ней был просторный
сумрачный кабинет с горящим камином и массивным письменным столом в углу. За
столом сидел сухощавый, с плешью до затылка, человек лет пятидесяти,
возможно, чуть больше, сильно загорелый, с молодыми карими глазами, в
несколько легкомысленном для его возраста и положения белом полотняном
костюме и с шелковым красным фуляром на шее. Письменный стол перед ним был
совершенно пуст.
Клерк принес дубовый стул и поставил его поодаль от письменного стола
-- так, как ставят стул при допросах, молча кивнул: садитесь. Азиз сел.
Клерк отошел в сторону и устроился в одном из кресел.
Человек за столом некоторое время молча рассматривал Азиза, а потом
приказал:
-- Рассказывайте.
Клерк подсказал:
-- Представьтесь. И сразу переходите к делу.
Азиз произнес заранее приготовленные фразы:
-- Мое имя Азиз Садыков. Я являюсь советником командующего армией
освобождения Ичкерии полковника Султана Рузаева. Я приехал к вам, мистер
Тернер, чтобы изложить план, разработанный известным вам человеком по имени
Пилигрим и одобренный полковником Рузаевым...
Через полтора часа, когда беседа закончилась, Азиза препроводили в тот
же лимузин, на котором он сюда приехал, и отвезли в двухкомнатный номер
пригородной гостиницы. Там ему было приказано ждать решения. В передней
комнате расположился охранник в серой униформе, из чего Азиз заключил, что
он находится во временной изоляции. Он ничего не имел против. Он прекрасно
понимал, что мистеру Тернеру нужно время, чтобы обдумать и обсудить со
своими консультантами это крайне необычное предложение.
Азиз был бы потрясен, если бы смог видеть то, что происходило в
особняке после его отъезда. Едва посланник Рузаева вышел из дома, в кабинет
с камином из смежной комнаты вошел очень старый человек с седыми до
голубизны волосами и иссеченным тонкой сеткой морщин лицом.
-- Нет слов, полковник, -- слегка скрипучим голосом сказал он. -- В вас
пропал незаурядный актер. Даже по монитору я чувствовал холодность и
злобность, исходящую от вас. Я всего раз в жизни, мельком, имел сомнительное
удовольствие видеть мистера Тернера, но это ощущение злобного скунса
сохранилось у меня навсегда. Не думаю, что с годами он изменился.
-- Спасибо, сэр, что вы согласились нам помочь, -- ответил его
собеседник, уступая старику кресло за письменным столом. -- Без этого нам
пришлось бы трудно. Слишком мало было времени, чтобы подыскать подходящую
виллу и все подготовить.
Старик усмехнулся:
-- Это вам спасибо, мистер Блюмберг. Вы помогаете мне забыть о
старости. Но давайте послушаем, что скажет Джеф.
Заместитель начальника информационно-аналитического директората ЦРУ
командор Джеффри Коллинз появился в кабинете сэра Генри Уэлша через минуту с
видеокассетой в руках.
-- Все о'кей, -- сказал он, привычным жестом поправляя на носу свои
старообразные очки. -- Запись отличная. Мы хоть сейчас можем предъявить ее
генеральному прокурору. И получим санкции на глобальный контроль над
мистером Тернером.
Сэр Генри Уэлш только покачал головой:
-- Вы не получите санкций, Джеф. Вы получите вызов в комиссию
конгресса. И вам будет очень непросто ответить на многие вопросы уважаемых
конгрессменов. Один из них будет примерно такой: "Не объясните ли вы нам,
командор, каким образом вы получили запись, которую только что
продемонстрировали нам?"
-- Вам часто приходилось отчитываться перед комиссиями конгресса? --
поинтересовался Коллинз.
-- Случалось.
-- Это мешало вам делать то, что вы считали необходимым?
-- Не слишком.
-- Я ваш ученик, сэр.
Старик усмехнулся:
-- Это я уже понял. Что теперь вы намерены предпринять?
-- Это естественно, сэр Генри, -- ответил вместо Коллинза Блюмберг. --
Я немедленно отправляюсь к мистеру Тернеру. На этот раз -- под видом мистера
Азиза Садыкова. И с паспортом на его имя, который выглядит как настоящий. Я
не очень похож на чеченца, но кто не знает, что бывший Советский Союз, а
ныне Россия -- страна многонациональная? И почему бы среди чеченцев не
затесаться еврею? Полагаю, что Азиз Садыков и мистер Тернер в обозримом
будущем не увидят друг друга. А если увидятся позже -- у них будет о чем
поговорить. Во время этого разговора я не хотел бы стоять между ними.
Учитывая привычку охранников Тернера сначала стрелять, а потом думать. А
сейчас нам с мистером Тернером необходимо решить, каким образом будет
финансироваться операция по захвату Северной АЭС. Надеюсь, вы согласны со
мной. Адмирал?
-- Вы авантюрист, полковник. Просто авантюрист.
-- Возможно, -- согласился Блюмберг. -- Но разве идея захвата и взрыва
Северной АЭС не авантюра?
-- Это не авантюра, -- возразил сэр Генри Уэлш. -- Это безумие всего
нашего мира. И расплата. Не знаю за что. За все.
V
"ШИФРОГРАММА
Доктор -- Туристу.
Все проблемы финансирования операции "Капкан" решены. Эмиссар объекта
Р. Азиз Садыков получил подробные инструкции и вылетел в Грозный. Первый
транш в два миллиона долларов будет переведен на счет фонда "Ичкерия" через
расчетную систему банка "Босфор". Операции документируются. Жду информации о
ситуации у вас".
"ШИФРОГРАММА
Турист -- Доктору.
14 апреля с.г. объект П. в сопровождении Люси Жермен и пяти
сопутствующих лиц из известной Вам команды выехал в Хибины. В гостинице
города Полярные Зори для них заказаны номера "люкс", "полулюкс" и пять
одноместных номеров.
Легенда: Люси Жермен намерена купить или взять в долгосрочную аренду
турбазу "Лапландия", чтобы превратить ее в международный горнолыжный курорт.
Объект П. выполняет при ней роль шеф-менеджера, остальные являются охраной и
экспертами по оборудованию..."
Глава седьмая МАДАМ
I
Не знаю, чем Люси Жермен занималась в Париже и еще раньше, когда была
просто Люськой из Балашихи, но с первых минут нашего появления в городке
энергетиков Полярные Зори она повела себя так, что мы просто офонарели.
Выступать она начала, как только мы сошли с поезда "Мурманск -- Москва"
на станции Зашеек, сохранившей свое название с тех времен, когда никакими
Полярными Зорями и атомными электростанциями тут и не пахло. Все окрестности
были покрыты снежным настом, ослепительно сверкавшим на солнце. Со всех
сторон возвышались сопки, тоже заснеженные, с черными куртинами ельников у
подножий. После полутора суток в душном вагоне оказаться на свежем воздухе
было настоящим удовольствием.
Но только не для Люси. Она ехала одна в прокуренном ее любимыми
сигаретами "Мо" двухместном купе СВ. Люси вышла на дощатый перрон, потянула
носом и заявила:
-- Воняет псиной.
-- Это просто свежий воздух, -- успокоил ее Генрих.
Ехать на черной двадцать четвертой "Волге", на которой ее встречал
представитель Мурманской туристической фирмы (ей принадлежала "Лапландия"),
она наотрез отказалась. В "Волге", видите ли, тоже воняло -- на этот раз
бензином. Про "рафик", который выделили для нас, и разговора не могло быть.
После получасовых перезваниваний где-то достали довольно приличный
"мицубиси-паджеро". Люси снизошла. Но перед этим провела батистовым
платочком по коже сиденья и внимательно осмотрела платок, нет ли на нем
грязи.
В аккуратной трехэтажной гостинице энергетиков для нее был выделен
двухкомнатный "люкс" (его называли тут министерским и держали лишь для
самого большого начальства или для представителей МАГАТЭ, иногда посещавших
ядерную станцию в инспекционных целях). Что происходило в момент первого
появления Люси в этом "люксе", я не видел, так как вместе с ребятами таскал
из машины штативы, ящики с геодезическими приборами и прочее оборудование во
временно выделенную нам под камеру хранения полуподвальную комнату. Но
что-то наверняка случилось, потому что уже через минуту по всей гостинице
забегали люди, потащили на второй этаж новую мебель со склада, а кастелянши
и горничные сметали с ног тех, кто оказывался на их пути, стопами новых
матрацев и постельного белья.
Не знаю, приезжал ли когда-нибудь на Северную АЭС министр, но то, что
его приезд не вызвал бы такого переполоха, уверен. И если бы я совершенно
точно не знал, что весь этот проект с покупкой или арендой турбазы
"Лапландия" -- полная туфтяра, просто прикрытие, я бы поверил, что эта
дорогая французская блядь (а Люси выглядела и вела себя именно как дорогая
французская блядь) действительно намерена превратить "Лапландию" в
международный горнолыжный курорт.
Уже на другой день все в городке знали ее и называли мадам. Ее
ознакомительная прогулка по короткому центральному проспекту превратилась
едва ли не в демонстрацию.
Проспект, как и везде в нынешней России, был забит кафе, ресторанами,
магазинами и лавчонками с пышными названиями с местным колоритом: "Снежана",
"Приют четырех", "Зимовка", "Лапландский чум".
Вокруг Люси, царственно запахнутой в соболью шубку" суетились чиновники
из местной администрации во главе с мэром. Представителя мурманской фирмы
оттерли в сторону как фигуру третьестепенную. Изумленные местные жители
сопровождали группку, держась поодаль.
Шествие продолжалось недолго, потому что в городке нечего было
смотреть. В магазины Люси заходить не стала, на растрескавшуюся дверь
краеведческого музея посмотрела с большим сомнением и прошла мимо. Только в
конце проспекта, где посреди круглого газончика на площади был установлен
памятный камень в честь тех, кто осваивал эти края, задержалась и выслушала
подробные объяснения. Из них следовало, что промышленное освоение этих мест
началось еще в 30-е годы и велось, как всегда в те времена, силами
заключенных.
Люси подняла руку и слегка пошевелила пальцами, унизанными кольцами.
Лишь Генрих сразу понял смысл этого жеста. С непривычной для него
проворностью он выбрался из толпы, купил у цветочницы на углу огромный букет
белых калл и вручил его Люси. Даже не взглянув на Генриха, она возложила
цветы к основанию памятного камня.
В толпе зааплодировали.
-- Вот сучка! -- почему-то пробормотал сквозь зубы глава местной
администрации, но тоже заулыбался и присоединился к аплодисментам.
На обратном пути Люси вновь остановилась возле входа в краеведческий
музей. Оттуда вышел маленький седой старичок, назвался заведующим музеем и
пригласил госпожу внутрь.
-- У нас есть уникальные экспонаты, просто уникальные! -- заверил он.
-- Какие? -- спросила Люси. И хотя глава администрации делал старикану
явно запрещающие знаки, тот объяснил:
-- Полный набор для пыток. Ручные, ножные и совмещенные кандалы.
Женские и даже детские. Щипцы для вырывания ногтей. Установки для
электрошока. А карцер-отстойник! Мы перенесли его нетронутым из лагеря 3/16.
Жаль только, что большинство экспонатов находятся в запасниках. У нас не
хватает выставочных площадей. А этого не должно быть. Нет, не должно! Эта
экспозиция должна быть открыта для всех. Заходите, мадам. Поверьте, такого
вы не увидите нигде в мире!
Люси вынула из рукава шубейки руку с кольцами и вновь требовательно
шевельнула пальцами. И снова лишь Генрих сразу понял ее жест. Он извлек из
кармана чековую книжку и золотое стило.
-- Пятьдесят, -- бросила через плечо Люси. Она небрежно подписала чек и
протянула его старикану. -- Пятьдесят тысяч долларов. Это немного, но на
первое время вам хватит. Расширьте экспозицию. Со временем мы превратим ваш
музей в одну из главных достопримечательностей города.
И она двинулась своей царственной походкой дальше, даже не оглянувшись
на ошалевшего старика.
-- Кстати, -- неожиданно обратилась она к мэру, -- в городе есть
детский дом?
-- Да, мадам.
-- Не спрашиваю, в каком он состоянии. Нет, не спрашиваю. Сто тысяч, --
кивнула она Генриху. Но, подписав чек, она лишь показала его мэру и тут же
вернула Генриху: -- Позаботьтесь, чтобы все было потрачено по назначению.
Все до единого цента.
-- Не сучка, нет, -- снова пробормотал мэр. -- Настоящая сука!
И тут же рассыпался в благодарностях и в самых изысканных выражениях
пригласил мадам Жермен на ужин, который город намерен дать в ее честь. Люси
немного подумала и милостиво кивнула в знак согласия.
Мы, конечно, про себя похихикивали, но свои роли исполняли с полной
серьезностью. Боцман, Артист и Муха, одетые в приличные костюмы и длинные
серые плащи, отсекали от нашей патронессы местную пьянь, довольно, нужно
признаться, застенчивую. И преграждали путь лицам кавказской национальности,
ошалевшим от бюста, копны белокурых волос и манер Люси Жермен и пытавшихся
прорваться к ней с пудовыми букетами красных и белых роз и пригласить в
ресторан немножечко покушать и немножечко потанцевать. Почему нет, да? Их не
останавливало даже то, что среди сопровождающих Люси лиц были начальник
местной милиции, пожилой капитан в форме, начальник местного ФСБ в штатском
и еще пара скромных молодых людей явно из ФСБ. Да разве может что-нибудь
остановить настоящего джигита? Такая женщина, такая женщина, вах-вах!
Я с Доком держался в сторонке, на вторых ролях, как это и положено
экспертам по оборудованию. Но лучше всего, пожалуй, свою роль исполнял
Генрих. Никакой не нувориш, никакой не спортсмен -- обычный опытный
бухгалтер или администратор при богатой бизнес-вумен. Скромно, но без
перебора, одетый, собранный, немногословный, точный и краткий в ответах на
вопросы, с которыми к нему обращались начальствующие лица, быстро
сообразившие, что именно этот человек держит в своих руках нити всего дела.
-- Мы не готовы к детальному обсуждению. Мы даже еще не видели саму
турбазу. Верней, я видел ее раньше, но в каком состоянии находится она
сейчас, не знаю.
Таким чаще всего был его ответ.
Среди публики, крутившейся вокруг Люси, я заметил еще двух крепких
молодых людей, которые изображали из себя бизнесменов, приехавших сюда по
каким-то торговым делам. В их распоряжении была синяя "Нива" и
"Жигули"-"шестерка" цвета темный беж. Уже через день эти тачки так
намозолили мне глаза, что на очередном сеансе связи, который проходил из
специально переоборудованной аппаратной местного телецентра, я прямо спросил
полковника Голубкова, кто эти люди. Если это наша "наружка", то ее нужно
немедленно убрать, пока на нее не обратил внимания Генрих. Функции "наружки"
можем выполнять и мы сами. Если же нет, нужно срочно выяснить, кто они. В
нашем деле и без них было слишком много вопросов.
Голубков не сказал мне ни да, ни нет, но уже утром "Нивы" и "шестерки"
в городе не было.
Странная все-таки вещь -- человеческая психология. Если бы с идеей
купить или арендовать базу "Лапландия" выступил любой обычный бизнесмен, тот
же Генрих хотя бы, все дело так и покатилось бы по деловым рельсам,
привлекая внимание лишь тех, кто был бы к нему причастен. Но стоило
появиться мадам Люси Жермен, как вокруг этого дела начался настоящий бум.
Все оказались вдруг в курсе, местное телевидение выдало сюжет о
пожертвованиях приезжей дамы на музей и детский дом, даже бабки на скамейках
возле стандартных блочных домов горячо обсуждали намерения Люси. Почему-то
они были восприняты как радостная новость для всего городишки. Потому,
наверное, что раньше ничего здесь не происходило, а тут вдруг сразу начало
происходить.
Как, собственно, могло повлиять на жизнь горожан, в большинстве
работающих на АЭС и на обслуживающих ее предприятиях, то, что в двадцати
километрах в люксовых отелях будут обитать и кататься на горных лыжах
богатые иностранцы? Да никак. Крохи налогов в городскую казну прибавятся?
Так они как прибавятся, так и исчезнут совершенно бесследно, это уже все
давно понимали. Но настроение у всех все равно было приподнятое.
Правда, чуть позже Люси объяснила, что ее программа гораздо шире, чем
кажется на первый взгляд. Это произошло на приеме, который устроили в ее
честь местные начальники. Прием проходил на базе отдыха АЭС, расположенной
на берегу озера Имандра, километрах в пятнадцати от города. Здесь все было
оборудовано по высшему классу. Баня с теплым бассейном и с выходом в
открытое озеро. Огромный зал в стиле рюс с резными лавками, старинными
самоварами и лыковыми лаптями на стенах. Ну, и с соответствующей кухней и
холодильником, набитым под завязку всевозможными деликатесами.
На осторожное предложение мэра испробовать настоящую русскую северную
баню Люси к полной неожиданности для всех не стала отнекиваться. Она мигом
смахнула с себя все причиндалы, начиная с соболей и кончая всем остальным, и
на глазах изумленной публики прошествовала в парную. Через полминуты
высунулась:
-- А кто, черт возьми, будет меня парить? Эй, вы что, педики? Или
забыли, что такое русская баня?
Тут хозяева местной жизни и вовсе прибалдели. Первым решился мэр, за
ним -- главный инженер АЭС, исполняющий за отсутствием директора его
обязанности. Потом рискнули и их приближенные.
Я вопросительно взглянул на Генриха. Тот лишь улыбнулся:
-- Все в порядке, Серж. Люси всегда знает, что делает.
Не меньше часа красные распаренные тела снарядами вырывались из бани и
с визгами и воплями плюхались в хрустально-чистые воды озера Имандры, на
берегах которого еще сохранился ледяной припай. И среди них лишь по белой
копне волос можно было узнать Люси. Ну, и еще кое по чему.
-- Блондинка-то крашеная, -- поделился со мной своими впечатлениями
мэр, перекуривая на берегу перед началом банкета. -- Но все равно хороша.
Хороша, сучара!
Он ее будто бы все время повышал в звании. Сучка, сука, сучара. А что
следующее? Очень меня это интересовало, но я постеснялся спросить.
На банкете Люси выдала свою программную речь:
-- Вам, мужики, не совсем понятно, почему я торчу в вашем вшивом
городишке, а не еду на турбазу. Я поеду, конечно. Возможно, завтра. Но
турбаза, как я себе все это представляю, не самый главный элемент в моем
проекте. Важный, основной. Но все же не главный. Вы представьте себе
богатого немца или американца, которому уже обрыдли все Альпы и Швейцарии. А
там уж трассы и отели не чета тем, что будут здесь, можете мне поверить. Чем
его можно привлечь сюда? Ну, номера "евролюкс", хорошая трасса, длинный
снег, подъемники, рестораны и бары на базе. Это само собой. Но что он будет
делать после пары-другой спусков? Устроить ему ночное шоу со стриптизом? Так
этими стриптизами он уже по горло сыт. Что же ему остается? Сидеть в баре и
нагружаться пивом и виски? Нет, господа, так мы сразу провалим дело. В
"Лапландии" должна быть изюминка. И она есть. Это -- культурная программа.
Кстати, мэр, эта вот ваша загородная резиденция в нее войдет. Ля рюс. А
натюрель. Я у вас ее арендую.
-- Эта база отдыха принадлежит станции, -- поправил мэр.
-- Значит, я арендую ее у станции. Но этого мало. Вокруг -- нетронутые
места. Значит, есть охота? На что?
-- Да на что хотите, -- ответил мэр. -- Хоть на медведя.
-- Шарман! Сафари на медведя, а? Рыбалка для любителей тоже наверняка
есть?
-- И еще какая! Таймень, сиг, щуки по полтора метра! А охота из
скрадков на перелетных гусей? -- подсказал начальник милиции, сам страстный
рыбак и охотник.
-- Прекрасно, -- одобрила Люси. -- Но главное все-таки другое. В свое
время здесь были сталинские лагеря, не так ли? Какой-нибудь из них можно
восстановить?
-- А чего их восстанавливать? -- ответил начальник местного ФСБ. --
Многие пожгли, а многие сохранились. Ну, колючка повалилась, конечно, вышки
покренились, но бараки целые. Из лиственницы делались, на века.
-- Это еще лучше. Городской музей ГУЛАГа -- неплохо. Но только как
вступление в тему. Мы пойдем дальше. Мы приведем один из лагерей в порядок.
И будем привозить туда наших туристов. Не только показывать. Нет -- селить.
И чтобы все было, как тогда: охрана, овчарки, баланда. Спецура с номерами.
"Два дня в ГУЛАГе" -- вот как будет это называться. И оплата -- как в
"Хилтоне". И ничуть не меньше!
-- Да кто же на это согласится? -- не поверил мэр.
-- Кто? Ха! -- парировала Люси. -- Будут записываться в очередь! Для
западников такое -- впечатление на всю жизнь! Только одна просьба, мужики.
Все это пока должно оставаться между нами. Это мое ноу-хау. Я не слишком
боюсь конкуренции, но не стоит раньше времени разглашать свои планы. Меня
только одно останавливает -- ваша АЭС. Не лучшее соседство. Ее нельзя
закрыть? Или хотя бы сдвинуть километров на сто в сторону?
-- Как?! -- изумился главный инженер.
-- Ну, понимаю, понимаю, нельзя, -- успокоила его Люси. -- Но она хотя
бы безопасна?
-- Вы можете прислать экспертов с самыми совершенными дозиметрами, --
обиделся главный инженер. -- У нас одна из самых безопасных станций в
России. И даже в Европе! Да, мадам! Даже в Европе!
-- Обязательно пришлем, -- пообещала Люси. -- И проверим. После этого и
подпишем контракт. Станция, кстати, тоже может войти в ознакомительную
программу. Вполне могут найтись любители. А почему нет? А теперь выпейте
водки, мужики, а то у вас челюсти отвалятся!
Мужики дружно последовали ее призыву и после этого долго закусывали,
обдумывая ее предложение.
-- А что, твою мать! -- сказал наконец мэр. -- Может, и получится!
-- Вполне, -- подтвердил начальник милиции. -- Если это дело по-умному
раскрутить, даже наши потянутся.
-- На станцию? -- недоверчиво переспросил начальник ФСБ.
-- Да нет, в лагерь! Точно говорю. Из новых. А что? Вот он хапнул куш и
сидит ночью, не может уснуть. Представляет, как попадет на нары и все такое.
А тут и представлять не надо -- плати и садись. А когда выйдешь --
счастья-то сколько, а? Не дура баба. Нет, не дура.
-- Не дура, -- подумав, согласился мэр. -- Но сволочь.
-- Не улавливаю системы в ваших иерархических ценностях, -- счел я
возможным вмешаться в беседу начальствующих лиц. -- Сучка. Сука. Сучара. Это
понятно. Вроде как лейтенант, капитан, майор. А что значит сволочь?
Полковник? Или сразу генерал-майор?
-- Сволочь -- это и значит сволочь, -- неохотно ответил мэр. -- У меня
в этих лагерях отец погиб. А она хочет превратить их в ревю.
-- Вы не совсем правы, -- возразил я. -- Напомнить ожиревшему Западу,
что совсем недавно существовали и такие формы жизни, -- дело нелишнее. Да и
нашим освежить память -- тоже не помешает.
-- Занимался бы ты, парень, своим делом, а? -- посоветовал мне капитан.
-- А с этим мы и без тебя разберемся.
-- Извините. Просто к слову пришлось, -- повинился я. -- Я и намерен
заниматься только своим делом.
Знал бы ты, капитан, какое у меня дело!
II
На следующий день мы отправились на турбазу "Лапландия". О том, чтобы
Люси ехала двадцать с лишним километров по разбитой дороге на машине, и речи
не было. Она потребовала вертолет. И ей немедленно предоставили "Ми-1".
Вместе с ней вылетели Генрих и мурманский деятель. На другом вертолете,
"Ми-8", полетели мы. Вертолеты были заранее арендованы Генрихом то ли в
мурманском, то ли в каком-то другом аэропорту. И с экипажами были проведены,
видимо, какие-то предварительные переговоры. Не знаю какие, но никто даже не
обратил внимания, как мы устанавливаем в люках съемочную аппаратуру.
Соответственно мы и подлетели к посадочной площадке "Лапландии" не в
лоб, а долго делали круги по окрестностям.
Места были лесные и озерные, большая часть озер уже вскрылась, снег
лежал лишь в проталинах и на склонах сопок. Иногда чистую лесотундру
уродовали отвалы каких-то рудников, однажды в стороне мы заметили словно бы
зарницы. Штурман объяснил, что там металлургический комбинат "Североникель"
и идет спуск руды или выброс шлака.
Мы с Доком, честно сказать, плохо представляли себе, как нам придется
исполнять обязанности экспертов по оборудованию. Тем более спортивных
комплексов, с которыми ни он, ни я никогда не имели дела. Но Генрих только
отмахнулся: справитесь, там и не нужны специалисты. Он оказался прав. И сама
гостиница турбазы "Лапландия", и все подсобные сооружения были в таком
состоянии, что особых затруднений оценка не представляла.
Ее сделала сама Люси Жермен, обойдя туркомплекс, заглянув в пару
номеров, в столовую и на кухню базы.
-- И вы хотите сказать, что эта помойка стоит триста пятьдесят тысяч
долларов? -- обратилась она к мурманчанину. -- Вы можете объявлять сто
тендеров, но больше двухсот тысяч вам никто не даст. Сюда нужно вкладывать
миллионы, чтобы превратить базу в приличное место. И на это способна только
одна идиотка. Это я. Передайте своим боссам, что я готова заплатить за базу
двести пятьдесят тысяч, и ни цента больше.
-- Но речь шла о трехстах пятидесяти тысячах, -- напомнил представитель
фирмы.
-- Генрих, что можно оставить от гостиницы? -- обратилась Люси к своему
шеф-менеджеру.
-- Только стены, мадам. И некоторые перекрытия.
-- Что можно оставить от подъемника? -- спросила она Дока.
-- Только несущие фермы. Все остальное требует замены, -- ответил Док.
-- Вы можете что-нибудь добавить, Ковбой? -- обратилась она ко мне,
почему-то переведя мою фамилию на американский лад.
-- Ничего, мадам, -- ответил я. -- Практически все здесь нужно начинать
с нуля. Плюс дороги. Плюс вертолетная площадка или аэропорт для
гидросамолетов. Туристы будут прилетать в Мурманск. Не тащиться же им сюда
три часа на поезде. Я считаю, что вам не следует ввязываться в это дело. Оно
требует слишком много капитальных вложений.
-- Слышали, что сказал мой эксперт? -- обратилась Люси к представителю
Мурманской турфирмы.
-- Я должен обсудить ситуацию со своим руководством, -- заявил
мурманчанин.
-- Но не затягивайте это дело, -- посоветовал Генрих.
Этой же ночью, в номере Генриха, мы внимательно изучили все данные
аэрофотосъемки. "Аэрофотосъемки" -- это я сказал по привычке. Никаких
фотопленок и близко не было. Кассеты из камер вставлялись в мини-компьютер,
который привез с собой Генрих, и он лишь выплевывал из лазерного принтера
листы распечаток, на которых каждое дерево и каждый озерный или речной изгиб
выделялись так, будто были нарисованы тушью старательным китайским
художником.
Северная АЭС -- два действующих энергоблока на берегу озера и один
строящийся -- располагалась километрах в шести от города и километрах в двух
в сторону от дороги, которая соединяла Полярные Зори с "Лапландией". От
города к проходной станции ходили полуразбитые рейсовые автобусы. В
пересменки, которые происходили три раза в сутки, они были обвешаны
пассажирами и двигались чуть ли не боком. По субботам и воскресеньям народу
было намного меньше -- строители и ремонтники отдыхали, на станции
оставались только дежурные смены.
Станция была обнесена по всему периметру пятиметровым забором из
металлической сетки с изоляторами и какими-то проводами сверху. Но вряд ли
сетка была под напряжением. Во-первых, дежурившие у главных ворот охранники
пропускали грузовики с металлом и бетоном, отводя створки ворот голыми
руками. А во-вторых, часть сетки со стороны подстанции уходила в воду, тут
напряжениz не подашь. Поверх сетки крепились мощные осветительные галогены.
Но и в темноте они не рисовали контур ограды -- горели то там, то тут.
Понятное дело: перегорали, а новые где возьмешь, их же покупать нужно.
На планах четко просматривалась и система наружной охраны: трое у
главных ворот, трое у задних, через которые, вероятно, вывозились на ближний
обвалованный склад отработанные ядерные материалы. У входов в оба
действующих блока тоже темнели фигурки охранников. Можно было даже
разглядеть "калаши", висевшие у них на груди.
Всего в наружной охране мы насчитали восемнадцать человек. Внутри тоже
наверняка была охрана. Возле главного щита управления, при входе в
реакторные залы. В общем, человек тридцать. На смену и со смены их возила
крытая брезентом вахтовка, чтобы не давились в автобусных очередях и не
опаздывали на пересменку. Пару раз, выйдя утром из гостиницы подышать свежим
воздухом и отовариться в местных лавчонках какой-нибудь бесхитростной и
безопасной едой (в буфете еда относилась безусловно к опасной, одни котлеты
чего стоили), я внимательно разглядел ребят, грузившихся в вахтовку. Это был
типичная вохра из местных парней, отслуживших срочную. Вряд ли они вели
слишком праведный образ жизни: не раз заскакивали в палатки и возвращались к
машине, ловко придерживая засунутые за пазуху бутылки. Командиры отделений
или смен были постарше и посерьезней -- из бывших прапоров или офицеров,
вероятно. Сами они бутылок по утрам не таскали, но после смены обязательно
отоваривались. И эту водяру, были у меня такие подозрения, они использовали
не для растирания натруженных за день ног или еще чего. Они принимали ее
внутрь. А по утрам не бежали похмеляться, только чтобы не уронить себя в
глазах подчиненных. Впрочем, не исключено, что подчиненные похмеляли их уже
прямо в кузове вахтовки.
Так что уровень охраны Северной АЭС, как и предполагали аналитики
Каспийского трубопроводного консорциума, оставлял желать лучшего. Неужели и
другие АЭС охраняются так же?
Я был не прав: эту станцию мы могли бы захватить без единого выстрела.
И никакой проверочной тревоги не понадобилось бы. Но когда я после разговора
с Генрихом Струде рассказал о своей идее полковнику Голубкову, он сразу и
очень горячо ее одобрил. Она давала какие-то дополнительные возможности.
Какие -- он не стал объяснять. Только несколько раз повторил, что мы должны
стоять на своем и не отступать даже в самой малости.
Генрих тоже успел разглядеть охрану и высказал мне свое убеждение в
том, что мой план лишь усложняет дело. Но я был тверд. Даже если хоть один
охранник сдуру или спьяну окажется изувеченным, не говорю уж -- убитым, что?
Слово сказано? Сказано. О чем еще говорить? Я даже слегка блефанул: вас не
устраивает этот вариант -- нет проблем, мы возвращаем ваш аванс за вычетом
текущих расходов и суточных и забываем о нашей встрече.
В этом блефе был только один момент, который я назвал бы не опасным, а
сомнительным. Поздним вечером, когда Генрих вновь собрал всех нас у меня в
Затопине и каждому вручил по сто штук "зеленых", а также раздал нам билеты
на поезд "Москва -- Мурманск", у меня в доме неожиданно появился полковник
Голубков на своей задрипанной неприметной "Волге". С ним был какой-то
человек в штатском. И по повадкам он был штатским, кем-то вроде бухгалтера.
Он попросил нас выложить на стол пакеты с баксами, которые передал нам
Генрих, распотрошил их так, что стали видны номера и серии каждой банкноты,
и долго фотографировал их аппаратом со вспышкой. Потом попросил каждого из
нас написать заявление с указанием, когда, от кого и для какой цели мы
получили эти деньги. В конце каждого заявления перечислялись серии и номера
банкнот, так что заявления получились довольно объемистыми. Больше всего мне
не понравилось то, что заявления были на имя Генерального прокурора России.
Только этого нам и не хватало.
Но полковник Голубков сидел молча, очевидно одобряя действия своего
спутника, и мы не решились выражать недоумение, а уж тем более и протесты.
После того как эта довольно затяжная процедура закончилась, бухгалтер
собрал все наши баксы в инкассаторский мешок, а нам выдал другие -- такие же
новые, стольниками. И ровно по сотне тысяч. Так что, если бы Генрих
согласился на мое предложение, он получил бы обратно не совсем те деньги,
которые нам заплатил.
Но у него, судя по всему, и в мыслях не было давать задний ход. Он был
устремлен вперед, только вперед. А впереди было посещение Северной АЭС. Люси
пригласил на эту экскурсию главный инженер станции во время пьянки на
загородной базе, а потом не поленился прислать пропуска для всей нашей
группы. Мы и не преминули воспользоваться этим приглашением.
III
Осмотр станции принес всем нам много приятных неожиданностей.
Принципиально разных по своей сути. Люси, например, восхитило то, что все на
станции работают в белом -- не в белых халатах, как внешний обслуживающий
персонал, а в белых штанах и куртках с застежками по самое горло. На лицах
многих из них были белые повязки, что-то вроде марлевых респираторов. Эти
операторы работали в реакторной зоне -- "грязной", как ее называли. После
трех часов работы полагался часовой отдых, для этого была выделена
специальная комната с лежанками, фикусами и телевизором "Рекорд" с тусклым
экраном. Когда смена кончалась, операторы подвергались тщательному
дозиметрическому контролю, а вся их одежда отправлялась либо на
дезактивацию, либо уничтожалась.
Главный инженер Юрий Борисович, сопровождавший нас, настойчиво
советовал Люси не лезть в активную зону. Но не на ту напал. Как это?
Побывать на атомной станции и не взглянуть на реактор! А по-моему, ей просто
хотелось пощеголять в белом балахоне, с дозиметром в кармашке. А если бы еще
без штанов да в присутствии фотокорреспондента какого-нибудь "Пентхауза" или
"Плейбоя" -- так больше и мечтать не о чем, сенсационная серия! Насчет
фотокорреспондента у нее, разумеется, обломилось. Но по тому, как она
облазила все перекрытия и останавливалась рядом с операторами у главного
щита или у системы контроля за охлаждением реакторов, я понял, что идея
суперсерии "Люси Жермен демонстрирует коллекцию на русской АЭС" накрепко
запала в ее голову.
Генрих с дозиметристами взяли лодку и обогнули станцию по воде, отбирая
пробы в разных местах и тщательно записывая показания датчиков в блокнот.
Муху мы оставили снаружи -- приглядеться, что там к чему, а мы с Доком
пристроились к Юрию Борисовичу и Люси. И уже минут через сорок весь план
предстал передо мной, как на бумаге. Но, понятное дело, я держал его пока
при себе.
На третий, строящийся, блок мы заходить не стали. "Там шумно", --
сказала Люси. И в самом деле, из-за высокой сетки, отгораживавшей
действующую станцию от стройки, доносился истошный вой наждаков, которыми
зачищали сварные швы, грохот железных балок и огромных металлических листов,
натужный вой тяжелых грузовиков, буксующих в непролазной грязи. Да мне это
было и не нужно. Стройка выпадала из зоны нашего действия. А это был один из
главных выводов.
На выходе из активной зоны Юрий Борисович не без гордости показал Люси
показания дозиметров и объяснил, что радиация внутри станции всего на
тысячные доли нормы превышает фон. Люси заглянула в комнату отдыха, где
операторы, среди которых была половина женщин, смотрели по тусклому ящику
какую-то мыльную оперу, и искренне возмутилась.
-- Юрочка! И это называется заботой о людях, еб твою мать? -- не
приглушая голоса, спросила она главного инженера. -- Где Генрих? Позвать
сюда Генриха!
Появился Генрих. Люси показала ему на "Рекорд":
-- Завтра здесь должен стоять "Тринитрон". Нет? -- спросила она,
заметив легкий протест в глазах своего шеф-менеджера. -- Тогда можешь искать
себе другую работу!
В кабинете главного инженера, на очищенном от бумаг длинном столе был
устроен легкий фуршет. Но Люси даже не взглянула на бутылки и бутерброды с
семгой. Она подошла к письменному столу и уставилась на компьютер.
-- Это что? -- спросила она так, как спрашивают о какой-то диковине.
-- Ай Би Эм Пи Си, -- ответил главный инженер.
-- Неужели двести восемьдесят шестой? -- поразилась Люси.
-- Ну почему? -- обиделся Юрий Борисович. -- Триста восемьдесят шестой.
И очень даже прилично работает.
Люси вновь решительно повернулась к Генриху:
-- Интел. Последней модели. Со всеми примочками. Интернет и все прочее.
Подключить кабелем к сети телецентра, у них есть канал. Не нужно меня
благодарить, Юрочка, -- обратилась она к главному инженеру. -- Я надеюсь, ты
разрешишь мне и моим сотрудникам время от времени им пользоваться. Пока мы
не найдем подходящего помещения для своей компьютерной базы. Мне придется
связываться с турагентствами всего мира. И как прикажешь? По вашему
междугородному телефону? Так проще докричаться! Наливай, Генрих. И не делай
из своей морды козу. Мы приехали сюда не на один год. И если мы хотим здесь
успешно работать, нужно, чтобы нас полюбили. Ты меня уже любишь, Юрочка?
-- Я никогда не видел таких женщин, -- искренне признался главный
инженер.
-- И больше не увидишь, -- милостиво приняла комплимент Люси. -- Но
сайт дома моделей "Шарм" есть в Интернете, так что долгими полярными ночами
ты не будешь по мне скучать.
Я не очень понял, на кой черт Люси понадобилось дарить станции такие
дорогостоящие игрушки, как японский телевизор "Тринитрон", а тем более
современный компьютер. Этого не понял, по-моему, и Генрих. Но он спорить не
стал. А я тем более. Не мое это было дело.
Мое дело было другое. К тому времени, когда мы закончили со всеми
фуршетами и вернулись в гостиницу, в моей голове уже созрел точный план
операции. Мне не хватало лишь информации дозиметристов. И Генрих мне ее
предоставил.
Как я и предполагал, вода со стороны реакторов порядочно превышала фон.
Поэтому проникать на станцию, подныривая под сетку, ни у кого из нас особого
желания не было. У нас с Боцманом были дети: моя Настена и его Санька, а у
остальных ребят -- вообще никого. И рисковать будущим потомством никому не
улыбалось.
Следующая порция анализов, которые выдал нам Генрих, была куда
приятнее. В озеро, на берегу которого стояла АЭС, с севера вливалась
довольно широкая протока. Речушка не речушка, тут все озера соединялись
проливами и протоками. Главное, что она текла сверху, и была, как и вся
территория станции, перекрыта уходящей в воду стальной сеткой. Стрелки
дозиметров здесь едва дотягивали до фона. Расход воды в этой протоке, по
прикидкам Генриха и сопровождавшего его гидрогеолога, был достаточно
большой, чтобы считать северную часть озера, уже внутри станции, совершенно
безопасной для наших мужских достоинств.
Но главным являлись зоны охраны, на которые была разбита территория
объекта. Две трети ВОХРы, человек восемнадцать, дежурили у ворот и вдоль
сетки. Еще по трое -- у входа в действующие корпуса. Двое -- на входе в зал
основного щита управления. Еще по двое -- на входе и выходе в активные зоны.
При этом первый и второй действующий корпуса были разделены прочной
пятиметровой бетонной стеной, и когда кому-нибудь из инженеров нужно было
пройти в соседний корпус, он двигался в обход, через центральную проходную.
Могу только представить, что он при этом думал. Или даже говорил вслух.
А ведь нам же не всю станцию нужно было захватить, а лишь один из ее
действующих блоков. Значит, восемнадцать охранников мы можем вычеркнуть из
списка. Мы их просто обойдем -- поднырнем под сетку и вылезем в лодочном
сарае возле первого, самого нужного нам блока станции. Вода, правда, не
сахар. Но это уж дело Генриха -- обеспечить нас специальными гидрокостюмами,
желательно с подогревом. А дальше -- все просто. Трое на входе -- не
проблема. Те, что внутри здания, -- тем более. И что остается? Блокировать
корпус изнутри -- а двери там такие, что прямой удар гаубицы могут
выдержать. Перевести вспомогательный персонал в комнату отдыха -- пусть
смотрят цветной японский "Тринитрон", оставить на пультах только дежурных. К
ним даже приставлять никого не нужно. А что они могут сделать? Внешняя связь
у них будет отключена. А режим работы реактора они будут поддерживать без
всякого принуждения -- самим же тоже неохота взлететь на воздух.
После этого можно будет без спешки укладывать взрывчатку, ставить
взрыватели и подавать условный сигнал: "Станция захвачена".
Да, все было предельно ясно. Но я почему-то не спешил поделиться этим
планом с ребятами. А тем более -- с Генрихом. Не знаю почему. Что-то
останавливало. Какой-то внутренний голос. А я привык доверять своему
внутреннему голосу. Решил довериться и в этот раз.
И промолчал. Но Генрих и не ждал моих комментариев.
-- Ну что, по первому этапу особых проблем не просматривается.
Отработать маршрут проникновения на станцию, просчитать до минуты -- не мне
вас этому учить, -- подвел он итог обсуждению, -- Со вторым этапом сложней.
-- А что у нас на второе? -- спросил Муха.
-- Взрывчатка. Есть два пути доставить ее. Первый: получить официально
на каком-нибудь из подмосковных военных складов и привезти сюда. Этот путь
не годится. Мы будем вынуждены афишировать свои намерения, обязательно
произойдет утечка информации, и нас попросту арестуют, а вся наша проверка
кончится ничем. А пока Москва будет связываться с президентом "Шеврона" и
советом директоров КТК, из которых лишь один посвящен в суть операции, мы
будем сидеть на нарах. Чего не хотелось бы.
-- Это уж точно, -- подтвердил Муха. -- Какой второй?
-- Не стану перегружать ваши головы лишними подробностями. Скажу лишь,
что этот способ сложный, дорогой, но надежный.
-- А все-таки? -- не отставал Муха. -- На сколько он потянет? "Лимонов"
на пять деревянных?
-- Больше. И не деревянных.
-- Мы, Генрих, неправильно заключили с вами контракт, -- заявил Муха.
-- Нужно было -- аккордно. Перерасход -- наш. Но и экономия тоже наша. Какая
нужна взрывчатка?
-- Лучше пластит.
-- А обыкновенный тол подойдет?
-- Подойдет и тол. Но его нужно килограммов шестьсот. Чтобы все
выглядело достаточно серьезно.
-- Договорились, -- кивнул Муха. -- Так и быть, сэкономим "Шеврону"
пару баксов, пусть процветают, нам не жалко.
-- Хотелось бы послушать объяснения, -- заметил Генрих.
-- А вы просто невнимательный человек. Иначе обошлись бы без
объяснений. Вы на здешнем рынке были?
-- Проходил как-то.
-- Рыбу видели? Не соленую -- свежую.
-- Видел. Но не обратил внимания.
-- А я обратил. И что характерно, ни у одного сига или чира не было в
губе ранки от крючка. Сетью ловили? А тогда почему чешуя целая? Когда рыба
бьется в сети, чешуя всегда отскакивает. О чем это говорит? Что рыбу
глушили. А чем можно глушить рыбу? Взрывчаткой. А где местные умельцы
достают взрывчатку?
-- На каком-нибудь здешнем военном складе? -- предположил Генрих.
-- Вы только что видели карты всей округи. Заметили хоть что-то похожее
на военный склад?
-- Нет.
-- А почему? Потому что никаких военных складов здесь нет.
-- Ты не тянул бы резину, а? -- посоветовал я Мухе.
-- Пастух! Неужели даже ты не сообразил? Чем рвут рудные отвалы? Толом,
правильно? А где хранится тол? На складе, который находится на приличном
расстоянии от объекта -- из соображений безопасности. А как перевозится
взрывчатка к месту работ? На грузовиках. Смотрите сюда!
Муха расстелил на столе снимок общего плана и показал сначала рудный
карьер, а затем извилистую, огибающую сопки дорогу, которая вела к карьеру
от каких-то приземистых каменных бараков. На снимке были видны два "зилка" с
брезентовыми кузовами: один катился вниз, к карьеру, а другой одолевал
подъем.
-- Вот вам и взрывчатка! -- заключил Муха. -- Как там учет поставлен --
сами можете себе представить, если весь базар рыбой завален. Да и точно
учесть расход взрывчатки при горнорудных работах практически невозможно:
что-то взорвалось, а что-то -- брак. Проще всего подъехать на склад,
договориться с ребятами и купить пару ящиков. Или сколько нам нужно?
-- Совершенно исключено, -- возразил Генрих. -- Пойдут слухи. Приехали
чужаки, купили взрывчатку. И не один взрывпакет, а почти полтонны.
Обязательно кто-нибудь проболтается.
-- Можно по-другому, -- легко согласился Муха. -- Посмотрите на карту.
Дорога в сопках, практически не просматривается. Выбрать место, перемахнуть
через борт, из каждой машины сбросить по упаковке или по ящику -- никто и не
чухнется. Согласны?
-- Интересное предложение, -- одобрил Генрих. -- Очень интересное. Что
скажете, Серж?
Честно говоря, почему-то я предпочел бы, чтобы Муха держал свои
соображения при себе и о них не рассказывал. Но коль уж зашла об этом речь,
отмалчиваться было не с руки.
-- А куда мы взрывчатку потащим? -- спросил я. -- Не сразу же на
станцию. И в гостиницу тоже нельзя.
-- Вот куда, -- подсказал Генрих. -- На турбазе есть склад. Я
договорюсь, чтобы вам дали ключи. Туда все и перевезете. И взрывчатку, а
заодно -- для маскировки -- все наше геодезическое оборудование из
гостиницы. Ящики зеленые, похожи на снарядные, никто и внимания не обратит.
Прекрасная мысль, Олег. Просто прекрасная. Займитесь этим, Серж. Начните
прямо завтра. Дня три вам на всю операцию хватит?
-- Должно хватить. Но взрывчатка-то настоящая, -- напомнил я.
-- А мы не будем ее использовать. Оставим на крайний случай. Почему?
Потому что наши работодатели будут очень разочарованы таким решением.
Доставить взрывчатку -- одна из труднейших задач, правильно? Так они
считают. А мы тут вдруг находим ее под самым носом. Из эксперимента должна
быть исключена случайность. Тогда он будет убедительным. Мы должны
смоделировать типичную ситуацию. Типичную для всей России.
-- По-вашему, в других регионах России трудней добыть взрывчатку? --
обиделся за Россию Муха. -- Да еще легче. Только плати -- сами привезут и
уложат! А на бутылку добавите -- так и взорвут!
-- Если это правда, то это прискорбно, -- заметил Генрих.
-- Это прискорбно, но это правда, -- поддержал Муху Док.
-- И все же мы оставим этот вариант про запас, -- завершил разговор
Генрих. -- Осваивайтесь, внедряйтесь, отрабатывайте план операции. А мы с
Люси завтра уезжаем в Мурманск на несколько дней, нужно решить кое-какие
оргвопросы.
-- Охрана нужна? -- спросил Артист.
Генрих усмехнулся:
-- Я смотрю, вы готовы охранять ее днем и ночью.
-- Особенно ночью, -- не без вызова ответил Артист.
-- Он пошутил, -- решительно вмешался я.
-- Я так и понял, -- кивнул Генрих. -- Все в порядке, Семен. Я сумею ее
защитить.
III
"Совершенно секретно
Операция "Капкан" ЭЛЕКТРОННЫЙ ПЕРЕХВАТ
Пилигрим -- Тернеру.
Операция развивается строго по плану. Необходим второй транш. Из них
четыреста тысяч наличными -- в Мурманск. Буду ждать вашего человека в
гостинице "Арктика". Пусть найдет мадам Люси Жермен, я ее менеджер".
"ШИФРОГРАММА
Джеф -- Доктору.
Из банка "Босфор" на счет фонда "Ичкерия" переведен миллион долларов.
Четыреста тысяч сразу же обналичены. Будут переданы, вероятно, курьером
Рузаева непосредственно объекту П. В ближайшие дни, по данным Туриста, он
будет находиться в Мурманске".
"ШИФРОГРАММА
Лорд -- Доктору, Туристу.
По телефонному номеру, указанному Туристом, выявлен житель Стокгольма
Йоргенс Краузе, судовладелец двух среднетоннажных лесовозов. До 1979 года
был участником группы Баадер -- Майнхоф, выполнял вспомогательные задания. В
1979 году был арестован и осужден на три года. После освобождения никаких
связей с террористическими группами не поддерживал. До ареста не раз
встречался с объектом П. и хорошо с ним знаком. После второго телефонного
звонка объекта П. из Москвы, содержание которого не зафиксировано, взял
подряд на доставку груза гуманитарной помощи для детских домов Мурманской
области, в том числе и для детского дома в поселке Полярные Зори. На
обратном пути намерен загрузиться пиломатериалами. Вся гуманитарная помощь и
фрахт оплачены стокгольмским филиалом корпорации "Интер-ойл". Выгрузка
гуманитарной помощи произойдет в Кандалакше, далее груз для Полярных Зорь
проследует на автомашинах.
Мой агент, внедренный в команду, сообщил, что накануне погрузки и
выхода в рейс в носовой части трюма скрытно производились какие-то
перепланировочные работы. Не исключено, что лесовоз везет взрывчатку. По
согласованию с таможенной службой судно было выпущено из порта без
тщательного досмотра. С тем чтобы не расшифровать нашего человека, считал бы
целесообразным все необходимые мероприятия по нейтрализации или подмене
взрывчатки провести во время следования груза на автомашинах из Кандалакши в
Полярные Зори".
"ЭЛЕКТРОННЫЙ ПЕРЕХВАТ.
Пилигрим -- Рузаеву.
Высылайте транспорт с фруктами".
"ШИФРОГРАММА Сол -- Туристу.
На второй день пребывания в Мурманске объект П. исчез".
IV
Полковник Голубков расхаживал взад-вперед по своему маленькому кабинету
и терпеливо, с автоматизмом смирного идиота, аккуратно отставлял в сторону
кресло , все время попадавшееся ему под ноги.
Исчез, твою мать! Куда он исчез?
Капитан Евдокимов, срочно посланный в Мурманск, засек контакт Пилигрима
с человеком Рузаева. Тот передал Пилигриму небольшой кейс -- как раз такой,
в каком вполне уместились бы четыреста тысяч долларов. Для чего Пилигриму
наличняк? Платить, ясно. За что? За взрывчатку? Но она выехала из Чечни,
замаскированная в коробе "КамАЗа", груженного турецкими огурцами и
мандаринами. Зачем за нее платить? Если Лорд прав и вторая партия взрывчатки
идет на лесовозе Краузе, за нее действительно нужно платить. Но лесовоз еще
и близко к Кандалакше не подошел, он сейчас где-то на траверзе Рыбачьего или
Кильдина, ему до Кандалакши еще пилить и пилить. А Пилигрим уже испарился. И
Люси Жермен не знает куда. И не проявляет ни малейшего беспокойства:
встречается с представителями турфирмы, с людьми из администрации
губернатора, ведет переговоры о турбазе "Лапландия". На как бы случайный
вопрос капитана Евдокимова о спутнике лишь пожала плечами:
-- Все кобели бегают. Побегает и вернется.
Личность курьера выяснили -- это был один из советников Рузаева. Так
что эта информация ничего принципиально нового не давала.
Все остальное шло по плану. Очень удачно Люси подарила станции японский
"Тринитрон", а еще более удачно -- современный мощный компьютер. Получилось
прямо как по заказу. В отделе полковника Голубкова его сотрудники мозги едва
не вывихнули, раздумывая, как бы половчей и естественней всадить на АЭС
хороший компьютер с выходом в Интернет. А тут получилось само собой.
Голубков порадовался неожиданной удаче, но не слишком удивился. В любом деле
бывают приятные неожиданные удачи.
Впрочем, неожиданные проколы -- гораздо чаще. Компьютер уже подключали
к Интернету, а для его обслуживания был прислан из Москвы белобрысый и
флегматичный молодой человек по имени Володя. На станции он был оформлен как
практикант Бауманского технического университета, на самом же деле Бауманку
он закончил два года назад и работал в информационном центре УПСМ. Таким
образом, проблема мгновенной связи Полярных Зорь с любой точкой мира была
близка к решению. А это один их важнейших моментов.
Необходимые подготовительные работы полным ходом велись и на местной
студии телевидения под видом замены и модернизации обветшавшего
оборудования. Легализовать эту операцию оказалось непросто, но все же
удалось убедить деятелей из областной телесети, что это не будет стоить им
ни копейки, все расходы понесет спонсор, пожелавший остаться неизвестным. Он
же за свой счет командирует свою бригаду специалистов, так что вообще не о
чем беспокоиться.
Все так, но исчезновение Пилигрима из Мурманска путало все карты.
Голубков даже обругал в сердцах Пастухова, который потребовал убрать из
Полярных Зорь ребят из "наружки". Но тут же остудил себя: правильно
потребовал. Городишко маленький, а стоило Пилигриму заподозрить что-нибудь
неладное -- все пошло бы прахом.
И еще одно несказанно раздражало полковника Голубкова. Шифрограмма об
исчезновении Пилигрима из Мурманска поступила от Сола. Почти одновременно об
этом сообщил и капитан Евдокимов. Но первым-то все-таки Сол! Подполковник
Моссада Соломон Бен-Ари. Да откуда же он, черт бы его побрал, узнает все так
быстро?!
Ладно, хватит себе попусту нервы трепать. Все выяснится. Все всегда
выясняется. Иногда, правда, слишком поздно.
На следующее утро Голубков приказал связаться с Мурманским пароходством
и узнать, где сейчас находится лесовоз из Стокгольма, принадлежащий Йоргенсу
Краузе. Через полчаса ответ лежал у него на столе. Лесовоз миновал мыс
Святой Нос и вошел в Белое море. Примерно через полсуток прибудет в
Кандалакшу.
Еще, твою мать, полсуток! Он должен быть там часа через четыре, от силы
-- через пять. Что-то не сходилось. Скорей из привычки к добросовестности,
чем из-за шевельнувшегося подозрения, полковник Голубков запросил подробные
данные о маршруте лесовоза: куда заходил, где заправлялся. Ответ его почти
успокоил: вчера поздним вечером капитан лесовоза запросил разрешение войти в
Кольский залив и встать у портовой стенки для смены топливных форсунок. В
просьбе не было ничего удивительного, на нашей горючке засиралась самая
совершенная аппаратура. Разрешение было получено, через два часа неполадки
были устранены, но тут на море спустился туман такой плотности, что капитан
лесовоза попросил разрешение отстояться у стенки порта до улучшения погоды.
Капитан рейда дал "добро". Так лесовоз и простоял всю ночь, пока к утру не
унесло туман. Вот откуда и взялось это многочасовое отставание от графика.
В сущности, Голубкова оно не волновало. Чуть раньше или чуть позже, но
все будет сделано, как надо. Были посланы люди в Кандалакшу, оперативная
группа заняла позиции на трассе, был подготовлен ложный объезд дороги. Под
видом бандитов оперативники должны будут связать водителей грузовика, изъять
взрывчатку и заменить ее фальшивой, а затем отпустить машину, якобы не
прельстившись грузом. Гуманитарная помощь. Что там может быть? Секонд-хэнд.
Да кому он сегодня нужен, кроме несчастных ребятишек из российских детских
домов?
То же самое уже было проделано с "КамАЗом", выехавшим из Грозного с
фруктами. Там и нападения никакого не пришлось устраивать. На ночной стоянке
под Новомосковском оба водилы так накурились плана, что заснули прямо в
кювете. Они бы не услышали, даже если бы всю их машину разобрали на
запчасти. А уж заменить взрывчатку -- это было вообще минутным делом.
Правда, уже через час после операции Голубков получил шифровку от
Доктора. Блюмберг сообщал, что вынужден вернуть "КамАЗ" в Грозный. Почему --
непонятно. "В силу сложившихся обстоятельств". Вот и все объяснения. В любом
другом варианте Голубков потребовал бы более убедительного обоснования.
Какого черта? Он потратил столько времени и сил, чтобы провести эту
операцию, и все впустую? Да, потребовал бы. И в не слишком дипломатичных
выражениях. Но не теперь. В шифровках не разгуляешься. К тому же Блюмберг
был координатором, его приказы -- по условиям каирского совещания --
обсуждению не подлежали. И еще одно понял Голубков: шифровка пришла не из
Лондона или Нью-Йорка, а из самого Грозного. Воздействие на ситуацию могли
оказывать лишь местные условия Чечни. И уж никак не Уолл-стрит или
Даунинг-стрит.
Значит, Блюмберг в Грозном? Так получается. Как он туда попал? Что он
там делает? Ни один из агентов не сообщил о появлении в Грозном или в
окружении Рузаева подозрительного иностранца. Или хотя бы нового человека,
обратившего на себя внимание. Это говорило не о квалификации агентуры. Это
скорей говорило о квалификации Блюмберга. Так что вроде бы не о чем было
беспокоиться.
И все же что-то Голубкову во всей ситуации не нравилось. Не в
конкретных деталях, а именно вообще. Что-то тут было не то. Что? Знать бы.
Он достал карту. Какой запас хода у судна такого класса? Тысячи полторы
миль, не меньше. Значит, заправлялся он где-то в Норвегии нормальной
горючкой. А тогда с чего бы, спрашивается, засоряться форсункам на
полдороге? Все, конечно, бывает. Но когда что-то происходит не вовремя, это
наводит на размышления.
Второе. Погода. Голубков запросил сводку метеоцентра по Кольскому
полуострову. Верно, ночь была тихая, с туманом. Видимость -- около
километра. Ну, не так чтобы очень-то. При желании можно и идти. Трасса
хорошо изучена, оснащена навигационными огнями, створными знаками. Опять же
современные локаторы на лесовозе. Вполне можно выйти и в ночь. Не вышел.
Почему? Спешить некуда? Ну, это нашим некуда спешить. А ихним есть куда.
Время -- деньги. И все же не вышел, предпочел отстаиваться у стенки до утра.
Причина? Или тоже просто случайность?
Не многовато ли накапливается случайностей?
Голубков взял трубку спецсвязи, чтобы позвонить в местное отделение
ФСБ. Но, помедлив, раздумал. Через Кольский залив проходят десятки судов в
сутки, у них там своих забот хватает. И что они могут выяснить? Ну, заходил.
Ну, постоял. Ну, ушел. Поколебавшись, Голубков вызвал лейтенанта Авдеева,
единственного, пожалуй, своего оперативника, еще не задействованного в
операции "Капкан", и приказал срочно вылететь в Мурманск, а оттуда -- в
Кольский залив, в поселок Полярный. Задача: шведский лесовоз. Стоял всю ночь
у причальной стенки. Рядом, возможно, были другие суда. Контакты между
командами. Сходила ли команда на берег. Поднимался ли кто из посторонних на
борт. Опросить пограничников, таможенников, докеров, дежурных по порту. Не
акцентируя, между делом.
-- Что я должен узнать? -- спросил лейтенант.
-- Понятия не имею, -- признался полковник Голубков. -- Может, там и
вообще нечего узнавать. Но вдруг выплывет что-то? Хоть малость, нам сейчас и
малость сгодится. Приказ ясен?
-- Никак нет!
-- Ты вот что сразу запомни: ясный приказ и дурак выполнит. А неясный
-- тут вот и начинается настоящий контрразведчик. Понял?
-- Так точно!
-- Выполняй!
V
"СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Пастухов -- Голубкову.
Люси Жермен и объект П. вернулись в Полярные Зори. Привезли на АЭС и
передали монтажникам несколько упаковок с модемом и др. аксессуарами для
компьютера. Часть коробок объектом П. была заперта в сейфе главного инженера
станции. Сам главный инженер работает в кабинете директора станции, который
уже около года находится на лечении после участия в ликвидации последствий
Чернобыля. Сейф удалось вскрыть заранее изготовленными дубликатами ключей. В
одной из коробок оказались четыре радиовзрывателя марки NBMS37242Q,
работающих от сигнала космической связи, и компактное радиоэлектронное
устройство для подачи на спутник инициирующего сигнала. Судя по маркировке,
все взрыватели настроены на одну частоту. Детонаторы уложены в отдельную
коробку, по внешним признакам рассчитаны на взрыв значительного количества
ВВ. Взрыватели и детонаторы неотличимы от настоящих. Наши действия?"
"ШИФРОГРАММА
Турист -- Джефу.
Пересылаю копию спецдонесения Пастуха. Срочно найдите
фирму-производителя радиовзрывателей указанной марки и возможного
покупателя. Также выявите абонента зашифрованной в маркировке частоты и
соответствующего спутника связи. Выясните в НАСА возможности подачи сигнала
указанных параметров со спутника НАСА с близкой орбитой и возможности
блокировки взрывного сигнала. Испытание должно быть проведено до начала
операции".
"СПЕЦТЕЛЕГРАММА
Голубков -- Пастухову.
Ждите. Никаких активных действий не предпринимать".
"ШИФРОГРАММА
Весьма срочно.
Джеф -- Доктору.
Джон Форстер Тернер с охранником вылетает в Москву. Забронированы
билеты на Грозный. Ситуация непредсказуемая. Охранник чрезвычайно опасен.
Примите все необходимые меры предосторожности. Прилагаю подробное досье
Тернера".
"ШИФРОГРАММА
Весьма срочно.
Доктор -- Джефу.
Постарайтесь задержать вылет Тернера минимум на двое суток.
Задействуйте через Туриста отдел виз российского генерального консульства в
Нью-Йорке".
Глава восьмая ЗАЛОЖНИК
I
Мистер Тернер всегда делал все сам, и поэтому у него всегда все
получалось.
"Чего сам не сделаешь, того за тебя никто не сделает. А если сделает,
то сам же потом и пожалеешь".
Джон Тернер на всю жизнь запомнил эти слова отца, которые любил
повторять его старший брат Майкл. Да, Майкл. Красавчик Майкл. Такая нелепая
гибель. И в самый расцвет карьеры, когда он фактически монополизировал всю
торговлю оружием для стран, борющихся за национальную независимость. А они
плодились в ту пору как грибы.
Нет слов, эта торговля давала прибыль. И немалую. Не брезговал Майкл и
транспортировкой колумбийских наркотиков. В танкерах и сухогрузах,
принадлежавших компании, совладельцами которой были Майкл Тернер и его
младший брат Джон, при желании всегда можно было найти место для
сотни-другой килограммов героина. Дело очень прибыльное, хотя и
небезопасное. Главная опасность поначалу исходила не от федеральных властей
и таможни, а от самих наркобаронов, сатаневших от собственного героина и
устраивавших кровавые разборки в самых неподходящих местах и в самое
неподходящее время. С этим еще кое-как можно было мириться. Но Джон словно
бы прочувствовал пришествие новых времен, когда за наркотики серьезно
возьмется правительство и будут даже выводить породы собак, способных учуять
щепотку марихуаны за стальной переборкой.
С наркотиками, по настоянию Джона, было покончено. Но свернуть или хотя
бы ограничить торговлю оружием уговорить Майкла не удавалось. Джон пытался
сделать это не раз. Он чувствовал какими-то внутренними фибрами, что и это
занятие уже выходит за пределы разумного риска. Майкл лишь посмеивался и
расширял дело. Джон Тернер был за то, чтобы вкладывать полученную от
торговли оружием прибыль в легальный бизнес -- в танкерный флот,
нефтепроводы. Он даже убедил брата купить несколько танкеров у вдовы
президента Кеннеди Жаклин Онассис. Это придало корпорации "Интер-ойл"
известную респектабельность. Но Майкл был неудержим. Его не устраивала
нормальная прибыль в семь процентов, ему нужно было семьдесят, а еще лучше
-- сто семьдесят.
Но времена менялись. И слишком быстро. Даже после громкого
расследования комиссии конгресса по поставкам оружия "контрас" Майкл не
утихомирился. А это уже грозило самому делу. Не только процветанию, но и
просто существованию корпорации "Интер-ойл". Перехват любого транспорта с
оружием на судах "Интер-ойла" мгновенно обесценил бы акции корпорации на
всех биржах мира. Это означало бы полное банкротство. Полное. Крах.
Отец часто повторял, особенно перед смертью: "Я хочу, чтобы мой внук
был сенатором". Для человека, который начинал свою карьеру мелким
бутлегером, это была высокая мечта. Но Майкл не воспринял завета отца.
Поэтому ему пришлось уйти. Вместе с сыном, который так и не стал
сенатором.
У самого Джона сыновей не было, двумя дочерьми и бесчисленными внучками
занималась жена, поэтому политические перспективы рода его не интересовали.
После смерти Майкла весь бизнес был легализован. Джон Тернер не был
человеком трусливым, но находил особое удовлетворение в том, что ему не
нужно вздрагивать от ночных телефонных звонков и опасаться внезапного стука
в ворота виллы или в дверь нью-йоркской квартиры. Это было сродни
удовлетворению человека, хорошо сделавшего трудное и опасное дело и удачно
вышедшего из него. Удовлетворению профессионала. А в бизнесе Джон Тернер был
настоящим профессионалом. Это признавали даже его конкуренты и те немногие
враги, которые сообразили вовремя убраться с его дороги и потому остались
живыми.
Но бизнес --это бизнес. Тот, кто ничего не делает, ничего не получает.
Без риска наживают два цента на доллар. Это Джона Тернера не устраивало. Не
потому, что он был беден. Нет, он был одним из самых богатых людей Америки.
Причина была в другом. В том, что в свои шестьдесят четыре года он был еще
вовсе не стар. Его крупная фигура источала силу и зрелую уверенность
человека, знающего себе цену, а внутренняя энергия, которой Джон был
заряжен, как ядерный снаряд, подчиняла его воле всех окружающих.
В отличие от своего брата Майкла Джон не был красавчиком. Но с годами
грубоватые черты его лица обрели своеобразную гармоничность, легкая седина в
густых, без единой проплешинки, волосах и взгляд серых холодных глаз
превратили простоватого парня из Детройта в того, кого называют "интересный
мужчина". На него оглядывались молодые женщины. В последние годы они мало
его интересовали, но их взгляды были Джону приятны. Да, приятны. Они
свидетельствовали, что он еще в полном порядке.
От предложения войти в состав Каспийского трубопроводного консорциума
Джон Тернер отказался не потому, что доля участия, предложенная его
корпорации "Интер-ойл", была слишком незначительной и соответственно
незначительными были бы прибыли. Тут было нечто другое, не слишком связанное
с деньгами. Он ощущал: согласись, скажи "да" -- и все, спокойная старость. А
он не хотел быть стариком. Он отказался. Словно предчувствовал, что все тут
не так-то просто. И оказался прав.
Он долго обдумывал предложение Пилигрима и известного ему лишь по
газетным сообщениям Султана Рузаева, поступившее через молодящегося
фатоватого еврея с чеченской фамилией. Но с самого начала, еще ничего толком
не обдумав, почувствовал, что примет это предложение. И принял. Потому что
это был вызов. Взлет. Возвращение в молодость.
План был безумен и обречен на провал. Если бы в нем не участвовал
Пилигрим. Это тоже, естественно, не гарантировало успеха. Но в случае, если
план удастся, он принесет столько, что вся прибыль от торговли оружием и
наркотиками, которой пРомышлял его брат Майкл, оказалась бы горсткой мелочи.
Одно только нападение на инспекторов российского Генштаба снизило котировку
акций КТК почти на двадцать пунктов, что принесло Тернеру не меньше сорока
миллионов долларов. А если КТК рухнет...
Его советники не рекомендовали Тернеру лететь в Чечню. Слишком
рискованно. Да и что он сможет там увидеть? Информация поступала регулярно
по заранее оговоренным и надежно зашифрованным каналам связи, она выглядела
полной и не давала повода усомниться в ее достоверности. И все же Тернер, не
без некоторых раздумий, решил слетать в Грозный. Дело было слишком
серьезное. А о таких делах нужно иметь личное представление. Он знал по
многолетнему опыту, что это дает порой больше, чем самые широко развернутые
и убедительные информационные материалы.
Тернера слегка насторожило то, что российское консульство не сразу
выдало ему визу. Посланному в консульство сотруднику Тернера объяснили все
обычной бюрократической неразберихой и пообещали быстро все уладить. Дело в
том, что двадцать с лишним лет назад Тернер был включен в розыскные списки
ФБР по подозрению в незаконной торговле оружием. Обвинение не было
подтверждено в суде, срок давности истек, мистер Тернер давно уже являлся
полноправным гражданином США. Но в архивах российского консульства его имя
все еще значилось в списке нежелательных иностранцев. Чистая формальность,
но потребовалось двое суток, чтобы ее уладить. Это не понравилось Тернеру,
но после здравого размышления он решил, что загвоздка не стоит внимания:
Россия -- страна бюрократическая, в ней все не как везде. Тем более что визу
выдали уже на третий день с огромным количеством извинений от имени самого
консула.
С собой Тернер решил взять только одного охранника -- маленького
вьетнамца Нгуена Ли, который в совершенстве владел всеми видами оружия, но
почти никогда оружием не пользовался. Он сам был оружием.
Вечером, накануне вылета в Москву, сидя с традиционным бокалом
кубинского рома "Баккарди" на веранде своей виллы, Тернер в который раз
спрашивал себя, для чего ему ехать в Грозный. Пилигрима он там не встретит,
тот занимается своим делом на Севере. Да и не нужна эта встреча, любые
контакты с Пилигримом опасны. Хочет он увидеть Султана Рузаева? Нет,
пожалуй. Тернер просмотрел все видеозаписи его телевизионных выступлений и
его интервью в газетах и составил достаточно полное, как казалось ему,
представление об этом полусумасшедшем фанатике, который пошел ва-банк,
потому что захват Северной АЭС был его единственным и последним шансом
удержаться на поверхности политической жизни Чечни.
Что еще? Советника Рузаева, этого Азиза Садыкова, он видел, говорил с
ним почти два часа и остался им, в общем, доволен. Несмотря на слегка
покоробившую Джона фатоватость и даже развязность, этот плешивый чеченский
еврей был деловым человеком. Если на Султана Рузаева работают такие люди,
все о'кей. Но Тернер видел лишь одного помощника Рузаева. А один человек
погоды не делает. Рузаева окружают и другие люди. Вот на них Тернер и хотел
посмотреть. Просто посмотреть.
В молодости один из приятелей Джона Тернера зарабатывал себе на хлеб
тем, что подвизался в роли эксперта по санации убыточных предприятий. При
этом он не имел никакого экономического образования, не разбирался ни в
каких технологиях и если в чем-то и был настоящим знатоком, то только в
бегах. Да и то регулярно проигрывал на них все, что зарабатывал в качестве
эксперта. А зарабатывал он, как ни странно, немало. Однажды после хорошей
выпивки он поделился секретом: "Вот две фирмы примерно одного профиля. Я
прихожу в ту, что на грани банкротства. И что я вижу в приемной? Длинноногую
герл. Двумя пальчиками она печатает на машинке. И так осторожно, будто
боится испортить свой маникюр. Я прихожу в другую фирму и вижу в приемной
старую выдру, которая стучит на "Ремингтоне" со скоростью пистолета-пулемета
Бушмена, при этом успевает отвечать на все телефонные звонки и сортировать
посетителей. Остальное просто. Если руководитель фирмы умеет нанимать
служащих, то он и в своем бизнесе кое-что понимает, не так ли? Значит, его
систему организации производства и нужно перенести в первую фирму. Этот
совет я и даю. И я ни разу не ошибался, Джон, ни разу!"
Он действительно не ошибался в своих деловых советах. Но однажды ошибся
в другом: попытался перекупить жокея-фаворита на дерби в Детройте, чтобы тот
сдал главный заезд. И вроде бы договорился. Но ночью перед бегами какие-то
неизвестные преступники пристрелили обоих -- и жокея, и приятеля Тернера.
Джон запомнил его рассказ. И с годами относился к нему все серьезнее.
Не увидев окружения предполагаемого партнера, он не вступал в сделку. А
иногда, к недоумению своих советников, отказывался от верного и прибыльного
дела, не объясняя причин. А ему не понравились приближенные партнера. Просто
не понравились. Он не всегда даже понимал чем. Но решение его в таких
случаях было окончательным и пересмотру не подлежало.
В проект Пилигрима и Рузаева Тернер уже вложил немалые деньги. Даже
если Рузаев и его советники произведут на него самое тошнотворное
впечатление, этому делу уже не дашь задний ход. Так что в Грозный лететь
вроде было и незачем. Но Тернер ощущал какую-то внутреннюю
неудовлетворенность. Он как бы не полностью владел ситуацией. А это было
неправильно. Пусть ситуация окажется хуже, чем он предполагал, но он должен
ее прочувствовать. До конца.
На веранде появился его личный водитель, бывший чемпион мира по
мотогонкам.
-- Машина готова. Никаких изменений, сэр?
-- Никаких.
-- Слушаюсь, сэр.
Водитель исчез.
Тернер допил "Баккарди" и поднялся со старинного дубового, оставшегося
еще от отца, скрипучего кресла-качалки. Нужно было выспаться, завтра
предстоял нелегкий день.
II
Самолет из Нью-Йорка прилетел в Шереметьево-2 с полуторачасовым
опозданием, поэтому Тернер и его сопровождающий не успели на утренний рейс в
Грозный и вынуждены были почти целый день болтаться по Москве. В такси
воняло бензином, на улицах невозможно было продохнуть от пыли и чада, на
Красную площадь почему-то не пускали оцепившие ее милиционеры. Из остальных
достопримечательностей Москвы, которые старательно демонстрировала нанятая
Тернером молоденькая девушка-гид, ему запомнился лишь Пушкинский музей, где
он долго бродил по прохладным залам, останавливаясь то у одной, то у другой
картины и мысленно оценивая ее как бы по каталогу Сотби.
Богатый был музей. Очень богатый.
В половине девятого вечера после каких-то мелких проволочек наконец
вылетели. Через два с четвертью часа "Ту-154" приземлился в Грозном. Тернер
знал, что его должны встретить, поэтому не удивился, когда у выхода из
аэровокзала его остановили два молодых черноволосых человека в приличных
темных костюмах с галстуками.
-- Мистер Тернер? -- спросил один из них. Тернер молча кивнул.
-- Добро пожаловать в Грозный, сэр, -- по-английски проговорил
встречающий. -- Следуйте за нами.
Они обогнули площадь перед аэровокзалом, заставленную старыми машинами,
отчего она напоминала автомобильную свалку, и подошли к темно-синему джипу
"судзуки". Водитель открыл перед гостями заднюю дверцу.
Первым сунулся Нгуен Ли, быстро осмотрел салон и кивнул хозяину:
-- Можно входить, сэр.
Тернер уселся в удобное кресло и тотчас почувствовал что-то вроде
комариного укуса в левую лопатку. Он поднял руку, чтобы потереть это место,
но рука безвольно свалилась на колени. Последними остатками сознания он
зафиксировал, что на него словно бы осело безвольное тело его телохранителя
Нгуена Ли.
Очнулся Джон Тернер от солнечного луча, который проник сквозь дырявую
шиферную крышу и упал ему на лицо. Он лежал на боку на какой-то соломе, руки
были скованы наручниками, прикрепленными к деревянному столбу, подпиравшему
кровлю сарая или амбара. С трудом повернув голову, он увидел неподалеку
своего телохранителя Нгуена Ли, тоже в наручниках и прикованного к другому
опорному столбу. Никаких признаков жизни Ли не подавал, из чего Тернер
заключил, что его телохранителю вкатили либо большую дозу наркотика, либо он
оказался к нему более восприимчивым.
Похоже, советники Тернера были правы, не рекомендуя ему лететь в Чечню.
Но эта мысль была мимолетной, не имеющей отношения к положению, в котором он
оказался. Джон Тернер всегда был реалистом. А сейчас реальностью был сарай и
его положение пленника или заложника. Из этого и следовало исходить.
Сарай или амбар был просторный, возле ворот Тернер увидел трех
черноволосых и черноусых молодых людей в каких-то замызганных одеждах. Они
сидели у стены, поставив между коленями автоматы Калашникова. Похоже,
дремали. Перед ними багровел дотлевающими углями костерчик.
Осторожно, стараясь не привлечь внимания, Тернер подвигал руками и
ногами. Бесполезно. Освободиться от браслеток не было никакой возможности.
Что все это могло значить?
Люди Рузаева знали о его приезде. Правда, ждали они его утренним
рейсом, а он прилетел вечерним. И что? Это повод для того, чтобы его взяли в
заложники какие-то бандиты? И что теперь будет? Потребуют за него выкуп? Вот
что они получат, а не выкуп! Выкуп! Рузаев пусть платит выкуп! Выкуп за
него, за Тернера! А? Нет, мир просто сошел с ума!
Но он тут же остановил себя. Не мир. Он не в Лондоне и не в Нью-Йорке.
Он в Чечне. А это совсем другой мир, который живет по своим законам. Правы
были его советники: не следовало ему сюда ехать. Придется выгнать их всех к
чертовой матери. За то, что. не сумели настоять на своем решении. Трудно его
переубедить? А это не имеет значения. Обязаны были переубедить, за это он им
деньги платит.
В сарае произошло какое-то движение. Один из сторожей встал, потянулся,
разминаясь. И тотчас дверь сарая распахнулась, в проеме появилась какая-то
фигура в камуфляже и выплюнула из десантного автомата короткую очередь по
тем трем, у костерчика. Все трое тут же осели и повалились в золу. Еще два
десантника в черных масках влетели в сарай сквозь полуразбитые стекла с
автоматами Калашникова на изготовку. Со двора донеслось несколько очередей и
одиночных выстрелов. Затем тот, кто вошел через ворота, отложил в сторону
компактный израильский "узи", снял наручники с Тернера, помог ему сесть.
-- Выпейте это, мистер Тернер, вам сразу станет лучше, -- на хорошем
английском языке проговорил он и протянул Тернеру две какие-то таблетки и
пластиковую бутылку с минеральной водой.
Пока Тернер недоверчиво рассматривал таблетки, незнакомец продолжал:
-- По преданию, Иисус Христос родился в овечьих яслях. Примерно в таких
же яслях, а если быть точным -- в овечьем загоне, обрели новую жизнь и вы,
мистер Тернер. Не кажется ли это вам символичным?
Тернер все-таки проглотил таблетки, запил их минеральной водой и
почувствовал, что ясность сознания возвращается.
-- Кто вы? -- спросил он.
-- Неужели вы меня не узнали? -- удивился незнакомец.
-- Кто вы? -- повторил Тернер.
-- Все-таки не узнали! А мы ведь виделись не так уж давно.
Тернер внимательно взглянул на него:
-- Азиз Садыков. Правильно?
-- Совершенно верно. Под этим именем я встречался с вами в Нью-Йорке.
Но я не Азиз Садыков.
Он дал какой-то приказ одному из боевиков, через две минуты в сарае
появился довольно молодой полноватый человек с пышными черными усами и
золотой печаткой на пальце. Он был, как и все, в камуфляже и с автоматом в
руках.
-- Представьтесь нашему гостю, друг мой, -- обратился к нему
по-английски незнакомец.
-- Мое имя Азиз Садыков. Я являюсь советником Султана Рузаева.
-- Вы знаете этого человека? -- спросил незнакомец, показывая на
Тернера.
-- Нет, я вижу его первый раз в жизни.
-- Вы знаете меня?
-- Да, сэр.
-- Кто я?
-- Вы мистер Джон Форстер Тернер.
-- Спасибо, Азиз. Вы свободны.
-- Что это значит? -- спросил Тернер, когда человек в камуфляже вышел.
-- Это небольшой русско-чеченский кроссворд, мистер Тернер. Я помогу
вам его разгадать. Чуть позже. А сейчас нам нужно как можно быстрей
убираться отсюда.
Выходя из сарая, Тернер оглянулся на стражей. Двое завалились вдоль
стенки, а третий лежал ничком почти на кострище. Из-под него растекалось
пятно крови, заливая угли и наполняя сарай тошнотворным чадом.
Тернера усадили в джип "субару" с тонированными стеклами. Туда же
поместили Нгуена Ли, с которого не сняли браслеток. Во главе колонны
пристроился открытый "уазик" с крупнокалиберным пулеметом на турели, позади
-- еще один открытый "УАЗ" с автоматчиками и гранатометчиками. Человек,
который назвался в Нью-Йорке Азизом Садыковым, а здесь почему-то именовал
себя Джоном Тернером, сел рядом с водителем "субару" и повел коротким
стволом "узи":
-- Поехали. Держись впритык.
Колонна двинулась в путь. Часа через два она въехала в какой-то
предгорный поселок, белый от цветущей вишни. В одном из просторных дворов
Тернера вывели из джипа и вежливо препроводили в прохладную гостевую
комнату, глиняный пол которой был прикрыт домоткаными дорожками. Но стол был
европейский, высокий, со скатертью и стульями. Пока чеченские женщины,
прикрывая нижнюю часть лица, носили еду, незнакомец молча курил. А когда
сервировка стола, включавшая в себя, вопреки законам шариата, бутылку
смирновской водки и пузатую бутыль шотландского виски "Белая лошадь", была
закончена, он сказал:
-- По-моему, нам пора объясниться. Не правда ли, мистер Тернер?
III
-- Кто вы?
-- А как вы думаете?
-- Я задал вопрос вам.
-- Понимаю. Вы привыкли получать ответы на свои вопросы. Но позвольте
вас спросить: кем вы были еще часа два с небольшим назад? Заложником, мистер
Тернер. И если бы мои люди не проследили ваш маршрут и мы не предприняли бы
этого небольшого штурма, вы бы остались заложником. И освобождение стоило бы
вам очень недешево. Особенно если бы похитители узнали, кто попал к ним в
руки.
-- Кто вы такой? -- повторил Тернер.
-- Кто я такой? То, что я ваш освободитель, -- это, вероятно, уже не
важно. Не так ли? Эту станцию мы проехали. То, что я не Азиз Садыков, -- это
вы тоже, полагаю, поняли. А то, что я не Джон Тернер, вам об этом и говорить
не стоит. Мое настоящее имя вам ничего не скажет. Я -- Аарон Блюмберг,
гражданин Израиля. Но, возможно, кое-что скажет наименование компании "Фрахт
Интернэшнл".
-- Да, мелкая лондонская фирма. Они предлагали мне сотрудничество, --
припомнил Тернер.
-- В ту пору, когда Каспийский трубопроводный консорциум только
формировался, -- подсказал Блюмберг. -- Так вот, я -- хозяин этой фирмы.
-- Президент там какой-то молодой немец.
-- Президент "Интер-ойла" тоже не вы. Тем не менее "Интер-ойл" -- ваша
собственность. А "Фрахт Интернэшнл" -- моя. Мы и не рассчитывали, мистер
Тернер, что вы согласитесь сотрудничать с нами. Слишком мелкая рыбешка для
вас. Нам нужно было выяснить ваши намерения. И мы их выяснили. Все
дальнейшие события показали, что мы были совершенно правы. Вас не устроили
бы даже двадцать процентов участия в КТК. Каспийский консорциум вообще был
вам не нужен. Вы сделали ставку на другую лошадь.
-- И что из этого следует? -- спросил Тернер.
-- Это же очень просто. Когда крупный и опытный игрок на бегах делает
ставку на темную лошадку, как поступают мелкие игроки вроде нас? Стараются
примазаться к его игре. Эту цель мы и поставили перед собой. И добились ее.
Мы вошли в вашу игру, мистер Тернер. Скажу больше: на правах равных
партнеров. И вам придется с этим считаться.
-- Никогда в жизни не слышал такой чуши! Вы -- на равных правах со
мной? Как вас -- Бломберг?
-- Блюмберг.
-- Так вот, Блюмберг, не знаю, о какой игре вы говорите, но не вам
тягаться со мной! Кто бы вы ни были!
-- Моя компания ни в какое сравнение не идет с вашей. Но вы не обратили
внимания на маленький нюанс. Ваша годовая прибыль в среднем семь-десять
процентов. Наша -- не меньше двадцати. А часто и больше. Почему? Потому что
мы не жалеем денег на информацию. Они окупаются с лихвой. И когда мой друг
Пилигрим сообщил мне об идее, которую он предложил Султану Рузаеву, я сразу
понял, что лишь один человек в мире согласится финансировать этот безумный и
вместе с тем вполне реальный проект. Вы, мистер Тернер. И я не ошибся.
-- Ваш друг Пилигрим? -- переспросил Тернер. -- Вы знакомы с ним?
-- И очень давно, -- небрежно подтвердил Блюмберг. -- Мы иногда
сотрудничали. Нечасто, но продуктивно. Вы хотите получить доказательства?
Извольте. Всю первую половину 1982 года я работал мастером в газовой
компании в Майами. Важно было не только нужным образом модернизировать
газовую аппаратуру на одной из вилл, но и установить ее так, чтобы это не
вызвало подозрений. Даже после двенадцатого мая мне пришлось еще месяца три
торчать в этой компании, чтобы мое увольнение не привлекло внимания. Вы,
конечно, помните, что произошло рано утром этого дня?
-- Пилигрим никогда не говорил, что у него был напарник.
-- А он вам много чего рассказывал? За рюмкой виски, а? Он не пьет,
мистер Тернер. Для его профессии это слишком опасно. И никогда не болтает
лишнего. Это еще опасней.
-- Почему он рассказал вам о своем соглашении с Рузаевым?
-- Ему нужен был помощник, который может свободно разъезжать по всему
миру. В частности, для закупки необходимого оборудования.
-- Какую часть своего гонорара он обещал вам за помощь?
-- Миллион. Но я отказался.
-- Вот как?
-- Я бизнесмен, мистер Тернер, а не террорист. Я стремлюсь сделать свой
бизнес абсолютно легальным. Как и вы. Но иногда приходится выходить за
рамки. Увы, такова реальность нашего несовершенного мира. Мои принципы не
позволяют мне зарабатывать в качестве подручного террориста.
-- А раньше позволяли, -- не удержался от замечания Тернер.
-- Все мы были когда-то молоды и не слишком умны. В том числе и вы. Я
уж не говорю о вашем брате Майкле. Он так и не успел поумнеть. Так вот, я не
намерен быть подручным террориста еще и потому, что заработаю гораздо больше
в качестве вашего партнера.
-- Сколько?
-- Десять процентов акций вашего будущего Каспийско-турецкого
консорциума.
-- Сколько вы намерены вложить в дело?
-- Ни цента, мистер Тернер.
У Джона Тернера был огромный жизненный опыт. Но такого наглеца он
видел, пожалуй, впервые. Да, впервые. То, что говорил этот Блюмберг, было
неслыханно. Но в том, как он это говорил -- слегка небрежно, как о чем-то не
слишком важном, -- была какая-то внутренняя убежденность, сила, выбивавшая
Тернера из колеи.
-- А вы представляете, сколько это -- десять процентов? -- осторожно,
даже как бы вкрадчиво, спросил он.
-- Да, -- кивнул Блюмберг. -- Примерно полмиллиарда.
-- И вы считаете такую сделку справедливой?
-- Во сколько вы оцениваете свою жизнь, мистер Тернер?
-- Идиотский вопрос!
-- Не такой уж идиотский, -- возразил Блюмберг. -- В этом деле вы
рискуете только деньгами. А я -- своей жизнью. Для вас она, разумеется, мало
что стоит, но для меня представляет определенную ценность. Вполне
соразмерную вашему вкладу. И даже многократно его превышающую. Это и дает
мне основание считать нашу сделку вполне паритетной. Почему бы нам не
выпить, мистер Тернер? Утро было довольно суетливое, вы не находите? Вашего
любимого "Баккарди", к сожалению, нет. Как и моего джина. Пить эту водку
категорически не рекомендую. Это так называемый самопал. По-моему, сами ее
производители не знают, из чего они ее делают. А эта вот "Белая лошадь" не
так уж плоха. Разрешите за вами поухаживать? Рекомендую закусить сыром. Это
овечий сыр, такой делают только на Кавказе. Ваше здоровье, мистер Тернер!
Тернер опрокинул в рот содержимое довольно объемистого фужера, но сыр
есть не стал -- лишь понюхал и брезгливо положил на глиняное расписное
блюдо. Блюмберг тоже обошелся без закуски -- только закурил еще одну
сигарету "Кэмел".
-- У вас накопилось немало вопросов, и я попробую сразу на них
ответить, -- продолжал Блюмберг, удобно расположившись на стуле и закинув
ногу на ногу. -- Вы, вероятно, уже догадались, каким образом мы вклинились
между вами и Рузаевым. В Нью-Йорк был послан тот молодой джентльмен Азиз
Садыков, которого вы сегодня видели. Мои люди перехватили его и привезли на
виллу, слегка похожую на вашу. Я принял его, назвавшись вашим именем. А
затем явился к вам под именем Азиза. После нашей беседы с вами все
инструкции были переданы Азизу, и он вернулся в Грозный с чувством
исполненного долга. И в сущности, он исполнил его, не так ли? Но знакомство
с ближайшим помощником Рузаева и то, что я знал о самом Рузаеве, заставило
меня усомниться в способности этих людей реализовать такой масштабный и
трудоемкий проект. Они идеалисты, а в таких делах это мешает. Рузаев,
например, предложил послать для захвата Северной АЭС группу своих боевиков.
Даже когда Пилигрим пересказывал мне этот разговор, с лица его не сходило
выражение изумления. А он, как вы знаете, умеет скрывать свои чувства.
-- Когда и где вы видели Пилигрима?
-- В Москве. Незадолго до его выезда на Кольский полуостров. Так вот, я
понял, что должен лично контролировать ситуацию, если мы не хотим провалить
огромное дело из-за какого-нибудь пустяка. Поэтому я и прилетел в Грозный.
Воспользовавшись вашим именем, мистер Тернер. И главное -- вашим
авторитетом.
-- И Рузаев поверил, что вы -- это я?! Вы же еврей!
-- Разве среди крупных американских бизнесменов мало евреев? Вспомните
хотя бы финансовую империю Гарримана. Вы по сравнению с ним так, средней
руки делец. Мою личность почтительнейше удостоверил Азиз Садыков. И я
передал Рузаеву триста тысяч долларов наличными. Из собственных средств. Так
что я был не совсем прав, когда сказал, что не вложу в ваше дело ни цента. Я
уже вложил. Но больше не вложу. Согласитесь, мистер Тернер: триста тысяч --
это убедительная визитная карточка. Рузаев поверил бы, что я Тернер, даже
если бы я оказался китайцем. И мой приезд не был бесполезным, -- продолжал
Блюмберг. -- Напротив, он был очень полезным и своевременным. Я навел полный
порядок в финансовых делах, заставил Рузаева расплатиться со своими
боевиками. И даже предотвратил ошибку, которая могла все погубить.
-- Какую ошибку?
-- Транспорт со взрывчаткой. С пластитом, -- уточнил Блюмберг. -- Его
выслали на Кольский полуостров в рефрижераторе с грузом фруктов. Мне не
понравились водители, и я послал за ними двух своих людей на о