е, -- заметил доктор Боард. На этой саркастической ноте собрание закончилось. Как и встреча мистера Морриса с корреспондентом газеты "Сандей пост". -- Разумеется, я не говорил полиции, что у меня есть правило нанимать на работу маньяков, склонных к убийству, -- орал он на репортера. -- Кроме того, все, что я говорил, должно было остаться, как я понял, строго между нами. -- Но вы же сказали, что считаете Уилта сумасшедшим, и что, по вашему мнению, большинство преподавателей отделения гуманитарных наук -- чокнутые? Мистер Моррис с ненавистью посмотрел на репортера. -- Если быть точным, то я сказал, что некоторые из них... -- С придурью? -- спросил репортер. -- Нет, не с придурью, -- закричал Моррис, -- а просто, ну скажем, слегка неуравновешенны. -- А полиция говорит, вы сказали иначе. Они "утверждают... -- Мне безразлично, что говорит полиция о том, что я якобы сказал. Я знаю, что я говорил, а чего нет, и если вы подразумеваете... -- Ничего я не подразумеваю. Вы сделали заявление, что половина ваших преподавателей с приветом, и я хочу, чтобы вы это подтвердили. -- Подтвердил? -- зарычал Моррис. -- Вы приписываете мне слова, которых я никогда не говорил и еще хотите, чтобы я их подтвердил?! -- Так говорили или не говорили? Вот все, что я хочу знать. То есть, если вы высказали ваше мнение о подчиненных... -- Мистер Макартур, мое мнение о подчиненных -- мое личное дело. Оно не имеет никакого отношения к той газетенке, которую вы представляете. -- Три миллиона людей познакомятся с вашим мнением в воскресенье утром, -- сказал Макартур, -- и меня совсем не удивит; если этот Уилт подаст на вас в суд. конечно, если они выпустят его из каталажки. -- На меня в суд? За что, черт побери? -- Прежде всего за то, что вы обозвали его маньяком, склонным к убийству. Заголовки "ЗАВЕДУЮЩИЙ ГУМАНИТАРНЫМ ОТДЕЛЕНИЕМ НАЗЫВАЕТ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ МАНЬЯКОМ. СКЛОННЫМ К УБИЙСТВУ" потянут тысяч на пятьдесят. Удивлюсь, если он получит меньше. Мистер Моррис поразмыслил над перспективой оказаться нищим. -- Ваша газета такого, не напечатает, -- пробормотал он. -- Я имею в виду, Уилт и на вас может подать в суд. -- Ну, нам-то не привыкать к этому. У нас это сплошь и рядом. Мы заплатим, для нас это копейки. Вот если бы вы захотели нам помочь... -- Он замолчал, давая Моррису возможность переварить услышанное. -- Что вы хотите знать? -- спросил мистер Моррис с несчастным видом. -- Может, какие-нибудь смачные истории с наркотиками? -- оживился Макартур. -- Ну, сами знаете. ЛЮБОВНЫЕ ОРГИИ ВО ВРЕМЯ ЛЕКЦИЙ. Такое нравится читателям. Еще насчет онанизма и тому подобное. Дайте нам хорошенькую историю, и мы отпустим вас с крючка в деле с Уилтом. -- Вон из моего кабинета! -- завопил мистер Моррис. Макартур встал. -- Вы еще об этом пожалеете, -- сказал он и направился вниз в студенческую столовую в надежде собрать грязь о мистере Моррисе. -- Никаких тестов, -- сказал Уилт возмущенно. -- Они врут. -- Вы полагаете? -- спросил доктор Питтмэн, психиатр-консультант из Фенлэндской больницы и профессор криминальной психологии университета. Голова у него была какая-то яйцевидная. -- Полагаю, это очевидно, -- сказал Уилт. -- Вы показываете мне чернильное пятно, и я нахожу, что оно похоже на мою бабушку, лежащую в луже крови. Вы что, считаете, я" так вам и скажу? Что я, идиот? Для этого надо быть полным придурком. Нет, я скажу, что оно напоминает мне бабочку, сидящую на герани. И каждый раз будет то же самое. Я буду думать, на что это похоже, но говорить я буду прямо противоположное. И что это вам даст? -- Можно и из этого сделать кое-какие выводы, -- заметил доктор Питтмэн. -- Вам что, для выводов обязательно чернильное пятно? -- спросил Уилт. -- Доктор Питтмэн сделал пометку относительно интереса Уилта к крови. -- Вы можете сделать выводы, просто исходя из формы головы человека. Доктор Питтмэн с мрачным видом протер очки. Он не любил, когда делали выводы, исходя из формы головы. -- Мистер Уилт, -- сказал он, -- я здесь по вашей просьбе, чтобы подтвердить, что вы нормальны, а самое главное -- решить, способны ли вы, по моему мнению, убить свою жену и поступить с ее телом так отвратительно и бессердечно. Я не хочу чтобы ваши слова как-то повлияли на мой окончательный и объективный вывод. Уилт озадаченно посмотрел на него: -- Должен заметить, вы не слишком много оставляете себе места для маневра. Поскольку мы с вами отказались от всяких тестов, я полагал, что единственное, на чем вы можете основывать свои выводы, это мои слова. Вряд ли вы способны определить что-то по шишкам на моей голове. По-моему, этот метод слегка устарел, не так ли? -- Мистер Уилт, -- сказал доктор Питтмэн, -- тот факт, что у вас есть садистские наклонности и вы получаете удовольствие от привлечения внимания к физическим недостаткам других людей, ни в коей мере не заставит меня признать, что вы способны на убийство... -- Очень порядочно с вашей стороны, -- сказал Уилт, -- хотя. честно говоря, я считаю, что на убийство способен любой при подходящих, вернее, неподходящих, обстоятельствах. Доктор Питтмэн едва удержался, чтобы не подтвердить его правоту. Вместо этого он улыбнулся одними губами. -- Генри, как вы думаете, вы рациональный человек? -- спросил он. Уилт нахмурился: -- Если не возражаете, я предпочел бы обращение "мистер Уилт". Хоть я и не плачу вам за эту консультацию, но все же предпочитаю официальное обращение. Улыбка исчезла с лица мистера Питтмэна: -- Вы не ответили на мой вопрос. -- Нет, я бы не назвал себя рациональным человеком, -- сказал Уилт. -- Тогда, может быть, иррациональным? -- Ни то ни другое. Просто человеком. -- Разве человек ни то ни другое? -- Мистер Питтмэн, хоть это ваша специальность, а не моя, но я полагаю, что человек способен рационально рассуждать, однако действует он не всегда в рациональных рамках. Человек -- это животное, разумеется, развитое животное, хотя, если вспомнить Дарвина, все животные развиты до определенной степени. Давайте скажем так: человек -- это одомашненное животное, временами склонное к насилию... -- А какое животное вы, мистер Уилт? -- спросил доктор Питтмэн. -- Одомашненное или склонное к насилию? -- Опять все сначала. Современный человек просто одержим этими примитивными противопоставлениями. Или-или, по Кьеркегору13, как сказала бы эта сучка Салли Прингшейм. Нет, не скажу, что я полностью одомашнен. Спросите мою жену. Она лучше знает. -- В каком смысле вы не одомашнены? -- Доктор Питтмэн, я люблю пердеть в постели. Мне это нравится. Этим трубным звуком антропоид. сидящий во мне, единственно доступным ему способом утверждает свое право на территорию. -- Единственно доступным способом? -- Вы не видели Еву, -- сказал Уилт. -- Когда вы с ней познакомитесь, вы поймете, что утверждать что-то -- ее прерогатива, не моя. -- Вам кажется, что миссис Уилт вас подавляет? -- Мне не кажется, это на самом деле так. -- Она помыкает вами? Она взяла на себя господствующую роль в семье? -- Ева такая, какая она есть. Она ничего не взяла. Она просто такая. -- Какая? -- Вот здесь и закавыка. -- сказал Уилт. -- Что у нас сегодня? У меня здесь все дни перепутались. -- Четверг. -- Значит, сегодня четверг: Тогда она Бернард Лич. -- Бернард Лич? -- Керамист, мистер Питтмэн, известный керамист, -- сказал Уилт. -- Завтра она будет Маргот Фонтейн, а в субботу мы играем в бридж с Моттрамами, значит, она будет Омаром Шарифом. В воскресенье она превратится в Элизабет Тейлор или Эдну О'Брайен, в зависимости от того, что там будет в цветном приложении, а днем мы поедем покататься, и она будет Евой Уилт. Пожалуй, это единственное время за всю неделю, когда я вижу подлинную Еву, да и то потому, что я сижу за рулем, а ей нечего делать, кроме как тихо сидеть и приставать ко мне со всякими глупостями. -- Кажется, картина проясняется, -- сказал доктор Питтмэн. -- Миссис Уилт нравится, так сказать, играть в разные роли. Отсюда неустойчивые взаимоотношения, при которых вы как муж не можете вести четкую и уверенную роль... -- Доктор Питтмэн, -- сказал Уилт. -- гироскоп может, вернее, должен, вращаться, и тем не менее ему удается достичь устойчивости, практически не имеющей равных. Если вы понимаете принцип работы гироскопа, то, возможно, вы согласитесь. Дело вовсе не в том, будто нашему браку не хватает устойчивости. Чертовски неприятно каждый день иметь дело с центробежной силой, но с устойчивостью здесь все в порядке. -- Но вы же только что сказали, что она не взяла на себя господствующую роль в семье? А теперь вы говорите, что у нее сильный характер. -- У нее не сильный характер. Она сама -- сила. Есть разница. А что касается характера, то у нее их так много и все такие разные, что уследить за ними просто и нет никакой возможности. Скажем так, она целиком и полностью погружается в образ того, кого она в данный момент изображает, причем с неистовством и / упорством, достойными лучшего применения. Помните эту серию фильмов с Гарбо. которые несколько лет назад показывали по телевизору? Так вот, в течение трех дней Ева была дамой с камелиями, и по сравнению с ней сцена смерти по телевизору выглядела, как пляска святого Витта, будьте уверены. -- Картина проясняется, -- заметил доктор Питтмэн и записал в блокноте, что Уилт патологический лжец с садо-мазохистскими наклонностями. -- Очень этому рад, -- сказал Уилт. -- А то инспектор Флинт думает, что я убил ее и Прингшеймов в приступе кровожадности и избавился от их тел каким-то изощренным способом. Даже про кислоту упоминал. Это ж бред собачий. В смысле, где это я добуду столько соляной кислоты, чтобы растворить три трупа, один к тому же с излишком веса? Об этом и думать не стоит. -- Безусловно, -- согласился доктор Питтмэн. -- И вообще, разве я похож на убийцу? -- жизнерадостно спросил Уилт. -- Конечно же, нет. Вот если бы вы сказали, что Ева прикончила этих мерзавцев, а с моей точки зрения это надо было сделать давным-давно, то я отнесся бы к такому предположению серьезно. Да поможет Бог тем несчастным, которые окажутся поблизости, когда она вообразит себя Лиззи Борден. Доктор Питтмэн бросил на него хищный взгляд. -- Вы что, хотите сказать, что ваша жена убила миссис и мистера Прингшеймов? -- спросил он. -- Вы это имеете в виду? -- Нет, -- сказал Уилт, -- не это. Я всего лишь хотел сказать, что, если Ева что-то делает, она вкладывает в это всю душу. Когда она убирает в доме, она-таки убирает. Давайте я расскажу вам об антисептике. Она жутко боится заразы... -- Мистер Уилт, -- поспешно перебил доктор Питтмэн, -- мне неинтересно, что делает миссис Уилт с антисептиком. Я пришел сюда, чтобы попытаться понять вас. Скажите мне, у вас есть привычка совокупляться с резиновой куклой? Такое происходит регулярно? -- Регулярно? -- спросил Уилт. -- Что вы имеете в виду под регулярностью: что это происходит как правило или же периодически? Ведь ваше представление о правилах может сильно отличаться от моего. -- Я имею в виду, вы часто это делаете? -- Делаю? -- удивился Уилт. -- Я вообще этого не делаю. -- Но я так понял, что вы специально подчеркивали, что у куклы есть влагалище? -- Подчеркивал? Ничего подобного. Вся эта гадость была видна невооруженным глазом. -- Вы считаете, что влагалище -- гадость? -- спросил доктор Питтмэн, попав наконец в более знакомую ему сферу сексуальных отклонений. -- Вне контекста -- да, -- сказал Уилт уступчиво, -- а что касается пластиковых, то меня от них тошнит даже в контексте. К концу беседы доктор Питтмэн совершенно запутался. Он устало поднялся и направился к двери. -- Вы забыли вашу шляпу, доктор, -- сказал Уилт, подавая ему шляпу. -- Позвольте спросить, вы их на заказ шьете? -- Ну что? -- спросил инспектор Флинт вошедшего в его кабинет доктора Питтмэна. -- Каков будет приговор? -- Приговор? Этого человека нужно засадить пожизненно. -- Вы полагаете, что он маньяк со склонностью к убийству? -- Я полагаю, что, каким бы способом он ни убил миссис Уилт, она должна быть ему благодарна. Двенадцать лет замужем за таким человеком... Господи, даже подумать страшно. -- Ну, здесь мы недалеко ушли. -- заметил инспектор, когда доктор удалился, выразив на прощание мнение, что, конечно, мистер Уилт обладает умом чертика из табакерки, однако он, Питтмэн, не может совершенно определенно сказать, что Уилт не в своем уме с криминальной точки зрения. -- Придется подождать, что будет завтра. 15 То, что происходило в пятницу, видели не только инспектор Флинт, сержант Ятц, дюжина других полицейских, Барни и человек шесть строительных рабочих, но и несколько сот студентов техучилища, выстроившихся на ступеньках научного корпуса, большинство преподавателей и сотрудников и восемь членов Национального аттестационного комитета; причем у последних была особенно удобная позиция -- у окон учебной гостиной, которая обычно использовалась отделением для подготовки официантов, а также для приема почетных, гостей. Доктор Мейфилд буквально из кожи лез вон, пытаясь отвлечь их внимание. -- Мы построили базовый курс так, чтобы максимально заинтересовать студентов, -- сказал он, обращаясь к профессору Баксендейлу, возглавлявшему комиссию. Но не тут-то было. отвлечь профессора от окна было невозможно. Он завороженно смотрел на то, как что-то вытаскивалось из-под фундамента нового административного корпуса. -- Какое отвратительное зрелище, -- пробормотал он, когда Джуди высунулась из ямы. Надежды и чаяния Уилта были напрасны -- кукла не лопнула. Жидкий бетон придал ей прочности, и если, так сказать, при жизни она напоминала живую женщину, то после смерти она несла на себе все признаки мертвой. В роли трупа она была на редкость убедительна. Под действием бетона ее парик смялся и съехал набок. Одежда прилипла к телу, а бетон -- к одежде. Ноги были скрючены до предела, а вытянутая рука, как и предсказывал Барни, взывала к сочувствию. Кроме того, эта рука сильно мешала извлечению Джуди из ямы. Мешали и ноги, которым бетон придал прочность и объемы, сравнимые с теми, что были у настоящей Евы Уилт. -- Наверное, это и называется трупным окоченением. -- заметил доктор Боард, в то время как доктор Мейфилд безуспешно пытался направить разговор в сторону того, ради чего приехала комиссия. -- Господи, спаси и помилуй, -- пробормотал профессор Баксендейл, когда, несмотря на все усилия Барни и компании, Джуди соскользнула обратно в яму. -- Только подумать, что она пережила Вы видели эту жуткую руку? Доктор Мейфилд видел и содрогнулся. За его спиной хихикнул доктор Боард. -- Все наши конечности от Бога, какими бы уродливыми они ни были, -- заметил он весело. -- По крайней мере, Уилт сэкономил на надгробном памятнике. Все, что требуется, -- это водрузить ее по пояс в землю и надписать: "Здесь стоит Ева, родилась тогда-то, убита в прошлую субботу". Монументальна в жизни, монумент после смерти. -- Должен заметить, Боард, -- сказал доктор Мейфилд, -- я нахожу ваши шуточки на редкость несвоевременными. -- Кремировать ее им никогда не удастся, это уж как пить дать, -- продолжил доктор Боард. -- Чтобы засунуть все это в гроб, гробовщику надо быть, по меньшей мере, гением. Полагаю, им стоит попробовать отбойный молоток. Доктор Кокс, сидевший в углу, упал в обморок. -- Пожалуй, я выпью еще капельку виски, -- сказал профессор Баксендейл слабым голосом. Доктор Мейфилд налил ему двойную порцию. Когда он снова вернулся к окну, Джуди опять высовывалась из ямы. -- Если бальзамировать, -- заметил доктор Боард, -- то это слишком дорогое удовольствие. Я не хочу сказать, что эта фигура за окном точь-в-точь Ева, насколько я ее помню... -- Бога ради, может, уже хватит об этом? -- огрызнулся доктор Мейфилд, но доктора Боарда остановить было невозможно. -- Я не говорю о ногах, но и с грудью, по-моему, что-то не так. Я знаю, что миссис Уилт носила большой размер, но эти как-то чрезмерно раздуты. Возможно, из-за газов. Они разлагаются, и вот вам результат. Когда пришло время идти обедать, аппетита у членов комиссии не было и большинство из них были изрядно под мухой. Инспектору Флинту повезло меньше. Даже в лучшие времена он не любил присутствовать на эксгумациях, особенно если труп, ради которого требовалось его присутствие, проявлял столь настойчивое желание вернуться на место своего прежнего пребывания. Кроме того. Флинт никак не мог определиться, труп это или нет. Тело выглядело, как настоящий труп, и, безусловно, вело себя, как труп, правда, довольно тяжелый, но в области коленей у него было что-то заставлявшее предположить, что у этой штуки, чем бы она ни была, не все в порядке с анатомической точки зрения. Создавалось впечатление, будто у нее маловато суставов и слишком много плоти в тех местах, где ноги были вытянуты вперед и согнуты под прямым углом. Казалось, миссис Уилт потеряла не только жизнь, но и обе коленные чашечки. Именно это обстоятельство и делало работу Барни столь трудной и неприятной. После того как тело в четвертый раз соскользнуло назад в яму, Барни сам спустился туда, чтобы помочь снизу. -- Если вы, козлы, опять уроните ее, вам придется вытягивать отсюда два трупа, - закричал он из глубины. -- Держите канат как следует. Я сейчас обвяжу его вокруг шеи. -- Не вздумай, -- закричал инспектор Флинт, заглядывая в яму. -- Не хватает только оторвать ей голову. Она нам нужна целой. -- Да целая она, целая. -- глухо донесся ответ Барни. -- Об этом не беспокойтесь. -- За что-нибудь другое ты привязать не можешь? -- Могу, но не буду, -- ответил Барни. -- Нога еще быстрей оторвется, чем голова. А я не хочу оказаться внизу, когда она грохнется. -- Ладно, -- согласился инспектор, -- надеюсь, ты соображаешь, что делаешь. -- Одно скажу. Тот козел, что ее сюда засунул, точно знал, что он делает. Но и пятая попытка не удалась, и Джуди снова спустилась вниз, тяжело наступив Барни на ноги. -- Достаньте кран, черт побери, -- заорал он, -- мне это уже все надоело. -- Как и мне, -- пробормотал инспектор, который никак не мог решить, что же он все-таки откопал: куклу, одетую в платье миссис Уилт, или саму миссис Уилт, одетую так, чтобы напоминать незаконченное произведение чокнутого скульптора. Последние сомнения Флинта относительно того, в здравом ли уме Уилт, окончательно развеялись под впечатлением происходящего у него на глазах. Человек, приложивший столь неимоверные усилия, чтобы так запрятать -- неважно, свою жену или же пластиковую куклу с влагалищем, при этом изуродовав ее до неузнаваемости, -- не может быть нормальным. Сержант Ятц облек его мысли в слова. -- Только не говорите мне, что у этого подонка крыша не поехала, -- сказал он, наблюдая, как подъезжает кран и канат цепляют за шею Джуди. -- Все, теперь тащите, -- заорал Барни. В столовой только доктор Боард ел с аппетитом. Восьми членам комиссии было не до еды. Их глаза были прикованы к сцене внизу, под окнами. -- Пожалуй, можно сказать, что она была in statue pupillari. заметил доктор Боард, накладывая себе еще лимонного мусса. -- А мы в этом случае оказываемся in loco parentis. Не слишком приятная мысль, джентльмены. Не то чтобы она была примерной студенткой. Она когда-то ходила ко мне в вечерний класс по французской литературе. Уж не знаю, что она вынесла из "Цветов зла", но я хорошо помню, что Бодлер14... -- Доктор Боард, -- вмешался пьяный доктор Мейфилд, -- для так называемого интеллектуального человека вы на редкость бесчувственны. -- Судя по всему, это у нас общая черта с покойной миссис Уилт, -- заметил доктор Боард, выглядывая в окно. -- И судя по всему, там наступает кульминационый момент. Даже доктор Кокс, которого только недавно привели в чувство и уговорили съесть немного баранины, выглянул в окно. Кран медленно вытягивал Джуди из ямы, и все члены правления и комитета поднялись, чтобы посмотреть. Зрелище было душераздирающее. Ближе к верхнему краю ямы левая нога Джуди зацепилась за выступ, в то время как ее вытянутая рука погрузилась в грязь. -- Стой, -- крикнул Барни невнятно, но было поздно. Либо от расстройства, что ему приходится поднимать такой груз, либо неправильно подумав, что ему велят поднимать быстрее, водитель крана нажал на рычаг. Раздался ужасный треск, петля затянулась, и на какой-то момент показалось, что сбудется предсказание инспектора Уилта и Джуди лишится своей бетонной головы в Евином парике. Однако он зря беспокоился. Джуди оказалась куда крепче, чем можно было предположить. Голова продолжала подниматься, в то время как тело прочно засело в яме, поэтому шея последовала за головой. Она вытянулась. -- Бог ты мой, -- выдохнул профессор Баксендейл, -- неужели это никогда не кончится? Доктор Боард наблюдал за событиями с возрастающим интересом. -- Что-то не похоже на Еву. -- промолвил он. -- Вам это ничего не напоминает, доктор Мейфилд?,Мы ведь тоже стараемся вытянуть наших студентов. Но доктор Мейфилд не ответил. Джуди уже стала похожа на страуса, по оплошности сунувшего голову в бетон. Доктор Мейфилд понял, что затея с повышением разряда училища обречена. -- Одно можно сказать про. миссис Уилт, -- заметил доктор Боард, -- она хорошо держится. Неэластичной ее шею не назовешь. Малость истощена. Глядя на это, начинаешь понимать, что имел в виду Модильяни. -- Ради Бога, прекратите, -- истерически закричал доктор Кокс, -- мне кажется, я схожу с ума. Его прервал ужасный треск, означавший, что тело Джуди наконец-то перестало отчаянно цепляться за яму. Осыпая всех дождем глины, оно взмыло вверх, чтобы воссоединиться с головой, и повисло на веревке в двадцати футах над землей, голое и розовое. Теперь, когда одежда и бетон с нее слетели, она удивительно напоминала настоящую женщину. -- Должен заметить, -- сказал доктор Боард, с пристрастием разглядывая Джудины женские прелести, -- что, хотя раньше я не испытывал особой симпатии к некрофилам, я начинаю понимать, что их привлекает. Конечно, сейчас это представляет интерес только с исторической точки зрения, но в елизаветинские времена одним из стимулов для палачей было... -- Боард, -- взвизгнул доктор Мейфилд, -- за свою жизнь я повидал немало свиней, мать твою так. но... Доктор Боард налил себе еще кофе. -- Если не ошибаюсь, на сленге они это называют: "любить их холодненькими". Инспектор Флинт, стоявший под подъемным краном, вытер грязь с лица и уставился на болтающийся над ним ужасный предмет. Теперь он хорошо видел, что это всего лишь кукла. Он также понял, почему Уилт так хотел избавиться от этой кошмарной штуки. -- Опустите ее. Ради всего святого, опустите ее, -- заорал он, видя, что вокруг него столпились фотографы из газет. Но крановщик совсем растерялся. Он закрыл глаза, дернул не за тот рычаг, Джуди снова начала подниматься. -- Стой, мать твою, стой, это же вещественное доказательство" -- закричал инспектор, но было поздно. Последний отрезок каната намотался на бобину, а за ним последовала Джуди. Шляпа из бетона рассыпалась на куски, голова попала между роликами, а тело начало раздуваться. Прежде всего это сказалось на ногах. -- Мне всегда было любопытно, что такое элефантиаз, -- сказал доктор Боард. -- Кажется, у Шелли был по этому поводу пунктик. Определенно, такой пунктик был и у доктора Кокса. Он что-то бормотал в углу, а заместитель директора уговаривал его взять себя в руки. -- Очень выразительно, -- заметил доктор Боард, перекрывая возгласы ужаса при виде Джуди, теперь явно беременной на двенадцатом месяце, но продолжавшей надуваться дальше. -- Вы не находите, что эти формы чем-то напоминают ранний бронзовый век, доктор Мейфилд? Но доктор Мейфилд потерял дар речи. Как безумный, он уставился на быстро увеличивающееся влагалище, которое уже было четырнадцати дюймов длиной и восьми шириной. Потом раздался хлопок, и оно приобрело форму пениса, огромного пениса. продолжавшего раздуваться. Доктору Мейфилду казалось, что он сходит с ума. Определенно сходит с ума. -- Ну, это уже сенсация, -- сказал доктор Боард. -- Я слышал, что делают операции по изменению пола у мужчин, но... -- Сенсация? -- завопил доктор Мейфилд. -- Сенсация? И вы можете стоять спокойно и рассуждать о.... Раздался громкий звук, похожий на выстрел. Джуди дошла до предела. Как и доктор Мейфилд. Первым сдался пенис. Вторым -- доктор Мейфилд. Когда из Джуди начал выходить воздух, Мэйфилд было бросился на доктора Боарда, но без сил опустился на пол, бормоча что-то невнятное. Доктор Боард не обратил на коллегу никакого внимания. "Кто бы мог подумать, что у этой старой перечницы столько духу?" -- заметил он и допил кофе. Пока заместитель директора выводил доктора Мейфилда из комнаты, он повернулся к доктору Баксендейлу. -- Я должен извиниться перед вами за Мейфилда, -- сказал он.. -- Боюсь, что вся эта история насчет повышения ранга училища ударила ему в голову, хотя, че.стно говоря, я всегда считал его основательно неуравновешенным. Случай посткоксильного сумасшествия, я бы так сказал. Инспектор Флинт возвращался в полицейский участок в состоянии, близком к безумию. -- Из нас сделали идиотов, -- прорычал он, обращаясь к сержанту Ятцу. -- Ты слышал, как они ржали? Ты их видел, этих ублюдков? -- Особенно его взбесили фотографы из газет, попросившие его попозировать рядом с тем, что осталось от пластиковой куклы. -- Мы теперь всеобщее посмешище. Ну хорошо, видит Бог, кое-кто за это заплатит. Он выскочил из машины и бросился в комнату для допросов. -- Ладно, Уилт, -- закричал он,-- ты сыграл с нами шутку, и довольно омерзительную. Теперь отбросим щепетильность и перейдем к делу. Уилт повертел в руках драный кусок пластика. -- Вот так-то лучше, -- сказал он. -- И она очень естественно выглядит. -- Если ты не ответишь на мои вопросы, ты будешь выглядеть еще естественнее, -- заорал инспектор. -- Где она? -- Где кто? -- спросил Уилт. -- Миссис, бля, Уилт. Куда ты ее дел? -- Я же сказал. Я ее никуда не девал. -- А я говорю, девал. Или ты мне немедленно скажешь, где она, или я вышибу из тебя признание. Понял? -- Если хотите, можете меня избить, -- сказал Уилт, -- но это вам ничего не даст. -- Еще как даст, -- сказал инспектор и снял пиджак. -- Я требую адвоката, -- поспешно сказал Уилт. Инспектор снова надел пиджак. -- Наконец-то я от тебя этого дождался. Генри Уилт, я обвиняю вас... 16 Восход Ева встретила в камышах, надувая матрац в десятый раз. Либо он где-то прокололся, либо что-то было не в порядке с клапаном. Как бы там ни было, продвигалась она очень медленно и в конце концов была вынуждена искать убежища в камышах. в стороне от пролива. Здесь, среди камышей, она и провела ночь, вся в грязи, время от времени слезая с матраца, чтобы поддуть его, и залезая обратно, чтобы смыть грязь и водоросли, налипшие на нее, когда она с него сползала. В процессе этих манипуляций она лишилась нижней части своей лимонной пижамы и так изодрала верхнюю, что, когда взошло солнце, Ева скорее напоминала не одержимую хозяйку с Парквью 34, а финалистку в тяжелом весе в женском чемпионате по борьбе в грязи. К тому же она ужасно замерзла и потому очень обрадовалась, когда наступило утро, обещавшее впереди жаркий летний день. Теперь ей надо было добраться до суши или открытой воды, где кто-нибудь... Тут Ева осознала, что ее вид может вызвать, мягко говоря, недоумение. Даже в лимонной пижаме, пока та была на ней, Ева бы не рискнула выйти на улицу. Теперь же, когда этой пижамы на ней практически не было, она определенно не хотела бы показываться кому-либо на глаза. С другой стороны, не могла же она весь день торчать в камышах. Ева двинулась в путь. таща за собой надувной матрац, наполовину вплавь, но в основном шлепая по воде и грязи. Наконец камыши кончились, она вышла на открытое пространство и увидела вдалеке дом, сад, спускающийся к воде, и церковь. До них было довольно далеко, а лодки нигде не было видно. Оставалось добираться до берега вплавь и надеяться, что женщина, живущая в этом доме, отнесется к ней сочувственно и, еще лучше, окажется достаточно большого размера, чтобы одолжить ей какую-нибудь одежду, чтобы добраться до дома. В этот момент Ева обнаружила, что потеряла свою сумку где-то в камышах. Она хорошо помнила, что ночью сумка была при ней, но, наверное, упала с матраца, когда она его надувала. Делать было нечего, не возвращаться же из-за этого. Надо продолжать путь, а потом позвонить откуда-нибудь Генри и попросить его приехать за ней на машине. Он и одежду какую-нибудь сможет привезти. Значит, решено. Ева вскарабкалась на матрац и стала грести к берегу. На полпути матрац снова обмяк и начал тонуть в одиннадцатый раз, Ева бросила его и продолжила путь в спасательном жилете. Однако и он замедлял ее продвижение, поэтому она решила от него избавиться. Барахтаясь в воде, Ева пыталась расстегнуть его. После некоторых усилий все же сняла, вместе с остатками лимонной пижамы. Когда Ева Уилт наконец-то добралась до берега, она была совершенно голой и выбившейся из сил. Тяжело дыша, она легла на землю под ивой. Немного придя в себя, Ева встала и огляделась. Она находилась в дальнем углу сада, а на холме, в сотне ярдов от нее, стоял дом. По Евиным понятиям, это был большой дом, и притом такой, в котором она даже в лучших обстоятельствах не чувствовала бы себя уверенно. С одной стороны, там было что-то вроде конюшни. Во всяком случае, так показалось Еве, чье знакомство с загородными домами ограничивалось тем, что она видела по телевизору. Кроме того, создавалось впечатление, что в доме есть слуги. Все здесь дышало благородством и порядочностью, что делало ее появление в голом виде морально весьма затруднительным. Но, с другой стороны, дом и все, что его окружало, выглядели абсолютно запущенными. Сад был заросшим и неухоженным. Декоративные кусты, когда-то подстриженные так. чтобы придать им форму птиц и Животных, теперь выглядели странно и страшновато; ржавые проволочные петли наполовину спрятались в траве на запущенном крокетном поле; теннисная сетка провисла между столбами, а в заброшенной теплице уцелело лишь несколько рам. Довершали картину запустения покосившийся лодочный сарай и плоскодонка. На всем лежал какой-то зловещий отпечаток, и его не смягчали даже небольшая церковь и слева от нее заброшенное кладбище за ржавым железным забором. Ева выглянула из-за ветвей ивы и уже совсем было собралась покинуть свое убежище, как открылась дверь и из дома вышел мужчина с биноклем в руках и начал смотреть в сторону пролива Ил. На нем была черная сутана со стоячим воротником. Ева снова спряталась за дерево и стала думать, что же ей делать, учитывая полное отсутствие на ней какой-либо одежды. Ситуация была удрунающей. Ничто не могло заставить ее войти в дом викария в совершенно голом виде. Жизнь на Парквью не научила ее, как действовать в подобных ситуациях. Но и жизнь на Росситер Глоув тоже не научила ; Гаскелла, как действовать в ситуации, в которой он оказался, когда Салли разбудила его словами: Дрошка Ной, наверху вполне сухо. Пора отваливать. Открыв дверь каюты и выйдя на палубу, Гаскелл обнаружил, что Ева уже отвалила, захватив с собой надувной матрац и спасательные жилеты. -- Ты хочешь сказать, что оставила ее на ночь на палубе? -- спросил он. -- Вот теперь мы уж точно по уши в дерьме. Ни весел, ни надувного матраца, ни этих чертовых спасательных жилетов, ничего. -- Откуда мне было знать, что эта сумасшедшая утащит все с собой? -- поинтересовалась Салли. -- Ты оставила ее под проливным дождем на всю ночь, естественно, ей что-то надо было делать. Может, она уже замерзла до смерти. Или утонула. -- Она пыталась меня убить. Сам подумай, как я могла ее пустить в каюту. И вообще, ты сам во всем виноват. Не надо. было трепаться насчет этой куклы. -- Ты все это расскажешь полиции, когда они найдут ее тело плывущим вниз по течению. Объяснишь им, почему она отправилась вплавь в разгар шторма. -- Ты просто хочешь меня запугать, -- сказала Салли. -- Я вовсе никуда ее не прогоняла. -- Я хочу только заметить: если с ней что-то случилось, это будет выглядеть очень странно. А теперь скажи, как мы отсюда выберемся. Если ты полагаешь, что я пущусь вплавь без спасательного жилета, ты ошибаешься. Я не Шпиц. -- Ах ты, мой герой, -- сказала Салли. Гаскелл спустился в каюту и заглянул в ящик рядом с плитой. -- И еще. У нас проблема с едой. И с водой. Ничего не осталось. -- Ты нас впутал в эту историю, теперь сам и выпутывайся, -- ответила Салли. Гаскелл сел на койку, пытаясь что-нибудь придумать. Должен же быть какой-то способ дать людям знать о том, что они в беде и где находятся. Берег наверняка неподалеку. По всем признакам, он находился по другую сторону камышей. Гаскелл вышел на палубу, забрался на крышу каюты, но ничего, кроме церковного шпиля вдалеке, не увидел. Мешали заросли камыша. Может быть, если взять тряпку и помахать, то кто-нибудь заметит? Он снова спустился вниз, взял наволочку и в течение двадцати минут махал и громко кричал. Затем он спустился вниз, достал карту и долго ее рассматривал в безнадежной попытке определить, где они находятся. Он уже сворачивал карту, когда заметил, что некоторые детали от игры в слова все еще лежали на столе. Буквы. Отдельные буквы. Что бы такое запустить в воздух с буквами? Вроде воздушного змея. Гаскелл поразмыслил над возможностью смастерить воздушного змея и отказался от этой идеи. Наверное, лучше всего подавать сигналы дымом. Он взял на кухне пустую банку, налил в нее горючего, обмакнул туда носовой платок и снова забрался на крышу каюты. Поджег платок и подождал, пока загорится горючее. Получилось немного дыма, а банка так разогрелась, что ее трудно было удержать в руках. Гаскелл пинком столкнул ее в воду. Зашипев, она погасла. -- Крошка -- гений, -- заметила Салли, -- умом с тобой никто не сравнится. -- Ладно, когда придумаешь что-либо путное, дай мне знать. -- Попробуй вплавь. -- Попробуй утонуть, -- огрызнулся Гаскелл. -- Можно сделать плот или что-то вроде. -- И разобрать катер Шеймахера по частям. Только этого нам и не хватало. -- Я видела картину про гаучо или римлян, или еще кого-то. Так вот, когда им надо было переплыть реку, они использовали свиные пузыри. -- Нам свиньи не хватает, -- сказал Гаскелл. -- Можно использовать пакеты для мусора, -- предложила Салли. Гаскелл пошел за пакетом, надул его и затянул веревкой. Потом надавил на него. Пакет лопнул. Гаскелл сел расстроенный. Должен же быть какой-то простой способ привлечь внимание. О том, чтобы плыть по этому болоту, зажав в руке пакет из-под мусора, не могло быть и речи. Он машинально перебирал в руках буквы от игры и снова думал о воздушных змеях. Или шарах. Шарах. -- У тебя с собой нет презервативов? -- внезапно спросил он. -- Господи, самое время для эрекции, -- сказала Салли. -- Забудь о сексе. Думай, как нам отсюда выбраться. -- Я и думаю, -- сказал Гаскелл. -- Мне нужны эти резинки. -- Ты собираешься плыть вниз по реке на связке из презервативов? -- Шаров, -- ответил Гаскелл. -- Мы их надуем, нарисуем буквы и запустим. -- Крошка -- гений, -- похвалила Салли и пошла в туалет за своей сумкой. -- Вот они. А я-то подумала, что ты меня хочешь. -- Дни вина и роз уже позади, -- сказал Гаскелл. -- Напомни мне не забыть с тобой развестись. -- Он разорвал пакет, надул презерватив и завязал. -- На каком основании? -- К примеру, на том, что ты лесбиянка, -- ответил Гаскелл и помахал надутым презервативом. -- И плюс к тому, страдаешь клептоманией и имеешь привычку спаривать чужих мужчин с куклами. И многое, многое другое. Например, что ты нимфоманка. -- Ты не посмеешь. Твоя семья на потерпит скандала. -- Еще как посмею, -- сказал Гаскелл и надул еще один презерватив. -- Пластиковый урод. -- Выгребная яма. У Салли сузились глаза. Ей начинало казаться, что он действительно собирается с ней разводиться, а если Гаскелл разведется с ней в Англии, то какие она получит алименты? Практически ничего. Детей у нее не было, зато было впечатление, что британские суды жадноваты в смысле денег. Как и Гаскелл и его семейка. Богатые и жадные. Она села и посмотрела на него. -- Где твой лак для ногтей? -- спросил Гаскелл. Двенадцать надутых презервативов летали по каюте. -- Чтоб ты сдох, -- ответила Салли и отправилась на палубу. Уставившись в темную воду, она думала о крысах и смерти, о том, что может снова стать нищей и от всего свободной. Крысиная парадигма. Мир -- это клоака Люди -- предметы, которые используют, а потом выбрасывают. Такова философия Гаскелла, и теперь он выбрасывает ее. Стоит только поскользнуться на покрытой горючим палубе -- и конец всем ее проблемам. Всего-то и требуется, чтобы Гаскелл поскользнулся и утонул, и она станет свободной и богатой, и никто никогда ничего не узнает. Несчастный случай. Естественная смерть. Нельзя, однако, забывать, что Гаскелл умеет плавать. Один раз попытаться и проиграть -- и второго раза не будет. Он станет остерегаться. Нужно действовать наверняка и так, чтобы все выглядело естественно. На палубу вышел Гаскелл с презервативами. Он связал их вместе и на каждом лаком для ногтей нарисовал по букве. В результате получилось: ПОМОГИТЕ SOS. Взобравшись на крышу каюты, он выпустил шары. Какое-то время они повисели в воздухе, но затем, подхваченные легким ветром, отлетели в сторону и опустились на воду. Гаскелл выудил их за конец веревки и сделал еще одну попытку. И опять они сели на воду. -- Надо подождать ветра посильнее, -- сказал он и привязал связку к перилам. Презервативы слабо заколебались на ветру. Гаскелл спустился в каюту и лег на койку. -- Что теперь собираешься делать? -- спросила Салли. -- Спать. Разбуди меня, когда поднимется ветер. Он снял очки, накрылся с головой одеялом и заснул. На палубе Салли сидела на ящике и думала о том, как можно утонуть. Если ты в постели. -- Мистер Госдайк, -- сказал инспектор Флинт, -- мы с вами вместе работаем уже много лет, поэтому я могу сказать вам честно -- я не знаю. -- Но вы же обвинили его в убийстве, -- заметил мистер Госдайк. -- Я возьму его под стражу в понедельник. Пока я продолжаю его допрашивать. -- Но безусловно то. что он признался, что закопал куклу в натуральную величину... -- Одетую в платье своей жены, Госдайк. В платье своей жены. Не забывайте. -- По-моему, это неважно. Вы абсолютно уверены, что произошло убийство? -- Три человека бесследно исчезли, оставив после себя две машины, дом, заваленный грязной посудой и мусором после вечеринки... видели бы вы этот дом - ванную комнату и лестницу со следами крови... -- Они могли уехать на чужой машине. -- Могли, но не уехали. Доктор Прингшейм не любил, когда кто-то другой сидел за рулем. Нам об этом рассказали его коллеги по факультету биохимии. У него было укоренившееся предубеждение против британских водителей. И не спрашивайте меня почему. -- Как насчет поездов? Автобусов? Самолетов? -- Проверено, перепроверено и еще раз проверено. Никто похожий на них не покидал город ни на каком виде общественного или личного транспорта. И если вы думаете, что они укатили на велосипедах, то опять ошибаетесь. Велосипед доктора Прингшейма в гараже. Нет, забудьте о том, что они куда-либо уехали. Они умерли, и этот умник Уилт знает, что это так. -- Мне все равно непонятно, на чем основывается ваша уверенность, -- сказал мистер Госдайк. Инспектор Флинт закурил сигарету. -- Давайте посмотрим на те его действия, в которых он признался. Какие можно сделать из них выводы? Он берет куклу в натуральную величину... -- Где? -- Он говорит, жена дала. Неважно, где он ее взял. -- Он утверждает, что впервые увидел эту штуку :.в доме Прингшеймов. -- Возможно. Готов этому поверить. Где бы он ее ни взял, он одел ее так, чтобы она была похожа на миссис Уилт. Он прячет ее в яме около техучилища, которая, как он знает, будет залита бетоном. Он специально показывается сторожу, когда училище уже закрыто. Оставляет велосипед со своими отпечатками пальцев и книгой в корзине. Свой путь к яме он усыпает листками с записями. Он появляется в доме Брейнтри в полночь весь в грязи и говорит, что у машины спустило колесо, хотя ничего такого не было. Разве это не доказывает, что он что-то задумал? -- Он говорит, что просто хотел избавиться от куклы. -- А мне он сказал, что репетировал убийство своей жены. -- Да, но только в воображении. Он хотел избавиться от куклы, -- настаивал мистер Госдайк. -- Зачем тогда одевать ее, надувать и оставлять там, где ее непременно обнаружат, когда начнут заливать бетон? Если он не хотел, чтобы ее нашли, почему он ее не закопал? Почему, наконец, он попросту не сжег ее или не выбросил где-нибудь по дороге? На все эти вопросы нет ответа, если не рассматривать все как обдуманный план, целью которого является отвлечь наше внимание от настоящего преступления. -- Инспектор помолчал. -- Мне все кажется, что на той вечеринке случилось что-то, о чем мы не имеем понятия. Может, Уилт застукал свою жену в постели с мистером Прингшеймом? И убил обоих. Зашла миссис Прингшейм, и он убил и ее. --Как? -- спросил мистер Госдайк. -- Там было мало крови. -- Задушил. И свою жену задушил. Забил мистера Прингшейма до смерти. Затем спрятал где-то трупы. отправился домой и наследил с этой куклой. В воскресенье он избавился от трупов... -- Каким образом? -- Один Господь Бог ведает, но я непременно узнаю. Я уверен, что человек, способный задумать такое, способен и изобрести нечто дьявольское, чтобы избавиться от трупов. Не уХивлюсь, если узнаю, что он в воскресенье незаконно пользовался крематорием. Что бы он ни сделал, он сделал это как следует. Но мистер Госдайк все еще сомневался. -- Не понимаю, как вы можете быть так уверены, -- сказал он. -- Мистер Госдайк. -- устало сказал инспектор, -- вы провели со своим клиентом всего два часа. Я же потратил на него почти неделю, и если я что и ; вынес, так это убеждение, что этот поганец знает, что он делает. С любым человеком, который невиновен, но которого обвиняют в убийстве жены и предъявляют доказательства, случился бы нервный срыв. Но только не с Уилтом. Этот нагло сидит и учит меня, как проводить расследование. Именно это меня больше всего убеждает, что негодяй виновен по всем статьям. Он это сделал, я уверен. Более того, я это докажу. -- Сейчас он несколько обеспокоен, -- сказал мистер Госдайк. -- Есть причины, -- заметил инспектор. -- Я ему сказал, что в понедельник утром заставлю его говорить правду, даже если для этого мне придется его убить. -- Инспектор, -- сказал мистер Госдайк вставая, -- я должен предупредить вас, что я посоветовал своему клиенту больше не говорить ни слова, и если он предстанет перед судом со следами избиения... -- Мистер Госдайк, вы ведь меня хорошо знаете. Я не полный идиот, и если на вашем клиенте будут какие-либо следы, ни я, ни мои ребята не будут иметь к этому никакого отношения. Могу вас в этом заверить. Мистер Госдайк покинул полицейский участок в крайне озабоченном состоянии. Он вынужден был признать, что рассказ Уилта не отличался большой убедительностью. Какого-либо значительного опыта общения с убийцами у мистера Госдайка не было, но он был достаточно умен, чтобы сообразить, что люди, открыто признающиеся, что мечтали об убийстве своей жены, в конце концов сознаются, что они именно так и поступили. Более того, его попытка уговорить Уилта заявить, что он засунул куклу в яму, чтобы подшутить над коллегами по техучилищу, бесславно провалилась. Врать Уилт отказался, а мистер Госдайк не привык к клиентам, которые не хотели говорить ничего, кроме правды. Инспектор Флинт вернулся в комнату для допросов и посмотрел на Уилта Затем взял стул и сел. --Уилт, -- сказал он с приветливостью, которой не испытывал. -- нам с тобой надо немного поговорить. -- Как, опять? -- удивился Уилт. -- Мистер Госдайк посоветовал мне молчать. -- Он всегда так делает, -- мягко сказал инспектор. -- Особенно если уверен, что клиент виновен. Ну что, будешь говорить? -- А почему бы и нет? Мне скрывать нечего, а так время быстрее пройдет. 17 Была пятница, как раз тот день недели, когда маленькая церковь в Уотеруике пустовала. И, как всегда в такой день. викарий, преподобный Джон Фрауд, был пьян. Эти два события всегда сопутствовали друг другу -- отсутствие паствы и нетрезвое состояние викария. Традиция восходила к тем далеким временам, когда спиртное провозилось нелегально и возможность иметь выпивку была единственной причиной. Почему столь отдаленный приход вообще имел викария. И, как многие английские традиции, эта тоже оказалась живучей. Церковные власти следили за тем, чтобы в Уотеруик назначались священники, страдающие идиосинкразией, чей неуместный энтузиазм делал невозможным их работу в более приличных приходах. Чтобы как-то утешиться по поводу отдаленности прихода и отсутствия интереса к вещам духовным, они прибегали к спиртному. Святой отец Джон Фрауд не нарушил традиции. Он выполнял свои обязанности с тем англо-католическим фундаменталистским пылом, который сделал его таким непопулярным в Эшере, но с пьяной снисходительностью усмотрел на проделки своей немногочисленной паствы. Последняя же, когда спрос на бренди упал, довольствовалась случайным грузом спиртного, доставляемого в лодках нелегальными иммигрантами из Индии. Сейчас, когда он покончил с завтраком, состоящим из гоголя-моголя и кофе по-ирландски, и поразмышлял о превратностях судьбы и своих более удачливых коллегах, о чем он прочитал в старой воскресной газете, он стал замечать, что над камышами в проливе Ил трепыхается что-то похожее на белые сосискообразные шары. которые на какое-то мгновение поднимались, а затем снова опускались. Святой отец вздрогнул, закрыл глаза, снова их открыл и подумал о пользе воздержания. Если он не ошибался, а он и сам толком не знал, хотел он ошибиться или нет, утро было испоганено появлением связки презервативов, надутых презервативов, которые болтались там, где никакие презервативы никогда не болтались раньше. Во всяком случае, он надеялся, что это была именно связка Он так привык к тому, что у него в глазах постоянно двоится и троится, что не был уверен, видит ли он действительно связку презервативов, или только один, или, еще лучше, ни одного. Он пошел, в кабинет за биноклем и снова вернулся на террасу, но, пока он ходил, явление исчезло. Святой отец печально покачал головой. У него уже давно были нелады со здоровьем, особенно его беспокоила печень. Не хватает ему только галлюцинаций с утра пораньше. Он вернулся в дом и попытался сосредоточиться на деле одного протодиакона из Онгара, который сделал себе операцию по изменению пола и сбежал с церковным служкой. Есть о чем поговорить во время проповеди, если придумать подходящий текст. Из своего убежища в саду Ева видела, как викарий вернулся в дом, и старалась решить, что же ей делать. Не могла же она в таком виде войти в дом и представиться. Нужна была одежда или хотя бы что-нибудь, чем можно прикрыться. Она огляделась в поисках чего-либо подходящего и в конце концов решила использовать для этой цели плющ, вьющийся по ограде кладбища. Не выпуская дом из виду, она вылезла из-под дерева, галопом пронеслась к забору и через калитку вбежала на кладбище. Там она содрала несколько плетей плюща со ствола дерева и, довольно неуклюже прикрывая ими себя спереди, двинулась осторожно по заросшей тропинке к церкви. Большую часть тропинки нельзя было видеть из дома из-за деревьев, но раз или два ей приходилось низко пригибаться и быстро перебегать от одного надгробного камня к другому на виду у обитателей дома. Когда она наконец достигла ступеней церкви, она совсем запыхалась, а сознание непристойности всего происходящего возросло вдесятеро. Если перспектива появления в доме голой была ей неприятна с точки зрения светских приличий, то мысль оказаться в церкви в чем мать родила казалась ей просто кощунственной. Она стояла у дверей и изо всех сил старалась взять себя в руки и войти. Там обязательно должна быть какая-нибудь одежда вроде стихиря для хористов в ризнице, она могла бы ее взять и уже тогда пойти в дом. Или не могла? Ева не была уверена в ценности стихиря и боялась, что викарий рассердится. Господи, до чего же все скверно! Наконец она открыла дверь и вошла. Внутри было холодно, влажно и пусто. Крепко прижимая к себе плющ, она прошла через церковь к двери ризницы и попыталась ее открыть. Дверь была заперта. Дрожа от холода, Ева старалась что-нибудь придумать. В конце концов она вышла из церкви и долго стояла на солнце, пытаясь согреться. В учительской техучилища балом правил доктор Боард. -- Учитывая все обстоятельства, -- говорил он, -- я считаю, что мы неплохо выглядим во всем этом деле. Директору всегда хотелось, чтобы наше техучилище заметили, а теперь, благодаря нашему приятелю Уилту, эта цель достигнута. Только посмотрите, сколько внимания нам уделила пресса. Не удивлюсь, если приток студентов резко возрастет. -- Члены комиссии не пришли в восторг от наших возможностей, -- заметил мистер Моррис, -- поэтому вряд ли можно утверждать, что визит был успешен. -- Лично я считаю, что они не остались внакладе, -- сказал доктор Боард. -- Не каждый день тебе выпадает шанс одновременно наблюдать эксгумацию и экзекуцию. Одно обычно предшествует другому, а тут им удалось увидеть, как нечто, что по всем статьям было женщиной, за несколько секунд превращается в мужчину. От эдакой мгновенной перемены пола, говоря современным языком, мозги могут пойти враскорячку. -- Кстати, насчет бедняги Мейфилда, -- сказал заведующий географическим отделением. -- Как я понял, он до сих пор еще в дурдоме. -- Навсегда? -- с надеждой спросил доктор Боард. -- У него депрессия. И упадок сил. -- Ничего удивительного. Любой, кто так употребляет... кто так уродует язык, напрашивается на неприятности. К примеру, он употребляет слово "структура" в качестве глагола. -- Он возлагал большие надежды на повышение разряда училища и то, что в этом было отказано... -- И совершенно справедливо, -- заметил доктор Боард. -- Хоть убейте, не могу понять, какой смысл пичкать второсортных студентов пятисортными идеями по столь далеким друг от друга темам, как средневековая поэзия и городские исследования. Уж пусть они лучше смотрят, как полиция выкапывает то, что, по их предположениям, является телом женщины, покрытым коркой из бетона, вытягивает ей шею, сдирает с нее одежду, подвешивает ее и в финале надувает ее так. что она лопается. Здесь уж они наберутся образования, если хотите знать мое мнение. Здесь все вместе -- археология и криминалистика, зоология и физика, анатомия и экономика. Добавьте к этому крайнюю заинтересованность студентов. Если нам нужны ученые степени, присуждайте их за нечто подобное. К тому же очень практично. Я продумываю, не заказать ли мне такую куклу. -- Но вопрос об исчезновении миссис Уилт все равно остается открытым, -- заметил мистер Моррис. -- Ах, милая Ева, -- произнес доктор Боард задумчиво."-- После того как я увидел так много такого, что, как мне казалось, было ею, то, если я буду иметь удовольствие ее встретить, я отнесусь к ней с изысканной вежливостью. Удивительно разнообразная женщина. А какие пропорции! Назову-ка я свою куклу Евой. -- Но полиция считает, что она умерла. -- Такие женщины не умирают, -- провозгласил доктор Боард. -- Она может лопнуть, но память о ней будет жить вечно. Находящийся в этот момент в своем кабинете святой отец Джон Фрауд вполне разделял точку зрения доктора Боарда. Вряд ли ему удастся когда-либо стереть из памяти крупную и, судя по всему, голую женщину, которая появилась из-под ивы в конце его сада, подобно омерзительно большой нимфе, и пробежала через кладбище. Поскольку ее появление непосредственно следовало за привидившимися ему надутыми презервативами, его подозрение, что он слишком перестарался в смысле алкоголя, усилилось. Отказавшись от сочинения проповеди по поводу богоотступника протодиакона из Онгара (он собирался начать ее со слов "По их плодам вы их узнаете"), он поднялся и посмотрел в окно в сторону церкви. Викарий размышлял над тем, не надо ли ему туда пойти и посмотреть, нет ли там толстой голой женщины, но тут в поле его зрения опять попали камыши за полоской воды. Эти дьявольские штуки появились снова. Никаких сомнений больше не было. Он схватил бинокль и уставился в сторону камышей. На этот раз он видел их более четко, в них угадывалось какое-то неявное, но мрачное предзнаменование. Солнце стояло уже высоко, туман над проливом Ил рассеялся, и презервативы светились странным фосфоресцирующим светом. Эта незначительная деталь придавала им некое подобие одухотворенности. Более того, на них было что-то написано. Прочитать написанное было легко, но понять -- трудно. Написано было ПИТМО. Святой отец опустил бинокль и потянулся за бутылкой с виски, раздумывая над тем, что это может означать. После того как он в темпе опрокинул три рюмки, он решил, что в спиритуализме что-то есть, только непонятно, почему почти всегда приходится иметь дело с иностранцами. Иначе как объяснить столько ошибок? Тем временем ветер поменял буквы местами и теперь читалось: ЕТОМОГ Викария передернуло. Что "мог" этот "его"? -- Грехи наши тяжкие, -- вздохнул святой отец, обращаясь к четвертому стаканчику виски, и принялся снова разглядывать небесные знамения. ООМИГ последовало за ТOSМОП, а потом превратилось в SSOOТЕГИМОП, что было еще хуже. Святой отец Джон фрауд отодвинул в сторону бинокль и бутылку виски и опустился на колени, чтобы помолиться об избавлении или хотя бы попросить у Бога помощи в истолковании посланий. Но каждый раз, когда он поднимался с колен, чтобы посмотреть, не уважена ли его просьба, сочетания букв оставались не только бессмысленными, но и просто угрожающими. Что, к примеру, могло значить МОГИПОТ? Или ООТЕПОИ? В конце концов, решив лично разобраться в истинной природе явления, он надел сутану и нетвердой походкой направился к причалу. -- Будь проклят этот день. -- бормотал он, забираясь в лодку и берясь за весла. Святой отец придерживался твердого мнения насчет презервативов. Это было одним из краеугольных камней его англо-католицизма. В каюте крепко спал Гаскелл. Салли была занята приготовлениями. Она разделась и напялила на себя пластиковое бикини. Из сумки достала квадратный кусок шелка, положила его на стол, принесла с кухни кувшин и, перегнувшись через борт, зачерпнула воды. Потом она пошла в туалет и привела в порядок лицо. Наклеила фальшивые ресницы, густо намазала губы и под толстым слоем крема скрыла свою обычную бледность. Когда она вышла из туалета, у нее в руке была купальная шапочка. Одной рукой она оперлась на дверь камбуза и выставила вперед бедро. -- Гаскелл, крошка, -- позвала она. Гаскелл открыл глаза и посмотрел на нее. -- Что, черт побери? -- Нравится? Гаскелл надел очки. Несмотря ни на что, ему нравилось. -- Если рассчитываешь меня обвести вокруг пальца, ничего не выйдет. Салли улыбнулась. -- Не болтай попусту. Ты меня заводишь, крошка ты моя биодеградирующая. -- Она подошла к койке и уселась рядом с ним. -- Что тебе нужно? -- Заставь его встать, крошка. Ты заслужил развлечение. -- Она принялась ласкать его. -- Помнишь старые денечки? Гаскелл помнил и почувствовал, что слабеет. Салли наклонилась и прижала его к койке. -- Салли тебя полечит, -- сказала она и расстегнула пуговицы у него на рубашке. Гаскелл попытался увернуться. -- Если ты думаешь... -- А ты не думай, золотце, -- сказала Салли и расстегнула ему джинсы. -- Пусть только он встанет. -- Боже мой, -- пробормотал Гаскелл. Запах духов, пластик, маска на лице и ее руки будили древние фантазии. Он безвольно лежал на койке, пока Салли раздевала его. Он не сопротивлялся, даже когда она перевернула его лицом вниз и соединила его руки за спиной. -- Связанная крошка, -- сказала она тихо и потянулась за куском шелка. -- Нет, Салли, не надо, -- слабым голосом бормотал он. Салли мрачно улыбнулась и, обмотав его запястья шелковой тряпкой, крепко связала ему руки. Гаскелл жалобно простонал. -- Ты делаешь мне больно. Салли перевернула его. -- Да ты же тащишься от этого, -- сказала она и поцеловала его. Снова сев на койку, она стала его гладить. -- Тверже, крошка, еще тверже. Подними моего возлюбленного до неба. -- О, Салли. -- Вот молодец, крошка, а теперь позаботимся о водонепроницаемости. -- Не надо. Мне так больше нравится. -- Я так хочу. Мне это нужно, чтобы доказать, что ты любил меня, пока смерть не разъединила нас. -- Она наклонилась и надела на него презерватив. Гаскелл не сводил с нее глаз. Что-то было не так. -- А теперь шапочку. -- Она протянула руку и взяла купальную шапочку. -- Шапочку? -- спросил Гаскелл. -- Зачем? Я не хочу ее надевать. -- Да нет же, хочешь, сердце мое. Так ты больше похож на девушку. -- Она надела шапочку ему на голову. -- А теперь дело за Салли. -- Она сняла бикини и опустилась на него. Гаскелл застонал. Она была великолепна. Он уж не помнил, когда она последний раз была так хороша в деле. И все же он был напуган. Было что-то в ее глазах, чего он не замечал раньше. -- Развяжи меня, -- взмолился он, -- руке больно. Но Салли только улыбнулась и продолжила вращательные движения. -- Только когда ты кончишь и уйдешь, крошка Джи. Когда для тебя все будет в прошлом. -- Она опять задвигала бедрами. -- Давай, кончай быстренько. Гаскелл вздрогнул. -- Порядок? -- Порядок, -- кивнул он. -- Теперь навсегда, крошка, -- сказала Салли. -- Теперь все. Ты перешел рубеж от настоящего к прошлому. -- От настоящего к прошлому? -- Ты пришел и ушел, пришел и ушел. Теперь только вот что осталось. -- Она протянула руку и взяла кувшин с грязной водой. Гаскелл повернул голову, чтобы посмотреть на него. -- А это еще зачем? -- Для тебя, крошка. Молоко речной коровки. -- Она слегла подвинулась вперед и уселась ему на грудь. -- Открывай рот. Гаскелл Прингшейм в ужасе уставился на нее, пытаясь вывернуться. -- Ты с ума сошла, совсем взбесилась. -- Лежи спокойно -- и тогда не будет больно. Все скоро кончится, любовь моя. Смерть от естественных причин. В постели. Ты войдешь в историю. -- Ах ты сука, проклятая сука... -- Сам ты пес поганый, -- ответила Салли и начала лить воду ему в рот. Затем поставила кувшин на пол и натянула купальную шапочку ему на лицо. Для разъяренного человека, в желудке которого болталось с полбутылки виски, святой отец Джон Фрауд греб на удивление споро. Чем ближе он подплывал к презервативам, тем больше он распалялся. И дело было не в том, что вид этих штук заставил его понапрасну испугаться за состояние своей печени (теперь, когда он был совсем близко, он видел, что они действительно существовали). Пожалуй, все дело было в том, что он придерживался доктрины о сексуальном невмешательстве. С его точки зрения, если верить Книге Бытия, Бог создал совершенный мир, который с той поры только и делает, что катится в пропасть. А не верить Книге Бытия нельзя, иначе вся Библия теряет смысл. Отталкиваясь от этого фундаменталистского постулата, святой отец Джон Фрауд, хаотически пробираясь через Блейка, Хоукера. Ливиса и других богословов-обскурантов, пришел к убеждению, что все чудеса современной науки от дьявола и что спасение лежит в том, чтобы тщательно избегать всех материальных достижений со времен Ренессанса и кое-чего до того, и что природа куда менее кровожадна, чем современный механизированный человек. Иными словами, он был уверен, что конец света в виде ядерной катастрофы не за горами и что его долг христианина возвещать об этом. Проповеди на эту тему, читавшиеся с устрашающим пылом, и привели к его изгнанию в Уотеруик. Сейчас, выгребая вверх по проливу Ил, он был полон молчаливой ярости, направленной против презервативов, абортов и тех зол. которые несет в себе сексуальная вседозволенность. Все они были причинами и признаками -- причинными признаками -- того морального хаоса, в который превратилась наша жизнь. И еще эти туристы. Святой отец ненавидел туристов. Они поганили маленький рай его прихода своими лодками, транзисторами и через край бьющим весельем. А туристы, которые осквернили вид из окна его кабинета надутыми презервативами и непонятными посланиями, были просто мерзостью. Когда он заметил катер, он был в таком настроении, что шутить с ним было опасно. Быстро подплыв к катеру, он привязал лодку к поручням и, подняв сутану выше колен, перебрался на палубу. В каюте Салли смотрела на купальную шапочку. Она то раздувалась, то снова опадала, то расширялась. то прилипала к лицу Гаскелла. Салли аж передернуло от удовольствия. Теперь она самая-самая свободная женщина в мире. Гаскелл умирал, и она могла делать с миллионом долларов все, что пожелает. И никто не узнает. Он умрет, она снимет шапочку, развяжет его и спихнет тело в воду. Гаскелл Прингшейм умрет естественной смертью: он утонет. Тут дверь каюты открылась и в проеме возник силуэт преподобного отца Джона Фрауда. -- Какого черта... -- пробормотала она и соскочила с Гаскелла. Святой отец стоял в нерешительности. Он намеревался высказаться, и он это сделает, но он явно застал врасплох очень голую женщину с безобразно размалеванным лицом в момент ее совокупления с мужчиной, на первый взгляд, вовсе без лица. -- Я... -- начал он было, но остановился. Мужчина скатился с койки на пол и извивался там самым необычным образом. Святой отец в ужасе смотрел на него. У человека не только не было лица, но и руки были связаны за спиной. -- Дорогой друг, -- начал викарий, возмущенный этой сценой, и взглянул на голую женщину, ожидая объяснений. Она смотрела на него с ненавистью. У нее в руках оказался большой кухонный нож. Святой отец, спотыкаясь, ретировался на палубу. Женщина надвигалась на него, держа нож перед собой двумя руками. Определенно сумасшедшая. Да и мужчина на полу тоже. Он катался по полу и вертел головой из стороны в сторону. Купальная шапочка слетела, но святой отец в этот момент торопливо перебирался через борт в лодку и этого уже не видел. Он успел отвязато лодку прежде, чем ужасная женщина бросилась на него, и начал быстро грести в сторону, забыв, что он собирался сказать. Стоя на палубе, Салли осыпала его ругательствами, а за спиной в дверях каюты появился какой-то темный силуэт. Викарий был благодарен Богу за то, что теперь у мужчины было лицо, правда, не очень приятное, скорее ужасное, но лицо. Он приближался к женщине с какими-то страшными намерениями. В следующий момент эти намерения были осуществлены. Мужчина бросился на нее, нож упал на палубу, женщина пыталась ухватиться за борт, но промахнулась и соскользнула в воду. Больше святой отец ждать не стал. Он размашисто погреб прочь. Ему было безразлично, что за сексуально извращенную оргию он прервал, а размалеванные женщины с ножами, которые обзывали его, кроме всего прочего, мудозвоном и разъебаем, не вызывали в нем симпатии, даже если объект их мерзкой похоти спихивал их в воду. Кроме того, они -- американцы. Святой отец тратить время на американцев не желал. Они воплощали в себе все, что святому отцу не нравилось в современном мире. Испытывая все возрастающее отвращение и неудержимое желание припасть к бутылке с виски, он добрался до причала и привязал лодку. Оставшийся на катере Гаскелл перестал орать. Священник, спасший ему жизнь, проигнорировал как его хриплые мольбы о дальнейшей помощи, так и Салли, стоящую по пояс в воде рядом с катером. Пусть там и остается. Он вошел в каюту, изловчился запереть связанными руками дверь и огляделся в поисках чего-нибудь, чем бы разрезать шарф. Он все еще был очень сильно напуган. -- Правильно, -- сказал инспектор Флинт, -- и что ты потом сделал? -- Поднялся и прочел воскресные газеты. -- Потом? -- Съел тарелку овсянки и выпил чаю. -- Чаю? Ты уверен, что чаю? В прошлый раз ты сказал -- кофе. -- В какой прошлый раз? -- В последний раз, когда ты об этом рассказывал. -- Я пил чай. -- Что потом? -- Я покормил Клема завтраком. -- Чем именно? -- Кашей. -- В прошлый раз ты говорил -- мясом. -- А сейчас говорю -- кашей. -- Реши, наконец, что это было? -- А какая, мать твою, разница? -- Для меня -- разница. -- Кашей. -- Что ты делал после того, как покормил собаку? -- Побрился. -- В прошлый раз ты говорил, что принял душ. -- Сначала принял душ, а потом побрился. Я пытаюсь сберечь время. -- О времени не беспокойся. Его у нас навалом. -- А сколько это? -- Заткнись. Что ты делал потом? -- Бога ради, ну какое это имеет значение? Какой смысл повторять все снова и снова? -- Заткнись. -- Это идея, -- сказал Уилт. -- Я заткнусь. -- Что ты делал после того, как побрился? Уилт смотрел на него и молчал. -- Ты побрился, и что? Уилт хранил молчание. Наконец инспектор Флинт вышел из комнаты и послал за сержантом Ятцем. -- Он замолчал, -- сказал тот устало. -- Ну и что теперь делать? -- Попробовать убедить физически? Флинт покачал головой. -- Госдайк был у него. Если в понедельник в суде у Уилта хоть волосок будет не на месте, он развопится насчет жестокости. Надо что-то другое. Должно же у него быть слабое место. Я не я буду. если не найду его. Как это ему удается? -- Что это? -- Говорить непрерывно и не сказать ничего. Ничего, черт побери, стоящего. У поганца больше мнений по любому вопросу, чем у меня волос на голове. -- Если не давать ему спать еще сорок восемь часов, он наверняка свихнется. -- Вместе со мной, -- сказал Флинт. -- И мы оба предстанем перед судом в смирительных рубашках. В комнате для допросов Уилт положил голову на стол. Через минуту они вернутся и опять начнут задавать вопросы, но лучше поспать хотя бы минуту. Поспать. Только бы они дали ему выспаться. Как там Флинт сказал? "Подпиши признание и спи, сколько твоей душе угодно". Уилт поразмыслил над этим высказыванием и таящимися в нем возможностями. Признание? Оно должно быть достаточно достоверным, чтобы дать им работу, пока он не отоспится, и в то же время достаточно диким, чтобы быть отвергнутым судом. Оттянуть время, пока не вернется Ева и тем самым не докажет его невиновность. Что-то вроде "Шейна", чтобы занять газовщиков из второй группы и дать ему возможность помечтать о том, как он засунет Еву на дно шурфа. Следует придумать нечто посложнее, чтобы задействовать их на все сто. Как он их убил? Забил до смерти в ванной комнате? Там мало крови. Даже Флинт вынужден это признать. Так как? Какая смерть предпочтительнее? Бедняга Пинкертон выбрал тихую смерть, присоединив к выхлопной трубе шланг... Пожалуй, подойдет. Но почему? Должен же быть мотив. Ева путалась с доктором Прингшеймом? С этим ублюдком? Да ни за что на свете. Ева на него бы и не взглянула. А откуда это знать Флинту? И при чем здесь эта сучка Салли? Развлекались втроем? Что же, так можно объяснить, почему он убил всех троих. Опять же наличествует мотив, доступный пониманию Флинта. Кроме того, на той вечеринке вполне могло нечто подобное произойти. Значит, он взял шланг... Какой шланг? Шланг тут ни к чему. Пошли в гараж, чтобы сбежать от остальных? Все-таки придется остановиться на ванной комнате. Ева и Гаскелл занимались любовью в ванне? Уже лучше. Он выбивает дверь в припадке ревности. Совсем хорошо. Потом он их топит. Салли поднимается наверх, и ему приходится убить и ее. Вот и объяснение пятнам крови. Она сопротивлялась. Он не собирался ее убивать, но она упала в ванну. Просто великолепно. Однако куда же он их дел? Тут надо подумать. Тут Флинта на что-нибудь примитивное, вроде реки, не купишь. Это должно быть такое место, которое бы объясняло, почему он засунул куклу в яму. Флинт прочно вбил себе в голову, что кукла была частью отвлекающей тактики. Значит, объясняя, что он сделал с телами, он должен учитывать фактор времени. Уилт встал и попросился в туалет. Как обычно, его сопровождал констебль. -- Зачем это нужно? -- спросил Уилт. -- Я не собираюсь вешаться на цепочке. -- Чтоб ты не попортил себе мясо, -- ответил констебль хриплым голосом. Уилт сел на унитаз. Попортить мясо. Ну и выраженьице. Сразу вспоминаются мясники из первой группы. Мясники? В этот момент на него снизошло вдохновение. Уилт встал и спустил воду. Мясники из первой группы займут полицию надолго. Он вернулся в бледно-зеленую комнату с жужжащей лампой. Флинт ждал его. -- Будешь говорить? -- спросил он. Уилт отрицательно покачал головой. Чтоб его признание звучало убедительно, надо заставить их вытаскивать его из него клещами. Он будет колебаться, начинать что-то говорить, замолкать, снова начинать, умолять Флинта перестать его мучить, ныть и начинать все сначала. По крайней мере, это не даст ему заснуть. -- Вы собираетесь начать все сначала? -- спросил он. Инспектор Флинт угрожающе улыбнулся. -- Все сначала. -- Ладно, -- сказал Уилт, -- делайте что хотите. Только не спрашивайте, чем именно я кормил собаку. Меня мутит от этих разговоров о собачьей еде. Инспектор Флинт заглотил приманку. -- Почему же? -- Действует мне на нервы, -- ответил Уолт, содрогнувшись. Инспектор Флинт перегнулся через стол. -- Собачья еда действует тебе на нервы? -- сказал он. Уилт колебался с жалким видом. -- Не надо об этом, -- попросил он. -- Пожалуйста, не надо. -- Так что это было, каша или мясо? -- спросил почуявший кровь инспектор. Уилт схватился руками за голову. -- Я ничего не скажу. Не скажу. Зачем вы все время спрашиваете о еде? Оставьте меня в покое. -- Голос его поднялся до истерических нот, а вместе с ним и надежды инспектора Флинта. Он понял, что нашел то самое слабое место. Теперь он все узнает. 18 -- Бог ты мой, -- сказал сержант Ятц, -- но мы ведь вчера ели свиной паштет за обедом. Кошмар какой! Инспектор Флинт прополоскал рот черным кофе и сплюнул в раковину. Его уже два раза вырвало, и он чувствовал, что третьего раза не миновать. -- Я знал, что будет что-то из ряда вон, -- сказал он с содроганием, -- я знал, и все. У человека, способного на такие шутки с куклой, наверняка есть за душой какая-нибудь особая мерзость. -- Так может, их уже полностью съели? -- спросил сержант. Флинт взглянул на него так, как будто хотел убить. -- Ты что думаешь, он зря прокладывал ложный след? -- спросил он. -- Хотел выждать, пока их окончательно не поглотят. Его выражение "поглотят", не мое. Ты в курсе, сколько паштет может храниться? Ятц покачал головой. -- Дней пять. Ну, шесть. Его сделали во вторник, значит, у нас есть один день, чтобы собрать то, что осталось. Я требую, чтобы собрали весь паштет в Восточной Англии. Я требую, чтобы каждый блядский кусок колбасы, бифштекс или пирог с почками, вышедший из ворот фабрики мясной кулинарии, был найден и доставлен сюда И каждая банка с собачьей едой. -- Собачьей едой? -- Ты меня слышал, -- ответил инспектор Флинт и, пошатываясь, направился в ванную комнату. -- Заодно собери и еду для кошек. С Уилтом никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Он вполне способен какой-нибудь мелочью снова завлечь нас на ложный путь. -- Но если они пошли в мясной пирог, то при чем здесь собачья еда? -- А куда он подевал всякие остатки? -- с яростью спросил инспектор Флинт. -- Ты что думаешь, он хотел, чтобы люди приходили и жаловались, что в купленном утром пироге им попался зуб или ноготь? Только не Уилт. Эта свинья все предусмотрел. Утопил в собственной ванне. Положил в пластиковые пакеты и закрыл в гараже, потом поехал домой и сунул куклу в эту чертову дыру. В воскресенье он вернулся, взял трупы и целый день провел на мясной фабрике один-одинешенек... Если пожелаешь узнать, что он там целый день делал, почитай его заявление. Мой желудок этого не выдерживает. Инспектор рванулся в туалет. С понедельника он питался почти исключительно свиным паштетом. Со статистической точки зрения шансы на то, что он откушал миссис Уилт, были чрезвычайно высоки. Когда в восемь утра фабрика мясной кулинарии открылась, инспектор Флинт уже стоял у дверей. Он ворвался в кабинет управляющего и потребовал, чтобы ему дали возможность с ним поговорить. -- Он еще не приходил, -- сказала секретарша. -- Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? -- Мне нужен список всех магазинов и заведений, которые вы снабжаете свиным паштетом, бифштексами, пирогами с почками, колбасой и собачьими консервами. -- Я никак не могу дать вам эти данные, -- сказала секретарша. -- Они строго для служебного пользования. -- А почему, собственно? Что там такого секретного? -- Вообще-то, я не знаю. Просто я не могу взять это на себя, в смысле -- дать вам такую внутреннюю информацию... -- Она замолчала. Инспектор Флинт смотрел на нее с перекошенным лицом. -- Что ж, мисс, -- сказал он наконец, -- поговорим о внутренней информации. Может, вам интересно будет узнать, что состав вашего свиного паштета крайне любопытен, и информация об этом жизненно важна. -- Жизненно важна? Не понимаю. Наш паштет включает абсолютно доброкачественные ингредиенты. -- Доброкачественные? -- завопил инспектор. -- Вы называете три человеческих тела доброкачественными? Вы называете сваренные, обескровленные, покрошенные и приготовленные останки трех убитых людей доброкачественными? -- Мы используем только... -- секретаршу повело в сторону, и она свалилась со стула в глубоком обмороке. -- Ради всего святого, -- закричал инспектор, -- кто бы мог подумать, что глупая гусыня, которая работает на бойне, окажется такой чувствительной. Выясните, кто здесь главный, где он живет, и скажите ему, чтобы мчался сюда на всех парах. Он уселся в кресло, а сержант Ятц начал рыться в бумагах на столе. -- Просыпайся-поднимайся, -- сказал инспектор, подталкивая секретаршу ногой. -- Уж если кто и вправе полежать в рабочее время, так это я. Три дня и три ночи на ногах и к тому же соучастник в убийстве. -- Соучастник? -- переспросил сержант. -- Не понимаю, каким образом? -- Не понимаешь? А как ты назовешь того, кто помогает частично избавиться от жертвы? Сокрытие улик? -- Я как-то об этом не подумал, -- сказал Ятц. -- А я подумал, -- сказал инспектор. -- Я ни о чем другом и думать не могу. Лежа в своей камере, Уилт умиротворенно смотрел в потолок. Оказалось так просто, что он даже удивился. От вас только требуется сказать людям то, что они хотят услышать, и они поверят самому невероятному. А три бессонных дня и ночи притупили бдительность инспектора Флинта. К тому же Уилт так правдоподобно колебался, а его окончательное признание было великолепной смесью бахвальства и прозаических деталей. Он хладнокровно и точно описал детали убийства, как избавлялся от трупов. Он рассказывал, как мастеровой, гордящийся проделанной работой. Каждый раз, будучи в затруднении, он впадал в маниакальную надменность, смесь бахвальства и трусости, повторяя: "Вы ничего не докажете. От них и следа не осталось". Тут пригодился и антисептик, придав всему рассказу зловещий оттенок реальности: улики спускались по тысячам труб, а вслед сыпался антисептик, как соль из солонки. Еве понравится, когда он ей об этом расскажет, чего нельзя было сказать об инспекторе. Он даже был не в состоянии оценить по достоинству сарказм Уилта, когда тот сказал, что, пока инспектор искал Прингшеймов, они были у него прямо под носом. Особенно он был расстроен замечанием о реакции желудка и советом в будущем есть только здоровую пищу. Да, несмотря на усталость, Уилт получил удовольствие, наблюдая, как ликование и удовлетворение в налитых кровью глазах инспектора уступает место сначала удивлению, а затем неприкрытому отвращению. А когда в финале Уилт стал хвастаться, что им никогда не привлечь его к суду за неимением улик, реакция Флинта превзошла все ожидания. -- Еще как привлечем, -- хрипло закричал он. -- Если остался хотя бы один кусок паштета из этой партии, мы его разыщем, и парни из лаборатории... -- Обнаружат там только свинину, -- успел сказать Уилт, прежде чем его уволокли в камеру. По крайней мере это была чистая правда, и, если Флинт не поверил, пусть пеняет на себя. Он жаждал признания, и он его получил благодаря мясникам из первой группы, которые на его занятиях часами рассказывали ему о делах на мясной фабрике, а однажды днем даже повели его туда на экскурсию и все показали. Славные ребята. А ведь когда-то он их терпеть не мог. Подумать только, как можно ошибаться в людях. В какой-то момент Уилт подумал, а не ошибается ли он и насчет Евы: и, может быть, ее действительно нет уже в живых -- но тут же крепко заснул. Со своей позиции на кладбище Ева видела, как святой отец Джон Фрауд вышел из дома, спустился к пристани и начал грести в сторону камышей. Теперь, когда викария дома не было, она была готова рискнуть и предстать перед его женой. Она прокралась через кладбищенскую калитку и огляделась. Дом имел неухоженный вид, а гора бутылок из-под виски и джина в углу наводила на мысль, что, вполне вероятно, викарий холост. Все еще прижимая к себе плющ, она подошла к двери, по-видимому, ведущей в кухню, и постучала. Никто не отозвался. Ева подошла к окну и заглянула. Большая кухня была неприбрана и являла все признаки холостяцкого бытия. Вернувшись к двери, Ева снова постучала. Пока она размышляла, что же делать дальше, послышался шум приближающегося автомобиля. Поколебавшись секунду, Ева толкнула дверь. Та оказалась незапертой. Она едва успела войти и прикрыть за собой дверь, как во двор въехал фургон молочника. Ева стояла, прислушиваясь, пока он не поставил несколько бутылок и не уехал. Тогда она повернулась и по коридору прошла в гостиную. Только бы найти телефон, позвонить Генри, чтобы он приехал и забрал ее. Она могла бы подождать его в церкви. Но гостиная было пуста. Ева заглянула в другие комнаты и обнаружила, что в них почти нет мебели, а та, что стояла, была зачехлена. Кругом царила грязь и беспорядок. Определенно, викарий -- холостяк. Наконец она набрела на кабинет. На столе стоял телефон. Ева подошла, сняла трубку и набрала Ипфорд 66066. Ответа не было. Наверное, Генри в техучилище. Она набрала номер техучилища и попросила Уилта. -- Уилта? -- переспросила девушка на коммутаторе. -- Мистера Уилта? -- Да, -- подтвердила Ева негромко. -- Боюсь, что его нет, -- ответила девушка. -- Как нет? Он должен быть там. -- И все же его нет. -- Но он должен быть. Мне совершенно необходимо с ним связаться. -- Простите, но я не могу вам помочь, -- сказала девушка. -- Но... -- начала Ева и посмотрела в окно. Викарий уже вернулся и шел через сад к дому. -- Господи, -- пробормотала она и поспешно положила трубку. В панике она повернулась и выбежала из комнаты. И только вбежав в кухню, она вспомнила, что забыла свой плющ в кабинете. В коридоре послышались шаги. Ева торопливо огляделась, решила на кладбище не возвращаться и поднялась по каменным ступеням на второй этаж. Там она остановилась и прислушалась. Сердце бешено колотилось. Она било совершенно голая, одна. в чужом доме, со священником, а Генри нет в техучилище, хотя он должен быть там. И голос у девушки с коммутатора был какой-то странный, как будто в ее желании поговорить с Генри было что-то плохое. Ева просто не знала, что делать. Вошедший в кухню святой отец Джон Фрауд прекрасно знал, что делать: стереть из памяти видение ада, в который его заманили эти подлые штуки с непонятными посланиями, летающие над водой. Он вынул из буфета непочатую бутылку виски и понес ее в кабинет. То, чему ему пришлось быть свидетелем, было так гротескно, так явно дурно, так ужасно и так напоминало сам ад, что святой отец никак не мог решить, было ли все это реальностью или ужасным сном. Человек без лица со связанными за спиной руками, размалеванная женщина с ножом, ругань... Святой отец откупорил бутылку и уже совсем собрался было налить стаканчик, как взгляд его упал на плющ, забытый Евой на стуле. Он поспешно поставил бутылку и уставился на листья. Еще одна загадка. Как попали плети плюща на стул в его кабинете? Когда он уходил, их точно не было. Викарий осторожно взял их и перенес на стол. Потом сел и стал разглядывать с растущим чувством беспокойства. Что-то непонятное происходило в его мире. И эта странная фигура, мелькающая меж надгробных плит. Он совсем о ней забыл. Святой отец Джон Фрауд поднялся, вышел на террасу и направился по дорожке к церкви. -- В воскресенье? -- завопил управляющий фабрикой. -- В воскресенье? Но мы не работаем по воскресеньям. Там никого нет. Фабрика закрыта. -- Не в это воскресенье, а в прошлое там кое-кто был, мистер Кидни15. -- заметил инспектор. -- Кидли, если не возражаете, -- поправил управляющий. -- Кидли. через "л". Инспектор кивнул. -- Хорошо, мистер Кидли, так вот, я говорю, что этот парень, Уилт. был там в прошлое воскресенье, и он... -- Как он туда попал? -- Перелез через стену по лестнице со стороны стоянки для машин. -- Среди бела дня? Его бы заметили. -- В два часа утра, мистер Кидни. -- Кидли, инспектор, Кидли. -- Послушайте, мистер Кидли, что же вы хотите -- работаете в таком заведении с такой фамилией. Мистер Кидли взглянул на него с возмущением. -- А вы что, хотите сказать, что какой-то чертов маньяк забрался сюда в прошлое воскресенье с тремя человеческими трупами и целый день на нашем оборудовании перерабатывал их в пищу, пригодную к употреблению в соответствии с законом о качестве продуктов? Да как такое может в голову... Голову? А что он сделал с головами? Ну-ка, скажите мне. -- А что вы делаете с головами, мистер Кидли? -- спросил инспектор. -- Ну, это зависит. Часть из них вместе с внутренностями перерабатывается в пищу для животных". -- Правильно. Так же поступил и Уилт. И вы храните эту продукцию в холодильнике No2? Верно? Мистер Кидли кивнул с несчастным выражением лица. -- Верно. -- Он помолчал и с открытым ртом уставился на инспектора. -- Но ведь есть огромная разница между свиной головой и головой... -- Конечно-конечно, -- перебил инспектор поспешно, -- вы полагаете, что кто-нибудь должен был заметить разницу. -- Вне всякого сомнения. -- Как утверждает мистер Уилт, у вас имеется высокоэффективный смеситель... -- Нет, -- в отчаянии завопил мистер Кидли, -- нет, не верю. Это невозможно. Это... -- Вы хотите сказать, что в принципе невозможно... -- Я не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что он не мог так поступить. Это чудовищно. Это ужасно. -- Конечно, это ужасно, -- сказал инспектор, -- но факт остается фактом -- он воспользовался вашей машиной. -- Мы содержим наше оборудование в идеальной чистоте. -- Уилт говорит то же самое. Особенно это подчеркивал. Сказал, что все потом тщательно вычистил. -- Судя по всему, так он и сделал, -- сказал мистер Кидли. -- В понедельник все было в порядке. Вы сами слышали, как мастер об этом говорил. -- Я также слышал, как эта свинья Уилт говорил, что он тщательно записывал, где что брал, чтобы затем вернуть точно на место. Он обо всем подумал. -- А как насчет нашей репутации в смысле гигиены? Об этом он подумал? Двадцать пять лет мы славились высоким качеством своей продукции, и надо же такому случиться! Мы возглавляли... -- мистер Кидли осекся и сел. -- Сейчас мне нужно знать, кого вы снабжаете, -- сказал инспектор. -- Мы собираемся отозвать каждый фунт паштета и колбасы... -- Отозвать? Не выйдет, -- взвизгнул мистер Кидли. -- Их уже нет. -- Что значит нет? Что вы имеете в виду? -- То, что сказал. Нет. Их или съели или выбросили. -- Выбросили? Только не говорите мне, что ничего не осталось. Их сделали всего пять дней назад. Мистер Кидли поднялся. -- Инспектор, наша фирма существует много лет, мы используем традиционные методы, и наш свиной паштет -- это настоящий свиной паштет, а не какой-нибудь эрзац с консервантами, который... Пришла очередь инспектора бессильно опуститься на стул. -- Если я правильно понял, ваши ебаные паштеты не подлежат хранению? Мистер Кидли кивнул. -- Они для немедленного употребления, -- сказал он с гордостью. -- Сегодня есть, завтра уж след простыл. Наш девиз. Наверное, видели рекламу? Инспектор Флинт не видел. -- Свежий паштет с ароматом прошлого, традиционный паштет с домашней начинкой. -- Насчет домашней начинки -- в самую точку, -- заметил инспектор Флинт. Мистер Госдайк скептически оглядел Уилта и покачал головой. -- Надо было меня слушаться, -- сказал он. -- Я же велел вам молчать. -- Я вынужден был что-то сказать, -- ответил Уилт. -- Они не давали мне спать и снова и снова задавали те же глупые вопросы. Вы и представить не можете, как это на меня действовало. Я чуть не свихнулся. -- По правде сказать, мистер Уилт, в свете сделанного вами признания трудно поверить, что у вас была такая возможность. Только совершенно безумный человек по доброй воле способен сделать такое заявление. -- Но ведь это же все вранье, -- сказал Уилт. -- чистая выдумка. -- С массой самых тошнотворных подробностей? Должен заметить, в это трудно поверить. Очень трудно. Например, насчет бедер и ляжек... Просто выворачивает наизнанку. -- Так то ж из Библии, -- сказал Уилт, -- и кроме того, мне пришлось добавить кое-какие живописные детали, иначе бы они не поверили. К примеру, я сказал, что я отпилил их... -- Мистер Уилт, ради всего святого... -- Я только могу сказать, что вы никогда не преподавали в классе у мясников. Все это я узнал от них, и уж если вы преподаете в таком классе, вас в жизни мало что удивит. Брови мистера Госдайка поползли вверх. -- Мало? Полагаю, что могу развеять это ваше убеждение, -- сказал он торжественно. -- Ввиду того что вы сделали признание вопреки моему настойчивому совету, а также потому, что я верю каждому слову в нем, я в дальнейшем не собираюсь выступать от вашего имени. -- Он собрал бумаги и встал. -- Вам придется найти адвоката. -- Постойте, мистер Госдайк, неужели вы верите всей этой чепухе насчет паштета из Евы? -- спросил Уилт. -- Верю? Да человек, способный придумать такую гадость, не остановится ни перед чем. Да, я верю. Кстати, и полиция тоже. В данный момент они рыщут по магазинам, ресторанам, супермаркетам и помойкам по всему округу в поисках свиного паштета. -- Даже если они его найдут, им это не поможет. -- Возможно, вам интересно будет узнать, что они конфисковали пять тысяч банок собачьих консервов, столько же кошачьих и четверть тонны других продуктов этой фабрики? И во всем этом они обязательно найдут следы миссис Уилт, не говоря уж о докторе и миссис Прингшейм. -- Ну, мне только остается пожелать им удачи, -- сказал Уилт. -- Присоединяюсь к этому пожеланию, -- сказал мистер Госдайк с неприязнью и покинул комнату. Уилт вздохнул. Только бы появилась Ева. Куда она. черт побери, подевалась? Находящийся в полицейской лаборатории инспектор Флинт начал проявлять признаки нетерпения. -- Побыстрее нельзя? -- спросил он. Начальник отделения судебной медицины отрицательно покачал головой. -- Все равно что искать иголку в стоге сена, -- заметил он, многозначительно оглядев еще одну только что доставленную партию колбасы. -- Пока никаких следов. Тут могут потребоваться недели. -- У меня нет столько времени, -- сказал инспектор, -- у него суд в понедельник. -- Только для взятия под стражу. Кроме того, у вас же его признание. Но здесь у инспектора были свои сомнения. Он изучил признание и успел заметить несколько несообразностей, которые усталость, отвращение и всепоглощающее желание поскорее закончить чтение этого мерзкого документа, пока его не вырвало, помешали ему заметить раньше. Если рассмотреть получше, то Уилтовы каракули вместо подписи выглядели подозрительно по-детски. К тому же рядом он приписал четыре буквы -- QNED, что, как догадывался прозорливый Флинт, означало Quod Non Erad Demonstrandum16. Более того. на его полицейский вкус там было слишком много про свиней, к тому же волосатых. Следовало также иметь в виду, что Уилт специально заказал на обед две порции свиного паштета производства именно этой фабрики. Можно было предположить здесь тягу к людоедству, что вполне вписывалось в общую картину, но все же это был явный перебор. На ум невольно приходило слово "провокация", а после истории с куклой Флинт был особо чувствителен к дурной славе. Он еще раз прочел признание, но к какому-нибудь определенному выводу не пришел. Одно было ясно. Уилт прекрасно осведомлен о том, как работает фабрика по производству мясной кулинарии. Свидетельство тому -- куча сообщенных им деталей. С другой стороны, сомнения мистера Кидли насчет смесителя имели под собой веские основания. Флинт с опаской осмотрел жуткое сооружение и не смог поверить, что даже Уилт, этот маньяк-убийца, был способен... Флинт выбросил эту мысль из головы и решил еще немного поговорить с Уилтом. Он вернулся в комнату для допросов в омерзительном настроении и послал за Уилтом. -- Ну, как дела? -- спросил Уилт. -- Повезло вам с франкфуртерами? Конечно, вы еще можете попытаться найти что-нибудь в пудинге... -- Уилт, -- спросил инспектор, -- почему ты подписал свое признание детским почерком? Уилт сел. -- Наконец-то вы это заметили, не так ли? Должен сказать, вы очень наблюдательны. -- Я задал тебе вопрос. -- Правильно. -- сказал Уилт. -- Давайте будем считать, что это вполне соответствовало обстоятельствам. -- Обстоятельствам? -- Я же кололся, кажется, так у вас говорят, чтобы иметь возможность поспать, поэтому вполне естественно... -- Ты что, хочешь сказать, что все выдумал? -- А что же еще, черт побери? Не думаете же вы, что я способен навязать Прингшеймов и Еву в виде свиного паштета ничего не подозревающей публике? Я хочу сказать, должен же быть предел вашей доверчивости? Инспектор Флинт смотрел на него широко открытыми глазами. -- Бог мой, Уилт, если я выясню, что ты это все придумал... -- А что еще вы можете сделать? -- перебил Уилт. -- Вы уже обвинили меня в убийстве. Чего вы еще хотите? Вы приволокли меня сюда, унижали, орали на меня, сутками не давали мне спать и засыпали меня вопросами насчет собачьих консервов, объявили во всеуслышание, что я помогаю вам в расследовании убийства нескольких человек, заставив тем самым каждого гражданина этой страны поверить, что я зверски убил свою жену и этого проклятого биохимика... -- Заткнись, -- заорал Флинт, -- плевать мне на то, что ты думаешь. Меня волнует, что ты сделал и что ты сказал, что ты сделал. Ты вывернулся наизнанку, чтобы направить меня по ложному пути... -- Ничего такого я не делал, -- сказал Уилт. -- До вчерашнего дня я говорил вам только чистую правду, но вы не верили. Вчера я предложил вам, в абсурдной форме свиного паштета, ложь, которую вы так хотели услышать. Если вам нужна белиберда и, чтобы получить ее, вы используете такие незаконные методы, как лишение сна, не надо меня обвинять в том, что я выдал вам эту белиберду. Нечего приходить сюда и орать Если вы дурак, то это ваша проблема. Лучше бы разыскали мою жену. -- Кто-нибудь, держите меня, а то я убью этого мерзавца, -- завопил Флинт, выбегая из комнаты. Он прошел в кабинет и послал за сержантом Ятцем. -- Прекратите эту возню с паштетом. Все это куча навоза. -- Навоза? -- неуверенно переспросил сержант. -- Дерьма, -- сказал Флинт. -- Он снова взялся за свое. -- Вы хотите сказать... -- Я хочу сказать, что этот засранец снова нас надул. -- Но как он узнал про фабрику и все такое? Флинт взглянул на него с жалостью. -- Хочешь знать, почему он ходячая энциклопедия, пойди и спроси сам. Сержант Ятц вышел и вернулся через пять минут. -- Первая группа мясников, -- произнес он загадочно. -- Что? -- Класс мясников, где он преподает. Они водили его туда на экскурсию. -- Господи, -- вздохнул инспектор, -- а есть кто-нибудь, кого этот говнюк не учил? -- Он говорит, от них можно многому научиться. -- Ятц, сделай мне одолжение. Пойди туда снова, и пусть он тебе перечислит классы, где он преподавал. Будем хоть знать, что нас ждет. -- Ну, он упоминал о штукатурах, газовщиках... -- Я хочу знать обо всех, Ятц, обо всех. Не хочу опять купиться на историю, что он спустил миссис Уилт в канализацию, потому что он преподавал в классе у говночистов. -- Взяв вечернюю газету, он стал просматривать заголовки. ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКИВАЕТ ПРОПАВШУЮ ЖЕНУ В ПАШТЕТЕ. -- Бог ты мой, -- простонал он, -- рекламу мы себе сделали что надо. Такое же мнение высказал директор техучилища на собрании заведующих отделений. -- Мы превратились во всеобщее посмешище, -- сказал он. -- Во-первых, все теперь считают, что мы взяли за правило нанимать на работу преподавателей. которые закладывают своих нелюбимых жен в фундамент нового корпуса. Во-вторых, нам придется распроститься с надеждой получить звание политеха, поскольку нам уже отказали в повышении ранга училища на том основании, что наши возможности недостаточны для обеспечения высшего образования. Профессор Баксендейл весьма определенно высказался по этому поводу, особенно после услышанного им замечания одного из наших коллег относительно некрофилии... -- Я просто сказал... -- начал доктор Боард. -- Мы все слышали, что вы сказали, доктор Боард. Может быть, вам интересно будет узнать. что доктор Кокс, когда он в ясном сознании, все еще отказывается от холодного мяса. Доктор Мейфилд уже подал прошение об отставке. А теперь еще это. Он показал газету, через вторую полосу которой шел крупный заголовок: ЛЕКЦИИ О СЕКСЕ ДЛЯ ПОТРЯСЕННЫХ СТУДЕНТОВ. -- Полагаю, все обратили внимание на фотографию, -- сказал директор с горечью, демонстрируя большую фотографию Джуди, болтающуюся на крюке в крайне неудачном ракурсе. -- В статье написано... ладно, что об этом говорить. Сами прочтете. Я только хотел бы получить ответы на следующие вопросы. Кто распорядился закупить тридцать экземпляров "Последнего исхода из Бруклина"17 для групп наладчиков и слесарей? Мистер Моррис попытался вспомнить, кто подписал заявку. -- Должно быть, Уоткинз, -- предположил Моррис. -- Он у них преподавал в прошлом семестре. Он у нас работал неполный день. -- Слава Богу, что неполный, -- сказал директор. -- Второе, кто из преподавателей завел привычку агитировать медсестер, чтобы они постоянно носили... противозачаточные колпачки? -- Мистер Седуик к ним неравнодушен, -- ответил доктор Моррис. -- К кому, сестрам или колпачкам? -- спросил директор. -- Может, к тому и другому? -- вкрадчиво вставил доктор Боард. -- Он большой противник противозачаточных таблеток, -- добавил доктор Моррис. -- Пожалуйста, попросите мистера Седуика зайти ко мне в кабинет в десять утра в понедельник. Я объясню ему, на каких условиях он был принят на работу. И наконец, кто из преподавателей использует нашу видеотехнику для показа порнофильмов старшим секретарям? Мистер Моррис энергично затряс головой. -- Это не мои, -- сказал он. -- Здесь говорится, что такие фильмы демонстрировались на уроках, отведенных для обсуждения текущих событий, -- сказал директор. -- Уэнтворт действительно показывал им "Влюбленную женщину", -- признался заведующий кафедрой английского языка. -- Ладно, оставим. Вот еще что я хотел сказать. Мы не будем проводить вечерние занятия по первой медицинской помощи с особым упором на раны в брюшной полости, для чего мы собирались приобрести надувную куклу. Отныне мы по одежке будем протягивать ножки. -- На основании вздувшихся цен? -- спросил доктор Боард. -- На том основании, что комитет по образованию уже много лет ждет не дождется возможности урезать наш бюджет, -- сказал директор. -- Теперь у них есть такая возможность. Тот факт, что мы оказываем обществу услугу, по словам мистера Морриса, "отвлекая с улиц большое число умственно неполноценных и потенциально опасных психопатов", остался незамеченным. -- По-видимому, он имел в виду учеников дневного отделения, -- попытался поправить положение доктор Боард. -- Ничего подобного, -- сказал директор. -- Если я ошибаюсь, пусть Моррис меня поправит, но он имел в виду работников отделения гуманитарных наук. Собрание на этом закончилось. Позднее мистер Моррис уселся писать заявление об увольнении по собственному желанию. 19 Из окна пустой спальни на втором этаже дома викария Ева Уилт наблюдала, как святой отец Джон Фрауд задумчиво шел по дорожке в направлении церкви. Как только она потеряла его из виду, она спустилась вниз, в кабинет. Нужно снова позвонить Генри. Раз его нет в техучилище, значит, он дома. Она подошла к столу и уже готова была снять трубку, как увидела плющ. О Господи, она совсем позабыла про плющ и оставила его там, где викарий непременно должен был его увидеть. Как все неприятно. Она набрала 34 Парквью и подождала. Никто не ответил. Тогда она набрала номер техучилища. Одновременно она не сводила глаз с кладбищенской калитки, чтобы не прозевать возвращение викария: -- Фенлендское художественно-техническое училище, -- услышала она голос телефонистки. -- Это опять я, -- сказала Ева -- Мне нужен мистер Уилт. -- Очень жаль, но мистера Уилта нет. -- Где же он? Я звонила домой и... -- Он в полицейском участке. -- Как вы сказали? -- переспросила Ева. -- Он в полицейском участке, помогает полиции в расследовании... -- В расследовании? В каком расследовании? -- спросила Ева пронзительным голосом. -- Разве вы не знаете? -- спросила девушка. -- Во всех газетах писали об этом. Он убил свою жену и... Ева отняла телефонную трубку от уха и в ужасе уставилась на нее. Девушка еще что-то говорила, но Ева уже не слушала. Генри убил свою жену. Но ведь его жена -- она. Это же бред какой-то. Ее не могли убить. На какой-то момент Ева почувствовала, что теряет рассудок. Затем снова приблизила трубку к уху. -- Вы меня слушаете? -- спросила девушка. -- Но я -- его жена, -- закричала Ева. Последовала длинная пауза, и она услышала, как на другом конце провода девушка говорила кому-то, что звонит какая-то сум