Сидеть втроем в тепле из-за того, Что там, снаружи, в океане снега Погребена земля? Найти проход - Туннель, дыру, но нет, туннель скорее - Сквозь стужу удается нам всегда: Путь вниз, насквозь, туда, где нечто брезжит И брызжет, - будь сугроб, но верх его Крошится ветром. Как все это славно! Ну, а теперь прощайте". "Мизерв, как? Мы полагали, ты решил остаться. Так здорово ты расписал уют Втроем. Ты никуда не хочешь ехать". "Не часто так: мороз и снегопад. Ваш дом промерз до хрупкости - весь, кроме Той комнаты, где мы сейчас. А ветер, Хоть глуше он звучит, не стал слабей: Вы просто глубже под покровом снега - И звук стал тише. Боязливых бомб Разрывы из трубы слышны, сквозь крышу. Мне нравится все это здесь, внутри, Сильнее, чем понравится снаружи, Но отдохнули лошади, а вам Пора в постель. Спокойном ночи, люди, Простите, что от сна вас оторвал..." "Вам повезло, что вы нас оторвали. Вам повезло, что есть на полпути Наш дом. Когда б вы были человеком, Готовым женской просьбе уступить, Вы бы остались здесь - ради своих же. А впрочем, что твердить одно и то ж? Вы сделали уже гораздо больше, Чем смели полагать. Известно вам, Чем путь домой грозит". "Но наши вьюги Кончаются, как правило, без жертв; И хоть, понятно, было б мне милее Быть зверем, мирно дремлющим в норе, Чем тем, кто беззащитен на просторе, Но вспомните о птицах - не в гнезде, А на насесте. - Или я слабее? Вода, что пьют они, замерзнет вмиг В такую ночь. И все-таки назавтра Они пойдут по веточкам порхать, Махать крылами и кормить детишек, Как будто бури не было совсем". "Но ведь зачем, когда никто не хочет? Супруга ваша - нет. Мы - нет. Вы - нет. Тогда кого же ради отправляться?" "Не женщинам об этом рассуждать. В конце концов есть..." - И она позднее Сказала Фреду, что ждала сейчас Словечка "Бог". Но нет, он произнес: "В конце концов есть буря - и она Меня зовет, как позвала б война Мужчину каждого..." Ей бросив это, Как милостыню, вышел он за дверь. Коль проводить пошел его в конюшню, А возвратясь, нашел свою жену По-прежнему стоящей возле книги, Но не читая. "Ну, и как назвать Такого человека?" "Он, Елена, Красноречив, а может, одержим". "А на других плевать ему, не так ли?" "Он как бы говорит с самим собой, Не слыша нас. О нем за час узнали Мы больше, чем за все разы, когда Он мимо проходил. Сектант, а как же! Ты знала, что его не удержать. Нет, я не придираюсь. Он и слова Не дал тебе сказать. И я так рад, Что на ночь не остался он. Какой уж Там сон - когда б остался!.. Пропадет... Здесь без него, как в церкви опустелой". "А что на этом выиграли мы? Мы не уснем, покуда не узнаем". "Ты, коль тебе угодно, а не мы. Он знал, на что идет, и знал, что сдюжит - Иль попытается... Ляг отдохни. Он не вернется. Если ж позвонит, То через час, не раньше". "Ну и ладно. Сидеть, переживая за него, Бессмысленно, а главное, не в помощь". x x x Коль ночью говорил до телефону. Спросила из алькова миссис Коль: "Она звонит иль ты ей?" "Мне она. Тебе, пожалуй, лучше бы одеться. Заспались мы: уже четвертый час". "Давно вы говорите? Мой халат... Я у нее спрошу..." "Она сказала, Мол, нет его и правда ль он ушел". "Бедняжка! два часа с тех пор минуло!" "Лопатка есть при нем. Нет, он не сдастся!" "Зачем его я только отпустила?" "Не начинай опять. Ты не смогла Его оставить - но уж расстаралась. Вот разве что не показала, как Противно было жалкое ломанье. Его супруга не находит слов". "Фред, ну зачем! Ведь я не виновата. Зачем все по-другому представлять? Скажи, она хоть словом показала Свою обиду?" "Я ей: "Он уехал". Она "ну ладно" молвила в ответ, Но это прозвучало как угроза. И вдруг: "Да что ж вы, люди?"" ""Что ж вы, люди?" Я позвоню спросить, а что ж она. Пока он здесь сидел, она молчала, Их номер Два-Один? Черт, нет гудка. Наверно, кто-то не повесил трубку. И заедает. Это же она! Ушла, не положив ее на место!" "Ты говори: алло". "Алло, алло". "Что слышишь?" "Слышу комнату пустую. Ты знаешь - этот странный шум. Ах вот, Часы пробили, слышу, и окошко Скрипит. Но нет шагов. Сидит? Ушла?" "Попробуй покричать". "Кричать противно". "Тогда алло". "Алло, алло, алло... Послушай, не ушла ль она из дому?" "Почти не сомневаюсь: так и есть". "Детей оставив?" "Подожди немного. По телефону услыхать нельзя, Не брошены ли двери нараспашку, Очаг задут и комната мертва". "Одно из двух: она или уснула, Или ушла". "Что хуже? Не пойму. Послушай, кто она? Ты с ней встречалась? Не захотела с нами говорить!" "Поди-ка, Фред, послушай, что я слышу". "Часы как будто". "Больше ничего?" "Но не слова". "Нет, не слова". "Послушай!" "А что это?" "Что это? Детский плач! Хоть далеко - но тут не ошибешься. Какая мать оставила б дитя Так плакать?" "Но ведь это означает..." "Вне всякого сомненья, лишь одно: Она ушла. Но не могла ж она Уйти!.." Вдвоем беспомощно сидели. "Пока нам ничего не предпринять". "Послушай, Фред, я не пущу! Не вздумай!" "Помалкивай". Затренькал телефон. Они засуетились. Фред взял трубку. "Как, Мизерв, ты? И дома? А жена? Как почему? Она не отвечала. А!.. Вышла, говорит, его встречать. - Мы очень рады. Брось об этом, парень. К нам заходи, когда случится". "Что ж, Он снова с ней, хоть я не понимаю, Зачем - такой - он нужен ей". "Зачем? Не для себя, так, может, для детишек". "И все волненье из-за ничего! Мы обмирали - братец забавлялся. Зачем он к нам пришел? Поговорить? О чем, позволь спросить? О снегопаде? Решил привал устроить с кофейком На полпути из города в пустыню? Намерен поступать так каждый раз?" "Я думал, что тебя сильней задело". "Я думала, ты вовсе не задет". "Конечно, он пришел бесцеремонно, И нас заставил бодрствовать всю ночь, И грубо пренебрег твоим советом - Все так. И все ж давай его простим, Мы в жизнь его на ночь одну попали. Как думаешь, зайдет ли к нам еще?" Перевод В. Топорова ИЗ СБОРНИКА "НЬЮ-ГЕМПШИР" ПЕРЕПИСЬ НАСЕЛЕНИЯ Под вечер я добрался до лачуги Из горбылей, оклеенных бумагой, С одним окном, с одной худою дверью... Единственное в этой части гор Жилище, да и в том нет ни мужчин, Ни женщин. (Да и впрочем, непохоже, Чтоб женщины когда-нибудь тут были - Так что о них вздыхать?) Я в эту глушь Пришел, чтобы переписать людей, Но ни одной живой души не встретил На сотню миль вокруг. И этот дом, Куда я шел с какою-то надеждой И за которым долго наблюдал, Спускаясь по извилистой тропинке, Был пуст. Я там не встретил никого, Кто мог бы смело выйти мне навстречу, Кому не страшен посторонний глаз. Стоял сентябрь. Но как бы вы смогли Сказать, какое было время года, Когда от тех деревьев, что должны бы Ронять листву, остались только пни, Покрытые смолою сахаристой? А на деревьях, что еще стояли, Ни листьев не было, ни даже веток, Секущих воздух осени со свистом. Лишенный помощи деревьев ветер, По-видимому, что-то сообщал О времени - как года, так и дня - Тем грохотом, с которым дверью хлопал. Казалось, будто грубые мужчины Входили, каждый резко двинув дверью, И следующий вновь ее толкал. Я насчитал девятерых из тех, Кого я права не имел считать, И сам переступил порог - десятым. Где ужин мой? И где хозяйский ужин? Нет лампы, что горела б над столом. Печь холодна и завалилась набок, И рухнула железная труба. А люди, громко хлопавшие дверью, Людьми для слуха были, не для глаза. Они не упирались в стол локтями, Они не спали на кривых полатях. Нет ни людей, ни их костей - и все ж я, Подумав о костях, вооружился Изгвазданным смолою топорищем, Которое валялось на полу. Не кости лязгали, а стекла в раме. Умолкла дверь, припертая ногой. А я стоял и думал, что бы сделать Для дома и для тех, кого здесь нет. Покинутая ветхая лачуга Меня наполнила не меньшей грустью, Чем древние руины там, где Азия От Африки Европу отделяет. Мне ничего не оставалось, разве, Установив, что дом необитаем, Далеким скалам громко объявит: "Дом пуст! И тот, кто прячется в молчанье, Пусть возразит иль пусть навек молчит!" Тоска считать людей в таких местах, Где их число с годами убывает. Невыносимо там, где их не стало. Должно быть, я хочу, чтоб жизнь жила. Перевод А. Сергеева ЗВЕЗДОКОЛ "На небо Орион влезает боком, Закидывает ногу за ограду Из гор и, подтянувшись на руках, Глазеет, как я мучусь подле фермы, Как бьюсь над тем, что сделать было б надо При свете дня, что надо бы закончить До заморозков. А холодный ветер Швыряет волглую пригоршню листьев На мой курящийся фонарь, смеясь Над тем, как я веду свое хозяйство, Над тем, что Орион меня настиг. Скажите, разве человек не стоит Того, чтобы природа с ним считалась?" Так Брэд Мак-Лафлин безрассудно путал Побасенки о звездах и хозяйство. И вот он, разорившись до конца, Спалил свой дом и, получив страховку, Всю сумму заплатил за телескоп: Он с самых детских лет мечтал побольше Узнать о нашем месте во Вселенной. "К чему тебе зловредная труба?" - Я спрашивал задолго до покупки. "Не говори так. Разве есть на свете Хоть что-нибудь безвредней телескопа В том смысле, что уж он-то быть не может Орудием убийства? - отвечал он. - Я ферму сбуду и куплю его". А ферма-то была клочок земли, Заваленный камнями. В том краю Хозяева на фермах не менялись. И дабы попусту не тратить годы На то, чтоб покупателя найти, Он сжег свой дом и, получив страховку, Всю сумму выложил за телескоп. Я слышал, он все время рассуждал: "Мы ведь живем на свете, чтобы видеть, И телескоп придуман для того, Чтоб видеть далеко. В любой дыре Хоть кто-то должен разбираться в звездах. Пусть в Литлтоне это буду я". Не диво, что, неся такую ересь, Он вдруг решился и спалил свой дом. Весь городок недобро ухмылялся: "Пусть знает, что напал не на таковских! Мы завтра на тебя найдем управу!" Назавтра же мы стали размышлять, Что ежели за всякую вину Мы вдруг начнем друг с другом расправляться, То не оставим ни души в округе. Живя с людьми, умей прощать грехи. Наш вор, тот, кто всегда у нас крадет, Свободно ходит вместе с нами в церковь. А что исчезнет - мы идем к нему, И он нам тотчас возвращает все, Что не успел проесть, сносить, продать. И Брэда из-за телескопа нам Не стоит допекать. Он не малыш, Чтоб получать игрушки к рождеству - Так вот он раздобыл себе игрушку, В младенца столь нелепо обратись. И как же он престранно напроказил! Конечно, кое-кто жалел о доме, Добротном старом деревянном доме. Но сам-то дом не ощущает боли, А коли ощущает - так пускай: Он будет жертвой, старомодной жертвой, Что взял огонь, а не аукцион! Вот так единым махом (чиркнув спичкой) Избавившись от дома и от фермы, Брэд поступил на станцию кассиром, Где если он не продавал билеты, То пекся не о злаках, но о звездах И зажигал ночами на путях Зеленые и красные светила. Еще бы - он же заплатил шесть сотен! На новом месте времени хватало. Он часто приглашал меня к себе Полюбоваться в медную трубу На то, как на другом ее конце Подрагивает светлая звезда. Я помню ночь: по небу мчались тучи, Снежинки таяли, смерзаясь в льдинки, И, снова тая, становились грязью. А мы, нацелив в небо телескоп, Расставив ноги, как его тренога, Свои раздумья к звездам устремили. Так мы с ним просидели до рассвета И находили лучшие слова Для выраженья лучших в жизни мыслей. Тот телескоп прозвали Звездоколом За то, что каждую звезду колол На две, на три звезды - как шарик ртути, Лежащий на ладони, можно пальцем Разбить на два-три шарика поменьше. Таков был Звездокол, и колка звезд, Наверное, приносит людям пользу, Хотя и меньшую, чем колка дров. А мы смотрели и гадали: где мы? Узнали ли мы лучше наше место? И как соотнести ночное небо И человека с тусклым фонарем? И чем отлична эта ночь от прочих? Перевод А. Сергеева ТОЧИЛЬНЫЙ КРУГ Хотя станок имел две пары ног, Он сам прийти в движение не мог Без помощи вот этой самой пары Рук, запускавших круг. И он кружил. Но несмотря на резвое круженье И долгий путь в его воображенье, Он оставался там же, где и был Из года в год, под яблонею старой. Точильный круг, терпевший передряги Осеннего ненастья, и в мороз Стыл во дворе, поскольку бедолаге, Заснеженному до шкивов и вала, Увы, в сарае места не нашлось. (Там был верстак и тачка без колес.) Станок изголодался по металлу, Ему недоставало ржавой влаги. И пусть его! Ведь голодать и стыть Запрещено лишь в городе бродяге. А впрочем, почему это я вдруг Подумал о станке? Неужто вспомнил, Как во дворе работал жарким полднем, И потому припомнил, может быть, Как я крутил тогда точильный круг И рядом кто-то был, точильный круг Крутивший в этот день со мною вместе? Итак, я начал круг вертеть, водою Смочив его (а может быть, слезою?). Круг резво побежал, и тот, другой, Блестя очками и своей железкой, Ее, что было сил, прижал рукой К поверхности мелкозернистой. Резко Точильный круг свой бег затормозил, Как поезд возле самого вокзала, И сразу же руке труднее стало... Я думал почему-то в тот момент, Каким был в старину мой инструмент? От долгого сражения с металлом Сточился круг и сделался овалом, Который запинается слегка И стукнуть норовит исподтишка, Как будто бьет заклятого врага. (Но я ему прощаю это. Так С годами после позабытых драк Легко бывает детский враг прощен.) Кто более искусен? Может быть, Не тот, кто изобрел круговращенье, А тот, кто круг умел остановить! Но должен ли свои секреты он Навязывать другому поколенью? Об этом и была моя печаль. И вовсе не себя мне было жаль. Хотя, конечно, что и говорить, Получше есть занятья по жаре, Чем размышлять о таинствах станка, Отдавшись на съеденье мошкаре. А двойника тем более не жаль. Когда же круг едва не спрыгнул с вала, Чтоб лезвием поранить двойника, То выходка меня не напугала, И я пустил станок еще сильней. (Круг тормозил, конечно, мне назло.) Подобная беда, когда ты к ней Готов, и впрямь не слишком велика. А все-таки мне было тяжело, И досаждало более всего, Что, наточивши лезвие клинка, Теперь мы только портили его. Поэтому, когда двойник поднял Заточенное лезвие к очкам, Приглядываться начал к острию И недовольно пальцем трогать стал, Признаюсь, я едва не закричал: Довольно! погоди! подумай сам, Насколько бы естественнее было Доверить точку самому точилу. А тем, что одобряет сам станок, И я доволен был бы, видит бог. Перевод Б. Хлебникова ДИКИЙ ВИНОГРАД С какого древа смокву не сорвать? А виноград с березы разве можно? Вот знанье винограда и берез. Как девочка, что гроздью винограда С березы сорвана, я б знать должна. Про виноград, какого плод он древа. Я родилась, наверное, как все, И выросла девчонкой озорною, От брата не желающей отстать. Все это вышло как-то даже страшно, Когда с гроздями я наверх взвилась. За мной пошли, как шли за Эвридикой, Целехонькой вернув из вышних мест. И жизнь моя теперь как бы вторая - Прожить ее могу я, как хочу. Я праздную с тех пор два дня рожденья, И знайте вы, двоих во мне узрев, Что на пять лет одна меня моложе. Брат на поляну в лес меня повел К березе, что стояла одиноко В своем зубчатом лиственном венце И с тяжкой шевелюрой на затылке, Увитой виноградною лозой. Я виноград и год назад видала. Одну лишь гроздь. А тут таких гроздей С березы на меня глядело столько, Что столько Лейф Счастливый {*} не видал. Но большей частью грозди были выше Моих воздетых рук, как и луна, - К ним следовало по стволу забраться, Что брат и сделал, сверху набросав Гроздей мне, но бросал куда подальше, Чтоб дольше я искала их в траве И мог наесться он и сам от пуза. Но было мало этого ему. Желая, чтобы я сама кормилась, Забравшись выше, он весь ствол пригнул И дал мне в руки самую верхушку. "Держи и ешь. Другую я согну. Покуда без меня, держи покрепче". Я дерево держала. Нет, я лгу. Не я его, оно меня держало. Минуты не прошло, оно меня Вверх подняло, как удочка рыбешку. Вот суть перемещенья моего. Брат мне кричал: "Давай слезай оттуда! Вот дурища! Давай скорей слезай!" Но я своей какой-то детской хваткой, Наследственной, с далеких тех времен, Когда дикарка-мать дитя за ручки Вывешивала властно на суку, Чтоб вымыть, просушить - ну я не знаю, Расскажет вам эволюционист! - За жизнь свою держалась инстинктивно. Мой брат пытался рассмешить меня: "Эй! Что ты там висишь на винограде? Сестра, не трусь, тебя он не сорвет, Коль ты не рвешь его. Слезай, дуреха!" Я жутко опасаюсь что-то рвать. В ту пору философию подвеса Постигла я всецело и вполне. "Теперь ты знаешь, - брат меня утешил, - Что лисий, то есть дикий виноград, Бежав зубов лисицы, ощущает, Поскольку на березе вырос он, Где не пойдет искать его лисица, А коль пойдет - так ей слабо достать. Но мы с тобой пришли за виноградом, Перед которым фора у тебя - Цепляться у тебя на ствол побольше, И потому трудней тебя сорвать". За башмаками вниз упала шляпа, Но я висела, голову задрав И в солнечных лучах глаза зажурив, Лишь слышала, как "Падай! - брат кричал. - Невысоко тут, я тебя поймаю". (Невысоко? Но это как кому...) "Да падай! Иль стряхну тебя как грушу!" В молчанье мрачном ниже я сползла, Все жилы напряглись, как струны банджо. "Ты страх как испугалась, я гляжу. Держись покрепче, дай-ка мне подумать... Нагну березу и тебя спущу!" О спуске том поведаю я мало, Но лишь достали ноги до земли, И мир ко мне обратно воротился, Я помню, как смотрела долго я На исступленно скрюченные пальцы. Брат пошутил: "Ты что, как пух на вес? Вперед старайся быть потяжелее, Чтоб на березе в небо не взлететь". Едва ль моя сравнима легковесность С девчоночьим невежеством моим. Тогда мой брат был прав скорее прежде. Я к знанью шаг не сделала тогда, И я не научилась жить по мерке, Равно как жить по сердцу, ибо нет Нужды мне в том, равно как нет желанья, Мне кажется. Никак не сердце ум. Я проживу, как все живут на свете, Жить напрягаясь тщетно по уму, Заботы сну сбывая. Но нужды Учиться жить по сердцу я не вижу. Перевод С. Степанова {* Начальник викингов, который открыл Америку и назвал ее "Винланд".} ДВЕ ВЕДЬМЫ I. ВЕДЬМА ИЗ КОЙСА На ферме за горою, у вдовы С сынишкой (суеверное семейство), Заночевал я. Вот о чем шла речь. ВДОВА Ведь здешний люд что думает про ведьм? Махни рукой - и духи на подмогу; Не вышло, так тебя же и сожгут. Что понимали б! Это ж не иголку Поди искать, а духов заклинать. СЫНИШКА Вели мамаша, этот самый стол Пойдет фырчать, лягаясь что твой ослик. ВДОВА Ну и велю, а только для чего? Чем стол трясти, я лучше расскажу вам, Что мне Правитель Сиу объяснил. Он говорит, у мертвецов есть души. Как, говорю, они же сами - души? А он меня из транса в тот же миг. Вот и судите сами, есть иль нету У них чего-то окромя души. СЫНИШКА Смотри, не говори ему, мамаша, Про наш чердак. ВДОВА На чердаке скелет. СЫНИШКА Но дверь туда заставлена кроватью Мамашиной. Забита напрочь дверь. Совсем не страшно. Ночью он стучится, Мамаша слышит, глупый, и скребет Ей в изголовье. Просится обратно В подвал, откуда вылез он в тот раз. ВДОВА А мы его не пустим! Мы не пустим! СЫНИШКА Он вылез ночью сорок лет назад И, белый, как составленные блюда, На кухню из подвала зашагал, Затем он с кухни перебрался в спальню, Из спальни устремился на чердак, Папаши и мамаши не смущаясь, Папаша был вверху, внизу мамаша, Я был дитя, не помню, где я был. ВДОВА Единственное, чем пенял мне муж, - Я засыпала раньше, чем ложилась. Особенно зимой, когда постель Была как лед и простыни как саван. В ту ночь, когда скелет пошел гулять, Один лег Тоффиль и меня оставил С открытой дверью, чтобы я в постель Перебралась, почувствовав морозец. Когда я, понемногу приходя В себя, разобралась, откуда иней, Вдруг слышу: Тоффиль в спальне, наверху, А думаю, что он внизу, в подвале. Ведь там, в подвале, стукнула доска, Которую туда мы положили, Чтоб посуху ступать весной. И вот Идет, я слышу, тяжко, шаг за шагом, Наверх, как одноногий с костылем Или с ребенком на руках... Не Тоффиль!.. А ежели не Тоффиль, кто ж тогда? Двойная дверь-то на двойном запоре, А уж вокруг сугробов намело. В подвале-то опилки возле окон, А уж вокруг сугробов намело! То был скелет. Я знала - чей, не скрою. За ручку двери ухватилась я, Но он не чаял пересилить двери, Беспомощно стоял он, где вошел. И ждал, что, может, случай подвернется, И тихий шорох бил его, как дрожь. То был и не скелет, а просто кости. Я б никогда не сделала того, Что сделала, не будь во мне так сильно Желанье посмотреть, чем скреплены. Казалось мне, то был не человек, А на полу держащаяся люстра. И вдруг пред ним я распахнула дверь. Он тут же зашатался от волненья И чуть не рухнул наземь (язычок Огня из верхней челюсти рванулся, В глазницах черный дым затрепетал). Ко мне шагнул он, распахнув объятья, Точь-в-точь как раньше. Но на этот раз Я руку отсекла ему ударом И от удара рухнула сама. Рука распалась, пальцы разлетелись (Недавно где-то видела один, Подай-ка мне шкатулку - уж не там ли?)... Я, сидя на полу, вскричала: "Тоффиль, Он про тебя идет!" Он мог пойти В подвал иль в холл, но для разнообразья, Конечно, выбрал холл - и для такой На скору нитку сшитой образины Пошел довольно резво, хоть теперь, Как пьяные каракули, кренился - Ведь у меня тяжелая рука... По лестнице взобрался он наверх - И в нашу спальню новую крадется. И тут я наконец пришла в себя И закричала что есть мочи: "Тоффиль, Держи дверь в спальню!" - Холодно одной, - Спросил он, - а вот я уже пригрелся, - Я бросилась наверх, еще слаба, И на ходу хватаясь за перила, А наверху (внизу было темно) Скелета не увидела. "Он рядом! Он в нашей спальне, Тоффиль! - Кто? - Скелет! - Какой скелет? - Тот самый, из подвала!" На этом слове Тоффиль соскочил С постели, голый, и ко мне прижался. Тогда я свет решила погасить И комнату на уровне коленей Обшарить, чтобы кости изловить И заломить их на пол. Но не вышло. "Послушай, Тоффиль, он ведь ищет дверь. Должно быть, из-за вьюги он припомнил Бывалошную песенку свою - Вперед и вброд, - что пел на автостраде. Он ищет дверь, пойми, входную дверь, Чтоб выйти. На чердак его заманим Открытой дверью!" Согласился муж. И впрямь, чуть дверь чердачную открыл он, На лестнице послышались шаги. Я слышала их, Тоффиль же не слышал. "Готово! - Я прикрыла дверь собой. - И живо гвозди!" Вмиг заколотили, Заставили кроватью - и вот тут Мы с опозданьем задались вопросом, Что сложено у нас на чердаке. Ну, к счастью, весь припас у нас в подвале, И коль скелету глянется чердак, Он может оставаться там. Однако ж Порою там не можется ему, Тогда стучит за дверью в изголовье Кровати и башку свою скребет Со звуком вроде скрипа старых ставней. Ни слова я об этом никому С тех пор как умер Тоффиль. Поклялась я Его оттуда ввек не выпускать И обходиться с ним ничуть не лучше, Чем с мужем обошлась из-за него. СЫНИШКА Идет молва, что гроб у вас в подвале. ВДОВА Молва права: есть гроб у нас в подвале. СЫНИШКА Есть гроб у нас, но мы не знаем чей. ВДОВА Мы знаем, чей, сынишка. Что таиться. Из-за меня убил его мой муж. Убил, чтоб не убить кого другого. Чтоб не убить меня. Он там зарыт. Где согрешили, там и порешили. Сынишка в курсе дела, но привык Помалкивать до времени об этом. Он смотрит с изумленьем на меня: Мы с малым столько лет друг дружке лгали, Чтоб тем ловчее посторонним лгать. Но нет теперь причины все таить, Да и была ль когда-нибудь, не знаю. Будь Тоффиль жив, он сам бы вам не смог Сказать, зачем кривили мы душою... Она в шкатулке, вывернув ее Себе в подол, не отыскала пальца. Наутро имя "Тоффиль Лайвэй" я Нашел и впрямь на ящике почтовом. Перевод В. Топорова II. НИЩЕНКА-ВЕДЬМА ИЗ ГРАФТОНА Теперь, когда со мной разобрались, Я объявлю хлопотунам злорадно: Попали вы, приятели, впросак. Я польщена: два городка стремятся Спихнуть меня друг дружке, но никто Не гонит вон - оттуда ли, отсюда, - Чтоб не стряслось беды. Двойной бедой Обычный люд всегда стращают ведьмы, А я беду для них учетверю! Они хотят: как скажем, так и будет, А я скажу, что было все не так. Они твердят, мол, запросто докажем, Что Артур Эми проголосовал За Жабу Рива на весенней сходке В Уоррене, а я им круглый год Одно и то же: муж мой Артур Эми Не тот, кого винить в таких делах, - Когда была в Уоррене та смута, Пятнадцати не стукнуло ему. И если незабвенный Артур Эми И впрямь хоть пару раз голосовал, То в городишке по названью Вентворс. Голосовал - тянуть иль не тянуть До нашей фермы просеку - и если Тянуть, то кто заплатит за труды. Их Артур Эми это Хемэн Лэпиш, Они мне мужа спутали с отцом! И если так законники решили, То им придется все перерешить. Уоррен или Вентворс - жить-то можно И тут и там, но я с недавних пор Предпочитаю Вентворс; если надо Решить по справедливости, а все Твердят, что лишь о ней-то и пекутся, То справедливость мне нужна самой. Я знаю: кой-кого бы разозлило Ославленную ведьму приютить, Но остальных пугают лишь расходы - Та малость, что я стою. Взять бы в толк, Что я как ведьма обойтись могу Хотя бы молоком летучей мыши. А интересно, станет ли сильней Позиция моя, коль докажу им, Что я и впрямь умею ворожить? Конечно, Мэллис Хьюз надул всем в уши, Что я его, седого старика, Однажды ночью лихо оседлала, Уездила до кожи и костей И бросила нагим и бездыханным У входа в таун-холл на стыд и срам Любому грубияну в графстве Графтон. Меня стыдили - бросила нагим Седого старика. Но обошлось бы Мне даже это, не начни он грызть Столба у входа, не оставь на нем Следы своих зубов. Хотя ущерба Столбу он этим вовсе не нанес. Он грыз и грыз и громко ржал при этом, И вот какой-то умник подсказал: Пошли посмотрим, что у Хьюза в стойле, Не сгрыз ли ясли, - и, понятно, да, Изгрыз он ножки у своей кровати В труху. Да только, я вам доложу, Хотя он тут же от всего отперся, При чем тут ворожба? Ведь и лошак, Жующий сено, не жует заборы, Тем более - столбы, но все сошлись На том, что Хьюза погубила ведьма. Тогда мне было ровно двадцать лет, А умником, испортившим все дело, И оказался Артур Эми. Он Тогда и стал ухаживать за мною. В мужьях-то он держался молчуном, Но я не сомневалась: слух о Хьюзе Мой благоверный сам и распустил. Я думала: ему скорей по вкусу Держать меня за ведьму. Или вдруг Переменился. Захотел исправить Содеянное. Принялся внушать: "Нет, с шабаша пока не возвращалась. Верхом на помело - и след простыл. Она такое чует - если ветер Ей весточку принес". Еще любил Он толковать, что я его заела. Когда меня видали на метле Над гребнем гор, в минуту возвращенья, А люди это видели не раз, От ближних ожидал он состраданья. Да, Артур Эми кое-что узнал: Вдали от дома, от хлебов домашних, От запахов, привычных и плохих, Семь лет в пустыне под дождем и снегом... Но ворожила я ему лишь так, Как женщина - мужчине, ворожила, Чтобы его навеки удержать. В горах деревья ниже, мох пышнее, Я из-под снега ягоды рвала, А он глядел, застыв у водопада. Его учила кой-чему во тьме - И он был рад, чему его учила. И если видит он меня сейчас, То издали не видит, кем я стала, В каком теперь ничтожестве живу. Когда б я знала с самого начала И в полной силе, ждать чего в конце, Наверное, мне воли не хватило б Прожить так вольно, как я прожила. Быть может, да, но кажется: едва ли. Перевод В. Топорова ОГОНЬ И ЛЕД Как мир погибнет? От огня Иль ото льда погибель ждет? Сомнений нету у меня: Огонь опаснее, чем лед. Но если мировой пожар Земной наш не погубит шар, То даст достаточно нам льда Холодная вражда. Перевод Вл. Васильева ЗАБРОШЕННОЕ КЛАДБИЩЕ Надгробий мраморная речь Зовет на кладбище глухое. Живых влечет сюда былое, А мертвых - нечем и завлечь. На плитах письмена гласят: "Отсюда нет пути назад. Ты имена читаешь тут, Твое назавтра здесь прочтут". Но не лукавят ли стихи? Именья здешние тихи. Нигде усопших не видать. Чего ж грозиться и пугать? И разве не было б вернее Прочесть на камне: "Смерть страшна, И здесь покончили мы с нею!" Зачем не лжете, письмена? Перевод В. Топорова СНЕЖНАЯ ПЫЛЬ Ворона в небо С ветвей взлетела И в хлопья снега Меня одела. И полегчало Мне под лавиной - Не все пропало, А половина! Перевод В. Топорова ВСЕ ЗОЛОТОЕ ЗЫБКО Новорожденный лист Не зелен - золотист. И первыми листами, Как райскими цветами, Природа тешит нас; Но тешит только час. Ведь, как зари улыбка, Все золотое зыбко. Перевод Г. Кружкова УБЕЖАВШИЙ ЖЕРЕБЕНОК Однажды, под реющим в воздухе первым снежком, Нам встретился жеребенок на горном лугу. "Ты чей?" Малыш, привстав на дыбки, махал хвостом, Поставив ногу на изгородь из камней. Увидя нас, он заржал и пустился стрелой, По мерзлой земле рассыпая маленький гром, Смутно мелькнул вдали - и пропал через миг В сумятице хлопьев, за снежною пеленой. "Видно, он снега боится. Еще не привык К зиме. Испугался метели - и наутек. Если бы даже мать сказала ему: Что ты! Это такая погода, сынок! - Он бы и то вряд ли поверил ей. Где его мать? Малышу нельзя одному". Вот он опять возникает из серых теней, Хвост задирая, скачет назад во весь дух, Снова лезет на изгородь, перепуганный весь, Встряхиваясь, будто шальных отгоняя мух. "Кто бы его ни оставил так поздно здесь, В час, когда есть у каждой твари живой Крыша своя и кормушка, - нужно сказать, Чтобы сходили за ним и привели домой". Перевод Г. Кружкова В СМЫСЛЕ ПЕНЬЯ Пока мы не взялись за дело, Дул ветер, как ему взбредет. Что было силы и всецело, В любом краю, из года в год. А мы взялись за обученье: Не так задул, не в тех местах, И слишком шумно - в смысле пенья. - А в смысле пенья надо так! Ценя в примерах простоту, Мы взяли воздуха за щеки И выдули, погрев во рту, Его по порциям и в сроки. По порциям и в сроки. Впредь Он знал, чего недоставало - Губ, горла, пауз, - чтоб запеть... И ветру стало ветра мало. Перевод В. Топорова НИ ДАЛЕКО, НИ ГЛУБОКО Нрав у людей такой: Им на песке не лень, К берегу сев спиной, В море глядеть весь день. Парусной лодки крыло Там оживляет вид, Порою воды стекло Чайку на миг отразит. Берег хорош собой И многообразней стократ, Но бьет о песок прибой, И люди в море глядят. Не видят они далеко, Не видят они глубоко, Но хоть и бессилен взгляд, Они все равно глядят. Перевод А. Сергеева ВРАСПЛОХ И каждый раз, когда порой полночной, В таинственный и тихий час урочный, Снег шелестящий, белый снег с небес Посыплется на голый, черный лес, Я удивленно, робко озираюсь, И возвожу глаза, и спотыкаюсь, Застигнутый врасплох, - как человек, Который разлучается навек И со стезей своей, и с белым светом, Томимый неисполненным обетом И не свершив начатого труда, - Как будто бы и не жил никогда. Но прежний опыт говорит мне смело, Что царство этой оторопи белой Пройдет. Пусть, пелена за пеленой, Скрывая груды опали лесной, По пояс снега наметут метели, - Тем звонче квакши запоют в апреле. И я увижу, как сугроб седой В овраги схлынет талою водой И, яркой змейкой по кустам петляя, Исчезнет. И придет пора иная. О снеге вспомнишь лишь в березняке, Да церковку заметя вдалеке. Перевод Г. Кружкова К ЗЕМЛЕ Любви коснуться ртом Казалось выше сил; Мне воздух был щитом, Я с ветром пил Далекий аромат Листвы, пыльцы и смол... Какой там вертоград В овраге цвел? Кружилась голова, Когда жасмин лесной Кропил мне рукава Росой ночной. Я нежностью болел, Я молод был, пока Ожог на коже тлел От лепестка. Но поостыла кровь, И притупилась боль; И я пирую вновь, Впивая соль Давно просохших слез; И горький вкус коры Мне сладостнее роз Иной поры. Когда горит щека, Исколота травой, И затекла рука Под головой, Мне эта мука всласть, Хочу к земле корней Еще плотней припасть, Еще больней. Перевод Г. Кружкова ПРОЩАЙ. ОСТАВАЙСЯ ХОЛОДНЫМ Сгущается мгла. Расставаться пора. Фруктовый мой сад, молодая кора, Фруктовый мой сад под холмом на отшибе - И снежные волны, и зимние зыби Тебе предстоит без меня пережить. О как бы хотел я тебя сторожить От зайцев, оленей, мышей, куропаток - От всех, кто до спящего дерева падок! Но этой зимою ни птиц, ни зверье От сада ружье не отгонит мое... Я знаю: ты справишься. Хуже другое: Порой разгорается солнце зимою, И хоть ты недаром под северный склон Посажен и тем от лучей защищен - Не верь преждевременно теплому свету: Земля не весною, а ложью согрета; Растениям больше наносится зла Не в сорок мороза, а в десять тепла. Не будь же доверчив к обманам природным... Но хватит! Прощай. Оставайся холодным! А я уезжаю на целый сезон. Вокруг меня будут береза да клен; Они, по сравненью с тобой, грубоваты, Им больше подходит топор - не лопата... Душою, мой сад, я останусь с тобой, И вместе с тобою в ночи ледяной Я стану срастаться с земной глубиной, Твою повторяя судьбу и дорогу. Все прочее мы предоставили Богу. Перевод Н. Голя ДВОЕ ВИДЯТ ДВУХ Влюбленность и забвенье завели их Не слишком далеко, но высоко На холм, поросший лесом. Вечерело. Им было бы пора остановиться, Подумать о нуги назад, каков бы Он ни был, этот путь - в камнях, в ухабах, В размоинах, уже покрытых мраком. И в этот миг поваленный забор С колючей проволокой задержал их. Они остановились. В их глазах Еще горело некое стремленье, Которое вело вперед, вперед, И вот само споткнулось. Перед ними Лежала ночь, и если бы с откоса Скатился камешек, он бы скатился Сам по себе, а не по чьей-то воле. "Ну вот и все. Спокойной ночи, лес!" Но нет, не все. На них глядела лань. Она стояла прямо против них И не боялась, видимо, приняв их, Не двигавшихся, за высокий камень С неясной трещиною посредине. А камень, даже новый, ненадолго Бывает интересен, и она Вздохнула и ушла неторопливо. "Ну вот и все". Но нет, опять не все. Неясный звук заставил их остаться. На них глядел олень. Он был под елкой За изгородью - прямо против них. Нет, это не вернувшаяся лань! Сохатый, беспокойный, он смотрел И всхрапывал широкими ноздрями, Как будто спрашивая: "Отчего вы Не шевельнетесь? Что, не в состоянье? Вы, верно, только кажетесь живыми?!" Он так смотрел, что им уже хотелось Ему навстречу руку протянуть - И погубить прекрасный миг. Олень Ушел неторопливо вдоль ограды. Два видели двоих, и двое двух. "Ну, это все". Да, это было все. Зато теперь они чего-то ждали, Окутанные теплою волной. Сама земля нежданной благодатью Влюбленным говорила о любви. Перевод А. Сергеева ВСПОМИНАЯ ЗИМОЙ ПТИЦУ, ПЕВШУЮ НА ЗАКАТЕ День угасал в морозном блеске. Я шел домой - и в перелеске, Где стыла голая ветла, Почудился мне взмах крыла. Как часто, проходя здесь летом, Я замирал на месте этом: Какой-то райский голосок Звенел мне, нежен и высок. А ныне все вокруг молчало, Лишь ветром бурый лист качало. Два раза обошел я куст, Но был он безнадежно пуст. С холма вдали искристо-синей Я видел, как садился иней На снег - но он старался зря, Серебряное серебря. По небу длинною грядою Тянулось облако седое, Пророча тьму и холода. Мигнула и зажглась звезда. Перевод Г. Кружкова ОТТЕПЕЛЬ НА ХОЛМЕ Неузнаваем снежный скат холма, Когда мильоны серебристых змеек Внезапно выскользнут из всех лазеек, - Такая тут начнется кутерьма! Нет, это выше моего ума - Понять, как происходит это чудо; Как будто солнце сдернуло с земли Сопревший старый коврик - и оттуда Сверкающие змейки поползли, От света удирая врассыпную! Но если б я решил переловить Их мокрый выводок или схватить За юркий хвостик ту или иную И если б я полез напропалую В их гущу, в суматоху ярких брызг - Под дружный птичий гомон, смех и писк, - Клянусь, все это было бы впустую! Для этого нужна луна. Точней, Морозящие чары полнолунья. Ведь если солнце - главный чародей, То и луна, конечно же, колдунья. (И, кстати, заклинательница змей!) В седьмом часу, когда она всходила, Загадочно мерцая и блестя, На склоне суета еще царила. Но поглядел я три часа спустя: Вся масса змеек на бегу застыла В причудливом оцепененье поз, Повисла перепутанным каскадом. Луна сквозь ветви голые берез Их обвораживала цепким взглядом. Куда девалась быстрота и прыть! Теперь они во власти чародейки. Всю ночь она их будет сторожить - На каждом кончике луча по змейке. ...Вот если бы и мне так ворожить! Перевод Г. Кружкова О ДЕРЕВЕ, УПАВШЕМ ПОПЕРЕК ДОРОГИ (Пусть оно слышит!) Ствол, рухнувший под натиском метели На просеку, не то чтобы всерьез Хотел нам преградить дорогу к цели, Но лишь по-своему задать вопрос: Куда вы так спешите спозаранок? Ему, должно быть, нравится игра: Заставить нас в сугроб сойти из санок, Гадая, как тут быть без топора. А впрочем, знает он: помехи тщетны, Мы не свернем - хотя бы нам пришлось, Чтоб замысел осуществить заветный, Руками ухватить земную ось И, развернувшись, устремить планету Вперед, к еще неведомому свету. Перевод Г. Кружкова ВСЯ ПЕВЧАЯ РАТЬ Весною поваливший снегопад Затею начал явно невпопад: Согревшаяся почва поначалу Лечь пеленою снегу не давала: Чуть разрастется снежное пятно, Посмотришь - вмиг растаяло оно, И лишь в ночи земля мало-помалу Под рыхлое укрылась покрывало. Трава и сад признали белый цвет, Дорога же упорствовала: нет. С утра могли бы травы и побеги, Как о надгробье, говорить о снеге, А ветви сада были через край Отягчены, как будто урожай Склонил их долу силой неизбежной - Но урожай морозный, зимний, снежный. Дорога же чернела белым днем, Теплом шагов питаясь, как огнем. В наш край весною множество певцов Слетается, летя со всех концов; Остаться здесь, у нас, в конце концов Решится мало кто: одни к Гудзону продолжат путь, а те под перезвоны на юг вернутся - таковы законы малиновок, дроздов, скворцов, синиц... Но поздний снег нарушил планы птиц. Среди снежинок не летится птице, На белом поле боязно садиться, И лишь дорога, лишь она одна Их не пугает - благо, что черна. Ненастьем порожденная тревога Сдружила всех, и стаи на дорогу Слетелись разом, и по ней потек Поющих птиц щебечущий поток. Я шел вперед. Они передо мною Спеша, теснились пестрою толпою И звонко щебетали по пути, В сторонку опасаясь отойти. Но кое-кто в отчаянном запале Взлететь решился; лучше б не взлетали! Как будто оказавшись в тесном зале, Едва крылами сделав взмах-другой, Они садились вновь передо мной. О это стадо, сжатое в загоне! Кто б объяснил им: надо от погони Не убегать, а путь избрать иной - Спасаться у погони за спиной! Послушное испуганное стадо... И все-таки - спасибо снегопаду! Ни кто иной, как он, сумел собрать Всю певчую щебечущую рать, И - пусть в тоске, в отчаянье, в печали - Но песни жизни все-таки звучали! Перевод Н. Голя ИЗ СБОРНИКА "ЗАПАДНАЯ РЕКА" ЛУЖИ В лесу прогалы лужами блестят, А рядышком подснежники дрожат, У тех и этих век измерен днями: Цветы сойдут, и блестки талых вод До капли будут выпиты корнями, Что возведут темно-зеленый свод. В набухших почках зреет темень крон, Неумолим круговорот времен, Круг замкнут, но покой ему неведом, Поэтому пускай помедлит лес Над мокрым стебельком и светлым следом От снега, что вчера растаял здесь. Перевод Б. Хлебникова МЕСЯЦ Я месяц примеряю к небесам Над крышею и серебристым вязом, Как ты, наверно, к темным волосам Заколку примеряла бы с алмазом. Я примеряю месяц молодой То просто так, то в паре со звездой. Как славно ясный месяц примерять, Бродить, глядеть и тешиться игрою, Над рощей укреплять и вновь снимать, И приносить к ночной воде с собою, И в пруд бросать, чтоб месяц плыл, качаясь, И чудеса на свете не кончались. Перевод Б. Хлебникова СВЕТЛЯЧКИ У звезд, что так ясны и высоки, Есть на земле живые двойники - Садовые ночные светляки. Но как бы ни прилежен свет их был, Да краток век и маловато сил, Чтоб вторить блеску вечному светил. Перевод Б. Хлебникова ОСОБЕННАЯ АТМОСФЕРА (Надпись на садовой ограде) На пустыре земля оголена. А в двух шагах стоит обращена К ветрам палящим старая стена. За ней благоуханье и прохлада. Так создает садовая ограда Особенную атмосферу сада. Перевод Б. Хлебникова ПОСТОЯНСТВО Да будет сердце постоянно, Как будто берег океана, Оставшийся самим собою Средь вечных перемен прибоя. Перевод Б. Хлебникова МИМОЛЕТНОЕ Как часто из вагонного окна Я замечал цветы у полотна. Я замечал, но поезд дальше мчал, И я цветов почти не различал. Я вспоминал цветы по именам, Но был уверен, что остался там Какой-то удивительный цветок, Которого припомнить я не мог. А вдруг цветы, увиденные мной, Не видел никогда никто иной? Прозрение лишь тем из нас дано, Кому недолго видеть суждено. Перевод Б. Хлебникова СМИРЕНИЕ Светило меркнет, близится тот миг, Когда закат уйдет на дно залива, Однако ни единый птичий крик На это не посетует тоскливо, И как всегда, так и на этот раз, Безмолвная средь темного безмолвья, Смежит пичуга веки тусклых глаз Или, вдали от своего гнездовья Застигнутая сумраком, она На ветку прянет, тут же страх забудет И лишь шепнет тихонько: "Спасена! И сколько теперь мрака не прибудет, День все равно наступит и рассудит, Чему случиться завтра. Будь, что будет!" Перевод Б. Хлебникова ОДНАЖДЫ НА БЕРЕГУ ОКЕАНА Обрушивая воды, выл прибой, За валом вал он приносил с собой, Вода ревела, бедствия суля, Каких еще не видела земля. И тучи застилали небеса, Свисая, будто космы на глаза. Вселял надежду берег оттого, Что подпирал крутой утес его, А континент поддерживал утес, Но мрак сгущался и угрозу нес. Казалось, ночь грядет на сотни лет. Готовым надо быть к напору бед, Чтоб верх над нами не взяла вода, Пред тем как свет погаснет навсегда. Перевод Н. Лебедевой ПИЧУГА Решив прогнать пичугу прочь, Чью песню было мне невмочь Из окон слышать без конца, Я припугнул ее с крыльца. Все ж, видно, тут во мне вина - Была та песня недурна. И вообще закона нет На песни налагать запрет. Перевод С. Степанова ДЕРЕВО В ОКНЕ Взгляну на дерево в окно И на ночь опущу фрамугу. Но отделить нас друг от друга Ей не дано. Витая облаком чела И лепеча о всяком вздоре, Не ведают деревья горя, Не помнят зла. Ах, дерево, злых непогод Я видел над тобой немало, И ты свидетелем бывало Моих невзгод. Не зря судьба челом к челу Свела два разные несчастья, С порывом внешнего ненастья Сличая внутреннюю мглу. Перевод Б. Хлебникова СОЛОМЕННАЯ КРЫША Зимнею ночью, под ливнем, во тьме, Злость и обида одни на уме, Глаз не спускал я со света в окошке - И не сходил с освещенной дорожки. Свет был единственной связью для нас - Но не приду я, пока не погас, Но не погаснет, пока не приду я, - Кто же кого обыграл подчистую, Кто же не выдержит первым борьбу? Мир был невидим, и в черном гробу, Дождь замерзал на лету, и могилу Буря ночная старательно рыла. Вдруг под рукой, слышу, что-то трещит. Птичий насест! И соломою крыт! Хлопанье крыльев, возня... Оказалось, На зиму несколько птиц задержалось. Значит, смахнул рукавом ветхий кров, Значит, закончил работу ветров, Значит, я птиц распугал, все подворье Разом порушив. И вмиг мое горе Стало от этого горько вдвойне - То, что порушил, не выправить мне: Птицам теперь не прожить без насеста, Я же лишил их последнего места, Где - до рассвета, а то до весны - Были хоть кое-как, но спасены (Крылья зимою не больно важны). Черное, хоть и случайное дело! В мыслях о нем моя боль ослабела, В мыслях о них - моя главная боль. Ведь подсказала пернатая голь: С нашего домика крышу сорвало, Тысячелетье любви миновало, Дождь, что когда-то шумел за окном, Бродит по комнатам в доме пустом. Перевод В. Топорова ЗИМНИЕ КУЩИ В ольховой роще посреди болот Зимой, едва немного припечет И зайцы на снегу замельтешат, Не райский разве чудится уклад? Снега не просто землю замели, Но бытие приподняли с земли, Пусть на ступень, а все же - к небесам, И гроздья лета пламенеют там. А яблоне не люб такой нанос: Зверь-объедала словно бы подрос. Он лакомится нежною корой: Там пир его, докуда снег зимой. Небесных кущ покой царит и в том, Что птицам быть не хочется вдвоем - Поодиночке, без былой возни, Досматривают почки здесь они. Мгновенно потемнели небеса. В таком раю день длится два часа. Свет только-только вспыхнул - и угас. Достаточно ли этого для нас? Перевод В. Топорова ЗНАКОМСТВО С НОЧЬЮ Ночь, я с тобой воистину знаком! Я шел туда, где нету городов, - Туда под дождь, обратно под дождем. Вал городской, за ним - угрюмый ров. Я мимо стража молча проходил, Не зная, как сказать, кто я таков. Я замирал, и шум шагов гасил, И слышал слабый крик издалека (Хоть там кричали, не жалея сил), - Но не по мне звучала в нем тоска. А наверху, в пространстве неземном, Часы, что отмеряют нам века, Внушали: Время - над добром и злом. Ночь, я с тобой воистину знаком! Перевод В. Топорова ЗАПАДНАЯ РЕКА "Где север, Фред?" "Где север? Да вон там! Река течет на запад". "Значит, вот что, Пусть она будет Западной рекой. (Так до сих пор ее и называют.) Течет на запад - вот ведь какова! Все остальные норовят к востоку - Там океан. Упрямится она, Уверенная в собственном упрямстве, Как я в тебе, а ты во мне. А мы - А кто мы?.." "Смельчаки?" "В каком-то смысле. Мы оба. Нет, мы трое. Мы с рекой. Как мы с тобой повенчаны друг с другом, Так с нею мы повенчаны. Давай Построим мост через нее! Он будет Рукою, обнимающей ее. Смотри, она кивает нам волною! Она нас слышит!" "Как ты увлеклась. Там камень, а поэтому и волны. (Черным-черна, вода во весь опор Там ударялась о подводный камень И в белой пене пятилась назад, Не обретая, но и не теряя, Как будто белый птичий пух застлал - А птица побывала в передряге - Стремительную тьму речной воды И черное пятно водоворота И зарябил на дальнем берегу.) Там камень, а поэтому и волны. Так повелось с тех пор, как на земле Есть реки. Нет, она нам не кивает". "Кивает! Может, только мне одной. - Кивает, призывает, зазывает". "Тебе одной? Но, если ты права И перед нами царство амазонок, Мужчина вправе только проводить, А дальше отправляйся в одиночку. Река твоя, и кончен разговор". "Нет, ты не договариваешь что-то". "Что ж, возвращаясь к спорам о реке: Смотри, как возвращается теченье От камня... Ведь вода нас породила, Вначале были воды, только воды. И вот мы возвращаемся сюда - К началу всех начал, к истоку жизни, К реке, текущей вдаль и вечно вдаль. Жизнь неподвижна, говорят одни, Молниеносна, говорят другие, А жизнь течет по руслу, как река, Течет печально и неторопливо, Чтоб пустоту наполнить пустотой. Течет - и мимо нас, как эти воды, А все-таки - над нами. И меж нас Течет она в тоскливые мгновенья. Над нами и меж нас она течет - И вместе с нами... Время, сила, пламя, Любовь и жизнь - и все, что есть, - все в ней. И даже смерть, с ее вселенским ливнем Небытия вне правил и преград, Подвластна жизни, пусть и не покорна, И возвращает все, что ни возьмет, - В раскаянье или в благоговенье. Жизнь вечно переполнена собой - И, расточив последние запасы, Тем самым жизнь чему-нибудь дает. Часы приводим в действие мы жизнью, А жизнь приводит в действие река, А реку в действие приводит солнце, И нечто есть, что движет и его, - И все стремится к своему истоку: Против теченья, что уносит нас И хочет утянуть, плывем к истоку. В природе подглядели это мы - И переняли". "Этими словами Отмечен нынче день". "Нет, он отмечен Твоим открытьем: Западной рекой". "Отмечен нынче день и тем, и этим". Перевод В. Топорова ДЮНЫ Зеленой, мокрою Бывает волна морская. Но бурой охрою Над него встает сухая. Холмины длинные Морские ветра нарыли - Надгробья чинные Всем тем, кого в бездне скрыли. Их очертания Меняются раз за разом, - По злому манию, - Так море мутит нам разум. Оно заботится - Как выманить нас из дома? Оно охотится... Охотимся на него мы! Перевод В. Топорова CANIS MAJOR * {* Большой пес (лат.).} Со блещущим оком Созвездие Пса К востоку свершает Прыжок в небеса. Сносимый на запад, Глядишь на восток, И все-то тебе Не закончить прыжок. Я дольняя псина - Полаю с тобой, Со Псиной Небесной, Объятою тьмой. Перевод С. Степанова БЛАЖЕННАЯ НОША Рыбак у цирюльника в кресле. Кругом Разложены кисточка, бритва, гребенка. Болтают по-свойски о том и о сем. Сейчас на приколе стоит плоскодонка. На якоре - словно ушла на покой. Завалена по борт охапками лилий, - Точь-в-точь ровно давеча - свежей треской, Когда от Георговой банки отплыли. И, судя по грузу, тот час недалек - Дождаться бы только погоды хорошей, - Когда плоскодонка, и в ней рыбачок, Отправится вновь за блаженною ношей. Перевод В. Топорова СЧЕТ ЖИЗНИ На полпути был родничок. Вблизи валялся черепок, Которым возчик черпал воду, Пока его ждала подвода И на хозяина уныло Косилась старая кобыла. А стоило когда-нибудь Кобыле тяжело вздохнуть, Как тот, который воду пил, Ей непременно говорил: "Смерть веку нашему ведет По вздохам, дескать, свой подсчет, И с новым вздохом каждый раз Все ближе наш последний час". Пусть поговорка и права, Но я бы на ее слова, Что всуе поминают смерть, Такой бы наложил зарок, Чтобы никто их больше впредь Произнести уже не смог. Да лучше пусть все сразу прахом Идет, чем дни считать со страхом. Перевод Б. Хлебникова ПОСЛЕДНИЙ ПОКОС По слухам, на Дальнем лугу Не станут косить в этот год, И, может быть, больше никто Туда никогда не пойдет. А значит, косы уже там Не надо бояться цветам. Бояться ж им надо, чтоб лес, Заметив просвет, не полез На бывший покос и его Не занял. Иначе беда Цветам угрожает. Они Зачахнут в холодной тени. А люди уже не страшны. Они не вернутся сюда. Пока же весь луг отдан вам, Неистовым, диким цветам, И я вас не по именам - По сочным и ярким цветам Запомню теперь навсегда. Перевод Б. Хлебникова РОДИНА На склоне светлом и крутом Отец себе поставил дом. Забор вокруг соорудил, Родник нашел и склон обжил. Но главной из его затей Явилась дюжина детей. Горе была день изо дня Забавна детская возня. Гора сама была порой Скорей ребенком, чем горой. Теперь, наверное, она Забыла наши имена. И вырос темный лес взамен Тех, кто сошел с ее колен. Перевод Б. Хлебникова ДВЕРЬ ВО ТЬМЕ На ощупь я ночью по дому прошел, Ловя, как слепой, еле слышные звуки, Я шел осторожно, но, видимо, руки Пошире, чем надо, при этом развел, Не видя, что дверь приоткрыта, впотьмах, И дверь между рук прямо в лоб мне - шарах! - Да так, что едва устоял на ногах! Должно быть, и правда привычная связь Людей и вещей в наши дни пресеклась. Перевод Б. Хлебникова НОША Пустяк порою выпадет из рук. Нагнешься подобрать его, и вдруг Нечаянно упавшему вослед Вниз полетит еще один предмет, И поползет тихонько ноша, вся Из рук твоих рассыпаться грозя, Поскольку она слишком тяжела И слишком велика тебе была. Тогда, прижав ее к своей груди, Растерянно ты сядешь посреди Своей дороги, чтоб потом опять Все подобрать и заново поднять. Перевод Б. Хлебникова ЧТО СКАЗАЛИ МОИ ПЯТЬДЕСЯТ Учитель мой был стар, а я был мал. В холодной форме огненный металл Затвердевал. Меня учил старик, Чтоб у него я прошлое постиг. Теперь я стар, зато учитель молод. На переплавку слиток мой расколот. Учусь у юных. Я теперь у них Грядущего прилежный ученик. Перевод Б. Хлебникова МЕДВЕДЬ Медведь облапил деревце, и грубо Прижал к себе, и вишни, словно губы, Как будто на прощанье целовал... И ветви в небо отпустив, упал, Спихнул валун из каменной ограды, И покатившись вниз, на дно оврага, Задел колючей проволокой бок, Оставив на колючках шерсти клок. Так, вольно двигаясь сквозь лес зеленый, Медведь гуляет, клеткой не стесненный. В просторном мире славно жить зверям - Во всей Вселенной тесно мне и вам. Мы как медведи в узкой клетке бродим, Весь день в бессильной ярости проводим, Не отдыхая, шаркая, стуча, Зачем-то нерешительно мотая, Башкою от плеча и до плеча... Закрыв глаза и морду задирая, Садимся на фундаментальный зад, И в небо мутные глаза глядят. То в звездах роемся, то в микромире, Надеясь, что пространство станет шире. Труд безнадежен, но зато упрям. Ну как еще не надоело нам В экстазе, вряд ли искреннем, качаться, То с тем, то с этим греком соглашаться, Когда нам начинает вдруг казаться, Что в нем-то мы сумели разобраться... И все равно, ты хоть броди, хоть стой - Вид трогательный, жалкий и пустой. Перевод Василия Бетаки ЯЙЦО И ПАРОВОЗ Он с ненавистью рельсу пнул. И вдруг В ответ послышался далекий стук, Как будто впрямь - по рельсам лишь ударь, И оживет на них стальная тварь. Ему хотелось выломать дубину, Чтобы свалить железную махину Иль рельсу выгнуть, чтобы под откос Сам полетел проклятый паровоз. Он захотел... да только поздно. Разом Далекий стук колес сменился лязгом. Пришлось посторониться. Слава богу, Не то бы паром обварило ногу. Громада налетела. В тот же миг Хаос и грохот заглушили крик, Проклятья бесполезные. Потом Вновь воцарилась тишина кругом. Бедняга же понурился в тоске И разглядел внезапно на песке След черепаший - точки и черта: От ножек след и от ее хвоста. Он поискал другие отпечатки И обнаружил черепашью кладку. Яйцо в гнезде, совсем как у пичуг, Да не одно, а целых девять штук Лежат, как девять маленьких торпед, Для маскировки взяв песочный цвет. "Теперь попробуй сунься! - крикнул он Притихшей дали. - Я вооружен. И новому железному маразму В глаз запущу вот эту протоплазму!" Перевод Б. Хлебникова ИЗ СБОРНИКА "НЕОГЛЯДНАЯ ДАЛЬ" ПЛОДЫ ГЕСПЕРИД Ждал Мэттью Хейл, прививший черенок, Пять долгих лет от яблоньки цветенья. И вот дождался: за цветком - цветок; Пыльцу разнес пчелиный хоботок, Но оказались после опыленья Три завязи живыми у растенья. И яблоня оставшиеся три Ввысь подняла под поцелуй зари, Потом склонила в тихую прохладу... Хейл подошел: "А все ли тут, как надо?" Плодов же - только два, как ни смотри... Ну, два, так два. К чему таить досаду! С ним Мэттью младший у ветвей стоит (Как яблоня - такой же пятилетний): "Не трогай яблок, - старший говорит, - Пусть зрелостью они нальются летней. Я сорт назвал Плодами Гесперид, Гераклов подвиг чествуя последний". Спешил ли Хейл в коровник по утрам, Или в свинарник шел задать кормежку, Он по дороге подходил к ветвям И проверял - как поживают там Два шарика, растущих понемножку, Питаясь через трубку-плодоножку. Два яблока. Когда б еще одно... Глядь - стало наливаться и оно. Недаром, знать, название дано - И никакой садовый паразит Заразою теперь не поразит Их, названных Плодами Гесперид! Но приближался осени приход. Она явилась, люто завывая, И понял Хейл, что наступил черед, Подарков от судьбы не ожидая, Приняться за уборку урожая - Не то он сам на землю опадет. Увы! В саду, ветрами оголенном, Не видит Хейл богатства своего: Ни трех плодов, ни двух, ни одного! А было воскресенье. В честь него Был Хейл одет, как велено каноном К церковным одеваться перезвонам. От искреннего горя онемев, Хейл шляпу снял и, став белее воска, На шляпе, свой выплескивая гнев, Сплясал - да так, что вовсе стала плоской, Воскресного навек лишившись лоска, - И огляделся, чуть поохладев: А вдруг увидел кто дикарский пляс? Писанье вспомнить, кажется, нетрудно. Там сказано: одумайся, Ахаз, Кумирам поклоняться - грех для нас! И поклоненье яблоням подсудно - Особенно когда оно прилюдно. Бог видел все, но, сжалившись, помог, Чтоб остальные пляску не видали, И грех простил, и даже пары строк О том не внес в священные скрижали, А честный Хейл за это дал зарок Быть сдержаннее в гневе и в печали. Перевод Н. Голя ВРЕМЯ ЛИВНЯ Лей, ливень, не зная лени! От ливня худшее горе - Смещенье моих владений С предгорья поближе к морю. Нелепо пенять на воду, Списывающую прытко Часть нынешнего дохода В счет будущего убытка. Да нет, не ущерб, - а просто, Когда отшумят осадки, Вся тучная гниль компоста Осядет в сухом остатке. В сухом - и куда уж суше! - Но место избрав иное: Ведь море предстанет сушей, А суша станет водою. Всех дел-то - бреди по свету В заботах о новой пашне; Отыщешь ее - и эту Поднимешь взамен вчерашней, И лемех в разгаре дела Столкнется, борозды роя, С твоей же окаменелой, Но годной еще сохою. Жизнь множит повторы, множа Извивы свои, изгибы, И тут уж грустить негоже, А должно сказать спасибо. Перевод Н. Голя ПРИДОРОЖНАЯ ЛАВКА Развалюха с ларьком, пристроенным кое-как, Зазывает зевак - а где тут найдешь зевак? Автомобили несутся мимо, да так, Что и не видят докучной мольбы бедолаг - Не о хлебе - о мелочи, жалкой наличности, Не имея которой в наличности Обратятся в пустыню и город, и лес, и сад. А машины несутся; никто и не скосит взгляд На хибару, застывшую рядом с обочиной, С жалкой вывеской - пыльной, смешной, скособоченной. А здесь, между прочим, могли бы вам предложить За бесценок что хочешь и место, где можно пожить, При желанье развеяться, в маленькой деревеньке. И если (это ворчливо) у вас есть деньги, И вы не стремитесь растратить их не на то, Так чего же несетесь, как будто вас гонит кто?.. А теперь о том, что не было сказано вслух: Нам не надо сотни монет, нам хватит и двух, Трех, десяти - и это поднимет наш дух, Вселит надежду, откроет дорогу к счастью, И нам станет житься не хуже киношных шлюх, Чего до сих пор не давала партия власти. Может, вправду стоит их всех свезти В специальные села, где им везти Станет больше; где зданья не так корявы; Где налево - театр, магазин - направо? Богатеи помогут им там во всем, Окружая вместо тяжкой работы Непрерывной заботой, давая льготы, А они будут спать непробудным сном, Хочешь - ночью, а хочешь - днем? И все же - как жаль, как порой бесконечно жаль Видеть крах их мечты, подростковую их печаль, Ощущать их мольбы, безмолвные просьбы о помощи: Неужели опять ни одна из машин Не подарит им визг заторможенных шин, Неужели не хочет шофер ни один Ни о чем разузнать - хоть о ценах на овощи? И все же свершилось: одна завернула во двор. Решив развернуться. По газу - весь разговор! А вот и другая: из этой спросили дорогу. Из третьей - нельзя ли бензином разжиться немного? Нет! (Это ворчливо). Сам, что ли, не видишь? И трогай! Увы, в захолустье не скопишь - не те масштабы. А что до поднятья духа, то верится слабо: Стонут, пеняют, мечтают опять и опять... Может, и вправду, чтоб эту тоску унять, Всех их от боли избавить единым махом Было б честнее? И вздрогнешь в ответ со страхом: Что как другие решат, справедливость любя, Махом единым от боли избавить тебя? Перевод Н. Голя БЮРОКРАТИЧНО Мураш, обследуя стол, На мертвую муху набрел. В понятии муравьином Она была исполином. Но это его не касалось, И он, задержавшись малость, Опять заспешил куда-то. Когда он встретит собрата, Агента разведуправления, Что ищет причинность явлений И место их во вселенной. О мухе он донесет. Муравьи - занятный народ. Увидя вдали от жилья Убитого муравья, Нисколько не опечалясь, Они своему начальству Спешно несут доклад, Что погиб такой-то собрат. А наверх, куда не добраться им, Доклад идет по инстанциям. И там объявляют скоренько: "Кончина Джерри Мак-Кормика. Почил беззаветный Джерри. Скорбя о такой потере, Почести в полной мере Воздать фуражиру Джерри, Не жалея казенных денег. Доставить его в муравейник, Бальзамировать прах крапивой, Накрыть лепестком покрасивей - Таково повеленье царицы". Теперь пора появиться Распорядителю черному, Что для соблюденья декорума Минуту над мертвым выстаивает, Берет поперек живота его, Еще минуту с ним мается И, взвалив на себя, удаляется. Толпа же не собирается: Сие никого не касается. Вот это весьма прилично И дьявольски... бюрократично. Перевод А. Сергеева В ЗООЛОГИЧЕСКОМ САДУ Мальчишка, щеголяя интеллектом, Двух обезьянок удивить пытался Блестящим зажигательным стеклом. В чем суть его, они не понимали И не могли бы никогда понять. Как ты им объяснишь, что это линза Для собиранья солнечных лучей? И он им показал ее в работе. Он сделал солнце точкой на носах Обеих обезьян поочередно, И в их глазах проснулось изумленье, Которое морганьем не прогонишь. Они стояли, обхватив решетку, Встревоженные за свою судьбу. Одна задумчиво коснулась носа Рукой, как будто силясь что-то вспомнить, А может, мыслями витая где-то За миллионы лет от пониманья, - Ей пальцы больно обожгло лучом. Известное еще раз подтвердилось Психологическим экспериментом, Который исчерпался бы на этом, Когда бы интеллект не проявлялся Так долго и так близко от решетки. Внезапный взмах руки, рывок - и лупа Уже принадлежала обезьянкам. Они поспешно отошли в глубь клетки И занялись исследованьем лупы, Не приближаясь, впрочем, к сути дела: Кусали, ждали, что проступит сок, И, оторвав оправу вместе с ручкой, Оставили бесплодное занятье. Зарыв стекло в соломенной подстилке, Они, гонимые тюремной скукой, К решетке по привычке подошли, Самим себе ответив на вопрос: Не важно, что мы знаем, что не знаем. Пусть обезьянам непонятна лупа, Пусть обезьянам солнце непонятно! Находчивость важнее пониманья. Перевод А. Сергеева ЗАТЕРЯВШИЙСЯ В НЕБЕ Туча сгущалась в ночи штормовой, Свежестью вея и дождь предвещая. Есть ли еще над моей головой Тучей не скрытая мета ночная? Редкие звезды - и двух не найти, Чтоб о созвездье по ним догадаться, Или одной, но надежной. Пути Не разбирая, я стал продвигаться. Где я на Небе? Но туча, молчи, Не открывай мне, рассеясь, просвета. Я безвозвратно потерян в ночи - Дай претерпеть мне затерянность эту. Перевод А. Шараповой ПРОСТРАНСТВА Снег с неба - с ночью наперегонки, - И прошлое как поле у реки: Как будто все схоронено под снегом, Лишь кое-где желтеют колоски. Леса вокруг не ведают утрат. Животные и люди в норах спят. За жизнь я зацепиться забываю, Невольным одиночеством объят. И это одиночество нейдет На убыль, а скорей наоборот - Так сумеречны белые просторы, Что ничего не знаешь наперед. Поэтому пугаете напрасно Тем, что миры безмерны и безгласны И небеса мертвы. Здесь, за дверьми, Пространства столь же пусты и ужасны. Перевод В. Топорова СРАВНЕНИЕ ЛИСТЬЕВ С ЦВЕТАМИ Пусть листья дерева добры, И крепки ствол и слой коры, Но если корень нездоров - Не жди цветов, не жди плодов. А я из тех, кому не надо Цветов, плодов и ягод сада. Кора тверда будь, листья гладки - И значит, дерево в порядке. Иной колосс лесной цветет Так мелко, что тоска берет. Зацвел мой папоротник поздно - Ползет лишайник тенью грозной. Цветы иль листья - что милей? - Весь век пытал я у людей. С ответом сам спешил помочь я: Мол, днем цветы, а листья ночью. Кора и листья, ствол. К нему