дошел: она стояла между двумя чемоданами, словно прикованными к ее щиколоткам, стройная, прямая и одинокая. Девушка была в зеленом костюме - жакет она небрежно перебросила через руку вместе с плащом, а в другой руке медленно вертела шляпку. У девушки была очень белая кожа, короткие каштановые волосы, развевавшиеся по ветру, овальное лицо, тонкий носик и темные вопрошающие глаза. - Она растерялась в суматохе, но по легкой грусти, окружавшей ее, как ореол, Дэви догадался, что сейчас перед ее глазами развертывается совсем неизвестная ей жизнь. Потом, то ли стали невесомыми цепи, которые, казалось, приковывали ее ноги к чемоданам, то ли девушка вообще обладала способностью без труда освобождаться от всего, что ей хоть сколько-нибудь мешало, но она вдруг легко шагнула вперед. Когда девушка наконец заметила подходившего Дэви, грусть исчезла с ее лица и взгляд ее стал сдержанно серьезным. - Скажите, вы не Виктория Уоллис? - Да, - не сразу ответила она. - Я - Дэвид Мэллори. Ваш дедушка просил меня встретить вас и привезти к нему. Это ваши вещи? Девушка быстро вскинула на него глаза, в которых мелькнула тревога и настороженность. - Он нездоров? - Совершенно здоров. - Дэви заколебался, почуяв в девушке способность сквозь все уловки видеть правду. - Просто он занят в мастерской. Ее "а-а" прозвучало очень тихо; она взглянула в сторону зала ожидания, словно все еще надеялась увидеть почтенного старого джентльмена, спешащего ей навстречу с протянутыми руками, ласковыми приветствиями и извинениями. Очевидно, девушка понятия не имела о том, что за человек ее дед, и она казалась Дэви тем более беззащитной, потому что была наделена быстрой проницательностью. - Такая уж у него работа, - пояснил Дэви. - Это ведь не просто ради заработка. Она снова повернулась к нему: - Вы у него служите? - Нет, я кончаю инженерный факультет. Но мы бываем у него каждый день. - Мы? - спросила она с мимолетным любопытством, которое тотчас же угасло: Дэви ничуть не интересовал ее. Вики опять взглянула в сторону зала ожидания. - Мой брат, сестра и я. Ваш дедушка сделал нам столько добра, когда мы были детьми и убежали с фермы. Знаете что, давайте поедем. Можно проехать по университетскому городку. Хотите? - Мне все равно. Маленькая тоненькая нарядная девушка с ярко накрашенным ртом и острыми черными глазками вприпрыжку подбежала к Вики и сунула ей в руки небольшой чемоданчик. Бусы и браслеты позвякивали при каждом ее движении. - Держите, - захлебываясь, проговорила девушка, - это, верно, ваш. Я нечаянно перепутала. Извините, ради бога! - Ее маленькая ручка стиснула пальцы Вики. - Слушайте, вы такая душенька! Что бы я без вас делала! Обо мне не беспокойтесь. Все очень хорошо. Он _обещал_, понимаете? - Очень рада, - спокойно сказала Вики. Она глядела на девушку сочувственно и приветливо, но Дэви подметил мелькнувшую в ее глазах грусть, как будто Вики смотрела из полумрака театральной галерки на представление, вызывавшее в ней тоску по неизведанным чувствам, хотя в то же время ее забавляли эти бутафорские страсти. - Спасибо за чемодан, - добавила она. - Мне было бы жаль его потерять. Там вещи моей покойной матери. Маленькая девушка еще раз сверкнула алой улыбкой и засеменила на высоких каблучках к юноше, который, стоя поодаль, неловко переминался с ноги на ногу. Вики посмотрела ей вслед, и снова легкая грусть затуманила ее лицо. И внезапно Дэви отчетливо представил себе, какая она, эта девушка. Ее будто озарил невероятно яркий свет контраста с мелкой женской сущностью ее собеседницы, озарил и просветил насквозь. И взор Дэви глубоко проник в душу, исполненную печальной романтичности, которая уживалась с иронией над собственными грезами. Дэви видел так же ясно изнутри, как и снаружи, эту высокую спокойную девушку с узкими запястьями без всяких побрякушек и легкой статью мальчика, приготовившегося к уроку фехтования. - Мы сидели рядом в поезде, и она думала, что я тоже еду на бал, - сказала Вики, следя глазами за маленькой девушкой. - У нее и сомнения не было на этот счет. Она боялась, что ее кавалер сегодня напьется. По ее словам, он ей даже не очень нравится, просто она и думать не может о том, чтобы пропустить бал. Это и вправду так замечательно? - Не знаю. Никогда не бывал на балах. - Неужели? - Вики взглянула на него с внезапным любопытством. - Ну вот, а эта девушка считает, что лучше ничего на свете нет, и когда я сказала, что еду не на танцы, что я не студентка и никогда не училась в колледже, ей сразу захотелось пить и она убежала. Но она не догадывалась об этом, пока я сама не сказала, - добавила Вики, как бы удивляясь про себя тому, что внешность ее оказалась настолько обманчивой. - Должно быть, она не очень-то умна, - сказала Вики и тихонько рассмеялась - не над девушкой, а над собой. Но прежде чем Дэви успел сказать что-нибудь, что положило бы начало задушевному разговору, Вики подхватила один чемодан, оставив ему другой; заметив, как согнулись от тяжести ее хрупкие плечи, Дэви вдруг снова увидел в ней только слабую, беззащитную девушку. - Куда идти? - спросила Вики. Дэви шагал рядом, украдкой рассматривая ее. Он жалел, что не успел схватить оба чемодана и доказать ей, что тяжесть, которую она так мужественно несла, для него сущий пустяк. Ему стало не по себе, ибо он угадывал ранимость и скрытое страдание в непринужденной грации ее движений, в гордой посадке кудрявой головы, в открытом взгляде ее темных глаз. Дэви шел рядом с ней, плечом касаясь ее плеча, но им владело безнадежное ощущение, что она, едва успев войти в его жизнь, уже прошла мимо, даже не оглянувшись" Спортивный "додж", собранный из сотни разрозненных частей, стоял у тротуара, сияя свежей краской, и издали казался даже элегантным благодаря желтым ободьям колес. Но Дэви, привязывая чемоданы к багажнику, болезненно сознавал убожество машины и почти злился за это на девушку. Она ступила на подножку; ее короткие локоны трепетали на ветру, а юбка лениво билась о колени. Дэви отвел глаза - слишком уж хороша была Вики в эту минуту. - Да, - кисло протянул он, включая мотор, - "кэнинхем" - вот эта машина. Вы когда-нибудь ездили на "кэнинхеме"? - Это он и есть? Дэви повернулся и пристально поглядел на нее. - Вы что, смеетесь надо мной? - И не думаю, - сказала Вики, удивленная тем, что ее заподозрили в неискренности. - Я ничего не понимаю в машинах. И, по-моему, это замечательный автомобиль. Разве нет? - Нет, - отрезал Дэви. - Впрочем, тут сойдет и такой, ведь, должно быть, наш городишко кажется ничтожным по сравнению с тем, откуда вы приехали. - Он опять взглянул на нее краешком глаза. - А вы не разыгрываете меня насчет машины? - Да нет же, - спокойно ответила Вики; но это подтверждение обошлось ему дорогой ценой - ее внимание отвлеклось, а это было для него так же ощутимо, как если бы она убрала свою руку из его руки. Он повел машину по Арлингтон-авеню, чтобы все увидели его с этой девушкой. Всякий раз, когда он переключал скорость, его плечо легонько прикасалось к ней. Это получалось нечаянно, но Дэви остро чувствовал каждое прикосновение. А Вики, казалось, вовсе не думала о сидящем рядом с ней юноше. - Этот бал будет где-то здесь? - спросила она. - А вам, видно, очень хочется пойти? - Не знаю. Дело не в танцах, а скорее в том, что с этим связано. Дэви покачал головой. - Я давно уже старался представить себе, какая вы, - сказал он. - Изысканная барышня или деловая особа, а может, ни то, ни другое. Я думал об этом с тех пор, как узнал, что вы приедете. Вики удивленно повернула к нему лицо. - Вы обо мне думали? - А почему бы нет? - Ну, не знаю почему, - призналась она, помолчав. - Вам рассказывал обо мне дедушка? - А разве обязательно, чтобы кто-то рассказывал? - Но ведь вы меня совсем не знали. - Вы же писали письма. Вики придержала развевавшиеся у висков кудряшки. - А вы их читали? - Да, - сознался Дэви. - Он мне показывал... не все, но некоторые. А что, мне нельзя было их читать? - Не в этом дело, - медленно сказала Вики. - Я писала только для него - вот и все. И его письма значили для меня очень много. Вы... вы их тоже читали? - О нет! - с жаром сказал Дэви, искренне радуясь, что ему не приходится кривить душой: он понимал, что этой девушке нужно говорить только правду. - Это были чудесные письма, - продолжала она, словно и не слыша его ответа. - Он будто знал, что именно мне нужно написать. - Должен вам сказать, что в нем живут как бы два разных человека. Один не нуждается ни в ком и ни в чем. Другой, как мне кажется, очень одинок, и именно этот другой человек подобрал в свое время нас, детишек, и писал вам письма. Но никогда нельзя знать наперед, какой человек возьмет в нем сегодня верх. - Вы хотите сказать, что сегодня неудачный день и поэтому он меня не встретил? - спросила Вики. - Не совсем. - Дэви, снова отметив про себя ее проницательность, постарался смягчить ответ. - Он действительно занят. Разве вам никогда не приходилось встречаться с изобретателями? - Нет. - Она даже улыбнулась нелепости этого вопроса. - Никогда. А вы - изобретатель? - Я? - спросил Дэви с неискренним удивлением, но втайне польщенный. - С чего вы взяли? - Вы как-то особенно произнесли это слово. - Может, потому, что, по правде говоря, я хотел бы стать изобретателем, - признался Дэви. - Мы с братом давно уже решили, кем быть, когда станем взрослыми. Даже не помню, с чего это началось. Наверное, с чтения - мы читали все, что попадалось под руку. Помню, как мы вычитали, что на земле когда-то были сплошные ледники, а потом узнали, что каждые пятьдесят тысяч лет наступает ледниковый период... - Неужели это правда? - На этот раз Вики действительно взглянула прямо на него. - Так было в прошлом - ледниковый период наступал каждые пятьдесят тысяч лет, - и, по-видимому, так будет всегда. Это происходит благодаря смещению земной оси, и мы решили, что первым нашим великим изобретением будет способ удержать ось на месте. Дэви чувствовал на себе взгляд ее широко открытых глаз, но не знал, поражена ли она тем, что когда-то двое мальчишек вознамерились изменить мир, или просто считает, что он шутит над нею. - Конечно, это звучит смешно, - сказал Дэви. - Но мы в самом деле ломали над этим голову. Даже придумали, как собрать деньги, заставив каждую страну внести свою долю... - Ну и что же? - Ну и ничего. Следующий ледниковый период придет своим чередом, а мы больше не занимались этим, потому что в то время задумали удрать из дому. - С той фермы? - По взгляду Вики, будто увидевшей его впервые, Дэви понял, что для нее мысль о побеге из дому так же непостижима, как и очередное наступление ледникового периода. Она колебалась, борясь с желанием задать прямой вопрос. Но когда она все-таки его задала, Дэви понял: девушка смотрела на него, не видя. - А как же ваши родители? - У нас не было родителей. Мы убежали от дяди. - И вам не было страшно? - Видите ли, на этой ферме мы не оставили ничего хорошего. - Понятно, - кивнула Вики и снова отвернулась, глядя на магазины. - И вам никогда не приходилось жалеть об этом? - Жалеть? - удивленно переспросил Дэви. - О чем же нам жалеть? Мы добились всего, чего хотели. - Да, ведь вы учились в университете, - согласилась она. - Ну да, и это тоже. А вы в детстве мечтали стать кем-нибудь? - Нет, - задумчиво сказала она. - Ни о чем определенном не мечтала. О, конечно, мне казалось, что со мной непременно произойдет что-то необыкновенное... - В каком роде? - допытывался Дэви. И словно рука, опустившаяся на ее плечо, голос Дэви заставил ее обернуться и взглянуть ему в лицо. Но в свой внутренний мир она все-таки его не впустила. - Даже не знаю точно. Я много читала. Воображала себя героиней каждой книги. Что случалось с ними, то случалось и со мной. - Вики опять отвела взгляд в сторону. - Это все - студенческие общежития? - Да, - ответил Дэви. Он вел машину по Фратернити-роу очень медленно, чтобы со стороны казалось, будто они с девушкой увлечены разговором. - Но разве вы не представляли себе, кем вы хотите быть? Вики покачала головой. - Я была всем, чем мне хотелось, - сказала она не сразу. - И мне казалось, что я так всегда и буду жить на Парамус-авеню, в доме номер 654, играть все в те же игры и читать те же книги всю свою жизнь. И в этой жизни никогда не было войны, никто не слышал об эпидемиях инфлюэнцы, а родители никогда не умирали - разве только в книгах. Когда-то Вики мечтала о златокудром юноше, который подведет ее к собравшимся в круг юношам и девушкам, всегда вызывавшим у нее восхищение. Их объединял таинственный заговор, паролем у них служили напеваемые без слов мотивы песенок и ходовые шуточки, их улыбки предназначались только друг для друга, а к непосвященным - неуклюжим и робким чужакам - они относились с холодным презрением. Вики смотрела на них, как завороженная, с жадной тоской. Юноша, которого она ждала, проведет ее в самый центр волшебного круга. Она взглянула на Дэвида Мэллори, сидевшего за рулем рядом с нею. Увидев его на вокзале, она в первую же секунду убедилась, что он принадлежит к совсем иному типу молодых людей, и ей захотелось убежать, прежде чем он успеет заявить на нее какие-либо права. Но она осталась на месте и ускользнула от него другим способом. Она отгородила его от себя, а себя от него холодным безразличием, которое в случае его настойчивости могло превратиться в гнев. Вики глядела на старинные особняки - каждый был украшен гербом или щитом с греческими буквами. Если она когда-либо лелеяла в своем воображении образ человека, которого могла бы полюбить, то он должен был жить именно на такой улице. Но в эту минуту, проезжая по главной улице своих грез, она почему-то чувствовала себя бесконечно несчастной и уже ни о чем не могла думать. Точно Золушка, которая поехала на бал и вдруг обнаружила, что фея-крестная попросту посмеялась над нею и направила по длинной петляющей дороге, приведшей к двери все той же кухни. Миновав запущенные особняки, они поехали по улице, где было много магазинов и где кишели толпы студентов, потом свернули на аллею, обсаженную старыми ивами. Теперь они подымались на длинный отлогий холм с лужайками по обе стороны дороги; здесь дорога кончалась. Несмотря на непогожий день, на траве виднелись пары; их желтые дождевики казались гигантскими лютиками на зеленом фоне травы. - Вон в том здании помещается инженерный факультет, ближе к нему подъехать нельзя, - сказал Дэви, выходя из машины. - Мне придется оставить вас на минутку: надо узнать, есть ли свободная комната для экзамена. Ничего, что вам придется подождать? - О, ради бога, - еле заметно улыбнулась Вики. Дэви облокотился на дверцу машины, в его глубоких глазах мелькнуло сочувствие. - Не беспокойтесь, вам будет здесь хорошо. У меня бездна работы, но если я могу быть хоть чем-то полезен, я забегу вечером ненадолго. Вы думали о вашем дедушке, правда? - Отчасти, - сказала она. - Только отчасти? - Да, только. - А о чем же в основном? - В основном? - повторила она и на секунду задумалась. - В основном, кажется, я старалась припомнить, о чем же я когда-то мечтала. Примерно так. Однако, хоть ей и казалось невозможным свести туманные мечты к одной яркой точке, которая выражала бы их сущность, для Дэви это было бы легко. Ибо если бы в тот момент, пока Дэви стоял на подножке машины, Вики, глядя вниз, на озеро, рассказала ему, пусть даже в самых общих и уклончивых выражениях, о своей смутной, меняющей оттенки и формы мечте, он все равно узнал бы в ней хорошо знакомый образ и, скрывая боль за бесстрастным выражением лица, совсем просто сказал бы: - Вы говорите о моем брате, Кене. Сосредоточенно насупив брови, Кен работал в гараже среди едкого голубого дыма, под завывание мотора грузовой машины. Рылоподобный капот большого "мака" был задран вверх, и весь грузовик напоминал дракона с разинутой пастью, который как бы кричал застывшим в дремоте машинам-калекам, что нет смерти для тех, кто не хочет умирать. Сидя в кабине грузовика - в мозгу дракона - Кен убрал ногу с педали. Завывание перешло в невнятный ропот, потом в виноватое покашливание, но Кен снова дал газ, и мотор издал самый вульгарный ослиный рев. Кен, подобно королевскому врачу, прислушивался к реву высочайшей особы с чисто профессиональным интересом - вот опять заело впускной клапан, а Кен уже минут десять возился, стараясь его наладить. Кен сидел неподвижно, напряженно глядел прямо перед собой и, казалось, забыл обо всем на свете. Его тонкие светлые волосы свесились на лоб двумя гладкими крылышками, доходившими до уголков глаз. Вдруг он резко откинул голову, волосы отлетели назад, и от этого лицо его сразу стало ясным, юным к вдохновенным. На самом же деле он просто насторожился, напрягая все чувства, кроме зрения. Уши его пытались уловить недостающий стук, нога сквозь толстую подошву ощущала паузу между подачей и искрой, ноздри втягивали запах невоспламененного бензина, а в дрожи, сотрясавшей машину, он различал синкопированную неровность: вместо четырех - три биения и пауза. Чуткие пальцы Кена уже знали на ощупь разные части механизма; мотор представлялся ему как бы близким другом, просившим помощи, и он непременно поможет ему справиться с бедой. Ржавый блок цилиндров был словно прозрачной оболочкой, сквозь которую Кен видел происходящую внутри четкую работу. Кен умел и любил работать руками; в этом смысле его одинаково увлекали мотор грузовика или сложнейший прибор для научного исследования. Быть инженером для Кена означало - сооружать. Пусть теоретики вроде Дэви занимаются всякими догмами и доктринами науки, Кена интересовало лишь то, что можно потрогать: только осязаемые результаты научного труда имели для него смысл. В такой работе, слава богу, не было соперничества, ничто не заставляло Кена в тысячный раз доказывать, что он самый ловкий, самый проворный и самый сильный, и не приходилось лезть вон из кожи, чтобы выполнять опрометчивые обещания, срывавшиеся с его языка прежде, чем благоразумие успевало сомкнуть ему рот. Только среди людей он становился пленником своего слова, и каждый раз, когда это случалось, он переживал тайные муки, скрывая их под внешним спокойствием. В таких случаях бывало похоже, будто он, спасаясь от преследования, бежит вверх по лестнице в высокой башне, останавливается на каждой площадке, чтобы захлопнуть и запереть за собою дверь, а, добежав до верха, неизменно оказывается в ловушке, и уже ничего не остается, как промчаться через верхнюю комнату башни к балкону, прокричать оттуда последние вызывающие слова и броситься вниз, не зная, упадет ли он на копну сена или на груду камней. Однако Кен всегда бывал вознагражден за пережитые мучения. Когда, пробыв под водой намного дольше других мальчишек, он выныривал на поверхность пруда, восхищение в глазах окружающих действовало на его готовое выпрыгнуть из груди сердце как успокаивающее лекарство. Когда, играя в бейсбол, Кен в последнем пробеге тяжелой битой отбивал мяч, он сознавал, что Дэви и другие игроки команды всецело полагаются на него. Он был тем, от кого ждали чуда; и за это доверие, за эту сердечность Кен в подобные моменты так любил своих товарищей, что готов был умереть ради них. В бейсбол удавалось играть редко, плавать - тоже редко, так как на ферме у мальчиков было по горло работы, но, что бы ни делал Кен, во всем участвовал Дэви, его неизменный спутник и товарищ. Так хотелось Дэви, да и Кену было спокойнее, когда он знал, что малыш где-то рядом, что он тащится за ним по пятам, подгоняя его и подбадривая напоминаниями о свершенных прежде чудесах. "Давай, давай, Кен!" - и Кену дышалось легче под этот пронзительный крик, в котором звучала несокрушимая вера в него. Человек, пользующийся всеобщей любовью, как Кен, должен очень любить людей, но Кен никогда не задумывался над тем, за что, собственно, его любят, - он принимал это как должное. Впрочем, часто он не знал, как избавиться от прилипчивого внимания людей, принявших простую вежливость за проявление особой симпатии. Так бывало с очередной девушкой, которая неизбежно становилась для Кена обузой, или с каким-нибудь студентом, навязывающим свою ненужную дружбу, ибо Кен не нуждался ни в каких друзьях, кроме Марго и Дэви. Остальные были нужны ему лишь для развлечения, и только от него зависело прекратить любое развлечение, когда оно теряло в его глазах интерес. Когда Кена чересчур одолевали люди, он бросался к любимой работе, к ее освежающему бесстрастию и с головой погружался в прохладные глубины, где царило мирное спокойствие. Но потом наступал момент, когда Кеном овладевало беспокойство; тогда он бросал инструменты, шел на пляж и, отирая брызги с лица, выжидательно улыбался юношам и девушкам, стараясь определить, кто приветствует его громче и радостнее других, ибо тот, кто больше всех ему радовался, мог заполучить его - на время, конечно. Ощутив еле уловимое изменение в ритмичном постукивании мотора, Кен облегченно вздохнул: наконец заработал и четвертый цилиндр. Он как раз собирался выключить зажигание, когда Дэви въехал в гараж. Дэви всегда ездил очень быстро, когда бывал один; легкая низкая машина молниеносно описала узкий полукруг по булыжной мостовой и, аккуратно вкатившись в открытые двери, остановилась в нескольких футах от грузовика. Не поворачивая головы, Кен спросил: - Ну и что она собой представляет? - Кто? Кен пристально взглянул на брата сверху вниз. - Уоллисовская внучка. - Да так, ничего себе, - небрежно бросил Дэви. Кен отвернулся, снова принявшись за работу. - Хорошенькая? - Она почти ребенок. Слушай, Кен, тебе еще много осталось? К вечеру кончишь? - Какой черт к вечеру! Я уже кончил. - Кен выключил зажигание и ловко спрыгнул вниз. - Я привел в порядок "бьюик", андерсеновский "Гудзон" и вот это. - Не может быть! - Вот, представь себе! - засмеялся Кен. - Дело в том, что вечером у меня свиданье с Алисой. - С Алисой? Я думал, у тебя с ней все кончено. А как же завтрашний экзамен? - А что? Если мы знаем недостаточно, чтобы выдержать хоть сейчас, значит нам уж ничто не поможет. Да ведь ты и не собирался заниматься. - Именно собирался. - Ты же говорил, что будешь возиться со своим радио до половины одиннадцатого. - Я думал, ты раньше не кончишь работу. - Да не все ли равно? Я поскорее отделаюсь от Алисы и к этому времени буду дома. - Так я тебе и поверил! Ей-богу, ты ведешь себя, как набитый дурак. Ты же знаешь, что от этого экзамена зависит не только получение степени, а в сто раз более важные вещи. Да разве у тебя есть сейчас время бегать на свиданья? - Времени, может, и нет, но куда мне девать свою энергию? Все утро я протирал штаны в библиотеке и случайно откопал новое решение теоремы Пойнтинга. А что касается Алисы, так это я из-за тебя должен тратить на нее время. Ты ушел - и некому было подойти к телефону. - Нечего сваливать на меня! Каждый раз, когда ты бросаешь девушку, она пристает ко мне, чтобы я вернул ей тебя. Как-нибудь сам справляйся со своими красотками, я же не навязываю тебе своих. Позвони ей и скажи, что будешь занят. - Нет, - упрямо сказал Кен. - Чего ради? Из-за экзамена? Он пролетит, как дым, - мы и не заметим. Вот что я добыл тебе в подарок. - Кен вытащил из кармана два посеребренных стеклянных баллончика и протянул Дэви. - Лампы с экранирующей сеткой. Одна для дела, другая про запас. Работают, как черти. Я сегодня читал их описание. Дэви поглядел на блестящие электронные лампы, наслаждаясь ощущением шелковистой поверхности стекла, согревавшегося в его ладони. - А ну тебя, делай, что хочешь. Только я считаю, что именно в нынешний вечер... Кен схватил Дэви за плечо, скрывая за шуткой досаду. - Слушай, - сказал он, глядя Дэви в лицо. - Я твоя старший брат или нет? - Ну? - А кто должен подавать пример, старший брат или младший? - Если ты называешь это... - Подавать пример должен старший брат, - твердо сказал Кен. - А что ты сказал, когда уезжал встречать уоллисовскую внучку? - Я сказал... - Ты сказал: "Вернусь через двадцать минут". Двадцать минут. А прошлялся два часа. - Я... - Два часа. И что же, разве я устроил тебе нахлобучку? Разве я допытывался, где тебя носило? Разве я сказал хоть слово про завтрашний экзамен? Сказал я хоть одно слово? Нет, в отношении _твоих_ дел я вел себя, что называется, с деликатной сдержанностью. Я только позволил себе спросить, хорошенькая ли она. Вот какой пример я подал тебе, как старший брат. Теперь изволь поступать так же по отношению ко мне. И еще вот что. Вечером мне понадобятся эти брюки, так ты их сними, пусть пока отвисятся. Ну, марш отсюда. - Иди к черту, - сказал Дэви, невольно улыбаясь. Беспечная уверенность Кена в том, что все обойдется благополучно, перестала действовать на Дэви, как только Кен, поужинав, вывел машину из гаража. Дэви прислушался к затихающему вдали шуму мотора. Кен уехал, а Дэви остался наедине со своими мрачными предчувствиями, и только преданность старшему брату мешала ему признаться себе, что он просто возмущен поведением Кена. Марго не пришла домой к ужину - наверное, задержалась в магазине. Она-то ни за что не позволила бы Кену уехать. "Черт возьми, - подумал Дэви, - она хорошо понимает значение этого экзамена". Со следующей недели они начнут добывать деньги для своей работы - по плану Дэви они пойдут прямо в банк и попросят финансовой поддержки. И если экзамен сойдет благополучно, то Дэви и Кен явятся туда уже не как мальчишки из местного гаража, одержимые сумасшедшей идеей, а как инженеры с университетским образованием, с ученой степенью, доказывающей, что они знают, о чем говорят. С этой точки зрения, завтрашние экзамены означают деньги, ту сумму денег, от которой зависит все их будущее. То, что Кен стремглав помчался к девчонке, нельзя даже объяснить как жест азартного игрока. Насколько Дэви знал, в данном случае игра не стоила свеч и никак не могла возместить Кену возможные потери. Игрок, по крайней мере, хоть учитывает свои шансы. - К черту, - вдруг вспылил Дэви, - я действительно зол на Кена - вот и все. Он не должен был уходить. И, по всей вероятности, вернется бог знает когда. Признавшись самому себе, что он сердится на Кена, Дэви почувствовал некоторое облегчение: теперь он мог перенести злость на себя за то, что никогда не отчитывал Кена, как делала это Марго. Кен вовсе не нуждается в его покровительстве. Когда он бывает прав, он по-настоящему прав, но, боже мой, иногда он бывает чудовищно неправ, и тогда надо ему говорить об этом прямо. Дэви решил дождаться Кена, когда бы тот ни вернулся, и повторить вместе с ним весь материал, пусть даже им придется сидеть всю ночь. Он достал конспекты, но в глазах его стояли две блестящие лампы, принесенные Кеном. Дэви рывком выдвинул ящик, в нем тихонько звякнули два маленьких шарика. Он взял в руки один из них, хрупкий, как скорлупка, и стал рассматривать его - но это был лишь предлог, чтобы дотронуться до стекла. Дэви вяло боролся с всегдашним искушением раздавить стекло, чтобы увидеть, глазами увидеть внутренность лампы и оценить изобретательность ее конструкции. Это вовсе не было бессмысленным варварством, скорее тягой заглянуть в другой мир, который так хорошо рисовало ему воображение. Стекло резко звякнуло о край стола; Дэви аккуратно смахнул осколки и впился глазами в тоненький штифт из проволоки и металла, снова и снова поворачивая в пальцах цоколь. Потом он взял другую лампу и вставил ее в пустую ламповую панель испытуемой электронной схемы. Радиолампа тускло поблескивала в полутьме, похожая ка елочный серебряный шарик. На ее стеклянной поверхности дрожал слабый блик - отсвет единственной электрической лампочки, находившейся на расстоянии нескольких футов. Дэви уселся под светом, полуотвернувшись от электронной лампы; однако он мысленно видел на несколько метров перед собой, а его пальцы, знающие каждую кнопку управления на распределительной доске, осторожно зондировали крошечную вселенную, атмосфера которой была разрежена, как в межзвездном пространстве. Он повернул маленький переключатель, и серебряный шарик загорелся вишневым огоньком - в самом его центре короткий прямой проволочный волосок накалился от тока. Но Дэви чутьем угадывал многое другое. Он представлял себе, как от накаленной поверхности хрупкой проволочки исходит невидимый поток электронов, образуя мельчайший электрический туман. Возле волоска туман сгущался, потому что поток окружала электрическая стена. Для электронов эта стена была непроницаемо плотной, хотя человеческий глаз различил бы только крохотный цилиндрик из тончайшей металлической ткани. Эта сетка действовала, подобно крохотной плотине с электрическими шлюзами, которые открывались и закрывались миллион раз в секунду, пропуская потоки электронов, так что постоянный ток, который сначала давал волосок, сейчас пульсировал с такой же скоростью, с какой открывались и закрывались шлюзы. В любой электронной лампе не происходит ничего, кроме такого быстро изменяющегося пролета электронов сквозь сетку. Но Дэви все это казалось похожим на непрерывный процесс, какой происходит со сталью, когда расплавленным потоком она выливается из мартеновской печи в изложницу, а потом стальная болванка попадает под многотонный молот, проходит между дымящимися зубцами фрезера, затем обрабатывается, формуется, режется и, наконец, попадает в зажимный патрон токарного станка для окончательной обработки. Все, что эти массивные машины делали с металлом, одна маленькая электронная лампа делала с электричеством. По мнению Дэви, благодаря существованию электронной лампы природное электричество приобрело податливость и стало играть роль посредника для бесконечной творческой деятельности человека. Уразумев функцию электронной лампы, Дэви сразу же был потрясен и захвачен ее возможностями; так человек, которому много лет не дают покоя гармония и пронзительная красота мимолетных звуков окружающего мира, вдруг обнаруживает, что существует такая вещь, как музыка. К этой невидимой силе, которой Дэви мог управлять по своему желанию, он испытывал безмолвную страсть, пылкую и всепоглощающую, и поэтому любая обыденная работа превращалась для него в научный опыт, заставлявший забывать обо всем на свете. Дэви был так увлечен, что не услышал стука в дверь, пока он не повторился. На пороге стояла Вики; голова ее была непокрыта, руки засунуты в карманы, прямые плечи приподняты. Дэви встретил ее взгляд, пытливый и грустный; девушка как бы желала убедиться, что он - тот самый человек, которого она видела днем. Но Дэви почувствовал в ее взгляде и нечто другое. Ему трудно было определить сразу, что именно, но это вселило в него смутное беспокойство. - Вы, должно быть, забыли, что обещали зайти, - сказала Вики. Дэви в глубоком смятении приоткрыл рот: он действительно забыл об этом и, хуже того, только сейчас понял, что днем, обещая ей зайти, он забыл о завтрашнем экзамене. А между тем он весь вечер про себя ругал Кена за то же самое. - Входите, - виновато заговорил Дэви. - Я, наверное, совсем спятил. Ради бога простите. Завтра у нас выпускной экзамен. Вики заколебалась, и ему вдруг остро захотелось протянуть к ней руки, дотронуться до нее, взять ее за плечи. Нерешительность придала ей трогательно беспомощный вид; такой Дэви еще ее не видел и опять почувствовал, что в этой девушке есть что-то, ускользавшее от его понимания. - Если вы заняты... - начала она. - О, входите же, - повторил Дэви. - Я просто пробую новую лампу. - Ну, хорошо, на одну минутку, - согласилась Вики. Она опустила глаза, проходя мимо него через узкую дверь. Дэви, стоя у порога, ощутил легкое движение воздуха, когда девушка прошла мимо, и следил за ней глазами, пока она не подошла к рабочему столу. Ее присутствие заставило Дэви впервые заметить убогое безобразие окружавшей его обстановки. - Через секунду я кончу, - сказал он, - и буду к вашим услугам. Вики уселась на высокую табуретку у стола, наблюдая за Дэви, но он тут же забыл о ней: им завладела электронная схема. Для Дэви каждая придуманная им схема была новой вселенной, которую создавал он сам, и во время работы он жил только в этой вселенной - будь то даже самая простая цепь вроде той, которую он сейчас испытывал. Примолкшая Вики видела перед собой юношу с резкими чертами лица, устремившего угрюмо сосредоточенный взгляд на посеребренный стеклянный баллончик, окруженный хаосом проводов и металлических пластинок; но Дэви видел особый мир - такой, какой он представлялся электронам, послушным его воле: испещренную звездами тьму, сквозь которую они должны промчаться по насыщенной электричеством дороге, круто спускавшейся вниз. Иногда это падение превращалось в хаотический водоворот, иногда - в огромный медленный вихрь, который широкими плавными дугами неуклонно увлекал электроны в самый центр потока, откуда снова начиналось движение вниз. Однако когда провода отводили электроны назад, к батареям, их снова выбрасывало вперед, и в недвижно застывшей жидкости аккумулятора Дэви видел парящий полет к наэлектризованным вершинам, похожий на перевернутый водопад звезд. Все помехи на пути тока были устранены, и он плавно тек обратно в электронную лампу, где сетка заставит пульсировать его в каком-то новом ритме. Эта пульсация передавалась по воздуху из источника, находящегося за тысячу миль отсюда; его уловила проволока, натянутая в небе, и передала сетке. Цепь, по которой устремлялся ток, включала пару наушников, надетых на голову Дэви, и сейчас он слышал дребезжащие звуки - отрывки из "Травиаты". Но музыка сама по себе не занимала Дэви, он видел в ней лишь бурлящую поверхность потока звезд, падающих в направлении, которое он сам предопределил и осуществил при помощи кусочков простой проволоки. Но все время где-то в подсознании у него шевелилась неотвязная мысль о странном выражении в глазах девушки, и вдруг мир электричества, мир холодной красоты и сверхчеловеческого совершенства поблек и растворился в знакомой обстановке гаража, который был озарен сейчас новым, теплым и живым светом, ибо Дэви неожиданно для себя понял, что девушка, недавно переступившая этот порог, была подавлена разочарованием, Дэви откинулся назад и повернул выключатель приемника. - Ну, как там дела? - мягко спросил он. Вики потянулась к разбитой лампе и потрогала ее. - Вы хотите сказать - у дедушки? - Да. - Мы оба чувствовали себя как-то неловко, вот и все. - Она осторожно взяла со стола осколок стекла и вдруг вскинула на Дэви глаза, молившие сказать ей правду и словно обещавшие, что впредь она никогда не попросит о такой огромной услуге. - Он в самом деле ждал меня? - Что вы хотите сказать? - Он даже не приготовил мне комнату. Говорит - забыл, но если он мог забыть... - Он знает, что вы пошли сюда? - Должно быть, знает. После ужина он сказал, что ему надо поработать. Я не знала, чем заняться, вышла на веранду и стала ждать вас. Потом пошла в мастерскую и спросила, как пройти в ваш гараж. Он даже не поинтересовался, зачем мне это. - Голос Вики упал. - Он просто объяснил мне дорогу. Вики огляделась вокруг, точно недоумевая, как жизнь могла забросить ее в такое место. Дэви в отчаянии следил за нею взглядом. - Но ведь вы сами сказали, - торопливо заговорил он, - что все в конце концов образуется. - Да, сказала. Вопрос в том, верю ли я в это. - Верьте! - настойчиво произнес Дэви. - И все будет хорошо. Я провожу вас домой. Мы посидим на веранде - у меня есть немножко времени. - Нет, - поспешно отказалась Вики. - Мне сейчас не хочется возвращаться туда. - Вам не понравилось у дедушки? - Нет, - сказала она таким тоном, будто вопиющая неуместность этого вопроса вызвала у нее лишь жалость к Дэви. - Все это так непохоже на то, чего я ждала. Я даже не знаю, как вам объяснить, что я думала тут найти. - Наверное, своего рода семью. - Да, конечно. - Ее темные глаза взглянули на него вызывающе. Дэви подумал, что она сейчас похожа на мальчишку, задирающего взрослого мужчину. - А что тут плохого? - Ничего плохого. Но, знаете, ведь никогда ничего не бывает так, как предполагаешь. И вы оказались не такою, как я вас себе представлял. Ей следовало спросить: "А какой вы меня представляли?" - но она промолчала. Дэви заметил - каждый раз, когда он наводил разговор на то, что он о ней думает, Вики становилась безучастной и отгораживалась стеной, сквозь которую не донесся бы даже его крик. Вики медленно покачала головой. - Я, вероятно, утром уеду. И, собственно говоря, я пришла попрощаться с вами. - Неправда! - вырвалось у Дэви. - Вы только что это придумали! Вики негромко рассмеялась. - Когда я шла сюда, я еще не знала, что уеду, но теперь я твердо знаю. - Она протянула ему руку. - Вы были очень добры ко мне. А домой я дойду одна. Дэви сделал вид, что не замечает ее руки, словно это могло заставить ее хоть немного задержаться. У него мелькнула мысль плюнуть на подготовку к завтрашнему экзамену и, если надо, всю ночь провести с нею, бродить по пустынным улицам и говорить, говорить, чтобы голос его прошиб наконец эту стену безразличия. Но как же ее убедить, если у него нет иного довода, кроме того, что ему просто хочется, чтобы она осталась здесь? Дверь открылась, и вошел Кен. Он увидел их, только пройдя несколько шагов. Остановившись, он взглянул на Вики, потом на Дэви. Глаза у него были такие ясные, будто в них еще отражался мерцающий свет звезд. Он еще раз посмотрел на Вики - на этот раз более внимательно, и на лице его появилась улыбка, в которой сквозило легкое любопытство. - Здравствуйте, - сказал он с вопросительной интонацией в голосе. - Вот хорошо, что ты пришел, Кен! Это Виктория Уоллис. - А! Очень рад. - Кен опять взглянул на девушку, потом, улыбаясь, повернулся к Дэви. - Ты, наверно, не ждал меня до самой ночи? - Да, - ответил Дэви, - не ждал. - Так я и думал. И ты меня обзывал подлым разгильдяем, лодырем, гулякой и так далее, который удрал, бросив тебя на произвол судьбы. - Кен расхохотался. - А видишь, я пришел на сорок минут раньше. - Он потер руки, изображая нетерпение. - Ну, где там наши книги и конспекты? Марго дома? - Нет. Кен нахмурился. - С кем она, не знаешь? - С какой-нибудь девушкой из магазина. - Ты уверен, что с девушкой? - Почем я знаю? Слушай, Кен, объясни, пожалуйста, Виктории насчет старика, убеди ее, что он иногда бывает так захвачен работой, что для него больше ничего не существует. - Нет, прошу вас... - начала Вики. - Тебе следовало предупредить ее, малыш, - сказал Кен. - Надо было пойти туда вместе с ней. - Кен повернулся к Вики. - Представляю себе, какое все это произвело на вас впечатление. Но, уверяю вас, глупо огорчаться из-за настроений вашего деда. - Он чуть-чуть улыбнулся. - Такая девушка, как вы, - да вы здесь будете чудесно проводить время. И вы сами это знаете, не правда ли? Вместо того чтобы, как ожидал Дэви, обидеться на этот развязный комплимент. Вики засмеялась, но ответила с горечью и, к удивлению Дэви, смущенно: - Боюсь, что я этого не знаю. - Вы с ума сошли! - небрежно бросил Кен. - Все наши университетские ребята будут в лепешку расшибаться ради вас. Взять хотя бы Дэви. Ведь малый собирался так усердно заниматься! - Он перевел взгляд на брата. - Ну, так как же? Ты готов? Начнем? - Как только скажешь. - Тогда я лучше пойду, - сказала Вики. - Я ведь зашла на минутку. - И ни о чем не беспокойтесь, - сказал Кен, открывая перед нею дверь. Но Дэви не спешил посторониться, чтобы дать Вики пройти: ему казалось, что она уходит ни с чем. - Я покажу ей дорогу, - сказал Дэви. - Через минуту вернусь. - Не надо. - Вики прошла мимо Кена; ее лицо мягко вырисовывалось в полутьме. - Но мне хочется, - настаивал Дэви. - Это же недолго. Вики перевела взгляд с него на Кена, будто за эти несколько минут убедилась, что все зависит от старшего брата. - Ладно. - Кен, отвернувшись, пожал плечами. - Только не задерживайся. В холодном лунном свете Вики и Дэви шли вверх по плотно утоптанной извилистой тропинке. Половину пути оба молчали. - Не будь у Кена так забита голова, - как бы оправдываясь, сказал Дэви, - он был бы внимательнее. - Он намного старше вас? - Всего на полтора года. - Я думала, он гораздо старше. Дэви резко обернулся к ней. - Вы ведь не уедете, правда? Она не ответила. - Вы не уедете? - не отставал Дэви. - Скажите, Виктория? Она шла рядом, слегка касаясь его локтем, и вдруг, почти не сознавая, что делает, Дэви обхватил ее за плечи и повернул к себе. При свете луны ее удивленно приоткрывшийся рот казался совсем детским. Руки Дэви упали; в ладонях еще сохранилось ощущение ее тела сквозь ткань платья. - Хоть подождите, пока мы кончим экзамены, - настаивал Дэви. - Тогда Кен, Марго и я... - Хорошо, - сказала Вики. Она казалась немного растерянной. - В конце концов это же только первый день. Дальше не ходите. Я сама найду дорогу. Желаю вам выдержать экзамены. И не называйте меня Викторией - лучше просто Вики. Дэви повернулся и пошел вниз по тропинке, зная, что она смотрит ему вслед. Пройдя ярдов десять, он услышал ее голос: - И передайте брату, что я и ему желаю успеха. Дэви быстро оглянулся, но она пошла дальше, и теперь уже Дэви стоял один в пустой темноте и глядел ей вслед. В день экзаменов Марго, встав утром с постели, первым делом затопила плиту; к тому времени, когда девушка была одета и совсем готова идти на работу, в залитой солнцем кухоньке уютно потрескивали и пылали разгоревшиеся дрова. Повинуясь какому-то безотчетному чувству. Марго сегодня оделась с особой тщательностью: на ней было новое шелковое белье и новое серое платье; когда она пришла в магазин, подруга-продавщица воскликнула, что у нее страшно шикарный вид. Сегодня Марго просто изнемогала от тщетного желания хоть чем-нибудь практически помочь Кену и Дэви. Давно прошли те годы, когда она работала вместе с ними. И хотя ее обычно совсем не огорчало, что она отстала от братьев, в такие ответственные дни, как сегодня, ее мучила собственная беспомощность. Неужели же ей только и остается, что готовить им завтрак? Наконец ее высокие каблучки простучали по стертому, но чисто вымытому линолеуму кухни и остановились у двери в комнату братьев. Марго открыла ее, не постучав; мальчики спали на раскладушках, стоявших вдоль противоположных стен узкой, выбеленной известкой комнаты. Неужели наступит такое время, когда они будут казаться ей взрослыми мужчинами, подумала Марго. В ее глазах они остались такими же мальчишками, какими были на ферме, - полудикими, неспособными понять, как плохо сложилась их жизнь, и представить себе иное счастье, кроме как удрать от дяди Джорджа. Они слушались сестру только потому, что любили ее, и любовь двух мальчиков была для нее единственной опорой. Никакое чувство, меньшее, чем любовь, не удовлетворило бы ее, не помогало бы ей преодолевать раздражение, которое в последнее время иногда вызывали в ней братья. Но будь Марго одна на свете, она могла бы поступать, как ей вздумается. Будь она одна, она снова стала бы девочкой в белом платьице из шелковой чесучи, в белых чулочках и туфельках и в белой соломенной шляпе с черной ленточкой. Это было одно из самых приятных воспоминаний детства: она, маленькая, прелестно одетая девочка, блаженствует на зеленом плюшевом диване пульмановского купе. Это было также самое яркое воспоминание о родителях. Отец был высокий, румяный и черноусый, с очень ровными зубами; он улыбался Марго такой любящей улыбкой, что ей не нужно было никаких слов для подтверждения этой любви. Марго помнила, как она поглаживала пальцами собачью головку - набалдашник отцовской палки, а отец ей говорил, что скоро у нее будут новые платья, пони с тележкой, куклы и все, чего ее душа пожелает, потому что он кое-чего добился в жизни. Да, сэр, отныне он будет поставлять железной дороге вот этот самый зеленый плюш, на котором сидит Марго. А мама тоже улыбалась, ее милая, красивая, так хорошо пахнущая мамочка, в переливчатом зеленом платье с двумя рядами блестящих черных пуговиц на груди. Если у Марго была самая заветная мечта, то она сводилась к возвращению той любви, того чувства защищенности и того до боли радостного предвкушения самых чудесных вещей, которые воплощались в этом воспоминании. Марго страстно верила, что рано или поздно она снова очутится в таком поезде, в такой же атмосфере любви и комфорта. И незабываемая поездка, прерванная на многие годы, возобновится опять, и поезд прибудет к месту назначения. Тайное раздражение Марго против братьев отчасти было вызвано тем, что они даже не понимали ее рассказов о жизни, так непохожей на ту, которую они знали. Мальчики считали, что Марго просто сочиняет. А она, чтобы сделать из них выдающихся людей, тянула их вперед, разжигала в них честолюбие рассказами о своих мечтах и стремлениях отца. Мальчики выполняли все ее требования, потому что любили ее. И за одну эту любовь они заслуживали право на длинный путь туда, к пульмановскому купе поезда, который мчался к счастью, ибо для счастья были необходимы три условия - любовь, обеспеченность и уверенность в будущем, - а братья давали ей первое из этих условий. Так улыбающиеся родители и счастливая маленькая девочка в купе спального вагона без труда уступили место красивой женщине с двумя красивыми братьями, окруженными ореолом славы и успеха. Мальчишки превратились в молодых людей и в это утро перед последним экзаменом, который, в сущности, знаменовал собою лишь начало долгожданного пути, спали крепким сном, а она смотрела на них с гордостью, нежностью и непоколебимой верой. - Вставайте, ребятки, - сказала она. - Вставайте живо! Мне пора идти. Кен проснулся сразу, приподнялся на локте и окинул Марго взглядом, в котором она, как всегда, почувствовала одобрение. Она присела на край его раскладушки, легонько погладила по шершавой, небритой щеке и, улыбаясь, спросила: - Тут кто-нибудь нервничает? - Никто, кроме двух птенцов, - сказал Кен и потерся щекой о ее руку. Марго обрадовалась нежности, светившейся в его глазах, но по лицу его поняла, что Кен провел беспокойную ночь. Он всегда волновался перед экзаменами, хотя ни за что не хотел сознаться в этом. - Который час? - Пора вставать, - сказала Марго. Дэви глядел в потолок, положив под голову руки. - Известно ли тебе, что наш юный друг вчера весь вечер развлекал некую девицу? - обратился Кен к Марго. - И заметь - накануне экзамена! - Внучку Уоллиса? - спросила Марго. - Что она собой представляет? Дэви не ответил; он по-прежнему глядел в потолок, но навострил уши. - Довольно хорошенькая девушка, - сказал Кен, решив, что Марго обращается к нему. - Представь себе. Но не в моем вкусе. - И, вероятно, ты тоже не в ее вкусе, - отозвался Дэви и, повернувшись на бок, взглянул на сестру. Дэви тоже был небрит, но отросшая щетина делала его лицо еще более юным. - Ух, какая ты нарядная, - заметил он. - Я надела это платье на счастье, - сказала Марго. Дэви понимающе улыбнулся. - Правильно. Подмога нам нужна. - Ни черта нам не нужно, - сказал Кен и украдкой подмигнул Марго, которая поднялась с кровати. - Экзамен пролетит, как дым, мы его и не заметим! Марго покачала головой. - Ты всегда так говоришь. Дэви, ты уж последи за этим большим дуралеем! - Как дым! - упрямо повторил Кен. Смуглое лицо Дэви глядело на нее с подушки. В его умных глазах блеснула усмешка. Марго всегда заботилась прежде всего о Кене, к нему первому обращалась, его первого старалась приласкать, думала о нем больше и, вероятно, больше любила. Зато между ней и Дэви существовала более глубокая внутренняя связь - они понимали друг друга почти без слов. - Ну, иди, - сказал Дэви. - И не волнуйся. Июньское утро сверкало. Зелень, глубокая синева, черные тени - все цвета казались резкими и вместе с тем зыбкими. В недвижном воздухе, насыщенном терпкой свежестью, уже чувствовалось дыхание зноя, смягченное легкой сыростью, которой веяло с росистых полей. Даже маленькие, невзрачные домишки сегодня казались попригляднее, словно их облезлая красота была рассчитана именно на такой денек. С вечера поперек улицы было протянуто полотнище, извещавшее о приезде цирка, и его яркие, кричащие краски как бы окончательно утверждали наступление лета. Выйдя через боковую дверь, Марго заперла ее за собой и пошла по улице к трамвайной остановке. На остановке не было ни души. Но едва Марго ступила с тротуара на мостовую, как блестящая машина, словно дожидавшаяся ее поодаль, двинулась ей навстречу. Вглядевшись, Марго узнала машину и с деланным равнодушием отвернулась, но по лицу ее скользнула еле заметная улыбка. Машина остановилась прямо перед нею, и Дуглас Волрат, нагнувшись, открыл дверцу. Вид у него был солидный, самоуверенный, и; несмотря на это, в нем чувствовался задор человека, решившегося идти напролом. - Что вы здесь зря околачиваетесь, не понимаю, - сказал он. - Садитесь. Сейчас я представляю уикершемский трест неисправностей городского транспорта. Трамваи сегодня не ходят, поэтому компания выслала за пассажирами частные машины. - Спасибо, - ответила Марго, - но я все-таки подожду. - Если вы не поедете со мной, я потеряю работу. А мне нужно обеспечить мою вдову и сироток. Не будьте жестоки к беззащитным созданьям! Марго негромко рассмеялась. В конце концов она достаточно долго выдерживала характер. - Хорошо, - сказала она, - я не буду к ним жестокой. Марго села рядом с ним. Роскошь, с какой была оборудована машина внутри, поразила ее настолько, что она чуть не вскрикнула от восторга. Машина скользила по улице с необычайной плавностью. Марго никогда еще не испытывала ничего подобного. - Меня зовут Волрат, Дуглас Волрат, - сказал он. - Я знаю, - спокойно ответила Марго. - А меня - Марго Мэллори. Я живу позади гаража с двумя братьями. Волрат засмеялся. - Ладно, ладно. Вы хотите сказать, что нам не нужно начинать с начала. Может, заодно согласимся сразу, что сегодня прекрасная погода? - Да, - сказала Марго. Ей нравились и голос Волрата, и его непринужденность. - Я согласна, что погода хорошая. Она свободно откинулась на мягкую спинку сиденья, и что-то подсказало ей, что Волрат нашел это легкое движение очаровательным. Сейчас она кажется Волрату красивой, эта мысль наполнила ее радостным ликованием, и она и в самом деле почувствовала себя красивой. - Мне все еще не верится, что вы соблаговолили сесть в машину, - сказал Волрат. - Что случилось? Чему я обязан этим - приезду цирка или какому-нибудь другому необычайному событию? - Да, сегодня у меня событие куда важнее, чем цирк. Мальчики держат выпускной экзамен. Мы так долго ждали этого дня, даже страшно вспомнить. Но вот он наступил, и все кончится благополучно. Я знаю. - А я-то надеялся, что это хоть отчасти из-за меня. - О нет. Вы тут ни при чем. Вы просто подвернулись в такой момент. Хотя, знаете, что я вам скажу, - шутливо сказала она, решив пойти на уступку, потому что в голосе его слышалось неподдельное огорчение. - Сегодня я в хорошем настроении, потому что у меня особенный день, а вы действительно просто подвернулись в такой момент. Но, если хотите, будем считать, что это отчасти из-за вас. - Спасибо. - Волрат произнес это слово небрежным тоном. И Марго, поняв, что ему пришлось снизойти до притворства, снова втайне обрадовалась. Что он за человек, Марго не знала, но, во всяком случае, какая-то часть его существа была трогательно юной, очень уязвимой и вместе с тем, - опасливо припомнила Марго, - властно настойчивой. Ветер бился в переднее стекло машины и пролетал над головой Марго, не касаясь ее, и она неожиданно для себя подумала, как было бы хорошо, если бы эта поездка длилась бесконечно, если бы машина промчалась через весь городишко, не останавливаясь, и вылетела на шоссе, ведущее в какой-то чудесный город со сверкающими шпилями. И вдруг с глухим смятением в душе, словно от сознания, что совершает вероломство, Марго поймала себя на мысли, что в такой машине куда лучше, чем в пульмановском вагоне, мчаться к прекрасным городам, предназначенным ей судьбой. Она быстро взглянула на Волрата - человека, который, должно быть, всю свою жизнь провел в таких городах, - и поняла, что никогда еще не встречала так хорошо одетого мужчину. И еще одна мысль пришла ей в голову: если бы ей было суждено сегодня же уехать из Уикершема навсегда, она выбрала бы именно то платье, которое сейчас на ней. Марго опять обернулась к Волрату, и внезапно ее пронзило ощущение, будто он привлек ее к себе и целует, а она, охваченная внезапно пробудившимся желанием, не в силах сопротивляться ему. Марго опустила глаза и принялась рассматривать свои руки; всю остальную дорогу она сидела смущенная, присмиревшая и задумчивая. До последнего момента Кен в душе надеялся, что экзамен не состоится. Эти несколько часов решали так много, что Кен старался не думать о них: он не был уверен, сможет ли перенести провал. Экзамен должен был происходить в кабинете профессора Бизли. И когда Кен, шагая впереди Дэви, вошел в комнату, он был неприятно разочарован при виде двух аккуратных стопочек бумаги, лежавших на столе. Хорошо, что он не рассказал о своей тайной надежде Дэви: малыш посмотрел бы на него исподлобья тем полунасмешливым, понимающим и ласковым взглядом, под которым Кену почему-то всегда хотелось оправдываться. И все же он считал, что если бы не Бизли, то можно было рассчитывать на отмену экзамена. Бизли, самому молодому профессору на электротехническом факультете, было тридцать шесть лет. Он сидел за столом, худощавый, черноволосый, очень подобранный человек, которым, казалось, владело желание поджаться еще больше, чтобы избежать какого бы то ни было соприкосновения с окружающим. Дэви утверждал, что раскусить его нетрудно - все дело в том, что он мнит себя человеком огромной выдержки, редкого ума и особого, горделивого обаяния. Коллеги же и студенты видели в нем чопорное, тщеславное и по-детски обидчивое существо. Однако в своей области - в области передачи электрической энергии - Бизли был более чем способным инженером. Стрелы стальных вышек несли по всему континенту ток высокого напряжения на изоляторах Бизли. Он гордился тем, что достиг известности, будучи еще совсем молодым. Работа, которую братья Мэллори проделали за последний год, возбудила в нем подозрение, что они могут выдвинуться еще более молодыми, и это явно злило его, будто тем самым снижались его собственные успехи. Сидя за столом, Бизли молча поднял на братьев глаза и словно обдал их тоненькой струйкой неприязни. - Я взял на себя ответственность экзаменовать вас помимо экзаменационной комиссии, - сказал он ледяным тоном, быстро и отчетливо выговаривая слова. - Первый раздел, в который входит десять вопросов, - это обычная программа, предлагаемая экзаменационной комиссией. Второй, раздел я добавил сам; он состоит всего из одной задачи, решение которой требует, однако, самостоятельного мышления. Вам удалось тем или иным путем создать себе в университете репутацию выдающихся студентов. Что до меня, то эта репутация еще нуждается в подтверждении. Сейчас девять тридцать. Вы располагаете временем до пяти. Разумеется, было бы оскорблением напоминать вам, что я полагаюсь на вашу честность. Бизли быстро встал и с высоко поднятой головой крупными шагами вышел из комнаты, как бы ожидая, что они проводят его благоговейным взглядом и восхищенно прошепчут: "Вот человек, за которого можно отдать жизнь!" - Вот сукин сын! - сказал Дэви. Кен поглядел на дверь и промолчал. Явная неприязнь Бизли обескураживала его. Он злился, но в то же время втайне боялся этого человека, как боятся противника, который надежно защищен от единственного имеющегося против него оружия. Кена одолевало тоскливое ощущение, что он заранее обречен на провал, но как ни в чем не бывало он снял галстук и пиджак, засучил рукава и, прежде чем взглянуть на список вопросов, закурил сигарету. Он всей душой надеялся, что Бизли подсматривает в щелочку. С вызывающим видом он пробежал глазами первый вопрос первого раздела и принялся быстро писать. Дэви с чуть заметной улыбкой наблюдал за ним через стол. - Когда же ты прочтешь задачу, главный козырь Бизли? - Когда дойду до нее. Дэви был кроток. - Я догадаюсь по твоему воплю. Кен поднял глаза, скрывая за улыбкой тайную тревогу. - Так страшно? Дэви кивнул, хотя сам тоже начал с первого вопроса. - Убийство, - сказал он. Они были достаточно хорошо подготовлены, поэтому благополучно справлялись с первой частью экзаменов, хотя сердце Кена не переставало сжиматься от тревоги. Поглядывая на младшего брата, он старался угадать, в таком же Дэви отчаянии, как и он, или все-таки на что-то надеется. Но Дэви низко склонился над бумагой с непроницаемым, сосредоточенным лицом, и только легкая складка у рта говорила о напряжении. Внешнее спокойствие Дэви усугубило отчаяние Кена. Знакомы ли Дэви эти ужасные моменты внутренней пустоты и беспомощности, которые переживал Кен, вспоминая, что они всего-навсего самоучки? Спрашивал ли себя Дэви, понимает ли он по-настоящему все эти функции и уравнения, или просто вызубрил за этот долгий, мучительный год подготовки? "Нет, вряд ли, - думал Кен. - Дэви знает. Дэви понимает. Дэви уверен". Только в минуты подобной слабости Кен начинал понимать, как мало он знает о том, что творится в голове Дэви. Обычно он, как нечто само собой разумеющееся; считал, что Дэви - неотъемлемая часть его головы, половина его мозга и вторая пара его собственных рук, но сейчас, когда Кен был предоставлен самому себе и мог рассчитывать только на свои силы, он задавался тревожным вопросом, кто же он, в сущности, такой и каковы его возможности. Но размышлять об этом было некогда, и Кен снова принялся за работу. Быстро пролетело теплое июньское утро, и воздух в кабинете посинел от табачного дыма. Братья обращались друг к другу, только чтобы попросить спички, логарифмическую линейку и таблицы функций и интегралов, которыми было разрешено пользоваться на экзаменах. К двум часам оба кончили первый раздел и, жуя приготовленные Марго сэндвичи, прочли добавление Бизли: всего один вопрос, но касающийся классической теории электромагнетизма, которая не входила в курс. - Вот дьявол! - сказал Кен. - Комиссия этого ни за что не пропустит! - Может, все-таки попробуем? - спросил Дэви. - Он наш официальный руководитель, и это дает ему право делать с нами что угодно. Спокойно, Кен! Ты отлично справишься. Оба уставились на листок бумаги с отпечатанным на машинке вопросом и долго молчали, собираясь с мыслями. Они шагали по комнате, каждый отдельно, стараясь не пересекать дорогу друг другу. Дэви первый сел за стол и начал писать. Кен с тоскливой завистью смотрел на младшего брата: Дэви всегда был силен в теории, намного сильнее его. Но вскоре Кен тоже сел и принялся составлять ответ, стараясь дышать как можно ровнее. Если бы вместо пера он держал в руках славные теплые инструменты, насколько легче было бы решить задачу! Но в теории он хромает, хромает на обе ноги. Больше двух часов оба усердно строчили, иногда зачеркивая целые страницы, чтобы исправить ошибку, но когда Кен, наконец, отбросил перо и стал массировать одеревеневшую кисть руки, он встретился глазами с Дэви, который смотрел на него глубоким взглядом, с выражением твердой решимости на лице. Кен улыбнулся жалкой улыбкой. - Кажется, я одолел эту штуку. Темно-синие глаза Дэви скользнули по его лицу. - Дай-ка посмотреть, - сказал он задумчиво. Кен заколебался и глянул на дверь - за нею стояла тишина. Но Кен не пошевелился. - А у тебя-то что-нибудь получается? - спросил он. - Я уже кончил. Давай твое решение, Кен. Я хочу убедиться, что никто из нас не напорол глупостей. - Самая большая глупость будет, если нас застукает Бизли. Он нас погубит, малыш. Бога ради не надо, ведь с той недели мы начнем работать самостоятельно, и мне самому придется идти в банк за деньгами. Нельзя давать этому сукину сыну возможность отнять у нас степень! - Вот и я так думаю, поэтому покажи мне, как ты решил, - спокойно приказал Дэви. Протянув руку, он вытащил листки из влажных пальцев Кена. Одновременно он пододвинул свои бумаги Кену, который боязливо взял их. Сердце Кена стучало, но он жадно впился глазами в листки, ища подтверждения правильности своей работы. Как обычно, Дэви приступил к решению задачи с позиций чистой теории. Кен позавидовал тому, как была использована математика для построения логического пути от первоначальной предпосылки к желаемому результату. Кен же подошел к решению, придумав опыт и доказав, к какому результату он должен привести. Глаза его нервно перебегали с двери на листки, которые он держал в руках, и на лицо Дэви, углубленно изучавшего работу старшего брата. - Ну? - не выдержав, спросил Кен. Дэви рассеянно протянул ему листки и взял свои. - Не знаю, - сказал он. - Просто не знаю. Мы сделали это совсем по-разному. Остается только одно. Гибким движением он поднялся, быстро подошел к книжному шкафу и провел пальцем по корешкам, читая заглавия. Кен, вздрогнув, вскочил с места. - Не смей! - Кен говорил шепотом. - Он может войти с минуты на минуту! - Но ведь еще не вошел, - ответил Дэви. Он был спокоен. - Рискнем: вдруг он на несколько минут задержится. Но Кен подбежал к Дэви и дернул его за руку. - Дурак чертов! Когда я пробую рисковать, ты меня ругаешь на все корки, а разве я хоть когда-нибудь позволил себе такое? Дэви, не оборачиваясь, высвободил руку и взял книгу Джинса. - Тут игра стоит свеч. Сейчас нельзя не рискнуть. Слушай, - с неожиданной горячностью сказал он, обернувшись к брату, - неужели ты хочешь довериться надутому задаваке Бизли? Пошел он к черту! Степень значит для нас слишком много - что ж, мы позволим выкинуть нашу работу на помойку и даже не попытаемся спасти ее? - Если я не могу выдержать этот паршивый экзамен, как положено, то к черту степень! - Балда! - сказал Дэви. Глаза у него стали блестящие и злые. Он глядел на старшего брата с высоты своего роста, исполненный холодной силы, упорства и отваги. - Возьми себя в руки! Ты же сам знаешь, что ты хороший инженер. Тебе вовсе не нужно прыгать через обруч, чтобы доказать это Бизли. Раз он поступает, как последняя сволочь, то и с ним надо поступать, как с последней сволочью. Кен в смятении отошел в другой конец комнаты. При каждом звуке в коридоре сердце его замирало, а Дэви, превосходно владея собой, листал толстую книгу, пока не нашел то, что нужно. Он внимательно прочел четыре страницы, перечитал еще раз, потом захлопнул книгу и поставил на место. - Мы оба правы, - спокойно заявил он. - Давай собираться. Кен бессильно упал в кресло у стола, и страх сразу растворился в огромном облегчении и обуявшей его дикой радости. - Ах, нахал ты этакий! - восхищенно воскликнул он. - С тех пор как мы удрали от дяди Джорджа, ты еще не выкидывал такой штуки! Дэви складывал исписанные листки. Он взглянул на Кена, и глаза его казались темными, как лесной пруд среди ночи, тот самый пруд, покрытый тускло поблескивающей рябью, из которого двое промокших до нитки мальчишек ощупью выкарабкивались на берег. - Ты бы умер от страха, если б я не проверил ответ, - сказал Дэви; и, несмотря на шутливый тон, он в эту минуту как бы выполнял клятву, данную девять лет назад. - Я просто спас тебе жизнь, дурачина! 3 В страшных снах самое мучительное, самое ужасное - совершенная беспомощность. Сначала все полно коварной безмятежности - страшное подкрадывается незаметно. Добрый друг улыбается знакомой улыбкой, но он уже не друг, а враг; комната, которую знаешь как свои пять пальцев, неуловимо преображается, и вот уже некуда податься, потому что в ней на каждом шагу ловушки. И наконец все захлестывает леденящий ужас, ближе и ближе надвигается чудовищная катастрофа, и нет сил ни двинуться, ни крикнуть. В такие моменты постигаешь сущность безумия и просыпаешься вовремя, ибо муки, испытываемые в кошмаре, становятся невыносимыми. Утром в понедельник после экзамена Дэви пережил нечто похожее на страшный сон; в тот момент, когда. Кен вошел в гараж, оживленно беседуя с незнакомым толстяком, Дэви хотелось исступленно крикнуть: "Не надо!" - но он оцепенел, и крик замер в его горле. Незадолго до этого они с Кеном, как было задумано, поехали на своем стареньком "додже" в банк. Но в десять часов утра они уже возвращались обратно, совершенно ошеломленные, и каждый про себя размышлял о постигшей их неудаче. Держа на коленях ветхий кожаный портфель, Дэви недоумевал, почему он за все эти годы, живя мечтой о нынешнем утре, ни разу не представил себе, что они могут вернуться домой с пустыми руками. Кен давно уже заготовил список вещей, которые будут куплены в первую очередь, как только они договорятся с банком о деньгах. С тех пор из месяца в месяц заветный список изменялся и удлинялся. Кен добавлял еще один костюм или более мощную машину, а Дэви только посмеивался. Он тоже составил список, но там не было никаких личных вещей, кроме тех, которые потребовал вписать Кен. - Имей в виду, Дэви, я не потерплю, чтоб мой брат ходил оборванцем! - Ладно, - говорил Дэви. - Но сначала давай купим вакуум-насос и токарный станок - нам так нужен хороший станок, Кен!.. И вот долгожданная минута уже позади, а заветные списки превратились в перечень детски-наивных желаний. Кен по-прежнему будет ходить в обтрепанных костюмах, а Дэви по-прежнему будет без лаборатории. Подавленное молчание длилось всю дорогу. Машина подъехала к гаражу; Дэви молча вышел и отпер дверь, а Кен завел "додж" внутрь, в прохладную полутьму, насыщенную знакомыми запахами. Выйдя из машины, Кен стал развязывать галстук, избегая встречаться глазами с братом. - Ну ладно, Дэви, - негромко сказал он. - Нечего стоять с таким видом, словно жизнь уже кончена. На той неделе вернется Брок, и мы с ним договоримся. - Ты думаешь? - Конечно, договоримся. Будто ты сам не знаешь! - В голосе Кена послышались резкие нотки. - Я знаю, что не договоримся. Мы все испортили. Слушай, - сказал Дэви. - Раз уж было решено обратиться с предложением к самому директору банка, то какого черта выкладывать все его четвертому заместителю только потому, что директор в отъезде? Нашу идею надо было продавать только тому человеку, который может дать деньги, - Броку. Разве вчера, на пикнике, мы вместе с Марго не решили, как нам действовать? - Да, но... - Решили или нет? - Ну хорошо, решили, но как я, по-твоему, должен был поступить? - Никак, в том-то и дело! Просто никак. Надо было сказать - хорошо, мы придем на той неделе. Но где там! И кто тебя тянул за язык, скажи на милость? Ведь чем равнодушнее становился этот Люстиг, тем усерднее ты совал ему под нос чертежи и диаграммы! Ведь он, в сущности, дал нам коленкой под зад, или, может, ты и этого не заметил? - Ну ладно! - резко оборвал его Кен. - Значит, виноват во всем я! И как это вышло, дьявол его знает! Слушай, вы же с Марго и Вики вчера смеялись, когда я репетировал речь... - Мы смеялись не над тобой. - Хорошо, я тоже смеялся, хотя не так уж это было смешно. Эту проклятую речь я все время держал наготове, и, когда мы пришли в банк, она вырвалась сама собой, независимо от того, кто там сидел. - Почему ты прежде не позвонил и не условился о встрече? Кен растерянно уставился на брата. - Ах, черт! Ну, а ты-то почему об этом не подумал? - Потому, что ты решил добывать деньги сам. - Тогда добывай ты! Честное слово, Дэви, ты здорово умеешь критиковать, когда что-нибудь не так, а сам никогда палец о палец не ударишь! Дэви быстро обернулся и гневно взглянул на брата, но тут же опустил глаза. Расслабив тугой узел галстука, он снял пиджак. - Нет, Кен, - спокойно сказал он. - Это твое дело. И ты делай его сам. - Тогда не мешай мне поступать, как я найду нужным. Не Брок, так кто-нибудь другой даст деньги. Кен пошел в дальний угол гаража, где висел его рабочий комбинезон. Дэви следил за ним глазами. - У тебя есть какая-нибудь идея? - жестко спросил он. Кен обернулся, почуяв в голосе брата скрытое возмущение, потом щелкнул пальцами. - Деньги свалятся к нам с неба! - бросил он на ходу. Снаружи послышался гудок пришедшей на заправку машины, но Дэви не обратил на него внимания. Кен, успев переодеться, в эту минуту вернулся обратно. Гудок настойчиво вызывал кого-нибудь из них к колонке, и Кен, воспользовавшись этим, прошел через гараж молча. Дэви рассеянно переоделся и попробовал было взяться за работу, но все валилось у него из рук. Как мог Кен там, в банке, не заметить его безмолвных сигналов? И как мог он сам, недоумевал Дэви, сидеть, точно чурбан, видеть, что Кен поступает неправильно, и не вмешаться? "Чурбан безмозглый! - Дэви бичевал себя самыми обидными словами. - Нет, надо поговорить с Кеном начистоту, раз и навсегда!" Дэви взглянул на часы, и гнев его перешел в ярость: с тех пор как Кен вышел из гаража, прошло двадцать пять минут. Дэви поглядел в дверь. Машина все еще стояла у колонки. "Господи помилуй, - подумал Дэви, - не хватает еще, чтобы Кен завел там новую дружбу". И тотчас же на пороге появился Кен, облитый солнечным светом, как броней, защищавшей его от гнева Дэви. За ним шел незнакомец, коротенький, круглый человечек лет под пятьдесят, с широким лицом, по типу - городской житель, привыкший толкаться в вестибюлях гостиниц и разъезжать в вагонах для курящих. У него были хитрые светлые глаза и маленький рот, сложенный в веселую, но скептическую и скрытую усмешку. Прежде чем было произнесено хоть слово, в сердце Дэви вспыхнула тревога, потому что незнакомец смотрел на него с веселым и фамильярным любопытством, будто знал о Дэви гораздо больше, чем Дэви о нем. - Мистер Бэннермен, - официальным тоном произнес Кен, - это мой брат и компаньон по работе Дэвид Мэллори. Дэви, это мистер Карл Бэннермен, заведующий рекламным отделом цирка. - Кен сделал паузу, и в голове Дэви мелькнула ужасная догадка о том, как провел Кен эти двадцать пять минут. - Мистер Бэннермен согласен обсудить вопрос о вложении капитала в наше изобретение. Бэннермен закинул голову, чтобы разглядеть Дэви, и, слегка кивнув, пробормотал: - Черт побери, еще один безупречный тип! Не знаю, может, я и простофиля, но меня все это здорово интригует! - Потирая пухлые руки, он повернулся к Кену. - Ну, так что вы там хотели мне показать? Дэви облизал пересохшие губы. - Кен, - сказал он, - Кен, можно тебя на минутку? - Да, малыш! - отозвался Кен, но, как и тогда в банке, охваченный одним стремлением - убедить, он был уже словно во сне. И как тогда, в банке, Дэви опять не мог заставить себя нарушить закон, придуманный и навязанный им самому себе девять лет назад, закон, который запрещал поправлять Кена или спорить с ним в присутствии посторонних. Дэви замотал головой, показывая, что не намерен продолжать разговор. Кен посмотрел на него невидящими глазами, потом, открыв лежавший на столе портфель, вытащил толстую папку с чертежами. Папка тяжело шлепнулась на руки Бэннермену. - Тут вся наша затея, мистер Бэннермен, - сказал Кен. - Все, о чем я вам наспех рассказал, у колонки, находится здесь, - все, до последней цифры. Бэннермен перелистал чертежи, бормоча себе под нос заглавия: - Конструкция нити накала... Геометрия сетки... Анодный потенциал! С чем его едят, этот анодный потенциал? Амплитуда на сетке - бог ты мой! - хихикнул он, забавляясь непонятными словами. - Сейчас я покажу вам специальную электронную лампу, о которой я говорил. - Кен взял Бэннермена за локоть и подвел к рабочему столу. Дэви хотел было запротестовать, но его сковало оцепенение. Кен поставил на стол большую коробку, которую они недавно перенесли сюда из студенческой лаборатории. И когда Кен, подняв крышку, достал двенадцатидюймовую стеклянную трубку конической формы, Дэви показалось, что он взял в руки его сердце. От шейки лампы отходили лучами семь маленьких пальцев, чувствительный кончик каждого пальца переходил в тоненькую проволочку, загибавшуюся назад и соединенную с блестящим металлическим элементом внутри лампы. На каждый электрод ушло несколько недель труда. Дэви вспомнил, с какой одержимостью работали они оба. Думал ли он, что лампа впервые будет продемонстрирована в такой обстановке, как сейчас? Как это непохоже на раскрытие чудесной тайны: просто вынули, показали - и все! Он опустил глаза на свои стиснутые руки, изо всех сил сдерживаясь, пока Бэннермен не уйдет. - Вот это и есть та лампа. - Кен поднял лампу, давая Бэннермену рассмотреть ее. - Плоский конец представляет собой экран, на котором появляется изображение. Бэннермен вгляделся в лампу. - И сколько такая штука стоит? - Купить ее нельзя, мистер Бэннермен, - ответил Кен, а Дэви жадно прислушивался, оценивая каждое слово, готовый разразиться горьким негодованием при малейшем намеке на пошлый торг. "Кен, будь осторожнее", - умолял он про себя. - Вряд ли во всем мире найдется тридцать таких ламп. В лабораториях эту лампу применяют для сотни различных целей, но, насколько нам известно, никто еще не додумался использовать ее так, как мы. Примерно в тысяча девятьсот девятом году у одного русского по фамилии Розинг возникла верная идея, но то было еще до появления электронных радиоламп [русский ученый профессор Петербургского технологического института Б.Л.Розинг 25 июня 1907 года получил патент на предложение использовать электронно-лучевую трубку для приема изображений]. Мы первые наткнулись на описание работы Розинга в журнале "Попьюлер мекэникс" лет шесть тому назад. И с тех пор мы над этим работаем. - Значит, дело на мази. Для чего же вам деньги? Кен покачал головой и засмеялся. Дэви проницательно взглянул на него, но смех был искренним. - Нам еще нужно сделать лампу, которая посылала бы изображение с передающей станции, - нечто вроде электрического фотоаппарата. Эта лампа будет как бы разглядывать передаваемый предмет так, как вы читаете печатную страницу. Ваш глаз никогда не видит страницу целиком - он читает букву за буквой в горизонтальном направлении, потом строчку за строчкой сверху вниз. Это называется у нас разложением изображения. Бэннермен, отдавая Кену чертежи, покрутил головой; все это уже не забавляло его, а скорее внушало почтение, но все же он опять хихикнул. - Сказать по правде, это здорово смахивает на жульничество высшей марки. Но не может же быть, чтобы вы каждый год в июне месяце оканчивали университет и выдумывали какое-нибудь изобретение только для приманки наивных прохожих, не правда ли? Это было бы некрасиво, сами понимаете. - Он перевел зоркий взгляд с Дэви на Кена и захохотал. - Нет, это, наверно, товар настоящий. Я ни черта не смыслю в вашем деле, и вы знаете, что я не смыслю. Но похоже, что эта штуковина может оказаться тем кладом, который я разыскиваю вот уже сколько лет. Слова-то у вас подходящие, красивые слова, ничего не скажешь: анодный потенциал, - голубчики мои!.. - Он захлебнулся от восторга и тут же весело затараторил: - Приходите сегодня в цирк в половине четвертого. Вот вам два пропуска. Спросите там меня. Между прочим, кто вас в городе знает? - В том-то и беда, что нас здесь все знают, - усмехнулся Кен. - Люди не могут поверить, что те, кого они знают всю жизнь, способны сделать что-нибудь выдающееся. Впрочем, можете навести справки в университете или у Нортона Уоллиса. - Это тот самый, который изобрел автомобиль или что-то в этом роде? Кен улыбнулся. - Ну, не совсем так. Бэннермен окинул его взглядом знатока. - Что за улыбка! Ей-богу, мальчик мой, вы меня интригуете! Вот она, Америка! Отмахать вслед за цирком пять тысяч миль и остановиться без капли горючего прямо у золотых россыпей, у потенциальных золотых россыпей!.. Господи боже мой, до чего я люблю этот мир! - пылко воскликнул Бэннермен. - Он меня интригует. Ну ладно, ребятки! Значит, сегодня увидимся. Пока! Бэннермен торопливо выбежал. Кен и Дэви проводили его глазами, потом медленно повернулись друг к другу. - Ну, как ты на это смотришь? - благоговейно замирающим голосом спросил Кен. Лицо его пылало. - Что я тебе говорил? Деньги свалятся с неба! - Дурак! - тихо сказал Дэви, вновь обретя способность говорить. Глаза его блестели жестким блеском. - Что ты опять натворил? Распустил язык перед этим клоуном... - Да обожди ты... - Обождать? _Обождать_? А что мы, по-твоему, все это время делали? Кроме старика, мы ни одному человеку не проговорились о нашей идее. Разве в университете кто-нибудь об этом знает? Мы же решили, что ни одна душа не узнает, пока мы не найдем подходящего человека. Обождать? Черт тебя возьми! Да разве мы не ждали? А ты выбалтываешь все первому попавшемуся сукину сыну. Ты и в банке вел себя безобразно, но сейчас!.. А, чтоб тебя!.. Ты отбил у меня вкус к работе. Ты ее опошлил! Для тебя это просто средство выдвинуться. Тебе ничего не дорого, вот и все! - Дэви глубоко перевел дух. - Скажи мне только одно: как случилось, что из всех людей ты решил открыться именно ему? - М-да, - медленно произнес Кен. Он был бледен и очень спокоен. - Я и сам не понимаю. Мы разговорились, и, уж не помню к чему, он произнес слово "оригинальный". И что-то во мне прорвалось. Наверное, я был очень расстроен из-за банка и из-за тебя, если хочешь знать. Помню, я ему сказал, что он не понимает настоящего значения этого слова. Я стал рассказывать, и он заинтересовался. И чем больше он заинтересовывался, тем больше я ему рассказывал. - Кен взглянул на Дэви и вдруг разразился хохотом. - Из-за чего мы с тобой воюем, скажи пожалуйста? Послушать тебя, так выходит самое ужасное это то, что он захочет дать нам денег. Разве это так оскорбительно? Слушай, Дэви, а ты знаешь, ведь мы с тобой сроду не, бывали в цирке? А ну их всех к черту, вот что! Брось, Дэви, не огорчайся, малыш! Тебе повезло: у тебя есть старший брат, который о тебе заботится, - и сегодня твой старший брат поведет тебя в цирк! Дэви поглядел на Кена, и на лице его медленно проступила улыбка, хотя в глазах еще стояли злые слезы. Он беспомощно покачал головой, ибо, как всегда, был полностью обезоружен. - "Мальчик мой, вы меня интригуете!" - пробормотал Дэви. Голос его дрожал от отчаяния. - И это истинная правда, старый ты пес! Он улыбался, но в глазах его затаилась глубокая, тоскливая тревога. Карл Бэннермен был не менее осторожен, не менее напряженно внимателен и не менее сосредоточен, чем два молодых человека, сидевших напротив. Но если Кен и Дэви были ему абсолютно ясны, сам он прятался под маской туповато-скептического дружелюбия. Он чувствовал, что стоит у порога золотого сна, интуиция подсказывала ему: "Скажи: да, да, да!" Ему пришлось сделать над собой усилие и заглушить этот голос, чтобы расслышать то, что говорят молодые люди. Единственным признаком внутреннего смятения была необычайная молчаливость, с какой он выслушивал своих юных посетителей, ибо если одним из высших удовольствий жизни считать бурную активность, то можно сказать, что Карл Бэннермен жил в полное свое удовольствие. Он метался по поверхности жизни от одного занятия к другому, от города к городу, от увлечения к увлечению, от женщины к женщине, от одних друзей на всю жизнь к другим друзьям - и тоже на всю жизнь, неизменно следуя порывам и никогда не оглядываясь назад. Он не мог высидеть спокойно и пяти минут, не вскакивая с места; он не умел разговаривать, не перебивая себя и собеседника. В пятьдесят лет он был подвижен, как двадцатилетний юноша. Он неизменно верил, что не позже как через час, завернув за угол, он найдет на тротуаре миллион долларов или встретит самую прекрасную на свете женщину. Они полюбят друг Друга с первого взгляда - и это будет настоящая любовь, понимаете, настоящая страсть и нежность, а не какие-нибудь там шуры-муры; так вот, значит, они полюбят друг друга и будут счастливы на всю жизнь. В 1892 году, восемнадцати лет от роду, он добрался в отцовском фургоне до железнодорожной станции Уотертаун в штате Нью-Йорк, а оттуда перекочевал в город Итаку, где шесть месяцев прожил над водами озера Кеюка [в городе Итака над озером Кеюка находится Корнеллский университет]. "Дружище, когда я слышу слово "Корнелл", у меня застревает комок в горле. Только отъявленный негодяй может забыть свою alma mater". Шесть месяцев были минимальным испытательным сроком, а так как Бэннермен за это время не посетил ни одной лекции, его тут же отчислили. Увязавшись за лектором из Чатаюки, он прибыл в Литл-Рок, где нашел себе работу в редакции местной газеты, которую бросил в 1898 году, отправившись на Кубу в качестве корреспондента газеты "Сент-Луис интеллидженсер". "Да, голубчик мой, это была прелесть, а не газета. Ричард Хардинг Дэвис рыдал у меня на груди, когда она закрылась! Бедный Дик!" Он вернулся в Литл-Рок и здесь, завернув за пресловутый волшебный угол, встретил первую красавицу из серии самых прекрасных женщин на свете - Адель Рейли ("Из-за нее застрелился в Монте-Карло настоящий русский великий князь!") - акробатку из Международного цирка Уленбека и паноптикума братьев Фоке - женщину с роскошными формами, крашеными соломенными волосами, невероятной физической силой и умом мангусты. "Она готова была съесть меня живьем, но, клянусь богом, я обожал ее, даже когда она вгрызалась зубами в мое тело!" И уже в зрелом возрасте, когда Бэннермен, казалось, мог бы понять, что в те времена он был просто назойливым юнцом, надоедавшим своей любовью заурядной бабенке, которая в нем вовсе не нуждалась, он изображал этот эпизод как одну из великих трагедий в романтическом вкусе. Он подвизался в цирках и на карнавалах в самых разнообразных качествах, в том числе пять лет был подручным знаменитого афериста Чарли Хэнда по прозвищу "Руки-в-брюки", который в то время держал скромный магазин боксерских перчаток. ("Глубочайший философский ум, какой я когда-либо встречал, но с простаками обходился жестоко, ненавидел их за бесчестность"). Бэннермен влюблялся поочередно в целую вереницу "самых прекрасных женщин на свете", бережно сохраняя воспоминания о каждом, даже постыдно неудачном, романе как о пережитой им неземной страсти. О каждой возлюбленной он с чувством говорил: "Голубчик, от взглядов, которые мы кидали друг на друга, звенели люстры на потолке! Клянусь богом, они так и тряслись!" У него было три желания: быть богатым, как Джон Д.Рокфеллер, тратить деньги, как Брильянтовый Джим Брэди, и жить, как Эдуард VII, но пока что он не сделал ничего для осуществления хоть бы одного из этих желаний. И все же, отлично зная подоплеку жизни своего мирка, построенного на притворстве, обмане и мелком жульничестве, Бэннермен лелеял в душе возвышенно романтическую мечту о том, что если он добьется богатства, так только благородным путем. Тут должен быть _высокий класс_. Он разглядывал через стол двух юношей из гаража, явно чувствовавших себя неловко в этой маленькой лачужке на колесах, которая служила ему кабинетом. Один из них - тот, что говорил и за себя, и за брата, - явно умен, легко приходит в азарт и только внешне прост, ибо принадлежит к числу людей, которые любят нравиться. Но и второй, смуглый паренек, тоже себе на уме. Чтобы поладить с ними, решил Бэннермен, надо подружиться с одним и воздействовать на разум другого. Оба ему нравились. Он еще раз взглянул на Дэви и понял, что вовсе не видит его насквозь, как это показалось ему сначала. Юноши сидели чистенькие, аккуратно одетые, немного смущенные тем, что им приходилось делать усилия, чтобы то и дело не отвлекаться. Мимо открытой двери грузно протопали семь слонов, направляясь на арену; издали доносились пронзительные и зловещие звуки настраиваемого оркестриона. Бэннермен слушал юношей с необычным для него интересом и чувством, близким к отчаянию, потому что собственная жизнь, такая бессмысленная и нечистая, с жалкими, третьесортными удовольствиями, вдруг показалась ему невероятно противной. Ему захотелось, чтобы эти мальчики оказались правы. Он желал им успеха с такой же пылкой страстностью, с какой когда-то впервые влюбился в женщину. Но когда Бэннермен заговорил, то, несмотря на всю его порывистость, интуиция подсказала ему, что, адресуясь к Кену, он на самом деле разговаривает только с Дэви. - Вот я сидел и слушал вас, - начал он. - Конечно, мне далеко не все ясно, но кое-что я понял, а именно: тот русский, о котором вы говорили утром, - Розинг, что ли, - он так и не смог доделать эту штуку, потому что с тех пор, как он получил патент, появилось много новых изобретений... - Создана новая область техники - электронные лампы, - сказал Кен. - Новая область техники - электронные лампы, - повторил Бэннермен, как бы затверживая урок. - Без которых он не мог добиться самого главного. А вся ваша система построена - на чем? - На электронике. - На электронике, а его система - нет. Хорошо. Но вот о чем я думаю, - прервал Бэннермен собственную лекцию. - Вы уверены, что где-нибудь там, в Европе, крупные электрические компании не нащупали эту штуковину? - Представьте - еще не нащупали. Мы с Дэви просматриваем все научно-исследовательские журналы, какие только можем разыскать. И нигде и признака нет, что кто-то пошел по нашему пути. Все они уперлись в тупик, так как старались достичь цели механическим путем, а это можно сделать лишь посредством электроники. - Электроники... Но все-таки мне что-то не верится. В замешательстве Бэннермен инстинктивно повернулся к Дэви, но ответил ему Кен. - Ну хорошо, объясните мне, почему такая крупная компания, как эдисоновская, не открыла радио в те времена, когда этим занимался только Маркони? - Ладно, ладно. Где уж мне спорить с вами. Но я знаю одно: если у вас что-нибудь получится, то эта штука переплюнет кино и переплюнет радио; вы, ребятки, зажмете в кулак всю промышленность, поставляющую развлечения... - Развлечения? - недоверчиво переспросил Кен и взглянул на Дэви. Тот промолчал. "Значит, я был прав, - подумал Бэннермен. - Главный из них - Дэви". - Конечно, развлечения, - повторил Бэннермен. - А вы как же думали? - Но ведь мы инженеры. Пожалуй, мы представляли себе это как средство связи. - Ерунда! - фыркнул Бэннермен. - Разве радио пустили в ход не для того, чтобы сорвать монополию кабельного телеграфа? А потом какой-то тип стал запускать танцевальные пластинки через самодельный передатчик. И посмотрите, что вышло из радио - вся страна превратилась в большой мюзик-холл. Вы, инженеры и изобретатели, никогда ничего не знаете наперед. Преподнесите людям любое новшество, и они рано или поздно ухитрятся приспособить его для развлечения. Если я скажу "паровой двигатель", что вы прежде всего вспомните - силовую установку? Нет, пароходики для приятных экскурсий. Что вы хотите, люди - это люди, им хочется повеселиться. Посмотрите, как они ломятся в этот не бог весть какой цирк; что ни город, что ни год - одно и то же: люди просят, вымаливают хоть немного ярких красок, немного шума, немного иллюзий. Что вам, жаль, если они лишний раз повеселятся? Кен засмеялся. - Нам не жаль. Мы просто об этом не думали. Бэннермен покачал головой. - Чем бы вы ни занимались, вы должны удовлетворять главные человеческие потребности, будь то пища, любовь, развлечения или даже воровство. Да, даже воровство! И не следует об этом забывать. Я знал одного человека... Так, случайное знакомство, - поторопился добавить Бэннермен; это было довольно близко к правде, и он решил, что безукоризненно честен с мальчуганами. - Этот человек сделал своей профессией потворство скрытой тяге к воровству, свойственной многим людям. Он всего-навсего намекал, что можно поживиться на чужой счет, если бы только у него были необходимые средства, чтобы завертеть дело. И было страшно, понимаете, страшно глядеть, как охотно раскошеливались так называемые честные коммерсанты, чтобы снабдить его этими средствами. И, конечно, собрав средства, тот человек смывался, и это сходило ему с рук - не мог же честный коммерсант заявить полиции: меня обворовали, пока я собирался залезть в чужой карман. А тот человек просто удовлетворял человеческую потребность. И от клиентов не было отбою - люди валили к нему со своими долларами, как они валят в этот цирк. Угадайте тайную человеческую страсть - и вы будете купаться в золоте! Вот чем вы владеете, мальчики. Черт возьми, в вашей штуковине и слава, и богатство, и райская жизнь - все вместе! Он увидел, как загорелись глаза Кена. "Ага, - подумал. Бэннермен, - вот его слабая струнка. А что другой?" А другой смотрел на него серьезно и угрюмо. Снова Бэннермен попытался разгадать выражение глаз Дэви и вдруг понял: в них чувствовалась такая настороженность, словно Дэви готов был сорваться с места и убить Бэннермена, если тот протянет свои грязные лапы хоть на дюйм ближе к чему-то, что было бесконечно дорого юноше. Бэннермен придержал дыхание, сознавая, что еще никогда в жизни он так не боялся сказать что-нибудь невпопад. "Слушай, мальчик, - взмолился он про себя, - клянусь тебе, для меня все это значит не меньше, чем для тебя. Я не хочу никакой дешевки. Я тоже хочу, чтоб это был высший класс!" - Как вы считаете? - обратился к Дэви Бэннермен. - Что скажет Кен, то и я, - спокойно ответил Дэви и, помолчав, добавил: - Только вы еще не сообщили, каковы _ваши_ намерения. - Вопрос прямой и заслуживает прямого ответа, - сказал Бэннермен, стараясь выгадать время. - Я навел о вас справки, ребята. Я был у Нортона Уоллиса. Почему вы мне не сказали, что он дает тысячу долларов? - Дело в том, мистер Бэннермен, - поспешил ответить Кен, - что наша работа должна говорить сама за себя. Мы хотим, чтобы люди поверили в нас, в нашу идею, а не в чьи-то деловые расчеты. Бэннермен лукаво и одобрительно подмигнул ему. - Иными словами, вы не знали, что он хочет вложить деньги? Кен засмеялся. - Вы ведь еще не сказали, каковы же ваши намерения, - напомнил он Бэннермену. - А вы еще не сказали, сколько вам нужно. - Пять тысяч долларов, - быстро проговорил Дэви. Бэннермен поджал губы. "Им нужно тысячи три, а то и меньше, - подумал он. - Мальчишка просто хочет меня отпугнуть". - Сумма большая, - медленно произнес он. - И что дадут вам эти деньги? - Возможность восемь месяцев работать, не отрываясь, и приобрести оборудование, чтобы сделать годную для эксплуатации лампу-экран, - сказал Дэви. - Большая часть денег уйдет на испытательный прибор и насосное оборудование для работ, требующих высокого вакуума. Жалованья мы возьмем себе ровно столько, сколько нужно на еду. - Восемь месяцев - значит будущей весной. К производству, следовательно, мы можем приступить через год, считая с нынешнего дня. Отлично, но прежде всего надо установить, стоящая ли штука эта ваша идея, или нет. Сам я не могу судить. Что если я соберу несколько авторитетных специалистов, которым вы все это объясните? Кен насторожился. - Ладно, если только и _мы_ признаем их достаточно авторитетными. "Он сейчас смотрит на меня точь-в-точь, как его брат, - подумал Бэннермен. - Дьявольски любопытно, как работает эта парочка?" - Что ж, - сказал Бэннермен, - в этом городе есть крупные специалисты, профессора инженерного факультета. Я по опыту знаю: любой профессор за плату согласится рассмотреть идею, касающуюся его специальности, и дать свое авторитетное заключение. Точно так же, как адвокат или врач. Что вы скажете, если я на днях соберу нечто вроде комиссии и попрошу ее уделить вам часика два? - Ничего не имею против, - ответил Кен. - А ты, Дэви? - Как ты скажешь, так и будет, Кен. - Это не годится, Дэви. Давай будем откровенны. Нехорошо обижать мистера Бэннермена. - Дело в том, - сказал Дэви, - что если нам придется раскрыть свои замыслы, то мы имеем право принять меры защиты. - Он прав, - сказал Кен, поворачиваясь к Бэннермену. - У нас нет заявки на патент. Мы сильно рискуем, соглашаясь обнародовать свое изобретение. Единственное, чем мы можем себя защитить, - это немедленно взяться за работу. А чтобы взяться за работу, нам нужны деньги. Мистер Бэннермен, если профессора найдут наш план годным, беретесь ли вы достать нам эти пять тысяч долларов? - И прежде чем Бэннермен успел ответить, Кен повернулся к брату. - Это тебя устраивает, Дэви? - Как ты скажешь, так и будет, Кен. - Это тебя устраивает? - настаивал Кен. - Вполне, - ответил Дэви. - Итак, мы задали вам прямой вопрос, мистер Бэннермен, - сказал Кен. - Что вы на это ответите? - Отвечу "да". - Интуиция подсказала Бэннермену, что надо соглашаться быстрее. - Берусь. Дэви встал и улыбнулся, а Кен сказал: - Значит, договорились. Устраивайте экспертизу, мистер Бэннермен. Бэннермен сидел неподвижно, потрясенный тем, что он сделал. Он мог бы хоть сейчас подписать чек на две тысячи долларов и остаться не только без гроша, но еще с долгом в тысячу шестьсот долларов - долгом, который следовало выплатить много месяцев назад. Но лицо Бэннермена было безмятежно спокойным. Он просто подлаживался под настроение этих мальчуганов и старался подобрать на их настороженные вопросы такие ответы, которые заглушили бы всякие подозрения. Это тоже один из способов сделать бизнес: тут надо быть не азартным игроком, не прожектером, а чем-то средним между жуликом, играющим на доверии простаков, и мессией. Впрочем, он рисковал немногим, по правде сказать, вообще ничем не рисковал, ибо если дело обернется худо, то всегда можно вызвать Чарли "Руки-в-брюки", ныне полковника Шиффера, проживающего на Палм-Бич, и они вдвоем, мигом состряпав какую-нибудь аферу, вернут все свои деньги и даже с лихвой. Конечно, Бэннермену до смерти не хотелось бы поступать так с этими славными мальчуганами, но какого черта... "Нет, - он сердито отбросил эту мысль, недостойную его мечты о "высшем классе". - Все будет хорошо", - уверял он себя. Но как Бэннермен ни был потрясен сделанным, он заметил, что молодые люди были потрясены не меньше. Они вышли в дверь осторожной, скованной походкой, как ходят люди, ошеломленные до крайности. Так они шли молча несколько минут, не замечая ни шума, ни занятных сценок, ни бьющей в глаза пестроты. - Что ты об этом думаешь, Дэви? - немного погодя спросил Кен. Голос его звучал глухо. - Ей-богу, не знаю. - Тебе все это не по душе. Я вижу. Давай плюнем на это, малыш, и пошлем его к черту. - Потому что мне это не по душе? - Но ведь так оно и есть, Дэви. Утром ты сказал, что мне наплевать на нашу работу, что я ею не дорожу. Ведь это неправда, ты же знаешь! - Я просто был очень огорчен, Кен. Забудь об этом. Но в чем дело? Ты себя неважно чувствуешь? - Признаться, да. Вот тут как-то, под ложечкой... - Знаешь, что я тебе скажу, - медленно произнес Дэви. - По-моему, нас с тобой вовсе не Бэннермен беспокоит. Понимаешь, нам вроде бросили вызов. И мы не должны ударить лицом в грязь. Кен обернулся. - Ты думаешь, в этом дело? Ну, уж не знаю почему, - он глубоко вздохнул, как бы стараясь преодолеть стеснение в груди, - только мне что-то здорово не по себе. Они ушли с территории цирка, ощущая грызущую тревогу, и ни молчание, ни отрывистые фразы, которыми они перебрасывались на ходу, не приносили успокоения. Им была обещана возможность осуществить свою мечту, но они не радовались - слишком уж все это было не похоже на то, чего они ожидали. Они сели в машину и бесцельно поехали по залитой предвечерними лучами солнца проселочной дороге, ожидая, что пройдет это глухое смятение и наступит ясность, но сомнение точило их по-прежнему. Вдруг Кен вспомнил, что за весь день никому из них не пришло в голову позвонить Марго. Очень уж быстро развертывались события. Они повернули назад, в город, и Остановились у первого же телефона-автомата, но Марго ушла из магазина. Время перевалило за половину шестого. Они помчались домой, но и там Марго не оказалось. Дэви первый увидел записку от Вики. Он прочел свое имя, написанное ее рукой, и его охватил приятный трепет, как будто Вики была тут же, за его спиной, и стоит только обернуться, чтобы ее увидеть. - Она пишет, что нас ждут там к ужину, - сказал он Кену. - Что за чудеса! Старик никогда никого не приглашает к столу. Дэви подошел к телефону и назвал номер Уоллиса, держа перед собой записку, чтобы видеть почерк Вики, вызывавший в нем ощущение чудесной интимности. Вики сняла трубку прежде, чем отзвенел звонок. - Куда же вы пропали? Ваша сестра без конца звонила сюда, все ждала, что вы объявитесь. - Мы были в городе, - сказал Дэви. Он не вспоминал о Вики целый день, а она, оказывается, думала и беспокоилась о нем. Он ясно представил себе ее темные выразительные глаза, устремленные прямо на него, ее нетерпеливо приоткрывшиеся губы, словно она хочет перебить его не дослушав. Дэви захотелось потрогать ее волосы и убедиться, так ли мягки и шелковисты эти завитки на ощупь, как кажутся с виду. - Слушайте, - продолжал он, - ваша записка... Что-нибудь случилось? - Нет, а что? - Это до того приятная неожиданность, понимаете. Такого еще никогда не бывало; он ведь, знаете, как жил... - Ну, теперь он живет иначе, - засмеялась Вики. - Постойте, с вами хочет говорить ваша сестра. В трубке послышался взволнованный голос Марго: - Что произошло в банке? Почему вы не позвонили? И кто такой Бэннермен, который звонил сюда? Но в глазах Дэви еще стоял образ Вики и ее устремленный на него взгляд. - Это длинная история, - сказал он. - Мы сейчас приедем. - Только скажи, все хорошо или плохо? - Кажется, хорошо. Мы, вероятно, получим деньги. - И тебе только кажется? О, приходи скорей, оба приходите! Нортона Уоллиса они застали на веранде одного, в напряженно неподвижной позе, как сидят слепцы; впрочем, это объяснялось не только его подслеповатостью, но и тем, что на нем был высокий крахмальный воротничок и узкий, в обтяжку, костюм из альпага, какие носили лет десять назад. Вид у старика был такой, будто ему предстояло выполнить особо важное задание. По молчанию братьев он догадался, что они поражены. - В чем дело? - сварливо спросил Уоллис. - Неужели мне нельзя хоть раз одеться прилично? Это все ее выдумки, - проворчал он, кивнув через плечо. - С первого же дня она перевернула все в доме вверх дном: чистит, моет, выбивает пыль - бог знает что! Перерыла все шкафы и вытащила вот это. Говорит, костюм надо проветрить. - Он встал с качалки, неуклюже выпрямился и одернул на себе пиджак. - Шил на заказ в Чикаго лет десять-двенадцать назад. Как железо. На веранду выбежала Марго, за ней - Вики. Обе были в передниках. Дэви уставился на Вики, а Кен сразу же принялся рассказывать о происшедшем. Дэви нежно поглаживал пальцем записку, лежавшую у него в кармане. Он уже представлял себе, как будет хранить ее долго-долго, а потом, как-нибудь вечером, когда они с Вики заспорят, кто из них влюбился раньше, он докажет, что первым был он, показав записку, которую хранил все это время. - Я сказал ему, что даю тысячу долларов, - заяви