после фильма "Ирония судьбы", открыл для себя Бэллу Ахмадуллину ...
     Парнишку из соседнего дома, с которым  учился его двоюродный брат Паша,
и  которого он хорошо  знал, привезли из Афганистана в цинковом гробу за два
месяца  до  вывода войск. На похороны собрался весь  квартал. Это  печальное
событие  тогда  оставило  глубокий  след  в  ребячей  душе.  Вечером, сидя в
полумраке  в  своей  комнатке,  десятилетний  Миша,  тихо бренча на  гитаре,
сочинил песню про пацанов, воюющих в далеком Афгане:

     Девятнадцать, девятнадцать лет
     Много это или мало?
     Осколком срезан берет
     "Афганец задул с перевала!

     Девятнадцать, девятнадцать лет
     Много это или мало?
     Когда пулей задет
     В пыли у чужого дувала.

     Девятнадцать, девятнадцать лет
     Много это или мало?
     В кармане девичий привет,
     Но не будет весеннего бала.

     Девятнадцать, девятнадцать лет
     Много это или мало?
     Не слышать больше кассет,
     Не сделать больше привала.

     Девятнадцать, девятнадцать лет
     Много это или мало?
     Солнце как холодный стилет
     Блеснув, проплыло, пропало.

     Девятнадцать, девятнадцать лет
     Много это или мало?
     Когда жизни рассвет,
     А тебя уж не стало.

     Девятнадцать, девятнадцать лет
     Много это или мало....

     На перроне  находилось несколько команд призывников, которых отправляли
к  месту  будущей службы.  Команда, в  которую  попал  Тихонов  состояла  из
двадцати  четырех  человек.  Командовал  ими огненно-рыжий  молодой  капитан
внутренних  войск. Стоящий перед  плацкартным  вагоном  старший  сержант  со
шкодливыми глазами, открыв папку, по  списку выкрикивал фамилии новобранцев.
Среди  них  оказался  и  его  хороший  знакомый,  Алешка  Квасов,  пацан  из
параллельного класса. Весельчак, балагур и двоешник  отпетый. Несколько  лет
он успешно косил  от армии.  То ногу сломал,  то  баптистом прикидывался, то
головой стукнулся, то веса не хватало.
     Поезд  тронулся. Устроившись  на боковом  сидении и прильнув к пыльному
стеклу,  как  и  остальные пацаны, Миша видел,  как медленно уплывают  назад
заплаканные  лица  матери и  сестренки, за  их  спинами  физиономии, машущих
руками, грустно улыбающихся друзей. Лики на перроне не было. Он просил ее не
приходить его провожать.


     -  В  козла  будешь?  -  спросил  Михаила  здоровый, сидящий  напротив,
плечистый  курносый  парень  в  желтой  тенниске, на которой  было  написано
огромными красными буквами: "YES!"
     - Нет.
     - Что так?
     - Неохота.
     -  Переживаешь?  Девчонка? Да? Да, плюнь  на  все! Не рви душу!  Никуда
теперь не денешься! Два года отдай!
     - Мы не в Германии,  где  день отслужил,  садишься  в  "Фольксваген"  и
катишь,  либо домой на ночевку, либо  в  погребок пивка посососать, либо  по
бабам. А утром опять в часть, служить отечеству.
     -  Коль сел в дерьмо, сиди и не чирикай!  - отозвался с  верхней  полки
поддатый Алешка Квасов и затянул. - Не плачь, девчонка!
     -  Пройдут дожди!  Солдат вернется, ты  только жди..! - подхватил песню
курносый, сдавая новенькие карты остальным игрокам.
     Миша  немного посидел, наблюдая  за игрой, потом прошел в конец вагона.
Закурил, глядя на мелькающие за открытым окном деревья и столбы, вслушиваясь
в монотонный перестук колес.

     Квадрат окна. Осенних снов
     Виденья словно паутина.
     Квадрат окна. Сердца зов.
     Порывы ветра бьют в стекло.
     Квадрат окна. Прикосновение Христа,
     Ранимая душа теперь чиста.
     Квадрат окна. Зачем слова?
     Только лишь дрожащая рука.
     Квадрат окна. Нежная щека,
     Ресниц твоих влажная черта.
     Квадрат окна. Мелодия ушла.
     Дрожит слеза, угасшая мечта.
     Квадрат окна. Любовь была,
     Играют жизни зеркала.
     Квадрат окна. Мои года.
     На грудь упавшая слеза.
     Квадрат окна....

     Вдруг мимо  него  стремительно  прошелестел  курткой  красный  как  рак
Квасов.  Отчаянно задергал  ручку закрытого  туалета.  Видно  кто-то уже его
окуппировал основательно. Дико замычав, Алешка выскочил в тамбур.
     Из перехода  между вагонами  послышались  протяжные стоны,  блюющего на
мелькающие внизу шпалы, призывника.


     Самыми  трудными  были  четыре первых  месяца.  В части молодых  солдат
гоняли  немилосердно.  Каждую  неделю Михаил получал письма от Лики, как  он
радовался,  душа  пела,  ликовала  и  в  то  же время было  грустно,  сердце
разрывалось   от   тоски.   Приступы  тоски   в   свободные  редкие   минуты
выплескивались в виде стихов на тетрадные листки в клеточку...

     Темная Арка. Миг наступил,
     Фигурка тает на фоне огней.
     Вновь взглядом тебя проводил,
     И снова разлука на несколько дней.

     Темная Арка. Свидетель немой.
     Горящие щеки, пылкие руки,
     Глаза с колдовской глубиной,
     Волшебного голоса милые звуки...

     В роте его любили. За его песни, стихи,  за  виртуозную игру на гитаре,
за добрый отзывчивый характер. Квас тоже стал в полку не последней персоной,
к нему валили табунами, он хорошо рисовал и мастерски делал татуировки.
     Окончился курс молодого бойца.  Стали готовить  к прыжкам с  парашютом.
Сначала были изматывающие занятия на тренажерах. Потом прыжки с вышки. Самым
ответственным делом была укладка парашютов. Она проходила на летном поле. На
укладке  при каждом  десантнике  прикрепленный инструктор,  который  учит  и
следит за  правильными действиями подшефного.  И  вот  настал  тот  страшный
неотвратимый день. Ранним утром их построили на  взлетной полосе.  Проверили
снаряжение,  и  они  гуськом  направились  на погрузку  в самолет.  Навсегда
запомнился первый  прыжок. Все нервничали, колотил мандраж. Алешку Квасова и
Витьку Дудника, которые к  несчастью оказались  одними из  первых, буквально
пинками  в  зад  вытолкали из летящего  "транспортника"  сержанты Андреев  и
Бурков. Вопящий  от страха на "всю ивановскую"  Квасов приземлился с мокрыми
штанами.  Но   никто  над  ним  не  смеялся.  Не  он  один  стирался  в  тот
знаменательный день.
     -   Запомните  парни!  Как  уложишь,  так  и  приземлишься!  -  не  раз
приговаривал старший сержант Самсонов на укладке парашютов.
     -  Не  дай  бог, пацаны,  вам в крупных  учениях  участвовать,  до двух
процентов по статистике отводится на погибших.
     Но вместо учений их послали сюда, в Чечню.


     - Нашу историю мы толком не знаем. Историю пишут летописцы, историки, а
переделывают политики, - говорил Тихонов  кучковавшимся  у печки ребятам.  -
Пишут  ту, которая  их  устраивает. Как  много  всплывает  сейчас интересных
фактов, документов, которые скрывали, которые похерили от  простого  народа.
Взять, например, ту же "Аврору", оказывается, это муляж, а корпус настоящего
крейсера  уж полвека ржавеет  где-то  в затоне.  Или, например, взять ту  же
Великую  Отечественную  войну! Вот ты, Квас, знаешь, что на  стороне  немцев
воевало до 30 тысяч донских и кубанских казаков. А в Люфтваффе около  тысячи
русских летчиков. Нет,  не знаешь. Почему? Да, потому что, настоящая  правда
не выгодна была, коммунистам.  Выгодна  однобокая правда, которая устраивает
политиков стоящих у власти.
     - Мишель, расскажи еще что-нибудь!
     - Расскажи,  как ты  в турпоходе в Карпатах с  Петроса  на  пятой точке
съезжал!
     -  Сколько  можно  об  одном  и  том  же  трепаться!  Давай  что-нибудь
новенькое!
     - Как по горной реке сплавлялся!
     - Лучше, давай, про параллельные миры! - попросил Антон Духанин.
     - Параллельные миры ему подавай, хорьку! Вон они, рядом! В командирской
палатке! Спиртягу жрут! Сейчас  Сара и Розанов сидят и усиленно  репу чешут,
как бы  рядового Духанина и иже  с ним Прибылова завтра озадачить так, чтобы
пыхтели не разгибаясь! - съязвил под общий смех Макс Шестопал.
     - Миш, или про Высший разум! - донеслось из угла.
     - А Высший разум - в штабной палатке! Полковник Петраков! Чем не Высший
разум? - вновь вставил неугомонный Шестопал, вызвав новый взрыв хохота.
     - Макс, кончай! Дай послушать!
     -  Про  параллельные  в  другой  раз,  - сказал  Тихонов.  - Лучше  про
Богородицу вам расскажу. Тоже довольно загадочное явление. Случилось это еще
в  начале века, в Португалии, в местечке под  названием Фатима. Троим детям,
которые в  горах  пасли коз явилась Богородица и  предсказала  начало первой
мировой войны. Кстати, это исторический факт.
     - Хватит заправлять арапа!
     - Я то же не верю! Брехня!
     - Чушь собачья!
     -  Дело   ваше.  Хотите  верьте,  хотите  нет.  Но  дети  под  присягой
подтвердили это.  А  ведь они  верующие были.  До  сих пор  туда  раз  в год
стекаются паломники со всего мира. А Богородицу стали называть Фатимской или
просто Фатима по названию этого местечка.
     - Хотя, кто  его  знает,  - отозвался Бурков. - Дыма, как говорится без
огня не бывает.
     - Мистика какая-то!
     -  Вот со мной братцы  была мистика, так мистика! -  не выдержал вдруг,
молчаливый  сержант Андреев.  - Было это  несколько лет  назад, когда меня в
армию призвали. Село наше от районного центра далековато будет. А тут как на
грех  ни  одной попутки  нет.  Ну, я  и  решил  напрямки  через лес.  Лишние
километры срезать.  Иду,  значит,  по  тропинке, семечки  лузгаю,  о будущей
службе  подумываю.  Оглядываюсь  назад, а  сзади, в метрах  ста  пятидесяти,
женщина в черном идет. Ну, идет и идет. Черт с ней. Прибавил шагу,  чтобы не
опоздать в военкомат. Через  некоторое время снова оглядываюсь. А женщина не
отстает.  Я еще прибавил ходу. Оглядываюсь, а  она  тоже прибавила скорости.
Еще ближе,  чем  раньше стала.  Лицо у  нее  бледное! Вся в  черном! Тут уж,
братцы,  мне  не по  себе  стало, перебздел  не  на  шутку.  Ведьма!  Думаю.
Припустил бегом.  Оглядываюсь, и что бы вы думали? Она тоже  бежит  за  мной
бегом! Почти догоняет. Квас, дайка, сигаретку!
     - Так, что дальше-то было?
     - А дальше, пацаны, не поверите, - Андреев сделал пару глубоких затяжек
и передал сигарету обратно. - Взмыленный остановился я, ну  думаю, будь, что
будь! На куски ведьмяку  разорву,  так просто не  дамся.  Догоняет она меня.
Молодая симпатичная, в черном. Тоже вся красная, запыхавшаяся. И кричит мне,
не бегите  так  быстро,  я за вами не  поспеваю. Оказывается она  с соседней
деревни, ей  тоже в райцентр надо, на  похороны. А идти  лесом боязно одной,
увидела  меня и идет  следом, из виду потерять боится, все-таки живая душа в
диком лесу. Так мы вместе до Беляевки и дошли.
     - Будь  я на твоем  месте,  уж давно  бы рассудка лишился! -  отозвался
первогодок Фарид Ахтямов.
     - Тебе кукиш в  кармане  покажи, так тут  же  в  обморок  завалишься! -
засмеялся тостощекий румяный Пашка Морозов.
     -  Ой, какой смелый  выискался! Сам,  небось, при виде пленного  "ваха"
каждый раз за штаны держишься!
     - Это ты зря, Фаридка, на Пашу наезжаешь, поклеп возводишь! Он на самом
деле самый смелый  из нас! Он же в  схватках на мечах неоднократно  принимал
участие. Вот, сам представь, прет на тебя здоровенный бугай в кольчуге да  с
тяжеленным  мечом или булавой над  головой, тут не только  в штаны сделаешь,
родишь поневоле! - вступился за Морозова сержант Рубцов.
     - Паш, поведай нам про свои битвы. Как вы страпаетесь на мечах. Сколько
вас собирается-то? - попросил Наивняк.
     - Ну, пару раз  в год уж точно  собираемся. Списываемся с  ребятами  из
других таких же клубов. Устраиваем типа фестивалей. Либо они нас  приглашают
к  себе, либо мы их. Клубов-то до хера всяких. Есть викинги, есть рыцари, мы
же русские витязи. Сами кольчуги плетем,  мечи куем, одежду шьем,  чтобы все
было в точности как в те века. В Европе проходят даже международные турниры.
У нас  один, как-то  ездил на такой  турнир в Польшу. Рассказывал, рыцарей и
викингов  там  собралось  до  этой самой  матери. Красочный  был  симпозиум,
организация на высшем уровне. У нас, конечно, поскромнее. Спонсоров нет, все
на добровольных началах. Последний раз мы собирались у нас, приехало со всей
России  около  90  человек. Солнечный июль. Хорошо. Неделю жили в шатрах  на
берегу озера, несколько грандиозных сражений устроили.  Помню, в первый день
высыпали из леса на  берег в  гремящих доспехах. Сошлись две команды. Наша и
московская. Воинствующие крики, дикие вопли, звон мечей невообразимый стоит.
Ошарашенные загарающие  на пляже,  естественно, в полнейшем шоке, ничего  не
поймут, что происходит. Будто машина времени назад крутанулась. Повскакивали
с надувных матрацев и бежать кто  куда, прятаться от вооруженной нашей орды.
Сперепугу,  кто в воду полез, кто в машины забился, кто в лес рванул  во все
лопатки. Смех да и только.
     - Ну, а удары-то наносите понарошку?
     -   Сказанул!  Понарошку!  Да  меня  на  третий   день  в  схватке  так
шандарахнули,  что звездочки  замелькали  вокруг. Конечно,  удары наносим не
дуром,  с оглядкой, чтобы на тот свет не спровадить. Но иногда без  травм не
обходиться. Бывает некоторых особо  рьяных  бойцов даже  дисквалифицируют. У
нас ведь  не какой-нибудь  тебе  балаган.  Все  чин чинарем,  и судейство, и
жесткие правила,  и  дисциплина. Клинок  я сломал  о  щит одного  ярославца.
Жалко. Из рессорной полосы мне его выковали.
     - Жаль у нас в армии нет такого  подразделения, типа русских богатырей.
Кавалерийский полк есть,  что  во  всех съемках участвует. Поговаривают, что
это с подачи кинорежиссера Сергея Бондарчука его основали. Нужно было эпопею
"Война и мир" снимать.  Он обратился  к  министру  Гречко,  тот и уважил его
просьбу. Вот и батальон  витязей бы  завели в  Вооруженных  силах.  Чтобы во
всяких  торжественных  церемониях  участвовали  да  в  исторических  фильмах
снимались.
     - А потом их,  этих самых витязей, с мечами и кольчугами сюда, в Чечню!
"Чехов" с наемниками гонять по горам, - засмеялся Шестопал.
     В палатку просунулась лобастая голова старшего лейтенанта Саранцева.
     - Тихонов! Романцов! В полной экипировке бегом к комбату!
     Миша и Андрей, чертыхаясь на чем свет стоит, стали надевать "шаманские"
маскхалаты. Забрав винтовки и снаряжение, отправились к майору Анохину.


     - Прошлым летом, после "выпускного" решили компанией сходить на  пикник
на  лесное озеро.  Естественно, затарились  основательно, -  стал делиться с
ребятами своими похождениями на гражданке Леха Квасов. - Две канистры вина с
собой  прихватили.  Около  четырех  часов  тащились  по  жаре, изнывали  как
караванщики  в Каракумах. Еще  бы  немного  и  стали бы  вопить  песню  "Три
колодца". Вино превратилось в горячий чай.  Нашли походящую поляну на берегу
речки, что впадала в озеро. Пока, пацаны разводили костер, добывали  дрова и
ставили палатки,  а девчонки готовили  ужин, я пару раз успел приложиться  к
"живительному источнику".  Стало уже  вечереть, когда все было  готово, и мы
сели за скатерть-самобранку. Выпили за окончание школы, за любимых учителей,
за светлое будущее, потом под  гитару стали  песни горланить. И тут какая-то
сволочь с  другого  берега из темноты, стала  нас поливать матом и бросаться
комьями земли. Потом уже выяснилось, что  это  были местные пастухи, дебилы.
От скуки так развлекались. Ну, мы, не долго думая, переплыли  на  тот берег.
Кто с топориком, кто  с увесистой дубиной, и давай гонять  этих придурков по
темному  лесу. Когда  вернулись к  палаткам, меня  уже основательно  повело.
Видя, что  я  дошел до кондиции, пацаны  долго заталкивали меня  в  палатку.
Тут-то  мне  в голову и взбрендило,  что  будто  бы  кругом гестаповцы, а  я
партизан из  отряда легендарного Ковпака, и  необходимо срочно рвать  отсюда
когти,  пробиваться к  своим  через  линию фронта. Я незаметно  выбрался  из
убежища и пополз в сторону речки. В  темноте  проплыв  по  ней сотню метров,
очутился на другом  берегу, где вокруг шумел густой  сосновый лес. Сколько я
там пробыл, неизвестно. Только в мокрой одежде продрог как цуцик.
     - Ну, ты и учудил, Квас! - не выдержал Макс Шестопал.
     - Погодите, братцы, это только цветочки!
     - Представляю, какие будут ягодки! - вновь вставил Макс.
     - Так вот, стою, трясусь  от  холода. С ноги  на ногу переминаюсь, вода
хлюпает в кроссовках. И гляжу,  на противоположном берегу костер ярко горит,
и доносятся оттуда веселый  смех и звонкие  голоса. Тут мое серое вещество в
котелке вдруг усиленно заработало. И меня осенило, что  костер - это  тепло,
что веселый смех  -  это добро. Значит, там хорошие  люди, а здесь в мрачном
нелюдимом  лесу  холод  и  злющие-презлющие  враги.  Главное,  сам  не  могу
сообразить, кто я такой. Как, заору:
     - Помогите! Помогите!
     А мне оттуда в ответ с того берега, мол, что случилось? Плыви сюда!
     Я, недолго думая, очертя голову,  бросаюсь в воду и плыву на мелькающий
перед глазами огонь костра. Подплываю, с трудом карабкаюсь на  берег, плачу,
мне кто-то помогает.  Ведут к  костру. И  что вы думаете, пацаны, я отмочил?
Сам до сих пор удивляюсь! Говорю спасителям сквозь слезы:
     - Предоставьте политическое убежище!
     -  Ну,  Квас, ты  даешь!  Политическая  проститутка!  - брякнул Антошка
Духанин.
     - Братва! Прямо, диссидент какой-то затесался в наши ряды! - отозвался,
покатываясь от смеха, Макс.
     - Хватит ржать! - сказал возмущенно сержант Бурков. - Дай послушать!
     - Что дальше-то было?
     - Продолжай, продолжай, Леха! Не отвлекайся!
     - Мужики! Тихо! Давай, Квас!
     - Так, вот. Кругом смех. Тут меня какой-то мужик требовательным голосом
спрашивает,  мол,  кто такой? Откуда? Как зовут?  Серое вещество вновь стало
усиленно поскрипывать в моей гениальной башке. Ну, думаю, влип! Ни за что не
скажу свое  имя. Притворюсь, что я не знаю языка и совершенно их не понимаю.
Встал  у костра,  греюсь, снял  мокрую футболку, машу  над пламенем и болтаю
всякую чушь. Сыплю как из рога  изобилия крылатыми выражениями на латыни, на
французском,  которые в  словаре  иностранных слов  нахватался, чтобы  перед
девчонками козырять. Типа: dum spiro spero, veni vidi vici, cogito ergo sum,
a la guerre comme a la guerre.....
     -  А  что это означает?- спросил Витька  Дудник, высовывая голову из-за
бритой головы Сиянова.
     -  Пока  дышу, надеюсь!  Пришел, увидел,  победил! Юлий  Цезарь сказал!
Слышал такое?
     - Да, эти слова все знают! А, остальное, как переводится?
     - Я  мыслю, следовательно  существую!  На  войне, как  на  войне! Этими
высказываниями у меня башка была забита, дальше некуда!
     - Витюша, заткнись! А ты, Квас, не отвлекайся! Что, дальше- то было?
     - Вокруг смех, а я вида не подаю, что их понимаю. Одним словом, шлангом
прикинулся. Болтаю и болтаю. Тут, бац! Иссяк словарный багаж! Что  делать? Я
давай по второму  кругу, все равно, ни фига не понимают! И тут,  наверное, я
что-то ляпнул не совсем неприличное в  дамском обществе, потому что, стоящий
рядом белобрысый паренек, вдруг двинул меня  кулаком  в  челюсть.  Я потерял
равновесие и завалился на "пятую точку". Встаю, все кипит внутри. Слышу, все
ругают ударившего меня. Ну, думаю, это тебе, приятель, так  просто  с рук не
сойдет. Вновь  продолжаю трясти  свою  футболку над  огнем,  а  сам секу  за
противником.  Ага,  рядом,  справа  стоит.  Наклоняюсь,  будто  хочу  шнурки
завязать, потом бросаю футболку и, резко выпрямившись, бью ребром ладони его
по  горлу.  После  чего  бегу в кромешную  темноту. За спиной  крики, топот,
улюлюканье.  Падаю  с  обрыва  в  речку.  Тут  я  опять переключился на  180
градусов.  Снова  почувствовал холод. Увидел  огонек  костра.  Значит тепло,
значит  добро. Вновь карабкаюсь на берег и бреду  к тому же костру. Тут меня
похватывают  под  руки наши  девчонки и  пацаны, которые уже битый  час меня
разыскивают по  всей округе. Оказывается, на  берегу  жгли  костер ребята из
спортивного лагеря,  что расположился  по близости. А ударил  меня  один  из
пацанов-спортсменов,  чтобы   перед   девчонками   повыпендриваться,   удаль
молодецкую показать.
     Утром  просыпаюсь от дикого холода. Гусиной кожей покрыт, зуб на зуб не
попадает. Лежу в палатке в  одних плавках и сырых  кроссовках на  босу ногу.
Рядом спящая Танька  сладко  сопит,  любовь моего  дружка Витьки. Интересная
история,   думаю,  получается.  С  какой  это  стати,  я  у  них  в  палатке
околачиваюсь?  А где же Витек? Высовываю нос из палатки. Раннее  утро. Седой
туман  висит  над поляной.  Сырая  трава кругом. Перед входом  футболка  моя
мокрющая валяется с огромной прожженной на спине дырой. Никого не видно. Все
по палаткам,  похоже,  разбрелись, дрыхнут. Только Витек, на  переднем плане
вниз  лицом,  отрубившийся, в  стороне  лежит  на  буханках  хлеба. Спокойно
возвращаюсь на его законное место. Прижимаюсь к Таньке, так теплее.
     - Губа не дура! - хмыкнул завистливо Дудник.
     - Пусти  козла  в огород! - отпустил  комментарий,  не выдержав,  Димка
Коротков.
     - Через пару часов меня расталкивает Пашка:
     - Вставай пьянь, несчастная, - орет на меня, "замученного  нарзаном". -
Пойдем извиняться. Ты Николая вчера обидел!
     -  Какого  еще Николая? Идите  все к  черту!  - отмахиваюсь. -  Не знаю
никакого Николая! Дайте поспать! Опупели, скоты, совсем!
     Одним  словом,  привел  он  меня  в  чувство и  пошли  мы  извиняться в
спортивный лагерь, который  рядом  в  лесу  раскинулся.  Сижу на бревнышке у
речки  перед погасшим  кострищем,  жду. Пашка  же, отправился к  спортсменам
договариваться.  Вдруг,  гляжу,  из  лагеря   вываливает  вот   такая  толпа
любопытных, - Лешка Квасов развел руками. - Смотрят на меня как на пришельца
с  других миров.  А  впереди  этот самый  Николай топает, бицепсами  играет.
Комплекцией  чем-то  на Тайсона  смахивает, правда, физиономия подобродушнее
будет и посветлее. Оказалось, я вчера у костра перепутал и вмазал не пацану,
который  меня ударил, а их тренеру,  кандидату в мастера  по боксу, Николаю.
Слава богу, удар у меня спьяну не получился, попал ему  в плечо,  а то бы не
сидел бы тут с вами...
     Полог  палатки откинулся, появился вернувшийся,  окоченевший  невеселый
Тихонов,  следом  за ним ввалился его  напарник,  Андрюха Романцов.  Михаил,
молча, стал снимать "шаманский наряд".
     -  Чего  ржете  как  гнедые  кони  в  стойле?  За  километр  слышно!  -
полюбопытствовал Романцов, пристраивая "эсвэдэшку" в "козлы". - Ну-ка, Квас,
подвинься, дай у печурки покайфовать, старые косточки погреть!
     - Что там слышно новенького, мужики?  - полюбопытствовал Витька Дудник,
ковыряя в носу.
     - Погоди, дай, пацанам согреться!
     -  Чего  это  вас Сара ни  с  того,  ни с  сего  сдернул  на  блокпост?
Случилось,  что? -  спросил  сержант Андреев, внимательно вглядываясь в лица
прибывших.
     - Случилось...
     - Что? Андрей! Не тяни кота за хвост! - накинулся Рубцов.
     - Чего как не живые?
     - Толика! Убили!
     - Как убили?!  - оторвался от письма Пашка  Морозов. - Я с ним  сегодня
утром разговаривал.
     - Тольку? Сердюка?
     Все вскочили и  обступили, понуро сидящих у  печки снайперов. Никто  не
мог поверить, что убили Толю Сердюка. Толика,  который был поваром на кухне.
Этого добродушного  курносого увальня с  наивными  серыми глазами  и детской
улыбкой, который никогда не обижался на них и прощал им  их выходки и обиды.
Убили Толика,  который, наверное, за всю свою жизнь даже мухи-то не  обидел.
Убили  Толика,   который,  прочитав  письмо  из  дома,  потом  полдня  ходил
зареванный. Толика, который  по  доброте душевной  часто  выручал  ребят  из
родной роты. Убили Толика...
     - Где?! - сержант Рубцов встряхнул понуро сидящего Тихонова.
     - У блокпоста. Сгружал бачки со жратвой вместе с Малецким.
     - Снайпер снял. В спину. Наповал, - добавил тихо Романцов.
     - "Кукушка",  сволочь,  завелась! - шмыгнув  носом,  сказал  Михаил.  -
Сначала думали, что с разрушенной водонапорной  башни, а потом уж вычислили,
того берега из кустов выстрел был. Смеркаться стало. Так что, завтра, парни,
пойдем трясти округу!
     -  Вчера у "вованов", наших соседей, тоже черный день был:  четверых на
"броне"  крепко посекло, - нарушил тишину Димка Коротков. - Один сразу  богу
душу отдал. Растяжку не заметили в роще у реки. Антенной зацепили. На высоте
трех с половиной метров между деревьями была натянута.
     - Не повезло, пацанам.


     - За коим чертом тебя Анохин вызывал? - спросил Михаила сержант Бурков.
     - Завтра, пацаны, с капитаном Сутягиным ухожу на операцию.
     - Что у него своих нет? У него такие волкодавы! Один Бекеша чего стоит!
Любого как спичку переломит!
     - Ему снайпера нужны!
     - Надолго?
     - Говорит суток на трое, на четверо.
     - Не слабо!
     - Ребята, если тут почту привезут, письма мои сохраните!
     - Мишка за письма  не  волнуйся!  Не пропадут! Верно,  Витек?  -  Лешка
Квасов угрожающе посмотрел на стушевавшегося при этих словах Дудника.
     -  Эх,  сыграл бы  что-нибудь  напоследок!  - попросил младший  сержант
Андреев, потягиваясь. -  Михаил,  сбацай чего-нибудь душевное! Рубец,  подай
инструмент!
     - Ну, чего вам сыграть? - Тихонов взглянул на окруживших его товарищей.
     - Что-нибудь такое, чтобы за душу брало!
     -  Как говорил Попандопуло,  чтобы душа  сначала  развернулась, а потом
свернулась!
     - Может "Я вырос, возмужал..." или "Девушка пела в церковном хоре"?
     - Давай! Нет! Нет! Лучше про "гезов"! Владимира Кочана!
     - Да! Да! Про "гезов", Миш!
     - Мишка! Лучше про "Колоколенку" или "Темную ночь"!
     - Нет, ребята, напоследок я вам новую песню спою!
     - Какую еще новую?
     - Раньше не исполнял?
     - Зажилил?
     - Сочинил, что ли? Когда успел-то?
     - Сегодня у  разведчиков на автомагнитоле  кассету  слушал.  Называется
"Русь инвалидов".
     Тихонову передали гитару. Неспеша настроив ее, он запел.

     ... Каких друзей мы потеряли?
     За ту чеченскую войну!
     Руки, ноги отобрали,
     Мою выкрали судьбу!
     И за эту гибнем тоже,
     Вот я это не пойму!
     Кто ж нам не даст закончить
     Заказную их войну?...

     - Мужики! Забойная вещь!
     - Отличная песня! Главное слова в самую точку!
     - Что-то я у  них такой не слышал! Заходил к  ним на прошлой неделе!  -
отозвался Рубцов.
     -  Кассету на днях сержант  Ланцов из Ханкалы  с  собой привез. Вот они
теперь гоняют ее целыми сутками.
     - Кто автор-то?
     - Похоже, из наших!
     - Как мне сказали: Александр Патриот.
     - Патриот? Псевдоним, что ли?
     - Да! Настоящие имя и фамилия его - Александр Зубков.
     - Говорят, его песни...
     Полог  приподнялся,  в  палатку  протиснулся,  с румяными как у  девицы
щеками, Вадик Ткаченко с рацией.
     - Пианистка, ты, поосторожнее тут крутись со  своей антенной! Чуть глаз
не выколол! - возмутился рядовой Сиянов, потирая задетую щеку.
     -  Братва, в командирской  шухер!  - сообщил новость радист,  присев на
нары.  - Полкан из штаба злющий прикатил!  Чехвостит  всех и  в хвост,  и  в
гриву.  Поговаривают, насколько  я  понял, в  горах спецназ  положили.  Идет
раздача п...дюлей направо-налево. Нашему, тоже перепало, влили по самое, как
следует. Так  что, мужики, нашим командирам сейчас на глаза и под руку лучше
не попадайся.


     Рядовые Сиянов и Духанин, сменившись с ночного дежурства, крепко сопели
во сне. Андрей Романцов и сержант Бурков о чем-то шушукались в углу. Валерка
Кирилкин, тихо насвистывая под нос, был поглощен чисткой своей "эсвэдэшки".
     - Киря, не свисти. Денег не будет, - сделал ему замечание появившийся в
палатке Витька Дудник.
     -  А  у  меня  их  и не было никогда, -  живо  откликнулся  снайпер, не
поворачивая стриженной головы. - Так, что этим не напугаешь.
     Витька  кругами  с  крайне озабоченным видом рулил  по палатке, ища для
сортира  жалкий  клочок  бумаги.  Забытая  Тихоновым потрепаная  тетрадка  с
песнями и стихами  лежала на нарах, соблазнительно выглядывая потертым краем
из-под  спальника. Сделав стойку при виде ее, будто охотничья собака, Витька
так и не решился вырвать из нее листы. Пацаны прибьют!


     Лысая  гора,  которую необходимо  было  захватить,  являлась  важнейшим
стратегическим  пунктом.  С нее  простреливались все  подходы  к селу.  Чехи
создали здесь довольно мощный  укрепрайон. Который  просто так  с наскока не
возьмешь  голыми   руками.   Настоящая  круговая   оборона.  Укрепились  они
основательно.  С нескольких  сторон заминировали косами из фугасов,  прорыли
целую  паутину  глубоких  ветвистых   ходов   сообщения.  Прочные  блиндажи,
несколько замаскированных  зенитных установок, хер подлетишь просто  так. Со
стороны  Дагестана  базу  боевиков  надежно   блокировала  пара   батальонов
"вованов" из Шумиловской бригады. Как-то ночью была попытка группы наемников
прощупать  их оборону и через обнаруженную брешь прорваться  на сопредельную
территорию. Но  неудачная. После скоротечного боя,  "вахи" откатились  назад
"зализывать  раны",  оставив  на  снегу с десяток  убитых. Со стороны  Чечни
напирал -  наш батальон.  Немного дальше, на высотах,  расположились морпехи
генерала Отракова.


     Непроницаемой  стеной   висел  густой   сырой  туман.   Он-то  и  помог
разведгруппе, в  которой  был  Михаил  Тихонов  успешно подобраться  к  этой
высоте.
     Ночью скрытно они обошли село  стороной,  переправились через Ярыксу  и
вышли к высоте  с южной стороны. Там, в поредевшем заснеженном лесу, сделали
привал. Через несколько часов им предстояло по  отвесному склону, который не
охранялся  противником  подняться  на  вершину и  внезапным  ударом сбросить
окопавшихся там "духов". Михаил лежал под упавшим деревом, прижавшись спиной
к широкой спине старшего лейтенанта  Лаженкова.  Тот опытный  спецназовец, в
Афгане год провоевал, не один караван с оружием накрыл.  В одной из операций
был тяжело ранен, спасибо боевым товарищам, ценою жизни  вынесли по  ущелью,
простреливаемому  моджахедами.  Он единственный  в  группе  на зависть  всем
обладатель НРСа, "стреляющего ножа".
     - Эх, курить охота! Мочи нет! - уныло протянул сержант Ланцов.
     - А если кого из местных принесет сюда? - спросил Бекеша, поворачивая к
ним кирпичное обветренное лицо.
     - Придется убрать!  - спокойно  ответил Лаженков.  - Тут  уж  никуда не
денешься! Одно слово, война. Она  все спишет.  Есть и на  мне грех, невинную
душу загубил. До сих пор иногда зудит внутри.
     - Там? В Афгане?
     - Ага! "Борт"  выбросил нас в  предгорье, караван  мы ждали двое суток.
Прокалились под солнцем, воды с гулькин  х...й осталось. А тут,  как  назло,
маленький сопливый  пацаненок со стариком через в ложбинку направлялись, где
мы укрылись.  Выхода не  было: убили.  Иначе вся  бы  группа засветилась.  Я
старикана пырнул, а Петька  Сачук - мальчишку  кончил.  Он потом знаешь, как
переживал, да и я тоже. Одно дело в бою вооруженного противника  завалить, а
другое вот так. Подорвался  Петро через  пару месяцев на "итальянке",  когда
"бэха"  в  заброшенный кишлак въезжала. А то я не  знаю,  чтобы с ним дальше
было. Запил бы. В свое время нас здорово натаскивали: бродячих собак и кошек
резали, мясом их питались. Лягушек, змей, ящериц жрали. А тут живого мирного
человека довелось впервые  убить  ножом.  Думаешь, каково мне  было? Пацану,
тогда, вроде вас. Ладно, мужики, хватит болтать  о грустном. Спим! Ночка нам
нынче тяжелая предстоит.
     Многие,  прижавшись друг к другу, уже вовсю сопели. Миша прикрыл глаза,
но  не смотря на  усталось, не спалось. Было холодно  и неуютно  ночевать  в
снегу.  В  голове  роились тревожные мысли.  Представил  родной  дом,  мать,
Катюшку. Потом милую Лику, как она читает его длинные, как простыни, письма,
с трудом разбираясь в его каракулях.

     Накинет мантию ночь на плечи.
     Я забудусь в горе своем.
     Воском пахнут догоревшие свечи,
     Мы снова танцуем вдвоем.

     Тихо плывет мысли гондола,
     Будто шарманки скрипучая речь.
     Фигурка на краю длинного мола,
     И я, мимо плывущий под парусом кеч.

     Ночью по отвесному склону с огромной осторожностью подобрались  почти к
самой вершине. Командир группы, подполковник Лукашевич, по рации  связался с
"пушкарями".  Те  открыли огонь,  накрыв  вершину  снарядами.  Земля дрожала
словно живая от разрывов. Перепуганные боевики посыпали как горох  с  высоты
вниз,  пытаясь  найти  убежище  в   своих  надежных  блиндажах.  Группа  под
прикрытием артподготовки вышла  к вершине. Огонь  прекратился. Разбившись на
тройки,  разбрелись по голой  как череп макушке горы. Тройка,  в которой был
Михаил  вышла на гаубицу, которую невесть каким  образом  затащили  сюда. Из
орудия  прямой  наводкой  можно  было простреливать все  дороги,  ведущие  к
укрепрайону.  Спустившись   ниже,   они  обнаружили  провода  соединяющие  в
смертоносные  косы  замаскированные  фугасы.  Обрубив  их,  они  обследовали
несколько брошенных боевиками блиндажей на  высоте. В одном из  них оказался
целый арсенал. Тут  тебе  и  фугасы, и выстрелы к гранатомету, и  тротиловые
шашки... Через пару часов после артобстрела, когда наступило затишье боевики
стали  возвращаться  на   брошенные  позиции.  Тут-то  и   возникла   жаркая
перестрелка. Завязался бой.
     В лагере "чехов" поднялась  паника. Оказывается,  пока  шел артобстрел,
отряд  федералов   захватил   гору,  контролирующую  местность.  По  тревоге
встревоженный  полевой  командир  Иса  поднял  весь  отряд,  Ута тоже  стала
готовиться к выходу. Она переоделась в белый маскхалат, расчехлила винтовку.
Судя по огню - группа, захватившая  вершину,  была не столь  многочисленная,
как показалось в начале. Но у нее был ряд преимуществ. Боевики лезли в  гору
и  были  как  на раскрытой  ладони,  подставляя себя  под  кинжальный  огонь
разведчиков.
     Ута  выбрала  удобное  место  на  бугорке  в  тени  кустов.  Подползла,
прильнула  к  прицелу. Расстояние до обороняющихся на верху  было велико. Да
еще  мешал сырой утренний туман.  Но, вдруг  мелькнула  темная фигурка  чуть
левее.  Поймав ее, она неотступно следила за ней. Фигурка, судя  по огонькам
исходившим  от нее, вела огонь одиночными  выстрелами. Снайпер!  Нашего поля
ягода!  Ута сосредоточилась.  Спешить  было  некуда.  Не  на  соревнованиях.
Медленно  подвела  риски к цели.  Прикинула, какие взять поправки. Нажала на
спуск. Выстрел. Отдача в плечо. Фигурка превратилась в неподвижный  комочек.
Готов!  Отзвенела роща  золотая!  Так,  посмотрим,  кто  там еще.  Ага!  Она
заметила, как несколько точек устремилось к тому месту, где замерла фигурка.
     - Идите, идите  сюда,  голубки,  - ласково  прошептала  она, прильнув к
прицелу. - Я вас пшеном накормлю.


     Пуля  попала в грудь. Ударила  словно молот.  Прямо в лезвие десантного
ножа, от которого срикошетила и ушла влево под сердце, разрывая, кромсая все
на своем пути.  Михаил, выронив из рук "винторез", лицом  уткнулся в сугроб.
Товарищи подползли к нему, перевернули на спину.
     -  Мишка!  Миша! -  тормошил  Ланцов,  с  надеждой  вглядываясь в  лицо
товарищу.
     Тихонов не отзывался, был без сознания.
     - Коля, давай скорей укол! Вроде дышит! Ничего, родной, потерпи!
     Ланцов расстегнул  бушлат  Михаила, прижал  кровоточащую  рану  бинтом,
сделал противошоковый укол.
     - Бекеша! Вадик! Тащите Мишку в блиндаж!
     Тяжело  дыша, сменяя  друг друга, разведчики ползком  потащили раненого
наверх в укрытие, в один из брошенных "духами" блиндажей.
     Боевики отчаянно рвались к вершине.  Положение разведгруппы становилось
безвыходным.
     -   Володя!  Запроси  огня!  -  подполковник  Лукашевич  отдал   приказ
арткорректировщику Стальнову связаться с базой.
     Вновь  началась артподготовка. Снаряды оглушительно  рвались на склонах
горы.  Молодой   лейтенант  умело  корректировал  огонь,   разрывы  медленно
приближались  к  макушке   горы,  где  держал   оборону  спецназ,   накрывая
смертоносным шквалом многочисленные  ряды атакующих боевиков.  Под разрывами
те с воплями и проклятиями  вновь посыпались вниз,  таща за собой  раненых и
убитых.  Артиллерия,  отработав  по  склонам, ударила  с  удвоенной силой по
квадратам,  отмеченным разведчиками,  где  были  у  "духов"  замаскированные
зенитные установки и блиндажи. Спустя  час над селом со  свистом  пронеслась
пара СУ-27, сбросила бомбы, накрывшие смертоносным ковром укрепрайон. За ней
вторая,  третья... После  бомбардировщиков  спустя  некоторое  время  воздух
огласился   стрекотанием   "крокодилов",  которые  с  поднятыми   "хвостами"
появились над селом и выпустили по боевикам серию "нурсов".
     Тяжелораненого Михаила бойцы бережно несли вниз на  руках, но он уже не
чувствовал  боли.  Она ушла.  Замелькал  пятнами ворвавшийся неведомо откуда
яркий свет.  Все закружилось вокруг. Было ощущение будто падаешь в воздушную
яму. Его  кто-то  ласково  звал.  Это  была  женщина.  Выплыли  расплывчатые
очертания ее  фигуры  в  белом,  милое лицо. Ему  было легко,  он  парил над
поляной, где отряд сделал вынужденный привал. Видел себя, лежащего на  снегу
с серым отрешенным лицом, понурых сконившихся над  ним товарищей. Ребята! Вы
чего приуныли?  И  вновь раздался  ее  нежный голос,  она  плыла к  нему. Ее
воздушное белое  одеяние развевалось. .. Его ресницы дрогнули,  полуоткрытые
тусклые  глаза смотрели  на  Ланцова  и других,  и  белые  губы чуть  слышно
прошептали:
     - Фатима...


     Мать погибшего  Мишы Тихонова уставшая  возвращалась с  кладбища домой.
Сегодня Мише исполнилось бы двадцать два. С Катюшей прибрали могилку, полили
цветы, протерли гранитные плиты. С одной  смотрел, как бы виновато улыбаясь,
Миша, с другой смеющийся старший сын. Чуть позже подъехал на "жигулях" Паша,
Мишин  двоюродный  брат,  тоже  привез  букет цветов. Посидели, помянули.  И
Артема, и Мишу. Потом  дочка уехала с ним домой,  в  город. Она же осталась.
Хотелось  побыть   наедине  с  погибшими  детьми,  поговорить.  Поплакаться,
пожаловаться на свою несчастную  материнскую долю, вспомнить доброе прошлое.
Какими они оба были...
     Когда она грустная подходила к подъезду, ее окликнула молодая  женщина,
держащая за ручку малыша.
     - Надежда Васильевна!
     Она остановилась и подняла на незнакомку печальные глаза.
     - Здравствуйте! Я - Лика! Миша писал вам обо мне.
     Но Надежда Васильевна ее почти  не слышала. Она пораженная смотрела  во
все глаза на карапуза с пухленькими щечками в ярких шортиках, который серыми
глазенками уставился на нее. Что-то такое знакомое, родное виделось ей в его
ангельском личике.








        Не будет весеннего бала


     <i>Посвящается псковским десантникам,</i>
     <i>павшим в жестоком бою под Улус-Кертом</i>





     - Черт! Печка опять прогорела! Зараза!
     - Дров не напасешься!
     - Парни все заборы в округе  уже сожгли!  - капитан Розанов встал из-за
стола и, выглянув из палатки, крикнул:
     - Матвеев! Дрова давай! Да, посуше!
     - Слышали? У  морпехов генерал  Отраков  умер!  Сердце  не  выдюжило, -
сказал он, устраиваясь вновь у печки.
     - Да,  в  горах  им  не сладко! -  отозвался  лейтенант Травин, собирая
"макаров". - На своей шкуре испытали все прелести кавказских гор.
     - С хваленным кавказским  гостеприимством!  - с кривой усмешкой съязвил
мрачный капитан Бакатин.
     Сгорбившись над столом, он нервно курит, уставившись жестким взглядом в
пространство.
     - Андрей, ты чего-то последнее время сам не свой! На себя не похож?
     - Случилось, что? Или с "батей" опять не лады?
     - Будешь тут сам не свой. До жены дозвонился.  Подает на развод. Достал
ее  своими командировками. Забирает детишек и уходит к матери. Говорит, сыта
нашей  героической  семейной  жизнью по  горло.  Без  своего  угла.  Надоело
мыкаться по общагам и в долгах быть как во вшах.
     - Как это уходит?
     - Татьяна?
     - Таня уходит?
     - Шутишь? Да не может этого быть!
     - Значит может!
     - Надо же!
     - У вас же такая дружная семья!
     - Вам все завидовали! Моя Натаха всю плешь мне проела, в пример  всегда
вас ставила!
     - Ну, как же ты теперь? - спросил старший лейтенант Каретников.
     - Да ни как! Выпить найдется что-нибудь?
     - Откуда? Все вчера выжрали!
     - Тут еще Петрик, козел, достал своими вывертами. Тоже мне  воспитатель
нашелся.   Макаренко,   твою  мать.  Понимаешь,  Стас,   ко   всякой  ерунде
придирается, Пиночет чертов!
     - Не одному тебе достается. Вон Саранцева вообще задолбал в доску.
     - Зря вы на него наезжаете, мужики! Ему тоже  не сладко, дурь долбоебов
штабных  выслушивать  и ублажать. Вот он зло и срывает на нас.  Коля,  ты же
знаешь,  у него шурина на прошлой неделе убили, когда "чехи" колонну накрыли
под Герзель-Аулом.
     -  Вчера  в  Грозном  на   рынке  сопляки  расстреляли  в  спину  троих
"омоновцев", - вставил, лежащий на койке старший лейтенант Саранцев.
     - Казанец мелким бисером перед  Кадырычем рассыпается!  - ни с того, ни
сего  возмутился  Розанов. - Без слез  не взглянешь! Как  шуты гороховые!  А
Трошин,  вообще,  такое,  иной  раз,  сморозит.  Хоть стой, хоть падай!  Все
склоняют Шамана, всех  собак на него навешали. Что отдал приказ стрелять  по
селу!
     -  Правильно сделал!  -  живо откликнулся  Саранцев.  -  Что молчать  в
тряпочку,  если  его  людей  положили?  Бьют  из  села,  так  мочи  их,   не
рассусоливай! Я  б на его месте, раздолбал  бы  их  к чертовой матери! Пусть
сами своими мякинными бошками шевелят, ахмады!
     - Все молодцы, чужими руками жар загребать! - добавил Травин.
     Появился раскрасневшийся рядовой Матвеев с охапкой дров.
     -  Вот надыбал, дровишки  высший  сорт, товарищ капитан!  - сказал  он,
довольно улыбаясь во всю ширь своего круглого усыпанного веснушками лица.
     Открыл дверцу печки и, пошуровав в буржуйке, подбросил дров.
     - Помню, в  Суворовском, у нас  воспитатель был,  капитан Хайруллин,  -
начал Розанов,  пуская  тонкими  кольцами  дым.  -  Он когда-то,  в  далеких
шестидесятых,  в  Египте  воевал,  был  инструктором  у  бестолковых арабов.
Рассказывал  нам,  как  они воюют.  Надо, говорит,  атаку сдерживать, а  они
побросали  позиции,  расстелили  коврики и давай молиться. Видите ли,  время
намаза подошло.
     - Если б не наши спецы, уж давно бы пирамиды израильтянам просрали.
     -  Эх,  и намучился он с ними. Одно наказание. И с нами "кадетами" тоже
ему было не сладко.
     - Достали, наверное, воспитателя своими выкрутасами?
     - Не  без этого. Хотел он с нашими "кадетскими традициями"  одним разом
покончить. Но, не тут-то было.
     - А что у вас там за традиции такие?
     -  У нас было принято, чтобы  настоящего "кадета" издалека было  видно.
Для  понта  выгибали  пряжки ремней, в фуражки и  погоны вставляли картонки,
чтобы   торчали  торчком.   А  кто-то   умудрялся  даже   ложки   алюминивые
использовать. А еще  замачивали зимние шапки, чтобы они садились и носили их
или на затылке, либо придавали им форму пирожка и носили на бровях.
     - Да это во всей армии такой хренью занимаются! Пацаны, одно слово.
     - А  когда случался выпуск,  была такая забава:  выпускники  утаскивали
пушку, что у корпуса стояла  на постаменте, и сталкивали ее  под гору. После
чего  молодняк, которому  еще год  предстояло  учиться, должен был эту пушку
вкатить наверх и поставить на место...


     У палатки надрывно закудахтал двигатель, подлетевшего уазика.  Из  него
легко  выпрыгнул майор Анохин.  Что-то  бросив через плечо  шоферу,  хлопнул
дверцей, откинул полог и ввалился в палатку.
     - Максимыч! Ты откуда?
     - Откуда? Откуда? Оттуда! От маршала Жукова и Штыменко!
     - С Петраковым прикатил?
     - С ним родимым! Век  бы его не видать! Снова подставил, хорек!  И  кто
его за язык постоянно тянет?
     -  С  ним всегда  так,  то ничего,  то вдруг - хрясь! -  живо отозвался
капитан Бакатин.
     Усталый осунувшийся майор расстегнул  бушлат  и зло  бросил портупею  с
кобурой на топчан. Подошел к гудящей буржуйке. Налил из помятого  чайника  в
кружку ароматного чаю. С наслаждением шумно отхлебнул.
     - Знатный, чаек! Кто заваривал?
     - Саранцев!
     - Один у нас - спец!
     - Благодарность ему объявляю!
     - Что, в гостях не угощали? - спросил с ехидством Розанов.
     -  Еще как  угощали!  Клизмой  из кипящей  соляры! Всех  по очереди!  В
шеренгу  выстроили!  - отрезал  Анохин.  - И  еще  двойная  порция на завтра
осталась!
     - Не густо, однако!
     - Нам с Петраковым за глаза хватило!
     - По тебе, Максимыч, не скажешь!
     -  Ну, ладно, успокоились! Шутки в сторону, мужики!- майор  внимательно
взглянул  на офицеров. - Чего приуныли,  господа офицеры!  Устали, наверное,
баклуши-то бить?  Но ничего, мы это дело быстро исправим!  Рад вам  сообщить
хорошую новость! Через сутки на пикник отправляемся!
     -  Что  еще за  пикник?  -  полюбопытствовал,  приподымаясь  на  локте,
Саранцев.
     - Альпийские луга осваивать!
     - Шатой что ли?
     - Итум-Кале, скорее всего! - предположил Травин.
     - Да, там погранцов до чертовой матери! Хоть жопой ешь!
     - Так, пусть  ребята Томского и отдуваются! Нам  и здесь дел хватает, -
проворчал недовольный капитан Розанов.
     - Какие тут дела? Делишки! И так, мужики! Слушай внимательно! Вопросы и
предложения потом! Перед нами поставлена  боевая задача.  Послезавтра  утром
наша рота должна быть на марше. Ясненько, господа офицеры? Задача поставлена
конкретная. Кровь из носу: оседлать перевал. Чтоб ни одна муха не пролетела!
Чтоб  ни  одна  сука  не  проползла!  Поступили  данные, что  боевики  могут
прорваться  в Веденский  и Ножай-Юртовский  районы.  И  далее,  в  Дагестан.
Правда,  вся  эта шушера  сейчас расползлась по  норам и щелям. Затишье  оно
всегда обманчиво. Наша  задача перекрыть  эту дорогу. Не  дать им вырваться.
Времени на сборы нет! Ясно!
     - Яснее не бывает! - уныло протянул лейтенант Травин.
     - Вопросов нет!
     - Чем это вызвано? Ни с того, ни сего, вдруг, маршбросок!
     -  Максимыч!  Честно сказать, не  нравится  мне  все  это, -  пробурчал
Розанов, щелкая зажигалкой.
     - Нравится,  не нравится, это девочкам на  барбекю скажешь! За малейшую
провинность драть буду  всех  как  сидорову  козу! Володя,  давай  карту!  А
вызвано,  мужики,  тем,  что  два  дня  назад  под   Харсеноем  из  чьего-то
долбо...бства погибли несколько разведгрупп спецназа ГРУ.
     - Так, вот почему, все вдруг зашевелились?
     Каретников достал из планшета карту и развернул на столе.


     Утро. Густой туман.  Вершин  гор почти не видно. Рота змейкой  медленно
ползла по вьющейся дороге. В  воздухе искрилась  серебристыми  иголочками  и
играла  радугой легкая изморозь.  Рота десантников двигалась  вдоль  реки  в
полной выкладке. Под сапогами  смачно чавкала грязь. Бойцы, молча, брели под
тяжестью снаряжения. Несли  оружие, боекомплекты,  походные печки,  гранаты.
Никто  не шутил.  Справа  несла свои  холодные  темные  воды  река.  Камни и
кустарник у воды были обильно покрыты сказочным пушистым инеем.
     - Красотища какая! - любуясь пейзажем, сказал в восхищении у майор.
     - Влажность высокая, вот инеем все и прихватило! - отозвался Розанов.
     От реки отряд свернул влево и начал подъем в покрытые лесом горы. Майор
Анохин постоянно  оглядывался назад,  наблюдая, как  движется  растянувшаяся
рота.
     Подозвал лейтенанта Травина и отдал приказ, чтобы подтянул отставших.
     Отряд  поднимался  по тропе вверх.  Снег уже осел  и  покрылся  ледяной
коркой. То здесь, то там видны большие проталины. Оголилась земля с пожухлой
травой. Тропа уже кем-то протопана.

     Сделали привал. Солдаты освободились от груза. Кто закурил, кто исчез в
кустах по нужде кто, утомленный, в изнеможении присел на снаряжение.
     - Кто мог  подумать,  что  буду  ползать  по  горам,  -  проворчал Вася
Панкратов, косая сажень в плечах, который нес на себе печку.
     - Сдохнуть можно!
     - И как это туристы по горам мотаются?
     - Да еще с рюкзаками!
     - Как? Романтика!
     - В гробу я видел такую  романтику! Чтоб я на гражданке в горы полез да
меня туда калачом после Чечни не заманишь. На аркане не затащишь. Чтобы я на
карачках из последних сил полз  к  вершине? Да с меня  сегодня уже сто потов
сошло! Не меньше!
     - Могли бы на  "крокодилах"  забросить  на  верх, - отозвался  понурый,
всегда всем недовольный Игорь Прибылов.
     - Это точно! Тащимся вторые сутки, высунув языки, как загнанные лошади,
- согласился с ним Сиянов.
     - Ничего, вот поднимемся, тогда и будем  кайфовать как  в  санатории  в
Швейцарии. - вставил Фомин.
     - Будешь там кайфовать, Петручо! Если, в котелок пулю не схлопочешь.
     - Здесь то тепло, а там, в горах, не знаю!
     - Все от ветра зависит! С какой стороны подует! Задует с севера - будем
трястись как цуцики! Зуб на зуб не попадет!
     - Когда  же  нормальный  привал-то  будет?  Силушки  больше  моей  нет!
Железяку,  эту проклятую тащить.  Весь взмок  уже. Хоть выжимай, -  жалуется
рядовой  Фомин, толкая  коленом АГС.  -  Тащить, так  мы  с  Папашкой, а как
стрелять, то другие.
     -  Нанял  бы местных аборигенов, они  бы  тебе  мигом  дотащили,  им не
привыкать.
     - Скорее бы яйца ему отрезали! - сострил Макс Шестопал.
     - Максим, иди-ка со своим черным юмором, знаешь куда?
     - Куда, мой юный женераль?
     - В жопу!
     - Ая-яй! Такой с  виду хороший мальшик, небось из интеллигентной семьи!
- съязвил Макс.
     - Хватит пугать, лучше что-нибудь прикольное расскажи!
     - Ладно, слухай, братва!
     - Приходит мужик на работу вот  с таким фонарем под глазом.  Сослуживцы
спрашивают его. Где, мол, его так угораздило?
     - Жена угостила!
     - А за что? Если не секрет!
     - Я ее, на ты назвал!
     - Да ты что паришь! За это, морду не бьют!
     - Как дело то было, признавайся?
     - Лежим мы в постели. Она и говорит:
     - Что-то мы сексом давно не занимались, дорогой! А я  ей отвечаю:  " Не
мы, а ты!"


     Рота  поднялась  на  перевал.  Внезапно  длинные   автоматные   очереди
разорвали горную тишину. Разведвзвод с саперами, идущий впереди, неожиданно,
напоролся на засаду боевиков. Противник открыл  плотный огонь. Сверху завыли
и стали оглушительно рваться одна за одной мины.
     Анохин принял решение, воспользовавшись туманом, отойти к высоте справа
и закрепиться там до выяснения боевой обстановки.
     - Сергей, бери разведчиков, прикроешь нас! - подзывая, Саранцева, отдал
он приказ.
     Десантники начали отходить к высоте.
     Старший  лейтенант  с разведвзводом, заняв  позиции,  открыл  огонь  по
врагу. Тем временем рота ушла в сторону высоты.
     -  Горошко, отходите! Мы с  Бурковым прикроем! - крикнул  он  сержанту,
лежащему рядом. - Потом прикроете наш отход!
     Разведчики  с  Горошко отползли.  Саранцев,  отстреляв пару  магазинов,
оглянулся назад. Слабо различимая  в тумане рота  уже  начала подниматься на
высоту, поросшую редким лесом, а  Горошко и его люди  уже залегли  на  новой
позиции,  огрызнулись  очередями,  давая  возможность  Саранцеву  и  Буркову
оторваться от "чехов"..
     - Бурков! Отходим! Бурков!
     Но Бурков, не отзывался.
     - Черт! Бля! - вырвалось у  Саранцева. Он подполз к неподвижно лежащему
сержанту, уткнувшимуся  лицом в  снег.  Под  головой  Буркова все  в  крови.
Перевернул его.  Тот был мертв. Старший лейтенант стянул с  себя бронежилет,
потом снял бронежилет с Буркова. Кряхтя, взвалил убитого на себя. Разведчики
с  Горошко  открыли  плотный огонь,  прикрывая  старшего  лейтенанта.  Среди
разведчиков  уже  есть  раненые. Сжался в комок с  лицом искаженным  от боли
рядовой Рахимов, .
     Тяжело дыша как загнанная лошадь, Саранцев тащил убитого сержанта. Наст
не выдерживал,  ноги  проваливались  по колено  в рыхлый  снег.  Вокруг него
свистели  пули,  зарываясь в снег,  поднимая фонтанчики на подтаявшем снегу.
Одна  из них, точно долбанула в них, попав в тело Буркова, старший лейтенант
ощутил ее сильный толчок в спину.
     Из  тумана  показались  темные  фигурки: боевики  устремились  в атаку.
Открыли  бешеную  стрельбу.  Слышны   длинные  очереди,  громкие  хлопки  из
подствольников и  одиночные выстрелы  из  снайперских винтовок. Бойцы, найдя
укрытие за выступами скал и стволами деревьев, ответили метким огнем. Радист
Вадик Ткаченко, не переставая, связавшись с базой, просил подмоги.
     Противник пытался их охватить с флангов. Атаки следовали одна за  одной
с нескольких  сторон.  Яростный огонь "духов" вновь  прошелся по  укрывшимся
бойцам. Пулеметные трассы хаотично  ковыряли снег,  с  гулом рвались "воги".
Вокруг все тряслось и громыхало.
     - Товарищ майор!!! Товарищ майор!! Вас вызывают! - закричал взволновано
радист Ткаченко и  тихо добавил,  как  бы  виновато,  - Чехи! На  нашу волну
вышли, гады!
     Анохин подполз к рации,  где  рядом  с радистом  в  небольшой  ложбинке
санитар Коренев зло рвал зубами пакеты с бинтами, перевязывал раненых.
     -Эй! Командир!  С тобой говорит Хамид! Помощи не жди, никто не придет к
тебе. Давай  по-хорошему договоримся! Как мужчина с мужчиной! Вы нам дорогу!
Мы вас не трогаем!


     Над горами повис  непроницаемой сырой пеленой густой туман. После паузы
вновь противный вой падающих сверху мин. Разрывы то там, то здесь. Никуда не
спрятаться от смертоносных осколков,  разлетающихся  веером. Много убитых  и
раненых. Атаки духов следовали  одна за другой. Со всех сторон стоны, крики,
мат.  Где-то  вдалеке  слышны  звуки  боя. Это  делаются  отчаянные  попытки
прорваться к ним на помощь.
     Анохин у рации:
     - Кречет! Кречет! Я - Стрела! Где помощь! Нужна помощь! Прием!
     - Потерпите немного! Ждите! Помощь идет!
     - Сколько можно ждать! Третий час ждем! Бля! Прием!
     - Стрела! Колонна, которая к вам шла, заблокирована!
     - У меня до хера трехсотых и двухсотых! Прием!
     - Тебе русским языком сказано! Колонна ведет бой!
     - Конец связи!
     Рядом  плакал от  нестерпимой  боли, вцепившись  прокуренными зубами  в
рукав бушлата,  раненый  ефрейтор  Кисленко. У него изуродованная  осколками
нога выше колена наспех перетянута жгутом.
     - Костя,  потерпи!  Скоро вертушки  прилетят!  Все  будет  нормалек,  -
успокаивает  товарища  Пашка  Фомин. -  Потерпи,  братишка.  Уже  скоро! Вот
увидишь. Потерпи!
     - Паш, ведь не бросят же нас?
     - Мамочка! Мама-а! -  кричит  тонким голосом в  десяти  метрах  от  них
рядовой Антон Духанин, его раздробленная кисть буквально висит на сухожилии.
У него безумные широкооткрытые глаза.
     - Кречет! Бля! Мы все тут гибнем! Кречет! Как понял? Прием!
     - Стрела! Твою мать, держитесь! Держите оборону!
     - Кречет! Нужна конкретная помощь! Поднимай летунов! Прием!
     - Стрела! Где я тебе возьму летунов! Бля! Непогода!
     - Кречет! Надо срочно забрать трехсотых! Прием!
     В наушниках раздался хриплый голос боевика:
     -  Командир, отводи пацанов!  Пожалей их  матерей! Хамид,  тебя просит!
Прием!
     - Да, пошел ты в жопу!
     - Ай, не хорошо говориш, командир! Ой, пожалееш!


     Наступило затишье. Бойцы лежали и ждали очередной атаки. Стали усиленно
окапываться, слышно  звяканье лопаток о  грунт. Коренев  перебегал от одного
окопчика к другому, оказывая необходимую помощь раненым.
     -  Хорошо,  что связь  есть, а то  бы  полный п...дец! - сказал рядовой
Садыков, нервно набивая пустые "рожки" патронами.
     - "Батя" открытым текстом кроет: "Гибнем, бля!"  - отозвался пулеметчик
Серега Поляков, смахивая потрепанной рукавицей с оружия сырой снег.
     - А что нам передавать, скажи? Что? Что у  нас заморосил мелкий дождик,
что ли?
     - Читал  как-то в одном  из  старых журналов. У моей бабки много всяких
подшивок. Хранит для истории. Есть даже  здоровенный журнал тридцатых годов,
как  простынь, "СССР на  стройке". Так, вот! Осваивали Север! Всякие Шмидты!
Папанины!  И  был такой известный  полярник -  радист  Кренкель. Когда им на
зимовке стало  совсем  херово! Все поголовно заболели цингой! Он  передал на
Большую Землю такой  текст, мол, все  так замечательно, что дальше  не куда,
вот  только  подставки оборудования  подвержены  коррозии  и что, мол  скоро
оборудованию полный п...дец!  Вот  такую радиограмму послал. Ну, на материке
сразу поняли, что им кранты, естественно, закопошились и выслали на спасение
зимовщиков ледокол! "Красин", кажется, назывался. Спасли мужиков!
     - Кто бы о нас покопошился! Бляди!
     - Сидят в штабе и в ус не дуют, пидоры!
     -  Какого хера там думают? -  Димка Коротков,  поднес  к потрескавшимся
губам фляжку. - Что мы тут пупки греем под солнцем!
     -  Почему не  думают? Думают.  Ведь  прорываетя к  нам кто-то.  Слышал,
отчаянная  бойня в стороне была. Ведь никто не  ожидал, что  вся эта сволота
повалит в сторону  перевала.  На  минных полях  только, сколько  их, скотов,
полегло. До еб...ной матери!  И в плен  до хера взяли! Ну и успокоились наши
лихие командиры.
     - Серега, да меня совершенно не  еб...т,  кто  там успокоился! Выходит,
что из-за какого-то говнюка, который  там  в  штабе  успокоился и  "железку"
сейчас обмывает, мы тут должны кровью харкать! Бляди!
     -  Димыч!  Туман  ведь  непроглядный. Какие могут  быть  вертушки,  сам
посуди.  На  двадцать   метров  ни  хера  не  видно.  Какой  мудак  полетит?
Леваневский?  Чкалов? Еб...тых нет! Да  и  куда будет долбить "нурсами"?  По
нам? Нет, не  надо,  спасибо!  Был  я уже  в этом  дерьме по уши, когда свои
утюжили! Не надо!
     - Эх, градом бы, всю эту нечисть, за раз!
     - Размечтался!
     -  Похоже, кранты  нам!  Как  там,  у  Мишки Тихонова  в  песне поется:
"Девятнадцать  лет  много  или мало. В  кармане  девичий привет, но не будет
весеннего бала..."
     - Дим, думаешь, нам - полный п...дец!
     - Уверен! Чудес на  свете не бывает, старик! Весеннего бала уж точно не
будет!
     За  его  спиной  раненый  Пашка  Фомин, держа  в  мелко  дрожащей  руке
маленький бумажный триптих, шептал губами:
     - ...вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси,  Блаже, души
наша...


     Анохин,  воспользовавшись  короткой передышкой, возникшей во время боя,
собрал офицеров.
     -  Вахи  обещают дать  нам  коридор. Чтобы мы убрались с  их  пути. Они
пробиваются  на  Ведено.  Там  родина  Шамиля. Там  ему и родные стены будут
помогать. По моим расчетам подмога будет только  завтра! Не раньше! Колонну,
что шла на выручку, заблокировали! Мы можем рассчитывать только на себя! Вот
такой расклад, мужики!
     - Уйти мы не можем! До хера раненых! Да и абреки нам так просто уйти не
дадут! Знаю, этих сволочей! - отозвался Бакатин.
     -  Тяжелораненых много,  -  вставил старший  лейтенант Каретников. -  С
патронами, совсем паршиво!
     -  Да, боеприпасы надо  экономить. Впустую не  стрелять.  Бить  сволочь
только наверняка!
     -  Одним  словом, финита ля  комедия,  -  сказал  помрачневший  капитан
Розанов, отшвыривая в сторону "бычок".
     - Что ты сказал?
     - Да это я так, к слову! - отмахнулся он от лейтенанта Травина.


     Анохин снова у рации.
     - Седьмой! Седьмой! Я - Стрела! Я - Стрела!
     - Седьмой на связи! Прием!
     -  Седьмой, давай  огневую  поддержку!  Мы  окружены!  Не  могу поднять
головы! До хера раненых! Сделайте хоть что-нибудь, черт возьми! Прием!
     - У меня приказ!
     - Да мне насрать  на твой  приказ!  Это не  просто п...деж! Огня давай!
Вашу мать! Заснули там, что ли! Прием!
     Анохин вытер ладонью посеревшее лицо, глаза лихорадочно блестели.
     - Жалкие пидоры! - выругался в сердцах он.
     -  Командир, это я -  Хамид! Помощи не жди, никто не  придет к тебе!  -
вновь забубнила рация.
     - Заткнись! Сволочь!
     - Командир, ты же умный мужик, подумай о пацанах. Забирай их  и уходи с
дороги. Слово джигита, что не трону ни тебя, ни твоих сопляков!
     Багровый от ярости Анохин сунул наушники в руки Ткаченко:
     - Держи! Ни на  минуту  не прекращай просить помощь!  Коренев! Коренев!
Сколько раненых?


     Недовольный Хамид в укрытии сердито кричал на своих командиров:
     - Ахмед,  ты джигит или баба? Кто против тебя воюет? Мальчишки! От силы
рота сопляков! Мы должны убрать этих неверных собак с дороги!
     - Эмир,  они  хорошо  укрепились!  Мы  несем  большие  потери!  - глухо
отозвался один из полевых командиров.
     -  Кто? Когда укрепился? Ты, что несешь, Аслан? Твои люди  стреляют как
женщины. Ты должен русских собак долбить из минометов  до  тех пор, пока там
не запросят пощады.
     - У нас мало боеприпасов.
     - А ты, Абу Селим, бери своих людей, и с Рустамом обойдите их с правого
фланга. Посмотрим, как они будут  метаться  как бараны без козла, разрываясь
на  части, чтобы  держать  оборону.  У  нас нет времени. Если они  нас здесь
запрут, мы окажемся в мышеловке! Это гибель!  Мы должны разрубить этот узел!
Я все сказал! Аллах акбар!
     - Аллах акбар! Аллах акбар! - вразнобой откликнулись командиры.


     Снизу  из  тумана  до десантников донеслось заунывное пение муллы: духи
молились.
     -  Все  ребята!  Полный  п...дец!  Сейчас  ломанутся,  сволочи!  Только
держись! Шакалы! - крикнул Андрей Романцов.
     - Красиво поет, сволочь!
     В ложбинке с раздробленной головой, вниз лицом, умирая,  хрипел рядовой
Князев,  чуть  дальше  навсегда  притихли  убитые: Фомин, Костров, Анисимов,
Севастьянов (Наивняк).
     -  Я  ранен!  Я  ранен! -  неустанно  твердили пухлые  посиневшие  губы
Матвеева, уставившегося широко открытыми глазами  на перевязанную  в  колене
ногу. Рядом  Максим  Шестопал сосредоточенно  набивал  пустую фляжку снегом,
боясь  поднять  растерянный  взгляд.  В  соседнем окопчике  страшным голосом
заорал в истерике  рядовой Квасов,  неистово  кромсая со  всего маха мерзлую
землю  десантным  ножом. Потом в  он  изнеможении  уткнулся  лицом в  рваные
засаленные рукавицы,  его плечи  и спина затряслись  от  беззвучных рыданий.
Сбоку от убитого  чеченским снайпером Одинцова, вцепившись  в "калаш", лежал
притихший с серыми глазами, полными безысходности, старший  сержант Самсонов
и курил.
     - Сомик, дай разок смольнуть! - окликнул его Романцов.
     - На, держи! И Игорьку оставь! - Самсонов, глубоко затянувшись, передал
сигарету легкораненому пулеметчику.
     - Ублюдки! Наивняка убили!
     - Ненавижу! Падлы!
     - Говно!
     - Андрюх, нам отсюда не выбраться!
     - Это точно! Вот она - смерть!
     - Никогда не думал, что...
     - Заткни  хайло,  ссыкуны!  -  огрызнулся сквозь  зубы  Самсонов, резко
повернув к говорившим бойцам злое лицо.
     Левее от  них рядовой Сиянов усердно ковырял лопаткой  землю,  углубляя
ячейку вокруг раненого в грудь младшего сержанта Андреева.
     - Мне холодно, - шептали побелевшие губы того. - Я пальцев не чувствую.
     - Потерпи, Колян. Еще  немного, наши вот,  вот подойдут. Слышал взрывы?
Это наши прорываются, - ответил Сиянов.
     - Алеша, кому мы на хер нужны? - криво усмехнулся тот. - Холодно. Ты не
оставишь меня?
     - Колян, какую чушь несешь! Да я за тебя любому глотку перегрызу!


     Воодушевленные молитвой боевики вновь бешено ринулись в атаку на сопку,
поливая  все  вокруг свинцом. Раздосадованный  потерями  Хамид  бросил в бой
свежие  силы. Обкуренные "духи" накатывались волнами. Их  отчаянно сдерживал
разведвзвод   старшего  лейтенанта  Каретникова.  Они  не  давали  наемникам
наступать, прижимая их метким огнем к  земле. По  рации  осипшим голосом, не
переставая, орал радист Ткаченко, прося помощи.
     - Товарищ майор! Товарищ майор! Снова, "чехи"! - окликнул он Анохина.
     Анохин подпол к рации, прижал к уху наушник.
     - Эй! Командир! Не захотел по-хорошему, теперь не жди пощады! Будем вас
резать как глупых баранов! На ремни! Слышишь, меня, падаль!


     Раздался  знакомый  противный  свист.  В  метрах   десяти  оглушительно
разорвалась   мина.  Осколки  с  рваными  краями  просвистели  над   головой
прильнувших  к  земле  бойцов.  Их  осыпало  земляной  крошкой.  Трясся  как
приклеенный   к   пулемету  Андрей   Романцов,  из   "черпаков",   выкашивая
устремившиеся  в  атаку черные фигурки, вынырнувшие из пелены седого тумана.
Горячие гильзы струйкой летели вправо. Упав,  по-змеиному  шипели на грязном
подтаявшем снегу. Славик  Беспалов бросил в наступающих одну гранату,  потом
другую. Донеслись вопли и проклятия раненых боевиков.
     На  восточном  склоне  сопки тоже  шла  яростная  перестрелка,  изредка
перекрываемая взрывами вогов и мин.
     Фьють! Пуля вспорола бушлат на спине старшего лейтенанта Саранцева.
     -  Во, бл...дь! Максимыч!  Максимыч!  Пригни  голову! Слева  снайперюга
бьет! - отчаянно закричал он, предупреждая командира, но убитый майор Анохин
уже не слышал, он  всем своим могучим телом навалился  на прошитую осколками
рацию. Рядом взорвалась граната. Раненых, что находились в окопчике, жестоко
посекло осколками. Крики. Стоны.
     Откатившиеся вниз "чехи"  после небольшой передышки вновь устремились в
атаку. С  криками "Аллах, Акбар!" отчаянно полезли по склону, но подорвались
на  "растяжках",  установленных   во   время  короткой  передышки  капитаном
Бакатиным. В рядах противника паника, много убитых и раненых. Которые, вопя,
пытались ползти назад.
     Надежно укрывшись за стволом упавшего дерева, снайпер  Валерка Кирилкин
сосредоточенно  стрелял по с  трудом  различимым  ползущим  фигуркам. По его
исцарапанному  лицу  лились  вперемешку слезы и  сопли, которые он поминутно
вытирал рукавом.
     -  Как  бы  не  обошли!  Тогда хана!  Тогда  хана!  -  твердил  он  как
заведенный.
     - Ни хера у "вахов" не выйдет! - отозвался угрюмый Димка Коротков.
     - Почему?
     - Склон там обрывистый!
     - Ну, что же наши-то молчат! Суки!
     - Знают же, что нас мочат!
     - Туман еще, бля, повис! Будь он не ладен!
     - Хер, кто полетит в такую непогоду! Гляди гор совсем не видать!
     В ста  метрах левее от них  к выступу скалы,  за которым укрылись  трое
бойцов, огибая  густой  кустарник, подбирались четверо  боевиков,  увешанные
гранатометами и  выстрелами к  ним. Они  карабкались,  скользя  на  покрытом
местами ледовой  коркой  насте,  чтобы  зайти с тыла. Отчетливо слышалось их
тяжелое  прерывистое  дыхание. Осторожно,  выглянувшего из-за  укрытия Игоря
Прибылова всего трясло как в лихорадке. Руки, сжимающие оружие, вспотели, он
ежесекундно облизывал пересохшие обветренные губы.
     -  Тс..Тихо,  парни, -  шепнул на  ухо ему  и Сиянову пулеметчик  Пашка
Ковальчук и прижался щекой к ложу ПКМа. - Как покажутся, открываем огонь.
     Но Прибылов неожиданно для всех вдруг вскочил с криком во весь рост и в
упор дал длинную очередь по боевикам. Стреляя, он весь красный с выпученными
из орбит глазами в возбуждении орал:
     - А-аа! Аа-аа!
     Продолжал строчить  как сумасшедший по уже  завалившимся под выстрелами
боевикам.
     - Ложись, мудила!! -  зло крикнул, отчаянно дергая его  за  ногу Пашка.
Игорь упал рядом, его  всего трясло  от возбуждения,  сердце выпрыгивало  из
груди как у пойманной синицы в руках.
     -  Гады!  Гады!  Гады-ы!  Гады-ы-ы! - причитал он  сквозь  слезы, вдруг
замолк, сжавшись в комок.  Осознав, что произошло, что его могли только  что
убить.
     Капитан Розанов  приготовил "макаров"  с последним патроном  и, стиснув
зубы, с трудом  извлек  здоровой  рукой  из  внутреннего  кармана  письма  и
фотографию, на которой были изображены: Ира, Сережка и пухленькая Настюшка с
надутыми губками.  Он бережно отложил фото в  сторону и развернул  последнее
письмо. Пробежал глазами по милым завитушкам родного почерка. Потом медленно
порвал все  письма и  фотографию на  мелкие кусочки. Сверху раздался  хорошо
знакомый  противный свист.  Все  с открытыми ртами  вжались  в землю.  Рядом
разорвалась  мина. Несколько осколков безжалостно впились  в бок потерявшему
сознание рядовому Шестопалу, который лежал сбоку от него, остальные пришлись
впритирку,  озодрав  капитану в клочья на спине бушлат и перевязанную  левую
руку.
     Противник   усилил   атаку   со  стороны  взвода   старшего  лейтенанта
Каретникова. Он весь в крови, раненый продолжал бой. Патроны  уже на исходе.
Сержант  Таранович сделал попытку добыть боеприпасы, пополз к убитым "духам"
за патронами. Не дополз. Замер рядом с боевиками: в него  попала снайперская
пуля.  За патронами  устремился Денис Кочетков. Подобрался  вплотную к телам
двух убитых "духов". Но тут из-за них  появилась голова третьего. Десантник,
не  раздумывая, бросился  на  него, ударил десантным ножом  чеченца в  лицо.
"Вах", охнув, вцепился в него мертвой хваткой,  и они, обнявшись, покатились
вниз. Через  несколько  метров замерли.  Кочетков принялся  снимать  с врага
разгрузку с магазинами. Но  воспользоваться боеприпасами  не успел. По  нему
открыли яростный огонь снайперы духов. Денис сжался в комочек. Замер.
     Передовой  отряд наемников уже орудовал в неглубоких окопчиках, которые
на скорую руку выкопали  десантники. Из разведвзвода осталось в живых только
несколько раненых. Рядовой  Фарид  Ахтямов,  собрав последние силы, поднялся
навстречу " чехам", которые добивали  десантников. Выпустил короткую очередь
и,  рванувшись вперед, попытался воткнуть штык в наемника с черной бородой в
афганской "лепешке" на  голове,  наверное, араба. Тот, раненный  в бок, дико
заорал и отпрянув в сторону, упал  на колени. Десантник сделал попытку вновь
его ударить штыком, но не достал:  раненная нога подвела. Десантника тут  же
расстреляли в упор.
     В  соседнем окопчике - Серега Поляков, от потери  крови серый как воск.
Его прокушенные от боли губы, посинели на неподвижном лице.
     -  Ленчик,  ради  бога,  прошу  тебя,  -  умоляюще  Серега  смотрел  на
Веденеева. По щеке у него ползла слеза.
     - Над нами же будут глумиться эти сволочи.
     Трое тяжелораненых уставились на Веденева как на спасителя, в их глазах
было что-то преданное, собачье. Как у собак, когда их бросают хозяева.
     -  Серый,  не  могу я это  сделать! Не могу! -  заорал  в отчаянии тот,
вытирая  грязной  ладонью  заплаканные глаза. - Братцы! Поймите же  меня! Не
могу я!
     - Они же кромсать как мясники нас будут, как тех пацанов на  блокпосту,
-  прошептал  побелевшими  губами Витька  Дудник  с  простреленной  на вылет
грудью.
     - Век себе не простишь.
     - У меня всего семь патронов осталось для "духов"!
     Наконец Веденеев, решившись, поднял "калаш".
     - Простите ребята! - он пытался не смотреть товарищам в серые лица.
     - Куда стрелять? - спросил он Полякова.
     - Ленчик, в голову. Погоди секунду. Я сейчас, - всхлипнул Сергей.
     - Все! Давай! Прощайте, ребята! Там свидимся! - он закрыл глаза, ожидая
выстрела.
     Веденев, отвернувшись, приставил к виску товарища ствол.
     - Пацаны! Не смотрите! - закричал он, побагровев.
     -  Нет!!  Не  могу! Хоть убейте! Не могу!  Вот,  держи "эфку"! Для себя
берег! - он из-за пазухи достал гранату и вложил в шершавую ладонь Полякова.
     - Спасибо, Леня, - тот слабеющими пальцами сжал "лимонку".
     -  Спасибо!! -  страшным смехом  в исступлении  заорал  Веденеев, мотая
головой и дубася мерзлую землю кулаком.
     Успокоившись, он подтащил двух раненых поближе к Сергею.
     -  Вот  так  вам  вместе лучше будет,  ребята!  Чеку сорвать?  Или  сам
сможешь?
     - Не знаю, Ленчик. Сил, боюсь, может не хватить.
     -  Ладно! Я сам! Как приблизятся пидоры! Держи  рычаг сколько  сможешь,
браток!
     Рядовой Веденеев в упор короткой очередью уложил двух боевиков, которые
вдруг  словно чертики возникли  как  из-под  земли над  окопчиком. И  тут же
переломился,  словно соломинка, срезанный  из  ПКМа. "Духи"  уже у окопчика.
Рванула  "эфка".  Двое  боевиков  с  воплями  повалились  на  грязный  снег.
Остальные, отпрянув вниз, залегли. В окоп полетели гранаты.
     Неожиданно сбоку от  "духов" из сырого тумана возник  старший лейтенант
Каретников с разодранной до уха щекой и "калашом" в руках.
     -  Получай! Суки-и! - кричал он в  ярости, расходуя на врагов последний
"рожок". Боевики  быстро пришли  в себя и открыли по  нему яростный огонь. И
потом долго кромсали ножами его сильное живучее тело.
     Боеприпасы  кончились. Враг знает об этом и уже внаглую, в полный рост,
прет  вверх  с   воплями:  "Аллах  Акбар!".  Капитан  Бакатин   склонился  к
израненному Розанову и обнял его, прижался к колючей небритой щеке:
     - Ну,  Антоныч,  прощай!  Покажем вахам, кузькину  мать! Запомнят,  кто
такие десантники!
     Расстреляв  последние  патроны  в  ближних  боевиков, он со  штыком  на
перевес врезался  в  группу  растерявшихся боевиков.  За  ним  устремились в
рукопашную  все  кто  уцелел.  Со  всех  сторон  слышны дикие крики,  стоны,
проклятия, матерщина.
     - Бляди-и!!
     - А-а! А-а!
     - Падлы!! Падлы-ы!
     - А-а! А-а! Скоты!!
     - Е ..ный в рот! Бей!!
     - Ребята-а!! Помогите! Ребя...!
     - Дави гадов!
     - Давай! Ах, ты, сука!
     - Серега! Серега!! Слева!!
     - Ублюдки! Дерьмо-о!!
     Сержант  Саньков, орудуя  автоматом  как дубиной, отчаянно вклинился  в
ряды боевиков.
     - Суки-и!  Сволочи!! - дико орал в  исступлении он, яростно отбиваясь и
обрушивая "калаш" на головы врагов. Наемники в упор расстреливали израненных
бойцов.  Рядовые Коренев и Лежиков из последних сил  попытались  отползти  к
обрыву, но боевики, ругаясь и плюясь, открыли бешеную стрельбу по  солдатам.
Некоторые из них начали в упор расстреливать уже мертвых десантников в лицо.
Один из них с обнаженным  кривым ножом измывался над убитыми. Другой сгребал
горсти  стреляных  гильз  и  швырял  их в  лицо убитого старшего  лейтенанта
Каретникова. При этом зло кричал, брызгая слюной:
     - На, жри, собака!


     Боевиков было около  десяти. Непривычно  резала слух их гортанная речь.
Одни добивали раненых. Другие  тщательно шмонали убитых: с мертвого капитана
стащили   бушлат,  портупею  с  кобурой,  планшетку,  с  ефрейтора  Мелехова
новенькие "берцы", которые он несколько дней  назад выменял на что-то ценное
в  Ханкале  на  складе. Один  из  молодых  боевиков  с  сияющим  лицом  тряс
снайперской винтовкой Кирилкина.
     Из окопчика с трудом поднялся раненый Матвеев. Удар приклада пришелся в
лицо.  Из  разбитых носа и  губ на подбородок  ручьем  хлынула кровь. Солдат
повалился на колени.
     -  Ахмед!  Ахмед! Али! Идите,  смотрите, как я буду резать  барашка!  -
крикнул невысокий коренастый боевик с  рыжеватой  бородой, извлекая из ножен
кинжал. Его  цепкие  черные глаза,  словно когти,  жестко  впились Матвеева,
который,  склонившись  и  надрывно кашляя,  сидел у  его  ног и отплевывался
кровью. Подошли остальные посмотреть, как приятель будет убивать "уруса".
     - Давай, Тахир, свежуй! Ты у нас мастер!
     Неожиданно десантник  поднял  к  ним разбитое  лицо  и  дико  засмеялся
беззубым ртом.  Только сейчас  они увидели на его раскрытой ладони, играющую
ребрышками на  свету,  гранату  Ф-1.  Но было  уже поздно.  Раздался  взрыв,
разметавший духов.


     Приподнял  голову залитый кровью рядовой Димка Коротков,  он  пришел  в
себя  и смутно различал  приближающихся  врагов. Наемники  добивали раненых.
Рядом раздался выстрел, чей-то короткий вскрик. К Короткову подошел боевик с
обмороженными  щеками  в  афганке на  голове.  Постоял  над ним, озирая  все
вокруг, наклонился и кинжалом срезал с шеи  "смертник", потом долго возился,
снимая  с  десантника  отсыревшие  "берцы".   Смолкли  голоса   и  выстрелы.
Опускались сумерки. Димка с трудом перевернулся и  медленно пополз в сторону
лощины.
     Через   несколько  метров  он  наткнулся   на  убитого   десантника   с
перерезанным горлом, лицо обезображено, грудь в крови.  Ошарашенный Коротков
пополз дальше. Потом наткнулся  на Ваню Тимофеева,  также  всего безжалостно
исколотого  кинжалами.  Брюшная  полость   у  него  была  набита  стреляными
гильзами. Вокруг разбросаны смятые письма и внутренности...
     Очнулся Димка утром, когда  над ним  склонились  ребята из 4-ой роты, и
капитан Сутягин подняв его окоченевшего с земли, прижал к своей груди:
     - Жив, курилка!




















        Я вернусь, мама!





     - Коротков! 27-й!
     -  Я!  -  Димка  выдохнул облако  теплого дыхания  в  морозный  воздух.
Поеживаясь  от утреннего холодного морозца,  он  стоял в  третьем  ряду 6-го
отряда заведения ЯК-22/3. Рядом  с ним переминались с ноги на ногу такие же,
как он, одетые в темные ватники с номерами на груди унылые "зэки".
     Наконец-то поверка окончилась. Отряды по  команде повернулись и под лай
овчарок мимо смотровых вышек загромыхали кирзачами вдоль бараков в столовую.


     * * *



     -  А я, когда срочную служил, - делился воспоминаниями сержант Андреев.
- Был у нас инструктор, капитан Ларионов,  вон Сомик его прекрасно помнит. -
Андреев кивает на старшего сержанта Самсонова.
     - Как не помнить,  он мне по башке как-то, так настучал, что до сих пор
звон стоит, - отозвался Самсонов.
     - Звали мы  его Лариком, - продолжил сержант. - Прыжков на счету Ларика
было,  как  бы  не соврать,  тысячи три точно. Любил он перед нами салагами,
перед  сопливыми,  повыпендриваться. Во время  прыжков  демонстрировал такую
штуку.  Открывал  парашют  и  обрезал  стропы,  затем  открывал  запасной  и
благополучно приземлялся перед нами во всей красе.
     - Я как сейчас тот  день помню,  да и остальные тоже, кто тогда служил.
День  был  заебательский. Лето в  разгаре. Тепло. Ромашки  цветут. Прыгнули.
Летим. Под куполами мотаемся.  Ларик  за нами. Ножом  чирк  по  стропам. Нас
обогнал. Потом стал открывать запасной, да неудачно. И  мешком  грохнулся об
землю. Подбегаем. Готов. Не шевелится. Рукой тронули, а он весь задрожал как
студень. То ли замешкался, когда парашют открывал, то ли, говорят, веточка в
парашют  при  укладке попала. Рисковый  был парень, скажу я вам. После этого
случая  в дивизию понаехало начальство, всякие комиссии. Понавтыкали всем по
самую сурепицу. Долго не прыгали. Да и не хотелось.
     Вдруг спящий в  углу Ерохин  заворочался, заскрипел зубами и заорал  во
сне:
     - Суки! Патроны где?
     -  Смотри! Сергучо, развоевался!  Прям рейнджер  какой-то, - усмехнулся
Прибылов, оборачиваясь к спящему.
     В палатку ввалились, давясь от смеха, рядовые Зеленцов и Сиянов.
     - Ну, у тебя и шуточки, Жека! За такие приколы могут и пачку начистить!
     - Что  за приколы!- оживились, сидящие у печки, бойцы. -  Ну-ка,  давай
колись!
     - Представляете, что этот гусь  учудил? -  заговорил Зеленцов, кивая на
товарища. -  Поймал Витьку Коренева  у сортира, и сообщил тому, что на  него
Анохин  представление  написал  на орден  Мужества.  Тот и  забыл  за чем  в
сортир-то шел, сразу помчался к ротному допытываться.
     -  Ну, теперь Женьшень тебе шею точно свернет, как пить дать! - отозвал
пророческим голосом Олег Горошко.
     - Все это  ерунда, братцы! - начал живо делиться воспоминаниями рядовой
Сиянов.
     -  Самый коронный прикол  был пару лет  назад.  Пришла мне повесточка в
армию.  Ну,  маманя  в слезы,  естественно, забегала по знакомым.  Отмазала,
одним словом, дали отсрочку на год. Думала, что я в институт поступлю. Пошел
вечером на танцы, показал  всем повестку. И в голову пришла идейка  девчонок
разыграть.  Поделился мыслью  с друзьями. Те поддержали меня. В то  время  у
меня приятель в местной части служил. Сделал фотку в его  форме, написал  из
"армии" письма девчатам, что служу в элитном сверхсекретном батальоне. Чтобы
армейский   треугольник   на   конверте   пропечатали,   велел   ему   через
недельку-другую  писульки  бросить  в части  в почтовый  ящик. Устроили  мне
торжественные проводы. Организовали прощальный стол. Крепко выпили. Девчонки
в слезы. Обниматься  лезут с горя. Еле отбился.  Утром же уехал в столицу, в
отпуск. Помотался пару недель, вернулся обратно. И стал, как и прежде ходить
на завод. А тут у одного из приятелей был день рождения, тут  я и заявился в
самом  разгаре торжества.  После  этого  девчонки  со  мной  почти месяц  не
разговаривали. Обиделись, дурехи.
     - А я бы, на месте этих дурех,  тебе за такие проделки кое-что оторвал,
- вставил  погрустневший Андрюха Романцов. Ему так и не удалось проститься с
любимой девушкой. Так уж сложились обстоятельства. Она уехала на недельку, к
родственникам  на юбилей, а  его  в это  время отправили  с  другой командой
призывников, где была не хватка.
     -  Дай-ка  Мишкину гитару! - Прибылов, широко  зевая,  присел на койку.
Передали гитару. Прибылов  что-то  тихо забренчал, мурлыча себе под нос.  Со
слухом у него было явно не все в порядке.
     -  Сыграй  что-нибудь душевное,  Игорек! -  попросил Горошко, укладывая
сверху на буржуйку пару красных кирпичей.
     - Чего он может сыграть? Во поле береза стояла?
     - Вот Мишка Тихонов играл, так играл!
     -  Эх,  такого парня  потеряли!  -  сокрушается  расстроенный  Иванкин,
откидываясь всем телом на койку.
     Младший сержант Тимофеев открыл дверцу печки и подбросил порцию дров. В
печке стало весело потрескивать, она ожила, загудела!
     С  наружи  палатки  раздался  шум.  В  нее  ввалились  гурьбой  человек
двенадцать  солдат  с  капитаном  Розановым. С  ними  незнакомый  мужчина  в
темно-синем жеванном пуховике в очках с кожаным кофром через плечо.
     - Ура! Мужики! С телевидения приехали!
     - Снимать нас будете?
     Все зашевелились, повскакивали с нар.
     - Ну, кто хочет с домом поговорить? С родными!
     - Я хочу! Дайте мне! - закричал отчаянно из-за спин Прибылов.
     - И мне дайте!
     - И мне!
     - Я тоже хочу позвонить!
     - Чур, я за Игорьком! - доносится со всех сторон.
     - Погодите! Ох...ели совсем от счастья!
     - Романцов, куда прешь? Сдай назад!
     - Дайте сначала командиру! Пусть сначала товарищ капитан поговорит!
     - Да, я потом, пацаны! Успею! Говорите! Мало времени! Товарищ журналист
ненадолго к нам!
     - Ткаченко! Какой номер?
     - Код называй, быстрее!
     - Чего телишься!
     - Братцы, да и не помню! Какой код у моих!
     - Следующий!
     - Так, мужики, спокойно! Не галдите! Кто из вас знает полный номер?
     - Я знаю! Дайте мне! - вновь заорал, просовывая голову, Игорь Прибылов.
- 095-45-42-56!
     Журналист  присел на  койку и, улыбаясь,  набил  пальцем  на мобильнике
номер. Передал телефон солдату.
     Все замерли в ожидании. Тишина. Только слышны длинные  гудки да сопение
простуженного   Садыкова.   Кто-то   снимает   трубку.   Слышится    женский
взволнованный голос.
     - Алло! Алло! Да, слушаю! Говорите! Алло! Говорите же!
     Но Игорек  молчит как партизан. Вдруг из глаз его ручьем потекли слезы,
а обветренное лицо его сморщилось и стало похожим на мятый гнилой помидор.
     - Отвечай же! Чего молчишь, балда? - загалдели наперебой солдаты.
     Но заплаканный Прибылов сунул мобильник в руки журналисту и выбежал без
бушлата из палатки.
     - Игорь! Прибылов! Гоша! Куда ты! - закричали ему вслед.


     Прибылов, утирая  слезы красным кулаком,  покрытым  цыпками,  очнулся в
дальнем конце лагеря,  где  на возвышении у  "ЗУшки" в бронежилетах на посту
маячили рядовые Денис Панюшкин и Антон Духанин. Игорь укрылся от посторонних
глаз за  бетонным  блоком.  Вытер глаза обтрепанным  рукавом.  Достал  из-за
пазухи две фанерки, скрепленные проволокой. Развернул.  Там лежали письма из
дома.  Стал их медленно перебирать. Вот  это, самое  грязное  и  затертое  -
первое.  Это  второе...  Это последнее.  Пришло два  дня  назад.  Он бережно
развернул его...


     В это  время  в  палатке  стоял  настоящий  гвалт.  Всем  не  терпелось
позвонить домой, услышать родные голоса.
     - Тихо! Кому говорю! Кто по колгану захотел? - угрожающе шипел и зыркал
черными глазами на всех сержант Андреев.
     Военнослужащие по очереди звонили домой.
     - Алло!  Алло! - кричал капитан Розанов. - Ирина!  Ирок,  милый! Это я!
Как вы  там? Как  дети? Настуська  не  болеет?  Да, у  меня  все  хорошо! Не
волнуйся! Мать не звонила? Ей не говори! Уже скоро! Да! Да! Хорошо! Передам!
Целую! Пока!
     Телефон у Горошко.
     - Алло!  Пап!  Ты, что ли? Это я,  Олег! Где  мама?  В  магазин ушла? С
Танюшкой? Эх! Все нормально! Да! Через пару месяцев ждите! Ну, давай! Ага!
     На койку рядом с журналистом присаживается следующий.
     - Мам! Слышишь меня? Узнала? У нас спокойно! Не  волнуйся! Жив, здоров!
Даже поправился! Ну, ладно! Мам, пока! Всем привет! Ребята ждут! Да!  Да! До
свидания! - говорит Ромка Лежиков.
     - Мама, привет!  Твой сын, Антошка! Да! Да, мам! Хорошо! Не волнуйся, у
нас тут спокойно! Бабушка как? Ага! Ага! Муська окотилась?Да,  ну!  Сколько?
Ни фига себе! Ну дает, котяра! Не плачь! Ждите с  победой! Эх, жаль батя  на
работе!  Лену увидишь, передавай привет! Обнимаю! Пока, мам!  До встречи! Не
плачь! Слышишь!
     - Алло! Алло! Алло! Настюха! Предки далеко?! Да!  Да! В Чечне! Где  мне
еще  быть! Зови быстрей! А то тут очередь! Мама! Мама!  Да, я! Я! Здоров как
бык! Не переживай! Не волнуйся! Я  вернусь, мама! Всем  привет! Да! Конечно!
Ну, пока, мамулечка! Целую всех!
     -  Мама, здравствуй! Кто? Пашка,  твой! Не узнала?  Как там у вас?  Все
хорошо! Алешка где? Во дворе? Дерзит?  Ну, ничего! Передай, приеду, поговорю
с ним!  Я ему "вахаббитку" привезу! Это белая шапочка  такая! В окопе нашел!
Пока, мам! Целую всех! Девчонкам привет!
     Офицер  и журналист покинули  палатку.  Солдаты  со  счастливыми лицами
молча разошлись по своим местам. Каждый думал о своем.
     - Даже не верится! - начал Самсонов.
     -  Не говори! Прогресс, одним словом! - отозвался Димка Коротков. - Как
раньше жили, не представляю!
     - Вот так и жили!
     - Жгли лучину!
     - На перекладных ездили!
     - Месяцами!
     -  Поговорил, и на душе  теперь  тепло! Чудеса!  -  говорит  Андреев, -
Словно дома побывал. Полтора  года не слышал голоса матери!  Сестренка замуж
выскочила! Чертовка! Не могла брата дождаться из армии.
     -  Ну да, бабцы, они быстро взрослеют. Оглянуться не успеешь, а они уже
с сиськами! - вставил сержант Бубенцов, колдуя у печки.
     - Вроде вчера еще пигалицей по двору носилась! - продолжает Андреев.
     - А кто жених-то? - поинтересовался Горошко, накрывшись бушлатом.
     - Да, какой-то студентишка!  Видел их  как-то пару раз вместе! Очкарик!
Дохляк,  одним  словом! В  одной  группе учатся! Она говорит,  что ее Володя
шибко умный!
     - Шибко умные они такие.  Пока  мы  здесь  за  всех отдуваемся, они тем
временем девок охмуряют, - проворчал из своего угла сержант Рубцов.
     - Рубец, а ты чего не позвонил?
     - Больно надо!
     - Мужики,  он, ей-богу, какой-то долбанутый последнее время. Вчера взял
все письма в печку запулил!
     - Правильно сделал! Все бабы - бляди! - высказался однозначно Коренев.
     - Ну, это ты зря, Женьшень! Всех под одну гребенку!
     -  Ты,   что,   Руба   очумел,   что  ли?   Зачем  письма-то   сжег?  -
полюбопытствовал Андреев, оборачиваясь к, зарывшемуся в спальник, Рубцову.
     - Последнее он даже не читал! - откликнулся Коротков.
     - Отстаньте, козлы! - буркнул Рубцов и перевернулся на другой бок.
     - Игорька жалко! Так и не поговорил с матерью! - сказал сержант Бурков,
со стоном стягивая сапог.
     - Да, расстроился, пацан!
     - Расстерялся!
     - Любой бы растерялся! Все так неожиданно! - сказал Максим Шестопал.
     -  Как бы чего не учудил! Фаридка!  Сходи, поищи его!  - сказал Андеев.
Фарид Ахтямов нехотя поднялся и отправился на поиски Прибылова.
     Димка Коротков тихо забренчал на гитаре, с трудом подбирая аккорды.


     Через несколько дней, на горном  перевале в жестоком  бою пуля,  пробив
пластину бронежилета, угодила  Димке в грудь.  Когда он  очнулся, то услышал
чьи-то гортанные голоса и выстрелы. Добивали раненых. Кто-то подошел к нему.
Он  чувствовал, что его рассматривают.  Потом почувствовал над собой хриплое
дыхание наклонившегося  врага  и ждал развязки, рокового выстрела. Но "чех",
потоптавшись  около него, поддел лезвием кинжала шнурок с жетоном и срезал с
шеи "смертник".  Потом долго  возился, стягивая  с  Димки  отсыревшие берцы.
Стрелять в залитого кровью десантника не стал.
     Димке повезло:  не  стали  добивать. Сочли  за мертвого.  Когда  вокруг
стихли голоса  и надвинулись  сумерки, он  медленно пополз в сторону лощины.
Перед глазами  стояли разноцветные  и черные круги. Он терял сознание. Когда
приходил  в  себя,  полз  дальше,  кашляя  кровью.  На  следующий  день  его
обессиленного  подобрало отделение  саперов,  прочесывающих местность. Через
пару месяцев его "комиссовали" и он  вернулся  домой. Он часто словно во сне
видел  тот  зимний  день,  когда  для  него  эта  странная  проклятая  война
закончилась.


     Как-то  принесли  приглашение  от  военкомата.  Приглашали  на  встречу
участников  войн  в  городской  кинотеатр.  Думал,  что  разговор  пойдет  о
реабилитации, о льготах. Оказалось, местная  администрация провела очередное
мероприятие для галочки. Собрала стареньких ветеранов, "афганцев" да молодых
парней,  вернувшихся  из  Чечни.  Преемственность  поколений,  так  сказать,
показать.  Делились  воспоминаниями словоохотливые  седенькие  ветераны ВОВ.
Были:  чай с печеньем, небольшой концерт.  Вспоминать свою  войну  Димке  не
хотелось. Да и Ромке Самурскому, его другу, что  полгода оттрубил  в  Чечне,
тоже.  Была  гнетущая  тоска.  Выйдя  из  кинотеатра, он  и  Ромка  прямиком
отправились в ближайший бар на углу.
     Ромка был какой-то пришибленный, сам не свой.  В последнее  время с ним
что-то творилось странное.
     - Гляжу  иной раз  на  седых ветеранов, и мысль у меня в башке свербит.
Покоя не  дает.  А  ведь, многие из вас, дорогие ветераны  и пороха-то  и не
нюхали  вовсе. Кто  стрелял да  лагеря  с репрессированными охранял? Ведь  в
частях  НКВД  до  черта  служило  в  те  времена.  И ни  одна  сука  ведь не
призналась,  что  мол,  да  служил,  мол  охранял,  мол  приводил приговор в
исполнение.   Ни  один   не  покаялся.  Такое  впечатление,  что   это  были
инопланетяне. В один миг вдруг, бац! И растворились. Исчезли. Как будто их и
не было в помине.
     - Ром,  не  трави душу, хер с ними, - вяло отозвался Димка, разливая по
стаканам водку. - Там за все спросится! От ответа ни кто не отвертится!
     -  Капитан  Осокин,  наш ротный,  как-то  про  своего деда рассказывал.
Говорит, дедок поддал прилично после парада на девятое мая, расчувствовался,
разоткровеничался, стал плакаться в жилетку, что двух  наших солдат  положил
из "дегтяря". Рассказывает,  что две атаки прорвавшихся немцев отбили, сидят
в окопе,  мандраж  всех  бьет.  И  тут,  вдруг слева  кто-то  прет, ну и дал
очередь, не раздумывая. А  это, оказывается, наши в  наступление пошли. Ну и
двух бойцов в этой неразберихе и завалил. Во как!
     -  Такое  на  войне  сплошь   и  рядом!  -  Димка  подвинул  тарелку  с
бутербродами. - Всякое бывает в пылу боя.
     - Теперь, бедный дедок всю жизнь страдает.
     - Еще бы! Такой груз на душе лежит.
     -  Не забыть ему этого никогда, такое  не  забывается, - сказал бледный
Роман.
     - Я  тоже  не могу  забыть той высоты. Как сейчас вижу Ваню Тимофеева с
животом  набитым гильзами, - поделился  своими переживаниями Коротков. - Вот
стоит перед  глазами. Ничего  не могу  с  собой поделать. Вот  только  глаза
закрою, он опять передо мной. Понимаешь, постоянно.
     Димка, тяжело вздохнув, извлек из внутреннего кармана затертое письмо.
     -  Вот  все, что  от него  осталось.  Подобрал, когда  полз. Как память
берегу.  Хотел  матери  передать,  да успел:  умерла  тетя Валя.  Месяц лишь
протянула после известия о гибели сына.
     Он  бережно развернул ветхий тетрадный листок в  клеточку  с оборванным
бурым краем и стал читать:
     "  огая  мамочка! Наконец-то выдалась свободная  минутка  написать тебе
письмо. Только ты, ради бога, не волнуйся! У нас здесь спокойно".
     -  Спокойно. Если  не считать, что каждую  ночь обстреливали, - буркнул
Димка и продолжил чтение.
     "Ты прости меня, дурака, что я тебе целый год не писал. Ты же  помнишь,
как  у  нас  с тобой  конфликт  из-за моей девушки  произошел. Теперь  ты ее
знаешь. Сама увидела, какой это прекрасный и милый человечек. Я рад,  что ты
подружилась с Иришкой.  С нетерпеньем  считаю дни,  через 18 -  долгожданный
дембель.  Сегодняшний  я  уже  зачеркнул в своем календарике. Скоро приеду и
обниму вас обеих. Вы у меня замечательные.
     Я здесь, мамулечка, многое передумал за  это  время и твердо решил, что
когда вернусь, буду поступать в литературный институт. Да и ребята советуют,
им нравятся истории, которые я сочиняю".
     - Это  точно!  Сочинял он здорово.  Истории у него классные выходили, -
сказал Димка.
     "Ну,  а  если  не поступлю,  пойду в  пед. Буду,  как  и  ты,  учителем
литературы. За эти полтора года я столько увидел, что очень хочется  все это
написать.
     Вчера  я  получил от тебя, наконец-то,  долгожданное письмо. Из Ханкалы
привез  почту Саша  Малецкий, из-за  маленького роста, у нас  его все кличут
Мальком.  Он  сирота,  его  родители  погибли  в  автокатастрофе,  и  он  до
четырнадцати лет  вместе  с сестренкой  жили у бабушки.  И вот уже 4 года  -
воспитанник  нашего полка.  Макс,  Максим  Шестопал,  из-под Рязани, из села
Константиново, где поэт Есенин родился. Самый,  наверное,  заводной  из нас.
Любит поприкалываться. Розыгрыши - это его конек. А поет и пляшет, прямо как
заправский артист. Приклеил как-то на днях бумажные шпоры к сапогам, спящего
после ночного дежурства, Короткова. Вчера у Макса  день рождения  был.  Он и
Вадик  учудили, купили в  селе пару  банок  с  компотом.  А  по  дороге  они
разбились, и Макс теперь  ко всему приклеивается  своими штанами. Смех, да и
только.
     - Только не разбились, а снайпер, сука, подстрелил. Взял бы чуть выше и
тогда хана Максу, - сказал Димка.
     " Есть  у  нас и "Папашка", Коля Севастьянов,  только серьезнее парня я
еще не встречал. Улыбается  и  смеется он редко.  Он  самый старший из  нас.
Женат. Дочке уже скоро годик."
     - Мировой  парень был!  -  вставил Димка.  - Убили его сразу,  в  самом
начале боя, как только напоролись на "чехов". Его и сержанта Буркова.
     "Паша Морозов  из Петровска. Не знаю,  где  это, но  есть такой  город.
Днепропетровск  знаю,  а  Петровск   нет.   Пашка   на  гражданке  увлекался
реконструкцией костюма русского  воина 11-го  века.  Делал  кольчуги, шлемы,
ковал мечи.  Интересный пацан.  Валерка Кирилкин, наш  снайпер  тоже оттуда.
Обожает  свою винтовку, ни  кому не  разрешает к ней  прикасаться. Он  часто
разговаривает во сне, все мать зовет. Мы этого ему не говорим, скрываем. Вот
и сейчас  тоже, он  что-то  болтает во сне.  Сержант  Рубцов сейчас  спит. С
караула сменился. Он  грустный последнее  время:  его девушка не  дождалась,
замуж  вышла. Страшно переживает. Видел  у него  фотокарточку.  Красивая. Не
порвал. Бережет. А письма почему-то сжег."
     - Красивая,  сучка!  Я тоже  видел. Это из-за этой бляди  под пули Руба
полез, - вновь вздохнул Димка.
     "  Радист  Вадик  Ткаченко  постоянно  с чеченцами  по  рации  болтает.
Буквально вчера они  вышли на нашу волну,  и давай  нас ругать на  чем  свет
стоит. Дурачье.
     "А самый добрый из всех, это - Вася Панкратов, по прозвищу  Наивняк. Он
с  Байкала.  Из  сибирских  казаков. Здоровенный  детина.  Последнюю  рубаху
отдаст.  Вот  такой  он  парень.  А   Витька   Дудник,  наоборот.   Характер
прижимистый, кулацкий.  Черезчур хозяйственный.  Все ему  надо. Все  тащит в
палатку. Андрюшка  Романцов, бывший  студент.  Отчислили его из вуза: зимнюю
сессию завалил. Учит меня играть на гитаре. Правда,  простенькие аккорды, но
уже кое-что получается.
     Есть еще  двое молодых: Ахтямов  и  Прибылов.  Воспитываем их.  Зеленые
совсем еще ребята. Всего боятся. Мамулечка, лучше нашей ро..."
     - Вот, даже дописать не успел. Убили вахи-сволочи.
     Димка закурил новую сигарету.
     -  На  прошлой  неделе  ходил  в военкомат. Сидит подполковник,  эдакий
мордоворот с  пузцом, холеная репа. Дорогим коньячком  за километр  от  него
попахивает. Говорю,  так  и так,  хочу мол,  остаться  служить в Вооруженных
силах. Отвечает, жлоб проклятый, мол, медкомиссию не  пройдешь.  Какая может
быть служба.  Ты же инвалид. Говорю, но  ведь служат же все-таки  некоторые.
Даже без ног и без рук. Ну, то заслуженные  офицеры, герои, а ты  кто такой,
отвечает, сопля недоношенная. Я - сопля, кричу гаду.  А ты это видел? Рву на
себе ворот рубашки,  пуговицы летят во все стороны.  Показываю  ему дырку на
груди заштопанную.  Это  видел! Крыса тыловая!  Как он понес! Как  он понес,
если б  ты только видел. Стал  красным  как варенный  рак, глаза  квадратные
выпучил, того  и гляди лопнут.  Чуть  из  штанов не  выпрыгнул.  Губы и щеки
трясутся. Пасть свою раззявил гад, орет как резанный.
     Да, пошел ты  в жопу, говорю. Хлопнул дверью и ушел. И такая меня тоска
взяла, прям, настоящий кафар, хоть в петлю лезь.  Никому мы  здесь не нужны,
Ром.  Иногда думаю, и  почему меня тогда  не убили вместе со всеми ребятами.
Ведь стоял же  надо мной тот  "вах"  вонючий, падла. Почему не добил,  сука?
Почему  я  остался  в  живых,  а  не Андрюха  Романцов, ведь  он  так мечтал
программистом стать.  Вся жизнь у него  в "компах"  была, буквально,  бредил
пацан  ими.  Как сейчас его  вижу.  Ползет  с  разорванной  щекой,  загребая
окровавленными  пальцами грязный  снег под себя,  и кричит:  "Мама! Мама..а!
А..а!  Такое разве забудешь. Да не в жизнь! Крик его  так  и  стоит  в ушах!
Скажи,  вот на хрена ты  там полгода  гнил  и вшей кормил,  Ромк, а?  В этой
долбанной Ичкерии!
     - А ты попробовал бы  в "ментовку"? Может возьмут, - посоветовал Ромка,
затягиваясь сигаретой.
     - Куда возьмут? С  ампутированными пальцами  на ногах. Сторожем? Детсад
охранять. Или  вахтером в какую-нибудь конторку. Одна отрада,  в тренажерный
зал  схожу.  Покидаю  "железо"  до  седьмого  пота,  как-то  легче  на  душе
становится. Ненадолго забудусь.
     Димка  поднял  на  Ромку изуродованное шрамом лицо  с грустными  серыми
глазами. Когда он нервничал, у него начинала дергаться щека, и дрожали руки.
     - Попытался в "налоговую", тоже "облом". Ты, чего не пьешь-то, вояка?
     - Нельзя мне! - сигарета чуть не выпала из дрожащих Ромкиных пальцев.
     - Это еще, что за фокусы?
     - Закодировался! - Ромка отвел в сторону свой виноватый взгляд.
     - А наркоту,  значит, можно, да?  Так, что ли? - Димка впился глазами в
лицо друга.  - Чего  нос воротишь? Кому лапшу на уши вешаешь? Думаешь,  я не
знаю?
     - С чего это ты взял?
     -  Светка  мне  все  рассказала!  Видела  тебя  на  "тусовке"  с  этими
болванами, с Эдиком Студентом, Гошей Квинтой. На игле висишь? Я, что слепой?
По  физиономии твоей видно.  Весь худой, желтый стал как дистрофик.  Ты, что
совсем охренел? Не понимаешь, чем это закончится?
     -  А  мне плевать?  Чем раньше  тем лучше!  Чем  коптить здесь! Знаешь,
Димыч, не  могу я больше и не  хочу. Да и  поздно уже  теперь. Сел  я глухо.
Пацаны  по  ночам  приходят.  И Санек,  и  Игорь. Не  могу  от  того  запаха
отделаться. Вот  он у меня  где! Как вытащили меня тогда из подбитой "бэхи",
до  сих  пор  ту  гарь  чувствую.  Мутит  меня, понимаешь?  Санек-водитель и
наводчик так там и остались, сгорели. Очнулся уже на земле в метрах двухстах
от чадящей "бэхи". Потом стал рваться боекомплект,  все разнесло к  чертовой
матери. Так  ничего  от  них  и  не осталось.  Когда  его спасли, Ромка весь
прокопченный  почти ничего не  слышал, его рвало, выворачивая наизнанку.  Он
смотрел на всех ошалевшими глазами, ничего не понимая.
     - Так радуйся, что повезло, сукин  сын! Должен жить назло всему! За тех
ребят, что не вернулись! А ты, я вижу, наоборот. Раскис как баба!
     Димка, опрокинув стакан водки, поморщился. Защелкал зажигалкой. Глубоко
затянулся сигаретой. Вылил остатки водки себе в стакан.
     -  А  тут как-то  ко мне  подкатил Коля Сутулый, да  ты его знаешь,  из
уголовной рыночной братии. Ну, который  на  синем  "мерсе" еще  раскатывает.
Плешивый.  В очках. Нес  всякую "лабуду". Работу  предлагал: девок охранять,
проституток, с  которых  у  него навар. Послал  его подальше. Еще  я  с этим
дерьмом не  якшался.  Потом объявление в газете на глаза  попалось, какая-то
контора  охранника ищет  в службу безопасноти. Заглянул  по адресу. Шикарный
офис.  Все в белых  сорочках. При галстуках. Провели к шефу по безопасности.
Спрашивает:
     - Где служил?
     - В ВДВ!
     - Десантура, голубой берет, значит! Нам такие нужны!
     - Воевал в Чечне? Чего глаз-то дергается? Еб...тый, что  ли? Может, еще
и по ночам под себя мочишься?
     Димка дернулся всем телом  к  холеному мужику,  развалившемуся нога  на
ногу в глубоком кожаном кресле.
     -  Спокойно,  парень!  Охолонись! Ребята, сделайте  милость,  проводите
защитничка России на выход!
     - Суки! Бляди! Жуки навозные!


     Ночной бар  "Венеция". В  полумраке на стенах  гондольеры  в  шляпах  с
ленточками  белеют  на  суденышках.   Музыка.  В  лучах  света  переливается
затейливыми  волнами  сигаретный  дым. Димка  сидел за стойкой,  уставившись
глазами в одну точку, и жадно курил.
     На прошлой неделе, когда он вернулся в очередной раз поддатый из  бара,
на  него наехали с упреками родители. Он  психанул, наорал  на них,  схватил
купленный на "гробовые" новый телевизор "Панасоник" и вышвырнул его в окно с
третьего  этажа. Благо никто в это время не проходил мимо. Приехала милиция,
вызванная соседями,  надела наручники  и  увезла. Пять часов  он просидел  в
"обезьяннике", приходя в себя. Пока родители не уговорили дежурного капитана
отпустить сына. Вернувшись домой, он долго плакал вместе с матерью на кухне,
кляня свою  судьбу.  В соседней  комнате,  жалея брата, тихо  хлюпала  носом
зареванная сестренка Настя, приводя в порядок разбросанные по комнате вещи и
подметая веником с пола осколки стекла и фарфора.
     Мимо  стойки  к центральному  столику  прошла шумная  компания  молодых
преуспевающих  парней,  "хозяев  жизни", во  главе  с  чеченцем  Асланом,  у
которого,  говорят, на  местном  рынке  все было "схвачено".  Оставив  своих
приятелей  за  столиком, Аслан подошел к стойке, где рядом  с Димкой  сидела
молоденькая девица с коктейлем в руке. Чеченец бесцеремонно положил руку  ей
на обнаженную ногу. Блондинка презрительно сбросила с колена его руку.
     - Ну, детка, не ломайся! Аслан тебя не обидит. Не пожалеешь!
     Девушка демонстративно отвернулась от бизнесмена.
     - Ах, ты, сучка!  Будешь  брыкаться и капризничать, мои ребята  с тобой
иначе поговорят!
     -  Эй!  Носорог!  Отвали!  -  подвыпивший  Димка  ненавидящими  глазами
уставился на кавказца, щека у него судорожно задергалась, кулаки сжались..
     - Это еще, что за пугало? Твой парень, киска? Ну и красавца себе нашла!
Во сне  такой  приснится,  не  проснешься! Скажи  ему, если  будет  вякать и
рыпаться, ему в один миг  рога  обломают! Сейчас мы его отправим баиньки!  -
хлюст обернулся к своей компании, галдящей за столиком.
     Но  договорить  он не успел, Димка обрушил на его голову бутылку из-под
пива.  Осколки и брызги разлетелись во все стороны.  Аслан охнул и схватился
за голову. Но тут хлесткие удары Димкиных кулаков пришлись по лицу, разбив в
миг  губы  и нос. Десантник ревел  как раненый  зверь,  нанося  мощные удары
налево направо, сбивая с ног дружков и телохранителей Аслана, бросившихся на
выручку.  Весь  исцарапанный  и окровавленный  он  в ярости,  рыча как дикий
зверь, неистово топтал поверженного врага.






        Комментарии


     <b>ВОГ, "воги"</b> - выстрел осколочной гранаты д