ишь повернуть, волна поднимет судно и закрутит волчком. Так или иначе, ты обречен. Это случилось с одним его другом, сказал он. - Однажды днем он шел с партией туристов, которые пребывали в ужасном настроении, потому что никто ничего не поймал, в связи с чем одним глазом он поглядывал на них, а сам был занят разговором с женой по рации. За волнами он не следил, как вдруг внезапно осознал, что лодка в трех метрах над водой несется на порт с такой скоростью, что единственное, что ему оставалось - это сигануть за борт. Лодка продолжала свой полет, и он сказал, что слышал крики бедолаг весь ее путь до скал, - Стив печально улыбнулся, - один парень находился внизу, меняя портки, когда лодка впечаталась в препятствие; он оказался в ловушке из воздушной полости под лодкой на два часа, прежде чем нам удалось его вызволить. Пришлось пролезть снизу с баллонами, взять его за ноги и волочить метров пять, - он покачал головой, уже не улыбаясь. - Боже, - добавил Стив, - надеюсь, ничего подобного я впредь не увижу. Он был в чем мать родила и истерил на полную, когда мы доставили его ко врачу. Жуткая сцена. Все над ним ржали, и это срывало ему башню еще больше. Один из парней со спасательной шлюпки хотел ему помочь. У него до сих отпечатки зубов по всей руке. Потом этот кекс закрылся в машине, и нам пришлось выбить окно, чтобы его оттуда вытащить. - Лодка - в муку, - добавил он, - порядка 50-60 тысяч долларов улетели в трубу. То, что от нее осталось, в конечном счете, село на мель и заблокировало вход в порт на пять дней. ............................................................................................................................. Всю жизнь нам талдычат о "Тихом, беззаботном океане", "мягком и чарующем маршруте на Бутербродные острова", "размеренном занятии ремеслами", над которыми не властно время, и все наше детство уходит на прочтение историй о том, как полоумный старпер Бальбоа, вскарабкавшийся на верхушку высокой скалы в морских просторах, столь же спокойных и мирных, сколь лесное озеро, и пришедший в экстаз от удовольствия, как любой другой макаронник от любой другой безделушки, кричащий на тарабарском и размахивающий флагом своей страны и назвавший великое открытие "Тихим океаном" - вот как тиражируется ложь, которая овладеет умами одного за другим обманутых поколений везде, где простирается океан. Если бы я был там, с моим-то опытом, я бы сказал этому Бальбоа: - Теперь, если считаешь, что достаточно поизголялся, выделывая курбеты на видной скале, советую собрать манатки и вернуться в лес, потому что ты уже дошел до лампочки, окрестив этого спящего мальчугана женским именем, даже не удостоверившись в его половой принадлежности. Из всего этого можно сделать вывод, что если этот иностранец назвал океан "Четырехмесячным Тихим", ему следовало получше разобраться в предмете. По моей информации, лето сопряжено с теплой порой, гладким морем и ровными ветрами, еще месяц держится хорошая погода в конце весны и в начале осени. Остальные 7-8 месяцев года, как правило, обещают встречные ветры и полные ветры, ветры с раковины и ветры в верхних слоях атмосферы, а также ветры, дующие с нижней точки, а еще ветры, которые дуют с такой силой, что нос утлегаря пронзает их, как лезвие. А море бушует и жонглирует кораблями, как хочет, когда приходит буря; а когда она уходит, является норд-вестовый накат ветровых волн и стоит на страже, поддерживая морское землетрясение, пока ветры не будут готовы безобразничать вновь. Словом, Тихий океан "суров" семь-восемь месяцев в году - речь не о штормах, поймите меня правильно - но он трудный и очень "суровый". В силу вышесказанного, если бы удав Бальбоа придумал для него имя "Дикий" или "Неукротимый", в его поддержку высказались бы лишние пара месяцев в году. Марк Твен, "Письма с Гавайев" ............................................................................................................................. Волны вроде той - редкое явление на побережье Коны, где воды обычно менее агрессивны, чем где-либо на островах, за исключением тех дней, когда погода поворачивается задом, как говорят здесь, и с запада задувают ветры. Марк Твен не лгал - по крайней мере, не о Тихом океане зимой. Побережье Коны в декабре условиями граничит с чистилищем. Самым большим чистилищем на земле, куда только может добраться примат. И это левая сторона Большого Острова - тихая его сторона. Одному Богу известно, что творится с подветренной стороны, в районе Хило... это "мокрое побережье", говорят тут, и даже настоящие риэлторы отговорят вас от поездки туда. А вот на счет Коны они промолчат... и тут за дело берусь я; пока трава зелена, и реки впадают в море, побережье Коны может сойти за заманчивую дестинацию на пару часов в самый жаркий день июля - но даже рыба сюда не сунется зимой; если вас не прикончит прибой, за него справится Волна, и любому, кто скажет вам обратное, следует повышибать все зубы стамеской. Х.С.Т.: Я звоню по поводу штормового предупреждения по радио. Сами мы люди не местные, туристы, в общем. КОП: Да-а? Где остановились? Х.С.Т.: За Магическими Песками. КОП: Прямо на пляже? Х.С.Т.: Прямо, блин, на пляже. КОП: Ладно - ожидается высокий прибой около четырех утра. Х.С.Т.: Чем это грозит конкретно мне? У нас тут и так прибой высокий. КОП: Ага, ну, стало быть, к четырем часам высота гребня может составить пять метров. Х.С.Т.: Пять метров? А как это измеряется? Это же - ой - это высокая волна, да? КОП: Верно. Что-то вроде шторма к северу от островов или типа того. Тем не менее, пока это только уведомление. Но если наметится что-то серьезное, вам следует принять меры. Х.С.Т.: И что, камни из океана принесет ко мне в спальню? КОП: Нет, все не так плохо. А, ну, разумеется, если будет хуже, если ситуация усугубится, сразу будет подключена ГО, Гражданская Оборона. Х.С.Т.: Ну, в четыре поутру большинство из нас, хочется надеяться, будет спать. Как мы узнаем, когда надо волноваться? КОП: Мы, видимо, задействуем полицейские машины или пожарных с громкоговорителями, которые поедут по Алии-Драйв, предлагая эвакуацию. Но пока это только совет. Х.С.Т.: Это тот же шторм, что хозяйничает на Севере? Он набирает обороты? КОП: К четырем прилив достигнет своего предела. Х.С.Т.: Предела. КОП: Точно. Но в данный момент он выглядит довольно спокойным. Х.С.Т.: Это да. Я только что из центра - там прилив действительно спокойный. КОП: Волны в Кайлуа-Бэй насчитывают полтора метра; в Кахео-Бэй тихо, вообще ничего не происходит. Х.С.Т.: Какого размера были волны недели две назад? У нас тут были проблемы. Заливало крыльцо. КОП: Даже не знаю, по всей видимости, у меня тогда был выходной, раз не помню. Х.С.Т.: Тревоги не было. Волны были не очень высокие. Может, 2,5-3 метра - я просто пытаюсь сравнить. Ну, поживем увидим, правильно? КОП: Ага, как я сказал, пока мы только советуем - если у вас что-то лежит на крыльце, лучше обезопаситься. Х.С.Т.: (смеясь) Обезопаситься... КОП: Мы предпримем шаги по предупреждению населения на пляже. Х.С.Т.: Шаги? Шаги какого рода? Звонки по телефону? Сирены? Как мы узнаем? Я ж говорю, мы, скорее всего, будем дрыхнуть. КОП: Ну, как я сказал, мы задействуем громкоговорители на машинах полиции и пожарной охраны либо будет использована (ПАУЗА) будет использована сирена Гражданской Обороны, она вас гарантированно разбудит. Х.С.Т.: Хорошо, главное, нас не вынесет из постели цунами? КОП: Никакого цунами. Не переживайте. Х.С.Т.: Ладно, спасибо. КОП: Не за что. Пока. СИСЬКИ - ШАРОВЫЕ МОЛНИИ Какая-либо работа в нашем лагере прекратилась в преддверии праздников. Я сел за футбольные матчи, по-крупному споря с Уилбором по телефону на результаты и проматывая выигрыши на пиротехнику. Рождественская пора на Гавайях - это еще и время выхода ежегодника "Пир Лоно", бога бесчинств и изобилия. Миссионеры, может, и научили местных любить Иисуса, но где-то в глубине их языческой души он им не нравится: Иисус для них слишком негибкий. У него не было чувства юмора. Иерархически выстроенные боги и богини древней гавайской культуры, в основном, разделены по подвластным отраслям, но отнюдь не по степени непорочности. Их почитают за недостатки точно так же, как и за приводящее в трепет число добродетелей. По существу, они не отличаются от самих людей - только крупнее, круче и лучше во всех отношениях. Фаворитов двое - Лоно и Пеле, распутная богиня вулканов. Когда она устраивала вечеринки, приходили ВСЕ; соблазнительная, длинноволосая красотка танцевала обнаженной в плавящейся лаве с бутылями джина в каждой руке, и любого, кто имел что-то против, немедленно убивали. У Пеле были свои проблемы - обычно с чокнутыми любовниками и периодически - с целыми армиями - но она всегда побеждала. Говорят, она до сих пор живет в своей пещере под вулканом на горе Килуэа и изредка выходит прошвырнуться по острову в том обличье, какое сама выберет - иногда в теле прекрасной девушки на волшебном серфе, иногда - потасканной шлюхой, в одиночестве сидящей в баре "Вулкано Хаус"; но, как правило - по причине, которую легенды никогда не объясняли - в обличье умудренной жизнью старухи, автостопом движущейся по острову с литром джина в рюкзаке. Встречались ли Пеле и Лоно - момент, по сей день окутанный тайной, но, как игрок, я бы сделал ставку. На этих островах не хватит места для двух самых могущественных божеств в гавайской истории, чтобы те мотались туда-сюда 1000 лет и ни разу не поцапались. Король Лоно, правивший островами еще до появления на них письменности, слеплен не из того теста, что Иисус, хотя у него превалируют почти те же хорошие манеры. Он мудро заправлял на своей земле, и период его царствования вспоминается как эра мира, счастья и великого изобилия в королевстве - Старые Добрые Деньки, сигувшие с приходом белого человека, который сумел повлиять на потерю божественного статуса Лоно, воспользовавшись его физическим отсутствием. Кроме того, Лоно слыл хроническим, необузданным буяном . Острый глаз до голой правды жизни и тяга к крепким напиткам в любое время суток. Эта сторона его натуры приносила обожание поклонников и постоянные проблемы в быту. Жена Лоно, прелестная Королева Кайкилани Алии, тоже славилась отвратным характером, и королевский семейный очаг часто раскалывали принципиальные ссоры. В ходе очередной перебранки Король Лоно мутузил королеву по всей хижине так жестко, что ненароком убил. Смерть Кайкилани породила в нем такой приступ скорби, что он забросил королевские обязанности и пошел скитаться по островам, множа боксерские и рестлерские матчи, в которых уделывал всех претендентов. Вскоре его это утомило, и он, говорят, непобежденный, ушел в отставку, где-то в конце восьмого или в девятом веке. Заскучав и обезумев, он сел в каноэ и отбыл в тур по "заморским землям" - откуда вскорости обещал вернуться, как только выпадет удачный момент. Аборигены по-прежнему ждут его, передавая эту клятву от одного поколения другому и честно празднуя дни памяти их давно ушедшего Бога/Короля в конце каждого года двумя неделями угара диких вечеринок и фейерверками космической мощности. Миссионеры сделали все, дабы выбить из туземцев их веру, что выразилось в своего рода сильно запоздалой вариации Христа, а современные политики пытались укорачивать или даже запрещать ежегодную оргию пиротехники в Рождественский сезон, но бесполезно. БОИ БЕЗ ПРАВИЛ Обо всем этом - ну, во всяком случае, о чем-то - мы узнали от Капитана Стива, местного чартерного рыболова, поддержавшего нас по прибытии в аэропорт Кайлуа и ставшего впоследствии главной опорой на острове. Капитан Стив владел во все щели вытраханной рыбацкой лодкой и был непреклонен в намерении вывезти нас половить марлина - жест здорового гостеприимства, обещавший еще больше обогатить и встряхнуть наше пребывание в Коне с самого начала. Помимо этого, рыбалку для нас приготовил Уилбур; имелась лодка и у Стена Дзуры, старого товарища из Колорадо, который предлагал воспользоваться ею, как только возникнет желание. В этой связи возникало ощущение, что положение наше наладится, и по мере приближения зимнего солнцестояния я достаточно проникся оптимизмом, чтобы пригласить сына Хуана на Гавайи на неделю или около того ради шикарнейшего спорта на воде. Побережье Коны предлагает одни из лучших в мире угодий для ловли промысловой рыбы, признанные серьезными рыбаками как ничуть не худшие, чем те, что можно отыскать на Багамах или на Большом Барьерном рифе в Австралии. И Ральф, и я были очень довольны непредвиденным джек-потом. В дополнение к собственному бассейну на закрытом пляже перед нашим жилищем, где можно было плавать и нырять с аквалангом, теперь нам в распоряжение отходили собственные лодки, готовые к выходу в океан и поимке крупного марлина. Деньги не проблема, объяснил Капитан Стив. Чартерные лодки в Коне обычно обходились в $500 в день, но для нас - задарма; все что требовалось - притаранить своей еды и выпивки... Ну и ну. От одного вида этих слов на бумаге по моей спине даже сейчас бежит дрожь, хотя прошло достаточно времени, мы спаслись и успели пережить другие муки. О деталях после, но предпосылки истории таковы: 1) Ранним декабрем нас принесло во что-то наподобие приморского поместья, состоящего из бассейна и трех деревянных домиков - в одном обитал сторож, в другом - Ральф с семьей, а в третьем - я, Лэйла и Хуан. 2) Капитана Стива, жившего на пляже неподалеку от нас, обуяла одержимость вытащить нас в море половить рыбу. 3) В декабре того года побережье Коны страдало от серии ужасающих штормов, превращавших нашу жизнь в ад. И 4) наше групповое поведение стало безобразным и оскорбительным и периодически выражалось в играх с фейерверками, злоупотреблении виски и погромах на территории, поэтому нас остерегались даже местные. Все это время рыболовный флот Коны спокойно стоял в порту, отводя Капитану Стиву и другим мореходам уйму свободного времени - которое большинство из них проводили на высоких табуретах с мягким сиденьем, неустанно проклиная погоду, нехватку платежеспособных туристов на острове и первое скверное предзнаменование, которое кое-кто из них окрестил угрозой скорого обвала местного рынка недвижимости. Гавайи были единственным штатом, не отдавшим голоса за Рейгана, поэтому попадалось много типов, праздно шатавшихся по барам и беспрестанно твердивших "А я что говорил?" любому, кто готов был их слушать. Вот какая трясина нас засосала, и единственным спасением - по крайней мере, для меня - было смотреть футбол по телевизору, чем я с энтузиазмом и занимался, чем все больше нервировал Ральфа. Ввиду его пожизненной неприязни к спорту он не мог разделить со мной времяпрепровождения за ставками, и мы медленно расходились - он, как мудак, высиживал яйца, а я общался с телевизором, обычно выбираясь в горы к Стену Дзуре. В те редкие разы, когда мы выходили в город вместе, эксцентричное поведение Ральфа так коробило местных, что кое-кто из них называл его "педиком", а другие - "оборотнем". К тому моменту, когда со дня нашего приезда минуло две недели, Ральф повсеместно числился Тем Самым Оборотнем-Гомиком, и это отнюдь не приводило его в восторг. Один за другим мы покидали нашу дружную лодку. Первым был Ральф, как всегда - и, как всегда, винил в этом меня. В известной степени, справедливо. Я был виноват. Сорвавшийся план принадлежал мне, а не Ральфу, и теперь вся его семья билась в небезосновательных психопатических судорогах. Кто-то в состоянии выдержать десять дней в пасти урагана, а кто-то нет. Ральф все больше запаривался над этим аспектом ситуации, поскольку ее катастрафичность усугублялась с каждым днем. Его примитивный валлийский предок, проснувшись, помогал ему вновь обрести душевное равновесие. Он это чувствовал. Но в способности своей жены и дочери пережить шок такой интенсивности Ральф уверен не был. - Сколько дней террора и унижений может вынести восьмилетняя девочка? - спросил он меня однажды, после того, как мы расправились с пинтой жгучего джина у него на кухне. - Первые признаки уже налицо. Она постоянно уходит в себя, грызет узлы веревки, а по ночам разговаривает с тараканами. - Для того и нужны психбольницы, - сказал я. - Когда твои соседи заведут телегу про своих детей в Кембридже и Оксфорде, ты похвастаешься, что твоя дочь в дурдоме. Он остолбенел, потом одернулся и загоготал: - Вот именно. Я смогу навещать ее по выходным и приглашу друзей на выпускной. На этой стадии мы оба были полубезумны. Все отчаянные усилия, положенные на то, чтобы смыться с Большого Острова, дали нулевой результат. Не получилось достать даже билеты до Гонолулу, не говоря уж о других направлениях... Но наша воля к тому, чтобы СМЫТЬСЯ, была вполне реальна: я собирался выписать фальшивый чек за чартер до Таити, 42 километра в один конец - но шторм вырубил телефонное сообщение, и мы распрощались с надеждой связаться с кем-то, находящимся далее, чем в двух-трех километрах от нас. Единственное место, куда мы точно могли добраться - это бар таверны "Кона". ............................................................................................................................. Долгая и утомительная церемония, наконец, закончилась, и Кук заявил о том, что желает устроить лагерь в хеиау. Вожди Пареа и Канина сразу это поняли, и когда Кук выбрал огороженное поле батата и принялся гаранитровать хорошую компенсацию владельцу, жрецы воткнули свои жезлы в забор, чтобы освятить и "табуировать". Они возвращались к шлюпке. Когда Кук проходил мимо деревни - в своем красном плаще - мужчина, женщина и дети скопом бросились на колени и не поднимали головы с земли, пока моряки не скрылись. Лоно!.. Лоно!.. Чего Кук так и не узнал, чего так и не смог осмыслить, так это того, что его признали за воплощение бога Лоно, чье появление стало величайшим событием в истории Гавайев. Лоно был гавайским богом сезона изобилия и отдыха от работы, который должен был причалить к острову, двигаясь по часовой стрелке, чтобы его встретили белыми стягами и церемониями поклонения. Кук прибыл в назначенное время, а, согласно его решению плыть медленно мимо берега для поиска наилучшей пристани, корабль действительно двигался по часовой стрелке вокруг острова, и команда отчетливо разбирала с топа мачты белые флаги на берегу. И, действительно, в соответствии с легендой, Кук прибыл отдохнуть в Килакекуа, бухту, которую называли "тропой богов", на своем чудесном гиганстском каноэ в период великих церемоний почитания, посвященных ему за изобилие богатств, которые он снизошел им даровать. Кук немного припозднился к Арктическому лету, но дату его прибытия на Гавайи можно считать безошибочной. Его дальнейшие поступки и впрямь напоминали деяния божества, а апофеозом стали церемонии, которым он только что подвергся. Все, что он пережил в последующие две недели согласовалось с мифом о боге Лоно. Немного удивляет его ремарка - "это небывалое благоговение" - о впечатлении от приема на Гавайях, которого он не получил нигде в Полинезии, а также о том, что аборигенов бросало в состояние, близкое к истерике. Даже у самого древнего жителя не было предка, который рассказывал бы ему, как присустствовал при появлении живой реинкарнации великого бога Лоно. Ричард Хью "Последнее путешествие капитана Джеймса Кука" ............................................................................................................................. ПИДОРСКАЯ ЗАПАДНЯ Ночь на понедельник, побережье Коны, два дня до Рождества. Три часа ночи. С футболом по понедельникам покончено. Закончился сезон. Ни Говарда Косселла, ни этого лунатика-говноеда в парике в стиле афро, исполосованном всеми цветами радуги. Этого урода надлежит усыпить, не дожидаясь повода. Нам на Гавайях этого дурачества не нужно, даже по ТВ... особенно, сейчас, когда прибой так вздыбился, и одичалые сорвиголовы шастают по улицам Вайкики, а погода настолько мерзкая, что люди звереют и теряют способность адекватно реагировать. Гораздо больше народу, чем обычно, съедет с катушек, если солнце не покажется к Рождеству. Это называют "погодой в Коне"; серое небо и жесткое море, горячий дождь поутру и гнусные пьянки ночью, скверная погода для демонов-нюхачей и желтопузых беженцев... Огромное уродливое облако неотрывно висит над островом, а это паскудное море неустанно наседает на мою веранду... Уебище никогда не спит и вообще не отдыхает; только прибывает, накатывает, гремя, набрасываясь на камни и сотрясая дом каждые две-три минуты. Море практически у моих ног, даже сейчас, когда я сижу и это печатаю, даже в моменты нервозного затишья, которое обыкновенно означает, что Большая Волна набирается сил там, во мраке, для очередного нападения на сушу. Моя рубашка влажная от смеси пота и соляных брызг. Мои сигареты гнутся, как резина, а бумага настолько дряблая, что писать на ней приходится водонепроницаемыми ручками... а теперь эта зловещая белая пена бежит по моей траве, в двух метрах от крыльца. Вся лужайка может быть на полдороге к Фиджи на следующей же неделе. Той зимой Большой Шторм вынес мебель со всех веранд на этом отрезке побережья и метал валуны размером с телевизоры в спальни. Половина лужайки к ночи исчезла, а бассейн наполнился камнями такой величины, что их пришлось доставать краном. Теперь бассейн ближе к морю. В ночь, когда мы прибыли, меня чуть не засосало в прибой волной, которую прибило, пока я стоял на трамплине для ныряния, а на следующий день другая, покрупнее, перемахнула через бассейн и едва меня не прикончила. Несколько дней после этого к бассейну мы не подходили. Начинаешь предвзято относится к помоям в вольере, в который может забрести море и застать тебя там без предварительной договоренности. Словно на тебя упал моетер. Мептпр? Меотор? Метеор... да, так правильно: все равно что попасть под метеор на шоссе по пути на работу. Ральф сидит за соседней дверью, всецело поглощенный состоянием "террора и унижений". Его семья спит на полу гостиной с упакованными вещами под боком, в полной боевой готовности свалить по первому свистку. Когда я хотел спереть у Ральфа ТВ, чтобы посмотреть поздний баскетбол, я чуть не наступил на голову его ребенку, переступив слизистый деревянный порог. Зачем они лгут нам? Этот вопрос меня сейчас не покидает, роковой рыболовный крючок в этой истории, не дающий мне запросто положить на все с прибором. Я, как какая-то скотина, впопыхах карабкаюсь по отполированному, горящему столбу и вдруг нахожу... да, выход. Линять... Руки в ноги, с места в карьер, резиновый жилет внизу. А потом бежать, по-стайерски, без оглядки... поскольку то, что может оказаться сзади, наверняка находится в лучшей форме, нежели я, и оно не даст мне форы. Эти пидоры последовательно пробегают 42 километра за несколько минут каждый. Но даже этого недостаточно, чтобы обогнать ту штуку, что продолжает нарастать... Почему они не гоняют на мотоциклах? И впрямь, почему? С этим мы разберемся позже, раз и навсегда. Все, что нам известно на данный момент, и все, что нам нужно знать - это то, что его величество говенный прибой по-прежнему громыхает на лужайке в пять утра, и длится этот антисанитарный гавайский кошмар вот уже битых тринадцать календарных дней. БОМБОВАЯ ЛИХОРАДКА После двух недель на побережье Коны я осознал, что получаю удовольствие от разбегающихся дворняг, каждый раз въезжая в город... и чем сильнее я пьянел, тем больше мне хотелось их поубивать. Единственное, что имеет смысл - это бомбы. К такому заключению мы пришли в канун Рождества. Эти исступленные каракули, датированные 25 декабря, я обнаружил в своем блокноте: "Поганое море все еще неистовствует и бомбардирует камни перед моей террасой. Где-то на западе хозяйничает чудовищный шторм с ветрами в 40 узлов и высотой волн в 10,5 метров. Я думаю, это тайфун. Мы башляем $1000 в неделю за то, что торчим здесь под дождем на краю дикой черной глыбы в ожидании ежегодного тайфуна - как будто мы везде с собой носим табличку "дурачье". Что ж, ебать их всех. Нам наврали, и от этой лжи мы всерьез настрадались... а, значит, мы должны пойти к этим тюфякам и рвануть их так, чтоб в море повыбрасывало. Мы, как тупые измочаленные животные, ютимся здесь 15 дней, тогда как и десять - уже слишком. Мы живем у океана, но не можем приблизиться к воде. Ныряние с этих камней перед домом сулит мгновенную смерть. В пятнадцати метрах от моей печатной машинки - клокочущий ад белой пены, волновой толчеи и пули брызг, в которых даже акула окочурится. Время мстить". Это было вчера. В районе полуночи нам окончательно свернуло башни, и мы решили заложить огромную китайскую бомбу прямиком на крыльцо местному чартерному рыболову. Она сработала с поистине ужасающим грохотом через 3/10 секунды после того, как я поднес спичку к фитилю. Мне неоднократно доводилось баловаться со взрывчаткой, но ничто из того, что я поджигал, не било так, как эта хреновина. Я попытался сбежать, но фитиль обуглился так быстро, что я успел сделать только полтора шага, когда мир озарился, полыхая желтым, и я шлепнулся в кусты метрах в трех от пешеходной дорожки. Я убирался на четвереньках с опаленной растительностью на ногах, оглядываясь на дом, исчезающий в зарнице огненного шара, уверенный в том, что это последнее, что я вижу. То, что я поджег, не было шутихой; я держал в руках полноценную Бомбу - 2490 ярко-красных китайских фейерверков, упакованных в 5-килограммовый шмат, любезно обернутый фитилем, создающим иллюзию того, что до детонации - целая вечность. Большая часть шутих взрывается и сразу тухнет, но эта сработала, как барабанная дробь самого Дьявола... и продолжала рокотать, набирая громкость, пока меня не охватил Страх. Шум был чересчур мощным, а огненный шар рос; крыльцо, казалось, расползается в замедленной съемке, и изнутри послышался шум. Обитателей было двое, и нечеловеческий крик ясно дал понять, что один уже рехнулся - а бомба не собиралась угоманиваться - и мысль об этом вселила в меня ужас. Я стоял на коленях на дорожке, настолько близко к сполохам, что понимал - с открытыми глазами я ослепну - но стиснуть веки не мог; меня парализовал испуг от штуковины, которую я ебнул. На это я никак не рассчитывал, подумалось мне. Не-не-не, совсем не рассчитывал. Я планировал прикол, своего рода жест... самое время, почувствовал я, восстановить древний гавайский "Закон Весла". ............................................................................................................................. Закон Весла Во времена, когда Гавайи еще не были объединены, их раздирали межостровные войны, разжигаемые конкурирующими вождями. Король Камехамеха Первый сам участвовал в серии разрушительных и безжалостных рейдов на мирные побережья и поселения. В ходе одного из них он атаковал какого-то рыбака, а тот в ответ дал Камехамехе веслом по голове. Сила удара была такой, что второго король не пережил бы. Позднее, когда рыбак был схвачен в плен и предстал перед Камехамехой, тот пощадил его, признав, что зря напал на него, а также, что все эти неспровоцированные атаки напрасны как таковые. В результате, был принят Закон Весла, обеспечивший защиту мирным жителям от рейдов и беспощадного мародерства соперничающих вождей. ............................................................................................................................. Вскоре меня посетила идея, как это обычно делают все хорошие идеи, и я незамедлительно направился к телефону. Было 11 вечера, канун Рождества, наш четырнадцатый день на этой туманной, избитой прибоем скале в растущем напряжении. Между тем, мне никто не врал часа три-четыре, в связи с чем я уже почти расслабился, когда сторож ни с того, ни с сего стал затирать что-то наподобие низкопробного рэпа по поводу продажи мне жестяной лодки, которую он, дескать, припрятал в бухте на Аляске. Он просил $12000 - зато я мог ловить сельдь в океане и делать в день по 50 кусков. Если б у меня была лодка (плюс лицензия - еще $60 авансом), я бы выходил в море и на всех набрасывал сеть. Да. И последующие три недели мы бы бодрствовали 24 часа в сутки, объедаясь "спидами" и ловя друг друга в сеть. - Там слегка свихиваешься, - предупредил сторож, - но оно того стоит. Пятьдесят штук в день. Я кивнул и уставился на море, чувствуя, как подкатывает желчь. Господи, подумал я, да у них ни у кого совести нет. Сперва побережье Коны, потом селедочное кидалово на Аляске. В канун Рождества, $12000 налом... Я резко встал. - Ладно, - сказал я, - шутки кончились. Час бомбы пробил. - Что? - спросил он. - Тебе нужна бомба? - У меня ЕСТЬ бомба, - ответил я. - У меня шесть сраных бомб и длинная седая борода, а все это вранье ВЫВОДИТ МЕНЯ ИЗ СЕБЯ. Где телефон? Он показал, и я набрал первый пришедший на ум номер. Трубку снял Капитан Стив, поведший нас за рыбой на собственной лодке за день до того и не поймавший ни одной рыбины. Вообще ни единой - что нисколько не удивило меня, но ранило Ральфа. На рассвете его пристегнули к креслу и развернули спиной к нашим бдениям и густому туману от дымящего дизеля; затем ему всучили гигантскую удочку с рулеткой и сказали держаться, потому как его крючок в любой момент заглотнет рыбу размером с лося-культуриста, которая вырвется из пучины морской, как торпеда, и "понесется над кромкой воды со скоростью 110 километров в час". Ральф торжественно кивнул, натягивая леску: - Так-так-так. Это быстровато, я б сказал. Меня пробрал смех. - Не волнуйся, Ральф, лажа это все. Ни хуя мы не поймаем. Он нервно улыбнулся: - Это офигительно прыткая рыба. Навскидку 110 километров в час? Размером с быка, говорите? Он бегло глянул на свою леску: - А у нас подходящее снаряжение? - Еще бы, блин, - сказал Капитан Стив, - просто держи руки подальше от лески, когда клюнет. Рулетка завертится, и леска станет такой горячей, что сможет взорваться у тебя в ладонях. Рыба так и не показалась. В отличие от бомбы. Ничего личного, но я знал, что это нужно сделать... Ральф с семьей отродясь не бывали к западу от Сан-Франциско, а единственная увиденная ими пальма росла на участке голливудской компании "Юниверсал"... Но сейчас, на пороге Рождества, они маются дурью в деревянной лачуге на периферии какой-то бесплодной, черной скалы посреди Тихого океана, где никто не говорит на их языке, и даже их ближайшие друзья ими пренебрегают. Британцы очень сентиментальны по части Рождества. Им подавай снег и слякоть Англии, болезненных попрошаек, колокольчики на каждом углу, новости о продовольственных бунтах по телику, известный простудный холодок каменного дома без центрального отопления и семейство, бодро сбившееся в кучу рождественским утром вокруг горшка с сжигаемым углем. Им претит сама идея о Святом Нике, которого принесет на серфе с мешком тараканов и "ТВ-гидом", нашпигованным невразумительным американским футболом на следующие две недели. ............................................................................................................................. Несколько дней спустя Кук узнал, что король Гавайев, никак не меньше, прибыл в Килакекуа, чтобы встретиться с ним. Король Джеймс в это время базировался на берегу в командовании лагерем, проверяя его защищенность. От аборигенов не было никаких неприятностей. Они изредка сидели на стене, наблюдая за непостижимой для них деятельностью бога и его помощников, особенно, плотников с их восхитительными инструментами, которые могли управляться с лесоматериалами со столь очевидной легкостью и аккуратностью. Сопровождающие вожди, облаченные в затейливые плащи и шляпы, принялись петь, когда достигли берега, мыча с невероятной торжественностью, а потом встали. Когда они приблизились, принимающая сторона увидела на борту другого каноэ Главного Жреца Коа, сутулого и безостановочно трясущегося, дородно одетого и окруженного сборищем отталкивающего вида оборванцев. Их тела покрывало разноцветное оперение, глаза словно жемчужницы, перекошенные рты с зубами, как у собак. Сам король остался сидеть, когда его каноэ пришвартовалось к сходням. На нем была пышная мантия и не менее роскошная корона из перьев на голове. Песнопения прекратились, раздался возглас. Внезапно стало ясно, что король прибыл, дабы всего-навсего составить Куку компанию по дороге на тот берег, где намечались церемонии. Кука в его шлюпке доставили на берег, Король отказался от сопровождения матросов, которые уже успели выставить напоказ свою неопрятность и неряшливость. Официальная часть должна была проходить в самой большой палатке, и лейтенант внимательно следил за тем, как приближались король со свитой. По флангам от короля находились его сыновья, позади них - вожди; племянник короля, вождь Камехамеха, навскидку свирепый человек с длинными волосами, по всей длине забитыми пылью и перемазанными глиной; очень энергичный и величавый вождь Калирну; другой атлет - вождь Куа и еще несколько. Парад настолько же внушительный, насколько дикий. Король терпеливо сетовал в пользу начала церемонии с тоскливым выражением на лице. Он возвышался среди обитателей острова, несмотря на сутулость человека средних лет. Потом он выступил вперед, держался король прямо и без помощи, не уступая при этом в трясучести верховному жрецу. Король сорвал с себя мантию и набросил на плечи Куку, снял шляпу и одел ему на голову, и только тогда на его лице появилась тень эмоции. Как и верховный жрец, он был оборван и покрыт нарывами, красные глаза слезились, но выражение лица за счет действия кавы было счастливым и благодушным. К изумлению лейтенанта Король Гавайев был никем иным, как Террибу, который встретился им на Мауи; Король Террибу принимал великого бога Лоно собственной персоной. Ричард Хью "Последнее путешествие капитана Джеймса Кука" ............................................................................................................................. ЮЖНАЯ ТОЧКА Мы пытались выйти на лодке Капитана Стива почти неделю, но море так бушевало, что не имело смысла даже покидать порт. - Возможно, выйти в море и удастся, - изрек Капитан Стив, - но обратно нас ждать не стоит. Спустя неделю горчайшего пьянства и раздумий у него созрел план. Если правда, что погода улучшается, логично предположить, что беспощадные воды на той стороне уже утихомирились до кондиции озера. - Раз плюнуть, - божился Капитан Стив. - От нас это южная точка, командир. Давай готовить лодку... Что мы и сделали. Но прибой только усиливался, и после пяти-шести дней мрачного ожидания у меня началось размягчение мозга. Мы ездили на верхушки вулканов, пили, как сапожники, рванули много бомб... Шторма все прибывали, счета росли, а дни влачились, как полудохлые звери. В канун Нового года мы осознали, что непременно пойдем на любой отчаянный шаг, лишь бы залезть в воду. Вместо дайвинга, рыбной ловли или хотя бы заурядного купания нас с Хуаном принуждали играть в гольф, с которым я расстался 20 лет назад, когда мы с Биллом Смитом подмазались к команде по гольфу средней школы для мальчиков в Луисвилле и слили во всех матчах. У каждого из нас имелся свой ночной кошмар, и моим был именно плохой гольф... хотя это далеко не последнее, к чему прибегнешь, сражаясь с прибоем. В ночь перед тем, как Хуану надо было возвращаться обратно на его каторгу в Колорадо, мы устроили в честь проводов что-то наподобие семейного ужина в таверне "Кона". Перед этим позвонил Капитан Стив, сообщивший, что накат волн, наконец, спал достаточно, чтобы мы рискнули выйти из порта, скажем, завтра, но к этому моменту никто ему уже не верил, да и путешествие к Южной Точке заняло бы два дня... то есть, даже если все на мази, мы брались за дело без Хуана. Ральф расстался с водой раз и навсегда. Единственный поход на лодке запомнился ему как кошмар, поэтому он сфокусировал все остатки сил на поисках досуга на суше. Его поездка в "Вулкано Хаус" дала немного, поэтому теперь он вознамерился повстречаться с призраком капитана Кука, а заодно и легендарным королем Камехамехой. После того, как я проинформировал его о том, что памятник капитану Куку на противоположной стороне бухты Килакекуа документально заверен как клочок Британии на территории США, он решил сделать то, что на его месте сделал бы любой англичанин - податься туда и припасть к обломку родины на краю чужого острова. По морю открывался простой путь, но не при погоде Коны; поэтому он заявил, что возьмет всю семью в поход - в мучительную пятимильную пешеходную экскурсию вниз по скалам от шоссе. Прогулка вниз не представлялась катастрофой, чего нельзя было сказать о дороге обратно. Анна и Сейди с готовностью восприняли идею экскурсии и преклонения перед единственной святыней, какую они могли здесь нарыть. Тошнотворное путешествие, иметь хоть малейшее отношение к которому я не желал. Мы с Капитаном Стивом наблюдали за ними с лодки, двигаясь вдоль побережья. Памятник Куку представлял собой маленькую мраморную колонну наподобие миниатюрного монумента в честь Вашингтона, всаженнего в склон черных камней. Правительство США официально и документально отдало этот крохотный обрезок Англии в качестве жеста деликатной благодарности за все деяния капитана Кука: он, в сущности, отдал жизнь за то, что открыл груду камней, которой позже суждено было стать 50-ым штатом Союза и нашим единственным реальным форпостом в Тихом океане. История Гавайев настолько изгажена алчностью, дилетантством и тупой ковбойской дипломатией, что свора декадентов, руливших Англией в тот период, заслужила повешенья за ноги на манер Муссолини за то, что позволила обменять эти острова на бетонный кол. Англия контролировала бы весь Тихий океан последующие 200 лет, если бы Граф Сэндвичский не получал такого субсидирования от Короля Георга III за членство в "Клубе Геенны Огненной", что не видел ничего дальше кончика собственного шишака. Граф в тот год не вылезал из оргий, пока Король пытался совладать с гаденьким восстанием, получившим имя "Американская Революция". К тому дню, как капитан Кук пристал к пляжу в бухте Килакекуа, британская армия увязла в грязище в штате Вирджиния в местечке под названием Йорктаун, а Граф Сэндвичский - первый лорд из адмиралтейства и покровитель, в честь которого острова получили прозвище Бутербродных - был так занят, суя туда-сюда, что времени озаботиться чем-то еще просто не хватало. Точно так же сэр Френсис Дэшвуд, один из наиболее позорных дегенератов, когда-либо топтавших улицы Лондона, ведя переговоры с Бенджаменом Франклином, игнорировал тот факт, что его друг Сэндвич, по сути, обнаружил территорию, которая позволила бы Англии контролировать весь Тихий океан. ............................................................................................................................. Камехамеху отличали предприимчивость, энергия, решительность, неутомимость и упорство в достижении целей. Вдобавок, у него было мощное телосложение и непревзойденная осведомленность по части военных игр и физических упражнений его страны. За эти качества тела и духа за ним, вероятно, и признавали огромную власть и многолетнее владычество над Бутербродными островами. Несомненно, Камехамеха был проницательным принцем с твердым характером. В его правление люди стали более образованными, улучшилось и материальная сторона; приобретение железных инструментов облегчило их труд; появление огнестрельного оружия изменило военное ремесло; и во многих случаях ткань с Европейских мануфактур заменяла местная хина. Но эти новшества, по-видимому, явились скорее результатом общения с пришельцами, нежели принятых мер их владыки; хотя постоянное поощрение Камехамехой прибывающих визитеров, несомненно укрепило его позиции. Его прозвали Альфредом Гавайским, хотя он скорее был их Александром, которым большую часть его жизни двигали амбиции и жажда завоеваний, и затмевало их только корыстолюбие. Судовой журнал Уильяма Эллиса ............................................................................................................................. Первым, кого я увидел, войдя в таверну "Кона" тем вечером, был Эккерман. Он сидел у барной стойки с каким-то ушлепком в колоколообразных "левайсах", в котором я узнал отъявленного юриста-нарка из Калифорнии. Мы общались на одной из марафонских тусовок в Гонолулу, где он совал свои визитки всем, до кого мог дотянуться, со словами: - Вот, держите. Рано или поздно пригодится. Боже, подумал я. Вот пиявки хреновы, они везде. Сначала они просто шмалили дурь, потом принялись ее распространять, а теперь точат корни всей наркокультуры, как выводок диких кротов. Пробьет час, и они еще вырастут соляными столбами у нас на пороге. Одна из причин, почему я отважился поехать на Гавайи - чтобы хоть немного отдохнуть от юристов, поэтому я собрал нашу вечеринку подальше от них за столиком с видом на волнорез. Семья Ральфа уже была в сборе, а сам он надрался в дрова. Когда мы дошли до столика, он посмотрел на Капитана Стива и прорычал: - Опять ты здесь! Какие байки ты на сей раз продаешь? Новые рыбные истории? Стив нервно улыбнулся: - Нет, Ральф. Сегодня обойдемся без вранья. Я выучил урок - ты человек, которому лучше не врать. - Вот отличие от меня, - сказал я. - Я - легкая добыча. Мы сегодня снимаемся и движемся к Южной Точке. Я сел за стол и закурил косяк, который, похоже, никто не заметил. Ральф пялился на меня, лицо выражало шок и отвращение. - Невероятно, - заворчал он. - Ты опять собираешься выйти в море на этой придурочной лодке? - Верно, Ральф, - кивнул я. - До нас, наконец, дошло - если на этой стороне острова шухер, значит, на другой стороне его быть НЕ МОЖЕТ. Капитан Стив улыбнулся и пожал плечами, словно логика говорила сама за себя. - А Южная Точка, - продолжил я, - ближнее место на той стороне, где погода совсем другая. - Айда с нами, Ральф! - предложил Капитан Стив. - Там тихо, как на озере, и места там поистине загадочные. - Земля По, - сказал я, - безлюдная мотня в океане, в пределах видимости одни скалы на берегу, - я кивнул, как грамотный. - Ты ищешь могилу короля Камехамехи - может, найдешь ее там. Ральф одарил меня презрительным взглядом, но промолчал. Он уже успел влюбиться в короля Камехамеху - главным образом, из-за того немногого, что он знал о "Законе Весла" - и он был убежден, что наш материал лежит где-то в древних погребальных пещерах возле Города-Заповедника в бухте Килакекуа. Как бы там ни было, это не на море. - Рыбы нет, - пробрюзжал он. - Ее нет даже в меню. Все, что они подают сегодня - это замороженная кукурузная каша из Тайваня. - Не переживай, Ральф, - сказал я, - у нас будет навалом свежей рыбы, когда я вернусь с Южной Точки. Как только мы доберемся до тихих вод, я обую море, как никто до меня не обувал. Теперь меня сверлила глазами невеста. Хуан таращился на потолочный вентилятор, а Капитан Стив оскалился так, будто во всем этом еще оставались крупицы здравого смысла. В эту секунду мне на плечо опустилась рука. - Привет, Док. А я-то все думал, куда ты пропал. Я рывком развернулся на стуле, чтобы увидеть улыбающегося Эккермана. Рука была по-прежнему голубой. Я встал, мы поздоровались, и я представил его сидящим за столом. Всем было начхать. По подсчетам Ральфа, мы уже встретили двоих чудиков, Капитан Стив явно был знаком с Эккерманом, а Лейла посмотрела на его голубую руку и холодно кивнула, словно в помещение ворвался странный и тревожный запах. Я был рад Эккерману и отвел его в сторону, когда увидел, что он встряхивает торчка-юриста. Мы прошлись по газону, и я протянул ему косяк. - Слушай, - начал я, - как на счет завтра дернуть на Южную Точку? - Куда? На Южную Точку? - Ага, - ответил я. - Только ты, я и Стив. Он говорит, там отменная погода. Эккерман захохотал: - Дурдом. Но какого черта, почему бы и нет? Стив - свой чувак. И моряк он классный. - Вот и славно, - сказал я, - так и поступим. Хотя бы в море сходим. Он захихикал: - Ага. Мы СДЕЛАЕМ это. Эккерман добил косяк и пульнул его в океан. - Химию я беру на себя, - сказал он, - она может пригодиться. - Химию? - Ага, - кивнул он, - у меня есть убойный мескалин. Я его притараню. - Правильно - хороший резерв на случай, если мы выдохнемся. Эккерман хлопнул меня по спине, когда вы вернулись к столику. - Добро пожаловать на побережье Коны, Док. Здесь ты получишь то, за чем приехал. В ОКЕАНЕ ВСЕ РАВНЫ Следующим утром я отвез Хуана на рейс в Гонолулу. Он сказал, что славно провел время - особенно с бомбами и уроками вождения с превышением скорости - но отъезд его ничуть не расстроил. - Чересчур уж тут напряжно, - поделился он - Все сходят с ума. Долго я бы этого не выдержал. - Век живи, век учись, - сказал я. - И к этому со временем привыкаешь. - Или съезжаешь с катушек, - усмехнулся он. Мы шли по крытому переходу к выходу на посадку "Алоха Эйрлайнз" в окружении десятков япошек. - Ага, - согласился я, - съезжаешь напрочь. Оставшийся путь мы проделали молча. Вид у него был меланхоличный, рассеянно довольный. Когда мы подошли к воротам, самолет уже должен был взлетать, поэтому Хуану пришлось втопить. Я видел, как он, улыбаясь, вприпрыжку преодолел летное поле до самолета. Как давно ему известно - призадумался я - что дядя Ральф помешался? По дороге в город я остановился у лодки Капитана Стива и нашел его там за перетаскиванием баллонов сжатого воздуха из дока в шкафчик на корме. - Эккерман только что здесь побывал, - сказал он. - Кажется, он всерьез настроился на эту ходку. - Ага, - подтвердил я, - я дал ему список необходимого. - Он поехал к Танагуги за кайфом. Осталось затариться бухлом. - И льдом, - присовокупил я. - А как погодка? - Погодка шепчет, - сказал он, всматриваясь в море, - шторм, наконец, отвалил. Когда я добрался до винной лавки "Британский Флаг" в самом центре Кайлуа, Эккерман уже ждал снаружи в пикапе, под завязку загруженном пакетами из бакалеи. - Я все собрал, - сказал он, - с тебя триста-пятьдесят пять долларов. - Матерь Божья! - выпалил я. Мы зашли в "Британский Флаг" и взяли по моей кредитке четыре ящика пива, 4 с лишним литров виски, две бутылки джина и 3,78 литра апельсинового сока вкупе с шестью бутылками их лучших вин и еще шестью для коктейль-приема на вечер. По плану предполагалось, что моя невеста и Ральф с семейством встретят нас в Южной Точке где-нибудь на закате, чтобы славно поужинать на борту. Мы должны были домчаться туда за шесть часов на скорости с троллом, но по суше этот путь занимает только час, так что они могли скоротать полдня в Городе-Заповеднике и все равно прибыть в Южную Точку раньше нас. Капитан Стив определил место встречи - пляжик на оконечности самой южной открытой гавани острова. Он даже позаботился о радиосвязи - через друга, держащего ранчо недалеко от Южной Точки. - Волноваться не о чем, - сказал он Ральфу, - можешь припарковаться прямо на пляже. А когда завидишь лодку, просто просигналь и помигай фарами. Мы подгребем и подхватим вас. На ужин. И коктейли. Вслед за этим, проведя ночь на лодке, мы собирались вернуться в нашу обитель и понырять поутру, потом протралить побережье в обратном направлении и появиться в Ханоахоу примерно на заходе солнца, чтобы замутить еще одну вечеринку с коктейлями и большой рыбный обед на дому. Таков был план. Не вопрос. Крейсировать к Южной Точке и поужинать на борту. Мы отбыли из Хонокау не позднее 10.30, осторожно раздвигая кору дымящейся древесины, течением прибитой к порту. Лодка вспыхнула прошлой ночью и - дотла. "Голубой Тихий", старая калоша Ли Марвина. Наследники вели долгие споры на счет прав на нее, объяснил Эккерман, но теперь дележу конец. - Батюшки святы! - произнес Капитан Стив, продирая лодку через грязный, тлеющий мусор. - Ну, страховка им точно не светит. Я керосин отсюда чую. Пара чартерных лодок по обеим сторонам от "Голубого Тихого" едва не шли ко дну от поползновений тучных гавайцев из дока. Они весело помахали нам, когда мы покидали пределы порта. Капитан Стив помахал в ответ и проорал что-то на счет поднимающегося прибоя. Дым покрыл мглой пространство между нами и горячим утренним солнцем. Когда мы миновали главный буй ограждения фарватера, я увидел вершины Мауна Ли и Мауна Коа в небе впервые за время пребывания здесь. Обычно весь остров покрыт гамбургерообразным облаком большую часть дня, но то утро стало редким исключением. Я воспринял это как добрый знак, но ошибся. К сумеркам нас поглотит схватка со смертью и всеми ее элементами, мы будем беспомощно барахтаться в страшнейшем прибое, какой я когда-либо видел, полубезумные от страха и мощной химии. Мы сами этого добивались. Вне всяких сомнений. Эккерман знал, что это идиотизм с самого начала, подозреваю, что и Капитан Стив тоже. Я же без колебаний подписался на эту программу для слабоумных: ага, мы просто совершим 6-часовой рейс вниз по побережью, метнемся к защищенной бухточке и окунемся в лес черных кораллов. Легко. Приглашай всю семью на ужин. Мы просто подплывем и заберем вас с пляжа... На борту был и "Уолл Стрит Джорнал", и "Солджер оф Форчун". Я зацепил их в "Британском Флаге", но по пути к Южной Точке мне было совсем не до чтения. Мы валандались по лодке, как пьянчуги, держа курс строго на юг. Волны с той стороны начинали расти. В какой-то момент мы затормозили, чтобы подобрать спасательный жилет, на затычке от которого было написано: "Сквайр/Ява". Капитан Стив, как заправила, тусовался, в основном, за штурвалом на мостике, пока мы с Эккерманом сидели в кабине, куря марихуану и ожидая, когда же улягутся вихри. Я уже давным-давно избавился от наваждения, что рыба поймается, и главное - ловить. Сама идея погромыхивания с толстыми лесками на скорости с троллом звучит абсурдно. Я настаивал, что единственный вариант заарканить рыбу - это навестить ее с аквалангом и гарпуном по месту жительства. И Эккерман, и я периодически брались за штурвал, но ненадолго. Капитан Стив был убежден, что мы вот-вот цепанем марлина или хотя бы крупную ахи, и очень хотел быть у руля, когда это произойдет. Он провел больше полудня на мостике, вылупившись на бесплодные глубокие сточные воды сквозь треснувшие рыболовные очки. Эккерман, казалось, уже разделял мой агрессивный пессимизм по поводу вероятности улова, но не спускал с лесок хозяйственного глаза. - Я - первый помощник капитана, - объяснял он. - У меня есть профессиональная гордость. Я совсем запамятовал, что он был дикарем из племени лицензированных чартерных капитанов, единственно составлявшего реальную элиту на всем побережье Коны. - В океане все равны, - сказал Эккерман. - Это серферская тема, но что-то в ней есть. Я согласился. Ничего не было плохого в том, что хоть кто-то из нас сможет умеючи и в сохранности доставить лодку обратно в порт, если с Капитаном Стивом что-то приключится. Эккерман явно чувствовал себя здесь, как дома. Он знал, что там к чему, и мало что могло его озадачить. Я предложил ему присоединиться к нам, особо не думая, но только после того, как несколько раз услышал от Стива, что они "довольно близкие друзья". Рыбы НЕ БЫЛО. Мы тралили, не переставая, но вся живность, что попалась нам на отрезке "Кайлуа - Южная Точка" - это стадо морских свиней и несколько птиц. Прогулочка выдалась длинная и жаркая, так что к полудню мы уже трепались, набухавшись пива. Перед самым закатом мы, наконец, завернули к Южной Точке. Море злобствовало в направлении Коны - но это были цветочки в сравнении с тем, с чем мы столкнулись, приблизившись к пункту назначения. Море так вздыбилось и озверело, что нам оставалось только отвалить челюсти. Слова были излишни. Мы искали приключений на пятую точку и напоролись на персональный ураган, спрятаться от которого было негде. На закате я перешел на джин, а Эккерман открыл скляночку с белой пудрой, которую втянул носом с кончика крючка No10, после чего вручил пузырек мне. - Поаккуратней, - предупредил он, - это не то, что ты думаешь. Я уставился на склянку и принялся дотошно изучать содержимое, укрепясь ногой на палубе, как внезапно лодку наклонило и подбросило на очередном буруне. - Это Китайский Белый, очень сильный сорт, - сказал он, сражаясь с рыболовным креслом, когда мы шмякнулись о волны. Боже, подумалось мне. Да я тут с полноценными торчками. Лодку опять тряхануло, и я потерял равновесие на мокрой палубе с чашкой джина в одной руке и пузырьком героина в другой. Я побросал и то, и другое, катясь мимо Эккермана и хватаясь за лестницу, чтобы не улететь за борт. Эккерман дернулся за склянкой со скоростью юной кобры и поймал ее налету, но она успела промокнуть, за что удостоилась его озлобленного взгляда и полетела в море. - Какого хрена, - сказал он, - мне все равно никогда эта дрянь не нравилась. Я подтащил себя к стулу и сел. - Мне тем более, - заявил я. - Больно тяжелая для желудка пища. Он мрачно понаблюдал за мной с минуту, и я подобрал обе ноги, не зная, чего ждать. Плохи твои дела, если похерил чужой героин - особенно, если это случилось далеко в море да при надвигающемся шторме - а Эккермана я знал постольку поскольку. Поджарый детина с охрененной мускулатурой пловца, его скачок за склянкой конкретно впечатлил меня быстротой. Я ЗНАЛ, что он достанет меня гарпуном, прежде чем я достигну лестницы. Я отверг позыв покликать Капитана Стива. Вдруг они ОБА - торчки? Я гадал, все еще балансируя на краю белого стула: каких тараканов может нагнать Китайский Белый? - Хороший кайф для океана, - сказал Эккерман, как будто я размышлял вслух. - Зачастую это единственный способ удержаться от убийства клиентов. Я кивнул, предвкушая длинную ночь. Если первый помощник может между делом разнюхаться гердосом в предобеденный час, то на чем сидит сам капитан? До меня дошло, что по-хорошему я не знаю никого из людей, с которыми теперь закупорен на одном судне, в двадцати милях от западного края Америки, солнце опускается, а вода вокруг чернеет. Земли видно не было, она потерялась в опустошающем ночном тумане. Солнце скрылось, и лодка грохотала сквозь волны напрямик к Южной Точке, жуткой Земле По. Красные и зеленые ходовые огни на носу корабля едва различались с кормы, с каких-то девяти метров. Ночь вокруг нас сомкнулась подобно дыму, холодная и пропитанная дизельными выхлопами. Стукнуло почти 7, когда исчез последний красный отблеск солнца, перепоручив нашу участь компасу. Двигались мы, по сути, вслепую. Сидя на корме, мы прислушиваясь к морю, двигателям и периодическому глухому похрустыванию голосов по коротковолновому радио на мостике, где, как моряк из сказок про пиратов, окопался Капитан Стив. ЗЕМЛЯ ПО Море и не собиралось успокаиваться, когда мы достигли пункта назначения - маленького пляжа у подножия сплошных скал. Капитан Стив, протащив нас полпути, сбавил скорость и слез по лестнице. - Похоже, что-то собирается. Эккерман не отрывал взгляд от пляжа, когда пошли огромные буруны. Капитан Стив сработал как сигнализация, вырубив двигатель и вернувшись к нам. - Крепитесь, - сказал он, - мы застряли на всю ночь. Он нервозно вперился в море на секунду, метнулся в кабину и принялся вытаскивать спасательные жилеты. - Забудь, - сказал Эккерман, - теперь уж нас ничто не спасет. С тем же успехом можно сожрать мескалин. Он принялся проклинать Капитана Стива. - Это твоя вина, тупорылый ты сукин сын. К утру мы все - покойники. Стив пожал плечами, а Эккерман уже жевал таблетку. Я съел свою и стал собирать хибати, японскую жаровню, купленную утром для приготовления свежей рыбы на ужин. Эккерман откинулся в кресле и откупорил бутылку джина. Остаток ночи мы бесили друг друга, беспорядочно блуждая по лодке в полнейшем смятении, как крысы, плывущие в обувной коробке, и стараясь держаться подальше один от другого. Обычная гулянка на закате превратилась в лихорадочную трудовую дифференциацию, согласно которой каждый ревностно заботился о своем секторе. Мне достался огонь, Эккерману - погода, а Капитану Стиву - отлов рыбы. Хибати угрожающе шаталась по кабине, изрыгая столбы пламени и грязного дыма всякий раз, как я прыскал в нее керосин. Важность поддержания огня стала первостепенной, несмотря на очевидный и откровенно суицидальный риск. В баках под нами было без малого 380 литров дизельного топлива, и любая подложенная морская свинья могла разметать пылающий уголь по всей кабине и превратить лодку в полыхающий комок - выбросив троих дураков в открытое море, где нас незамедлительно подхватил бы прибой и насмерть долбанул о камни. По фигу, подумал я. Огонь НУЖНО поддерживать. Он стал символом жизни, и я не мог позволить ему скопытиться. Все согласились. Мы давно распрощались с идеей приготовить что-либо на ужин - и, в сущности, выкинули большую часть еды за борт, как приманку - но все понимали: пока есть огонь, есть шанс выжить. На закате я потерял даже намек на аппетит, а теперь меня еще и покрывали слои холодного мескалинового пота. Время от времени по спине пробегала дрожь, из-за которой вибрировало все тело. В такие моменты моя речь неожиданно ослабевала, а голос выводил трели в те несколько секунд, когда я пытался успокоиться. - Господи, - сказал я Капитану Стиву в первом часу ночи, - как хорошо, что ты избавился от того кокаина. Не хватало нам только амфетаминов. Он кивнул, кося под мудреца, наблюдая за вспышками в воде, крутанулся на стуле и издал серию диких криков. Зрачки нездорово посветлели, зашлепали губы. - О, да, - выпалил он, - только их нам сейчас не хватало. Я попятился, не спуская глаз с его рук. Эккермана в наличии не было, но я слышал, как он блеет в ритме стаккато откуда-то километров за 150 от нас. Он был на носу - носился там с острогой, выжидая изменений ветра и ругаясь с далекими скалами. - Вы, безмозглые косоглазые, - орал он, - а ну-ка погасите эти долбанные огни! Капитан Стив перегнулся через киль и утопил еще один, последний в нашем рационе, хот-дог. - Что стряслось с этими япошками? - ворчал он. - Они, никак, подают нам сигнал. - Ага, - отозвался я, - это старая Ки-Эстовская уловка - врубить ложный маяк и приманить лодку на рифы. Внезапно он отскочил назад и завопил: - Боже! Морская змея! - Чего? - Морская змея! - он указал на воду. - Смертельный яд, мгновенная смерть! Она прошла вплотную к моей руке! Пожав плечами, я плеснул новую порцию керосина в хибати и растворив в ночи еще один огненный шар. Я схватил ведро воды, которое на всякий пожарный поставил на палубе. Капитан Стив шатался во все стороны, прикрывая лицо от пламени. - Осторожно! - закричал он. - Оставь ты в покое этот огонь! - Волноваться ни к чему, - сказал я, - я знаю, что делаю. Его пальцы нервно скребли карманы. - Где она? - зашипел он. - Я давал тебе бутылку? - Какую бутылку? Он упал и сграбастал стул, когда нас подхватила очередная большая волна. - Тема, - вопил он, - где чертова тема? Я держался за одну из хлипеньких ножек хибати, которая почти перевернулась. Наконец волна спала, и мы вновь устроились в болоте. - Дурак, - сказал я, - ее нет. Ты ее выбросил. - О чем ты? - закричал он. - Куда выбросил? Мне хватило одного взгляда на его зрачки, чтобы поспешить в кабину за пивом. Капитан Стив впервые попробовал мескалин, и тот явно завладел его мозгом. По замешательству, намалеванному на его лице, было видно, что он ни черта не помнит о том, как унес бутылку с последним нашим допингом в кармане штанов, когда отправился с аквалангом в море, чтобы обезопасить якорный канат, намотавшийся на громадный камень на дне, на глубине 30 метров. Когда он вернулся, я изъял у него бутылку и ополовинил смесь соли с горечью в один присест. Эккерман, быстро расчухавший природу трагедии, залпом осушил остатки. Выбора у нас не было. Бессмысленно пытаться спасти кокаин после того, как смешал его с морской водой. Капитан Стив пропустил очередь - что было справедливым. Любой придурок, спускающийся на дно Тихого океана с двумя граммами кокаина в кармане, достоин самого сурового наказания; к тому же он ошизел от психоделиков. Дело плохо, решил я. Пора прятать ножи. Я очнулся на рассвете и обнаружил вырубившегося Эккермана, похожего на животное, не пережившее передоз, и Капитана Стива, в бешенстве бродящего по кабине, сражающегося с клубком веревок и без конца твердящего самому себе: - Батюшки святы! Надо выбираться отсюда! Я очухался и вылез из кабины, где пару часов продрых на валике, усыпанном рыболовными крючками. Мы еще были под крылом у скал, поэтому утро выдалось морозное. Огонь давно потух, а термос изредка потрескивал ночь напролет. Палуба умывалась вязкой смесью керосина и плавающей копоти. Ветер так и не ослаб. Капитан Стив, по его словам, бдел ночь напролет, не сводя глаз с якорного каната, готовый в любой момент рвануть за ним в воду. - Никак не пойму, благодаря чему мы выжили, - пробормотал он, таращась на скалы, где вокруг костров по-прежнему теснились поселения подлых япошек. - Теперь хоть понятно, почему все так относятся к Южной Точке. Это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО опасное местечко. - Земля По, - констатировал я. - Ага, - поддакнул он, сматывая последнюю из наших ночных лесок. Все хот-доги сожрали угри, обглодали крючки дочиста. Даже морская змея не позарилась на столь дебильную наживку. Вода вокруг нас кишела дрейфующим мусором: пивными бутылками, апельсиновыми корками, пластиковыми мешками и искореженными банками из-под тунца. Метрах в десяти от кормы плавала пустая бутылка из-под виски с клочком бумаги внутри. Эккерман запулил ее в море еще ночью, когда добил то, что было внутри. В емкость он запихнул клочок почтовой бумаги из таверны "Кона", на которой накалякал: "Берегись! Здесь рыбы НЕТ!" По моим подсчетам, мы были уже на полпути к Гуаму, служа предостережением для всех дураков, которые соберутся порыбачить на Земле По. Капитан Стив хмуро взирал на якорный канат. - Все, что нам теперь осталось, - проговорил он, - это поднять якорь и убраться отсюда к чертям собачьим. Он качнул головой и выдал нервический свистящий звук. - Дай-ка я тебе кое-что разжую, - добавил он. - Мы В РУБАШКЕ РОДИЛИСЬ, раз еще живы. Это худшая ночь, что я провел в своей жизни. Он указал в сторону суши, где прибой бился и пенился о камни. - Хоть раз бы ветер изменил направление, - сказал он, - и нас бы закрутило так быстро, что я б и двигатель завести не успел. Сейчас бы уже ласты склеили. Он все еще не отрывался от якорного каната. Я знал, что другой его конец был тщательно обвит вокруг камня глубоко под нами, и мы оба понимали, что от нас требуется. Не было возможности ни поднять его, ни сманеврировать лодкой, чтобы размотаться. Нам выпало либо перерубить канат, либо отправить кого-то с аквалангом, чтобы развязать узел. Мы постояли на кормовом подзоре, всматриваясь в ледяную черную воду. Кандидатура Эккермана не рассматривалась, оставался Капитан Стив и я. Он ходил ночью, так что пришла моя очередь. Справедливо. Закон моря, истинный краеугольный камень жизни в стиле мачо. Я застегнул куртку и открыл пиво. - Сколько стоят якоря? - спросил я. Он пожал плечами. - Ну... с 27-метровой длиной каната при, скажем, шести долларах за метр... Похоже, он скрупулезно складировал сумму в уме. - Ага, - заключил он. - Четыреста где-то, может, четыреста пятьдесят. - Почти даром, - обрадовался я, извлекая из футляра нож, - я выпишу чек. Я свесился, чтобы взяться за канат, готовя наше освобождение. Ничто, кроме физического насилия не могло затащить меня в воду тем утром. Капитан Стив остановил мою руку, прежде чем я успел резануть канат. - Минутку, - сказал он. - Я не могу вернуться в порт без якоря - они насмешками меня из города выживут. - Да пошли они все на хуй, - ответил я, - их бы сюда вчерашней ночью. Стив надел баллоны с воздухом. Он спускался за борт, а я провожал его взглядом. ............................................................................................................................. Было 4 февраля, погожее, теплое утро. Туземцы бухты Килакекуа поднялись рано, узнав, что большие корабли отбывают. Берега, разделенные огромной, черной скальной плитой заполонили смуглые тела, некоторые аборигены размахивали тряпками. Для людей Кука это было ярким свидетельством сожаления о расставании после удовольствия от иноземного визита. Для гавайцев то были странные две с половиной недели, загруженные, эмоциональные, даже травматичные, как никакой иной период их жизни за всю историю: напророченное пришествие; радостное событие за огромную цену. Ранним утром 6 февраля они подошли к северной оконечности глубокой бухты Гавайев, Юполу Пойнт. Здесь они закончили свое плавание по часовой стрелке вокруг острова, в соответствии с легендой о Лоно. Следующие 36 часов дул сильный ветер. 8 февраля, три года спустя - почти час в час - с того дня, как Кук вызвался в Адмиралтействе возглавить это путешествие, фок-мачта "Резолюции" треснула... Двигаться так дальше они не могли еще и из-за того, что утечка под подзором кормы открылась с новой силой, как недолеченная рана. Разразился шторм, и Кук был вынужден принять непростое решение, где встать на ремонт. Должен ли он продолжить движение на Мауи в надежде на убежище на западном или южном побережье, которые он еще не исследовал? Или, может, держать курс на другой остров? Кауаи и Ниихау уже показали себя, как малообещающие. На всем маршруте только бухта Килакекуа была безопасной стоянкой. Чтобы выиграть время, Кук послал Блая через ураганные воды, дабы ознакомиться с обстановкой на втором корабле. Теперь обе команды встали перед дилеммой. Они оставили без подножного корма целый район. Съев всех тех свиней, они лишили туземцев части припасов. Ремонт занял бы минимум неделю или даже две. Куку предстояло выбрать из двух направлений, и в 10 утра 8 февраля две шлюпки двинулись на юг к их проверенному убежищу. "Все были раздосадованы, - писал Король, - и проклинали фок-мачту". Ричард Хью "Последнее путешествие капитана Джеймса Кука" ............................................................................................................................. Эккерман проснулся, когда Капитан Стив еще был на погружении, и я поведал ему историю. - Вот ведь чиканашка, - пробурчал Эккерман, вынимая нож для подводной охоты из футляра на ноге. - Заводи движок, пусть гребет обратно. Он начал резать канат, потом засомневался и отступил. - Нет, - сказал он, - как только мы заведемся, он услышит шум и пулей сюда примчится. И заработает благодаря нам кессонную болезнь. Капитан Стив, наконец, вернулся с глубин и дал мне знак поднять якорь. Двадцать минут спустя мы уже вновь боролись с прибоем, держа курс на север с непринужденной скоростью с троллом. Капитан Стив совсем ослабел, забираясь на борт, и уронил акваланг на ногу Эккерману, раздраконив ему большой палец и захлестав кровью всю палубу. Эккерман жадно проглотил очередную пригоршню драмамина и впал в глубочайший ступор. Мы положили ему на ногу пузырь со льдом и уложили, как жмура, на валик в тени мостика. Я встал у штурвала, пока Капитан Стив разбирался с утлегарями. - Ты что, окончательно выжил из своего долбанного ума? - проорал я со своего насеста на тунцовой башне. - Отвали от этих лесок! Иди поспи. - Нет! - крикнул он. - Это рыболовецкая лодка! Мы ДОЛЖНЫ поймать рыбу. На нем уже начало сказываться напряжение от длинной ночи. Глаза набухли, как тухлые яйца; он так тщательно пережевывал губы ночью, что теперь едва мог говорить. Пытаясь вскарабкаться на мостик, он потерял равновесие и рухнул на спину в каюту, где яростно забился в луже кровавой грязищи. Зрелище не из приятных. С мостика мне открывался вид на палубу с капитаном и первым помощником, и оба выведены из строя. Один походил на мертвеца с раззявленной пачкой и закатившимися зрачками, другой дрыгался, как рыба со свернутой шеей. Каша из человеческих модулей подо мной выглядела так, будто Король Камехамеха вернулся в Кону с очередной серией боевых действий и устроил на несчастных засаду. А мы - жертвы того же чудного высокомерия, что погубило гавайских воинов в период Великих Завоеваний. Мы угодили в жернова исступленного покорения - оказались в ненужном месте в ненужное время и, вероятно, за зря - и теперь плелись восвояси с залитой кровью палубой и нервами, сварившимися до состояния желе. Все, на что мы сейчас могли уповать - это на возвращение без эксцессов, радушный прием наших друзей и красотку на палубе. Тогда мы сможем отдохнуть и зализать раны. Я не мог бросить штурвал, в противном случае, лодку закружит, и винт запутается в лесках. Чтобы приманка не скрывалась из виду, приходилось поддерживать скорость в 1750 оборотов в минуту и двигаться, не сбиваясь с курса. Любое изменение скорости или направления грозило гибелью. Если винт запутается в водорослях, придется канючить по радио, беспомощно раскачиваясь на волнах часов 8, пока спасательная лодка не явится нас отбуксировать. Неприемлемо. Команда была не в том состоянии, чтобы сдюжить еще одни сутки в море. Я правил лодку ближе к берегу, слегка налегая на тормоз. Если прямая - самое короткое расстояние между двумя точками, рассудил я, то прямая на предельной скорости существенно сократит дистанцию. Я все еще поздравлял себя с прорывом в высшей математике, когда был взбудоражен пронзительным воплем снизу. Я перегнулся через перила, чтобы увидеть, как коленопреклоненный Капитан Стив на корме в бешенстве указывает на бережно установленную приманку, записавшуюся в ВДВ и прыгающую в связи с этим над водой, как летучая рыба. - Сбавь обороты! - кричал Стив. - Ты что, спятил? Это я-то спятил, подумал я, едва не сбросив ему на башку бутылку пива. Заданный им курс завел бы нас далеко в море через марлиновые косяки. Ленивая параболическая петля прибавила бы нашей прогулочке два-три часа. Капитан Стив все еще был одержим идеей поимки рыбы. Глаза лихорадочно сверкали. - Забудь, - заорал я, - шутки в сторону. Пора домой. Лицо пиздострадальца говорило мне, что спорить бесполезно. В его мозгу не было пространства для мысли о возвращении в порт без рыбы; и мне казалось, он вот-вот махнет за борт с ножом в зубах, если сочтет, что оно того стоит. Помимо всего прочего, это была ЕГО лодка. Я не был готов взбунтоваться, поэтому дал по тормозам и сменил курс, чтобы его порадовать. Он вновь захлопотал над лесками и взялся за пиво. Я занял выгодное положение и какое-то время слушал радио, клюя носом по мере того, как солнце раскалялось. Периодически меня будили взрывы тарабарщины, издаваемой рацией: - ...вызываю Ципочку, ответьте! Продолжительная пауза и треск сквернословия, а затем: - Чертпобери, чертвозьми, да, чертпобери, да, это Ципочка. Вас слышу, каковы ваши координаты? Прием. - Они не наши. Прием. (Грубый ржач и еще большая ругань) - Так вот, чертвозьми, там и оставайся, урод, и даже не приближайся ко мне. - Что? Ципочка, повторите! - Держись от меня подальше. У меня на борту две голые девицы. (Пауза и треск) - Каковы ваши координаты, Ципочка? Я сам голый. Давайте скооперируемся. Балагур продолжал отмачивать еще какое-то время, а я крутанул штурвал, чтобы лодку не качало, и спустился за пивом. Капитан Стив прокрался в кабину и вырубился на морозильной камере. Я немного за ним понаблюдал, а, убедившись, что он действительно спит, вернулся на корму и смотал лески. Вид Эккермана по-прежнему отдавал мертвечиной. Казалось, он еле дышит, я перевернул его на другой бок и обмотал вокруг шеи ремень, чтоб засечь, если он вдруг начнет задыхаться. Вслед за этим я поднялся на мостик и навел лодку четко на порт, ведя ее так близко к берегу, что почти читались дорожные знаки на шоссе. Я врубил радио, дабы заглушить шум движка, набрал скорость, и наша баржа уже парила параллельно морю, как занюханная моторка для прибрежных гонок. Ага, подумал я, мы ввели новый вид рыбалки - изнурить этих гадин, повышибать им мозги винтом, а потом развернуться и подобрать то, что останется. Три часа спустя мы встали перед буем у порта и размотали лески, затем я долго выворачивал Эккерману ногу, пока не разбудил. Он забился, как аллигатор в западне. - Тихий час кончился, - сказал я, - настал час труда. Мы дома. Он сел и осмотрелся, потом медленно встал и дотянулся до бутылки рома в ящике для инструментов. - Где капитан? - спросил он. Я показал на Стива, все еще дрыхнущего на морозилке в считанных сантиметрах от перил. Эккерман дошел до него, дал ему подсрачник и жестоко выкинул за борт. Капитан Стив озверело ухватился за рукоятку, но все равно упал в море. Он вырвался на поверхность, плюясь, но еще до конца не проснувшись, и отчаянно цепляясь за скользкую часть лодки. Эккерман хотел было втащить его на борт острогой, но я его присмирил. После того, как он достал из воды Капитана Стива, тот немного подулся в каюте и, наконец, принял штурвал. Он привел лодку в порт, угрюмо сидя на корточках на мостике и игнорируя взгляды улыбающихся канаков у дока с горючим. Нас никто не встречал, но значения это уже не имело. Бойцы вернулись с Земли По, и им было что рассказать. Но только не в порту и не в таверне. Слишком уж зловещую байку мы принесли. Капитан Стив все еще торчал на мостике, пока мы с Эккерманом выгружали наше барахло и готовились свалить. - Куда направляетесь, ребят? - окликнул капитан. - Не в "Хагго" ли? Я пожал плечами, слишком изможденный, чтобы думать о том, куда податься, только бы подальше от моря. Я чувствовал себя так, словно взобрался на гору или подал заявление на вакансию ковбоя на ранчо. Ощутить сушу под ногами, пить джин ночь напролет и бегать голышом. Но когда я обмолвился об этом Эккерману, он помотал головой. - Нет. - сказал он. - У нас теперь одна дорога - в Город-Заповедник. ЖИЗНЬ НА БАЛКОНЕ Пора было сваливать. Эккермановская затея дернуть в Город-Заповедник поначалу казалась привлекательной, но то, что предстало нашим глазам по возвращении с Южной Точки, нельзя было вылечить поездкой по побережью до какого-нибудь предрассудочного дряхлого храма, неподалеку от которого мы найдем или не найдем заповедник. Так, решил я, по боку это глупое туземное фуфло. Где телефон? Что нам надо, так это быстро связаться с "Алоха Эйрлайнз". Эккерман согласился. Нас обоих ошеломил хаос, наблюдаемый нами из кабриолета, пока мы ехали. Тот же шторм, что едва не завалтузил нас до смерти в океане, прошлой ночью переместился на север и всыпал побережью Коны 4,5-метровыми волнами и слепящими муссонными дождями. Минуя Хонокохау, мы наблюдали брошенные машины и мопеды по всему Алии-Драйв, заваленному древесиной и шершавыми черными камнями. Громадные волны долетали до шоссе по исчезнувшему пляжу, и у нас заняло почти два часа, чтобы добраться до жилища, которое испытывало на себе нешуточный прибой. ............................................................................................................................. Все ощутили основательные перемены в атмосфере в бухте и контраст по сравнению с предыдущим их пребыванием. Каноэ на воде не было, ни один зритель не вышел на шкот скалы на всем протяжении гребня. Кто-то из людей Кука забеспокоился, другие, как подметил Король, чувствовали свое самолюбие ущемленным. И в тот момент, когда все решили, что население эвакуировано или вымерло от какой-то чумы, показалось одинокое каноэ, направлявшееся к "Дискавери". На продольном мостике шлюпа возвышался свирепого вида вождь в красной мантии с оперением. То был племянник короля, Камехамеха, чье появление так встревожило их тремя неделями раньше, когда он представился им вместе с двумя сыновьями Террибу. Мастера-парусники, плотники, моряки и сам Король не встретили никаких возражений против возобновления их лагеря и палаток. Кто-то даже перенес на берег часы и телескопы. Жрецы выглядели не менее дружелюбными, чем раньше, и у плотников появилась возможность приняться за дело, чистя основание мачты, снимая треснувшие фишы, вытачивая новые из твердого дерева, которое чудесным образом сохранилось у них еще с Мури. Следующим утром Король Террибу прибыл в бухту, как и раньше, с большой помпой и на приличной скорости. Табу с вод бухты было немедленно снято, и внезапно все встало на свои места, как в те дни, когда несчетное число каноэ курсировало между берегом и кораблями, а шум и суматоха торговли не утихали от заката до рассвета. Но кое-что изменилось. В гавайцах притаилась жажда насилия. По лицам прошел рубец враждебности, словно вулкан Мауна вновь извергнулся, и вот-вот хлынет лава ненависти. Трясущийся король Террибу, поддерживаемый сыновьями, прибыл на "Резолюцию". Зачем они вернулись? Что они делали? Сколько здесь пробудут? - Он выглядел крайне недовольным, - заметил Джем Берни. Ричард Хью "Последнее путешествие капитана Джеймса Кука" ............................................................................................................................. Оба дома пустовали, бассейн затопило, прибой пускал слюни у веранды, а шезлонги, облепленные чем-то вроде красных водорослей, беспорядочно раскидало по лужайке. Более тщательный осмотр выявил, что "водоросли" - это две-три сотни тысяч китайских шутих, наводнение красной рисовой бумаги от дюжин китайских громомолний, которыми мы развлекались. Я прикинул, что, наверное, пиротехнику выбросило в море, а потом принесло обратно. Ральф уехал, прихватив семью. Дверь в их дом была открыта, а место, где он парковался, по лодыжку залило соленой водой. Фасады обоих домов загажены слоем красной слизи. Ни малейших признаков жизни. Всему кранты; оба дома атаковал разорительный прибой, и первой моей мыслью было: все, включая обитателей, волновой толчеей засосало море и насмерть заколошматило о камни. Эккерман отверг это предположение, сказав, что они, наверное, перебрались на более высокую точку еще до того, как прибой забился о крыльцо. Такая процедура была стандартной для Алии-Драйв зимой: пожарные сирены, дорожные заграждения, паника и принудительная эвакуация всех прибрежных жителей силами гражданской обороны. - Это ежегодное явление, - признался он, - потери - несколько домов, несколько машин, но людей - совсем немного. Я продолжал рыться в спальнях в поисках признаков жизнедеятельности, одним глазом поглядывая на море. Я знал, что эта срань могла нагрянуть в любой момент без какого бы то ни было предупреждения, как бомба. Даже сейчас я представляю себе Ральфа, цепляющегося за щербатые камни в пасти рычащего белого прибоя с криками "Помогите! Помогите!". В его ногу впиваются большущие челюсти тихоокеанской зубатки. Что бы мы сделали, услышав его крики и увидев, как он сражается с морем в сотне метров от нас? Ничего. Стояли бы и смотрели, как волны колотят его о камни, раз за разом. К утру от него осталось бы мокрое место. Я попытался заставить себя добыть большой прожектор, чтобы поискать Ральфа в море, но мне не хотелось. Что если я его обнаружу? Это зрелище не покинет меня до конца дней... Видеть, как он умирает в луче моего фонаря, бешеные глаза горят в пене нахлынувшей волны, потом он исчезает... Голос Эккермана послышался в тот момент, когда гигантская волна ударила по бассейну, подбросив в небо тонны четыре воды. Я сиганул с крыльца и припустил к подъездной дорожке. Возвышенность, думал я. Нужно лезть на гору. Подальше отсюда. Эккерман взывал ко мне с балкона коттеджа сторожа. Я взлетел по ступенькам, мокрый насквозь. Он сидел за столом с пятью-шестью людьми, преспокойно пившими виски и курившими марихуану. Весь мой багаж, включая печатную машинку, был сложен в углу на веранде. Никто не утонул, никто не пропал без вести. Невеста протянула мне косяк, я глубоко втянул. Ральф, доложили мне, испарился в районе полудня, когда красная липкая волна швырнула ему на крыльцо 25-килограммовую связку зеленых бананов. На лужайку выбросило сотни мертвых рыбин, дом внезапно наводнили летучие тараканы, а море подкатилось к полу. Сторож сказал, Ральф отвез семью в отель "Король Камехамеха" у причала в центре Кайлуа, после того, как обломался с билетами на ночной рейс в Англию. - Где собака? - спросил я. Я знал, что Сэйди очень привязалась к зверю, но его трупа в этой разрухе я не наблюдал. - Они взяли ее с собой, - ответил сторож, - тебе просили передать записку. Он вручил мне скомканный клочок гостиничной бумаги, влажный и грязный от пачкотни Ральфа. В записке говорилось: "Я больше не могу. Шторм нас чуть не убил. Не звони. Оставь нас в покое. Гостиничный врач позаботится о Руперте и вышлет его после карантина. Пожалуйста, организуй все как надо. Сделай это для Сейди. Она седеет. Все было хуже некуда. Я с тобой поквитаюсь. С любовью, Ральф". - Боже, - проговорил я, - Ральф готов. Совсем расклеился. - Он знал, что ты так скажешь, - отреагировал сторож, принимая у Эккермана косяк и делая глубокую затяжку, - вот почему он оставил тебе собаку. Он сказал, так будет правильно. Я сложил записку и убрал в карман. - Разумеется, - согласился я, - Ральф - художник. Он очень остро чувствует что хорошо, что плохо. Мы посидели на веранде, смоля свежую марихуану и слушая "Асов Атасных Ритмов", а потом поехали ночевать к Эккерману. Наше поселение затопило, вода пропитала все полы. Нечего было и пытаться здесь заснуть. Ральф уехал, а я слишком притомился, чтобы ему звонить. Скоро он и родные сядут на самолет до Англии, отчаянно вцепившись друг в друга и слишком истощенные, чтобы спать дольше двух-трех минут в один присест - как уцелевшие в жутком кораблекрушении и лишь наполовину осознавшие, что же с ними приключилось. Они непременно будут досаждать пассажирам своими стонами и плачем, пока стюардесса не угомонит их снотворным. В эти дни жизнь на побережье Коны течет неторопливо. Рыба все так же питательна, солнце светит, с Таити дует ветер... Но в воздухе висит какое-то новое спокойствие, не имеющее отношения к погоде. Свирепствует скверная тоска. Люди снимаются и - на корабль. Все побережье выставлено на продажу, и даже прелестные сестры-дикарки Чан собираются двинуть на материк. Бум Коны недавно сошел на нет, и серферы спешно выписываются. Никакие мои доводы не заставят их передумать. Здешним людям я по душе, но моим суждениям они не доверяют. Поэтому я коротаю ночи на балконе номера 505, в люксе Королевы Каламы в отеле "Король Камехамеха", из которого открывается вид на все - целиковая прибрежная часть Коны, вулканы Мо в снежных шапках и особенно городской волнорез в бухте Кайлуа, возле которого всегда кто-то трется. Мне здесь нравится. Культивирую у себя вкус к балконной жизни. Счет оформлен на имя Ральфа, но не суть. Менеджеры покроют. Они сами взвалили на себя ответственность за все неполадки с собакой Ральфа, которую все еще держат в международном карантине. В питомнике она рехнулась от блох, будучи под личным наблюдением гостиничного ветеринара, и теперь они официально за нее в ответе. Причем, не только за Руперта, но и за любое мое повреждение мозга, опухоль, слепоту, пропущенные дедлайны, снижение дохода или какое бы то ни было другое огорчение, боль или психические муки, полученные от укуса осы в глаз в баре у бассейна. Тварь впечаталась в меня и застряла между лицом и очками, после чего трижды тяпнула в глазницу. Голова угрожающе вспухла, и все, что мне дали - это грязный носок со льдом, от которого все разаболелось похлеще, чем от укуса. Попросив о помощи, я обрек себя на общение с доктором Хо, ветеринаром "по большим зверушкам". Так или иначе, теперь я у них на руках. В некотором роде я удерживаю господствующую высоту и отказываюсь выехать, пока мы не найдем консенсус. Дабы управиться с необъятным иском, я нанял адвоката-корейца из Гонолулу... тем временем, я научился кайфовать в отеле, который на поверку оказался не так плох для проживания. Внизу навалом приятных магазинов и три бара. Правее - большой голубой бассейн, левее, на берегу через бухту - "Халихи-палас" и тьма зеленых лужаек, сбегающих к молу, Дому Лоно и месту похорон Камехамехи Великого. Он кинул кони в хижине под соломенной крышей в тени королевских пальм 8 мая 1819 в возрасте 61 года. Его старшие шаманы бросили тело в кратер вулкана, а кости предали земле в секретной пещере, которую никто так и не нашел. В честь Камехамехи воздвигли множество памятников на Гавайях, но только не могильную плиту. Те же шаманы, что участвовали в погребении костей, съели его сердце из-за силы, заключенной в нем - так же, как когда-то сам Камехамеха съел сердце капитана Кука. РАЗБОРКИ ПО-КОНСКИ В конце городского мола Кайлуа - громадные весы, установленные япошками из местного ледохранилища, которые регулярно покупают каждую рыбину в порту и отправляют в Токио, там ее шинкуют на суши, повторно замораживают и высылают обратно в Лос-Анджелес. Суши - популярный бизнес по всему Тихому, а японские рыбные брокеры контролируют большую его часть. Лицензии на суши на Гавайях куда прибыльней, чем на игровые автоматы в аэропорту Лас-Вегаса. На суши всегда больший спрос, чем рынок может предложить. Единственное, что варьируется - это цена, которая простирается от 10, а порой 20 долларов за килограмм на Рождество до 40 центов за кило в пик сезона рыбной ловли, открытого на побережье Коны с мая по сентябрь. Количество суши для рынка при этом колеблется от 10 до 20 тонн ежедневно. Ахи, большой желтоперый тунец - далеко не бестселлер, но стоит кучу денег. Ахи - это суши в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, равно как и в Токио - а в рождественские недели, когда спрос взлетает, складская цена за крупную ахи в Коне доходит до 10 или даже 20 долларов за кило. Обычно она не идет ниже доллара, что делает ее заманчивой для ловли. Но ахи не самая обаятельная рыба в Коне. Эти места славятся марлином. КРУПНЫМ марлином. Именно его все здесь хотят видеть на тарелке. Любая лодка под традиционным темно-синим марлиновым флагом на корме враз меняет настроение толпы. Побережье Коны - рыбная столица Гавайев, бухта Кайлуа - это социальная и коммерческая ось побережья Коны, а громадная "висельная" установка на весах на моле перед моим отелем - то самое место, где рыбные профи Коны живут и умирают каждый день на всеобщем обозрении. Спортивная рыбалка в Коне - серьезный бизнес, а в 4 пополудни на кончике мола начинается шоу местных чартерных капитанов. Сюда они привозят взвешивать рыбу и фотографируются рядом с ней, если поймали что-то стоящее. Весы-весищи на самом краю служат для триумфаторов и их улова, а неудачники здесь даже не показываются. Лодки без пятен крови на палубе к молу не подходят; они быстренько чешут домой - в порт, что в 13 километрах к северу. Последние километры от буя зачастую превращаются в долгую и суровую прогулку для шкипера с полной нагрузкой лодки, если клиенты выложили $500 за день за то, чтобы вернуться ни с чем. Хонокау на закате - далеко не рай на земле. В сумятице всех этих неудачников прибой все больше колотится о кромку черной лавовой скалы, смотрящей на док, и начинает рявкать. Всем подавай недоеденное в обед мясо, а не рыбу, и ужасная сцена предстает перед их глазами после дня, угробленного на безнадежные попытки что-то поймать. Каждый день большинство лодок возвращается в Хонокахау. Но немногие прибудут к молу, где разыгрывается совсем иной спектакль - особенно в "жаркий денек", когда полгорода уже оповещены о чьей-то победе по рации, вещающей из открытого океана о том, чтобы приготовили весы для нешуточного действа по прибытии судна. В районе трех толпа начинает собираться на моле. Джимми Слоан, профессиональный фотограф, прикрепленный к молу, чтобы вкроить в историю снимки 8 на 10 по $10 каждый. Парень из "Таксидермии Грея" непременно будет охотиться на тех, кто захочет увековечить свой трофей. А для тех, кто не захочет, рядом будет стоять пикап "Датсун" из ледохранилища, всегда готовый отстегнуть за добычу налом. Марлин идет по дешевке: 50 центов за кило, так как есть его станут только японцы, и основной рынок - Токио, расположенный почти за 5 тысяч километров отсюда. Парни, которые заправляют весами почти всегда в курсе, чего им ждать, но понятия не имеют, когда... отчего к 16.00 у них сдают нервы. Любой шкипер, отрапортовавший о крупной рыбине, прибудет не раньше сумерек, а ждать его никому не охота. Толпа осведомлена. Разносится молва, туристы затаривают фотоаппараты. Лодки подваливают с запада прямиком к закату. В тихий летний денек можно стоять на моле и за 15 километров наблюдать, как к берегу чешет судно. Сперва это лишь белая точка на горизонте... Затем - отблеск солнечного света от шпиля тунцовой башни... Вскоре белая точка брызг за кормой взбалтывается струей от быстро приближающегося корпуса. Вот она лодка - достаточно подошла, чтобы обладатели хороших биноклей могли различить флаг, который полощется на мачте утлегаря. На фоне алеющего неба Тихого океана у белого стяга ахи ощутимо выигрывает синий - он подтолкнет толпу к весам куда расторопнее, когда спадет первый выкрик "Синий!" Любой успешный чартерный капитан понимает разницу между рыбным бизнесом и шоубизом. Первый имеет место там, в глубоких водах, второй помыкает чудаками раскошеливаться за рыбалку. Поэтому когда тебя приносит в бухту Кайлуа на закате с громадной амфибией, торопиться тебе не с руки. Просочись в бухту, заложив протяжную изящную дугу на фоне парусников и вулканов, потом разверни лодку к молу, преисполнившись форсу бандитского и проверни такую шлюпочную драму, на какую только способны ты и твой экипаж. Шкипер - на ходовом мостике, обозревает толпу и ведет судно обеими руками, заложенными за спину: одна рулит, другая на тормозе. Палубный матрос и клиенты при этом стоят на корме, тоже встречая взглядом толпу и вылезая из кишок, чтобы не сделать что-то неправильно или неуклюже в этот критический для всех момент, по мере того, как лодка пятится к весам, а цепная лебедка тянется за их уловом. Большинству морских чертей, выложивших свои кровные за привилегию поохотиться на крупняк в компании больших шишек, идя на мировой рекорд в водах Коны, до лампады, что станется с пойманной рыбиной после того, как они снимутся рядом с бестией, висящей во весь рост на дыбе на краю мола. Прибытие Рыбы в город - фактически единственное действо за день; ибо рыбалка-спектакль - именно то, что характеризует побережье Коны (не считая всех слухов об урожаях марихуаны и неправдоподобном риэлторском кидалове). Разборки по-Конски подразумевают вторжение в порт к весам с одной БОЛЬШОЙ рыбой, а не тремя-четырьмя сдохляками, и толпа на моле это осознает. Они во весь голос высмеют любой улов, который можно извлечь из лодки чем-то мельче подъемного крана. На заходе солнца в воздухе носится жажда крови. К пяти толпа пьяна и безобразна. Пара, впервые выехавшая на каникулы из Питсбурга, стоит на моле и, как дуэт прожженных экспертов, рассуждает о габаритах рыбы размером с компактное авто, которое они арендовали в аэропорту. - Насколько велика эта штука, Генри? - РЕАЛЬНО большущая штука, дорогая. На весах цифра 1.21, но это может быть только голова. Тело, как у коровы, думаю, весит с тысячу. Настроение вокруг весов на закате в бухте Кайлуа - серьезная драма, и с каждой новой лодкой напряжение растет. К пяти вечера в удачный день они требуют 500-килограммовых и клянут капитанов, приносящих что-то меньшее. Линчевания не избежать никому, ибо даже 50-килограммовая ахи уходит япошкам из ледохранилища по $2,78 за полкило в июне - этого достаточно, чтобы оплатить горючее за весь день и стоимость самого похода - а цена за то, чтобы не представить рыбу на суд толпы и щедрых япошек слишком высока даже для серьезных шкиперов. Они сшибают кучу денег за оказанные услуги, и одна из них - фотографировать клиентов на моле с добычей - даже за скромного 45-килограммового марлина, чуть не оторвавшего руки тому, кто его ловил, вплоть до момента истины на весах "будет стоить не менее пяти сотен". Любая рыбина выглядит огромной, когда пружинит в 6 метрах на конце твоей лески. 50 килограмм кажутся миллионом, когда ты провоевал с ними пару-тройку часов; а за $500 многие клиенты влюбляются в нее к тому моменту, как наконец затащат на борт. Они жаждут фотографий 8 на 10 - начиная с момента входа в порт и заканчивая вздергиванием рыбины на виду у целой толпы, хорошо то или плохо. Хуже того, чтобы приволочь "выдру" - не приволочь ничего вообще. ............................................................................................................................. Король Джеймс волновался не меньше. Он первым из высадившихся на берег заметил пропажу ялика. Его окликнул Берни, подгребая к "Дискавери" по пути на "Резолюцию". Клерке только что вернулся на корабль, а Король прибыл на борт в критический момент - когда Кук отважился на решительную и опасную акцию. Когда Король начал излагать детали происшествий предыдущего вечера, Кук, как пояснил потом Король, "резко его перебил". - Вот что я намерен сделать, мистер Король, - угрюмо объявил Кук, - доставить короля и кое-кого из вождей на борт и содержать под стражей в качестве заложников до возвращения ялика. Кук удовлетворенно закончил заряжать мушкет. - Ваша задача - охладить пыл индейцев на вашей стороне бухты. Сообщите им, что никто не пострадает. И вот еще, что мистер Король, не давайте им разбредаться и выходить из-под контроля охраны. Король зашел на борт в тот момент, когда капитан погрузился в шлюпку. Он наблюдал, как шлюпка в сопровождении Уильямсона на баркасе и Ланьона в ялике двинулись на север от "Резолюции" - к месту высадки на Каауалоа. Король высадился на пляже и был встречен Бейли, взволнованно ожидавшим вестей. Вражеский говор едва доносился до них, уносимый восточным ветром. В лагере, среди моряков, плотников и остальных стояло возбуждение, равно как и среди аборигенов, тревожно стоявших вокруг. Несколько каноэ сошли на воду, включая одно под командованием величавого и энергичного вождя Калирну. Их постигла та же участь, что и каноэ из Каауалоа. Король вспомнил слова Кука, приказавшего Ледьярду расставить людей с мушкетами, заряженными дробью, и открывать огонь при провокации, а потом направился в дом верховного жреца Коа. Коа и остальные жрецы нервничали. "Я объяснил им, как смог, цель наших приготовлений, - написал Король в отчете, - я понял, что они уже слышали про кражу ялика, и заверил в том, что хотя Капитан Кук и намерен вернуть его и наказать виновников, жрецы и жители деревни на нашей стороне острова не должны даже допускать возможность того, что кто-нибудь из них хоть малейшим образом пострадает от наших рук". Ричард Хью "Последнее путешествие капитана Джеймса Кука" ............................................................................................................................. НА ХУЙ ПОСЛАН: Я БОГАТ! Трагически и неожиданно покинув острова, Ральф оставил мне тучу блядских проблем, многие из которых были посерьезнее, чем судьба собаки Сейди. Половину Эккермановского урожая марихуаны на Южной Точке ночью скоммуниздили копы или кто еще. В любом случае, сказал он, пришло время собирать жатву и ненадолго убраться из города. - Сто пудов, они еще вернутся, - твердил он, - и если это копы, на сей раз они прихватят ордер. Мне нужно повыдергать ее СЕЙЧАС. Речь идет о паре сотен тысяч долларов. Кроме того, не ладилось с мистером Химом, риэлтором, жаждавшим оплаты за наш постой - минимум две тысячи налом. Вдобавок, неизбежен был вопрос о корочке красного дерьма по всем владениям. Если она затвердела, снять ее под силу только промышленной пескоструйке. Лично мне цвет нравился. Я окунулся в воспоминания о Востоке. Странные красные блики на домах в послеобеденное время. Я несколько раз проезжал мимо, и замечал, что даже трава на лужайке блестит. Бассейн иногда выглядел как кровавый холм, а частая листва на лимонных деревьях, казалось, вот-вот воспламенится. Окрестности вообще смотрелись иначе, овеянные аурой тайны и магии. Странные, но значительные вещи творились здесь. И, возможно, еще будут. В этом крылась своя красота, но производимый эффект выбивал из колеи, в связи с чем я не сомневался: Химу едва ли удастся сдать эти дома приличным людям. - Рассчитайся с ним и не спорь, - посоветовал Эккерман. - Две тысячи - копейки, когда можно отделаться от такой свиньи, как Хим. Он из тебя всю кровь высосет. Тяжба затянется на годы. Хим был могущественной фигурой в местной политике. Даже как-то избирался президентом Риэлторской Ложы Коны, но ушел из-за скандала. - Он продавал несуществующие квартиры пенсионному фонду, - пояснил Эккерман. - Ксерил договор в трех экземплярах, облапошивал стариков. Господи, да половина дохлых строительных проектов на острове - химовских рук дело. Он настолько проворовался, что, наверное, ссытся в штаны каждое утро, но он богат и содержит ораву адвокатов, чтобы запихивать таких, как ты, в тюрьму Хило. Я согласился, что тогда, конечно, лучше раз и навсегда расплатиться с мистером Химом, но мои золотовалютные запасы поисчерпались. Я дал ему две тысячи авансом, остаток был за Ральфом. - Вот здорово, - обрадовался Эккерман, - теперь мы оба попали. Единственная наша надежда - это урожай. Нужно всего-то собрать все в мусорные мешки и доставить в аэропорт. - Почему бы и нет, - согласился я. Смысла в этом я не видел, но настроение мое портилось, а невеста отбыла в Китай на несколько недель, бросив меня в не самой благоприятной ситуации. Я расслаблялся на крыше у Эккермана с термосом маргарит те несколько часов, пока он инспектировал состояние всходов. Наконец, он вернулся с продуманным планом. Он говорил более, чем о двухстах тысяч долларов. Скорее, даже о миллионе. Нам предстояло собрать добро в мешки и отправить почтой в отделение аграрного Техаса, где один тип, как-то меня наколовший, держал заброшенное ранчо. Такой объем, рассудил я, либо привлечет колоссальное внимание, либо вообще никакого. При последнем раскладе мы живем. Е