la situation militaire" ["в связи с военным положением" (фр.)], но все-таки идут каждые три-четыре часа. Насколько тут было известно, от Парижа до Сен-Мало движение нормальное, хотя это и Западная дорога. Хоуард прошел с Ронни к центру города и не очень уверенно вошел в детский отдел большого магазина. Приветливая француженка продала ему два шерстяных детских свитера и серое ворсистое одеяло. Купить одеяло ему подсказал не рассудок, а скорее чутье, страх перед трудностями дороги. Из всех возможных осложнений он больше всего опасался, как бы кто-нибудь из детей опять не заболел. Они купили еще немного конфет и вернулись в гостиницу. Вестибюль уже заполнили французские чиновники, явно измученные и усталые с дороги, они спорили из-за комнат. На лестнице Хоуарду встретилась девушка-конторщица. Он может остаться у себя в номере еще на одну ночь, сказала она, потом ему придется выехать. Она постарается, чтобы ему приносили поесть, но он, наверно, понимает, все теперь будет не так хорошо, как хотелось бы. Хоуард поблагодарил и поднялся по лестнице. Роза читала Шейле книжку о Бабаре; она забралась с ногами на кровать, и они вместе смотрели картинки. Шейла взглянула на Хоуарда, веселая, оживленная, какой он знал ее в Сидотоне. - Regardez, - сказала она, - voici Jacko [смотрите... вот Жако (обычная кличка мартышки, фр.)] карабкается на спину Бабару прямо по хвосту. - От восторга она никак не могла улежать спокойно. - Правда, какой озорник? Хоуард наклонился и посмотрел на картинку. - Да, озорная обезьянка, - сказал он. - Ужасно озорная, - сказала Шейла. - Qu'est-ce que monsieur a dit? [Что мсье сказал? (фр.)] - тихонько спросила Роза. Ронни объяснил ей по-французски, и дети снова перешли на этот язык. С Хоуардом они всегда разговаривали по-английски, но естественно переходили на французский, играя с другими детьми. Старику нелегко было определить, какой язык им ближе. В целом Ронни как будто предпочитал английский. Шейла, младшая, чаще сбивалась на французский, быть может потому, что еще недавно была на попечении няни. Детям сейчас весело и без него. Хоуард достал саквояж и осмотрел: слишком он мал, все необходимое для троих не вместить. Этот саквояжик вполне снесет и Ронни, а кроме того, нужно достать чемодан побольше, его Хоуард понесет сам. Прекрасная мысль, решил старик и вышел из спальни, сейчас он купит дешевый фибровый чемодан. На лестнице ему встретилась горничная. Немного робея, она остановила его: - Мсье завтра уезжает? - Придется уехать, надо освободить комнату, - ответил старик. - Но, я думаю, малышка уже достаточно оправилась и может ехать. К завтраку я позволю ей встать, и днем она немного с нами погуляет. - Вот и хорошо. Ей полезно погулять по солнышку... - Горничная опять замялась, потом спросила: - Мсье поедет прямо в Англию? Он кивнул. - В Париже я не задержусь. Первым же поездом отправлюсь в Сен-Мало. Она с мольбой обратила к нему изрезанное морщинами, преждевременно увядшее лицо. - Мсье... даже страшно вас просить... Может, возьмете Розу с собой в Англию? Хоуард молчал, он просто не знал, что тут отвечать. А женщина поспешно продолжала: - У меня есть деньги ей на дорогу, мсье. И Роза хорошая девочка, очень хорошая. От нее вам не будет никакого беспокойства, мсье, она тихая, как мышка... Всем существом старик чувствовал, что этот разговор нужно оборвать немедленно. Он знал, хоть и не желал себе в этом признаться: чтобы добраться до Англии с двумя детьми на руках, ему понадобятся все его силы. В глубине его сознания таился страх - страх перед неминуемым, непоправимым несчастьем. Он посмотрел на заплаканное встревоженное лицо и спросил, лишь бы выиграть время: - Но зачем вам отсылать ее в Англию? Война никогда не дойдет до Дижона. Розе ничего здесь не грозит. - У меня нет денег, мсье, - ответила горничная. - У нее в Англии отец, а присылать нам сюда деньги он не может. Лучше ей теперь поехать к отцу. - Может быть, я сумею помочь ему переслать деньги, - сказал Хоуард. Он мог это сделать при помощи своего аккредитива. - Вам ведь не хочется расставаться с девочкой, правда? - Мсье, во Франции сейчас так плохо, вам, англичанам, не понять, - был ответ. - Подумать страшно, что с нами будет, нам всем страшно. Оба помолчали. - Я знаю, что дела очень плохи, - негромко сказал старик. - Мне, англичанину, теперь нелегко будет вернуться на родину. Надеюсь, что доеду, но все может случиться. Представьте, вдруг я почему-либо не смогу увезти Розу из Франции? Лицо женщины сморщилось, она поднесла к глазам угол фартука. - В Англии с Розой ничего не стрясется, - пробормотала она. - А здесь, в Дижоне... ума не приложу, что с нами будет. Подумать страшно... - Она опять заплакала. Хоуард неловко потрепал ее по плечу. - Ну-ну, - сказал он, - я подумаю. Такие дела наспех не решают. И он поторопился уйти. Очутившись на улице, он совсем забыл, зачем шел. Машинально шагал он к центру города, гадая, как избежать новой ответственности. Потом зашел в кафе и спросил кружку пива. Нет, он совсем не против "крошки" Розы. Наоборот, девочка ему нравится - тихая, спокойная, ласковая, поистине маленькая мамаша. Но она стала бы новым бременем для него, а он сейчас всем существом чувствует, что лишнего бремени ему не вынести. Он и сам в опасности. Немцы быстро продвигаются в глубь Франции, это больше не тайна: похоже на вторжение в Бельгию в прошлую войну, только стремительнее. Если промедлить минутой дольше, чем необходимо, он окажется на территории, захваченной немцами. Для англичанина это означает концентрационный лагерь, для человека его возраста это скорее всего означает смерть. Сидя за столиком перед кафе, он смотрел на мирную, залитую солнцем площадь. Для французов настают плохие времена; ему с детьми надо отсюда выбраться, да поскорей. Если немцы победят, они неизбежно принесут с собой мародерство и голод, а когда они окажутся перед лицом столь же неизбежного поражения, не миновать развала и хаоса. Нельзя допустить, чтобы дети попали в этот хаос. Для детей во Франции, если она будет разбита, наступит страшное время. Бедная маленькая Роза. Он совсем не против нее; наоборот, она очень помогала ему в последние два дня. Нелегко ему было бы с Шейлой, если бы не Роза. Она нянчилась с малышкой, забавляла ее и развлекала, ему бы одному не справиться. Как жаль, что невозможно ее взять. В обычное время он был бы только рад; в Сидотоне он пытался найти девушку, которая доехала бы с ним до Кале. Правда, Розе только восемь лет, но она французская крестьянка; они взрослеют рано... Так ли уж невозможно ее взять? Теперь уже казалось жестоко, невозможно - оставить ее здесь. Полчаса он терзался сомнениями. Наконец, подавленный, измученный, поднялся и побрел назад в гостиницу. Он будто разом постарел на пять лет. Горничную он встретил на лестнице. - Я решился, - сказал он с усилием. - Роза может поехать с нами в Англию; я отвезу ее к отцу. Она должна быть готова к отъезду завтра утром, в семь часов. 4 В ту ночь Хоуард почти не спал. Он лежал на своей постели на полу, мысленно перебирал все, что еще надо сделать, строил разные планы на случай, если все пойдет плохо. Он не боялся, что они не доберутся до Парижа. В Париж-то они попадут, поезда идут каждые три-четыре часа. Но потом... что потом? Сумеет ли он выехать из Парижа дальше, в Сен-Мало, откуда идут пароходы в Англию? Вот что сложнее всего. Париж подвергался осаде в 1870 году; очень возможно, что осады не миновать и на этот раз. С тремя детьми на руках нельзя позволить себе застрять в осажденном городе. Так или иначе, еще до приезда в Париж надо узнать, как попасть оттуда в Англию. Он встал в половине шестого, побрился и оделся. Потом разбудил детей; они не выспались и капризничали, и Шейла немножко поплакала, пришлось все бросить и усадить ее на колени к себе, и вытереть ей глаза, и как-то развлечь. Но жара у нее не было, несмотря на слезы, она была явно здорова и немного погодя послушно дала себя умыть и одеть. Ронни спросил сонно: - Мы поедем в автомобиле? - Нет, - сказал старик, - не сегодня. Мне не удалось нанять автомобиль. - А как? В char de combat? - Нет. Мы поедем поездом. - И спать будем в поезде? Хоуард терпеливо покачал головой. - Я не достал билеты на такой поезд. Может быть, нам и придется спать в поезде, но я надеюсь, что сегодня вечером мы уже выйдем в море. - На пароходе? - Да. Пойди почисти зубы. Я приготовил тебе пасту на щетке. Над гостиницей раздался громовой рев, и над самым вокзалом пролетел самолет. Из окна видно было, как он уносится прочь - двухмоторный темно-зеленый моноплан с низко расположенными крыльями. Откуда-то послышался слабый прерывистый треск, похожий на ружейную стрельбу по отдаленной цели. Старик сел на кровать, глядя вслед самолету. Не может быть... - Как низко, правда, мистер Хоуард? - сказал Ронни. Они никогда не осмелились бы летать так низко. Наверно, это был француз. - Очень низко, - ответил старик чуть дрогнувшим голосом. - Пойди и почисти зубы. В дверь постучали, горничная принесла на подносе кофе и булочки. За ней вошла Роза в своем лучшем праздничном платье, в черной соломенной шляпе с большими полями, в узком черном пальто и белых чулках. Видно было, что ей очень не по себе. - Доброе утро. Роза, - ласково сказал Хоуард по-французски. - Едешь с нами в Англию? - Oui, monsieur, - ответила девочка. - Она всю ночь говорила про то, как поедет в поезде, и приедет в Англию, и станет жить у отца, - сказала горничная. - Бедняжка почти и не спала. Женщина улыбнулась, но губы ее дрожали; Хоуарду показалось, что она опять готова заплакать. - Ну и отлично, - сказал он и предложил горничной: - Садитесь, выпейте с нами кофе. И Роза выпьет - правда, Роза? - Merci, monsieur, - сказала горничная, - только мне надо еще приготовить бутерброды, а кофе я уже пила. - Она погладила девочку по плечу. - Хочешь еще чашку кофе, ma petite? Она оставила с ними Розу и вышла. Хоуард усадил детей и дал им по чашке некрепкого кофе и по булке, намазанной маслом. Они ели очень медленно; он уже покончил с завтраком, а они справились еще только наполовину. Дожидаясь, пока они кончат, он упаковал свой несложный багаж; чемоданчик с вещами Розы стоял возле нее на полу. Дети все еще заняты были едой. Горничная принесла несколько больших, кое-как перевязанных свертков с провизией на дорогу и молоко в огромной бутыли из-под вина. - Вот, - сказала она нетвердым голосом. - Нынче никто с голоду не помрет. Дети весело засмеялись жалкой шутке. Роза кончила есть, и Ронни запихал в рот последний кусок, но Шейла все еще сосредоточенно жевала. Ждать больше было нечего, и старику не терпелось отправиться на вокзал, он боялся пропустить поезд. - Ты уже не голодная, оставь это, - сказал он Шейле, показывая на недоеденную половину булки. - Нам пора идти. - Нет, я голодная, - возмутилась Шейла. - Но нам пора идти. - Я голодная. Он не стал тратить на это силы. - Хорошо, - сказал он, - возьми булку с собой. Он подхватил вещи и повел детей к выходу. На пороге гостиницы он повернулся к горничной: - Если будут какие-нибудь затруднения, я вернусь сюда. Если нет, как я уже говорил, в Англии я доставлю Розу к отцу и сразу дам вам телеграмму. - Нет-нет, мсье, вы не должны на это тратиться, - поспешно сказала горничная. - Анри сам даст телеграмму. Хоуард был тронут. - Во всяком случае, мы телеграфируем сразу, как только приедем в Лондон. Au revoir, mademoiselle. - Au revoir, monsieur. Bonne chance [До свидания, мсье. Счастливо (фр.)]. Она стояла и смотрела, как он вел троих детей через площадь, освещенную нежарким утренним солнцем, и не замечала слез, струящихся по ее морщинистым щекам. На вокзале царил отчаянный беспорядок. Невозможно было выяснить, когда ждать поезда и найдутся ли среди этого скопления солдат места для детей. Удалось только узнать, что поезда на Париж отходят с платформы номер четыре и что с полуночи их было два. Хоуард хотел взять билет для Розы, но оконце кассы оказалось закрыто. - Билетов никто больше не берет, - сказал кто-то рядом. - Это ни к чему. - Так что же, за проезд платят прямо в поезде? - удивился Хоуард. Тот пожал плечами: - Может, и так. Прошли на платформу; билетов никто не проверял. Хоуард повел детей через толпу. Шейла все еще жевала недоеденную булку, зажав ее в руке, масло давно растаяло. Платформа номер четыре, к удивлению старика, оказалась почти пуста. Видно, желающих ехать в Париж не слишком много; похоже, все устремились в обратном направлении. Хоуард увидел машиниста и подошел к нему: - Сюда придет поезд на Париж? - Ну конечно. Ответ не успокаивал. Старика угнетала эта безлюдная платформа, что-то в этом было неестественное, зловещее. Он подошел к скамье, положил на нее свертки и саквояжи и сел - оставалось ждать поезда. Дети принялись бегать взад и вперед, затеяли какие-то игры. Помня о простуде, которая так его задержала, Хоуард подозвал Ронни и Шейлу и снял с них пальто, - можно будет одеть детей после, в поезде. Потом он подумал и о Розе. - Ты тоже сними пальто и шляпу, - предложил он, - будет удобнее играть. Он помог ей раздеться и положил вещи подле себя на скамью. Потом закурил трубку и терпеливо стал ждать поезда. Прождали полтора часа, поезд пришел около половины девятого. К этому времени на платформе набралось немного народу. Состав подошел и все заслонил; кроме машиниста и кочегара, на паровозе оказались двое солдат, они стояли на подножке. К великому облегчению Хоуарда, поезд не был переполнен. Быстро, как только мог, он устремился к купе первого класса и нашел одно, где только и сидели два угрюмых офицера-летчика. Дети карабкались на сиденья, сновали по всему купе, осматривая каждый уголок, болтали между собой, по обыкновению мешая английские и французские слова. Оба офицера помрачнели еще больше; через каких-нибудь пять минут они поднялись, негромко ругаясь, и перешли в другое купе. Хоуард беспомощно посмотрел им вслед. Он хотел извиниться, но не нашел слов. Вскоре он уговорил детей сесть. И, опасаясь новой простуды, сказал: - Теперь вам лучше одеться. Роза, ты тоже надень пальто. Он стал одевать Шейлу. Роза растерянно огляделась: - Мсье, а где мое пальто? И шляпа где? Он поднял глаза. - Что? А ты взяла их, когда садилась в поезд? Но она ничего не взяла. Она забыла про них, когда бежала с младшими детьми к вагону, а Хоуард спешил за ними с багажом. Ее пальто и шляпа остались на вокзальной скамейке. Лицо девочки скривилось, и она заплакала. Старик сперва посмотрел на нее с досадой: он-то надеялся, что она будет ему помощницей. Потом терпение, которому выучили его семьдесят лет разочарований, пришло на помощь; он сел, притянул Розу к себе, вытер ей глаза. - Не горюй, - сказал он ласково. - В Париже мы купим другое пальто и другую шляпу. Ты их сама выберешь. - Они так дорого стоили, - всхлипнула Роза. Хоуард опять вытер ей глаза. - Ничего, - сказал он. - Слезами не поможешь. Я пошлю твоей тете телеграмму и объясню, что ты не виновата. Скоро девочка перестала плакать. Хоуард развернул один из пакетов с едой, дал детям по апельсину, и все огорчения были забыты. Поезд шел медленно, останавливался на каждой станции, а иногда и между станциями. От Дижона до Тоннера семьдесят миль; они отошли от этой станции около половины двенадцатого, через три часа после отъезда из Дижона. Пока что дети чувствовали себя в дороге совсем неплохо; последний час они с криком бегали взад и вперед по коридору, а старик дремал, неловко привалясь к стене в углу купе. Он проснулся после Тоннера, собрал своих подопечных в купе и дал им на второй завтрак хлеб с маслом, молоко и апельсины. Они ели медленно, часто отвлекались и смотрели в окно. В такие минуты положенные куда попало бутерброды исчезали, проваливались между подушками сидений. Наконец все наелись. Хоуард дал им по чашке молока и уложил Шейлу отдохнуть, укрыв ее одеялом, купленным в Дижоне. Ронни и Розе он велел сидеть тихо и смотреть книжку про слона Бабара; после этого удалось отдохнуть и ему. От Тоннера до Жуаньи тридцать миль. Поезд шел еще медленней прежнего, подолгу останавливался без видимой причины. Один раз во время такой остановки мимо окна на большой высоте прошло множество самолетов - и вдруг загремели пушечные выстрелы и под самолетами, гораздо ниже их, в безоблачном небе появились белые клубки дыма. Старик был потрясен. Казалось бы, это невероятно, и однако, должно быть, самолеты - немецкие. Стараясь не отвлекать детей от книги, он напряженно всматривался, в надежде увидеть истребители, но их не было. Немецкие самолеты неторопливо повернули и ушли обратно, на восток, не обращая внимания на выстрелы с земли. Старик опустился на свое место, Полный сомнений и страхов. Он вздремнул ненадолго и проснулся в начале второго, когда подъехали к Жуаньи. Поезд без конца стоял на станции, под жарким солнцем. Потом по коридору подошел какой-то человек. - Descendez, monsieur [выходите, мсье (фр.)], - сказал он. - Поезд дальше не пойдет. Ошеломленный Хоуард уставился на него. - Но ведь это парижский поезд? - Придется сделать пересадку. Выходите. - А когда будет следующий поезд на Париж? - Не знаю, мсье. Это дело военных. Старик помог детям надеть пальто, собрал вещи - и очутился на платформе, нагруженный багажом; трое детей плелись за ним. Он пошел прямо в контору начальника станции. Там он застал офицера, capitaine des transports [ведающего перевозками (фр.)]. Старик задал несколько прямых вопросов и получил столь же прямые ответы. - Поездов на Париж больше не будет, мсье. Ни одного. Не могу объяснить вам причины, но на север от Жуаньи поезда больше не идут. Его решительный тон не допускал возражений. - Мне нужно добраться с этими детьми в Сен-Мало и оттуда в Англию, - сказал Хоуард. - Как вы посоветуете ехать? Молодой офицер удивленно посмотрел на него. - Через Сен-Мало? Это теперь не самый легкий путь, мсье. - Он минуту подумал. - Будут поезда из Шартра... и через час, в половине третьего, идет автобус на Монтаржи... Вам надо ехать через Монтаржи, мсье. Автобусом до Монтаржи, потом на Питивье, из Питивье до Анжервиля, и от Анжервиля до Шартра. Из Шартра вы сможете доехать поездом до Сен-Мало. Он повернулся к сердитой француженке, которая ждала позади Хоуарда, и старика оттеснили в сторону. Он опять вышел на платформу, стараясь запомнить только что услышанные названия станций. Потом вспомнил о своем карманном "бедекере", достал его и посмотрел по карте, как же ему советуют добираться до Шартра. Получилась линия, огибающая Париж полукругом, на шестьдесят миль западнее. Можно попасть в Шартр и таким способом, были бы автобусы, но бог весть, сколько времени это отнимет. Хоуарду не впервой было ездить во Франции дальними автобусами. Он отыскал стоянку, нашел во дворе машину и забрался в нее вместе с детьми. Приди он на десять минут позже, не нашлось бы уже ни одного свободного места. Его одолевала тревога, мешала болтовня детей, но все же он пытался обдумать план действий. Кажется, единственный выход - ехать до Монтаржи, но разумно ли это? Может быть, попробовать вернуться в Дижон? Если верить "бедекеру", совет ехать до Шартра через Монтаржи очень правильный - это примерно сто миль по хорошему шоссе. Автобус провезет их сразу миль на тридцать пять - сорок, а там останется всего лишь около шестидесяти миль до Шартра и поезд до Сен-Мало; лишь бы нашелся автобус на те шестьдесят миль, тогда будет совсем хорошо. Если все пойдет гладко, сегодня же вечером он доберется до Шартра и завтра утром будет в Сен-Мало; а там пароход через Канал - и они дома, в Англии. Похоже, все правильно, и все-таки - разумно ли? Пожалуй, еще можно возвратиться в Дижон, хотя и в этом он уже не вполне уверен. Но если вернуться туда, что дальше? Немцы продвигаются в глубь Франции с севера, итальянцы наступают с юга, Дижон между двух огней. Нельзя невесть на сколько времени застревать в Дижоне. Нет, конечно, лучше набраться храбрости и ехать этим автобусом на северо-запад, по направлению к Ла-Маншу и к дому. Теперь автобус заполняли красные, потные французские крестьяне. Все взбудораженные, сбитые с толку, все нагружены огромными узлами, все стремились на запад. Хоуард взял Шейлу на руки, чтобы освободить больше места, и поставил Ронни между колен. Розу притиснули к нему, и рядом уселась рослая крестьянка, настоящая великанша, с младенцем на руках. Хоуард прислушивался к пассажирам - говорили, что немцы еще наступают, но Париж будет защищаться до последней возможности. Никто не знал, далеко ли продвинулись немцы, как близко от Жуаньи они могут быть. У кого есть родня на западе, самое разумное - податься на время в ту сторону. - Правительство оставило Париж, - сказал кто-то. - Оно теперь в Туре. Еще кто-то возразил, что это только слух, и начался бессвязный спор. Правительство, как видно, никого всерьез не интересовало, судьба Парижа и других городов мало трогала этих крестьян и полукрестьян. В автобусе нечем стало дышать. Двое маленьких англичан еще не так плохо переносили жару и духоту, но Роза явно мучилась. Старик увидел, что она побледнела как полотно, и наклонился к ней. - Ты устала? - мягко спросил он. Девочка молча покачала головой. Он повернулся и попробовал открыть окно; не вдруг ему удалось сдвинуть раму и впустить струю теплого, но все-таки свежего воздуха. Наконец шофер взобрался на свое сиденье, и перегруженная машина тяжело выехала с площади. На ходу в автобусе стало не так душно. Раза два он останавливался, и на крышу забирались новые пассажиры, но вот наконец город остался позади. Поехали по длинным, прямым французским дорогам, пыльным и разбитым. Пыль тучей окружала тяжелую машину, врывалась в открытое окно, садилась на лица и одежду. Ронни стоял у колен старика и жадно, не отрываясь глядел в окно; Хоуард с трудом повернул Шейлу у себя на коленях так, чтобы и она тоже могла смотреть в окно. Роза вдруг жалобно вскрикнула. Хоуард оглянулся - бледное лицо девочки приняло зеленоватый оттенок; прежде чем он успел хоть как-то помочь, ее стошнило прямо на пол. Старика передернуло от брезгливости. Но через минуту вернулось терпение: в таких случаях детям не под силу сдержаться. Роза кашляла и плакала; он достал носовой платок, вытер девочке лицо и попытался ее утешить. - Pauvre petite chou [бедная детка (фр.)], - смущенно сказал он, - теперь тебе станет лучше. Это жара виновата. С усилием он подвинул Шейлу и усадил Розу к себе на колени, - теперь и она может смотреть в окно, и ей будет легче дышать. Она все еще горько плакала; Хоуард опять вытер ей глаза и заговорил с ней ласково, как только мог. Великанша соседка безмятежно улыбнулась, ничуть не взволнованная случившимся. - Укачало вашу девочку, - сказала она на певучем среднефранцузском наречии. - Вроде как на море. Меня всегда тошнило в дороге, когда я была маленькая. Всегда, всегда. И в поезде, и в автобусе, всегда одно и то же. - Она наклонилась: - Sois tranquille, ma petite [успокойся, крошка (фр.)], это все пустяки. Роза взглянула на соседку и перестала плакать. Уголком носового платка, что был почище, Хоуард вытер ей глаза. Она затихла и, молчаливая, покорная, сидела у него на коленях и смотрела на все, что медленно проплывало за окном. - Меня никогда не тошнит в автомобиле, - гордо сказал Ронни по-английски. Соседка посмотрела на них с пробудившимся любопытством: до сих пор они говорили по-французски. Дорога была точно поток, стремящийся на запад. Дряхлые, расхлябанные легковые машины и грузовики, повозки, которые тянули мулы или ослики, до отказа набиты были людьми, жаждущими попасть в Монтаржи. Автобус пробирался сквозь толпу тех, кто шел пешком, - эти толкали ручные тележки, детские коляски, даже тачки, нагруженные всяким скарбом. Хоуард едва верил своим глазам - казалось, вся страна отступает перед неприятельской армией. Женщины, которые еще работали на полях, порой поднимали голову и глядели на странную процессию на большой дороге. Потом снова склонялись к своим овощам: работа не ждет, надо собрать урожай, это куда важнее, чем странный поток, затопивший дорогу... На полпути к Монтаржи автобус медленно накренился на левый бок. Шофер яростно крутил баранку руля; от левого заднего колеса шел мерный стук. Автобус черепахой дотащился к обочине и остановился. Шофер вылез и пошел посмотреть, в чем дело. Потом медленно вернулся к двери. - Un pneu, - кратко объяснил он. - Il faut descendre - tout le monde [Шина. Выходите все (фр.)]. Надо менять колесо. Хоуард с облегчением вышел. Они просидели взаперти без малого два часа, из них час в пути. Детям жарко, они устали; передышка явно будет им на пользу. Он сводил их, ради приличия по очереди, в ближние кустики; церемония эта не ускользнула от пассажиров, которые теперь окружали автобус. Они подталкивали друг друга локтями: - C'est un anglais [он - англичанин (фр.)]. Шофер при помощи двоих пассажиров установил под автобусом домкрат и снял колесо, на котором спустила шина. Хоуард немного последил за их работой, потом ему пришло в голову, что это удобный случай дать детям поесть. Он достал сверток с провизией и отвел детей на несколько шагов от дороги, подальше от толпы. Усадил всех троих на зеленую траву в тени под деревом и дал им хлеб с маслом и молоко. Дорога тянулась на запад, прямая, без единого изгиба. Насколько хватал глаз, она была забита повозками и машинами, все сдвигались в одну сторону. Хоуард смотрел с изумлением, ничего подобного он не видел за всю свою жизнь, - поистине великое переселение целого народа. Вдруг Роза сказала, что она слышит самолет. Хоуард машинально обернулся. Но ничего не расслышал. - Я слышу, - сказал Ронни. - Летит много самолетов. - И я хочу слушать самолет, - заявила Шейла. - Глупая, - сказал Ронни. - Их много. Неужели ты не слышишь? Старик напрягал слух, но тщетно. - А вы их видите? - спросил он небрежно, но втайне похолодел от страха. Дети вглядывались в небо. - Via, - вдруг сказала Роза и показала пальцем. - Trois avions-la [Вон там. Три самолета (фр.)]. Ронни в волнении обернулся к Хоуарду: - Они летят прямо к нам! Вы думаете, мы их близко увидим? - Где они? - спросил Хоуард. - А, вижу. Едва ли они пройдут близко. Видишь, они летят мимо. - Ну-у, - разочарованно протянул Ронни. - Я хотел посмотреть их поближе. Самолеты снижались над дорогой мили за две от них. Хоуард ждал, что они приземлятся где-нибудь в полях у дороги, но они не приземлились. Они выровнялись и полетели над самыми вершинами деревьев, по одному с каждой стороны дороги и один позади, посередине. Послышался негромкий частый треск. Старик смотрел и не верил - не может быть... Потом одна за другой с заднего самолета на дорогу упали пять бомб. Хоуард видел, как от него отделились бомбы, как встали на дороге пять огненных фонтанов, как взлетели в воздух бесформенные странные куски. - Les Allemands! [Немцы! (фр.)] - пронзительно вскрикнула какая-то женщина возле автобуса. И началось безумие. Шофер маленького "пежо" за полсотни шагов от них заметил переполох в толпе, глянул через плечо - и врезался в повозку впереди, которую волок мул; одно ее колесо развалилось, седоки и поклажа рухнули наземь. Французы, окружавшие автобус, очертя голову кинулись к двери, как будто этот ящик из стекла и фанеры мог стать для них убежищем, и сбились жалкой кучкой у входа. Самолеты теперь мчались прямо на них, пулеметы изрыгали пламя. Задний самолет, сбросив бомбы, пролетел вперед и направо; шедший справа плавно отошел назад и к середине, готовясь в свою очередь бомбить дорогу. Некогда было что-то делать, куда-то бежать, да и некуда бежать. Хоуард схватил Шейлу и Ронни и, прижав обоих к себе, распластался на земле. И крикнул Розе: - Ложись! Скорее! Самолеты были уже над ними - одномоторные темно-зеленые монопланы со странно изогнутыми, низко расположенными крыльями. Те, что шли справа и слева, дали пулеметные очереди по автобусу, средний самолет хлестал дорогу трассирующими пулями. Несколько пуль просвистели над Хоуардом и детьми и взметнули землю и траву в нескольких шагах за ними. На мгновенье Хоуард увидел стрелка в задней кабине. Это был юнец лет двадцати, не старше, с энергичным загорелым лицом. На нем было желтое кепи какого-то студенческого союза, он стрелял в них - и смеялся. Два фланговых самолета пролетели мимо, средний был уже совсем близко. Старик видел бомбы, подвешенные в рамах под крылом, и в смертельном страхе ждал - вот сейчас упадут. Бомбы не упали. Самолет пронесся над головой, едва ли не в сотне футов. Хоуард, обмякнув от облегчения, смотрел ему вслед. Он видел - ярдов на триста дальше над дорогой бомбы отделились от самолета и вверх взметнулись обломки. Колесо какой-то повозки проплыло по воздуху, потом упало в поле. И опять начался тот же изящный, плавный танец: задний самолет менялся местами с левым. Они исчезли вдали, и скоро до Хоуарда донесся грохот - новый груз бомб обрушился на дорогу. Он выпустил детей и сел на траве. Ронни раскраснелся от волнения. - Как близко пролетели! - сказал он. - Я их хорошо видел. Ты хорошо видела, Шейла? Слышала, как они стреляли из пулеметов? Он был в восторге. Шейла оставалась невозмутима. - Можно мне кусочек апельсина? - спросила она. - Нет, ты достаточно - поела, - медленно, машинально сказал Хоуард. - Пей молоко. - Он повернулся к Розе и увидел, что та вот-вот расплачется. Он привстал на колени и нагнулся к ней. - Тебя ушибло? - спросил он по-французски. Она молча покачала головой. - Тогда не надо плакать, - сказал он мягко. - Выпей молока. Это будет тебе полезно. Девочка подняла на него глаза. - Они вернутся? Мне не нравится, как они трещат. Старик потрепал ее по плечу. - Ничего, - сказал он нетвердым голосом. - От треска вреда не будет. Едва ли они вернутся. - Он налил в чашку молока и протянул Розе. - Пей. Ронни сказал: - Я не струсил, правда? - И я не струсила, правда? - эхом отозвалась Шейла. - Никто не струсил, - терпеливо ответил старик. - Розе не нравится такой треск, но это не значит, что она струсила. - Он посмотрел в сторону автобуса, там собралась небольшая толпа. Похоже, что-то случилось, надо пойти посмотреть. - Вот вам апельсин, - сказал он. - Разделите на три части. Ты почистишь, Роза? - Mais oui, monsieur [конечно, мсье (фр.)]. Хоуард оставил детей в радостном ожидании лакомства и побрел к автобусу. В толпе стоял крик и гомон; почти все женщины плакали от страха и ярости. Но, к удивлению Хоуарда, жертв не было, только у одной старухи пулей начисто оторвало два пальца на левой руке. Три женщины, привыкшие оказывать первую помощь при несчастьях на полевых работах, довольно ловко перевязывали ее. Хоуарда поразило, что никто не убит. Десятком пуль с правого самолета прошило кузов автобуса ближе к задней стенке; пули с левого самолета изрешетили передние колеса, шоферскую кабину и радиатор. Но в толпе крестьян, сбившихся у двери, никто не пострадал. Даже пассажиры маленького "пежо" уцелели; только у одной из женщин в повозке, которую прежде тащил мул, оказалось задето бедро. А мул издыхал на дороге. Хоуард ничем не мог помочь раненым женщинам. Его внимание привлекла мрачная кучка людей, которые окружили шофера автобуса; они подняли капот и уныло глядели на мотор. Старик подошел к ним; он мало смыслил в технике, но и ему стало ясно, что тут неладно. Под мотором расплылась большая лужа воды, из пробоин в радиаторе и цилиндре еще струилась бурая ржавая жидкость. Один из пассажиров отвернулся и сплюнул. - Ca ne marche plus [больше не пойдет (фр.)], - сказал он кратко. Смысл этих слов не сразу дошел до Хоуарда. - Что же делать? - спросил он шофера. - Будет ли еще автобус? - Какой дурак его поведет. Наступило напряженное молчание. Потом шофер сказал: - Il faut continuer a pied [дальше надо идти пешком (фр.)]. Хоуарду стало ясно, что это - безотрадная истина. Было около четырех часов, и до Монтаржи оставалось двадцать пять километров, то есть пятнадцать миль - меньше, чем до Жуаньи. По дороге от Жуаньи они миновали одну или две деревушки; несомненно, еще одна или две встретятся до Монтаржи. Но едва ли оттуда идут автобусы, и уж наверно там нет гостиницы. Ужасно, но больше ничего не придумаешь. Ему и детям, видно, предстоит идти пешком до самого Монтаржи. Хоуард вошел в простреленный автобус и собрал все пожитки - два саквояжа, небольшой чемодан и оставшиеся свертки с едой. Сам он все это далеко не унесет, разве только хоть что-нибудь возьмут дети; понятно, их помощи хватит ненадолго. Шейле ничего не снести; пожалуй, большую часть пути ее самое надо будет нести на руках. И если Ронни и Розе предстоит пройти пятнадцать миль, им надо идти налегке. Он отнес весь багаж туда, где ждали дети, и опустил на траву. Чемодан тащить не под силу; Хоуард уложил в него все то, без чего можно как-то обойтись, и оставил чемодан в автобусе, - быть может, когда-нибудь каким-нибудь способом удастся его разыскать. Оставались два туго набитых саквояжа и пакеты с едой. Это он снесет сам. - Мы пойдем в Монтаржи пешком, - объяснил он детям. - Автобус дальше не пойдет. - Почему не пойдет? - спросил Ронни. - Что-то случилось с мотором. - А можно мне посмотреть? - Не теперь, - твердо сказал Хоуард. - Нам надо сейчас же идти. - Он обернулся к Розе. - Тебе, я знаю, приятней будет идти, чем ехать в автобусе. - Мне было так плохо, - пожаловалась девочка. - Там было очень жарко. Теперь тебе лучше? Роза улыбнулась: - Да, мсье. И они пошли по направлению к Монтаржи. Самое жаркое время дня миновало; было еще не прохладно, но идти не трудно. Шли очень медленно, приноравливаясь к шажкам Шейлы. Старик терпеливо брел вперед. Нет смысла докучать детям, поторапливать их; ничего не поделаешь, надо пройти много миль - пусть идут как им удобнее. Скоро они дошли до того места, где упала вторая партия бомб. Две большие воронки зияли посреди дороги, еще три - среди деревьев у обочины. Там валялась какая-то разбитая повозка и хлопотали несколько человек; слишком поздно старик спохватился - это место надо было обойти стороной, страшно подумать, что увидят там дети... Ронни сказал громко, с любопытством: - Там убитые, мистер Хоуард? Старик повел их на другую сторону дороги. - Да, - сказал он негромко. - Надо очень о них пожалеть. - Можно, я пойду посмотрю? - Нет, - сказал Хоуард. - Не следует смотреть на мертвых. Им нужен покой. - Мертвые очень странно выглядят, правда, мистер Хоуард? Старик не знал, как на это ответить, и молча провел их мимо. Шейла тихонько что-то напевала, ей было не любопытно; Роза перекрестилась, опустила глаза и ускорила шаг. И опять они медленно бредут по шоссе. Будь здесь боковая дорога, Хоуард свернул бы, но такой дороги нет; Идти в обход можно бы только полями; вернуться в Жуаньи тоже не легче. Лучше уж идти дальше. Опять они проходили мимо мест, где рвались бомбы, но детей, видно, это не занимало. Хоуард вел их так быстро, как только мог; теперь они подходили туда, где упала последняя партия бомб, наверно, здесь кончится этот парад смерти. Хоуард уже видел это место - в полумиле впереди. На дороге застыли два автомобиля, и, похоже, повалены несколько деревьев. Медленно, очень медленно они приближались. Одна машина оказалась разбита вдребезги. Это был большой "ситроен"; бомба разорвалась как раз перед ним, радиатор раскололся, ветровое стекло разлетелось в пыль. Да еще прямо на машину повалилось дерево и сплющило крышу так, что она вдавилась в шасси. Дорога была залита кровью. Четверо мужчин из старого, потрепанного "диона" пытались сдвинуть дерево в сторону и освободить дорогу для своей машины. На траве у обочины, кое-как прикрытое пледом, лежало что-то недвижное. Мужчины бились над упавшим деревом, тянули, толкали и наконец, приподняв, сняли с разбитой машины, оттащили назад и освободили узкий проход. Отерли потные лбы и втиснулись в свою старую двухместную машину. Хоуард остановился рядом, когда водитель уже взялся за баранку. Спросил вполголоса: - Убиты? - А вы как думали? - с горечью ответил тот. - Подлые боши! Он нажал стартер, и машина, медленно обогнув дерево, двинулась по дороге. Ярдов через полсотни она остановилась. Один из седоков обернулся и крикнул Хоуарду: - Эй, вы, с детьми! Gardez le petit gosse! [Приглядите за малышом! (фр.)] Машина опять тронулась. Хоуард в недоумении посмотрел на Розу: - Что он такое сказал? - Он сказал, там маленький мальчик, - объяснила Роза. Хоуард огляделся по сторонам. - Здесь нет никакого мальчика. - Тут только мертвые, - сказал Ронни. - Вот они, под брезентом. - И показал пальцем. Шейла вышла из задумчивости. - Я хочу посмотреть мертвых. Старик крепко взял ее за руку. - Я ведь уже сказал, никто не будет на них смотреть. Он растерянно озирался. Шейла спросила: - Тогда можно, я поиграю с мальчиком? - Здесь нет мальчика, милая. - Есть. Вон там. Она показала через дорогу. Там, шагах в двадцати за поваленным деревом, неподвижно стоял мальчуган лет пяти-шести. Он был во всем сером - серые чулки выше колен, серые штанишки и серый свитер. Стоял не шевелясь, будто окаменел, и смотрел в их сторону. Лицо застывшее, мертвенно-бледное, тоже почти серое. Хоуард посмотрел - и у него перехватило дыхание и еле слышно вырвалось: - О, господи! Никогда, за все свои семьдесят лет, он не видел у ребенка такого выражения лица. Он поспешил к мальчику, дети пошли за ним. Мальчик не шевельнулся, смотрел в упор невидящими глазами. Старик спросил: - Тебя ранило? Никакого ответа. Казалось, мальчик не слышал. - Не бойся, - сказал Хоуард и тяжело опустился на одно колено. - Как тебя зовут? Никакого ответа. Хоуард оглянулся, не поможет ли кто, но на дороге, как назло, ни одного пешехода. Поваленное дерево медленно объехала машина, за ней другая, потом прошел грузовик, полный усталых, небритых французских солдат. Помощи ждать не от кого. Старик поднялся на ноги, совершенно растерянный. Он должен идти своей дорогой, не только добраться до Монтаржи, но и увести детей подальше от ужасного раздавленного автомобиля, от зрелища, которое, если они поймут его страшный смысл, будет их преследовать всю жизнь. Не может он оставаться тут ни минуты дольше, чем необходимо. Но нельзя же оставить этого ребенка. В ближайшей деревне или хотя бы в Монтаржи, наверно, есть монастырь; надо будет передать мальчика монахиням. Он велел детям оставаться на месте и торопливо пошел через дорогу. Приподнял угол пледа. Мужчина и женщина, хорошо одетые, лет тридцати, не старше, были страшно изувечены. Собравшись с духом, Хоуард заставил себя расстегнуть пальто мужчины. Во внутреннем кармане лежал бумажник; старик открыл его и достал документы. Жан Дюшо из Лилля, улица Победы, 8-бис. Хоуард взял бумажник, какие-то письма и сунул себе в карман; надо будет отдать их первому встречному жандарму. Погибших кто-нибудь похоронит, ему не до того. Он вернулся к детям. Шейла, смеясь, подбежала к нему. - Какой смешной мальчик, - сказала она весело. - Он совсем ничего не говорит! Двое старших отступили и удивленно, с ребяческой настойчивостью разглядывали бледного мальчика в сером, а он все еще смотрел невидящими глазами на разбитую машину. Хоуард опустил саквояжи и свертки, взял Шейлу за руку. - Не надо его беспокоить, - сказал он. - Наверно, ему сейчас не хочется играть. - Почему не хочется? Хоуард не ответил, сказал Розе и Ронни: - Вы пока понесете по саквояжу. - Потом подошел к мальчику. - Пойдем с нами, хорошо? Мы все идем в Монтаржи. Никакого ответа, непонятно, слышал ли он. Минуту Хоуард стоял в растерянности, потом наклонился и взял мальчика за руку. День жаркий, а влажная рука холодна как лед. - Allons, mon vieux [пойдем, дружок (фр.)], - сказал Хоуард ласково, но твердо. - Пойдем в Монтаржи. И он направился к шоссе; мальчик в сером пошевелился и мелкими шажками послушно двинулся рядом. Ведя малышей за руки, старик побрел по дороге, двое старших шли следом, каждый со своей ношей. Их опять и опять обгоняли автомобили, среди легковых машин все чаще появлялись военные грузовики. Не только гражданское население устремилось на запад, множество солдат, видно, двинулось туда же. Грузовики громыхали и скрипели допотопными тяжелыми шинами, скрежетали дряхлыми передачами. Половина была с ацетиленовыми фонарями на радиаторах - то были армейские реликвии 1918 года, двадцать лет простояли они в сараях, в автомобильных парках за казармами, в мирных захолустных городках. Теперь они вновь вышли на дорогу, но уже в другом направлении. Пыль, поднятая машинами, очень досаждала детям. От жары и долгой ходьбы они скоро начали уставать; Ронни пожаловался, что саквояж оттянул ему руку, а Шейла попросила пить, но молока больше не было. Роза сказала, что она натерла ногу. Только тихий маленький мальчик в сером шел не жалуясь. Хоуард как мог старался развлечь своих подопечных, но они явно утомились. Невдалеке впереди показалась ферма; он подошел туда и спросил изможденную старуху у порога, не продаст ли она немного молока. Она ответила, что молока нет, тогда он попросил воды для детей. Старуха провела их к колодцу во дворе, неподалеку от навозной кучи, и набрала ведро воды; Хоуард подавил брезгливость и опасения, и все напились. Они немного отдохнули у колодца. В открытом сарае во дворе стояла старая, по-видимому давно заброшенная повозка со сломанным колесом. В ней был свален всевозможный старый хлам, и среди этого хлама виднелось нечто похожее на детскую коляску. Хоуард подошел ближе, старуха зорче коршуна следила за ним. Да, в самом деле, детская коляска, ей, должно быть, лет сорок, а то и все пятьдесят, она вся в грязи, одна рессора сломана. И все же это коляска. Хоуард отошел к старухе и стал торговаться с нею. Через десять минут за сто пятьдесят франков он приобрел эту коляску. Старуха дала ему в придачу лохматый обрывок веревки, и Хоуард ухитрился закрепить сломанную рессору. Раньше в коляске гнездились куры и заляпали ее пометом; Хоуард велел Ронни и Розе нарвать полные горсти травы и оттереть все это. Когда они кончили, он не без удовлетворения осмотрел покупку. Она была все еще грязная и обошлась очень дорого, но решала многие нелегкие задачи. Он купил у старухи немного хлеба и уложил вместе с багажом в коляску. К его удивлению, никто из детей не захотел ехать в коляске, всем хотелось ее везти; пришлось установить очередь. - Сначала самые маленькие, - сказал он. - Шейла повезет первая. - Можно, я разуюсь? - спросила Роза. - А то ногам больно. Хоуард в сомнении помедлил с ответом. - Думаю, что это неразумно, - сказал он. - Дорога не такая уж гладкая, босиком идти по ней не очень приятно. - Но, мсье, мы никогда не ходим в башмаках, только вот в Дижоне, - возразила Роза. Как видно, она вполне привыкла обходиться без обуви. После некоторого колебания Хоуард позволил ей попробовать и убедился, что она свободно и легко ступает даже по камням и выбоинам. Он сунул ее чулки и башмаки в коляску и потратил следующую четверть часа, отклоняя настойчивые просьбы маленьких англичан - им непременно хотелось тоже разуться. Вскоре Шейла устала толкать коляску. - Теперь очередь Пьера, - сказала Роза и заботливо наклонилась к малышу в сером. - Ну-ка, Пьер. Возьмись вот так. Она подвела его к коляске, по-прежнему бледного, отрешенного, положила его руки на облупившуюся фарфоровую рукоятку и начала толкать коляску вместе с ним. - Откуда ты знаешь, что его зовут Пьер? - спросил Хоуард. Она посмотрела с удивлением: - Он сам сказал - тогда, у колодца. Старик еще не слышал от мальчика ни слова; втайне он боялся даже, что ребенок утратил дар речи. Не впервые подумал он, какая пропасть разделяет его и детей, глубокая пропасть, что лежит между юностью и старостью. Лучше предоставить этого малыша заботам других детей, чем пугать его неловкими, чуждыми ребенку проявлениями сочувствия и расспросами. Хоуард внимательно наблюдал за этими двумя, пока они катили коляску. Роза, казалось, уже достигла какого-то взаимопонимания с малышом и теперь держалась уверенно. Толкая вместе с ним коляску, она развлекала его, болтала, затевала что-то вроде игры. То пускалась рысцой - и тогда мальчик бежал рядом, то замедляла шаг - и он тоже шел медленно; но в остальном он по-прежнему словно ничего не замечал вокруг. И лицо у него было все такое же застывшее, отрешенное. - Почему он ничего не говорит, мистер Хоуард? - спросил Ронни. - Какой-то он странный. - Почему он ничего не говорит? - как эхо, повторила Шейла. - С ним случилось большое несчастье, - сказал Хоуард. - Постарайтесь быть с ним ласковыми и добрыми. Минуту они в молчании с этим осваивались. Потом Шейла спросила: - Мистер Хоуард, а вам тоже надо быть с ним ласковым? - Ну конечно, - ответил старик. - Всем нам надо быть с ним как можно ласковей. - А почему вы ему не сделали свисток, как тогда для нас? - в упор спросила Шейла по-французски. Роза подняла голову: - Un sifflet? [Свисток? (фр.)] Ронни объяснил по-французски: - Он очень здорово делает свистки из дерева. Он делал нам такие в Сидотоне. Роза так и подпрыгнула от радости: - Ecoute, Pierre, monsieur va te fabriquer un sifflet [слушай, Пьер, мсье смастерит тебе свисток (фр.)]. Все они смотрели на, Хоуарда сияющими глазами. Ясно было, что для них свисток - лекарство от всех болезней, исцеленье от всех горестей. - Я совсем не прочь сделать ему свисток, - кротко согласился старик. Он сомневался, что это поможет Пьеру, но хотя бы остальные дети порадуются. - Надо найди подходящее дерево. Нужен куст орешника. - Un coudrier, - пояснил Ронни. - Cherchons un coudrier [Орешник. Давайте искать орешник (фр.)]. Вечер был теплый, они шли дальше по шоссе, толкали коляску и поглядывали, нет ли где орешника. Вскоре Хоуард увидел подходящий куст. С фермы они вышли уже три четверти часа назад, детям пора отдохнуть; Хоуард подошел к кустарнику и срезал перочинным ножом прямой сучок. Потом отвел детей в сторону, подальше от потока машин, усадил на траву и дал им разделить апельсин. Трое детей завороженно следили, как он трудится над сучком, и даже почти забыли про апельсин. Роза обняла за плечи мальчика в сером; он, казалось, неспособен был на чем-либо сосредоточиться. Даже дольки апельсина надо было совать ему в рот. Старик закончил работу, сунул вкладыш на место и поднес свисток к губам. Раздался короткий негромкий звук, чистый и ясный. - Ну, вот, - сказал он. - Это Пьеру. Роза взяла у него свисток. - Regarde, Pierre, ce que monsieur t'a fait [смотри, Пьер, что для тебя сделал мсье (фр.)], - и она коротко посвистала. Потом осторожно прижала свисток к губам малыша. - Siffle, Pierre [посвисти, Пьер (фр.)]. И тихий мелодичный свист прозвучал над грохотом грузовиков на дороге. 5 Они вернулись на шоссе и пошли дальше к Монтаржи. Вечерело; по безоблачному небу солнце спускалось к горизонту. Был тот вечерний час, когда в Англии после долгого жаркого дня начинают петь птицы. В средней Франции птиц мало, по воскресеньям французские крестьяне охотятся на них, но Хоуард невольно прислушался - не зазвучит ли птичье пение. Однако услышал он совсем другую песню. Послышалось отдаленное гуденье самолетов; вдалеке затрещали пулеметы, грохнули взрывы - вероятно, рвались бомбы. По дороге чаще прежнего катили грузовики с французскими солдатами - все туда же, на запад. Ясно, что до Монтаржи не добраться. Дороге не видно конца; по расчетам Хоуарда, с того места, где остался автобус, они прошли около пяти миль. Впереди еще миль десять, и уже надвигается ночь. Дети измучены. Ронни с Шейлой то и дело начинают ссориться; Шейла - сердитая, усталая - вот-вот расплачется. Роза уже не так оживлена, как раньше, и поток болтовни, обращенной к новому мальчику, иссяк; она молча ведет его за руку, устало переступая босыми ногами. Пьер бредет с нею рядом, бледный и молчаливый, часто спотыкается; в свободной руке стиснута ореховая дудочка. Пора найти пристанище на ночь. Выбор был небогат. Впереди по правую сторону дороги видна ферма, в полумиле дальше по левую сторону - еще одна; больше этого детям не пройти. Хоуард повернул к ближней ферме. Табличка, прибитая к столбу - "Chien mechant" [злая собака (фр.)], - предостерегла его, но не детей. Собака, огромная пятнистая зверюга, рванулась к ним на всю длину своей цепи, загремела ею, оглушительно залаяла. Дети кинулись назад, перепуганная Шейла громко закричала и заплакала, захныкала и Роза. Под вопли, слезы, неистовый лай Хоуард подошел к дверям и попросился на ночлег. - Негде тут ночевать, - проворчала угрюмая старуха. - По-вашему, у нас гостиница? Женщина помоложе, с приветливым лицом, возразила из-за ее плеча: - Они могут спать в амбаре, ma mere [матушка (фр.)]. - А? В амбаре? - переспросила старуха. Оглядела Хоуарда с головы до ног и прибавила: - Когда у нас стоят солдаты, они спят в амбаре. Деньги у вас есть? - Денег хватит, - ответил он. - Я вам заплачу за хорошую постель для детей, мадам. - Десять франков. - Десять франков у меня найдется. Можно посмотреть амбар? Старуха провела его через хлев в амбар. Это было большое голое помещение, пустое и неудобное, один конец, видимо, служил для молотьбы. Младшая женщина вошла следом. Хоуард покачал головой. - Очень печально, мадам, но детям нужна постель. Придется мне поискать где-нибудь еще. Он услышал, как младшая женщина зашептала что-то про сеновал. Услышал, как сердито заспорила старуха. Младшая сказала: - Us sont fatigues, les petits... [малыши так устали... (фр.)] Обе отошли немного и стали совещаться. Сеновал оказался вполне подходящий. Так или иначе, это пристанище, здесь дети могут выспаться. Хоуард согласился уплатить за ночлег пятнадцать франков. Хозяйки уделили ему молока, но еды почти не нашлось. Старик оставил детей на сеновале и пошел мимо пса за коляской, потом разломил купленный прежде хлеб пополам, дал половину молодой женщине и попросил размочить в молоке для детей. Через полчаса он стал укладывать детей, стараясь поудобнее устроить их на сене. Вошла младшая женщина, постояла, поглядела. Потом спросила: - А одеял у вас нет? Хоуард покачал головой, он горько жалел, что оставил одеяло в автобусе. - Пришлось все оставить, мадам, - сказал он тихо. Она не ответила и тотчас вышла. Через десять минут она вернулась с двумя одеялами, грубыми, точно попоны для лошадей. - Только не говорите матушке, - хмуро предупредила она. Хоуард поблагодарил и захлопотал, устраивая детям постель. Женщина стояла и смотрела молча, лицо ее ничего не выражало. Наконец дети были удобно устроены на ночь. Хоуард оставил их, подошел к двери амбара и остановился, глядя во двор. Женщина стала рядом, сказала: - Вы и сами устали, мсье. Он устал смертельно. Теперь, когда его заботы на время кончились, он вдруг ощутил безмерную слабость. - Немножко устал, - сказал он. - Пойду поужинаю и лягу возле детей. Bonne nuit, madame [спокойной ночи, сударыня (фр.)]. Она ушла в дом, а Хоуард пошел к коляске взять оставшийся хлеб. Позади, из дверей, через весь двор пронзительно закричала старуха: - Подите поешьте с нами супу, коли хотите. Он с благодарностью принял приглашение. На угольях очага в кастрюле что-то булькало; старуха налила Хоуарду полную миску мясной похлебки, подала ложку. Он с удовольствием сел за тщательно отмытый и выскобленный дощатый стол и принялся за суп с хлебом. - Вы из Эльзаса? - спросила вдруг старуха. - Вы говорите, как немец. Он покачал головой: - Я англичанин. - Вот оно что, англичанин. - Обе посмотрели с любопытством. - А дети? Они ведь не англичане? - сказала старуха. - Старший мальчик и меньшая девочка англичане, - заметила молодая женщина. - Они говорили не по-французски. Не без труда Хоуард объяснил им что к чему. Они слушали молча, верили и не верили. У старухи за всю жизнь не было ни единого свободного дня; лишь изредка случалось ей выбраться дальше городка, куда она ездила на базар. Обеим трудно было представить, что есть другой мир, есть люди, которые уезжают в чужую страну, далеко от дома, только затем, чтобы ловить рыбу. А чтоб старый человек стал заботиться о чужих детях - этого они уж вовсе не могли понять. Наконец они перестали его расспрашивать, и он в молчании доел похлебку. После этого он почувствовал себя лучше, много лучше. Он церемонно поблагодарил хозяек и вышел во двор. Стемнело. На дороге все еще порой громыхали грузовики, но стрельба как будто прекратилась. Старуха подошла за Хоуардом к двери. - Нынче они не останавливаются, - сказала она, показывая на шоссе. - Позавчера в амбар набилось полно народу. Двадцать два франка нам перепало от солдат за ночлег, за одну только ночь. Она повернулась и ушла в дом. Хоуард поднялся на сеновал. Дети спали, все они сбились в один живой клубок; маленький Пьер вздрагивал и хныкал во сне. Он и сейчас сжимал в руке свисток. Хоуард осторожно вынул свисток и положил на молотилку, потом поправил на детях одеяла. Наконец он примял немного сена с краю, лег и укрылся пиджаком. Прескверные четверть часа провел он, прежде чем ему удалось уснуть. Ну и каша заварилась. Прежде всего, большая ошибка, что он уехал из Жуаньи, но тогда это не казалось ошибкой. Когда выяснилось, что нельзя проехать в Париж, надо было сразу вернуться в Дижон и даже перебраться в-Швейцарию. Попытка доехать автобусом до Шартра провалилась, и вот до чего он дошел. Ночует на сеновале, с четырьмя беспомощными детьми на руках, да притом очутился как раз на пути наступающей немецкой армии! Он беспокойно ворочался на сене. Может быть, все обойдется. В конце концов, едва ли немцы продвинутся дальше Парижа; а Париж на севере от него и послужит ему щитом тем более надежным, чем круче взять к западу. Завтра наверняка можно добраться до Монтаржи, даже если придется всю дорогу проделать пешком; десять миль в день детям под силу, если идти медленно, а двух младших время от времени сажать в коляску. В Монтаржи он отдаст маленького Пьера монахиням и сообщит в полицию о смерти его родителей. Из такого города, как Монтаржи, уж наверно ходит автобус до Питивье, а может быть, и до самого Шартра. Всю ночь Хоуард опять и опять это обдумывал, порой ненадолго задремывал, было ему холодно и неудобно. Он совсем не выспался. Около четырех начало светать, слабый тусклый свет прокрался на сеновал, стала видна паутина, что протянулась между балками. Старик задремал и поспал еще немного; около шести он встал, спустился по приставной лестнице и ополоснул лицо у колонки. Неприятно, что подбородок оброс редкой щетиной, но бриться у колонки не хватало духу. В Монтаржи, конечно, есть гостиница; до тех пор с бритьем придется подождать. Женщины уже хлопотали по хозяйству. Он заговорил со старухой - не приготовит ли она кофе для детей. Она запросила три франка за четверых. Хоуард заверил ее, что заплатит, и пошел будить детей. Они уже бродили по сеновалу: они видели, как он сошел вниз. Он послал их умыться у колонки. Мальчик в сером замешкался. Роза с лестницы позвала его, но он не хотел спускаться. Хоуард, складывая одеяла, взглянул на него, сказал по-французски: - Поди умой лицо. Роза тебя зовет. Мальчик прижал руку к животу и низко поклонился. - Мсье... - прошептал он. Старик посмотрел в недоумении. Еще ни разу он не слышал, чтобы этот малыш заговорил. А мальчик запрокинул голову и смотрел с мольбой. - В чем дело, дружок? - спросил Хоуард. Молчание. Он с трудом опустился на одно колено и посмотрел малышу в глаза. - Что случилось? - J'ai perdu le sifflet [я потерял свисток (фр.)], - прошептал мальчик. Старик поднялся и подал ему игрушку. - Вот твой свисток, в целости и сохранности. Теперь ступай вниз, Роза тебя умоет. - Он задумчиво смотрел, как малыш задом слезает по приставной лестнице. - Роза, умой его. На кухне он напоил детей кофе с остатками хлеба, помог им справиться с более интимными потребностями, заплатил старухе двадцать франков за еду и ночлег. Около четверти восьмого он провел детей по одному мимо chien mechant и опять побрел по шоссе, толкая перед собой коляску. Высоко в бледно-голубом безоблачном небе прошли несколько самолетов; Хоуард не понял, французские это самолеты или немецкие. Снова сияло ясное летнее утро. По дороге гуще прежнего двигались военные грузовики и раза два за первый час проехали мимо на запад пушки, их волокли усталые, взмокшие лошади, лошадей погоняли грязные, небритые люди в небесно-голубой форме. Беженцев в этот день на дороге стало меньше. Велосипедистов, пешеходов, целых семей в расхлябанных, битком набитых повозках по-прежнему много, но частных автомобилей почти не видно. В первый час Хоуард на ходу то и дело оглядывался - не идет ли автобус, но автобусов не было. Дети веселились вовсю. Бегали, болтали друг с другом и с Хоуардом, затевали какие-то игры, поминутно рискуя попасть под колеса запыленных грузовиков с усталыми водителями, и старик все время был настороже. Становилось все жарче, и он велел своим подопечным снять пальто и свитеры и сложить в коляску. Роза, уже не спрашивая разрешения, шла босиком; Хоуард уступил просьбам маленьких англичан, позволил им тоже снять носки, но ботинки велел надеть. Он снял чулки и с Пьера. Мальчик был по-прежнему бледен и молчалив, однако неестественное оцепенение как будто чуть отпустило. Он все еще сжимал в руке свисток и иногда тихонько свистел; Шейла порой пыталась отнять у него свисток, но Хоуард был настороже и не дал ей воли. - Перестань к нему приставать, - сказал он, - не то придется тебе опять надеть носки. Он сделал строгое лицо; Шейла покосилась на него и решила, что угроза нешуточная. По временам Роза наклонялась к мальчику в сером. - Siffle, Pierre, - говорила она. - Siffle pour Rose [Посвисти, Пьер. Посвисти для Розы (фр.)]. - Пьер подносил свисток к губам и извлекал из него короткий, слабый звук. - Ah, c'est chic, ca! [Вот замечательно! (фр.)] Она забавляла его все утро и порой застенчиво улыбалась Хоуарду. Шли очень медленно, не больше полутора миль в час. Не следует торопить детей, думал Хоуард. К вечеру доберемся до Монтаржи, но только если не заставлять их выбиваться из сил. Около десяти утра на севере поднялась стрельба. Старика озадачило, что выстрелы очень громкие, словно бьют пушки или гаубицы. Это далеко, милях в десяти или еще дальше, но определенно на севере, между ними и Парижем. Он тревожился и недоумевал. Неужели немцы обошли Париж с юга? Не потому ли поезд не пошел дальше Жуаньи? К десяти часам добрались до крошечной деревушки под названием Лакруа. Был тут единственный estaminet [кафе, кабачок (фр.)], в боковой комнатенке торговали кое-какой бакалеей. Дети шли уже три часа и начали уставать; давно пора им отдохнуть. Хоуард повел их в кабачок и взял на четверых две большие бутылки оранжада. Были тут и еще беженцы, молчаливые и мрачные. Один старик вдруг произнес, ни к кому не обращаясь: - On dit que les Boches ont pris Paris [говорят, боши взяли Париж (фр.)]. Тощая старуха хозяйка подтвердила - да, верно. Так говорили по радио. Она слыхала это от одного солдата. Хоуард слушал, потрясенный до глубины души. Невероятно, неужели такое могло случиться... Все опять замолчали, казалось, никто не знает что сказать. Только дети вертелись на стульях и делились впечатлениями от оранжада. Посреди комнаты на полу сидела собака, усердно чесалась и порой ляскала зубами, цапнув блоху. Старик оставил детей и прошел в соседнюю комнату. Он надеялся купить апельсинов, но в лавчонке не оказалось ни апельсинов, ни свежего хлеба. Он объяснил хозяйке, что ему нужно, и осмотрел ее скудные запасы; купил полдюжины толстых черствых галет, каждая дюймов десяти в поперечнике, серых, вроде тех, какими кормят собак. Взял также немного масла и длинную бурую, сомнительного вида колбасу. Надо было как-то поддержать и собственное бренное тело, и он купил бутылку дешевого коньяка. И в довершение приобрел четыре бутылки оранжада. Хотел уже уйти, но заметил единственный ящик с плитками шоколада и купил дюжину для детей. Отдых кончился, и Хоуард опять вывел детей на дорогу. Решил подбодрить их, аккуратно разломил одну плитку шоколада на четыре части и стал раздавать. Трое с радостью взяли свои порции. Четвертый молча покачал головой. - Merci, monsieur, - прошептал он. - Ты разве не любишь шоколад, Пьер? - мягко спросил старик. - Он ведь вкусный. Ребенок опять покачал головой. - Попробуй кусочек. Другие дети смотрели изумленно. Малыш прошептал: - Merci, monsieur. Maman dit que non. Settlement apres dejeuner [Спасибо, мсье. Мама не позволяет. Только после завтрака (фр.)]. На минуту мысли старика вернулись к искалеченным телам, что остались позади, на обочине шоссе, кое-как прикрытые брезентом; он через силу отогнал это воспоминание. - Хорошо, - сказал он, - мы отложим твой кусок до после завтрака. - И аккуратно положил долю Пьера в угол на сиденье коляски; малыш смотрел на это серьезно, внимательно. - Теперь твой шоколад в полной сохранности. Пьер успокоился, засеменил рядом с ним. Вскоре младшие дети опять устали; за четыре часа они прошли шесть миль, и стало уже очень жарко. Хоуард посадил их обоих в коляску и повез, двое старших шли рядом. Непонятно почему, на шоссе теперь не видно было ни одного военного грузовика; оставались только беженцы. Беженцев было полным-полно. Могучие фламандские кони тянули повозки, нагруженные всякой утварью, узлами в одеялах, мешками с провизией, людьми; они двигались медленно, прямо посередине дороги; между ними с трудом пробирались машины; большие и маленькие автомобили, изредка санитарные кареты, мотоциклы; все это двигалось на запад. Бесчисленные велосипедисты и нескончаемая вереница людей с тачками и детскими колясками тянулись по дороге, изнывая от июльского зноя. Все задыхались от пыли, обливались потом, все из последних сил спешили в Монтаржи. Порой невдалеке от дороги проносился самолет; тогда поднималась паника, было два-три несчастных случая. Но в этот день дорогу, ведущую к Монтаржи, ни разу не обстреляли из пулеметов и на нее не упала ни одна бомба. Жара усиливалась. Около полудня подошли к месту, где вдоль шоссе протекала речушка, и тут образовались пробки, сбилось в кучу много повозок, потому что возчики деревенских фургонов останавливались напоить лошадей. Хоуард решил сделать привал; он откатил коляску немного в сторону от дороги - там, в тени деревьев, вдавалась в речку небольшая песчаная отмель. - Мы остановимся здесь и позавтракаем, - сказал он детям. - Подите вымойте лицо и руки. Он достал провизию и сел в тени; он очень устал, но до Монтаржи оставалось еще миль пять, если не больше. Найдется же там какой-нибудь автобус?.. - Можно, я похожу по воде, мистер Хоуард? - спросил Ронни. Старик встряхнулся. - Если хочешь, выкупайся, - сказал он. - Сейчас достаточно жарко. - Правда, можно купаться? - Правда, и мне можно купаться? - повторила Шейла. Хоуард поднялся с травы. - А почему бы и нет? - медленно сказал он. - Разденьтесь и выкупайтесь перед завтраком, раз вам хочется. Маленькие англичане только того и ждали. Ронни мигом сбросил свой нехитрый костюм и через секунду уже плескался в воде; Шейла запуталась в платье, пришлось ей помочь. С минуту Хоуард, забавляясь, наблюдал за ними. Потом обернулся к Розе. - А ты не хочешь искупаться? - спросил он. Она покачала головой, изумленная, смущенная. - Это неприлично, мсье. Очень неприлично. Он взглянул на маленькие обнаженные тела, блестящие в солнечных лучах. - Да, - сказал он задумчиво, - пожалуй, неприлично. Но раз уж они влезли в воду, пусть купаются. - И повернулся к Пьеру. - Хочешь выкупаться? Мальчик в сером круглыми глазами смотрел на маленьких англичан. - Non, merci, monsieur, - сказал он. - Может быть, снимешь ботинки и немного пошлепаешь по воде, а? - спросил Хоуард. Мальчик неуверенно посмотрел на него, потом на Розу. - Это очень приятно, - прибавил старик и обернулся к Розе. - Отведи его к воде, Роза, пускай ополоснет ноги. Девочка сняла с Пьера ботинки и чулки, и оба стали шлепать по воде у самого берега. Хоуард вернулся в тень деревьев и опять сел так, чтобы видеть детей. Вскоре Шейла плеснула водой в Розу и Пьера, и Хоуард услышал, как Роза ее пожурила. Потом увидел - мальчик в сером, стоя на самом мелком месте, наклонился, зачерпнул горстью воды и плеснул в Шейлу. И тогда среди детской болтовни послышался совсем новый, незнакомый звук. Это смеялся Пьер. - Фу ты, черт! - произнес мужской голос позади Хоуарда. - Погляди-ка на этих ребятишек - прямо как в Брайтоне! - Плевать на ребятишек, - отозвался другой голос. - Только воду взбаламутили. Эдакую муть в радиатор не зальешь. Придется пройти немного вверх по течению. Да поскорей двинем дальше, не торчать же тут всю ночь. Хоуард круто обернулся - позади, на поляне, стояли двое, грязные, небритые, в форме английских летчиков. Один в чине капрала, другой - шофер. Старик торопливо поднялся. - Я англичанин. Вы с машиной? - залпом выговорил он. Капрал в изумлении уставился на него. - Кто вы такой, черт возьми? - Я англичанин. Двое из этих детей тоже англичане. Мы пробираемся к Шартру. - Шартр? - озадаченно переспросил капрал. - Это он про Чартере, - сказал шофер. - Я видел такое на карте. - Вы с машиной? - опять спросил Хоуард. - У нас походная мастерская, - сказал капрал, обернулся и заторопил спутника: - Тащи воду, Берт, и давай заливай, черт подери. Шофер пошел вверх по течению, размахивая ведерком. - Вы нас не подвезете? - спросил старик. - Что? Вас да еще всю ребятню? Не думаю, приятель. Далеко вам? - Мне надо вернуться в Англию. - Это не вам одному надо. - Подвезите меня только до Шартра. Говорят, оттуда идут поезда на Сен-Мало. - Вы не всему верьте, что говорят лягушатники [пренебрежительное в устах англичанина прозвище французов]. Вчера нас уверяли, мол, можно проехать через местечко под названием Сюзан, мы и заехали туда, а там полно фрицев! Они как начали по нас палить! Вы когда-нибудь водили десятитонный "лейланд", приятель? Старик покачал головой. - Ну так вот, это вам не легковушка. Берт газанул, а я выставил "брен" над ветровым стеклом и дал очередь. Мы крутанулись, как на гонках, и выскочили, только заполучили две пули в генератор, да поцарапало сзади станину Большого Герберта, это наш токарный станок, беда невелика, лишь бы офицер не заметил. Но это ж надо - послать нас туда! Сюзан это место называется, или вроде того. - А куда вы направляетесь? - спросил Хоуард. - В Брест, - ответил капрал. - Ну и названьице для города [французское Brest созвучно английскому breast - грудь], только лягушки до такого додумаются. Офицер велел, если выскочим, добираться туда, а оттуда машину морем переправят домой. - Возьмите нас с собой, - попросил Хоуард. Тот с сомнением посмотрел на детей. - Уж и не знаю, что вам сказать. Не знаю, хватит ли места. Ваши ребятишки - не англичане. - Двое - англичане. Сейчас они говорят по-французски, но это потому, что они выросли во Франции. Мимо с переполненным ведром прошел к дороге шофер. - А другие двое? - Эти - французы. - Лягушат не возьму, - сказал капрал. - У меня нет места, это раз, и потом, я так считаю, пускай остаются у себя дома. А насчет вас и двоих английских малышей - ладно, я не против. - Вы не поняли, - возразил Хоуард. - Двое французских детей на моем попечении. - И объяснил, как это получилось. - Ничего не выйдет, приятель, - сказал капрал. - Для всех у меня нет места. - Понимаю, - медленно сказал Хоуард. С минуту он отсутствующим взглядом смотрел на дорогу. - Если не хватает места, - сказал он, - может быть, отвезете в Брест четверых детей? Им много места не нужно. Я дам вам письмо к железнодорожному начальству в Бресте и письмо к моему поверенному в Англии. И дам денег на расходы. Капрал наморщил лоб. - А вас оставить здесь? - Со мной ничего не случится. Право, без них я доберусь быстрей. - Это что же, взять двоих лягушат вместо вас? Так, что ли? - Со мной ничего не случится. Я прекрасно знаю Францию. - Не валяйте дурака. Что я стану делать с четырьмя ребятишками, когда у меня подмоги один Берт? - Он круто повернулся. - Ладно. Одевайте их, да поживей, я не стану ждать всю ночь. И пускай не трогают станок, не то всыплю им по первое число. Он зашагал к машине. Хоуард поспешил к отмели и позвал детей. - Одевайтесь скорей, - сказал он. - Мы поедем на грузовике. Ронни подбежал к нему совершенно голый. - Правда? А какой марки? Можно, я сяду рядом с шофером, мистер Хоуард? Шейла, тоже голая, эхом отозвалась: - Можно, и я сяду рядом с шофером? - Идите одевайтесь, - повторил старик. И обернулся к Розе: - Надень чулки, Роза, и помоги Пьеру. Нам нужно спешить. Он подгонял детей, как только мог, но одежда прилипала к их мокрым телам, а полотенца у него не было. Он еще не кончил, а те двое подошли и стали торопить его, им не терпелось тронуться в путь. Наконец-то дети готовы. - А коляску взять можно? - робко спросил старик. - Некуда нам брать это барахло, приятель, - сказал капрал. - Она гроша ломаного не стоит. - Да, знаю, - согласился Хоуард. - Но если придется опять идти пешком, я повезу в ней маленьких. - Сунем ее на крышу, - вмешался шофер, - она отлично там поедет, капрал. Мы все поплетемся пешком, если не добудем горючки. - Тьфу ты, черт, - буркнул капрал. - Хороша походная мастерская! Понатыкано со всех сторон барахла, как на елке. Ладно, сажай ее на крышу. И повел всех к шоссе. Огромный грузовик стоял у обочины, движение обтекало его. Внутри все сплошь забито было механизмами. Громадный "Герберт", токарный станок, возвышался посередине. В одном конце разместились шлифовальный круг и механизм для притирки клапанов, в другом - небольшой опиловочный станок. Под "Гербертом" находилась генераторная установка, над ним - широкий распределительный щит. Остаток свободного места занимали вещевые мешки капрала и водителя. Хоуард поспешно вытащил из коляски свертки с едой и посмотрел, как ее водружают на крышу грузовика. Потом помог детям втиснуться среди механизмов. Капрал наотрез отказался посадить их рядом с шофером. - У меня там пулемет, понятно? Нечего ребятишкам вертеться под руками, если мы напоремся на фрицев. - Понимаю, - сказал Хоуард. Он утешил Ронни и сам вскарабкался в машину. Капрал посмотрел, как они уселись, обошел машину кругом и сел рядом с шофером; грузовик заурчал и тяжело вклинился в общий поток на шоссе. Лишь через полчаса старик спохватился, что второпях они позабыли на берегу Шейлины штанишки. Итак, они едут. В машине тесно, неловко. Хоуарду негде сесть поудобней и отдохнуть, он скорчился в три погибели, опираясь коленями на чей-то вещевой мешок. Детям, при их малом росте, все же удобнее. Старик достал припасы и дал им немного поесть и выпить по нескольку глотков оранжада. Розе он посоветовал есть поменьше, и ее ничуть не укачало. Хоуард заранее достал из коляски шоколад Пьера и после этого завтрака дал его малышу, ведь так оно и полагалось. Мальчик торжественно принял шоколадку и сунул в рот; Хоуард, глядя на него, внутренне усмехнулся. Роза с улыбкой наклонилась к малышу. - Вкусно, Пьер, правда? Он серьезно кивнул. - Очень вкусно, - прошептал он. Скоро доехали до Монтаржи. Капрал приотворил дверцу в перегородке, которая отделяла мастерскую от кабины водителя, и спросил Хоуарда: - Вы здесь бывали, приятель? - Только проездом, много лет назад, - ответил старик. - Не знаете, где тут заправочная, черт ее дери? Нам хоть тресни надо добыть горючего. Хоуард покачал головой. - Право, не знаю. Если хотите, у кого-нибудь спрошу. - Ух ты. Вы так здорово говорите по-французски? - Они все говорят по-французски, капрал, - вставил водитель. - Даже малыши. Капрал обернулся к Хоуарду: - Только прижмите детишек к полу, приятель, вдруг напоремся на фрицев, как там, в Сюзане. Старик был ошеломлен. - Не могли же немцы пройти так далеко на запад... Однако он заставил детей лечь на пол, что им показалось превеселой забавой. Так, с приглушенным визгом и смехом, они вкатили в Монтаржи, и машина остановилась на перекрестке в центре города. По просьбе капрала старик вылез и спросил дорогу к военной заправочной станции. Местный булочник посоветовал ехать в северную часть города; Хоуард взобрался в кабину и объяснил водителю, как проехать. Без особого труда разыскали французский автопарк, и Хоуард с капралом отправились к здешнему начальнику, лейтенанту. Тот наотрез отказался дать горючее. Город эвакуируется, сказал он. Если у них нет бензина, пускай бросают машину и идут на юг. Капрал яростно выругался, так выругался, что Хоуард только вздохнул - слава богу, маленькие англичане остались в машине, вдруг бы они что-то поняли. - Я должен доставить эту чертову колымагу в Бреет, - заявил под конец капрал. - Черта с два я брошу ее и удеру, так я его и послушал. - Потом очень серьезно сказал Хоуарду: - Вот что, приятель, вам с детишками, пожалуй, и правда лучше поскорей топать отсюда. Не к чему вам встречаться с фрицами. - Если здесь нет бензина, так и вы могли бы пойти с нами, - сказал старик. - Вы не понимаете, приятель, - ответил тот. - Я в лепешку расшибусь, а доставлю эту чертовщину в Брест. Моего Большого Герберта. Вы, может, не разбираетесь в токарных станках, но этому Герберту цены нет. Верно вам говорю. Машины нужны дома. В лепешку расшибусь, а доставлю Герберта домой. Должен доставить. Должен! Фрицы его не получат! Черта с два! Он обвел взглядом парк. Тут было полно дряхлых, грязных французских грузовиков; быстро уходили прочь последние солдаты. Лейтенант, который отказал им, уехал на маленьком "ситроене". - Бьюсь об заклад, где-нибудь еще найдется горючка, - пробормотал капрал. И круто обернулся. - Эй, Берт! Поди сюда! Они стали рыскать среди машин. Ни колонки, ни склада горючего не нашли, но вскоре Хоуард увидел, что они хлопочут у брошенных грузовиков, переливают остатки из баков в бидон. Выцеживая понемногу тут и там, они собрали около восьми галлонов бензина и перелили в громадный бак "лейланда". Больше найти не удалось. - Не больно много, - сказал капрал. - Может, миль на сорок хватит. Все лучше, чем кукиш без масла. Дай-ка сюда эту чертову карту, Берт. Чертова карта подсказала им, что в двадцати пяти милях находится Питивье. - Поехали. И они снова двинулись на запад. Стало нестерпимо жарко. Борта машины были деревянные, откидные, когда токарный станок работал, они откидывались, и было где повернуться. За эти деревянные стены почти не проникал свет; среди станков было темно, душно, воняло машинным маслом. Дети как будто не слишком страдали от этого, но для старика поездка была мучительна. Вскоре у него уже разламывалась голова, руки и ноги ныли, оттого что сидел он скорчившись, в самой неудобной позе. Дорога к Питивье была зловеще пуста, грузовик шел очень быстро. Порой низко над дорогой проносился самолет, и один раз совсем рядом раздался треск пулеметной очереди. Хоуард наклонился к окошку возле шофера. - Немецкий бомбардировщик, - сказал капрал. - Фрицы их называют "штукас". - Это он в нас стрелял? - Ага, только он был за сто миль. Капрал, видно, не особенно встревожился. Через час, проделав двадцать пять миль после Монтаржи, подъехали к Питивье. Остановились у обочины в полумиле от городка и стали совещаться. На дороге, что протянулась перед ними до первых домов, ни души. В городке не заметно никакого движения. Под ослепительным полуденным солнцем он казался вымершим. Они смотрели на все это в нерешительности. - Не нравится мне здесь, - промолвил капрал. - Что-то неладно. - Никого не видать, вот что чудно, - сказал водитель. - Может, тут полно фрицев, а, капрал? Только не показываются? - Кто его знает... Хоуард пригнулся к дверце в перегородке, сказал: - Пожалуй, я пойду вперед, посмотрю, а вы пока подождите здесь. - Вот так один и пойдете? - Я думаю, особой опасности нет. Везде столько беженцев... думаю, это не очень опасно. Лучше я пойду и посмотрю, а то поедем - и вдруг в нас начнут стрелять. - Дело говорит, - сказал водитель. - Если тут и впрямь засели фрицы, на этот раз можно и не выскочить. Минуту-другую они это обсуждали. Дороги другой нет, надо либо пересечь город напрямик, либо вернуться на десять миль в сторону Монтаржи. - А это тоже не сахар, - сказал капрал. - Скорей всего фрицы идут за нами по пятам, вот мы на них и наскочим. - Он помедлил в нерешимости и наконец сказал: - Ладно, приятель, суньтесь туда, поглядите, как и что. Если все в порядке, подайте знак. Махните чем-нибудь, мол, можно ехать. - Мне придется взять детей с собой, - сказал старик. - Тьфу, пропасть! Не торчать же мне тут до ночи, приятель. - Я не могу разлучаться с детьми, - пояснил старик. - Понимаете ли, они на моем попечении. Вот как у вас токарный станок. Водитель расхохотался. - Здорово сказано, капрал! Это как у нас с Гербертом! - Ладно, - буркнул капрал. - Только поживей. Старик вылез из машины, одного за другим снял детей на пыльную, пустынную, раскаленную солнцем дорогу. И двинулся с ними к городу, ведя двух малышей за руки, и с беспокойством думал, что, если теперь надо будет расстаться с грузовиком, он неизбежно потеряет и коляску. Он торопился изо всех сил, но в город они вошли только через двадцать минут. Немцев не было видно. Похоже, и все жители покинули городок; только из-за занавесок или приотворенных дверей лавчонок украдкой поглядели на проходящего Хоуарда две-три дряхлые старухи. В канаве у дороги, ведущей на север, жевал какую-то дрянь грязный, оборванный ребенок в одной рубашонке, даже не разобрать, мальчик или девочка. В нескольких шагах дальше на дороге валялась наполовину оттащенная с мостовой дохлая лошадь, вздувшаяся и смрадная. Эту падаль рвала собака. Грязный, убогий городишко этот показался Хоуарду отвратительным. Он окликнул старуху, которая выглянула из дверей: - Есть здесь немцы? - Они идут с севера, - дребезжащим голосом отозвалась старуха. - Будут всех насиловать, потом застрелят. Хоуарду ответ показался бессмысленным. - А вы уже видели в городе хоть одного немца? - спросил он. - Вот один. Старик вздрогнул, оглянулся. - Где? - Вон. - Иссохшей трясущейся рукой она показала на ребенка в канаве. - Это? Старуха, должно быть, помешалась от страха перед захватчиками. - Он говорит только по-немецки. Он из шпионской семьи. - Старуха вцепилась в руку Хоуарда, она, видно, совсем выжила из ума. - Кинь в него камнем, прогони его, - потребовала она. - Надо прогнать, не то он приведет ко мне в дом немцев. Хоуард стряхнул ее руку. - Были здесь немецкие солдаты? Вместо ответа старуха принялась визгливо осыпать ужасающими проклятиями ребенка в канаве. Ребенок - наверно, мальчик, решил Хоуард, - поднял голову и посмотрел на нее с младенчески откровенным презрением. Потом опять взялся за свою омерзительную еду. От старой ведьмы больше ничего не удалось добиться; ясно одно: немцев в городе нет. Хоуард пошел было прочь, но тут что-то загремело - большой камень прокатился по мостовой возле "немецкого шпиона". Ребенок отбежал с полсотни шагов и опять присел на обочине. Старик возмутился, но у него были другие заботы. - Присмотри пока за детьми, - сказал он Розе. - Не позволяй им никуда отходить и ни с кем говорить. И он заторопился назад по дороге, по которой они вошли в Питивье. Шагов через триста он увидел на краю дороги полумилей дальше знакомый грузовик. Он помахал шляпой, и машина двинулась к нему; тогда он повернулся и пошел назад к тому месту, где оставил детей. Машина нагнала его близ перекрестка посреди города. Из кабины высунулся капрал. - Найдется здесь горючее, как по-вашему? - Не знаю. Не стоило бы надолго здесь задерживаться. - Это верно, - проворчал шофер. - Надо выбираться отсюда. По мне, городишко выглядит неважно. - Заправиться-то надо. - Галлонов пять еще осталось. Хватит до Анжервиля. - Ладно. - Капрал обратился к Хоуарду: - Сажайте ребятню в кузов и поехали. Хоуард оглянулся. На том месте, где он оставил детей, никого не было; он осмотрелся - вот они, дальше на дороге, стоят возле "немецкого шпиона", а тот горько, жалобно плачет. - Роза! - крикнул Хоуард. - Иди сюда. Приведи детей. - Il est blesse! [Он ранен! (фр.)] - тоненько закричала она в ответ. - Иди сюда! - опять крикнул Хоуард. Дети смотрели на него, но не трогались с места. Он поспешил к ним. - Почему вы не идете, когда я вас зову? Роза повернулась к нему, вся красная от негодования. - В него бросили камнем и ушибли. Я сама видела. Нехорошо так делать. Да, сзади по шее ребенка на грязные лохмотья стекала липкая струйка крови. Внезапное отвращение к этому городишке охватило старика. Он достал носовой платок и промокнул рану. - Нехорошо бросаться камнями, мсье, а еще взрослая женщина, - сказала Роза. - Это скверное, дрянное место, раз тут так поступают. - Возьмем его с собой, мистер Хоуард, - сказал Ронни. - Пускай он сядет с другого конца на мешок Берта, возле электромотора. - Он здешний, - ответил старик. - Мы не можем увезти его отсюда. Но при этом подумал, что милосерднее взять ребенка с собой. - Совсем он не здешний, - возразила Роза. - Он здесь только два дня. Так сказала та женщина. Позади раздались торопливые тяжелые шаги и голос капрала: - Да скоро вы, черт возьми? Хоуард обернулся к нему. - В ребенка бросают камнями, - и он показал рану на шее мальчика. - Кто бросает камнями? - Здешние жители. Они думают, что он немецкий шпион. - Кто, этот? - изумился капрал. - Да ему лет семь, не больше. - Я видел, кто его ранил, - вмешался Ронни. - Женщина вон из того дома. Бросила камень и попала в него. - Чертова кукла, - сказал капрал и обернулся к Хоуарду. - Надо двигать, да поживей. - Понимаю... - старик колебался. - Что же делать? Оставить его в этом дрянном городишке? Или взять с собой? - Возьмем, если хотите. Он много не нашпионит. Старик наклонился к мальчику. - Хочешь поехать с нами? - спросил он по-французски. Мальчик ответил что-то на другом языке. - Sprechen Sie deutsch? [Говоришь ты по-немецки? (нем.)] - спросил Хоуард. Больше он сейчас ни слова не помнил по-немецки и ответа не получил. Он выпрямился, угнетенный свалившейся на него новой заботой. - Возьмем его, - сказал он негромко. - Если оставить его здесь, его скорее всего убьют. - Если мы сейчас же не двинемся, явятся фрицы и перебьют нас всех, - заметил капрал. Хоуард подхватил "шпиона", тот молча покорился; они поспешили к грузовику. От ребенка скверно пахло, он был явно вшивый; старик отвернулся, его чуть не стошнило. Может быть, в Анжервиле есть монахини, которые позаботятся об этом найденыше. Пожалуй и Пьера можно будет им отдать, хотя Пьер почти не доставляет хлопот. Детей усадили в машину; старик взобрался следом, капрал сел рядом с шофером. Огромный грузовик пересек дорогу, ведущую прочь от Парижа, и двинулся к Анжервилю, до которого оставалось семнадцать миль. - Если не заправимся в Анжервиле, здорово сядем в лужу, - сказал водитель. В машине старик, окруженный детьми, скорчился у "Герберта" и вытащил клейкую плитку шоколада. Он отломил пять кусочков; едва "немецкий шпион" понял, что это такое, он протянул перепачканную руку и что-то пробормотал. Жадно съел свою долю и снова протянул руку. - Подожди немного. - Хоуард раздал шоколад остальным детям. - Merci, monsieur, - прошептал Пьер. Роза наклонилась к нему: - Съешь после ужина, Пьер? Попросим мсье дать тебе шоколадку после ужина, да? - Только в воскресенье, - прошептал малыш. - В воскресенье мне можно шоколад после ужина. Сегодня воскресенье? - Я не помню, какой сегодня день, - сказал Хоуард. - Но, я думаю, твоя мама сегодня позволила бы тебе съесть шоколад после ужина. Я отложу его для тебя на вечер. Он пошарил вокруг, достал одну из купленных утром больших твердых галет, не без труда разломил пополам и протянул половину несчастному замарашке. Мальчуган взял галету и с жадностью стал грызть ее. - Да разве так едят? - сердито сказала Роза. - Ты хуже поросенка, да, хуже поросенка. И хоть бы спасибо сказал. Мальчик посмотрел растерянно, не понимая, за что его бранят. - Ты что, совсем не умеешь себя вести? - продолжала Роза. - Надо сказать так: je vous remercie, monsieur, - с поклоном обратилась она к Хоуарду. Французская речь не дошла до мальчика, но движения нельзя было не понять. Он явно смутился. - Dank, mijnheer, - пробормотал он. - Dank u wel [Спасибо, сударь. Большое спасибо (голл.)]. Хоуард в недоумении поднял брови. Мальчик говорит на каком-то северном языке, но не по-немецки. Может быть, это фламандский, валлонский или даже голландский. Разница невелика, все равно он, Хоуард, не знает ни слова ни на одном из них. Машина шла быстро, после полудня стало еще жарче. Окошко в кабину водителя было открыто; порой старик наклонялся и из-за спин водителя и капрала смотрел вперед. Дорога была подозрительно пуста. Обогнали всего лишь нескольких беженцев, редко-редко проезжала по своим обычным делам крестьянская повозка. Солдат не видно, и ничего похожего на людской поток, каким запружено было шоссе между Жуаньи и Монтаржи. Казалось, вся округа опустела, будто вымерла. За три мили до Анжервиля капрал обернулся и в окошко сказал Хоуарду: - Подъезжаем к городу. Надо тут добыть горючее, не то нам крышка. - Если вы увидите кого-нибудь на дороге, я у них спрошу, где тут интендантская база. - Ладно. Через несколько минут подъехали к одинокой ферме. Рядом стояла машина и какой-то человек переносил из нее во двор мешки с зерном или сеном. - Остановитесь, - сказал старик водителю, - сейчас я у него спрошу. Шофер подвел грузовик к обочине и тотчас выключил мотор, экономя каждую каплю бензина. - Только с баллон осталось, - сказал он. - Этого ненадолго хватит. Хоуард вылез и пошел назад, к ферме. Хозяин, человек немолодой, лет пятидесяти, без воротничка, уже шел к их грузовику. - Нам нужен бензин, - сказал ему Хоуард. - В Анжервиле, наверно, есть интендантская база для военного транспорта? Тот уставился на него во все глаза. - В Анжервиле немцы. Короткое молчание. Старый англичанин смотрел во двор фермы, там рылась в навозе тощая свинья, копались в пыли щуплые куры. Итак, сеть вокруг него затягивается. - Давно они здесь? - спросил он негромко. - С утра, спозаранку. Пришли с севера. Что тут скажешь. - У вас нет бензина? Я куплю все, сколько у вас есть, по любой цене. Глаза крестьянина вспыхнули. - Сто франков литр. - Сколько у вас есть? Тот посмотрел на стрелку указателя на треснувшей приборной доске. - Семь литров. Семьсот франков. Неполных полтора галлона, с этим десятитонный "лейланд" далеко не уйдет. Хоуард вернулся к капралу. - К сожалению, новости неважные, - сказал он. - В Анжервиле немцы. Помолчали. - Черт подери совсем, - сказал наконец капрал. Сказал очень тихо, словно разом безмерно устал. - И много их тут? Хоуард окликнул крестьянина и спросил его об этом. Потом сказал: - Он говорит, полк. Вероятно, он имеет в виду - около тысячи. - И пришли, видно, с севера, - сказал водитель. Прибавить было нечего. Старик объяснил, как обстоит дело с бензином. - От этого толку чуть, - сказал капрал. - С тем, что у нас есть, хватит миль на десять, не больше. - И обернулся к водителю. - Давай карту, чтоб ей... Они склонились над картой; Хоуард поднялся в кабину и тоже стал ее изучать. Между, ними и городом никакого объезда, и позади по крайней мере на семь миль ни одного поворота к югу. - Все так, - сказал шофер. - Пока мы сюда ехали, я с этой стороны ни одной дороги не видал. - А если повернем обратно, напоремся на фрицев, - спокойно сказал капрал. - Они ж следом идут, из той гнусной дыры. Ну где старикан подцепил оборвыша, шпиона этого. - Все так, - сказал шофер. - Покурить есть? - спросил капрал. Шофер достал сигарету; капрал закурил, выпустил длинную струю дыма. - Что ж, - сказал он. - Стало быть, крышка. Старик и водитель промолчали. - Я хотел доставить домой Большого Герберта, - сказал капрал. - Хотел привезти в целости и сохранности, сроду ничего так не хотел. - Он повернулся к Хоуарду. - Верно вам говорю. Да вот не вышло. - Очень вам сочувствую, - мягко сказал старик. Тот встряхнулся. - Не всегда оно выходит, чего больше всего хочется... Э, да что толковать, раз не судьба. И спрыгнул из кабины на дорогу. - Что вы намерены делать? - спросил Хоуард. - Сейчас покажу. - Он подвел старика к борту огромной машины, примерно к середине. Со стороны шасси торчала маленькая ярко-красная рукоятка. - Я намерен дернуть вот эту штуковину и дать стрекача. - Тут взрывчатка, - пояснил из-за плеча Хоуарда водитель. - Дернешь рукоять - и все разнесет к чертям. - Ну, пошли, - сказал капрал. - Выгружайте ребятню. Я и рад бы еще малость вас подвезти, приятель, да не получается. - А сами вы что станете делать? - спросил Хоуард. - Потопаем к югу, может, и обгоним фрицев. - Капрал замялся. - С вами ничего не случится, - сказал он чуть смущенно. - При вас детишки, вас не тронут. - С нами ничего не случится, - повторил старик. - За нас не беспокойтесь. А вам надо вернуться на родину, чтобы воевать дальше. - Первым долгом надо удрать от фрицев. Они сняли детей на дорогу; потом стащили с крыши "лейланда" коляску. Хоуард собрал свои скудные пожитки, погрузил в коляску, записал адрес капрала в Англии и дал ему свой. Больше тянуть было незачем. - Счастливо, приятель, - сказал капрал. - Когда-нибудь увидимся. - Счастливо, - отозвался старик. Он собрал детей и медленно двинулся с ними по дороге к Анжервилю. Немножко поспорили из-за того, кому везти коляску, кончилось тем, что повезла Шейла, а Ронни советом и делом ей помогал. Роза шла рядом с ними и вела за руку Пьера; грязный маленький иностранец в нелепом балахоне плелся позади. Где-то как-то придется его вымыть, уныло подумал Хоуард. Мало того, что он грязный и вшивый, на шее сзади и на рваной рубахе запеклась кровь из раны. Шли, как всегда, медленно. Порой Хоуард оглядывался на недавних попутчиков, они хлопотали подле грузовика, должно быть, отбирали самое необходимое из своего снаряжения. Потом один, водитель, с узелком в руках зашагал через поле к югу. Другой, согнувшись, что-то делал у машины. Но вот он выпрямился и кинулся прочь от дороги вслед за водителем. Он бежал неуклюже, спотыкался; пробежал шагов триста, и тут прогремел взрыв. Из машины вырвалось пламя. В воздух взлетели обломки и посыпались на дорогу и в поле; потом громадная машина как-то осела. Показался первый язычок огня, и вся она запылала. - Ого! - сказал Ронни. - Он взорвался, мистер Хоуард? - Он сам взорвался, мистер Хоуард? - подхватила Шейла. - Да, - хмуро сказал старик. - Так получилось. - Над дорогой поднялся столб густого черного дыма. Хоуард отвернулся. - Не думайте больше об этом. Впереди, в двух милях, уже виднелись крыши Анжервиля. Да, сеть вокруг него затянулась. С тяжелым сердцем вел он детей к городу. 6 Тут я прервал его рассказ. - Это довольно близко, - выдохнул я. Мы выпрямились в креслах перед камином и прислушивались к нарастающему визгу бомбы. Она разорвалась поблизости, что-то с грохотом обрушилось, и тут же раздался второй разрыв, совсем рядом. Мы застыли не шевелясь, а здание клуба шатнулось от взрыва, со звоном посыпались стекла, и уже нарастал пронзительный визг третьей бомбы. Она разорвалась по другую сторону клуба. - Попали в вилку, - сказал Хоуард, и я тоже вздохнул с облегчением. - Теперь пронесло. Четвертая бомба упала много дальше, и наступила тишина, только трещали зенитки. Я поднялся и вышел в коридор. Там была тьма. Стеклянную дверь, ведущую на маленький балкон, сорвало с петель, я вышел и огляделся по сторонам. Небо над городом густо багровело заревами пожаров. В нем повисли три осветительные ракеты и заливали все вокруг нас яркой желтизной; трещали зенитки, пытаясь их сбить. Совсем рядом на улице разгорался еще один пожар. Я обернулся, сзади подошел Хоуард. - Довольно жаркий вечер, - сказал он. Я кивнул. - Может быть, хотите пойти в убежище? - А вы? - Едва ли там безопаснее, чем здесь, - сказал я. Мы спустились в вестибюль посмотреть, не надо ли чем-нибудь помочь. Но там делать было нечего, и скоро мы вернулись в кресла у камина и налили еще по стакану марсалы. - Рассказывайте дальше, - попросил я. - Надеюсь, я вам не слишком наскучил? - неуверенно сказал старик. Анжервиль - городок на дороге между Парижем и Орлеаном. Хоуард с детьми пустился в путь около пяти часов дня, было жарко и пыльно. То был едва ли не самый тяжелый час в его жизни, сказал он мне. С самого отъезда из Сидотона он направлялся домой, в Англию; и день ото дня сильней одолевал его страх. До сих пор казалось невероятным, что он не достигнет цели, как бы ни был тяжек путь. А теперь он понял - не пробраться. Между ним и Ла-Маншем - немцы. Он идет в Анжервиль, а там его ждет концлагерь и скорее всего смерть. Само по себе это не слишком его угнетало. Он был стар и устал; если теперь настанет конец, он не так уж много потеряет. Еще несколько дней половить рыбу, еще немного похлопотать в саду... Но дети - другое дело. Их надо как-то уберечь. Розу и Пьера можно передать французской полиции; рано или поздно их вернут родным. Но Шейла и Ронни... как быть с ними? Что с ними станется? А новый спутник, замарашка, которого забросали камнями обезумевшие от ужаса, ослепленные ненавистью старухи? Что будет с ним? Мысли эти совсем измучили старика. Оставалось одно - идти прямиком в Анжервиль. Позади немцы - и на севере, и на востоке, и на западе. Кинуться без дороги на юг, как те двое с "лейланда", нечего и пробовать: от передовых частей захватчика не уйти. Лучше уж не сворачивать, мужественно идти навстречу судьбе и собрать все силы, лишь бы помочь детям. - Слышите, музыка, - сказал Ронни. До города оставалось примерно полмили. Роза радостно вскрикнула: - Ecoute, Pierre, - она наклонилась к малышу. - Ecoute! [Слушай, Пьер. Слушай! (фр.)] - А? - Хоуард очнулся от задумчивости. - Что такое? - В городе музыка играет, - объяснил Ронни. - Можно, мы пойдем послушаем? Но у старика ухо было не такое чуткое, и он ничего не расслышал. Лишь когда уже вступили в город, он уловил мелодию Liebestraum [сон любви (нем.)]. Входя в Анжервиль, они миновали длинную вереницу заляпанных грязью грузовиков - машины по очереди подъезжали к придорожному гаражу и заправлялись у колонки. Кругом сновали солдаты; сперва они показались Хоуарду какими-то странными, и вдруг он понял: вот оно, то, что он уже час готовился увидеть, - перед ним немецкие солдаты. На них серо-зеленая форма с отложным воротником и накладными карманами, справа на груди нашивка - орел с распростертыми крыльями. У некоторых голова непокрыта, на других стальные немецкие каски, которые ни с чем не спутаешь. Лица у солдат мрачные, усталые, застывшие, и двигаются они точно автоматы. - Это швейцарские солдаты, мистер Хоуард? - спросила Шейла. - Нет, - сказал он, - не швейцарские. - У них такие же каски, - сказал Ронни. - А какие это солдаты? - спросила Роза. Хоуард собрал детей в кружок. - Послушайте, - сказал он по-французски. - Не надо бояться. Это немцы, но они вам ничего плохого не сделают. Они как раз проходили мимо небольшой группы немцев. От группы отделился Unterfeldwebel [фельдфебель (нем.)] и подошел; на нем были высокие черные сапоги, бриджи в пятнах машинного масла. - Вот это правильно, - сказал он, жестко выговаривая французские слова. - Мы, немцы, - ваши друзья. Мы принесли вам мир. Очень скоро вы опять сможете вернуться домой. Дети непонимающе уставились на него. Возможно, они и вправду не поняли, слишком плохо он говорил по-французски. - Будет очень хорошо, когда у нас опять настанет мир, - ответил по-французски Хоуард. Незачем было выдавать себя раньше времени. Немец оскалился в натянутой, механической улыбке. - Вы издалека? - Из Питивье. - Так далеко пешком? - Нет. Нас подвез грузовик, он сломался за несколько миль отсюда. - So [так (нем.)], - сказал немец. - Значит, вы голодные. На площади есть питательный пункт, идите туда. - Je vous remercie [благодарю вас (фр.)], - сказал Хоуард. Что еще он мог сказать? Тот был польщен. Обвел всех взглядом, поморщился при виде оборвыша. Шагнул к нему, не слишком резко приподнял ему голову и оглядел рану на шее. Потом посмотрел на свои руки и брезгливо их вытер. - So, - сказал он. - Возле церкви стоит полевой госпиталь. Сведите его к Sanitatsunteroffizier [фельдшеру (нем.)]. Он кивком отпустил их и вернулся к своим. Еще двое или трое солдат окинули Хоуарда с детьми беглым равнодушным взглядом, но никто больше с ними не заговорил. Прошли к центру города. На перекрестке, где дорога на Орлеан сворачивала влево, а дорога на Париж вправо, высилась серая церковь, перед нею раскинулась базарная площадь. Посреди площади играл оркестр. Это был немецкий военный оркестр. Десятка два солдат стояли и играли - упрямо, старательно: они выполняли свой долг перед фюрером. На всех пилотки, на плечах серебряные кисточки. Дирижировал фельдфебель. Он стоял на небольшом возвышении, любовно сжимая кончиками пальцев дирижерскую палочку. Грузный, немолодой, размахивая руками, он поворачивался то вправо, то влево и благожелательно улыбался слушателям. Позади оркестра разместилась колонна броневиков и танков. Слушатели почти сплошь были французы. Были тут и несколько серолицых равнодушных немецких солдат, они казались смертельно усталыми; остальные - местные жители, мужчины и женщины. Они стояли вокруг, с любопытством рассматривали непрошеных гостей, поглядывали на танки, исподтишка изучали чужую форму и снаряжение. - Вот он, оркестр, мистер Хоуард, - сказал Ронни по-английски. - Можно, мы пойдем послушаем? Старик поспешно оглянулся. Кажется, никто не слышал. - Потом, - сказал он по-французски. - Сначала надо этому мальчику перевязать шею. Он повел детей прочь от толпы. - Старайся не говорить по-английски, пока мы здесь, - негромко сказал он Ронни. - Почему, мистер Хоуард? - А мне можно говорить по-английски, мистер Хоуард? - вмешалась Шейла. - Нет, - сказал он. - Немцы не любят тех, кто говорит по-английски. Шейла по-английски же спросила: - А если Роза будет говорить по-английски? Проходившая мимо француженка с любопытством посмотрела на них. Старик подавил досаду - что поделаешь, они только дети. - Если ты будешь разговаривать по-английски, я найду лягушонка и суну тебе в рот, - пригрозил он. - Ой-ой, слышишь, что говорит мсье! - воскликнула Роза. - Лягушонка в рот!! Вот ужас-то! И, смеясь и ужасаясь, дети заговорили по-французски. Полевой госпиталь расположился позади церкви. Пока Хоуард с детьми шел туда, каждый встречный немецкий солдат улыбался им той же натянутой механической улыбкой. В пер