-----------------------------------------------------------------------
   В кн. "Сергей Диковский. Патриоты. Рассказы". М., "Правда", 1987.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Васса и Люба вымачивали в охре сеть,  когда  к  котлу  подошел  Давыдка
Безуглый. Нахальный и красивый парень был пьян. Новая куртка его висела на
одном плече.  Смола  и  грязь  отпечатались  на  желтой  шелковой  рубахе,
разодранной от горла до пояса.
   - Га, вдовья рота! - закричал Давыдка, обрадовавшись. - А на  что  вам,
бабам, волокуша? Своих подолов не хватает?
   - Уйди, Давыдка, - сказала Васса, не оборачиваясь.
   Но парень уже присел  на  бревно  и,  подтягивая  голенища,  подмигивал
Любке.
   - Молчи, бригадир, - сказал он посмеиваясь. - Я не к тебе, я  к  Любовь
Михайловне... Глядите, девки, какие сапоги.
   Он вытянул ноги, любуясь свежей, чистой кожей болотных сапог и ремнями,
туго перехлестывающими ногу. В самом деле, обнова была на редкость удачна.
Васса, не удержавшись, взглянула на сапоги и вздохнула.
   - Сколько?
   - Пятьсот, - соврал Давыдка привычно. - А что?
   - Ничто... Откуда у людей деньги только берутся?
   - Меня рыба любит, - сказал Давыдка, важничая. - Особенно сула [судак].
Так любит, аж душит... Придешь. Люба, сегодня  к  парому?  -  закончил  он
неожиданно.
   Семнадцатилетняя, не по летам рослая Любка  испуганно  подобрала  ноги.
Парень давно и нравился ей и пугал несусветным пьяным нахальством.
   - Не знаю, - ответила она нерешительно.
   Но Васса быстро вскочила на ноги.
   Худое  и  темное  лицо  ее,  точно  вычеканенное   мелкими   оспинками,
побледнело от злости.
   - Уйди, бога ради! - закричала она, размахивая обрывком рыжей  сети.  -
Уйди, баран курчавый!
   Две женщины долго смотрели вслед рыбаку, нарочно выписывающему вензеля.
Любка - раскрыв рот, с пугливой восторженностью, Васса - вызывающе вскинув
голову, точно готовясь вступить в перепалку.
   - Вор твой Давыдка, - сказала Васса сердито.
   Сегодня она чувствовала особую злость к нахальному и удачливому  парню.
У женской бригады были с Давыдкой особые счеты. Трудно было забыть  ругань
и  хохот,  плеснувшие  "вдовьей  бригаде"  в  лицо,  когда  две  байды   с
новоиспеченными рыбачками в холодный февральский денек отходили от берега.
У всех женщин в памяти свежи были распоротые хулиганами сети,  подпиленные
топчаны и площадные  надписи,  вырезанные  Давыдкой  на  веслах  и  байдах
женской бригады.
   Шесть вдов, отстоявших право быть рыбаками, вынесли все: зимние  выезды
в легких ботинках и рваной резине,  насмешливую  воркотню  двух  стариков,
прикрепленных к бригаде, мелкие бабьи дрязги из-за пропавшего рушника  или
варежки. Теперь двадцать пять женщин жили в  глиняных  домах  возле  устья
глубокой мутной реки. Двадцать пять  рыбачек  караулили  косяки  судака  и
тарани, чинили сети и ездили в город разыскивать-сапоги и плащи.
   Жилистая, упрямая, острая на  язык  Васса  была  признанным  командиром
"бабьей  бригады".  Сорокалетнюю  засольщицу,  объездившую  все   промыслы
Азовского  моря,  уважали  и  побаивались,   особенно   после   отчаянного
путешествия на байдах, перегруженных  рыбой.  Только  Давыдка,  отсидевший
недавно  полгода  за  браконьерство,  продолжал  изобретательно  пакостить
женской бригаде.
   Провожая взглядом легкую,  ладную  фигуру  Давыдки,  Васса  с  тревогой
подумала о сыне - единственном балованном сыне Алешке. И здесь  схулиганил
Давыдка: подпоил пятнадцатилетнего  хлопчика  водкой,  научил  украсть  из
школы волшебный фонарь и вывинтить лампы... Съездить бы в город, попросить
директора за выгнанного из школы сына-вора.  Да  нельзя:  с  часу  на  час
хлынет красная рыба.
   Но рыбы не было. Шесть раз сыпали рыбачки плав  и  шесть  раз  выбирали
чистую  сеть.  Последний  раз   сыпали   плав   под   утро   недалеко   от
государственного заповедника. По звездам  и  свежести  воздуха  угадывался
свежий денек. Прозрачная предутренняя тишина еще накрывала берег. Гулко  и
отрывисто вскрикивала выпь, набирая в клюв воду, бормотала под корневищами
явора вода, сухой чекан провожал лодку легким шепотом, и только сторожевой
катер, наперекор сонному дыханию  реки,  вскрикивал  отчетливо  и  упрямо:
"Таб-бак, таб-бак".
   Сгрудившись на корме, бабы молчали. Наконец,  недалеко  от  заповедника
подняли пудового сома. Решили вернуться обратно. И  тут  Васса,  молчавшая
всю дорогу, вдруг негромко сказала:
   - Айда, бабочки, в заповедник!
   - По рыбу? - спросила Любка, от удивления бросив грести.
   Васса засмеялась. Ровные зубы ее сверкнули в темноте.
   - По щуку, - сказала она тихо, - по щуку, что в сапогах.
   Они Тихонько вошли  в  протоку,  соединяющую  заповедник  с  рыболовным
устьем реки. Любка подвела байду к берегу, положила весла на банку и стала
дремать.  Бабы  ежились  от  утреннего  холода  и  перешептывались.  Васса
откинула мешающий слушать платок.
   Небо стало линять. Большой колесный пароход вошел в  реку  и  принялся,
задыхаясь,  взбираться  к  далекому  городу.  Подмигнул  и   потух   маяк.
Прогремела по дороге к базару телега. А они все ждали, все  прислушивались
к многозначительному молчанию притихшей реки.
   Наконец, проснулась Любка. Толстые щеки ее, руки,  плащ,  даже  ресницы
были мокры от росы.
   - Ой, мамо, спать хочется, - зевнула она и рассмешила своим застуженным
баском всю компанию. - Ой, хочу до дому!
   Несколькими взмахами она вынесла байду  на  середину  протоки  и  вдруг
круто затабанила обоими веслами. Бабы вскрикнули. Прячась в камышах,  тихо
шла вдоль берега тяжелая байда. Смутно блестела в сумерках  рыба,  кто-то,
накрытый полушубком, спал на корме, и мерно раскачивался одинокий гребец.
   Услышав за спиной женский голос, он опустил весла и не спеша обернулся.
Лодки сблизились, и торжествующая Васса поклонилась в пояс Давыдке.
   - Ох, и любит тебя рыба! - сказала она певуче.
   Бабы захохотали. Давыдка молча вынул  кисет  и  поднялся  на  ноги  над
грудой тарани.
   - Ни премию, тетка, работаешь? - спросил он с ленивым нахальством.
   - На совесть, - ответила Васса с поклоном.
   Противники помолчали. Стало видно, как за  полосой  ивняка  взлетают  в
светлеющее  небо  кольца  дыма.  Сторожевой  катер  бодро  покрикивал   за
поворотом.
   Давыдка прислушался и с наигранной ленью взялся за весла.
   - Заболтаешься с вами, бабы, - сказал он с усмешкой. - Будьте  здоровы,
Любовь Михайловна!
   Лодки стали расходиться, но с неожиданной быстротой Васса  нагнулась  и
схватила байду за борт.
   - Да ты что? - закричал Давыдка, теряя терпение. - Ах ты!..
   - Поговорил бы, рыбак, с нами, - предложила Васса, бледнея, - поговорил
бы с бабами-дурами.
   Парень рванул веслами, но вдруг  усмехнулся.  Сняв  шапку,  он  оглядел
рыбачек и остановился взглядом на Любке, уставившейся на него  с  заметным
сожалением.
   - Эх, бабы, бабы! - сказал он неторопливо. - Скучное вы дело затеяли  -
рыбаков топить. А из-за чего, спрашивается, между нами ревность легла?
   Катер затих, поперхнувшись где-то за поворотом.  Давыдка  вынул  из-под
лавки ведро и окатил начинавшую засыпать тарань.
   - Отцепились бы вы от меня, бабочки, - сказал он беззлобно. -  Не  одна
моя ложка к меду прилипла.
   - Васса, а Васса? - шепнула Любка соседке. - А нехай вин тикае.
   - Шут с ним, - вздохнула рыбачка, сидевшая на корме. - Одна  станица  -
один грех.
   Васса молча подтянула байду ближе и замотала носовые концы.
   - Нехай буде, як вышло, - сказала Васса упрямо.
   Давыдка встал и скинул кожух, покрывавший его молчаливого спутника.
   - А ну, Алеша, поздоровкайся с мамой.
   Сонный веснушчатый мальчик поднялся, засовывая руки в карманы.
   - Пустить нас, мамо, - сказал он петушиным басом.
   Васса молчала.
   Повеселевший Давыдка развязал концы.
   - Эй, береги руки! - сказал он, пытаясь развернуть байду.
   Васса не двигалась.
   - Ударю, ей-богу, ударю!
   Разозлясь не на шутку, он толкнул Вассу веслом.
   - Я тебе ударю, - сказала Васса тлеющим голосом. -  Я  тебе,  красавец,
ударю! А ну, бабы, ратуйте!
   Ноздри ее побелели. Злой летучий  румянец  обжег  щеки.  С  неожиданной
силой она схватила багор и замахнулась на Давыдку.
   - Тю, скаженная! - закричал Давыдка, увертываясь.
   Загалдев, бабы вцепились в борта. Давыдка отвернулся и плюнул в светлую
воду. Из-за поворота, разметав пенистые усы, выходил катерок.
   Давно  скрылся  в  протоке  зеленый  катер  рыбной  охраны,   утащивший
браконьерскую байду, а бабы все еще не брались за весла.
   Вода вокруг лодки стала холодной и  гладкой.  Светлые  от  росы  берега
раздвинулись, брызги зелени  обозначились  на  карликовых  черных  ветлах,
обступивших реку. Осетр высоким плавником распорол желтый шелк, растянутый
между берегов, и веселое небо апреля распахнулось над Доном.
   И  вдруг,  точно  сговорившись,  Васса  и  Любка  заплакали.  Васса   -
беззвучно, закрывая лицо жестким рукавом плаща,  Любка  -  захлебываясь  и
причитая в полный голос.
   Проезжий почтарь, остановив лошадь, с тревогой глянул с  высокого  воза
на двух рослых плачущих баб.
   - Утонул кто? - закричал он участливо.
   Не отвечая, Васса села за весла.
   - А що им буде? - спросила Любка сквозь слезы.
   - Що буде, то и буде, - сказала Васса жестоко.
   Глаза ее высохли и горели. Она  гребла  сердитыми,  короткими  рывками,
по-матросски сбрасывая воду с весла.

   1935

Last-modified: Fri, 26 Jul 2002 06:16:22 GMT