мы. С ним Уилт занимался по понедельникам, но Еве внушил, что наведывется в тюрьму два раза в неделю -- по понедельникам и по пятницам. Уилт и сам понимал, что обманывать жену нехорошо, но ведь он для семьи старается: компьютеры и школа, в которую Еве вздумалось устроить близняшек, семейству не по карману, не спасал и приработок в тюрьме, поэтому Уилту и приходилось читать лекции на авиабазе. Да, Уилт лгал жене, однако он вполне мог зачесть общение с мистером Маккалемом во искупление греха. Тем более что подопечный изо всех сил старался усугубить его чувство вины и немало в этом преуспел. Благодаря преподавателю из Открытого университета Маккалем изрядно поднаторел по части общественных наук, и когда Уилт пытался подогреть его интерес к Э.М. Форстеру и роману "Хауардз-Энд"9, заключенный неизбежно сводил разговорны к тяжелым социально-экономическим условиям, по вине которых он и угодил за решетку. Он довольно складно рассуждал о классовой борьбе, о необходимости революции, лучше всего кровавой, и о полном перераспределении богатств. Чтобы заполучить свою долю богатств, он использовал средства противозаконные и весьма гадкие -- например, увещевал недобросовестных должников при помощи паяльной лампы. После таких увещеваний четыре человека отдали Богу душу, Маккалем получил прозвище "Гарри-Поджигатель" а судья, зараженный социальными предрассудками, закатал его на двадцать пять лет. По этой причине доводы Маккалема в пользу социальной справедливости казались Уилту малоубедительными. Не нравились Уилту и перепады настроений его ученика. Маккалем то хныкал от жалости к себе и твердил, что тюрьма его застебала: не мужик, а сморчок занюханный, то вдруг на него нападало религиозное исступление, то, рассвирепев, он грозил поджарить на медленном огне ту гниду, которая его заложила. Больше всего Маккалем устраивал Уилта в роли сморчка. По счастью, во время занятий ученика и учителя разделяла надежная металлическая сетка и присутствовал еще более надежный надзиратель. Уилт едва оправился от трепки, которую задала ему мисс Зайц, и разноса, который учинила Ева, поэтому такие меры предосторожности были весьма кстати. Тем более что к сегодняшнему настрою Маккалема грибные метафоры никак не подходили. -- Хоть вы и считаете себя шибко умным, а главного не просекаете, -- хрипел Маккалем. -- Где вам: в тюряге-то не сидели. И Форстер тоже. Козел он, ваш Форстер. Оно и понятно -- средний класс. -- Возможно, вы и правы, -- согласился Уилт. Маккалем то и дело отвлекался от темы занятия, но чутье подсказывало Уилту, что Сегодня лучше ему не перечить. -- Форстер действительно принадлежал к среднему классу. Однако не исключено, что именно по этой причине он обладал тонким вкусом и проницательностью, которые... -- Ни хрена себе тонкости! Да этот пидор спал с боровом. Вот вам и тонкий вкус. Такой отзыв о личной жизни классика смутил Уилта. Надзирателя, как видно, тоже. -- С боровом? -- спросил Уилт. -- Быть не может. Вы точно знаете? -- А то как же. С Бэкингемом10, у-у, боров. -- Ах, вот вы про кого, -- Уилт уже клял себя за то, что посоветовал этому жлобу изучать не только творчество, но и биографию Форстера. Даже упоминание о полицейском -- для Гарри-Поджигателя -- нож острый. -- И все же, если мы обратимся к произведениям Форстера с их социальной проблематикой. -- Мотал я эту социальную проблематику! Ничего он, кроме собственной задницы, не видел. -- Что ж, если понимать ваши слова в переносном смысле... -- Кой черт "в переносном"! -- рявкнул Маккалем и принялся листать книгу. -- Смотрите сами. "Второе января... показалось, что я красив и обаятелен... напудрил бы нос, если бы не ... анус зарос волосами". И все это ваш разлюбезный Форстер писал в дневнике. Самовлюбленный педик -- и больше ничего. -- Наверно, при помощи зеркала разглядел, -- промямлил Уилт, ошарашенный этими откровениями. -- И все-таки его романы отражают... -- Наперед знаю, что вы скажете. Дескать, романы Форстера имели для своего времени огромное общественное значение. Ни фига подобного! Как его еще не замели за шуры-муры с приспешником власть имущих. А в смысле общественного значения, что Форстер, что Барбара Картленд11 -- один черт. Чего стоят ее книжонки, всем известно. Розовые сопли. -- Розовые сопли? -- Чтиво для кухарок, -- с наслаждением пояснил мистер Маккалем. -- Любопытный взгляд, -- заметил Уилт, у которого от рассуждении ученика голова пошла кругом. -- Мне лично казалось, что писания Барбары Картленд -- чистейший эскапизм, в то время как... -- Я вам охальничать не позволю, -- вмешался надзиратель. -- Чтобы я этого слова больше не слышал. Пришли о книгах разговаривать-- вот и разговаривайте. -- До чего же Уилберфорс языкастый, -- сказал Маккалем, пристально глядя на Уилта. -- Такие слова знает, что мое почтение. Надзиратель за его спиной насупился: -- Я тебе не Уилберфорс. Ты прекрасно знаешь, как меня звать. -- Значит, не о вас и речь, -- ответил Маккалем. -- Конечно, вы мистер Джерард. а не какой-то олух царя небесного, который даже кличку победителя скачек не может прочесть без посторонней помощи. Так что вы там говорили, мистер Уилт? Уилт задумался. -- Что, мол, книжки Барбары Картленд -- забава для полудурков, -- напомнил Маккалем. -- Ах, да. Из ваших слов получается, что романтические произведения оказывают на сознание рабочего класса более пагубное воздействие, чем... Что такое? Маккалем за металлической сеткой зловеще ухмылялся. -- Ушел вертухай, -- прошипел он. -- Ловко я его сплавил. -- Я ведь ему плачу. А его супружница от Барбары Картленд без ума. Каково ему было слушать? Держите-ка. Уилт взглянул на свернутый в трубочку листок бумаги, который Маккалем просовывал через сетку. -- Что это? -- Сочинение. -- Но вы их обычно пишете в тетради. -- Ладно, считайте, что это сочинение, и быстренько припрячьте. -- Я не стану... Маккалем люто сверкнул глазами: -- Станешь! Уилт покорно сунул бумажку в карман, и Поджигатель мигом подобрел. -- А жалованье-то у тебя не ахти, -- сказал он. -- Что за тачка-- твой "эскорт". И жить в одном доме с соседями -- не в кайф. То ли дело -- свой дом, чтоб ни с кем не делить. А во дворе -- "ягуар": Клевяк, а? -- Не совсем, -- произнес Уилт. У него к "ягуару" душа не лежала. Ева и на маленькой машине гоняет так, что только держись. -- Ладно. Считай, что пятьдесят тысяч у тебя в кармане. -- Пятьдесят тысяч? -- Ну да. Плачу наличными -- Маккалем покосился на дверь. Уилт тоже. Надзиратель не появлялся. -- Наличными? -- Купюры мелкие, старые. Никто не докумекает. Лады? -- Нет, не лады, -- решительно сказал Уилт. -- Меня деньгами не... -- А ну не бухти! -- грозно зарычал Маккалем. -- Ты живешь с женой и четырьмя дочками в кирпичном доме, Оукхерст-авеню, 45. Машина -- "Эскорт" цвета собачьего дерьма, номерной знак ХПР 791 Н. Номер счета в банке "Ллойдз" -- 0737. Еще что-нибудь рассказать? Уилту этих сведений было вполне достаточно. Он вскочил с места, но Маккалем остановил его: -- Сиди, покуда ноги целы. И дочки тоже. Уилт как подкошенный упал на стул. -- Что вам от меня надо? -- Ничего, -- улыбнулся Маккалем. -- Ровным счетом ничего. Езжай себе домой, прочти эту бумажку, а дальше все пойдет как по маслу. -- А если я откажусь? -- Уилт был близок к обмороку. -- Хуже нету, чем лишиться всей семьи, -- загрустил Маккалем. -- Как после такого на свете жить? Особенно калеке? Уилт как завороженный смотрел сквозь металлическую сетку и уже не в первый раз -- а при нынешних обстоятельствах, может, и в последний -- раздумывал: почему его на каждом шагу подстерегают чудовищные неприятности? Маккалем и впрямь чудовище и слов на ветер не бросает. Отчего так: что ни злодей -- то человек дела? -- Я хочу знать, что это за бумажка, -- сказал Уилт. -- Ничего особенного. Просто знак. А Форстер, по-моему, типичный представитель среднего класса. Жул со старушкой-мамой, кушал конфетки... -- К черту старушку-маму! С чего вы взяли, что я буду.. Но потолковать о будущем они не успели: вернулся надзиратель. -- Кончайте ваш урок, -- объявил он. -- Закрываем лавочку. -- До свидания, мистер Уилт, -- с ухмылкой бросил Маккалем, когда надзиратель вел его к двери. -- До следующей недели. Но Уилт всерьез сомневался, что они увидятся на следующей неделе. Он вообще решил впредь держаться от жлоба подальше. Что за порядки: гангстеру, убийце дают всего-навсего двадцать пять лет! Совсем уж человеческую жизнь ни в грош не ставят. Уилт уныло побрел к главным воротам. Клочок бумаги жег ему карман, в мозгу билась одна мысль: что делать? Рассказать об угрозах Маккалема охраннику у ворот? Но сукин сын хвастал, что надзирателю он платит. Почем знать, может, они все у него на содержании. Маккалем не раз намекал, что в тюрьме он царь, бог и воинский начальник. И, видно, не только в тюрьме -- ухитрился же он разнюхать номер банковского счета Уилта. Нет, уж если и поднимать шум, то обращаться надо не к охраннику, а к кому-то поважнее. -- Ну, как покалякали с Поджигателем? -- осведомился надзирателе в конце коридора. В голосе его Уилту почудились зловещие нотки. Определенно, говорить следует только с начальством. У главных ворот произошел более крупный разговор. -- Не желаете ли чего предъявить, мистер Уилт? -- спросил насмешливый охранник. -- Остались бы у нас подольше, а? -- Ни за что, -- поспешно сказал Уилт. -- Напрасно. У нас тут, знаете ли, недурственно. Всякие удобства, телевизоры, шамовка нынче классная. Подберем вам уютную камеру, подселим парочку славных ребят для компании. Вот вам и здоровый образ жизни. А на свободе что? Одна нервотрепка... Дальше Уилт слушать не стал. Он вышел за ворота и вновь очутился в мире, который еще совсем недавно почитал свободным. Теперь же он чувствовал, что связан по рукам и ногам. Даже дома на другой стороне улицы, озаренные закатным солнцем, словно нахмурились; от взглядов пустых окон по коже пробегал мороз. Уилт сел в машину, поехал по Гилл-роуд, свернул в переулок и остановился. Убедившись, что за ним никто не следит, он достал из кармана клочок бумаги и развернул. Листок был чист. Чист? Что за притча? Уилт поднес его к окну. Так и есть. Он держал совершенно чистый клочок нелинованной бумаги. Ни единого словечка. Может, Маккалем писал обгоревшей спичкой или тупым концом карандаша? Уилт вертел листок и так и этак -- ничего. По тротуару шел прохожий. Уилт испуганно бросил клочок на пол, схватил карту и сделал вид, что рассматривает ее. Выждав, когда прохожий отойдет подальше -- Уилт наблюдал в зеркальце заднего вида, -- он снова поднял обрывок. По-прежнему ничего. Самый обычный листок, оборванный с одного края, словно его выдрали из записной книжки. Уж не писал ли ублюдок симпатическими чернилами? Как же, добудет он в тюрьме симпатические чернила. Разве что... Где-то, не то у Грэма Грина, не то у Маггериджа12, Уилт читал, будто шпионы во время второй мировой вместо симпатических чернил писали птичьим пометом. Или лимонным соком? Да нет, не может быть. Если бы сукин сын использовал симпатические чернила, он рассказал бы Уилту, как прочесть написанное. Остается одно: ублюдок попросту спятил. Это и так ясно, станет человек в здравом уме зарабатывать на жизнь убийствами и истязаниями с помощью паяльной лампы. На такое только псих и способен. И все же надо быть начеку. Душегуб он и есть душегуб, даже если у него не все дома. Чем раньше сбудутся опасения Маккалема и он окончательно станет занюханным сморчком, тем лучше. Жаль, что он не был сморчком от рождения. Отчаяние вновь овладело Уилтом, и он отправился в "Герб стеклодувов" собраться с мыслями за стаканом виски. 6 Инспектор Флинт ввалился к себе в кабинет и, на ходу прихлебывая жиденький кофе из пластмассового стаканчика, провозгласил: -- Все! Отбой! -- Как отбой? -- удивился сопровождавший его сержант Йейтс. -- А вот так. Мне с самого начало было ясно, что это ПД. Зато теперь старые хрычи узнали, почем фунт лиха. Жизни они не нюхали, вот что. Придумали себе, понимаешь, понарошечный мирок -- уютный, стерильный. Потому что вместо жизни одни слова. А в жизни все по-другому, правда ведь? -- Я об этом не задумывался, -- сказал Йейтс. Инспектор вынул из картонной коробки журнал и уставился на фотографию, где затейливо переплелись три человеческих тела. -- Тьфу, гадость! Сержант Йейтс через плечо инспектора тоже взглянул на фотографию. -- Надо же -- вытворять такое перед камерой, -- заметил он. -- Таким бесстыдникам место в камере, а не перед камерой. Да ладно. Это они только для вида. По-настоящему так не получится. Еще сломаешь себе чего-нибудь. Я эту пакость раскопал в котельной. У паскуды-проректора душа в пятки ушла. Даже в лице переменился. -- Но ведь это же не его журналы. Флинт захлопнул журнал и положил в коробку. -- Почем знать, сынок, почем знать. Этих, с позволения сказать, образованных сразу и не раскусишь. Словами прикрываются. Вроде бы, люди как люди, а вот тут, -- инспектор многозначительно похлопал себя по лбу, -- черт-те что творится. Все-то у них не просто. -- Да уж, -- согласился Йейтс. -- Не просто и стерильно. Флинт покосился на него. Он никак не мог понять, сержант Йейтс и. правда дурак или прикидывается. -- Острить вздумал? -- Нет, что вы. Просто сперва вы сказали, что они живут в стерильном мирке, а потом -- что у них с головой не в порядке. Ну, я и сделал вывод. -- И напрасно. Делать выводы тебе не по зубам. Свяжись-ка лучше с Роджером. Спихнем эту мутотень отделу по борьбе с наркотиками. Ни пуха им ни пера. Сержант удалился, а Флинт, оставшись один, стал разглядывать свои бледные пальцы. В голове у него ворочались заковыристые мысли о Роджере, о Гуманитехе, о том, какая каша заварится, если столкнуть начальника отдела по борьбе с наркотиками и это кошмарное заведеньице. Да еще примешать сюда Уилта. То-то начнется потеха. Даром что ли Ходжу понадобилось оборудование для прослушивания телефонов? Все-то он темнит, все-то боится раскрыть карты. А толку? Играть все одно не с кем. Эх, только бы удалось навязать ему в партнеры Гуманитех и Уилта. Нет, Уилта и Гуманитех. Уж тогда несуразицы и недоразумения посыпятся, как из дырявого мешка. Надо же такому случиться, что и в этой истории не обошлось без Уилта. Зашел, вишь, не в ту уборную. При этой мысли Флинт почувствовал, что пора и самому справить нужду. Снова долбанные таблетки, чтоб их... В уборной, застыв над писсуаром, он уткнулся глазами в надпись на кафельной стенке: "Окурки в унитаз не бросать: плохо раскуриваются". Сперва Флинт содрогнулся от омерзения, но потом решил, что из надписи можно извлечь мораль: от разумной просьбы до гнусного предложения один шаг. На ум ему снова пришло слово "несуразица". Свести вместе бродягу Роджера и Уилта -- все равно что связать хвостами двух котов, а там посмотрим, кто одержит верх. Если победит Уилт, значит, Флинт прощелыгу недооценил. Если инспектор Роджер в схватке с Уилтом, Евой и их ублюдками ухитрится не опростоволоситься перед начальством и выйдет победителем, то повышение он получил по заслугам. Зато инспектор Флинт поквитается с Уилтом. Довольный, Флинт вернулся в кабинет и принялся малевать на листе бумаги черт знает что. Каракули сии изображали кавардак, который задумал учинить инспектор Флинт. Он все еще предвкушал грядущую месть, когда вернувшийся Йейтс доложил: -- Роджера нет. Оставил записку, что скоро будет. -- Вот-вот, -- буркнул Флинт. -- Сидит, небось, в кофейне и высматривает телку посмазливее. Йейтс вздохнул. С тех пор как инспектору прописали членоблокаторы, или как их там, только и разговору что о девочках. -- Разве нельзя? -- спросил Йейтс. -- Да ведь он так работает. Полицейский называется. Прихватит какую-нибудь сопливку с косячком, а воображает, будто расправился с наркомафией. Насмотрелся детективов по телевизору. В этот момент Флинту позвонили из лаборатории сообщить о результатах анализа. -- Здоровая доза героина, -- сказал эксперт. -- Но это не все. Девчонка вкатила себе еще что-то. Что именно -- пока не разберем. Неизвестный состав. Может быть, "формалин". -- Формалин? Чего это ей вздумалось? -- Флинта, понятное дело, передернуло. -- Так прозвали один галлюциноген. Вроде ЛСД, но пострашнее. Ладно, будут новости -- позвоню. -- Не яадо. Звоните Роджеру. Это его крошка. Флинт положил трубку и удрученно покачал головой: -- Говорят, девица отравилась героином и какой-то дрянью, которую называют "формалин". Представляешь? Дожили. А в пятидесяти милях от полицейского участка, в доме лорда Линчноула шел званый ужин. В самый разгар к дому подкатила машина, и полицейский, вызвав лорда Линчноула, сообщил о смерти дочери. Лорд Линчноул был немало раздосадован. Как некстати: гости только-только покончили с паштетом из скумбрии, распили превосходное монтраше и собирались приступить к пирогу с дичью, хозяин только-только открыл несколько бутылок шато-лафита урожая 1962 года, чтобы порадовать министра внутренних дел и двух приятелей из министерства иностранных дел, -- и вдруг это известие. Он не хотел портить гостям аппетит и до поры до времени умолчал о трагическом происшествии, а на вопрос о причине появления полицейских ответил: "Ничего особенного". Он и сам понимал, что выразился неудачно: жена непременно привяжется к этой фразе и закатит скандал. Разумеется, можно возразить, что старина Фредди, как-никак, министр внутренних дел, и потом нельзя же дергать гостей, когда они пьют лафит шестьдесят второго года, -- все удовольствие пропадет. Но Хилери этим не урезонишь, и бурной семейной сцены не избежать. Лорд Линчноул положил себе порцию стилтона и предался мрачным размышлениям. Зачем только он женился на Хилери? Не зря мать предупреждала его, что "у этих Пакертонов" дурная кровь: "Помяни мое слово, дурную кровь не изжить. Рано или поздно беспородица даст себя знать". Мать занималась разведением бультерьеров и понимала толк в породе. Дурная кровь Пакертонов сказалась в дочери. Пенни вела себя как полная идиотка. Вместо того чтобы заняться конным спортом, она, изволите видеть, потянулась к наукам, поступила в этот отвратительный Гуманитех и стала там якшаться со всяким сбродом. Хорошо же Хилери ее воспитала. Она, конечно, будет валить с больной головы на здоровую и винить во всем мужа. Надо бы что-то предпринять, чтобы она успокоилась. Позвонить главному констеблю и попросить Чарльза употребить власть. Оглядев присутствующих, Линчноул остановил задумчивый взгляд на министре внутренних дел. Ну разумеется, в первую очередь следует переговорить с Фредди. Пусть он сам командует парадом. Разговор предстоял доверительный, и Линчноулу пришлось довольно долго караулить министра в укромном уголке возле гардеробной, слушая, как в кухне официантки, нанятые прислуживать за столом, обмениваются нелицеприятными отзывами о хозяине. Наконец он перехватил министра в гардеробной и дал волю негодованию, приправив его истинно гражданским пафосом. -- Дело не только во мне, Фредди, -- вещал он, когда министр наконец поверил, что смерть дочери-- вовсе не сомнительная шутка, коими Линчноул славился в школе. -- В этом ужасном Гуманитехе она попала в лапы торговцев наркотиками. Ты обязан положить этому конец. -- Да-да, разумеется, -- бормотал министр, отступая к подставке для шляп, зонтов и складных тростей. -- Ай-яй-яй, какое горе. -- Вам, политиканам, не причитать бы, а взяться и навести порядок, -- наседал Линчноул, притискивая собеседника к плащам на вешалке. -- Теперь-то я понимаю, почему рядовые граждане так разочарованы в парламентских словопрениях. -- ("Неужели?" -- подумал министр.) -- К тому же словами дела не поправишь. -- ("Это точно", -- подумал министр.) -- Примите же, наконец, меры! -- Примем, Перси, -- пообещал министр. -- Можешь не сомневаться. Завтра же утром позвоню руководству Скотланд-Ярда. -- Он достал записную книжку -- жест, который неизменно успокаивал влиятельных просителей. -- Как, говоришь, называется местечко? -- Ипфорд, -- сказал лорд Линчноул, все еще сверля его взглядом. -- И она училась там в университете? -- В Гуманитехе. -- Вот как? -- произнес министр таким тоном, что Линчноул смутился. -- Мать недоглядела, -- сказал он в оправдание. -- Понятно. И все-таки, если разрешаешь дочери учиться в техническом колледже... нет-нет, я ничего против них не имею. Но все же человеку твоего положения следовало бы глядеть в оба. Леди Линчноул в вестибюле услышала последние слова министра. -- О чем это вы там секретничаете? -- пропищала она. -- Так, дорогая, пустяки, -- отвечал муж. Час спустя, когда гости разъехались, он готов был себя убить за эту фразу. -- "Пустяки"? -- кричала леди Линчноул, оправившись от неожиданных соболезнований министра. -- Как ты смеешь стоять здесь и называть гибель Пенни пустяками? -- Я вовсе не стою, дорогая, -- возразил Линчноул, забившись в кресло. Но заговорить жене зубы не удалось. -- И ты знал, что она лежит там в мертвецкой, а сам без зазрения совести сидел с гостями за столом? Видела я, что ты бессердечная скотина, но такое... -- А что мне было делать? -- рявкнул Линчноул, чтобы остановить этот словесный поток. -- Вернуться к столу и во всеуслышание объявить, что твоя дочь -- паршивая наркоманка? Вот тогда бы ты попрыгала. Представляю, как ты... -- Прекрати! -- крикнула жена. Линчноул выбрался из кресла и прикрыл дверь, чтобы прислуга не услышала. -- Не думай, что можешь... -- Тихо! -- заорал Линчноул. -- Я говорил с Фредди. Делом займется Скотланд-Ярд. Кроме того, я позвоню Чарльзу. Он главный констебль, и... -- К чему эти хлопоты? Чарльз все равно ее не воскресит. -- И никто не воскресит! А все ты. Ну зачем ты ей втемяшила, что она может сама зарабатывать на жизнь? Ведь было ясно как божий день, что она дура набитая. Лорд Линчноул снял трубку и набрал номер главного констебля. Уилт в "Гербе стеклодувов" тоже набирал номер. Он долго раздумывал, как бы ему расстроить черные планы Маккалема, не выдав себя начальству тюрьмы. Задача была не из легких. После второго стакана виски Уилт наконец решился позвонить в тюрьму и, не называясь, попросить номер начальника, который в телефонной книге не значился. -- Это закрытая информация, -- ответил дежурный. -- Знаю. Поэтому я и спрашиваю. --Поэтому я и не могу его дать. Если начальник сам захочет, чтобы преступники трезвонили ему с угрозами, он свой номер рассекретит. -- Резонно. А что прикажете делать рядовому гражданину, которому угрожают ваши заключенные? Где ему искать вашего начальника, чтобы рассказать о подготовке массового побега? -- Массового побега? Какие у вас сведения? -- Об этом мы поговорим с вашим начальником. Дежурный задумался, и Уилту пришлось скормить автомату еще одну монету. -- Может, вы расскажете мне? -- спросил наконец дежурный. Уилт пропустил вопрос мимо ушей. Он шел ва-банк, отступать уже некуда, и, если не удастся убедить дежурного, что дело пахнет керосином, не сегодня-завтра дружки Маккалема переломают ему ноги. В отчаянии Уилт попытался вложить в свои слова всю душу. -- Послушайте. Это действительно очень серьезно. Мне очень нужно поговорить с начальником лично. Я,. через десять минут перезвоню, хорошо? В голосе Уилта звучало такое неподдельное отчаяние, что дежурный смягчился: -- Боюсь, сэр, мы не успеем с ним сразу связаться. Оставьте ваш номер. Я попрошу его перезвонить вам. -- Ипфорд 23194. Честное слово, это не розыгрыш. -- Хорошо, сэр, постараемся его поскорее разыскать. Уилт положил трубку и вернулся к стойке. Он понимал, что игра, которую он затеял, чревата ужасными последствиями. Стоило ли давать дежурному телефон бара, где его так хорошо знают? Чтобы унять тревогу, он допил виски и заказал третий стакан. "Зато теперь они поверят, что я говорю серьезно", -- мысленно утешал себя Уилт. Почему это у чинуш так мозги устроены, что разговаривать с ними просто невозможно? Главное -- как можно скорее добраться до начальника и все ему объяснить. А там, глядишь, Маккалема переведут в другую тюрьму, и Уилт сможет спать спокойно. В Ипфордской тюрьме весть о готовящемся массовом побеге сразу же наделала переполох. Старшего надзирателя подняли с постели, и он кинулся звонить начальнику тюрьмы. Но у начальника никто к телефону не подходил. -- Небось, ужинает где-нибудь, -- решил старший надзиратель, -- а может, нас кто-то разыграл? Дежурный покачал головой: -- Не похоже. Судя по голосу, человек образованный. Да и трусит порядком. Сдается мне, я этот голос уже слышал. -- Слышал? -- Ну да. Узнать я его не узнал, но уж больно знакомый голос. Нет, он не разыгрывает: вот и телефон свой оставил. Старший надзиратель набрал номер. Занято: какая-то девица в "Гербе стеклодувов" болтала с приятелем. -- Почему же он тогда не представился? -- Я же говорю, трусит. Кто-то его здорово припугнул. Шутка ли! У нас тут такие головорезы сидят, что... Про головорезов старший надзиратель все знал. -- Ладно. Не будем рисковать. Начинаем действовать, как в случае чрезвычайного положения. А ты звони начальнику, будь он неладен. Через полчаса начальник тюрьмы вернулся домой и обнаружил, что телефон у него в кабинете надрывается. -- Алло. Что там у вас? -- Есть подозрения, что готовится массовый побег, -- доложил дежурный. -- Звонил какой-то... Начальник не дослушал. Вот оно! Не зря он уже много лет с ужасом ждал чего-нибудь в этом роде. -- Еду! -- крикнул он и бросился к машине. Подъезжая к тюрьме, он услыхал вой сирены, увидел как по дороге перед ним мчатся пожарные машины, и задрожал мелкой дрожью. У ворот его остановили трое полицейских. -- Куда это вы разбежались? -- поинтересовался сержант. Начальник испепелил его взглядом. -- Я, с вашего позволения, начальник этой тюрьмы, -- объявил он. -- Пропустите-ка, пожалуйста. -- А документы у вас есть? Мне приказано никого не впускать и не выпускать. Начальник порылся в карманах и достал пятифунтовую бумажку и расческу. -- Видите ли, -- начал он. Сержант видел одно -- деньги. На расческу он не обратил внимания. -- Вы эти штучки бросьте, -- сказал он. -- Какие штучки? У меня больше ничего нет. -- Констебль, будьте свидетелем! Дача взятки... -- Взятки? Какая взятка? Что вы придумываете? -- взорвался начальник. -- Сами требуете у меня документы, а когда я пытаюсь их найти, болтаете про какую-то взятку. Черт знает что! Позовите охранника, он вам объяснит, кто я такой. Начальник целых пять минут бушевал у ворот тюрьмы. Когда, наконец, он попал туда, он уже был ни жив ни мертв, и выправить положение оказалось ему не под силу. -- Что-что? -- орал он на старшего надзирателя. -- Какой вы отдали приказ? -- Я распорядился перевести заключенных с верхних этажей в нижние камеры. Чтобы не смогли выбраться на крышу. Правда, нижним пришлось немного потесниться... -- Потесниться?! И так в камерах для одного сидело по четыре человека. А теперь сколько? Восемь? Как они у вас еще бунт не подняли! В этот миг из корпуса "Б" донеслись истошные крики. Старший надзиратель Блэггз со всех ног бросился туда, а начальник тюрьмы попытался выяснить, что происходит. Это оказалось не легче, чем проникнуть в тюрьму. На третьем этаже корпуса "А", как видно, шло сражение. -- Наверно, из-за того, что Фидли и Гослинга посадили в камеру к Стенфорту и Хейдоу, -- сообщил по внутренней связи дежурный. -- Фидли и... Посадить детоубийц к добропорядочным грабителям банков, честнейшим парням? У Блэггза не голова, а кочан капусты! Они долго мучались? -- Да они вроде еще живы, -- ответил дежурный. Нотки сожаления в его голосе начальнику не понравились. -- Я только знаю, что Хейдоу захотел кастрировать Фидли, но его оттащили. И тогда мистер Блэггз решил вмешаться. -- А до этого он что -- выжидал? -- Не совсем, сэр. Но из-за пожара в корпусе "Г"... -- Пожара? Какого пожара? -- Мур поджег свой матрац. И пока... Начальник тюрьмы уже не слушал. Он понял, что его карьера висит на волоске. Дело за малым: вздумает полоумный Блэггз согнать всех скотов из корпуса особого режима в одну камеру -- и смертоубийство обеспечено. Начальник решил было пойти проверить, но тут вернулся старший надзиратель Блэггз. -- Полный порядок, сэр, -- радостно доложил он. -- "Полный порядок"? -- выдохнул начальник тюрьмы. -- По-вашему, когда заключенные того и гляди кастрируют своего сокамерника, это называется полный порядок? Боюсь, министр внутренних дел с вами не согласится. Уверяю вас, в нынешних правилах содержания тюрем "полный порядок" определяется иначе. Теперь -- про корпус особого режима... -- Об этом не беспокойтесь, сэр. Там все спят, как младенцы. -- Странно. Уж если кто и готовил побег, то наверняка тамошняя публика. А они часом не прикидываются? -- Что вы, сэр. Я как только услыхал про побег, тут же плеснул им в какао двойную порцию того снотворного, -- Блэггз был горд своей смекалкой. -- Господи Иисусе! -- ахнул начальник. То-то обрадуется Лига тюремных реформ, когда узнает, какими новаторскими методами старший надзиратель предотвращает беспорядки. -- Вы сказали двойную порцию? Старший надзиратель кивнул: -- То самое зелье, которым мы угостили Фидли. Помните, когда он смотрел фильм с Ширли Темп13 и чересчур возбудился? Ничего, после сегодняшнего он еще долго будет держать свою пипку на привязи. -- Там в каждой упаковке ударная доза люминала! -- взвизгнул начальник. -- Так точно, сэр. Я так и прочел на этикетке: ударная доза. Поэтому и вкатил им двойную. Враз вырубились. "Еще бы", -- пронеслось в голове у начальника. -- Вы им дали вдвое больше положенного, -- простонал он. -- Они же все теперь передохнут. И чтоб на меня потом не кивать? Блэггз огорчился: -- Я думал, так будет лучше. Люди от них и так натерпелись. Почитай, половина -- убийцы-маньяки. -- Да, убийцы-маньяки у нас. как выяснилось, имеются, -- проворчал начальник. Он подумывал вызвать "скорую помощь" и промыть скотам желудки. Вдруг по внутренней связи в разговор вмешался дежурный: -- В случае чего скажем, что их отравил Уилсон. Они боятся его как огня. Помните, они забастовали, отказались наводить чистоту в камерах и мистер Блэггз послал Уилсона на кухню мыть посуду? Лучше бы он не напоминал. Только идиоту могла прийти мысль послать на кухню отравителя, который отправил на тот свет не одного человека. -- И ведь как подействовало, -- продолжал дежурный. -- Мигом перестали свинячить в камерах. -- И объявили голодовку, -- добавил начальник. -- Уилсон, правда, заартачился, -- взахлеб вспоминал дежурный. -- Ему, видите ли, не понравилось, что его заставляют мыть посуду в боксерских перчатках. Так осерчал... --Хватит? -- рявкнул начальник. Надо было хоть как-то остановить этот поток безумия. И вдруг зазвонил телефон. -- Вас, сэр, -- произнес старший надзиратель со значением. Начальник схватил трубку. -- Вы хотите рассказать о готовящемся побеге? -- выпалил он, но услышал гудок, какие бывают, когда звонят из автомата и монета еще не проскочила. Не успел начальник спросить, почему это старший надзиратель решил, что звонят именно ему, как гудок прервался. Начальник повторил вопрос. -- Я как раз по этому поводу, -- сказал звонивший. -- Насколько верны эти слухи? -- Насколько верны... -- опешил начальник. -- А я почем знаю? Вы же сами подняли шум. -- Вот те раз! Это Ипфордская тюрьма? -- Ну да, Ипфордская тюрьма. И я, представьте себе, ее начальник. А вы думали, кто я такой? -- Никто, -- незнакомец растерялся. -- Совсем никто. В смысле, не то чтобы совсем никто, а... В общем, как-то не верится, что вы -- начальник тюрьмы. Так все-таки, был побег или нет? Начальник и сам уже начал сомневаться, что он -- это он. -- Послушайте, -- возмутился он. -- Вы недавно позвонили сюда и предупредили, что готовится побег, а теперь... -- Я? Вы что -- спятили? Когда мне было звонить? Я битых три часа торчал на Блистон-роуд. Там полетел погрузчик, а мне об этом заметку надо писать. Начальник тюрьмы насторожился. Взяв себя в руки, он спросил: -- Ас кем я, собственно, говорю? -- Моя фамилия Нейлтс, я корреспондент "Ипфорд ивнинг ньюс", и... Начальник швырнул трубку и напустился на Блэггза: -- Радуйтесь! Подложили свинью! Это звонили из "Ивнинг ньюс". Интересуются побегом. Старший надзиратель с готовностью сконфузился: -- Извините. Ошибочка вышла... Но эти слова снова вызвали у начальника приступ гнева: -- Ошибочка? Ошибочка? Звонит, понимаете, какой-то маньяк, рассказывает сказки про побег, и вам приходит блажь отравить... Неизвестно, чем кончился бы разнос, если бы начальнику не сообщили о новой беде. Предупреждение Уилта начинало сбываться: трое медвежатников всерьез поговаривали о побеге. Прежде они все вместе ютились в камере, которая в викторианские времена предназначалась для одного. Теперь их подселили к четырем мордоворотам из Глазго, по прозвищу "Трущобные Гомосеки", сидевшим за нанесение тяжких телесных повреждений. Медвежатники потребовали, чтобы их перевели к каким-нибудь убийцам с более привычными сексуальными наклонностями -- иначе они дадут деру. Когда начальник явился в корпус "Б", мятежная троица ожесточенно спорила с надзирателями. -- Не пойдем к пидорам -- и все тут, -- горячился один грабитель. -- Это только на время, -- убеждал начальник. -- Утром... -- Утром у нас уже будет СПИД. -- Кто спит? -- Синдром приобретенного иммунодефицита. В гробу я видал этих шотландских ублюдков с лишаями в заднице. Подберите нам лучше каких-нибудь приличных убийц. Когда нас тут ни в грош не ставят -- ладно, привыкли. Но когда ставят раком -- это уж дудки. Мы где -- в тюрьме или в гареме для педерастов? Начальник и сам не знал где. Ему казалось -- в сумасшедшем доме. Кое-как утихомирив мятежников и уговорив их вернуться в камеру, он отправился в корпус особого режима. Там его глазам представилось и вовсе кошмарное зрелище. В ярко освещенных коридорах стояла кладбищенская тишина. Начальник переходил от камеры к камере, и ему чудилось, что он разгуливает по моргу. В камерах были подонки, о которых он в минуту гнева думал: "Чтоб они сдохли!" Похоже, его пожелание исполнилось. То есть их можно было бы принять за покойников, если бы время от времени не раздавался безобразный храп. Тела заключенных свешивались с коек, навзничь лежали на полу в неестественных позах, будто на них уже нашло трупное окоченение. -- Доберусь я до мерзавца, который заварил эту кашу! -- бормотал начальник тюрьмы. -- Я ему... Я ему... Я ему... Он мысленно перебрал весь уголовный кодекс и махнул рукой: за такую вину как ни накажи -- все мало. 7 Когда Уилт покидал бар "Герб стеклодувов", его отчаяние уже несколько улеглось. Во-первых, его разморило, потому что после третьей порции виски он перешел на пиво. Во-вторых, разговор с начальником тюрьмы так и не состоялся, потому что Уилту не удалось дорваться до телефона. Из автомата звонили не переставая. Уилт метался между телефоном и уборной, но всякий раз, как телефон освобождался, его тут же занимал кто-то другой. Сперва девица полчаса препиралась с ухажером, а стоило Уилту отлучиться в уборную, как ее сменил крутой малый, который попросту послал Уилта в строго заданном направлении. Дальше -- больше. Посетители словно сговорились по очереди висеть на телефоне. В ожидании Уилт сидел у стойки, пил и в конце концов решил, что все обойдется. Его не тревожило даже то, что машину надо будет оставить у бара, а домой добираться пешком. "Чего мне бояться? -- рассуждал Уилт. -- Сукин сын сидит за решеткой и выйдет на волю не раньше чем через двадцать лет. Да и что он мне сделает?" И все-таки, возвращаясь домой, Уилт нет-нет да и оглядывался: не преследует ли кто. Но по дороге никто не встретился, разве что парочка на велосипедах и мужчина с собачкой. Видно, самое страшное впереди. Что же такое замыслил Маккалем? Клочок бумаги -- наверно, что-то вроде намека: Маккалем давал понять, что отводит Уилту роль связного. Если так, то отвертеться от этой роли проще простого, надо лишь держаться подальше от тюрьмы. Но как объяснить это Еве? Ничего, он и впредь станет по понедельникам уходить из дома, будто на урок к Маккалему. А Ева так занята близняшками, что ничего не заметит. И семейный бюджет не очень пострадает -- ведь Уилт будет по-прежнему читать лекции на авиабазе. Были у него и более неотложные заботы. Как объяснить Еве, почему он припозднился? Уилт взглянул на часы. Полночь. Вернуться домой заполночь, без машины -- не шутка. Ева расспросами всю душу вымотает. Собачья жизнь: на работе отбиваешься от тупых чинуш, в тюрьме выслушиваешь угрозы паршивого уголовника, а дома жена шпыняет за то, что ты, дескать, весь день бьешь баклуши, и приходится врать. Уж если кому и живется хорошо, так только хищникам. Хищникам и пройдохам -- напористым, решительным. Уилт остановился под фонарем. Снова -- второй раз за день -- ему на глаза попались мини-елочки и азалии в саду мистера Сэндза. От пива и мыслей о несовершенстве мира в душе Уилта пробуждались напор и решимость. Он еще себя покажет! Свет еще увидит, что Уилт не чета сереньким людишкам, которые пробавляются подачками судьбы и безропотно отходят в вечность (впрочем, куда они отходят, Уилт точно не знал), доверив себя непрочной памяти потомков да семейным альбомам с пожелтевшими фотографиями. Нет, Уилт не таков. Уилт... Уилт -- хорош он или плох -- останется самим собой. Но об этом он сможет вволю поразмышлять утром. А до того предстоит объяснение с Евой. Пусть теперь попробует вякнуть: "Где тебя носило?" Уилт ответит, что это не ее собачье... Нет, не годится. Она только того и ждет. И снова придется полночи выяснять, почему у них не ладится семейная жизнь. Уилт-то знает, почему. Они живут вместе уже двадцать лет, и Ева, вместо того чтобы рожать одного за одним, взяла да и родила четырех сразу. Вполне в ее духе: если она за что берется, ее красным светом не остановишь. Ну да это к делу не относится. Или относится? Может, это провидение и законы генетики распорядились, что раз уж Уилт -- недочеловек, то детей у него в семействе должен быть перебор? Мысли Уилта опять метнулись в сторону. Он вспомнил, что после каждой войны число новорожденных мужского пола резко возрастает, словно Природа (с большой буквы) стремится восполнить убыль. Но если Природа и впрямь обладает разумом, то где был ее разум, когда она свела Уилта и Еву? Тут его мысли еще раз свернули с прямого пути. Ему вновь не давал покоя зов Природы, но уже в другом смысле. Ну нет, на сей раз мочиться в розовый куст он не станет -- с него хватит и того скандала. Уилт прибавил шагу и вскоре тихонько открывал дверь дома 45 по Оукхерст-авеню. Если Ева спросит про машину, он скажет, что она сломалась и ее пришлось отвезти в гараж. Хищником быть не обязательно, а вот пройдохой -- куда ни шло. А еще лучше -- просто набрать в рот воды. Но Ева крепко спала. Ей пришлось весь день зашивать близняшкам штаны, потому что девчушки в знак протеста против полового неравенства прорезали в них ширинки. Не зажигая света, Уилт юркнул в постель и принялся размышлять о напоре и решимости. Уж если где нынче и ощущались напор и решимость, так это в полицейском участке Ипфорда. Когда стало известно, что лорд Линчноул звонил главному констеблю, а министр внутренних дел обещал подключить к расследованию Скотланд-Ярд, старший офицер оторвался от телевизора, мигом примчался в участок и созвал срочное совещание. -- Чтобы в ближайшее время были результаты! Как вы их получите -- не мое дело, -- опрометчиво объявил старший офицер. -- Я не допущу, чтобы у нас под боком появились злачные местечки вроде Сохо, площади Пиккадилли, или где там еще торгуют этим зельем. Работать, работать. Ясно? Флинт ухмылялся. На этот раз он был рад, что оказался в одной компании с Роджером. Он не преминул рассказать, что уже наведался в Гуманитех и установил причину смерти. -- Все предварительные данные содержатся в моем отчете, сэр. Смерть наступила вследствие отравления героином и еще каким-то наркотиком под названием "формалин". Может, Роджер знает, что это за штука. --Фенциклидин, -- объяснил Роджер. -- Его еще называют "зверь-травка", "ангельская пыль" и "сорняк-убийца". Названия старшего офицера не интересовали. -- Какое он оказывает действие? Конечно, если не считать смертельного. -- Такое же, как и ЛСД, только в сто раз страшнее. От него мерещится всякая чертовщина, а, если перебрать, можно и вовсе сойти с ума. Смерть да и только. -- Это я уже понял, -- сказал старший офицер. -- Где она его добыла -- вот вопрос, который интересует меня, главного констебля и министра внутренних дел. -- Трудно сказать, -- ответил Роджер. -- Этой штукой все больше американцы балуются. У нас она, насколько мне известно, не в ходу. -- Что же, по-вашему, она махнула на каникулы в Штаты и купила ее там? -- Едва ли. Тогда она знала бы, как обращаться с наркотиком. Скорее всего, раздобыла в колледже. -- Ну хорошо, -- проворчал старший офицер. -- Вы там разберитесь, да побыстрее. А что до героина и прочих наркотиков, чтобы духу их в городе не было. А то нагрянет Скотланд-Ярд и получится, что мы, ротозеи провинциальные, только ворон считаем. Это не мои слова, это сказал главный констебль. Кстати, вы уверены, что она сама вкатила себе наркотик? Может, ей впрыснули... того... насильно? "Эге, -- смекнул Флинт, -- хочет свалить расследование на меня и выставить дело так, будто дочка лорда Линчноула вовсе и не наркоманка". -- По моим сведениям -- нет, -- сказал он. -- Есть свидетели, что она сама кололась в туалете для преподавательниц Гуманитеха. И Флинт поглядел на Роджера. Пусть лучше он отбивается от Скотланд-Ярда и выгораживает семейство Линчноулов. -- Вот как, -- разочарованно сказал старший офицер. -- Значит, грязные махинации исключаются? Флинт кивнул. Вообще-то всякое преступление, связанное с наркотиками, -- сплошь грязные махинации, но рассуждать об этом не время. Сейчас главное -- втравить в это дело Роджера. Наломает дров -- тут ему и конец. -- И самое подозрительное, -- заметил Флинт, -- что она отправилась в туалет для сотрудников. По-моему, это зацепка. -- Какая зацепка? -- Может, они и ни при чем, а может, и при чем, -- туманно отвечал Флинт, полагая, что изъясняется тонкими намеками. -- Уж кое-кто из них -- точно. -- Да что "точно", в конце-то концов? -- Точно промышляет наркотиками. Вот почему мы никак не докопаемся, откуда берется зелье. Ведь преподавателей никто не заподозрит, правда? -- Флинт помолчал и наябедничал: -- Вот, к примеру, Уилт. Мистер Генри Уилт. С этим пройдохой надо держать ухо востро. Мы уже из-за него влипли в одну историю. У меня на него досье потолще телефонного справочника. А он не кто-нибудь -- заведующий кафедрой гуманитарных наук. Вы бы видели, какое отребье у него работает. И как это лорд Линчноул пустил дочку в Гуманитех -- не пойму. Флинт вновь замолчал. Краем глаза он заметил, что Роджер что-то записывает. Клюнул-таки, кретин. Старший офицер тоже попался на удочку. -- Возможно, инспектор, вы не далеки от истины, -- произнес он. -- Кое-кто из преподавателей еще тоскует по безобразиям шестидесятых -- семидесятых. А дочь лорда Линчноула, значит, видели в преподавательской уборной... Это обстоятельство решило все. Старший офицер поручил Роджеру провести тщательное расследование в Гуманитехе и позволил внедрить там своих агентов. -- Составьте список, -- распорядился он. -- Я передам главному констеблю. Поскольку за ходом следствия наблюдает сам министр, за разрешением дело не станет. Только, ради бога, добейтесь хоть каких-нибудь результатов! -- Будет сделано, -- сказал инспектор Роджер и вернулся к себе в кабинет рад-радешенек. Флинт тоже торжествовал. Уходя домой, он заглянул к Роджеру и с видимым неудовольствием бросил на стол досье Уилта. -- Может, пригодится. Еще что понадобится -- дайте знать. -- Непременно, -- пообещал Роджер, про себя же подумал: "Ищи дурака". Нельзя допустить, чтобы дело было раскрыто стараниями Флинта. И пока вернувшийся домой Флинт перед сном неосмотрительно ублажал себя темным пивом, Роджер сидел в кабинете и разрабатывал план операции, которая должна была увенчаться его очередным повышением по службе. Прошло два часа. На улице погасли фонари. Ипфорд уснул, а Роджер, отравленный ядом честолюбия и надежды, все сидел за столом. Он внимательно прочел отчет Флинта и впервые в жизни нашел его выводы безупречными. Они подтверждались данными предварительной экспертизы. Смерть наступила в результате употребления героина в сочетании с "формалином". Этот наркотик Роджера заинтересовал. -- Американское зелье, -- снова пробормотал он и запросил данные Национальной компьютерной службы полиции о случаях его использования в Англии. Как и следовало ожидать, такие случаи оказались крайне редки. И все же наркотик очень опасен: в Штатах он распространился так быстро, что его окрестили "наркосифилисом". Если Роджер раскроет это дело, он прославится не только в Ипфорде, но, благодаря лорду-наместнику и министру внутренних дел, даже... Роджер еще немного повитал в облаках и спустился на землю. Нехотя он придвинул к себе досье на Уилта. Когда в Ипфорде прогремела история про Уилта и надувную женщину, основательно испортившая карьеру Флинта, Роджер здесь еще не работал. Но историю эту частенько вспоминали в служебной столовой. Все сходились во мнении, что мистер Генри Уилт ловко околпачил инспектора Флинта. Выставил его на посмешище, ничего не скажешь. Но для чего Уилт затеял этот балаган, Роджер никак не мог понять. Зачем человеку в здравом уме одевать резиновую куклу в платье своей женЫ и погребать на стройке под грудой цемента? Однако Уилту это зачем-то понадобилось. Одно из двух: либо он не в своем уме, либо старается отвлечь внимание от другого преступления. Путает след. Что ж, ему удалось выйти сухим из воды, а Флинта оставить в дураках. И у Флинта, конечно, на него зуб. С этим тоже все были согласны. Подозрения Роджера вспыхнули с новой силой. Он взял досье Уилта и стал внимательно читать протоколы допросов. Хоть этот Уилт и дрянь порядочная, а все-таки орел. И спать-то ему не давали, и вопросами терзали, но он твердо стоял на своем. А идиот Флинт так и показал себя полным идиотом. Кто-кто, а Роджер это понимал. И еще он понимал,, почему Флинт невзлюбил его, Роджера. Но самое главное, чутье подсказывало ему, что у Уилта рыльце в пушку. Это уж точно. Однако хитрости ему не занимать, поэтому простофиля Флинт так и не сумел его прищучить. И, не справившись с Уилтом, передал досье Роджеру: пусть, мол, он прищучит. Что ж, это понятно. Но с какой радости Флинт, который Роджера на дух не переносит, подсунул досье именно ему? Ведь из материалов следует, что Флинт сущий остолоп. Значит, у Флинта на уме что-то другое. Может, старик признал свое поражение? И вид у него в последнее время какой-то побитый, и голос унылый. Неужели, отдавая досье, он показывал, что выбывает из игры? Роджер ликующе улыбнулся. Он только и ждал случая доказать, что Флинту до него расти и расти. Вот случай и представился. Роджер снова погрузился в отчет Флинта о происшествии в Гуманитехе. Флинт рассуждал правильно, и все же, дойдя до упоминания о том, как Уилт сунулся не в ту уборную, Роджер насторожился. Вот где старик дал маху! Роджер перечитал еще раз: "По словам ректора, Уилту следовало подняться в туалет на четвертом этаже, однако он спустился на второй". И далее: "Секретарша Уилта миссис Бристол направила его в женский туалет на четвертом этаже. Она утверждала, что столкнулась с девушкой там". Так и есть. Ох, неспроста Уилт ошибся этажом: снова какие-то плутни. Флинт, видимо, ничего не заподозрил, иначе допросил бы стервеца. Роджер мысленно отметил: надо последить за мистером Уилтом. Ненавязчиво, чтобы не спугнуть. Вторая мысль была такая: "Проверить, можно ли в лабораториях колледжа изготовить "формалин". И третья: "Установить источник героина". Но пока Роджер обдумывал дальнейшие ходы, в уме его то и дело проносились звучные романтические названия: "Золотой треугольник", "Золотой полумесяц". "Золотой треугольник", джунгли Таиланда, Бирмы и Лаоса... "Золотой полумесяц", подпольные лаборатории Пакистана, где производится героин, поставляемый в Европу... Воображение Роджера рисовало жуткую картину: на Англию надвигаются орды смуглых пакистанцев, турок, иранцев, арабов. Они приезжают на ослах, проникают в страну на грузовиках, а то и на кораблях и по ночам делают свое черное дело -- сбывают смертоносное зелье. За их спиной стоят важные господа, которые живут в роскошных домах, посещают загородные клубы, катаются на собственных яхтах. А сицилийские головорезы? Ведь чуть не каждый день на улицах Палермо убивают людей, не угодных мафии. Находится и в Англии всякая шушера, торговцы "дурью", вроде Флинтова сынка, который нынче отбывает срок в Бедфорде. Кстати, может, Флинт еще и по этой причине сменил тон. И все-таки Роджера куда больше занимали романтические заморские страны, где кишмя кишат коварные злодеи; сам же Роджер представлялся себе воином, который вознамерился в одиночку искоренить этот наигнуснейший вид преступлений. Конечно, полет фантазии унес Роджера слишком далеко от реальной жизни. Инспектор верно представлял только географию событий: героин действительно привозили из Азии и с Сицилии, наркомания действительно была бичом Европы. Но покончить с этой напастью можно лишь благодаря решительным и разумным действиям полиции и международному сотрудничеству. Однако Роджер, даром что инспектор, разумом не блистал и мог похвастаться разве что необузданным воображением. Разум же ему заменяла решительность -- решительность человека, у которого нет семьи, мало друзей, зато имеется цель в жизни. Долго инспектор Роджер разрабатывал план операции. Только в четыре часа утра он покинул участок и отправился домой -- жил он неподалеку, -- чтобы вздремнуть пару часов. Но даже засыпая, он вспоминал фиаско инспектора Флинта и злорадно думал: "Пусть теперь побегает". Инспектор Роджер попал в точку. На другом конце Ипфорда, в домике с ухоженным садом, украшением коего был аккуратный пруд, где плавали золотые рыбки, а посредине стоял ангелочек, инспектор Флинт всю ночь бегал не переставая. Но спать Флинту не давала не будущая слава инспектора Роджера -- насчет его будущего Флинт был спокоен. -- а темное пиво и проклятые таблетки. Лежа в постели, Флинт прикидывал, не махнуть ли куда-нибудь на отдых? Ему положен двухнедельный отпуск, да и врач советовал отдохнуть. Куда же поехать? В Коста Брава? На Мальту? Оно бы и ничего, вот только у миссис Флинт от жары прямо течка начинается -- слава богу, в обычную погоду она сейчас не слишком усердствует. Пожалуй, лучше всего отправиться в Корнуолл. С другой стороны, хочется полюбоваться, как инспектор Роджер сядет в лужу: Уилт, как пить дать, оставит его в дураках. Связал-таки Флинт котов хвостами! Дело шло к рассвету, а в тюрьме не утихала катавасия, которая разразилась по вине Уилта. В два часа ночи еще один заключенный в корпусе "Д" поджег матрац, но какой-то смекалистый грабитель залил его из помойного ведра. Больше всего хлопот доставлял начальству корпус особого режима. К своему удивлению, начальник тюрьмы обнаружил, что двое узников в камере Маккалема не спят. Поскольку это была камера Маккалема, начальник не осмеливался зайти туда один, разве что в сопровождении полудюжины надзирателей. Однако собрать такую команду не удалось: во-первых, надзиратели опасались Маккалема не меньше, чем их начальник, а во-вторых, у них нынче и без того забот хватало. Начальнику пришлось беседовать с заключенными через закрытую дверь. Сокамерники, они же телохранители Маккалема, носили клички Бык и Клык. -- Чего это вам не спится? -- спросил начальник. -- Вырубите к черту свет -- тогда уснем, -- прорычал Бык. Он угодил в тюрьму из-за любви: ему вскружила голову жена управляющего банком, и Бык, поддавшись уговорам, прикончил ее мужа и стащил из банка пятьдесят тысяч фунтов. Но коварная обманула и вышла замуж за брокера. -- Со мной так разговоривать нельзя, -- сказал начальник, подозрительно разглядывая камеру через глазок. В отличие от своих сокамерников, Маккалем, как видно, крепко спал. Рука его свесилась с койки, лицо поражало неестественной бледностью. Тем более неестественной, что обычно на физиономии Маккалема играл отвратительно густой румянец. Начальнику тюрьмы это не понравилось. Он готов был поклясться, что побег задумал не кто иной, как Маккалем, а значит... Начальник и сам не знал, что это значит, и все-таки встревожился: Бык и Клык себе бодрствуют, а Маккалем дрыхнет, да еще такой бледный-пребледный. Что-то здесь не так. -- Маккалем! -- позвал начальник. -- Проснитесь, Маккалем! Маккалем не пошевелился. -- Елки-палки, -- буркнул Клык, приподнимаясь на койке. -- Что там еще за шухер? -- Маккалем! -- орал начальник. -- Просыпайтесь! Я приказываю! -- Ну чего тебе неймется? -- взревел Бык. -- Ночь-полночь, а тут какой-то шизанутый легавый людям спать не дает. Думаешь, если мы в тюрьме, так уж и прав никаких не имеем? Смотри, Мак шутить не любит. Начальник стиснул зубы и сосчитал до десяти. Слово "легавый" выводило его из себя. -- Я просто хочу убедиться, что мистер Маккалем жив и здоров. Разбудите его, пожалуйста. -- Жив и здоров? -- удивился Клык. -- А чего ему станется? Начальник ушел от прямого ответа: -- Это профилактическая мера. Он беспокоился не напрасно: Маккалем не подавал никаких признаков жизни, зато признаков смерти было предостаточно: бледность, странная поза. Будь на месте Маккалема другой заключенный, начальник не стал бы церемониться, а просто вошел бы в камеру. Но Маккалем редкостный мерзавец. Кто знает, не разыгрывает ли он комедию, чтобы заманить кого-нибудь из охраны в камеру и скрутить с помощью Быка и Клыка? А все старший надзиратель, ни дна ему ни покрышки! Начальник поспешил за подмогой, а Бык и Клык в самых нелестных выражениях осудили долбанных вертухаев, которые оставляют долбанный свет в долбанной камере на всю ночь. Но поведение Маккалема их тоже озадачило, и они все-таки решились его потревожить. В ту же минуту корпус особого режима огласился душераздирающими воплями. -- Скопытился! -- ревел Клык. Бык тем временем попытался привести Маккалема в чувство. Для этого он, как умел, сделал патрону искусственное дыхание -- навалился на него всем телом и выжал из легких остатки воздуха. -- В рот ему подыши, -- велел Клык, но Бык не отважился. Если Маккалем жив, то, очнувшись, он едва ли обрадуется поцелую, а если он действительно врезал дуба, то Быку мало радости лобызаться со жмуриком.,О чем он и сообщил напарнику. -- Ишь, какие мы нежные, -- заорал Клык. -- Пошел вон, падла! Сам сделаю! Он склонился над телом патрона и отшатнулся: Маккалем был холоден как лед. -- Убили! Ах вы суки! -- завопил Клык, повернувшись к двери. Между тем начальник тюрьмы влетел в кабинет, где старший надзиратель Блэггз прохлаждался за чашечкой кофе, и выпалил: -- Доигрались вы с вашим проклятым снотворным. -- Я? -- изумился Блэггз. Начальник перевел дух. -- С Маккалемом непорядок. Или он умер. или очень умело притворяется. Вызовите десяток надзирателей и врача. Скорее. Может, еще удастся спасти. Они помчались по коридору. Блэггза все еще мучали сомнения. -- Маккалем получил такую же порцию, что и другие, -- твердил он. -- Наверняка прикидывается. Наконец десять надзирателей собрались у двери камеры. Однако Блэггз все медлил. -- Предоставьте это нам, -- убеждал он начальника. -- Вам лучше остаться снаружи. Вдруг они возьмут заложников и придется вести переговоры. Не забудьте: в камере три очень опасных преступника. Начальник подозревал, что уже не три, а два. Заглянув в глазок, старший надзиратель прошептал: -- Поди разберись тут. Ну как он опять каверзы строит? Вымазал лицо мелом. -- И загнулся в придачу? -- А что вы думаете? Уж если старина Мак за что взялся, сработает на совесть. Ну ладно. Эй, в камере! Всем отойти от двери! Вперед. В одно мгновение камеру заполнила толпа надзирателей. В сутолоке покойный Маккалем получил увечья. которые уже не могли отразиться на его здоровье, но попортили его внешность. Что Маккалем мертв, не оставалось никаких сомнений, и даже без врача было ясно, что смерть наступила вследствие острого отравления барбитуратами. -- Откуда мне было знать, что Бык и Клык отдадут ему свое какао? -- причитал старший надзиратель на экстренном совещании в кабинете начальника тюрьмы. -- Вот когда Министерство внутренних дел начнет расследование, тогда и объясните, -- отрезал начальник. Ворвавшийся на заседание надзиратель принес известие, что в матраце у Маккалема обнаружены припрятанные наркотики. Начальник тюрьмы взглянул в окно, на небо, где уже занимался рассвет, и застонал. -- Ах, да, вот еще что, -- спохватился надзиратель. -- Мистер Ковен, дежурный, вспомнил, чей голос он слышал по телефону. Очень, говорит, похож на мистера Уилта. -- Мистер Уилт? Какой там еще мистер Уилт? -- Преподаватель. Из Гуманитеха, что ли. По понедельникам занимался с Маккалемом английской литературой. -- С Маккалемом? Английской литературой? -- начальник оживился, усталость как рукой сняло. -- Ковен его узнал? -- Так точно, сэр. Говорит, голос ему с самого начала показался знакомым, а когда он услышал, что Гарри-Поджигатель окочурился, так и сообразил, что это неспроста. Начальник тюрьмы тоже сообразил, что это неспроста. И поскольку его карьера грозила пойти прахом, он решил действовать без оглядки. Всегдашнюю осторожность словно сквозняком из-под дверей сдуло. -- Итак, -- объявил он, -- Маккалем умер от пищевого отравления. Это и будет официальная версия. Далее... -- Как от пищевого отравления? -- удивился врач. -- Ничего подобного. Ему дали чрезмерную дозу фенобарбитала, и я не стану... -- А как ему дали эту дозу? В какао, -- раздраженно пояснил начальник. -- Какао, по-вашему, не пища? Я и говорю: пищевое отравление. Впрочем, если вы хотите, чтобы вас обвинили в попытке отравить тридцать шесть заключенных... -- Меня? Я-то здесь причем? Это все вон тот охламон, -- врач указал на старшего надзирателя. Однако Блэггз уже приготовился к обороне. -- Да, но по вашему распоряжению, -- парировал он, бросив выразительный взгляд на своего начальника. -- Если бы не вы, как бы я раздобыл это снадобье? Вы же аптечку в медпункте запираете, не так ли? Вы же не головотяп какой-нибудь, правда? -- Я никогда... -- начал врач, но начальник тюрьмы перебил: -- Увы, мистер Блэггз говорит дело. А если вы с ним не согласны, обратитесь в комиссию, которая будет вести расследование. Ваше право. Обратно же, газетчикам тему подарите. "Тюремный врач -- соучастник отравления заключенного" -- чудный заголовочек для газеты "Сан", а? -- У него в камере нашли наркотики, -- напомнил врач. -- Давайте скажем, что ими он и отравился. 8 -- Что ты мне рассказываешь? -- возмущалась Ева. -- Я же знаю, что ты пришел домой поздно. Как всегда за завтраком любящее семейство подвергало Уилта перекрестному допросу. В подобных случаях Ева отдавала супруга на растерзание близняшкам, и они забрасывали папочку вопросами из информатики и биохимии, в которых тот не смыслил ни уха ни рыла. Но на сей раз у Евы появился повод помучить Уилта собственноручно: машина. -- Я и не говорю, что пришел не поздно, -- защищался Уилт, с трудом глотая мешанину из дробленой пшеницы, сухофруктов, орехов и прочей органической пищи, которой Ева по-прежнему пичкала домашних. Она считала, что в рацион непременно надо включать грубую клетчатку. -- Двойное отрицание, -- ввернула Эммелина. Уилт взглянул на нее с ненавистью. -- Сам знаю, -- проворчал он и выплюнул шелуху от семечки. -- Значит, ты говоришь неправду, -- уличила Эммелина. -- Двойное отрицание -- все равно что утверждение. А ты не признаешься, что вернулся поздно. -- Но и не отрицаю же, -- не сдавался Уилт перед напором неумолимой логики, одновременно пытаясь языком счистить с зубов налипшие отруби. Вечно после этой чертовой жратвы во рту какие-то крошки. -- Хватит рассусоливать, -- сказал Ева. -- Ты мне скажи, куда дел машину. -- Сказал уже. Оставил на стоянке. Пошлю механика, пусть разберется. -- А вчера не мог сообразить? Как теперь девочек везти в школу? -- Да хоть пешком идите, -- Уилт угрюмо разглядывал извлеченную изо рта изюмину. -- А что? Органический способ передвижения. Куда более органический, чем эта юная слива, которая, очевидно, скукожилась оттого, что вела малоподвижную жизнь. Почему те, кто печется о здоровье, употребляют в пищу дребедень, от которой умереть недолго? К примеру, эта... -- Не виляй, -- оборвала Ева. -- Если ты думаешь, что я... -- Пойдешь пешком? -- подхватил Уилт. -- Боже сохрани. Твои жировые отложения... -- Знаешь что. Генри Уилт, -- взвилась Ева, но тут в разговор вмешалась Пенелопа: -- А что такое "жировые отложения"? -- Это как у мамы, -- объяснил Уилт. -- Отложения жира, от которых люди становятся толстыми. -- Я не толстая, -- решительно заявила Ева. -- Значит, по-твоему, я должна два раза в день мотаться к черту на рога и обратно? Как будто у меня есть время. Какой ты вздор несешь! -- Ну конечно. Я все забываю, что у нас в семье половое соотношение не в мою пользу. -- А что такое "половое соотношение"? -- поинтересовалась Саманта. -- Отношение между полами, -- буркнул Уилт и встал из-за стола. Ева запыхтела. Она не любила говорить о половых отношениях при детях, поэтому вернулась к главному пункту обвинения -- к машине: -- Хорошо тебе говорить -- "пешком". Сам-то ты можешь... -- Добраться автобусом, -- закончил Уилт и выскочил за дверь, пока Ева не нашлась, что ответить. Но добираться автобусом не пришлось. Уилта подкинул Честертон с кафедры электроники. По дороге Честертон сетовал на финансовые трудности у себя на кафедре и расспрашивал, почему начальство щадит кафедру Уилта и не избавится от нахлебников, которые остались со времен кафедры гуманитарных наук. -- Что поделать, -- вздохнул Уилт, вылезая из машины. -- Приходится оборачивать себе на пользу даже издержки науки. -- Разве у нее есть издержки? -- Есть. Человеческий фактор, -- загадочно произнес Уилт. Он прошел через библиотеку и поднялся на лифте в свой кабинет. Там уже дожидался человеческий фактор в лице проректора. -- Опаздываете, Генри. Что с вами? Уилт пристально посмотрел на проректора. Обычно они хорошо ладили. -- Нет, это с вами что? У вас такой вид -- краше в гроб кладут. С женой перестарались? Проректор поежился. Вчера он впервые в жизни, не по телевизору, увидел покойника. Даже коньяк не помог забыться. -- Куда вы вечером запропастились? -- недовольно спросил он. Уилт не хотел распространяться о своих уроках на стороне. -- Шатался то там то сям. Иногда, знаете, придет фантазия... -- Не знаю. Я вам звонил, но нарвался на какой-то чертов автоответчик. -- А, это близняшки приспособили свои компьютеры. Магнитофонная запись, кажется. Полезное устройство. Он вас послал куда подальше? -- И не один раз. -- Вот они, чудеса науки. Я только что беседовал с Честертоном о научных... -- А я только что беседовал с инспектором полиции о мисс Линчноул. Теперь он желает побеседовать с вами. Уилт похолодел. Бред. Не может быть, чтобы мисс Линчноул имела какое-то отношение к тюрьме. Да и не могли его так быстро вычислить. Или все-таки вычислили?. -- Мисс Линчноул? Что с ней? -- Так вы не слышали? -- О чем? -- Это она была тогда в туалете. Вчера вечером ее нашли в котельной. Она мертва. -- Господи! Какой ужас! -- Ужаснее некуда. Вчера в колледже не было проходу от полиции. Сегодня пришел еще один. Хочет с вами поговорить. Они прошли в кабинет проректора, где их поджидал инспектор Роджер и сержант Ранк. Оставив Уилта с представителями власти, проректор удалился. -- Наш разговор -- простая формальность, -- начал Роджер. --Мы уже опросили миссис Бристол и еще кое-кого из сотрудников. Я так понимаю, вы вели занятия в группе, где училась мисс Линчноул? Уилт кивнул. По опыту общения с полицейскими он знал: чем меньше говоришь, тем лучше. Эти мерзавцы так перетолкуют каждое слово, что не дай бог. -- Вы преподаете английскую литературу? -- продолжал Роджер. -- Совершенно верно. Я читаю английскую литературу на третьем курсе в группах секретарш для соцобеспечения. -- Занятия с ними у вас в два пятнадцать? Уилт снова кивнул. -- Вы не замечали за ней ничего странного? -- Странного? -- Можно было по ее поведению предположить, что она наркоманка? Уилт задумался. На этом факультете все студентки со странностями -- по меркам Гуманитеха, конечно. Они происходили из более респектабельных семей, чем прочие студенты, -- их родители высокопоставленные военные либо зажиточные фермеры. Секретарши усвоили замашки девиц пятидесятых годов: носили перманент, лепетали про папу-маму. -- Пожалуй, мисс Линчноул действительно слегка отличалась от своих однокурсниц, -- решил наконец Уилт. -- Взять хотя бы утку. -- Утку? -- Да. Она приносила на занятия утку по кличке Гемфри. Так противно читать лекцию, когда в аудитории утка. Мисс Линчноул, наверно, нравилось, что она такая пушистая. -- Утки не пушистые. У них перья. -- У этой -- нет. Она была игрушечная. Вроде как плюшевые мишки. Так я и позволил бы держать живую. Она мне всю аудиторию уделает. Инспектор Роджер промолчал. Он постепенно проникался неприязнью к Уилту. -- Если не считать этого увлечения, никаких странностей за ней я не помню, -- продолжал Уилт. -- Она не дергалась, нездоровой бледности у нее на лице не было, и настроение не скакало, как у наркоманов. -- Понятно, -- Роджер воздержался от замечания, что Уилт на редкость хорошо осведомлен о поведении наркоманов. -- А как у вас тут вообще с наркотиками? -- Да, по-моему, никак. Впрочем, бог его знает. Студентов тьма тьмущая; чего удивительного, если среди них окажутся наркоманы. Специально я этим вопросом не занимался. -- Да-да, конечно, -- произнес инспектор с деланной любезностью. -- Ну, я, с вашего позволения, пойду. Работа. Инспектор позволил. Когда Уилт ушел, сержант вздохнул: -- Так толком ничего и не узнали. -- Как же, узнаешь у такого пройдохи. -- отозвался Роджер. -- Что же вы его напрямик не спросили про то, о чем рассказывала секретарша, про ошибочку с уборными? Роджер улыбнулся: -- Этак он сразу догадается, что мы его подозреваем. Я навел справки об этом Уилте. Продувная бестия. Вон как одурачил Флинта. Спросите почему? Да потому, что идиот Флинт не сообразил, что все его строгости Уилту на руку. Арестовал, допросил -- и получилось, что Уилт вроде как невинная жертва. -- А он и был невинной жертвой. Ведь он просто-напросто куклу закопал, дуй ее горой. -- Что вы как маленький, ей-богу. Уж будто он выкинул этот портфель так, за здорово живешь. Ерунда! И ежику понятно, что Уилт проворачивал какое-то грязное дельце, а кутерьму с куклой он и его благоверная затеяли для отвода глаз. Все шито белыми нитками, но старому перцу Флинту вешать лапшу на уши легче легкого: он не видит дальше своего носа. Прицепился к Уилту из-за куклы, а главное-то и прошляпил. Сержант Ранк с трудом продрался сквозь дебри метафор, и все же речь начальника его не убедила. -- Нет, сомнительно. Чтобы преподаватель был падок до наркоты или сам торговал? Не похоже. У аферистов большие дома, автомобили; они разъезжают по загородным клубам. А у этого ничего такого нет. -- У него и доходы небольшие, -- сказал Роджер. -- Так, может, он подкапливает на старость? Ничего, мы его прощупаем. Он и не заметит. -- Скорее можно подумать на других. Вот Макропулис, у которого греческий ресторан. Или тот, которого вы прослушиваете. Мы ведь знаем, что он промышляет героином. Или тот летчик, что работает в гараже на Силтон-роуд. Он сам на игле. -- Ну, этот-то уже сидит, -- возразил Роджер. -- А мистер Макропулис сейчас за границей. И потом, я же не утверждаю, что это непременно Уилт. Вполне возможно, девица раздобыла наркотики в Лондоне. Тогда делом должна заняться тамошняя полиция. Я пока воздерживаюсь от выводов насчет Уилта -- это только предположение. Через час предположение переросло в уверенность. Когда Роджер и сержант вернулись в участок, дежурный сообщил ему: -- Вас вызывает старший офицер. У него начальник тюрьмы. -- Зачем это он пожаловал? -- За вами, надеюсь, -- хмыкнул дежурный. Роджер пропустил шуточку мимо ушей и прошел к начальнику. Через полчаса он вышел из кабинета, взволнованно перебирая в уме новые косвенные улики, которые фатальным образом указывали на Уилта. Уилт дает уроки одному из самых опасных гангстеров Англии, который, по счастью, сам уготовил себе погибель, злоупотребив наркотиками (тюремное начальство решило приписать смерть Маккалема не люминалу, а героину, обнаруженному в его матраце, и старший надзиратель Блэггз мог вздохнуть свободно). Далее, в то самое время, когда было обнаружено тело мисс Линчноул, Уилт с глазу на глаз беседует с Маккалемом. И самое главное, через полчаса, после того как Уилт ушел от Маккалема, он, вероятно, прослышав, что в Гуманитехе орудует полиция; звонит в тюрьму, не представляется и морочит администрацию россказнями о массовом побеге, вслед за чем Маккалем принимает избыточную дозу героина. Казалось бы, чего еще нужно, чтобы убедиться в виновности Уилта? Однако оставалось еще незначительное, но хлопотное препятствие: у Роджера не было прямых доказательств. Правовое законодательство Англии обладает одним недостатком, из-за которого Роджер, ополчившийся против преступного мира, оказался связан по рукам и ногам. Чтобы добиться осуждения виновного, инспектору надлежало сперва убедить главного прокурора, что состав преступления налицо, а потом на сцене появлялся старый маразматик в судейском парике и добрячки присяжные, половина из которых была подкуплена, и Роджеру надо было представить неоспоримые доказательства, что явный негодяй действительно виновен. Однако Уилт отнюдь не явный негодяй. Уилт -- тонкая штучка, и, чтобы его изобличить, понадобятся поистине железобетонные улики. Роджер вызвал сержанта Ранка, собрал сотрудников в штатском, которые находились в его непосредственном подчинении, и объявил: -- Значит так. Операция чтоб прошла без сучка без задоринки. Для этого соблюдайте строжайшую секретность. Строжайшую, поняли? Никому, даже старшему офицеру, ни слова. Кодовое название операции -- "Флинт". Так не догадаются: в участке все поминают Флинта. Это первое. Теперь второе. С мистера Уилта круглые сутки глаз не спускать. С его жены тоже. Смотрите ничего не перепутайте. Мне надо знать, чем они занимаются в любое время дня и ночи. -- Трудновато, -- сказал сержант Ранк. -- Днем-то ладно, а ночью? В дом ведь не проберешься. -- Поставим микрофоны. Но это потом. А сперва надо выяснить, какой у них в семье заведен распорядок. Верно? -- Верно, -- отозвались сотрудники. Прежде им уже случалось выяснять, по какому распорядку живут подозреваемые. В первый раз предметом их внимания стал владелец ресторанчика вместе с семейством -- по мнению Роджера, они зарабатывали порнографией самого гнусного свойства. Потом полицейские взялись за бывшего регента хора, который, как предполагалось, питал слабость к мальчикам. Третьей жертвой были супруги Патели -- просто Роджеру почему-то не понравилась их фамилия. Наблюдения всякий раз убеждали, что инспектор Роджер возвел на поднадзорных напраслину, однако агенты старались не зря. Они совершенно точно установили, что владелец ресторанчика открывает свое заведение в 18.00; что бывший регент самозабвенно предается любовным утехам с женой борца, а мальчишек ненавидит до судорог; что супруги Патели каждый вторник посещают публичную библиотеку, что мистер Патели весь день бесплатно работает в психиатрической лечебнице, а миссис Патели развозит престарелым и инвалидам горячие обеды. Чтобы слежку не посчитали пустой тратой времени и денег, Роджер объяснил, что таким образом натаскивает агентов для серьезной операции. Между тем Роджер продолжал инструктаж: -- Так мы и поступим. И если удастся собрать данные, прежде чем за дело возьмется Скотланд-Ярд, честь нам и хвала. Кроме того, подошлем своих людей в Гуманитех. С ректором я договорюсь. А пока Пит и Рег отправятся в столовую и студенческую комнату отдыха. Скажете, что вы студенты, которых за наркотики вытурили из Эссекского университета или еще откуда. Через час операция "Флинт" шла полным ходом. Пит и Рег с ног до головы нарядились в кожу и приобрели такой забойный видок, что даже самая крутая урла не рискнула бы к ним подступиться. В комнате отдыха они с места в карьер завели смачный разговор о героине, словно в Гуманитехе это дело обычное, и в конце концов распугали всех студентов. Нечто подобное происходило и в кабинете ректора. Хозяин кабинета и проректор прямо за сердце схватились, когда Роджер заявил, что считает Гуманитех крупнейшим рассадником наркоты в Фенланде. Да еще попросил ректора допустить на занятия пятнадцать дебилов в штатском под видом старшекурсников. -- Посреди учебного года? -- ахнул ректор. -- Вот новости! Сейчас апрель. Мы в этом семестре на старшие курсы набор не объявляли. Что я говорю -- мы вообще на старшие курсы никого не берем! Прием в сентябре. И потом, на какой факультет прикажете зачислить ваших молодцев? -- Давайте выдадим их за практикантов, -- нашелся проректор. -- Тогда они смогут ходить на любые занятия и никому ничего не объяснять. -- Все равно будут коситься, -- упрямился ректор. -- Честное слово, не одобряю я эту затею. Но Роджер возразил, что лорд-наместник, главный констебль и министр внутренних дел тоже не одобряют безобразий, которые творятся в Гуманитехе, и ректор сдался. -- Каков мерзавец, -- ужасался ректор после ухода Роджера. -- Я-то думал, хуже Флинта не бывает, а этот еще почище. Что за полицейские нынче пошли? Когда я был маленький, они так не распоясывались. -- Преступники тоже, -- сказал проректор. -- Обрезы, бутылки с зажигательной смесью -- тут уж не до церемоний. -- Гм, -- произнес ректор, и тема была исчерпана. Как только за Уилтом установили наблюдение, инспектор Роджер вызвал сержанта Ранка и спросил: -- Ну, что они там поделывают? -- За Уилтом пока никто не следует: он еще торчит на работе. А жена ходит по магазинам. Только и всего. Тем временем Ева вела себя так, что полиции впору бы насторожиться. Ей вдруг взбрело в голову позвонить доктору Корее и записаться на прием. Она и сама не понимала, что подвигнуло ее на этот шаг. Отчасти ее вдохновила статья, которая случайно попалась ей на глаза. Статья называлась "Климакс сексу не помеха: роль эротических игр в жизни сорокалетних". Отчасти на нее подействовала встреча с Патриком Моттремом. Ева столкнулась с Патриком у кассы универмага, где тот обычно любезничал с кассиршей посмазливее. На сей раз он как завороженный глазел на плитки шоколада. Когда он засеменил прочь. Ева поймала его осоловелый взгляд и поняла, что теперь для него вершина чувственных наслаждений -- втихаря умять полфунта сладостей. Если уж доктор Корее сумела довести до ручки самого отчаянного ловеласа в Ипфорде, то превратить Уилта в пылкого любовника для нее наверняка пара пустяков. За обедом Ева перечитала статью. Всякий раз. когда дело касалось секса, она совершенно терялась. Все подруги только этим и занимались, кто с мужем, кто не с мужем. Наверняка стоящее занятие, раз о нем столько говорят и пишут. Но Ева была воспитана в других правилах. Что за ерунду внушала ей мать: мол, до замужества -- ни-ни. Напрасно Ева ее послушала. Уж она близняшек в такой строгости держать не станет. Она, конечно, не собирается делать из них малолетних профурсеток, вроде дочек Хэттенов, которые в четырнадцать лет пользуются косметикой и якшаются со всякой шпаной на мотоциклах. А вот когда им будет восемнадцать, когда поступят в университет, тогда пожалуйста. Пусть набираются опыта для супружеской жизни, вместо того чтобы выходить замуж для... Ева осеклась. Нет, она вышла за Генри не только ради плотских удовольствий. Они действительно любили друг друга. Разумеется, Генри и до замужества ее ласкал и щупал, но не так настойчиво, как другие ребята, с которыми ей случалось встречаться. Если уж на то пошло. Генри был, скорее, нерешителен и робок, и Еве даже приходилось его подзадоривать. Мэвис права: она нормальная женщина. И заниматься любовью ей приятно. Но только с Генри. Любовников она заводить не намерена -- хотя бы из-за девочек. Ева должна во всем подавать им пример, а если семья распадается, это уж последнее дело. Правда, когда родители с утра до ночи едят друг друга поедом, хорошего тоже мало. Лучше развод. Но до таких крайностей у них с Генри не дошло. И все-таки ей казалось, что в их супружеской жизни чего-то недостает. Что ж, если Генри робеет и не решается попросить о помощи, она сама о нем позаботится. С такими мыслями Ева позвонила доктору Корее. К ее удивлению, прием ей назначили на половину третьего. Ева села на автобус на Перри-роуд и поехала в Силтон. Она не замечала, что за ней неотступно следуют две машины с четырьмя полицейскими. Вокруг дома доктора Корее раскинулась донельзя запущенная плантация лекарственных трав. "Конечно, когда же доктору приглядывать за своим хозяйством", -- думала Ева, бредя по дорожке, по сторонам которой громоздилась старая арматура и ржавые культиваторы. Однако такой беспорядок хоть кого смутит. Свой сад Ева ни за что не довела бы до такого безобразия. Впрочем, как ни старайся, природа все равно распорядится по-своему. Да и то сказать, доктор Корее славилась причудами. Ева думала, что доктор окажется умудренной старушенцией в теплой шали, но на пороге ее встретила строгая женщина в белом халате и затемненных очках необычного оттенка. -- Миссис Уилт? -- спросила она со странным, словно бы немецким акцентом. Что за акцент -- Ева так и не разобралась: женщина тут же провела ее в приемную. Доктор села за стол, а Ева с любопытством огляделась. -- Итак, у вас какие-то проблемы? -- спросила доктор Корее. Ева присела. -- Да, -- произнесла она. теребя застежку сумочки. Она уже раскаивалась, что пришла сюда. -- Вы, кажется, говорили, из-за мужа, не так ли? -- Ну не совсем,-- заступилась Ева за супруга. В конце концов. Генри же не виноват, что у него такой вялый темперамент. -- Дело в том, что... В общем, какой-то он, понимаете, холодный. -- В сексуальном отношении? Ева кивнула. -- Возраст. -- Чей, Генри? Сорок три. На будущий год, в марте, будет сорок четыре. По гороскопу он... Астрологическая подноготная Генри явно не интересовала доктора Корее. -- Кривая сексуальной активности снижается резко? -- спросила она. -- Вроде бы да, -- сказала Ева, недоумевая, о какой кривой речь. -- Какова его максимальная активность за неделю в количественном отношении? Ева боязливо взглянула на настольную лампу и задумалась. -- Когда мы только-только поженились... -- она умолкла. -- Продолжайте. -- Так вот. как-то он проделал эту штуку трижды за ночь. Но такое было только один раз. Доктор Корее оторвалась от записи: -- Поясните, пожалуйста. Сначала вы сообщили, что муж проявлял сексуальную активность трижды за ночь. Затем вы сказали, что его активность проявлялась только один раз. Следует ли понимать вас в том смысле, что семяизвержение происходило только при первом совокуплении? -- Даже не знаю, -- растерялась Ева. -- Как тут разберешь? Доктор Корее зыркнула на нее недоверчиво. -- Хорошо, я задам вопрос по-другому. Сопровождался ли пик полового возбуждения судорожными сокращениями пениса? -- Вроде бы да. Это было так давно. Помню , только, что на другой день он еле ноги таскал. Доктор Корее записала: "Сокращения -- под вопросом" -- и уточнила:, -- В каком году это происходило? --В шестьдесят третьем. В июле. Я запомнила потому, что мы тогда отдыхали в Эссексе и Генри говорил, что ведет себя, как эссексуальный маньяк. -- Очень остроумно, -- сказала доктор Корее ледяным тоном. -- И это был предельный уровень его сексуальной активности? -- Вот еще в семидесятом году, на его день рождения. Он эту штуку сделал два раза, и... -- А какова средняя частотность половых актов в неделю? -- перебила доктор Корее. Как видно, до мало-мальски личных подробностей ей не было дела. -- Средняя частотность? Раньше -- пара раз в неделю, а сейчас с грехом пополам раз в месяц. Бывает и реже. Доктор Корее облизала тонкие губы и отложила ручку. -- Миссис Уилт, -- произнесла она, откинувшись на спинку кресла и соединив большие и указательные пальцы. -- Я занимаюсь исключительно проблемами женщин в социуме, где преобладает мужское влияние. И, откровенно говоря, мне кажется, что в отношениях с мужем вы проявляете излишнюю покорность. -- Неужели? -- оживилась Ева. -- А Генри твердит, будто я держу его под каблуком. -- Оставьте, -- чуть заметно поморщилась доктор Корее. -- Ни мнение вашего мужа, ни его персона меня не интересуют. Если вам они интересны -- воля ваша. Моя же задача -- помочь вам, ни от кого не зависимой личности. И ваша самообъективация представляется мне в высшей степени недостойной. -- Я больше не буду, -- испугалась Ева, хотя напрочь не понимала, что такое "самообъективацня". -- Например, вы неоднократно употребили выражение: "Он проделал эту штуку трижды", "он эту штуку сделал два раза". -- Но он и правда ее проделывал, -- возразила Ева. -- С кем проделывал? С вами? -- возмутилась доктор Корее. -- И вы так спокойно признаете, что с вами проделывали штуки? -- Я не в том смысле... -- начала Ева. Но доктора Корее было уже не остановить: -- Это же означает, что супруг вас попросту изнасиловал! Что бы сказал ваш муж, если бы вы "проделали эту штуку" с ним? -- Он бы не позволил. Понимаете, он мужчина не очень крупный, но... -- Габариты значения не имеют. Главное -- отношение. Я готова помочь вам, но при одном условии: вы постараетесь мысленно поставить себя выше своего мужа, -- глаза доктора Корее за синими стеклами очков сузились. -- Я постараюсь. -- Вы непременно возьмете над ним верх, -- зловеще прошипела доктор Корее. -- Это очень важно. Повторите: "Я возьму верх". -- Я возьму верх, -- сказала Ева. -- "Я сильнее". -- Да-да. -- Не "да-да", а "я сильнее", -- цыкнула на нее доктор Корее, и взгляд ее стал еще более колючим. -- "Я сильнее", -- покорилась Ева. -- Теперь вместе. -- "Вместе". -- Да нет же! Повторите обе фразы. Итак... -- А, -- сообразила Ева. -- "Я возьму верх. Я сильнее". -- Еще раз. -- "Я возьму верх. Я сильнее". -- Хорошо, -- сказала доктор Корее. --И помните, что я могу вам помочь, только если вы сами настроитесь должным образом. Повторяйте эти фразы триста раз в день. Вы меня поняли? -- Поняла. "Я возьму верх. Я сильнее". -- Еще раз. Целых пять минут Ева, боясь пошевелиться, повторяла заклинание, а доктор Корее буравила ее немигающим взглядом. -- Хватит, -- наконец сжалилась она. -- Вам, конечно, понятна цель этого упражнения? -- Вроде как. Вон и Мэвис Моттрем говорит, что женщины должны занять главенствующее положение в мире. Ведь вы про это, да? Доктор Корее снова откинулась на кресле, и по губам ее скользнула усмешка. -- Миссис Уилт, исследования, которые я провожу уже тридцать пять лет, доказывают сексуальное превосходство женских особей у млекопитающих. Еще в детстве мое воображение поразили брачные повадки паукообразных. Собственно, эта проблема интересовала мою мать -- до ее злостчастного замужества. Вы меня понимаете? Ева кивнула. Ей было не совсем ясно, причем здесь пауки, однако она слушала во все уши: доктор наверняка говорит дело. Это и девочкам в будущем пригодится. -- Но мое внимание привлекали более высокие организмы, -- продолжала доктор Корее. -- В особенности уникальные способности женских особей к выживанию. К какому бы уровню развития мы ни обратились, мы увидим, что самцы всегда выполняют вспомогательные функции, самки же демонстрируют приспособляемость, которая и способствует сохранению вида. Только у людей -- да и то скорее в социальном, чем в биологическом плане, -- они меняются ролями. Это изменение обусловлено царящим в обществе духом конкуренции и милитаризма, вследствие чего грубая мужская сила получает возможность подавлять женское начало. Вы согласны? -- В общем, да, -- сказала Ева. Она поняла далеко не все, но было ясно, что в целом доктор Корее говорит толковые вещи. -- Вот и отлично. Руководствуясь милитаристскими устремлениями, мужчины постоянно использовали достижения науки во зло, и теперь мы стоим на пороге мировой катастрофы, в результате которой все живое на земле может погибнуть. Только мы, женщины, способны предотвратить эту катастрофу, -- доктор Корее помолчала, чтобы Ева хорошенько оценила всю серьезность последствий. Затем она продолжила: -- По счастью, та же самая наука предоставила нам такую возможность. При нынешнем уровне автоматизации сугубо физическое превосходство мужчин уже не играет решающей роли. В век компьютеров мужчины не нужны, миром будут править женщины. Вы конечно читали об исследованиях, которые проводились в колледже Святого Андрея. Они показывают, что у женщин мозолистое тело гораздо больше, чем у мужчин. -- Мозолистое тело? -- Сто миллионов мозговых клеток, нервные волокна, соединяющие полушария мозга. Именно с их помощью осуществляется передача информации, а при работе с компьютером это имеет принципиальное значение. Может статься, что в век электроники этот орган столь же необходим, как мышцы в прежние времена. Доктор Корее еще минут двадцать засыпала Еву фактами, изощрялась в доводах, пела почти исступленные дифирамбы женскому началу. Ну а Еву люди, по-настоящему увлеченные, могли убедить в чем угодно. Она уже благоговела перед доктором Корее вот он, оказывается, какой, мир науки! Только когда вдохновенный монолог стал стихать, Ева вспомнила, зачем она сюда пришла. -- Насчет Генри... -- робко сказал она. Доктор Корее по инерции продолжала живописать обезмужчиненный мир будущего и лишь минуту спустя неохотно вернулась к повседневности: --Ах да, ваш супруг, -- небрежно бросила она. -- Итак, вы хотите повысить его сексуальную возбудимость? -- Если можно, -- попросила Ева. -- Он никогда... Доктор Корее разразилась дребезжащим смехом. -- Миссис Уилт, вам не приходило в голову, что сексуальная пассивность вашего мужа может иметь довольно простое объяснение? -- Я не понимаю. -- Нет ли у него любовницы? -- Что вы, Генри не такой. Нет-нет, исключено. -- Вы не подозреваете его в тайном гомосексуализме? Ева опешила: -- Вот еще! Зачем бы он тогда на мне женился? Доктор Корее окинула ее испытующим взглядом. В такие минуты ее вера в интеллектуальное превосходство женской половины человечества ничинала колебаться. -- Как известно... -- сжав зубы, начала она и уже собралась было углубиться в личную жизнь Оскара Уайльда, но в прихожей зазвонил звонок. -- Извините, -- сказала доктор Корее и выскочила из кабинета. Скоро она вернулась, но уже через другую дверь. -- Там я храню лекарства, -- объяснила она. -- Вот микстура, которая окажет нужное воздействие. Однако следует точно соблюдать дозировку. Микстура, как и многие другие лекарства, содержит компоненты, избыток которых может вызвать нежелательные последствия. Будьте осторожны: необходимая доза -- пять миллилитров, и превышать ее опасно. Для большей точности отмеряйте ее вот этим шприцем. Если вы будете придерживаться моих указаний, результат не заставит себя ждать. В противном случае я снимаю с себя всякую ответственность. Надеюсь, все это останется между нами. Как ученый, я отвечаю только за состав рекомендуемого средства, но не могу ручаться за последствия неправильного применения. Ева сунула пластиковую бутылку в сумку и вышла из приемной. Проходя мимо ржавых культиваторов и обломков арматуры, она пыталась совладать с вихрем разноречивых впечатлений. Уж больно чудная эта доктор Корее. Нет, говорит она все правильно, а вот внешность, манеры... Надо будет потолковать с Мэвис. И все же, стоя на автобусной остановке, Ева обнаружила, что почти машинально повторяет про себя: "Я возьму верх. Я сильнее". А тем временем два агента инспектора Роджера, держась от Евы на порядочном расстоянии, не спускали с нее глаз и записывали каждый ее шаг. Полиция не на шутку заинтересовалась распорядком жизни в семействе Уилтов. 9 Интерес этот все не спадал. Два дня сыщики, разбившись на группы, по пятам следовали за Уилтами и докладывали свои наблюдения инспектору Роджеру. Поведение Уилтов убеждало его в своей правоте. Особенно подозрительным показался визит Евы на плантацию лекарственных трав. -- Лекарственных трав? Она ездила в Силтон на плантацию лекарственных трав? -- изумлялся инспектор. Он не спал уже вторые сутки и то и дело взбадривал себя черным кофе. В пору самому прибегнуть к помощи нетрадиционной медицины. -- Говорите, вынесла оттуда большую пластиковую бутылку? -- Очевидно оттуда, -- ответил сыщик. Он тоже намаялся, пытаясь угнаться за Евой. Да и близняшки не сахар. -- Я только видел, как на автобусной остановке она доставала бутылку из сумки. Может, так с бутылкой и пришла. Не знаю. Однако у Роджера была своя логика: если подозреваемые ездят на плантации лекарственных трав и возвращаются с пластиковыми бутылками в сумках, то их вина, считай, доказана. Но больше всего Роджера заинтересовала Мэвис Моттрем, которая наведалась в дом 45 по Оукхерст-авеню в тот же день. -- "Объект наблюдения забрал детей из школы в 15.30 и вернулся домой, -- прочел Роджер в отчете. -- Затем к дому на автомобиле подъехала женщина". -- Совершенно верно. -- Как она выглядела? -- На вид все сорок будет. Темноволосая. Ростом этак пять футов. Синяя куртка с капюшоном, брюки цвета хаки, гетры. Приехала в 15.55, уехала в 16.20. -- Так, может, она забрала бутылку? -- Может, и так, но я не видел, чтобы она ее выносила. И сумки у нее не было. -- Что еще? -- Потом затишье, а в 17.30 появился сосед. Да я все в отчете написал. -- Знаю, что написал. Я хочу восстановить картину во всех подробностях. Откуда вы узнали, что фамилия соседа Геймер? -- Тоже мне загадка! Уилтиха так его честила, что только глухой не услышит. Да и его собственная жена визжала, будто ее режут. -- А что там стряслось? -- Этот самый Геймер пришел домой -- он живет в доме сорок три, -- а через пять минут вылетел оттуда, злой как черт. -- и к Уилтам. Жена его норовит остановить, а он подлетает к боковой калитке, хвать задвижку, да как шлепнется на спину -- прямо на клумбу. Дергается, словно у него пляска святого Витта. Жена в крик: убивают, мол. -- Вы хотите сказать, что к калитке подвели электричество? -- Это не я, это он сказал. Когда смог шевелить языком и перестал дергаться. Встал он на ноги, а тут из дома выходит миссис Уилт и спрашивает, чего это он забрался в ее желтофиоли. Он в ответ орет, что ее поганые сучки покушались на его жизнь: сперва сперли у него из сада статую и поставили у себя, а потом подключили калитку к электросети. Миссис Уилт говорит, чтобы он не выдумывал и не выражался при девочках. И пошло-поехало: ему, значит, статую подавай, а миссис Уилт: "Нет ее у нас. Мне ваша похабная статуя даром не нужна". -- Похабная? -- Ну да. Знаете, писающий мальчуган. В бассейне стоял. Миссис Уилт даже обозвала Геймера извращением. А жена все тащит его домой. Дескать, черт с ней, со статуей, продадим дом -- купим другую. Что с ним сделалось! "Продадим, как же! -- орет. -- Где ты найдешь такого пыльным мешком трахнутого, чтобы купил дом по соседству с Уилтами?!" Что верно, то верно. -- И чем дело кончилось? -- Миссис Уилт и говорит: "Не верите -- пройдите через дом в сад и убедитесь. А обзывать девочек воровками не позволю". -- И он пошел? -- удивился Роджер. -- С неохотой. Вышел растерянный. "Своими глазами, -- говорит, -- видел. Куда он мог подеваться? А если не верите, что девчонки хотели меня убить, то почему у вас в доме свет вырубился? А у калитки к скобе для чистки обуви провод привязан". Тут-то она и села. -- Любопытно, -- сказал Роджер. -- И что, действительно был провод? -- Был, наверно. Уж больно она затрепыхалась. Особенно когда Геймер сказал, что для полиции это улика. -- Еще бы ей не трепыхаться. -- заметил Роджер. -- В доме-то бутылка с наркотой. Тут у него появилась новая гипотеза. -- Кажется, на этот раз нам повезло, -- произнес он. Старший офицер остался доволен. Вообще-то он, как и Флинт, считал, что инспектор Роджер опаснее доброй половины мелких жуликов, которые попадались инспектору в руки. Будь его воля, старший офицер с радостью отправил бы Роджера регулировать дорожное движение. Но сейчас было очевидно, что Роджер на правильном пути. Читая отчет о странном поведении Уилта во время обеденного перерыва, старший офицер приговаривал: -- Сдается мне, у этого Уилта совесть нечиста. На самом деле произошло вот что. Когда Уилт, которому всюду мерещились сообщники Маккалема, вышел из Гуманитеха и направился к "Гербу стеклодувов" забрать свой "эскорт", ему сразу бросилась в глаза машина без номеров, а в ней два сыщика. Чтобы уйти от преследования, он прибег к уловкам, почерпнутым из старых детективов, которые он видел по телевизору: петлял, скрывался в переулках, заскакивал в переполненные магазины и накупил кучу ненужных вещей, а один раз даже запер входную дверь обувного магазина и улизнул через служебный вход. -- "Вернулся на стоянку Гуманитеха в 14.15, -- прочел старший офицер. -- Где же его носило? -- К сожалению, мы его потеряли. -- признался Роджер. -- Стреляный воробей. Он появился только в два часа. Подкатил на машине к Гуманитеху и во весь дух помчался к себе в корпус. После работы Уилт вел себя не менее подозрительно. Подняв воротник, нацепив темные очки и парик (Уилт позаимствовал его на кафедре театрального искусства), он вышел через главные ворота, отправился в Мидуэй-парк, сел на скамейку возле лужайки для игр и принялся внимательно рассматривать проезжающие машины. Положительно, честному человеку такое в голову не придет. -- Думаете, он кого-то дожидался? -- спросил старший офицер. -- Скорее, предупреждал об опасности. У них, наверно, есть условные знаки. Сообщники проезжают мимо, видят его и понимают что к чему. -- Похоже, вы правы, -- согласился старший офицер, который сам никакого путного объяснения найти не смог. -- Значит, вскорости можно его брать. Я поговорю с главным констеблем. -- Не стоит, сэр. Лучше выждать время. Если не ошибаюсь, мы столкнулись с хорошо организованным синдикатом. Арестуем Уилта-- они затаятся. Пусть-ка он сперва выведет нас на дичь покрупнее. -- И то правда, -- угрюмо проворчал старший офицер. Зря он надеялся, что Роджер запорет дело и придется прибегнуть к помощи окружной полиции. Мерзавец, оказывается, вот-вот накроет шайку. Чего доброго, потребует повышения, да и получит. Хорошо, если его при этом переведут в другой участок. Иначе придется старшему офицеру хлопотать о своем переводе. Впрочем, чем черт не шутит, может, Роджер еще наломает дров. В Гуманитехе он уже порядком наломал. Настояв, чтобы агентов в штатском пускали на занятия под видом студентов или, того хуже, практикантов, Роджер и не подозревал, как угнетающе подействует их присутствие на преподавателей. -- Это невыносимо! -- жаловался ректору доктор Кокс, заведующий кафедрой естественных наук. -- У меня и так не все студенты успевают, а тут еще появляется не в меру любопытный субъект, который не отличает бунзеновскую горелку от огнемета. От лаборатории на третьем этаже остались одни головешки. На кого он, с позволения сказать, стажируется, если несет такое, что... -- Но ведь он может и рта не раскрывать. Их прислали только для наблюдения. -- По идее, да. А на деле он занимается тем, что затаскивает студентов в уголок и расспрашивает, где ему раздобыть формалин. Можно подумать, мы заготовляем анатомические препараты. Ректор объяснил Коксу, что такое "формалин". -- Так вот оно что. А я-то гадаю, зачем этот остолоп просил разрешения осмотреть шкафы с реактивами. Такая же история происходила на занятиях по ботанике. -- Откуда мне было знать, что эта девица -- полицейский агент? -- оправдывалась мисс Райфилд. -- Я понятия не имела, что студенты выращивают в теплице марихуану. А теперь агентесса косится на меня. Только доктор Борд сохранял философский взгляд на вещи. Поскольку ни один агент не говорил по-французски, кафедра Борда не подверглась нападению. -- В конце концов, на дворе тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, -- рассуждал Борд на заседании комиссии по чрезвычайным мерам. -- Кроме того, дисциплина в колледже значительно улучшилась. -- Только не у меня, -- отозвался мистер Спири с кафедры строительства. -- У штукатуров и каменщиков пять раз доходило до драки. Мистера Гилдерса так отделали велосипедной цепью, что он угодил в больницу. -- Велосипедной цепью? -- Какой-то студент обозвал бандюгу-полицейского мудозвоном, а Гилдерс бросился разнимать. -- Надеюсь, студентов арестовали за ношение холодного оружия? -- спросил доктор Мэйфилд. Заведующий кафедрой строительства покачал головой. -- Цепью махал полицейский. Зато ребятишки отметелили его на славу, -- с удовольствием добавил он. Но особенно расстарался Роджер в группах секретарш. -- Если так будет продолжаться, девочки не смогут успешно сдать экзамены, -- сокрушалась мисс Дилл. --Их то и дело таскают с занятий на допросы. Знаете, как они после этого ужасно печатают. Можно подумать, у нас не колледж, а притон. -- Притон