ками, а темное угловатое лицо приковывало к себе внимание неприступной суровостью, свирепым и безжалостным выражением глаз. Лишь кое-где в уголках его рта проступала некоторая мягкость. Слабая улыбка медленно пробежала по его лицу, когда он приблизился к донье Мерседес. Опустив кокосы на землю и поправив на коленях брюки, он присел перед ее стулом. Он выбрал самый крупный кокос и тремя искусными ударами острого мачете срезал макушку. - они как раз такие, как тебе нравится, - сказал он, - еще мягкие и очень сладкие. Донья Мерседес пригубила фрукт и, делая шумные глотки, заметила, как прекрасно молоко. - дай мне немного внутренности, - потребовала она, возвращая фрукт ему. Одним ловким ударом он разделил кокос пополам, а затем отрезал сладкую желатиновую мякоть от макушки. - Дай Музии другую половину, - сказала донья Мерседес. Он строго посмотрел на меня, потом без слов соскоблил оставшуюся половину кокоса с той же самой тщательностью и подал ее мне. Я поблагодарила его. - Что привело тебя сюда сегодня? - спросила донья Мерседес, прерывая неловкое молчание. - тебе нужна моя помощь? - Да, - сказал он, доставая портсигар из своего кармана. Прикурив от зажигалки, он сделал долгую затяжку и сунул портсигар обратно в карман. - дух был прав. Проклятый кашель стал еще сильнее. Он не дает мне заснуть. У меня от него болит голова. Он не дает мне работать. Она пригласила его сесть, но не напротив нее, где обычно сидели ее клиенты, а на стул у алтаря. Она зажгла три свечи перед девой, затем небрежно спросила о кокосовых плантациях, которыми он владел где-то на побережье. Он медленно оглянулся и посмотрел в ее глаза. Она успокоила его кивком головы. - эта Музия помогает мне, - сказала она ему. - ты можешь говорить все, словно ее тут нет. Его взгляд на миг остановился на мне. - мое имя Бенито Сантос, - сказал он и быстро взглянул на донью Мерседес. - как ее зовут? - Она говорит, что ее имя Флоринда, - ответила донья Мерседес, прежде чем я смогла вставить словечко. - но я зову ее Музия. Она внимательно осмотрела его и встала ему за спину. Медленными легкими движениями она растирала мазь на его груди и на шее почти полчаса. - Бенито Сантос, - сказала она, поворачиваясь ко мне, - очень крепкий человек. Он приезжает время от времени повидаться со мной, причем всегда или с головной болью, или с простудой, или с кашлем. Я излечу его за пять встреч. У меня для него есть особо приготовленная мазь и молитва к духу моря. Она вновь массировала его длительное время. - ушла головная боль? - спросила она, положив руки на плечи Бенито Сантоса. Казалось, он не слышал ее вопроса. Его невидящий взор был направлен на мигающие свечи. Он начал говорить о море и о том, каким зловещим оно бывает на рассвете, когда солнце встает из тусклой, потерявшей блеск воды. Монотонным шепотом он говорил о своих повседневных полуденных экскурсиях в море. - Пеликаны кружились вокруг меня, - говорил он. - иногда они пролетали очень низко и смотрели прямо мне в глаза. Я уверен, они хотели знать, не иссякла ли моя сила. Опустив голову он замолчал на длительное время, а потом перешел на низкий, почти неразборчивый шепот. - В сумерки, когда солнце садится за дальние холмы и его лучи больше не ласкают воду, я слышу голос моря. Он говорит мне, что в такой-то день он умрет, но пока он жив, он неумолим. А потом я знаю, что люблю море. Мерседес Перальта сдавила ладонями его виски, ее пальцы оплели его голову. - Бенито Сантос, - сказала она, - это мужчина, который преодолел свою вину. Он стар и утомлен. Но даже сейчас он такой же безжалостный, как и море. Бенито Сантос приходил к донье Мерседес пять дней подряд. Окончив ежедневный лечебный сеанс, она просила его рассказать мне свою историю. Он ничего не говорил в ответ, полностью игнорируя меня. - твой джип на улице? - спросил он, и тут же добавил, не дав мне времени на ответ: - отвези меня, пожалуйста, на кокосовую плантацию. Мы ехали в молчании. Уже достигнув побережья, я попыталась заверить его, что он может и не выполнять просьбу доньи Мерседес. Он решительно замотал головой. - все, о чем бы она ни просила, священно для меня, - сухо произнес он. - я просто не знаю, что говорить, вернее, как говорить об этом. Под предлогом доставки кокосов для доньи Мерседес я посетила Бенито Сантоса много раз. Мы долго беседовали друг с другом, но он так и не потеплел ко мне. Он всегда вызывающе сверлил меня взглядом, пока я не отводила глаза. Он совершенно ясно давал мне понять, что говорит со мной только потому, что об этом его попросила Мерседес Перальта. Он, конечно же, был таким, как она и описала его, строгим и безжалостным. Яростно сжимая в руке мачете, Бенито Сантос неподвижно стоял под палящим полуденным солнцем. Оно обжигало его спину, изрезанную тростником. Сдвинув край шляпы, он пристально следил за группой усталых мужчин, бредущих в город по пустым, убранным полям сахарного тростника. Последние день и ночь все работали без отдыха. Это был последний урожай сахарного тростника. Теперь эту землю выровняют трактора, а затем ее распродадут по частям. Владелец этих полей не выдержал. Как и все другие плантаторы, он был вынужден продать свои владения каракасской строительной компании. Долина превращалась в индустриальный центр. Немцы и американцы строили свои фармацевтические лаборатории. Итальянцы привезли на строительство обувной фабрики своих собственных рабочих. - Проклятые иностранцы, - ругнулся Бенито Сантос, сплюнув на землю. Он не мог ни писать, ни читать, у него не было профессии. Он был рубщиком сахарного тростника и знал только, как обращаться с мачете. Обтерев длинное лезвие о землю, он вошел во внутренний двор гасиенды, свернув к небольшому бунгало, где был расположен кабинет мастера. Толпа рабочих, сидящих в тени крыши, подозрительно смотрела ему вслед, когда он входил в контору. - Что тебе надо? - спросил его маленький толстопузый мастер, сидящий за серым металлическим столом. - хочешь получить расчет? - добавил он нетерпеливо, вытирая потную шею аккуратно сложенным белым платком. Бенито Сантос кивнул. Он был неразговорчив и большей частью груб. Услышав, что с ним заговорили, он спросил любезно: - я слышал, что сахарный тростник повезут на фабрику в город, - пробормотал он, уставившись на массивную шею мастера, которая как тесто выпирала на воротник его накрахмаленной рубашки. - я однажды ходил на фабрику. Скажи, ты можешь нанять меня туда? Откинувшись на стуле, мастер смотрел на Бенито Сантоса сквозь прикрытые веки. - ты живешь где-то здесь, не так ли? Как ты будешь добираться до города? До него, пожалуй, больше пятнадцати миль. - На автобусе, - буркнул Бенито Сантос, глядя украдкой ему в глаза. - На автобусе! - презрительно захохотал мастер, приглаживая тонкие, аккуратно подрезанные усы. - ты прекрасно знаешь, что автобус отходит только тогда, когда он полный. Ты никогда не уедешь раньше полудня. - Уеду, - отчаянно возразил Бенито Сантос. - если ты дашь мне работу, я всегда буду приезжать вовремя. Я прошу тебя. - Слушай, - прошипел мастер. - я нанимаю любого, кто может рубить тростник, несмотря ни на возраст, ни на опыт. Но я устанавливаю им срок. И это известно каждому, кто работает у меня шестидневку. На заводе и так людей больше, чем надо. - мастер начал перебирать бумаги на столе. - не отвлекай меня больше. Я занятый человек. Бенито Сантос шагнул во внутренний двор, стараясь не наступать на траву, проросшую между камней. Мельница в конце двора выглядела опустевшей. Он знал, что никогда больше не увидит долину такой. Громкий гудок грузовика отрезвил его. Он быстро шагнул в сторону, поднимая руку в просьбе подвезти его в город. Его окутало облако пыли. - Эй, Бенито, пройдись пешком, - крикнул кто-то из машины. Пыль осела, а он еще слышал крики и смех рабочих на грузовике. Его пальцы сдавили рукоятку мачете. Он натянул шляпу на брови, прикрыв глаза от яркого солнца и слепящей голубизны неба. Он не пошел в город по широкой дороге. Бенито Сантос шагал по пустынным полям, узкой пыльной тропой, ведущей к южной окраине города, где находился субботний открытый рынок. Он медленно брел по тропе, ощущая в одном башмаке дыру, а в другом хлопающую подошву, поднимавшую пыль перед ним. Время от времени он отдыхал в прохладной тени манговых деревьев, удрученно рассматривая мимолетные зеленые очертания ящериц, которые стремительно носились взад и вперед между кустов. Было послеобеденное время, когда он наконец добрался до рынка. Площадь бурлила людьми. Торговцы, с уже охрипшими голосами, расхваливали товар с тем же энтузиазмом, какой они проявляли и рано утром. Покупатели, в основном женщины, бесстыдно торговались за цену. Бенито Сантос проходил мимо лотков португальских фермеров, которые ломились под увядающими овощами; мимо мясных и рыбных рядов, вокруг которых роились мухи, а шелудивые собаки с бесконечным терпением дожидались кусочка мяса, упавшего на землю. Он улыбнулся, увидев наемных мальчишек, стоявших за фруктовыми лотками. Они потихоньку подкладывали гнилые фрукты в бумажные пакеты вместо тех, что выбрал покупатель. Он позвенел монетами в своем кармане, своей шестидневной зарплатой, размышляя, купить ли ему продуктов для жены Альтаграции сейчас или немного позже. - позже, - сказал он вслух. Имелась возможность сторговаться повыгоднее под конец распродажи. - Покупай продукты, пока у тебя еще есть деньги, - крикнула ему старая женщина, которая немного знала его. - бобы и рис не станут дешевле. - Только женщины ждут послеобеденной торговли, - поддразнил его продавец, делая непристойный жест своим тазом. Бенито Сантос яростно оглядел смеющиеся лица разносчиков лебанессы, стоявших за броскими лотками с рекламой дешевой одежды, поддельных драгоценностей и духов. Гнев вздул жилы на его висках, мышцы на шее напряглись. В уме вновь возник унизительный инцидент в кабинете мастера. В ушах зазвенел презрительный смех рабочих на грузовике. Мачете сверкнул в его руке. С огромным усилием он повернулся и зашагал прочь. Холодный пот выступил на теле. Во рту было сухо. В желудке возникла неприятная дрожь, хотя он не был голоден. Надо сейчас же достать ром, решил он. Не дожидаясь прихода домой. Ему был нужен ром, чтобы рассеять гнев, рассеять его уныние, его подавленность. Он целеустремленно направился к центральному выходу рынка, где грузовики и вьючные обозы ожидали разгрузки продуктов. Он пересек улицу и, войдя в небольшой темный магазин на углу, купил три поллитровые бутылки дешевого рома. Он сел в тени дерева, разглядывая грузовики и ослов, стараясь не упустить момент, когда торговцы начнут расходиться. Довольно вздохнув, он прислонился к дереву и, сняв шляпу, вытер рукавом пот и пыль с изможденного лица. Открыв бутылку, он опустошил ее одним долгим глотком. Мало-помалу ром притупил напряжение в его желудке, успокаивая боль в натруженной спине и усталых ногах. Он улыбнулся. Смутное чувство благополучия зашумело в голове. Да, задумался он, лучше сидеть здесь, наслаждаясь ромом, чем идти домой и слушать непрерывные придирки Альтаграции. Пусть он немного успокоился, но это будет больше, чем он сможет вынести. Сквозь усталые веки Бенито Сантос разглядывал людей, собравшихся в круг возле ворот рынка. Это была толпа, которая каждую субботу приходила сюда из ближайших деревень биться об заклад на петушиных боях. Его сонный взгляд остановился на двух мужчинах, которые сидели под деревом прямо напротив него. Он совершенно не интересовался петушиными боями, однако его внимание привлекли два петуха в руках мужчин. Они отскакивали, взлетая и опускаясь, поминутно приседая на своих крепких ногах. Странным мягким жестом мужчина взъерошил перья птиц и толкнул их друг к другу, возбуждая их боевой дух. - Эта птица прекрасно выглядит, - сказал Бенито Сантос человеку, который держал темного петуха с золотистыми перьями. - Так оно и есть, - охотно согласился мужчина. - после обеда ты увидишь ее в последней драке. Лучших птиц берегут для последнего боя, - гордо добавил он, разглаживая перья петуха. - ты можешь смело ставить на него. Сегодня он будет победителем. - Ты уверен? - небрежно спросил Бенито Сантос, вынимая другую бутылку из своего бумажного пакета. Он сделал долгий глоток, затем пробрался сквозь толпу возбужденных мужчин, сидящих вокруг песочной ямы. Они отодвигались, не глядя на него. Их глаза были направлены в центр арены, где птицы сцепились в смертельной схватке. - Ваши ставки! Джентльмены, ваши ставки! - крикнул мужчина, и его голос на миг успокоил шум толпы. - ваши ставки на последнюю драку! На настоящую драку! Мужчина жадно меняли свои грязные банкноты на цветные фишки, которые обозначали сумму ставок. - Ты уверен, что твой петух сегодня выиграет? - спросил Бенито Сантос владельца птицы с золотистыми перьями. - Он уверен! - воскликнул мужчина, восторженно целуя алый гребешок. - Боишься поставить на кон, Бенито Сантос? - спросил его один из парней, который работал с ним эту неделю. - лучше иди и купи еду для своей старухи, если не хочешь скандала сегодня вечером. - насмешливо добавил он. Бенито Сантос сгреб фишки и без колебаний поставил все свои заработанные деньги на петуха с золотистыми перьями. Он верил, что удвоит свой капитал. Тогда он купит не только рис, но и мясо, и даже ром. А может быть даже хватит денег на то, чтобы купить сыну его первую пару башмаков. Бенито захлестнуло волнение зрителей, он, как и все, одобрительно закричал, когда владельцы подняли своих птиц высоко над головами. Они сосали острые, смертельные шпоры на ногах петухов, доказывая, что они не отравлены. Мужчины бормотали что-то ласковое своим птицам, а затем по команде судьи положили их в центр песочной ямы. Бойцы гневно оглядывали друг друга, но от боя пока воздерживались. На них опустили плетеные клетки. Толпа кричала, возбужденно подбадривая птиц на драку. Петухи дрожали от ярости, их оперение под бритыми, налитыми кровью шеями, распустилось. Клетки подняли. Петухи прыгнули друг на друга, умело избегая ударов клювами и крыльями. Но вскоре они сцепились в смертельном взрыве бешеных взмахов крыльев, ударов головой и ногами. Белые перья петухов покраснели от крови из своих ран и глубоких порезов на шеях противников. Бенито Сантос молчаливо молился за птицу, на которую он поставил. По сигналу судьи из ямы убрали петухов с открытыми клювами и тяжелым дыханием. С нарастающей тревогой Бенито Сантос смотрел на владельца птицы с золотистыми крыльями, который дул на раны. Он что-то говорил, успокаивая петуха. По команде судьи птиц вновь поставили в центр круга. Белокрылая птица тут же совершила прицельный прыжок, запустив шпоры в шею своего противника. Ликующий крик петуха нарушил безмолвие зрителей. Петух с золотистым оперением упал замертво. Бенито Сантос горько улыбнулся, затем захохотал, стараясь сдержать свои слезы. - по крайней мере у меня остался ром, - прошептал он, допивая остатки второй бутылки. Дрожащими пальцами он вытер подбородок и, выйдя из толпы, направился к холмам. Пустые тростниковые поля тянулись вдаль, сверкая в ярком послеполуденном солнечном свете. Желтая пыль на дороге, поднятая его башмаками, прекрасным золотым порошком оседала на его руки. Он медленно взбирался на крутой холм. Где бы ни было дерево, он сворачивал с пути и отдыхал в его тени. Он откупорил последнюю бутылку и сделал глоток. Ему не хотелось видеть свою жену. Он не выносил взгляда ее обвиняющих глаз. Бенито обвел глазами холмы вокруг себя, его взор остановился на зеленом откосе по другую сторону дороги. Там была ферма генерала высшего ранга из правительства. Бенито Сантос глотнул еще. Ром наполнил его смутной надеждой. Возможно, ему дадут работу на ферме. Он мог бы подрезать сочную, зеленую люцерну, которая выращивалась специально для лошадей. Черт! У него хватит умения! Подумал он. Бенито Сантос - рубщик тростника. Резать тростник или люцерну - какая разница. Он может даже попросить аванс. Совсем немного. Лишь бы купить риса и бобов. Он взбежал на холм и по недавно проложенной дороге направился к генеральской ферме. Он был так возбужден возможностью получить работу, что даже не заметил двух солдат у широко открытых ворот. - Ты думаешь, куда идешь? - остановил его один из них, указывая винтовкой на знак у дороги. - читать умеешь? Тебе нельзя пересекать эту линию. Это частная дорога. У Бенито Сантоса с каждым вдохом в горле росла обида. Он переводил взгляд с одного солдата на другого, затем обратился ко второму, который прислонился к крупному валуну около знака. Он выглядел постарше и казался более дружелюбным. - я отчаянно ищу работу, - прошептал он. Солдат молча кивнул головой, его глаза остановились на жестких черных волосах Бенито Сантоса, которые вылезли сквозь порванную соломенную шляпу. Его поношенные подвернутые брюки и рубашка цвета хаки влажно липли к его высокому, исхудавшему телу. - здесь ты не получишь работы, - дружелюбно сказал он. - во всяком случае, здесь нет никого, кто мог бы нанять тебя. - Но кто-то же должен был остаться с лошадьми, - настаивал Бенито Сантос. - я мог бы помогать ему. Хотя бы пару часов в день. Часовые переглянулись, а затем, пожав плечами, проказливо улыбнулись. - попроси Германа, он отвечает за лошадей, - сказал мужчина помоложе. - возможно, он поможет тебе. На миг Бенито Сантосу показалось, что солдаты смеются над ним. Но он чувствовал себя слишком признательным за их заботу о нем. Боясь, что они могут изменить решение и прогнать его, он поспешил к холму по прямой мощеной дороге. Он резко остановился перед генеральским домом, нерешительно рассматривая двухэтажное здание. Оно было ослепительно белым, с длинным балконом на массивных колоннах. Вместо того, чтобы окликнуть кого-нибудь, он на цыпочках подкрался к одному из окон нижнего этажа. Оно было открыто и ветерок ласково шевелил ажурную занавеску. Ему захотелось хотя бы одним глазом посмотреть на то, что было внутри. Он слышал, что роскошную мебель сюда привезли из европы. - Что ты здесь делаешь? - громко крикнул кто-то за его спиной. Вздрогнув, Бенито Сантос едва не выронил бутылку. Он удивленно оглядел жилистого мужчину среднего возраста, с белокурыми, тщательно подстриженными волосами. Это наверное Герман, которого солдаты советовали повидать, подумал он, заглядывая в беспокойные глаза мужчины. Они были голубы, как небо, и свирепо сияли под нависшими бровями. - Дай мне работу, - попросил Бенито Сантос. - какую угодно работу. - мужчина подошел поближе к Бенито Сантосу и угрожающе взглянул на него. - как ты посмел прийти сюда, пьяница? - презрительно закричал он. - убирайся прочь, пока я не спустил на тебя собак. Взгляд Бенито Сантоса дрогнул, веки непроизвольно затрепетали. Он чувствовал себя, как нищий. Он не выносил просить о милости. Он всегда был честным тружеником. Его язык отяжелел. - хотя бы на пару часов. - он протянул свою руку так, чтобы мужчина мог видеть трещины и мозоли на его ладони. - я хороший работник. Я рубщик тростника. Я могу резать траву для лошадей. - Пошел прочь, - закричал Герман. - ты пьян. Бенито Сантос медленно брел по дороге, волоча конец мачете по земле. Путь казался длиннее, чем обычно, протягиваясь вдаль, словно нарочно пытаясь задержать его приход домой. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить. Монотонное жужжание насекомых создавало чувство еще большего одиночества. Он шел вдоль сухого оврага к своей лачуге. На миг он остановился, глубоко вдыхая вечернюю свежесть и позволив ласковому ветерку остудить его покрасневшее лицо. Сутулясь, он вошел в хижину. Здесь не было окон, лишь отверстия спереди и сзади, которые он закрывал на ночь кусками картона, подпирая их палками. Внутри стояла удушливая жара. Его раздражали звуки трущихся о дерево веревок гамака и неровное дыхание Альтаграции. Он знал, что она кипит от гнева. Он обернулся, взглянув на сына, спящего на земле. Его прикрывали грязные лохмотья, которые едва закрывали маленькую грудь. Бенито Сантос не мог вспомнить, было ли ребенку два года или три. Альтаграция вылезла из гамака, ее взгляд устремился к пакету в его руках. Она опустилась перед ним на колени и спросила резким, визгливым голосом: - где еда? Бенито? - Когда я пришел туда, рынок уже закрылся, - пробормотал Бенито Сантос, перейдя от детской кровати в угол лачуги. Крепко сжимая в руке бумажный пакет, он добавил: - Мне кажется, у нас еще осталось немного бобов и риса. - Ты прекрасно знаешь, что у нас ничего нет, - сказала Альтаграция, пытаясь схватить пакет. - у тебя хватило времени, чтобы напиться. - ее лицо с желтоватой, обвисшей кожей покраснело. Ввалившиеся, обычно безжизненные глаза засверкали в гневе и отчаянии. Он ясно почувствовал ускоренное биение ее сердца. Ему не было перед ней оправдания. Он ничего не мог объяснить ей. - Заткнись, женщина, - крикнул он. Он достал бутылку рома и выпил остатки, не переводя дыхание. - всю ночь я работал, рубя тростник. Я устал. - он бросил пустую бутылку в отверстие хижины. - сейчас я хочу немного тишины и покоя. Я не позволю, чтобы женщина кричала на меня. Забери ребенка и убирайся отсюда ко всем чертям. Альтаграция схватила его за руку, прежде чем он опустился на детскую кроватку. - дай мне денег. Я сама куплю еду. Ребенок хочет есть. - она вывернула его карман. - где деньги? - повторяла она в смятении, непонимающе разглядывая его. - ты не получил сегодня заработок? Не мог же ты пропить все деньги, полученные за шесть дней. - непристойно ругаясь, она вцепилась ему в волосы и заколотила сжатыми кулаками по его спине и груди. Он почувствовал себя пьяным, но не от рома, а от бешенства и безнадежности. Проблеск ужаса мелькнул в ее глазах, когда он поднял свой мачете. Ее крик наполнил воздух, затем наступила тишина. Он взглянул на ее распростертую фигуру, на ее спутанную копну волос, намокшую от крови. Кто-то дергал его за штаны. Маленький сын вцепился в его ногу с такой силой, что ему подумалось страшное. Он никогда не сможет освободиться от его объятий. Одержимый необъяснимым страхом, он попробовал освободить его хватку, но ничего не вышло. Глаза ребенка, направленные на мать, были темны, а глубоко в них бушевало все то же обвинение. Под неумолимым взором ребенка у него застучало в висках. В слепом неистовстве он поднял мачете еще раз. Никогда в жизни он не чувствовал такого мучительного одиночества. Никогда прежде у него не было такого ясного ума. Словно совсем из другой жизни, более многозначительной - жизни с высокой целью - он вглядывался сейчас в кошмар, которым стало его существование. Он намочил несколько тряпок в стоявшей поблизости канистре с керосином и поджег свою хижину. Он бежал, сколько мог, затем остановился. Он неподвижно рассматривал опустошенные поля у подножия холма и далекие горы. По утрам у этих гор цвет надежды. За ними море. Он никогда не видел моря. Он только слышал, что оно огромно. Бенито Сантос подождал, пока горы, холмы и деревья не превратились в тени. Тени, словно воспоминания о детстве. Он чувствовал, что снова шагает со своей матерью по узким улочкам деревушки среди толпы верующих за какой-то процессией в сумерках, со свечами, мигающими в темноте. - святая мария, матерь божья, молись за наших грешников сейчас и в час их смерти. Аминь. - его голос, подхваченный ветром, тысячью маленьких звуков окутал холмы. Он съежился от страха и вновь понесся в диком беге. Он бежал до тех пор, пока не прервалось дыхание. Он чувствовал себя втоптанным в мягкую землю. Почва поглощала его, успокаивала своей чернотой. И Бенито Сантос знал, что это последний день его бесполезной жизни. Он наконец умрет. Он открыл глаза на звук женского плача. Это был ночной бриз, посвистывающий вокруг него. Как он хотел остаться навсегда в этой тьме! Но он знал, что теперь ничто не достанется ему легко. Он встал, поднял свой мачете и зашагал по дороге, которая вела к горам. Ясный свет струился с небес. Он струился вокруг него, он делал воздух тоньше и легче для дыхания. Он шел в никуда. Ни на что не глядя. У него не было никаких эмоций. Было только смутное ощущение, смутная надежда на то, что он может увидеть море. 18 - Пришло время уезжать, - сказала мне Канделярия. - ты не должна работать по воскресеньям. - она спустила в туалет мои записанные ленты. В это время на кухню вошла донья Мерседес. Она нахмурилась, заметив, что я еще в своем халате. - почему ты не готова? - спросила она меня. - Я знаю, почему, - вмешалась Канделярия. Ее голос был любопытно мягким, а в глазах сверкали шаловливые блестки. - она не хочет больше забирать кокосы у Бенито Сантоса. Она боится его. Прежде чем я успела опровергнуть ее обвинение, она вышла из комнаты. - Это правда, Музия? - спросила донья Мерседес, наливая себе в чашку кофе. - я не замечала раньше, что ты имеешь к нему какую-то неприязнь. Я заверила ее, что не имею. Однако я ничего не могла поделать с ощущением, что Бенито Сантос поступил со своей женой и ребенком ужасно мерзко. - Не смотри на его историю с позиции морали и справедливости, - перебила она меня. - это история о яростном, отчаявшемся человеке. Я запротестовала, так как была глубоко против того, чтобы рассматривать его только самого по себе. Я почти истерично заговорила об отчаянии и безнадежности женщины и ребенка. - Брось это, Музия. - она ткнула меня своим пальцем в грудь около ключицы. Мне показалось, что она толкнула меня железным наконечником. - не давай своему ложному чувству распоряжаться собой. Не будь Музией, которая приехала из дальних стран искать здесь недостатки; пусть другие обижаются на Бенито Сантоса и на промах, который я пытаюсь показать тебе. Я хочу подставить тебя в тень тех людей, которых я выбрала для того, чтобы они рассказали тебе свои истории. История последнего дня бесполезной жизни Бенито Сантоса подводит итог всему его существованию. Я попросила его рассказать тебе все детали, какие он вспомнит. Я также заставила тебя увидеть его кокосовую рощу у моря, чтобы ты могла проверить, как повернулось колесо случая. Мне было трудно объяснить донье Мерседес мои чувства, не используя моральных категорий. Я не только не хотела, но и не могла помочь в этом себе. Она одарила меня всепонимающей улыбкой. - Ценность его истории, - внезапно сказала она, - заключается в том, что он без какой-либо подготовки создал для себя звено; он повернул колесо случая. Ведьма сказала бы, что иногда одно-единственное действие может создать такое звено. Донья Мерседес приподнялась со стула, на котором сидела и, взяв твердо мою руку, пошла из кухни в свою комнату. У дверей она остановилась и взглянула на меня. - Бенито Сантос убил свою жену и сына. Это действие повернуло колесо случая; но то, что заставило его оказаться там, где он сейчас находится - было его желание увидеть море. Он должен был рассказать тебе, что это было смутное чувство, смутное желание, но оно было единственной вещью, которую он имел после совершения поступка, проявившегося в таком насилии и финале. Поэтому желание захватило его и повело. Вот почему он остается верным этому желанию, оно спасло его. Он любит море. Он приезжает ко мне для того, чтобы я помогла ему сохранить его непоколебимый курс. Я могу сделать это, ты же знаешь. Мы можем создавать свои собственные звенья одним-единственным действием. Оно не обязательно должно быть таким отчаянным и насильственным, как поступок Бенито Сантоса, но оно может стать последним. Если за этим действием следует желание огромной силы, мы иногда, подобно Бенито Сантосу, можем быть вынесены за основы морали.  * ЧАСТЬ ПЯТАЯ *  19 Наступил вечер. Донья Мерседес и я вышли из дома и пошли по улице к дому Леона Чирино. Мы неторопливо проходили мимо старых колониальных домов вблизи рыночной площади, заглядывая в открытые окна. В комнатах было темно, и все же мы могли различить тени старых женщин, которые перебирали бусинки четок, читая свои безмолвные молитвы. Мы вышли на площадь и отдохнули на скамье в окружении стариков, сидящих на грубых деревянных стульях. Мы сидели с ними, ожидая, когда солнце исчезнет за холмами и вечерний бриз охладит воздух. Леон Чирино жил на другой стороне города у подножия холма, усеянного хижинами. Его дом, сделанный из неоштукатуренных цементных блоков, имел большой двор и был окружен высокой стеной. Маленькая деревянная калитка в стене была открыта, так же как и передняя дверь. Без стука и оклика мы прошли через большую гостиную и направились прямо в заднюю часть патио, которая была превращена в мастерскую. В свете одинокой лампочки Леон Чирино шлифовал кусок дерева. Он сделал широкий жест, приглашая нас присесть на скамью недалеко от его рабочего стола. - Я догадался, время собираться, - сказал он, отряхивая опилки со своих курчавых волос и одежды. Я вопросительно взглянула на донью Мерседес, но она просто кивнула головой. Таинственный огонек блеснул в ее глазах, когда она обернулась к Леону Чирино. Ни слова не говоря, она встала и пошла по коридору в заднюю часть патио. Я последовала за ней, но Леон Чирино резко остановил меня. - тебе лучше пойти со мной, - сказал он, выключая свет. Он сплюнул сквозь зубы, метко попав в цветочный горшочек в углу. - Куда пошла донья Мерседес? - спросила я. Он нетерпеливо пожал плечами и повел меня в противоположном направлении к узкой нише, которая отделяла гостиную от кухни. У одной из стен небольшой конторки стояла глиняная посуда с процеженной водой, около другой - холодильник. - Хочешь одну? - он указал на бутылку с пепси. Не дожидаясь моего ответа, он открыл ее и небрежно добавил: - донья Мерседес уверяла, что сигар будет достаточно. - Здесь будет сеанс? - спросила я, принимая от него бутылку. Леон Чирино включил свет в гостиной и прошел к высокому окну, выходящему на улицу. Он достал деревянный щиток и вставил его в оконную раму. Затем оглянулся через плечо. Его глаза блестели. Одна рука поглаживала подбородок. Его улыбка, слегка перекошенная, была дьявольской. - Здесь безусловно что-то будет, - сказал он. Потягивая пепси, я села на кушетку у окна. Отсутствие мебели делало комнату гораздо большей, чем она была на самом деле. Кроме кушетки, здесь был еще высокий шкаф, набитый книгами, снимками, бутылками, банками, чашками и стаканами. У стен рядами стояли стулья. Что-то неразборчиво прошептав, Леон Чирино выключил свет и зажег свечи, который стояли на вырезанных полочках под образами святых, индейских вождей и черных лидеров. Стены комнаты были выкрашены охрой. - я хочу, чтобы ты сидела здесь, - попросил он, поставив два стула в центр комнаты. - А на котором? - На любом, который ты предпочтешь. - широко улыбаясь, он отстегнул мои ручные часы и спрятал их в карман, затем подошел к шкафу и вынул оттуда небольшую банку. Она была наполовину наполнена ртутью. В его темных руках она казалось гигантским зрачком живого чудовища. - Я так понял, что ты вполне оперившийся медиум. - сказал он, положив банку на мои колени. - ртуть удержит духа от притяжения к тебе. Мы не хотим, чтобы он приближался к тебе. Это слишком опасно для тебя. - он подмигнул и надел на мою шею серебряное ожерелье с медалью девы. - эта медаль гарантирует покровительство, - заверил он меня. Прикрыв глаза, он сложил свои руки в молитве. Закончив ее, он предупредил меня, что нет способа узнать, чей дух посетит нас во время сеанса. - смотри не урони банку, и ни в коем случае не снимай ожерелье, - предостерег он, устанавливая в круг стулья в центре комнаты. Он погасил все свечи, оставив только одну, ту, что горела под образом Эла Негро Мигуэля - знаменитого лидера черных, который повел рабов на первое восстание в Венесуэле. Леон Чирино прочел небольшую молитву и молча покинул комнату. Когда он вернулся, свеча почти догорела. Посоветовав мне смотреть только на банку, он сел рядом со мной. Не в силах преодолеть любопытство, я все же несколько раз осмотрелась, особенно когда услышала шаги входящих в комнату людей и скрип стульев. В неясном свете я не могла разглядеть отдельных лиц. Мерседес Перальта была последней, кто вошел в комнату. Она сняла свечу с полки и раздала самодельные сигары. - ни с кем не разговаривай ни до, ни после сеанса, - прошептала она в мое ухо, поднося мигающее пламя к моей сигаре. - никто, кроме Леона Чирино, не знает, что ты медиум. Медиумы очень уязвимы. Она села напротив меня. Я закрыла глаза, раскуривая сигару так, как делала это неоднократно в патио доньи Мерседес. Я так углубилась в это действие, что потеряла счет времени. Тихий стон раздался из дымной темноты. Я открыла глаза и увидела женщину, которая материализовалась в центре круга из стульев. Это была туманная фигура. Красноватый свет медленно распространялся по ней, пока она не запылала огненным вихрем. Манера, в которой она вела себя, ее одежда - черная юбка и блуза - знакомый наклон головы набок - все это заставило меня подумать, что передо мной стояла Мерседес Перальта. Однако чем дольше я за ней наблюдала, тем меньше была уверена в этом. Меня заинтересовало это необъяснимое видение, которое я уже наблюдала однажды. Я взяла в руки банку с ртутью и встала со стула. Но женщина стала прозрачной. Я остановилась, прикованная к месту. В ее прозрачности не было ничего пугающего. Я просто приняла, что сквозь нее можно видеть. Неожиданно женщина распласталась не земле темной кучей. Свет внутри нее погас. Я полностью поняла, что это не призрак, когда она вытащила платок и высморкалась. Устав, я опустилась на свой стул. Леон Чирино, сидящий слева, подтолкнул меня локтем, показывая на центр комнаты. Там в кругу стульев, где только что находилась призрачная женщина, стояла старуха, по-видимому, иностранка. Она пристально смотрела на меня, ее голубые глаза были широко открыты, они пугали и приводили меня в замешательство. Ее голова дернулась взад, потом вперед. Но прежде чем у меня появилось какое-либо чувство относительно видения, оно угасло. Не очень быстро она растворилась в воздухе. В комнате было так тихо, что я подумала на миг о том, что все ушли. Я потихоньку осмотрелась. Все, что я увидела, было огнями сигар. Но это были не те сигары, которые раздавала донья Мерседес, подумала я. Когда я наклонилась вперед, чтобы привлечь к себе внимание Леона Чирино, кто-то положил руку на мое плечо. - Донья Мерседес, - воскликнула я, узнав ее прикосновение. Все еще склонив голову, я ждала, что она скажет мне что-то. Но она молчала. Я осмотрелась еще раз. Никого вокруг не было. Я была одна в комнате. Все уже ушли. Испугавшись, я вскочила и бросилась к двери, но меня остановил Леон Чирино. - Дух Фриды Герцог бродит вокруг, - сказал он. - она умерла на ступенях этого холма. Он подошел к окну и открыл деревянную панель. Словно призрачное видение, дым забурлил, выходя из комнаты и растворяясь в ночном воздухе. Леон Чирино обернулся ко мне и вновь повторил, что Фрида Герцог умерла на ступенях этого холма. Он прошелся по комнате, тщательно проверяя затемненные углы; возможно, он думал, что в комнате кто-то спрятался. - Фрида Герцог - это та старуха, которую я видела? - спросил я. - ты тоже видел ее? Он кивнул, затем еще раз прошептал, что ее дух бродит вокруг. Он несколько раз обтер лоб рукой, будто пытаясь избавить себя от мысли или, возможно, образа устрашающей старухи. Тишина в комнате стала невыносимой. - я лучше догоню донью Мерседес, - тихо сказала я и открыла дверь. - Подожди! - Леон Чирино бросился вперед и схватил меня за руку. Он снял с меня серебряное ожерелье и взял из моей руки банку с ртутью. - во время сеанса хронологическое время прекращается, - прошептал он медленно и устало. - спиритуальное время - это время равновесия, это и не действительность, и не сон. Но это время существует в пространстве. - он намекнул, что я была отброшена в событие, которое произошло много лет назад. - прошлое - это не последовательность событий во времени, - продолжал он. - сегодняшний день может стать днем вчерашним или событием давно минувших лет. - он застегнул на моем запястье часы. - но лучше не говорить о таких вещах. То, что случается, является неопределенным и неуловимым, и его нельзя обозначить словами. Я хотела присоединиться к донье Мерседес и равнодушно соглашалась с ним. Но, кажется, Леон Чирино решил держать меня в своем доме. Он вновь и вновь повторял, что Фрида Герцог умерла на холме прямо за его домом. - Я видела, как Мерседес Перальта стала прозрачной, - перебила я его. - ты это тоже видел? Он взглянул на меня так, словно не ожидал, что я задам ему вопрос. Но в следующий момент он рассмеялся. - она хотела ошеломить тебя, - сказал он, наливаясь гордостью. - она безупречный медиум. - слегка улыбаясь, он прикрыл утомленные глаза, по-видимому, смакуя какое-то бесценное видение. А потом он мягко вытолкнул меня на улицу и без слов закрыл за мной дверь. На секунду я опешила и остановилась у дверей Леона Чирино. Я знала, что потеряла счет времени в течение сеанса, но все же не ожидала, что ночь прошла и что ночью шел дождь. Однако уже рассвело, а на тротуаре блестели лужи. Где-то далеко закричал попугай. Я огляделась. Через дорогу, словно тень, под эвкалиптом у цементных ступеней, ведущих на холм, стояла Мерседес Перальта. Я подбежала к ней. Предвидя мои вопросы, она коснулась моих губ пальцами, затем низко согнулась и подняла небольшую свежесломанную ветвь, лежавшую на земле. Она была мокрой от ночного дождя. Донья Мерседес встряхнула ее; аромат эвкалипта, заключенный в сотне капель, обрушился на мою голову. - Нам лучше уйти, - сказала она, но повела меня не домой, а на холм. В воздухе стоял запах гниющего ковыля. Вокруг нас не было ни души. Лачуги на холме выглядели брошенными. От широких ступеней, как от ствола, ветвилось множество тропинок. Мы свернули на одну из них и вскоре остановились перед желтым домиком, покрытым листами рифленой жести. Передняя дверь открывалась прямо в спальню. Узкая опрятная постель стояла в середине комнаты. На стульях стояли экзотические горшки с лохматыми папоротниками. Под потолком висели бамбуковые клетки с канарейками. На кованых крюках, вбитых в стены, болтались брюки, жакеты и накрахмаленные рубашки. Из-за ярко окрашенной занавески, которую я сперва ошибочно приняла за настенное украшение, вышел мужчина. - Эфраин Сандоваль! - воскликнула я, горя желанием узнать, что делает здесь человек, в лавке которого я покупаю свои блокноты и карандаши. Я хорошо знала его и его жену-немку, у которой речь и манеры были более венесуэльскими, чем у кого-либо. Вместе с двумя дочерьми они жили на площади над магазином канцелярских и радиотелевизионных товаров, которым он владел. Ему было сорок, но легкое сложение и тонкие черты лица намного молодили его. Раскосые темные глаза, обрамленные длинными ресницами, ярко сияли. Как всегда, его одежда была безукоризненной; но этим утром он весь пропах дымом сигар. - Вы были на сеансе? - спросила я его недоверчиво. Прижав палец к губам, он пригласил нас присесть на кровать. - Я сейчас вернусь, - пообещал он и исчез за занавеской. Вскоре он вернулся, держа в руках бамбуковый поднос с едой, тарелками и приборами. Он взял свободный табурет, поставил на него поднос и пышными движениями метрдотеля обслужил нас черными бобами, рисом, пизангом, острым шинкованным мясом и кофе. В нервном ожидании я переводила взгляд с одного блюда на другое, предвкушая обсуждение спиритической встречи. - Музия скоро лопнет от любопытства, - сообщила донья Мерседес, ее глаза дьявольски сверкнули. - она хочет знать, почему ты живешь здесь, когда у тебя есть славная квартира над твоим магазином в городе. Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал ей, почему. - Ты этого хочешь? - безразлично спросил Эфраин Сандовал. Доедая последние бобы, он медленно жевал некоторое время, затем встал, подошел к окну и открыл его. Взглянув на бледное предрассветное небо, он повернулся и осмотрел меня. - наверное, у тебя есть какая-то причина тому, чтобы узнать нечто обо мне? - добавил он вопросительным тоном. - Да, это так, - ответила донья Мерседес. - поэтому, не смущайся, когда она придет в твой магазин мучить тебя твоей историей. Эфраин Сандоваль робко улыбнулся, наклонив свой табурет, и прислонился к стене. Его взгляд блуждал по комнате. В его глазах было столько глубины, что казалось, будто он забыл о нашем присутствии. - Но какой смысл рассказывать ей это? - наконец спросил он, не глядя на донью Мерседес. - это ничем не примечательная история. Скорее даже банальная. - В ней есть смысл, - сказала она. - Музия сейчас выслушивает разные истории. Твоя интересна тем, что ты никогда не делал ничего против того, что должно было случиться. Ты просто был здесь, положившись на высший порядок. - И все же я не вижу, как история Фриды Герцог может помочь Музии, - настаивал Эфраин Сандоваль. - Это уже ее забота, - сухо сказала Мерседес Перальта. Она встала с кровати и поманила меня за собой. Эфраин Сандоваль, кажется, хотел возразить ей, но вместо этого лишь кивнул головой. - как ты уже знаешь, у меня есть большой дом в городе, - сказал он, поворачиваясь ко мне. Он обвел рукой вокруг себя. - и все же я иногда живу здесь. Именно здесь я могу ощутить присутствие Фриды Герцог, той, кто невольно дал мне все, что я имею. - он подошел к окну, но прежде чем закрыть его, как-то неопределенно взглянул на донью Мерседес: - ты дашь мне сегодня очищение? - Конечно, - засмеялась она. - не думай о Музии. Она уже видела, как я делаю это. Эфраин Сандоваль секунду колебался, затем, по-видимому, испугавшись, что ему, возможно, не хватит времени, быстро снял пиджак и лег лицом вниз на постель. Мерседес Перальта вытащила из кармана маленькую бутылочку, белый платок, две свечи и две сигары. Она тщательно разложила их на полу у кровати, затем зажгла одну из свечей, раскурила сигару и глубоко затянулась. Слова заклинаний, окутанные дымом, вырывались из ее рта с каждым выдохом. Злая улыбка пробежала по ее лицу; она подняла белый платок и маленькую бутылочку, наполовину наполненную микстурой из ароматной воды и нашатыря. Она обильно смочила платок и сложила его в идеальный квадрат. Вдохни! - приказала она и одним быстрым и точным движением поднесла платок к носу Эфраина Сандоваля. Бессвязно бормоча, он несколько раз изогнулся в тщетной попытке сесть. Слезы покатились по его щекам, его губы в волнении скривились в напрасной мольбе. Донья Мерседес удерживала его на месте совершенно без усилий, просто увеличивая давление своей руки на его нос. Вскоре он отказался от борьбы, сложив руки на груди. Совершенно изнуренный, он лежал тихо и неподвижно. Донья Мерседес зажгла вторую сигару. Тихо шепча молитву, она попросила дух Ганса Герцога защитить Эфраина Сандоваля. Последние несколько затяжек дыма она вдула в свои чашечкой сложенные руки, а затем провела пальцами по его лицу, сложенным рукам и ногам. Услышав странный звук, я испугалась и оглянулась. Комнату наполнял дым, и из этого тумана появилась фигура, не более чем тень или волна дыма, которая, казалось, парила рядом с кроватью. Глубокий сон Эфраина Сандоваля прерывался громким храпом и заклинаниями. Мерседес Перальта встала, сложила все свои вещи и окурки сигар в свой карман, затем повернулась к окну и открыла его. Указав своим подбородком на дверь, она приказала мне следовать за ней. - С ним будет все в порядке? - спросила я, когда мы вышли. Я никогда не присутствовала на такой короткой встрече. Он также хорош, как и в другие годы, - заверила она меня. - каждый год Эфраин Сандоваль приходит на такую спиритическую встречу. - она обвела рукой вокруг себя. - здесь бродит дух Фриды Герцог. Эфраин верит, что она принесла ему счастье. Вот почему он держит эту хижину, в то время как его семья живет в городе. Это, конечно, не так, но его вера никому не вредит. Фактически она приносит ему облегчение. - Но кто такая Фрида Герцог? - спросила я. - и кто такой Ганс Герцог? Ты еще попросила его дух покровительствовать Эфраину. Донья Мерседес зажала мне рот. - Музия, имей терпение, - сказала она. - Эфраин со временем расскажет тебе об этом. Я же добавлю только одно. Для Эфраина колесо случая было повернуто не Фридой Герцог. Да, она была причиной. Но сделал это призрак. Призрак Ганса Герцога. Донья Мерседес тяжело оперлась на меня. Мы медленно спускались с холма. - скорей бы добраться до моего гамака, - прошептала она. - я умираю от усталости. Боясь, что кто-то может подменить или даже украсть его мопед, Эфраин вытащил его на тротуар и закатил в прихожую нового двухэтажного дома, который принадлежал его хозяйке Фриде Герцог. Финка и ее ребенок, которые ютились в нижних комнатах, обиженно смотрели на него. Они считали прихожую своей верандой. Он извинительно пожал плечами и поднялся по ступенькам в апартаменты Фриды Герцог. Он работал на Герцогов еще подростком. Сначала на Ганса Герцога, который и купил ему мопед. Время, которое Эфраин работал на него, пролетело так быстро, что он даже не заметил его. Ему нравилась работа на птицеферме, где он был и помощником, и курьером. Но больше всего его привлекала аристократичность хозяина, его величайшее чувство юмора. Иногда Эфраину казалось, что он не работает, а, приходя на службу, каждый день получает урок искусства хорошей жизни. С годами он стал скорее приемным сыном или учеником Ганса Герцога, чем его служащим. - я думаю, что ты, Эфраин, - говорил он ему, - человек моего склада потребностей, в определенном возрасте, конечно. Ганс Герцог приехал из Германии перед войной, но искал не счастья и денег, а скорее удовлетворения. Он очень поздно женился и считал брак, а тем более отцовство, моральной необходимостью. Он называл их управляемыми видами рая. Когда с ним случился удар, Эфраин ухаживал за ним день и ночь. Ганс Герцог не мог ничего говорить, но прекрасно общался с Эфраином с помощью глаз. В свой последний миг он сделал безумное усилие сказать что-то Эфраину - но не смог. Тогда он пожал плечами и рассмеялся. И умер. Сейчас Эфраин работал на вдову, правда, не так охотно и, конечно, не с тем удовольствием. Она продала птицеферму, напоминавшую, как она говорила, ее супруга, но продолжала держать Эфраина на службе, так как он был единственным, кто знал, как ездить на мопеде. Заметив, что дверь в апартаменты Фриды Герцог приоткрыта, он толчком, без стука, открыл ее и вошел в крошечную переднюю, которая вела в гостиную. Комнату, заваленную мебелью с бежевой обивкой, отделял от столовой прекрасный рояль. Остекленный книжный шкаф стоял рядом с огромным камином, который Фрида Герцог разжигала раз в год на рождество евы. Эфраин отошел на несколько шагов так, чтобы мог видеть себя в позолоченном зеркале на каминной доске. Ему было двадцать лет, но маленькое суховатое тело и мальчишеское, незрелое, безбородое лицо делали его еще моложе. Он старательно причесал свои вьющиеся волосы, поправил галстук и надушенный носовой платок в нагрудном кармане. Бедность - это еще не причина для того, чтобы выглядеть неопрятным, подумал он и, оглядываясь, осмотрел пиджак сзади, расправляя складки и морщины. Весело насвистывая, он пересек комнату и вышел на широкий балкон. Декоративные пальмы, орхидеи, высокие папоротники и птичьи клетки почти скрывали Фриду Герцог. Полная и солидно сложенная, она сидела за белым письменным чугунным столом с тяжелой матовой стеклянной крышкой. - Я жду тебя с девяти часов, - сказала она вместо приветствия. Сердитое выражение ее глаз усиливалось линзами толстых роговых очков, угрожающе спущенных на ее орлиный нос. - Ну что за красота! Какой прохладой дышит это истинное небо! - воскликнул Эфраин восторженным тоном. Он знал, что восхваляя ее искусственные джунгли, Фриду Герцог всегда можно вернуть в хорошее расположение духа. - даже в полдень ваши канарейки поют как ангелы. - подражая крику птиц, он снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула. - Ладно, хватит о птичках, - сварливо сказала она, приказав ему сесть возле себя. - я плачу тебе жалование и хочу, чтобы ты был здесь все время. - Меня задержали наши будущие клиенты, - важно возразил он. Она посмотрела на него с сомнением и вытерла капельки пота вышитым платком с верхней губы и лба. - ты принял все заказы? - она не дала ему возможности ответить, подтолкнув несколько белых коробочек. - проверь это, - проворчала она. Не смущаясь ее плохим настроением, он весело сообщил ей, что заказы в сущности написаны и подписаны. Затем он почти благоговейно открыл одну из коробочек и почтительно осмотрел покрытый серебром набор шариковых ручек, уложенных на темно-синюю вельветовую подкладку. Он открыл одну ручку, отвинтил колпачок и аккуратно проверил небольшой прямоугольный кусок металла с резиновым оттиском. Это была печать. Эту операцию он повторил со всеми ручками, после чего тщательно проверил правильность написания фамилии а адреса покупателя. - Сколько раз тебе повторять - на ручках не должно быть отпечатков пальцев, - затрещала Фрида Герцог, выхватив авторучку из его рук. Она обтерла ее своим платком и опустила в коробочку. - сейчас же заверни их! Он бросил на нее недружелюбный взгляд. - вы хотите, чтобы я наклеил на них адреса? - спросил он, закончив заворачивать последнюю коробку. - Да, сделай это. - она дала ему шесть аккуратно отпечатанных наклеек из небольшого металлического ящика. - постарайся наклеить их ровно. - Что? - раздраженно переспросил он, не расслышав слов, которые она сказала. Ее акцент, обычно едва заметный, становился невыносимым, когда она была в гневе или страхе. Фрида Герцог медленно повторила, четко произнося каждое слово: - наклей все уголки этикеток ровно. - она взглянула на него и добавила: - я хочу, чтобы этикетки были приклеены крепко. - Если бы взглядом можно было убивать, я был бы уже мертв, - прошептал он, поднимая обе руки над головой в притворном жесте муки. Затем он очаровательно улыбнулся ей и обругал ее скороговоркой. - Что ты сказал? - спросила она. Ее акцент был так силен, что слова получались невнятными. - Я сказал, что у меня нет столько времени, чтобы сделать все, что вам хочется. - он ослабил свой галстук в голубую полоску и расстегнул воротничок жестко накрахмаленной рубашки, затем достал из ящика стола тюбик с клеем и выдавил по небольшой капле на каждую этикетку. Он тщательно подровнял резиновую насадку со всех сторон и наклеил этикетки на аккуратно завернутые пакеты. - Хорошо сделано, Эфраин. - намек на одобрение мгновение играл на полном, румяном лице Фриды Герцог. Она никогда не удивлялась той аккуратности, с которой он приклеивал наклейки как раз посередине коробок. Она не могла признать, что кто-то может делать это лучше ее самой. Окрыленный ее комплиментом, он решил спросить о ручке, которую она обещала ему. Хотя юноша уже оставил надежду когда-нибудь получить что-то от нее, он тем не менее напоминал ей об этом при первой возможности. Каждый раз у нее были различные отговорки, чтобы не выполнить свое обещание. - когда же вы дадите мне авторучку? - повторил он высоким, настойчивым голосом. Фрида Герцог молча посмотрела на него, затем подвинула стул ближе к столу и опустила на него свои локти. - я не говорила тебе раньше о трудностях, которые я имею, чтобы убедить фирму направлять торговое судно в эту местность? Да ты и не поймешь, что быть в моем возрасте (она никогда не говорила, сколько ей лет) и быть женщиной - это огромный недостаток. - она помолчала секунду, а затем гордо добавила: - и то, что я так хорошо продаю авторучки, еще не означает, что я должна их кому-то дарить. - Одна авторучка не разорит вас, - настаивал Эфраин. - Твоя ручка! Твоя ручка! Это все, о чем ты думаешь? - ее голос дрожал от негодования. Она приблизила свое лицо к нему. Ее глаза сверлили его немигающим взором. Он ошеломленно смотрел в ее голубые глаза, в которых бушевал огонь безумия. Возможно, заметив, что зашла слишком далеко, Фрида Герцог потупила взор. Ее лицо смягчилось. Просительным тоном она продолжала говорить о своей уверенности в том, что вместе они смогут продать тысячи авторучек. Они будут продавать их не только в городе и в окрестных деревнях, но и по всей стране. - будь терпелив, Эфраин, - умоляла она, склонясь к нему. - когда дело пойдет в гору, мы оба будем богачами! - она резко откинулась на стул и ласково провела рукой по маленькой серой коробке. - Но мне нужна только ручка, ты понимаешь, старая идиотка, только ручка, - отчаянно прошептал Эфраин. Фрида Герцог не слышала его. Она сонно смотрела на свои птичьи клетки грустным мечтательным взглядом. - Я работаю как лошадь, - сказал Эфраин громко и ясно. - я не только доставляю товар, я нахожу покупателей на ваши ручки. - он игнорировал ее попытку перебить его. - а вы не хотите дать мне одну ручку. - Я не буду говорить, как нехорошо ты поступаешь, - капризно сказала она. - я из сил выбиваюсь, пытаясь вдолбить тебе то, что начало любого бизнеса требует каких-то жертв. - она вышла на балкон. - очень скоро я дам тебе не только ручку и комиссионные, я сделаю тебя партнером. - она остановилась перед ним. - я деловая женщина. Представь, эти ручки будут в каждом доме по всей стране. Эфраин, мы продадим их каждому грамотному человеку в этом государстве. Она отошла от него и оперлась на перила. - взгляни на эти холмы! - крикнула она. - посмотри на эти хижины! - взмахом руки, от которого затрепетали широкие рукава ее халата, она описала панораму перед собой. Улыбка засияла на ее губах, она повернулась к нему. - подумай об этих лачугах на холмах. Какие возможности! Мы продадим ручки всем, кто может писать. А те, кто не могут, вместо того, чтобы ставить крестик каждый раз, когда им нужно подписать документ, будут штамповать свое полное имя на любой бумаге, где необходима их подпись. - она захлопала в ладоши в детском восторге и, присев возле него, сунула руку в карман. - это, - утвердительно произнесла она, доставая свою позолоченную ручку, - идеальное решение всех проблем! - она осторожно отвинтила колпачок и, нажав небольшой выступ на конце авторучки, проштемпелевала каждый пакет, а затем гордо прочла свое имя и адрес, которые вмиг отпечатались фиолетовыми буквами. - сотни людей живут в этих хижинах. И я знаю, что они все захотят такие ручки. - она коснулась его руки. - Эфраин, с сегодняшнего дня я буду платить тебе комиссионные за каждую ручку, проданную тобой на этих холмах. - Они не купят ни одной. Это им не по средствам, - напомнил он ей саркастически. - Я сделаю то, чего не делала никогда прежде, - напыщенно провозгласила она. - я позволю им покупать авторучки в кредит. - она опустила с рассеянным видом несколько авторучек - включая свою золотую ручку - в кожаный ранец Эфраина. - а сейчас можешь идти. Он недоверчиво посмотрел на нее. Неужели она не заметила свою ошибку? Юноша беспечно взял свой ранец. - увидимся завтра, - сказал он. - Но тебе надо доставить всего шесть ручек, - напомнила она ему. - я жду тебя к пяти часам. За эти ручки уже заплатили, и тебе не придется ждать денег. - Сейчас середина дня, - запротестовал Эфраин. - неужели вы хотите, чтобы я таскался по этому пеклу? Кроме того, мне надо сначала пообедать. И мне нужны деньги на транспортные расходы. - заметив ее мрачное лицо, он пояснил: - мне нужен бензин для мопеда. Она дала ему немного мелочи. - не забудь спросить квитанцию на заправке, - сказала она, свирепо посмотрев на него через очки. Его передернуло от недовольства. - скупая идиотка. Этого не хватит даже на то, чтобы наполнить бак, - сказал он быстрой скороговоркой. - Что ты сейчас сказал мне? - крикнула Фрида Герцог. - За эти деньги нельзя наполнить бак, - сказал он, ссыпая монеты в карман. Он вынул расческу и, не обращая внимания на ее недовольное лицо, пробежал ею по своим непослушным черным волосам. - Всего четыре адреса, и все они рядом, - убеждала она. - не надо даже ездить на мопеде. Я сама хожу на такое расстояние, а иногда и дальше. Если уж я в своем возрасте делаю это, то вправе ожидать от молодого человека, что он сделает то же. Тихо насвистывая, он поправил свой галстук и надел пиджак, затем, лениво махнув рукой на прощание, повернулся и вышел в гостиную. С его губ сорвался радостный вздох. Его глаза расширились, выражая удивление и восторг. В одном из объемистых кресел, оголив ноги, поднятые на подлокотник, сидела Антония, единственная дочь Фриды Герцог. Не прикрывая ног, она посмотрела на него с нежной заботой - так женщины смотрят на своих младенцев - а затем соблазнительно улыбнулась. Она была маленькой, симпатичной женщиной около двадцати лет, но ее изможденное лицо и отчаявшийся вид очень старили ее. Она отсутствовала уже долгое время. К великому смущению матери Антония уходила с мужчинами при каждом удобном случае и периодически возвращалась навестить родной дом. Жаль, что старуха в таком скверном настроении, подумал Эфраин. Он почувствовал клубящуюся страсть Антонии, ему хотелось остаться, поговорить с ней, но зная, что Фрида Герцог может услышать их с балкона, он сморщил губы и послал Антонии воздушный поцелуй. А затем вышел в переднюю дверь. Фрида Герцог неподвижно стояла у ограды балкона. Палящее солнце и дрожащее марево заставляли ее глаза слезиться. Жара волнами вздымалась в ближайшее предгорье, превращая разноцветные лачуги в мерцающие пятна. Совсем недавно эти холмы были зеленые. Почти за ночь переселенцы превратили их в скопище хибар. Словно грибы после сильного дождя, лачуги выросли в одно утро, и никто не осмелился снести их. Ее взгляд остановился на шумном мопеде Эфраина, который тарахтел внизу на улице. Она знала, что сначала он поедет к двум секретаршам из фармацевтической лаборатории, которые были помешаны на авторучках. Фрида Герцог была уверена, что хотя бы одна из них похвастается своей ослепительной новинкой среди коллег, и это заставит других придти к ней. Тихо хохотнув, она повернулась и взглянула через балкон в гостиную, где сидела ее дочь. У нее вырвался тяжелый вздох, голова разочарованно качнулась из стороны в сторону. Не было способа заставить Антонию понять, что нельзя класть ноги на бежевый шелк кресел. Как много надежд возлагала она на свою красивую дочь! Антония могла выйти замуж за какого-нибудь богатого человека. И почему девочка связала себя браком с нищим, безродным продавцом? Это было выше ее понимания. К тому же он однажды ушел от нее. Она не могла вспомнить, обед был или полдник, когда он встал из-за стола и больше никогда не вернулся. Сложив губы в приятную улыбку, Фрида Герцог смиренно вошла в гостиную. - Подумать только! Эфраин стал опаздывать каждый день, - сказала она, садясь в кресло напротив Антонии. - я боюсь, что если я дам ему авторучку, которую он просит, мальчик совсем бросит работу. Это все, чем он интересуется. - О, ты знаешь, чего он хочет, - сказала Антония. Не глядя на мать, она продолжала рассматривать свои длинные, холеные ногти. - итак, единственное желание Эфраина - это получить ручку. Что плохого в этом? - Он бы мог ее купить! - злобно огрызнулась Фрида Герцог. - Ну что ты, мамочка, - упрекнула Антония. - эти глупые безделушки стоят слишком дорого. Козе понятно, что он не сможет себе этого позволить. - Не смеши меня, - фыркнула Фрида Герцог. - я прекрасно оплачиваю его труд. Если бы он не тратил зря денег на одежду, он мог бы... Антония оборвала ее на полуслове. - эти ручки просто причуда, - заявила она, - и Эфраин знает это. Вот так. Через несколько месяцев и даже недель люди перестанут покупать их. Фрида Герцог выпрямилась в своем кресле. Ее лицо покраснело от гнева. - не смей со мной так разговаривать, - закричала она. - эти ручки всегда будут в цене! - Успокойся, мать. Ты сама не веришь в это, - примирительно отозвалась Антония. - ну почему ты думаешь, что продашь ручки в этом богом забытом местечке? Неужели ты не понимаешь, что в Каракасе их больше никто не покупает? - Это неправда, - крикнула Фрида Герцог. - когда-нибудь я буду торговать по всей области, а может быть даже по всей стране. Если бы я изготовляла авторучки, я бы расширила торговлю в международном масштабе. И я сделаю это. Я создам империю. Антония захохотала и отвернулась к зеркалу на каминной доске. Полоски преждевременной седины бороздили ее темноватые волосы. В уголках рта появились морщины. Ее большие голубые глаза можно было бы считать прекрасными, не будь в них такого ожесточенного выражения. Не возраст, а отчаяние и изнеможение были началом увядания лица и тела этой молодой женщины. - Ты просто не знаешь, в чем опытен Эфраин, - сказала Антония. - никто не сравнится с ним в нахождении способов делать деньги. А ты думаешь, что разбогатеешь на ручках! Это же анекдот. Почему бы тебе не использовать его там, где ему нет равных? Презрительная ухмылка заиграла на лице Фриды Герцог. - использовать его там, где он лучший! Ты думаешь, я не знаю, где ты была последние несколько месяцев? Возможно, я немного глуховата, но зато не глуповата. - увидев, что Антония встала, она торопливо добавила: - у тебя никогда не было никакого достоинства. Связалась с Эфраином! Тебе когда-нибудь будет стыдно за себя. Он же мулат. Он цветной! Когда ее гнев утих, она откинулась в кресле и закрыла глаза. Ей хотелось отказаться от своих слов, но когда она заговорила, ее голос был по-прежнему сердит: - неужели нет ничего, что тебе было бы нужно от жизни? - Я хочу выйти замуж за Эфраина, - тихо сказала Антония. - Только через мой труп! - закричала Фрида Герцог. - я лишу тебя наследства. Я выгоню тебя из дома! - она жадно ловила ртом воздух. - погоди! Я все скажу тебе! Я отберу у него мопед и сожгу его. Но Антония больше не слушала ее. Хлопнув дверьми, она покинула гостиную. Несколько секунд Фрида Герцог смотрела на дверь, за которой исчезла ее дочь, ожидая ее возвращения. Ее глаза отяжелели от слез. Она молча отправилась в спальню. Сев перед туалетным столиком, она трясущимися руками сняла очки и осмотрела себя в зеркале. Надо было сделать новую завивку, подумала она, проводя пальцами по своим волосам с полосками седины. Ее глаза, окруженные темными тенями, ввалились. Ее кожа, когда-то гладкая и белая, как тонкий фарфор, неумолимо старела, разъедаемая безжалостным тропическим солнцем. Слезы катились по щекам. - о боже, - тихо прошептала она. - не дай мне заболеть и умереть в этой чужой стране. Она услышала тихий шорох за дверью; несомненно, ее подслушивала Антония. Фрида Герцог была слишком утомлена, чтобы волноваться из-за этого. Она легла на постель и забылась в полусне, убаюкиваемая нежными звуками сонаты моцарта. Мысль о том, что на рояле играет Антония, наполнила ее печальной радостью. Девочка играла всегда так прекрасно. Когда Фрида Герцог проснулась, было почти 4 часа. Как всегда, немного подремав, она чувствовала себя посвежевшей, настроение у нее поднялось. Она решила одеть шелковое платье в горошек и туфли, которые Антония подарила ей на рождество. Заходящее солнце наполняло комнату тенями. Она взглянула через балкон на ярко раскрашенные хижины на далеких холмах. В вечернем свете они казались намного ближе. Она прошла на кухню и приготовила послеобеденный поднос: кофе, сахар, сливки и тарелку маковых пирожных. - Антония, - ласково позвала она, садясь в одно из кресел. Прежде чем налить себе кофе, она услышала знакомую дробь каблучков. Она крикнула снова, но ответа не было. Ушла, наверное, решила Фрида Герцог, разворачивая на коленях белую льняную салфетку. Она посмотрела на свои золотые часы. Было около пяти. Вот-вот должен вернуться Эфраин, подумала она. Может быть, он сказал ей правду и действительно нашел новых клиентов. Она давно знала, что, несмотря на отсутствие честолюбия, он прекрасно сговаривался с людьми. Плохо, что она разрешила ему уйти. Ей давно надо было найти ему замену, а теперь, узнав планы Антонии относительно него, она не позволит ему втереться в свою семью. А может быть дочь хочет просто подразнить ее. Ну как же она могла поверить, что Антония захочет выйти замуж за этого молокососа? К шести часам Фрида Герцог была так обеспокоена, что позвонила секретаршам в лаборатории и владельцу магазина одежды. Авторучек им не приносили. Она ошарашенно посмотрела на телефон, затем выбежала на балкон и дрожащими руками нервно ощупала каждый предмет на своем рабочем столе. - он взял мою ручку! - завизжала она. Через парадную дверь она торопливо сбежала по ступенькам на улицу. Она не замечала испуганных лиц соседей, которые сплетничали на тротуарах. Она не слышала их приветствий, огибая поворот. Лишь достигнув подножия холма, она остановилась передохнуть. Проклиная себя за то, что не надела более удобную обувь, Фрида Герцог медленно поднималась по широкой грунтовой дороге, которая вела к хижинам. Она никогда не была в доме Эфраина, но примерно знала, где он находится. Ей приходилось слышать об опасностях этих трущоб, где чужим появляться не следовало. Даже полиция неохотно преследовала преступников, которые скрывались на этих холмах. Но это ее не пугало. Кто захочет причинить вред старой женщине? Она почувствовала себя в полной безопасности, заметив, что не все жилища были лачугами. Некоторые из них были сделаны из цементных блоков, а несколько домов имели даже два этажа. У нее часто захватывало дух, тогда она останавливалась, успокаивая бешенное биение сердца. Люди оглядывались на нее с любопытством. Босые, полуголые дети бросали свои игры и хихикали, когда она проходила мимо. Перед тем, как взобраться на вершину холма, она оглянулась и оглядела город внизу. Мягкий бриз овевал ее покрасневшее лицо. Промытый в сочном рассеянном зареве сумерек, еще дрожащем от послеобеденной жары, город никогда не казался ей более красивым. Преодолев странное и неопределенное предчувствие роковой гибели, она выискивала силуэт своего дома. Приветливый голос девочки рассеял ее думы. - может быть вам нужна помощь? - спросила она, рассматривая ее с любопытством. - вы что-то потеряли? - Я ищу дом Эфраина Сандоваля, - отозвалась Фрида Герцог. Поглощенная поисками своего дома, она и не заметила, что уже наступает ночь. - ты не можешь мне показать, где живет Эфраин? - она несколько раз повторила вопрос, но девочка наверное не понимала слов, которые говорила Фрида Герцог. - Ты зашла слишком далеко, - вежливо сообщил ей старик, сидевший поблизости на корточках. Слабый свет между криво сбитыми досками едва освещал его. - спустись немного и сверни налево по тропинке. Там будет желтый дом. Ты не промахнешься. Он выглядит как канарейка. - он с тревогой следил за ее нетвердыми шагами, когда она начала спускаться с холма. - шла бы ты лучше домой, - крикнул он ей вслед. - здесь полно пьяниц в это время, а они всегда готовы к ссоре. Но Фрида Герцог не услышала его предостережения. Оно утонуло в оглушительной брани мужчины и топота торопливых шагов. Прежде чем она успела обернуться и посмотреть, что случилось, ей нанесли резкий удар. Земля дрогнула у нее под ногами и она полетела через перила низкой стеллы. На мгновение она увидела, как острые камни внизу рванулись ей навстречу. Потом были голоса, то громкие, то тихие, а после остались лишь тишина и мрак. Вздрогнув, Эфраин проснулся. Ему приснился жуткий сон. Как и много раз прежде в своих снах, он вновь гулял с Гансом Герцогом. Друг торопил его взять дела в свои руки и жениться на Антонии. Вместе они смогут объехать весь мир. Эфраин засмеялся и попросил друга рассказать ему одну из своих историй об иноземных странах. Ганс Герцог отказался, говоря, что настанет день, когда Эфраин сам сможет увидеть эти страны. И хотя живость его снов о Гансе Герцоге стала привычной, одна деталь заставляла задуматься; это было затяжное чувство реальности, которое Эфраин не мог развеять. Он уже отказывался признавать, что его друг и хозяин умер. В конце концов он же виделся и говорил с ним каждую ночь в своих снах. Эфраин зажег керосиновую лампу на столе у кровати и открыл бутылку пива, стоявшую на столе. Он перелил пиво в высокий бокал и, прежде чем сделать глоток, сдул пену с ободка. Он не обратил внимания на то, что пиво было теплым. - Взять дела в свои руки! - повторил он, вынимая позолоченную ручку из своего ранца. Тихо смеясь от удовольствия, он отвинтил колпачок и прочертил несколько линий на своей руке. Неделю назад он решил взять дела в свои руки и договорился с гравером из ювелирного магазина, чтобы тот сделал ему точную копию печати, но с его именем. Эфраин не сомневался, что к нему пришла удача. Как еще он мог объяснить это пугающее совпадение: в тот день, когда он получил печать со своим именем и адресом, Фрида Герцог ошиблась, положив свою позолоченную ручку в его ранец. Он вылил остатки пива в свой бокал и выпил до дна маленькими глоточками. Возможно, какая-то бессознательная часть Фриды Герцог перешла к нему вместе с этой авторучкой. Ему хотелось верить в это. Настойчивый стук в дверь перебил его мысли. - Эфраин! - прокричал кто-то. - старуху-иностранку, которая искала тебя, столкнул вниз какой-то пьяница. - Фриду Герцог! - схватив ранец со стола, он побежал туда, где уже собралась толпа. - Этого не может быть, - повторял он, расталкивая людей в стороны. Она лежала на земле. Он опустился перед ней на колени. Тусклый блеск керосиновой лампы бросал на ее лицо желтоватый отблеск. Он хотел что-то сказать, но ни одно слово не вырвалось из его рта. Эфраин смотрел в ее голубые глаза. Без очков - они лежали рядом, раздавленные кем-то - ее глаза выглядели большими, внимательными, почти детскими. Складки у рта придавали ей строгий вид. Белые зубы были слегка приоткрыты. Ему почудилось, что она хочет что-то сказать. - Я принес авторучки, - шепнул он, успокаивая ее. Вынув шесть коробочек из ранца, он поднес их к ее лицу поближе. - я не отдал их сегодня, потому что был занят составлением нескольких заказов. У нас будут четыре новых клиента. Она нахмурилась еще больше. Ее губы дрогнули, шепча что-то об его увольнении с работы и об Антонии. Ее глаза стали еще больше, зрачки расширились, а затем жизнь иссякла. - Я работал у нее, - сказал Эфраин, ни к кому конкретно не обращаясь. - жизнь так необычна. Только этим утром она подарила мне эту прекрасную ручку, - рассказывал он, доставая из кармана позолоченную авторучку. Точно и аккуратно он приложил кончик с печатью к своему предплечью. - Эфраин Сандоваль. Канареечная хижина. Курмина, - прочитал он свое имя и адрес громким ясным голосом. - и я могу договориться с любым из вас о продаже такой же прекрасной ручки в кредит. 20 Было воскресное утро. Я и донья Мерседес сидели на площади и ожидали выхода Канделярии из церкви. Часом раньше у меня была последняя встреча с Эфраином Сандовалем. На соседней скамье сидел прилично одетый достойный старичок. Он громко читал газету из Каракаса, причем читал таким серьезным голосом и так увлеченно, что даже не замечал улыбок людей вокруг него. На другой стороне улицы из бара, уже открытого в это время, вышел растрепанный пожилой мужчина. Он надел свою шляпу и, положив бутылку в пластиковый пакет, хрипя и кашляя, пошел вниз по улице. С необъяснимым чувством печали я взглянула на донью Мерседес. Она надела темные очки, и я не могла видеть выражения ее глаз. Она сложила свои руки на груди, обнимая себя, словно замерзнув на холодном ветру. Я пыталась рассказать ей, как я понимаю теперь истории, которые успела услышать, а она внимательно слушала. - Ты показываешь мне различные способы манипуляции той силой, которую Флоринда называла намерением, - сказала я. - Привести ее в движение - это не то же самое, что манипулировать ею, - поправила она меня, по-прежнему обнимая себя. - я пыталась сделать большее. Как я уже говорила, я подставляю тебя время от времени в тень этих людей, так, чтобы ты чувствовала движение колеса случая. Без этого чувства все сделанное тобой окажется ерундой. Ты будешь переходить от человека к человеку, выслушивая их рассказы; на миг ты окажешься в их тени. - Как в случае Эфраина Сандоваля? Он, конечно, ничего не делал для того, чтобы с ним случилась подобная перемена. Но зачем мне надо было быть в его тени? - спросила я. - Как колесо случая передвинулось для него? Он не двигал его сам, и все же его жизнь изменилась. Я хочу, чтобы ты почувствовала это изменение, почувствовала это движение колеса. Я уже напоминала тебе, что это призрак, дух Ганса Герцога передвинул колесо для него. Так же как Виктор Джулио в момент смерти повернул колесо случая, погубив жизнь Октавио Канту. Ганс Герцог передвинул это колесо после своей смерти и обогатил жизнь Эфраина Сандоваля. Донья Мерседес сняла очки и посмотрела мне в глаза. Затем раскрыла рот, собираясь что-то добавить, но вместо этого улыбнулась и встала со скамьи. - месса скоро закончится, - сказала она. - встретим Канделярию у церковных дверей.  * ЧАСТЬ ШЕСТАЯ *  21 - Музия, ты здесь? - шепнула Мерседес Перальта, бесшумно открывая дверь в мою комнату. В слабом свете настольной лампы она выглядела настоящей ведьмой. Ее наряд состоял из длинного черного платья и широкополой фетровой шляпы, которая скрывала половину ее лица. Не включай свет, - сказала она, увидев, что я потянулась к выключателю. - не выношу резкого света. - она села на мою постель. Ее брови были задумчиво нахмурены, руки бесконтрольно разглаживали морщинки на моем одеяле. Она пристально взглянула мне в лицо долгим немигающим взором. Я застенчиво провела пальцами по своим щекам и подбородку, стараясь понять, что же здесь не так. Хихикая, она отвернулась к книжному столику и начала аккуратно складывать мои тощие блокноты. - прямо сейчас мне нужно уезжать в Чуао, - наконец сказала она, ее голос был тревожным. - В Чуао? - спросила я. - в этот час? - увидев ее решительный кивок, я добавила: - мы застрянем в грязи, если пойдет дождь. - деревня Чуао находилась на побережье по крайней мере в часе езды от Курмины. - Дождь будет, - небрежно произнесла она. - но в твоем джипе мы не застрянем. - она села, сгорбившись, на ночной столик и закусила нижнюю губу, раздумывая над тем, что еще сказать. - я должна быть там сегодня вечером перед полночью, - произнесла она тоном, который выдавал скорее срочность, чем желание. - я еду за некоторыми растениями, которые надо срывать только этой ночью. - Сейчас одиннадцатый час, - сказала я, указывая на светящийся циферблат своих часов. - мы не успеем к полночи. Улыбаясь, донья Мерседес достала мои джинсы и рубашку, висевшую в изголовье моей кровати. - мы заставим твои часы остановиться. - слабая улыбка осветила ее лицо; ее глаза доверчиво и нетерпеливо смотрели на меня. - ты сделаешь это для меня, не так ли? Когда мы выехали из города, по джипу забарабанили крупные капли дождя. За секунду дождь превратился в сплошную стену, плотную и темную. Я сбавила ход, не в состоянии разглядеть дорогу. Меня раздражал скрип "дворников", очищавших стекло, которое тут же заливало снова. Деревья по сторонам дороги смутно маячили то рядом с нами, то выше нас, создавая впечатление того, что мы проезжаем через туннель. Лишь прерывистый одинокий лай собаки указывал на то, что мы проехали мимо какой-то хижины. Ливень окончился так же резко, как и начался, но небо оставалось пасмурным. Облака нависали гнетуще низко. Я не сводила глаз с ветрового стекла, увертываясь от лягушек, которые, ослепнув от света фар, прыгали через дорогу. Стоило нам свернуть на дорогу, ведущую к побережью, и облака исчезли как по мановению волшебной палочки. Луна сияла ярко и таинственно над плоской равниной, где бриз мягко раскачивал редкие деревья. Их листва отливала серебром в нереальном свете. Я остановилась на середине перекрестка и вылезла из джипа. Воздух, теплый и влажный, пахнул горами и морем. - Почему ты остановилась здесь, Музия? - спросила Мерседес Перальта, ее голос наполняло изумление. Она вышла из машины и остановилась передо мной. - Я ведьма, - объяснила я, глядя ей в глаза. Я знала, что если расскажу ей о моем простом желании размять ноги, она не поверит мне. - я родилась в местечке, похожем на это, - продолжала я, - где-то между горами и морем. Мерседес Перальта хмуро оглядела меня, а потом в ее глазах заблестел юмористический, восторженный огонек. Неудержимо расхохотавшись, она села на мокрую землю и потянула меня за собой. - возможно, ты не родилась, как все нормальные люди, может быть куриоза потеряла тебя на своем пути через небо, - сказала она. - Что такое куриоза? - спросила я. Она ободряюще посмотрела на меня и объяснила, что куриозы - это ведьмы, которые совершенно не интересуются явными аспектами колдовства: символическими вещами, ритуалами и заклятиями. - куриозы, - прошептала она, - это существа, озабоченные вещами вечными. Они, как пауки, плетут тонкие невидимые нити между известным и неизвестным. - она сняла свою шляпу и легла на спину, расположив свою голову точно на середине перекрестка так, чтобы она указывала на север. - ложись, Музия, - произнесла она, протягивая руки на восток и запад. - макушка твоей головы должна касаться моей, а твои руки и ноги пусть будут в такой же позе, как и у меня. Лежать голова к голове на перекрестке было неудобно. У меня было ощущение, что наши скальпы, хотя и разделенные волосами, сплавились вместе. Я повернула свою голову в сторону и к своему великому удивлению заметила, насколько длиннее ее руки, чем мои. По-видимому, осознав мое открытие, донья Мерседес подвинула свои руки ближе к моим. - Если кто-нибудь увидит нас, то подумает, что мы сошли с ума, - сказала я. - Возможно, - согласилась она. - однако, если найдутся люди, которые обычно прогуливаются по этому перекрестку в это время ночи, они убегут прочь в ужасе, думая, что увидели двух куриоз, готовых к полету. Мы молчали некоторое время, а когда я спросила ее о полете куриоз, она заговорила снова. - Что заставило меня так заинтересоваться, почему ты остановилась на перекрестке? Есть люди, готовые присягнуть, что видели куриозу, лежавшую голой на этом самом месте. Они говорят, что у нее появились крылья, выросшие из спины. Они видели, как ее тело стало стало просвечиваться белизной, когда она взлетела в небо. - Я видела, как твое тело стало прозрачным на сеансе Сандоваля, - сказала я. - Конечно, ты видела это, - ответила она с веселым пренебрежением. - я сделала это для того, чтобы ты поняла, что ты никогда не будешь целительницей. Ты медиум и возможно даже ведьма, но учти - не целительница. Я знаю это, так как я сама - ведьма. - Чем ведьма отличается от других? - спросила я между приступами смеха. Я не хотела воспринимать ее серьезно. - Ведьмы - это существа, которые не только способны видеть колесо случая, - ответила она, - но способны создавать свое собственное звено. Что ты скажешь, если в этот миг мы отправимся в полет, связанные друг с другом головами? На секунду или две у меня было ужаснейшее восприятие. Затем чувство полного безразличия овладело мной. - Повторяй любое из заклинаний, которым тебя научил дух моего предка, - приказала она. - я буду повторять его с тобой. Наши голоса слились в единый гармоничный звук, который наполнил пространство вокруг, окутывая нас гигантским коконом. Слова выстраивались в ряд непрерывной линией, унося нас все выше и выше. Я видела, как облака двинулись на меня. Мы начали вращаться, словно колесо, пока все вокруг нас не стало черным. Кто-то энергично тормошил меня. Я проснулась от неожиданного толчка. Сидя за рулем джипа, я вела машину! Это потрясло меня. Я никак не могла вспомнить, как и когда я вернулась в машину. - Не спи, - пробурчала донья Мерседес. - мы же можем так разбиться и умереть, как две дуры. Я нажала на тормоза и выключила зажигание. Мысль о том, что я спала и управляла машиной, заставила меня задрожать от страха. - Куда мы едем? - мой голос прозвучал на октаву ниже. Она улыбнулась и сделала жест полного отчаяния, поднимая брови. - ты слишком быстро устаешь, Музия. Ты слишком маленькая. Но я думаю, что это твоя лучшая черта. Если бы ты была больше, ты была бы невыносимой. Я настаивала на том, чтобы она назвала мне место назначения. Мне хотелось знать, где оно находится, чтобы ощутить чувство направления. - Мы едем на встречу с Леоном Чирино и другими коллегами, - сообщила она. - трогай. Я покажу тебе, куда надо ехать. Я завела джип и ехала некоторое время в молчании. Мне все еще хотелось спать. - Леон Чирино медиум или целитель? - наконец спросила я. Она тихо засмеялась, но ничего не ответила. - почему ты думаешь об этом? - спросила она после долгого молчания. - В нем есть что-то совершенно необъяснимое, - ответила я. - он напоминает мне тебя. - И даже сейчас? - насмешливо спросила она, и вдруг совершенно серьезным голосом признала, что Леон Чирино и медиум и ясновидец. Уйдя в раздумья, я прослушала ее указание и вздрогнула, указывая на высокое дерево букаре: - ты проехала мимо! Дай задний ход. - затем она улыбнулась и добавила: - останови здесь! Мы немного пройдемся. Дерево отмечало въезд на узкую дорожку. Земля была усыпана мелкими цветами. Я знала, что они красного цвета, но при лунном свете цветы казались черными. Букаре почти никогда не растут сами по себе. Обычно они украшают рощи, затеняя кофейные и какаовые деревья. Следуя узкой тропой между тонких стволов букаре, мы направились к гряде холмов, мрачно маячивших перед нами. Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием Мерседес Перальты и хрустом ветвей под нашими ногами. Тропа кончилась перед низким домиком, грязные стены которого едва держались. Крышу покрывали пальмовые листья вперемежку с оцинкованной жестью. Скат крыши доходил почти до земли, создавая широкую веранду. Окон на фасаде не было, и слабый свет проникал только через узкую дверь. Донья Мерседес распахнула ее настежь. Мерцание свечей и блики причудливых теней наполняли комнату, в которой почти не было мебели. Леон Чирино, сидя на стуле, смотрел на нас с удивлением и восторгом. Он вскочил, горячо обнял целительницу и подвел ее к стулу, который только что освободил. Потом он приветствовал меня, шутливо встряхнув мою руку. - я хочу представить тебе одного из величайших целителей нашего времени, - сказал он. - второго после доньи Мерседес. Прежде чем он успел что-либо добавить, кто-то крикнул: - я Августин. Только сейчас я заметила в углу низко опущенный гамак, а в нем небольшого мужчину. Он лежал изогнувшись, и его нога касалась земли, раскачивая гамак взад и вперед. Он не казался особенно молодым, но не был и старым. Ему было, пожалуй, лет тридцать, однако его впалые щеки и костлявое тело делали его похожим на ребенка-дистрофика. А какие у него были глаза! Голубые, на смуглом лице, они сияли ослепительной силой. Я неловко топталась посреди комнаты. Было что-то жуткое в неясном свете свечей, играющем нашими тенями на стенах, увешанных паутиной. Спартанская обстановка - стол, три стула, два табурета, раскладушка создавала в комнате нежилую атмосферу. - Ты здесь живешь? - спросила я Августина. - О, нет, - сказал он, приближаясь ко мне. - это мой летний дворец. - довольный своей остротой, он откинул голову назад и захохотал. Смущенная, я двинулась к ближайшему табурету и вскрикнула, когда что-то большое оцарапало мою лодыжку. Гнусный грязный кот глазел на меня. - Нет нужды кричать, садясь на стул, - сказал Августин и взял на руки костлявое животное. Стоило хозяину погладить его по голове, как он начал урчать. - он нравится тебе? Ты не хочешь его погладить? Я категорически замотала головой. Меня страшили не столько блохи и чесоточные голые пятна, рассыпанные по его желтоватой шкуре, как эти пронзительные желто-зеленые щелочки глаз, ни на миг не спускавшие взора с моего лица. - Если мы хотим отыскать растения, нам лучше выходить, - сказал Леон Чирино, помогая донье Мерседес подняться. Он отцепил старую лампу, висевшую на гвозде за дверью, зажег ее и дал нам сигнал следовать за ним. Низкая дверь, закрытая занавесом, вела в заднюю часть дома, которая служила кухней и кладовой. Одной стороной комната выходила на небольшой участок земли, усаженный толстыми саженцами деревьев и высоким кустарником. В свете лампы он выглядел как фруктовый сад без фруктов. Мы протиснулись сквозь брешь в непроходимой стене кустарника и оказались в пустынной унылой местности. Склон холма, покрытый недавно сожженной травой и обуглившимися пеньками, выглядел в лунном свете уродливо и страшно. Не сказав ни слова, Леон Чирино и Августин исчезли. - Куда они пропали? - шепнула я донье Мерседес. - Они впереди нас, - сказала она, неопределенно указывая в темноту. Тени, оживленные керосиновой лампой в руках доньи Мерседес, зигзагами проносились рядом с нами и впереди нас по тропе, ведущей в чащу. Я заметила вдали свет, он слабо мерцал сквозь кусты. Словно светлячок, он то появлялся, то исчезал. Подойдя к нему поближе, я услышала монотонное пение, смешанное с резкими звуками жужжащих насекомых и листвы, волнуемой ветром. Мерседес Перальта погасила лампу. Но перед тем, как исчез последний блик света, я увидела, как взметнулась в воздухе ее юбка, оседая возле осыпавшейся низкой стены, шагах в двенадцати от меня. Огонек сигары осветил ее фигуру. Из макушки ее головы исходило прозрачное мерцающее сияние. Я окликнула ее по имени, но ответа не было. Очарованная, я смотрела на туманное облако дыма от сигары, которое парило по кругу прямо надо мной. Дым не рассеивался, а оставался сконцентрированным над землей довольно долгое время. Что-то коснулось моей щеки. Автоматически я поднесла руку к лицу и в полном изумлении уставилась на кончики пальцев - они светились. Я испуганно бросилась к стене, где сидела донью Мерседес. Но стоило мне сделать несколько шагов, как меня перехватили Леон Чирино и Августин. - Куда ты, Музия? - насмешливо спросил Леон Чирино. - Я хотела помочь донье Мерседес собирать растения. Мой ответ, казалось, рассмешил их. Они тихо рассмеялись. Леон Чирино погладил меня по голове, а Августин ловко схватил меня за большой палец и сдавил его несколько раз, словно он был резиновой грушей. - Нам придется терпеливо ожидать здесь, - сказал он. - а сейчас с помощью этого пальца я просто закачиваю в тебя терпение. - Она взяла меня сюда, чтобы я помогала ей, - настаивала я. - Все верно, - успокоил он меня. - ты помогаешь ей, но это не относится к ее занятиям. - взяв мою руку, он повел меня к упавшему дереву. - подожди донью Мерседес здесь. Серебристо-зеленые и блестящие листья свисали на лоб Мерседес Перальты. Она закрепила фонарь на ветвях, присела на землю и начала сортировать растения, складывая их в отдельные кучи. Корни вербены прописывались при менструальных болях. Корни валерианы, вымоченные в роме, были идеальным средством от неврозов, раздражительности, беспокойства и кошмаров. Корни торко, настоенные в роме, излечивали от анемии и желтой лихорадки. Корни гваритото, в основном мужское средство, предназначались при затруднениях с мочевым пузырем. Розмарит и рута главным образом использовались как дезинфицирующее средство. Листья мальвы надо было прикладывать на кожу при сыпях, а артемизия, сваренная в соке сахарного тростника, успокаивала менструальные боли, убивала паразитов и уменьшала жар. Цебила излечивала астму. - Все эти растения растут в твоем дворе, - озадаченно сказала я. - почему ты приехала за ними сюда? - Хочешь, я что-то тебе расскажу, Музия? - вмешался Августин, весело улыбаясь. Он наклонил голову поближе к моей и прошептал: - эти растения выросли на трупах. - он сделал широкий жест рукой. - мы с тобой стоим посреди кладбища. Я встревоженно огляделась. Здесь не было ни надгробных плит, ни холмиков, которые бы указывали места погребения, хотя, впрочем, я не видела их и на других кладбищах. - Здесь похоронены наши предки, - сказал Августин и перекрестился. - вот в такие ночи, когда полная луна встает над могилами, рисуя белые тени в шаге от деревьев, можно услышать жалкие стоны и дребезг цепей. Это бредут мужчины, неся свои срезанные головы. Они - призраки рабов, которые, зарыв в глубокой яме сокровища своих хозяев, были обезглавлены и погребены на проклятом золоте. Не надо бояться их, - торопливо добавил Августин. - все, что им нужно, это немного рома. Если ты дашь им его, они расскажут тебе, где закопаны сокровища. Здесь бродят призраки монахов, которые умерли богохульствуя и сейчас жаждут исповедоваться в своих грехах, но нет никого, кто бы услышал их. Здесь есть призраки пиратов, пришедших в Чуао в поисках золота испанцев. - он тихо хохотнул и доверчиво добавил: - тут есть и одинокие призраки. Они завывают, увидев прохожего. Они самые простенькие из всех. Они не просят многого. Единственное желание этих призраков в том, чтобы кто-то рассказал о них нашему отцу. Собрав корни в одну руку, Мерседес Перальта медленно подняла свою голову. Ее темные глаза уставились на меня. - у Августина неиссякаемый запас историй, - сказала она. - каждый рассказ он украшает до предела. Августин встал, вытягивая тело и конечности. Казалось, у него не было костей. Он опустился на колени перед доньей Мерседес и спрятал свою голову в ее коленях. - Нам лучше уйти, - сказала она, нежно погладив его по голове. - я пришлю к тебе Музию через несколько дней. - Но я лечу только детей, - пробормотал Августин, рассматривая меня с грустным и виновным видом. - Она не нуждается в лечении, - засмеялась донья Мерседес. - все, чего она хочет, это посмотреть на тебя и послушать твои истории. 22 Я вскочила от толчка. Что-то с сильным стуком свалилось на постель у моих ног. Собака, спящая поблизости, вскинула голову, навострила уши, но, не услышав ничего другого, кроме моих проклятий, вновь положила голову на свои передние лапы. Секунду я совершенно не понимала, где нахожусь. Услышав мягкий, настойчивый шепот доньи Мерседес, я вспомнила, что нахожусь в доме брата Леона Чирино, в маленьком городе в часе езды от Курмины. Я прилегла на раскладушке, а они собрались на кухне. Леон Чирино и я с доньей Мерседес приехали сюда в середине ночи. Они хотели провести частный сеанс для его брата. Закрыв глаза, я села на скомканную подушку и прислушалась к успокаивающим звукам голоса целительницы. Мне казалось, что звуки окутывают меня. Я почти заснула, когда новая серия шума разбудила меня вновь. Затхлое одеяло, которым я была укрыта, обкрутилось вокруг моей шеи. Я приподнялась, чтобы поправить его, и вскрикнула, увидев кота Августина, который сидел на моих коленях. - Почему ты всегда визжишь, когда видишь моего любимца? - голос, пришедший из темноты, был наполнен мягкой иронией. Августин, усевшись на край моей постели, скрестил ноги и забрал своего кота. - я пришел защитить тебя от собаки, - объяснил он. Его блестящие глаза смотрели мне в лицо. - собаки фактически не спят по ночам. Если ты откроешь глаза в темноте, то можешь увидеть, что собака следит за тобой всю ночь. Поэтому их и называют сторожевыми псами. - он засмеялся над своей шуткой. Я было открыла рот, желая что-то сказать ему. Но ни слова не сорвалось с моих губ. Едва я потянулась к нему, Августин и кот, смутно дрожа перед моими глазами, исчезли, растворясь в воздухе. Наверное они были во дворе, подумала я, и вышла туда же. Но наполненный предрассветными тенями двор был пуст. Я взглянула на свои часы. С момента, когда мы приехали сюда, прошло всего два часа. Я подумала о том, что проспала очень мало, чтобы вставать, и вновь повалилась на раскладушку. Натянув на голову одеяло, я задремала. Меня разбудили звуки голосов и музыки. Воздух был наполнен ароматом кофе. Леон Чирино, склонясь над керосиновой плитой, процеживал кофе через фланелевое ситечко. - Ну как, хорошо выспалась? - спросил он, приглашая меня сесть рядом. Я уселась за большой квадратный стол, покрытый совершенно новой клеенкой. Он налил две чашки кофе и добавил в каждую по целой порции тростникового ликера. - Это для силы, - сказал он, двигая ко мне дымящуюся чашку. Боясь опьянеть, я сделала несколько неуверенных глотков. Чашечка была раскрашена розами, по краю шел золотой ободок. Он снова налил в чашку кофе и ликер. - Донья Мерседес говорит, что ты ясновидящий, - сказала я. - ты можешь рассказать, что меня ждет в будущем? - я надеялась, что своим резким вопросом могу добиться откровенного ответа. - Милая моя, - сказал он с той очаровательной выдержкой, какую старые люди демонстрируют в обращении с кем-то моложе себя. - я старый приятель доньи Мерседес. Я живу ее призраками и ее воспоминаниями. Я разделяю ее одиночество. - он сплюнул сквозь зубы, вытащил две сигареты из пачки на столе и положил одну за ухо. - ты лучше сходи и повидайся с Августином, - посоветовал он. - Августин всегда начинает работать с рассветом. Пойдем, я покажу тебе дорогу в город. - Ты просто уходишь от вопроса, - сказала я, не обращая внимания на его нетерпеливые попытки выпроводить меня из дома. Смешное и смущенное выражение появилось на его лице. - я не могу рассказать, что ждет тебя в будущем, - заявил он. - ясновидящие лишь мельком видят вещи, которых они совершенно не понимают, а затем они придумывают остальное. Он взял мою руку и фактически вытащил меня наружу. - я покажу тебе дорогу к дому Августина, - повторил он несколько раз. - если ты пойдешь этим путем, - сказал он, указывая на тропинку, сбегавшую с холма, - ты достигнешь города, а там любой скажет тебе, где живет Августин. - А как же донья Мерседес? - спросила я. - Мы встретимся с тобой вечером, - ответил он. Затем, склонившись ко мне, он добавил таинственным шепотом: - донья Мерседес и я уделим целый день на дело моего брата. Воздух наполнился щебетанием птиц благоуханием зрелых плодов, которые среди темной листвы блестели золотыми слитками. Проторенный путь, сбегавший по склону, вытекал на широкую улицу и вновь сворачивал на холмы, уже на другом конце жаркого, залитого солнцем города. Женщины, подметавшие цементный тротуар перед своими ярко раскрашенными домами, остановились на секунду и, повернувшись, приветствовали меня, когда я проходила мимо. - Вы не могли бы сказать, где живет целитель Августин? - спросила я одну из них. - Конечно, могу, - ответила она, положив подбородок на руки, сложенные на рукоятке метлы. Громким голосом - чтобы слышали любопытные соседки - она направила меня к зеленому домику в конце улицы. - вот этот, с большой антенной на крыше. Ты не ошибешься. - она снизила голос до шепота и конфиденциально заверила меня, что Августин может вылечить что угодно от бессонницы до змеиного укуса. Даже рак и проказа ему нипочем. Его юные пациенты всегда уходят здоровыми. Я постучала в парадную дверь дома Августина, но никто не отозвался. - Заходи, не стесняйся, - крикнула маленькая девочка, выглядывая из окна дома напротив. - Августин наверное не слышит. Он в задней части дома. Последовав ее совету, я шагнула во внутреннее патио и побрела, заглядывая в каждую комнату. Не считая гамаков, две первые комнаты были совершенно пустыми. Следующая служила гостиной. Стены ее были украшены календарями и журнальными вырезками. Перед огромным телевизором выстроился ряд стульев и кушеток. Дальше была кухня. За ней, через нишу, начиналась следующая комната, где за большим столом сидел Августин. Когда я появилась, он галантно встал и, улыбаясь, почесал свою голову. Другую руку он засунул в глубокий карман поношенных штанов цвета хаки. Его белая рубашка была залатана, а манжеты рукавов обтрепались от старости. - Это мой рабочий кабинет! - гордо воскликнул он, обводя руками пространство вокруг себя. - я всех встречаю здесь. И ко мне всегда можно. Мои пациенты приходят через эту дверь. Она приносит им счастье. Комната, хорошо проветренная и освещенная, имела два окна, которые выходили на холмы. В воздухе стоял запах какого-то дезинфицирующего средства. На стенах высились ряды неокрашенных полок. На них в исключительной последовательности стояли разного размера фляги, бутылки, банки и коробки, наполненные сухими корешками, корой, листьями и цветами. Ярлыки на них были озаглавлены не только общепринятыми названиями, но и содержали научную латинскую номенклатуру. У открытого окна располагался стол с резными ножками. На нем аккуратно выстроились бутылочки, чашки, пестики и книги. По краям стояла пара весов. Кровать и огромное распятие, висевшее в углу, зажженные свечи на треугольной подставке, подтверждали то, что я вошла в рабочую комнату целителя, а не какого-нибудь старомодного аптекаря. Сразу, без всяких разговоров, Августин принес из кухни еще один стул и пригласил меня наблюдать за его работой. Он распахнул боковую дверь, на которую указывал прежде. Там в смежной комнате уже сидели посетители - три женщины и четверо детей. Время пролетело незаметно. Он начинал лечение пациента с осмотра банки с мочой ребенка, которую приносила мать каждого из них. Побуждая каждую женщину рассказывать о симптомах болезни, Августин начинал "читать воды". Запах, цвет, вид микробов или "спиралек", как он предпочитал их называть, и которых, по его утверждению, он видел невооруженным глазом, все это тщательно взвешивалось перед окончательной постановкой диагноза. Наиболее распространенными болезнями, которые он мог выявить при "чтении вод", были лихорадка, простуда, расстройство желудка, паразиты, астма, сыпь, аллергия, анемия и даже корь и оспа. В почтительном молчании каждая женщина ожидала от Августина призыва помощи Христа, после чего он прописывал подходящее лекарство. Знакомый с современной фармакопеей и верящий в нее, Августин в дополнение к собственным отварам прописывал молоко магнезии, антибиотики, аспирин и витамины, которые, однако, пересыпал и переливал в собственную тару. Как и Мерседес Перальта, он не назначал платы за лечение, оставляя это на усмотрение своих клиентов. Они платили столько, сколько могли себе позволить. Наш поздний обед из цыпленка и жареной свинины нам принесла женщина