о, желая счастья Марго, он бессознательно считал, что брак ее совершится, только когда они с Кеном достигнут настоящего успеха и разница между ними и Волратом не будет такой огромной, как сейчас. Без всяких предисловий он протянул телеграмму Кену. Тот стал читать; на мгновение наступила тишина, и звуки лета опять ворвались в полутемную мастерскую, которая, с тех пор как отсюда ушли техники, стала походить на пустынную пещеру. - Спасибо, что хоть удосужилась известить, - глухо сказал Кен и скомкал телеграмму. - Ну что ты, Кен, будь же справедливым. Она занята по горло и все-таки не забывает аккуратно высылать нам деньги. - Она просто откупается от нас, - сказал Кен. - Вот так же иногда звонишь девушке, которая тебе давно безразлична, для того чтобы она не считала тебя свиньей. Мне от Марго нужно только одно - чтобы она высылала нам деньги, пока мы не заплатим долг Броку. А на все остальное мне наплевать. - Чего же ты, собственно, сердишься? Признаться, мне тоже как-то не по себе, но какое мы имеем право? Разве мы ждали, что она выпишет нас к себе на свадьбу? Разве мы вообще чего-нибудь ждали? Кен передернул плечами и нагнулся к своим инструментам. - Я уже давно ничего от нее не жду. - Он поднял на Дэви очень спокойный взгляд. - Слушай, Дэви. Ты, Марго и я были крепко дружны между собой; мы были по-настоящему близки. И никакие ее возлюбленные не мешали нашей дружбе. Но появился Волрат - и все кончилось. С тех пор мы с тобой брошены. - Нет, она все еще с нами. - А ты все еще обманываешь себя! - Кен швырнул на стол скомканную телеграмму. - У нас больше нет сестры, малыш, и ты еще вспомнишь мои слова. "Скоро напишу!" Как же, дожидайся! Дэви позвонил Вики и сообщил ей новость. Вики заволновалась. - Дэви, - воскликнула она, - мне пришла в голову замечательная мысль... Дэви обернулся к Кену. - Вики предлагает пойти куда-нибудь вечером и отпраздновать свадьбу Марго. Кен презрительно хмыкнул. - Кен, ну перестань... - Никуда я не пойду. - Послушай... - Я сказал - не пойду! - Губы Кена были твердо сжаты. - Я помню, как я приглашал тебя пойти со мной и Вики, когда мы с ней ходили по вечерам гулять, - ты тогда злился, как черт. Оставьте меня в покое, прошу вас! - вдруг закричал он. - Сегодня вечером я хочу быть один! Дэви грустно поглядел на брата, потом, прикрыв трубку рукой, чтобы не слышала Вики, сказал: - Тогда и я никуда не пойду, и давай будем весь вечер работать. - По его голосу трудно было догадаться, чего ему это стоило. - У меня есть одна идея. - Ты же назначил свиданье, - бросил Кен. - Ну и иди себе. - Я предпочитаю остаться с тобой дома, - настаивал Дэви, и когда Кен ничего ему не ответил и даже знаком не выразил ни согласия, ни отказа, он понял, что это будет самым разумным. - Хелло, Вики, - сказал он. - Это ты здорово придумала, но нам с Кеном сегодня нужно работать. - Это Кен так хочет? - не сразу спросила она. - Я тоже могу прийти поработать. - Видишь ли, мы будем обсуждать одну идею... - А я буду печатать, - сказала Вики. - Я не буду разговаривать. - Я позвоню тебе завтра, - докончил он, словно не расслышав обиды в ее голосе. Он повесил трубку, ненавидя себя за беспомощность, и, обернувшись, увидел, что Кен сидит неподвижно. - Я роюсь в памяти, - медленно произнес Кен, - и не могу припомнить случая, чтобы я из-за тебя не пошел на свидание. О черт, прости меня, Дэви. - Ну ладно, оставь. Нам с тобой нужно обмозговать одну идею. - Какую там идею? - Кен сделал такую скептическую гримасу, что Дэви рассмеялся. - Поговорим о нашей трубке, - сказал он. - У нас с тобой в голове ведь ничего другого нет, не так ли? Они отметили свадьбу Марго, пообедав за прилавком кафетерия, вместо того чтобы готовить обед дома. Дэви все время надеялся, что вот-вот войдет Вики. Он скучал по ней. Нехорошо, что он позволил отстранить ее. - Я, пожалуй, сознаюсь тебе, - наконец сказал Кен. - С меня довольно. Пора нам взяться за ум. Если через шесть месяцев мы не найдем решения, то к черту всю эту затею! Шесть месяцев, Дэви, а потом мы либо ищем себе работу, либо всерьез беремся за радиоустановки для самолетов. Кругом полно выгодных дел, и нечего нам с тобой перебиваться кое-как, словно у нас нет выбора. - Как ты можешь так говорить - ведь еще немного, и наш прибор будет работать! - Черта с два! - Нам только надо додуматься, почему в этот раз трубка работала отлично всего одну минуту. Я все-таки могу поклясться, что все дело в вакууме. - Это и есть та гениальная идея, о которой ты говорил? - холодно спросил Кен. - Не смейся, Кен, подумай об этом. Мы выкачали весь воздух внутри трубки, включая и тонкий слой молекул воздуха, которые обязательно оседают на всякой внутренней поверхности. Мы запаяли трубку, и все-таки, черт возьми, во время испытания она действовала так, будто внутрь попал воздух. А проникнуть он мог только одним путем. - Воздух не мог проникнуть снаружи. Ты нигде не найдешь даже самого крохотного отверстия. - Вот об этом я и говорю. Должно быть, мельчайшие пузырьки воздуха попали внутрь стекла и металла в процессе работы, когда материал был расплавлен. Может, наши рабочие температуры настолько высоки, что могут протолкнуть эти оставшиеся пузырьки сквозь твердую поверхность, вроде того как в нагретой воде подымаются пузырьки воздуха. Надо подумать, как это проверить. - Ладно, - согласился Кен. - Можно заняться этой штукой, только помни, Дэви, шесть месяцев - это крайний срок. Я говорю всерьез. Они пошли домой, и, еще не успев открыть дверь, Дэви услышал стук пишущей машинки. Вики сидела в конторе одна, за машинкой; рядом на столе, как всегда, высилась стопка бумаг. Когда они вошли. Вики не прервала работы и не подняла головы. Дэви и Кен переглянулись; Кен первый отвел глаза. Он ничего не сказал, задумчиво прошел к своему рабочему столу, снял пиджак и шляпу и надел комбинезон. Дэви вошел в контору. Вики с минуту молчала, видимо, поглощенная своей работой. - Я пришла потому, что мне захотелось поработать, - сказала она наконец. И только тогда подняла на него глаза. - Это ничего? - Конечно, - ответил Дэви. - Я рад, что ты все-таки пришла. Это было сказано таким тоном, что Вики бросила на него благодарный взгляд. - Где вы обедали? - грустно спросила она. - В кафетерии. Мне было тоскливо без тебя. - И мне без тебя было тоскливо. Без вас обоих. Я чувствовала себя так, будто передо мной захлопнули дверь. - Мне ужасно неприятно, Вики. Ты ведь знаешь. - Знаю, Дэви. Как ты думаешь, Кен очень сердится, что я пришла? - Сердится? Нет. Должно быть, ему стыдно. - Что мне ему сказать, чтобы как-то уладить все это? - Боюсь, будет еще хуже. - Нет, надо что-то придумать. К двери подошел Кен. - Я готов, Дэви. - Кен, - сказала Вики. - Я... - Не надо ничего говорить. Вики, хорошо? Мне только жаль, что у вас не хватило ума сразу пойти с нами. - А мне жаль, что у вас не хватило ума пригласить меня. Кен криво усмехнулся. - Знаете, если б у меня хватало ума, я не был бы таким, какой я есть. Вики засмеялась, и мир был восстановлен. Она повернулась к Дэви. - Сегодня не будешь заниматься патентами? - Нет, - сказал Дэви. - Мы хотим еще раз вскрыть трубку. Вики протестующе подняла обе руки. - Я не могу этого видеть. Каждый раз, когда вы беретесь за трубку, у меня останавливается сердце. Ну что ж, вскрывайте, только я пристроюсь с машинкой где-нибудь подальше, чтобы не видеть вас. Стекло было специальностью Кена, и в его движениях чувствовалась ловкость искусного мастера. Он взял треугольный напильник и быстрым движением прочертил круг по стеклянному отростку трубки, служившему для откачки воздуха. Потом чрезвычайно осторожно сделал надлом. И вот наступил критический момент: легкое шипение, струйка пара и тихое "крак" - четкая трещина поползла по стеклу вдоль круговой наметки и замкнулась - в эту секунду братья затаили дыхание, ибо если бы стекло треснуло неровно, вся трубка разлетелась бы вдребезги. Но трещина оказалась ровной, воздух с легким вздохом устремился внутрь, и трубка была благополучно вскрыта - теперь ее можно снова запаять под вакуумным насосом. Вдруг в тишине раздался нарастающий стук пишущей машинки, и Дэви понял - Вики все это время сидела не шевелясь, пока не убедилась, что вскрытие трубки прошло благополучно. Он улыбнулся про себя, тронутый ее беспокойством. Потом послышалось тяжелое прерывистое постукивание насоса, выкачивающего воздух, - унылый дергающий звук, который мог бы вызвать инстинктивный ужас у человека, обладающего сильным воображением и представившего себя внутри этого маленького стеклянного легкого. Когда давление упало почти до одной миллионной доли атмосферы, была пущена в ход печь высокочастотного нагрева. Целый час в трубку поступало тепло за счет теплопроводности и излучения. Теперь давление в трубке было сведено к одной десятимиллионной атмосферы, и им приходилось делать измерения таким же способом, каким астрономы измеряют вакуум межзвездного пространства. - Что теперь? - спросил Кен. - Закрой трубку и присоедини электроды, как при включении. Через час или около того мы снова измерим давление. - И что же мы тогда узнаем? - То, что будет через час. Твой шестимесячный срок еще только начинается. Через час с четвертью, измерив давление, они обнаружили в трубке присутствие воздуха - правда, еле уловимое, но все же несомненное, - однако он никак не мог просочиться снаружи. И это бесконечно малое количество воздуха мешало четкости изображения и делало трубку непригодной. - Ты победил, - сказал Кен. - Воздуху там больше, чем могло остаться на внутренних поверхностях. Давай пропускать в нее тепло целый день - посмотрим, что получится. - Давай уж поджаривать ее целую неделю, - отозвался Дэви. - Лучше перебрать, чем недобрать. - Ну что ж, - с горечью согласился Кен. - Время - это единственное, чего у нас вдоволь, малыш. Однако он был неправ. Никогда и нигде во всей вселенной время не бывает прямой, бесконечной полоской, тянущейся без извивов из маленьких тикающих машинок, которые носят с собой люди; время - это вьючное животное, которое имеет шпоры и пришпоривает самого себя. В беспредельном пространстве, где царят мрак, взрывы и безмолвие, время движется спиралями и зигзагами, то и дело возвращаясь обратно и следуя путями, еще более запутанными, чем космический хаос. И в человеческой жизни время тоже представляет собой поток, в котором есть стремнины, водовороты и даже притоки, так что человек может жить не в одном только ритме - в чем-то время для него бежит быстро и бурно, а другая часть его жизни протекает медленно и безмятежно. Ритмы эти можно различать только ретроспективно. В каждый данный момент человек слышит только ровное тиканье зубцов, движущихся в механизме, где тугая пружинка, разворачиваясь, заставляет крохотные зубчатые шестеренки с обманчивой точностью отщелкивать одну секунду за другой. Почти полгода Кену и Дэви казалось, будто время движется с плавной медлительностью. Но, подобно реке, которая незаметно ускоряет свое течение задолго до крутого порога, ход жизни приближал их к новому повороту судьбы, который был определен далеко отсюда - в одном из вашингтонских правительственных учреждений и в технической конторе на двадцатом этаже чикагского административного здания. И первой приметой, вроде плывущего по воде листка, который течение начинает нести все быстрее, явилось сообщение от Чарлза Стюарта, адвоката, - Административное здание штата, Кэпитол-сквер, Уикершем. Со своими клиентами в городе Уикершеме, а также с адвокатами противных сторон Чарли Стюарт разговаривал холодным скрипучим голосом, и даже когда он машинально впадал в свой "перекрестно-допросный" тон, то и в грубой, придирчивой прямоте чувствовалось надменное презрение культурного человека, который старается добиться толку от прирожденного болвана, сидящего на свидетельской скамье. Но когда Чарли случалось встретить какого-нибудь своего бывшего однокашника, ныне практикующего в Чикаго, Миннеаполисе или даже в Милуоки, он начинал говорить врастяжку, как говорят в простонародье. Даже выражение "мне сдается" с непривычной легкостью слетало у него с языка в обществе подтянутых столичных жителей. - Так вот, - говорил он, произнося это, как "тык-вот", - сдается мне, что в такой дыре, как Уикершем, живешь вроде более независимо. У нас есть свои богачи и свои бедняки, как в больших городах, но наши бедняки не так бедны, чтобы приставать к вам на улицах, а наши богачи не так богаты, чтоб их нельзя было послать к черту. И каждый раз, высказывая это утверждение, он почти верил своим словам, ибо вдали от Уикершема им овладевало тревожное ощущение, что он не властен над своим другим "я", у которого был такой громкий голос и манеры, словно у какого-нибудь мужлана. Порой он впадал в Другую крайность и становился чопорным, сухим и молчаливым. Разъезжая по незнакомым городам, он испытывал приятное возбуждение и часто лежал без сна в номере какой-нибудь недорогой гостиницы, глядя на темный потолок, где, как и в его мозгу, мелькали отсветы жизни, бурлящей снаружи, на невидимой улице. Однако с некоторых пор Чарли Стюарт уже не доверял себе ведение каких-либо дел далеко от дома. Дома он знал свое место и никогда не обольщался - разве только позволял себе тешиться невинной мечтой, что в один прекрасный день станет губернатором штата. Дома он никогда не говорил вслух и даже не думал о том, что "богачи не так богаты, чтоб их нельзя было послать к черту". Все дела велись для Брока, а если они не имели прямого отношения к интересам банкира, то велись с его разрешения. Ни один человек в городе, кроме служащих банка, не мог общаться с Броком непосредственно и ежедневно; но, по крайней мере, раз в две недели можно было встретиться с ним в клубе или заглянуть к нему в кабинет, потолковать о том, что делается на белом свете, и в дружеской беседе выведать у Брока, что произошло со времени последней такой встречи. Разумеется, среди жителей городка были такие, что гордились своей независимостью, но рано или поздно наступал день, когда каждый из них являлся в банк в качестве просителя, и там, несмотря на всю свою независимость, долго-долго ждал на виду у всех, пока мистер Брок занимался более срочными делами. Нет, Чарли Стюарт никогда не пошлет Брока к черту, потому что Чарли держал ухо востро и никогда не пытался прыгнуть выше своей головы. Он, как большинство его сограждан, покупал себе черные костюмы фабричного пошива. Он ездил в черном шестицилиндровом "бьюике". Он носил черные ботинки на шнурках и плотные длинные зимние кальсоны. Он имел недурную практику и не нуждался в средствах. Его первой серьезной ошибкой в жизни было то, что он согласился взять в клиенты Дэви Мэллори и его брата после того, как они порвали с Броком. В клубе или во время игры в гольф, в банке или в своей квартире при каждом удобном случае Чарли Стюарт пространно объяснял, что он и понятия не имел, какую свинью подложили ему эти юные ловкачи. Дэви просил его взяться за ведение кое-каких дел, связанных с получением патентов, и договорился насчет гонорара; и что же, черт возьми, Дэви сразу же так завалил его работой, что если б не данное им слово, он бы отослал назад по почте весь этот ворох бумаг. Вот, ей-богу, какие бывают случаи! В течение нескольких недель, потребовавшихся на то, чтобы превратить описания изобретений в заявки на патент, Чарли казалось, что в его контору вторглись два заговорщика, которые и его самого безжалостно превратили в инструмент для осуществления своего плана завладеть всем миром. Дэви и Кен усаживались по обе стороны его письменного стола и проверяли каждое написанное им слово. Особенно Дэви, обнаруживший поразительную способность улавливать все юридические тонкости. И Чарли подолгу сидел, держа карандаш в руке, пока Дэви и Кен обсуждали между собой какую-нибудь фразу, стремясь добиться большей точности. Мысли юношей приобрели такую же ясную подвижность, как и их исхудалые лица, - оба они производили впечатление вечно голодных, озлобленных и одержимых людей. Когда последняя заявка была готова, они наконец оставили Чарли в покое - словно заговорщики уже начинили минами замедленного действия всю землю вокруг и теперь сосредоточили свою лихорадочную деятельность где-то в другом месте. Чарли пришлось оправдываться перед Броком. Ведь он дал слово, а они каждую неделю аккуратно уплачивают ему гонорар. Что же ему остается делать? Его худое очкастое лицо выражало неподдельное отчаяние. Брок просто пожал плечами - из самолюбия банкир никогда не выказывал недовольства, - но Чарли Стюарт понимал, что он вне себя от злости на братьев Мэллори, и особенно на Дэви, потому что они не сдались ему и вдобавок без всякой помощи с его стороны получили заказ от авиационной компании Волрата, которая после финансовых потрясений как-то ухитрилась стать на ноги. Чарли очень тяготился своими клиентами. Он разговаривал с ними не иначе, как грубоватым, чуть ли не оскорбительным тоном, словно каждую минуту ожидал, что Брок случайно заглянет в его контору и воочию убедится, как относится ко всему этому Чарли Стюарт. Узнав из местных газет, что Марго Мэллори обвенчалась в Калифорнии с Волратом, Чарли на какое-то время заколебался, но длилось это недолго. И не только он, даже Брок стал отзываться о братьях Мэллори несколько мягче; но неделя шла за неделей, а по братьям Мэллори не видно было, чтобы Волрат снабжал их деньгами. Дэви - одевался так же, как и прежде, питался так же, как и прежде, и так же работал - и Кен тоже. В конце концов в городе больше всего стали судачить о том, что Кен не желает признавать этот брак. Многим это нравилось, особенно тем, кого Волрат уволил с работы, и тем, кто потерял деньги, вложенные в акции его предприятия. И вдруг, только Чарли начал было привыкать к мысли, что братья перестали-посягать на его контору, как вся эта проклятая история началась сначала. Вернувшись из четырехдневной поездки по штату, Чарли с трудом открыл свою дверь - она была буквально забаррикадирована изнутри пакетами из Бюро патентов, наваленными грудой дюймов в десять вышиной. Он тотчас же подошел к телефону и вызвал Дэви. - Зайдите ко мне, - сказал он. - Большая часть материала возвращена для доработки. Основное ваше изобретете признано годным, и, насколько я понимаю, вам выдано два патента. В трубке наступило мертвое молчание, и Чарли даже подумал, что их разъединили. - Вы говорите, по двум заявкам из последней огромной кучи выдано два патента? - Голос Дэви звучал глухо и удивленно. - Только не спрашивайте меня, по которым: в одной что-то насчет колебательного контура - помню, вы говорили, что это идея Кена, - а в другой... сейчас... ага, вот... она называется "Параллельные схемы многоэлементных трубок как метод наблюдения за синхронным действием разнообразных приборов". Это вам что-нибудь говорит? - Не валяйте дурака, - еле слышно отозвался Дэви. - А что, собственно, вас удивляет? - возмутился Чарли. - Зачем же вы тратили мое время и свои деньги, если не надеялись на нечто подобное? Голос Дэви был очень тихим и словно издали доносился в трубку, но вдруг жестокий заговорщик, ловкий следопыт, рыщущий в дебрях юридической фразеологии, закричал, как растерявшийся от радости мальчишка: - Кен, слушай! Мы - настоящие профессиональные изобретатели! Мы наконец добились!.. Однако через неделю Чарли уже держался так, словно не осмеливался беспокоить братьев Мэллори такой мелочью, как телефонный звонок. Он приехал к ним без всякого предупреждения, и, когда он вышел из "бьюика" и перешагнул порог мастерской, манеры его стали совершенно иными. Дэви писал что-то в рабочей тетради, а Кен на другом конце мастерской возился с каким-то внушительного вида прибором, который, видно, включал в себя и печь, так как в помещении стояла нестерпимая жара. Дэви не слышал, как вошел адвокат, но через секунду поднял голову, и Чарли понял, что этот исхудавший смуглый молодой человек гораздо старше того мальчика, для которого он когда-то устраивал встречу с университетскими профессорами. - Присядьте, мистер Стюарт. Мы все никак не выберем время заняться заявками, - сказал Дэви. - Что ж, после того, что я вам скажу, вы, вероятно, сумеете найти время. Прежде всего позвольте спросить, известна ли вам фирма, именуемая "Электромэтик корпорейшен?" - Чарли достал из внутреннего кармана полученное письмо и взглянул на гриф. - Она находится в Чикаго. - Да, - ответил Дэви, глядя на адвоката со сдержанным любопытством. - Эта фирма делает электрические приборы для точных измерений. А что? - Они хотят заключить с вами договор. Вот, они прислали мне предложение насчет одного из этих новых патентов. Они имеют в виду вашу схему параллельных трубок. - Они хотят _купить_ ее? - Дэви даже приподнялся. Кен, стоявший на другом конце мастерской, обернулся в их сторону. - Они предлагают три тысячи пятьсот долларов за право распоряжаться этой штукой по своему усмотрению. А вы во сколько ее цените? Дэви поглядел на него, потом стал читать письмо. - Кен, иди сюда, прочти-ка это! - крикнул Дэви и сел за стол. Быстро подсчитав что-то на клочке бумаги, он сказал: - Четыре тысячи семьсот сразу, с тем что мы сохраняем неограниченное право использовать эту схему в своей работе. - Господи, - Кен медленно перевел дух. - Не меньше двадцати тысяч, Дэви, если она вообще чего-нибудь стоит! - Как это ты высчитал? - засмеялся Дэви. - По-моему, самая подходящая цена. А ты-то откуда взял четыре тысячи семьсот? - Я подсчитал, сколько мы еще должны Броку, прибавил гонорар мистера Стюарта и стоимость нескольких месяцев работы. Я не исхожу из расчета стоимости плюс прибыль. Я хочу получить ровно столько, сколько нам нужно, чтобы спокойно продолжать работу. - Это просто безумие, - заволновался Кен. - Так считать нельзя. Ведь фирме явно нужна эта проклятая штука, может, там задумано какое-нибудь изобретение, для которого она необходима. Тут-то их и надо подцепить, Дэви. Ведь сам посуди... - Кен прав, - вмешался Стюарт. - Невозможно определить, сколько стоит такая вещь. Только люди из фирмы "Электромэтик" имеют об этом представление, хотя мне все-таки непонятно, как они определяют ее стоимость. Но можно поручиться, что раз они предлагают три с половиной тысячи - значит, это минимальная сумма. - Знаете что, постарайтесь понять меня по мере сил, - нетерпеливо сказал Дэви. - Я вовсе не хочу, чтобы нам заплатили как можно меньше. Но время сейчас важнее для нас, чем что бы то ни было. Пять тысяч долларов через неделю могут значить для нас гораздо больше, чем сто тысяч после двухлетних переговоров. Это вестингаузовское изобретение ставит перед нами жесткие сроки, и теперь главное для нас - не отстать. Мы не должны забывать, что вот это - наше кровное детище, - сказал он, указывая на прибор. - Сколько бы и за что бы мы ни получали денег - все уйдет на него! Кен взглянул на Дэви и вдруг широко улыбнулся. - Вы слышали, что сказал мой брат, мистер Стюарт, - это наша твердая позиция, - сказал он, и в его тоне Чарли узнал ту резкую надменность, которая не так давно звучала в его собственном голосе, когда он разговаривал с братьями Мэллори, однако адвокат не выказал ни возмущения, ни покорности. Не считая первой заявки на основной патент, которая все еще находилась в процессе доработки, наготове было еще двадцать других. Если эта первая заявка с его помощью принесет братьям Мэллори десять тысяч долларов и если он так же успешно поведет дело в отношении других заявок, то в руках этих мальчиков будет дело, которое принесет двести тысяч долларов, а быть может, и гораздо больше. В маленьком городишке ни один здравомыслящий человек не пошлет к черту того, у кого есть деньги или возможности разбогатеть. Не пошлет, если хочет сохранить свою независимость в масштабах городка. - Я приложу все усилия, - сказал Чарли сухим и безразличным тоном; мысленно же он был занят самыми беспощадными расчетами. Молодые люди тоже казались спокойными, но молчали они потому, что были ошеломлены. Идя к машине, адвокат услышал за своей спиной громкий, недоверчивый смех Дэви, пораженного неожиданной победой, но Стюарт слишком близко наблюдал этого юношу за работой, и теперь уже никакие мальчишеские выходки не могли ввести его в заблуждение. В первый раз за двадцать лет, войдя в свою контору, он не устремился к телефону, чтобы позвонить Броку. Нет, он прежде посмотрит, что будет дальше. Над землей стояла тихая и теплая летняя ночь. И только в маленькой открытой машине, быстро летевшей по шоссе с приподнятым передним стеклом, шумел и бился о лица пассажиров веселый темный ветер. Дэви, Кен и втиснувшаяся между ними Вики мчались по ночному шоссе со скоростью семьдесят миль в час, неизвестно куда и зачем, опьяненные радостным возбуждением. - Говорите, куда ехать! - кричал Кен. Руки его, державшие руль, были сжаты в кулаки, словно для драки. - Назовите любое место, и я вас туда домчу в одну секунду! Иначе будем ехать всю жизнь! Темный ветер унес с собой хохот Дэви и Вики. Кто бы что ни сказал, все казалось невероятно" остроумным и вызывало взрыв веселья, граничащего с неистовством. Повороты и спуски шоссе, струи ночного воздуха, с силой пролетавшего мимо, - все приводило их в бурный восторг. Как влюбленных, которые целуются до боли, а потом смеются от нежности, их сейчас переполняла восторженная радость. Нынешний вечер знаменовал собой начало бесконечного блаженства. Дэви казалось, будто они с Кеном бросили одну из своих идей высоко в воздух, и вот она разлетелась на тысячи точно таких же идей, которые, как роса, упали на мир и предстали глазам людей в виде сокровищ. И где-то, всего в нескольких сотнях миль к востоку, в ночной тьме, покрывшей континент, есть место, где недавно упала одна такая росинка, и сейчас - сегодня, в эту самую минуту - в некоей комнате для совещаний на высоте двадцати этажей над поздним шумом театрального разъезда какие-то люди обсуждают эту идею, признавая ее несомненную ценность. - Давайте поедем в Чикаго и будем гудеть под окнами той конторы, пока вам не заплатят, сколько вы хотите! - предложила Вики. - А потом махнем в Голливуд! - подхватил Кен. - Купим машину длиной в милю и промчимся через имение Марго! - Я все-таки считаю, что следовало бы послать ей телеграмму, - сказала Вики. - Нет, я серьезно говорю. Ее это обрадует. - Я тоже говорю серьезно, - заявил Кен. Машина с шумом промчалась сквозь темный туннель низко нависших веток; листья мелькали в свете фар, как крутящиеся хлопья зеленого снега. - Мы врежемся прямо в дом... - его зловещие интонации вызывали в воображении расколовшийся пополам роскошный особняк, выбитые стекла, летящие балки и куски штукатурки, - и проедем его насквозь, а Дуг будет сидеть верхом на радиаторе, как украшение. Эй, у нас кончается бензин! - Обратитесь в гараж братьев Мэллори, - засмеялась Вики. - У них самый замечательный бензин на свете! - Они уже прикрыли свою лавочку, - начал Кен, но тут раздался пронзительный скрежет шин по асфальту, приятно защекотавший нервы. В темноте машина круто обогнула осторожно ползущий "фордик"; в нем мелькнули два бледных удивленных лица. - Эти Мэллори, говорят, стали богатыми и знаменитыми. Да плевать на бензин! Наша машина полетит вперед на одном воздухе! И все, точно пьяные, снова залились смехом - сейчас машина казалась им частью их самих, а они-то не сомневались, что могут лететь вперед хоть целую вечность. И когда машина стала сбавлять скорость, это вызвало у них лишь новый взрыв смеха. Захлебывающееся лопотанье мотора показалось им очень смешным, потом машина сделала несколько последних судорожных рывков - и это тоже было неожиданно и комично. Немного прокатившись по инерции, машина остановилась, и все трое как бы сразу окунулись в ароматную ночную тишину, насыщенную влажным запахом травы и чуть слышным стрекотаньем насекомых. Стремительная гонка кончилась, и они благополучно прибыли в никуда. Впрочем, Дэви было совершенно безразлично, летят ли они вперед или стоят на месте, - он унесся мыслями в Чикаго, где их ждала слава и почет. Там ими восхищаются - он чувствовал это даже на расстоянии. Через несколько минут на дороге запрыгали желтые огоньки "фордика". Кен со стоном вышел из машины - придется просить, чтобы его подвезли до ближайшей бензоколонки. Ветхий рыдван остановился, те же бледные лица недоверчиво и осуждающе уставились на Кена. Он пробормотал какие-то слова, после чего был пущен внутрь старомодной высокой кареты, подрагивавшей в такт пыхтению мотора. Еще минута - и "фордик", подскакивая на ходу, двинулся по шоссе, светя красным огоньком, словно налитым кровью глазом, вскоре, впрочем, скрывшимся в темноте. Темнота, теплая, душистая и таинственно глубокая, казалась плотной, как густая жидкость. Вики откинулась назад, положила голову на спинку сиденья и притянула к себе Дэви. - Дэви... Дэви, милый, - сказала она просто, как бы в виде утверждения. Он прошептал ее имя. - Я тебя люблю, - сказала она. - Я тебя очень люблю. Дэви прижался головой к ее плечу. - Дэви... - медленно, как сквозь сон, сказала Вики - она явно хотела о чем-то спросить, и он молча ждал, но голос ее замер; она так и не решилась произнести слова, чуть не вырвавшиеся у нее под влиянием порыва. - Дэви, - немного погодя сказала она точно таким же тоном. - Что же теперь будет? - Кен вернется с бензином. - Нет, я не о том. - Мы поедем домой, - спокойно сказал он, намеренно уклоняясь от ответа на ее невысказанный вопрос. - Поедем домой и сядем за работу. Через несколько дней будет готова наша новая трубка, и если на этот раз повезет, мы получим движущееся изображение. - А потом? - Тон ее был настойчив, но в нем появился оттенок грустной иронии. - Ты хочешь сказать - в случае, если нам это удастся? - Нет, я вовсе не это хочу сказать. Вам это, конечно, удастся. Ну, хорошо, скажи мне, что будет после того, как испытание пройдет удачно. - Ох, боже мой, - вздохнул Дэви. Он был целиком захвачен своими мыслями. - Не знаю, что со мной будет. Либо я буду настолько взбудоражен, что сойду с ума, либо просто свалюсь от усталости. - Глаза его были широко открыты и напряженно смотрели в темноту; сейчас он как бы стремился рассказать миру о чем-то самом сокровенном. - Только бы это вышло! Ведь для меня дело не в деньгах, Вики, я за деньгами не гонюсь. Твой дед мне однажды сказал, что есть такой особый инстинкт - тяга к творчеству; считается, что это свойственно только художникам, но такой инстинкт заложен почти в каждом человеке. И когда он заставляет тебя что-то создавать, какая же это, должно быть, великая и чистая радость! Но сколько ни надейся - делу не поможешь! Столько раз мы бывали совершенно уверены, что следующее испытание все изменит! Но господи, господи, если только это выйдет... - Что тогда? - тихо спросила Вики. Дэви засмеялся и, обняв ее, пожал плечами. - Будем продолжать работу, вот и все. Ведь это самое главное, не так ли? Она молчала, и он почувствовал в ее молчании затаенный вопрос. - Что с тобой, Вики? - Ничего. - Она не шевелилась, и глаза ее были закрыты. Но потом и она, в свою очередь, ощутила настойчивость его встревоженного взгляда и посмотрела на него. Глаза ее казались глубокими, словно ей хотелось открыть перед ним всю свою душу. Но, глядя на нее, Дэви видел, как прозрачность уступает место невольной сдержанности и взгляд ее становится непроницаемым. - Просто я так и не спросила, о чем хотела, - сказала она. - О чем же? Вики медленно и чуть-чуть грустно улыбнулась. - Мне незачем спрашивать, - мягко сказала она. - Ты мне уже ответил. 10 Ровно четверо суток Дэви и Кен держали электронно-лучевую трубку в невероятно раскаленной атмосфере двойной печи. При каждом соприкосновении с обжигающими волнами тепла крошечные пузырьки оставшегося воздуха, преодолевая насыщенные атомами расстояния, продвигались к поверхности, затем пробивались сквозь нее, и их мельчайшие массы рассеивались в вакууме внутри стеклянной оболочки. Каждые четыре часа печь выключалась. Когда трубка остывала до комнатной температуры, братья выключали также и насосы. Прерывистый стук внезапно затихал, и в наступившей тишине они измеряли давление. Затем трубку в течение двух часов заставляли работать вхолостую, после чего еще раз измеряли давление. Разница в этих показаниях при - обычной рабочей температуре записывалась, и снова начинали постукивать насосы, выкачивая воздух, и включались печи, которые еще четыре часа обдавали трубку потоками раскаленного воздуха. День за днем, круглые сутки снова и снова повторялись эти циклы, Кен и Дэви спали лишь урывками, приспосабливаясь к распорядку работы. Разница в давлении становилась все меньше и меньше, и с каждым разом Дэви все тверже убеждался, что они на правильном пути. Когда прошла половина четвертых суток, можно было с уверенностью сказать, что в трубке не осталось посторонних газов и она вполне пригодна для практических целей. День подходил к концу, но Дэви догадался об этом только по косым лучам солнца, проникавшим в окна мастерской. Он потерял счет дням, потому что время измерялось только шестичасовыми циклами нагревания и измерений, а записи в рабочей тетради свидетельствовали о том, что прошло шестнадцать таких циклов. Дэви и Кен сильно осунулись, побледнели, глаза их смотрели сурово и сосредоточенно. Лица у обоих были все время напряженные, возле губ появились старившие их складки. Они слишком много курили и слишком мало ели и спали, и это изнурило их вконец. Они выглядели одинаково и испытывали одинаковые ощущения, потому что общность цели спаяла их воедино. Стоило только Дэви взглянуть на верстак, у которого стоял Кен, как Кен тотчас выбирал из кучи инструментов именно тот гаечный ключ, который был нужен брату, и стоило только Кену похлопать себя по карманам, как Дэви тотчас бросал ему сигарету. Каждый мечтал найти какой-нибудь предлог, чтобы сделать передышку, но любая помеха разозлила бы их обоих. Дэви в последний раз измерил давление и, раскинув руки, потянулся. - Все в порядке? - спросил Кен. Дэви молча кивнул. Вопрос Кена и утвердительный кивок Дэви означали, что пришло время запаять лучевую трубку и подвергнуть ее решающему испытанию. Только к семи часам вечера они разобрали высокочастотную печь и построили первоначальную передающую схему. Кен и Дэви ничего не ели с десяти часов утра и не вспомнили бы об этом, если б не пришла Вики с горячим супом в судке, кофе в термосе и пакетом сэндвичей. - Здесь просто нечем дышать, - сказала она. - Неужели вы думаете, что и вы можете жить в вакууме?. - Я тысячу раз тебе объяснял, что вакуум вовсе не значит отсутствие кислорода... - начал Дэви, но Вики перебила его. - Плохой воздух - это плохой воздух, - заявила она. - И мне все равно, как ты его ни назови. Сейчас я открою окна. Через полчаса все трое втиснулись в темную будку. Рукоятки были повернуты, напряжение доведено до рабочего уровня. На экране очень медленно стали проступать очертания креста, они становились все отчетливее, пока наконец рисунок не стал виден во всех своих деталях так четко, как никогда. Потом отдельные части рисунка превратились как бы в мозаику - словно крест был вышит мелкими стежками. Целую минуту все трое не отрывали глаз от креста и целую минуту изображение оставалось ясным - чуть заметные колебания ничуть не искажали его пропорций. Вики даже не замечала духоты в тесной будке, где они едва умещались втроем. Дэви первый нарушил молчание. - Давай уйдем на пять минут и потом посмотрим, не наползет ли туман. - Лучше будем сидеть здесь по очереди, - сказал Кен: ему не хотелось выходить из будки. - И если появится туман, мы будем точно знать, когда. - Сиди, если хочешь, - ответил Дэви. - Но ведь не в том дело, когда появится туман. Будет ли он вообще - вот что важно. - Я, пожалуй, тоже останусь, - сказала Вики. Дэви поглядел на нее и на Кена при тусклом свете экрана. Желание остаться в будке было понятным и, очевидно, вполне невинным, но в нем, как скрытая инфекция, вдруг ожили прежние подозрения. Сколько раз за последние месяцы он совершенно спокойно оставлял Кена и Вики наедине; однако сейчас его словно осенило, он как бы ясно увидел их сердца, их мысли, их тайное влечение друг к другу. Сердечный товарищеский союз, объединявший всех троих, вдруг распался, будто его и не было. Да его и в самом деле никогда не было - Дэви сейчас понял это. И сразу же в памяти его всплыли сотни доказательств, ясных до ужаса: жесты, взгляды, замаскированные ссоры влюбленных - как в тот вечер, когда они узнали о свадьбе Марго и когда Кен не пожелал, чтобы Вики присоединилась к ним, - все это лишь подтверждало, что между ними был тайный сговор. Если даже они не сознавали, что происходит, то он, Дэви, наконец заметил то, чего боялся всегда. И сейчас, в это короткое, быстро промелькнувшее мгновение, он увидел все и возненавидел себя за свою проницательность. Он молча вышел из будки, боясь, что в голосе его прозвучит подчеркнутая беззаботность или, наоборот, плохо скрытая угроза. Снаружи, в залитой светом тихой мастерской, поблескивали на полках строгие ряды радиоламп, которые, казалось, жили своей особой, далекой от всего земного жизнью, все они изобретены людьми, но не сохранили в себе даже частицы человеческого тепла - каждой лампе предопределена только техническая функция, которую она неуклонно выполнит, как бы ни была коротка ее жизнь. В эту минуту Дэви остро почувствовал их неживое безразличие. От двух самых дорогих на свете людей его отделяла всего лишь тонкая фанерная перегородка, но целую пропасть между ними создавал внутренний голос, нашептывавший ему, что все, чем он владел, принадлежит по праву его брату и должно быть отдано Кену беспрекословно, по первому же его требованию. Дэви слышал их приглушенные голоса, потом неясный шорох. Разум подсказывал ему, что они просто усаживаются поудобнее, но тайное предчувствие, оказавшееся сильнее рассудка, заставляло его воображать, что этот шепот означает признание в неизменной любви и что сейчас они в объятиях друг друга. Послышался голос Кена, не приглушенный поцелуем, хотя подозрительность внушала Дэви, что это только притворство. - Тумана пока нет. Сколько времени прошло? Дэви взглянул на секундомер. Три минуты. Теперь уж вряд ли что-нибудь изменится. Дверь будки открылась, и вышла Вики. Дэви впился в нее глазами, боясь найти признаки, подтверждающие его подозрения. Но ни пожатие украдкой встретившихся в темноте рук, ни интимное прикосновение к плечу, ни влюбленная улыбка, отвечающая на просящий взгляд, - ничто не оставило внешних следов и сохранилось, очевидно, лишь в сокровенном уголке души. Вики остановилась у двери, закрыв лицо руками, чтобы глаза привыкли к свету; в эту минуту она показалась Дэви совсем иной - на нее словно упал леденящий отсвет возможной измены. Все в ней сейчас было фальшивым, лживым, недобрым; и хотя она еще так недавно шептала Дэви ласковые слова, создавая видимость страсти, за этой видимостью все время скрывалось сплошное лицемерие. Вики потерла глаза, как заспанный ребенок, и, заметив пристальный взгляд Дэви, рассмеялась. - Так мелькает, - сказала она. - А Кен все время поворачивал ручки - у меня даже голова закружилась. - Ничего, привыкнешь, - ответил Дэви, борясь с желанием притянуть ее к себе и спросить в упор: "Скажи правду - ты меня любишь?" Он отвел от нее глаза и, чуть повысив голос, позвал Кена: - Кен, выходи. Я хочу поставить вольтовы дуги по-другому и посмотреть, что нам даст отраженный свет. Появился Кен, и Дэви захотелось, чтобы Вики немедленно ушла. Она все испортила, нарушив его внутреннюю связь с Кеном, а связь эта была не только драгоценна сама по себе, но и необходима для работы. Лишь полное слияние поможет им обоим преодолеть усталость. Они наметили, как расположить дуги, и выключили их, чтобы дать остыть, а потом передвинуть. - Они будут остывать минут десять, не меньше, - сказал Кен. - Пойду куплю сигарет, чтобы не слоняться без дела. Дэви только кивнул; он ждал, что Вики скажет: "Я тоже пойду". Он был уверен, что она скажет это или что-нибудь другое, что будет для Кена предлогом взять ее с собой. Но секунды шли, Кен уже перешагнул порог и исчез в темноте летней ночи, а Вики так ничего и не сказала. По мастерской медленно расплывалась тишина. - Почему ты на меня так смотрел? - негромко спросила Вики. Дэви застыл на месте, делая вид, что поглощен работой. - Как? - спросил он, глядя на переключатель, который держал в руках. - Ты знаешь как, ты очень хорошо знаешь. - Нет, не знаю. - Ты смотрел так, будто ненавидишь меня. Теперь уже пришлось взглянуть ей в лицо, но он сказал: - Что за бред! - Да, это действительно бред. И я знаю, о чем ты думал. Ты ревновал, потому что я осталась в будке с Кеном. Ты думал, что мы там целуемся. - Неостроумно. - А я и не думаю острить. Минуту назад ревность заставила Дэви увидеть ее как бы в новом свете. Сейчас она стала для него просто непостижимой. - Слишком часто, - продолжала Вики, - у тебя начинается этот бред. Я ведь всегда это чувствую. Ты сразу становишься каменным. Я много об этом думала и все старалась понять, откуда у тебя такое отношение к Кену. И, кажется, поняла. - Знаешь, лучше не надо копаться в моей душе. - Если ты сам не хочешь заглянуть в свою душу, значит, это должен сделать кто-то другой. Однажды ты сказал мне слова, которые засели у меня в голове. Скажи, пожалуйста, долго еще ты намерен пресмыкаться перед Кеном за то, что он спас тебе жизнь, когда вы убегали с фермы? Дэви стоял точно вкопанный, и только губы его раскрылись, как бы в немом протесте; он был ошеломлен, даже испуган тем, что она оказалась способной на такую жестокость. - Как ты можешь говорить такие отвратительные вещи! - сказал он с горечью. - Почему отвратительные? - возразила она. - Я ведь ни в чем не упрекаю Кена. Но я знаю, многие мои поступки объясняются тем, что так поступать мне хотелось в детстве. А сколько своих поступков я сама не могу объяснить! - Почему ты сказала, что ни в чем не упрекаешь Кена? - очень спокойно спросил Дэви, не сводя с нее глаз. - Потому, что это правда, и потому, что я знаю, как ты сердишься, если тебе кажется, что кто-то смеет его осуждать. Ты бы меньше сердился, если б мы разбирали твои собственные недостатки. - Я не желаю говорить об этом, - отрывисто сказал Дэви. - И во всяком случае, ты неправа. - Вот ты и доказал, что я права. Ты ведешь себя так, будто Кен во всех отношениях лучше тебя, будто все, что у тебя есть, принадлежит Кену. Ты так _ведешь_ себя, но на самом деле ты этому не веришь. По крайней мере какая-то часть тебя в это совсем не верит. В тебе живут как бы два человека - младший брат Кена, который обожает его, и старший брат Кена, который знает все его недостатки. - Ты делаешь из меня целую толпу. - Два человека могут показаться толпой, если они постоянно между собой воюют. - Я с собой не воюю, если ты это имеешь в виду. - Да, именно это я и имею в виду. И любит меня старший брат Кена, а младший не может поверить, что я способна разлюбить Кена. Рано или поздно тебе придется решать, какой из этих людей настоящий ты. Нельзя же всегда жить, раздваиваясь. Дэви молчал. - Даже сейчас, - продолжала Вики, - я не знаю, кому я все это говорю, младшему брату или старшему: ведь они такие разные, что ты просто разрываешься надвое. Но мне ведь тоже нелегко. Помнишь тот вечер, когда мы сидели в машине и я так и не спросила тебя, о чем хотела? - Помню, - отозвался Дэви. - Ты заметил тогда одно очень странное обстоятельство? - Что-то не помню ничего странного. - Да, ты, конечно, не помнишь, зато я помню. _Ведь ты так и не попытался узнать, о чем я хотела спросить_! Даже не будь мы с тобой так близки, ты должен был бы поинтересоваться - хотя бы из любопытства! - Я считал, что если ты захочешь, ты сама скажешь. - Нет, - сказала Вики с печальной и мудрой улыбкой. - Ты не стал расспрашивать потому, что и так все знал. По крайней мере знала та твоя половина, которую я люблю; другой Дэви дрожал от страха при мысли, что может как-нибудь изменить Кену, - он-то и заставил тебя прикусить язык и молчать. Ах, Дэви, - взмолилась она, - будь тем Дэви, которого я люблю! - Перестань, - резко приказал он. - Вместо того чтобы разбираться во мне, ты лучше себя спроси кое о чем. Куда ты, собственно, клонишь? Ты хочешь сказать, что я - такой, как есть, - тебе уже не нравлюсь; что ты можешь любить только вожака - человека, который всегда и во всем впереди. Так не вини же меня за то, что я не такой, какой тебе нужен. Если ты стараешься пощадить мое самолюбие, то лучше не трать понапрасну времени. Почему ты не скажешь прямо, что ошиблась во мне? И ты не должна чувствовать себя в чем-то виноватой. Все объясняется очень просто - ты любишь Кена и всегда любила только его... Он увидел в ее глазах глубокую молчаливую жалость и мгновенно ощутил жгучий стыд, ибо, вспылив, тут же понял, что уже не верит тому, что говорит. Он дал волю долго сдерживаемому гневу, и теперь слова были для него только завесой, за которой он старался съежиться, скрыться от Вики. По выражению ее глаз он понял, что прятаться незачем, и все же остался за этой завесой, закрыв лицо руками, - он казался себе абсолютным дураком, но в то же время верил любви в глазах Вики, глядевших на него с пониманием, которое было так необходимо его истерзанному сердцу. В мастерской воцарилось накаленное молчание, и как раз в эту минуту вошел Кен, рассеянный, ничего вокруг не замечающий. Дэви понял, что эти несколько минут были для Кена просто паузой среди напряженнейшей работы, глотком свежего воздуха перед тем, как снова погрузиться в пучину. Для Дэви в эти же минуты произошел резкий перелом, который, казалось, оборвал его связь даже с близким прошлым. Его как будто вырвали из прежней жизни и насильно сделали обитателем страшной страны смятения. Однако разбираться в своих переживаниях было некогда - Дэви пришлось взяться за работу, как будто ничего не произошло. Когда вольтовы дуги были установлены по-новому, Дэви ушел в будку, чтобы как-то справиться с новым чувством, которое надо было подавить в самом его разгаре, - с бешеной злостью на себя, смешанной со стыдом, ибо он уже осознал, что Вики говорила правду. Он тупо уставился на пустой светящийся экран, где постепенно проступали темные очертания, и вдруг нить его мыслей прервалась, дыхание почти замерло. Удивление вытеснило в нем все другие чувства - на экране появились очертания человеческой руки; пальцы ее были чуть пригнуты к ладони, потом быстро распрямились, и движение это было бесконечно женственным. Рука на экране повернулась, секунду помедлила и исчезла из виду, и снова перед его глазами мерцал пустой экран, и только неудержимо колотилось сердце. Когда к нему вернулась способность говорить, он крикнул: - Вики, что ты там сделала? - Ничего. - Но ты держала руку возле трубки? - Я только сделала вот так, - послышался ее далекий удивленный голос, и через секунду на экране, как воплощение волшебной сказки, опять возникла рука, более крупная, чем в жизни, но мучительно знакомая - ведь столько раз эти пальцы гладили его волосы, ласкали лицо, дотрагивались до его губ. Казалось, ее рука протянута к нему с такой проникновенной нежностью, какой он еще не знал. Стоявший между ними прибор представлял для него нечто гораздо большее, чем скопление проводов, сеток, стекла и металла. Ее рука, проходя через всю эту массу стекла и металла, дотрагивалась до нее, словно Вики ощупью пробиралась к той неведомой стране, которая была так дорога Дэви. После него и Кена она была первой, кто отважился пойти по этому длинному извилистому пути, и поэтому имела право присоединиться к товариществу первооткрывателей этой страны. Узы, связывавшие Дэви с этой нереальной страной, состояли из множества нитей. Он любовно создавал ее в уме, а потом укрощал, совершенствовал и подчинял себе, пока не добился возможности использовать ее именно так, как было задумано. Он любил вложенный в нее труд, любил и ту умственную работу, в которой участвовал другой человек, пробивавший вместе с ним дорогу в эту неведомую область. Они ведь не ограничивались прилежным наблюдением - они, как могущественные боги, передвигали темные горы так, как им было нужно, они останавливали и даже переворачивали водопады из звезд. Там, в стране электрической ночи, простиравшейся за экраном, они с Кеном в течение трех лет были единственными человеческими существами, и вот женская рука тянется к нему оттуда, в одно мгновение преодолев бесконечные расстояния. Сейчас Вики стала ему ближе, чем когда-либо, и у него вдруг перехватило дыхание - так он был растроган. Он глядел на экран, задыхаясь от любви, потому что все, что было ему дорого, сейчас как бы слилось воедино. - Можно убрать руку? - крикнула Вики. - Дуги очень уж горячие. Дэви выбежал из будки, почти ничего не видя на свету, и так нежно обнял ее за плечи, что она удивленно посмотрела на него. Ведь всего несколько минут назад он, казалось, вычеркнул ее из своей жизни. - Я видел твою руку, - сказал он. - Боже мой, я видел, как ты шевелила пальцами! Он хотел притянуть ее к себе, но Вики вздрогнула от его прикосновения - она обожглась о вольтовы дуги. Тогда Дэви с огромной нежностью взял ее руку обеими руками - он был так переполнен чувством; что даже не мог выразить его словами. Часов около одиннадцати обнаружились неполадки в одной из схем, но теперь у Дэви и Кена было достаточно доказательств того, что сейчас они в десять раз ближе к окончательному успеху, чем когда-либо. Однако даже при таком колоссальном увеличении чувствительности прибора ни одно живое существо не могло бы пробыть больше минуты в том слепящем, жарком свете, без которого они пока не могли обойтись. Почти при всех испытаниях движущимся объектом был стальной шарик, качавшийся, как маятник, на конце проволоки, - но все же они смогли передавать на экран _движения_ и даже человеческие движения, правда, только если испытание было недолгим, и хотя впереди предстояла огромная работа, все же они, по крайней мере, могли быть уверены, что их мечта начинает осуществляться. Дэви во что бы то ни стало хотел проводить Вики домой. Он вышел из мастерской в слабо озаренную звездами темноту, но когда его обдало свежестью летней ночи, он вдруг почувствовал, как обессилел. - Я пойду одна, - уговаривала его Вики. - Давай посидим вот на этой ступеньке и выкурим пополам сигарету, - умоляюще сказал он. - А потом можешь идти. Вики опустилась рядом с ним на шероховатую гранитную плиту, положив на колени забинтованную руку. Она склонила голову на плечо Дэви, а он прижал ее к себе, ощущая полное внутреннее умиротворение. - Вики, - медленно проговорил он немного погодя, - давай решим, когда мы поженимся. Ведь давно пора. Вики выпрямилась и слегка отодвинулась от него. Он не сразу сообразил, что в эти минуты, пока они оба молчали, и настроение ее и мысли были совсем другими, чем у него. - Дэви, - начала Вики, и хотя в голосе ее звучали мягкие нотки, он догадался, что она про себя уже что-то решила, и боялся услышать это решение. - Больше всего на свете я хотела бы жить с тобой и быть возле тебя все время... - Вики?.. - он произнес ее имя, словно умоляя остановиться, не говорить того, что боялся услышать. И в голосе его была такая нежность, что Вики заколебалась - но только на секунду. - Нет, - с отчаянием сказала она. - Тебя сбило с толку то, что сегодня произошло. Сейчас все кажется чудесным, но ведь несколько часов назад ты меня ненавидел, Дэви. Я это чувствовала, и мне было страшно. - Вероятно, людям не дано любить все время, и если они делают вид, что это не так, они лгут. - Я тебя никогда не ненавидела, - просто сказала Вики. - Слушай, Вики, ты знаешь меня вдоль и поперек. Но ты сказала, что во мне есть такое, что ты любишь, и такое, чего ты не любишь. Вики, поверь мне, я хочу быть таким, каким ты можешь любить меня, но я не смогу, если ты не будешь рядом со мной и не подскажешь, что я должен для этого делать. - Я никогда не говорила, что хочу сделать из тебя Другого человека, - быстро сказала она. - Вики, мы любим друг друга - о чем же тут рассуждать? Вот уже сколько времени я тебя боюсь. Я тебя ревную. Я горжусь тобой и схожу по тебе с ума... Были минуты, когда я думал, что мне безразлично, увижу я тебя когда-нибудь или нет. Вот и получается, что мы с тобой давно уже поженились. - Ах, Дэви, я этого так хочу! - Так что же тебе мешает? Рискни. - Вот сейчас ты говоришь точь-в-точь, как Кен! - засмеялась Вики. Но Дэви с улыбкой покачал головой: - На такого рода риск Кен никогда не был способен. Наутро Дэви проснулся, переполненный искрящейся радостью и с таким ощущением, будто отныне мир будет всегда послушен его воле. Готовя завтрак, он ходил по кухне, и все, вплоть до мелочей, казалось, подтверждало его новое положение. Вещи - кастрюльки, яйца, ложки - словно сами прыгали ему в руки, как жонглеру, обладающему сверхъестественной ловкостью. Когда кофе был готов, Дэви, прежде чем разбудить Кена, пошел к телефону и дал телеграмму Марго: "Получили движущееся изображение. Полный успех. Женюсь на Вики. Целую. Дэви". Он повесил трубку и не успел еще снять с нее руку, как телефон зазвонил, - видно, так была велика та волшебная сила, которую ощущал в себе Дэви, что даже аппарат затрепетал и ожил при одном его прикосновении. Волшебство распространилось и на Чарли Стюарта - в строгом голосе адвоката появились непривычные для уха Дэви теплота и приветливость. - Ну, кажется, я неплохо потрудился для вас, мальчики. Добыл вам пять с половиной тысяч. На восемь сотен больше, чем вы просили, и на две тысячи сверх того, что они предлагали. И они не отбирают у вас эту штуку насовсем. Они платят за исключительное право пользования, а вы сохраняете все ваши права. Сидя у себя в конторе, окна которой были открыты на зеленеющую под утренним солнцем Кэпитол-сквер, Стюарт упивался сознанием своей маленькой, не выходящей за пределы Уикершема независимости и был чрезвычайно доволен собой; Дэви понял, что он ждет от него похвал. А в это утро щедрость давалась Дэви легко - он чувствовал себя всемогущим, как бог. - Это замечательно, мистер Стюарт! - Да ладно, зовите меня Чарли. - Чарли... - сказал Дэви и засмеялся; с другого конца провода ему ответил смех адвоката, немного смущенный, но чем-то очень обаятельный... - Я сразу же заломил двадцать тысяч; смотрю, они не бросили трубку, - тут я понял, что не сделал ошибки. - _Двадцать_ тысяч? - Ну да, чего ради мы будем дешевить свой товар? Но они представили веские доводы. Уж вам-то лучше, чем кому-нибудь, известно, что никакой патент не может считаться действительным, пока он не утвержден судом. А такой процесс стоит больших денег, и если фирма его проиграет, расплатившись с вами и оплатив судебные издержки, она не только лишится дохода, но и понесет крупные убытки. Вот я и рассчитал, что поскольку это для нас не главное, то лучше возьмем, сколько дадут, зато и ответственность будет меньше. - Правильно, - подтвердил Дэви, обнаружив, к своему удивлению, что ему скучно слушать Стюарта. Он почти чувствовал, как адвокат всей своей тяжестью налег на телефонный аппарат, устраиваясь поудобнее, чтобы долго и со вкусом поболтать и немножко посплетничать. Еще раз поблагодарив Стюарта, Дэви под каким-то предлогом отделался от него и повесил трубку, но улыбка не сходила с его губ. Мир, который так долго поворачивал к ним спину, равнодушный, рассеянный мир, вдруг обернулся к ним лицом, и теперь все смотрели на него и Кена, улыбаясь их удаче. Сердце Дэви замирало от счастья. - Кен! - крикнул он. - Кен! - И, услышав сонное бормотанье, закричал еще громче: - Мы получили деньги - пять тысяч пятьсот! - Что-о?! - За параллельную схему - пять с половиной тысяч долларов! Не успел он докончить, как на пороге появился Кен в расстегнутой и смятой пижаме. Всклокоченные волосы придавали ему мальчишеский вид. - Звони Броку! - через секунду выпалил он. - Скажи ему, пусть получает все деньги сразу и убирается к черту! Скорей звони ему, подлецу! - Сначала я позвоню Вики. Дэви взял трубку. И опять, словно его прикосновение наэлектризовало аппарат, раздался продолжительный звонок. - Кен, - сказал Дэви. - Сегодня никакой осечки быть не может. Этот звонок означает деньги. Вот увидишь. - Он приложил трубку к уху. - Хелло! Телефонистка с междугородной станции пропела, что их вызывает из Милуоки миссис Дуглас Волрат; потом в трубке защебетал веселый голос Марго, - даже на расстоянии чувствовалось, что она сияет от счастья. Она сообщила, что находится сейчас на пути в Нью-Йорк, куда через несколько дней приедет Дуг. Не могли бы Кен и Дэви подъехать в Милуоки, чтобы повидаться до отлета самолета? Она решила весь путь на восток проделать по воздуху. - Я послал тебе телеграмму минут пять назад, - перебил ее Дэви. - У нас замечательные новости! Таким же захлебывающимся голосом он сообщил ей об опыте, о Вики, о продаже патента и только потом сообразил, что Кен впервые слышит о том, что они с Вики решили пожениться. Он быстро обернулся, но лицо Кена было невозмутимо. - Это Марго? - спокойно спросил Кен. - Где она сейчас? Он взял у Дэви трубку и заговорил с сестрой подчеркнуто вежливым, холодным тоном. - Хорошо, - произнес он под конец так, словно речь шла о каком-то официальном деловом предложении. - Мы выедем через полчаса и к завтраку будем на месте. Он прошел в кухню, избегая смотреть на Дэви, с таким видом, будто ему пришлось нарушить данный себе когда-то обет. Дэви заметил его сдержанность и молча стал собираться в дорогу, оторвавшись от этого занятия только для того, чтобы позвонить Вики и рассказать ей о событиях. - Мы, наверно, к вечеру вернемся, - сказал он. - Я тебе тогда позвоню. Почти всю дорогу Кен молчал. Он сидел за рулем - человек в броне из кожи и стали, человек без возраста, с ничего не выражающим лицом. - Значит, ты женишься, - заметил он наконец. - И давно это вы надумали? - Мы договорились вчера вечером. - Когда же это будет? - Мы еще не решили. - А вы вообще что-нибудь решили? - спросил стальной человек. - Где вы будете жить, на что и как? - Нет, мы говорили совсем о другом. Потом они молча проехали пятьдесят извилистых миль, насыщенных утренним солнцем, жарким ветром и гулом мотора. Над городом повисла синеватая дымка, на центральных улицах среди сутолоки машин приходилось то и дело переключать скорости, ползти черепашьим шагом, останавливаться и ждать в бензиновом голубом дыму. Наконец Кен поставил машину в двух кварталах от гостиницы "Бельведер", и, только выключив зажигание и опустив ключ в карман, он продолжил и заключил этот краткий разговор словами: - Что ж, в случае чего дай мне знать. Дэви никогда не давал себе отчета в том, как хороша Марго, пока не увидел ее в вестибюле гостиницы "Бельведер". Она стремительно побежала навстречу братьям, похожая на трепещущий шелковый флаг. На ней было платье цвета беж, совсем без рукавов, и черная шляпа из такой тонкой плетеной соломки, что круглые поля казались почти прозрачным дымчатым ореолом: конусообразная тулья придавала ее лицу особую прелесть. Длинные, до локтей, перчатки на ее протянутых руках сияли безупречной белизной. Весь ее облик говорил о том, что она принадлежит к тем баснословно богатым людям, которых обыкновенный смертный видит разве только мельком, в окне машины, и даже здесь, в самом большом отеле столицы одного из центральных штатов, она резко выделялась среди окружающей обстановки. Марго схватила братьев за руки. Она поворачивала свое загорелое, нежное, как цветок, лицо то к одному, то к другому, как бы щедро делясь переполнявшим ее счастьем. - Ох, до чего хорошо видеть вас снова! - воскликнула она. - Так непривычно жить без вас. Мне все кажется, что это только временно. Дэви, значит, ты наконец женишься! И испытание прибора прошло удачно! Вы проголодались? Я хочу пойти куда-нибудь вместе с вами. Куда бы нам отправиться? Ее движения были стремительны и порывисты, при каждом жесте и повороте от нее исходил тонкий аромат. Мужчины останавливались и смотрели ей вслед. Марго повела Дэви и Кена в ресторан - высокий зал с дубовыми балками на потолке - и, сев между братьями, принялась выбирать по карточке завтрак для всех троих, словно все еще чувствовала себя ответственной за то, чтобы мальчики были накормлены досыта. - И непременно овощи, - заключила она, протягивая карточку метрдотелю. - Дайте нам шпинату и моркови. Благодарю вас. - Марго засмеялась. - Ручаюсь, что вы не ели овощей с тех пор, как я уехала! Ах да, чтоб не забыть... - Она открыла черную лакированную сумочку и, достав небольшую серую бумажку, протянула ее было Дэви, потом с нарочитой небрежностью сунула в руку Кену. Пока Кен разглядывал чек. Марго старательно затягивала ремешок сумочки, но Дэви заметил, что она украдкой следит за выражением лица Кена. - Десять тысяч долларов, - медленно произнес Кен. - Что это, собственно, значит? - Это вам обоим, - сказала Марго. - От меня. Дуг открыл на мое имя текущий счет, и я могу распоряжаться деньгами, как хочу. Это для вас, остальное пойдет на платья, о которых я мечтала всю жизнь. Кен протянул ей чек. - Мы не возьмем, Марго. Твой Дуг имел полную возможность вложить деньги в наше дело, он не пожелал. А теперь мы не желаем пользоваться его деньгами за его спиной. - Во-первых, это деньги мои, и я могу делать с ними что угодно. Во-вторых, он хочет участвовать в вашем деле. - Знаю я, как он хочет! - Ты неправ, Кен. Когда ты к нему обратился, его это не интересовало. А теперь интересует. Он узнал, что один банковский синдикат в Сан-Франциско субсидирует точно такую же работу. - То есть какую? - резко спросил Дэви. - Как это надо понимать? - Такую же, какую делаете вы. Не расспрашивай меня, потому что я больше ничего не знаю. Но я сказала Дугу, что вы, должно быть, далеко опередили тех изобретателей, иначе я бы уже знала... - Господи! - пробормотал Дэви. - Неужели ты не помнишь никаких подробностей? - Знаю только, что цель у них такая же, как и у вас, и все основано не на механике, а на электронике. В конце концов надо было ожидать, что у вас появится куча подражателей. - Конечно, раз они не твои братья, значит подражатели... Пойми, Марго, ведь сейчас невозможно определить, подражатели они или нет, - пояснил Дэви. - Вот увидим, кому Бюро патентов присудит первенство, тогда и узнаем. А у нас так и не было случая проверить последний ответ Бюро патентов. Мы уже обнаружили, что где-то на востоке, в фирме "Вестингауз", кто-то работает над таким же изобретением, но у нас совершенно разные методы. А теперь, оказывается, еще и в Калифорнии затеяли то же самое... Ух, меня даже в дрожь бросило! Черт его знает, сколько еще людей идет по тому же пути! - Надо бы проверить это, - безразличным тоном заметил Кен. - Вам совершенно нечего волноваться, - сказала Марго. - Кроме того. Дуг уже наводит справки. - Дуг? - недоверчиво спросил Дэви. - Я же тебе говорю, что он заинтересовался этим. Постойте, у меня есть чудесная идея. Дуг должен приехать в Нью-Йорк через десять дней или через две недели. Когда будет твоя свадьба, Дэви? - Мы еще не назначили дня. - Тогда устрой ее через две недели. К тому времени я смогу вернуться из Нью-Йорка. Пусть Дуг подождет меня в Уикершеме, и мы оба будем на твоей свадьбе. Давайте хоть на свадьбе соберемся все вместе. И вы сможете показать Дугу, что у вас есть. - Одно с другим не имеет ничего общего, - медленно сказал Дэви. - Если Дуг - пожалуй, я могу теперь называть его так, - если Дуг интересуется нашим изобретением, то давай об этом и поговорим. И, разумеется, вы будете приглашены на мою свадьбу, какая бы она ни была. Кстати, Кен, положи, пожалуйста, чек в карман. - Дэви с непоколебимой твердостью выдержал взгляд брата. - Мы принимаем его и благодарим. Кен очень медленно сложил бумажку и, не глядя на сестру, сунул в карман. - Спасибо, Марго, - спокойно сказал он. - Ты все-таки поговоришь с Вики? - обратилась Марго к Дэви. - Я спрошу ее, - сказал он. - Но вот эти изобретатели в Сан-Франциско... У них, видно, хорошо поставлено дело, вот что меня тревожит. Как тебе кажется, Кен? Кен покачал головой. - Я об этом не думаю, - произнес он. - Я вообще ни о чем сейчас не думаю. Сидя рядом с Марго, он выглядел бледным, осунувшимся и усталым. В исходившем от нее аромате, в вызванном ею потоке воспоминаний броня из кожи и стали лопнула и распалась на лоскутья и проржавевшие обломки. Простившись с Марго, Кен стал таким задумчивым и молчаливым, что Дэви счел за лучшее сесть вместо него за руль. Уже перевалило за полдень, и в воздухе стоял зной, как всегда в разгаре лета. Дэви постарался как можно скорее выбраться из города. Некоторое время дорога шла вдоль озера, его безмятежная прохладная синева простиралась на несколько миль, вплоть до терявшихся в солнечной дымке песчаных обрывов на том берегу. - Давай сделаем привал и выкупаемся, - предложил Дэви. - Жара просто убийственная. Кен смотрел в одну точку, лицо его застыло, и живыми казались только глаз", полные тоскливого раздумья. - Иди. Я подожду. - А ты не хочешь купаться? - Нет, - сказал Кен и взглянул на брата с глубоким упреком, словно тот предложил ему сплясать у постели умирающего. - На кой черт мне это купанье!.. - вдруг вспылил он. Машина бежала по пышущей зноем дороге. Дэви правил, а Кен сидел рядом в яростном смятении, которое не мог выразить словами, и мерно постукивал себя кулаком по ладони. Это движение напоминало автоматический, заряженный электроэнергией механизм, который, пока не кончится заряд, отстукивает ритмичные удары по одному и тому же месту. Душевная боль, вылившаяся в это движение, была так заразительна, что Дэви не удержался и крикнул: - Ради бога, возьми себя в руки, Кен! - Веди машину, - сдержанно отозвался Кен, - остальное тебя не касается. В Мэшекене, где дорога проходила по раскаленной солнцем главной улице, между двумя рядами торговавших машинами гаражей, Кен тронул Дэви за руку и знаком велел остановиться у гаража Макинтоша. Не произнеся ни слова, Кен вышел и захлопнул за собой дверцу - по его виду Дэви решил, что он сейчас вернется. Но потянулись нескончаемые минуты под палящим солнцем, которое отражалось яркими полосами и дробилось блестящими точками в зеркальных стеклах витрин по обе стороны неглубокого каньона - улицы, а Кен все не появлялся. Через четверть часа в гараже Макинтоша переднее стекло витрины растворилось, и в тот самый момент, когда в душе Дэви шевельнулись дурные предчувствия, на солнце блеснул лоснящийся сигарообразный кузов черно-желтого гоночного "оуберна", который съехал по скату на улицу; за рулем сидел Кен. Он резко остановил машину поперек тротуара и, пока Макинтош с механиком прикрепляли к буферам таблички с временным номером, сидел, уставившись прямо перед собой, словно поглощенный каким-то тайным видением. Потом он повернулся и взглянул на Дэви. В глазах его все еще стояла тоска, но губы изогнулись в полунасмешливой, полузастенчивой улыбке. Дэви выпрыгнул из машины и пошел к гоночному "оуберну". - Я приметил его еще по пути туда, - сказал Кен. - Немного подержанный. Новый стоит две тысячи шестьсот. Я купил за две сто. - Он машинально перевел скорость - его одолевала настоятельная потребность двигаться. - Вот, наконец, деньги Марго превратились в реальность, - медленно сказал он и добавил: - Только так их и надо тратить, чтобы снять с них проклятие. Теперь я ничего не имею против - можешь получить по чеку деньги, заработанные ею в постели. Вместо того чтобы ударить его, Дэви быстро отошел к своей машине и дрожащими руками взялся за руль. Меньше чем через пять минут сзади из знойного марева до него донеслось низкое гуденье, оно становилось все громче и громче, и наконец мимо с гулом промелькнули черно-желтая ракета, бледное лицо и вихревая струя воздуха. И оттого, что Кен мчался с такой неистовой скоростью, вся злость Дэви как бы иссякла. Полтора часа он ехал домой в ледяном одиночестве, и это было самое тоскливое чувство, какое он когда-либо знал. У стоявшей перед сараем новой машины все еще был такой вид, будто она, волоча за собой клубы пыли, мчится прямо в пекло, но Дэви только мельком взглянул на нее и прошел мимо. Кен сидел в конторе, уставясь невидящим взглядом на стопку отношений из Бюро патентов, лежавшую там уже две недели. Он держал в руке верхнюю пачку бумаг, но не перевернул даже первой страницы, и каемка пыли на следующей пачке осталась нетронутой. Он, как напроказивший ребенок, старался изобразить прилежание. - Прежде чем двигаться дальше, надо бы привести в порядок наши патентные дела, - негромко сказал он. Дэви ничего не ответил и прошел мимо, твердо ступая на каблуки. - Я продам эту проклятую машину, - продолжал Кен тем же тоном. - Я сделал глупость. Деньги нам нужны. Дэви наконец поднял на него глаза. - Ничего, - сказал он немного погодя. - По крайней мере ты облегчил себе душу, - и мы теперь можем идти дальше. - Мне такая машина не нужна, - заявил Кен. - Ты будешь ездить на этой машине, - медленно произнес Дэви с такой горечью, что голос его дрогнул. - Ты будешь ездить на ней, а когда не будешь ездить, повесь ее себе на шею и носи! И никогда не забывай про эту машину, потому что в этой машине вся разница между мной и тобой! Он повернулся к Кену спиной и подставил голову и руки под струю холодной воды из крана, потом стал надевать рабочий комбинезон. Разрыв с Кеном он ощущал почти физически, как глубокую рану в теле, такую болезненную, что было трудно сидеть за столом напротив Кена и делать вид, будто занят чтением. Но разрыв нанес рану не только ему - краешком глаза Дэви видел, что Кен тоже страдает. - За что ты меня наказываешь? - не вытерпел Кен. - Я же сказал, что продам ее. Дэви даже не взглянул на несчастное лицо брата. - Это как тебе угодно, - сказал он. Кен стукнул кулаком по столу. - Бездушный негодяй! - крикнул он. - Ну да, я свалял дурака! А с тобой разве этого не бывает? Ты и Марго - вы оба холодные, как рыба! Ну что, спрашивается, я такого сделал? - И Кен рывком поднялся со стула. - Как по-твоему, куда должны были пойти эти две тысячи сто? - Я же сказал, что продам машину! _Я же твержу это все время_! - Но ведь ты все-таки ее купил! Две тысячи сто долларов! И это при том, что мы не можем себе позволить даже новую заплату на штаны! Прежде чем думать о новых покупках, мы должны уплатить Броку, уплатить Чарли Стюарту и разделаться с сотнями старых долгов, о которых мы даже не говорили в последнее время. И если хочешь знать, - закричал Дэви, вскакивая и колотя себя в грудь, - надо подумать и о моей женитьбе! Что _мне_ прикажешь делать? Устраивать себе дом в твоей паршивой торпеде? Там даже нет заднего сиденья, чтоб использовать под кладовую! - Я ее продам! - взревел Кен. - Да кто, кроме тебя, станет покупать такую дребедень? - Господи, да неужели ты не можешь понять, какое чувство вызывают у меня эти деньги? Ведь это оскверненные деньги. На них следы пальцев Волрата. Помнишь, как неделю тому назад мы с тобой обалдели от радости, когда узнали, что за нашу работу предлагают деньги, а ведь как мы работали! А она попросту берет из денег, данных ей "на булавки", и швыряет нам чек на сумму, вдвое больше той, в какую оценили нашу работу. - Сдавленный голос Кена упал почти до шепота. - Когда Марго, такая изящная и нарядная, протянула мне этот чек, я готов был убить ее. И себя тоже. И тебя, если хочешь знать. Мне просто необходимо было выбросить хоть часть ее денег на ветер - только чтобы снять с них проклятие! - Сядь, - устало сказал Дэви. - Хватят об этом. Я всю жизнь был для тебя чем-то вроде мягкой подушки. Теперь - кончено. С этих пор ты будешь стоять на своих собственных ногах и сидеть на своем собственном заду. - Дэви задержался взглядом на лице брата чуть дольше, чем следовало бы, если б он хотел скрыть от Кена, что тот уже прощен и что рана уже зажила. Он взял убористо напечатанное официальное письмо и стал читать; но неспокойная совесть подсказала ему, что, хотя он уже освободился от бремени гнева и боли, Кен все еще испытывает страдания. И голос Дэви стал почти ласковым: - Черт с тобой, с этой машиной. Захочешь ее оставить - оставляй. Как-нибудь вывернемся. - Ты больше не сердишься? - поколебавшись, спросил Кен. Дэви слабо усмехнулся. - Может, ты наконец заткнешься и мы примемся за работу? 11 Гул голосов - смеющихся, кричащих, протестующих, - лязг тормозов и кассовых аппаратов, непрерывный стук машин, говорящий о том, что Америка за работой, - этот шум объемлет весь континент и, поднявшись высоко в воздух, грозовой тучей плывет на восток, к эпицентру всех штормов и бурь - Вашингтону. Здесь туча разражается ливнем над строгими фасадами правительственных зданий, потоки через двери проникают в комнаты и чуть не затопляют сидящих там клерков и их начальников. Осажденные мужественно расправляются с кипами бумаг, помеченных различными шифрами и буквами, передавая их из рук в руки, - они подлежат отправке до пяти часов и составят встречный поток официальных голосов, который, в свою очередь, поплывет над страной, вливаясь в этот оглушительно громкий говор многомиллионного народа; итак, закончился еще один день, наполненный грохотом и гулом, и за этот день Америка стала богаче, похоронила своих мертвецов, храбро впустила в жизнь новорожденных и смазала свои гигантские машины, чтобы они сделали еще одно из тех конвульсивных движений, из которых и складывается жизнь. Вечер спустился на восточную часть Соединенных Штатов, и Вашингтон засверкал своими ярко освещенными монументами, лихорадочно готовясь к тому, чтобы наутро снова приступить к управлению страной. В городе Вашингтоне на третьем этаже грязного серого здания, именуемого Бюро патентов правительства Соединенных Штатов Америки, имеется огромная комната, разделенная на квадратные клетки; и трудно представить себе, что горы бумаг, возвышающиеся на письменном столе каждого эксперта, отражают лицо технической Америки, каким оно будет через несколько десятилетий, и путь, которым идет ее мысль. Здесь стоит церковная тишина, хотя бюро является ареной бурных споров и братоубийственной войны, которую ведут между собой промышленные предприятия. В каждом закутке за письменным столом сидит человек; и вот уже около двух лет один из этих экспертов ведет нескончаемый и беспощадный спор с братьями Мэллори - спор, в котором не произносится громко ни одного слова, в котором не бушует гнев, в котором царит полное согласие умов, а предметом его является вопрос о том, зря или не зря потрачены все эти годы, которые братья Мэллори целиком отдали работе. За тысячи миль от Вашингтона Дэви, казалось, чувствовал упорное сопротивление эксперта, хотя и не представлял себе, как выглядит этот человек. Для него эксперт был просто мозгом, работающим в таинственной темноте за чуть приоткрытой дверью. Однако когда Дэви читал длинное письмо, в котором излагались причины отказа, и дошел до главного - утверждения, что изобретатели не оригинальны в своем труде, он как бы различил в этой темноте блеск очков без оправы и довольную улыбку на тонких губах. Почти полтора года назад Мэллори впервые начали разговор о своем изобретении, сообщив эксперту о том, какой они соорудили прибор, каковы принципы его работы и почему их изобретение можно считать новым и отличным от всего, что когда-либо делалось до них. Они хотели получить постановление конгресса, дающее им исключительные права сооружать и продавать то, что они изобрели, - постановление, именуемое патентом. Человек, сидящий в одной из клетушек, молча прочел их заявку и, поразмыслив месяцев восемь, ответил, что братья Мэллори в нескольких пунктах допустили ошибку. Кроме того, эксперт напомнил им, что некий человек в 1917 году изобрел нечто похожее на одну из частей их сложного прибора и использовал это в механизме, предназначенном для совершенно других целей; а кто-то другой в 1922 году применил схему, подобную той, которую построили они, для точно такой же цели. Таким образом, по причинам, изложенным выше, претензии, перечисленные в пунктах 1-12 включительно, удовлетворены быть не могут; а поскольку вся заявка в целом содержит всего двенадцать пунктов, педантично продолжал эксперт, она отклоняется полностью, и Бюро патентов не считает возможным просить конгресс Соединенных Штатов о принятии соответствующего постановления. Этот первый официальный документ послужил толчком к разрыву с Броком; вскоре после того как были подписаны документы о прекращении всяких деловых отношений с банкиром, Дэви и Кен снова вернулись к разговору с человеком, сидящим в клетушке. Этому человеку было указано на то, что он сам ошибается и что в пяти пунктах его возражений опущено главное. Братья подробно остановились на разборе этих пунктов. Что до приведенных экспертом возражений, то существует три причины, по которым изобретение 1917 года никоим образом не могло войти составной частью в изобретенный ими прибор и выполнять те функции, для каких этот прибор предназначен. Все эти три причины были изложены эксперту. Что же до ссылки на изобретение 1922 года, то при ближайшем рассмотрении оказалось, что эксперт ошибся и тут, увлекшись формой и забыв о функциях. Мэллори соглашались с тем, что чертежи на бумаге действительно выглядят похожими, но объясняется это лишь особенностями чертежной техники. В электрическом же отношении между ними нет никакого сходства, и обе схемы были подробно описаны для сведения эксперта. В конце излагалась просьба удовлетворить заявки, изложенные в пунктах 1-12 включительно, и довести до сведения конгресса Соединенных Штатов тот факт, что все права на данное изобретение принадлежат братьям Мэллори. Такой подробный ответ, по-видимому, потребовал от эксперта весьма серьезных размышлений, и весь остаток зимы, а также всю весну 1929 года он выжидал. Но его вторичный отказ, который изучал сейчас Дэви, доказывал, что выжидал он не потому, что был поставлен в тупик или загружен другой работой, а просто потому, что он хотел подобрать такое оружие, чтобы можно было сразить их насмерть: Дело в том, что отвергнуть чью-либо заявку, сославшись на уже выданный патент, можно лишь в том случае, если этот патент уже год как зарегистрирован в книгах Бюро; и вот за то время, пока эксперт ждал, сидя в своем закутке, истек годичный срок для четырех патентов, о которых он еще не мог упоминать в своем первом отказе, и теперь эксперт учтиво преподнес их братьям Мэллори. Возражения, выдвинутые против их заявки, были составлены очень ловко и при первом чтении казались неопровержимыми. Даже перечитывая письмо вторично, Дэви был глубоко убежден в том, что отказ окончательный и вполне справедливый. И лишь читая письмо в четвертый или пятый раз, он начал замечать маленькие пробелы в доводах эксперта, похожие на трещинки в монолитной глыбе. Из всего этого Дэви сделал, впрочем, один бесспорный вывод: не только они с Кеном работают в этой области. Другие люди в разных уголках страны жили все это время одной с ними мечтой. Эти люди работали в такой же безвестности, как и они, и, по-видимому, с такими же взлетами и падениями, со своими Бэннерменами, со своими Броками, быть может, даже со своими Волратами. Две из четырех схем, как явствовало из патентов, были весьма примитивны по сравнению со схемой Дэви и Кена и практически неприменимы - патент был выдан их изобретателям только за новизну идеи. По собственному опыту Дэви знал, что эти две схемы существуют только на бумаге и никогда не дадут хороших результатов на практике - они просто никуда не годятся. Но две другие схемы, которые привел в доказательство своего отказа эксперт, отличались изобретательностью и были так же тщательно продуманы, как и их собственная. Одна из этих схем представляла собой улучшение конструкции, уже запатентованной фирмой "Вестингауз" в 1922 году, а вторая была совершенно новым изобретением в этой области. Изобретатель этой последней схемы жил в Сан-Франциско, а под фамилией его стояло название синдиката; по-видимому, это была та самая группа, о которой говорила Марго. Схема была придумана человеком на редкость одаренным, это несомненно, а размах проведенной им работы указывал на то, что в его распоряжении имеются большие средства. Робинзон Крузо стоял, как громом пораженный, увидев на песке следы одного только Пятницы, а перед Мэллори неожиданно предстали целых два человека, вторгшихся в область, которую братья считали только своей, - и все-таки Дэви нисколько не испугался. Он все время подозревал, что может произойти нечто подобное. Кроме того, он почувствовал приятную уверенность в своих силах - ведь если еще кто-то работает над тем же, что и он, значит, это вовсе не бессмысленная затея; к тому же другие изобретения в таком виде, как сейчас, имеют мало общего с их работой. Если раньше у него и возникали сомнения в своих способностях, сейчас они полностью исчезли. Дэви чувствовал себя неуязвимым - как бы он сейчас ни поступил, успех обеспечен, - и все-таки что-то заставляло его быть крайне осторожным. - А ты что думаешь на этот счет? - с расстановкой спросил он Кена. - Какого черта, да мы всех их побьем! - сказал Кен; ссылки на уже существующие изобретения он воспринял как вызов, на который ему не терпелось ответить. - Если все ограничится только этим и других соперников, у нас не будет, считай, что патент у нас в кармане. Кен с мрачным удовлетворением посмотрел на свои стиснутые кулаки. - Все выходит так, как мы задумали, - медленно произнес он, - словно осуществляешь чертеж, сделанный на кальке. И все эти умники, которые в нас не верят, будут читать о наших успехах и плакать. И Волрат первый. Вот сейчас я хочу, чтобы он был нашим партнером. Просто для того, чтобы посмотреть, как он будет вести себя в том единственном деле, где он никогда не сможет играть главную роль. - А я думаю не о людях, - медленно сказал Дэви. - Я думаю о самом изобретении. По-моему, наша работа лучше всех - пока. Вот и все. - Терпеть не могу этот твой многозначительный тон. У меня от него начинают мурашки бегать. - И я не уверен, что она долго будет самой лучшей. - Ох, бога ради, не нервничай! - Стоит только взглянуть на эти патенты, и в голову приходит миллион способов улучшить их. - Тем хуже для них. Пусть делают, как могут. - Ты не понимаешь главного: можно придумать, как улучшить другие системы, но нашу собственную улучшить уже почти нельзя. Впервые Кен не нашел что ответить. - Возьми, к примеру, придуманную у "Вестингауза" систему распыления точечных фотоэлементов на листе слюды. Если им удастся уменьшить и сблизить эти точки, изображение получится четким и ясным. Тут необходимо вмешательство химика, а фирма "Вестингауз" может нанять тысячу химиков для работы над этой проблемой. И решение ее - только вопрос времени. Кен по-прежнему молчал, и Дэви, выждав немного, продолжал дальше: - Этот изобретатель из Сан-Франциско передвигает все изображение мимо крошечной щели, в которую попадает в данный момент только маленькая часть изображения. Ты сам говоришь, что, усовершенствовав усилительную схему, он сможет делать свою щель все меньше и меньше и получит отличное изображение. А у нас ведь совсем другая проблема. Мы не можем добиться четкости, потому что применяемая нами сетка недостаточно тонка, а сделать ее еще тоньше уже нельзя, хоть умри. Понимаешь, я хочу доказать тебе, что коренная разница между тремя изобретениями состоит только в материалах и чисто механической технике, которыми пользовались изобретатели, то есть не в основной идее, а во внешних факторах. Конечно, наша работа сейчас - лучшая из всех и, по всей вероятности, будет лучшей в ближайшие пять-десять лет. А потом они нас обгонят, и тут уж мы ничего не сможем поделать. - Значит, впереди еще пять-десять лет? - с явным облегчением усмехнулся Кен. - Да ты только представь себе, какую уйму денег можно заработать за пять-десять лет. Дэви ничего не ответил. Он отвернулся и подошел к окну. - Ты все-таки подумай об этом, - продолжал Кен. - Подумай, что мы сможем сделать, если у нас будет монополия на такую штуку в течение пяти или десяти лет! - Я сейчас думаю, самое ли это для нас главное, - произнес Дэви. Кен изо всей силы ударил кулаком по столу. - Довольно! - повелительно сказал он. - Мы сейчас достигли всего, чего хотели. Не время раскачивать лодку. Мы с тобой уговорились сделать эту работу, и мы доведем ее до конца. Осталось совсем немного - придумать, как нам управлять предприятием, которое будет стоить миллиард долларов. Ведь только к этому и сводятся все наши с тобой разговоры. - Только к этому? - Боже всемогущий, а к чему же еще? - Вот это я и пытаюсь сейчас выяснить. Для меня лично, - сурово сказал Дэви, - миллиард долларов - пустой звук. Я произношу эти слова и чувствую: они никак не отвечают моим стремлениям и даже не волнуют меня. А вот если я спрошу себя, хочу ли я трудиться, чтобы создать прибор, который будет работать так, как мы всегда мечтали, - у меня просто замирает сердце. И тогда что из того, если в жизни не все получается точно по чертежу, который мы с тобой придумали пять лет назад? Что из того, если мы даже не получим монополию на наше изобретение? - Он внезапно расхохотался. - Ты же знаешь, мы с тобой можем прожить на куда меньшую сумму, чем миллиард или даже какой-нибудь несчастный миллион долларов! - К чему ты клонишь? - с расстановкой спросил Кен. Губы его крепко сжались. - Почему мы не получим монополию на наши изобретения? Почему все не может произойти точно по нашему чертежу? - Он поднялся с места. - Черт тебя возьми, Дэви, ты, как видно, уже что-то решил! К чему ты клонишь, скажи, ради бога? - Признаться, я сам не знаю. Я только пытаюсь представить себе, что будет через много лет... - Да перестань ты! - прикрикнул на него Кен. Лицо его покраснело от злости. - Через много лет мы все будем лежать в могиле! - Предположим, что мы получим патент на изобретение и будем иметь для разгона пять лет. А теперь скажи мне, миллиардер, что произойдет, если телевидение к этому времени коммерчески не оправдает себя? Или представь себе, что мы ввяжемся в тяжбу? Уж они такой возможности не упустят, будь уверен. Стоит им понять, что они могут выдвинуть против нас обвинение в нарушении авторских прав и протянуть дело в суде, пока их лаборатории нас не обгонят, они сейчас же это обстряпают и будут стоять на своем, даже если тяжба обойдется им в миллион долларов. Ну что такое миллион, когда впереди куш в целый миллиард? - Ты думаешь, я согласился бы взять в компаньоны Волрата, если бы у него не било денег, чтобы бороться за нас? - А мне сейчас наплевать на Волрата! - Ну, знаешь, пора наконец выяснить, на кого же тебе не наплевать. - Я уже сказал тебе: главное для меня - продолжать работу. - Он смотрел Кену прямо в лицо. - И я готов сейчас же полностью изменить план действий. С этой самой минуты! Мы должны добиваться патента, но дальнейшую работу над нашим прибором надо немедленно прекратить. Будем считать его просто экспериментом. И с этого дня начнем работу над усовершенствованием их изобретений - да так, чтобы обогнать всех. Мы же с тобой можем это сделать! И, таким образом, мы будем совершенствовать ту единственную систему, которая, как мы знаем, может дать результаты уже сейчас и которую можно улучшать и дальше... - Ты совсем с ума сошел! - разъярился Кен. - Ты все выбрасываешь на свалку - и во имя чего? Единственно, чего мы добьемся, - это патентов на улучшение чужого изобретения. А основные права по-прежнему останутся у них. Мы не сможем и пальцем двинуть без их разрешения. - А они не смогут и пальцем двинуть без нашего. И только такая работа сможет дать нам наибольшее удовлетворение. Такой ли уж я сумасшедший? Спроси-ка себя, что заставляет тебя вставать спозаранку, бежать в мастерскую и трудиться по пятнадцать часов в сутки - и так день за днем? Ведь ты это делаешь не из-под палки - значит, любишь свое дело! А почему? - Всякий раз, как я поворачиваю рычаг, всякий раз, как я слежу за стрелкой на циферблате, я знаю, что приближаюсь к чему-то огромному... - Ладно, к чему же именно? - не отставал Дэви. Кен сказал очень просто: - К богатству, к такому количеству денег, что даже неизвестно, куда их девать. - Ерунда, - сказал Дэви. - Может быть, тебе кажется, что ты так думаешь, но это неправда. И я сейчас тебе это докажу. Представь себе, что у тебя куча денег и ты можешь купить себе все, что хочешь, а куча все не уменьшается. Неужели ты перестанешь работать? - Нет, почему же - работа доставляет мне удовольствие. Дэви в отчаянии ударил кулаком по столу и заговорил страстно и возбужденно: - Вот мы и вернулись к тому, с чего начали! _Почему_ тебе нравится созидать что-то новое - такое, что никогда не существовало прежде? Как называется то стремление, которое движет тобой? Хоть раз в жизни посмотри на дело прямо, забудь о всяких рекламах и россказнях про головокружительные карьеры! Отчего ты чувствуешь, что рука у тебя точно приросла к инструменту? _Почему_ ты любишь создавать? _Почему_ ты гордишься своей работой, сознавая, что вложил в нее душу? Ради бога, попробуй наконец разобраться в себе. Что тебе доставляет самую большую радость в жизни? - Деньги, - глухо сказал Кен. - И больше ничего. - А зачем Тебе нужны деньги? - спросил Дэви. - Оставь меня в покое! - воскликнул Кен, мучимый противоречивыми чувствами. Он сделал движение, как бы желая убежать. - Я все выслушал и ни с чем не согласен. Мы будем продолжать нашу работу, как и собирались. - Я говорю об этом миллиарде долларов, - не отставал Дэви. Он схватил Кена за руку. - И ты ответишь на мой вопрос. Зачем он тебе? Кен медленно поднял глаза на брата. - Потому что, если хочешь знать, я одинок, - негромко произнес он. - Конечно, работа - прекрасная штука. Мы с тобой большие люди - изобретатели, инженеры, творцы, и все-таки мне этого мало. Мне нужны люди, а людей-то в моей жизни теперь и нет. Марго ушла из нее, и ты тоже. И не говори мне, пожалуйста, что мы с тобой по-прежнему живем и работаем вместе. Мы просто стоим рядом - вот и все. - Он не глядя сунул в рот сигарету. - В мастерскую приходит Вики - и мне уже нет места. Ни в ее жизни, ни в твоей. Когда у меня будут деньги, я уеду далеко отсюда. Подальше от тебя, подальше от этого дома, где жила Марго... - Он осекся, стараясь овладеть своим голосом, но смотреть на Дэви был не в силах. Отвернувшись в сторону, он заговорил уже гораздо спокойнее: - И есть еще одна причина, почему именно ты не имеешь права говорить о том, чтобы плюнуть на всю нашу работу. Ты ведь женишься, и тебе будут нужны деньги. У вас появятся дети. Мы сможем получить патент лишь в том случае, если окажемся лучше других, - и мы сумеем быстро доказать наше преимущество. А что будет потом - уже неважно. Надо продолжать работу, как было решено, и мы добьемся всего, чего хотели. Ты, Марго и я - люди, созданные для счастливых концовок. Дэви стоял неподвижно - ему нечего было сказать, ибо он вдруг понял, что, стараясь доказать одну истину, он нечаянно открыл Кену совсем другую. Наступившее молчание было тягостным для них обоих. Через час почтальон вручил Дэви телеграмму, адресованную Д. и К. Мэллори для передачи миссис Дуглас Волрат. Дэви разорвал конверт и прочел: "Прилетаю в четверг. Целую. Дуг". - Давно пора, - язвительно заметил Кен. - Ты в самом деле хочешь его видеть? - Я хочу видеть его деньги. Нам потребуется все, что он сможет нам дать, чтобы провернуть это дело побыстрее. И, ей-богу, мы своего добьемся! Дэви медленно покачал головой. - И все-таки не думай, что тебе удалось втереть мне очки, Кен. Рано или поздно тебе придется ответить на мок вопросы так, как отвечаю на них я. А не то этот камень свалится нам на голову, и мы не успеем даже отскочить в сторону! - А я говорю, что мы будем держаться первоначального плана. До сих пор все шло благополучно. Ты мастер брать дальние прицелы - вот и рискни сейчас остаться с нами. - Нет, - сказал Дэви. - То, о чем я говорю, только кажется дальним прицелом. Для меня все это близко и ясно. Я могу спорить с тобой сколько хочешь, но сейчас ты должен согласиться со мной только в одном: ты не будешь договариваться с Дугом Волратом ни о чем, пока мы не обсудим все это между собой. Кен промолчал, но хотя он не ответил "нет", Дэви почувствовал, что они так и не пришли к соглашению. Самолет, которым управлял Волрат, описывал круги над Уикершемом перед посадкой. На посадочной площадке горячий ветер гонял крохотные столбы пыли. Сверху они казались крутящимися каплями воздуха, превратившегося в студенистую массу. Даже с высоты трех тысяч футов было неприятно глядеть на царившее внизу смятение. В-верху же стояло безветрие, так что самолет, не меняя курса, приблизился к городу с восточной стороны и, промчавшись над заводом, с гулом пошел на посадку. Аэродром был весь в ухабах и зарос травой - он как бы снова постепенно превращался в пастбище. Вокруг не видно было ни одного самолета, и Волрат тщетно всматривался, не бежит ли кто-нибудь ему навстречу. Завод выглядел точно таким, каким он его оставил, но на площадке, где раньше всегда стояло не меньше сотни автомобилей, теперь виднелось всего пять-шесть. Волрат нажал педаль акселератора и, подрулив к зданию, проехал вдоль окон конторы. Куда запропастился Мэл Торн? Какого черта никто не выходит? Из окон на него уставились два-три знакомых лица, но никаких признаков суеты Волрат не заметил. Раздраженный и злой, он выключил мотор и распахнул дверцу кабины. В ту же секунду из дома, сощурившись от солнца, неторопливо вышел Мэл Тори в легкой рубашке, без пиджака. - Наконец-то! - проворчал Дуг. - Вы что там, вымерли все, что ли? Мэл помог ему подложить под колеса чурбашки, но это была обычная услуга, в которой ни один летчик не откажет другому. - А чего же вы, собственно, ждали? - спросил Мэл. - Флагов? Дуг обернулся, удивленный непривычным для него тоном. - Какая муха тебя укусила, Мэл? - Ну, знаете, будь я проклят! - медленно сказал Мэл, глядя ему в лицо. - Уж такого я не ожидал! Вы врываетесь сюда, будто ваше имя на вывеске еще что-то значит! Разрешите вам сказать, что завод носит имя Волрата только по той причине, что у фирмы нет денег на краску для новой вывески. - Что случилось с тем военным заказом? - резко спросил Дуг. - С каким военным заказом, позвольте спросить? - Перестань! Об этом заказе шли переговоры еще при мне. И все было уже налажено. Вам оставалось только довести дело до конца. - Переговоры шли, пока вы не дали тягу. Но как только вы повернули нам спину, все полетело к чертям. Да об этом заказе, будь он проклят, они больше и не заикались. Эти господа сделали вид, будто никогда о нас и не слыхали. Когда вы, молодой человек, хотите развязаться с тем, что вам надоело, вы делаете это с блеском! Дуг вздохнул и огляделся. - Мэллори еще не приехали? Они собирались встретить меня и отвезти в город. - Он взглянул на Мала и вдруг рассмеялся. - Что ж, ты так и не впустишь меня в контору? Мал пожал плечами. - Входите, - сказал он. - Можете подождать внутри. Завод казался совершенно заброшенным. Среди бездействующих станков почти терялся единственный самолет, находившийся в процессе сборки; голоса нескольких рабочих эхом отдавались в пустых стенах и поэтому казались неестественно громкими. - Вот этот самолет мог бы в два счета обогнать "Сокола", если бы мы его когда-нибудь доделали до конца. Я знаю, если б я мог лететь на нем в сентябрьских состязаниях, наши дела сразу пошли бы в гору. Но самолет никогда не будет закончен, так что и говорить об этом нечего. Они вошли в контору. Мал налил в картонные стаканчики виски Дугу и себе. Стаканчики явно уже были в употреблении. Мал быстро выпил виски и налил себе еще. - Недели через две, - сказал он, - шериф опечатает завод. Между прочим, директор завода - я. - Я и рассчитывал, что ты будешь директором. Мал криво усмехнулся. - Директором этой мертвецкой? - Когда я уезжал, здесь было не так, Мэл. Не сваливай вину на меня. - А кто же виноват, как не вы? Слушайте, распродавать акции можно по-разному. Нашлось бы немало людей, которые постепенно раскупили бы их, и без всякой суматохи. Вы бы и так набили себе карман. Но выбросить все сразу на открытый рынок - это был наилучший способ сшибить нас с ног. И это могли сделать только вы, потому что ни у кого не было такого количества акций, как у вас. Черт возьми, люди, которые имели несравненно меньше вашего и еще меньше вашего интересовались тем, что мы тут делаем, - и те вели себя куда осторожнее! Все думают, что вы устроили ловкую аферу и что это было обдумано заранее. Но я-то знаю, что это вовсе не так. - Очень рад, что хоть вы это понимаете. - О, я слишком долго работал с вами, поэтому не верю, что вы на это способны. - На его покрытом шрамами лице вдруг появилось выражение горькой злобы. - Я-то знаю - вы даже не понимали, что делаете. Я давно уже жду случая сказать вам это. Те, кто пытается разгадать ваши планы, всегда остаются в дураках, потому что и разгадывать-то нечего - у вас не бывает никаких планов. Вас просто заносит то в одну, то в другую сторону, а так как вы при этом всегда располагаете большими деньгами, то неизбежно наживаетесь на любой своей затее. Вы не особенно умны и не особенно глупы. В этом все дело. Вот что я хотел вам сказать. Дуг поглядел в свой наполовину опорожненный стакан. - Мне очень жаль, Мэл. Я, конечно, должен был предупредить вас, чтобы вы успели вовремя продать свои акции. - Боже, до чего вы бываете глупы! Четыре года назад, когда вы подобрали меня на Брайант-сквер и я рассказал вам о своей идее насчет нового самолета, - слышали вы от меня тогда хоть слово насчет денег? Я придумал, как построить самолет усовершенствованной конструкции, и говорил только об этом. Вот и все. А наживать на этом деньги - это уж вы придумали. - Давайте я куплю все ваши акции по тридцать долларов за штуку. По такой цене я продавал свои. - Теперешняя цена им - тридцать центов, и то никто не берет. Только за эту цену я и могу их продать. Если я получу с вас по тридцать долларов за штуку, я не смогу смотреть в глаза двумстам человекам в этом городе, хотя со многими я даже не знаком. А, да ну их к черту, эти акции! Вы даже не понимаете, о чем я говорю. - Он залпом выпил свое виски и налил еще. - Как идут ваши