,
будто ваша пижама в идеальном порядке - я вам вовек  не  прощу.  И  потом,
леди  Хартмен  мечтает  починить  ваши  кальсоны.  Она  пока  об  этом  не
подозревает, но это чистая правда.
   - Придется поверить вам на слово.
   В этот вечер Мойра отвезла Дуайта на станцию  в  своей  тележке.  И  на
прощанье сказала:
   - Буду ждать вас во вторник днем на Бервикской станции.  Если  сможете,
дайте мне знать по телефону,  каким  поездом  приедете.  Если  не  сможете
позвонить, я буду там ждать часов с четырех.
   Он кивнул.
   - Я позвоню. Так вы всерьез хотите, чтоб я привез все в починку?
   - Если не привезете, вовек вам не прощу.
   - Хорошо. - Дуайт запнулся, докончил нерешительно: - Пока вы доедете до
дому, уже стемнеет. Будьте осторожны.
   Мойра улыбнулась:
   - Ничего со мной не случится. До вторника. Спокойной ночи, Дуайт.
   - Спокойной ночи, - вымолвил он, словно вдруг охрипнув.
   Мойра покатила прочь. Тауэрс стоял и смотрел вслед, пока ее тележка  не
скрылась за поворотом.
   Было уже  десять  вечера,  когда  Мойра  въехала  на  задворки  усадьбы
Дэвидсонов. Ее отец услыхал топот копыт, вышел и помог ей распрячь  лошадь
и завести тележку в сарай. Пока они в полутьме заталкивали ее  под  крышу,
Мойра сказала:
   - Я пригласила к нам дня на два Дуайта Тауэрса. Он приедет во вторник.
   - Сюда, к нам? - удивленно переспросил отец.
   - Да. У них там отпуск перед каким-то новым походом. Ты ведь не против?
   - Конечно, нет. Лишь бы ему тут не было  скучно.  Чем  ты  станешь  его
занимать с утра до вечера?
   - Я ему  сказала,  что  он  может  править  волом  на  выгонах.  Он  не
белоручка.
   - Вот если бы кто-нибудь помог мне заготовить силос, - сказал отец.
   - Ну, я думаю, он и это сумеет. В конце концов, если  уж  он  управляет
атомной подводной лодкой, так неужели не научится работать лопатой.
   Они вошли в дом. Позже в этот вечер мистер Дэвидсон сказал жене, какого
надо ждать гостя. Новость произвела надлежащее впечатление.
   - По-твоему, за этим что-то кроется? - спросила жена.
   - Не знаю, - был ответ. - Ей-то он наверняка нравится.
   - После того молодого Форреста, помнишь, перед войной, у  нее  не  было
постоянных поклонников.
   Муж кивнул.
   - Форреста помню. Всегда был о нем невысокого мнения.  Хорошо,  что  из
этого ничего не вышло.
   - Просто она любила разъезжать на его шикарной машине, - заметила  мать
Мойры. - Сомневаюсь, чтобы он был ей так уж мил.
   - А у этого подводная лодка, - подсказал отец. - Пожалуй, и с ним то же
самое.
   - Но он не может носиться в ней по дорогам со скоростью девяносто  миль
в час, - заметила  мать  и,  подумав,  прибавила:  -  Правда,  теперь  он,
наверно, овдовел.
   Муж кивнул.
   - Все говорят, он человек очень порядочный.
   - Надеюсь, из этого выйдет толк, - вздохнула мать. - Как бы  я  хотела,
чтоб она остепенилась, вышла бы счастливо замуж, пошли бы дети...
   - Если ты хочешь на все это  поглядеть,  придется  ей  поторопиться,  -
заметил отец.
   - О, господи, я все забываю. Но ты же понимаешь, про что я.
   Тауэрс приехал во вторник; Мойра встретила его с  тележкой,  в  которую
заложена была серая кобылка. Он вышел из вагона, огляделся, вдохнул теплую
душистую свежесть.
   - А славные у вас тут места, - сказал он. - В какой стороне ваша ферма?
   Мойра показала на север.
   - Вон там, до нее около трех миль.
   - На тех холмах?
   - Не на самом верху. Только немного подняться.
   Дуайт закинул свой чемодан в коляску, затолкал под сиденье.
   - И это все, что вы привезли? - строго спросила Мойра.
   - Вот именно. Полно всякой рвани.
   - Тут много не уместится. Уж наверно у вас куда больше такого, что надо
чинить.
   - Ошибаетесь. Я привез все как есть. Честное слово.
   - Надеюсь, вы меня не обманываете.
   Они уселись и покатили к Бервику. И через минуту у Дуайта вырвалось:
   - Вон там бук! И еще один!
   Мойра посмотрела на него с любопытством.
   - Здесь их много растет. В горах, наверху, вероятно, холоднее.
   Дуайт как завороженный смотрел на деревья по обе стороны дороги.
   - А вот дуб, да какой огромный. Кажется, я никогда  такого  высоченного
не видал. А  там  клены!  Послушайте,  эта  дорога  -  точь-в-точь  как  в
каком-нибудь городке в Штатах!
   - Правда? - переспросила Мойра. - В Штатах тоже так?
   - В точности. Здесь у вас все деревья те же, что в северном  полушарии.
До сих пор где я ни бывал в Австралии, везде растут  только  эвкалипты  да
мимоза.
   - Вам тяжело смотреть на буки и дубы?
   - Нет, почему же. Опять увидеть наши северные деревья - радость.
   - Вокруг нашей фермы их полно, - сказала Мойра.
   Они проехали через деревню, пересекли заброшенное асфальтовое  шоссе  и
двинулись по дороге к  Харкауэю.  Вскоре  дорога  пошла  в  гору;  лошадь,
напрягаясь, замедлила шаг, видно было, хомут давит ей шею.
   - Тут нам надо идти пешком, - сказала Мойра.
   Они вылезли из тележки и пошли в гору, лошадь  вели  под  уздцы.  После
духоты верфей и жары в стальных  корабельных  корпусах  Дуайт  наслаждался
самим здешним  воздухом,  свежим,  прохладным  дыханьем  листвы.  Он  снял
куртку,  положил  в  тележку,  расстегнул  ворот  рубашки.  Чем  выше  они
поднимались, тем шире распахивался простор, открылась  равнина  до  самого
Филиппова залива, за десять миль отсюда. Они продолжали путь еще полчаса -
на ровных местах в тележке, на крутых подъемах пешком. И вскоре вступили в
край округлых, как волны,  холмов,  там  и  сям  виднелись  уютные  фермы,
аккуратные выгоны, а между ними островки кустарника и множество деревьев.
   - Какая вы счастливая, что живете не в городе, - сказал Дуайт.
   Мойра вскинула на него глаза.
   - Мы тоже любим наши края. Но, конечно, тут, в глуши, скука смертная.
   Он остановился и стал среди дороги, оглядывая приветливый мирный  край,
вольный широкий простор.
   - Кажется, никогда я не видел местности красивее, - сказал он.
   - Разве здесь красиво? - спросила  Мойра.  -  Так  же  красиво,  как  в
Америке и в Англии?
   - Ну конечно. Англию я знаю не так хорошо. Мне говорили, что  там  есть
места сказочной  прелести.  В  Соединенных  Штатах  сколько  угодно  милых
уголков, но вот такого я нигде не встречал. Нет, здесь  очень  красиво,  с
какой страной ни сравни.
   - Я рада, что вы так говорите. Понимаете, мне здесь нравится, но ведь я
ничего другого и не видала. Почему-то воображаешь, будто в Америке  или  в
Англии гораздо лучше. Будто для Австралии здесь недурно, но это еще ничего
не значит.
   Дуайт покачал головой.
   - Вы неправы, детка. Здесь очень хорошо по  любым  меркам  и  на  самый
взыскательный вкус.
   Подъем кончился. Мойра взялась за вожжи и повернула в ворота. Недлинная
подъездная дорожка, обсаженная соснами, привела к одноэтажному деревянному
дому - дом был большой,  белый,  за  ним  виднелись  разные  хозяйственные
постройки, тоже белые. По  всему  фасаду  и  по  одной  стороне  дома  шла
широкая, частью застекленная веранда. Коляска миновала дом  и  въехала  во
двор фермы.
   - Прошу прощенья, что ввожу  вас  в  дом  с  черного  хода,  -  сказала
девушка, - но серая нипочем не остановится  раньше,  раз  уж  она  почуяла
конюшню.
   Работник по имени Лу, единственный оставшийся на ферме, подошел  помочь
ей  с  лошадью,  навстречу  прибывшим   вышел   отец   Мойры.   Она   всех
перезнакомила, лошадь и тележку передали на попечение Лу  и  пошли  в  дом
представить гостя хозяйке. А позже все собрались на веранде, посидели  при
теплом свете вечернего солнца, выпили понемножку перед вечерней  трапезой.
С веранды  открывалась  мирная  картина  -  луга  и  кустарники  на  мягко
круглящихся холмах, а далеко внизу, за деревьями, равнинная ширь. И  опять
Дуайт заговорил о красоте здешних мест.
   - Да, у нас тут славно, -  заметила  миссис  Дэвидсон.  -  Но  никакого
сравнения с Англией. В Англии - вот где красиво.
   - Вы родились в Англии? - спросил американец.
   -  Я?  Нет.  Я  коренная  австралийка.  Мой  дед   приехал   в   Сидней
давным-давно, но он не из каторжников.  А  потом  он  обзавелся  землей  в
Риверайне. Кое-кто из наших родных и сейчас там живет.  -  Она  помедлила,
вспоминая. - Я только один раз побывала в Англии. Мы съездили и туда и  на
континент в 1948 году,  после  второй  мировой  войны.  Тогда  Англия  нам
показалась очень красивой. Но теперь, наверно, многое изменилось.
   Потом Мойра с матерью пошли готовить чай, а Дуайт остался на веранде  с
ее отцом. Тот сказал:
   - Позвольте предложить вам еще виски.
   - Спасибо, с удовольствием выпью.
   Было тепло и уютно сидеть в мягком предзакатном  свете  со  стаканчиком
виски. Немного погодя фермер сказал:
   - Мойра нам говорила, вы на днях плавали на север.
   Капитан кивнул.
   - Да, но мы мало что узнали.
   - Она так и сказала.
   - Стоя у берега, в перископ очень мало можно увидеть, - пояснил  Дуайт.
- Другое дело, если б там были развалины от бомбежки или что-нибудь в этом
роде. А так с виду все осталось по-прежнему. Только  люди  там  больше  не
живут.
   - Очень сильная радиоактивность?
   Дуайт кивнул.
   - Конечно, чем дальше на север, тем хуже. Когда мы были у  Кэрнса,  там
человек еще мог бы прожить несколько дней. В порту Дарвин столько никто бы
не протянул.
   - А когда вы были возле Кэрнса?
   - Почти две недели назад.
   - Надо думать, сейчас там еще хуже.
   - Вероятно. Как я понимаю, радиация усиливается неуклонно день ото дня.
В конце концов, разумеется, уровень будет один и тот же на всей Земле.
   - Говорят, как и прежде, что до нас дойдет в сентябре.
   - Думаю, правильно говорят. Это распространяется  равномерно  по  всему
свету. Похоже, все города, расположенные на одной широте, она  поражает  в
одно и то же время.
   - По радио сообщали, дошло уже до Рокхемптона.
   - Я тоже слышал, - подтвердил капитан. - И до Элис Спрингс. Надвигается
равномерно по широтам.
   Хозяин дома хмуро улыбнулся.
   - Что толку маяться этими мыслями. Выпейте еще виски.
   - Спасибо, пока больше не хочется.
   Мистер Дэвидсон налил себе еще немного.
   - Во всяком случае, наш черед придет после всех.
   - Видимо, так, - сказал Дуайт. - Если все будет  как  сейчас,  Кейптаун
выйдет из строя немного раньше Сиднея, примерно в одно время с Монтевидео.
И тогда в Африке и в Южной Америке ничего не останется. Из больших городов
Мельбурн - самый южный в мире, так что мы будем почти последними. -  Он  с
минуту подумал. - Возможно, немного дольше протянет  большая  часть  Новой
Зеландии и, конечно, Тасмания. Пожалуй, еще недели две-три. Не знаю,  есть
ли кто-нибудь в Антарктиде. Если есть, они, вероятно, проживут подольше.
   - Но из больших городов Мельбурн будет последний?
   - Сейчас похоже на то.
   Помолчали.
   - Что вы станете делать? - спросил наконец фермер. - Пойдете  на  своей
лодке дальше?
   - Я еще не решил, - медленно произнес Тауэрс. - Может быть,  мне  и  не
придется решать. Я подчиняюсь старшему по чину, капитану Шоу, он сейчас  в
Брисбене. Он едва ли оттуда двинется, потому что его корабль  двинуться  с
места не может. Возможно, он передаст мне какой-нибудь приказ. Не знаю.
   - А будь ваша воля, вы бы отсюда ушли?
   - Я еще не решил, - повторил капитан. - Много  ли  на  этом  выиграешь?
Почти сорок процентов моей команды  нашли  себе  девушек  в  Мельбурне,  а
некоторые и женились. Допустим, я направлюсь в Хобарт. Женщин  я  не  могу
взять на борт, никаким другим способом им туда не добраться, а если  бы  и
добрались, им негде там жить. Мне кажется, было бы  жестоко  на  последние
считанные дни разлучать такие пары, разве что от моряков  это  потребуется
по долгу службы. - Он поднял голову, усмехнулся. - Подозреваю, что они  бы
все равно не послушались. Большинство скорее всего дезертирует.
   - Я тоже так думаю.  Скорее  всего  для  них  женщины  окажутся  важнее
службы.
   Американец кивнул.
   - Вполне разумно. Так какой смысл отдавать приказ, если знаешь, что его
не выполнят.
   - А без этих людей ваша лодка не может выйти в море?
   - В общем, может, но только в короткий рейс. До Хобарта недалеко, часов
шесть-семь ходу. Туда можно дойти с командой всего в  двенадцать  человек,
даже меньше. При такой нехватке людей мы не станем погружаться и не сможем
идти долго. Но если и дойдем  до  Хобарта  или  даже  до  Новой  Зеландии,
скажем, в Крайстчерч, без полной команды лодка ни к чему не  пригодна,  мы
не сможем действовать. - Тауэрс докончил  не  сразу:  -  Мы  будем  просто
беженцами.
   Опять помолчали.
   - Я еще вот чему удивляюсь, - сказал наконец фермер. - Почему так  мало
беженцев. Очень мало приезжих с севера. Из Кэрнса, из Таунсвила, вообще из
тех мест.
   - Вот как? - переспросил капитан. - Но ведь в  Мельбурне  и  устроиться
негде, койки свободной не найдешь.
   - Я знаю, люди приезжали. Но можно было ждать куда больше.
   - Наверно, радио подействовало,  -  сказал  Дуайт.  -  Как-никак,  речи
премьер-министра поддерживали спокойствие. На "Эй-Би-Си" молодцы, говорили
людям чистую правду. Да и что  за  радость  -  ну,  уедешь,  бросишь  дом,
поживешь месяц или два в палатке или в машине, а потом все  равно  тебя  и
здесь настигнет то же самое.
   - Может, вы и правы, - сказал фермер. - Я слыхал, некоторые пожили  так
неделю-другую, а потом уехали обратно в Квинсленд. Только, по-моему, тут и
еще одно. Думается, никто по-настоящему не верит, что это случится -  мол,
с кем другим, только не со мной, - до последнего не верят, покуда сами  не
заболеют. А тогда уж не хватает пороху, легче остаться  дома  и  будь  что
будет. От этой болезни, когда прихватит, уже ведь не излечишься, верно?
   - Сомневаюсь. По-моему, вылечиться можно, если  уехать  туда,  где  нет
радиации, и попасть в больницу, где тебя станут правильно лечить. Сейчас в
Мельбурне довольно много таких пациентов с севера.
   - Первый раз слышу.
   - Понятно. Об этом по радио не сообщают. Да и что они выиграли?  Только
получат опять то же самое в сентябре.
   - Весело, что и говорить. Может, выпьете еще?
   - Спасибо, не откажусь. - Тауэрс поднялся и налил себе виски. - Знаете,
вот я уже привык к этой мысли, и теперь мне кажется, так  даже  лучше.  Мы
ведь все смертны, все умрем, кто раньше, кто позже. Беда была, что человек
к смерти не готов, ведь не знаешь, когда придет твой час. Ну, а теперь  мы
знаем, и никуда не денешься. Мне это вроде даже приятно.  Приятно  думать:
до конца августа я крепок и здоров, а потом  -  вернулся  домой.  Мне  это
больше по душе, чем тянуть хилому и хворому от семидесяти до девяноста.
   - Вы военный моряк, офицер. Наверно, вам такие мысли привычнее.
   - А вы хотите уехать?  -  спросил  капитан.  -  Когда  подойдет  ближе,
куда-нибудь переберетесь? В Тасманию?
   - Я-то? Бросить ферму? Нет уж. Когда оно придет, я его  встречу  здесь,
на этой самой веранде, в этом кресле, со стаканчиком виски в руке.  Или  в
собственной постели. Свой дом я не брошу.
   - Мне кажется, теперь, когда люди поняли, что этого не миновать,  почти
все так и рассуждают.
   Солнце заходило, а они все сидели на веранде, пока не вышла Мойра и  не
позвала к столу.
   - Допивайте виски и пойдемте за промокашкой, если вы еще  держитесь  на
ногах, - заявила она.
   - Как ты разговариваешь с нашим гостем? - упрекнул отец.
   - Я знаю нашего гостя куда лучше, чем ты, папочка. Он в каждый  кабачок
сворачивает, не оттащишь.
   - Скорее это ему тебя от выпивки никак не оттащить.
   И они вошли в дом.
   То были два мирных, отдохновенных дня для Дуайта  Тауэрса.  Он  передал
миссис Дэвидсон и Мойре солидный узел,  они  разобрали  белье  и  носки  и
принялись за починку. Каждый день, с рассвета и  до  сумерек,  он  помогал
Дэвидсону на ферме. Его посвятили в искусство содержать  в  чистоте  овец,
забрасывать лопатой силос в тачку и развозить по выгонам;  долгими  часами
он  ходил  рядом  с  волом  по  залитым   солнечными   лучами   пастбищам.
Благотворная перемена после  жизни  взаперти  в  подводной  лодке  или  на
корабле; по вечерам он ложился рано, спал крепким сном и со свежими силами
встречал новый день.
   В последнее утро, после завтрака, Мойра застала его на пороге чулана  -
боковушки рядом с прачечной; боковушка теперь служила складом  для  старых
чемоданов, гладильных досок, резиновых сапог и прочего хлама. Дуайт  стоял
у отворенной двери, курил и смотрел на вещи, сложенные внутри.
   - Когда в доме уборка, мы сюда сваливаем всякое барахло и обещаем  себе
отправить его на распродажу старья. А потом забываем.
   Дуайт улыбнулся:
   - У нас тоже есть такой чулан, только в нем не так много  всего.  Может
быть, потому, что мы не очень долго прожили на одном месте. - Он все еще с
любопытством разглядывал содержимое чулана, потом спросил:  -  А  чей  там
трехколесный велосипед?
   - Мой.
   - Вы, наверно, были совсем маленькая, когда на нем катались.
   Мойра мельком глянула на велосипед.
   - Теперь он кажется крохотным, да? Наверно, мне тогда было года  четыре
или пять.
   - А вот "кузнечик"! - Дуайт дотянулся, вытащил из  кучи  хлама  детский
тренажер, скрипучая пружина и подножка рыжие от ржавчины. - Сто лет  я  их
не видал. Одно время у нас в Америке детвора  просто  помешалась  на  этих
"кузнечиках".
   - У нас их одно время забросили, а потом они  опять  вошли  в  моду,  -
сказала Мойра. - Сейчас очень многие ребятишки на них скачут.
   - Сколько вам было лет, когда вы на нем прыгали?
   Мойра подумала, вспоминая.
   - Это было  после  трехколесного  велосипеда,  после  самоката,  но  до
настоящего велосипеда, двухколесного. Наверно, мне тогда было около семи.
   Дуайт все не выпускал из рук тренажер.
   - Думаю, самый подходящий возраст. А они сейчас продаются?
   - Наверно. Ребятишки на них скачут.
   Дуайт положил "кузнечик".
   - В Штатах я их уже много лет не видал. Как вы сказали, все зависит  от
моды. - Он огляделся. - А ходули чьи?
   - Были моего брата, потом перешли ко мне. Эту сломала я.
   - Значит, он старше вас?
   Мойра кивнула.
   - На два года... на два с половиной.
   - Он сейчас в Австралии?
   - Нет. Он в Англии.
   Дуайт наклонил голову: ничего путного тут не скажешь.
   - Ходули, я вижу, высокие, - заметил он. -  Тогда  вы,  наверно,  стали
постарше.
   - Да, наверно, мне было лет десять - одиннадцать.
   - Лыжи. - Он на глазок прикинул размер. - А это еще позже.
   - Да, на лыжах я стала ходить только с шестнадцати. А эти  мне  служили
до самой войны. Правда, под конец стали чуть  коротковаты.  А  та,  другая
пара - Дональда.
   Дуайт продолжал разглядывать  беспорядочную  смесь  вещей,  заполнявших
чулан.
   - Смотрите-ка, водные лыжи!
   Мойра кивнула.
   - Мы и сейчас на них катаемся...  вернее  сказать,  катались,  пока  не
началась война. - И не сразу  прибавила:  -  Раньше  мы  проводили  летние
каникулы на Баруонском мысу. Мама каждый год снимала  там  дачу...  -  Она
помолчала, вспоминая приветливый домик, и рядом  площадки  для  гольфа,  и
теплый песок пляжа, и свежесть, что обдает лицо, когда  мчишься  вслед  за
моторкой в облаке пенных брызг. - А вот этой деревянной лопаткой я строила
замки из песка, когда была совсем маленькая...
   Дуайт улыбнулся ей.
   - Занятно это - смотреть на чужие игрушки и представлять себе, как  кто
выглядел в детстве. Я прямо вижу, как  вы  в  семь  лет  скакали  на  этом
"кузнечике".
   - И ужасная была злючка. - Мойра постояла в раздумье,  глядя  на  дверь
чулана, и сказала  негромко:  -  Я  нипочем  не  позволяла  маме  отдавать
кому-нибудь мои игрушки. Говорила - пускай они достанутся  моим  детям.  А
теперь у меня детей не будет.
   - Очень печально. Но так уж оно получилось, - сказал Дуайт. И  затворил
дверь, оставляя за нею столько милых сердцу  надежд.  -  Пожалуй,  еще  до
вечера мне надо вернуться на "Скорпион", поглядеть, не затонул  ли  он  на
своей стоянке. Не знаете, когда будет дневной поезд?
   - Не знаю, но можно позвонить на  станцию  и  спросить.  А  вам  нельзя
остаться еще на один день?
   - Я бы и рад, детка, но это не  годится.  У  меня  на  столе  наверняка
скопилась куча бумаг, и они требуют внимания.
   - Насчет поезда я узнаю. А что вы будете делать сегодня утром?
   - Я обещал вашему отцу доборонить выгон на косогоре.
   - Мне надо еще примерно с час крутиться по дому. А потом я бы  походила
с вами.
   - Буду рад. Ваш вол отменный труженик, но с ним много не поговоришь.
   После  обеда  Тауэрсу  отдали  его  тщательно  починенные  вещички.  Он
поблагодарил Дэвидсонов за их доброту, уложил чемодан, и Мойра отвезла его
на станцию. В Национальной галерее  открыта  была  выставка  австралийской
духовной живописи; они условились пойти туда, пока выставка не  закрылась:
Дуайт Мойре позвонит. И вот он в поезде, возвращается в Мельбурн, к  своей
работе.
   Около шести он был уже на авианосце. Как он и  думал,  на  столе  ждала
груда бумаг и среди  них  запечатанный  конверт  с  наклейкой  "Секретно".
Тауэрс ножом взрезал конверт - в нем  оказался  проект  приказа  и  личная
записка  Главнокомандующего  военно-морскими  силами:  пусть  капитан  ему
позвонит, надо встретиться и обсудить план предстоящей операции.
   Тауэрс просмотрел план. Да, в сущности, этого он и ждал. И  такой  рейс
вполне  по  силам  "Скорпиону",  если  только  вдоль  западного  побережья
Соединенных Штатов вовсе нет  мин  -  на  взгляд  Тауэрса,  весьма  смелое
предположение.
   В тот же вечер он позвонил домой Питеру Холмсу.
   - У меня на столе план очередной операции, - сказал он.  -  И  при  нем
записка, адмирал Хартмен хочет меня принять. Хорошо бы вам завтра приехать
и тоже просмотреть этот план. А  потом  нам  бы  лучше  пойти  к  адмиралу
вместе.
   - Я буду на борту завтра рано утром, - сказал офицер связи.
   - Отлично. Мне очень неприятно отзывать вас из отпуска,  но  дело  есть
дело.
   - Ничего страшного, сэр. Правда, я еще одно дерево собирался спилить...
   На-другое утро в половине десятого Питер  сидел  в  крохотной  каюте  -
рабочем кабинете Тауэрса на авианосце - и читал проект приказа.
   - Вы ведь примерно этого и ждали, сэр? - спросил он.
   - Примерно, - подтвердил капитан. И повернулся к приставному столику. -
Вот все данные, какие у нас есть о минных полях. Вот радиостанция, которую
мы должны обследовать. Определили,  что  она  находится  где-то  в  районе
Сиэтла. Ну, это не так плохо. - Он взял со стола карту. - Вот тут помечены
минные поля пролива Хуан де Фука и Пьюгетского. Мы можем,  не  подвергаясь
опасности, пройти до самых Бремертонских  верфей.  Могли  бы  дойти  и  до
Пирл-Харбор, но этого с нас не спрашивают. А вот как с минами в  Панамском
заливе, у Сан-Диего и Сан-Франциско - об этом мы ровно ничего не знаем.
   Питер кивнул.
   - Надо будет объяснить это адмиралу. Хотя, думаю, он и сам понимает.  И
я знаю, с ним вполне можно говорить откровенно.
   - Датч-Харбор, - сказал капитан. - Как там с минами, тоже неизвестно.
   - И там можно натолкнуться на льды?
   - Очень возможно. И еще там туманы, да какие.  В  это  время  года  без
дозорного на мостике туда заходить невесело. Придется  в  тех  краях  быть
поосторожнее.
   - Странно, почему нас туда посылают.
   - Трудно сказать. Может быть, адмирал нам объяснит.
   Еще некоторое время оба кропотливо изучали карты.
   - Каким путем вы бы пошли? - спросил наконец офицер связи.
   - Не погружаясь - вдоль  тридцатой  широты,  севернее  Новой  Зеландии,
южнее Питкэрна, до сто двадцатого меридиана. Оттуда  строго  на  север  по
меридиану. Так мы придем в Штаты, к Калифорнии, примерно у  Санта-Барбары.
И возвращаться из Датч-Харбор надо бы тем же путем. Строго на  юг  по  сто
шестьдесят пятому меридиану мимо  Гавайских  островов.  Заодно  по  дороге
заглянули бы и в Пирл-Харбор. И опять прямиком на  юг,  покуда  не  сможем
всплыть где-нибудь возле островов Содружества, а может, немного южнее.
   - Сколько же это времени придется идти с погружением?
   Капитан сверился с бумагой, лежащей на столе.
   - Вчера вечером я пробовал  рассчитать.  Думаю,  мы  не  будем  подолгу
оставаться на одном месте, как в прошлый раз. С погружением  пройти  надо,
по моим расчетам, около двухсот градусов, двенадцать тысяч миль.  (Окажем,
шестьсот часов хода - двадцать пять дней. Да еще дня два на обследование и
какие-нибудь задержки. Скажем, двадцать семь дней.
   - Под водой это немало.
   - "Меч-рыба" шла дольше. Тридцать два  дня.  Тут  главное  -  сохранять
спокойствие и расслабиться.
   Офицер  связи  изучал  карту  Тихого  океана.  Его   палец   уперся   в
многочисленные рифы и группы островов южнее Гавайских.
   - Южнее Гавайев не очень-то расслабишься, когда надо  будет  крутиться,
не всплывая, в этой каше. Да еще под самый конец рейса.
   - Знаю. - Капитан пристально разглядывал карту.  -  Может  быть,  стоит
взять немного западнее  и  подойти  к  Фиджи  с  севера.  -  И,  помолчав,
договорил: - Датч-Харбор меня беспокоит больше, чем обратный путь.
   Еще с полчаса они изучали карты и план  предстоящей  операции.  Наконец
австралиец сказал:
   - Да, недурной предстоит  рейсик!  -  Он  усмехнулся.  -  Будет  о  чем
рассказывать внукам.
   Капитан вскинул глаза на Питера, потом и сам улыбнулся:
   - Вы совершенно правы!
   Офицер связи ждал  тут  же,  в  каюте,  покуда  капитан  Тауэрс  звонил
секретарю адмирала. Прием назначили на следующее утро,  на  десять  часов.
Больше Холмсу незачем было оставаться на базе; они с капитаном  условились
встретиться на другое утро незадолго до назначенного  часа  в  приемной  у
секретаря, и Питер ближайшим поездом отправился в Фолмут.
   Он доехал еще до обеда, взял оставленный на станции велосипед и покатил
домой. Приехал разгоряченный, с радостью скинул китель и прочее, стал  под
душ,  потом  принялся  за  холодную  закуску.  Мэри  он  застал   порядком
озабоченной: дочка начала слишком бойко ползать.
   - Я ее оставила в гостиной на ковре, пошла в кухню чистить картошку.  А
через минуту смотрю - она уже  в  коридоре,  под  самой  кухонной  дверью.
Просто бесенок. Теперь она прямо носится по всему дому, не угонишься.
   Сели обедать.
   - Нам надо раздобыть какой-нибудь манежик, - сказал  Питер.  -  Знаешь,
есть такие деревянные, складные.
   Мэри кивнула.
   - Я уже об этом думала. Есть такие,  у  них  сбоку  в  несколько  рядов
нанизаны пестрые кольца, похоже на счеты.
   - Пожалуй, такие манежи еще продаются, -  сказал  Питер.  -  Может,  мы
знаем кого-нибудь, кто больше не заводит  детей?  Может,  у  них  найдется
ненужный?
   Мэри покачала головой.
   - Я таких не знаю. По-моему, у всех наших друзей родятся младенцы  один
за другим.
   - Я поразведаю в городе, может, найду что-нибудь подходящее.
   Пока обедали, все мысли Мэри заняты были дочуркой, Лишь под самый конец
она спохватилась и спросила:
   - Питер, а что случилось с капитаном Тауэрсом?
   - Он получил план новой  операции.  Наверно,  это  дело  секретное,  ты
никому не рассказывай. Нас посылают в  довольно  далекий  рейс  по  Тихому
океану.  Панама,   Сан-Диего,   Сан-Франциско,   Сиэтл,   Датч-Харбор,   а
возвращаться будем, вероятно, мимо Гавайских островов. Пока все это еще не
очень определенно.
   В географии Мэри была не сильна.
   - Кажется, это ужасно длинный путь?
   - Да, изрядный. Не думаю, что надо будет пройти его весь.  Дуайт  очень
против захода в Панамский залив, потому что не знает, как  там  с  минными
полями, а если туда не заходить, это на тысячи миль короче. Но  все  равно
путь не близкий.
   - И надолго это?
   - Я еще точно не рассчитал. Примерно месяца на два. Понимаешь,  -  стал
объяснять Питер, - нельзя пойти прямиком, допустим, на Сан-Диего.  Капитан
хочет как можно меньше времени идти с погружением. А  значит,  надо  будет
нестись поверху курсом на восток по какой-то безопасной  широте,  пока  не
пересечем на две трети южную часть Тихого океана, а потом  взять  круто  к
северу  до  самой  Калифорнии.  Это  немалый  крюк,  зато  меньше  идти  с
погружением.
   - Сколько же времени вам идти под водой?
   - Капитан считает, двадцать семь дней.
   - Но ведь это ужасно долго?
   - Долгонько. Не рекорд, ничего похожего. Но довольно долго без  свежего
воздуха. Почти месяц.
   - Когда вы отправляетесь?
   - Чего не знаю, того не знаю. Сперва предполагалось  выйти  примерно  в
середине следующего месяца, но к команде прицепилась эта  треклятая  корь.
Пока от нее не избавимся, выйти нельзя.
   - А заболели еще люди?
   - Только один - позавчера. Судовой врач  полагает,  что  это  последний
случай. Если он не ошибается, нам можно будет выйти примерно в конце этого
месяца. А если нет, если еще кто-нибудь захворает, тогда  уйдем  в  марте,
когда точно - не угадаешь.
   - Значит, ты вернешься в июне, а когда точно - неизвестно?
   - Думаю, что да.  Так  ли,  эдак  ли,  к  десятому  марта  мы  от  кори
избавимся. Стало быть, к десятому июня будем дома.
   Упоминание о кори вновь пробудило материнскую тревогу:
   - Хоть бы Дженнифер не заразилась.
   День они провели по-семейному  в  своем  саду,  Питер  принялся  пилить
дерево. Оно было не очень большое, и не так уж трудно оказалось перепилить
ствол до половины, а потом обвязать веревкой и тянуть  с  таким  расчетом,
чтобы оно свалилось на лужайку, а  не  на  дом.  До  вечернего  чая  Питер
обрубил сучья, прибрал  их  -  пригодятся  зимой  на  топливо  -  и  успел
распилить на  поленья  немалую  часть  ствола.  Малышка  проснулась  после
дневного сна, Мэри разостлала на лужайке ковер и усадила  на  него  дочку.
Ушла в дом взять  поднос  с  чашками  и  всем  прочим  для  чая,  а  когда
вернулась, дочка была уже футов за десять от ковра и усердно грызла  кусок
коры. Мэри отчитала мужа, посадила его сторожить малышку, а сама пошла  за
чайником.
   - Так не годится, - сказала  она,  возвратясь.  -  Без  манежа  нам  не
обойтись.
   Питер кивнул:
   - Завтра утром съезжу в город. Нам  назначен  прием  у  начальства,  но
потом я, наверно, буду свободен. Пойду к Майерсу, погляжу, может, там  еще
не все распродано.
   - Хоть бы удалось купить. Иначе ума не приложу, что делать.
   - Давай наденем на нее пояс, вобьем в землю колышек и станем держать ее
на привязи.
   - Перестань, Питер! - рассердилась жена. - Веревка накрутится ей на шею
и задушит!
   Питера не впервые обвиняли, что он бессердечный отец, и он  уже  привык
смягчать разгневанную жену. Час они провели на лужайке, играя с  малышкой,
поощряли ее, когда она ползала по травке под теплыми лучами солнца.  Потом
Мэри унесла девочку в дом купать и  кормить  перед  сном,  а  Питер  опять
взялся пилить поваленное дерево на дрова.
   На другое утро он встретился в военно-морском ведомстве с  Тауэрсом,  и
их провели к адмиралу Хартмену, в  кабинете  оказался  еще  и  капитан  из
оперативного отдела. Адмирал приветливо поздоровался с  ними  и  предложил
сесть.
   - Итак, - начал он, - просмотрели вы  план  операции,  который  мы  вам
послали?
   - Я очень внимательно его изучил, сэр, - сказал капитан Тауэрс.
   - Что-нибудь вызывает у вас сомнения?
   - Минные поля, - ответил Тауэрс.  -  Некоторые  места,  намеченные  для
обследования, почти наверняка заминированы. - Адмирал кивнул. - У нас есть
точные сведения о Пирл-Харбор и о подступах к Сиэтлу. Об остальных  портах
мы ничего не знаем.
   Некоторое время они подробно обсуждали план действий.  Наконец  адмирал
откинулся на спинку кресла.
   - Что ж, общая картина мне ясна. Что  и  требовалось.  -  И,  помедлив,
прибавил: - Пора вам узнать, в чем тут суть.
   Суть в розовых очках. Среди ученых есть такое направление,  есть  люди,
которые  полагают,  что  атмосферная  радиоактивность  может   рассеяться,
ослабеть очень быстро.  Главный  их  довод:  за  минувшую  зиму  осадки  в
северном полушарии - дождь и снег - так сказать, промыли воздух.
   Американец понимающе кивнул.
   - По этой теории, - продолжал адмирал, - радиоактивные элементы  станут
выпадать из атмосферы в почву и в океан быстрее, чем мы предвидели. В этом
случае  материки  северного  полушария  останутся   на   многие   столетия
непригодными  для  обитания,  но  перенос  радиоактивности  к  нам  станет
неуклонно уменьшаться. И в этом случае жизнь - жизнь человеческая - сможет
продолжаться здесь  или  хотя  бы  в  Антарктиде.  Это  мнение  решительно
отстаивает профессор Йоргенсен.
   - Таков костяк этой теории,  -  чуть  помолчав,  продолжал  адмирал.  -
Большинство  ученых  с  нею  не  согласны  и  считают  Йоргенсена  наивным
оптимистом. Из-за мнения большинства мы ничего не сообщали по радио  и  ни
слова не просочилось в печать. Не годится  пробуждать  в  людях  напрасные
надежды. Но, безусловно, надо исследовать, есть ли тут зерно истины.
   - Понимаю, сэр, - сказал Дуайт. -  Дело  слишком  важное.  Это  и  есть
главная цель нашего рейса?
   Адмирал кивнул.
   - Вот именно. Если Йоргенсен прав, при движении от экватора на север вы
сперва  обнаружите  равномерную  радиоактивность,  но  потом  она   станет
ослабевать. Не скажу - сразу, но с  какого-то  места  уменьшение  радиации
станет явным. Вот почему мы хотели бы, чтобы  вы  прошли  в  Тихом  океане
возможно дальше на север - к мысу Кодьяк  и  Датч-Харбор.  Если  Йоргенсен
прав, радиоактивность там будет гораздо меньше. Как знать, может, даже она
близка к нормальной. Тогда вам удастся выйти на мостик. -  Опять  короткое
молчание. - Конечно, на  берегу  радиоактивность  почвы  будет  еще  очень
высока. Но в море, возможно, даже сохранилась жизнь.
   - А какая-нибудь проверка уже подтвердила эту теорию,  сэр?  -  спросил
Питер.
   Адмирал покачал головой.
   - Данных почти никаких нет. Командование военно-воздушных  сил  недавно
высылало на разведку самолет. Вы об этом слышали?
   - Нет, сэр.
   - Так вот, послали бомбардировщик с полным грузом горючего. Он  вылетел
из Перта на север,  достиг  Китайского  моря,  примерно  тридцатый  градус
северной широты, немного южнее Шанхая, и только потом повернул назад.  Для
ученых это недостаточно, но дальше лететь было нельзя, горючего не хватило
бы. Полученные данные не слишком  убедительны.  Радиоактивность  атмосферы
все  еще  нарастает,  не  в  крайней  северной  части  маршрута  нарастает
медленнее. - Адмирал улыбнулся. - Как я понимаю, наши ученые мужи все  еще
спорят. Йоргенсен, разумеется, утверждает, что его теория  победила.  Что,
если достичь пятидесятой или шестидесятой широты, падение  радиоактивности
обнаружится безусловно.
   - Шестидесятая широта, - повторил Тауэрс. - Мы можем  подойти  довольно
близко, в глубь залива Аляски. Надо будет только остерегаться льдов.
   Еще некоторое время обсуждали  технические  подробности  рейса.  Решили
взять на "Скорпион" защитные костюмы, чтобы,  если  радиация  окажется  не
слишком сильна, один или двое подводников могли выйти на мостик, а в одном
из аварийных люков  устроить  дезактивационный  душ.  В  надстройке  взять
надувную  резиновую  лодку,  к   кормовому   перископу   прикрепят   новую
пеленгаторную антенну.
   - Что ж, по нашей части все ясно, - сказал наконец  адмирал.  -  Думаю,
теперь пора посовещаться с учеными и  с  прочими,  кого  это  касается.  Я
созову такое совещание на  той  неделе.  А  пока  вы,  капитан,  повидайте
коменданта порта или кого-нибудь из его подчиненных и договоритесь,  чтобы
на верфи проделали всю техническую работу.  Я  хотел  бы,  чтобы  к  концу
следующего месяца вы могли отправиться.
   - Думаю, это вполне возможно, сэр, - сказал Дуайт. - Работы не  так  уж
много. Единственное, что нас еще может задержать, это корь.
   Адмирал коротко засмеялся.
   - На  карту  поставлена  судьба  человеческой  жизни  на  Земле,  а  мы
застреваем из-за детской болезни! Ладно, капитан. Я знаю, вы сделаете все,
что только в ваших силах.
   Выйдя от адмирала, Дуайт и Питер разделились. Дуайт пошел к  коменданту
порта, Питер - на Альберт-стрит разыскивать Джона Осборна.  Он  пересказал
ученому все, что услышал в это утро.
   - Знаю я рассуждения Йоргенсена, - нетерпеливо перебил Осборн. - Старик
просто спятил. Смотрит на все сквозь розовые очки.
   - По-вашему, тому, что обнаружили летчики - будто чем дальше на  север,
тем медленней нарастает радиация, - невелика цена?
   - Я не-оспариваю их свидетельство. Не исключено, что эффект  Йоргенсена
существует. Вполне возможно. Но один только Йоргенсен воображает, будто от
этого что-то изменится.
   Питер поднялся.
   - "Оставим споры мудрецам", - язвительно перефразировал  он  Хайяма.  -
Пойду покупать манежик для моей старшей незамужней дочери.
   - Где вы думаете его купить?
   - У Майерса.
   Физик поднялся.
   - Я пойду с вами. Хочу показать вам кое-что на Элизабет-стрит.
   Он не сказал моряку, что именно хочет показать. Через центр города, где
на улицах не  было  ни  одной  машины,  они  прошли  в  район  трамвайного
движения, свернули в проулок и вышли к  городским  конюшням.  Джон  Осборн
достал из кармана ключ, отпер и  распахнул  двустворчатые-двери  огромного
строения.
   Прежде здесь был гараж некоего торговца автомобилями. Вдоль стен рядами
стояли затихшие машины, иные без  номеров,  все  в  пыли  и  в  грязи,  со
спущенными обмякшими шинами.  А  посреди  гаража  стоит  гоночная  машина.
Одноместная, ярко-красная. Очень маленькая машина,  очень  низкий  корпус,
обтекаемый капот скошен вперед, лобовое стекло совсем  низко,  чуть  не  у
самой  земли.  Шины  тугие,  вся  машина  любовно,  заботливо   вымыта   и
отполирована; при свете, хлынувшем из дверей,  она  так  и  засверкала.  И
чувствовалась в ней убийственная скорость.
   - Более милостивый! - вырвалось у Питера. - Это что такое?
   - Это "феррари", - сказал Джон  Осборн.  -  На  ней  за  год  до  войны
участвовал в гонках Доницетти. Он тогда выиграл главный приз в Сиракузах.
   - Как она сюда попала?
   - Ее купил и переправил морем Джонни Бауэлс. Но началась война,  не  до
гонок, он так на ней и не ездил.
   - А чья она теперь?
   - Моя.
   - Ваша?!
   Ученый кивнул.
   - Я всю жизнь обожал автомобильные гонки. Всегда мечтал стать гонщиком,
но денег на это не было. А потом  прослышал  про  этот  "феррари".  Бауэлс
сгинул в Англии. Я пошел к его вдове и  предложил  за  эту  игрушку  сотню
фунтов. Конечно, она решила, что я спятил, но рада была продать машину.
   Питер  обошел  вокруг  маленького  "феррари"  с  большущими   колесами,
осмотрел его со всех сторон.
   - Согласен со вдовой. Что вы собираетесь с ним делать?
   - Пока не знаю. Знаю только, что мне принадлежит, надо полагать,  самая
быстроходная машина на свете.
   Это прозвучало заманчиво.
   - Можно, я в ней посижу? - спросил моряк.
   - Валяйте.
   Питер втиснулся на узкое сиденье.
   - Какую скорость на ней можно выжать?
   - Толком не знаю. Уж наверно двести в час.
   Питер сидел в машине,  ощупывал  баранку,  касался  пальцами  кнопок  и
рычагов. Чудесно: кажется, этот автомобильчик - часть тебя самого.
   - Вы на ней ездили?
   - Пока нет.
   Питер нехотя вылез.
   - А чем замените бензин? - спросил он.
   Физик усмехнулся:
   - Она его не пьет.
   - Не требует бензина?
   - Ей нужна особая эфиро-спиртовая смесь. Для обычного автомобиля  такое
горючее не годится. В огороде у моей матери запасено восемь баррелей  этой
смеси, - Осборн широко улыбнулся. - Я сперва обеспечил себе  запас,  а  уж
потом купил машину.
   Он  поднял  капот  "феррари",  и  они  некоторое   время   разглядывали
двигатель. Возвратясь из первого  плаванья  на  "Скорпионе",  Джон  Осборн
каждую свободную минуту только и делал,  что  начищал  и  обихаживал  свою
гоночную машину; дня через два он надеялся испытать ее на ходу.
   - Что хорошо, - сказал он, расплываясь в улыбке, - на дорогах свободно,
ни с кем не столкнешься и в пробке не застрянешь.
   Они нехотя расстались с "феррари" и заперли гараж.  Постояли  на  тихой
лужайке.
   - Если мы уйдем в рейс к концу следующего месяца, то вернемся  примерно
в начале июня, - заговорил Питер. - Я все думаю  о  Мэри  и  малышке.  Как
по-вашему, ничего с ними не случится до нашего возвращения?
   - Вы про радиацию?
   - Моряк кивнул.
   Физик постоял в раздумье.
   - Я могу только гадать, как любой другой, - сказал он наконец. -  Может
быть, она станет надвигаться быстрее, а может - медленнее. До сих пор  она
распространялась очень равномерно по всей Земле и двигалась на юг примерно
с той скоростью, какую мы предвидели. Сейчас она южнее Рокхемптона. Если и
дальше пойдет так, к началу июня она будет южнее Брисбена - самую  малость
южнее. Миль на восемьсот к северу от нас.  Но,  повторяю,  движение  может
ускориться, а может и замедлиться. Вот и все, что я могу сказать.
   Питер прикусил губу.
   - Это тревожно. Неохота прежде времени переполошить своих.  А  все-таки
мне было бы спокойнее, знай они, что делать, если меня не будет рядом.
   - Вы и без того не всегда рядом, - заметил  Осборн.  -  Мало  ли  какие
случаи бывают и кроме радиации, вполне естественные. Минные поля,  льды...
всего не предусмотришь. Я вот не знаю, что с нами будет, если мы под водой
на полном ходу врежемся в айсберг.
   - Зато я знаю, - сказал Питер.
   Физик засмеялся.
   - Ладно, будем надеяться, что  это  нас  минует.  Я  хочу  вернуться  и
прокатиться на той штуке, - он кивнул в сторону машины за дверями гаража.
   - Все-таки тревожно, - повторил Питер.  Они  вышли  на  улицу,  которая
привела их сюда. - Надо мне что-нибудь придумать, пока мы не отплыли.
   В молчании вышли на  главную  улицу.  Джон  Осборн  повернул  к  своему
институту.
   - Нам по дороге? - спросил он.
   Питер покачал головой.
   - Я попробую купить  манежик  для  дочки.  Мэри  говорит,  если  мы  не
достанем манеж, малышка разобьется насмерть.
   Они расстались, и ученый пошел своей дорогой, благодаря судьбу  за  то,
что не женился.
   Питер пошел по магазинам, и ему повезло -  уже  со  второй  попытки  он
нашел детский манеж. Это приспособление хоть и складывается, но нести  его
в толпе несподручно; Питер не без труда добрался со своей ношей до трамвая
и довез ее до остановки на Флиндерс-стрит. К четырем часам дня  он  был  в
Фолмуте. Оставил покупку в камере хранения, чтобы позже вернуться за ней с
прицепом, и на велосипеде не спеша поехал по  торговому  центру.  Зашел  в
аптеку, где семья всегда покупала лекарства, они с владельцем были знакомы
не первый день. Питер спросил  девушку  за  прилавком,  нельзя  ли  видеть
мистера Гоулди.
   К нему вышел сам аптекарь в белом халате.
   - Можно нам поговорить с глазу на глаз? - спросил Питер.
   - Ну конечно, капитан. - И он провел посетителя в бесплатное отделение.
   - Я хотел с вами потолковать насчет этой радиационной болезни, -  начал
Питер. Лицо аптекаря оставалось бесстрастным. - Я должен уехать.  Отплываю
на "Скорпионе", на американской подводной лодке. Рейс дальний. Мы вернемся
никак не раньше начала июня. - Аптекарь медленно кивнул. - И  поход  будет
не из легких, - продолжал моряк. - Может случиться,  что  мы  и  вовсе  не
вернемся.
   Минуту-другую оба стояли молча.
   - Вы думаете о миссис Холмс и о Дженнифер? - спросил аптекарь.
   Питер кивнул.
   - Пока я еще здесь, я хочу, чтобы жена толком поняла, что и как.  -  Он
чуть помолчал. - Скажите, что, собственно, происходит, когда заболеешь?
   - Первый симптом тошнота, - сказал аптекарь. -  Потом  рвота  и  понос.
Кровавый понос.  Все  это  усиливается.  Может  немного  и  полегчать,  но
улучшение очень  кратковременное.  И  наконец  смерть  просто-напросто  от
истощения. - Он  минуту  помолчал.  -  Под  самый  конец  непосредственной
причиной смерти может стать инфекция  или  лейкемия.  Понимаете,  организм
обезвоживается, теряет соли, и кроветворные органы  разрушаются.  Возможна
либо та, либо другая причина.
   - Кто-то говорил, это вроде холеры.
   - Верно, - подтвердил аптекарь. - Очень похоже на холеру.
   - У вас ведь есть какое-то средство от этой болезни?
   - Боюсь, лекарства нет.
   - Я не про то, чтобы лечить. Но чтобы с этим покончить.
   - Мы пока не имеем права это отпускать, капитан. Примерно за неделю  до
того, как радиация накроет очередной  округ,  радио  сообщит  подробности.
Тогда мы станем раздавать  это  средство  всем,  кто  ни  попросит.  -  Он
помедлил. - Возможно, на нас обрушится гнев  церкви...  Но  я  так  думаю,
каждый будет решать сам.
   - Я должен постараться, чтобы жена все поняла, -  сказал  Питер.  -  Ей
ведь надо будет заботиться о малышке... А меня, возможно, здесь не  будет.
До отъезда я должен это уладить.
   - Когда придет время, я могу все объяснить миссис Холмс.
   - Я предпочел бы объяснить сам. Она, наверно, расстроится.
   - Ну конечно... - Аптекарь  постоял  в  раздумье,  потом  предложил:  -
Пройдемте на склад.
   Он отворил запертую на ключ дверь и провел Питера в лабораторию. В углу
стоял большой ящик, крышка приподнята. Аптекарь ее откинул. Ящик заполняли
красные коробочки двух размеров.
   Аптекарь достал две коробочки - побольше и поменьше - и пошел обратно в
раздаточную.  Открыл  коробочку  поменьше;  в  ней  оказался   пластиковый
флакончик  с  двумя  белыми  таблетками.  Он  откупорил  флакончик,  вынул
таблетки, осторожно отложил и заменил  двумя  таблетками  аспирина.  Опять
вложил флакончик в коробку и закрыл ее. И подал Питеру со словами:
   - Это - для всех, кто  захочет  что-то  принять.  Возьмите  и  покажите
миссис Холмс. Одна дает почти мгновенную смерть. Вторая - запасная.  Когда
настанет время, мы будем их раздавать прямо из-за прилавка.
   - Большое спасибо, - сказал Питер. - А как быть с ребенком?
   Аптекарь поднял другую коробочку.
   - Для ребенка или для наших  четвероногих  любимцев  -  для  кошки  или
собаки. Это немного сложнее.  -  Он  открыл  коробочку,  достал  маленький
шприц. - У меня есть использованный,  вот,  я  кладу  в  коробку.  На  ней
написано все, что надо. Просто сделать укол под кожу. Девочка очень быстро
уснет.
   Он опять вложил пустышку в красный футляр и обе коробочки подал Питеру.
Моряк с благодарностью их взял.
   - Вы очень добры, - сказал он. - И  когда  придет  время,  жена  сможет
просто получить их в аптеке?
   - Совершенно верно.
   - Сколько они будут стоить?
   - Нисколько, - сказал аптекарь. - Они бесплатные.



        5

   Из трех подарков, которые в тот вечер Питер Холмс привез  жене,  больше
всего ее обрадовал манеж.
   Новехонький манежик, светло-зеленый, с несколькими рядами нанизанных на
проволоку ярких разноцветных колец. Еще не войдя в  дом,  Питер  расставил
его на лужайке и позвал Мэри. Она  вышла,  придирчиво  осмотрела  покупку,
проверила устойчивость - не сможет ли малышка его опрокинуть, повалить  на
себя.
   - Надеюсь, краска держится прочно.  Ты  же  знаешь,  Дженнифер  пробует
сосать все, что попадется. А зеленая краска такая вредная.  В  нее  входит
медный купорос.
   - Я спрашивал в магазине, - успокоил жену  Питер.  -  Это  не  масляная
краска, это особенная. Чтоб ее слизнуть, ребенку  нужна  слюна  пополам  с
ацетоном.
   - Дженнифер почти со всех  игрушек  обсосала  краску.  -  Мэри  немного
отступила, оглядела манежик. -  Такой  приятный  цвет.  Очень  подойдет  к
занавескам в детской.
   - Я так и думал, - сказал Питер. - Там был  еще  голубой  манеж,  но  я
подумал, что тебе этот больше понравится.
   - Мне очень нравится!  -  Мэри  обняла  мужа,  поцеловала.  -  Чудесный
подарок. Ты, наверно, совсем измучился с ним в трамвае. Большущее спасибо!
   - Ничуть я не измучился, - Питер ответил поцелуем. -  Я  так  рад,  что
тебе понравилось.
   Мэри пошла в дом за дочкой, усадила ее в манеж.  Потом  они  понемножку
выпили и посидели на лужайке возле манежа, курили и смотрели, как  поведет
себя дочка на новоселье.  Крохотная  лапка  крепко  уцепилась  за  столбик
манежа.
   - Смотри, ей теперь есть за  что  держаться,  вдруг  она  слишком  рано
начнет вставать на ножки? - встревожилась Мэри. - Ведь без этого  она  еще
не скоро научилась бы ходить. А когда  маленькие  начинают  ходить  раньше
времени, они растут кривоногими.
   - Думаю, можно этого не бояться, - возразил Питер. - Я хочу сказать,  у
всех детей бывают такие манежи. И у меня был когда-то, а я ведь  не  вырос
кривоногим.
   - Да, наверно, если б не манеж, она нашла бы другую опору. Держалась бы
за стул, мало ли.
   Когда Мэри пошла купать и укладывать малышку, Питер отнес манеж в дом и
расставил в детской. Потом накрыл стол к ужину. Потом вышел на  веранду  и
постоял, нащупывая в кармане красные коробочки, и спрашивал себя, как  же,
черт возьми, вручить жене еще и эти подарки.
   Наконец вернулся в дом и налил себе виски.
   Он вручил их в тот же вечер, незадолго до того, как Мэри, прежде чем им
лечь спать, еще раз подняла девочку. Он сказал запинаясь:
   - Пока я не ушел в рейс, мне надо еще кое о чем с тобой поговорить.
   Мэри подняла на него глаза.
   - О чем?
   - Насчет лучевой  болезни,  которой  сейчас  люди  болеют.  Есть  вещи,
которые тебе следует знать.
   - А, это! - с досадой перебила Мэри. - До сентября еще далеко. Не  хочу
я про это говорить.
   - Боюсь, поговорить надо.
   - Не понимаю, с какой стати.  Когда  придет  время,  тогда  мне  все  и
скажешь. Когда мы будем знать, что это близко. Миссис Хилдред говорит,  ее
мужу кто-то сказал, что в  конце  концов  до  нас  не  дойдет.  Вроде  оно
движется все медленнее. Нас это не коснется.
   - Не знаю, с кем там говорил муж миссис Хилдред. Но только это сплошное
вранье. До нас дойдет, будь уверена. Может быть, в сентябре, а может быть,
и раньше.
   Мэри широко раскрыла глаза.
   - По-твоему, мы все заболеем?
   - Да, - сказал Питер. - Мы все заболеем этой болезнью.  И  все  от  нее
умрем. Поэтому я и хочу тебе кое-что объяснить.
   - А разве нельзя объяснить попозже? Когда уж мы будем знать, что это  и
правда нас не минует?
   Питер покачал головой.
   - Лучше я скажу теперь. Понимаешь, вдруг меня  в  это  время  здесь  не
будет. Вдруг все пойдет быстрей, чем мы думаем, и я не успею вернуться  из
рейса. Или со мной что-нибудь случится - попаду под автобус, мало ли.
   - Никаких автобусов больше нет, - негромко поправила Мэри. - Это ты про
свою подводную лодку.
   - Пусть так. Мне куда спокойней будет в походе, если я буду знать,  что
ты во всем разбираешься лучше, чем сейчас.
   - Ну ладно, рассказывай, - нехотя уступила Мэри.
   Питер задумался. Заговорил не сразу:
   - Рано или поздно все мы умрем. Не думаю, что такая смерть  много  хуже
любой другой. Дело в  самой  болезни.  Сперва  мутит,  а  потом  и  впрямь
начинает тошнить. И это не  проходит,  что  ни  съешь,  тебя  выворачивает
наизнанку. В желудке ничего не  удерживается.  Понос.  Становится  хуже  и
хуже. Может немножко полегчать, а  потом  опять  все  сызнова.  Под  конец
совсем ослабеешь... ну и умираешь.
   Мэри выдохнула длинную струю дыма.
   - И долго все это тянется?
   - Я не спрашивал. Думаю, у всех по-разному. Дня два,  три.  А  если  на
время поправишься, пожалуй что две-три недели.
   Помолчали.
   - Много пачкотни, - сказала наконец Мэри. - Наверно, если все захворают
сразу, так и помочь некому? Ни докторов не будет, ни больниц?
   - Думаю, так. Думаю, тут каждый воюет в одиночку.
   - Но ты будешь здесь, Питер?
   - Да, - успокоил он. - Я  говорю  просто  на  всякий  случай,  один  на
тысячу.
   - Но если я окажусь одна, кто присмотрит за Дженнифер?
   - Давай пока не говорить о Дженнифер. О ней после. - Питер наклонился к
жене. - Вот что главное, родная. Выздороветь нельзя. Но незачем умирать  в
грязи. Когда все станет худо, можно умереть пристойно.
   Он достал из кармана меньшую из двух красных коробочек.
   Мэри впилась в нее взглядом. Прошептала:
   - Что это?
   Питер открыл коробочку, вынул пластиковый пузырек.
   - Это бутафория, - сказал он. - Пилюльки не настоящие. Гоулди  дал  мне
их, чтобы показать тебе, что надо делать. Берешь одну и  запиваешь  -  чем
угодно. Что тебе больше нравится. А потом ложишься - и конец.
   - И умираешь? - Сигарета в пальцах Мэри погасла.
   Питер кивнул.
   - Когда станет совсем скверно, это выход.
   - А вторая пилюля зачем? - шепотом спросила Мэри.
   - Запасная. Наверно, ее дают на случай, если ты одну потеряешь  или  со
страха выплюнешь.
   Мэри молчала, не сводя глаз с красной коробочки.
   - Когда придет время, об этом прямо скажут по радио. Тогда просто  надо
пойти в аптеку Гоулди и спросить у девушки за прилавком  такую  коробочку,
чтоб была дома, у тебя под рукой. Тебе дадут. Их будут  давать  всем,  кто
захочет.
   Мэри бросила погасшую сигарету, потянулась и взяла у Питера  коробочку.
Прочитала напечатанные черными буквами наставления. И наконец сказала:
   - Питер, как бы худо мне ни было, я так не смогу. Кто тогда позаботится
о Дженнифер?
   - От этой болезни никто не  уйдет.  Ни  одно  живое  существо.  Собаки,
кошки, дети - все заболеют. И я. И ты. И Дженнифер.
   Мэри посмотрела на него с ужасом.
   - И Дженнифер тоже заболеет этим... этой холерой?
   - Да, родная. Этого никому не миновать.
   Мэри опустила глаза.
   - Что за гнусность! - сказала яростно. - Мне не так уж обидно за  себя.
Но... но это просто подло!
   Питер попытался ее утешить:
   - Всех нас ждет один конец. Мы с тобой потеряем  многие  годы,  которые
надеялись прожить, а Дженнифер и вовсе не узнает жизни. Но  она  не  будет
мучиться. Когда никакой надежды не останется, ты ей  это  облегчишь.  Надо
будет собраться с духом,  но  ты  ведь  храбрая.  Вот  что  тебе  придется
сделать, если я к тому времени не вернусь.
   Он достал вторую красную коробочку и начал объяснять, как обращаться  с
шприцем, жена смотрела на него со все возрастающей враждебностью.
   - Я плохо понимаю, - сказала она  сердито.  -  Ты  что  же,  стараешься
растолковать, как мне убить Дженнифер?
   Он понимал, что бури не миновать и надо ее выдержать.
   - Да, верно, - сказал он. - Если станет необходимо, придется  тебе  это
сделать.
   И тут ее взорвало.
   - По-моему, ты сошел с ума! - гневно  воскликнула  она.  -  В  жизни  я
ничего подобного не сделаю, как бы Дженнифер ни болела. Буду заботиться  о
ней до последнего. Ты, видно, совсем помешался. Ты ее  не  любишь,  вот  и
все. Никогда ты ее не любил. Она тебе всегда была помехой, она тебе просто
надоела. А мне не надоела. Вот ты мне надоел. Надо же, до чего  дошло,  ты
мне объясняешь, как ее убить. - Мэри вскочила,  бледная  от  бешенства.  -
Скажи еще хоть слово, и я тебя убью!
   Никогда еще Питер не видел жену такой. Он тоже поднялся.
   - Как знаешь, - сказал он устало. - Не хочешь этим  пользоваться  -  не
надо.
   - Тут что-то кроется, - со злостью продолжала Мэри. - Ты  обманщик,  ты
хочешь, чтоб я  убила  Дженнифер  и  покончила  с  собой,  хочешь  от  нас
избавиться. А сам уйдешь к другой женщине.
   Такого оборота Питер не ждал.
   - Не будь дурой, - резко перебил он. - Если я вернусь, я  и  сам  приму
это зелье. А если не вернулся,  если  в  такое  время  ты  осталась  одна,
значит, я уже мертвый.  Пошевели  наконец  мозгами,  сообрази.  Это  будет
значить - я уже мертвый.
   Мэри молча, сердито смотрела на него в упор.
   - Подумай лучше вот о чем. Вдруг  Дженнифер  проживет  дольше  тебя.  -
Питер поднял первую из красных коробочек. -  Ты  можешь  выбросить  это  в
мусорное ведро. Можешь сопротивляться  болезни  изо  всех  сил,  до  самой
смерти. А Дженнифер будет еще  жива.  Представь-ка  себе,  она  живет  еще
несколько дней, лежит  в  кроватке,  вся  перепачканная,  и  захлебывается
рвотой, и плачет, а ты лежишь рядом на полу мертвая, и некому ей помочь. В
конце концов, ясное дело, она умрет. Хочешь для нее такой смерти? А вот  я
не хочу. - Он отвернулся. - Подумай-ка об этом и не будь такой бестолковой
дурехой.
   Мэри молчала. На мгновенье Питеру показалось - сейчас она упадет, но он
был так зол, что не подошел ее поддержать.
   - Пора тебе проявить хоть на грош мужества и посмотреть правде в глаза,
- сказал он.
   Мэри повернулась и выбежала вон,  почти  сразу  до  него  донеслись  из
спальни ее рыдания. Но он не пошел к ней. Он налил себе виски  с  содовой,
вышел на веранду, опустился в шезлонг и сидел, глядя на море. Черт  побери
женщин, живут, укрытые от суровой действительности, в  своем  воображаемом
розовом мирке! Будь они способны посмотреть правде в глаза,  они  были  бы
опорой мужчине, верной, надежной опорой. А когда жена  цепляется  за  свой
воображаемый мирок, она просто жернов на мужниной шее.
   Около полуночи, после третьей  порции  виски,  Питер  пошел  в  дом,  в
спальню. Мэри лежит в постели, свет погашен... боясь ее  разбудить,  Питер
разделся в темноте. Мэри лежала к нему спиной;  он  отвернулся  от  нее  и
уснул, виски помогло. А среди ночи, часа в два, проснулся и услышал  рядом
ее всхлипывания. Питер протянул руку,  утешая.  Все  еще  всхлипывая,  она
повернулась к нему.
   - Прости, Питер, я была такая дура.
   О красных коробочках больше не говорили, но наутро Питер положил  их  в
домашнюю аптечку в ванной, засунул поглубже - они не слишком  бросались  в
глаза, но Мэри никак не могла вовсе их не заметить. И  к  каждой  приложил
записку с объяснением, что это бутафория, но вот где  и  как  можно  будет
получить настоящую. И каждую записку закончил несколькими словами, полными
любви, ведь очень возможно, что она их прочтет, когда его уже не  будет  в
живых.
   Настал март, а все еще держались по-летнему погожие славные деньки.  Из
команды "Скорпиона" больше никто не заболел корью, переоборудование  лодки
подвигалось быстро - у механиков верфи, в сущности, не было другой работы.
Питер Холмс спилил еще одно дерево, разделал  на  дрова,  сложил  их  так,
чтобы к зиме высохли и годились в печку, и принялся корчевать пни,  готовя
землю под огород.
   Джон Осборн завел  свой  "феррари"  и  выехал  на  дорогу.  В  эти  дни
автомобильная езда не запрещалась. Не всякий мог разжиться бензином,  ведь
считалось, что горючего в стране нет; запасы, хранившиеся  для  больниц  и
врачей, уже истощились. Однако на дорогах изредка еще  могла  промелькнуть
случайная машина. Когда с горючим стало туго, каждый  владелец  автомобиля
постарался припрятать у себя в гараже или в каком-нибудь укромном местечке
канистру-другую, и если уж доходило до крайности, черпал из этих  запасов.
Появление  Осборнова  "феррари"  на  дороге  не  требовало   вмешательства
полиции, даже когда нога его скользила на непривычной педали  акселератора
и посреди города,  на  Берк-стрит  он  вдруг  включал  вторую  скорость  -
восемьдесят пять миль в час. Если при этом он кого-нибудь не  задавит,  не
станет полиция придираться к такой мелочи.
   И  он  никого  не  задавил,  но  перепугался  изрядно.  В  округе  Саут
Джипсленд,  близ  городка  Турадин  находился   автодром   некоего   клуба
гонщиков-любителей. Это  была  широкая  асфальтированная  дорога,  которая
никуда не вела - в частных владениях, недоступная для посторонней публики.
Был на ней один участок, прямой как стрела,  и  немало  крутых  изгибов  и
поворотов. Изредка и  теперь  еще  здесь  устраивались  гонки,  почти  без
зрителей - им не на чем было сюда добираться. Где азартные любители  гонок
брали горючее, оставалось тщательно хранимым секретом, вернее,  множеством
секретов, похоже, у каждого был  свой  тайник;  Джон  Осборн  припрятал  в
огороде у своей матери восемь канистр первоклассного горючего для гоночных
машин.
   Джон Осборн ездил на автодром на  "феррари"  несколько  раз  -  сначала
тренироваться, а потом и участвовал  в  гонках,  но  только  в  гонках  на
короткие расстояния: экономил горючее.  Эта  машина  прибавила  смысл  его
существованию. Прежде он вел жизнь ученого, человека,  который  обдумывает
свои теории в  стенах  кабинета  или,  в  лучшем  случае,  в  лаборатории.
Действовать ему не приходилось. Он не привык, рисковать, не  встречался  с
опасностью, и оттого жизнь его была бедной, неполной. Когда его призвали к
научной работе на подводной лодке, он был  радостно  взволнован  нежданным
поворотом  житейской  колеи,  однако  втайне   отчаянно   боялся   каждого
погружения. Во время похода на север ему удалось владеть собой и выполнять
свои обязанности, почти не выказывая нервного напряжения, но о предстоящем
плаванье - почти месяц под водой! - он не мог думать без ужаса.
   С покупкой "феррари" все стало по-другому. Вести  такую  машину  -  это
всякий  раз  захватывало.  На  первых  порах  водитель  он  был  неважный.
Разгонялся на прямой дороге примерно до  ста  пятидесяти  миль  в  час,  а
надежно сбросить скорость  перед  поворотом  не  удавалось.  Поначалу  при
каждом повороте он ставил на карту жизнь, дважды  машину  заносило,  и  он
оказывался на поросшей травой обочине,  дрожащий,  бледный,  вне  себя  от
стыда, -  надо  ж  так  варварски  обращаться  с  машиной!  После  каждого
короткого пробега или тренировки он понимал, сколько наделал ошибок, такое
повторять нельзя, ведь он лишь чудом остался жив.
   Острота  этих  ощущений  увлекала  его,  поглощая   все   мысли,   даже
предстоящий рейс "Скорпиона"  больше  не  страшил.  Никакая  опасность  не
сравнится с теми, с  какими  играет  он  на  своей  гоночной  машине.  Это
плаванье стало казаться лишь нудной работой, придется на нее угробить долю
драгоценного времени, а затем он вернется  в  Мельбурн  и  оставшиеся  три
месяца, до самого конца, посвятит автомобильным гонкам.
   Как все остальные гонщики, он  немало  времени  тратил  на  поиски  еще
припрятанных кое-где запасов горючего.
   Сэр Дэвид Хартмен провел совещание, как это было загодя  условлено.  На
совещание отправился Дуайт Тауэрс, капитан "Скорпиона",  и  взял  с  собой
офицера связи Холмса. И еще специалиста по радио и электронике  лейтенанта
Сандерстрома, ведь почти наверняка речь зайдет о радиосигналах из  Сиэтла.
От ученых присутствовали директор НОНПИ и Джон Осборн, был здесь комендант
порта с помощником, и наконец, один из секретарей премьер-министра.
   Открывая совещание, Главнокомандующий военно-морскими силами  сказал  о
сложностях задуманной операции:
   -  Я  хотел  бы,  и  таково  прямое  указание  премьер-министра,  чтобы
"Скорпион" во время похода не подвергал себя чрезмерной опасности.  Прежде
всего нам нужны результаты научных наблюдений,  ради  них  мы  и  посылаем
подводную лодку. Поскольку антенна лодки невысока, а идти почти все  время
надо будет с погружением, мы не можем ждать постоянной радиосвязи. Уже  по
одной этой причине "Скорпион" должен  благополучно  вернуться,  иначе  вся
операция потеряет смысл. Кроме того, ваша лодка - единственное  оставшееся
у нас судно дальнего действия, пригодное для  связи  с  Южной  Америкой  и
Южной Африкой. Учитывая все это, я  внес  коренные  изменения  в  маршрут,
который  мы  обсуждали  на  предыдущем   нашем   совещании.   Обследование
Панамского канала отменяется. Сан-Диего и Сан-Франциско также  отменяются.
Там всюду могут быть минные  поля.  Капитан  Тауэрс,  не  скажете  ли  нам
вкратце, какие у вас соображения насчет минных полей?
   Дуайт коротко изложил, что ему известно о минах и что неизвестно.
   - Сиэтл нам доступен и весь  Пьюгетский  пролив  тоже.  И  Пирл-Харбор.
Думаю, незачем особенно опасаться мин вокруг залива  Аляски,  вряд  ли  их
ставили там, где льды всегда в движении. В тех широтах льды сами по себе -
задача не простая, "Скорпион" ведь не ледокол. И все  же,  я  полагаю,  мы
можем попробовать туда пройти без особого  риска  для  лодки.  Если  и  не
удастся пройти до шестидесятой широты, что ж, сделаем  все,  что  в  наших
силах. Думаю, мы сумеем выполнить почти все, что вам желательно.
   И опять пошел разговор о радиосигналах, все еще  доносящихся  откуда-то
из района Сиэтла.  Сэр  Филип  Гудол,  директор  НОНПИ,  предъявил  сводку
передач, полученных после войны.
   - В большинстве эти сигналы непонятны, - сказал  он.  -  Они  поступают
через неопределенные промежутки времени, больше зимой, чем летом.  Частота
- 4,92 мегагерц. (Тут специалист по радиотехнике сделал  пометку  в  своих
записях.) За все время перехвачено сто шестьдесят девять передач. Из них в
трех можно было различить сигналы по азбуке Морзе, всего семь сигналов.  В
двух случаях явно распознавались английские  слова,  по  одному  в  каждой
передаче. Все остальное в этих передачах расшифровке  не  поддается;  если
кто-нибудь хочет взглянуть, записи при мне. Понятные два слова  -  ВОДА  и
СВЯЗЬ.
   - Сколько в целом часов продолжались  передачи?  -  спросил  сэр  Дэвид
Хартмен.
   - Около ста шести часов.
   - И за все это время только два понятных слова? Остальное - невнятица?
   - Совершенно верно.
   - Думаю, что и в этих двух словах  смысла  нет.  Вероятно,  передачи  -
случайность. В конце  концов,  если  несчетное  множество  обезьян  станет
барабанить на несчетном множестве пишущих машинок, которая-нибудь  из  них
напечатает комедию Шекспира. По-настоящему выяснить требуется одно:  каким
образом вообще возникают эти передачи? Очевидно, еще  существует  какой-то
источник электрической энергии. Возможно, тут действуют и  какие-то  люди.
Это маловероятно, но все может быть.
   Лейтенант Сандерстром наклонился к своему командиру, что-то ему шепнул.
Дуайт объявил во всеуслышание:
   - Мистеру Сандерстрому известны радиостанции тех мест.
   -  Не  уверен,  что  знаю  их  все,  -  застенчиво   сказал   лейтенант
Сандерстром. - Лет пять назад я проходил на острове  Санта-Мария  практику
по морской связи. Передачи шли в том числе на частоте 4,92 мегагерц.
   - А где этот остров? - спросил адмирал.
   - Совсем  рядом  с  Бремертоном  в  Пьюгетском  проливе,  сэр.  Там  на
побережье есть еще несколько станций. А здесь находится  главная  во  всем
районе школа морской связи.
   Капитан Тауэрс развернул карту и показал пальцем:
   - Вот этот остров, сэр. Его соединяет с  материком  мост,  он  ведет  к
Манчестеру, совсем рядом с Клемским заливом.
   - И велик ли радиус действия этой станции  на  Санта-Марии?  -  спросил
адмирал.
   - Наверно не знаю, но, думаю, передачи  можно  поймать  в  любой  точке
земного шара, - был ответ.
   - Станция и выглядит как кругосветная? Очень высокие антенны?
   - Очень, сэр. Антенны такие - есть на что посмотреть. Я так думаю,  эта
станция - часть системы постоянной связи, которая  охватывает  весь  Тихий
океан, но наверняка не скажу. Я только учился в школе связи.
   - Вам не случалось связываться с этой станцией напрямую с какого-нибудь
корабля, где вы служили?
   - Нет, сэр. Мы работали на других частотах.
   Поговорили еще о технике радиосвязи.
   - Если это и впрямь окажется Санта-Мария, пожалуй, нам не трудно  будет
обследовать  остров,  -  сказал  наконец  Дуайт  и   мельком   глянул   на
основательно изученную еще прежде карту, проверяя себя. -  Глубина  совсем
рядом с островом - сорок футов. Пожалуй, мы  даже  сможем  остановиться  у
самой пристани. На крайний случай у нас есть надувная лодка. Если  уровень
радиации не чересчур высок, можно  будет  ненадолго  послать  человека  на
берег - разумеется, в защитном костюме.
   - Пошлите меня, - с готовностью вызвался лейтенант Сандерстром. - Я там
все ходы и выходы знаю.
   На том и порешили и стали обсуждать теорию Йоргенсена: какими  научными
наблюдениями можно подтвердить ее или опровергнуть.
   После совещания Дуайт встретился  с  Мойрой  Дэвидсон,  они  собирались
вместе пообедать. Она заранее выбрала скромный ресторан  в  центре,  Дуайт
пришел туда первым.  Она  появилась  с  небольшим  чемоданчиком  в  руках.
Поздоровались, и Дуайт предложил Мойре перед обедом выпить. Она  попросила
коньяку с содовой, Дуайт, заказывая, спросил ее:
   - Двойную порцию?
   - Нет, обычную, - был ответ.
   Дуайт, не выразив ни удивления, ни одобрения, кивнул официанту.  Глянул
на чемоданчик.
   - Ходили по магазинам?
   -  По  магазинам!  -  возмутилась  Мойра.  -  Это   я-то,   воплощенная
добродетель!
   - Прошу прощенья. Собрались куда-нибудь съездить?
   - Нет. - Мойра явно наслаждалась его любопытством. -  Угадайте  с  трех
раз: что тут в чемодане?
   - Коньяк.
   - Нет. Коньяк уже во мне.
   Дуайт чуть подумал.
   - Большой острый нож. Вы намерены вырезать из рамы какую-нибудь картину
на библейский сюжет и повесите ее у себя в ванной.
   - Не то. Угадывайте в последний раз.
   - Ваше вязанье.
   - Я не умею вязать. Не признаю никаких успокоительных занятий. Пора  бы
вам это знать.
   Им подали коньяк и содовую.
   - Ладно, сдаюсь, - сказал Дуайт. - Так что же у вас тут?
   Мойра открыла чемоданчик. Внутри лежали репортерский блокнот,  карандаш
и учебник стенографии. Дуайт широко раскрыл глаза.
   - Послушайте, неужели вы взялись изучать эту штуковину?!
   - А чем плохо? Вы же сами мне посоветовали.
   Дуайту смутно вспомнилось, что однажды от нечего  делать  он  и  правда
сказал ей - занялась бы стенографией.
   - Вы что же, берете уроки?
   - Каждое утро. Мне надо быть на Рассел-стрит в половине десятого. Я - и
половина десятого! Приходится вставать, когда и семи еще нет!
   - Прямо беда! - усмехнулся Дуайт. - А зачем вам это?
   - Надо же чем-то заняться. Мне надоело боронить навоз.
   - И давно вы этим занимаетесь?
   - Три дня.  Делаю  огромные  успехи.  Вывожу  загогулины,  кого  угодно
перезагогулю.
   - А вы, когда пишете, понимаете, что загогулины означают?
   - Пока нет, - призналась Мойра и отпила глоток. - Для  этого  надо  еще
много работать.
   - Вы и на машинке учитесь печатать?
   Мойра кивнула.
   - И счетоводству тоже. Всей премудрости сразу.
   Дуайт посмотрел на нее с удивлением.
   - Когда вы все это одолеете, из вас выйдет классный секретарь.
   - На будущий год, -  сказала  Мойра.  -  Через  год  я  смогу  получить
отличное место.
   - И много народу там учится? Это что же, школа или курсы?
   Она кивнула.
   - Я и не думала, что будет так много. Пожалуй, только вдвое меньше, чем
бывало обычно. Сразу после войны учащихся было раз-два и обчелся, и  почти
всех преподавателей уволили. А  теперь  поступает  все  больше  народу,  и
уволенных придется вернуть.
   - Значит, приходят новые ученики?
   - Больше подростки. Я среди них себя чувствую бабушкой.  Наверно,  дома
они надоели родным, вот их  и  заставили  заняться  делом.  -  Мойра  чуть
помолчала, потом прибавила: - И в университете то же  самое.  Сейчас  куда
больше слушателей, чем было несколько месяцев назад.
   - Вот уж не ждал такого оборота, - сказал Дуайт.
   - Сидеть  дома  -  скука,  -  объяснила  Мойра.  -  А  на  этих  уроках
встречаются все друзья-приятели.
   Дуайт предложил ей выпить еще, но Мойра отказалась, и они прошли в  зал
обедать.
   - Вы слышали про Джона Осборна и его машину? - спросила Мойра.
   Дуайт рассмеялся:
   - А как же! Он  мне  ее  показывал.  Наверно,  он  всем  и  каждому  ее
показывает, кого только зазовет. Отличная машина.
   - Джон сошел с ума. В этой машине он разобьется насмерть.
   - Ну и что? - сказал Дуайт, принимаясь за  бульон.  -  Лишь  бы  он  не
разбился прежде, чем мы уйдем в рейс. Он получает массу удовольствия.
   - А когда именно вы уходите?
   - Думаю, примерно через неделю.
   - Это очень опасный поход? - негромко спросила Мойра.
   Короткое молчание.
   - Нет, почему же, - сказал Дуайт. - С чего вы взяли?
   - Вчера я говорила по телефону с Мэри Холмс. Похоже,  Питер  ей  сказал
что-то такое, что ее встревожило.
   - О нашем походе?
   - Не прямо о нем. По крайней мере так мне кажется.  Вроде  он  собрался
написать завещание.
   - Это всегда разумно, - заметил  Дуайт.  -  Каждому  следует  составить
завещание, то есть каждому женатому человеку.
   Подали жаркое.
   - Скажите же мне: очень это опасно? - настойчиво повторила Мойра.
   Дуайт покачал головой.
   - Это очень долгий рейс.  Мы  будем  в  плаванье  почти  два  месяца  и
примерно половину времени - под водой. Но это не опаснее, чем любая другая
операция в северных морях. - Он чуть помолчал. - Там,  где  возможно,  был
ядерный  взрыв,  подводной  лодке  рыскать  всегда  опасно.   Особенно   с
погружением. Никогда не знаешь, на  что  наткнешься.  Морское  дно  сильно
меняется. Можно напороться на затонувшие суда, о которых и не  подозревал.
Надо пробираться между ними поосторожнее и  глядеть  в  оба.  Но  нет,  не
сказал бы, что рейс опасный.
   - Возвращайтесь целый и невредимый, Дуайт, - тихо сказала Мойра.
   Он весело улыбнулся.
   - Ясно, я вернусь целый и невредимый. Нам  дан  такой  приказ.  Адмирал
желает заполучить нашу лодку обратно.
   Мойра со смехом откинулась на спинку стула.
   - Вы просто невозможный! Только я начну разводить сантименты, вы...  вы
их прокалываете, как воздушный шарик.
   - Наверно я-то не сентиментален. Шейрон всегда это говорит.
   - Вот как?
   - Ну да. Она даже всерьез на меня сердится.
   - Неудивительно, - заявила Мойра. - Я очень ей сочувствую.
   Пообедали, вышли из ресторана и отправились в Национальную галерею, где
открылась выставка духовной живописи.  Все  картины  писаны  были  маслом,
большинство в модернистской манере. Тауэрс и Мойра обошли  часть  галереи,
отведенную под сорок выставленных картин, - девушка смотрела с  интересом,
моряк откровенно ничего в этой живописи не понимал. Оба несколько терялись
перед "Снятиями с креста" в  зеленых  тонах  и  "Поклонениями  волхвов"  в
розовых; перед пятью или шестью полотнами, трактующими войну в религиозном
духе, они немного поспорили. Постояли перед картиной,  заслужившей  первую
премию: скорбящий Христос на фоне разрушенного города.
   - В этом что-то есть, -  сказала  Мойра.  -  На  сей  раз  я,  пожалуй,
согласна с членами жюри.
   - А по-моему это мерзость.
   - Что вам тут не нравится?
   Дуайт в упор разглядывал картину.
   - Все не нравится. Это же насквозь фальшиво. Ни один пилот, если  он  в
здравом уме, не полетит так низко, когда вокруг рвутся  водородные  бомбы.
Он бы просто сгорел.
   - Но композиция хороша и цветовая гамма тоже, - возразила Мойра.
   - Да, конечно. А сюжет фальшив.
   - Почему?
   -  Если  вот  это   должно   изображать   здание   АРПК   [Американская
радиопромышленная корпорация], ваш художник посадил  Бруклинский  мост  на
сторону Нью-Джерси, а Эмпайр Билдинг в самую середину Центрального парка.
   Мойра заглянула в каталог.
   - Тут вовсе не сказано, что это Нью-Йорк.
   - Какой бы город он ни хотел изобразить, все тут фальшиво. Это не может
так выглядеть. - Дуайт чуть подумал. - Чересчур театрально. -  Отвернулся,
брезгливо поглядел по сторонам. - Все это не по мне.
   - А разве вы не ощущаете в этих полотнах духа веры? -  спросила  Мойра.
Странно, он ведь постоянно ходит в церковь, казалось бы,  выставка  должна
его тронуть.
   Дуайт взял ее под руку.
   - Я не набожен. Виноват я сам, а  не  художники.  Они  смотрят  на  все
по-другому.
   Они вышли из зала.
   - А вообще вы любите живопись? - спросила  Мойра.  -  Или  смотреть  на
картины вам скучно?
   - Совсем не скучно. Мне нравятся живые краски и чтобы картина  меня  не
поучала. Вот есть такой художник Ренуар, правильно.
   - Мойра кивнула.
   - В музее есть несколько полотен Ренуара. Хотите посмотреть?
   Они прошли в раздел французской живописи,  и  Дуайт  постоял  несколько
минут, глядя на реку и на затененную деревьями улицу рядом с нею, на белые
дома и магазины - все очень красочное и очень французское.
   - Вот такие картины мне по душе,  -  сказал  он.  -  На  такое  я  могу
смотреть без конца.
   Они еще некоторое  время  бродили  по  галерее,  разглядывали  картины,
болтали. Потом оказалось, ей пора: мать не совсем здорова, и Мойра обещала
вернуться вовремя и приготовить чай. Дуайт отвез ее трамваем на вокзал.
   В толчее у вокзального входа она обернулась к нему.
   - Спасибо за  обед  и  за  весь  этот  день.  Надеюсь,  другие  картины
вознаградили вас за те, что в религиозном духе.
   Дуайт засмеялся.
   - Безусловно, вознаградили. Я не прочь прийти сюда еще раз и  поглядеть
на них. А религия - это не по моей части.
   - Но ведь вы постоянно ходите в церковь.
   - Ну, это совсем другое дело.
   Сказано решительно, да и спорить с ним здесь,  в  толпе,  пробовать  не
стоило. Она спросила только:
   - Мы еще увидимся до вашего отъезда?
   - Днем я  почти  все  время  буду  занят,  -  ответил  Дуайт.  -  Можно
как-нибудь вечером сходить в кино, но чем скорее, тем лучше. Мы  отбываем,
как только закончатся все работы на борту, а  они  сейчас  ведутся  полным
ходом.
   Условились  вместе  поужинать  во  вторник.  Мойра  помахала  рукой  на
прощанье и  скрылась  в  толпе.  Тауэрсу  незачем  было  спешить,  никаких
неотложных дел в порту не было, а  до  закрытия  магазинов  оставался  еще
целый час. И он неторопливо  зашагал  по  улицам,  заглядывая  в  витрины.
Вскоре набрел на магазин спортивных товаров и, чуть помешкав, вошел.
   В рыболовном отделе он сказал продавцу:
   - Мне нужен спиннинг - хорошее удилище, катушка и нейлоновая леска.
   - Извольте, сэр. Для вас?
   Американец покачал головой:
   - В подарок мальчику десяти лет. Это будет его первая снасть.  Хотелось
бы лучшего качества, но совсем небольшую и легкую. Есть у вас какие-нибудь
из стекловолокна?
   Продавец покачал головой.
   - К сожалению, сейчас нету. - Он достал с полки  небольшое  удилище.  -
Вот это стальное, но очень хорошее.
   - А в морской воде не заржавеет? Мальчик живет на побережье, а вы  ведь
знаете, что за народ мальчишки.
   - Эти не ржавеют. Мы их много продаем для рыбной ловли на  море.  -  Он
стал доставать катушки, а Дуайт внимательно осмотрел удилище,  взвесил  на
руке. - Для морской ловли у нас есть вот эти пластиковые катушки,  а  вот,
если хотите, увеличенная, из нержавеющей стали. Такие, конечно, лучше, но,
понятное дело, и подороже.
   Тауэрс осмотрел катушки.
   - Пожалуй, я возьму увеличенную.
   Он выбрал леску, продавец завернул вместе все три покупки  и  при  этом
заметил:
   - Отличный подарок мальчику.
   - Еще бы, - сказал Дуайт. - Такой игрушкой он вволю позабавится.
   Расплатился, взял сверток  и  прошел  в  отдел  детских  велосипедов  и
самокатов. И спросил продавщицу:
   - Есть у вас тренажеры "Пого" для малышей?
   - "Кузнечики"? Кажется, нету. Сейчас спрошу заведующего.
   Подошел заведующий отделом.
   - К сожалению, сейчас у нас их нет. На них давно не  было  спроса,  дня
три назад продали последнюю штуку.
   - А будут еще?
   - Я заказал дюжину. Не знаю, когда они к нам поступят.  Время,  знаете,
такое, порядка стало маловато. Вам, верно, для подарка?
   Капитан кивнул.
   - Для девочки шести лет.
   - У нас имеются самокаты. Тоже славный подарок для такой девчурки.
   Тауэрс покачал головой.
   - Самокат у нее уже есть.
   - А вот, не угодно ли, детские велосипеды.
   Слишком громоздкие и неуклюжие, но этого Тауэрс не сказал.
   - Нет, я хотел бы "кузнечик". Поищу в других местах, а если  не  найду,
может быть, еще зайду к вам.
   - Загляните к Мак-Юэнсу, - посоветовал заведующий, - может, у него хоть
одна штука осталась.
   Тауэрс заглянул к Мак-Юэнсу, но и там того, что он хотел, не оказалось.
Зашел еще в один магазин - и тоже зря: видно, их вовсе нет  в  продаже.  И
чем чаще Дуайт встречал отказ, тем  горше  было  разочарование:  нет,  ему
нужен "кузнечик" и только "кузнечик", ничто другое не годится.  В  поисках
еще одного магазина игрушек он забрел на Коллинз-стрит, но здесь торговали
уже не игрушками, а товарами подороже.
   Прошел час, магазины вот-вот закроются, и тут Дуайт  остановился  перед
витриной  ювелира.  Магазин  был  первоклассный;  Дуайт  постоял  немного,
разглядывая витрины. Самое подходящее, наверно, изумруды  с  бриллиантами.
При ее темных волосах изумруды будут просто великолепны.
   Он вошел в магазин.
   - Мне нужен браслет, - сказал он молодому человеку в черной визитке.  -
Пожалуй, изумруды с бриллиантами.  Изумруды  непременно.  Дама  -  смуглая
брюнетка и любит зеленый цвет. Найдется у вас что-нибудь в этом роде?
   Молодой человек отошел к сейфу, достал три браслета  и  разложил  перед
Дуайтом на черном бархате.
   - Вот что у нас есть, сэр. Какую цену вы предполагали заплатить?
   - Не думал об этом, - сказал моряк. - Мне нужен красивый браслет.
   Продавец взял один из браслетов.
   - Вот этот стоит сорок гиней, а тот - шестьдесят  пять.  По-моему,  оба
очень хороши.
   - А вон тот?
   Молодой человек взял третий браслет.
   - Этот самый дорогой, сэр. Прекрасная вещь. - Он взглянул на  крохотный
ярлычок. - Двести двадцать пять гиней.
   Браслет  так  и  сиял  на  черном  бархате.  Дуайт  взял  его  и   стал
разглядывать. Продавец сказал правду, вещица  очаровательная.  В  шкатулке
жены нет ничего подобного. Браслет ей наверняка понравится.
   - Это английская работа или австралийская? - спросил он.
   Молодой человек покачал головой.
   - Нет, это из Парижа, от Картье. А к нам попало из имения одной дамы  в
Тураке. Сами видите, вещь совсем  новая.  Обычно  нам  приходится  немного
поправить застежку, а здесь даже это не понадобилось. Браслет  в  отличном
состоянии.
   Дуайту представилось, в какой восторг придет Шейрон.
   - Я его беру, - сказал он. -  Уплатить  придется  чеком.  За  браслетом
зайду завтра или послезавтра.
   Он выписал чек и взял расписку. Шагнул было к двери, но обернулся.
   - Один вопрос, - сказал он. - Вы случайно не знаете, где можно купить в
подарок маленькой девочке "Пого", "кузнечик"? Похоже, сейчас их  в  городе
найти нелегко.
   - К сожалению, не знаю, сэр. Надо вам обойти все магазины игрушек.
   Магазины уже закрывались, сегодня вечером больше  ничего  не  сделаешь.
Дуайт взял сверток с удочкой и отправился в Уильямстаун, перешел с корабля
на "Скорпион" и положил сверток за койку, здесь покупка почти незаметна. А
через день съездил за браслетом  и,  возвратясь  на  лодку,  запер  его  в
обшитый сталью ящик, где хранились секретные документы.
   В тот день некая миссис Фрейзер принесла к ювелиру серебряный кувшинчик
для сливок: надо было припаять отломанную ручку. А позже ей  повстречалась
на улице Мойра Дэвидсон, которую  миссис  Фрейзер  знавала  еще  девочкой.
Миссис Фрейзер остановила ее  и  осведомилась  о  здоровье  матери.  Потом
сказала:
   - Милочка, если я  не  ошибаюсь,  ты  знакома  с  этим  американцем,  с
капитаном Тауэрсом?
   - Да, мы хорошо знакомы. В субботу и воскресенье он у нас гостил.
   - Как по-твоему, он сумасшедший? Не знаю, может  быть,  все  американцы
сумасшедшие?
   Мойра улыбнулась.
   - Мы все теперь сумасшедшие, он не хуже других. А что он натворил?
   - Спрашивал в магазине Симмондса такую ходулю на пружине, "Пого".
   Мойра насторожилась.
   - "Кузнечик"?
   - Да где, милочка, подумай только - у Симмондса! Как будто там  торгуют
игрушками! Понимаешь, он зашел туда и за бешеные деньги купил великолепный
браслет. Это часом не для тебя?
   - Первый раз слышу. Совсем на него не похоже.
   - Ну, от мужчин чего угодно можно ждать. Вдруг  он  в  один  прекрасный
день поднесет тебе такой приятный сюрприз.
   - А при чем тут игрушки?
   - Да вот, купил он браслет,  а  потом  спрашивает  мистера  Томпсона  -
знаешь, такой блондин, очень милый  молодой  человек,  -  не  скажете  ли,
спрашивает, где можно купить "кузнечик".  Хочу,  говорит,  подарить  одной
девочке.
   - Ну и что тут  такого?  -  спокойно  спросила  мисс  Дэвидсон.  -  Для
маленькой девочки очень подходящий подарок.
   - Да, конечно. Только странно командиру подводной лодки покупать  такую
игрушку. Да еще спрашивать ее в ювелирном магазине.
   - Наверно, он ухаживает за какой-нибудь богатой вдовой, а у вдовы  есть
дочка. Браслет для матери, а игрушка для дочки. Что тут такого?
   - Да ничего, - сказала миссис Фрейзер. - Только мы-то  все  думали,  он
ухаживает за тобой.
   - Сильно ошибаетесь, - невозмутимо  заявила  Мойра.  -  Это  я  за  ним
ухаживаю. - И отвернулась. - Мне надо бежать. Так приятно было вас видеть.
Я передам маме от вас привет.
   И она пошла своей дорогой, но про "кузнечик" забыть не могла. Она  даже
спрашивала про них в этот день в магазинах,  но  понапрасну.  Если  Дуайту
непременно нужна эта игрушка, не так-то просто будет ее раздобыть.
   Конечно, сейчас у каждого свой пунктик: Питер и Мэри  Холмс  помещались
на саде, отец на совершенствовании фермы, Джон Осборн на гоночной  машине,
сэр Дуглас Фрауд на портвейне, а теперь вот и Дуайт Тауэрс -  на  палке  с
пружинными подножками. А она сама, похоже,  на  Дуайте  Тауэрсе.  Все  эти
чудачества граничат с безумием, такое уж настало время.
   Хочется помочь Дуайту, еще как  хочется,  но  надо  быть  очень,  очень
осторожной. Возвратясь домой, Мойра вечером отыскала в чулане свой  старый
"кузнечик", тщательно стерла с него пыль. Искусный мастер мог бы  пройтись
по деревянной рукоятке наждачной бумагой, заново покрыть  лаком,  и  тогда
он, пожалуй, выглядел бы как новый,  хотя  сейчас  от  сырости  на  дереве
темнеют пятна. Но в металлические части въелась ржавчина, и в одном  месте
подножка проржавела насквозь, Хоть десять раз тут закрашивай, видно будет,
что вещь не новая,  а  Мойра  еще  слишком  хорошо  помнит  свое  детство:
игрушка, которая уже кому-то служила... даже думать об этом было противно.
Нет, это не выход.
   Во вторник вечером они, как условились прежде,  собрались  в  кино.  За
ужином Мойра спросила, как подвигаются работы на лодке.
   - Недурно, - сказал Дуайт. - Нам дают еще  один  электролизный  аппарат
для восстановления кислорода,  он  будет  работать  параллельно  с  нашим.
Пожалуй, уже завтра к вечеру  с  этим  закончат,  и  тогда  в  четверг  мы
проведем испытания. Думаю, в конце недели отправимся.
   - Это очень нужный аппарат?
   Дуайт улыбнулся.
   - Нам придется немало времени пробыть под водой. Неохота  мне  остаться
без кислорода, тогда либо всплывай  там,  где  воздух  радиоактивен,  либо
задохнись на дне.
   - Значит, этот аппарат вроде как запасной?
   Дуайт кивнул.
   - Нам повезло. Аппарат отыскался на флотском складе во Фримэнтле.
   В  тот  вечер  он  был  рассеян.  Оставался,  как   всегда,   милым   и
внимательным, но Мойра чувствовала - мысли его далеко. За  ужином  она  не
раз пыталась его растормошить; но безуспешно. И в кино  тоже:  Дуайт,  как
положено, старался показать, будто получает от фильма удовольствие  и  рад
доставить удовольствие спутнице, но все это было точно актерская игра  без
живой искорки. Это и понятно, уговаривала себя Мойра, ведь у него  впереди
такое плаванье...
   После фильма они пошли по опустелым улицам  к  вокзалу.  У  полутемного
входа,  под  аркадой,  где   можно   было   спокойно   поговорить,   Мойра
остановилась.
   - Одну минуту, Дуайт. Мне надо вас кое о чем спросить.
   - Давайте, - мягко сказал он, - я слушаю.
   - Вас что-то тревожит, правда?
   - Не то чтобы тревожит, но, боюсь, сегодня вам со мной было скучновато.
   - Это из-за похода "Скорпиона"?
   - Ну что вы, дружок. Я же говорил, это вовсе не опасно. У  меня  другая
забота.
   - "Кузнечик", да?
   В полутьме Дуайт изумленно уставился на нее.
   - Вот те на, откуда вы знаете?
   Мойра тихонько засмеялась:
   - У меня своя разведка. А что вы достали для сына?
   - Удочку. - Он помолчал, потом прибавил: - Наверно, вы думаете,  что  я
рехнулся.
   Мойра покачала головой.
   - Нет, не думаю. А "кузнечик" вы достали?
   - Нет. Видно, их совсем нет в продаже.
   - Знаю.
   Постояли, помолчали.
   - Я отыскала свой, - вновь  заговорила  Мойра.  -  Можете  хоть  сейчас
взять. Но он ужасно старый и металлические части совсем заржавели. Прыгать
все равно можно, но едва ли это хороший подарок.
   Дуайт кивнул.
   - Да, я тогда заметил. Видно, придется поставить на этом крест,  детка.
Если  сумею  вырваться  до  отплытия,  еще  похожу  по  магазинам,   поищу
что-нибудь другое.
   - А я уверена, что достать "кузнечик" можно. Наверно, их  делают  здесь
же, в Мельбурне. Во всяком случае,  в  Австралии.  Только  вот  успеть  бы
вовремя.
   - Бросьте, - сказал Дуайт. - Дурацкая была затея. Да это и не важно.
   - Нет, важно. Для  меня  важно,  -  возразила  Мойра.  Подняла  голову,
посмотрела  ему  в  глаза.  -  К  вашему  возвращению  я  его   раздобуду.
Непременно, даже если надо будет заказать мастеру. Я понимаю, он будет  не
совсем такой, как вам хочется. Но, может быть, и пригодится?
   - Вы очень добры, - глухо  сказал  Дуайт.  -  Я  скажу  дочке,  что  вы
захватили "кузнечик" с собой.
   - Могу и захватить, - сказала Мойра. - Так или иначе, когда мы  с  вами
опять встретимся, эта штука у меня будет.
   - Возможно, вам придется нести ее очень, очень далеко.
   - Не беспокойтесь, Дуайт. Когда мы опять встретимся, она у меня будет.
   В темноте под аркой он обнял ее и поцеловал.
   - Спасибо за обещание, - мягко сказал он. - И за  все  остальное  тоже.
Шейрон не рассердится, что я вас поцеловал. Мы оба вам благодарны.



        6

   Спустя двадцать пять дней "Скорпион" приближался к первой  цели  своего
маршрута. Уже десять дней, начиная с тридцатого градуса от экватора, лодка
не поднималась-на поверхность. Сперва она подошла к  острову  Сан-Николае,
поодаль от Лос-Анджелеса, и, опасаясь неразведанных минных полей, обогнула
город на почтительном  расстоянии.  Обошла  остров  Санта-Роза  с  внешней
стороны; приблизилась к берегу западнее Санта-Барбары; отсюда двинулась  к
северу на перископной глубине, держась в двух милях от  берега.  Осторожно
завернули в залив Монтерей, осмотрели рыбацкую гавань, но  не  увидела  ла
берегу ни признака жизни и почти  ничего  не  выяснили.  Уровень  радиации
везде оказался одинаково высок, и из  осторожности  решили  не  всплывать,
выставляли только перископ.
   Не доходя пяти миль до Золотых ворот, осмотрели Сан-Франциско. Только и
узнали, что мост рухнул. Похоже, опрокинулся  его  южный  устой.  Те  дома
вокруг Парка Золотых ворот, что видны были с моря, изрядно  пострадали  от
взрыва и пожара, похоже, ни в одном нельзя было бы жить. Нигде ни признака
жизни, и уровень такой, что навряд ли в этих местах мог выжить  хоть  один
человек.
   "Скорпион"  пробыл  здесь  несколько   часов:   фотографировали   через
перископ, насколько возможно, вели  наблюдения.  Снова  повернули  к  югу,
дошли до Залива Полумесяца, подошли  на  полмили  к  берегу  и,  ненадолго
всплывая, окликали через громкоговоритель - не отзовется  ли  кто.  Здания
как будто не слишком пострадали, но  на  берегу  по-прежнему  ни  признака
жизни. "Скорпион" пробыл здесь до сумерек, а потом двинулся на север вдоль
берега, держась от него мили за три-четыре.
   С тех пор как подводники пересекли экватор,  стало  правилом  за  время
каждой вахты один раз всплывать, возможно выше поднимать антенну и  ловить
радиопередачу со  стороны  Сиэтла.  Однажды,  на  пятом  градусе  северной
широты, и вправду удалось ее поймать - бессвязные,  бессмысленные  сигналы
продолжались-минут сорок,  потом  оборвались.  С  тех  пор  их  больше  не
слышали. И вот вечером, когда "Скорпион" всплыл вблизи  Форта-Брагга,  при
бурном море  и  сильном  встречном  северо-западном  ветре,  едва  включив
пеленгатор, они вновь услышали сигналы. На этот раз удалось  точно  засечь
направление.
   Дуайт наклонился над картой, на которой штурман, лейтенант Сандерстром,
прокладывал курс.
   - Санта-Мария, - сказал он. - Похоже, вы были правы.
   Они постояли, прислушиваясь - к  несущейся  из  динамика  бессмысленной
тарабарщине.
   - Это случайные сигналы, - сказал наконец лейтенант. - Такое  никто  не
станет выстукивать, даже если ничего не смыслит  в  радио.  Просто  где-то
что-то случайно включилось.
   - Похоже, что так, - Дуайт еще постоял, прислушиваясь. -  Но  там  есть
энергия. А где энергия, там и люди.
   - Не обязательно, - возразил лейтенант.
   - Гидроэлектростанция? Это я  понимаю,  -  сказал  Дуайт.  -  Но,  черт
побери, не могут же турбины два года работать безо всякого присмотра.
   - Представьте, могут. Есть турбины превосходные, очень надежные.
   Дуайт буркнул что-то невнятное и опять наклонился над картой.
   - На рассвете я хочу поравняться с мысом Флаттери. Продолжаем идти, как
сейчас, около полудня определимся и тогда отрегулируем  скорость.  Если  с
виду бухта в порядке, зайдем туда  на  перископной  глубине,  чтобы  можно
было, окажись на дне какая-нибудь помеха, продуть цистерны  и  увернуться.
Может быть, сумеем подойти к Санта-Марии вплотную. А может, и  не  сумеем.
Если подойдем, вы готовы высадиться на берег?
   - Ну конечно, - был ответ. - Я совсем не прочь на  время  выбраться  из
нашей коробки.
   Дуайт улыбнулся. Они шли с погружением уже одиннадцать дней, и хотя  на
здоровье пока никто не жаловался, у всех понемножку разыгрывались нервы.
   - Ладно, только бы не сглазить, будем надеяться, что нам повезет.
   - А знаете, - сказал Сандерстром,  -  если  не  пройдем  через  пролив,
пожалуй, я сумею добраться до станции посуху. - Он потянул к  себе  другую
карту. - Если мы войдем в Грейс-Харбор, я могу выйти на берег  у  Хокуиама
или Абердина. Вот эта дорога ведет прямиком к Бремертону и Санта-Марии.
   - Но это сотни миль.
   - Уж наверно я найду и машину и горючее.
   Капитан покачал головой. Двести миль в легком защитном костюме, когда и
машина, и горючее, и  вся  местность  вокруг  радиоактивны...  невозможная
штука.
   - Запас воздуха у вас только на два часа, - сказал он.  -  Понятно,  вы
можете захватить добавочные баллоны. Но все равно это невозможно. Так  или
иначе мы вас потеряем. Да и не так уж это важно - высадиться.
   "Скорпион" опять погрузился и пошел дальше прежним курсом. Когда  через
четыре часа всплыли, загадочный передатчик молчал.
   Весь следующий день лодка  по-прежнему  шла  на  север  на  перископной
глубине. Теперь капитана всерьез беспокоило настроение команды. В тесноте,
безвылазно в стальной коробке людям становилось невтерпеж;  радиопередачи,
которые могли бы их развлечь, давно уже не  доходят,  пластинки,  сто  раз
прокрученные по бортовому радио, опостылели. Чтобы встряхнуть подчиненных,
подбросить пищу для ума и тему для разговоров, Тауэрс открыл всем желающим
доступ к перископу, хотя смотреть было, в сущности,  не  на  что.  Но  эти
скалистые, ничем  не  примечательные  берега  -  их  родина,  и  один  вид
какого-нибудь кафе и замершего рядом "бьюика" радовал истосковавшиеся души
и развязывал языки.
   В полночь, следуя обычному распорядку, "Скорпион"  всплыл  подле  устья
реки Колумбия.  Вахту  у  капитан-лейтенанта  Фаррела  принимал  лейтенант
Бенсон. Фаррел как раз поднял перископ и, прильнув к окулярам,  настраивал
его на круговой обзор. И вдруг резко обернулся к Бенсону.
   - Ну-ка, позовите командира. На берегу  огни,  от  тридцати  до  сорока
градусов справа по носу.
   Не прошло и двух минут, как все столпились у перископа, один  за-другим
смотрели  и  сверялись  с  картой  -  Тауэрс,  Бенсон  и  Фаррел,  к   ним
присоединились Питер Холмс и Джон Осборн. Капитан  со  старшим  помощником
склонились над картой.
   - Огни в штате Вашингтон, - сказал Дуайт. - Примерно там, где  Лонг-Бич
и Илуэйко. По другую сторону устья, в Орегоне, ни огонька.
   - Гидроэлектростанция, - произнес за плечом командира Сандерстром.
   - Думаю, да.  Если  есть  свет,  работает  электростанция,  это  многое
объясняет. - Дуайт обернулся к физику. -  Мистер  Осборн,  какова  снаружи
радиация?
   - Тридцать в красном секторе, сэр.
   Капитан кивнул. Слишком высока, чтобы можно было выжить, но не  убивает
мгновенно; за последние пять-шесть дней уровень почти не  менялся.  Тауэрс
подошел к перископу, долго стоял, всматриваясь. Нет у  него  ни  малейшего
желания ночью подводить лодку ближе к берегу.
   - Ладно, - сказал он наконец. - Идем дальше прежним  курсом.  Отметьте,
мистер Бенсон.
   Он вернулся к себе и лег. Завтра будет тяжкий и  тревожный  день,  надо
хоть немного поспать. Но он тут же поднялся, в уединении крохотной каюты с
завешенной дверью отпер сейф, где хранились секретные документы, и  достал
браслет; при электрическом свете драгоценность так  и  засверкала.  Шейрон
эта вещица понравится. Дуайт осторожно вложил браслет в  нагрудный  карман
кителя. Потом снова вытянулся  на  койке,  положил  ладонь  на  сверток  с
удочкой и уснул.
   В четыре утра, перед  самым  рассветом,  снова  всплыли  чуть  севернее
Грейс-Харбор. На берегу не видно ни огонька, но ведь в здешних местах  нет
городов, и дорог  почти  нет,  так  что  это  еще  ничего  не  доказывает.
Опустились на перископную глубину, пошли дальше.  Когда  два  часа  спустя
Дуайт вышел в рубку,  в  перископ  видно  было,  что  день  настал  ясный,
солнечный, и  все,  кто  свободен  был  от  вахты,  по  очереди  приходили
поглядеть на пустынный берег. Дуайт  пошел  завтракать,  потом  стоял  над
штурманским столиком, курил, изучал  уже  хорошо  изученную  карту  минных
полей и наизусть знакомый вход в пролив Хуан де Фука.
   В семь сорок пять старший помощник доложил, что на  траверсе  показался
мыс Флаттери. Тауэрс погасил недокуренную сигарету.
   - Ладно, - сказал он. - Входите в пролив, Фаррел. Курс  ноль  семьдесят
пять. Скорость пятнадцать узлов.
   Впервые за три недели гул моторов стал глуше; относительное  затишье  в
стальной коробке показалось гнетущим. Все утро проливом, врезающимся между
Соединенными  Штатами  и  Канадой,  "Скорпион"  двигался  на   юго-восток,
подводники опять и  опять  определялись  при  помощи  перископа,  наносили
маршрут на карту, не раз и не два меняли курс. На берегу  почти  незаметно
было перемен, лишь в одном месте на острове Ванкувер, близ  реки  Джордан,
немалое пространство на южных склонах горы Валентайн опустошили,  судя  по
всему, взрыв и пожар. Как прикинули на "Скорпионе", пострадала площадь  не
меньше чем семь миль на пять; поверхность,  похоже,  осталась  ровная,  но
нигде ни пятнышка зелени.
   - Видимо, взрыв был в воздухе, - сказал Тауэрс, отходя от перископа.  -
Вероятно, чей-то самолет настигла управляемая ракета.
   Близились  места  густонаселенные,  и  теперь  постоянно  двое-трое  из
команды только и ждали минуты, когда офицеры отойдут и  можно  будет  хоть
одним  глазком  глянуть  в  перископ.  Вскоре  после  полудня   "Скорпион"
поравнялся с Порт-Таунсендом и повернул на юг, в Пьюгетский пролив.  Пошли
проливом, по правую сторону от острова Уитби и  перед  вечером  подошли  к
материку, напротив городка Эдмондс, в  пятнадцати  милях  севернее  центра
Сиэтла.  К  этому  времени  минные  заграждения  остались  далеко  позади.
Насколько видно было с моря, город не пострадал  ни  от  бомбежки,  ни  от
пожара, но уровень радиации все равно оставался высокий.
   Тауэрс  внимательно  смотрел  в  перископ.  Если  счетчик  Гейгера   не
ошибается, ничто живое  при  такой  радиации  не  может  протянуть  дольше
нескольких  дней,  и  однако  при  весеннем  солнышке  все  выглядит   так
обыкновенно... невозможно поверить, что здесь нет  людей.  Даже  стекла  в
окнах, за редкими исключениями, целы. Он отвернулся от перископа.
   - Десять влево, семь узлов, - распорядился он.  -  Подойдем  к  берегу,
станем у причала и попробуем некоторое время вызывать по радио.
   Он передал командование  старшему  помощнику  и  приказал  проверить  и
приготовить громкоговоритель. Фаррел  поднял  "Скорпион"  на  поверхность,
ввел в бухту, и они легли в дрейф в  сотне  ярдов  от  лодочной  пристани,
зорко наблюдая за берегом.
   Боцман тронул Фаррела за плечо:
   - Вы разрешите Суэйну глянуть в перископ, сэр? Это его родной город.
   Старшина Ральф Суэйн был  на  "Скорпионе"  оператором  радиолокационной
установки.
   - Ну конечно.
   Фаррел отступил, и Суэйн шагнул к перископу.  Довольно  долго  стоял  и
смотрел, наконец поднял голову.
   - Кен Палья открыл свою аптеку, - сказал он. - Дверь настежь,  и  шторы
на окнах подняты. А вот неоновую вывеску не погасил. Что-то не  похоже  на
Кена жечь электричество средь бела дня.
   - А людей на улицах не видно, Ральф? - спросил капитан.
   Старшина опять приник к окулярам.
   - Не видать. В доме миссис Салливен одно окно разбито, чердачное.
   Он смотрел еще три или  четыре  нескончаемые  минуты,  пока  Фаррел  не
тронул его за плечо и не стал сам к перископу. Суэйн отступил.
   - Видели свой дом, Ральфи? - спросил капитан.
   - Нет. С моря его не видать. Мой дом  повыше,  на  Рейнер-авеню.  -  Он
досадливо передернул плечами. - Никаких перемен не видать. Все  как  было,
так и есть.
   Лейтенант Бенсон взял микрофон и начал окликать берег:
   - Подводная лодка Соединенных Штатов "Скорпион" вызывает город Эдмондс.
Подводная лодка Соединенных Штатов "Скорпион" вызывает город Эдмондс. Если
кто-нибудь нас слышит, просим выйти  на  набережную,  к  причалу  в  конце
Главной  улицы.  Подводная  лодка  Соединенных   Штатов   вызывает   город
Эдмондс...
   Суэйн вышел из рубки и отправился в носовой отсек. Дуайт Тауэрс  шагнул
к перископу, к  которому  уже  приник  было  другой  матрос,  и  сам  стал
осматривать берег. От набережной город круто поднимался в  гору,  открывая
взгляду свои улицы и дома. Через несколько минут Тауэрс выпрямился.
   - Незаметно, чтобы Эдмондсу сильно досталось, - сказал он. - Если бы та
ракета угодила в "боинг" над Эдмондсом, тут только и осталось  бы  гладкое
место.
   - Противовоздушная оборона здесь очень сильна, - возразил Фаррел. -  От
всех управляемых ракет есть защита.
   - Верно. Однако же они прорвались к Сан-Франциско.
   - Но не похоже, чтобы они прорвались сюда. Просто дошла воздушная волна
от ракеты, которая взорвалась над проливом.
   Дуайт кивнул.
   - Видите неоновую вывеску над аптекой? Она  еще  горит.  -  Он  немного
помолчал. - Будем вызывать подольше... скажем, еще полчаса.
   - Слушаю, сэр.
   Капитан уступил место у перископа старшему помощнику, а  сам  отдал  по
переговорному устройству несколько распоряжений,  чтобы  лодка  не  меняла
позиции. Лейтенант Бенсон опять и опять в микрофон  вызывал  берег;  Дуайт
закурил,  прислонился  к  штурманскому  столику.  Недолго  спустя  погасил
сигарету, бросил взгляд на часы.
   От носовой части  донесся  металлический  удар:  с  лязгом  захлопнулся
стальной люк; Тауэрс вздрогнул, обернулся. Через минуту - еще удар,  потом
над головой, на палубе, шаги. Тотчас еще шаги - кто-то бежит по проходу  к
рубке, миг - и на пороге лейтенант Херш. Выпалил:
   - Суэйн вылез в аварийный люк, сэр! Он на палубе!
   Дуайт прикусил губу.
   - Сейчас люк закрыт?
   - Да, сэр. Я проверил.
   Капитан обернулся к боцману.
   - Выставить часовых у обоих люков, носового и кормового.
   Мортимер убежал, и в это время из-за борта послышался громкий всплеск.
   - Попробуйте посмотреть, что он там делает, - сказал Дуайт Фаррелу.
   Старший помощник наклонил перископ до предела и  стал  поворачивать  по
кругу.
   - Почему никто его не удержал? - спросил капитан Херша.
   - Наверно, не успели, очень быстро он изловчился. Перед тем  пришел  из
кормового отсека, сел и грызет ногти. На него и внимания-то не обратили. А
я ничего не видал, осматривал в это время носовую торпедную камеру.  Никто
и ахнуть не успел, а Суэйн уже в  шахте,  крышку  за  собой  захлопнул,  а
наружный люк открыл. Воздух-то снаружи отравленный, вот никто за ним и  не
погнался.
   Дуайт кивнул.
   - Понятно. Основательно продуть шахту,  а  потом  подите  и  проверьте,
хорошо ли задраена наружная крышка люка.
   - Вот, теперь я его вижу, - сказал, не отрываясь от перископа,  Фаррел.
- Он плывет к причалу.
   Дуайт наклонился к окулярам  (пришлось  согнуться  в  три  погибели)  и
увидел пловца.  Выпрямился,  сказал  несколько  слов  занятому  микрофоном
лейтенанту Бенсону. Тот повернул регулятор мощности.
   - Старшина Суэйн, слушайте меня. - Пловец  задержался,  покачиваясь  на
воде. - Приказ кап