Евгений Козловский. Мы встретились в Раю...
</pre>
роман
---------------------------------------------------------------
<ol>
<li><a href="#RTFToC2">СОДЕРЖАНИЕ</a></ol>
<li><a href="#RTFToC3">часть первая<BR>УТРО И ДЕНЬ.<BR>НА ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЕ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC4">Глава первая<br>НАЧАЛО РОМАНА</a><ol>
<li><a href="#RTFToC5">1.</a>
<li><a href="#RTFToC6">1.</a>
<li><a href="#RTFToC7">1.</a>
<li><a href="#RTFToC8">1. 6.03&nbsp;-- 6.27</a>
<li><a href="#RTFToC9">2.</a>
<li><a href="#RTFToC10">3.</a>
<li><a href="#RTFToC11">4.</a>
<li><a href="#RTFToC12">5. 6.40&nbsp;-- 6.55</a>
<li><a href="#RTFToC13">6.</a>
<li><a href="#RTFToC14">7.</a>
<li><a href="#RTFToC15">8. 7.02&nbsp;-- 7.15</a>
<li><a href="#RTFToC16">9.</a>
<li><a href="#RTFToC17">10. 7.18&nbsp;-- 7.24</a>
<li><a href="#RTFToC18">11. 7.28&nbsp;-- 8.01</a></ol>
<li><a href="#RTFToC19">Глава вторая<br>ПРОВЕРЯЮЩИЙ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC20">12.</a>
<li><a href="#RTFToC21">13.</a>
<li><a href="#RTFToC22">14.</a>
<li><a href="#RTFToC23">15.</a>
<li><a href="#RTFToC24">16.</a>
<li><a href="#RTFToC25">17.</a>
<li><a href="#RTFToC26">18.</a>
<li><a href="#RTFToC27">19.</a>
<li><a href="#RTFToC28">20.</a>
<li><a href="#RTFToC29">21.</a>
<li><a href="#RTFToC30">22.</a>
<li><a href="#RTFToC31">23.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC32">Глава третья<br>ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЖИЗНИ, ЗАРАБОТКИ И АЛИМЕНТЫ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC33">24. 10.52&nbsp;-- 10.56</a>
<li><a href="#RTFToC34">25. 10.57 --11.00</a>
<li><a href="#RTFToC35">26.</a>
<li><a href="#RTFToC36">27. 11.25 - 11.40</a>
<li><a href="#RTFToC37">28.</a>
<li><a href="#RTFToC38">29. 11.43&nbsp;-- 11.58</a>
<li><a href="#RTFToC39">30.</a>
<li><a href="#RTFToC40">31.</a>
<li><a href="#RTFToC41">32. 11.59 -- 12.13</a>
<li><a href="#RTFToC42">33. 12.14 -- 12.17</a>
<li><a href="#RTFToC43">34.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC44">Глава четвертая<br>ПИКОВАЯ ДАМА</a><ol>
<li><a href="#RTFToC45">35.</a>
<li><a href="#RTFToC46">36.</a>
<li><a href="#RTFToC47">37.</a>
<li><a href="#RTFToC48">38.</a>
<li><a href="#RTFToC49">39.</a>
<li><a href="#RTFToC50">40.</a>
<li><a href="#RTFToC51">41.</a>
<li><a href="#RTFToC52">42.</a>
<li><a href="#RTFToC53">43.</a>
<li><a href="#RTFToC54">44.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC55">Глава пятая<br>ВАРИАНТ РАВИЛЯ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC56">46. 12.18&nbsp;-- 13.30</a>
<li><a href="#RTFToC57">46. 13.31&nbsp;-- 13.50</a>
<li><a href="#RTFToC58">47.</a>
<li><a href="#RTFToC59">48.</a>
<li><a href="#RTFToC60">49.</a>
<li><a href="#RTFToC61">50.</a>
<li><a href="#RTFToC62">51.</a>
<li><a href="#RTFToC63">52. 13.51&nbsp;-- 14.02</a>
<li><a href="#RTFToC64">53.</a>
<li><a href="#RTFToC65">54.</a>
<li><a href="#RTFToC66">55.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC67">Глава шестая<br>ЖРЕЦЫ ИДЕОЛОГИИ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC68">56. 14.15 -- 14.17</a>
<li><a href="#RTFToC69">57. 14.18&nbsp;-- 14.32</a>
<li><a href="#RTFToC70">58. 14.33&nbsp;-- 14.56</a>
<li><a href="#RTFToC71">59. 14.57&nbsp;-- 15.06</a>
<li><a href="#RTFToC72">60. 15.07&nbsp;-- 15.19</a>
<li><a href="#RTFToC73">61. 15.20&nbsp;-- 15.21</a>
<li><a href="#RTFToC74">62.</a>
<li><a href="#RTFToC75">63.</a>
<li><a href="#RTFToC76">64. 15.30&nbsp;-- 16.44</a>
<li><a href="#RTFToC77">65. 15.21&nbsp;-- 15.26</a>
<li><a href="#RTFToC78">66.</a>
<li><a href="#RTFToC79">67. 15.27&nbsp;-- 15.29</a>
<li><a href="#RTFToC80">68. l6.45&nbsp;-- l6.49</a></ol>
<li><a href="#RTFToC81">Глава седьмая<br>МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ В РАЮ...</a><ol>
<li><a href="#RTFToC82">69.</a>
<li><a href="#RTFToC83">70.</a>
<li><a href="#RTFToC84">71.</a>
<li><a href="#RTFToC85">72.</a>
<li><a href="#RTFToC86">73.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC87">Глава восьмая<br>ХЭЛЛО, ДОЛЛИ!</a><ol>
<li><a href="#RTFToC88">74. 16.50&nbsp;-- 17.11</a>
<li><a href="#RTFToC89">75.</a>
<li><a href="#RTFToC90">76. 17.30&nbsp;-- 18.00</a>
<li><a href="#RTFToC91">77. Марк</a>
<li><a href="#RTFToC92">78. Вовка</a>
<li><a href="#RTFToC93">79. Хымик</a>
<li><a href="#RTFToC94">80. Арсений</a>
<li><a href="#RTFToC95">81.</a>
<li><a href="#RTFToC96">82. Равиль</a>
<li><a href="#RTFToC97">83.</a>
<li><a href="#RTFToC98">84.</a>
<li><a href="#RTFToC99">85. 18.05&nbsp;-- 18.22</a>
<li><a href="#RTFToC100">86.</a>
<li><a href="#RTFToC101">87. 6.56&nbsp;-- 18.25</a></ol></ol>
<li><a href="#RTFToC102">Часть вторая<BR>ВЕЧЕР И ПОЛНОЧЬ.<BR>ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ ПОДПОЛЬЕ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC103">Глава девятая<br>ЖИТИЕ ЛИКИ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC104">88.</a>
<li><a href="#RTFToC105">89.</a>
<li><a href="#RTFToC106">90.</a>
<li><a href="#RTFToC107">91.</a>
<li><a href="#RTFToC108">92.</a>
<li><a href="#RTFToC109">93.</a>
<li><a href="#RTFToC110">94.</a>
<li><a href="#RTFToC111">95.</a>
<li><a href="#RTFToC112">96.</a>
<li><a href="#RTFToC113">97.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC114">Глава десятая<br>СТРАХ ЗАГРЯЗНЕНИЯ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC115">98. 18.26&nbsp;-- 18.42</a>
<li><a href="#RTFToC116">99.</a>
<li><a href="#RTFToC117">100.</a>
<li><a href="#RTFToC118">101.</a>
<li><a href="#RTFToC119">103.</a>
<li><a href="#RTFToC120">104.</a>
<li><a href="#RTFToC121">105. 18.53&nbsp;-- 19.01</a>
<li><a href="#RTFToC122">106.</a>
<li><a href="#RTFToC123">107. 19.04&nbsp;-- 19.05</a>
<li><a href="#RTFToC124">108.</a>
<li><a href="#RTFToC125">109.</a>
<li><a href="#RTFToC126">110.</a>
<li><a href="#RTFToC127">111. 19.10&nbsp;-- 19.12</a>
<li><a href="#RTFToC128">112.</a>
<li><a href="#RTFToC129">113. 19.13&nbsp;-- 19.17</a></ol>
<li><a href="#RTFToC130">Глава одиннадцатая<br>ЛИТО</a><ol>
<li><a href="#RTFToC131">114. 19.18&nbsp;-- 19.19</a>
<li><a href="#RTFToC132">115.</a>
<li><a href="#RTFToC133">116. 19.19.00&nbsp;-- 19.19.30</a>
<li><a href="#RTFToC134">117.</a>
<li><a href="#RTFToC135">118. 19.20&nbsp;-- 20.09</a>
<li><a href="#RTFToC136">119.</a>
<li><a href="#RTFToC137">120. 20.10&nbsp;-- 20.19</a>
<li><a href="#RTFToC138">121. 20.20&nbsp;-- 20.30</a>
<li><a href="#RTFToC139">122. 20.31&nbsp;-- 20.35</a>
<li><a href="#RTFToC140">123.</a>
<li><a href="#RTFToC141">124. 20.36&nbsp;-- 20.52</a>
<li><a href="#RTFToC142">125. 20.56&nbsp;-- 21.01</a></ol>
<li><a href="#RTFToC143">Глава двенадцатая<br>ЗЕРКАЛО В ПРОСТЕНКЕ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC144">126. РАННИЕ СТИХИ</a>
<li><a href="#RTFToC145">127. СТИХИ К ВИКТОРИИ</a>
<li><a href="#RTFToC146">128. СТИХИ К ЮЛИИ</a>
<li><a href="#RTFToC147">129. СТИХИ К НОННЕ</a>
<li><a href="#RTFToC148">130. СТИХИ К ИРИНЕ</a>
<li><a href="#RTFToC149">131. СТИХИ К ЛИКЕ</a>
<li><a href="#RTFToC150">132. В СУМРАЧНОМ ЛЕСУ</a>
<li><a href="#RTFToC151">133. ПЕЙЗАЖИ И НАСТРОЕНИЯ</a></ol>
<li><a href="#RTFToC152">Глава тринадцатая<br>ГРЕЗА О ГАЙДНЕ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC153">134. 21.23&nbsp;-- 21.29</a>
<li><a href="#RTFToC154">135. 21.30&nbsp;-- 21.32</a>
<li><a href="#RTFToC155">136.</a>
<li><a href="#RTFToC156">137. 21.33&nbsp;-- 21.38</a>
<li><a href="#RTFToC157">138.</a>
<li><a href="#RTFToC158">139. 21.39&nbsp;-- 22.05</a>
<li><a href="#RTFToC159">140. 22.06&nbsp;-- 22.17</a>
<li><a href="#RTFToC160">141. 22.18&nbsp;-- 22.19</a>
<li><a href="#RTFToC161">142. 22.00&nbsp;-- 1.28</a>
<li><a href="#RTFToC162">143. 1.44&nbsp;-- 1.49</a></ol>
<li><a href="#RTFToC163">Глава четырнадцатая<br>НОСТАЛЬГИЯ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC164">144.</a>
<li><a href="#RTFToC165">145.</a>
<li><a href="#RTFToC166">146.</a>
<li><a href="#RTFToC167">147.</a>
<li><a href="#RTFToC168">148.</a>
<li><a href="#RTFToC169">149.</a>
<li><a href="#RTFToC170">150.</a>
<li><a href="#RTFToC171">151.</a>
<li><a href="#RTFToC172">152.</a>
<li><a href="#RTFToC173">153.</a>
<li><a href="#RTFToC174">154.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC175">Глава пятнадцатая<br>СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC176">155.</a>
<li><a href="#RTFToC177">156.</a>
<li><a href="#RTFToC178">157.</a>
<li><a href="#RTFToC179">158.</a>
<li><a href="#RTFToC180">159.</a>
<li><a href="#RTFToC181">160.</a>
<li><a href="#RTFToC182">161.</a>
<li><a href="#RTFToC183">162.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC184">Глава шестнадцатая<br>ГРУППЕН-СЕКС</a><ol>
<li><a href="#RTFToC185">163.</a>
<li><a href="#RTFToC186">164.</a>
<li><a href="#RTFToC187">165. 22.20&nbsp;-- 22.36</a>
<li><a href="#RTFToC188">166.</a>
<li><a href="#RTFToC189">167.</a>
<li><a href="#RTFToC190">168. 22.37&nbsp;-- 22.42</a>
<li><a href="#RTFToC191">169. 22.43&nbsp;-- 22.47</a>
<li><a href="#RTFToC192">170.</a>
<li><a href="#RTFToC193">171. 22.51&nbsp;-- 23.19</a>
<li><a href="#RTFToC194">172.</a>
<li><a href="#RTFToC195">173. 23.23&nbsp;-- 0.42</a>
<li><a href="#RTFToC196">174.</a></ol></ol>
<li><a href="#RTFToC197">часть третья<BR>НОЧЬ И РАССВЕТ.<BR>СРЕДИ ЛЮДЕЙ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC198">Глава семнадцатая<br>ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД</a><ol>
<li><a href="#RTFToC199">175. 1.08&nbsp;-- 1.10</a>
<li><a href="#RTFToC200">176.</a>
<li><a href="#RTFToC201">177. 1.11&nbsp;-- 1.15</a>
<li><a href="#RTFToC202">178. 1.11&nbsp;-- 1.18</a>
<li><a href="#RTFToC203">179. 1.16 -1.18</a>
<li><a href="#RTFToC204">180. 1.19&nbsp;-- 3.45</a>
<li><a href="#RTFToC205">181.</a>
<li><a href="#RTFToC206">182. 1.19&nbsp;-- 1.22</a>
<li><a href="#RTFToC207">183.</a>
<li><a href="#RTFToC208">184. 1.23&nbsp;-- 1.28</a></ol>
<li><a href="#RTFToC209">Глава восемнадцатая ШЕСТИКРЫЛЫЙ СЕРАФИМ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC210">185.</a>
<li><a href="#RTFToC211">186.</a>
<li><a href="#RTFToC212">187.</a>
<li><a href="#RTFToC213">188.</a>
<li><a href="#RTFToC214">189.</a>
<li><a href="#RTFToC215">190.</a>
<li><a href="#RTFToC216">191. 1.36&nbsp;-- 1.37</a>
<li><a href="#RTFToC217">192.</a>
<li><a href="#RTFToC218">193.</a>
<li><a href="#RTFToC219">194.</a>
<li><a href="#RTFToC220">195.</a>
<li><a href="#RTFToC221">196.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC222">Глава девятнадцатая<br>ОЧЕРЕДЬ НА ОЧЕРЕДЬ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC223">197. 1.45&nbsp;-- 1.49</a>
<li><a href="#RTFToC224">198.</a>
<li><a href="#RTFToC225">199. 1.50&nbsp;-- 1.56</a>
<li><a href="#RTFToC226">200.</a>
<li><a href="#RTFToC227">201.</a>
<li><a href="#RTFToC228">202.</a>
<li><a href="#RTFToC229">203. 2.04&nbsp;-- 2.11</a>
<li><a href="#RTFToC230">204.</a>
<li><a href="#RTFToC231">205. 2.12&nbsp;-- 2.23</a></ol>
<li><a href="#RTFToC232">Глава двадцатая<br>РЕКВИЕМ ДЛЯ ТОПОРА</a><ol>
<li><a href="#RTFToC233">206. RECORDARE</a>
<li><a href="#RTFToC234">207. РАССКАЗ О СМЕРТИ ОТЦА</a>
<li><a href="#RTFToC235">208. AGNUS DEI</a>
<li><a href="#RTFToC236">209. ГАМЛЕТ</a>
<li><a href="#RTFToC237">210. SANCTUS</a>
<li><a href="#RTFToC238">211. LACRIMOSA</a>
<li><a href="#RTFToC239">212. DIES IRAE</a>
<li><a href="#RTFToC240">213. CONFUTATIS</a>
<li><a href="#RTFToC241">214. ПИСЬМО ИЗ ПРОВИНЦИИ</a>
<li><a href="#RTFToC242">215. HOSTIAE</a>
<li><a href="#RTFToC243">216. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПИСЬМА</a>
<li><a href="#RTFToC244">217. REX TREMENDE</a>
<li><a href="#RTFToC245">218. POST SCRIPTUM</a>
<li><a href="#RTFToC246">219. ОСТАВЬТЕ О МЕРТВЫХ СКОРБЕТЬ МЕРТВЕЦАМ</a>
<li><a href="#RTFToC247">220. AGNUS DEI (2)</a>
<li><a href="#RTFToC248">221. РАЗВЯЗКА БЕЗ РАЗВЯЗКИ</a>
<li><a href="#RTFToC249">2.41&nbsp;-- 2.44</a>
<li><a href="#RTFToC250">222. REQUIEM AETERNEM</a></ol>
<li><a href="#RTFToC251">Глава двадцать первая<br>МЕЖДУ ВОЛКОМ И СОБАКОЙ</a><ol>
<li><a href="#RTFToC252">223. 2.47&nbsp;-- 2.58</a>
<li><a href="#RTFToC253">224. 2.59&nbsp;-- 3.04</a>
<li><a href="#RTFToC254">225. 3.05&nbsp;-- 3.42</a>
<li><a href="#RTFToC255">226.</a>
<li><a href="#RTFToC256">227. 0.48&nbsp;-- 1.53</a>
<li><a href="#RTFToC257">228. 3.43&nbsp;-- 3.47</a>
<li><a href="#RTFToC258">229. 3.40&nbsp;-- 3.52</a>
<li><a href="#RTFToC259">230. 3.53&nbsp;-- 4.06</a>
<li><a href="#RTFToC260">231. 4.06&nbsp;-- 4.09</a>
<li><a href="#RTFToC261">232.</a>
<li><a href="#RTFToC262">233. 3.40&nbsp;-- 3.44</a></ol>
<li><a href="#RTFToC263">Глава двадцать вторая<br>УБИЙЦА</a><ol>
<li><a href="#RTFToC264">234.</a>
<li><a href="#RTFToC265">235.</a>
<li><a href="#RTFToC266">236.</a>
<li><a href="#RTFToC267">237.</a>
<li><a href="#RTFToC268">238.</a>
<li><a href="#RTFToC269">239.</a>
<li><a href="#RTFToC270">240.</a>
<li><a href="#RTFToC271">241.</a>
<li><a href="#RTFToC272">242</a>
<li><a href="#RTFToC273">243.</a>
<li><a href="#RTFToC274">244.</a>
<li><a href="#RTFToC275">245.</a>
<li><a href="#RTFToC276">246.</a>
<li><a href="#RTFToC277">247.</a>
<li><a href="#RTFToC278">248.</a>
<li><a href="#RTFToC279">249.</a>
<li><a href="#RTFToC280">250.</a>
<li><a href="#RTFToC281">251.</a>
<li><a href="#RTFToC282">252.</a>
<li><a href="#RTFToC283">253.</a>
<li><a href="#RTFToC284">254.</a>
<li><a href="#RTFToC285">255.</a>
<li><a href="#RTFToC286">256.</a>
<li><a href="#RTFToC287">257.</a></ol>
<li><a href="#RTFToC288">Глава двадцать третья<br>АВТОМОБИЛЬНАЯ КАТАСТРОФА</a><ol>
<li><a href="#RTFToC289">258. 4.09&nbsp;-- 4.27</a>
<li><a href="#RTFToC290">259.</a>
<li><a href="#RTFToC291">260. 4.23&nbsp;-- 5.09</a>
<li><a href="#RTFToC292">261. 5.13&nbsp;-- 5.13.03</a>
<li><a href="#RTFToC293">262. 5.13.04&nbsp;-- 5.22</a>
<li><a href="#RTFToC294">263.</a>
<li><a href="#RTFToC295">264.</a>
<li><a href="#RTFToC296">265.</a>
<li><a href="#RTFToC297">266. 10.15&nbsp;-- 10.25</a></ol>
<li><a href="#RTFToC298">Глава двадцать четвертая<br>ОКОНЧАНИЕ РОМАНА, ДВА ЭПИЛОГА И ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА</a><ol>
<li><a href="#RTFToC299">267. 10.26&nbsp;-- 10.59</a>
<li><a href="#RTFToC300">268.</a>
<li><a href="#RTFToC301">269.</a>
<li><a href="#RTFToC302">270.</a>
</ol></ol>
---------------------------------------------------------------

<a name="_Toc365466500">
<h2>
<a name="RTFToC2">СОДЕРЖАНИЕ</a></a></h2>
<i>Часть первая<br>УТРО И ДЕНЬ. НА ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЕ</i><p>
<i></i><b>Глава первая. НАЧАЛО РОМАНА	13</b><p>
<i>1. Стилистические мучения и сцена у телефона. 2. Сочинение мрачного
сновидения. 3. Стихи о тюрьме. 4.&nbsp;Композиционные мучения. 5.&nbsp;Завтрак
на кухне. 6. Откуда возник Владивосток? 7. Препарирование истории шурина. 8.
Очередь за ╚явой╩. 9. Авторский пропуск. 10. Утренняя мадонна. 11. Возвращение
домой.</i><p>
<i></i><b>Глава вторая. ПРОВЕРЯЮЩИЙ	37</b><p>
<b></b><i>12. Мы идем по А-африке. 13. Канатная дорога. 14. Старуха на стуле.
15. Пробуждение днем. 16. Мотоциклист. 17. Женщина без родинки. 18. Смерть в
шутку и всерьез. 19. Путь из ресторана. 20. Разбитое зеркало. 21.&nbsp;Адюльтер
в Крыму. 22. Проблемы с трупом. 23.&nbsp;Квартира в Теплом Стане.</i><p>
<i></i><b>Глава третья.	ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЖИЗНИ,<br>	ЗАРАБОТКИ И АЛИМЕНТЫ	53</b><p>
<i>24. Сон за столом. 25. Загадочный звонок. 26. Как китайцы взрывали
Московское метро. 27. Стекляшка. 28.&nbsp;Комаров и Комаров. 29. Стекло. 30.
Главная обида лефортовского следователя. 31. Психологический нюанс. 32.
Появление в редакции. 33. Как сгорели ╚жигули╩. 33. Действующие лица.</i><p>
<i></i><b>Глава четвертая. ПИКОВАЯ ДАМА	71</b><p>
<b></b><i>34. Начать следует с Нонны. 36. Под покровительством Ъ. 37. Авторский
пропуск. 38. Долгая счастливая жизнь. 39. Мотоцикл и автомобиль. 40. Случай на
даче Б. и его последствия. 41. Авторский пропуск. 42. Авторский пропуск. 43. В
ресторане ВТО. 44. Из проруби на лед.</i><p>
<i></i><b>Глава пятая. ВАРИАНТ РАВИЛЯ	99</b><p>
<i>45. Вступая в год юбилея. 46. Черновик неизвестно чего. 47. Стихи о смерти
на балконе. 48. Морщинистая старушечья шея. 49. Вопль души. 50. Авторский
пропуск. 51. Пани Юлька. 52. Виктория Ильинична Лубянко. 53. Как Арсений спасал
коммерческого секретаря. 54. Капитанский китель. 55. Вылитый ты!</i><p>
<i></i><b>Глава шестая. ЖРЕЦЫ ИДЕОЛОГИИ	125</b><p>
<i>56. Половинка человечка. 57. Десять русских парней. 58. Открытое партийное
собрание. 59. Либерал Г. 60.&nbsp;Коллективный оргазм. 61.&nbsp;Египетские
скопцы. 62. Терцины в метрополитене. 63. Парящий осел. 64. Белый, негр и две
проститутки. 65. Звонок в ИВАН. 66.&nbsp;Абзац из финала. 67. Роковая тайна.
68. Старый друг.</i><p>
<i></i><b>Глава седьмая. МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ В РАЮ	149</b><p>
<i>69. Глупая райская песенка. 70. Панихида по Т. 71. Физик и его жена Анечка.
72. Предсмертное письмо. 73.&nbsp;Воображение самоубийства.</i><p>
<i></i><b>Глава восьмая. ХЭЛЛО, ДОЛЛИ!	171</b><p>
<i>74. Времена года. 75. Пусть будет весна! 76. Ансамбль в раковых скорлупках.
77. Марк. 78. Вовка. 79. Хымик. 80. Арсений. 81. Послушав самого себя. 82.
Равиль. 83. Отрывок из Библии. 84. Авторский пропуск. 85. Галя умерла. 86. Как
назвать книгу? 87. Ликин день.</i><p>
<i>Часть вторая<br>ВЕЧЕР И ПОЛНОЧЬ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ ПОДПОЛЬЕ</i><p>
<i></i><b>Глава девятая. ЖИТИЕ ЛИКИ	203</b><p>
<b></b><i>88. Рождение и детство. 89. Театр, похожий на церковь. 90.
Виолончелист. 91. Явление Режиссера. 92. Жанна д'Арк. 93. Живописец.
94.&nbsp;Феликс и Ия. 95. Эмиграция. 96. Последний акт трагедии. 97.&nbsp;Жизнь
после смерти.</i><p>
<i></i><b>Глава десятая. СТРАХ ЗАГРЯЗНЕНИЯ	233</b><p>
<b></b><i>98. По вечерам над ресторанами. 99. На пути в Вену. 100. Сальный тип.
101. Рука крупным планом. 102. Мысли на унитазе. 103. А ты чистый? 104.. Чтобы
не потерять самоуважение. 105. Любимый автор. 106. Патентованное средство от
сифилиса. 107. Запинка в рукописи. 108. Сони или Бош? 109. Продукты и туалетная
бумага, туалетная бумага и продукты. 110. Момент биографии, о котором лучше
забыть. 111.&nbsp;Воспоминания о ненаписанном. 112. Проблемы жанра. 113. Призыв
к покаянию.</i><p>
<i></i><b>Глава одиннадцатая. ЛИТО	259</b><p>
<b></b><i>114. Грузовой лифт. 115. Роман, автор, герой. 116. Пэдик. 117.
Вербовка. 118. Критик и критикуемые. 119. Конец Коня. 120. Доходяга.
121.&nbsp;После Моцарта, перед Гайдном. 122. Путешествие с аквалангом.
123.&nbsp;Так нельзя! 124.. Кому есть довесочек? 125. Под Яшкиным
портретом.</i><p>
<i></i><b>Глава двенадцатая. ЗЕРКАЛО В ПРОСТЕНКЕ	295</b><p>
<b></b><i>126.&nbsp;Ранние стихи. 127. Стихи к Виктории. 128. Стихи к Юлии.
129.&nbsp;Стихи к Нонне. 130. Стихи к Ирине. 131. Стихи к Лике. 132. В
сумрачном лесу. 133. Пейзажи и настроения.</i><p>
<i></i><b>Глава тринадцатая. ГРЕЗА О ГАЙДНЕ	321</b><p>
<b></b><i>134. Продукция белого человека. 135. Неведомый шедевр. 136. Как ты
живешь с такой философией?! 137. Лучший способ пить спирт. 138.&nbsp;Когда б вы
знали, из какого сора... 139. Девочка в венце из колючей проволоки. 140.
Стыдный сон. 141. Тоска по Хлое. 142. Снова в ресторане ВТО. 143. Сосед по
номеру и ею подружка.</i><p>
<i></i><b>Глава четырнадцатая. НОСТАЛЬГИЯ	341</b><p>
<i>144. А что бы вы хотели поставить? 145. Роман с Ленинградом.
146.&nbsp;Леночка Синева. 147. Зайдем в парадную? 148. Дверь на чемоданах. 149.
Сто девятый номер отеля ╚Флорида╩. 150. Печеные яблоки под Пастернака. 151.
Полная ванна крови. 152. Сонет. 153. Выпить-то хоть принесли? 154. Маленький
эпилог.</i><p>
<i></i><b>Глава пятнадцатая. СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ	365</b><p>
<b></b><i>155. И было их шестеро. 156. Воспоминания о ссылке. 157. Дом, где
прошло детство. 158. Дядя Костя. 159.&nbsp;Поправить нельзя ничего.
160.&nbsp;Предательница, соузник, палач. 161. Пьеса в четырех действиях.
162.&nbsp;Материнская линия.</i><p>
<i></i><b>Глава шестнадцатая. ГРУППЕН-СЕКС	389</b><p>
<b></b><i>163. О дружеской цензуре. 164. Когда вышел роман. 165. Черная кошка
парижской пластинки. 166. Постаревший Дориан Грей. 167. Авторский пропуск. 168.
Я&nbsp;-- мерзавец! 169. И все-таки посмотрите! 170.&nbsp;Авторский пропуск.
171. Про бобров. 172. Эакулевич питался женщинами. 173. Красный мотоцикл под
летним дождем. 174. Авторский пропуск.</i><p>
<i>Часть третья<br>НОЧЬ И РАССВЕТ. СРЕДИ ЛЮДЕЙ</i><p>
<i></i><b>Глава семнадцатая. ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД	417</b><p>
<b></b><i>175. Штурм метро. 176. Джинсы в ╚Ядране╩. 177. Отражение отражения.
178. Мелодраматическая встреча. 179. Алкаш на эскалаторе. 180. Неуловимый
Колобков. 181. Дионисия. 182. Воображенная биография ресторанной мадонны. 183.
Крохотные вагончики. 184. Игра в расстрел.</i><p>
<i></i><b>Глава восемнадцатая. ШЕСТИКРЫЛЫЙ СЕРАФИМ	439</b><p>
<i>185. Мужчина на стуле. 186. Остановка в Острове. 187. Девочка из автобуса.
188. Жизнеописание Ауры. 189.&nbsp;Сцена у обелиска. 190. Сожженная главка.
191. Подпольно, по-ленински. 192. Крушение. 193.&nbsp;Записка поверх рисунка.
194. Но и вдали, в краю чужом... 195.&nbsp;Все было сон. 196. Занавеска
взмывает вверх.</i><p>
<i></i><b>Глава девятнадцатая. ОЧЕРЕДЬ НА ОЧЕРЕДЬ	461</b><p>
<b></b><i>197. Карла с хвостиком. 198. Авторский пропуск. 199. Одноглазая
ступка. 200. Авторский пропуск. 201&nbsp;Группен-секс в ╚Лебеде╩.
202.&nbsp;Авторский пропуск. 203. От чего мы должны спасаться?
204.&nbsp;Авторский пропуск. 205. Трайнина, номер триста двенадцатый.</i><p>
<i></i><b>Глава двадцатая. РЕКВИЕМ ДЛЯ ТОПОРА	477</b><p>
<i>207. Recordare. 207. Рассказ о смерти отца. 208. Agnus Dei. 209. Гамлет.
210. Sanctus. 211. Lacrimosa. 212. Dies irae. 213. Confutatis. 214. Письмо из
провинции. 215. Hostiae. 216. Продолжение письма. 217. Rex trenende. 218. Post
scriptum. 219. Оставьте о мертвых скорбеть мертвецам. 220. Agnus Dei (2). 221.
Развязка без развязки. 222. Requiem aeternen.</i><p>
<i></i><b>Глава двадцать первая. МЕЖДУ ВОЛКОМ И СОБАКОЙ	489</b><p>
<i>223. В ступке по Москве. 224. Зачем нужен автомобиль. 225. Избиение ногами.
226. Кинематографическое отступление. 227. Художник с собаками. 228. Розы
назывались ╚баккара╩. 229. Оборотень. 230. Пустые колготы. 231. Мишень для
Бога. 232. Авторский пропуск. 233.&nbsp;Попытка отвлечься от жизни с помощью
литературы.</i><p>
<i></i><b>Глава двадцать вторая. УБИЙЦА	507</b><p>
<b></b><i>234. Что есть истина? 235. Прочесе. 236. Как сжигают расстрелянных.
237. А как, собственно, расстреливают? 238. Одна из двух центральных ролей.
239. Последнее произведение. 240. Я убил человека. 241.&nbsp;Главное открытие.
242. Кончина тетки. 243. Субъективное бессмертие. 244. Идеальное преступление.
245. От природы я добр. 246. Альтруизм и садизм. 247. Противоречие в теории.
248. Сон разума. 249.&nbsp;Мысль и действие. 250. Труп человека, погибшего в
огне. 251. В полуподвале отделения. 252. Капитальная наледь. 253. Кусок
отточенной стали. 254. Нашли виновного! 255. А. И. Горюнов, полковник
Госбезопасности. 256. Аптекарь Попов. 257. Скорпион.</i><p>
<i></i><b>Глава двадцать третья. АВТОМОБИЛЬНАЯ КАТАСТРОФА	533</b><p>
<b></b><i>258. Искусство, от которого тошнит. 259. Авторский пропуск.
260.&nbsp;Укради! 261. Растянутое, как на рапиде, мгновение. 262. Последний и
решительный бой. 263. Авторский пропуск. 264. Авторский пропуск. 265. Один из
способов примирить читателя с героем. 266. Deus ex machina.</i><p>
<i></i><b>Глава двадцать четвертая.	ОКОНЧАНИЕ РОМАНА,<br>	ДВА ЭПИЛОГА И
ПОСЛЕСЛОВИЕ<br>	АВТОРА	557</b><p>
<i>267. Судьба&nbsp;-- индейка, жизнь&nbsp;-- копейка. 268. Перемены в
редакции. 269. Воспоминания о будущем. 270.&nbsp;У райской калиточки.</i><p>
<i>ЛИШЬ НЕРАЗУМНЫЙ, ОТЦА ИСТРЕБИВШИ, ЩАДИТ РЕБЯТИШЕК</i>.<p>
<i>Древнегреческое
<a name="_Toc365466501"></i>
<h1>
<a name="RTFToC3">часть
первая<BR>УТРО И ДЕНЬ.<BR>НА ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЕ</a>
</a><a name="_Toc365466502"></h1>
<h2>
<a name="RTFToC4">Глава
первая<br>НАЧАЛО РОМАНА</a>
</a></h2>
Искусство есть искусство есть искусство,<br>но лучше петь в раю, чем врать в
концерте.<br>Ди Кунст гехабт потребность в правде чувства.<p>
<i>И. Бродский</i>
<h3>
<a name="RTFToC5">1.</a></h3>
Герой нашего повествования, привыкший за последние пятнадцать лет жизни
засыпать не прежде трех-четырех утра, а просыпаться часов эдак в одиннадцать,
переносил ранние пробуждения труднее, чем если бы...<p>
Черт побери совсем! Кто же так начинает романы? Кому нужен этот якобы
иронический тон: <i>герой нашего повествования, эдак</i> и проч.?! Что за
обороты&nbsp;-- <i>чем если</i> бы?! И потом, тысячу раз ведь договорено:
сразу, сразу, сразу! Как в холодную воду. Безо всяких вступительных фраз, без
предуведомлений, без экспозиций! Без! Быка за рога! Добавочная информация может
лишь сквозить меж холодных и точных, литых строк констатации внешнего действия.
Плюс, разумеется, диалог. Словом&nbsp;-- сценарный стиль. В конце двадцатого
века, слава Богу, живем! <i>Эдак!</i>
<h3>
<a name="RTFToC6">1.</a></h3>
Заснувший довольно поздно, Арсений с трудом и раздражением возвращался в
реальность, куда его призывал настойчивый звонок междугород...<p>
Вот тебе и быка за рога! К дьяволу, к дьяволу Арсения! Еще не появившись, он
успел надоесть до печеночных колик. Нет уж, действие так действие. Прямо со
звонка!
<h3>
<a name="RTFToC7">1.</a></h3>
Телефон звенел настойчиво и неритмично&nbsp;-- так звонит междугородная...<p>
Ну вот. Уже чуть-чуть лучше. Тоже, конечно, не Бог весть что, но все-таки.
Только <i>звенел&nbsp;-- звонит</i> в одной фразе. Нехорошо. Ладно. Оставим.
После, при сквозной правке╩ А то и с места не сдвинешься никогда. Сверху же,
чтобы ни здесь, ни дальше не тратить лишних слов, недурно проставить время
действия. Как у той девочки в <i>Дне получки.</i> У Ирины. Итак:
<h3>
<a name="RTFToC8">1.
6.03&nbsp;-- 6.27
</a></h3>
Телефон звенел настойчиво и неритмично&nbsp;-- так звонит междугородная.
Арсений, как был, голый, выбрался из-под одеяла и побежал на кухню. Вдогон ему
полетел испуганный голос мгновенно проснувшейся Лики: не снимай трубку!
Слышишь! Не снимай трубку! Арсений понес исходящий звоном аппарат в комнату, но
шнур зацепился под дверью и расцепляться не желал, а звонок надрывался из
последних сил. Не выдержав напряжения, Лика, тоже голая, вскочила с постели.
Ответьте Владивостоку! Ал╦, вы слышите? Отметьте Владивостоку! Да-да, сказала
Лика, я слушаю.<p>
Пока в мембране трещало, Лика беззвучно, одною артикуляцией, объяснила: Же-ня!
приложила палец к губам и махнула Арсению рукою: отойди. Он поставил телефон на
пол, двинулся к диванчику, взял лежащие поверх одежды электронные часы: 6.04.
Во Владивостоке, стало быть, сколько? Плюс семь... Второй час дня. Или минус
семь? Голая Лика на корточках у телефона выглядела неприятно, лобковые волосы,
слипшиеся от ночных утех в сосульку, притягивали брезгливый взгляд, и Арсений
подумал: надо запомнить сосульку на будущее: после очередной ссоры она, может
статься, удержит от обычного примирительного звонка. Ал╦, Женя! кричала Лика в
микрофон. Ничего-ничего, я как раз вставать собиралась. А? А? Как ты смеешь
такое спрашивать?! Ради этого и звонишь? Конечно же не пила! Не пи-ла-а...
Врет! с раздражением подумал Арсений. Не пила! И чего она ему врет?! А? Когда?
Очень плохо слышно! А? Подожди минутку... Лика привстала с корточек, не отняв
трубку от уха, жестом попросила принести карандаш и бумагу. Арсений принес.
Говори, прокричала на всю квартиру: слышимость, надо думать, на самом деле была
скверная, я записываю. Какой неприятный у нее голос, когда она кричит, отметил
Арсений и это. Голый. Белый. Пропила голос. Девятнадцатого. Восьмой рейс.
Поняла, поняла. Ладно, не буду. Ну, целую, привет. А? Конечно, скучаю. Привет,
говорю. Целую. Привет.<p>
Лика положила трубку, через заметную паузу подошла к Арсению, обняла сзади:
зачем одеваешься? Рано. Поспим капельку. Ликина рука случайно наткнулась на
твердый бугор, выпирающий сквозь тонкую кожу пиджака. Арсений напрягся и резко,
слишком, пожалуй, резко сбросил руку, прикрыл бугор своей ладонью. Случайно ли?
Неужто догадалась, <i>что</i> у него в кармане? Ты же вставать собиралась! Лика
забралась в постель, отвернулась,&nbsp;-- конечно же не догадалась, но на
Арсениев жест обиделась, кажется, сильно. Жест, действительно, получился не
очень красивый, но Арсений никак не мог допустить, чтобы Лика, чтобы кто бы то
ни было знал об этих деньгах или о тех, что лежат на книжке. Деньги,
разумеется, не ворованные, заработанные, и все же... Он рванулся на кухню,
ощупал пачку в кармане и, успокоенный, чиркнул спичкою под чайником. Вспыхнуло,
зашипело голубое пламя. А чего он, на самом деле, оделся? Уходить? Но тогда
зачем чай? Деньги, деньги, вс╦ проклятые деньги! он из-за них такой
взбудораженный со вчерашнего вечера, из-за шестисот двадцати рублей, с которыми
получается четыре двести пятьдесят, то есть сумма, уже позволяющая подумать о
╚жигулях╩ реально. Но не сейчас же, не в шесть утра бежать подыскивать машину!
Арсений постоял неподвижно, пытаясь себя успокоить, и, когда счел, что это
удалось, вернулся в комнату. Взял со стула у кровати сигарету, щелкнул любимой
зажигалкою, ╚Ронсоном╩. Рядом с одетым мужчиною белый лифчик на деревянной
спинке, смятый, несвежий, остывший, казался неуместным,&nbsp;-- третье
брезгливое наблюдение за утро. Впрочем, Арсений, сама объективность, покосился
и на собственные ступни, обутые стоптанными тапочками Ликиного мужа.<p>
Неверная жена лежала в постели, отворотясь в угол. Перестань дуться, бубнила.
Нашел к кому ревновать! Арсений демонически, так что самому стало смешно,
улыбнулся. Во-первых, он скучает по Олечке. Во-вторых, надо же в моем положении
соблюдать хоть элементарный такт. В положении содержанки? В положении жены! Как
я, по-твоему, должна была поступить? Бросить трубку? Сказать, что люблю не его,
а тебя? Не водить любовников, буркнул Арсений. Ах, сегодня я не могу! ох, мне
пора домой! передразнил непохоже. Надоело! Видела б, что с тобою сделалось,
когда телефон зазвонил! Смотреть противно. Дай сигарету, снова примирительно
попросила Лика. Возьми сама, ответил Арсений и вышел из комнаты. Лика
повернулась на спину, закрыла глаза, заплакала. На кухне гремела посуда, шумела
вода. Протянув руку, Лика нашарила на сиденье стула сигарету. Закурила. Арсений
появился на пороге: завтракать будешь? Спасибо. Только кинь мне, пожалуйста,
халат. Арсений вспомнил сосульку и зло ответил: стесняешься? Ну-ну.<p>
Потом сходил в ванную за халатом, бросил через комнату.
<h3>
<a name="RTFToC9">2.</a></h3>
Сцена, надо сознаться, получилась не Бог весть какая оригинальная, и открывать
ею книгу казалось нехорошо. Да и сама фраза про .междугородный звонок годится
разве что для начала эпизода, главки, а никак не всего романа. Но увы,
Арсениева жизнь поводов для чего-нибудь покруче, поинтереснее&nbsp;-- хоть
разбейся!&nbsp;-- не давала. Пробавляться чем есть? Жрать что дают? А может,
копнуть из подсознательного, воображенного? Из снов? Тем более что герой как
раз просыпается.<p>
Арсений стал внимательно перебирать в памяти последние сновидения: позы женских
тел, брызжущая сперма, очереди за мебелью, респектабельная езда в собственной
машине (в машине&nbsp;-- только во сне, только, увы, во сне!)&nbsp;-- и во снах
не отыскивалось ничего подходящего. Оставалось смириться или выдумывать что-то,
<i>сочинять.</i><p>
Сочинять хотелось не очень. То есть, пожалуй, и хотелось, но не соответствовало
первоначальной идее документального романа. Впрочем, если заложить подтекст,
внутренний, что называется, смысл: дескать, чувствует Арсений, что жизнь его
катится не так-то уж и гладко, как кажется, как мечтается, чтобы казалось;
дескать, мстит ему подсознание за то, что загоняет он туда неприятные
наблюдения и мысли, не делает из них действенных выводов, не позволяет им
нарушать ровное почти благополучие собственной жизни,&nbsp;-- если заложить
подтекст, то почему бы и не разрешить себе и что-нибудь эдакое, на всю катушку,
с КГБ, так сказать, и расстрельчиком? Чтобы и первая фраза была, и все как
положено.<p>
<i>Долгое время коридор был пуст.</i><p>
<i></i>Это уже похоже на начало. Фраза литая, короткая, без оговорок, без
всевозможных придаточных, без извинений перед читателем, что, дескать, пишешь.
И вполне <i>диссидентский</i> образ коридора. Метафора бюрократии, власти.
Дальше уже можно цеплять слово за слово&nbsp;-- что-нибудь да получится.<p>
<i>Долгое время коридор был пуст. Потом, выйдя из его колена, на фоне
бело-розовой мраморной стены возникли три человечески; фигурки в ряд, средняя
чуть впереди боковых. Эхо размывало шаги.</i><p>
<i>Пока фигурки вырастали, приближаясь, Арсений мучительно старался припомнить,
что это за место, и вдруг узнал, будто пелена спала с глаз: новый переход с
╚Площади Свердлова╩ на ╚Проспект Маркса╩. Недавно открытый, он стеклянно
блестел полированными плитами пола и стен. Пахло известкой...</i><p>
<i></i>Лихо загнул: ПАХЛО ИЗВЕСТКОЙ! Сны запахов не воспроизводят&nbsp;-- вот и
получается сон, а вместе и не сон:. некая фантастическая реальность. Кафка
какая-то! То что надо.<p>
<i>Средний шел, опустив голову, лицо его оставалось в тени, и Арсений, как
только что с коридором, все не мог узнать среднего. У боковых, которые сильнее
и сильнее отставали, лиц не было вообще.</i><p>
<i>Арсений увидел узенький, совсем слабый лучик желтого света, бьющий сквозь
стеклянную линзу в стене наперерез коридора, и отметил: фотоэлемент. Как в
турникете. Только здесь-то зачем? Для статистики? Пассажиров, что ли, считать?
А сам прекрасно знал и зачем фотоэлемент, и кто тот, средний,&nbsp;-- просто
никак не успевал сосредоточиться на своем знании: следил за происходящим.</i><p>
<i>Средний подошел вплотную к лучику и пересек его. На маленькое окошко в стене
упала тень. Изменился ток. Сработало&nbsp;-- Арсению даже показалось, что он
слышит щелчок,&nbsp;-- реле. Замкнулись контакты. Сердечник повлек тонкую
черную тягу, та&nbsp;-- спусковую скобу скрытого где-то выше пулемета.</i><p>
<i></i>Подробное описание устройства устройства&nbsp;-- тоже хорошо. Деталь! А
деталь, как известно, убеждает. Можно врать напропалую&nbsp;-- лишь бы детали
были точны. Ну, и прямо к действию!<p>
<i>Затарахтела очередь. Пули из ствола летели до тех пор, пока средний,
обмякнув, не опустился на пол. Свет снова попал в окошечко. Контакты
разомкнулись. Сердечник освободился из-под власти соленоида. Один из конвоиров
переключил тумблер, притаившийся между плитами. Лучик погас. И все же другой,
прежде чем подойти вплотную к лежащему, взял ╚Калашникова╩ за ствол, вытянул
руку и помахал прикладом: техника безопасности.</i><p>
<i>Когда еще мягкое тело скрючившегося в смерти среднего перевернули на спину,
Арсений узнал его окончательно. Смотреть было неприятно, но и глаз не отвести,
и в каждом из крохотных коридорчиков, светящихся на экранах Арсениевых
сетчаток, две опрокинутые фигурки продолжали заниматься своим делом: извлекать
из секретной дверки в стене каталку, похожую на больничную, вскидывать на нее
труп, небрежно покрывать простынею. Потом они, связанные воедино никелированным
сооружением, двинулись по коридору назад, туда, откуда возникли пятью минутами
раньше, и прежде чем их силуэт, потеряв детали, стал похож на уменьшающуюся
букву ╚Н╩, Арсений успел вдоволь наглядеться&nbsp;-- простыня сползла&nbsp;--
на лицо среднего: побледневшее, утончившееся, уже успокоившееся собственное
лицо.</i><p>
<i>Коридор снова опустел, и только густая лужа темнела на серых мраморных
плитах. Показалась уборщица в выцветшем черном халате, с тряпкою на палке и
ведром. Подошла к месту расстрела, поставила ведро, принялась вытирать пол. А
из другого конца коридора, оттуда, где исчезла за поворотом, превратившись на
мгновение в положенное на бок, перекладиною назад, ╚Т╩, буква ╚Н╩, повалила
будничная толпа пассажиров метро.</i><p>
<i></i>Итак, по метафорическому подземному коридору пошла метафорическая же
толпа равнодушных людей. Ве-ли-ко-леп-но!<p>
<i>Старуха окатила пол, подтерла насухо и так же неспешно скрылась за дверью,
откуда те двое выкатили каталку.</i><p>
<i>Толпа подхватила Арсения и потащила по коридору и лестницам, впихнула в
узкое русло эскалатора и вынесла наконец в большой зал станции, сразу ослабив
напор, растекшись во все стороны. Подошел поезд, и за движущимися освещенными
окнами Арсений тотчас заметил тех двоих: сейчас они были без оружия и одеты
как-то по-другому: не отличались от толпы. Или толпа не отличалась от них.
Арсений побежал им вдогонку вдоль тормозящего с визгом состава, но, когда т о т
вагон оказался в каком-то метре, двери схлопнулись. Следующая станция&nbsp;--
╚Дзержинская╩.</i><p>
<i></i>Вот это тоже хорошо: названия станций как на подбор: ╚Площадь
Свердлова╩, ╚Проспект Маркса╩, ╚Дзержинская╩. Впрочем, тут не его заслуга:
простой натуралистический снимок с фантастической реальности Московского
метрополитена. Вообще говоря, для сна можно стасовать эту реальность как
угодно&nbsp;-- вряд ли только получится удачнее.<p>
<i>Стойте! закричал он и замахал руками переполовиненному стеною кабины, в
черной с золотом форме, помощнику машиниста. Подождите! Тот скользнул взглядом
мимо, повернул голову к напарнику и, громко сказав ВПЕРЕД!, захлопнул на ходу
дверцу. Снова, хоть вроде были и впереди, промелькнули те два лица без лиц, и
поезд, обдав затхлым ветром и нестерпимым металлическим скрежетом, скрылся во
тьме тоннеля, оставил от себя только два багровых пятнышка, две капельки крови
на черном бархате.</i><p>
<i>Они уменьшались, переключая по пути зеленые светофоры на красные, пока и
вовсе не скрылись за поворотом. Потом тьма стала полной...</i><p>
<i></i>Что ж. И закончили недурно. Эмоционально, с многоточием...
<h3>
<a name="RTFToC10">3.</a></h3>
Неохота писать о тюрьме, оказавшись в тюрьме,<p>
как, попавши в дерьмо, смаковать не захочешь в дерьме<p>
филигранность букета,<p>
но, куда ни воротишь покуда заносчивый нос,&nbsp;--<p>
до параши три шага, соседа замучил понос:<p>
за букетом победа.<p>
Третьесортной гостиницы номер: пожестче кровать,<p>
ночью света не выключить, днем не положено спать,<p>
да решетка в окошке.<p>
Впрочем, тоже и вольные граждане: в страхе ворья,<p>
если первый этаж, доброхотно окошки жилья<p>
решетят понемножку.<p>
Снова стены. Прогулка. Пространство четыре на шесть<p>
и свободное небо. Свободное... все-таки есть<p>
над бетонной коробкой<p>
череда ячеи, сквозь которую сеется снег,<p>
а над сетью, и снегом, и небом торчит человек,<p>
именуемый попкой.<p>
На четвертые сутки приходит потребность поесть<p>
с тошнотой поперек: организма законная месть<p>
за балованность прежде.<p>
Организм оптимист: мол, недельку помучимся, две&nbsp;--<p>
и домой. Но покуда хватает ума голове<p>
не сдаваться надежде.<p>
Каждый новый подъем принимаешь за новый арест,<p>
ибо сон как-никак, а относит от тутошних мест<p>
(что ни ночь, правда,&nbsp;-- ближе).<p>
Исчезают вопросы о Родине, о Языке,<p>
и одна только фраза болтается на языке:<p>
оказаться б в Париже!<p>
Нету точки на свете, чтоб дальше была от Москвы,<p>
чем Лефортово. Ах, парадокс!&nbsp;-- парадокс, но увы:<p>
до любой заграницы<p>
дозвониться хоть трудно, а все-таки можно, а тут<p>
не ведет межгородная счет драгоценных минут,<p>
тут уж не дозвониться.<p>
Вот такая гостиница. Бабы за стенкой живут,<p>
а что в гости не ходят, а также к себе не зовут&nbsp;--<p>
и на воле бывает<p>
целомудрие твердое. Так, понемногу, шутя,<p>
и к тюрьме, и к тюрьме человек привыкает. Хотя<p>
грустно, что привыкает,&nbsp;--<p>
прозаичными, документальными стихами, которыми, сочиняя в день по строфе, всю
первую лефортовскую неделю будет пытаться Арсений привести себя в равновесие:
сесть в тюрьму за беллетристику в столь либеральное время!&nbsp;-- нет, право
же, и на мгновенье, сколько бы ни кружил над КГБ и расстрельчиками, не допускал
он такой мысли,&nbsp;-- откликнется три года спустя поэтическая, вымышленная
проза второй главки начинаемого романа. Покуда же Арсений счел, что
<h3>
<a name="RTFToC11">4.</a></h3>
с началом теперь все в полном ажуре, дальше смело можно пускать жанровую сценку
с междугородным телефоном, сосулькою и деньгами в кармане и продолжать в том же
духе. После эдакого сна за самым примитивным семейным скандальчиком,
спровоцированным раздражением невыспавшегося мудака, предполагается некий
особый, второй смысл. Существует ли он объективно&nbsp;-- дело темное, но тут
еще поди докажи, что нет. Во всяком случае, человек, которому снятся такие сны,
может позволить себе немного покривляться и покапризничать. Правда, стыдную
телефонную сценку можно еще немного повертеть в направлении эпатажа читателей:
например, во Владивосток отправиться самому, что вполне замотивировано
профессией, Лику сделать собственной женою, а в постель к ней подложить лучшего
своего друга. Словом, воссоздать ситуацию, что возникла лет десять назад между
ним, Викторией и Равилем.<p>
Странно, столько времени прошло, а Арсений все не может простить Виктории
предательства; и знает ведь, что сам изменял направо-налево, что оставил ее
прежде, чем даже узнал про их с Равилем связь, что, оставленная, Вика чуть не
умерла в больнице, что никого, кроме него, Арсения, она никогда не любила и не
любит до сих пор, если, конечно, Париж не открыл ей чего-то нового в ней
самой,&nbsp;-- а вот поди ж ты... И к Равилю отношение изменилось. Незаметно,
непонятно как, но изменилось. Практически тогда-то их дружба и
кончилась&nbsp;-- бытовые сложности стали просто поводом. А вроде бы тоже не с
чего: ну, переспал приятель с твоей женою, ну и что? Циническую философию,
такие вольности дозволяющую, разрабатывали вместе, исповедовались друг другу
так, как, может, не решились бы и себе самим, всегда легко перепасовывались и
женщинами. И Людку его Арсений не трахнул тогда только по какой-то
случайности.<p>
Впрочем, нет. Эту ситуацию восстанавливать бессмысленно: возраст другой и
реакции должны быть другими. Да и женить себя на Лике он не имеет права:
психологически недостоверно, чтобы Арсений решился взять на себя такую обузу,
не тот он человек. С другой стороны, выдать Лику за Женю&nbsp;-- тоже не Бог
весть как точно: она, со своей дерганой, истеричной судьбою, вряд ли пошла бы
на столь благополучный брак. А и пошла бы&nbsp;-- встретив Арсения, тут же от
мужа и отказалась. Независимо даже от того, как повел бы себя сам Арсений. Или
просто не ответила бы нашему герою, не позволила бы себе роскоши его полюбить.
Хотя бы из-за Оли, из-за дочки. <i>Но я другому отдана и буду век ему
верна.</i><p>
<i></i>Однако здесь-то как раз можно сделать лихой выверт: пусть Оля будет
дочка не Жени, а предыдущего мужа, скажем... Феликса. Тогда мещанский брак
становится возможным и даже психологически пряным: жена, не уходящая к
любовнику, чтобы сохранить ребенку отца, который вовсе и не отец. Вот все и
становится на места.<p>
И возникает Феликс, который оставил Лику конечно же потому, что эмигрировал в
Америку.
<h3>
<a name="RTFToC12">5.
6.40&nbsp;-- 6.55
</a></h3>
Они молча ели яичницу. Стук вилок казался в тишине ссоры таким громким, что
Лика не выдержала, врубила радио.<p>
<i>Кроме того, создается опасный прецедент для любителей ╚горяченького╩, а
такие еще встречаются. Не проявили ли соответствующие органы попустительства
этому издевательству над русской классикой? Все, кому дорого великое наследие
русской культуры, не могут не протестовать против безнравственности в обращении
с русской классикой и не осудить инициаторов и участников издевательства над
шедевром русской оперы.</i><p>
<i></i>&#132;╗б твою в Бога душу мать! сказал Арсений, белея от злости. Как ты
только можешь все это слушать?! Лика беспомощно взглянула на любовника и
выдернула шнур из розетки. Собрала тарелки, поставила в раковину, пустила воду.
Разлила чай. Веселенькие пошли у нас встречи, не унимался Арсений. Радостные.
Только не надо на меня так смотреть! наконец прорвало и Лику. Не надо! Тоже мне
мужчина! Нравственный камертон! Дворянин засратый! Да, да, да! Я&nbsp;--
нечестная! Я&nbsp;-- говно! Я сплю и с тобой, и с Женькой! Я живу в его доме и
за его счет! А ты?! Я пошла бы за тобой куда угодно&nbsp;-- позвал бы только,
намекнул! Конечно, приходящая блядь удобнее. Поехали, подумал Арсений, будто не
специально спровоцировал вспышку, будто не получал от нее едва, как запах
ириса, уловимого удовольствия. Куда б я тебя позвал? повторил в сто первый раз.
В шестиметровую комнатку? К соседям? На девяносто рублей в месяц минус
алименты? И непроизвольно прикрыл ладонью выпирающую сквозь пиджак пачку. А ты
знаешь, что у нас клопов вывести невозможно в принципе? А ты без ванны сумеешь
прожить?! Убийственный здравый смысл, взвилась Лика. При общем романтическом
мироощущении! Но когда здравый смысл проявляю я, ты почему-то начинаешь
беситься и тыкать в лицо своей честностью. Шел бы ты с ней... знаешь
куда?!&nbsp;-- Это было примерно то, чего Арсений и добивался: не уйти самому,
а оказаться выгнанным; переложить вину за очередную ссору на Лику. Он надевал
башмаки, натягивал пальто, но Лика остановиться не могла: ишь, бросил жену!
Ради меня, скажешь? Так тебе удобнее&nbsp;-- вот и бросил!<p>
Арсений уже стоял на площадке и безнадежно глядел на красную кнопку, которая
гасла только на мгновения и перехватить которую все не удавалось: в это раннее
время люди косяком валили на службу,&nbsp;-- а Ликины слова неслись и неслись
сквозь щель между коробкой и неприкрытой дверью: хотя и вообще&nbsp;--
хвалиться особенно нечем: бросил жену! Ничтожества! Подонки! Ни одному мужику
не верю! Дверь, наконец, захлопнулась. С-сволочи, пробормотал Арсений. На такую
домину второго лифта пожалели. Сэкономили!<p>
Спешить абсолютно некуда, но нелепое ожидание подъемника дозаводило и без того
заведенного Арсения, даже становилось тяжело дышать. Он похлопал себя по
боковым карманам: конечно, забыл сигареты&nbsp;-- и тут же рефлекторно
проверил, на месте ли деньги. Да, непомерно толстая пачка раковой опухолью
прощупывалась и сквозь пальто. Надо же, у жены этого миллионера Г. не нашлось
крупных купюр, отслюнила трояками да пятерками! Все же следовало занести деньги
в сберкассу прямо вчера, ничего, подождала бы Лика, куда бы делась?! Как же с
сигаретами? Возвращаться&nbsp;-- значит начинать новую долгую сцену с
непременным примирением в финале, а примирения не хотелось: теперь, когда сумма
перевалила за самим же Арсением назначенный четырехтысячный рубеж, остальные
полтора-два куска в случае чего можно уже и одолжить, хоть бы у того же
Аркадия,&nbsp;-- Арсений чувствовал, что открывается некая <i>новая жизнь</i> и
старые привязанности становятся только помехами. Красная лампочка горела
практически непрерывно, Арсений вполголоса выругался и пошел вниз пешком.
Одиннадцать этажей. Двадцать пролетов. По девять ступенек в каждом. Плюс еще
четыре&nbsp;-- внизу.<p>
Арсений заставил себя идти по улице медленно, то ли чтобы успокоиться, то ли
чтобы полюбоваться на собственное раздражение. Лика, уже приготовившая
примиряющую улыбку, стояла на подоконнике и смотрела в открытую форточку:
ждала, что обернется как обычно, помашет рукою. Не дождалась. Арсений свернул
во двор.
<h3>
<a name="RTFToC13">6.</a></h3>
Сколько ни просматривал Арсений написанное начало, глаз его цеплялся за
Владивосток междугородного разговора. В конечном счете совершенно безразлично,
из какого именно города звонит Ликин муж: из Владивостока, из Перми или,
скажем, из Киева: географический сей нюанс больше нигде в романе отыгрывать не
планируется,&nbsp;-- тем более брало любопытство докопаться, откуда этот самый
Владивосток вылез. Арсений, правда, родился там, неподалеку, за колючкой, в
концлагере на Второй Речке, но телефонная ассоциация происходила явно не из
места рождения.<p>
Миша! Конечно же шурин Миша! Они с Мариною собирались эмигрировать именно во
Владивосток!<p>
В респектабельной еврейской семье, к которой Арсений тогда еще принадлежал, в
семье его последней жены Ирины, произошел скандал: у Ириного брата появилась
любовница. Факт ничего особенного собою не представлял бы, если б, с одной
стороны, не стал случайно известен Мишиной жене: выгребая носовые платки для
стирки, она обнаружила в кармане Мишиного пальто два билета на электричку до
Головково, где была их дача, билеты на те самые дни, когда Миша якобы
сопровождал в Ленинград японскую делегацию; с другой же&nbsp;-- Миша не отнесся
бы к нему так серьезно, что даже собрался разрушить&nbsp;-- как говорили в их
доме&nbsp;-- семью.<p>
Людей, проживающих на свете, Фишманы делили на две неравные категории:
принадлежащих и не принадлежащих к их клану. Когда первая категория пополнялась
за счет, например, Мишиной супруги Гали и самого Арсения, прозелиты, независимо
от их, так сказать, человеческих качеств, осыпались положенной им долею
семейных благ: ключами от дачи и отдельной комнатою в ней; доверенностью на
семейный автомобиль; стильной одеждою; невкусно приготовленной, но дорогой и
дефицитной пищей, за которою, упакованной в большие картонные коробки из-под
импортного вина,&nbsp;-- это почему-то называлось заказами-- ездил в ГУМ каждую
пятницу сам глава семьи. Потому выпускать кого-нибудь из клана было для
Фишманов тяжело вдвойне: невозможно изъять все, уже выданное в расход. И если
дача и автомобиль амортизировались слабо, то одежда изнашивалась и выходила из
моды, а съеденные за годы икру, маслины, осетрину, финский сервелат и тому
подобные деликатесы извлечь назад представлялось затруднительным: даже если
удавалось компенсировать через суд или давление на психику стоимость
переваренных и высранных продуктов, внеденеж-ная цена их исключительности
пропадала невозвратно. Дело осложнилось еще двумя обстоятельствами: во-первых,
беременностью Гали сверх возможного для аборта срока, да и не пошла бы она на
аборт, двумя руками держась за мир Фишманов, куда столь нечаянно и столь
счастливо проникла; во-вторых, предстоящей защитою Миши, которую и так
оттягивали вот уже года три, а такие вещи, как защита, в их семье принимались
более чем всерьез.<p>
Мишина влюбленность представлялась Арсению куда нормальнее Мишиного брака: едва
окончив университет и будучи по протекции деда-профессора, в прошлом&nbsp;--
красного пулеметчика, устроен в Институт востоковедения Академии наук СССР
(сокращенно ИВАН), Миша встретил там хорошенькую лаборантку-комсорга и,
чувствуя, как легко покоряется ему все в жизни, решил покорить и лаборантку.
Девочка одевалась вульгарно, была явно необразованна и пошла, но ее молодость
и, возможно, принадлежность к элитарному институту, о котором с легкой руки
родителей Миша грезил еще в начальной школе, затенили, сделали незаметными,
неважными прочие качества знакомки. Немалую роль сыграл и родительский подарок
к окончанию университета: однокомнатный кооператив на Садовом кольце: квартира
располагала к соблазнению, а Галине умение создавать комфорт и вкусно готовить
довершили дело. Мишины родители мечтали, разумеется, не о такой партии для
сына, но, исчерпав возможные и нравственные, с их точки зрения, способы
презервации и разглядев в Гале положительные для поддержания в домашнем очаге
огня черточки, смирились с Мишиным выбором и с этого момента стали смотреть на
Галю уже как на члена клана, а стало быть&nbsp;-- некритически. К тому же,
думали они, девочка из нищей семьи (мать&nbsp;-- бухгалтер, отца нету и не
было, больная бабка на шее) во всю жизнь не забудет оказанное ей благодеяние:
старый как мир, но столь же вечный мотив.<p>
За несколько лет пребывания в семье Фишманов Галя набралась соков, располнела;
время проявило на ее лице порядочно смазанные пролетарскими генами отцовой
линии фамильные черты замоскворецких купчих, из которых она происходила по
линии материнской. Одевалась Галя теперь во все дорогое и недавно модное: в
семье Фишманов последние новинки Диора, Кардена и Зайцева не
признавались,&nbsp;-- но столь же безвкусно, как и прежде, успела окончить
что-то заочно-экономическое и была устроена в ╚Интурист╩, от чего ни шарма, ни
образованности не прибавилось в ней, зато появился жуткий апломб, которым Галя
повергала Мишу в уныние всякий раз, когда они куда-нибудь выбирались или
принимали гостей у себя. Ее старых подруг&nbsp;-- все больше продавщиц да
секретарш&nbsp;-- Миша переносил с трудом, хотя и пользовался их услугами по
доставанию дефицитных книг. Острота постельных ощущений, которая поначалу много
значила в отношениях, естественно, сошла на нет, остались раздражение и стыд.
Марина же, Мишина любовница, эффектная, объективно и модно красивая, о чем
свидетельствовали частые приглашения (от которых она редко отказывалась)
сниматься в разного рода рекламных роликах, тоже аспирантка ИВАНа, казалась во
всем под стать повзрослевшему, сделавшемуся за последнее время еще обаятельнее
благодаря мягкой черной бородке и легкой седине в шевелюре Мише. До обнаружения
злополучных билетов ни Мише, ни Марине не приходило в головы менять что-либо в
своих жизнях: она, замужем за пятидесятилетним доктором наук, который
перманентно ездил за границу, пользовалась зарплатой супруга и достаточным
количеством свободы; Миша... Миша оставался Фишманом, хотя и в несколько
модернизированном, облагороженном варианте.<p>
Однако же когда начался скандал, Миша предложил Марине взаимно развестись,
бросить к черту столицу, где им жить все равно не дадут, и уехать во
Владивосток: там их обоих вроде бы брали на работу по специальности: его по
Японии, ее&nbsp;-- по Лаосу, и климат&nbsp;-- калифорнийский. Маловероятно,
чтобы Мише хватило мужества и сил реализовать собственное предложение,
согласись на него Марина, но та, взвесив плюсы и минусы, не согласилась, а,
уверив Мишу на прощанье в жаркой любви, прекратила с ним всяческие отношения:
ей тоже подходила пора защищаться&nbsp;-- Галя же то и дело мелькала в
коридорах ИВАНа, демонстрируя живот и покуда сдержанно делясь горестями с
бывшими сослуживцами и подругами: ясно было, что в случае чего она, со своим
комсомольским стажем, поднимет такой хай, что ни Марине, ни самому Мише не
поздоровится.<p>
На очередной Мишин день рождения явился посыльный и передал бутылку красного
итальянского вермута и треугольную призму импортного шоколада&nbsp;-- последний
Маринин привет; Миша, неволей вернувшийся в лоно семьи и заглаживающий грехи
примерным поведением, перепугался, сунул бутылку и шоколад в карманы Арсениева
пальто и попросил спрятать. Как-то, наведавшись в гости соло, шурин проглотил
пару рюмочек; остальное допивали Арсений с Ириной. Вермут был горьким и
терпким.<p>
Миша же весь отдался отцовству, хотя и узнавал в дочери нелюбимые черточки жены.
<h3>
<a name="RTFToC14">7.</a></h3>
Когда каша заварилась, Арсений, в общем-то ни на минуту не сомневавшийся в
результате, все же следил за Мишиным поведением с сочувствием. Однако
предугаданная развязка не столько огорчила наблюдателя, сколько доставила
странное удовлетворение сбывшегося дурного пророчества, и он решил написать
небольшую повесть.<p>
Он хотел было поменять профессию Марины, сделать Марину (повесть обдумывалась
еще до встречи с Ликою) актрисой, доведя до логического завершения ее труды в
области рекламы, но так вылетел бы главный эпизод, манивший сильнее прочего,
желанный эпизод развязки: в двух соседних зальчиках ╚Праги╩&nbsp;-- два банкета
по поводу двух защит. Там&nbsp;-- Миша, здесь&nbsp;-- Марина. Тосты, речи,
Маринин муж, Галя. Общие знакомые шатаются из зала в зал. Ничего особенного не
произойдет: никто не напьется, не возникнет ни скандала, ни мордобоя в сортире.
А то, что ничего не произойдет, когда по всем человеческим законам произойти
должно, думал Арсений, и составит соль этой паскудной истории о двух
трусли..&#132;. Пардон, это попахивает диффамацией!&nbsp;-- скажем так: о двух
нормальных молодых советских ученых.<p>
Он представил себе дачу, которую, слава Богу, знал слишком хорошо, куда Миша с
Мариною, нагруженные едою и выпивкой, сойдя с электрички, пробираются по
метровому снегу на исходе короткого зимнего дня; вообразил, как освещается
пляшущим пламенем маленькая комнатка, когда голый Миша подкладывает в печурку
новое полено; как он снова забирается под наваленные горою одеяла и разнеженная
Марина прижимается к нему; едва ли не прожил эти три дня, слившиеся за
закрытыми ставнями в сплошные семьдесят два часа разговоров, любви, слабости в
ногах, сна невпопад, еды и питья с никогда прежде не ведомым аппетитом. Он
придумал пригнать на дачу беременную Галю, но не захотел, чтобы она застала
любовников с поличным&nbsp;-- только следы праздника: воображение богаче
реальности. Он выстроил сцену в кабинете директора ИВАНа, куда вызовут Мишу
после Галиного сигнала, разговор по душам о моральном облике советского ученого
и предстоящей защите, увидел покрасневшего от стыда за них и за себя, от
гадостной ситуации Мишу, заверяющего старших товарищей, что понимает, осозна╦т
и непременно исправится. И еще, всегда тяготеющий в литературе к некоторой
усложненности, запутанности, сконструировал Арсений шизофренический сюжет о
взрыве Московского метро китайскими агентами и собирался заставить Мишу в
свободное время сочинять по этому сюжету рассказ, сам перемежая главки из
реальной жизни главками якобы Мишиными. Он даже написал несколько первых
страничек повести и почувствовал, что, пожалуй, завлечет читателя, что
атмосфера удается, что секс...&nbsp;-- и бросил.<p>
Бросил, как бросал в последнее время все, что начинал писать. Бросил потому,
что чувствовал: нет ни в этом, ни в любом предыдущем сюжете серьезного повода
для художественной литературы. Бросил потому, что чувствовал: все, кого он
знал, включая себя самого, все, с кем он в жизни встречался, все, кто окружал
его, существуют по столь примитивным социологическим законам, мало отличающимся
от законов поведения животных в стаде или стае, хоть порой и облекают свои
поступки в замысловатые психологическо-философские одеяния, что, описывая таких
людей, Арсений не прибавит ни строчки к БОЛЬШОМУ РОМАНУ О ЧЕЛОВЕКЕ, мучительно
создающемуся уже не первую тысячу лет.<p>
Он чувствовал: в произведении литературы должна присутствовать личность,
которую определял для себя как индивидуальность, способную отказаться от
собственных благ и выгод ради идеальных ценностей. А личностей вокруг не видел.
И в самом себе тоже не находил сил для обретения личности.
<h3>
<a name="RTFToC15">8.
7.02&nbsp;-- 7.15
</a></h3>
У табачного киоска извивался, гудел внушительный хвост. Арсений заглянул через
него в окошечко: давали ╚яву╩. Свежевыкрашенная лондаколором продавщица
распоряжалась дефицитом: по десять пачек!<p>
Нас тут трое, канючила женщина лет пятидесяти и показывала рукою в
неопределенном направлении. У меня сумки нету. У всех нету! крикнул кто-то из
очереди. Куда я их дену? Дайте, пожалуйста, блок! Не давать, не давать ей! еще
один голос включился в полемику. Сумки, ишь, у нее нету! Нас же трое, не
унималась женщина, а на троих полагается... Кем полагается? почему полагается?
подумал Арсений, но за женщину не вступился. Полагается, и все тут! Демократия
в действии. У, евреи хитрожопые! громко пробурчала продавщица под нос. Все бы
им не как людям! К евреям, пожив у Фишманов, Арсений относился средне, во
всяком случае, к евреям советским, но подобные реплики обычно выводили его из
себя: недавно он даже полез с кулаками на старушку антисемитку и потом долго
объяснялся в милиции по поводу пролетарского интернационализма, однако сейчас
не отреагировал: очередь уже заразила своим духом,&nbsp;-- а приподнялся на
носки, заглянул в окошечко: вдруг не хватит? и с некоторым изумлением услыхал
среди прочих и собственный гневный голос: не давайте! Не давайте ей блок! Врет
она про троих! Одна она тут! Одна!<p>
Боже! Как легко снимает очередь раздражение против всей вселенной, как точно и
безошибочно ориентирует нервную энергию субъекта на свой объект! Если бы это
было кем-то специально придумано, а не получалось само собою, идея вышла бы
гениальная: ОХРАНА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ПОСРЕДСТВОМ ОЧЕРЕДЕЙ. ПАТЕНТ
<i>╧ </i>... Достояв до окошечка с подобными мыслями, Арсений конфиденциально,
пониженным голосом обволакивающего тембра произнес: мне, пожалуйста,
четырнадцать, и, конспиративно оглянувшись, добавил: у меня как раз без сдачи,
словно это <i>без сдачи</i> и давало право на привилегию. Продавщица ничего не
ответила, но четырнадцать пачек отсчитала: видать, славянская внешность
покупателя ей импонировала. Арсений сгреб сигареты в охапку, выбрался из толпы
и стал рассовывать их по карманам. Пальто оттопырилось со всех сторон.<p>
Подойдя к метро, посмотрел на часы; вскрыл пачку. Огня не было. Увлеченный
добыванием дефицита, Арсений совсем забыл про оставленную у Лики зажигалку и не
прикупил спичек. Лезть за ними сквозь очередь&nbsp;-- Не давайте, не давайте
ему!&nbsp;-- Врет он, что спички!&nbsp;-- Все только что стояли, всем на
работу!&nbsp;-- сил уже не имелось, и Арсений одолжился у проходящего мимо
парня.<p>
Возле входа в метро, где толпа спешащих на службу заспанных, раздраженных людей
была особенно густою, Арсений выделился бы своей неподвижностью, если б нашлось
кому взглянуть на все это со стороны.
<h3>
<a name="RTFToC16">9.</a></h3>
	<p>
	<p>

<h3>
<a name="RTFToC17">10.
7.18&nbsp;-- 7.24
</a></h3>
Поезд по-утреннему переполнен. Перронная толпа внесла Арсения сквозь двери и
пропихнула дальше в вагон. Вцепившись в захватанный миллионами ладоней
поручень, Арсений, сжатый со всех сторон, неволей уставился в окно, не ожидая,
впрочем, увидеть за ним ничего, кроме едва заметных в черноте промельков
кессонированных тоннельных стенок. Правда, чернота придавала полированному
оконному стеклу полузеркальность, но и от нее Арсений не чаял сюрпризов:
отражение собственной бороды да не менее привычные, хоть, может, сведенные в
таком пасьянсе и впервые, отражения стертых лиц пассажиров метро.<p>
Тем не менее полузеркало окна подготовило Арсению случайный подарок:
удивительно удачно закомпонованный в удлиненную (2:1), со скругленными углами
деревянную раму, отбитый от глухого фона толпы бледностью лица, мягким, ажурным
плетением белой шали и светлою тканью расстегнутого легкого пальто поясной
портрет не хорошенькой&nbsp;-- по-настоящему красивой женщины. Огромные темные
глаза смотрели сквозь стекло, сквозь стены тоннеля с извивающимися змеями
кабелей и даже сквозь толщу земли за ними куда-то вне, но зеркальная
полусущность прозрачной преграды обращала часть взгляда назад, и он, казалось,
пытался заодно проникнуть и в глубину породивших его глаз, разгадать их тайну.
Когда поезд влетал в световые субстанции станций, образ женщины, и без того
бестелесный, превращался совсем уж в образ духа, <i>в лик,</i> и едва в такие
минуты угадываемый высокий выпуклый лоб отсылал мысль к мадоннам Возрождения.
Несколько раз, плененный отражением, изворачивался Арсений над стеною
развернутых газет, чтобы взглянуть на оригинал, но толпа стояла монолитом, и
приходилось возвращаться in status quo. В один из моментов бесконечного
путешествия мадонна переменила руку опоры, и сквозь рев поезда услышался тихий
металлический звяк, произошедший от встречи золота ее кольца с никелированной
поверхностью объединяющего их с Арсением поручня.<p>
Когда толпа, вдруг потерявшая монументальность, вынесла новоявленного Иосифа на
перрон ╚Площади Свердлова╩, теперь уже светлое в той же деревянной (2:1) раме
окно явило сорокалетнюю блядь с помятой, плотно заштукатуренной физиономией, на
которой едва выделялись две подведенные ниточки выщипанных бровей, а кончик
слишком большого носа под собственной, казалось, тяжестью отвисал вниз. На
пальце грубой широкой руки, уцепившейся в поручень, поблескивал сотнею каратов
рублевый перстень из табачного киоска.<p>
В переходе на ╚Проспект Маркса╩ Арсений вспомнил сон, скользнул взглядом по
стенам, полу, по месту, где поблескивала черная лужа: ни дверцы, ни
фотоэлемента не оказалось: стена, как ей и подобало, была абсолютно гладкою.<p>
Только вот стыки между плитами: какими-то неверными казались эти стыки,
ненадежными, нехорошими...
<h3>
<a name="RTFToC18">11.
7.28&nbsp;-- 8.01
</a></h3>
╚Докторъ Николай Николаевичъ ТИКИДЖIЕВЪ╩&nbsp;-- на огромной двери, которую
облепил добрый десяток кнопок с кое-как присобаченными рядом фамилиями,
поблескивала никелированной медью дореволюционная табличка, замазанная по краям
краскою многочисленных ремонтов. Кем он был, докторъ Тикиджiевъ? Какие болезни
лечил? Куда сгинул? Что, кроме таблички, оставил по себе?<p>
Длинным громоздким ключом, выкопанным из-под ╚явы╩, Арсений отпер дверь и вошел
в огромный, неприятно пахнущий коридор, что растекался по сторонам тремя
рукавами. Из правого, поднимающегося лестницею, доносился звон посуды и
кухонные голоса соседок; слева, в нише, на старом ободранном диванчике,
выброшенном кем-то за ветхостью Бог весть когда, сидела женщина лет сорока в
бигуди и нейлоновом халатике, сквозь который на животе, где пуговица вынужденно
оборвалась, проглядывало сиреневое байковое белье, и болтала по телефону: или
живи, говорит, как все, или <i>выписывайся.</i> А то, говорит, на алименты
подам, и будешь платить как миленький: суд у нас завсегда женщине доверяет.
Арсений поздоровался&nbsp;-- она кивнула в ответ, слушая голос на том конце
провода,&nbsp;-- и прошел до упора длинного серединного рукава, а там еще
направо, мимо сортира, мимо кладовки, в свою четырнадцатиметровую комнату.<p>
Полуприкрытая измятой постелью кушетка, грязные рубахи на спинках двух стульев,
стол, заваленный бумагами и журналами, пишущая машинка на столе. В углу, у
вешалки&nbsp;-- картонные коробки из-под спичек, набитые книгами. Словом,
недом, ощущение какого-то временного пристанища, где, однако, пришлось
задержаться дольше чем предполагалось. И надо всем&nbsp;-- дух клопомора.<p>
Арсений открыл форточку, снял пиджак, галстук, бросил на спинку стула. Скинул
башмаки. Поставил будильник на одиннадцать и, не раздеваясь дальше, ничком
повалился на кушетку. Однако сон, который еще несколько минут назад, по дороге
к дому, казался таким желанным, не спешил. Это все деньги, деньги не дают
успокоиться! Душа топорщится от них во все стороны, как карман пиджака! Денег,
как таковых, Арсений вовсе и не любил, но ведь машина действительно нужна, без
нее в необъятной столице, да еще и с его профессией,&nbsp;-- просто зарез.
Только не слишком ли отвлекает Арсения такая цель от <i>жизни собственно?</i>
Как плохо повел он себя сегодня у Лики! А роман! Если все силы отдавать
денежным статейкам да брошюрам&nbsp;-- вроде той, за которую получился вчера
столь значительный гонорар,&nbsp;-- на роман и не останется! Да и руку можно
окончательно испортить, сочиняя за народных артистов их безукоризненные
автобиографии. Максималистом, конечно, тоже быть не следует: скопить на машину
все-таки надо!&nbsp;-- но параллельно обязательно сесть за роман! Вот прямо
сегодня, сейчас же! В виде налога на шестьсот пятьдесят вчерашних рублей!<p>
Роман был задуман давно и предполагал включить в себя всю предыдущую жизнь, все
мысли, все литературные опыты Арсения. Кроме, может, стихов, которые он мечтал
издать отдельно. Арсений не рассчитывал, что роман увидит свет: здесь&nbsp;--
по цензурным соображениям, там&nbsp;-- потому, что описание нашего удивительно
бесцветного существования вряд ли займет наивных недальновидных людей, которым
их собственные проблемы кажутся сегодня более важными. Но Арсений все равно
должен подвести черту под первым периодом жизни, периодом формирования, как он
называл для себя пору от собственного рождения до сего дня, освободиться,
наконец, от недосказанного, недодуманного, недописанного, чтобы после... Кому
<i>должен,</i> что <i>после&nbsp;--</i> это он пока представлял весьма и весьма
неопределенно.<p>
Ладно, пусть не писать, дал себе Арсений небольшую поблажку. По крайней мере
хотя бы отредактировать старые вещи! Писать новое всегда было для него
мучительно; он физически ощущал тяжесть такого труда и отлынивал от него
сколько мог; в этом смысле <i>графоманом</i> Арсений не считал себя никогда. Он
встал с кушетки, выдвинул ящик стола, порылся и извлек на свет Божий
скоросшиватель с надписью ПРОЗА; раскрыл; начал читать.<p>
<i>Поезд, должно быть, опоздал на несколько минут, и, когда Комаров вышел на
привокзальную площадь, до слуха его донеслись неизвестно откуда взявшиеся,
словно родившиеся из густого воздуха, сигналы точного времени: шесть
коротеньких писков, обозначивших полдень.</i><p>
<i></i>В этот момент такие же писки донеслись из недр коридора, и диктор
забубнил последние известия. Здесь, кажется, все в порядке, пробормотал
Арсений, закрывая ладонями уши, и стал читать дальше.
<a name="_Toc365466503">
<h2>
<a name="RTFToC19">Глава
вторая<br>ПРОВЕРЯЮЩИЙ</a>
</a></h2>
Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле: пришел козел,
съел и&nbsp;-- нет цветка.<p>
<i>А. Чехов</i>
<h3>
<a name="RTFToC20">12.</a></h3>
Поезд, должно быть, опоздал на несколько минут, и, когда Комаров вышел на
привокзальную площадь, до слуха его донеслись неизвестно откуда взявшиеся,
словно родившиеся из густого воздуха, сигналы точного времени: шесть
коротеньких писков, обозначивших полдень.<p>
Жара стояла в городке, судя по всему, не первую неделю, жара тяжелая,
безветренная, и все успело пропитаться мелкой серой пылью: воздух, стены домов,
вялые листья случайных деревьев.<p>
Полночи Комаров протолкался в очереди у кассы, а потом, улегшись на верхней
плацкартной полке, до самого утра ворочался, не мог по-человечески заснуть:
раздражали духота, кислые испарения, храп. К тому же место досталось в конце
вагона, и посетители туалета, проходя, задевали ноги, хлопали под ухом
тамбурной дверью. Поэтому сейчас Комарову хотелось одного: добраться до
гостиницы, умыться, лечь в чистую постель и, наконец, отдохнуть.<p>
Хотеться-то хотелось, но показаться на заводе следовало сегодня же: завтра
суббота, потом&nbsp;-- воскресенье: выходные дни. Вообще говоря, приезжать в
командировку на уик-энд достаточно нелепо, даже, кажется, запрещено циркуляром
министра, но так уж устроено все в этой жизни, что то и дело приходится быть
замешанным в совершенных нелепостях.<p>
До завода, расположенного на окраине, по единственному в городе маршруту ходил
от вокзала автобус. Комаров сразу заметил железный столбик с красной
облупленной консолью таблички и стал ждать в полном одиночестве: аборигены,
видно, привыкли не рассчитывать на коммунальные излишества. Аборигены, впрочем,
вообще не показывались на площади.<p>
Прошло минут двадцать. Дальше торчать у столбика не имело смысла, и, хоть и
брала досада за эти потраченные впустую минуты, Комаров решился пойти пешком.
Спросить дорогу было не у кого, и он двинулся наугад по длинной, некогда
асфальтированной улице, не слишком, впрочем, рискуя заблудиться: два других
выходящих на площадь проулка вряд ли способны были привести куда-нибудь, кроме
тупика.<p>
День-ночь, день-ночь мы идем по А-африке, бормотал под нос Комаров, размеренно
шагая бесконечной унылой одноэтажной улицею. День-ночь, день-ночь все по той же
А-африке. Слова были похожи на команду, которую он подавал в такт собственным
шагам: день-ночь&nbsp;-- раз-два. Он не знал, кому принадлежат эти въедливые,
как пыль, строчки. Когда-то, лет пятнадцати, он смотрел в театре спектакль из
иноземной жизни. О чем спектакль, как назывался&nbsp;-- Комаров не помнил, но и
сейчас видел крепкую фигуру в тропическом шлеме, костюме хаки и высоких желтых
скрипучих ботинках, начищенных до блеска,&nbsp;-- фигуру полковника
колониальных войск, шагающего по авансцене и громко, чуть нараспев,
декламирующего: день-ночь, день-ночь мы идем по А-африке. Больше всего именно
интонация полковника запомнилась Комарову, и он произносил слово ╚Африка╩ так
же странно, с особенным, двойным ударением на первом слоге, на первом звуке, с
ударением, от которого получалась коротенькая пауза перед ╚ф╩: мы идем по
А-а'фри-ке,&nbsp;-- как и тот полковник.<p>
Только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог, бормотал Комаров, потом делал
пустой, без текста, шаг, снова копируя англичанина из спектакля,&nbsp;--
возникала синкопа: раз!&nbsp;-- а следующие группы фонем распределялись между
шагами, завершающими, замыкающими ритмическое кольцо: иот-два! пусканет-три!
навойне-ч'тыре! Дальше Комаров слов не знал, как, видимо, не знал их и
полковник в тропическом шлеме, а потому начинал сначала: день-ночь, день-ночь
мы идем по А-африке...<p>
Некоторое время спустя, приблизительно на сороковом африканском цикле, Комаров
поравнялся с ПАЗиком, стоящим на обочине, с тем, судя по табличке
╚Вокзал&nbsp;-- Комбинат╩, самым, которого столь долго и безрезультатно
прождал. Под аккомпанемент ласкового, журчащего мата водитель менял, словно его
уговаривая, колесо. Комаров спросил, как пройти на завод, и услышал долгие и
невнятные объяснения, связанные с названиями неведомых Комарову примет:
столовой, горсовета, бани, увидел страстные и нелепые размахивания руками и
даже удивился, как это можно&nbsp;-- не первый день водя автобус одним и тем же
нехитрым маршрутом, быть столь бестолковым в его описании,&nbsp;-- удивился и
перестал вслушиваться; просто стоял, изображая на лице внимание и благодарность
за помощь. До конца все же не дотерпел, сказал, что, мол, спасибо, понял,
замечательно, и пошел в прежнем направлении.<p>
Полуботинки Комарова ступали по мягкой неглубокой пыли, не оставляя за собою
следов.
<h3>
<a name="RTFToC21">13.</a></h3>
В этот вечер Лена Комарова собралась-таки покатать сына на подвесной дороге: он
начал приставать с дурацкой дорогою уже в первый день их ялтинской жизни, но
очередей и так было слишком много, очередей более неизбежных, и Лена все
перекладывала поездку и перекладывала. Утром на пляже Витька привязался снова,
и она, разморенная солнцем, ленивая, неожиданно добродушная, застигнутая, можно
сказать, врасплох, не сумела сопротивиться и пообещала наверняка, что да,
сегодня пойдем обязательно.<p>
Лена стояла в очереди минут уже сорок, а Витька, протолкавшись к самой ограде,
заворожено следил за безостановочным течением кабинок, которое занимало его
всего. Лена, впрочем, тоже подпала под гипноз этого вечного движения, perpetuum
mobile, под гипноз машины, которая работает сама по себе, независимо от того,
везет или не везет людей и скольких, независимо от присматривающих за нею
контролеров, независимо, казалось, от человеческой воли вообще.<p>
Очередь подошла, и они, удачно впрыгнув в кабинку, несколько минут провисели на
канате между землею и небом, удивленные и увлеченные неожиданными ракурсами, в
которых проплывали под ними деревья, фонари, домики с бесстыдно открытыми для
обозрения дворами. Но движение в какой-то момент кончилось, во всяком случае
для Лены с Витькой, и они вдруг снова оказались на terra ferma, и снова все
стало обычным, будничным, несмотря на перемену декорации: рядом, перед глазами,
торчал ресторан ╚Горка╩, чуть подальше&nbsp;-- бетонное кольцо мемориала.<p>
Туда-то и повлек Витька Л╦ну, и они с полчаса рассматривали серые стены, не
держащие крова, читали надписи, разбирали смысл барельефов. Лена устала за
день, ей хотелось отдохнуть, посидеть где-нибудь спокойно, а сын таскал ее за
собою, и конца этому не предвиделось. Пришлось пустить в ход сильнодействующее
средство: предложение поужинать в ресторане увлекло Витьку настолько, что он
тут же угомонился.<p>
Они поднялись в зал, на второй этаж, сели в уголке и заказали ужин.
<h3>
<a name="RTFToC22">14.</a></h3>
Гостиница оказалась небольшим двухэтажным домом некогда белого цвета. У входа,
прямо на тротуаре, врастая ножками в плавящийся асфальт, стоял старый,
разболтанный венский стул, на котором старуха горничная наслаждается,
представлялось, пыльной жарою. Вымотанный Комаров на мгновение позавидовал ей,
ее способности к симбиозу с искаженной человеком природою убогого городка.
Справа к гостинице примыкал модерный до нелепости кубик ресторана-стекляшки.
Комаров заполнил анкету, получил ключ и поднялся по лестнице. Номер
двухместный, но покуда в нем не живет никто. Раковины нету. Комаров достал из
╚дипломата╩ мыло, взял со спинки кровати полотенце и направился в дальний конец
коридора, в умывальник. Вода из крана не пошла. Комаров вернулся, разделся
донага и улегся в постель, накрывшись одной простынею. Заснул он сразу, не
успев даже разобрать, есть ли в номере мухи.<p>
Комаров спал в предпоследний раз в жизни, и сон его был глубок и тяжел.
<h3>
<a name="RTFToC23">15.</a></h3>
Просыпаться после дневного сна неприятно всегда, а тут еще эта жара, так и не
спавшая к вечеру, жара и привкус пыли во рту.<p>
Комаров долго лежал навзничь с открытыми глазами и медленно думал о том, как
убить остаток вечера и двое следующих суток, о том, что в понедельник должен
приступить на заводе к проверке, которая, разумеется, ничего не даст, потому
что если там и было что не в порядке, за субботу и воскресенье концы с концами
они успеют свести, о том, что, может, командировка началась в такой неудобный,
в такой нелогичный день специально, чтобы они успели свести эти самые концы, и
о том еще, что ему, в сущности, совершенно все равно, что происходит в стенах
завода на самом деле и чем руководствовалось начальство, отправляя его,
Комарова, в оставленный Богом городок именно на уик-энд.<p>
Но лежать вечно невозможно, и Комаров решил сходить в примеченный днем
ресторан&nbsp;-- поужинать. Есть хотелось не очень, даром что сегодня Комаров
не завтракал и практически не обедал,&nbsp;-- но и тупое наблюдение за тем, как
вползают в пустой номер пыльные сумерки, занятием представлялось слишком
тоскливым,&nbsp;-- там же должны существовать хоть какие-нибудь люди, может,
даже играет музыка.<p>
Комаров встал, оделся и снова направился в конец коридора: а вдруг! И
действительно: кран забулькал, затрубил, завизжал до дрожи, выплюнул несколько
ржавых сгустков и пустил, наконец, тонкую струйку мутной теплой воды. Комаров
умылся, прополоскал рот, с отвращением почувствовав привязчивый привкус железа,
услышав скрип песка на зубах; вернулся назад, вынул из ╚дипломата╩ белую
рубаху, захваченную на всякий случай, и широкий тяжелый бордовый галстук,
который жена привезла из Чехословакии, тяжелый галстук с тремя косыми парчовыми
полосками. Комаров долго стоял перед зеркалом, узел все выходил криво, и трижды
пришлось перевязывать, так что галстук успел измяться до неприличного
состояния.<p>
Администраторши на месте не оказалось, и Комаров, положив ключ от номера в
карман&nbsp;-- деревянная груша заметно оттопырила эластичный кримплен,&nbsp;--
вышел из гостиницы.
<h3>
<a name="RTFToC24">16.</a></h3>
Внизу, на первом этаже, вскоре заиграла музыка. Там танцевали, из-за соседних
столиков начали вставать пары, спускались по лестнице, минутами позже&nbsp;--
возвращались. Лене вдруг тоже захотелось потанцевать, как когда-то, как раньше,
но никто не приглашал, все были своими компаниями, и ей показалось особенно
грустно и одиноко.<p>
Лена допивала второй фужер ╚массандры╩, когда в зале появился парень лет
тридцати, усатый, в кожаной куртке, в фирменных джинсах, с мотошлемом на правой
руке. По усталому, обветренному лицу, по пропыленной одежде Лена поняла: парень
целый день гнал на мотоцикле, вымотался, проголодался и теперь блаженно плавает
в этом приятном коктейле из запахов пищи, звуков посуды и музыки, обрывков
чужих разговоров. Его зеленоватые, цвета бутылочного стекла глаза показались
Лене умными и печальными, и захотелось поговорить с парнем обо всем,
потанцевать, тесно к нему прижавшись, но парень категорически Лену не замечал,
сколь пронзительно и тоскливо ни глядела она на него, и ей стало стыдно и уж
совсем одиноко. Она почему-то почувствовала себя брошенной.<p>
Возле выхода на балкон-веранду расположилась шумная разновозрастная компания,
центром которой, несомненно, являлась ярко, экстравагантно одетая и
накрашенная&nbsp;-- Лена не решилась бы так никогда&nbsp;-- женщина. Они сидели
давно, отмечали, наверное, какой-то свой праздник, женщина выпила немало, была
чуть лишку весела и раскованна, но это ей даже шло. Она сама пригласила
мотоциклиста танцевать, и тот&nbsp;-- куда только делась благородная его
усталость!&nbsp;-- согласился. Вернулись они, свободно болтая, хохоча,
мотоциклист пересел за их столик и легко и сразу вошел в незнакомое общество.<p>
Лена смотрела на них и, наверное, завидовала, потому что поймала себя на злости
и в адрес мотоциклиста, глаза которого, перестав быть печальными, уже не
казались ей значительными, и в адрес его раскованной партнерши. Резко
захотелось уйти, но тут как раз Лену пригласили: какой-то потный нацмен, из
Средней Азии, что ли. Она отказала, хоть, надо думать, обрадовалась бы и такому
предложению двадцатью минутами прежде, но кавалер все равно подсел и начал
болтать. Лена сдерживалась, чтобы, не дай Бог, не вышло скандала, а может, и
назло мотоциклисту, которому только до Лены, разумеется, и было дела.<p>
Все это ощущалось унизительным и тянулось бесконечно, но мелких денег&nbsp;--
оставить на столе&nbsp;-- с собою не оказалось, двадцатипятирублевой было жаль,
а официант, как назло, не шел и не шел.
<h3>
<a name="RTFToC25">17.</a></h3>
В ресторане действительно играла музыка: на эстрадке расположилось четверо
пожилых мужчин: скрипка, ударные и контрабас, старший, слепой, играл на баяне,
склонив голову,&nbsp;-- словно прислушивался к тонущим в гаме звукам; контрабас
был большой балалайкой народного оркестра. Несмотря на жалкий вид ансамбля,
Комаров приятно удивился: ему казалось, что мальчики с гитарами давно
заполонили все кабаки необъятной нашей Родины,&nbsp;-- и с удовольствием слушал
старые мелодии, популярные в пору юности музыкантов: какие-то древние танго,
песни времен войны.<p>
<i>Смерть не страшна, с ней встречались не раз мы в степи,</i> пел в микрофон
слепой баянист бернесовским голосом. <i>Вот и теперь надо мною она
кру-жит-ся,</i> а Комаров одиноко сидел за угловым столиком, пил маленькими
рюмками теплую водку из графинчика, ел <i>салат столичный,</i> слушал музыку и
лениво наблюдал за залом. Ну и дегенератов нарожает эта пьянь! мерцали
либеральные мысли. У нас воистину светлое будущее. У самого Комарова, о чем он
пока не знал, будущего не было почти никакого: <i>бифштекс с яйцом, гарнир
сложный,</i> сто пятьдесят пшеничной, стакан того, что называлось у них кофе. И
часть душной ночи в пустом пыльном номере.<p>
Две женщины за столиком неподалеку останавливали внимание Комарова чаще прочей
публики. Обеим по тридцать, может, чуточку за. У одной крупная коричневая
родинка над правой бровью и больше вроде бы ничего; у другой грустные глаза, и
от этого все лицо выглядит усталым и даже красивым. А возможно, оно и на самом
деле красивое.<p>
Комаров встретился с нею взором; она не отвела глаз, ответила, и лицо ее
показалось Комарову еще привлекательнее, ему захотелось познакомиться с нею,
узнать поближе,&nbsp;-- нет, не узнать&nbsp;-- убедиться, что она как раз
такая, какую он нафантазировал себе, захотелось говорить с нею и даже танцевать
(а этого-то он уж вовсе не любил, потому что был ленив, неловок, неповоротлив,
танцевал скверно), и он совсем собрался пригласить ее, как мелодия кончилась и
музыканты ушли на перерыв.<p>
Налив водки, Комаров пристально взглянул на ту, что без родинки: пью, мол, за
вас; она заметила, улыбнулась, но тут же и отвернулась, заговорила с подругою.
Пока музыканты не возвратились, Комаров смотрел на женщину, сочиняя
сентиментально-романтическую историю о ее прошлом и уже их (!) будущем. Когда
история удивительным образом сложилась не меньше не больше, как <i>в Даму с
собачкой,</i> Комаров поймал себя на мыслях, что ключ от номера лежит в
кармане, что можно сделать так, чтобы дежурная ничего не заметила,&nbsp;--
только вот подселили ли соседа? И, если подселили, одна ли живет женщина без
родинки, и чуть не рассмеялся: как мирно, ладно, оказывается, способны
сосуществовать романтика и прагматизм.<p>
Но тут заиграла музыка. Комаров танцевал с соседкою, и, хотя она успела сказать
только, что звать ее Светланой, ему казалось, что он знает и всю ее жизнь, и
какими словами она эту жизнь перескажет, и что он ей ответит, и чем все
кончится, знал даже, что на ней надето, и ее манеру раздеваться, знал, что она
непременно попросит погасить электричество, то есть он уже понимал, что не
осталось никакой надежды <i>на. Даму с собачкой,</i> но что все равно:
романтическая история пойдет своим чередом, оставив по себе только привкус пыли
во рту.<p>
И тогда Комаров вдруг, в первый и последний раз в жизни, взбунтовался,
разозлился на себя, что плывет по течению, что неспособен искренне увлечься
хорошенькой женщиной хоть на полночи, хоть на час, что при этой неспособности
все равно строит дурацкие планы, и, кажется, еще за что-то, уже самому
малопонятное. Он оставил на столе восемь рублей&nbsp;-- трешку и
пятерку&nbsp;-- жест, вообще говоря, немного слишком широкий накануне покупки
автомобиля&nbsp;-- и, стараясь не смотреть на Свету, почему-то чувствуя себя
виноватым перед нею, предавшим ее, что ли, быстро пошел к выходу.<p>
Слепой баянист пел вслед бернесовским голосом: <i>до тебя мне дойти нелегко, а
до смерти&nbsp;-- четыре шага.</i>
<h3>
<a name="RTFToC26">18.</a></h3>
В эту же ночь Комаров умер в своем номере от инфаркта.<p>
Когда вдруг стало плохо, Комаров закусил губу и подумал: ерунда, ничего
серьезного! В тридцать три года ни с того ни с сего концы не отдают,&nbsp;-- и
действительно: боль отпустила, и так бесповоротно, что Комаров даже позволил
себе порисоваться, поиграть в эдакие кошки-мышки с судьбою, со смертью: а что
б, мол, случилось, если б ему действительно через несколько минут пришлось
умирать? Стало б, мол, ему страшно или снизошло бы на душу то спокойное приятие
конца, о котором рассуждают писатели, сами умирать до того не пробовавшие, и
рассказывают очевидцы, правда, только о глубоких стариках, вроде той горничной
на стуле, вросшем в асфальт? Имело бы, мол, тогда значение, что Комаров ничего
не сделал, ничего по себе не оставил, или было бы ему наплевать, как сейчас
наплевать на работу, на соседку из ресторана, да, вообще говоря, и на жизнь в
целом? О чем бы, мол, Комаров думал? О чем жалел? С кем бы прощался?<p>
С родителями, которых всегда любил привычной, положенной любовью, не требующей
особых затрат души, и которые умерли для него много раньше: года через три
после того, как он женился и стал жить отдельно от них,&nbsp;-- чем на самом
деле?<p>
С сыном, которого никогда не любил, потому что тот был результатом
<i>неосторожности</i> и поводом для первых серьезных ссор с женою, и которого
иногда даже прямо ненавидел за неудобства, приносимые его существованием, и за
то, что выказать эту ненависть открыто&nbsp;-- невозможно; за то, наконец, что
никак не мог понять его&nbsp;-- поколение ли другое (хотя какое, к черту,
поколение&nbsp;-- в семь-то лет!), редко ли видел: по субботам и воскресеньям,
когда забирал из садика-интерната, просто ли и не хотел?<p>
С женою, с которой зарегистрировался в свое время лишь потому, что слишком
долго встречались, а когда ей надо было ехать на село по распределению&nbsp;--
проявил какое-то дурацкое благородство, и которая, по сути, всерьез никогда
Комарова не занимала: он не верил, что в ее жизни, в ее душе может заключаться
хоть что-нибудь заслуживающее внимания, да жена на внимание к себе последнее
время и не претендовала?<p>
С любовницей? С которою из них? Он и не помнил их как следует; их и
любовницами-то язык не поворачивается назвать: так, объекты мимолетных
знакомств, героини скучнейших приключений.<p>
С друзьями, которые давно уже только числились таковыми: жили своей
понятно-непонятной жизнью, а нечастые встречи с ними неизменно и неизбежно
превращались в поиски тем для разговоров, достаточно светских, чтобы не
задевать ничьих самолюбий и проблем: все равно человеку со стороны не
разобраться, да и разбираться-то не к чему: хватает и своего?<p>
А о чем, собственно, жалеть? Все, чего Комаров желал, так или иначе сбылось или
вот-вот должно сбыться: и Плехановский институт, и работа в министерстве на
вполне перспективной должности, и, пусть не очень любимая,&nbsp;-- а у кого
очень?!&nbsp;-- но вполне престижного вида жена, и&nbsp;-- недавно&nbsp;--
отдельная трехкомнатная, бесплатная, не кооператив, и&nbsp;-- скоро&nbsp;--
оранжевые, да, непременно оранжевые! они заметнее, с ними меньше всего
происходит аварий&nbsp;-- ╚жигули╩ ноль-третьей модели: деньги почти собраны и
открытка придет вот-вот.<p>
Правда, оставалась от зеленой юности одна нереализованная мечта, от которой он
сам в свое время и отказался: писал в институте стихи, показывал их кой-кому,
но отзывы слышал не слишком восторженные. Комарову говорили, что стихи ничего,
недурные, но писать сейчас умеют все, такого умения самого по себе
недостаточно, чтобы называться <i>поэтом.</i> Комаров поверил отзывам без
борьбы и даже с каким-то облегчением, а при случае повторял из Вознесенского,
что, дескать, пол-России свистать выучили, а Соловья-разбойника все равно нет
как нет. Право же, по зрелом размышлении об этом жалеть тоже стоило вряд ли.<p>
Немного позже, когда боль навалилась снова и Комаров понял, что все, доигрался,
умирает всерьез,&nbsp;-- неторопливые эти, <i>внешние</i> мысли уже не успели
прийти в голову. Явился дикий, животный страх смерти, сквозь который вдруг
проглянули глаза&nbsp;-- глаза Светы из ресторана,&nbsp;-- и Комаров сильно и
тоскливо пожалел, что ее нету сейчас с ним.
<h3>
<a name="RTFToC27">19.</a></h3>
Когда Лена все-таки расплатилась, взяла Витьку за руку и направилась к выходу,
ташкентец, вежливый и безобидный, но донельзя прилипчивый, увязался за ними, и
идти было хоть и не страшно, однако противно вполне. На улице стемнело.
Мемориал эффектно осветили зеленые лучи прожекторов, и Витька снова потянул
Лену туда, а она, усталая и до предела раздраженная дурацким вечером, тем не
менее согласилась: в надежде отделаться от неожиданного поклонника. Надежда,
разумеется, не сбылась, и они, на сей раз втроем, снова походили вокруг и
внутри бетонного кольца. Узбек заигрывал с Витькою, чтобы хоть так
подольститься к матери, но ревнивый сын заигрываний не принимал, и Лена
почувствовала к нему благодарность за это.<p>
Наконец Виктор удовлетворил тягу к познанию прошлого, и они пошли вниз. Там,
где дорожки от мемориала и ресторана сливались, повстречался давешний
мотоциклист. Он был один и спросил, как пройти на Кривошты. Лена мгновенно
забыла о своей на него обиде, обрадовалась, что знает улицу, сказала, что живет
неподалеку, покажет,&nbsp;-- пусть, мол, идет с ними, а где же ваш мотоцикл?<p>
Они шли и болтали о том о сем, даже именами обменялись,&nbsp;-- мотоциклист был
очень легок в беседе,&nbsp;-- а когда дошагали до этого самого непроизносимого
Кривошты и парень, поблагодарив, скрылся во тьме, не попытался хоть формально
справиться, где можно отыскать Лену завтра или, скажем, послезавтра, ей снова
стало скверно, и она снова разозлилась на него, на этого пижона в кожаной
куртке.<p>
Нацмен, правда, по дороге отвязался&nbsp;-- и то слава Богу.
<h3>
<a name="RTFToC28">20.</a></h3>
Старуха горничная, которую вчера при входе в гостиницу заметил Комаров и о
которой так случайно вспомнил за четверть часа до второго приступа, пришла
утром убирать номер и увидела лежащий на полу труп. Вид смерти не произвел на
старуху, привыкшую к диалектике жизни, глубокого впечатления, вызвал только
мгновенное невольное чувство жалости, что, дескать, такой молодой.<p>
Старуха собралась было доложить администраторше, но, выходя, случайно обратила
внимание, как в зеркале, перед которым Комаров вчера столь старательно
повязывал галстук, отражаются беспомощно запрокинутый подбородок голого трупа,
шея, перерезанная прямой линией русой бородки, и старухе захотелось по
смутному, но крепко сидящему в крови обычаю прикрыть, занавесить зеркало, чтобы
вернуть смерти подобающие ей спокойствие и величие, уничтожить непристойное
отражение.<p>
Старуха завернула в служебный закуток и взяла свою черную шаль с крупными
красными и зелеными цветами, но тут же и перерешила: мало ли!&nbsp;-- и
заменила наволочкою из кучи белья, приготовленного в стирку.<p>
Когда старуха пыталась приладить наволочку к зеркалу, оно сорвалось с гвоздя и
разбилось об пол на три больших неровных осколка. Одно к одному, подумала
старуха, подосадовала на себя, что ввязалась в историю, когда ее никто не
просил, и сочла за лучшее промолчать о смерти постояльца, чтобы, чего доброго,
не вычли из зарплаты. Пусть уж сменщица сама увидит и сообщит, а бедняге все
равно, может и полежать еще часок-другой.<p>
Старуха отнесла назад наволочку, убрала соседний, последний на этаже номер,
сдала ключи и ушла домой.
<h3>
<a name="RTFToC29">21.</a></h3>
Назавтра Лена встретила пижона у моря, и он мало что узнал&nbsp;-- обрадовался
ей, словно старой доброй приятельнице, и позвал с собою в Никиты. В Никиты Лена
ездила позавчера, возила Витьку,&nbsp;-- тем не менее согласилась сразу и,
оставив недовольного сына на попечение едва знакомой соседки по комнате, быстро
оделась и взобралась на неудобное сиденье мотоцикла. ╚Ява╩ взревела, встала,
трогаясь, на дыбы,&nbsp;-- пижон усмирил ее резкими шпорами,&nbsp;-- и
помчалась по извилистому шоссе с неимоверной скоростью. Лене было нестрашно и
весело.<p>
В Никитах они с пижоном гуляли, ели мороженое, целовались на скамейке, прямо на
глазах у публики. Последнее тоже было хорошо и весело, потому что Лена уже лет
семь не целовалась вообще, и поцелуи казались внове, почти как в первый раз.
Потом пижон читал свои стихи, из которых особенно одно стихотворение Лене
понравилось, и она даже записала его себе на память.<p>
Вечером Лена отдалась пижону на склоне какой-то горы, прямо в черте города,
привалясь к острой кромке бетонного колодца канализации, что выступал из земли
на высоту табурета. Все было как-то неудобно, неловко, нескладно: и
троллейбусы, проходившие внизу не более чем в десятке метров; и настырный лай
собаки неподалеку, так что казалось: она где-то совсем рядом, чует любовников,
может, даже и видит, недовольна их присутствием, поведением, а не мешай цепь на
ошейнике,&nbsp;-- и набросилась бы с аппетитом; и осыпающиеся под ногами
камешки&nbsp;-- ноги скользят по ним, как по льду; и, наконец, больше, пожалуй,
прочего&nbsp;-- не вполне прекратившиеся у Лены месячные.<p>
Два следующие дня провели вместе, встречали на Ай Петри рассвет (утро, правда,
оказалось пасмурное: ни обещанного пижоном зеленого луча, ни солнца, ни Турции
не увидали, только замерзли да не выспались), ездили в Судак, в Старый Крым, в
Коктебель, где на пляже у пижона нашлось множество знакомых, и он немного
стеснялся спутницы и своего стеснения.<p>
К середине второго дня Лена почувствовала, что успела необратимо надоесть
своему первому (смешно: все восемь лет брака Лена оставалась Комарову
безупречно верна) любовнику, раздражает его больше и больше. К вечеру она
устроила пижону по этому поводу что-то вроде истерики, и на другое утро он
просто не появился: укатил, не попрощавшись, на своей ╚яве╩ дальше, неведомо
куда. И пусть, и правильно, и так ей и надо!<p>
В Ялту Лена возвратилась на ╚комете╩. Витька все просек и, хотя молчал,
сторонился матери до самого отъезда.
<h3>
<a name="RTFToC30">22.</a></h3>
Труп Комарова обнаружили только к вечеру. Из-за жары, которая так и не
собралась спасть, разложение зашло достаточно далеко, и в номере успел
устояться не потревоженный ни ветерком сладкий запах, похожий на запах
перезрелых слив. Осколки зеркала покрылись слоем всепроникающей пыли и плохо
отражали происходящее.<p>
Труп свезли в морг и&nbsp;-- благо в гостиничных анкетах положено указывать,
куда и с какою целью приезжающие прибывают,&nbsp;-- сообщили на предприятие,
где, как и предполагал Комаров, находилось все начальство: сводили концы с
концами. Начальство попыталось снестись с Москвою, с министерством, но, в связи
с выходным, застало только подвыпившего вахтера. Тогда послали телеграмму по
месту <i>прописки&nbsp;--</i> еще одного крайне полезного для подобных случаев
изобретения.<p>
В понедельник выяснилось, что вдовы Комарова в Москве нету: она в отпуске в
Крыму или на Кавказе, отдыхает с сыном диким способом, то есть адрес ее не
известен никому на свете. Пришла телефонограмма из морга: вскрытие подтвердило
обширный инфаркт; не работает холодильная установка (старую, дореволюционную, с
глубоким подвалом-ледником анатомку недавно сломали, предварительно построив из
стекла и железобетона модерное патологоанатомическое отделение); просят забрать
труп как можно скорее&nbsp;-- так что, посовещавшись, решили не переправлять
Комарова в Москву, а похоронить на месте. Если ж вдова, вернувшись из Крыма или
с Кавказа, пожелает перевезти прах, это легко осуществимо благодаря цинковому
гробу.<p>
Цинка на заводе, впрочем, отродясь не водилось, гроб склепали из дюраля, и
Комаров навсегда водворился в землю, которую как следует не успел-то и
рассмотреть.
<h3>
<a name="RTFToC31">23.</a></h3>
Новая трехкомнатная квартира Комаровых в Теплом Стане&nbsp;-- государственная,
бесплатная, не кооператив&nbsp;-- была пустынна и заперта на оба замка.
Холодильник, согласно инструкции, отключен и открыт. Телевизор&nbsp;-- чтобы не
выгорала трубка&nbsp;-- прикрыт черной салфеткою с вышитым крестом
попугаем&nbsp;-- подарком комаровской мамы ко второй годовщине свадьбы сына.
Сервант и книжный шкаф заперты на ключики.<p>
Квартира жила только пылью, медленно осаждающейся на полированных поверхностях
<i>шпона ценных пород древесины,</i> изредка трещащими телефонными звонками да
ритмичными звуками падения сквозь почтовую щель в двери газет&nbsp;-- сначала
на пол, после&nbsp;-- друг на друга. Потом упала телеграмма, еще одна и,
наконец, открытка из автомагазина.<p>
Но вот ключ повернулся в одном замке, в другом, и, перешагнув кипу
корреспонденции, в квартиру вошли прибывшие из Симферополя сын Комарова Виктор
и, злая, что муж не встретил, вдова Комарова Лена с чемоданом и полной авоською
фруктов в руках. Прочитав телеграммы, Лена отвезла сына в Новогиреево, к тетке,
взяла у нее в долг денег и отправилась на вокзал.<p>
В кассовом зале клубились вонь, духота; очередь казалась бесконечною; дежурный,
к которому тоже еще надо было достояться, просмотрев телеграмму, логично
заметил, что, коль дело случилось две недели назад, еще два часа в порядке
общей очереди подождать можно вполне: у него вон женщины с грудничками&nbsp;--
и то ничего.<p>
Лена безумно устала с дороги, но очередь в кассу все же заняла и, простояв часа
полтора, услышала по радио, что билеты на дневной поезд кончились; следующий,
тот, которым уезжал в командировку Комаров пятнадцатью сутками раньше, должен
отправиться только в три ночи, но и на него билетов&nbsp;-- кот наплакал.<p>
Послезавтра надо было на службу, ноги гудели, хотелось спать, Лена подумала,
что лучше возьмет отпуск за свой счет и поедет на неделе. Забрав сына, вдова
Комарова вернулась домой, где воздух успел настояться на перезрелых фруктах.<p>
Со следующего дня будничные дела так закрутили Лену, что она выбралась на
могилу человека, восемь лет считавшегося ее мужем, очень и очень не скоро.
Комарову, впрочем, и это было все равно.
<a name="_Toc365466504">
<h2>
<a name="RTFToC32">Глава
третья<br>ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЖИЗНИ, ЗАРАБОТКИ И АЛИМЕНТЫ</a>
</a></h2>
Поэт, по сути, пишет о немногом:<p>
любая строчка, что там ни возьми,<p>
есть разговор о человеке с Богом.<p>
Или о Боге&nbsp;-- разговор с людьми.<p>
<i>А. Ольховский</i>
<h3>
<a name="RTFToC33">24.
10.52&nbsp;-- 10.56
</a></h3>
Поезд, когда Арсений вбежал на переполненный перрон, уже тронулся, но двигался
пока очень медленно, и прыгнуть на ходу ничего не стоило, если бы не толпа. О,
как она мешала! Извините! бросал Арсений направо-налево, протискиваясь между
людьми. Простите! Разрешите, пожалуйста! Перед ним расступались, и вот вагоны
шли уже в каких-нибудь полутора метрах.<p>
Но как раз тут-то толпа сделалась гуще и однороднее: из нее вдруг исчезли
женщины, дети, старики&nbsp;-- остались одни мужчины: молодые, здоровые,
сильные. Они стояли сплошной стеною вдоль перрона, а за ними, все ускоряясь,
шли вагоны поезда Арсения. Позвольте! кричал он уже с отчаянием. Дайте пройти!
Товарищи!&nbsp;-- но товарищи как бы и не слышали, а только смыкались плотнее,
и нельзя было найти между ними ни щелочки. Да пропустите же! Арсений уже орал,
бегая вдоль шеренги. Мне надо на поезд! Они смотрели <i>сквозь</i> Арсения и
молча чуть сдвигались плечами там, где он пытался прорваться.<p>
Арсений метался так долго, что, казалось, поезд сто раз должен укатить, однако
вагоны тянулись и тянулись мимо перрона: десять, двадцать, восемьдесят, двести
вагонов!&nbsp;-- а пробиться все не удавалось. Тогда, в отчаянье, набросился
Арсений с кулаками на первого попавшегося парня из строя, и тут все они, будто
только того и ждали, скруглив свою линию, сомкнулись вокруг. Сначала Арсений
получил несколько ударов в лицо и в живот, согнулся, упал, и тогда начали бить
ногами. Со стороны же виделась только пара десятков мужчин, собравшихся в кучу
и почти неподвижных: пиво пьют, что ли, а может, обсуждают футбол.<p>
Кругом проистекала обычная вокзальная суета: старики, дети, женщины с
колясками, женщины без колясок, военные, милиция, студенты с гитарами, мешки,
рюкзаки, узлы, авоськи, чемоданы, сумки&nbsp;-- а вдоль перрона все шли и шли,
разгоняясь, вагоны бесконечного поезда, и цвет их из грязно-зеленого постепенно
становился небесно-голубым, как погоны у известного рода войск, а крытый
вокзальный дебаркадер мало-помалу опускался под землю, принимая
мраморно-раззолоченные черты станции ╚Комсомольская-кольцевая╩, стиль
sovietique, сталинское барокко.
<h3>
<a name="RTFToC34">25.
10.57 --11.00
</a></h3>
В дверь постучали: Арсений, вы дома? и через психологически не мотивированную,
явно недостаточную, чтобы услышать ответ, паузу: к телефону! Арсений поднял
голову: оказывается, заснул прямо за столом, над страницами Проверяющего.
<i>Комаров спал в предпоследний раз в жизни, и сон его вил глубок и тяжел.</i>
Рука затекла, тело ныло. Спасибо, Вера Николаевна, иду.<p>
Телефонная трубка лежала на диванчике, протянувшись напряженной спиралью шнура
к пристенной полочке, к черному аппарату. Неоднократно падавший, был он в
нескольких местах залатан потерявшим клейкость и прозрачность, жухлым, грязно
лохматящимся по краям скотчем. Арсений взял трубку, но услышал лишь резкий писк
коротких гудков. Предполагая случайный разрыв линии, Арсений нажал на рычаги и
стал ждать повторения вызова. Телефон молчал, зато из комнаты донесся едва
слышный, но дико настырный звонок поставленного на одиннадцать будильника.<p>
Эти чертовы машинки готовы звонить бесконечно, пока батарейка не сдохнет!
Арсений вернулся к себе и резко ударил по клавише.
<h3>
<a name="RTFToC35">26.</a></h3>
Соль шизофренического сюжета, который Арсений предназначал в ненаписанном
рассказе своему шурину Мише, была не столько в экстравагантности идеи,&nbsp;--
коль уж находятся террористы, взрывающие в воздухе пассажирские самолеты,
почему бы не взорвать и Московский метрополитен?&nbsp;-- сколько в подробной,
методичной разработке деталей сумасшедшего плана.<p>
Как эти самые китайцы организовали диверсионную группу, было не важно, ибо
очевидно, что набрать ее в Москве&nbsp;-- раз плюнуть: ведь подложить втихаря
бомбу куда проще, чем, например, выйти в одиночку с листовками на площадь
Маяковского, а, как известно, находятся и такие оригиналы. Взрыв наметили бы на
восемь утра: самое пиковое время, когда полно народу, когда на линиях&nbsp;--
все поезда и до которого к тому же полных два часа на подготовку.<p>
При современном уровне техники изготовить три-четыре сотни мини-бомб и
установить часовые механизмы взрывателей синхронно проблемы бы не составило.
Далее: на каждую из восьми линий вышло бы по три добровольца: один сел бы в
голову, второй&nbsp;-- в середину, третий&nbsp;-- в хвост поезда. Всякий в
своем вагоне оставил бы по бомбе, прилепив ее на магнитной присоске под
сиденьем или внизу у нерабочей двери, потом вышел бы на станции и еще одну
бомбу оставил бы на перроне: под скамейкою, в урне, на гигантском ли
пылесосе&nbsp;-- где удастся. Потом они снова бы сели, уже в следующий поезд,
оставили бы по бомбе и там и вышли на следующей станции. Проехав от конечной до
конечной, они начинили бы взрывчаткою