ь в Уикершем после двухнедельного пребывания в штате Мэн, куда он ездил навестить отдыхавшую там семью, пожелал выслушать отчет Кена о том, что сделано за время его отсутствия. Он позвонил в субботу, в конце дня, вероятно заскучав в одиночестве, и предложил Кену пообедать с ним в Загородном клубе. Кен охотно согласился. - А как же Вики? - спросил Дэви, когда Кен повесил трубку. - Ты ей позвонишь? Кен сдвинул брови. - А, черт, совсем забыл. Слушай, будь другом, своди ее в кино вместо меня. Звонить не надо, просто пойди и объясни ей, почему так вышло. Я даже оставлю тебе машину. Но как только Кен ушел, Дэви, решив соблюсти вежливость, позвонил Вики в книжную лавку. - ...В общем он не мог не пойти, - сказал Дэви. - Это деловая встреча. Вики, сделайте мне большое одолжение: давайте поедем куда-нибудь поужинать. А потом пойдем в кино или в Павильон - там сейчас новый оркестр. Вики помолчала, потом рассмеялась мягко, но с оттенком грусти. - Дэви, вы даете слово, что будете приглашать меня каждый раз, когда Кен меня надует? Улыбка сошла с лица Дэви: он понял, что, сколько бы ни внушал себе, будто умывает руки, все равно зараза въелась в его плоть и будет выступать наружу при каждом благоприятном случае. Он поймал себя на том, что для нее бреется и одевается с особой тщательностью. Уступив настояниям Кена, он тоже приобрел себе новый костюм, правда, не сшитый на заказ, как у Кена, а готовый, - в магазине студенческого городка. Дэви завязал черный с золотом галстук и попытался отвернуть пристежной воротничок так, как это делал Кен. Серый фланелевый двубортный костюм с небольшими лацканами Дэви аккуратно застегнул на все пуговицы. Ни один из его прежних костюмов не сидел на нем так хорошо, и Дэви, поворачиваясь перед небольшим зеркальцем, мельком подумал, похож ли он хоть чуточку на изящного франта в небрежно накинутом енотовом пальто, который улыбался с рекламы фабриканта готового платья, поставив одну ногу на подножку голубого "джордан-плейбоя". Но никакого сходства между ними не было, и Дэви это знал. Прежде всего, Дэви не улыбался. При мысли о предстоящем вечере сердце его начинало стучать, разгоняя по телу смутный сладкий страх, моментами становившийся нестерпимым. "Если бы мне было все равно, - с болью подумал Дэви, - наверное, мы бы весело провели вдвоем вечер". Его брал ужас, когда он думал о предстоящем свидании, но тайное опасение, что их встрече может что-нибудь помешать, придавало этому ужасу странную сладость. Вики ждала его у книжной лавки, на ступеньках, служивших ей спасением от хлынувшей на улицу субботней толпы. С того дня, как она неожиданно увидела здесь Кена, явившегося просить прощения. Вики молилась про себя, чтобы это чудо повторилось еще раз. Если бы она сумела сосредоточить всю свою волю на одном желании и смотреть зорче, Кен, наверное, опять возник бы из толпы пешеходов, посмеиваясь над ее долгими и тщетными поисками. Вики стояла на ступеньках, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Она казалась очень одинокой, и это придавало ей особую прелесть. С весны лицо ее заметно осунулось. На веках обозначились крошечные голубые жилки, а взгляд расширенных сухих глаз был словно устремлен в безнадежность. Вдали показался маленький "додж", медленно пробиравшийся сквозь уличную сутолоку, и какая-то частица души Вики взмолилась: "Пусть это будет Кен, господи, - и я поверю в тебя!" Но столько раз ее молитвы оказывались напрасными, что, увидя Дэви, она лишь покорно вздохнула. Когда Дэви распахнул перед нею дверцу, Вики пытливо взглянула на него, точно надеясь услышать более убедительное объяснение отсутствия Кена - объяснение, которое как-то докажет ей, что Кен все-таки любит ее. Но Дэви даже не произнес его имени, а она из гордости не стала расспрашивать. Дэви повез ее к Беллу - в ресторан, где встречались политические деятели и конгрессмены во время сессии законодательных органов. Темный дуб, штукатурка "под шагрень", жестко накрахмаленные скатерти и салфетки - таков был стиль этого заведения. Здесь царили комфорт и двуличность, здесь сытые люди спокойно сговаривались между собой, как утопить своих друзей, таких же сытых людей, сидевших за соседним столиком. И как человек, обостренным чутьем улавливающий малейшие следы запаха, от которого ему когда-то стало дурно, Вики мгновенно почувствовала эту атмосферу, ибо она уже на себе испытала, что такое предательство. Она знала все оттенки ощущений, которые проходит тот, кого предали, - смесь гнева, боли, отчаяния и, наконец, всепрощающей покорности, - ведь в конце концов приходишь к убеждению, что предатель был не волен в себе, подчиняясь законам, диктуемым некоей властью, будь то власть бизнеса или власть равнодушия, сменившего любовь. Вики слушала Дэви, стараясь изобразить на лице внимание, но ни на секунду не переставала сознавать, что матовые стекла окон лишают ее возможности глядеть на улицу, искать глазами Кена. Она как бы очутилась в западне. Если, конечно, Дэви не дал знать Кену, куда они идут, и он не придет сюда, как только освободится. При входе каждого нового посетителя глаза ее устремлялись на дверь. Она изо всех сил боролась с собой, стараясь прекратить эту предательски фальшивую игру. Кен не придет - это ясно. Усилием воли она заставила себя увидеть Дэви, на которого до сих пор смотрела невидящим взглядом. И с таким же усилием напрягла сопротивляющееся внимание и заставила себя слушать то, что он говорит. Она завидовала тому, что Дэви так поглощен своей работой. Словно впервые она разглядела его смуглое серьезное лицо - лицо Кена, но вылепленное более грубыми руками. "А что если бы я влюбилась в него", - вдруг подумала Вики. И с той же напряженностью, с какой она томилась по Кену, Вики попыталась представить себе, как она прижимается губами ко рту Дэви, обвивает руками его шею, льнет к нему... Сидеть у него на коленях и тереться щекой о его щеку; лежать рядом с ним на диване в гостиной деда, блаженно изнемогая от темноты, от прикосновения его рук, ласкающих ее тело" от долгих пауз между произнесенными шепотом нежными словами, в которые выливается смутный вздох желания... - Вы не согласны со мной? - вдруг перебил себя Дэви. - Я? - Вы сказали "нет" и покачали головой. Вики отвела взгляд. - Я просто подумала о том, что никогда не может случиться, - сказала она, словно очнувшись, ибо Дэви давно уже исчез из ее мыслей и все это время она была опять с Кеном. Она поглядела на Дэви серьезным, испытующим взглядом и в приступе самоуничижения решила, что он удивляется, как можно быть такой дурой. Минуту назад он говорил ей, что теперь окончательно убедился в одном: их работа имеет несравненно более важное значение, чем кажется с первого взгляда. Если рассматривать электронную схему как подобие нервной системы, то и в радио, и в их изобретении основные схемы функционируют точь-в-точь, как мозговые центры, управляющие слухом и зрением. И если существует возможность воспроизвести эту часть работы человеческого мозга, говорил Дэви, то в будущем... Вики молчала, и Дэви, приняв ее притворную внимательность за поощрение, с еще большим жаром стал рассказывать о своей работе, пока она вдруг не сказала "нет" и даже не сумела толком объяснить, что имела в виду. И теперь Вики никак не могла понять, что означает выражение его лица - презрение, досаду или, быть может, сочувствие? Как тоскливо и жутко стало вдруг у нее на душе! Когда Вики впервые заметила, что Кен начал охладевать к ней, она старалась уверить себя, будто это лишь потому, что их отношениям не хватает полноты - не свершилось некое волшебство, или то, что, как ей давали понять, должно быть волшебством. Но сейчас она сомневалась, удержало ли бы его даже волшебство. В ней уже не осталось ни умения владеть собой, ни гордости - ничего, кроме предельного отчаяния, которое доводило ее до того, что, когда с ней кто-нибудь заговаривал, она с трудом подавляла желание взмолиться: "Сделайте так, чтобы он снова полюбил меня!" - Я уезжаю, - сказала Вики. - В Кливленд. - Надолго? - спросил Дэви. Вики удивленно взглянула на него - ей казалось, что все должны понимать, в каком она смятении. - Навсегда, - ответила она. Дэви пристально разглядывал узор на скатерти; лицо его помрачнело. - Но ведь Кен не единственный человек в городе. Если, конечно, это из-за Кена. - Конечно, из-за Кена, - устало произнесла Вики. - И он - единственный. - Откуда вы знаете? Вы когда-нибудь присматривались к другим? - Нет. Мне и незачем присматриваться. Но жить возле него слишком мучительно. А раз так, то надо быть сущей дурой, чтобы не встать и не уйти. На худом лице Дэви не дрогнул ни один мускул, но трудно было выдержать взгляд его голубых глаз. - Если вы так настроены, - сказал он немного погодя, уже не глядя на нее, - то, пожалуй, вам действительно лучше уехать. Когда Дэви вернулся домой, Кен в своем новом костюме сидел за столом в кухне, положив перед собой крепко сцепленные руки. Увидев брата, он даже не шелохнулся. Потом вместо того, чтобы спросить о Вики, он сказал: - Кажется, мы расстанемся с Броком. - Почему? - Он хочет, чтоб мы реорганизовали дело: построили его, как он говорит, на деловой основе. - Кен встал и зашагал по кухне. - Это значит - мы с тобой уже не будем работать на пару, как изобретатели, а должны создать промышленное предприятие. Чем больше народу будет работать, тем скорее мы добьемся осязаемых результатов - так он считает. Говорит, будто средства он доставал именно на таких условиях. Дэви подавил готовый вырваться протест и спросил только: - А ты что сказал? - Что думаю, то и сказал. Пока мы не будем точно знать, в каком направлении продолжать поиски, мы не можем сказать, какие помощники нам понадобятся. До какого-то момента он меня охотно выслушивал, но я тебя уверяю, Дэви, рано или поздно мы с ним расстанемся. Я его побаиваюсь. Ему наплевать на то, чего мы хотим. Он сидит себе и улыбается. Это, знаешь ли, не человек, а самая холодная рыба на свете. Ты бы посмотрел на него в этом Загородном клубе! Я знаю, как люди пьют. Но такой пьянки, как там, я в жизни не видел. А Брок держался так, будто ровно ничего не происходит. Кончил допрашивать меня, тут же встал и вышел, буквально шагая через валяющиеся тела. - Кен сжал губы. - Волрат тоже появился там ненадолго. Угадай, с кем. - С Марго? - Да, с Марго, - сказал Кен. И по его тону Дэви понял, что это занимает его куда больше, чем все сказанное Броком. - Она ведь ни разу не обмолвилась, что бывает там. Но ты бы на нее посмотрел! Можно подумать, что она в этом клубе - свой человек и привыкла ходить туда каждый день. Они изволили помахать мне, по крайней мере она. А я просто кивнул. Как Брок. Вот так - чуть-чуть. - Кен снова уставился на свои руки. - Нет, ты бы на нее посмотрел, Дэви, - повторил он уже гораздо мягче. - Она была там красивее всех. - Серьезно?.. Вики уезжает отсюда, Кен. Говорит, что едет в Кливленд навсегда. Кен поднял голову и тупо поглядел на Дэви, как бы недоумевая, почему тот так круто переменил разговор. - Что это ей вздумалось? - спросил он. - Ты не знаешь? - Нет. Ох, ради бога, Дэви, я скажу, чтоб она не уезжала, и она останется. - Что ж, попробуй. Только я ручаюсь тебе, что она все равно уедет. Кен оглянулся по сторонам с беспомощно раздраженным видом, словно человек, к которому лезут с пустяками, в то время как у него есть тысяча более важных забот. - Не завтра же она хочет ехать, - сказал он наконец. - Я выберу время и поговорю с ней. А пока вот что: Брок взял с меня слово. Скажи, можем мы приготовить характеристику электронно-лучевой трубки ко Дню труда? [День труда - первый понедельник сентября, официальный праздник в США] - Если будем день и ночь ломать над этим голову. - Ну, такова уж наша доля. В первых числах сентября ни с того ни с сего вдруг нагрянули холода. Моросил серенький дождик, небо выглядело по-зимнему, но братьям в мастерской было жарко от лихорадочного возбуждения. В день решающего испытания прибора Дэви взялся за работу в половине восьмого утра. С весны было сконструировано шесть различных трубок, и все они никуда не годились; но с каждой неудачей уменьшалось количество остающихся возможностей. Теперь перед братьями стояла последняя дилемма - либо теперешняя конструкция правильна, либо не верен самый принцип электронного разложения изображения. К концу нынешнего дня этот вопрос решится, и они будут знать, окажется ли трубка, лежащая на столе, последней, или же это только начало - и за нею потянется вереница других трубок. Кен надел свой обычный рабочий комбинезон, но был безукоризненно выбрит и причесан, словно готовился к какой-то важной для себя встрече. Для Дэви же этот день ничем не отличался от прочих, потому что все последние дни представлялись ему длительной и напряженной осадой. Без всяких приготовлений он приступил к испытанию фотоэлемента. Он подключил напряжение к диску сетки и к находящемуся перед ней полому кольцевому коллектору. Остальная часть трубки не охватывалась электрической цепью. Поворачивать выключатели - это вовсе не механический акт. Дэви как бы приподымал веки внутренних глаз, позволявших ему ясно видеть, что делается на маленьком безвоздушном островке внутри лампы. Он видел гладкий пологий холм, образуемый электрическим напряжением; холм начинался у сетки и спускался вниз сотнями вольт к плоскости кольца. Этот скат только для заряженных частиц был твердым, как глетчер; для всего, что не было заряжено электричеством, он казался прозрачным, как небо. Дэви нажал кнопку, включавшую питание вольтовой дуги. В окошко трубки хлынул поток золотистого света, и сетка превратилась в сияющий желтый диск. Свет заставил электроны стремительно выскочить из их атомных орбит внутри тончайших волосков сетки; электроны, не успевая вернуться к сетке, сразу же попадали на склон электрического холма и скатывались к кольцевому коллектору каскадом падающих звезд. Глядя на бумагу сквозь витую струйку дыма от сигареты, Дэви составлял подробное описание этого катаклизма, превратившего мир света в мир электричества. Все извержения, взрывы, слепящие буйные вспышки уложились в прозаическую запись, состоявшую из двух чисел - цифры, обозначавшей силу света, и цифры на шкале микроамперметра. Дэви постепенно ослаблял силу светового потока. Стрелка амперметра, улавливая каждое изменение, отклонялась от нуля и, трепеща, останавливалась у какой-нибудь цифры. График показаний сравнивался с результатами предыдущих измерений. - Пока что неплохо, - сказал Дэви Кену. - Тогда давай попробуем бегающий луч. - Ладно. - Ты волнуешься? - Нет, просто у меня все внутри застыло. Все же, каким бы спокойным ни считал себя Дэви, каждый раз, когда пальцы его нажимали на кнопку, включавшую электронный прожектор в узкой шейке трубки, его охватывала трепетная робость перед тем, что он пытался вызвать к жизни. Уже шесть раз они с Кеном терпели неудачи, но каждый раз новая надежда вызывала зуд в его руках. Он видел перед собой не сложную электронную лампу, а небольшой островок, голую пустынную равнину. С поворотом выключателей одна сторона равнины вздымалась кверху, превращаясь в конусообразный вулкан, на вершине которого, в кратере, находилось озерцо электронов. И почти сразу же на одном из склонов горы возникала узкая расселина, и электроны, переплескивающиеся через край кратера, могли стекать вниз по этому строго определенному пути. Поворот выключателей вызывал также смятение на гладком скате острова, обращенном к фотоэлементу, - вся масса вздымалась, образуя гору с плоской вершиной. Позади этой горы немедленно возникала вторая, точно такая же, но уже с более крутой вершиной, снижающаяся с тыльной стороны. Русло потока, бегущего вниз от верхушки дальней горы с кратером, спускалось на равнину, превращаясь в канал, который упирался в подножие горы с плоской вершиной. Дэви с каменным лицом следил за измерительными приборами и читал показания тоненьких стрелок. Непригодность шести предыдущих трубок выяснилась именно на этом этапе. Дэви еще раз повернул выключатель и изменил очертания острова: теперь поток, текущий в канале, стал плавно разливаться по склону горы. Но приборы упорно показывали, что электронный поток еще не достиг ее вершины. - Понизь немного напряжение на сетке, - сказал Дэви. Когда устремившийся вверх каскад наконец коснулся электрической вершины, Дэви предостерегающе поднял руку. Электроны теперь достигали сетки. Сейчас нужно было сделать очень точное движение, чтобы установить равновесие, которое покажет, можно ли вообще считать эту схему приемлемой. Каждую частицу струящегося в канале потока, достигшую острого, как лезвие, гребня горы, нужно заставить застыть намертво, а потом либо рухнуть вперед, на равнину перед фотоэлементом, либо соскользнуть назад, к заднему коллектору. Приборы, присоединенные к каждому коллектору, должны были дать одинаковые показания. Целых два часа этот мрачный пейзаж терзали, разрушали, создавали вновь, пока, наконец, оба измерительных прибора не показали цифру 65. Дэви, прежде чем позволить себе насладиться ощущением победы, отключил и поменял местами измерительные приборы, чтобы проверить, нет ли в них какого-нибудь внутреннего расхождения. Но и на новых местах оба прибора показывали ровно 65. Ни Кен, ни Дэви не заговаривали о том, чтобы устроить перерыв и позавтракать. Мир за стенами сарая потонул в серой пелене мелко сеявшегося дождя. На заводе Волрата механики, присев на корточки у стен ангара, уплетали завтраки, принесенные в жестяных коробках. В конторе, за тонкими перегородками. Дуг Волрат жевал сэндвич и разговаривал по телефону с Нью-Йорком, где светило сентябрьское солнце и акции компании "Крайслер" поднялись на восемь пунктов. В универсальном магазине Торна Марго, поглядывая вниз, на суетливую толпу покупателей в дождевых плащах, ждала, пока освободится номер Дуга. За углом в книжной лавке Вики никак не могла решить, бежать ли ей под дождем в аптеку напротив, чтобы перекусить, или лучше докончить письмо к своей кливлендской кузине, в котором она просила разузнать насчет работы. И ни о какой работе не думал Брок, снимавший галоши в передней Гражданского клуба. Он с удовольствием предвкушал свой обычный завтрак в обществе призраков покойных лесопромышленных магнатов, и только в каком-то закоулке его мозга шевелилась настойчивая мысль о том, что послезавтра надо будет позвонить братьям Мэллори и приструнить их построже. А братья Мэллори не думали ни о Броке, ни о дожде, ни друг о друге, ибо сейчас они были неотделимы. Им предстояло сделать последний шаг в исследовании маленького стеклянного, невидимого для глаз островка, и только этим были заняты их мысли. Подняв левую руку с перекрещенными "на счастье" двумя пальцами, Кен правой рукой нажал кнопку. Дэви стоял рядом. Оба не сводили глаз с измерительного прибора, ожидая его решающих показаний. Стрелка заднего прибора медленно заколебалась. Подачи света на сетку не было, но по точно выверенным делениям шкалы, ток равнялся 65. Сейчас, однако, происходило излучение фотоэлектронов в направлении переднего кольцевого коллектора. Каждая порция излучения должна была вызывать крохотные вздыбленности напряжения на гребне горы и нарушать тончайшее равновесие, так что теперь большая часть электронного пучка должна была скользить по склону с другой стороны горы. Сила тока, возрастающего в заднем коллекторе, могла служить непосредственным мерилом света, падающего на часть сетки, зондируемой бегающим лучом. Дэви затаил дыхание, молясь, чтобы стрелка продолжала свое движение к более высоким цифрам шкалы. Пусть результаты будут ничтожны, лишь бы они оказались положительными. Уже и сейчас эта трубка была настолько совершеннее всех предыдущих, что неудача могла произойти лишь в том случае, если порочна вся система. Кончик стрелки переметнулся за 56... 58... 62... "Дальше, дальше!" - кричал про себя Дэви. Стрелка дошла до 65 - испытание началось - и, перескочив эту цифру, неторопливо поползла дальше. Дэви позволил себе перевести дух. ...66... 68... Стрелка скользила все дальше и застыла на 70,3. Дэви, еще не доверяя глазам, медленно с облегчением вздохнул. Кен обернулся к нему. Это был момент, ради которого они трудились столько лет, - и все же лицо его было абсолютно бесстрастным. - Я устал, - сказал он, и вдруг губы его раздвинула изумленная улыбка, постепенно становившаяся все шире. Дэви, наблюдавший за ним, расхохотался. Кен тоже принялся хохотать - над собой, над Дэви, над всем миром, который наконец-то очутился на его ладони. Воспоминания о пережитом, гордость и чувство удовлетворения сблизили их настолько, что Дэви недоумевал: неужели он когда-либо мог злиться или даже просто досадовать на Кена? Теперь Дэви твердо знал: никогда он не был одинок, даже в самые тоскливые минуты, потому что какая-то частица Кена никогда не покидала его и всегда будет с ним. - Я закончу испытание, - сказал Дэви. - А ты меня проверяй. Он снова присел к фильтрам, и теперь прибор перестал быть неодушевленным. Каждая деталь, до которой дотрагивались его пальцы, стала верным союзником, выдержавшим вместе с ними борьбу, - даже эти стеклянные изоляторы. То, что пережили они с Кеном, было настолько важнее всего испытанного ими за свою жизнь, что каждый инструмент, каждый кусочек стекла, связанный с этим опытом, даже много времени спустя будет узнан с первого взгляда. Составляя диаграмму результатов испытания, Дэви улыбался. Они создали нечто чрезвычайно значительное, а не просто дешевый фокус для развлечения публики. Ибо этот прибор может выполнять некоторые функции самого тонкого человеческого разума. Любой вопрос, который можно перевести в правильно составленную электронную схему, отпечатается на сетке, а бегающий луч найдет решение в виде ясно выраженного "да" или "нет". Это даст возможность производить новые математические расчеты; химические процессы, представлявшиеся чересчур сложными для практического применения, когда-нибудь будут извлечены из этой трубки и перенесены в заводские чаны. Вычерчивая плавную кривую, соединяющую точки на лежащем перед ним листе бумаги, Дэви спрашивал себя, был ли Джеймс Уатт осенен вот таким же захватывающим дух интуитивным ясновидением в тот день, когда стучащий поршень его паровой машины впервые привел в движение маховое колесо. Уатт, должно быть, до какой-то степени угадывал, какой будет его Англия через сто пятьдесят лет. Джеймс Уатт жил в те времена, когда мужчины носили штаны по колено, чулки, длинные волосы, собранные сзади в пучок, на манер парика, и все же это было не так уж давно - столько времени, сколько могут прожить два человека, один за другим: только две человеческие жизни. Дэви, сидя за грубо сколоченным столом, чувствовал, как расширяется его ощущение времени: ему казалось, будто временные промежутки спрессованы и с гулом проносятся мимо. И, тем не менее, он с неподвижным лицом прилежно перенумеровал чертежи и записал дату на случай справок в будущем. Острее, чем когда-либо, он ощутил быстротечность человеческой жизни на земле. Кончив записи, Дэви медленно поднял глаза - он знал, что стремительная, все нарастающая скорость, с которой люди переделывают мир, в это утро увеличилась еще больше. Он протянул рабочую тетрадь брату, и ему вспомнилась та ночь, когда они с Кеном договаривались насчет будущего, - ночь, когда Кен согласился записаться на пятый курс. - Слушай, Кен, - серьезным тоном сказал Дэви, - ты понимаешь, что мы с тобой нашли? Кен взглянул на записи и медленно усмехнулся. - Это ясно как день, - не сразу сказал он. Усмешка его стала кривой. - Здесь написано черным по белому - миллион долларов! Глаза Дэви расширились. Он вздрогнул, потом сразу окаменел. Кен либо забыл ту ночь, либо не понял, что хотел сказать Дэви. Неразрывная связь, объединявшая братьев весь день, вдруг расползлась, как намокшая бумага. И Дэви осознал, что он такой же, каким был всегда - одинокий и никому не нужный, а Кен все тот же, каким всегда был Кен - его старший брат и совершенно чужой человек. В начале октября утра стояли прозрачные, холодные и ясные. В лучах восходящего солнца бледно поблескивал иней, лежавший на полях, на ступеньках веранды, в углах оконных рам. К девяти часам белое кружево таяло, небо уходило ввысь, как человеческие надежды, синева его парила над багряно-золотистым пламенем осенней листвы. Солнце взбиралось все выше, и полдень был бы совсем июньским, если б не дымки из труб и не тлеющие кучи сухих листьев, от которых в воздухе разливался слабый терпкий аромат. Вскоре с севера надвигались ранние сумерки, легкий пар, весь день стоявший над озером, оседал низко стелющимся туманом, постепенно переходившим в мглу. В девять часов вечера в синей морозной вышине вспыхивали острые хрусталики звезд, и все опять начинало сверкать, потому что туман превращался в росу. А на утро, к восходу солнца, поля опять белели от инея. В вечернем тумане вокзал казался еще мрачнее, чем всегда; туман, как пар, клубился под высоким железным навесом платформы, обволакивал вокзальные фонари, превращая их в расплывчатые опаловые пятна. К зданию вокзала то и дело подкатывали машины, они разворачивались и уносились прочь, и было похоже, будто пучеглазые рыцари гарцуют на турнире, пригнувшись к двум длинным светящимся копьям, которые бесшумно сшибались и перекрещивались с такими же парными копьями. Поезд южного направления, на Милуоки, прибывал в 6:52, с расчетом, чтобы пассажиры могли поспеть на восточный экспресс. Паровоз, волоча за собой вагоны, вползал под своды вокзала, как чудовищное насекомое, прокладывавшее себе путь длинным белым щупальцем, торчащим из циклопического глаза - головного прожектора; насекомое с шипеньем выбрасывало за рельсы гибкие лапки - белые струйки пара. Окна тянувшихся сзади вагонов казались желтыми сегментами туловища гусеницы; каждое окно отбрасывало на землю бледно-золотой квадратный отсвет. Вики, Дэви и Кен в дождевых плащах неподвижно стояли на платформе, поеживаясь в клубах сырого тумана. Все трое молча глядели на приближавшийся поезд. Кен в последнюю минуту заставил Дэви пойти с ним на вокзал, и Дэви понял - брат не хочет прощаться с Вики наедине. Презирая его в душе, Дэви согласился. Они заехали за Вики и, здороваясь, оба смотрели на нее одинаково виноватыми глазами, хотя провинились перед ней совсем по-разному. Из всех троих только Вики сохраняла полное самообладание: она сидела между ними в машине бледная, но с высоко поднятой головой. Ожидание на перроне казалось им нескончаемой пыткой, хотя они спокойно говорили о погоде, о том, с какой точностью прибыл поезд, и чьи часы показывают верное время. - Я, пожалуй, пойду в вагон, - сказала Вики, как только поезд остановился. - Вздор, - резко ответил Кен. - До отхода целых десять минут, и ты еще успеешь насидеться. Вики бросила на него взгляд, который можно было бы назвать уничтожающим, но Дэви показалось, что она заставила себя напоследок произвести окончательную оценку Кена, взглядом вобрать сущность всего, что она в нем любила, и унести с собой. А в поезде, оставшись одна, она попытается определить, драгоценный ли это камень, или простой булыжник... Дэви почувствовал, что ему уже не под силу служить барьером между ними. Он отошел в сторону, решив хоть на несколько последних минут оставить их наедине, не представляя, впрочем, о чем они могли бы говорить без взаимной обиды - разве только пожелать друг другу счастья. Лучше всего, подумал Дэви, если б Кен этим и ограничился, но сказал бы это искренно, сознавая, что они, быть может, никогда больше не увидятся, что он любил ее по-настоящему, так как она чудесная девушка, а если разлюбил, то виноват в этом только он один. Вики не нуждается в утешениях, решил Дэви, а вот Кену необходимо вернуть себе уважение младшего брата. - Я схожу за сигаретами, - сказал Дэви, на ходу придумав предлог. - И, если найду, куплю вам "Ярмарку тщеславия" [журнал мод и светской хроники]. - Давай лучше я сбегаю, - тотчас предложил Кен. - Я сделаю это быстрее. Через минуту вернусь. Дэви и Вики молча поглядели ему вслед, и, когда они обернулись друг к другу, Дэви заметил на ее лице еле уловимую ироническую усмешку. Взяв Вики под руку, Дэви крепко прижал ее к себе. - Слушайте, Вики, имей я на брата влияние, все было бы по-другому. Вы - лучшая девушка из всех, кого он знал, да и не только он. И вам это известно, правда? - Он ужасно растерян, - сказала Вики. - Я не хотела, чтобы он провожал меня. Но он настоял, - добавила она утомленно. - Я хочу пойти в вагон. - Не дождавшись его? - Вы думаете, он огорчится? - спросила Вики, подняв на Дэви усталый и умный взгляд. - Думаю, что да. Я все еще надеюсь, что он скажет или сделает что-нибудь такое, за что я смогу уважать его по-прежнему. - Он глядел на нее грустными, умоляющими глазами. - Вики, окажите мне эту услугу, хорошо? Иначе я долго буду думать о нем плохо. - Ничего, это пройдет, - сказала она. - И у вас тоже. - Вы уверены? - В голосе Вики зазвучала беззлобная ирония. - У других девушек это тоже проходило? - Да, - сказал Дэви. Теперь он вовсе не был намерен покрывать Кена. - Всегда проходило и впредь будет проходить. И довольно безболезненно. - Что ж, это хороший признак. - Вики протянула ему руку. - Прощайте, Дэви. Дэви взял ее руку и задержал в своей. - Значит, вы его не подождете? - Незачем. Что бы он ни сказал и ни сделал, все равно ничего не изменится. А я замерзла. Дэви не выпускал ее руки: ему казалось невероятным, что Вики больше не будет жить в одном городе с ним. Пусть она никогда не думала о нем, но, живя в Уикершеме, она была близко. И что бы она ни делала, что бы ни происходило в ее жизни, он всегда знал об этом. - Вики, а писать вы мне будете? - Если только вы станете отвечать. Теперь ведь у вас будут работать два техника. Пожалуй, скоро вы заведете себе секретаршу. Она будет писать за вас письма. Дэви все еще держал ее руку. - Можно вас поцеловать, Вики? Вики подставила губы, и он поцеловал ее. Прикоснувшись к ее губам, он забыл о своем намерении только чуть-чуть обнять ее и прижал к себе с такой отчаянной страстью, что Вики, отступив назад, посмотрела на него широко раскрытыми глазами. - Это накапливалось давно, - сказал Дэви. - Так поцеловать вас мне хотелось еще полтора года назад, когда я пришел на вокзал встречать самую прекрасную девушку в мире. - Ах, Дэви!.. - воскликнула она с тоской. И он не понял, чем вызвана эта бесконечная горечь, звучавшая в ее голосе, - сожалением о том, что могло быть, или о том, что утрачено. Голос ее дрогнул, но в глазах не было слез. Она взяла один из чемоданов, самый тяжелый - как в день своего приезда, - и шагнула на ступеньку вагона. Дэви пошел за ней, глядя на ее стройные ноги и спрашивая себя, сможет ли он когда-нибудь разлюбить ее. Бремя этой любви было ему ненавистно, он изнемогал под его тяжестью, но в душе его, даже в самые горькие минуты, ни разу не шевельнулось желание, чтобы Вики навсегда ушла из его жизни. - Ну, прощайте, - сказала она тем же усталым тоном, но на этот раз улыбнулась. - Прощайте. Вики вошла в вагон. Дэви проводил ее глазами, все еще чувствуя на своих губах теплоту ее губ. Он порылся в памяти, стараясь припомнить, было ли у него когда-нибудь такое же ощущение, и лишний раз убедился, что все прежние поцелуи занимали его, только пока они длились. Повернувшись, он быстро зашагал сквозь туман к залу ожидания и у дверей столкнулся с Кеном, который выходил на перрон со свернутым в трубку журналом подмышкой. Лицо Дэви осунулось, а глаза как будто запали еще больше. - Она уже села в вагон, - сказал Дэви. - Велела тебе кланяться. - Не подождала меня? - медленно спросил Кен, и даже придирчивый слух Дэви не мог уловить в его тоне ни малейшего облегчения. - Она ничего не просила мне передать? - Ничего, - отрезал Дэви. - А чего ты, собственно, ждал? - Да, пожалуй, ничего, - тусклым голосом сказал Кен. В нем как будто что-то надломилось, но Дэви не хотел ни сочувствовать, ни даже замечать этого. Он прошел мимо растерянного Кена и направился к стоявшей на улице машине, даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, идет ли за ним брат. Он не ручался, сможет ли скрыть озлобление, ибо он только что потерял единственную девушку, которую любил, и потерял ее, так и не узнав взаимности. Даже сейчас она думала не о нем, а о Кене. Поезд с пыхтением и ревом двинулся вперед. Все было кончено. 6 Марго тоже хотела прийти на вокзал попрощаться с Вики, но в последний момент все вылетело у нее из головы, так как приехал Дуг. Целый месяц его не было в Уикершеме. Первые три недели Марго не получала от него никаких вестей и совсем извелась, напряженно ожидая телефонного звонка или письма с завтрашней утренней почтой. Но день проходил за днем, и в конце концов ей ничего другого не оставалось делать, как признать, что он утратил к ней всякий интерес. Но тут-то он и позвонил из Вашингтона. - Я посмотрел расписание поездов, - сказал Дуг, будто продолжая прерванный разговор. - Если ты сможешь попасть в Милуоки через два часа, то завтра ночью будешь здесь. Ей до смерти хотелось поехать и до смерти хотелось поблагодарить его за звонок, побранить за молчание и радостно засмеяться оттого, что она слышит его голос. Но она постаралась овладеть собой. - Просто взять да приехать? - Слава богу, ей удалось произнести это шутливым тоном. - Я же ведь взял да позвонил тебе, - возразил Дуг. - Но ты знаешь, что я отвечу, - медленно сказала Марго, понимая, что если его любовь означает для нее жизнь, то существует одна-единственная возможность остаться в живых: - Я могу ответить только "нет". Дуг растерянно умолк. - Хорошо проводишь время? - спросил он немного погодя. - Ужасно! - честно созналась Марго. - Боже, как я скучаю по тебе! - Ладно, черт возьми! - сдался он, не скрывая раздражения. - Буду в понедельник к обеду. Дом Волрата стоял на холме, куда не достигал туман, как молочное озеро белевший в призрачном свете осенних сумерек. Когда Марго вошла, Дуг и Мал сидели с бокалами у горящего камина. На столике за диваном лежал раскрывшийся, туго набитый портфель. Дуг окинул Марго быстрым испытующим взглядом, затем указал ей на стул. Марго поняла: он забыл, что она должна была прийти. Инстинкт не обманул ее - два дня назад он позвонил ей просто под влиянием минутного порыва. - Я, вероятно, застряну здесь, - обратился он к Марго, снова берясь за бумаги. - Может, даже на несколько месяцев. - Удалось вам заключить договор? - медленно выговаривая слова, спросила Марго. - Пока нет, но непременно удастся! Непременно! Об этом-то я и толкую Мэлу. - Дуг сиял: его переполняло ликующее возбуждение. - Дело пошло в Сенат, - обратился он к конструктору. - Они одобрят заказ, если запрос будет исходить от армии. Помните Пита Фитцсиммонса? Такой был птенец в чине полковника? Ну, так он за нас. Правда, сейчас он всего-навсего майор, но это тот человек, который нам нужен. - А он когда-нибудь летал? - О, еще как. Он любит это дело. Но надо так его увлечь, чтобы он голову потерял. Впрочем, это будет не столь трудно. Фитц - не сенатор, но и на его слабых струнках мы можем с успехом сыграть. Оказывается, он еще такое дитя, что ему хочется получить кубок фирмы "Бендикс". - Бог мой, но ведь кубок купить нельзя! - воскликнул Мэл. Дуг расхохотался. - Конечно, нет, но я обещал купить ему кое-что не хуже: самолет, который даст ему шансы на выигрыш. Я недаром побывал в Нью-Йорке - в тот день, когда "Сокол" Волрата завоюет кубок, акции авиационного завода Волрата будут котироваться на Большой бирже, начиная с двадцати семи пунктов, и десять тысяч акций принадлежит тебе. Я и Фитцу предложил столько же, но он отказался. Знаете, чего он хочет, какая у него заветная мечта? - Дуг устремил взгляд на огонь, и в голосе его зазвучали презрительные нотки. - Он хочет, чтобы сотни тысяч глаз смотрели на него с восхищением, когда он будет выходить из самолета. А затем он медленно стащит с головы шлем, и лицо его будет серьезным, словно вся эта шумиха его нисколько не трогает. И весьма проникновенным тоном он скажет: "Я не считаю это спортивным праздником. Это чисто техническое мероприятие - ведь только так государство может выяснить, какой тип самолета является лучшим". И все это с таким, знаете ли, фальшивым видом самоотречения. А в душе будет упиваться происходящим, потому что ему только того и надо, хотя он в этом нипочем не сознается даже самому себе. Марго и Мэл обменялись понимающими взглядами. Дуг и не подозревал, что, подсмеиваясь над каким-то майором, он, в сущности, описывает самого себя. Марго знала, что Дуг склонен к самообольщению, но от этого любила его не меньше. В чувстве ее лишь появился оттенок покровительственности. - Но поскольку это все-таки действительно испытание моделей, - продолжал Дуг, - то с ним должен лететь представитель компании. Мэл закурил, прежде чем ответить. - Только не я. Хватит на мой век одной катастрофы - сколько меня мытарили, когда началось расследование! - Очевидно, лететь придется мне, - сказал Дуг, не отрывая взгляда от языков пламени, лизавших дрова, которые вдруг оглушительно затрещали, как бы аплодируя его словам. - Ну ладно, с завтрашнего дня мы думаем только о предстоящем испытании. Ты бы лучше перебрался ко мне, Мэл. Марго и Мэл опять невольно переглянулись. В ее взгляде была настороженность, в его - понимание. - Нет, - ответил Мэл. - Ведь отсюда до меня всего ярдов пятьдесят. И мне нравится мое уединение. - Об уединении забудь. До конца состязаний никто из нас не будет уединяться. - Но тут взгляд его упал на притихшую Марго, и он вдруг расхохотался: - Ладно, пока что оставайся у себя, Мэл. После обеда Мэл ушел. Дуг повел Марго в гостиную. Несмотря на переполнявшее его хвастливое торжество, он казался озабоченным. - Я ведь уже говорил, что скучаю по тебе, правда? - начал он. - Сейчас, Марго, я скажу тебе нечто такое, что тебе не понравится. - Тогда лучше не говори. - А я хочу сказать. Раз и навсегда. Сердце ее замерло. - Понимаешь... Ну ладно, я тосковал по тебе, но я не хотел этого. Любой другой на моем месте, чувствуя к тебе то, что чувствую я, решил бы на тебе жениться. Пора поставить точку над "i". Так вот: я не хочу жениться на тебе... У нее хватило сообразительности промолчать. - Я не хочу на тебе жениться, как не хочу и тосковать. Да, я тосковал по тебе, но жениться не собираюсь. Я по тебе схожу с ума. Ты можешь пользоваться всем, что я имею, сколько захочешь, но остальное будет так, как есть. И никогда не будет по-другому. - Почему ты решил сказать мне это? - слабым голосом произнесла, наконец, Марго. - Потому, что ты, может, и сама догадывалась об этом, но в душе не верила. А теперь ты можешь поверить. Вот что, Марго, - сказал он грубо, - довольно валять дурака. Ты вела со мной игру. Я это знал и насмехался над собой, сознавая, что попался на удочку, но все же меня восхищала твоя выдержка. Ладно, мы оба позабавились - и хватит. Давай договоримся раз и навсегда. Я хочу, чтобы ты переехала ко мне, жила здесь, ездила бы со мной, когда мне этого захочется, и оставалась бы дома, когда я захочу уехать один. Ну вот, кажется, все просто и ясно. - И все-таки я отвечу "нет". - Марго почти издевалась над ним. - Просто и ясно - "нет". Мы с мальчиками переезжаем, наконец, в настоящий дом. Даже с лужайкой. С небольшой, но все-таки лужайкой. Знаешь, сколько времени мы ждали этого? И пусть никто не смеет упрекнуть меня в неучтивости - я отвечаю приглашением на приглашение. Ты просишь меня жить в _твоем_ доме? Отлично, а я приглашаю _тебя_ переехать к нам. Условия те же. Ты можешь жить со мной вместе или иметь отдельную комнату. Ты можешь пользоваться всем, что я имею, - деньгами, одеждой, - всем, чем хочешь и сколько захочешь. Мы с мальчиками зарабатываем вместе больше шестисот долларов в месяц. Я могу себе позволить взять тебя на содержание. Но не надейся, что я выйду за тебя замуж. Что ты на это скажешь? - Ты очень забавная особа! - Да, - сказала Марго. Она поднялась с места и потрепала его по щеке. - Я самое забавное существо, которое ты когда-либо знал. Каждый номер, который я выкидываю, заставляет тебя покатываться со смеху. И разве сейчас у нас не представление? Он схватил ее за руку. - Ты это знаешь лучше, чем я! - И разве оно не забавно? - Марго! - вконец отчаявшись, сказал он и выпустил ее руку. - Помоги же мне!.. - Я и хочу помочь тебе, милый. Я хочу дать тебе все, кроме своего имени. - И она заговорила уже другим тоном: - О Дуг, Дуг, когда же, наконец, ты вырастешь и будешь взрослым! Он смотрел на нее тяжелым взглядом. - Ладно, во всяком случае, ты знаешь теперь, что у меня на уме. - Я-то, конечно, знаю, - слегка улыбнулась она, - но знаешь ли ты сам, вот в чем вопрос. Все-таки в ноябре Марго вернулась на завод. Теперь уже не было никакой необходимости настаивать на прежнем условии - Дуг был настолько занят, что у него решительно не оставалось времени на личную жизнь. Этой осенью небо над всей страной, казалось, кишело самолетами, мчавшимися с предельной скоростью в погоне за новыми рекордами из Лос-Анжелеса в Нью-Йорк, из Майами за один день в Чикаго, из Лондона в Каир. В День благодарения [официальный праздник в честь первых колонистов Массачусетса (в последний четверг ноября)] Дуг слетал на восток, на Йельские армейские состязания, и вернулся недовольный, горя нетерпением поскорее двинуть вперед работу над "Соколом". Мэл и Дуг ежедневно засиживались до полуночи, и к рождеству Мэл переехал жить к Дугу. Одна только переписка, касающаяся вопросов, связанных с конструкцией самолета специального назначения, могла бы заполнить целый рабочий день Марго, а ей еще приходилось заниматься подготовкой к выпуску акций на одиннадцать миллионов долларов. Беспокойное ощущение, будто никто не замечает, как летит время, не покидало ее и дома. Кен и Дэви, с головой уйдя в свою работу, казалось, даже не знали, что новый дом, в сущности, остается нежилым. Бывали дни, когда Марго вовсе не виделась с братьями. Она не имела понятия о том, что они сейчас делают, и только изредка кое-что улавливала из споров, которые вели мальчики, составляя ответы на письма Брока, непрестанно торопившего их. Кен зачастил в Загородный клуб, но Марго так и не могла вспомнить, говорил ли он когда-нибудь о том, что стал членом этого клуба. Она была слишком поглощена работой, чтоб думать о чем-нибудь постороннем, и только по временам ее внезапно охватывал беспомощный страх при мысли, что бег времени стремительно несет ее куда-то под уклон, лишая всяких человеческих чувств и все больше и больше отдаляя от людей, которым она дорога. Дуг помчался в Нью-Йорк сразу же после Нового года. Стоял ясный, морозный день. Марго и Мэл наблюдали за отлетом из окна конторы. Голова Дуга в летном шлеме чернела за ветровым щитком, белое шелковое кашне развевалось по ветру, как рыцарский плюмаж. Резкий ветер был так силен, что зеленый "Фантом" - самолет, выпущенный фирмой Волрата, - оторвался от земли, не пробежав и пятидесяти футов, дрогнул от "порыва ветра, затем круто взвился в небо, устремляясь на северо-восток. Марго следила за ним глазами, пока черная точка не исчезла в утреннем солнечном небе. Обернувшись, Марго увидела, что Мэл прикончил стакан виски и наливает себе второй. Его худое, покрытое шрамами лицо было сосредоточенно серьезным. - Пока я не окочурился, отвезите меня домой, пожалуйста! - пробормотал он. - Или нет - можно мне поехать к вам? Просто суньте меня в комнату и закройте дверь. Мне нужно немножко прийти в себя, вот и все. Этот сукин сын пожирает вас живьем, вы знаете? - Знаю, - уронила она. - Он никогда не слушает, что ему говорят, - растягивая слова, продолжал Мэл. - У вас нет ощущения, что вы работаете _с ним_ или даже _на него_. Он просто оседлал вас, взнуздал и вонзает вам шпоры в бока. Он приподнимает верхушку вашего черепа и роется там, точно в ящике с болтами и гайками, выискивая то, что ему нужно. Я теперь и спать перестал. Он только изредка дает мне передышку, как дают остыть мотору, когда он перегревается. И когда я, по его мнению, выспался, он садится на кровать, в ногах. Он даже не скажет: "Проснитесь", - а просто начинает говорить о деле. Как только кончится это проклятое состязание, я от него удеру. - Почему же вы не удерете сейчас? Он взглянул на нее так, будто она сказала несусветную глупость. - Да ведь он меня не отпустит, - сказал он просто. - Знаете, что он делает с людьми, которые удирают прежде, чем он сам надумает их выставить? Я ничего этого не знал, пока не поступил к нему работать, - вот тут-то я и наслушался! За ним и раньше, еще в эскадрилье, водились странности, но тогда все выкидывали разные номера, потому что нервы шалили. Я тогда думал, что он просто сумасбродный богатый молокосос, который умеет быть злопамятным дольше других. Но, уверяю вас, этот малый воображает себя самим господом богом. Погладить его против шерсти - значит совершить смертный грех, и уж будьте покойны, он вам отплатит, не пожалеет ни времени, ни средств. - Вы действительно пьяны, - холодно произнесла Марго. - Через двадцать минут вы свалитесь под стол. У нас есть свободная комната с кроватью - можете там проспаться. Когда придете в себя, я познакомлю вас с моими братьями. Но имейте в виду: им ни слова о Дуге. Мэл встал пошатываясь, однако стараясь сохранить достоинство. - Могу я в таком виде показаться рабочим? Марго оставила завод на попечение старшего мастера, сказав, что у мистера Торна острое желудочное заболевание. Она повезла его к себе, за всю дорогу не произнеся ни слова. Маленькая чистенькая уличка без деревьев была совсем новой - лужайки размером с носовой платок перед выбеленными домиками еще не успели зарасти травой. Остановив машину. Марго не сразу открыла дверцу. - Слушайте, Мэл, - сказала она. - На этой улице двадцать четыре дома, и в каждом доме есть женщина моих лет, имеющая ребенка, а то и двух. В этот час на улице не бывает других мужчин, кроме разносчиков. Поэтому, когда будете идти к дому, держитесь прямо и не шатайтесь. Если вздумаете опираться на меня, я отодвинусь, и вы грохнетесь на землю. Поняли? - Конечно, конечно, - заплетающимся языком пробормотал Мэл. - Теперь мне понятно, почему вы поладили с этим чудовищем. Рыбак рыбака видит издалека. В маленьком светлом домике было холодно, полы, не покрытые коврами, ярко блестели в солнечном свете. Марго впервые заметила, как здесь голо и неуютно. Она провела Мэла в свободную спальню со свежевыкрашенными голубыми в крапинку стенами. Мэл рухнул на старую походную койку, составлявшую все убранство комнаты. В подвале, где до сих пор еще пахло сырым цементом. Марго растопила котел парового отопления и подкладывала дрова, пока не стали пощелкивать нагревавшиеся трубы. Затем, дрожа от холода, она поднялась на первый этаж, уселась на радиатор и позвонила в мастерскую. К телефону подошел Дэви. - У меня есть немного свободного времени, - сказала Марго. - Не могли бы вы с Кеном встретиться со мной, чтобы купить хоть какую-нибудь мебель? Комнаты выглядят просто ужасно. - Я, пожалуй, смог бы, - неторопливо согласился Дэви. - А Кен уехал в Милуоки. - Да? Я не знала. С этой Флер-Фэн или как ее там?.. Дэви засмеялся. - Как бы ее там ни звали, он уехал. Вчера вечером на машине. Он очень много работал. Марго. - Что случилось с нашей семьей? Разве у нас уже не принято видеться друг с другом? - Ну, положим, ты тоже не очень-то засиживаешься у семейного очага. Но ты не расстраивайся. Ты повидаешься со мной, а я с тобой, и мы даже позавтракаем вместе. Они договорились о месте встречи, потом Марго с беспокойством спросила: - Неужели я знала, что Кен собирается уехать, и забыла об этом? - Нет, - смеясь ответил Дэви. - За полчаса до отъезда Кен сам не знал, что уедет. Ты же видела - последнее время он сам не свой. - Пожалуй, да, - устало согласилась Марго. - Заезжай за мной по дороге в город. Я подожду тебя здесь. Сверху не доносилось ни звука, только рокот горячего пара, весело гулявшего по трубам, гулко отдавался в пустом доме. Марго нервно ходила взад и вперед, постукивая каблучками по натертому паркету. Не зная, что с собой делать, она завела патефон и поставила пластинку; комнату наполнили, словно вырвавшиеся из-под пресса, жестяные звуки веселой песенки. Звуки исступленно бились о голые розовые стены, о девственно-белый потолок, о кирпичную облицовку камина - все вокруг было такое новое, пустынное, и казалось, будто музыка бешено мечется от пустоты к пустоте, ища, за что бы зацепиться. И эта музыка - как и дом, и улица, и вся жизнь Марго - была безнадежно далека от того, чего ей хотелось. В отчаянии она так резко остановила патефон, что последние слова певца повисли в воздухе, как придушенный вопль изумления: "Разве мы не..." - Черт возьми, имею же я право развлечься! - раздраженно обратился Кен к сидевшему за столом брату. Крошечная конторка, устроенная в переднем углу сарая, была отделена от мастерской тонкой перегородкой; в двухстворчатых, наглухо запертых дверях было проделано оконце, через которое проникал свет. Под лучами весеннего солнца лицо Кена казалось желтым и осунувшимся, глаза его опухли от недосыпания. "Он, должно быть, выехал из Милуоки часов в семь, - подумал Дэви, - но все равно запоздал". - В конце концов, с самого рождества я только второй раз позволил себе кутнуть. - Я твои разы не считал, - ответил Дэви. Голос его звучал ровно, но в нем чувствовалось не спокойствие; а нервное напряжение. - Можешь уезжать хоть каждую субботу, если хочешь. Прошу тебя только об одном - возвращайся вовремя. Три человека, получающие по сорок пять долларов в неделю, с самого понедельника болтаются без дела из-за того, что ты не изволил явиться. Так что к своим маленьким развлечениям прибавь трехдневное жалованье трем техникам, а сколько ты тратишь на нее, я уж и не спрашиваю. - Сколько бы я ни тратил на Флер, она стоит этого. - Флер? - Да, Флер! Не Фэн, а Флер!! - Хорошо. Флер. - Вот именно, что хорошо. Когда я сидел без гроша, она сама добиралась сюда, чтобы покататься вместе, и часто даже входила в долю, чтобы я мог купить бензин. А теперь, когда у меня завелось несколько долларов, самое меньшее, что я могу сделать, - это дать ей возможность развлечься хоть раз за столько времени. - Два раза за столько времени. - А, господи, да хоть и два. Разложи пару сотен долларов на три месяца - сколько получится? - Я говорю не о деньгах, - стукнув кулаком по столу и еле сдерживаясь, чтобы не закричать на брата, сказал Дэви. - Я говорю о том, что тебя нет на работе, когда ты нужен. Я уже второй раз вынужден откладывать встречу со Стюартом. - Брось, пожалуйста! Ты прекрасно знаешь, что мог бы пойти и без меня. - Мог бы, но не пойду, - упрямо сказал Дэви, ибо тут-то и крылась причина его возмущения. - Заявка на патент за нашими двумя подписями не выйдет из конторы Стюарта, пока ты не проверишь там все до последнего слова. - Но я уже сделал это, - с досадой возразил Кен. - Мы ведь составили описание нашего изобретения. - Даже два описания. - Твой вариант я не считаю, Дэви. Я своего решения не изменил. - Когда-то мы с тобой договорились, что не станем ограничиваться одним этим изобретением. - Да, но мы договорились также, что сначала осуществим первое. Сейчас мы еще на первом этапе. Наша заявка должна быть строго определенной, точной и ясной. - Тогда мы впоследствии многое потеряем. - Плевать мне на то, что будет впоследствии! До этого момента Дэви разглядывал свою ладонь; сейчас он уронил руки, как бы сдаваясь. - Ладно, Кен, пусть будет так, как ты хочешь. Мы начали это вместе и в ответственные моменты должны стоять плечом к плечу. А если ты считаешь, что есть нечто более важное, чем заявка на патент, скажи, и, может, я соглашусь с тобой. - К черту заявку! Самое важное - добиться передачи изображения на расстояние. - Не беспокойся. Если мы не добьемся в этом месяце, то добьемся в следующем; не в мае, так в июне. По крайней мере, - сухо добавил он, - таков ультиматум Брока. Кен медленно обернулся. - Когда он это сказал? - Вчера. Как только узнал, что я во второй раз отложил встречу со Стюартом. - Он рассердился? - У него ведь никогда не поймешь, сердится он или нет. Не волнуйся: если мы получим изображение, он будет счастлив. - Это меня меньше всего тревожит, - задумчиво произнес Кен. - Брок владеет половиной паев этого нового агентства "Крайслер". Может, мы смогли бы получить новую машину со скидкой. Сегодня у меня всю дорогу горело масло. - Неужели, по-твоему, сейчас время думать об этом? О, черт возьми, покупай другую машину, если хочешь, но, во-первых, не проси Брока о скидке, а во-вторых, не увиливай от разговора. Я говорю о свидании со Стюартом. - Дэви положил руку на телефон. - Можем мы повидаться с ним сегодня? - Хоть сию минуту. - И пусть люди увидят тебя в таком виде? Поезжай домой, поспи хоть часа два да заодно побрейся. Я позвоню тебе перед уходом. - Зачем мне ехать домой? Посплю здесь на своей старой кровати. - Кроватей здесь больше нет. Нашу комнату я отдал вчера утром Костеру - там будет стеклодувный станок. Кстати, подтверди, пожалуйста, мое распоряжение насчет устройства склада в бывшей комнате Марго. Почти полжизни они привыкли считать небольшое помещение позади сарая своим домом. Но разраставшаяся мастерская, как медленно надвигающийся прилив, постепенно смела плиту, стулья, стол, зеркало, кровати, и с каждой вещью уходили связанные с нею воспоминания и мечты, которыми братья делились в этой обстановке. Комната Марго была последней, с нею исчезало все, что оставалось от прошлого, которое уже никогда не вернется. Но так много в их жизни было подчинено именно этой цели, что рука Кена не дрогнула, подписывая распоряжение. Однако, подписав, он остановился в нерешительности и стал ждать, пока Дэви кончит телефонный разговор с адвокатом. - Значит, в два часа, - сказал Дэви и повесил трубку. - Если я возьму машину, - проговорил Кен, - как ты доберешься до дому? - Меня подбросит кто-нибудь из техников. Снаружи стоит шесть машин. Кен почему-то все еще колебался. - Марго... Марго что-нибудь обо мне говорила? - Ни слова. - Она хоть знает, что я уезжал? - в голосе Кена проскользнула нотка обиды. Дэви резко повернулся к нему. - Ты уезжал, чтобы развлечься или чтобы поволновать Марго? Кен посмотрел на него недоуменным взглядом. Помолчав, он спросил: - Значит, в два часа? - В два часа, - отозвался Дэви. Он подождал, пока ушел Кен, затем еще раз рассеянно просмотрел утреннюю почту. Письма от Вики не было. Ни слова с тех пор, как она уехала. Сквозь несколько перегородок донесся звавший его голос - надо идти проверять новый регенеративный усилитель. А потом... Дэви только покрутил головой, подумав, сколько еще предстоит сделать; день едва начался, а он уже устал. Даже при шести помощниках работы было по горло. Усталость проникала в него до мозга костей. Каждую минуту они, казалось, были совсем близки к окончательному успеху, и каждую минуту возникали тысячи новых возможностей. А каждая из тысячи возможностей распадалась на тысячи других вариантов. Не удивительно, что Кен так часто выдыхался. Дэви открыл дверь, и его охватил порыв раздражения, будто что-то вдруг забарабанило по его натянутым нервам. Ему страстно захотелось устроить себе какую-нибудь бурную разрядку. Но здесь его не ждало ничего, кроме тяжелой работы и огромной ответственности, и ничто не сулило радости. Без особой надежды, просто на всякий случай он опять перерыл всю почту, но ошибки не было - Вики не подавала о себе вестей. Казалось, она совершенно исчезла из жизни всех людей на свете и продолжает жить только в его душе. Когда Фэн Инкермен третий раз позвонила в мастерскую, опять не застав Кена, Дэви начал понимать, что произошло. Тщетные звонки начались в начале мая, а сейчас был июнь - горячий, зеленый и золотой. - Кен уже уехал в Милуоки, - объяснил Дэви. Он чуть было не сказал "в город", как обычно говорил Кен. Теперь для Кена Уикершем стал просто предместьем Милуоки, находившимся в семидесяти пяти милях от города. - Он уехал утром, примерно часов в восемь, так что сейчас он уже, должно быть, там. В трубке послышался шорох, потом наступило молчание. "Ладно, - подумал Дэви, - пусть сама в этом разбирается". - Прежде всего, - сказала Фэн, - я говорю не из Милуоки. Я здесь, в Уикершеме. - Я передам, что вы звонили. - Не беспокойтесь, - кисло сказала она. - Видно, все, что вы ему передаете, в одно ухо у него влетает, а в другое вылетает. Но раз так - ничего не попишешь. Дело в том, что я забыла в его машине фотоаппарат, а он мне нужен. Попросите Кена завезти его как-нибудь по пути, если, конечно, его новые друзья ничего не будут иметь против. - Фотоаппарат здесь, в конторе. - Тогда можно я за ним зайду? Дэви заколебался, потом сказал: - Конечно, когда вам угодно. Послушайте, Флер, мне очень жаль... - Никакая я не Флер. Для вас, Дэви, я - Фэн. Дэви мягко рассмеялся. - Ну, хорошо. Пока. Он напрасно беспокоился по поводу ее вида. На ней было скромное белое платье, в руках она вертела белый берет. Тонкие духи напоминали аромат цветущего сада в ранний вечер. Девушки в местном клубе были накрашены куда больше, чем она. Фэн небрежно перекинула через плечо фотоаппарат и улыбнулась, но в темных глазах ее светилась грустная благодарность. - Ловко вы это обстряпали, - сказала она. - Вы всегда так выручаете Кена? - Случалось, - признался Дэви и, взглянув на нее, слегка улыбнулся. - Вы сами знаете. - Как не знать. Но вы делаете это почти безболезненно. Кен тоже так старается для вас? - Наверное, постарался бы, если б понадобилось. - Но еще ни разу не понадобилось, не так ли? Он пожал плечами, уклоняясь от ответа. Фэн уселась на край стола. - Слушайте, Дэви, все кончено, и я-то знаю, как мне себя вести. Но, между нами, что гложет вашего брата? Кто ему нужен или что ему нужно такое, чего он не может получить? - Почему вы об этом спрашиваете? - осторожно спросил он. Фэн взглянула на его лицо, внезапно ставшее непроницаемым, и Дэви понял, что она видит его насквозь. - Не важно, - сказала она и спрыгнула на пол. Прямое свободное платье как бы подчеркивало вызывающие движения ее тела, но Дэви понимал, что сейчас она не сознает этого. - Дэви, будьте любезны, отвезите меня в центр. Сестра считает, что я приехала повидаться с ней. - Она заметила его колебание. - Все в порядке. В городе меня никто не знает, кроме вас и Кена. - Ах, да не в этом дело, - проговорил он с внезапным отчаянием. - Просто я сейчас сижу и стараюсь поверить, что мне это не чудится. Конечно, я вас подвезу. По дороге он спросил ее, не подумывает ли она о том, чтобы вернуться в Нью-Йорк и выступать на сцене. - Вы что, смеетесь, что ли? - иронически осведомилась она. - Неужели вы всерьез поверили этой небылице? Впрочем, почему бы и нет? Я столько об этом болтала, что, ей-богу, должно быть, сам Зигфельд верит, будто я у него выступала. Знаете что, Дэви, приезжайте как-нибудь ко мне в Милуоки. В один из моих свободных дней, - добавила она, когда машина подъехала к запруженному толпой тротуару. - Мы с вами тихо и мирно повеселимся. - Обязательно, - улыбнулся Дэви. - Нет, я серьезно. Вы, по-моему, ужасно милый мальчик. - Мало вам неприятностей доставило семейство Мэллори? - Что вы, никаких неприятностей, - с наигранной любезностью заявила она, выходя из машины. - Одно сплошное удовольствие. - Захлопнув дверцу, она облокотилась с нее. - Я останусь здесь до завтра. Мы могли бы съездить сегодня в Павильон и потанцевать. И если вы будете пай-мальчиком и поведете себя умно, я позволю вам подержать мою руку. - Флер? - воскликнул он, невольно рассмеявшись. - Фэн, - настойчиво поправила она. - Ну, так как же? В нем происходила ожесточенная внутренняя борьба. Он не сомневался, что все кончится еще одним потерянным рабочим днем, еще одним днем простоя, за который тем не менее придется платить жалованье восьми работникам, - словом, днем сплошных убытков. Он ощутил в себе желание, чтобы этот ненавистный день был уже позади. Но при этом он не тешил себя иллюзиями - он знал, что Флер делает то же, что пробовали делать до нее другие девушки, стремясь вернуть себе Кена с помощью Дэви. Впрочем, сейчас это было ему безразлично. Он нуждался хоть в какой-нибудь перемене. - Договорились, - сказал он. - Спасибо. - Нет, это вам спасибо, - с изысканной вежливостью ответила Фэн и ушла. Дэви согласился на это свидание с искренним намерением потратить на Фэн лишь один вечер и больше не видеться с ней, а когда Кен вернется из Милуоки, рассказать ему все, как было. Но на следующее утро Дэви проснулся с улыбкой, словно ясный июньский день уже обволакивал его сияющим теплом. Он не мог припомнить, чем его так смешила накануне Фэн, но ему и сейчас еще было необычайно весело, и он с трудом удерживался, чтобы не позвонить ей - просто, чтобы услышать ее слегка насмешливый голосок. Дэви был убежден, что и с ней происходит то же самое. Кен появился только в середине дня. Вид у него был слегка пристыженный; он избегал встречаться глазами с Дэви и так ретиво взялся за работу, что Дэви даже не успел заговорить о Фэн. Впрочем, он с радостью ухватился за этот предлог. И в этот день и в следующий дела было столько, что Дэви уже не пытался найти удобный момент для разговора о Фэн. Он всегда тщательно избегал девушек, брошенных Кеном, и это единственное отступление от правила, разумеется, требовало пояснения. Из гордости Дэви постарался бы рассказать эту историю в пренебрежительном тоне, тем самым лишив себя возможности еще раз встретиться с Фэн. А она внесла такое приятное разнообразие в его унылую жизнь, что он уже скучал по ней. Весь июнь был особенно мучительным для братьев. Работа находилась на такой стадии, когда они уже не сомневались, что электронно-лучевая трубка может посылать сигналы. У них имелись также доказательства, что приемная лампа может реагировать на чрезвычайно слабые импульсы. И все же день проходил за днем, а четко очерченный крест, помещенный перед электронно-лучевой трубкой, никак не отражался на бледном мерцающем экране. Дэви объяснял это Нортону Уоллису так: - Мы создали существо с глазом, способным видеть, и с мозгом, реагирующим на зрительные впечатления. Мы даже знаем, что оптический нерв в порядке. И все-таки этот ублюдок слеп, как крот! В тысячный раз они обсуждали теоретические принципы и конструкцию прибора и объясняли старому изобретателю, как работает каждая часть схемы. У Нортона Уоллиса был недоверчивый прагматический ум, который воспринимал только конкретные явления. Он не разбирался в тонкостях электронно-лучевой трубки и упрямо считал, что сетка является лишь электрическим рычагом. Но зато он был выдающимся практиком. Подняв глаза от истрепанных, сделанных на синьке чертежей, он сказал: - Вывод один - сигналы электронно-лучевой трубки у вас еще недостаточно сильны. А чтоб поправить дело, вам, наверное, придется весь пол покрыть этими так называемыми усилительными лампами. - Газеты рекламируют шестиламповые радиоприемники, - немного помолчав, сказал Кен. - Можете себе представить, что будет с Броком, если он придет и увидит пятидесятиламповую установку. Я прямо вижу, как он щелкает в уме на счетах, прикидывая расходы, и тщетно пытается придумать, каким образом можно найти сбыт для установки ценой в тысячу долларов. - О сбыте еще рано думать, Кен, - сказал Дэви. - Брока сейчас интересует только одно - чтоб на экране появилось изображение. Пятидесятиламповую схему можно аккуратненько уместить в небольшом ящичке - Брок ничего не заметит. - Не обольщайся! Брок все замечает. На прошлой неделе, когда я вез его в город, он вдруг сказал: "Кен, за последние два месяца вы были в Милуоки шесть раз". Как по-твоему, откуда он знает? - Уж не думаешь ли ты, что это я ему сказал? - Никто ему не говорил, на то есть спидометр. Машина новая, езжу на ней всего два месяца, а на спидометре уже полторы тысячи миль. Сколько поездок в Милуоки и обратно укладывается в эти полторы тысячи миль, не считая разъездов по городу? Нет, Брок все заметит, не беспокойся. Да, кстати, о Милуоки - месяца два назад Флер забыла в машине фотоаппарат... - Флер? - Уоллис поднял глаза. - Что это еще за Флер? Кен заколебался. - Одна моя приятельница. - Ах, вот как? Приятельница? - Старик в упор глядел на Кена, и лицо его побагровело. - Наверняка из этих "джаз-крошек". Вики была недостаточно хороша для тебя, а?. Славная, милая, порядочная девушка! - Рассвирепев, старик вскочил с места. - Тебе нужно было разбить ее сердце и довести до того, что она уехала! Использовать мои мозги - это ты можешь, а моя плоть и кровь, видите ли, тебя не устраивает! Но я по ней скучаю, будь оно все проклято! Я по ней скучаю! - выкрикнул он и, задыхаясь от бессмысленной ярости, ткнул пальцем в Дэви. - Ты виноват во всем, ты! Всегда и во всем виноват только ты, и никто другой! Дэви был ошеломлен этой вспышкой. Он попытался возразить, но старик не дал ему открыть рта. - Да, ты виноват, так и знай! Разве я не тебе велел встретить ее на вокзале? Ведь я тебе ясно сказал - Кена _не надо_. - Так ведь я ее и встретил! - Врешь! - В его почти невидящих глазах стояли слезы. - Я скучаю по ней. Я скучаю по ней. А она не вернется! Убирайтесь отсюда оба! - Он беспомощно озирался, ища подходящее слово. - Вы - дерьмо! Вы и ваша Флер! Спускаясь с холма, Кен и Дэви молчали. - Ах ты, боже мой! - вздохнул Кен, когда они вошли в контору. - Ну что с ним делать? Он стал еще сварливее. Как ты думаешь, малыш, неужели он всерьез считает, что это я заставил Вики уехать? И надо же было мне ляпнуть про фотоаппарат Флер... Дэви поглядел в окно. - Фэн уже получила фотоаппарат Флер, Кен. Она заезжала за ним на днях. И фотоаппарат в полной исправности. По крайней мере был в исправности, когда я его в последний раз видел - в субботу вечером. - Все еще глядя в окно, он почувствовал, как вдруг притих Кен. - Я отлично знаю, что она собой представляет, но мне с ней весело, а остальное не важно. Ну вот, теперь, когда я тебе все сказал, она опять, конечно, покажется тебе достойной внимания. - Ты что, с ума сошел? - Нет. И Фэн тоже нет. Тебе ведь важно, чтоб кто-нибудь заговорил о ней так, как когда-то говорил ты, и тогда ты начинаешь задумываться. Но она всегда выставляет тебя в самом лучшем свете. Ну вот, теперь тебе, наверно, захочется повидать ее еще разок и доказать, что ты все тот же. - Дэви! - Ведь я по лицу твоему вижу, Кен. - Ну хорошо, это же вполне естественно, разве нет? - Может быть. Но знаешь что - на этот раз не ввязывайся. Никогда я не просил тебя о подобной услуге - мне и сейчас до смерти неприятно говорить об этом. А что до старика, то тут, видно, ничего не поделаешь. С ним же всегда так. Кен долго и старательно собирал чертежи, потом направился к двери. - Сейчас будем пробовать новую схему, - тусклым голосом произнес он. Больше он ничего не сказал и, уходя, даже не оглянулся. Еще никогда в жизни Дэви не было до такой степени неловко; и когда он попробовал разобраться в том, почему он стыдится своих отношений с Фэн, и разгадать причины этого непонятного стыда, то ему не удалось доискаться ответа. Говоря по чести, он никогда не придавал значения тому, первый ли он мужчина в жизни девушки, или нет. Но почему же тогда прикосновения Кена словно бы оставляют на девушках неизгладимый отпечаток или даже, по ощущению Дэви, своего рода клеймо? Не мог он поверить и в то, что отвращение к этим девушкам - а, если угодно, это было так - вызывалось опасением, что они используют его как средство вернуть себе Кена. Причины этого отвращения были гораздо серьезнее и крылись так глубоко, что даже сейчас, когда впервые в жизни он добросовестно старался понять эту сторону своего "я", ему не удалось до них докопаться. Созданное им самим табу Дэви нарушил тайно, а сейчас, открыв эту тайну верховному жрецу, он еще неистовее упорствовал в своем ослушании. Нет, он не перестанет встречаться с Фэн. Наоборот, он еще тверже прежнего решил повидаться с ней на будущей неделе. Но не успела кончиться и эта неделя, как в мастерскую неожиданно нагрянул Дуглас Волрат - в тот самый момент, когда Дэви и Кен сидели в конторе, определяя параметры новой схемы. От одного присутствия Волрата тесные клетушки лаборатории стали казаться Дэви какими-то ненастоящими и недолговечными. - У меня есть кое-что интересное для вас, ребята, - без всяких предисловий начал Дуг, небрежно, как на бумажный хлам, швырнув шляпу на листки с вычислениями. - Мы строим пробную модель самолета для международных авиасостязаний в Филадельфии. Мы собираемся испытать в скоростных полетах разное оборудование, в том числе и радио. Можете ли вы сварганить нам легкую радиоустановку с приемником и передатчиком? - Мы тут ничего не "варганим", - отрезал Кен. Взяв со стола шляпу, он протянул ее Волрату. - Не туда попали - здесь работают иначе. Волрат не взял шляпы, но лицо его вдруг покраснело от злости. - Вы знаете, что я имею в виду. Я бы не пришел сюда, если бы не знал, что вы делаете стоящую работу. - Мы занимаемся только _своим_ делом, - продолжал Кен. - И давно уже не берем заказов со стороны. Дэви взглянул на брата и, отобрав у него шляпу, положил на стул. - Мы не можем сразу ответить ни "да", ни "нет", - сказал Дэви, стараясь заглушить голос Кена. - Мы взяли на себя обязательство работать над определенным изобретением и не имеем права браться ни за что другое, не посоветовавшись с теми, кто нас субсидирует. Дуг обратился к Дэви, будто Кена здесь и не было. - Вот в чем штука: наш самолет будет лететь над прериями. Наши соперники - стадо древних "Дженни" и "Кейнаков", может, один-два "Стандарта", "Ньюпорта" и, по-видимому, "Ястреб" Куртиса. Все это старые керосинки, и лететь на них будет всякая шантрапа. И пока эта куча старья будет еле-еле дотягивать первую милю, мы опередим их на пять кругов и будем время от времени посылать на аэродром сообщения, точно это обычный испытательный полет. Само собой, все связанное с полетом получит широкую огласку. - Да, неплохая реклама, - задумчиво согласился Дэви. - Но боюсь, наши патроны скажут, что она никак не касается того дела, которое они финансируют. Откровенно говоря, я тоже так думаю. - Главное - это имя на продукции, - сказал Волрат. - А в газетах будет упоминаться ваше имя: "Электрооборудование братьев Мэллори". Это, пожалуй, вас устроит, а? Не так ли? - Кто же тот замечательный летчик, который победит в состязании? - поинтересовался Кен. - В состязании победит "Сокол" Волрата, - подчеркнуто холодно заявил Дуг. - Насчет летчика еще не решено. Мы наметили было одного человечка по фамилии Фитцсиммонс, но ходят слухи, что он будет занят в каком-то добровольном армейском состязании. Ну, не он, так будет кто-нибудь другой, не хуже. - Вы, например? - Например, я. - Дуг бросил на Кена надменный, окончательно взбесивший того взгляд и взял свою шляпу. - Если случится так, что это буду я, и если мы возьмем вашу радиоустановку, вы можете со мной полететь в качестве радиста, тогда и ваше имя попадет в газеты, раз уж вам так этого хочется. В конце концов сейчас наступил век воздухоплавания, не так ли? Позвоните мне, если это заинтересует ваших патронов. - Ну что ж, по-моему, это редкостная удача, - заявил Брок. Увидев, какое впечатление произвел на банкира их рассказ, Дэви постарался скрыть презрительную усмешку. - Наш город сразу прославится. Самолет-победитель выстроен здесь, летчик - местный предприниматель и даже маленькая радиоустановка и та создана в нашем городе. Насколько я понимаю, небольшая затрата времени окупится с лихвой. - Но ведь нам придется отложить основную работу, - напомнил Кен. Брок поджал губы и поглядел на него поверх очков - это означало, что сейчас он отпустит какое-нибудь ехидное замечание. - Не хотелось бы об этом говорить... но при ваших темпах потеря нескольких недель едва ли будет заметна. Между прочим, - колко добавил он, - Волрат заплатит за радиоустановку, не правда ли? - Об условиях договаривайтесь сами, - сказал Дэви. - Что касается меня, то я не могу не возразить против такой затеи. Это ставит нас на одну доску с футболистами, чемпионами по чарльстону и бандитами с челками на лбу. - В наше время для бизнеса важна не только продукция, - нетерпеливо перебил его Брок. - Надо еще заработать известность. Мне самому, может, не меньше, чем вам, претит всякая дешевая сенсация, но если другие люди - и притом весьма влиятельные - не гнушаются такими вещами, то нам ни в коем случае нельзя отставать. - Брок в раздумье поиграл очками. - Разумеется, газеты захотят дать снимки - так я заранее договорюсь с фотографом, чтоб он пришел сюда и снял нас вместе как представителей корпорации, - скороговоркой закончил он. Кен и Дэви молча вышли. Кен был взбешен, но Дэви только пожал плечами. - Кен, нам остается либо бросить все к черту, либо смеяться. Третьего выхода нет. Через две недели после того, как был подписан договор о приобретении радиоустановки у братьев Мэллори, Кен разбирал утреннюю почту. Одно письмо он безмолвно протянул Дэви. РАДИОСТАНЦИЯ ВПИ Акционерное общество "Радиовещание в интересах народа" Гамбринус-тауэр, Кливленд, Огайо Председатель акционерного общества 17 июня 1927 года Мистеру Кеннету Мэллори 1711 Эвклид-авеню, Уикершем "Дорогой Кен, а также Дэви. В первых строках уведомляю вас, что до нас дошли слухи о таинственном самолете, который собирается урвать первый приз в авиационных соревнованиях в Сескви. Поверьте, ребятки, ваш старый друг и пока еще компаньон очень возгордился, увидев ваши имена в газетах. (Кстати, какой кретин вам делает рекламу?) Заметочка была крохотная, но дружеский глаз разыщет и иголку в сене. Теперь, значит, вот что. Как я понимаю, ас (или, может, ему больше по душе называться капитаном Волратом) по пути в Сескви, то есть к месту старта, обязательно проедет через наш город. Как насчет того, чтоб он заглянул в нашу студию и в виде исключения дал нам интервью? От имени моих партнеров я обещаю сделать со своей стороны все, чтоб еще за неделю до его приезда создать по радио, как говорится, подходящую атмосферу, и, ясное дело, кое-какие из местных газет с радостью нам помогут. Конечно, в Кливленде мы самая крупная из мелких радиостанций, но не забывайте - нас слушают в Нью-Йорке, и такая реклама имени Мэллори будет только полезна для того дела, которое ближе всего вашим сердцам, да и моему тоже. Поверьте, я сделаю все, чтоб подчеркнуть значение радиоустановки на борту самолета. С наилучшими пожеланиями и уверенностью в большом успехе остаюсь (в надежде, что вы на меня уже не злитесь, потому что я на вас - нисколько) Карл Бэннермен. Исп. /В.У." Дэви расхохотался и, взглянув на Кена, увидел, что тот тоже усмехается. - Можно ли злиться на этого жулика? - воскликнул Кен. - Знаешь, я по нем даже соскучился. Но как ему удалось прибрать к рукам целую радиостанцию? - Показать это письмо Волрату? - Ни в коем случае! Ничего мы ему не покажем, кроме наших хмурых физиономий. А если Карл пожелает поднять вокруг этой затеи шум - что ж, это его дело. Ты что, хочешь вызубрить письмо наизусть? Дэви с виноватым видом быстро бросил письмо на стол. Кену ровно ничего не говорили инициалы машинистки, но у Дэви по-прежнему замирало сердце от всего, что напоминало ему о Вики Уоллис. Когда Вики, впервые покинув родной дом, переехала в Уикершем, она еще сохраняла наивную веру в тот мираж любви, чьи очертания и краски возникли когда-то в воображении маленькой девочки в клетчатом берете, катавшейся на коньках по Парамус-авеню. Уикершем представлялся ей золотым островом в лазурном небе - там среди цветущих лугов ее встретит и немедленно полюбит блистательный юноша, улыбка которого будет говорить о благородстве его души и нежной чуткости; он, конечно, сразу поймет все то, что Вики чувствует, но не умеет объяснить словами даже самой себе. И вот всего через полтора года туманным октябрьским вечером она уезжала из Уикершема в Кливленд, ища спасения от горя, которое принесло ей свершение давней мечты. По дороге в Кливленд она мечтала только об одном: чтобы сердце ее не сжималось при имени Кена, чтобы она могла ходить по улицам без неотвязной, никогда не сбывавшейся надежды, что следующий встречный непременно окажется Кеном. Иногда у нее мелькала мысль, не легче ли ей было бы, если б он умер. Или если бы умерла она... Но тут Вики мгновенно убеждалась, что умирать ей вовсе не хочется. Ведь если придет момент, когда уймется эта боль, когда она поймет, что уже не любит Кена, то и земля покажется ей раем. Подъезжая к Кливленду, Вики даже удивилась тому, что не чувствует ни страха, ни одиночества. Она не в первый раз начинала новую жизнь и только теперь поняла, что, сама того не замечая, уже привыкла к этому. На станции Вики встретила одна из ее двоюродных сестер, Клер Игэн, миловидная женщина лет тридцати, с кислым выражением лица. Она была в меховой шубке. С нею пришел ее муж, Мэтти, типичный клерк с худощавым лицом, в серебряных очках. Мэтти подхватил чемоданы Вики, а Клер взяла ее под руку и объяснила, что, когда сестры Синклер услыхали о приезде Вики, они собрались все вместе и стали решать, у кого ей жить, а так как у Клер и Мэтти есть лишняя комната, то они и оказались - гм! - победителями. И, не успев перевести дух. Клер сообщила, что через полгода им понадобится эта комната. - Она сейчас пьет за двоих, - заметил Мэтти, и Клер метнула на него гневный взгляд. - Между прочим, я этим обязана тебе, - заявила она. Машина Игэнов, новенький черный лимузин марки "окленд", была покрыта бусинками холодного дождя. - Мы едем в гости, - сказала Клер. - Конечно, если хочешь, мы сначала подбросим тебя домой, но лучше поедем с нами - ты сразу можешь завести знакомства. Чем скорее приобретешь себе друзей, тем лучше. Вики молча согласилась. Меньше всего на свете ей хотелось быть наедине с собой. Сквозь завесу дождя тускло мерцали огни, и Мэтти вел машину очень осторожно, не переставая бормотать проклятия по адресу каждого полисмена у перекрестка и водителя каждой машины, встречавшейся на блестевшей под дождем мостовой. Наконец они прибыли; дверь открылась, и на них тотчас хлынул табачный дым, хохот и бренчание механического пианино. Мэтти исчез в толпе мужчин преимущественно его лет и вскоре вернулся с бокалами, полными пенистой желтоватой жидкости. - Апельсиновый цвет, - сказал он, подавая один из них Вики. Клер выхватила бокал из ее рук. - Что ты делаешь, безмозглая голова! - прикрикнула Клер на мужа и обратилась к Вики: - Ты сегодня что-нибудь ела? Вики сказала, что она поела в поезде, и Клер, сразу успокоившись, вернула ей бокал. Орущее радио заглушало голоса, пианино выбрасывало тоненькие, словно папиросная бумага, звуки, разлетавшиеся, как тучи конфетти, но весь этот гам сразу утих, когда к пианино подошел высокий молодой человек и обернулся к публике с заученной лисьей улыбкой, слегка смягченной приподнятыми уголками рта. Он стал петь популярные песенки; у него оказался высокий сладкий тенор. - Это Расс Ричардсон, - шепнула Клер, обращаясь к Вики. - Он поет по радио. Наша ВПИ, конечно, не бог весть какая радиостанция, но, говорят, ее слушают в Нью-Йорке. Затем Расс Ричардсон с рассчитанной проникновенностью спел попурри из студенческих песен, которые публика выслушала благоговейно, как гимн. Клер сказала Вики, что сама отвезет ее домой - Мэтти уже до того надрался, что тискает где-то в уголке Джулию Холдерсон, приняв ее за Энни Кейз. По правде говоря, и ребенка они решили завести только затем, чтобы их брак не развалился окончательно, призналась Клер, ведя машину под проливным дождем. Надо же придумать - обзаводиться ребенком, когда два взрослых человека, из которых один даже с высшим образованием, не могут наладить свою жизнь. Она плакала, размазывая по щекам тушь с ресниц. Маленькая квартирка была уютной и чистенькой. В гостиной стояла новенькая мягкая мебель, а пол почти весь был заставлен целой коллекцией барабанов. - Это Мэтти развлекается, - с горечью сказала Клер. - Пятьсот долларов уплачено за удовольствие сидеть побарабанить в такт радио. Смотри. - Она повернула выключатель, и в турецком барабане зажегся свет. На коже силуэтом вырисовывалась надпись: "ALOHA". - И это недоразумение будет отцом! - воскликнула она. - Ложись спать, Вики, завтра разберемся, что к чему. Вики уложили в квадратной пустой комнате с голубыми стенами. В ушах ее все еще отдавался шум, гам, пьяные голоса, непристойные выкрики, но она не чувствовала себя несчастной. Она сонно блуждала по лабиринту новых впечатлений, пока вдруг не почувствовала, что ей необходимо найти нечто чрезвычайно для нее важное, и это ощущение заставило ее с удвоенной энергией пробивать себе путь. Она бежала все быстрее и быстрее, точно влекомая вперед непреодолимой силой, и наконец как вкопанная остановилась перед тем, что искала, - откуда-то из темной глубины ее сознания выплыл образ Кена. Лицо его улыбалось, но эта улыбка была предназначена не ей. Вики разбудили ссорящиеся голоса; когда оставаться в комнате было уже неловко, она вышла в кухню. Мэтти сидел за столом, бледный и сосредоточенный. Желтый стол походил на сверкающую выставку электроприборов: на нем стояли электрическая плитка для гренков, электрический кофейник с ситечком и еще какие-то две никелированные машинки неизвестного назначения. Вики села к столу, и Мэтти мельком взглянул на нее, поднося ко рту яйцо всмятку. - Вы печатаете на машинке? - спросил он. - Немного, - ответила Вики, надеясь, что он предложит ей работу, и побаиваясь, как бы ей не пришлось работать в той конторе, где он служит бухгалтером. - Машинистки - это как раз то, в чем наш город нуждается меньше всего. Машинистки да часовые у флагштоков. Конечно, если вы станете торговать вот такой блестящей дребеденью, то лучшей клиентки, чем моя супруга, вам не найти. - А как насчет барабанов? - ядовито спросила Клер, запахивая на себе желтый халатик. - Барабаны куплены на деньги за страховой полис моей матери, и ты это прекрасно знаешь! Всю жизнь я мечтал о барабанах, и последняя воля моей умирающей матери была, чтоб я их купил. Она ведь при тебе это сказала! Весь день Вики ходила из одного книжного магазина в другой, но нигде служащие не требовались. На следующей неделе она обошла все конторы по найму и все универсальные магазины и везде оставляла заявления. Наконец через десять дней после приезда она получила место кассирши в кафетерии и обрадовалась, попав в вечернюю смену - теперь она могла поменьше находиться в обществе своих родственников. Однако Клер приставала к ней с уговорами уйти из кафе, и, когда Мэтти услышал о вакансии в конторе "Скорый транзит", Вики поступила туда подсчитывать ежедневную выручку трамваев. Она ненавидела эту работу; механический подсчет не мешал ей предаваться мучительным мыслям о Кене. Однажды она вдруг спросила себя, что заставляет ее так много думать о нем - любовь или ненависть? Да, конечно, она его ненавидит, с облегчением сказала себе Вики и стала усердно припоминать все случаи, когда Кен наносил ей обиды. Она умышленно искажала живший в ее памяти образ, наделяя его грубыми и жестокими чертами, а затем издевалась над собой за то, что имела глупость влюбиться в такого. Но в конце концов она устало призналась себе, что любит она его или ненавидит - это решительно все равно. Так или иначе, пока он не станет ей безразличен, она не обретет душевной свободы. В декабре она перебралась от Игэнов, сняв комнату в общежитии Ассоциации молодых христианок. Друзей у нее не было, и, хотя она страдала от одиночества, все же возвращаться в Уикершем ей не хотелось. Дэви, кажется, мог бы написать хоть несколько строчек, думала она с укором, но стеснялась писать ему первой. Как-то раз она позволила своему сослуживцу повести ее в китайский ресторан на танцы, но молодой человек оказался таким беспросветно глупым, что Вики весь вечер злилась. И когда однажды в обеденный перерыв на людной зимней улице Вики увидела круглое знакомое лицо, она заулыбалась, еще прежде, чем вспомнила имя этого толстяка. А он, заинтригованный многообещающей улыбкой, остановился и, еще не узнавая ее, машинально дотронулся до шляпы. - Мистер Бэннермен, - сказала Вики. - Здравствуйте. - Здравствуйте, малютка, - с чувством произнес он. Вглядываясь в ее лицо, он схватил обеими руками ее руку в перчатке. - Вы думаете, я не помню вас, а я помню - конечно, помню... Ах ты, господи, да ведь мы... Послушайте, вы на меня сердитесь или я должен на вас сердиться? - Я ни на кого не сержусь, - засмеялась Вики, - а на кого сердитесь вы? - Черт, я все позабыл. Вы замужем за Кеном или что-то в этом роде? Когда она объяснила ему, что уехала из Уикершема несколько месяцев назад и сейчас живет здесь одна, в его глазах мелькнуло понимание. Взяв девушку под руку, он вывел ее из уличной толпы. - Как ни приятно стоять и смотреть на хорошенькую девушку, еще приятнее сидеть и есть в ее обществе. Пойдемте пообедаем. Старого цирка, с которым он был связан, здесь нет, сообщил ей Бэннермен. Теперь у него цирк куда покрупнее; он - владелец радиостанции. Конечно, станция не бог весть какая, но ее слушают в Нью-Йорке! Он не стал вдаваться в подробности, каким путем она ему досталась, но у Вики создалось впечатление, что он выиграл ее в кости. А с его обширными познаниями в области электроники... - Разве я не прошел заочный курс у двух крупнейших специалистов этого дела? Если разобраться, так мы с вами вроде окончили один и тот же университет. Мне-то следовало бы знать, что всякий, кто балуется с ракетами, рано или поздно получит в грудь целый заряд пороховых звезд. Что же, я теперь поумнел. А вы? - У меня все это немножко по-другому, - почти шепотом сказала Вики. - Ну уж мне-то про любовь можете не говорить. - Никогда еще Вики не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь с такой легкостью произносил это слово. - Я в этом деле собаку съел. Вы обязательно послушайте мои советы по радио: каждый день в два пятнадцать - доктор Мирадо, целитель сердец. - Вы? - Да. А почему бы нет? Я, кроме того, Кливлендский глашатай в три тридцать - "Четверть часа под вашим окном". Сегодня, например, темой дня будете вы: "Маленькая девушка под зубцами пилы мужского честолюбия..." - Не смейте! - Ну, тихо, тихо. Я не назову вашего имени. Когда я дойду до конца, вы даже не узнаете своей истории, но успеете полюбить эту девушку. Что же тут плохого, малютка, - ведь это делается для развлечения публики! Он протянул ей газету, сложенную так, чтобы можно было прочесть программу радиопередач. Под заголовком "Радиостанция ВПИ, 1345 килогерц" Вики прочла: 9:00 - настройка приемника. 9:30 - утренние песни - Расс Ричардсон. 10:00 - фортепьянная музыка - Мюриэл Гарднер. 10:30 - будет объявлено особо. 11:00 - дневная серенада - Расс Ричардсон. 11:30 - беседа Торговой палаты. 12:00 - у рояля Мюриэл Гарднер. 12:30 - д-р Мирадо, целитель сердец. 1:00 - смесь. 1:30 - Расс Ричардсон, тенор. 2:30 - смесь. 3:30 - Кливлендский глашатай. 4:00 - смесь. 5:00 - полковник Эллиот Морган - Исследование Южных морей. 5:30 - Расс Ричардсон - концерт для файф-о-клока. - Полковник Эллиот Морган - это тоже я, - со смехом продолжал Бэннермен. - Замечательный номер для развлечения - свадебные обычаи чужедальных племен! Мюриэл Гарднер - это Расс. Она никогда не произносит ни слова - только играет. Простаки пишут ей письма и предлагают руку и сердце. Разумеется, все это липа, но мы с Рассом поставили дело на широкую ногу, и все торговцы хотят - нет, просто рвутся! - дать по радио объявление и заплатить за время. За время! Подумать только - я могу продать несколько каких-то паршивых минут, а мир существует два миллиарда лет совершенно бесплатно! Можете вы это постичь? Слушайте, нам в контору для солидности нужно обязательно посадить какую-нибудь изящную барышню вроде вас. Как вы смотрите на то, чтоб принести свое разбитое сердце в нашу студию? Вы сейчас работаете? Вики рассказала ему о своей работе, и он презрительно махнул рукой. - Слушайте, я вам дам тридцать пять долларов. Платить буду, разумеется, не сразу наличными. Дела у нас идут не слишком бойко, так что каждую пятницу я буду выдавать вам двадцать пять долларов, а остальные десять - класть на ваше имя в банк на черный день. Даже если бы вы работали задаром, оно стоит того. Ну, давайте по рукам! Мне хочется видеть в нашем старом сарае улыбающуюся мордочку! - Неужели правда, что вас слушают в Нью-Йорке? Иронически-восторженные нотки в голосе Вики заставили его пристально взглянуть на нее. - Вот и видно, что вы много общались с братьями Мэллори, детка. Ни одна душа в Кливленде никогда не задавала мне такого вопроса. По правде говоря, я и сам не знаю. Мы никогда не получали из Нью-Йорка жалоб на то, что нас там не слышат. Нас еле-еле слышно здесь, в Кливленде, но нашим согражданам почему-то нравится думать, что наши передачи слушают в Нью-Йорке. Потому-то мы и стали крупнейшей маленькой станцией в городе. - Вы сами распространили эту выдумку? - настаивала Вики. - Какая же это выдумка, если люди в нее верят. В нашей жизни правда - это то, во что люди верят, - назидательно сказал он. - Вы верите в то, что у вас разбито сердце, и оно у вас болит, хотя самый лучший врач в мире не найдет на нем и царапинки. Люди верят в существование Мюриэл Гарднер - и Мюриэл Гарднер существует точно так жег-как существуют полковник Эллиот Морган, доктор Мирадо и так далее. В те времена, когда люди верили, что земля плоская, она и была плоской. Плоской, как доллар. Таков главный жизненный факт, детка, и на этом основаны Иллюзия, Любовь и Развлечения. Поступайте к нам работать, и вы будете каждый день смеяться, вот как сейчас. Оказалось, что студия представляет собой три тесные клетушки на закопченном верхнем этаже Гамбринус-билдинг. "Наша голубятня", - называл ее Бэннермен. "Технический персонал" состоял из единственного техника, который вместе с передаточной аппаратурой помещался в комнате размером в двадцать квадратных футов. Одна стена была сплошь из небьющегося волнистого стекла, сквозь которое, как в телескоп с ненаведенным фокусом, был виден раскинувшийся внизу Кливленд. - Вот с чего мы начинаем, - с пафосом произнес Бэннермен. - Если учесть, что Линкольн начинал в бревенчатой хижине, то мы ближе чем на полпути к Белому дому. Едва успев приступить к работе, Вики сразу же закружилась в потоке деловых встреч, которые надо было назначать или отменять; людей, которых надо было принимать или избегать; телефонных звонков, на которые надо было отвечать, что мистер Бэннермен сейчас подойдет или что его нет. Ей было некогда думать о себе, потому что работа кипела днем и ночью. Вики даже не могла взять в толк, довольна она или нет. И вот однажды утром, примерно через месяц после поступления на работу, она проснулась как всегда с одним желанием - поскорее попасть в студию. Торопливо собираясь, она испытывала смутное ощущение, будто ей чего-то недостает; однако потеря не казалась ей особенно важной, и она решила разобраться в этом после. Вдруг она остановилась и громко сказала: "Кен", - будто зовя его. Она снова повторила это имя - и ничего не почувствовала. Ничего! Вики засмеялась и принялась на скорую руку готовить завтрак. Кен! Она повторяла про себя его имя с тем чувством, с каким человек трогает зажившую рану, ощущая под пальцем новую гладкую кожу. Вики пыталась вспомнить его шепот, его губы, прижавшиеся к ее губам. Ничего не получалось. Ничего! Ее вдруг охватила исступленная радость. В эту минуту она была такой сильной и уверенной в себе, как еще никогда в жизни. Из благодарности она решила отныне все свое время отдавать работе на студии. Пусть рабочие часы станут еще длиннее - не все ли равно? Этой весной ее постоянным компаньоном был Расс Ричардсон, который смахивал на Рудольфа Валентине, но неизменно одевался, как студент. Вначале Вики относилась к нему с благоговейным почтением - он казался ей крупной знаменитостью: ведь его фотографии время от времени появлялись в газетах. Но вскоре Вики убедилась, что Расс сам ищет ее общества - она служила ему надежной защитой от одолевавших его женщин. Он говорил, что бережет себя для богатой наследницы, на которой ему предстоит жениться, хотя случая такого пока еще не представилось. По существу, радиостанцией управлял не Бэннермен, а Расс; он работал без устали по шестнадцать часов в сутки, ибо был так же поглощен своей карьерой, как Дэви и Кен - своим изобретением. Расс Ричардсон считал свой голос товаром, который нужно приукрасить, умело подать публике и продать, ибо по натуре он был неутомимым дельцом. Сейчас он зарабатывал на радиостанции всего пятьдесят долларов в неделю. Выступления в клубах давали еще сотню. Жил он на тридцать пять долларов, но ничуть не сомневался, что вскоре будет выколачивать две тысячи. Он уже подсчитал в своей записной книжке, что из этой суммы у него на руках останется чистых тысяча шестьсот долларов в неделю; таким образом, даже увеличив расходы на жизнь, он все-таки сможет откладывать еженедельно по тысяче триста пятьдесят долларов. Все у него было обдумано заранее. Подвернется счастливый случай - и в один прекрасный день о нем заговорит вся страна. По его словам, изучив биографии знаменитостей, он подсчитал, что не больше чем через полтора месяца после того, как Расса Ричардсона "откроет" публика, его фотографии будут печататься в газетах вместе с портретами чемпионов по боксу и плаванью, а там вскоре наступит и минута высшего торжества - сам президент Кальвин Кулидж пожмет ему руку. Расс уже знал, какого импресарио нужно взять, когда пробьет его час, и в своей черной записной книжечке уже набросал примерный образец контракта. Вики прекрасно понимала, что он просто глуп, но прощала ему это - ведь его "пунктик" был самым безобидным из человеческих недостатков. А главное, на нее очень успокаивающе действовало то, что, находясь с ним, она ничего не чувствовала. Он ее ничуть не волновал, но зато и не мог причинить ей боли. Порой Вики поглядывала на него почти с нежностью; он этого не замечал, а она испытывала то спокойное удовлетворение, с каким обычно сжимаешь ручку своего старого зонтика на улице среди внезапно хлынувшего ливня. Впрочем, временами ей становилось грустно при мысли, что из ее жизни уже ушла любовь, что ей никогда больше не знать безграничного счастья любить и быть любимой. Однако горевать было некогда - Расс не оставлял ее в покое ни на минуту. Он водил ее по ночным клубам и тайным кабачкам, где его обслуживали бесплатно, и Вики клевала носом, пока он долго и нудно обсуждал с хозяином заведения стоимость продуктов и увеселений: Расс решил, что, став знаменитым певцом, он откроет свой ночной клуб под названием "Рандеву у Расса Ричардсона". Он даже выбрал гангстера, поддержкой которого ему будет необходимо заручиться, если, конечно, этого гангстера к тому времени не прикончат; впрочем, на этот случай у Расса была намечена другая кандидатура. Он не пьянствовал и придерживался строгих моральных правил, но всегда был отлично осведомлен о том, кто кого убил, от какого синдиката зависит тот или иной судья, у кого какие половые извращения, кто из музыкантов употребляет наркотики и где эти наркотики можно добыть; и все это он без разбору выкладывал перед Вики с наивной непосредственностью деревенского паренька, перечисляющего названия трав, злаков и деревьев, которые составляют окружающий его мир. Расс был одержим мыслью, что он отмечен судьбой. В знак особого доверия он попросил Вики, как человека начитанного, дать свое суждение о его биографии, написанной им в расчете на то, что придет день, когда она понадобится газетам. Жизнеописание Расса Ричардсона растянулось на множество страниц - это был благоговейный панегирик американскому юноше, родившемуся для славы. "Судьба, раздавая удары направо и налево, надвигалась все ближе и наконец нашла своего избранника: признание публики пришло к Рассу в..." На этом жизнеописание прерывалось - здесь следовало проставить дату. Подошла весна, а дата все еще не была проставлена. Пироги, которые Карл совал в печь, никак не выпекались, но он не унывал и тотчас замешивал другие. - Это только вопрос времени, - утверждал он. - Одна удача - и дело пойдет на лад. К концу марта Вики получала уже всего пятнадцать долларов в неделю. Это, разумеется, не значило, что ей сократили жалованье. Просто Карл брал у нее взаймы. Расс тоже стал получать меньше, но с ним, как обнаружила Вики, дело обстояло иначе - разница возмещалась ему паями акционерного общества. Имя Мэллори Вики впервые за долгое время услышала, когда Карл подошел к ее столу и без всякого предупреждения продиктовал ей письмо в Уикершем. Затем он показал ей небольшую заметку в "Пресс": "Радиоустановка для таинственного самолета, участвующего в состязании. На пресловутом самолете, выпущенном авиационной фирмой Волрата специально для национальных авиасостязаний в Филадельфии, будет установлена радиоаппаратура. Все подробности, касающиеся самолета, которому пророчат большое будущее, окружены тайной. Научно-исследовательская электрокомпания Мэллори получила заказ на специальное оборудование. Кеннет Мэллори, председатель Компании, заявил, что в настоящее время он не может сообщить никаких подробностей для печати". - Могу сказать только одно, - презрительно заметил Бэннермен, - если они считают, будто этого достаточно, чтоб поднять шумиху, то с таким же успехом могут как-нибудь ночью стащить свой самолет на ближайшую свалку. Скажите на милость, что в такой заметке может заинтересовать людей? Через неделю Вики распечатала следующее письмо: "Дорогой Карл! Большое спасибо за дружеские слова. К Вашему сведению, никто ни на кого не злится. Наши взаимоотношения с фирмой Волрата ограничиваются тем, что он купил у нас кое-какое оборудование. Со всеми Вашими идеями насчет рекламы надлежит обращаться непосредственно к нему. С приветом Кен". - Сейчас же помчусь туда! - воскликнул Бэннермен. - Я уж чую - там вопиющая нужда в хороших идеях. Между прочим, не там ли работает Марго? В воскресенье утром, когда передача длинной церковной службы подходила к концу, в конторе зазвонил телефон. Вики взяла трубку. - Деточка, я говорю из Уикершема. - В голосе Карла звенело торжество. - Упакуйте вещички и валяйте сюда. Я уже работаю в Авиационной компании Волрата в качестве специального агента по рекламе. Повторяю: специальног