ески оглядел его и покачал головой.
      -- Выглядишь ты неважнецки, Сергей. Что-нибудь случилось?
      -- Да нет, все нормально...
      -- Ну-ну... Как продвигается работа?
      Сергей доложил шефу о ходе работ над будущим проектом, не забыв упомянуть и о приглашении Орлова на планируемый сабантуй.
      Антонов остался доволен.
      -- Великолепно. Ты делаешь успехи, каких я от тебя даже и не ожидал. Поезжай, Сергей. Бизнес есть бизнес. Иногда полезно и на брудершафт выпить с человеком, который, может быть, тебе неприятен. А заодно развеешься. Когда, ты говоришь, Орлов намечает встречу?
      -- Пока неизвестно. Обещал сообщить дополнительно.
      -- Что ж, Сергей, поздравляю. Держи в том же духе. А я уж, поверь, в накладе не останусь.
      Лишь к концу недели стеклянные глаза перестали преследовать его.


Глава семнадцатая

      В субботу утром он, как обычно, заглянул к Тамаре Павловне, повидать дочку. Катюша откровенно скучала.
      -- Не хочу больше здесь сидеть! -- капризно заявила она. -- Слышишь, папа? Забери меня отсюда.
      -- Скоро, Катюша, уже очень скоро ты поедешь в гости в далекий город Огни. А пока потерпи еще пару деньков.
      -- Огни? -- переспросила она. -- Какое странное название!
      Сергей не мог не согласиться.
      -- Действительно, немного странное. И... красивое.
      Он вернулся в свою квартиру.
      Со вчерашнего дня новые тревожные мысли стали одолевать его. Все ли он сделал, чтобы обеспечить безопасность Катюши? Он попытался поставить себя на место преследователей, которые наверняка наблюдают не только за его квартирой, но и за подъездом. Итак, из квартиры девочка исчезла -- по крайней мере, акустические средства слежения, или попросту "жучки", наверняка установленные в квартире Ростовских, уже в течение недели не фиксируют ее голос. С другой стороны, подъезд она не покидала. Значит, девочка скрывается в одной из сорока восьми квартир подъезда (вернее, сорока семи, за вычетом квартиры Ростовских), у кого-то из соседей. Как можно вычислить нужную квартиру? Да проще простого: пройтись по всем квартирам под видом сотрудника социальной службы, страхового агента, распространителя косметической продукции или, скажем, кришнаита, торгующего религиозной литературой. Профессиональному же ищейке, проникнув в квартиру, нетрудно будет разнюхать, кто здесь в данный момент проживает.
      Прокрутив в голове сложившийся сценарий, встревоженный Сергей вновь поспешил к Тамаре Павловне.
      -- Тамара Павловна, один только вопрос. В течение этой недели, пока Катюша была у вас, к вам в квартиру не приходили чужие люди? Скажем, представители каких-нибудь фирм, предлагающие свои услуги, страховые агенты? Может быть, тараканов предлагали поморить?
      Она серьезно посмотрела ему в глаза.
      -- Два раза, -- ответила она. -- Действительно, приходили морить, но не тараканов, а мышей, хотя мышей у нас здесь отродясь не было. Во второй раз предлагали какие-то утюги, со сковородками в придачу. Однако в квартиру я их не впустила.
      -- И правильно сделали, Тамара Павловна. Дверь открывали вы сами?
      -- Конечно. Я же все понимаю, Сережа. Катеньку они не видели. Ты думаешь, это они? -- понизила она голос до шепота.
      -- Не исключено. Но вы все правильно сделали, Тамара Павловна. Ничего, скоро все это кончится.
      Он и не предполагал, насколько пророческими окажутся эти слова!
      В этот же день, ближе к вечеру, Тамара Павловна принесла ему второе письмо от доктора.
      Сгорая от нетерпения, Сергей вскрыл конверт. Письмо было коротким, но информативным. Доктор писал сухо, сжато, торопливо, словно готовил донесение с места боевых действий.
      Закончив читать, Сергей долго стоял у окна и курил одну сигарету за другой. Рука, державшая мелко исписанный листок бумаги, слегка подрагивала.
      То, что он узнал из письма, никак не укладывалось в голове. Он принялся перечитывать его еще раз, на этот раз более внимательно.
      Доктор готов был принять Катюшу и позаботиться о ней. При этом просил сообщить ему номер поезда и дату его прибытия в Огни. И чем скорее, тем лучше, желательно телеграммой.
      Далее, в письме приводился список фамилий хирургов, практикующих операции по пересадке органов. Список был небольшим, всего несколько имен, однако... Сергей тупо смотрел на этот коротенький список и не мог понять, во сне он это видит или наяву.
      Одна фамилия слепила его, словно была выжжена огнем на поверхности бумаги.
      Свирский, Герман Людвигович.
      Свирский, таинственный, неуловимый Свирский и был тем самым хирургом, который оперировал его год назад!
      Это известие подействовало на него подобно шоку от электрического тока.


Глава восемнадцатая

      Воскресное утро выдалось дождливым и ветреным. Однако никакая непогода не могла уже изменить планы Сергея Ростовского.
      Наскоро позавтракав, он навестил Тамару Павловну.
      -- На тебе лица нет, Сережа, -- покачала она головой. -- Что-нибудь серьезное?
      -- Все в порядке, Тамара Павловна. Нужна ваша помощь.
      -- Я тебя слушаю.
      -- Мой друг дал согласие приютить Катюшу. Необходимо съездить на вокзал и купить для нее билет. Мне некого об этом попросить, кроме вас. Сам я, по понятным причинам, сделать этого не могу. Поможете мне, Тамара Павловна?
      Глядя на его несчастное, умоляющее, осунувшееся лицо, сердобольная Тамара Павловна тут же выразила свое согласие.
      -- Сделаю, Сережа, ради тебя и Катеньки, -- сказала она, на ходу снимая фартук.
      Сергей тщательно проинструктировал ее, снабдил деньгами на покупку билета, объяснил, на какой вокзал нужно ехать.
      -- Не волнуйся, Сережа, все будет в порядке. -- Она уже была готова. -- Присмотри здесь за Катюшей.
      Она уехала, а он приготовился ждать. Мрачные предчувствия осаждали его. То, что он делал, было ему не по душе: отправлять Катюшу совершенно одну, за тридевять земель, навстречу неизвестности -- было во всем этом что-то неправильное, ненормальное. Порой ему казалось, что все это с ним происходит во сне, в страшном, кошмарном, абсурдном сне. Самое ужасное было в том, что он никак не мог проснуться, стряхнуть с себя весь этот кошмар, повернуть время вспять, вычеркнуть из жизни (или из сна?) этот жуткий год, принесший столько страданий и горя.
      Катюша понимала, что происходит что-то очень важное, и не досаждала отцу. Включив телевизор и свернувшись калачиком в мягком глубоком кресле, она смотрела свои любимые мультики ("Чип и Дейл", Бог весть какая серия) и лишь изредка бросала на отца тревожно-вопрошающие взгляды.
      Тамара Павловна вернулась через два часа.
      -- Скорее собирайтесь! -- крикнула она с порога. -- Поезд отходит через три часа. Вот билет.
      Сергей вскочил.
      -- Сегодня? Не может быть! -- В глубине души, вопреки доводам рассудка, он все-таки надеялся, что это случится не так скоро, что он сможет побыть с Катюшей как минимум еще сутки, никак не меньше.
      -- Может, Сережа. Поезда в эту глухомань едут полупустыми, и это несмотря на самый разгар отпускного сезона.
      -- Папочка, я не хочу уезжать! -- вдруг заплакала Катюша. -- Я хочу быть с тобой!
      Сердце у Сергея сжалось в крохотный, истекающий жгучей, невыносимой болью, комок. Он сел на диван и усадил Катюшу себе на колени.
      -- Катюша, маленькая моя, мы же обо всем договорились! Ты поживешь недолго у дяди Коли, всего лишь несколько недель, а потом я за тобой приеду. Вот увидишь, тебе там понравится. Ну не плачь, ладно? Ведь ты же уже взрослая.
      Как он сейчас ненавидел самого себя! Ну ничего, за все эти слезы самого дорогого ему человечка на свете он еще рассчитается, сполна рассчитается с теми мерзавцами! За одну только крохотную ее слезинку... и рука его не дрогнет.
      Она уже перестала плакать, хотя продолжала изредка всхлипывать. То, что ее считали взрослой, конечно же, меняло дело. Взрослым плакать не подобает.
      -- Как же ты здесь будешь без меня? -- спросила она, шмыгая носом.
      -- Плохо, Катюша. Очень плохо. Я буду без тебя очень-очень скучать. Но ты ведь уже большая и должна понимать, что иногда приходится делать такие вещи, которые тебе не очень нравятся. Понимаешь, у взрослых такая жизнь...
      -- Ну, у детей, положим, жизнь ничуть не лучше, -- рассудительно и серьезно заявила Катюша, уже окончательно перестав плакать. -- То то нельзя, то это нельзя. Кругом одни запреты. Ну скажи, разве это жизнь?
      Он невольно улыбнулся. Она неожиданно улыбнулась в ответ -- и ее милое заплаканное личико расцвело вдруг сотнями, тысячами, миллиардами крохотных улыбочек.
      -- Понимаешь, папа, -- совсем уже "по-взрослому" заявила она, -- я ведь не о себе беспокоюсь, а о тебе. Как ты тут будешь без меня, совсем один? Справишься?
      -- Я буду очень-очень стараться, -- заверил он ее.
      Тут в разговор вмешалась Тамара Павловна, у которой, к слову сказать, глаза тоже были на мокром месте:
      -- Не волнуйся, Катенька, я за твоим папой пригляжу.
      -- Обещаете, тетя Тамара?
      -- Обещаю, девочка.
      -- Ну тогда ладно, -- сдалась, наконец, Катюша. -- Давайте, что ли, собираться, а то поезд ждать не будет. А дядя Коля, он какой?
      -- Он тебе понравится, дочка. Вот увидишь, -- сказал Сергей, осторожно снимая Катюшу с колен.
      На сборы ушло около получаса.
      Теперь оставалось сделать самое главное.
      Сергей отвел Тамару Павловну в сторону и вполголоса сказал:
      -- Ее нужно нарядить под мальчика. Никто не должен знать, что она выходила из подъезда, понимаете? Иначе все наши труды напрасны.
      Она внимательно посмотрела на него и кивнула.
      -- Понимаю. Я ее сейчас постригу.
      -- Как вы ей объясните эту метаморфозу?
      -- Не волнуйся, Сережа, я найду, что ей сказать. Это я беру на себя. И одежду ей подберу. У меня кое-что осталось от сына, когда он еще был таким же сорванцом, как и твоя Катенька. Берегу, сама не знаю зачем.
      Сергей кивнул: никто не справится с этой задачей лучше чем женщина.
      Тамара Павловна увела Катюшу в соседнюю комнату. А через полчаса они вновь предстали перед нетерпеливо ожидавшим их Сергеем.
      -- Да вы просто волшебница, Тамара Павловна! -- невольно воскликнул он, глядя на совершенно незнакомого мальчишку, лукаво улыбавшемуся ему из-под козырька старенькой бейсболки.
      -- Ну как, папочка, я тебе в новом наряде? -- спросил "мальчишка" и рассмеялся звонким Катюшиным смехом.
      -- Просто класс! -- Сергей был в восторге от свершившейся метаморфозы.
      Катюша снова убежала в соседнюю комнату, чтобы вдоволь повертеться перед зеркалом. Ей эта новая игра явно была по душе.
      Сергей так никогда и не узнал, какие доводы привела "тетя Тамара", чтобы заставить его своенравную дочурку изменить свой облик. Уж наверняка доводы были весьма и весьма убедительными: Катюша с презрением относилась к своим сверстникам противоположного пола.
      Он еще раз поблагодарил Тамару Павловну за мастерски проведенную "операцию по изменению пола".
      -- А теперь последние инструкции. Вот вам деньги, -- он вынул из кармана заранее приготовленные пять стодолларовых купюр и протянул их Тамаре Павловне, -- отдайте их проводнику того вагона, в котором поедет Катюша, и попросите его присмотреть за нею в дороге.
      Тамара Павловна с трепетом взяла доллары; по всему ее виду нетрудно было понять, что такую огромную сумму она держит в руках впервые. Сергею вдруг стало стыдно: то, что делала для него сейчас эта пожилая женщина, стоило в десятки, сотни раз больше, чем эти жалкие пятьсот баксов -- однако он до сих пор не дал ей ни копейки, прекрасно зная, что она все равно ничего не возьмет, да еще и обидится в придачу. Ну ничего, придет время, и он ее сполна отблагодарит. За все то добро, что она сделала, делает и еще наверняка сделает для него. Для него и Катюши.
      -- Второе, -- продолжал он. -- Как только посадите Катюшу в вагон и убедитесь, что поезд отошел, тут же отправьте телеграмму моему другу. Он ее встретит. Его адрес и текст телеграммы я вам сейчас напишу. В телеграмме укажете номер поезда, номер вагона, фамилию проводника -- постарайтесь ее у него узнать, а также время прибытия поезда на место. Кстати, вы узнали, когда поезд прибывает в Огни?
      -- Во вторник, в 12.35 пополудни.
      Сергей что-то прикинул в уме. Значит, поезд будет в пути около двух суток.
      -- Прекрасно. Сейчас я вам все напишу.
      Он торопливо написал на тетрадном листке все, что считал нужным, и передал листок Тамаре Павловне.
      -- Не потеряйте, это очень важно. Вещи уже упаковали?
      -- Не беспокойся, Сережа, все необходимые вещи в чемодане.
      Он решительно замотал головой.
      -- Нет, чемодан не годится -- слишком бросается в глаза. Чемодан может привлечь их внимание и навести на подозрение, и тогда весь наш камуфляж с переодеванием пойдет прахом. Нужна какая-нибудь легкая сумка. Брать только самое необходимое.
      -- Хорошо, Сережа, я сейчас что-нибудь поищу.
      За полтора часа до отхода поезда все приготовления были, наконец, закончены.
      -- Присядем на дорожку, -- сказала Тамара Павловна. -- А то дороги не будет.
      Все трое были торжественно серьезны, и даже Катюша, наряженная мальчиком, была не по-детски деловита.
      Сергей шумно выдохнул и резко поднялся.
      -- Ну, с Богом. Езжайте, Тамара Павловна, поезд ждать не будет.
      Катюша хлопала своими большущими глазенками и не отрываясь смотрела на отца.
      -- Папа, а ты разве с нами не поедешь? -- спросила она с надеждой.
      Сергей привлек ее к себе и крепко поцеловал в мягкую пухленькую щечку.
      -- Нет, Катюша, вы поедете вдвоем.
      -- Жалко, -- отозвалась она после некоторого раздумья. -- Ладно, папочка, нам пора. А то мы и правда опоздаем.
      Она чмокнула его в ухо, отвернулась и направилась к двери, на ходу незаметно смахивая случайную слезинку.
      Тамара Павловна поднялась.
      -- Пора.
      Они наскоро простились. Когда дверь вот-вот готова была уже захлопнуться, Сергей увидел обращенные к нему большие печальные глаза Катюши, а под ними -- две предательски блеснувшие мокрые дорожки.
      Он немного подождал и осторожно выглянул из-за занавески на улицу. Вскоре Тамара Павловна и Катюша вышли из подъезда и не торопясь направились в сторону метро.
      Нужно было быть как минимум ясновидящим, чтобы заподозрить в этой неспешной прогулке бабушки с внуком заранее спланированную и тщательно разработанную попытку к бегству.
      Вымотанный и опустошенный, Сергей в бессилии упал на стул.
      Маленькая, хрупкая, беззащитная девочка!... И совсем, совсем одна...
      Жуткая, бездонная пустота проникла в его душу -- и захватила ее всю, без остатка...
      Тамара Павловна вернулась только к вечеру.
      Все прошло благополучно, сообщила она. Катюшу в поезд посадила, с проводником договорилась, телеграмму послала.
      Сергей молча кивнул и ушел к себе.
      Он был мрачен и раздражителен, смутная тревога сжимала его сердце, ядом вливалась в мозг.
      Так надо, так надо, так надо, неустанно твердил он самому себе. Не надо, не надо, не надо, слышался ему в ответ стук колес уносившего маленькую Катюшу поезда.
      В десять позвонил Орлов. Позвонил сам, не прибегая к помощи своих секретарей и помощников. Намеченное торжество, сообщил он, состоится во вторник, в три часа пополудни. Желал видеть "господина Ростовского" у себя в особняке.
      Думая о своем, Сергей машинально ответил согласием. Положив трубку, тут же прикинул: в этот час Катюша уже будет в Огнях, под надежной защитой доктора.
      Дай-то Бог, чтобы с нею ничего не случилось!..


Глава девятнадцатая

      Мысли о Катюше преследовали его весь понедельник и половину вторника. А потом другие проблемы захватили его целиком.
      Сообщив Антонову о времени встречи у Орлова, он к 15.00 уже подъезжал к особняку "нефтяного короля". На этот раз он добирался сам, воспользовавшись своим верным и безотказным "фольксвагеном".
      Гости только-только начали съезжаться, однако на стоянке близ парадного подъезда уже выстроилась вереница роскошных иномарок, среди которых выделялись два неестественно длинных лимузина: один белый, с кремовым отливом, и второй -- иссиня-черный, ярко блестевший на солнце своими лакированными боками. Старенький "фольксваген" Сергея на фоне этой роскоши казался каким-то уродцем-недомерком, гадким утенком, случайно залетевшим в стаю великолепных лебедей.
      Его провели в богато убранный зал, где сам хозяин особняка лично засвидетельствовал ему свое почтение и представил некоторым из своих гостей: нескольким директорам компаний и банков, двум министрам, четырем генералам, занимающим видные посты в генштабе, а также двум-трем президентам каких-то крупных общественных объединений и фондов.
      Общество здесь собралось куда более солидное, чем на чествовании юбиляра, где они были на пару с Антоновым двумя неделями раньше. Было еще одно отличие: никто из средств массовой информации сюда допущен не был. "Узкий" круг друзей Орлова и его партнеров по бизнесу явно не желал "светиться" в прессе и по ТВ. Орлов был верен своему слову: встреча была неофициальной. А это значило, что вся эта внушительная шатия-братия "сильных мира сего" в конце концов перепьется и к ночи значительную часть светского лоска заметно порастеряет. Однако это мало волновало его: не позже восьми вечера он отсюда уберется.
      И была еще одна особенность: здесь совершенно не было представительниц прекрасного пола, что еще раз свидетельствовало о том, что весь этот великовозрастный "мальчишник" собирается "оторваться" на полную катушку. Гульнуть, так сказать, по полной программе.
      А программу, следует заметить, Орлов для своих гостей приготовил весьма обширную: чревоугодие плавно должно было перейти в посещение финской сауны и бассейна -- здесь же, на территории резиденции "короля", -- а для любителей бильярда, тенниса и других элитных спортивных увеселений были оборудованы специальные помещения, теннисные корты и спортивные залы -- и все это блистало роскошью и чрезмерным великолепием.
      В половине пятого гостей пригласили в соседний зал, где были накрыты праздничные столы. По толпе приглашенных пронесся вздох восхищения. Такого изобилия и разнообразия блюд, такой изысканной сервировки, такого великолепия Сергею видеть еще не доводилось -- как, впрочем, и многим из присутствовавших здесь гостей, хотя все они, как понял Сергей, были завсегдатаями подобных "встреч на высшем уровне". Что и говорить -- Орлов знал, как шокировать эту сановную публику.
      Сергей плохо помнил, как пролетели следующие два часа. Все происходящее было окутано для него каким-то ирреальным туманом, словно он присутствовал здесь лишь частью своего "я", кусочком своего сознания.
      Все мысли его снова вертелись вокруг Катюши. Как она добралась? Встретил ли ее доктор? Все ли у нее в порядке?
      Он вяло ковырялся вилкой в своей тарелке: вид великолепной копченой астраханской осетрины явно не вызывал у него аппетита. Из напитков налегал только на минералку и спрайт, а к спиртному, верный своей клятве, не притронулся вовсе.
      Зато остальные гости поглощали горячительные напитки литрами, ведрами и цистернами. Здесь, вдалеке от посторонних глаз, им стесняться было некого. Пустые бутылки то и дело исчезали со столов, уносимые невидимыми официантами, а на их месте тут же появлялись полные. Водка всевозможных сортов, дорогие вина и шампанское лилось рекой. Гости напивались буквально на глазах, а некоторые из них к семи часам уже успели нализаться до поросячьего визга. Услужливые распорядители бережно сносили их в специально приготовленное для этих нужд помещение, где им оказывалась необходимая "медицинская помощь".
      А потом появились цыгане. Орлов, дабы блеснуть своей приверженностью исконно русским традициям, выписал цыганский хор из театра "Ромэн", и те теперь услаждали непритязательный сановный слух изрядно захмелевших гостей душещипательными романсами и зажигательными старинными песнями. Кто-то из гостей пустился в пляс, кто-то, фальшивя, подвывал смуглоликой очаровательной солистке. Словом, Орлов прекрасно знал, как угодить "узкому" кругу своих друзей и партнеров.
      Все это зрелище вызывало у Сергея только чувство тошноты. Пожалуй, до восьми он вряд ли протянет. Еще минут пятнадцать-двадцать -- и он незаметно, по-английски, исчезнет.

   
Глава двадцатая

      Он скорее спинным мозгом почувствовал, чем услышал, что за плечами у него кто-то стоит.
      -- Что же вы ничего не пьете, разлюбезнейший Сергей Александрович? -- услышал он из-за спины чей-то голос -- голос, заставивший его всего напрячься. -- Или наше общество вам не по нраву?
      Он попытался было обернуться, но чья-то рука властно легла ему на плечо и пригвоздила к месту.
      -- Не надо оборачиваться, Ростовский, -- шепнул тот же голос в самое его ухо.
      Он замер. Попытался собраться с мыслями. И тут увидел -- нет, скорее почувствовал, всем нутром своим ощутил, как чей-то взгляд буравит его мозг. Сергей перехватил его -- и встретился глазами с Орловым.
      Тот сидел достаточно далеко от него, их разделяло не менее трети зала. Орлов смотрел на Сергея сквозь все это пространство и буквально сверлил его своим цепким, немигающим взглядом -- взглядом человека-вампира. Смотрел не из-под нависших бровей, как обычно, а прямо, открыто, широко распахнув глаза -- так смотрит на жертву удав, намереваясь ее проглотить. Легкая, чуть заметная усмешка скользнула по плотно сжатым губам "короля" -- и тут же исчезла.
      Что все это значит, черт побери?!
      Смутная, страшная догадка начала вызревать в его мозгу.
      Ощущение руки на плече исчезло. Сергей резко обернулся. Никого. И лишь вдалеке, в противоположном конце зала он увидел спину человека, быстро удалявшегося в сторону одного из многочисленных коридоров, ведущих из зала.
      Он вскочил, намереваясь последовать за неизвестным, однако тут же сообразил, что открытое преследование может вызвать нездоровый интерес к его персоне со стороны охранников, которых здесь -- Сергей прекрасно знал это -- все равно что кур нерезаных. Значит, нужно действовать осмотрительно.
      Разыграв из себя заметно подвыпившего человека, которому вдруг срочно потребовалось в туалет, он, шатаясь, поспешил вслед за давно уже скрывшимся незнакомцем. Уже у самого выхода из зала он наткнулся на официанта, по одному виду которого нетрудно было догадаться, что тот прекрасно владеет приемами карате, дзюдо и айкидо вместе взятыми.
      -- Мне в туалет, приятель, -- заплетающимся языком произнес Сергей.
      "Приятель" молча кивнул и отошел в сторону, освобождая проход в коридор. Сергей не преминул воспользоваться столь вежливым "приглашением".
      Он должен найти того типа. Найти во что бы то ни стало. Сегодня или никогда.
      Как и все в этом доме, коридор, по которому мчался Сергей, отличался роскошью: стены, отделанные панелями из красного дерева; полы, устланные дорогим ковролином с таким длинным ворсом, что для передвижения по нему требовались какие-то особые таланты, которыми Сергей явно не обладал -- дважды он едва не растянулся посреди коридора; вдоль стен тянулась вереница хрустальных светильников. И еще одна замечательная особенность бросилась ему в глаза: целый сонм телекамер зорко прощупывал каждый кубический сантиметр всего коридорного пространства.
      Через несколько шагов коридор свернул вправо. В конце следующего пролета Сергей вновь увидел всю ту же спину. Он прибавил шаг, однако тот исчез прежде, чем Сергей успел догнать его.
      То и дело ему попадались заплутавшие гости, выписывающие ногами замысловатые кренделя и пытающиеся боднуть стену своими убеленными сединами головами, а один генерал, подперев стену спиной, медленно сползал на пол.
      Путь его, в частности, пролегал через помещение бильярдной; на зеленом сукне одного из столов сладко похрапывал толстый господин в костюме-тройке и сбившемся набок галстуке, а рядом, упершись кием в стену для поддержания шаткого равновесия, набычившись и угрюмо сопя, стоял другой -- в этом втором Сергей узнал весьма важного банкира.
      Еще дважды Сергей упускал из виду неуловимого незнакомца, сворачивая то в один, то в другой пролет, пока, наконец, не очутился в коридоре, который заканчивался тупиком.
      Там, в дальнем конце коридора, стоял здоровенный тип в цивильном костюме и скучающе пялился на заблудившегося гостя. За официанта он явно себя выдавать не собирался. Сергей прошел еще несколько шагов, остановился и осмотрелся. Незнакомец исчез, словно сквозь землю провалился.
      Упустил!
      Выругав себя за свою нерасторопность, Сергей повернул было назад, но неожиданно обнаружил, что у поворота в следующий пролет -- тот, откуда он только что пришел -- скучает еще один здоровяк в точно таком же цивильном костюме-униформе.
      Его загнали в ловушку! Они отрезали ему все пути к отступлению, и теперь, в этом безлюдном аппендиксе, запросто могут расправиться с ним. Сергей попытался оценить свои шансы на успех, если вдруг придется схватиться с этими типами, однако оценка ситуации не вселила в него оптимизм. Да, с такими качками будет не так-то легко справиться.
      Охранники тем временем, все так же скучая, начали сближаться, медленно зажимая Сергея в клещи.
      Что им от меня нужно?
      Независимо от ответа на этот казалось бы тривиальный вопрос, ему следовало как-то выбираться из этого положения, и чем быстрее, тем лучше. А анализом ситуации можно будет заняться и после -- если, конечно, он останется в живых.
      Однако выхода он не видел. Выхода просто не было.
      Расстояние между ним и его противниками медленно, но верно сокращалось. Что ж, раз выбора у него нет, придется принимать вызов. Хотя махать кулаками он сейчас был совершенно не настроен.
      И тут он заметил дверь -- единственную в этом безлюдном аппендиксе. Из-под двери пробивалась чуть заметная полоска света.
      А почему бы и нет? В конце концов, это шанс. Как знать, может быть эта дверь выведет его из тупика, в котором он оказался по собственной неосторожности.
      В два шага он очутился возле двери, резко распахнул ее и шагнул вперед. И тут же за его спиной встали те два качка, отрезав тем самым путь к отступлению.
      Он стоял на пороге небольшого помещения, добрую половину которого занимал обширный письменный стол. Из-за стола навстречу ему поднялся невысокого роста человек с приветливой, словно приклеенной, улыбкой на остром, как у хорька, лице.
      Это был тот самый человек, которого Сергей только что преследовал.
      Это был тот самый человек, чьи стеклянные глаза преследовали его самого на протяжении всей прошлой недели.
      Это был человек, которого он где-то когда-то уже встречал. Когда-то давно...
      -- Наконец-то, Ростовский, -- произнес незнакомец. -- Долго же вы меня искали.
      И еще голос... Этот голос он уже слышал, и не один раз.
      Незнакомец сделал рукой едва заметный жест, и двое охранников молча удалились, не забыв плотно закрыть за собой дверь.
      -- Позвольте представиться, -- учтиво продолжал незнакомец, сияя лучезарной улыбкой. -- Свирский, Герман Людвигович. Прошу любить и жаловать.


Глава двадцать первая

      Странно, но Сергей поймал себя на мысли, что был готов к такому повороту событий. То, что тот таинственный незнакомец, который то и дело вставал у него на пути, был именно Свирским, казалось ему теперь само собой разумеющимся. Откровением для него стало совсем другое.
      Орлов. Именно Орлов и был тем человеком, который год назад завладел его почкой!
      Это, действительно, явилось для него полной неожиданностью.
      Весь тот сумбур обрывочных сведений, хранящихся в его голове, неожиданно обрел конкретные очертания, четкую логическую стройность. Все вдруг встало на свои места.
      Свирский, продолжая улыбаться, внимательно следил за реакцией своего "гостя".
      -- Да-да, Ростовский, -- кивнул он, -- вы на верном пути. Я и есть тот самый Свирский, которого вы с таким упорством ищете уже более месяца. Еще день-два, и вы бы сами на меня вышли. Следует отдать должное вашим друзьям в Огнях: они поработали на славу. Однако, Ростовский, вы переступили грань, переступать которую вам не следовало. Поэтому я вынужден был предвосхитить события. Я привык контролировать ситуацию и направлять ее в нужное мне русло. Вы здесь потому, что так хочу я.
      Сергей уже оправился от первого потрясения.
      -- Это вы делали мне операцию? -- глухо спросил он.
      -- По изъятию почки? Разумеется, я.
      Пелена, окутывающая его память, окончательно прорвалась. Сергей наконец вспомнил, где видел эти бесцветные, неподвижно-стеклянные глаза.
      ...я лежу на операционном столе, сознание слабой затухающей ниточкой пульсирует в моем мозгу... яркий белый свет бьет в лицо... чей-то силуэт склоняется надо мной... нижняя часть лица скрыта за белой марлевой повязкой, на голове -- хирургический колпак, низко надвинутый на брови... видна только узкая полоска глаз... тех самых глаз... в вену у локтевого сгиба впивается игла... по телу разливается сладкая, удивительная истома... я проваливаюсь в глубокую, бездонную яму... погружаюсь во тьму, которая окутывает мое сознание плотным саваном... тьма... ничего, кроме тьмы... и только глаза продолжают слепить своей стеклянной неподвижностью...
      Звук голоса Свирского вернул его к действительности.
      -- Довольно, Ростовский. Вечер воспоминаний мы устроим после. А сейчас -- к делу. Надеюсь, вы понимаете, что мне известен каждый ваш шаг, каждое ваше телодвижение? Если вы этого еще не поняли, то смею вас заверить, что это именно так. Скажу больше: я не только контролирую ваши действия, но и в большинстве случаев направляю их. Если хотите, я -- генератор вашей судьбы. -- Он снова расплылся в слащавой улыбке. -- Красиво звучит, не так ли? Но оставим лирику. -- Он взял небольшую паузу. -- К слову сказать, господин Антонов именно вам должен быть благодарен за ту чудесную "случайность", сведшую его с Владимиром Анатольевичем Орловым. Или вы до сих пор наивно полагаете, что встретиться с Орловым вот так запросто, с глазу на глаз, под силу простому смертному? Глубоко заблуждаетесь, Ростовский. Для Владимира Анатольевича ваш Антонов -- все равно что назойливая муха, от которой в лучшем случае можно отмахнуться, в худшем же -- просто прихлопнуть. Думаю, вы уже поняли: вся эта операция полностью спланирована и осуществлена вашим покорным слугой. Кстати, насчет операции. -- Он снова выдержал паузу. -- Да, я хирург, и хирург, смею вас заверить, высокой квалификации. И как хирург я провел не один десяток сложнейших операций, в том числе и по трансплантации органов. Вот этими самыми пальчиками, Ростовский. Однако меня всегда привлекали операции более широкого масштаба -- операции, далеко выходящие за рамки чисто медицинских аспектов. Именно потому я и здесь, а не в какой-нибудь грязной, вонючей клинике.
      -- Еще бы! -- с сарказмом заметил Сергей. -- Здесь и платят, поди, не в пример больше.
      -- Разумеется, -- тут же ответил Свирский, пропуская сарказм мимо ушей. -- Мой талант стоит больших денег, Ростовский. Я привык, чтобы мой труд оплачивался сполна. Впрочем, вас это не касается, -- закончил он резко.
      Сергей невольно сжал кулаки.
      Как же мне хочется тебе врезать! Размазать твою поганую улыбочку по стенам твоего паршивого кабинета!..
      Свирский, похоже, уловил это желание во взгляде своего "гостя", однако и ухом не повел.
      -- Что вы от меня хотите? -- в упор спросил Сергей, едва себя сдерживая.
      -- Вопрос по существу, и вы получите на него ответ -- но позже. Замечу лишь, что вы представляете для нас определенный интерес. Согласитесь, что в противном случае с вами никто церемониться бы не стал. И в первую очередь -- я.
      Сергей попытался было что-то возразить, однако Свирский пресек эту попытку движением руки.
      -- У меня мало времени, Ростовский, да и вам пора убираться отсюда. Закончим этот разговор. Теперь вы знаете достаточно, чтобы сделать соответствующие оргвыводы. Правильные выводы, Ростовский. Можете ехать. Мои люди проводят вас.
      Дверь распахнулась, и на пороге вновь возникли "качки" из личной охраны господина Свирского.
      Что ж, расквитаться с ним, видимо, придется в следующий раз.
      Сергею ничего не оставалось делать, как направиться к выходу. Им овладела какая-то странная, до нелепости абсурдная мысль: почему-то казалось, что Свирский сейчас возьмет и скажет: "Проводите-ка заключенного в его камеру".
      Однако Свирский напутствовал его совсем иначе:
      -- И помните, Ростовский, день сюрпризов для вас только начался...
      Если бы Сергей не пропустил этих последних слов мимо ушей, возможно, он как-то сумел бы подготовиться к тому страшному удару, который ждал его дома.


Глава двадцать вторая

      В половине десятого он был уже дома. Вернее, возле дома, так как до квартиры дойти так и не успел. Поставив машину под своими окнами -- везти ее в гараж просто не было сил: за день он устал, как собака, -- у входа в подъезд Сергей совершенно неожиданно столкнулся со знакомой почтальоншей, которая обычно обслуживала их район. Она окинула его суровым взглядом и проворчала:
      -- Ну наконец-то! Я к вам уже третий раз захожу. Делать мне больше нечего, как в свой выходной по ночам телеграммы разносить!
      Сердце его словно обдало кипятком.
      -- Телеграммы? Какие телеграммы?
      -- Обыкновенные! Нате, распишитесь, вот здесь.
      Она сунула ему квитанцию с огрызком карандаша. Не глядя, Сергей поставил привычную закорючку. Рука дрожала, его бил нервный озноб.
      Телеграмма? От кого? Оттуда, из Огней? По расчетам, Катюша уже девять часов как должна находиться под опекой доктора. Послание наверняка от него.
      Продолжая ворчать, она всучила ему телеграмму и заковыляла прочь. А он, едва сдерживая сердцебиение и сгорая от нетерпения, развернул долгожданное послание -- и при свете ночного фонаря прочитал следующее:
      "Девочки в поезде нет. Проводник страшно перепуган. Клянется, что была. Следов так и не нашел. Немедленно выезжаю. Твой друг".
      Казалось, что в голове взорвалась водородная бомба. Он тупо смотрел на этот проклятый листок бумаги -- и ничего не видел. В глазах стоял черный туман, буквы расползались, самым невероятным образом сплетались в какие-то замысловатые фигуры и каббалистические символы, а потом растворялись -- чтобы тут же проявиться вновь.
      Самое страшное, что могло случиться, все-таки случилось. Катюша исчезла. Ее похитили. Было совершенно очевидно: Свирский провел очередную свою "операцию", и провел блестяще.
      Сердце пронзила тупая боль. Он зажмурился, до хруста в зубах сжал челюсти и застонал. Не застонал -- завыл, от отчаяния и бессилия -- так, как воют, наверное, одинокие старые волки в длинные морозные зимние ночи.
      Ноги несли его неизвестно куда. Он не отдавал себе отчета, где он сейчас находится, куда идет, сколько времени уже шатается по темным пустым дворам. Мир перестал для него существовать, остался только он один -- он и его отчаяние.
      Бедная, бедная девочка! Где она сейчас, маленькая, беспомощная, такая родная и такая далекая? Жива ли?.. О, нет, даже мысль об этом не имела права на существование, не говоря уже о каких бы то ни было вопросах, хотя бы и обращенных к самому себе. Жива -- иначе все, все, все теряло смысл.
      В памяти внезапно всплыли последние слова Свирского. "День сюрпризов для вас только начался". Им вдруг овладела дикая ярость, какая-то животная жажда крови. Он убьет этого мерзавца! Прямо сейчас, сию минуту, вернется назад, в их великосветский притон, и снесет ему башку, размозжит череп, затопчет ногами! Выпотрошит, как последнюю свинью! А потом доберется и до Орлова. Эти подонки не имеют права жить.
      Не имеют. И не будут -- в этом он готов был поклясться. Однако таким путем он не спасет Катюшу, напротив, подвергнет ее жизнь еще большему риску. А жизнью ее рисковать он не имел права.
      Мир вновь обретал свои привычные очертания. Он огляделся -- и вдруг почувствовал, как откуда-то изнутри, из самых потаенных глубин его существа поднимается, растет что-то мощное, могучее, некий сгусток энергии, концентрат воли, разума, силы.
      Голова была совершенно ясной, мысли работали быстро и четко.
      Действовать! Действовать с умом, тщательно взвешивая каждый свой шаг. Только он один может спасти Катюшу, свою маленькую девочку. И он спасет ее, спасет несмотря ни на что, даже если весь мир вокруг него рухнет, сгинет, полетит в тартарары, ко всем чертям.
      Однако прежде всего он должен был узнать, что же в конце концов хочет от него Свирский. Сергей был уверен: этот мерзавец не заставит себя долго ждать и наверняка скоро объявится. Слишком долго держать в заложницах маленькую девочку -- это весьма и весьма рискованно.
      Он остановился. В десятый раз перечитал телеграмму. "Твой друг", -- гласила подпись. Твой друг. Друг, который всегда готов прийти на помощь, в любую минуту, даже самую страшную. "Немедленно выезжаю". Он уже едет, уже в пути, уже мчится ему на помощь.
      Сергей понимал: в этой ситуации без твердой, надежной руки друга ему не обойтись. Оставалось только ждать.
      Он направился к дому. В пустую, холодную квартиру, возвращаться в которую совсем не хотелось. Что он скажет Тамаре Павловне? Правду? Нет, правду он сказать не мог.
      Войдя в свой подъезд, едва освещенный вздрагивающим светом люминесцентной лампы, он тяжело зашагал по ступенькам. Ехать на лифте почему-то не было желания. Он шагал и думал, какая же все-таки подлая эта штука -- жизнь.
      А, может быть, заявить в милицию? Как никак, криминал налицо: похищен ребенок. Однако, что он сможет доказать? Указать на Свирского как на похитителя? Глупо. Тот от всего откажется. "Какая девочка? Не знаю я никакой девочки. Вы что на меня повесить собираетесь? На меня, заслуженного хирурга и представителя самой гуманной профессии! Ростовский? Какой Ростовский? В первый раз слышу. Что? Почка? Никакой операции я не делал. Это же абсурд, чистейшей воды абсурд! И наветы господина Ростовского. Требую привлечения его к ответственности за клевету на честного человека!" Да никто его заявления всерьез и не примет. Да, девочку они будут искать, это их обязанность -- только не там, где нужно. И не найдут. Объявят без вести пропавшей. Покажут ее фотографию по всем каналам ТВ. "Ушла из дома... в последний раз ее видели... если кто-нибудь что-то знает... просьба сообщить по телефонам..." Не дай Бог, еще Тамару Павловну к ответственности притянут как наиболее вероятного похитителя! Нет, в милицию заявлять нельзя. Тем более, что этим можно только все испортить. Кто знает, как поведет себя тогда Свирский и что ждет в этом случае Катюшу? Нет, риск здесь недопустим...
      Еще один пролет -- и он дома. Однако "день сюрпризов" продолжался: на ступеньках, возле его двери, сидел Павел Смирнов.
      Рядом, в двух шагах от него, валялась более чем наполовину опорожненная бутылка "Смирновской". Павел сидел, уронив голову на грудь, что-то мычал и слегка покачивался из стороны в сторону. Звук шагов поднимавшегося по лестнице Сергея заставил его медленно поднять голову.
      Он был в стельку пьян. Его мутный взгляд медленно сфокусировался на Сергее. Павел шумно выдохнул, икнул и, едва ворочая языком, сказал, всего только два слова:
    -- Лариса умерла.


Глава двадцать третья

      Когда человека долго бьют, он в конце концов перестает ощущать удары. Боль как бы притупляется, возникает своего рода привычка к боли.
      Сергей достиг именно такого состояния. Слова, произнесенные Павлом, застряли где-то в барабанных перепонках, лишь слегка царапнув его мозг. Нет, он услышал их, не мог не услышать -- однако смысл их каким-то странным образом ускользал от него, словно произнесены они были на чужом, незнакомом языке. Единственное, что он почувствовал, это страшную, безмерную, безграничную душевную усталость, граничащую с абсолютной апатией.
      Ноги сами собой подкосились, и он медленно опустился на ступеньку рядом с Павлом.
      -- Повтори, -- тихо сказал он.
      -- Ларисы... -- Павел всхлипнул, -- больше нет. П-понимаешь? Нету больше нашей Ларочки...
      Он шмыгнул носом, голова его вновь упала на грудь, плечи затряслись в беззвучных рыданиях.
      Сергей сидел и невидящим, отрешенным взглядом смотрел в пустоту. Мозг его был полностью заблокирован, душа окуталась плотным непроницаемым коконом. Страшная истина отторгалась им, разбивалась о стену абсолютного невосприятия.
      Так они просидели несколько минут. Постепенно, капля за каплей, атом за атомом, порция за порцией смысл страшных слов начал просачиваться в сознание Сергея. Состояние апатии медленно уходило. Ощущение невосполнимой утраты внезапно нахлынуло на него, оглушило своей ужасной реальностью.
      -- Что ты сказал?! -- заорал он, вскакивая.
      Павел вскинул голову и ту же вновь ее уронил.
      -- Как все глупо получилось! -- пробормотал он. -- Как глупо, подло, неправильно!..
      -- Ты пьян! Этого не может быть! -- наступал на него Сергей.
      -- Этого не должно было быть, однако оно есть. Ларочка умерла...
      -- Врешь, сволочь! -- выкрикнул Сергей, сжимая кулаки. -- Что ты с ней сделал? Говори! Где она?
      Щелкнул замок, и на пороге соседней квартиры, привлеченная шумом на лестнице, показалась Тамара Павловна. Она была бледной, осунувшейся, как-то сразу постаревшей.
      -- Что тут происходит? Сережа, это ты?
      -- Я, Тамара Павловна. -- Голос его был деревянным, неживым. -- Не волнуйтесь, все в порядке. У нас здесь мужской разговор.
      -- Кто это с тобой? -- с тревогой спросила она.
      -- Коллега по работе. Идите к себе, Тамара Павловна. Нам просто нужно поговорить.
      Однако она не уходила.
      -- О Катюше что-нибудь известно?
      В душе у Сергея что-то перевернулось. Этого вопроса он боялся больше всего.
      -- Да. Все в порядке. Все в полном порядке.
      Она все еще не уходила. Что-то удерживало ее, что-то необычное, неуловимое в голосе Сергея.
      -- Что-то не так, Сережа?
      -- Все в полном порядке, -- словно заученный урок, твердил он все ту же фразу. -- Не беспокойтесь, Тамара Павловна.
      Она ушла, явно не удовлетворенная его ответом.
      Сергей резко повернулся к Павлу. Глаза его горели каким-то безумным огнем.
      -- Говори! Что с ней?
      Павел, шатаясь, поднялся и прислонился спиной к стене. Потом поднял голову и в упор, не мигая, уставился на Сергея.
      -- Ее сбила машина. Сегодня вечером, мы как раз шли с работы. Я видел... -- Он вдруг закатил глаза, всхлипнул и застонал. -- Не знаю, как все это... и почему... никто даже и глазом моргнуть не успел. Машина вылетела откуда-то из-за угла и на полной скорости... Нет, не могу... как сейчас все вижу... Она умерла почти сразу, у меня на руках. Что-то шепнула напоследок...
      -- Что? Что?! -- Сергей схватил бывшего друга за лацканы пиджака и с силой тряхнул. -- Что она сказала? Говори!
      -- Не помню... что-то вроде: "Скажи Сереже..."
      -- Что? Что "скажи"?
      -- Ничего. Она не успела... ничего добавить... Да отпусти ты меня!..
      Сергей медленно разжал руки, достал сигарету и закурил. В голове пульсировала одна только мысль: "Не может быть... не может быть... не может быть..."
      Сначала Катюша, потом Лариса... и все сразу, в один день... нет, он этого не вынесет!..
      Павел снова опустился на ступеньку. Он плакал, как ребенок, размазывая руками слезы по грязным щекам.
      -- Как же это, а?.. как же это... -- жалобно бормотал он, всхлипывая.
      -- Иди домой, -- тихо сказал Сергей.
      -- Не могу. Не могу, понимаешь? Там пусто... пусто...
      Как Сергей его сейчас понимал! Пустой дом, пустая квартира -- и ты, один на один со своим горем, со своими мыслями, от которых хочется сойти с ума.
      -- Иди домой, -- мягко повторил он.
      Павел покачал головой.
      -- Может, выпьешь? -- сказал он. -- У меня, кажется, еще осталось. За Ларису.
      -- Нет.
      -- Не хочешь? -- Голос у Павла задрожал. -- Не хочешь выпить за нее?
      -- Это ее не воскресит. -- Сергей говорил медленно, чуть слышно.
      -- Увы, ты прав. Ты тысячу раз прав... Понимаешь, мне не к кому было пойти... кроме тебя. Не к кому, понимаешь? Ведь у меня никого... А, пустое все это... Никому это не надо...
      Павел поднялся, махнул рукой и поплелся вниз, сгорбившийся, поникший, как-то сразу постаревший. Он шел и что-то бормотал себе под нос, разговаривая сам с собой. Вскоре хлопнула подъездная дверь -- и стало очень тихо.
      На часах было полпервого ночи.


Глава двадцать четвертая

      Войдя в квартиру, первым делом Сергей повсюду включил свет. Он не мог находиться в темноте, темнота давила на него, напоминала о смерти, могильном холоде, небытии. Ему хотелось много, очень много света, яркого, ослепляющего света.
      Он стоял посреди комнаты, окутанный электрическим светом, и ни о чем не думал.
      Он боялся думать. Боялся мыслей. Отвлечься, отвлечься от всего этого, переключиться на что-то другое. Направить мысли в другое русло. Хотя бы ненадолго, пока весь этот ужас не уляжется в душе. Пока мозг, не готовый вместить в себя все это, еще слишком взрывоопасен.
      Он достал компакт-диск. Поставил на проигрыватель. Зазвучала тихая, мягкая, обволакивающая музыка. Филип Гласс. Его любимый композитор.
      Но легче не стало.
      Тогда он бросился на кровать, зарылся головой в подушку и дико, истошно закричал. Ему казалось, что от этого крика рухнет мир, померкнут звезды, рассыплется вселенная, но... ни единого звука не вырвалось из его глотки. Его крик был направлен внутрь -- туда, где кровоточила страшная обнаженная рана -- в собственную душу. Он чувствовал, как обрывается важная, очень важная ниточка в его жизни, как сама жизнь, сотканная из таких вот ниточек, поблекла, потускнела, обескровилась, истончилась до предела. Словно невидимый вампир высасывает из нее кровь, каплю за каплей, мгновение за мгновением...
      Вампир... Смутное воспоминание забрезжило в его сознании, какая-то странная, нечеткая ассоциация медленно всплывала в памяти. Вампир...
      Орлов!
      Да, именно Орлов всегда чем-то напоминал ему вампира: было в его глазах что-то мерзкое, неживое, паразитическое, что-то от мифического чудовища, питающегося человеческой кровью.
      Истина молнией сверкнула в его мозгу и заставила резко вскочить с кровати. Это Орлов, Орлов повинен в смерти Ларисы! Он и его приспешники, во главе с подонком Свирским! Это их рук дело!
      Боль от невозвратимой утраты немного отступила, уступив место ярости. Ярость сжигала, бурлила, огненным вихрем металась в его груди, ища выхода, какой-нибудь отдушины, готовая выплеснуться наружу и затопить все и вся.
      Этим двоим больше не жить -- Орлову и Свирскому. Сейчас, в эту страшную для него минуту, самую страшную минуту в его жизни, Сергей подписал им смертный приговор. Око за око, зуб за зуб -- так гласит старая библейская истина. Отныне эта истина станет его путеводной звездой.
      Теперь его ничто не остановит. Ничто и никто.


Глава двадцать пятая

      В два часа ночи раздался телефонный звонок. Звонили по мобильному.
      Это мог быть только Свирский.
      Стиснув зубы, Сергей схватил трубку.
      -- Очень, знаете ли, захотелось снова услышать ваш голос, Ростовский, -- жизнерадостно вещал Свирский. -- Как настроение? Надеюсь, вам понравился мой сюрприз?
      Сергей молчал. Он не мог ничего говорить. Не мог и не хотел.
      -- Вижу, что вы в восторге, -- продолжал глумиться Свирский. -- Теперь вы понимаете, к чему ведет непослушание? А я ведь вас предупреждал, Ростовский! Слов же своих на ветер я бросать не привык. А, вы думали, что все это шутка? Так ведь, Ростовский? Ан нет, оказалось, что всерьез. Кстати, если вы еще не поняли, хочу сообщить: ваша девочка у нас. Смею вас заверить: с ней все будет в порядке -- если, конечно, мой урок пошел вам на пользу. Вы ведь не хотите и ее потерять, не так ли?
      -- Мразь! -- вырвалось у Сергея.
      -- Не надо эмоций, Ростовский, -- как ни в чем не бывало продолжал Свирский. -- Это только вредит делу. А дело нам предстоит большое, уж можете мне поверить. Кстати, примите мои соболезнования в связи с внезапной кончиной вашей супруги. От несчастного случая никто не застрахован, знаете ли. Что ж, такова, значит, у нее судьба. Увы.
      -- Зачем вы это сделали? -- выдавил из себя Сергей. -- Зачем?
      -- Не надо так волноваться, Ростовский. Раз что-то сделано, значит так надо. -- Голос у Свирского внезапно стал жестким. -- Это предупреждение, Ростовский. Больше предупреждений не будет. Не забывайте, что ваша дочь у меня в руках. Будете благоразумны, и она останется жива. Кстати, наблюдение за вашей квартирой и вами лично я снимаю. В этом больше нет необходимости. Так что можете спать спокойно. Все. Завтра вы узнаете, что мне от вас нужно.
      Короткие гудки. Свирский дал отбой.
      Какое-то время Сергей стоял неподвижно, с закрытыми глазами, и слушал, слушал, слушал, как настойчивыми короткими импульсами гудит телефонная трубка. Потом размахнулся и с силой запустил трофейный аппарат в стену. Брызнули в разные стороны осколки.

x x x

      На следующий день, утром, когда Сергей вошел в кабинет Антонова, тот сразу заметил, что с его любимцем что-то происходит.
      -- Ты плохо выглядишь, Сергей, -- сказал Антонов, критическим взглядом окидывая осунувшееся, землистого цвета лицо своего сотрудника. -- Проблемы?
      -- Проблемы, Валерий Геннадьевич. И очень серьезные. -- Сергей на мгновение запнулся. -- У меня умерла жена.
      Антонов нахмурился, хрустнул пальцами, встал, прошелся по кабинету, снова сел.
      -- Так, -- произнес он, не решаясь поднять на Сергея глаза. -- Та-ак.
      -- Ее сшибла машина, вчера вечером. Сегодня утром звонили из милиции и просили приехать на опознание.
      Антонов кивнул.
      -- Извини, Сережа, я не знаю, что нужно говорить в подобных случаях. Выражать соболезнования не люблю. Скажу лишь только одно: держись. Мне, действительно, очень жаль. Недели тебе хватит?
      -- Хватит.
      -- Лады. Организацию похорон и все расходы я возьму на себя. Я знаю, тебе сейчас не до этого. Если что, звони, не стесняйся. Сообщи, если недели будет мало. Как придешь в себя, возвращайся.
      -- Спасибо, Валерий Геннадьевич.
      Сергей был тронут участием шефа, но еще больше он был благодарен ему за то, что это участие не было навязчивым, а, скорее, чисто деловым: он бы сейчас не вынес банального выражения соболезнования и жалости к себе. Он вообще не любил, когда его жалели, особенно в трудные для него минуты. Он не верил в чужую жалость.
      Однако он не торопился уходить: у него было еще одно дело к Антонову.
      -- Валерий Геннадьевич, я хотел бы задать вам несколько вопросов.
      -- Спрашивай, Сережа.
      Прежде чем приступить к делу, Сергей тщательно взвесил каждое слово.
      -- Помните нашу первую встречу с Орловым?
      -- Разумеется.
      Сергей в упор смотрел на своего шефа.
      -- Откуда вы узнали, что он будет на том юбилее?
      На лице Антонова отразилось откровенное удивление, смешанное с тревогой.
      -- Зачем тебе это? -- сухо спросил он.
      -- Я должен знать, Валерий Геннадьевич, -- твердо, не отрывая глаз от лица шефа, произнес Сергей.
      Несколько секунд они в упор смотрели друг другу в глаза.
      -- Хорошо, -- выдохнул Антонов, -- я тебе скажу все. О появлении Орлова на том самом юбилее мне сообщил Алексеев, твой бывший шеф.
      Так. Это уже становится интересным.
      -- Алексеев? -- переспросил Сергей.
      -- Он самый. Алексеев знал, что я ищу богатого заказчика. -- Антонов закурил. -- Надо признаться, меня это удивило. Он и сам вполне мог бы взять на себя такой проект, а меня, если потребуется, пригласить в качестве субподрядчика. Однако он полностью устранился от этого дела, предоставив мне возможность работать с Орловым напрямую.
      -- А вам не показалось, что Орлов заранее был предупрежден о вашем желании встретиться с ним?
      Антонов долго молчал.
      -- Была такая мысль. Словно Орлов уже ждал меня. Есть здесь для меня много непонятного. Обычно в бизнесе так не делается: богатых клиентов направо и налево не раздают.
      -- Вы говорите, что Орлов, возможно, уже ждал вас. Кто мог предупредить его о том, что вы тоже будете там?
      -- Да кто угодно! Хотя... вероятнее всего, это был все тот же Алексеев. Если это так, то странную роль он на себя взял -- роль сводника. Признаюсь честно, я как-то над этим не задумывался. Когда в руки плывет перспективный заказ, на многое закрываешь глаза. Здесь важен результат.
      -- Алексеев знаком с Орловым? -- в упор спросил Сергей.
      Антонов снова замолчал, тщательно обдумывая ответ.
      -- Да, насколько мне известно. Совершенно случайно мне довелось узнать, что в прошлом году, по-моему, в сентябре, Орлов сосватал Алексееву одного очень крупного западного поставщика. Контракт с ним принес Алексееву, если не ошибаюсь, что-то около пятнадцати миллионов долларов.
      Сердце у Сергея бешено заколотилось.
      Сентябрь прошлого года! Сразу после операции по пересадке почки. Все сходится к тому, что Алексеев и Орлов... Неужели они заодно?!
      Мысль работала быстро и четко.
      -- Что может связывать Алексеева с Орловым?
      Антонов пожал плечами.
      -- Понятия не имею. Здесь тоже много белых пятен. Ведь и дураку понятно, что Алексеев для Орлова -- слишком мелкая сошка. Орлов одним росчерком пера может купить сотню таких Алексеевых, и это ничуть не скажется на бюджете его концерна.
      -- Вы часто встречаетесь с Алексеевым?
      -- Я с ним вообще не встречаюсь. Так, по телефону изредка переговариваемся.
      -- Обо мне речь часто заходит?
      Антонов пристально посмотрел на Сергея.
      -- Мне не совсем понятна логика твоих вопросов, Сережа. Что все это значит?
      -- Валерий Геннадьевич, это очень важно. Для меня.
      -- Ну хорошо, -- кивнул Антонов, хотя Сергей прекрасно видел, что эта игра в вопросы и ответы уже заметно тяготит его шефа. -- Действительно, Алексеев иногда интересуется тобой. Это и понятно: именно по его рекомендации ты работаешь у меня. Знать, как справляется с работой его протеже, -- это, согласись, в порядке вещей. Еще вопросы есть?
      -- Все, Валерий Геннадьевич, вопросов больше нет.
      Антонов с минуту молчал, с интересом наблюдая за Сергеем.
      -- А теперь вопрос у меня, -- сказал он. -- Пойми меня правильно, но я сейчас себя чувствовал так, словно нахожусь в кабинете у следователя. Твои вопросы явно выходят за рамки компетенции сотрудника компании "Финсофт". То, что я тебе только что сообщил, вообще-то, относится к разряду конфиденциальной информации. Я прекрасно к тебе отношусь, у меня на твой счет далеко идущие планы. Если уж быть до конца откровенным, я намереваюсь ввести тебя в состав Совета директоров нашей фирмы. Я был с тобой достаточно откровенен именно потому, что считаю тебя членом своей команды, человеком, которому можно доверять и который никогда тебя не предаст. Так вот, я повторю свой вопрос: что все это значит? Чем вызван весь этот интерес к личности Орлова? Я надеюсь, что на мою откровенность ты ответишь тем же.
      Сергей чувствовал себя припертым к стене. Так или иначе, ему придется что-то рассказать Антонову. Может быть, даже все. Но только не сейчас. У него уважительная причина: только что умерла его жена, и сидеть здесь, рассказывая о своих проблемах, он не имел возможности. По крайней мере, это был его козырь, позволяющий отсрочить объяснение с Антоновым.
      -- Валерий Геннадьевич, -- сказал он, -- я вам все расскажу -- но позже. Сейчас у меня совершенно нет времени, а разговор предстоит долгий. Извините, но меня ждут в милиции.
      Антонов кивнул.
      -- Хорошо, отложим наш разговор на потом. Но помни, -- он многозначительно посмотрел на Сергея, -- в этом море водится слишком много акул. Как бы они тебя не сожрали.
      Уже сожрали. Живьем. Со всеми потрохами.
      -- Спасибо за предупреждение, Валерий Геннадьевич. Извините, мне пора. Еще раз спасибо.
      -- Удачи тебе, Сережа. -- Антонов поднялся. -- И учти, если нужна будет помощь, обращайся прямо ко мне. В любое время суток, по любому вопросу. По любому, слышишь?
      Сергей поблагодарил и поспешил удалиться.
      Теперь он понял все: Алексеев просто-напросто продал его Орлову, продал за контракт в пятнадцать миллионов долларов. Он вспомнил свой визит к бывшему шефу на второй день после своего возвращения из Огней; вспомнил слова Тимура, охранника Алексеева, о том, что тот куда-то звонил и при этом упоминал имя Сергея Ростовского. Теперь он знал: Алексеев звонил Орлову. Или Свирскому? Впрочем, какая разница?
      Алексеев предал его, и за это он ответит. И довольно об этом.
      Теперь об Антонове. Сергей плохо знал этого человека, и потому доверить ему свои проблемы не мог. Кто знает, как он поведет себя, когда узнает, что Сергей злоумышляет против самого Орлова? Ведь Орлов для него -- это прежде всего богатый заказчик, неиссякаемый источник благополучия и благосостояния фирмы "Финсофт". Своими действиями Сергей ставит под удар пресловутый проект, взлелеянный Антоновым и уже пустивший корни в нефтяной империи Орлова. Не поставит ли Антонов интересы бизнеса выше интересов одного из своих сотрудников, как это сделал, например, Алексеев? Этого Сергей не знал. Уже наученный горьким опытом, ручаться за Антонова он бы не стал. Риск был слишком велик.


Глава двадцать шестая

      Сергей смутно помнил, что последовало за этим. Поездка в морг для опознания умершей, долгая и совершенно бессмысленная беседа со следователем, оформление каких-то документов, соблюдение необходимых и тягостных формальностей -- на всю эту канитель ушел едва ли не целый день. Сергей находился в каком-то сомнамбулическом трансе, послушно выполняя все, что от него требовалось -- словно это был не он, а его механический двойник, робот, зомбированная марионетка, лишенная души.
      Наконец все было кончено. Вымотанный до предела, уставший как собака, плохо отдавая себе отчет, что все это происходит на самом деле и именно с ним, он отправился домой. В голову лезли какие-то мысли, и, как он ни старался их отогнать, они упорно продолжали осаждать его.
      Вот и Лариса внесла посильную лепту в дело статистики дорожно-транспортных происшествий. Наверняка и в "Дорожном патруле" покажут -- они там, в "Патруле", большие охотники до "жареного". Или "Петровка 38" расстарается...
      Мысли его, слепо блуждая по лабиринтам сознания, добрались и до Тамары Павловны. А ведь она наверняка все увидит по телевизору! Сергею стало не по себе. Не хватало еще объяснений с соседкой! Однако он понимал: оно неизбежно. Что ж, придется пройти и через это.
      Уже недалеко от дома его путь внезапно преградила черная "Волга". Та самая, которая возила его в особняк Орлова. Он узнал бы ее среди тысяч других. Сергей резко затормозил.
      Мелькнула ненавистная физиономия Свирского. Встретившись взглядом с Сергеем, Свирский поманил его пальцем, приглашая в свою машину. Сергею ничего не оставалось делать, как повиноваться. Сейчас он полностью зависел от этого человека.
      Когда Сергей расположился рядом с ним за заднем сидении, Свирский молча кивнул сопровождавшему его водителю. "Волга" резко рванула с места.
      -- Хочу вас сразу предупредить, Ростовский, -- начал Свирский, -- ваши знания теории и практики восточных единоборств вам сейчас не понадобятся. Оставьте эмоции при себе -- у нас чисто деловая встреча. Надеюсь, вы меня поняли?
      -- Хорошо, я убью вас в другой раз, -- мрачно отозвался Сергей.
      -- Прекрасно. А теперь -- к делу. Я буду предельно краток. А вы слушайте и мотайте на ус, это в ваших же интересах. -- Свирский выдержал небольшую паузу. -- Орлов болен, и болен серьезно. Как врач, я знаю это. Почка, которую вы, Ростовский, любезно предоставили в его распоряжение, исчерпала свой ресурс. Ему нужна еще одна почка. Ваша почка, Ростовский, ваша вторая почка.
      Сергей похолодел.
      Так вот оно что!
      -- Это же значит, что я... -- начал было он -- и запнулся.
      Свирский кивнул.
      -- Именно. Однако это единственное условие освобождения вашей дочери. Нам нужна ваша почка, и мы ее получим. Вам решать, отдадите вы ее добровольно -- и тогда ваша дочь обретет свободу, или мы заберем почку силой. В последнем случае жизнь вашей дочери вряд ли будет долгой и счастливой. Надеюсь, вы понимаете, что ее жизнь всецело в ваших руках.
      -- А моя? Моя жизнь? -- выкрикнул Сергей, теряя самообладание.
      -- А ваша жизнь -- в наших. Увы, такова суровая действительность. Проведение операции я планирую примерно через две недели -- необходимо сначала провести тщательное обследование пациента. Таким образом, у вас есть целых две недели, чтобы привести свои дела в порядок. Решайте. Срок ответа -- до завтрашнего утра. Завтра я позвоню.
      Его высадили где-то в районе ВДНХ.
      Он шел домой пешком: трястись в переполненном вагоне метро он сейчас не мог. Мысль тупо билась в мозгу, словно птица в клетке. Странно, но Сергей испытывал своего рода облегчение: теперь, по крайней мере, он знал, чего от него хотят. Все точки над "i" расставлены, все карты раскрыты. До последней встречи со Свирским он не имел ни малейшего представления о том, что от него могут потребовать эти убийцы, однако то, что он услышал всего десять минут назад, превзошло все его ожидания. Им нужна была всего лишь его почка, его последняя почка. Какой пустяк, не правда ли? А то, что вместе с почкой он вынужден будет отдать им и свою жизнь (свою единственную жизнь!), это как бы в расчет не берется. Так, небольшой побочный эффект, всего лишь неизбежное послеоперационное осложнение, не более того. А в обмен на почку (а вовсе не на жизнь, не так ли, господин Свирский?) они обещали отпустить Катюшу. В итоге же -- его жизнь в обмен на жизнь дочери.
      Свирскому Сергей не верил, ни единому его слову. То, что они сохранят Катюше жизнь после его смерти (какое страшное слово!), было явной уловкой: оставлять в живых столь опасного свидетеля, даже если этот свидетель -- всего лишь маленькая девочка, было бы глупо. Это было очевидно.
      Он должен спасти жизнь Катюше, а если удастся, то и себе. Спасти во что бы то ни стало. Теперь он знал самое главное: дни Орлова сочтены, и если он не получит донорскую почку, его ожидает верная смерть. Найти другого донора, который бы удовлетворял всем необходимым медицинским показаниям, им вряд ли удастся. Уже не успеют. Их единственная ставка -- на него, Сергея Ростовского. А это значит, что он, Сергей Ростовский, крепко держит их в своих руках.
      Это его главный козырь. И он должен им воспользоваться. Но не сейчас, а позже, через две недели. Свирский прав: у него есть целых две недели, чтобы привести свои дела в порядок. Для того, чьи дни сочтены, две недели -- срок немалый. Он сумеет с умом распорядиться отпущенным ему временем -- для того, чтобы нанести ответный удар Орлову. Достойный удар, который решит все.
      А пока что он вынужден играть по их правилам. Иного выбора у него не было.
      Когда на следующее утро позвонил Свирский, Сергей дал свое согласие на операцию.

  * Часть третья. ОПЕРАЦИЯ * 

Глава первая

      В двенадцать позвонил Антонов и сообщил, что механизм по организации похорон уже запущен и Сергею ни о чем не следует беспокоиться. Сергей вежливо поблагодарил.
      Следом позвонил Павел и пообещал к вечеру привезти вещи Ларисы.
      -- Привози, -- сказал Сергей и положил трубку.
      Потом пришла Тамара Павловна. Она уже обо всем знала: всеведущий "Дорожный патруль" был верен своим принципам. Сердобольная соседка ничего не говорила, лишь тяжело вздыхала и ежеминутно прикладывала мокрый носовой платок к глазам. Молча принялась наводить в осиротевшей квартире порядок. Сергей тоже молчал: слова здесь были ни к чему. И лишь уходя, она шепнула:
      -- Это... они?
      Он кивнул.
      Заплаканное лицо ее стало суровым и ожесточенным.
      -- Надо заявить в милицию.
      Он покачал головой.
      -- Бессмысленно.
      -- В любом случае этого оставлять нельзя.
      -- Не оставлю.
      Она взглянула в его сухие, широко раскрытые глаза, и поняла: он не оставит. Сделает все, чтобы наказать преступников.
      Они говорили тихо, спокойно, не повышая голоса -- так, словно обсуждали обычные житейские проблемы. Однако в душе каждого из них клокотала с трудом сдерживаемая буря чувств.
      Тамара Павловна ушла, оставив его одного. А он вдруг почувствовал, что если останется в этой пустой, овеянной смертью квартире еще хотя бы минуту, то сойдет с ума. Ему некуда было идти, однако находиться здесь он не мог.
      Сергей захлопнул дверь и спустился вниз. Выйдя во двор, он достал сигарету и закурил. На скамейке, что стояла у подъезда, закопошился какой-то пьяница и попытался сесть. С большим трудом это ему удалось. Потом сунул руку в карман, долго там копался и вынул наконец мятую, наполовину выпотрошенную папиросу. Сфокусировавшись на Сергее, промычал:
      -- М-мужик!.. Дай огоньку, что ли...
      Сергей, еще не успевший убрать зажигалку, поднес ее к самому лицу пьяницы. Однако того так мотало, что он никак не мог попасть папиросой в крохотный язычок пламени. А налетевший порыв ветра и совсем загасил огонек.
      -- Э-эх, рас-стяпа, -- досадливо пробормотал пьяница, с трудом выговаривая слова. -- Давай, что ли, я сам... Только вс-стань так, чтобы ветер не дул. Усвоил?
      Сергей повиновался. Он загородил собою пьяницу и терпеливо ждал, когда тот прикурит. И тут...
      -- Здорово, мужик, -- услышал он совершенно трезвый, страшно знакомый голос.
      Голос доктора!
      У Сергея перехватило дыхание.
      -- Узнал, старый черт, узнал, -- едва слышно шептал "пьяница". Откуда-то из глубин его всклокоченной бороды выплыла лукавая улыбка.
      Да, сомнений быть не могло, это был доктор: так улыбаться мог только он. Сергей едва сдержался, чтобы не обнять своего старого друга.
      -- З-забери свой аппарат, -- снова проворчал "пьяница" голосом изрядно накачавшегося бродяги. -- Не работает ни хрена.
      Сергей машинально взял у него зажигалку -- и почувствовал, как в руке хрустнул крохотный клочок бумаги. Записка!
      -- Там все написано, -- прошептал доктор своим обычным голосом. -- А теперь уходи.
      Сергей послушно зашагал прочь.
      Он ликовал -- если, конечно, был еще способен на это чувство после всего, что с ним случилось за последние два дня. Теперь он не один, теперь рядом будет человек, на плечо которого он всегда сможет опереться.
      Сергей осторожно огляделся. Слежки видно не было. Однако Свирскому он не верил, ни единому его слову, в том числе и обещанию снять наблюдение за ним и его квартирой. Возможно, сейчас, в это самый момент за ним наблюдает пара холодных глаз, а кинокамера фиксирует каждое его движение. Доктор прекрасно понимал это -- отсюда и весь этот маскарад с переодеванием.
      Записка жгла его ладонь. Ему не терпелось узнать ее содержание. Быстро свернув в полумрак чужого подъезда, он развернул скомканный клочок и жадно впился в него глазами.
      Гостиница "Алтай", номер 517. Сегодня, в 22.00. Жду.
      Так это же в двух шагах от его дома! Он будет там. Будет -- вопреки проискам всех Свирских и Орловых вместе взятых. Найдет способ оторваться от возможного "хвоста" -- но к десяти вечера он обязательно будет в номере 517. В лепешку расшибется, но будет.
      Сергей сжег записку. А когда через два часа он вернулся домой, "пьяницы" у подъезда уже не было.
      В семь Павел привез вещи Ларисы и тут же уехал.

Глава вторая

      Не успел он переступить порог гостиничного номера, как оказался в объятиях доктора.
      -- Чертовски рад тебя видеть, мужик! -- расплылся в широкой улыбке тот. -- Проходи.
      Сергей расположился в предложенном ему кресле. Он чувствовал себя страшно уставшим, особенно теперь, когда мог позволить себе расслабиться в обществе надежного друга.
      -- Коньячку тяпнешь? -- предложил доктор.
      Сергей покачал головой.
      -- Завязал. Подчистую.
      -- Пять капель? За встречу?
      -- Ни капли. Все, сухой закон.
      Доктор удивленно покачал головой.
      -- Да-а, видать, крепко тебя жизнь-то шибанула. Покрепче, поди, чем там, в Огнях.
      -- Да уж крепче некуда, -- мрачно ответил Сергей, отводя глаза от пристального взгляда доктора.
      -- Та-ак. Ну ладно, рассказывай. Со всеми подробностями, как на исповеди. Мы теперь с тобой в одной упряжке, и секретов друг от друга у нас быть не должно.
      -- Вряд ли тебе понравится мой рассказ, -- сказал Сергей. -- Похоже, я увяз в этом дерьме по самые уши. И чем дальше, тем хуже. Боюсь, нам не одолеть этих подонков -- слишком они сильны. Подумай, может быть, тебе не стоит во все это ввязываться? Пока еще не поздно. Слишком уж крутая здесь каша заваривается.
      Доктор, сощурив глаза, усмехнулся. Не спеша закурил.
      -- А теперь послушай, что я тебе скажу. Не для того я сюда приехал, чтобы смотреть, как ты сопли на кулак мотаешь. И я не хуже твоего знаю, какая тут каша заваривается. Уже заварилась. И не только здесь. К твоему сведению, тот мой знакомый из Огневского городского УВД три дня назад найден у себя дома с пулей в затылке. Да-да, и не надо на меня смотреть такими глазами. Надеюсь, ты догадываешься, чьих рук это дело. А у него остались жена и трое ребятишек.
      Сергей до боли стиснул зубы и с силой стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
      Доктор продолжал, в упор глядя на друга:
      -- Беспокоишься за мою шкуру? Так вот, я, к твоему сведению, знаю уже достаточно, чтобы тоже схлопотать пулю. Так что ты зря думаешь, что я могу остаться в стороне. Не-ет, мужик, это наше с тобой общее дело. Ответь, тебе нужна моя помощь?
      -- Нужна. Однако я не хочу подставлять тебя под удар.
      -- Посмотрите-ка на него! Какое благородство! Принц датский, да и только! -- доктор распалялся все больше и больше. -- Он, видите ли, не хочет подставлять меня под удар! Тогда какого хрена мне писал?
      Сергей поднял глаза. В его взгляде было столько боли и страдания, что доктор невольно осекся.
      -- Ну что с тобой, Серега? -- мягко спросил он. -- Выдохся? Устал? За дочку душа болит? Так мы ее вызволим, клянусь!
      -- Болит, Коля, -- тихо отозвался Сергей. -- Так болит, что... Понимаешь, ведь это еще не все. -- Он сделал паузу. -- Они убили мою жену.
      Доктор неслышно отошел к окну и долго смотрел в ночную тьму. Затем вернулся к Сергею и осторожно, словно боясь причинить боль, положил ему руку на плечо.
      -- Жизнь ведь на этом не кончается, правда? -- чуть слышно, почти шепотом, произнес он. -- Жить-то все равно надо, Серега. Жизнь -- тяжкое бремя, которое никто, кроме тебя, нести не будет. Куда же от нее денешься, от жизни-то? Поставить на ней крест, плюнуть на все, отдаться на произвол судьбы -- это, знаешь ли, проще всего. А ты попробуй плыть против течения, попробуй сопротивляться. Как там у Макаревича: "Не стоит прогибаться под обманчивый мир". Очень правильные, кстати, слова. Болит, говоришь, душа? Она и должна болеть, иначе грош бы была тебе цена. На то и я здесь, чтобы помочь тебе справиться со всем этим дерьмом. Вместе мы их одолеем, вот увидишь. -- Голос его окреп, стал тверже, увереннее. -- Ты, главное, держись, Серега, не раскисай, соберись с силами, возьми себя в руки; это сейчас тяжело, потом легче будет. Тебе сейчас нужно помнить только одно: этим мерзавцам нельзя давать ни одного шанса на будущее. Они лишили себя права на жизнь. Все, баста, они свою игру сделали, теперь наш ход. И мы не имеем права проиграть. Не имеем, понимаешь, хотя бы потому, что на карту поставлена жизнь твоей дочери. Твоя жизнь, в конце концов. -- Он сделал небольшую паузу и добавил: -- Мне очень жаль, друг, что все так получилось. Очень жаль.
      Доктор достал две сигареты, одну сунул себе в рот, а вторую предложил Сергею. Тот молча взял. Они закурили, и минут пять в комнате царила тишина. Докурив сигарету, Сергей встал, прошелся по комнате, остановился.
      -- Ты, наверное прав, -- нарушил он молчание, -- я действительно немного раскис. Столько всего сразу навалилось... Это пройдет. Я ведь прекрасно все понимаю. И готов драться до конца.
      -- До победного конца, -- уточнил доктор.
      В глазах Сергея вспыхнул огонь.
      -- До победного конца, -- повторил он твердо. -- Этим мерзавцам нет места на земле. За все, что они сделали, за все, что еще собираются сделать, они получат сполна. Заплатят собственной жизнью. Иного выбора у нас нет. Либо мы, либо они.
      -- Вот это другой разговор, -- улыбнулся доктор. -- Вот таким ты мне по нраву. -- Он протянул руку. Сергей крепко ее пожал. -- Вместе?
      -- Вместе.
      -- До конца?
      -- До конца.
      -- До победы?
      -- До победы.
      -- Тогда давай к делу. Рассказывай. Мне необходимо знать все, до самых мельчайших подробностей. А потом вместе подумаем, что нам предпринять.
      Однако Сергей так и не успел ничего рассказать. Хлопнула входная дверь, и в комнату вошел незнакомый человек весьма необычной наружности.

Глава третья

      Вошедший был высоким, крепким, хорошо сложенным и принадлежал явно к так называемым "лицам кавказской национальности". Национальные черты его были ярко выражены: орлиный профиль, густая черная шевелюра, иссиня-черная растительность, покрывавшая добрую половину смуглого лица, характерный для южанина блеск в глазах -- все это свидетельствовало о том, что незнакомец был типичным представителем далеких Кавказских гор.
      -- Все чисто, -- сказал он, обращаясь к доктору, без какого-либо намека на кавказский акцент. -- "Хвоста" нет.
      -- Отлично, Абрек, -- кивнул доктор.
      Сергей переводил недоуменный взгляд с одного на другого и ничего не понимал.
      Доктор, перехватив взгляд друга, хитро прищурился.
      -- Я вижу, Абрек произвел на тебя должное впечатление, -- смеясь, сказал он. -- Позволь представить тебе Абрека, моего старого друга еще по Чеченской войне. Кстати, Абрек -- коренной чеченец. А чтобы тебе совсем все стало ясно, сразу же сообщу, что работать мы будем вместе, то есть втроем. Можешь ему полностью доверять.
      Сергей, все еще пребывающий в состоянии крайнего удивления, обменялся с чеченцем рукопожатием. Рука у Абрека была большая, крепкая, сильная.
      -- У Абрека вполне конкретная миссия, -- продолжал доктор, когда они втроем уселись вокруг небольшого обеденного стола. -- Его задача -- спасти твою дочь, Сергей.
      Сергей удивленно вскинул брови и более внимательно пригляделся к странному кавказцу. Тот сидел неподвижно, словно мумия или медитирующий йог, и никак не реагировал на слова доктора.
      -- Да-да, именно спасти твою дочь, ни много ни мало. Можешь быть уверен: он ее спасет. Вытащит из этого волчьего логова, из этого гадюшника. Абрек -- мастер своего дела, настоящий профессионал.
      Час от часу не легче! Какой-то кавказец самой что ни на есть бандитской наружности берется вызволить Катюшу из лап Орлова!
      -- Кофе будешь? -- внезапно перевел разговор доктор.
      -- Не откажусь, -- с готовностью кивнул Сергей.
      Абрек встал.
      -- Я приготовлю, -- коротко сказал он и вышел в соседнюю комнату.
      -- Откуда ты его взял? -- шепотом спросил Сергей, с тревогой косясь в ту сторону, куда скрылся Абрек.
      -- С собой привез, откуда же еще! -- улыбнулся доктор, тоже переходя на шепот. -- Из самых Огней. Великолепный экземпляр, не правда ли?
      -- Не то слово! Где ты его откопал?
      -- О, это долгая история. Абрек -- личность по-своему уникальная. Если хочешь знать, во время Чеченской кампании он возглавлял одну из групп боевиков в отряде Шамиля Басаева. Да-да, именно так, не делай такую удивленную мину. Так что я был совершенно искренен, когда говорил, что он -- настоящий профессионал. Кстати, вместе с Басаевым Абрек участвовал в захвате заложников в Буденовске. Потом, после этих событий, отряд Басаева передислоцировался в один из районов Чечни. Там-то между Абреком и его командиром и произошел конфликт. Абрек открыто выступил против слишком жесткой, я бы сказал -- жестокой, политики Басаева по отношению к российским военнопленным, отказавшись от участия в уничтожении русских солдат, попавших в плен. За что сам был приговорен к расстрелу за предательство национальных интересов "великой Чечни" и зеленого знамени ислама. Приговор был приведен в исполнение, и Абрек пал от руки своих же единоверцев и "братьев по оружию". Однако он родился под счастливой звездой: по странной прихоти судьбы Абрек остался жив. В тот же день российские части заняли это местечко, выбив банду Басаева. Вместе с ранеными в полевой госпиталь, который, к слову сказать, возглавлял тогда я, попал и Абрек. Тогда-то и пересеклись наши с ним пути-дорожки. Словом, через четыре месяца я сумел поставить его на ноги. Как-то само собой между нами завязалось некое подобие дружбы -- насколько это возможно, конечно, в условиях военного времени между представителями двух враждующих сторон. Он был суров и молчалив, слова, бывало, из него не вытянешь. Однако, шаг за шагом, я узнал всю его историю. И понял, что, если я не вмешаюсь, судьба, на этот раз в лице российского военного командования, может обойтись с ним весьма и весьма сурово. Я неоднократно встречался с командиром части, с которым был в довольно-таки хороших отношениях, в надежде как-то повлиять на него и, в итоге, смягчить участь чеченского экс-боевика, однако каждый раз, когда я заводил об этом разговор, получал один и тот же непреклонный ответ: "Вопрос о его виновности будет решать суд". О том, какой приговор вынесет суд, я догадывался; по крайней мере, на снисходительность судей надежды было мало. Чудом избежав смерти от рук единоверцев, Абрек вполне мог получить "вышку" по решению российского суда. Я понимал, что это было бы верхом несправедливости. Понимал это и Абрек, однако с чисто восточным стоицизмом готовился принять свою судьбу. А потом началось очередное наступление чеченских формирований, и наши части были заметно потеснены. При эвакуации госпиталя, в общей сумятице, никто и не заметил, как исчез Абрек. Никто, кроме меня. Мы молча простились, и он ушел. Война кончилась, и я стал вспоминать об Абреке все реже и реже. А потом он вдруг объявился в Огнях. Как он меня нашел в глухой уральской провинции, известно одному лишь Богу -- и еще, пожалуй, самому Абреку. Первое время он жил у меня, позже снял где-то комнату, устроился на работу -- и теперь является полноправным гражданином города Огни. Такая вот удивительная история. Кстати, по секрету тебе скажу, живет он под чужим именем, поскольку, по официальной версии, бывший сподвижник Шамиля Басаева погиб в девяносто шестом году во время Чеченского конфликта.
      -- Странная история, -- задумчиво произнес Сергей. -- А Абрек -- это и есть его нынешнее имя?
      -- Абрек -- это его боевое прозвище. Псевдоним, если хочешь. Он настаивает, чтобы я называл его именно так. Кстати, никто этого прозвища не знает -- никто, кроме нас двоих. Ты, пожалуй, третий. Если помнишь, именно этим именем он и представился, оказав тебе тем самым великую честь. Так что цени это.
      -- Ценю. Но еще больше оценю, если он сможет вызволить Катюшу.
      -- Не "если", а "когда", поскольку слов своих Абрек на ветер не бросает. Можешь на него полностью положиться, уверяю тебя.
      -- Поживем -- увидим, -- с сомнением покачал головой Сергей, невольно вспоминая о целой армии головорезов, которые денно и нощно блюдут покой Орлова в его загородной резиденции.
      Доктор продолжал:
      -- Еще несколько слов об этом кавказском уникуме. Знаешь ли ты, кем он был до войны? То-то и оно, что понятия не имеешь. К твоему сведению, этот головорез с отличием закончил Московский государственный университет, защитил диссертацию и является кандидатом филологических наук. Вернее являлся, в прошлой своей жизни. Война прервала его работу над докторской диссертацией. Патриотический порыв сорвал молодого ученого с насиженного места и забросил в лапы аж самого Шамиля Басаева. В скобках замечу, что Абрек в совершенстве владеет английским, французским и арабским языками.
      Сергей слушал, раскрыв рот. Действительно, судьба порой обходится с нами слишком жестоко. Жестоко и несправедливо.
      -- Кем же он сейчас работает? С таким-то блестящим образованием? -- невольно спросил он.
      Доктор усмехнулся.
      -- Учителем в одной из средних школ Огней. Преподает русский язык и литературу. Вот такой вот парадокс: чеченец -- и русский язык! А недавно взялся вести английский.
      -- Да, история весьма и весьма необычная. Одного я не могу взять в толк, -- пожал плечами Сергей, -- почему он согласился на участие в этой отчаянной авантюре? Я имею в виду операцию по освобождению моей дочери.
      -- Все очень просто. Абрек вполне справедливо полагает, что обязан мне жизнью, и, если уж быть до конца откровенным, он прав: если бы не я, свидетельство о его смерти полностью соответствовало бы действительности. Он предан мне, этим все и объясняется. Тебе знакомо такое понятие, как восточная верность?
      -- Так, слыхал кое-что.
      -- Вот именно, кое-что. -- Доктор достал сигарету и закурил. -- Во времена Ивана Третьего жил один татарский князь по имени Касим. Верой и правдой служил он царю до самой своей смерти, бок о бок с русскими ратниками сражался против Золотой орды, Казани и крымского хана. Его отвага и преданность не раз предрешали исход битвы и судьбу всего государства. Это было смутное время, время предательств и междуусобиц, когда русские бояре и князья то и дело изменяли своему государю. Касим был единственным из сподвижников Ивана Третьего, кто на протяжении всей своей жизни ни разу -- ни разу! -- не предал государя. Вот что такое восточная верность. Русские на такое, увы, не способны.
      -- Пожалуй, -- согласился Сергей.
      Они закурили еще по одной. Вообще, в этот вечер оба курили сверх всякой меры.
      -- Почему он к тебе-то приехал? -- продолжал задавать вопросы Сергей.
      -- Понимаешь, не к кому ему больше ехать. Ни семьи, ни детей, ни родственников. Один он на всем белом свете, совершенно один. Как и я, -- добавил доктор с тихой печалью.
      -- Как и я, -- эхом отозвался Сергей, думая о своем.
      -- У тебя есть дочь, -- строго сказал доктор, -- не забывай об этом.
      -- Я всегда это помню.
      -- То-то.

Глава четвертая

      Появился Абрек с тремя чашками дымящегося ароматного напитка на небольшом подносе.
      Сергей отдал должное искусству Абрека готовить кофе: несмотря на то, что он неоднократно бывал на светских раутах и не раз пивал этот напиток в различных вариантах его приготовления, такого восхитительного кофе ему отведывать еще не приходилось.
      -- Спасибо, друг, -- поблагодарил его доктор. -- Садись. Сейчас Сергей поведает нам свою историю. Тебе будет полезно послушать.
      Рассказ о своих мытарствах Сергей закончил только к часу ночи. Воцарилось долгое молчание. Доктор хмурился, нервно барабаня пальцами по столешнице стола, и что-то усиленно обдумывал. Лицо Абрека, как всегда, было непроницаемым, и лишь в глазах его порой вспыхивали молнии. Сергей сидел с сигаретой в зубах и чувствовал облегчение: наконец-то он смог выговориться перед людьми, которым полностью доверял.
      Первым нарушил тишину доктор.
      -- Ну-с, что будем делать, господа? Сломать хребет этому мастодонту будет нелегко. Однако сломать надо. Есть какие-нибудь предложения?
      -- Нужно разработать четкий план действий, -- сказал Сергей.
      -- Согласен, -- кивнул доктор. -- Без плана никак нельзя. Это во-первых. Во-вторых, необходимо перехватить инициативу у этих мерзавцев. Не они, а мы должны диктовать им свои условия.
      -- Не забывай, что у них моя дочь, -- напомнил Сергей. -- Это их главный козырь.
      Доктор замотал головой.
      -- Ошибаешься. Не у них, а у нас главный козырь. Это твоя почка. Без нее твоему Орлову каюк, и он прекрасно это понимает. Другого донора с такой редкой группой крови он найти уже не успеет, и это тоже для него не секрет. Самое главное для него сейчас -- это заполучить твою вторую почку.
      -- А для меня самое главное -- вернуть мою дочь, -- возразил Сергей.
      -- Хорошо, оставим вопрос о ценностях и приоритетах. Будем считать, что у нас с ним на руках равные козыри. Теперь в-третьих...
      -- В-третьих, девочку я беру на себя, -- неожиданно подал голос Абрек, и Сергей поймал себя на мысли, что за весь вечер слышит этот голос только во второй раз.
&nbs