Нет на земле справедливости! Нет! Я, дура наивная, благодарности ожидала: все-таки чуть не пристрелили! Но шеф, даже не дав отхлебнуть крем-ликера, начал именно с "поповского" дела. -- Мне, уважаемая Эра Игнатьевна, утром мэр звонил. Почему, спрашивает, с попами тянете? Угу! Звонил, значит. Про кентавров, выходит, благополучно успели забыть. Вчера погром так и не состоялся, несознательные граждане все-таки вняли уговорам. А к вечеру поймали насильников -- настоящих. Четыре ублюдка из той же школы. Очухались начальнички, теперь попов им подавай! -- Процесс намечается закрытый? -- Закрытый? -- щелочки-глазки Никанора Семеновича стали угрожающе расширяться. -- Да Господь с вами! У нас же эта... Демократия! В том-то и дело! Открытый, с участием общественности. Вы за прессой следите? Крем-ликер оказался и вправду хорош. Хоть каждый день к начальству на ковер ходи! -- И на этом процессе двум священникам разрешенной законом Церкви будут предъявлены по сути политические обвинения? Антигосударственная деятельность, призывы к свержению?.. Между прочим, первый такой процесс с 1979 года. Тогда судили отца Дмитрия Дудко. Это еще при Советах было. Возобновляем традицию? Кентавры есть, диссидентов не хватает? -- Гм-м... Про отца Дмитрия Дудко я вспомнила вовремя. Точнее, вовремя перечитала учебник. -- Но, уважаемая Эра Игнатьевна! Патриарх, между нами, не возражает! -- Наш не возражает, -- охотно согласилась я. -- А Иерусалимский? Вот вы знаете, что Ватикан готовит специальное заявление по нашему процессу? Прессу читать и вправду полезно. Конечно, в нашем городе ни киевской, ни московской не купишь, да и по "ящику" сплошь местные станции вещают, но никто ведь не мешает заглянуть в Интернет! Никанор Семенович покраснел, потемнел, но сдаваться не собирался. -- Тем более! Тем более, Эра Игнатьевна! Поэтому дело и поручили вам, чтобы, так сказать, комар носа не подточил. У вас же есть полная "сознанка"! Да я бы на вашем месте... -- "Сознанка" есть, -- весьма невежливо перебила я. Вспомнилось бледное, недвижное лицо отца Александра. -- Подследственный Егоров сообщит на суде, что произошел конец света. А подследственный Рюмин затеет дискуссию по поводу духоборца Македония и Иоанна Дамаскина. И вместо политики получим типичный идеологический процесс. -- Гм-м... Гм-м... Конец света, говорите? А может, он того, фик-фок, ваш Егоров? -- Наш! -- чарующе улыбнулась я. И настал черед думать начальству. В общем, я его понимала. Точнее, не его, а нашу мэрию. Не первый случай, и не второй. С православными священниками все-таки легче, это вам не раввины!.. Одного упрямого беднягу-рэбе таки заперли на Сабурову дачу, Талмуд Наполеонам растолковывать. Власть предержащим шутить надоело, вот и решили отыграться -- дабы неповадно было. В результате получили очередной Исход и периодические вопли общин из-за бугра. А Патриарх наш... Бог ему судья, девяносто два года, его еще коммунисты на престол сажали. Потемневший лик начальства принялся светлеть, глазки мигнули, улыбка вновь расцвела. -- Ну и ладно! Подумаем, помозгуем... Вы с болваном моим сегодня виделись? Бедный дуб! За что его так? -- Со следователем Изюмским я раскланялась в коридоре. Он куда-то спешил... -- А он на вас жалуется, Эра Игнатьевна! Ну еще бы! Впрочем, улыбка никуда не делась, даже стала шире. -- Говорит, такая видная дама... -- Он так не говорит! -- не выдержала я, и мы оба рассмеялись. -- Ну да, ну да, конечно! Говорит, такой клевый, извините, бабец, фигуристый, еще раз извините, сисястый, а на мужиков рычит. И даже кидается. При сих словах начальство изволило облизнуться. Эдак снисходительно. Зря это он. -- А с вами, козлами, иначе нельзя, -- охотно разъяснила я. -- Если на вас не рычать, нагнете прямо в кабинете и по очереди трахать будете. А следователю Изюмскому передайте, будьте добры, что если будет еще языком трепать, я ему его оторву. Вместе с яйцами. Это больно, поверьте мне... ...Да, говорят, больно. Во всяком случае, тот скотина-лейтенант, что подъехал ко мне в первый день, как меня доставили в колонию, провалялся в госпитале полгода. Он в госпитале, я -- в БУРе. И руку, гады, сломали, до сих пор к непогоде ноет. Ничего, за такое не жалко... Плохо! Не уследила за голосом. За лицом, кажется, тоже. -- Эра Игнатьевна, да что с вами? Я же шутил! Я пошутил, вы пошутили... Да, сорвалась! Очень плохо. Чаще Лойолу читать надо. -- Какие будут указания, Никанор Семенович? -- Указания, указания... -- начальство вздохнуло. -- Мы же с вами, можно сказать, мирно беседуем. Неформально... -- По душам? Как с подследственной? На этот раз тон был избран нужный, и мы вновь рассмеялись, восстановив мир, дружбу и полное взаимопонимание. -- Без всяких указаний... Загляните к моему болвану, Эра Игнатьевна! Что-то не ладится у него с душегубом этим. Раз помогли, помогите уж и во второй! Все стало ясно. Для того и приглашали. Для того и про священников речь вели. Чтоб не зазнавалась. Ладно, загляну. Прежде чем допить крем-ликер, я незаметно взглянула на часы. "Роллекс" показывал две минуты одиннадцатого. Значит, мордобойца Петров уже ждет. А не ждет -- найду, и такого Гогу с Магогой устрою! 2 Гога не понадобился; Магога, впрочем, тоже. Подследственный оказался на месте -- в приемной, в кресле. Вид он имел весьма неаппетитный. Синяки, почти незаметные вчера, успели загустеть и налиться соком, да и взгляд сержанта показался каким-то тухлым. Не выспался, что ли? Заведя его в кабинет, я кивнула на стул, для солидности переложила несколько бумаженций на столе и призадумалась. Можно начать с кнута, можно с пряника. А, ладно, пусть будет пряник! -- Ордера у ОМОНа действительно не было, гражданин Петров. Так что ваше дело правое, и враг, быть может, будет разбит. В его глазах что-то блеснуло. Ну, еще бы! На этот раз мне действительно пришлось выполнять адвокатскую работенку. -- Был устный приказ из администрации мэра. И все. Причем от кого он исходил, никто вспомнить не в состоянии. Перманентный склероз. Понимаете? Об этом мне сообщил безотказный Дубовик. Об этом -- и о многом другом, не менее интересном. -- Понимаю, госпожа старший следователь, -- подумав, сообщил Петров. -- Тогда кой хрен этим архарам было нужно? -- Не ругайтесь, подследственный, -- мягко попросила я, предпочитая не отвечать на столь любопытный вопрос. А действительно, кто им был нужен? Молитвин? Или все-таки литератор Залесский? Или оба? -- Поэтому после нашего разговора вы пройдете в соседний кабинет и напишете фантастический роман. Можете в стиле вашего дружка Алика. Сюжет такой: находясь при исполнении, вы встретили на улице знакомого вам еще по школе гражданина Залесского. Тот сделал вам устное заявление об исчезновении своего соседа, гражданина Молитвина Иеронима Павловича, которого вы оба на днях отвозили в храм неотложной хирургии. Дескать, в регистратуре молчат и глазки строят! Затем вы поднялись в квартиру Залесского, чтобы оформить заявление в письменной форме... Дальше понятно? -- Так точно! -- без особого энтузиазма отозвался подследственный. -- Чего тут не понять?! Выносят дверь, являются неустановленные личности с оружием, ксив не предъявляют и на мои законные, стало быть, требования реагируют по морде... Госпожа старший следователь, а ежели полкан другое накатает? Таракан-"полкан" Жилин, ясное дело, накатает другое. Но козыри-то все у нас! -- Пусть себе катает, сержант! У нас свидетель есть. Бах-Целевская Ида Леопольдовна, двадцати одного года. И цените, подследственный! Я на эту девицу вчера полдня потратила. ...Отыскать "Идочку", как называл гражданку Бах-Целевскую алкаш Алик, оказалось непросто. К счастью, в бестолковом рапорте Жилина оказался ее адрес: городское общежитие N 3, более известное как Венерятник. Там ее знали -- и еще как знали! -- но сама Бах-Целевская в Венерятнике не обнаружилась. Список тех, у кого она может прохлаждаться, занял не одну страницу (та еще девуля оказалась!), но ее соседка по комнате вовремя вспомнила, что медсестричка-истеричка поселилась "у своего нового". Адрес "нового" она не знала, но улицу указала точно. Остальное -- просто. Именно на этой улице прописан сгинувший Залесский. Саму Бах-Целевскую я извлекла прямиком из ванной. "Идочка" оказалась готовой на все -- жаль, я не мужик! Протокол, во всяком случае, подписала сразу. С бабулькой пока не повезло. В нетях бабулька. Сказали: под городом, у брата. Но ее показания, полученные мною лично на субботней пьянке-гулянке у Залесского, легко оспорить -- она, кажется, Алику-алкашу дальней родичкой приходится. А зовут ее совсем странно -- Лотта. Бабушка Лотта. Интересно, какого Лота она бабушка? Судя по возрасту, того самого. -- Это вам конфетка, -- подытожила я, дав возможность подследственному оценить сделанное. -- В виде аванса. А теперь, Петров, докладывайте. Странное дело: "конфетка" совсем не обрадовала буяна, и я мысленно обиделась. Сержант поморщился, вздохнул. -- Да чего там докладывать, госпожа старший следователь! Нема Фимки! Пропал! Мать все морги обегала... И Алика нет. Я наших спрашивал -- никто ни хрена не знает. Я уже и фотки ихние ребятам передал, и приметы. Нема! С концами! Весело! Ну, гражданин Залесский пропал, так сказать, по определению, с шумом, громом и кентаврами. Теперь к нему присоединяется неведомый мне гражданин Крайцман, который умудрился сгинуть, не попав ни в жилинский протокол, ни в данные Горотдела, куда архары сдали драчуна Петрова. В управлении ФСБ его тоже не было -- разведка доложила точно. -- Давайте успокоимся, -- как можно теплее предложила я. -- Вас, кажется, Ричардом Родионовичем величают? Я -- Эра Игнатьевна. Договорились? Сержант покорно кивнул. -- Так вот, Ричард Родионович. Залесского пока оставим в покое. Ваш приятель скорее всего пьет пиво с кентами где-нибудь на Дальней Срани. А вот гражданин Крайцман... Он не задержан. И не убит -- труп мы бы давно нашли. Значит? -- Да кому Фимка нужен? -- жорик дернул квадратными плечами. -- Он, правда, это... Биохимик он. Доктор наук. Аккурат в прошлом году защитился. Я только головой покачала. Дивны дела твои, Господи! Хороша шайка-лейка собралась! Бывший сотрудник сверхсекретной лаборатории, алкаш-писатель, жорик, библейская бабулька, ученый-биохимик и шлюшка из общаги. И ко всему впридачу -- кентавр! Черт! Даже розыск официальный не объявишь, эти, из мэрии, сразу почуют. Хотя почему бы и нет? -- Говорите, гражданина Крайцмана мать ищет? Вот и хорошо! Пусть подаст заявление, причем опишет все, как было. Да пожестче! И по телевизору пусть объявят. Сделаете? Петров почесал подбородок. -- Можно. Я и ребят попрошу, чтоб смотрели. Эра Игнатьевна! Ну какого... то есть, почему они к Алику привязались? Что он им сделал? Настала моя очередь пожимать плечами. -- Не знаю. Но, честно говоря, находиться сейчас на его месте мне бы не хотелось... Я лукавила. На своем месте я тоже чувствовала себя не очень уютно. 3 Агенту (или, как принято сейчас изъясняться, сотруднику) всегда требуется скипидар под хвост. Но не тот скипидар, что тебе мажут, а тот скипидар, что ты мажешь сам. И лучше всего, если скипидар не будет замешан на страхе. Страх уходит, а человек остается и может натворить чудес! Так что фотки с голыми бабами и угрозы семье -- скипидар не только дешевый, но и очень опасный. Сначала этому меня учили, потом поняла сама. Прочувствовала, так сказать, ощутила. Мои боссы -- мастера подбирать рецепт скипидара. В свое время мне было достаточно ощущения, что тебя считают человеком. После трех лет ада такое дорогого стоит. Ну, а потом... Потом стало еще проще. Я считаюсь очень дорогим агентом. И слава Богу! Главное, что деньги переводятся на счет, известный в этом полушарии лишь мне и Девятому. Правда, и за деньги купишь не все. Это тоже истина, порой очень печальная. Например, не купишь писем. Писем, которых я так жду, и которые... ...Ее последнее письмо было странным. До этого -- все понятно: колледж на побережье, оценки, бабка-маразматичка, теннис. А тут... Какой-то Пол, с которым она вдобавок разговаривает по-русски, какие-то акулы... Откуда там русские? Написала -- и молчок. Хорошо еще бабка не забывает. Свекровушка!.. Да чего от ее эпистол ждать? "Здоровы, сыты, шлите денег"... Стоп, хватит! Со старшим сержантом Петровым все классически просто. Без скипидара. Для друга Фимки да для кореша Алика он не пожалеет ни времени, ни подошв. А то, что работать доблестный жорик будет втемную, и вовсе хорошо. Аминь, аминь, сотрудник Стрела! Пора было идти к дубу. Или вначале заварить кофе? Впрочем, заваривать лень, но можно сходить в буфет. А еще лучше посидеть тут, ни о чем не думая, посидеть с закрытыми глазами, представляя себе небо -- белесое жаркое небо, бездонное, равнодушное. Один из советов Святого Игнатия -- и очень дельный. Лучший способ отдохнуть, когда времени мало и... Дзинь! Дзинь! Дзи-и-инь! Счастье, что в этот миг в кабинете не оказалось доктора Белла. Застрелила бы -- и Первач-псов не побоялась. Наизобретал, козел сраный, сука американская... -- Гизело слушает! -- Госпожа старший следователь! Добрый день. Тут, блин, такая лажа!.. Так и знала! Дуб! Ладно, придется идти... x x x Почему-то я ожидала увидеть следователя Изюмского на боевом посту -- с плетью в руке. Или с оголенным проводом. И, естественно, не одного, а в компании с подследственным Кондратюком, который голубым кулем болтается на дыбе, вопит, хрипит... Дуб был один. На столе, кроме початой бутылки коньяка, сиротливо лежала бумажка -- тоже одна. Ручка пристроилась сбоку. На меланхоличное предложение выпить я даже не стала отвечать. Села в кресло (предложить присесть он, само собой, забыл) и выжидательно взглянула на дубовую рожу. Рожа сморщилась. -- Где подследственный? -- поинтересовалась я, уже начиная догадываться. Рожа сморщилась еще больше. -- В лазарете, блин!.. Лучше всего сосчитать до десяти. Или до ста. По-итальянски. Уно, дуо, трез... -- И что вы ему сломали, господин Изюмский? -- Ребро, -- покорно вздохнул дуб. -- Или два... -- Идиот. -- Так точно... Полная покорность возбуждает. И не только в сексе. -- Повторите! Дуб грузно поднялся, почесал затылок. -- Идиот я, блин, подруга! Да ты бы на этого тормоза посмотрела! Лыбится, падла, и блекочет всякую туфту! Он же, сука, плановой, блин! Гандон поганый, ломка у него, гада! Дозу просит!.. -- А теперь по-русски, пожалуйста... Пока племянничек пытался найти адекватные выражения в великом, могучем и свободном, я припомнила замеченный мною еще той ночью странный -- неподвижный и прозрачный -- взгляд Кондратюка. И пожалела, что не взялась за дело сама. Хотя и без меня можно было догадаться, что у мерзавца -- астенический синдром, и в таком состоянии бить его просто бесполезно. А теперь единственный подозреваемый по важнейшему делу выбит из игры -- в буквальном медицинском смысле -- и, возможно, надолго. -- Что он сказал? -- перебила я, не дав товарищу Изюмскому подыскать эквивалент к выражению "гандон поганый". Дуб молча протянул мне листок -- тот самый, единственный. Ну-с? "Гражданина Трищенко я не убивал. Пистолет мне вручила Очковая. Она велела прийти в бар "Момай". С моих слов записано верно." Подписи не было, зато имелась грамматическая ошибка (бедный Мамай!). Я вздохнула. -- Что баллистики говорят? Пистолет тот? -- Тот... В принципе, с этим можно сунуться в суд. Пистолет, личность подследственного, поведение при задержании. Но ведь дело не в наркомане! Точнее, не в его поганой личности. Трищенко убили безнаказанно, в меня тоже стреляли, явно не опасаясь последствий. Кто дал этому уроду право убивать? Наркоманы-убийцы в нашей практике попадались, и не раз, но исключительно мертвые. Психоз Святого Георгия достает их вдвое быстрее, чем всех прочих. Кажется, на эту тему была даже статья... -- Когда мы сможем его допросить? Молчание затянулось, и я почуяла недоброе. -- Господин Изюмский! -- Да блин!.. Я его по башке ненароком двинул! У него это... Сотрясение!.. Да. Идиот. Клинический. -- Ладно. Посетителей допросили? Протоколы я листала недолго. Дуб оказался дубом и тут. Свидетелей расспрашивали о Кондратюке -- но не об убитом Трищенко. О Кондратюке же знали немногое. Появляется редко, мало с кем общается, предлагает себя исключительно за деньги или за "дозу", имеет совершенно непотребную кличку "Глубокая Пасть", не танцует... Не танцует -- этого мы не учли... Эх, не о том спрашивали! С Кондратюком пока все ясно, нам бы про убитого Трищенку узнать. Бармен -- человек известный, тут бы многое всплыло!.. -- Кто такая эта Очковая, не знаете? Дуб только вздохнул. Озвереть? Нет, не стоит. Займемся педагогикой. -- Значит так, Изюмский! Кондратюка -- на обследование. И не в лазарет, а в Центральную клиническую. Срочно! Пусть поглядят, что в нем такого особенного. Дальше... Вызовите всех свидетелей еще раз. Узнайте все о Трищенко. Побывайте у него дома, расспросите родителей... Вас методике расследования учили? Тяжкий вздох был мне ответом. Ну конечно! Юракадемия, заочное отделение! -- Как только найдете Очковую -- везите сюда. Обыск на квартире. Как заявку на ордер писать -- знаете? -- Да знаю я, госпожа старший следователь! -- возгласил дуб. -- Я просто того, ну... этого... Верно. И того он. И этого тоже. -- Налейте коньяку! Последняя фраза была явно воспринята, как знак примирения. И напрасно. Я отхлебнула коньяк (прекрасный, откуда только взялся?), улыбнулась: -- А будете обо мне сплетничать, кое-что оторву. Что именно, вам Никанор Семенович уточнит. Настоящий мужик баб трахает, а не облизывает языком при посторонних. Ясно? Удивительно, но дуб покраснел. Да так, что я почти его простила. Все-таки жизнь мне спас, охломон! Ладно, можно еще по глоточку... Я кивнула на бутылку, товарищ Изюмский послушно привстал... Дзинь! Дзи-и-инь! Черт! Я и забыла, что телефоны бывают не только в моем кабинете. -- Вас, Эра Игнатьевна! Так и знала... -- Гизело? Где тебя леший носит? Немедленно на выезд! Ревенко! Да пошел бы он!.. -- Какого беса! Я работаю!.. Из трубки послышался рык, да такой, что даже я дрогнула. -- Немедленно! В городе погром! На Сумской! Поняла? Шеф уехал, дозвониться не могу! Ноги в руки, мчись, принимай решение! Я к "сагайдачникам", они, болваны, с выходом тянут!.. Выполняй! К "сагайдачникам"? Ого, дело скверное, если дошло до курсантов Особого военного универсистета имени Сагайдачного. На моей памяти такого еще ни разу... -- Еду! 4 "Принимать решение" не довелось. И без меня было кому -- мэр, оба его зама, плюс начальник УВД Хирный с целой толпой жориков в больших погонах. Начальство жалось за могучими спинами архаров и явно не торопилось выходить за стену из пластиковых щитов. А впереди, загораживая улицу, бурлила толпа. У страха глаза велики. Погрома не было: во всяком случае, витрины магазинов оказались целы, да и бить никто никого не собирался. Пока, по крайней мере. Зато движение перекрыли намертво. Опустевшие туши троллейбусов тянулись бесконечным караваном, одну из машин уже успели перевернуть. Лозунгов не имелось -- кроме одного, наскоро намалеванного красной краской на обычной простыне. Я всмотрелась... "Кентов вон из города!" Ага, вот в чем дело! И конечно, иконы -- огромные, почти в метр. Кажется, Святой Власий. Странное дело: в памятках, издающихся здешней епархией, епископ Севастийский опеределен к надзору за скотом. За крупным рогатым. Но в городе все считают, что именно он защищает от кентавров. Есть даже сборник молитв Власию "супротив буйства кентаврийского"; по-моему, его уже забросили и в Интернет... -- Гизело? Где твой главный? От неожиданности я вздрогнула. Широкоплечий здоровяк с военной выправкой, которую не могло скрыть вполне штатское пальто. Бажанов, заммэра по силовым. -- Ищут, -- сообщила я, прикидывая: не спросить ли в свою очередь о налете на квартиру Залесского? Нет, не стоит. -- А почему тебя прислали? Мужика не нашли? -- Почему? -- удивилась я. -- Нашли! Он хмыкнул, протянул пачку "Кэмэла". Я покачала головой. Бросила -- еще в колонии, на спор. С тех пор и не курю. Толпа между тем подкатилась к самым щитам. В воздухе мелькнул снежок, с легким стуком врезавшись в тугой пластик. Затем снежки посыпались градом. Вверх взвились десятки рук: -- До-лой кен-тов! До-лой кен-тов! До-лой! -- Ты что, над планом "Покров" работаешь? Я покосилась на Бажанова, но переспрашивать на всякий случай не стала. А вдруг еще что-нибудь скажет? -- Стратеги, мать их! "Сагайдачники" давно уже должны быть! А если и вправду петух клюнет? -- Их Ревенко поехал подгонять, -- со знанием дела сообщила я. -- Ревенко... Хрен с бугра, этот ваш Ревенко!.. Ну ты смотри, чего вытворяют! Над толпой начал подниматься длинный шест. На его конце имелся небольшой "глаголь", с которого свешивалось нечто, издали похожее на мотоцикл. Присмотревшись, я поняла: это не совсем мотоцикл. Кентавр. Точнее, его уменьшенное изображение с табличкой на груди. Надпись гласила "Кент сраный". Шест принял вертикальное положение, качнулся, но устоял. Сзади послышался вопль. Я обернулась: двое архаров отбирали видеокамеру у лохматого юноши. Мелькнула знакомая тараканья рожа. Полковник Жилин! Со свиданьицем! Тараканы заселились -- выселяться не хотят... Рядом с первым шестом начали воздвигать второй -- и тоже с виселицей. На этот раз висеть довелось обычному мешку. Правда, на мешке красовалась шляпа, а белая табличка сообщала, что перед нами не мешок, а наш уважаемый мэр. И не просто мэр, а "Сука-мэр". -- Кто же им платит? Как думаешь, Гизело? Я с изумлением воззрилась на Бажанова. Тот покачал головой: -- Зря мы вашу контору кормим! Платят им, Гизело! Ты погляди, кто собрался? Босота, наркота долбанная, им что кенты, что марсиане. Не-е, не просто это! Ты представляешь, если "Покров" начнется? Мы "сагайдачников" в окопы отправим, а тут шухер! Говорил я, надо спецбатальон создавать! Мне показалось, что я ослышалась. Спятила. Одурела. Окопы? Они что, воевать собрались? Да ведь от нас скачи, за три года до границы не доскачешь! -- До-лой кен-тов! До-лой! До-лой! Мэра в отставку! Ближайший шест (с кентавром) накренился, пошел легким дымком -- и вспыхнул. В ноздри ударил запах солярки. -- Убийцу этого гомосека нашли? Бажанов продолжал меня удивлять. Оказывается, он интересовался не только загадочным "Покровом". -- Ты скажи, чтоб крепко искали, Гизело! Банда у них! Гомосек этот -- только репетиция. Они, сволочи, боевиков готовят! Представляешь: начнут бить боевыми, а мы и ответить не сможем! -- А японских шпионов искать не надо? -- не утерпела я. Мой выпад он проигнорировал, а я еле удержалась, чтобы не сорваться с места и не побежать прямиком домой, к компьютеру. Это же надо! Пять лет заниматься какой-то этнографией, и тут за пару дней такое! "Покров", очевидно, проект введения военного положения -- или даже военных действий. Бред, зато в этот бред неплохо вписываются мифические "боевики". М-да, мысль недурна. Кто там пропавший Крайцман по специальности? Биохимик? Гражданин Залесский точно бы очередной роман накропал. Теперь уже горели оба чучела. Солярки не пожалели -- пылало славно. Снежки кончились, в ход пошли пустые бутылки. Ряды архаров зашевелились, чуть подались назад... Резкий гудок заставил оглянуться. На площадь, разбрасывая неубранный снег, лихо выруливали грузовики. Первый затормозил, из кузова горохом посыпались "сагайдачники", держа наизготовку саперные лопатки. -- Отож! -- довольно прокомментировал Бажанов. -- Ну что, прокуратура, даешь добро на красные сопли? Он не шутил. "Сагайдачники" -- тоже. Вот хрень, мало им палашей с дубинками, еще и лопатки подавай! -- Где мэр? -- стараясь оставаться спокойной, осведомилась я. -- Проведите меня к мэру! Быстро! Вы слышите? 5 ...Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок... Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад... Мяч уже в воде, ленивая теплая волна слегка подбрасывает его вверх, солнце сверкает на мокрой резине. Девочка оглядывается... Нет, бесполезно! Не могу вспомнить! Ничего -- ни лица, ни того, какого цвета был на ней тогда купальник. Даже мяч расплывается, меняет цвет, становится огромным... у меня в детстве был похожий... Хватит! Я открыла глаза и слегка шлепнула надутый от важности томик Лойолы. Может, действительно попробовать? Взять отпуск и пройти весь искус, шаг за шагом, от отчаяния к надежде. Всего за четыре недели. Святой Игнатий уверяет, что после этого год нормальной жизни обеспечен. В покое, благочестии и с истовым рвением к работе. Так сказать, ad majorem Dei gloriam. Не выйдет. Четырех недель у меня не будет, не будет даже получаса. Доклад уже послан, экран тускло светится. Хорошо, что сегодня очередь Девятого. По крайней мере, не придется ругаться. Все! Экран. Пора! Почему они молчат? Ладно, сама... "Здесь сотрудник Стрела. Ответьте!" Сейчас Девятый усмехнется, положит на клавиатуру свои длинные пальцы. Мне всегда почему-то казалось, что они у него именно такие. Как у пианиста. "Здесь Пятый. Слушаю вас, сотрудник Стрела. Только покороче!" Опаньки! Сквозь растерянность, злость, обиду, я все же успела ощутить некоторое изумление. Что это там у боссов? Раньше такого не было! "Попала в сложную ситуацию. Жду совета." Вот так. Покороче. Без эмоций. Строчки ушли в неведомую даль, в ответ поползли другие. "На ваш экстренный N 256. Категорически запрещаю всякую самодеятельность! Планом "Покров" не заниматься. Повторяю: не заниматься. Бажанова оставьте в покое. Выполняйте задание. Ваше сегодняшнее поведение считаю недопустимым!" "Поведение" -- это когда я вместе с мэром и Бажановым вышла к толпе? Но ведь иначе лопатки пошли бы в дело! Вместе с палашами. "Вы привлекли в себе излишнее внимание, чем поставили под удар всю операцию! В дальнейшем -- категорически запрещаю подобное!" Внимание? Пожалуй, да. И Никанор Семенович благодарил, и Ревенко с бутылкой бегал. Где они такие хорошие были, когда толпа на щиты поперла? А в общем, Пятый в своем репертуаре. "Теперь важное. Нужный вам специалист прибывает завтра киевским поездом в 11.40. Вагон третий, место пятое. Специалиста зовут Волков Игорь Дмитриевич. Высылаю фотографию." Завтра? Просила, просила чуть ли не год... Видать, и вправду жарко стало. Ну-с, Игорь Дмитриевич, каков ты? На экране появился белый четырехугольник, по нему поползли пятна, обозначились контуры... Есть! В голове уже сам собой составлялся словесный портрет (лицо овальное, подбородок средний, с ямочкой...), а я глядела в незнакомое лицо, пытаясь понять, кого мне Бог и начальство прислали. Пять лет работала одна -- не шутка. Вроде, ничего. Симпатичное лицо. И улыбка приятная. Сколько тебе лет, Игорек? Двадцать пять? -- если, конечно, фото не старое. Полюбоваться напарником мне не дали. Снова строчки -- сердитые, даже злые. "Категорически запрещается вступать со специалистом в любые разговоры, не относящиеся к работе, сообщать подробности своей биографии, свое агентурное имя, номер и суть задания. Как поняли?" Обидно даже! Он что, меня за малолетку принимает? "Сотрудник Стрела все поняла правильно." Ладно, рычи! А интересно, почему нельзя заниматься "Покровом"? Уж не сидит ли рядышком кто-то еще? Сидит, дискетку в компьютер вставляет... Давно подозревала, давно! Пятый уже успел попрощаться, экран погас, а я все сидела в кресле, слегка постукивая пальцами по мертвой клавиатуре. "Поняла правильно... поняла правильно..." Ладно, будем считать, что поняла. ЧЕТВЕРГ, ДЕВЯТНАДЦАТОЕ ФЕВРАЛЯ Мадам Очковая и ее Капустняк * Специалист по кризисным культам * Добрые друзья старшего сержанта Петрова * Падай, дура! 1 С работы следовало удрать, причем не позже половины одиннадцатого. Спешить я не люблю, особенно в подобных делах. Бог весть, вдруг какому-то любопытному захочется проехаться вслед за старшим следователем Гизело на Южный вокзал? Горят на мелочах -- это даже не азбука, это палочки для счета. Проще всего зайти к начальству, предварительно понюхав лука, и, глядя на оное начальство честными покрасневшими глазами, доложить о временной нетрудоспособности. Проще, но не правильней. Есть метода получше -- так осторчертеть всем, что твое исчезновение будет воспринято, как дар Божий. Посему с первыми петухами я заглянула в кабинет к мрачному недопохмеленному Ревенко, затем нашумела у экспертов, забежала в архив. Следующим на очереди был лично Никанор Семенович, но у самой приемной меня перехватили. Оказывается, пока я накручивала круги по коридорам, меня искали. Точнее, искал. Дуб, понятно, кто же еще? Если прошлый раз стол следователя Изюмского украшала одинокая бутылка коньяка, то теперь впору было перекреститься. Половину стола занимала голая женщина с призывно раскрытым ртом и заброшенными на плечи ногами. Дуба могло извинить лишь одно: дама при ближайшем рассмотрении оказалась резиновой и надувной. А вокруг дивным натюрмортом располагались цветные фотографии -- тоже с дамами, но уже настоящими, яркие обложки журналов и что-то еще, не очень понятное, но явно паскудное. Сам дуб восседал в кресле, скрытый резиновыми прелестями своей новой подруги, и старательно изучал толстую тетрадь в черной клеенчатой обложке. -- Пигмалионизм или фетишизм? -- поинтересовалась я вместо "здрасьте". Господин Изюмский только вздохнул, и весь его вид мне сразу крайне не понравился. -- Ладно, докладывайте! Докладывать ему не хотелось. Даже поднимался дуб с таким видом, будто его не поливали минимум год. -- Очковая, -- наконец выдал он, кивая на стол. Похоже, он имел в виду резиновую даму. Или просто рассчитывал на мою догадливость. Но я предпочла промолчать. -- Упустили! -- вновь вздохнул племянничек, и не выдержал. -- Блин, сука верченая, из-под носа!.. Итак, из-под носа. Вскоре я выяснила, что Очковая, то есть Калиновская Любовь Васильевна, тридцати пяти лет, полька, временно не работающая, умудрилась исчезнуть из квартиры за пять минут до появления опергруппы. На плите как раз выкипел кофе. В спешке она оставила не только пачку патронов, аналогичных изъятым у гей-гражданина Кондратюка, но и все те сокровища, что ныне красовалась передо мной. -- Блядина она! -- резюмировал дуб. -- Вот, погляди! Он наобум порылся в пачке цветных фотографий и протянул мне. Первый же взгляд показал, что мой собеседник во многом прав. -- Видала? Старая, сука, а туда же! Бордельеро на хазе устроила! Голубятню! Мальчиков ей подавай, собачек! Блядина! Судя по фотографиям, не одних собачек. Кентавров тоже. Отсутствием воображения мадам Очковая явно не страдала. По поводу "старой суки" я решила не заострять. Всего на год меня старше... Эх, клещи бы сюда, да за язычок кой-кого! -- Ведь чего она Очковая, Эра Игнатьевна? Она же их трахала! Пидоров этих! То есть которые лица... Во! Изюмский сморщился и поднял со стола нечто. Н-да! Слыхивать приходилось, а вот видать -- еще нет. -- Этот, как его, блин? Фаллоимитатор. Она у них, у пидоров, самая модная телка была! То есть даже не телка... С трудом уйдя от столь благодатной темы, дуб все-таки вернулся к нашим баранам. В "Мамае" Очковую знали все. И не только в связи с указанными выше обстоятельствами. Уже несколько лет гражданка Калиновская была постоянной подругой завсегдатая оного бара, известного под кличкой Капустняк. К числу прочих знакомых гражданина Капустняка принадлежали также известные нам убиенный бармен Трищенко и вольный стрелок Кондратюк. -- Да вот они, глядите! Очередная фотография. Без собачек, зато с хорошо узнаваемым гражданином Кондратюком, не менее узнаваемой Очковой и неким третьим -- постарше, с короткой черной бородкой. Все трое были весьма и весьма заняты друг другом. Любопытно, кто сие снимал? Уж не Трищенко ли? Я хотела выдать увлекшемуся дубу нравоучительный пассаж, но внезапно физиономия сластолюбивого бородача показалась мне знакомой. Может, из-за бороды. Ненавижу мужские бороды, все время кажется, что тебя лобызает половая щетка... -- Компьютер работает? Найдите файлы розыска! Быстро! Можно было отдать снимок на сканирование и совмещение, но я понадеялась на свою память. Почему-то я была уверена: этот тип в розыске, причем не только в городском. Где-то полгода назад... Есть! Искать не пришлось. В первой же десятке "особо опасных" мелькнула знакомая борода. А вот и текст. Та-а-ак! Я присвистнула, дуб тихо выматерился, и я раздумала делать ему замечания. Не до того. Нет, ну это же надо, а? ...Панченко Борис Григорьевич, он же Бессараб, он же Капустняк. Вор в законе, предполагаемый главарь "железнодорожной" "братвы". Убийства, рэкет, наркотики, торговля женщинами и детьми, содержание притонов, аферы с авизо. Полгода назад дело передано в Интерпол. Предполагаемое местонахождение -- Португалия... -- Это которые "тамбовцев" и "воркутинцев" перешлепали? -- судорожно вспомнил дуб. -- Которые, -- согласилась я, не понимая: что же это такое творится на белом свете?! Капустняка, главаря чуть ли не самой крупной банды в Евразии, ищем мы, ищет Интерпол, а он гуляет себе под самым носом... -- Его видели в "Мамае"? Когда? Изюмский почесал затылок и начал загибать пальцы -- один, второй... -- Неделю назад. Лихо! Как раз перед убийством! -- Чего делать-то будем, Эра Игнатьевна? -- жалобно вопросил дуб. Делать? Интересно, далеко ли до ближайшей колокольни? Бежать, взбираться, хвататься за веревку... -- Не будем спешить, -- рассудила я. -- Расспросите всех еще раз. Только подробнее -- когда заходил, с кем... И загляните на серверы Интерпола. Мало ли? Дуб послушно кивнул, я же взглянула на часы и поняла -- пора. Скоро обеденный перерыв, не хватятся, а потом я позвоню... -- Эра Игнатьевна, это ведь вы дело Молитвина ведете? -- Что? -- я застыла, думая, что ослышалась. -- Ну, алкаша пропавшего, -- удивился дуб. -- Дядька говорил... Уно, дуо, трез... Он, де, труа, катр... Айн, цвай... -- Вела. Закрыли дело. А... что? -- Ну, если закрыли!.. -- господин Изюмский пожал широкими плечами. -- Просто тут о нем... Тетрадь -- та самая, в черной клеенчатой обложке. Еще не понимая, я раскрыла первую попавшуюся страницу. Рисунок карандашом: женщина и... тоже женщина, хотя на первый взгляд и не скажешь. Внизу подпись -- "Олька Ч., поз. "крыл. ракета". -- В конце, Эра Игнатьевна! Тут она всякую пакость описывает, а в конце... В конце, то есть на последних страницах, оказались адреса. Много, некоторые перечеркнуты крест-накрест, другие без фамилий, с одними инициалами... "...Молитвин Иерон. Павлов. Гв. Широнинцев, 22, 15. 300 гр." Раз, два, три, четыре, пять, шел Молитвин погулять. Капустняк вдруг выбегает, триста гр. ему вручает... 2 Ездят к нам мало. В первые годы побаивались -- да и сейчас боятся. Вдобавок негласный пропускной режим, ОВИР; даже, кажется, справки. Постоянные пропуска полагаются лишь родственникам, и то не всем. "Братва" тоже не спешит соваться. Кому охота лезть прямо в пасть к "железнодорожникам"? Стоп, стоп, не надо, хватит!.. Я постаралась забыть, хотя бы на время, о таинственно сгинувшем Молтвине и не менее таинственно объявившемся Капустняке. Не сейчас! Платформа пуста, но на вокзальном табло уже 11.28, значит, скоро... Странно: сюда почти не ездят, а поезда не отменили. Ревенко как-то пояснял: политика! Символ единства державы. А тот факт, что поезда пустые -- не беда. Пустые -- зато целые. "Железнодорожники" всех напрочь отвадили... Стоп! Опять не туда! Лучше подумать о специалисте. О симпатичном парне по имени Игорь. Игорь Дмитриевич. Игорь Дмитриевич Волков, который сейчас, судя по всему, разглядывает заснеженные пустыри на месте сгинувшей Новоселовки. Интересно, кого мне пришлют? Физика? Наверное, физика. Девятый намекнул, что некоторые из них уже ставят Основную теорию под сомнение. Правда, печатать такое не спешат. Кого-то наша любимая теория весьма устраивает. И действительно: что может быть проще? Неизвестное излучение действует на психику, бедолаги-обыватели видят чертиков -- и все в порядке, картина мира не меняется. Где же вы, Игорь Дмитриевич? На часах 11.30. Пора! Ага, есть! Задумавшись, я даже не заметила тупую морду локомотива, неторопливо выползающего со стороны Сортировки. Правильно ли я стою? Все верно, третий вагон должен располагаться именно тут, проверено... Проводник издевательски долго возится с дверью, затем никак не желает отойти в сторону... -- Эра Игнатьевна? Игорь Дмитриевич Волков улыбается и протягивает мне широкую ладонь. Я улыбаюсь в ответ. -- Д-добрый день! А вы знаете, я б-был в вагоне совершенно один! Все еще в Полтаве сошли!.. -- Добрый день! -- наконец спохватываюсь я. -- Это ничего, главное, вы не потерялись! ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА... Фотография, конечно, старая. Моему гостю лет тридцать -- или чуть больше. Ямочка на подбородке, яркие губы. Красивые глаза, только цвет какой-то странный. Серый? Нет, светлее. Невысок, но крепок, не иначе тренировался, причем не один год. Кисти узкие, какие-то детские. И запястья -- тонкие, как бабки у породистого скакуна. А еще бы ему очень пошла штормовка. Вот он какой, присланный вместо боевого слона специалист... -- Что-нибудь не так, Эра Иг-гнатьевна? О, Господи! Засмотрелась, баба старая! -- Все так, Игорь Дмитриевич! Просто я рада... -- Только не Д-дмитриевич! -- он вновь улыбается и смущенно разводит руками. -- Когда с "ичем", все к-кажется, что я на заседании Ученого совета, и еще эти ст-туденты... -- Игорь, -- охотно вношу эту коррективу. -- А я -- Эра. Только лучше... Лучше -- Ирина. Договор заключен, и мы не спеша направляемся к стоянке такси. Только сейчас я замечаю, что за спиной у долгожданного специалиста -- старый рюкзак с притороченной сверху гитарой, а в руке -- лоптоп, тоже старый, чуть ли не начала века. И вновь просыпается любопытство. Физик? Физик с гитарой? Ничего, скоро узнаю. 3 Перед тем, как заваривать кофе, я быстро спалила на горелке даже не одну, а две булочки, и установила на видном месте иконку Филиппа Сурожского. Почему-то хотелось, чтобы кофе получился такой, как надо -- или еще лучше. Святой благостно улыбался, вдыхая пряный аромат. Бог знает, может, ему кофе прямо в Сурож возили? Из Абиссинии? Завтракать гость категорически отказался, приведя меня в тихую радость. За всеми моими злодействами я давно не пополняла холодильник. Зато бар... -- Вам с коньяком? У меня есть настоящий "Камю". И "Арарат" тоже есть -- тридцатилетний! На этот раз его улыбка выглядела слегка растерянной. -- Н-не знаю даже. Может, сначала о работе поговорим? Вы ведь теперь мой, т-так сказать, научный руководитель!.. Научный? Хорошо сказано! Но... Спросить? -- Простите, Игорь, а кто вы по специальности? Я имею в виду... -- П-понимаю, понимаю, -- Игорь поспешно закивал. -- Кажется, м-могу вас обрадовать, я именно по вашему профилю. Два нуля, ноль восемь, семьдесят два. Л-литературоведение и фольклор. "Вот те раз!" -- подумал Штирлиц. Я чуть не поперхнулась глотком кофе (хорошо получился, не подвел Сурожанин!); все еще не веря, покачала головой: -- Фольклорист? -- Ну да! -- гость явно удивился. -- У меня кандидатская по античной мифологии, а д-докторская -- по индо-арийской. Я, правда, доктор не наш, американский, у нас сейчас в совет лучше не соваться. Ничего, ничего... Посчитаем до десяти. Что-то часто приходится этим заниматься! -- А как вам, позвольте спросить, обрисовали ваше задание? В смысле, э-э-э, работу? Изумленный взгляд серых глаз. Да, глаза что надо, век бы смотрела, не отворачивалась... -- Но... Мне объяснили, что фонд Сороса открыл н-несколько новых тем, в том числе по кризисным культам, на примере вашего города. Д-действительно, материал уникальный! Я подал заявку, и вот... Мне сказали, что здесь есть два специалиста: вы и г-господин Молитвин... "А вот те два!" -- подумал Мюллер. Если все это -- шутка Девятого, то она явно удалась. -- А что вы понимаете под кризисными культами, Игорь? "Что такое?" -- спрашивать нельзя. Все-таки я -- тоже "специалист". -- Хороший вопрос! -- краешки ярких губ дрогнули. -- В т-точку! Я понимаю так: к-кризисные культы возникают в экстремальных условиях, когда об-бычная система ценностей перестает существовать или становится непродуктивной. Вот, например, культ "карго"... Узнавать о культе "карго" было интересно (надо же, грузовозам поклонялись!); а еще приятнее было просто слушать его голос. Негромкий, теплый... И вдруг я начала понимать: случилось кое-что пострашнее приезда наивного фольклориста в наш Ад. Я встретила свежего человека. Симпатичного человека. Умного. Не "сотрудника", не жорика, не наркомана... Окстись, девка, с ума не сходи! -- К тому же, как я выяснил, у вас этим д-давно занимаются. Начали еще до в-всего этого ужаса. Здесь работал Институт Прикладной Мифологии... наверное, с-слыхали? Слыхала! Ох, слыхала! НИИПриМ, он же -- N 7. Тот самый, где рвануло. Лаборатория МИР, до которой еще никто не смог докопаться. Ни в переносном смысле, ни в прямом. Кратер -- метров двести в диаметре. До сих пор трава не растет... -- Ведь господин Молитвин -- из лаборатории МИР, если я не ошибаюсь? Это зд-дорово, у нас думали, что там все погибли! Вы знаете, портрет Иеронима Павловича -- это б-было первое, что я увидел, когда впервые зашел к нам на кафедру. То есть, на мою будущую к-кафедру... ...Представилось: пропитая рожа угрюмо глядит из золоченой рамы. В деснице вобла, в шуйце -- початая бутылка пива. -- Хорошо! -- легко согласилась я. -- Как только господин Молитвин появится, я вас немедленно познакомлю. А, может, все-таки по пятьдесят грамм? "Арарата"? К сердцу мужчины надо добираться через желудок. А через рюмку куда? Ой, дура ты, Эрка, дура! Коньяк тяжело плескался в граненом хрустале. Игорь вздохнул, вновь развел руками: -- Н-ну разве что за погибель теории Семенова-Зусера. Да расточатся врази! С большим удовольствием я хлебнула бы за знакомство, но... И это годится. -- Аминь! Чокаться не стали. Я вдруг представила старую накрашенную бабу, тянущуюся с рюмкой через стол... Бр-р-р! -- Значит, думаете опровергнуть Основную теорию? Приятно поддерживать светский разговор. Два ученых мужа... То есть не совсем, но где-то рядом. -- Мечтаю! -- на сей раз он не улыбался. -- Из-за этой к-клятой теории мне, собственно, и докторскую в Минске зарезали. Авось, наберу материала... И тут я поняла. Он ничего не видел. Ни-че-го! Для него Объект -- что-то вроде индо-арьев. Кентавра ему продемонстрировать, что ли? Нет, не заметит, нужно пару дней... -- Хотите, фокус покажу? Прямо сейчас? Я огляделась по сторонам. Стекло разбить? Еще за буйную посчитает! Взгляд скользнул по брошенной на диван сумочке. Ага! Я достала помаду, и мы прошествовали на кухню. Игорь с интересом поглядел на желтые разводы по потолку -- неизбежные последствия недавнего потопа. Ну, про это потом... -- Помада, -- начала я не без торжественности. -- Она мажется. Для убедительности я провела черту прямо по кафелю. Игорь задумался, затем кивнул: -- Согласен. Это -- п-помада. Она материальна, и она ост-тавляет след. -- А теперь вы. Изобразите что-нибудь. На миг он заколебался, но затем в серых глазах сверкнул вызов. Приняв из моих рук инструмент, Игорь провел рукой резкую неровную линию. Раз! Волнистая черта. Два! Что-то треугольное... Да это же парус! Неплохо! ...Почему-то сразу вспомнился морской берег. Серый песок, теплые волны, ее рука -- в моей руке... Я вздохнула. Хватит, не сейчас. -- Итак, что вы сделали, Игорь? Он усмехнулся, взглянул на рисунок. -- В-вероятно, слегка нашкодил. -- Совершенно верно. Теперь в святцы! Нет, не стоит, случай простой, святые могут спать спокойно. Я достала булочку и обильно покрошила на подоконник. Затем в восточный угол. А после -- у порога. Достаточно? Вполне. Игорь с интересом следил за моими пассами. Под занавес одобрительно хмыкнул: -- Насколько п-понимаю, домовой? Я кивнула, быстро прочитала про себя простенькое заклятье. Как это Евсеич учил? "Сусидко, сусидко, надто в хате брыдко, тоби я рада, прыбраты надо..." Вызубрила! Теперь считаем. (Опять считаем!) Раз, два... десять... -- Прошу! Рисунок уже исчезал -- бледнел, таял, оставляя легкий розовый след. Вот и он пропал. Игорь внезапно стал серьезным, быстро коснулся пальцем стены... -- Вп-печатляет! -- Могу исчезника вызвать, -- гордо сообщила я. -- Для этого манка нужна. Только исчезники шипят, когда незнакомого человека видят. И с собой утащить могут. Мы вернулись в комнату, Игорь поглядел на бутылку, протянул руку. -- Нет, не стоит. Хотя опыт, я в-вам скажу, хорош! Семенова бы сюда! Ковалевского уже не убедишь -- п-помер. Между прочим, первые т-такие опыты стали проводить именно в НИИПриМе. П-правда, если верить легенде, там начали с телевизора... -- В институте мифологии? -- поразилась я. -- Игорь, Институт N 7 -- оборонный объект! То есть, был, конечно. Название -- для прикрытия, понимаете? Я вовремя укусила себя за кончик болтливого языка и заткнулась. Игорь бросил на меня удивленный взгляд (не смотри, сероглазый, не надо!), пожал плечами: -- Об-боронный? Ну, конечно, можно вызвать д-джинна, засадить в бутылку из-под пива и швырнуть в суп-постатов... Нет! Это был именно институт прикладной мифологии! МИР -- собственно, "М-миф и реальность"; или, по другой версии, "Мифологическая реальность". В том-то и дело! И г-господин Молитвин был один из тех, кто первым, так сказать, п-пробил брешь. Ему сейчас нельзя позвонить? Жажду з-знакомства! Я покачала головой. И я жажду. И кое-кто еще. Например, Очковая. Или сам Бессараб-Капустняк. -- Как только вы его в-встретите, Ирина, пожалуйста, познакомьте! А пока... Наверное, мне стоит побродить по г-городу. Мечтаю поглядеть на к-кентавров. -- Сегодня не увидите, -- усмехнулась я. -- Адаптация. Нужно денька два. Он кивнул, задумался. -- Т-то, что вы показали мне, Ирина, это одна п-половина яблока. Т-так сказать, физическая сторона. Но я фольклорист, меня интересует и вторая половина -- к-как все это воспринимается на уровне культа. Я вздохнула. Ну, конечно, ему научную работу писать. По линии Сороса... Господи, кого они мне прислали? -- А в-вас не удивляет, Ирина, что православная церковь б-быстрее всего, так сказать, приспособилась? Быстрее? Да, пожалуй. Буддистам-одиночкам -- им было наплевать. Мусульмане только сейчас начинают одноразовые молитвы печатать. Очень красиво -- листок, на нем вязь арабских буквиц с указанием на трех языках: "Коран, сура 14, аят 8". Берешь, отрываешь, мажешь острым кетчупом... А иудеи (которые уцелели) почти все уехали. Говорят, мучились бедняги -- ни воды, ни света, штукатурка падает... -- Православным не впервой, -- предположила я. -- К Петру привыкали, к большевикам. У некоторых, что постарше, до сих пор погоны под рясой. Да и не все готовы булочки крошить. Вот у нас недавно арестовали двух священников... Вновь пришлось кусать себя за язык. И больно! -- Читал, -- кивнул Игорь. -- Отцы Николай и Алек-ксандр, если не ошибаюсь. К-кажется, кто-то из них считает, будто настал, так сказать, Армагед-дон? Могу ли я знать об этом? Пожалуй, могу. Я ведь тоже читаю газеты! -- Так думает отец Александр. Но ему представляется, что Армагеддон давно прошел, и этот свет -- уже не наш... -- Интересно. Неглуп б-батюшка! Остается с этим согласиться, но вдруг я начинаю кое-что соображать. Гражданин Егоров рассказал об этом только мне -- позавчера. Он в следственном изоляторе, в одиночке. Откуда? Наверное, меня выдали глаза. Игорь моргнул, покачал головой. -- П-помилуйте, Ирина! Я прекрасно понимаю, что т-такое научная этика! Честное слово, я не напечатаю и слова из ваших н-научных отчетов без вашего согласия. Мне их просто п-показали, чтоб я, так сказать, вошел в курс... Я перевела дух. Конечно, ведь его все-таки готовили. Не так, как меня, ясное дело... "Научные отчеты"! Смешно? Пожалуй, не очень. -- Вы говорили об этих двух священниках, Игорь. -- Да. Их позиция, к-конечно, любопытна, но в том-то и дело, Ирина, что они -- исключение. П-погоны под рясой -- это, конечно, да, но дело не в погонах. П-православие, вообще, очень мистическая религия. А м-мистика предполагает непосредственное воздействие на, т-так сказать, предмет веры... А забавно в-выходит! Помнится, годков этак н-надцать назад одного священника из-под К-киева отлучили за то, что хворых заговорами д-да оберегами лечил и пиво п-пить изволил с мужиками. Я т-тогда так и не понял, за что б-бедолагу все-таки отлучили -- за знахарство или за пиво. А т-теперь, так сказать, поворот "все вдруг". Скоро, т-того и гляди, бубны выдадут б-батюшкам! Слушать бы и слушать. Наверное, студенты его на руках носили. А студентки... К тому же гитара!.. О гитаре я решила спросить чуть погодя. Время есть, на работе не хватятся... Дзинь! Дзинь! Дзи-и-инь! На этот раз пришлось закусывать не язык, а губы. Иначе бы обложила в пять этажей ни в чем не повинный телефон. Впрочем, что значит: неповинный? Мог бы и сломаться, как давеча! И не умолкает, тварь! -- В-вам, кажется, звонят, Ирина! Остается улыбнуться, извиниться и пройти в соседнюю комнату. Кто бы это мог быть? Если дуб -- пошлю в пень... -- Гизело слушает! Хорошо, что еще не сказала "старший следователь Гизело". То-то бы сероглазый удивился!.. -- Эра Игнатьевна! Это Петров. Старший сержант Петров. Уже боялся, что не дозвонюсь... Началось! Точнее, продолжается. -- Слушаю вас, Ричард Родионович! -- У меня новости. Про Фимку. То есть про гражданина Крайцмана. Нам бы встретиться... Ясно. Гитару послушать не удастся. По крайней мере, сейчас. -- Где вы? -- Я? На Клочковской, но скоро буду возле дома Алика. Мне фотки взять надо, чтобы ребятам раздать. У меня только старые... Алкаш-писатель проживает совсем рядом. Остается совместить неприятное с бесполезным. Вдобавок рядом проживает беглая бабушка Лотта, которая вполне могла вернуться. Ее дополнительные показания тоже не помешают. А присутствие Петрова только упростит ситуацию -- его-то, небось, тут все знают! -- Хорошо. Через двадцать минут у его подъезда. 4 ПАДАЙ, ДУРА, ПАДАЙ! (опыт итальянской увертюры) I. ALLEGRO Возле нужного подъезда, прямо на покрытом грязным снегом тротуаре, красовался грузный мотоцикл с сине-желтыми полосами и знакомой эмблемой: Егорий истребляет лох-несское диво. Рядом с мотоциклом нетерпеливо топтался лично старший сержант Петров. -- Здравия желаю, госпожа старший следователь! -- И вам того же... -- начала было я, но сразу умолкла. Так-так, мотоцикл, палаш на боку, наручники... -- Петров? Вы ведь, если я не ошибаюсь, под следствием? Жорик сдвинул шапку с "капустой" на левое ухо и принялся чесать затылок. Не иначе, извилину стимулировал. -- Ну-у... Госпожа... Гражданка старший следователь! Так ведь в штатском со мной ни одна собака говорить, е-мое, не станет! Вот, у ребят попросил, на время... -- И пистолет тоже? Петров вздохнул и принялся расстегивать кобуру. Пустую. -- Так я ведь законы знаю, Эра Игнатьевна! Палаш -- он ведь не оружие даже, а так, для порядка!.. Упечь бы трепача в изолятор -- для порядка. Недавно одному парню за охотничий нож трешник впаяли... -- Ладно. Выкладывайте! -- Да, мать его в гроб, весь город облазил... -- Отставить! Все-таки правильно, что женщин неохотно берут на работу, подобную моей. Тут одного дуба с запасом хватит. Обложить? Не стоит, не того калибра, зазнается еще!.. -- Сержант! Еще раз на родном языке заговорите, отправлю под арест! Как поняли? Ментовская ряха краснеет, бледнеет... притворяется? или и впрямь заело?! А хорошо, когда с ними можно так! И даже покруче -- можно! -- Виноват, госпожа старший следователь. Докладываю... -- Вот так-то лучше! Лучше -- по форме, но не по содержанию. Весь город сержант облазил, но Алика, равно как и Фимки, то есть граждан Залесского и Крайцмана, не обнаружил. К начальству сунулся -- без толку. У них сейчас аврал -- Жэку-Потрошителя на Дальней Срани ловят. Уже пятерых сей Жэка съел, шестого ищет. Выходит, на официальный розыск надежды мало, да и на неофициальный тоже. Зато был один разговор... -- Сам я не слыхал, Эра Игнатьевна. Сослуживец мой слышал -- Дашков Андрей. Он к архару знакомому выпить зашел, там еще двое были. В общем, один спрашивает: "Куда жидка, мол, очкатого дели?" А другой ему: "Который жидок? Драчун? Ну, ясно куда, к психам!" Это как раз на следующий день было после того... -- На Сабурку ездили? -- Так точно. Нет там его и отродясь не было. Оставалось поразмыслить. Где еще у нас водятся психи, кроме как на Сабуровой даче, она же психиатрическая храм-лечебница N 15? Водятся они, конечно, везде, но, главным образом, законом не признанные. А вот, так сказать, легальные... -- Районные храм-лечебницы? Центральная неврологическая? Петров пожал плечами: -- В центральной был, районные сейчас ребята шерстят. Без толку это. Храм-лечебницы тетя Марта, мамка Фимкина, сразу обзвонила... Нема Фимки. И Алика нема! Вид у бравого жорика был настолько кислый, что я его мысленно пожалела -- без всякого на то хотения. Видать, страдает -- друзья все-таки! Бедный сержант! ...Я спросила как-то у Петрова: ты зачем надел на шею провод? Ничего Петров не отвечает... -- Ладно, Ричард Родионович. Поднимемся в квартиру к вашему Залесскому. II. ANDANTE Голосистый звонок надрывался долго и безнадежно, но за дверью было тихо, будто мы пытались ломиться в склеп. Я поглядела на сержанта, тот в очередной раз пожал плечами. -- Идка должна быть там. Я звонил недавно, она дома была... Выходит, сексапильная лимитчица решила поселиться тут всерьез и надолго. Так гражданину Залесскому и надо! Скоро пропишется, затем явится куча рогатых родичей из деревни с большим деревянным метром -- квартиру делить. Чего это я на нее взъелась? Может, завидую? Тьфу, глупость! -- Ключи у вас есть? Хлопок по карманам, знакомая "ментовская" ухмылка. -- Ключи нам без надобности! Отмычка у меня -- фирмовая. Замок только жалко... -- Сейчас! Сейчас! У замка сегодня удачный день. А гражданка Бах-Целевская таки дома, поскольку именно ее голос доносится из-за двери. -- Иду! Я в ванной была! Сейчас халат накину! Успокоившись по поводу замка, я, решив не тратить времени даром, достала записную книжку. Из-за двери донесся странный шум, словно рухнуло что-то тяжелое. Уж не гражданка ли Бах-Целевская на мыле поскользнулась? -- Вы адрес той бабушки знаете? Что с нами тогда в квартире была? Ее Лоттой зовут. -- Тети Лотты? Уточнять, кому она бабушка, кому -- тетя, не пришлось. Вопль -- дикий, отчаянный, -- на миг лишил меня дара речи. Записная книжка дрогнула, выпала из рук. -- А-а-а-а! Мамочка-а-а-а! Ой, убили-и-и! Ой, спасите-е-е! Петров опомнился первым -- ноблес оближ, жорик все-таки. Тускло сверкнула полоска стали, вонзилась в замок. -- Помогите-е-е! Помогите-е-е! -- Дверь открой, дура! -- крикнула я, без всякой надежды быть услышанной. Вопли не стихали. Сержант, негромко матерясь, копался в замке, а я начала приходить в себя. Если вопит -- значит, еще не убили. Успеем! -- Есть! Изнасилованный замок жалко клацнул -- и дверь под натиском Петрова покорно распахнулась. Я дернулась вперед, но лапа жорика без всякого почтения к сединам и чинам, схватила меня за ворот пальто и отшвырнула в сторону, словно котенка. -- Стоять! Я первый! В руке его уже был пистолет, и я беззвучно поклялась: выживу, отправлю наглеца в изолятор. Пустую кобуру показывал, ширмач! Ну, я ему! III. PRESTO ...На полу в прихожей -- сиротливая лужица; чуть дальше -- мокрые следы. Похоже, гражданка Бах-Целевская шла к двери, шла и... -- Сюда! Сюда! Ой, лышенько! Ага! Прямо! Стеклянная дверь, за ней -- комната с диваном, на котором Алик-алкаш возлегать изволили. Сержант уже там. Сейчас выстрелит... Нет, обошлось! -- Эра Игнатьевна! Скорее! Если "скорее", значит, стрельбы не будет. Я автоматически расстегиваю пальто, перешагиваю порог. Батюшки светы! На этот раз действительно "батюшки" и вполне "светы". Знакомый до омерзения запах. Его ни с чем не спутаешь -- кровь. Да, кровь -- на полу, на диване, на расстегнутом японском халате гражданки Идочки. У меня под ногами -- тоже кровь. Хорошо еще туфельки на шпильках не успела надеть, как в прошлый раз. Теперь ни к чему. Сержант Петров не оценит, и дурочка-Идочка не оценит -- и гражданин Залесский Олег Авраамович тоже. Гражданин Залесский Олег Авраамович бревном лежит на ковре, и, судя по обилию крови, в помощи едва ли нуждается. Лица не узнать -- даже веки измазаны красным. Где же рана? Впрочем, это пока не важно, в морге разберутся. Артерию перебили? Да, похоже. Растерянный (таким я его еще не видела) Петров что-то бормочет, склонившись над телом; гражданка Бах-Целевская, устав вопить, сползает в кресло. Все ясно, единственный уцелевший мужик -- это я. -- Гражданка Бах-Целевская, проверьте пульс! -- Я? -- в круглых коровьих глазах плавает ужас. -- Ты же медсестра, дура гребаная! Кажется, помогло. Идочка, подергивая нижней губой, вступает в лужу крови, наклоняется. Бесполезно, но надо установить факт. Я гляжу на часы -- 13.30. Ровно. Пригодится для протокола. -- Жив! Он жив! Жив!!! Теперь гражданка Бах-Целевская вопит втрое громче прежнего. Петров бросается вперед, склоняется над тем страшным, что лежит на ковре. -- Алик! Алька! Это я, Ритка! Не помирай! Я сейчас! Сейчас! Он -- сейчас! По-моему, телефон в соседней комнате. Я поворачиваюсь... Грохот -- точно по подъездной лестнице пустили каток. Огромный каток -- и совсем близко. Совсем близко, за входной дверью. Черт, дьявол, мы же ее не закрыли! Я бросаюсь вперед, дверь распахивается, в проем лезет бородатая рожа кента. -- Падай, дура! Падай! -- доносится сзади рев Петрова. -- Падай! Стреляю! Дура -- это я.