╘ Copyright А.А.Болонкин
(A.Bolonkin, Memoirs of Soviet Political Prisoner) 1991 Нью-Йорк
Email: Bolonkin@aol.com
WWW: http://bolonkin.narod.ru
Содержание
Предисловие
1. Советское благополучие
2. Включение в правозащитную деятельность
3. Листовки
4. Арест, следствие
5. Суд
6. Концлагерь ЖХ-389/17а
7. Концлагерная больница
8. Концлагерь ЖХ-389/19
9. ШИЗо и ПКТ
10. Концлагерь в Барашево
11. Путь в ссылку
12. Первая ссылка
13. Второй арест
14. Улан-Удэнская следственная тюрьма
15. Второй суд. Концлагерь ОВ-94/2
16. Третий арест и фабрикация нового "дела"
17. Вторая ссылка.ПРИЛОЖЕНИЯ 1 /по материалам радиостанции "Свобода"/
1. Заявление "Амнисти Интернейшинэл".
2. Листовка Гражданского Комитета.
3. Обращение А.Болонкина к Н.Подгорному.
4. Обращение академика А.Д.Сахарова в защиту А.Болонкина.
5. Обращение Елены Боннэр и др. членов Московской группы.
"Хельсинки"в защиту А.Болонкина.
6. Из передачи радио "Свобода".
7. Валерий Рубин, "Александру Болонкину" /стихотворение/.
ПРИЛОЖЕНИЯ 2 (стaтьи о Болонкинe и eго интeрвью)
- - - - - - - - - - - - - - - - -
Тeкст скaнировaн с книги. Извиняeмся зa возможныe ошибки скaнировaния.
Александр Болонкин, доктор технических наук, специалист в области
авиации, ракетостроения, математики. Работал в опытно-конструкторских бюро
0.К. Антонова, В.П. Глушко, преподавал в Московском авиационном институте,
Московском авиационно-технологическом институте, МВТУ им. Баумана.
Автор более 60 научных трудов и 13 изобретений.
В 1972г был аретован по обвинению в распространении произведений А.Д.
Сахарова, А.И. Солженицына и др. Пробыл 15 лет в советских концлагерях и
ссылках. С нaчaлом пeрeстройки в 1987г был освобождeн и выслaн зa грaницу.
В настоящее время проживает в США.к.п.н. Иван Мартынов Александр Болонкин имел все: интересную работу в самой престижной
области - космической, ученую степень доктора наук, материальное обеспечение
и прочее. Имел и отказался, от этого, встав на путь борьбы с режимом в те
годы, когда сроки конца этого режима были неизвестны. Встал на путь борьбы и
лишился всего. В результате началась другая жизнь, жизнь политзаключенного
со всеми страшными ее сторонами.Доктор исторических наук Владимир Гусаров
"ДВЕ ЖИЗНИ АЛЕКСАНДРА БОЛОНКИНА - УЧЕНОГО И ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННОГО"
/Из цикла передач Русско-американского радио в США /
/ 4-е передачи по 45 мин./
Победа демократических сил в СССР в августе 1991г окончательно
покончила с самым кровавым и страшным режимом в истории человечества,
унесшим около 60 миллионов человеческих жизней. Скончался строй, построенный
на сплошном лицемерии, лжи, попрании элементарных человеческих прав,
кровавых репрессиях. Перестала существовать коммунистическая партия,
провозгласившая себя светочем, знаменем и руководителем всех трудящихся.
Ослабла и угроза построения "светлого будущего", "всеобщего счастья" в
зараженном радиоактивном мире на костях всего человечества.
Мы должны помнить как начиналась и происходила эта борьба, помнить о
муках, страданиях и отданных жизнях людей, которые, казалось, в совершенно
безнадежной ситуации, боролись и пытались что-то сделать по изменению
существующего режима.
Это краткие заметки о моем пребывании в советских концлагерях и ссылках
и я заранее прошу прощения у тех, о ком не мог упомянуть из-за
ограниченности объема. Мои полные записи, конфискованные КГБ в 1982г, не
возращены мне до сих пор.
1. СОВЕТСКОЕ БЛАГОПОЛУЧИЕ
Я родился в г.Пермь и рос подобно большинству советских детей в обычной
советской нищите. Мать работала уборщицей, отец погиб в 1936г в
советско-японской стычке у Ханкин-Гола. Жили в комнатке деревянного барака,
как говорят нынче, с удобствами во дворе.
Начиная с 4-го класса я был отличником и рано увлекся авиамоделизмом,
выступал на многих соревнованиях, установил ряд
Бсесоюзных рекордов и даже однажны превысил Мировое достижение.
В 1958г окончил Казанский авиационный институт со средним баллом пять и
был направлен на работу в Опытно-конструкторское бюро О.К.Антонова (г.Киев),
в котором быстро продвинулся до ведущего инженера-расчетчика летных данных.
Принимал участие в создании самолетов от АН-8 до АН-124. Одновременно учился
на механико-математическом факультете Киевского университета, а затем
поступил в аспирантуру Московского авиационного института.
После защиты кандидатской диссертации в 1964г, работал в
Опытно-конструкторском бюро ракетных двигателей акад. В.П.Глушко, преподавал
в Московском авиационном институте. Московском авиационном технологическом
институте, МВТУ им.Баумана. В 1971г защитил докторскую диссертацию по
кибернетике.
К середине 1972г опубликовал свыше 40 научных трудов и книг.
Как ученый я видел много несуразностей и неполадок в советской системе,
но не имея никакой информации, кроме официальной пропаганды, относил это к
личным недостаткам отдельных руководителей и полагал, что цели социализма
благородны, успехи значительны и с течением времени все станет хорошо, ведь
компартия в 1962г еще при жизни нынешнего поколения обещала построить
коммунизм к 1980г. От матери я слышал о страхе, в котором жило население в
30-ые годы, когда по ночам "черные воронки" забирали людей, но верил
утверждениям коммунистов, что это сталинское отклонение, оно в прошлом и
больше не повторится.
В 1970г я познакомился с Юрой Юхновец. Он рассказал, что
был студентом МГУ. Его исключили за критические выступления и сейчас он
работает грузчиком. Он рассказал кое-что о правозащитном движении в Союзе и
предложил почитать некоторые самиздатовские материалы, в частности, "Хронику
текущих событий", - отпечатанные на пишущей машинке сборники с информацией о
тайных репрессиях в СССР.
Честно говоря, я пришел в ужас от этих сведений, от жестокости, с
которой "борцы за народное счастье", как провозглашали себя власть имущие,
преследовали людей, высказывающих иные взгляды или просто обменивающихся
неугодной властям информацией.
Вскоре Юхновец обратился ко мне с просьбой взять на временное хранение
самиздатовскую и запрещенную литературу, которую он не мог хранить дома,
т.к. был на учете в КГБ. Он привез ее целый чемодан и месяц я почти
беспрерывно читал, узнавая о деятельности партии и ее "выдающихся" и
"благороднейших" вождей такое, от чего волосы становились дыбом и меркли все
нацистские преступления. Воспитанный советской школой в духе борьбы за
счастье трудящихся, я увидел, что компартия и ее вожди являются самыми
худшими врагами этих трудящихся, что идет самое грандиозное надувательство в
истории человечества.
И я решил помогать правозащитному движению, чем мог. К этому времени
Юхновец познакомил меня с преподавателем техникума Валерием Балакиревым, а
тот оо своим другом инженером-электриком Владимиром Шаклеиным. Оба они были
на учете в КГБ, т.к. подписали ряд протестов против нарушения прав Человека
в СССР.
Балакирев свел меня с геологом, ленинградцем Георгием Давыдовым и его
женой Лерой Исаковой. Георгий уже попадался с запрещенной литературой и КГБ
наказало соседям по квартире следить за ним.
Один из моих знакомых, знавший о моем интересе к запрещенной литературе
направил ко мне студента Сергея Заря, который также интересовался ею и, по
его словам, ранее в своем родном городе был исключен из института за попытку
создания нелегальной группы.
Я был неплохим фотографом и хорошо освоил репродуцирование
(фотографирование) книг. К тому времени из-за границы в среду советской
интеллигенции стали проникать крамольные издания. Стоили они невероятно
дорого. Морякам заграничного торгового флота, туристам и командировочным
стало выгоднее везти из-за границы не колготки и электронные часы, а
политическую литературу. Конечно это было связано с большой опасностью, чем
простая контрабанда, но и доход был выше. Достаточно было кому-то из
интеллигентов заиметь 1-3 книги, как по принципу: ты мне дашь почитать
то-то, а я тебе дам почитать то-то, начинался процесс обмена литературой.
Для нас этот процесс резко упростился. Обычно для внимательного прочтения
толстой книги нужны недели. На такой срок давали неохотно (подобная
литература была на разрыв!), но на 1-2 вечера получить любую книгу или
самиздат можно было без особого труда. Этим занимался в основном Валерий
Балакирев. Но и Юрий Юхновец также добывал немало литературы.
Получив книгу на несколько часов, они мчались ко мне, я тут же совал ее
под репродукционную установку и перефотографировал за 1-2 часа. Знакомство с
содержанием происходило часто после того как книга уже была возращена
владельцу.
Таким способом мы изготовили фотопленки и отпечатки многих зарубежных
книг, периодических изданий, самиздатовских материалов и подпольных
журналов. Например, книгу Конквиста "Большой Террор", Авторханова
"Технология власти". Джиласа "Новый класс", Марченко "Мои показания",
Бердяева "Истоки и смысл русского коммунизма", зарубежные журналы "Посев",
"Грани", "Вестник РСХД", советские подпольные журналы: "Хроника текущих
событий", "Свободная мысль", "Демократ", "Луч Свободы", "Вече" и др.
К этому времени Балакирев познакомился с сыном ответственного
идеологического работника ПК КПСС. И через него стал получать нелегальные
типографские советские переводные издания зарубежных политических книг. В
частности, я помню, мы заимели таким способом фотопленку и фотокопию книги
Шйклинг Вилли "Хрущевская шарманка. Игра на нервах человечества". Перевод с
немецкого. Издательство "Прогресс". 1964г, 114 стр. (о методах хрущевской
пропаганды) и полное издание "Мемуаров" Де Голля. Последние позднее были
изданы в СССР для населения с большими кюпюрами.
Подобным образом мы за короткое время составили весьма обширную
библиотеку из сотен, если не тысяч запрещенных произведений.
Фотопленки были удобны и тем, что с них любой фотолюбитель мог
изготовить сам нужное число отпечатков.
Разумеется прочитанное не бралось просто на веру. Что только возможно,
я стремился проверить лично. В одном самиздатовском сочинении я встретил
фразу о том, что первый пятилетний план не был выполнен. Как раз в это время
у нас на кафедре математики и в МВТУ проходили торжественные собрания,
посвященные успешному выполнению и перевыполнению очередного I965-1970гг
пятилетнего плана. Я взял газету 1965г с директивами на 1970г и газету
начала 1971г с достигнутыми результатами. Из 47 упомянутых в плане
показателей выполненными оказались только 3 второстепенных. Так выполнен (и
даже перевыполнен) был план продажи населению мебели (в рублях). Составители
отчета "забыли" только упомянуть, что этот пункт они "перевыполнили" за счет
резкого повышения цены на мебель.
Многие важные пункты плана были выполнены всего на 15-20%, хотя в
среднем по количеству продукции план был выполнен примерно на 50%.
Я удивлялся наглости властей и наивности населения. На торжественных
заседаниях коммунистические функционеры вдохновленно твердили о грандиозных
успехах, об успешном выполнении и
перевыполнении планов пятилетки и ни у одного ученого мужа, не
говоря уже о простых смертных, не возникало даже мысли взять и сравнить
запланированные и достигнутые показатели! Впоследствии я убедился, что то же
самое относилось и к любому советскому пятилетнему плану. Ни один из них не
был не только перeвыполнен, но даже выполнен хотя бы наполовину.
Особенно убийственными оказались проверки выполнения плана
"Строительства коммунизма" к 1980г, принятые на 22-ом съезде КПСС в 1961г.
Там были даны промежуточные показатели, которые планировалось достичь в
1970г. Ни один из них не был выполнен. Выполнение в лучшем случае не
превышало 10-15%. А ведь эту "Программу строительства коммунизма" заставляли
изучать не только всех студентов и учащихся страны, но рабочих и служащих
буквально всех учреждений. И я не помню ни одного случая, чтобы кто-то
пытался проверить утверждения об успешном выполнении и сопоставить
запланированные и достигнутые показатели.
Второе, что я попытался проверить, это советское утверждения о
невиданном росте благосостояния советского народа после "социалистической
революции" и "потрясающей нищете трудящихся" в странах "прогнившего
капитализма". В частности, коммунистическое утверждение о том, что после
1971г зарплата советских трудящихся выросла (к 1970г) в 180 раз (!!?) по
сравнению с 1913г (Данные привожу по памяти). Какими бы бедными не были
российские трудящиеся в 1913г, но они не умирали с голоду и рост зарплаты в
180 раз дал бы наивысшее благосостояние в мире. Здравый смысл подсказал мне,
что для сравнения жизненных уровней достаточно сравнить зарплаты и цены на
основные продукты и предметы первой необходимости.
Я попытался найти данные о заработках и ценах в США и западных странах
в советской литературе. Но это был напрасный труд. Все советские источники
были полны общих утверждений о нищете, безработице, отсуствии жилья в
"странах капитала", но конкретные цифры начисто отсуствовали. После чтения
советских источников приходилось удивляться как до сих пор население так
называемых капиталистических стран не вымерло с голода.
К этому времени я случайно узнал, что в библиотеке им.Ленина есть
специальная комната 13, где выдаются закрытие для населения зарубежные
книги, советскую литературу и журналы "для служебного пользования". Эта
комната оказалась запрятанной на самом верху в служебном отделе и добираться
до нее приходилось длинными коридорами. В ней мне объяснили, что для
пользования этой литературой необходимо специальное ходатайство руководства
моего института с указанием темы исследования и разрешение на пользование
спецфондом дается на один год.
Я оформил такое ходатайство на тему "Исследование роста благосостояния
советских людей" и стал читателем "спецхрана". Здесь я выписал много
закрытых статистических данных о состоянии здоровья населения СССР, о
заболеваемости раком, туберкулезом, венерическими болезнями, психическими
расстройствами, алкоголизме,
наркомании и т.п. Данные о нехватке медицинского персонала, больничных
мест, медикаментов, количество сумашедших домов, так называемых
"лечебно-трудовых диспансеров для алкоголиков" (т.е. трудовых концлагерей) и
т.д.
Были также закрытые данные о ценах на колхозных рынках всей страны и
закрытые отчеты командированных в другие страны.
К сожалению, данных о заработках и розничных ценах на предметы первой
необходимости не было и здесь.
Но в конечном счете я достал иностранные статистические сборники, а
также труды ООН, где эти данные имелись.
В итоге мною было написано большое исследование "Сравнение жизненного
уровня трудящихся России, СССР, и капиталистических стран", статьи
"Здравоохранение в СССР и зарубежных странах", "К итогам 8-го пятилетнего
плана 1966-1970", "Сравнение итогов первого десятилетия "строительства
коммунизма" с директивами 22-го съезда КПСС", разные информационные
материалы.
Кроме того, совместно с Балакиревым я стал выпускать общественно -
политический журнал "Свободная Мысль", который с помощью мимеографа
размножался в больших количествах. Один из номеров этого журнала попал за
границу и был опубликован в сборнике "Вольное слово", вып.7, Посев, 1973г.
Самиздатовские вещи, журналы в подавляющем большинстве были отпечатаны
на пишущей машинке, копии их были слепые и трудночитаемые. Я понимал, что
без приличной множительной техники правозащитное движение будет вечно
обречено на забаву очень узкого круга мыслящей интеллигенции. Но где же
взять множительную технику, если внутри страны даже пишущие машинки на ночь
опечатывались, копировальные машины помещались в спецкомнаты и к работе на
них допускались только проверенные КГБ сотрудники. Выход был один -
множительную технику надо создавать самим, она должна быть легко
изготавливаемой и достаточно производительной.
Я на долгое время засел в Ленинскую библиотеку. В советское время
подобная литература, естественно не издавалась, а предусмотрительное КГБ,
разумеется, постаралось изъять посвященные этому дореволюционные издания.
Все же по крупицам в литературе, старым патентам, мне удалось собрать
необходимые сведения, а заодно и способы шифрования, тайнописи и
конспирации. Эта информация была обобщена в самиздатовской книге Сухов
"Простые методы размножения технической документации", а также в ряде
самиздатовских статей по методам размножения и статей по методам шифрования,
тайнописи и конспирации.
Для практического применения мною фактически был заново изобретен и
технологически отработан метод мимеографии, очень простой и эффективный. На
пропитанный парафином микалентной бумаге пишущей машинкой печатался текст.
Полученная матрица накладывалась на чистый лист бумаги и по ней прокатывался
валик с краской. Внизу получалась копия текста. Весь процесс получения
оттиска занимал несколько секунд. Все компоненты этого процесса продавались
в магазинах. Изготовить или купить фотовалики в магазине мог каждый. Правда
качество оттисков было невысокое.
Я заказал 7 или 8 резиновых валиков одному из мастеров МВТУ и снабдил и
обучил Балакирева, Юхновца, Давыдова, Зарю, Шаклеина пользованию этими
аппаратами. Аппарат был прост, практически он состоял только из резинового
валика. Впоследствии, при обыске у Георгия Давыдова в Ленинграде КГБ не
обратило на него внимания.
После изобретения аппарата "Хроника текущих событий", подпольные
журналы, стали выходить не по 4-5 копий, а сотнями экземпляров только в
нашей группе, не говоря уже о других. Мы также стали издавать общественно -
политический информационный журнал "Свободная мысль", я начал издавать по
частям свою книгу "Сравнение жизненного уровня трудящихся царской России,
СССР и капиталистических стран", а Балакирев затеял издание по частям
перевод книги Р.Конквиста "Великий террор". Раздавалось все это, разумеется,
в основном бесплатно и все основные расходы приходилось нести мне как
наиболее состоятельному члену группы.
Заря даже снял для этой цели отдельную квартиру, привлек своего друга
Рыбалко и организовал настоящую типографию. К сожалению, он действовал, в
основном, из корыстных побуждений и тайно от нас продавал порой за
значительную сумму литературу случайным людям. До момента ареста только
нашей группой было размножено в общей сложности более 150 тысяч страниц
запрещенной литературы и кадров фотопленок.
После того как по стране стали ходить отпечатанные на мимеографе
подпольные журналы, книги, а при обысках у инакомыслящих стали изымать уже
не единичные экземпляры, а целые тиражи запрещенной литературы, в советских
верхах поднялась паника. Там прекрасно понимали, что с пишущей машинкой, где
затратив колоссальный труд получаешь всего 4-5 копий, особой пропаганды не
сделаешь. Но если без особого труда чуть ли не каждый может изготовить сотни
и тысячи экземпляров, то эта, идущая снизу свобода печати может в корне
подорвать существующий режим. Было задействовано все КГБ и началась охота во
вовсесоюзном масштабе.
К этому времени попал на учет КГБ и я, правда как простой читатель
запрещенной литературы. В Ленинграде я показал кое-что из самиздатовских
материалов В.Сенюкову - мужу сестры жены. Он очень заинтересовался, попросил
кое-что перепечатать. Я дал при условии, что он не будет показывать это
своей жене Валентине. К сожалению. он не сдержал своего обещания, показал
ей, она потащила статью "Дочь Деспота" (о дочери Сталина Светлане) на
работу, похвастаться перед подругой. Потом вспомнила, что у подруги дядя
работает в КГБ. Прибежала домой, в панике все сожгла. Когда ее дернули в
КГБ, рассказала все о муже, о том, что литература получена от меня, но мужу
ничего о вызове в КГБ не сказала. Когда дернули его, якобы в соцстрах, то он
также с перепугу вложил меня, но у него хоть хватило мужества позвонить мне
в Москву и сказать об этом.
3. ЛИСТОВКИ
1 июня 1972г исполнялось 10 лет со дня крупного повышения цен на
продукты питания в 1962г. При этом повышении советские правители в 1962г.
клялись, что это повышение временное, "пройдет 2-3 года и цены будут сделаны
ниже, чем были."
Юрий Юхновец решил отпечатать и распространить листовки, посвященные
этому событию. Я пытался его отговорить от этой затеи, но он был настроен
решительно. Он попросил меня помочь составить текст (который он переделал по
своему, внеся в него вместо фактов эмоции) и отпечатать несколько вариантов.
В общей сложности было изготовлено более 3,5 тысяч листовок.
В ночь на I июня 1972г. Юхновец с товарищами разбросал эти листовки по
почтовым ящикам в 6-и районах Москвы. На другой день он передал информацию и
образцы листовок Петру Якиру, а тот спустя несколько дней иностранным
корреспондентам. 19 июня 1972г информация о распространении и содержание
листовок былa передана зарубежными радиостанциями.
Пожалуй это было самое крупное распространение листовок с 20-х годов
существования советской власти. ЦК дало указание КГБ во что бы то ни стало
найти виновных. Все московское КГБ было поставлено на ноги.
Беседуя с Петром Якиром при вручении листовок, Юхновец сказал, что он
связан с группой интеллигенции, располагающей множительной техникой,
способной как снабжать этой техникой других так и выпускать в больших
количествах подпольные журналы и издания.
В июле 1972г Якир был арестован. К сожалению,к этому времени он спился,
уже не мог существовать без алкоголя. КГБ пообещало ему море водки, лишь бы
он заговорил. И он наговорил 120 томов, в том числе и о нашей группе. Мой
телефон был подключен на запись и я стал замечать за собой слежку.
4. АРЕСТ. СЛЕДСТВИЕ
В сентябре 1972г Георгий Давыдов возращался в Ленинград из Сибирской
геологической экспедиции. Он дал телеграмму, что будет проездом через Москву
и мы приготовили для него передачу.
27 сентября он заехал ко мне, набил полный рюкзак литературой,
фотопленкой и отправился в аэропорт. До отлета самолета оставалось несколько
часов и тут он сделал крупный промах, решив сдать рюкзак в камеру хранения и
прогуляться по городу. Трудно сказать был ли за ним хвост еще с Сибири (в
экспедиции наверняка следили за ним) или он подхватил (и не проверил) хвост
от меня.
Во всяком случае кагебисты полезли проверить содержимое рюкзака,
подпрыгнули от удачи, тут же арестовали Давыдова, спустя пару часов меня,
Балакирева, Зарю с Рыбалко. На следующий день был взят
Юхновец, а спустя пару дней разыскали в командировке и Шаклейна.
Обыск у меня длился около 10 часов. В нем участвовало 10-12 кагебистов
под руководством следователя Горшкова С.Н. Помимо запрещенной литературы
изъяли пишущую машинку и радиоприемник. Забавно, что хотя обыск был очень
тщательный (перебирали каждую бумажку, простукивали стены, разбирали бытовые
приборы и т.п.) ни один тайник не был обнаружен. Кроме того, (что было очень
важно) мне удалось незаметно спрятать и записную книжки.
Около 2-х часов ночи меня вывели, посадили в легковую машину между двух
здоровых кагебистов и отвезли в Лефортовскую следственную тюрьму КГБ. Здесь
раздели до гола, прощупали каждую складку одежды, заглянули в зад. "И там
запрещенную литературу ищите!"- не выдержал я. "Так положено",- ответила
надзирательница.
После обыска отвели в темную одиночную камеру с железной койкой и
столиком, зацементированными в пол, и небольшим зарешеченным оконцем под
потолком, закрытым снаружи железными жалюзами. Горшкова вскоре заменила
бригада следователей под руководством Трофимова А.В., который занимался
лично мной. Мне он напоминал крысу, готовую ради личной выгоды служить
любому режиму будь то фашизм, нацизм или коммунизм. Лишь однажды вырвалась у
него мысль, которая, видимо, беспокоила его. "Вот вы все говорите о невинных
сталинских жертвах", - сказал он мне,- "А знаете сколько работников НКВД
уничтожил Сталин?"
"Диктаторы, заметая следы, в первую очередь уничтожают исполнителей
грязных дел",- ответил я. Больше он к этой теме не возрaщaлся.
Иногдa нa допросax вeличeствeнно появлялся нaчaльник слeдствeнного
отдeлa КГБ по Москвe и Московской облaсти Коньков Н.И. по габаритам и
поведению напоминавший разжиревшую свинью. Из всех сотрудников КГБ, с
которыми мне приходилось иметь дело, я не встречал ни одного интеллигента
даже начального уровня. Такую роль пытался играть только начальник
Лефортовской тюрьмы Петренко. Он любил вызывать подследственных
инакомыслящих к себе в кабинет и распространяться о своем участии в
знаменитом деле Рокотова (подпольное производство одежды), когда
коммунистические правители применили обратную силу закона и казнили группу
предпринимателей. Забавно, что надзиратели, уводя заключенных от Петренко,
подвергали их тщательному обыску. Видимо, взаимная слежка проела систему КГБ
сверху до низу. Мне пришлось слышать разговор двух кагебистов, когда один
пригласил другого выпить. Тот ответил: "С тобой выпьешь, а ты потом пойдешь
и вложишь!"
Сидел я все время в 3-х местной камере со стукачами. В основном это
были валютчики, крупные взяточники, лица обвинявшиеся в грабеже иностранцев
и измене родины. Самым заметным среди них был Анатолий Грицай, обвинявшийся
в пособничестве шпиону и попытке незаконного перехода границы. Выдав одного
из крупных западных разведчиков, помогавшего ему в побеге на Запад, он
отбывал свой срок в следственной тюрьме КГБ, занимаясь стукачеством,
психологической обработкой и намотал срок многим людям.
Политическиx вместе никогда не сажали. Питание было отвратительным,
медицинской помощи практически никакой, полная изоляция от внешнего мира
(только иногда газета "Правда"), сон на железных прутьях койки с тощим
матрацем превращался в ночную пытку.
Следствие длилось 9 месяцев. Трофимов был раздражен и постоянно
попрекал меня: "Вы что-то вспоминаете, когда Вас припрешь фактами к стенке!
Вот такой-то (он называл имя одного из членов группы) не успеешь задать
вопрос, как выхватывает нз рук микрофон и все говорит!"
КГБ изучало всю жизнь, стараясь помимо статьи 70-ой Уголовного Кодекса
РСФСР (антисоветская агитацня и пропаганда) пришить какое нибудь уголовное
преступление, перебрало 12 статей.: от занятия запрещенным промыслом (давал
частные уроки), до измены Родине (Балакирев показал, что я, якобы, в случае
ареста, готов рассказать иностранным корреспондентам советские технические
секреты (интересно как это я мог сделать находясь в тюрьме КГБ?)). Однако
несмотря на все усилия КГБ зацепиться за что - нибудь еще им так и не
удалооь. Практически я был чуть лн не единственным заключенным в
политическом Мордовском концлагере, у которого была чистая 70-я статья без
уголовных "довесков".
После 9-и месяцев следствня мне было вручено обвинительное заключение,
состряпанное Трофимовым в виде одного предложения, примерно из 10 тысяч
слов, где попирая русскую грамматику все заголовки "антнсоветских"
документов писались с маленькой буквы. Ни одного факта клеветы из вмененных
документов не приводилось. Все они голословно были обьявлены
"антисоветскими, клеветническими измышлениями, порочащими советский
государственный и общественный строй". Забавно, что в число "антисоветских"
и "клеветнических" попали даже мои выписки (с точным указаннем источников)
из решений прошлых съездов КПСС и Пленумов ЦК с обeщaниями по повышению
жизненного уровня народа. Поскольку указанныe в них сроки давно прошли, то
чтение этих документов вызывало смех. Когда я сказал Трофимову как можно
объявлять антисоветскими решения съедов КПСС, то он откровенно сказал:
"Болонкин, вы же умный человек! Зачем Вам надо было копаться в прошлых
съездах. Есть новые съезды, новые обещания!"
5. СУД
Суд состоялся с 19 по 23 ноября спустя 5 месяцев после окончания
следствия, что само по себе было нарушением закона, в здании нарсуда
Бабушкинского района Москвы под председательством судьи Лубенцовой В. Г.
Судили меня и Балакирева. Дела остальных были выделены в отдельные
судопроизводства.
Вход, лестничные пролеты и коридоры были оцеплены сотрудниками КГБ. В
зале десяток перeодетых кагебистов изображали "публику". В зал "открытого"
суда не была допущена даже моя жена. Академик А.Д.Сахаров трижды пытался
попасть в зал заседания, но так и не смог.
В этот 1973г коммунистические правители во всю играли с Западом в
разрядку, провели в Москве Конгресс миролюбивых сил, выступление с
раскаянием Якира и Красина. Поэтому они так долго тянули с нашим судом и
постарались спустить его на тормозах.
В решении суда говорилось: "В отношении подсудимого Болонкина судебная
коллегия учитывает его активные действия при совершении преступления -
изготовление множительных аппаратов для размножения в больших количествах
антисоветских документов,... а также большое количество изготовленных,
размноженных и распространенных лично им документов, нашла необходимым
избрать ему меру наказания.. 4 года ИТК строго режима и 2 года ссылки".
"Радиолу, радиоприемник "Спидола", фотоаппаратуру и пишущие машинки, -
обратить в доход государства, как орудия преступления".
"В отношении подсудимого Балакирева судебная коллегия учитывала, что он
как на предварительном следствии, так и в судебном заседании чистосердечно
признал себя виновным, своим поведением способствовал всестороннему и
полному раскрытию преступления и нашла возможным в порядке исключения
применить к нему статью 44 УК РСФСР, избрав меру наказания не связанную с
лишением свободы". Он был осужден условно на 5 лет.
Балакирев держал в своих руках все связи, КГБ по его показаниям открыло
12 новых дел и было очень довольно.
Заря и Рыбалко как глубоко раскаявшиеся и способствовавшие раскрытию
"преступления" были освобождены через 4 месяца следствия. В отношении
Юхновца кагебистские "психиатры" дали заключение, что год назад (когда они
его естественно не наблюдали и когда он распространял листовки), он был
невменяем (т.е. не отвечал за свои действия), а теперь он психически здоров.
Его освободили и поставили на учет в психодиспансер, т.е. под угрозу
помещения в тюремную психобольницу в любой момент. Шаклеин был помилован
Верховным Советом РСФСР до суда (?!).
Таким образом из всей арестованной московской группы в концлагерь был
отправлен только я.
Из ленинградской группы были арестованы двое Георгий Давыдов и Слава
Петров. Их процесс получил меньшую огласку и обошлись с ними более жестоко.
Давыдову дали 5 лет концлагерей строгого режима, а Петрову 3 года. Хотя
пунктов обвинения у них было в 4-5 раз меньше, чем у нас с Балакиревым.
6. КОНЦЛАГЕРЬ ЖХ-389/17а
В феврале 1973г из Лефортовской тюрьмы КГБ меня отправили в Мордовский
политический концлагерь. Перед отправкой подвергли тщательному обыску,
отобрали все записи. Ночью в "черном воронке" привезли на заднюю часть двора
Курского вокзала и после долгого ожидания в огромной толпе заключенных под
лай собак и лязг автоматов погрузили в столыпинские вагоны. Здесь уже
вагонная охрана вновь подвегла обыску, отобрала все что представляло
ценность, избила меня, когда я попытался возражать против грабежа, и как
политзаключенного посадила в отдельную тесную камеру-купе.
В Потьме поезд остановился на высокой насыпи и при выгрузке охранники
развлекались, пинком выбрасывая заключенного из дверей вагона и хохоча, пока
он катился со своим сидором вниз по насыпи.
Первый концлагерь, куда меня привезли, был расположен в поселке Озерный
и зашифрован подобно важнейшему оборонному объекту под почтовый ящик
ЖХ-385/17а. Впоследствии я убедился, что засекречивание расположения и
шифровка под почтовые ящики относится ко всем концлагерям Советского Союза,
включая уголовные. Политзэки встретили меня хорошо. Из русских здесь сидели
Егоров, из украинцев Микитко Яромир, из евреев Миша Коренблит, Илья Глейзер,
из прибалтов Роде Гунер, Алекс Пашилис, Вильчаускас Бротислав, из молдаван
Граур Валерий, из армян Меликян Сурен и др. Здесь же я встретил и Славу
Петрова. В концлагере было много участников национальных освободительных
движений, религиозников, лиц осужденных за попытку побега и измену родине,
полицаев.
Политзэки старались быстрее ввести меня в курс всех концлагерных дел и,
в свою очередь, узнать от меня последние новости с "воли".
Работали 6 дней в неделю, шили рукавицы. Нормы для пожилых людей были
трудно выполнимы и каждый год повышались на 10%. Питание как и во всех
концлагерях скудное и однообразное (сечка, овес), постоянно осушалась острая
нехватка животных белков, жиров и витаминов. Но больше всего страдали от
отсуствия информации. Наша попытка собрать самодельный радиоприемник
окончилась неудачей из-за отсуствия деталей. Кроме того, постоянные
внезапные обыски, иногда по несколько раз в день, делали эту затею очень
опасной.
Нам приходилось довольствоваться официальным политчасом полуграмотных
начальников отрядов, которые запинаясь читали по бумажке спущенные сверху
доклады. Публично задавать им вопросы не разрешалась. Для этого надо было
оставаться для беседы с глазу на глаз. Но объяснить даже прочитанное они не
могли и желающих политически просветиться не находилось.
Миша Корeнблит был участником знаменитого самолетного дела, когда
группа евреев закупила все билеты на самолет и при помощи своего летчика,
намеревалась улететь в Израиль. Алекс Пашилис и Роде Гунер выступали за
отделение своих оккупированных республик, а кандидата биологических наук
Илью Глейзера отправили в концлагерь просто за нежелание жить в СССР.
Особенно меня поразила судьба старообрядца священника Михаила Ершова,
который так и умер в этом концлагере. Я читал его приговора и удивлялся как
можно посадить человека за то, что он только молился и организовал молельный
дом.
Койку мне выделили рядом с Владимиром Кузюкиным, бывшим офицером
советской группы войск в Германии, осужденного, по его словам, якобы за
антисоветскую литературу и работавшего на теплом месте мастера по ремонту
швейных машинок. Доверенные ему мои записи оказались в КГБ, хотя он
утверждал, что сжег их. Впоследствии он был обвинен в стукачестве и,
кажется, освободился досрочно.
Подружился я и со Славой Петровым. Он проходил по параллельному с нашим
делу Георгия Давыдова в Ленинграде. Это был простой рабочий, помогавший
Георгию в размножении литературы. Он получил самый маленький срок - 3 года.
Самого Давыдова отправили в Пермский концлагерь. Слава рассказал, что к нему
применяли психотропные препараты, вызывающие болтливость. Однако, судя по
его приговору, много им узнать не удалось. Возможно, многого он и не знал.
В его приговоре к своему великому изумлению в числе свидетелей я
встретил и себя, хотя до этого я его вообще не знал, а когда меня спросили
на их суде (его судили вместе с Георгием Давыдовым), то заявил, что вижу
Петрова впервые. Я написал резкий протест в Верховный Суд РСФСР, где обвинил
их в фабрикации и потребовал вычеркнуть меня из числа свидетелей, поскольку
"я не хочу вместе с судьями сидеть на Нюренбергской скамье подсудимых для
фашистских преступников". Никакого ответа я не получил.
Слава не унывал в самых трудных ситуациях. Помню (по согласованию с
нами) он подал заявление начальнику отряда Пятаченко, что хочет вступить в
СВП (Секция внутреннего порядка -холуйская организация, созданная
администрацией для террора и стукачества). КГБ и руководство концлагеря было
в растерянности, допустить явного антисоветчика слушать инструкции стукачам,
было невозможно. Ему вежливо отказали, как не доказавшему своего
исправления.
Концлагерь сильно подорвал его здоровье и в 1989г Слава скончался,
оставив парализованную мать.
Граур Валера был участником группы, требовавшей возрата Молдовии
Румынии. Они связались с румынским руководством. Два года те выжидали, а
затем выдали их советскому КГБ.
7. КОНЦЛАГЕРНАЯ БОЛЬНИЦА
Через пару месяцев ввиду резкого ухудшения здоровья меня отправили в
концлагерную больницу в Барашево, где я пробыл до ноября 1974г. Больница
была важным узловым пунктом, куда временно привозили больных
политзаключенных со всех Мордовских и даже Пермских политических
концлагерей. Здесь мне пришлось близко познакомиться с такими замечательными
людьми как организатор знаменитого самолетного побега Эдик Кузнецов,
руководитель "Всеросийского Христианско - Демократического Союза" Игорь
Огурцов, украинский поэт Василий Стус и др.
Во время пребывания на больнице проводил большую координационную работу
по организации одновременных голодовок и протестов по всем концлагерям, по
обмену информацией, обучению политзаключенных методам тайнописи, шифрования,
связи и передачи информации на волю. Наиболее важной акцией была организация
впервые Дня Советского Политзаключенного и одновременной голодовки в связи с
этим днем во всех политических концлагерях СССР. Где-то в сентябре 1974г в
больницу на короткое время привезли с особого (тюремного) режима (Сосновка,
ЖХ-389/1-6) Эдика Кузнецова. Держали его в камере, лишь на короткое время
выпуская раз в день на прогулку. И хотя кругом была масса стукачей, я
встретился с ним, обсудил эту идею и в качестве Дня Советского
Политзаключенного он предложил 30 октября. Об этом я сообщил по всем
концлагерям. Было передано сообщение также на волю. Эта дата была объявлена
академиком Сахаровым и зарубежными радиостанциями. Голодовки, обсуждения и
требования статуса политзаключенного состоялись во всех политических
концлагерях.
Познакомился я на больнице со многими политзаключенными. С украинцем
Матвиюк Кузьма, а также молодым парнем, бывшим студентом университета
Попадюк Зарян. Были здесь на лечении и политзэки с особого режима как
Осадчий Михаил, много рассказывавший о кровавом подавлении восстания
заключенных на Колыме.
Естественно такая акция как организация Дня пз/к, а также активизация
жизни политзаключенных, утечка информации о положении в концлагерях, нe
могли пройти бесследно. В ноябре по приказу начальника КГБ при Мордовских
политлагерях Владимира Дротенко, меня схватили, перебросили в концлагерь
ЖХ-389/19 в п.Лесной и началось бесконечное мотание по карцерам (ШИЗо) и так
называемым ПКТ (внутрилагерные тюрьмы особого режима). Формально для этого
использовали мой отказ грузить трупы из морга. Что только я не нашел в
рапорте на эту тему. Оказывается администрация постоянно заботилась обо мне,
поместив меня в больницу и заодно заставив работать кочегаром в тюремной
бане, проводила со мной большую политике - воспитательную работу, объясняя
блага коммунизма, а я, неблагодарный, не только не встал на путь
исправления, но и отказался грузить трупы на телегу.
Кое-что мне удалось сделать на больнице для пз/к и в чисто бытовом
отношении - отремонтировать и прочистить отопительную систему бани, которая
не ремонтировалась и не чистилась неверно несколько десятилетий и в бане был
дикий холод.
Тяжело было видеть как страдают и мучаются люди в больнице, где
все "лечение" носило формальный характер. Особенно я перeживал за
украинского поэта Василия Стус, с которым мы стали близкими друзьями.
Он имел развитую язву желудка, испытывал постоянные боли, очень мучался,
нуждался в лекарствах. Ему отвечали, что нужных лекарств нет и в то же время
отказывались передать медикаменты, которые ему присылали или привозила жена,
даже такие болеутоляющие как викалин.
8. КОНЦЛАГЕРЬ ЖХ-389/19
Концлагерь ЖХ-389/19 в п.Лесном был в несколько раз больше, чем
ЖХ-389/17а. В основном здесь производились деревянные корпуса для часов -
ходиков образца прошлого века. Я их давно не видел даже в СССР и удивлялся
кому нужны эти древности в наш электронный век.
Здесь я познакомился со многими замечательными людьми ставшими моими
друзьями как Паруир Айрикян, Сергей Солдатов, Владимир Осипов и многие
другие.
С Паруиром Айрикяном мы провели многие дни и месяцы вместе в камерах
ШИЗо (по официальной терминологии штрафной изолятор, а проще говоря -
кaрцер) и ПКТ (официально - помещение камерного типа, а по сути
внутрилагерная тюрьма особого режима) и стали большими друзьями. Он поражал
меня своей стойкостью, мужеством и беззаветной любовью к Армении. Его
авторитет безоговорочно признавали все политзаключенные - армяне. Этого
человека не могли сломить ни пытки, ни издевательства кагебистов. Его знала
вся Армения и многие выдающиеся деятели культуры Армении, рискуя своей
карьерой, писали ему письма.
Сергей Солдатов был основателем Демократического Движения в Эстонии в
брежневские времена. Я подозреваю даже, что он был автором или соавтором
"Программы Демократического Движения Советского Союза" - документа,
размножение и распространение которого было вменено и нашей группе,
повидимому, он был участником издания подпольного журнала "Луч Свободы", а
также многих других основополагающих документов, как, например, "Меморандум
Демократов Верховному Совету СССР", распространение которого фигурировало в
нашем приговоре. Это был глубоко эрудированный человек, имевший обширные
знания в политике и истории, идеолог по складу мышления.
Володя Осипов отбывал срок за издание журнала "Вече", размножение
которого входило также и в наше обвинение. Это истинно русский, глубоко
религиозный человек, отстаивавший идеи славянофилов, русского самосознания,
близкий по своим убеждениям к идеям А.И.Солженицына и постоянно выступавший
в защиту последнего в своих статьях.
В концлагере было много евреев, требовавших выезда в Израиль, например,
известный писатель Михаил Хейфиц, участник ленинградского самолетного дела
Каминский Лассаль, участники Демократического Движения (как, увезенный в
другой концлагерь незадолго до моего прибытия, Кронид Любарский , о котором
ходили целые легенды), участники освободительных движений Украины и
Прибалтики, националисты почти всех республик СССР. В политическом
концлагере, как в калейдоскопе, были представлены почти все типы подпольных
течений и брожений в Советском Союзе от монархистов до "истинных"
коммунистов и коммунистов - "ленинцев".
К сожалению, малый объем брошюры не позволяет остановиться на них и
даже просто перечислить имена многих прекрасных людей, с которыми пришлось
встречаться. Большинство из них были ярыми противниками существующего
режима. В трудных условиях концлагеря и кагебисткого террора многие дружили
и всячески помогали друг другу, проводили совместные акции, выступали в
защиту преследуемых, объявляли голодовки, когда кого-то начинали терзать
особенно беспощадно.
Я вспоминаю как было приятно, когда после очередного 15-суточного
голодного пребывания в холодном карцере меня выпускали на короткое время в
жилой барак и друзья, которые в это время работали в производственной зоне,
оставляли мне продукты и открытки с теплыми словами.
Кроме политических в Мордовских лагерях отбывали свой бесконечный срок
много полицаев, сотрудничавших с немцами во время войны, лица, обвинявшиеся
в измене родины (например, Юрий Храмцев), дипломаты- перебежчики (Сорокин,
Петров) вернувшиеся под "твердое" обещание советского правительства, что им
ничего не будет, рeлигиозники (Евгeний Пaшнин) и уголовники, поверившие в
легенду о чудесных условиях в политическом концлагере, ставшие
"политическими", обматерив советскую власть, и переведенных из уголовных
лагерей.
Многие из них быстро становились стукачами КГБ. Из политических никто с
ними не общался и единственное, что они могли доносить, кто что делает, и с
кем встречается.
Дело доходило до того, что когда я шел ночью в туалет (все "удобства",
конечно, располагались вне барака, во дворе), то кто-то из стукачей также
поднимался.
Уголовники же ставшие "политическими" быстро убеждались, что условия в
политическом концлагере много хуже, чем в уголовном, поскольку он был
полностью изолирован от внешнего мира и администрация настолько была
запугана КГБ, что отказывалась вступать с уголовниками в обычные бытовые
махинации.
Даже начальник моего отряда, разговаривая со мной в своем кабинете,
как-то обронил: "Я надеюсь, что в моем кабинете нет микрофонов КГБ".
Мои письма родным и друзьям постоянно конфисковывали как
клеветнические. Иногда по полгода я не мог отправить ни одного письма. И
тогда я проделал такой эксперимент. В скудной лагерной библиотеке было
полное собрание сочинений Ленина. По мысли КГБ труды создателя КПСС могли
помочь политзаключенным понять как прекрасна коммунистическая власть и как
глубоко они заблуждались. Я взял том переписки Ленина, стал переписывать его
письма к Горькому, Крупской, Арманд и др. деятелям и подавать в цензуру как
СВОИ. В этих письмах не было изменено ни слова. Некоторое длинные письма
были только сокращены или опущены имена. И ни одно письмо Ленина не было
пропущено цензурой. Все они были конфискованы как "антисоветские",
"клеветнические", "циничные". В ито
