в подобии улыбки. -- Вот уж не ожидал.
      -- Да я и сам, честно говоря, не ожидал, -- растерянно признался Петр.
      Полковник Коля стоял на коленях и судорожно шарил у себя по карманам.
      -- Сейчас я им устрою Варфоломеевскую ночь, -- глухо рокотал он, -- сейчас они у меня волками выть будут, подонки...
      Он уже был на ногах. В руке его вдруг блеснул пистолет.
      -- Колька! Не надо! -- надсадно крикнул дед Евсей.
      -- Еще как надо, -- процедил полковник и вскинул пистолет.
      Грянул сухой выстрел, и один из троих парней, вскрикнув, упал. Двое других в панике кинулись к машине. Полковник еще дважды выстрелил вслед убегавшим, но промазал.
      -- Эх, ушли, гады!.. -- в сердцах выругался он.
      -- Ты что, Колька, совсем ополоумел?! -- бросился на него дед Евсей. -- Палить по живым людям! А если ты его убил? Тоже мне, Рэмбо нашелся!
      Полковник Коля ничего не ответил и лишь махнул рукой.
      После первого же выстрела толпа бродяг быстро рассеялась. Праздник, начавшийся за здравие, в буквальном смысле закончился за упокой: выстрел полковника, похоже, сразил парня наповал.
      Петра била крупная дрожь. Да и доктор был явно не в своей тарелке. Он подскочил к подстреленному парню, склонился над ним, быстро осмотрел, выпрямился и облегченно вздохнул.
      -- Жив.
      -- Ну слава Богу, -- выдохнул дед Евсей. -- А ты, Колька, молись, чтобы он живехонек остался. Понял?
      Полковник смущенно смотрел себе под ноги. Боевой пыл его понемногу угасал.
      -- Да я и сам не знаю, что это вдруг на меня нашло, -- виновато пробормотал он. -- Понимаете, очень уж мне обидно стало за нас, мужики. Вот я и... Пистолет-то у меня еще со службы в органах остался. Именной, -- не без гордости добавил он.
      -- Хватит языки чесать, -- крикнул доктор. -- Помогите лучше перенести раненого в машину. Его нужно срочно в больницу. А то, того и гляди, концы отдаст. Тогда не только полковнику -- никому из нас не отмыться.
      Петр кинулся было на помощь своему другу, но какое-то смутное шевеление справа заставило его остановиться.
      -- Петька, берегись! -- заорал дед Евсей.
      Это был Гудзон. Оклемавшись, он неожиданно вскочил на ноги, замахнулся все той же монтировкой и...
      Петр не успел отскочить. Кусок металла обрушился на его голову. Острая боль пронзила затылок, что-то теплое, липкое заструилось по шее... Ноги, вдруг ставшие ватными, подкосились.
      Тьма поглотила его.
      Еще три выстрела прогремели в эту новогоднюю ночь. Но Петр их уже не слышал...


Глава двенадцатая


      Окно с чуть приоткрытой фрамугой... белая полоска солнечного света, мягко скользившая по белым стенам, белому потолку, белому халату молоденькой медсестры... птичий гомон и ароматы весны... капельница у изголовья кровати... приторный запах лекарств... Больничная палата. Он в больнице.
      Сквозь ресницы приопущенных век он видел, как суетится, гремя склянками на больничном столике, медсестра. Ему не хотелось открывать глаза, не хотелось привлекать ее внимание. Он не был готов к этому. Слишком многое надо было обдумать. Ему требовалось время.
      Он помнил все. Сознание было ясным и прозрачным, как стекло.
      Встреча Нового года в "бомжеубежище", праздник у костра, ликующие, словно дети, бродяги, потом -- стычка с бритоголовыми ублюдками, выстрелы, полковник Коля с именным пистолетом, удар монтировкой по голове... Да, все это он прекрасно помнил.
      Но помнил он и кое-что еще.
      Он помнил себя.
      Теперь он знал, кто он.
      Это было главное. И с этим надо было разобраться, все разложить по полочкам.
      Никогда еще голова его не была такой ясной. Он лежал и думал, думал, думал... Постепенно, шаг за шагом, мгновение за мгновением, вся череда событий начала выстраиваться в цельную логическую цепочку. И когда, наконец, эта цепочка обрела четкие очертания, он вдруг понял, в какой ужасной ситуации оказался.
      И понял еще: из этой ситуации нужно было как-то выбираться.
      Он не заметил, что давно уже лежит с открытыми глазами, устремив невидящий взгляд в потолок. Едва слышный скрип кровати привлек внимание медсестры.
      -- Ой, мамочки! -- взвизгнула та. -- Он очнулся!
      Он попытался было улыбнуться ей, но не успел: она уже выскочила в коридор. По кафельному полу коридора мелкой дробью зацокали ее тоненькие каблучки.
      Через минуту в палату влетел доктор.
      -- Наконец-то, -- сказал он и тяжело опустился на стул возле кровати. -- А я уж, грешным делом, решил было, что ты так в коме и проваляешься до конца дней своих. Ну, с возвращением, мужик!
      Он улыбнулся, и в уголках глаз его обозначилась сетка тоненьких морщин. Доктор осунулся, выглядел усталым, невыспавшимся, каким-то помятым -- и совершенно счастливым.
      Петр улыбнулся в ответ, попытался что-то сказать, но не смог: тяжелый, словно налитый свинцом, язык не слушался его.
      -- Молчи, молчи, мужик, -- движением руки остановил его доктор. -- Тебе еще рано речи толкать. Денька через два-три оклемаешься, вот тогда и потолкуем. А пока -- полный покой, сон и здоровое питание. Наденька, -- он обернулся к медсестре, -- под твою полную ответственность.
      Она горячо заверила его, что он может на нее положиться.
      Доктор ушел, оставив Петра наедине с медсестрой.
      Сон навалился на него внезапно, и он не заметил, как заснул.


Глава тринадцатая

      Доктор не появлялся три дня: на бетонном заводе случилась авария, нескольких человек покалечило, и он безвылазно торчал в реанимационном отделении. Все это время Петра опекала медсестра Наденька. От нее-то он и узнал, что провалялся в коме около четырех месяцев -- сейчас на исходе уже был апрель. Шансов на то, что сознание вновь вернется к нему, было мало, однако доктор не терял надежды помочь своему другу. А сколько бессонных ночей он провел у его изголовья, поминутно щупая пульс и прислушиваясь к едва ощутимому дыханию! Сколько ведер крепкого, густого кофе он поглотил в эти долгие, долгие, долгие ночные часы! А тут еще эта история с милицией, о которой Наденька знала лишь понаслышке. Доктора куда-то таскали несколько раз, снимали какие-то показания. Потом, вроде, все затихло.
      Петр жадно слушал рассказ медсестры, а предательские слезы сами собой наворачивались на глаза. Прав был дед Евсей: такого человека, как доктор, еще поискать надо.
      За эти дни Петр немного окреп и уже мог сидеть в кровати. Речь снова вернулась к нему. Капельницу убрали, ее заменило полноценное трехразовое питание.
      На исходе третьего дня доктор, наконец, появился в палате. Выглядел он еще хуже прежнего: посеревшее, землистого оттенка лицо, ввалившиеся глаза, всклокоченная борода, следы крови на зеленом хирургическом халате...
      -- Фу-у-ух! -- выдохнул он, падая на стул. -- Устал, как собака. Как самочувствие, больной?
      -- В норме, -- улыбнулся Петр. -- А вот тебя, кажется, самого на больничную койку положить пора. Сам-то здоров?
      Доктор небрежно махнул рукой.
      -- Пустяки, дело житейское. На мне еще пахать можно. Главное сейчас -- тебя на ноги поставить.
      Они были одни в палате: дневная смена закончилась, и медсестра Наденька уже ушла домой.
      -- Курить будешь? -- спросил доктор, доставая пачку "Пегаса".
      -- А можно?
      -- Я врач или кто? Если спрашиваю, значит можно. На, дерни пару затяжек.
      Они закурили. Голова у Петра сразу же закружилась.
      -- Все, хватит, -- сказал доктор, выхватывая сигарету у Петра изо рта. -- Для первого раза достаточно.
      Он докурил свою сигарету, затушил о пустую тарелку.
      -- Надюху-то мою не обижал? Нет? Славная девчонка. Если бы не она, не выкарабкаться б тебе. Сутками напролет хлопотала возле тебя.
      -- А она мне вот то же самое про тебя рассказывала. И про твои ночные бдения, и про литры черного кофе.
      -- А ты слушай ее больше, -- проворчал доктор смущенно, -- она тебе еще не такое обо мне напоет.
      Петр приподнялся и облокотился на локоть.
      -- Дай пять, -- сказал он.
      -- Чего?
      -- Руку, говорю, дай.
      Доктор, пожав плечами, протянул руку. Петр крепко пожал ее.
      -- Спасибо тебе. За все.
      -- А, оставь. Не люблю я этого. Давай лучше о деле. Разговор предстоит длинный и, как говорится, содержательный. Готов?
      Петр кивнул.
      -- Вот и прекрасно. А начну я с того, что наш бравый полковник ухандохал-таки того мерзавца, что тебя по башке монтировкой хватил. Из своего именного. Три пули всадил. А тот, первый, жив остался, я лично из него свинец вытаскивал. Я тогда сразу смекнул, что полковнику решетка светит, и в ту же ночь, когда мы тебя с дедом Евсеем в больницу везли, шепнул старику, что не было никакого полковника, а из пушки палил какой-то приблудный, чужой, никому не известный бродяга. Поднатаскай, говорю старику, своих орлов, чтобы с одного голоса пели и правильные показания где нужно давали. Старик сработал как нельзя лучше. К утру, когда на место происшествия менты нагрянули, наши бомжарики уже назубок знали нужную легенду. Позже, когда следователь проводил выборочный опрос свидетелей, ни один из не прокололся: ничего, мол, не знаем, того парня с пушкой видели впервые, а опознать его не можем, потому как темно было, хоть глаз коли. Меня тоже пару раз на ковер дернули. Словом, кто стрелял, установить не удалось, виновными же признали этих бритоголовых идиотов. Кстати, тех двоих, что вовремя улизнули, так и не нашли, а тот гад, который больше всех выступал и которого ты уложил, сейчас срок мотает. У него уже была одна судимость, по сто пятьдесят восьмой, так что срок свой он легко получил. А вот полковника Колю пришлось в бега снарядить, от греха подальше. И где он сейчас, не знает никто. -- Он выдержал многозначительную паузу. -- Никто, кроме меня. -- Он понизил голос до едва слышного шепота. -- У меня на квартире прячется, носа за дверь вот уже три месяца не показывает. Вот такие, брат, дела. Что же касается бомжатника, то здесь тоже не самым лучшим образом обернулось. Словом, разогнали бедолаг. Где-то через неделю после происшествия понаехали туда местные власти, оцепили лагерь и через мегафоны потребовали очистить территорию в течение часа. Тех же, кто по истечении указанного срока все же окажется в оцепленной зоне, обещали отправить в кутузку. Дважды повторять не пришлось: бомжи разбежались кто куда. Лагерь мигом опустел.
      -- Так где же эти бедняги сейчас?
      Доктор хитро прищурился.
      -- Да все там же. Через два месяца, где-то в начале марта, они снова стали стягиваться на старые обжитые места. По двое, по трое, обычно ночью, возвращались они в свою, можно сказать, землю обетованную. Я тут виделся как-то с дедом Евсеем: это его идея. Пущай, говорит, возвращаются, это, говорит, наша территория, и жить мы будем только здесь. А дабы не привлекать внимания городских властей массовой миграцией, решено было возвращаться не всем скопом, а маленькими группами, в темное время суток. Словом, бомжатник снова функционирует, хотя ряды его заметно поредели: многие совсем ушли из города. Власти-то, конечно, в курсе подобных передвижений, но делают вид, что ничего не происходит: они всегда были лояльны к местным бездомным. Да и на руку властям, что бомжи группируются в одном месте -- так их легче контролировать.
      Он достал сигарету и закурил.
      -- А теперь о главном. То есть о нашем общем деле. -- Он выдержал паузу. -- Помнишь, я тебе говорил, что подключил к поискам одного моего хорошего знакомого из городского УВД? Идея заключалась в следующем. Как тебе, может быть, известно, в Москве, на Петровке, имеется некий информационный банк данных, где хранится вся информация криминального характера. В этот банк данных стекаются официальные сводки со всей страны, из самых отдаленных ее уголков. Вот я и подумал: а нельзя ли оттуда выудить информацию об исчезнувших людях за некий определенный период времени? Ведь сведения такого характера наверняка хранятся на Петровке. Ты объявился в Огнях где-то в середине сентября. Так? Так. На проведение операции по пересадке органов, небольшое послеоперационное лечение, обработку и промывку твоих мозгов и доставку твоей персоны в Огни ушло, по грубым подсчетам, месяца два. Дабы не ошибиться, я добавил к этому контрольному сроку по полтора месяца, до и после, и получил, таким образом, временной диапазон, равный трем летним месяцам: июнь, июль, август. Иначе говоря, поиск нужно было проводить именно в этом интервале времени. А поскольку мне, как и любому другому простому смертному, доступ к банку данных закрыт, я и решил воспользоваться услугами местного УВД. В Москву полетел официальный запрос с просьбой предоставить информацию обо всех фактах исчезновения людей, имевших место в стране за период с июня по август прошлого года. Через месяц пришел ответ. И вот здесь-то начинается самое интересное. Из всего списка исчезнувших за указанный период ни один, слышишь, ни один не соответствовал тебе -- ни по возрасту, ни по комплекции, ни по другим данным. Расчет был простой: сопоставить факты, исключить тех, кем ты явно быть не можешь, и определить, кто же из указанного списка есть ты. Но, увы, официальный ответ из Москвы нужных результатов не дал. Тебя в этом списке не оказалось. Правда, было в списке несколько человек, соответствовавших твоим внешним данным, но все они, так или иначе, уже обнаружили себя: кто-то утонул и был найден в таком-то водоеме, кто-то стал жертвой мафиозных разборок, а кто-то просто сбежал от сварливой жены, был вычислен расторопными сыщиками и водворен в лоно семьи. Возникал вопрос: а не могло ли так получиться, что факт твоего исчезновения в органах вообще не зафиксирован? Я прикидывал и так, и эдак, и в конце концов пришел к выводу, что в принципе это возможно, но очень маловероятно. Каждый человек всегда оставляет какой-то след, и когда след обрывается, это сразу становится заметным. В конце концов, каждый человек имеет родственников, друзей, знакомых, где-то работает -- если, конечно, он не бродяга "без определенного места жительства", к каковым ты явно не относился. Выброси человека из привычного круговорота событий -- и тут же образуется вакуум, нарушающий сложившиеся связи, заставляющий окружающих тем или иным образом реагировать. Понимаешь, не мог ты исчезнуть бесследно, я это нутром своим чуял. Я готов был дать голову на отсечение, что факт твоего исчезновения где-то зафиксирован, например, в каком-нибудь районном отделении милиции. Однако на Петровке о тебе никаких данных не имелось. Где-то цепочка обрывалась, но где? Я был в тупике. И тут мне на помощь вновь пришел мой знакомый из городского Управления. Желая довести начатое до конца, он воспользовался какими-то личными каналами -- то ли друг у него работает на Петровке, то ли дальний родственник -- и послал еще один запрос, уже неофициальный. И представь себе, на этот раз сработало! Как оказалось, факт твоего исчезновения, действительно, был зафиксирован в банке данных на Петровке, но очень скоро, по негласному указанию сверху, эта информация была из банка изъята. Просто стерта из памяти центрального компьютера. Однако в архиве одного из периферийных компьютеров, через который эта информация прокачивалась, сохранился нужный нам след. Тайком, без ведома руководства вычислительного центра, удалось восстановить потерянные данные. Так же тайком они были переправлены сюда. В начале марта я уже имел их. Понимаешь теперь, какому крупному зверю досталась твоя почка? Для того, чтобы осуществлять контроль над центральным банком данных МВД России, нужно иметь не просто большие бабки -- нужно иметь огромные бабки. Или огромную власть, что, в принципе, одно и то же.
      Доктор закурил еще одну сигарету, несколько раз прошелся по палате и остановился. Лицо его было серьезно, скорее даже торжественно, глаза в упор смотрели на собеседника.
      -- Теперь я знаю, кто ты, -- произнес он, медленно проговаривая слова.
      Петр улыбнулся и остановил его движением руки.
      -- Погоди, не торопись. Дай и мне словечко вставить. У меня ведь тоже есть для тебя новость.
      Доктор удивленно вскинул брови.
      -- Ну, выкладывай.
      -- Я тоже знаю, кто я.
      Доктор вытаращил глаза.
      -- Вспомнил?! -- воскликнул он. -- Сукин сын! И ты... ты молчал!
      -- Да ты мне рта не дал раскрыть, -- рассмеялся Петр.
      -- Рта не дал раскрыть! И он еще оправдывается! -- Доктор подскочил к нему, схватил за плечи и с силой тряхнул. -- Ну, говори! Как тебе это удалось?
      -- Да я и сам не знаю. Как пришел в сознание, так сразу и сообразил: все теперь на своих местах. Словно какая-то стена рухнула.
      Доктор хлопнул себя ладонью по лбу.
      -- Понял! -- заорал он. -- Все понял! Это тот тип с монтировкой тебе мозги вправил! Помнишь? Гудзон, кажется. Которого полковник завалил.
      -- Выходит, добрую службу мне Гудзон сослужил.
      Доктор вскочил и быстро заходил по палате.
      -- Вот так-так! Бывают же чудеса на свете!
      Он снова остановился.
      -- Что ж, будем знакомиться.
      -- Будем, -- улыбнулся Петр. -- Думаю, время пришло. -- Он протянул руку. -- Сергей Ростовский, помощник генерального директора по экономическим вопросам одной из московских фирм.
      Доктор ответил крепким рукопожатием и в свою очередь представился.
      -- Николай. Осипов Николай, хирург Огневской городской больницы.
      -- Что ж, официальную часть церемонии можно считать законченной.
      Петр, вернее, Сергей Ростовский, внезапно расхохотался.
      -- Ты чего, мужик? -- уставился на него доктор.
      -- Да понимаешь, -- сквозь смех отвечал Сергей, -- я ведь до сих пор понятия не имел, что тебя Николаем зовут. Все доктор да доктор. Даже неудобно как-то.
      Доктор открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но не удержался -- и тоже расхохотался.
      Когда на шум прибежала дежурная медсестра, она решила, что и у доктора, и у пациента поехала крыша. Причем, капитально.


      Глава четырнадцатая

    До прибытия поезда оставалось десять минут. Сергей Ростовский и Николай Осипов стояли на платформе и молча курили. Говорить ни о чем не хотелось.
      -- Не люблю провожать, -- нарушил молчание доктор. -- Нудное это занятие, словно клещами душу из нутра вытаскивают.
      Стояло начало июня. Сергей к этому времени окончательно поправился и даже успел загореть. Его неудержимо тянуло домой, к жене и дочке, которых он не видел уже около года. Да, почти год минул со дня его исчезновения. Как они его примут? Наверное, уже давно вычеркнули из списка живых. Сердце бешено колотилось в груди, когда он представлял, как входит в подъезд своего дома, как поднимается по лестнице, как нажимает до боли знакомую кнопку звонка, как дверь открывается... Дальше его воображение буксовало. Сотни раз он прокручивал в голове эту картину, но так и не мог решить, кто же ему откроет дверь -- дочь или жена? А если дома никого не окажется? Ведь у него даже ключа от собственной квартиры нет.
      Где-то пробило двенадцать пополудни. Сергей очнулся от своих дум.
      Поезд опаздывал.
      Доктор был мрачен и печален, в глазах, предательски блестевших, таилась тоска. Сергей прекрасно понимал состояние своего друга и от души жалел его. Ему и самому было жаль расставаться с этим чудаком, но он знал -- впереди его ждала встреча с самыми родными, самыми близкими ему людьми.
      -- Не горюй, Николай, -- похлопал он доктора по плечу, -- не на век прощаемся. Свой московский адрес я тебе оставил, приезжай, как только выберешь время. Надеюсь, не заплутаешь в Москве-то?
      -- Я, к твоему сведению, мединститут в Москве кончал, целых шесть лет оттрубил, от звонка и до звонка. Так что столицу как свои пять пальцев знаю.
      Наконец послышался шум приближающегося поезда.
      Доктор встрепенулся.
      -- Ну все. Поезд уже на подходе. -- Он стоял, не отрывая преданного взгляда от Сергея. -- Ты только одно помни, мужик -- у тебя здесь есть верный друг. Если честно, Бог меня в этой жизни друзьями обидел. Не было у меня настоящих друзей. И еще: найди того мерзавца. Из-под земли достань! Понял?
      Сергей кивнул.
      -- Найду, -- твердо сказал он.
      Поезд остановился. От него пахнуло жаром раскаленного металла.
      -- Остановка поезда -- две минуты, -- сонно-монотонным голосом объявил диспетчер.
      -- Давай, что ли, обнимемся, -- смущенно предложил доктор.
      Друзья крепко обнялись.
      -- Ну будет, будет, -- мягко отпихнул он Сергея. -- А то опоздаешь.
      Поезд уже тронулся, когда Сергей вскочил на подножку.
      -- Если что, бей телеграмму! Примчусь! -- крикнул вдогонку доктор.
      Сергей лишь кивнул: комок, застрявший в горле, мешал говорить.
      Поезд быстро набирал скорость. А на платформе таяла одинокая фигурка доктора с поднятой в прощальном жесте рукой.

   * Часть вторая. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ * 

Глава первая

      Москва встретила его духотой и жаром плавящегося асфальта. Июнь в столице выдался жарким, знойным, сухим, последняя гроза прогремела в московском небе уже более двух недель назад, и с тех пор ни единой дождевой капли не упало на раскаленную землю.
      Сергей ничего этого не замечал. Одержимый одной только мыслью, прямиком с вокзала он помчался домой. Доктор снабдил его небольшой суммой денег, и поэтому он смог себе позволить взять такси. В кармане его лежал паспорт на имя Петра Суханова -- документов, удостоверяющих его личность как Сергея Ростовского, он не имел. Ну ничего, успокаивал он себя, восстановление имени Сергея Ростовского -- это лишь дело времени, здесь проблем быть не должно.
      Объявлять заранее о своем приезде он не стал. Он и сам не знал, почему не отбил телеграмму Ларисе, смутно сознавая, что так будет лучше. Предпочел объявиться внезапно, свалиться, так сказать, словно снег на голову. Он нервно улыбнулся. Да, пожалуй, Лара скорее ожидает снега в эту июньскую жару, чем его появления.
      Была суббота, и он надеялся застать семью дома. Лишь бы они не уехали на дачу!
      Он нетерпеливо ерзал на заднем сидении такси, то и дело поглядывая на пробегавшую мимо нескончаемую череду домов, изредка рассекаемую широкими современными магистралями либо узкими старомосковскими улочками. Огромные рекламные щиты и электронные табло заметно разнообразили городской ландшафт, однако Сергей не любил этого агрессивного, чисто западного облика новой Москвы. Не хватало во всем этом чего-то исконно русского, самобытного, своего.
      Такси мчалось сквозь душный город, неся Сергея навстречу его судьбе. Сердце глухо бухало в его груди, готовое разорвать тесную грудную клетку и вырваться наружу. Внезапно им овладел страх и не оставлял его уже до самого конца пути.
      Он жил в Отрадном, на Станционной улице, в двух шагах от метро "Владыкино". Они занимали трехкомнатную квартиру -- он сам, жена Лариса и их десятилетняя дочь Катя. Жили в достатке, имели двухэтажную дачу в Пушкинском районе, новенький "фольксваген", счет в одном из солидных российских банков. Подумывали купить еще один автомобиль -- лично для Ларисы. Оба работали вместе в одной компании, он -- помощником генерального директора, она -- руководителем группы инновационных проектов. Оба имели прекрасное образование, целую кучу разных дипломов, сертификатов, аттестатов. Учились в Германии, Англии, проходили стажировку в Штатах. А познакомились они еще в те далекие годы, когда оба грызли гранит науки в Плехановском институте, или "Плешке", как обычно именуется это учебное заведение в определенных студенческих кругах. Потом -- свадьба, рождение дочери, блестящая карьера и не менее блестящие виды на будущее... Словом, все у них складывалось прекрасно, пока...
      Пока не случилось то, что случилось.

x x x

      Уняв дрожь в руке, он коснулся пальцем кнопки звонка. Звонок отозвался мягким мелодичным звоном. Сейчас, сейчас дверь откроется, и...
      Послышался звук отпираемого замка. Они дома! Воодушевленный удачей, Сергей собрался с духом и улыбнулся. Тяжелая металлическая дверь наконец мягко распахнулась.
      Улыбка медленно сползла с его лица. На пороге стоял Павел, его старый друг и сослуживец. В его домашнем халате, его шлепанцах, с его электробритвой в руке. Мертвенная бледность разлилась по холеному лицу Павла.
      -- Ты!.. -- полушепотом выдохнул он.
      -- Я, -- внезапно спокойным, каким-то бесстрастным голосом отозвался Сергей. -- Войти разрешишь?
      -- Да-да, конечно, -- вдруг засуетился Павел, неуклюже пряча за спину руку с бритвой. -- Лара! -- крикнул он. -- Ты только не волнуйся...
      -- Кто там? -- донеслось откуда-то из недр квартиры, и от звука этого голоса у Сергея внезапно сжалось сердце.
      Он бесцеремонно отстранил Павла и вошел в квартиру.
      -- Я вернулся.
      Лариса стояла у зеркала в одном нижнем белье и собиралась примерять новый костюм. Костюм, которого раньше он у нее не видел.
      Она заметила его отражение в зеркале и резко обернулась.
      -- Сережа...
      Ни криков радости, ни слез облегчения, ни распростертых объятий -- ничего за этим не последовало. Они стояли и молча смотрели друг на друга. Она была страшно бледна, и даже ровный густой загар (когда это она успела загореть?) не смог скрыть бледности ее красивого, словно сошедшего со страниц модного журнала, лица. А глаза... глаза смотрели на него так, словно видели перед собой выходца с того света. Которого не только никто не ждет -- которого все давно уже забыли. Попросту вычеркнули из списка живых.
      Он уже понял все. Здесь не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы верно оценить ситуацию. Он здесь не нужен. Как говорится, третий лишний. А третий как раз он, Сергей Ростовский. Надежда, которой он жил -- и только ею одной -- последний месяц, растаяла, словно дым. Ему вдруг стало стыдно за самого себя, за то, что он оказался в этом дерьме по самые уши.
      Лариса инстинктивно прижала костюм к груди, стыдливо прикрывая свою полунаготу. Он усмехнулся. Что ж, совершенно естественно, когда перед тобой стоит чужой человек. А вот перед Павлом (краем глаза он заметил, как тот торчит в дверном проеме и нервно крутит шнур от электробритвы) ей стыдиться нечего: он свой. Член семьи, можно сказать. Дерьмо собачье.
      -- Я вернулся, Лариса, -- тихо произнес он.
      Колени ее подогнулись, и она медленно опустилась в кресло.
      -- Я рада, -- чуть слышно отозвалась она, не отрывая от него широко открытых глаз, и вдруг всхлипнула. -- Целый год прошел... Прости...
      Сергей скривился в улыбке и махнул рукой. Ладно, мол, что сейчас об этом говорить, прошлого не воротишь.
      -- Я... ждал. Ждал этой встречи... надеялся... И ты прости... -- Слова, словно тяжелые камни, с трудом просачивались сквозь его глотку.
      -- Сереженька, что же ты наделал...
      Павел наконец дал о себе знать.
      -- Мы думали, ты погиб. Все так думали, -- уточнил он. -- Столько времени не давал о себе знать. Где ты пропадал, черт побери? Почему не сообщил?
      -- Не мог. Там, где я оказался, не было телефона.
      -- Не язви. Дело серьезное, сейчас не до шуток.
      -- Халат мой сними. И бритву положи на место.
      Павел смутился и быстро выскочил из комнаты.
      Лариса словно очнулась. Быстро натянула на себя костюм.
      -- Почему, почему все так получилось? -- быстро проговорила она. -- Ты так внезапно исчез... Почему? Зачем? Оставил меня, Катюшу...
      Он едва сдержался, чтобы не разрыдаться.
      -- Я... я бы никогда тебя не оставил, Ларочка, если бы...
      -- Где ты был?
      -- Далеко отсюда, очень далеко.
      -- Но почему?.. -- вопрос рвался из ее груди, подобно крику о помощи.
      Он вдруг почувствовал, что пытается оправдываться.
      -- Понимаешь, Ларочка... кто-то ударил меня по голове, и я... потерял память. -- Он не собирался открывать ей всей правды. Особенно теперь. -- Очнулся уже в другом городе. Только месяц назад я все вспомнил. Оправившись после болезни, я сразу помчался к тебе. А тут...
      В комнате снова появился Павел, уже одетый в выходной летний костюм. Лариса встретила его долгим укоризненным взглядом.
      -- Ну что я? -- нервно пожал плечами тот. -- Я ж не знал, что это он.
      -- Все ты знал, -- устало ответила она. -- Все.
      -- А может это и не он был вовсе, -- словно уж на сковородке, юлил Павел. -- Ты же помнишь, каким был тот.
      -- Ты и сам знаешь, что это был он.
      Сергей поднял руку.
      -- Стоп! Объясните, что здесь происходит. Как никак, я в своей квартире и имею право знать, о чем идет речь. Тем более, что речь идет, как я понял, обо мне.
      -- Да видели мы тебя! -- загремел Павел. -- На каком-то полустанке. Пьяный, грязный, оборванный, весь заросший, ты валялся на полу и ничего, по-моему, не соображал. -- Сергею показалось, что Павлу доставляет удовольствие вспоминать об этом. -- Ты был настолько непохож на себя, что я вполне справедливо решил: между тобой и этим типом ничего общего быть не может. Я правильно говорю, Лара?
      Она ничего не ответила.
      Какое-то неясное воспоминание забрезжило в сознании Сергея, однако оно было настолько смутным, призрачным, что облечь его в конкретную форму он так и не смог.
      -- Когда это было? -- спросил он.
      -- Осенью. В октябре, кажется.
      Сергей кивнул. Все правильно, все сходится. Эх, если бы тогда, в октябре, они вырвали его из этого омута, в котором он оказался по воле злой судьбы, может быть, все бы теперь было иначе. Если бы...
      -- Итак? -- Он обвел их долгим, изучающим взглядом.
      -- Сергей, ты должен понять, -- зачастил Павел. -- Тебя не было целый год, Лара нуждалась в поддержке, в чьей-нибудь помощи. А я был рядом, как ее, как твой друг. Я должен был помочь.
      -- Прекрати! -- оборвала его Лариса.
      -- Хорошо, -- с готовностью кивнул он. -- Сергей, выйдем на минутку.
      Они вышли в соседнюю комнату.
      -- Давай по-мужски, -- начал Павел. -- Ты все прекрасно понимаешь, и мне нечего тебе объяснять. Ладно, я сволочь, подлец -- называй как хочешь. Я не обижусь. Но так уж получилось, понимаешь, и время вспять уже не повернешь. Все, поезд ушел. Лариса останется со мной.
      -- Ты уверен? -- недобро усмехнулся Сергей.
      Им владело какое-то странное отупение, совершенное безразличие к этому банальному фарсу, словно все, что сейчас происходило, виделось ему на экране телевизора.
      -- В смысле? -- не понял Павел.
      -- Ты уверен, что поезд ушел? -- повторил вопрос Сергей.
      Павел шумно выдохнул. Его всего трясло от волнения.
      -- Уверен. Дело в том, что... -- он запнулся, -- Лариса на третьем месяце.
      Сергей с трудом удержал себя в руках.
      -- Та-ак, -- медленно протянул он, громко хрустнув скулами. -- Это, конечно, меняет дело. Ну хорошо, а о дочери моей ты подумал?
      -- Все будет о'кей, не волнуйся, Катя станет жить с нами, -- скороговоркой проговорил Павел. -- Она ни в чем не будет нуждаться, ручаюсь тебе.
      -- Да уж ты постараешься. Кстати, что вы ей сказали о моем... исчезновении?
      Павел отвел глаза в сторону и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
      -- Понимаешь... никто ничего не знал... все думали, что ты... что тебя нет в живых. Словом, мы сказали ей, что ты умер.
      Как это произошло, Сергей уже не помнил. Его кулак со свистом рассек воздух и сочно впечатался в физиономию Павла. Тот ухнул от неожиданности, вылетел из кресла и с грохотом распластался на полу. Сергей подул на костяшки пальцев и прошипел:
      -- А вот за это ты ответишь особо.
      На шум тут же прибежала Лариса. Увидев следы крови на лице "друга семьи", она вскрикнула и метнула в Сергея злой, почти ненавидящий взгляд.
      -- Мясник! Это единственное, на что ты способен... Как ты, Павлуша?
      Сергей уже взял себя в руки, однако о происшедшем нисколько не сожалел.
      -- Уж куда мне до твоего благодетеля, -- язвительно заметил он. -- Он-то уж точно способен на большее.
      Она резко повернулась к нему.
      -- Зачем ты приехал, зачем? Все было так хорошо, все наладилось, успокоилось. Ну что тебе здесь надо?
      Сергей вздрогнул. Последние слова жены хлестнули его по сердцу, словно казацкой нагайкой.
      -- Собственно, я приехал домой. К себе домой. -- глухо произнес он. Он говорил тихо, медленно, с трудом сдерживая себя. -- В конце концов, я приехал к дочери. Имею я на это право?
      -- Не имеешь! -- вдруг выкрикнул Павел, вскакивая на ноги с прижатой к разбитому носу бумажной салфеткой. -- Не имеешь, понял? Целый год шлялся черт знает где, сказочку красивую про амнезию сочинил, а теперь, видишь ли, заявляется как ни в чем не бывало и предъявляет права! На что? На что? На семью? Нет у тебя семьи! И дочери у тебя нет! Бросил ты их, понял? Все, поезд ушел!
      "А ведь если рассудить здраво, -- подумал Сергей, -- этот тип с расквашенным носом во многом прав. Действительно, выходит, что я их вроде как бы бросил... Да только плевать я хотел на его правоту. С высокой колокольни".
      В прихожей хлопнула входная дверь. Кто-то вошел в квартиру.

Глава вторая

      -- Папа!
      Сергей резко обернулся. В дверях стояла Катя, его десятилетняя дочь.
      "Как она выросла!" -- успел подумать он. Уже в следующий момент она, словно вихрь, пронеслась через комнату и очутилась в его объятиях.
      Он крепко прижал маленькое тельце к груди. Слышал, как быстро-быстро бьется ее сердечко. Ощущал ее прерывистое дыхание на своем лице. И чувствовал, как глаза его заволакивает предательская влага.
      -- Папочка! Как долго тебя не было! -- лопотала она громким шепотом.
      Ноги его задрожали, и он опустился в кресло. А она клубочком свернулась у него на коленях, прижавшись щекой к его щеке. Потом порывисто отстранилась и долгим, изучающим, пытливым, почти взрослым, взглядом смотрела ему в глаза. И снова прижалась к нему, обвив тоненькими загорелыми ручонками его шею.
      Он отвернулся к окну: ему не хотелось, чтобы те двое видели сейчас его лицо.
      Катюша зашептала ему на ухо:
      -- А дядя Паша сказал, что ты больше никогда не приедешь. Но ты ведь не мог не приехать, правда?
      -- Правда, Катенька, правда, дочка, -- прошептал он в ответ. -- Видишь, я приехал.
      -- Где же ты был так долго?
      -- Далеко. Очень далеко. Мне было плохо без тебя.
      -- И мне, папочка. Я ждала тебя, долго-долго. А дядя Паша обманщик.
      Это еще мягко сказано, подумал он про себя. "Дядя Паша" вор и мерзавец.
      Лариса и Павел тем временем вышли из комнаты, оставив отца с дочерью наедине. Из соседней комнаты донесся их взволнованный шепот.
      А Сергей... он и сам не знал, радоваться ему или выть от горя. Да, жены у него больше нет, это он уже понял, зато у него есть дочь, Катюшка, которая по-прежнему его любит и которой он нужен, -- единственный маленький человечек, не предавший его. Что ж, ради этого стоило жить.
      -- Знаешь, папочка, мама сначала все плакала, плакала, ждала, когда ты приедешь. А потом к нам стал приходить дядя Паша, и она больше не плакала.
      -- А ты? Ты плакала?
      Она кивнула и уткнулась носиком ему в щеку.
      -- Я знала, что ты приедешь. А дядя Паша плохой, да?
      Он пожал плечами.
      -- Почему ты спрашиваешь?
      -- Не знаю. Может быть потому, что один раз он кричал на маму. Это было давно, еще зимой. Он говорил, что ты не приедешь, а она все не верила и опять плакала. Тогда дядя Паша выгнал меня из комнаты и запер дверь. Потом мама поверила.
      Он осторожно снял ее с колен и поставил на пол.
      -- Посиди здесь, Катюша, мне надо поговорить с мамой... и дядей Пашей.
      -- А ты опять не уедешь? -- с тревогой спросила она. Она казалась такой маленькой, беззащитной, беспомощной, что он не выдержал и снова крепко прижал ее к себе.
      -- Я никуда не уеду, Катюша. Никогда.
      -- Не уезжай, папочка. А то я снова буду плакать.
      Он мягко улыбнулся ей и вышел из комнаты.

x x x

      Когда он вошел, Лариса и Павел прервали бурное объяснение и настороженно уставились на него. Они стояли рядом, совсем близко друг к другу, в глазах их застыл немой вопрос... и еще что-то. Враждебность. Да, именно враждебность, Сергей ясно уловил это в устремленных на него взглядах. Враждебность, отчужденность, какая-то затравленность и откровенная неприязнь. Он криво усмехнулся: что ж, теперь-то уж Лариса убиваться по нему не станет, если с ним внезапно что-нибудь случится. А случиться может, это он знал наверняка.
      Он потерял ее навсегда. Что ж, может быть, оно и к лучшему. И хватит об этом.
      Он прошелся по комнате, не отрывая взгляда от их застывших лиц и продолжая кривить рот в усмешке.
      -- Ну что, обо всем договорились? Впрочем, это ваши проблемы. -- Он уселся в кресло как раз напротив них. -- А теперь -- вон. Оба.
      Он говорил медленно, спокойно, не повышая голоса -- и тем больнее хлестнули тех двоих последние его слова. Лариса и Павел вздрогнули, словно от разряда током.
      -- Что? -- прохрипел Павел.
      -- Я сказал -- вон, -- повторил Сергей.
      -- Что значит "вон"? Это все-таки моя квартира! -- возмутилась было Лариса.
      Сергей замотал головой.
      -- Давайте не будем об этом. Квартирный вопрос мы решим после, а сейчас -- вон. Оба. Обсуждать этот вопрос и торговаться с вами я не намерен. Я жду.
      -- Ну знаешь ли... -- подал голос Павел. -- Это все-таки свинство с твоей стороны.
      -- А тебе я вообще слова не давал, понял? -- Он повернул голову к Ларисе. -- Предлагаю разойтись по-хорошему. И чем быстрее, тем лучше. Пока я на это еще способен.
      Последние слова их, видимо, как следует подстегнули. Они вдруг засуетились, бросились собирать вещи, укладывать чемоданы.
      -- Катя! -- крикнула Лариса. -- Собирайся. Мы едем.
      Сергей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки -- так, что суставы громко хрустнули.
      -- Катя останется со мной, -- сухо, не повышая голоса, произнес он.
      -- Как это с тобой? -- Лариса, казалось, была искренне удивлена.
      -- Катя останется со мной, -- все так же тихо, но с металлом в голосе, повторил он.
      -- Ну уж нет! -- воспротивилась Лариса. -- Я все-таки мать. И потом, это же просто смешно!
      Он медленно поднял глаза и метнул в нее взгляд, от которого ей вдруг захотелось раствориться в бетонной стене, что была у нее за спиной, -- лишь бы скрыться от этого пронизывающего, буравящего насквозь, парализующего взгляда.
      -- Катя останется со мной, -- повторил он в третий раз.
      А Катя тем временем стояла на пороге и ничего не понимала. Вертела головкой и таращила удивленные глазки.
      -- Разве мама уезжает? -- спросила она, обращаясь к отцу.
      -- Да, Катюша. Мама должна уехать.
      Он заметил, что объясняться с дочкой ему гораздо труднее, чем с бывшей (он уже считал ее бывшей) женой.
      -- А мы? Мы разве не поедем?
      "Мы"! Это короткое "мы" прозвучало для него райской музыкой. Он порывисто притянул дочку к себе и, страшно волнуясь, шепнул ей на ушко:
      -- А ты хотела бы поехать с мамой?
      Он должен был дать ей этот шанс. Просто не имел права не дать его.
      Она кивнула, но тут же замотала головкой из стороны в сторону.
      -- Я хочу остаться с тобой, -- так же шепотом ответила она. -- Я не хочу ехать к дяде Паше.
      "А вот мама твоя просто мечтает об этом".
      Он крепко поцеловал ее в щечку и сказал:
      -- Спасибо.
      И вдруг понял: она, его маленькая Катюша, все, все, абсолютно все понимает. Понимает, что мама с "дядей Пашей" не на прогулку едут, не в зоопарк и не в кино, а уезжают совсем, навсегда. И ей, маленькой девочке, нужно сделать выбор.
      Она его сделала, хотя -- он видел это -- выбор дался ей нелегко.
      Сборы, наконец, были окончены. Лариса подлетела к Кате, наспех чмокнула ее в щечку, шепнула что-то банальное на ушко, потом украдкой стрельнула глазами в Сергея -- тот стоял к ней спиной посреди комнаты, давая понять, что вся эта суета его нисколько не касается, -- и выскользнула на лестницу, где с чемоданом и дорожной сумкой ее уже ждал Павел.
      Из прихожей донесся стук хлопнувшей двери.

x x x

      Только сейчас Сергей смог себе позволить дать волю чувствам. Резким, коротким броском он всадил кулак в бетонную стену и скривился от пронзившей кисть боли. Стена отозвалась глухой вибрацией. Его охватила злость. Не на Ларису и подлеца Павла, и даже не на того неведомого похитителя чужих почек, который так или иначе стал причиной развала его семьи, а на свою злосчастную, непутевую судьбу. Как все было прекрасно еще год назад, как ладно, гладко, легко складывалась его жизнь -- и вдруг все, все, все пошло наперекосяк, все разом рухнуло, пошло прахом, полетело к черту. Ему вдруг стало жалко себя, так жалко, что он до боли зажмурился и застонал. Проклятье! Почему это случилось с ним, с ним?!
      -- Папочка... -- услышал он тихий, едва различимый голосок.
      Он обернулся.
      Катя испуганно смотрела на него своими глазенками, прижав загорелые ручки к груди. Он невольно улыбнулся.
      -- Все в порядке, Катюша, все в порядке. Просто я очень устал.
      -- Ты поспи, папа. А я тебе яичницу пожарю, хочешь? Я умею! -- гордо заявила Катя.
      -- Спасибо, Катюша. Спать я не хочу: в поезде выспался. А яичницу пожарь, дочка. Проголодался я, как волк.
      Она вся просияла и кинулась на кухню.
      -- А я пока в магазин схожу, сигарет куплю, ладно? -- крикнул он ей вдогонку.
      -- Ладно, папочка! -- весело отозвалась Катюша.
      Он быстро спустился вниз, забежал в ближайший мини-маркет и купил две пачки "Ротманс". Уже у выхода он внезапно остановился, кинул быстрый взгляд на длинные ряды бутылок со всевозможными горячительными напитками и... вернулся к прилавку.
      -- Бутылку водки!
      -- Какой? -- учтиво поинтересовался молодой продавец.
      -- Какой-нибудь попроще. Позабористей, чтоб с ног валила.
      Он понимал, что делает что-то очень скверное, но никак не мог понять, почему. Он говорил и действовал, словно в бреду, как бы со стороны наблюдая за этим странным, уставшим, с тусклым взглядом, плохо одетым человеком, топтавшимся у прилавка магазина в ожидании заветной бутылки водки.
      Им овладело жгучее желание -- напиться. Напиться до потери пульса, до отключки. Напиться, чтобы забыть все.
      Он рассчитался с продавцом и торопливо заспешил домой. Дома он достал из серванта хрустальный двухсотмилиграммовый стакан (подарок тещи к первой годовщине их свадьбы), судорожно наполнил его до самых краев и залпом выпил. Потом налил второй, поднес к губам, но...
      -- Папочка...
      Он застыл со стаканом у рта, чувствуя на спине жгучий взгляд дочери.
      -- Папочка, не надо...
      Он медленно, всем корпусом, повернулся на зов.
      Она стояла, одинокая, беззащитная, несчастная, с дымящейся яичницей-глазуньей, аккуратно, с любовью украшенной зеленым луком и укропом, и широко открытыми, с навернувшимися слезинками, умоляющими глазами смотрела в его глаза.
      Какой же я подлец!
      Он размахнулся и с остервенением швырнул стакан с водкой в стену. Мелким стеклянным дождем брызнули осколки и дробно застучали по паркету.
      -- Прости, Катюша, этого никогда, никогда больше не повторится. Клянусь!
      Она улыбнулась и обняла его за шею одной рукой, во второй продолжая держать тарелку с драгоценной яичницей.
      -- Все будет хорошо, папа, -- серьезно, по-взрослому сказала она.
      -- Обязательно будет, доченька. Обещаю.
      Она оставила тарелку на столе и снова ушла на кухню, сварить кофе. А он метнулся в туалет, склонился над унитазом, сунул два пальца в рот и освободил нутро от только что выпитого стакана водки. Здесь же, в туалете, поклялся жизнью дочери не брать в рот ни капли спиртного до конца своей жизни. Потом вернулся в комнату и с аппетитом проглотил приготовленную маленькой хозяйкой яичницу. Закурив, он неожиданно поймал себя на мысли, что жизнь, в принципе, не такая уж и плохая штука. Ему почему-то вспомнился дед Евсей. Как он там сейчас?..
      Прошла злость, прошла жалость к самому себе. Медленно, капля за каплей в сердце вливались надежда и вера в собственные силы. Все, хватит сопли на кулак мотать, пора брать свою судьбу в оборот.
      Завтра же, с самого утра, он возобновит прерванные тренировки по тэквон-до. Он должен быть в прекрасной форме: то, что ему предстояло сделать, требовало мобилизации всех его сил. А осенью, Бог даст, он подтвердит свое право на обладание черным поясом.


Глава третья

      Утром, в половине шестого, он был уже на ногах. Облачился в спортивный костюм, выскочил из дома и легкой рысцой сделал три круга вокруг местного стадиона. В конце дистанции он буквально валился с ног: сказалось длительное отсутствие систематических тренировок. "Ну ничего, -- подбадривал он себя, стиснув зубы и обливаясь потом, -- я еще свое наверстаю. Неделя-другая, и я снова войду в привычную форму. А уж тогда мы посмотрим, кто кого. Ничего!" Он вернулся домой и продолжил занятия на тренажерах, которыми обзавелся года три назад, когда он усиленно готовился к сдаче на черный пояс. В восемь он закончил тренировку, принял душ и с чувством выполненного долга отправился на кухню, готовить завтрак. Однако он опоздал: на кухне уже хозяйничала Катюша. Таинственно улыбнувшись, она попросила его не мешать, а то, не дай Бог, подгорит ее фирменное блюдо. И вообще, добавила она серьезно, мужчинам делать на кухне нечего. Он улыбнулся в ответ и поспешно ретировался.
      Пока Катюша громыхала посудой на кухне, готовя свое "фирменное блюдо", Сергей расположился в кресле и предался невеселым думам. Сегодня воскресенье, впереди -- целый день, и у него было достаточно времени, чтобы как следует все обдумать, все взвесить, разложить по полочкам. Из всех стоявших перед ним проблем он выделил три основные. Во-первых, Лариса. После вчерашнего объяснения с женой и своим бывшим другом проблема рухнувшей семейной жизни казалась Сергею наиболее важной и требующей безотлагательного решения, однако, поразмыслив, он решил, что ставить точки над "i" в истории с Ларисой, пожалуй, еще рано. В конце концов, если не оправдывать, то понять ее все-таки можно. Он бесследно исчез, его не было около года -- что ей оставалось делать? Ждать? Надеяться? На что? Целый год она не получала от него никаких известий: ни одной весточки, ни единого телефонного звонка. Что она должна была думать? А ждут... ждут только в красивых романах и слезливых мелодрамах. Нет, в жизни все иначе.
      И все-таки ему было обидно. Так обидно, что порой неудержимо хотелось выть и долбить кулаками в стену -- до крови, до вывихнутых суставов, до переломанных пальцев.
      Он все еще любил ее. И будет любить всегда -- он понял это только что, неожиданно для самого себя, сидя в этом кресле. Наверное, чтобы понять это, требовалось пройти через такую вот банальную, слишком банальную историю, имя которой -- измена. Что ж, порой несчастье на многое открывает глаза, обостряет зрение, обнажает чувства, смывает накипь благополучия и обыденности с сердца человека. Человек прозревает. Учится читать в душах людей. Учится читать в своей собственной душе.
      Теперь он знал: если она захочет вернуться к нему, он примет ее обратно. В конце концов, со вчерашнего дня обстоятельства изменились: он снова дома, и она знает об этом. Он будет ждать ее. Ведь нужно помнить еще об одном важном обстоятельстве, что крепко связывает их двоих -- это Катюша, их дочь.
      Не следует торопить события, нужно дать ей время. С этой проблемой, таким образом, можно повременить.
      Вторая проблема была не менее серьезной. В самых общих чертах она касалась его возвращения в привычный круговорот жизни, той жизни, из которой он был выброшен год назад. Ему нужно было обрести свой прежний статус, вернуть подобающее ему положение в обществе. Вернуться на работу, в конце концов. И чем скорее он решит эту проблему, тем будет лучше.
      Третья проблема имела непосредственное отношение к его похищенной почке. Здесь все было намного сложнее. И опаснее. Он понятия не имел, как подступиться к этой проблеме. Сергей прекрасно понимал, что, ввязываясь в эту темную историю, он подвергает себя большому риску. Да и не только себя: он ставил под удар Катюшу. Возникал вопрос: а стоит ли игра свеч, если так велика опасность? Прежде всего необходимо было решить, чего он хочет добиться. Восстановления справедливости? Наказания преступника? Правосудия? Однозначно на этот вопрос Сергей ответить не мог.
      По крайней мере, он знал только одно: эта проблема требует детальной проработки и тщательного анализа. А на это нужно время. Он понимал: в этом деле торопиться нельзя. Необходимо все как следует взвесить и продумать. Может быть, вообще не стоит затевать все это?
      Может быть.
      Он закурил. С кухни доносилось мелодичное мурлыканье Катюши и аромат готовящегося завтрака. На душе у него потеплело. Все-таки не один он на этом свете, не один. А это самое главное.
      Пора было браться за дело. Он поднялся и прошел в соседнюю комнату -- туда, где стоял его компьютер. Уже год, как он не включал его. За это время в его электронном почтовом ящике наверняка скопилось немало корреспонденции. Возможно, среди массы электронных посланий окажется несколько действительно достойных внимания. Он включил компьютер, однако удаленный доступ к сети установить не удалось: его счет был "заморожен". Звонок провайдеру и обещание внести на их счет требуемую сумму в ближайшую же пару дней решил проблему: уже через пять минут доступ был восстановлен. Войдя в сеть, он принялся скачивать на свой компьютер скопившиеся в почтовом ящике письма. Писем оказалось около трехсот, и весь процесс перекачки корреспонденции занял около часа.
      За это время он успел выкурить три сигареты и позавтракать. "Фирменным блюдом" Катюши оказалась все та же яичница, однако на этот раз с жареной колбасой и помидорами. Катюша была деловито-суетлива, с отцом держала себя на равных, по-взрослому: теперь, после отъезда матери, она осталась в доме за хозяйку, и эта роль, роль хозяйки, явно была ей по вкусу.
      После завтрака она отпросилась у отца погулять и, получив его согласие, радостная и счастливая, выпорхнула за дверь.
      А Сергей вновь сел за компьютер. К этому времени процесс перекачки электронной корреспонденции уже был закончен. Он принялся бегло просматривать пришедшие в течение года письма, однако ничего интересного для себя так и не обнаружил. Приглашения на какие-то презентации, уведомления о приемах, совещаниях, официальных встречах, формальные поздравления с Новым годом и двадцать третьим февраля от коллег и деловых партнеров, плановые сообщения от провайдера и так далее, и тому подобное. Основная масса писем пришлась на лето и осень прошлого года, к зиме поток корреспонденции заметно ослабел, а начиная с февраля и по сей день письма шли только от одного человека, некоего Германа Свирского. Этого типа Сергей помнил довольно-таки смутно, а его облик в памяти не зафиксировался и вовсе. Что-то скользкое, улыбчиво-слащавое, безлико-бесформенное... Это-то и было странным: Сергей отличался прекрасной памятью на лица. Знакомство с ним было шапочным, да и знакомством-то, собственно, это назвать было нельзя: так, два-три раза пересекались они на каких-то официальных встречах и пресс-конференциях -- и все. Никаких деловых отношений у Сергея со Свирским не было и быть не могло. Свирский работал в какой-то крупной корпорации, однако Сергей так и не понял, в каком качестве.
      Письма Свирский слал с завидным постоянством. Один раз в неделю, в понедельник, в почтовый ящик Сергея "падало" очередное послание. Таких посланий скопилось уже около пятидесяти, и все они были как две капли воды похожи одно на другое. Свирский интересовался его здоровьем, предлагал услуги в качестве делового партнера, порой отпускал пару плоских шуток, выражал уверенность в том, что... и так далее в том же духе. Чисто формальное послание, ни к чему не обязывающее.
      Все это показалось Сергею весьма странным. С какой стати Свирскому писать ему, Сергею, которого он практически не знал, такую уйму писем? Да еще на протяжении целого года? Зачем? Объяснения такому странному постоянству Сергей не видел. Однако и голову ломать над этой загадкой не стал. Есть проблемы и поважней, чем какой-то там Свирский с его почтово-маниакальным синдромом.
      Тем не менее, отписать ему он все-таки счел желательным. Хотя бы затем, чтобы пресечь в дальнейшем ненужный поток писем. Что Сергей и сделал, на скорую руку набросав ответ и "кинув" его в сеть. Письмо благополучно улетело.
      Отправив послание, он снова принялся обдумывать свое положение. К трем часам пополудни у него созрел план.
      Сняв телефонную трубку, он набрал номер Николая Ивановича, своего шефа.


Глава четвертая

      Николай Иванович Алексеев возглавлял компанию, в которой работал Сергей, уже более пяти лет. Он же был ее основателем и фактическим владельцем. С Николаем Ивановичем Сергей познакомился лет пятнадцать назад, когда тот был еще студентом института электронного машиностроения, а сам Сергей заканчивал десятилетку. Потом пути их разошлись, а шесть лет назад, когда будущий генеральный директор вел активную деятельность по созданию собственной фирмы, их дороги вновь пересеклись. Сергей к тому времени был уже дипломированным специалистом и как раз подумывал о женитьбе. Алексеев предложил ему приличное место в создаваемой фирме. Сергей согласился. А спустя месяц после регистрации компании в штат была зачислена и его молодая супруга, Лариса. Все складывалось для молодоженов просто великолепно, будущее казалось им светлым, ясным и безоблачным. Следует отдать должное Николаю Ивановичу: покровительствуя супругам, он всячески способствовал их продвижению по служебной лестнице; он же отправил их учиться за границу, причем расходы на обучение компания взяла на себя.
      Поэтому не было ничего удивительного в том, что первым, к кому решил обратиться Сергей за помощью, оказался Николай Иванович Алексеев.
      Это был номер мобильного телефона. Сергей не знал, где Николая Ивановича застанет его звонок. Сегодня воскресенье, и шеф мог быть где угодно.
      Спустя несколько секунд на том конце линии раздался четкий голос:
      -- Алексеев.
      -- Здравствуйте, Николай Иванович. Это Сергей Ростовский.
      Трубка долго молчала, наверное, секунд пятнадцать. Сергей уже было подумал, что связь прервалась. Но вот наконец в трубке раздался глухой голос шефа:
      -- Я слушаю.
      -- Николай Иванович, мне необходимо встретиться.
      И снова долгое молчание.
      -- В восемнадцать ноль-ноль за тобой приедет машина, -- сухо произнес шеф и положил трубку.
      Сергей был несколько обескуражен официальным тоном Алексеева, однако не стал придавать этому значения. Мало ли какие у него могут быть проблемы...
      До шести было еще более двух часов. Вполне достаточно времени, чтобы подготовиться к встрече, от которой Сергей ожидал слишком многого. И тут внезапно мысли его приняли другое направление.
      Он вспомнил о матери.
      Уже полтора года, как он не виделся с нею. Надо отметить, отношения с матерью у Сергея складывались весьма прохладные. Они практически не общались и находились в состоянии своего рода "холодной войны". Впервые тень легла между ними со времен женитьбы Сергея: она была категорически против кандидатуры Ларисы, имея на примете свою собственную кандидатку на роль будущей супруги сына. Однако Сергей пошел против воли матери и настоял на своем; между ними произошла бурная сцена, закончившаяся полным разрывом и уходом Сергея из дома. Ростовская, женщина властная и своенравная, не смогла смириться со столь дерзким и откровенно вызывающим поступком сына и затаила на него обиду.
      Отец Сергея был человеком слабым, безвольным, полностью находящимся под властной пятой супруги, и потому права голоса в семье фактически не имел. Мать вершила все семейные дела, строила планы, привлекала нужных людей для их реализации, -- словом, осуществляла внутреннюю и внешнюю политику семьи Ростовских. Уход Сергея из дома был ее первым крупным поражением, срывом намеченных ею планов, крушением возлагаемых на сына надежд. И несмотря на то, что Сергей быстро пошел в гору, он для нее так и остался ослушником, а, значит, неудачником. С годами, правда, обида на сына несколько поутихла, отношения восстановились, хотя и оставались натянутыми.
      Иногда, хотя и редко, она звонила -- правда, разговаривала в основном с Катюшей, своей внучкой. Порой, если к аппарату подходил Сергей, говорила с ним, однако диалог длился не более двух минут и сводился, как правило, к обмену сухими фразами о здоровье. И совсем уж редко перебрасывалась парой слов с Ларисой, которой так и не смогла простить похищение единственного сына.
      Сейчас Сергею важно было знать, известно ли матери что-либо о его исчезновении, и если известно, то что именно. Однако ей он звонить не стал, а набрал номер Павла.
      Трубку снял сам Павел.
      -- Ларису позови, -- кратко, без лишних предисловий, потребовал Сергей.
      -- А, это ты... -- проворчал Павел. -- Одну минуту.
      По голосу жены Сергей понял, что она чем-то расстроена; возможно, решил он, только что выясняла отношения со своим новым "спутником жизни". На вопрос Сергея о матери ответила, что та, действительно, звонила пару раз, однако Лариса сумела убедить ее, что ее сын уехал в длительную загранкомандировку, в Штаты, и что поездка затянется на год, а то и на два.
      Сергей вздохнул с облегчением. Значит, с этой стороны у него проблем не будет. Согласно "легенде", он только что вернулся из Америки -- об истинных его злоключениях матери знать не следует.
      Пришла Катюша -- радостная, веселая, оживленная -- и тут же скрылась на кухне. Разогрев вчерашние щи, она поела сама и накормила отца. Сергей с улыбкой наблюдал, как она "по-всамделишнему" играет роль взрослой хозяйки.
      Полшестого он позвонил Тамаре Павловне, соседке, и, сообщив о неотложных делах, которые ждут его, попросил ее приглядеть за Катюшей. Та с готовностью согласилась.
      -- Езжай, Сережа. Катеньку я покормлю и уложу у себя; это на тот случай, если ты задержишься.
      Ровно в шесть к подъезду подкатил черный "БМВ". Сергей уже ждал его внизу.


Глава пятая

      Алексеев ждал его на своей даче.
      Дача Алексеева находилась примерно в сорока километрах от Москвы по Минскому шоссе. Сюда он наезжал редко: дел в городе было невпроворот, постоянно требовалось его присутствия то в компании, то на каком-либо совещании, то на презентации или пресс-конференции. Выходных для него не существовало, и это знали все сотрудники фирмы. Он работал на износ, в очередной раз развеивая пропагандистский миф о том, что "капиталист" занят исключительно эксплуатацией мирового пролетариата, подсчетом бесчестно нажитых миллионов и прожиганием своей никчемной жизни где-нибудь на Багамах, Карибах, Канарах или, на худой конец, в Испании. Нет, Алексеев был трудягой до мозга костей; пожалуй, никто не вкалывал в компании столько, сколько вкалывал он. Работая с ним бок о бок в течение нескольких лет, Сергей прекрасно знал это.
      Знал он также и то, что раз уж шеф в выходные скрылся у себя на даче, значит допекла его работа, так допекла, что дальше уже некуда. Отрешиться от всех насущных проблем, в полном одиночестве, на лоне природы -- что может быть лучше для укрепления расшатанных нервов и мобилизации сил для очередных трудовых свершений? Даже если эта идиллия длится всего пару дней.
      Около восьми Сергей был доставлен в загородную резиденцию своего шефа. Особняк был небольшой, даже скромный, однако и в отделке, и в убранстве помещений, и в неброских архитектурных изысках чувствовалось изящество и тонкий вкус хозяина. Охраны видно не было, однако Сергей знал: все подступы к дому находятся под бдительным оком двух крепких парней, бывших спецназовцев.
      Охране своей персоны Алексеев стал придавать особое значение года полтора назад, когда оказался жертвой похищения. Он как раз возвращался домой со своей дачи. В машине он был один. Километров за пятнадцать от Москвы его остановил гаишник и потребовал предъявить документы. Будучи законопослушным гражданином, Алексеев поспешил выполнить требование. Однако гаишник не торопился. Усевшись в автомобиль "задержанного", он начал скрупулезно изучать водительские права Алексеева. А потом... Николай Иванович плохо помнил, что было потом. Перед глазами мелькнул одноразовый шприц, что-то больно кольнуло в правое бедро... Он тут же отключился, а когда пришел в себя, то обнаружил, что находится в незнакомом помещении, привязанный к стулу. Дом где-то за городом, догадался он. Здесь же, в комнате, два человека в масках апатично передвигали фигуры по старой шахматной доске. Алексеев не стал привлекать их внимание, продолжая играть роль бесчувственного тела. Потом похитители вышли, оставив его одного. Каким образом ему удалось освободиться от веревки, стягивающей запястья, он не помнил. Далее все произошло слишком просто и совершенно не в духе гангстерских боевиков: он незаметно выскользнул из дома через чуть приоткрытую дверь, пересек небольшую березовую рощу и оказался все на том же Минском шоссе. Поймав попутку, он благополучно добрался до Москвы. А там -- сразу на фирму, где устроил хороший разнос своей службе безопасности. Именно после этого случая Алексеев и перестал появляться за пределами фирмы без сопровождения. Кстати, какова была цель похищения, никто так никогда и не узнал.
      Когда Сергей вошел в уютную гостиную, Николай Иванович сидел, откинувшись в кресле, у слабо потрескивающего камина и сквозь полуприкрытые веки смотрел на огонь. Алексеев был высоким мужчиной лет сорока, склонный к полноте, с рано тронутой сединой волосами. Он практически не изменился за этот год, и лишь пара новых морщин добавилась на его вечно озабоченном лице. Привлеченный шумом шагов, он слегка повернул голову и встретился взглядом с Сергеем.
      -- Садись, -- кивнул он на пустующее кресло напротив своего.
      Сергей послушно сел.
      -- Выкладывай. -- Похоже было, что шеф сегодня не в духе.
      Сергей вкратце изложил ему проблему, заодно поведав о своих злоключениях в далеких уральских Огнях. Алексеев слушал молча, прикрыв глаза, изредка хмуря лоб и нервно барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Закончив рассказ, Сергей умолк, а Алексеев еще некоторое время сидел и переваривал услышанное. Потом в упор посмотрел на Сергея.
      -- Кофе будешь? -- спросил он.
      -- Не откажусь.
      Шеф кивнул и тяжело поднялся. Он был мрачен, неразговорчив и, как показалось Сергею, недоволен. Было ясно, что эта встреча сильно тяготит его.
      Кофе Алексеев приготовил сам. Выпив по чашечке крепкого ароматного напитка, оба закурили -- и все это молча, словно совершая какое-то таинство.
      Только после этого Алексеев приступил к делу.
      -- Что же ты хочешь от меня? -- Он сделал упор на последних словах.
      -- Да, собственно, совсем немного. Вернуться на работу.
      -- М-да... Не так уж это и немного. Надеюсь, ты понимаешь, Сергей, что ситуация в компании весьма сложная, особенно в нынешних условиях обострившейся конкуренции. Во-от... Я не мог ждать, когда ты объявишься, тем более, что я понятия не имел, куда ты вообще пропал. Должность у тебя ответственная и крайне важная. А свято место, как тебе известно, пусто не бывает. -- Он взял небольшую паузу. -- Словом, на твоем месте сейчас работает другой человек и, должен признаться, вполне справляется с этой работой. Я не собираюсь его снимать.
      Сергей почувствовал, что почва уходит из-под его ног. Он безработный, теперь он это отчетливо понял. Почему-то мысль о такой возможности раньше ему в голову не приходила -- слишком он был уверен в прочности своего положения в компании. Да и отношения с шефом всегда были самые хорошие, часто выходящие за рамки чисто официальных. И тем не менее он оказался лишним.
      -- Кто же оказался моим преемником? -- тихо спросил он.
      Алексеев ответил не сразу.
      -- Смирнов.
      -- Пашка?! -- не поверил Сергей своим ушам.
      -- Он самый. Павел Смирнов. Достаточно грамотный специалист, чтобы заменить тебя на этой должности. В целом я им доволен. Может быть, как аналитик он до твоего уровня не дотягивает, однако исполнителен и норов свой не показывает.
      -- В отличие от меня, -- криво усмехнулся Сергей.
      -- В отличие от тебя, -- кивнул шеф, не глядя на своего теперь уже бывшего сотрудника.
      Сергей закурил еще одну сигарету. Неожиданный поворот в его судьбе никак не укладывался в голове. Павел, этот тип с великими задатками подхалима, отнял у него не только жену -- от отнял еще и работу, занял его место как в семье, так и в компании.
      -- Далеко пойдет, -- вполголоса произнес он.
      Алексеев бросил на него пристальный взгляд.
      -- Извини, Сережа, у меня не было выбора. -- Впервые в его голосе прозвучали человеческие нотки. Однако уже в следующий момент он снова стал сух и официален. -- Интересы компании для меня всегда стояли на первом месте.
      -- Значит, я уволен?
      -- Да.
      -- Спасибо, Николай Иванович, за прямоту. Не стану вас больше задерживать. Надеюсь, ваш шофер подбросит меня до ближайшей станции?
      Алексеев тяжело поднялся с кресла, поворошил щипцами поленья в камине. Не оборачиваясь, произнес:
      -- Не торопи события, Сергей, здесь я решаю, когда закончить разговор. -- Он бросил щипцы на пол. -- Я вернусь через несколько минут. А ты сиди здесь и жди.
      Он вышел. Сергей снова закурил.
      В дальнем конце гостиной он уловил слабое шевеление. Обернувшись, увидел, что к нему направляется Тимур, бессменный личный телохранитель Алексеева.
      Тимура Сергей знал уже несколько лет и был с ним в неплохих отношениях. И если по работе они практически не пересекались, то на спортивном поприще они взаимодействовали достаточно тесно: Тимур, как и Сергей Ростовский, являлся членом городского клуба тэквон-до и имел коричневый пояс.
      Тимур не спеша прошелся по помещению, как бы невзначай приблизился к Сергею, склонился к нему и быстро шепнул в самое ухо:
      -- Шеф чем-то сильно озабочен. За час до твоего приезда звонил куда-то, упоминалось твое имя. О чем говорили, не расслышал. Будь осторожен.
      -- Спасибо, Тимур, -- одними губами проговорил Сергей.
      Тот вернулся на свое место и как ни в чем не бывало принялся пролистывать "Автопилот".
      Алексеев вернулся минут через десять. В руке он держал дипломат. Усевшись в кресло и положив дипломат на колени, он сказал:
      -- Мне очень жаль, Сергей, что все так получилось, но менять ничего я уже не буду. Меня нынешнее положение вещей устраивает. Меня и компанию. Однако я постараюсь тебе помочь. -- Он вынул из кармана визитку. -- Возьми. Свяжись с этим человеком и скажи, что от меня. Он поможет тебе с трудоустройством. У него своя фирма, и он мне многим обязан. Ему нужен такой человек, как ты. В накладе не останешься, обещаю. Мужик он щедрый, и если сработаетесь, получать будешь больше, чем у меня.
      Сергей почему-то смутился, но визитку взял.
      -- Спасибо.
      -- И последнее. -- Шеф шлепнул ладонью по дипломату. -- Здесь то, что я тебе должен. Твой взнос в уставной фонд компании плюс некоторая компенсация за моральный ущерб, связанный с твоим увольнением. Всего двадцать штук. Бери и не благодари -- это твое по праву.
      Сергей молча взял дипломат. В конце концов, в столь неопределенной ситуации деньги ему сейчас могут очень даже пригодиться.
      -- На этом все, -- заключил Алексеев. -- Стас довезет тебя до квартиры. -- Он поднялся; вслед за ним встал и Сергей. -- Успехов тебе. Надеюсь, все у тебя образуется.
      Руки на прощание он не подал.


Глава шестая

      В начале двенадцатого Стас, личный шофер Алексеева, доставил Сергея к его дому на Станционной улице. За последние часы на город набежали тучи, где-то вдалеке лениво погромыхивал гром, небо порой озарялось отблесками далеких молний. Ночь была не по-летнему темной. Надвигалась гроза.
      Их автомобиль вынырнул из темноты у самого подъезда. Свет фар скользнул по плотной стене кустов сирени и на мгновение выхватил из тьмы одиноко стоящую иномарку. Однако как ни мало было это мгновение, Сергей все же успел заметить в неосвещенном салоне иномарки силуэты двух темных фигур. Они сидели неподвижно, подобно двум каменным изваяниям. Где-то в глубине души Сергей ощутил смутное беспокойство.
      Отпустив машину, он вошел в свой подъезд и вызвал лифт. Он чертовски устал за этот долгий день, и подниматься пешком на седьмой этаж не хотелось. Однако, вопреки обычному, кабины на первом этаже не оказалось. Лифт загромыхал где-то высоко наверху и медленно пополз вниз. Когда двери лифта распахнулись, из него вышел незнакомый человек, окинул Сергея цепким взглядом и вышел через парадную дверь на улицу. Машинально проследив за ним глазами, Сергей увидел, как тот сел в стоявшую у подъезда иномарку.
      Пожав плечами, Сергей вошел в кабину и нажал кнопку "семь". Вскоре он был уже дома. Вспомнив, что Катюша находится у соседки, он позвонил в квартиру напротив.
      -- Папа пришел! -- еще с порога услышал он звонкий голос дочери.
      Она бросилась к нему на шею, а он подхватил ее и чмокнул в мягкую щечку.
      -- Ты почему еще не в постели, а? -- с напускной строгостью спросил он.
      Она сморщила носик.
      -- Я же тебя ждала! Ты что, не понимаешь?
      Он улыбнулся.
      Вошла соседка.
      -- Ни в какую не хотела укладываться, -- сказала она, качая головой. -- Все твердила: буду ждать папу. Вот и дождалась.
      -- Спасибо вам, Тамара Павловна. Мы, пожалуй, пойдем.
      -- Я ее накормила, так что она сыта. Может быть, сам что-нибудь поешь, Сережа?
      -- Нет-нет, благодарю, я дома перекушу. Еще раз спасибо.
      -- Ну как знаешь.
      Сергей и Катюша покинули гостеприимную Тамару Павловну и направились к своей квартире, однако в последний момент она окликнула Сергея.
      -- Сережа, на два слова. А ты, Катюша, иди. Верну я тебе твоего папу, не волнуйся.
      Катюша недовольно сморщилась, но перечить не стала. А Сергей вернулся в квартиру соседки.
      Она пристально посмотрела ему в глаза.
      -- Что у вас там с Ларисой? Что-нибудь серьезное?
      Ему была неприятна эта тема, однако вопрос был задан, что называется, в лоб, и не ответить на него он не мог. Хотя и выбрал наиболее простую форму ответа: он просто кивнул.
      -- Жаль, -- посочувствовала Тамара Павловна. -- Ладно, не буду бередить свежую рану. Авось, все еще устроится. Кстати, если дела потребуют твоей отлучки, Катюшу оставляй у меня. Я всегда дома.
      -- Спасибо. Думаю, это может случиться уже завтра. Спокойной ночи.
      -- Спокойной ночи, Сережа.

x x x

      Вернувшись к себе, он с улыбкой обнаружил, что Катюша уже улеглась в своей кроватке и спит безмятежным сном. Сергей осторожно прикрыл дверь в ее комнату, прошел на кухню, наскоро перекусил (чай, пара бутербродов с ветчиной, пакетик чипсов) и вернулся в свой кабинет. Спать не хотелось. Он закурил, развалился в кресле и прикрыл глаза. Именно в этом положении он привык думать. А обдумать нужно было многое.
      В сознании неотвязно сидела какая-то мысль -- мысль, которая не давала ему покоя. Он попытался проанализировать все, что с ним произошло за этот долгий день, и в конце концов сумел вытащить потаенную мысль на поверхность.
      За ним установили слежку. Те двое в машине у подъезда, а также тот, третий, что столкнулся с ним при выходе из лифта -- все они, похоже, оказались здесь неспроста. Интуиция подсказывала, что это действительно так, а интуиции Сергей доверял. В этой связи возникала целая куча вопросов. Кто эти ребята? На кого работают? Кто информировал их о его появлении в городе? Какова цель слежки? Что он должен предпринять в этой ситуации?
      Он встал и выглянул из окна: иномарки у подъезда уже не было. Хотя само по себе это ничего не доказывало, факт отсутствия неизвестной машины лишь укрепил Сергея в его подозрениях.
      Он снова расположился в кресле. Итак, кто же за ним может следить? Ответ здесь напрашивался только один: тот самый магнат, похитивший его почку. Гораздо сложнее определить, через кого просочилась информация о его приезде. Он стал перебирать в уме тех людей, с кем входил в контакт за эти два дня.
      Лариса. Павел. Дочь Катя. Тамара Павловна. Фирма-провайдер, куда он звонил накануне. Алексеев. Стас, его шофер. Тимур, личный телохранитель. Да, и еще этот тип, Свирский, которому он отправил сообщение по электронной почте о своем появлении. Вот, пожалуй, и все -- если не считать, конечно, тех соседей, которые случайно могли его видеть за эти два дня.
      Начнем по порядку. Итак, Лариса и Павел могли сообщить кому-либо из своих знакомых о его внезапном приезде, однако в их положении, здраво рассудил Сергей, они вряд ли стали бы это делать, скорее наоборот: скрыли бы факт его приезда. Катюша... Вполне вероятно, что она похвасталась своим подружкам, что ее папа наконец вернулся из дальней поездки. Однако требовалось совершенно непостижимое стечение обстоятельств, чтобы в столь короткий срок информация о его прибытии достигла той темной личности, что установила за ним слежку. То же касалось и Тамары Павловны, а также тех случайных соседей, которые могли видеть его вчера и сегодня. Его провайдер? Вполне возможно, однако этот путь получения информации о нем, Сергее Ростовском, казался ему слишком окольным и недостаточно надежным. Как резервный этот вариант не следует сбрасывать со счетов -- но только как резервный. Что же касается Стаса и Тимура, то Сергей был почти уверен: оба преданы своему хозяину и ни на кого другого втайне работать не станут. Оставались двое: сам Алексеев и Свирский. Здесь дело было намного сложнее. Что означают те слова Тимура, которые -- Сергей чувствовал это -- следует расценивать как предупреждение об опасности? Кому звонил Алексеев и при этом упоминал имя Сергея Ростовского? Своему знакомому, директору фирмы, которому рекомендовал Сергея в качестве ценного специалиста? Вполне возможно, однако стопроцентной уверенности в этом у Сергея не было. И чем был так озабочен Алексеев при встрече с ним, Сергеем? Положением дел в компании или неизбежностью неприятного разговора с бывшим сотрудником, которому должен был объявить о его увольнении? Вопросы, вопросы, одни только вопросы. И ни одного вразумительного ответа. Только догадки, предположения, гипотезы, да и тех было явно недостаточно.
      Оставалась еще одна, последняя, кандидатура -- Свирский. Темная лошадка, о которой Сергей практически ничего не знал. Тут явно была какая-то неувязочка. Столь пристальное внимание к его персоне в течение целого года со стороны почти незнакомого человека было более чем странным, нелогичным, если не сказать -- абсурдным. Сергей чувствовал, что за всем этим что-то кроется. В свете последних событий он смутно начинал прозревать истину, которая постепенно начала облекаться в некую стройную логическую цепочку.
      Озарение пришло внезапно. Черт побери! Да ведь он сам -- сам! -- объявил о своем приезде! Каким образом? Да самым примитивным: отправив письмо Свирскому! Он вдруг обрел совершенную уверенность, что Свирский работает на того таинственного магната. Да, иначе и быть не могло. И вал посланий от этого скользкого типа объяснялся только одним: желанием удостовериться, что он, Сергей Ростовский, так и не появился в городе. Сергей готов был дать голову на отсечение, что отныне писем от Свирского больше не будет. Как он легко попался на удочку! как легко угодил в расставленные сети!
      Он курил уже четвертую сигарету. Комнату окутал сизый табачный туман. Сергей встал и открыл окно. В лицо пахнуло ночной свежестью и прохладой только что прошедшей грозы. Он стоял и полной грудью вдыхал ароматы летней ночи. Там, за окном, царило безмолвие и безмятежное спокойствие, и лишь изредка по шоссе пробегали поздние автомобили и последние автобусы. Напротив высилась громада жилого дома с еще кое-где освещенными окнами. Там, за этими окнами, живут люди, сотни, тысячи разных людей, и у каждого из них есть свои нерешенные проблемы, и каждому из них кажется, что их проблемы -- самые важные во Вселенной.
      А за одним из этих оконцев, возможно, сидит снайпер и целится в этот самый момент Сергею Ростовскому точно в переносицу...
      Словно ужаленный, он отшатнулся от окна. Черт! Лезет же всякая чепуха в голову!..
      Он снова расположился в кресле и нервно закурил пятую сигарету. Постепенно ужас иссяк, однако еще долго после этого он ощущал на своем лбу прикосновения лазерного луча воображаемой снайперской винтовки.
      Выходит, что история с его похищенной почкой имеет продолжение. Причем правила игры диктует не он, Сергей, а кто-то другой, неведомый, неизвестный, могущественный и жестокий, который, возможно, не остановится ни перед чем. Не ясно было только одно: что этому похитителю чужих почек нужно от Сергея теперь, когда, казалось бы, он свое уже получил? Не получив ответа на этот вопрос, невозможно было перехватить инициативу в столь опасной игре.
      Он попытался поставить себя на место похитителя.
      Итак, я -- человек, нуждающийся в срочной трансплантации почки. У меня есть средства, есть связи, есть власть. Большая власть и большие средства. Нет только одного -- здоровья. Мне нужна здоровая человеческая почка, иначе я умру. Используя все возможные рычаги, я добываю эту почку и обретаю как бы вторую жизнь. Мой донор обезврежен и более не опасен. Мой врач гарантирует, что амнезия необратима: он никогда не узнает, кто он есть на самом деле. Однако через год после операции память возвращается к нему. Он объявляется в Москве. Что ему известно? Во-первых, то, что по отношению к нему применено насилие. Во-вторых, наличие чужого паспорта в кармане и внушенная "легенда" о нем как о совершенно другом человеке должны привести его к мысли, что его амнезия -- не случайна. В-третьих, обнаруженный послеоперационный шрам -- а не обнаружить его он не мог -- наверняка заставил его сделать рентген, в результате которого обнаружена пропажа одной почки. В-четвертых, наличие сфабрикованного в органах паспорта, а также обладание мною подробной информацией о настоящем Петре Суханове приведут его к догадке, что обладатель его почки имеет тесные неформальные связи с органами внутренних дел, причем на очень высоком уровне. И, как результат всех этих рассуждений, в новом обладателе его почки он без труда вычислит человека весьма богатого и могущественного, имеющего выход на властные структуры. Достаточно ли этой информации, чтобы причинить мне беспокойство и принести вред? Вряд ли. Однако, во избежание неприятностей, этому человеку надо дать понять, что любые его телодвижения, направленные против меня, могут создать для него серьезные проблемы. А потому я устанавливаю за ним слежку, причем так, что он наверняка ее обнаружит. Надеюсь, это приструнит его и предостережет от опрометчивых шагов. Главное -- он должен понять, что каждый его шаг мне известен.
      Сергей перевел дух. Логика гипотетического противника казалась ему безупречной. Было похоже, что физическое устранение ему не грозит: если бы тот тип захотел, он мог бы уничтожить его еще год назад. Однако это вовсе не означает, что он находится в безопасности. В любой момент планы его противника могут измениться, и тогда... Он снова представил, как снайпер в доме напротив наводит на его переносицу тоненький луч лазера. Его передернуло. Да-а, в жуткую историю он попал, ничего не скажешь!
      Открытой войны ему еще никто не объявлял. И все же он чувствовал -- война уже идет.
      Он должен что-то предпринять.
      Стоп! Сергей тряхнул головой. А не строит ли он замок на песке? Может быть, нет за ним никакой слежки? И иномарка в его дворе оказалась совершенно случайно? А тот тип, с которым он столкнулся в лифте, -- всего лишь знакомый кого-то из его соседей? Свирский же (а почему бы и нет?) -- обычный "голубой", запавший на него, Сергея, и тоскующий от неразделенного чувства к его персоне уже более года? Смешно, конечно, однако в жизни всякое бывает, даже такие вот казусы. Может быть, ему уже пора к психиатру обращаться, с диагнозом "мания преследования"? Понатерпелся за год, вот и начинают нервишки пошаливать. А тут еще эта история с Ларисой...
      Сергей встал, выкинул окурок в окно. На часах было полчетвертого ночи (или уже утра?). Все, хватит ломать голову, пора и честь знать. Спать, спать, спать -- и никаких больше головоломок. Бог даст, завтрашний день (или, все-таки, уже сегодняшний?) принесет что-то новое. Утро, как говорится, вечера мудренее. Все. Довольно. Спать...


Глава седьмая

      Утром он первым делом позвонил Антонову Валерию Геннадьевичу, директору той самой фирмы, которую "сосватал" ему Алексеев, его бывший шеф. Тот уже ждал его звонка. Договорившись о встрече на четырнадцать ноль-ноль, Сергей попутно выудил у Антонова некоторую информацию о возглавляемой им фирме.
      Компания "Финсофт" занималась разработкой программного обеспечения для банковского сектора, а также представляла интересы двух или трех крупных западных корпораций, работающих в той же области. Достаточно перспективное направление, резюмировал Сергей, здесь есть где развернуться. Он неплохо знал эту область деятельности, как знал и то, что его знания и опыт могут принести пользу новым хозяевам.
      Катюша проснулась поздно. Позавтракав, она убежала гулять, а он всецело отдался тренировке. Через два часа, измотав себя физически, но укрепив духовно, Сергей принял душ, побрился, одел выходной костюм, выпил чашечку кофе и отправился на встречу. Попутно заглянул к соседке и попросил присмотреть за Катюшей.
      Выведя машину из гаража, он уже через пять минут заметил за собой "хвост": все та же иномарка неотступно следовала за ним. Значит, ночные опасения были небеспочвенны. Что ж, придется подыграть этим напористым ребятам. Надо показать им, что они обнаружены. Пусть знают, что их маневр удался. А там -- поглядим.
      Сергей несся по Алтуфьевскому шоссе. Выбрав удобный момент, он резко вырулил в боковую улочку и прибавил скорость. Потом еще пару раз куда-то свернул, нырнул в какую-то арку, пересек железнодорожное полотно -- и вскоре снова оказался на шоссе. И лишь только потом оглянулся.
      Иномарка следовала в пятнадцати метрах позади.
      Сергей усмехнулся. Дело сделано, "экипаж" сопровождения наверняка уже передал кому следует, что объект пытался оторваться. Что ж, будем играть по вашим правилам, ребята. Придет время -- и правила будут пересмотрены, но вам, ребята, об этом пока знать не следует.

x x x

      Встреча с Антоновым прошла в "теплой, дружественной" обстановке. Беседа складывалась легко, непринужденно, и вскоре они достигли консенсуса: Сергей был принят на новую работу и вынужден был уже завтра приступить к своим непосредственным обязанностям. Видно, рекомендация такого авторитета, как Алексеев, сыграла немалую роль. Что ж, может, оно и к лучшему, рассуждал про себя Сергей, у его бывшего шефа слишком крутой нрав, и работать с ним в одной упряжке было далеко не просто. Антонов же показался Сергею человеком обходительным и коммуникабельным. Да и оклад он ему положил -- Алексеев и здесь не ошибся -- весьма и весьма высокий. Словом, все складывалось как нельзя лучше, если бы...
      Если бы по дороге домой его вновь не сопровождала та самая иномарка.
      Дни потянулись один за другим. Сергей быстро входил в круг своих новых обязанностей, знакомился с людьми, вникал в суть проблем, предлагал свои пути их решения, а попутно присматривался и к Антонову, и к своим новым коллегам. Первое впечатление было благоприятным, а наперед он загадывать не любил: время покажет, что к чему.
      Дома тоже все шло своим чередом. От Ларисы известий не было, да Сергей, честно говоря, и не ждал их так быстро. Нужно время, и, возможно, немалое, чтобы она взвесила все как следует, приняла окончательное решение и ответила на немой его вопрос: с кем вы, госпожа Ростовская? с нами или с теми, кто против нас?
      Что касается Катюши, то его жизнерадостная и никогда не унывающая дочурка брала от жизни все, что та ей предлагала: каникулы ведь были в самом разгаре, дни стояли жаркими,