Полагаю, что я тоже" (Gyarko, 1982, с. 180 ff). Несомненно, здесь идет речь об сообщении из Швейцарии, уже упоминавшемся в предыдущей версии AVH. То, что в одном случае оно относится к Соньи, а в другом к Райку, вероятно можно объяснить политикой дозирования информации Фаркаша в отношении различных собеседников. Однако, не может быть сомнения в том, что в действительности соответствующее сообщение (или сообщения) было составлено в Москве. "Доказательства" подобного рода в практике секретных служб не новость. Пожалуй самый известный пример представляет собой осуждение заместителя наркома обороны Маршала Советского Союза Тухачевского в 1937 г., когда по приказу Сталина живший в эмиграции в Париже двойной агент Скоблин передал руководству германской секретной службе фальшивку НКВД о мнимом заговоре Тухачевского с гитлеровским Генеральным Штабом. Начальник SD Хайдрих развернул этот материал в толстое досье и в мае 1937 г. с помощью двух арестованных агентов НКВД и при посредничестве президента Чехословакии Бенеша вернул в руки Сталину. Через несколько недель Тухачевский был арестован и расстрелян (см. Conquest 1971, c. 300ff, Medvedev 1973, c. 332ff). Другой известной фальшивкой НКВД является письмо, адресованное Сланскому, в котором Генеральному Секретарю Чехословацкой Компартии предлагается помощь при побеге. Это письмо попало в руки органов безопасности настолько "своевременно", что послужил достаточным обоснованием ареста Сланского (см. Глава 7, стр. 133). На заседании Коминформа 28 июля 1948 г., на котором было объявлено о "превра-щении Югославии в колонию империалистических держав", член советского Политбюро Андрей Жданов сообщил ошеломленным делегатам о том, что советские органы безопасности располагают неопровержимыми доказательствами того, что Тито является империалистическим агентом. Точная хронология подготовки сфабрикованных процессов погребена в архивах КПСС и МВД. Однако, почти не вызывает сомнения, что заявление Жданова не было пустой фразой, и что Берия начал организовывать "разоблачение" Тито и ликвидацию потенциальных "титоистов" во всех государствах-сателлитах по приказу Сталина самое позднее в мае 1948 г. Общие указания по режиссуре пришли из Москвы: найти "титоистских заговорщиков" во главе партийной иерархии, которые по заданию империалистических разведывательных служб планируют свержение социалистического строя. Категории "подозревае-мых" устанавливались Сталиным: вернувшиеся в страну из изгнания на Западе, интеровцы (участники гражданской войны в Испании), руководители национального подпольного движения, "космополиты" (еврейские интеллектуалы), короче все руководящие работники, которые не прибыли в страну из Москвы, и которых советские органы безопасности если не завербовали, то хотя бы проверили. Однако, при конкретизации процесса, который необходимо было подготовить, для Берия начались трудности: он поневоле был вынужден сотрудничать не только с местными органами безопасности и резидентами МВД, но и отдельными партийными лидерами. Здесь он столкнулся с сопротивлением, которого в Москве не ожидали. Одно дело в принципе соглашаться с необходимостью террора и совсем другое назвать изменником и передать палачам собственных товарищей, друзей, соратников по борьбе. Оправдывать террор в Советском Союзе было гораздо легче, чем помогать развязывать его в собственном доме. В Польше и Румынии Берут и Георгиу-Деж попробовали с некоторым успехом обойти приказ из Москвы для того, чтобы спасти себя и свою клику. В Чехословакии президент Готтвальд сопротивлялся первым требованиям организовать процесс. Только совместный нажим из Москвы, Будапешта и Варшавы вынудил его изменить свою позицию и все-таки два года спустя он медлил с арестом Сланского. В Болгарии на пути рабского выполнения директив МВД стоял огромный престиж Димитрова и только после его устранения можно было начать чистку. В Венгрии, однако, Берия встретил помощников, готовых на все. Услужливость Матиаша Ракоши была известна и опробована. Эрне Гере и Михал Фаркаш, два других члена внутреннего триумвирата были агентами МВД[22]. А еще были фракционная борьба, идеологические разногласия и примитивная грызня за власть. Ракоши хотел быть венгерским Сталиным. Это был умный человек, жаждущий власти, хитрый и лишенный всяких моральных принципов. Гере был очень талантливый хороший экономист и резкий "полицейский", как во время гражданской войны в Испании, где он был политкомиссаром Коминтерна, так и в Будапеште на службе у Берия. Фаркаш, которому в Центральном Комитете подчинялись армия, полиция и служба безопасности, был самым бесцветным из этой тройки, воплощенный бюрократ. Жестокость и жажда власти сделали его добровольным сотрудником МВД. Именно Ракоши, в мае, самое позднее в июне 1948 г. был вызван в Москву, для того, чтобы вместе с Берия подготовить процесс в Будапеште. Роли были распределены следующим образом: Райк - глава заговора, Тибор Соньи - связник с Фильдом и американской шпионской службой, а Лазар Бранков - связник с Тито. Ласло Райк, родился в 1908 г. В 1930 г. во время учебы в Будапештском университете вступил в нелегальную коммунистическую партию. После исключения из Университета он работал строителем, и стал руководителем коммунистической фракции профсоюза строительных рабочих. После начала гражданской войны в Испании он прибыл в Мадрид и стал партийным секретарем в батальоне Ракоши Интербригады. После падения республики он был интернирован в Сен-Сипрен, Гуре и Верне. Он бежал из французских лагерей, в 1941 г. вернулся в Венгрию, стал лидером подпольного коммунистического движения, секретарем нелегального Центрального Комитета компартии и организовал антифашистское сопротивление против венгерских квислингов. В декабре 1944 г. его арестовали "Скрещенные стрелы" (венгерские нацисты) и передали гестапо. После освобождения из тюрьмы вблизи Мюнхена Райк в мае 1945 г. вернулся в Венгрию и был избран в Центральный Комитет и Политбюро. В 1946 г. он занял ключевой пост министра внутренних дел. Райк был для Сталина идеальной мишенью: как испанский ветеран и местный коммунист, он относился сразу к двум категориям "подозрительных". Для Ракоши это тоже был идеальный выбор главного врага. Нет, дело было не в политических разногласиях. Райк был стопроцентным сталинистом, искренне преданным Советскому Союзу. Как министр внутренних дел он запрещал одну буржуазную оппозиционную партию за другой, а их лидерам приходилось выбирать между тюрьмой на Родине и изгнанием на Западе. Именно он и его служба безопасности организовали процесс против кардинала Миндсенти, чем основательно подорвали влияние католической церкви. Но это не делало его надежным партнером для Ракоши. Прежде всего Райк был идеалистом, даже фанатиком коммунистической идеи, а не хладнокровно рассчитывающим интриганом. Прирожденный лидер, стройный, высокий с приятной внешностью, он несомненно был самым популярным и уважаемым человеком в партии, прежде всего среди молодежи, а также в кругах левой демократии и интеллектуалов. Его сила притяжения отчасти объяснялась и тем, что на фоне Ракоши, Гере и Реваи он был единственным неевреем в высшем руководстве. Ракоши видел в Райке самого опасного конкурента в своем стремлении к неограниченной власти над аппаратом подавления. После возвращения из Москвы Ракоши вместе с Фаркашем начал компанию против Райка[23]. На заседании Политбюро Райка подвергли резкой критике за то, что он приказал распустить партийную организацию в министерстве внутренних дел. Райку пришлось выступить с самокритикой и восстановить партийную организацию. В начале июля было созвано новое заседание Политбюро, на котором Эрне Гере обвинил министра внутренних дел в том, что он создал в Будапеште, в казармах Радецкого, особую группу полиции, вооруженную самым современным оружием и подчиненную непосредственно ему. "Для чего нужна эта особая группа? - спрашивал Гере, - может быть для планируемого военного путча?" Райк возмутился и заявил, что специальное подразделение было создано по согласованию с советской военной комендатурой. После этого всплыло фальшивое швейцарское письмо. Через два месяца Райк был смещен с постов министров внутренних и иностранных дел. Политическая полиция была реорганизована и подчинена комиссии по безопасности в составе Центрального Комитета, в которую кроме тройки вошел и начальник AVH Габор Петер. Для того, чтобы Райк чувствовал себя в безопасности, он не только был оставлен членом ЦК и Политбюро, но в начале 1949 г. был назначен Генеральным Секретарем Национального Народного Фронта. Еще в апреле его имя стояло четвертым в списке кандидатов на парламентских "выборах" и 16 мая он стоял на почетной трибун вместе с "москвичами" на празднике по поводу победы на выборах. 29 мая Ракоши пригласил его на обед, а вечером этого же дня он был арестован.[24] В списке преступников, тщательно подготовленном Ракоши и товарищами, стояли фамилии друзей и коллег Райка из министерства внутренних дел и полиции, соратников по интербригаде и венгерскому подпольному движению, частично даже друзья его друзей. Используя удобный случай в "райкисты" были зачислены и левые социал-демократы. Хотя они и сотрудничали с коммунистами, но были критически настроены к Советскому Союзу, поэтому их считали "троцкистами" и они подлежали ликвидации. Самым выдающимся из них был Пал Юстус (Pal Justus). С конца 20-х годов он входил в крайнее левое крыло партии. В 1932 г. он был арестован полицией Хорти и был вынужден эмигрировать во Францию. В 1936 г. он вернулся в Венгрию и во время войны стал инициатором создания единого фронта с нелегальной компартией. После освобождения Венг-рии он стал ведущим теоретиком социалистов и выступал за слияние обеих рабочих партий. В признание его заслуг, коммунисты предоставили ему место в Центральном Комитете объединенной Венгерской Рабочей Партии. Юстус идеально подходил к схеме Сталина : не только как левый социал-демократ, и как находившийся в изгнании на Западе, но и как интеллектуал и еврей. Особую категорию составили антинемецкие старшие офицеры армии Хорти, которые на последней стадии войны включились в движение сопротивления, руководимое коммунистами, или в советском плену приняли антифашистский курс коммунистов. После освобождения Венгрии они вступили в новую демократическую армию и заняли в ней высокие посты. Самым значительным из них был генерал Дьердь Пальффи (Gyorgy Palffi). В начале 40-х годов он вступил в нелегальную коммунистическую партию, организовывал военное сопротивление немцам и в 1945 г. стал начальником военнополитического управления министерства обороны. Довольно скоро начались разногласия между военной контрразведкой и службой безопасности. Теперь начальнику AVH Габору Петеру представился удобный случай избавиться от своего конкурента. Тибор Соньи был таким же идеальным кандидатом в жертвы, как и Райк. Как начальник управления кадров партийного Центра, каждое назначение на ответственные посты во всем партийно-государственном аппарате должно было быть им предложено или одобрено. Советское МВД настороженно относилось к Соньи из-за его связей с Ноэлем Фильдом, благодаря чему он идеально подходил для роли резидента американской разведки. Тибор Соньи родился в Будапеште в 1903 г. Еще учеником средней школы он вступил в социалистическое молодежное движение. После свержения Советской Республики в 1919 г. он эмигрировал в Вену, где изучал психиатрию на медицинском факультете университета. В 1930 г. он вернулся в Будапешт и вступил в нелегальную коммунистическую партию. Однако, из-за угрозы ареста ему снова пришлось бежать в Вену и там он по указанию Коминтерна был назначен связным между нелегальной Венгерской компартией и группой коммунистов, эмигрировавших на Запад. После вступления Гитлера, он через Прагу бежал в Цюрих, где, как и в Вене, работал в университетской психиатрической клинике. В марте 1945 г. он вернулся в Венгрию. Это был прилежный и усердный аппаратчик, лишенный чувства юмора. В сентябре 1947 г. он был избран в ЦК партии и ему доверили руководство управлением кадрами. Для Ракоши и AVH Соньи был золотой жилой, ибо был основным представителем коммунистов, вернувшихся на Родины из западной эмиграции. Вместе с ним в расставленные сети попала группа возвращенцев из Швейцарии в количестве 14 человек. Лазар Бранков был таким же агентом Тито, как Соньи американцев. Он стал членом коммунистической партии Югославии еще в юности и во время освободительной войны был старшим офицером партизанской армии. В 1945 г. Тито назначил его руководителем югославской военной миссии в Венгрии, а позднее он стал советником посольства в Будапеште. Под давлением советских и венгерских органов безопасности он в сентябре 1948 г. присоединился к резолюции Коминформа и тем самым стал важным козырем в международной пропагандистской кампании против Тито. На процессе он должен был разоблачить связи Югославии не только в венгерскими, но и румынскими, польскими и болгарскими "изменниками". Ракоши представил на рассмотрение Берия и Сталину расширенный список жертв и получил их одобрение. Следующим шагом было образование особой секретной комиссии в которую вошли начальник AVH Габор Петер и его самые доверенные сотрудники: полковники Эрне Сюч (Erno Szucs) и Дьюла Дечи (Gyula Decsi). У них было задание приспособить общие директивы из Москвы к венгерским условиям и в общих чертах наметить перекрестные связи между такими лицами, как Райк, Соньи, Пальффи, Юстус и Бранков. Комиссия была ответственна с одной стороны перед Ракоши, а с другой перед генералом Федором Белкиным, начальником Управления "Юго-Восточная Европа" советской службы безопасности, со штаб квартирой в г. Бадене у Вены. Белкин и два его генерала - Лихачев и Макаров в начале мая 1949 г. прибыли в Будапешт и давали своим венгерским коллегам "советы" по организации процесса. Они находились в Венгрии в течение всего процесса Райка и принимали вместе с группой высших офицеров советской службы безопасности активное решающее участие в допросах, пытках и формулировке "признаний", выжатых пытками. По указанию Белкина аресты были отложены до получения последних указаний Сталина. В марте 1949 г. Индржи Веселы, начальник чехословацкой службы безопасности получил от Белкина указание отправить в Женеву Ноэлю Фильду письмо с приглашением посетить Чехословакию для обсуждения вопросов, связанных с его переездом в Прагу и с его новым полем деятельности. 5 мая Фильд прибыл в Прагу. В это же время в чехословацкой столице оказался полковник AVH Эрне Сюч и попросил своего чехословацкого коллегу арестовать американца и передать его венгерской службе безопасности. Однако, Веселы не спешил выполнять эту просьбу и понадобилось личное вмешательство генерала Белкина и беседа с президентом Готтвальдом, чтобы 11 мая был произведен арест Фильда (подробности см. Pelikan 1971, c. 70ff). "Если и у генерала Белкина есть подозрения и он поддерживает просьбу об аресте, делай так, как они хотят" - пришлось сказать Готтвальду Веселому. На следующий день Ноэль Фильд уже был брошен в подвал секретной виллы на Розовом холме в Будапеште, конфискованной советским МВД. 17 мая Габор Петер, Сюч и Дечи созвали заседание руководства AVH, на котором Петер сообщил, что советские и венгерские органы безопасности раскрыли ужасный заговор империалистов и их наймита Тито, который должен был привести к свержению социализма. Личности шпионов и заговорщиков уже установлены и аресты должны начаться в самое ближайшее время. Задача AVH с помощью советских "советников и инструкторов" выяснить подробности заговора и добыть у преступников признания в их постыдной деятельности. В ночь на 18 мая Тибор Соньи и первые члены группы возвращенцев из Швейцарии были арестованы. Допросы по делу Райка начались. ГЛАВА 5 ПОДГОТОВКА ОБРАЗЦОВОГО ПРОЦЕССА Берия и Ракоши арестом Соньи начали подготовку процесса Райка. В ночь на 18 мая 1949 г. Соньи был вытащен из постели, брошен со связанными руками в автомобиль и доставлен доверенными агентами на секретную виллу МВД на Розовом Холме к Габору Петеру. Около начальника AVH сидели его заместитель полковник Эрне Сюч и генерал-лейтенант Белкин со своим переводчиком. Эта команда только внешне выглядела смешанной венгерско-русской, ибо Петер еще в венгерском подпольном движении был завербован советской тайной полицией, а Сюч в эмиграции находился в Москве, где и закончил школу НКВД. МВД установило не только схему концепции чистки в Венгрии, но и контролировало весь ход процесса: "советники указывали офицерам AVH кого они должны пытать и какие признания они должны выбить, допрашивали через переводчика основных заключенных, вносили в переведенные протоколы допросов изменения, дополнения, подчеркивания. Они составляли обвинительные акты, репетировали вместе с основными обвиняемыми и "свидетелями" их роли на процессе, дирижировали и наблюдали за инсценировкой открытых слушаний. Они определяли кого приговорить к смерти, а кого к длительным срокам заключения. С начала и до конца МВД был учителем, а AVH, Ракоши и товарищи только учениками и ассистентами. Соньи был хорошим выбором, благодарным началом для AVH. Его связи в военные годы с Ноэлем Фильдом делали его подозрительным не только в глазах следователей. Он сам начал в себе сомневаться, когда приказали доставить из соседней комнаты Фильда, арестованного за неделю до этого в Праге и доставленного в Будапешт и американец признался в наличии контактов с Аленом Даллесом, уполномоченным секретной службы УСС в Швейцарии. Если Фильд работал на главного американского шпиона, то из этого можно было сделать вывод, что и его, Соньи, могли как-нибудь использовать... Соньи был уже сломан, когда его начали бить резиновой дубинкой по подошвам, для того, чтобы выбить из него признание в связи с Даллесом, с которым он лично никогда не встречался[ 25]. Причем бить его начали не для того, чтобы получить признание, для этого еще придет время, а для того, чтобы наглядно ему продемонстрировать, что он больше не член ЦК и начальник управления кадров, а подлый преступник, изменник и шпион, отданный на гнев и милость венгерской и советской служб безопасности. Соньи был идеальным началом еще и потому, что он мог быть использован как первая петля в гигантской сети, которую еще предстояло сплести. Его заставили написать длинный список с именами и характеристиками 14 человек из его швейцарской группы, а также с именами всех товарищей, которые после войны вернулись с Запада и были распределены через управление кадров в партийный и государственный аппарат. Подобный список был уже готов: имена венгерских коммунистов, получавших во время войны поддержку от Фильда и его организации. Список подписал Михал Фаркаш, как приказ об арест и в течение следующих недель подвалы штаб-квартиры AVH на улице Андраши заполнились "западниками", которых на допросах писали бесконечные биографии и признавались в том, что являются "членами банды Соньи". Их связи во время пребывания на Западе стали "шпионскими контактами" с американской разведкой, французским Deuxieme Bureau или британской Intelligence Service. "Шпионский материал" поставляла их область работы. Фамилии их друзей, сотрудников и начальников, названные на первых дoпросaх, просевались сквозь сито комиссии безопасности и если они подходили под ту или иную категорию "подозрительных", следовал приказ об аресте. После этого вся процедура повторялась заново. Так, поначалу еще неопределенный "Заговор для свержения народной демократии" постепенно принимал все более четкие контуры. Постоянно расширяя концентрические круги, вытянутые из Соньи и Фильда, AVH преследовало только одну цель: обвинить Райка. Через неделю ежедневных побоев Соньи уже принял логику, что косвенная "связь" с Даллесом через Фильда политически дoлжна рассматриваться как непосредственный контакт. Когда 26 мая его привели на очную ставку с Белой Сасом (Bela Szasz), вернувшимся из Аргентины, это был уже внутренне сломанный человек, хотя внешне он выглядел почти нетронутым (см. Szasz, 1986 s. 22ff). Семь дней спустя это был уже обломок человека: впалый старческий череп, глаза, бегающие в страхе, ноги, которые едва могли носить его скрюченное тело. Начались серьезные пытки, для того, чтобы заставить его "разоблачить" Райка, как американского шпиона и главу "титоистского" заговора. Вынудить Соньи признать, что его контакты с Фильдом являются шпионской связью было сравнительно просто. Однако в отношении Райка дело было гораздо сложнее: лично они были едва знакомы. AVH схватилось за единственную точку соприкосновения: Соньи был начальником управления кадров ЦК, которое направляло друзей и соратников Райка на руководящие посты. Однако, несмотря на все физические пытки, несмотря на арест его жены Аннушки, находившейся на последних месяцах беременности, Соньи до конца отказывался "признаться" в том, что по заданию Фильда завербовал Райка на службу американской разведке. Эта стойкость оказалась не только бесплодной, но и довольно скоро ненужной, ибо уже чeрeз двенадцать дней после Соньи был арестован сам Райк. Здесь AVH помогло не так извращенно выраженное чувство долга, ибо психические и физические пытки смогли вынудить Райка обвинить себя в том, что он был шпиком фашисткой полиции, шпионом Deuxiem Bureau и американской разведки и наконец доверенным человеком Тито, который хотел с помощью военного путча захватить власть, убить вождей коммунистов Ракоши, Гере, и Фаркаша и ввести в Венгрии капитализм. Одновременно с допросами Райка, проводимыми русскими Белкиным, Лихачевым и Макаровым, начальником AVH Петером и его заместителем Сючем, начали пытать генерала Дьердя Пальффи и советника югославского посольства Лазара Бранкова. Цель была задана в Москве и Будапеште еще перед началом арестов. Пальффи отвели роль агента югославской разведки и орудия Райка в подготовке военного путча. Бранков, который до своего ареста был контролируемым AVH пропагандистом в антититовской кампании, должен был подписать протокол, что он является венгерской рукой югославского министра внутренних дел Ранковича, который передавал задания Райку и его контролером в заговоре. Также в соответствии с заданной схемой Райк, Палльфи и Бранков должны были предстать не преступниками одиночками, но главарями широко разветвленной банды заговорщиков. Для того, что бы разместить всех арестованных: испанских ветеранов и подпольщиков, высоких чиновников из министерства внутренних дел, министерства обороны и полиции, офицеров армии и контрразведки, руководителей организации югославского меньшинства, государственных и партийных функционеров, которые до конфликта с Коминформом занимались югославским вопросом, понадобилось срочно строить новые подземные камеры - одиночки. Здесь приведем только две отдельных судьбы: Иштвана Штолта заманили в Советскую оккупационную зону Германии, арестовали и переправили в Венгрию. В Будапештском университете он был другом и товарищем Райка, но позднее из-за "уклона" его исключили из партии и теперь он должен был подтвердить "троцкизм" Райка. Другой старый коммунист Йожеф Кaлчич вернулся нa Рoдину с Запада. Он участвовал в гражданской войне в Испании, после ее окончания бежал в Бельгию и там во время немецкой оккупации стал легендарным героем движения сопротивления. Ракоши лично обратился к руководству бельгийской партии с просьбой помочь вернуть его на Родину: там преданные товарищи нужнее. После возвращения Калчич получил чин полковника и высокий пост в министерстве внутренних дел. Через несколько месяцев он оказался в подвале AVH. Аресты этих "райкистов" получили собственную динамику, а потом "признания", выдавленные под пытками, обвиняли не только их сокамерников, но и тех коммунистов, которые еще оставались на свободе и аресты которых были запланированы AVH. Вопреки программе в протоколах совершенно неожиданно всплывали новые имена, которые приходилось вносить в списки на ликвидацию. В отличие от заранее расписанных ролей Соньи, Райка, Палльфи и Бранкова функции этой почти необозримой массы заключенных, количество которых к середине июля превысило 300 были еще неопределенны. Так же пока было не ясно, какое место в общей концепции заговора отвести "группе троцкистов" вокруг левого социалиста Пала Юстаса или члена ЦК Андраша Салаи, отвечавшего за связи с югославской партией. Поэтому пришлось сначала сконцентрировать допросы на биографии заключенных. Только потом начиналась "политизация": резиновыми дубинками и прикладами, бессонницей, холодом и голодом, рафинированными методами физических и психических пыток заключенные превращались в шпиков полиции Хорти; служебные и личные связи с Райком, Соньи, Палльфи или Бранковым, а также официальные контакты с некогда дружественной Югославией превратились в участие в заговоре и шпионаж в пользу Тито и империалистов; каждый политический поступок в их прошлом фальсифицировался в преступление. Кровавый и жестокий процесс превращения коммунистов, преданных партии в изменников с обширным набором грехов, длился разное время в зависимости от характера и стойкости жертвы. Однако почти все сдались. Немногие исключения не слишком огорчали режиссеров: таких просто не доводили до суда, а не долго думая изолировали в одном из многих лагерей для интернированных, подведомственных AVH. Палачи из пыточных команд получили строгий приказ заботиться о том, чтобы подследственные оставались живыми. Но были и неудачи: много заключенных было забито до смерти или умерло от сердечного приступа до того, как можно было представить перед открытым или одним из многочисленных тайных слушаний. Так например, Андраш Хаваш, поэт и писатель, культурный атташе венгерского посольства в Париже был вызван на Родину для доклада и арестован. От пыток он сошел с ума и его бросили в одиночную камеру. Расстроенная душа Хаваша доставляла немало развлечения его охранникам, которые любили пинать его, пока однажды не запинали до смерти. Вторая и последняя фазы началась только в середине августа 1949 г. К этому времени AVH уже располагало по меньшей мере "частичными признаниями" заключенных, предназначенных для большого процесса. Почему они признавались, ясно из мемуаров выживших. Здесь мы не будем подробно анализировать технику выжимания признаний. Пытки от собственных товарищей разрушали не только их тела, но и души. Они чувствовали себя виновными, поскольку так сказала партия, а партия всегда была права. Они должны были по крайней мере отказаться от приказа коммунистической бдительности, т.к. они не знали всех названных партией преступников и шпионов. Тому, кто начинал признаваться остановки уже не было. Извращенная "логика" допрашивавших, садистские пытки приводили ко все более резким, еще более "политизированным" формулировкам в протоколах допросов, пока жертвы, забытые партией, изолированные от внешнего мира, превращенные в безвольных марионеток не начинали обвинять себя и своих сокамерников. В середине августа в подвалах AVH наступила пауза. Все протоколы переводились на русский язык, проверялись смешанной группой советских советников и AVH, вырабатывались новые направления допросов для того, чтобы привести полученные признания в соответствие с общим планом процесса. Протоколы служили основанием для принятия решения кого вывести на главный процесс, а кого судить в многочисленных тайных процессах. Теперь задача AVH состояла в том, чтобы из отдельных, слабо связанных друг с другом и зачастую противоречивых мозаичных камней протоколов допросов построить общую картину. Новая фаза потребовала новых методов. Пытки сделали свое дело. Теперь отношение допрашивавших к своим жертвам покоилось не на терроре и насилии, нo на лицемерной и лживой "общности интересов": мы знаем, что Вы хороший коммунист, партия нуждается в Вашей помощи для того, что разоблачить своих врагов. Речь идет не о Вас, а о международном коммунистическом движении. Угрозы палачей чередовались с обещаниями: как только Вы сформулируете протокол требуемым нами образом, партия сумеет оценить Ваше содействие и уже вскоре после вынесения формального приговора обеспечит Вам новое существование. Самой важной задачей этой фазы было убедить Ласло Райка "лояльно" сотрудничать с режиссерами сфабрикованного процесса. Ракоши доверил это задание новому министру внутренних дел Яношу Кадару, старому другу Райка. Кадар разговаривал с Райком с глаза на глаз в одной из комнат в штаб-квартире AVH. Он предложил своему бывшему товарищу прекратить сопротивление и оказать партии услугу признанием, которое показало бы всему миру, что Тито является агентом империализма и хочет свергнуть социалистический строй в Венгрии. Товарищ Ракоши и Политбюро, так говорил Кадар, точно знают, что Райк не виновен и требуют от него принести партии эту последнюю жертву. Здесь речь идет только о политической, моральной жертве: жизнь ему будет сохранена. Хотя его и придется приговорить к смертной казни, для того, чтобы придать убедительность этому признанию, этот приговор не будет приведен в исполнение. Он просто исчезнет, скроется со своей женой и сыном на вилле в Советском Союзе, а позднее снова станет уважаемым членом партии, но уже под другим именем. Возможно Кадар и поверил в эту сказку, рассказанную Ракоши, но то что Райк действительно надеялся таким образом спасти свою жизнь, сомнительно. Во всяком случае он пообещал Кадару, как последнее доказательство своей фанатической преданности партии, взять на себя роль шпика фашистской полиции и титоистского убийцы и заговорщика. (Разговор Райк - Кадар был записан на пленку. Ракоши распорядился проиграть его в 1956 г., незадолго до венгерского восстания на заседании ЦК для того, чтобы разделить с руководством партии вину за процесс Райка.[26] ) Подобная тактика использовалась и в отношении других заключенных, но теперь Белкиным и его советскими коллегами, Габором Петером и сотрудниками AVH. Пытки внезапно прекратились, кормить стали лучше а палачи начали заверять своих жертв в том, что партия знает правду и взывать к их партийной совести и убеждать помочь разоблачить Тито. Каждому давалось одинаковое обещание: политический процесс без казни, но с вынесением приговора, а впоследствии возможность новой свободной жизни. Примером служил Кaрл Радек, кoторый в Московском процессе 1937 г. зa свое добровольное сотрудничество получил мягкую кару: всего 10 лет, которые он якобы отбывал в деревне где-то на Урале. Возможно, жертвы в Будапеште были бы настроены более скептически, если бы они знали, что "уральская деревня" на самом деле была штрафным лагерем в Сибири, в котором Радека через два года после вынесения приговора забили до смерти. Полковник полиции Бела Коронди, например, бывший командир группы партизан, действовавшей против немцев получил на процессе роль организатора по приказу Пальффи особого подразделения полиции для поддержки планируемого военного путча. За несколько недель до расстрела он рассказал одному из своих сокамерников, что Габор Петер обещал ему пять - шесть лет заключения в спокойном трудовом лагере. Жертвы поверили обещаниям. Всего несколько месяцев назад их жестоко пытали и теперь они ухватились за внезапно предоставленную возможность доказать свою преданность партии и приняли предложенный им моральный и психический выход из преисподней: если партия может превратить честного коммуниста в отвратительного преступника, она же может вернуть им жизнь. Прежние протоколы уже заклеймили их отбросами общества. Их судьба была решена, а их жизни, так или иначе, были в руках партии. Очень много было споров о том, насколько сами следователи были убеждены в виновности своих жертв и обоснованности "выжатых" признаний. Для советских режиссеров и их венгерских ассистентов, вопрос юридической виновности или невиновности своих жертв, естественно, не имел никакого значения. Учитывалась только их полезность, как политического пропагандистского оружия против Запада и Тито. Беседа Кадара с Райком наглядное подтверждение этому. Иначе обстояло дело с двумя группами сотрудников AVH, которые допрашивали основную массу арестованных. Сначала они целиком и полностью поверили заявлению Петера о раскрытии подготовки заговора, и что они должны всеми средствами выбить его подробности из закоренелых и хитрых врагов. Однако, чем больше они общались со своими подследственными, чем лучше они их узнавали, тем более противоречивыми и непонятными были директивы, приходившие от советских "советников" и венгерского начальства: оставить в покое признавшихся преступников, внезапно забыть признания в соучастии и придать новое направление протоколам тем больше появлялось сомнений в вине допрашиваемых. Некоторые офицеры AVH уже после первой недели допросов обратились с заявлением дать им другие задания; некоторые даже решили покинуть AVH. А полковник, допрашивавший Райка. даже совершил самоубийство, т.к. он не смог совместить материалы следствия со своим сознанием (см. Кoрacsi 1979, с. 39). Самое позднее к началу второй фазы допросов даже самые тупые следователи уже не могли больше верить в сотканную ими самими ткань лжи. Они превратились из элитных коммунистов и "кулаков диктатуры пролетариата" в циничный реквизит лживого, но для их карьеры полезного спектакля. Возвышенная гордая задача разоблачения преступников сменилась постыдной ролью загонщиков невиновных жертв в возможно хорошем душевном состоянии на открытое слушание и оттуда на виселицу. Подвальные камеры превратились в санаторий, в котором охранники, выполнявшие функции санитаров, три раза в день подавали изысканные блюда с превосходной кухни AVH, раздавали сигареты и книги, местные обитатели смогли написать письма своим семьям (вообще первые признаки жизни). По вечерам охрана, для того, чтобы не тревожить сон обитателей камер, одевала мягкие тапочки. Врачи ежедневно проверяли состояние их здоровье, раздавали медикаменты и витамины, залечивали раны и приводили в порядок кожу и кости исхудавших пациентов. для того, чтобы можно определить: вернулись к ним силы или еще нет. В светлых кабинетах верхних этажей в течение дня жертвы и дружелюбно настроенные палачи за кофе и булочками дружно согласовывали заключительные протоколы. В последних числах августа каждому из обвиняемых в большом процессе были выданы его показания, вопросы председателя народного суда и ответы на них, для того, чтобы они выучили все это наизусть. Потом начались репетиции с советскими советниками в роли режиссеров, на которых под контролем Белкина, Лихачева, Макарова и их помощников следователь играл роль председателя суда и давал обвиняемым точные указания, когда они должны говорить, а когда молчать, на каких словах нужно делать особые ударения. Точно предписывались положение тела и выражение лиц. Репетировались очные ставки. Еще раз агенты тайной полиции отправились в квартиры обвиняемых. На этот раз для того, чтобы найти в их гардеробе хороший костюм, пару обуви и подходящий галстук, для того, чтобы слушание дела походило на праздничное представление. Если товарищи по партии забыли их дома (как произошло с Райком и Соньи, жены которых были арестованы, а дети под чужими именами отданы государственные приюты) приходилось подбирать все это в гардеробе AVH. Наконец, Ракоши, Фаркаш и Гере предоставили и аппарату юстиции возможность сыграть свою роль. Государственная прокуратура и ее президент др. Дьюла Алапи, будапештский народный суд и его председатель др. Петер Янко, были превращены в простых марионеток[27]. Хотя Алапи и подписал обвинительный акт, он был составлен Ракоши и следственными органами МВД - AVH и одобрен Сталиным и Берия. Сам Государственный прокурор смог прочитать его только перед самим процессом. За несколько дней до начала слушания дела Алапи, Янко и четырех народных судей вызвали в ЦК партии, где им вручили сценарий процесса с их вопросами и ответами обвиняемых. Они получили задание внимательно проштудировать текст и во время слушания дела ни коим образом от него не отклоняться и как только обвиняемый попробует отойти от текста или даже отказаться от своих признаний, председатель обязан немедленно прервать и отложить заседание. Ракоши дал министерству юстиции задание составить список доверенных адвокатов, которым можно было бы поручить защиту обвиняемых. Список был тщательно проверен AVH. Она выбрала из него восемь самых надежных и самых услужливых, которых накануне начала процесса Алапи вызвал в Государственную прокуратуру и передал тексты их ролей. Они смогли только мельком пролистать обвинительный акт, а познакомиться со своими клиентами им довелось всего за несколько минут до начала слушания в присутствии сотрудников AVH. "Сиделки", которые в течение последних недель готовили обвиняемых к процессу, дали своим подопечным инструкции: на вопрос "защитников" о смягчающих обстоятельствах - указывать на полное чистосердечное признание. Не менее цинично и грубо, чем с юстицией, обошлись и со свидетелями. Свидетелей защиты не было совсем. Свидетелями обвинения были исключительно заключенные, которых, как и обвиняемых, заблаговременно подготовили к слушаниям и которым пришлось свои будущие показания заучивать наизусть в камерах на улице Андраши. Из общего количества двадцати свидетелей пятеро были бывшими офицерами полиции Хорти, которые должны были подтвердить, что Ласло Райк и Андраш Шалаи в течение многих лет были полицейскими агентами. AVH извлекла часть их из отставки, а часть из тюрем и лагерей для интернированных. С ними у следователей было гораздо меньше хлопот, чем с обвиняемыми: понадобилось всего несколько пощечин, а душераздирающий эффект изолированных камер - одиночек и обещания следователей освободить их сразу же после слушания, помогли направить их память в нужном направлении, продиктованном следователями. В открытом процессе они бодро изложили тщательно заученную ложь и потом терпеливо ожидали, когда же их наконец выпустят из зала суда домой на честно заслуженную свободу. Однако, большинство из них за преследования и пытки коммунистов получили в тайных процессах длительные сроки тюремного заключения. [28.] Остальные пятнадцать свидетелей были выбраны AVH из рядов арестованных - самых послушных и доверенных коммунистов, которым можно было доверить после месячных пыток и подписания протоколов выполнение дополнительного задания: набросить своим товарищам веревку на шею. Очевидно их заверили, что партия особенно оценит их услугу. Однако, награды они тоже не дождались. Во время секретного процесса, который прошел после открытого главного процесса, почти все свидетели-коммунисты были приговорены к пожизненному заключению. Один из них, др. Андраш Колман, покончил собой. Трое остальных свидетелей, статс - секретари др. Эндре Себеньи и Андраш Виляьи, а также Дешо Немет, начальник Генерального Штаба пограничной стражи и военный атташе в Москве, получили смертные приговоры и были повешены. Утром 16 сентября 1948 г., в пятницу, в актовом зале Здания профсоюза металлистов начался сфабрикованный процесс "Слушание дела Ласло Райка и остальных". ГЛАВА 6 ПРОЦЕСС РАЙКА Перед Народным судом предстали восемь обвиняемых: Ласло Райк, Дьердь Палффи, Тибор Соньи, Андраш Шалаи, Бела Коронди, Пал Юстус, Лазар Бранкович и Милан Огненович. Речь шла о сфабрикованном сталинистком процессе, собственные законы которого поставили юстицию с ног на голову: сначала были определены политические цели, которым должен был служить процесс, потом производился отбор обвиняемых, которыми можно было пожертвовать, как самыми подходящими кандидатурами для достижения поставленных целей и только потом фабриковалось преступление, которое соответствовало бы и заданным целям и жизненному пути жертв. В обвинении, составленном тройкой Ракоши - Фаркаш - Гере, переведенном на русский язык и потом снова на венгерский, объяснялся характер процесса: " Этот процесс имеет международное значение. Однако приговор выносится не только обвиняемым, поднявшим свои руки против государственного порядка нашей народной республики, против больших достижений нашей демократии, но в тоже время и тем, кто в своей заговорщической деятельности стали орудием, марионетками, управляемыми иностранными врагами трудового венгерского народа, строящего социализм. Это не только Райк и его соучастники, сидящие на скамье подсудимых, но и их иностранные господа, империалистические подстрекатели в Белграде и Вашингтоне. Своеобразие этого процесса, состоит в том, что в роли посредника и передатчика приказов иностранных империалистов, штурмового отряда империализма выступили Тито и его банда, которая сегодня поработила доблестные народы Югославии и узурпировала власть. Правда состоит в то, что венгерский народный суд вынося свой приговор Ласло Райку и его преступной банде, в политическом и моральном смысле выносит приговор предателям Югославии, банде преступников Тито, Ранковича, Карделя, Джилласа ... Мы разоблачаем их двуличие, их коварство и интриги против демократии и социализма, их преступные планы и деяния. Этот процесс разоблачил людей Тито, как помощников американского империализма, как простых агентов империалистических шпионских служб. Из материалов слушаний явно следует, что американские шпионские службы еще во время войны против Гитлера готовились к борьбе против сил социализма и демократии, используя вероломную тактику раскола революционных рабочих партий. За Ранковичем видны тени Даллеса и Фильда... Суть их тайных планов была изложена Джоном Фостером Даллесом в номере швейцарской газеты "Die Tat" от 26 апреля 1948 г. следующим образом: "Запад пытается воздействовать прежде всего на кадры и элиту правящих классов народных демократий и результаты, достигнутые в этом направлении превзошли все ожидания." Американские и английские шпионские службы купили людей Тито еще во время войны с Гитлером для того, чтобы помешать национальному и социальному освобождению народов Юго - Восточной Европы, изолировать Советский Союз и подготовить Третью Мировую войну. Поэтому государственный переворот в Венгрии, спланированный людьми Тито и который должна была произвести шпионская банда Райка, нельзя понять без учета их связей с международными планами американского империализма." (Laszlo Rajk und Komplicen vor dem Volksgericht 1949, с. 313 ff). "Признания" и "показания свидетелей" преследовали основную и единственную цель: одеть в плоть и кровь призрак "титоистско - империалистического заговора". Для этого прежде всего нужно было втоптать в грязь политическое прошлое жертв процесса, лишить их партийного нимба и превратить их многолетнюю борьбу за социалистическую революцию в службу фашистской реакции. Ласло Райк, еще совсем недавно легендарный герой подпольного движения и гражданской войны в Испании, теперь оказался предателем с ранней молодости. Он признался в том, что с 1931 г. был полицейским шпиком, будучи студентом, он выдавал полиции своих коммунистических товарищей, как профсоюзный функционер, он должен был выдавать полиции бастующих строителей. И в Испанию ему пришлось ехать по заданию полиции для того, чтобы следить за бойцами венгерского батальона. После окончания гражданской войны он во французских лагерях для интернированных передавал Deuxieme Bureau информацию о коммунистах. Ноэль Фильд попытался завербовать его, как полицейского шпика, известного даже в Вашингтоне, на службу американской разведке. С помощью некоего майора гестапо, он через Германию вернулся в Венгрию, где немедленно явился к шефу политической полиции Хорти и получил задание расколоть нелегальное движение сопротивления. В октябре 1944 г. он был арестован военной контрразведкой, однако, т.к. он очевидно работал на полицию, его без приговора выслали в Германию, откуда он после окончания войны вернулся в освобожденную Венгрию. Далее, Райк признался в том, что в августе или сентябре 1945 г. к нему обратился сотрудник американской военной миссии и предложил: "пойти на службу американской разведке. Естественно, я согласился... Независимо от американских шпионских служб уже в 1945 г. я установил связь с югославскими шпионскими органами, а именно с Бранковичем (тогдашним руководителем югославской военной миссии). Весной 1946 г. он попросил меня, как министра внутренних дел, передавать ему информацию о политическом положении в Венгрии, особенно о вопросах, представляющих государственную тайну... Когда летом 1947 г. я приехал на отдых в Югославию, то через несколько дней я встретился в Аббацио с Ранковичем (министром внутренних дел). Ранкович сказал мне, что он прибыл в Аббацио по прямому указанию Тито для, того, чтобы сообщить мне следующее: я не должен в будущем совершать политических поступков, которые в каком-либо отношении поддерживали политику Тито в Венгрии, для того, чтобы меня не разоблачили. В будущем я буду получать дальнейшие задания и указания от Тито или назначенного им связника." Круг замкнулся. Путь полицейского шпика через службу во французской и американской разведке был "доказан". Аналогично была превращена в свою противоположность и жизнь уважаемого в партии коммуниста Андраши Шалаи, который боролся в подполье. Он признался в том, что уже в 15 лет стал полицейским шпиком и выдал десятки товарищей. А в 1943 г. он был завербован начальником тюрьмы Шаторальяугельи, куда бросили после ареста. "В январе 1944 г. я сообщил ему о том, что (политические) заключенные готовят побег. Он принял меры, в результате которых попытка побега была предотвращена. Никто не смог вырваться и уйти. Побег был утоплен в крови: 54 человек были убиты во время побега, еще 10 человек были приговорены к смерти военно-полевым судом. Это было результатом моей деятельности в полиции Хорти. С югославскими шпионскими службами я вступил в контакт весной 1946 г. при посредничестве майора Смилянича, в то время бывшего членом югославской военной миссии в нашей стране. Смилянич и его люди получили информацию о моем предательском поведении в тюрьме и угрожали передать ее как венгерским, так и югославским органам, если я не буду выполнять их задания" (Ebd. S. 277ff). И остальные обвиняемые были превращены в извергов. Дьердь Пальффи, организатор коммунистических партизанских групп, "признался" в том, что с ранней молодости восхищался фашизмом и эти убеждения облегчили ему путь в военную разведку Югославии и в ряды титоисткого заговора. Тибор Соньи добавил, что ему пришлось в Швейцарии сначала продать себя и своих товарищей за несколько сот франков Ноэлю Фильду и Алену Даллесу а потом перейти в распоряжение Югославии и Райка. Пал Юстус заявил, что еще в 1932 г. он был завербован для того, чтобы выдавать левосоциалистических и коммунистических товарищей, а после освобождения он перешел на службу французской, а позднее югославской политической полиции с целью организовать троцкистский заговор и осуществить свержение правительства. В обвинительном акте указывалось: " Ласло Райк и его приспешники ... возвели скрытность и вероломство в систему, действуя не как открытые враги, но в тени, проникая в руководящую партию нашей народной демократии и в наш республиканский государственный аппарат перед тем, как перейти в наступление. Мы противостоим льстивым и коварным змеям, врагу более опасному и ненавистному, чем какой-либо враг до этого. (Ebd. S.313ff)." Такая же тактика фабрикования извергов была использована и в отношении югославского руководства. Конечно, Тито и его товарищей нельзя было посадить на скамью подсудимых и пыткам выбить из них признания. Эту задачу пришлось возложить на Райка и его "банду заговорщиков". Югославы - интеровцы Кошта - Надь, Милич и Вукоманович уже в 1939 г. в лагерях для интернированных Vernet и Gur стали агентами Deuxieme Bureau и гестапо, заявил Райк и продолжил, что осенью 1946 г. он узнал от американского дипломата в Будапеште, что американская шпионская сеть в Юго-Восточной и Центральной Европе передается Югославии. И летом 1947 г. в Аббаци "мне впервые стало ясно, что не только Ранкович, Вукманович, Милич и другие, которые были в Испании, "находятся в связи с американскими шпионскими службами, но и сам Тито" (Ebd. S.64)." Враждебное поведение Тито, Карделя, Джиласа и Ранковича в отношении Советского Союза началось не после резолюции Коминформа, а гораздо раньше. Уже во время войны империалистам удалось поставить их себе на службу. Стало очевидно, что югославские планы переворота для Балкан и Центральной Европы были разработаны не Тито, Карделем, Ранковичем и Джиласом, которые были только исполнителями этих планов. Вдохновителями были англичане и американцы, империалистические разведывательные службы... Руководимый Тито югославский режим является простым орудием для достижения англо - американких целей." (Ebd. S.144). Тибор Соньи завершил картину своим признанием в том, что шеф УСС Аллен Даллес еще в 1944 г. в Швейцарии познакомил его с югославскими шпионами на службе американской разведки. "Совместные планы американских империалистов и Тито против свободы народов и мира - не новость. Эти планы являются следствием пакта, заключенного Тито с империалистами уже в 1944 г. Разработчиками планов, организаторами и руководителями были поджигатели войны из империалистической Америки и Тито, Кардель, Ранкович и Джилас, которые были полностью согласны с первыми и были с ними заодно. (Ebd. S.366). Излишне здесь останавливаться на подробностях судебного дела "против Ласло Райка и других за преступления, направленные на свержение демократического государственного строя." Основная функция процесса состояла в разоблачении Tито, который, как сказал Райк в своем коротком заключительном слове, "идет по следам Гитлера" (Ebd. S. 363). Эта цель была достигнута, фантастическая ткань лжи об отдельных преступлениях была простым довеском, необходимым для организации псевдозаконного процесса с произвольно изменяемым содержанием и заменяемыми обвиняемыми. Тито и его клика рука об руку с американцами дали своим агентам, замаскированным под коммунистов, задание путем заговора свергнуть с помощью военного путча правительство, убить любимых вождей Ракоши, Гере и Фаркаша и снова ввести в стране капитализм. Каждый из восьми обвиняемых признался в возмутительных подробностях своей роли в заговоре и планах свержения и убийства. Единственная неувязка произошла, когда Соньи не узнал на показанной ему фотографии своего резидента Аллена Далласа (см. прим. 25). И единственный след сомнения в правдоподобности ужасных сказок можно услышать в одном предложении из последнего слова Райка. "Я целиком и полностью согласен с большинством высказываний господина народного адвоката и упоминаю здесь не о мелких вопросах, которые и так не имеют значения, но о главном" (Ebd. S. 360). Это заявление Райка о своей невиновности, которое он контрабандой протащил в признание своей вины, по видимому не задело бдительности советско-венгерских режиссеров сфабрикованного процесса. Детали процесса Райка потому были произвольными, а его обвиняемые были настолько заменяемыми, что он должен был служить образцом, который Сталин хотел в различных вариациях копировать в своей империи сателлитов. Эта функция процесса стала ясна после оглашения "признаний", Так, Пальффи, например, заявил о том, что его югославский резидент часто упоминал о том, что Тито развернул скоординированный план, аналогичный шпионско-заговорщической деятельности во всех странах народной демократии. Мне это известно потому, что назвал государства - участники планируемой Балканской федерации: Венгрия, Болгария, Албания и, как ведущая держава, Югославия. Я слышал, что упоминалась и Польша, которая по американскому плану должна была стать следующей страной, в которой произойдет переворот. Естественно, между Польшей и Венгрией не будет пропущена и Чехословакия." (Ebd. S. 128). И Бранков признался: "Этот план хотели осуществить не только в Венгрии, но и других соседних государствах. Ранкович упоминал о том, и для Румынии существовал такой план, но его не удалось выполнить полностью. Он называл тогдашнего министра юстиции Патраскану, который тогда стоял на линии Тито и хотел осуществить в Румынии его планы. Однако, центральное руководство румынской компартии заблаговременно удалило Патраскану. Он сказал, что и там работа продолжается. Я вспомнил, что тогда в Польше произошло падение Гомулки, на которого были большие надежды, что он сумеет претворить в жизнь мысли Тито. Было мнение, что именно Гомулке может удасться эта акция в польской коммунистической партии. Однако, как известно, Гомулке не удалось осуществить свои замыслы. .. И в Болгарии был такой же план... В Албании была произведена первая большая попытка свергнуть албанское правительство, однако, она не удалась. (Ebd. S. 155f). Тибор Соньи ответил дал на вопрос народных судей о том: организовали ли американцы во время войны в Швейцарии группы из граждан других государств для переброски через границу и выполнения шпионских заданий. " У меня была конкретная информация о том, что подобная тайная организация было создана американским разведывательным Центром в Чехословакии. Узнал я об этом от Персона Павликса... В отношении других стран у меня есть информация о подобной группе в Германии. Я знал только одно имя, Политцер... Потом я узнал, что и в Польше были такие группы, однако имен я не знаю. Кроме того, во всех странах, в которых при посредничестве Фильда были созданы отделения благотворительной организации унитариев, эти органы стали прикрытием для американских секретных служб" (Ebd. S. 202). Ноэль Фильд не сел на скамью подсудимых ни в открытом главном процессе, ни в последующих тайных процессах, Его даже не вызывали в суд в качестве свидетеля. Он остался в изолированной каторжной тюрьме AVH в Будапеште, призрак, которому сохранили жизнь, исходный пункт сфабрикованного американо - титоистского заговора, который после процесса Райка должен был быть разоблачен в Праге, Варшаве и Восточном Берлине. Слушания длились неделю. Приговор был оглашен 24 октября. Естественно, он был готов уже в начале процесса и утвержден Сталиным. Незадолго до начала заседаний его вручили председателю суда. Ласло Райк, Тибор Соньи и Андраш Шалаи были приговорены к смертной казни через повешение, Лазар Бранков и Пал Юстус к пожизненному заключению, Милан Огненович к девяти годам каторжной тюрьмы, Дьердь Пальффи и Бела Коронди были переданы военному суду, который приговорил обоих к смертной казни. Райк, Соньи и Шалаи были повешены 15 октября 1949 г. Райк шел на виселицу с высоко поднятой головой со словами: "Да здравствуют Партия, Сталин и Ракоши!". Шалаи громко клялся в своей невиновности. Соньи кричал дрожащим голосом Михалу Фаркашу и Габору Петеру, которые наблюдали за казнью, что они обманщики. 24 октября были расстреляны Пальффи и Коронди и два офицера, приговоренные вместе с ними к смертной казни в закрытом процессе : Деше Немет и Отто Хорват. Семь трупов были упакованы в мешки и зарыты в лесу в окрестностях Будапешта. Шесть лет спустя, перед торжественным перезахоронением реабилитированных жертв, сотрудники госбезопасности с большим трудом нашли место, где они пытались скрыть останки своих жертв. После окончания открытых слушаний завершился только первый этап сфабрикованных процессов. Генерал Белкин вернулся в свою штаб - квартиру в Баден - у - Вены, однако "советники" из МВД остались и вместе со своими венгерскими помощниками готовили закрытые процecсы против сотeн "райкиcтов". Жeртвы, разделенные на группы по дюжине обвиняемых, готовились к своим процессам также как и для открытых слушаний. С марта до конца 1950 г. перед народным судом представала одна группа обвиняемых за другой: "швейцарская", французская", "английская", "югославская", "работников МВД", "троцкистов", "солдат", "полицейских", "нелегалов", "испанцев" и т.д. В большинстве групп выбирались один или два обвиняемых, которые приговаривались к смертной казни. Если избранные жертвы не подходили ни к одной из групп, они представали перед судом по одиночке или объединялись с подобными исключительными случаями. Остальные сотни "райкистов", которые были сочтены незначительными или в отношении которых были сoмнения, в том, что они по рaзным причинам не произнесут заранне заученный сценарий, без приговора суда были брошены в тайные лагеря для интернированных Кистарга и Реш в полную изоляцию от внешнего мира. Почему режиссеры тайных процессов бросали свои жертвы за решетку в изоляцию за показания, обвиняющие себя, если никто и никогда так и не услышал их "признаний"? Тайные процессы в послевоенной Восточной Европе служили фундаментом для открытых слушаний. Во время процесса Райка "преступления" главных обвиняемых должны были служить "доказательством" преступлений Тито, а у сотен жертв тайных процессов в свою очередь была задача создать фальшивые "исторические факты" титоистской и американской подрывной деятельности для истории коммунистического движения. Секретные процессы являлись подпорками главного процесса и поставляли в партийные архивы документальное подтверждение глубины и широты раскрытого заговора. Больше не было пропагандисткой и политической необходимости в открытых процессах: длинной цепочки исчезнувших было достаточно, для того, чтобы продолжать террор. После окончания серии тайных процессов, "дело Райка" по существу было завершено. Генералы МВД Лихачев и Макаров выехали в Прагу для того, чтобы ускорить медленное протекание "Дела Сланского" (См. Kaplan 1986, S. 130). Однако, значительная часть советской команды осталась в Венгрии и руководила второй фазой сталинистской чистки. На этот раз первыми жертвами стали социал-демократы. Летом 1950 г. собственные законы сфабрикованных процессов бросили в тюрьмы AVH как правооппортунистов, так и левых попутчиков. В тюрьмах оказались около 4 000 социал-демократов во главе с Арпадом Сакашицом, главой государства и Председателем Объединенной Венгерской Партии Трудящихся. Вечером в день ареста Ракоши пригласил его на трапезу. Роскошный ужин уже заканчивался и Сакашиц хотел прощаться, когда Ракоши сказал ему: " Не уходи, Арпад, настоящий конец еще впереди" и сунул ему в руку листок с машинописным текстом, в котором Арпад с удивлением прочитал свое признание. Оказалось, что он был агентом полиции Хорти, гестапо, британской секретной службы и лейбористской партии. "Если ты подпишешь это, тебя ждет судьбы Золтана Тилди (Президента оппозиционной партии мелких сельских хозяев, который к этому времени уже находился под домашним арестом), если нет - то судьба Райка". Когда Сакашиц начал протестовать, Ракоши вызвал начальника AVH Габора Петера и двух его офицеров и показал на Сакашица: "Товарищ генерал, заберите эту мразь с собой!" (Цит. по Molnаr 1971, S. 23F; Palоczy - Hоrvath 1959, S. 248). Среди прочих были арестованы Анна Кеттли, довоенная руководительница партии; Иштван Рис, министр юстиции и член ЦК; Дьердь Марошаи, член Политбюро и ревностный попутчик сталинистов. Однако, в отличие от сфабрикованных процессов против коммунистов в этих тайных процессах не было вынесено ни одного смертного приговора, а то, что Иштвана Риса до смерти замучили в следственной тюрьме, было просто "несчастным случаем". Здесь режиссерам не нужно было так утруждать себя выбором жертв, как при процессе Райка. Они просто арестовали всех социал-демократических лидеров, как до-, так и послевоенного времени. Во время допросов они не утруждали себя проверкой "признаний", сделанных их подследственными, а просто диктовали в протокол, имена, которые измученные социал-демократы называли, как своих империалистических кoнтактов: генерал Гей - Люссак из Deuxiem Bureau, полковник Бойль - Мариотт из британской секретной службы, полковник Уолт Уитмен из ЦРУ... "Мягкие" приговоры были уравновешены массовыми убийствами генералов, в ходе которых были ликвидированы опытные довоенные армейские офицеры, которые во время немецкoй оккупации включились в коммунистическое движение сопротивления и после освобождения страны честно служили новому режиму. С 20 мая по 24 июля 1950 г. было арестовано 18 генералов, 7 из которых были приговорены к смерти. Среди них были начальник Генерального Штаба Ласло Шольц, Генеральный инспектор армии Ласло Куттьи и генералы Ильи, Белезнай и Порффи. Одому из убитых, генералу Кальману Реваи, начальнику военной академии, за восемь месяцев до казни пришлось комaндовaть солдатами, расстреливавшими во дворе военной тюрьмы на улице Конти его друга и товарища Дьердя Пальффи. [29] В апреле 1951 г. подошла очередь "местных коммунистов", руководящих деятелей подпольного движения и антифашистского сопротивления, которые не строили планов на будущее в далекой Москве, но ежедневно ставили на карту свои жизни за дело партии в своей стране. Янош Кадар всего за полтора года до этого назначенный министром внутренних дел и членом Политбюро, которому Ракоши доверил задание склонить своего друга Райка ложными обещаниями к "признанию", сам стал теперь соучастником "преступной группы" в которую также входили Ференц Донат, заместитель министра сельского хозяйства, Дьюла Калаи, министр иностранных дел и стaрые коммунисты Геза Лосоньи, Шандо Харасти и Силард Уйхельи. В камерах AVH их сначала обвинили в "антипартийной деятельности " во время войны. В 1943 г. после роспуска Коминтерна нелегальная венгерская компартия также самораспустилась и возродилась под новым именем Партии Мира, требовавшимся антифашистским народным фронтом. Восемь лет спустя заключенных обвинили в том, что роспуском партии они нанесли серьезный ущерб коммунистическому движению, подорвали руководящую роль компартии и ослабили сопротивление немецким оккупантам. Однако скоро пытки придали допросам новое направление. Первоначальные обвинения были заменены на участие в антисоветском, троцкистско - националистическом заговоре: сначала во время войны - против московской руководящей группы; позднее - на свержение "москвичей" с Ракоши во главе партии и создание в Венгрии титоистского режима. Кадару выпала особая честь: его пытал лично полковник Владимир Фаркаш, сын члена тройки Михала Фаркаша. Фаркаш вырывал ему ногти, для развлечения мочился ему а рот. [30] В закрытых процессах Уйхельи был приговорен к смерти, которую однако позднее заменили на пожизненные каторжные работы; Кадар был приговорен к пожизненному, а Калаи и Лосончи к 15 -ти летнему тюремному заключению. Шандор Цольд, преемник Кадара в руководстве министерства внутренних дел, один из самых мужественных борцов нелегальной компартии не стал дожидаться своего ареста. После того как на заседании ЦК Ракоши заявил, что во время войны он тесно сотрудничал с "троцкисткими националистами" и даже теперь входи в круг их друзей, Цольд застрелил свою жену, двух маленьких детей, тещу и себя. К 1952 г. террор охватил все правительственные ведомства и партийные организации. Это оказалось слишком даже для полковника Эрне Сюча, заместителя начальника госбезопасности Петера Габора. Он решил лично обратиться к Сталину с просьбой остановить волну арестов, ибо выход их из-под контроля угрожал разрушить саму партию. Его коллеги в МВД пообещали отправить Сталину конфиденциальное сообщение. После возвращения в Будапешт Сюч был сразу же арестован, допрошен смешанной советско-венгерской группой и повешен, как шпион. Его брат, Миклош Сюч, перед войной эмигрировал в Англию. После освобождения он был назначен советником посольства, но во время арестов "райкистов" его вызвали в Будапешт и арестовали, поскольку ему отвели роль обвиняемого в тайном процессе против "английской группы". Однако, после вмешательства брата его освободили без процесса - единственный известный случай в расследования AVH. После изменнической поездки в Москву полковника AVH Миклош Сюч снова был арестован. Теперь от него потребовали "разоблачить" своего брата, как агента британской Intеlligеnce Service. Он снова не предстал перед судом, но был замучен до смерти коллегами своего брата во время допроса (Szasz 1986, S. 276 ff, Ignotus 1959, S. 89) 31. В конце 1952 г. наступила новая волна чисток - вслед за процессом Сланского по "разоблачению" сионистских агентов. Были арестованы десятки руководящих коммунистов еврейского происхождения. Самым видным из них был член ЦК Иштван Сирми, директор радио. Однако, член Политбюро Золтан Ваш, предназначеный на роль главного обвиняемого, в большом запланированном антисемитском процессе, остался на свободе. Конечно, за ним следили день и ночь. После свержения Советской Республики Ваш был одним из руководителей молодежного коммунистического движения. В 1924 г. его приговорили к пожизненному тюремному заключению, а в 1940 г. в результате вмешательства советского правительства он вместе с Ракоши выехал в СССР. После войны он занял высокий пост в промышленности. Тени угрожающего ареста сгустились после задержания тридцати восьми ведущих врачей - в рабском подражании арестам "еврейских врачей - вредителей" в Советском Союзе. Среди арестованных были глав врачи престижных клиник ЦК и AVH др. Бенедек и др. Балинт, окулист Иштван Абви, хирург др. Килимко, руководитель исследовательского отдела в Национальном институте здравоохранения др. Секач и много других. Фикция сионисткого заговора была подкреплена арестом Лайоша Штокля, руководителя Союза венгерских евреев, контролируемого коммунистами и уполномоченного американской еврейской благотворительной организации "Joint Distribution Commitee. Смерть Сталина и освобождение врачей - евреев в СССР сделало планы антисемитского процесса неактуальными. Наблюдение за Золтаном Вашем было снято, дело против врачей прекращено. Для Сирмаи этот поворот произошел слишком поздно: он был уже приговорен к тюремному заключению и реабилитирован только через два года. Еврейская тройка в руководстве партии Ракоши - Гере - Фаркаш осталась не задетой чисткой, но их орудие начальник AVH Габор Петер, тоже еврейского происхождения попал в собственную сеть террора. В конце декабря 1952 г. Сталин лично вызвал Ракоши и сообщил ему, что советский министр государственной безопасности Абакумов и его "банда сионистских агентов" арестована. Одним из арестованных был Федор Белкин, генерал МВД, организовавший в Венгрии процесс Райка. По словам Сталина Белкин признался в том, что он завербовал Габора Петера в свою шпионскую сеть на службу британско-сионистских кругов. Петер был арестован под Новый 1953 Год. вместе с другими членами сионистской банды такими старшими офицерами AVH, как бывший заместитель Петера Дьюла Дечи, назначенный к этому времени министром юстиции полковник Мартон Карольи и подполковник Эрвин Фалади. Также была арестована и жена Петера Йолаи Шимон. Для того, чтобы заставить ее дать показания против своего мужа к ней применили средневековую пытку колесованием (см. Kopacsi 1979, S. 34). Во время обыска в его доме были обнаружены старые фотографии, на которых он был снят вмeстe с Аленом Даллесом. Они были сделаны во время его пребывания в Швейцарии, когда велись переговоры о высылке венгерских военных преступников. Теперь эти фотографии были использованы в качестве доказательства его связей с американским УСС и его преемником ЦРУ. Смерть Сталина и арест Берия спасли жизнь Петеру и арестованным вместе с ним. Протоколы "признаний" Петера внезапно были изменены: обвинение в "сионистско-американском шпионаже" снято и заменено на агентурную деятельность в пользу британской Intelligence Service. К этому добавилось дополнительное обвинение в том, что будучи на нелегальном положении он стал шпиком фашистской полиции - в точности следуя ведущей лини проходившего в это время в Москве тайного процесса против Берия. Клика Ракоши, загнанная в угол компанией десталинизации, проводимой Хрущевым, и растущим влиянием его протеже Имре Надя, находила все новые обвинения, которые приходилось постоянно изменять в соответствии с текущим моментом. Наконец 12 марта 1954 г. Габор Петер был приговорен народным судом "за нарушения социалистической законности, преступления против демократического государственного порядка" как агент Берия к пожизненной каторге. Другие участники его процесса получили длительные сроки тюремного заключения. Хотя на этот раз обвинение соответствовало истине, это была только небольшая часть правды. Они также были "политизированы", как и обвинения против жертв Петера. Вина Сталина и клики Ракоши, дававших ему задания остались за кадром. Имена повешенных и расстрелянных жертв остались неназванными. Это был последний сталинистский сфабрикованный процесс в Венгрии, единственный таковой, не только по форме, но и по содержанию. Он стал символом конца кровавого периода и предвестником нового, который освободил через полгода оставшихся из тюрьмы и снял обвинения с мертвых. Габор Петер провел в тюрьме всего шесть лет и сейчас мирно живет на пенсии в Будапеште, помилованный своей бывшей жертвой Кадаром, как символ постсталинской законности в реально существующем социализме. Сегодня все сталинистские сфабрикованные процессы относятся в Венгрии к запретной теме и надежно погребены в партийных архивах. ГЛАВА 7 ПРОРЫВ ДАМБЫ В ЧЕХОСЛОВАКИИ Процесс Райка начался не в Венгрии, а в Чехословакии с ареста Ноэля Фильда в Праге и высылке его в Будапешт в начале мая 1949 г. Процесс Сланского же начался не в Чехословакии, а в Венгрии с высылки Гезы и Шарлотты Павликов в Будапешт в конце мая 1949 г. Через месяц чета Павликов вернулась в Прагу вместе с толстыми протоколами своих "признаний", выбитых в тюрьме AVH. Это скромное начало быстро выросло в лавину, которая погребала под собой все больше и больше руководящих функционеров чехословацкой партии. Под названием "процесс Сланского" скрывается самая жестокая кровавая баня, которую сталинизм устроил в государствах сателлитах. Механика венгерского образцового процесса была рабски скопирована - частично московскими "советниками" и "инструкторами", частично теми же самыми людьми МВД, которые уже провели "процесс Райка". При всей схожести драматургии результаты были различны. Процесс Райка длился с середины мая 1949 г. до конца ноября 1950 г., когда были вынесены последние приговоры в сопутствующих тайных процессах. Последующие сфабрикованные процессы против коммунистов были уже не частью раскрытого "большого заговора", а изолированными политическими судами сталинисткой системы. В отличие от 18 месяцев "дела Райка" с его пятью смертными приговорами в главном процессе и почти 40 повешенными, растрелянными, доведеными до самоубийства и замученными до смерти во время побочных процессов, "дело Сланского" длилось пять с половиной лет. Этот последний процесс состоялся в ноябре 1954 г., когда после смерти Сталина прошло более полутора лет. Только в главном процессе были приговорены к смертной казни одиннадцать коммунистов, а всего с 1948 г. по 1952 г. было вынесено 253 смертных приговора из которых 178 были приведены в исполнение. После основных слушаний более 35 000 человек получили высокие сроки тюремного заключения, 22 000 без приговора суда были брошены в рабочие лагеря (см. Skilling 1977). Различия в объеме террора можно объяснить различиями истории обоих государств. До войны Венгрия была полуфашистской аграрной страной с многочисленной, но слабой нелегальной коммунистической партией, в то время как в промышленно развитой демократической Чехословакии компартия после прихода к власти Гитлера наряду с французской была самой большой легальной партией в Европе. Она дала самый большой контингент бойцов интербригад в Испании, а после оккупации значительная часть коммунистических кадров нашла спасение во Франции, а потом в Лондоне, резиденции правительства в изгнании. Поэтому в параноидальной картине мира Сталина они характеризовались большим количеством "подозрительных" и "ненадежных". Процесс Сланского отличался от своего образца не только размахом. В Венгрии "процесс Райка" с самого начала и до конца был тщательно оберегаемой монополией тройки Ракоши - Фаркаш - Гере. В Чехословакии как пережитки демократичеких традиций, так и размах и длительность сталинистской чистки потребовали расширить круг посвященных и ответственных. Во главе стоял "москвич" Клемент Готтвальд, президент республики. Однако около него были его зять Алексей Чепичка, Генеральный Секретарь, а позднее и главная жертва Рудольф Сланский, а также его преемник Антонин Новотны, далее премьер - министр Антонин Запотоцкий и его заместитель Вильям Широкий, оба министра госбезопасности Ладислав Копржива и Кароль Вачилек, которые, находясь на руководящих постах, подготовили и провели сфабрикованный процесс. Они дали органам госбезопасности указания какие именно "признания" они должны получить методами пыток, участвовали в формулировке обвинительного акта и предписывали судам, какие приговоры они должны выносить. Существенные различия были и в содержании сфабрикованных процессов. "Дело Райка в Венгрии целиком и полностью проходило под знаком антититовской пропаганды, хотя уже были заметны слабые предвестники сионизма. Например в вопросах председателя суда Тибору Соньи и Андрашу Шалаи о их сионистских связях. Однако в Чехословакии основная тяжесть обвинения сместилась с титоизма и империализма на "буржуазный национализм" и "сионизм". Допросы приняли резко антисемитскую направленность. Так уже 14 обвиняемых открытого главного процесса были выбраны соответствующим образом: одиннадцать из них были евреями. В обвинительном заключении у каждой из одиннадцати фамилий стояла пометка: "еврейского происхождения". Антисемитский поворот был сделан по указанию московских "советников". В июне 1951 г. они приказали двум офицерам чехословацкой госбезопасности Доубеку и Кошталю придать следствию, ведшемуся против Сланского, связь с сионизмом и в меморандуме президенту Готтвальду и министру госбезопасности Копрживе обратить внимани на "еврейско-националистические" аспекты мнимого заговора. Постсталинский антисемитизм нужно было импортировать из Советского Союза в Чехословакию. Сталинские преследования евреев имели как внешне, так и внутриполитические причины. Сначала Советский Союз еще поддерживал хорошие отношения с образованным в 1948 г. государством Израиль, однако вскоре его симпатии переместились на арабскую сторону. Одновременно с этим, сначала в Советском Союзе, а потом и в странах-сателлитах началась антисемитская травля, замаскированная под компанию против "космополитизма". Шаг за шагом евреи лишались права поддерживать свои культурные традиции. Было запрещено преподавание еврейского языка, издание газет, журналов и книг на еврейском языке. Закрывались еврейские театры. В 1950 - 1952 гг. Сталин приказал арестовать и ликвидировать членов, основанного во время войны еврейского антифашистского комитета, потом приказал приговорить к смертной казни 24 выдающихся еврейских писателей и деятеля искусства. Кульминацией антисемитского террора стал сфабрикованный процесс против "врачей-вредителей" и депортация советских евреев в дальневосточный Биробиджан. Однако, после смерти Сталина этим планам не было дано осуществиться. Чехословакия, которая за три года до этого по указанию из Москвы стала основным поставщиком оружия для войны за независимость Израиля, должна было помочь проведению сталинского "решения еврейского вопроса" в странах народной демократии и процесс Сланского стал исходной точкой для этого. Антисемитский фактор послужил причиной ареста коммунистов, вернувшихся в Чехословакию из московской эмиграции. В Венгрии особы "москвичей" еще были священны и неприкосновенны и их нельзя было тревожить. Так Ракоши своим острым чутьем на различные уклоны уже в 1948 г. заметил признаки "националистического уклона" у Имре Надя, тогдашнего министра сельского хозяйства, который критиковал проводимую насильно коллективизацию, во время которой у мелких фермеров отнималась земля, полученная ими незадолго до этого в ходе аграрной реформы. Однако, когда Ракоши запросил в Москве разрешения включить Имре Надя как жертву в процесс Райка, Сталин ответил отказом - политики из советской эмиграции были неприкасаемы. Через два года в Чехословакии жертвы антисемитской травли были лишены этой защиты: еврейское происхождение перевешивало "московскую эмиграцию". Московские советники больше не мешали отправлять на виселицу таких людей, как Бедржих Геминдер, испытанный работник аппарата Коминтерна или Бедржих Рейчин, начальник Отдела пропаганды московского радио и политкомиссар чехословацкой бригады, созданной в Советском Союзе. Также под колеса следствия попали и неевреи, когда-то эмигрировавшие в СССР, а теперь ставшие "подозрительными", как например генерал Людвик Свобода, командир чехословацкого армейского корпуса в Советском Союзе, со звездой "Героя Советского Союза" на груди или Мария Швермова, член партийного руководства в московском изгнании. Самой выдающейся жертвой среди "московских евреев" был Рудольф Сланский. В возрасте 20 лет он стал одним из основателей коммунистической партии и вскоре стал вторым человеком в ЦК после Готтвальда. Сразу же после мюнхенского сговора он бежал в Советский Союз и сыграл в последние военные годы руководящую роль в организации партизанской борьбы в Словакии. После освобождения он, как доверенное лицо Сталина, стал Генеральным Секретарем партии. Сталинист - доктринер, лишенный чувства юмора, в первой фазе террора он был добровольным орудием Берия и помогал ему разоблачать своих товарищей, как "врагов партии" и выдавать их органам госбезопасности. К 50 - ой годовщине его рождения Готтвальд послал ему телеграмму: "Дорогой товарищ! Вместе со всей нашей партией шлю тебе большевистский привет по случаю пятидесятой годовщины со дня твоего рождения... В самых передовых рядах классовых битв ты всегда последовательно борешься за проведение большевистской линии против оппортунистических уклонистов и вредителей... верный идеям Ленина и Сталина...Вся наша партия и весь трудовой народ приветствует тебя, как своего верного сына и борца, который посвятил свою жизнь трудовому народу, Советскому Союзу и великому Сталину. (цит. по Slanska 1969. c. 16f). Эта приветственная телеграмма датирована 31 июля 1951 г. В тот же самый день в Ружинской тюрьме советские "учителя" и их помощники усердно выбивали из заключенных показания против Сланского. Ко времени начала открытых слушаний процесса Райка, с его "признания" о чехословацких связях, "дело Сланского" пошло уже полным ходом [32]. Оно началось, как и в Венгрии с "швейцарской группы (см. о "фильдовской" начальной фазе Kaplan 1986, c. 129ff; Pelikan 1970, c. 80 ff). 28 мая 1949 г. через десять дней после первых арестов в Венгрии полковник AVH Эрне Сюч поспешил из Будапешта в Прагу и потребовал задержания четы Павликов: из "признаний Соньи" следовало, что они являются членами троцкисткой группы, связными с американским шпионом Ноэлем Фильдом. После Октябрьской революции Гейза Павлик сражался в рядах Красной Армии, участвовал в неудавшейся венгерской коммуне 1919 г. и в межвоенный период работал в словацкой компартии. После мюнхенского сговора он со своей женой Шарлоттой бежал в Швейцарию, где входил в состав группы чехословацких эмигрантов, которым оказывал финансовую помощь Ноэль Фильд. Вернувшись на освобожденную Родину, он помог создать пражский филиал благотворительной организации Unitarian Service Committe, руководимой Фильдом, а позднее стал директором государственного туристического бюро CEDOK. В будапештской камере пыток офицеры AVH и советского МВД за четыре недели непрерывных допросов выжали из Павлика, Фильда и арестованных членов "венгерской швейцарской группы" имена 60 выдающихся чехословацких коммунистов, которые, якобы, принимали участие "титоистско-империалистическом шпионаже и заговоре". Когда по требованию чехословацких органов безопасности чета Павликов была передана 30 июня в пражскую тюрьму, Готтвальд и Слански приказали создать партийную комиссию под руководством начальника управления кадрами Копрживы, начальника госбезопасности Веселого и его заместителя Карела Шваба. Комиссия приказала арестовать Рудольфа Фейгля, высокого чиновника в министерстве информации и его спутницу жизни Власту Веселу. Вместе с ними были арестованы также Алиция Когнова, которая служила в Испании врачом в Интербригаде, Карел Маркус, начальник секции в министерстве внешней торговли, Милан Рейман, начальник Главка и шесть других коммунистических функционеров. В тайный процесс "группы Фильда", однако, были включены только одиннадцать обвиняемых: Рейман и Весела избежали пыток, поскольку совершили в следственной тюрьме самоубийство. Гейза Павлик за шпионаж был приговорен к пожизненному тюремному заключению, другие обвиняемые получили длительные сроки. Комиссия изучила остальные имена "подозрительных", сообщенные венгерской AVH - в основном "лондонцев", которые смогли уйти с помощью Ноэля Фильда из Парижа или с помощью его брата Германа и его благотворительного Czech Refugee Trust Fund через Польшу в Англию. Все они стали функционерами госбезопасности и ЦК партии (см об этих допросах London 1970, c. 28ff, Loebl 1978, c. 54ff). и пришли к выводу, что веских причин для арестов нет. Тем самым Чехословацкая чистка казалась остановленной. Сталина и Берия эта "аполитическая" законность не устраивала: сфабрикованный процесс должен был состояться и "чехословацкий Райк" должен быть найден. Для Матиаша Ракоци затишье в Праге означало катастрофу. Если в Чехословакии не будет раскрыт заговор, "признания" Райка, Соньи, Бранкова и Пальффи окажутся фальшивкой и клеветническими сказками о подстрекательской деятельности Тито в странах народных демократий. и весь процесс Райка окажется чистой иллюзией. Сталин, от которого естественно не скрывалось бедственное положение его марионетки, требовал найти в Чехословакии заговор. Уже в начале августа 1949 г. полковник AVH Эрне Сюч снова оправился в Прагу и предложил своему коллеге Карелу Швабу доверить руководство и координирование следствием против врагов партии советским товарищам. 3 сентября Ракоши направил напоминающее, даже скорее угрожающее письмо Готтвальду: чехословацкая партия засорена преступниками, даже министру внутренних дел Носеку и министру иностранных дел Клементису нельзя доверять. Нужно сделать решающий шаг. Он писал: "Две недели назад начались слушания Дела группы обвиняемых в процессе Райка. Обвинительный акт будет опубликован на этой неделе. В связи с этим возникают трудности: если включить в эту группу шпионов, которые попали в Венгрию из Англии, то в процессе прозвучат десятки чехословацких имен, которые Тебе известны. Все эти лица без исключения находятся на свободе. Для чехословацкой общественности эта часть процесса будет совершенно неожиданной. Можно ожидать, что в этом случае круг названных лиц будет протестовать против того, что будет говориться на процессе и тем самым будет создан фронт с титоистами" (Цит. по Pelikan, 1970, c. 86). 7 cентября Готтвальд отправил Шваба в Будапешт, где Ракоши и советский генерал Белкин потребовали арестовать подозрительных. 12 сентября Веселы выехал по просьбе польского президента Берута в Варшаву. Там полковники госбезопасности Розаньски и Святло сообщили ему показания польской "группы Фильда" при этом министр внутренних дел Радкевич, Генеральный Секретарь Замбровский и начальник госбезопасности Берман настаивали на энергичных действиях (еbd. c. 87) [33]. Давление из Будапешта и Варшавы достигло своей цели. Сразу же после процесса Райка Готтвальд попросил Сталина направить в Чехословакию своих советников чтобы они помогли органам безопасности разоблачить врагов. В октябре 1949 г. в Прагу приехали советские генерал Макаров и Лихачев, которые по указанию Белкина уже провели допросы в Будапеште. Вскоре их сменила вторая группа МВД во главе с генералом Владимиром Боярским и наконец группа генерала Бещанова (ebd. c. 90 и 114). С прибытием московских "советников" и "инструкторов" первая медленная фаза чистки быстро закончилась. С этого момента строго повторялась механика венгерского образцового процесса и была открыта дорога для террора. С сентября по декабрь 1949 г. был арестован ряд "лондонцев", "троцкистов" и интернационалистов, которые во время гражданской войны сражались бригаде им. Димитрова. Самыми известными из них были заместитель министра внeшней торговли Евжен Лебль и главный редактор партийной газеты "Rude Pravo" Вилем Новы. Поиски "чехословацкого Райка" потребовали в последующие годы все больше и больше высокопоставленных жертв, которые были арестованы. Теперь концентрические круги террора все глубже и глубже проникали в руководящие слои партии и государства. Тюрьмы Панкрац, Колодес, Леопольдова, камеры Ружика и самой страшной из них камеры пыток вблизи Праги, называемой "Дача", заполнились тысячами коммунистов. Были арестованы заместители министра иностранных дел Вавро Гайду, "лондонец", и Артур Лондон, отягчающим обстоятельством для которого было не только участие в интербригаде, но и участие во французском движении сопротивления, а также то, что после освобождения из концлагеря Маутхаузен он лечился в Швейцарии от туберкулеза за счет Ноэля Фильда. Также были арестованы дипломаты Павел Каван, Карел Дифек и Эдуард Голдштюкер, потом Мария Швермова, вдова партизана-героя и член президиум партии, а также "лондонец" Отто Шлинг, член президиума и партийный секретарь Брно. Категории "западников", "местных коммунистов", "троцкистов" и "испанцев", установленные Сталиным для Венгрии и Чехословакии были значительно расширены. Сюда вошли словацкий "буржуазный национализм" - обвинение, по которому были арестованы почти все словацкие партийные руководители, в том числе Густав Гусак, Ладислав Новомейски, Йожеф Вало, Иван Хорват с министром иностранных дел и членом ЦК Владимиром Клементисом во главе. За ними последовали "военная группа" с генералами Буландером, Новаком, Копольдом, Громадкой, Бедржихом Рейчином (сначала он был начальником разведки, а потом заместителем министра обороны) и Людвиком Свободой, "Героем Советского Союза", и группа бывших социал-демократов: в их массовом сфабрикованном процессе с более 600 обвиняемыми др. Милада Горакова и трое соучастников были приговорены к смерти и казнены. В заключении пришла очередь следователей: была арестована верхушка госбезопасности, как например, ветеран Испании Освальд Завосдкий, оба заместителя министра внутренних дел Йожеф Павел и Оскар Валеш, а также десятки офицеров во главе со своим могущественным шефом Карелом Швабом. Все они с точки зрения московских "советников" или как "интеровцы", или как "лондонцы", или как евреи, подозревались в том, что саботировали уже ведущиеся или запланированные расследования. Также был арестован начальник контрразведки Степан Рлацек, который незадолго до этого приказал расстрелять своего коллегу Конечного, как империалистического агента (о первой фазе чисток 1950/51 г. см. Pelikan 1970, c. 90ff). В 1950 и 1951 гг. Сталин снова и снова требовал провести "Большой Сфабрикованный Процесс", однако его приходилось постоянно откладывать, т.к. среди сотен арестованных ни один не подходил на роль "чехословацкого Райка". До сих пор это были второстепенные фигуры, не хватало центрального символического лица. Также представленный список главных обвиняемых: Артур Лондон, Клементис, Лебль, Шингл и Швермова в Москве был сочтен недостаточным. Весной 1951 г. московские "советники" получили от Берия указание: титоистско-троцкистское основное направление обвинений дополнить иудейско-сионистским и распространить расследование на партийную верхушку. [34]. К этому времени за руководство допросами и лавинообразно нарастающими арестами целиком и полностью отвечали "советники" и "инструкторы". Их орудием стали не только пользующиеся самой дурной славой руководители следственного управления министерства безопасности Доубек, Когоутек и Коштал. Президент Республики Клемент Готтвальд и министр безопасности Копржива также были готовы стать безоговорочно добровольными соучастниками, политически обосновывая и оправдывая все желания Берия. По его приказу московские "советники" дали своим чехословацким коллегам задание выбить из арестованных показания против Генерального Секретаря ЦК КПЧ Рудольфа Сланского, который до сих пор был вне подозрений. В августе Готтвальд получил фальшивые показания, в сентябре за "ошибочную кадровую политику" Сланский был смещен со своего поста и назначен заместителем премьер министра. [35] После этого допросы с пристрастием усилились и в ноябре Готтвальд получил от "советников" новейшую версию, в которой Сланский уже фигурировал как "сионистский преступник и глава загoворa. Гoттвальд колебалcя. Сланский был eгo старым другом eще сo врeмен моcковской эмиграции, и его лучшей опорой партийном руководстве.. Однако, Сталин не выносил промедлений. 11 ноября он направил в Прагу своего заместителя Анастаса Микояна с личным поручением добиться немедленного ареста Сланского. Но Готтвальд продолжал колебаться. Теперь Сталин вмешался сам. В телефонном разговоре он дал понять Готтвальду, что настаивает на немедленном аресте Сланского. В это же время московские советники представили фальшивое письмо, якобы найденное у арестованного агента ЦРУ Каудера. Адресату этого письма, которым по "неопровержимым доказательствам" мог быть только Сланский, предлагалась помощь для ухода на Запад. [36]. Теперь Готтвальд понял, что у него больше нет выбора и известил Микояна, о том, что желание Сталина будет выполнено. 23 ноября 1951 г. шеф "советников" Владимир Боярский получил его согласие на арест Сланского. Наконец-то "чехословацкий Райк" был найден. Вскоре после этого был арестован ряд членов партийного и государственного аппарата еврейского происхождения, находившихся до сих пор на свободе: бывший агент Коминтерна и начальник международного отдела ЦК Бедржих Геминдер, заместитель министра внешней торговли Рудольф Марголиус, начальник хозяйственного управления канцелярии президента Людвик Ферейка, заеститель министра финансов Отто Фишль и внешнеполитический редактор партийной газеты "Rude Pravo" Андре Симоне. Вместе с уже арестованным генералом Рейчином, Артуром Лондоном, Евженом Леблем, Вавру Гайду и Отто Шлингом теперь были собраны все одиннадцать обвиняемых еврейского происхождения процесса Сланского. Из сотен высокопоставленных жертв к ним были добавлены заместитель генерального секретаря КД Йожеф Франк, министр иностранных дел Клементис и начальник службы безопасности Шваб. "Московские" инструкторы ликовали. Когда полковник Когоутек потребовал от Лебля показаний против Сланского, он утешал своего подследственного: "Он заверил меня, что перед показаниями мне не надо бояться. Очень скоро Сланского арестуют, что для меня будет очень выгодно, т.к. я больше не буду главным обвиняемым. Тюрьмы буквально кишат членами Политбюро, министрами и членами ЦК. Заместитель министра больше не представляет особого интереса" (Loebl/Pokorny 1968, c. 40). Через несколько дней после своего ареста Сланский попробовал совершить самоубийство, однако эта попытка не удалась. С ним обходились самым жестоким образом. Когда он уже не мог стоять, его приковывали к стене. Тридцать дней он сопротивлялся как нажиму советско-чехословацких следователей, так и "дружеским" уговорам нового министра госбезопасности, который приходил к нему в камеру и требовал "в интересах партии" сделать признание. Однако потом это сопротивление было сломлено и он подписал протокол, продиктованный следователем. Теперь следственной группе потребовалось еще полгода для того, чтобы заново сформулировать сотни протоколов, поставить Сланского, как "главу заговора" в центр обвинения и согласовать оформленные таким образом показания обвиняемых друг с другом. В августе ударная фаза закончилась и началась фаза соучастников, разработанная во время "процесса Райка". Пытки прекратились, началась откормка обвиняемых 13, внимательные врачи заботились об измученных, дружелюбные следователи обещали своим жертвам мягкие приговоры и добивались совместными усилиями наилучшего согласования протоколов вопросов и ответов, которые потом переводились на русский язык и утверждались Сталиным и должны были заучиваться наизусть. В конце августа главный "советник" генерал Бещаснов предложил Готтвальду сценарий, на основании которого комиссия ЦК подготовила Обвинительный акт. Комиссия в составе зятя Готтвальда Чепички, министра госбезопасности Бачилека, министра информации Копецкого, секретаря ЦК Новотного и министра юстиции Райса, доверила в октябре Йожефу Урвалеку как государственному обвинителю подобрать членов суда и защитников, передать им протоколы вопросов и ответов и определить после беседы с Бещановым и Готтвальдом приговоры (о роли юстиции см. Rfhlan 1986, c. 203 ff; Pelikan 1970, c. 272ff). Венгерский образец был превзойден. В то время как в Будапеште Кадар посетил в тюрьме только Райка и обещал ему за демонстрацию верности партии сохранить жизнь, за несколько дней до начала процесса министр госбезопасности Бачилек собрал всех обвиняемых в канцелярии ружинской тюрьмы, где воззвал к их коммунистической сознательности и предлагал мягкие приговоры, если они правильно повторят перед судом свои протоколы. (см. London 1970, c. 275). 38 Также было введено и другое новшество: генеральная репетиция процесса со следователями в роли судей, записывалась на магнитную ленту на тот невероятный случай, если обвиняемый откажется от своих "признаний". Магнитная запись была проиграна перед Готтвальдом и членами президиума партии - даже для сталинизма беспримерно циничный акт сфабрикованного "правосудия" (см. об этом Pelikan 1970, c. 121). ГЛАВА 8 ПРОЦЕСС СЛАНСКОГО "Процесс против руководства антигосударственного заговорщического Центра с Рудольфом Сланским во главе" начался 20 ноября и закончился 27 ноября 1952 г. 14 обвиняемых были ведущими коммунистами, которые на полях гражданской войны в Испании и Второй мировой войны, в фашистских тюрьмах и концлагерях, в рядах партизан во Франции и Словакии, рисковали своими жизнями ради идеалов революционного рабочего движения. Вся их жизнь, все их поступки, по образцу "процесса Райка" были превращены в свою противоположность. В большом зале суда на Панкраце они признались перед своими судьями, перед тщательно отобранной публикой и перед миллионами чехословаков, следившими за ходом процесса по радио в том, что еще с ранней молодости они были империалистическими шпионами, троцкистскими заговорщиками и агентами титоистского, сионистского и буржуазно - националистического заговора, направленного на свержение народно-демократического порядка и убийство Готтвальда. Подробности "преступлений" имели второстепенное значение. Как и в венгерском процессе каждый контакт с Западом или Югославией систематически и произвольно превращался в шпионские связи. Отличие от Венгрии состояло только в историческом фоне и прежде всего в том, что после вступления в Прагу Гитлера многие коммунистические функционеры нашли убежище в Лондоне, где под руководством бывшего президента государства Эдуарда Бенеша и министра Руперта Рипки было создано правительство в изгнании. Это позволило заклеймить Фрейку, Клементиса, Гайду, Лебля, Шлинга и Симоне, как орудие Бенеша, "старых агентов Запада". "Все эти продажные креатуры Бенеша и Рипки, завербованные иностранными шпионскими службами, устремилась после войны из Лондона в освобожденную Чехословакию, для того, чтобы действовать в интересах западных империалистов" - так обвинительный акт передал высказывания Клементиса (см. ProzeЯ ... 1953, c. 13). В соответствии с этим в процессе Сланского английская шпионская служба сыграла более заметную роль, чем в сфабрикованных процессах в других странах народной демократии. Роль центрального злодея на этот раз была поручена левому депутату лейбористу Конни Циллиакусу. В обвинительном акте было сказано: "Т. к. империалисты предписывают в своих поджигательских планах большое значение ликвидации народно - демократической системы в Чехословакии, они доверили эту важную миссию своему доверенному человеку, члену английского парламента и мастеру лжи и провокаций Конни Циллиакусу, одному из самых опытных агентов британской шпионской службы Intelligence Service... После установления связи с главой заговора Сланским он поддерживал и руководил подрывной деятельностью заговорщиков" (с. 45). И Сланский дополнил: " Конни Циллиакус как представитель американо-английских правящих кругов и Intelligence Service этой связью преследовал намерением империалистов оторвать Чехословакию из лагеря народной демократии и от Советского Союза. (с. 46). В соответствии с советским сценарием, Циллиакус, наряду с Фильдом, должен был стать вторым мостом к последующим сфабрикованным процессам в других странах - сателлитах. Сланский заявил в рамках обвинительного акта: "Такие цели правящие круги империалистов преследовали не только в Чехословакии, но и в других странах народной демократии... Поэтому Циллиакус, как империалистический агент, специализировался на подрывной деятельности именно в этой стране, в которой предстал перед общественностью в маске левого социал-демократа, для того, чтобы скрыть свои враждебные цели... Поэтому, например, он поддерживал постоянные связи с империалистическим агентом Гомулкой" (с. 49). Далее, Ноэль Фильд служил трамплином для волны сталинского террора в Чехословакии, однако з