Глава XXXIV Задача, решенная сэром
     - О Господи! - вздохнул капитан, вытирая внезапный  пот.  -  Проклятье!
Следующая твоя, но какая из них следующая? С какого края считать?
     -  Не  знаю, капитан,  - тревожно  шептал я, пожирая  женщин глазами, -
справа, наверно.
     - Это почему же справа? Обычно считают слева.
     - В разных странах по-разному, сэр, - терялся я, прерывисто дыша.
     - Чтоб не  спорить попусту, возьмем из средины, -  сказал  Суер-Выер. -
Средняя твоя.
     - Простите, капитан,  - сказал я, - я не возражаю против средней, но  в
нашем споре есть и другое звено, которое мы недооценили.
     - Что еще за звено? - раздражился внезапно Суер.
     - Дело в том, - тянул я, - дело в том, что мы не только не знаем, какая
следующая, то есть моя, но не знаем, и какая ваша.  К тому же имеется и одна
лишняя.
     -  Лишних женщин, мой друг, не  бывает,  -  сказал  Суер-Выер.  - Как и
мужчин.  Лишними бывают только люди. Впрочем,  ты,  как  всегда, прав.  Куда
девать третью? Не Чугайле же ее везти?! Давай-ка глотнем джину.
     Мы сели на  песочек, глотнули джину и продолжили  диалог. В голове моей
от джину нечто прояснилось, и я держал между делом такую речь:
     - Капитан!  Вы сказали, что  следующая  - моя,  а  ваше слово  в  наших
условиях,  конечно, - закон. Но вспомним, что такое  женщина?  Это, конечно,
явление природы. Итак, у нас  было первое явление -  оно  досталось лоцману,
второе -  старпому,  и тут возникло третье, состоящее сразу  из трех женщин.
так  нельзя ли ваши слова истолковать  так: следующее -  твое. Тогда  вопрос
абсолютно решен. Все три - мои.
     -  Не слишком ли жирно? -  строго спросил  капитан. - Не зарывайся. Ты,
конечно, на  особом  положении, на  "Лавре"  тебя  уважают, но твоя  - одна.
Таковы условия игры... Это уж мне... как капитану, полагается две.
     - Ну что же, сэр. Вы - капитан, вам и решать. Попрошу отделить мою долю
от группы ее сотоварищей.
     - Сейчас отделим, -  сказал  капитан, встал и,  заложив руки за  спину,
принялся дотошно изучать женщин.
     - Мда...  - говорил  он как бы  про себя,  -  мда-с, эа-дачка-с... Но с
другой стороны, с другой-то стороны, я всегда был справедлив, поровну  делил
с экипажем  все  тяготы  и невзгоды, поэтому, как благородный человек,  я не
могу позволить себе лишнего. Итак, одна -  твоя,  другая -  моя,  а третья -
лишняя.
     - Вряд ли, дорогой сэр, вряд ли кто из них захочет быть лишней. В конце
концов, мы этим можем обидеть вполне достойную особу.  Это не  украсит нас с
вами,  сэр,  нет, не украсит. Пойди-ка скажи  прямо  в лицо  человеку: ты  -
лишний. Это же оскорбление!
     - Тьфу! - плюнул капитан. - Какого черта  мы не взяли  боцмана?  Ладно,
пусть будет по-твоему. Явление - так явление, следующее - твое! Забирай всех
троих, а я пошел дальше.
     - Вот это гениально, сэр! - обрадовался я. - Я всегда говорил, что вы -
гений.  Девочки!  Спускайтесь ко  мне, у меня  тут найдется для вас  кое-что
вроде шерри-брэнди!
     - Стоп! - сказал Суер.
     - В чем дело, кэп?
     - Ты  неправильно оценил  мой поступок. Ты назвал его гениальным - нет.
Это - добрый, это - благородный поступок, но - не гениальный.
     - В данной ситуации это вполне уместное преувеличение, сэр, - потупился
я.
     - А  как бы хотелось  найти гениальное решение!  Да, теперь  я  понимаю
Калия  Оротата.  Все вроде бы  хорошо,  но  -  не гениально.  Прощай,  друг,
насладись как следует на свежем воздухе. Я пошел дальше.
     - Постойте, сэр. Эти женщины - мои, но следующие -  ваши. Я беспокоюсь,
что ждет вас  впереди,  ведь там на какой-нибудь  березе  могут сидеть сразу
пять или десять голых женщин. Это. может печально кончиться.
     - Как-нибудь разберусь.
     Сэр Суер-Выер застегнул китель, стряхнул с рукавов пылинки и, откозыряв
дамам по-капитански, направился  прочь. Он прошел  пять шагов и вдруг  круто
развернулся.
     - Идти мне дальше незачем,  - с неожиданной  строгостью во взоре сказал
он. - За эти пять шагов я решил задачу: одна женщина - твоя, а две - мои.
     - Это - малогениально, сэр. Вы сами были за справедливость.
     - Все справедливо. Итак, послушай: одну женщину - тебе, другую - Суеру,
а третью - Выеру.

     Глава XXXV Бездна наслаждений
     Благородные  дамы все это  время  внимательно слушали нас,  хотя  и  не
проронили ни слова. Их веское молчание подчеркивало природное благородство.
     Когда  же  капитан закончил, крайняя справа,  недаром отмеченная  мной,
повела плечом.
     - Уважаемые господа! - проговорила она. -  Мы с удовольствием выслушали
ваши ученые доводы и насладились философским спором. Позвольте и нам принять
участие в поучительной беседе.
     - Просим, просим, - расшаркались мы с капитаном.
     -  Прежде всего позвольте  представиться.  Меня зовут Фора, а  это  мои
подруги - Фара и Фура. Итак,  ваша первая  задачка: какая женщина следующая?
Так вот, следующая - я.  Почему я? Очень просто:  считать надо не слева и не
справа,  а с той  стороны,  с какой вы  подошли. Вы подошли  с моей стороны,
следовательно, я и принадлежу этому достойному джентльмену, чья очередь. - И
Фора  состроила мне глазки. - К сожалению, он -  некапитан,  и  это омрачает
дело. Но с другой стороны,  я хочу иметь цельного мужчину, и  этот факт дело
упрощает.
     - Какая ерунда, - фыркнула Фара, сидящая посредине, - считать надо не с
края,  с  которого  они  подошли,   а  с   первого   взора.  Так  вот,  этот
джентльмен-некапитан  первым  обратил  свой взор  именно ко мне. Я прекрасно
заметила, с каким наслаждением глаза его бродили по моему  прекрасному телу.
Именно я, Фара, а не Фора, принадлежу ему.
     Выслушивая Фару, я невольно яростно краснел, никак не ожидая, что из-за
меня  разгорится  сыр-бор.  Нет, этот сыр-бор  был  мне  бесконечно  душевно
близок, но капитан... я видел, что он мрачнеет и...
     - Что за  чушь? - сказала Фора. - И как ты докажешь, что он бросил свой
взор  именно  на  тебя?  Если  хочешь  знать, дура, у него взор всеобщий, во
всяком случае очень обширный. Он охватывает всех женщин и страстно  скользит
по ним. И я всею кожей чувствовала это скольжение.
     - Интересно, а меня-то здесь будут слушать? - раздраженно сказала Фура.
- Кто считает с краю? Кто считает с первого взгляда? Только идиотки. Считать
надо не  с краю и  не со взгляда, считать  надо с первого поцелуя. Вот когда
этот господин  вопьется кому-нибудь  из нас в  сахарные уста, тут и начнется
настоящий счет.
     - Это верно! - неожиданно воскликнула Фора.
     Она легко соскочила со скалы, подбежала ко мне и сказала:
     - Впивайся скорей!
     И я, конечно, незамедлительно впился.
     -  Так и знала, что  Фора  обскачет  нас на повороте, -  сказала Фара с
печалью  - видно,  я  ей  сильно понравился.  -  Ладно, придется  покориться
судьбе. Ну что  ж, я готова служить Суеру, тем более что это первая половина
капитана. Суер, я твоя!
     -  Ну а я не собираюсь служить второй  половине сомнительной фамилии, -
сказала  Фура.  -  Нет, Выер,  я -  не твоя!  Если  б мне  досталась  первая
половина, то есть Суер, я бы еще подумала, а уж Выер - нет, увольте, я лучше
пойду собирать опенки. Пусть Суер наслаждается с Фарой, а Выер болтается без
дела!
     - Как .же так! - воскликнула  Фора. - Как это мы можем  позволить Выеру
болтаться без дела?  Какой-никакой,  а  все-таки Выер.  Чего в нем такого уж
плохого?  Ну, Выер, ну и  что? Не  так  уж  мы богаты,  чтоб  разбрасываться
Выерами налево и направо.
     - А мне Суера достаточно, - сказала Фара, - а до Выера и дела нет. Кому
нужен - пускай берет.
     -  Спать с Выером!  Какой кошмар! - сказала Фура, возводя очи к небу. -
Отдавать свою чистоту второй половинке капитана! Нет, нет! Увольте!
     - Перестань паясничать, Фура, -  сказала Фора. - Вчера еще ныла: мне бы
хоть  какого Выера...  Твоя  мечта  сбылась! Забирай Выера и не  мешай нашим
наслаждениям!
     Тут Фора обняла меня и трепетно увлекла в дюны.
     Фара кинулась  к Суеру, а Фура топталась  на  месте,  не зная, с какого
бока к Выеру приступить.
     Но тут Выер, не будь дурак, сам приступил к ней, да так ловко,  что она
взвизгнула.
     А нам с Форой было уже не до них.
     Адские наслаждения - вот что стало предметом нашего неусыпного внимания
и заботы.
     Мы  падали  в  бездну  наслаждений  и старались  эту  бездну  углубить,
расширить и благоустроить.
     В  конце  концов нам  удалось  создать очень  и  очень приличную бездну
наслаждений, и только к закату мы начали из нее потихоньку выбираться.
     Выбравшись из бездны, мы вернулись на берег океана.
     Там уже сидели Фара с Суером и Выер с Фурой.
     Фура с Выером,  к счастью,  вполне примирились,  непрерывно чмокались и
строили друг другу куры.
     - А Выер  был не так уж плох, - смеялась Фура, раскладывая на  салфетке
салаты и копчености. - Еще и неизвестно, какая половина капитана интереснее!
     - Знаешь, милый, - сказала Фора, обнимая  меня,  - это очень правильно,
что вы не  пошли  дальше  и  остались с  нами. Там, за  скалами, живет голая
женщина с шестью грудями. Ее звать Гортензия. Очень опасное существо.

     Глава XXXVI Гортензия
     Утомленные салатом и копченостями, подруги наши скоро задремали, и мы с
капитаном  отползли от салфетки в  сторонку  и,  прячась за кустами челесты,
постепенно ретировались.
     - Послушайте,  кэп, - сказал я,  -  там,  за скалами,  живет женщина  с
шестью  грудями.  Таким первопроходцам, как мы  с вами,  даже неловко пройти
мимо этого феномена. Надо бы вернуться, посмотреть, в чем там дело.
     - А ног-то у нее сколько? - спросил Суер.
     - Вроде бы две.
     - Ну ладно,  давай поглядим  на нее  хоть  с  полчасика. Обогнув скалы,
которые в основном состояли из обломков моржового глаза, мы  вышли  на берег
лимонного лимана.
     В лучах заката к нам спиной сидела на берегу голая женщина.
     - Добрый вечер, мэм! - покашлял у нее за спиной Суер.
     - Добрый вечер, сэр, - ответила женщина, не оборачиваясь.
     - Ну что? - шепнул Суер. - Что ты скажешь?
     - Пока ничего не могу сказать. Не пойму, сколько у нее грудей. Не зайти
ли сбоку?
     - Неудобно, - шептал капитан, - сама повернется.
     - А вообще-то приятный  вечер, мэм, - галантно продолжал сэр Суер-Выер.
- Не хотите ли развлечься? Выпить шерри или сыграть партию в серсо?
     - Мне недосуг, - ответила женщина.
     - Ну хоть повернитесь к нам, - предложил капитан.
     - А это зачем? Вы что, хотите посчитать, сколько у меня грудей?
     - О что вы, мэм, мы люди благовоспитанные...
     - А если не хотите считать, что же мне поворачиваться? Суер растерялся.
     - Черт возьми, -  шепнул он, - сидит как монумент. По количеству спины,
там действительно должно быть полно грудей. Шесть уместится точно.
     Я все вытягивал шею, чтоб посчитать, но ничего не получалось.
     - Ничего  не  вижу, сэр, - шептал  я. - Не  то что  шести, и двух-то не
видать.
     Женщина смотрела в океан. Полированного теплого мрамора были ее плавные
плечи, крутые локти и плотная спина.
     Тяжелые  волосы,  ниспадающие  на  квадраты  лопаток,  не дрогнули  под
порывами ветерка.
     Ствол позвоночника был прям, как пальма.
     -  Хорошо сидит,  - шепнул  Суер. - Мощно!.. Но страшно  подумать,  что
будет дальше?! А вдруг обернется, и придется считать груди!.. Кошмар!
     - Ничего страшного,  сэр, - потихоньку успокаивал я капитана. - Шесть -
это не так уж много.
     -  Госпожа Гортензия! -  сказал Суер.  - Мы много  слышали о вас  и  по
глупости захотели посмотреть. Простите, мы не хотели вас обидеть.
     Гортензия  медленно повернула  голову вправо,  и  стал виден  ее медный
профиль.
     - Я - привыкла, - внятно сказала она.
     - Извините, мэм. К чему вы привыкли, не понимаю?
     - Сижу здесь с шестью грудями, а всякие идиоты за спиной ходят.
     И она снова отвернулась к пространству океана.
     Мы с капитаном совершенно поникли.
     Выбравшись из бездны  наслаждений, мы пока  соображали туго и  не могли
осознать  сразу той силы  и  вечности, которая  сидела  к нам спиной.  Мы-то
думали, что шесть  грудей - это так просто - тяп-ляп! - можно  выпить шерри,
хохотать и тунеядствовать, а тут  - литая бронза,  скала,  гранит, монумент,
гора, вселенная.
     - Я  бы  повернулась к вам,  -  сказала вдруг  Гортензия, - но  мне  не
хочется менять  позу. Вы понимаете? Некоторые  люди, имеющие позу, охотно ее
меняют, а с потерей позы теряют и лицо.
     -  Госпожа,  -  сказал  Суер,  - поза есть  поза. Но важна  суть  дела.
Позвольте один вопрос. Вот вы  имеете шесть  грудей, но на все это богатство
имеется хоть один младенец?
     Гортензия повернула голову влево, и тут профиль оказался платиновым.
     - Сээээр, -  сказала  она,  -  а  вы можете представить  себе младенца,
вскормленного шестью грудями?
     - Нет, - чистосердечно признался капитан.
     - А между тем такой младенец имеется.
     - О Боже! Вскормленный шестью грудями! Какой ужас! Невиданный богатырь!
Как его имя?
     - Ю.
     - Ю?
     - Ю.
     - Всего одна буква! Ю! Какого же он пола?
     - Уважаемый  сэр, - внимательно  сказала госпожа, - подумайтека, какого
рода буква "Ю"?
     - Женского, - немедленно ответил Суер.
     - А мне кажется, мужского, - встрял наконец я.
     - Почему  же это? - раздраженно спросил  Суер.  -  Всем ясно,  что  все
гласные - женского рода, а согласные - мужского.
     - Извините, сэр, конечно,  вы - капитан, вам виднее, но я придерживаюсь
совсем  другого  мнения.  Я не  стану сейчас  толковать  о согласных, это, в
сущности, должно  быть многотомное исследование, но насчет гласных позвольте
высказаться немедленно. Так вот я считаю, что каждая гласная имеет свой род:
     А - женского рода,
     О - среднего,
     Е - женского,
     ╗ - среднего,
     И - женского,
     Й - мужского,
     Ы - среднего, сильно склоняющегося к мужскому,
     У - женского с намеком на средний,
     Э - среднего,
     Ю - мужского и
     Я - женского.
     - Все это высказано  убедительно, - сказал  Суер-Выер,  -  но  и как-то
странно.  Похоже  или  на  белиберду,   или  на  научное  открытие,  правда,
подсознательное. Но  насчет буквы, или, верней,  звука "Ю" я  совершенно  не
согласен. "Ю" - как нежно, как женственно звучит.
     - Нежно, возможно,  - завелся  вдруг я, - но ведь  и мужественное может
звучать  нежно,  черт подери! А что вы все привыкли - "Бэ" да "Вэ",  "Гэ" да
"Дэ". Ю  -  это  сказано. Даже рисунок, даже  написание буквы  "Ю"  выглядит
чрезвычайно  мужественно.  Там  ведь  есть  палка  и  кружочек,  причем  они
соединены черточкой.
     - Ну и что?
     - Да  как  же  так,  сэр?  Палка  и  кружочек, вы вдумайтесь!  Палка  и
кружочек,  да еще  они соединены  черточкой!  Это  же  целый  мир, сэр!  Это
вселенная, это намек на продолжение рода и вечность всего сущего!
     Гортензия неожиданно засмеялась.
     - Вы  недалеки  от истины, - сказала она, -  но  все равно  истина  вам
никогда  не  откроется. Вы  еще много откроете островов,  ведь,  в сущности,
каждый шаг - открытие острова, а толку не будет. Возможно, вы и доплывете до
Острова  Истины,  возможно...  А  теперь  приготовьтесь!  Мне  пришла  блажь
изменить позу!..
     -  Постойте,  мэм,  не  беспокойтесь,  -  сказал  вдруг  торопливо  сэр
Суер-Выер. - Не надо, не надо, мы и так верим, а видеть не обязательно...
     - Да, да, госпожа,  - поддержал я капитана, - умоляю  вас... расскажите
лучше, как найти младенца по имени Ю, а позу оставьте...
     -  Есть такой  остров цветущих  младенцев, запомните... а позу придется
менять, придется. Приготовьтесь же...
     Медленно-медленно  шевельнулось  ее  плечо,  локоть  пошел  в  сторону,
явилась одна грудь, другая, третья... и мы с капитаном, ослепленные, пали на
песок.
     Впоследствии  сэр  Суер-Выер уверял,  что  наблюдал семь грудей,  я же,
досчитав до пяти, потерял сознание.

     Глава XXXVII Ихнее лицо
     Втянув головы в  плечи,  как  плетьми болтая  руками, по берегу  океана
бродили мичман Хренов и механик Семенов. В стороне валялась кучка полосок от
тельняшки, которая и оказалась лоцманом Кацманом.
     Старпом Пахомыч что-то бодро обрасопливал в сторонке.
     - Ну как, друзья?! - спросил Суер. - Насладились ли вы?
     -  Так  точно, сэр!  - хрипло прокричали  Хренов и  Семенов.  - Отлично
насладились! Спасибо за заботу, сэр!
     - Будете еще острова-то открывать?
     Вернувшись на "Лавра", долгое время мы все-таки не могли прийти в себя,
потрясенные островом голых женщин. Высаживаться на острова, на которых таких
женщин не обреталось, как-то не тянуло.
     Наконец  Мы  заметили  в бинокуляр  некоторый безымянный  островок. Там
росли стройные сосны и над ними клубился отличный сосновый воздух.
     - Сосновый воздух - полезная  вещь, - сказал Суер-Выер. - Не высадиться
ли?
     И  мы решили прогуляться  просто  так,  ради воздуху,  под  соснами, по
песочку, в зарослях вереска.
     Спустили шлюпку, открыли остров и начали прогуливаться, нюхая воздух.
     - Под соснами всегда хороший воздух, - говорил Суер.
     - Много фитонцидов, - влепил вдруг Пахомыч.
     - Чего?
     - А что?
     - Чего много?
     - Гм... извините, сэр. Много воздушных витаминов, не так ли?
     - Отличный воздух, - поддержал я старпома, - приятно нюхается.
     - Настоящий нюхательный воздух, - поддержал нас всех и лоцман Кацман.
     Так мы гуляли, так болтали, и вдруг я почувствовал что-то неладное.
     Воздух был отличный,  все мы дружны и согласны, и все-таки  происходило
нечто,  что  крайне  трудно объяснить. Я-то это  заметил, а спутники  мои, к
удивлению, ничего не замечали. Они по-прежнему восхваляли воздух.
     - Тонкопарфюмированный! - восклицал лоцман.
     - Не щиплет глаза! - восторгался старпом.
     - Нет, вы знаете, -  захлебывался от восторга лоцман  -  вы знаете, что
это за воздух, этот воздух - озапачехонный!
     - Чего-чего? Какой?
     - А что? О-за-па-че-хонный! - сказал вдруг старпом, поясняя лоцмана.
     Капитан  почему-то   молчал,  а  я  снова  остро  почувствовал...  нет,
невозможно объяснить...  впрочем,  ладно.  Я почувствовал,  что  сливаюсь  с
капитаном в одно лицо.
     Повторяю: в одно лицо.
     Это было совершенно неожиданно.
     Я даже затормозил, ухватился руками за сосну, но лицо Суера влекло меня
неудержимо, и  я совершенно  против воли  стал  с ним сливаться,  совершенно
забывая идиотское слово "озапачехонный".
     К  изумлению,  лицо капитана совершенно  не возражало. Оно сливалось  с
моим просто и естественно, как сливаются струи Арагвы и Куры.
     Все же я чувствовал себя Арагвой и тормозил, тормозил и даже оглянулся.
     Боже мой! Лоцман и Пахомыч уже слились в одно лицо!
     Это  была  не  Кура и  не  Арагва!  Деликатность лоцмана  и  махаонство
старпома, слившись, превратились  в моховое  болото, из  которого торчали их
торфяные уши и носы! Отмечу, что, слившись в одно лицо, они костыляли каждый
на своих двоих! Я хотел поподробней осмотреть их, как  вдруг капитан гаркнул
мне в ухо:
     - Ну ты что? Будешь сливаться в одно лицо или нет?
     -  Кэп, - бормотал я.  - Капитансэр! Я  чувствую, что сливаюсь с вами в
одно лицо. И я не против, поверьте, но  я это испытываю впервые в жизни и не
знаю, как себя вести.
     - Что мы  с тобой? Ерунда!  -  припечатал Суер. - Целые нации сливаются
порой в  одно лицо  и даже разные народы,  потом-то попробуй-ка разлей. А ты
меня неплохо знаешь, надеюсь, доверяешь и запросто можешь сливаться.
     - Кэп, -  оправдывался  я, хватаясь  за сосну, - нации -  хрен с  ними,
давайте хоть мы удержимся!
     - Невозможно, -  сказал капитан, - отпусти сосну. Будем иметь одно лицо
на двоих - не так уж страшно.
     В голове  моей  помутилось,  я потерял  на  миг сознание... и слился  с
капитаном в одно лицо.
     - Скажи спасибо, что  не с боцманом Чугайло, - сказало бывшему мне наше
общее теперь лицо.
     Слившиеся в одно лицо  Пахомыч и лоцман  смотрели на  нас  с превеликим
изумлением.  Тут  наше  лицо достало  зеркало,  не помню уж,  из  моего  или
капитанского кармана, и стало себя разглядывать.
     Ничего вообще-то, вполне терпимо,  я ожидал худшего.  Правда,  при всей
моей  любви к капитану, меня неожиданно  покоробили его усы  в  сочетании  с
моими прекрасными  глазами,  но  так,  в целом, неплохо... И  еще  появилось
странное  ощущение, что мы  хоть и слились  в  одно лицо, но  все-таки в нем
присутствовал и какой-то бывший я.
     - Перестань  вертеться и нервничать, - сказало наше лицо бывшему мне. -
Слился так слился,  и нечего валять дурака. Бывшее  твое  лицо уже никого не
интересует. Гуляй!
     Некоторое  время наше лицо с капитаном и ихнее лицо Кацмана и  старпома
бесцельно бродили под соснами.
     Потом ихнее лицо разложило для чего-то костер из сосновых шишек.
     Это нашему лицу не понравилось, и оно стало затаптывать костер четырьмя
ногами.
     Ихнее лицо разозлилось и ударило в наше четырьмя кулаками.
     Наше в ответ дало им в глаз.
     Так мы топтались в дыму и пепле шишечного костра.
     -  Это  все бывало  не  раз,  -  сказало наконец  наше  лицо ихнему.  -
Слившиеся в  одно лицо любят наносить взаимные удары. Но в  нашем  лице есть
признаки капитана. Поэтому слушай нашу команду: немедленно в шлюпку!
     Старпомолоцман,  или, так сказать,  Пахомнейший Кацман, то  есть  ихнее
лицо, неожиданно подчинилось и направилось к шлюпке. За ним двинулось и наше
лицо.
     В шлюпке  мы  сумбурно  хватались  за  какие-то весла,  что-то  гребли.
Неожиданно нашему лицу пришла в голову важная мысль.
     -  Слившееся  надо разлить, -  сказало наше лицо, а ихнее заулыбалось и
достало из-под банки спиртовую бутыль. "Пианино".
     Лица разлили по одной. Выпили.
     Потом наше выпило, а ихнее пропустило.
     Тогда наше тяпнуло, а ихнее как-то дико чокнулось стаканами.
     И тут явление произошло! Неожиданное!
     Все  мы, бывшие четверо,  внезапно  стали  неудержимо сливаться  в одно
общее лицо на четверых,
     Как оно выглядело со стороны,  я не видел, но соображал, что получается
нечто мутное и большое.  В общем, четверное. Эдакая кварта  с ушами  во  все
стороны.
     И тут бывший я, который еще теплился в тайниках общего лица, понял, что
плаванье кончилось и мы никогда не доберемся до "Лавра Георгиевича", течение
отнесет нас от фрегата, от острова и от самих себя.
     В  кварте  нашей  рыхлой  и обширной что-то захрипело,  закашляло,  как
сквозь вату пробился голос бывшего сэра Суера-Выера:
     - Приказываю закусить! Немедленно закусить!
     -  Мне  сала, сала,  -  запищал  где-то в молочной  мгле бывший  лоцман
Кацман.
     - Огурчика малосоленького, - жалобно провыл норд-вест старпома.
     Соленая  волна ахнула  в  четверное наше  лицо, и разница  во  вкусе  к
закуске  сделала  свое  дело.  С  одной  стороны  послышался  хруст  огурца,
зашмякало сало,  бывший  я  предпочел крабные  палочки под майонезом, а Суер
сухофрукты.
     Закусывающие  лица  потихонечку  расползлись  в  стороны,  как  медузы,
зазевали и, чихнув, обрели прежние границы.
     Протерев глаза,  я понял, что мы  не так уж  далеко отплыли  в открытый
океан. Совсем рядом  с нами покачивался на волнах остров слияния в одно лицо
и твердо, как скала, стоял в океане "Лавр".
     Когда мы  подплыли  к "Лавру",  все признаки наших  слияний  прошли без
следа и матросы ничего не заметили. Они только болтали, что у капитана флюс,
а это были следы моего нордического подбородка.
     Странное последствие мучило меня несколько лет.  Мне все снилось, что я
- Арагва.

     Глава XXXVIII Возвращение на остров голых женщин
     Боцман Чугайло очень обиделся, что его не взяли на остров голых женщин.
     - Гады! - орал он в камбузе. - Высадили меня на остров сухой груши, а к
голым женщинам сами поплыли!
     Так он распинался, так бодал рогом мачту, что Суер не выдержал.
     - Так и знал, -  мрачно  сказал он,  -  что  от  этого  острова  нам не
отвязаться. Разворачивайся, Пахомыч.
     "Лавр Георгиевич" сменил галс и двинулся по океану вспять.
     Эти маневры боцмана обеспокоили.
     - Куда это вы плывете? - орал он, прыгая с бака на полубак.
     - Везем вас, боцман, на остров голых женщин.
     - Да что я, бык, что ли? - ревел боцман. - На закланье, что ль, меня?
     Короче,  когда  мы подплыли  к острову,  боцман  Чугайло  категорически
отказался от сходу на берег.
     - Один не пойду!  - твердил он. - Отпустите со мной сотоварища, ну хуть
бы матроса Вампирова.
     Голые женщины между тем прыгали по берегам и дружно скандировали:
     - Чугайлу нам! Чугайлу! Даешь боцмана!
     - А Вампирова не хочите? - орал с борта Чугайло.
     - Тащи и Вампирова, хрен с ним! - кричали в ответ женщины.
     Обсуждаемый  Вампиров  метался  по   палубе,  посылая  дамам  воздушные
поцелуи.
     К  сожалению,  долетев до  берега, поцелуи в  дам не попадали и большею
частью  зарывались  в песок.  Правда,  две  каких-то  особенно  шустрых дамы
быстренько раскопали один поцелуй и заглотили, разорвав пополам.
     Вся эта возня с поцелуями Суеру не понравилась.
     - Вампирова  связать и бросить в трюм, - приказал капитан. - Я очень не
люблю,  когда на песчаных  пляжах валяются  всякие пробки,  бутылки, обрывки
бумажек и поцелуев. Пошлем с боцманом лоцмана, как более опытного.
     Вампирова охотно связали, а боцмана и лоцмана бросили  в ялик.  Лоцман,
как более опытный, прихватил с собою патефон.
     - Голые женщины любят повеселиться! -  уверял  он. Как только боцман  с
лоцманом выскочили  на  берег, голые  женщины  стали  прыгать  вокруг них  и
танцевать известный танец "Корни Гонолулу".
     Они  сладостно  извивались и  текли,  как струи, обволакивая  боцмана и
лоцмана." Наши дураки растерянно уселись на песок и стали крутить патефон.
     - Потанцуйте с нами! - кричали голые женщины.
     Лоцман, как более опытный, крепился а Чугайло стал притоптывать дубовым
сапогом. Это было ошибкой. Боцманский  сапог до того насмешил голых  женщин,
что они хором кинулись его снимать.
     Боцман ржал и пытался хватать женщин, но они увертывались -и сыпали ему
за шиворот песок.
     - Иди ко мне, косуля! - орал Чугайло.
     - Ко мне, ко мне, - пищал и Кацман, накручивая патефон.
     - Черт  бы  их побрал! - ругался  Суер, глядя  в подзорную трубу. - Эти
дураки совершенно не умеют обращаться с голыми женщинами. o
     Отвернувшись, сэр  Суер спустился  в  кают-компанию, я  же  остался  на
палубе, наблюдая с интересом за происходящим.
     -  Что  это  за  странные  звуки доносятся  с  острова?  -  крикнул  из
кают-компании.капитан.
     - Извините, сэр! Это рычит Чугайло.
     - Неужели дорвался?
     - Пытается, сэр.
     Боцман,  надо сказать, демонстрировал редкое рвение, и вдруг совершенно
неожиданно он, как бы это сказать... оттопырился.
     Девицы растерялись, а боцман оттопыривался все сильнее и сильнее.
     - Что там происходит? - спрашивал из кают-компании сэр Суер-Выер.
     - Да ничего особенного, капитан... Чугайло... немного оттопырился.
     - Вот все-таки скотина, - неожиданно сказал капитан. - И сильно?
     - Да, примерно на семьдесят гектопаскалей.
     - А что с лоцманом? - спрашивал  капитан. Вот это был неприятный, скажу
вам, вопрос.
     С лоцманом происходило неладное. Потрясенный поведением боцмана, Кацман
ощеперился. Докладывать об этом капитану не хотелось. Ну скажите на милость,
что   может   почувствовать   капитан,  которому  докладывают,  что   боцман
оттопырился, а лоцман ощеперился?
     Голые между тем женщины подхватили наших героев и,  размахивая ими, как
флагами, вскачь увлекли в прерии.
     Вечером они все-таки вернули нам нечто, что капитан впоследствии назвал
одним метким капитанским словом: "блоцман".

     Глава XXXIX Остров посланных на ...
     Необычной  какой-то   неокеанической  красоты,  высоты,  изящной  длины
открылся нам вдруг остров, стоящий посреди океана.
     Казалось, он -  вулканического  происхождения,  потом казалось - нет. И
все же что-то вулканическое угадывалось в его мощных очертаниях.
     Когда мы подплыли поближе, то с удивлением обнаружили, что  остров весь
уставлен  людьми.  Они стояли, тесно прижавшись друг к  другу,  и, казалось,
втиснуться между ними не было никакой возможности.
     Подведя "Лавра" поближе, старпом крикнул в мегафон:
     - Кто вы?
     Островитяне  обрадовались  нашему  неожиданному  любопытству  и  дружно
прокричали: '- Мы - посланные на ...
     -  Ничего не понимаю,  -  сказал Суер, - давайте подойдем  к  острову с
зюйда.
     "Лавра" привели к другому берегу, и старпом снова проревел в трубу:
     - Кто вы?
     - Мы - посланные на ..., - дружно ответствовали островитяне.
     -   Приходится  констатировать,  -  пожал  плечами  Суер,   -  что  это
действительно люди, посланные на ... .
     - А за что вас послали? - крикнул старпом.
     - А по разным  причинам,  - дружелюбно поясняли островитяне, - а больше
без причин.
     - Ну и что вы теперь делаете?
     -  А  ничего особенного. Стоим  на  этом  каменном  ..ю посреди океана.
Иногда хлебопашествуем. Бортничаем. Выращиваем сахарную свеклу.
     -  Но  позвольте,  - развивал беседу сэр Суер-Выер,  - признаться, меня
самого не раз посылали на ... . Но что-то  я не вижу среди вас, так сказать,
себя. Я тут, на корабле, а вы - на острове.
     -  О,  что вы, капитан, -  ответствовали посланцы, - где-то между нами,
конечно, имеетесь не только вы, но и вся ваша команда.
     -  Эй,  ребята,  -  крикнул кто-то  из посланцев,  -  нет ли среди  нас
Суера-Выера или кого-нибудь из команды этого фрегата?
     К  нашему  изумлению,  островитяне  слегка пораздвинулись  и  к  берегу
протиснулись семь или восемь Суеров-Выеров в капитанских фуражках.
     За Суерами продирались лоцманы Кацманы, а за ними пятнадцать штук меня.
     Наши двойники замахали нам пилотками, восклицая:
     - Да-да, это мы... А мы - это вы, посланные на ... . Вас посылают, а мы
тут отдуваемся, сахарную свеклу выращиваем.
     За Суером, за  лоцманом, за мною стала продираться к берегу пожалуй что
вся наша команда.
     -  Наши приехали,наши,  - радостно  гомонили они.  - Хоть поглядеть  на
братьев.
     Были тут, конечно, и многочисленные  Хреновы, и многократные  Семеновы,
но особенно много оказалось боцманов Чугайло. Он измерялся сотнями.
     Это неожиданно понравилось капитану.
     - Позовите боцмана, - приказал он.
     Чугайло  явился  на  палубу в  каких-то  полупортах, в  одной подтяжке,
крайне раздраженный тем, что его разбудили.
     - В  чем дело, кэп? -  ревел он. - Чья вахта? Поспать не  дадут!  В чем
дело?
     - А дело в том, господин Чугайло, что я хотел бы послать вас на ...
     И тут Суер не долго думая взял да и послал.
     И что же вы думаете?
     Среди островитян немедленно объявился новенький  боцман в полупортах  и
подтяжке.
     А старый Чугайло, хоть и посланный, остался  стоять  на борту. Тут  все
наперебой стали посылать боцмана на ..., и на острове становилось все больше
и больше боцманов.
     Чугайло терпел-терпел, да вдруг взял да и всех нас  послал на ..., и мы
тут же очутились на берегу, хотя и оставались на борту.
     Тут на нас разобиделись островитяне.
     - И так места нет,  -  бубнили они, - а вы друг друга  все  посылаете и
посылаете.  А  ведь вы  не  одни  на  свете.  Вся  планета,  а в особенности
Московская  область, то и дело посылает кого-нибудь на ... .  Если уж вы так
хотите, то  пошлите нам кого-нибудь из чиновных сановников или руководителей
банкионерных обществ.
     Ну, мы  не стали чиниться и дружно послали пару сановников  и с десяток
руководителей другого ранга.
     Островитяне охотно потеснились, и наши посланцы дружно выстроились в их
рядах.
     Надо сказать, что они тут же стали демократичны, жали  другим посланным
руки и всячески братались.
     -  С посланными нам все ясно,  - сказал капитан, - но интересует еще  и
судьба пославших. Неужели для них особый остров?
     -  Что вы, что  вы, капитан. Пославшие тоже тут,  среди нас. Ведь любой
посланный  тут  же пославшего  посылает. Так что  у нас  большое  равенство.
Настоящая демократия, сэр!
     - Ах, - o сказал Суер, - надо отплывать, но все-таки напоследок я очень
хочу  послать  на ...  такого-то  товарища,  вроде  господина...  Разрешите,
братцы!
     Мы дружно разрешили, и капитан послал.
     Я  крепился-крепился,  а  потом  последовал  примеру   нашего  великого
капитана, взял  да и послал одного там  на  ... . Послал, но тут же пожалел,
такой  уж  у меня  характер. Но  отозвать посланного  обратно,  как вы  сами
понимаете, было уже невозможно.

     Глава ХL Остров Леши Мезинова
     - ...и  прочая суета, - сказал Суер, погружая уголь своего тела в топку
вместительного кресла.
     Тулумбасы гудели...
     Они гудели всю ночь, и под утро Суер выкинул шлак своего тела из сытого
чрева топки вместительного кресла и сказал:
     - Не чувствую морального права. Не чувствую!
     -  Да  ладно,  бросьте, кэп,  - заныл Кацман.  - Мало ли  островов,  на
которых мы не побывали? Плюнем и на этот.
     -  Проплыть  мимо  острова  Леши  Мезинова - это  кощунство,  -  шептал
капитан. - Старпом! Сушите шлюпки!
     - Все  высушено, сэр, -  безмолвно ответствовал Пахомыч. -  Не надо  ли
чего обрасопить?
     - Не надо, - отвечал капитан, - Леша сам обрасопит, кого захочет.
     Остров  Леши  Мезинова  формою своей  напоминал  двуспальную  кровать с
пододеяльником. Но это сбоку, а сверху - станцию Кучино.
     На берегу топтались два человека,  которые и били в тулумбасы. Один  из
них, кроме  тулумбасов,  держал на груди  атлетическую штангу. Это и был сам
Леша Мезинов. Рядом с ним в майорском мундире махал тулумбасом его брат Бес.
     На остров мы поплыли вдвоем с капитаном.
     - Я Лешу боюсь, - сказал лоцман.
     - Весьма они строгие, - соглашался старпом.
     Но  Леша не был никаким строгим. Он бросил штангу в океан, крепко обнял
нас с капитаном и только шепнул мне на ухо:
     - Бесу много не наливай.
     И  я много не  налил, но  Бес скоро пал  на песок и заснул  богатырским
майорским сном в отставке.
     Суер же Выер между  тем с Лешею смотрели  друг  на друга, узнавая  и не
узнавая.
     - Суер! Ты ли? - толкал его Леша в грудь кулаком.
     -  Да,  Меша,  это  я,  -  шептал  капитан,   вспоминая  старую  кличку
островитянина.
     - А помнишь каннибала по имени Ганнибал?
     -  Как  забыть, Меша,  -  отвечал капитан, -  он  мне ведь яйца чуть не
отгрыз, и если б я не растворился тогда в лазури...
     - А ты  здорово  растворился в лазури, - говорил Леша.  - Это редко кто
умеет - в лазури растворяться.
     - Но и вы мне здорово  помогли  раствориться, -  смеялся Суер. - Жалко,
что тебя нету в нашем новом плаваньи.
     - Да ничего, вы с Дяем  доплывете до конца,  - говорил  Леша, вспоминая
мою старейшую кличку. - Конечно, я не знал, что вы попадете на остров  голых
женщин, а то бы поплыл вместе с вами.
     - Ради тебя мы снова готовы вернуться! - уверял Суер. - Правда, Дяй?
     -  Сэр, - отвечал я, - конечно, вернемся. Возможно, Леша растолкует нам
смысл младенца по имени Ю.
     -  Этот смысл вам откроется, - успокаивал Леша, - а ради меня на остров
голых женщин возвращаться  не стоит,  я все-таки не  боцман Чугайло. Давайте
лучше сядем на берегу и вспомним былое.
     И мы сели и стали вспоминать.
     Мы вспоминали  о том нашем  первом  плаваньи,  в  которое  мы  когда-то
пустились втроем: Леша, Суер и я.
     С  нами  были  тогда  еще эфиоп Яшка,  главный  махало-опахальщик,  Дик
Зеленая Кофта и Билл  Рваный Жил-лет.  На фрегате "Корапь" мы открыли остров
каннибалов  да и один  завалященький островок  с кладом.  Вспомнился и текст
записки, запечатанной во флаконе Мумма:

     Каменище найдите.
     Сто раз поверните.
     Под камнем сим черпай
     Асьгнации, Чепай.

     Надо отметить, что автор записки имел в виду не героя гражданской войны
В.И.Чапаева, а английского кладоискателя Тчепая.
     - А помните Аллевопээгу? - спросил Леша.
     - Песнь джунглей свела меня тогда с ума, - невольно вздрогнул капитан.
     - Я и сейчас  дрожу,  - признался Леша. - Давайте  же подрожим вместе и
споем эту заунывную песнь. Ностальгически.
     И мы запели песнь в честь Аллевопээги - вечного странника.

     ООуэ, балява!
     Звери выходят из нор.
     Вечному страннику слава,
     Вечносидящим позор.

     ООуэ, рассоха!
     Росомаха приносит жуть.
     До последней миазмы вздоха
     Руку отдам ножу.

     ООуэ, синега!
     Встает над горами страх!
     Век тебе, о Аллевопээга!
     Бегать на тощих ногах.

     ООуэ, как мудры!
     Дети законов тьмы.
     Люди приходят утром.
     Ночью приходим мы.

     Так мы пели и дрожали, как вдруг с океана донесся пронзительный клич.
     - Что это? - вздрогнул Суер.
     - Не знаю, - шептал я.
     Вихляющий каноэ приближался к острову. Одинокая фигура правила парус.
     - Неужели? - сказал Леша. - Неужели она с вами?
     Да, это была мадам Френкель.
     - Идиоты, - обругала она нас  с капитаном, - поплыли к  Леше, а меня не
взяли. Пришлось раскутываться самой.
     - Мадам! - кричал и плакал Леша Мезинов. - Как вы странны!
     - А помнишь,  как  мы плавали вместе? - всхлипывала мадам.  -  Я за все
плаванье  ни разу не раскуталась, а  вот  эти волки, - кивнула она на  нас с
капитаном, - совсем обо  мне забыли. Кутаюсь так, что мачты дрожат, а эти  -
ноль внимания.
     - Мадам! - приглашал Леша. - Закутайтесь в одеяло  и ложитесь вот здесь
рядышком на песок.
     - Нечего ей здесь особо  кутаться, - строго сказал Суер. - Ты уж, Леша,
прости, но  мы должны продолжить  плаванье.  Ты сам решил  остаться на  этом
острове, и мы  завели новый фрегат.  В шлюпку! А  то  мы  здесь  растаем  от
ностальгии.
     Что  поделать? Пришлось  нам с  мадам  прыгать  в  шлюпку,  обнимая  на
прощанье старого друга.
     - Одного  не понимаю, -  говорил  мне капитан, - почему все-таки в  том
первом, плаваньи тебя называли Дяй.
     - Извините, сэр, это - усеченное.
     - Что -усеченное^
     - Слово, сэр.
     - Что еще за слово, которое усекается таким странным образом? "Лентяй"?
     - Извините, сэр, тогда бы было - "Тяй".
     - Да ну, - сказала мадам Френкель, - скорей всего что-нибудь гадкое, ну
вроде - "негодяй".
     - Дяй  - гордое  имя,  - пришлось пояснить  мне.  - С нами тогда плавал
некий  кок  Евгений  Немченко.  Он-то и усек искомое  слово. Дяй  -  великое
усекновение прекрасного русского слова "разгильдяй"***.

     Глава ХLI Вампир
     -  Ты знаешь,  чего  мне кажется?  -  сказал  как-то  Суер-Выер. -  Мне
кажется, что у нас на борту завелся энергетический вампир.
     - Помилуй Бог, что вы говорите, сэр?!
     -   Чувствую,  что  кто-то  сосет  энергию.   Сосет   и  сосет.  Ты  не
догадываешься, кто это?
     - Не Хренов ли?
     -  Да нет, -  поморщился  капитан. - Хренов, конечно, вампир, но вампир
интеллектуальный. Сосет интеллект своими идиотскими выходками. Здесь замешан
кто-то другой.
     - Кто же это, сэр?
     - Конечно - Кацман.
     -  Помилуйте,  сэр.   Как  только   еврей  -  так   обязательно  вампир
энергетический. Кацман - порядочный человек.
     Я тревожно  оглядел палубу. Лоцман Кацман' в этот момент стоял на корме
и пил свой утренний пиво.
     -  Ничего  вампирического,  сэр,  -  доложил  я. - Пьет  пиво,  правда,
энергично.
     -  Пиво  и энергетика вполне совместимы,  - сказал  Суер, -  но  против
Кацмана у  меня есть серьезные  улики и  доказательства. В последнее  время,
например, я никак не могу произнести свою любимую команду.
     - Фок-стаксели травить налево?
     -  Вот именно! Только взбегу на капитанский мостик, крикну: "Фок", -  а
дальше не могу. Он пожирает мою энергию вместе со стакселями.
     - Теперь и я вспоминаю,  сэр, - сказал я. - Утром встану, бывало, полон
энергии,  выпью  коньячку, закушу  минтаем  -  энергии до  хрена! Но  только
подойду  к  лоцману  - бац!  -  энергия  начинает  падать.  Падает и падает,
приходится снова коньячку. Мне и в голову не приходило, что это все лоцман.
     - Давай-ка спросим у  Пахомыча, что он думает  на этот счет,  -  сказал
капитан. - Эй, старпом! Прошу вас, оставьте  волонтеров и подойдите к нам, а
волонтеры пусть пока валяются, после приберем.
     -  В чем дело, сэр? - спросил Пахомыч, недовольный, что его оторвали от
связки волонтеров, которая каталась по палубе, волнуемая качкой.
     - Важный вопрос, старпом! Скажите-ка, как у вас дела с энергией?
     - Все в порядке, сэр, - ответил старательный Пахомыч.
     - Не чувствуете ли вы, что кто-то ее пьет?
     - Никак  нет, сэр, не чувствую! -  прокричал Пахомыч и снова вернулся к
связке волонтеров,  которая в  этот момент встала  на  дыбы,  торча  во  все
стороны.
     - Ясное дело, - сказал Суер,  - кому нужна его дубовая энергия? Да  она
просто-напросто невкусна.  Нет  уж,  пить  так пить! Нервную, тонкую,  умную
энергию - вот что любят энергетические вампиры! Старпом! - крикнул  капитан.
-  Да  бросьте  вы  к  чертовой  матери  этих  волонтеров!  Соберите  всех в
кают-компании, пригласите также Хренова и Семенова.
     Через  минуту  мы  все  собрались в кают-компании  и  расселись  вокруг
овального стола под опахалами.
     Стюард Мак-Кингсли наполнил наши кружки отличной манилой.
     - Лоцману попрошу не наливать, - неожиданно приказал капитан.
     - Что такое, кэп?. - удивился Кацман.
     - А вы сами не догадываетесь?
     - Кэп! Кэп! Сэр! - заволновался лоцман. - Ничего не понимаю.
     - Зачем вам манила?! Вы ведь пьете совсем другое!
     - Сэр! Клянусь! Сегодня только мой утренний пиво.
     - Перестаньте притворяться, лоцман! Вы пьете энергию.
     Лоцман  нахмурился  и неодобрительно  осмотрел  овальный  стол  и  наши
опахала.
     - Вот вы скажите нам, Хренов,  - продолжал капитан, - пил у вас  лоцман
энергию или не пил?
     - Конечно, пил, - отвечал мичман. - А я думаю, ладно, пускай себе пьет,
не жалко.  А  что, разве это не полагается,  сэр? Если нет - вы прикажите, я
ему больше не дам  ни капельки.  Энергия моя, принадлежит  только мне, нашей
общей идее и, конечно, моему капитану.
     - А у вас, Семенов, пил он или нет?
     - Немного,  сэр.  Он, бывало, у Хренова  напьется и до меня уже доходит
полностью наполненный. Да к тому же у меня все вахты, вахты...
     -  Вот  видите,  Кацман.  Два  твердых  свидетеля.  Так  что  не юлите,
признавайтесь: пьете энергию или нет?
     Лоцман печально покраснел, стукнул кулаком по столу и надвинул себе  на
лоб опахало. Он молчал как туча.
     - Извините, сэр, - сказал старпом, - а ведь у нас на борту есть хороший
специалист по вампирам.
     - Кто это? - вздрогнул капитан.
     - Как кто? Матрос Вампиров.
     -  Тьфу ты черт! - плюнул  капитан.  - А  мне и  в голову не приходило.
Зовите его скорей!
     Оказавшись в  кают-компании, матрос растерялся.  Он стоял навытяжку  до
тех пор, пока не хлопнул кружала манилы.
     - Матрос!  - строго  сказал капитан.  -  Осмотрите  всех  внимательно и
скажите, кто тут из нас вампир. Подчеркиваю - энергетический!
     Вампиров застеснялся. Он мялся и бубнил себе под нос:
     - Служу  рачительно... пекчусь... заботюсь... Своего дедушку никогда не
видел...  Папа  работал  в милиции...  его  реабилитировали...  пили  больше
первач... гюйсы  задраил в точности...  А если до  вампира,  так это  лоцман
Кацман.
     Лоцман мелко задрожал, скинул опахало и припер его к стенке.
     -  Капитан, - сказал  он, - прикажите налить мне манилы, а то, клянусь,
сейчас же выпью всю вашу энергию. Для меня это пара пустяков!
     Капитан  кивнул,  и  Мак-Кингсли  нацедил   лоцману   нашего   любимого
свинцового напитка.
     - Ваше здоровье, джентльмены,  -  сказал лоцман, опрокидывая кружало. -
Итак, сэр, вы спрашиваете, пью ли я энергию? Приходится согласиться: пью!
     - Ай-яй-яй!  - неожиданно расстроился Пахомыч.  - Лоцман-лоцман, старый
друг - и вдруг оказался энергетический клоп! Блоха! Комар!
     - Овод! - грозно произнес лоцман.
     Он оглядел всех, как истый энергетический овод-вампир, и членораздельно
пояснил:
     - Пил, пью и буду пить!
     - А мы не дадим! - дружно заорали Хренов и Семенов.
     - Дадите  как миленькие! А вы  что хотите, кэп, чтоб  я проводил "Лавра
Георгиевича"  через  рифы  и мели, психологические коридоры, кораллы  прозы,
треугольники деепричастных оборотов  и при  этом не пил энергию?  Только  на
одном пиве?  В то время,  когда на борту имеются  лица,  пьющие все  подряд:
пиво,  водку,  манилу,  энергию,  суть  души,  армянский  коньяк, интеллект,
лошадиную  мочу, слезы  женщин  и  детей,  кровь  поэтов,  казеиновый  клей,
политуру,  нектар,  жизненные  силы!  Подумать  только!  Немножечко  энергии
Хренова!  Какое  преступление!  Вот  уж,   простите,  кэп,  действительно  -
хреновина! 'Нет, капитан! Я пил энергию и буду пить! Я должен довести нашего
"Лавра" до правильного берега.
     Лоцман вытер лоб, махнул манилы и в ярости сломал опахало пополам.
     - Сэр, - заметил я, - лоцман  прав. Суер-Выер задумался, взял сломанное
лоцманом опахало и сложил его на составные части. Потом он подошел к лоцману
и поцеловал его.
     - Пей, - сказал капитан. - Пей, вампир, нашу энергию. Но доведи "Лавра"
до  правильного  берега, до  Острова  Истины.  Попрошу только об  одном:  не
урезать больше мою любимую команду!
     И Суер жестом распустил собрание.
     С тех  пор лоцман Кацман свободно бродил по фрегату и пил нашу  энергию
как хотел, но и Суера больше не обижал.
     В любое время дня и суток наш капитан легко взлетал на мостик, свободно
выкрикивая любимую команду:
     - Фок-стаксели травить налево!

     Глава XLII. Остров Сциапод
     Приближаясь   к   острову   Сциапод,  мы   несколько   раз  производили
рекогносцировку и еще кое-какие действия.
     Наши  кое-какие  действия  сердили  капитана,  и он  просил  нас  таких
действий не производить.
     Но мы все производили и производили.
     Тут  Суер  плюнул  и  произвел  такое  действие, что  некоторые  из нас
внезапно облысели и действия производить бросили.
     - Вот  и молодцы, - похвалил  нас  капитан, -  а то  все производите  и
производите... Посмотрите-ка лучше в  подзорную трубу, что это там виднеется
на острове.
     Я  посмотрел   в  трубу  и  в  зарослях  кривандий  заприметил  большую
человеческую подошву голой ноги.
     Как некая крыша сарая или пагоды, сверкала она среди пальм и кактус *.
     Пятка подошвы была обращена на зюйд, а мысок - на север. Подошва слегка
поворачивалась то с зюйда на вест, то с норда на север.
     - Весла на воду! - крикнул капитан.
     Старпом кинул весла на воду, и мы посыпались в шлюпку.
     - Курс на пятку! - кричал Суер. - Праруля!
     Вогнав  наши весла  в песок прибрежного  ила, мы выскочили  на берег  и
побежали в сторону подошвы, которая легко угадывалась среди пальм и кнуЦий.
     - Осторожнее! - Предостерегал Суер. - Не спугните его. Он раним и легко
.убегаем.
     Но мы  все равно, как скоты, шумно ломали лианы и пили воду из растений
кривандий, откуда хлестал жидкий голландский сыр.
     Наши  шумные отсасывания не  испугали подошву, и мы вышли на поляну, на
которой находился не виданный нами прежде Сциапод.
     Прекрасная улыбка мелькнула на его бородатом лице, когда он увидел нас.
Детские  глаза  его ни секунды не  затуманились, и  мы поняли, что наблюдаем
действительную редкость,  которая  случайно сохранилась под  небом  Великого
Океана.
     Действительно, как прекрасен был Сциапод, как невинен и скромен был он,
лежащий на спине!
     Его единственная нога с огромною подошвой обращена была прямо к солнцу,
и, как зонтом, он прикрывался ею от палящих лучей раскаленного светила.
     -  О  двуногейшие господа!  - воскликнул он,  когда  мы приблизились. -
Прошу вас  скорее  в  тень  моей  подошвы, ибо  даже  ваши  достойные  ноги,
собранные воедино,  не смогут  своими подошвами произвести  тени, моей  ноге
подобной.
     Мы достали  пиво, виски, помидоры и уселись вокруг  Сциапода в тени его
великой и одинокой ноги.
     -  Ну как?  - добродушно спрашивал нас  одноногий  монстр. - В  тени-то
полегче будет?
     - Весьма и весьма сладостная тень, - отвечал тенелюбивый лоцман Кацман.
-   В  тени  вашей   подошвы  куда  приятней,  чем   под  тентами  ресторана
"Савой-Берлиндер".
     - А  почему у вас всего  одна нога?  -  спрашивал Пахо-мыч. - Что  это?
Боевые действия или хирургия?
     - Да нет, -  весело отвечал Сциапод, - мы,  Сциаподы, рождаемся с одной
ногой, чем и  отличаемся от вас, двуногих, от трехногих марсиан, восьминогих
моллюсков, а также от разных сорока- и тысяченожек.
     - Но простите, милостивый  государь, - сказал Суер, - с ногою все ясно,
но интересует один вопрос: чем вы, собственно, занимаетесь?
     - Как то есть  чем? - засмеялся Сциапод. - Лежу здесь и ногой от солнца
прикрываюсь.
     - А чем снискиваете хлеб свой насущный?
     -  Позвольте,  господа,  а  зачем мне хлеб? Вот вы сидите в  моей тени,
пьете пиво, виски, а мне ведь даже шампанского не  предложили. Впрочем, я не
обижаюсь. Никому еще не приходило  в голову, что Сциаподам нужно что-нибудь,
кроме тени их ноги. Поверьте, я только защищаюсь от солнца, а  на шампанское
не рассчитываю.
     - Так значит, вы не сеете и не жнете? - строго спросил Суер.
     -  Не  сею,  -  добродушно  разъяснял  Сциапод,  -  и жать не умею.  Но
поверьте,  дружок,  не  так  уж  просто  следить  за продвижением светила  и
поворачивать  свою  подошву вовремя.  Это тоже работа, правда, приятная и не
нарушающая сущность моей души.
     - Черт возьми! - воскликнул Кацман. - У меня на борту столько работы, и
вся она нарушает сущность: то рифы  обходи, то корябай  дно лотом, то  нюхай
плотность волны, то клейкость морской пены - сплошной невроз. Не попробовать
ли идею Сциапода?
     Тут лоцман снял галош,  вышел на солнышко и задрал пятку к лучам нашего
дневного ярила.
     К сожалению,  тенью  подошвы он не  сумел прикрыть  хотя бы собственное
ухо.
     - Не обратим внимания на эту глупость, - предложил Суер, - виски, пиво,
жара.  Рассмотрим  поступок лоцмана  как лечебную  физкультуру, а  сами  тем
временем предложим шампанского достойному другу, который, как выяснилось, не
сеет.
     -  Не  сеет,  не  сеет,  -  проворчал  Пахомыч.  -  Небось  отвези  его
куда-нибудь в Орехово-Зуево - сразу бы засеял и зажал.
     Суер   поднес   шампанского   работнику   своей   подошвы,   Сциапод  с
удовольствием пригубил и тут же предложил:
     -  Я  вижу, что  вы достойные  посетители и открыватели новых островов.
Прошу вас, залезайте все на мою подошву, и я покачаю вас над вершинами пальм
и кривандий.
     И мы, захватив пиво и помидоры, забрались на раскаленную подошву.
     Только тут я понял, что,  кроме необходимой  Сциаподу тени, он получает
нужнейшее для его ноги тепло. Нога у него, очевидно, была мерзлячка.
     Мы славно попили на подошве  пивка  и кидались помидорами в пролетающих
попугаев.
     Только  под  вечер попрощались  мы  с нашим единоногим  другом,  обещая
прислать ему грубый шерстяной носок на более промозглые времена.

     Глава XLIII. Бодрость и пустота
     Не сразу, далеко не сразу разобрали мы, что это за прямоугольники стоят
повсюду  на  взгорках, дорогах  и просто  на  траве открываемого нами нового
острова.
     К   прямоугольникам  же,  большей  частию  деревянным,  приделаны  были
какие-то штуки, вроде дверей с ручками бронзового литья.
     Только   потом  мы   догадались,   что  это   действительно   двери,  а
прямоугольники - дверные косяки.
     К  удивлению,  никаких  сооружений  - домов,  гаражей  или сараев,  - к
которым эти косяки были  бы пристроены, видно не было. Косяки стояли сами по
себе,  и двери  были  распахнуты.  Они  поскрипывали  под  морским ветерком,
раскачиваясь на петлях.
     Кое-где над открытыми дверями прямо в небе висели окна, также раскрытые
настежь. На окнах колыхались занавесочки.
     -  Обычная  островная  чертовня,  -  сказал  Пахомыч, зевнув  в сторону
острова. - Какой-то  болван  понаставил всюду косяков. Но вот как он в  небо
окна подвесил?
     -  На  вашем  месте,  старпом,  я  бы  поостерегся   называть  болваном
неизвестное  пока лицо, -  сказал Суер-Выер. -  А вдруг  да это Божественный
промысел?
     - Свят-свят, - дрогнул Пахомыч. - Да зачем же Господу заниматься такими
пустяками, как дверные косяки?
     - Косяки здесь ни при" чем, - сказал Суер, - главное  - двери. Открытая
дверь - это знак, это  приглашение войти. Давайте же войдем в эти двери, раз
уж нас приглашают.
     - Ломиться  в  открытую  дверь...  -  поморщился лоцман,  -  да  нет...
неинтересно...
     - Извините,  кэп, - сказал Пахомыч, -  я  тоже останусь  на борту, меня
немного беспокоит наш суперкарго.
     - Чего такое? - не понял капитан.
     - Да разве вы не помните, сэр? Суперкарго, заведующий
     грузом.
     - Груз  -  дело  серьезное,  - согласился  капитан. Так на этот  раз  и
получилось, что вместо старпома и лоцмана с нами на остров отправился мичман
Хренов.
     Оказавшись на берегу, Хренов взбудоражился.
     -  Мои ноги чуют сушу! - потрясенно  вскрикивал он. Спотыкаясь,  мичман
вбежал в ближайшую открытую
     дверь, кругом обежал косяк и кинулся нам навстречу.
     - Я вошел  в открытую дверь!  Я  вошел в  открытую  дверь! - кричал он,
подпрыгивая, как ягненок.
     Вслед за мичманом и мы с капитаном вошли в открытую дверь.
     - Ну и что ты чувствуешь? - спросил меня капитан, когда мы оказались по
другую сторону.
     - Пока неясно, сэр. Кажется, прибавилось немного бодрости.
     - Вот именно! - кричал надоедливый  Хренов. - Именно бодрости!  Бежим к
другой двери!
     Посетив  следующую   открытую   дверь,   мичман   почувствовал   совсем
необыкновенный прилив бодрости.
     - Мне  чего-то  очень  хочется!  -  вскрикивал он. - Я  чувствую  такую
бодрость, такую зверскую бодрость!
     - Чего именно хочется? - строго спросил капитан.
     -  Сам не знаю точно. Но, пожалуй,  я бы  хотел  иметь  почетный диплом
Королевского общества дантистов,  два  чемодана барахла, мулатку дезабилье и
собрание сочинений Декарта.
     - Вполне понятные желания, - сказал Суер. -  Даже  удивительно, к каким
великим замыслам  приводит  порой  прилив  бодрости. А  тебе,  друг  мой,  -
обратился Суер ко мне, - ничего не хочется?
     - Хотелось бы ясности, сэр. Обычно,  когда входишь в  открытую дверь, -
тебя что-то ожидает. Ну, скажем, бифштекс с луком или девушка с персиками. А
здесь нету ничего - только бодрость и пустота.
     -  Но это тоже немало, - отвечал капитан.  - Бодрость и пустота - целая
философия.  К тому же пустота,  наполненная  бодростью, это не совсем чистая
пустота, это пустота взбодренная.
     -  Извините, сэр, - возразил я, - но на хрена мне бодрость в абсолютной
пустоте? В  пустоте я  и без  бодрости  хорош.  Бодрость  всегда  хочется  к
чему-нибудь применить.
     - Да, да, кэп!  -  закричал и Хренов. - Давайте применим нашу бодрость,
чего ей зря пропадать?
     -  Пожалуйста,----сказал Суер, -  применяйте.  Вон  еще  одна  открытая
дверь, можете войти.
     Хренов, а за ним и мы с капитаном вошли в очередную открытую дверь.
     - И здесь ничего нету, - сказал мичман, - а бодрости до хрена. Прямо не
знаю, что и делать.
     Мичман пригорюнился и сел на порог, подперев щеку кулачком.
     - Сломать  к чертовой  матери  все  эти  двери! - сказал он.  -  Вот  и
применение бодрости! - И он пнул ногою косяк.
     - Стоп! - сказал капитан. - Это уже бодрость, переходящая в варварство.
Ладно,  мичман,  закройте глаза и считайте  до  двадцати семи.  С окончанием
счета прошу войти вон в ту открытую дверь.
     Мичман  послушно закрыл  глаза, а  капитан подмигнул  мне, и  мы обошли
следующий дверной косяк  и уселись  на  травку. Я достал  из бушлата бутылку
"Айгешата", лук, соль, крутые яйца и расставил бокалы.
     Аккуратно  просчитав положенное, мичман открыл глаза и вошел в открытую
дверь.
     - Ага! - закричали мы с капитаном. - Хренов пришел!
     -  Вот это  дверь!  -  восхищался  мичман. -  Яйца! "Айгешат"!  Вот  уж
бодрость так бодрость!
     Мы хлебнули, съели по яйцу.
     - Ну а теперь, мичман, ваша очередь ожидать нас за открытой дверью!
     - Идет! Считайте до десяти и валите вон в ту квартиру напротив.
     Честно  прикрыв глаза, мы с капитаном  досчитали  до десяти  и  вошли в
дверь, за которой таился  Хренов. Он  лежал  на травке и,  когда увидел нас,
засиял от радости.
     - А вот  и вы! - закричал он.  - А я-то вас  давненько поджидаю! Скорее
выкладывайте, что принесли.
     - Погодите, в чем дело? - сказал я. - Мы вас встречали по-честному, а у
вас даже стол не накрыт.
     - А зачем его накрывать? Я же знаю, что у вас есть остатки "Айгешата".
     - Мы его допили по дороге, - мрачно сказал я.
     - Да как же  это вы  успели? - расстроился мичман. - Надо было до  трех
считать.
     Мичман поник, прилив бодрости сменился отливом.
     - Все, - сказал он, - больше я ни в какую открытую дверь не пойду.
     Он уселся на песочек на берегу, а мы с капитаном  все-таки  прошли  еще
несколько дверей,  и за каждой нас ничто не  ожидало,  кроме  травы и мелких
цветочков, океанской дали и прохладного ветерка.
     - А это куда важней, чем "Айгешат" с яйцами, - пояснял капитан.
     - Я с вами согласен,  сэр,  - говорил я,  -  но остатки "Айгешата"  все
равно Хренову не отдам.
     - Давай сами дольем его за какой-нибудь дверью.
     И мы вошли в очередную дверь и чудесно позавтракали, овеваемые ветром и
отделенные от мичмана десятками открытых дверей.
     - Мы совсем  забыли  про  окна,  - сказал Суер-Выер,  допивая последний
глоток  крепленого  напитка.  - Надо  бы  заглянуть  хотя  бы  в  одно окно,
посмотреть, что там, за окном. Все-таки интересно.
     - Высоковато, сэр. Никак не дотянуться.
     - Давай-ка я заберусь к тебе на плечи.
     И капитан забрался ко мне на плечи, заглянул в окно.
     -  Ну,  что вы там  видите, сэр? - кряхтя, спрашивал я.  -o Много-много
интересного, - рассказывал капитан.
     - Я вижу камин, в  котором пылает полено, вазы с  цветами,  бифштекс  с
луком и девушку с персиками.
     - Ну а девушка-то, что она делает?
     - Улыбается, на бифштекс приглашает.
     - Так залезайте в окно, сэр, а мне потом какую-нибудь веревку кинете.
     - Подсади еще немного.
     Капитан подтянулся, повис на подоконнике и скрылся в глубинах окна.
     Я, конечно, чрезвычайно опасался, что  достойный сэр свалится по другую
сторону подоконника и расшибется о землю. Но подобного не произошло.
     Сэр  Суер-Выер исчез, а окно по-прежнему висело в воздухе, и колыхались
его занавесочки.
     Некоторое  время  я растерянно стоял  под окном, осознавая исчезновение
капитана.
     Вдруг из окна высунулась рука и кинула мне веревочную лестницу.
     И я полез по этому трапу наверх *.

     Глава XLIV. Ступеньки и персики
     Поднявшись ступенек  на десять, я хотел  уж заглянуть в окно, приподнял
голову. Боже! Что это?!
     Окно осталось на том же расстоянии от меня, что и прежде.
     Я  шагнул еще  наверх и  заметил,  что  с  каждым моим  шагом  из  окна
вываливается новая ступенька. Тяжестью своего шага я вытягиваю ее.
     Бодрость моя внезапно закончилась, и прибавилось в душе
     пустоты.
     - Сэр! - закричал я. - Придержите ступеньки! Вываливаются.
     Ответа не последовало.
     -  Сэр!  Капитан!  Забейте  там   какой-нибудь  гвоздь,  чтобы  они  не
вываливались.
     Занавески   шуршали,  простые  ситцевые  занавесочки  с   подзорами   и
кружевами.
     -  Мне  надоели эти  игрушки, сэр! -  закричал  я.  -  Спускаюсь вниз к
Хренову!
     Я  глянул  вниз  и  -  о Господь милосердный!  - очень  и очень  высоко
болтался я над землей, причем по-прежнему стоял на первой ступеньке.
     А внизу, далеко-далеко-далеко,  лежал остров со  всеми своими косяками,
где-то в  канавке дремал Хренов, я видел насквозь океан, его потайные бездны
и прибрежные пляжи, плантации  медуз и  кораллов, на горизонте торчали мачты
нашего "Лавра". На фок-мачте курил матрос Вампиров.
     - Эгей! - закричал я. - Эге-гей! Хренов! Вампиров!
     Э-эээээээ-й!
     Ни Хренов, ни Вампиров меня не заметили.
     Зато неожиданно приметила злостная чайка. Какая-то рябая и клочковатая,
с каменным лицом, она накинулась на меня и стала терзать мою печень.
     Я врезал ей под ребра. Кувыркаясь, чайка отпала в океан.
     На крик чайки из окна высунулся Суер-Выер.
     - Ну ты чего там? - спросил он. - Завис, что ли?
     - Так точно, уважаемый сэр, завис.
     - Да ты лезь наверх.
     - Ступеньки вываливаются, сэр, из окна.
     - Какие ступеньки?
     - Да вот эти, сэр, на которых я стою.
     - А ты что, разве на ступеньках стоишь?
     - Как же так, сэр, вы же сами мне их выбросили.
     - Я выбросил? Ничего я не выбрасывал.
     - А на чем же я тогда повис?
     -  Сам не понимаю, - сказал  Суер,  приглядываясь. -  Ты и  вправду  на
чем-то висишь, а что это такое? Не пойму. Клевер, что ли?
     - Какой еще к черту клевер? Это веревочная лестница!
     - Да? - удивился Суер. - Странно. Очень уж похоже на клевер.
     -  Дорогой  сэр!  - взмолился  я.  -  Положение отчаянное.  Погибаю над
бездной. Протяните мне чего-нибудь, руку какую-нибудь или буксирный канат.
     - Чего  ты  на  этот клевер  залез, никак не пойму.  А помочь-то я тебе
никак не могу. Дело в том, что я  нахожусь  в четвертом измерении,  а ты все
еще в третьем. Я до тебя, извини, даже доплюнуть не могу. Измерения разные.
     - Но вы хоть попробуйте, сэр!
     - Ну, из измерения в  измерение плевать я, конечно, не стану.  Попробую
бросить тебе персик.
     - Бросайте скорее, сэр!
     Капитан вынул из-за пазухи персик с красным  пушистым лбом, обнюхал его
и кинул ко мне. Пролетев с полметра, дивный лобастый плод всосался обратно в
окно.
     - Ты чего это  там персиками кидаешься? -  послышался из  окна сердитый
женский голос.  -  Будешь кидаться - вышвырну  к  чертовой  матери из нашего
измерения.
     - Кто это там, сэр? - прошептал я.
     - Да эта самая девушка с персиками.
     - И что она делает?
     - Персики  ест, - махнул мне рукой капитан.  - Ты повиси пока, потерпи,
сейчас что-нибудь придумаем. Главное, чтоб клевер не обломился.
     - Какой  еще  к черту  клевер! Ну  ладно, клевер  так клевер. Пускай. А
персиков-то у вас еще много?
     - Полное корыто. И два ведра. - И капитан исчез за
     занавеской.
     Тускло цеплялся я за веревочный трап, раздумывая, а не отпустить ли его
в конце концов? Когда-никогда, а отпускать придется...
     - Многие личности  в четвертом измерении теряют лицо, - послышалось меж
тем  из окна, -  их  портит легкая  жизнь,  вседоступность и ненаказуемость,
шалые  деньги... Но  я,  к примеру,  не  потеряла.  Я и  в  предыдущих  трех
измерениях занималась этим же делом, то есть ела персики.
     -  Но  возникает  вопрос:  где  вы достаете  такую прорву  персиков?  -
спрашивал капитан.
     - Персики  имеются здесь в  изобилии.  Стоит только ударить кувалдой по
зубилу, и персики - передо мной.
     - А бутылочку вермута можете ударить?
     -  Да  это  полная  чепуха,  - засмеялась  девушка. -  Вам  белого  или
красного?
     - И того, и другого.
     Послышалось мелодичное  постукиванье, потом грохот, топот, мыльный лоп,
и  по восторженным крикам капитана: "Вот  это  кувалдочка!" -  я понял,  что
желаемое превратилось там у них в действительность.
     - Кэп, загибаюсь...
     - Слушай, - сказала девушка  с  персиками,  - кто это там  за окном все
время скулит?
     - Да это там один мой друг болтается.
     - А зачем?
     -  Пытается в  четвертое  измерение залезть,  но  ни  хрена  у него  не
выходит.
     Тут из окна высунулись очаровательные космы.
     - Эй ты, - крикнула девушка, - ты чего это на столбе сидишь?
     - Разве на столбе уже?  - удивился капитан,  высовываясь рядом. - Он же
был на клевере.
     Капитан пригляделся повнимательней.
     - Да нет, - сказал он, - вроде бы по-прежнему на клевере.
     - На каком еще клевере? - спросила девушка.
     - Ну, на том, что под осиной растет, - туманно пояснил капитан. o
     - Откуда же тогда столб?
     - Какой столб?
     - Да вот этот, телеграфный?
     -  Дамы  и господа! -  взмолился я.  -  Уважаемые  други из  четвертого
измерения! Хрен с ним, со столбом и с клевером,  втащите же меня в четвертое
измерение, я сильно продрог на ветру, да и чайки, засранки, клюются.
     - Тут нужны хорошие клещи, - сказала девушка, вытянула наружу кузнечные
клещи-хваталки,  протянула ко  мне и...  Невиданные  брызги  мыслей вылетели
из-под моих надбровных дуг.
     Под блеск, под клекот, под свист и улюлюканье этих брызг я и всосался в
четвертое измерение.

     Глава XLV. Стол из четвертого измерения
     Сыр и колбаса, вермут красный  и белый в  графинчиках, свежие огурчики,
отварная картошка, свиная тушенка - Бог весть чего только не стояло на столе
в  четвертом  измерении!  Стол  этот  напоминал  немного   и  рабочее  место
слесаря-лекальщика с  завода  "Красный пролетарий". Я уж не говорю  о разных
молотках и гаечных ключах,  повсюду на столе на этом валялись кривые гвозди,
шайбы   и  пассатижи,  тиски,  отвертки.  .В  консервных   же  банках   явно
отмачивались в керосине ржавые болты и гайки.
     А сам стол  был  и круглым, и зеркальным, прямоугольным  и  письменным,
ромбовидным,  трехсотшестидесятиградусным,  и  черт  его   знает,   где   он
оканчивался и  сколько у  него было  ножек. Вы  будете смеяться, но одна его
створка, накрытая крахмальной скатертью, стояла боком, ну как стена на полу,
и я смело ставил на нее фужер с вермутом, и напиток не проливался.
     Поначалу именно это упражнение понравилось мне в четвертом измерении. Я
то и дело наливал  себе вермута, глотну - и поставлю на эту стенку, глотну -
и поставлю.
     Капитан и  девушка  с персиками очень смеялись  и  советовали подвесить
фужер с вермутом прямо в воздух, а вермут мысленно засосать.
     Я так  и сделал. И что же вы думаете: фужер повис чин чинарем, а вермут
хлынул струей, да прямо в рот капитану.
     - Я тебя мысленно опередил! - кричал Суер. -
     Туго соображаешь!
     Но  тут я взял да и опередил капитана и засосал сразу изо всех бутылок.
Начался такой потоп, что девушка с персиками рассердилась.
     -   Всю  скатерть  мне   испоганил,  -  ругалась  она,  -   вермут   не
отстирывается!
     - А вы что же, в четвертом измерении, неужто стираете?
     - Стирают,  друг мой, во всех измерениях, - строго  пояснила девушка  с
персиками.  -  А то я  знаю таких: придут в гости, грязи понатопчут,  посуду
перебьют,  засрут, прости  Господи, все измерение, потом  два  дня скреби да
оттирайся!
     -  Извините, госпожа, -  сказал  я,  - никак не  предполагал такого. Но
позвольте один вопрос. Вкус этого вермута показался мне чрезвычайно знаком.
     - Вермут как вермут, - сказал капитан, - ничего особенного.
     - Позвольте возразить, сэр. Этот вермут напоминает мне напиток, который
изготавливал я сам, добавляя в него спирту, рому и джину.
     -  И, кажется, виски, - засмеялась  девушка. -  Конечно,  это тот самый
вермут, который вы пили на острове теплых щенков.
     - Как же это так?
     - А так. В этом ведь и смысл нашего измерения. Здесь все  перепуталось,
и в первую очередь время.
     -  Очень  интересно  и  поучительно,  -  сказал я. -  А могу  я  сейчас
потребовать бутылочку кошасы, которую в свое время мичман Хренов выпил один,
подло спрятавшись в кочегарке?
     - Пожалуйста, но тогда мичману в прошлом ничего не достанется.
     - И пускай не достанется! Ведь он спер ее из кают-компании.
     - Ну, как хотите.
     Девушка поковырялась отверткой в банке с ржавыми  гайками - и бутылочка
кошасы, оплетенная соломкой, явилась перед нами.
     Мы с капитаном смеялись, как жеребцы, представляя себе мичмана, который
спрятался в прошлом в кочегарке, вдруг - бац! - кошасы нету!
     - Афронт! - кричал Суер. - Афронт!
     - Ладно, - сказал я, - пожалеем мичмана. Вернем ему полбутылки обратно.
     Благородно отпили  мы полбутылки, а остатки  назад мичману  вернули,  в
прошлое, в кочегарку. Вот он, небось, удивился в прошлом, когда снова кошасу
получил.
     - Давай что-нибудь в прошлом с Чугайлой устроим, - сказал капитан.
     - С ним  и в настоящем можно  устроить. Лучше вызовем кого из прошлого,
ну к примеру, Калия Оротата, хороший он парень.
     - Ну  нет, - сказала девушка  с персиками, -  эдак  вы  сюда целый полк
голых женщин понагоните. Я против.
     Мы призадумались, и я внимательно глянул  туда, в даль стола.  Кажется,
там и было прошлое. Поначалу я видел стены и зеркала, реки  и фрегаты, вдруг
Лаврушинский переулок, ресторан-поплавок возле кинотеатра "Ударник", трамвай
на Малой Пироговке, Хоромный тупик, толпы, толпы, кто-то читает
     стихи.
     Вдруг  что-то  искривилось,  что-то   изменилось,  замелькал   туннель,
какой-то коридор, больничные палаты... Бог мой! Неужто будущее?!
     -  Извините, мамзель, - сказал я, смахивая со лба остатки прошлого, - а
как  насчет будущего? Нельзя ли какое-нибудь видение оттуда? Ну хоть рюмочку
перцовки?
     - Пожалуйста, - сказала девушка  с персиками, оглядывая меня с каким-то
легким подозрением, -  но тогда вы в будущем эту рюмочку не выпьете. А вдруг
у вас в будущем перцовки не предвидится?
     - Мда, вот это вопрос, -  сказал Суер. - Но давай попробуем. Рискнем. И
мне  тоже рюмочку! Итак, просим две рюмки перцовки из будущего, одну  - мне,
другую - ему.
     - Пожалуйста.
     Девушка съела персик, с какими-то зловещими  брызгами надкусила второй,
взяла в руки керосиновую лампу и взболтала ее, как  бутылку. Из лампы - черт
подери! -  потекла перцовка,  да прямо в  рюмки. Ровно две штуки по тридцать
пять грамм.
     Мы с капитаном облегченно вздохнули и тяпнули.
     - Может, по второй? - спросил я.
     - Эх вы, - вздохнула девушка, - да что вы  все одно и то же: то вермут,
то  перцовка, то в  прошлом,  то  в будущем. Я уж думаю:  лезут в окно,  так
значит приличные люди, или синьоры, или кабальеро, а эти - черт знает что! -
им бы лишь все выпить в прошлом и в будущем. Подумали бы о душе, о любви...
     - Извините, мадам, но и вы - все  персики, персики... Это ведь те самые
персики, которые вы ели в начале двадцатого века? Не так ли?
     -  Увы,  это  так,  - печально  вздохнула  девушка. А ведь  прекрасным,
друзья, было ее  лицо,  и глаза такие ласковые,  внимательные.  Те несколько
грубых слов, которые произнесла она, как-то не вязались с  этим  ее  великим
обликом, и я сказал ей об этом.
     - Ничего не поделаешь, -  сказала  девушка,  - поднахваталась  здесь, в
четвертом измерении. Да и в окно  лезет порой Бог знает кто... да и там,  на
земле,  висит картина Валентина Серова, на меня  все смотрят,  смотрят.  Это
ведь ужасно  утомительно,  когда  на  тебя все  смотрят,  смотрят... Великие
артисты и натурщики понимают это, а художники не понимают, им-то лишь бы нас
написать.
     -  Любопытно, - сказал капитан.  - Ну  а те, про которых написано не на
холсте, а в книге?
     - Тоже кошмар. Тут ко мне заходила Наташа Ростова. Огрубела, скажу вам.
Просто мучается, когда про нее бесконечно читают. Пить стала, опустилась, за
собой не следит.
     -  Печален ваш рассказ, -  сказал Суер. - Я и не думал, что в четвертом
измерении такие острые и вполне человеческие проблемы.
     - Увы, четвертое измерение  их даже  добавляет, -  вздохнула девушка. -
Легче всего в двухмерном мире, поверьте, ведь я  изображена на плоскости. Но
удивителен этот самый путь  в четвертое  измерение. Он ведет из третьего  во
второе, а уж потом в четвертое.
     - Капитан, - сказал я,  -  девушка  с персиками.  Пожалейте... Выкиньте
меня к чертовой  матери в третье измерение,  только чтоб я не расшибся.  Где
там ваша кувалда? Или отверткой можно?
     - Обойдетесь без  инструментов,  - сказала девушка. - Печать четвертого
измерения будет лежать на вас еще пять минут. Смело вылетайте через окно. За
пять минут доберетесь куда хотите.
     Я  глотнул еще вермуту, схватил персик и кинулся в окно, а за  мной сэр
Суер-Выер. Как два  гордых  аэроплана,  полетели  мы над  дверными косяками.
Спотыкаясь,   наступая   на   дремлющего   мичмана   Хренова,   благополучно
приземлились.
     Потом мы долго стояли под  окном,  на котором все колыхались занавески,
но девушка с персиками так и не выглянула помахать нам на прощанье рукой.

     Глава XLVI. Трепет
     В тяжелых плаваньях, в  дальних странствиях всякое бывает: голод и мор,
жажда пресной воды, миллюзии и фураж.
     Но,  поверьте,  никто  не  ожидал,  что  на  семьсот сорок  второй день
плаванья механик Семенов вообразит себя флагом.
     - Я  хочу  развеваться!  - кричал  он, взбираясь на  мачту. - Я  должен
трепетать на ветру, осеняя вас с самых высоких позиций.
     Мы терпеливо ждали, когда же он долезет до флагового места.
     И вот он долез, сбросил на палубу наш старый добрый флаг и принялся над
нами развеваться, всячески называя себя подлинным флагом и частично знаменем
с некоторым намеком на штандарт.
     -  Ладно, -  сказал капитан,  -  в конце  концов,  мы можем сменить наш
старый  добрый  флаг на механика Семенова. Пусть  Семенов развевается, пусть
будет флагом, но кто же, черт возьми, будет у нас механиком?
     Некоторое время мы надеялись, что Семенову  надоест трепетать на ветру,
но ему не надоедало.
     - В деле трепетанья я - неутомим, - кричал он сверху.
     - Хрен с  ним, пускай трепещет,  -  сказал Суер. - Уберите в рундук наш
старый добрый флаг.
     Мы убрали в  рундук наш старый добрый флаг и занялись обычными судовыми
трудами:  пришивали  пуговицы, развязывали морские  узлы,  варили  в  котлах
моллюсков.
     Через  некоторое  время  мы и позабыли, что у нас вместо  флага механик
Семенов. Трепещет и развевается.
     Семенову это не понравилось.
     - Эй  вы! - кричал он  сверху. - Поглядите-ка на меня! Смотрите, как  я
здорово на ветру трепещу.
     Но мы не обращали вниманья, насмотрелись уже на его дерганья и ужимки.
     - Вы  должны  восхищаться  своим новым флагом, - орал Семенов.  -  А то
ползаете, как улитки!
     - Давайте повосхищаемся немного,  -  сказал Хренов,  дружок Семенова, -
жалко все-таки его, дурака.
     - Повосхищайтесь, повосхищайтесь, - по-отечески разрешил нам Суер-Выер.
     Ну, мы бросили швабры и моллюсков и покричали наверх:
     - О!  О! Какой у нас флаг!  Как  мы  восхищаемся! Мы в полном восторге!
Посылаем наверх свое восхищение!
     Семенов смеялся от счастья как дитя и трепетал, трепетал.
     Вскорости пробили стклянки - это  стюард  Мак-Кинг-сли призывал  нас  к
полдневной  чарке  спирта.  Обычно  стклянка  со  спиртом  вместе  с чарками
выносилась на палубу.
     - Знаете что, - сказал Суер, -- давайте на этот раз выпьем наши чарки в
кают-компании. Неудобно, знаете, пить спирт под нашим новым флагом.
     - Почему же, сэр? - спрашивали матросы.
     - Боюсь,  что флагу захочется выпить, а это может нарушить его душевное
равновесие. Да и трепетать выпимши труднее.
     - А по-моему, легче, сэр, - сказал вдруг матрос Петров-Лодкин.
     - А вы что, выпимши много трепетали? Флаг наш, то есть механик Семенов,
перестал в  это время  трепетать  и внимательнейшим образом прислушивался  к
разговору.
     -  Наш  новый  флаг,  как  вы  сами замечаете,  неплохо  трепещет и  не
похмеляясь, -  сказал Суер. - Так что спирт может ему повредить. Кроме того,
я  настаиваю  на соблюдении нравственной чистоты нашего флага. А то  сегодня
выпьет, завтра закурит, а дальше что?
     - Да,  да, вы правы,  сэр,  -  воскликнули мы,  - не будем нарушать его
душевное и нравственное состояние. Флаг есть флаг, давайте спустимся  скорее
в кают-компанию, тем более что там имеются в вазах хрустящие сухарики.
     И  мы спустились в кают-компанию, выпили  по чарке с  сухариками, и тут
раздался стук в дверь.
     - Ей-богу! Это механик! - вскричали некоторые из нас.
     - Стюард, отоприте! - велел капитан.
     - Да ну его, сэр! Пускай трепещет.
     - Впустите, впустите его...
     Стюард  отложил   завов,   и   в  кают-компанию,  шевелясь,  трепеща  и
вздрагивая,  внезапно вошел наш  старый добрый флаг.  К изумлению,  он был в
кирзовых сапогах и в телогрейке, очевидно, почерпнутых в рундуке.
     - Попрошу  спирту, сэр, - сказал он. -  Я  столько дней трепетал вместо
механика,  так промерз под  ветрами,  овевающими нашего  "Лавра",  что чарка
полагается мне по праву.
     -  Впервые  вижу, чтоб  флаги пили спирт,  - отчеканил Суер. -  Но  что
поделаешь? Налейте ему.
     Наш  старый  добрый флаг  тяпнул  рюмку-чарку,  захрустнул сухариком  и
вернулся обратно в рундук.
     Ну а  механик Семенов трепетал  над нами  еще  несколько дней, пока два
дурашливых альбатроса не сшибли его с мачты.
     Падение его было поучительным для многих.
     Описав  светосексуальную траекторию, раскидывая вихры, махры,  хухры  и
штормовки, механик вороном пролетел над полубаком, свистнул в кулак и рухнул
как раз в машинное отделение, где  немедленно и приступил к исполнению своих
прямых обязанностей.

     Глава XLVII. Пожар любви
     - В конце концов, капитан, это начинает  утомлять,  - говорил  старпом,
когда мы все собрались в кают-компании на послеполуденный спиричуэле. - Наше
плаванье  носит   бесцельный  характер.  Конечно,  мы  открыли  много  новых
островов,  но  это  чистая  география  с  этнографическим  оттенком.  Мы  не
обогатились ни на копейку. А ведь вы обещали, что нас ожидает богатство.
     -  Видимо,  дорогой  сэр  имел  в  виду  нравственное  богатство,  -  с
прохладной ехидцей сказал Кацман, - богатство душевного уклада.
     - Но я и нравственно  ни хрена не обогатился! - воскликнул Пахомыч. - А
взять  экипаж!  К примеру,  Вампирова или Хренова!  А  Чугайло?  Вот уж  где
нравственность ниже румпеля.
     - Извините,  старпом,  - сказал капитан, - давайте разберемся, чего  бы
вам все-таки хотелось: богатства душевной жизни или чистогана? Что вам надо?
     - Драгоценных  камней, - ответствовал  Пахомыч. - Я хочу  ими  украсить
свой брачный чертог.
     - Да, да, - слабовольно подхватили мы, - нам бы всем  хотелось украсить
наши брачные чертоги!
     - А у вас что, есть такие чертоги?
     - Нет, у нас пока нету, но... в принципе...
     - Вряд ли, - сказал капитан, - вряд ли кто из вас может рассчитывать на
подобные чертоги  и  в принципе, но...  что  ж,  украшение чертогов  -  дело
благородное. Как только увидим остров с драгоценными камнями - бросим якорь.
     После  этого достопримечательного  разговора мы долго  бороздили океан,
набрели раз на остров  Халцедонов, которые обстреляли нас  из малокалиберных
винтовок, но больше  ничего такого, хотя бы  полудрагоценного, мы среди волн
не замечали.
     Наконец открылся небольшой островок,  который сплошь состоял из  камней
различной величины.
     -  Драгоценные они  или нет - неизвестно, - сказал  Суер, - но  давайте
проверим.
     Черные и красные камни-голыши целиком заполняли  остров.  Все они  были
округлой  формы   и   напоминали   продолговатые   яйца.   Казалось,   груда
продолговатых яиц лежит  среди океанских  волн.  Были там камни величиной  с
дом, были с колесо, с глаз кашалота. Камни образовывали некую пирамиду, и на
самой вершине ее стояли два особенно крупных камня - черный и красный.
     - Ничего драгоценного в  этих камнях нету, - говорил лоцман, выпрыгивая
из шлюпки на берег. - Это просто гранит.
     - Явный  Лабрадор,  -  сказал  и старпом,  приподнимая  один  небольшой
камень. - Просто Лабрадор, ничего ценного.
     Он  оглядел камень и отбросил в  сторону. Вдруг  в той стороне, куда он
бросил камень, послышалось шипенье.
     - Змея! - подпрыгнул Кацман.
     - Дым! - крикнул старпом.
     Шипящий  по-змеиному, но  как-то  с  надрывом и  контральто, от  камней
поднимался дым.  И  я заметил, что  брошенный  старпомом  кусок  лабрадорита
слегка  подпрыгивает, лежа на другом камне  красновато-розового оттенка. Меж
ними возникали искры, искры и дым.
     Дым усиливался, подпрыгивание превратилось в яростные скачки, мелькнули
язычки  пламени, ракетные  вспышки  искр, пламя, пламя дрожало и  металось и
вдруг  разделилось на две ровные половины. Два языка пламени  поднимались от
камней все выше, выше, и вот уже из  них образовались две фигуры - мужская и
женская.
     Они были сделаны из  огня! Как же яростно, как пламенно они обнимались,
целовались, оглаживали друг друга! Жар! Жар! Пожар любви охватил остров! Они
заходили   все   дальше-дальше,   огненные   руки,   бедра,  плечи   играли,
пульсировали, перенакалялись...
     - Кхе-кхе... - кашлянул капитан.
     Огненные любовники на миг приостановили свои поцелуи.
     - Кто-то, кажется, кашляет, - сказал огненный мужчина.
     -  Да нет, милый, тебе показалось. - И женщина снова страстно прильнула
к нему.
     Капитан кашлянул сильнее.
     -  Извините, - сказал огненный мужчина, заприметив наконец наши фигуры,
- это вы кашляете, чтоб оторвать нас от любовных игр?
     - Вот  именно, - подтвердил Суер. -  Всего один  вопрос: вы камни, люди
или огонь?
     -  И то,  и  другое, и  третье, - отвечал  огненный.  - Весь наш остров
наполнен камнями  разного  рода. Я  - камень мужской, а  вот  она - женщина.
Кстати, как тебя зовут, дорогая?
     - Анит, - улыбнулась огненная женщина. - Мы давно мечтали друг о друге,
но никак  не могли  воссоединиться. Ведь  камни не двигаются или двигаются в
очень редких случаях, к примеру, при  извержении вулкана. То-то тогда бывает
любовь!
     - Это я вас воссоединил! - похвастался старпом. - А что,  приятель, нет
ли у вас каких драгоценностей или бриллиантов?
     -  Знаете что, - сказал огненный мужчина, - нам с вами болтать некогда.
Ведь мы сгораем, у нас нет времени. Так что, извините нас, господа, мы делом
займемся.
     И они снова слились в любовной и огненной игре.
     Обнимаясь, обвиваясь, обволакиваясь,  они поднимались все выше и выше в
небо, удлинялись  их руки и  ноги, дым и пар, как  белые  и черные  нимбусы,
стояли  у них  над общей теперь головой, раздался крик боли и счастья, взрыв
и... они растаяли, вместе с остатками дыма улетели в небеса.
     Только дух опаленных кедровых шишек расстелился над островом.
     Потрясенные картиной огненной эротики, мы долго сидели, задумавшись над
тщетой.
     - Попробуем еще разок, - сказал старпом. -  Хотелось бы  получить ответ
насчет драгоценностей.
     Он взял в руки очередной камень и шепнул ему на ухо:
     - Слушай, камень,  внимательно! Сейчас я  тебя брошу,  и как только  ты
воспламенишься, немедленно  скажи  мне:  есть на острове  драгоценности  или
бриллианты?  Или нет?  А дальше  дуй  свою любовь. Пойми, доне надо украсить
свой брачный чертог.
     Старпом кинул камень в груду других камней.
     Брошенный долго скакал, отталкиваясь боками то от одного  камня, то  от
другого.  Вдруг приник  к  какому-то,  и  снова явились  брызги  искр,  дым,
шипенье, пламя и в пламени новые огненные мужчина и женщина.
     Как  мы  ни  кашляли,  как  ни  кричали,  эти  двое не обращали на  нас
внимания, они сгорали, обнимая друг друга, уходили все выше в небо, в нимбы,
в бездну, и наконец откуда-то из запод-небесья раздался слабый крик:
     - Бриллиантов нету!
     - А где  они? А где? - кричал  старпом, но огненные любовники пропали в
космических сферах.
     -  Надо бы  еще  попробовать,  - вздохнул  старпом. - Интересно, где же
все-таки бриллианты?
     - Так  вы  весь остров сожжете,  - сказал  капитан. - Ладно, пробуйте в
третий раз. Последний *.

     Глава XLVIII. В рассол!
     Старпом взял в руки  третий камушек  и  только размахнулся,  как лоцман
сказал:
     - Позвольте,  а  что  это у вас все  старпом да  старпом камни бросает?
Дайте  и мне  попробовать,  я тоже  люблю наблюдать огненные  любовные игры.
Пахомыч, отдай булыжник!
     - Да здесь их полно, - отвечал старпом. - Бери да бросай!
     - Передайте этот булыжник лоцману, -  приказал капитан.  - Я не позволю
сжечь в любовной игре  весь  этот остров. К тому же посмотрите-ка на  те два
главных камня, которые венчают всю эту пирамиду.
     Да, мы  совсем забыли про  два огромных  камня  - черный  и  красный  -
огромнейшие яйца на макушке острова.
     - Смотрите, какая между ними узкая  щель, - продолжал капитан. - Не дай
Бог их  сдвинуть, представляете  себе, что тут начнется?! Догадываетесь? Так
что, лоцман, кидайте этот небольшой булыжник и - хорош.
     Лоцман схватил  булыжник  и шмякнул им в какой-то  камень неподалеку от
нас.
     Слишком  уж  близко  ударил  лоцман,  и сам ошпарился, и  нам  пришлось
отбежать на несколько шагов.
     С  шипеньем  и  клекотом  явились перед  нами  новые фигуры:  мужчина и
женщина. Они кинулись друг к другу, но тут же отпрянули в стороны.
     Мужчина снова кинулся к ней, но женщина оттолкнула.
     - Нет-нет,  - повторяла  огненная женщина,  - я  с тобой  обниматься  и
сгорать на пару не собираюсь.
     - В чем дело? - сокрушался огненный человек.
     - Ты мне совсем не нравишься. В тебе больше дыму, чем огня.
     И действительно, новоявленный воспламенившийся пылал не так активно, он
скорее тлел, и если  до колен ноги его были раскалены как угли,  то выше  он
совсем терялся в дыму и в копоти.
     - Коптишь, брат, слишком коптишь  небо,  - объясняла женщина. - Я лучше
сольюсь в  игре с  кем-нибудь из  этих  джентльменов, ну хотя бы с тем,  кто
бросил в меня  камень. Вполне  приличный человек  и, кажется, лоцман. Сейчас
возьму, сожму и сожгу его в своих любовных, объятьях.
     И она, играя призрачным алым бедром, направилась к лоцману.
     - О нет!  Только не это! -  вскричал  потрясенный лоцман.  - Я не люблю
огненных ристалищ,  терпеть  такой  любви не  могу!  У  меня  уже была одна,
которая сожгла вор душу, хватит! Целуйте капитана или старпома!  Да и чин-то
у меня маленький. Всего-навсего лоцман!
     - О нет! - твердила женщина,  протягивая  к  лоцману жаркие длани. - Ты
бросил в меня камень! Ты разбудил! Ты!
     - Эй, девушка! - крикнул старпом. - Извините, вы не подскажете нам, где
тут у вас драгоценности? А?
     - Вот  они, драгоценности,  - говорила девушка,  оглаживая свои  бедра,
чресла, перси, ланиты, флегмы, гланды и шоры. - Вот перлы!
     - А другие? - крикнул старпом.
     -  А  другие  у него, -  указала  она  на лоцмана  огненным  пальцем  и
буквально  ринулась к нему.  Шлейф раскаленной пыли  взметнулся над  нами, а
лоцман, как сидел, так неожиданно и подпрыгнул и бросился в воды океана.
     Он  вынырнул  довольно  далеко  от берега,  как  следует  отфыркался  и
закричал:
     - Иди сюда, кобылка моя! Иди сюда,  о полная перлов! О, какие объятья я
тебе приготовил! Волна! О  волна - соленая  перина моей  любви, сотканной из
крови, пота, соли и огня! Прими мою огненную подругу!
     -  Фу,  подонок,  -   плюнула  огненная   любовница.  -  Какой  у  вас,
оказывается, хитроумный  и  противный лоцман. Такой  действительно  проведет
караван  верблюдов  в  игольное  ушко.  Спрятался от жара  сердца в  соленый
холодок. В рассол! В рассол!
     Огорченная, металась она, заламывая руки, и наконец всосалась обратно в
камень.
     -  Ну, а мне-то что ж теперь делать?  - ныл дымный мужчина. - Куда  мне
деваться?  Никто меня  не любит, никому я  не нужен.  Поджарьте хоть  на мне
шашлык или вскипятите чайник.
     Ну,  мы  добродушно повесили чайник на  нос дымному мужчине, дождались,
пока  он закипит,  заварили  краснодарского и долго сидели вокруг обиженного
судьбой любовника, как будто возле костра.
     Попили чайку, спели несколько песен.
     - Подвесьте еще чего-нибудь, подвесьте, сварите, накалите, просушите. Я
хочу быть полезным.
     - Нечего, брат, нам больше  вешать, - сказал старпом. - Извини. Была бы
уха, мы бы тебе уху на ухо повесили.
     К вечеру  отправились  мы на "Лавра" и  долго  смотрели  с  борта,  как
дотлевает на берегу неудачный любовник.

     Глава XLIX. Ненависть
     *****
     -  Я что-то ненавижу, а что  именно  - позабыл,  -  обмолвился  однажды
лоцман Кацман.
     ...................................................................................

     Глава L. Ведра и альбомы (Остров Гербарий)
     Ведра и альбомы (Остров Гербарий)
     ...............................................................................
     -  Эх,  Старпомыч,  -  рассмеялся  капитан,  -   зато  многое  находим!
Подумаешь,  ерунда:  кто  ищет, тот  всегда найдет.  Он знает, что  ищет,  и
находит это.  Для меня эта  пословица устарела. Я - ничего  не ищу, я только
нахожу!
     ...............................................................................
     -  Эй,  на  острове!  -  крикнул  Пахомыч, изрядно  притормозив  ручным
кабельстаном.
     - Чего изволите? - высунулся все тот же борджовый лик.
     - Ну как вы тут? Засушиваете, что ли?
     - Не всегда, - послышалось в ответ, - только если уж очень мокрые.
     - А потом чего делаете?
     - В ведра складываем.
     - В какие еще ведра?
     - В эмалированные. С крышкой.
     - А не в альбомы?
     - В какие альбомы?
     - Вот хрен морской, -  плюнул Пахомыч. - Ты  ведь сам орал:  "Гербарий!
Гербарий!" Какого же черта гербарий в ведра? А? В альбомы надо!
     - Да? - удивился борджовый. - А у нас все больше в ведра.
     -  Ну  вот, нэп, - вздохнул  старпом, вытирая  плот собла *. - Изволите
видеть... добороздились... гербарий хренов...
     ...............................................................................
     ........Демонкратии..........
     ...............................................................................
     Солить мы их не стали, а просто нанизали на суровые  нитки  и развесили
между мачтами сушить.
     Они долго болтались  под соленым морским солнцем, хорошо провялились, и
мы любили, бывало, выпить портеру и закусить вяленым гербом *** ***.

     Глава LI. Порыв гнева
     Остров, на котором ничего не было, мы заметили издалека и не хотели его
попусту открывать.
     - А чего его зря открывать? - ворчал Пахо-мыч. -  На нем ни черта нету.
Только  пустые  хлопоты:  спускай  шлюпку,  суши  весла, кидай  якорь, рисуй
остров,  потом  все обратно поднимай на борт.  Ей-богу,  кэп, открытие этого
острова - чистая формальность. Просто  так, для числа,  для  количества, для
галочки.
     - Для какой еще галочки? - спросил Суер.
     - Ну это,  чтоб галочку  в ведомости  поставить, мол, открыли  еще один
остров.
     - В какой еще ведомости? - спросил капитан.
     - Извините, кэп, ну это в той, по какой деньги получают.
     - Какие еще деньги? - свирепея, спрашивал сэр Суер-Выер.
     - Рубли, сэр, - ответил, оробев, старпом. Он как-то не ожидал, что  его
невинные размышления насчет галочки могут вызвать такой гнев капитана.
     Я-то давно уж предчувствовал, как  медленно и неотвратимо где-то  зреет
гнев.

     Как змееныш
     в яйце раскаленного песка, как зародыш грозы
     в далекой туче, как клубень картошки,
     как свекл,
     как жень-шень,
     как образ
     в бредовом мозгу поэта, совсем неподалеку от нас созревал гнев.

     В ком-то, в одном из нас, но в ком  именно, я не мог понять, хотя и сам
чувствовал некие струны гнева, готовые вот-вот во мне лопнуть.
     - Рубли, сэр, рубли...
     - Какие еще рубли? - ревел Суер.
     Старпом  совершенно растерялся, он мыкался и что-то  мычал, но никак не
мог разъяснить, какие по ведомости получаются рубли.
     Уважаемый же наш и любимый всеми сэр расходился все сильнее  и сильнее,
по лицу его шли багровые пятна и великие круги гнева.
     - Рубли! - хрипел он и не мог расслабить сведенные гневом мыщцы.
     Очередной приступ гнева потряс его, спазм гнева охватил его, конвульсии
гнева довели до судорог гнева, до пароксизма и даже оргазма гнева.
     - Рубли! Для галочки! Старпому! Немедленно! Прямо сюда! На палубу!
     Мы выволокли из трюма сундук с рублями, сунули старпому ведомость.
     -  Ставьте галочку, старпом!  Ставьте!  Мы с  вами в расчете! Вы  у нас
больше не работаете! Уволены! Вот вам ваши рубли! Ставьте галочку!
     - Ой, да что вы, сэр! - совсем потерялся  Пахо-мыч. Он никогда не видел
капитана в  таком  гневе, и мы наблюдали впервые.  - Поверьте, сэр, я ничего
такого... я же не против... а насчет галочки, так это я...
     - Галочки! ревел капитан. - К чертовой матери эту галочку! Вы уволены и
списаны на берег.
     -  На  какой  же берег, сэр?  -  уныло толковал  старпом.  -  Придем  в
Сингапур, тогда...
     - Вот  на этот  самый, - приказывал Суер,  - на этот, на котором ничего
нет.  Пускай  теперь  на  нем  будет списанный старпом! Давайте-давайте,  не
тяните! Считайте свои рубли, ставьте галочку и - долой...
     Задыхаясь  от  гнева, Суер спустился в кают-компанию. С  палубы  слышно
было, как он сильно булькнул горлом в недрах фрегата.
     - Вермут! - догадался матрос Петров-Лодкин.
     - Что еще? - гневно переспросил старпом.
     - Ах, извините, старп! Херес!
     - То-то  же,  дубина!  - в сердцах сказал Пахомыч, присел на корточки и
стал считать деньги.
     - Слез он на берег или нет? - послышалось из недр.
     -  Слезает, сэр, слезает,  -  крикнул я.  -  Сейчас досчитает  до  двух
миллиардов.
     - Галочку поставил?
     - Еще нет, сэр! Вот-вот поставит!
     В  недрах  фрегата   послышался   орлиный  клекот,  и  новая  эпилепсия
капитанского гнева потрясла фрегат.
     Один  рубль  тяжело  на  палубе  шевельнулся,  зацепил  краешком вторую
бумажку, третью...  Некоторое  время недосчитанные рубли неистово толкались,
наползали  друг  на друга,  обволакивали,  терлись друг  о друга с  хрустом,
складывались  в пачки  и рассыпались и  вдруг  сорвались с  места и  взрывом
охватили мачты.

     Они летели
     к небу
     длинной струей,
     завивались в смерчи, всасываясь в бездонные дыры
     между облаками.

     - Ставьте же скорее галку, старп! Скорее галку! - орал Петров-Лодкин.
     Старпом,  задыхаясь, дергал гусиным  пером и никак не мог попасть своей
галочкой в нужную графу.
     - Помоги же! - умолял он меня.
     Я содрал с него двенадцать процентов и сунул какую-то галку в графу.
     - Все в порядке, сэр! - крикнул я. - Галочку поставили!
     -  Вон!  - проревел  Суер,  и  порыв  капитанского  гнева  вынес нашего
Пахомыча на остров, на котором до этого совершенно ничего не было.

     Глава LII. Остров, на котором совершенно ничего не было
     Жесткие судороги капитанского гнева по-прежнему сотрясали корабль, хотя
Пахомыча уже не было на борту.
     Понимая,  что  порыв  угасает, мы все-таки опасались новых  приступов и
все, кроме вахтенных, расползлись по своим каютам.
     Я спрятался за хром-срам-штевень, наблюдая за Пахомычем.
     Старпом прохаживался по  острову, на котором совершенно ничего не было.
Растерянно  как-то  и близоруко  бродил он с матросским сундучком в  руке. В
сундучке лежало его жалованье и полный расчет.
     - Эгей! - крикнул я.
     - Эй! - отозвался старпом.
     - Ну что там, на острове-то?
     - А ничего, - отвечал старпом. - Ничего нету.
     - Неужели совсем ничего?
     - Да вроде ничего... Как-то непонятно, не по-людски...
     - Ну может, хоть что-нибудь там есть?
     - Да пока ничего не видно, - отвечал Пахомыч.
     - Ну а то, на чем вы стоите, что это такое? Не земля ли?
     -  Черт  его  знает,  - отвечал  старпом.  -  Вроде  не земля...  такое
какое-то... ничто.
     - Может, песок или торф?
     - Да что ты говоришь, - обиделся Пахомыч,  - какой песок?  Ни черта тут
нету.
     - Ну а воздух-то там есть? - спросил я.
     - Какой еще воздух?
     - Ну, которым ты дышишь, старый хрен!
     -  Дышу?..  Не знаю, не чувствую... кажется, и не дышу даже, во  всяком
случае, воздуха-то не видать.
     -   Эва,  удивил,  -  вмешался  неожиданно  мичман   Хренов,   который,
оказывается, сидя в  бочке, прислушивался  к разговору.  - Воздуха нигде  не
видать. Он же прозрачный. Отвечайте толком, есть там .воздух или нет?
     - Нету, - твердо решил старпом, - и воздуха нету.
     - Ну уж это тогда  вообще, - сказал  лоцман Кац-ман. -  Заслали  нашего
старпома... Эй, Пахомыч,  да  может,  там  где-нибудь  пивной бар или бренди
продают?
     - Да нету ничего,  - уныло отвечал старпом. - Главное - денег до хрена,
а тратить не на что. Я уж хотел  было где-нибудь сушек купить или сухарей, а
ничего нигде нету.
     - Пустота, значит, - сказал Хренов.
     - И пустоты вроде нету, - отвечал Пахомыч.
     - Натура абхоррет вакуум, - сказал Кацман. - Природа не терпит пустоты.
     -  Оказывается,  терпит,  -  сказал  Пахомыч. -  Натура терпит  даже  и
отсутствие  пустоты. Вот я  сейчас и  нахожусь  там, где  ничего нету,  даже
пустоты. Только я тут и сундук с деньгами.
     - Этого вполне  достаточно, -  сказал вдруг наш капитан сэр  Суер-Выер,
неожиданно появляясь  на палубе.  - Пахомыч с деньгами  - это уже  Бог знает
сколько!  Несчастный остров, на котором совершенно ничего не было, вдруг так
многообразно  разбогател. В  сундуке -  полно денег, а в Па-хомыче -  бездна
разума.  Даже на  острове  Цейлон нет  подобного  богатства...  Впрочем,  не
думайте, что я так  уж  быстро остыл. Да, да, не  думайте! Поостыл немного -
это верно, да и то скажите спасибо хересу.
     -  Сэр,  -   сказал  Пахомыч,  -  дозвольте   вернуться  на  корабль  и
поблагодарить херес лично, с глазу на глаз.
     -  Ничего,  не  беспокойтесь,  я  ему  передам  ваши приветы...  а вам,
старпом, я вот что посоветую... поищите  как следует, вдруг да и найдете  на
этом острове что-нибудь.
     - Что именно искать, сэр?
     - А вот этого я не знаю. Не может же быть, что на нем совершенно ничего
нет. Должно быть хоть что-нибудь в каких-нибудь кустах.
     - Да нету же и кустов, сэр! - воскликнул старп со слезами в горле.
     - Ищите! - настоятельно  порекомендовал  капитан. -  А если  ничего  не
найдете, так и  останетесь на этом острове, как единственный признак наличия
чего-то в пространстве.
     - Сэр! Сэр!  Я  лучше здесь  оставлю  рубль!  Этого  вполне достаточно!
Пространство будет заполнено!
     - Одним рублем? - усмехнулся Суер. - Нет, старпом... ищите!
     - Сэр! - негромко  сказал я. - Это ведь невыполнимая задача.  Ведь нету
совершенно ничего. Посмотрите на него, сэр.
     Пахомыч действительно бродил  по острову, шарил,  как слепец,  рукою  в
пространстве, придерживая левой сундучок.
     - Ты думаешь, что он ничего  не найдет?  - спросил капитан, скептически
оглядывая меня.
     - Да ведь невозможно,  сэр! На острове совершенно ничего нет: ни земли,
ни травинки, ни воздуха... ни даже пустоты... только ничто.
     - Да? Ну тогда ответь мне на один вопрос. На острове ничего  нет, а как
же мы его видим?
     - Я и сам в недоумении, сэр. Вроде ничего нету, а мы что-то видим.
     - В том-то и дело. Мы видим НЕЧТО. Подчеркиваю: видим НЕЧТО. Только  не
знаем, как это называется, но оно ЕСТЬ!
     Я вперился  в пространство, пытаясь разобраться, что  же я, собственно,
вижу.
     И  видел  какой-то вроде бы  остров,  зигзаги  и  точечки,  звездочки в
крапинку или мокрые капельки,
     туманные полосы, оранжевую суету сует,
     шелуху шепота,
     чешую неясных движений,
     какое-то вливание...
     действительно, НЕЧТО, а вот что именно - неясно.
     - Ну и что ты скажешь? - спрашивал  капитан. - Как все  это  объяснить?
Как назвать?
     - Затрудняюсь, сэр. НЕЧТО - самое точное слово.
     - И даже очень хорошее слово, - сказал капитан. - Хорошее, потому что -
точное! Понял? Нам кажется, что НЕЧТО - расплывчатое слово,  не  может  быть
точным, а оно - точное! А теперь я выскажу  тебе одну свою  великую догадку:
во всяком НЕЧТО имеется ЧТО-ТО.
     Капитан закончил  свое  могучее рассуждение, и не успел я еще осмыслить
его, как на  острове,  на котором ничего  не было, послышался какой-то  шум,
всхлипыванья, плач и сдавленный крик Пахомыча:
     - Нашел!

     Глава LIII. Е мое
     О Боже, Боже, Боже мой!
     Спаси  и сохрани  нас,  ищущих, не  знающих что,  и  видящих НЕЧТО,  не
понимая, что это такое!
     Не во тьме,
     не во мгле,
     не в свете,
     не в пустоте,
     не в наполненности,
     не в тумане  и не в пелене, а  только в  том, что можно было бы назвать
НЕЧТО, стоял наш старпом и кричал полушепотом:
     - Нашел! Нашел!
     Сундучок с  деньгами, полный свой расчет и жалованье, он грубовато пнул
пяткой и прижимал к груди найденное, какой-то белый сверток или даже большой
кулек.
     - Сахар, что ли? - сказал было Хренов, но тут же фрикусил безык.
     Сэр Суер-Выер определенно растерялся.
     Я лично видел, как пальцы его сжимались и разжимались, как будто искали
что-то возле карманов брюк.
     Находка  старпома,  очевидно,  потрясла  его,  а,  может,  еще  сильней
потрясла собственная догадка: там, где  ничего нет,  все-таки что-то имеется
или может вдруг зародиться, возникнуть и явиться перед нашим взором.
     - Лафет! Лафет! - шептал капитан, нервничая пальцами у брюк.
     Никто из нас никак не мог догадаться, о чем это бессознательно бормочет
сэр,  мы растерянно переглядывались,  наконец  меня  осенило, и я пододвинул
капитану пушечный лафет, на который он и присел в изнеможении.
     Да, я понимал эту внезапную  опустошенность  и бессилие капитана. Порыв
гнева измотал  его  до основания, великая  догадка и находка старпома  вовне
осязаемого потрясли разум. Он знал,
     он догадывался,
     он предвидел,
     он ожидал и жаждал этого
     и все-таки был потрясен!
     И все мы были потрясены,  но, конечно, не  с такой силой, ибо разум наш
был форматом поменьше,  пожиже, похилей.  Жидкий разумом Хренов  даже  вынул
фляжку из нательного пиджака и глотнул бормотухи.
     - Шлюпку! - скомандовал я. - Шлюпку за старпомом!
     Матросы во  главе с  Веслоуховым  бросились выполнять команду,  скинули
шлюпку, заплюхали веслами.  Сэр Суер-Выер благодарно сжал мое запястье. Рука
у него была влажная, горячая и сухая.
     Шлюпка повернулась, развернулась и вот уже двинулась обратно к "Лавру".
На носу  стоял старпом, полный смысла и  одухотворенности.  Белый сверток он
прижимал к груди.
     Сундучок  свой с деньгами он совершенно забросил,  и остров, на котором
ничего не было, запросто мог оказаться островом рублей, да матрос Вампиров в
последний момент  подхватил  сундучок с собою в шлюпку, и остров  остался  в
своем  первозданном  виде,  если, конечно, не считать  свертка, везомого  на
"Лавра".
     Торжественно  взошел на  борт  наш тертый  старпом  и протянул  находку
капитану.
     Суер принял ее с поклоном, быстро развернул белые материи, и мы увидели
младенца.  Завернутый  в одеяло, он спал,  доверчиво  прижимаясь  к жесткому
кителю нашего сэркапита-на.
     - О! - восклицали мы. - О!
     - У! - сказал Чугайло, тыча в младенца своим дубовым пальцем.
     - А? - спрашивал лоцман Кацман.
     - Э, - тянул мичман Хренов.
     - Ы! - выпятился Вампиров.
     - И, - хихикнул Петров-Лодкин.
     - Е, - предложил стюард Мак-Кингсли, вынося поднос фужеров сахры.
     - Е, - добавил я, почесав в затылке. - Е мое.
     - Ю! - воскликнул капитан, догадываясь, кого мы заимели на борту.
     Он поднял высоко  находку, показывая команде, и тут уж  младенцу ничего
не оставалось, как немедленно проснуться, открыть глазки, зевнуть,
     почесаться,
     потянуться,
     сморщить носик,
     нахмурить лобик
     и отверзть уста:
     - Я!

     Глава LIV. Род
     Скрип и шелест,
     шлеп и гомон,
     тыканье пальцами,
     засал