предлагают  крышу..."  "Что-что  предлагают?"  "Платную
защитуодних бандитов  от  других... Так вот, я очень боюсь, что <b>вас</B>  они  не
упустят...  А  за  Мариночкой могут  устроить  настоящую  охоту." "Охоту?  -
смеялась  юная  княгиня,  прижимаясь  к  своему надежному могучему  мужу.  -
Зачем?"  "Чтобы  похитить!"  "Но  для  чего?  Для  выкупа?  Как   кавказскую
пленницу?" "Если бы!.."
        2.
     "Хорошо, что я хоть одел нас  всех не очень богато, - говорил  Фридман,
пока  они быстро шагали  по мессиву  из  снега, соли и песка  по  тротуарам,
осторожено обходя коварные глубокие лужи.  - Старик, конечно преувеличивает,
но..."
     "Хорошо, что  вы  надоумили  нас  вооружить, Арон, - добавил  Мухин.  -
Боюсь, что он знает, что говорит!."
     "Какие они  все маленькие, -  шепнула Марина своим спутникам. - Мы, все
трое, уже  потому  обращаем на себя внимание, что нормального роста. И какие
серые  у  всех  лица.  Даже  в  наших   петроградских  трущобах  народ  куда
приличнее... И  этот  грязный снег,  и этот воздух... Как могла уцелеть хоть
четверть русских в таком воздухе! "
     "А я надышаться не могу, - возразил Арон. - Это воздух моей юности. Вон
там,  в  сквере  у домика  Петра  я  когда-то  всю  белую  ночь  целовался с
изумительной блондинкой,  когда  развели  мосты  и  отрезали  нас  обоих  от
дома..."
     Слишком высокий Фридман был одного роста с великолепной  четой Мухиных.
Неизгладимый советский налет с него почти  сошел за много  лет в Израиле. Но
на него никто не обращал  внимания,  в то время  как на  Марину и Андрея без
конца  оборачивались,  а  это действительно  настораживало. При  том, что им
встретилось  немало  явных  иностранцев,  которые  громко  и   непринужденно
говорили по-английски  и по-немецки. "Они-то  ничего не  боятся,  -  заметил
Андрей.  -  И нам  следует  забыть  обо  всем. Тем  более  мы  все  трое при
спиралях." "А  ты заметил, что  и иностранцы  здесь тоже другие?.. - заметил
Фридман. -  На них тоже наша революция  наложила  печать. Даже и  они как бы
второго сорта по сравнению с петроградцами..."
     "Я тут  просто умру  с  голода, - смеялась  Марина,  когда  они  шли по
проспекту от пирожковой к Неве. - Уж как я скудно  питалась недавно, даже  в
секс-витрину едва  взяли  за худобу, но такой дряни не ела никогда в жизни."
"А  по-моему могло  быть хуже, - весело  возражал Фридман.  -  Конечно,  это
совсем  не  тот вкус, что был тогда, но я отношу это на  мой возраст. И небо
было  другим."  "Вот как раз неба тут вообще  нет.  И это  единственное, что
роднит ваш Ленинград с нашим Петроградом, - отметил Мухин, напряженно  глядя
по сторонам. - Надо  же,  в принципе тот же проспект, но словно пародия... А
там  впереди что?  Неужели  Троицкий  мост?" "В  мои  времена  он  назывался
Кировским. Сейчас, скорее всего снова Троицкий."
     "Ага,  значит вот  в  этом  здании и  произошло  то, что разделило нашу
страну  на два измерения. Ведь это - особняк балерины-фаворитки Кшесинской?"
"Точно. При  мне там  был Музей революции. Я много  раз бывал и в особняке и
даже  на  балконе,  с  которого  некогда  выступал   Ленин."  "Все-таки  мне
непонятно..." - задумчиво сказал Мухин, глядя на балкон и представляя на нем
великого  оратора, поднятого из  вон той двери на пику и брошенного прямо на
головы экзальтированной наэлектризованной лозунгами толпы.
     Потом был шквальный огонь двух своих  и четырех трофейных  пулеметов из
всех окон  по  цвету большевистской  революции, собравшемуся здесь послушать
Ильича.  Казакам терять было  нечего.  Прояви они малейшее колебание  - и их
самих  тут  же  подняли бы на  тысячи штыков. Пулеметы раскалялись так,  что
мокрые      тряпки,      непрерывнолихрадочно      подаваемые      ошалевшим
пулеметчикам,начинали  дымиться на грохочущих  стволах.  Но уже через десять
минут живых в  поле зрения почти не  было.  Штыки  валялись рядом  с  серыми
шинелями резервистов и черными бушлатами "братишек" по всему скверу.
     "Что  непонятно? - спросил Фридман. - К казакам присоединились  остатки
гвардейских полков, уцелевшие в Мазурских болотах,  подошли  корниловцыи..."
"Это-то я знаю, - поморщился  Мухин. - Непостижимо другое: ЗАЧЕМ, как, каким
механизмом можно было уничтожить не сотни, тысячи, даже, страшно произнести,
миллионы русских, НО ТРИ ЧЕТВЕРТИ народа? Это же надо  было стрелять даже  и
не каждого  второго. Даже в  этом вашем  "Чекисте" показано,  как это вообще
очень трудно, чисто технологически, убивать даже  сотни людей.  Газы что  ли
они применили?" "Нет, до этого не дошло... Вы знаете, что такое  ГУЛАГ?" "На
каком  это  языке?"  "Увы,  на  нашем  с  вами  русском. Главное  управление
лагерей."   "Не   понимаю.   Военных   лагерей?"   "Концентрационных."  "Для
военнопленных?"  "Да, если считать пленными  <i>десятки миллионов</I> обреченных на
смерть от голода и  холода истинных и  минимых политических врагов. Это были
лагеря намеренного массового уничтожения." "Д-десятков миллионов собственных
граждан?!" "Плюс коллективизация  для  уничтожения  зажиточного крестьянства
как класс..."
     "Чушь какая-то,  -  задохнулся  Мухин.  - Никогда  никто  в  истории не
уничтожал крестьян. Кто же общество  кормить-то будет?" "Именно потому сразу
был  голод  с  людоедством... А потом начались чистки - уничтожение  массами
палачаминарода   и   друг   друга,  включая   сторонников   режима.А  нелепо
подготовленная и едва не проигранная война! Тридцать миллионовубитых. Только
в  блокаде  Ленинграда  погибло  от  голода  и холода  около двух  миллионов
горожан... Послевоенная разруха  сопровождалась не только скудным  питанием,
но  и новыми  волнами  репрессий. В  лагеря  угодили  бывшие  военнопленные,
которых немцы брали в начале войны миллионами... Я уж не говорю о чуть ли не
поголовном пьянстве, о  неустроенности быта,  при  которой  заводить детей и
вырастить  полноценных  граждан могла далеко не  каждая  семья. Под  занавес
трагедии  коммунистического  режима  произошла  катастрофическая  авария  на
атомной  электростанции  из-за  поголовного  головотяпства. После  свержения
советской  власти был установлен демократический режим,  но экономика  стала
еще слабее из-за массы  политических несуразиц, которые я,  находясь уже вне
России, не пытался и анализировать. Так или  иначе, Россия в вашем с Мариной
понимании, сузилась до  размеров Российской Федерации без Украины..." "А это
еще что такое?"  "Это - Малороссия, - поспешно пояснила Марина. - Она, как и
Белоруссия, Средняя Азия и Закавказье отделились от России..."
     "Этого  не  может  быть!  -  даже  остановился  Мухин.  - Россия  - без
Малороссии! А  к кому же она тогда отошла?" "Стала самостоятельной державой,
как и  прочие окраины." "Вы  шутите!  Если  Россия  -  туловище, то Мало-  и
Белороссии  - ее  две  руки!  А  юг  - наши  ноги.  Конечности не могут жить
отдельно  от  туловища!  Так  по  столице  какого  же  обрубка  мы  шагаем?"
"Во-первых,  столица  России  с  ленинских  еще  времен  - не  Ленинград,  а
Москва..."  "Москва!?  Да  Москва  никак  не   может  быть  административной
столицей,  - не  унимался князь. - Москва была и есть -  столица духовная! В
ней  тысячи  памятников старины,  наша история,  а  административная столица
должна  застраиваться присутсвенными зданиями,  магистралями.  В  Москве это
невозможно без разрушения ее сути..."  "Что и было сделано, - грустно сказал
Фридман. - Большевики снесли даже Храм Христа-Спасителя и..."
     "Арон, - побелел Мухин,  -  да  вы просто врете!  Это  же... Зачем? Что
можно построить взамен <b>Храма</B>? Бордель?" "Почти.  Там  вырыли яму и заполнили
теплой водой.  Общедоступный плавательный бассейн. Я  сам там в студенческие
времена как-то  в феврале  в оледенелой резиновой шапочке  баловался с очень
милой Светочкой... Я  не вру,  Андрей, - грустно добавил он. - Хотя мне, как
иудею, и не понять всей вашей боли. Но меня мучает и чисто национальный стыд
- ведь в этой реконструкции Москвы активнейшее участие принимал единственный
еврей  в  правительстве  Сталина  -  Лазарь  Каганович.  Впрочем, именно  он
построил в  столице  первое в России метро... Так  или  иначе, возвращаясь к
демографии, все эти фокусы, в конечном итоге  - геноцид через несостоявшиеся
браки, неродившихся детей  без их браков и детей, национальное вырождение...
Вот  вам  и  четверть русских  вместо  ваших ста процентов при благополучном
развитии  истории.  Заметьте  еще  массовую эмиграцию наиболее  продуктивной
части бывшего царского общества и ее деградацию на чужбине, когда князья шли
в  таксисты, а княжны  -  на парижскую  или  стамбульскую панель.  Прибавьте
безоглядное "преобразование природы", гибель Арала  и приволжских  земельных
угодий..."  "Откуда  же  рыба  без  Арала  и  откуда хлеб без  Поволжья?"  -
всплеснул  руками князь Андрей.  "Самое ужасное, - продолжал Фридман, -  что
большевики  были искренне уверены, что их революция, лагеряи  преобразования
осуществляются   для   блага  народа.  Всегда   хотели  как   лучше,  а  вот
получалось..."   "Можете   не  продолжать.   Нация,  позволившая   соорудить
плавательный бассейн на  месте Храма!.." "Арон, расскажите князю все-таки об
этих  ваших... лагерях?..-  шепнула Марина. - А  ты, Андрей, не смей  больше
говорить, что он врет."
        3.
     "Вот  только  теперь... - признался Мухин, когда  Фридман закончил свой
экскурс в историю своей бывшей  родины. -Вот  теперь мне стало по-настоящему
интересно задержаться здесь чуть больше. Хотя ни в чем  меня больше убеждать
не нужно. Коммунистов действительно надо держать  под особым присмотром, как
опасных сумасшедших! Для  остановки здесь на  пару дней  нам нужны  доллары,
чтобы  не  питаться в  <i>таких</I>  пирожковых.  А деньги  меняют  у  Финляндского
вокзала. Насколько я помню  историю,  именно там Ленин провозгласил курс  на
коммунизм в России." "В Петрограде там тоже стоит  памятник Ленину?"  "У нас
там  сквер  -  ни  вокзала,  ни  памятников."  "Вокзалснесли  из-за Ленина?"
"Отнюдь. О нем к  тому  времени все  забыли. Все городские вокзалы стали  не
нужны  после  постройки  подземки  и   надземки.   А   этот  не  представлял
архитектурной  ценности,  в  отличие  от  других,  где  разместили   филиалы
Эрмитажа. Кстати, Арон, что-то я не вижу подземки в Ленинграде. Столько идем
и - ни одной станции. Только трамваи." "А мне они нравятся, - впервые подала
голосМарина,  совершенно  было пришибленная  пояснениями Фридмана.  - Они не
такие переполненные, как наши поезда метро. Андрей просто ими не пользуется.
И из трамвая все видно."  "Так  подъедем  до вокзала на трамвае? - предложил
Фридман. - Я тожеустал идти по снегу. Я в Израиле вообще уже много лет снега
в глаза не видел."
     "Так  как  все-таки  насчет метро?  - напомнил  Мухин.  - В  Москве ваш
зловещий  иудей его построил, а в Питере?.." "Во-первых, Каганович к моменту
своего всемогущества уже был нормальным  бесом, а  не иудеем.  Они  все были
бесами-атеистами. А в Ленинграде метро построили еще в  пятидесятые годы.  И
довольно  приличное,  во  всяком  случае,  гораздо  уютнее,  чем  у  вас,  в
Петрограде. Но станции расставлены втрое-вчетверо реже, каждая оформлена как
подземный  дворец  зачем-то,  сплошной мрамор и бронза.  Впрочем, как  раз у
Финляндского  вокзала  и  станция  метро.  Можно  спуститься и поехать  куда
угодно. Например,  к Казанскому собору. Там недалеко  был  когда-то рынок  -
съем квартир..."
     "А я  вообще  уже хочу домой,  - затравленно оглянулась Марина на троих
подозрительного  вида  мужчин, которые шли навстречу, остановились  и  пошли
следом.  - Они явно что-то  задумали.  И  вон те пялятся на  меня  из  своей
заляпанной машины!  Я  не для  того только что стала княгиней, чтобы за мной
тут охотились.  Я вообще,как-то в принципе, против, чтобы отлавливали именно
меня. И вообще мне  тут ужасно не нравится...  Смотрите, они так  и  идут за
нами..."  "Дорогая,  один-два  дня...  Снимем  квартирку  с  телевизором,  а
выходить будем крайне редко, идет?" "Все равно я хочу домой..."
     "Да вот,  кстати, и Финляндский вокзал, - Фридман  показал на кирпичное
приземистое здание с пристройками. На одной  из них сохранилась рекордная по
идиотизму надпись:  "Лениградский  ордена  Ленина метрополитен имени Ленина.
Станция Площадь Ленина." Сам Ленин  был изображен в виде чудовищного черного
монстра  на броневике  с  простертой к  Неве  рукой и  с неизменной  на всех
коммунистических плакатах кепкой.
     У вокзала толпа загустилась,  еще более  посерела и поблекла.  Но среди
бесчисленных нагруженных кошелками и мешками стариков и  старух,  спешащих к
поездам, выделялись решительные модно одетые молодые люди, с которыми тут же
заговорили подозрительные преследователи, указывая на Марину.
     Один из них,  скользя по снегу блестящими сапожками на высоком каблуке,
устремился  к Мухину: "Мужик, доллары нужны?"  "Нужны",  - осторожно ответил
Мухин, взводя курок спирали  под галстуком на случай, если схватят за  руки.
Скосив глаза  на  своих  спутников, он  увидел, что  то  же сделали Марина и
Арон... "На рубли меняешь?" "На золото."  "Уже теплее, - обрадовался парень.
- Покажи. Не  фальшивое?" Мухин  открыл на  ладони  золотой  медальон. "Ого,
может еще что есть? А то я все куплю." "А сколько дашь за медальон?"
     "Андрей!" -  истерически вскрикнула Марина.  Он  едва успел оглянуться,
как  его локти сзади  схватили двое.  Еще  двое  вынырнули  из  толпы, чтобы
обездвижить  Фридмана, а  около Марины возникла улыбающаяся  золотой  фиксой
рожа: "Вот это киса! - заорал прямо ей в  лицо молодой,  но  почему-то жутко
морщинистый  парень  с  пепельно серым  лицом. Из  его рта  вместе  с  паром
вырывался удивительно мерзкий смрад. - Кончай с ними, а девку берем с собой,
сроду таких не видел!"
     "Понял, амбал, твою девушку мы возьмем с собой, - сказал кто-то за ухом
Мухина. - Запредельная же телка, с такой  грех не поиграть, всем понравится.
А тебе и твоему жиду лучше отдать нам все золото, тогда  отпустим." "Отдайте
сами, - сказал  серолицый,  -  а  то  сядете  тут  же  на снег  и  больше не
встанете." Мимо,  поспешно отводя глаза и ускоряя  шаг, спешили к  поездам и
обратно привыкшие к разборкам здесь прохожие.
     Ни  слова  не  говоря,  Мухин  осторожно  повернул  галстук  к бандиту,
стоящему около Марины,  словно нервно  поводя головой под его  презрительной
улыбкой с  блеском  фиксы и чуть прогнулся. Спираль, соединенная с датчиком,
следящим за его взглядом, полыхнула фиолетовой молнией.
     От  головы  бандита  осталась  обугленная  шея  над  дымящейся  кожаной
курткой. Держащие  Мухина  руки  тотчас  разжались. Безразличная  только что
толпа  бросилась  врасыпную  разразившись истерическими женскими  воплями  и
криками ужаса, - даже в "бандитском Петербурге" такого еще не видели.
     Понимая, что  в  них тоже  сейчас  начнут стрелять,  Фридман  и  Марина
прогнулись, включая свои спирали. Фиолетовые молнии пронзили толпу, настигая
скользящих в лихорадочном беге по снегу любителей чужого добраи превращая их
в  жуткие  обугленные обрубки.  Запели  со  всех  сторон "запоздалые"  трели
милицейских свистков.
     "Таблетки!!" - заорал Фридман. Давясь, все трое проглотили по таблетке.
Мир тут же стал таять у них  в глазах и сублимировался в виде тихого сквера,
разбитого  некогда  на  месте  вокзала.  Пушистый  чистый  снег  сверкал  на
ненадолго выглянувшем из-за туч низком  петроградском  солнце. Снежные шапки
тихо лежали  на елях  и  скамейках. Друзья  с трудом  перевели  дух, ошалело
оглядываясь  в  поисках  уцелевших  бандитов.  Но  вокруг  были   только  их
собственные следы.  По-видимому, они несколько секунд, до  того как осознали
конверсию измерения, бессмысленно бегали по аллее.
        4.
     "Андрей... ни  в  какой Израиль  я не  поеду  и тебя не пущу," - рыдала
Марина,  на плече  мужа, дрожа  всем  телом,  когда  они уже  переоделись  в
петроградское, вышли нанабережную Невы и остановились у ростральной  колонны
балкона над Литейным туннелем.
     "Господи, прости нас!...Какой  кошмар,  - повторяла  она.  - Мы убивали
людей! <b>Я убивала</B>!.." "Попробовали бы мы не убивать, - тоже весь дрожал Арон.
- Или  позволить тебя похитить..." "Даже  вообразить  невозможно, - схватила
себя за виски Марина, - <b>что</B>  бы они со мной сделали, если бы сразу вас обоих
сразу убили... Вот уж точно, я бы <b>позавидовала мертвым</B>..."
     Фридман дико взглянул на  нее и тут же попытался успокоить: "Что бы они
могли сделать? Тебя даже за руки не держали. - он криво  улыбался  дрожащими
губами и машинально  тер руками онемевший подбородок. - Стреляла бы  в упор,
пока они не остались  бы  без голов.  Ты же тоже вооружена. И таблетка  была
наготове." "Какое стреляла бы?  - уже улыбалась сквозь слезы княгиня. - Меня
сковал  такой ужас... И вообще кошмар -  это ваше революционное измерение!..
По-моему его большевики зарядили навеки чем-то ужасным... У нас в Петрограде
тоже мафия на мафии, но чтобы вот так, при всех, среди бела дня... На глазах
у  полиции!  Андрей, я  тебя в это дело  втравила, а теперь  беру свои слова
обратно. Поиграли и хватит!  Я не хочу,  чтобы меня насиловала всякая шваль.
Господи, какая рожа! А вонь изо  рта... Никогда и никуда. На нас и в Израиле
тут же нападут..." "Успокойся, дорогая, - целовал Мухин покрасневшее от слез
и еще более похорошевшее от пережитого волнения лицо жены. - В конце концов,
жизнь всегда интереснее с приключениями. Иначе, что вспомнинать к старости?.
Я вот люблю охотиться в джунглях Индии. Тигры, знаете, тоже без сентиментов.
Кроме того, как подумаю, что мы зато избавились от необходимости знать,  что
пишут  о нашем браке в газетах, что  говорят в свете, то готов хоть снова  в
Ленинград. Для меня эти  сплетни -  не менее сильные ощущения, но  еще более
противные, чем вонь изо рта твоего недавнего визави...  Короче, я лично - за
поездку.  Интересно, как постреволюционные евреи  обустроили <b>свое</B> отечество.
Как им распорядились русские,  мы уже видели... Тем  более,  что  пока я  не
увижу Израиль  собственнымиглазами,  я в такое невероятное словосочетание  -
<b>еврейское отечество</B> -вообще ни за что не поверю. Уже два тысячелетия не было
Израиля  на свете! Арон,  у вас тоже придется  отжигать по полбандита каждым
лучом спирали?"
     "У нас, конечно, есть  бандиты, и мафий полно, и арабы  иногда взрывают
автобусы  и кафе,  но в целом мы -  одно из самых спокойных обществ в мире в
криминальном отношении.  Я думаю, что  вам там ничего не грозит.  Ну, и  моя
просьба остается в силе." "Собственно, он рисковал в своем родном Ленинграде
не меньше нас, - добавил князь уже кивающей сквозь слезы Марине. - И туда он
тоже бы  ни  за  что  не вернулся, так  Арон?" "Я провел в  Санкт-Петербурге
месяцы  и ни разу  до  этого случая  не подвергался  нападению.  Это  чистая
случайность. Старик был прав -  вы слишком заметные. У нас же вам непременно
понравится,  - уже спокойно улыбался  израильтянин. - Я вас на пляж  повезу,
купаться будем вдекабре в Средиземном море..."
     "А, княгиня? - все целовал и целовал Марину Мухин. - А то тронемся хоть
сейчас... Интересно-то как! В один день столько перемещений в пространстве и
измерениях...  Знаешь,  Арон,  я  уж и  не мечтал,  что  найду более сильные
ощущения,  чем  рутинные  уже  сафари  и гималайские восхождения.  Сейчас  я
чувствую себя Гленарваном, только что спустившимся с Анд, и готового к новым
опасным приключениям в поисках  капитана Гранта.  Неужели нам упустить такой
медовый месяц, Мариночка?" "Только  больше никаких насильников  и отожженных
голов..."
     Мухин нажал  кнопку  на мобильном  видеотелефоне.  На  набережной почти
тотчас  появился  среди потока  машин алый  лимузин  на  воздушной  подушке.
Таксист услужливо приподнял  крышу  застекленной машины и  радостно закивал,
услышав: "В Рощино."
         * 4.
        1.
     В усадьбе Мухина  все было по-старому, словно хозяин и новая хозяйка  и
не  подвергались  сегодня утром  смертельной опасности. Тот же  мечущийся от
радости черный дог, тот же  бесшумный кланяющийся татарин. Наскоро перекусив
"человеческой пищей", Мухины  приказали  собрать  в  баулы  с  ленинградской
одеждойнемного  еды,  с содроганием  вспоминая  пирожковую на  Петроградской
стороне.  "Напрасно,  -  улыбался  Фридман.  -  В  Израиле  вам  пища  очень
понравится."
     По скрипучему  снегу  они вышли на взлетно-посадочную  площадку. Внешне
авиетка  напоминала  застекленный  четырехместный  автомобиль  с   короткими
стреловидными крыльями.  На серебристом стабилизаторе были  двуглавый орел и
герб князей Мухиных - чайка над волной.
     Где тут  может  поместиться хоть  какой-нибудь  авиадвигатель  и  запас
топлива?  -  недоумевал  Фридман,  когда-то  принимавший участие в  расчетах
истребителей.
     Как только опустились двери, в салоне  настала такая тишина, что  стало
ясно - это  отнюдь не окна  автомобиля. Мухин включил компьютер,  поиграл на
клавиатуре,и - бегающий  вокруг  дог  как-то сразу  превратился в крохотного
черного паучка  около спичечного  коробка-усадьбы, улетающей вниз и назад. А
затем и весь чудовищно огромный Петроград превратился в серое пятнышко среди
белых  снегов  и   черных  лесов.  Серое  небо  стремительно   заголубело  и
заискрилось низким солнцем, а потом стало  иссиня-черным. Только здесь салон
многослойно поддался назад, гася чудовищное ускорение.
     "Меня  эти самолеты поразили еще на параде, - сказал Фридман. - Как они
поднимаются без разбега и  как они двигаются с такой чудовищной  скоростью -
без места  для какого-либо реактивного  двигателя и  запаса топлива к нему?"
"Все  очень просто, - ответил Андрей,  - если учесть,  что  у нас под днищем
находится левитационный блок с диафрагмой, регулирующей изоляцию  от земного
притяжения. Потребляет массу энергии,  саккумулированной в конденсаторе. Его
заряжают  от сети не  менее  часа  для  каждого  взлета. Зато  потом один из
одноразовых ракетных ускорителей включается уже почти в космосе и  разгоняет
самолет  практически без сопротивления среды до пяти-десяти скоростей звука,
в зависимости от расстояния перелета. В принципе,  я  могу достичь Австралии
за то же время, что и вашей Палестины."
     Уже  через четверть часа  засияло  на  солнце голубым простором  Черное
море,  потянулись заснеженные  вершины  Анатолии  и снова появилось  море  с
полоской земли вдоль него.  Теперь  их чуть качнуло  вперед. Компьютер вывел
авиетку  на  британскую  военную   базу,   которая  приближалась  снизу  так
стремительно, что  Арон и  Марина  невольно  вжались  в  кресла.  Но  что-то
бесшумно и мягко сработало, авиетка без  толчка опустилась на  землю. Вокруг
простирались желтые холмы, какие-то невысокие постройки, а к ним мчался джип
с британскими офицерами.
        2.
     "Вы даже  представить себе  не  можете,  князь, как мы  польщены  вашим
визитом,  -  сиял  глава британской  колониальной администрации,  губернатор
Палестины генерал  Артур  Джефферсон,  как  он  не  замедлил  представиться,
прикладывая ладонь к высокой круглой зеленой фуражке. - Я специально приехал
на базу,  чтобы вас встретить.  О  вас сейчас столько  говорят, - неожиданно
поклонился он именно Марине,  как-то смущенно и странно на нее посматривая.-
На этой,  так назваемой, святой, но  на самом деле Богом забытойземле вообще
увидеть новое  человеческое лицо  -  подарок  судьбы.  Тем более,  людей,  о
которых сегодня говорит весь мир. Не откажите отобедать. Моя супруга прямо с
ума сошла, когда узнала,  что сейчас вас увидет, - снова почему-то обратился
он именно к Марине. - Мы живем в самом  центре довольно приличногожидовского
Тель-Авива. Там много спокойнее, чем среди этих непредсказуемых мусульман."
     "А  что,  евреи  вам разве не досаждают?" -  осторожно спросил Фридман.
"Евреи? -  генерал пристально посмотрел на Арона. - Пожалуй, не  очень. Если
они кому и досаждают, то друг другу и арабам. Вечные перестрелки. Причем  не
так  арабов с  евреями, как красных евреев  с  бело-голубыми."  "Не понял, -
удивился Мухин. - Евреи-то что между собой не поделили?" "Вы, князь, видно с
евреями никогда  дела  не имели,  -  губернатор  опять  мельком взглянул  на
Фридмана. - Это такая нация... С одной стороны вроде друг за друга держатся,
а с  другой -  вечно один другого в ложке воды  утопить готов. То  есть свою
веру, свое еврейство, свой избранный  народ,  в целом, абстрактно,  они  все
искренне любят, но отдельного, конкретного еврея, любого, кроме себя самого,
терпеть  не  могут.  А арабы,  хоть  вроде  бы  и  дурные,  а  этим  ой  как
пользоваться  научились.  Дело  в  том,  что,  в  свое  время  тут оказались
иммигранты из вашей России, зараженные тогда большевизмом. Хоть она так и не
состоялась, эти евреи считали и, пожалуй, до сих пор считают Ленина и других
вождей русской социалистической революции  своими учителями  и  кумирами. Не
будет преувеличением сказать, что наши палестинские евреи, во  всяком случае
большая их часть, еще больше большевики, чем ваши коммунисты. Как, кстати, и
наши арабы, обласканные в свое время  германским нацистом  Гитлером, здесь и
сегодня больше фашисты,  чем ваш Матвеев. Евреи, как  всем известно,  вообще
склонны  к  социализму. И  если  сама Россия с той  же большевистскойзаразой
почти сразу  справилась,  то  тут  выросло  уже  черт-те  сколько  поколений
оголтелых   социалистов.   Поэтому   большинство   из   них   -   совершенно
большевистского склада. В то же время, есть у нас немало и  достойных евреев
- иммигрантов последующих  лет. Эти  просто хотят  жить в Палестине, отлично
умеют выращивать  апельсины и  цветы,  делать лучшие в мире  винаи разводить
самых  дойных  на  планете  коров.  Но  эти  евреи склонны  к  независимости
Палестины  и в этом смысле  для нас  в какой-то мере  опасны.  Поскольку они
вывешивают над своими сторожевыми башнями бело-голубой флаг  с шестиконечной
звездой, то мы их и  называем бело-голубыми. А вот наши евреи-социалисты  не
столько  за  независимость (они  вообще  строят  из себя  радетелей  мировой
справедливости, на своих сборищах вывешивают  красный флаг  и поют на иврите
"Интернационал"), сколько за чуть ли не тяжелую индустрию под их управлением
в Палестине. Они жить не могут без угнетенного пролетариата и управления им,
спекулируют на необходимости "власти рабочих". На  деле-то,  конечно, внутри
их ишува есть только власть партийных бюрократов, но евреи ей верят. Это все
- красные евреи. С ними, собственно, у нас забот меньше. А  вот бело-голубые
- это похуже. Тут уже  из-за арабов, которые,  в  отличие от евреев,  вообще
работать не хотят, на одном месте не живут. То переселяются в нашу Палестину
из Французской Сирии ради заработков у тех  же бело-голубых  евреев (красные
их  на  работу не берут),  то  торопятся слинять обратно.  Но  перед  уходом
непременно своих же работодателей-благодетелей без конца режут, поджигают  и
убегают в пустыню.  Мы посылаем  за ними солдат и,  как правило, настигаем и
уничтожаем.
     "А сколько тут живет сегодня арабов и евреев? - спросил тот же Фридман.
-  И  кто из  них  активнее  претендует  на святую  землю?"  "Претендует?  -
генералот удивления  даже остановил машину и вынул  из  рта  сигару. Джипуже
въезжал в нарядный зеленый Тель-Авив, выглядевший внезапно возникшим оазисом
после  бесконечной желтой  пустыни  с черными козами  и бредущими среди  них
пастухами-арабами. - Позвольте,  вы... наверное,из русских сионистов, мистер
Фридман? Хорошо, что вы тут  с князем, иначе мы  бы вас  бы тотчас вернули в
Россию - стройте  себе  любое еврейское  государство, но где-нибудь на вашей
Аляске... У нас в империи, как и в вашей, кстати,уже лет тридцать <b>никто и ни
на что не претендует</B>. Немногочисленные эксперименты двадцатых годов показали
цивилизованным нациям, что нет для населения любой из  колоний большего зла,
чем независимость и безраздельная власть местного диктатора с его непременно
бандитским  окружением над собственным нищим и темным народом. Поэтому здесь
и миллиону евреев,  и примерно  стольким  же  арабам мы раз и  навсегда дали
понять, что это имперская земля. На нее может претендовать только британская
королевская колониальная администрация, которую  и представляет ваш покорный
слуга... Вот мы и приехали."
     Декабрьские улицы Тель-Авива были  чистыми и тенистыми. Все  утопало  в
зелени и  цветах,  залитых  почти летним солнцем. Поместье  губернатора было
выстроено в центре регулярного английского парка, разбитого на берегу моря -
яркозеленые  лужайки,  павильоны,  скульптуры  среди огромных  деревьев.  Но
гуляющие  тут павлины и  мартышки на лианах среди ветвей показывали, что это
обычная  британская колония в субтропиках. За огромными деревьями нестерпимо
сияло на солнце голубизной и  бликами бескрайнее  Средиземное море до синевы
ровной  линии  горизонта.  Подъезд  был украшен  колоннами темного  мрамора,
которые отражались  в  изумрудном бассейне  под белой  колоннадой просторной
веранды.
     Миссис   Джефферсон   оказалась   красивой  рыжей   шотландкой,  одетой
неожиданно  фривольно,  даже  с  учетом жаркого  приафриканского  климата: в
шортах, открывающих стройные  загорелые ноги, в открытой кофточке, намеренно
расстегнутой для  обозрения  ее контрастно  белой груди ниже темного загара.
Генерал был так шокирован  этой  выходкой колониальной львицы, находящейся в
каком-то лихорадочном возбуждении, что его веснущатое лицо  побагровело.  Он
скомкал  сигару, которую собирался  закурить и многозначительно  закашлялся.
Когда  же к гостям выпорхнула миловидная дочь генерала, смущение губернатора
перешло в смятение. Девочка лет  шестнадцати  была  в монокини подпрозрачной
туникой, Несчастный  англичанин  крякнул  и  демонстративно ушел к  себе под
звонкий хохот супруги и дочери, к которому охотно присоединилась и Марина.
     "Это  был  сюрприз для генерала,  но это ничто по сравнению с сюрпризом
для вас,  ваша светлость,- все еще смеясь сказала  миссис Джефферсон Марине,
увлекая ее в дом.- И одно  связано  с другим, как вы сейчас поймете... Вы не
возражаете,  если я  буду  называть вас  просто Марина. Аменя зовите  просто
Джекки. А дочь моя - просто Мэгги. Ну, не ожидали?!"
     Марина обалдело смотрела на стену, где, в раме!  висел ее  портрет, для
которого  она позировала Лейканду. В натуральную величину. "Откуда он у вас?
-  пораженно  спросила Марина, заливаясь  краской. -  Он еще и  не закончен,
насколько я знаю... и вообще..."
     "Закончен!  -  радостно кричала Мэгги. Это  копия,  ваша  светлость, из
Лувра по интернету. Отличить от  оригинала может только  специалист. Неужели
вы не знаете, что картина вчера получила <b>первую премию на Парижской выставке
"Живопись ХХ века"</B>,  куплена Лувром и  тотчас появилась  в  интернете? И вот
сегодня  мы  узнаем,  что  вы здесь!  Мы с  мамой  не сразу поверили  такому
счастью! Тотчас же заказали  у жида  раму и сделали вам сюрприз, как мы, а?"
"Отлично..." "А  картина, изображающая  нагую  русскую княгиню, так поразила
европейское общество, - тараторила Мэгги, - что чуть ли не все  аристократки
кинулись заказывать свои подобные портреты. Вчера была передача из Лондона -
в общественном бассейне  все дамы были ню! Представляете, что вы с Лейкандом
натворили,  это же революция, это -  новый век! Вот и мы умоляем вас сделать
папке сюрприз (как он  вчера плевался!) и  искупаться с нами  ню!!" Мухин  и
Фридман  растерянно переглядывались. Фридман  то  смущенно  отводил глаза от
портрета, то снова прикипал к нему взглядом.
     "Вы поразительно хороши, Марина, - хрипло сказал он. - Поразительно..."
     "Еще бы! -  прыгала  вокруг Мэгги. -  Вы знаете, что, по  представлению
менеджера Лейканда барона Шустера, княгиня Марина Мухин единогласно признана
ЖЕНЩИНОЙ ВЕКА! Миссис  Мухин,  ну  что  вам стоит, вы  же натурщица,  вы  же
секс-витрина, все  уже об этом знают,  в интернете десяток ваших фотографий,
ну же, добьем папку!"
     "Андрей? -  неуверенно  обратилась Марина  к  мужу. - Как вам  с Ароном
массовое   ню   для    вас   в   Палестине?   Княгиня,   юная   девушка    и
генеральша-губернаторша в придачу?.." "Что уж теперь, - рассмеялся Андрей. -
Ню так  ню!  Только одно  условие: на нас  с Ароном  этот  психоз  Европы  и
Ближнего Востока  не  распространяется. Мы раздеваться  не будем ни за  что.
Ваше  превосходительство,  прошу  к   нам,  дамы  вступают  в  новый  век  и
тысячелетие, и вступают  в  самом  красивом их наряде,  где всякая  подделка
исключена."
     "За  всеобщий  дамский ню,  - генерал,  уже сильно под шафе, появился с
подносом  (слуг зараннее удалили) с  бутылками и  бокалами. Женщины радостно
забрались в бассейн и плескались, мужчины не менее радостно напивались.
     Когда  Мухин почти перестал соображать,  где он, с кем и на каком языке
следует   общаться,   губернатор,   осушивший   вторуюбутылку  виски,  вдруг
наклонился  кнему и  тихо спросил трезвым голосом: "Так  что вас  привело  в
Палестину, князь?  Только не говорите,  что интерес  к святым местам.  Я тут
двенадцатый год и мне сразу ясно, что русский князь,  неестественно склонный
к коммунизму, зря с явным сионистом в нашу Палестину  не приедет. Итак?  Что
вы тут забыли?"
     "Вы напрасно так  волнуетесь, мой генерал, -  не сразу взял себя в руки
Андрей Владимирович. - Мне лично наплевать и на евреев, а на сионистов - тем
более. Это ваши  с  ними дела.  У нас в России  никакого национализма, кроме
русского, не просматривается - все прочие мы в зародыше задавили, как и вы в
ваших индиях-египтах. И не нам учить вас, как  поступать с евреями,  арабами
или зулусами. У нас  своих  чеченцев и прочих  абреков хватает. Не зря мы на
каждого из них поселили по всему Кавказу по два казака."
     "Я бы и не заподозрил вас ни в чем, князь, да больно мне ваш спутник не
нравится. Вот уж кто в вашей милой компании явно лишний. У меня на сионистов
нюх, почище, чем у моих дам на разные европейские ню. Этот парень - сионист,
это  написано  их голубыми буквами на  его  еврейской роже.  Ему явно  здесь
что-то  надо." "Начнем с  того,  что  мистер  Фридман  -  русский гражданин,
документы  в  порядке,  вы  сами  проверяли.  Живет  в  Петрограде, дружен с
Лейкандом, и Британской Палестиной отнюдь не бредит. Здесь  мы с ним в связи
с моим последним проектом..."  "Знаю, наводил  в  интернете  справки,  когда
узнал,  что   вы   запросили  посадку   в  Лоде.  Но  ваш   проект  касается
трансамериканского транзита контейнеров из Японии  в Европу, минуя Суэцкий и
Панамский  каналы. Нельзя  сказать, что Лондон в восторге  от этого поворота
потоков,  но  это  меня  прямо  не касается..." "Теперь  коснется,  генерал.
Янамерен проложить  такую  же линию  через Палестину,  параллельно  Суэцкому
каналу, из Хайфы  в Эйлат. По своему каналу вы  увеличите поток  танкеров, а
контейнеры пойдут через  вашу территорию и  дадут британской  казне огромные
деньги." "Через мою  Палестину? Суэцкий поток! Да это же..." "Вот  именно. А
вы  меня  чуть  в  русские шпионы не  записали.  Мистер  Фридман,  кстати, -
известный математик. Он мне делает все расчеты по новой линии. И мы намерены
все посмотреть на  месте.  Надеюсь,  теперь  вы  не возражаете?"  "Простите,
князь... Сами понимаете, у меня свои заботы." "Теперь их будет много больше,
генерал.  Поезда,  порты  с  тысячетонными  кранами.  Ну, вы  читали  же  об
американском транзите. То же самое. Масса рабочих мест. Еврейская иммигация.
Но, повторяю, это все ваши проблемы.  Я  инженер,  а не политик... Как  там,
кстати,  наши милые дамы?  Как  бы  Марина  не  сгорела на  вашем  солнце  с
непривычки." "Не бойтесь, ей  дали  крем от загара. Ей вообще, по-моему идет
быть белой..."
     Женщины полулежали  в  шезлонгах  у бассейна  под вороватыми  взглядами
расположившегося   на    верхней    веранде    Фридмана.   На    них    были
очки-наушники,сочетавшие  защиту от  солнца  с  просмотром  стероскопических
стереофонических телевизионных программ. Мэгги, по всей вероятности смотрела
и слушала что-то музыкальное, ее ноги дергались в ритме танца.
     Марина   же,  не   зная  радоваться   или  стыдиться,  просматривала  и
прослушивала все, что было связано  с разразившимися вокруг нее  событиями в
Петрограде и  в Париже. Что  смотрела в этот момент Джекки, осталось тайной.
Не исключено,  что  то же самое  -  в ее  провинциальной  колониальной жизни
неожиданный визит главной героини мирового светского скандала был,  пожалуй,
не менее важным, в своем духе, чем для самой Марины.
        3.
     "Я дам вам машину с верным мне арабом. Он отлично  говорит по-английски
и  провезет  вас  куда  прикажете, все  покажет и  со всеми,  кто вам нужен,
сведет, - сказал генерал. -  Не подумайте, Бога ради, что я приставляю к вам
шпиона..." "Дело не  в этом, ваше превосходительство, - нахмурился Мухин.  -
Ваш араб будет нас демаскировать, а у нас свои конспиративные дела, нам ни к
чему подставляться конкурентам. Американцы и французы спят и  видят,  как бы
залезть в Палестину с подобнымпроектом  раньше  русских.  Нет уж, мы возьмем
такси и доберемся до Хайфы сами, с вашего позволения."
     Генерал задумался, пристально глядя то  на Мухина, то на  дам, то,  еще
пристальнее,  на все еще подозрительного ему Фридмане. "Ладно, мистер Мухин.
В конце концов, я подробно опишу  нашу  встречу в  докладе  на имя  Министра
колоний.  Если вы что-то  задумали, вам  и  расхлебывать  после ссоры  наших
правительств. Вы достаточно известный в России  и в мире человек." "Но чтобы
в докладе  -  никаких  ню, -  ударил его по коленке  Мухин и налил  обоим по
бокалу.  - Все ню будут нашим маленьким  русско-английским заговором  против
наших  правительств. Ваше здоровье,  генерал," - по-русски  добавил  он. "Ле
бриют, ле хаим, - хохотнул генерал, - как говорят ваши любимые евреи, князь.
Не хотите ли взглянуть на их Тель-Авив? Мистер Фридман, как насчет экскурсии
с британским генералом, пока нашим дамам не до нас?.."
     "Ровер"  губернатора в сопровождении бронетранспортера с томми катил по
тихим ухоженным улицам с табличками и вывесками на  английском и иврите. Как
и  в любой колонии, этот  город  был слепок со старой доброй Англии. Дома  с
выходом из квартир прямо на улицу, скверики напротив каждой квартиры,омнибус
на  главной  улице  имени  какого-то короля.  "Словно  и  не было декларации
Бальфура,  -  заметил  вдруг  Фридман.  -  Хоть  это  и  еврейский ишув,  но
независимостью  тут и не пахнет." "И  не запахнет, - ощерил генерал  крупные
зубы  под жесткими рыжими усами.  -  Во всяком случае,  пока  вы, князь,  не
дадите независимость  вашему Азербайджану и не  уступите тамошним суверенным
мусульманам их нефть.  А, между  нами говоря, мистер  Фридман, что  дала  бы
независимость  вашим евреям, кроме  бесконечных  войн  с соседними  арабами?
Согласитесь, дать  евреям свое государство  по Бальфуру нельзя, не дав такие
же независимые образования Египту, Персии, Месопотамии. Но если евреи смогут
худо-бедно наладить здесь экономику и дать своим гражданам сносную жизнь, то
правители независимых  арабских  стран могут  дать  своим  подданным  только
нищету и произвол. А чтобы  оправдать  разницу в уровне жизни между смежными
народами, тут же пояснят,  что  во  всем виноваты  жиды.  Мои  мусульмане по
природе вроде ваших абреков, князь. Им привычнее  отнять, чем произвести или
купить.Им только намекни, что кто-то рядом  не защищен... Вот вам и война, в
которой Европа, не говоря о России, будет отнюдь не на стороне ваших евреев.
Вот вам  и конец  ишуву,  если не  физический  конец  всем  этим  достаточно
счастливым в империи  людям,  - он указал стеком на многочисленных мужчин  и
женщин, сидящих под тентами в  кафе на уютной узкой набережной Тель-Авива, и
на резвящихся на ярко-зеленых газонах у самого  песка пляжа детей. - Без нас
тут  вместо всей  этой пасторали  будут взрывы, пожары и поножовщина.  Более
подходящего объекта для резни,  чем  евреи, мировая история  не  изобрела. Я
лучше вас, господин сионист, знаю, с кем имею дело...  Так что не вы, а я их
благодетель. Не я, а вы со своими бредовыми идеями ацмаута - независимости -
их  злейший враг. Смотрите,  какой прекрасный  город  у  наших  палестинских
евреев. А потом я повезу вас в не менее прекрасный город Яффо - для наших же
палестинских арабов."
     Набережная  действительно вся  сияла чистотой и богатством, зеркальными
витринами  магазинов,  бесчисленных   аптек  -  признака  почему-то   любого
еврейского города в Англии ли, в России или  в Америке. Через каждый квартал
сияла золотыми буквами на  белом  мраморе синагога. Около синагог  оживленно
переговаривались одетые в черное мужчины и нарядные, по моде начала 20 века,
женщины в кокетливых шляпках. Тут же играли  бесчисленные дети с пейсами и в
разноцветных  кипах.  Евреи оглядывались на "ровер" и почтительно  кланялись
генералу, который едва наклонял голову в ответ.
     "А почему  вы не  можете  вообразить,  мистер  Джеферсон,  -  продолжил
Фридман,  что евреи  сами  могут обеспечить себе в  <b>своем</B> Тель-Авиве, но без
вас,  такое же благополучие и безопасность?"  "Евреи?  Сами, без  английских
колониальных сил? Не смешите меня, мистер Фридман. ДА КТО ИМ ЭТО ПОЗВОЛИТ на
этой  земле?  Я же вам  только  что  сказал, что арабы тут  же  всех  вас...
простите,  их  и  вырежут." "А  почему вы не  допускаете, что евреи  сами не
позволят  арабам себя вырезать?" "Вы слишком плохого мнения о  своем народе,
мистер Фридман, - генерал  явно наслаждался своей лекцией и знанием вопроса.
-   Неужели  вы  не  знаете,  что  еврей  даже  курицу  зарезать  не  может,
специального  резника нанимает, что еврей соблюдает заповедь "не убий",  как
никто другой. Если и найдется здесь  с десяток достойных солдат  вроде,  как
мне кажется, вас, то их сами же евреи и осудят. А то и каменьями побьют... А
мы  против исламских  погромщиков  всегда  выставляли  в  городских  воротах
заряженные картечью пушки, чтобы их достойно встретить. Это вам не проповеди
ваших гуманистов  -  действует безотказно. Ничему арабы так свято не  верят,
как  пушкам.  В  последнее время  мы  их  изредка доучиваем  спиралями.  Еще
убедительней. Но  и  безмозглых еврейских экстремистов  из  бело-голубых, мы
тоже изредка вешаем. Сами  же красные нам их и  сдают.  Даром, серебрянников
даже не  просят. Вот и вас... окажись вы моим подданым и замахнись на корону
в пользу ацмаута, я бы повесил - во спасение всех  этих детишек. Нет опаснее
идеи  евреям, чем сионизм.  Даже  фашизм, который мы  с вами тоже задавили в
зародыше, даже большевизм, который задавили в зародыше вы!.."
     В поместье их  уже  ждали. Прилично одетые  милые дамы  чинно пили  чай
по-английски за  белым столиком на веранде. Марина расцеловалась с  Джекки и
Мэгги,   веселый   таксист-араб  проводил  искателей   приключений   в  свой
"мерседес".
     На прощанье  генерал  вдруг  многозначительно  сказал Фридману,  крепко
пожимая ему руку: "Знаете, мистер Фридман, если  бы все евреи были бы похожи
на  вас,  я  бы, пожалуй, рекомендовал  палате лордов отдать вам  Палестину.
Лучше союзника для короны в этом нефтяном углу и быть не могло бы. Но они на
вас не похожи. И сами таких как вы тут не потерпят. Так что оставьте сионизм
грядущим  покленьям.  Поверьте проженному  колонизатору.  Я живу  с  евреями
дружно,  но  я  их  не  уважаю.  Пустая  нация. Как  женщина  для  всеобщего
потребления. Для себя  вы никогда не сделаете  того, что без конца созидаете
для всех нас - презренных гоев..."
     "Таксист, скорее всего, агент  губернатора, - шепнул Фридман  Мухину. -
Проще было  согласиться всюду ездить с его  человеком,  хоть явно было бы. А
там  как-нибудь улизнули бы. Зато теперь вся его агентура будет нас вести по
Хайфе до самой конверсии."
     "Меня больше беспокоят  ваши,  - сказал Мухин. -  Ведь у нас  с Мариной
никаких  документов,  даже таких  фальшивых, что  подготовил  я  для  нашего
милейшего  хозяина-губернатора."  "Я говорил  о  вашем возможном появлении в
нашем измерении. И сразу же позвоню знакомому генералу.  Если поверит, будем
разговаривать  без документов. А если  нет  -  по таблетке  -  и  к  родному
Джефферсону..."
     Такси мчало  их  на  север  по  извилистой горной дороге. Под ними была
заболоченная приморская равнина  с редкими деревнями, киббуцами и поселками.
Вдоль дороги пасли все тех же черных коз, но  попадались довольно обширные и
приличные еврейские поселения с  неизменной башней  с  вооруженным пулеметом
охранником посредине. "Хома-у-мигдаль"  - сказал Фридман.  - Стена и  башня.
Иначе англичане не регистрируют  поселение. И  иначе арабы всех вырежут  при
первом же набеге."  "А нас арабы не вырежут, надеюсь? -  тревожно оглянулась
Марина по сторонам. - А  то  с  меня хватает  вашего Ленинграда..." "Нас? Не
исключено, хотя я надеюсь, что при ТАКОМ губернаторе бандитов тут немного. С
другой стороны, здесь даже  опаснее, чем в Ленинграде... У  них тоже спирали
имеются.  Впрочем,  я  почти  уверен, что  наш  водитель  -  шпион  генерала
все-таки... А раз так, он  знает куда  тут  можно, а  куда нельзя ездить.  И
кому."  "Андрей,  я,   конечно  понимаю,  что  ты  чувствуешь   себя  сейчас
Гленарваном в  поисках капитана Гранта, но мне  страшно. И  я все-таки опять
хочу домой..." "Мы почти у цели, дорогая, хотя так медленно  ездить я просто
не умею."
     "Хайфа",  -  водитель  показал  пальцем  на белую ветряную  мельницу на
склоне горы, за которой  появился серый Кармелитский  монастырь. По железной
дороге двигался битком набитый  разношерстной публикой расхристанный поезд с
примитивным тепловозом. Под пустырем за рельсами шумел прибой. Вдоль  дороги
и  моря  были видны  несколько  двухэтажных  строений  мавританского  вида с
пальмами вокруг и обширными жилыми крышами. Христианская церковь возвещала о
себе  слабым звоном  единственного небольшого колокола. По шоссе промчался в
пыли допотопный  переполненный  автобус. Люди  сидели прямо  в  проемах  его
дверей  и  громоздились  на заднем  бампере.  Автомобили двигались  по  двум
полосам  рывками,  беспрерывно  сигналя друг другу.  Сам  город  отсюда едва
угадывался  немногочисленными  строениями  вдоль  моря и по склону  горы.  В
основном это были  одно-двухэтажные виллы среди зелени густых садов и вееров
бесчисленных пальм.
     "Вот мы и проверим, шпион  ли он..." - Фридман обратился к водителю  на
иврите.  Тот  послушно  свернул с  дороги к  морю  и,  перевалив  через едва
заметные в грязи рельсы, остановился над морем у откоса на пустынном берегу.
Получив   русские   рубли,   он  почтительнопоклонился  и  исчез  в   облаке
собственного сизого дыма.
     "Ну вот!  Оказался  обыкновенным  таксистом, -  весело сказал Арон, все
сильнее  волнуясь.  -   Переодевайтесь,  друзья,  принимайте   таблетки.  Мы
переходим снова в наше измерение. И - добро пожаловать  в  Израиль!" "Что-то
мне боязно, - сказала Марина, глядя то на таблетку,  то на мужчин. - А вдруг
опять какой-нибудь с  золотой фиксой  пристанет... И евреев после всего, что
понарассказал губернатор, я боюсь."
     "По коням, - усмехнулся Мухин и принял таблетку. - Ого! Такого... Арон,
простите,  где  мы,  в  нашем  измерении  или  в  вашем?  ЭТО  ТА  ЖЕ  САМАЯ
ПАЛЕСТИНА?!"  "Это  не  Палестина,  - со слезами  гордости на глазах ответил
Фридман. - ЭТО ИЗРАИЛЬ! СУВЕРЕННОЕ ЕВРЕЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО..."
        4.
     Все  трое  ошеломленно  стояли  на  том  же  пустыре,  прижатом  к морю
узкимасфальтовым  шоссе.  По железной дороге  промчался,  сверкая  на  ярком
солнце  зеркальными  стеклами,   такой  поезд,  которому  позавидовал  бы  и
мухинский Петроград. За огражденным изящными решетками полотном простиралась
широкая автострада, по  которой  неслись сотни  современных машин. За тем же
монастырем на горе раскинулся  огромный сияющий город. То же море плескалось
у  их ног, но тут был совершенно иной,  словно  напоенный  радостью  воздух.
Скорее  всего,  им  просто   передалось  настроение  совершенно  счастливого
возвращением НА РОДИНУ Арона.
     "Вы бы еще увидели <b>НАШ Тель-Авив</B>, - восторженно сказал он. -  А  теперь
прошу вас <i>ко мне в гости</I>. Я живу совсем рядом.Пройдемся по  набережной.  Нам
повезло -  конверсия произошла  незаметно.  Теперь  надо  обращать  на  себя
поменьше внимания. Хотя с вами это вряд ли удастся..."
     Он  оказался  прав.  Как  только они вышли  на  оживленную  набережную,
заполенную   нарядной  толпой   с  детишками,   велосипедистами,   собаками,
роликобежцами,  на  Марину  немедленно  стали  оглядываться практически  все
мужчины  -  от подростков до степенных стариков, сидящих  на  многочисленных
скамейках  со своими ухоженными,  совсем  не ленинградскими  старушками.  Но
внимание было ненавязчивое и  крайне благожелательное. Со всех  сторон сияли
белозубые улыбки красивых загорелых парней.
     "Господи, Арончик, - впервые обратилась так  к  Фридману  Марина и даже
прижалась к нему,  - неужели все  это ЕВРЕИ? Какой красивый народ!" "Ну... я
бы не  сказал.  Но то, что  добрый и  уж, во всяком случае, неагрессивный  -
ручаюсь."  Море ласково  накатывалось  на  черные скалы, окаймлявшие  чистую
ухоженную  набережную с пустыми  кафе и  стоящими на  улице  столиками.  "Не
Ницца,  конечно,  но и  не  палестинская Хайфа...  - тихо произнес Мухин. На
него,  кстати, тожеоборачивались  женщины всех возрастов, провожая взглядами
статную  пару  иностранцав с  каким-то  оле.  -  Вот  бы,  Арон, сюда  этого
генерал-губернатора,  а?  Да,  таким  евреям  и  я  бы  доверил  любую  нашу
колонию..."
     "Вот и спаси  нас, Андрей, - помрачнел Фридман. - Джефферсон  был прав:
все это великолепие - предмет звериной зависти соседей, еще более нищих, чем
те,  что  мы только  что  видели  в его Палестине. Мой народ  выстрадал  эту
страну. Но ей угрожает смертельная опасность, Андрюша..."
     Марина не могла поверить своим глазам. "Когда-то я с отцом часто бывала
в разных петроградских гетто, включая еврейское, -  сказала она.  - Те евреи
были российские граждане, но они в России как бы в гостях,  а  эти  - у себя
дома,  как  французы   в  Париже!..  Вечные  бродяги,  вечные  нежелательные
иностранцы,  даже великий Лейканд всегда о себе  именно так  выражался,  тут
свои среди своих!  У себя на  родине, не пархатые жиды, а свободные евреи  в
независимой  еврейской  стране... Вот  бы моей интернациональной мамочке все
это показать!" "И плевать им, - смеялся Фридман, - даже и на таких роскошных
иностранцев, как вы."
     На тенистой улице,  украшенной бесчисленными  яркими короткими пальмами
среди   лужайки  и  богатыми   домами,  элегантные  израильские  полицейские
самозабвенно  ругались НА  ДРЕВНЕЕВРЕЙСКОМ  ЯЗЫКЕ  на  всю  улицу с  пожилым
нарушителем в  шортах на волосатых ногах. Марина  знала по посещениям  гетто
эти еврейские интонации, которых так стеснялись люди из  круга Лейканда. Тут
же не стеснялись национальных жестов. Эти были дома...
     "А Арону, по-моему,  за них стыдно, - шепотом сказала вдруг Марине муж,
привычно  угадав ее мысли.  - Смотри, какое у  него лицо... Он же их  просто
ненавидит... Так Матвеев на Фридмана смотрел бы..."  "Не выдумывай! - начала
было княгиня. - Кто же тогда патриот еврейства, если не доктор Фридман!.."
     Но  взгляд Мухина  уже  привычно остановился  на  беззащитно обнаженных
пальцах (и мыслях) нового друга. Н-да, с неприязнью подумал князь, а  уже не
прав  ли  генерал-губернатор: все  они искренне  обожают свое  еврейство,  в
данном случае, свой Израиль,  но  патологически ненавидят в себе и в  других
реального еврея...
        5.
     В  просторной  уютно  обставленной  квартире   Фридмана  с   окнами  на
сверкающее  белыми   барашками  море  гостей  встретили  почти  со  страхом.
МиловиднаяЖанна и светловолосая изящная дочь Кира,  только что вернувшаяся с
суточного  дежурства  в   госпитале,  прямо  метались,  приготавливая  обед.
Конечно, отец,  которого  обе  они заслуженно  считали  гением, неоднократно
отлучался в  другое измерение, много  им рассказывал, показывал удивительные
вещи,  фотографии  и видеофильмы,  но  они  и  представить  не могли  <b>такого</B>
доказательства существования ТОГО МИРА!..
     Киру  смущало,  что она чуть не по  плечо  великолепной Марине, что она
никогда не видела такого чистого  и  свежего лица,  как у  этой юной женщины
ОТТУДА.  Тем  более  она  не  могла  не  задерживать  взгляда  на  белокуром
синеглазом великане Андрее.  Но  еще более ее поразил сам факт присутсвия не
на экране сериала из жизни прошлого века, а  наяву, да еще  в их современной
квартире  человека,  который  представился  небрежно: "Князь  Андрей  Мухин.
Княгиня Марина Мухина. Прошу любить и жаловать." И - руку поцеловал, сначала
матери, потом ей, Кире. Живой князь...
     Обед оказался  на  редкость  вкусным. Арон  иронически  спросил  насчет
заготовленных  впрок  в  Рощине  продуктов  на  случай  несъедобной  пищи  в
Израиле.Марина  только замахала руками  с набитым  ртом.  Она  едва успевала
спрашивать  у  Жанны: "А это что? Яхочу. А это?  Я это  хочу..." Понравились
гостям  и  израильские  вина,  еще  лучше   "всемирно  признанных  жидовских
напитков",   которыми  так  гордился   их  предыдущий   радушный  хозяин   -
генерал-губернатор  подмандатной  Палестины. Жанна  и  Кира слушали  о нем с
замиранием  сердца.  "Папа,  а  ты  их  сюда  случайно  не  впустишь?  С  их
спиралями?.."  "Пока спирали нам пригодились в другом месте," - ответил Арон
и   рассказал  жене  и   дочери  об   их   приключениях   в   Ленинграде   -
Санкт-Петербурге.
     "Ужас-то какой! - воскликнуля  Кира. - Даже представить страшно, что бы
они с вами сделали, Мариночка, с такой... По российским программам без конца
такие  жестокости  показывают!  Господи, чего  вы избежали... Если бы только
насиловали или  убили, а то ведь..." "Кира, - остановил  ее  отец. - Хватит.
Давайте-ка  посмотрим новости  из России, хотите?" "А  можно? - обрадовалась
Марина. - С удовольствием."
     Они    расселись   у   телевизора   в   зетененном   салоне.   Какой-то
государственный   муж    современной    демократической   постбольшевистской
Россиихрипло и агрессивно говорил менторским тоном такую откровенную чушь, и
такая у него при этом была дегенеративная  и явно еврейская  рожа, что Мухин
пришел еще в больший ужас, чем при виде ленингадцев.
     "Страна навеки искалечена, - тихо сказал,  заметив его состояние, Арон.
- Ей помогать уже бесполезно. ЭТИ еще хуже откровенных коммунистов. Стоп, да
ведь это... это как раз про нас! Смотрите!"
     "Сенсация дня, - сказал взволнованный диктор, которого в СШР и близко с
такой физиономией  к экрану не подпустили  бы. -  Инопланетяне в Петербурге.
Побоище  у  Финляндского  вокзала. Репортаж нашей съемочной группы, случайно
оказавшейся   как   раз   на  месте  происшествия.  И   события   совершенно
ошеломляющего.  Впрочем,  смотрите сами.  Сегодня  утром группа криминальных
элементов попыталась ограбить троих иностранцев, среди которых  была женщина
удивительной красоты."
     На экране крупным планом было искаженное ужасом бледное до синевы  лицо
Марины  с судорожно суживающимися  огромными глазами,  устремленными  всерое
морщинистое    ухмыляющееся   лицо    фиксатого   главаря,    впившегося   в
неежаднымшарящим  взглядом. Ничего  себе,  красавица,  могла себе  позволить
подумать СЕЙЧАС Марина.
     "Нашим операторам удалось отснять уникальные  кадры.  Ябы сказал, кадры
сенсации   века!..   Как   вы   видите,   бандиты   профессионально   лишают
иностранцев-мужчин  всякой возможности защитить свою  женщину,  которой явно
грозит  похищение с самыми непредсказуемыми  последствиями.  Видите, они уже
подгоняют микроавтобус.  И тут, внимание!  Из-под  галстука одного из мужчин
вылетает фиолетовое пламя, напоминающее  оружие из  голливудской фантастики,
мгновенно сжигающее голову  бандита... Наш корресподент вынужден  был упасть
на  землю, прямо в снег, чтобы  избежать  случайной пули или  этого  жуткого
луча,  а потому мы не покажем вам, как неизвестные - оба мужчины и женщина -
сожгли остальных, всех  шестерых. Вот  как выглядели трупы после  применения
фиолетового луча,  а это все, что осталось  от автобуса. Но главная сенсация
впереди.  Смотрите, смотрите! Они что-то  лихорадочно глотают  и  исчезают -
растворяются  в воздухе!! Это не коллаж, это хроникальные съемки! Впервые вы
видели посланцев  других миров! Иного объяснения  просто и быть не может!  И
теперь  мы  знаем,  на  что   <b>они</B>  способны.  Прокомментировать  события   у
Финляндского вокзала мы попросили известного уфолога..."
     "Больше  ты туда не поедешь! - закричала  Жанна,  едва живая  от ужаса,
обнимая и целуя мужа. - Хватит! Они же вас чуть не убили. Секунда - и пуля в
живот..." "Папка,  ты не просто гений, ты герой! - восторженно кричала Кира,
обнимая  Арона  с  другой  стороны. Ты  же  по  ним  тоже  стрелял?"  "А что
оставалось делать? У них у всех наверняка были пистолеты!" "А я? - обиделась
Марина. - Я тоже стреляла. Жаль только,  что этого фиксатого убил  Андрей, а
не я! Даже не передать, что у него было в глазах... Вы не представляете, что
за взгляд!..  А какая  вонь  из пасти! Всю  жизнь  будет мне  сниться. Ну  и
подонок! А полиция! Я сама видела, как полицейский, улыбаясь, пропустил этот
микроавтобус,   который  шел  явно   за   мной,   даже  прохожим  приказывал
посторониться..."
        6.
     Дело   плохо,  -  говорил  Арон  Андрею,  когда  они  шли  по  вечерней
Набережной,  наслаждаясь шумом  черного  в ночи прибоя.  - Теперь нас  легко
опознать.  Одна  надежда - израильтяне русские программы не смотрят, а уж  с
олим  мы общий язык найдем, если кто-то пристанет..."  "Израильтяне? Олим? -
удивился Мухин. - Я так понимал, что  вы все тут  один  народ - израильтяне?
Выходит наши жиды и  в Израиле - жиды?" "Почти, но другой  родины у нас нет.
Нашу  прежнюю страну ты  уже видел.  Ты бы предпочел ее Израилю? Вот видишь.
Тем более, что это деление - только на эмоциональном уровне. Мы фактически -
равноправные русскоязычные израильтяне."
     "Вот и  я  только  что об  этом  спрашивала  у  Жанночки и Кирочки... -
сказала догнавшая  их с женщинами Марина. -Господи, как мне нравится, что вы
тут все на  "ты",  по именам  и имена произносите так ласково...  Так вот  я
услышала последнюю твою фразу,  Арон-чик,о русскоязычных. Такое впечатление,
во  всяком  случае,  здесь  на  Набережной, что русских  чуть  не  половина.
Сплошной русский говор.  Откуда они все здесь?"  "Сейчас я вам все расскажу,
Мариночка, - заторопилась Кира. - А мужчины пусть следят, чтобы вас никто не
опознал после передачи. Конечно, вам в Израиле похищение не грозит, но лучше
без  приключений.  Завтра на  пляж  поедем,  это и  будут сильные ощущения -
купание в море в декабре, как вам такой парадокс? Так вот. Мы все родились в
Ленинграде и жили там до..."
     "А как же ты представишь меня своим  высоким  израильским  военным?"  -
продолжал между тем Мухин. "Так и представлю. Явчера ухитрился записать этот
эпизод  у  Финляндского  вокзала на видео.  Открою все карты,  иначе  вообще
говорить не будут." "А нам с Мариной не грозит, скажем, интернирование и так
далее?.." "Таблетка  всегда  при вас.  Кроме  того, я  вам  дал  по капсуле.
Достаточно  ее раскусить - и вы у генерала Джефферсона. То-то он обрадуется,
небось уже обыскался, бедняга," - захохотал Арон.
     На них даже не оглянулись. Тут все вели себя так раскованно, как  Мухин
не видел никогда и  нигде, даже в  Северо-американских  штатах,  где публика
удивительно  напоминала израильскую.  Им  всем  больше бы пристало  общаться
по-английски,  подумал он, чем  по-русски или  на этом, как его,  иврите. Он
давно не получал такого удовольствия от прогулки по заграничному городу.
         * 5.
     Лейканд избегал давать интервью, что было совершенно на него не похоже.
Успех был ошеломляющим даже для "русского Рембрандта". Обе представленные им
на всемирную выставку <b>"Живопись века. Париж 1999 "</B>  разделили  первое-второе
место.
     Если   картина,  названная<b>  <i>"Свобода  выбора"</I></B>  привела  к   тому,   что
изображенная  на  ней  нагой  юная  княгиня Мухина  тотчас  была  коронована
<b>"женщиной  века"</B>,  то  названиедругого  портрета<b>  <i>"Свобода  зла"</I></B>  вызвала  у
Матвеева-натурщика   такое  бешенство,  что  полиция   предложила  Вячеславу
Абрамовичу телохранителей. Заказы сыпались со всех  сторон. Барон Шустер  не
успевал  отбиваться  от  предложений   титулированных  особ   женского  пола
позировать  нагими  великому Лейканду.  В  Европе  начался  какой-то психоз.
Нудисты объявили, что их идеология - судьба наступающего века.  Прошло сразу
несколько  нудистских  свадеб,  прошли  даже нудистские похороны...  Все это
смаковалось  бесчисленными "лейкандоведами", но ничто не интересовало живого
классика.
     Он   весь  был   под  гипнозом  задуманной  тогда  в   студии  картины.
Бесчисленные  варианты, эскизы, которые он никому  не показывал, потрясающие
находки в деталях буквально сводили его с ума.
     Шустер  продал  Лувру  "Свободу  выбора" за  десять  миллионов  золотых
рублей, а Русскому музею "Свободу зла." за два миллиона. Коммунисты объявили
Лейканда вечным почетным членом антифашистского комитета их партии.
     А он думал только о том, каким бы  чудом можно  было  вернуть  Марину в
свою студию и сделать соисполнительницей его замыслов, тайных пока даже  для
барона.
     "Найди  себе другую  натурщицу, Славуле,  -  говорила ему  на  идиш  по
видеотелефону любимая бабушка  из Житомира, единственный в мире  человек,  с
которым Лейканд был  совершенно откровенен  и всегда  делился  замыслами.  -
Зачем тебе  эта полугойка из пасмурного  Петрограда.  Приезжай  сюда на твою
прекрасную родину, в  нашу еврейскую солнечную Малороссию. Проедь по городам
и  местечкам, где живут  десять  миллинов  евреев.  И  ты найдешь  для своих
нечестивых  замыслов такую белую и  пышную ашейне мейделе, что твоя северная
красавица просто умрет от зависти к ней прямо перед твоей картиной..."
     Но не помогала и бабушка. Не привлекала  поездка в миллионный Житомир и
двухмиллионный Гомель в поисках красавицы-натурщицы,  согласной на  все ради
появления  на полотне  Лейканда.  Он  отказался даже от  презентации картин,
проводил время в винных подвалах Парижа. И вино тоже не помогало.
     Зачем, на кой дьявол вообще надо было ему ее знакомить с Мухиным!?
     Он без конца прокручивал в мозгу  сцену  в ресторане  и  воображал, как
Маринамогла  стать  его содержанкой, рабыней,  готовой  позировать  в  любой
картине, лишь бы он платил ей хоть чуть  больше, чем Гоги  Шелкадзе.  Теперь
она - княгиня, совладелица мухинских трех миллиардов золотых рублей. Что он,
во всем  своем  блеске всемирной  славы, по  сравнению с богачом и красавцем
Мухиным!
     Тем более, что молодожены вообще вдруг куда-то исчезли из Петрограда.
     "Их просто НЕТ НИ НА ЗЕМЛЕ, НИ В ОБИТАЕМОМ КОСМОСЕ", -растерянно развел
руками смущенный чиновник вездесущего Интерпола,  загоревшийся найти Мухиных
за обещание представить его ЖЕНЩИНЕ ВЕКА.
     "Как это? - испугался Вячеслав Абрамович. -  Умерли? Оба?" "Умерли?  Не
думаю.Мухину еще в  детстве вживлен индикатор,  по которому  его можно  было
быразыскать даже и под землей, в могиле. Но и там... и там его нет... Первый
случай в моей двадцатилетней практике, месье... Сожалею и стыжусь..."
     Фридман, понял художник. Их  увез к себе в Израиль этот странный дылда.
Сейчас Маринаи князь у него в гостях...
         * 6.
        1.
     "Он действительно ГЕНЕРАЛ? - вдруг громко и вызывающе по-русски спросил
Мухин  сидящего  в  полном  отчаянии,  руки  между  коленями,  Фридмана.   -
ЕВРЕЙСКИЙ,  ИЗРАИЛЬСКИЙ  ГЕНЕРАЛ?!" "Конечно, - вскинул на  него воспаленные
глаза Фридман. -  Генерал Бени Шайзер. У нас  полно молодых и  демократичных
генералов." "  Я не  об этом, Арон... А  вы  помолчите, "генерал  Шайссе"  -
свеличайшим  презрением одернул  он по-английски вздрогнувшего от последнего
слова коренастого парня в зеленой солдатской форме.  - Вы обратитесь ко  мне
не  раннее, чем  я вам это позволю." "Ничего  себе, - подскочил  Бени. - Вы,
между прочим, в моей стране и..."
     "Я - в ЕГОстране, - крикнул князь. - Так как он, а не вы, беспокоится о
ее безопасности и самой  жизни.  Хотя вы, а не он, как ни странно, получаете
вместо него за это  жалование от еврейского государства.  Как  вы  смеете  в
таком тоне разговаривать с человеком, который  в моем мире вас  бы и в лакеи
не принял! Арон, - продолжил он по-русски. -  Я ему сейчас все объясню, а ты
не  перебивай."  "Но мы  ему третий  час  объясняем. Всю  вашу  политическую
систему изобразили, все продемонстрировали. И главное - он же поверил, но...
Но  пойми,  как  военный он не может тебе прямо сказать,  что проводит линию
близкой ему по  духу левой партии, которая  за любой  компромисс  с арабами,
хотя, как  генерал,  прекрасно  понимает,  что последние  обстрелы Хисбаллой
наших северных городов и поселений, откровенная сирийская военная  поддержка
террористов  не  может..."  "Теперь  я  попрошу  помолчать  и тебя...  А  вы
послушайте меня, генерал. Вы теперь верите, что я из  параллельной могучей и
богатой России? Отлично. Вы верите, что я готов способствовать  довооружению
вашей страны, причем  даже  за свой  счет? Верите. Вы понимаете, что  доктор
Фридман может обидеться за тон, которым у нас разговаривают с евреями только
матвеевские фашисты?  И что я могу представить его  Матвееву, а тот -  вашим
арабам?  -  он  внимательно следил  за пальцами генерала на  скатерти.  - Вы
видели на видеокассете,  что  мы  с семьей доктора  можем исчезнуть в  любой
момент и  вам поздно будет нас искать? Теперь  я вижу, что вы-таки начинаете
меня понимать.  И что вы осознаете,  что я могу и вам отжечь  вашу  спесивую
башку,  если  вы  задумаете  коварство.  Верно?  Так  вот  -  вы  немедленно
организуете нам с доктором  доклад в генштабе. Попробуйте их  не  убедить со
всеми моими кассетами. Я полюбил СТРАНУ МОЕГО ДРУГА ФРИДМАНА, в которой вы и
жить-то не  достойны. И  я не дам ее  уничтожить."  "Уничтожить?.. - генерал
поднял  на  Мухина воспаленные  глаза. -  О каком уничтожении  вы  говорите,
князь?  Мы  -  единственная  в регионе ядерная  держава, которая и без вас с
Фридманом  способна приструнить  не только  Хисбаллу, но  и Сирию, если  она
рискнет  открыто  поддержать  террористов."  "И  -  Египет,  перевооруженный
американцами,  если и  он  выступит всей  своей мощью  на стороне  Сирии?" -
крикнул  Фридман.  "С  Египтом  у нас мир." "Мир,  при котором  нищая страна
содержит миллионную армию? Кто ее потенциальный противник,кроме  ЦАХАЛа?", -
настаивал тополог.
     "Боже меня упаси,  - сказал  Мухин, - навязывать  вам политическое  или
военное решение. Я настаиваю только на своем праве  подтвердить мои гарантии
помощи стране моего друга Арона Фридмана перед вашим высшим военным органом.
Если же генеральный штаб  разделяет  вашу точку  зрения, генерал, и  Израилю
ничего не угрожает, то будем считать мой визит частным. И я принесу вам свои
извинения. А пока я настаиваю на своем праве быть услышанным."
     Генерал кивнул, молча поднялся и направился к выходу.
     Марина, которая в  течение всего разговора только подавала кофе в своем
слишком коротком и узком в груди  чужом  халатике, приводящем  его в трепет,
ласково,  за плечи, проводила генерала до  двери, шепнув душистым дыханием в
горящую  от  непривычных  оскорблений, словно  исхлестанную щеку  невысокого
рядом с ней Шайзера: "Будьте осторожны. Князь - не шутит..."
     Побледнев, генерал  кивнул и,  съежившись,  не решаясь  поднять  глаза,
вернулся. Он молча пожал руку Фридману. Мухин отвернулся.
     "Региональня сверхдержава, - тихо говорил Арон. - Годами  подлизывается
к  террористам... И теперь  надеется отбить  атаку цено больших потерь и без
решающих  результатов. Чтобы  снова и  снова  им уступать... А  со  мной  он
разговаривает таким  тоном  только  потому, что  не считает меня  вправе  на
равных отвечасть за судьбу страны, куда мы, по ее приглашению, переселились,
оборвав все корни, и привезли своих детей! Словно террор различает  людей по
стране исхода или стажу пребывания в Израиле..."
     "Он сделает все, - уверенно  сказал князь. - Во всяком случае, все, что
он может."
        2.
     Генерал сделал все. Генштаб слушал Мухина в полной  тишине.  Согласился
на все его предложения. Высшему военному органу особенно понравилось, что не
предполагалось  затрат никаких: князь  Андрей сам приобретет  два "таракана"
для психологической атаки  с демонстрацией  силы в  Ливане. Купит во Франции
для вроде бы  Аргентины. Контейнеры с бронепехотой доставят в  Хайфу. Сделка
будет оформлена по интернету, как толькоМухин с Фридманом на несколько минут
сублимируются в Британской Палестине и воспользуются портативным компьютером
князя. Уже  завтра вечером сверхскоростное  судно станет у причала в  Хайфе.
Город и порт будут погружены во тьму - с иммитацией аварии на силовых сетях.
Военные тягачи на спаренных транспортерах по зараннее  освобожденным трассам
доставят  к  рассвету "тараканов" на фронт. Туда,  где именно на четыре часа
ночи  намечена  крупномасштабная провокация  Хисбаллы  с  возможным  широким
участием сирийских  войск и одновременной  активизацией арабского  спецназа,
именуемого палестинской полицией.
     В  Генштабе  впервые  видели  и слушали именитого  богатого иностранца,
который был целиком на стороне Израиля. Несчастных израильских генералов уже
приучили  к  тому,   что  весь  мир   обращается  с  ними,  как  с  опасными
сумасшедшими,  урезонивает, уговаривает не  обижать ни  в  чем  не  повинных
арабов  и настаивает,  причем отнюдь не бескорыстно, науступках  и  без того
крохотных   израильских  территорий  бесчисленнымврагам  на  "наилучших  для
Израиля условиях"...
     Все было сделано немедленно. Мухин и Фридман вышли в море на скоростном
военном катере,  встретили  французское судно ночью  вблизи Хайфы, для  чего
сначала сублимировался в другое измерение катер, а потом оба судна вернулись
в  измерение Израиля  -  наблюдавший  эти манипуляции из космоса  британский
оператор слег с нервным стрессом.
     Французский   экипаж  авантюристов,  привыкших  к  всевозможным  тайным
операциям  с незаконной  продажой оружия третьим  странам, даже  не удивился
входу в совершенно темный  порт вблизи невидимого во тьме большого города  и
выгрузке в  свете  судовых прожекторов огромных контейнеров. За  тайный рейс
было  щедро  заплачено  самой  надежной в  мире  Мухина валютой  -  золотыми
рублями.
     Уже  через  полчаса  судно,  сопровождаемое  тем  же катером,  было  на
обратном пути в Марсель. Потом  наступило какое-то помрачнение звезд и луны,
и  катер исчез. Капитан только  чертыхнулся и  раскурил  погасшую  отчего-то
трубку.
     Мощные  транспортеры на предельной  для  них  скорости  устремились  на
север. У  самой границы тайный груз распаковали. В  свете звезд  и луны, без
единого огонька, израильтяне впервыеувидели невообразимые черные чудовища.
     Любое  насекомое хотя бы и  вдвое больше обычного  вызывает  у человека
дрожь. Фридман как-то рассказывал Мухину, какое мерзкое впечатление произвел
на  него  израильский  таракан,  который всего  вчетверо  больше  привычного
российского. Тут же, пока на поджатых ногах, появились  тараканы величиной с
воинский    грузовик.    Когда    же    пожилой     смешливый    французский
профессионал-наемникподнял одного из них на пятиметровых черных блестящих  в
свете   луны   суставчатых  ногах,  видавшие  виды   израильские  десантники
попятились  с  криками  "ДЖУК! ДЖУК!"  и  едва  на  обратились в  паническое
бегство, хотя знали, что это уже их, ЕВРЕЙСКИЙ МОНСТР.
     Рейнджер, искренне изумляясь, что он представляет свое оружие еврейским
военным  (как жаль, что по  контракту ему  категорически  запрещено  об этом
говорить,  старина Поль умер  бы от смеха!),шустро пояснял  умным  еврейским
парням в давно забытых в  его мире тонких  очках, как управлять компьютером.
Те мгновенно освоили нехитрую, "в расчете на  дурака" ,  схему  и тут же  на
плоских ночных холмах стали гонять на тараканах  по бездорожью  со скоростью
птиц. Один из танков попытался было за ними угнаться, но  тотчас  вернулся с
позором обратно.
     "На   пути   к   их   базе  все   тщательно   заминировано,   -  сказал
полковник-десантник наемнику, когда  коммандос были уже  внутри машины. - Не
стал бы  твой  таракан  нашей братской могилой." "Мины! - захохотал француз,
широко разевая рот. - Грош была  бы  цена моей машине, если бы  она  боялась
мин. Она и создана-то потому, что вытаптывает один процент своей тени против
сорока  процентов колесной или гусеничной бронетехники.  Ваши арабы минируют
дороги,  а  я  бегаю  не  по дорогам."  "А если  это  мина  с  дистанционным
управлением?  -  не унимался  полковник.  - Или противотанковая  бронебойная
ракета?  Наши  арабы  отнюдь  не пальцем  деланные,  месье."  "А я  тоже  не
жидовским поцем, -  нашелся рейнджер. -  Не  дрейфь, месье,  ты  же,  хоть и
еврей, но все-таки военный..."
        3.
     Изготовившиеся к  атаке  террористы уткнулись головами в  свои  коврики
задницей к  небу  в  последней молитве о ниспослании рая  в  случае гибели в
священном джихаде.На позициях  Хисбаллы тоже действовал приказ о затемнении.
Яхудам  готовился  достойный  их  привычного  коварства  сюрприз.  Арабы  не
скрывали,  что всему учатся  у  непобедимых  пока  евреев.  К границе  "зоны
безопасности"  были  подтянуты не "катюши"  на  частных  машинах,  а недавно
купленные Сирией в России и замаскированные под трейлеры установки ГРАД. Они
должны были  впервые  показать  яхудам истинную мощь  воинов Аллаха.  Помимо
того, каждый боевик  имел по  наплечной ракетной установке  для  стрельбы по
израильским вертолетам или танкам, как только те предпримут ответную атаку.
     Спящий в бомбоубежищах многострадальный  городок  Кирьят  Шмона  должен
быть сегодня ночью сметен с лица земли. После отступления Израиля из Галилеи
в  результате  сегодняшней  победы арабского  оружия яхудам  не  понадобится
разрушать  самим этот город, как когда-то  на Синае они при  отступленни  из
Египта  снесли свой город  Ямит... В час икс  Сирия  поднимет в  воздух свою
авиацию, а Арафат  задействует  свои  силы  для  предотвращения  мобилизации
еврейских  резервистов. Перерезав  основные  магистрали,  его  легкая пехота
должна парализовать сионистского врага.
     До первого выстрела, сразу  со  всех  установок  ГРАД,  оставалось семь
минут, когда  в  пустыне раздался стремительно  нарастающий  дробный  топот.
Такой звук производил бы кавалерийский полк в атаке лавой, но этот топот был
чудовищно  сильным:  под  арабами  задрожала  земля.  Вытянув  шеи и  сжимая
автоматы  и гранатометы, бесстрашные воины Аллаха со  страхом вглядывались в
холмы, за которыми происходило  что-то  совершенно непривычное. Этот топот в
ночинаводил на них такой  же мистический ужас, как галоп собаки Баскервилей,
в ожидании  появления которой  Шерлок  Холмс  и  доктор  Ватсон  с  тревогой
вглядывались в девонширский туман.  Но те,  в  конце концов, увидели  хоть и
необычную, светящуюся,  но все-таки  всего  лишь собаку, а эти увидели нечто
совершенно невообразимое.
     На  холмы  стремительно  вылетели  на  фоне  лунного  неба  два  черных
чудовищно огромных таракана.
     "ЦАРЦУР,  ЦАР-ЦУР!!!" - в ужасе заорали ко всему готовые фанатики,  кто
падая ниц, кто кидаясь прочь, бросая оружие. Чудовища, замерли на мгновение,
поводя  блестящим  в  свете луны суставчатыми семиметровыми черными усами, а
потом  стремительно  понеслись  с топотом  в  сторону  базы.  Две-три  мины,
растоптанные их неуязвимыми огромными подошвами, своими вспышками и грохотом
напоминали как бы искры из-под копыт.  Несколько особо стойких стражейАллаха
все-таки  посмели  открыть  огонь  по  монстрам.   Две  ультрасовременные  и
сверхбронебойные  российские  противотанковые ракеты  попали прямо  в  брюхо
набегающего чудовища,  но  оно  только подскочило на  своих  упругих  ногах,
рявкнуло и  принялось  носиться  по позициям врага с неслыханной скоростью и
маневренностью, вытаптывая установки ГРАД, беспощадно давило террористов как
тараканов. Одновременно оно полыхало из извивающихся усовпо базе фиолетовыми
спиралями, то  скручивающимися в  нестерпимо  яркую точку,  заставлющуюкамни
пылать как солома, то расходящимися на  сотни метров. Через  несколько минут
после  начала  атаки  от  базы Хисбаллы  остался  единный  дымящийся блин  с
бездонными оплавленными  колодцами на месте  подземных  бункеров, а тараканы
унеслись в  сторону сирийских позиций, распуская из  устремленных ввысь усов
яркие  спирали,  от которых  фейерверком  исчезали  в небе  идущие  в  атаку
сирийские самолеты...
     ***
     <i>"</I>Аналитики, однако,  исключают, - взволнованно продолжал диктор  СNN, -
участие  в  израильской  атаке  в  Ливане  тараканов-мутантов,  непостижимым
генетическим образом полученных и к тому же отдрессированных. Поэтому призыв
их  немедленно  уничтожить,  пока  они  не  расплодились,  нельзя  принимать
всерьез.  То,  что мы вам только что показали, скорее всего - кинотрюки а-ля
Давид  Копперфильд,  чтобы  деморализовать  арабов.  Судя  по  их  поспешным
заявлениям, это  удалось... Арукат же, как всегда, отделался легким испугом.
Узнав  о  чудовищной  атаке  мистических   животных,  уничтожении  ливанских
террористов  и  сирийских  авангардов,  он  тут  же  отменил  свою  операцию
поддержки извне и позвонил  израильскому премьеру с уверениями в  абсолютной
лойяльности..."
     "По оценкам ведущих специалистов, не существует и не может существовать
в  природе  никакого  способа  вырастить  подобных  мутантов  и  тем   более
отдрессировать их, - торопился российский комментатор. - Все, что вы увидели
в  репортаже  из Южного  Ливана, скорее всего, бутафория, искусные трюки. Не
так ли?" "Это не  живые существа, - заторопился биолог. - Искусная имитация,
но..." "Но это  не могут  быть и шагающие машины, - возразил третий участник
круглого  стола. - Сегодня ни одно механическое средство  не обладает  такой
скоростью и маневренностью. Я  сомневаюсь,  что  российская или американская
военная  промышленность  будут  в  состоянии построить таких  "тараканов"  в
ближайшие  десятилетия, тем  более - вооружить  их  этими спиралями..." "Для
экзотики, - тонко улыбнулся ведущий, - послушайте еще одно мнение."
     "Я полагаю, - уфолог был привычно волосат  и взбудоражен, -  что кто-то
из израильских ученых, скорее всего из тех, кого потеряла Россия и не принял
Израиль, вошел в  контакт с инопланетянами, которые и  одолжили израильтянам
"тараканов" для демонстрации силы." "Вопреки политике правительства, идущего
курсом мира?" - усомнился комментатор. "Я не политик, - выставил перед собой
ладони уфолог, - но..."
     "А что думает представитель  трезвой науки?" "Я  уверен, - веско сказал
элегантный  профессор, - что в самое ближайшее время  феномену "Пятиминутной
войны"  будет  найдено такое  же  простое  и вполне материальное объяснение,
какое   всегда   появляется  после   первой   реакции  на   так   называемые
паранормальные   явления.   Вместо   вздорных   предположений   о  вторжении
инопланетян, почему-то вставших на сторону евреев."
         * 7.
     Пьяный  Лейканд  не сразу после вызова поднес к глазам экран мобильного
видеотелефона и вздрогнул,  опрокинув бокал на  деревянный  стол  парижского
винного подвала. На экране ему ласково улыбалась Марина.
     "А я по вас соскучилась, Вячеслав Абрамович,  - мило  и звонко смеялась
она.  - Как  вы  там, где?  Я уже  знаю,  что  наша  картина оправдала  ваши
ожидания. Да и мне кое-что досталось... Вы даже не представляете, как вы нам
с князем Андреем дороги, милый вы наш..."
     Тотчас появился Мухин. Оба они были  на фоне какого-то нелепого пустыря
и хилых пальм.
     "Где  вы,  куда  исчезли,  подлецы?  -  радостно   орал  Лейканд,  будя
бесчисленных собутыльников в штольнях. - Когда я вас увижу? Вас этот Фридман
чертов хоть  когда-нибудь  выпустит  их  своего  дурацкого  Израиля?" "Ты  и
представить  не можешь,  как тут интересно,  я тебе такое расскажу!  - Мухин
задыхался от волнения. - Ты даже не представляешь, что такое  евреи, если им
дать ацмаут..." "Что, что дать? - хохотал счастливый Лейканд. -  Вы на какой
язык перешли, идиоты?" "Как на какой? - Марина просто скисала от смеха. - На
наш,  еврейский,  на иврит!  А ты,  гой,  помалкивай,  если  не знаешь,  как
по-нашему будет  независимость..."  "Я  теперь  буду вам, сионистам, активно
помогать  и в  Петрограде, - торопливо  говорил князь  Андрей.  - Британская
Палестина - позор по сравнению  со свободным Израилем. Фридман обещал и тебе
показать  все." "Когда вы вернетесь домой?"  "А что  мы там забыли? - Марина
своим милым движением провела тонкими пальцами по  глазам. - Мы тут купаемся
в  море,  у нас  полно  новых друзей,  мы  теперь просто национальные  герои
Израиля. Завтра у князя встреча с премьер-министром." "А где это вы сейчас?"
"Около Иерусалима. Нам дали довольно допотопный, но по их понятиям наилучший
лимузин, покатаемся по  городу, проведем  шабат в святом городе, а там видно
будет, что  дальше."  "Что-то  пейзаж  непривлекательный." "Так  это мы  для
беседы с  тобой на несколько минут сублимировались в Палестину.  Поговорим и
вернемся в Израиль. Ты бы посмотрел, какие у них тут города!"
     "Я безумно рад, что вы нашлись. Я просто чувствую себя обезглавленным -
такую натурщицу увели!.." "Еще не вечер, - покраснев тихо сказала  Марина. -
Если  князь  позволит,  я  могу  и позировать."  "А что теперь-то  терять? -
резонно заметил Мухин. - Лувр десятки тысяч ежедневно посещают, не говоря об
интернете. Мы в первый же час  в  Палестине напоролись на этот же портрет  в
доме  губернатора.  Так  что  князь  разрешает.  Но,  естественно,   никаких
альковных отношений.  Я  человек  теперь южный,  горячий.  Убью и  не замечу
даже."
     Изображение  друзей исчезло. На  фоне выгоревшей  редкой  травы паслись
черные  козы -  любимое арабское  домашнее  животное, способное  удивительно
ловко выискивать и пожирать все зеленые побеги, оставляя пустыню пустыней...
         * 8.
        1.
     Счастливые и  влюбленные Мухины катили по притихшей  в ожидании субботы
роскошной  столице  Израиля.  Марина  назло  зимнему  сезону  одела открытую
кофточку - ну и пусть, что декабрь,  что мы, не  в Африке что  ли! Перебивая
друг друга, они ехидничали по поводу освещения газетами последних событий.
     Левые, естественно всю победу  и заключенные мирные договоры с соседями
приписали  начатому  их  покойным кумиром  мирному процессу. Правые, в  свою
очередь, считали, что только  их многолетняя неуступчивость сломила арабский
экстремизм. Народ все заслуги  в достижении победы над  агрессорами приписал
славному  ЦАХАЛу, неподражаемой израильской военной  науке и промышленности,
создавшим такие шагающие боевые машины.  Естественно, ни о Фридмане, ни, тем
более, о  Мухине, в газетах не было и речи. В главных героях ходил тот самый
генерал Бени Шайзер, которого едва не пришиб у Фридманов князь  Андрей.  Сам
Мухин  нисколько  не обижался  -  дело сделано, полюбившаяся ему страна и ее
такой славный и добрый народ спасены. Мир установлен надолго: кто же посмеет
обидеть хозяина таких несекомых!
     По  дороге  к Стене плача Мухин, сверяясь с  картой,  чуть  заблудился.
"По-моему, - сказал он, - вот этот путь самый короткий." "А там есть проезд?
- засомневалась Марина. - Смотри,  полицейские какое-то  заграждение тащат."
"Так ведь пока-то заслона нету." И  он нажал  на газ, убедившись по табличке
на английском, что шоссе Бар-Илан - кратчайший путь к цели.
     Неожиданно,  сразу с трех сторон к их машине высыпали странные личности
в длинных  черных плащах и  шляпах, поперек дороги  упал деревянный столб, а
сгущающаяся черная толпа, яростно тряся в окна пейсами  и скаля зубы, что-то
злобно кричала, повторяя с визгом слово "Шабес!"
     Мухин приоткрыл окно,  пытаясь объясниться по-английски,  но слова были
бесполезны:   вокруг  орали.  Кто-то  сунул   неправдоподобно   бледную,  но
удивительно цепкую руку  в щель окна, схватив князя за волосы. Андрей ударил
по этой бесплотной руке, она выскользнула, щель удалось закрыть, но по крыше
уже  колотили  чем-то тяжелым. На  ветровое  стекло сыпали  какой-то  мусор,
вокруг было  столько ярости и лихорадочного возбуждения,  что  прижавшаяся к
Мухину Марина прошептала: "Они сейчас просто растерзают нас... Как плотоядно
этот  святоша смотрит на мою грудь, прямо  как тот  бандит в Ленинграде... У
тебя спираль наготове?"
     "С ума ты сошла! Это же те самые  евреи, ради которых я потратил двести
миллионов... Надо обяснить...  это же набожные люди... Кто-то из  них должен
понимать по-английски!.."
     Но никто и  не собирался  их выслушивать. Они не понимали ни  на  одном
человеческом языке.  Никто ни  о чем и не собирался спрашивать. Им  и  так с
Мухиными было  все ясно... Едет в  шабат, да еще с какой-то полуголой гойкой
по нашему кварталу,  бей!  Типичная  психология погромщика...  Машину начали
раскачивать  все  сильнее,  пытаясь  опрокинуть.  Марина  ударилась  лбом  о
зеркало.
     Кровь  на  лице  юной  прекрасной  жены  убедила  Мухина  мгновенно. Он
приоткрыл окно, вмазал пудовым  кулаком  между яростно  качающимися пейсами.
Хилый  ортодокс упал  на  руки  толпы и мгновенно испустил свой высокий дух.
Тотчас  по  стеклам  и крыше  загрохотали камни,  внутрь  салона  посыпались
стекла. По  открытой  руке Марины потекла  струйка крови. Отбросив последние
сомнения, Мухин нажал курок спирали...
        2.
     "Господи,  да  как  же вы попали  в Иерусалим? И  кто  на вас  напал? -
причитала миссис Джефферсон, пока генерал по телефону распекал  свою  службу
безопасности, а  Мэгги квалифицированно накладывала пластырь на  лоб  и руку
Марины. - Говорил же вам сэр Артур, что эти арабы очень опасны."
     "Да все обошлось, - криво улыбалась украшенная шишкой и ссадиной на лбу
Марина. - Просто князь жить  не может без  острых ощущений..." "Позвольте, -
бушевал генерал. - Вы  должны  подробно  рассказать  об  этом нападении.  Вы
запомнили хоть одного араба?" "Почему вы решили, что это  были  арабы, - так
же криво улыбнулся Мухин с  вырванным надо лбом  клоком волос. И неосторожно
добавил: - А если это были евреи?"
     "Что?! - побагровел  губернатор  . - Ж-жиды?  Быть  того  не  может! Вы
слышали когда-нибудь  в  России, чтобы  жиды хоть  на кого-нибудь  нападали?
Впрочем... Позвольте, позвольте, ваша светлость,  а  где  ваш  сионист, этот
странный облезлый субъект  в  идиотских  очках? Да  уж не он ли на вас своих
бело-голубых жидов натравил?.."  "Ну, что вы, -  испугалась Марина. - Он сам
едва унес  ноги. Мы  даже  не  знаем,  где он теперь." "<b>Я узнаю</B>,  -  зловеще
произнес сэр Джеферсон. - Уж его-то я точно найду. И он мне расскажет все...
Если это евреи, то это были его люди. Националисты. Вы же  помните, он мне с
самого начала не понравился!"
     "Ваше  превосходительство,  - тихо  сказал Мухин. - Успокойтесь. Мистер
Фридман  ни в  чем не виноват. А  я нипочем не отличу вашего еврея от вашего
араба. Вот вы можете отличить чеченца от осетина? Даже я не могу, хотя и тот
и другой - жители  Кавказа. И  с  любым из них лучше в этом русском вроде бы
краю  не встречаться на узкой горной тропе. А вам за все спасибо. Дела мои в
Палестине закончены.  Найдете  доктора  Фридмана  -  помогите  добраться  до
Петрограда.  Позвольте  ручку,  миссис  Джеферсон. И  вы  мисс. Честь  имею,
генерал." "Нет уж, нет. Никаких  такси больше. Я сам отвезу  вас  на базу, -
генерал поправил  жесткие  рыжие усы и добавил:  -  Прошу,  господа,  в  мою
машину."
     Мухин закрыл окна авиетки, морщась и  крутя  головой,  отгоняя недобрые
воспоминания, постучал по клавишам и откинулся на сидение рядом с  вжавшейся
в  его  плечо Мариной. "Прости меня, дорогая. Наш медовый месяц мы продолжим
только в  цивилизованных  странах, обещаю..." Она  молча  крепко  поцеловала
мужа. Авиетка, оставив на земле стремительно уменьшающегося генерала,  потом
Тель-Авив, потом Палестину, вышла в космос и понеслась на север.
        3.
     Через  час,  приняв ванну, Мухины  вкусно обедали  у камина.  За окнами
кружила  балтийская  сырая декабрьская метель.  Сияла  огнями рождественская
елка. "По-моему, -  тихо сказала мужу в ухо Марина, - нам как раз пора во-он
туда,"-  она  показала  на спальню  и медленно,  как шубу на  витрине, сняла
купальный халат...
     "Что это ты без конца смеешься? - спросил он, когда они в очередной раз
обессиленно откинулись  на подушки. - Заметно  нарушение прически?" "Да нет,
просто  как раз  в самый  интересный  момент  ты  вдруг мне то лоб,  то руку
заденешь,  я,  естественно,   дергаюсь,   а  ты  так  неправильно  мило  это
воспринимаешь, что мне жаль, что на мне только две ранки."
     "Это поправимо, -  серьезно сказал  Мухин. - Знаешь,  в начале века был
такой  остроумный журнал "Сатирикон." И  вот начинающая поэтесса  пишет туда
стихи: "Я хочу мучений  беспощадных, я хочу... каких-то там побоев,  я  хочу
когтей на теле жадных..." "Напечатали?" "Нет,  но зато пригласили: приходите
в редакцию -  что сможем -  сделаем!.." Марина  звонко хохотала прямо ему  в
лицо, перебирая волосы около вырванной пряди.
     Потом   лицо   ее   как-то   сразу,   что  всегда  неприятно   удивляло
Мухина,помрачнело:  "Андрей, а что теперь они сделают с Ароном?" "Он-то  при
чем, он был в  Хайфе, пока  мы  отбивались от погромщиков в Иерусалиме. И мы
поступили  правильно!  Весь  цивилизованный всегда мир  физически  уничтожал
погромщиков.  Иного пути  их  обуздания  нет. И наша  русская полиция  после
революции  перевоспитывала  наследственных погромщиков  в Малороссии  именно
пулеметами.  Да у  нас  и не было  выбора. Не мог же  я  отдать  тебя им  на
растерзание и самому  отдаться  на  их  волю!  Хорошо хоть,  что  они  сразу
отпрянули от  нас,  и я задел  спиралью  одного-двух, что  были с  поднятыми
камнями, а не десяток, как в Ленинграде."
     "Я вообще  ничего  до сих пор  понять не могу. Ну, нарушили мы какие-то
границы  и   обычаи.  Объясните.  Оштрафуйте,  наконец.  Мы  же  не  дикари.
Извинились  бы, заплатили и уехали.  А нас за это  едва  не  убили. И кто  -
религиозные  евреи!  Да  их у нас в петроградском  еврейском квартале  тысяч
двести. Мы с папой  к ним дважды  ездили.  Такие,  знаешь,  интересные люди.
Ученые, сдержанные, умные, вполне достойные."
     "Ядважды был в музее Пикассо в Париже, - заметил Мухин. - А жил маэстро
в  еврейском квартале.  Та же нелепая черная  одежда у всех не улицах, те же
пейсы, но тамошних жителей и вообразить невозможно  в роли погромщиков. Бред
какой-то - пришлось убивать тех, кого я приехал защищать..."
     "И, главное, защитил, - поцеловала его Марина  и снова  захохотала: - А
теперь, защищайтесь вы, сударь.  Да, где, кстати,ваша шпага?..  Что-то  я ее
давно не  видела и в руках не держала. Уж не струсили  ли  вы?  Кто  вам дал
команду  "шпагу  в  ножны"? Во  всяком случае,  не я! От  меня вы такого  не
дождетесь! Поединок  продолжается.  Сегодня я определяю,  когда и  кому быть
поверженным, сударь!" "Охотно принимаю ваш вызов, сударыня. Залогом является
моя  обнаженная  шпага." "Яв восторге, князь.  Ваша шпага вам к  лицу, я  ее
просто обожаю... твою эту... шпагу, дорогой..."
        4.
     "Какой  ужас!!  -  повторяла Жанна,  сжав  виски.  - Арон,  нас  теперь
арестуют?"
     На  экране  без  конца  повторяли  сцены  странного  эпизода  на  шоссе
Бар-Илан.  О  Мухине не  было  сказано  ни слова.  Упирали  на  идентичность
ситуаций в Иерусалиме и в Санкт-Петербурге: какие-то не то иностранцы, не то
вообще  инопланетяне применили  какие-то спирали против  хулиганов,  защищая
свою жизнь. Акцента на сходство  внешности  инопланетян не было. Израильские
СМИ почти откровенно злорадствовали. Полиция  сбилась с ног, разыскивая тех,
кто  сидел  в  разбитой  ортодоксами  машине  и искалечил пятерых фанатиков.
Газеты высказывали опасения, что стрелявшие были убиты, а их трупы спрятаны.
Ведь чтобы уйти после <b>такого</B> живыми надо было перебить чуть не весь квартал!
Свидетели же в черных шляпах растерянно уверяли, что <i>преступники</I> (иначе  они
Мухиных и не называли) словно растворились в воздухе внутри машины.
     Как хорошо, что я снабдил их капсулой, думал  Фридман с тревогой ожидая
звонка от следователей. Вместо этого у них  появился тот же молодой  генерал
Бени. Он был гораздо больше доволен вторым боем Мухина на святой  земле, чем
первым.И просил Фридманов не беспокоиться. Все улажено, пейсатые получили по
заслугам.   Улица   Бар-Илан   отныне   открыта   для    круглосуточного   и
круглогодичного движения, кроме Йом Кипур - Судного дня.
     "Вот  вам  чек, доктор  Фридман,  - важно сказал генерал, - чтобы  вы с
семьей  поскорее   посетили  Мухина  в  Петрограде  и  извинились  от  имени
Правительства Израиля. Вв  сможете  немедленно вылететь  в Санкт-Петербург?"
"Нет! - в  один голос крикнули Арон и Жанна. -  Только не  через Петербург!"
"Тогда летите до Парижа."
     Фридманы  тут  же  согласились. Лейкандом  охотно  взялся  через барона
Шустера подготовить  все  необходимые  документы.  "Остановитесь у  меня,  -
любезно  предложил  художник. - Я сам с вами отправлюсь в Петроград. Вы даже
не  представляете,  какие  важные  дела меня  там ждут...  Я  задумал  такую
картину,  что  все  мои  прежние  полотна  покажутся  скромными   набросками
недавнего дилетанта."
         * 9.
        1.
     Эйфелева башня на фоне ночного неба казалась раскаленной добела. Эффект
достигался  умелой  подсветкой  и  металлическим  характером   удивительного
символа Франции.
     Жанна и Кира стояли на фоне башни,  позируя Арону, который  приседал на
снег  с  видеокамерой,  чтобы  вошла  вся  башня.  За  спинами  израильтянок
искрилась  Сена,   по   которой   спешил   ослепительно  освещенный   речной
туристический  теплоход.  Третий день  они до  полного изнеможения ходили по
великому  городу, не торопясь в  ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ  Париж, настолько невообразимо
хорош был для них этот город.
     После Хайфы и Израиля в целом Париж и Франция были как  бы возвращением
в милый Ленинград их молодости, до всех этих застоев, прозрений, перестроек,
гласностей и<b> <i>свободы зла</I></B>, вытолкнувшей их  с родины  в эмиграцию. Здесь, как
когда-то в Москве, все чувствовали себя дома. Предстоящей встречи с Мухиными
Фридманы побаивались  после гнусной  сцены погрома, в которой их благородные
друзья  чуть  не погибли.  Причем  от рук евреев...  Арон  оттягивал как мог
звонок Андрею  и Марине. Кто знает, как они восприняли  такое предательство?
Как можно в принципе им объяснить, что фанатизм не имеет национальности, что
дикие аятоллы  Ирана  -  двойники  израильских  мракобесов  от религии:  дай
последним волю  - будут  забивать камнями влюбленных, в строгом соответствии
со своими догмами...
     Лучше  ни  о  чем не думать. Париж  прямо  создан  для  этого.  Тут  не
вспоминается никакая родина - он просто не терпит конкуренции. Любовь Парижа
ко  всем его  посетителями без взаимности  просто  немыслима.  Каждая улица,
площадь, сквер, собор, парк, набережная, мост заставляли замирать всех троих
от  восторга.  Но  надо  было  произвести  конверсию в  ТОТ  Париж,  звонить
Лейканду. Надо было отвечать за мерзости  своих соплеменников, чем  всю свою
историю вынуждены были заниматься лучшие из евреев...
        2.
     Вячеслав Абрамович встретил их  у  точно такой же Мулен Руж, от которой
они несколько  минут  назад поднялись по узким улицам к безлюдным зарослям у
фуникулера для незаметной  конверсии  и  к которой еще через несколько минут
тем же путем спустились с Монмартра.
     Художник  вез  их по  СВОЕМУ  Парижу, еще более  прекрасному, но как-то
совсем  не такому родному, как только что оставленный. И здесь были Нотр Дам
и  Эйфелева  башня, Елисейские  поля  с арками  у входа  и  выхода, но исчез
какой-то шарм.  И на Киру, таявшую от всеобщего  внимания молодых парижан до
сублимации, здесь  решительно  никто не обращал  внимания.  И Лейканд  Жанне
ужасно  не  понравился. "Совершеннейший жид",  -  шепнула  она  мужу,  когда
художник принимал их  с  присущей  ему  оскорбительной  небрежностьюв  своем
небольшом старинном замке. На Киру  он вообще едва взглянул, Жанне поцеловал
руку  почти  брезгливо,  обед   велел  подать  в  комнаты,  которые  выделил
Фридманам, пока  сам весело и  шумно обедал со  СВОИМИ ГОСТЯМИ в  просторной
гостиной. Разговаривал он  с израильтянами  как-то вполоборота,  старясь  не
смотреть на них и не приближаться к их, по его мнению, смрадному дыханию.
     "А  что  если  и  Мухины так  нас встретят?  -  шепнула  Арону  на  ухо
пораженная Жанна. - У него теперь больше оснований нас не любить..."
     Впрочем,  откровенное  хамство не помешало Лейканду искренне удивиться,
что гости наотрез отказались задержаться в его  Париже и попросили как можно
быстрее   выполнить  необходимые   формальности,  как  он   обещал,  для  их
легализации  в новом  мире. Лейканд  холодно  кивнул,  тотчас вызвал  барона
Шустера.  Так  же  брезгливо морщась,  тот  вручил  Фридманам  их  фальшивые
российские паспорта  ("Лучше настоящих" - успокоил он Жанну) и  тут же повез
Лейканда и израильтян на один из бесчисленных  парижских аэровокзалов. Здесь
они, проведя карточкой  у входа, просто сели в кресла в просторном "вагоне",
как назвала его Жанна.
     Но  это все-таки  был самолет,  потому  что он стремительно вертикально
поднялся, как давешняя авиетка, чуть ли не в  космос, ускорился, замедлился,
пробыв в полете минут двадцать, чтобы так жестремительно и плавно опуститься
во дворе Адмиралтейства.
        3,
     Около Медного  всадник  Кира  обалдело смотрела на удивительным образом
подсвеченный  Исаакиевский собор, когда на нее жарко налетела Марина, одетая
в  роскошное меховое манто,  сползающее  от волнения с  ее обнаженных  плеч.
Обдавая всех троих своим душистым дыханием  и заливаясь счастливыми слезами,
она обнимала и целовала их.
     Андрей целовал  руки дам элегантно, как  истиный князь, а  Фридманадаже
троекратно  по-русски  расцеловал.  И  только  после   этого  чета   Мухиных
обратилась  к  побелевшему  от  гнева  Лейканду,   лицо  которого  мгновенно
приобрело  цвет его шевелюры, когда Марина удостоила  и  его поцелуя в щеку.
Художник категорически отказался ехать  в Рощино и тут же укатил на поданном
к его приезду "бюике" с совершенно надутой физиономией.
     Петроград заиграл за окнами "путятина" своими уносящимися назад прямыми
строгими проспектами  и  улицами,  поражая  гостей чистотой  и ухоженностью,
которой   мог   позавидовать   даже  и  только   что   оставленный  "второй"
респектабельныйПариж.  Фридманы  и узнавали не  узнавали родной  город. Было
удивительно  много явно  старинных,  но им  совершенно не знакомых соборов и
церквей, появились  совершенно им  неведомые  огромные  парки  и  просторные
площади. Не  было общественного транспорта, всех  этих просторных  и длинных
ленинградских трамваев и синих спаренных троллейбусов.  Было непривычно мало
людей на улицах. Машина  нырнула в туннель под Большой Невой  вместо проезда
по мосту, который они знали под именем революционного лейтенанта, пронеслась
через  Малую  Неву  над  темной с  паром  водойи  совершенно  ленинградскими
уточками, но по незнакомому им широкому мосту  с золотыми конями  на черного
мрамора   колоннадах  входа  и  выхода.  Потом  потянулись  ярко  освещенные
бесконечные туннели  под линиями  Васильевского острова,  за  которыми сразу
возникла многоярусная  эстакада над лесами вдоль  залива и,  наконец, машина
прошуршала  по  гравиевой дорожке  к изящному, в  английском  духе,  дому  в
усадьбе Мухина.
     Дог испугал Киру досмерти, она никогда  не видела  таких животных и  не
сразупоняла,  что  это  вообще  собака,  а  не  циклопический  паук. Но  дог
ухитрился так ласково облизать всех троих, что сомнений в его  собачьей душе
больше не было. Мухин, обняв за талии, повел Киру и  Жанну  в гостиную, пока
Марина, прижимаясь к Арону, вела его под руку туда же. Здесь уже был  накрыт
стол с разнообразными яствами.
     "Арончик  может не  беспокоится,  -  продолжала  смущать и его  и Жанну
Марина не так своими  белыми округлыми плечами,  как  подчеркнуто  по-женски
ласковым отношением  к Фридману. -  Наш  повар  специально  консультировался
насчет этого обеда с раввином Петроградской хоральной синагоги: все  блюда -
кошер, лучше, чем в  Иерусалиме, который нам так и не удалось повидать, черт
бы побрал ваших фанатиков..."
     "За  избавление! -  поднял первый тост князь Андрей. - Я  имею в  виду,
прежде   всего,  ваше  избавление.   Вы   не  представляете,  как   мы   тут
переволновались  за  вас,  пока Арон нам не позвонил. Предполагали  все, что
угодно: арест, суд... Ведь это вы привезли  в  Израиль эту бандитку. Если бы
не  она, я  бы  вряд ли решился стрелять. Как  я  понял, нас  всех простили?
Спустили  инцидент  на тормозах?""Нас выручил молодой генерал,  которого  ты
перевоспитывал. Он прямо крутился как уж, но нас не подставил."
     "Боится, - хохотала Марина. - Это я ему тогда сказала, - она перешла на
бас:  - Предупреждаю, генерал, князь - не шутит!" "Да нет, - резонно заметил
Арон. -  Сами  посудите, зачем им раскрывать  свои контакты с таким  могучим
миром до поры до времени. И так в военных кругах всего мира до  сих пор шок.
Пентагон  прямо  в  истерике:  какие,  мол,  вы,  к  чертям,  стратегические
союзники, если столько лет скрывали разработки  этих тараканов? А российская
дума вообще  требует приравнять  спирали к  оружию  массового уничтожения  и
создать  международный суд  над  Израилем за его  применение  против арабов.
Причем, они уверяют, что и в Ленинграде и в Иерусалиме действовал Мосад."
     "Кто? - переспросил Мухин. - Известный  гангстер?"  "В какой-то мере, -
смеялась  расслабленная после первой  рюмки Кира. -  О-очень  интеллигентный
гангстер."
     Ничего не понявшая  Марина на всякий случай звонко захохотала.  Ее, как
всегда, не разбирая причин, басом поддержал Мухин, без конца вытирая  слезы.
Все приняли по второй. Эпизод в Иерусалиме преподносился теперь, под винными
парами  и  в  отличном  настроении, как  забавное  происшествие,  хотя  едва
заметный шрам  на чистом белом лбу  княгини был не следствием каких-то милых
шуток...  И  искалеченным несчастным  наивным ортодоксам было  сейчас  не до
шуток.  Но  кто  же  просил этих  бледных хилых  очкариков  реагировать  так
неадекватно  на безобидное нарушение правил уличного движения дружественными
иностранцами?  И вести  себя в конце  двадцатого века  как  погромщики конца
девятнадцатого?..
     Совершенно захмелевшая Кира вдруг  решила наябедничать на  Лейканда  за
унизительный прием, оказанный им в Париже.
     "Да он  же  вообще  хам, - весело рассмеялась  Марина.  -  Вроде вашего
Мосада,  только  неинтеллигентный, к тому же.  А как он  со  мной обращался,
когда  я была его натурщицей! Разве что только не лапал. И то я думаю просто
не успел, князь меня у него из-под носа  увел. А Шустер  вообще