нут мы помедлили, обсуждая состояние нашего здоровья, погоду, мой план снять маленькую квартиру и все увеличивающийся спрос на мои услуги. Затем я сказал: - Миссис Крэнстон, я ищу вашего совета и руководства в одном очень щекотливом деле. И рассказал ей о моей работе в доме Уикоффов, не упомянув о найденном важном письме. - Грустная история! Грустная история! - заметила она с плохо скрываемым удовольствием и позвонила в колокольчик, стоявший тут же на столе. В этот поздний час она обыкновенно угощалась из высокого бокала - насколько я понял, белым вином. Когда слуга подал его и удалился, она повторила: - Грустная история. Одна из самых старых и почтенных семей. Мисс Уикофф вам что-нибудь объяснила? - Далеко не все, миссис Крэнстон. Она не объяснила мне, почему у дома дурная слава. Она заверила меня, что не знает, с чего это началось. - Она не знает, мистер Норт. Вы читаете всю семейную переписку довоенных лет? - Да, мадам. - И пока не нашли ничего... сенсационного? - Нет, мадам. - Может, найдете. К слову "сенсационное" в Ньюпорте очень чувствительны. Жизнь Шестого города является предметом широкой - я бы даже сказал "бульварной" - гласности. Плохо, если ваше поведение считают легкомысленным, даже позорным, но так же страшно бывает казаться смешным. Помешкав немного, миссис Крэнстон взяла телефонную трубку и назвала номер начальника полиции. - Добрый вечер, мистер Дифендорф. Это Амелия Крэнстон... добрый вечер. Как Берта?.. Как дети?.. Спасибо, у нас все хорошо. Вы же знаете, в четверг у меня тяжелый вечер... Мистер Дифендорф, тут сидит молодой человек, которого одна наша очень уважаемая дама попросила разобраться кое в каких неприятных событиях ее семейной истории. Нет, что вы! Он не по этой части. Его просто попросили читать ей вслух старую семейную переписку, которая хранилась на чердаке. Мне кажется, вам будет интересно об этом узнать. Официально к вам это дело никогда не поступало, и его надо вести под большим секретом. Не исключено, что он наткнется на сведения, за которые ухватились бы газеты. Я полностью доверяю этому молодому человеку, но, конечно, он не обладает вашим опытом и рассудительностью... Могли бы вы как-нибудь вечером встретиться с ним здесь или сказать ему, чтобы он пришел к вам на службу?.. О! Это очень любезно с вашей стороны. Да, он сейчас здесь. Его фамилия Норт... Да, тот самый. - По-видимому, "тот самый", кто имел касательство к возвращению Дианы Белл. О близости наших отношений свидетельствует то, что миссис Крэнстон (редко позволявшая себе язвительные замечания о ком бы то ни было) взглянула на меня и сухо проронила: - Я заметила, что шеф пользуется любым предлогом, чтобы покинуть лоно семьи. Ждать нам пришлось недолго. Я получил разрешение заказать еще одно пиво. Шеф был высок и плотен. Он производил впечатление человека открытого и вместе с тем застенчивого. Объяснялось это, как я впоследствии понял, беспрерывными нахлобучками от богачей, которые склонны считать, что всякий менее удачливый невероятно туп. Защита его была - делать вид, будто он сомневается в правдивости каждого сказанного ему слова. Он сердечно пожал руку миссис Крэнстон и настороженно - мне. Она рассказала ему всю историю и снова повторила, что полностью мне доверяет. - Мистер Дифендорф, я думаю, что при чтении старых писем эта история может выйти наружу и, наверно, должна выйти наружу. В конце концов, ничего такого опасного в ней нет; она не бросает тени ни на одного из членов семьи. Вы рассказали мне все, что знали, и я сдержала обещание: ни словечком не обмолвилась. Если мистер Норт найдет что-то определенное об этом в письмах, мы можем рассчитывать, что вам он скажет первому. И тогда вы сами решите, надо ли сообщить об этом мисс Уикофф. Начальник полиции остановил на мне оценивающий взгляд: - Что привело вас в Ньюпорт, мистер Норт? - Шеф, последний год войны я служил в форте Адамс, и мне здесь понравилось. - Кто был у вас командиром? - Генерал Колб, или Де Колб. - Вы здесь ходили в церковь? - Да, в церковь Эммануила. Служил там доктор Уолтер Лаури. - Мистер Огастас Белл много вам заплатил за то, что вы вернули его дочь домой? - Я сказал ему заранее, что хочу только компенсацию за перерыв в моей обычной работе. Я дважды посылал ему счет, но он до сих пор не заплатил. - Что вы с вашим велосипедом делали на Брентонском мысу несколько дней назад рано утром? - Шеф, я помешан на восходах. Я наблюдал один из самых красивых в моей жизни. Ответ привел его в некоторое замешательство. С минуту он разглядывал крышку стола. По-видимому, он отнес это к странностям, проистекающим из университетского образования. - Что вам известно об истории с домом Уикоффов? - Только то, что в нем, по слухам, нечисто. Он обрисовал положение, мне уже известное: - Почему-то возник слух, что в доме привидения... Видите ли, мистер Норт, непосредственно после войны жизнь в портовой части была гораздо более кипучей, чем сейчас. Гораздо больше яхт и прогулочных судов, пароходы линии "Фолл-Ривер", рыболовство, кое-какой торговый грузооборот. Моряки пьют. Мы подбирали их каждую ночь - без памяти, с безумными глазами, в белой горячке. В таверны на Темза-стрит служащим с Военно-морской учебной базы ходить не разрешалось - слишком много драк. Однажды ночью в восемнадцатом году нам пришлось забрать Билла Оуэнса, матроса торгового флота, двадцати одного года, родившегося и выросшего в Ньюпорте. Он напивался из вечера в вечер и начинал рассказывать всякие ужасы про дом Уикоффов. Мы не могли этого допустить. В камере он вопил и бредил; мы пытались разобраться в его бреде. Тут шеф заставил нас подождать, пока раскуривал сигару. (В гостиных у миссис Крэнстон не курили.) - Мистер Уикофф отсутствовал по шесть-восемь месяцев кряду. Он был коллекционер. Чего, миссис Крэнстон, - акульих зубов? - Ракушек и китайских вещиц, шеф. Он завещал их этому большому музею в Нью-Йорке. - Информация в Ньюпорте никогда не бывает точной - свойство интеллектуального климата. - Все это время дом находился на попечении дворецкого по фамилии Харланд. Харланд сам набирал слуг. - Девушек он подбирал в Нью-Йорке, шеф. Я к ним не имела никакого касательства. - Свет в окнах горел до полуночи. Все казалось в полном порядке. Оуэнса, в ту пору мальчика лет двенадцати, наняли таскать уголь для каминов и выносить помои - на мелкие домашние работы. Я думаю, миссис Крэнстон со мной согласится, что слуги похожи на школьников: им нужна твердая рука. Стоит выйти учителю, как подымается тарарам. - Боюсь, что в ваших словах есть доля правды, шеф, - сказала миссис Крэнстон, качая головой. - Сколько раз я в этом убеждалась. - Мистер Уикофф плохо разбирался в людях. Его дворецкий Харланд был сумасшедший дальше некуда... Билл Оуэнс говорил, что его отправляли домой в шесть часов вечера, когда он кончал работу. Но несколько раз он пробирался обратно в дом. Передние комнаты были ярко освещены, но двери и окна столовой завешены фетровыми шторами - толстыми фетровыми шторами. Они не могли устраивать свои шабаши на кухне - нет, куда там! Они были хозяева и желали пользоваться хозяйской столовой. Оуэнс говорил, что прятался в стенных шкафах и подглядывал сквозь щелку в шторах. И видел ужасные вещи. Он рассказывал всем и каждому на Темза-стрит, что видел балы с раздеванием догола и, как он выразился, "с людоедством". - Шеф, этого слова вы никогда не говорили! - Вот, а он говорил. Я уверен, что он этого не видел, но он-то думал, что видел. - Боже милостивый! - сказала миссис Крэнстон и перекрестилась. - А что еще может подумать двенадцатилетний мальчик, если увидит, как полусырое мясо едят _прямо руками_. - Господи помилуй! - сказала миссис Крэнстон. - Я не знаю, что увидел мистер Уикофф, но очень может быть, что он увидел фетровые шторы, и пятна от сырого мяса по всему полу, и свинство в лицах слуг... Извините за выражение, но слухи - как вонь. Понадобилось три года, чтобы россказни Билла Оуэнса доползли с Темза-стрит до бюро найма миссис Тербервилл. А слух всегда чем дальше, тем чернее. Что вы на это скажете, мистер Норт? - Что ж, шеф, я думаю, ни убийства, ни даже членовредительства там не было; было просто скотство, и в воображении людей оно как-то связалось с "нечистым". - И теперь мы ничего не можем исправить. Не забывайте, на стол к полиции это никогда не попадало. Горячечный бред пьяницы - не показания. Оуэнс ушел в плавание, и с тех пор о нем не слышали. Рад был познакомиться с вами, мистер Норт. Я узнал то, что мне было нужно. Мы расстались с обычными моими лживыми заверениями, что, если я выясню новые подробности, я сразу же поделюсь с ним. Что касается меня, задача была решена; но мне уже не давала покоя задача гораздо более трудная: каким способом снять проклятье, тяготеющее над домом Уикоффов? Объяснения и призывы к разуму бессильны против глубоко въевшихся - и даже лелеемых - страхов. У меня мелькнула идея. Однажды, придя туда в очередной раз, я увидел на дорожке ландо, кучера и пару, как говорили когда-то, "залетных". Мисс Уикофф собиралась уходить. Она извинилась, сказав, что ее вызвали к больной подруге: она вернется через полчаса. Горничная стояла рядом. - Мисс Уикофф, разрешите мне осмотреть комнаты на первом этаже. Я в восторге от той части дома, которую мне удалось увидеть, и хотел бы полюбоваться другими комнатами. - Ну, конечно, мистер Норт. Не стесняйтесь, пожалуйста. Я думаю, миссис Дилейфилд с удовольствием ответит на любые вопросы. Был чудесный весенний день. Все двери настежь. Я осмотрел большой зал со всех сторон; впервые увидел столовую и библиотеку. Повсюду приковывало внимание совершенство деталей, но больше всего поражала гармония здания в целом. "Это Палладио, - подумал я. - Он сам был наследником великих мастеров, а это - его потомство, так же как Версаль; но это ближе к итальянскому источнику". Когда я возвращался через большой зал к моему рабочему столу, миссис Дилейфилд сказала: - Много лет назад, до того как хозяин стал уезжать в экспедиции, здесь устраивали музыкальные вечера. Вы слышали про Падеревского, мистер Норт?.. Он здесь играл; и Уле Булль, норвежский скрипач. И мадам Нелли Мельба - вы слышали про такую? Как чудесно пела! Славное было время. А теперь - кто бы мог подумать! Прямо обидно, правда? - Скажите, миссис Дилейфилд, вам ведь не приходилось видеть или слышать здесь что-нибудь такое, тревожное? - Нет, нет, сэр, ничего такого! - Вы согласились бы здесь ночевать? - Пожалуй, нет, сэр. Я понимаю, все это, наверно, глупости, но мы не всегда хозяева своим чувствам, понимаете, что я хочу сказать? - А что, люди думают, здесь произошло? - Мне не хочется об этом говорить и думать, сэр. Одни говорят одно, другие говорят другое. По-моему, лучше в это не вдаваться. Разборка писем продолжалась. Мисс Уикофф, по-видимому, испытывала облегчение от того, что никаких признаков зловещего свойства мы не обнаружили. Мы продолжали читать просто для удовольствия, потому что Уикоффы замечательно писали письма. Но мысль о том, что можно предпринять, постепенно созревала у меня в голове. Я говорил о том, как в юности мечтал о разных профессиях. Журналистика не принадлежала к их числу. Отец мой был редактором газеты - и до и после консульства в Китае. Он делал свою работу с энтузиазмом, которого я не разделял. На мой взгляд, его ремесло слишком смахивало на манипуляцию общественным мнением, пускай даже в благих целях. Мой замысел восстановить доброе имя дома Уикоффов основывался именно на этом, но я не знал, как подступиться к делу. Дорогу мне открыл случай. История моих отношений с домом Уикоффов распадается на две части. Вторая часть привела меня в Восьмой город - приспешников и паразитов, с которыми у меня было столько общего. Она привела меня к Флоре Диленд. К пятой неделе в Ньюпорте мое расписание стало обременительным. В казино вернулся профессиональный тренер и освободил меня от второго часа упражнений с детьми, но я весь день был занят - то французским, то латынью, то арифметикой, то в одном доме, то в другом. Я искал в городе более или менее тихого места, где можно спокойно съесть второй завтрак. В самой середке Девятого города я нашел Шотландскую кондитерскую девиц Лафлин, где развивался роман Дианы Белл с Хилари Джонсом. Посещали ее конторщицы, учителя обоего пола, домохозяйки, отправившиеся "в город за покупками", - нешумное общество. Еда была простая, хорошо приготовленная и дешевая. Там мне явилось странное видение - и я надеялся, что оно явится опять: высокая женщина, сидевшая особняком и одетая, как мне представлялось, по самой последней моде. И она появилась снова. Она была в шляпе, похожей на гнездо, где сидит тропическая птица, и замысловатом платье из материала, называвшегося, кажется, "переливчатым атласом", - синь и зелень павлиньего пера вперемешку. Чтобы приступить к завтраку, ей пришлось снять перчатки и поднять вуаль - и это было сделано с непреднамеренным как будто изяществом. Черт побери! Кто ото? Как и в прошлый раз, когда она входила или поднималась уходить, комнату наполняло шуршание сотни юбок. Кто же она и главное - зачем пожаловала к нашему скромному столу? Строго говоря, ее лицо не было красивым. Нормы женской красоты меняются от века к веку, а иногда и чаще. Лицо у нее было длинное, узкое, бледное и костлявое. Позже вы услышите, как Генри Симмонс назовет его "лошадиным". Такие лица встречаются на фламандских и французских картинах пятнадцатого и шестнадцатого веков. Самое лестное, что можно было сказать о нем в 1926 году, это, что оно "аристократическое", - характеристика скорее оправдательная, чем лестная. Зато "корпус", как говорилось у нас, изголодавшихся солдат в форте Адамс, иначе - сложение, фигура, - был у нее бесподобный. Можете вообразить мое удивление, когда она, покидая кондитерскую, подошла ко мне, протянула руку и сказала: - Вы, наверно, мистер Норт. Я давно хотела с вами познакомиться. Я миссис Эдвард Дарли. Можно присесть на минуту? Она неторопливо уселась, причем смотрела мне в глаза, как бы радуясь приятной встрече. Я где-то слышал, что первое, чему учат молодую актрису в театральной школе, это садиться не опуская глаз. - Может быть, вы меня лучше знаете по псевдониму. Я Флора Диленд. Я жил укромной академической жизнью. Я принадлежал к тем жалким тридцати миллионам американцев, которые никогда не слышали о Флоре Диленд. Большинство остальных среди этих тридцати миллионов вообще не привыкли читать что бы то ни было. Тем не менее я произвел разные одобрительные звуки. - Вам хорошо живется в Ньюпорте, мистер Норт? - Да, очень даже. - И где вы только не бываете! Вы вездесущи - читаете вслух доктору Босворту чудесные работы о епископе Беркли; читаете басни Лафонтена с девочкой Скилов. В вашем возрасте - и столько познаний! И ума тоже - я имею в виду находчивость. Как вам удалось помешать нелепому побегу Дианы Белл - подумать только! Диана, можно сказать, моя родственница, через Хаверлеев. Своевольная девица. Это просто чудо, что вы уговорили ее не валять дурака. Пожалуйста, расскажите, как вам удалось. Я никогда не был красивым мужчиной. Все, что есть во мне, унаследовано от предков, вместе с шотландским подбородком и висконсинскими зубами. Элегантные женщины никогда не шли через всю комнату, чтобы со мной познакомиться. Я недоумевал, что кроется за этим дружелюбием, - и вдруг меня осенило: Флора Диленд была "пачкунья", газетная сплетница. С ней я очутился в Восьмом городе - прихлебателей и паразитов. Я сказал: - Миссис Дарли... мадам, как прикажете вас называть? - О, зовите меня мисс Диленд. - И беспечно добавила: - Можете звать меня Флорой - я ведь работница. - Флора, о мисс Белл я не могу сказать ни слова. Я дал обещание. - Что вы, мистер Норт, это не для печати! Меня просто интересует ум и изобретательность. Мне нравятся находчивые люди. Я, наверно, несостоявшаяся романистка. Давайте будем друзьями. Ладно? - Я кивнул. - У меня ведь есть другая жизнь, не имеющая ничего общего с газетами. У меня коттедж в Наррагансетте, и я люблю по субботам и воскресеньям принимать гостей. Для гостей - отдельный коттедж, он к вашим услугам. Всем нам время от времени нужны перемены, правда? - Она встала и снова протянула руку. - Можно вам позвонить в ХАМЛ? - Да... да. - А как мне вас звать - Теофил? - Тедди. Предпочитаю, чтобы меня звали Тедди. - Вы должны мне рассказать про доктора Босворта и епископа Беркли, Тедди. Ну и семейка там, в "Девяти фронтонах"! Еще раз до свидания, Тедди, и, пожалуйста, приезжайте в мой милый маленький "Кулик" - поплавать, поиграть в теннис и в карты. Работница со ста двадцатью миллионами читателей, и фигурой, как у Ниты Нальди, и голосом, подобным дымчатому бархату, как у Этель Барримор... О, мой Дневник! Не к миссис Крэнстон обращаться с таким вопросом. Тут требовался мужской разговор. - Генри, - сказал я, когда мы натирали мелом кии у Германа, - а что за пачкуны подвизаются у нас в городе? - Странно, что вы это спрашиваете, - сказал он и продолжал игру. Когда мы кончили партию, он поманил меня к самому дальнему столу и заказал наши обычные напитки. - Странно, что вы это спрашиваете. Я вчера видел на улице Флору Диленд. - Кто она? Во всех парикмахерских и биллиардных есть столы и полки со свежим и старым чтивом для посетителей, ожидающих своей очереди. Генри подошел к такой кипе и безошибочно вытащил воскресное приложение одной бостонской газеты. Он развернул его и расстелил передо мной: "Нью-йоркский судья винит матерей в том, что в высших слоях общества участились разводы. От нашего специального корреспондента Флоры Диленд". Я прочел. Жуткая картина. Имена не названы, но для читателя более искушенного, чем я, намеки прозрачны. - Ковбой, - продолжал Генри (он полагал, что Висконсин - сердце Дикого Запада). - Флора Диленд происходит из самых старинных и почтенных семей Нью-Йорка и Ньюпорта. Не из каких-нибудь там железнодорожных и угольных - настоящая Старая Гвардия. В родстве со всеми. Очень живая - как говорят, "гуляет". Не обошлось без ошибок. Можно разбить семью-другую, но не разбивай семью, где разбивается капитал. Свою долю простительных ошибок она всю выбрала. Один лишился из-за нее наследства. Родственники не желают ее знать. Вы улавливаете, дружище? Что делать бедной девушке? В долг не дает даже тетя Генриетта. Сколько можно? Тогда она берет бумагу и перо; становится пачкуньей - с пылу, с жару, вся подноготная. Вроде... вроде... ну, многие жены не укладываются в свой бюджет; боятся сказать мужьям; где мы закладываем нашу бриллиантовую диадему? В Висконсине это идет нарасхват. Ну, то, что она пишет под фамилией Диленд, более или менее пристойно; но мы знаем, что она пописывает и под другими фамилиями. У нее есть колонка "Что мне шепнула Сюзанна" - подписывается "Белинда". Глаза на лоб лезут. Видно, заколачивает большие деньги, так и эдак. Еще разъезжает с лекциями: "Девушки Ньюпорта". Смешные истории про то, какие мы тут мартышки. - Генри, она все лето живет в Ньюпорте? - Куда ей тут деваться? В коттеджи Лафоржа ее и не подумают пустить. В "Мюнхингер Кинге" правило, то есть говорится, что правило: пускают не больше чем на три ночи. У нее дом в Наррагансетте. Там веселее, чем в Ньюпорте, - лучше пляжи, моложе публика, местечки поукромней, клубы, где можно играть, - всякое такое. - Где она добывает сведения? - Никто не знает. Может быть, свои агенты - например, сестры в больницах. Пациенты болтают. Много болтают в косметических кабинетах. Слуги - почти никогда. - Она красивая, Генри? - Красивая? Красивая?! У нее лицо как у лошади. Пришло приглашение в "Кулик". В субботу, к обеду, и до утра понедельника: "Купальных костюмов для вас тут сколько угодно. Но он вам понадобится только днем. В полночь мы часто купаемся au naturel [нагишом (фр.)], чтобы остыть". Простыть, я полагаю: в Новой Англии до августа в воду влезть невозможно. Я отправлялся туда, чтобы привлечь Флору Диленд к осуществлению моего ПЛАНА, касавшегося дома Уикоффов; Флора Диленд пригласила меня потому, что хотела получить от меня нужные сведения. Я предвидел сделку в той или иной форме. Я хотел попросить ее об услуге. Возможности завести небольшой роман я всерьез не рассматривал; я никогда не занимался таким делом с женщиной почти на пятнадцать лет старше меня, но как поется в старом гимне: "Когда зовет опасность или долг - спеши, не медли". Я думал о том, как бы мне с моим велосипедом покинуть остров незаметно для полиции и жителей. Выручил случай. Когда я ждал на причале первого парома (в те дни, как, вероятно, помнит читатель, до Наррагансетта добирались на двух паромах), меня окликнули из стоявшей машины: - Герр Норт! - Герр барон! - Вас подвезти? Я еду в Наррагансетт. - Я тоже. У вас найдется место для моего велосипеда? - Конечно. Это был барон Эгон Бодо фон Штамс, которого я много раз встречал в казино и развлекал своей воодушевленной, но не совсем объезженной немецкой речью. Всем, кроме Билла Уэнтворта и меня, он был известен как Бодо. Он был атташе австрийского посольства в Вашингтоне и второй раз приехал на летний отпуск в Ньюпорт - гостем в дом Венеблов "Прибойный мыс", хотя сами хозяева отсутствовали. Он был симпатичнейший малый. Двумя годами старше меня, искренний и добрый до наивности. Я сел в машину и пожал ему руку. Он сказал: - Меня пригласила на субботу мисс Флора Диленд - вы ее знаете? - Я тоже приглашен. - Чудесно! А то я не знал, кого там встречу. Мы поговорили о том о сем. На втором пароме я спросил: - Герр барон, где вы познакомились с мисс Диленд? Он рассмеялся: - Она подошла ко мне и представилась на благотворительном базаре в пользу увечных детей в церкви на Спринт-стрит. Полчаса я помалкивал. Но когда мы подъехали к воротам нашей хозяйки, сказал: - Герр барон, остановите на секунду машину. Я хочу убедиться, что вы понимаете, куда едете. Он остановил машину и вопросительно посмотрел на меня. - Вы дипломат, а дипломат всегда должен точно знать, что творится вокруг него. Что вы знаете о мисс Диленд - и в чем ее интересы? - Да мало что знаю, старина. (Бодо учился в Итоне.) Только, что она - родственница Венеблов и писательница; романы и так далее. Помолчав, я сказал: - Венеблы не приглашают ее к себе по меньшей мере пятнадцать лет. Они могут очень обидеться, если узнают, что вы у нее гостили. По рождению она принадлежит к их классу и кругу, но выбыла из него. Не спрашивайте меня как: я не знаю. Зарабатывает она тем, что поставляет каждую неделю статейки о так называемом свете. В Вене у вас есть такие журналисты? - Да, есть, политические! Очень грубые. - Ну, а мисс Диленд очень грубо пишет о частной жизни отдельных людей. - И обо мне напишет грубо? - Я думаю, нет, но скажет, что вы у нее гостили, и это придаст достоверность ее историям о других людях - например, Венеблах. - Но это ужасно!.. Спасибо, спасибо, что сказали. Я, пожалуй, высажу вас возле дома, вернусь в Ньюпорт и позвоню ей, что у меня грипп. - Герр барон, по-моему, это будет мудро. Вы представляете свою страну. Он обернулся и спросил меня напрямик: - Тогда почему вы к ней идете? Если она так некрасиво поступает, зачем вы здесь? - Ну, герр барон... - Не зовите меня "герр барон"! Зовите меня Бодо. Если вы настолько добры, что открыли мне глаза на мою ошибку, будьте добры до конца и зовите меня Бодо. - Спасибо. Я буду звать вас Бодо только в этой машине. Я служащий казино, я учитель с велосипедом и получаю по часам. - Но мы в Америке, Теофил. - Какое прекрасное имя! - Здесь через пять минут все зовут друг друга по имени. - Нет, мы не в Америке. Мы в маленькой экстерриториальной провинции, где к сословным различиям еще более чутки, чем в Версале. Он рассмеялся, потом серьезно повторил: - Почему вы здесь? - Я скажу вам в другой раз. - Я показал на дом. - Это часть ньюпортского полусвета. Мисс Диленд, что называется, declassee [деклассированная (фр.)]. Ее подвергли остракизму, но летом она только и думает что о Ньюпорте - своем Потерянном рае. Я не знаю, кто еще сегодня будет, но подонки держатся вместе - так же, как вы, сливки. - Я иду с вами. Мне все равно, что она обо мне напишет. Он запустил мотор, но я не дал ему тронуться. - Мне Флора Диленд интересна. Она настоящая пария. Она знает, что занимается унизительным делом, но при этом в ней есть какая-то отвага. Как по-вашему, она красива? - Очень красива. Она похожа на фламандскую мадонну из слоновой кости. У нас есть такая. Черт побери, Теофил, я тоже хочу на это поглядеть. Вы совершенно правы: я живу на маленькой арене, как цирковая лошадь. Мне надо видеть и подонков. Если Венеблы про это услышат, я извинюсь. Я извинюсь до того, как они услышат. Скажу: попал впросак - я иностранец. - Бодо, но ведь может услышать и ваш посол. Сегодня гости наверняка напьются; будут бить посуду. Всякое может случиться. Флора намекала, что мы, возможно, пойдем купаться mutternackt [в чем мать родила (нем.)]. Соседи донесут, и полиция заберет нас в каталажку. Это будет пятнышко в вашем послужном списке, герр барон, извините, Бодо. С минуту он молчал. - Но я хочу это видеть. Теофил, позвольте мне там пообедать. Потом я скажу, что жду звонка из Вашингтона и должен вернуться в Ньюпорт. - Хорошо, но скажите с порога. В субботу последний паром отходит в двенадцать. Он радостно хлопнул меня по спине: - Du bist ein ganzer Kerl! Vorwarts [Ты молодец! Вперед (нем.)]. "Кулик" был хорошенький приморский коттеджик дедовских времен: готические завитушки орнамента, стрельчатые окна - жемчужина. Дворецкий отвел нас к дому для гостей, где нас встретила служанка и развела по комнатам. Бодо присвистнул: серебряные щетки для волос, кимоно и японские сандалии для купанья. На стенах афиши Тулуз-Лотрека, на столиках - "Светский календарь" и "Великий Гэтсби". Служанка сказала: "Господа, коктейли в семь". Бодо подошел к моей двери: - Теофил... - Герр барон, как раз здесь я хочу, чтобы ко мне обращались "мистер Норт". Что вы хотели спросить? - Скажите еще раз, с кем мы будем сидеть за столом. - Некоторые ньюпортцы помещают тут на лето своих любовниц - будем надеяться, что две-три таких будут. Воры по драгоценностям - вряд ли, но могут быть сыщики от страховых компаний, которые их ловят. Не обойдется и без молодых людей, которые желают протиснуться в "свет" - иначе говоря, искателей наследства. - Ну-у! - Мы все авантюристы, чужаки, сомнительная публика. Он застонал. - И я должен в одиннадцать уехать! А вам-то ничего не грозит? - Я вам скажу еще одну причину, почему я здесь. Я выполняю тщательно продуманный ПЛАН, для чего мне нужна помощь Флоры Диленд. Это никому не причинит ущерба. Если все получится, я расскажу вам подробности в конце сезона. - Столько ждать? - Во время обеда я собираюсь на короткое время овладеть застольной беседой; если будете слушать внимательно, получите представление о первых шагах в моей стратегии. Нас просили не переодеваться к обеду, но Флора встретила нас в роскошном платье - желтого шелка с желтыми бархатными нашивочками и желтыми кружевными штучками, все желтое разных оттенков. На моем лице выразилось восхищение. - Мило, правда? - сказала она беспечно. - Это от Ворта, 1910 год - носила моя матушка. Барон, я счастлива вас видеть. Вам коктейль или шампанское? Я пью только шампанское. За обедом мы поговорим об Австрии. Когда я была девочкой, моих родителей представили вашему императору. Я была, конечно, совсем маленькая, но помню, как он каждый день прогуливался в Ишле. Бодо принес прочувствованные извинения, что ему надо вернуться в Ньюпорт для важного телефонного разговора с посольством в воскресенье утром. - Мой шеф отводит воскресенье для самых важных дел, и меня известили, что он будет звонить. - Какая жалость, барон! Вы должны приехать как-нибудь в другой раз, когда будете свободны. За столом собралось десять человек, из них только четверо - женщины. В том числе - очаровательная французская девушка, мадемуазель Демулен, которая сидела рядом с Бодо и (как он рассказал мне позже) все время его пощипывала, на что он галантно отвечал. Ее шофер, смахивавший на телохранителя, пришел за ней в половине одиннадцатого, и она нежно рассталась со своим "bon petit Baron Miche-Miche" [милым маленьким бароном Миш-Миш (фр.)] (в Бодо было шесть футов росту). Еще там сидела грузная пожилая дама, в прошлом - шепнула мне Флора - знаменитая артистка музыкальной комедии; она была увешана драгоценностями и не произносила ни слова, зато ела и ела, по две порции всего, что подавали. Еще - молодая чета Джеймсонов из Нового Орлеана, снявшая на лето коттедж по соседству, крайне степенная и явно испытывавшая растерянность. Я сидел слева от Флоры и рядом с миссис Джеймсон. Я спросил миссис Джеймсон, где она познакомилась с мисс Диленд. - Мы познакомились случайно, тут, в деревне. Она выручила моего мужа, когда его остановила дорожная полиция, а потом пригласила нас на обед. Мистер Норт, кто эти люди? - Я не могу их обсуждать в этих стенах. Предоставляю этот вопрос вашей проницательности. - Моей проницательности очень не по себе. - Вы на верном пути. - Благодарю вас. Мы уйдем, как только позволят приличия. А как же вы? - Ну, миссис Джеймсон, я саламандра. Могу жить в огне, в воде и в воздухе. И наконец, тут были три молодых человека, прекрасно одетые ("Как одеться к неофициальному обеду на модном курорте"), постепенно пьяневшие и весьма раскованные. Разговор зашел о прошлом летнем сезоне в Ньюпорте - о балах и вечерах, куда их приглашали или не приглашали, о знаменитых хозяйках, чей идиотизм не поддается описанию, о беспросветной скуке "всей этой жизни". Наконец я выбрал минуту и заговорил: - Флора, мне кажется, одна из самых удивительных особенностей Ньюпорта - деревья. - Деревья? - Все взгляды устремились на меня. Я описал породы, ввезенные путешественниками и гарвардскими учеными. Я посетовал на скудость почвы и картинно изобразил длинные караваны телег, везущих землю из Массачусетса (мой домысел, но вполне вероятный). Я назвал ливанские кедры и бо, дерево Будды ("Если уснуть под ним, приснится нирвана; я получу разрешение попробовать на той неделе"), чилийское дерево тара-тара, которое облетает всякая птица; эвкалипт из Австралии, чья камедь излечивает астму, ясень Иггдрасиль - "дерево жизни", чьи ягоды прогоняют меланхолию и отвращают молодых от самоубийства ("Один такой есть в саду Венеблов, где живет барон"). Бодо глядел с изумлением. - Тедди, - вскричала Флора, - да вы ангел! Я могу сделать об этом статью! - Да, в Ньюпорте много необычайного. Например, дом, о котором знаменитый итальянский архитектор доктор Лоренцо Латта сказал, что это самый красивый дом в Новой Англии - и самый здоровый. К тому яге построен в девятнадцатом веке. Он назвал его "Дом, который дышит", "Дом с легкими". - Дом с легкими! Какой же это дом? - Вы, наверно, его не знаете. В Ньюпорте есть дом, где большой зал обладает такой совершенной акустикой, что Падеревский, сыграв там, разрыдался; он попросил прощения у публики, сказав, что в жизни не играл так хорошо. - Что это за дом? - Я почти уверен, что вы его не знаете. Когда там выступал великий норвежский скрипач Уле Булль, он играл, конечно, на своем Страдивари; но потом он сказал, что сама комната - лучший в мире Страдивари. - Тедди! Где вы такое откапываете? - В Ньюпорте есть дом, где одно время жила в качестве няньки скромная женщина, монахиня сестра Коломба. Возможно, ее вскоре канонизируют - святая Коломба Ньюпортская. Вечером перед воротами дома собираются простые люди и стоят на коленях. Полиция не знает, что с ними делать. Можно ли арестовать коленопреклоненных людей за нарушение порядка? Флора была ошеломлена. Старая дама перестала жевать. Жиганы, втируши и сыщики дико озирались в поисках крепких напитков. - Флора, если бы вы могли написать об этом... - А вы почему не напишете? - Я писать не умею, Флора. Вы принадлежите к числу наших самых знаменитых писателей. Вы пишете о Ньюпорте без конца, но по большей части это сатира. Если вы начнете писать о привлекательных сторонах Ньюпорта, все ваши родственники будут очень довольны - право же, очень. Это дошло. Вид у нее был изумленный. Потом под скатертью она ущипнула меня за то, что принято называть бедром. Когда мы встали из-за стола, она прошептала: - Вы прелесть! Вы чудо! И по-моему, чуточку бес!.. Джентльмены, отправляйтесь в курительную. А вы, барон, не позволяйте им перепиться. Позже мы все пойдем купаться. Я не хочу, чтобы у вас делались судороги и вы тонули. Такое случалось _слишком_ часто. Мы с Бодо вышли в сад. - Тедди, намекните хотя бы, к чему вы клоните, - что за военные хитрости. По крайней мере, мне будет о чем подумать по дороге в Ньюпорт. - Хорошо, намекну. У вас есть замок? - Да. - Старый? - Да. - И говорят, что с привидениями? - Да. - Вы хоть одно видели? - Тедди, за кого вы меня принимаете! Привидений нет. Это слуги любят пугать себя разговорами о привидениях. - Слуги у вас держатся? - Из поколения в поколение. - Так вот, я сейчас изгоняю нечистую силу из дома, где слуги не желают оставаться после наступления темноты. Все эти три дома, о которых я предлагаю Флоре написать, - один дом. Суеверие - черная магия; одолеть ее можно только с помощью белой магии. Подумайте об этом. Он посмотрел вверх на звезды; он посмотрел вниз на землю; он рассмеялся. Потом положил мне руку на плечо и сказал: - Вы знаете, Тедди, вы - обманщик. - В каком смысле? - Вы притворяетесь, будто у вас нет цели в жизни. Он улыбнулся и покачал головой. Потом стал очень серьезен; я никогда не видел Бодо очень серьезным. - Боюсь, что скоро и мне придется попросить у вас совета. У меня большие затруднения. - В Ньюпорте? - Да, в Ньюпорте. - Дело терпит? Серьезность его превратилась в горечь: - Да, терпит. Я не представлял себе, какие могут быть "затруднения" у Бодо. Не считая некоторой наивности (правильнее будет сказать - невинности, чистосердечной доброты), которая привела его в "Кулик", он, казалось, был наделен всем, что нужно в той жизни, для которой он родился. В чем же дело? - Я вам тоже намекну. Теофил, я охочусь за наследством; но я в самом деле люблю наследницу, в самом деле люблю - а она на меня даже не смотрит. - Я ее знаю? - Да. - Кто она? - Я скажу вам в конце лета. А сейчас я попрощаюсь с Флорой, чтобы успеть на последний паром. Запоминайте все - потом расскажете. Gute Nacht, alter Freund [спокойной ночи, старый друг (нем.)]. - Gute Nacht, Herr Baron [спокойной ночи, господин барон (нем.)]. Я вышел с ним из дома для гостей. Когда я вернулся в "Кулик", Джеймсонов и мадемуазель Демулен уже не было. Старую даму проводили наверх. Трое молодых людей пели и били посуду. - Прошла голова? - нежно спросила Флора. До сих пор я на голову не жаловался, но теперь сказал: - Мне надо выпить, чтобы взбодриться. Можно я налью себе виски, Флора? - Идите к себе в комнату и ложитесь. Виски я вам пришлю. А потом зайду сама и мы немного поболтаем... Мальчиков я отправлю домой. Они разошлись, а купаться что-то холодно... Нет, они остановились в Клубе Ружья и Удочки, тут, на шоссе... Я надену что-нибудь поудобнее. Мы поговорим об этих удивительных домах - если они действительно существуют, Тедди. Пожелав спокойной ночи членам Клуба Ружья и Удочки, я вернулся к себе, надел кимоно и японские шлепанцы и стал ждать. Я привез с собой много листков с заметками о трех особенностях дома Уикоффов. В первых двух какая-то правда была, во второй - с примесью разнузданного вымысла; третья же была чистой фантазией. Все это имело вид тезисов, с которыми Флора могла сверяться, сочиняя свои статьи. Слуга-филиппинец явился со льдом и бутылками на подносе. Я налил себе и продолжал писать. Наконец пришла сама хозяйка, в чем-то легком и удобном под длинной темно-синей накидкой. - Я вижу, вы себе уже налили. Будьте ангелом, налейте мне немного шампанского. Мальчики расшумелись, а мне надо остерегаться соседей. Они жалуются, когда мальчики начинают стрелять из ружей и лазить по крыше... Спасибо, шампанское я пью без газа... Теперь скажите: о чьих домах шла речь? Я выдержал долгую паузу, потом сказал: - На самом деле все это - один дом. Дом Уикоффов. Она выпрямилась на стуле. - Но там нечисто. Там полно привидений. - Мне стыдно за вас, Флора. Вы ведь не темная служанка. Вы знаете, что привидений не бывает. - Нет, во мне много ирландской крови. Я верю в привидения! Расскажите подробнее. Я взял мои заметки. - Вот материал, может быть, когда-нибудь он пригодится вам для статей - статей, которые внушат Ньюпорту _любовь_ к вам. - Когда-нибудь! Когда-нибудь! Я усядусь за них завтра же утром. Покажите, что там. - Флора, я сейчас не расположен беседовать о домах. Я не могу думать о двух вещах сразу. - Я поднялся и стал над ней, зажав ее колени между своими. - Когда прекрасная дама щиплет человека за бедро, он вправе надеяться на другие знаки ее... благоволения и... - Я наклонился и поцеловал ее. - ...доброты. - Ох! До чего же вы, мужчины, exigeants! [требовательные (фр.)] - Она оттолкнула меня, встала, поцеловала меня в ухо и пошла в спальню. В эту ночь литературных занятий не было. Работа началась на другое утро в одиннадцать. - Прочтите мне ваши заметки, - сказала она, положив на стол пачку желтой бумаги и пяток карандашей. - Нет, сначала я вам просто расскажу, чтобы все время смотреть в ваши прекрасные глаза. - Ах, мужчины! - Во-первых, "Дом с легкими". Я начну издалека. Вы знакомы с Нью-Хейвеном в Коннектикуте? - Я когда-то ездила на танцы в Йейл. Безумно веселилась. - Где вы останавливались? - Мы с двоюродной сестрой останавливались в гостинице "Тафт", а еще одна родственница сопровождала нас в качестве дуэньи. - Тогда вы должны помнить этот угол на Нью-Хейвен Грин. Как-то раз я с одной дамой переходил улицу перед гостиницей "Тафт". Было холодно. Ветер рвал юбки и шляпу дамы во все стороны. Вдруг она сказала нечто неожиданное, потому что это была в высшей степени уравновешенная профессорская жена. Она сказала: "Проклятый Витрувий!" О Витрувии мне было известно только то, что это древний римлянин, написавший знаменитую книгу об архитектуре и городской планировке. "Почему Витрувий?" - спросил я. "А вы не знаете, что многие города в Новой Англии выстроены по его принципам? Стройте город, как огромную решетку. Определите направление господствующих ветров, встречных потоков и так далее. Пусть город дышит, дайте ему легкие. Париж и Лондон вняли этому совету слишком поздно. В Бостоне много зелени, но улицы проложены по старым скотопрогонным тропам. Понятно, принципы Витрувия отражают условия Италии, где бывает довольно холодно, но не так холодно, как в Нью-Хейвене. Теперь слушайте: в страшные знойные дни, летом, этот угол перед гостиницей "Тафт" - единственное свежее, прохладное место в Нью-Хейвене. Это знают даже голуби - они собираются там сотнями; это знают бродяги и сезонники. Мудрость Витрувия!" - Помилуйте, Тедди, с чего мы заговорили о голубях и сезонниках? - Этот дом построен в стиле Палладио, который был верным последователем Витрувия. Теперь я подхожу к сути. Один знаменитый итальянский архитектор путешествовал по Новой Англии и сказал, что это самый красивый и самый здоровый дом, какой он видел. Дома в Новой Англии строились из дерева, строились вокруг камина, который их отапливает зимой; но летом они невыносимы. Коридоры расположены неудачно. Первый и второй этажи разбиты на комнаты, которые окружают очаг, поэтому двери и окна прорезаны не там, где надо. Воздух не циркулирует; застойному воздуху некуда деться. Но у строителей дома Уикоффов хватило денег и здравого смысла, чтобы построить камины по всему дому; поэтому центр дома - большой высокий зал. Он вдыхает и выдыхает. Мне сказала сама мисс Уикофф, что на ее памяти здесь ни у кого не бывало простуды - обыкновенной Всенародной Американской простуды! Он построен в тысяча восемьсот семьдесят первом году итальянским архитектором, который подобрал группу декораторов, живописцев и камнерезов. Флора, это чудо покоя и безмятежности - здоровые легкие и здоровое сердце! - Как я его распишу! Увидите! - Но это не все. Вы любите музыку, Флора? - Музыку обожаю - всякую музыку, кроме этих ужасных зануд Баха и Бетховена. И этого еще - Моцетти. - А этот чем не угодил? - Моцетти? У него в голове только один мотив, и он сует и сует его повсюду. Я отер лоб. - Ну, я вам говорил, как Падеревского до слез восхитила совершенная акустика большого зала. Потом он спросил Уикоффов, не нарушит ли он покоя семьи, если останется на час после ухода гостей, чтобы поиграть в одиночестве. А леди Нелли Мельба после того, как спела там, уговорила Томаса Альву Эдисона приехать в Ньюпорт и лично записать ее на валики в этом зале. "Последняя летняя роза" держала рекорд тиража, пока не появился Карузо. Мадам Шуман-Хайнк пела в этом зале "Четки" и бисировала три раза. Все рыдали, как дети. Вашу первую статью можно назвать "Дом идеального здоровья"; вторую статью можете назвать "Дом божественной музыки". Ньюпорт будет обожать вас. - Тедди, все эти фамилии у вас записаны? - Но третья статья - самая лучшая. Много лет назад в этом городе жила своего рода святая. Она никогда не принадлежала к монашескому ордену, потому что не умела читать и писать. Она была только послушницей, но рабочий люд звал ее "сестра Коломба". Все дни и ночи она проводила с больными, престарелыми и умирающими. Она успокаивала тех, кто метался в жару, она сидела с теми, кто страдал самыми заразными болезнями, и ни разу ничем не заразилась. У маленького мальчика в доме Уикоффов был дифтерит. Она ухаживала за ним много дней, и он выздоровел - все считали, что чудом. Она жила в комнатке возле зала, напротив мальчика. Перед своей кончиной - в очень преклонном возрасте - она попросила, чтобы ей позволили умереть в ее бывшей комнате. Я вам говорил за обедом, что целые толпы безмолвно стоят на коленях перед воротами этого дома - перед комнатой сестры Коломбы. Растроганная Флора взяла меня за руку. - У меня будут ангельские голоса, чуть слышные верующим в полночь. У меня будет благоухание... Бельвью авеню... Как ее звали в миру? - Мэри Коломба О'Флаерти. - Погодите, вы увидите, как я это сделаю! Боже мой! Без четверти час - сейчас пожалуют гости к обеду. Дайте мне заметки. Сяду за них немедленно. Как бы ни относиться к Флоре Диленд, она была прилежная, работящая женщина. Пчелы с муравьями могли бы брать у нее уроки. Мои чтения у мысе Уикофф прервались на две недели - она уехала к старым друзьям, погостить в их сельском доме на озере Скуам в Нью-Гэмпшире. Вернувшись, она сразу пригласила меня к чаю. Я взял за правило не принимать светских приглашений, но какое же правило устоит перед желанием узнать, успешно ли осуществляется твой ПЛАН? Мисс Уикофф встретила меня в большом волнении. - Мистер Норт, случилось нечто невероятное. Не знаю, что делать. Одна журналистка напечатала серию статей об этом доме! Посмотрите, какой я получила ворох писем! Дом хотят посетить архитекторы и привезти с собой учеников. Дом хотят посмотреть музыканты. Люди со всей страны просят назначить время, когда им можно осмотреть дом. Толпы посторонних целый день звонят в дверь... - И как вы с ними поступаете, мисс Уикофф? - Я не ответила ни на одно письмо. Приказала миссис Дилейфилд не пускать никого чужого. А как мне, по-вашему, поступать? - Вы прочли статьи этой журналистки? - Мне их прислали десятки людей. - Статьи вас очень рассердили? - Не знаю, откуда она взяла эти сведения. Ничего дурного в них нет; но там сотни фактов о доме, которых я никогда не знала... а это мой дом. Я прожила здесь большую часть жизни. Не знаю, правда все это или нет. - Мисс Уикофф, признаюсь, я читал статьи и был очень удивлен. Но вы не можете отрицать, что это очень красивый дом. Слава, мисс Уикофф, - одна из спутниц совершенства. Обладание предметом исключительной красоты накладывает определенные обязательства. Вы когда-нибудь были в Маунт-Верноне? - Да. Миссис Такер приглашала нас к чаю. - А вам известно, что в определенные часы часть дома открыта для обозрения? По-моему, вам стоит нанять секретаря, который будет этим заниматься. Напечатайте входные билеты, и пусть секретарь разошлет их тем, кто, по-видимому, интересуется всерьез, - указав час, когда они могут осмотреть дом Уикоффов. - Меня это пугает, мистер Норт. Что я буду отвечать на их вопросы? - А вам присутствовать не надо. Секретарь проведет их по дому и ответит на их вопросы самым беглым образом. - Спасибо. Спасибо. Так, наверно, я и должна поступить. Но есть вопрос гораздо более серьезный, мистер Норт. - Она понизила голос: - Люди хотят приносить сюда больных... Целые группы из духовных школ хотят прийти сюда молиться! Я никогда не слышала о сестре Коломбе. Мой дорогой брат, о котором я вам говорила, был очень болезненным ребенком, и я, кажется, вспоминаю, что у нас были сиделки-монахини; но я не помню _ни одной_ из них. - Мисс Уикофф, есть старая греческая пословица: "Не отвергай божьих даров". Вы говорили, что над домом тяготеет "проклятие". Мне кажется, что это проклятие снято... Уверяю вас, теперь весь Ньюпорт говорит об этом красивом и здоровом доме, на который низошла благодать. - Ох, мистер Норт, мне страшно. Я поступила некрасиво. Даже мои старые друзья, которые годами приходили ко мне на чай, хотят увидеть комнату, где умерла сестра Коломба. Что мне оставалось делать? Я солгала. Я показала комнату рядом с комнатой моего бедного брата, где _могла_ спать сиделка. - Вы предвидите следующий поворот, не правда ли, мисс Уикофф? - Боже мой! Боже мой! Какой поворот? - Не будет отбою от слуг, и все захотят жить в этом доме. Она приложила ладонь ко рту и смотрела на меня во все глаза. - Мне это не приходило в голову! Я наклонился к ней и сказал тихо, но очень отчетливо: - "Мисс Уикофф имеет честь пригласить Вас к обеду в такой-то день. После обеда Кнейзел-квартет при участии альтиста-гастролера исполнит последние два струнных квинтета Вольфганга Амадея Моцарта". Она не сводила с меня глаз. Она встала и, стиснув руки, произнесла: - Детство! Прекрасное мое детство! 5. "ДЕВЯТЬ ФРОНТОНОВ" Один из первых вызовов на переговоры прибыл в записке от Сары Босворт (миссис Мак-Генри Босворт), из "Девяти фронтонов", номер такой-то по Бельвью авеню. Там было сказано, что отец моей корреспондентки, доктор Джеймс Мак-Генри Босворт, нанимал уже многих чтецов и некоторые из них его не устраивали. Не может ли мистер Норт явиться по вышеуказанному адресу в пятницу, в одиннадцать часов утра для переговоров об этом с миссис Босворт? Будьте любезны подтвердить свое согласие по телефону и т.д. и т.п.! Я подтвердил свое согласие и живо отправился в Народную библиотеку (так она в ту пору называлась), чтобы ознакомиться с этой семьей по справочникам. Достопочтенный доктор Джеймс Мак-Генри Босворт, семидесяти четырех лет, был вдовец, отец шестерых детей и дед множества внуков. Он служил своей стране как атташе, первый секретарь, советник посольства и посол в нескольких странах на трех континентах. Кроме того, он опубликовал книги о ранней американской архитектуре, в частности ньюпортской. Дальнейшие изыскания показали, что он круглый год живет в Ньюпорте, а некоторые из его детей держат летние дома поблизости - в Портсмуте и Джеймстауне. Миссис Мак-Генри Босворт - его дочь, разведенная и бездетная - оставила себе девичью фамилию. В пятницу, в последних числах апреля - это был первый ясный, по-настоящему весенний день в году, - я подъехал на велосипеде к дому и позвонил в дверь. Дом не был ни французским шато, ни греческим храмом, ни нормандской крепостью, а длинным и нескладным коттеджем под поседевшей драночной кровлей, с широкими верандами, башенками и многочисленными фронтонами. Его окружал просторный парк, облагороженный могучими заморскими деревьями. Внутри же дома ничего сельского не было. Через открытую, но снабженную щеколдой сетчатую дверь я увидел целый взвод слуг в полосатых жилетах и служанок в форме с развевающимися белыми лентами, занятых натиркой полов и полировкой мебели. Позже я выяснил, что мебель стоила такого ухода: здесь была самая большая - не считая Ньюпортского музея - коллекция мебели знаменитых ньюпортских краснодеревщиков XVIII века. В дверях появился внушительный дворецкий в красном полосатом жилете и зеленом фартуке. Я объяснил цель прихода. Глаза его не без возмущения остановились на моем велосипеде. - М-м... Вы мистер Норт? - Я ждал. - Вообще, сэр, этой дверью утром не пользуются. За углом дома, слева от вас, вы найдете садовую калитку. Я был согласен войти в дом через дымоход или угольный люк, но мне не понравился дворецкий, его выпученные глаза, его избыточные подбородки и презрительный тон. Утро было чудесное. У меня было прекрасное настроение. Я не так остро нуждался в работе. Я медленно отряхнул рукав и выдержал паузу. - Миссис Босворт просила меня прийти по этому адресу и в этот час. - _Этой_ дверью обычно не пользуются... В юности - и в армии - я усвоил, что, когда вас начинает шпынять надутая власть, тактика должна быть следующей: улыбайтесь дружелюбно, даже почтительно, понизьте голос, изобразите частичную глухоту и без устали несите всякую околесицу. В результате господин бурбон возвышает голос, теряет рассудок и (самое главное) привлекает к месту происшествия третьих лиц. - Благодарю вас, мистер Гэммейдж... мистер Кэммейдж. Вы, должно быть, ожидаете настройщика или... - Что? - Или педикюршу. Чудесный денек сегодня, мистер Гэммейдж! Будьте добры, скажите миссис Босворт, что я заходил по ее просьбе. - _Меня зовут не_... Сэр, отведите ваш велосипед к той двери, которую я указал. - Всего доброго. Я напишу миссис Босворт, что заходил. Irasci celerem tamen ut placabilis essem [пусть я буду скор на гнев, но отходчив (лат.)]. - Сэр, вы глухой или ненормальный? - Доктор Босворт - я его близко знал в Сингапуре... знаете, в "Раффлз-отеле". Мы играли в фан-тан. - Я еще больше понизил голос: - Храмовые колокольчики и всякое такое. С потолков опахала свешиваются... - Вы мне... вы мне... Хватит с меня. _Уходите!_ Это действует безотказно. Третьи лица не заставили себя ждать. Слуги глазели на нас разинув рты. Вдалеке появилась миловидная женщина средних лет. Молодая женщина в бледно-зеленом льняном платье (Персис, сама Персис!) спустилась по широкой лестнице. "Девять фронтонов" уже представлялся мне домом, где слышат стены. Дама издалека крикнула: - Виллис, я жду мистера Норта... Персис, тебя это не касается... Мистер Норт, пройдите, пожалуйста, в мою гостиную. Божественная Персис скользнула между мистером Виллисом и мною, подняла щеколду и, не взглянув ни налево, ни направо, исчезла. Я поблагодарил мистера Виллиса (который лишился дара речи) и медленно прошествовал по длинному холлу. Через открытую дверь я увидел в одной из гостиных большую картину "Три сестры Босворт" - вероятно, кисти Джона Сарджента: на диване беспечно сидят три хорошенькие девушки, наделенные всеми возможными прелестями, включая ангельский нрав. Она была написана в 1899 году. Сестры же: Сара, которая недолго была замужем за достопочтенным Олджерноном Де Байи-Люиссом, а теперь звалась миссис Мак-Генри Босворт; Мэри, миссис Кассиус Марселлус Леффингвелл; и Теодора, миссис Теренс Онслоу, давно поселившаяся в Италии. Миссис Босворт, старшая из них, была сейчас в ярости. - Я миссис Босворт. Будьте любезны, садитесь. Оглянувшись вокруг, я восхитился и комнатой, и дамой. Я заметил, что дверь слева чуть приоткрыта; а все остальные были распахнуты. Я заподозрил, что знаменитый дипломат подслушивает нашу беседу. Миссис Босворт разложила перед собой три книги - в каждой было по цветной закладке. Я заподозрил, что одна из них предназначена для того, чтобы провалить претендента. - У моего отца быстро устают глаза. Предыдущие чтецы по разным причинам его не удовлетворяли. Я знаю его вкусы. Чтобы сберечь ваше время, можно попросить вас начать эту страницу сверху? - Конечно, миссис Босворт. Я заставил ее подождать. Так, так! Это была "История" моего старого друга мистера Гиббона. Плохие дела в восточном Средиземноморье, паутина дворцовых интриг, десятки византийских имен, слова такие, что язык сломаешь; но кровь разгоняет. Я читал медленно и с удовольствием. - Спасибо, - наконец сказала она, прервав меня на убийстве. Она встала и как будто бы машинально прикрыла дверь рядом со мной. - Чтение ваше говорит само за себя. Но, к сожалению, должна сказать вам, что отец находит чтение с прерывистой эмфазой очень утомительным. Думаю, что больше не стоит отнимать у вас время. Из-за прикрытой двери послышался старческий голос: "Сара! Сара!" Она протянула мне руку и сказала: - Спасибо, мистер Норт. Всего хорошего! "Сара! Сара!" В соседней комнате зазвенел колокольчик; чем-то бросили в дверь. Она открылась, за ней оказалась медицинская сестра. Я шарил глазами по полу, как будто что-то уронил. Появился Виллис. Появилась Персис. - Виллис, занимайтесь своим делом. Персис, это тебя не касается! Но тут появился сам старик. Он был в стеганом халате; на носу у него плясало пенсне; бородка клинышком указывала на горизонт. - Сара, пошли ко мне этого юношу. Наконец-то мы нашли человека, который умеет читать. Все твои чтецы были отставные библиотекари с кашей во рту, прости, господи! - Папа, я _непременно_ пошлю к тебе мистера Норта. Вернись сейчас же за стол. Ты больной человек. Тебе нельзя волноваться. Сестра, возьмите отца под руку. Вот уже второй раз я вношу разлад в "Девять фронтонов". Надо менять линию. Когда зрители разошлись, миссис Босворт вернулась на место и попросила меня сесть. Как она меня ненавидела! - В случае, если доктор Босворт одобрит ваше чтение, вы должны запомнить следующее. Мой отец пожилой человек, ему семьдесят четыре года. Он больной человек. Его здоровье нас очень тревожит. Кроме того, у него есть причуды, на которые вы не должны обращать никакого внимания. Он склонен давать непомерные обещания и строить немыслимые прожекты. Малейший интерес к ним с вашей стороны причинит вам серьезные затруднения. - _Сара! Сара!_ Она встала. - Прошу вас запомнить то, что я сказала. Вы меня слышите? Я посмотрел ей в глаза и дружелюбно ответил: - Спасибо, миссис Босворт. Не такого ответа она ожидала и не к такому тону привыкла. Она резко сказала: - Еще одна выходка, и вы немедленно покинете этот дом. - Она отворила дверь. - Папа - мистер Норт. Доктор Босворт сидел в мягком кресле за большим столом. - Мистер Норт, садитесь, пожалуйста. Я доктор Босворт. Возможно, вам знакома моя фамилия. Мне удалось оказать кое-какие услуги нашей родине. - Конечно, доктор Босворт, мне известны ваши выдающиеся заслуги. - Хм... очень хорошо... Можно узнать, где вы родились? - В Мадисоне, штат Висконсин, сэр. - Чем занимался ваш отец? - Он был владельцем и редактором газеты. - В самом деле! Ваш отец тоже посещал университет? - Он окончил Йейл и получил там степень доктора. - Вот как?.. Vous parlez francais, monsieur? [Вы говорите по-французски, мсье? (фр.)] - J'ai passe une annee en France [я провел во Франции год (фр.)]. Затем последовало: чем занимался я по окончании школы?.. мой возраст?.. семейное положение?.. каковы мои планы на будущее? и т.д. и т.п. Я встал. - Доктор Босворт, я пришел сюда, чтобы предложить свои услуги в качестве чтеца. Мне объяснили, что многие читавшие вам вас не устраивали. Боюсь, что я тоже вас разочарую. Всего хорошего. - Что? Что? - Всего хорошего, сэр. Вид у него был крайне изумленный. Я вышел из комнаты. Когда я шагал по большому холлу, он крикнул мне вдогонку: - Мистер Норт! Мистер Норт! Пожалуйста, позвольте мне объясниться. - Я вернулся к дверям его кабинета. - Прошу вас, сядьте, сэр. Я не хотел быть назойливым. Я прошу у вас прощения. Я не выходил из этого дома семь лет, если не считать посещений больницы. У нас, сидящих взаперти, развивается чрезмерное любопытство по отношению к тем, кто за нами ухаживает. Вы примете мои извинения? - Да, сэр. Благодарю вас. - Благодарю вас... Вы смогли бы читать мне сегодня до половины первого? Я мог. Он положил передо мной раннюю работу Джорджа Беркли. Когда разнообразные часы пробили половину первого, я дочитал абзац и встал. Он сказал: - Мы читали первое издание этого труда. Мне кажется, вам интересно будет посмотреть надпись на титульном листе. Я снова раскрыл книгу и увидел дарственную надпись автора высокочтимому другу, декану Джонатану Свифту. Я долго не мог оправиться от благоговейного изумления. Доктор Босворт спросил меня, слышал ли я прежде о епископе Беркли. Я сказал ему, что в Йейлском университете у меня была комната в "Беркли-холле" и в Йейле гордятся тем, что философ подарил нашей библиотеке часть своей собственной, - книги везли из Род-Айленда в Коннектикут на телеге, запряженной волами; кроме того, городом моего детства был Беркли в Калифорнии и нам часто напоминали, что он назван в честь епископа. Там произносили фамилию немного иначе, но мы не сомневались, что речь идет о том же человеке. - Подумать только! - воскликнул доктор Босворт. Питомцу Гарварда трудно поверить, что и в других местах люди не чураются учености. Мы условились, что я буду читать четыре раза в неделю по два часа. Джордж Беркли - нелегкое чтение, и оба мы не были обучены строгому философствованию, но мы не оставили ни одного абзаца без самого основательного разбора. Двумя днями позже он прервал чтение, чтобы заговорщицки со мной пошептаться: он встал, внезапно открыл дверь в большой холл и выглянул, как делают, когда хотят застигнуть врасплох подслушивающего; затем повторил маневр с дверью в свою спальню. После этого он вернулся к столу и, понизив голос, спросил: - Вы знаете, что епископ Беркли три года прожил в Ньюпорте? - Я кивнул. - Я собираюсь купить его дом, "Уайтхолл", с пятьюдесятью акрами земли. Тут много сложностей. Это пока большой секрет. Я намерен основать здесь Академию философов. И рассчитываю, что вы поможете мне написать приглашения ведущим философам мира. - Чтобы они приехали читать лекции? - Тсс!.. Тсс!.. Нет, чтобы приехали жить. У каждого будет свой дом. Альфред Норт Уайтхед и Бертран Рассел. Бергсон. Бенедетто Кроче и Джентиле. Витгенштейн - вы не знаете, он жив еще? - Точно не знаю, сэр. - Унамуно и Ортега-и-Гассет. Вы мне поможете составить приглашения. У мэтров будет полная свобода. Они вольны преподавать или не преподавать, читать лекции или не читать. Они не обязаны даже встречаться друг с другом. Ньюпорт превратится в великий маяк на горе - Фаросский маяк мысли, возвышенного разума. Столько всего надо рассчитать! Время! Время! Мне говорят, что я нездоров. Он услышал - или так ему показалось - шаги за дверью. Он предостерегающе приложил палец к губам, и мы вернулись к чтению. После этого разговор об академии некоторое время не возобновлялся. Доктор Босворт, видимо, опасался, что нас окружает слишком много шпионов. К концу второй недели он спросил, не возражаю ли я против вечерних занятий; он любит хорошо отдохнуть после обеда, и до полуночи его не тянет ко сну. Это меня вполне устраивало, ибо спрос на мои утренние часы все увеличивался. Босворты давали несколько званых обедов в неделю. Но хозяин обыкновенно поднимался из-за стола в половине одиннадцатого - откушав особых диетических блюд, - и мы встречались в библиотеке. Приемы эти чем дальше, тем становились чаще и пышнее. Из детского тщеславия бывший дипломат отмечал такими обедами национальные праздники стран, где он служил, - это позволяло ему надевать ордена. Ни наш День независимости, ни взятие Бастилии не совпали с моими визитами, но он часто являлся в кабинет во всем блеске, скромно бормоча, что "у Польши трагическая, но доблестная история" или что "трудно переоценить заслуги Гарибальди" - или Боливара, или Густава Адольфа. Мы продолжали заниматься пребыванием декана Беркли в Западном полушарии. Доктор Босворт видел, что мой интерес мало уступает его собственному. Вообразите наш восторг, когда при чтении "Аналитика" мы обнаружили, что "наш" - теперь уже _епископ_ Беркли - уложил на лопатки сэра Исаака Ньютона и могучего Лейбница в споре о бесконечно малых. Мы с доктором Босвортом были грудными младенцами в космологической физике, но суть ухватили. Друг Ньютона Эдмунд Галлей (чьим именем названа комета) насмешливо высказался о "непостижимых доктринах христианства", которых придерживается епископ Беркли, а епископ ответил, что ньютоновы бесконечно малые "флюксии" настолько "сомнительны, невразумительны и непотребны", насколько может быть таковым понятие в богословии, и добавил: "Что есть эти флюксии - эти скорости исчезающих приращений? Это ни конечные величины, ни величины бесконечно малые, ни что-либо иное. Назвать ли их призраками почивших величин?" Трах! Бац! Структура Вселенной, как и принципы христианской веры - согласно епископу, - постигается лишь интуицией. Нельзя сказать, что мы с доктором Босвортом плясали в его кабинете, по шпионы, подслушивавшие у дверей, должно быть, доносили, что творится нечто непонятное - в полночь! То были поистине гиганты! Включая Свифта - моего покровителя с тех пор, как я стал считать себя Гулливером. Мы были в сердце Второго города, в восемнадцатом веке. В нашей первой беседе я пресек чрезмерное любопытство доктора Босворта к моей особе; последующие наши разговоры ограничивались темами историческими, но я чувствовал, что его по-прежнему "снедает любопытство". Когда очень богатые располагаются к одному из нас, менее счастливо обеспеченных, они испытывают жалостливый интерес к тому, как мы "перебиваемся" в условиях лишений и грязи, на которые мы обречены, - короче говоря, выясняют, _сколько мы зарабатываем_. Не голодаем ли? С такого рода заботой я сталкивался снова и снова в течение лета. Передо мной неизменно ставили тарелки с бутербродами, вазы с фруктами. Только раз (и не здесь) согласился я выпить чашку чаю в доме нанимателя, хотя приглашения на завтраки, обеды и вечера становились все более частыми. Меня смущало, что благодаря неутомимому перу Флоры Диленд я стал на Авеню предметом незаслуженного любопытства. Как я уже рассказывал, она без промедления постаралась расположить к себе Ньюпорт. Она заворожила своих читателей по всей стране (и местных) рассказами о Девяти городах, о роскошных деревьях острова Акуиднек и о чудесах дома Уикоффов. Я еще несколько раз посетил "Кулик", но цветок нашей дружбы увял: она меня пилила, а потом поссорилась со мной. Ей было невдомек, почему я не лезу из кожи вон, чтобы стать светской знаменитостью в "коттеджах" - по-видимому, с ней на буксире. Я твердо сказал ей, что не принимаю никаких приглашений и никогда не приму. Но прежде чем мы расстались совсем, она напечатала шестую статью - яркую картину культурного возрождения, совершившегося в этом земном раю. Статья была послана мне, но я удосужился прочесть ее лишь много позже. Не называя меня, она писала о невероятно ученом молодом человеке, который стал "гвоздем" летнего сезона и читает Гомера, Гете, Данте и Шекспира старым и молодым. Он воскресил Клуб Браунинга, а его французские утренники превращают пляж Бейли в пустыню. Статья открывалась презрительным опровержением шутки двадцатилетней давности насчет того, что "ньюпортские дамы никогда не слышали первого акта оперы и не прочли второй половины книги". Ньюпорт всегда был и остается, утверждала она, одним из самых просвещенных городов страны, второй родиной Джорджа Бэнкрофта, Лонгфелло, Лоуэлла, Генри Джеймса, Эдит Уортон и миссис Эдвард Венебл, автора прочувствованного сборника стихов "Сны в Акуиднекском саду". Не знал я в то время и другой, менее лестной причины, сделавшей меня в этих кругах предметом почти болезненного любопытства. В доме было заведено, что около полуночи гости доктора Босворта приходили в кабинет, чтобы вторично попрощаться со знаменитым хозяином. Стараясь стушеваться - это стало моей линией поведения, - я держался у стены. Миссис Босворт с ними не входила, но доктор Босворт и Персис не забывали представить меня каждому новому гостю. Среди них были те, кто прибегал к моим услугам; мисс Уикофф лучезарно улыбалась мне, Бодо (частый гость) по-братски и без изящества приветствовал меня на немецком языке. Незнакомые дамы сообщали мне об успехах своих детей: - Благодаря вам, мистер Норт, мой Майкл воспылал желанием стать чемпионом по теннису. Миссис Венебл: - Бодо говорит, что вы читаете епископа Беркли, - какая прелесть! Еще кто-то: - Мистер Норт, мистер Уэллер и я даем в субботу небольшой бал. По какому адресу можно прислать вам приглашение? - Сердечно вас благодарю, миссис Уэллер, но дни у меня настолько загружены, что я не в состоянии нигде бывать. - _Ни на каких_ вечерах? - Да - большое вам спасибо, - ни на каких. Еще кто-то: - Мистер Норт, мне не поздно вступить в ваше Общество Роберта Браунинга? Я обожаю Браунингов. - Мне ничего не известно о существовании Общества Браунинга в Ньюпорте. - Вот как?.. Вот как? Наверно, меня ввели в заблуждение. Фенвики, с которыми вы познакомитесь позже, были очень сердечны и улыбались заговорщицки. Я был представлен родителям Дианы Белл, не признавшим во мне знакомца. Я наклонился к миссис Белл и сказал тихим голосом, по очень внятно: "Я дважды посылал мистеру Беллу счет за услуги, о которых мы договаривались. Если он не оплатит мой счет, я расскажу всю историю мисс Флоре Диленд, и шестьдесят миллионов американцев узнают о том, как украли чужое письмо. Всего доброго, миссис Белл". Это было низко; это было недостойно йейлца. Она смотрела прямо перед собой, но счет был оплачен. Кто хочет быть джентльменом - пусть будет! В числе других гостей я знакомился со все новыми и новыми членами клана Босвортов: с мистером и миссис Кассиус Марселлус Леффингвелл и их старшими детьми; с Эдвардом Босвортом, его супругой и старшими детьми; с Ньютоном Босвортом, его супругой и детьми. Все дамы подавали мне руку и объявляли, что счастливы со мной познакомиться; джентльмены же не только не подавали руки, но еще смотрели на меня как на пустое место или поворачивались спиной. Не раз столкнувшись с такой враждебностью, я понял, что Гулливеру на острове Акуиднек открылась новая сторона местных нравов, заслуживающая более пристального внимания. В "Девяти фронтонах" мне было неуютно. Я приехал в Ньюпорт для того, чтобы наблюдать не вмешиваясь. В доме же Босвортов я смутно ощущал, что рискую стать действующим лицом в перипетиях на манер поздней елизаветинской драмы. Я уже нажил здесь двух врагов: Виллис меня не переносил; а когда я проходил в холле мимо миссис Босворт, она слегка наклоняла голову, по взгляд ее говорил: "Берегитесь, молодой человек, мы вашу игру раскрыли..." Со дня на день я собирался бросить эту работу. Но мне было приятно читать епископа Беркли; мне было приятно все время вспоминать вместе с доктором Босвортом Ньюпорт XVIII века, лежавший в полумиле от того места, где мы занимались. Меня очень интересовала Персис, миссис Теннисон, хотя я не был ей представлен. Она поглядывала на меня озадаченно и с недоверием. Я удивлялся, как она может жить круглый год в доме, которым правит ее мстительная "тетя Салли". Больше всего меня вдохновляла нелепая мечта хозяина собрать здесь величайших мыслителей современности - мечта, которую он мог поведать только шепотом. Я прожил четыре с половиной мирных года в Нью-Джерси, где не было ни фантазий, ни опасностей, ни демонов, ни безумцев, - и очень мало возможностей испытать и попробовать себя на тех поприщах, мечты о которых дремали в душе. Я не отказался от места. Я сам по неразумению сделал шаг, еще глубже вовлекший меня в события. Мы читали вслух собственный доктора Босворта труд "Некоторые здания XVIII века в Род-Айленде". Закончив главу, содержавшую подробное описание "Уайтхолла" епископа Беркли, я выразил свое восхищение искусством автора; потом добавил: - Доктор Босворт, для меня было бы большой честью посетить этот дом вместе с вами. Нельзя ли как-нибудь днем съездить посмотреть его? Ответом было молчание. Я поднял голову и встретил его пытливый жалобный взгляд. - Конечно, мне бы тоже хотелось. Я думал, вы понимаете... Это препятствие... Я не могу покинуть дом больше чем на четверть часа. Я могу немножко погулять по саду. Я никогда не выйду из этого дома. Я здесь умру. Я ответил ему тем безмятежным взглядом, который взял на вооружение в армии, где абсурд не знает границ и мы, мелкая сошка, не можем защититься иначе, как изображая непроходимую тупость. Про себя я подумал: "Он не в своем уме. Он свихнулся". Мы нередко просиживали в его кабинете по три часа кряду, после чего он не спеша провожал меня до выхода. И сейчас я думал лишь о том, что не желаю слышать о его затруднениях больше ни слова. Я не желал видеть этого умоляющего, тоскливого, покорного выражения на его лице. Я ему не врач. Я не знаю, кто я такой, но доктор Босворт плохо разбирался в людях. Он полагал, что мне можно поплакаться. Найдя такого собеседника, несчастный человек не способен держать язык за зубами, и вскоре мне пришлось выслушать всю эту дурацкую смехотворную историю. Но здесь я должен прервать повествование. Я должен объяснить, почему (я выяснил это вскоре) мои встречи с гостями после обедов у доктора Босворта были так не похожи одна на другую. Я по-прежнему с удовольствием проводил свободные вечера в пансионе миссис Крэнстон, который жил предстоящим возвращением Эдвины. Генри по-прежнему демонстрировал нам открытки, где рассказывалось о китах, грозных штормах, летучих рыбах и красотах Подветренных островов. Беседы текли плавно. Я по большей части играл роль благодарной аудитории. О своей деятельности сообщал лишь в общих чертах, стараясь называть поменьше фамилий. После ухода других дам миссис Крэнстон иногда давала нам поблажку, разрешая звать друг друга по имени. Обычно с нами сидел мистер Гриффин, в состоянии напряженной задумчивости или пустоты, время от времени приводя нас в восторг внезапным и диковинным умозаключением. Многие размышления миссис Крэнстон очень обогатили мой Дневник. - Уиткомы! - восклицала миссис Крэнстон. - Вот вам, Генри, еще один пример Почетного Караула. Ох, как жалко, что с нами нет Эдвины, она бы объяснила Тедди свою теорию Почетного Караула. Расскажите вы, Генри. Я сегодня устала. Расскажите - я знаю, ему будет интересно. - Вы остановите меня, мадам, если меня немного занесет, как иногда бывает?.. Значит, таким путем, дружище: в Ньюпорте есть десяток домов, где живет пожилая персона мужского или женского пола, которая сидит на куче денег... - Двадцать домов, Генри, _по меньшей мере_ двадцать. - Благодарю вас, мадам. Ну, назовем эту персону Старым Моголем - некоторые говорят Монгол, как вам больше нравится. Ньюпорт - единственное место в стране, где богатые старики живут дольше, чем богатые старухи. Это заметили вы, миссис Крэнстон. - Да, по-моему, это так. Убивает светская жизнь. Старики просто удаляются к себе наверх. Никто еще не видел, чтобы старуха добровольно удалилась от светской жизни. - А у Старого Моголя есть сыновья, и дочери, и внуки, и летучие племянницы и племянники, которым очень интересно послушать завещание. Но Персона не желает умирать. Так что вы делаете? Вы собираетесь вокруг него каждый час и нежно осведомляетесь о самочувствии - нежно, грустно, заботливо. Вы зовете докторов, и они нежно и недоверчиво справляются о его самочувствии. "Ну-с, мистер Моголь, как у нас сегодня делишки? Боже мой, мы помолодели на десять лет! Превосходно! Позвольте мне еще разок взглянуть на ваше воспаленьице. Нам эта шишечка немного не нравится, правда? Слишком близко к мозгу. Так - беспокоит, мистер Моголь?" Ох, жалко, нет Эдвины - она великолепно изображает эту петрушку с врачом, правда, миссис Крэнстон? Она говорит, что любого мужчину старше семидесяти можно в два счета сделать иппохануриком - нужно только немного любви и внимания. А старухи - она говорит - и без этого все... - Я - нет, Генри. - Вам далеко до этого возраста, миссис Крэнстон, - и Господь наградил вас организмом и фигурой статуи Свободы. - Я не падка на комплименты, Генри. Продолжайте ваш рассказ. - Так вот, дружище, Почетному Караулу есть о чем волноваться, - вы меня поняли? Например, _любимчики_! Одного сына любят больше, другого меньше, одну дочь больше, другую меньше, и так - до новорожденной внучки. Жуткое дело! Затем эта вечная Стариковская Дурь - влюбляется в сиделку или секретаршу. Или из Европы приезжает разведенная красотка, дергает его за бороду и гладит ему руки прямо за обеденным столом. Старая дама влюбляется в своего шофера - мы это наблюдали десятки раз. Почетный Караул приходит в бешенство. В бешенство - и начинает действовать. Мы тут видели довольно жуткие действия. Гони его! Дави его! - Вы забыли еще одно, Генри. - Ага, что же я забыл, мадам? - Ходатаи - ходатаи по благородным делам... - Как же я мог забыть! Всеобщий мир. Колледж назовут вашим именем! Эскимосы. Падшие женщины - в большой чести. Старики горюют о падших женщинах. - Собачьи кладбища, - сказал мистер Гриффин. - Как вы находчивы сегодня, мистер Гриффин! А из-за этого он отнимает кусок хлеба у родных и любимых. В комнате как будто стало чересчур жарко. - Какие же действия они предпринимают, Генри? - спросил я. - Ну, они могут действовать двояко, так ведь? Чтобы избавиться от любимчика - клевета, сплетня. Даже если это их ближайший родич. Это просто. Но "высшая из целей", как сказал поэт, - вынуть перо из руки великого Моголя - лишить его силы подписывать чеки. Довести его до того, чтобы он рехнулся. Сделался дряхлым и плаксивым. Опека - размягчить его до опеки. - Ужас! - сказала миссис Крэнстон, качая головой. - Они пускают строем своих врачей и адвокатов. Да мы знаем Моголя в этом городе, который не выходит на улицу десять лет... - Восемь, Генри. - Вы правы, как всегда, миссис Крэнстон. - Без фамилий, Генри. - Он здоров, как мы с вами. Они его уговорили, что у него рак диванной подушки. Из Нью-Йорка приезжают именитые специалисты - без специалистов такого не провернешь; специалисты - лучшие друзья Почетных Караульщиков. Из Нью-Йорка приезжает доктор Иголка-с-Ниткой и говорит ему, что пора сделать еще одну маленькую операцию. Моголя увозят и срезают ему маленький кусочек кожи с одного места. Сестры помирают со смеху. "Десять тысяч долларов, будьте любезны". - Генри, я бы сказала, что вас немного заносит. - Меня простят, если я преувеличу. Тедди в городе недавно. Кто его знает, когда он может налететь на такую историю. - Поговорим о чем-нибудь веселом, Генри. Тедди, кому вы в последнее время читали? - По большей части, я готовлю детей к возвращению в школу, миссис Крэнстон. Пришлось отказаться от нескольких предложений. По-моему, тут началось легкое помешательство: проследить свою генеалогию до Вильгельма Завоевателя. - Оно всегда было. Беседа текла плавно. Я вернулся к себе в задумчивости. Очередные занятия в "Девяти фронтонах" должны были состояться в воскресенье утром. Доктор Макферсон внезапно решил, что поздние чтения противопоказаны. К моему удивлению, доктор Босворт был одет по-уличному. Он спорил со своей сиделкой: - Мы не нуждаемся в вашем обществе, миссис Тэрнер. - Но я должна выполнять распоряжения доктора Макферсона. Я должна быть все время около вас, доктор Босворт. - Будьте добры, покиньте комнату и закройте дверь, миссис Тэрнер. - Боже мой! Что мне делать! - воскликнула она и ушла. Он прошептал: - Подслушивает! Все время подслушивает! - Его глаза шарили по потолку. - Мистер Норт, будьте добры, встаньте на этот стул и посмотрите, нет ли там какого-нибудь граммофона, который слушает, о чем здесь говорят. - Нет, доктор Босворт, - сказал я громким голосом, - я нанялся читать вслух. Я не электрик. Он приложил ухо к двери в спальню. - Она звонит по всем домашним телефонам... Ну-ка, пойдемте со мной. Мы направились через большой холл к выходу. Пока мы шли, по лестнице плавно спустилась миссис Леффингвелл. - Доброе утро, милый папа. Доброе утро, мистер Норт. Мы все собираемся ко второму завтраку. Я пришла пораньше - узнать, поедет ли Салли в церковь. Она никак не решит. А мне больше хочется послушать чтение. Мистер Норт, уговорите, пожалуйста, папу, чтобы он мне разрешил. Я буду сидеть тихо как мышь. Что-то в ее голосе удивило и огорчило отца. Он пристально посмотрел на нее и сказал: - И ты, Мэри? - Потом резко добавил: - Наши разговоры тебе не интересны. Беги лучше в церковь... Мы идем в прибрежную рощу, мистер Норт. Утро было великолепное. Он не взял с собой никакой книги. Мы посидели молча на скамье под большими деревьями. Вдруг я заметил, что глаза доктора Босворта устремлены на меня со страдальческим выражением - с отчаяньем. - Мистер Норт, я, наверно, должен объяснить вам, в чем мое несчастье. Я страдаю от почечного расстройства, которое, по словам врачей, может быть вызвано гораздо более серьезной болезнью - смертельным заболеванием. Мне это кажется очень странным, потому что - не считая некоторых местных раздражений - я не испытываю никакой боли. Но я не медик; я должен полагаться на суждение специалистов. - Он впился в меня глазами. - Одно из побочных последствий этой несчастной болезни - то, что каждые десять - пятнадцать минут я испытываю потребность помочиться - или попытаться помочиться. Я отвечал ему взглядом настолько серьезным, насколько это в человеческих силах. - Но как же, доктор Босворт, мы с вами сидим в вашем кабинете часами, и вы ни разу не выходите из комнаты. - В том-то и нелепость. Возможно, все идет от сознания - как постоянно доказывает епископ Беркли! Пока я у себя дома - так сказать, сижу тихо, - я не испытываю никаких неудобств. Я убежден, что это - не обычный старческий недуг: не предстательная железа. (Вот дьявол! Вот нелегкая! Сейчас же уволиться!.. Притом каждые две недели я посылал счет миссис Босворт, моему официальному нанимателю, и она никак не откликалась. Я здесь пятую неделю. Она должна мне шестьдесят с лишним долларов!) Старик продолжал: - Я много лет служил нашей стране на дипломатическом поприще. Торжественные церемонии часто затягиваются. Похороны государственных деятелей, бракосочетания, крестины, открытия парламентов, национальные праздники. Непредвиденные задержки! Метели в Финляндии, ураганы в Бирме!.. Ожидание на вокзалах, ожидание на трибунах. Я возглавлял делегации... Я всегда был здоровым человеком, мистер Норт, но я стал страшиться этой... этой маленькой нужды. Теперь я понимаю, что все идет от сознания. Епископ Беркли! Я понимаю, врачи смеются надо мной за глаза. Один врач снабдил меня чем-то вроде козьего вымени. - Тут он закрыл лицо руками, бормоча: - Я умру в этом доме или в их несчастной больнице. Наступило молчание. Он опустил руки и прошептал: - Самое худшее, что вокруг начинают думать, будто я не в своем уме. _По-вашему_ - я не в своем уме? Я поднял руку, призывая к молчанию, и он подчинился. Я был безапелляционен, как судья, и важен, как филин. - Доктор Босворт, для меня оно не новость - ваше почечное расстройство. Я знаю о нем все. - Что вы сказали? - Он схватил меня за рукав. - Что вы сказали, юноша? - Однажды летом я уехал из Йейла во Флориду и на одном курорте устроился инструктором по плаванию и другим видам спорта. Налетел ураган - они там не редкость. Туристы разъехались. Я остался без работы. И тогда я стал водителем грузовика. Дальние рейсы: Майами - Уинстон-Салем, Санкт-Петербург - Даллас. Так вот, на уме у водителя грузовика три вещи: премия за скорость, не уснуть за рулем и почечные нарушения. От того, что целый день сидишь и трясешься в кабине, в этих каналах начинаются неполадки - раздражения. Водить грузовик - беда для почек. У некоторых возникает боязнь задержки: боятся, что больше не смогут пописать. У других - то же, что у вас: постоянный позыв. Конечно, они могут выйти, когда им надо, но ничего не получается. У меня есть идея. - _Идея?_ Какая... какая идея? - Завтра у меня совсем мало занятий. Можно их отменить. Я поеду в Провиденс на стоянку грузовиков. Там продают таблетки от сонливости и одно приспособление. Называется оно очень неприлично, не буду говорить как. Я вам его привезу, и как-нибудь мы с вами съездим в "Уайтхолл", испытаем его. По щекам старика текли слезы. - Если вы это сделаете, мистер Норт, если вы это сделаете, я поверю, что Бог есть. Поверю. Поверю. Я ни разу не был во Флориде с восьмилетнего возраста. Я ни разу не водил грузовик дальше чем на двадцать миль - у нас была подсобная машина в школьном лагере. Но в казармах набираешься самых разных сведений, в том числе - скатологических. - Утром у меня три ученика. Я попрошу вас оплатить отмененные уроки, а также поездку в Провиденс и само приспособление, которое надеюсь там достать. Я живу на строгом бюджете, доктор Босворт. Думаю, что мы уложимся в двадцать долларов. Может быть, приспособление обойдется дороже. Я представлю вам подробный отчет. Послать его вам или миссис Босворт? - Что? Я твердо продолжал: - Я посылаю миссис Босворт счета за чтение каждые две недели, но до сих пор ничего не получил. Счета у нее. - Что? Я не понимаю! - Для поездки в Провиденс мне понадобятся деньги. - Идемте в дом. Сейчас же идемте в дом. Я потрясен. Я убит, мистер Норт. Он помчался к дому, как напуганная лошадь. В дверях ему попался Виллис. - Виллис, скажите миссис Босворт, чтобы она принесла ко мне в кабинет мою чековую книжку вместе со счетами мистера Норта! Долгое ожидание. Он загремел колокольчиком. Входит Персис: - Что такое, дедушка? - Я хочу поговорить с твоей тетей Сарой. - Кажется, она в церкви. - Разыщи ее. Если ее нет дома, пойди к ее письменному столу и принеси мне мою или ее чековую книжку. Она не заплатила мистеру Норту. - Дедушка, она строго приказала, чтобы никто не открывал ее письменного стола. Можно я напишу чек? - Это _моя_ чековая книжка. Я открою ее стол. - Я поищу, дедушка. Пока мы ждали, я занимал его, продолжая живописать невзгоды водителей грузовиков. Наконец раздался стук в дверь, и вошел Виллис, величественно неся бронзовый поднос с чековой книжкой и двумя моими конвертами - распечатанными. Доктор Босворт попросил меня назвать сумму, причитавшуюся мне за прошлые и будущие услуги. Он вспомнил мое полное имя и выписал чек. Я расписался на счетах. Появилась миссис Босворт: - Папа, ты поручил мне вести все расчеты в этом доме. - Так веди их! Рассчитывайся! - Я полагала, что ежемесячные платежи устроят мистера Норта. - Вот твоя чековая книжка для домашних расходов. Я заплатил мистеру Норту за наши занятия и за отдельные услуги, которые он мне оказывает. А мою чековую книжку будь любезна вернуть, я буду пользоваться ею сам... Мистер Норт, вы не будете возражать, если мы вернемся к нашему прежнему вечернему расписанию? - Нет, доктор Босворт. - Папа, доктор Макферсон убежден, что поздние занятия тебе вредны. - Мои пожелания доктору Макферсону... Позвольте проводить вас до двери, мистер Норт. Я слишком взволнован, чтобы продолжать сегодня наши занятия. Значит, я жду вас во вторник вечером? В холле мы прошли мимо миссис Босворт. Она ничего не сказала, но наши взгляды встретились. Я слегка поклонился. На Востоке верят, что ненависть убивает сама по себе; а я вырос в Китае. У двери ее отец возбужденно прошептал: - Неужели я снова буду жить? На другое утро, в "X", с помощью знакомых по коридору я облачился в грязный свитер, грязные штаны и потрепанную шляпу. Я был шофером грузовика. На стоянке грузовиков в Провиденсе я купил таблетки от сонливости и под этим предлогом осведомился, где тут ближайшая аптека, куда ходят "наши" - шофера. Она была на той стороне улицы: "О'Халлоран". Я купил еще таблеток от сонливости и доверительно сообщил Джо О'Халлорану о некоторых неудобствах, испытываемых мною за рулем. - Сейчас я тебе кое-что покажу. Изобрели его для грудных детей. Потом сделали побольше - для больниц и сумасшедших домов, понятно? В сумасшедших домах беда с недержанием. Я купил среднего размера. - Мистер О'Халлоран, у меня побаливают запястья и предплечья. Есть у вас легкое - только легкое - болеутоляющее? Понимаете, сильного не надо. Проезжаешь по четыреста миль в день. Он поставил на прилавок пузырек с алыми пилюлями. - По сколько мне принимать? - При такой езде, как у вас, не больше чем в час по штуке. Сильно ли я рисковал? Я тщательно это взвесил. Медицина не принадлежала к числу моих юношеских увлечений, но среди моих интересов занимала не последнее место. Я не сомневался, что доктор Босворт много лет был жертвой продуманного заговора, который основывался на определенном чувстве неуверенности, распространенном среди дипломатов, полицейских на ночной караульной службе и артистов. В казармах мне доводилось слышать уморительные рассказы бывших шоферов о "форменных мучениях", которые они испытывали, привозя дам за покупками в центр города, где нет стоянки. Когда мы с доктором Босвортом погружались в XVIII век, я видел, что он столь же здоров телесно, сколь счастлив в мире идей и полон самоуважения. Жалким он становился лишь тогда, когда им овладевал этот навязчивый страх. И если я шел сейчас на риск, то риск был для меня, а не для него. А я был расположен рискнуть - и насладиться риском. В Ньюпорт я вернулся в четыре часа дня. Я проглотил две красные пилюли, очень горькие, но слабые по действию - может быть, чуть-чуть онемела шея. Я позвонил моему нанимателю. - Да, мистер Норт? Да, мистер Норт? - У меня для вас новости. Можно сообщить их по этому проводу? - Минутку. Дайте подумать... Скажите мне ваш номер. Я перезвоню из дома садовника. Перезвонил. - Да, мистер Норт? - Доктор Босворт, через четверть часа к вам придет с телеграфа посыльный со свертком, который должен быть вручен лично вам под расписку. Надо, чтобы его не перехватили. Я думаю, вы воспользуетесь содержимым. Вы мне говорили, что в пять часов гуляете по саду. Когда пойдете гулять, примите одну красную пилюлю. Их каждый день принимают в пути тысячи людей. Минут через десять вы можете почувствовать легкий зуд, но он пройдет. Не обращайте внимания. Второй предмет - просто для страховки. Через неделю-другую вы его выбросите. Голос его дрожал: - Я не знаю, что сказать... Я буду у входа... Я доложу вам во вторник вечером. Во вторник вечером, когда я вошел в кабинет, он взволнованно бросился ко мне, потом закрыл обе двери. - В первый день - полчаса! Сегодня утром - полчаса! Днем - сорок пять минут! - Хорошо, - спокойно сказал я. - _Хорошо?_ ХОРОШО? - Он вытер глаза. - Мистер Норт, вы можете поехать со мной в "Уайтхолл" в следующее воскресенье, утром или днем? - К сожалению, по воскресеньям я утром занимаюсь с полковником Ванвинклем. Вы окажете мне большую честь, если позволите поехать с вами в воскресенье днем. - Да, а в это воскресенье я возьму с собой внучку. В дверь постучали. - Войдите! Вошла миссис Босворт. - Извини, что помешала, папа. Нам надо решить с обедом на следующий вторник. Тейеров вызвали в Нью-Йорк. Кого бы ты хотел вместо них? - Ее отец что-то взволнованно пробормотал. - Извини, папа, но мне надо знать, предпочитаешь ты Юингов или Торпов. - Сара, сколько раз я должен говорить, чтобы мне не мешали во время работы? Она пристально на него посмотрела: - Папа, последнее время ты ведешь себя странно. По-моему, эти чтения и эти прогулки тебя слишком возбуждают. Не пора ли тебе попрощаться с мистером Нортом и...? - Сара, у тебя своя машина с шофером. Я не хочу причинять тебе неудобства. Прошу тебя завтра нанять для меня машину с шофером. Завтра после дневного отдыха, в половине пятого, я поеду прокатиться. - Ты собираешься...?! - То, что ты называешь "странным поведением", - просто хорошее самочувствие. - Прокатиться! Не спросив разрешения у доктора Макферсона! У твоего врача, который лечит тебя тридцать лет! - Доктор Макферсон - _твой_ врач. Я во враче не нуждаюсь. Если он мне понадобится, я позову этого молодого, как бишь его... Мне о нем говорил Форбо... А теперь я хочу продолжать занятия. - Но дети!.. - Эдвард? Мэри? А они тут при чем? - Мы очень за тебя беспокоимся. Мы тебя любим! - Тогда вам будет приятно услышать, что я чувствую себя гораздо лучше. Я хотел бы поговорить с Персис. Персис появилась почти мгновенно. Это был "Дом, где у стен есть уши". - Персис, каждый день после отдыха я хочу понемногу кататься. Ты не могла бы составить мне компанию? - С наслаждением, дедушка. - В следующее воскресенье мы возьмем с собой мистера Норта и покажем ему "Уайтхолл". Его дочь словно громом поразило. Она даже не взглянула на меня. Вид ее показывал, что настало время для более решительных мер. Мы продолжали читать труды епископа Беркли, хотя без прежней углубленности. Доктор Босворт был полон безудержного ликования. Теперь они каждый день наслаждались знаменитой "десятимильной прогулкой". Он надеялся вскоре съездить в Провиденс; они заночуют в гостинице "без миссис Тэрнер". Он мечтал поехать осенью в Нью-Йорк - устройство Академии... Над моей головой собирались тучи. Я радовался зарницам. На каждом званом обеде в "Девяти фронтонах" присутствовало и в каждой процессии к кабинету доктора Босворта участвовало все больше Леффингвеллов. Миссис Леффингвелл, здороваясь со мной, протягивала руку; муж ее глядел мне в лицо и, казалось даже, хотел заговорить, но внутренняя борьба между яростью и приличиями лишала его дара речи. (Для меня Кассиус Марселлус всегда был "Верцингеториксом, или Умирающим галлом" - единственная известная мне античная голова с усами, - возможно, и у того были соломенные волосы.) Однажды вечером в процессии - как иногда бывает, случилась заминка. Леффингвеллы выполняли шаг на месте как раз напротив меня. Мы с миссис Леффингвелл обсудили погоду, красоты Ньюпорта и хорошее самочувствие ее отца; наконец даже ее запасы светских тем иссякли. Она обмахивалась платком и мило улыбалась. Муж проворчал: - Идем дальше, Мэри. Идем дальше! - Я не могу, Кассиус. Миссис Венебл задерживает очередь. Кассиус наконец нашелся. Вытянув шею в мою сторону, он процедил сквозь зубы (прямо из "Сегодня вечернего звона не будет") [стихотворение Роз Хартвик Торп (1850-1939) - сентиментальная история о чудесном спасении приговоренного к смерти]: - Как-нибудь, Норт, я выпорю вас кнутом. Жена услышала: - Кассиус! Кассиус, мы больше не будем ждать. Пойдем наверх. Но он упирался; ему хотелось растолковать свою мысль поубедительней: - Запомните мои слова: кнутом! Я серьезно посмотрел на него: - Порка кнутом еще в ходу на Юге, мистер Леффингвелл? Я думал, она вышла из моды пятьдесят лет назад. - Кассиус, иди за мной! Это был приказ, и он подчинился. Беда его была в том, что он недопил в тот вечер. Несколько дней спустя я нашел у себя в ХАМЛе записку: "Дорогой мистер Норт, я слышала, что член одной семьи, где Вы читаете, носится по городу, грозя причинить Вам вред. Мой друг - с которым Вы знакомы - распорядился, чтобы в пятницу, в полночь, за Вами приехала машина. Не выходите из дома, пока Вам не скажут, что машина с шофером ждет Вас у дверей". Подписано: "Друг со Спринг-стрит". Да, друзья познаются в беде: Амелия Кранстон, больше в интересах Ньюпорта, чем моих, договорилась с начальником полиции о том, как уберечь обитателей летней колонии от неприятностей. В пятницу званого обеда не было. Мы с доктором Босвортом читали у Бенедетто Кроче о Джанбаттисте Вико. Хозяин владел итальянским лучше меня и с удовольствием помогал мне в трудных местах. Вдобавок ему было приятно думать, что автор скоро будет его гостем и соседом в Академии философов. Я же получал удовольствие от того, что а автор, и его предмет были новы для меня, неожиданны и значительны. Я забыл, что за мной должны приехать. Без четверти двенадцать Персис Теннисон постучала в дверь и получила разрешение войти. - Дедушка, сегодня я хочу отвезти мистера Норта на моей машине. Позволь ему, пожалуйста, уйти немного раньше, потому что уже поздно. - Да, милая. Ты хочешь сказать - сейчас? - Да, дедушка, пожалуйста. Пока я собирался, в дверях появилась миссис Босворт. Она слышала предложение племянницы. (В "Девяти фронтонах" никто не ложился спать, пока отвратительный мистер Норт торчал в доме.) - В этом нет нужды, Персис. Так поздно тебе не годится ездить по городу. Я велела Дорси отвезти мистера Норта на моей машине. - Ну, друг мой, - сказал доктор Босворт по-итальянски, - сегодня все озабочены тем, чтобы вы благополучно добрались до дома. В дверях появился Виллис и объявил, что машина мистера Норта прибыла... - Какая машина, Виллис, моя? - Нет, мадам, машина, посланная за мистером Нортом. - Что ж, - сказала Персис, - пойдемте проводим мистера Норта до двери! Мы образовали в холле маленькую процессию. С лестницы к нам взволнованно устремилась миссис Леффингвелл: - Салли, я нигде не могу найти Кассиуса. По-моему, его нет дома. Пожалуйста, помоги мне его найти. Если мы его не найдем, я отвезу мистера Норта на моей машине... Виллис, вы где-нибудь видели мистера Леффингвелла? - Да, мадам. - Где он? - Мадам, он в кустах. - Да, тетя Мэри, - сказала Персис. - Я видела, он лежал в кустах. Вот почему я предложила отвезти мистера Норта. У него что-то в руке. - Персис, довольно, - сказала миссис Босворт. - Помолчи. Ступай к себе. Виллис обратился к миссис Босворт: - Мадам, можно попросить вас на минуту в сторонку? - Говорите, Виллис, - сказал доктор Босворт. - Что вы хотели сообщить? Что там в руке у мистера Леффингвелла? - Пистолет, сэр. Миссис Леффингвелл была слишком хорошо воспитана, чтобы закричать. Она запищала: - Кассиус опять играет оружием. Он себя застрелит! Шофер, приехавший за мной, выступил вперед. - Не сейчас, мадам. Оружие мы у него отобрали. - И он сунул пистолет нам под нос. - А вы кто такой? - величественно осведомилась миссис Босворт. Шофер отогнул лацкан и показал бляху. - Господи помилуй! - воскликнул доктор Босворт. - И, - сказала миссис Босворт, которой нравилось начинать вопросы с "и", - с чьего же соизволения вы нарушаете неприкосновенность жилища? - Мистер Лифт... мистер Лефт... джентльмен в кустах... люди слышали в трех местах, как он грозился убить мистера Норта. Мы этого не допустим, мадам. Мистер Ливер... нгвал живет в Ньюпорте? - Мистер Леффингвелл живет в Джеймстауне. - Шеф приказал нам ее предъявлять обвинения, если этот джентльмен живет вне округа Акуиднек. Но он должен дать согласие не появляться в этом районе шесть месяцев. Феликс, введи его. Миссис Леффингвелл сказала: - Пожалуйста, не надо его вводить. Я его жена и ручаюсь вам, что он сюда не вернется. У нас, кроме того, есть ферма в Виргинии, где человек _имеет право носить пистолет для самообороны - куда бы он ни шел_. Последнее слово, как говорится, осталось за ней. Она произнесла его величественно и едва ли могла бы выглядеть прекрасней. Мой спаситель (Джо) имел свободный доступ во все кинотеатры и знал, как ведут себя в богатых домах. - Если мистеру Норту угодно ехать, автомобиль его ждет. У нас вызов в коттедж Добиньи. Спокойной ночи, леди и джентльмены, просим прощения, что потревожили. Я молча отвесил общий поклон и удалился. На улице Джо сказал своему спутнику: - Посмотрим, где этот гусь. - Стучится в боковую дверь, Джо. Ты думаешь, ему надо помочь, Джо? - Сами его найдут... Шеф говорит, держитесь от этих людей подальше. Они, говорит, все - того. Пускай, говорит, сами копаются в своем бельишке. Если бы во мне была хоть капля порядочности, я бы отказался от места на другое же утро; но что значит легкая неприязнь семьи по сравнению с возможностью приобщиться к епископу Беркли, Кроче, Вико и любоваться Персис Теннисон? В воскресенье, в час, назначенный для поездки в "Уайтхолл", доктор Босворт и его внучка ждали меня у дверей. Был прекрасный августовский день (впрочем, других я не помню; на острове Акуиднек дождь шел тактично - только когда жители спали). Персис сказала: - Я сяду впереди с Джеффрисом. А вы, мистер Норт, сядьте, пожалуйста, с дедушкой. Он не любит быстрой езды, и я вижу, что ему хочется с вами поговорить. - Миссис Теннисон, я, кажется, не имел счастья быть вам представленным? - Что? - сказал доктор Босворт. - Правда, мы здоровались, - сказал я. Персис засмеялась: - Вашу руку, мистер Норт. Доктор Босворт был в замешательстве. - Не познакомили! Не представили! В каком доме я живу! Кассиус лежит в кустах... полицейские отнимают пистолеты... Сара и Мэри ведут себя, словно... - Он засмеялся. - Как старику не почувствовать себя королем Лиром? - Не будем вспоминать об этом, дедушка. - Да. - Он стал показывать мне двери XVIII века с полукруглыми оконцами. - По всему городу стоят прекрасные дома, но они ветшают и рушатся. Никто их не ценит. - Доктор Босворт, я нашел в Ньюпорте человека, который мог бы разъяснить нам метафизические места у епископа Беркли. - Кто это? - Вы его хорошо знаете - барон Штамс. Он получил степень доктора философии в Гейдельберге. - Бодо? Господи благослови! Бодо что-то знает? - А в Вене он получил степень доктора по политической истории. - Ты слышишь, Персис? Он милый человек, но я думал, он - тоже из этих танцоров, которых миссис Венебл коллекционирует для своих вечеров. Ты всегда считала его пустоголовым, правда, Персис? - Не пустоголовым, дедушка. С ним просто трудно разговаривать. - Да, я помню, ты это говорила. Я еще удивился. Мне кажется, ему легко беседовать с любым, кто сидит рядом, кроме тебя. Настоящий жиголо. Твоя тетя Салли всегда сажает вас рядом, и миссис Венебл, я слышал, тоже сажает вас рядом. Персис хранила молчание. Доктор Босворт опять доверительно обратился ко мне: - Мне всегда казалось, что он обыкновенный охотник за состоянием - вы понимаете, о чем я говорю? - титул, внешность и больше ничего. Я рассмеялся. - Почему вы смеетесь, мистер Норт? Я заставил его подождать и продолжал смеяться. - Вы находите в этом что-то забавное, мистер Норт? - Знаете, доктор Босворт, состояние-то как раз у барона Штамса. - Да? У него есть деньги? Я посмотрел доктору Босворту в глаза и громко продолжал: - Состояние: отличный ум, отличный характер, благородная семья, обеспеченная карьера. Родина наградила его за воинскую доблесть, и он чуть не умер от ран. Его замок в Штамсе почти так же красив, как знаменитый монастырь в Штамсе, - вы его, наверно, знаете. И ко всему он очень веселый человек