енщин, виденных им за чайным столом его матери. Не далее как вчера ему было бы неприятно видеть Бланш, растиравшую ноги Фроны. Но сегодня он восхищался тем, что Фрона позволила ей это сделать, и почувствовал большую симпатию к Бланш. Его приподнятое настроение, может быть, объяснялось пуншем, но так или иначе он находил признаки каких-то доселе неведомых ему достоинств на огрубевшем лице Бланш. Фрона надела высохшие мокасины и стояла, терпеливо слушая Джека Корнелла, произносившего, заикаясь, последний бессвязный тост. -- За... за... че... человека,-- бормотал он хриплым голосом, спотыкаясь на каждом слоге,-- который создал... создал... -- Эту благословенную страну,-- подсказала Дева. -- Правильно, дорогая.. За... че... че... человека, который создал эту благословенную страну... За... э... э... Джекоба Уэлза! -- И добавьте,-- крикнула Бланш,-- за дочь Джекоба Уэлза! -- Браво! Почтить вставанием! Пьем до дна! -- О, она замечательный товарищ! -- заявил Дэл, раскрасневшийся от пунша. -- Я хотела бы хоть один раз пожать вам руку,-- тихо сказала Бланш, в то время как другие галдело хором. Фрона сняла рукавицу, которую уже успела надеть, и они обменялись крепким рукопожатием. -- Нет,--сказала Фрона Корлиссу, видя, что он на" дел шапку и завязывает наушники.-- Бланш говорит, что Пентли живут всего в полумиле отсюда, и дорога идет все прямо. Я не хочу, чтобы меня провожали. Нет! -- Она сказала это таким повелительным тоном, что Вэнс швырнул шапку на койку.-- Спокойной ночи, господа! -- крикнула она, наградив пирующих улыбкой. Корлисс проводил ее до двери и вышел из хижины. Она посмотрела на него. Ее капюшон был наполовину откинут, и лицо обольстительно сияло при свете звезд. -- Я... Фрона... я хотел бы... -- Не беспокойтесь,-- прошептала она.-- Я не вы" дам вас, Вэнс. Он заметил насмешливый блеск в ее глазах, но все-таки пытался продолжать. -- Я только хочу вам объяснить... -- Не нужно. Я все поняла. Не могу, однако, сказать, что одобряю ваш вкус. -- Фрона! -- Страдание в его голосе тронуло ее. -- Ах, какой глупый!--засмеялась она.--Разве я не знаю? Ведь Бланш мне сказала, что она промочила ноги. Корлисс опустил голову. -- Право, Фрона, вы самая последовательная женщина, какую я встречал. К тому же,-- он выпрямился во весь рост, и в его голосе зазвучали повелительные нотки,-- ведь между нами не все кончено. Она пыталась остановить его, но он продолжал, -- Я знаю, я чувствую, что все выйдет по-иному. Говоря вашими же словами, не все факты были приняты во внимание. А что касается Сент-Винсента... Вы еще будете моей. Но, возможно, это будет не так скоро! Он протянул к ней жадные руки, но она успела предупредить его движение, засмеялась и, быстро повернувшись, легко побежала по дороге. -- Вернитесь, Фрона! Вернитесь! -- кричал он ей вслед.-- Простите меня! -- Не надо,-- донесся ответ.-- А то я буду огорчена. Спокойной ночи! Он подождал, пока она не исчезла во мраке, потом вернулся в хижину. Он совершенно забыл о том, что там происходило, и в первую минуту его поразило это зрелище. Карибу Бланш тихо плакала в стороне. У нее были блестящие влажные глаза, и, когда он на нее взглянул, одинокая слеза катилась по ее щеке. Лицо Бишопа стало серьезным. Дева легла головой на стол, среди опрокинутых кружек и пролитой жидкости. Корнелл наклонился над ней и, икая, бессмысленно повторял: "Вы молодец, дорогая! Вы молодец!" Но Дева была безутешна. -- О, боже! Когда я подумаю, что есть и что было... и не по моей вине. Не по моей вине, говорю вам! -- крикнула она в порыве злобы.-- Где я родилась, спрашиваю я вас? Кто был мой старик? Горький пьяница. А моя старуха? Ее знал весь Уайтчепел! Кто истратил на меня хоть грош? Кто воспитывал меня? Кто заботился обо мне? Хоть чуточку! Хоть чуточку! Корлиссом овладело внезапное отвращение. -- Замолчите! -- приказал он. Дева подняла голову, растрепанные волосы делали ее похожей на фурию. -- Кто она? -- язвительно спросила она.-- Ваша возлюбленная? Корлисс повернулся к ней с бледным от ярости лицом, его голос дрожал от гнева. Дева вся съежилась и инстинктивно защитила лицо руками. -- Не бейте меня, сэр! -- захныкала она.-- Не бейте меня! Корлисс испугался своего порыва и постарался овладеть собой. -- Теперь,-- спокойно сказал он,-- одевайтесь и уходите. Все. Проваливайте! -- Это недостойно мужчины,-- проворчала Дева, видя, что ей не угрожают побои. Но Корлисс сам проводил ее до двери, оставив сказанное без внимания. -- Выгнать дам! -- фыркнула она, споткнувшись о порог. -- Прошу прощения,-- бормотал Джек Корнелл успокаивающе,-- прошу прощения. -- Спокойной ночи. Мне очень жаль,-- сказал Корлисс, обращаясь к выходящей Бланш с извиняющейся" улыбкой. -- Вы франтик! Вот что вы такое! Проклятый франтик! -- кинула ему Дева, закрывая дверь. Корлисс тупо посмотрел на Дэла Бишопа, затем увидел беспорядок на столе и, подойдя к своей койке, бросился на нее. Бишоп оперся локтями о стол и стал возиться со своей шипящей трубкой. Лампа начала дымить, замигала и потухла. Но Бишоп не сходил с места, все снова набивая свою трубку и бесконечно чиркая спичками. -- Дэл! Вы не спите? -- окликнул его наконец Корлисс. Дэл что-то проворчал. -- Я поступил по-хамски, выгнав их в метель. Мне стыдно самого себя. -- Понятно,-- ответил Дэл. Последовало продолжительное молчание. Дэл выбил пепел из трубки и встал. -- Спите? -- спросил он. Не получив ответа, Дэл тихо подошел к койке и накрыл инженера одеялом. ГЛАВА XXI -- Да что все это значит?--Корлисс лениво потянулся и положил ноги на стол. Он не проявлял особого интереса к тому серьезному разговору, который затеял полковник Трезвей. -- То-то и оно! Старый и вечно новый вопрос, который человек задает миру. Полковник уткнулся носом в свою записную книжку. -- Вот,-- сказал он, протягивая грязный листок бумаги.-- Я списал это много лет тому назад. Послушайте. "Что за чудовищное создание человек; это нездоровый комок склеенных частиц пыли. Он либо переставляет ноги, либо лежит в бесчувственном сне. Он убивает, питается, растет, создает себе подобных, покрытый волосами, как травой, с блестящими глазами. Он может испугать ребенка. Бедняга, его ждет недолгий век, и на каждом шагу его подстерегают невзгоды. Он полон непомерных и противоречивых желаний. Окруженный дикарями, от которых он происходит, он безжалостно осужден нападать на себе подобных. Вечный ребенок, зачастую поразительно храбрый, зачастую трогательно добрый, он спокойно сидит, разглагольствуя о добре и зле и о свойствах божества, и вдруг вскакивает на ноги, чтобы сражаться из-за выеденного яйца или умереть за идею!" -- И к чему все приведет?..-- с жаром спросил Трезвей, отбрасывая листок.--Этот нездоровый комок склеенных частиц? Корлисс зевнул в ответ. Он весь день был в пути, и ему хотелось спать. -- Вот, например, я, полковник Трезвей. Мне немало лет, но я довольно хорошо сохранился, занимаю приличное положение в обществе, у меня кое-что лежит в банке, и мне незачем больше утруждать себя. А между тем я в течение всей своей жизни и даже сейчас напряженно работаю с рвением, достойным человека вдвое моложе меня. Ради чего? Я могу съесть, выкурить и проспать только свою долю, а этот клочок земли, который люди называют Аляской,-- самое худшее место в мире в смысле пищи, табака и одеяла. -- Но эта напряженная жизнь поддерживает вас,-- возразил Корлисс. -- Философия Фроны,-- насмешливо сказал полковник. -- И ваша и моя... -- И нездорового комка склеенных частиц пыли. -- Оживленного страстями, с которыми вы не считаетесь,-- чувством долга, расы, верой. -- А вознаграждение? -- спросил Трезвей. -- Каждый ваш вздох! Майская муха живет всего один час. -- Не понимаю. -- "Кровь и пот! Кровь и пот!" Вы крикнули это после суматохи и потасовки в баре, и вы могли бы расписаться под этими словами. -- Философия Фроны. -- И ваша и моя... Полковник пожал плечами, но, помолчав, признался: -- Видите ли, мне никак не удается стать пессимистом, сколько бы я ни старался. Мы все получаем награду, и я больше многих других. Ради чего? -- спросил я себя и получил следующий ответ: поскольку конечный итог не в сфере наших достижений, займемся ближайшим. Побольше компенсации, здесь и сию же минуту. -- Чистейший гедонизм! -- Вполне разумная точка зрения. Я сейчас же примусь за ее осуществление. Я могу купить продовольствие и одеяла для двадцати человек, но в состоянии есть и спать только за себя. Следовательно, отчего бы мне не заботиться о двоих? Корлисс спустил ноги и уселся на койке. -- Иными словами? -- Я женюсь и шокирую общество. Оно ведь любит, чтобы его шокировали. Это одна из форм вознаграждения за то, что я нездоровый комок склеенных частиц. -- Я могу представить себе только одну женщину...-- неуверенно сказал Корлисс, протягивая руку. Полковник медленно пожал ее. -- Это она. Корлисс выпустил его руку, и лицо его отразило тревогу. -- Но Сент-Винсент? -- Пусть это заботит вас, а не меня. -- Значит, Люсиль?.. -- Ну, разумеется! Она чуть уподобилась Дон-Кихоту и провела свою роль блестяще. -- Я... я не понимаю.-- Корлисс растерянно потер себе лоб. Трезвей посмотрел на него с улыбкой превосходства. -- И понимать нечего. Весь вопрос в том, будете ли вы моим шафером? -- Конечно. Но долго же вы крутились вокруг да около! Это не в вашем духе. -- С ней я действовал иначе,-- заявил полковник, гордо покручивая ус. Начальник Северо-западной горной полиции может в экстренных случаях совершать брачный обряд, так же как и творить суд. Поэтому капитан Александер удостоился визита полковника Трезвея, а после его ухода отчеркнул в своей записной книжке завтрашний день. Затем жених пошел к Фроне. Люсиль не просила его об этом, поспешил он объяснить, но у нее нет других знакомых женщин, а главное, он (полковник) знает, кого бы Люсиль хотела пригласить, если бы посмела. Поэтому он берет это на свою ответственность. И он знает, что такой сюрприз доставит ей большую радость. Внезапность этого приглашения смутила Фрону. Только третьего дня Люсиль обратилась к ней с просьбой по поводу Сент-Винсента, а теперь... Причем же тут полковник Трезвей? Здесь и раньше была какая-то фальшь, но теперь это чувствовалось вдвойне. Возможно ли, что Люсиль притворялась? Эта мысль промелькнула у нее в то время, как полковник тревожно следил за ее лицом. Она знала, что должна немедленно дать ответ, но ее отвлекало невольное восхищение его смелостью. Она волей-неволей послушалась голоса сердца и согласилась. И все же чувствовалась какая-то натянутость, когда они на следующий день сошлись вчетвером в кабинете капитана Александера. Здесь было холодно и неприветливо. Люсиль едва удерживалась от слез и выказывала волнение, несвойственное ей, а Фрона, несмотря на все старания пробудить в себе прежнюю симпатию к Люсиль, не могла победить холодность, которая незаметно возникала между ними. Это, в свою очередь, повлияло на Вэнса. В его манерах появилась отчужденность, отдалявшая его даже от полковника. Полковник Трезвей словно скинул двадцать лет со своих прямых плеч, и то несоответствие возрастов, которое видела Фрона в этом браке, сглаживалось, когда она смотрела на него. "Он хорошо прожил свою жизнь",-- подумала она и, следуя какому-то таинственному инстинкту, почти с тревогой перевела взгляд на Корлисса. Но, хотя полковник помолодел на двадцать лет, Вэнс ничуть не отставал от него. После их последней встречи он принес в жертву морозу свои каштановые усы, и его чистое лицо, дышавшее здоровьем и энергией, казалось совсем мальчишеским; обнажившаяся верхняя губа говорила об упорстве и решительности. Кроме того, черты его лица свидетельствовали о духовном росте, и во взгляде его, выражавшем прежде мягкую настойчивость, теперь чувствовалась твердость с примесью резкости или суровости, которые развивает в человеке борьба с трудностями и привычка к быстрым решениям. Bcei это как бы наложило на него печать энергии, присущую всем людям дела, независимо от того, погонщики ли они собак, мореплаватели или вершители судеб государства. По окончании несложного обряда Фрона поцеловала Люсиль. Но Люсиль почувствовала, что в этом поцелуе чего-то не хватает, и глаза ее наполнились слезами. Трезвей, с самого начала уловивший эту отчужденность, улучил минуту, чтобы переговорить с Фроной, пока капитан Александер и Корлисс любезничали с миссис Трезвей. -- В чем дело, Фрона? -- спросил полковник без обиняков.-- Я надеюсь, что вы пришли сюда не против своей воли. Мне было бы это очень неприятно, не ради вас, так как неискренность ничего лучшего не заслуживает, но ради Люсиль. Это нехорошо по отношению к ней. -- Здесь от начала до конца все неискренне,-- сказала она дрогнувшим голосом.-- Я старалась, как могла, я надеялась, что мне это удастся лучше. Но я не умею притворяться. Мне очень жаль... но... я... я огорчена. Нет я не могу объяснить это, в особенности вам. -- Будем говорить прямо, Фрона. Тут замешан Сент-Винсент? Она кивнула головой. -- Я попал в точку. Во-первых,-- и он перехватил тревожный взгляд Люсиль,--она только третьего дня напела вам о Сент-Винсенте. Во-вторых, на этом основании вы считаете, что ее сердце не участвует в сегодняшней церемонии, словом, что она выходит за меня ради положения и денег. Не так ли? -- Разве этого недостаточно? Ах, дорогой полковник, я страшно разочаровалась в ней, в вас, в себе самой! -- Не глупите! Я слишком хорошо к вам отношусь, чтобы видеть вас в дурацком положении. Игра развивалась слишком быстро. Ваши глаза не уследили за ней. Послушайте. Мы держим это в тайне, но Люсиль -- пайщик Французского Холма. Ее паи считаются самыми крупными в деле. Они сейчас стоят по меньшей мере полмиллиона. С ее именем не связано никаких обязательств. Разве она не могла забрать эти деньги, уехать и начать жить заново где угодно? Вы теперь можете вообразить, что я женюсь на ней по расчету. Фрона, она любит меня, и скажу вам по секрету, я не стою ее. Надеюсь, что в будущем я сумею это загладить. Но не в этом сейчас дело. Вы считаете ее чувство слишком скороспелым. Да будет вам известно, что наше сближение происходило постепенно. Оно началось, когда я впервые приехал сюда. И мы ни на что не закрывали глаза. Сент-Винсент? Тьфу! Мне все было известно с самого начала. Она вбила себе в голову, что он не стоит вашего мизинца, и сделала попытку расстроить ваши отношения. Вы никогда не узнаете, как она относилась к Сент-Винсенту. Я предупреждал ее, что она не знает Уэлзов, и она потом согласилась со мной. Вот как все было. Теперь решайте, как знаете. -- Что вы думаете о Сент-Винсенте? -- Что я думаю, это неважно, но скажу вам по совести: я согласен с мнением Люсиль. И не в этом суть. Как вы теперь относитесь к этому... к ней?.. Фрона, не отвечая, подошла к поджидавшей их группе. Люсиль издали следила за выражением ее лица. -- Он вам сказал?.. -- Что я идиотка,-- ответила Фрона.-- И мне кажется, что так оно и есть. Принимаю это пока на веру,-- прибавила она с улыбкой.-- Я еще плохо соображаю, но... Капитан Александер только что вспомнил какой-то свадебный анекдот и повел полковника к печке, чтобы поделиться с ним. Вэнс пошел за ними. -- Это в первый раз,-- говорила Люсиль,-- и это для меня имеет такое огромное значение! Гораздо более серьезное, чем... чем для большинства женщин. Я боюсь. Мне страшно. Но я люблю его, люблю... И, когда мужчины, основательно переварив анекдот, вернулись, Люсиль рыдала: милая, милая Фрона... Как раз в этот удачный момент в комнату без стука вошел Джекоб Уэлз в шапке и рукавицах. -- Незваный гость,-- сказал он вместо приветствия.--Все кончено? Так? --И прямо в медвежьей шубе он обнял Люсиль.-- Полковник, вашу руку. Прошу извинения за свою навязчивость и жду ваших сожалений за то, что вы меня не известили. Ну, скорее кончайте с ними! Алло, Корлисс! Капитан Александер, здравствуйте! -- Что я натворила? -- застонала Фрона. Она также удостоилась медвежьего объятия и сама крепко, почти до боли пожала руку отца. -- Мне пришлось поддержать твою затею,-- прошептал он, и его рукопожатие действительно сделало ей больно. -- Ну, полковник, я не имею чести знать, каковы ваши планы, и не интересуюсь ими. Отложите их. У меня в доме предполагается маленькое пиршество, причем имеется единственный ящик самого лучшего во всей округе шампанского. Конечно, вы составите нам компанию, Корлисс, и...-- Его взгляд, почти не останавливаясь, скользнул мимо капитана Александера. -- С удовольствием,-- последовал молниеносный ответ, хотя главное должностное лицо Северо-западной горной полиции успело уже взвесить возможные результаты этих неофициальных действий.-- У вас есть экипаж? Джекоб Уэлз расхохотался, выставив вперед ногу в мокасине. -- К черту пешее хождение! -- Капитан порывисто кинулся к дверям.-- Я вызову сани, прежде чем вы успеете оглянуться. Трое саней и упряжь с бубенчиками! Все, что предвидел Трезвей, оправдалось. Потрясенный Доусон протирал кулаками глаза, когда по главной улице промчались трое саней с тремя полицейскими в красных мундирах, размахивающими кнутами; и Доусон снова протер глаза, узнав седоков в этих санях. -- Мы будем жить замкнуто,-- сказала Люсиль Фроне.-- Клондайк еще не весь мир, и все лучшее у нас впереди. Но Джекоб Уэлз держался другого мнения. -- Мы должны наладить это дело,-- сказал он капитану Александеру, и капитан Александер заявил, что он не привык отступать. Миссис Шовилл метала громы и молнии, особенно в женском обществе, часто доходя до безумия. Люсиль бывала только у Фроны. Но Джекоб Уэлз, редко посещавший соседей, частенько сидел у камина полковника Трезвея; обычно он приходил не один, а захватывал еще кого-нибудь с собой. -- Вы заняты сегодня вечером? -- говорил он, встречаясь с кем-либо из знакомых.-- Нет? Так идемте со мной! Порой он говорил это с видом невинного ягненка, иногда вызывающе сверкая глазами из-под густых бровей. Так или иначе, ему почти всегда удавалось привести с собой гостя. У всех таких гостей были жены, и этими посещениями в ряды оппозиции вносилось разложение. Кроме того, у полковника Трезвея можно было найти нечто лучшее, чем слабый чай и болтовню; журналисты, инженеры и праздношатающиеся джентльмены заботились о том, чтобы тропа к жилищу полковника не зарастала, хотя ее и проложили самые влиятельные в Доусоне люди. Таким образом, дом Трезвея стал понемногу центром местной жизни, и, встретив коммерческую, финансовую и официальную поддержку, он не мог не приобрести значения в обществе. Единственная скверная сторона всего этого заключалась в том, что жизнь миссис Шовилл и подобных ей женщин стала более скучной, потому что они потеряли веру в некоторые устарелые и нелогичные правила поведения. Кроме того, капитан Александер, как высшее должностное лицо, имел большое влияние в округе, и Джекоб Уэлз олицетворял Компанию, а в обществе считалось неблагоразумным держаться в стороне от Компании. Так в самом скором времени осталось не более полудюжины семейств, сохранивших свою отчужденность; на них махнули рукой. ГЛАВА XXII Весной из Доусона начался массовый отъезд. Одни -- те, что сделали заявки, другие -- те, что их не сделали, скупили всех пригодных собак и отправились к Дайе по последнему льду. Случайно выяснилось, что Дэйв Харни -- обладатель большинства собак. -- Уезжаете?--спросил его Джекоб Уэлз в один прекрасный день, когда полярное солнце впервые начало пригревать землю. -- Полагаю, что нет. Я зарабатываю по три доллара на каждой паре мокасин, которые я захватил, не говоря уже о сапогах. Знаете, Уэлз, вы здорово провели меня на сахаре, хоть я и не могу сказать, чтобы я был окончательно выбит из седла. Не так ли? Джекоб Уэлз улыбнулся. -- Мне помогла хитрость! Послушайте, у вас есть резиновые сапоги? -- Нет, все проданы еще в начале зимы. Дэйв тихо хихикнул: --И я та самая компания, которая это сделала. -- Нет. Я дал особое предписание приказчикам. Их не продавали оптом. -- Так оно и было. По человеку на пару и по паре на человека, а всего-то их было пар двести. Но ваши приказчики клали в кассу мои деньги, только мои, других там не было. "Не хотите ли выпить чего-нибудь?" -- спрашивал я. Они не возражали. Пожалуйста! Но за это я получал то, что мне нужно. Называйте это своего рода уступкой. Мне это было по карману. Так вы говорите -- уехать? Нет, в этом году я не уеду. Стачка на Гендерсон-Крике в середине апреля, обещавшая быть сенсационной, привела Сент-Винсента на реку Стюарт. Немного позже Джекоб Уэлз, заинтересовавшись ущельем Галлахера, а также медными залежами у реки Белой, прибыл в тот же район вместе с Фроной, так как эта поездка была скорее увеселительной, чем деловой. Тем временем Корлисс и Бишоп, объехавшие в течение месяца с лишним районы Мао и Макквестчен, свернули на левый приток Гендерсона, где надо было разобрать множество заявок. В мае установилась настоящая весна, и путешествовать по речному льду стало опасно. Старатели по остаткам талых льдов пробрались к группе островов ниже устья Стюарт, где одни из них устроили себе временное жилище, а другие воспользовались гостеприимством владельцев хижин. Корлисс и Бишоп поселились на Острове Распутья (получившем свое название из-за того, что партии старателей с материка обыкновенно делились здесь на группы, расходившиеся в разные стороны, где Томми Макферсон уже раньше устроился довольно уютно. Двумя днями позже Джекоб Уэлз и Фрона подъехали сюда после опасного путешествия по реке Белой и расположились на возвышенности в верхнем конце острова. Несколько измученных чечако, первых ласточек золотой лихорадки по этой весне, разбили лагерь на берегу реки. Здесь же были какие-то молчаливые люди, которым преградил путь тающий лед; они выходили на берег и строили плоты, выжидая, когда река станет судоходной, либо скупали лодки у местных жителей. Среди них особенно выделялся барон Курбертен. -- О! Сногсшибательно! Великолепно! Не правда ли? Фрона первая столкнулась с ним на следующий день. -- Что именно? -- спросила она, подавая ему руку -- Вы! Вы!..--Он снял шляпу.--Какая прелесть! -- Я уверена...-- начала она. -- Нет! Нет!--тряхнул он кудрявой головой.--Нет, вы посмотрите!--Он повернулся к очень знакомой рыбачьей лодке: только что его надул Макферсон, взяв за перевоз тройную цену.--Вот это каноэ! Прелестное каноэ, ведь, кажется, так говорят янки? -- А! Вы про лодку,-- сказала она с легким оттенком грусти. -- Да нет же! Извините...-- Он раздраженно топнул ногой.-- Дело не в вас и не в лодке. Ага! Дело в вашем обещании. Вы помните, мы как-то разговорились у мадам Шовилл о лодке и о моем неумении с ней обращаться, и вы обещали, вы сказали... -- Что я дам вам первый урок? -- Ну разве это не чудесно? Послушайте! Слышите? Журчание! О, журчание, глубоко, в самом сердце реки! Вода скоро сбросит оковы. Вот лодка! Здесь мы встретились! Первый урок! Чудесно? Чудесно! Ближайший к Распутью остров носил название Острова Рубо и был отделен от первого узким проливом. Сюда, когда от дороги почти ничего уже не осталось и собакам приходилось передвигаться вплавь, прибыл Сент-Винсент, последний, кто осмелился ехать по зимнему пути. Он поселился в хижине Джона Борга, угрюмого, мрачного субъекта, мизантропа. Роковая случайность заставила Сент-Винсента выбрать во время ледохода именно хижину Борга в качестве убежища. -- Ладно,-- ответил Борг, когда Сент-Винсент пришел к нему.-- Бросьте ваши одеяла в угол. Бэлла уберет свое барахло с койки. Вторично он заговорил только вечером. -- Вы можете сами себе стряпать. Когда баба освободит плиту, будет ваш черед. Его "баба", иначе Бэлла, была молодая, хорошенькая индианка, красивее всех виденных Сент-Винсентом. Она вовсе не была грязновато-смуглой, как многие ее подруги; ее чистая кожа отливала бронзой, и черты ее лица были вовсе не так резко очерчены, как у иных ее соплеменниц. После ужина Борг положил оба локтя на стол и, поддерживая подбородок и челюсти уродливыми руками, сидел неподвижно, уставившись перед собой, покуривая вонючий сивашский табак. Его взгляд мог бы показаться задумчивым, если бы глаза его щурились или мигали. Но теперь лицо его точно застыло в трансе. -- Вы давно в этой местности? --спросил Сент-Винсент, стараясь завести разговор. Борг мрачно взглянул на него своими черными глазами, не то видя его насквозь, не то глядя куда-то мимо. Казалось, он забыл о существовании Сент-Винсента. Должно быть, обдумывает какие-то важные проблемы, вероятнее всего, собственные грехи, решил журналист, нервно скручивая себе папиросу. Когда растаяли клубы желтого дыма и Сент-Винсент собирался скрутить себе вторую папиросу, Борг внезапно заговорил. -- Пятнадцать лет,-- вымолвил он и снова мрачно задумался. Словно зачарованный, Сент-Винсент с полчаса изучал его непроницаемую физиономию. Прежде всего бросалась в глаза массивная, неправильной формы голова с сильно развитой верхней частью. Ее поддерживала толстая, бычья шея. Она была вылеплена с расточительностью, свойственной первобытным формам, и все относящееся к ней носило печать той же первобытной асимметричной необработанности. Волосы, растущие целым лесом, густые и лохматые, местами переплетались в причудливые седые пряди, а кое-где, как бы издеваясь над старостью своего обладателя, свивались тусклыми черными кудрями необычайной густоты, похожими на толстые скрюченные пальцы. Жесткая борода местами совершенно вылезла, а местами торчала седоватыми пучками, напоминая кустарник. Она разрослась по всему лицу и спускалась космами на грудь, не закрывая, однако, впалых щек и кривого рта. Его тонкие губы были бесстрастно жестоки. И больше всего обращал на себя внимание его лоб, служивший необходимым дополнением к неправильности всего лица. Это был великолепный лоб, крутой и широкий; в нем было что-то величественное. Он казался вместилищем великого ума; за ним могла скрываться мудрость. Бэлла, мывшая посуду и расставлявшая ее на полке за спиной Борга, уронила тяжелую оловянную чашку. В хижине было очень тихо, и резкий звон прозвучал неожиданно. В ту же минуту раздался звериный рев, и Борг, опрокинув стул, вскочил со сверкающими глазами и искаженным лицом. Бэлла издала нечленораздельный, животный крик ужаса и припала к его ногам. Сент-Винсент почувствовал, что волосы у него встают дыбом, и жуткий холодок, словно струя ледяного воздуха, пробежал по спине. Вдруг Борг, придвинув стул, опять принял прежнюю позу и, подперев подбородок руками, глубоко о чем-то задумался. Никто не проронил ни слова. Бэлла как ни в чем не бывало продолжала убирать посуду, а Сент-Винсент крутил папиросу дрожащей рукой и спрашивал себя, не было ли все это сном. Джекоб Уэлз рассмеялся, когда журналист рассказал ему об этой сцене. -- Это его манера вести себя,-- сказал Уэлз,-- такая же необычная, как вся его внешность. Он антиобщественное животное. Он прожил в этой стране много лет, но знакомых так и не приобрел. По правде говоря, у него вряд ли найдется приятель во всей Аляске, даже среди индейцев, а он не раз жил среди них. "Джонни-ворчун", называют они его, но ему больше подошла бы кличка "Джонни-головорез": у него вспыльчивый нрав и тяжелая рука. Как-то между ним и агентом из Серкла возникло маленькое недоразумение. Он был прав, ошибался агент, но он немедленно решил, что будет бойкотировать Компанию, и целый год питался одним мясом. Затем я случайно встретился с ним в Танане, и, выслушав мои объяснения, он наконец согласился опять покупать у нас продукты. -- Он добыл эту женщину у истоков реки Белой,-- сообщил Сент-Винсенту Билл Браун.--Уэлз считает себя пионером на этом пути, но Борг мог бы дать ему много очков вперед. Он уже бывал там несколько лет тому назад. Да, странный тип этот Борг. Мне бы не хотелось быть его постояльцем. Но Сент-Винсенту не мешали эксцентричные выходки старика, так как большую часть времени он проводил на Острове Распутья с Фроной и бароном. Впрочем, как-то раз Сент-Винсент невольно вызвал гнев Борга. Два шведа, которые охотились на белок по всему острову, остановились у хижины Борга, чтобы попросить спичек и поболтать под теплыми солнечными лучами на просеке. Сент-Винсент и Борг разговорились с ними, причем последний по большей части задумчиво мычал. За их спиной у дверей хижины Бэлла стирала белье. Чан, громоздкая, домашнего изготовления вещь, до половины наполненный водой, был слишком тяжел для женщины. Журналист заметил, что Бэлле не поднять его, и поспешил на помощь. Они вместе понесли чан в сторону, чтобы слить воду в канаву. Сент-Винсент поскользнулся на талом снегу, и мыльная вода пролилась. Потом поскользнулась Бэлла, потом оба вместе. Бэлла хихикала и смеялась, а Сент-Винсент вторил ей. Весна трепетала в воздухе и у них в крови, и жизнь казалась прекрасной. Только обледенелое сердце могло не радоваться такому дню. Бэлла снова поскользнулась, постаралась удержать равновесие, поскользнулась другой ногой и внезапно уселась на землю. Они оба весело засмеялись, и журналист взял ее за руки, чтобы помочь ей подняться. Борг, дико рыча, одним прыжком оказался возле них. Он резко разъединил их руки и грубо отшвырнул Сент-Винсента. Тот покачнулся и чуть не упал. Затем повторилась сцена, имевшая место в хижине. Бэлла ползала по земле на коленях, а ее повелитель в гневе стоял над ней. -- Смотрите, вы!--сказал он Сент-Винсенту хриплым, гортанным голосом.-- Можете спать в моей хижине и готовить в моей кухне. Но мою бабу оставьте в покое. После этого все пошло обычным порядком, как будто ничего не случилось. Сент-Винсент держался в стороне от Бэллы и, по-видимому, забыл о ее существовании. Но шведы вернулись на свой конец острова, посмеиваясь над пустячным инцидентом, которому суждено было сыграть в будущем большую роль. ГЛАВА XXIII Лаская землю нежными теплыми лучами, явилась чудесная весна и, уже готовясь превратиться в цветущее лето, как бы предавалась томным мечтам. В ущельях и долинах снега уже не осталось, он держался только на северных склонах обледенелых гор. Вот-вот должно было начаться таяние ледников, и каждый ручеек грозил внезапно выйти из берегов. Солнце вставало все раньше и заходило все позже. В три часа теперь начинался холодный рассвет, а в девять вечера наступали мягкие сумерки. Скоро золотой шар будет непрестанно кружить по небу, и глубокая полночь превратится в светлый, яркий полдень. Ивы и осины давно покрылись почками и уже наряжались в новый зеленый убор, а на стволах сосен выступила смола. Природа-мать, пробудившись от сна, торопливо принялась за работу. Сверчки пели по ночам в тихих хижинах, и северные насекомые, привлеченные солнечным светом, выползали из расщелин и трещин в скалах; эти большие, шумные, безобидные создания, родившиеся в прошлом году и пролежавшие зиму в спячке, теперь ожили, чтобы, чуть пожужжав в воздухе, умереть снова. Все ползающие, пресмыкающиеся и порхающие существа вылезли на свет божий и торопились вырасти, размножиться и погибнуть. Только раз вдохнуть ароматный воздух, а там опять бесконечные морозы! Они знали это слишком хорошо и не теряли времени. Береговые ласточки отрывали свои старые ходы в мягких глиняных берегах, и малиновки пели на лесистых островах. Над головой настойчиво стучал дятел, а в глубине чащи кричала куропатка, словно гордясь, что пришло и ее время... Юкон не принимал участия во всей этой лихорадочной суете. Он тянулся на протяжении тысяч миль, холодный, неподвижный, мертвый. Шумные косяки диких птиц, принесенные южным ветром, тщетно искали открытой воды и неустрашимо мчались дальше к северу. От берега до берега тянулся сплошной лед. Кое-где сквозь трещины просачивалась вода. Но в холодные ночи все замерзало снова. Легенда говорит, что в старину бывали времена, когда Юкон оставался подо льдом в течение трех лет. Глядя на него, можно было поверить и в менее правдоподобные вещи. Так лето проходило в ожидании вскрытия реки, и медлительный Юкон со дня на день откладывал свое освобождение, лишь потрескивая своими крепкими оковами. Иногда на поверхности реки образовывались полыньи и трещины, которые все увеличивались и уже больше не замерзали. Тогда оторвавшийся от берегов лед проплывал по воде какой-нибудь ярд. Но река все еще не хотела освободиться от его власти. Это был тяжкий, медленный труд, и человек, привыкший украшать природу с искусством пигмея, сумевший обуздать смерчи и водопады, ничего не мог поделать с миллиардами тонн замерзшей воды, которые отказывались катиться вниз к Берингову морю. На Острове Распутья все ожидали вскрытия реки. Водные пути были издавна первыми проезжими дорогами, а Юкон оставался единственным из них во всей стране. Лодочники с верховьев реки сбивали плоты, скрепляя их железом. Лодочники с нижнего течения конопатили лодки и баржи и топором и стругом выкраивали запасные весла. Джекоб Уэлз бездельничал и радовался полному затишью в работе, и Фрона радовалась вместе с ним. Барон Курбертен сильно нервничал из-за отсрочки. Его горячая кровь бурлила после долгой зимы, и весеннее солнце возбуждало в нем пылкие фантазии. -- О! О! Река никогда не вскроется! Никогда! --Он смотрел на неподвижный лед, осыпая его учтивыми проклятиями.-- Это заговор, бедная моя "Бижу", настоящий заговор! И он нежно поглаживал "Бижу", как окрестил он свое сверкающее каноэ, точно это была лошадь. Фрона и Сент-Винсент смеялись и толковали ему о терпении, которое он упорно посылал ко всем чертям, пока однажды Джекоб Уэлз не сказал ему: -- Смотрите, Курбертен! Вон там, к югу от утеса. Можете разглядеть? Что-то движется! -- Будто бы собака. -- Слишком медленно для собаки. Фрона, принеси бинокль. Курбертен и Сент-Винсент вместе кинулись за биноклем, но последний знал, где он хранится, и вернулся победителем. Джекоб Уэлз приставил бинокль к глазам и смотрел, не отрываясь, на противоположный берег. До острова была добрая миля, и солнечный блеск на льду сильно мешал ему. -- Человек! -- Он передал бинокль и напряженно уставился на реку.-- Что-то там неладно. -- Он ползет! -- воскликнул барон.-- Этот человек ползет на четвереньках! Смотрите! Вы видите? -- Его рука вздрагивала, когда передавала бинокль Фроне. По ту сторону искрящегося белого пространства почти невозможно было различить небольшой темный предмет, смутно выступавший на таком же темном фоне земли и кустов. Но Фрона ясно увидела человека и, сузив глаза, уже могла следить за каждым его движением, в особенности когда он добрался до поваленной ветром сосны. С трудом она продолжала наблюдать. Человек дважды тщетно пытался, карабкаясь и извиваясь, переползти через огромный ствол и лишь после третьей попытки почти на исходе сил одолел его только для того, чтобы беспомощно свалиться в густой кустарник. -- Да, человек.-- Фрона передала бинокль Сент-Винсенту.-- Он едва двигается. Только что упал по ту сторону ствола. -- Шевелится? -- спросил Джекоб Уэлз. И, когда Сент-Винсент покачал головой, старик принес из палатки свою винтовку и выстрелил в воздух шесть раз подряд. -- Шевелится! -- Журналист напряженно следил за ним.--Он ползет к берегу. Ах!.. Нет, подождите секунду. Да! Теперь он лежит на земле и поднимает шляпу или что-то другое на палку. Машет... (Джекоб Уэлз сделал еще шесть выстрелов.) Снова машет. Все. Уронил палку и лежит без движения. Все трое вопросительно посмотрели на Джекоба Уэлза. Он пожал плечами. -- Откуда мне знать? Белый или индеец? Наверно, изголодался или ранен... -- Но ведь, может быть, он умирает?--умоляюще сказала Фрона, как будто для ее отца, совершившего в жизни так много, не существовало ничего невыполнимого. -- Мы ничего не можем сделать. -- Ах! Ужас! Ужас! -- ломал руки барон.-- На наших глазах! И мы ничего не можем сделать! Нет! -- воскликнул он, внезапно решившись.-- Нельзя! Перейду по льду. Он побежал было вниз, но Джекоб Уэлз схватил его за руку. -- Не торопитесь, барон! Не теряйте головы. -- Но... -- Никаких "но". Что нужно этому человеку -- пища, лекарства, что еще? Подождите минутку. Пойдем вместе. -- Считайте, что я иду с вами,-- немедленно вызвался Сент-Винсент, и глаза Фроны заблестели. Пока она в палатке готовила сверток с провизией, мужчины достали шестьдесят или семьдесят футов легкой веревки. Джекоб Уэлз и Сент-Винсент привязали себя к обоим концам ее, а барона посередине. Барон заявил, что о провизии будет заботиться он, и навьючил сверток на свои широкие плечи. Фрона следила за ними с берега. Первые сто ярдов они прошли без труда, но она сразу заметила перемену, когда они перешли границу сравнительно плотного прибрежного льда. Ее отец уверенно вел их вперед, нащупывая путь палкой и постоянно меняя направление. Сент-Винсент, шедший последним, прежде всех провалился под лед. Но голова его не окунулась в воду, несмотря на сильное течение, и спутники вытащили его, сильно дернув за веревку. Фрона видела, как они посовещались минуту и барон все показывал на что-то и жестикулировал, после чего Сент-Винсент отвязал себя и пошел обратно к берегу. -- Бр-р-р...-- поежился он, приближаясь к Фроне.-- Это невозможно. -- Так отчего же они не вернулись? -- спросила она с легким оттенком неудовольствия в голосе. -- Они сказали, что сделают еще одну попытку. Этот Курбертен -- горячая голова, вы же знаете. -- И отец мой -- упрямец,-- улыбнулась она.-- Не хотите ли переодеться? В палатке есть запасная смена. -- О. нет! -- Он прилег на землю рядом с ней.-- На солнце тепло. Целый час они следили за обоими мужчинами, которые тем временем превратились в черные точки. Им удалось пробраться на середину реки и продвинуться на милю вверх по течению. Фрона внимательно следила за ними в бинокль, но они часто исчезали за ледяными глыбами. -- Это нечестно с их стороны,-- жаловался ей Сент-Винсент,-- они сказали, что сделают только еще одну попытку. Иначе я бы не вернулся. Но им это все равно не удастся. Это совершенно невозможно. -- Да... Нет... Да! Они возвращаются,--заявила она.-- Но слушайте! Что это? Глухой гул, словно отдаленный гром, шел с середины реки. Фрона испуганно вскочила. -- Грегори, неужели река вскрывается? -- Нет, конечно, нет! Видите, как все стихло. Гул, поднявшийся сверху, замер где-то внизу реки. -- Вот! Опять! Второй раскат, более глухой и зловещий, спугнул малиновок и белок. Он прозвучал, словно грохот поезда, мчащегося по эстакаде. Третий раскат, перешедший в продолжительный рев, начался сверху и пронесся мимо них. -- О, чего они медлят! Обе точки остановились: по-видимому, путники совещались. Фрона поспешно навела бинокль на реку. Снова раздался гул, но она не видела никаких изменений. Лед оставался по-прежнему спокойным и неподвижным. Малиновки снова запели, а белки начали верещать, казалось, с некоторым злорадством. -- Не бойтесь, Фрона! -- Сент-Винсент покровительственно обнял ее.-- Если есть опасность, то они понимают ее лучше нас и выжидают. -- Я никогда не видела, как вскрывается большая река,-- сказала она, примиряясь с необходимостью ждать. Тул то раздавался вновь, то затихал, но других признаков начала ледохода не было, и двое мужчин, бредя по воде, постепенно продвигались к берегу. Они промокли насквозь и дрожали от холода, поднимаясь наверх. -- Наконец-то! -- Фрона схватила отца за руки.--∙ Я боялась, что вы никогда не вернетесь. -- Хорошо, хорошо. Давай скорее обедать.-- Джекоб Уэлз засмеялся.--Опасности не было никакой. -- Но что же это было? -- Река Стюарт вскрылась, и ее лед заплыл под ледяную корку Юкона. Мы там ясно слышали треск ломающихся глыб. -- О, это было ужасно! Ужасно! -- воскликнул барон.--И тот несчастный! Мы не можем его спасти! -- Нет, можем. Мы еще раз попытаемся после обеда. Отправим собак. Поторапливайся, Фрона. Но и собаки потерпели неудачу. Джекоб Уэлз выбрал самых умных вожаков, привязал к их спинам пакеты с провизией и хотел заставить их спуститься с берега. Но собаки не могли понять, что от них требуется. При каждой попытке вернуться их снова гнали к реке палками, камнями и криками. Это только сбивало их с толку, и, отойдя на почтительное расстояние, они поднимали свои мокрые, холодные лапы и жалобно выли, глядя на берег. -- Если бы удалось согнать вниз хоть одну, они поняли бы, что мне от них нужно, и дело пошло бы как часы. А ну, вперед, Мириам! Вперед! Вся суть в том, чтобы хоть одна из них спустилась на лед. Джекоб Уэлз наконец заставил Мириам, вожака упряжки Фроны, пойти по следу, проложенному им и бароном. Собака храбро поднималась вперед, карабкалась и барахталась, иногда пускаясь вплавь. Но, добравшись до того места, откуда они повернули назад, Мириам беспомощно села на задние лапы. Потом она бросилась наперерез к берегу, выбралась на пустынный остров, расположенный выше, и через час вернулась домой без пакета с провизией. Тогда две собаки, притаившиеся в сторонке, окончательно испортили дело, пожрав Друг у друга продовольствие. После этого пришлось отказаться от дальнейших попыток, и собак позвали домой. В течение дня гул все учащался, а ночью стал непрерывным. К утру он, однако, совершенно прекратился. Река поднялась на восемь футов, и во многих местах вода просочилась сквозь ледяной покров. Всюду слышался треск и хруст, и трещины разбегались по всем направлениям. -- Лед с реки Стюарт застрял ниже между островами,--пояснил Джекоб Уэлз.--Это вызвало подъем Юкона. А в самом устье реки Стюарт образовался затор, и теперь лед идет обратно. Когда же он прорвется назад, то пойдет к нижнему затору у островов. -- И тогда? Тогда? -- ликовал барон. -- "Бижу" поплывет. Когда рассвело, они принялись высматривать человека на той стороне реки. Он не сдвинулся с места, но в ответ на ружейные выстрелы слабо шевелился. -- Ничего нельзя сделать, пока не вскроется река, барон. Но скоро мы махнем на "Бижу". Сент-Винсент, вам лучше принести ваши одеяла и переночевать здесь. Нам понадобятся трое гребцов, и я думаю взять Макферсона. -- У меня нет необходимости оставаться здесь,-- поспешил ответить журналист.--Лед тверд, как алмаз, и я поднимусь с зарей. -- А я? Обо мне забыли? -- спросил барон Курбертен. Фрона засмеялась. -- Вспомните, что вы еще не взяли первого урока. -- И что для него завтра едва ли найдется время,-- прибавил Джекоб Уэлз.--Мы должны спешить. Боюсь, что команда будет состоять из Сент-Винсента, Макферсона и меня. Очень сожалею, барон. Поживите с нами еще год, и тогда мы от вас не откажемся. Но барон Курбертен никак не мог утешиться и дулся еще целых полчаса. ГЛАВА XXIV -- Проснитесь! Эй вы, сони! Проснитесь! Едва услышав голос Дэла Бишопа, Фрона сбросила меховые одеяла, которыми укрывалась, но прежде чем она успела накинуть юбку и сунуть босые ноги в мокасины, ее отец. спавший за занавеской, откинул полы палатки и вышел. Река вздулась. В холодной предрассветной дымке Фрона увидела, как лед мягко терся о высокий берег, местами покрывая его. Огромные глыбы колыхались на расстоянии многих футов от них. Вдали ледяное поле сливалось с тусклым, серым утренним небом. До Фроны донеслись легкий плеск, журчание и едва заметный скрип. -- Когда река тронется?-- спросила она Дэла. -- Мы и так уже заждались. Смотрите! Он указал на воду, которая пробивалась сквозь лед и жадно подползала к ним. Каждые десять минут она поднималась на несколько футов. -- Опасно? -- усмехнулся он.-- Ничего подобного. Все будет хорошо. Те острова,-- он неопределенно махнул в сторону реки -- не смогут выдержать более сильный напор. Если они задержат лед, то он вообще сметет их с лица земли. Наверняка! Но мне надо бежать домой. Наша стоянка расположена ниже. Вода залила пол в хижине дюймов на пятнадцать, и Макферсон с Корлиссом прячут провизию на койки. -- Скажите Макферсону, чтобы он был готов, когда мы пошлем за ним!--крикнул вслед ему Джекоб Уэлз. Потом он обратился к Фроне: -- Теперь Сент-Винсент как раз должен переходить пролив. Барон, продрогший, босоногий, вынул часы. -- Без десяти минут три,-- стуча зубами, сказал он. -- Идите домой и наденьте мокасины,-- сказала Фрона.-- Вы еще успеете. -- И пропущу все это великолепие? Слушайте! Неизвестно откуда раздался сильный треск, постепенно замерший вдали лед тронулся и медленно, очень медленно поплыл вниз по течению. Не было ни шума, ни оглушительного грома, ни грандиозной борьбы стихий -- уплывал безмолвный белый поток, чинная процессия плотного льда, настолько плотного, что не было видно ни одной капли воды. Она притаилась где-то под ледяной коркой, но это приходилось принимать на веру. Слышался не то неясный гул, не то тихий скрип, такой слабый, что ухо едва улавливало его. -- А где же великолепие? Это обман! Барон сердито погрозил кулаками реке, и густые брови Джекоба Уэлза поползли вниз, словно для того, чтоб скрыть насмешливо улыбающиеся глаза. -- Ха-ха-ха! Просто смешно. Плевать я хотел на этот лед! Черт с ним! И, сказав это, барон Курбертен наступил на льдину, которая медленно скользила мимо его ног. Это случилось так неожиданно, что, когда Джекоб Уэлз попытался удержать его, он уже уплыл. Лед двигался все быстрее, а гул становился все более громким и угрожающим. Грациозно раскачиваясь, точно цирковой наездник, француз скользил вдоль берега. Он сделал около пятидесяти футов, причем с каждой минутой его рысак казался все ненадежнее, а затем ловко прыгнул на сушу. Он вернулся, смеясь, и получил в награду за свои подвиги несколько самых отборных словечек, которые Джекоб Уэлз извлек из своего особого лексикона, предназначенного только для мужчин. -- За что? -- спросил Курбертен, сильно задетый. -- За что? -- раздраженно передразнил его Джекоб Уэлз, указывая на вязкий поток, скользивший мимо них. На тридцать футов ниже громадная льдина врезалась в русло реки и стремилась перевернуться. Вся полоса льда за ней дрожала и выгибалась, точно лист бумаги. Затем застрявшая льдина перевернулась, показав свое тинистое острие. Но, казалось, здесь было тесно, льдины наскакивали на нее, пока наконец вся глыба льда и ила в пятьдесят футов вышины не взлетела на воздух. Она с треском упала на движущуюся массу льда, и куски ее отскочили к ногам наблюдателей. Втянутая в этот хаос, она была стерта в порошок и исчезла. -- Боже! -- произнес барон с благоговением и страхом. Фрона схватилась одной рукой за него, а другой за отца. Теперь лед двигался быстрыми скачками. Где-то внизу тяжелая льдина ударилась о берег, и земля задрожала под ногами зрителей. Потом появилась другая, ближе к поверхности, и они едва успели отскочить, как льдину с силой подбросило вверх. Неся добрую тонну ила на широкой спине, она дерзко пронеслась дальше. Затем еще одна, зацепившись за берег огромной рукой, вырвала с корнем три беспечных сосны и увлекла их за собой. К восходу белый поток загромоздил Юкон от берега до берега. Под напором двигающейся воды лед несся с головокружительной быстротой. Льдины, не переставая, врезались в берег, и остров дрожал и колебался до самого основания. -- О, это замечательно, замечательно!--обращалась Фрона к мужчинам.--Ну, где тут обман, барон? -- Ах!--Он покачал головой.--Ах! Я был не прав. Я раскаиваюсь. Но это величественно! Смотрите! Он указал на группу островов, загромождавших излучину реки. Здесь течение в милю шириной разделялось на несколько рукавов, труднопроходимых для плотного льда. Ударяясь о верхушки заливаемых холодным потоком деревьев, льдины отскакивали и взлетали высоко в воздух. Они напирали друг на друга, вылезали из воды, скользили, скрипели, поднимались все выше, на них нагромождались новые льдины, пока между деревьями не образовались ледяные холмы и горы. -- Здесь, вероятно, и будет затор,-- сказал Джекоб Уэлз.-- Достань бинокль, Фрона.-- Он долго и пристально смотрел в него.-- Ледяной поток растет и ширится. Стоит какой-нибудь льдине попасть вовремя в подходящее место. -- Но вода спадает! -- воскликнула Фрона. Действительно, уровень воды стал на шесть футов ниже самого высокого места на берегу, и барон Курбертен измерил разницу своей палкой. -- Тот человек все еще лежит на месте, но он уже не шевелится. Совсем рассвело, и солнце сияло на северо-востоке. Они поочередно смотрели в бинокль через реку. -- Обратите внимание! Разве это не поразительно? -- Курбертен указал на сделанную им отметку. Вода упала еще на один фут.-- Ах, какая неприятность! Затора не будет! Джекоб Уэлз внимательно посмотрел на него. -- Что будет? -- спросил барон с воскресшей надеждой. Фрона вопросительно взглянула на отца. -- Заторы не всегда приятны,-- сказал он с отрывистым смехом.-- Все зависит от того, в каком месте они происходят и где вы в это время находитесь. -- Но вода! Посмотрите! Она спадает буквально на глазах! -- Еще не поздно! --Джекоб Уэлз скользнул взглядом по излучине реки и увидел, что ледяные горы все растут, громоздясь одна на другую.-- Идите в палатку, Курбертен, и наденьте мокасины, которые стоят у плиты. Ступайте! Вы ничего не пропустите. А ты, Фрона, разведи огонь и приготовь нам кофе. Через полчаса они увидели, что лед все еще медленно продвигается вперед, хотя уровень воды упал на двадцать футов. -- Теперь начнется потеха! Ну, посмотрите чуть в сторону, нетерпеливый француз. Пролив налево, дружище! Ну вот! Она сворачивает. Курбертен увидел, как закрылся вход в пролив налево, а затем поднялась белая громада и начала странствовать от острова к острову. Лед, плывший мимо них, замедлил свой ход и остановился. После этого вода сразу же стала прибывать. Это происходило с такой быстротой, как будто ничто, кроме неба, не могло ее остановить. И, как бы пробужденные, льдины сталкивались между собой и плыли к берегу, гоня перед собой тинистую воду, указывавшую им путь. -- Боже мой! Это уж совсем не так приятно. -- Зато великолепно, барон,--поддразнила его Фрона.--Все-таки вы напрасно мочите себе ноги. Он отошел как раз вовремя. Снежная лавина с грохотом обрушилась на то место, где он только что стоял. Под напором воды лед поднимался все выше, пока не встал над островом сплошной стеной. -- Но он быстро опустится, когда затор прорвется. Смотрите, лед уже почти стоит на месте. Затор прорвался. Фрона следила за белой громадой у островов. -- Нет,-- сказала она. -- Но вода уже не прибывает так стремительно. -- Но она все-таки прибывает. Барон притворился смущенным. Затем его лицо просияло. 184 -- О! Теперь я знаю! Где-нибудь выше есть еще один затор. А вдруг он еще больше, чем этот? Она схватила его трепещущую руку и задержала в своей. -- Подумайте, что будет, если верхний затор прорвется, а нижний еще удержится? Барон спокойно смотрел на нее, пока не понял значения ее слов. Его лицо вспыхнуло, он порывисто задышал, выпрямился и откинул голову назад. Потом сделал широкий жест рукой, указывая на остров, и произнес: -- Тогда вы и я, палатка, лодки, хижины, деревья -- все и даже "Бижу" полетит к черту. Фрона покачала головой. -- Ужасно досадно! -- Досадно? Нет. Великолепно! -- Нет-нет, барон. Я не то хочу сказать. Досадно, что вы не англосакс. Вы были бы гордостью науки. -- А вы, Фрона, могли стать украшением Франции. -- Опять говорите друг другу комплименты,-- ухмыльнулся Дэл Бишоп, собираясь так же быстро исчезнуть, как и появился.-- Закругляйтесь скорей. В хижине есть несколько больных. Идите туда. Вы им нужны. Не теряйте времени!--крикнул он через плечо, скрываясь за деревьями. Вода все еще прибывала, но уже медленно. Как только они покинули высокое место, им пришлось шлепать по воде, доходящей до лодыжек. Пробираясь между деревьями, они набрели на лодку, оставшуюся здесь с прошлой весны. Трое чечако, которым удалось добраться до острова по льду, влезли в нее вместе с палаткой, санями и собаками. Но лодка находилась в опасной близости от ледяного потока, который выл, извивался и вздымался всего в нескольких футах от нее. -- Уходите! Выбирайтесь отсюда, дурачье! -- крикнул Джекоб Уэлз мимоходом. Дэл Бишоп, пробегая, посоветовал им: -- Убирайтесь отсюда ко всем чертям. Но чечако не услышали их. Один из них поднял недоумевающее, перепуганное лицо. Другой, не обращая ни на что внимания, лежал ничком поперек лодки, совершенно обессиленный, а третий, с физиономией клерка, раскачиваясь взад и вперед, монотонно стонал: -- О господи! О господи! Барон остановился, чтобы дать ему встряску. -- Черт возьми! -- воскликнул он.-- Действуйте ногами, приятель! Не призывайте бога, а действуйте ногами. Ну! Ну, бодрее! Ну! Пошевеливайтесь! Отойдите от берега! Спрячьтесь где-нибудь в лесу или где угодно! Он сделал попытку вытащить его из лодки, но человек яростно отбивался и в конце концов остался на месте. -- Мой лексикон пополняется,-- с гордостью сказал барон Фроне, спешившей вместе с ним вперед.--Пошевеливайтесь! Это крепкое словцо и вполне уместное. -- Вам следовало бы путешествовать с Дэлом! -- рассмеялась она.-- Он моментально увеличил бы ваш запас слов. -- Неужели? -- Конечно! -- Ох, уж этот ваш язык! Я никогда не научусь говорить на нем.-- И он с отчаянием схватился за голову руками. Они вышли на просеку, где у самой реки стояла хижина. На ее плоской земляной крыше лежали двое больных, завернутых в одеяла, а Бишоп, Корлисс и Джекоб Уэлз разыскивали узлы с платьем и прочую поклажу, ступая по колено в воде. В самом низком месте уровень воды равнялся двум футам, но пол хижины был углублен для сохранения тепла, и вода здесь доходила до пояса. -- Не дайте табаку промокнуть! -- сказал слабым голосом один из больных, лежавших на крыше. -- К черту табак! -- заявил его товарищ.-- Позаботьтесь о муке и сахаре,-- добавил он, подумав. -- Это потому, что Билл не курит, мисс,-- объяснил первый.-- Присмотрите за табаком, будьте добры,-- умолял он. -- Вот, и заткнись! -- Дэл бросил ему жестянку с табаком, в которую больной вцепился, точно это был мешок с самородками золота. -- Нужна ли моя помощь? -- спросила Фрона, посмотрев наверх. -- Нет. У них цинга. Им могут помочь только царство небесное и сырой картофель.-- Старатель минуту разглядывал ее.-- Что, собственно говоря, вы здесь делаете? Возвращайтесь на более высокое место. Но тут со страшным грохотом обрушилась ледяная стена. Огромная глыба в пятьдесят тонн рассыпалась на мелкие куски у самой двери хижины, обрызгав их грязной водой. Льдина поменьше ударилась о выступающие угловые бревна, и хижина покачнулась. В ней находились Курбертен и Джекоб Уэлз. -- После вас,-- услышала Фрона голос барона, за которым последовал отрывистый смешок отца, и галантный француз вышел последним, протискиваясь между льдиной и бревнами. -- Послушай, Билл! Если этот нижний затор удержится, мы покойники! -- крикнул человек с жестянкой своему товарищу. -- Определенно! -- последовал ответ.-- Я видел ниже Нулато, как остров Биксби был начисто выметен -- не хуже, чем пол в кухне моей старухи матери. Мужчины торопливо окружили Фрону. -- Так не годится. Их нужно перенести в вашу хибарку, Корлисс. С этими словами Джекоб Уэлз ловко взобрался на крышу хижины и посмотрел вниз на огромную преграду. -- Где Макферсон? -- спросил он. -- Он окаменел от страха и сидит верхом на распорке палатки. Джекоб Уэлз помахал рукой. -- Пролом. Река тронулась. -- К черту пол в кухне, Билл, при всем уважении к твоей старухе!--закричал любитель табака. -- Верно,-- ответил невозмутимый Билл. Вся река словно пришла в движение и покатила вниз свой тяжелый груз. Под его возрастающим напором ледяная стена рухнула во многих местах. Скрип и треск вырываемых с корнем деревьев был слышен вдоль всего берега. Корлисс и Бишоп подняли Билла и направились к хижине Макферсона. А Джекоб Уэлз и барон только что начали спускать с крыши его товарища, как надвинулась огромная льдина, которая накрыла хижину. Фрона видела это и криком предостерегла их, но в то же мгновение плохо сколоченные бревна рассыпались, как карточный домик. Она видела, как Курбертен и больной были сметены лавиной, а ее отец погрузился в воду вместе с обломками. Она кинулась к нему, но он не мог выплыть. Тогда она постаралась приподнять его голову так, чтобы его рот был над уровнем воды, но, несмотря на ее усилия, голова Джекоба Уэлза едва показалась на поверхности. Она отпустила его и внимательно обследовала воду, пока не убедилась, что правая рука отца застряла между бревнами. Фрона не могла их сдвинуть, но просунула между ними стропило, видневшееся из-под грязного мха, грубый и малопригодный для этой цели рычаг. Под тяжестью ее тела он начал сгибаться и трещать. Это послужило ей предостережением. Она отошла на несколько футов и принялась в виде опыта осторожно раскачивать стропило, пока бревна не поддались и не показалось лицо Джекоба Уэлза, перепачканное тиной. Он несколько раз глубоко вздохнул и воскликнул: -- Ничего! Все годится! А затем, быстро оглянувшись, добавил: -- Фрона, Дэлу Бишопу можно верить. -- А в чем дело? -- спросила она с недоумением. -- Он сказал, что ты молодец. Джекоб Уэлз поцеловал ее, и они оба, смеясь, стерли тину с губ. Курбертен показался из-за развалин. -- В жизни не встречал подобного человека! -- весело воскликнул он.-- Он просто сумасшедший! Неугомонный какой-то! У него при падении треснул череп и табак пропал. Но его больше огорчает не череп, а табак! Впрочем, череп был цел, только на коже зияла рана дюймов в пять длиною. -- Вам придется подождать, пока не вернутся другие. Я не могу нести.-- Джекоб Уэлз показал на свою правую руку, которая висела, как плеть. -- Только вывих,--пояснил он.--Кости не сломаны. Барон театральным жестом указал на ноги Фроны. -- О, вода отхлынула, но здесь осталось сокровище, бесценная жемчужина! Поношенные мокасины Фроны разлезлись от воды, и маленький белый палец выглядывал наружу. -- Значит, я очень богатая, барон. Ведь у меня их еще девять. -- Кто с этим не согласится! Кто с этим не согласится! -- пылко воскликнул он. -- Какой вы потешный, сумасбродный, славный парень! -- Припадаю к вашим перстам! -- И он галантно опустился на колени в грязь. Она, запустив обе руки в его гриву, шутя оттаскала его за волосы. -- Что мне делать с ним, папа? Джекоб Уэлз пожал плечами и засмеялся. Фрона приподняла лицо Курбертена и поцеловала его в губы. И Джекоб Уэлз понял, что на долю барона пришлась самая большая радость. Уровень реки опустился до зимнего уровня, и она помчала дальше свой ледяной груз. Но вдоль берега осталась двадцатифутовая ограда льдин. Огромные глыбы, словно исполинские останки какого-то полярного чудовища, были разбросаны по острову среди сваленных деревьев и покрытых илом цветов и трав. Солнце светило вовсю, смывая грязь и тину с ледяных гор, пока они не засверкали под его лучами, точно груды алмазов молочно-голубоватого отлива. Они напоминали небрежно нагроможденные друг на друга сверкающие башни и радужные минареты, которые то и дело с грохотом обваливались в реку. У образовавшейся таким образом ямы стояла "Вижу", окруженная обитателями Острова Распутья, спасавшими чечако и больных. -- Нет, нет! Двоих за глаза хватит! -- Томми Макферсон оглядывался, ища помощников.--Троих в лодке девать некуда. -- Нам надо слетать одним духом, либо вовсе не браться за это дело,-- сказал Корлисс.-- Поэтому и требуется три человека, Томми, и вы это прекрасно знаете. -- Нет, нет, двоих хватит, говорю я вам. -- К сожалению, нам действительно придется удовольствоваться двумя. Канадский шотландец громко выразил свое удовольствие. -- Третий только помешал бы. Я не сомневаюсь, что вы справитесь, приятель. -- Но вы будете одним из двух, Томми,-- настаивал неумолимый Корлисс. -- Зачем? И без меня найдутся люди! -- Нет. Не найдутся, Курбертен не знает самых простых вещей, Сент-Винсент, по-видимому, не может перебраться через пролив. Мистер Уэлз вывихнул руку. Только мы с вами остались, Томми. -- Я не хочу вмешиваться, но Дэл Бишоп -- самый подходящий человек. Он хорошо гребет. Шотландец не питал большой привязанности к суровому старателю, но хорошо знал его твердый характер и ухватился за возможность спасти самого себя, утопив другого. Дэл Бишоп вышел на середину маленького кружка и, прежде чем заговорить, посмотрел в глаза каждому из присутствующих. -- Есть тут человек, который решится назвать меня трусом? -- спросил он без обиняков. Он снова посмотрел всем в глаза.-- Или, может быть, кто-нибудь посмеет сказать, что я поступил когда-либо подло? -- Он еще раз оглянулся кругом.-- Ладно. Я терпеть не могу воды, но я ее никогда не боялся. Я не умею плавать, но я все же прыгал за борт, и лучше уж не вспоминать, сколько раз. Я не могу двинуть веслом, чтобы не хлопнуться на дно лодки. Что касается того, чтобы править рулем, то знатоки утверждают, что в компасе тридцать два румба. Но когда я берусь за дело, приходится накинуть еще тридцать. Я ни черта не понимаю в гребле, это факт. Я опрокидываю любое каноэ, едва вступив в него ногой. Я пробил дно у двух лодок. В Ущелье я пошел на дно, а недалеко от Уайтхорса меня вытащили из воды. Я могу грести в такт только с одним человеком, и этот человек--ваш покорный слуга. Но, джентльмены, я по первому призыву готов занять место на "Бижу" и вести ее хоть в ад, если она не перевернется по дороге. Барон Курбертен сжал его в своих объятиях. -- Вы настоящий мужчина! Это факт! Томми побледнел и поспешил прервать воцарившееся молчание: -- Конечно, я умею обращаться с веслом, а в спину мне всегда дует попутный ветер. Но если мы пустимся в путь, то попадем в следующий затор. Я считаю, что торопиться нечего. Подождем, пока река не очистится от льда. -- Этот номер не пройдет, Томми,-- заметил Джекоб Уэлз.-- Здесь не может быть оправданий. -- Но помилуйте! Совершенно ясно, что... -- Довольно! -- сказал Корлисс.-- Вы отправитесь со мной. -- Ничего подобного. Я... -- Заткнитесь! -- Дэл родился на свет с кожаными легкими и медной гортанью. Его окрик заставил шотландца присмиреть. -- Смотрите! Смотрите! -- Серебристый голосок Фроны, прозвучавший по острову между деревьями, пришел на смену трубному реву Дэла.--Смотрите! Смотрите! Открытая вода! Подождите минуту! Я поеду с вами! В трех милях вверх по течению, там, где Юкон делал резкий поворот на восток, показалась полоска воды. Как-то не верилось в это чудо после долгой, суровой зимы. Макферсон, лишенный воображения, начал решительно отступать. -- Подождите немножко! Подождите немножко! -- протестовал он, когда старатель схватил его за шиворот.-- Я забыл свою трубку. -- Что ж, подождем вместе, Томми,-- издевался Дэл.-- Я угостил бы вас моей трубкой, если бы ваша не торчала у вас из кармана. -- Но ведь я забыл табак. -- Прошу вас! -- Дэл сунул свой кисет в дрожащую руку Макферсона. -- Вам лучше снять куртку. Я вам помогу. И между нами, Томми, если вы не будете вести себя как Мужчина, я вам покажу, где раки зимуют. Честное слово! Корлисс снял свою толстую фланелевую рубашку, чтобы легче было двигаться, и, когда Фрона подошла к ним, оказалось, что она также последовала его примеру. На ней не было ни жакета, ни верхней юбки, а нижняя юбка из темной материи спускалась немного ниже колен. -- Вы подходите к нашей компании,-- заметил Дэл. Джекоб Уэлз тревожно посмотрел на дочь и зашел с другой стороны лодки в то время, как она ощупывала рукоятки нескольких весел. -- Неужели ты?..--начал он. Она кивнула головой. -- Вы добрая девушка,-- вмешался Макферсон.-- У меня дома жена, не говоря уже о трех малютках... -- Готово! -- Корлисс оглянулся, приподнимая нос "Бижу". Мутные ручьи сбегали в реку с крутого берега. Курбертен поддерживал корму, а Дэл подгонял упиравшегося Томми. Плоская льдина, спущенная с горы, стала причальными мостками. -- Ступайте на нос, Томми. Шотландец застонал, но, услышав за собой тяжелое дыхание Бишопа, повиновался. Фрона села на корму, чтобы удержать равновесие. -- Я умею править,-- уверяла она Корлисса, только теперь сообразившего, что она едет с ними. Он поднял глаза на Джекоба Уэлза, словно спрашивая разрешения, и получил утвердительный ответ. -- Скорей! Двигайтесь!--нетерпеливо понукал их Дэл.-- Не теряйте времени! ГЛАВА XXV "Бижу" была совершеннейшим воплощением всего изящного и тонкого, что таится в душе судостроителя. Легкая и хрупкая, как яичная скорлупа, обшивки ее в три восьмых дюйма толщиной была плохой защитой от льдин величиной даже в человеческую голову. Несмотря на то, что вода уже была чистой, "Бижу" мешали плавучие льдины, оторвавшиеся от береговой кромки. Сидя на корме и искусно управляя рулем, Фрона сразу же внушила Корлиссу доверие к себе. Картина была величественная: черная река катила свои волны между хрустальными берегами; а там, дальше, зеленые леса поднимались к летнему небу, усеянному облаками; и над всем этим знойное солнце дышало жаром, точно раскаленная печь. Величественная картина! Но мысли Корлисса почему-то обратились к его матери и ее обязательному чаепитию, к мягким коврам, чопорным горничным из Новой Англии, канарейкам, поющим на широких окнах, и он задумался над тем, могла ли бы она все это понять. И когда он подумал о девушке, сидевшей позади него, и прислушался к плеску ее опускавшегося и поднимавшегося весла, перед ним прошла вереница женщин, знакомых его матери. Бледные, мерцающие призраки, подумал он, и карикатуры на тех, кто некогда населял землю и будет населять ее впредь. "Бижу" обогнула крутящуюся льдину и через узкий пролив выскочила в открытое место. Ледяная стена со скрежетом сомкнулась за ними. Томми застонал. -- Ловко! -- одобрительно сказал Корлисс. -- Сумасшедшая женщина!--раздалось ворчание за их спиной.-- Что ей стоило немного подождать? Услышав его слова, Фрона ответила на них вызывающим смехом. Взглянув на нее через плечо, Вэнс был околдован ее улыбкой. Небрежно надетая шапочка соскользнула с головы, и распущенные волосы, сверкающие на солнце, обрамляли ее лицо, как тогда, по дороге от Дайи. -- Мне хочется запеть, но надо беречь силы. "Песню о мече", например, или "Песню о якоре". Или "Первую матросскую песню",-- сказал Корлисс.-- "Моей была женщина смуглая",-- промурлыкал он многозначительно. Она погрузила весло в воду с другой стороны лодки, чтобы обогнуть небольшую льдину, и, по-видимому, не расслышала. -- Я могла бы так плыть без конца,-- сказала она. -- И я тоже,-- горячо поддержал ее Корлисс. Но она добавила только: -- Вэнс, я очень рада, что мы с вами друзья. -- Не я виноват в том, что мы только друзья. -- Вы не гребете, сударь,-- заметила она, и он молча склонился над веслами. "Бижу" плыла под углом в сорок пять градусов к течению. Это помогало ей достигнуть западного берега как раз против точки отправления и отсюда повернуть вверх, в более спокойную часть реки. Им предстояло сделать милю вдоль скалистого берега. И тогда их будет отделять от погибающего сотня ярдов бушующего потока. -- Теперь можно ослабить ход,-- предложил Корлисс, когда они попали в водоворот и были отнесены встречным течением к огромной стене берегового льда. -- Кто бы подумал, что сейчас середина мая? -- Фрона посмотрела на плывущие льдины.-- Вам все это кажется реальным, Вэнс? Он покачал головой. -- Мне тоже нет. Я знаю, что это я, Фрона. нахожусь здесь в рыбачьей лодке и вместе с двумя мужчинами гребу для спасения другого человека. Год по нашему летосчислению тысяча восемьсот девяносто восьмой, место действия Аляска, река Юкон; я вижу воду и плавающие в ней льдины; мои руки устали, мое сердце учащенно бьется, я покрыта испариной, и все же это кажется сном. Подумайте только! Лишь год назад я была в Париже! Она глубоко вздохнула и посмотрела через реку на противоположный берег, где на фоне темной зелени леса белела палатка Джекоба Уэлза. -- Просто не верится, что на свете существует город,--прибавила она.--Парижа нет. -- А я год тому назад был в Лондоне,-- задумчиво сказал Корлисс.--Но с тех пор я стал другим. Лондон? Теперь нет Лондона. Это невозможно. Откуда на свете столько людей? Мир -- это то, что нас сейчас окружает, в нем очень мало людей, а то иначе где бы были все эти льды, море и небо. Вот Томми, я знаю, он с любовью вспоминает о месте, которое называет Торонто. Но он ошибается. Оно существует только в его воображении, это -- воспоминание о его прежней жизни. Вряд ли, конечно, подозревает он об этом. И к чему ему подозревать? Ведь он не философу и не заботится о... -- Заткнитесь! -- злобно прошептал Томми.-- Ваша болтовня нас погубит. На Севере жизнь коротка, и пророчества там сбываются молниеносно. Предостерегающий трепет пронесся по воздуху, и радужная стена над ними покачнулась. Все три весла дружно зачерпнули воду. "Бижу" понеслась вперед. Раздался оглушительный треск, и тысячи тонн льда с грохотом обрушились позади них. Взбаламученная вода пенилась и бурлила. "Бижу", отчаянно барахтаясь, вынырнула из-под нависшей над ней льдины и, зачерпнув бортом воду, стала лавировать между валами. -- Я предупреждал вас, болтливые идиоты! -- Сидите смирно и гребите,-- резко прервал его Корлисс.-- Или вам больше не придется раскрыть рта. Он покачал головой, глядя на Фрону, и она подмигнула ему в ответ; и они оба, как дети, началу смеяться над приключением, которое сперва казалось катастрофическим, но неожиданно приняло благоприятный оборот. Робко продвигаясь под сенью нависших льдин, "Бижу" бесшумно миновала последний водоворот. Край скалы грозно выступал из реки -- чудовищная масса голого камня, изъеденного и разрушенного столетиями, ненавидящая реку, которая ее подтачивала, ненавидящая дождь, избороздивший ее мрачный лик незаметными морщинами, ненавидящая солнце, не желавшее подарить ей новый зеленый ковер, который помог бы скрыть ее безобразие. Река обрушивала на нее всю свою силу, но, ударившись о зубчатые края. спешила вернуться в прежнее русло. Вокруг скалы каскадами вздымались бушующие волны, а из ее расщелин и источенных водой пещер доносился шум невидимой борьбы. -- Ну! Налегайте на весла! Покрепче! Это был последний приказ, который мог отдать Корлисс, ибо в том диком гуле, который несся им навстречу, человеческий голос звучал, как удар крокетного молотка во время землетрясения. "Бижу" метнулась вперед и одним взмахом обогнула водоворот, глубоко погрузившись в воду. Вниз--вверх, вниз--вверх. Весла работали сильно и ритмично. Волны бурлили и увлекали лодку, крутя ее во все стороны; и хрупкая скорлупка дрожала и трепетала, противясь напору волн. Она лихорадочно металась из стороны в сторону, но Фрона сдерживала ее железной рукой. На расстоянии ярда перед ними в скале зияла расщелина. "Вижу" взметнулась и понеслась вперед, но вода, ускользавшая из-под нее, удерживала ее на одном месте. Лодка то удалялась от расщелины, то приближалась к ней; и расщелина как будто издевалась над усилиями гребцов. Пять минут, из которых каждая казалась вечностью,-- и они миновали расщелину. Еще десять минут, и она уже была в ста футах за кормой. Вниз--вверх, вниз--вверх. Небо, земля, река--все слилось перед их глазами. Сознание сосредоточилось на одной тонкой полоске пены, которой разъяренные волны окаймляли зловещую скалу. В этой полоске было все. Она была границей между жизнью и смертью. Их влекло туда. Фрона все еще сдерживала яичную скорлупку железной рукой. Они сохраняли то, что приобрели, и продолжали бороться, отвоевывая каждый дюйм. Вниз -- вверх. Все сошло бы хорошо, если бы не страх, закравшийся в душу Томми. Обломок льдины, втянутый течением вниз, весь в пене всплыл под его веслом и, показав зубчатые края, снова опустился в глубину. Это зрелище вызвало у Томми представление о нем самом, с прилипшими волосами и руками, судорожно хватающими пустоту; ему казалось, что он уходит все глубже и глубже в воду ногами вперед. Широко открытыми глазами уставился он на предвестника гибели, и его поднятое весло застыло в воздухе. Еще минута--и расщелина глянула им прямо в лицо. Они очутились под скалой, медленно погружаясь в водоворот. Фрона лежала с откинутой головой и всхлипывала, глядя на солнце. Корлисс с сильно бьющимся сердцем растянулся в лодке, а на корме шотландец, еле переводя дух и совершенно обессилев, опустил голову на колени. "Бижу" мягко потерлась о льдины и остановилась. Радужная стена висела над ними, как сказочная громада; солнце, отражаясь в бесчисленных гранях, разукрасило ее роскошными драгоценными камнями. Серебристые струи стекали по ее хрустальным уступам, а светлая глубина, казалось, сбрасывала один покров за Другим, открывая тайны жизни, смерти и человеческих стремлений,-- бледно-лазурные видения, похожие на сон, сулившие здесь, в холодной глубине, вечный покой и вечный отдых. Самая верхняя башня высотой в двадцать футов, изящная и в то же время массивная, тихо покачивалась над их головами: казалось, то колышется пшеница при легком летнем ветерке. Корлисс смотрел на нее, ничего не замечая. Ему хотелось только одного: лежать здесь, на границе тайны, лежать здесь и жадно глотать воздух -- больше ничего. Дервиш, который вертится на одном каблуке, пока все окружающее не сливается перед его глазами, может схватить сущность вселенной и познать невидимое божество. И точно так же человек, который работает веслом, гребет и гребет, может отрешиться от всего земного и подняться над временем и пространством. Так было с Корлиссом. Но постепенно его кровь перестала бешено пульсировать, воздух утратил сладость нектара, и к нему вернулось сознание действительности и грозящей опасности. -- Мы должны выбраться отсюда,-- сказал он хриплым, точно с перепоя, голосом. Он сам испугался этого хриплого голоса, но быстро поднял дрожащее весло и оттолкнулся от льдины. -- Да, давайте пробиваться во что бы то ни стало.-- произнесла Фрона чуть слышно; казалось, ее голос звучал издали. Томми поднял голову и оглянулся. -- Я думаю, надо бросить это дело. -- Налегайте! -- Попытаться еще раз? -- Налегайте! -- повторил Корлисс. -- Пока у вас не разорвется сердце, Томми,-- добавила Фрона. Они еще раз вступили в борьбу с течением, продвигаясь вдоль узкой полосы пены. Весь мир исчез, кроме этой полоски, бушующих волн и зияющей расщелины. Но они мало-помалу оставили ее позади, устремляясь к широкому изгибу реки впереди; только скала, беспощадная и враждебная, у подножия которой ревели злые волны, преграждала им путь. "Бижу" поднялась на гребень, рванулась вперед, покачнулась, но встречное течение отнесло ее на прежнее место. Вниз -- вверх, вниз -- вверх. Казалось, не будет конца усилиям и мукам, и даже полоска пены постепенно растаяла и исчезла, и борьба потеряла смысл. Их души растворились в ритме гребли; непрерывно поднимая и опуская весла, они как бы превратились в огромные маятники. Впереди них и за ними мерцала вечность, и между одной вечностью и другой они непрерывно, широкими движениями поднимали и опускали весла. Они уже больше не были людьми, а лишь воплощенным ритмом. Они плыли по течению, пока их весла не коснулись зловещей скалы, но они не заметили этого, несясь вперед, невредимые по прихоти судьбы, через зубчатый лед. Они не чувствовали ни ударов весел по волнам, ни ветерка, освежающего их лица... "Вижу" сделала поворот, и их весла, механически взметнувшиеся в лучах солнца, удержали ее под прямым углом к реке. Когда к ним вернулось чувство времени и действительности и Остров Распутья вновь замаячил перед их глазами, точно берег нового мира, они начали грести длинными свободными ударами, чтобы отдышаться и восстановить силы. -- Третья попытка была бы бесполезной,-- сказал Корлисс глухим, прерывистым шепотом. И Фрона ответила: -- Да, у нас, наверно, был бы разрыв сердца. Жизнь, приветливый костер в лагере, мирный отдых, полуденная тень -- все это представилось воображению Томми, когда лодка стала приближаться к берегу. И прежде всего он вспомнил благословенный Торонто, его дома, которые никогда не качаются, и людные улицы. Каждый раз, когда его голова наклонялась вперед и он делал взмах веслом, улицы расширялись, словно он смотрел на них в телескоп, постепенно наводя на фокус. И каждый раз, когда весло было в воде и его голова поднималась, остров вырастал все больше. Его голова опускалась, и перед ним возникали улицы. Он поднимал голову, и Джекоб Уэлз и еще двое мужчин стояли на берегу в нескольких ярдах от него. -- Что я вам говорил? -- крикнул им Томми с торжеством. Но Фрона неожиданным толчком направила лодку параллельно берегу, и он вдруг с изумлением взглянул вверх по течению. Остановив весло на полпути, он бросил его на дно лодки. -- Поднимите весло! -- резко и безжалостно приказал Корлисс. -- И не подумаю! -- Томми возмущенно посмотрел на своего мучителя и заскрипел зубами от гнева и разочарования. Лодка плыла по течению, и Фрона только сохраняла направление. Корлисс на коленях подполз к Макферсону. -- Я не хочу прибегать к насилию. Томми,-- сказал он тихим 6т напряжения голосом.-- Поднимите весло... Ну, по-хорошему! -- Нет! -- Тогда я убью вас,-- продолжал Корлисс тем же спокойным, бесстрастным тоном, вынимая из ножен охотничий нож. -- А если я не послушаюсь? -- упрямо спросил шотландец, но все же отодвинулся в сторону. Корлисс осторожно притронулся к нему ножом, лезвие коснулось спины Томми прямо против сердца, медленно прошло сквозь рубашку и вонзилось в кожу. Но оно не остановилось и все так же, не ускоряя движения, медленно продолжало свой путь. Томми, вздрогнув, оглянулся назад. -- Эй, вы! Уберите нож! -- закричал он.-- Я буду грести. Фрона страшно побледнела, но в глазах ее не было ни капли жалости, и она одобрительно кивнула головой. -- Мы попытаемся пройти с другой стороны и начнем повыше! -- крикнула она отцу.-- Что? Я не слышу! Томми? У него слабое сердце? Ничего серьезного.-- Она приветствовала его взмахом весла.-- Мы слетаем в минуту, папочка. В одну минуту. Река Стюарт была совершенно свободна от льда. и они проплыли по ней четверть мили, прежде чем достигли ее устья и повернули дальше по Юкону. Но, когда они приблизились к человеку на противоположном берегу, то наткнулись на новое препятствие. Милей выше размытый остров отчаянно цеплялся за дно реки. Он заканчивался песчаной косой, которая, перерезая реку, упиралась в непроходимые скалы. Сотни тысяч тонн льда громоздились здесь, ослепительно сверкая на солнце. -- Вот тут мы и переправимся волоком,-- сказал Корлисс, когда Фрона повернула лодку прочь от берега. "Бижу" через узкий пролив пронеслась к песчаной косе и оказалась в маленьком ущелье, где стены были менее круты. Они причалили к ледяному выступу, который без всякой опоры возвышался на добрых тридцать футов над водой. Их очень интересовало, как глубоко он уходит вниз. Они вскарабкались на его вершину, таща за собой лодку, и оглянулись вокруг. Льдины громоздились друг на друга в хаотическом беспорядке. Колоссальные глыбы служили пьедесталом белым махинам, которые горели и сверкали на солнце, как чудовищные алмазы. -- Приятное местечко для прогулки,-- издевался Томми.-- Тем более, что новый затор может образоваться каждую минуту.--Он решительно уселся на снег.-- Покорно благодарю, с меня хватит. Фрона и Корлисс карабкались выше, неся лодку. -- Персы бичами гнали своих рабов в бой,-- заметила она, посмотрев назад.-- Я раньше не могла этого понять. Не вернуться ли вам за ним? Корлисс пинком ноги заставил хнычущего Томми подняться и идти вперед. Лодка весила очень немного, но все же им приходилось трудно на крутых подъемах и поворотах. Солнце палило немилосердно. Глазам было больно от его раскаленных лучей. Они обливались потом и задыхались. -- О Вэнс! Знаете ли... -- Что?--Быстрым движением руки он вытер со лба пот. -- Я жалею, что не позавтракала более плотно. Вэнс сочувственно промычал что-то. Они дошли до середины косы, откуда открывался вид на реку, и ясно разглядели за ней незнакомца, который подавал сигналы бедствия. Ниже лежал живописный в своей зелени Остров Распутья. Они обвели глазами широкий изгиб Юкона. Река лениво нежилась под лучами солнца, и трудно было поверить, что в любую минуту она может превратиться в смертоносный поток. Лед у их ног образовал миниатюрное ущелье, пересеченное широкой тенью, падавшей от солнца. -- Идите вперед, Томми,--приказала Фрона.--Мы прошли полпути, и под нами еще вода. -- Вы только и думаете о воде,-- огрызнулся он,-- а сами ведете человека на смерть. -- Я боюсь, что у вас на душе есть какой-то большой грех, Томми,-- сказала Фрона, укоризненно качая головой.--Отчего вы так боитесь смерти?--Она вздохнула и ухватилась за свой конец лодки.-- Хотя, я думаю, это естественно. Вы не умеете умирать... -- Я вовсе и не желаю умирать,-- яростно перебил ее Томми. -- Но для всех настает время, когда приходится умереть, когда ничего другого не остается. И мы, может быть, переживаем этот момент сейчас. Томми осторожно скользнул на сверкающий уступ и растянулся во весь рост. -- Все это очень хорошо,-- ухмыльнулся он,-- но не думаете ли вы, что у меня не хватит здравого смысла судить самому? Я хочу сам решать за себя. -- Но вы не умеете этого делать самостоятельно. Сильные всегда задавали тон таким, как вы. Они указывали им, как и где надо умирать, и бичами гнали их на смерть. -- Вы здорово говорите,-- возразил Томми.-- Мне даже жаловаться не пристало, так у вас все отлично получается. -- Вы правильно поступаете! -- рассмеялся Корлисс когда Томми скрылся, расположившись в глубине ущелья.-- Несговорчивая скотина! Он будет спорить даже в день страшного суда. -- Где вы научились грести? -- спросила она. -- Гимнастика... В колледже,-- кратко ответил он.-- Но разве это не прекрасно? Смотрите! Тающий снег образовал пруд на дне ущелья. Наклонившись, Фрона коснулась прохладной воды пылающим ртом. Она легла ничком, показав подошвы разорванных мокасин или, вернее, подошвы ног (так как мокасины и чулки были изорваны в клочья). Они были очень белы и все изранены от хождения по льдинам. Местами на них выступила кровь, а из одного пальца даже текла струей. -- Такие крошечные, красивые, нежные!--язвил Томми.-- Никто бы не подумал, что они способны повести сильного человека в ад. -- Судя по вашему ворчанию, вы быстро окажетесь там,-- раздраженно ответил Корлисс, -- Сорок миль в час,-- отпарировал Томми и отошел, радуясь, что за ним осталось последнее слово. -- Постойте минутку. У вас две рубашки. Дайте мне одну. На лице шотландца отразилось любопытство. Наконец он сообразил, что от него требуется, покачал головой и пошел дальше. Фрона встала на ноги. -- В чем дело? -- Ничего. Сидите. -- Но в чем же дело? Корлисс положил ей руки на плечи и заставил ее сесть. -- Ваши ноги. Их нельзя оставить в таком виде. Они изранены. Посмотрите! -- Он провел рукой по одной из подошв и показал ей окровавленную ладонь.-- Отчего вы мне не сказали? -- Они меня не очень беспокоили. -- Дайте мне одну из ваших юбок,-- попросил он. -- У меня...-- Она запнулась.-- У меня всего одна. Он оглянулся вокруг. Томми исчез среди льдин. -- Нам надо двигаться дальше,-- сказала Фрона, пытаясь встать. Но он удержал ее. -- Ни шагу дальше, пока я не перевяжу вам ноги. Закройте глаза. Она повиновалась, и когда открыла глаза, то он был обнажен до пояса и перевязывал ей ноги своей рубашкой, разорванной на полосы. -- Вы сидели спиной, и я не знал... -- Пожалуйста, не извиняйтесь,-- перебила она его.-- Я сама могла бы сказать вам. -- Я не извиняюсь. Наоборот, я упрекаю вас. Ну, теперь другую. Приподнимите ее. Близость Фроны сводила Корлисса с ума, и он слегка коснулся губами того маленького пальца, из-за которого барону достался поцелуй. Она не отшатнулась, но лицо ее вспыхнуло, и она затрепетала, как трепетала всего один раз в жизни. -- Вы пользуетесь вашей собственной добротой,-- упрекнула она его. -- Ну, так я вознагражу себя вдвойне. -- Не делайте этого,-- попросила она. -- Почему? На море существует обычай выпивать все вино, когда корабль идет ко дну. И так как мое положение безнадежно, то я имею право... -- Но... -- Но что, госпожа Недотрога? -- О, вы ведь знаете, несмотря ни на что, я не заслуживаю этого прозвища! Если бы мне не о ком было вспоминать, то при сложившихся обстоятельствах... Он затянул последний узел и опустил ее ногу. -- Будь он проклят -- Сент-Винсент! Идем! -- Я на вашем месте поступила бы так же,-- засмеялась она, поднимая свой конец лодки.-- Но как вы изменились, Вэнс. Вы совсем не гот человек, которого я встретила по дороге от Дайи. Вы тогда, между прочим, не умели ругаться. -- Я не тот, что был. И за это я должен благодарить бога и вас. Но мне кажется, что я честнее вас. Я живу согласно своим убеждениям. -- Сознайтесь, что вы несправедливы. Вы хотите слишком многого в этих условиях... -- Только крошечный пальчик. -- Или же вы любите меня только как старший брат? В таком случае вы можете, если действительно желаете... -- Замолчите!--грубо прервал он ее.--Или я сделаю глупость. -- И перецелую все ваши пальцы,-- докончила она. Он что-то буркнул, но не удостоил ее ответом. Крутой подъем не давал им возможности разговаривать, пока они не спустились с последнего уступа к реке, где их ждал Макферсон. -- Дэл ненавидит Сент-Винсента,-- смело сказала Фрона.-- За что? -- Да, по-видимому.-- Он испытующе посмотрел на нее.-- И куда бы Дэл ни отправился, он повсюду таскает с собой старую книгу на русском языке, которую не может прочесть, но почему-то считает, что в ней заключено возмездие Сент-Винсента. И знаете, Фрона, он так твердо верит в это, что почти заражает меня своей верой. Не знаю, вы ли придете ко мне, или я к вам, но... Она опустила свой конец лодки и рассмеялась. Это задело его, и он сильно покраснел от обиды. -- Если я...-- начал он. -- Вздор! -- сказала она.-- Не глупите! И, главное, не напускайте на себя важности -- это вам сейчас не к лицу. Волосы у вас всклокочены, сбоку торчит смертоносный нож, сами вы обнажены до пояса, точно пират, готовый к бою. Приходите в ярость, хмурьте брови, ругайтесь, все что угодно, только, пожалуйста, не напускайте на себя важности. Я жалею, что у меня нет с собой фотографического аппарата. Много лет спустя я могла бы сказать: "Это, друзья мои, Корлисс, знаменитый исследователь Севера. Так он выглядел по окончании своего прославленного путешествия по неизведанным местам Аляски". Он укоризненно ткнул в нее пальцем и строго спросил: -- Где ваша юбка? Она невольно посмотрела вниз. Вид висевших на ней лохмотьев успокоил ее, но все-таки она зарделась. -- Как вам не стыдно! -- Пожалуйста, не напускайте на себя важности! -- засмеялся он.-- По правде говоря, это вам сейчас не к лицу. Если бы у меня был фотографический аппарат... -- Замолчите! Пойдем дальше,-- сказала она.-- Томми ждет. Я надеюсь, что солнце сдерет с вас всю кожу,-- злорадно шепнула она, когда они, спустив лодку с последнего уступа, сталкивали ее в воду. Десять минут спустя они взбирались по ледяному откосу, где впервые был замечен сигнал бедствия. Они увидели человека, распростертого на земле. Он лежал так спокойно, что они испугались, не пришла ли помощь слишком поздно. Вдруг он слегка шевельнул головой и застонал. Его грубая одежда была изорвана в клочья, и смуглые израненные ноги торчали из рваных мокасин. В его исхудалом теле не было ни жира, ни мускулов, а кости, казалось, сейчас прорвут туго натянутую кожу. Когда Корлисс пощупал его пульс, он открыл глаза и уставился на него стеклянным взором. Фрона содрогнулась. -- Здорово жутко,--пробормотал Макферсон, поглаживая иссохшую руку больного. -- Идите к лодке, Фрона,-- сказал Корлисс.-- Мы с Томми понесем его. Но она сжала губы и заставила их принять ее помощь, чтобы облегчить спуск. И все-таки по дороге к лодке больного так растрясло, что у него появились проблески сознания. Он открыл глаза и хрипло прошептал: -- Джекоб Уэлз... депеша... из большого мира...-- Он слабо рванул расстегнутую рубашку, и они увидели, что его исхудалую грудь перерезал ремень, к которому была привязана почтовая сумка. На обоих концах лодки было много свободного места, но Корлиссу приходилось грести, поддерживая коленями больного. "Вижу" весело отчалила от берега. Теперь они плыли вниз по течению и могли не напрягаться. Вдруг Фрона заметила, что руки, плечи и спина Вэнса стали ярко-пунцовыми. -- Мое желание исполнилось,-- ликовала она и, протянув руку, мягко погладила его обнаженное предплечье.--Придется смазать вашу кожу кольдкремом, когда мы вернемся. -- Продолжайте! -- поощрял он ее.-- Это страшно приятно. Она обрызгала его пылающую спину ледяной водой из реки. У него захватило дыхание, и он вздрогнул, Томми оглянулся на них. -- Мы сегодня неплохо потрудились,-- благодушно заметил он.-- Помочь погибающему -- богоугодное дело. -- А кто боялся? -- засмеялась Фрона. -- Что ж,-- задумчиво сказал он,-- мне, понятно, было страшновато, но... Он не окончил фразы и вдруг словно окаменел. Его глаза с ужасом уставились куда-то поверх плеча Фроны. А затем медленно, точно во сне, с торжественностью, точно при обращении к божеству, он прошептал: -- Боже милостивый! Они оглянулись. Ледяная стена скользила по излучине реки, и на их глазах ее правый угол, не успевший обогнуть берег, ударился об него, подбросив вверх целую груду ледяных гор. -- Боже милостивый! Боже милостивый! Попали в ловушку, как крысы.--Томми бессильно уронил весло в воду. -- Гребите!--прошипел ему в ухо Корлисс, и "Бижу" понеслась дальше. Фрона правила наперерез течению, под прямым углом к Острову Распутья. Но, когда песчаная коса, по которой они волокли лодку, дрогнула под напором миллионов тонн льда, Корлисс тревожно посмотрел на Фрону. Она улыбнулась и покачала головой, замедляя ход. -- Нам с ними не совладать,-- прошептала она, оглядываясь на льдины, которые неслись на расстоянии двухсот футов за ними.-- Единственное спасение -- плыть впереди них, постепенно ускоряя ход. Она ревниво сберегала каждый дюйм,, стараясь, чтобы лодка не сбивалась с курса и была все время на одинаковом расстоянии от льдин. -- Я не выдержу этой скорости,-- захныкал Томми, но молчание Корлисса и Фроны показалось ему зловещим. и он продолжал грести. Ближе остальных плыла льдина толщиной в пять или шесть футов и в два акра площадью. Перегнав подруг, она мчалась, рассекая волны, пока с каждой стороны ее не образовалось вытянутое углубление, как при быстром течении в узком канале. Увидев эту льдину, Томми лишился бы чувств, если бы Корлисс между двумя взмахами не ударил его концом весла. -- Нам удастся удержаться впереди,--сказала Фрона, задыхаясь,-- но мы должны выиграть время, чтобы причалить. -- Улучите момент и поверните "Бижу" носом вперед,-- посоветовал Корлисс.-- А когда она ударится о берег, прыгайте из нее и бегите. -- Мне придется карабкаться. Хорошо, что у меня короткая юбка. Оттолкнувшись от утесов левого берега, льдины свернули направо. Огромная глыба, опередившая остальные, направлялась прямо на Остров Распутья. -- Если вы оглянетесь, я размозжу вам веслом голову! -- пригрозил Корлисс. -- Ох! -- застонал Томами. Корлисс и Фрона оглянулись. Огромная льдина со страшным грохотом ударилась о берег и на протяжении пятидесяти футов совершенно разрушила остров. Несколько сосен испуганно закачались и упали, а над ними выросла колышущаяся ледяная гора. Немного ниже стоял выбежавший вперед Дэл Бишоп, и они едва могли расслышать среди шума его крик: "Гоните! Гоните!" Затем прибрежная кромка льда сморщилась, и он отскочил назад. -- К открытому месту! -- прохрипел Корлисс. Фрона открыла рот, но не могла ничего сказать и только понимающе кивнула головой. Они понеслись вдоль радужной стены, лихорадочно отыскивая место, где бы можно было быстро обогнуть ее. Но напрасно объехав вокруг всего Острова Распутья, они лишь слышали, как трещит берег за их спиной. Пролетая мимо входа в пролив, ведущий к Острову Рубо, они увидели перед собою открытое место среди прибрежного льда. "Бижу" устремилась туда полным ходом и, наполовину высунувшись из воды, врезалась в ледяной уступ. Все трое выскочили из лодки. Фрона и Корлисс попытались вытащить ее на берег. Томми, бежавший впереди, думал только о себе. Ему бы удалось спастись, но он поскользнулся и упал как раз на полпути. Приподнявшись, он снова упал. Корлисс, волочивший лодку за нос, перешагнул через него. Томми быстро ухватился за планшир. Корлисс и Фрона были уже почти без сил. и этот новый груз заставил их остановиться. Корлисс оглянулся и крикнул: "Отпустите лодку!" Но Томми жалобно, словно утопающий, посмотрел на него и вцепился еще крепче. Громыхающие позади льды грозили им гибелью. Корлисс и Фрона делали отчаянные усилия, пытаясь втащить лодку на берег, но добавочный груз заставил их упасть на колени. Больной вдруг приподнялся в лодке и безумно захохотал. "Вот черт!"--воскликнул он. Остров Рубо дрогнул от первого толчка, и льдины закачались у них под ногами. Фрона схватила весло, ударила шотландца по палым, и как только он разжал руки, Корлисс мгновенно втащил лодку наверх с помощью Фроны, подталкивавшей ее сзади. Радужная стена свернулась, как свиток бумаги, и Томми исчез в се складках, точно пчела в лепестках громадной орхидеи. Они упали на землю совершенно обессиленные. Чудовищная льдина, оторвавшаяся от остальной массы, качаясь, повисла над ними. Фрона пыталась встать, но не могла и опустилась на колени. Корлиссу пришлось подхватить ее вместе с лодкой. Они снова упали, на этот раз под деревьями. Солнце светило на них сквозь зеленые иглы сосен, малиновки пели где-то высоко, и целая колония кузнечиков стрекотала, радуясь теплу. ГЛАВА XXVI Фрона медленно очнулась, как после долгого сна. Она лежала в том положении, как упала: поперек ног Корлисса. Он же, вытянувшись неподвижно на спине, обратил лицо к жгучему солнцу. Она подползла к нему. Он дышал ровно, глаза его были закрыты. Почувствовав на себе ее взгляд, он открыл их и улыбнулся. Она снова опустилась на землю. Потом он повернулся на бок, и они посмотрели друг на друга. -- Вэнс? - Да. Она протянула руку, он сжал ее. Их веки дрогнули и опустились. Река все еще бурлила где-то в бесконечной дали, и ее шум напомнил им шепот забытого мира. Приятная нега овладела ими. Золотые лучи падали на них сквозь трепетавшую зелень, и все живое на теплой земле, казалось, пело. Наслаждаясь покоем, они задремали еще на пятнадцать минут, потом проснулись снова. Фрона приподнялась. 208 -- Я... я... трусила,--сказала она. -- Нет, не вы. -- Боялась, что мне может стать страшно,--разъяснила она, поправляя волосы. -- Оставьте их распущенными. Сегодняшний день достоин этого. Она повиновалась, тряхнув головой, вокруг которой заплясал ореол золотых кудрей. -- Томми погиб,-- задумчиво сказал Корлисс, вспоминая состязание со льдинами. -- Да,-- ответила она.-- Я ударила его по пальцам. Это было ужасно. Но будем надеяться, что у нас в лодке лежит более достойный человек. Кстати, нам надо сейчас же о нем позаботиться. Алло! Посмотрите. На расстоянии не более двадцати футов сквозь деревья она увидела стену большой хижины. -- Никого не видно. Должно быть, там никто не живет, или же хозяева ушли в гости. Вы присмотрите за нашим больным, Вэнс, а я пойду на разведку. У меня более приличный вид. Фрона обогнула хижину, довольно большую для здешних мест, и подошла к ней со стороны реки. Дверь была открыта, и, когда она остановилась, чтобы постучать, ее глазам представилась необычайная картина. Сначала она увидела толпу мужчин, занятых решением какого-то серьезного вопроса. Услышав стук, они инстинктивно раздвинулись, и между двумя рядами стоявших плечом к плечу людей образовался проход. В глубине на длинных койках сидели два ряда мужчин со строгими лицами. Их разделял стол, одним концом упиравшийся в стену. Этот стол, по-видимому, являлся центром внимания. После ослепительного солнечного света комната показалась Фроне тусклой и мрачной, но она все же разглядела бородатого американца, сидевшего за столом и ударившего по нему деревянным молотком. А с противоположной стороны сидел Сент-Винсент. Она успела заметить его усталое, измученное лицо, прежде чем к столу проковылял человек скандинавского типа. Человек с молотком медленно поднял правую руку и бойко произнес. -- Вы должны поклясться, что все, что вы доложите суду...-- Он внезапно остановился и воззрился на стоявшего перед ним человека.-- Снимите шапку! -- заревел он, и в толпе послышалось хихиканье, когда тот повиновался. Затем человек с молотком начал снова: -- Вы должны торжественно поклясться, что все, что вы доложите суду, будет правдой, и да поможет вам бог. Скандинав кивнул головой и опустил руку. -- Одну минутку, господа.-- Фрона вошла в проход, который сомкнулся за ней. Сент-Винсент вскочил с места и протянул к ней руки. -- Фрона!--воскликнул он.--Фрона, я невиновен! Эта неожиданная фраза подействовала на нее, как удар, и мгновение она ничего не видела, кроме круга бледных лиц с горящими в полутьме глазами. "Виновен? В чем?"--подумала она и, взглянув на Сент-Винсента, все еще стоявшего с протянутыми руками, смутно почувствовала, что произошло что-то неприятное.-- "Виновен. В чем? Он мог бы проявить больше выдержки. Он мог бы дождаться обвинения".-- Она не знала, в чем его обвиняют. -- Знакомая подсудимого,-- авторитетно сказал человек с молотком.--Предложите ей стул, вы, там! -- Одну минуту...-- Она подошла к столу и оперлась на него рукой.-- Я ничего не понимаю. Все это так неожиданно...-- Она случайно взглянула на свои ноги, обернутые в грязные лохмотья, и вспомнила, что на ней короткая, рваная юбка, локоть вылезает из прорехи в рукаве, а волосы растрепаны. Ее щеки и шея были запачканы какой-то липкой массой. Она провела по ним рукой, и кусок грязи упал на пол. -- Ладно,-- сказал председатель довольно мягко.-- Садитесь. Мы в таком же положении, как вы. Мы тоже ничего не понимаем. Но, верьте моему слову, мы собрались сюда, чтобы выяснить правду. Садитесь. Она подняла руку. -- Одну минуту! -- Садитесь! -- закричал он громовым голосом.-- Не прерывайте засе