и  есть  биохимик. И  еще он  любит  игрушки.  Железная дорога,
плюшевый медведь  и  все такое. Она говорит,  что  это случай заторможенного
развития. Она и не такое может сказать. Жутко преданная жена.
     -- А что потом случилось?
     --  Да ничего, кроме того,  что  она заперла дверь,  легла на  постель,
раздвинула ноги и предложила  мне  ее  трахнуть, да еще угрожала заняться со
мной французской любовью, -- сказал Уилт.
     Питер Брейнтри посмотрел на него весьма скептически.
     --  Это, по-твоему, ничего?  -- выдавил он  наконец. -- Я имею в  виду,
ты-то что сделал?
     -- Увильнул, -- ответил Уилт.
     -- Это что-то  новенькое, -- сказал Брейнтри. -- Значит, ты  отправился
наверх с миссис Прингшейм и  увиливал, пока она лежала на кровати, раздвинув
ноги.  И теперь  ты хочешь  знать,  почему  Ева не  пришла домой. Может, она
сейчас в конторе у адвоката заявление о разводе составляет.
     -- Да говорю же я тебе, не  трахал я эту сучку. -- сказал Уилт. -- Я ей
посоветовал торговать своими прелестями в другом месте.
     --  И это ты называешь "увиливал"? Торговать своими прелестями?  Где ты
подцепил такое выражение?
     --  В классе мясников,  -- сказал  Уилт, вставая и наливая себе  вторую
чашку кофе.
     Когда он вернулся к столу, он уже знал, что расскажет Питеру.
     -- Я не помню, что произошло  потом, -- сказал  Уилт,  так как Брейнтри
настаивал  на продолжении. -- Я отключился.  По-видимому, водка  так на меня
подействовала.
     -- Ты хочешь  сказать, что отключился  в запертой  комнате в компании с
голой женщиной? -- спросил Брейнтри. Судя по его интонации, он не поверил ни
одному слову из рассказа Уилта.
     -- Вот именно, -- подтвердил Уилт.
     -- А когда ты пришел в себя?
     -- По дороге домой, -- сказал Уилт.  -- Не представляю, что случилось в
промежутке.
     -- Ну, полагаю,  мы услышим об этом от Евы. --  сказал  Брейнтри. -- Уж
она-то должна знать.
     Он  встал  и  ушел, а Уилт  стал обдумывать  свой следующий шаг. Прежде
всего нужно заставить  Еву держать язык  за зубами. Он подошел  к телефону в
коридоре и  набрал свой домашний номер. Никто не ответил. Уилт отправился на
очередной  урок со слесарями и наладчиками.  Несколько  раз в течение дня он
пытался дозвониться до Евы, но безуспешно.
     "Она не иначе как провела весь день у Мэвис Моттрам, поливая ее слезами
и рассказывая всем  и вся, какая я свинья,  -- подумал  он. --  Наверное,  к
моему приходу она уже будет дома".
     Но Евы дома  не было. Зато на кухне на столе лежала записка  и сверток.
Уилт развернул записку.
     -- Я уезжаю с  Гаскеллом и Салли, чтобы обо  всем как следует подумать.
То, что ты  сделал вчера  вечером, ужасно. Я тебе этого никогда не прощу. Не
забудь  купить  собаке  еды.  Ева. Р.S.  Салли  просила  передать,  чтобы  в
следующий  раз,  когда  тебе захочется любви по-французски, ты  обратился  к
Джуди.
     Уилт  посмотрел на сверток.  Он знал,  что  там,  не открывая его.  Эта
мерзкая кукла. Внезапно его охватила  ярость. Он  схватил сверток и  швырнул
его через  всю кухню  в  раковину. Две  тарелки  и блюдце  слетели с сушки и
разбились вдребезги.
     -- Чтоб она застрелилась, эта сучка, -- с чувством сказал Уилт, включив
в  это определение  Еву,  Джуди  и  Салли  Прингшейм, то есть всех,  на кого
распространялся  в  эту минуту его  гнев.  Потом он сел  за стол  и  перечел
записку. -- Я уезжаю,  чтобы обо всем как следует подумать.  -- Черта с два.
Подумать? Как будто эта  тупая  корова способна думать.  Она будет страдать,
пускать  слюни по поводу его  недостатков,  доходя  до экстаза от  жалости к
самой себе. Уилту  казалось, что  он  слышит ее  трескотню об этом треклятом
управляющем  банком,  о  том, что  ей надо было  выйти за  него замуж, а  не
связывать свою  жизнь с человеком, не способным добиться  даже повышения  по
службе и который к тому же трахает надувных кукол в чужих ванных комнатах. А
эта грязная  потаскушка Салли  Прингшейм будет ее подзуживать. Уилт взглянул
на  постскриптум. "Салли  сказала, что в следующий раз, когда тебе захочется
любви по-французски..." Господи!  Можно подумать, что  он тогда этого хотел.
Но  вот вам, пожалуйста,  процесс  сотворения миф.  Совсем как  тогда, когда
болтали, что он влюблен в Бетти  Крабтри, хотя все, что он  сделал,  так это
подбросил  ее  домой после  вечерних занятий. Вся семейная жизнь  Уилта была
чередованием подобных  мифов,  являющихся  мощным  оружием  в арсенале  Езы,
которое можно было в любой  момент достать и потрясти им в воздухе. А теперь
в ее  руках такое сильнодействующее средство устрашения,  как кукла. Салли и
любовь  по-французски.  Баланс взаимных обвинений, на котором  держались" их
взаимоотношения,   резко    нарушился.   От    Уилта   потребуется   большая
изобретательность, чтобы восстановить его.
     "Не  забудь купить  собаке еды". По крайней мере, ему оставили  машину.
Она стояла на стоянке. Уилт съездил в супермаркет, купил три банки  собачьей
еды.  обед типа "вари-прямо-в-пакете"  и бутылку джина.  Хотелось  напиться.
Затем  он отправился домой и  сидел там, пока Клем  ел  свою  еду,  а  пакет
варился. Он  налил хорошую порцию джина, добавил туда лимона и пошел бродить
по  дому. Все это время он помнил  о свертке на столе, ждущем,  когда он его
развернет. И ведь он обязательно развернет. Из простого любопытства.  Он это
знал, и они  это тоже знали. Когда в  воскресенье вечером Ева придет  домой,
она первым делом спросит о  кукле и  о том, получил ли он удовольствие. Уилт
налил  себе  еще  джина и  стал придумывать,  как  можно использовать куклу.
Наверняка существовал какой-нибудь способ с ее помощью поквитаться с Евой.
     После второго стакана джина у него начал созревать план, в котором были
задействованы кукла, яма на  стройплощадке и  проверка силы его собственного
характера. Одно дело  -- лелеять мечты об убийстве своей жены, и совсем иное
-- осуществить их.  Тут дистанция огромного размера. Когда близилась к концу
третья порция джина, Уилт был полон решимости привести свой план в действие.
По крайней мере, это докажет, что он способен совершить убийство.
     Уилт поднялся и развернул куклу. Внутренним слухом он слышал голос Евы,
рассказывающий  ему, что  произойдет,  когда о его  безобразном  поведении у
Прингшеймов узнает Мэвис Моттрам.
     -- Над  тобой  будут  смеяться все в округе, --  говорила она. -- Так и
будешь посмешищем.
     Так ли? Уилт пьяно усмехнулся и пошел на второй этаж. Уж на этот-то раз
Ева ошиблась. Может,  он и  будет  жить  посмешищем, но Еве уже  не придется
позлорадствовать. Ее просто-напросто не будет.
     Наверху в спальне он задвинул  занавески,  положил  куклу  на кровать и
стал  искать  клапан,  который  он так  безуспешно  пытался  найти накануне.
Наконец он нашел  его и пошел  за ножным  насосом  в гараж.  Кукла лежала на
кровати и  улыбалась  ему. Уилт посмотрел на нее, прищурившись. Он  вынужден
был  признать,  что  в   полумраке   спальной  она   выглядела  омерзительно
натурально. Он  порылся  в  Евиных ящиках  в поисках бюстгальтера и  блузки.
Потом решил, что  бюстгальтер ей не нужен и достал старую юбку и колготки. В
картонной  коробке в шкафу он нашел один из Евиных париков. Одно время у нее
была париковая мания.  И,  наконец, пару туфель.  Когда он все закончил,  на
кровати лежал Евин двойник с застывшей улыбкой на лице.
     -- Ах ты, моя девочка, --  сказал Уилт и пошел на кухню посмотреть, как
там    дела    у    "вари-прямо-в-пакете".   Оно    уже    превратилось    в
"гори-прямо-в-пакете". Уилт выключил горелку, пошел в туалет под лестницей и
посидел  там,   обдумывая   следующий   шаг.   Он  использует  куклу,  чтобы
прорепетировать  убийство. И.  когда придет настоящий  день,  вся  процедура
будет для него настолько привычной, что  он начнет  действовать как автомат.
Убийство  по  условному рефлексу. Убийство по привычке.  К тому же ему нужно
знать,  сколько  на  это  уйдет  времени.  Так  что  очень  кстати, что  Ева
отправилась  на выходные  с Прингшеймами.  Это может  положить начало  серии
Евиных внезапных исчезновений.  Он будет провоцировать ее делать это снова и
снова. А затем последует визит к доктору.
     --  Доктор, у меня бессонница.  Моя жена  все время куда-то  уезжает  и
оставляет меня, а я не могу привыкнуть спать один. --  Рецепт на снотворное.
Затем вечером:
     --  Я сегодня приготовлю  овалтайн, дорогая.  Ты выглядишь  усталой.  Я
принесу тебе лекарство в  постель. -- Признательность, за которой  последует
храп. Затем  вниз, к машине...  должно быть не очень поздно...  где-нибудь в
половине  одиннадцатого...  потом к техучилищу...  и  вниз,  в  яму.  Может,
засунуть ее в полиэтиленовый пакет... нет, никаких пакетов.
     -- Как  я  понимаю, вы приобрели недавно большой  полиэтиленовый пакет,
сэр.  Не  могли бы вы его  нам показать? -- Нет, лучше просто  сбросить ее в
яму,  которую  они  утром зальют  бетоном.  И, наконец,  недоумевающий Уилт.
Сначала он пойдет к Прингшеймам.
     -- А где Ева? Вы должны знать. -- Мы не знаем. -- Не лгите мне. Она все
время  у вас торчит.  -- Мы говорим правду. Мы  ее  не видели. -- И тогда он
отправится в полицию.
     Мотива нет, улик нет,  раскрытию  не подлежит. И  это  докажет, что  он
человек, способный на поступок. А может, он на это не способен? Что, если он
признается  под нажимом?  Даже в этом случае  смысл  есть:  так или иначе он
узнает, какой же  он  есть  на самом  деле, хоть  единожды  в жизни совершит
поступок. А  пятнадцать  лет в тюрьме, по сути, равнозначны пятнадцати, нет,
двадцати годам, проведенным в техучилище с презирающими его бандитами. Более
того.  на  суде  он  может  упомянуть  эту  книгу  в  качестве   смягчающего
обстоятельства.
     -- Ваша светлость, господа присяжные заседатели!  Я прошу вас поставить
себя на место обвиняемого. Двенадцать лет он был вынужден читать эту мерзкую
книгу умирающим от чжуки  и агрессивно настроенным  молодым людям. Он должен
был переносить бесконечные  повторы и испытывать тошноту и смертельную скуку
от  отвратительно романтического  взгляда мистера  Голдинга  на человеческую
природу. Да, я знаю, вы все считаете, что мистер Голдинг  вовсе не романтик.
что  его  мнение о человеческой природе,  выраженное  им  в описании  группы
молодых   людей,  высаженных   на   необитаемый   остров,  является   полной
противоположностью  романтизму,  и  что сентиментальность,  в которой я  его
обвиняю и которой мой подзащитный обязан появлением в этом суде, можно найти
не в "Повелителе мух", а скорее в его предшественнике, "Коралловом острове".
Но, Ваша светлость, господа присяжные заседатели, существует такая вещь, как
извращенный  романтизм,  романтизм разочарования,  пессимизма  и  нигилизма.
Давайте  на мгновение  предположим, что  мой подзащитный потратил двенадцать
лет  на  чтение группе  учеников  не книги мистера Голдинга,  а "Кораллового
острова". Можно  ли предположить,  что в  этом  случае он был бы доведен  до
убийства своей жены?  Нет.  Тысячу  раз  нет. Он бы почерпнул вдохновение из
книги мистера Валлантайна, научился бы  самодисциплине, оптимизму  и  вере в
то, что человек способен при  помощи собственной изобретательности выбраться
из безнадежной ситуации...
     Здесь,  пожалуй,  не  стоит  заходить  так  далеко.  В  конечном  счете
обвиняемый  Уилт  проявил  достаточно  изобретательности, чтобы выбраться из
безнадежной ситуации. И  все-таки  мысль была  неплохая.  Уилт закончил свои
дела в туалете и оглянулся в поисках туалетной бумаги. Таковой не оказалось.
Проклятый  рулон кончился.  Он пошарил  в кармане, обнаружил Евину записку и
употребил  ее  по назначению.  Затем он  спустил ее в  канализацию,  пофукал
антисептиком  ей вслед, чтобы выразить свое отношение к ней и  ее автору,  и
направился на кухню за следующей порцией джина.
     Остаток  вечера  он  провел перед телевизором с куском  хлеба с сыром и
банкой консервированных персиков. Наконец пришло  время приступить к  первой
репетиционной  поездке.  Он вышел из дому через парадную дверь и  огляделся.
Было уже почти темно, р никого не видно. Оставив дверь открытой, он поднялся
на  второй этаж,  взял куклу  и положил  ее  на  заднее  сиденье машины. Ему
пришлось потрудиться, прежде  чем он сумел закрыть дверь. Уилт сел в машину,
выехал  на Парквью  и поехал на окружную дорогу. К стоянке для  машин позади
техучилища он  подъехал кровно в половине одиннадцатого. Он выключил мотор и
посидел, изучая  окрестности.  Вокруг ни  огонька,  ни души. Да  и откуда им
взяться? Техучилище закрывалось в девять.

        6

     Салли лежала голая  на палубе катера, ее тугие груди были устремлены в
небо, ноги раздвинуты.  Рядом на животе  лежала Ева  и  смотрела  вперед  по
течению.
     --  Господи,  это  просто  рай,  --  вздохнула  Салли. -- У  меня такие
глубокие чувства к деревне.
     --  У  тебя  такие  глубокие  чувства,  и  точка.  --  сказал  Гаскелл,
неуверенно  направляя катер  к  шлюзам.  На  нем  были  капитанское  кепи  и
светозащитные очки.
     -- Еще одно клише, -- заметила Салли.
     --  Мы подходим  к шлюзам,  --  забеспокоилась  Ева.  --  Там  какие-то
мужчины.
     -- Мужчины?  Дорогая, забудь  о мужчинах. Здесь только ты и я и  крошка
Джи, а Джи не мужчина, не так ли? Джи, крошка?
     -- Со мной это бывает, -- сказал Гаскелл.
     -- Но редко, ужасно редко, -- заметила Салли. -- К  тому же,  какое это
имеет значение? Вот мы сейчас  идиллически плывем  вниз по  реке  в чудесное
летнее время.
     -- А не надо  ли нам было прибрать в доме перед отъездом?  --  спросила
Ева.
     -- Весь смак вечеринок в том, чтобы не убирать после, а убраться прочь.
Вернемся, все сделаем.
     Ева встала и пошла вниз. Они были уже совсем рядом со шлюзами, и она не
могла допустить, чтобы на нее, голую,  пялились  два  старика, сидящие около
шлюза на скамейке.
     --  Черт  возьми,  Салли,  ты  не  можешь что-нибудь сделать  со  своей
подружкой? У меня от нее соски чешутся, -- сказал Гаскелл.
     -- О, Джи, крошка, не может того быть.  Если так, ты  можешь поступить,
как Чеширский кот.
     -- Чеширский кот?
     --  С   улыбкой  испариться,  утробой  вперед,   радость  моя.  В   ней
положительно есть нечто гигантски утробное.
     -- В ней положительно есть нечто гигантски надоедливое.
     --    Любовь   моя,    подожди   немного.    Ты   должен   подчеркивать
эмансипированность, закрывать глаза на недостатки и быть третьим лишним.
     -- Не быть третьей лишней. Кодовое слово -- третья,  -- сказал Гаскелл.
задевая бортом катера шлюз.
     -- Но это же главное.
     -- Что главное? -- спросил Гаскелл.
     -- Быть  третьей лишней.  Я имею в  виду, так у нас должно быть с Евой.
Она делает  всю домашнюю работу, крошка Гаскелл  может изображать капитана и
пускать слюни  при виде сисек,  а душка Салли может  пошарить  в  лабиринтах
своего ума.
     -- Ума?  -- переспросил Гаскелл.  --  Какой  ум  у  умственно отсталых?
Кстати, о кретинах, что там поделывает мистер-в-промежности?
     -- У него есть Джуди, так что есть с кем путаться. Сейчас он, наверное,
ее трахает, а завтра сядет смотреть с  ней телек. Может, он ее даже отправит
к  Мэвис  Моттрам  на  контраблядское  занятие  по составлению букетов.  Они
подходят друг  другу.  Ты же  не будешь отрицать,  что вчера она его  крепко
зацепила.
     -- Что было, то было, -- сказал Гаскелл и закрыл ворота шлюза.
     Катер проплывал мимо двух стариков, сидящих на скамейке. Оба вытаращили
глаза при виде Салли. Она  сняла солнцезащитные  очки  и  тоже уставилась на
них.
     -- Не  повредите свою предстательную  железу, старичье, --  сказала она
грубо. -- Что, задницы никогда не видели?
     -- Вы ко мне обращаетесь? -- спросил один из стариков.
     -- Не сама же я с собой разговариваю, -- сказала Салли.
     -- Тогда я отвечу, -- сказал старик. -- Почему же, видел. Однажды.
     -- Вот насчет однажды это точно, -- сказала Салли. -- И где же?
     -- У старой коровы, у которой только что был выкидыш, -- ответил старик
и сплюнул на аккуратную клумбу с геранью.
     Ева сидела в каюте и недоумевала,  о чем это они там разговаривают. Она
прислушивалась к плеску волн за  бортом, стуку машины  и думала о Генри. То.
что  он сделал, было  так непохоже на  него. Совсем непохоже. И на глазах  у
всех этих людей. Он, наверное, был сильно пьян. Все это так унизительно. Что
же, пусть  помучается.  Салли говорит, что мужчин  надо заставлять мучиться,
это является частью процесса эмансипации. Им нужно показать, что ты в них не
нуждаешься, а  насилие --  это  единственное,  что доступно мужской психике.
Потому она  так  сурова  с  Гаскеллом.  Мужчины  подобны животным. Им  нужно
показать, кто хозяин.
     Ева прошла на камбуз и вычистила раковину из нержавеющей стали. Пока ее
нет,  Генри поймет, как она была необходима. Ведь теперь он будет сам делать
всю домашнюю работу, и еще готовить, а когда она вернется,  она ему покажет,
где раки зимуют,  по поводу этой куклы.  Вообще, все это противоестественно.
Может,  Генри  нужно сходить к психиатру?  Салли сказала, что  он  и  к  ней
приставал  с гнусным  предложением. Все  это доказывает,  что  никому нельзя
доверять. Никогда бы не подумала такого  о Генри. В голову бы не пришло, что
он может  до  такого  додуматься. А  Салли такая душечка  и так  все  хорошо
понимает. Она знает, что чувствует женщина, и даже не рассердилась на Генри.
     --  Он просто-напросто сфинктер-бэби, -- сказала она. -- Это характерно
для общества, где доминируют такие шовинистические свиньи, как мужчины. Я ни
разу  не встречала шовинистическую свинью-мужчину,  который, говоря: "Имел я
тебя в зад", -- действительно не подразумевал бы этого.
     -- Генри постоянно произносит это выражение, -- призналась Ева. -- То и
дело "имел я то" или "имел я это".
     --  Ну  вот  видишь, Ева,  лапочка.  Что я  тебе  говорила?  Это  такая
семантическая деградация, анальным способом.
     -- Все это чертовски мерзко, -- сказала Ева, и была права.
     Она продолжала  чистить  и  драить,  пока катер не вышел из шлюза  и не
поплыл вниз по  течению. Тогда она поднялась  на палубу и уселась, глядя  на
плоские пустынные берега на закате. Начало путешествия оказалось романтичным
и  волнительным,  так отличалось от  всего,  к  чему она привыкла.  Это была
жизнь,   о  которой  она   всегда  мечтала,  богатая,  веселая,   приносящая
удовлетворение. Ева Уилт вздохнула. Несмотря ни на что, она была довольна.

     На стоянке машин позади техучилища Уилт испытывал недовольство всем,  и
прежде  всего  Евиным  двойником. Когда  он,  пошатываясь,  обошел  машину и
попытался извлечь из  нее  Джуди,  то  обнаружил,  что  даже надувные  куклы
демонстрируют силу воли,  когда их  вытаскивают из  маленьких  машин. Руки и
ноги  Джуди  цеплялись  буквально  за  все.  Если в  ночь,  когда  он  решит
избавиться  от Евы,  она будет вести себя подобным  же образом, ему придется
здорово потрудиться.  Надо, пожалуй,  как  следует  упаковать  ее.  Наконец,
ухватив куклу за  ноги, Уилт  вытянул  ее и  положил на  землю. Затем  полез
искать парик и нашел его под сиденьем, одернул на Джуди юбку, чтобы прикрыть
срам,  и  водрузил парик ей на голову. Затем  внимательно  осмотрел стоянку,
парусиновые палатки строителей и главное здание. Вокруг никого не было, путь
свободен.  Уилт подхватил  куклу  под  мышку  и  направился  к  строительной
площадке. На полпути  он сообразил,  что делает все неправильно. Напичканную
лекарствами спящую Еву  под мышкой не унесешь. Тут  больше подойдет пожарный
лифт. Уилт остановился, перекинул  куклу через плечо  и пошел дальше, слегка
покачиваясь, отчасти  от  джина  а  отчасти для  того, чтобы придать большую
правдоподобность  всему мероприятию. С Евой на плече ему  уж точно  придется
нелегко.  Он  дошел  до забора  и перекинул через него  куклу.  Парик  снова
свалился. Уилт поискал его в грязи и нашел. Потом пошел к калитке. Она  была
заперта. Так и должно было быть. Надо все хорошенько запомнить. Детали очень
важны.  Он попытался перелезть через  калитку,  но  не смог.  Нужна какая-то
приступочка. Велосипед? У главных ворот  была велосипедная стоянка.  Засунув
парик в  карман,  Уилт обошел палатки,  минул столовую и уже шел  по полянке
перед  лабораторным корпусом, когда из темноты возникла фигура, в лицо Уилта
ударил луч фонаря. Это был сторож.
     -- Эй, что это вы тут делаете? -- спросил сторож. Уилт остановился.
     -- Я... я вернулся, чтобы забрать кое-какие записи из учительской.
     -- А, это вы, мистер Уилт, -- сказал сторож. -- Вам пора уже знать, что
в это время вы туда не попадете. Мы же все закрываем в половине десятого.
     -- Простите, совсем забыл, -- пробормотал Уилт.
     Сторож вздохнул.
     --  Ну, только для  вас, в  порядке исключения, -- сказал он  и  открыл
дверь главного  учебного корпуса. -- Вам  придется подниматься пешком. В это
время лифты не работают. Я вас здесь внизу подожду.
     Уилт  медленно  взобрался на  пятый этаж в  учительскую и направился  к
своему ящику. Он взял  пачку бумаг  и экземпляр "Открытого дома", который он
собирался  вот  уже  несколько  месяцев взять домой,  да  все никак  не  мог
собраться.  Он  хотел  положить бумаги в карман,  но  обнаружил  там  парик.
Кстати,  стоит захватить  и эластичную ленту, чтобы укрепить парик на голове
Джуди. Он  нашел  ленту в ящике с  канцелярскими  принадлежностями,  засунул
бумаги в карман и спустился вниз.
     -- Большое спасибо, -- сказал он сторожу. -- Извините, что побеспокоил.
-- Пошатываясь, он зашел за угол, где была расположена велосипедная стоянка.
     -- Пьяный в стельку, -- заметил сторож и вернулся к себе в комнату.
     Уилт проследил, как он зажигает трубку, и посмотрел  на велосипеды. Все
проклятущие  велосипеды были заперты.  Ему  придется  нести  какой-нибудь на
руках. Он положил "Открытый дом" в корзину, схватил велосипед и потащил  его
к  забору.  Перелез через него и  начал  искать в темноте куклу. Наконец  он
нашел  ее, потратил  минут пять,  укрепляя парик у нее  на голове эластичной
лентой, которую он завязал под подбородком. Парик все время соскакивал.
     -- Ну,  по  крайней мере, с  Евой  у меня этой  проблемы не  будет,  --
пробормотал  он,  когда  парик был  наконец,  закреплен. Убедившись,  что он
больше не соскакивает, Уилт осторожно  двинулся вперед,  обходя кучи гравия,
машины, мешки и крепежные детали. Неожиданно ему пришла в голову  мысль, что
он сам рискует  свалиться в одну  из ям. Он положил  куклу  на землю  и стал
искать в своих  карманах фонарь.  Найдя его, он посветил  себе под  ноги.  В
нескольких метрах от себя  он разглядел большой  квадрат, прикрытый фанерой.
Уилт подошел к нему  и приподнял фанеру. Под ней была дыра, очень миленькая,
объемистая  дыра.  Как  раз подходящего размера.  В  самый раз.  Он посветил
фонарем  вниз.  Наверное, не  меньше  десяти метров  глубиной. Он  отодвинул
фанеру в сторону и пошел за куклой. Парик слетел снова.
     -- Твою мать, --  выругался  Уилт  и полез в  карман за другой  лентой.
Минут через  пять  парик  был прочно  закреплен на голове у  Джуди с помощью
четырех  эластичных  лент,  завязанных  у нее  под  подбородком.  Теперь  не
соскочит.  Оставалось  подтащить  двойник  к  яме и убедиться,  что  он туда
влезет. Здесь  Уилт  заколебался.  У  него  появились сомнения в  надежности
своего  проекта.  Возникало  что-то слишком  много неожиданностей.  С другой
стороны, он испытывал  какую-то  приподнятость от того, что находился  ночью
совершенно один на строительной площадке.  Может, ему лучше вернуться домой?
Нет,  он  должен  довести дело  до конца.  Он опустит  куклу в  дыру,  чтобы
убедиться, что  она  туда влезет. Затем  он выпустит из  нее воздух и поедет
домой,  а  потом  снова  прорепетирует,  пока  не  доведет  все  до  полного
автоматизма.  Кукла  пусть лежит  в  багажнике  машины. Ева туда никогда  не
заглядывает. Потом он  будет надувать  куклу уже на автомобильной стоянке. И
Еве  тогда никогда не  догадаться,  в  чем дело. Ни  за  что  в  жизни. Уилт
улыбнулся  пр.. мысли,  как  все  просто. Затем  он  поднял Джуди и принялся
толкать ее в  яму ногами вперед. Она  легко сползала вниз.  Великолепно.  Но
вдруг Уилт поскользнулся. Падая, он выпустил куклу из рук и вцепился в  лист
фанеры. Встав на ноги, Уилт выругался. Брюки были в грязи, руки тряслись.
     -- Чуть сам не свалился ко всем чертям, --  пробормотал он, ища глазами
Джуди.  Но Джуди нигде не было видно. Уилт взял  фонарь  и посветил  в  яму.
Кукла  застряла в яме, но парик  был на месте.  В отчаянии Уилт уставился на
нее, соображая, что же теперь делать. Кукла застряла  на глубине шести, нет,
четырех метров.  В  любом  случае  слишком  глубоко,  чтобы  он  мог до  нее
дотянуться. С  другой стороны,  слишком высоко, чтобы рабочие утром могли ее
не заметить.  Уилт выключил фонарь и  закрыл дыру  фанерой. Чтобы самому  не
свалиться в яму.
     Что же делать?  Веревка с  крюком на  конце? У него нет ни веревки,  ни
крюка.  Веревку он еще, может, и  найдет,  но вот  с  крюком похуже. Достать
веревку, привязать ее  к  чему-нибудь, спуститься вниз и вытащить  куклу? Не
пойдет. Не так  просто спуститься  по веревке, имея обе руки  свободными, но
подняться наверх с куклой в руках совершенно невозможно. В этом случае он уж
наверняка окажется на дне ямы сам. Единственное, чего он точно не хотел, так
это  оказаться обнаруженным в понедельник утром на дне десятиметровой  ямы в
объятиях пластиковой  куклы со всеми женскими прелестями, одетой к тому же в
тряпки его жены. Это  будет полной катастрофой. Уилт представил себе сцену в
кабинете директора училища  и свои попытки объяснить, как  он оказался...  К
тому же они  могли  и  не найти его и  не  услышать его крики. Эти проклятые
грузовики  с  цементом  поднимают такой  грохот, что не стоит рисковать быть
погребенным под... дерьмо.  Вот и рассуждай  о  высшей  справедливости. Нет,
выход  один: заставить эту блядскую  куклу спуститься на  дно, а там  молить
дьявола, чтобы никто  не заметил ее до того,  как  зальют  бетон. Что же, он
хотя бы выяснил, что это не самый разумный  способ избавиться от Евы. Уж это
точно. Даже в самой мрачной ситуации можно найти свои светлые стороны.
     Уилт  отошел  от  ямы и стал  искать,  чем  затолкать куклу  на дно. Он
попробовал  бросить  горсть гравия, но кукла только  качнулась и осталась на
месте.  Требовалось  нечто более  тяжелое.  Он пошел  к  куче  песка, набрал
немного  в мешок и высыпал в яму. Песок придал парику миссис  Уилт еще более
отвратительный вид, но не принес желаемых результатов. А что если бросить на
куклу кирпич?  Может,  она  лопнет? Уилт поискал  кирпич, но довольствовался
лишь комком глины. Пожалуй, сгодится. Он бросил глину в яму. Раздался глухой
удар, затем посыпался гравий, потом еще  удар.  Уилт посветил фонарем. Джуди
достигла  дна и уселась  там в гротескной  позе:  ноги подогнуты,  одна рука
патетически вытянута  в  сторону Уилта. Уилт схватил еще кусок глины и кинул
его. вниз. На этот раз парик сполз набок, а голова склонилась к плечу.  Уилт
сдался. Больше он  ничего не мог сделать. Он закрыл яму фанерой и  побрел  к
забору.
     Здесь  его опять ждали неприятности. Велосипед  был  по  другую сторону
забора. Уилт нашел доску, приставил ее к забору и перелез через него. Теперь
нужно отнести  велосипед на место. А пошел он  на фуй, этот велосипед. Пусть
остается, где есть. Ему все обрыдло. Он оказался неспособным избавиться даже
от пластиковой  куклы. Смешно думать, что он может спланировать, осуществить
и довести до  конца настоящее убийство более  или менее успешно.  Он, должно
быть, рехнулся,  если такая идея вообще пришла ему  в голову. Это все чертов
джин виноват.
     -- Давай, давай, вини во всем джин, -- бормотал Уилт  про себя, ковыляя
к машине. -- Ты сам начал об этом  думать еще несколько месяцев назад. -- Он
залез  в машину и долго сидел там в  темноте,  недоумевая, что. черт подери,
побудило в нем  фантазии насчет  убийства  Евы. Это  же сумасшествие, чистое
сумасшествие.  Каким безумием было думать,  что он  сможет воспитать  в себе
хладнокровного  убийцу. Откуда  взялась  эта идея?  И почему? Ладно,  Ева --
тупая корова, которая  портит ему  жизнь  постоянными попреками и увлечением
восточным мистицизмом с патологическим энтузиазмом, способным  свести с  ума
даже самого здравомыслящего мужа,  но с  чего это он зациклился на убийстве?
Почему он стремится доказать, что  он мужчина, только путем  насилия? Откуда
это у  него? Здесь, на стоянке  машин,  Генри Уилт, внезапно отрезвев, вдруг
ясно осознал, какое потрясающее действие оказали на него десять лет работы в
техучилище.  Десять долгих  лет  штукатуры из 3-й группы  и  мясники из  1-й
находились под воздействием культуры, олицетворяемой  Уилтом и  "Повелителем
мух",  и  столько  же лет Уилт  находился  лицом к лицу  с  вандализмом, был
постоянно  подвержен  опасности насилия,  на  которое всегда  были  готовы и
штукатуры  и  мясники.  Вот  где собака зарыта. Здесь, а  в нереалистичности
литературы, которой он вынужден  был обучать. В течение десяти лет он служил
потоком,  по  которому  путешествовали  такие   воображаемые  существа,  как
Ностромо,  Джек и Пигги, Шейн, существа, которые действовали, и чьи действия
приносили результаты. И все это время он видел  себя как бы отраженным  в их
глазах, беспомощным пассивным человеком, целиком зависящим от обстоятельств.
Уилт покачал  головой. И вот  это  все плюс несчастья последних двух дней, и
вылились в полупреступление -- символическое убийство Евы Уилт.
     Он завел машину и выехал со стоянки. Сейчас он  поедет к Брейнтри.  Они
еще не спят  и  будут рады ему. Кроме  того, ему необходимо выговориться. За
его спиной, на строительной площадке летали и падали в грязь, гонимые ночным
ветром, его записки о насилии и распаде семьи.

        7

     -- Природа так похотлива, -- заметила Салли, освещая фонарем водоросли
через иллюминатор. -- Посмотрите  на камыш. Он определенно прототип фаллоса,
не так ли, Джи?
     --  Камыш?  --  переспросил Гаскелл,  беспомощно разглядывая карту.  --
Камыш меня не вдохновляет.
     -- Схемы, похоже, тоже.
     -- Карты, детка, морские карты.
     -- Ну и где мы?
     -- А черт  его  знает.  Мы или  в Лягушачьем  плесе или в  проливе Фен.
Точнее сказать не могу.
     -- Предпочитаю последнее. Обожаю проливы. Ева, солнце мое, не выпить ли
нам еще кофе? Я хочу не спать всю ночь и дождаться восхода над камышами.
     -- Без меня, -- сказал Гаскелл. -- Я сыт  по горло прошлой ночью.  Этот
сумасшедший парень с  куклой в  ванне, да  еще Шей порезался. Для одного дня
более чем достаточно. Кто как. а я в койку.
     -- На палубу, -- сказала Салли, -- будешь спать на палубе, Джи. Ева и я
-- в каюте. Втроем там тесно.
     -- Втроем? Да с этими сиськами вас никак не меньше пяти. Ладно,  я сплю
на  палубе.  Нам  придется пораньше  встать, чтобы  сняться с этой проклятой
мели.
     -- Капитан Прингшейм посадил нас на мель, не так ли, крошка?
     -- Это все карты виноваты. На них не указаны точные глубины.
     -- Знай  ты, где мы находимся,  так,  возможно,  обнаружил  бы,  что  и
глубина указана. Какой толк знать, что глубина три фута...
     -- Морских саженей, дорогая, морских саженей.
     -- Три морские сажени в Лягушачьем плесе, в  то время как на самом деле
мы в проливе Фен.
     -- Ну, где бы мы ни были, самое время начать молиться, чтобы был прилив
и снял нас с мели, -- сказал Гаскелл.
     -- Господи, Гаскелл, ты у нас ловкач, -- сказала Салли.
     --  Отчего  ты  не   мог   держаться  посредине  реки?   Нет  же,  тебе
потребовалось на  всех парах  рвануть по этому ручейку  и  вляпаться прямо в
грязь. И все почему? Из-за этих чертовых уток.
     -- Болотные птицы, детка. Не просто утки.
     --  Ну  пусть  болотные птицы.  Ты  захотел  их  сфотографировать,  и в
результате  мы попали туда,  куда никто в здравом  уме на катере не полезет.
Кто, ты думаешь, здесь может появиться? Джонатан по прозвищу Чайка?

     Ева на камбузе  варила кофе. На ней было ярко-красное эластичное бикини
Салли, которое ей было маловато.  В некоторых местах  она из  него выпирала,
тогда как в  других  оно  так  натягивалось, что  подчеркивало  больше,  чем
скрывало.  Но  это все  же  лучше, чем ходить голой, хотя Салли сказала, что
ходить голой -- значит  быть эмансипированной, и пусть она вспомнит индейцев
с Амазонки. Ей надо  было бы взять свои вещи, но Салли торопила ее. А теперь
у  нее  только  лимонная  пижама и  бикини.  Честно  говоря,  Салли  здорово
раскомандовалась.
     -- Эластик двойного назначения, крошка, -- сказала Салли. -- К тому  же
у Джи пунктик насчет пластика, правда, Джи?
     -- С точки зрения биодеградации да.
     --  Биодеградации? -- переспросила Ева в надежде быть посвященной в еще
один аспект женской эмансипации.
     -- Пластиковые бутылки, которые разлагаются, вместо того чтобы валяться
повсюду,   образуя   экологическое   болото,   --  сказала  Салли,  открывая
иллюминатор и выбрасывая за борт пустую пачку  от сигарет. -- Это дело жизни
Гаскелла. Это и утилизация отходов. Вечная утилизация.
     --   Правильно,  --   подтвердил  Гаскелл.   --  На  сегодняшний   день
запланированное  устаревание  в  автомобильной  промышленности  нас  уже  не
устраивает.   Что   нам   нужно,   так  это   встроенная   биодеградационная
растворимость в кратчайший срок.
     Ева  слушала, и  хоть  ничего  не понимала, зато ощущала себя в  центре
некоего  интеллектуального  мира,  далеко  превосходящего  тот,  в   котором
существовали Генри и его  друзья  с их скучными разговорами  о  новых курсах
лекций и студентах.
     -- У нас есть компостная  куча в  углу  сада,  -- сказала Ева,  наконец
сообразив,  о чем  идет речь.  --  Я туда  сбрасываю  картофельные очистки и
другие отбросы.
     Гаскелл возвел глаза к крыше каюты. Поправка. К верхней палубе.
     -- Кстати, об отбросах, --  сказала Салли, любовно поглаживая Евин зад.
-- Интересно, как там у Генри дела с Джуди?
     Ева содрогнулась. Забыть о Генри и кукле в ванне было невозможно.
     -- Не могу понять, что на него нашло, -- сказала она, хмуро взглянув на
хихикнувшего  Гаскелла.  --  Он мне никогда  не изменял, и все такое. Он  не
такой, как все... У Патрика Моттрама постоянно шашни с разными женщинами, но
Генри  всегда  был  порядочным  в  этом  отношении.  Он  тихий  и  не  очень
напористый, но никто не может назвать его шлендрой.
     -- Ну конечно, -- сказал Гаскелл, -- у него предубеждение против секса.
Просто сердце разрывается, как его жалко.
     -- Не понимаю, почему вы считаете, что если он мне не изменяет, значит,
у него не все в порядке, -- обиделась Ева.
     -- Джи  имел в  виду  не  это, правда,  Джи?  -- сказала  Салли.  -- Он
считает, что  в  браке должна  быть настоящая свобода.  Никакого господства,
никакой ревности, никакого чувства собственности. Джи, я верно говорю?
     --Верно, -- кивнул Гаскелл.
     -- Знаешь, как проверяется настоящая любовь? Ты смотришь, как твоя жена
трахается с другим, и все равно продолжаешь ее любить, -- продолжала Салли.
     --  Я никогда не смогла бы смотреть,  как Генри... --  сказала  Ева. --
Никогда.
     -- Значит, ты его не любишь. Ты  чувствуешь себя неуверенно. Ты  ему не
доверяешь.
     --  Доверять ему? --  сказала Ева.  --  Если  Генри переспал  с  другой
женщиной, то как я могу ему доверять? Зачем тогда он на мне женился?
     -- Это сложный вопрос, --  заметил Гаскелл и, прихватив спальный мешок,
направился на палубу. За его спиной Ева начала рыдать.
     -- Тихо, тихо, -- сказала Салли, обнимая Еву. -- Джи просто пошутил. Он
ничего такого не хотел сказать.
     -- Не  в  этом  дело,  --  сказала  Ева,  -- я что-то  последнее  время
перестала что-либо понимать. Все так сложно.

     -- Господи, что  с тобой,  ну у тебя и вид, --  сказал Питер  Брейнтри,
открывая Уилту дверь.
     -- Я скверно себя чувствую. -- признался Уилт. -- Ох уж этот джин.
     --  Ты  хочешь  сказать,   Ева  не   вернулась?  --  спросил  Брейнтри,
направляясь по коридору на кухню.
     -- Когда я пришел домой, ее не было, -- ответил Уилт. -- Только записка
о том, что она уезжает с Прингшеймами, чтобы обо всем подумать.
     -- Подумать обо всем? Ева? О чем обо всем?
     -- Ну... -- начал было Уилт, но вовремя остановился.
     -- Наверное, она имеет в виду эту  историю с  Салли. Она  сказала,  что
никогда меня не простит.
     -- Но у  тебя же ничего не было  с Салли. По крайней  мере,  ты мне так
сказал.
     -- Я-то знаю. что не было. В этом все  дело. Если бы я сделал то,  чего
хотела эта нимфоманиакальная сучка, не было бы никакого шума.
     -- Генри, я  не  понимаю. Если бы  ты  сделал то,  чего она хотела, вот
тогда  у Евы был бы повод жаловаться. Но почему она бесится, если ты  ничего
не делал?
     -- Салли ей наврала, сказав, что это я  заставлял ее, -- произнес Уилт,
твердо решив умолчать об инциденте с куклой в ванной.
     -- Ты что, о минете?
     -- Сам не знаю, о чем. Кстати, а что такое минет?
     На лице Брейнтри отразилось недоумение.
     -- Не могу сказать точно,  -- произнес он,  -- но, судя  по всему,  это
что-то такое, чего  жены не ожидают от своих  мужей. Если я скажу Бетти, что
сделал минет, она подумает, что я ограбил банк.
     -- Я и  не собирался его делать, --  сказал Уилт. -- Она хотела сделать
его мне.
     -- Наверное,  это французский  способ, -- заявил Брейнтри, ставя чайник
на плиту. -- Мне так кажется.
     --  Ну, а мне так не кажется, -- сказал Уилт, вздрогнув. -- Ты бы видел
выражение ее лица.
     Он с унылым видом уселся за кухонный стол.
     Брейнтри с интересом его разглядывал.
     -- Такое впечатление, что ты побывал в переделке, -- заметил он.
     Уилт посмотрел  на свои брюки.  Они были в грязи, а  на коленях налипли
круглые глиняные лепешки.
     --  Да...  ну...  у  меня  по дороге колесо  спустило,  --  не  слишком
убедительно произнес он. -- Пришлось  менять шину, вставать на колени. Я был
здорово под газом.
     Питер Брейнтри  взглянул  на него  с  сомнением.  Объяснение  Уилта  не
показалось ему убедительным. Бедный старина Генри был явно не в себе.
     -- Ты можешь умыться, -- сказал он.
     Со второго этажа спустилась Бетти Брейнтри.
     -- Я невольно слышала" что ты тут говорил о Еве, -- сказала она. -- Мне
очень жаль. Генри. Я  бы  на  твоем  месте  не волновалась. Она  обязательно
вернется.
     -- Рад бы разделить твою уверенность,  --  мрачно  сказал  Генри, -- но
вообще я не знаю, хочу ли заполучить ее назад.
     -- Да Ева в порядке, -- заметила Бетти. -- У нее бывают эти неожиданные
увлечения и восторги, но ведь все быстро проходит. Просто  она так устроена.
У Евы ведь как -- легко приходит, легко уходит.
     --  Полагаю,  именно  это  и  беспокоит Генри.  -- вмешался  Питер.  --
Особенно, что касается "легко приходит".
     -- Ты не прав. Ева совсем не такая.
     Уилт сидел за кухонным столом и пил кофе.
     --  Я  все  допускаю, если  иметь в виду  ее  сегодняшнюю компанию,  --
пробормотал он мрачно.  -- Помните, что  было, когда она помешалась на  этой
макробиотической диете? Доктор Мэнникс мне тогда сказал, что таких близких к
цинге  случаев  ему не приходилось наблюдать со времен,  когда он работал на
строительстве  железной дороги  в  Бирме.  А  этот  случай  с  батутом?  Она
записалась  в физкультурный класс при Балхэмском колледже и купила себе этот
дурацкий батут.  Вы ведь  знаете,  что из-за  этой  идиотской  штуки  миссис
Портвей попала в больницу.
     -- Я  помню, что был  какой-то  несчастный случай,  но  Ева никогда  не
вдавалась в подробности, -- сказала Бетти.
     -- Еще бы. Просто чудо, что нас по судам  не затаскали, сказал Уилт. --
С  этого  батута  миссис  Портвей вылетела  прямо через крышу  парника.  Вся
лужайка была  в  битом стекле, причем  миссис Портвей  никогда не отличалась
хорошим здоровьем.
     -- Это у нее ревматоидный артрит?
     Уилт уныло кивнул.
     -- И шрамы на лице, как  после дуэли, -- сказал он. -- Все из-за нашего
парника.
     -- Должен  заметить,  что есть места, более  подходящие для батута, чем
парник, -- сказал Питер. -- Парник был не слишком велик, верно?
     -- Слава богу, и батут был не  слишком велик, -- сказал  Уилт. -- Иначе
миссис Портвей вылетела бы на орбиту.
     -- Это говорит только об одном, -- сказала Бетти, пытаясь найти во всем
светлую сторону.  --  Ева  способна на  дикие поступки, но  это у нее быстро
проходит.
     --  Чего  нельзя  сказать  о миссис  Портвей, -- заметил Уилт.  --  Она
провалялась   в  больнице  полтора  месяца,   пересаженная   кожа  долго  не
приживлялась. После этого случая она близко к нашему дому не подходит.
     --  Ты увидишь, эти Прингшеймы надоедят  Еве через  неделю-другую.  Это
просто ее очередная причуда.
     -- Если хотите знать, у этой причуды масса преимуществ.  Деньги, статус
и сексуальная неразборчивость.  Все то, что  я ей дать не могу. да к тому же
щедро приправленное интеллектуальной трепотней  насчет женской  эмансипации,
насилия, неприятия  терпимости, революции полов и насчет того,  что, если ты
не бисексуален, значит,  недозрел. От всего этого блевать хочется. Именно на
такой бред Ева и покупается.  Я хочу сказать, что  она способна  купить даже
протухшую селедку, если какой-нибудь клоун из верхов общества скажет ей, что
сейчас это самое модное блюдо. Вот уж доверчивость так доверчивость.
     -- Все дело в  том, что  у Евы слишком много энергии, -- сказала Бетти.
-- Тебе надо попытаться уговорить ее пойти работать.
     -- Работать? -- переспросил Уилт. -- Да  у нее больше работ, чем у меня
обедов. Я  ведь  еще  не все говорю. Мне  достается только холодный  ужин  и
записка,  в   которой   она  сообщает,  что   ушла   на  занятия  керамикой,
трансцедентальной  медитацией  или  какой-нибудь такой  же ерундой.  Помните
"Поттерс", машиностроительную фирму, которая разорилась после забастовки два
года назад? Так вот. если хотите знать, в этом виновата Ева.  Она нашла себе
работу в фирме, дающей консультации по вопросам рабочего времени и повышения
по  службе.  Ее направили на этот завод. И не успели оглянуться, пожалуйста,
забастовка...
     Они проговорили около часа, супруги предложили Генри остаться ночевать,
но он отказался.
     -- У меня завтра много дел, -- сказал он.
     -- Например?
     -- Во-первых, покормить собаку.
     -- Можно съездить и покормить. За один день Клем не умрет.
     Они не смогли  уговорить Уилта,  который буквально упивался жалостью  к
себе. К тому же ему не давала покоя мысль о кукле. Может, еще раз попытаться
вытащить ее  из ямы? Он  поехал домой и лег в  постель, представлявшую собой
кучу одеял и простыней. Утром он ее так"и не прибрал.
     --  Бедный  старина Генри,  --  сказала  Бетти,  когда  они  с  Питером
поднялись наверх. -- Он в самом деле ужасно выглядит.
     -- Он сказал, что ему пришлось менять колесо.
     -- Да я не об одежде говорю. Меня беспокоит выражение его лица. Тебе не
кажется, что он на грани срыва?
     Питер Брейнтри покачал головой.
     --  Хотел бы я посмотреть, какой у тебя был бы вид, если заставить тебя
в течение десяти  лет каждый день заниматься с газовщиками и штукатурами, да
к тому же если у тебя сбежала жена, -- сказал он.
     -- Почему ему не поручат более интересную работу?
     -- Почему? Да потому, что техучилище хочет стать политехом, вот  они  и
организовывают  новые  курсы  лекций,  читать  которые  приглашают людей  со
степенями,  а   студенты  на   эти  курсы  не  записываются.  Набрали  таких
специалистов, как доктор Фитцпатрик, который  знает буквально  все о детском
труде  на четырех  фабриках  в  Манчестере  в 1837 году,  но  вряд ли  знает
что-либо обо всем остальном. А посади его один на один с учениками  дневного
отделения, и от него останутся рожки да ножки.  По крайней мере раз в неделю
я  вынужден заходить в его старшие  классы  и говорить студентам,  чтюбы они
заткнулись. А  Генри, хоть внешне и  робкий,  но  вполне может справиться  с
этими безобразниками.  Он  слишком  хорошо  выполняет  свою  работу.  В этом
причина всех его бед. Кроме того, он  не подхалим, а у нас  в техучилище это
смерти подобно. Не умеешь лизать задницы, ничего не достигнешь.
     -- Знаешь,  -- сказала Бетти, -- твоя работа  ужасно  повлияла на  твою
манеру выражаться.
     -- Она  ужасно  повлияла  на мое  мировоззрение, и плевал  я  на манеру
выражаться, -- сказал Брейнтри. -- От всего этого запить можно.
     -- Что, по-видимому, и случилось с Генри. От него так и несло джином.
     -- У него это пройдет.

     Однако у  Уилта  это не прошло.  Утром он проснулся с  чувством, что не
хватает  не  только Евы, но и чего-то еще. Не  хватало проклятой  куклы.  Он
лежал в постели, стараясь  придумать какой-нибудь  способ вытащить  куклу из
ямы  до того, как  в  понедельник там появятся рабочие. Но ничего путного не
придумал,  кроме как вылить в яму канистру бензина и поджечь. Поразмышляв об
этом, Уилт пришел к выводу, что лучшего способа привлечь всеобщее внимание к
тому, что  он засунул  в яму пластиковую куклу,  одетую в шмотки своей жены,
трудно изобрести. Никаких других практических идей ему  в голову  не пришло.
Оставалось надеяться, что все как-то обойдется.
     Утром Уилт вылез из постели и спустился  вниз, чтобы достать воскресные
газеты  и почитать их  за  овсянкой. Затем он  покормил собаку, послонялся в
пижаме  по дому, сходил пообедать в гостиницу "Ферри Пат",  поспал немного и
весь  вечер  провел перед ящиком. Потом  разобрал постель  и улегся, но спал
плохо, так  как все время  думал о  Еве.  Хотя казалось,  что  теперь  после
стольких  бесплодных  часов, отданных размышлениям о том,  как избавиться от
нее уголовным способом, он должен был бы меньше всего  волноваться, куда она
исчезла.
     "Если я не хотел ее исчезновения, то какого черта я придумывал, как  ее
убить, -- думал он в два часа ночи.  --  Нормальные люди во время прогулки с
Лабрадором  не  строят планов убийства  собственной  жены.  Ведь с ней можно
просто-напросто развестись". Наверное, все дело в этой дерьмовой психологии.
Уилт  и  сам  мог  придумать несколько  психологических  причин,  что  было,
пожалуй, многовато  и  не  облегчала выбор наиболее правдоподобной из них. И
вообще,  психологическое  объяснение требовало  такой степени  самопознания,
которой Уилт, будучи неуверен, что у него вообще  есть что познавать в себе,
был  лишен.  Десять  лет,  проведенные  со   штукатурами,  лицом  к  лицу  с
вандализмом, научили его, что на каждый вопрос есть ответ, и не важно, каков
этот ответ, если он звучит убедительно. В XIV веке сказали бы, что эти мысли
у него от  дьявола.  Теперь  же, в послефрейдовскую эпоху, начнут  болтать о
комплексах или, что современнее,  о  химическом дисбалансе.  Через сотню лет
появится  совершенно  иное объяснение. С успокоительной мыслью, что то,  что
является правдой в  одну эпоху, оказывается полным  абсурдом в другую, и что
не суть важно,  о  чем  ты  думаешь, коль скоро  ты поступаешь как надо -- а
именно это, с его точки зрения, он и делал, -- Уилт заснул.
     Будильник  разбудил  его  в  семь  часов,  а  в  половине  девятого  он
припарковал машину на стоянке позади  училища. Он  прошел мимо  строительной
площадки, где уже трудились рабочие. Потом зашел в учительскую и выглянул из
окна.  Квадрат  фанеры  был  на  месте, прикрывая  яму,  но бурильную машину
убрали. По-видимому, в ней не было больше нужды.
     Без пяти девять он  взял из шкафа 25 экземпляров "Шейна" и отправился в
группу  механиков.  Книга  была идеальным снотворным. Эти тупицы будут вести
себя  тихо,  а  он  посидит  и  посмотрит,  что  происходит  внизу.  Вид  на
строительную площадку из 593-й комнаты машиностроительного  корпуса был  как
из партера. Уилт заполнил журнал, раздал книги ученикам. Все это он проделал
с  куда большим энтузиазмом,  чем можно было ожидать  от  него в понедельник
утром, и класс  углубился в невзгоды  фермеров. Сам  Уилт уставился в  окно,
захваченный происходившими там драматическими событиями.
     Грузовик с вращающимся барабаном, наполненным жидким бетоном, въехал на
стройплощадку и стал медленно пятиться  задом к фанерному квадрату. Затем он
остановился. Прошло несколько мучительных минут, пока водитель выбирался  из
кабины и закуривал сигарету.  Еще  один человек, судя по всему мастер, вышел
из деревянного домика и направился  к  грузовику. Вскоре около ямы собралось
несколько человек. Уилт поднялся и подошел к окну поближе. Какого черта  они
прохлаждаются? Наконец  водитель  вернулся  в  кабину,  а двое рабочих сняли
фанеру.  Желоб  идущий от барабана,  установили в нужную  позицию.  Еще один
сигнал. Барабан начал наклоняться. Сейчас польется бетон. Уилт видел, как он
начал течь по желобу, и как раз в этот момент мастер заглянул в  яму. За ним
еще один рабочий. В следующее мгновение  площадка превратилась в сумасшедший
дом. Мастер  орал  и  дико  махал руками. Через  окно Уилту были ясно  видны
только  широко разинутые рты и суматошные  жесты. Но бетон продолжал литься.
Уилт закрыл глаза и содрогнулся. Они нашли эту блядскую куклу.

     На стройплощадке царила полная неразбериха.
     --  Чего орешь? Я быстрее лить не могу, -- кричал водитель, неправильно
поняв отчаянные сигналы мастера. Он передвинул  рукоятку вперед до  упора, и
бетон  начал литься  еще  быстрее.  В следующее мгновение  он сообразил, что
сделал что-то не так. Мастер дергал ручку кабины и орал благим матом.
     -- Остановись, Христа ради, остановись, -- орал он. -- Там внизу баба.
     -- Кто? -- переспросил водитель и выключил мотор.
     -- Баба,  мать ее  так,  и  посмотри,  что ты, мать твою,  натворил.  Я
говорил  тебе,  чтоб ты  остановился. Говорил, кончай лить,  а ты продолжал.
Теперь на ней двадцать тонн жидкого бетона.
     Водитель выбрался из кабины и подошел к желобу, с которого падали в яму
последние капли бетона.
     -- Баба? -- спросил он. -- Где? В яме? А чего она там делает?
     Мастер дико посмотрел на него.
     -- Делает? -- прорычал он. -- Как ты думаешь, что  она там  делает? Что
бы ты делал, если бы на тебя вылили двадцать тонн жидкого бетона? Утонул бы,
к такой-то матери, вот что.
     Водитель почесал голову.
     -- Откуда  же мне было знать,  что она там внизу? Как  я мог это знать?
Надо было сказать.
     -- Сказать? --  завопил  мастер.  -- Я ь  сказал.  Я говорил, чтобы  ты
остановился. Но ты не слушал.
     -- Я  думал,  что надо  лить быстрее. Я  не мог расслышать, что  ты там
говоришь.
     -- Зато любой педик в округе мог, -- орал мастер. Вне сомнения и Уилт в
комнате 593 мог. Он с ужасом наблюдал, как стройплощадку охватывает  паника.
За  его спиной механики из третьей группы, потеряв всякий  интерес к  книге,
столпились у окна и наблюдали за развитием событий.
     -- Ты уверен? -- спросил водитель.
     --Уверен? Конечно, уверен, -- кричал мастер. -- Спроси Барни.
     Другой рабочий, по-видимому Барни, кивнул.
     -- Была она там, внизу, точно. Могу поручиться. И вся такая скрюченная.
У нее одна рука была вытянута вверх, а ноги...
     -- Господи, -- сказал явно  потрясенный водитель.  -- А чего  теперь-то
делать?
     Именно этот  вопрос волновал Уилта.  По-видимому, позвать полицию.  Как
оказалось, мастер придерживался той же точки зрения.
     -- Позвоните  в  полицию. И в "Скорую  помощь".  И пожарным.  Достаньте
насос. Бога ради, достаньте насос.
     -- Насос  не поможет,  -- заметил  водитель.  --  Вы  бетон  оттуда  не
выкачаете,  как  ни старайтесь. Да и какая в  том  польза? Она наверняка уже
померла.  Раздавлена  насмерть.  Тонуть  ей  не  понадобится  под  двадцатью
тоннами. А чего она молчала?
     --  Много  было  бы пользы, если  бы  она  что-то  сказала,  --  хрипло
промолвил мастер. -- Ты бы все равно продолжал лить.
     -- А вообще, как она туда попала? -- спросил водитель, желающий сменить
тему.
     -- Хер ее знает. Упала, наверное...
     --  И прикрыла за  собой дыру фанерой,  так,  что ли? -- спросил Барни,
который определенно отличался практическим складом ума. -- Кто-то ее кокнул.
     -- Мы все это знаем, -- взвизгнул мастер. -- Крис, вот кто. Я велел ему
прекратить лить. Вы слышали. Все  в радиусе полмили слышали, только не Крис.
Нет, Крису надо было продолжать...
     --  Ее кокнули до того, как она попала в яму, -- сказал Барни.  -- Если
бы она свалилась туда сама, эта деревянная покрышка не была бы на месте.
     Мастер вытер лицо платком и уставился на фанеру.
     --  В этом что-то есть, -- пробормотал он. --  Никто  не может сказать,
что мы не приняли всех мер предосторожности. Ты прав.  Ее, наверное,  убили.
О, Господи!
     -- Убийство на почве  секса, точно, --  сказал Барни. -- Изнасиловали и
потом задушили.  А может,  это  чья-нибудь благоверная. Попомните мои слова.
Вся такая  скрюченная,  и  эта рука... Никогда не забуду  эту руку, до конца
дней своих.
     Мертвецки бледный  мастер взглянул  на него. Казалось, он не  мог найти
слова, чтобы  выразить  свои чувства.  Как, впрочем, и Уилт. Он вернулся  за
свой стол и  сидел там, охватив голову руками, пока весь класс, разинув рты,
глазел из окна. пытаясь разобраться,  в чем дело. Вскоре завыли  сирены, вой
становился все громче. Прибыли полицейская машина, четыре пожарных и "Скорая
помощь". Все  больше людей в форме собиралось вокруг того, что когда-то было
дырой  в  земле.  Стало  совершенно  очевидно,  что  засунуть  куклу  в  яму
неизмеримо легче, чем вытащить ее оттуда.
     -- Бетон схватывается через двадцать минут, -- объяснил водитель, когда
кто-то в  сотый  раз заговорил  о  насосе.  Инспектор  полиции  и  начальник
пожарной бригады тупо смотрели на яму. "
     --  Вы  уверены,  что  видели  тело  женщины  там,  внизу?  --  спросил
инспектор. -- Вы уверены?
     -- Уверен? -- завопил мастер.  -- Еще как уверен. Вы же  не  думаете...
Скажи им, Барни. Ты тоже видел.
     Барни рассказал все инспектору с еще более живописными подробностями.
     --  У нее были такие волосы, и рука  вытянута  вперед,  как  будто  она
просила о помощи, и эти пальцы... Говорю вам, зрелище было кошмарное. Как-то
все неестественно.
     -- Чего уж тут естественного, -- сказал инспектор сочувственно. -- И вы
говорите, что, когда вы пришли утром, яма была закрыта фанерой?
     Мастер ответил выразительным жестом, а Барни показал фанерный щит.
     --  Я на  нем  сейчас стою,  <i>--</i> сказал  он. -- Все  было, как надо,  да
поможет мне Бог.
     --  Загвоздка  в  том, как  вытащить  ее  оттуда,  -- сказал  начальник
пожарной бригады.  С этим же вопросом обратились к управляющему строительной
компании, когда он прибыл на место происшествия.
     -- Один Бог знает, -- ответствовал он. -- Вынуть теперь весь этот бетон
будет чертовски трудно. Понадобятся буры, чтобы добраться  до десятиметровой
глубины.
     Прошел  уже  почти  час,  а решение  не  было найдено.  Механики нехотя
оторвались от  увлекательного зрелища и  потащились  на  урок черчения, Уилт
собрал  непрочитанные  экземпляры  "Шейна"  и  в полном  шоке  направился  в
учительскую.  Единственное утешение,  что им  понадобится  два или  три дня,
чтобы добраться до дна и убедиться, что там не тело убитой женщины, а просто
надувная  кукла.  Правда,  Уилт  сомневался,   что  она  осталась   надутой.
Противостоять жидкому бетону казалось делом безнадежным.

        8

      Противостоять  жидкой  грязи,  в  которой  застрял катер,  тоже  было
невозможно.  В  дополнение  ко  всем  их  бедам, отказал двигатель.  Гаскелл
сказал, что все дело в руле.
     -- Это что, надолго? -- спросила Салли.
     -- Это значит, что нас придется тащить к пристани на буксире.
     -- И кто же это будет делать? -- спросила Салли.
     -- Какое-нибудь проходящее судно, -- ответил Гаскелл.
     Салли посмотрела на окружающие их камыши.
     -- Проходящее? -- сказала она. -- Мы торчим здесь всю ночь и полутра, и
пока ничего не проходило, а если и проходило, то мы бы все равно не заметили
из-за этого чертового камыша.
     -- Мне казалось, камыш тебя возбуждает.
     -- То  было  вчера, -- резко сказала Салли. -- Сегодня он означает, что
нас никто не увидит с  десяти метров. И ты запорол двигатель. Говорила тебе,
не гоняй его так.
     -- Откуда  я  мог знать, что из-за этого полетит рулевое управление? --
сказал  Гаскелл.  --  Я  пытался сняться с этой мели. Хотел бы  я знать, как
можно это сделать, не заводя двигатель.
     -- Мог вылезти и подтолкнуть.
     Гаскелл посмотрел за борт.
     -- Я бы вылез и утонул, -- заявил он.
     -- Катеру  было  бы  легче,  -- заметила Салли.  -- Все должны идти  на
жертвы, к тому же ты обещал, что прилив снимет нас с мели.
     --  Ну, я ошибся.  Там вода пресная, а это значит, что прилив  сюда  не
доходит.
     -- Тебя слушать... Сначала мы на Лягушачьем пляже...
     -- Плесе, -- поправил Гаскелл.
     -- Лягушачьем, черт знает чем. Потом оказывается, что мы в проливе Фен.
А теперь где же мы, наконец, черт побери?
     -- В грязи, -- ответил Гаскелл.

     Ева суетилась в  каюте. Там  было не слишком много  места для суеты, но
то, что было, она использовала на сто процентов. Она застелила койки, убрала
постельное белье в ящики под  ними, поправила занавески и  вытряхнула окурки
из пепельниц. Подмела пол,  протерла  стол и окна,  стерла  пыль с  полок  и
вообще  привела  все  по  возможности  в  порядок.  Тем  временем  мысли  ее
становились  все  беспорядочнее  и путаннее,  и  к  тому моменту,  когда она
закончила  уборку  и все вокруг было на своем месте,  а в  каюте  чисто, она
окончательно запуталась и не знала, что ей и думать.
     Прингшеймы были такие изысканные и богатые, и интеллектуалы, и говорили
постоянно такие  умные  вещи,  но они все  время цеплялись  друг  к другу  и
ссорились, и, честно говоря, были совсем непрактичными и понятия не имели  о
гигиене.  Гаскелл  не  мыл руки после туалета,  и трудно сказать, когда он в
последний раз брился. И еще, как они могли уехать из дома на Росситер Глоув,
даже  не прибрав  после вечеринки, оставив  кучу  чашек и  всякого  мусора в
гостиной. Ева  была просто  шокирована.  Она  бы никогда  не уехала из дома,
оставив там  такую грязь. Она сказала  об этом Салли, но Салли ответила, что
не  надо  быть  занудой  и  что дом не их,  они  сняли  его  на лето,  и что
общественная система,  в  которой  доминирует  мужчина,  всегда  ожидает  от
женщины   готовности  безропотно   выполнять  рабский  домашний   труд.  Ева
попыталась понять, о чем речь, и почувствовала себя виноватой оттого, что ей
это не удалось и оттого, что. по-видимому, считалось  ущербным так гордиться
своим домом, как это делала она.
     И потом еще эта  история  с Генри и куклой.  Совсем не похоже на Генри.
Чем больше она об этом думала;  тем  более  странным  все это  ей  казалось.
Конечно, он  был пьян, и  все же... совсем без одежды?  И где он взял куклу?
Она задала  этот  вопрос  Салли и ужаснулась, узнав, что Гаскелл  без ума от
пластика и обожает играть во всякие игры  с Джуди, и что все мужики такие, и
что  по-настоящему осмысленные  отношения могут быть только между женщинами,
потому  что женщинам нет  нужды доказывать свою половую  зрелость при помощи
открытых актов экстрасексуального насилия, разве не так? К этому времени Ева
окончательно потеряла смысл слов, которые были ей непонятны, но  звучали так
веско, и потому они в очередной раз занялись касательной терапией.
     Касательная терапия  была еще одним пунктом, по которому  Ева никак  не
могла  прийти  к  окончательному  мнению.  Салли говорила, что  она все  еще
заторможена, а это признак эмоциональной и  чувственной недозрелости. Ева же
боролась со своими  двойственными чувствами. С одной стороны, ей не хотелось
быть эмоционально и чувственно незрелой, и, если судить по  тому отвращению,
которое  она  испытывала,  лежа  голой в  объятиях  другой  женщины,  то она
стремительно развивалась и психически и сексуально, так  как, с точки зрения
Евы,  чем  противнее лекарство  на вкус, тем больше  оно приносит пользы.  С
другой стороны, она была далеко не убеждена, что касательная терапия  -- это
прилично. Она превозмогала себя  только большим усилием воли и  все равно  в
глубине  души сомневалась, что это правильно,  когда  тебя трогают  в  таких
местах. Ко  всему прочему, ее заставили пить противозачаточные таблетки. Ева
очень возражала  и говорила, что она и Генри  всегда  хотели иметь детей, но
Салли настояла.
     --  Ева, детка, -- сказала она, -- с Гаскеллом никогда нельзя быть ни в
чем уверенной. Иногда у него месяцами ничего не шелохнется, а потом вдруг от
него нет отбоя. И он абсолютно неразборчив.
     --  Но  мне казалось, вы  говорили, что  у вас  настоящие отношения, --
сказала Ева.
     -- О, конечно. В полнолуние. Ученые из  всего извлекают только суть,  а
смысл жизни для Джи -- пластик. И нам бы не хотелось, чтобы  ты вернулась  к
Генри с генами Джи в яичниках, не так ли?
     -- Вне всякого сомнения, -- согласилась Ева, ужаснувшись этой  мысли, и
после завтрака, перед  тем как заняться уборкой крошечного  камбуза и мытьем
посуды,  проглотила таблетку. Все это  так  отличалось от  трансцедентальной
медитации и занятий керамикой.
     На палубе Салли и Гаскелл продолжали ссориться.
     --  Что  это  ты  подсовываешь  безмозглым  сиськам? -- поинтересовался
Гаскелл.
     -- Касательная  терапия, телесный контакт, эмансипация путем  осязания,
-- сказала Салли. -- Ей не хватает чувственности.
     -- Мозгов  ей тоже не хватает. Мне приходилось встречаться с дурами, но
тупее  этой не  видел. Впрочем,  я спрашивал про те  таблетки,  которые  она
принимает за завтраком.
     Салли улыбнулась.
     -- Ах, эти,-- сказала она.
     --  Да, эти.  Ты что, решила  лишить  ее последней капли  рассудка?  --
спросил Гаскелл. -- У нас и так хватает забот.
     -- Оральные  контрацептивы,  крошка,  старые, добрые  противозачаточные
таблетки.
     -- Оральные контрацептивы? Какого черта? Да она мне на дух не нужна.
     -- Гаскелл, радость моя, какой ты  наивный.  Для убедительности, только
для убедительности.  Это  делает  мои  с  ней отношения  куда  реальнее,  не
находишь? Все равно, что одеть презерватив на искусственный член.
     Гаскелл смотрел на нее, разинув рот.
     -- Бог мой, уж не хочешь ли ты сказать, что вы...
     -- Еще нет. Длинный Джон Силвер пока в своей коробке, но  вскоре, когда
она почувствует себя вполне эмансипированной... -- Она задумчиво улыбнулась,
глядя на камыши. -- Может, не так уж плохо,  что мы здесь застряли. Это даст
нам время, такое чудное время, а ты пока посмотришь на уток...
     --  Болотных  птиц, -- поправил Гаскелл,  -- и если  мы не вернем  этот
катер вовремя, нам придется платить по огромному счету.
     --  Счету? -- сказала Салли. -- Ты что, рехнулся? Уж не  думаешь ли ты,
что мы будем платить за эту посудину?
     --  Но ты же арендовала ее на лодочной станции.  Только не  говори мне,
что ты взяла ее без спросу, -- сказал Гаскелл. -- Господи, это же воровство?
     Салли засмеялась.
     --   Честно   говоря,  Джи,  ты  чересчур  морально   устойчив.  Но  ты
непоследователен. Ты крадешь книги в библиотеке и химикаты в лаборатории, но
когда деле доходит до катеров, тут у тебя высокие принципы.
     -- Книги -- совсем другое дело, -- с жаром сказал Гаскелл.
     -- Верно, --  сказала Салли, -- за книги не сажают в тюрьму. В этом вся
разница. Если хочешь, можешь продолжать думать, что я стащила лодку.
     Гаскелл вытащил платок и протер очки.
     -- А ты хочешь сказать, что не крала?
     -- Я взяла ее взаймы.
     -- Взаймы? У кого?
     -- У Шея.
     -- Шеймахера?
     -- Верно. Он сказал, что мы можем пользоваться  катером, когда захотим,
вот мы и взяли.
     -- А он в курсе?
     Салли вздохнула.
     -- Послушай,  он ведь сейчас в Индии,  сперму собирает, так? Какое  это
имеет  значение,  в  курсе он или нет? К тому времени, когда он вернется, мы
уже будем далеко.
     --  Твою мать, -- выругался  Гаскелл устало,  -- когда-нибудь благодаря
тебе мы окажемся в дерьме по самую маковку.
     --  Гаскелл,  радость  моя,  иногда  твои  волнения  надоедают  мне  до
чертиков.
     --  Вот  что  я  тебе  скажу.  Меня  беспокоит  твое  чертовски вольное
отношение к чужой собственности.
     -- Собственность -- то же воровство.
     -- Ну  еще бы. Остается внушить это полицейским, когда они тебя наконец
схватят. Легавым в этой стране не нравится, когда воруют.

     Легавым равно не нравилась  и мысль о хорошо упитанной женщине, по всей
видимости убитой  и  погребенной под десятью  метрами  и  двадцатью  тоннами
быстро  схватывающегося бетона.  Подробности  насчет упитанности исходили от
Барни.
     -- У  нее были большие  сиськи, --  утверждал он в седьмой версии того,
что он видел. -- И эта рука, вытянутая вперед...
     -- Ладно, о руке мы уже все знаем, --  сказал инспектор Флинт. -- Мы об
этом уж слышали, но о груди ты говоришь впервые.
     -- Я ошалел от этой руки, -- сказал Барни. -- Я хочу сказать, о сиськах
в такой ситуации как-то не думаешь.
     Инспектор повернулся к мастеру.
     --  А вы  заметили  грудь  покойной?  --  спросил он. Но мастер  только
отрицательно покачал головой. Слов у него уже не было.
     -- Значит,  это  была упитанная  женщина... Как вы  думаете, сколько ей
лет?
     Барни задумчиво потер подбородок.
     -- Не старая, -- сказал он наконец. -- Определенно, не старая.
     -- Двадцать с небольшим?
     -- Может.
     -- Тридцать с небольшим?
     Барни пожал  плечами.  Он  пытался  вспомнить  что-то, что в тот момент
показалось ему странным.
     -- Но точно моложе сорока?
     -- Нет, значительно моложе, -- сказал Барни неуверенно.
     -- Что-то вы никак не определитесь, -- заметил инспектор Флинт.
     -- Ничего не могу поделать, -- сказал Барни жалобно. -- Когда ты видишь
бабу  на дне грязной ямы, а сверху на нее  льется  бетон,  как-то не с  руки
спрашивать, сколько ей лет.
     -- Разумеется. Я понимаю, и все же подумайте хорошенько. Может, было  в
ней что-то особенное...
     -- Особенное? Ну, вот эта ее рука.
     Инспектор Флинт вздохнул.
     -- Я спрашиваю, было ли что-нибудь  необычное в ее внешности. Например,
ее прическа. Какого цвета у нее волосы?
     Барни вспомнил.
     --  Я  чувствовал,  что там что-то было не так, -- сказал он  довольным
голосом. -- Ее волосы. Они были наперекосяк.
     -- Ну, это неудивительно. Трудно сбросить женщину в десятиметровую яму,
не повредив ей прически.
     -- Да нет, не то. Они были набекрень и примяты. Будто ее кто стукнул.
     -- Наверное, ее действительно  кто-то стукнул. Если то. что вы говорите
о фанерной крышке, правда, то она попала в яму не по своей собственной воле.
Но вы так и не можете поточнее определить ее возраст?
     -- Ну, -- начал Барни, -- отдельные ее части выглядели молодо, а другие
нет. Вот все, что я могу сказать.
     -- Какие части? --  спросил  инспектор, от всей души надеясь, что Барни
не примется снова за руку.
     -- Ну, ее ноги  не соответствовали ее  титькам, понимаете? -- Инспектор
не понимал. -- Они были тонкие и все скрюченные.
     -- Что? Ноги или сиськи?
     -- Конечно,  ноги,  -- ответил Барни. --  Я ж  говорил, что у нее такие
славные, большие...

     --  Мы  собираемся  расследовать  это  дело  как  убийство,  --  сказал
инспектор  директору  училища  десятью  минутами позже.  Директор  сидел  за
письменным столом  и с отчаянием думал, какая это будет скверная реклама для
училища.
     -- Вы абсолютно уверены, что это не мог быть несчастный случай?
     -- В данный  момент  все  свидетельские показания  говорят не  в пользу
несчастного случая,  -- сказал инспектор. -- Однако  абсолютно уверенными  в
этом мы сможем быть  только тогда, когда достанем тело, а это, боюсь, займет
немало времени.
     -- Времени? -- переспросил директор. -- Вы что, хотите сказать,  что вы
не сможете достать ее сегодня утром?
     Инспектор покачал головой.
     --  Об этом  не  может быть и  речи,  сэр,  -- сказал  он. -- Мы сейчас
рассматриваем  два  способа  достать ее оттуда,  и  оба потребуют нескольких
дней.  Один --  пробуриться через бетон, и  другой -- выкопать еще один шурф
рядом с первым и попробовать добраться до нее по горизонтали.
     -- Боже  ж ты мой,  -- воскликнул директор,  глядя на календарь. --  Но
ведь это значит, что вы тут будете ковыряться еще несколько дней.
     -- Боюсь, что так. Тот, кто ее туда засунул,  все хорошо  предусмотрел.
Но мы постараемся беспокоить вас как можно меньше.
     Из окна директору были видны четыре полицейские машины, пожарная машина
и большой синий фургон.
     -- Как же все некстати. -- пробормотал он.
     -- С убийством всегда так,  -- сказал инспектор и поднялся. -- Такое уж
это дело. А  пока  мы закрываем вход на площадку  и будем  вам благодарны за
содействие.
     -- Сделаем все, что нужно, -- сказал директор и тяжело вздохнул.

     В  учительской реакция  на скопление  такого количества людей  в  форме
вокруг шурфа для сваи была разной, как, впрочем, и  на  дюжину  полицейских,
обыскивающих  стройплощадку,  которые  время от  времени  останавливались  и
что-то осторожно складывали  в конверты.  Но кульминацией  явилось  прибытие
синего фургона.
     --  Это  передвижной  отдел по убийствам, -- объяснил  Питер Фенвик. --
Судя по  всему, какой-то маньяк  убил женщину и спрятал ее  на дне одного из
шурфов.
     Новые левые, сгрудившиеся в уголке и обсуждавшие возможные  последствия
существования   в  стране  такого  количества   военизированных   фашистских
ублюдков, вздыхали, как  бы  сожалея о своем несостоявшемся мученичестве. Но
продолжали выражать сомнения.
     -- Да нет, серьезно. -- сказал Фенвик. -- Я спросил одного из них,  что
они там делают.  Я  сначала  подумал,  что  это  тревога  из-за  подложенной
террористами бомбы.
     Доктор Кокс,  начальник научного отдела, поддержал его. Кабинет доктора
находился непосредственно над котлованом.
     -- Просто страшно подумать,  --  пробормотал он. --  Каждый  раз, как я
туда смотрю, я думаю, что она должна была пережить.
     -- Как вы думаете, что они складывают в эти конверты?
     -- Улики,  -- сказал доктор Боард с видимым удовлетворением. -- Волосы.
Кусочки кожи и следы крови. Все, что обычно сопутствует такому преступлению,
как убийство.
     Доктор  Кокс  поспешно  покинул  комнату,  а  на лице доктора  Мейфилда
появилась гримаса отвращения.
     -- Какая гадость, --  сказал он. -- А  может, все это какая-то  ошибка?
Кому это понадобилось убивать женщину именно здесь?
     Доктор Боард задумчиво взглянул на него и отпил глоток кофе.
     -- Да я могу  назвать дюжину причин, -- заявил он  удовлетворенно. -- В
моем вечернем классе  есть по меньшей  мере десяток женщин, которых бы  я  с
радостью задушил и сбросил в яму. К примеру, Сильвию Сванбек.
     -- Тот,  кто это сделал, наверняка  знал,  что сегодня  они зальют  ямы
бетоном. -- сказал Фенвик. -- Похоже, это кто-то из здешних.
     -- Возможно, один из наших наименее общественно сознательных студентов,
--  предположил  доктор  Боард.  --  Полагаю,  у  полиции  не  было  времени
проверить, не отсутствует ли кто из наших сотрудников?
     -- Вероятнее всего,  к  училищу  это не имеет  никакого  отношения,  --
сказал доктор Мейфилд. -- Какой-то маньяк...
     -- Чего уж, давайте называть вещи своими именами, -- прервал его доктор
Боард. -- Во всем  этом определенно есть  элемент преднамеренности.  Убийца,
кто бы он ни был, очень тщательно все продумал. Странно только, почему он не
засыпал  тело  несчастной женщины  землей,  чтобы  ее нельзя  было заметить.
Наверное, он  собирался это сделать,  но ему кто-то помешал. Судьба щедра на
такие сюрпризы.
     Уилт  сидел  в  углу   учительской  и  пил   кофе,  сознавая,  что   он
один-единственный  не  пялится из  окна. Что же,  черт  возьми,  ему  теперь
делать? Самым разумным было бы  пойти в полицию и  объяснить, что он пытался
таким способом избавиться от надувной куклы, которую ему кое-кто дал. Только
вот  поверят ли они ему? Если это все, то  почему тогда он обрядил  куклу  в
парик и одежду жены? И почему  он оставил ее надутой? Почему он ее просто не
выбросил?  Он  как раз  просчитывал все за и против, когда  вошел заведующий
машиностроительным  отделением  и возвестил,  что полиция намерена пробурить
еще один  шурф параллельно  первому, вместо того,чтобы пытаться пробраться к
ней через бетон.
     --  Они рассчитывают, что  смогут  наткнуться  на  какие-либо ее части,
торчащие в стороны,  <i>--</i> объяснил он. -- Судя по  всему, у нее одна рука была
поднята,  и  есть  шанс,  что весь этот льющийся сверху бетон прижал  руку к
стенке ямы. Так будет значительно быстрее.
     -- Не понимаю, куда торопиться, -- сказал доктор Боард. -- Полагаю, она
достаточно   хорошо  сохранится  в   этом  бетоне.  Я  бы   сказал,  он   ее
мумифицировал.
     Уилт в своем углу  сильно в этом сомневался.  Даже  Джуди, которая была
чрезвычайно  стойкой  куклой, вряд ли способна  выдержать  давление двадцати
тонн  бетона.  Она  должна  была  лопнуть,  это  и  ежу   понятно,  так  что
единственное, что полиция найдет, так это пластиковую руку от куклы. Вряд ли
они будут выкапывать всю лопнувшую куклу.
     -- И еще  одно  соображение, -- добавил  начальник  машиностроительного
отделения.  --  Если  рука  торчит в  сторону,  то  они  сразу  смогут взять
отпечатки пальцев.
     Уилт улыбнулся про себя. Вот уж чего  они  не найдут  у  Джуди, так это
отпечатков  пальцев.  Он  допил кофе и  в  несколько  улучшенном  настроении
отправился в класс старших секретарей. Он  нашел  их в большом возбуждении в
связи с убийством.
     -- Вы  думаете,  это  убийство  на почве  секса? -- спросила  маленькая
блондинка с первой парты, когда  Уилт раздавал экземпляры книги "Этот остров
сегодня". Он  давно  заметил, что глава  о  превратностях  судеб  подростков
обычно нравится  старшим секретарям. В ней повествовалось о сексе и насилии.
Все  это  уже лет на двенадцать устарело, как, впрочем; и старшие секретари.
Сегодня, однако, книга не потребовалась.
     -- Я  вообще не думаю, что это было убийство, -- сказал Уилт, садясь за
стол.
     -- Конечно убийство. Они видели тело женщины там,  внизу, -- настаивала
маленькая блондинка.
     -- Им показалось,  что  они видели  нечто, похожее на тело, -- поправил
Уилт. -- А это не значит,  что так оно  и  есть. Это все шутки человеческого
воображения.
     -- А полиция думает иначе, -- заметила  крупная девица,  чей  отец  был
какой-то шишкой  в городе; --  Иначе чего  бы это они  так  суетились. У нас
однажды  произошло убийство на поле для гольфа, нашли  части  тела  в  яме с
водой.  Шесть месяцев там пролежали.  Сначала они выловили  ступню. Она была
такая распухшая и зеленая... -- Бледная девица из Уилстантона в третьем ряду
упала  в обморок.  Пока Уилт  приводил  ее в чувство и отводил в медкабинет,
класс  занимался  Криппеном,  Хейем  и Кристи.  Когда  Уилт  вернулся,  девы
толковали о кислотных ваннах.
     -- ...и все, что они нашли, это вставные зубы и камни из почек.
     -- Создается впечатление, что вы весьма  осведомлены насчет убийств, --
сказал Уилт крупной девице.
     -- Папа часто играет в бридж с главным констеблем, -- объяснила она. --
Тот приходит к нам  обедать  и  рассказывает потрясающие  истории.  И еще он
считает, что пора опять начать вешать преступников.
     -- Меня это не удивляет, -- мрачно сказал Уилт. Старшие секретари часто
оказывались знакомы с  главными  констеблями, жаждущими  вернуть казнь через
повешение. Обычно все их разговоры сводились к маме, папе и лошадям.
     -- Во  всяком  случае,  повешение  безболезненно,  --  заявила  крупная
девица. -- Сэр Франк  говорит,  что хорошему палачу хватит двадцати  секунд,
чтобы  привести  осужденного  из  камеры  смертников, поставить  над  люком,
накинуть петлю на шею и нажать на рычаг.
     --  Почему  такие  привилегии  только  для мужчин? -- с горечью спросил
Уилт. Класс посмотрел на него с осуждением.
     --  Последней  женщиной,  которую  они повесили, была  Руфь  Эллис,  --
сказала блондинка с первой парты.
     -- И вообще, с женщинами по-другому, -- заметила крупная девица.
     -- Почему? -- опрометчиво спросил Уилт.
     -- Нужно больше времени.
     -- Больше времени?
     -- Миссис  Томсон пришлось привязывать к стулу, -- вмешалась блондинка.
-- Она вела себя постыдно.
     -- Должен сказать, я нахожу ваши умозаключения несколько своеобразными,
-- сказал Уилт. -- Вне всякого сомнения, постыдно женщине убить своего мужа.
Но я не вижу ничего постыдного в том, что  она  стала  сопротивляться, когда
пришли, чтобы повести ее на казнь. Я считаю...
     -- Да не поэтому,  --  перебила крупная девица, которую невозможно было
сбить с раз избранного пути.
     -- Что не поэтому? -- спросил Уилт.
     -- Надо больше времени. Их заставляют одевать непромокаемые штаны.
     Уилт вздрогнул от отвращения.
     -- Непромокаемые что? -- спросил он, не подумав.
     -- Непромокаемые штаны, -- сказала крупная девица.
     -- Бог ты мой. -- вздохнул Уилт.
     --  Понимаете,  когда  петля   затягивается,  у  них  все  внутренности
вываливаются, -- продолжала крупная девица, ставя последнюю точку. Уилт дико
посмотрел на нее и шатаясь вышел из класса.
     В коридоре Уилт прислонился к стене и почувствовал, что его тошнит. Эти
мерзкие девки могли дать сто очков вперед газовщикам. По крайней мере, парни
не вдавались в такие отвратительные анатомические подробности. К тому же все
старшие  секретари   были  из   так  называемых   хороших  семей.  Когда  он
почувствовал,  что  в состоянии вернуться  в класс,  прозвенел звонок.  Уилт
вошел в комнату и стыдливо собрал книги.

     -- Фамилия  Уилт  о  чем-нибудь  вам  говорит? Генри Уилт?  --  спросил
инспектор.
     --  Уилт?  --  переспросил  заместитель  директора,  которому  поручили
разбираться с полицией, пока сам  директор проводил время более продуктивно,
стараясь нейтрализовать действие той негативной огласки, которую вызвало это
отвратительное  дело.  --  Да,  конечно.  Он  один  из  наших преподавателей
гуманитарных наук. А в чем дело? Что-нибудь...
     -- Если вы не возражаете, сэр, я хотел бы с ним поговорить. Наедине.
     <i>--</i>  Но  Уилт  совершенно  безобидный  человек,  --  сказал  заместитель
директора. -- Я уверен, что он ничем не сможет вам помочь.
     -- Возможно, но тем не менее...
     -- Уж  не хотите ли вы сказать,  что  Генри Уилт  имеет отношение... --
заместитель директора замолчал, увидев выражение лица инспектора.  Оно  было
угрожающе безразличным.
     -- Я бы не хотел в данный  момент  вдаваться  в  подробности, -- сказал
инспектор Флинт, -- и не стоит торопиться с выводами.
     Заместитель директора взял телефонную трубку.
     -- Вы хотите, чтобы он спустился вниз к машинам? -- спросил он.
     Инспектор Флинт отрицательно покачал головой.
     --  Чем незаметнее,  тем лучше. У  вас случайно не  найдется  свободной
комнаты?
     -- Есть. рядом. Вы можете ей воспользоваться.

     Уилт сидел в  столовой  за  ленчем  вместе  с  Питером  Брейнтри, когда
секретарша заместителя директора передала ему его просьбу.
     -- А попозже нельзя? -- спросил Уилт.
     -- Он сказал, что это очень срочно.
     -- Вероятно, он наконец решил назначить тебя старшим преподавателем, --
сказал  Брейнтри  оптимистично.  Уилт   проглотил   остатки   своей  яичницы
по-шотландски и поднялся.
     --  Сильно  сомневаюсь,  --  сказал  он,  неохотно покидая  столовую  и
поднимаясь  по ступеням. Уилта терзало ужасное предчувствие, что  этот вызов
менее всего был связан с его продвижением по должности.

     --  Значит так, сэр,  -- сказал инспектор,  когда они  уселись. -- Меня
зовут  Флинт, инспектор Флинт из уголовного отдела, а  вы мистер  Уилт, так?
Генри Уилт?
     -- Да, -- ответил Уилт.
     --  Вот что, мистер Уилт,  вы,  наверное, догадались, что мы расследуем
предполагаемое убийство женщины,  чье тело предположительно было спрятано  в
одном из шурфов для свай нового корпуса. Полагаю, Ъы об этом знаете. -- Уилт
кивнул. -- Естественно, мы интересуемся  всем,  что могло бы нам помочь.  Не
могли бы вы взглянуть вот на эти записи?
     Он протянул  Уилту  листок бумаги.  Заголовок гласил:  "Заметки  о роли
насилия и распаде семьи". Затем следовала серия подзаголовков.
     "1.  Растущая  роль  насилия в  общественной  жизни  как  средство  для
достижения политических целей.
     а. Бомбы, б. Угоны самолетов, в. Похищения, г. Убийства.
     2. Низкая эффективность полицейских методов борьбы с насилием.
     а.  Негативный  подход. Полиция  способна реагировать  на  преступление
только после его совершения.
     б. Применение насильственных методов самой полицией.
     в. Низкий интеллектуальный уровень среднего полицейского.
     г. Изобретательность, как тактика преступников.
     3.  Роль  средств  массовой  информации. ТВ  учит прямо  на  дому,  как
совершать убийства".
     Там было не  только  это. Еще много другого. Уилт  обреченно смотрел на
листок бумаги.
     -- Вам знаком этот почерк? -- спросил инспектор.
     -- Да,  -- ответил Уилт, исподволь осваивая тот эллиптический язык, что
свойствен судам.
     -- Вы признаете, что написали эти заметки? -- Инспектор протянул руку и
отобрал у Уилта лист бумаги.
     -- Да.
     -- Таково ваше мнение о работе полиции?
     Уилт попытался взять себя в руки.
     --   Это   наброски,   которые   я   делал,   готовясь   к  занятиям  с
практикантами-пожарниками, -- пояснил он. -- Просто так, черновик. Нужно еще
поработать...
     -- Но вы не отрицаете, что вы их писали?
     -- Конечно, нет. Я только что сказал, что это мои записки, так ведь?
     Инспектор кивнул и взял в руки книгу.
     -- Ваша книга?
     Уилт посмотрел на "Открытый дом".
     -- Раз там написано, что моя, значит, моя.
     Инспектор открыл книгу.
     -- Верно, -- сказал он с изумлением, -- совершенно верно.
     Уилт  уставился на него. Не было смысла делать хорошую мину  при плохой
игре. Пора с этим кончать. Они нашли проклятую книгу в корзине велосипеда, а
заметки, должно быть, вывалились у него из кармана на строительной площадке.
     --  Послушайте, инспектор,  -- сказал он.  -- Я  могу все объяснить.  Я
действительно был на стройплощадке...
     Инспектор встал.
     --  Мистер  Уилт, если вы собираетесь сделать заявление,  то  я  должен
предупредить вас, что...
     Уилт отправился в фургон передвижного центра по расследованию убийств и
там, в присутствии полицейского  стенографа, сделал заявление. Тот факт, что
он прошел  в синий фургон,  но  не вышел  из него,  был с  интересом отмечен
сотрудниками,  находившимися  в  это время  в  учебном  корпусе, студентами,
сидевшими   в   столовой,  и  двадцатью   пятью   коллегами-преподавателями,
глазевшими из окон учительской.

        9

     -- Будь она проклята,  эта штука. -- в сердцах  сказал весь измазанный
мазутом Гаскелл, стоя на  коленях  рядом  с  двигателем.  --  Надо  же, даже
сейчас,  в  век  технического монархизма, они не способны  сделать приличный
двигатель. Этот, должно быть, сооружался еще для Ноева ковчега.
     --  Ковчег, --  сказала Салли,  --а потом  еще  рубили головы  королям.
Кстати, учти, что Ева -- регинофилка.
     -- Кто?
     -- Регинофилка.  Монархистка. Поимей это в виду.  Она вся  за королеву,
так что оставь  свои антибританские настроения.  Мы же  не хотим,  чтобы она
взяла пример с двигателя и бросила работать. Может, дело вовсе не в  рулевом
управлении.
     -- Если бы я смог снять головку, я бы сказал, -- заметил Гаскелл.
     -- И какая от этого польза? Другая появится?  -- спросила Салли и пошла
в каюту, где Ева размышляла, что они  будут есть на ужин.  --  Крошка весь в
мазуте  и  все  еще  развлекается  с  двигателем.   Винит  во  всем  рулевое
управление.
     -- Рулевое управление?
     -- Это такое соединение, детка.
     -- С чем?
     -- Тазобедренная кость соединяется с  голенью. А тут все соединяется  с
поршнем. Все  знают, что поршень -- символ пениса. Механизированный  мужской
заменитель секса. Честно, Гаскелл такой регрессивный.
     -- Я не знаю, -- сказала Ева.
     Салли снова легла на койку и закурила сигару.
     -- Вот это мне в  тебе и нравится, Ева. Ты ничего не знаешь. Невинность
очаровательна, детка. Свою я потеряла в четырнадцать.
     Ева покачала головой.
     -- Эти мужчины, -- сказала она с укором.
     -- Он по возрасту годился мне в  дедушки, -- сказала Салли. -- Он и был
моим дедушкой.
     -- Не может быть! Какой ужас!
     --  Ну  не буквально, -- рассмеялась Салли. --  Он  был  художником.  С
бородой.  Потом  запах  краски на его халате,  и эта  студия,  и  он захотел
нарисовать меня обнаженной. В те дни  я была  такой чистой. Он заставил меня
лечь на  кушетку и уложил  мои ноги. Он  всегда  укладывал мои ноги, а потом
отходил  в сторону,  смотрел на  меня и рисовал. Однажды, когда я лежала  на
кушетке, он подошел ко мне, согнул мне ноги, и. не успела  я опомниться, как
он уже был на мне, халат задран и...
     Ева  сидела  и  зачарованно  слушала.  Она  могла  все  себе  так  ясно
представить,  даже  запах  краски в  студии, и  кисти. У  Салли  была  такая
интересная  жизнь, полная  событий, и такая  своеобразно романтическая.  Ева
попыталась  вспомнить,  какой  она  была  в  четырнадцать  лет.  Она  даже с
мальчиками не встречалась, а вот Салли  в четырнадцать уже лежала на кушетке
в студии знаменитого художника.
     -- Но  он  же вас изнасиловал, -- наконец сказала она. --  Почему вы не
заявили в полицию?
     -- В полицию? Ты не понимаешь. Я училась в ужасно элитарной  школе. Они
бы тут  же отправили меня домой. Школа была  прогрессивной и все такое, но я
не должна была позировать этому художнику, и мои родители никогда бы меня не
простили. Они были очень строгие. -- Салли вздохнула, опечаленная невзгодами
своего  полностью выдуманного  детства. -- Теперь ты понимаешь, почему я так
боюсь мужчин. Если тебя изнасиловали, то ты хорошо знаешь, что такое мужская
агрессивность.
     --  Полагаю,  вы  знаете, что  это  такое,  -- сказала  Ева,  испытывая
некоторые сомнения по поводу того, что такое мужская агрессивность.
     -- Ты смотришь на  мир по-другому.  Как говорит  Гаскелл, ничто в  мире
само по себе не плохо и не хорошо. Оно просто существует, вот и все.
     -- Я как-то ходила на лекцию  по буддизму, --  сказала Ева, -- и мистер
Подгетт сказал...
     -- Там все неправильно. Буддизм -- это  же просто сидеть и  ждать.  Это
пассивное отношение.  Нужно  делать так,  чтобы  что-то происходило.  Будешь
долго сидеть  и  ждать, считай,  что  умерла.  Кто-нибудь обязательно о тебя
споткнется. Надо, чтобы все происходило, как хочешь ты, а не кто-то другой.
     --  Звучит как-то недружелюбно по отношению  к другим, -- сказала  Ева.
--Я хочу сказать, что если все будут делать только то, что они хотят, это не
будет слишком приятно другим людям.
     -- Пусть другие горят  в аду, -- сказала Салли.  -- Это сказал Сартр, а
он должен знать. Надо делать то, что ты  сам хочешь, и  без всяких угрызений
совести. Как  говорит Джи, крысы  --  это  парадигма.  Ты что думаешь, крысы
только и прикидывают, что хорошо для других?
     -- Да нет, я так не думаю, -- ответила Ева.
     --  Правильно. Крысы не  знают  этики.  Ни  в чем. Они просто совершают
поступки. И не иссушают себе мозги рассуждениями.
     -- А что, по-вашему, крысы могут думать? -- спросила  Ева, основательно
заинтересовавшись проблемами крысиной психологии.
     -- Конечно нет. Крысы просто есть. Крысам плевать на Schadenfende8.
     -- А что это такое?
     --  Троюродная сестра Weltschmerz9,  -- ответила Салли,  гася сигару  в
пепельнице.  --  Поэтому мы  можем  делать,  что  захотим и  когда  захотим.
Основной принцип.  Только люди  вроде Джи понимают, как  оно  все действует.
Ученые. Лоуренс был прав. Для Джи главное голова, а тела вроде бы и нет.
     -- У  Генри тоже  почти что так,  -- сказала Ева.  --  Он все  читает и
рассуждает о книгах.  Я ему говорила, что  он не знает, что такое  настоящая
жизнь.

     Сидя в передвижном отделе по убийствам, Уилт быстро набирался опыта. На
лице  сидящего  напротив  инспектора   Флинта  отражалось  все  возрастающее
недоверие.
     --  Давайте еще разок, -- сказал  инспектор. -- Вы утверждаете, что то,
что эти  люди видели на  дне ямы, на самом деле надувная пластиковая кукла с
влагалищем.
     -- Влагалище -- это несущественно, -- ответил  Уилт, призывая на помощь
последние запасы непоследовательности.
     --  Возможно, -- сказал инспектор. --  У большинства кукол  этого  нет,
но... ладно, пропустим.  Что я хотел бы знать, так  это, уверены ли  вы, что
там, внизу не живое человеческое существо?
     -- Абсолютно, --  ответил Уилт,  -- и если бы оно там было, то вряд  ли
было бы сейчас живым.
     Инспектор разглядывал его с неудовольствием.
     -- Без  вас  знаю,  --  сказал  он.  --  Я бы не  сидел  тут,  если  бы
существовала хотя бы малейшая вероятность, что тот, кто там, внизу, еще жив.
     -- Верно, -- согласился Уилт.
     -- Правильно. Теперь пойдем дальше. Как получилось, что на том, что эти
люди видели и что они приняли за женщину и что, как вы утверждаете, на самом
деле является куклой,  была  одежда, что у нее были  волосы  и, что особенно
важно, голова у нее была расплющена, а одна рука вытянута вперед?
     -- Так уж она упала, -- сказал Уилт. -- По-видимому, рука зацепилась за
стенку и поднялась вверх.
     -- А расплющенная голова?
     -- Честно говоря, я кинул на  нее  комок глины,  -- признался  Уилт. --
Может, поэтому?
     -- Вы бросили комок глины ей на голову?
     -- Именно это я и сказал, -- согласился Уилт.
     -- Я слышал, что вы сказали. Но я хочу знать, что заставило вас бросать
комок глины на голову надувной куклы,  которая, как мне  кажется, не сделала
вам ничего плохого.
     Уилт заколебался. Проклятая кукла доставила ему массу неприятностей, но
момент казался мало подходящим для того, чтобы вдаваться в подробности.
     -- Право, не знаю, -- сказал он. -- Думал, это поможет.
     -- Поможет чему?
     --  Поможет...  Ну,  не  знаю. Я  просто  бросил,  и  все.  Был здорово
навеселе.
     -- Хорошо, мы к этому еще вернемся. На  один  вопрос я так и не получил
ответа. Если это кукла, то почему она была одета?
     Уилт   нервно    оглянулся   и   встретился   глазами   с   полицейской
стенографисткой. Выражение этих  глаз не вызывало на  откровение. А они  еще
болтают о презумпции невиновности.
     -- Вы мне не поверите, -- сказал Уилт. Инспектор внимательно  посмотрел
на него и закурил сигарету.
     -- И все же?
     -- Если честно, так я сам ее одел, -- сказал Уилт, сгорая от стыда.
     -- Сам одел?
     -- Да, -- подтвердил Уилт.
     -- Позвольте спросить, и какую цель вы преследовали, одевая ее?
     -- Не могу сказать.
     Инспектор многозначительно вздохнул.
     --  Все правильно. Начнем с начала.  Мы имеем дело с куклой, которую вы
одели   и   привезли  сюда  глубокой  ночью,  затем  сбросили   ее   на  дно
десятиметровой ямы  и  накидали комки  глины  ей  на голову.  Вы это  хотите
сказать?
     -- Да, -- ответил Уилт.
     --  А  не  лучше  ли  будет, чтобы  сберечь  время и  силы  всех  здесь
присутствующих, признаться, что там, на дне ямы, сейчас покоится в мире, под
двадцатью тоннами бетона, тело убитой женщины?
     -- Нет, -- сказал Уилт. -- Совершенно определенно не лучше.
     Инспектор Флинт снова вздохнул.
     --  Можете быть уверены, мы обязательно доберемся до дна, -- сказал он.
-- На  это  потребуются время, деньги и, видит Бог,  терпение,  но  когда мы
докопаемся до дна...
     -- Вы найдете надувную куклу, -- сказал Уилт.
     -- С влагалищем?
     -- С влагалищем.

     В учительской Питер Брейнтри стоял горой за Уилта.
     -- Говорю вам, я знаю Генри семь лет, и знаю  его хорошо. Что бы там ни
случилось, он. не имеет к этому никакого отношения.
     Мистер   Моррис,   заведующий  гуманитарным   отделением,   скептически
посмотрел в окно.
     -- Они держат его там уже четыре часа, -- сказал он. --  Это неспроста,
значит, они считают, что он имеет какое-то отношение к убитой женщине.
     -- Они могут считать, что  хотят. Я знаю Генри, и если бы бедолага даже
захотел, он все равно не смог бы никого убить.
     --  Он же во вторник стукнул этого  наборщика.  Значит, он  способен на
иррациональное насилие.
     -- Неправда. Это наборщик его стукнул, -- сказал Брейнтри.
     --  После  того  как  Уилт  обозвал его  сопливым сраным недоумком,  --
пояснил мистер Моррис. -- У того, кто так обзывает наборщиков, определенно с
головой  не  в порядке. Они  убили  старину  Пинкертона,  вы же  знаете.  Он
отравился выхлопными газами.
     --  Если называть  вещи своими именами, то они чуть не  убили и старину
Генри.
     -- Конечно, этот удар мог повредить ему мозги, -- заметил мистер Моррис
с  мрачным удовлетворением. --  У  мужчин сотрясение мозга  иногда  вызывает
самые  странные последствия. Мгновенно превращает его из приятного, тихого и
безобидного  человека, такого,  как  Уилт,  в маниакального  убийцу, который
внезапно идет вразнос. И более странные вещи случались.
     -- Полагаю, Генри первый с вами  согласился бы, -- сказал  Брейнтри. --
Вряд ли он получает большое  удовольствие  от  сидения в  этом  фургоне и от
допроса. Хотел бы я знать, что они с ним там делают.
     --  Просто  задают вопросы. Ну, к примеру: "Какие  у  вас  отношения  с
женой?"  или "Не  можете ли  вы сказать,  где были  в  субботу вечером?" Они
всегда начинают исподволь, приберегают самое главное напоследок.
     Питер Брейнтри в  ужасе молчал. Ева.  Он начисто забыл про нее,  а  что
касается того, что Генри  делал вечером в  субботу, то уж он-то точно  знал,
что говорил ∙Генри по тому поводу, когда тот появился у  него на пороге весь
в грязи и выглядел так, как будто ему час до смерти остался.
     --  По-моему, -- продолжил доктор  Моррис,  -- очень  странно, что  они
начинают  допрашивать Уилта в  отделе по  убийствам сразу  после  того,  как
находят тело на дне ямы, заполненной бетоном. Очень это странно. Не хотел бы
я быть на его  месте. -- Он встал и вышел, а Питер Брейнтри остался  сидеть,
размышляя,  не  должен  ли  он что-нибудь предпринять,  например,  позвонить
адвокату и попросить его прийти и поговорить с Генри. Наверное, еще рано, да
и сам Генри может потребовать адвоката, если сочтет нужным.

     Инспектор Флинт закурил очередную сигарету с явно угрожающим видом.
     -- Какие у вас отношения с женой? -- спросил он.
     Уилт заколебался.
     -- Нормальные, -- ответил он.
     -- Просто нормальные? Не больше?
     -- У  нас  вполне  хорошие отношения,  --  сказал  Уилт,  сознавая, что
допустил ошибку.
     --  Так-так. И,  я надеюсь, она  подтвердит ваш рассказ насчет надувной
куклы?
     -- Подтвердит?
     -- Тот факт, что вы имеете привычку одевать куклу и с ней развлекаться?
     -- У меня нет такой привычки, -- возмущенно сказал Уилт.
     -- Да я просто спрашиваю. Вы же первый начали говорить о том, что у нее
есть влагалище.  Не  я.  Вы  это  сообщили добровольно,  и,  естественно,  я
предположил...
     -- Что вы предположили? -- спросил Уилт. -- Вы не имеете права...
     --  Мистер Уилт, -- сказал инспектор, --  попробуйте поставить себя  на
мое  место.  Я  расследую  дело о предполагаемом убийстве;  и тут появляется
человек,  заявляющий:  то, что два свидетеля описывают, как  тело  упитанной
женщины тридцати с небольшим лет...
     --  Тридцати с небольшим?  У кукол нет возраста. Если бы этой проклятой
кукле было больше, чем шесть месяцев от роду...
     --  Пожалуйста,  мистер  Уилт,  разрешите  мне  продолжить. Как  я  уже
говорил,  я  расследую  дело, которое  на  первый взгляд  является делом  об
убийстве, а вы  сами признались, что засунули куклу  с влагалищем в эту яму.
Если бы вы были на моем месте, к какому бы выводу вы пришли?
     Уилт попытался придумать какое-нибудь  самое невинное объяснение, но не
смог.
     -- Вы же первый должны согласиться, что это выглядит странно.
     Уилт кивнул. Это выглядело чертовски странно.
     --  Правильно,  --  продолжал инспектор. --  Теперь давайте  попытаемся
найти самое безобидное объяснение вашим действиям, и прежде  всего тому, что
вы делаете особый акцент на наличие у куклы влагалища...
     --  Да  ничего  я  не акцентирую. Я  сказал  об  этом  для того,  чтобы
подчеркнуть, что  выглядит она очень натурально. Я вовсе не  хотел  сказать,
что у меня есть привычка... -- Он замолчал, удрученно глядя в пол.
     -- Продолжайте, мистер Уилт. Иногда полезно выговориться.
     Уилт с отчаянием посмотрел на инспектора.  Разговоры с ним не приносили
ему не малейшей пользы.
     --   Если  вы  подразумеваете,  что  моя  интимная  жизнь  сводилась  к
совокуплению с блядской надувной куклой, одетой в платье моей жены...
     --  Минутку,  --  сказал  инспектор,  с  многозначительным  видом  гася
сигарету. -- Наконец-то мы сделали  шаг вперед.  Вы  признаете, что то,  что
находится там, внизу, одето в платье вашей жены? Да или нет?
     -- Да, -- удрученно сказал Уилт.
     Инспектор Флинт поднялся.
     -- Полагаю, самое время пойти и немного поболтать с миссис Уилт.
     -- Боюсь, это будет затруднительно. -- сказал Уилт.
     -- Затруднительно?
     -- Дело в том, что она уехала.
     --  Уехала? --  переспросил  инспектор. --  Я правильно  вас понял,  вы
сказали, что она уехала?
     - Да.
     - И куда она уехала?
     - В этом все дело. Я не знаю.
     - Вы не знаете?
     - Честно, не знаю, -- сказал Уилт.
     - Она вам не сказала, куда уезжает?
     - Нет. Просто когда я вернулся домой, ее не было.
     -- Она не оставила записки или чего-нибудь в этом роде?
     -- Оставила, между прочим, -- подтвердил Уилт.
     -- Хорошо, давайте поедем к вам домой и посмотрим на эту записку.
     -- Боюсь, это невозможно. -- сказал Уилт. -- Я от нее избавился.
     -- Вы от нее избавились? -- спросил инспектор. -- Вы от нее избавились?
Каким образом?
     Уилт жалобно взглянул на стенографистку.
     -- По правде говоря, я подтер ею зад, -- сказал он.
     Инспектор Флинт смотрел на него, как на сумасшедшего.
     -- Что вы сделали?
     -- Ну, туалетная бумага в уборной кончилась, и я... -- он замолчал.
     Инспектор закурил очередную сигарету. Руки у него  тряслись, а в глазах
была  та отрешенность, которая  предполагала, что он только  что  заглянул в
какую-то отвратительную бездну.
     -- Мистер Уилт, -- заговорил он, когда ему  удалось взять  себя в руки.
-- Я всегда считал себя спокойным, терпеливым  и гуманным человеком, но если
вы всерьез рассчитываете, что я поверю хотя бы одному слову из вашей нелепой
истории... у вас не все дома.  Сначала вы мне говорите, что засунули куклу в
яму.  Затем  вы   признаетесь,  что  одели  ее  в  платье  жены.  Теперь  вы
утверждаете,  что  она уехала, не  сказав куда, и в довершение у вас хватает
нахальства сидеть  здесь и говорить,  что вы  подтерли задницу  единственным
надежным доказательством, способным подтвердить ваше заявление.
     -- Но это правда, - сказал Уилт.
     -- Херня!  -- закричал  инспектор. -- Мы  оба  знаем,  что  миссис Уилт
больше нет,  и нечего делать вид, что это не  так. Она на дне этой  блядской
ямы, и это вы ее туда засунули.
     -- Вы  меня  арестуете?  -- спросил Уилт, когда они тесной  группой шли
через дорогу в направлении полицейской машины.
     --  Нет,  --  сказал  инспектор,  --  вы  просто  помогаете  полиции  в
расследовании. Так сегодня и сообщат в новостях.

     --  Дорогой  мистер  Брейнтри, ну,  конечно, мы сделаем все, что от нас
зависит,  -- сказал заместитель директора. -- Уилт всегда был хорошим членом
лашего коллектива, и, по-видимому, это какая-то ужасная ошибка. Убежден, что
нет причин для беспокойства. Вскоре все выяснится само собой.
     --  Надеюсь,  вы  правы,  --  сказал  Брейнтри, --  но  есть  некоторые
усложняющие дело факторы. Прежде всего Ева...
     -- Ева? Миссис Уилт? Уж не хотите ли вы сказать...
     -- Я ничего не хочу сказать. Я  только говорю, что...  в общем,  ее нет
дома. Она ушла от Генри в прошлую пятницу.
     -- Миссис Уилт ушла... я совсем ее не знаю,  только по  разговорам.  Не
она  ли сломала ключицу  мистеру  Локьеру  в классе по  дзюдо  несколько лет
назад?
     -- Это была Ева, -- сказал Брейнтри.
     -- Она не похожа на женщину, которая позволит Уилту засунуть себя...
     -- Совершенно верно,  -- поспешно  сказал Брейнтри. --  Если уж  кому и
грозит  быть  убитым  в их доме. так это Уилту.  Думаю, следует известить об
этом полицию.
     Их разговор был прерван появлением директора,  который принес экземпляр
вечерней газеты.
     --  Полагаю, вы это уже видели,  -- сказал  он, размахивая  газетой. --
Просто ужас какой-то.  -- Он  положил газету на стол и показал на заголовки.
УБИТАЯ  ЖЕНЩИНА  ПОГРЕБЕНА  В  БЕТОНЕ У ТЕХУЧИЛИЩА.  ПРЕПОДАВАТЕЛЬ  ПОМОГАЕТ
ПОЛИЦИИ.
     -- О, Господи,  --  сказал заместитель директора.  --  О,  Господи. Как
возмутительно некстати. Худший момент трудно было бы придумать.
     -- Нам это и  в лучший момент ни к чему,  -- рявкнул директор. -- И это
еще не  все. Уже было с полдюжины звонков от  родителей, желающих знать, нет
ли у нас привычки нанимать на постоянную работу убийц. Кстати, кто он такой,
этот Уилт?
     -- Он из  гуманитарного  отделения, -- сказал заместитель директора. --
Уже десять лет у нас работает.
     --  Гуманитарное  отделение.  Мог  бы  сам догадаться. Если  они там не
поэты, то  маоисты  или...  Хотел бы я  знать,  где,  черт побери, Моррис их
находит. И  теперь еще этот проклятый убийца. Один Бог знает,  что я сегодня
буду  говорить  комиссии  по  образованию.  У  них   в  восемь  чрезвычайное
заседание.
     --  Я  возражаю против того,  чтобы  Уилта  называли убийцей, -- сказал
преданный Брейнтри. -- Нет никаких доказательств, что он кого-то убил.
     Директор  внимательно  на  него   посмотрел,  затем  снова  вернулся  к
заголовкам.
     --  Мистер  Брейнтри,  если  некто  помогает  полиции  в  расследовании
убийства, то он не обязательно убийца, хотя предположение такое есть.
     -- Вне всякого сомнения,  это не  поможет нам поднять ранг училища,  --
тактично вмешался заместитель директора.
     -- Как назло, у нас на пятницу намечен визит инспекционного комитета.
     -- Если судить по  тому, что я услышал от полиции, это также не ускорит
строительство нового административного корпуса, --  сказал директор. --  Они
говорят, что понадобится не меньше трех дней, чтобы пробурить  новый  шурф и
вытащить тело. Значит, придется устанавливать  новую сваю, а мы и так сильно
отстали от графика и истратили уже половину денег. Почему, ради всех святых,
он не выбрал какое-нибудь другое место, чтобы избавиться от своей жены, будь
она проклята?
     -- Я не думаю... -- начал Брейнтри.
     --  Мне безразлично,  что вы думаете, --  сказал  директор. -- Я просто
передаю вам, что думает полиция.
     Брейнтри  ушел, оставив  их спорить и придумывать  способы борьбы с той
оглаской,  которую вызвала эта история.  Он спустился в кабинет  заведующего
гуманитарным  отделением  и  на