Браун не раз помогал выпутаться из беды, когда тот совершал очередное безрассудство. В сорок пять лет солидный, доброжелательный, мудрый и осторожный Дядюшка Артур, человек, безусловно, твердых убеждений - "ни сучка ни задоринки", - все еще любил причудников, потому что помнил, какие странные и причудливые желания в свое время испытывал сам. - ...У нас сложилось неплохое ядро будущей партии, - проговорил Браун. - Я склоняюсь к мысли, что настало время спросить у Джего, разрешит ли он нам выставить его кандидатуру. - А не рано ли? - с тревожной серьезностью спросил Рой. - Ему будет трудно решиться на этот шаг, - словно бы не заметив возражения Калверта, сказал Браун. - Есть вероятность, что он не сможет занять этот пост. Или, говоря иначе, не сможет пойти на сокращение своих доходов. Сейчас, читая лекции в университете и курируя студентов как старший наставник, он зарабатывает тысячу восемьсот фунтов в год, причем ему не надо платить за жилье. Став ректором, он будет вынужден отказаться от других занятий, а за ректорство у нас платят всего полторы тысячи фунтов. Я всегда считал, что это ничтожное, почти неприличное для главы колледжа жалованье. Правда, Резиденцию колледж предоставляет ректору бесплатно, но на ее содержание Джего потребуется гораздо больше денег, чем на содержание его нынешнего дома. Не представляю себе, как он с этим справится. Я усмехнулся: мне было неловко участвовать в этих величественных разглагольствованиях, особенно когда их слушал Рой. - Уж как-нибудь справится, - сказал я. И сразу добавил: - Послушайте, Браун, вы же прекрасно знаете, что он ждет не дождется этого предложения. - Да, надеюсь, мы сможем его уговорить, - сказал Браун. - Но торопиться тут ни в коем случае не следует. Трудности остаются трудностями, даже если о них умалчиваешь. И все же я думаю, что настало время обратиться прямо к нему. Однако прежде всего, - добавил, он, - надо снестись с Кристлом. Ему может показаться, что мы слишком спешим. Браун позвонил Кристлу домой, и тот сказал, что немедленно отправляется в колледж. Он явился к Брауну, заранее со всем не согласный: его взбесило, что мы начали совещание без него. Он не желал слушать наших доводов и упорно, без всяких оснований твердил, что к Джего идти пока не следует. Однако Браун, со свойственной ему тактичностью, сумел, как обычно, переломить его раздражительную обидчивость (которую почему-то называют детской, хотя особенно резко она проявляется у взрослых), и Кристл, вняв наконец голосу рассудка, без всякого перехода сказал: - По-моему, надо идти к Джего прямо сейчас. - Может быть, договориться с ним на завтра? - спросил Браун. - Я против отсрочек, - ответил Кристл. - Раз уж нам все равно необходимо с ним поговорить, так зачем откладывать? Нет, надо идти к нему прямо сейчас. - А если он занят? - Надеюсь, для такого разговора он найдет время, - с холодновато-насмешливей улыбкой проговорил Кристл. - Я позвоню ему и выясню, - сказал Браун. - Только сначала надо связаться с Найтингейлом. По-моему, нам лучше всего пойти к Джего всем вместе. - Он позвонил в привратницкую и попросил соединить его с Найтингейлом - по тот не ответил. Тогда Браун попросил привратника сходить к нему; вернувшись, привратник сказал, что комнаты Найтингейла заперты. - Досадно, - проворчал Браун. - Пойдемте без Найтингейла, - нетерпеливо предложил Кристл. - Думаю, что это неправильно. - Браун слегка нахмурился. - Лучше всего пойти к Джего всем вместе. Тогда каждый из нас будет считать себя полноправным основателем нашей партии. И, по-моему, очень важно, чтобы именно Найтингейл участвовал во всех наших начинаниях. - Я ему потом все объясню, - сказал Кристл. - Нам нужно начать действовать раньше наших противников. Очень неохотно Браун набрал помер старшего наставника. Ему хотелось дождаться Найтингейла - чтобы накрепко привязать его к партии Джего. Но с другой стороны, он не без труда довел "до нужной кондиции" самого Кристла и не хотел его расхолаживать. По репликам Брауна - его хорошо поставленный голос звучал, как всегда, сердечно и доверительно - мы поняли, что Джего с радостью предложил нам зайти к нему сегодня же, сейчас. - Он ждет нас, - сказал Браун, положив трубку. - Вполне естественно, - заметил Кристл и встал. - Одну минутку, - остановил его Браун. - Я по крайней мере пошлю Найтингейлу записку и объясню ему, что мы пытались его разыскать. Он подсел к письменному столу. - Может, будет лучше, если я сам отнесу Найтингейлу вашу записку, - предложил Рой, - и скажу ему, что тоже собираюсь голосовать за Джего, но в переговорах с ним участия не принимал? - Это было бы очень любезно с вашей стороны, - проговорил Браун. - Да нет, вы меня не поняли, - сказал Рой. - Просто я подумал, что мне не место в такой представительной депутации. Кристл внимательно посмотрел на Роя, стараясь понять, серьезно тот говорит или ехидничает. - Не знаю, Калверт, не знаю, - пробормотал он. - Но мы, надеюсь, все-таки можем сказать Джего, что вы решили его поддерживать? - Конечно, - ответил Рой. - Конечно. Дом старшего наставника располагался довольно далеко от квартиры Брауна, и нам пришлось пройти через несколько внутренних двориков. По дороге Кристл сказал о Рое Калверте: - Должен признаться, что этот молодой человек вызывает у меня серьезнейшие сомнения. - А я уверен, что он будет нам очень полезен, - успокоил друга Браун. 8. ТРИ ВЗГЛЯДА НА ВЛАСТЬ Когда мы пришли, нас отвели не в кабинет Джего, а в гостиную. Миссис Джего с видом гранд-дамы - она явно подражала леди Мюриэл - величественно поднялась нам навстречу. - Прошу, господин декан, садитесь. Прошу, господин наставник, садитесь, - сказала она Кристлу и Брауну. - Отец мужа, совершенно не считаясь с нашими планами, решил посетить его именно сегодня. Однако она не очень-то успешно имитировала манеры леди Мюриэл. При всей своей церемонности леди Мюриэл никогда не величала коллег ректора их должностными титулами. Леди Мюриэл никогда не сказала бы младшему из них: - Мистер Элиот, будьте любезны, помогите мне разлить херес. Я уверена, что эта ваша обязанность доставит вам истинное удовольствие. Дело в том, что миссис Джего любила играть роль великосветской дамы, любила внимание мужчин - и никогда не была в себе уверена. Крупная и широкоплечая, да к тому же начинающая полнеть, она отнюдь не казалась привлекательной, и ее красила только улыбка - яркая, веселая, открытая и по-девичьи беззащитная. Правда, улыбалась она редко, а без улыбки ее лицо было совершенно бесцветным. В тот вечер ей не удалось выдержать великосветского тона. Она вдруг воскликнула: - Вам, наверно, вовсе не хочется ждать Пола в моем обществе! - Напротив, нам очень приятно, - сказал Браун. - Вы чрезвычайно любезны, господин наставник, - царственно поблагодарила его миссис Джего, снова возносясь на пьедестал. Она смущала друзей своего мужа с тех самых пор, как он на ней женился. Ей непременно нужно было главенствовать в любом разговоре. Она ревниво следила, чтобы ею "не пренебрегали". Она собирала, бережно хранила, бесконечно пересказывала и сладострастно смаковала "оскорбления" с пылким, не ослабевающим от времени мазохизмом. Она заставляла своего мужа тяжко страдать. Он тяжко страдал, но почти никто не догадывался о действительных причинах его страданий. Он всегда очень нравился женщинам. Многие из них могли бы полюбить его - за широту и щедрость души, за мягкую, сердечную отзывчивость. Это вчуже льстило ему, но любил-то он - вот уже двадцать пять лет - только одну женщину: свою жену. У них никогда не было детей. Но его любовь к ней не ослабевала. Он даже ревновал ее, эту женщину, которая казалась всем столь нелепой и карикатурной. Мне доводилось видеть, как, играя на его ревности, она причиняла ему немалую боль. Но не ревность приносила ему наибольшие страдания. Он женился, когда был еще совсем юным преподавателем, на своей ученице. Взаимоотношения учителя и ученицы, очень часто насыщенные глубокими чувствами даже и без любви, наложили неизгладимый отпечаток на всю их совместную жизнь. Он хотел, чтобы люди по достоинству оценили ее духовную одаренность, скрытую под природной застенчивостью, хотел, чтобы мы узнали, какой она прекрасный, никем по-настоящему не понятый человек, хотел объяснить нам, что горше всех мучается она сама, когда из-за ее вспыльчивости от него отшатываются друзья. И если она мучилась - а по мнению окружающих, нелепо ломалась, - его любовь ярко вспыхивала искренним состраданием. Он сострадал жене, но при этом страдал и сам. Страдал, когда ему приходилось извиняться за ее поведение; мучительно, злобно страдал, думая, что его называют за глаза "бедный Джего". Однако он с радостью нес бы свой крест, будь его жена хоть немного счастливее. Даже и сейчас, после двадцати пяти лет совместной жизни, он, не задумываясь, поступился бы ради нее - но только ради нее - своей гордостью, если бы ей стало от этого лучше. Сказал же он в день медицинского обследования ректора: "Ведь беды наших любимых часто причиняют нам самые горькие мучения". Войдя в гостиную, он первым делом обратился к жене: - Ради бога, прости меня, дорогая, за то, что мне пришлось задержаться! Я знаю, ты читала... - Не надо извиняться, Пол, - высокомерно перебила она мужа. И тотчас воскликнула: - Но вот господину декану, господину наставнику и мистеру Элиоту пришлось просидеть со мной целых полчаса! - Ну, если их ждут в этом триместре только такие огорчения, то им можно просто позавидовать, - сказал Джего. - Они вовсе не хотят мучиться из-за эгоизма чьих-то родителей... Джего деликатно увел разговор в сторону, чтобы его жена смогла показать себя с наилучшей стороны. Не упомянула ли она про книгу, которую сейчас читает? Почему ей не захотелось поделиться с нами теми интереснейшими наблюдениями, о которых она рассказывала ему за чаем?.. Через несколько минут Кристл сказал: - Надеюсь, вы простите нас, миссис Джего, если мы уведем вашего мужа в кабинет? Нам нужно обсудить с ним одно неотложное дело. - О, вы вовсе не обязаны обращать на меня внимание, - раздраженно ответила она. Разумеется, мы не были обязаны обсуждать дела колледжа при чьей-нибудь жене, будь то хоть сама леди Мюриэл. Но когда мы уходили, я глянул на миссис Джего и понял, что она прибавила к своей коллекции еще одно оскорбление. Джего наверняка предстояло услышать: "Они просто хотели показать, что я тут лишняя!" В кабинете Джего сел за свой большой письменный стол, предназначенный для занятий со студентами. Стол был завален служебными письмами, экземплярами университетской газеты, копиями Устава и папками с делами студентов. Откашлявшись, Кристл проговорил: - Мы пришли, чтобы задать вам один вопрос, Джего. Как вы отнесетесь к выдвижению вашей кандидатуры на должность ректора? Джего вздохнул. - Прежде всего я хочу сказать, - ответил он, - что очень вам благодарен. Уже то, что вы заговорили об этом, - большая честь для меня. Я глубоко тронут вашим вниманием. Он оглядел нас с благодарной улыбкой. - И особенно я тронут, если так можно выразиться, доверием Элиота. С вами-то мы старые друзья, однокашники, и меня уже давно не удивляет ваша доброта ко мне. Но вы не можете представить себе, Элиот, - теперь он обращался только ко мне, - как я польщен доверием человека, пришедшего в колледж недавно и совсем из другого мира. Я вам очень, очень благодарен, Элиот. И мои колебания только усилили его сегодняшнюю радость, подумал я. Мы не очень-то высоко ценим преданных и надежных приверженцев. - У нас составилось ядро будущей партии ваших сторонников, - с холодком сказал Кристл, - поэтому-то мы и пришли к вам. - Но мы должны предупредить вас, - вмешался Браун, - что не знаем мнения большинства. Однако, с другой стороны, у нас есть, как мне кажется, право сказать вам, что думают о будущих выборах по крайней мере еще два человека. Во-первых, Калверт - он прямо просил передать, что собирается голосовать за вас; а во-вторых, Найтингейл - он не уполномочивал меня давать обещаний, по, скорей всего, он вас тоже поддержит. - Я совершенно уверен в этом, - вставил Кристл. - Рой Калверт, - воскликнул Джего, - как это мило с его стороны! Но Найтингейл - вот уж от кого я не ожидал поддержки, решительно не ожидал. - Мы и сами немного удивились, - сказал Браун и спокойно продолжил: - Не считая нынешнего ректора, нас в колледже тринадцать человек. Если исключить вас и предположить, что будет выдвинута еще одна кандидатура, то останется одиннадцать выборщиков. Чтобы пройти в ректоры, надо получить абсолютное большинство голосов, то есть семь. Лично мне кажется, что ядро в пять человек - это очень неплохо для начала. Как бы то ни было, ничего более определенного мы пообещать вам сегодня не можем, и, если вы откажетесь выставить свою кандидатуру, это будет огорчительно, но вполне понятно. Джего положил руки на стол и принагнулся вперед. - Я, по-моему, говорил вам, в разное время каждому из вас, что мне даже в голову не приходила мысль о ректорстве. Мне и сейчас еще трудно об этом думать. Но когда стало ясно, что нам придется выбирать нового руководителя, я поневоле об этом задумался - и думал, так сказать, до изнеможения. Я мучительно спрашивал себя - следует ли мне соглашаться на выдвижение моей кандидатуры, хочу ли я стать ректором и, наконец, справлюсь ли я с этой работой? За последнюю неделю я не спал несколько ночей подряд, пытаясь честно ответить на эти очень трудные вопросы. И по крайней мере на один из них я ответил себе совершенно определенно, так что уверенность не покидала меня даже под утро - вам, я думаю, тоже знакомы эти страшные предрассветные часы после бессонной ночи, когда вся ваша жизнь представляется вам ненужной и бесцельной. Так вот, скажу вам без лишней скромности, как близким друзьям: я уверен, что справлюсь с этой работой. Справлюсь лучше, чем кто-нибудь другой в нашем колледже. А поэтому, если вы действительно хотите выдвинуть мою кандидатуру, то у меня просто нет выбора. - Очень рад, что вы так решили, Джего, - сказал Кристл. - Замечательное решение, - поддержал друга Браун. - Что же касается предвыборной кампании, - радостно улыбнувшись, заговорил опять Джего, - то я спокойно вверяю вам свою судьбу и нисколько не сомневаюсь, что таких надежных сторонников не было ни у кого из прежних ректоров. Теперь разговор повел Кристл. - У вас будут и противники, - сказал он. - Вы думаете, меня это беспокоит? - спросил Джего. - Не знаю, как вас, а нас вот беспокоит, - резко ответил ему Кристл. - Да иначе и быть не может - ведь мы берем на себя немалую ответственность. Среди ваших противников будут очень серьезные люди. Очень влиятельные. Они могут устроить вам настоящую обструкцию. - Кого же вы имеете в виду? - поинтересовался Джего, все еще радостно взволнованный. - Я пока не задумывался над этим, - ответил Кристл. - Но кое-кого можно назвать и не задумываясь. Винслоу, например. Старика Деспарда... - Кроуфорда, - добавил Браун, - если его тоже не выдвинут на этот пост. - Вряд ли можно говорить о беспристрастности Кроуфорда, - сказал Джего. - А Винслоу и Деспард... что ж, такие противники меня нисколько не огорчат. Они ведь просто озлобленные старики. - Может быть, и старики, - сказал Кристл, - да при этом весьма влиятельные. И весьма энергичные: сидеть сложа руки и дожидаться, когда вас выберут в ректоры, они наверняка не станут. Мы, конечно, постараемся их нейтрализовать. У нас, как мне кажется, есть все основания рассчитывать на победу. Но предупреждаю вас - легкой победы не ждите! - Спасибо, Кристл, спасибо, - весело, дружелюбно и покладисто воскликнул Джего. - Правильно, не давайте мне заноситься. Но меня все-таки очень радует, что нас поддерживает молодежь. Разве можно сравнить этих двух дряхлых воителей, Винслоу и Деспарда, с Элиотом и Калвертом? Если за нами пойдет молодежь, нам многое удастся сделать. Мы преобразуем наш колледж! Он прогремит на весь университет! - Нам нужны средства, - осторожно сказал Кристл, но было заметно, что и он увлекся. - С нашим капиталом не очень-то размахнешься. Вот если нам удастся получить деньги... - У вас впечатляющие планы, - перебив Кристла, обратился к Джего Браун. - Но я на вашем месте не стал бы о них пока распространяться. Люди могут заподозрить, что вы слишком честолюбивы. Нам незачем будить в них такие подозрения. И незачем вооружать наших противников - а ваша чрезмерная откровенность может дать им в руки действенное оружие. Они сидели рядом со мной вокруг стола, и мне хорошо были видны их лица - решительные, целеустремленные: полнокровно-румяное, с пронзительным, острым взглядом у Брауна, горбоносое, властное у Кристла, выразительное, бледное, озаренное сверкающими глазами у Джего. Эти люди, все трое, добивались могущества и власти, но они были очень разными и по-разному хотели властвовать. Браун стремился руководить колледжем в полном смысле этого слова - разумно, мягко, искусно и незаметно; ему хотелось направлять, а не управлять, он не нуждался в должностях и титулах, подчеркивающих его власть; если он знал, что она у него есть, то больше его ничто не заботило. Кристла вполне удовлетворяла должность декана, однако он хотел, чтобы в колледже - этом крохотном царстве - все чувствовали, что декан - человек по-настоящему могущественный. Более прямолинейный и непосредственный, менее изобретательный и хитроумный, чем его друг, он хотел постоянно ощущать свою власть, хотел, чтобы ему повиновались ежедневно и ежечасно. Добившись избрания Джего в ректоры и потом тайно влияя на него, Браун вполне удовлетворился бы сознанием своего незримого для других могущества. Кристлу такая награда показалась бы слишком неосязаемой. Ему было нужно, чтобы его заслуги открыто признали все - Джего, Браун, весь колледж. А в тот вечер он хотел твердо знать, что Джего прислушивается к его словам. Только этого он, впрочем, и хотел: его не обуревало честолюбие, но ему было совершенно необходимо реально ощутить свою силу. Джего, как и Кристла, привлекал блеск полновластного могущества; однако ему хотелось не только власти. В отличие от своих нынешних союзников он был пылко честолюбив. В любом сообществе он стремился бы к первым ролям - хотя бы уже только для того, чтобы отличаться от других. Ему всегда импонировали чины и титулы, официально удостоверяющие его власть. Он жаждал именоваться ректором, жаждал открывать официальные собрания ритуальным зачином: "Я, Пол Джего, ректор..." Его завораживала грандиозная роскошь Резиденции, завораживал титул главы колледжа. Он мечтал войти в историю колледжа как "Д-р П.Джего, 41-й ректор". Титул ректора, автоматически выделяющий его из массы наставников, ректорские обязанности, освященные вековыми традициями, и величественные покои Резиденции виделись ему в ореоле волшебного блеска. Но его привлекало не только личное могущество. Недаром он сказал Кристлу: "Мы преобразуем наш колледж!" Подобно большинству честолюбцев, он верил в свои исключительные способности. Он почти не думал о заработке, и, хотя ему нравились должностные почести, к его честолюбию примешивалась совершенно бескорыстная и, быть может, даже наивная жажда служить людям. Став ректором, он надеялся принести пользу колледжу. Временами, правда, он стремился к власти ради самой власти, но потом искреннее бескорыстие пробуждалось в нем снова. Он верил, что при нем в колледже воцарится спокойная и мирная, легкая и доброжелательная, творческая и вдохновенная атмосфера. Его не слишком волновал вопрос, как он этого добьется. Ему но хватало твердой основательности Кристла и Брауна, которые скромно определяли границы своих возможностей и последовательно добивались поставленных перед собою целей: убеждали Совет колледжа продлить Льюку стипендию для его научной работы, старались получить денежный вклад, обещанный сэром Хорасом, или изыскивали средства, чтобы учредить еще одну наставническую должность. У Джего не было ни их последовательности, ни их скромности; чудаковатый и склонный к театральности, честолюбивый и зачастую неблагоразумный, он вел себя иногда как сумасбродный эгоист, но обостренная интуиция, которой не было у его уравновешенных союзников, порой помогала ему поступать с необычайной дальновидностью. 9. СПОР С ПРИЯТЕЛЕМ Вечером, когда я вошел в профессорскую, Винслоу, Найтингейл и Фрэнсис Гетлиф о чем-то оживленно беседовали, но, увидев меня, сразу же замолчали. Потом Винслоу сказал: - Добрый вам вечер, Элиот. Говорят, вы провели предварительное совещание с вашим кандидатом? Найтингейл спросил: - Он достойно вас принял? - Все было прекрасно, - ответил я. - Жаль, что вам но удалось прийти. - Разумеется, это он рассказал Гетлифу и Винслоу о нашем совещании. Все трое были возбуждены, а Фрэнсиса, как я понял, одолевала злость. Он только утром вернулся из Швейцарии, его волевое, с тонкими и правильными чертами лицо покрывал глубокий ровный загар; он даже не улыбнулся мне, а я вдруг подумал, что с годами он все больше походит на персонажей картин Эль Греко. - А вы что же - вообще не собираетесь встречаться со своим кандидатом? - спросил я у Винслоу. - Думаете вести всю подготовку письменно? - Порой ему даже нравилось, когда над ним подтрунивают, и он прекрасно знал, что я не боюсь его ядовитого языка. Он снисходительно усмехнулся. - Кандидата, которого я соглашусь поддерживать, - ответил он, - можно будет с успехом охарактеризовать и на бумаге. Это ведь только про вашего нельзя написать ничего определенного. - Мы должны выбрать руководителя колледжа, а не мелкого клерка, - напомнил ему я. - Если колледж по безрассудству выберет в руководители доктора Джего, - ответил он, - то тут уж поневоле не увидишь разницы между ректором и клерком. Найтингейла всегда радовали злобные шутки; он ухмыльнулся и сказал: - А по-моему, доктор Джего - наименьшее зло. И я вполне готов его поддержать, если мы не найдем истинно достойного кандидата. - Достойного кандидата найти в университете вовсе не трудно, - возразил ему Винслоу. Хотя он и говорил о поисках руководителя "на стороне", Браун был уверен, что ему непременно захочется "вернуться" в колледж и поддержать Кроуфорда, но точно мы его планов пока не знали. - Наш колледж не склонен отдавать свои должности чужакам, - сказал Найтингейл. - Он приберегает их для своих любимчиков. Поэтому-то я и готов проголосовать за Джего. Я услышал, как открылась дверь, и вошедший Кристл поздоровался за руку с Гетлифом, который не проронил до сих пор ни единого слова. - Добрый вам вечер, декан, - проговорил Винслоу. - Мы обсуждаем кандидатуру Джего, - с преувеличенной беззаботностью объяснил я Кристлу. - Получается, что двое за него, а двое - против. - Весьма прискорбно, - сказал Кристл, все еще глядя на Гетлифа. - Если мы официально не изгоним из профессорской разговоры о выборах, она превратится в осиное гнездо. Сюда просто нельзя будет войти. - А знаете, что произойдет, если мы их официально отсюда изгоним, уважаемый декан? - отозвался Винслоу. - Люди начнут неофициально шептаться о выборах по углам. Это, впрочем, произойдет в любом случае, - добавил он. - Весьма прискорбно, - сказал Кристл, - что мы не в состоянии справиться со своими собственными трудностями. - Замечательная мысль... - ехидно заметил Винслоу, но вошедший в это время дворецкий объявил, что обед подан, и его слова заглушили резкий ответ Кристла. По дороге в трапезную Гетлиф отрывисто сказал мне: - Нам надо поговорить. Я зайду к тебе после обеда. Льюк прибежал, когда уже была произнесена предобеденная молитва; потом вошел Пилброу: за пятьдесят лет работы в колледже он так и не научился являться на обед вовремя. Его лысый череп сверкал, словно отполированный, его карие глаза молодо поблескивали. Тяжело отдуваясь, он торопливой скороговоркой извинился за опоздание; в семьдесят четыре года он все еще вел себя с порывистой и слегка наивной непосредственностью юноши. Кристлу пришлось сесть рядом с Винслоу, но он сразу же обратился к Фрэнсису Гетлифу, который сидел напротив. - Когда у нас состоится зимний праздник, Гетлиф? - спросил он. - Вам следовало бы заносить такие даты в записную книжицу, уважаемый декан, - проговорил Винслоу. Кристл нахмурился. Он, разумеется, прекрасно знал дату праздника, но ему как-то надо было начать очень важный для него разговор. - Двенадцатого февраля, - ответил Гетлиф. - Через месяц и один день. - Полгода назад Гетлиф стал экономом колледжа. - Надеюсь, вы хорошо к нему подготовитесь, - сказал Кристл. - У меня, знаете ли, есть веские причины спрашивать вас об этом. Я пригласил на праздник очень почтенного гостя. - Прекрасная идея, - машинально отозвался Гетлиф, думая о чем-то другом. - И кто же он такой? - Сэр Хорас Тимберлейк, - объявил Кристл и оглядел сидящих за столом. - Вы наверняка о нем слышали. - Я почти не знаю деловой мир, - сказал Винслоу, - но мне встречалось его имя в финансовых журналах. - Его считают сейчас одним из самых преуспевающих дельцов, - уточнил Кристл. - Он председатель правления в фирме "Говард и Хейзлхерст". Гетлиф поднял на меня глаза. С фирмой "Говард и Хейзлхерст" была связана судьба его жены, и я знал эту печальную историю. Услышав слова Кристла, Гетлиф грустно улыбнулся мне. А губы Найтингейла искривила ехидная ухмылка. - Сэр рыцарь бизнеса, - сказал он. - Не вижу в этом ничего плохого, - огрызнулся Кристл. - Я тоже, - послышался энергичный голос Пилброу с дальнего конца стола. - Бизнес меня не интересует, но мне совершенно непонятно, почему люди подсмеиваются над титулованными дельцами. А как иначе можно получить титул? Вспомните леди Мюриэл. Ведь ее предки Бевиллы были просто крупными дельцами елизаветинских времен. Вот бы ей это сказать! - Он весело расхохотался, а потом снова рассыпал торопливую скороговорку, обращенную на этот раз к Винслоу. - Беда наших предков, Годфри, не в том, что они были дельцами, а в том, что им не хватало размаха. Размахнись они пошире, нас неминуемо титуловали бы сейчас лордами. Мне порой до смерти обидно, что у меня нет титула. Особенно, когда я посылаю заказ в магазин или слушаю бредни титулованных снобов о политике. Да, я с удовольствием стал бы красным лордом! - Разумеется, - продолжал он, разматывая ниточку своих случайных ассоциаций, - снобизм - главная беда англичан. Куда более серьезная, чем все другие пороки, в которых обвиняют нас иностранцы. - Он говорил так быстро, что многие его слова было совершенно невозможно разобрать. Но цитату из Хевлока Эллиса - насчет "le vice anglaise" [английский порок (франц.)] - я все же расслышал. Он очень обрадовался, что вспомнил эту фразу, а успокоившись, объявил Гетлифу: - Я, между прочим, тоже пригласил на праздник интересного гостя. - Кого же, Юстас? Пилброу назвал имя довольно известного французского писателя и гордо оглядел сидящих за столом наставников. В нашем колледже плохо знали современную мировую литературу, и почти никто не понял, о ком идет речь. Однако, чтобы не огорчить Пилброу, все дружно выразили ему свое одобрение. Все, кроме Кристла и Найтингейла. Кристл разозлился из-за сэра Хораса: он всегда стремился к абсолютному успеху и ревниво оберегал своих кумиров, а тут мало того, что на достоинство его гостя сначала посягнул Найтингейл, но потом с ним еще сравнили какого-то не слишком знаменитого, да еще и неизвестного самому Кристлу француза. Его очень раздосадовало и мое горячее желание познакомиться с этим серьезнейшим, как я сказал Юстасу, писателем. А Найтингейл просто ненавидел Пилброу - хотя ненавидеть этого милого старика было, по-моему, совершенно невозможно. Он завидовал его веселой непринужденности и широким знакомствам в среде европейской интеллигенции. Он решительно ничего не знал об его друзьях, но испытывал ненависть и к ним. Когда Пилброу назвал имя своего гостя, Найтингейл только усмехнулся. Все остальные искренне симпатизировали Пилброу. Даже Винслоу сказал без обычного ехидства: - Я весьма далек от всей этой новейшей гуманитарии, Юстас, но я не прочь пообщаться с вашим гением. На моем родном языке, разумеется. - Посадить его рядом с вами, Годфри? - Вы очень любезны, Юстас. Очень. Пилброу просиял. Даже самые молодые из нас называли его просто по имени. Другого такого человека в колледже не было. Он и правда походил на красного лорда. Многие европейцы так о нем и думали, хотя на самом-то деле его отец, директор привилегированной средней школы, не оставил ему в наследство ни титулов, ни настоящего богатства. Чудак, тонкий ценитель искусства и дилетант с широчайшим кругом интересов, он подолгу жил за границей, но был истинным британцем из высших слоев среднего сословия, британцем до мозга костей - тепличным растением спокойного девятнадцатого века. Мировая война ничуть не поколебала его мягкой, но неистребимой уверенности в праве каждого человека жить там, где ему хочется, и так, как ему нравится. Если его и мучила порой тоска, то он мастерски умел ее подавлять. В отличие от большинства стариков он почти не говорил о прошлом. Его академической специальностью была литература римлян, а лучшей работой - книга о Петронии, его любимом римском писателе, написанная, как, впрочем, и все другие, живым, ясным, вразумительным языком, удивительно не похожим на его восторженно бессвязную устную речь. Но он не любил говорить о римской литературе. Гораздо вдохновенней рассказывал он про какого-нибудь только что открытого им гениального европейца, который, по его уверениям, должен был стать через несколько лет величайшим писателем. Он колесил по Европе, самозабвенно отыскивая новые таланты. Одно из его чудачеств было особенно хорошо известно: он никогда не надевал фрак, отправляясь на званый обед в странах с тоталитарным режимом, - а потом, за обедом, всем и каждому объяснял, почему он так поступает. Ему невозможно было растолковать, что он ведет себя по нынешним временам чересчур независимо, а его почтенный возраст и положение, его широкая известность в академических, художественных и великосветских кругах почти всех европейских стран только доставляли британским дипломатам массу хлопот. Не меньше хлопот приносила им и другая его привычка: он часто приглашал в Англию неугодных своим властям европейских писателей и тратил на них почти все свои деньги. Он был готов пригласить к себе любого человека, которого порекомендовал ему кто-нибудь из его друзей. "Дружеские связи - вот основа жизни", - радостно говаривал он. И тут же добавлял: "Дружеские связи ко многому обязывают, особенно связи с хорошенькими женщинами, но зато многим и одаривают - если перерастают в любовные". Он был холостяком, но одиночество ничуть не угнетало его. А если и угнетало, то он умело скрывал это от своих знакомых. На людях он вел себя как семидесятичетырехлетний enfant terrible [несносный ребенок (франц.)]. И этот совершенно неукротимый старик, который, впрочем, никому не казался стариком, постоянно помогающий другим, заботился только о своих собственных радостях - вот что меня восхищало в нем больше всего. Кристл опять заговорил о празднике: - Есть одно обстоятельство, про которое мы не должны забывать. Я уже предупредил моего гостя. Не знаю, что думают об этом другие, а я уверен - нельзя устраивать праздник, когда рядом, в Резиденции, не догадываясь о своей судьбе, умирает наш ректор. И вместе с том у нас нет выхода. Потому что, если мы отменим праздник, ректор поймет, в чем дело. Но если ему скажут правду перед праздником - хотя бы всего лишь за час до начала, - нам придется его отменить. Надеюсь, среди нас нет глупцов, которые этого не понимают? - Надо думать, что нет, - сказал Винслоу. - И это очень приятно, однако до чрезвычайности странно... вы согласны со мной, декан? Он сказал это со свойственной ему язвительной вежливостью и очень удивился грубому ответу Кристла. Он не понимал, и не понял даже после резкой отповеди Кристла, что тот-то говорил вполне искренне, с глубоким чувством, и его оскорбила ядовитая шутка Винслоу. Казначей в свою очередь стал еще язвительней, и в их перепалку тут же ввязался Найтингейл. Льюк, по-всегдашнему наблюдательный и сдержанный, молча следил за разгорающейся ссорой. Никому из нас не пришло в голову посидеть после обеда в профессорской за бутылкой вина. Пилброу сразу же отправился к кому-то в гости - художественная интеллигенция Кембриджа вот уже больше пятидесяти лет считала, что без него, если он был в Англии, не могло состояться ни одной вечеринки, - а мы были слишком взвинчены, чтобы провести хотя бы еще полчаса за одним столом. Винслоу, буркнув свое традиционное "доброй вам ночи", неторопливо двинулся к выходу, держа в руке университетскую шапочку, которую он, единственный из нас, всегда педантично надевал, идя в профессорскую. Потом распрощался я и, сразу вслед за мной, Гетлиф. Он заговорил, едва мы переступили порог моей гостиной: - Послушай, меня очень тревожат ваши разговоры про Джего. - Почему? - Да потому, что это идиотизм! Он не может быть ректором. Я просто не понимаю - о чем ты думаешь! Мы стояли посреди комнаты. На лбу у Фрэнсиса, как и всегда, когда он злился, вздулась вена. Загар придавал ему цветущий вид, но, всмотревшись внимательней, я заметил, что он очень утомлен: под глазами у него явственно обозначились нездоровые темные мешки. Вот уже несколько месяцев он работал, что называется, за двоих: изучал по своей собственной научной программе природу ионосферы и выполнял секретное задание Министерства авиации. Тайна сохранялась очень строго, и мы узнали о подробностях только через три года, а тогда он скупо объяснял нам, что занимается теоретическими основами радиолокации. Его усталость усиливало бремя ответственности и грустная разочарованность. Незадолго перед этим он закончил серьезную работу, но она не получила того признания, на которое он рассчитывал, и его положение в научном мире было сейчас далеко не блестящим. Его опередили даже некоторые совсем молодые физики, и ему было тяжело это сознавать. Он с головой ушел в новую работу, но первые результаты не слишком радовали его. А подступающие выборы ректора но сулили ему ничего, кроме лишних хлопот. Он не хотел думать про выборы, его целиком поглощали проблемы противовоздушной обороны, тем более что он сомневался в правильности своих новых идей, касающихся распространения радиоволн. Так что предвыборная борьба вызывала в нем только глухое раздражение и тоскливое недовольство. Мы познакомились десять лет назад и очень быстро сделались приятелями - не близкими друзьями, а именно приятелями: нас сблизило взаимное уважение и доверие. Нам обоим недавно перевалило за тридцать - ему было тридцать четыре года, а мне тридцать два, - у нас были сходные взгляды и похожие судьбы. Он рекомендовал меня Совету колледжа, когда мне вконец опротивела жестокая конкурентная борьба в Коллегии адвокатов, и за те три года, что я проработал в Кембридже, мы неизменно поддерживали друг друга, всегда оказываясь единомышленниками во всех серьезных вопросах, так что наше взаимное доверие постоянно укреплялось. Но сегодня - в первый раз - мы никак не могли договориться. - Я просто не понимаю, о чем ты думаешь! - воскликнул Фрэнсис. - Он будет неплохим ректором, - сказал я. - Чепуха. Идиотская чепуха! Объясни мне - что он сделал серьезного? Ответить на его вопрос было не так-то просто. Джего, специалист по английской словесности, опубликовал несколько работ о сочинениях пуритан, обосновавшихся в Новой Англии. Все его работы отличались добротностью, особо можно было отметить статьи об Уильяме Брэдфорде... но мне не хотелось кривить душой, разговаривая с Фрэнсисом. - Что ж, я согласен - он отнюдь не выдающийся ученый. - Ректор колледжа должен быть выдающимся ученым. - Это желательно, Фрэнсис, но не это самое главное. Не будь педантом. - Ну так скажи мне - что он сделал серьезного? Он никакой не ученый, и его нельзя выбирать в ректоры. - Он человек, Фрэнсис, превосходный человек, а это гораздо важней для руководителя, чем ученые заслуги. - Он пустышка... В тоне Гетлифа ощущалась резкая враждебность, я старался сдерживаться, но понимал, что мои возражения тоже звучат не слишком дружелюбно. - Дальтоника не порадуешь рассказом про радугу, - сказал я. - Ты мог бы поверить мне... - Что тебя радуют некоторые человеческие качества, - докончил за меня Гетлиф. - А я сейчас не могу думать о твоих радостях - мне нужно выбрать достойного ректора. - Если тебе кажется, что для выборов ректора не нужен здравый смысл, то ты жестоко ошибаешься. Гетлиф, широко и стремительно шагая, прошелся по гостиной - три шага к камину и три обратно; звук его шагов резко взломал воцарившуюся в комнате тишину. - Послушай, - проговорил он, - ты взял на себя какие-нибудь обязательства? - Самые определенные. - Идиотская безответственность. Ты же всегда был разумным человеком. А это просто сумасшествие какое-то. - Да, я взял на себя совершенно определенные обязательства, - повторил я. - Но мне было бы вовсе не трудно отказаться от них - если б я увидел, что это разумно. Но это же неразумно. На мой взгляд, Джего справится с обязанностями ректора лучше, чем кто-нибудь другой. - А ты не подумал о том, что он безмозглый консерватор? Ну можно ли сейчас выбирать в ректоры ничего не понимающего консерватора - тем более если в колледже есть люди широких взглядов? - Меня вовсе не радует его консерватизм... - Однако ты все-таки собираешься его поддерживать. - Для ректора колледжа консерватизм не такое уж большое зло. - Консерватизм всегда зло, особенно если им заражен влиятельный человек. И ты сам это прекрасно знаешь. Мир стал таким неустойчивым, что любая мелочь имеет теперь огромнейшее значение. Одуревшие от чванства консерваторы думают, что они ведут себя основательно и благоразумно. А я уверен - их благоразумная основательность чревата бесповоротным союзом с фашистами или войной, в которой нас могут так расколотить, что только мокрое место останется. В словах Фрэнсиса звучала тяжкая, застарелая злость. Он был радикалом - как и многие ученые его поколения. Они понимали, что через два-три года именно им придется взять на себя всю полноту ответственности за судьбу страны. Фрэнсиса одолевала такая тяжелая усталость, что мне вдруг расхотелось ему возражать. - Разумеется, ты прав, Фрэнсис, - проговорил я. - Мне кажется, что Джего будет достойным ректором, но мои убеждения ничуть не изменились. Он улыбнулся, и морщинки-лучики, разбежавшиеся на мгновение по его лицу, смягчили его суровую угрюмость; но улыбка сразу же угасла. - Ну хорошо, а ты-то кого предлагаешь? - спросил я. - Как будто ты не знаешь! Кроуфорда, конечно. - Вот уж кто действительно пустой человек! Самонадеянный. Ограниченный. Неумный... - Он серьезный ученый. И это еще скромно сказано - серьезный. Другого мнения о Кроуфорде я никогда и не слышал. Кое-кто утверждал даже, что он один из лучших современных биологов. - У него передовые взгляды. И он не боится их высказывать, - продолжал между тем Гетлиф. - Он тошнотворно самодоволен... - Ученые его ранга редко придерживаются радикальных взглядов. А ведь к их высказываниям очень внимательно прислушиваются. Как же ты не видишь, что ректор-радикал принесет обществу огромную пользу? - Возможно, - согласился я. Мы немного поостыли и начали слушать друг друга. - Вполне возможно. Но подумай, принесет ли он пользу колледжу? Немного помолчав, я добавил: - Он совершенно бесчувственный человек. У него рыбья кровь. И ни на грош воображения. - А Джего, значит, не такой? - Как человек, он полная противоположность Кроуфорду. - Ну, идеальных людей не бывает, - сказал Гетлиф. Я спросил: - Так, по-твоему, кандидатуру Кроуфорда тоже выдвинут? - Обязательно - если мое мнение что-нибудь значит, - ответил Гетлиф. - А с Винслоу ты разговаривал? - Пока нет. Но я уверен - он поддержит Кроуфорда. Деваться-то ему некуда. Правильно, подумал я. Винслоу неопределенно толковал о поисках руководителя на стороне - и нарочито не называл никаких имен. Значит, в глубине души он все же надеется, что ему тоже предложат баллотироваться на этот пост, - надеется, хотя прекрасно знает, как его не любят, и, конечно же, помнит, что в прошлый раз ему тоже никто не предложил выставить свою кандидатуру. Да, деваться ему некуда, он должен поддержать Кроуфорда. - Других серьезных претендентов нет, - сказал Гетлиф. И тотчас спросил - резко, настойчиво: - Так за кого ты будешь голосовать? Мне очень не хотелось с ним ссориться. И все же, немного помолчав, я ответил: - К сожалению, Кроуфорд для меня пустое место. Я понимаю, о чем ты толкуешь. Но считаю, что ректор прежде всего должен быть человеком. А поэтому буду голосовать за Джего. Лицо Гетлифа вспыхнуло, на лбу явственней обозначилась вена. - Чудовищная безответственность, - проговорил он. - Чтобы не сказать больше. - Будем считать, что мы не сошлись во мнениях. - Я с трудом удержался от тех резких слов, которые вертелись у меня на языке. - Хоть убей, не понимаю, зачем ты так поспешил, - сказал Гетлиф. - По-моему, у меня было право надеяться, что ты со мной посоветуешься. - Если б ты не уехал, я бы непременно с тобой посоветовался. - С другими-то ты наверняка это обсуждал. - Конечно. - Да, трудно мне теперь будет считать тебя надежным человеком... - Прекрати, Фрэнсис, - сказал я. - У меня ведь тоже может лопнуть терпение... - Значит, ты намерен и дальше поддерживать этот идиотизм? - рявкнул он. - Разумеется. - Ну так обещаю тебе - я приложу все силы, чтобы у вас ничего не вышло! 10. ПЕРВОЕ СОБРАНИЕ У главного входа громоздились горы чемоданов, во двориках перекликались звонкие молодые голоса, тяжело нагруженные тележки привратников гремели и грохотали по каменным плитам. В трапезной все лавки у столов были заняты, шум прекращался только во время молитвы, и весь вечер на лестницах, куда выходили комнаты студентов, слышались торопливые шаги. Гомон во двориках затих только к ночи; выгнанные голодом крысы возвращались после каникул на обжитые места - в кухне снова появились запасы продуктов. Официальное собрание членов Совета было назначено на следующий понедельник - первый понедельник учебного триместра. Собрание, как обычно, начиналось в половине пятого пополудни, и понедельник был традиционным днем собрании, которые неукоснительно проводились каждые две недели; в четыре часа, тоже как обычно, прозвенел колокол, и я, торопливо отыскивая мантию, ясно представил себе спешащих к профессорской коллег - Браун спускался по лестнице своей служебной квартиры, Гетлиф и Кристл, свернув с улицы Сиднея, входили в главные ворота колледжа, легко шагал через внутренние дворики Джего... Профессорская ничуть не походила сегодня на уютную комнату для послеобеденного десерта: вливавшийся сквозь окна с незадернутыми шторами серовато-холодный свет зимних сумерек подчеркивал яркую желтизну уже включенных электрических ламп, стол, накрытый плотной бумагой, сиял сурово-официальной белизной, вместо бокалов на нем стояла чернильница, лежали карандаши и ручки, возвышались стопки промокательной и писчей бумаги. Профессорская казалась непривычно большой и вместе с тем тесно заставленной, потому что в дни собраний сюда вносили еще один стол - для чая. К чаю обыкновенно подавалась обильная закуска: на дополнительном столе, кроме серебряных чайников и кувшинов для воды, стояли тарелочки с маслом и блюда с хлебом - белым, серым, обдирным, изюмным и коричным, красовался заранее нарезанный гигантский фирменный торт нашего колледжа, виднелись тарелки с пирожками, пирожными и горячими кексами, которые были прикрыты массивными серебряными крышками. В четыре часа, за тридцать минут до собрания, колокол сзывал к чаю, поэтому-то мы и являлись в профессорскую без опозданий. Старый Гей пришел в тот день раньше всех и, пододвинув к чайному столу стул, с аппетитом уписывал все, до чего мог дотянуться; остальные пили чай стоя, взяв со стола пирожок, ломтик торта или кекс. - Как поживаете, Кристл? - весело спросил Гей, оторвавшись на мгновение от еды. - Вы пробовали пирожки с начинкой из лимонного варенья? - Пробовал, благодарю вас, - ответил Кристл. - Примите мои поздравления! - воскликнул Гей. Через несколько секунд он опять поднял голову. - А! Рад видеть вас, Калверт! Я думал, вы уже уехали. Попробуйте этот замечательный кекс. - Спасибо, он, пожалуй, слишком велик для меня, - сказал Рой. - Я должен принести свои поздравления эконому! Примите мои поздравления, Винслоу, чай сегодня выше всяких похвал. - Дорогой профессор, - отозвался Винслоу, - эконом из меня в свое время получился весьма посредственный, и я нахожу себе оправдание только в том, что это время кануло в прошлое четверть века назад. - Ну так передайте мои поздравления новому эконому, - нисколько не смутившись, поручил ему Гей и взял с тарелочки шоколадный эклер. - Скажите ему от моего имени, что он замечательный эконом. Мы стояли вокруг стола, пили чай и закусывали; в профессорской не было одного только Кроуфорда; до меня со всех сторон доносились обрывки приглушенных разговоров. Браун перемолвился о чем-то с Кристлом, и тот подошел к заместителю ректора Деспард-Смиту, который важно, но с недоумением слушал Роя Калверта. Кристл потянул Деспарда за рукав мантии и отвел его к окну; хрипловатый шепот Кристла тонул в общем разноголосом гомоне, и я слышал лишь отдельные слова: "...ректор... только объявить... не следует обсуждать... думают, что это было бы неуместно..." Как и всегда перед обсуждением важного события, профессорскую наполняли глухо шелестящие шепотки. Пробило половину пятого. Деспард-Смит, по-обычному торжественно, сказал: "Время начинать", и мы принялись рассаживаться вокруг стола для совещаний в порядке старшинства - по левую и по правую руку от председателя. Председательское место занял Деспард, и слева от него, вкруговую по часовой стрелке, должны были сесть Пилброу, Кроуфорд (который все еще не пришел), Браун, Найтингейл, я, Льюк, Калверт, Гетлиф, Кристл, Джего, Винслоу и Ген. Этот освященный традицией порядок привел у нас к тому, что самым яростным противникам приходилось сидеть бок о бок друг с другом: Джего с Винслоу, Кроуфорду с Брауном, Найтингейлу со мной. Деспард-Смит оглядел собравшихся, дожидаясь тишины. Его мрачное морщинистое лицо над стоячим воротником мантии казалось землисто-серым. Ему было семьдесят лет, и только он один из наставников был рукоположен, хотя никогда не брал на себя прихода, - он жил в колледже с тех самых пор, как пятьдесят один год назад поступил в университет. Кончая курс, он с отличием сдал отмененные теперь выпускные экзамены по математике, и сразу же, как тогда нередко делалось, был кооптирован в Совет колледжа. Однако математику он вскоре забросил и с тридцати до шестидесяти лет бессменно проработал казначеем. Скаредный и расчетливый, словно французский крестьянин, он сэкономил колледжу немало денег - всякий раз, когда перед Советом вставал вопрос о непредвиденных расходах, он предрекал, что колледж неминуемо обанкротится. Самые избитые и банальные фразы звучали у него торжественно и веско. Он считал, что наделен тонким чувством юмора, и Рой Калверт, играя на его самоуверенности, не уставал подтрунивать над ним. Ректор имел право назначать себе заместителя без обсуждения его кандидатуры на Совете, и в декабре, когда Ройс заболел, он официально назначил своим заместителем Деспард-Смита - за тридцать лет, которые тот проработал казначеем, все пожилые члены Совета, и Ройс, видимо, тоже, привыкли считать его главной фигурой в колледже. - Итак, п-первый п-пункт п-повестки дня... - слегка заикаясь и словно бы удваивая первый звук в опорных словах, проговорил Деспард: эта манера, как он думал, придавала его речам дополнительную весомость. Всем хотелось обсудить в первую очередь вопрос о ректорстве, а кое-кто просто не мог думать ни о чем другом; однако нам и в голову не пришло нарушить традиционный порядок. Устав строго регламентировал очередность вопросов на собраниях - сначала дела колледжского прихода, потом финансы. И вот мы покорно, но совершенно равнодушно пустились в рассуждения о кандидатуре священника. Он получал от колледжа триста двадцать пять фунтов в год и просторный дом, за который ему не надо было платить. В восемнадцатом столетии - а с тех пор оплата этой должности не изменилась - триста двадцать пять фунтов были большими деньгами, и тогда члены Совета, все как один клирики, наперебой добивались места приходского священника. Но в двадцатом веке мало кому хотелось брать на себя приход. Деспард-Смит предлагал поручить эту должность какому-то своему сверстнику; Рой Калверт выдвигал кандидатуру своего молодого приятеля - католика. Совет считал, что кандидат Деспарда немного староват, и вместе с тем о приятеле Роя никто не желал даже думать, хотя Рой заводил о нем речь на каждом собрании. Рой решительно не чувствовал настроений Совета: ему не хватало, если так можно выразиться, "дубоватости"; он вполне здраво беседовал с любым членом Совета tete-a-tete, но когда они собирались все вместе, он совершенно переставал их понимать. Однако тут Рою не помогло бы даже искусное мастерство Брауна. Как только Рой Калверт заговаривал про своего приятеля, Джего, велеречивый агностик, мгновенно вспоминал о своем ирландском протестантстве, а вслед за ним и все наши неверующие ученые превращались в фанатичных англиканцев. Ничего нового не произошло и на этот раз. Совет отклонил обе кандидатуры. Когда обсуждение первого пункта заканчивалось, вошел Кроуфорд и без лишнего шума, однако нисколько не тушуясь, занял свое место. У него была уверенная, хотя довольно тяжелая походка слегка ожиревшего, но все еще сильного человека. - Прошу прощения, господин председатель, - сказал он. - Я предупреждал вас, что мне придется задержаться на факультетском совещании. Деспард-Смит, со своей всегдашней угрюмо-торжественной миной, кратко, но точно пересказал ему доводы выступавших: "собрание, как это ни прискорбно, постановило отклонить обе кандидатуры и оставить вопрос открытым", - но, может быть, у доктора Кроуфорда есть какие-нибудь конструктивные предложения? - Нет, господин председатель, мне нечего предложить, - мягким басом, с чуть заметным шотландским акцентом, ответил Кроуфорд. Он всегда был уверен, что к его словам прислушиваются, и без труда завладевал вниманием собеседников. На его округлом бесстрастном лице с мелкими чертами тускло мерцали круглые немигающие глаза. Он довольно коротко стригся, и, хотя ему уже исполнилось пятьдесят шесть лет, его прямые, ничуть не поредевшие черные волосы глянцевито блестели. Обращаясь к Деспарду, он равнодушно-вежливо улыбнулся ему. Финансовые дела заняли немного времени. Совет решил продать один из когда-то пожертвованных колледжу земельных участков за сумму, равную двадцатилетней ренте; колледж владел самой разной недвижимостью, которую жертвовали ему вот уже пятьсот лет на самых разных условиях; некоторые давние дары, сохранившие, в силу юридических особенностей передачи, свою первоначальную денежную стоимость, зачастую превращались со временем в бессмысленную обузу; а об исторической или антикварной ценности древних пожертвований Совет колледжа никогда не задумывался. - Что ж, если ни у кого нет дополнений, - почти с угрожающей торжественностью проговорил Деспард-Смит, - значит, пора перейти к следующему - и самому важному на сегодня - делу. Едва ли можно преувеличить серьезнейшие последствия того, что я должен вам сообщить. Он сурово оглядел всех сидящих за столом. Льюк, как раз дописавший в это время последнюю фразу протокола, шепнул что-то Калверту. Под взглядом Деспарда он смущенно покраснел и умолк; комнату затопила глубокая тишина. Деспард-Смит откашлялся. - В какой-то степени вы уже, наверно, подготовлены к тому трагическому сообщению, которое я должен сделать. Когда ректор назначил меня два месяца назад своим заместителем, я был уверен, что в этом триместре он уже снова возьмет бразды правления в свои руки. Я не мог себе представить, что именно мне придется сообщить вам новость, мрачнее которой я не слышал за все время моей работы в колледже. - Деспард помолчал. - Мне сообщили, - заговорил он снова, - и сообщили со всей достоверностью, что дни ректора с-сочтены. Он опять замолчал и после паузы добавил: - Как вы понимаете, я решительно не знаю, есть ли у нас хотя бы м-малейшие основания надеяться на ошибку врачей. Кроуфорд спросил: - Могу ли я сделать заявление, господин председатель? - Пожалуйста, доктор Кроуфорд. - Я хочу предупредить вас, господа, - не как член Совета, а как медик, - что на благополучный исход тут рассчитывать не приходится, - словно бы не замечая устремленных на него взглядов, совершенно бесстрастно проговорил Кроуфорд и сел. Глаза Джего вспыхнули. - Значит, вы п-подтверждаете, доктор Кроуфорд, что дни ректора сочтены? - спросил его Деспард. - К сожалению, это неоспоримо, - ответил Кроуфорд. Он был физиолог, особенно широко были известны его работы о структуре головного мозга. Глядя на его короткие толстые пальцы, я порой с трудом верил, что он, как мне говорили, искуснейший и талантливый экспериментатор. - Итак, свидетельство доктора Кроуфорда не оставляет нам н-никакой надежды, - сказал Деспард-Смит. - И вот еще что я должен добавить, - проговорил Кроуфорд. - Это не может тянуться долго. К концу пасхального триместра колледж, по всей вероятности, останется без руководителя. - Что ж, спасибо, доктор Кроуфорд, теперь мы знаем самое худшее, - сказал Деспард-Смит. - Я посчитал своим долгом сообщить коллегам все, что известно мне самому. Фактически ничего нового он не сказал, но, благодаря его непоколебимой уверенности, мрачно торжественной манере Деспарда и строго официальной обстановке собрания, вокруг стола, словно по электрической цепи, прокатилась волна гнетущей напряженности. Сколько-то времени все молчали, потом Винслоу сказал: - Свидетельство доктора Кроуфорда четко определило наше будущее. И я так понимаю, что теперь нам, с вашего разрешения, господин председатель, надобно обсудить вопрос о приближающихся выборах. - А я решительно не понимаю, о чем вы толкуете, - мгновенно откликнулся Кристл. - Мне кажется, что я выразился достаточно ясно, - сказал Винслоу. - А я вот не понял, - повторил Кристл. Этой техникой - упорно не понимать, о чем толкует собеседник, - Кристл постоянно пользовался на собраниях. - По-моему, нам надо освежить в памяти тот пункт Устава, в котором говорится о выборах ректора. - Может быть, вы зачитаете нам этот пункт, господин председатель? - предложил Деспарду Браун. - Я готов выполнить л-любую волю собрания. - Да зачем нам понапрасну терять время? - спросил Гетлиф. - А я требую, чтобы Устав был прочитан, - уперся Кристл. Винслоу и Кроуфорд переглянулись, но Деспард уже открыл лежащий перед ним Устав и начал читать - слегка нараспев и немного в нос: - "Удостоверившись, что должность ректора освободилась, старший член Сонета должен но позже чем через сорок восемь часов провести собрание Совета. При отсутствии вышеназванного члена Совета или если он по каким-либо иным причинам не может выполнить свой долг, его замещает следующий по старшинству член Совета и т.д. Собрав в надлежащее время Совет, старший его член обязан объявить, что должность ректора освободилась, а также проследить за тем, чтобы официально заверенное им объявление об этом факте было вывешено на всеобщее обозрение при входе в храм колледжа не позднее полуночи дня собрания; в объявлении должна быть указана точная дата выборов нового ректора, в соответствии с предписаниями настоящего Устава. В соответствии с этими предписаниями выборы должны состояться в десять часов утра на пятнадцатый день после дня собрания, если должность ректора освободилась во время учебного триместра, или на тридцатый день после дня собрания, если должность ректора освободилась во время каникул". Как только Деспард-Смит замолчал, раздался звонкий голос Гея: - Так-так. Очень интересный документ. Очень замечательный. Удивительно точный. - Вот про это-то я и говорил, - заметил Кристл. - Пока должность ректора не освободилась, мы не имеем права начинать официальную подготовку к выборам. Вопрос автоматически снимается. Предлагаю перейти к следующему вопросу. - Кому нужен этот формализм? - зло спросил Винслоу. - Раньше я что-то не замечал у нашего декана такой тяги к соблюдению всех формальностей... - Да совершенно же очевидно, что этот вопрос надо обсудить, - сказал Фрэнсис Гетлиф. - Я уверен, господин председатель, - с открытой и мягкой улыбкой проговорил Браун, - что декан именно это и имел в виду. Насколько мне известно, декан надеется - да и все мы, я думаю, тоже, - что нам удастся глубоко и всесторонне обсудить этот вопрос, чтобы выяснить волю большинства. А суть разногласий действительно чисто формальная - должны ли мы обсуждать это в частном, так сказать, порядке или официально. - Правда, для тех, кто не умеет столь мастерски смягчать разногласия, - с ядовитейшей и злобной улыбкой сказал Винслоу, - их суть выглядит гораздо резче: будем ли мы разговаривать в открытую или немедленно начнем шептаться по закоулкам и плести интриги. - Теперь уже не как медик, а как член Совета, - вставил Кроуфорд, - я утверждаю: будет очень глупо, если мы не используем оставшиеся несколько месяцев для подготовки к выборам. - С этим-то все, по-моему, согласны, - сказал я. - Нам просто надо решить, уместно ли обсуждать будущие выборы на официальных собраниях. - Тайные шепотки - против открытых переговоров, - определил Винслоу, и губы Найтингейла искривила ухмылка. Деспард-Смит явно не знал, как поступить. - В моей долголетней практике не было подобного случая, - признался он. И тут вдруг заговорил Пилброу - очень быстро и необыкновенно горячо: - Неужели вы не понимаете... да как же можно обсуждать на официальных собраниях выборы нового ректора... Когда председатель... когда ректор, который должен на них председательствовать, в это время умирает!.. В жизни не видел такой бесчувственности! Сначала он никак не мог сформулировать свою мысль, но в конце концов это ему удалось. Однако все давно уже привыкли не обращать внимания на его слова; не успел он замолчать, как заговорили одновременно Кристл и Браун, а их голоса перекрыл в свою очередь голос Джего - напористый и сильный, хотя довольно глухой; он звучал резковато и немного как бы гортанно. Но когда Джего хотел сказать что-нибудь важное, он умел заставить себя слушать. Я заметил в его не прикрытых очками глазах - очки он держал в руке - необычайную для него твердость. - Я уверен, - проговорил он, - что мы сейчас услышали решающее слово. Господин Пилброу - не в первый уже раз - продемонстрировал нам чувства истинно благородного человека. Господин председатель, ректор нашего колледжа, который сейчас болен, поручил вам быть его заместителем и председательствовать вместо него на собраниях. Мы знаем, что нам предстоит найти ему замену, хотя это вовсе не легко. Так давайте сделаем это достойно, не оскорбляя ничьих чувств, то есть не на собраниях, которые он все еще номинально возглавляет! Когда Джего сел, в комнате воцарилась глубокая тишина. - Ну вот, больше не о чем и говорить, - подытожил Рой Калверт. - Я предлагал перейти к следующему пункту повестки еще десять минут назад, - сказал Кристл, с властным превосходством глядя на Деспарда. - И насколько я понял, господин Браун поддержал меня. Так не пора ли нам проголосовать? Я готов дожидаться этого хоть весь вечер. Предложение Кристла было принято семью голосами против четырех: Пилброу, Джего, Браун, Кристл, я, Калверт и Льюк проголосовали "за", а Винслоу, Кроуфорд, Найтингейл и Гетлиф - "против". Ни Деспард, ни Гей не голосовали. 11. ПРОТИВНИКИ ДЖЕГО После собрания я уловил ядовитую реплику Винслоу о "возвышенных джентльменах, которые ловко приспосабливают себе на потребу благородные чувства". Размышляя о голосовании, я решил, что оно походило на рекогносцировку перед выборами. Найтингейл поддержал наших противников - только ли из-за своей подозрительности по отношению к Брауну и Кристлу? Среди сторонников Джего он казался самым ненадежным. Деспард-Смит, скорее всего, должен был примкнуть к партии Кроуфорда. А Гей? От него можно было ждать чего угодно. Пилброу, видимо, собирался поддержать Джего. Это меня очень порадовало. Через два дня колледж обошла записка Винслоу: "Всем, кто не склонен голосовать за д-ра Джего, я предлагаю собраться у меня 22 января с.г. в 2 ч. 30 мин. пополудни для обсуждения возможной кандидатуры на должность ректора колледжа. Г.Г.В." Винслоу размножил эту записку в конторе казначейства и послал членам Совета. Она вызвала в колледже много толков. - Невозможный человек, - сказал Кристл. - Вечно он норовит превратить колледж в балаган. - Похоже, что ближайшие месяцы будут у нас довольно бурными, - заметил Браун. Джего посетовал: - Мне бы попридержать язык - так нет же, всегда я всех против себя восстанавливаю... И меня, и Калверта обслуживал Бидвелл, но жил Калверт не по соседству со мной в первом дворике, а в старинной башне между двумя внутренними двориками, над кухней колледжа, так что окна его гостиной выходили во второй дворик - как раз туда, где располагались комнаты Винслоу. Мы договорились с Калвертом, что двадцать второго января я приду к нему сразу после ленча, и, когда я поднялся в его квартиру, он стоял за конторкой и читал какой-то манускрипт; настольная лампа, закрытая опаловым стеклянным экраном, освещала конторку мягким рассеянным светом. - А я все поглядываю на лестницу Винслоу, - сказал Рой. - Пока никто не появлялся. - Подожди-ка минутку, - добавил он, - я сейчас дочитаю, тут говорится про неизвестного мне мученика. Через несколько минут он подошел к окну, и мы вместе принялись вглядываться в ростепельную январскую мглу. Напротив его окна возвышался поразительно изящный домик со служебными квартирами Винслоу, Кристла и Пилброу. Пилброу жил здесь уже пятьдесят лет и говорил, что этот домик до сих пор действует на него так же умиротворяюще, как и тогда, когда он увидел его в первый раз. Было двадцать пять минут третьего. - Пора бы уже появиться нашим врагам, - заметил Рой. И сейчас же из первого дворика неспешно вышел Винслоу. Он, как и обычно, был без пальто, в черном пиджаке и полосатых брюках - пальто он надевал только уходя из колледжа. Его странно большие ступни тяжко и уверенно попирали каменные плиты. - Ага, главный враг появился, - сказал Рой. - Ну и глупо же он будет выглядеть, если никто к нему не придет! Роя томило нервическое нетерпение, но тревоги он не чувствовал. Фактически он почти никогда не тревожился - даже зная, что его ждут самые неприятные новости, - вместо тревоги или беспокойства он ощущал только нетерпеливую возбужденность. Вот и сейчас ему не терпелось поскорее узнать, сколько у Джего противников. Винслоу скрылся за своей дверью. - Да, ядовитый тип, - сказал Рой. - Но мне он все равно нравится. Да и тебе, как я замечаю, тоже. Деспард-Смит, в шляпе англиканского священника и длинном пальто, появился почти сразу же после Винслоу - он вышел из третьего дворика. - Этого следовало ожидать, - сказал я. - Было бы гораздо хуже, если б он скрыл свои намерения, - заметил Рой. Через несколько секунд тем же путем, что шел Винслоу, стремительно прошагал Фрэнсис Гетлиф. - Он-то мог бы быть и поумнее, - сказал Рой. - У него есть веские причины не поддерживать Джего. - А по-моему, он превращается с годами в ограниченного ортодокса. Пробило половину третьего. Очень медленно, как бы нащупывая подошвами землю, из первого дворика вышел укутанный с ног до головы Гей, но его красные щеки ярко пылали, а борода казалась ослепительно белой. - Господи, и этот туда же! - с досадой вскрикнул я. Гею понадобилось несколько минут, чтобы пересечь дворик; у дверей Винслоу его окликнул вышедший из третьего дворика Найтингейл. - Предатель? - не совсем уверенно спросил Рой. Они о чем-то поговорили, и Найтингейл, отрицательно покачав головой, пошел дальше. - Нет, как видишь, - ответил я. А потом из третьего дворика появился Кроуфорд. Он опаздывал и поэтому шагал довольно быстро, но торопливости в его походке не ощущалось. "Сам жених!" - присвистнув, воскликнул Рой. Кроуфорд тоже поднялся к Винслоу. - Интересно, Винслоу все еще надеется? - вслух подумал Рой. - Как по-твоему, может он надеяться, что сегодня ему предложат выдвинуть его кандидатуру? - Иной раз человек на что-то надеется в глубине души, даже когда твердо знает, что никакой надежды у него нет, - сказал я. - Именно, - согласился Рой. - Именно. Тем более что тут можно надеяться до семидесяти лет. (По Уставу ректор должен был уходить на покой в семьдесят лет.) Больше никто не появлялся. Дворик перед нашими глазами был пуст. - Вот, значит, и вся их партия? - спросил Рой. И сам же себе ответил: - Видимо, так. Мы подождали еще. Пробило три четверти третьего. Через несколько минут Рой весело сказал: - А если так, то наше дело в шляпе. Мы все стояли у окна; ростепельная мгла сгущалась; какой-то старшекурсник с девушкой прошел в третий дворик. Внезапно осветилось окно гостиной Винслоу, резче оттенив серое безлюдье ненастного дня. - Их там собралось всего пятеро, - проговорил Рой. - Это же чепуха. Они просто опозорятся и ничего больше. Из квартиры Винслоу спустился Кроуфорд и быстро, но неспешно ушел в первый дворик. Когда он поравнялся с нашим окном, мы увидели сверху его лицо - как и обычно, совершенно бесстрастное. - Жениха одобрили и попросили пока удалиться, - сказал я. - Интересно, как он оценивает свои возможности? - проговорил Рой. И добавил: - Ну, а Винслоу теперь даже и в глубине души надеяться не на что. - Да, не хотелось бы мне сегодня сидеть рядом с ним за обедом, - сказал я. - А надо пойти в трапезную пораньше, - отозвался Рой. - Чтобы обезопасить себя. Я улыбнулся. День клонился к вечеру, напротив ярко светилось одно окошко. - Вот, значит, как, старина, - подытожил Рой, отвернувшись наконец от окна. - Все складывается просто замечательно. Похоже, что победа нам обеспечена. - Нужно предупредить Артура Брауна, - сказал я. Телефон у Роя стоял в спальне возле кровати, я снял трубку и позвонил Брауну. "Откуда вы знаете, сколько их там собралось? - со своей обычной осмотрительностью спросил тот. - Как, собственно, вам удалось их пересчитать?" Я объяснил Брауну, что мы наблюдали за квартирой Винслоу из Роева окна. Удовлетворенный моим ответом, он попросил еще раз перечислить имена собравшихся. - Зато у нас, кажется, создалась довольно крепкая партия, - сказал он. - Ну, а на всякий случай надо нам в ближайшее время собраться у меня за ленчем. Очень, конечно, жаль, что так получилось с Геем. Интересно, кто его обработал? Они переманили к себе нашего потенциального союзника. - Да ведь и так все хорошо, - возразил я. - Можно даже сказать - замечательно, - согласился Браун, отбросив на секунду свою всегдашнюю сдержанность. Однако он сейчас же посерьезнел и сказал: - А впрочем, цыплят, как говорится, по осени считают, не забывайте этого, Элиот. У нас еще нет абсолютного большинства. Нам надо вести себя весьма осмотрительно. Нельзя показывать людям, что мы уверены в победе. И я думаю, вам с Калвертом не следует открывать своих сегодняшних наблюдений. Я передал его пожелание Рою, и тот, ехидно хмыкнув, сказал: - Уж этот добрый Дядюшка Артур! Только он один и пестует нас, как малолетних несмышленышей. Очень мне это, знаешь ли, нравится. Он позвонил в кухню, заказал чай с горячими сдобными булочками, и мы перекусили, сидя за столиком у камина. Когда я допивал последнюю чашку, Рой, усмешливо посмотрев на меня, выдвинул ящик стола и, словно бы украдкой, достал оттуда детские кубики. - Это я вчера их купил, - сказал он. - Мне подумалось, что они могут нам пригодиться. Теперь-то - если только Винслоу не выкинет какого-нибудь фокуса - мы, конечно, и без них обойдемся. А все же давай-ка прикинем. Ему нравилась материальная осязаемость вещей, хотя по профессии он был всегда связан со словом. Любой другой человек просто написал бы фамилии членов Совета на листе бумаги, а вот Рой отобрал четырнадцать кубиков и аккуратно вывел на каждом имя - от Ройса до Льюка. Кубик с именем Ройса он молча отложил в сторону. Потом, мимолетно улыбнувшись, положил рядом два кубика - Джего и Кроуфорда. Найдя среди остальных Гея, Деспард-Смита, Винслоу и Гетлифа, он составил их в ряд, а семь других свалил в кучку - "пусть окончательно определятся. Тогда станет ясно, есть ли у нас абсолютное большинство". От пяти до семи часов я занимался со своими студентами, а после занятий сразу отправился в профессорскую. Там я застал только Кроуфорда - он сидел у камина и читал университетскую газету. Ответив на его бесстрастно вежливое приветствие, я подошел к столику с вином, налил себе рюмку хереса и сел в кресло. - Не нравится мне эта война, Элиот, - немного опустив газету и внимательно глядя на меня, сказал Кроуфорд. Он говорил о гражданской войне в Испании. - Мне тоже, - отозвался я. - Наши вершители истории ведут себя чрезвычайно неблагоразумно. Каждый четверг, бывая в Королевском обществе, я разговариваю с людьми, которые призваны влиять на политику. С самыми разными людьми - и всякий раз убеждаю их вдуматься в истинный смысл нынешней войны. Это наш долг - убеждать их, я знаю, но что-то не успокаивают меня мои беседы. Говоря с вами как либерал с либералом, без всякой предубежденности против вашей профессии, я должен признаться, что чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы в парламенте и Министерстве иностранных дел нашлось хоть несколько человек с естественнонаучным, а не гуманитарным образованием. Несколько минут он говорил о зимних боях в Испании. Последнее время он, как любитель, много занимался военной историей, и его мысли казались мне безупречно логичными, а суждения - здравыми и глубоко продуманными. Вскоре пришел Джего. Увидев Кроуфорда, он на мгновение растерялся, и в его приветствии прозвучала неумеренная горячность. Ему было явно не по себе, я, пожалуй, еще ни разу не видел его таким скованным и неестественным - а все потому, вдруг пришло мне в голосу, что он уже знал о результатах сегодняшнего совещания у Винслоу. И вот, увидев неудачливого конкурента, он почувствовал себя виноватым. Кроуфорд был невозмутим. - Что ж, отложим наши военно-исторические изыскания, Элиот, - сказал он вставая. - Насколько мне известно, они совершенно не интересуют старшего наставника. Да и к нынешней войне он относится совсем не так, как мы. Он поймет, что правда на нашей стороне, немного погодя. Кроуфорд был чуть ниже Джего, но сейчас, поднявшись и стоя с ним лицом к лицу, он выглядел гораздо внушительней, чем его соперник. - Я, впрочем, рад, что мы встретились, Джего, - проговорил Кроуфорд, - потому что мне надо сказать вам несколько слов. Я даже собирался послать вам записку. Но раз уж вы пришли - и если у вас найдется несколько свободных минут, - мы можем просто побеседовать. Элиот, насколько я знаю, ваш союзник, а значит, нам незачем от него таиться. - Разумеется! - воскликнул Джего. - Как вам будет угодно. Я весь внимание, дорогой доктор, я весь внимание. - Сегодня группа коллег предложила мне баллотироваться в ректоры, - сказал Кроуфорд. - Мнение этой группы, хотя она и не образует численного большинства, представляется мне достаточно весомым. У меня, на мой взгляд, не было причин колебаться. Я не одобряю людей, которые жеманятся наподобие молодых дамочек, отказывающихся сыграть для гостей новую музыкальную пьеску. А поэтому я заявил, что не возражаю против выдвижения моей кандидатуры. Он был уверен в себе, непроницаем и совершенно спокоен. Совещание у Винслоу показало, что у него нет надежд на победу, и, однако, он вел себя как хозяин положения. - Я очень ценю вашу прямоту, доктор Кроуфорд, - сказал Джего. - Я посчитал себя обязанным высказаться прямо, - проговорил Кроуфорд. - Насколько мне известно, мы единственные реальные кандидаты на этот пост. - Остается только пожелать одному из кандидатов, - с внезапной улыбкой сказал Джего, - всех достоинств его соперника. - Не только, - бесстрастно возразил Кроуфорд. - Кандидатам надо решить, как они распорядятся своими собственными голосами. Нам с вами придется заключить рабочее соглашение, и в дальнейшем оно может оказаться очень важным. Потом Кроуфорд сказал, что обедает в другом колледже, и, вежливо простившись с нами, ушел. - Да, многое бы я отдал за то, чтобы обрести его уверенность, Элиот! - И непременно утратили бы кое-что другое, - сказал я. - Как вы думаете, Элиот, неужели он никогда не сомневается в своей правоте? - воскликнул Джего. - Неужели ему никогда не приходит в голову, что и он может оступиться? Нет, подумал я, в мире, где царит честолюбие, где ценятся только профессиональные и служебные успехи, политическая власть и социальная влиятельность, он никогда не оступится. Никогда не усомнится в своей абсолютной правоте. Его уверенность ничто не поколебало до сих пор - и ничто не поколеблет в будущем. Однако я ощущал, что в броне кроуфордовской уверенности тоже есть брешь. Дома его ждали двое детишек и спокойная миловидная жена, а Джего, когда он возвращался домой, встречала одинокая измученная ведьма. И все же я чувствовал, что Кроуфорд до недавнего времени завидовал Джего: завидовал его успеху у женщин. Джего никогда не боялся, что его минуют радости любви; с неосознанной уверенностью обаятельного человека он спокойно ждал, когда полюбит сам, не сомневаясь, что ему ответят взаимностью. По иронии судьбы, его любовь оказалась мучительной, но он не потерял уверенности в том, что нравится женщинам, не потерял веры в любовь; именно его уверенность, его вера помогали ему с такой нежностью, с такой любовной терпимостью относиться к своей жене. А вот Кроуфорд мучительно боялся в юности, что его не полюбит ни одна женщина. И несмотря на удачную женитьбу - по крайней мере внешне она была куда удачней, чем у Джего, - его порой терзали рецидивы юношеских страхов и припадки зависти к таким людям, как Джего. 12. ДЖЕГО КРУЖИТ ПО ДВОРИКУ На другой день после совещания наших противников, вечером, Браун пригласил меня в свою служебную квартиру, сказав, что у него уже сидит Кристл, и, когда я пришел, они увлеченно о чем-то беседовали. - Я позвал вас потому, что здесь, как вы понимаете, удобнее вести конфиденциальные разговоры, чем в профессорской, - объяснил мне Браун. - Ну, а дожидаясь вас, я позволил себе выпить бокал мансанильи. Это очень, знаете ли, помогает в деловых разговорах. Он протянул мне бокал, налил вина в свой и сказал: - Видимо, надо ковать железо, пока оно горячо. До сих пор не могу простить себе, что из-за моей неповоротливости у нас отбили потенциального союзника - Гея. Нам надо организовать наш дружеский ленч как можно скорей. - Я тоже так думаю, - проговорил Кристл. - Пока что наши противники гораздо предприимчивее нас, - сказал Браун, - и нам еще повезло, что мы лишились только одного союзника. - А по-моему, Винслоу оказал Кроуфорду медвежью услугу, - возразил Кристл. - Он поступил весьма неблагоразумно. И больше навредил ему, чем помог. Короче, если бы Кроуфорда поддерживали мы, то он наверняка прошел бы в ректоры почти без борьбы. - И все же я не успокоюсь, пока не соберу нашу партию за ленчем, - сказал Браун. - Нам надо заставить высказаться каждого человека, - добавил Кристл. - Председательствовать придется вам, - проговорил Браун, - вот вы и заставьте каждого сказать, что он будет поддерживать Джего. - Почему это мне придется председательствовать? - Председательствовать должен руководитель. А руководителем нашей партии я считаю вас. - Браун улыбнулся. - И мне кажется, что собраться нам надо в ближайшее воскресенье. А сейчас осталось решить, кого мы пригласим. Я уже объяснял декану, - сказал мне Браун, - что тоже не все время сидел сложа руки, пока наши противники устраивали свои совещания. И по-моему, мне удалось сагитировать Юстаса Пилброу. Я уверен, что его нужно пригласить. Он, конечно, не очень-то интересуется распределением административных должностей, да и политические взгляды Джего особого восторга у него не вызывают, ну а все же мне, по-моему, удалось его сагитировать. Или, говоря иначе, если бы у Джего были менее трезвые политические убеждения - вы уж, Элиот, не сердитесь на меня, - Юстас превратился бы в его пламенного сторонника... но я думаю, что он проголосует и за Джего реального, такого, какой он есть. - Значит, все, кроме юного Льюка, уже распределились, - сказал Кристл. - По крайней мере на сегодня. - Разумеется, мы пригласим не только Пилброу, но и Найтингейла, и Роя Калверта, - продолжал Браун. - Непонятно только, надо ли приглашать Льюка. Должен признаться, что я очень не хочу этого делать. - Мы без всякого труда склоним его на нашу сторону, - жестко сказал Кристл. - И наши противники - тоже. Он же младенец. Льюк вошел в члены Совета несколько месяцев назад, и я практически не знал его, потому что видел только на официальных собраниях да во время обеда, - он казался мне жизнерадостным, но сдержанным и очень наблюдательным молодым человеком. Мы разговаривали наедине - и то не больше получаса - всего один раз, когда я встретился с ним, прогуливаясь в парке нашего колледжа. - Не знаю, - сказал я Кристлу, - так ли уж легко склонить его на чью-нибудь сторону. - Нет ничего легче, - уверил меня Кристл. - Что для нас, что для Винслоу. - Мне тоже так кажется, - сказал Браун. - Думаю, что декан, совершенно прав. - И добавил: - Вот поэтому-то я и не хочу его приглашать. - Браун смущенно раскраснелся, но лицо у него было решительным и твердым. - Да-да, мне не хочется склонять его на нашу сторону. Он очень молод, он еще не утвердился у нас, и я считаю, что мы просто не имеем морального права давить на него. Я вовсе не уверен, что мы сможем предоставить ему место через шесть лет, даже если он будет работать у нас чрезвычайно успешно: в колледже уже есть один физик - Гетлиф, и я не знаю, найдем ли мы средства, чтобы учредить для Льюка постоянную должность. - Льюк и Рой Калверт были направлены в колледж на исследовательскую работу; в конце этого срока они должны были уйти, если колледж не предоставит им штатную должность. Все мы понимали, что Роя непременно зачислят в штат; но приживется ли у нас Льюк, пока еще никто не знал. - Льюку естественно примкнуть к партии Кроуфорда и Гетлифа. Они ученые, они в состоянии помочь ему, если у колледжа появится возможность взять его на постоянную работу. По-видимому, он не захочет портить с ними отношений, и мы не вправе осуждать его за это. Если бы у меня, как у этого парня, отец был портовым рабочим - хотя по нему этого вовсе не заметно, - я ни за что не стал бы рисковать, начиная свою научную карьеру. Поэтому я не стану склонять его к рискованным поступкам. Пусть сам решает, кого он будет поддерживать, мы не должны в это вмешиваться. - Послушайте, - сказал я, - Фрэнсис Гетлиф - справедливый и беспристрастный человек... - Согласен, - перебил меня Браун. - И я вовсе не говорю, что решение Льюка в пользу Джего непременно как-то повлияет на его судьбу. Но ему-то может казаться, что повлияет. И я, знаете ли, не возьму на себя смелость его переубеждать. - Что ж, это сильный довод, - сказал Кристл. - Единственное, что я могу сделать, - продолжал Браун, - это послать ему записку с извещением, что некоторые его коллеги решили поддержать на выборах Джего. Я напишу ему, что в воскресенье у нас состоится рабочее совещание, а поэтому мы приглашаем только тех, кто уже сделал окончательный выбор. - К сожалению, я должен признать, что вы правы, - сказал Кристл. На том они и порешили. А я подумал, что их огромная влиятельность в колледже становится вполне понятной, когда убеждаешься, что, даже делая политику, они остаются доброжелательными и тактичными. Я знал, что успешно и долго управлять своеобразным сообществом колледжа можно только в том случае, если пользуешься доверием коллег. И большинство доверяло этим политикам. Да, они были политиками, откровенно стремились к власти и руководствовались в своих поступках жесткими правилами политической игры. Однако они никогда не преступали законов общечеловеческой порядочности. Всегда держали свое слово. Неизменно были особенно щепетильными и справедливыми, когда имели дело с молодежью. И люди полагались на них - хотя считали, что Кристл менее надежен, чем его друг. Грубая прямолинейность Кристла мешала им увидеть, что в глубине души он добрее Брауна. А вскоре я убедился и в том, что им вовсе не всегда отдают должное - на примере Льюка. В тот вечер Льюк сидел за обедом рядом со мной. Он казался не таким жизнерадостным, как обычно, веселый огонек в его глазах приугас; я спросил, как подвигается его работа. - По синусоиде, - ответил он. Мне пришлось вспомнить, что синусоида - это кривая, которая идет то вверх, то вниз. А Льюк между тем продолжал: - Порой мне кажется, что задача практически решена. А порой я думаю, что изобретаю вечный двигатель. Сейчас у меня как раз вторая фаза. И я почти уверен, что никогда не закончу эту проклятую работу. Он был подавлен и раздражен, а тут вдруг мы услышали, как Браун приглашает Роя Калверта на ленч - "где соберутся в первый раз все сторонники Джего". - О чем он говорит? - спросил меня Льюк. - Это что же - ответ на совещание у Винслоу? - В общем, да, - сказал я. - А меня пригласят? - По-моему, Браун считает, что вы еще не приняли окончательного решения. - Мог бы и поинтересоваться, - проворчал Льюк. - Ладно, я потом сам потолкую с ним начистоту. В профессорской, разливая по бокалам вино, он разговаривал с Брауном спокойно и почтительно. И я снова убедился, что он замечательно владеет собой. Через час, когда мы с Брауном вышли во дворик, Льюк догнал нас. - Браун, почему вы не позвали меня на ваше партийное совещание? - резко спросил он. - Строго говоря, его нельзя назвать официальным совещанием, - ответил Браун. - Я думал послать вам записку... - У вас собираются сторонники Джего, верно? - Да, некоторые из нас считают, что Джего будет хорошим ректором. Мы... - Я тоже так считаю. Почему мне ничего не сказали? Почему меня не пригласили на совещание? Браун шел домой, в город, и, спрятавшись от дождя под аркой главного входа, мы остановились под фонарем. - По правде говоря, Льюк, мы думали, что вы собираетесь голосовать за Кроуфорда. И не хотели вмешиваться. - Да я лучше удавлюсь! - рявкнул Льюк. - Зря вы считаете меня дураком, Браун. Джего будет замечательным ректором - лучшего-то в этом колледже, может, никогда и не было. И вот Льюк пришел к Брауну на ленч - снова скромно сдержанный, одетый изящней и строже, чем все другие, если не считать Роя. Он помалкивал и с удовольствием прихлебывал из бокала душистое монтрашо. Браун сел за стол напротив Кристла и, оглядев нас, удовлетворенно сказал: - Очень рад, что вам нравится вино. Я решил, что оно вполне подходит для сегодняшней встречи. В конце-то концов, мы не каждый день собираемся, чтобы обсудить кандидатуру будущего ректора. На приемах у Брауна, как правило, стол был самый скромный. Два-три бокала сухого вина - этим и ограничивалась выпивка; только раз в год, когда он собирал у себя своих друзей - истинных ценителей хороших вин, - все было иначе. Сегодня мы выпили за ленчем монтрашо, а потом Браун предложил нам еще бутылку кларета. - Перед деловым разговором полезно немного взбодриться, - сказал он. Мы были очень благодушно настроены после ленча - и гурман Пилброу, и юный Льюк, у которого были все задатки стать со временем гурманом, и Кристл, и Рой Калверт, и я. Пилброу тихонько посмеивался про себя. - Бедные, бедные старики ахейцы, - невнятно бормотал он. Мы спросили, почему это ему вдруг вспомнились ахейцы, и он вполне внятно объяснил: - Да я тут перечитывал "Илиаду" - на сон грядущий, - песнь XI, и там сказано: В нем Гекамеда, богиням подобная, им растворила Смесь на вине прамнийском, натерла козьего сыра Теркою медной и яичной присыпала белой мукою, - Так уготовя напиток составленный, пить приказала [Гомер, "Илиада"]. Господи, ну бывает ли что-нибудь мерзее? Все мы, кроме Найтингейла, с удовольствием попивали вино, а он сидел над чашкой кофе и завидовал нам, но подавлял раздражение и даже принимал участие в общей беседе. Потом Браун спросил у Кристла, не пора ли нам, по его мнению, начать деловой разговор. После ритуально бесконечных взаимных комплиментов - Кристл говорил, что председательствовать должен Браун, а Браун утверждал, что дух нашего сегодняшнего собрания требует, чтобы председателем был непременно декан, - Кристл без всякого вступления перешел к делу. Он предложил нам высказать, в порядке старшинства, свое отношение к Джего и объявил, что сам он как председатель выступит последним. Мы сидели вокруг неубранного стола, и каждый из нас произнес небольшую речь. Пилброу говорил по-обычному торопливо и неразборчиво, по его позиция была ясна и понятна. Он сказал, что его огорчают реакционные политические убеждения Джего, но он ценит его дружелюбие, его заботливую внимательность к людям, а поэтому готов поддержать его против Кроуфорда. Я внимательно слушал эту замечательную для семидесятичетырехлетнего старика речь и очень удивлялся равнодушию остальных. Кристл задумчиво крутил в пальцах пустой бокал, даже Браун посматривал на Пилброу со скучающим и рассеянным видом. Зато сам Браун сразу завладел вниманием собравшихся. В первый раз он сказал о Джего все, что думал, - сказал веско, аргументированно, откровенно, и его чистосердечная откровенность не только убедила нас, но еще и сплотила. Браун утверждал, что Джего будет выдающимся ректором, что если мы добьемся его избрания, то принесем колледжу двойную пользу - или, говоря иначе, совершим двойную ошибку, если позволим пройти в ректоры Кроуфорду: во-первых, колледж получит плохого руководителя, а во-вторых, потеряет хорошего. И этот, второй, пункт особенно важен. Найтингейл поставил под сомнение славу Кроуфорда-ученого - таких разговоров ни я, ни другие никогда еще не слышали, - и притихнув мы с недоумением поглядывали на Найтингейла; а он ухмыльнулся и закончил: - Весьма вероятно, что через десяток лет все его работы - как и любые работы такого сорта - будут забыты и колледж окажется в очень странном положении... Я вслед за Пилброу сказал несколько слов о личности Джего и предложил коллегам задуматься, какие, на их взгляд, человеческие качества нужны в первую очередь ректору. - Мне представляется, что прежде всего - бескорыстное внимание к людям, великодушие и творческая фантазия. Никто, наверно, не сомневается в том, что у Джего есть фантазия, - добавил я, и все засмеялись, - но мне совершенно очевидно, что он, кроме того, один из самых бескорыстных и великодушных людей в колледже. Рой Калверт тоже говорил о личных достоинствах Джего, но подробнее, чем мы с Пилброу, и гораздо красочней. В конце своей речи он, по обыкновению, не удержался от озорства: - Мы с Элиотом считаем, - услышал я, - что Джего - необыкновенный человек. А вам, чтобы наверняка в этом убедиться, надо просто поговорить с ним часок-другой наедине. И если вы ничего не заметите, то не по нашей или его вине. Льюк коротко сказал, что Джего, по его мнению, прекрасно справится с обязанностями ректора, и он проголосует за него при любых обстоятельствах. Кристл делал заметки на каком-то старом конверте после каждого выступления. А потом подытожил то, что мы говорили, - подытожил резко и обнаженно, как бы даже зло и нетерпеливо, но удивительно верно. Он объяснил нам, что ему необходимо уточнить, какие обязательства принял на себя каждый участник совещания. Если он не ошибается, то Браун, Найтингейл и Льюк проголосуют за Джего в любом случае, Элиот и Калверт предпочтут его любому из уже названных кандидатов, а Пилброу поддержит его в борьбе против Кроуфорда. - Я правильно вас понял? - жестко спросил он. И Браун и я внимательно следили за Найтингейлом. Кристлу никто не возразил, и в ответ на его вопросительный взгляд каждый из нас утвердительно кивнул головой. - Что ж, очень неплохо... по нашим возможностям, - сказал он. - Я не буду утомлять собрание длинной речью. Мне близка позиция Пилброу, по я, пожалуй, готов присоединиться к Элиоту и Калверту. Да, я буду поддерживать Джего против Кроуфорда или любого другого уже названного кандидата из нашего колледжа. Связать себя, как Браун, безусловным обещанием я пока не могу. Джего не идеальная фигура для ректора. Он недостаточно хорошо известен в академической среде. Но лучшей кандидатуры у нас сейчас нет. Он посмотрел на Брауна и закончил: - Итак, мы убедились, что Джего должен собрать большинство голосов. И значит, наша сегодняшняя рабочая программа успешно выполнена. Нас охватило радостное возбуждение вдохновленных удачей заговорщиков. Браун и Кристл принялись рассказывать, как развивалась борьба перед выборами нынешнего ректора. Я впервые услышал, что Джего попытался тогда сколотить партию сторонников Винслоу. Меня это так удивило, что я даже спросил, не ошибаются ли они. - Да-да, - подтвердил Браун, - в те времена они вполне ладили. Правда, друзьями их и тогда нельзя было назвать, помните, Кристл? - обратился он к другу. Зашел разговор о выборах прежних ректоров, и Пилброу внезапно расхохотался. - Вот ведь смешно... - пробормотал он, запнулся, но сейчас же ясно и вразумительно сказал: - Я, как вы знаете, член Совета с незапамятных времен - и никому еще ни разу даже в голову не пришло выдвинуть меня на ректорскую должность. Мало того - я и сам, по-моему, никому не помог стать ректором. Так что я своего рода рекордсмен. - Он опять весело рассмеялся. Ему была безразлична административная карьера. Его знала и любила чуть ли не вся творческая интеллигенция Европы, к его суждениям внимательно прислушивались многие европейские писатели - а на собраниях в собственном колледже никто не придавал значения его словам. Как странно, подумал я и опять вспомнил беспомощность Роя на последнем официальном собрании, что два таких естественных и блестящих человека не умеют приспосабливаться к условиям коллективных совещаний. Возможно, они были чересчур естественными. Возможно, влиятельность среди солидных людей достигается, как говорил Верной Ройс, только с помощью "всем знакомых пустопорожних фраз". Ни Пилброу, ни Рой Калверт просто не могли произносить таких фраз без смеха. В любом обществе, чтобы стать влиятельным человеком, надо немного отличаться от других, надо быть немного многогранней, чем другие, - по именно немного, в этом все дело. Пилброу постоянно кому-нибудь помогал, Рой Калверт часто вел себя в жизни очень самоотверженно, по обоим не хватало смирения, чтобы выучиться языку дюжинных людей. Однако и смирившись, они никогда не добились бы влиятельности Брауна или Кристла. Сообщества людей, даже очень маленькие сообщества, подчиняются в своих действиях совсем не тем законам, которыми руководствуется один человек. Люди в сообществе не воспринимают тонкого юмора, легко пугаются, отвергают все непонятное, с трудом поддаются очарованию яркой личности, а убедить их в чем-нибудь могут только такие однозначные, плоские и привычно стертые слова, которые в индивидуальной беседе показались бы человеку непростительно банальными. Да, пожалуй, ни одно сообщество не избрало бы Роя своим руководителем. Вот и в то воскресенье, сидя всемером у Брауна, мы все вместе гораздо выше оценивали Джего, чем каждый из нас наедине с собой: нас удовлетворяли и радовали самые простые чувства. Даже Найтингейл поддался общему настроению. Мы были едины в мыслях и стремлениях, Джего ждал успех, мы радовались за него, и будущность колледжа рисовалась нам в самых радужных тонах. В четыре часа из кухни прислали чай. Общая радостная возбужденность немного схлынула, мы разбились на маленькие группки; Кристл, держа в руке сдобную булочку, заговорил со мной о сэре Хорасе, который должен был приехать в колледж через месяц. К чаю, как было условлено заранее, пришел Джего. - Добрый день, декан. Добрый день, Браун. Напрасно вы меня пригласили. Я вижу, ваше совещание еще не кончилось. Мне очень неловко, что я помешал вам. Его грызло тревожное беспокойство, и он держался действительно очень неловко. Кристл поднялся ему навстречу - официальный, холодно властный, он хотел показать Джего, что если тот пройдет в ректоры, то благодаря ему, Кристлу. Его лицо казалось суровым, почти угрожающим. - Мы кончили, Джего, - проговорил он. - И я могу сообщить вам, что совещание прошло весьма успешно. - Именно, - сказал Рой, пытаясь успокоить Джего. - Именно. - Я, разумеется, не хочу выведывать ваших тайн. - Улыбка Джего была по обыкновению яркой, но очень напряженной. Наступило молчание: потом Пилброу спросил у него о каком-то чиновнике из Министерства иностранных дел. Поможет ли он беженцу, про которого они говорили? Мягкий ли у него характер? Что он вообще за человек? - С вашей точки зрения, у него очень консервативные взгляды, - сказал Джего. - А декан, или я, или Браун назвали бы его благоразумным. - Благоразумны, - проворчал Пилброу. - Проморгаете вы с вашей хваленой благоразумностью эту треклятую империю... и все на свете проморгаете. - Да ведь разные политические убеждения вовсе не мешают нам помогать друзьям - вот чего я не успел добавить, дорогой Пилброу, - сказал Джего. - Мне было бы очень грустно... Словом, он пообещал, что в тот же вечер напишет своему знакомому письмо с просьбой позаботиться о беженце, и Пилброу, смягчившись, принялся расспрашивать его про других чиновников из Министерства иностранных дел. Джего все еще нервничал и был готов соглашаться с чем угодно, лишь бы разговор не заглох. Знавал ли он Г.? Немного. А сэра П.Дж.? Джего неохотно признался, что нет. А П.? - П.? - радостно воскликнул Джего. - Вас интересует П., дорогой мой Юстас? Вот уж про кого я могу сказать, что неплохо его знаю. Когда мы познакомились, он сразу, помнится, стал расспрашивать меня, как я представляю себе частную жизнь министра... Он продолжал говорить - почти без пауз и нервически возбужденно, - пока гости не начали расходиться. Браун с Геем Калвертом прекрасно понимали, почему он так взволнован, и Рой, словно бы развлекаясь, а на самом-то деле просто по доброте, принялся подшучивать над ним, чтобы он вышел победителем из их словесного поединка. Джего принял вызов и немало позабавил нас всех, а особенно Найтингейла, подтрунивая в свою очередь над Роем. Однако тревога не отпускала его, и он опять заговорил чересчур аффектированно. Кристл почти не принимал участия в общей беседе и вскоре отправился домой; через несколько минут ушли и Пилброу с Льюком, но Найтингейл все сидел и сидел. Часы на Резиденции пробили четверть, потом половину, потом три четверти. Пока Найтингейл был здесь, Джего не мог спросить у Брауна, чем завершилось наше совещание. Наконец распрощался и Найтингейл. Когда он закрыл дверь, истомленный Джего повернулся к Брауну. - Итак... - Итак, - с благодушным удовлетворением сказал Браун, - если бы выборы состоялись сегодня, вы уже были бы ректором. - Значит, все... - Да, все собравшиеся объявили, что сейчас они считают вас самым подходящим кандидатом. - Так ведь это же великолепно! - воскликнул Джего и озарил комнату счастливейшей улыбкой. - Это же просто великолепно! Потом, уже несколько сдержаннее, проговорил: - И подумать только, какой удивительно милый человек Юстас - несмотря на все паши разногласия, он решил поддержать меня. С тех пор как я стал членом Совета, мы ни разу не сошлись во мнениях. У нас буквально противоположные взгляды на общественную жизнь. Но это не оттолкнуло его! - А по-моему, Льюк должен бы удивить вас еще сильнее, чем Пилброу, - сказал Браун. - Он самый ревностный ваш сторонник. И это притом, что ему выгодней поддерживать Кроуфорда. - Видимо, с молодежью я веду себя гораздо естественней, чем со своими сверстниками, - признался Джего. И предельно откровенно, с бесстрашной прямотой добавил: - Перед ними я не красуюсь. Рой глянул мне в глаза и остро усмехнулся. Тут Артур Браун решил предостеречь Джего: - Я не хочу пугать вас, я и сам, конечно, радуюсь успеху, однако должен все же сказать, что пока еще рано праздновать победу. - Браун приосанился, чтобы его предостережение прозвучало более веско. - Да-да, мы еще не победили. Если бы выборы состоялись сегодня, то вы, повторяю, несомненно прошли бы в ректоры. Но мы, как вы понимаете, не можем потребовать от людей священной клятвы, тем более что кое-кто поддерживает вашу кандидатуру с некоторыми оговорками. Я не назову эти оговорки слишком серьезными, однако оговорки есть оговорки. До выборов еще довольно далеко, и положение может измениться - хотя я-то надеюсь, что этого не произойдет. - Но вы верите в успех? - спросил Джего. - Верите? Вот что мне очень важно знать! Браун помолчал и, тщательно подбирая слова, ответил: - Считая, что колледж изначально был обречен на раскол, я не вижу причины для кардинальных изменений в будущем. - Этого мне совершенно достаточно, - с облегчением сказал Джего и потянулся. Потом посмотрел на нас и, улыбаясь, добавил: - Я очень вам благодарен, друзья. Впрочем, я зря, конечно, это сказал - истинные друзья не нуждаются в словах благодарности. Он распрощался, а мы встали из-за стола и подошли к окну. На западе догорала вечерняя заря, в прозрачных зимних сумерках бледно желтели уже включенные электрические фонари. Неярко светились окна ректорской спальни. - Надеюсь, я не слишком его обнадежил, - проговорил Браун. - Мне-то представляется, что все будет в порядке. Но я окончательно поверю в это только после голосования. Кое-кто из нас уже знает, - сказал он мне с мудрой и пытливой улыбкой, - что вы, Элиот, замечательно разбираетесь в людях. Однако мне кажется, что суть некоторых явлений нашей жизни можно постичь только на собственном опыте. Я не раз видел, как выборы, подготовленные гораздо лучше, чем те, что нам предстоят, заканчивались самым неожиданным образом. Мне было видно из окна, как Джего идет по дворику, держась возле стен домов. - К сожалению, - продолжал Браун, - в нашей партии нет по-настоящему весомого ядра. На Пилброу особенно рассчитывать не приходится, вы, Рой, слишком молоды, а Элиот проработал в колледже всего три года. Мы с Кристлом пользуемся, конечно, определенным влиянием, но и у нас нет полной уверенности в своих силах. Или, говоря иначе, если появится какой-ниб