нт-Джону, потом пересекла
Атлантический океан, вошла в Ла-Манш и даже в устье Темзы, но  там  далеко
продвинуться не удалось. Потом они глянули на Брест и Лиссабон, но к этому
времени уже кончались припасы и команда была в скверном состоянии, так что
они вернулись в Рио. - Тауэрс помолчал. - Я пока не слыхал,  сколько  дней
они шли под водой... а хотелось бы знать. Безусловно, они поставили  новый
рекорд.
   - И нашли они хоть одного живого человека, Дуайт?
   - Едва ли. Если б нашли, мы бы наверняка об этом услышали.
   Мойра застывшим  взглядом  смотрела  на  узкий  проход  за  занавеской,
которая  заменяла  капитанской  каюте  стену,  на  сложную  сеть  труб   и
электрических кабелей.
   - Можете вы себе представить, как это выглядит, Дуайт?
   - Что именно?
   - Все эти города, и поля, и фермы - и ни  одного  человека,  ни  единой
живой души. Никого и ничего. У меня это просто в голове не укладывается.
   - У меня тоже. Да я и не хочу  себе  это  представить.  По  мне,  лучше
думать, что все выглядит как прежде.
   - Ну а я ведь никогда в тех местах не бывала. Никогда  не  выезжала  из
Австралии, а теперь уже ничего другого и не увижу. Другие  страны  я  знаю
только по кино да по книгам... какие они были прежде. Наверно,  уже  никто
никогда не снимет фильма о том, какие они теперь.
   Дуайт покачал головой.
   - Это невозможно. Насколько я понимаю, оператор бы не выжил.  Думаю,  о
том, как теперь выглядит северное полушарие, знает один господь бог. -  Он
помолчал. - По-моему, это хорошо. Не хочется помнить, как кто-то  выглядел
после смерти, хочется помнить его живым. Вот так я  предпочитаю  думать  о
Нью-Йорке.
   - Невообразимо. Не укладывается это у меня в голове, - повторила Мойра.
   - И у меня тоже. По-настоящему не верится, просто не могу привыкнуть  к
этой мысли. Наверно, не хватает воображения. Но я и не хочу, чтоб хватило.
Для меня все живо, все города, все уголки Штатов я вижу в точности такими,
как прежде. И пускай они останутся такими до сентября.
   - Ну конечно, - мягко сказала Мойра.
   Он очнулся.
   - Хотите еще чаю?
   - Нет, спасибо.
   Он снова  вывел  ее  наверх;  на  мостике  Мойра  замешкалась,  потирая
ушибленную лодыжку, благодарно вдохнула морскую свежесть.
   - Наверно, до черта противно внутри, когда  подолгу  не  всплываешь,  -
сказала она. - Сколько времени вы пробудете под водой в этом рейсе?
   - Недолго. Дней шесть, может быть, неделю.
   - Должно быть, это ужасно вредно.
   - Не физически, - возразил Дуайт. - Правда, недостает солнечного света.
У нас есть пара ламп дневного света,  но  это  совсем  не  то,  что  выйти
наружу. Хуже всего погружение действует на психику. Иные  люди  -  крепкие
люди, в остальном вполне надежные - просто не могут долго  оставаться  под
водой. Через какое-то время у всех сдают нервы. Нужен очень уравновешенный
характер. Я бы сказал, невозмутимый.
   Мойра кивнула - он сам в точности такой, подумалось ей.
   - И вы все такие?
   - Да, пожалуй. Во всяком случае, почти все.
   - Смотрите в оба за Джоном Осборном, - предостерегла Мойра. - У него-то
не очень спокойный нрав.
   Дуайт посмотрел на нее с удивлением. Он прежде  об  этом  не  думал,  в
пробном походе ученый держался безукоризненно. Но  после  замечания  Мойры
капитан призадумался.
   - Хорошо, непременно, - сказал он. - Спасибо за совет.
   Они поднялись по трапу на  "Сидней".  В  ангаре  авианосца  еще  стояли
самолеты, будто бабочки со сложенными крыльями; безмолвный корабль казался
мертвым. Мойра приостановилась.
   - Они уже никогда больше не полетят, правда?
   - Думаю, не полетят.
   - А хоть какие-нибудь самолеты еще летают?
   - Я давно уже ни  одного  не  видел  в  воздухе.  Авиационного  бензина
осталось очень мало.
   Молча, необычно  притихшая,  Мойра  дошла  с  Тауэрсом  до  его  каюты.
Сбросила комбинезон,  снова  надела  белую  юбку  и  вышитую  блузку  -  и
воспрянула духом. Проклятые  мрачные  корабли,  проклятая  мрачная  жизнь!
Скорей бежать от всего этого, напиться, слушать музыку,  танцевать!  Перед
зеркалом, перед фотографиями Дуайтовой жены и  детей  она  ярко  накрасила
губы, нарумянила щеки, вернула блеск глазам. Вырваться из всего этого! Вон
из этих стальных клепаных стен, вон отсюда сейчас же! Ей здесь  не  место.
Скорее в  мир  романтических  похождений,  самообманов  и  двойных  порций
коньяка! Вон отсюда - обратно в свой, привычный мир!
   С фотографий в рамках понимающе, одобрительно смотрела Шейрон.
   В кают-компании навстречу гостье шел Тауэрс.
   - Вы шикарно выглядите! - воскликнул он с восхищением.
   Мойра коротко улыбнулась.
   - Зато чувствую себя гнусно, - сказала она. - Уйдемте отсюда,  хочу  на
свежий воздух. Пойдем в тот ресторан, выпьем, а потом  поищем,  где  можно
потанцевать.
   - Как прикажете.
   Он пошел переодеться в штатское, а Мойру оставил с Осборном.
   - Выведи меня на взлетную палубу, Джон, - сказала Мойра. - Еще минута в
этих железных коробках - и я начну визжать и кусаться.
   - Я плохо знаю дорогу наверх, - признался Осборн. - Я ведь тут новичок.
   Они набрели на крутой трап, ведущий наверх, к  орудийной  башне,  опять
спустились, побрели по длинному  стальному  коридору,  спросили  дорогу  у
встречного матроса и наконец поднялись в надстройку и вышли на палубу.  На
просторной, ничем не загроможденной  взлетной  палубе  пригревало  солнце,
перед глазами синело море, дул свежий ветер.
   - Слава богу, наконец-то я выбралась, - сказала Мойра.
   - Как я понимаю, ты не поклонница флота, - заметил Осборн.
   - А тебе здесь нравится?
   Он немного подумал.
   - Пожалуй, нравится. Будет довольно занятно.
   - Смотреть  в  перископ  на  мертвецов.  Я  могла  бы  придумать  более
приятные-занятия.
   Некоторое время шли молча.
   - Важно знать, - сказал наконец Осборн. - Надо попытаться выяснить, что
же произошло. Может быть, все обстоит не так, как мы думаем.  Может  быть,
что-то  поглощает  радиоактивные  элементы.   Может   быть,   с   периодом
полураспада происходит что-то, о чем мы понятия не имеем. Даже если мы  не
откроем ничего хорошего, все-таки  откроем  что-нибудь  новое.  Не  думаю,
чтобы мы и вправду открыли что-то хорошее, обнадеживающее.  Но  все  равно
это забавно - узнавать.
   - По-твоему, узнавать плохое - забавно?
   - Убежден, - решительно сказал Осборн. - Иные игры забавны,  даже  если
проигрываешь. Даже если знаешь, что проиграл,  еще  прежде,  чем  начнешь.
Забавна сама игра.
   - Престранное понятие об играх и забавах.
   - Ты не хочешь смотреть правде в глаза, вот твоя беда, - сказал Осборн.
- Что с нами случилось, то случилось, это непоправимо, а ты  не  хочешь  с
этим мириться. Но рано или поздно придется посмотреть правде в глаза.
   - Ладно, - сердито сказала Мойра, - придется мне  посмотреть  правде  в
глаза. Если все, что ваша братия толкует, - верно, это будет  в  сентябре.
Еще успею.
   - Как  угодно,  -  Джон  Осборн  усмехнулся.  -  Я  не  стал  бы  очень
рассчитывать на сентябрь. Все может быть и на три месяца раньше или позже.
Кто знает, возможно, нас прихватит уже в июне. А может быть, я  еще  успею
поднести тебе подарок к Рождеству.
   - Так вы ничего точно не знаете? - вскипела Мойра.
   - Не знаем. Ничего подобного не бывало за всю историю  человечества.  -
Физик чуть помолчал и неожиданно докончил: - А если б  такое  уже  однажды
случилось, мы бы сейчас об этом не беседовали.
   - Скажи еще хоть слово, и я столкну тебя в воду.
   Из надстройки вышел капитан Тауэрс, щеголеватый и  подтянутый  в  синем
костюме с двубортным пиджаком, и направился к ним.
   - А я гадал, где вы оба, - заметил он.
   - Извините, Дуайт, - сказала девушка. - Надо было вас предупредить. Мне
захотелось на свежий воздух.
   - Будьте осторожны, сэр, - сказал Осборн. - Она совсем рассвирепела. На
вашем месте я держался бы подальше - неровен час она начнет кусаться.
   - Он меня изводит, - пояснила  Мойра.  -  Дразнит,  как  Альберт  льва.
Пойдемте отсюда, Дуайт.
   - До завтра, сэр, - сказал физик. - В субботу и воскресенье я  останусь
на борту.
   Дуайт с девушкой спустились с мостика внутрь. И когда шли по  стальному
коридору к трапу, Тауэрс спросил:
   - Как же он вас дразнил, детка?
   - По-всякому, - был туманный ответ. - Тыкал палкой мне в ухо. На  поезд
потом, Дуайт, сперва давайте выпьем. Мне станет получше.
   Он повел ее все в тот же отель на главной улице. За выпивкой спросил:
   - Сколько у нас сегодня времени в запасе?
   -  Последняя   электричка   отходит   с   Флиндерс-стрит   в   четверть
двенадцатого. Мне надо на нее поспеть, Дуайт. Мама мне вовек  не  простит,
если я проведу с вами ночь.
   - Могу поверить. Но вы доедете до Бервика, а что дальше? Вас кто-нибудь
встретит?
   Мойра покачала головой.
   - С утра мы оставили на станции велосипед. Если вы меня  угостите,  как
надо, я, пожалуй, с него свалюсь, но он меня ждет. -  Она  допила  двойную
порцию коньяка. - Спросите мне еще, Дуайт.
   - Только  одну.  А  потом  пойдем  отсюда.  Вы  ведь  обещали,  что  мы
потанцуем.
   - И потанцуем. Я заказала столик у Мэрайо.  Я,  когда  пьяная,  здорово
топчусь.
   - Я не хочу топтаться, - возразил Дуайт. - Я хочу танцевать.
   Мойра взяла у него из рук стакан.
   - Вы слишком многого требуете. Не тычьте больше мне палкой в  ухо,  это
невыносимо. Да почти все мужчины вовсе и не умеют танцевать.
   - И я не умею. Раньше в Штатах мы много танцевали. Но с начала войны  я
не танцевал ни разу.
   - По-моему, вы очень скучно живете.
   После второй порции коньяка Дуайту все же удалось увести ее из отеля, и
уже в сумерках они пришли на станцию. Через полчаса  приехали  в  город  и
вышли на улицу.
   - Еще рановато, - сказала Мойра. - Давайте пройдемся.
   Он взял ее под руку, чтобы уверенней вести  сквозь  субботнюю  вечернюю
толпу. Почти во всех витринах красовалось  вдоволь  всяких  соблазнов,  но
лишь немногие магазины открыты. Рестораны и  кафе  набиты  битком  и  явно
процветают; бары закрыты, но на улицах полно  пьяных.  Кажется,  в  городе
царит буйное, ничем не омраченное веселье, скорее  в  духе  1890  года,  а
отнюдь не 1963-го. На широких улицах никакого транспорта, кроме  трамваев,
и люди шагают прямо по мостовой. На углу Суонстон и Коллинз-стрит какой-то
итальянец играет на большущем, безвкусно изукрашенном аккордеоне - и, надо
сказать, играет отлично. И вокруг под эту музыку танцуют. Дуайт  с  Мойрой
проходили мимо кинематографа "Королевский", перед ними,  шатаясь,  ковылял
какой-то человек - и вдруг  упал,  продержался  немного  на  четвереньках,
потом, мертвецки пьяный, скатился в водосточную канаву. Никто  не  обратил
на него внимания. Полицейский, что проходил по  тротуару,  приостановился,
перевернул упавшего, небрежно осмотрел и зашагал дальше.
   - Ну и веселье здесь вечером, - заметил Дуайт.
   - Сейчас уже не так скверно, - ответила Мойра. - Сразу после войны было
куда хуже.
   - Знаю. По-моему, люди от этого устают. - И, немного  помедлив,  Тауэрс
докончил: - Вот как я устал.
   Мойра кивнула.
   - И потом, сегодня суббота. В обычные вечера здесь тихо и мирно.  Почти
как до войны.
   Они подошли к ресторану. Владелец встретил  их  приветливо,  он  хорошо
знал Мойру: она бывала в его заведении по крайней мере раз в неделю, а  то
и чаще. Дуайт Тауэрс заходил сюда всего  раз  пять-шесть,  он  предпочитал
свой клуб, но метрдотель знал,  что  это  капитан  американской  подводной
лодки. Поэтому обоим оказали достойный  прием,  отвели  удобный  столик  в
углу, подальше от оркестра; они заказали напитки и ужин.
   - Очень славные здесь люди, -  одобрительно  сказал  Дуайт.  -  Я  ведь
прихожу не так часто, и когда прихожу, трачу не так много.
   - А я прихожу очень часто. - Мойра на минуту задумалась. -  Знаете,  вы
очень везучий человек.
   - Почему вы так считаете?
   - У вас есть дело, вы все время заняты.
   Раньше капитану Тауэрсу и в мысль не приходило, что он счастливчик.
   - Да, верно, - медленно произнес он. - Мне и правда  некогда  болтаться
зря и валять дурака.
   - А мне есть когда. Больше мне нечем заняться.
   - Вы что же, совсем не работаете? Никаких обязанностей?
   - Никаких. Иногда гоняю по нашим полям вола с бороной, ворошу навоз.  А
больше делать нечего.
   - По-моему, вам бы неплохо найти какую-то службу в городе.
   - По-моему тоже, - не без язвительности ответила Мойра. - Но это совсем
не так просто. Перед самой войной я получила диплом  с  отличием  в  нашей
лавочке, моя специальность - история.
   - В лавочке?
   - В университете. Потом думала выучиться машинописи и  стенографии.  Но
какой смысл потратить на это год? Я бы не успела закончить курс. А если бы
и закончила, никакой работы не найдешь.
   - Вы хотите сказать, что деловая жизнь сходит на нет?
   Мойра кивнула.
   - Очень многие  мои  подруги  остались  не  у  дел.  Предприниматели  и
коммерсанты не работают, как прежде, и им  не  нужны  секретари.  Половина
папиных друзей раньше где-нибудь да служила, а теперь они просто не  ходят
в свои конторы. Сидят у себя дома, вроде как вышли в отставку.  Понимаете,
масса учреждений и предприятий позакрывались.
   - Пожалуй, в этом есть смысл,  -  заметил  Дуайт.  -  Если  у  человека
хватает денег на жизнь, он  имеет  право  последние  месяцы  прожить,  как
пожелает.
   - И девушка тоже имеет на это право, - сказала Мойра. - Даже если,  чем
гонять на ферме вола и раскидывать по полю навоз,  она  пожелает  заняться
совсем другими делами.
   - А работы нет никакой?
   - Я ничего не могла найти. Хотя очень старалась. Но понимаете,  я  даже
на машинке печатать не умею.
   - Можете научиться, - сказал Дуайт. - Можете поступить на те курсы,  вы
же собирались.
   - А какой смысл? Ведь я не успею закончить и не  смогу  применить  свои
знания на практике.
   - Но у вас будет занятие. Вместо двойных порций коньяка.
   -  Все  равно  чем,  лишь  бы  заняться?  -   переспросила   Мойра.   -
Отвратительно.
   Она беспокойно барабанила пальцами по столику.
   - Это лучше, чем пить лишь бы пить,  -  возразил  Тауэрс.  -  Не  болит
голова с похмелья.
   - Закажите мне еще двойную порцию, Дуайт, - с досадой сказала Мойра.  -
А потом посмотрим, умеете ли вы танцевать.
   Ощущая что-то вроде жалости, он повел ее  танцевать.  До  чего  же  она
сейчас уязвима. Поглощенный своими заботами и обязанностями, он как-то  ни
разу не подумал, что и у тех, кто молод и  не  успел  обзавестись  семьей,
теперь хватает огорчений и  разочарований.  Надо  постараться,  чтобы  она
приятно провела вечер, решил он и заговорил о фильмах и мюзиклах,  которые
они оба видели, об общих знакомых.
   - Холмсы чудаки, - сказала между прочим Мойра. - Мэри  просто  помешана
на своем саде. Они сняли эту квартиру на три года, и она собирается осенью
посеять всякую всячину, которая взойдет только на следующий год.
   Дуайт улыбнулся.
   - По-моему, очень правильная мысль. Мало ли, что может быть. - И  опять
перевел разговор на - не столь опасную тему: - Видели вы в  "Плазе"  фильм
Дэнни Кея?
   Яхты и парусные гонки - темы совсем безопасные, поговорили и  об  этом.
Под конец ужина немного развлеклись эстрадным представлением, потом  опять
танцевали. А потом Мойра объявила:
   - Я - Золушка. Нельзя опоздать на поезд, Дуайт.
   Она прошла в гардеробную, а Дуайт уплатил по  счету  и  встретил  ее  в
дверях. Улицы уже обезлюдели; музыка утихла, рестораны и  кафе  закрылись.
Оставались только пьяные -  шатаясь,  бесцельно  бродили  взад-вперед  или
сваливались замертво и засыпали прямо на тротуарах. Мойра сморщила нос:
   - Не понимаю, почему это не прекратят. До войны такого не бывало.
   - Задача не из легких, - задумчиво сказал Дуайт. - И на лодке  опять  и
опять с этим сталкиваешься. Я считаю, на берегу каждый вправе  делать  что
хочет, лишь бы не мешал другим. В такое время, как сейчас,  многие  просто
не могут без спиртного. - Он оглядел полицейского на углу. - Видно, и ваши
полицейские того же мнения, по крайней мере здесь, в городе. Я еще ни разу
не видел, чтобы пьяного забрали, а уж если - так не за то, что напился.
   Прощаясь на станции. Мойра поблагодарила его и пожелала спокойной ночи.
   - Чудный был вечерок, - сказала она. - И весь день тоже. Спасибо вам за
все, Дуайт.
   - Мне тоже было очень приятно, Мойра, - ответил он. - Я уже сто лет  не
танцевал.
   - А танцуете совсем не плохо, - заметила Мойра. Потом  спросила:  -  Вы
уже знаете, когда надо будет идти на север?
   Он покачал головой:
   - Пока не знаю. Как раз перед тем, как мы сошли на берег, мне передали,
что в понедельник утром мне и капитан-лейтенанту  Холмсу  надо  явиться  к
адмиралу Хартмену. Думаю, тогда мы получим все распоряжения  и,  возможно,
уже днем отчалим.
   - Желаю удачи, - сказала Мойра. - Вы мне позвоните, когда  вернетесь  в
Уильямстаун?
   - Ну конечно. С удовольствием. Может быть, мы опять пройдемся  на  яхте
или поужинаем и потанцуем, как сегодня.
   - Вот будет весело! А теперь надо бежать, не то мой  поезд  уйдет.  Еще
раз до свиданья и спасибо за все.
   - Сегодня было очень весело, - сказал Дуайт. - До свиданья.
   Он стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась  в  толпе.  Сзади,  в
легком летнем платье, она немного напоминает Шейрон - или, может быть,  он
уже забывает и путает? Нет, и правда немного  напоминает  Шейрон  -  почти
такая же походка. А больше ничего общего. Быть может,  оттого  она  ему  и
нравится - самую малость чем-то напоминает жену.
   Он круто повернулся и пошел к поезду на Уильямстаун.
   Наутро он отправился в Уильямстаунскую церковь - если только  позволяли
обстоятельства, он никогда не пропускал воскресную службу. А в понедельник
в десять утра они с Питером Холмсом были уже в приемной главнокомандующего
военно-морскими силами вице-адмирала Дэвида Хартмена.
   - Он сию минуту вас примет, сэр, - сказал секретарь.  -  Насколько  мне
известно, он поедет с вами обоими в резиденцию правительства.
   - Вот как?
   Лейтенант кивнул.
   - Он распорядился подать машину. - Тут зажужжал зуммер, молодой человек
скрылся в кабинете и тотчас вышел. - Заходите, пожалуйста.
   Они прошли в кабинет. Вице-адмирал поднялся им навстречу.
   - Доброе утро, капитан  Тауэрс.  Доброе  утро,  Холмс.  Премьер-министр
хочет поговорить с вами перед вашим походом, так  что  сейчас  мы  к  нему
отправимся. Но сначала я хочу вручить вам вот это. - Он повернулся и  взял
со стола объемистую пачку отпечатанных на машинке  листов.  -  Это  доклад
командира  американской  подводной  лодки  "Меч-рыба"  о  его  походе   из
Рио-де-Жанейро в Северную Атлантику. - Он подал машинописные листы Дуайту.
- Очень жаль, что это получено с таким запозданием, но радиостанции  Южной
Америки чрезвычайно загружены, а доклад  очень  длинный.  Возьмите  его  с
собой и почитайте на досуге.
   Американец взял пачку, с любопытством полистал.
   - Это будет для нас драгоценным подспорьем, сэр.  Есть  тут  что-нибудь
такое, что повлияет на план операции?
   -  Не  думаю.  Он  обнаружил  высокую  радиоактивность  -   атмосферную
радиоактивность  -  на  всем  обследованном   пространстве,   на   севере,
естественно, больше, чем на юге. Погрузился он... давайте-ка  посмотрим...
- Вице-адмирал взял у Дуайта бумаги, быстро перевернул несколько  страниц.
- Погрузился на втором градусе южной широты, возле Парнаибы  и  весь  рейс
шел с погружением; когда возвращался, всплыл опять на  поверхность  только
на пятом градусе южной широты вблизи Сан-Роке.
   - Сколько же времени он оставался под водой, сэр?
   - Тридцать два дня.
   - Наверно, это рекорд.
   Вице-адмирал кивнул:
   - Как будто так. Кажется, где-то он  об  этом  упоминает.  -  Он  отдал
Тауэрсу бумаги. - Так вот, возьмите это и внимательно прочитайте. Получите
представление об обстановке на севере. Кстати, если вы захотите сами с ним
связаться, он направился на "Меч-рыбе" в Уругвай. Сейчас он в Монтевидео.
   - А в Рио становится опасно, сэр? - спросил Питер.
   - Да, это надвигается все ближе.
   Они вышли из кабинета, во дворе ждал электробус. Он бесшумно покатил по
пустынным городским улицам на обсаженную деревьями Коллинз-стрит, к зданию
правительства. Через  несколько  минут  они  уже  сидели  вокруг  стола  в
обществе премьер-министра Австралии Доналда Ритчи.
   - Я хотел увидеть вас до вашего отплытия, капитан, - сказал премьер,  -
хочу сказать несколько слов о  цели  вашего  рейса  и  пожелать  удачи.  Я
ознакомился с планом операции, мне почти нечего добавить. Вы направляетесь
к Кэрнсу, Порт-Морсби и Дарвину и доложите о том, какова  там  обстановка.
Разумеется, особенно интересно выяснить,  уцелела  ли  там  хоть  какая-то
жизнь, будь то люди или  животные.  И  сохранилась  ли  растительность.  И
морские птицы, если вам удастся что-нибудь о них узнать.
   - Это, думаю, будет нелегко, сэр, - заметил Дуайт.
   - Да, я тоже так полагаю. Во всяком случае, насколько мне  известно,  с
вами отправляется ученый из НОНПИ.
   - Да, сэр, мистер Осборн.
   Премьер-министр привычно провел рукой по лицу.
   - Так вот. Я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности. Более того, я
запрещаю вам рисковать. Мне нужно, чтобы-вы вернулись,  сохранив  лодку  в
целости и команду в добром  здоровье.  Будьте  осторожны,  когда  решаете,
выйти ли вам самому на палубу, всплыть ли лодке, следуйте  советам  вашего
научного консультанта. Вот рамки, которыми вы ограничены, в этих  пределах
нам нужны все сведения, какие только можно получить. Если позволит уровень
радиации, неплохо бы выйти на берег и осмотреть города.  Но  едва  ли  это
возможно.
   Вице-адмирал покачал головой.
   - Сильно  сомневаюсь.  Думаю,  когда  вы  достигнете  двадцать  второго
градуса южной широты, вам уже надо будет погрузиться.
   Американец быстро прикинул:
   - Это южнее Таунсвила.
   - Да, - медленно произнес премьер. - Да. В  Таунсвиле  еще  есть  живые
люди.   Вам   категорически   запрещается   туда   заходить,   разве   что
военно-морское ведомство особым  приказом  изменит  план  операции.  -  Он
поднял голову и посмотрел американцу в глаза. - Вам это  может  показаться
жестокостью, капитан. Но вы ничем не в силах им помочь, а дать им  увидеть
вашу лодку значит  только  пробудить  напрасные  надежды.  И  кроме  всего
прочего, обстановка в Таунсвиле нам  известна.  У  нас  еще  есть  с  ними
телеграфная связь.
   - Я понимаю, сэр.
   - И последнее, о чем  я  должен  вас  предупредить.  Вам  категорически
запрещается во время рейса брать кого бы то ни было на борт, разве  только
вы получите на это особое разрешение по радио от Адмиралтейства. Я уверен,
вы понимаете, насколько важно, чтобы ни вы, ни члены вашей  команды  ни  в
коем случае не соприкасались с человеком, подвергшимся облучению. Вам  все
ясно?
   - Все ясно, сэр.
   Премьер-министр поднялся.
   - Итак, удачи вам всем. Буду ждать  новой  встречи  с  вами  через  две
недели, капитан Тауэрс.



        3

   Спустя девять дней, на исходе ночи, подводная лодка Соединенных  Штатов
"Скорпион" стала всплывать. В сером предрассветном сумраке, под блекнущими
звездами,  подле  Песчаного  мыса  близ  Бандаберга,  штат  Квинсленд,  на
двадцать четвертом  градусе  южной  широты  из  спокойных  вод  показались
перископы. На этой глубине лодка оставалась четверть часа - за  это  время
капитан  по  маяку  на  далеком  берегу  и   по   эхо-сигналам   определил
местоположение лодки, а Джон Осборн, досадливо и неловко тыча  пальцами  в
кнопки своих инструментов, определил уровень  радиации  в  атмосфере  и  в
море. Затем  лодка  выскользнула  из  глубины  -  длинная  серая  стальная
скорлупа, низко сидящая в воде - и со скоростью двадцати  узлов  двинулась
на юг. На мостике с лязгом откинулся люк, на палубу вышел дежурный офицер,
за ним капитан, потом еще и еще люди. В  безветрии  раскрылись  носовые  и
кормовые торпедные люки и  внутрь  на  смену  застоявшемуся  пошел  свежий
воздух. От надстройки к носу и корме протянули леера, и все члены команды,
свободные от  вахты,  выбрались  на  палубу  вдохнуть  утреннюю  свежесть,
побледневшие, счастливые оттого, что можно  наконец  выйти  из  заточения,
увидеть восходящее  солнце.  Лодка  не  всплывала  на  поверхность  больше
недели.
   Через полчаса все проголодались,  уже  несколько  дней  никому  так  не
хотелось есть. Когда удар гонга позвал к завтраку, все  так  и  посыпались
вниз, повара же в свой черед поднялись на палубу. Отстояв вахту, поспешили
поглядеть на яркое солнышко все, кто освободился. Вышли на мостик офицеры,
закурили, и вступил в свои права обычный порядок похода на поверхности, по
синим водам "Скорпион" направился на юг, к берегам  Квинсленда.  Поставили
радиомачту,   сообщили,   где   находятся.   А   потом   стали   принимать
развлекательную  передачу,  и,  сливаясь  с  бормотаньем  турбин  и  шумом
вспененной воды за бортом, лодку наполнила легкая музыка.
   На мостике капитан сказал офицеру связи:
   - Трудновато нам будет написать этот отчет.
   Питер кивнул:
   - Насчет танкера, сэр.
   - Вот именно, насчет танкера, - сказал Дуайт.
   В Коралловом море, между Кэрнсом и Порт-Морсби, они  обнаружили  судно.
Это оказался танкер, без груза, с одним только балластом, при  выключенных
машинах, его несло по воле волн.  Танкер  был  из  Амстердама.  Подводники
обошли его кругом, окликая через рупор, но ответа не  получили,  и  только
через перископ подробно осмотрели, сверяясь  по  справочнику  Ллойда.  Все
шлюпки оставались на месте, закрепленные на шлюпбалках, но нигде ни  души.
И корпус ржавый, весь  покрыт  ржавчиной.  Под  конец  решили,  что  судно
давным-давно покинуто и носится по волнам со времен войны; пострадало оно,
похоже, только от непогоды,  никаких  повреждений  не  видно.  Тут  ничего
нельзя было поделать, атмосфера слишком насыщена радиацией - на палубу  не
выйдешь, подняться на  танкер  нечего  и  думать,  даже  если  бы  удалось
взобраться на его  крутой  борт.  И  час  спустя  "Скорпион"  пошел  своей
дорогой,  оставив  безжизненное  судно  на  прежнем  месте,  -  его   лишь
сфотографировали  через  перископ  да  записали  координаты.  И  это   был
единственный корабль, который они повстречали за все время рейса.
   - Я доложу покороче, ограничусь сведениями нашего непогрешимого Джона о
радиоактивности.
   - В сущности, это самое главное, -  согласился  капитан.  -  И  еще  та
собака.
   Да, было не так-то просто написать отчет  о  рейсе,  слишком  мало  они
видели и узнали. К Кэрнсу подошли не погружаясь, но  на  мостик  никто  не
поднялся, слишком сильна  была  радиация.  Чтобы  приблизиться  к  Кэрнсу,
пришлось очень осторожно пробираться через Большой Барьерный риф, на  ночь
даже легли в дрейф - Дуайт рассудил, что слишком опасно идти в  темноте  в
этих водах, где маяки и створные огни  слишком  ненадежны.  Когда  наконец
разглядели Грин-Айленд и подошли поближе,  в  облике  города  не  заметили
ничего необычного. Он стоял на берегу, омытый  солнечным  светом,  за  ним
стеной  поднималось  Атертонское  плоскогорье.  В  перископ   видны   были
осененные пальмами улицы, магазины, больница, опрятные одноэтажные  виллы,
поднятые над землей на сваях в  защиту  от  термитов;  кое-где  на  улицах
стояли неподвижно автомобили, развевались два-три флага. "Скорпион" прошел
к реке, в док. И здесь все выглядело очень обыкновенно  и  естественно,  в
устье реки стояли на якоре рыбачьи лодки;  на  верфи  ни  одного  корабля.
Вдоль верфи вереницей  выстроились  подъемные  краны,  все  они  аккуратно
закреплены. Хотя "Скорпион" подошел совсем близко, на берегу почти  ничего
не удалось увидеть: перископ слишком мало поднимался над опалубкой  верфи,
а город за нею заслоняли здания  портовых  складов.  Только  и  виден  был
затихший порт, в точности как бывает  по  воскресеньям  или  в  праздники,
разве что тогда здесь сновали  бы  ялики  и  яхты.  На  пристани  появился
большой черный пес и, завидев перископ, свирепо залаял.
   Часа два они оставались в устье реки, подле  верфи,  и  звали,  включив
громкоговоритель на полную мощность, так что зов наверняка  разносился  по
всему городу. Никакого отклика не дождались, город спал непробудным сном.
   "Скорпион" повернул, отошел немного от верфи, опять стали видны "Стрэнд
-отель" и часть торгового центра. Постояли здесь, опять звали и  опять  не
получили ответа. И отступились, пошли в открытое море, надо  было  дотемна
выбраться за Барьерный риф. Если не считать  данных  об  уровне  радиации,
собранных Джоном Осборном, они ничего не узнали, разве что получили своего
рода отрицательные сведения: Кэрнс с виду остается в  точности  таким  же,
каким  был  всегда.  Улицы  залиты  солнцем,  на  дальних  горных  склонах
пламенеют заросли банксии, витрины  магазинов  затенены  навесами  широких
веранд. Приятный уголок для жизни в тропиках, только, похоже, никто  здесь
не живет, кроме одной-единственной собаки.
   Таков же оказался и Порт-Морсби. С моря, глядя в перископ,  не  заметно
было, что с городом хоть что-то неладно. На рейде стояло на якоре торговое
судно, приписанное к Ливерпулю, с  борта  спущен  трап.  Еще  два  корабля
выброшены на берег - должно быть, однажды  во  время  шторма  не  удержали
якоря.  Подводники  провели  здесь  несколько  часов,  обошли  весь  рейд,
заглянули в док, опять и опять звали  через  громкоговоритель.  Ответа  не
было, но совсем не заметно было, чтобы с  городом  случилось  неладное.  И
спустя  некоторое  время  "Скорпион"  ушел,  явно   незачем   было   здесь
оставаться.
   Через два дня достигли Дарвина и остановились  в  гавани,  под  высоким
берегом.   Здесь   в   перископ   видны   были   только    верфь,    крыша
правительственного  здания  да  часть  отеля  "Дарвин".  На  якоре  стояли
рыболовные суда, и подводники некоторое время кружили среди них, окликая и
разглядывая в  перископ.  И  опять  ничего  не  узнали,  только  пришли  к
заключению, что под конец люди старались умереть пристойно.
   - Так поступают звери, - сказал Джон Осборн. - Забираются в  берлоги  и
норы и там умирают. Горожане, наверно, все лежат в своих постелях.
   - Хватит об этом, - сказал капитан Тауэрс.
   - Но это правда, - возразил ученый.
   - Хорошо, пусть правда. И не будем больше об этом говорить.
   Да, не так-то легко будет написать отчет.
   Они оставили Дарвин, как оставили перед тем Кэрнс и Порт-Морсби, и,  не
всплывая  на  поверхность,  прошли  обратно  через   Торресов   пролив   и
направились вдоль квинслендского берега на юг. Теперь на всех  сказывалось
пережитое в рейсе  напряжение;  пока,  спустя  три  дня  после  отхода  из
Дарвина, не всплыли на поверхность, люди почти  не  разговаривали  друг  с
другом. Лишь теперь, побывав на палубе и глотнув свежего воздуха, Дуайт  с
помощниками выбрали время обдумать, что же могут они  рассказать  о  своем
рейсе, когда вернутся в Мельбурн.
   Они обсуждали это после обеда, сидя в кают-компании и дымя сигаретами.
   - Разумеется, то же самое обнаружила и "Меч-рыба", -  сказал  Дуайт.  -
Они ровным счетом ничего не увидели ни в Штатах, ни в Европе.
   Питер потянулся за изрядно потрепанным отчетом, что лежал  позади  него
на буфете, хотя за время рейса и так без конца читал его и перечитывал.
   - Вот о чем я ни разу не подумал, -  медленно  произнес  он.  -  Совсем
упустил из виду, а ведь это  очень  верно.  У  них  тут  нет  ни  слова  о
положении на берегу.
   - Они не могли посмотреть, что делается на берегу, точно так же, как не
смогли мы, - сказал капитан. - Никто никогда не узнает, как на самом  деле
выглядит "горячий" город, пораженный  радиацией.  И  вообще  все  северное
полушарие.
   - Так оно и лучше, - сказал Питер.
   - Я думаю, так и должно  быть,  -  подтвердил  капитан.  -  Есть  вещи,
которые видеть не следует.
   - Сегодня ночью я думал об этом, - сказал Джон Осборн. - Приходило  вам
в голову, что больше никто никогда -  ни-ког-да  -  не  увидит  Кэрнса?  И
Морсби, и Дарвина?
   Собеседники уставились на него во все глаза, эта мысль поразила обоих.
   - Никто не мог увидеть больше, чем видели мы, - сказал капитан.
   - А кто, кроме нас, мог бы туда попасть? Но мы туда больше  не  пойдем.
Времени не останется.
   - Да, верно, - задумчиво сказал Дуайт. -  Едва  ли  нас  еще  раз  туда
пошлют. Я об этом не подумал, но вы правы. После нас ни  одна  живая  душа
уже не увидит этих мест. - Он  помолчал.  -  А  мы,  по  сути,  ничего  не
увидели. Что ж, я думаю, так и должно быть.
   Питер беспокойно выпрямился.
   - А ведь это принадлежит истории, - сказал он. - Должен же где-то  быть
полный  отчет,  правда?  Пишет  кто-нибудь  что-то  вроде  истории  нашего
времени?
   - Ничего такого не слыхал, - сказал Джон Осборн. -  Попробую  выяснить.
Только навряд ли есть смысл писать то, чего никто не прочтет.
   - Все равно, что-то следовало бы записать, - сказал американец. -  Даже
если читать будут только в ближайшие месяцы. - Он немного помолчал. -  Вот
я хотел бы прочитать историю этой последней войны. Какое-то время я в  ней
был замешан и, однако, ровным счетом ничего про нее не знаю. Неужели никто
ничего не писал?
   - Во всяком случае не историю, - сказал Осборн. - По крайней мере  я  о
таком не слыхал. Со сведениями, которые мы собрали, конечно, познакомиться
можно, но они бессвязны и отрывочны. Думаю, там слишком много провалов,  о
многом нам совсем ничего не известно.
   - Я не прочь разобраться хотя бы в том,  что  нам  известно,  -  сказал
капитан.
   - В чем именно, сэр?
   - Для начала - сколько сброшено бомб? Я имею в виду - атомных.
   -  Сейсмографы  отметили  примерно  четыре  тысячи  семьсот.  Некоторые
донесения ненадежны, возможно, было больше.
   - И в том числе сколько больших - термоядерных, водородных, как там они
у вас называются?
   - Не могу сказать  точно.  Вероятно,  большинство.  В  русско-китайской
войне  все  были  водородные.  И,  думаю,  большинство  -  с   кобальтовой
оболочкой.
   - Почему они это сделали? Почему применили кобальт? - спросил Питер.
   Ученый пожал плечами.
   - Такова радиологическая война. Больше ничего не могу сказать.
   - А я, пожалуй, могу, - заметил американец.  -  За  месяц  до  войны  я
слушал  лекции  для  командного  состава  в  институте  Йерба   Буэна,   в
Сан-Франциско. Нам сообщили предположения о том, что может произойти между
Россией и Китаем. Это ли через полтора месяца произошло на самом деле  или
что другое - об этом я знаю не больше вашего.
   Джон Осборн спросил негромко:
   - Что же именно вам сказали?
   Капитан помедлил, вспоминая.
   - Все это связано с тепловодными морскими портами, -  сказал  он.  -  У
русских зимой не замерзает только один-единственный порт - Одесса,  а  она
находится на Черном море. Чтобы выйти из Черного моря в океан, судам  надо
миновать два узких пролива - Босфор и Гибралтар, а во время войны оба  они
- под контролем НАТО. Мурманск и Владивосток зимой  можно  использовать  с
помощью ледоколов, но оба эти порта чересчур  далеки  от  тех  мест,  куда
Россия поставляет свои товары.  -  Он  опять  помедлил.  -  Тот  малый  из
Интеллидженс сервис нам заявил, что Россия хочет заполучить Шанхай.
   - Это было бы удобно для промышленности Сибири? - спросил ученый.
   Капитан кивнул.
   - Вот именно. Во время второй  мировой  войны  русские  перевели  очень
многие свои заводы по Транссибирской магистрали на  восток,  за  Урал,  до
самого озера Байкал. Построили там новые города и все такое. Но оттуда  до
одесского порта очень, очень далеко. Путь до Шанхая примерно вдвое короче.
   - И вот что еще он нам сказал, - помолчав, задумчиво продолжал  Тауэрс.
- В Китае народу втрое больше, чем в России, страна отчаянно перенаселена.
А под боком, за северной  границей,  у  России  пустуют  громадные  земли,
которые ей некем заселить.  Малый  из  Интеллидженс  сервис  сказал  -  за
последние двадцать лет  промышленность  Китая  сильно  выросла,  и  Россия
начала опасаться китайского нападения. Она  бы  почувствовала  себя  много
спокойнее, стань китайцев миллионов на двести меньше, и ей  нужен  Шанхай.
Все это и ведет к радиологической войне...
   - Но ведь, применив кобальт, не пойдешь и не займешь Шанхай, - возразил
Питер.
   - Верно. Но, расчетливо  сбросив  бомбы,  можно  было  на  многие  годы
сделать Северный Китай необитаемым.  Сбросить  их  в  нужных  местах  -  и
радиоактивные осадки покроют Китай до самого моря. Что останется,  унесено
будет на восток, через Тихий океан, и если  какая-то  малость  долетит  до
Соединенных Штатов, едва  ли  русские  очень  уж  горько  заплачут.  Стоит
получше спланировать - и, обойдя вокруг света, Европы  и  западной  России
достигнут лишь ничтожно малые не опасные остатки. Конечно,  пройдут  годы,
прежде чем Россия сможет занять Шанхай, но в конце концов она его получит.
   - А сколько лет людям  нельзя  будет  работать  в.  Шанхае?  -  спросил
ученого Питер.
   - При кобальтовых осадках?  Понятия  не  имею.  От  очень  многого  это
зависит. Пришлось бы послать исследователей на разведку. Думаю,  никак  не
меньше пяти лет - это период полураспада. И не больше двадцати.  Но  точно
сказать невозможно.
   Дуайт кивнул:
   - К тому времени,  как  китайцы  или  кто-либо  другой  сумел  бы  туда
добраться, там бы уже были русские.
   - А что обо всем этом думали сами китайцы? - спросил его Джон Осборн.
   - Ну, у них был  совсем  другой  подход.  Они  не  особенно  стремились
перебить русских. Просто хотели снова сделать их всех крестьянами, которым
ни к чему Шанхай и  вообще  морские  порты.  Китайцы  собирались  засыпать
русские  промышленные   районы   кобальтовыми   радиоактивными   осадками,
прицельно, город за городом  поразить  межконтинентальными  ракетами.  Они
хотели, чтобы в ближайшие, скажем, десять лет ни один русский  не  мог  бы
работать у станка. По их планам радиоактивные осадки должны были выпасть в
ограниченном  количестве,   притом   только   тяжелые   частицы,   которые
распространились бы не слишком широко. Вероятно, они  даже  не  собирались
бомбить столицу... просто взорвать бомбу миль на  десять  западнее,  а  уж
ветер довел бы дело до конца. - Он опять помолчал. - У русских не осталось
бы промышленности, китайцы могли бы  к  ним  заявиться  когда  пожелают  и
занять незараженные земли, - любые, какие им заблагорассудится.  А  потом,
когда радиация рассеялась, заняли бы и города.
   - Станки к тому времени изрядно заржавели бы, - заметил Питер.
   - Да, наверно. Зато для китайцев война была бы легкой.
   - И вы думаете, так все и произошло? - спросил Осборн.
   - Не знаю, - сказал Тауэрс. - Возможно, этого не знает никто. Я  просто
передаю, что толковал на курсах для командиров тот чин из Пентагона.  Одно
говорит за то, что виноваты не русские, - прибавил он, размышляя вслух.  -
У Китая, кроме России, нет ни друзей, ни союзников.  Если  бы  это  Россия
напала на Китай, никто бы особенно не заволновался... не затеял  бы  войну
на другом фронте и вообще не вступился бы.
   Несколько минут все трое молча курили. Потом Питер спросил:
   - Так вот как, по-вашему, это в конечном счете разразилось? После того,
как русские напали на Вашингтон и Лондон?
   Осборн и Тауэрс изумленно уставились на него.
   - Русские и не думали бомбить Вашингтон, - сказал Дуайт.  -  Под  конец
они это доказали.
   Теперь уже Питер посмотрел изумленно.
   - Я имею в виду самое первое нападение.
   - Вот именно. Самое первое нападение.  Напали  русские  бомбардировщики
дальнего действия ИЛ-626, но летчики на них были египтяне. И летели они из
Каира.
   - Это правда?
   - Чистая правда. Один был захвачен, когда на обратном пути  приземлился
в Пуэрто-Рико. Но прежде чем выяснилось, что он египтянин, мы  уже  успели
бомбить Ленинград и Одессу и атомные предприятия в Харькове,  Куйбышеве  и
Молотове. В тот день все происходило слишком быстро.
   - Как, значит, мы бомбили Россию по ошибке? Но  это  ужасно,  просто  в
голове не укладывается.
   - Это правда, Питер, - сказал Джон Осборн. - В этом так и не признались
открыто, но такова правда. Самую первую бомбу сбросили  на  Неаполь.  Это,
конечно, устроили албанцы. Потом бомбили Тель-Авив. Никто не  знает,  чьих
это рук дело, я, во всяком случае, не слыхал. Затем вмешались англичане  и
американцы, весьма внушительно пролетели над Каиром.  На  другой  же  день
египтяне подняли в воздух  все  свои  уцелевшие  бомбардировщики  -  шесть
отправили на Вашингтон и семь на Лондон. К Вашингтону  прорвался  один,  к
Лондону два.  После  этого  почти  никого  из  британских  и  американских
государственных мужей не осталось в живых.
   Дуайт кивнул.
   -  Самолеты  были  русские,  и  я  слышал,  что  на  них  были  русские
опознавательные знаки. Вполне возможная вещь.
   - Боже милостивый! - воскликнул австралиец.  -  И  поэтому  мы  бомбили
Россию?
   - Совершенно верно, - горько сказал капитан Тауэрс.
   - Это можно понять, - сказал Осборн. - Лондон и Вашингтон вышли из игры
- раз и навсегда. Принимать решения пришлось порознь командирам на местах,
притом  решать  мгновенно,  прежде  чем  бомбежка  повторится.  После  той
албанской  бомбы   отношения   с   Россией   крайне   обострились,   а   в
бомбардировщиках, налетевших  на  Вашингтон  и  Лондон,  опознали  русские
самолеты. - Он помолчал. - Понятно, кто-то вынужден был что-то решить -  и
решить в  считанные  минуты.  Теперь  в  Канберре  думают,  что  он  решил
неправильно.
   - Но если произошла ошибка, почему они не встретились и  не  прекратили
все это? Почему продолжали драться?
   - Очень трудно остановить войну, когда все правители  убиты,  -  сказал
капитан Тауэрс.
   - Беда в том, что эта мерзость слишком подешевела, - сказал  ученый.  -
Под конец чистейшая урановая бомба обходилась примерно в  пятьдесят  тысяч
фунтов. Даже такая мелюзга, как Албания,  могла  обзавестись  кучей  таких
бомб, и любая маленькая страна, запасшись  ими,  воображала,  будто  может
внезапным нападением одолеть крупнейшие державы. Вот в чем крылась главная
опасность.
   - Да еще в самолетах, - подхватил капитан. - Русские  годами  продавали
египтянам самолеты. А Британия, кстати сказать, тоже продавала - и Израилю
и Иордании. Их вообще не следовало снабжать  авиацией  дальнего  действия,
это была огромная ошибка.
   - Ну, и тут пошла война между Россией и западными державами, - негромко
подытожил Питер. - А когда же вмешался Китай?
   - Навряд ли кто-нибудь знает точно, -  сказал  капитан.  -  Но,  думаю,
Китай сразу же пустил в ход против России и ракеты и радиацию,  постарался
не прозевать удобный случай. Наверно,  они  не  знали,  насколько  русские
готовы к радиологической войне против Китая. - И, помедлив, прибавил: - Но
это все только догадки. Большинство радиостанций очень быстро замолчало, а
те, которые остались, мало что успели сообщить нам или в Южную Африку.  Мы
знаем только, что почти во  всех  странах  командование  приняли  на  себя
младшие офицеры, мелкота.
   - Майор Чан Цзелин, - криво усмехнулся Джон Осборн.
   - А кто он был, этот Чан Цзелин? - спросил Питер.
   - Наверно, толком никто не знает, известно  только,  что  он  служил  в
китайской авиации и  к  концу,  видимо,  всем  заправлял.  Премьер-министр
связался с  ним,  пробовал  вмешаться  и  прекратить  схватку.  Видимо,  в
распоряжении майора оказалась по всему Китаю уйма ракет и уйма бомб.  И  в
России, должно быть, тоже командовал какой-нибудь чип не выше  майора.  По
не думаю, чтобы китайскому премьер-министру  удалось  как-то  связаться  с
русскими. Во всяком случае, я не слыхал, чтобы хоть кого-нибудь упоминали.
   Наступило долгое молчание.
   - Конечно, положение создалось не из легких, - сказал наконец Дуайт.  -
Ну как было поступать тому парню? Идет война, он за все в  ответе,  и  ему
есть чем воевать, оружия сколько хочешь. Думаю,  когда  те,  кто  стоял  у
власти, погибли, во всех странах произошло одно и то же.  Такую  войну  не
остановить.
   - Такая она и получилась. Прекратилась она, только когда кончились  все
бомбы и вышли из строя все самолеты. А к тому  времени,  разумеется,  дело
зашло слишком далеко.
   - Ужасно, -  негромко  промолвил  американец.  -  Не  знаю,  как  бы  я
поступил, окажись я в их шкуре. Слава богу, такая участь меня миновала.
   - Думаю, вы постарались бы начать переговоры, - заметил ученый.
   - Когда враг обрушился на Соединенные Штаты и убивает всех без разбора?
А у меня еще есть оружие? Прекратить борьбу и  сдаться?  Хотелось  бы  мне
считать себя таким благородным, но... право,  не  знаю.  -  Тауэрс  поднял
голову. - Я не обучен дипломатии. Свались на меня такая задача, я не  знал
бы, как ее решать.
   - Вот и они не знали, - сказал ученый. Потянулся,  зевнул.  -  Все  это
очень печально. Только не надо винить русских.  Мир  взорвали  не  великие
державы. Во всем виноваты малые. Безответственные.
   - А несладко приходится всем прочим, нам грешным,  -  усмехнулся  Питер
Холмс.
   - У вас впереди еще полгода, - заметил Джон Осборн.  -  Может,  немного
побольше или поменьше. Скажите спасибо и за это. Вы же всегда  знали,  что
рано или поздно умрете. А теперь вы довольно точно знаете когда. Только  и
всего. - Он засмеялся. - Вот и старайтесь получше использовать, оставшееся
время.
   - Понимаю, -  сказал  Питер.  -  Только  я  не  могу  придумать  ничего
увлекательней моих теперешних занятий.
   - Это сидеть взаперти в треклятом "Скорпионе"?
   - Ну... верно. Это наша работа. Я-то имел в виду  -  чем  еще  заняться
дома.
   - Не хватает воображения. Вам  надо  перейти  в  магометанскую  веру  и
завести гарем.
   Командир подводной лодки рассмеялся:
   - Пожалуй, в этом что-то есть.
   Офицер связи покачал головой.
   - Неплохая мысль, но ничего не выйдет. Мэри это не понравится. - Улыбка
сбежала с его лица. - Беда в том, что я никак не могу по-настоящему в  это
поверить. А вы можете?
   - После всего, чего вы насмотрелись?
   Питер покачал головой.
   - Не верится. Мы даже не видели никаких разрушений.
   - Ни на грош воображения, - заметил ученый. - Все вы, военные,  таковы.
Мол, с кем, с кем, а со мной это случиться  не  может.  -  И  докончил  не
сразу: - Увы, может. И наверняка так и будет.
   - Да, наверно, я лишен  всякого  воображения,  -  задумчиво  согласился
Питер. - Ведь это... это конец света.  Прежде  мне  никогда  не  случалось
вообразить что-нибудь подобное.
   Джон Осборн засмеялся:
   - Никакой это не конец света. Конец только нам. Земля останется  такой,
как была, только  нас  на  ней  не  будет.  Смею  сказать,  она  прекрасно
обойдется без нас.
   Дуайт Тауэрс поднял голову.
   - Пожалуй, это верно. Не похоже было, что в Кэрнсе  или  в  Порт-Морсби
так уж худо. - Ему вспомнилось, в перископ он видел на  берегу  деревья  и
кустарники в цвету - баксию и каскариллу и пальмы  в  солнечных  лучах.  -
Быть может, мы были слишком глупы и не заслужили такого прекрасного мира.
   - Вот это чистейшая, неоспоримая правда, - сказал ученый.
   А больше, видно, сказать было нечего, и они  пошли  курить  на  мостик,
поглядеть на солнце, вдохнуть свежего воздуха.
   Назавтра, когда рассвело, миновали вход в Сиднейскую  гавань  и  прошли
дальше на юг, в Бассов пролив. А на  следующее  утро  были  уже  в  заливе
Порт-Филип и около полудня пришвартовались в  Уильямстауне  бок  о  бок  с
авианосцем. Адмирал Хартмен ждал их там и, едва перекинули трап,  поспешил
на "Скорпион".
   Дуайт Тауэрс встретил его на узком  мостике.  Адмирал  ответил  на  его
приветствие и тотчас спросил:
   - Каков был рейс, капитан?
   - Никаких неприятностей, сэр. Операция прошла, как было предписано. Но,
боюсь, результаты вас не удовлетворят.
   - Вы собрали слишком мало сведений?
   - Данных о радиации сколько  угодно,  сэр.  Севернее  двадцатой  широты
нельзя было выйти на палубу.
   Адмирал кивнул.
   - Больных на борту не было?
   - Был один  случай,  наш  врач  определил  корь.  Ничего  связанного  с
радиацией.
   Они спустились в крохотную капитанскую каюту. Дуайт  разложил  черновик
своего отчета - исписанные карандашом листы с приложением данных об уровне
радиации во время каждой вахты в течение  всего  похода,  длинные  колонки
цифр, выведенные мелким, четким почерком Джона Осборна.
   - На "Сиднее" я сейчас же дам это перепечатать, - сказал он, -  но  все
сводится к одному: мы узнали слишком мало.
   - Ни в одном из этих портов никаких признаков жизни?
   - Ничего. Конечно, в перископ дальше и выше пристани много не  увидишь.
Прежде я и не представлял себе, как мало мы сумеем увидеть.  Пожалуй,  мог
бы догадаться заранее.  Когда  находишься  в  главном  канале,  до  Кэрнса
расстояние немалое, и с Морсби то же самое. А сам город Дарвин мы вовсе не
видели, он ведь стоит высоко. Видели только береговую линию.  -  Помолчав,
он докончил: - Ничего особенно неладного там не заметно.
   Адмирал перелистывал исписанные карандашом  страницы,  изредка  медлил,
перечитывал абзац.
   - Вы на какое-то время задерживались в каждом пункте?
   - Часов на пять. Все время звали через громкоговоритель.
   - И не получали ответа?
   - Нет, сэр. В Дарвине нам сперва что-то послышалось, но это  просто  на
верфи  скрипела  цепь  подъемного  крана.  Мы  подошли  совсем  близко   и
разобрались.
   - Видели морских птиц?
   - Ни одной. Никаких птиц севернее двадцатой  широты.  В  Кэрнсе  видели
собаку.
   Адмирал пробыл на подлодке двадцать минут. Под конец он сказал:
   - Что ж, напечатайте отчет  как  можно  скорее,  и  пускай  одну  копию
посыльный передаст мне. Хотелось бы узнать больше, но, видимо, вы  сделали
все, что только в человеческих силах.
   - Я читал отчет "Меч-рыбы", сэр, - сказал американец. - Там тоже  почти
нет данных о том, как дела на суше, что в Штатах,  что  в  Европе.  Думаю,
стоя у берега, они могли видеть не больше, чем  мы.  -  Тауэрс  на  минуту
замялся. - Я хотел бы высказать одно предложение, сэр.
   - А именно?
   - Вдоль всей береговой линии уровень  радиации  не  такой  уж  высокий.
Научный консультант говорил мне, что в защитном костюме - шлем, перчатки и
прочее - на берегу не опасно работать. Мы могли бы в любом из  тех  портов
высадить человека на гребной лодке, с кислородным баллоном за спиной, и он
бы все обследовал.
   - А дезактивация, когда он вернется  на  борт?  -  заметил  адмирал.  -
Задача не простая. Но, наверно, выполнимая.  Я  передам  ваше  предложение
премьер-министру, возможно, он захочет уточнить  какие-то  подробности.  И
может быть, сочтет, что не стоит рисковать. А впрочем, мысль неплохая.
   Он шагнул к рубке, собираясь через нее по трапу подняться на мостик.
   - Можно нам пока отпустить команду на берег, сэр?
   - Неполадок на лодке нет?
   - Ничего существенного.
   -  Десять  дней  отпуска,  -  сказал  адмирал.  -  Сегодня  же   пришлю
распоряжение.
   После обеда Питер Холмс позвонил жене.
   - Вернулся цел и невредим, - сказал он. - Послушай, родная,  я  сегодня
буду дома, не знаю только, в котором часу. Сперва надо покончить с отчетом
и по дороге самолично доставить его в Адмиралтейство, мне все равно  нужно
туда заглянуть. Не знаю, когда освобожусь. Встречать не надо, со станции я
дойду пешком.
   - Как я рада слышать твой голос! - сказала Мэри. - Ты  ведь  не  будешь
ужинать в городе?
   - Наверно, нет. А дома с меня хватит и пары яиц.
   Мэри наскоро соображала.
   - Я потушу мясо, и мы сможем поесть в любой час.
   - Отлично. Послушай, тут вот еще что. У нас один  матрос  болел  корью,
так я вроде как в карантине.
   - Ох, Питер! Но разве ты в детстве не болел корью?
   -  Если  и  болел,  так  до  четырех  лет.  Врач  говорит,  она   может
повториться. Инкубационный период - три недели. А у тебя корь давно была?
   - Лет в тринадцать.
   - Тогда ты от меня не заразишься.
   Мэри торопливо собиралась с мыслями.
   - А как же Дженнифер?
   - Понимаю. Я уж об этом думал. Придется мне держаться от нее подальше.
   - О, господи... Но разве такая малышка может заболеть корью?
   - Не знаю, милая. Попробую спросить судового врача.
   - А он понимает в маленьких?
   Питер чуть подумал.
   - Ну, пожалуй, особого опыта по детским болезням у него нет.
   - Все-таки спроси его, Питер, а я позвоню доктору Хэллорану. Как-нибудь
устроимся. Я так рада, что ты вернулся.
   Питер положил трубку и опять  принялся  за  работу,  а  Мэри  предалась
своему неодолимому греху - телефонным разговорам. Позвонила миссис Фостер,
живущей по соседству, - та как раз должна была поехать в город на собрание
Общества фермерских жен, - и попросила на обратном пути привезти фунт мяса
и две-три луковицы. Позвонила доктору - он объяснил,  что  ребенок  вполне
может заразиться  корью  и  надо  соблюдать  крайнюю  осторожность.  Потом
подумала о Мойре Дэвидсон, накануне вечером Мойра  звонила  и  спрашивала,
нет ли вестей о "Скорпионе". Около пяти звонок Мэри застал ее на ферме под
Бервиком.
   - Дорогая, они вернулись, - сказала Мэри. - Питер только что звонил мне
с корабля. У них у всех корь.
   - Что-о?
   - Корь - чем болеешь в школьные годы.
   В ответ по проводам донесся неудержимый, пожалуй, чуточку  истерический
смех.
   - Ничего смешного, - сказала Мэри. - Мне неспокойно за  Дженнифер.  Она
может заразиться от Питера. Он уже когда-то болел корью,  но  эта  гадость
может повториться. Я ужасно беспокоюсь...
   Смех оборвался.
   - Извини, дорогая, мне показалось, это так забавно. Радиация  ведь  тут
ни при чем, правда?
   - Думаю, нет. Питер сказал, это просто корь. - Мэри чуть  помолчала.  -
Жуть, правда?
   Мисс Дэвидсон опять засмеялась.
   - Очень на них похоже. Две недели плавать  в  таких  местах,  где  всех
убила радиация, а заполучить всего-навсего корь! Ну уж и отчитаю я Дуайта!
Нашли они там кого-нибудь живого?
   - Не знаю, дорогая. Питер ничего про это не говорил. Но это неважно.  А
вот  как  мне  быть  с  Дженнифер?  Доктор  Хэллоран  сказал,  она   может
заразиться, а Питер будет заразен целых три недели.
   - Придется ему есть и спать на веранде.
   - Не говори глупостей, дорогая.
   - Тогда пускай Дженнифер ест и спит на веранде.
   - А мухи? - возразила молодая мать. - И москиты? И  вдруг  какая-нибудь
кошка забредет на веранду, уляжется ей прямо на лицо  и  задушит.  Знаешь,
кошки на это способны.
   - Затяни коляску сеткой от москитов.
   - У нас нет сетки.
   - Кажется, у нас где-то есть, папа завел когда-то сетчатые рамы  еще  в
Квинсленде. Наверно, они все дырявые.
   - Пожалуйста, поищи, дорогая. Больше всего я боюсь кошки.
   - Сейчас пойду посмотрю. Если найду,  сегодня  же  отправлю  почтой.  А
может, и сама привезу. Теперь, когда  наши  вернулись,  вы  не  пригласите
опять капитана Тауэрса?
   - Я об этом не думала. Не знаю, захочет  ли  Питер.  Вдруг  после  двух
недель в подлодке они осточертели Друг другу. А ты бы хотела, чтоб мы  его
позвали?
   - Мне-то что, - небрежно ответила Мойра. - Хотите зовите, не  хотите  -
не зовите.
   - Дорогая моя!
   - Ничего подобного. Не тычь мне палкой в ухо. И вообще он женат.
   - Да нет же, - изумилась Мэри. - Какая у него теперь может быть жена.
   - Много ты понимаешь, - возразила Мойра. - Есть  жена.  И  поэтому  все
сложно. Пойду поищу сетку.
   Возвратясь в этот вечер домой, Питер, убедился,  что  Мэри  не  слишком
интересуется Кэрнсом, зато очень беспокоится за дочурку. Мойра еще раз  ей
звонила и сказала, что посылает москитную  сетку,  которая,  однако,  явно
дойдет не сразу. А пока  что  Мэри  раздобыла  несколько  метров  марли  и
окружила ею выставленную на веранду детскую коляску,  но  сделала  это  не
очень удачно, и офицер связи с подводной лодки в первый свой  вечер  дома,
потратив немало времени, смастерил из марли надежное укрытие для коляски.
   - Надеюсь, Дженнифер не задохнется, - с тревогой сказала  ему  жена.  -
Питер, ты уверен, что эта штука достаточно пропускает воздух?
   Он постарался ее успокоить, и все же ночью  она  три  раза  вставала  и
выходила на веранду проверить, жива ли дочка.
   Взаимоотношения людей на "Скорпионе" занимали Мэри куда больше  техники
и практических достижений.
   - Собираешься ты опять пригласить капитана Тауэрса? - спросила она.
   - По правде сказать, я об этом не думал, -  ответил  муж.  -  А  ты  не
против?
   - Мне он понравился, - сказала Мэри. - И он очень нравится Мойре.  Даже
странно; он такой спокойный, совсем не в ее вкусе. Но кто их знает.
   - Перед нашим рейсом он ездил с ней в город, - сказал Питерс. - Показал
ей нашу лодку, а потом повез в город. Пари  держу,  она  потащила  его  на
танцы.
   - Пока вас не было, она три раза звонила, спрашивала,  нет  ли  вестей.
Сильно сомневаюсь, что ей хотелось узнать о тебе.
   - Наверно, ее просто скука одолела, - заметил Питер.
   Назавтра он должен был поехать в Адмиралтейство на совещание  с  Джоном
Осборном и главным  научным  консультантом.  Совещание  закончилось  около
полудня; когда они выходили из кабинета, Осборн сказал:
   - Кстати, у меня для вас посылка,  -  и  протянул  Питеру  перевязанный
бечевкой пакет в оберточной бумаге. - Москитная сетка. Мойра  просила  вам
передать.
   - Большое спасибо. Мэри прямо исстрадалась по такой штуке.
   - Где вы собираетесь пообедать?
   - Еще не думал.
   - Пойдемте в клуб "На природе".
   Молодой моряк широко, раскрыл глаза: "На природе" - клуб для  избранных
и довольно дорогой.
   - Вы там состоите?
   Джон Осборн кивнул.
   - Давно собирался туда вступить. А уж если не теперь, так никогда.
   Трамваем поехали на другой конец города. Питер  Холмс  бывал  раньше  в
этом клубе раза два и проникся к нему  надлежащим  почтением.  Зданию,  по
австралийским меркам старинному, было больше ста лет, и построили его в те
солидные времена на манер одного из лучших тогдашних лондонских клубов.  В
эпоху перемен здесь сохранились былые обычаи  и  традиции:  переангличанив
англичан, здесь и в  середине  двадцатого  века  остались  верны  образцам
середины века девятнадцатого, те же подавались блюда,  так  же  безупречно
обслуживали официанты. До войны это, пожалуй,  был  лучший  клуб  во  всей
Австралии. Теперь он был лучшим вне всякого сомнения.
   Они оставили шляпы в вестибюле, вымыли  руки  в  старомодной  туалетной
комнате и пошли во внутренний зеленый дворик выпить. Здесь довольно  много
членов клуба, в большинстве люди далеко не  молодые,  обсуждали  последние
новости. Питер узнал  нескольких  министров.  Какой-то  джентльмен  весьма
почтенного возраста, заметив вошедших, отделился от компании,  собравшейся
на лужайке, и пошел им навстречу.
   - Это мой двоюродный дед Дуглас Фрауд, - вполголоса сказал Джон Осборн.
- Тот самый, знаете, генерал-лейтенант.
   Питер кивнул. Сэр Дуглас Фрауд командовал армией еще  до  его,  Питера,
появления на свет, а вскоре после этого события вышел в отставку, удалился
от великих дел в скромное имение неподалеку от Мейсидона, разводил овец  и
пытался писать мемуары. Спустя двадцать лет он все  еще  не  отказался  от
этих  попыток,  но  постепенно  боевой  пыл  его  остывал.  Одно  время  с
наибольшим  увлечением  он  возделывал  свой  сад  и  изучал  диких   птиц
Австралии; от былого стремления  появляться  на  люди  только  и  осталась
привычка ездить раз в неделю в город пообедать в клубе.  Хоть  волосы  его
побелели, а лицо побагровело, он все еще держался очень прямо.  Он  весело
приветствовал внучатого племянника:
   - А, Джон! Вчера вечером мне сказали, что ты вернулся. Хорошо сплавали?
   Осборн представил ему моряка.
   - В общем, неплохо, - сказал он. - Не так уж много достижений,  и  один
матрос заболел корью. Но это в порядке вещей.
   - Корь, вот как? Что ж, все лучше, чем эта  паршивая  холера.  Надеюсь,
никто из вас ее не подхватил. Идемте, выпьем, я угощаю.
   Они прошли к столику сэра Дугласа.
   - Спасибо, дядя, - сказал  Джон  Осборн.  -  Я  не  думал  застать  вас
сегодня. Мне казалось, вы здесь бываете по пятницам.
   Стали пить херес.
   - Нет, нет! Это раньше мой день был пятница. Три года назад мой  доктор
сказал - если не брошу пить  клубный  портвейн,  он  не  ручается,  что  я
протяну больше года. Но теперь, конечно, дело другое. - Он поднял бокал. -
Итак, с благополучным возвращением. Наверно, полагалось бы  возблагодарить
богов и оросить  этим  хересом  землю,  но  для  этого  положение  слишком
серьезно. Известно ли вам, что в погребах нашего клуба еще хранится больше
трех тысяч бутылок марочного портвейна, а времени  остается,  если  верить
вашему брату ученому, всего лишь каких-то полгода?
   Джон Осборн всем своим видом показал, что вполне оценил  винные  запасы
клуба.
   - И хорош портвейн? - спросил он.
   - О, высший класс, поистине высший  класс!  Часть  "фонсека",  пожалуй,
чуточку молода,  было  бы  лучше  выдержать  еще  годик-другой,  но  "гулд
кемпбел" превосходен. Я недоволен клубной комиссией  по  винам,  я  просто
возмущен. Они должны были предвидеть нынешнее положение.
   Питер Холмс еле удержался от улыбки.
   - Тут трудновато возмущаться и кого-то осуждать, - кротко заметил он. -
Я не уверен, что хоть кто-нибудь мог это предвидеть.
   - Вздор и чепуха. Вот я еще двадцать лет назад это предвидел. Но теперь
какой смысл кого-либо осуждать. Остается только одно - держаться достойно.
   - А как вы поступите с портвейном?
   - Есть один-единственный способ, - сказал старик.
   - А именно?
   - Выпить его,  мой  мальчик,  выпить  до  последней  капли.  Полураспад
кобальта длится больше пяти лет, так что не стоит оставлять доброе вино до
следующих посетителей. Теперь я бываю в клубе три раза в  неделю  и  домой
прихватываю бутылку. - Он отпил еще хересу. - Если уж я должен помереть, а
этого не миновать, предпочитаю помереть от портвейна, чем от этой паршивой
холеры. Так вы говорите, во время рейса никто из вас ее не подцепил?
   Питер Холмс покачал головой.
   - Мы были осторожны. Почти все время шли с погружением.
   - Превосходная защита.  -  Сэр  Дуглас  оглядел  обоих.  -  В  Северном
Квинсленде ни один человек не выжил, так?
   - В Кэрнсе никого нет, сэр. Как в Таунсвиле, не знаю.
   Старик покачал головой.
   - Из Таунсвила с четверга нет никаких вестей, а Теперь уже и до  Боуэна
дошло. Кто-то говорил, уже отмечены случаи в Маккее.
   - Надо вам поторапливаться с портвейном, дядя, - усмехнулся Осборн.
   - Знаю, знаю. Тяжелое положение. - С безоблачного неба им сияло теплое,
ласковое  солнце;  от  исполинского  каштана  в  саду  падали  на  лужайку
узорчатые тени. - А все-таки мы делаем, что можем. Секретарь говорил  мне,
за прошлый месяц мы распили больше трехсот бутылок. -  И  он  обратился  к
Питеру: - Как вам служится на американском судне?
   - Мне у них очень нравится, сэр. Конечно, есть разница с нашим  флотом,
а на подводной лодке я вовсе никогда не служил. Но народ там славный.
   - Не слишком они мрачные? Очень многие, верно, овдовели?
   Питер покачал головой.
   - Они там совсем молодые, кроме капитана. Наверно, и  жениться-то  мало
кто успел. Капитан, конечно, был женат,  и  кое-кто  из  младших  офицеров
тоже. Но большинству офицеров и рядовых только-только за двадцать. Похоже,
многие завели себе подружек у нас в Австралии. - И, чуть  помолчав,  Питер
прибавил: - На этой лодке совсем не мрачно, сэр.
   Старик кивнул:
   - Ну конечно, ведь уже прошло какое-то время. - Выпил еще и прибавил: -
А командир там - капитан Тауэрс, так?
   - Совершенно верно, сэр. Вы его знаете?
   - Он раза два был в  клубе,  и  нас  познакомили.  Кажется,  он  у  нас
почетный член. Билл Дэвидсон мне говорил, что его знает Мойра.
   - Это верно, сэр. Они познакомились у меня дома.
   - Ну, надеюсь, она не совлекла его с пути истинного.
   Как раз в ту самую минуту Мойра звонила капитану Тауэрсу на  авианосец,
стремясь именно к этой непохвальной цеди.
   - Что я слышу, Дуайт! - сказала она. - У  вас  на  лодке  все  заболели
корью?
   От одного звука ее голоса Дуайту стало весело.
   - Совершенно верно, - заявил он, - но эти сведения строго секретны.
   - То есть как?
   - Государственная тайна. Когда какой-нибудь корабль Соединенных  Штатов
временно выходит из строя, мы не сообщаем об этом всему свету.
   - Такая хитроумная техника вышла из строя из-за сущего  пустяка,  из-за
кори? По-моему, просто ею  плохо  управляют.  А  вам  не  кажется,  что  у
"Скорпиона" неважный капитан?
   - Безусловно, вы правы,  -  невозмутимо  подтвердил  Дуайт.  -  Давайте
где-нибудь встретимся и обсудим, кем его заменить. Я и сам им недоволен.
   - Приедете в эту субботу к Питеру Холмсу?
   - Он меня не приглашал.
   - А если пригласит, приедете? Или с тех пор, как мы с вами виделись, вы
его пропесочили за неповиновение?
   - Он не изловил ни одной чайки, - сказал Тауэрс. - Кажется, только  это
я и могу поставить ему в вину. Но я его даже не отругал.
   - А ему полагается ловить чаек?
   - Разумеется. Я его назначил главным чайколовом, но он не справился  со
своими обязанностями. Ваш премьер-министр, мистер Ритчи,  очень  сердится,
что я не доставил ему ни одной чайки. Но никакой  капитан  не  может  быть
хорош, если плохи подчиненные.
   - Вы много выпили, Дуайт?
   - Не скрою, пил. Кока-колу.
   - Вот это неправильно. Вам необходима двойная  порция  коньяка...  нет,
лучше виски. Можно мне поговорить с Питером Холмсом?
   - Его здесь  нет.  По-моему,  он  обедает  где-то  с  Джоном  Осборном.
Кажется, в клубе "На природе".
   - Час от часу не легче. Но если он вас  пригласит,  вы  приедете?  Хочу
посмотреть, может, на этот раз вы лучше  сумеете  править  яхтой.  У  меня
теперь лифчик на проволоке.
   Тауэрс засмеялся.
   - С удовольствием приеду. Даже на таких условиях.
   - А может, Питер вас еще и не пригласит. Мне  совсем  не  нравится  эта
история с чайками. По-моему, плохи дела на вашем корабле.
   - Вот мы с вами это и обсудим.
   - Безусловно. Послушаю я, что вы скажете в свое оправдание.
   Мойра повесила трубку и успела дозвониться Питеру, когда он уже  уходил
из клуба. Она начала без околичностей:
   - Питер, вы позовете Дуайта Тауэрса на субботу и  воскресенье?  Я  сама
ему передам.
   Питер помялся:
   - Если Дженнифер от него заразится корью, Мэри меня заест.
   - Я ей скажу, что Дженнифер заразилась от вас. Позовете Тауэрса?
   - Если вам так хочется. Не думаю, чтобы он согласился.
   - Согласится.
   Как и в прошлый  раз.  Мойра  встретила  Дуайта  на  станции  со  своей
тележкой. Проходя через турникет, он приветствовал ее словами:
   - А что случилось с тем красным нарядом?
   Она была одета просто и удобно, как работник в поле:  рубашка  и  брюки
цвета хаки.
   - Я не решилась встретить вас в моем лучшем наряде, - заявила Мойра.  -
Не хочу, чтоб он превратился в мятую тряпку.
   Дуайт рассмеялся:
   - Хорошего же вы мнения обо мне!
   - Девушке осторожность никогда не помешает, - чопорно произнесла Мойра.
- Тем более, кругом полно сена.
   Они пошли к ограде, где привязана была серая кобылка.
   - Пожалуй, о неприятностях из-за чаек нам лучше потолковать без Мэри, -
сказала Мойра. - Не при всех можно обсуждать подобные вопросы. Может быть,
сначала завернем в "Причал"?
   - Я не против, - согласился Тауэрс. Они сели в тележку  и  покатили  по
пустынным улицам к отелю. Мойра привязала  вожжи  к  бамперу  все  той  же
неподвижной машины, и они прошли в дамскую гостиную.
   Тауэрс взял для Мойры двойную порцию коньяку и одну - виски для себя.
   - Так что там с чайками? - требовательно спросила Мойра. - Как  бы  это
ни было постыдно, выкладывайте все начистоту.
   - Перед этим  рейсом  я  виделся  с  вашим  премьер-министром,  -  стал
объяснять Дуайт. - Меня отвел к нему адмирал Хартмен. Он давал нам  разные
поручения и среди прочего - чтобы мы постарались  выяснить,  выжили  ли  в
местах, пораженных радиацией, птицы.
   - Понятно. И вы что-нибудь узнали?
   - Ровно ничего, - невозмутимо ответил Тауэрс. - Ничего про птиц и  рыбу
и очень мало обо всем остальном.
   - Поймали вы хоть одну рыбку?
   Он усмехнулся.
   - Хотел бы я, чтоб мне кто-нибудь посоветовал, как выудить рыбку, когда
лодка идет под водой, или поймать чайку, когда  нельзя  выйти  на  палубу.
Вероятно, все это возможно, если смастерить специальный  защитный  костюм.
Но нам об этом сказали на последнем инструктаже, за полчаса  до  выхода  в
море.
   - И вы не доставили ни одной чайки?
   - Нет.
   - Премьер-министр очень недоволен?
   - Не знаю. Я не осмелился к нему пойти.
   - Меня это не удивляет. - Мойра помолчала,  отпила  из  стакана,  потом
спросила серьезнее: - Скажите, там никого не осталось в живых, да?
   Он покачал головой.
   - Думаю, никого. Но трудно сказать наверняка, пока нельзя  высадить  на
берег  человека  в  защитном  костюме.  Задним  числом  я  думаю,  кое-где
следовало это сделать.  Но  в  этот  раз  нам  ничего  такого  заранее  не
поручали, и на борту не было нужного снаряжения.  Когда  возвращаешься  на
подводной лодке, не так просто обезопасить ее и не занести радиацию.
   - "В этот раз", - повторила Мойра. - Вы пойдете опять?
   Дуайт кивнул.
   - Думаю, что да. Мы не получали  приказа,  но  я  подозреваю,  что  нас
пошлют в Штаты.
   Она широко раскрыла глаза.
   - Разве это возможно?
   Он кивнул.
   - Путь не близкий,  и  очень  долго  нельзя  будет  всплывать.  Команде
придется трудно. И все-таки это возможно. "Меч-рыба" ходила в такой  рейс,
значит, можем и мы.
   Он рассказал Мойре, как "Меч-рыба" обошла всю Северную Атлантику.
   - Беда в том, что в перископ слишком мало увидишь. У  нас  есть  доклад
капитана "Меч-рыбы" об их походе, и в конечном счете ясно, что они  узнали
ничтожно мало. Немногим больше, чем  если  просто  посидеть  и  хорошенько
подумать.  Понимаете,  видна  лишь  кромка  берега,  да  и  то  с   высоты
каких-нибудь двадцати футов.  Можно  бы  увидать  разрушения,  если  бомба
угодила в порт или в город, но и только. Так было и с нами. В этом  походе
мы почти ничего не выяснили. Постояли  в  каждом  порту,  звали  некоторое
время через громкоговоритель,  никто  не  отозвался  и  не  вышел  на  нас
поглядеть, вот мы и решили, что никто не выжил. - Он  помолчал.  -  Только
это и можно предположить.
   Мойра кивнула.
   - Кто-то говорил, что радиация уже  дошла  до  Маккея.  По-вашему,  это
верно?
   - Думаю, верно. Это неотвратимо  надвигается  на  юг,  в  точности  как
предсказывали ученые.
   - А когда при такой скорости дойдет до нас?
   - Я думаю, к сентябрю. Может быть, немного раньше.
   Мойра порывисто встала.
   - Принесите мне еще выпить, Дуайт. - И, взяв  у  него  из  рук  стакан,
объявила: - Я хочу куда-нибудь пойти... что-то делать... хочу танцевать!
   - Как прикажете, детка.
   - Не сидеть же тут и не ныть - ах-ах, что с нами будет!
   - Вы правы, - сказал Тауэрс, - но неужели для  вас  не  найдется  более
привлекательного занятия, чем пить?
   - Не будьте таким здравомыслящим, - с досадой  оборвала  Мойра.  -  Это
несносно.
   - Ладно, - был учтивый ответ. - Допивайте и поедем к Холмсам,  а  потом
пройдемся на яхте.
   Поехали к Холмсам, и оказалось, Питер и Мэри затеяли вечером  поужинать
на пляже. Это развлечение обойдется дешевле вечеринки со многими  гостями,
да  и  приятнее  в  летнюю  жару,  а  кроме  того,  по  несколько  путаным
представлениям Мэри, чем больше  держать  мужчин  подальше  от  дома,  тем
меньше опасность, что они заразят малышку корью.  Днем  Мойра  с  Дуайтом,
пообедав на скорую руку, поехали в яхт-клуб снарядить яхту  для  гонок,  а
Питер с Мэри последовали за ними позже  на  велосипедах,  взяв  в  прицепе
дочку.
   Гонки на сей раз прошли довольно благополучно. Сперва  Дуайт  с  Мойрой
налетели на бакен, а на  втором  круге,  соперничая  с  ближней  яхтой  за
наветренное положение, слегка с ней столкнулись скулами,  потому  что  оба
экипажа плоховато знали  правила,  но  в  этом  клубе  подобное  случалось
нередко и особого недовольства не вызывало. Гонку Дуайт и Мойра  закончили
шестыми, куда успешнее, чем в прошлый раз, и порядка на борту было гораздо
больше. Потом подвели яхту к берегу,  выволокли  на  подходящую  отмель  и
прошлепали по воде на пляж к Питеру и Мэри пить чай с печеньем.
   Перед вечером они не спеша искупались, не  сменяя  купальных  костюмов,
расснастили яхту, свернули и сложили паруса и втащили ее повыше  на  сухой
песок, на обычную  стоянку.  Солнце  уже  клонилось  к  горизонту,  и  они
переоделись, немножко выпили (с другими припасами Холмсы захватили из дому
бутылку), и пока хозяева готовили ужин, пошли в конец причала поглядеть на
закат.
   Мойра  уселась  на  перилах,  как  на  жердочке,  любовалась   розовыми
отсветами в безмятежно спокойной воде, таким блаженством был  этот  теплый
вечер, так успокаивало выпитое вино... и тут она попросила:
   - Расскажите мне про тот  рейс  "Меч-рыбы",  Дуайт.  Вы  говорили,  она
прошла к Соединенным Штатам?
   Он ответил не сразу:
   - Да. Она прошла вдоль всего восточного  побережья,  но  зайти  удалось
только в немногие малые порты и гавани, в залив Делавэр, в Гудзонов  залив
и, конечно, в Новый Лондон. И с  огромным  риском  подошли  посмотреть  на
Нью-Йорк.
   - Разве это было опасно? - озадаченно спросила Мойра.
   Он кивнул.
   - Там минные поля, мы сами все  заминировали.  Каждый  крупный  порт  и
устья больших рек вдоль восточного побережья защищены были минными полями.
По крайней мере, так мы думаем. И на западном берегу то  же  самое.  -  Он
помолчал, подумал. - Минировать должны были еще перед войной. Заминировали
их до войны или после, или вовсе  не  заминировали,  мы  не  знаем.  Знаем
только, что минные поля должны там быть, и если не имеешь особой карты, на
которой указаны проходы между ними, соваться туда нельзя.
   - То есть, если задеть мину, можно пойти ко дну?
   - Наверняка. Если не имеешь точной карты, близко подойти и то опасно.
   - А у "Меч-рыбы" такая карта была, когда они вошли в нью-йоркский порт?
   Дуайт покачал головой.
   - Была старая, восьмилетней давности, сплошь  в  штампах  "ПОЛЬЗОВАТЬСЯ
ЗАПРЕЩЕНО". Такие карты строго засекречены;  их  выдают  только  в  случае
самой крайней необходимости. И у "Меч-рыбы" была такая  карта,  устарелая.
Видно, они уж очень туда рвались. Им надо было высчитать, какие тут  могли
быть сделаны изменения, ведь основные пометки указывали старые  безопасные
проходы. И они высчитали, что всерьез тут мало могли менять, разве  только
на одном отрезке. Они рискнули и вошли туда и не подорвались. Может  быть,
там никаких мин вовсе и не было.
   - И увидели они там в гавани что-нибудь важное?
   Тауэрс покачал головой.
   - Ничего такого, чего бы они и раньше не знали. Похоже, при  теперешнем
способе разведки большего  ждать  не  приходится.  Очень  мало  что  можно
выяснить.
   - И там нет живых людей?
   - Нет, детка. И с виду город неузнаваем. Притом очень сильна радиация.
   Они долго сидели  молча,  смотрели,  как  догорает  закат,  пили  вино,
курили.
   - Вы сказали, они заходили еще  в  какой-то  порт,  -  сказала  наконец
Мойра. - Кажется, в Новый Лондон?
   - Да.
   - Где это?
   - В штате Коннектикут, в восточной его части. Возле устья реки Темзы.
   - А там они очень рисковали?
   Дуайт покачал головой.
   - Этот порт был их базой. У них имелась самая новая карта минных полей.
- Он чуть помолчал, договорил негромко: - Это  главная  база  американских
подводных лодок на всем восточном побережье. Думаю,  почти  все  моряки  с
"Меч-рыбы" и жили там или где-нибудь поблизости. Так же, как я.
   - Вы там-жили?
   Он кивнул.
   - И там теперь все так же, как в других местах?
   - Похоже на то, - с трудом  выговорил  он.  -  В  их  отчете  мало  что
сказано,  только  об  уровне  радиоактивности.  С  этим   очень   скверно.
"Меч-рыба" подошла к самой  базе,  к  своему  причалу,  откуда  уходила  в
плаванье. Надо думать, странно было вот так возвратиться в  родные  места,
но в отчете про это не говорится. Наверно, большинству офицеров и  рядовых
до дома было рукой подать. Но,  конечно,  ничего  они  не  могли  сделать.
Просто постояли там немного и пошли дальше, как полагалось по  приказу.  В
отчете капитан упоминает, они отслужили на лодке что-то вроде  заупокойной
службы. Наверно, было очень тяжко.
   А розовый теплый закат по-прежнему озарял мир красотой.
   - Как они только решились туда войти, - тихо промолвила Мойра.
   - Я тоже сперва удивлялся. Пожалуй,  сам  я  прошел  бы  мимо.  Хотя...
право, не знаю. Теперь вот думаю - да, конечно, им надо было  туда  зайти.
Ведь только для нью-йоркской гавани  у  них  была  новейшая  карта  минных
полей... нет, для Делавэрской бухты тоже. Вот только в эти два порта им не
опасно было войти. Они точно  знали,  где  там  минные  поля,  как  же  не
воспользоваться таким преимуществом.
   Мойра кивнула.
   - И там был ваш дом?
   - Не в самом Новом Лондоне, - тихо ответил Дуайт. - База  находится  по
другую сторону Темзы, на восточном берегу. А мой дом  дальше,  примерно  в
пятнадцати милях от устья реки. Там  небольшой  городок,  называется  Уэст
Мистик.
   - Не говорите об этом, если вам не хочется, - попросила Мойра.
   Он вскинул на нее глаза.
   - Я не прочь об этом говорить, по крайнем  мере  с  некоторыми  людьми.
Только не  хотелось  бы  вам  наскучить.  -  Он  мягко  улыбнулся.  -  Или
расплакаться при виде малого ребенка.
   Мойра невольно покраснела.
   -  Когда  вы  позволили  мне  переодеться  в  вашей  каюте,  я   видела
фотографии. На них ваша семья?
   Он кивнул.
   - Это моя жена и наши детишки, - сказал он  не  без  гордости.  -  Жену
зовут Шейрон. Дуайт уже учится в начальной школе, а Элен  пойдет  в  школу
осенью. Сейчас она ходит в детский  садик,  это  на  нашей  улице,  совсем
рядом.
   Мойра уже  знала,  что  жена  и  дети  для  него  -  живая  достоверная
действительность,  несравнимо  достоверней  и  подлинней,  чем  полураспад
вещества, начавшийся на другом краю земли и навязанный ему после войны.  В
то, что северное  полушарие  стало  безлюдной  пустыней,  ему  так  же  не
верится, как и ей, Мойре. Как  и  она,  он  не  видел  причиненных  войной
разрушений; думая о жене, детях,  о  доме,  он  только  и  может  их  себе
представить такими, с какими расстался. Ему не хватает  воображения,  и  в
Австралии это  служит  ему  надежной  опорой,  отсюда  его  спокойствие  и
довольство.
   Она знала, что ступает  на  зыбкую,  опаснейшую  почву.  Хотелось  быть
доброй с ним, и надо ж было что-то сказать. И она робко спросила:
   - А кем Дуайт хочет стать, когда вырастет?
   - Я хотел бы, чтобы он поступил в Академию, - был ответ.  -  В  Морскую
Академию. Пошел бы во флот, как я. Самая подходящая  жизнь  для  мальчика,
ничего лучше я не знаю. Вот  сумеет  ли  он  получить  офицерское  звание,
другой вопрос. Он пока не очень силен в математике, но  судить  еще  рано.
Да, я буду рад, если он пойдет в Академию. По-моему, он и сам этого хочет.
   - Он любит море?
   Тауэрс кивнул.
   - Мы живем на самом берегу.  И  сын  все  лето  не  вылезает  из  воды,
плавает, управляет подвесным мотором. - Он чуть помолчал. -  Они  загорают
прямо дочерна. Похоже, все детишки одинаковы. По-моему, хоть мы столько же
времени проводим на солнце, к ним загар пристает больше.
   - Дети и тут все очень загорелые, - заметила Мойра. - А вы еще не учили
его ходить под парусом?
   - Пока нет. Когда в ближайший отпуск поеду домой, куплю парусную лодку.
   Он поднялся с перил, на которых они сидели, и постоял минуту, глядя  на
пылающий закат.
   - Думаю, это будет в сентябре, - сказал он негромко. - У нас в  Мистике
поздновато в эту пору выходить под парусом.
   Мойра промолчала, непонятно, что тут скажешь. Дуайт обернулся к ней.
   - Наверно, вы думаете, что я спятил, - не сразу выговорил он. - Но  так
я это понимаю и, похоже, не сумею думать по-другому. Во всяком  случае,  я
не плачу при виде маленьких детей.
   Мойра встала и пошла с ним по причалу.
   - Я вовсе не думаю, что вы спятили, - сказала она.
   В молчании они пошли к берегу.



        4

   На другое утро, в воскресенье, все в доме Холмсов поднялись  бодрые,  в
отличном настроении, не  то  что  неделю  назад,  когда  капитана  Тауэрса
принимали здесь впервые. Накануне легли довольно рано, не как в  тот  раз,
когда всех взбудоражила  шумная  вечеринка.  За  завтраком  Мэри  спросила
гостя, не хочет ли он пойти в  церковь,  ей  все  казалось  -  чем  меньше
времени он будет в доме, тем меньше  опасность,  что  Дженнифер  заразится
корью.
   - Я рад бы пойти, если только это не помешает вашим планам,  -  ответил
Тауэрс.
   - Ничуть не помешает, - сказала Мэри. -  Делайте  все,  что  хотите.  Я
думаю, не выпить ли нам сегодня чаю в клубе, но, может быть, вам  приятней
заняться чем-нибудь, еще.
   Он покачал, головой.
   - С удовольствием опять бы поплавал. Но сегодня вечером, хотя бы  после
ужина, я должен вернуться на "Скорпион".
   - А вам нельзя остаться до завтрашнего утра?
   Зная, как она беспокоится из-за кори, он покачал головой:
   - Мне надо быть на месте сегодня вечером.
   Сразу после завтрака он вышел в  сад  покурить,  пускай  Мэри  поменьше
тревожится. Мойра помогла хозяйке вымыть посуду, а потом вышла  и  увидела
его, он сидел в шезлонге, глядел на залив. Она села рядом.
   - Вы и правда собираетесь в церковь? - спросила она.
   - Правда.
   - Можно, я пойду с вами?
   Он повернулся к ней, посмотрел удивленно.
   - Ну разумеется. А вы постоянно ходите в церковь?
   Мойра улыбнулась.
   - Даже не раз в сто лет, - призналась она. - Может, и напрасно. Если  б
ходила, возможно, пила бы поменьше.
   Тауэрс призадумался.
   - Может быть, и так, - сказал он неуверенно. - Не знаю, насколько  одно
с другим связано.
   - А вам правда не приятней пойти одному?
   - Нет, отчего же. Я совсем не против вашего общества.
   И они пошли, а в это время Питер Холмс разворачивал в саду шланг:  пока
солнце не слишком жаркое, надо полить цветы. Немного погодя из дому  вышла
Мэри.
   - Где Мойра? - спросила она.
   - Пошла с капитаном в церковь.
   - Мойра - в церковь?
   Муж широко улыбнулся.
   - Хочешь верь, хочешь не  верь,  но  она  пошла  не  куда-нибудь,  а  в
церковь.
   Мэри постояла, помолчала.
   - Надеюсь, все сойдет благополучно, - сказала она наконец.
   - А почему бы нет? Он парень стоящий, и Мойра тоже не так плоха,  когда
узнаешь ее поближе. Может, они даже поженятся.
   Мэри покачала головой.
   - Как-то странно это. Надеюсь, все  сойдет  благополучно,  -  повторила
она.
   - В общем, не наше это дело, - заметил Питер. - По теперешним временам,
престранного и непонятного творится больше чем достаточно.
   И он продолжал поливку, а Мэри принялась бродить взад-вперед  по  саду.
Потом сказала:
   - Я вот все думаю, Питер. Как по-твоему,  нельзя  ли  спилить  эти  два
дерева?
   Он подошел, посмотрел.
   - Надо будет спросить хозяина участка. А чем они тебе мешают?
   - У нас слишком мало места для овощей, - сказала Мэри. - А в лавках они
теперь ужасно дорогие. Если  бы  спилить  эти  деревья  и  вырубить  часть
мимозы, мы бы разбили огород, вот отсюда и досюда. Если  выращивать  овощи
самим, мы бы наверняка сэкономили почти фунт в неделю. И потом,  это  даже
развлечение.
   Питер подошел и повнимательней оглядел деревья.
   - Я вполне мог бы их спилить, и получился бы  неплохой  запас  дров,  -
сказал он. - Конечно, они  будут  слишком  сырые,  этой  зимой  гореть  не
станут. Придется на год отложить. Одна закавыка -  выкорчевать  пни.  Это,
знаешь, работенка непростая.
   - Их ведь только два,  -  убеждала  Мэри.  -  И  я  могу  помочь,  буду
отщипывать по кусочку, пока ты в рейсе. Если  б  нам  этой  зимой  от  них
избавиться и перекопать землю, весной я бы все засадила, и на лето  у  нас
будут свои овощи... и горох, и фасоль.  И  кабачки.  Я  сделаю  кабачковую
икру.
   - Прекрасная мысль. - Питер окинул оба дерева сверху донизу оценивающим
взглядом. - Они не такие уж большие. А без них лучше будет той сосне.
   - И еще я хочу вон там посадить цветковый  эвкалипт.  Летом  будет  так
красиво.
   - Он зацветет только лет через пять, - сказал Питер.
   - Ну и пусть. Цветущий эвкалипт на фоне синего моря - такая красота.  И
нам будет видно его из окна спальни.
   Питеру представилось огромное  дерево,  блистающее  алыми  цветами  под
блистающим солнцем, на фоне темно-синего неба.
   - Да, все просто ахнут, когда оно зацветет, - сказал он.  -  А  где  ты
хочешь его посадить? Здесь?
   - Чуть в стороне, вот здесь. Когда оно вырастет большое, мы поставим  в
его тени скамейку вместо этого остролиста. - И Мэри прибавила: - Пока тебя
не было, я заглянула  в  питомник  Уилсона.  У  него  есть  очень  славные
маленькие саженцы цветкового эвкалипта, и всего по десять  долларов  шесть
центов штука. Как ты думаешь, можно нам уже осенью посадить одно деревце?
   - Они очень нежные, - сказал Питер.  -  По-моему,  лучше  посадить  два
совсем рядышком, тогда если одно и захиреет,  другое  приживется.  И  года
через два хилое уберем.
   - Беда в том, что хилые никто не убирает, - заметила Мэри.
   Они продолжали увлеченно строить планы для своего сада  на  десять  лет
вперед, и утро  пролетело  незаметно.  За  этим  занятием  и  застали  их,
возвратясь из церкви, Мойра с Дуайтом и призваны были в  советники  -  как
лучше разбить огород? Потом чета Холмс ушла в дом - муж за выпивкой,  жена
- накрывать стол к обеду.
   Мойра посмотрела на американца.
   - Кто тут рехнулся? Они или я? - сказала она вполголоса.
   - Почему вы так говорите?
   - Да ведь через полгода здесь их уже не будет. И меня не будет. И  вас.
Ни к чему им будут через год никакие огороды.
   Несколько минут Дуайт молчал, смотрел на синеву моря, на плавный  изгиб
берега.
   - Ну и что? - сказал он наконец. - Может быть, они в это  не  верят.  А
может быть, думают, что можно взять все это  с  собой,  куда-то,  где  они
окажутся потом, не знаю. - Он  опять  помолчал.  -  Главное,  им  нравится
строить планы, рисовать себе свой будущий сад. И смотрите не  отравите  им
эту радость, не вздумайте говорить, что они рехнулись.
   - Не стану. - Теперь умолкла она, докончила не сразу: -  Никто  из  нас
по-настоящему не верит, что это случится. С кем, с кем, но не с нами.  Так
или иначе, на этом все рехнулись.
   - Вы совершенно правы! - горячо подтвердил Дуайт.
   Конец разговору положило появление спиртного, а  затем  и  обед.  После
обеда, одержимая страхом перед корью,  Мэри  спровадила  мужчин  в  сад  и
принялась с помощью Мойры мыть посуду. Питер и Дуайт,  сидя  в  шезлонгах,
пили кофе, и Питер спросил:
   - Вы ничего не слыхали насчет нового задания, сэр?
   Американец испытующе посмотрел на него.
   - Ни слова. А вы?
   - Ничего определенного. На том совещании  с  главным  консультантом  по
научной части было кое-что, и меня это насторожило.
   - А что именно было сказано?
   - Вроде "Скорпион" хотят снабдить  какой-то  особенной  радиоустановкой
направленного действия. Вы ничего такого не слыхали?
   Дуайт покачал головой.
   - Как будто у нас нет радио.
   - Эта штука должна с очень высокой точностью брать пеленг. Может  быть,
когда мы идем с погружением ниже перископа. Тогда ведь нельзя точно  взять
пеленг?
   - С нашей теперешней аппаратурой нельзя. А для чего нам дают новую?
   - Не знаю. В повестке совещания ничего про это не было. Просто один  из
ученых сболтнул лишнее.
   - Хотят, чтобы мы проследили какие-то радиосигналы?
   - Право слово, не знаю, сэр. Нас спросили, нельзя ли детектор  радиации
перенести  на  передний  перископ,  а  на  заднем  установить  эту   новую
штуковину. И Джон Осборн сказал, он считает, наверняка можно,  только  ему
надо обговорить это с вами.
   - Правильно. На передний перископ можно перенести. Я подумал было,  что
им нужны оба.
   - Навряд ли, сэр. По-моему,  они  хотят  новую  машинку  пристроить  на
задний перископ, на место детектора радиации.
   Американец пристально разглядывал дымок своей сигареты. Потом  произнес
коротко:
   - Сиэтл.
   - Как вы сказали, сэр?
   - Сиэтл. Откуда-то со  стороны  Сиэтла  доходили  радиосигналы.  Вы  не
знаете, они и сейчас еще доходят?
   Питер недоуменно покачал головой.
   - Никогда про это не слыхал. По-вашему,  кто-то  там  еще  работает  на
радиостанции?
   Капитан пожал плечами.
   - Возможно. Но этот человек не умеет обращаться с передатчиком.  Иногда
доходят сразу несколько сигналов, иногда можно ясно разобрать одно  слово.
А чаще всего просто каша, невнятица, такое  мог  бы  выстукивать  играющий
ребенок.
   - И передача идет непрерывно?
   Дуайт покачал головой.
   - Не думаю. Сигналы выходят в эфир когда как, от  случая  к  случаю.  Я
знаю, что их ловят всегда на одной и той же волне. По  крайней  мере,  так
было до Рождества. С тех пор я об этом больше не Слышал.
   - Но ведь это значит, что там  кто-то  остался  жив,  -  сказал  офицер
связи.
   - Все может быть, хотя... радиопередача требует энергии, а значит, надо
пустить в ход мотор. И мощный мотор, раз энергии хватает для передачи чуть
ли не вокруг света. Но... не знаю, не знаю. Если уж кто-то способен  такое
соорудить и пустить в ход... неужели он не знает азбуки  Морзе.  Пусть  бы
передавал всего два слова в минуту, но глядя в  справочник,  наверняка  бы
разобрался.
   - И по-вашему, туда мы и пойдем?
   - Возможно. Когда мы в октябре возвращались из похода,  от  нас,  среди
прочего, хотели получить сведения  о  Сиэтле.  Спрашивали  обо  всем,  что
только нам известно о радиостанциях Соединенных Штатов.
   - И вы могли что-нибудь сообщить?
   Дуайт покачал головой.
   - Только о передачах с военных кораблей. Очень мало вестей о  воздушном
флоте и армии. По  сути,  молчат  гражданские  радиостанции.  На  западном
побережье радио как не бывало.
   Во второй половине дня, оставив Мэри с малышкой дома, они пошли на пляж
и искупались.
   Потом все трое лежали на теплом песке, и Мойра спросила:
   - Дуайт, а где сейчас "Меч-рыба"? Идет сюда?
   - Этого я не слышал, - ответил Тауэрс. - В последний раз мне  говорили,
что она в Монтевидео.
   - Она может объявиться здесь в любую минуту, - вставил Питер  Холмс.  -
Радиус действия у нее достаточный.
   Американец кивнул.
   - Да, верно. Возможно, в один прекрасный день ее пошлют сюда  с  почтой
или с пассажирами. К примеру, с дипломатами.
   - А где это Монтевидео? - спросила Мойра. - Полагается знать, но  я  не
знаю.
   - В Уругвае, на восточной стороне Южной Америки,  -  пояснил  Дуайт.  -
Если смотреть по карте - в нижнем конце Уругвая.
   - А мне казалось, вы говорили, что  "Меч-рыба"  в  Рио-де-Жанейро.  Это
разве не Бразилия?
   Он кивнул.
   -  То  было  во  время  ее  рейса  в  Северную  Атлантику.  Тогда   она
базировалась в Рио. А потом они спустились южнее, в Уругвай.
   - Из-за радиации?
   - Угу.
   - Я не знал, что уже и туда докатилось, - сказал Питер. -  Хотя  вполне
возможно. По,  радио  ничего  не  сообщали.  Это  ведь  у  самого  тропика
Козерога, верно?
   - Да, - подтвердил Дуайт. - Как Рокхемптон.
   - А до Рокхемптона уже докатилось? - спросила Мойра.
   - Этого я не слыхал, - сказал Питер. - Сегодня утром по радио сообщили,
что докатилось  до  Солсбери,  в  Южной  Родезии.  По-моему,  это  немного
севернее.
   - По-моему тоже, - подтвердил капитан. - Солсбери находится  в  глубине
материка, возможно, отсюда и разница. Ведь все остальные места, о  которых
мы говорили, - на побережье.
   - А вот Элис-Спрингс почти на самом тропике?
   - Кажется, да. Не знаю. Но, конечно, тоже в глубине материка.
   - Значит, по берегу все это движется быстрей, чем по суше?
   Дуайт покачал головой.
   - Не знаю. Не  думаю,  чтобы  уже  нашлись  какие-то  доказательства  -
быстрей распространяется радиация на суше или медленнее.
   Питер засмеялся.
   - К тому времени, когда докатится до нас, ученые это узнают.  И  смогут
нацарапать свои выводы на стекле.
   Мойра подняла брови:
   - Нацарапать на стекле?
   - А ты разве эту шуточку не слыхала?
   Она покачала головой.
   - Джон Осборн рассказал мне вчера, - пояснил Питер. - Кое-кто из ученых
усердно записывает для истории, что с нами стряслось. Они вырезают  записи
на  стеклянных  брусках.  Выцарапывают  на  стекле,   потом   как-то   там
приваривают сверху второй такой брусок, и запись оказывается в середке.
   Дуайт приподнялся на локте, с любопытством повернулся к Питеру.
   - В первый раз слышу. А что они станут делать с этими брусками?
   - Уложат на вершине горы  Костюшко.  Это  самый  высокий  пик  во  всей
Австралии. Если Земля когда-нибудь опять станет  обитаемой,  новые  жители
наверняка рано или поздно  туда  поднимутся.  Пик  очень  высокий,  но  не
недоступен.
   - Вот это да! И они всерьез этим занимаются?
   - Так говорит Джон. Они там на  вершине  устроили  бетонное  хранилище.
Вроде как в египетских пирамидах.
   - А длинные, эти записи? - спросила Мойра.
   - Не знаю. Едва ли тут много напишешь. Правда, они берут еще и страницы
из книг. Вмуровывают их между пластинами толстого стекла.
   - Но ведь те, кто будет после нас... - начала Мойра. -  Они  не  сумеют
прочитать нашу писанину. Вдруг это будут... животные.
   - Да уж наверно им придется нелегко. Учиться читать  с  самого  начала.
Кот на картинке и рядом по буквам: К-О-Т,  и  прочее  в  этом  духе.  Джон
говорит, записи пока примерно до этого и довели. - Он помолчал. - Наверно,
это тоже полезно, - задумчиво докончил он. - Чтоб  ученые  мужи  не  нашли
себе занятия похуже.
   - Картинка с кошкой тем, новым, не поможет, - заметила  Мойра.  -  Ведь
никаких кошек не останется. Они не будут знать, что такое кошка.
   - Пожалуй, лучше нарисовать рыбу,  -  сказал  Дуайт.  -  Р-Ы-Б-А.  Или,
допустим, чайка.
   - Чем дальше, тем длинней и трудней слово. - Мойра обернулась к Питеру,
спросила с любопытством: - А какие книги они сохраняют? Про то, как делать
кобальтовую бомбу?
   - Боже упаси! - Все трое засмеялись. - Не знаю, что они  там  надумали.
По-моему, для начала очень  подошла  бы  Британская  энциклопедия,  да  уж
больно велика. Нет, право, не знаю. Пожалуй, знает Джон Осборн - или может
узнать.
   - Праздное любопытство, - заявила Мойра. - Нам с вами от этого ни тепло
ни холодно. - Она в притворном ужасе воззрилась на  Питера.  -  Только  не
говори, что они сохранят хоть одну газету. Этого я не вынесу!
   - Ну, не думаю, - был ответ. - Не настолько они сумасшедшие.
   Дуайт сел на песке.
   - Обидно, зря пропадает такая теплая вода. По-моему, надо искупаться.
   Мойра встала.
   - Не пропадать же добру, - поддержала  она.  -  Воспользуемся  случаем,
пока не поздно.
   Питер зевнул:
   - Валяйте, наслаждайтесь теплой водичкой. А я понаслаждаюсь солнышком.
   Он остался лежать на песке, а Мойра с Дуайтом  вошли  в  воду.  Поплыли
рядом.
   - Вы отличный пловец, да? - спросила она.
   Дуайт ответил не сразу.
   - Я много плавал, когда был помоложе. Один раз участвовал в состязаниях
- наша Академия против Уэст-Пойнта.
   Мойра кивнула.
   - Я и подозревала что-то в этом роде. А теперь вы много плаваете?
   Дуайт покачал головой.
   - Только не на состязаниях. Это приходится очень быстро бросить,  разве
что у тебя куча свободного времени и можно  вдоволь  тренироваться.  -  Он
засмеялся. - Мне кажется, с тех пор, как  я  был  мальчишкой,  вода  стала
холоднее. Не здесь, конечно. В Мистике.
   - Вы и родились в Мистике?
   Он покачал головой.
   - Я родом с Лонг-Айлендского пролива, но  не  из  Мистика.  Мой  родной
город называется. Уэстпорт. Мой отец там  был  врачом.  В  первую  мировую
войну служил хирургом на флоте, а потом стал практиковать в Уэстпорте.
   - Это тоже на побережье?
   Дуайт кивнул.
   - Плаваешь, ходишь под парусом, ловишь рыбу. Так я и жил мальчишкой.
   - Сколько вам лет, Дуайт?
   - Тридцать три. А вам?
   - Какой бестактный  вопрос!  Двадцать  четыре,  -  ответила  Мойра.  И,
помолчав, спросила: - А Шейрон тоже из Уэстпорта?
   - В каком-то смысле. Ее отец -  адвокат  в  Нью-Йорке,  живет  на  84-й
Западной улице, недалеко от Центрального парка. А в Уэстпорте у них дача.
   - Значит, там вы и познакомились.
   Он кивнул.
   - Еще детьми.
   - Наверно, вы поженились совсем молодыми.
   - Как только  кончили  учиться.  Мне  исполнилось  двадцать  два,  меня
назначили лейтенантом на "Франклин". Шейрон было девятнадцать; она  так  и
не окончила колледж. Мы больше чем за год до того решили,  что  поженимся.
Когда наши родные увидели, что мы не передумаем, они  собрались  вместе  и
порешили - лучше уж на первых порах нам помочь. - Дуайт помолчал, докончил
негромко: - Отец Шейрон очень по-доброму к нам отнесся. Мы бы и еще ждали,
пока не заработали как-нибудь хоть немного денег, но родные  решили  -  ни
ей, ни мне это вовсе ни к чему. И дали нам пожениться.
   - Помогали деньгами?
   - Ну да. Нам нужна была помощь только года четыре, а потом умерла  одна
тетушка, а я получил повышение, и мы стали на ноги.
   Они доплыли до конца причала, вылезли из  воды  и  посидели,  греясь-на
солнышке. Потом вернулись на пляж к Питеру, посидели с  ним,  выкурили  по
сигарете и пошли переодеваться. Вновь сошлись  на  пляже,  держа  туфли  в
руках, неторопливо сушили ноги на солнце,  отряхивались  от  песка.  Потом
Дуайт стал надевать носки.
   - Это ж надо - разгуливать в таких носках! - сказала Мойра.
   Дуайт глянул на свои ноги.
   - Это только на пальцах, - заметил он. - Снаружи не видно.
   - И не только на пальцах! - Мойра перегнулась, взялась за его ступню. -
Где-то я видела еще. Да вот же, пятка снизу вся дырявая!
   - Все равно не видно, когда я в ботинках.
   - Разве вам никто не штопает носки?
   - В последнее время большую часть команды "Сиднея" уволили,  -  пояснил
Тауэрс. - Мою койку еще заправляют, но у вестового  теперь  слишком  много
дел, ему не до того, чтобы штопать мне носки. Да на корабле  и  раньше  не
очень с этим справлялись. Иногда я сам штопаю. А  чаще  просто  выбрасываю
рваные носки и покупаю новые.
   - И пуговицы на рубашке у вас не хватает.
   - Это тоже не видно, - невозмутимо ответил Дуайт. - Она же  внизу,  под
поясом.
   - По-моему, вы просто позорите флот, - заявила Мойра.  -  Знаю  я,  что
сказал бы адмирал, если б увидал вас в  таком  виде.  Он  бы  сказал,  что
"Скорпиону" требуется другой капитан.
   - Он ничего такого не увидит, - был ответ. - Разве  что  заставит  меня
снять штаны.
   - Разговор сворачивает не в ту сторону, - сказала Мойра. - Сколько  пар
носков у вас в таком состоянии?
   - Понятия не имею. Я давным-давно не разбирался в ящике с бельем.
   - Отдайте их мне, я их возьму домой, и заштопаю.
   Дуайт быстро взглянул на нее.
   - Очень великодушное предложение. Но незачем  штопать  мои  носки.  Все
равно мне пора купить новые. Эти уже никуда не годятся.
   - А разве можно купить новые? - спросила Мойра.  -  Папа  не  смог.  Он
говорит, их больше нет в продаже, и еще очень многого тоже не найти. Ему и
носовых платков не удалось купить.
   - Да, верно, - поддержал Питер. - В последний  раз  я  тоже  не  достал
подходящих носков. Нашел огромные, на несколько размеров больше, чем надо.
   - А вы в последнее время пробовали купить новые носки?  -  допытывалась
Мойра у Тауэрса.
   - Вообще-то нет. В последний раз покупал, помнится, зимой.
   Питер зевнул.
   - Дайте ей, пускай она вам заштопает, сэр. Найти  новые  задачка-не  из
легких.
   - Ну, если так, был бы весьма признателен. Но вам вовсе незачем за  это
браться, - сказал Дуайт Мойре. - Я и сам справлюсь.  -  Он  усмехнулся.  -
Представьте себе, я умею штопать носки. И очень даже недурно.
   Мойра презрительно фыркнула:
   - Примерно так же, как я умею управлять подлодкой. Лучше  свяжите-ка  в
узелок все, что у вас есть рваного, и отдайте мне.  И  эту  рубашку  тоже.
Пуговица у вас сохранилась?
   - Кажется, я ее потерял.
   -  Надо  быть  поосторожнее.  Когда  отрывается  пуговица,  ее   нельзя
выкидывать.
   - Если вы будете так  со  мной  разговаривать,  я  и  правда  все,  что
набралось, отдам вам в починку, - пригрозил Дуайт. - Я вас  завалю  всякой
рванью.
   - Вот теперь пошел серьезный разговор. Я так и думала, что у вас  много
чего припрятано. Уложите-ка все это в сундук или в два  и  переправьте  их
мне.
   - У меня и правда много всего набралось.
   - Так я и знала. Если окажется слишком много, я спихну  часть  маме,  а
она наверно раздаст нашим дамам по всей  округе.  Адмирал  Хартмен  -  наш
ближайший сосед, мама наверно отдаст леди Хартмен в починку ваши кальсоны.
   Дуайт изобразил на лице ужас:
   - Вот тогда "Скорпиону" и правда понадобится новый капитан.
   - Мы начинаем повторяться, - заявила Мойра. - Отдайте мне  все,  что  у
вас надо штопать и латать, и я попробую одеть вас, как  подобает  морскому
офицеру.
   - Ладно. Куда прикажете все это доставить?
   Мойра чуть подумала.
   - Вы ведь сейчас в отпуску?
   - Более или менее. У нас больше десяти дней свободных, но мне так много
не полагается. Капитану  надо  держаться  поближе  к  своему  кораблю,  по
крайней мере он сам так думает.
   -  Наверно,  корабль  только  выиграл  бы,  держись  капитан  подальше.
Привезите мне все в Бервик и поживите у нас денька два. Умеете вы  править
волом в упряжке?
   - Никогда еще не приходилось, - сказал Дуайт. - Могу попробовать.
   Мойра испытующе оглядела его.
   - Пожалуй, у вас получится. Если уж  вы  командуете  подводной  лодкой,
пожалуй, вам можно доверить одного из  наших  волов.  Папа  недавно  завел
ломовую лошадь по имени Принц, но к Принцу он вас  едва  ли  подпустит.  А
править волом, пожалуй, позволит.
   - Я согласен, - кротко промолвил Дуайт. - А что надо делать с волом?
   - Разбрасывать по полю навоз. Коровьи лепешки.  Запрягают  вола,  и  он
тянет борону по траве. А вы идете рядом и ведете вола за повод.  И  еще  у
вас есть палка, чтоб его погонять. Очень  мирное,  отдохновенное  занятие.
Полезно для нервной системы.
   - Не сомневаюсь, - сказал Дуайт. - А для чего это? В смысле - для  чего
нужна такая работа?
   - Улучшает пастбище. Если  оставить  навоз  где  попало,  трава  растет
грубая, пучками, и скот ее не ест.  А  если  боронить,  на  следующий  год
пастбище получается вдвое лучше. Папа очень следит, чтобы  каждый  участок
боронили, как только скот оттуда перегонят.  Раньше  у  нас  борону  тянул
трактор. А теперь впрягаем вола.
   - Так ваш отец заботится о том, чтобы на  следующий  год  у  него  были
хорошие пастбища?
   - Вот именно, - решительно сказала Мойра. -  Только  ничего  такого  не
говорите. В хорошем хозяйстве всегда боронят выгоны, а  мой  отец  хороший
хозяин.
   - Я и не собирался ничего  такого  говорить.  Сколько  акров  на  ферме
вашего отца?
   - Около пятисот. Мы разводим коров энгеской породы и овец.
   - Овец разводите ради шерсти?
   - Да.
   - А когда снимают шерсть? Я никогда не видел, как стригут овец.
   - Обычно мы стрижем в октябре, - сказала Мойра. - Но папа  беспокоится,
говорит, если мы отложим до октября, в  этом  году  стрижка  сорвется.  Он
думает поторопиться и стричь в августе.
   - Это разумно, - серьезно сказал Дуайт. Наклонился,  надел  ботинки.  -
Давненько я не бывал на ферме. Если вы меня стерпите, я приехал бы  к  вам
на  денек-другой.  Надеюсь,  не  так,  так  эдак  я  сумею  пригодиться  в
хозяйстве.
   - На этот счет не беспокойтесь, - сказала Мойра. - Папа уж  постарается
пристроить вас к делу. Еще одна пара мужских рук на ферме для него  просто
подарок.
   Дуайт улыбнулся:
   - И вы правда не против, чтобы я привез все, что надо штопать и латать?
   - Только попробуйте явиться с двумя жалкими парами  носков  и  уверять