ое зеркало я увидел,  как из-за курятника, над которым еще стоял
столб  пыли  после  того, как его насквозь  прошиб наш  "ситроен",  выскочил
какой-то черный джип с хромированными защитными дугами и устремился вслед за
нами,  плюясь  вспышками  автоматных   очередей  и  одиночными  пистолетными
выстрелами.  Верхний  люк  джипа открылся, в  нем появилась голова, а  затем
некое  сооружение  с  двуногой cошкой, такое  до  боли  знакомое сооружение,
которое не могло быть не чем иным, кроме как легким пулеметом. Но я не успел
угадать  конструкцию --  боковое  зеркало  разлетелось от прямого  попадания
пули.
     -- Ничего себе! -- заметил Трубач и включил форсаж.
     Ходовые характеристики нашего "ситроена" были такие,  что хоть выпускай
его  на  международное ралли  Париж --  Дакар. Но и горючку он жрал так, что
каждые три-четыре сотни километров нам приходилось причаливать к  комплексам
"Интертанков",  симпатичным таким  сооружениям, где, кроме  заправки, всегда
есть  кафе,  мехмастерские,  души и  даже  небольшие  отели.  И  заливать  в
ненасытную утробу приходилось не соляру, а высокооктановый девяносто восьмой
и желательно "бляйфрай", а литр его стоил почти полтора бакса.
     Из-за  этого при  покупке прижимистый Боцман целый  скандал устроил, но
времени искать дизельный грузовик у нас не было. Так что  на всякий  случай,
про  запас, мы купили и загрузили в кузов двухсотлитровую  шелловскую  бочку
бензина,  и сейчас воспоминание о ней заставило меня  подскочить так, словно
бы в задницу ужалила оса.
     Я высунулся в окно: расстояние между нами и джипом сокращалось.
     --  Не давай ему нас обойти! -- крикнул я Трубачу и рванулся в спальный
отсек  кабины. Док  дрых  себе в подвесном  гамаке,  а  Боцман,  разбуженный
тряской, сидел на матрасике и спросонья никак не мог понять, что происходит.
Отсек соединялся с фургоном небольшой дюралевой дверью, я пинком  раскрыл ее
и  вывалился в кузов, лихорадочно размышляя,  чем бы прикрыть эту  проклятую
бочку. Попадет в нее шальная пуля -- все, сгорим, как рождественская шутиха.
Но в фургоне, как на грех, не было  даже какого-нибудь  деревянного щита, не
говоря уж о куске железа. Вообще ничего не было, кроме двух ковров, в  одном
из  которых  вытащили  с  виллы  Назарова.  И  бочка была  стоймя  привязана
проволокой  в  углу  возле кабины --  точно чтобы от  нас всех не осталось и
мокрого места!
     -- Откручивай!  -- приказал я  Боцману, вывалившемуся в кузов следом за
мной, а сам кинулся в конец фургона, с трудом удерживая равновесие на крутых
виражах.  Ясно было,  что  джип  пытается  нас  обогнать, а  Трубач  бросает
"ситроен" из стороны в сторону, загораживая ему дорогу.
     Я  расшнуровал плотно стянутые половинки  тента и выглянул наружу. Джип
висел  у нас на хвосте, метрах в двадцати, его мотало по всей ширине дороги,
водитель  выискивал  малейшую  возможность  протиснуться  между  кюветом   и
"ситроеном" и вырваться  вперед.  Малый, торчавший в верхнем  люке, припал к
пулемету и короткими очередями лупил по нашим колесам.
     -- Готово!  --  крикнул  мне  Боцман  и  покатил бочку к заднему борту,
наваливаясь на  нее всем  телом, чтобы  инерцией не вышибло  ее  из  рук.  У
меня-то мысль была самая банальная: положить бочку набок. Но план Боцмана, в
который я  мгновенно  врубился,  был куда  лучше.  Даже странно, как  это  у
человека спросонья могут рождаться такие планы.
     Мы  притиснули  бочку  к  середине заднего борта,  отщелкнули  замки  и
припали  к  щели,  выжидая  удобный  момент.  Он  наступил довольно  быстро.
"Ситроен"  занял  правую полосу  на шоссе,  джип повторил  его  маневр.  Это
означало,  что  впереди  появилась какая-то  встречная  машина.  Джип  начал
подтягиваться, я  видел, как водитель джипа даже  чуть подался вперед, чтобы
не пропустить момент, когда левая полоса освободится и можно  будет швырнуть
свою машину в просвет. Встречная была уже на самом подходе.
     Я крикнул:
     -- Давай!
     Мы навалились на бочку, борт откинулся, бочка грохнулась на асфальт и в
нее, как по  писаному,  врезалась хищная  морда джипа.  Остальное  покрылось
мраком  неизвестности.  Я  лишь  успел  краем  глаза  заметить,  как  справа
мелькнула  и снарядом  ушла вперед  какая-то встречная легковушка, а  на том
месте,  где  состоялась  встреча джипа с двухсотлитровой  бочкой прекрасного
шелловского  бензина  "бляйфрай",  возник  багрово-дымный  шар и из  него  в
стороны и вверх полетели куски металла. И, может быть, не только металла.

     Мы с Боцманом сидели  на  полу  фургона  и  провожали  взглядом  быстро
удалявшуюся картину.
     -- По-моему, это был "паджеро", -- проговорил он.
     -- Нет, "рэнглер", -- без особой уверенности возразил я.
     -- "Паджеро", точно тебе  говорю!  -- почему-то загорячился  Боцман. --
"Мицубиси-паджеро", движок два с половиной литра, пятидверный,  семь мест. И
не спорь, вечно ты споришь!
     Я возмутился:
     -- Я  спорю?! А кто рубаху на груди рвал, доказывая, что этот "ситроен"
нам даром не нужен? Я?  "Солярка дешевле"! Хороши  мы были бы сейчас с твоей
соляркой! Не так, скажешь?
     Боцман посопел и согласился:
     -- Ну, так. Только это был все равно "паджеро"!

     Мы  подняли борт,  защелкнули крепеж,  зашнуровали заднюю часть  тента,
пулевые дырки в котором делали темный фургон слегка похожим на планетарий, и
через спальный отсек пролезли в кабину. Док уже выбрался из гамака и сидел у
окна  с  неизменной  своей "Мальборо".  Он  потеснился, давая  нам место  на
сиденье, и спросил:
     -- Ну, так что же это было?
     -- "Мицубиси-паджеро", -- ответил Боцман.
     -- Мотор  два с половиной литра, пять дверей, семь мест,  -- подтвердил
я.
     -- А если менее конкретно? -- спросил Док.
     Дорога  по-прежнему была  почти пуста,  редко-редко проходили встречные
машины,      из      автомобильного      приемника      лилась      какая-то
полувосточная-полуевропейская мелодия.
     -- Что это за музыка? -- спросил я Трубача.
     -- Сиртаки.
     -- Сиртаки? -- удивился я. -- Это и есть сиртаки?  Надо же. А  могли бы
так  и не услышать.  Симпатичная музыка... Ну,  что ты на меня уставился? --
проговорил я, обращаясь к Доку. -- А то  сам не знаешь, что это было. Засада
это была. А если спросишь чья -- сам и будешь отвечать на свой вопрос!
     Нас  со  свистом  обогнала  темно-вишневая  "альфа-ромео" с  греческими
номерами.
     -- Второй раз она нас уже обгоняет, -- отметил Трубач.
     Я  даже  внимания  не  обратил на  его  слова.  Обычное  дело.  Заехали
пообедать,  тут  мы их  и  обошли.  Любая остановка в дороге  -- как минимум
трехкратная   потеря  времени.  Особенно   на  наших,  российских,  дорогах.
Обгоняешь,  обгоняешь бесконечно  ползущие  "зилки"  и  "МАЗы",  остановился
заправиться или  перекусить  --  и все они снова впереди,  снова их обгоняй,
вылетая на встречную полосу.
     -- Засада, -- помолчав, повторил Док. -- Не  буду спрашивать, чья. Меня
другое интересует. Семиместный "паджеро". Сколько мест в нем было занято?
     -- Не обратил внимания, -- ответил я.
     -- Нам, знаешь ли, как-то не до этого было, -- подтвердил Боцман.
     -- Мне тоже, -- сказал Трубач.
     Еще километров десять мы проехали молча.

     Засада, мать  ее. В Болгарии.  Не  могло это  быть Управление. Никак не
могло.  В пору, когда  КГБ было всесильно,  куда ни шло. Да и  то не так  бы
сделали. Задействовали бы дорожную полицию, они бы нас культурно тормознули,
мы бы культурно остановились -- и бери нас голыми  руками без всякой пальбы.
А сейчас -- нет, не те времена. Независимая демократическая Болгария. Да они
от одного упоминания КГБ вздрагивают. Рискнули втихаря, без санкции властей?
Больно уж сомнительно. Достать грузовик и джип --  не проблема,  допустим. А
людей сколько задействовали? Один -- водитель грузовика,  второй -- водитель
джипа, третий  -- с пулеметом  в верхнем люке, да еще двое, а то и трое, что
палили из окон  из автоматов и пистолета. Кстати --  по  колесам  палили.  И
пулеметчик тоже. Значит, задача была не  перестрелять нас, а остановить. Для
начала. Потом, может,  и  перестреляли  бы,  но  сначала  им нужно было  нас
остановить. Зачем? О чем-то спросить?
     Явно  не Управление. Уж им-то  нас не  о чем спрашивать. Управлению  мы
нужны только в виде неодушевленных предметов. И  желательно -- непригодных к
опознанию.  И  я на их месте решил бы  эту проблему элементарно.  Достаточно
всего двух человек и одного джипа. И одного ручного гранатомета типа "Муха".
Джип  обгоняет  "ситроен",  задняя дверь открывается, и  мина всаживается  с
десяти  --  пятнадцати  метров прямо в нашу  кабину.  И  с концами. "Товарищ
генерал-лейтенант, ваше приказание выполнено".
     Вот так бы я сделал.  А  в  Управлении  сидят люди не глупее меня. И не
исключено, что  намного умнее. А уж то,  что опытнее, -- об  этом и говорить
нечего.
     Значит, не Управление.
     Кто?

     -- Разворачивайся! -- приказал я Трубачу.
     -- Зачем?
     --  Попробуем  выяснить, сколько в этом  проклятом  джипе  было занятых
мест, а сколько свободных.
     -- Да мы уже полсотни кэмэ отмотали! -- возмутился Трубач.
     -- А мы разве куда-нибудь спешим?  В  Нови Дворе  нам нужно  быть через
четверо суток. Раньше нас там не ждут.
     --  На  этой  тачке нельзя  возвращаться, -- поддержал Трубача  Док. --
Кто-нибудь мог увидеть и запомнить. Три оливы. Слишком приметная.
     Это  было  серьезное  соображение.  Не  стоило  рисковать.  Поэтому  мы
свернули с  шоссе Е-87 на  "второкласен път",  как он был  отмечен на  нашей
болгарской карте, и километров через пять нашли отмеченный  на той  же карте
мотель, стоявший на окраине небольшого поселка Череша на берегу моря. Хозяин
довольно  сносно  говорил по-русски,  игнорируя,  правда,  как все  болгары,
мягкие  знаки  в   конце  слов.  Сотня  баксов  тоже  способствовала  нашему
взаимопониманию. Мы загнали "ситроен"  на яму под навес, служивший ремонтным
боксом,  сняли на ночь две крошечных комнаты  в сложенном из песчаника доме,
который  хозяин именовал виллой.  Не  из тщеславия, однако, просто здесь все
дома назывались виллами. После  чего за  дополнительную тридцатку  он охотно
согласился проехать с нами по трассе Е-87.
     Объяснение  мы   нашли  самое  простое:  выехали  из  Турции  вместе  с
приятелями -- мы на грузовике, а они на джипе. Они почему-то отстали,  и  мы
хотим посмотреть,  не сломалась ли их машина где-нибудь по дороге. Тем более
что джип они купили с рук, очень не новый, что угодно с ним могло случиться.
Объяснение его вполне удовлетворило, он  выкатил из гаража  ярко-желтый, как
цыпленок,  "фольксваген-жук"  и гостеприимно  раскрыл  дверцу. О том,  чтобы
разместиться  в  этой  жестянке  вчетвером, нечего  было  и думать, особенно
учитывая габариты  Трубача. Поэтому Трубача с Боцманом мы оставили в мотеле,
а я с Доком влез в "жука".

     "Фольксвагену"  было  лет  тридцать,  но ехал  он  на  удивление бодро.
Правда,   хозяин,   сорокалетний    Петро   Петров,   оказался   не   просто
словоохотливым,  но и задвинутым на  политике. Уже через полчаса он так  нас
достал своими сожалениями о развале Советского  Союза,  что я не выдержал  и
пообещал:
     -- Вернемся домой и сразу  же восстановим. И пришлем вам на постой пару
танковых дивизий и с десяток баллистических ракет с ядерными боеголовками.
     -- Танки -- нет! Ракеты -- нет! -- запротестовал он. -- Зачем танки? Не
нужно танков!
     -- А как вы хотели? -- спросил я. -- Чтобы СССР был, а танков и ракет у
вас не было? Так не бывает.
     -- Почему не бывает? -- удивился он.
     -- А вы сами подумайте, -- предложил я.
     Он  всерьез  отнесся к моему  предложению  и  оставшуюся  часть  дороги
сосредоточенно молчал.

     Солнце  уже  заметно  склонилось  к  закату,  когда мы увидели  впереди
несколько полицейских машин с включенными мигалками. Участок шоссе с черным,
будто залитым нефтью, асфальтом был  обнесен широкой желтой лентой, в центре
гаревого  пятна  валялись  бесформенные  куски  железа, в  них копались двое
каких-то  гражданских --  следователи или эксперты. Петров  притормозил,  но
один из полицейских тотчас приказал ему жезлом: проезжайте, не загораживайте
дорогу. Мы  отъехали метров на тридцать, вышли  из "жука" и  приблизились  к
оцеплению. Наш хозяин  о чем-то поговорил с  полицейским и вернулся  к нам с
встревоженным видом:
     -- На какой машине ехали ваши приятел?
     -- На джипе "рэнглер", цвета металлик, -- ответил я.
     -- Нет, это  был  не  "рэнглер".  И не  металлик, а синий или черный. А
сколько было приятел?
     -- Трое.
     Тут он уже вздохнул с явным облегчением:
     -- Не они. Слава Иисусу. Там было пят  человек. Их отвезли в Медувково,
в покойницкую.
     -- Нужно съездить, -- решительно сказал Док. -- А вдруг все же они? Еще
двоих могли подсадить по дороге.
     Петров  начал было  уверять нас, что  там нечего смотреть, что эти люди
были  убиты  миной  или  бомбой  и  все сгорели, но дополнительная двадцатка
сделала его сговорчивее.  Еще десять  баксов, врученные  служителю больницы,
открыли для нас двери морга. Петров  был  прав: смотреть там было не на что.
Пять обгорелых  трупов. И все. На что я уж вроде насмотрелся такого в Чечне,
но тут же отступил к двери. У Дока  нервы были покрепче. Он натянул  на руки
прозекторские  перчатки   и   большим  пинцетом   начал  раздвигать  остатки
обгоревшей одежды.  Понятия  не  имею, что он хотел увидеть. Однако  увидел.
Кивком подозвал  меня к  себе  и  указал пинцетом на шею  одного из  трупов.
Из-под гари блеснул какой-то желтый металл. Док подцепил его пинцетом и чуть
вытянул.  Это  была  толстая  золотая  цепь,  излюбленное  украшение  крутых
российских бандюг.

     Это было уже кое-что. Немного, но и немало.

     Мы  вышли из  морга. П<F31334M>е<F255D>тров ждал нас  возле
крыльца   больницы,  разговаривая  с  каким-то  плотным,  довольно   молодым
человеком в белом докторском халате. Он курил сигарету сильными затяжками, и
вид у него был откровенно хмурый.
     -- Началник,  -- представил нам его Петров. -- Труден ден  был  у него,
очен труден ден. Началник обучивался в Москве, наш самый важный хирург!
     -- Что вы кончали? -- поинтересовался Док.
     -- Первый медицинский, отделение хирургии, -- ответил врач.
     -- А я Военно-медицинскую академию, тоже хирургию.
     -- Коллега! -- обрадовался врач. -- Как  очень  кстати!  Просто большая
повезуха!
     Он  объяснил:  два  часа  назад  привезли  молодого  человека  с  тремя
огнестрельными  ранениями,  с  трассы,  примерно  оттуда  же,  откуда и  тех
пятерых. Русский, был без сознания,  большая потеря крови. С двумя пулями --
в предплечье и в  грудине -- ему  все ясно, а вот третья  застряла  в районе
селезенки, у него сомнения  по  тактике операции, не согласится  ли  коллега
провести небольшой консилиум?
     Док, понятное дело, охотно  согласился. Русский, огнестрельные ранения,
с того же  места. И примерно  в  то же  время. Я и  сам принял бы участие  в
консилиуме, но с моей  стороны это было бы просто нахальством. Неуважением к
медицине. А я ее уважал. Особенно хирургию.
     Больница  была  маленькая,  уютная и  почти  пустая. Всего четверо  или
пятеро ходячих больных сидели в  креслах в холле и смотрели телевизор. Минут
через тридцать Док и местный  хирург вышли из  палаты  с кипой рентгеновских
снимков в руках,  заканчивая  обсуждать  тактику предстоящей операции. Прямо
военная  терминология. Потом  Док снял с  себя  белый халат, накинул  мне на
плечи и кивнул на дверь палаты:
     -- Зайди поговори.
     -- О чем? -- удивился я.
     --   Поймешь.   Я   сказал   коллеге,   что   ты   хочешь   расспросить
соотечественника, откуда он. Может,  нужно что родным  передать. Коллега дал
любезное разрешение поговорить с ним.
     --  Только недолговременно, -- предупредил врач. -- Болной в  сознании,
но очен слабоватый.
     -- Три минуты, -- пообещал я и вошел в палату.
     На  высокой  белой  кровати  лежал под капельницей рыжий  водила -- тот
самый, что встречал нас в аэропорту в Никосии.

     Твою мать. Только этого поворота сюжета нам и недоставало в нашей и без
того донельзя запутанной пьесе!

     Я  придвинул  к  кровати стул, сел, как  Некрасов  у  постели  больного
Белинского, и спросил:
     -- Узнаешь?
     Рыжий кивнул.
     -- Это ты грузовиком перекрыл нам дорогу?
     Он снова кивнул.
     -- Кто в тебя стрелял?
     -- Не знаю. Из машины. С ходу.
     -- Из джипа?
     -- Нет. Из спортивной, красной.
     -- Из темно-вишневой "альфа-ромео"?
     -- Да. Она выскочила, когда джип взорвался.
     -- Кто был в джипе?
     -- Люди Хруста. Он был в деле с Паном.
     -- Хруста арестовал Интерпол.
     -- Дело осталось.
     -- Какое дело?
     Он  не  ответил.  Лишь на  его  бледном  лице  с  проступившими  сквозь
бледность веснушками появилась как бы обиженная усмешка.
     -- Какое дело? -- повторил я.
     -- Ладно дуру гнать... А то не знаешь.
     Я не стал настаивать  на ответе. Было неясно, на сколько ему хватит сил
говорить, а у меня были вопросы поважней, чем дела этих бандюг.
     -- Почему ты не сидел в Нови Дворе, как было приказано?
     -- Мы сидели. Они нас нашли. По  мерсовскому микроавтобусу. По билетам.
Еще в Варшаве засекли. И вели до Нови Двора.
     -- Они не могли успеть перехватить вас в Варшаве.
     -- Мы... это... в Афинах погуляли немного.
     -- Сколько?
     -- Ну... два дня.
     -- Понятно. Акрополь посмотрели. Погуляли-то хоть хорошо?
     Он  промолчал, но  его ответ  меня интересовал, как вчерашняя погода на
Кубе.
     -- Зачем они вас искали?
     -- Выйти на вас... Они сначала думали -- мы. Потом поверили.
     -- Они вас пытали? -- догадался я.
     Он молча кивнул.  Честное  слово, мне его  даже стало жалко. И  куда их
черт  несет, этих  придурков?  Сидел бы  себе в своих  Люберцах или  Химках,
крутил  бы баранку какого-нибудь "зилка" или такси, подался  бы, наконец,  в
"челноки"! Так нет же, в крутые потянуло. Вот и стал крутым.
     -- Отец у тебя есть?
     -- Ну!
     -- А мать?
     -- Есть.
     -- Братья? Сестры?
     -- Сеструха... младшая. А что?
     -- Ничего. Хороший у нее брат. Защита  и опора.  Ладно,  продолжим. Что
было дальше?
     -- Они отвезли меня... в Ларнаку. Чтобы я показал вас.
     -- И ты показал?
     -- Да... вы как раз уезжали на "ситроене".
     -- Откуда они нас пасли?
     -- От турецкой границы. Хозяин "Эр-вояжа" рассказал, что вы  в  Стамбул
за товаром, а потом домой через Болгарию и Румынию.
     -- Где они взяли оружие?
     -- Не  знаю. Когда  джип  пришел  в Малко  Тырново,  там уже все  было.
Сначала мы шли за вами. Потом обогнали... А потом...
     -- Что было потом, я и сам знаю...
     В палату заглянул Док:
     -- Сережа, закругляйся.
     -- Все, еще только пара  вопросов... Где остальные двое  твоих корешей?
-- спросил я, когда дверь за Доком закрылась.
     -- Там, в Нови Дворе.
     -- В мотеле?
     -- Нет. Их держат в старой сыроварне, с километр от мотеля.
     -- Под охраной?
     -- Да.
     -- Сколько человек в охране?
     -- Трое или четверо, точно не знаю.
     -- Чего они там ждут?
     -- Ну, чего... вас, конечно.
     -- Зачем?
     --  Кончай,  а? --  попросил  рыжий. -- Чего ты  из меня  жилы  тянешь?
"Зачем!" Вы же всю дурь забрали! "Зачем!.." Я тебе все сказал. Как есть. Что
мне теперь делать?
     -- Это ты у меня спрашиваешь? -- удивился я.
     Он снова помолчал, потом как-то безнадежно вздохнул и ответил:
     -- Мне больше не у кого спросить.
     Н-да. Такие признания  обязывают.  Я  даже  разозлился.  Да  что я ему,
Макаренко? Папа с мамой? Справочная "09"? Но...
     --  Ладно, -- сказал я.  -- Первое: выздоравливать. Второе: когда будут
допрашивать болгарские  полицейские,  отвечать  четко. Был на Кипре,  деньги
пропил, возвращаешься домой  автостопом.  Проголосовал перед  джипом, оттуда
выстрелили. Никакого "ситроена" не  видел, взрыва не видел. Ничего  не видел
-- потерял сознание. Очнулся уже в больнице. Понял?
     Он кивнул.
     -- Паспорт есть? -- продолжал я.
     -- Да. Отдали -- чтобы билеты мог брать.
     -- Тем  лучше. Из  больницы смоешься, не дожидаясь  выписки. Как только
оклемаешься. Доберешься до Варны, там сядешь на теплоход до Одессы.
     -- А Интерпол?
     -- Забудь. Никто про тебя в Интерпол не сообщал.
     -- Но... Бабок у меня нет, все забрали.
     -- Как тебя зовут? -- спросил я.
     -- Вася.
     -- Сука ты, Вася! Понял? На  паперти стоять -- вот к чему  у  тебя есть
талант. Запоминай. В пятидесяти километрах отсюда -- поворот к морю. Поселок
Череша.  Хозяин мотеля Петро Петров. У него будет конверт для тебя. Васе  от
Сережи. В нем будет триста баксов. И ни в чем себе не отказывай, понял?
     -- Спасибо, -- сказал он.
     -- Хотел бы я знать, когда ты последний раз произносил это слово!
     Он подумал и признался:
     -- Не помню.
     -- Верю. Похоже, ты  умеешь быть честным.  Это  позволяет  с оптимизмом
смотреть в твое будущее. Как говорят дипломаты -- с осторожным оптимизмом.
     Вошел местный хирург и решительно заявил:
     --  Доволно,  доволно!  Болной должен отдыхиват,  завтра у  него труден
операция.
     -- Доктор, я умру? -- спросил рыжий.
     -- А как же? -- ответил я вместо хирурга. -- Ты что, рассчитываешь жить
вечно?   Обязательно   умрешь.  Весь  вопрос:   когда,   где  и   при  каких
обстоятельствах. Будь здоров, Вася!
     -- У вашего  приятел  странная  привычка  шутить,  --  заметил  местный
хирург,  провожая нас с Доком  к  машине,  возле которой уже истомился Петро
Петров.
     -- У него много странных привычек, -- отозвался Док.
     -- Каких? -- заинтересовался хирург.
     -- Ну, например, у него есть привычка  оказываться в самом неподходящем
месте в самое неподходящее время и при самых неподходящих обстоятельствах.
     --  Это не привычка,  -- подумав, возразил  хирург.  -- Это характер. А
характер -- это судба.

     В этом он, пожалуй, был прав.

     Я  втиснулся  на  заднее  сиденье  "жука"  рядом  с  Доком, рассчитывая
обсудить с ним по дороге полученную от рыжего информацию. Но разговаривать в
машине  не рискнул -- Петров даже музыку не  включил.  Он сидел  за рулем  с
сосредоточенным  и, как  мне показалось, хмурым видом. Может,  был недоволен
непредвиденной задержкой в больнице?
     Но один вопрос я задать Доку все же рискнул:
     -- Что может означать фраза: "Вы же всю дурь забрали"?
     -- В каком контексте?
     -- Ну, в каком? В нашем. Начиная с виллы "Креон" и кончая золотой цепью
в морге.
     -- От кого ты ее услышал?
     -- От рыжего.
     Док подумал и уверенно сказал:
     -- Героин.
     В  точку.  Вот  теперь  все  стало  понятно. "Дурь".  Килограммов  пять
героина.  Те  самые,  что  неподалеку  от виллы  "Креон"  бестрепетной рукой
датского принца  Гамлета,  не  обремененного  вопросом "быть или  не  быть",
вытряхнул в ручей Артист. Вот, значит, в каком деле были Хруст и Пан. И хотя
первый  сидит  в комфортабельном  СИЗО  Интерпола,  а  второй,  хотелось мне
верить,  в котле с кипящей  серой, дело осталось. И  верные соратники Хруста
исполнены решимости довести его до конца.
     С  их точки зрения, происшествие на  вилле  "Креон" было  ясней ясного:
какие-то  отморозки (мы  то есть),  получив от кого-то  наводку, что товар у
Пана, решились на откровенный  беспредел.  Пана и его братву замочили, товар
забрали, а этих троих отправили в Польшу, чтобы перевести стрелки.
     Деталь: среагировали люди Хруста очень быстро, практически мгновенно --
как только узнали о  происшествии по телевизору или из газет. В газетах было
лишь упоминание о том, что на бетонном полу гаража обнаружены следы героина.
Ясно, они знали, что это значит. А знать могли лишь в том  случае, если сами
передали Пану  товар. Не  для  розничной  продажи,  понятно.  Значит --  для
передачи  покупателю  или  следующему  посреднику.  Отсюда: засада,  попытка
перехватить  нас  по  дороге.  Они  не  сомневались,  что  товар  заварен  в
какой-нибудь    кузовной    короб    "ситроена".    Отсюда:   темно-вишневая
"альфа-ромео",   таинственные  пассажиры  которой  контролировали  ситуацию.
Отсюда же -- засада в Нови Дворе. На случай, если перехватить нас по пути не
удастся.
     -- Сколько стоит килограмм героина? -- спросил я у Дока.
     Он усмехнулся:
     --  Его не  продают  килограммами.  Грамм...  зависит  от  качества.  В
среднем, думаю,  порядка пятисот  баксов. Могу и ошибиться в  ту или  другую
сторону. Как  понимаешь,  я  его  никогда  не  покупал.  Продавать  тоже  не
приходилось.
     -- Пятьсот баксов за один грамм? -- переспросил я.
     -- Поэтому его и не продают на килограммы...
     Грамм --  пятьсот  баксов. Килограмм -- пятьсот тысяч. Пять кг -- два с
половиной "лимона" зеленых.  Да никогда  в жизни люди Хруста не поверят, что
такие бабки можно высыпать в воду.  Они  скорей в мировую революцию поверят.
Или в то,  что  Земля  плоская. Тут  хоть  логика есть: если  бы  Земля была
круглая,  то тачка  без ручника  не могла бы стоять на месте,  а куда-нибудь
обязательно покатилась бы. Так ведь не катится же, стоит, блин!
     И теперь, когда  я все это  понял, меня  начали заботить проблемы чисто
практические. Рискнут  они  еще  раз  попытаться перехватить нас  по дороге?
Хватит  ли у них сил и сумеют ли они перебросить свои резервы в нужное время
и в нужное место?
     Там, где  неизвестность,  предполагай худшее. Допустим, резервы  есть и
средства доставки тоже не проблема. А вот проблема  для них -- нужное место.
Они ее решат,  если мы будем продолжать двигаться вдоль побережья по  трассе
Е-87,  которая   на   территории   Румынии  переходила  в   Е-60,  а  дальше
разветвлялась на целый куст магистралей.  А кто, собственно, заставляет  нас
по ней  переться? Мы и выбрали-то  этот  маршрут без  всякой  задней  мысли:
движение  наверняка не  такое  интенсивное, как по  центральным  шоссе, море
рядом, в любой момент можно остановиться и искупаться. Отдохнуть, в общем.

     И чуть было не отдохнули.

     Значит, нужно срочно сваливать с Е-87 и идти в Польшу через Шумен, Русе
и Бухарест. Вот тут уж точно споем: "Проезжая теперь Бухарест, снова слышу я
речь неродную..."
     Второй вопрос. Что делать с нашим приметным красавцем? Свою отвлекающую
роль он выполнил. И отвлек, и даже привлек. Но так или иначе Назаров получил
возможность незаметно убраться с виллы.  А это было главное. Если все прошло
без накладок,  он  с двумя телохранителями,  бывшими "альфовцами" из команды
Губермана, давно уже переплыл из Фамагусты  в Бейрут, оттуда через Эр-Риед и
Дели долетел  или еще долетает до Токио,  оттуда переедет в Осаку -- или где
там  японцы сбывают нашим соотечественникам  свои старые автомобили  по цене
железного  лома. Там купит себе симпатичную "хондочку"  баксов  за двести --
триста  и вместе с ней, счастливый от  удачной покупки, переплывет на пароме
во Владик. А потом сядет  в  обычный плацкартный вагон поезда Владивосток --
Москва  и  через  семь  суток вывалится  вместе с  разношерстной  толпой  на
Казанском вокзале.
     Схема  была  громоздкая,  но  практически  гарантировала  от того,  что
Назарова   задержат   на  каком-нибудь  из  западных  погранпунктов  или   в
Шереметьево-2. Даже  если  в Управлении  предусмотрели  этот вариант, то  уж
блокировать Дальний Восток, да еще паром или железнодорожный вокзал им  и  в
голову  не  пришло.  А  теперь,  после взрыва  виллы, и  вовсе  бдительность
потеряют.  Но  осторожность  никогда  не бывает  чрезмерной.  Фактор времени
Назарова  и  вовсе  не поджимал. Из купленного по дороге  номера английского
экономического журнала  "Индепендет"  Док  вычитал, что  на фондовых  биржах
России  отмечается необычно оживленная  торговля  акциями нефтяных компаний,
что -- по  мнению экспертов -- связано с принятым правительством РФ решением
о  распродаже  контрольных  пакетов  акций,  находившихся  в   собственности
государства.
     И здесь Назаров не просчитался. Крупного калибра мужик. Таких я никогда
еще не встречал. Рядом с ним я чувствовал себя щенком. Кем, вероятно, и был.

     Ладно, с ним  пока более-менее ясно. Сейчас  нам нужно было подумать  о
себе.

     Избавиться от "ситроена" или продолжать путь на нем? Идеальный вариант,
если   бы  дорожная  полиция  Болгарии   или   Румынии   обнаружила  на  дне
какого-нибудь горного  ущелья  останки  нашего красавца, а в  нем  --  шесть
трупов с нашими документами. Горных ущелий по пути хватало, а  вот где взять
шесть трупов? Играть самих  себя в этой  интермедии нам как-то не улыбалось.
Просто  бросить "ситроен", а самим инфильтроваться в Россию через Варну, Чоп
или  Брест  --  тоже  не  проходило.  Даже  если  Управление   не  разослало
ориентировки на нас на все погранпереходы, чего исключать было никак нельзя,
наше исчезновение  поставит  всех на уши, будут блокированы  наши дома и все
возможные связи. Даже если нас не переловят поодиночке и не сведут к нулю по
милицейской графе "ДТП" или "бытовое ограбление и убийство", мы будем лишены
всякой  возможности действовать.  А бездействие никак не входило в наш план,
разработанный совместно с Назаровым.
     Значит, хотим мы  того или  нет, но сначала нам  придется  объявиться в
Нови Дворе,  а уж  потом, на месте, решать, что делать. Уравнение со многими
неизвестными. А тут  еще эти ублюдки Хруста. Они не оставят нас в покое. Два
с половиной миллиона  баксов  --  слишком сильный стимул.  Значит, и  с ними
придется разбираться. Опять  же: хотим того или нет. В этом смысле появление
в Нови Дворе нашего экзотически разукрашенного "ситроена" было нам, пожалуй,
на  руку.  Он станет для  них,  Хрустовых  братков, приманкой.  А  это может
облегчить нашу задачу.

     Теперь  меня  тревожило  только   одно.  Болгарские   следователи.  Они
наверняка  обнаружили среди обгорелых обломков джипа  автоматы и  пулемет. И
поняли, что здесь  не  просто  странное дорожно-транспортное происшествие, а
кое-что  посерьезнее. Они и отнесутся к  расследованию  серьезно. А если наш
"ситроен" попадет в зону их внимания и к тому же расколется рыжий Вася...
     Ни к чему  нам  входить в  контакт  с болгарской полицией.  Ни  с какой
стороны ни к чему. Значит,  нужно немедленно,  сегодня же ночью, сниматься с
места и гнать без остановки до румынской границы.

     Что мы и сделали.

     Петра Петрова наше решение необычайно расстроило.  Не утешило его и то,
что все баксы за ночлег останутся у него.  Очень уж хотелось  ему посидеть с
русскими "братушками" за  рюмкой доброй сливянки и поговорить о политике. Но
он в этом смысле был человек западный и понимал:  дела есть дела. Он  взял у
меня  конверт с тремя стольниками  для рыжего Васи, пообещал немедленно, как
только  тот  появится,  передать,  но  напоследок,  уже  перед  самым  нашим
отъездом, все же не удержался и спросил:
     -- Значит, если танков нет, ракет нет, то и Советский Союз нет?
     -- Нет, -- подтвердил я.
     Он немного подумал и сказал:
     -- Тогда и не надо его восстанавливат.
     -- Тогда и не буду, -- пообещал я.

     <b>III</b>

     Через  трое  с половиной  суток, просвистев с юга  на  север  почти всю
Восточную Европу  и  потеряв  напоследок  часа  четыре в старых  кварталах и
новостройках  Белостока,   потому  что  по  дурости  проскочили  поворот  на
объездную  дорогу, мы выбрались наконец на трассу  Е-12, ведущую к Гродно, а
еще через час свернули с нее на  "дрогу другорцедне", второстепенную дорогу,
углублявшуюся в пущи и болота Мазурского поозерья.
     До Нови  Двора  оставалось  около  сорока километров.  Но не успели  мы
проехать  по  этой  "дроге"  и четверти часа,  как  увидели возле автобусной
остановки, торчавшей на обочине посреди бескрайних картофельных полей, серый
"жигуленок" первой  модели, выпуска  какого-то девятьсот лохматого  года,  с
польским транзитным номером на заднем бампере.
     Возле "жигуленка" торчал, полуприсев на  багажник,  какой-то человек  в
светлом плаще и  курил сигарету.  При  виде  нашего  "ситроена" он  выбросил
окурок и коротко поднял  руку  -- так, словно  у него  не  было  ни малейших
сомнений  в том,  что  эта  многотонная серебристая махина  остановится  как
вкопанная от его небрежного жеста.
     Док,  сидевший  за  рулем,  лупить  по  тормозам  не  стал,  но  приказ
остановиться выполнил.  Да  и  как было не выполнить,  если  его отдает твой
начальник. А  полковник Голубков, тормознувший нас, был -- пока или еще, или
все еще -- нашим начальником.
     Мы выпрыгнули из кабины и окружили его.
     -- Привет, дядя  Костя! -- весело сказал Трубач. -- На какой помойке вы
нашли этот шедевр советской автомобильной промышленности?
     -- Не нашел,  а  купил,  -- строго поправил Голубков. -- На авторынке в
Нови Дворе. Там довольно приличный выбор.
     -- Зачем?! -- изумился Боцман.
     -- Отгоню  в  Гродно  и продам. А потом  вернусь  в Нови  Двор  и куплю
другой.
     -- Такой же? -- предположил Боцман.
     -- Какой попадется. И тоже продам в Гродно.
     -- А потом? -- заинтригованно спросил Трубач.
     -- Потом?..  Потом куплю самолет  и улечу от всех этих  дел --  сказать
куда?
     -- Не стоит, -- ответил Док.
     Но Голубков все же сказал.
     -- Что случилось, Константин Дмитриевич? -- спросил я.
     -- Случилось?  Ничего не  случилось. Вполне  житейское  дело. Просто  я
получил приказ перейти границу вместе с вами.
     -- Вон оно что! -- пробормотал я. -- А вас-то за что?
     Он с усмешкой взглянул на меня и ответил вопросом на вопрос:
     -- А вас?
     Потом помолчал и перешел на деловой тон:
     -- Докладываю ситуацию. Я почему жду вас сегодня здесь с  самого ранья?
Потому  что  ваших  двоих, Мухина  и  Артиста...  вы  их  отправили  изучить
обстановку на зеленой?
     -- Да, -- кивнул я.
     -- Я так и понял.
     -- Что такое "зеленая"? -- спросил Док.
     -- Место перехода границы. "Зеленая тропа", -- объяснил Трубач. --  Так
что с ними?
     -- Вчера вечером их взяли.
     -- Кто? -- вырвалось у меня. -- Управление? "Контора"? Местная полиция?
     --  Нет. Четыре  каких-то  бугая. Насколько  я  разбираюсь в людях, три
"быка", а четвертый -- "козырный фраер". Это вроде доверенного лица при воре
в законе  или  авторитете,  --  объяснил Голубков,  не  дожидаясь,  пока Док
проявит    по-человечески   понятную,    но    совершенно    несвоевременную
любознательность. -- Как офицер по особым поручениям при генерале.
     -- Здешние? -- спросил я.
     -- Нет. Русские. Но  не местные. И не  московские. По-моему, этот  след
тянется с Кипра.
     -- Почему вы так решили?
     -- Загар.
     -- Константин Дмитриевич, так  мы проторчим здесь до вечера. Давайте по
правилам, -- предложил я. -- Сначала --  то, что вы видели своими глазами, а
потом уж догадки и предположения.
     --  Согласен, --  кивнул  Голубков.  --  Но  прежде  нужно  убрать  ваш
"ситроен" с глаз долой. Если,  конечно,  у  вас нет  намерения засвечиваться
раньше времени.

     Такого  намерения  у нас  не было.  Поэтому мы  проследовали  за  серым
"жигуленком" Голубкова километров пять по направлению к Нови Двору, свернули
на  проселок  и  пристроили  нашего  красавца  на  машинном  дворе   местной
сельхозартели, а  сами  разместились  в задней комнате деревенской харчевни,
где  по  вечерам,  вероятно, собирались здешние  завсегдатаи  перекинуться в
картишки. Пока хозяин распоряжался на кухне  насчет обеда для заезжих панов,
Голубков ввел нас в курс дела.
     Артиста  и  Муху  он  увидел  совершенно  случайно  два  дня  назад  на
авторынке, где околачивался от нечего делать, разглядывая свезенные сюда  со
всей  Европы  тачки   --   от   новых,   наверняка  ворованных  "мерсов"  до
"фольксвагенов-жуков" и американских "виллисов" времен второй мировой войны.
Артист и Муха, похоже,  таким  же образом убивали  время.  Вступать с ними в
контакт он не стал, но на всякий случай проследил их до отеля, в котором они
остановились. Это был не придорожный мотель на въезде, а  другой, со стороны
границы,  довольно  симпатичный деревянный теремок  в  три этажа, полупустой
из-за совершенно  бешеных цен. Сам Голубков за простенький номер в гостинице
возле  почты  платил сорок баксов  в сутки, а тут самый  дешевый стоил целую
охапку злотых, эквивалентную почти ста долларам.
     Часов в семь вечера Артист и  Муха вывели из двора отеля два велосипеда
и  уехали  на  них в сторону границы. Вернулись около восьми  утра. Из  чего
Голубков сделал естественный и совершенно правильный вывод  о  том,  чем они
занимались ночью  в районе границы  и  что  за приборы  были в  их небольших
студенческих рюкзачках.
     На другой  день -- это было вчера, после обеда -- Голубков вновь увидел
их на авторынке: то  ли  всерьез, то ли от нечего делать они приценивались к
микроавтобусу типа "вишенка". Но тут  он заметил кое-что поважнее: их пасли.
Трое. Два  "быка" и третий -- молодой,  явно "шестерка", весь в фингалах и с
заплывшим  от  синяка  глазом.  Голубков и раньше  обратил внимание  на  эту
троицу, шатавшуюся  по  рынку и  разглядывавшую  не выставленные  на продажу
машины, а покупателей  и продавцов. Они явно кого-то искали. И по их реакции
при виде Артиста и Мухи Голубков понял:  нашли. После этого один  из "быков"
увел куда-то "шестерку", а второй "бык" остался на рынке, держась в стороне,
но  не упуская Артиста и Муху из  виду. Минут через  сорок  тот  "бык" снова
появился возле первого. Он вел под руку другого парня, тоже молодого  и тоже
с  прилично  обработанной кулаками физиономией. "Быки" издали показали этому
третьему Муху и Артиста. Тот кивнул, будто подтверждая: они.
     -- Я рассказываю  с деталями, потому  что не  знаю  сути,  --  объяснил
Голубков. -- Тебе эти подробности что-нибудь говорят?
     Я подтвердил:
     -- Да. Продолжайте.
     После этого второй  "бык"  куда-то  увел молодого, а через час вернулся
еще с двумя "быками". Они дождались, когда Артист и Муха, так и не сторговав
"вишенку", вышли  с территории  рынка. Один из  "быков",  главный из  них --
"козырный фраер",  подошел  к  ребятам  и  показал  им  на  белый фиатовский
фургончик  с  металлическим  кузовом.  Жест  истолковывался  однозначно:  вы
интересовались "вишенкой", может, эта тачка вам подойдет?
     Артист и Муха обошли микроавтобус, придирчиво его осматривая. "Козырный
фраер"  открыл дверь, приглашая  испробовать  тачку на ходу.  Артист  и Муха
влезли внутрь, "фраер" за ними. Дверь закрылась, и фургон уехал.
     -- Вот и все, -- закончил Голубков.
     -- Но почему вы решили, что их взяли? -- спросил Док.
     -- Метров через двадцать этот  "фиат" начал  вдруг выписывать по дороге
довольно  затейливые кренделя, пару раз  даже чуть  не врезался  в  бетонный
забор. Так он двигался метров сто. Потом поехал нормально. Это одно. Второе:
Муха и Артист в отель не вернулись.
     -- Вам не  удалось проследить, куда их увезли? -- спросил  я -- так, на
всякий случай, ни на что не надеясь.
     --  Как? Такси  там  нет,  а этого  автомобиля у  меня  еще не  было. К
сожалению, -- добавил Голубков. -- Тебе что-нибудь ясно?
     Я кивнул:
     -- Практически все.
     -- А теперь объясни и мне.
     И я объяснил.
     Почти все.
     А  сам  подумал: какое  все-таки счастье,  что  мы отказались от  мысли
бросить наш "ситроен" где-нибудь на полпути.
     Теперь только на него была вся надежда.
     И на святого Георгия-победоносца, покровителя воинов.
     И на молитвы отца Андрея.

     "Отец мой небесный, всемилостивый и всемогущий,  Ты судишь народы, суди
и  меня,  Господи,  по  правде  моей  и по  непорочности  моей  во  мне.  Да
прекратится злоба нечестивых, а праведника укрепи, ибо Ты испытуешь сердца и
утробы, праведный  Боже. Щит мой  в Тебе, спасающем правых  сердцем. Господи
Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле!.."

     <b>Глава седьмая</b>
     <b>ОБЪЕКТ УГРОЗЫ</b>

     <b>I</b>

     Когда-то, при царе  Горохе  -- в брежневские и горбачевские времена, --
Нови Двор был типичным захолустным польским местечком с  населением  тысяч в
пять  -- семь жителей, работавших на картофельных и ржаных полях и на мелких
производствах   вроде  лесопилок  и  молокозавода.  Некоторое   оживление  в
местечковые будни вносил  присоседившийся сбоку  военный городок, где --  по
Варшавскому  договору --  базировалась  советская танковая  дивизия. Здешние
панночки постреливали глазами на молодых офицеров, мечтая выйти замуж хоть и
за русского  и уехать с ним  нехай хоть  у  тую Сибирь, лишь  бы подальше от
опостылевшего ридного Нови Двора.
     Народ  пожилой  с  большим  интересом поглядывал на прапоров и старшин,
отпущенных   в  краткосрочное  увольнение   или   самоходом   сваливших   из
расположения  воинской  части в  надежде  раздобыть  местной  сливовицы  или
можжевеловой самогонки. Что им неизменно и удавалось, потому что самогонку в
Нови Дворе не варил только  самый лядащий, а рынок сбыта был постоянным и на
редкость устойчивым, не подверженным никаким валютным кризисам. В уплату шли
и рубли, и злотые, а когда их запасы в  военном городке истощались, деньги с
успехом  заменяли бензин,  солярка,  комбинезоны, шапки, сапоги,  домкраты и
прочий  полезный  в  хозяйстве инструмент, не говоря уж про олифу и  краску.
Добрая  половина  домов и заборов  в  Нови Дворе  и  окрестных хуторах  была
прекрасного  цвета  хаки,  что для любого начинающего  шпиона из блока  НАТО
могло быть достоверным  свидетельством того, какая именно  секретная  боевая
техника сосредоточена за высоким, с  колючкой  и вышками  по углам,  забором
таинственного военного объекта.
     Но  шпионов в Нови  Дворе сроду не видывали,  а  патрули, утюжившие  по
вечерам  местечковые  улочки,  занимались исключительно  тем,  что  собирали
выпавший  в  осадок  сержантский состав и господ  офицеров  и отправляли  на
"губу" в специально приспособленном для этой цели "газоне".
     В тот день, когда ворота  военного городка вдруг распахнулись и из него
в  направлении  ближайшего  железнодорожного узла вышли  танковые колонны  и
грузовики  с  матчастью,  жители  Нови  Двора  с  энтузиазмом приветствовали
освобождение  от  клятых  оккупантов  и  распевали  не  поощряемый  прежними
властями  национальный гимн: "Аще Польска не згинела". Однако довольно скоро
ощутили явное отощание своих портмоне. Сливовица  и можжевеловка  пылились в
четвертях,  не имея сбыта,  бензин  и  солярка, оказывается, немалых  грошей
стоили  на частных заправках, пся крев.  Немного отвлеклись,  растаскивая из
брошенного без охраны военного городка все, что могло сгодиться в хозяйстве.
Когда же  на  полигоне, в боксах и в казармах не осталось ни одной двери, ни
одной оконной рамы, ни одного радиатора и даже  метра трубы, вновь заскребли
в затылках и бородах: с чего жить, панове?
     Удача к Нови Двору пришла с совершенно  неожиданной стороны. Помаявшись
со стихийно  возникающими автомобильными  барахолками, загораживавшими и без
того  узкие  трассы, поразгоняв их  всеми силами  дорожной  и  муниципальной
полиции и поняв, наконец, всю тщетность своих попыток приостановить или хотя
бы пустить в русло поток автомобильного хлама, хлынувший  на восток  со всех
концов Европы,  власти  Белостокского  воеводства  вспомнили про  разоренный
военный городок  возле Нови Двора и махнули рукой: вот там хай  и торгуют, с
глаз  подальше. И в  считанные дни после этого судьбоносного для Нови  Двора
решения  поселок  захлестнули  тысячи  машин   и  людей.  Здесь  встретились
безлошадный Восток и осатаневший  от  автомобильного изобилия Запад. Даже  в
будние дни с  трудом  можно было втиснуться  в  плотные ряды машин, занявших
десять  с  лишним  гектаров  бывшего военного городка, а  по выходным  базар
занимал все  окрестности, превратив  в пыльные укатанные площади прилегающие
поля.
     Но  в  Нови  Дворе не  жаловались. Экономика местечка  получила  мощный
импульс.  По  пять  -- десять  баксов  с  носа в  сутки  брали за  постой  с
белорусов,   украинцев  и  москалей,  приехавших  за  машинами,  пооткрывали
харчевен с  почти ресторанными ценами, понаставили  на  рынке  и вокруг него
палаток, завозя туда  из  Варшавы  местный и западный  ширпотреб,  засновали
между поселком  и вокзалом в Сокулке на своих легковушках и даже  автобусах,
перевозя  на  новоявленный  автомобильный  Клондайк  пассажиров,  сошедших с
поезда Гродно -- Белосток. Новидворские  панночки  частью встали за прилавки
палаток,  а другие втиснулись  в  мини-юбки  и зачастили к  ночным  барам  и
казино,  где  оттягивались  после  нервного торгового  дня  и  покупатели, и
продавцы, и белостокская братва, наложившая лапу на новидворский рынок.
     Правда, сивушную можжевеловку  и  сливовицу  сбывать  было  по-прежнему
некому.  Так  то не  беда,  не пропадет добро.  Прошем,  панове! Не  згинела
Польска? Не згинела, панове, не згинела. Прозит!
     Поляк -- это не национальность.
     Поляк -- это профессия.
     А русский? Национальность? Тоже навряд ли.
     Русский -- это образ жизни.

     В  один  из будних  дней, утром двадцать  четвертого  июля, к  въезду в
бывший   военный  городок   в  Нови  Дворе   в  веренице   "БМВ",  "фиатов",
"фольксвагенов", старых "мерседесов" и почти новых "хонд" и "тойот" подкатил
большегрузный  "ситроен" с  серебристым  тентом, разукрашенным  призывами на
английском и русском языках открыть для себя Кипр в пансионате "Три оливы" с
божественными  условиями по божеским ценам. Кабина и  высокие  борта  машины
были покрыты слоем пыли и грязи, что говорило о том, что "ситроен" прошел не
одну  сотню  километров  по  Центральной  Европе,  обильно политой  дождями,
принесенными с Атлантики обширным циклоном.
     За рулем сидел  плотный  молодой мужик  добродушного  вида, с крепкими,
обтянутыми коричневой  кожаной  курточкой плечами, с  ранними залысинами  на
крупном лице, с сильными руками, спокойно лежащими  на руле. Рядом  с ним на
просторном  сиденье небрежно развалился, нога  на ногу,  второй -- постарше,
лет  тридцати пяти, в  приличном темном костюме и  рубашке с  галстуком,  со
спокойным  интеллигентным  лицом.  В  руках  у него  был свернутый в  трубку
английский  журнал  с неброской глянцевой  обложкой,  он  время  от  времени
раскрывал его и тут же закрывал, словно досадуя, что дорожные обстоятельства
мешают ему углубиться в чтение.
     Лысоватый  водитель терпеливо дождался  очереди на  въезд через ворота,
стальные щиты которых давно уже были сняты и увезены каким-то предприимчивым
жителем  Нови Двора,  без спора заплатил десять баксов местному бригадиру  и
аккуратно провел махину грузовика в конец полигона, где  стояли выставленные
на продажу  самосвалы, автобусы и даже два  трактора  "Беларусь". После чего
спрыгнул  с  высокой   подножки  и   начал  протирать   хромированные  части
"ситроена", а его товарищ остался в кабине и занялся, наконец, журналом.
     Завсегдатаев   новидворской   автомобильной   барахолки   трудно   было
чем-нибудь  удивить,  но мощный, крепенький,  подбористых форм супергрузовик
привлек внимание даже тех, у кого денег хватило бы разве что на десятилетний
"форд-гранада".  Водитель  охотно отвечал  на расспросы,  но  его  напарнику
оживление  возле  машины  почему-то  не  понравилось.  Он  вырвал  из своего
английского журнала более-менее чистую страницу,  жирным черным  фломастером
вывел на ней: "СИТРОЕН, год  выпуска -- 1994, пробег 112 000 км. Цена  30000
долларов. Торг неуместен". И прикрепил этот листок щеткой на лобовом стекле.
После  этого  число  праздно  любопытствующих  сразу  же сократилось.  Народ
подходил,   уважительно  рассматривал  машину,  при  виде   цены  еще  более
уважительно покачивал головами и шел дальше по насущным делам.
     Лишь трое средних лет, до черноты загорелых казахстанских  немцев долго
ходили  вокруг "ситроена", оглядывая его взглядами опытных водил, потом один
из них  поинтересовался, не  подвинется  ли  хозяин  в  цене,  рассудив, что
который  в  костюме  -- тот хозяин и  есть,  а  водитель --  он  всего  лишь
водитель.
     Трубач,   старательно  исполнявший   роль   водилы   при  боссе   Доке,
поинтересовался:
     -- А зачем вам такая тачка?
     -- Мы из Кустаная, -- объяснил  старший из  немцев. -- В Москву гонять,
туда-сюда ездить. Дороги у нас длинные. И...
     Он дал точное определение качества дорог и добавил:
     -- Такая ходовая для них самое то.
     -- Ходовая  --  да,  -- согласился  Трубач.  -- Но  не ваша  это тачка,
мужики. Она же девяносто восьмой жрет.  И лучше -- "бляйфрай". Она  с вас на
одной горючке штаны спустит.
     --  А  если прокладку поставить  и перевести  на семьдесят  шестой?  --
предположил один из них, помоложе.
     Охотно вошедший  в  образ  разухабистого водилы  Трубач тотчас  дал ему
бесплатный совет,  в какое именно место в его организме ему нужно  поставить
прокладку, и заключил:
     -- Это  ж  фирма,  голуби!  Тут  даже масло другое зальешь  -- и  сразу
вкладыши застучат! Въехали?
     Немцы, посовещавшись, въехали и отошли, а их место у  "ситроена" заняли
двое других. Один был рослый, хорошо накачанный брюнет с короткой стрижкой и
слегка  восточным  разрезом  глаз,  лет  тридцати   с  небольшим.  Второй  ,
сухопарый, тоже высокий,  верткий, с узким лицом и быстрым, чуть исподлобья,
взглядом. Ему  было под  сорок,  но  из-за верткости  и  легкого сложения он
казался лет на десять моложе. Оба из-за хмурой погоды, грозящей дождем, были
в черных кожаных куртках. На смуглом лице брюнета загар был почти незаметен,
зато второй, блондинистый, прямо  источал своей  лисьей физиономией щедрость
средиземноморского солнца.
     Это и были те, кого Док и Трубач ждали.
     Первый -- "бык". Второй -- "козырный фраер".
     Якут и Лис -- так их обозначил для себя Трубач.
     У Якута  широкая полоса лейкопластыря  закрывала сломанный нос. У  Лиса
была  забинтована  кисть  левой  руки, из-под  рукава  куртки  торчал  кусок
медицинской шины, какие накладывают при переломах и вывихах.
     Непросто, видно, удался им захват Артиста и Мухи.
     Но все же удался.
     Лис не стал тратить время на разговоры с "шестеркой"-водилой. Он открыл
дверцу кабины и обратился к Доку:
     -- Не крутовато, хозяин?  "Торг неуместен". На базар и приезжают, чтобы
поторговаться.
     Док лишь пожал плечами:
     -- Кто как. Мы приехали продать аппарат, а не торговаться.
     -- Неужели не прогнешься хоть на несколько штук?
     -- Будет настоящий покупатель -- подумаю.
     -- А мы, по-твоему, не настоящие?
     Док  оторвался от журнала  и внимательно взглянул  на Лиса, а  потом на
Якута.
     -- Настоящие покупатели приходят на базар с бабками, а не с пушками, --
заметил он и вновь углубился в журнал.
     -- Да ты  что, мужик?  Какие пушки? -- запротестовал Лис. -- Нет у  нас
никаких пушек! Хоть обыщи! -- Он сделал вид, что хочет распахнуть куртку, но
распахивать ее почему-то не стал. -- В натуре, ты нас не за  тех принял. Нам
нужна тачка. Как раз такая.
     Док кивнул Трубачу:
     -- Покажи им машину.
     -- Интересный журнал? --  полюбопытствовал Лис, которому  явно хотелось
втянуть в разговор Дока, а не осматривать "ситроен".
     -- "Экономист",  --  вежливо ответил  Док. --  Любопытные  материалы  о
резком  обострении  ситуации  на  российском   нефтяном  рынке.  Нефтью   не
интересуетесь?
     -- Нефтью?.. Да как-то нет.
     --  Я  так и подумал,  -- ответил  Док и  даже  чуть отвернулся,  давая
понять, что разговор закончен.
     Якут  как стоял на  месте, так  и  остался  стоять,  время  от  времени
осторожно трогая  пальцами  нос.  А  Лису пришлось  выслушать  обстоятельную
лекцию Трубача об особенности конструкции "ситроена" и его  эксплуатационных
качествах. Про машины Лис знал вряд ли больше того, как выжимать сцепление и
включать скорость, но Трубача слушал внимательно, осмотрел кузов, заглянул в
спальный отсек  и даже попросил завести двигатель, чтобы проверить, не сечет
ли глушак, для чего залез под машину и пробыл там минуты четыре.
     -- Нормально, -- закончив осмотр, сообщил он.
     -- Ты же весь перемазался!  --  расстроился Трубач,  тщательно отряхнул
Лиса  и даже стер  сажу с  его куртки чистой ветошкой. --  Ну,  как аппарат?
Берете? Бери, мужик, век благодарить будешь!
     -- Нужно подумать. Дороговато. Посоветуюсь с партнером.
     --  Ну,  посоветуйся,  --  отозвался Трубач, словно  бы  потеряв всякий
интерес к туфтярщику, который только время у него попусту отнял.
     Лис и Якут неторопливо  двинулись  к выходу вдоль рядов машин  и  толпы
покупателей и продавцов.  Трубач  проводил  их  равнодушно-пренебрежительным
взглядом, потом поднялся в кабину, из-под матрасика в спальном отсеке достал
радиопередатчик и негромко сказал в микрофон:
     -- Идут к вам. Все получилось.
     -- Не расслабляйся, -- предупредил его Док. -- Могут появиться другие.

     Выйдя   с   территории  военного   городка,  Лис  и  Якут   подошли   к
припаркованному в стороне белому фиатовскому микроавтобусу, Якут сел за руль
и  направил машину в объезд Нови Двора к раздолбанному тысячами машин шоссе,
ведущему от барахолки к автостраде Белосток -- Гродно. Следом за ними влился
в  вереницу  машин,  за рулем которых  сидели  счастливые  нововладельцы,  и
неприметный  серый  "жигуленок".  Вел  его полковник  Голубков,  а на заднем
сиденье     разместился     Боцман,    бережно    держащий    на     коленях
магнитофон-"голосовик".  Он был настроен на волну "жучка", булавку с которым
воткнул под  воротник  куртки  Лиса Трубач, когда старательно стирал  с него
сажу.
     Бандитский  белый  "фиат"  ехал  по  "другорцедне  дроге",  не  пытаясь
обгонять ползущие впереди него легковушки, лишь у  Сокулки, когда все машины
свернули  налево,  к  Белоруссии, "фиат"  повернул  к Белостоку и километров
через  десять  съехал  с автострады к  воротам  роскошного,  построенного по
европейским стандартам мотеля, рассчитанного не на новидворскую шушеру, а на
солидных  западных   путешественников  с  бумажниками,  набитыми  кредитными
карточками и твердой валютой.
     "Жигуленок" полковника Голубкова проскочил вперед метров на семьдесят и
затормозил у обочины.
     По   сторонам   от    центрального   офиса    мотеля,   сложенного   из
красно-фиолетового фасонного кирпича, с просторными тонированными стеклами в
простенках, стояло десятка три одноэтажных коттеджиков, из такого же кирпича
и с такими же стеклами,  каждый с  отдельным входом, отдельным подъездом и с
навесом для машин. Мотель назывался  "Авто-Хилтон", и цены тут, похоже, были
вполне хилтоновские. Но,  несмотря на это,  больше  половины коттеджей  было
заселено, о  чем свидетельствовали выглядывавшие  из-под навесов багажники и
радиаторы "мерседесов" и "понтиаков". Сзади территория  мотеля была обнесена
высоким бетонным  забором, а  с фасада  -- стрельчатой, художественной ковки
решеткой. На въезде дежурили два охранника.
     То ли  на  лобовом стекле "фиата"  был специальный пропуск, то  ли  эту
машину уже знали,  но "фиат" беспрепятственно миновал ворота, развернулся на
центральной  площадке и подъехал к одному  из  коттеджей,  крайнему  в ряду.
Голубков достал из бардачка бинокль, снял  приставку  для ночного видения, с
минуту  рассматривал  коттедж,  а затем молча  передал  бинокль  Боцману.  В
окулярах была  отчетливо видна  темно-вишневая  "альфа-ромео", стоявшая  под
навесом.
     Якут и Лис вышли из "фиата",  Лис  нажал кнопку  на  входной  двери. Из
динамика магнитофона раздался  слегка искаженный какими-то помехами  мужской
голос:
     -- Кто?
     Одновременно включилась запись.
     -- Свои, Ленчик, -- ответил Лис. -- Это я, Владас. Со мной Корень.
     Дверь открылась.
     -- Постойте, спрошу... Граф! Тут Влад и Корень. Пустить?
     -- Пусть входят...
     -- У них  что, даже дверного  глазка нет? -- не  отрываясь  от бинокля,
спросил Боцман.
     -- Зачем? Интерком или домофон.
     -- Видеокамера?
     -- Вряд ли. Это же просто мотель.
     Дверь закрылась.
     Из магнитофона донеслось:
     -- Ну?
     -- Они появились. На "ситроене". Двое...

     <b>II</b>

     "... -- Ну?
     -- Они появились. На "ситроене". Двое.
     -- Ленчик! И ты, Корень. Посидите на кухне. Садись, Влад. Рассказывай.
     --  Подъехали  часов в десять. На  том самом "ситроене", про который вы
звонили из Варны, когда их  потеряли. "Три оливы". "Откройте для себя Кипр".
Один  --  "шестерка", водила.  Второй -- главный. При  галстуке,  английский
журнал  читает. Разговаривал через губу. Правда,  сразу  просек, что  у  нас
пушки.
     -- Как?
     -- Не знаю. Но просек  на раз. "Покупатели приходят на базар с бабками,
а  не  с  пушками".  В  этом смысле  выразился. Хотя  на  виду  мы их,  сами
понимаете, не держали.
     -- Значит, глаз наметанный?
     -- Выходит, так.
     -- Кто они? Хоть примерно, какой масти?
     -- Непонятно, Граф. Как и те  двое, которых мы  взяли.  Может, все-таки
"контора"?
     -- Не их дела. Точно не из братвы?
     -- Разве  что из новых. Их  сейчас, сами знаете, расплодилось как собак
нерезаных.  Накачаются  наркотой  --  и  вперед.  Полный  беспредел  творят.
Правильному вору скоро и ступить некуда будет.
     -- Рано страдаешь, Влад. Для правильного вора ты еще зону мало топтал.
     --  Извините, Граф. Но сейчас не  по  ходкам вора в закон  вводят, а по
делам.
     -- Делами тебе тоже рано хвастать. Хруста  не прикрыл -- вот твои дела.
А может, ты его сам сдал, чтобы его  место занять? А, Владик?.. Ладно, шучу.
Разобрались, сам  виноват -- расслабился  от курортной жизни. Те двое, что у
нас, -- на игле?
     -- Нет. Специально  посмотрел -- вены чистые. Может, травка или колеса.
Но не ширяются -- точно.
     -- Что говорят?
     -- Все то  же: отдыхали на Кипре,  прилетели пораньше -- тачку  купить.
Бабок у них было как раз на тачку -- три штуки баксов.
     -- Били?
     -- Кого?
     -- Кого! Их! То, что вас били, я и сам вижу. Прямо цирк! Четыре бугая с
пушками не  смогли чисто взять двух фраеров, у которых даже финаря  не было!
Расскажи кому -- не поверят!
     -- А кто знал? В натуре, Граф, все путем было: посадили в  тачку, пушки
в бок. Обычное дело. Да тут и началось.
     -- Что?
     -- А я знаю? Меня сразу вырубили, Корню  нос своротили,  Юраня за рулем
был, так ему маленький  ногой в ухо гвозданул. Хорошо, кроссовкой, а если бы
ботинок -- хана, проломил бы череп. Высокий  Горбу два ребра сломал,  до сих
пор кашлянуть не  может. А  мне  сустав  вывернули,  когда  пушку  маленький
забирал.  Если бы  Корень не  выключил  кастетом высокого,  не  знаю, чем  и
кончилось бы. Моя пушка уже у маленького была, да успели на него навалиться.
Еле связали.
     -- Каратисты?
     -- Какой там! У Горба черный пояс, а толку?  Тут не карате. И не боевое
самбо.  Не разбери пойми. Такому только  в уличных свалках можно  научиться.
Когда десять на одного. И не один раз. Только мало кто выдерживает.
     -- А  эти двое, значит, выдержали?.. Потом-то вы  душу на них отвели --
на связанных?
     -- Ну, было немного... Вы же не велели слишком-то.
     -- Разговаривали как с ними?
     -- Ну, как. Нормально...  Ну, я высокого слегка... сигаретой в грудь...
чтобы поразговорчивей был...
     -- Разговорился?
     -- Нет.
     -- Да ну?
     -- Говорю же... Носом потянул и сказал: "Шашлычком пахнет".
     -- Вот как? "Шашлычком пахнет"? И это все, что он сказал?
     -- Все.
     -- А маленький что сказал после твоей сигареты?
     -- Он в отключке был. Я его... Граф, он же мне руку чуть не сломал!
     -- Ладно, оставим. Двое в "ситроене", двое у нас, где еще двое?
     -- Неизвестно. К тачке не подходили, Горб пас. Может,  страховали своих
из толпы. Не засветились.
     -- А поводить по барахолке тех пановых "шестерок" не догадался? Могли и
узнать.
     -- Они уже никого не узнают.
     -- Хочешь сказать, что вы их?..
     -- А  что было делать?  Где мне людей взять,  чтобы всех охранять?  Нас
всего четверо.
     -- Я тебе своего телохранителя отдал.
     --  Ну,  пятеро  с вашим  Гришей. Все равно мало.  Да  и  те  свое дело
сделали.
     -- Трупы где?
     -- Сбросили в старый колодец на  сыроварне. Там вонь такая, что сто лет
не найдут.
     -- А этих где держите? Там же, на сыроварне?
     -- Нет, стремное место, подходы открытые. В  казарме, на бывшей "губе".
Какие-то местные перестроили ее под склад  запчастей, мы у них перекупили на
две недели. Ну, тоже вроде как под временный склад. Надежное место. Решетки,
стальные двери, замки. Что надо. Там они и  сидят. Юраня, Горб и ваш Гриша в
охране. В десять вечера мы с Корнем их  сменим. Нужно срочно людей вызывать,
Граф. Ваших, из Афин. Из Пафоса долго, да там серьезных ребят и не осталось.
     -- Там  серьезных  и  не было.  Или  ты  считаешь  крутыми  тех пятерых
мудаков, которые  дали подорвать  себя обыкновенной бочкой?  Тогда у  нас  с
тобой разное понимание, что такое серьезный парень. Потом о людях поговорим.
Где, по-твоему, товар? По-прежнему в "ситроене"?
     -- Нет. Вынули, точно. Я специально залез под тачку --  вроде глушитель
проверить. На переднем коробе -- следы сварки.  Замазаны, но следы свежие. И
полоса по размеру -- с кейс. Как раз под товар.
     -- Так, может, он там и есть?
     -- Вы не в  курсе,  Граф, как это  делается.  Когда  товар закладывают,
сварку  не  просто зачищают,  а все дно  грунтуют и красят.  Почище,  чем на
фирме.  Они  сколько  границ  прошли?  С  такой  сваркой  их  на  первой  бы
прихватили. Нет, товар они вынули, а  дырку заварили на каком-нибудь местном
сервисе или в мехмастерской.
     -- Убедил. Где же он?
     -- Или спрятан. Или у тех двоих. Скорее,  спрятан -- в поселке или даже
в лесу.
     -- Может, его уже передали?
     -- Нет. Они за  "ситроен" тридцать  штук гринов объявили. А цена ему от
силы пятнадцать. Они его не продавать выставили, а как маяк. Ждут покупателя
или посредника. И  мы  вполне можем контакт не просечь. Поэтому я и  говорю:
нужно срочно вызывать ваших людей из Афин.
     -- Давай-ка, Владас, сначала произведем небольшие подсчеты. Почем Хруст
отдавал Пану товар?
     -- По четыреста баксов за грамм.
     -- Сколько Хруст получил предоплаты?
     -- "Лимон".
     --  И шестьсот штук сгорели в тайнике  у Пана. Пошли в доход республике
Кипр.  Значит, бабок в  товаре осталось  всего четыреста штук. Правильно? Ты
предложил мне за помощь половину.
     -- Такая цена.
     -- Это цена за выбивание долга. А тут речь  идет совсем о других делах.
Продолжим. Сто тысяч я уже вложил: "паджеро"  и оружие. Значит, сколько моих
остается? Стольник?  И ты  думаешь, что за эти бабки я буду  вызывать  своих
людей и вообще лезть в это дело? Да я их заработаю, не уходя с пляжа.
     -- Сколько вы хотите?
     -- Все.
     -- Все четыреста?!
     -- Плюс  те, что отдаст посредник.  Ему  же Пан  товар  не по четыреста
отдавал. За эти бабки я согласен слегка поработать.
     -- А я за что буду горбатиться?
     -- Хруст получил свой "лимон".
     -- Он на его номерном счету.
     -- Твои проблемы.
     -- Я так не согласен.
     -- А я твоего согласия не спрашиваю. Ты не за бабки будешь горбатиться,
а за свою шкуру. Потому что, если  товар уплывет,  покупатель потребует свою
предоплату.  С  тебя, Владик, а не с Пана и  не  с  Хруста. Понял? А  теперь
слушай  внимательно. Этих  двоих сегодня же  убрать.  В  тот  же  колодец на
сыроварне. И впятером пасти "ситроен"  днем и ночью. Ленчика тоже подошлю. А
завтра и сам  подъеду глянуть на  этих  кадров. Если  и  вшестером  просрете
контакт  --  на себя  пеняй.  Засечете покупателя --  тогда  и будем думать,
вызывать  из Афин людей  или  сами справимся. Все. Разговор  кончен. Ленчик,
выпусти их!.."

        III

     Без пяти десять вечера на  подходе к  гауптвахте мы взяли этих двоих --
Влада и Корня. Никому из нас не нужно было объяснять, где в военных городках
располагается  гауптвахта, но  на всякий случай  мы  провели их от их белого
"фиата" до места. Влада загрузили в "фиат", а Корню  ткнули в затылок его же
"макарова" и заставили  постучать в  дверь  и  назваться.  Дверь  открыли, а
остальное уже было делом техники.
     Артиста и Муху мы нашли на голом  бетонном полу  "губы"  -- просторной,
недавно отремонтированной каменной коробки  без обязательных в  таких местах
двухъярусных железных нар. Рты их были  плотно забиты  тряпками  со  следами
краски -- ими работяги, проводившие ремонт, вытирали, вероятно, свои шпателя
и  кисти. Веревок на каждом было столько,  что их  хватило бы на такелаж для
небольшого парусника.  Муха сидел  у стены, Артист валялся рядом лицом вниз.
На  затылке у  него  чернела запекшаяся на  глубокой ране кровь. Но когда мы
перевернули его и  вытащили кляп,  он  открыл глаза, отплевался  от ошметков
цемента и краски и сердито спросил:
     -- Вы где, вашу мать, болтались? Жрать охота!
     -- Будет жить, -- поставил диагноз Док.
     Снятыми с ребят  веревками мы умотали троих  стражей -- Горба, Юраню  и
Гришу.  Сюда же, на губу, перетащили из "фиата"  Влада  и Корня.  Корня тоже
связали, а рот затромбовали теми же тряпками, как  и другим. Связывать Влада
и  затыкать  ему  рот  никакой  необходимости  не  было. Его  брал  Трубач и
несколько погорячился.
     Тут же, на "губе", Док осмотрел Артиста и Муху. Вломили обоим прилично,
но серьезных членовреждений, к  счастью,  не  оказалось. Более основательную
медицинскую   помощь  Док  оказывал   им   уже  в   их  номере   деревянного
теремка-отеля, куда  мы  приехали на белом бандитском  "фиате"  и, к радости
пани владелицы,  сняли рядом еще два двухместных номера. Пока Док  обстригал
волосы  вокруг   раны  на  затылке  Артиста  и  обрабатывал  рану  какими-то
жидкостями,  Артист  так  энергично,  хоть  и  сквозь зубы,  разъяснял  свое
отношение  к  современной медицине вообще и к способностям Дока в частности,
что я вынужден был его прервать:
     --  Сам виноват. Тебе в детстве мама никогда не говорила,  что не нужно
садиться в машину к чужим дядям?
     В половине одиннадцатого пришел полковник Голубков, сообщил:
     --  Позвонил. Сказал,  что  на  "зеленую"  выйдем  в  два  ночи. Пароль
"Варшава", отзыв "Минск". Пора, ребята.

     Мы оставили Дока заниматься Артистом  и Мухой, а сами собрали в сумки и
рюкзачки  всю  оптику  и  на сером "жигуленке" проехали  к пятому  километру
польско-белорусской  границы.  Трубач  удивился  тому,  как  ровно  и  почти
бесшумно работает движок этой развалюхи.
     -- Объясняю для невежд, -- отозвался Голубков,  напряженно всматриваясь
в  серую  ленту  приграничной  лесной  дороги,  еле освещенную  подфарниками
машины. -- Год выпуска этого автомобиля -- семьдесят третий.  А в  то  время
"Жигули" комплектовались двигателями итальянской сборки. И ходили эти движки
не по сто тысяч,  как нынешние, а  по полмиллиона кэмэ. А иногда, говорят, и
больше.
     --  Ну,  дядя  Костя!  --   восхитился  Трубач.   --  Вы,  оказывается,
разбираетесь в тачках!
     -- Я не в тачках разбираюсь, племяш, а в жизни...
     Голубков загнал "жигуленка" в густой кустарник и заглушил двигатель.
     Над пограничной  полосой  стелился болотный  туман,  в  разрывах низких
дождевых  облаков  скользила идущая на убыль  луна. За подлеском и  просекой
темнели плотные еловые кущи, за ними поднимались корабельные сосны. Никакого
движения нигде не  замечалось, не слышно было никаких звуков, только издали,
от  Нови  Двора,  еле-еле  пошумливало: звук моторов,  музыка  из  баров  --
неразличимо, все вместе.
     По заметкам, которые делали Артист и Муха, дожидаясь нашего приезда, мы
изучили  каждую ложбинку и пригорок в районе  "зеленой". На польской стороне
патрули  проходили  раз  в сорок минут, на  белорусской  --  раз в пятьдесят
четыре  минуты.  Собак  не  было: солдат-то нечем было кормить, а у  овчарок
рацион  посерьезней. Колючка  давно  уже  провисла и  обвалилась  вместе  со
столбами, контрольно-следовую полосу перепахивали хорошо  если раз в неделю,
она была  истоптана коровами и козами, забредавшими в запретную зону с обеих
сторон некогда  неприступного межгосударственного  рубежа.  Так что пересечь
его не составляло никакого труда, что мы с Трубачом и сделали.
     Боцман   и   полковник   Голубков   остались   на   польской   стороне,
рассредоточились  в подлеске,  чтобы максимально расширить  зону  обзора.  У
Голубкова был его бинокль с приставкой для ночного наблюдения, у Боцмана  --
оптика от арбалета, а у  нас с Трубачом приборы посерьезнее -- стереотрубы с
ночным видением.  У нас и  задача была посерьезней -- проследить,  что будет
происходить на белорусской стороне границы, как  только контрольный звонок в
Москву приведет в действие некий механизм, подготовленный для нашей встречи.

     Этот механизм и интересовал нас сейчас больше всего.

     Трубача  я  оставил  в ельнике метрах в  ста от  "тропы", а сам пересек
сосновый  бор   и  устроил  свой  НП  в  кустах  боярышника,  откуда  хорошо
просматривалась  приграничная  дорога.   Северное  ее   направление  вело  к
погранзаставе  примерно  на  широте Нови  Двора, а южная  часть  выходила на
магистраль Е-12 Белосток -- Гродно. Оттуда, по моим прикидкам, и должна была
появиться группа, которой приказано было нас встретить. И я не ошибся.
     В ноль двадцать я услышал  слабый  гул двигателя, минут через восемь --
десять в густой  темноте отчетливо  высветились две узкие синие щели: машина
была снабжена светомаскировочными  щитками на фарах. Я припал к стереотрубе.
То, что это джип, --  разобрал, но  какой модели --  разобраться  не смог, а
цвет и  вовсе был неразличим в зеленоватом глазке ночной оптики. Джип прошел
мимо моего НП, поскрипывая рессорами на ямах грунтовой дороги, и остановился
метрах  в  пятидесяти  от "тропы". Из  машины  вышли  четверо в чем-то вроде
камуфляжа. У троих в руках были какие-то длинные палки то ли в чехлах, то ли
в тряпках, вроде спиннингов.  У четвертого в руках не было ничего. Он махнул
в  сторону "тропы",  словно показывая направление, и вернулся за руль джипа.
Трое натянули на головы маски "ночь", расчехлили свои спиннинги и скрылись в
приграничном подлеске.
     Только это были не спиннинги. Я уже догадывался, что это  такое. Но мне
не догадываться надо было,  а  знать  совершенно  точно. Поэтому я поудобней
устроился  в этом клятом боярышнике,  стряхнувшим мне за шиворот всю росу  и
капли дождя, и настроился на долгое ожидание.
     К двум часам ночи тьма сгустилась так, что я не видел собственной руки.
     В  два  десять  четвертый  вылез  из  джипа  и  что-то  поднес ко  рту.
Радиопередатчик. Потом убрал его, закурил и вернулся в машину.
     В два  сорок он вновь спрыгнул на землю, снова связался по рации с теми
тремя и нетерпеливо заходил взад-вперед вдоль джипа.
     В три пятнадцать начало слегка светать.
     Трубачу, Боцману и Голубкову давно уже нечего было делать на их  НП, но
дать  им отбой  я не мог  -- своих радиопередатчиков  мы не  взяли. А  вдруг
кто-нибудь случайно наскочит  на нашу волну? Не стоило рисковать, завтра они
нам точно понадобятся, а сегодня мы  могли  и без них обойтись. Ну,  посидят
ребята   лишний  час,   слегка   подергаются  от   неизвестности.   Издержки
производства, ничего не поделаешь.
     В четыре двадцать я снял с трубы прибор ночного видения, он уже стал не
нужен. Малый возле джипа щелчком швырнул в сторону сигарету и отдал какой-то
приказ по своей рации. Минут  через двадцать из подлеска появились эти трое.
Они  стянули  с  голов  черные  маски  "ночь"  и  принялись  зачехлять  свои
спиннинги. Вот тут-то я их как следует и рассмотрел.

     Это были немецкие снайперские винтовки "Зауэр" с оптическими прицелами,
с   приспосо&lt;F255&gt;бой   для   стрельбы   ночью,    с   глушителями   и
пламягасителями.
     Вот что это было.

     Джип оказался знакомым мне серебристым  "патролом", но за рулем был  не
Валера, а майор Васильев.
     Вадим Алексеевич.
     Или -- как он разрешил мне себя называть -- просто Вадим.
     Все  четверо уселись в джип,  он развернулся  и быстро  ушел в  сторону
магистрали Белосток -- Гродно.
     Было уже совсем светло, так что нам с Трубачом пришлось возвращаться на
польскую  сторону в  основном ползком  и короткими  перебежками.  Голубков и
Боцман ждали нас в "жигуленке".
     -- Все  в порядке,  -- кивнул я  в ответ на их  вопросительно-тревожные
взгляды.
     Мы  заехали  на  почтамт  Нови  Двора, укротили десятью баксами  сладко
дрыхнувшего  пана сторожа  и  получили доступ  к междугородному автомату.  Я
набрал номер и сообщил диспетчеру:
     --  Посылку   не  передали.   Возникли  проблемы.  Постараемся  завтра.
Предварительно позвоню.
     --  Не  уходите  со связи, --  ответил диспетчер.  Он с  кем-то, видно,
посовещался  и  вновь  соединился  со  мной.  --  Вам  объявлен  выговор  за
нечеткость в работе.
     -- Кем объявлен? -- удивился я.
     -- Тем, кто имеет на это право.
     -- Пошлите его в жопу! -- сказал я и бросил трубку.

     Ну, суки!

     Док дремал в кресле, ожидая  нашего  возвращения.  Муха и Артист спали.
Голова у Артиста была перевязана, а физиономия Мухи усеяна пятнами зеленки.
     -- Я им дал снотворное, -- объяснил Док.  --  Выспятся. Заодно и стресс
снимется... Ну?
     -- Ну... гну!
     Мы перешли в соседний  номер и свели  воедино наши нынешние наблюдения.
По  сложности задачка  была  примерно  на  уровне второго класса  школы  для
умственно отсталых детей. Три снайпера  на  "тропе". Мы  идем гуськом.  Один
спереди берет  первых двоих, два других -- остальных. По секунде на выстрел.
Потом,  вероятно, еще по  одному --  контрольному. Но  это  уже  без спешки,
некуда  торопиться.  Потом  возвращаются в "патрол"  и уезжают. А  наутро  в
рапорте  начальника  погранзаставы  будет  сообщение о том, что при переходе
государственной границы Республики Беларусь в ночной перестрелке были  убиты
шестеро   неизвестных,   вероятно  --   членов   неустановленной  преступной
группировки.
     -- Семеро, -- поправил полковник Голубков.
     -- А кто седьмой? -- удивился Боцман.
     -- Я.
     --  И  думать забудьте. Никуда  вы  с  нами,  Константин Дмитриевич, не
пойдете, -- сказал я. -- Только вас тут не хватало!
     -- У меня есть приказ перейти границу вместе с вами, -- напомнил он.
     -- Сказать вам,  что  сделать  с этим приказом? Да вы и сами знаете. Не
смогли выполнить. Мы от вас скрылись. Максимум, что вам грозит, -- служебное
расследование  и  увольнение  на пенсию. Хоть  будет  кому приходить на наши
могилки.
     Голубков только головой покачал:
     -- Ну и шутки у тебя, Пастух!
     -- Если бы это были шутки!..
     -- У  нас есть два "узи"  и четыре ПМ, --  напомнил Трубач об арсенале,
изъятом при захвате хрустовских ублюдков.
     -- И кольт-коммандер 44-го калибра в подарочном варианте, -- добавил я.
     -- Какой кольт?  Откуда кольт? -- запротестовал Трубач. -- Ты мне велел
его закопать в саду. Не так, что ли?
     -- Кончай трепаться, -- приказал я. -- Где ты его прятал?
     -- Ну, в "ситроене". В воздухофильтре. Как ты узнал?
     -- Больно ты  суетился  вокруг  тачки,  когда  сварщик  работал. Где он
сейчас?
     -- Ну, в мусор спрятал. Возле "ситроена". Так что теперь?
     --  Ничего. Не имеет  значения. Мы  без  всяких  "узи" и кольтов  можем
перебить этих  троих вместе  с майором  Васильевым. Потому что мы знаем  про
них, а они про нас нет. И что?
     -- А если не перебить, а захватить? -- спросил Док.
     --   И   что?   --   повторил   я.  --   Привезти  в  Москву   и  сдать
генерал-лейтенанту  Волкову?   По-твоему,  он   нам  спасибо   скажет?  Как,
Константин Дмитриевич, скажет?
     -- Нет, не скажет.
     -- Вот и я так думаю.
     -- Так что же делать? -- спросил Док.
     -- Иван  Георгиевич!  --  обратился я к  нему  с  самым  проникновенным
чувством, на какое был  только  способен.  --  Ну, хоть  раз бы ты задал мне
какой-нибудь  простенький, обыкновенный  вопрос! Ну, например, где находится
Янтарная комната. Или кто убил президента Кеннеди. Или, наконец, когда будет
конец света.
     -- Когда же он будет? -- спросил Док.
     -- Для нас -- скоро, если ничего не придумаем... А тут еще  этот Граф и
хрустовские отморозки!..

     "Стоп, -- сказал я себе. -- Стоп".
     Немного подумал и еще раз сказал себе: "Стоп".

     Граф. Пять кило героина. Мертвый Влад. Мертвый Пан. Хруст в Интерполе.
     Даже  самую  умную и выдрессированную собаку можно увести куда  угодно,
если дать ей понюхать подстилку, на которой лежала сучка во время течки.
     У баксов запах не хуже.
     Можно попробовать. Шансов -- близко к нулю. Но мы не можем пренебрегать
даже единственным.
     -- Встали, -- приказал я. -- Боцман, подгонишь "фиат" вплотную к дверям
"губы". Док и Трубач -- притащите из "ситроена" ковры. Потом перегрузим всех
пятерых из "губы" в "фиат" и накроем коврами.
     -- Четверых? -- переспросил Боцман.
     -- И  пятого  тоже. Константин  Дмитриевич,  подбросите  нас к "губе" и
подстрахуете со стороны.  Трубач,  завтра  в восемь утра мы с тобой кое-куда
съездим. Вернее, уже сегодня, -- поправился я. -- И никаких кольтов!
     -- А нам что делать? -- спросил Боцман.
     -- На всех работы хватит...
     Через час погрузочно-разгрузочные операции были успешно завершены. Было
уже начало восьмого, бессмысленно было даже пытаться вздремнуть. Док упросил
пани  хозяйку  сварить  нам  побольше крепкого  кофе.  Им мы и пробавлялись,
заодно подчищая  жалкие остатки еды, оставшейся после трапезы оголодавших за
двое суток Артиста и Мухи.
     -- Много бы я дал, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь, -- проговорил
полковник Голубков, закуривая свой "Космос".
     -- Я могу и бесплатно  сказать, --  ответил я.  -- Вспоминаю разговор с
Назаровым.  Он сказал,  что существует всего три способа защиты от  ядовитой
змеи.  Первый:  держаться  подальше от тех мест, где  они  водятся.  Второй:
носить надежную одежду. И третий: вырвать у змеи ядовитый зуб. Он  сторонник
третьего способа. -- Я подумал и добавил: -- Я тоже.
     -- По-моему, все сошли с ума.
     -- Кто -- все?
     --  Все,  --  повторил  Голубков.  -- Вся  Россия. У меня иногда  такое
чувство, будто  мы  -- первые  люди на Земле. Что построим -- в том  и будем
жить. Какие законы примем для себя -- те и будут. И не очень-то верится, что
это будут хорошие дома и Божьи законы.
     -- Это и есть свобода, -- вмешался в наш разговор Док.
     Голубков с сомнением покачал головой:
     -- Если ты прав, то свобода -- это страшная вещь.
     -- Я бы сказал по-другому: обоюдоострая, -- уточнил  Док и посмотрел на
меня. -- Куда ты собрался ехать?
     -- К Графу.

     <b>IV</b>

     К  центральным  воротам мотеля  "Авто-Хилтон"  мы подъехали  минут  без
двадцати девять. За рулем  белого фиатовского фургона был Трубач  в  обычной
своей  ковбойке  и  в  кожаной  куртке  с  подвернутыми  рукавами.  Мне  для
солидности  пришлось  надеть  светло-серый  костюм, купленный  на  Кипре,  а
рубашку и  галстук  я позаимствовал  у полковника  Голубкова. Страж у  ворот
проворчал что-то  по-польски насчет того, что  нас в такую рань принесло, но
Трубач лишь развел руками:
     -- Бизнес, пан, бизнес!
     Мы развернулись на аллейке, которую нарисовали на плане мотеля Голубков
и Боцман, и подъехали к  крайнему  коттеджу,  под  навесом которого виднелся
приплюснутый капот темно-вишневой "альфа-ромео" с афинским -- синей вязью по
белому  фону  --  номером. Трубач  встал сбоку от двери,  а  я нажал  кнопку
интеркома, держа наготове поставленный на "паузу" диктофон.
     --  Кого там  еще  черт  пригнал?  -- раздался  в микрофоне  не слишком
мелодичный мужской голос.
     Я снял диктофон с "паузы", из него прозвучало:
     -- Свои, Ленчик. Это я, Владас. Со мной Корень.
     Я выключил диктофон и спрятал в карман. Больше он был не нужен.
     -- Сейчас... секунду!.. -- послышалось из интеркома.
     Дверь  приоткрылась, Трубач сунул в  щель  свою лапищу и  извлек наружу
довольно  плотного малого в  майке. За пояс его джинсов был засунут пистолет
Макарова. В ту же секунду ПМ оказался в руке Трубача, а в горло оторопевшего
Ленчика уперся его ствол.
     --  Спокойно, Ленчик, -- негромко и даже  дружелюбно проговорил Трубач.
-- Главное -- спокойно! Ты понял?
     Он  втолкнул охранника в прихожую,  я вошел следом  и закрыл  за  собой
дверь. Замок автоматически защелкнулся.
     Откуда-то из  глубины коттеджа послышался плеск воды  и  другой мужской
голос:
     -- Кто там?
     -- Свои, Ленчик, свои, -- подсказал Трубач.  -- Влад и Корень. По  делу
заехали.
     -- Свои, -- послушно повторил охранник. -- Влад и Корень.
     -- Пусть ждут!
     Плеск воды стих.
     -- Ванну Граф принимают? -- полюбопытствовал Трубач.
     -- Не, душ. Позвать, что ли?
     -- Зачем? Пусть человек моется, мы не спешим. Где еще пушки?
     -- Нету больше, ни одной, -- замотал головой Ленчик.
     Я вошел в  просторную  гостиную, служившую  одновременно,  как  во всех
европейских мотелях, кабинетом, баром и спальней, сунул руку  под подушку на
незастеленной  кровати.  Там оказался австрийский  "глок"  с  глушителем.  В
верхнем ящике письменного стола  обнаружился еще один инструмент -- браунинг
32-го калибра.
     -- А врать-то, Ленчик,  нехорошо, -- укоризненно проговорил Трубач.  --
Очень это некрасиво.
     Он  перебросил мне ПМ и ахнул обеими ладонями по ушам  охранника. Это у
Трубача  называлось "сыграть  в  ладушки".  Прием довольно  щадящий,  но  на
полчаса объект отключался.  После  чего Трубач перенес  Ленчика  на  диван и
аккуратно уложил лицом к спинке.
     Я сел в кресло и  выложил перед собой на журнальном  столике пистолеты.
Целый арсенал.
     -- И еще может быть, -- заметил Трубач. -- В кармане халата.
     -- Не исключено, -- согласился я.
     Трубач занял выжидающую позицию рядом с дверью в ванную.
     Минут через  пять  плеск воды прекратился, а еще через некоторое  время
дверь  открылась  и  появился низенький  человек  лет  пятидесяти  в красном
стеганом  халате до  пят с атласным  поясом и  атласными отворотами. Шея его
была  закутана шелковым, бордовым с искрой, платком.  Полноватое, лоснящееся
от бритья и крема лицо  выражало легкую  снисходительную надменность. Эдакий
Наполеончик. Лишь маленькие злые глаза-буравчики портили его экстерьер.
     Сначала он увидел Ленчика на диване и рявкнул, мгновенно покраснев:
     -- Ты что разлегся, мать...
     Но тут он увидел меня. Потом Трубача.
     -- Извините,  Граф,  --  сказал Трубач и  извлек  из кармана роскошного
халата  небольшой бельгийский "байард" калибра  6,35. --  Больше ничего нет.
Как ни странно, -- сообщил он мне  и  присовокупил "байард" к выложенной  на
столе коллекции.
     -- Проходите, Граф. Садитесь, -- предложил я. -- Любите оружие? Я тоже.
Вот этот экземпляр в вашей  коллекции мне особенно нравится. -- Я повертел в
руках "глок". -- Специальная разработка для австрийских  оперативников. Всем
хорош. И легкий, и мощный. Не уступите? Я бы дал за него настоящую цену.
     Он  молчал,  пытаясь  сообразить, как  вести  себя в  этой  неожиданной
ситуации.
     -- Я говорю вполне серьезно, -- заверил  я и для убедительности вытащил
из  внутреннего   кармана  пиджака  пачку  новеньких   баксов  в  банковской
бандероли. -- Сколько?
     -- Странное  предложение,  -- заговорил, наконец,  он. --  Вы его и так
забрали.
     --   Исключительно  из  предосторожности.  Чтобы   избежать   случайных
эксцессов,  -- объяснил я. -- Неужели я похож на человека, способного отнять
у другого орудие производства? Это все равно что у  столяра отобрать долото.
Я верну вам  ваш арсенал. После того как закончим  разговор. Может, все-таки
продадите?
     -- Я не торгую своим оружием.
     -- Понимаю  вас. Я бы  тоже  не  продал. --  Я спрятал  баксы  и кивнул
Трубачу: -- Взгляни на кухне, нет ли там какого-нибудь пакета?
     Трубач  принес полиэтиленовую сумку,  я ссыпал туда  оружие и  поставил
сумку на пол. Объяснил:
     -- Не люблю вести переговоры с оружием. Невольно отвлекает от дела.
     -- Особенно когда оно в чужих руках, так? -- спросил Граф.
     Начал  осваиваться. И был  явно доволен своим  вопросом.  Я решил,  что
стоит его поощрить.
     -- Остроумно,  Граф. Нечасто приходится иметь  дело с  таким  смелым  и
находчивым человеком. Ничего, что я называю вас по  кличке? Просто я не знаю
вашего имени.
     -- Ничего, -- кивнул он. -- Это не совсем кличка.
     С  ним, пожалуй,  было  все  ясно.  Не совсем  кличка.  Да  кто ж тебе,
ублюдку,  поверит, что в  тебе есть хоть капля дворянской  крови!  Разве что
молодой барин когда-то завалил твою крепостную прабабку на сеновале. Да и то
не барин, а барский кучер.
     Проблемы российской и нероссийской геральдики меня  никогда  в жизни не
интересовали, начисто лишен я был  и снобизма, заставляющего нынешних  новых
русских выискивать в своих родословных благородные крови и даже объединяться
в дворянские клубы. Все мои предки, насколько я знаю, были крестьянами, я не
видел в  этом никакого повода ни для  гордости,  ни  для стыда.  И намек  на
графство,  прозвучавший  в  словах  этого  злобного  недомерка,  привлек мое
внимание лишь потому, что  мне  нужно  было понять, с кем я имею дело.  Ради
успеха самого дела.
     Лагерный опыт у него, конечно, был. Но,  пожалуй,  мотал  он срок не за
бандитизм. И не за торговлю. Торгаши так и остаются  торгашами. Скорее всего
-- из цеховиков. Эти гораздо чаще становятся главарями банд. Воля, ум, опыт,
жестокость, алчность.  "Вор в законе" -- это понятно было из его разговора с
Владасом,  записанного с "жучка". Но уже новой формации.  Старым "правильным
ворам" их закон запрещал даже жениться  и иметь детей.  И предписывал жить в
скромности. Да за один этот халат и  "альфа-ромео" ему дали бы "по ушам"  --
лишили бы звания вора. А в Афинах наверняка и вилла не  из последних. И дети
учатся где-нибудь в Кембридже.
     В  лексиконе нет  фени. Тоже показатель. В отношениях с  партнерами  по
бандитским  делам он,  конечно же,  козыряет воровским  чином, но  в обычной
жизни отмежевывается от него. Косит под интеллигента.
     Странные все-таки дела. Уж на что наша российская интеллигенция бедная,
убогая,  замордованная -- если верить тому, что она сама  о себе  говорит  и
пишет.  А  есть  все-таки  какая-то в  ней  привлекательность.  Недаром  вся
разжиревшая шваль любит тусоваться с артистами и писателями.
     Сам Сталин не лишен был этой слабости.
     И даже Берия.
     Так  что  же такое мой контрагент? Умен. Свиреп. Жаден. Самовлюблен.  И
вот  что еще  --  агрессивен. Не помочь же он  взялся  Владасу,  а захватить
оставшийся без хозяина бизнес.

     Отсюда, пожалуй, нужно и танцевать.

     -- Извините, Граф, -- сказал я.  --  Невольно задумался. О  странностях
жизни, которая сводит таких разных людей,  как мы с вами.  Одинаковых лишь в
одном.
     -- В чем?
     -- В стремлении достичь своей цели.
     -- Вы не представились, -- напомнил он. Интеллигент!  А подумал небось:
"Да кто же ты, сука, такой?"
     -- Сергей, -- назвался я. -- Для друзей -- Серж. Или Сережа.
     -- А для врагов?
     -- У меня нет врагов.
     -- Ну, ладно! Так не бывает.
     --  Бывает.  Я  расскажу  вам о своем  методе.  Чуть позже.  Прежде чем
перейти к делу -- у вас, вижу, есть вопросы ко мне?
     -- Как вы на меня вышли?
     -- Владас.
     -- Как вы вышли на него?
     -- Он сам вышел на нас. "Ситроен".
     -- Проклятый кретин!
     -- Не нужно, Граф. Ибо сказано: о мертвых или хорошее, или ничего.
     -- А он?..
     Я пожал плечами.
     -- Увы. Ему отвернули голову.
     -- То есть как?
     -- Никогда не видели, как отворачивают головы?
     -- Кто отвернул? Вы?
     -- Ну почему обязательно я?
     -- А кто?
     --  Наш разговор  напомнил мне  американский  детский анекдот.  Учитель
спрашивает: "Джон,  почему  ты вчера не  был в  школе?" --  "Водил  корову к
быку".  -- "А отец не мог  этого сделать?" -- "Он  бы мог, но бык  лучше..."
Правда, смешно?.. Нет,  это сделал мой помощник Коля. Рекомендую, -- показал
я на Трубача, который  полулежал в кресле и ловил  кайф от нашего разговора.
-- Он  очень не любит, когда его друзьям тыкают в грудь горящую сигарету. Он
от  этого  становится  очень  нервным. Так  что Владас,  можно  сказать, сам
виноват...  Колюня, покажи Графу, что там лежит в кузове "фиата". А то у нас
слишком много времени уйдет на предварительные вопросы.
     -- Пойдемте, -- охотно предложил Трубач. В это время Ленчик зашевелился
и сделал попытку встать. Трубач  еще раз "сыграл в ладушки"  и гостеприимным
жестом раскрыл перед Графом дверь.
     Не  было их минут  шесть-семь. Когда Граф  вернулся  и опустился в свое
кресло,  он  уже  был не  похож на маленького  Наполеона. Ну,  разве что  на
Наполеона после битвы при Ватерлоо. И вопрос у него остался только один:
     -- Кто вы такие?
     Ну, прямо проклятый вопрос. Из разряда  вечных: "Кто  виноват?" и  "Что
делать?" Я даже и попытки не сделал ответить на него.
     --  Давайте,  Граф, перейдем к  делу. Вы знаете, что произошло на вилле
"Креон"? Ваше  знание  состоит из того, что рассказали вам  трое  "шестерок"
Пана, и ваших догадок. Я  расскажу  вам  то,  что было  на  самом  деле. Для
определенных целей нам понадобилась небольшая партия товара и через надежных
людей мы вышли на Пана...
     -- Для каких целей? -- перебил Граф.
     -- Как говорил один мой знакомый: "Меньше знаешь -- лучше спишь".
     -- Значит, вы были знакомы с Паном?
     -- Не  слишком долго, -- объяснил я, и это  была чистая правда.  -- Так
вот. Мы отнеслись к  Пану  со всем уважением и приняли  все его  условия. Мы
проплатили миллион долларов,  а потом  еще шестьсот тысяч. Пан  заверил нас,
что у него есть надежный канал доставки  товара в Москву. Мы условились, что
окончательный расчет произведем при  получении товара. Нормальная схема,  не
так ли?
     Граф молча кивнул.
     -- Но  Пан повел себя некорректно, -- продолжал  я. -- Он трижды срывал
сроки, а потом сообщил, что его  канал связи сгорел и  он передаст нам товар
на  своей  вилле.  Нам это  показалось  подозрительным, и мы послали к  нему
нашего человека для проверки.  В задачу мою и моих людей  входило страховать
этого  человека.  Эта  предосторожность  оказалась нелишней.  Пан  застрелил
нашего связника и попытался застрелить нас. Это ему, к счастью, не удалось.
     -- После чего вы  забрали товар, а трех "шестерок" отправили в Варшаву,
чтобы сбить всех со следа, -- закончил Граф. -- Это было остроумное решение.
     --  Не слишком, раз вы о нем догадались, --  возразил я. -- Хорошо хоть
не догадалась полиция.
     --  Вы же  не приравниваете, надеюсь, меня к  полиции?  --  На его лице
вновь появилась самодовольная усмешка. -- Так в чем же ваша проблема?
     --  В  том, что  в это дело оказались втянуты вы.  Ваши люди сработали,
конечно, грубовато, когда попытались перехватить нас в Болгарии...
     -- Это были люди Хруста. Мои так не работают.
     -- И в этом  тоже часть проблемы. -- Я понял,  что пора дать ему в руки
козырь, чтобы он  чувствовал себя  поуверенней. --  Сейчас у нас только один
способ  решить  проблему. Убрать всех  ваших людей... вместе  с вами,  Граф,
извините за откровенность. И уйти с товаром. "Окно" на границе  готово, и мы
им воспользуемся сегодня ночью.
     Судя по выражению его лица, этот способ ему не очень понравился.
     --  Но  этот вариант  нас не  устраивает,  --  продолжал я.  -- По двум
причинам.  Владас любезно рассказал нам, что вы вызвали из Афин десять своих
боевиков и они появятся здесь в ближайшее время.
     -- Что он еще рассказал?
     -- Все.
     -- Ему  нужно было язык  выдрать, а  не  голову откручивать! --  заявил
Граф, довольно правдоподобно изобразив гнев.
     --  Не горячитесь, -- посоветовал я. -- Возможно,  это и к лучшему. Нам
не  очень улыбается перспектива начинать здесь войну  с вашими  людьми. Хотя
сомнений в исходе ее у меня нет.
     -- Вы плохо знаете моих людей.
     -- Зато я  хорошо  знаю своих.  Но  дело  даже  не в  этом.  Нам  нужен
регулярный и надежный канал получения товара. Эта партия -- первая, пробная.
Нам  понадобится по десять  килограммов примерно  раз в полтора-два  месяца.
Хруст и Пан выбыли из этого бизнеса. Почему бы вам не заняться этим?
     -- Почем?
     --  С вашей  доставкой  в  Москву -- по пятьсот  баксов. За грамм, само
собой.  С  нашей  --  по четыреста шестьдесят. Это  те же  условия,  которые
предложил нам  Пан. А он  не  любил оставаться  внакладе. Мы  навели  о  вас
справки в Москве  и получили  хорошие  отзывы. Правда, и  о Пане отзывы тоже
были неплохие. Но я уверен, что  вы  человек другого калибра,  чем этот, как
говорят на зоне, гнилой бажбан.
     -- Вы не топтали зону, -- заметил Граф.
     -- Нет. И не собираюсь.
     -- Кто в Москве может мне вас порекомендовать?
     -- Надеюсь, что никто.
     -- Так не бывает. Мир тесен. Вам же кто-то рекомендовал Пана и меня.
     -- Когда это нужно, мы сами находим таких людей.
     -- Я должен знать, с кем имею дело.
     -- Партнера узнают  не  по  рекомендациям. Лучшая гарантия в бизнесе --
предоплата. Мы на нее согласны. Таким образом, ситуацией будете владеть  вы.
А  мы  будем  ее  всего лишь контролировать.  Не напоминаю,  чем  может быть
чревато нарушение обязательств.
     -- Но все-таки напомнили.
     -- Чтобы между нами не осталось недоговоренностей.
     -- Вы не похожи на людей, которые занимаются наркотой.
     -- Мы ею и не занимаемся. У нас совсем другой бизнес.
     -- Зачем же вам товар?
     -- Это последний вопрос, на который я отвечу. Есть регионы, где наркота
котируется выше доллара.
     -- Чечня, -- предположил он.
     -- Логично, -- согласился я. -- Если бы нам понадобилось похищать людей
или время от времени взрывать нефтепровод. Но это нас не интересует.
     Он прищелкнул пальцами.
     -- Я понял! Колыма -- золото. И Мирный с Якутией -- алмазы. Я прав?
     -- Все, Граф.  Я  больше не отвечу ни на один ваш вопрос. Ни на прямой,
ни на косвенный. Вы слишком опасный собеседник. Похоже, я  слишком молод для
переговоров с вами.
     Он прямо-таки расплылся от моих слов.
     -- Я обдумаю ваше предложение, -- пообещал  он.  --  Как я сообщу вам о
своем решении?
     -- Сколько времени вам нужно на обдумывание?
     -- Недели две-три.
     -- Ровно через три недели наши люди позвонят вам на виллу в Афины.
     Тут он слегка побледнел.
     -- Вы знаете, где моя вилла?
     -- И где ваш офис -- тоже знаем.
     -- Откуда? Этого вам не мог сказать Владас!
     -- Граф, я вас предупредил: больше ни одного вопроса.
     Похоже, мой блеф проскочил.
     -- А как быть с  этой  партией товара?  -- задал  он, наконец,  вопрос,
которого я больше всего ждал.
     Я пожал плечами:
     -- Никак. Проехали.
     -- Серж! Я  понял вашу игру! Вы вешаете мне лапшу на уши только с одной
целью: чтобы я не  помешал вам сегодня ночью уйти с товаром! Вы не дурак, но
со мной вам тягаться рано! Все, что вы мне в уши надули, -- блеф!
     Пора было его слегка остудить.
     -- А четверо теплых в "фиате" и один холодный -- тоже блеф? -- Я поднял
сумку и встряхнул звякнувшими пушками. -- И это блеф? Может, и мой друг Коля
блеф? Очень жаль, Граф, что мы не достигли с вами  взаимопонимания. Я обещал
вам рассказать, как мне удается не иметь врагов. Вот как: я превращаю врагов
в друзей.  Или уничтожаю. Нам с вами до дружбы далеко, но я надеялся сделать
из вас партнера. А хороший партнер -- это почти друг. Не  вышло. -- Я кивнул
Трубачу. -- Приступай. Ни к чему нам ждать, когда появятся его афиняне.
     Граф даже  втянул голову в плечи.  Тут,  к собственному  его несчастью,
снова ожил и приподнялся с дивана Ленчик. Трубач мимоходом грохнул его своим
кулачищем по  темечку. Это уже не "ладушки". Это -- пара  недель в больнице.
После  чего Трубач  взялся  сзади за подбородок  Графа и повернул его голову
примерно на девяносто градусов по часовой стрелке. Следующие градусов десять
переправляли  бы этого  несостоявшегося наполеончика прямиком  на его остров
Святой Елены.
     Он захрипел:
     -- Нет!
     И посмотрел на меня, как курица: сбоку и круглым глазом.
     Я кивнул Трубачу:
     -- Секунду!
     Голова Графа встала на место.
     -- Вы хотите сказать последнее слово? -- спросил я.
     Он откашлялся, помассировал шею и ответил:
     -- Серж! Так не делаются дела!
     -- Именно так они и делаются, -- возразил я.
     -- Я согласен на ваши условия. Я верю, что вы не блефовали. Поверьте, я
полностью вам доверяю.
     -- Доверие предполагает  откровенность. Полную. Докажите  ее.  Это  ваш
последний шанс.
     -- Как?
     -- Ваши проблемы. У вас всего три попытки, Граф.
     От напряженного раздумывания он даже вспотел. Наконец, сказал:
     -- Это я сдал Хруста. Я с самого начала хотел забрать его бизнес.
     -- Это я и сам знал, -- ответил я, и наполовину это было правдой.
     -- Я...
     -- Только не признавайтесь, что предпочитаете мальчиков, -- предупредил
я. -- Ваша сексуальная ориентация меня не волнует.
     -- Я и не собирался этого говорить. Тем более что это не так.
     -- Тогда скажите то, что собирались.
     -- Я... В общем, это я приказал убрать ваших двух -- тех, что сидели на
"губе".
     -- Это я тоже знал. Последняя попытка.
     Возможно, я даже пожалел бы его, если бы не знал, сколько крови на этих
холеных, с маникюром, руках.
     --  Я не вызывал людей  из Афин! --  наконец выпалил он. -- Все, больше
нечего мне сказать. Это соврал Влад... Ну? Доказал?
     -- Теперь -- да. Только это соврал не Влад, а я.
     -- Зачем?!
     --  Как раз  для  этого.  Чтобы  проверить,  могу  ли  я  вам доверять.
Расслабьтесь, Граф. Вы выдержали испытание. Может, хотите выпить?
     Он закивал:
     -- Да, очень хочу.
     Трубач подошел к бару, поразглядывал бутылки  и налил  в высокий стакан
сразу из нескольких.
     -- Коктейль "Авто-Хилтон", -- сообщил он, передавая стакан  Графу. -- Я
его только что изобрел.
     Граф сделал глоток и отставил стакан в сторону.
     -- Неужели не понравилось? -- огорчился Трубач.
     -- Откручивать головы у вас получается лучше.
     Я засмеялся.
     -- Прекрасно,  Граф. Я уже  говорил, что  вы  остроумный  и  находчивый
человек. И смелый. Теперь я  понимаю,  как вам удалось создать свой бизнес и
встать во главе.
     --  А я  начинаю понимать, почему при вашей  молодости  главный в вашем
бизнесе вы. У вас все задатки большого босса.
     -- Я?  Что вы!  По сравнению с моим  боссом я просто щенок. Поверьте, я
говорю искренне.
     -- Да? Хотел бы я знать, кто он.
     -- А вы его знаете. Его все знают. Только очень мало кто знает,  что он
-- это он. Оставим эту тему. Вы вправе спросить меня, зачем я разыгрывал всю
эту комедию.
     -- Зачем?
     -- Именно затем, что нам нужен надежный партнер для того самого дела, о
котором мы говорили. Очень надежный. По-моему, вы подходите на  эту роль.  Я
докажу  вам  серьезность своих  намерений.  Разумеется, эту партию товара мы
могли бы  вывезти  без всяких проблем и без вашего участия. Два "но". Мы  не
хотим, чтобы поползли слухи о якобы нашем беспределе по отношению к Пану...
     -- Вы же сказали, что вас никто не знает.
     -- Правильно. Но у  слухов есть пакостная особенность проникать  во все
щели, как керосин. А мы дорожим своей репутацией. Второе "но": нам все равно
пришлось бы искать партнера. Это -- время. И никаких гарантий, что снова  не
нарвешься  на  такого  же  Пана.  Поэтому  мы  готовы  видеть   вас  в  роли
правопреемника Хруста и Пана и готовы выполнить все наши обязательства.
     -- То есть заплатить за товар?
     -- Вам это кажется странным?
     -- Немного.
     -- Это  говорит лишь  о том,  как  мы  еще  далеки  от  цивилизованного
бизнеса.  Вспомните,  Граф:  русские  купцы заключали миллионные сделки  под
простое  слово. Даже  без  всяких расписок. "Честность -- лучшая  политика".
"Слово дороже золота"...  -- Я взглянул на часы. -- Черт! Время звонить!.. В
мотеле должен быть международный автомат. Он в офисе, наверное?
     -- Куда вам нужно звонить? -- спросил Граф.
     -- В Москву.
     -- Можете воспользоваться моим сотовым телефоном.
     Он подал мне трубку. Я заметил, что рычажок поставлен на громкую связь,
но переключать не стал.
     Прикрыв пульт от Графа, я набрал номер Москвы.
     -- Диспетчер, -- прозвучало достаточно громко.
     -- Говорит Серж. Посылка готова. Сегодня от часу до двух ночи.
     -- Вас понял. Пароль "Москва", отзыв "Киев". Удачи!..
     Я  набрал еще один номер  -- тот, что дал мне  для связи  Губерман.  Он
ответил после первого же гудка:
     -- Слушаю.
     -- Ефим, это Серж. Нужен самолет в Гродно. Небольшой. Вылет из Гродно в
три  или четыре  утра. С посадкой  в Жуковском или  Чкаловском  без таможни.
Подробности при встрече.
     -- Сделаем. Назовешь ночному диспетчеру свою фамилию. Встречу сам.
     -- До встречи,  --  сказал я,  стер из  памяти  номера  и вернул  Графу
трубку.  --  Спасибо, теперь  все в  порядке.  На  чем  мы остановились? Да,
деньги. За товар мы проплатили "лимон" шестьсот. Осталось семьсот тысяч.
     -- Девятьсот, -- поправил Граф.
     -- С  какой стати? --  удивился я. -- Девятьсот -- это  если по пятьсот
баксов за грамм. А мы берем по четыреста шестьдесят. Доставка-то наша.
     -- Хорошо, семьсот.
     Я позволил себе усмехнуться.
     -- Еще бы не хорошо. Не вложили ни цента, а получаете семьсот штук.
     -- Я вложил сто в джип и оружие, -- напомнил Граф.
     -- Бросьте! Ваш "паджеро" со всеми стволами тянет от силы на полтинник.
И потом, Граф, вы что, хотите слупить с нас бабки за стволы, которыми нас же
хотели прикончить?
     -- Мне придется разбираться с корешами Хруста.
     -- Ваши трудности.  Еще вопрос: как передать  вам эти бабки? Банковский
трансферт исключен.
     -- Почему?
     -- Нам не нужны следы. Да и вам тоже.  У вас есть человек, которому  вы
полностью доверяете?
     -- Ну, Ленчик, -- не очень уверенно проговорил Граф.
     --  Ленчик  отпадает,  --  вмешался  Боцман.  --  Примерно   на  месяц.
Сотрясение мозга средней паршивости.
     -- А ваш телохранитель Гриша? -- спросил я.
     -- Вы его отпустите?
     -- Ясно, отпустим. Сейчас же. На черта он нам нужен?
     -- Он парень туповатый, но вполне надежный.
     -- Значит, так и решим, -- заключил я. -- Он идет с нами через границу,
на той стороне получает бабки и возвращается. "Окно" будет открыто не меньше
двух часов.
     -- А разве бабки не с вами? -- насторожился Граф.
     -- Да что же мы, спятили? Мы ехали  контролировать ситуацию, а не брать
товар. Бабки подвезут те, кто нас встретит.
     Граф надолго задумался, а потом покачал головой:
     -- Нет, Гриша не подходит.
     -- Значит, свою жизнь вы ему доверяете, а семьсот штук зеленых -- нет?
     -- Вот именно нет, -- подтвердил Граф.
     --  Тогда я  вижу  только  один  выход. Колюня,  сколько  у  нас  бабок
осталось? Штук пятьдесят?
     -- Около того, -- отозвался Трубач. -- Ну, и за "ситроен" чирик-полтора
можно взять.
     -- С  "ситроеном" нам уже возиться  некогда. Значит, полтинник. Сейчас,
Граф, мы отдаем вам пятьдесят  тысяч баксов,  а остальные  -- когда привезем
предоплату за следующую партию товара... Опять несогласны? Тогда я  не знаю.
Предлагайте сами. В конце концов, это вам  нужно,  а не мн