сердце ее закрался страх: так хмуро глядел на нее этот коленопреклоненный человек с торчащими усами. - Первый князь империи, сударыня, приветствует свою повелительницу, - продолжал он. - Мой род, право, не хуже вашего. Я свободен, сударыня, я предлагаю вам руку, и сердце, я мой рыцарский меч! Три мои жены спят под сводами фамильного склепа. Последняя угасла лишь год назад, и душа моя жаждет новой подруги! Удостойте меня согласием, и я клятвенно обещаю вам принести на свадебный пир голову короля Заграбастала, глаза и нос его сына принца Обалду, уши и правую руку узурпатора Пафлагонии; и тогда обеими этими странами будете править вы, то есть МЫ! Соглашайтесь! Окаян не привык слышать "нет". Да я и не жду подобного ответа: последствия его были бы страшны! Ужасающие убийства, разорение всей страны, беспощадная тирания, невиданные пытки, бедствия, подати для всего населения - вот что может породить гнев Окаяна! Но я читаю согласие в ясных очах моей королевы, их блеск наполняет мою душу восторгом! - О, сэр!.. - пролепетала Розальба, в страхе вырывая у него свою руку. - Вы очень добры, ваше сиятельство, но сердце мое, к сожалению, уже отдано юноше по имени принц... Перекориль, и только ему буду я женой. Столько бедствий - страх берет! Кто бедняжечку спасет? Тут Окаян впал в неописуемую ярость. Он вскочил на ноги, заскрежетал зубами, так что из уст его вырвалось пламя, а вместе с ним поток столь громких, сильных и недостойных выражений, что я не решаюсь их повторить. - Р-р-р-раз так!.. Сто чертей! Окаян Удалой услыхал "нет"! О, месть моя будет беспримерна! Вы первая зальетесь слезами, сударыня! - И, как мячики подкидывая ногами арапчат, оп ринулся вон, а впереди него летели усы. Тайный совет ее величества пришел в ужас, и, как позже выяснилось, не зря, когда увидел, что из дому выскочил разъяренный Окаян, подбрасывая ногами бедных арапчат. Упавшие духом бунтари двинулись прочь от ворот парка, но спустя полчаса этот предерзкий беззаконник с кучкой своих приспешников настиг их и принялся крушить направо и налево, - их били, колотили, дубасили, громили, наконец самою королеву взяли в полон, остальных же ее Верных отогнали бог весть куда. Бедняжка Розальба! Ее победитель Окаян даже не пожелал взглянуть на нее. - Пригоните фургон, - приказал он конюхам, - засадите в него эту чертовку и свезите его величеству королю Заграбасталу, да смотрите поклонитесь ему от меня. Вместе с прекрасной пленницей Окаян послал Заграбасталу письмо, полное раболепных клятв и притворной лести, из которого тому надлежало понять, что этот подлый обманщик денно и нощно молит бога о здравии монарха и всей его августейшей семьи. Дальше Окаян обещал верой и правдой послужить трону и просил всегда помнить, что он - его надежный и преданный защитник. Но король Заграбастал был стреляный воробей, такого на мякине не проведешь, и мы еще услышим, как этот деспот обошелся со своим строптивым вассалом. Где же слыхано, чтобы такие пройдохи хоть сколько-нибудь допряли друг другу! Вот еще жених сыскался! Где наш принц? Куда давался? А нашу бедную королеву, как Марджори Доу, бросили на солому в темном фургоне и повезли в дальний путь до самого замка короля Заграбастала, который вернутся уже восвояси, разбив всех своих недругов, - большинство из них поубивал, а иных, побогаче, захватил в плен, надеясь пыткой вырвать у них признание, где спрятаны их деньги. Их вопли и стенания доносились до темницы, в которую заточили Розальбу. О, это была ужасная темница: она кишела мышами, простыми и летучими, жабами, крысами, лягушками, клопами, блохами, москитами, змеями и прочими мерзкими тварями. В ней царил полный мрак, иначе тюремщики увидели бы Розальбу и влюбились в нее, что, кстати, и случилось с совой, жившей под кровлей башни, и еще с кошкой, - ведь кошки, как известно, видят в темноте, - эта глаз не сводила с Розальбы и не шла к своей хозяйке, жене тюремного надзирателя. Обитавшие в темнице жабы приползли и целовали ножки Розальбы, а гадюки обвились вокруг ее шеи и рук и вообще не думали ее жалить, так прелестна была бедняжка даже в несчастье. Наконец, по прошествии многих часов, дверь темницы отворилась, и вошел гроза своих подданных - король награбастал. Но что он сказал и как поступил, вы узнаете позже, а сейчас нам пора вернуться к принцу Перекорилю. Глава XIV, о том, что было с Перекорилем Мысль о женитьбе на старой карге Спускунет до того ужаснула Перекориля, что он бросился к себе в комнату, уложил сундучок, вызвал двух носильщиков и в мгновение ока был на почтовой станции. Его счастье, что он не мешкал со сборами, вмиг уложил вещи и уехал с первой каретой; ибо, как только обнаружилось, что Обалду схватили по ошибке, этот аспид Развороль послал к Перекорилю двух полицейских, которым было ведено отвести его в Ньюгетскую тюрьму и еще до полудня обезглавить. Через час с небольшим карета покинула земли Пафлагонии, а те, кого послал и вдогон, наверно, не слишком спешили, - в стране многие сочувствовали принцу, сыну прежнего монарха: ведь тот, при всех своих слабостях, был куда лучше брата, нынешнего короля Пафлагонии - человека ленивого, деспотичного, вздорного, нерадивого и алчного. Храбус сейчас был весь поглощен торжествами, балами, маскарадами, охотами и другими забавами, которые полагал нужным устраивать в честь свадьбы своей дочери с принцем Обалду, и, будем надеяться, не очень жалел в душе, что племянник его избег казни. Принцу - кто того не знает - Быть учтивым подобает. Погода стояла холодная, землю покрыл снег, и наш беглец, звавшийся теперь попросту мистер Кориль, был рад-радешенек, что покойно сидит в почтовой карете между кондуктором и еще одним пассажиром. На первой же станции, где они остановились сменить лошадей, к дилижансу подошла неказистая простолюдинка с кошелкой на руке и спросила, не найдется ли ей местечка. Внутри все было занято, и женщине сказали, что, если ей к спеху, пусть едет наверху, а пассажир, сидевший рядом с Перекорилем (видимо, изрядный наглец), высунулся из окошка и прокричал ей: - Самая погодка прокатиться на империале! С ветерком, голубушка! Бедная женщина сильно кашляла, и Перекориль ее пожалел. - Я уступлю ей свое место, - сказал он. - Не ехать же ей на холоде при таком кашле. На что сидевший с ним рядом грубиян заметил: - А ты и рад ее пригреть! Только больно ты ей нужен, шляпа! В ответ на это Перекориль схватил грубияна за нос, дал ему оплеуху и наградил фонарем - пусть в другой раз попробует назвать его шляпой! Потом он весело вскочил на империал и уютно устроился в сене. Грубиян сошел на следующей остановке, и тогда Перекориль опять занял свое место внутри и вступил в разговор с соседкой. Она оказалась приятной, осведомленной и начитанной собеседницей. Они ехали вместе весь день, и она угощала нашего путника всякой всячиной, припасенной в кошелке, - не кошелка, а прямо целая кладовая! Захотел он пить - и на свет появилась бутылка в полкварты Бассова легкого пива и серебряная кружечка. Проголодался - она достала холодную курицу, несколько ломтиков ветчины, хлеба, соли и кусок холодного пудинга с изюмом - прямо пальчики оближешь, - а потом дала ему запить все это стаканчиком бренди. Пока они ехали вместе, странная простолюдинка беседовала с Перекорилем о том, о сем, и бедный принц выказал при этом столько же невежества, сколько она - познаний. Покраснев до корней волос, он признался соседке, что совсем не учен, на что та ответила: - Милый мой Пере... Добрейший мой мистер Кориль, вы еще молоды, у вас вся жизнь впереди. Вам только учиться да учиться! Как знать, быть может, настанет день, когда вам понадобится вся эта премудрость. Скажем, когда вас призовут обратно, - ведь бывало же такое с другими. - Помилуй бог, да разве вы меня знаете, сударыня?! - восклицает принц. - Я много чего знаю, - говорит она. - Я была кой у кого на крестинах, и однажды меня выставили за дверь. Я знавала людей, испорченных удачей, и таких, кто, надеюсь, стал лучше в беде. Вот вам мой совет: поселитесь в том городе, где карета остановится на ночь. Живите там, учитесь и не забывайте старого друга, к которому были добры. - Кто же этот мой друг? - спрашивает Перекориль. - Если вам будет в чем нужда, - продолжает его собеседница, - загляните в эту сумку - я дарю ее вам - и будьте благодарны... - Но кому же, кому, сударыня? - настаивает принц. - Черной Палочке, - ответила его спутница и вылетела в окно. Перекориль спросил кондуктора, не знает ли он, куда девалась та дама. - Это вы про кого? - удивился тот. - Вроде только и была здесь одна старушка, да она сошла на прошлой остановке. Чудо-сумка! Вот житье! Где бы только взять ее? И Перекориль решил, что все это ему приснилось. Однако на коленях у него лежала кошелка - подарок Черной Палочки; и вот, когда они прибыли в город, он прихватил ее с собой и двинулся в гостиницу. Принца поместили в какой-то жалкой каморке, но, проснувшись поутру, он сперва подумал, что все еще дома, во дворце, и принялся кричать: - Джон, Чарльз, Томас! Мой шоколад, шлафрок, шлепанцы!.. Но никто не явился. Колокольчика не было, и вот он вышел на площадку и стал звать слугу. Снизу поднялась хозяйка. - Чего это вы орете на весь дом, молодой человек? - спрашивает она. - Ни теплой воды, ни слуг, даже обувь не чищена!.. - Ха-ха-ха! А ты возьми да почисть, - говорит хозяйка. - Уж больно ваш брат студент нос дерет. Но до такого бесстыдства еще никто не доходил! - Я немедленно покину ваш дом! - заявляет принц. - Скатертью дорожка, молодой человек! Плати по счету и убирайся. У нас тут благородные селятся, не тебе чета! - Вам бы медвежатник держать, - сказал Перекориль, - а вместо вывески портрет свой повесить! Хозяйка "медвежатника" с рычанием удалилась. Перекориль вернулся к себе в комнату, и первое, что он увидел, была волшебная сумка, и ему показалось, что, когда он вошел, она чуточку подпрыгнула на столе. "Может, там сыщется что-нибудь на завтрак, - подумал Перекориль. - Денег-то у меня кот наплакал". Он раскрыл кошелку, и знаете, что там было? Щетка для обуви и банка ваксы Уоррена, на которой стояли такие стишки: Чисти обувь, бедняк, не тужи И обратно меня положи. Перекориль рассмеялся, вычистил башмаки и убрал на место банку и щетку. Когда он оделся, сумка опять подпрыгнула, и он подошел и вынул из нее: 1. Скатерть и салфетку. 2. Сахарницу, полную лучшего колотого сахара. 3, 4, 6, 8, 10. Две вилки, две чайные ложечки, два ножа, сахарные щипчики и ножик для масла - все с меткой "П". 11, 12, 13. Чайную чашку с блюдцем и полоскательницу. 14. Кувшинчик сладких сливок. 15. Чайницу с черным и зеленым чаем. 16. Большущий чайник, полный кипятка. 17. Кастрюлечку, а в ней три яйца, сваренных как раз, как он любил. 18. Четверть фунта наилучшего Эппингова масла. 19. Ржаной хлеб. Ну чем не сытный завтрак, и кто едал лучший? Покончив с едой, Перекориль побросал все оставшееся в кошелку и отправился на поиски жилья. Я забыл сказать вам, что город этот назывался Босфор и был славен своим университетом. Ешь всегда пирог с паштетом, Он полезен, знай об этом. Он снял скромную квартиру напротив университета, оплатил счет в гостинице и немедленно перебрался в новое жилье, захватив свой сундучок и саквояж; не забыл он, конечно, и волшебную сумку. Когда он открыл сундучок, куда, помнится, сложил при отъезде свое лучшее платье, он обнаружил в нем одни лишь книги; и в первой, которую он открыл, говорилось: Наряд тешит взоры, а чтение - ум И пищу дает для полезнейших дум. В кошелке, куда Перекориль не преминул заглянуть, лежали корпорантская шапочка и мантия, чистая тетрадь, перья, чернильница и Джонсонов лексикон, каковой был принцу особенно нужен, поскольку его грамотность оставляла желать лучшего. И вот наш мистер Кориль сел за книги и трудился без устали целый год и скоро стал примером для всего босфорского студенчества. Он не участвовал нк в каких студенческих беспорядках. Наставники его хвалили, товарищи тоже его любили; и когда на экзаменах он получил награды по всем предметам, как-то: по грамматике, чистописанию, истории, катехизису, арифметике, французскому и латыни, а также за отменное поведение, - все его однокантики крикнули: - Ура! Ура! Кориль, наш гонец, всем молодец! Слава, слава, слава! - И он приволок домой целую кучу венков, медалей) книг и почетных знаков. Ну и новости, друзья, Прочитал в газетах я! Через день после экзаменов, когда он с двумя приятелями веселился в кофейне (сказал ли я вам, что каждую субботу вечером он находил в сумке достаточно денег, чтобы заплатить по счетам, и еще гинею на карманные расходы, - сказал или позабыл, а ведь это так же неоспоримо, как дважды двадцать-сорок пять), он вдруг ненароком заглянул в "Босфорские новости" и без труда прочитал (он теперь читал и писал даже самые длинные слова) вот что: "РОМАНТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ Небывалые события произошли по соседству с нами, в Понтии, и повергли в волнение всю эту страну. Напомним, что когда ныне здравствующий и почитаемый государь Понтии, его величество Заграбастал, разбил в кровопролитной битве при Бабахе короля Кавальфора и воссел на престол, единственная дочь покойного монарха, принцесса Розальба, исчезла из дворца, захваченного победителями, и, судя по слухам, заблудилась в лесу, где была растерзана свирепыми львами (двух последних из них недавно поймали и засадили в Тауэр, но к тому времени они уже съели множество людей). Его величество Заграбастал, человек редкостной доброты, весьма сокрушался о гибели невинной малютки: сей милосердный монарх, конечно, не оставил бы ее без присмотра. Однако ее смерть не вызывала сомнений. Клочья ее плаща и башмачок были найдены в лесу на охоте, во время которой бесстрашный повелитель Понтии собственноручно сразил двух львят. Оставшиеся от малютки вещи подобрал и сберег барон де Шпинат, некогда служивший при короле Кавальфоре. Барон попал в немилость из-за своей приверженности старой династии и несколько лет прожил в лесу в скромной роли дровосека на самой окраине Понтии. В прошлый вторник кучка джентльменов, верных прежнему дому, в том числе и барон Шпинат, вышла во всеоружии с криками: "Боже, храни Розальбу, первую понтийскую королеву!" - а в середине шла дама, как сообщают, необычайной красоты. И если подлинность этой истории внушает некоторые сомнения, то романтичность ее бесспорна. Особа, величающая себя Розальбой, утверждает, будто пятнадцать лет назад ее вывезла из лесу женщина в колеснице, запряженной драконами (эта часть рассказа, разумеется, не соответствует действительности); она якобы оставила малютку в дворцовом саду Бломбодинги, где ее нашла принцесса Анжелика, ныне супруга наследника Понтии его высочества, принца Обалду, и с бесподобным милосердием, всегда отличавшим дочь пафлагонского монарха, предоставила сироте кров и убежище. Пришелица без роду и племени и почти без одежды осталась во дворце, жила там в служанках под именем Бетсинды и была даже обучена наукам. За какую-то провинность ее уволили, и она ушла, не преминув захватить с собой башмачок и обрывок плаща, что были на пей в день ее появления во дворце. По ее словам, она покинула Бломбодингу с год назад и все это время жила у Шпипатов. В то же утро, когда она ушла из столицы, королевский племянник принц Перекориль, юноша, прямо скажем, не слишком примерный и даровитый, тоже покинул Бломбодингу, и с тех пор о нем ни слуху ни духу". - Ну и история! - вскричали вместе студенты Смит и Джонс, закадычные друзья Перекориля. - Слушайте дальше! - И Перекориль прочел: "ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК Нам стало известно, что отряд, предводительствусмый бароном Шпинатом, окружен и разбит сиятельным генералом Окаяном, а самозванная принцесса взята в плен и отправлена в столицу". "УНИВЕРСИТЕТСКИЕ НОВОСТИ Вчера в университете студент Кориль, юноша редких способностей, выступил с речью на латыни и был удостоен деревянной ложки - высшей университетской награды, - которую вручил ему ректор Босфора доктор Остолоп". - Ну, это мелочи! - сказал Перекориль, чем-то очень встревоженный. - Пойдемте ко мне, друзья мои. Отважный Смит, бесстрашный Джонс, сотоварищи моих школьных дней, моих трудных учений, я открою вам тайну, которая изумит вас. - Говори, не тяни, друг! - вскричал Смит Горячка. ~ Выкладывай, старина, - сказал Весельчак Джонс. Перекориль с царственным величием пресек эту понятную, но теперь неуместную фамильярность. - Друзья мои, Смит и Джонс, - сказал принц, - к чему доле скрываться? Итак, я не скромный студент Кориль, я - потомок королей. - Atavis edite regibus! {Рожденный царскими предками (лат.).} Каков!.. - вскричал Джонс; он чуть было не сказал "каков пострел!", но в испуге умолк на полуслове - так сверкнули на него королевские очи. - Друзья, - продолжал принц, - я и есть Перекориль Пафлагонский. Не преклоняй колена, Смит, и ты, мой верный Джонс, - на людях мы! Когда я был еще младенцем, бесчестный дядя мой похитил у меня отцовскую корону и взрастил меня в незнанье прав моих, как это было с Гамлетом когда-то, злосчастным принцем, жившим в Эльсиноре. И если начинал я сомневаться, то дядя говорил, что все уладит скоро. Я браком сочетаться должен был с его наследницею Анжеликой; тогда б мы с ней воссели на престол. То ложь была, фальшивые слова - фальшивые, как сердце Анжелики, ее власы, румянец, зубы! Она хоть и косила, но узрела младого Обалду, наследного глупца, и предпочла понтийца мне. Тогда и я свой взор к Бетсинде обратил, она же вдруг Розальбой обернулась. Тут понял я, какое совершенство эта дева, богиня юности, лесная нимфа, - такую лишь во сне узреть возможно... - И дальше в таком роде. (Я привожу лишь часть этой речи, весьма изысканной, но длинноватой; и поскольку Смит и Джонс впервые слышали о событиях, уже известных моему любезному читателю, я опускаю подробности и продолжаю свой рассказ.) Друзья поспешили вместе с принцем в его жилище, сильно взволнованные этой новостью, а также, без сомнения, тем, в каком возвышенном стиле повествовал обо всем этом наш высокородный рассказчик; и вот они поднялись в комнату, где он столько дней и ночей провел над книгами. На письменном столе лежала его заветная, сумка, которая до того вытянулась в длину, что принцу сразу бросилось это в глаза. Он подошел к ней, раскрыл ее, и знаете, что он обнаружил? Длинный, блестящий, остроконечный меч с золотой рукоятью, в алых бархатных ножнах, а по ним вышивка: "Розальба навеки!" Как же тут сидеть на месте? Принц спешит помочь невесте! Он выхватил меч из ножен, - от блеска его в комнате стало светло, - и прокричал: - Розальба навеки! Его восклицание подхватили Смит и Джонс, на сей раз, правда, вполне почтительно и уж после его высочества. Тут внезапно со звоном открылся его сундучок, и наружу выглянули три страусовых пера: они торчали из золотой короны, что венчала блестящий стальной шлем; под шлемом лежали кираса и пара шпор, - словом, все рыцарское снаряжение. С полок исчезли все книги. Там, где раньше громоздились словари, друзья Перекориля нашли две пары ботфортов, как раз им по ноге, и на одной - ярлычок с надписью: "Лейтенант Смит", а на другой - "Джонс, эсквайр". Еще тут были мечи, латы, шлемы и прочее и прочее - все как в романах у мистера Д.-П.-Р. Джеймса; и в тот же вечер можно было увидеть, как из ворот Босфора выехали три всадника, в которых пи привратники, ни наставники, ни кто другой ни за что не признали бы молодого принца и его друзей. Они наняли на извозчичьем дворе коней и не слезали с седла, пока не доскакали до города, что на самой границе с Понтией. Здесь они остановились, поскольку кони изрядно устали, а сами они проголодались, и решили подкрепить свои силы в гостинице. Конечно, я мог бы, подобно иным писателям, сделать из этого отдельную главу, но я, как вы успели заметить, люблю, чтобы страницы моих книг были до отказа заполнены событиями, и за ваши деньги выдаю вам их не скупясь; одним словом, герои мои принялись за хлеб с сыром и пиво на балконе гостиницы. Не успели они покончить с едой, как послышались звуки барабанов и труб - они быстро приближались, и скоро всю рыночную площадь заполнили солдаты; и тут его высочество различил звуки пафлагонского гимна и, приглядевшись повнимательней, узнал знамена своей родины. Не до книжек нынче тут: В бой скорей - враги идут! Войско сразу осадило трактир, и, когда солдаты столпились под балконом, принц узнал их командира и воскликнул: - Кого я вижу?! Нет, не может быть! Да, это он! Не верится, ей-богу! О, конечно! Мой друг, отважный, верный Атаккуй! Служака, здравствуй! Иль не узнаешь ты принца? Ведь я Порекориль! Сдается, мы когда-то друзьями были, милый мой капрал. Да-да, я помню, как часто мы на палках фехтовали. - Что правда, то правда, мой добрый господин, не раз и не два, - согласился Атаккуй. - С чего при полной амуниции вы нынче? - продолжал с балкона его высочество. - Куда же держат путь солдаты-пафлагонцы? Атаккуй поник головой. - Мой господин, - произнес он, - мы идем на подмогу нашему союзнику, великому Заграбасталу, повелителю Понтии. - Как, вору этому, мой честный Атаккуй? Зверюге, лиходею, супостату?! - вскричал принц с нескрываемым презрением. - Солдату, ваше высочество, надлежит повиноваться приказу, а у меня приказ - идти на помощь его величеству Заграбасталу. И еще, как ни тяжко мне в том признаться, схватить, если я ненароком где повстречаю... - Ох, не делил бы шкуру неубитого медведя! - засмеялся принц. -...некоего Перекориля, в прошлом пафлагонского принца, - продолжал Атаккуй, чуть не плача. - Отдайте меч ваше высочество, сопротивление бесполезно. Глядите, нас тридцать тысяч против вас одного! - В уме ли ты?! Чтоб принц отдал свой меч?! - воскликнул его высочество и, подойдя к перилам, достославный юноша без всякой подготовки произнес блистательную речь, которую не передать простыми словами. Он говорил белым стихом (теперь он иначе не изъяснялся, ведь он был не какой-нибудь простой смертный!). Она длилась три дня и три ночи, и никто не устал его слушать и не замечал, как на смену солнцу появлялись звезды. Правда, по временам солдаты разражались громким "ура", что случалось каждые девять часов, когда принц на минуту смолкал, чтобы освежиться апельсином, который Джонс вынимал из сумки. Он сообщил им в выражениях, которые, повторяю, мы не в силах передать, все обстоятельства своей прежней жизни, а также выразил решимость не только сохранить свой меч, по и возвратить себе отцовскую корону; под конец этой необыкновенной речи, потребовавшей поистине титанических усилий, Атаккуй подбросил в воздух свой шлем и закричал: - Славься! Славься! Да здравствует его величество Перекориль! Мешкать будете в пути - Вам Розальбу не спасти! Вот что значит с пользой провести время в университете! Когда возбуждение улеглось, всем солдатам поднесли пива, и принц тоже не пожелал остаться в стороне. Тут Атаккуй не без тревоги сообщил ему, что это лишь авангард пафлагонского войска, спешащего на помощь королю Заграбасталу, - главные силы находятся на расстоянии дневного марша, и ведет их его высочество Обалду. И тогда принц произнес: - Врага мы здесь дождемся и разгромим вконец, и пусть скорбит и плачет его король-отец. Глава XV, в которой мы снова возвращаемся к Розальбе Король Заграбастал сделал Розальбе предложение, подобное тем, которые, как мы знаем) она уже слышала от других влюбленных в нее монарших особ. Его величество был вдов и высказал готовность немедля вступить в брак со своей прекрасной пленницей, но та со свойственной ей учтивостью отклонила его искания, заверяя, что любит Перекориля и только ему будет женой. Когда не помогли ни мольбы, ни слезы, король дал волю природной злобе и начал стращать ее пытками; однако принцесса объявила, что лучше пойдет на муку, чем вступит в брак с убийцей родителя, - и он ушел, извергая проклятья, а ей повелел готовиться к смерти. Всю ночь напролет король держал совет, как лучше умертвить упрямую девчонку. Отрубить голову - никакой муки; а вешали в этой стране до того часто, что это уже не доставляло его величеству никакого удовольствия; тут он вспомнил про двух свирепых львов, которых недавно получил в подарок, и решил: пусть эти хищники растерзают Розальбу. Возле замка Львиный Зев находился цирк, где Обалду забавлялся травлей быков, охотой на крыс и другими жестокими потехами. Упомянутых львов держали в клетке под ареной; их рычание разносилось по всему городу, обитатели которого, сколь ни грустно мне признаться в этом, наутро сошлись целыми толпами поглядеть, как звери сожрут бедняжку Розальбу. Король восседал в королевской ложе, окруженный толпой телохранителей, а рядом сидел граф Окаян, с коего государь не спускал грозных очей; дело в том, что соглядатаи донесли его величеству о поступках Окаяна, о его намерении жениться на Розальбе и отвоевать ей корону. Зверем глядел Заграбастал на кичливого вассала, пока они вместе сидели в ложе, дожидаясь начала трагедии, в которой бедняжке Розальбе предстояло играть главную роль. Львы - ужасны!.. Но они Оказались ей сродни. Но вот на арену вывели принцессу в ночной сорочке, с распущенными по плечам волосами и до того прекрасную, что, увидев ее, заплакали навзрыд даже лейб-гвардейцы и сторожа из зверинца. Она вошла босиком (хорошо еще, что пол был посыпан опилками) и стала, прислонясь к большому камню, в самом центре арены, вокруг которой, за прутьями решеток, сидели придворные и горожане: они ведь боялись угодить в черные пасти этих огромных, свирепых, красногривых, длиннохвостых, громко рычащих хищников. Тут распахнулись ворота, и два огромных, тощих и голодных льва с яростным "p-p-p!.." - вырвались из клетки, где их три недели держали на хлебе и воде, и ринулись к камню, у которого застыла в ожидании бедная Розальба. Помолитесь же о ней, добрые души, ибо настал ее смертный час! По цирку прошел стон, даже в сердце изверга Заграбастала шевельнулась жалость. Лишь сидевший возле короля Окаян прокричал: "А ну-ка, ату ее, ату!.." Вельможа этот не мог простить Розальбе, что она его отвергла. Но странное дело! Чудо, да и только! То-то ведь счастливое стечение обстоятельств, - вы, наверно, и помыслить не могли о таком! Львы добежали до Розальбы, но, вместо того чтоб вонзить в нее зубы, стали к ней ластиться. Они лизали ее босые ножки, зарывались носом в ее колени и урчали, точно желали сказать: "Здравствуй, милая сестрица, неужто ты не узнаешь своих лесных братьев?" А она обхватила своими белыми ручками их желто-бурые шеи и принялась их целовать. Впрочем, есть они хотели, Окаяна мигом съели. Король Заграбастал прямо остолбенел. Граф Окаян был преисполнен отвращения. - Фу, мерзость! - воскликнул он. - Какой обман учинили! - продолжал кричать его сиятельство. - Львы-то ручные! От Уомбуэлла или Астли. Ишь ведь как морочат публику - стыд и срам! Бьюсь об заклад, что это завернутые в половики мальчишки, а никакие не львы. - Что?! - взревел король. - Это кто же учинил обман? Уж не ваш ли монарх, а? И львы, значит, тоже не львы? Эй, гвардейцы, телохранители! Схватить графа Окаяна и бросить на арену! Дайте ему щит и меч, пусть наденет доспехи, и мы посмотрим, справится ли он с этими львами. Кичливый Окаян отложил бинокль и окинул сердитым взглядом короля и его приспешников. - Прочь от меня, собаки, - сказал он, - не то, клянусь святителем Николаем, я проткну вас насквозь! Вы что же думаете, Окаян струсит, ваше величество? Да я не побоюсь и ста тысяч львов! Попробуйте-ка сами спуститься за мной на арену и побиться с одним из этих зверей. Ага, Заграбастал боится! Ничего, я осилю обоих! И ОН ОТКИНУЛ РЕШЕТКУ и легко спрыгнул вниз. И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ "Р-Р-РЫ!!!" ЛЬВЫ СЪЕЛИ ГРАФА ОКАЯНА ДО ПОСЛЕДНЕЙ КОСТОЧКИ, ВМЕСТЕ С САПОГАМИ И ВСЕМ ПРОЧИМ. И ЕГО НЕ СТАЛО. Увидев это, король произнес: - И поделом окаянному мятежнику! А теперь, раз львы не едят девчонку... - Отпустите ее на свободу! - закричала толпа. - НЕТ! - прорычал король. - Пусть гвардейцы спустятся на арену и изрубят ее на куски. А если львы вздумают ее защищать, их пристрелят лучинки. Девчонка умрет в муках! - У-у-у!.. - заулюлюкала толпа. - Стыд! Позор! - Кто смеет кричать "позор"?! - завопил разъяренный монарх (тираны плохо владеют собой). - Пусть только кто еще пикнет, и его бросят на съедение львам! И, конечно, воцарилась мертвая тишина, которую прервало внезапное "туру-ту-ту-ту!"; и на дальний конец арены въехал рыцарь с герольдом. Рыцарь был в боевом снаряжении, но с поднятым забралом, а на копчике копья он держал письмо. - Что я вижу?! - вскричал король. - Слон и башня! Это же герольд моего пафлагонского брата, а, рыцарь, коли мне память не изменяет, - храбрый капитан Атаккуй. Какие вести из Пафлагонии, храбрый Атаккуй? А ты, герольд, так трубил, что, наверно, пропадаешь от жажды, черт возьми! Чего бы тебе хотелось выпить, мой честный трубач? - Перво-наперво, обещайте нам неприкосновенность, ваша милость, - сказал Атаккуй, - и, прежде чем мы возьмем в руки бокал, дозвольте нам огласить послание нашего повелителя. Заграбастал все хлопочет, Погубить Розальбу хочет. - "Ваша милость", вы сказали? - переспросил владыка Понтии и грозно нахмурился. - Не очень-то уместное обращение к помазаннику божьему! Ну, читайте, что там у вас! Ловко подскакав на своем скакуне к королевской ложе, Атаккуй обернулся к герольду и подал ему знак начинать. Глашатай повесил на плечо трубу, достал из шляпы свиток и принялся читать: - "Всем! Всем! Всем! Настоящим объявляем, что мы, Перекориль, король Пафлагонии, Великий герцог Каппадокийский, Державный властелин Индюшачьих и Колбасных островов, вернули себе трон и корону отцов, некогда вероломно захваченную нашим дядей, который долго величался королем Пафлагонии..." - Что-о-о?! - взревел Заграбастал. - "А посему требуем, чтобы лжец и предатель Заграбастал, именующий себя повелителем Понтии..." Король разразился страшными проклятьями. - Читай дальше, герольд! - приказал бесстрашный Атаккуй. - "...отпустил из подлой неволи свою августейшую повелительницу Розальбу, законную государыню Понтии, и вернул ей отцовский трон; в противном случае я, Перекориль, объявляю упомянутого Заграбастала подлецом, мошенником, трусом, изменником и вором. Я вызываю его сразиться со мною на кулачках, палках, секирах, мечах, пистолетах и мушкетонах, в одиночном бою или с целым войском, пешим или на коне; и я докажу свою правоту на его мерзопакостном теле!" - Боже, храни короля! - заключил капитан Атаккуй и сделал на лошади полуповорот, два шага вправо, два шага влево и три круговых поворота на месте. - Все? - спросил Заграбастал с мрачным спокойствием, за которым клокотала ярость. - Все, ваша милость. Вот вам письмо, собственноручно начертанное августейшей рукой нашего государя; а вот его перчатка, и если кому из дворян Понтии не по вкусу письмо его величества., я, гвардии капитан Атаккуй, к его услугам! - И, потрясая копьем, он оглядел все собрание. - А что думает обо всем этом вздоре мой достойный пафлагонский братец, тесть моего разлюбезного сына? - осведомился король. - Королевский дядя низложен, он обманом присвоил корону, - внушительно произнес Атаккуй. - Он и его бывший министр Развороль - в темнице и ждут приговора моего августейшего господина. После битвы при Бомбардоне... - При чем, при чем?.. - удивленно переспросил Заграбастал. - ...при Бомбардоне, где мой господин, ныне правящий монарх, выказал бы редкое геройство, не перейди на нашу сторону вся армия его дяди, кроме принца Обалду. - А! Значит, мой сын, мой дорогой Обалду не стал предателем! - воскликнул Заграбастал. - Принц Обалду не пожелал примкнуть к нам и хотел сбежать, ваша милость, но я его изловил. Он сидит у нас в плену, и, если с головы принцессы Розальбы упадет хоть один волос, его ждут страшные муки. - Ах, вот как?! - вскричал взбешенный Заграбастал, багровея от ярости, - Так вот, значит, как?! Тем хуже для Обалду. Их двадцать у меня, красавцев сыновей. Но только Обалду - надежда и оплот. Что ж, стегайте Обалду, порите, хлещите, морите голодом, крушите и терзайте. Можете переломать ему все кости, содрать с него кожу, вырвать по одному все его крепкие зубы, изжарить его живьем? Ибо как ни мил мне Обалду, - свет очей моих, сокровище души моей! - но месть - ха-ха-ха! - мне дороже. Эй, палачи, заплечных дел мастера, разводите костры, раскаляйте щипцы, плавьте свинец! Ведите Розальбу! Глава XVI, повествующая о том, как Атаккуй вернулся и ставку своего государя Обалду попал в полон, И теперь заложник он. Услышав эти лютые речи Заграбастала, капитан Атаккуй поскакал прочь: ведь он выполнил свой долг и передал послание, доверенное ему государем. Конечно, ему было очень жаль Розальбу, но чем он мог ей помочь? Итак, он вернулся к своим и застал молодого короля в превеликом расстройстве: тот сидел в своей ставке и курил сигары. На душе у его величества не стало спокойней, когда он выслушал своего посланца. - О, изверг рода королевского, злодей! - вскричал Перекориль. Как у английского поэта говорится: "Разбойник тот - кто женщину обидит..." Не так ли, верный Атаккуй? - Ну в точности про него, государь, - заметил служака. - И видел ты, как бросили ее в котел с кипящим маслом? Но масло то, мягчитель всех болей, наверное, кипеть не пожелало, чтоб девы сей не портить красоту, не так ли, друг? - Ах, мой добрый государь, мочи моей не было глядеть, как они станут варить раскрасавицу-принцессу. Я доставил Заграбасталу ваше августейшее послание и вам привез от него ответ. Я сообщил ему, что мы за все расквитаемся с его сыном. Но он только ответил, что их у него целых двадцать и каждый не хуже Обалду, и тут же кликнул заплечных дел мастеров. - Дракон, отец! Бедняга сын! - вскричал король. - Позвать ко мне скорее Обалду! Привели Обалду; он был в цепях и выглядел очень сконфуженным. В темнице, вообще-то говоря, ему было неплохо: борьба закончилась, тревожиться было не о чем, и, когда его потребовал король, он спокойно играл в мраморные шарики со стражей. - Несчастный Обалду, - сказал Перекориль, с бесконечной жалостью взирая на пленника, - уж ты, наверно, слышал (король, как видите, повел речь весьма осторожно), что зверь, родитель твой, решил... казнить Розальбу, так-то, Обалду!.. - Что?! Погубить Бетсинду!.. У-ху-ху-у!.. - заплакал Обалду. - О, Бетсинда! Прекрасная, милая Бетсинда! Восхитительнейшая малютка! Я люблю ее в двадцать тысяч раз больше, чем самою Анжелику. - И он предался такой безутешной скорби, что глубоко растрогал короля, и тот, пожав ему руку, высказал сожаление, что плохо знал его раньше. Тут Обалду, без всякой задней мысли и движимый лучшими побужденьями, предложил посидеть с его величеством, выкурить с ним по сигаре и утешить его. Король милостиво угостил Обалду сигарой, принц, оказывается, не курил с того самого дня, как попал в плен. А теперь подумайте о том, как, наверно, тяжело было этому гуманнейшему из монархов сообщить своему пленнику, что в отместку за подлую жестокость короля Заграбастала придется, не откладывая в долгий ящик, казнить его сына Обалду! Благородный Перекориль не мог сдержать слез, и гренадеры тоже плакали, и офицеры, и сам Обалду тоже, когда ему разъяснили, в чем дело, и он уразумел наконец, что для монарха слово - закон и уж придется ему подчиниться. И вот увели его, беднягу; Атаккуй попробовал утешить его тем, что, мол, выиграй он битву при Бомбардоне, он тоже непременно повесил бы Перекориля. - Разумеется? Только сейчас мне от этого не легче, - ответил бедняга и был, без сомнения, прав. Обалду, крепись, мой друг! Я б не вынес этих мук! Ему объявили, что казнь состоится на следующее утро, в восемь, и отвели обратно в темницу, где ему было оказано всевозможное внимание. Жена тюремщика прислала ему чаю, а дочь надзирателя попросила расписаться в ее альбоме: там стояли автографы многих господ, находившихся в подобных же обстоятельствах. - Да отстаньте вы с вашим альбомом! - закричал Обалду. Пришел гробовщик и сиял мерку для самого распрекрасного гроба, какой только можно достать за деньги, - даже это не утешило Обалду. Повар принес ему кушанья, до которых он был особый охотник, но он к ним не притронулся; он уселся писать прощальное письмо Анжелике, а часы все тикали и тикали, и стрелки двигались навстречу утру. Вечером пришел цирюльник и предложил выбрить его перед казнью. Обалду пинком вышвырнул сто за дверь и опять взялся за письмо Анжелике, а часы все тикали и тикали, и стрелки мчались навстречу утру. Он взгромоздил на стол кровать, на кровать стул, на стул - картонку из-под шляпы, на картонку влез сам и выглянул нарубку в надежде выбраться из темницы; а часы тем временем все тикали и тикали, и стрелки продвигались вперед и вперед. Но одно дело - выглянуть в окошко, а другое - из него выпрыгнуть; к тому же городские часы уже пробили семь. И вот Обалду улегся в постель, чтобы немножко соснуть, но тут вошел тюремщик и разбудил его словами: - Вставайте, ваше благородие, оно уже, с вашего позволения, без десяти минут восемь. Уж его казнят вот-вот, Но Розальба всех спасет. И вот бедный Обалду поднялся с постели - он улегся в одежде (вот ведь лентяй!), - стряхнул с себя сон и сказал, что он ни одеваться, ни завтракать, спасибо, не будет; и тут он заметил пришедших за ним солдат. - Ведите! - скомандовал он, и они повели его, растроганные до глубины души. И они вышли во двор, а оттуда на площадь, куда пожаловал проститься с ним король Перекориль; его величество сердечно пожал бедняге руку, и печальное шествие двинулось дальше, как вдруг - что это? "Р-Р-РРРР!.." То рычали какие-то дикие звери. А следом, к великому страху всех мальчишек и даже полисмена и церковного сторожа, в город на львах въехала - кто бы вы думали? - Р_о_з_а_л_ь_б_а. Дело в том, что когда капитан Атаккуй прибыл в замок Львиный Зев и вступил в беседу с королем Заграбасталом, львы выскочили в распахнутые ворота, съели в один присест шесть гвардейцев и умчали Розальбу, - она по очереди ехала то на одном, то на другом, - и так они скакали, пока не достигли города, где стояла лагерем армия Перекориля. Смех, веселье, клятвы, ласки - Все счастливые, как в сказке! Когда король услышал о прибытии королевы, он, разумеется, оставил свой завтрак и выбежал из столовой, чтобы помочь ее величеству спешиться. Львы, сожрав Окаяна и всех этих гвардейцев, стали круглыми, как боровы, и такими ручными, что всякий мог их погладить. Едва Перекориль - с величайшей грацией - преклонил колена и протянул принцессе руку, как подбежал Обалду и осыпал поцелуями льва, на котором она ехала. Он обвил руками шею царя зверей, обнимал его, смеялся и плакал от радости, приговаривая: - Ах ты, мой милый зверь, как же я рад тебя видеть и нашу дражайшую Бет... то есть Розальбу. - О, это вы, бедный Обалду? - промолвила королева. - Я рада вас видеть. - И она протянула ему руку для поцелуя. Король Перекориль дружески похлопал его по спине и сказал: - Я очень доволен, Обалду, голубчик, что королева вернулась жива-здорова. - И я тоже, - откликнулся Обалду, - сами знаете почему. Тут приблизился капитан Атаккуй. - Половина девятого, государь, - сказал он. - Не пора ли приступить к казни? - Вы что, рехнулись?! - возмутился Обалду. - Солдат знает одно: приказ, - отвечал Атаккуй и протянул ему бумагу, на что его величество Перекориль с улыбкой заметил: - На сей раз принц Обалду прощен, - и с превеликой любезностью пригласил пленника завтракать. Глава XVII, в которой описывается жестокая битва и сообщается, кто одержал в ней победу Когда его величество Заграбастал узнал о событии, нам уже известном, а именно о том, что его жертва, прекрасная Розальба, ускользнула из его рук, он пришел в такое неистовство, что пошвырял в котел с кипящим маслом, приготовленный для принцессы, лорд-камергера, лорд-канцлера и всех прочих попавшихся ему на глаза сановников. Потом он двинул на врага свою армию, пешую и конную, с пушками и бомбардами, а впереди несметного войска поставил, ну, но меньше чем двадцать тысяч трубачей, барабанщиков и флейтистов. Разумеется, передовые части Перекориля донесли своему государю о действиях врага, но он ничуточки не встревожился. Он был настоящий рыцарь и не желал волновать свою прекрасную гостью болтовней о грозящих боях. Напротив, он делал все, чтобы развлечь ее и потешить: дал пышный завтрак и торжественный обед, а вечером устроил для нее бал, на котором танцевал с нею все тапще подряд. Бедный Обалду опять попал в милость и теперь разгуливал на свободе. Ему заказали новый гардероб, король величал его "любезным братом", и все вокруг воздавали ему почет. Однако нетрудно было заметить, что на душе у него скребут кошки... А причина была в том, что бедняга вновь до смерти влюбился в Бетсинду, которая казалась еще прекрасней в своем новом изысканном туалете. Он и думать забыл про Анжелику, свою законную супругу, оставшуюся дома и тоже, как вы знаете, не питавшую к нему большой нежности. Праздник тот недолог был - Враг их скоро осадил! Когда король танцевал с Розальбой двадцать пятую по счету польку, он вдруг с удивлением заметил на ее пальце свое кольцо; и тут она рассказала ему, что получила его от Спускунет: наверно, фрейлина подобрала колечко, когда Анжелика вышвырнула его в окошко. - Да, - промолвила тут Черная Палочка (она явилась взглянуть на эту пару, относительно которой у нее, как видно, были свои планы), - я подарила это колечко матери Перекорпля; она (не при вас будь сказано) не блистала умом. Колечко - волшебное: кто его носит, тот кажется всему свету на редкость красивым. А бедному принцу Обалду я подарила на крестинах чудесную розу: пока она при нем - он мил и пригож. Только он отдал ее Анжелике, и та опять мигом стала красавицей, а Обалду-чучелом, каким был от роду. - Право, Розальбе нет в нем нужды, - сказал Перекориль, отвешивая низкий поклон. - Для меня она всегда красавица, к чему ей волшебные чары! - О сударь!.. - прошептала Розальба. - Сними же колечко, не бойся, - приказал король и решительным движением сдернул кольцо с ее пальца; и она после этого ничуть не показалась ему хуже. Король уже решил было закинуть его куда-нибудь, - ведь оттого, что все сходили по Розальбе с ума, на нее только сыпались несчастья, - но, будучи монархом веселым и добродушным, он, заметна бедного Обалду, ходившего с убитым видом, промолвил: - Любезный кузен, подойдите-ка сюда и примерьте это колечко. Королева Розальба дарит его вам. Колечко было до того чудодейственное, что стоило Обалду надеть его, как он тут же всем показался вполне представительным и пригожим молодым принцем, - щеки румяные, волосы белокурые, правда, чуточку толстоват и еще кривоног, но такие на нем красивые сапоги желтого сафьяна, что про ноги никто и думать не думал. Обалду посмотрел в зеркало, и на душе у него сразу стало куда веселей; он теперь мило шутил с королем и королевой, напротив которых танцевал с одной из самых хорошеньких фрейлин, а когда пристально взглянул на ее величество, у него вырвалось: - Вот странно! Она, конечно, хорошенькая, но ничего особенного. - Совсем ничего! - подхватила его партнерша. Королева услышала это и сказала жениху: - Не беда, лишь бы я нравилась вам, мой друг. Его величество ответил на это нежное признание таким взглядом, какой не передать ни одному художнику. А Черная Палочка сказала: - Да благословит вас бог, дети мои! Вы нашли друг друга и счастливы. Теперь вам понятно, отчего я когда-то сказала, что обоим вам будет только полезно узнать, почем фунт лиха. Ты бы, Перекориль, если бы рос в холе, верно, и читал бы лишь по складам - все блажил бы да ленился и никогда бы не стал таким хорошим королем, каким будешь теперь. А тебе, Розальба, лесть вскружила бы голову, как Анжелике, которая возомнила, будто Перекориль ее недостоин. - Разве кто-нибудь может быть достойным Перекориля?! - вскричала Розальба. - Ты - моя радость! - ответил Перекориль. Так оно и было; и только он протянул руки, чтобы обнять ее при всей честной компании, как вдруг в залу вбежал гонец с криком: - Государь, враги! - К оружию! - восклицает король. - Господи помилуй!.. - лепечет Розальба и, конечно, падает в обморок. Принц поцеловал ее в уста и поспешил на поле брани. Топот, гомон, скрежет, крики; Кони ржут, сверкают пики... Фея снабдила царственного Перекориля такими доспехами, которые были не только снизу доверху разубраны драгоценными каменьями, - прямо глазам больно смотреть! - но еще вдобавок непромокаемы и не пробиваемы ни мечом, ни пулей; так что в самом жарком бою молодой король разъезжал себе преспокойно, словно он был какойнибудь британский гренадер на Альме. Если бы мне пришлось защищать родину, я бы хотел иметь такую броню, как у Перекориля; впрочем, он ведь сказочный принц, а у них чего только не бывает! Кроме волшебных доспехов, у принца был еще волшебный конь, который бегал любым аллюром, и еще меч, что рос на глазах и мог проткнуть одним махом все вражеское войско. Пожалуй, с таким оружием Перекорилю не к чему было выводить на, поле боя своих солдат; тем не менее они выступили все до единого в великолепных новых мундирах; Атаккуй и оба королевских друга вели каждый по дивизиону, а впереди всех скакал молодой король. Если бы я умел описывать баталии, подобно сэру Арчибальду Элисову, я бы потешил вас, друзья мои, рассказом о небывалой битве. Ведь там сыпались удары, зияли раны; небо почернело от стрел; ядра косили целые полки; конница летела на пехоту, пехота теснила конницу; трубили трубы, гремели барабаны, ржали лошади, пели флейты; солдаты орали, ругались, вопили "ура", офицеры выкрикивали: "Вперед, ребята!", "За мной, молодцы!", "А ну, наподдай им!", "За правое дело и нашего Перекориля!", "Заграбастал навеки!". Как бы я, повторяю, желал нарисовать все это яркими красками! Но мне не хватает уменья описывать ратные подвиги. Одним словом, войска Заграбастала, были разбиты столь решительным образом, что, даже будь на их месте русские, вы и тогда не могли бы пожелать им большего поражения. Что же касается короля-узурпатора, то он выказан куда больше доблести, чем можно было ожидать от коронованного захватчика и бандита, который не ведал справедливости и не щадил женщин, - словом, повторяю, что касается короля Заграбастала, то, когда его войско бежало, он тоже кинулся наутек, сбросил с коня своего главнокомандующего, принца Помордаси, и умчался на его лошади (под ним самим пало в тот день двадцать пять, а то и двадцать шесть скакунов). Тут подлетел Атаккуй и, увидав Помордаси на земле, взял и без лишних слов разделался с ним, о чем вам самим нетрудно догадаться. Между тем этот беглец Заграбастал гнал свою лошадь во весь опор. Но как он ни спешил, знайте - кто-то другой несся: еще быстрее; и этот кто-то, как вы, конечно, уже догадались, был августейший Перекориль, кричавший на скаку: - Останолвись, предатель! Вернись же, супостат, и защищайся! Ну погоди же, деспот, трус, разбойник и венценосный гад, твою снесу я мерзкую башку с поганых: этих плеч! - И своим волшебным мечом, который вытягивался на целую милю, король стал тыкать и, колоть Заграбастала в спину, покуда этот злодей не завопил от боли. Когда Заграбастал увидел, что ему не уйти, он обернулся и с размаху обругал на голову противника свой боевой топор - страшное оружие, которым в нынешнем бою он изрубил несметное множество врагов. Удар пришелся прямо по шлему его величества, но, слава богу, причинил ему не больше вреда, чем если бы его шлепнули кружком масла; топор согнулся в руке Заграбастала, и при виде жалких потуг коронованного разбойника Перекориль разразился презрительным смехом. Эта неудача сокрушила боевой дух повелителя Понтии. - Если у вас и конь и доспехи заколдованные, - говорит он Перекорилю. - чего ради я буду с вами драться?! Лучше я сразу сдамся. Лежачего не бьют, - надеюсь, ваше величество не преступит этого честного правила. Справедливые слова Заграбастала охладили гнев его великодушного врага. - Сдаешься, Заграбастал? - спрашивает он. - А что мне еще остается? - отвечает Заграбастал. - Ты признаешь Розальбу своей государыней? Обещаешь вернуть корону и все сокровища казны законной госпоже? - Проиграл - плати. - - произносит мрачно Заграбастал, которому, разумеется, не с чего было веселиться. Сдался враг, и мой герой Возвращается домой. Как раз в эту минуту к его величеству Перекорилю подскакал адъютант, и его величество приказал связать пленника. Заграбасталу связали руки за спиной, посадили на лошадь задом наперед и скрутили ему ноги под лошадиным брюхом; так его доставили на главную квартиру его врага и бросили в ту самую темницу, где перед тем сидел молодой Обалду. Заграбастал (который в несчастье ничуть не походил на прежнего надменного властителя Понтии) с сердечным волнением просил, чтобы ему позволили свидеться с сыном - его милым первенцем, дорогим Обалду; и сей, добродушный юноша ни словом не попрекнул своего спесивого родителя за недавнюю жестокость, когда тот без сожаления отдал его на смерть, а пришел повидаться с отцом, побеседовал с ним через решетку в двери (в камеру его не пустили) и принес ему несколько бутербродов с королевского ужина, который давали наверху в честь только что одержанной блестящей победы. - Я должен вас покинуть, сударь, - объявил разодетый для бала принц, вручив отцу гостинец. - Я танцую следующую кадриль с ее величеством Розальбой, а наверху, кажется, уже настраивают скрипки. И Обалду вернулся в залу, а несчастный Заграбастал принялся в одиночестве за ужин, орошая его безмолвными слезами... В лагере Перекориля теперь день и ночь шло веселье. Игры, балы, пиршества, фейерверки и разные другие потехи сменяли друг друга. Жителям деревень, через которые проезжал королевский кортеж, было ведено по ночам освещать дома плошками, а в дневное время - усыпать дорогу цветами. Им предложили снабжать армию вином и провизией, и, конечно, никто не отказался. К тому же казна Перекориля пополнилась за счет богатой добычи, найденной в лагере Заграбастала и отнятой у его солдат; последним (когда они все отдали) было позволено побрататься с победителями; и вот объединенные силы не спеша двинулись обратно в престольный град нового монарха, а впереди несли два государственных флага: один - Перекориля, другой - Розальбы. Капитана Атаккуя произвели в герцоги и фельдмаршалы. Смиту и Джонсу даровали графский титул; их величества не скупясь раздавали своим защитникам высшие ордена - Понтийскую Тыкву и Пафлагонский Огурец. Королева Розальба носила поверх амазонки орденскую ленту Огурца, а король Перекориль не снимал парадную ленту Тыквы. А как их приветствовал парод, когда они рядышком ехали верхом! Все говорили, что краше их никого нет на свете, и это, конечно, была сущая правда; но даже не будь они столь пригожи, они все равно казались бы прекрасными: ведь они были так счастливы! Королевские особы не разлучались весь день - они вместе завтракали, обедали, ужинали, ездили рядышком на верховую прогулку, без устали наслаждались приятной беседой и говорили друг другу разные изысканные любезности. Вечером приходили статс-дамы королевы (едва пал Заграбастал) как у Розальбы появилась целая свита) и провожали ее в отведенные ей покои, а король Перекориль и его приближенные устраивались лагерем где-нибудь поблизости. Было решено, что по прибытии в столицу они сразу обвенчаются, и архиепископ Бломбодингский уже получил предписание быть готовым к тому, чтобы исполнить сей приятный обряд. Депешу отвез светлейший Атаккуй вместе с приказом заново выкрасить королевский дворец и богато его обставить. Герцог Атаккуй схватил бывшего премьер-министра Развороля и заставил его возвратить все деньги, которые этот старый прохиндей выкрал из казны своего покойного монарха. Еще он запер в темницу Храбуса (который, между прочим, довольно давно был низложен), и, когда свергнутый властелин попробовал было возражать, герцог объявил: - Солдат, сударь, знает одно: приказ; а у меня приказ - посадить вас под замок вместе с бывшим королем Заграбасталом, коего я доставил сюда под стражей. Полюбуйтесь, вот два вора. Возгордился принц наш скоро! Итак, обоих свергнутых монархов на год поместили в смирительный дом, а потом принудили постричься в Бичеватели - самый суровый из всех монашеских орденов, - там они проводили дни в постах, бдении и бичевании (а бичевали они друг друга смиренно, но истово) и, разумеется, всячески выказывали, что каятся в содеянном зле и беззаконии и иных преступлениях против общества и отдельных лиц. Что же касается Развороля, то этого архиплута отправили на галеры, а там попробуй-ка что-нибудь укради! Глава XVIII, в которой все прибывают в Бломбодингу Черная Палочка, которая, разумеется, немало содействовала воцарению наших героев, - каждого в своей стране, - частенько появлялась рядом с ними во время их торжественного шествия в Бломбодингу; превращала свою палочку в пони, трусила рядышком и давала им добрые советы. Боюсь, что монаршему Перекорилю немножко надоела фея с ее наставлениями: ведь он считал, что победил Заграбастала и сел на престол благодаря собственным заслугам и доблести; боюсь, что он даже стал задирать нос перед своей благодетельницей и лучшим другом. А она увещевала его помнить о справедливости, не облагать подданных высокими налогами, давши слово, держать его и во всех отношениях быть образцовым королем. - Не беспокойтесь, фея-голубушка! - успокаивала 09 Розальба. - Ну конечно же, он будет хорошим королем. И слово свое будет держать крепко. Мыслимое ли дело, чтобы мой Перекориль поступил недостойно? Это так на него не похоже! Нет, нет, никогда! - И она с нежностью глянула на жениха, которого считала воплощенным совершенством. - И что это Черная Палочка все пристает ко мне с советами, объясняет, как мне править страной, напоминает, что нужно держать слово? Может, ей кажется, что мне не хватает благородства и здравомыслия? - строптиво говорил Перекориль. - По-моему, она позволяет себе лишнее. - Тише, мой милый, - просила Розальба, - ты же знаешь, как была к нам добра Черная Палочка, нам негоже ее обижать. Но Черная Палочка, наверно, не слышала строптивых речей Перекориля: она отъехала назад и сейчас трусила на своем пони рядом с ехавшим на осле Обалду; вся армия теперь любила его за добрый и веселый нрав и обходительность. Ему ужасно не терпелось увидеть свою милую Анжелику. Он снова считал ее краше всех. Черная Палочка не стала объяснять Обалду, что Анжелика так нравится ему из-за подаренной ей волшебной розы. Фея приносила ему самые отрадные вести о его женушке, на которую беды и унижения подействовали весьма благотворно; волшебница, как вы знаете, могла во мгновение ока проделать на своей палочке сотню миль в оба конца, доставить Анжелике весточку от Обалду и вернуться с любезным ответом и тем скрасить юноше тяготы путешествия. На последнем привале перед столицей королевский кортеж поджидала карета, и кто бы, вы думали, в ней сидел? Принцесса Анжелика со своей фрейлиной. Принцесса едва присела пред новыми монархами и кинулась в объятия мужа. Она никого не видела, кроме Обалду, который казался ей несказанно хорош: ведь на пальце у него было волшебное кольцо; а тем временем восхищенный Обалду тоже не мог оторвать глаз от Анжелики, потому что шляпку ее украшала чудодейственная роза. В столице прибывших государей ждал праздничный завтрак, в котором также приняли участие архиепископ, канцлер, герцог Атаккуй, графиня Спускунет и все прочие наши знакомцы. Черная Палочка сидела по левую руку от короля Перекориля рядом с Обалду и Анжеликой. Снаружи доносился радостный перезвон колоколов и ружейная пальба: это горожане палили в честь их величеств. Обалду счастливей нет. Козни строит Спускунет! - Отчего так странно вырядилась эта старая карга Спускунет? Ты что, просила ее быть подружкой у нас на свадьбе, душечка? - спрашивает Перекориль свою невесту. - Нет, ты только взгляни на Спусси, она уморительна! Спусси сидела как раз напротив их величеств, между архиепископом и лорд-канцлером, и была в самом деле уморительна: на ней было отделанное кружевом белое шелковое платье с большим декольте; на голове - венчик из белых роз и великолепная кружевная фата, а морщинистая желтая шея была увита нитями бриллиантов. Она так умильно взирала на короля, что тот давился от смеха. - Одиннадцать! - вскричал Перекориль, когда часы на бломбодингском соборе пробили одиннадцать раз. - Дамы и господа, нам пора! По-моему, вашему преподобию надо быть в церкви еще до полудня. - Нам надо быть в церкви еще до полудня!.. - томно прошептала Спускунет, прикрывая веером свою сморщенную физиономию. - И я стану счастливейшим из смертных, - продолжал Перекориль, отвешивая изящный поклон зардевшейся как маков цвет Розальбе. О мой Перекориль! Мой королевич!.. - закудахтала Спускунет. - Ужель наконец наступил долгожданный час?.. - Наступил, - подтвердил король. - ...И я скоро стану счастливой супругой моего обожаемого Перекориля! - не унималась Спускунет. - Кто-нибудь, нюхательной соли!.. А то я от радости лишусь чувств. - Что такое, вы - моей супругой?! - вскричал Перекориль. - Супругой моего принца?! - воскликнула бедная Розальба. - Что за вздор! Она рехнулась! - возмутился король. А на лицах всех придворных читалось недоверие, изумление, насмешка и полное замешательство. - Кто же, как не я, здесь выходит замуж, хотела бы я: знать? - завизжала Спускунет. - И еще я хочу знать, господин ли своему слову его величество Перекориль и чтут ли в Пафлагонии справедливость! Ваше преосвященство, и вы, лорд-канцлер!.. Неужто, господа, вы будете молча смотреть, как обманывают бедное, доверчивое, чувствительное и любящее создание! Или, может быть, августейший, Перекориль не обещал жениться на своей милой Барбаре? Или это не его собственноручная подпись? И разве эта бумага не подтверждает, что он мой и только мой?! С этими словами она вручила его преосвященству документ, который принц подписал в тот вечер, когда у нее на пальце было волшебное кольцо и он выпил лишнего. И тут старый архиепископ надел очки и прочитал: - "Сим подтверждаю, что я, Перекориль, единственный сын короля Пафлагонии Сейвио, обязуюсь взять в жены прелестную и добродетельную Барбару Гризельду, графиню Спускунет, вдову усопшего Дженкинса Спускунета, эсквайра". - Хм, - пробурчал архиепископ, - документ есть документ, ничего не попишешь. - Но его величество подписывается иначе, - заметил лорд-канцлер. И в самом деле, поучившись в Босфоре, Перекориль весьма продвинулся в каллиграфии. - Твоя подпись, Перекориль? - громко спросила Черная Палочка, и лицо ее обрело устрашающую суровость. - Д...д...да... - еле слышно пролепетал бедный король. - Я совсем забыл об этой проклятой бумаге. Неужели старуха предъявит на меня права?! Проси чего хочешь, старая ведьма, только отпусти меня на свободу. Да помогите же кто-нибудь королеве, ей дурно!.. Дрожь от этакого клада, А жениться все же надо! - Отрубите голову старой ведьме! | кричали хором - Придушите ее! | вспыльчивый - Утопите в речке! | Атаккуй, | Смит Горячка | и верный Джонс. Но Спускунет уцепилась за шею архиепископа и так громко и пронзительно выла: "Лорд-канцлер, я требую правосудия!.." - что все замерли на месте. Что до Розальбы, то статс-дамы вынесли ее вон без чувств; и если бы вы знали, сколько скорби было в глазах Перекориля, когда унесли его милую, свет очей его, его радость, любовь и надежду, а рядом с ним появилась эта мегера Спускунет и снова завопила: "Правосудия! Правосудия!" - Заберите все деньги, что украл Развороль, - предложил ей Перекориль. - Двести восемнадцать миллионов или около того. Немалая сумма. - Я и так получу их, когда выйду за тебя! - отвечала Спускунет. - Я дам в придачу все бриллианты короны, - еле выговорил король. - Я и так их надену, когда стану королевой! - отвечала Спускунет. - Ну возьми половину, три четверти, пять шестых, девятнадцать двадцатых моего королевства, - умолял дрожащий монарх. - Предлагай всю Европу - без тебя не возьму, мой милый! - воскликнула Спускунет и осыпала поцелуями его руку. - Но я не хочу, не могу, не в силах!.. Я лучше откажусь от престола! - кричит Перекориль, пытаясь вырвать у нее свою руку; но Спусси держала ее, как в клещах. - Я ведь успела кое-что прикопить, дружок, - говорит она, - и вообще, нам с тобой будет рай и в шалаше. Король почти обезумел от ярости. - Не женюсь я на ней! - выкрикивает он. - Фея, добрая фея, посоветуй, как мне быть!.. - И он стал в растерянности оглядываться по сторонам и тут увидел строгое лицо Черной Палочки. - "И что эта Черная Палочка все пристает ко мне с советами, напоминает, что нужно держать слово? Может, ей кажется, что мне не хватает благородства?.." - повторила фея кичливые речи Перекориля. Он не выдержал ее пристального взгляда; он понял: никуда ему не уйти от этой пытки. - Что ж, ваше преосвященство, - сказал он таким убитым голосом, что святой отец вздрогнул, - коли фея привела меня на вершину блаженства только затем, чтобы низринуть в бездну отчаяния, коли мне судьба потерять Розальбу, я, по крайней мере, сберегу свою честь. Встаньте, графиня, и пускай нас обвенчают; я сдержу свое слово, только мне после этого не жить. - Перекориль, миленький! - закричала Спускунет, вскакивая с места. - Я знала, знала, что твое слово крепко, знала, что мой королевич - образец благородства. Скорее рассаживайтесь по каретам, дамы и господа, и едем в церковь! А умирать не надо, дружочек, ни-ни. Ты позабудешь эту жалкую камеристку и заживешь под крылышком своей Барбары! Она не хочет быть вдовствующей королевой, разлюбезный мой повелитель! - Тут старая ведьма повисла на руке бедного Перекориля и, поглядывая на него с тошнотворными ужимками, засеменила рядышком в своих белых атласных туфельках и впрыгнула в ту самую карету, которая должна была везти в церковь его и Розальбу. И опять загремели пушки, затрезвонили все колокола, люди вышли на улицу, чтобы кидать цветы под ноги жениху и невесте, а из окна раззолоченной кареты им кивала и улыбалась Спусси. Вот ведь мерзкая старуха! Глава XIX, в которой разыгрывается последние действие нашего спектакля Рано, Спусси, ты поешь, Не всегда поможет ложь. Бесчисленные превратности судьбы, выпавшие на долю Розальбы, необычайно укрепили ее дух, и скоро эта благородная юная особа пришла в себя, чему немало способствовала замечательная эссенция, которую всегда носила в кармане Черная Палочка. Вместо того чтобы рвать на себе волосы, тужить и плакать и вновь падать в обморок, как поступила бы на ее месте другая девица, Розальба вспомнила, что должна явить подданным пример мужества; и, хотя она больше жизни любила Перекориля, она решила не вставать между ним и законом и не мешать ему выполнить обещание, о чем и поведала фее. - Пусть я не стану его женой, но я буду любить его до гроба, - сказала она Черной Палочке. - Я пойду на их венчание, распишусь в книге и от души пожелаю молодым счастья. А потом я вернусь к себе и поищу, что бы такое получше подарить новой королеве. Наши фамильные драгоценности чудо как хороши, а мне они уже не понадобятся. Я умру безмужней, подобно королеве Елизавете, и перед смертью завещаю свою корону Перекорилю. А сейчас пойдем, взглянем на эту чету, милая фея; я хочу сказать его величеству последнее "прости", а потом, с твоего позволения, возвращусь в свои владения. Тут фея с особой нежностью поцеловала Розальбу и мигом превратила свою волшебную палочку в поместительную карету четверней со степенным кучером и двумя почтенными лакеями на запятках; уселась вместе с Розальбой в эту карету, а следом за ними туда влезли и Обалду с Анжеликой. Что касается нашего честного Обалду, то он плакал навзрыд, совершенно убитый горем Розальбы. Сочувствие доброго принца очень растрогало королеву, и она пообещала вернуть ему конфискованное поместье его отца, светлейшего Заграбастала, и тут же в карете пожаловала его высочайшим званием первого князя Понтии. Карета продолжала свой путь, и так как она была волшебная, то скоро догнала свадебный кортеж. В Пафлагонии, как и в других странах, существовал обычай, по которому до венчания жениху с невестой надлежало подписать брачный контракт, и засвидетельствовать его должны были канцлер, министр, лорд-мэр и главные сановники государства. Так вот, поскольку королевский дворец в это время красили и заново меблировали и он был еще не готов к приему новобрачных, те надумали поселиться поначалу во дворце принца - том самом, где жил Храбус до захвата престола и где появилась на свет Анжелика. Свадьба подкатила ко дворцу; сановники вышли из экипажей и стали в сторонке; бедная Розальба высадилась из кареты, опираясь на руку Обалду, и почти в беспамятстве прислонилась к ограде, чтобы в последний раз посмотреть на своего милого Перекориля. Что же касается Черной Палочки, то она, по обыкновению, выпорхнула каким-то чудом в окно кареты и сейчас стояла у порога дворца. Король поднимался по дворцовым ступеням об руку со своей ягой до того бледный, словно всходил на эшафот. Он только взглянул исподлобья на Черную Палочку: он был зол на нее и думал, что она пришла посмеяться его беде. Плутни все тебе не впрок: Жив твой первый муженек! - Прочь с дороги, - надменно бросает Спускунет. - И чего вы всегда суетесь в чужие дела, понять не могу! - Значит, ты решила сделать несчастным этого юношу? - спрашивает ее Черная Палочка. - Я решила стать его женой, вот так! Вам-то какая печаль? И потом, слыханное ли дело, сударыня, чтобы королеве говорили "ты"? - возмущается графиня. - И ты не возьмешь денег, которые он тебе предлагал? - Не возьму. - Не вернешь ему расписку? Ты же знаешь, что обманом заставила его подписать эту бумагу. - Что за дерзость! Полисмены, уберите эту женщину! - восклицает Спускунет. Полисмены кинулись было вперед, но фея взмахнула своей палочкой, и они застыли на месте, точно мраморные изваяния. - Так ты ничего не примешь в обмен на расписку, Спускунет? - грозно произносит Черная Палочка. - В последний раз тебя спрашиваю. - Н И-Ч Е-Г О! - вопит графиня, топая ногой. - Подавайте мне мужа, мужа, мужа! - Ты его получишь! - объявила Черная Палочка и, поднявшись еще на ступеньку, приложила палец к носу дверного молотка. И бронзовый нос в ту же секунду как-то вытянулся рот открылся еще больше и издал такое рычание, что все шарахнулись в сторону. Глаза начали бешено вращаться скрюченные руки и ноги распрямились, задвигались и, казалось, с каждым движением все удлинялись и удлинялись; и вот дверной молоток превратился в мужчину шести футов росту, одетого в желтую ливрею; винты отскочили, и на пороге вырос Дженкинс Спускунет, - двадцать с лишним лет провисел он дверным молотком над эти порогом! - Хозяина нет дома, - проговорил Дженкинс своим прежним голосом; а супруга его, пронзительно взвизгнув, плюхнулась в обморок, но никто на нее даже не посмотрел. Со всех сторон неслось: - Ура! Ура! Гип-гип ура! - Да здравствуют король с королевой! - Вот ведь чудо! - Рассказать - не поверят! - Слава Черной Палочке! Вот и кончен мой рассказ. Скоро праздники у нас! Колокола запели на все голоса, оглушительно захлопали ружейные выстрелы. Обалду обнимал всех вокруг; лорд-канцлер подбрасывал в воздух свой парик и вопил как безумный; Атаккуй обхватил за талию архиепископа и от радости пустился отплясывать с ним жигу; что же до короля, то вы, наверно, и без меня догадались, как он повел себя, и если он два-три раза или двадцать тысяч раз поцеловал Розальбу, то, по-моему, поступил правильно. Тут Дженкинс Спускунет с низким поклоном распахнул двери, в точности как делал это раньше, и все вошли внутрь и расписались в книге регистрации браков, а потом поехали в церковь, где молодых обвенчали, а потом фея улетела на своей палочке, и больше о ней никто не слыхал. На этом и кончается наш домашний спектакль. ПРИМЕЧАНИЯ  Кольцо и роза (The Rose and the Ring) Эта сатирическая сказка была написана в Италии, где Теккерей вместе с двумя дочерьми провел зиму 1854 года. К рождеству им были нарисованы смешные фигурки и сценки, по которым затем и создавалась сказка. Сам текст был рассчитан на то, что читатель будет видеть перед собой эти рисунки. Книга вышла в издательстве "Смит, Элдер и Кь" в 1855 году. Над разворотом каждой страницы шло рифмованное двустишье (в наст. изд. они включены в текст). Рождественская сказка Теккерея имела большой успех и в том же году выдержала еще два издания. "Кольцо и роза" - необычная сказка. Это забавное смешение чудесного и реального, быта и мечты, морали и насмешки. Упоминание о газетах и дилижансах, о Тауэре, о Ньюгетской тюрьме, о ваксе Уоррена создает впечатление, что перед нами не сказочные герои, а простые английские обыватели, современники Теккерея, которые вздумали, импровизируя, разыграть сказочную пьеску, "нечаянно" привнося в нее свой привычный быт, выражая в ней свой характер и свои взгляды. Элемент игры, подчеркнутая театральность и двуплановость заставляют вспомнить сказки Гоцци, Шварца. На русском языке "Кольцо и роза" впервые была издана в 1970 году (М,, Детгиз, перевод Р. Померанцевой) с иллюстрациями Теккерея и с воспроизведением особенностей первого английского издания. Для настоящего Собрания сочинений перевод существенно переработан. "Да, нелегко нам преклонить главу, когда она увенчана короной!" - Шекспир. Генрих IV (ч. 2, III, 1). ...из книги мисс Менелл... - Владелица частной школы для девочек Ричмел Менелл (1760-1820) была автором некогда популярного в Англии вопросника для проверки знаний учащихся в самых разных областях. Фортунатов кошелек - кошелек, в котором никогда не переводятся деньги. Выражение взято из немецкой народной легенды, записанной в XV в. и рассказывающей о нищем Фортунате, которому богиня судьбы подарила волшебный кошелек. Линней Карл (1707-1778) - шведский естествоиспытатель, создатель системы классификации растительного и животного мира. ...пьесу Шекспира, где рассказано, отчего король Джон недолюбливал принца Артура. - Имеется в виду трагедия "Король Джон" (1596), в которой повествуется, как король Джон захватил престол, который по закону должен был перейти к его племяннику, принцу Артуру, и подослал к нему убийц. ...живописец стал сэром Томазо Лоренцо...- Теккерей намекает на английского художника сэра Томаса Лоуренса (17691830), возведенного в 1815 г. в рыцарское достоинство и получившего право, согласно традиции, на прибавление к своему имени слова "сэр". Ему принадлежат портреты Георга III и королевы Шарлотты. Джек Кетч - в Англии нарицательное обозначение палача - по имени лондонского палача XVII в. И королева за неимением меча...- Речь идет о сохранившемся до наших дней английском обряде посвящения в рыцари и награждения титулом, при совершении которого королева касается мечом плеча награждаемого. Марджори Доу - имя девушки из популярной английской прибаутки, в которой говорится, что Марджори Доу "постель продала и лежит на соломе". Босфор - в этом названии угадывается английский университетский город Оксфорд. ...засадили в Тауэр... - В одной из частей Тауэра, старинного лондонского замка, долгое время служившего местом заточения государственных преступников, в XIII в. был устроен королевский зверинец, впоследствии он был расширен и открыт для публики. В 1834 г. звери были переведены в специальное место в Риджентс-парке, что положило начало лондонскому зоосаду. ...был удостоен деревянной ломки - высшей университетской награды... - Награждение деревянной ложкой - не выдумка писателя, такой обычай существовал в Кембридже; правда, отмечали этой наградой того, кто на специальных экзаменах для получения отличия оказывался последним. Рожденный царскими предками! - Гораций. Оды (1, 1). От Уомбуэлла или Астли. - Джордж Уомбуэлл (1778-1850) был создателем и владельцем крупнейшего в Англии зверинца. Цирк Астли - популярный лондонский цирк, где давались представления с участием животных; основан в 1770 г. наездником Филипом Астли (1724-1814). "Разбойник тот - кто женщину обидит..." - Слегка измененная цитата из пьесы английского драматурга Джона Тобина (1770-1804) "Медовый месяц" (II, 1). ...словно... британский гренадер на Альме. - В сентябре 1854 г. у реки Альмы в Крыму англо-французская армия разбила почти вдвое меньшее по численности русское войско. Арчибальд Элисон (1792-1867) - английский историк и юрист, автор "Истории Европы в период Французской революции". ...даже будь на их месте русские, вы и тогда не могли бы пожелать им большего поражения. - В 1855 г., когда Теккерей писал свою сказку, Англия находилась в состоянии войны с Россией (Крымская война 1854-1855 гг.).