И лишь равнина, лишь она сама, Своею тайной Дала ему восторг бескрайный, Жизнь безграничную, перед которой Бессилен Север с дикой сворой Ветров. И так бессильна Тьма. Перевод Ю. Александрова Столяр Столяр, искусник бородатый, Да и упрямец пребольшой, Постигнув мудрость всей душой, Творит круги, потом квадраты, А в них - незыблемый закон, В них ясность творческих времен. На вывеске его угластой Раздвинут циркуль голенастый. В его лучах родной очаг Сверкает, словно позолота. Столяр берет свои долота И движет их навстречу тем Дремучим дебрям теорем, Где побеждает рук проворство И взора хитрого упорство, Где все увертки и крючки Провидят строгие очки. В громоздких переплетах рам Томится солнце по утрам, - О, эти солнечные муки В каморках старости и скуки! Подкручивая по старинке Винты, зажимы и струбцинки, - Корпя над верстаком-столом, Строгая крест, бубня псалом, Вертя латунный транспортир, Столяр творит окрестный мир. Столяр колдует дни и ночи, Слезятся старческие очи, - О ухищренья ремесла, Строптивых трудностей лавина! Казнись, потей, чтоб крестовина Черты Спасителя несла! О, эти стружки, эта дранка, И мирозданья высота, И в кротких доводах рубанка Нагих гипербол правота! Безмерность лет, слепых и вещих, Загадок бытия зловещих, Нам объяснит столяр и резчик. И не затем ли, не затем ли Он, обольщеньям Тайны внемля, Так верит в утреннюю землю? Он властелин противоречий, Смутивших разум человечий; Ведя воинственные речи, Он тех, кто мирозданье сузил, Многажды в спорах оконфузил! Священник с ним вступает в спор И эскулап, плетущий вздор. Их доводы неистощимы И все-таки несовместимы! Их колебанья и сомненья Развеял он без сожаленья И, насладившись мнений сшибкой, Назвал их доводы ошибкой! Заказчиков по пальцам счесть Нетрудно. Впрочем, паства есть: Ее, решеньем всех вопросов, К себе привлек столяр-философ. Трудом живет старик упрямый. Звонок лепечет день-деньской, И циркуль, окруженный рамой, Висит над дверью мастерской. Старик угрюмый все осилит; Вот он шлифует, режит, пилит, - Есть, верно, у него своя Простая тайна бытия! Когда ж помрет старик-мастак, Рассыплется его верстак, В забавы детской скоротечность Мгновенно превращая вечность, Ту, что творил угольник странный С линейкою четырехгранной! Перевод А. Голембы Звонарь Слепым и ошалелым стадом бычьим Несется ураган во тьме ночной С безумным кличем. И вдруг за черною церковного стеной, Исполосованной бичами молний, Вздымается огонь над колокольней. Старик-звонарь простоволосый, Разинув глотку в муке безголосой, Бегом туда. Беда! Как будто выше стала башня. Пылает горизонт со всех сторон, И страшным Пожарищем весь город озарен. Бурлит внизу толпа в смятенье диком, Захлебываясь ужасом и криком, И кровяное пойло пьет Любой оконный переплет. Старик-звонарь на весь бескрайний окоем Раззванивает весть о бедствии своем: Пожар! Громадой возвышаясь небывалой, Бросает башня отсвет алый На зыбь реки, на гладь болот, И, раскалившись, черепицы Летят, как огненные птицы, Туда, куда их ночь зовет. Где искристая ни промчится стая, Там запылают хижины, блистая, А если свод осядет целиком, То с крыши, огневой волной влеком, Ломая руки, рухнет крест ничком. Старик-звонарь звонит, забыв усталость, Как будто пламя к Господу подкралось. Пожар! Нутро у башни выедает он, Бушует в недрах каменного чрева, Ползет на самый верх, где, болью разъярен, Танцует колокол, дрожа от гнева. Стаи галок и сычей Бьются в месиве лучей, Сослепу в оконные засовы Тычутся сгорающие совы И под нестерпимый человечий вой, Описав кривую, замертво на мостовую Падают вниз головой. Глядит старик-звонарь, как меж колоколами Руками золотыми шарит пламя. Пожар! На месте башни - ярый куст огня, Чьи пламенные сучья, Друг друга пожирая и тесня, Вздымаются все выше и все круче. Грызет огонь, жесток и жарок, Перила, брусья и стропила, Змеится вкруг тяжелых балок, Откуда колокол взывает что есть силы. Старик-звонарь звонит во все колокола, Они обречены, смерть и за ним пришла. Пожар! Как будто грянул гром, Застлало пылью все кругом, И башня ходит ходуном, Раскалываясь пополам. И вдруг утих набата гнев, А колокольня, почернев, Осела, выгорев дотла; И слышно, что по этажам, Крутясь и воя как юла, Несутся вниз колокола Сквозь чад и гарь. Не двинулся старик-звонарь. И колокол, вонзившись в землю с силой, Стал для него и гробом и могилой. Перевод Ю. Стефанова Кузнец Где выезд в поле, где конец Жилых домов, седой кузнец, Старик угрюмый и громадный, С тех пор как, ярость затая, Легла руда под молот жадный, С тех пор, как дым взошел над горном, Кует и правит лезвия Терпенья над огнем упорным. И знают жители селенья, Те, что поблизости живут И в сжатых кулаках таят ожесточенье, Зачем он принял этот труд И что дает ему терпенье Сдавить свой гневный крик в зубах! А те, живущие в равнинах, на полях, Чьи тщетные слова - лай пред кустом без зверя, То увлекаясь, то не веря, Скрывают страх И с недоверчивым вниманьем Глядят в глаза, манящие молчаньем. Кузнец стучит, старик кует За днями день, за годом год. В свой горн он бросил крик проклятий И гнев глухой и вековой; Холодный вождь безвестных ратей, В свой горн горящий, золотой Он бросил ярость, горесть - злобы И мятежа гудящий рев, Чтоб дать им яркость молний, чтобы Им дать закал стальных клинков. Вот он, Сомненья чужд и чуждый страха, Склоненный над огнем, внезапно озарен, И пламя перед ним как ряд живых корон; Вот, молот бросивши с размаха, Его вздымает он, упрям и напряжен, Свой молот, вольный и блестящий, Свой молот, из руды творящий Оружие побед, Тех, что провидит он за далью лет! Пред ним все виды зол - бессчетных, всевозможных: Голодным беднякам - подарки слов пустых; Слепцы, ведущие уверенно других; Желчь отвердевшая - в речах пророков ложных; Над каждой мыслью - робости рога; Пред справедливостью - из текстов баррикады; Мощь рабских рук, не знающих награды Ни в шуме городском, ни там, где спят луга; Деревни, скошенные тенью, Что падает серпом от сумрачных церквей; И весь народ, привыкший к униженью, Упавший ниц пред нищетой своей, Не мучимый раскаяньем напрасным, Сжимающий клинок, что все же станет красным; И право жить и право быть собой - В тюрьме законности, толкуемой неверно; И пламя радости и нежности мужской; Погасшее в руках морали лицемерной; И отравляемый божественный родник, В котором жадно пьет сознанье человека; И после всяких клятв и после всех улик Все то же вновь и вновь, доныне и от века! Кузнец, в спокойствии немом, Не верит хартиям, в которых Вскрывают смысл иной потом. В дни действий гибель - договоры! И он молчит, давно молчит, Мужскую гордость сжав зубами воли, Неистовец из тех, кому две доли: Он мертв падет иль победит! Чего он хочет - хочет непреклонно, Круша своим хотением гранит, Сгибая им во тьме бездонной Кривые мировых орбит. И слушая, как снова, снова Струятся слезы всех сердец, - Невозмутимый и суровый Седой кузнец, - Он верит пламенно, что злобы неизменной, Глухих отчаяний безмерная волна, К единому стремлением сильна, Однажды повернет к иному времена И золотой рычаг вселенной! Что должно ждать с оружием в руках, Когда родится Миг в чернеющих ночах; Что нужно подавлять преступный крик разлада, Когда знамена ветер споров рвет; Что меньше надо слов, но лучше слушать надо, Чтоб Мига различить во мраке мерный ход; Что знаменьям не быть ни на земле, ни в небе, Что бог-спаситель к людям не сойдет. Но что безмолвные возьмут свой жребий! Он знает, что толпа, возвысив голос свой (О, сила страшная, чей яркий луч далеко Сверкает на челе торжественного Рока), Вдруг выхватит безжалостной рукой Какой-то новый мир из мрака и из крови. И счастье вырастет, как на полях цветы, И станет сущностью и жизни и мечты. Все будет радостью, все будет внове! И ясно пред собой он видит эти дни, Как если б, наконец, уже зажглись они: Когда содружества простейшие уроки Дадут народам - мир, а жизни - светлый строй; Не будут люди, злобны и жестоки, Как волки грызться меж собой; Сойдет любовь, чья благостная сила Еще неведома в последних глубинах, С надеждой к тем, кого судьба забыла; И брешь пробьет в пузатых сундуках (Где дремлет золото, хранимое напрасно) День справедливости, величественно властной; Подвалы, тюрьмы, банки и дворцы Исчезнут в дни, когда умрут гордыни; И люди, лишь себя величащие ныне, Себялюбивые слепцы, Всем братьям расточат свои живые миги; И будет жизнь людей проста, ясна; Слова (их угадать еще не могут книги) Все разъяснят, раскроют все до дна, Что кажется теперь запутанным и темным; Причастны целому, с своим уделом скромным Сроднятся слабые; и тайны вещества, Быть может, явят тайну божества... За днями день, за годом год Кузнец стучит, старик кует, За гранью города, в тиши, Как будто лезвия души. Над красным горном наклонен, Во глубь столетий смотрит он. Кует, их светом озарен, Предвидя сроков окончанье, Клинки терпенья и молчанья. Перевод В. Брюсова Пылающие стога В вечерней глубине пылает вся равнина, Набат со всех сторон прыжками мечет звон В багровый небосклон. - Вот стог пылает! - По колеям дорог бежит толпа, И в деревнях стоит толпа, слепа, И во дворах псы лают у столба. - Вот стог пылает! - Огонь ревет, охватывая крыши, Солому рвет и мчится выше, Потом, извилист и хитер, Как волосы пурпурные, змеится, И припадает, и таится, - И вновь взметается костер, В безумье золотом и пьяном, Под небо черное - султаном. - Вот стог другой мгновенно загорелся! - Огонь огромен, - вихрем красным, Где вьются гроздья серных змей, Он все быстрей летит в простор полей, На хижины, где в беге страстном Слепит все окна светом красным. - Вот стог пылает! - Поля? Они простерлись в страхе; Листва лесов трепещет в дымном прахе Над ширью пашен и болот; Дыбятся жеребцы с остервенелым ржаньем, И птицы мечутся и сразу с содроганьем Валятся в уголья, - и тяжкий стон встает С земли, - и это смерть, Смерть, обожженная в безумии пожара, Смерть, с пламенем и дымом, яро Взлетающая в твердь. На миг безмолвие, но вот внезапно там, В усталых далях, смел и прям, Взрыв новый пламени в глубь сумерек взлетает. - Вот стог пылает! - На перекрестках сумрачные люди В смятенье, в страхе молятся о чуде, Кричат и плачут, дети, старики Стремят бессильный взмах руки К знаменам пламени и дыма, А там, вдали, стоят неколебимо Умалишенные и тупо смотрят ввысь. - Вот стог пылает! - Весь воздух красен; небосклон Зловещим светом озарен, И звезды - как глаза слепые; А ветер огненных знамен Колеблет гроздья золотые. Огонь гудит, огонь ревет, Ему из дали вторит эхо, Реки далекий поворот Облекся в медь чудесного доспеха. Равнина? Вся - огонь и бред, Вся - кровь и золото, - и бурей Уносится смертельный свет Там, в обезумевшей лазури. Перевод Г. Шенгели Двенадцать месяцев Февраль Есть в мире скорбные сердца, Что плачут, плачут без конца; Как мрамор плит в лучах луны, Они бледны. Есть в мире много скорбных спин, Согбенных под ярмом годин, Как кровли нищенских домов У берегов. Есть в мире много скорбных рук, Иссохших от вседневных мук, Как листья желтые у ног В пыли дорог. Есть в мире много скорбных глаз, Глядящих с робостью на нас, Как овцы в час грозы ночной Глядят с тоской. Да, много скорбных есть людей, Усталых в кротости своей, Что, сгорблены, бегут вдали По всем путям большой земли. Перевод В. Брюсова Декабрь Гости - Откройте, люди, откройте дверь мне! Стучусь в окно я, стучусь в косяк. Откройте, люди! Я - зимний ветер, Из мертвых листьев на мне наряд. - Входи свободно, холодный ветер, Живи всю зиму в печной трубе; Тебя мы знаем, тебе мы верим, Холодный ветер, привет тебе! - Откройте, люди! Я - неустанный, В неверно-серой одежде дождь. Я чуть заметен в дали туманной, На фоне неба и голых рощ. - Входи свободно, дождь неустанный, Входи, холодный, входи, глухой! Входите вольно, дождь и туманы, Есть много трещин в стене сырой. - Откройте, люди, дверные болты, Откройте, люди! Я - белый снег. Все листья, ветер, в полях размел ты, Плащом я скрою их всех, их всех. - Входи свободно под крики вьюги И лилий белых живой посев Разбрось щедрее по всей лачуге До самой печи, о белый снег! Входите смело, снег, дождь и ветер, Входите, дети седой зимы! Мы, люди, любим и вас и север За скорбь, что с вами познали мы! Перевод В. Брюсова Лозы моей стены На север С темными бурями споря Возле утесистых стен, Два моряка возвращались на север Из Средиземного моря С семьею сирен. Меркнул закат бледно-алый. Плыли они, вдохновенны и горды. Ветер попутный, сырой и усталый, Гнал их в родные фиорды. Там уж толпа в ожиданье С берега молча глядела... В море, сквозь сумерки синие, Что-то горело, алело, Сыпались белые розы, И извивались, как лозы, Линии Женского тела. В бледном мерцанье тумана Шел к ним корабль, как рог изобилья, Вставший со дна океана. Золото, пурпур и тело... Море шумело... Ширились белые крылья Царственной пены... И пели сирены, Запутаны в снасти, Об юге, о страсти... Мерцали их лиры. А сумерки были и тусклы и сыры. Синели зубчатые стены. Вкруг мачт обвивались сирены. Как пламя дрожали Высокие груди... Но в море глядевшие люди Их не видали... И мимо прошел торжествующий сон, Корабли, подобные лилиям, Потому что он не был похож На старую ложь, Которую с детства твердили им. Перевод М. Волошина Лики жизни На набережной Там, в ландах, к жизни мирной и оседлой Привыкли люди. В крепких и простых Суконных платьях и сабо своих Они шагают медленно. Средь них, О, жить бы мне в Зеландии той светлой! Туда, где, отразив закат, Заливы золото дробят, Я плыл немало лет подряд. О, жить бы там, - У пристани, где спят суда, Свой бросить якорь навсегда Тому, кто долгие года Плыл по волнам! К надеждам зыбким в те края, Смирив гордыню, путь направил я. Вот славный город с тихими домами, Где кровля каждая над узкими дверями На солнышке блестит, просмолена. Вверху колокола с рассвета дотемна Так монотонно Плетут все ту же сеть из ветерка и звона. Я плыл по дальним рекам, что суровы И горестно-медлительны, как вдовы. Свеж будет уголок чудесный, Что станет в чистоте воскресной Служанка старая держать, Где стену будет украшать - В тяжелой золоченой раме С причудливой резьбой, с церковными гербами Ландкарта Балеарских островов. А на шкапу, - о, моря зов! - В бутылку спрятана умело, Расправив крылья парусов Из лоскутков, по ветру смело Плывет малютка каравелла! Я миновал в ночном звенящем гуле Теченья мощные, что землю обогнули. Вблизи канала, в кабачке, Я, как обычно, в час вечерний Усядусь и увижу вдалеке На мачте корабля свет фонаря неверный. Горит, как изумруд, его зеленый глаз... Я из окна увижу в этот час Шаланд коричневых и барок очертанья В огромной ванне лунного сиянья. Листва над синей пристанью темна И в дремлющей воде отражена... Недвижен этот час, как слиток золотой. Ничто не дрогнет в гавани. Порой Лишь парус там, над сонною волной, Чуть заполощет, но повиснет вскоре В ночном безветрии... О, море, море! Неверное и мрачное, оно Моею скорбью до краев полно. Уж десять лет, как сердце стало эхом Бегущих волн. Живу и грежу ими. Они меня обворожили смехом, И гневом, и рыданьями своими. О, будет ли под силу мне Прожить от моря в стороне? Смогу ли в доброй, светлой тишине Забыть о злом и ласковом просторе, Жить без него? О, море, море! Оно живительной мечтой Согрело ум холодный мой. Оно той гордой силой стало, Что голову мою пред бурей поднимала. Им пахнут руки, волосы и кожа. Оно в глазах моих, С волною цветом схожих. Его прилив, отлив его В биенье сердца моего. Когда на небе золотом и рдяно-серном Раскинула эбеновый шатер Царица-ночь, возвел я страстный взор За край земли В такой простор безмерный, Что до сих пор Он бродит в той дали. Мне часа каждого стремительный удар, И каждая весна, и лета жар Напоминают страны Прекрасней тех, что вижу пред собой. Заливы, берега и купол голубой В душе кружатся. И сама душа С людьми, вкруг бога, вечностью дыша, Кружится неустанно, А в старом сердце скорбь, С гордыней наравне, - Два полюса земных, живущие во мне. Не все ль равно, откуда те, кто вновь уйдет, И вечно ль их сомнение грызет, В душе рождая лед и пламя! Мне тяжело, я изнемог, Я здесь остался б, если б мог. Вселенная - как сеть дорог, Омытых светом и ветрами. И лучше в путь, в бесцельный путь, но только в путь, Чем возвращаться в тот же дом и, за трудом Одним и тем же сидя вечерами, В угрюмом сердце ощутить Жизнь, переставшую стремленьем вечным быть! О, море, нескончаемое море! О, путь последний по иным волнам К стране чудесной, незнакомой нам! Сигналы тайные ко мне взывают, Опять, опять уходит вдаль земля, И вижу я, как солнце разрывает Свой золотой покров пред взлетом корабля! Перевод Ю. Александрова Толпа В городах из сумрака и черни, Где цветут безумные огни; В городах, где мечутся, беснуясь, С пеньем, с криками, с проклятьями, кипя, Как в котле, трагические толпы; В городах, внезапно потрясенных Мятежом иль паникой, - во мне, Вдруг прорвавшись, блещет и ликует Утысячеренная душа. Лихорадка с зыбкими руками, Лихорадка в буйный свой поток меня Увлекает и несет, как камень, по дорогам. Разум меркнет, Сердце рвется к славе или преступленью, И на дикий зов единокупной силы Я бегу из самого себя. Ярость ли, безумие, любовь ли - Все пронзает молнией сердца; Все известно прежде, чем сознанье Верной цели в мозг впилось, как гвоздь. Факелами потрясают руки, Рокот волн на папертях церквей, Стены, башни, вывески, вокзалы - Пляшет все в безумье вечеров; Простирают мачты золотые светы И отчаянья огни, Циферблаты отливают кровью; И когда трибун на перекрестке Говорит, то ловишь не слова - Только жест, которым исступленно Он клеймит венчанное чело Императора и рушит алтари. Ночь кипит и плещет грозным шумом, Электричеством напитан воздух, Все сердца готовы отдаться, Душа сжимается безмерной тревогой, разрешаясь Криками... и чувствуешь, что каждое мгновенье Может вознести иль раздавить рождающийся мир. Народ - тому, кому судьба ссудила Руки, владеющие молнией и громом, И власть открыть средь стольких смутных светов Ту новую звезду, которая пребудет Магнитом новой всемирной жизни. Чувствуешь ты, как прекрасно и полно Сердце мое В этот час, В сердце мира поющий и бьющий? Что нам до ветхих мудростей, до солнц Закатных, отпылавших истин? Вот час, кипящий юностью и кровью, Вот ярый хмель столь крепкого вина, Что всякая в нем гаснет горечь; Надежда широкая смещает равновесья, Что утомили души; Природа ваяет новый лик Бессмертья своего; Все движется, и сами горизонты идут на нас, Мосты, аркады, башни Потрясены до самых оснований. Внезапные порывы множеств Взрывают города, Настало время крушений и свершений, И жестов молнийных, и золотых чудес На высотах Фаворов осиянных. Как волна, потерянная в реках, Как крыло, ушедшее в пространство, Утони, душа моя, в толпе, Бьющей город победоносной яростью и гневом. Посмотри, как каждое безумье, Каждый ужас, каждый клич калятся, Расплавляются и прыщут в небо; Собери в единый узел миллионы Напряженных мускулов и нервов; Намагниться всеми токами, Отдайся Всем внезапным превращеньям Человека и вещей, Чтоб ощутить внезапно, как прозренье, Грозный и жестокий закон, что правит ими, - Написанным в тебе. Жизнь согласи с судьбою, что толпа, Сама того не зная, возглашает Этой ночью, озаренной томленьем духа. Она одна глубинным чувством знает И долг и право завтрашнего дня. Весь мир и тысячи неведомых причин Поддерживают каждый ее порыв К трагическим и красным горизонтам, Творимым ею. Грядущее! Я слышу, как оно Рвет землю и ломает своды в этих Городах из золота и черни, где пожары Рыщут, как львы с пылающею гривой. Единая минута, в которой потрясены века, Узлы, которые победа развязывает в битвах, Великий час, когда обличья мира меняются, Когда все то, что было святым и правым, Кажется неверным, Когда взлетаешь вдруг к вершинам новой веры, Когда толпа - носительница гнева, - Сочтя и перечтя века своих обид, На глыбе силы воздвигает право. О, в городах, внезапно потрясенных Кровавым празднеством и ужасом ночным, Чтоб вознестись и возвеликолепить себя, Душа моя, замкнись! Перевод М. Волошина Деяние Устав от слов, устав от чтенья, Души утрачивая пыл, Я волю гордостью омыл И в действии ищу спасенья. А рядом жизнь летит, обильем ослепляя, С больших земных дорог копытами взметая Неистовые вихри пыли. Ее за гриву смельчаки схватили, И, прядая, она, судьбе наперекор, Вся - грохот, вся - сверканье, От чуда к чуду их несет на гребни гор Порыва, славы и дерзанья. Деянье! В виденьях одного оно Пронзает небо грозовое Кровавым кулаком, от гнева дико воя. В мечтах других оно глубоко и безмолвно, Как моря дно, Куда пытливый лот не допускают волны. Для тех оно бесстрастно и жестоко, И ясный взор его давно Обмерил черный клипер рока. А для иных оно объято Немыми чарами цветов, камей и статуй. Одни найти его хотят Там, где несчастные, безумствуя, вопят. Его другие видят где-то На грани ночи и рассвета, Воссевшего у светлых и глухих Ворот высокомерья их. Жизнь шумная и жизнь немая, Вступающая в миг любой о смертью или жизнью в бой, Жизнь напряженная и злая, Она и там, во льдах, у полюсов земли, К которым люди путь нашли; Она и здесь, в огне вражды иль веры страстной, В кипенье наших душ и крови красной; Она - среди морских безжалостных валов И в тайных ужасах безвестных берегов; Она - в безудержном цветенье джунглей буйных У африканских рек неспешно-полноструйных; Она везде, где с ревом встал Людских усилий пенный вал, Где букву мертвую сметает гений И, раскрывая суть явлений, Готовит мощный взлет непобедимых превращений. Устав от книг, устав от чтенья, Я волю гордостью омыл И в действии ищу спасенья. И пусть оно родится полным сил, Сияющим как глыба льда, упорным, Правдивым, необорным, Достойным тех, Кто молча водрузил, презрев успех, Вдали от мира стяг гордыни. Его хочу я закалить в святыне Всечеловеческих страстей, Чтоб, искренним представ перед лицом людей, Оно пределы доброты отныне Раздвинуло рукой своей. О, жить и жить, и чувствовать себя Тем чище, чем сильней порыв зажег тебя; Жить тем блистательней, чем дольше битва длится, Тем величавее, чем яростнее тщится Судьба сломить напор и силу рук твоих; Мечтать о тех делах, прекрасных и простых, Что сможешь ты свершить, когда перед тобой Предстанет Ханаан, от солнца золотой; Жить, забывая обо всем, Упиться каждым одиноким днем, Когда вздувает мысль и ворошит желанье Безумием надежд костры существованья. Устав от книг, устав от чтенья, Ищу я меч, чтоб с ним сквозь сечу К победе ринуться навстречу. И для меня всегда священен тот, Кто - бог или герой - взойдет На дальнем горизонте поколений; Кто, словно радуги чудесный свод, Поднимется среди владений Вражды, страданий и лишений. Его примера свет нетленный Так озаряет воздух, храмы, стены, Что толпы не жалеют сил, Познать и полюбить желая Тот новый смысл, что он, свой гений утверждая, В загадки бытия вложил, И дух свой по его подобью лепят, Хоть мудрецы еще под мертвый шум цитат Истолковать хотят Отжившей догмы лепет. Тогда над полем битвы величаво Взмывает рать вооруженных слов И властно зазвенев в раскатах голосов, Как молния летит пред Подвигом и Славой; Тогда и те, чей дух над теплою золою Воспоминания склонен, Бросаются, вздымая меч рукою, К порогу будущих времен! Перевод Ю. Корнеева К морю На вечном трепетанье струй, Как вещи хрупкие, - вдали Спят золотые корабли. И ветер - нежный поцелуй - Чуть шепчет вслух, И пена волн, Лаская челн, - Как пух. На море праздник, воскресенье! Как женщины с богослуженья, Идут к земле и в небеса - Там облака, здесь паруса: На море праздник, воскресенье! Порой вдали сверкнет весло, Как ограненное стекло. Собой и часом просветленный И в перламутровый убор Вперяя взор свой ослепленный, Кричу я в блещущий простор: "О море! Ты, как царь, одето В атлас отливный, в шелк цветной! Ты мощь немеркнущего лета Сливаешь с ласковой весной! И ряд твоих зеркал качая, С волны сбегая на волну, Кочуют ветры, зажигая Их голубую глубину. Ты - пламенность; скользя по волнам, Хотели б гимны петь лучи, - Но молкнут в золоте безмолвном Твоей блистающей парчи! О море, общее наследство Простой, начальной красоты! Мое мечтательное детство, Мой юный возраст - это ты! Ты исступленный, благодатный Восторг давно прошедших дней! Ты полно негой невозвратной Безумной юности моей! Сегодня, в день твои просветленья, Прибоем пенистым маня, На новый бой, на достиженья Прими в прилив свой и меня! Я буду жить с душой освобожденной Под взорами глубоких, ясных лиц, Что вниз глядят с таинственных границ, Как рвемся мы к их высоте бездонной; Вещей живой водоворот Меня помчит и увлечет В поток единый превращений; Я буду грезой скал, я буду сном растений, В артерии мои вольется кровь богов, И, как стрелу, направлю в даль веков Я власть моих хотений! Во мне ложится тень. Как колея Обходит глубоко вкруг вспаханного поля, Обведена годами мощь моя, Уж не всегда, как меч, моя багряна воля, И гордость не всегда, как дерево, в цвету, И с меньшей страстностью своим лицом зеленым Хватает буйный ветер на лету - Тот, что в людских лесах проносится циклоном. О море! Чувствую, как сякнут родники В моей душе - равнине пожелтелой... Еще хоть раз огнями облеки Мое измученное тело, Пока последний час, отмеченный судьбе, Его не возвратит, уже навек, - тебе! Да! В неистомный вихрь зачатий и рождений, О море, примешь ты когда-нибудь мой прах! Ты будешь мчать его в бушующих волнах, Ты с красотой своей мои смешаешь тени; Гробницей будет мне безмерность сил твоих, Их тайные труды, их подвиг сокровенный, И существо мое в котле вселенной Исчезнет, растворясь среди естеств других, - Но возвратится вновь, чрез тысячи столетий, Вновь диким, девственным, как в мир приходят дети: Ничтожный ком земли, взглянувший в небеса, Мгновенье новое сознанья, Едва заметное сверканье, Недвижной вечности зажегшее глаза!" На тихом трепетанье струй, Как яркие гроба, - вдали Спят золотые корабли. Но ветер - нежный поцелуй - Чуть шепчет вслух, И пена волн, Лаская челн, - Как пух. На море праздник, воскресенье. Перевод В. Брюсова Маленькие легенды Статуэтка Слывя средь кегель самой редкой, Завидной целью игроков, В наряде радужных цветов Она была старинной статуэткой Времен богов. Никто не знал - Венерой иль Дианой Она возникла в древности туманной, В какой пещере или храме Была она добыта моряками И как, все повидавшая на свете, Во Фландрию дошла через столетья. Один из прихожан рассказывал: "Бывало, При прежнем-то кюре у нас Она часовню нашу украшала, Была одета в бархат и атлас, Как дева пресвятая, И мать моя, мольбы ей воссылая, Жгла свечи перед ней не раз". Другой клялся, что статуэтку эту Его отец у маршала достал. Она давно уж странствует по свету, И к нам был путь ее не мал Из Рима иль Испании далекой... Ее в те годы каждый видеть мог На перекрестке четырех дорог В пустых полях, под липой одинокой. И доброю она была и чтимой, В окрестных деревнях любимой. Больным умела помогать Ее святая благодать. Нуждались все в ее чудесном даре, Расслабленным она давала исцеленье, И если б не викарий, Который на язычество гоненье Вел все упорней год от года, Свет имени святого б не исчез - Ведь с ним немало связано чудес В истории прихода! И в реку брошена была она Глухою полночью на вечное забвенье. Но, поднимая встречное теченье, Ее к плотине вынесла волна, И там она у берега осталась, Где в кегли Фландрия с Брабантом состязалась. Хотя из дерева она была, Но дерево то тверже, чем скала, И вазу контуры ее напоминали С гирляндой роз на пьедестале. Лишь игрокам она обязана спасеньем. Торжественно поставили они Ее средь кегель. Было воскресенье, Весенний Духов день. Тогда в деревне Настали солнечные дни. Жужжали пчелы. Девушки в харчевне В чепцах крахмальных, глаженных красиво, Носили на подносе кружки пива, И хлопали прилежно все кругом Тому, кто первый пред толпою фигуру эту с древнею резьбою Сбивал шаром. Почет был и другим Из игроков, что вслед за ним Своею меткостью блистали И кеглю главную пять раз подряд сбивали. Но первый, кто нанес Удар по цели, Вдруг побледнел: в полях горели Его амбары, и навоз Подсушенный объяло пламя, Зловеще отраженное прудами. Потом, Шесть дней спустя, один из игроков, Что метко бил и выпить был здоров, Вернувшись ночью в дом, Глазам своим не веря, Нашел дочь, замертво лежащую у двери. Сначала он не понял ничего, Но уж его Тянуть не стало больше в воскресенье В харчевню "Белый крест" для развлеченья. И, наконец, Весьма почтенный старшина-купец, Что снял все кегли под один удар, Увидел, что его амбар Обрушил возведенные леса, Убив в саду и пастуха и пса. И страх с тех пор во все сердца проник. Страх рос, он стал велик. И как-то раз Хозяйка "Белого креста" одна Пошла в сарай в вечерний час, Где дров сухих набрать была должна. И вот во тьме, вокруг стоящей, Возник пред ней Бессмертной статуэтки взор горящий. Деревня в ужасе. Кюре скорей Спешит заклясть молитвою своей Все кегли от врага людского рода. И не было б покоя для прихода, Когда б тот странный дерева кусок В плаще из бархата, с каймой узора, Не помещен был в прежний уголок У алтаря святого Христофора! Смещен был слишком уж суровый Викарий и назначен новый. Обычаи времен былых Вновь ожили. Все свято чтили их. И вновь Венера - может быть, Диана - Творила неустанно Большие чудеса по милости своей, И ноготь на ноге у ней Был стерт лобзаньями - за много лет - Людей, произносивших здесь обет, Чтоб уберечь себя от зол и бед. Перевод Вс. Рождественского Буйные силы Искусство Одним прыжком, Копытом пробуждая гром, Навстречу солнцу и экстазу В пространство прянул сразу, Кося зрачком и не боясь погонь, Стремительный Пегас, крылатый гордый конь. Полны томленья Танцовщиц грациозные движенья На зеленеющих холмах вдали... То музы хоровод вели. Сплетались их тела, как веточки омелы. Невдалеке Амур усталый спал; Вечнозеленый лавр густую тень кидал На лук и на разбросанные стрелы. Олимп и Геликон вздымались к облакам, Потоки горные по склонам их бежали, И храмы белые, подобные венкам, Воспоминаньями долины озаряли. То - Греция. Вот мрамор Парфенона, Вот славная оракулом Додона... Вся Греция, чьих гор и городов Названья мелодичны, Раскинулась ристалищем привычным, Где лиры славили деяния богов. Но дальше мчится конь, копытом вновь ударив. В тумане прошлого встает пред ним из марев Искусство Фив, Мемфиса и Микен: Изида, многогруда и огромна, Сжимала диск, сверкавший ночью темной. Тысячелетья здесь текли без перемен... Вот белая Гатор на розовом пилоне, Вот царство Ур, вот башня в Вавилоне, Висячие сады - дивился им весь мир, Вот Ниневия, вот многоколонный Тир, Вот Индии дворцы, вот сказочные храмы Загадочных богов индийских - Шивы, Брамы. Как каменный костер, они взметнулись ввысь... А дальше на востоке поднялись Террасы, пагоды в сияющей лазури, Беседки пестрые, в эмали и глазури, Где кукольные лица мудрецов Гляделись в гладь прудов, Смеясь над зыбкостью забавных отражений И над никчемностью своих движений. И песнопения неслись со всех сторон: Одни - похожие на стон, Другие - веселы, а третьи - заунывны... Пегас их такт копытом отбивал. Порой он узнавал Мотив протяжный и наивный, Как будто гимны те в минувшие века Он слышать мог издалека, Стремя полет орлиный На горные вершины. Но не одну эмаль и бронзу видел он: Поэты шли сквозь тьму времен И побеждали смерть, подобно Геркулесу. Звучали в строфах их веления царей, И мудрость пела в них, и новизна идей. Их ясные слова срывали с тайн завесу, Дабы источник жизни бил ключом Кристально чистым и прозрачным Для человечества, охваченного сном - Младенческим сном, радостным, не мрачным. Пространства не боясь, Пегас Вновь ринулся вперед, взмахнув крылами. Вот он летит, и взоры мечут пламя. Летит... Иные страны и моря Раскинулись пред ним широко. Он Запад увидал. Грядущего заря, Как золото горя, Вставала там, затмив все чудеса Востока. Не храмы, полные античной простоты, Украсили леса, долины, горы: Вонзали в небеса угрюмые соборы Сиянье излучавшие кресты. Здесь каждый город был загоном, Куда собрали стадо рыжих крыш: Роскошные дворцы, лачуг сырой камыш И кружева из камня над амвоном... Струились реки там в гранитных берегах, В садах деревья старые дремали; Знамена развернув, по улицам шагали Под барабанный бой солдаты. На холмах Сверкали по ночам огни лабораторий, Заводов, мастерских; по ветру стлался дым... Молитвы, битвы, труд - все было перед ним, Всего в избытке: славы, счастья, горя. То были Рим, Париж, и Амстердам, И Лондон, и вдали - Америки просторы: Труд лихорадочный, сдвигавший с места горы, Свет ослепительный, открывший путь умам. Весь шар земной был покорен, измерен, И ярче звезд сияли там огни, Как будто были вехами они Для мысли, чтоб ее полет был верен. И снова, как в былые времена, Поэты шли: Гюго, Шекспир и Данте. Их жизнь вселенной всей была посвящена, Величие веков в могучем их таланте. Увидев это все, затрепетал Пегас. Не только не погас, Но ярче прежнего сверкнул огонь во взорах. И без удил, узды, воспламенясь, как порох, Покинул он заоблачный эфир: Его ристалищем отныне стал весь мир. Перевод Вал. Дмитриева Трибун Как мощных вязов грубые стволы, Что деды берегли на площади соборной, Стоит он между нас, надменный и упорный, В себе связав безвестных сил узлы. Ребенком вырос он на темных тротуарах Предместья темного, изъеденного злом, Где каждый, затаив проклятья, был рабом И жил, как под замком, в тюрьме укладов старых, В тяжелом воздухе мертвящего труда, Меж лбов нахмуренных и спин, согбенных долей, Где каждый день за стол садилась и нужда... Все это - с коих пор! и это все - доколе! И вдруг - его прыжок в шумящий мир борьбы, Когда народ, сломав преграды вековые И кулаки подняв на темный лик судьбы, Брал приступом фасады золотые, И, с гневом смешанный, шел дождь камней, Гася по окнам отблески огней И словно золотом усыпав мостовые! И речь его, похожая на кровь, На связку стрел, разрозненных нещадно, И гнев его, и ярость, и любовь, То вместе слитые, то вьющиеся жадно Вокруг его идей! И мысль его, неистово живая, Вся огневая, Вся слитая из воли и страстей! И жест его, подобный вихрю бури, В сердца бросающий мечты, Как сев кровавый с высоты, Как благодатный дождь с лазури! И стал он королем торжественных безумий. Всходил и всходит он все выше, все вперед, И мощь его растет, среди восторгов, в шуме, И сам забыл он, где ее исход! Весь мир как будто ждал, что встанет он; согласно Трепещут все сердца с его улыбкой властной; Он - ужас, гибель, злоба, смерть и кровь; Он - мир, порядок, сила и любовь! В нем тайна воли одинокой, Кующей молоты великих дел, - И, полон гордости, что знают дети рока, Он кровью вечности ее запечатлел. И вот он у столба распутья мирового, Где старые пути иным рассечены, Которым ринутся искатели иного К блистательной заре неведомой весны! Он тем уже велик, что отдается страсти, Не думая, всей девственной душой, Что сам не знает он своей последней власти И молний, вверенных ему судьбой! Да, он - загадка весь, с ненайденным решеньем, И с головы до ног он погружен в народ, Что, целен и упрям, живет его движеньем И с ним умрет. И пусть, свершив свой путь, пройдя, подобно грому, Исчезнет он с земли в день празднеств иль стыда, И пусть шумит за ним иль слава, иль вражда, Пусть новый час принадлежит другому! Не до конца его друзья пошли На пламенный призыв пророческого слова. И если он исчез, то чтоб вернуться снова! Его душа была в грядущем, там, вдали, В просторах моря золотого. Отлив, пришедший в свой черед, Ее на дне не погребет! Его былая мощь сверкает в океане, Как искр бессчетность на волнах, И в плоть и кровь вошел огонь его мечтаний, И истины его - теперь во всех сердцах! Перевод В. Брюсова Банкир Он - в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный, Немного сгорбленный; порывистым пером Он пишет за своим заваленным столом, Но мыслью он не здесь - там, на краю вселенной! Пред ним Батавия, Коломбо и Капштадт, Индийский океан и гавани Китая, Где корабли его, моря пересекая, То с бурей борются, то к пристани спешат. Пред ним те станции, что строил он в пустынях, Те иглы рельс стальных, что он в песках провел По странам золота и драгоценных смол, Где солнце властвует в просторах слишком синих; Пред ним покорный круг фонтанов нефтяных, И шахты темные его богатых копей, И звон его контор, знакомых всей Европе, Звон, что пьянит, зовет, живет в умах людских; Пред ним властители народов, побежденных Его влиянием: он может их рубеж Расширить, иль стеснить, иль бросить их в мятеж По прихоти своих расчетов потаенных; Пред ним и та война, что в городах земных Он, как король, ведет без выстрелов и дыма, Зубами мертвых цифр грызя неутомимо Кровавые узлы загадок роковых. И, в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный, Порывисто чертя узоры беглых строк, Своим хотением он подчиняет рок, - И белый ужас в рог трубит по всей вселенной! О, золото, что он сбирает в разных странах, - И в городах, безумствующих, пьяных, И в селах, изнывающих в труде, И в свете солнечном, и в воздухе - везде! О, золото крылатое, о, золото парящее! О, золото несытое, жестокое и мстящее! О, золото лучистое, сквозь темный вихрь горящее! О, золото живое, Лукавое, глухое! О, золото, что порами нужды Бессонно пьет земля с Востока до Заката! О, злато древнее, краса земной руды, О вы, куски надежд и солнца! Злато! Злато! Чем он владеет, он не знает. Быть может, башни превышает Гора накопленных монет! Но, все холодный, одинокий, Он, как добычу долгих лет, С какой бы радостью глубокой Небес охране вековой Доверил самый шар земной! Толпа его клянет, и все ему покорны, Ему завидуя. Стоит он, как мечта. Всемирная алчба, сердец пожар упорный Сжигает души всех, его ж душа - пуста. И если он кого обманет, что за дело! Назавтра тот к нему стучится вновь несмело. Его могущество, как ток нагорных вод, С собой влечет в водоворот (Как камни, листья и растенья) Имущества, богатства, сбереженья И малые гроши, Которые в тиши Копили бедняки в поту изнеможенья. Так, подавляя все Ньягарами своей Растущей силы, он, сутулый и угрюмый, Над грудами счетов весь погружаясь в думы, Решает судьбы царств и участь королей. Перевод В. Брюсова Города О, эти города, напитанные ядом гнилого золота! О, каменные вопли, взлеты и жесты дыма, И купола, и башни, и колонны В звенящем воздухе средь кипени труда... Ты возлюбил ли ужас и тоску их, Странник, Печальный и задумчивый, На огненных вокзалах, что опоясали вселенную? О, вихрь колес сквозь горы и пространство! Набат глухой и тайный, что лихорадил душу твою, - Он в городах гудел по вечерам; их пламя Неисчислимое и красное твой озаряло лоб, Их черный лай, и мстительные крики, и улюлюканье охоты Были лаем, криком и травлей твоей души; Все существо твое глубоко искажалось их Богохульствами, И воля твоя была добычей их потока: Вы ненавидели друг друга, обожая. О, взлеты их, кощунства, преступленья, Вонзенные, как в спину нож, закону! Сердца колоколов и лоб их колоколен Забыли их жертв число; Чудовищные их нагроможденья заслоняют небо; Ужас века сосредоточен в них; Но их душа таит тот вечный миг, Что в неиссчетных днях собою метит время. История была плодотворима Из века в век приливом их идей; Их мозг и кровь питались новой кровью, Что в старый мир вливается надеждой И гением. Они калят дерзанья, причащают Пространства и колдуют горизонты, Их притяжения вникают в дух, как яд; И каждый вознесенный над другими - Ученый, иль апостол, иль поэт - Несет свой пламенник в пыланье их пожаров. Они в неведомое строят лестницы Для восхожденья дерзостных исканий, Светлыми ногами топчут ложь, что приковала цепью Мир к человеку, человека к богу. Видали ль ночью вы короны их огней И храмы из стекла и золота, откуда Чудовищные взгляды одетых медью стекол Устремлены к созвездьям сивиллинским? В кварталах молчаливых посещали ль Лаборатории, в которых неотступно От вывода до вывода, от связи и до связи Сквозь бесконечности преследует ученый Мельчайший трепет жизни? Тот человек, что судит, мыслит, волит, Ими весит и мерит сам себя. Все тайны, все загадки мира Им служат ставкой уже целый век В борьбе великой с судьбами. О, ярость знаний и осторожность схваток! Загадка здесь - ее следят, и травят, И настигают, как зверя свирепого, Чтоб уловить мгновенье, когда Ее глаза, раскрытые внезапно, разорвут Покровы тьмы и истину откроют. Тогда пусть ветры, волны, и небеса, и звезды, И тяжкие мосты, что давят глыбы устоев каменных, Базальты порта, городские стены Трепещут на четыре стороны пространства, Они не потрясутся столь полной радостью, Как страстный дух искателя Над новою победой. Нечто в мире внезапно изменилось Этим взрывом света из темноты; И все равно, прославят или ославят гений того, Кто выломал враждебные ворота, Что защищали тайну, - Сила его поглощена великой силой городов: Их бытие еще полнее ею. Так те, что мыслят, будущему мира От времени до времени несут ярь мозга своего: А между тем встают еще иные, Те, что горят с толпой и для толпы. Подвижники и мученики грезы, Они провидят ее идущей по садам мучений И крови - к светлому свершению времен, Когда дух справедливости проникнет в человека. Ложь издала законы - тексты черных истин: Их надо грызть всечасно, Ожидая, пока не сломят их тараны мятежа; А если надо кровавых удобрений для светлых всходов, Если нужен великий гнев для полноты любви, Если надо исступленье для сердца рабьего - То гулы набатов черных взмоют города Рыкающим приливом вкруг новых прав. Там, наверху, в кварталах старых, в тусклых залах, Где светы газа безграничат жесты, А голоса, и кулаки, и крики трибунов светлых Утверждают потребность всех, как истинное право; Таблицы, тексты, правила, системы и библии Даются в передержках торжественных речей; Для человека в мире нет господина иного, чем он сам, И в нем самом владычествует мир; Оратор говорит и сильно и высоко, слово его сверкает, Космато и истребительно, как полеты кометы, Как знамя безумное, простертое к победе; А если он берет толпу трамплином - Что до того? Он тот, чья воля полна чрез край Вскипающими токами расцветов; Отчаянья, и ярости, и гневы, И грозовое молчание горят в его руках: Как некий тайный властелин, он видит Подземное глухое набуханье тайных сил. Когда ж в согласье простом и неизбежном сопрягутся Полет искателя с порывами трибуна, То нет у неба такой грозы, Таких громов у власти, у порядка такого произвола, Чтоб раздавить собой победу мировую. Перевод М. Волошина Наука Да будут святы те, кто, в творческом пылу Исследуя весь мир, открыли в нем законы И первобытный страх взорвали, как скалу, Где груды золота скрываются исконно. Еще недавно смерть и поклоненье ей Держали нас во тьме, как в некой преисподней, Пытаясь укрепить поддержкою своей Империю греха и догмы, но сегодня Ночь исполинских тайн уже не так мрачна: В ней разливается сиянье золотое, И скоро, может быть, рассеется она, И знание взойдет, как солнце, над землею. Все неизвестное, все бредни старины Добычей стали для искателей пытливых, Их книги, пламенем живым озарены, Таят в себе плоды усилий кропотливых. Они вещают нам, ложь повергая ниц, Что единением все связано в природе. О этот рыжий лес, не знающий границ, Где половодное бушует плодородье! О вы, разведчики, что по путям веков Ведете за собой передовые цепи, - Как башни в солнечных лучах среди лугов, Вы гордо выситесь в своем великолепье! Вы слышите призыв, отважные: "Вперед! Границы нашего познания раздвиньте!" Рассудок верную дорогу изберет И не заблудится в абстрактном лабиринте. О, битвы точные, где воины - умы! О, заблуждения, что спор вскрывает пылкий! Все тайны бытия! Их выпускаем мы Из заточения, как духа из бутылки! Весь беспредельный мир, который населен Несметным множеством логических гипотез; Сплав мрака с золотом - надменный небосклон, Куда взлетел расчет, за истиной охотясь; Идеи, как рои трудолюбивых пчел, Что собирают мед, обкладывая данью Цветы, которые усеивают дол Величественных тайн, царящих в мирозданье; Мыслители, чей нож сознание рассек; Порядок и хаос в единстве неразрывном; Зародыши людей, чей рост из века в век Воспроизводит жизнь в круговороте дивном, И мысль, которая, куда ни посмотри, Свой неустанный труд вершит все вдохновенней, Вливая свой огонь в мерцание зари, Предшествующей дню великих откровений! Мы там раскинули владения свои, Где ужас царствует, властитель бестелесный, Где атомы ведут между собой бои От глубины земной до вышины небесной. Похищенный огонь опять у нас в руках. Пусть изменяются с веками наши души, Все та же в них любовь, чья буря, словно прах, В одно мгновение сметает равнодушье. Поэты славу ей поют в стихах своих, Но боги не сойдут, как прежде, в мир наш дольний, Что бледен до сих пор от прорицаний их И от низринутых из их чертогов молний. Уже намечен путь к вершинам голубым, Широкий и прямой, - и, не жалея пота, Век принимается, могучий, за работу Со всем безудержным упорством молодым. Нам чуждо Фауста уныние! Благие Провидим цели мы под небом синевы. Жар возродился в нас, сомнения мертвы, И мы уж верим в то, что будут знать другие. Перевод А. Ибрагимова Заблуждение Вдоль берегов морских в безвестность дюны шли. Припадочные зимы Взрывали, мяли, рвали небосвод, Стонали толщи вод, Клыками бурь гонимы, - И дюны шли Огромными шагами великанов Вкруг океанов, И дюны шли, Глухие к стонам непогоды, Сквозь дни и годы К прозреньям жалости, к любви живой, И дюны шли, Как вечные скиталицы природы, На запад, вдоль морей, сквозь ветер грозовой. На берегах, сквозь ветер грозовой, На берегах, в морском огромном гуле, Века мелькнули, И вот однажды маяки, Взойдя на вздыбленные древние пески, Победный гимн своих огней послали В морские дали. И стала ночь прозрачна и светла. Подводных рифов грозные наросты И мысы, где всегда ревут норд-осты, Развенчанная обнажила мгла, И свет, мигая, разгонял туманы, И мраку жизнь лучи его несли, И пьяные простором корабли Шли завоевывать неведомые страны, И смело человек с пучиной в бой вступал. Пространство, сплющенное между скал, Смотрело на него горящими глазами. Валы, как встарь, захлестывали бриг, Но по снастям, по мачтам, точно знамя, Сверкающий метался блик. Свет стройных маяков, а не светил опальных, Отважных вел теперь дорогой странствий дальних. Стихиям яростным наперекор, Их провожал земли любимый взор, В борьбе с грозой и штормом помогая. С незнаемого сорван был покров; Опасность откровенная, нагая, Предстала взорам смельчаков. Слепая и беспомощная сила, Прозрев, стихии победила, И властелином человек взошел На свой престол. Вдоль берегов морских в безвестность дюны шли И сквозь туманы, бури, ураганы Несли в руках большие фонари, И, словно в свете утренней зари, Бледнели на небе светила, И дюны шли И день и ночь дорогой вдоль морей, Которая, как змей, Империи и царства охватила; А если обрывался путь, они Спешили водрузить, как знамя, На грудь утесов мирные огни. Спокойно протекли года, Но день настал, когда Искусно и бесстрастно люди сами Спасительное погасили пламя. И ненависть, как нож остра, В любовь исподтишка вонзилась, - Вкруг маяков засуетилась Людских раздоров мошкара. Затмилось гордое свеченье, Не останавливали на море в ночи Бессонные друзья-лучи Тех, кто на гибель шел по зову приключенья. Горячие и добрые огни, Свидетели открытий и свершений, На одинокой страже погребений Стояли мрачно в эти дни. О современники мои, как вы уныло жили, Когда в опасности вас вновь одела мгла И лишь убитых маяков тела Опорой вам служили! Одни глядели молча в дали, Угрюмо растянувшись на песке, Потом, в тревоге и тоске, По лабиринту снов блуждали; Другие - те, кто был сильней душой, - Старались терпеливыми руками Разжечь сверкающее пламя И ужас разогнать ночной; А третьи, чьи сердца не знали утоленья, Твердили: "Все равно, мы в путь пойдем, Затем что жизнь в могуществе своем Превыше истины и заблужденья". Перевод Э. Линецкой Религии Колебля звездные небесные чертоги, В огне и сумраке гремит кузнечный цех, Который некогда построили для всех Богов таинственные Гоги и Магоги. Там для Христа Вулкан о наковальню бьет Могучим молотом. Довольны Сатаною И Ягве и Аммон. Сдружились меж собою Привратники небес - апостол Петр и Тот. Богам пришла пора состариться. Их битвы Остались позади: сольются в одного Все боги всех веков, чтоб это божество Любые слушало хваленья и молитвы. Жрецы печать свою - где лотос, и змея, И крест - на смутные поставили познанья И стали без конца придумывать названья Для необорных сил земного бытия. И чудо темное привили к древу тайны И заменили им причину и закон. Небес возжаждал дух - и слепо устремлен Безумной верою своей в полет бескрайний. Все - от богов и свято все, а потому Нет истины ни в чем. Простимся же с гордыней Мятежного ума: то, что стремится ныне, Пытливый, он познать, - отравлено ему. Зато - уверенность, идущая от бога. О люди, для чего искать? Ведь, наконец, Наполнил вас покой - но тяжкий, как свинец, И счастье от него уныло и убого. Нет! Ненасытно жить в бореньях и труде, Тревожиться, искать настойчиво и смело. О, наши медные отточенные стрелы, Сквозь ночь летящие к неведомой звезде! Сомненье жгучее не опалит нам крылья, Нас только подхлестнет кипящей жизни шум, И сердце трудится и беспощадный ум, И покоряют мир совместные усилья! Кровоточащею добычей взять в борьбе Вселенную и пить лазурь из полной чаши! Да, миру вещному - труды и мысли наши; Мы тайну вещества найдем в самих себе! Мы прочитаем все запретные страницы, Единство только в нас теперь, а не в богах. Нет больше ужаса в открытых небесах, И умер он в очах пророчицы и жрицы. Вот человек вздохнул. Своей судьбе живой, Всем людям он отдаст и трепет и волненье. К чему молитвы все и все богохуленья, Когда он растоптал свой саван гробовой? Он весь был страх. Теперь и дерзостней и выше Подымет голову, и тверже и верней Упрямый шаг его к сиянью новых дней, Где песни все звончей, а жалобы все тише. Он не дает уйти надеждам и мечтам В пустой и лживый сон. Узнать, открыть, разведать - Вот подвиги его и вот его победа, А божества нужны - он ими будет сам! Перевод Н. Рыковой Часы творчества В тот день мой разум стал владыкою вселенной, Которая живет в душе моей нетленной. Весна ласкает берега лучами; Побеги мыслей вьются, как лианы, Ум разливается широко, неустанно, Как волны океана; Поток вопросов непростых Покинул склоны гор крутых, Чтоб на просторы устремиться И в долах золотых с рекой познанья слиться. Мир вспыхнул солнцем в тот же миг; И только в сердце страх проник, Что не объять всего, что создал разум. И жизнь безудержно рванулась разом Галопом огненным надежды золотой. Желание сливается с мечтой, Вобравшей все стремления вселенной; Душа окрылена той властью дерзновенной, Которая творит и убеждает всех, Сметая все ничтожество помех, О валуны преград оттачивая силу; Под коркою вздувается бродило Победной юной гордости; и в дом, Согретый радостным трудом, Доверье входит, засыпая сном спокойным. Кровь, нервы, кости - все в согласье стройном С надмирною стихией, что в лазури Рождает смерчи, ураганы, бури. И ясность легкая в пространстве ощутилась. О счастье приносить добро и милость! Ясны события, причины и законы. В душе гремит любовь, и разум ослепленный Безумствует от собственных идей." О те часы пронзительных страстей, Что каждый год манят редчайшей из услад, Часы удач, часы побед, часы наград, Вы разжигаете мне в сердце вдохновенье! Тогда я чувствую себя творцом вселенной, Которая живет в душе моей нетленной. Перевод М. Березкиной Остроги Подобные лучам заката золотым, Что, прежде чем заснуть навек в долинах, Бросая свет, живят огнем своим Унылые вершины скал пустынных, - Мои стихи стремятся к вам, Борцы, страдальцы твердые до гроба, Повстанцы, ссыльные, в ком нерушим, Наперекор годам, Наперекор распявшим вас крестам, Пыл веры, и любви, и злобы. Остроги на краю морей, Безмолвие среди железа и камней, Под лавою - огня кипенье; Гранит - и остров и сердца! Коварство и остервененье В пустыне водной - без конца. Как сгустки кровяные меж волнами, Буреют отмели песчаных островов, И в небо пики гор вонзились остриями. Толпа тюремщиков, как стая злобных псов, - А волны океана манят, Коварный подают совет, И раскаленный солнца свет Под беспощадным небом души ранит. Сюда прислали тех, кто, дряхлый мир поправ, С собою правду новую приносит, Кто раскаляет мысль, кто ложь, как плевел, косит. огущество людских извечных прав, - Пускай непризнанных, - дает им силу слова. Топча ногами дряхлые основы, ч Они готовы их, как сорняки, спалить. Провидит правду взор их исступленный, И если жизнь - питье, они незамутненным Его дают народу пить. Сердца их - как широкие равнины, Глаза прозрачны, словно у детей, Их сила кроется в единой Любви, что так светла в бездонности своей! Они не злы, вражду идей лишь знают, Не могут жить вне дела своего, И мысли, что не все свершили для него, Грызут их по ночам и сна лишают. Нет, жалости они не ждут И не зовут! Чего они хотят? Оставить след, Так закричать, чтоб этот грубый крик Спустя сто лет в ушах возник. Они хотят возжечь для правнуков примеры - Сверкающий огонь, высокий факел веры, - Они гореть, не угасая, рады У величавой колоннады - Там, где грядущие хозяева всего Воскликнут: "Равенство для всех - иль ничего!" О, их уверенность! Их шаг несокрушимый! Молчанье, за которым слышен гром, Призывы их сердец, чья власть неизъяснима, Что как возмездие обходят мир кругом! Нет! Вам их не сломить и пыткой не замучить, - Вам, острова, щетиною колючей Пронзающие солнца лик, И вам, остроги, место истязанья! Воспрянул дух людской, и каждый, каждый миг Суд, правый суд - его желанье! Перевод Е. Полонской Невозможное Пусть невозможного в стремительной погоне Достичь ты хочешь, человек, - Не бойся, что замедлят бег Дерзанья золотые кони! Твой ум уклончивый ведет тебя в обход, Ища проторенных тропинок, Но ты вступи с ним в поединок: Дать радость может только взлет! Кто вздумал отдохнуть, пройдя лишь полдороги, - Ему ли одолеть подъем? Жить - значит жечь себя огнем Борьбы, исканий и тревоги. Что виделось вчера как цель глазам твоим, - Для завтрашнего дня - оковы; Мысль - только пища мыслей новых, Но голод их неутолим. Так поднимайся вверх! Ищи! Сражайся! Веруй! Отринь все то, чего достиг: Ведь никогда застывший миг Не станет будущего мерой. Что мудрость прошлая, что опыт и расчет С их трезвой, взвешенной победой? Нет! Счастье жгучее изведай Мечты, несущейся вперед! Ты должен превзойти себя в своих порывах, Быть удивлением своим; Ты должен быть неутомим В своих желаньях прозорливых. Пускай же каменист и неприступно крут Твой путь за истиной в погоне: Дерзанья золотые кони В грядущее тебя взнесут! Перевод М. Донского Вперед Раскрыв окно свое ночное, Не в силах дрожи нервов превозмочь, Впиваю я горячечной душою Гул поездов, врывающихся в ночь. Мелькают, как пожар, их огненные пасти, Скрежещет по мостам железо их колес... Так кратер истекает лавой страсти, Так в бездну рушится утес. Я весь еще дрожу от грохота и света, А поезда, летя в провалы тайн ночных, Грозой своих колес уж пробуждают где-то Молчанье, спящее в вокзалах золотых. Но в мускулах моих чудесным отраженьем Все отзывается, все вновь живет, И нервы шлют в мой мозг, мгновенье за мгновеньем, Бегущих поездов грохочущий полет, Несут с собою хмель, несут с собой тревогу И страсть во всей ее бунтарской широте, И эта быстрота - лишь новая дорога Все к той же издавна знакомой красоте. О, трепет всех существ! О, голоса земные! Их воспринять в себя и воплотить их зов, Быть отголоском вод, и вихрей, и лесов, Материков и грозовой стихии! Стремиться, чтоб в мозгу затрепетал весь мир, Сгустить трепещущий эфир В ряд огневых изображений! Любить ту молнию, и тот огонь, и гром, Который поезда бросают нам в своем Всепожирающем движенье. Перевод В. Давиденковой Многоцветное сияние Мир Мир состоит из звезд и из людей. Там, в высоте, Спокон веков, таинственно далеких, Там, в высоте, В садах небес, роскошных и глубоких, Там в высоте, Вкруг солнц, бесчисленных и сходных С огнистым улеем, там, в высоте, В сверкании пространств холодных, Вращаются, впивая дивный свет, Рои трагических планет. Неведомо когда, Как рою пчел, им жизнь дала звезда, И вот они летят - пылинки мира - Среди цветов и лоз, в садах эфира; И каждая из них, свой вечный круг чертя, Сверкая в тьме ночной, а днем в лучах сокрыта, Уйдя далеко, вспять бежит своей орбитой И к солнцу-матери влечется, как дитя. Там, в белой немоте, есть строй неколебимый В движенье яростном тех золотых шаров Вокруг костра огня, вокруг звезды родимой, - В круговращении неистовом миров! Что за чудовищность бессчетных порождений! Листва из пламени, кустарник из огней, Растущий ввысь и ввысь, живущий в вечной смене, Смерть принимающий, чтоб вновь пылать ясней! Огни сплетаются и светят разом, Как бриллианты без конца На ожерелье вкруг незримого лица, И кажется земля чуть видимым алмазом, Скатившимся в веках с небесного лица. Под цепким холодом, под ветром тяжко влажным В ней медленно остыл пыл буйного огня; Там встали цепи гор, вершины леденя; Там ровный океан взвыл голосом протяжным; Вот дрогнули леса, глухи и высоки, От схватки яростной зверей, от их соитий; Вот буря катастроф, стихийный вихрь событий Преобразил материки; Где бились грозные циклоны, Мысы подставили свои зубцы и склоны; Чудовищ диких род исчез; за веком век Слабел размах борьбы - ударов и падений, - И после тысяч лет безумия и тени Явился в зеркале вселенной человек! Явился господином, Меж всех земных существ единым, Стоявшим прямо, к небу поднимавшим очи. Земля, ее и дни и ночи, Пред ним распростирала круг С востока к западу и с полночи на юг, И первые полеты первых мыслей Из глуби человеческой души Державной, Взнесясь в таинственной тиши, Незримыми гирляндами повисли. Мысли! Их яростный порыв, их пламень своенравный, Их ярость алая, аккорд багряный их! Как там, на высоте, меж облаков седых, Горели звезды, так они внизу сверкали; Как новые огни, неслись к безвестной дали, Всходя на выси гор, на зыбях рек горя, Бросая новое всемирное убранство На все моря И все пространство. Но чтоб установить и здесь согласный строй, В их золотом и буйственном смятенье, Как там, на высоте, да, как и там, вдали, Священной чередой, Как солнц небесных повторенье, Возникли гении меж расами земли. С сердцами из огня, с устами как из меда, Они вскрывали суть, глася в среде народа, И все случайные полеты разных дум, Как улей, собирал их озаренный ум, И тяготели к ним приливы и отливы Исканий пламенных, разгадок горделивых; И тень прислушалась, впивая их слова; Дрожь новая прошла по жилам вещества: Утесы, воды, лес почувствовали нежно, Как дует ветер с гор иль ветерок прибрежный; Прибой возжаждал плясок, листок обрел полет, И скалы дрогнули под поцелуем вод. Все изменилося до глубины заветной - Добро, зло, истина, любовь и красота; Живыми нитями единая мечта Соединила все в покров души всесветной, И мир, откуда встал невидимый магнит, Признал закон миров, что в небесах царит. Мир состоит из звезд и из людей. Перевод В. Брюсова Мыслители Вокруг земли, несущей все живое, Сквозь дни, сквозь ночи, сквозь года - Всегда - Летит скопленье мыслей грозовое. Седые великаны-облака Крутыми этажами громоздятся, Которые, казалось бы, годятся Стоять века... Но вновь и вновь они клубятся При вздохе ветерка. Нам ощущение знакомо, Что вся голубизна, Вся беспредельность окоема Их зодчеству тесна. И взоры тех, кто снизу вечерами Глядит с надеждою на них, Все жаждут в арабесках золотых, Играющих летучими огнями, Схватить над бездной темноты Грядущего пресветлые черты. Селенья у подножий горных И города средь пашен и лесов Объемлет вечный гул упорных И ясных голосов. Они на кровлях и фронтонах, Они под складками знамен, В глубинах памяти бездонных И на устах времен. Мыслитель, дерзновенный гений, Свой лоб несущий средь огня и льда, Идеи многих поколений В гармонию приводит иногда. Но размывает ветер новый Громады мраморно-свинцовой Величественный силуэт - И нет ее, как прежних нет. О ярость мудрецов! О цели, Которые на сотнях языков Потоку жизни подчинять умели Разгул небесный мыслей-облаков! И жизнь влекла их под крутые своды Незыблемых систем, Лишить божественной свободы Бессильна вместе с тем. И вот в стенах ажурных павильонов, Среди когорт Изящных труб и блещущих реторт Вершится поиск фактов и законов. Материя разъятая дрожит, Исследована каждая пылинка - И тайна, в результате поединка, Теперь уму принадлежит. И вот еще: на выси ледяной, При помощи огромного кристалла, Краса и суть картины неземной Земному взору, наконец, предстала. Пусть, рассекая темноту, Глядят миры сквозь пустоту, Но эта первозданная гордыня Божественно сверкающих небес Обуздана. Теперь имеет вес Лишь алгебры надежная твердыня. И вот еще: на мраморном столе Лежит мертвец в угрюмом зале морга. Над ним анатом, с думой на челе И ощущением восторга, Склоняется. Прослеживает он Пути любого нерва и сосуда В мозгу и сердце - чтоб извлечь оттуда Сокровища для завтрашних времен. Идет по ступеням науки Мыслителей высокий путь, Мозолящих в экспериментах руки, Отдавших голову и грудь Единой страсти постиженья Земного и небесного движенья. Картезий, Лейбниц, Гегель, Кант, Спиноза, Вы, в ком срастились логика и греза, Чей мощный мозг был так вооружен Для схватки с миром, о, скажите, Какими был бы он сетями окружен, Тисками сжат - коль вы, кто дорожите Его единством, обрели бы власть Гнуть ради целого любую часть?! Вы насаждали постоянство Концепций неподвижных, как скала, Там, наверху, где облачная мгла Переполняет синее пространство. Все было предусмотренным, но вдруг Все рушилось вокруг. Весь горизонт клубился от сплетений Каких-то новых ясностей и теней. Просветы новые взрезали муть, И каждый был как новый путь К иному синтезу, иному обобщенью, Могучей думы воплощенью. Потоки воздуха взносились к небесам, К великолепью солнца, Ломившегося в синие оконца, Всесильного к двенадцати часам - И разлетались белые громады, Остались единицы от армады, Казались одинокими они В слепящем блеске и в тени, До дня очередного появленья Колоссов отвлеченного мышленья. И снова громоздятся облака, И ветра торопливая рука Их снова разрушает своевольно. Мы ими восхищаемся невольно, Когда глядим на них издалека. Но их творцы пытались - и не раз - Оправить вечность, как алмаз, В металл всемирной, абсолютной, Недвижной истины, в надежде смутной Решить все разом. Дерзкая мечта Была напрасной. - Разве солнце может Не плавить лед и ждать, пока стреножит Его разбег слепая мерзлота! Перевод Ю. Александрова Хвала человеческому телу В сиянье царственном, что в заросли густой Вонзает в сердце тьмы своих лучей иголки, О девы, чьи тела сверкают наготой, Вы - мира светлого прекрасные осколки. Когда идете вы вдоль буксов золотых, Согласно, весело переплетясь телами, Ваш хоровод похож на ряд шпалер живых, Чьи ветви гибкие отягчены плодами. Когда в величии полуденных зыбей Вдруг остановится одна из вас, то мнится: Взнесен блестящий тирс из плоти и лучей, Где пламенная гроздь ее волос клубится. Когда, усталые, вы дремлете в тепле, Во всем похожи вы на стаю барок, полных Богатой жатвою, которую во мгле Незримо пруд собрал на берегах безмолвных. И каждый ваш порыв и жест в тени дерев, И пляски легкие, взметая роз потоки, В себе несут миров ритмический напев И всех вещей и дней живительные соки. Ваш беломраморный, тончайший ваш костяк - Как благородный взлет архитектуры стройной; Душа из пламени и золота - маяк Природы девственной, и сложной и спокойной. Вы, с вашей нежностью и тишью без конца, - Прекрасный сад, куда не досягают грозы; Рассадник летних роз - горящие сердца, И рдяные уста - бесчисленные розы. Поймите же себя, величьте власть чудес! Коль вы хот