Дулов не выходит на трибунку -- прямо как-то взлетает: бодрый, подтянутый, на добрые два десятка лет помолодевший, сверкающий узкоконечной золотой звездочкою с черного лацкана. Мне, каздалевский, начинает, уняв широким убедительным жестом восторг публики, неоднократно доводилось разоблачать и обвинять многочисленных врагов нашего общества, нашего, каздалевский, социалистического государства. Сегодня же, впервые за долгую мою жизнь, я выступаю в качестве защитника. Темпорэ, каздалевский, мутантум, как говорили древние римляне, и мы мутантерум вместе с ними. Было темпорэ разбрасывать камни -- пришло темпорэ собирать их. Каздалевский -- девичья фамилия моей мамы, робко замечает покрасневший, совсем уж смешавшийся судья. Вернее, Каздалевская. А по паспорту я числюсь Савичем, но Семен Израйлевич, весь страсть и энергия, отмахивается от Савича-Каздалевского, как от мухи. Своевременно осудив вместе с партией некоторые перегибы и головокружения в процессе разбрасывания камней, перегибы, впрочем, вызванные исключительно взрывообразным стихийным ростом классового правосознания масс и неподдельным их энтузиазмом, я отнюдь не призываю к таким же перегибам и головокружениям в процессе камне-, каздалевский, -собирания, и если уж ты, каздалевский (риторический указующий перст в сторону судьи), совершил преступление, ты должен быть строго, но справедливо покаран. И, каздалевский, наоборот╬ Каздалевский-Савич от перста вздрагивает, потому что хоть и знает про себя точно, что никакого вроде бы преступления не совершал, а мало ли что сейчас выплывет на поверхность? -- но Семен Израйлевич продолжает не обращать на Народного Судью никакого внимания, всецело занятый страстною своей речью: я призываю только не забывать о классово-общенародной сущности наших законов и ориентироваться не столько на их иногда еще буржуазно-лжедемократическую букву, сколько на их сугубо социалистический, каздалевский, дух╬
С нескрываемым раздражением слушает Долгомостьев учителя сквозь узкую щель потайной дверцы. Зачем, зачем ты устроила эту дурацкую комедию? шепотом, опасливо оглядываясь на восточного милиционера, цедит сквозь зубы тут же, рядом, стоящей, жарко навалившейся плечом и грудью Веронике Андреевне. Я? -- движимая ревностью, презрительно смотрит Вероника Андреевна на Долгомостьева. Не слишком ли ты много о себе понимаешь?! Сам комедиант, убийца-любитель! Да я б за тебя палец о палец не ударила! С оператором, видишь ли, он поехал! С Иваном, видишь ли, Васильевичем! Вон ему, кивает на сыплющего каздалевскими Семена Израйлевича, ему спасибо скажи. Едва узнал, что с тобою случилось, ожил, взвился, помолодел, супружеские даже обязанности исполнять начал. Всех старых знакомых перетряхнул. Псьма писал, и Вероника Андреевна протягивает Долгомостьеву машинописный листок. ╚Несмотря на внешний, кажущийся либерализм, выхватывает Долгомостьев взглядом случайный абзац из середины, Долгомостьев -- человек сугубо, каздалевский, наш, и если мы будем разбрасываться такими кадрами, мы попросту останемся без смены. Я знаю его свыше десяти лет, и как член партии с тысяча девятьсот каздалевского года╬╩
Прежде чем обвинять моего общественного подзащитного, продолжает меж тем Дулов, в умышленном, каздалевский, убийстве при отягчающих обстоятельствах, как сделал бы это любой мелкобуржуазный суд, вспомним статью четырнадцатую Уголовного Кодекса Российской Каздалевской Федеративной Социалистической Республики и посмотрим, не призывает ли нас дух наших законов применить в данном случае не сто, каздалевский, вторую, а именно ее? И, достав из кармана небольшую книжицу, зачитывает текст с заложенной бумажным хвостиком страницы.
Не является преступлением действие, вслушивается Долгомостьев в летящие
с невысокой трибуны слова и постепенно, незаметно для себя, увлекается чарующим
их звучанием, хотя и подпадающие под признаки деяния, предусмотренного
Особенной, каздалевский, частью настоящего Кодекса, но совершенные в
состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, угрожающей
интересам Советского государства, общественным интересам╬ -- так в
свое время на съемках ╚Любви и свободы╩ не раз увлекался он эмоциональными
дуловскими показами -- ╬если эта опасность при данных обстоятельствах
не могла быть устранена другими средствами╬ -- и угнетенное,
подавленное состояние начинает мало-помалу проходить -- ╬и если
причиненный вред является менее значительным, чем предотвращенный вред[18.
Начнем по порядку, продолжает Дулов. Компетентные, каздалевский, органы
предоставили в распоряжение общественной защиты неопровержимый кинодокумент,
согласно которому так называемая ]
Далее, продолжает Дулов, едва показ кинодокумента подходит к концу, можно ли было данную опасность устранить другими средствами? Призвав на помощь классовый подход и революционное правосознание, мы вынуждены ответить однозначно: нет, каздалевский, нельзя! Убежденный буржуазной националисткой, многолетней любовницею валютчика, фарцовщика и расхитителя, связанного с иностранными спецслужбами и ныне строго, но справедливо покаранного, и, наконец, дочерью бандита, убитого в перестрелке в мае тысяча девятьсот сорок пятого года органами эм, каздалевский, вэ дэ╬ (Порченая! осеняет Долгомостьева. Рээт ведь, по терминологии, елки-моталки, отца, тоже была порченая! как только до меня это, каздалевский, раньше не дошло?! Теперь ясно, почему нашептывал, насвистывал Ка'гтавый -- он в порченых толк понимал╬) -- вот кем была так называемая потерпевшая, гражданка Рээт Прийметс, Вольно-, перевожу, -лесова! И если б какая-нибудь случайность удержала ее от одного преступления, она при первой же возможности совершила бы другое. Приведу пример: не далее, как в день своего убийства, гражданка Вольно-, подчеркиваю, -лесова попыталась терроризировать присутствующего здесь, в зале, знаменитого нашего сталинского наркома и народного любимца Вячеслава Михайловича Молотова (аплодисменты) и была строго предупреждена мною и генералом Иваном Петровичем Серповым (снова аплодисменты), что шантаж до добра ее не доведет и что неминуемо грянет Возмездие! Горбатого, гласит русская пословица (порченого, подставляет Долгомостьев), способна исправить только могила, и моему общественному, каздалевский, подзащитному выпала на долю редкая честь воплотить в жизнь эту Народную Мудрость, Народное, каздалевский, Предначертание! (Бурные, продолжительные аплодисменты.)
Теперь, когда и младенцу ясно, что от смерти преступницы никакого нашему Государству вреда нету, а одна только чистая польза -- а если разобраться, то и для нее для самой польза! -- теперь, я думаю, необходимость сравнивать вред предотвращенный с вредом нанесенным перед нами уже не стоит. Да и из ее неизвестно от кого ребеночка (отбросив ненужную, мелкобуржуазную сентиментальность, посмотрим фактам прямо в глаза!) -- и из ребеночка, если б он народился, вряд ли вышло бы что хорошее при такой-то матери! Тем более, что мой общественный, каздалевский, подзащитный жениться на ней не собирался!
Парадоксальная логика речи заставляет Долгомостьева усомниться на мгновенье, седой ли утконосый маразматик со звездочкою на лацкане -- автор ее, не мистический ли КАЗДАЛЕВСКИЙ (достойный по величию своему быть записанным одними заглавными литерами)? Но не все ли равно, кто автор! думает Долгомостьев. В конце концов, важен, каздалевский, результат. Состояние вернулось уже к полной норме, и, не подходя к зеркалу, знает Долгомостьев, что теперь вполне бы устроило его лицо Витеньку Сезанова, даже решает разыскать художника по окончании всей этой процедуры, взять у него реванш за таллинские обидные разговоры да заодно и попозировать.
Веронике Андреевне, напротив, что-то не нравится в облике любовника. Она как зашла в комнату во второй раз -- тут же почувствовала неладное, какой-то изъян, но все не может разобрать, где он кроется. Вроде бы грим наложен безупречно, а что-то мешает, что-то настораживает взгляд -- не то что бы разрушает похожесть, а делает ее несколько карикатурной.
Последнее время, завершает Дулов речь философским обобщением, мы судим так называемых диссидентов как обыкновенных уголовных преступников и совершенно правильно делаем. Они, не имея в народе реальных сторонников, занимаются по видимости деятельностью политическою -- в действительности же просто пытаются покуситься на монолитность нашего, каздалевский, Государства и таким образом ведут себя как элементарные бандиты и мошенники. Случай же с моим общественным, каздалевский, подзащитным прямо и принципиально противоположен: по видимости уголовное, преступление имеет, разумеется, смысл глубоко политический и, в сущности, как я уже показал выше, никаким преступлением не является, а наоборот: демонстрирует рост в нашем каздалевском народе классового, революционного правосознания╬
Зачем только понадобилось костюмировать и гримировать меня? удивляется Долгомостьев. Вот ведь как ловко мы вывернулись и без помощи Ка'гтавого! Да и действительно, разве я, каздалевский, виноват в чем?! Но Дулов, оказывается, предусмотрел в своем сценарии эффектную завершающую точку. Посмотрите, восклицает он и делает кульбит, сальто-мортале с места, только звездочка, сверкнув, зависает на мгновение вверх ногами и возвращается in statu quo -- посмотрите, кого, каздалевский, покусились вы осудить! И тут же пронзительным шепотом посылает в сторону потайной дверцы команду: пошел! -- так точно запускал он Долгомостьева в действие на съемочной площадке. И тот, тоже как на съемочной площадке, легко и привычно выбегает в зал, -- никакой необходимости не было в жестком тычке кулака Вероники Андреевны, -- выбегает, выбрасывает вперед, в даль, правую руку и торжественно произносит: това'гищи, каздалевский! Това'гищи! Ус! в ужасе понимает, наконец, Вероника Андреевна и поднимает с пола узенькую марлевую, рыжим волосом покрытую полоску.
Зал, впрочем, отсутствия уса как бы и не замечает, аплодирует стоя, и сзади, из прохода, от дверей, пронзительно блеет коза; художник Сезанов лихорадочно зарисовывает что-то в альбом; отставной майор МГБ Долгомостьев-старший вне себя от восторга верещит: счастье-то, елки-моталки, счастье-то! Неужто ж это я такого, елки-моталки, сукина сына выродил?! А допившийся до старости алкаш колотит заслуженного чекиста по голове, пытаясь перекричать его: нет, я! нет, я! Я, каздалевский! возможно, хочется сказать Дулову, но, вымотанный речью, полулежит он на трибунке: обрюзгший, с остекленелыми, как у идиота, глазами, и пускает тонкую слюнку; судья Савич, напуганный сакраментальным собственным с подсудимым сходством, но досмерти довольный, что сегодня, кажется, выкрутился, провозглашает полное и безусловное оправдание Долгомостьева, причем ни сам Савич, ни публика не сомневаются, что не красный телефон тому причиною, а неопровержимая логика речи общественного, каздалевский, защитника.
Долгомостьев движется по проходу навстречу плещущим рукам, и ему представляется, что не по залу суда идет он, а, спустившись с мавзолея, по убранной, расцветшей к завтрашнему празднику плакатами, лозунгами и портретами Красной площади, идет под звуки марша, который, сверкая на солнце золотыми трубами, играет расположившийся у ГУМа военный духовой оркестр, под звуки ╚Прощания славянки╩, -- и народ расступается, давая дорогу, забрасывая ее цветами, исключительно белыми цветами, и дети, взобравшись к отцам на плечи, нежными голосками кричат ура и почему-то горько! Правый штиблет колется гвоздиком, так что приходится напрягать, поджимать на ноге большой палец╬
До последнего мига надеялся капитан Урмас Кукк, что не таким будет приговор, ибо не ради фарса затевал утомительное свое расследование, но ради Возмездия, -- надеялся, что не настолько еще вывихнулось Государство, что волей-неволей придется брать на себя карающую его функцию, однако теперь другого выхода -- чем бы предстоящий поступок капитану ни грозил -- не остается, и, пожав братьям, с которыми загодя обо всем переговорил, руки, достает Урмас Кукк из кобуры своего ╚макарова╩. Снимает с предохранителя, оттягивает затвор, досылает патрон в положенную для стрельбы позицию.
Долгомостьев медленно приближается к стоящему у самого лобного места капитану, и расстояние уже достаточно, чтобы не промахнуться никак, но Кукк хочет выстрелить непременно в упор, хочет, чтобы успел увидеть его и узнать Долгомостьев и вполне сообразить, что грядет Возмездие. Каких-то пять шагов остается Долгомостьеву до лобного места, три шага, и уже вспотела капитанова рука на ребристой поверхности коричневых пластмассовых накладок рукояти, как вдруг крючконосая старуха в подвенечном платье и съехавшей набок, приоткрывающей желтую кожу черепа капроновой фате выскакивает наперерез, застит капитану Долгомостьева и, вытянув перед собою сжатый обеими руками ржавый наган, трижды стреляет в бедного нашего героя.
В мгновение, которое проходит между вспышкою огня и ударом по телу первой пули, Долгомостьев успевает увидеть Каплан и всех троих Кукков за нею, успевает понять, какие могучие пласты мироздания пришли в неостановимое движение от некоторых давних и по видимости мелких поступков и проступков, но понимание это герметично замыкается в нем, неспособное уже повлиять на покуда остающихся жить людей.
Долгомостьев вздрагивает встречь каждому выстрелу и падает на давно не метенный линолеумный пол. Разжавшаяся левая рука выпускает игрушечный зеленый автобус, и он, символически вращая правым передним колесиком, лежит на боку в мутном осеннем солнечном свете, едва пробивающемся сквозь грязные, засиженные мухами стекла. Кровь из пулевых отверстий выливается импульсами, пытаясь вымыть, вытолкнуть густой, настоявшийся за долгие годы яд, но тот, обжигая, расходится неостановимым противотоком по всем жилам.
Никакой Красной площади нет и в помине, нету и народа: несколько дряхлых стариков, две проводницы в форме, судья с толстыми заседательницами, милиция да монахиня в черном апостольнике -- вот, пожалуй, и все, кто окружает Долгомостьева в последнюю минуту жизни. Он открывает глаза и видит прямо над собою полное, рыхлое лицо Наденьки. Покайся, произносит лицо. Пока не поздно -- покайся и приди к Богу. Долгомостьев вспоминает тошнотворный запах сладострастной ее испарины, вспоминает, как читала молитву на кухне и крестилась, прежде чем выпить рюмку, и ему становится противно. Дура, говорит Долгомостьев и умирает.
Собственное тело и люди, копошащиеся вокруг него, оказываются далеко внизу, словно снятые с крановой точки самым жестким широкоугольником, а впереди расстилается огромное серое пространство, на дальнем конце которого сгустками энергии смутно маячат светлые тени: и тот, кого Долгомостьев играл, и мать, и Алевтина, и Рээт, и бард с видеозаписи, -- так во всяком случае чудится, -- и нужно отправляться в долгий, тяжелый путь через топкое это поле.
---------------------------------------------------------------
Примечания
[1 Сергей Михалков. ╚В музее Ленина╩
2 Известное изречение]
3 У-ский Студенческий Театр Эстрадных Миниатюр -- стандартная аббревиатура былых времен
[4 Известная песня
5 Высказывание знаменитого поэта]
6 Эстонское приветствие
8 Тоже очень популярная в народе песня
[9 Здесь и далее жирным курсивом -- строки из поэмы поэта-либерала А. Вознесенского ╚Лонжюмо╩]
10 Циничный анекдот
11 Природа (лат.)
12 Кому выгодно (лат.)
15 ╚Маленький белый голубь мира╩