ню к бару. К тому времени, как Пипер подписал пятьдесят экземпляров "Девства" и невзначай выпил четыре мартини, все его опасения куда-то делись. Восторг, с которым его приветствовали, отзыва не требовал. Восторг обуревал его с двух сторон: тощие женщины поднапряглись, толстые нежно ворковали. Им было довольно и улыбки Пипера. Только одна женщина с намеком упомянула о романе, и то Бэби тут же вмешалась. -- С тобой, говоришь, попробовать, Хлоя? А зачем бы это пробовать мистеру Пиперу? У него каждая минута на счету. -- Не всякой, стало быть, киске встряска,-- заметила Хлоя, отвратительно подмигнув Пиперу.-- А судя по книге мистера Пипера, он у нас такой кошкодав!.. Но Бэби оттащила Пипера, прежде чем тот услышал, какой он кошкодав. -- Почему кошкодав?-- спросил он. -- Тоже мне киска выискалась,-- сказала Бэби, а Пипер простодушно недоумевал, почему в Америке так по-живодерски относятся к кошкам. -- Я отвела вам спальню-будуар,-- сообщила Бэби, когда они на пару с Соней эскортировали Пипера по ренессансной лестнице,-- оттуда дивный вид на залив. Войдя в спальню-будуар, Пипер осмотрелся. Первоначально это было сочетание удобства со средневековой простотой, но Бэби обставила спальню так, чтобы она будила чувственность. Сердцевидное ложе стояло на ковре радужной расцветки, почти таком же ярком, как кресло с оторочкой и трельяж в декоративном стиле. В дополнение ансамбля пышная и буйная гитана, топчась в танце на тумбочке, вздымала абажур с кистями, а у фарфорово-синей стены тускло поблескивал комод черного стекла. Пипер сел на постель и поднял глаза к массивным потолочным балкам. Они все-таки обнадеживали, как бы вопреки мишурному спальному убранству. Он разделся, почистил зубы, улегся и через пять минут заснул. Однако через час он лежал с широко раскрытыми глазами. Сквозь стену за его стеганым изголовьем слышались голоса. Сначала Пипер не мог вспомнить, где он находится: голоса поведали ему об этом. Должно быть, супружеская опочивальня Хатчмейеров соседствовала со спальней-будуаром, а ванные комнаты их сообщались. За следующие полчаса Пипер с отвращением узнал, что Хатчмейер носит бандаж, что Бэби не позволяет ему мочиться в умывальную раковину, что Хатчмейер плевать хотел на ее позволение и что покойница -- мать Бэби, а ей самое место в могиле,-- зачавши дочь, совершенно напрасно не сделала аборта; наконец, что однажды бедная Бэби запила снотворное из стакана с искусственной челюстью Хатчмейера, который, может быть, соблаговолит все-таки не совать свои челюсти в аптечный стакан. От этих удручающих семейных неурядиц разговор перешел на чужие личности. Хатчмейер считал, что Соня -- сногсшибательная женщина, а Бэби не видела ничего сногсшибательного в бабище, которая нагло прибрала к рукам одаренного милого несмышленыша. Пипер не сразу узнал себя в этом описании и не успел решить, нравится ли оно ему, как Хатчмейер возразил, что он -- сопля и английский хмырь, который случайно попал в струю и накатал ходкую книжонку. Такое мнение о себе Пиперу определенно не понравилось. Он сел в постели, запустил руку под юбки гитане и включил свет. Но супруги уже отвоевались и заснули. Пипер вылез из-под одеяла и, утопая в ковре, прошел к окну. Внизу, возле длинной узкой пристани, темнели силуэты яхты и большого прогулочного катера; по ту сторону залива смутно виднелась гора под звездным небом и мерцали огни ближнего городка. Волны плескали о каменистый берег; во всякое другое время Пипер непременно поразмыслил бы о красотах природы и о том, как пристроить их в будущий роман. Однако из-за Хатчмейера мысли его направились в другое русло. Пипер достал дневник и записал там, что Хатчмейер -- это воплощение вульгарности, низости, глупости и всеобщей продажности современной Америки, а Бэби Хатчмейер, наоборот, обаятельная, тонко чувствующая женщина, прискорбный удел которой -- быть замужем за грубым скотом. Потом он снова забрался в постель, прочел главу из "Нравственного романа", чтобы восстановить веру в человечество, и уснул. За завтраком начались новые испытания. Соня еще не вышла, а Хатчмейер был донельзя дружелюбен. -- Что верно, то верно -- читателя надо брать за причинное место,-- сказал он Пиперу, который гадал, какой бы кашей лучше позавтракать. -- Зерновытяжка богаче всего витамином "Е",-- заметила Бэби. -- Это для повышения полового тонуса,-- сказал Хатчмейер.-- А у Пипера он и так дай бог всякому, а, Пипер? Ему, наоборот, нужна пища погрубее. -- Всяческой грубости мистер Пипер отведает твоими стараниями более чем достаточно,-- сказала Бэби. Пипер опорожнил себе в тарелку банку зерновытяжки. -- Словом, я говорю,-- продолжал Хатчмейер,-- читатель любит, чтобы его... -- Мистер Пипер и без тебя знает, что любит читатель,-- сказала Бэби.-- За завтраком ему слушать твои разглагольствования необязательно. -- Так вот,-- старался не замечать жены Хатчмейер,-- приходит малый с работы -- что ему делать? Хлопнул пивка, посмотрел телевизор, поужинал -- и в постель: на жену сил не хватает, ну и берешься за книгу... -- Зачем же за книгу, если не хватает на жену?-- перебила Бэби. -- Так устал, что и спать неохота. Надо как-то вырубиться. Вот он берет книгу и воображает, что он не в Бронксе, а... где там у вас дело происходит? -- В Ист-Финчли,-- сказал Пипер, давясь кашицей. -- В Девоне,-- сказала Бэби.-- Действие происходит в Девоне. -- В Девоне?-- недоверчиво переспросил Хатчмейер.-- С какой стати в Девоне, если он говорит, что в Ист-Финчли. Он писал, ему виднее. -- И в Девоне и в Оксфорде,-- упорствовала Бэби.-- У нее там большой дом, а он... -- Верно, верно, в Девоне,-- подтвердил Пипер.-- Я думал о своей второй книге. -- Да ладно, плевать где,-- озлился Хатчмейер.-- Стало быть, тот малый из Бронкса воображает, что он в Девоне, со старушенцией, которая от него без ума, и -- хлоп!-- сам не заметил, как уснул. -- Великое дело, подумаешь,-- сказала Бэби.-- Вряд ли мистер Пипер пишет затем, чтобы кому-то в Бронксе лучше спалось. Он изображает развитие отношений... -- Конечно, изображает, но... -- Неуверенность и колебания молодого человека, чьи чувства и эмоциональные реакции отклоняются от норм, принятых в среде его ровесников. -- Это само собой,-- сказал Хатчмейер.-- Он ненормальный и... -- Ничего в нем нет ненормального,-- возразила Бэби.-- Просто он очень одаренный юноша на стадии формирования личности, а Гвендолен... И пока Пипер управлялся с зерновытяжкой, перепалка насчет замысла "Девства" не смолкала. Пипер "Девства" не писал, а Хатчмейер не читал, так что последнее слово осталось за Бэби. Хатчмейер ретировался к себе в кабинет, оставив Пипера наедине с женщиной, которая, как и он сам, считала его гением, но считала на ложном основании. Гением и милым несмышленышем. Пипер не знал, так ли уж это хорошо, что он -- милый несмышленыш в глазах женщины, чьи прелести столь пугающе несогласны между собой. Накануне, при вечернем освещении, он дал ей лет тридцать пять. Теперь его взяли сомнения. Не стесненная лифчиком грудь была впору двадцатилетней; руки выглядели гораздо старше. А главное -- лицо, напоминавшее маску, лишенное всякой индивидуальности, абсолютно правильное, неотличимое от тех двухмерных лиц, которые застывшим взглядом преследуют читателя со страниц журналов мод; напряженное, безличное, отглаженное, оно странно притягивало его. И эти лазурные глаза... Пиперу невольно припомнилось "Византийское плавание" Йейтса -- самоцветные певчие птицы-игрушки. Чтобы остановить головокружение, он прочел надпись на жестянке из-под зерновытяжки и обнаружил, что ввел в организм 740. фосфора, 550. калия, невероятное количество прочих насущно необходимых веществ плюс все разновидности витамина "Б". -- Витамина "Б" здесь, кажется, очень много,--заметил он, избегая ее влекущих глаз. -- Б-комплекс тонизирует,-- проговорила Бэби. -- А что делает А-комплекс?-- спросил Пипер. -- Витамины комплекса "А" размягчают слизистую,-- отозвалась Бэби, и Пипер снова смутно ощутил опасный подтекст разговоров о питании. Он поднял взгляд от жестянки и опять оказался во власти неподвижного лица и лазурных глаз. Глава 11 Соня Футл встала поздно. Она и вообще была не из ранних пташек, но в этот день заспалась дольше обычного. Вчерашняя усталость взяла свое. Соня спустилась по лестнице и обнаружила, что в доме никого нет, кроме Хатчмейера, который рычал в телефон у себя в кабинете. Она выпила кофе и пошла к нему. -- Не знаешь, где Пипер?-- спросила она. -- Бэби его куда-то утащила. Скоро вернутся,-- отмахнулся Хатчмейер.-- Значит, насчет моего предложения... -- Да брось ты. "Френсик и Футл" -- фирма надежная. Дела у нас идут хорошо. От добра добра не ищут. -- Я же тебе предлагаю заместительство,-- напомнил Хатчмейер,-- и ты все-таки еще прикинь. -- Пока что я прикидываю,-- перешла в наступление Соня,-- сколько ты должен моему клиенту за увечье, психическую травму и публичный скандал, жертвой которого он вчера оказался по твоей вине. -- Увечье? Травму?!-- не поверил ушам Хатчмейер.-- Я ему сделал рекламу на весь мир, и я же еще ему должен? -- Да, компенсацию,-- кивнула Соня.-- Примерно двадцать пять тысяч. -- Двадцать пять... Да ты в уме? Я плачу за книгу два миллиона, а ты хочешь нагреть меня еще на двадцать пять тысяч? -- Хочу,-- сказала Соня.-- Согласно контракту мой клиент не обязывался претерпевать насилие, побои и смертельную опасность. И поскольку ты организовал это безобразие.... -- Бог подаст,-- сказал Хатчмейер. -- В таком случае я посоветую мистеру Пиперу отказаться от турне. -- Только попробуйте,-- заорал Хатчмейер.-- Я с вас семь шкур спущу за нарушение контракта! Я его без штанов оставлю! Я ему такую козью морду... -- Деньги на бочку,-- сказала Соня, усаживаясь и выставив коленки на обозрение. -- Вот, ей-богу,-- восхищенно сказал Хатчмейер,-- ну, у тебя и хватка. -- Есть кое-что и кроме хватки,-- сообщила Соня и поддернула юбку выше.-- Имеется второй роман Пипера. -- Который запродан мне на корню. -- Это еще вопрос, Хатч, сумеет ли он его дописать. Будешь так с ним обращаться -- обмишуришься почище, чем твои собратья со Скоттом Фитцджеральдом. Он очень ранимый и... -- Ладно, слышали уже от Бэби. Робкий, ранимый, как же! Что-то он пишет без особой робости: похоже, шкура у него толще, чем у носорога. -- Да ты же не читал, что он пишет,-- сказала Соня. -- Мне и незачем читать. Макморди -- тот читал и говорит, что чуть не стравил. А чтобы Макморди стравил... Они смачно бранились до самого обеда, наращивая и сравнивая ставки в том торгашеском покере, который был их обоюдным призванием. Хатчмейер, конечно, не раскошелился, а Соня на это ничуть не рассчитывала. Она просто отвлекала его внимание от Пипера. Зато вниманием Бэби Пипер обделен не был. После завтрака они прогулялись по берегу до павильона, и она утвердилась во мнении, что наконец-то напала на гениального писателя. Пипер не смолкая говорил о литературе, и по большей части столь невразумительно, что Бэби была потрясена до глубины души и ощутила прикосновенность к заветным таинствам культуры. Пипер вынес иные впечатления: он радовался, что у него такая внимательная, увлеченная слушательница, и одновременно недоумевал, как эта понимающая женщина может не видеть всей омерзительности якобы написанной им книги. Он поднялся к себе и хотел было извлечь дневник, когда вошла Соня. -- Надеюсь, ты не сболтнул лишнего,-- сказала она.-- Эта Бэби -- просто упырь. -- Упырь?-- удивился Пипер.-- Она глубоко чувствующая... -- Упыриха в парчовых штанах. И чем же вы занимались все утро? -- Пошли погулять, и она говорила мне, как важно беречь себя. -- Да уж, с первого взгляда видно, что себя она бережет пуще всего на свете. Одно лицо чего стоит. -- Она говорит, что все дело в том, чтобы правильно питаться,-- сказал Пипер. -- И стряхивать пыль с ушей,-- сказала Соня.-- В следующий раз, как она улыбнется, посмотри на ее затылок. -- На затылок? Зачем это? -- А увидишь, как натянута кожа. Если эта женщина засмеется, с нее скальп слезет. -- Ну, во всяком случае она гораздо приятнее Хатчмейера,-- заключил Пипер, не забывший, как его честили прошлой ночью. -- Хатч -- это моя забота,-- сказала Соня,-- тут все просто. Пока что он у меня в руках, а ты вот как бы не напортил, если будешь строить глазки его жене и разглагольствовать о литературе. -- Не строил я никаких глазок миссис Хатчмейер,-- возмутился Пипер.-- Мне бы это никогда в голову не пришло. -- Зато ей пришло, и она тебе строила,-- сказала Соня.-- И вот еще что: не снимай-ка ты тюрбана. Тебе идет. -- Может и идет, но мне очень неудобно. -- Будет куда неудобнее, если Хатч заметит, что никакой тарелкой тебя не задело,-- сказала Соня. Они спустились к обеду, который прошел гораздо легче завтрака, потому что Хатчмейеру позвонили из Голливуда, и он явился, лишь когда они уже пили кофе, явился и с подозрением поглядел на Пипера. -- О такой книге "Гарольд и Мод" -- слышали?-- спросил он. -- Нет,-- сказал Пипер. -- А в чем дело?-- вмешалась Соня. -- А дело в том,-- ответил Хатчмейер, зловеще взглянув на нее,-- что есть, к вашему сведению, такая книга "Гарольд и Мод", где ему восемнадцать, а ей восемьдесят, и эту книгу, между прочим, уже экранизировали. Вот в чем дело. И хотел бы я знать, как это никто не сказал мне, что я выкладываю денежки за роман, который написан без всякого Пипера и... -- Ты хочешь обвинить мистера Пипера в плагиате?-- спросила Соня.-- Если да, то учти... -- В плагиате?-- взревел Хатчмейер.-- Я вам дам -- в плагиате! Я говорю -- вся история содрана, а меня провели как последнего сопляка и подсунули... Бэби прервала Хатчмейера, полиловевшего от ярости. -- Если ты собираешься стоять тут и оскорблять мистера Пипера, то я не намерена сидеть и слушать тебя. Пойдемте, мистер Пипер. Оставим этих двоих... -- Стой!-- завопил Хатчмейер.-- За свои два миллиона я желаю знать, что на это скажет мистер Пипер. Как он будет... -- Уверяю вас, что я не читал романа "Гарольд и Мод",-- сказал Пипер,-- и даже впервые слышу о нем. -- Могу за это поручиться,-- поддержала Соня.-- Да и разница огромная. Там вовсе не о том... -- Пойдемте, мистер Пипер,-- повторила Бэби и повела его к дверям. Хатчмейер и Соня остались кричать друг на друга; Пипер шагом лунатика пересек гостиную и рухнул в кресло, бледный как смерть. -- Я знал, что это сорвется,-- пробормотал он. Бэби недоуменно поглядела на него. -- Что сорвется, деточка?-- спросила она. Пипер уныло потряс головой.-- Вы же не списывали из этой книги? -- Нет,-- сказал Пипер.-- Я о ней даже впервые слышу. -- Ну, тогда и беспокоиться не о чем. Мисс Футл с ним сама все утрясет. Они друг другу под стать. А вы бы лучше пошли отдохнули. Пипер скорбно побрел наверх вслед за нею. Бэби задумчиво отправилась к себе в спальню и включила всю свою интуицию. Она села на тахту, так и сяк обдумывая его слова: "Я знал, что это сорвется". Странно. Что сорвется? Одно было ясно: про "Гарольда и Мод" он слышал впервые. Тут его устами говорила сама искренность, а Бэби Хатчмейер наслушалась довольно фальшивых речей, чтоб распознавать искренние по первому звуку. Немного погодя она выглянула в коридор, подошла к двери Пипера и тихонько приотворила ее. Пипер сидел спиной к ней за столиком у окна. Возле его локтя стояла чернильница, перед ним была раскрыта большая книга в кожаном переплете: он писал. Бэби прониклась этим зрелищем, бесшумно прикрыла дверь и вернулась на свою водяную тахту. Она видела подлинного гения за работой. Современного Бальзака. Снизу все еще доносились раскаты голосов Хатчмейера и Сони Футл. Бэби откинулась на подушку и уставилась в пространство, исполненная ужасающего сознания собственной бесполезности. В комнате рядом одинокий писатель трудился, чтобы передать ей и миллионам ей подобных всю значительность своих мыслей и чувств, трудился над созданием мира, укрупненного его воображением, где возникали и плыли в будущее "красы творенья на радость людям". А внизу эти два торгаша вздорили, грызлись и волокли его труды на рынок. Она же бездействовала. Никчемное она существо, эгоистичное и жалкое. Она повернулась лицом к гравюре Тречикова и вскоре уснула. Пробудившись через час, она услышала разговор в соседней комнате, глухой и невнятный. Говорили Соня и Пипер. Она прислушалась, но ничего не разобрала. Потом стукнула дверь, и удаляющиеся голоса зазвучали в коридоре. Бэби встала с тахты и прошла в ванную, а оттуда к Пиперу. Книга в кожаном переплете была оставлена на столе, из-за которого получасом позже Бэби встала другой женщиной. Она вернулась опять через ванную, заперла ее за собой и села перед зеркалом, лелея чудовищный замысел. Замыслы Хатчмейера тоже были довольно чудовищны. После перебранки с Соней он отправился к себе в кабинет, чтобы вытрясти по телефону душу из Макморди за "Гарольда и Мод"; но день был субботний, и Макморди вместе со своей душой болтался неизвестно где. Хатчмейер даже позвонил ему домой -- телефон не отвечал. Он бросил трубку, пыхтя от злости и пытаясь раскусить Пипера. Что-то с ним было неладно, а что -- никак не ухватишь; не такой он автор, который сочиняет тухлую похабщину; чудной он, что ли, какой-то. У Хатчмейера зародились неясные подозрения. Сколько он перевидал писателей -- ни один не был похож на Пипера, то есть ничуть. Все они как заведенные болтали о своих книгах. А этот Пипер... надо бы потолковать с ним с глазу на глаз, заправить его как следует -- может, язык и развяжется. Но, выйдя из кабинета, он застал Пипера в женском окружении: Бэби, наново размалеванной, и Сони, которая тотчас сунула ему книгу. -- Что это такое?-- отпрянул Хатчмейер. -- "Гарольд и Мод",-- сказала Соня.-- Мы с Питером купили ее для тебя в Белсуорте. Прочти -- и сам увидишь... -- Он? Прочтет?!.-- Бэби издала визгливый смешок. -- Заткнись,-- сказал Хатчмейер. Он налил полный стакан виски и протянул его Пиперу.-- Виски, Пипер? -- Спасибо, не надо,-- сказал Пипер.-- Сегодня нет настроения. -- В первый раз вижу писателя, который не пьет,-- поразился Хатчмейер. -- В первый раз видишь настоящего писателя -- и точка,-- сказала Бэби.-- Думаешь, Толстой пил? -- Отвяжись,-- сказал Хатчмейер.-- Откуда я знаю? -- У тебя там стоит прекрасная яхта,-- попыталась сменить тему Соня.-- Я и не знала, что ты яхтсмен, Хатч. -- Какой он яхтсмен?-- фыркнула Бэби прежде, чем Хатчмейер успел заявить, что быстроходней его яхты ни за какие деньги не купишь и что он обставит на пари любого, кто скажет, будто это не так.-- У него все показное. И дом, и соседи, и... -- Заткнись,-- сказал Хатчмейер. Пипер удалился в свой будуар записать еще несколько убийственных фраз о Хатчмейере. Когда он спустился к ужину, лицо Хатчмейера было багровее обычного и настроен он был сверхсклочно. Особенно взъярила его откровенность Бэби насчет их семейной жизни: она обсуждала с Соней, как женщина с женщиной, что это значит, когда пожилой муж вдруг ни с того ни с сего напяливает бандаж, и как это влияет на мужской климакс. Его обычное "заткнись" не сработало. Бэби отнюдь не заткнулась, а перешла к другим, еще более интимным подробностям, и когда Пипер вошел в гостиную, Хатчмейер как раз советовал ей пойти утопиться. Пипер же был вовсе не намерен мириться с хатчмейеровским хамством. За годы холостяцкой жизни и чтения великих романов он проникся почтением к Женщине и усвоил очень твердый взгляд на мужские обязанности в браке: совет жене пойти утопиться явно шел вразрез с этими обязанностями. К тому же откровенное торгашество Хатчмейера и его заявление, будто читателей только и надо подзуживать снизу, возмутили его еще с утра. Пипер, напротив, полагал, что надо стимулировать читательское восприятие и что подзуживание снизу восприятие никак не стимулирует. Он решил подчеркнуть это за обедом, и случай вскоре представился: Соня, опять же чтобы сменить тему, упомянула "Долину кукол". Хатчмейер, в надежде избежать дальнейших постыдных разоблачений, сказал, что это великая книга. -- Совершенно с вами не согласен,-- возразил Пипер.-- Она потакает вкусу публики к порнографии. Хатчмейер подавился холодным омаром. -- Она -- чего?-- переспросил он, откашлявшись. -- Потакает вкусу публики к порнографии,-- повторил Пипер, который книги не читал, но видел ее суперобложку. -- Вкусу потакает?-- сказал Хатчмейер. -- Да. -- Ну, и чем же плохо потакать вкусам публики? -- Это деморализует,-- сказал Пипер. -- Деморализует?-- спросил Хатчмейер, обмеривая его взглядом и все больше накаляясь. -- Именно. -- Так, а что же прикажете публике читать, если не то, чего она хочет? -- Ну, я думаю,-- сказал Пипер и осекся, получив под столом пинок от Сони. -- Я думаю, мистер Пипер думает...-- сказала Бэби. -- Плевать, что ты думаешь, что он думает,-- рявкнул Хатчмейер.-- Я хочу слышать, что Пипер думает, что он думает.-- И он выжидательно посмотрел на Пипера. -- Я думаю, что не следует подвергать читателей воздействию книг, лишенных интеллектуального содержания,-- сказал Пипер,-- и распаляющих воображение сексуальными фантазиями, которые... -- Распаляющих сексуальные фантазии?-- взревел Хатчмейер, прерывая цитату из "Нравственного романа".-- Это вы здесь сидите и говорите мне, что вы против книг, которые распаляют сексуальные фантазии -- написав самую похабную книгу со времен "Последней вылазки в Бруклин"? -- Да, если на то пошло, сижу и говорю,-- принял вызов Пипер.-- И опять-таки, если на то пошло... Соня решила, что пора действовать. С мгновенной находчивостью она потянулась за солонкой и опрокинула кувшин воды на колени Пиперу. -- Нет, ты что-нибудь подобное слышала?-- спросил Хатчмейер, когда Бэби пошла за новой скатертью, а Пипер отправился переодевать брюки.-- Это у него-то хватает наглости говорить мне, что я не имею права издавать... -- Да не обращай ты на него внимания,-- сказала Соня.-- Он не в себе. Это все вчерашняя передряга. Ему же голову задело -- вот он слегка и повредился. -- Ах, ему голову повредило? А я вот ему задницу починю! Я, значит, издаю порнографию? Да я ему покажу... -- Ты лучше покажи мне свою яхту,-- сказала Соня, облокотившись сзади Хатчмейеру на плечи, чтобы, во-первых, помешать ему вскочить и кинуться за Пипером, а во-вторых, намекнуть на свою готовность заново послушать его уговоры.-- Почему бы нам с тобой не о прокатиться по заливу? Хатчмейер подчинился ее тяжеловесной умильности. -- Кого он вообще из себя строит?-- задал он неведомо для себя крайне уместный вопрос. Соня не ответила: она ухватила его под руку, обольстительно улыбаясь. Они вышли на террасу и спустились по тропке к пристани. Бэби стояла у окна гостиной и задумчиво смотрела им вслед. Она понимала теперь, что Пипер -- тот самый человек, которого она ждала, писатель неподдельного достоинства, настоящий мужчина, способный даже втрезве постоять за себя и сказать в лицо Хатчмейеру, что он думает о нем и его издательской кухне. Человек, который признал в ней тонкую, умную и восприимчивую женщину: это она своими глазами прочла у него в дневнике. Пипер восторгался ею так же безудержно, как поносил Хатчмейера -- грубого, тупого, неотесанного и своекорыстного кретина. Правда, упоминания о "Девстве" несколько озадачили Бэби: особенно фраза, где оно было названо отвратительной книжонкой. Поскольку речь шла о собственном детище, то это звучало чересчур беспристрастно; и хотя Бэби была здесь не согласна с Пипером, но оценила его еще выше. Он, стало быть, недоволен собой: верный признак преданного своему делу писателя. Глядя сквозь лазурные контактные линзы на медленно отчаливавшую яхту, Бэби Хатчмейер сама исполнилась преданности поистине материнской, почти восторженной. С бездельем и бессмыслицей покончено. Отныне она заслонит собою Пипера от изуверской тупости Хатчмейеров мира сего. Она была счастлива. Чего никак нельзя сказать о Пипере. Прилив отваги, бросивший его на Хатчмейера, схлынул; им овладела жуткая и горестная растерянность. Он снял мокрые брюки и сел на постель, раздумывая, что же теперь делать. Не надо было покидать пансион Гленигл в Эксфорте. Не надо было слушаться Френсика и Сони. Не надо было ехать в Америку. Не надо было предавать свои литературные принципы. Закат померк, и Пипер наконец пошел искать сменную пару брюк, когда в дверь постучали и вошла Бэби. -- Вы были изумительны,-- сказала она,-- просто изумительны. -- Очень приятно это слышать,-- отозвался Пипер, заслоняя роскошным креслом свои подштанники от миссис Хатчмейер и понимая при этом, что если можно еще больше взбесить мистера Хатчмейера, то именно такой сценой. -- , , ,-- . -- Мнение о вас?-- переспросил Пипер, копаясь в шкафу. -- Записанное в вашем дневнике, пояснила Бэби.-- Я знаю, я не должна была... -- ?-- пискнул из-за дверцы шкафа Пипер. Он как раз отыскал подходящие брюки и влезал в них. -- Я не устояла,-- сказала Бэби.-- Он лежал раскрытый на столе, и я... -- Значит, вы все знаете,-- проговорил Пипер, появляясь из шкафа. -- Да,-- сказала Бэби. -- Господи,-- вздохнул Пипер и опустился на тумбочку.-- вы ему расскажете? -- Нет, это останется между нами,-- покачала головой Бэби. Пипер подумал над этим заверением и нашел его не слишком надежным. -- Это ужасно гнетет,-- сказал он наконец.-- То есть гнетет, что некому выговориться. Не Соне же -- какой в этом толк? -- Да, вероятно, никакого,-- согласилась Бэби, ничуть не сомневаясь, что мисс Футл вряд ли будет приятно слышать, как умна, тонка и восприимчива другая женщина. -- Хотя она все-таки в ответе,-- продолжал Пипер.-- Ведь это же была ее идея. -- Вот как?-- сказала Бэби. -- Ну да, и она сказала, что все прекрасно обойдется, но я-то знал с самого начала, что не выдержу притворства. -- По-моему, это лишь делает вам честь,-- заметила Бэби, усиленно пытаясь сообразить, что имела в виду мисс Футл, уговаривая Пипера притвориться, что он... Нет, выходила головоломная путаница.-- Знаете, пойдемте-ка вниз, выпьем чего-нибудь, и вы мне все расскажете. -- Да, мне нужно выговориться,-- сказал Пипер,-- но разве их там нет, внизу? --- Нет, они уплыли на яхте. Нас никто не потревожит. Они спустились по лестнице и прошли в угловую комнатку с балконом над скалами, которые обдавал прибой. -- Это мое потаенное гнездышко,-- сказала Бэби, указывая на книжные ряды вдоль стен.-- Здесь я могу быть самой собой. Она налила виски в два бокала, а Пипер окинул корешки печальным взглядом. На полках царила такая же неразбериха, как в его жизни; всеядность хозяйки была поразительной. Мопассан склонился на Хейли, а тот подпирал Толкиена, и Пипер, взрастивший свое "я" на нескольких великих писателях, не мог себе представить, как можно быть самим собою в этой мешанине книг. К тому же среди них преизобиловали детективы и прочие боевики, а Пипер относился к развлекательной беллетристике очень сурово. -- Расскажите же мне все по порядку,-- вкрадчиво попросила Бэби, пристраиваясь на софе. Пипер отхлебывал из бокала и думал, с чего бы начать. -- Видите ли, я пишу уже десять лет,-- сказал он наконец,-- и... За окнами сгущалась ночь, когда Пипер повел свой рассказ. Бэби сидела и слушала как зачарованная. Это было лучше всяких книг. Это была жизнь, не та жизнь, какую она знала, а та, о какой всегда мечтала: волнующая и таинственная, рискованная и ненадежная, тревожащая воображение. Она подливала в бокалы, и Пиперу, возбужденному ее сочувствием, говорилось куда более складно, чем обычно писалось. Он рассказывал историю жизни непризнанного гения, одиноко ютящегося в мансарде за мансардой, созерцающего беспокойное море, недели, месяцы и годы выводящего виденные ею в дневнике восхитительные завитушки, чтобы изъяснить пером на бумаге смысл жизни, раскрыть ее тайные глубины. Бэби смотрела ему в лицо и окружала рассказ иным ореолом. Желтые туманы заволакивали Лондон. По набережным, где вечерами прогуливался Пипер, зажигались редкие и тусклые газовые фонари. Бэби черпала из полузабытых романов все новые и новые подробности. Наконец появились злодеи, мишурные диккенсовские негодяи, Феджины литературного мира, именуемые нынче Френсик и Футл с Ланьярд-Лейна: они выманили гения из мансарды лживыми посулами. Ланьярд-Лейн! Одно это название переносило Бэби в легендарный Лондон. И "Ковент-Гарден". Но главное -- сам Пипер, одиноко стоящий на скале над буйством волн с ветром в волосах и устремляющий взор за Ла-Манш. Вот он сидит перед нею во плоти, с изможденным печальным лицом и измученными глазами, такой же пока неведомый миру гений, как Ките, Шелли и многие-многие другие поэты, которых смерть настигла в молодости. А между ним и грубой, жестокой действительностью -- хатчмейерами, френсиками, футлами -- только она, Бэби. Впервые в жизни она почувствовала себя нужной. Без нее его загонят, затравят, доведут до... Бэби мысленно предрекла самоубийство или безумие и уж наверняка -- беспросветное, безнадежное будущее, ведь Пипер неминуемо станет добычей всех этих ненасытных торгашей, которые сговорились опорочить его. В воображении Бэби развертывались мелодрамы. -- Этого нельзя допустить,-- порывисто сказала она, когда Пипер истощил запасы самосострадания. Он скорбно поглядел на нее. -- Что же мне делать?-- спросил он. -- Вы должны бежать,-- сказала Бэби, подошла к балконным дверям и распахнула их настежь. Пипер с сомнением поглядел на ночной пейзаж. Ветер разбушевался; волны обрушивались на скалы у подножия дома -- природа словно подыгрывала нехитрой повести Пипера. Порыв ветра подхватил шторы и взметнул их к потолку. Бэби стояла между ними, озирая темную морскую даль. В душе ее вспыхивали романтические образы. Ночное бегство. Лодчонка во власти морской пучины. Огромный дом, сверкающий в ночи, и влюбленные в объятиях друг друга. Она видела себя в новом обличье: не постылой женой богатого издателя, созданьем рутины и хирургических ухищрений, а героиней великого романа: "Ребекка", "Джейн Эйр", "Унесенные ветром". Она обратила к Пиперу лицо, преображенное решимостью. Глаза ее сверкали, рот был сурово поджат. -- Бежим вместе,-- сказала она и протянула руку, которую Пипер осторожно взял. -- Вместе?-- спросил он.-- То есть... -- Да, вместе,-- сказала Бэби.-- Ты и я. Сейчас же. И повлекла Пипера за собой через гостиную. Глава 12 Посреди залива Хатчмейер боролся со штурвалом. Вечер выпал не слишком удачный. Мало ему было оскорблений от собственного автора -- чего не случалось ни разу за все двадцать пять лет его издательской карьеры,-- нет, теперь он и вовсе оказался непроглядной ночью на яхте в хвосте тайфуна с экипажем навеселе -- пьяной женщиной, которой море было по колено. -- Ура!-- закричала она, когда яхту вскинуло и волна разбилась о палубу,-- Англия, встречай сынов! -- Нет уж, дудки!-- сказал Хатчмейер и бросил штурвал, чтобы, чего доброго, и в самом деле не уплыть в Атлантику. Он стал вглядываться в темноту, потом посмотрел на компас. В этот миг "Ромэн дю Руа" круто развернуло; поток воды обрушился на палубу и хлынул в кубрик. Хатчмейер с руганью припал к штурвальному колесу. В темноте рядом с ним завизжала Соня, от страха или от восторга -- Хатчмейер не знал и знать не хотел. Он был профан в мореходстве, но все же смутно припомнил, что в шторм вроде бы убирают паруса. Штормы надо пережидать. -- Держи колесо!-- крикнул он Соне и пошлепал в каюту за ножом. Когда он вылезал, новая волна накрыла кубрик и хлестнула ему в лицо. -- Это тебе зачем?-- спросила Соня. Хатчмейер взмахнул ножом и схватился за леер. -- Чтоб нам в берег не врезаться!-- прокричал он, когда яхта вдруг бешено понеслась вперед. Он прополз по палубе, рубя канаты направо и налево, и вскоре забарахтался среди обвисшей парусины. Когда он высвободился, яхту уже не мчало; она плясала на месте. -- Ну и зря,-- сказала Соня.-- Мне все это здорово нравилось. -- А мне нет,-- сказал Хатчмейер, вперившись взглядом в темноту. Понять, где они находятся, было невозможно. Небо нависло черным пологом, а огни вдоль берегов куда-то подевались. Деться им было некуда: стало быть, яхта в открытом море. -- Господи,-- угрюмо сказал Хатчмейер. Соня весело играла со штурвалом. Шторм, океан, темная ночь --приключение хоть куда. Это будило в ней боевой настрой -- есть с чем помериться силами. Кроме того, уныние Хатчмейера было ей на руку. Вот она и отвлекла наконец его мысли от Пипера, а заодно и от самой себя. Шторм на море не благоприятствует соблазнителям, и попытки Хатчмейера в этом направлении были довольно неуклюжи, тем более что Соня сразу налегла на шотландское виски. И теперь, когда их вздымало и опускало на волнах, она была в море как дома. Пересидим шторм и осмотримся,-- сказал Хатчмейер, но Соня жаждала действия. -- Запусти мотор,-- сказала она. -- За каким чертом? Мы же не знаем, где мы. Еще угодим на мель. -- Мне нужно, чтоб ветер трепал мои волосы и пенные брызги летели в лицо,-- продекламировала Соня. -- Пенные брызги?-- сипло переспросил Хатчмейер. -- И чтоб настоящий мужчина твердо стоял у руля... -- Мужчина у руля -- это можно,-- сказал Хатчмейер, отбирая у нее штурвал. -- Да, настоящий мужчина -- соль в жилах и сердце как парус. Чтоб заиграла кровь. -- Кровь чтоб заиграла,-- проворчал Хатчмейер.--Погоди, вот напоремся на скалу -- заиграет у тебя кровь. Черт меня дернул тебя послушаться. Это же надо -- выйти в море в такую ночь. -- А ты бы не меня слушал, а прогноз погоды,-- сказала Соня.-- Прогноз погоды надо слушать, а не меня. Я всего-то и сказала... -- И так помню, что ты сказала. "Давай покатаемся по заливу". Называется "всего-то". -- Вот и катаемся. Бросаем вызов стихиям. По-моему, так просто все замечательно. Хатчмейер не видел в этом ничего замечательного. Мокрый, иззябший и замызганный, он держался за штурвал и выискивал глазами в темноте береговую линию. Ее нигде не было. "Шла бы ты к стихиям со своим вызовом",-- горько думал Хатчмейер и удивлялся, почему женщины вообще так легко отрываются от действительности. Его размышления нашли бы отклик в душе Пипера. Бэби и впрямь преобразилась. Вместо чуткого и восприимчивого существа, описанного в его дневнике, перед ним была необычайно хваткая, напористая женщина, во что бы то ни стало решившая вытащить его из дому среди ненастной, совершенно не располагающей к бегству ночи. Вдобавок она твердо вознамерилась бежать вместе с ним; а такой поступок, на взгляд Пипера, настолько ухудшил бы его натянутые отношения с мистером Хатчмейером, что тут, пожалуй, и бегством не спасешься. Он излагал это Бэби по пути вслед за нею из гостиной в холл. -- Но ведь не можем же мы так просто уйти вдвоем среди ночи?-- возражал он, остановившись на мозаичном изображении котла кипящей целлюлозы. Хатчмейер сверлил его глазами с громадного портрета на стене. -- Почему не можем?-- спросила Бэби, чей мелодраматический накал под этими возвышенными сводами, казалось, еще усилился. Пипер поискал убедительный ответ и не нашел ничего лучше, чем сказать, что Хатчмейеру это, очевидно, не понравится. Бэби зловеще расхохоталась. -- Ничего, проглотит,-- сказала она, и прежде чем Пипер успел заметить в ответ, что такое испытание глотательных способностей Хатчмейера чревато убытками лично для него, Пипера, и что он все же предпочел бы дальше морочить Хатчмейеру голову насчет авторства "Девства", нежели рисковать куда больше, сбежав с его женой. Бэби снова схватила его за руку и потащила вверх по ренессансной лестнице. -- Собирайся как можно скорее,-- сказала она шепотом перед дверью спальни-будуара. -- Конечно, однако...-- Пипер тоже невольно перешел на шепот. Но Бэби уже исчезла. Пипер вошел в спальню и зажег свет. Его чемодан, привалившийся к стене, был чужд всякой мысли о бегстве. Пипер затворил дверь и стал размышлять, как быть дальше. Эта женщина просто с ума сошла, если думает, что он... Пипер побрел через комнату к окну, пытаясь убедить себя, что все это происходит не с ним. Жуткое ощущение галлюцинации возникло у него, еще когда он ступил на берег в Нью-Йорке. Кругом какие-то оголтелые безумцы, тут же претворяющие в действие любой свой бред. "Стреляют с первого взгляда" -- это выражение, пришедшее ему на ум, претворилось в действительность через пять минут, когда Пипер, оставив раскрытый чемодан, открыл дверь будуара, высунул голову в коридор и завидел Бэби с большим револьвером в руке. Он живо попятился; еще миг -- и она вошла. -- Положи-ка это к себе,-- сказала она. -- Это положить?-- спросил Пипер, не отводя глаз от револьвера. -- На всякий случай,-- сказала Бэби.-- Мало ли, кто знает. Пипер знал. Он боком обошел ложе и замотал головой. -- Поймите же...-- начал он, но Бэби уже выдвигала ящики туалетного столика и бросала его белье на постель. -- Не трать время на разговоры. Бери чемодан,-- сказала она.-- Ветер стихает. Они могут вернуться в любую минуту. Пипер с надеждой поглядел на окно. Если бы они вернулись сейчас, пока еще не поздно... -- Я все-таки думаю, нам это нужно еще обсудить,-- сказал он. Бэби оставила ящики и повернулась к нему. Ее туго натянутое лицо было озарено светом несбыточных мечтаний. Она стала сразу всеми героинями всех прочитанных романов, всеми женщинами, которые гордо следовали за мужьями в Сибирь или по пепелищам опустошенного Гражданской войной Юга. Она их превосходила: она вдохновляла и охраняла этого несчастного юношу и отнюдь не собиралась упустить свою единственную возможность самоутверждения. Позади оставался Хатчмейер, годы, проведенные в рабстве у скуки и фальши, годы косметических операций и наигранных увлечений; впереди был Пипер, сознание своей нужности, новая жизнь, наделенная смыслом и значением, посвященная молодому гениальному писателю. И в этот наивысший жертвенный миг, венчающий долгие годы ожидания он заколебался. Глаза Бэби наполнились слезами; она с мольбой воздела руки. -- Неужели ты не понимаешь, что это значит?-- спросила она. Пипер беспомощно глядел на нее. Он отлично понимал, что это значит. Он был один на один в огромном доме с ополоумевшей женою самого богатого и самого влиятельного американского издателя, и она предлагала ему, Пиперу, совместное бегство. Если он не согласится, она почти наверняка расскажет Хатчмейеру подлинную историю "Девства" или изобретет что-нибудь не менее устрашающее -- например, что он ее пытался соблазнить. А тут еще и револьвер, лежавший на постели, куда она его бросила. Пипер искоса глянул на него; тем временем Бэби шагнула вперед, роняя слезы и обронив вместе с ними одну контактную линзу. Она пошарила рукой по покрывалу и наткнулась на револьвер. Пипер больше не колебался. Он схватил чемодан, шлепнул его на постель поверх револьвера и принялся торопливо укладываться. Он не останавливался, пока не было уложено все: рубашки, брюки, гроссбухи, ручки и бутыль Уотерменовских Полуночных чернил. Наконец он сел на чемодан, замкнул его и только тогда повернулся к ней. Бэби все еще шарила по постели. -- Не могу найти,-- сказала она.-- Никак не могу найти. -- Оставим, нам это не понадобится,-- сказал Пипер, надеясь избежать хотя бы близкого знакомства с огнестрельным оружием. -- Нет, надо найти,-- сказала Бэби.-- Я не могу без этого. Пипер убрал чемодан с постели, и Бэби тут же нашла контактную линзу. И револьвер. Одной рукой сжимая оружие, другой вправляя линзу, она последовала за Пипером в коридор. -- Снеси чемодан вниз и возвращайся за моими вещами,-- велела она и пошла к себе в спальню. Пипер сошел по лестнице, выдержал горящий взор портрета Хатчмейера и вернулся. Бэби стояла в манто возле своей водяной тахты. Рядом с нею стояли шесть больших дорожных чемоданов. -- Слушайте,-- сказал Пипер,-- вы уверены, что вам это в самом деле... -- Да, сто раз да,-- сказала Бэби.-- Я всегда об этом мечтала -- оставить эту... эту фальшь и начать заново. -- А вы не думаете?..-- попытался опять Пипер, но Бэби не думала. Великолепным прощальным жестом она подняла револьвер и выстрелила по тахте -- раз, другой, третий... Взметнулись фонтанчики воды. и комната огласилась гулким эхом выстрелов. -- Символически,-- сказала она и швырнула револьвер в угол. Но Пипер этой реплики уже не слышал. Он схватил по три чемодана в каждую руку и поволок их в коридор; от револьверной пальбы ему заложило уши. Теперь-то он точно знал, что она свихнулась; а истекавшая водой тахта напомнила ему о собственной бренности. У подножия лестницы он остановился, тяжело пыхтя. Бэби следовала за ним -- призрак в манто. -- Что теперь?-- спросил он. -- Возьмем катер,-- сказала она. -- Катер? Бэби кивнула, и перед ее мысленным взором снова зажглись романтические картины. Бежать ночью по воде было совершенно необходимо. -- Но ведь они...-- начал Пипер. -- Они собьются со следа,-- сказала Бэби.-- А мы пристанем южнее и купим машину. -- Машину?-- переспросил Пипер.-- Но у меня нет денег. -- У меня есть,-- сказала Бэби и прошла через гостиную к боковой двери, от которой был сход на пристань. Пипер волок чемоданы за нею. Ветер приутих, но пенистая вода тяжело вздымалась, хлюпая у свай, плеща о скалы и обдавая брызгами Пипера. -- Грузи чемоданы,-- сказала Бэби.-- Я сейчас вернусь. Пипер помедлил, оглядывая залив со смешанным чувством. Он и сам не знал, хочется ему или нет, чтобы среди волн появилась яхта с Хатчмейером и Соней. Но яхта не появлялась. Наконец он сбросил чемоданы на катер и увидел Бэби с саквояжем в руках. -- То, что мне причитается,-- объяснила она.-- Из сейфа. Подобрав манто, она спустилась на катер и подошла к щитку. -- Мало горючего,-- сказала она.-- Может не хватить. Вскоре Пипер курсировал между катером и бензохранилищем в дальнем конце заднего двора. Было темно, он то и дело спотыкался. -- Может быть, хватит?-- спросил он после пятого похода, передавая Бэби канистры с бензином. -- Как бы не просчитаться,-- ответила она.-- А то еще кончится бензин посреди залива. Пипер снова побрел к бензохранилищу. Он ничуть не сомневался, что совершил ужасную ошибку. Надо было слушать Соню. Она сказала, что Бэби -- упырь, и была права. Полоумный упырь. Вот он теперь таскает посреди ночи на катер канистры с бензином -- как это понимать? Романисту это даже отдаленно не пристало. Томас Манн скорее умер бы, чем опустился до такого. Д. Г. Лоуренс -- тоже. Вот я разве что Конрад -- но и тот вряд ли. Пипер мысленно просмотрел "Лорда Джима" и не нашел там ничего утешительного, ничего оправдывающего его безумное занятие. Да, именно безумное. Стоя в бензохранилище с двумя канистрами в руках, Пипер заколебался. Нет, всякий порядочный романист погнушался бы участвовать в таком деле. Так-то так, но ведь в его положение они не попадали. Правда, Д. Г. Лоуренс сбежал, помнится, с чьей-то женой Фридой, но сбежал по собственному почину и вообще был в нее влюблен Питер безусловно не был влюблен в Бэби и делал то, что делал, не по собственному почину. Отнюдь. Перебрав предшественников, Пипер стал раздумывать, как бы не посрамить их. В конце концов, не зря же он десять лет жизни пробыл великим романистом. Он займет нравственную позицию. Что, однако, легче сказать, чем сделать. Бэби Хатчмейер -- не из тех женщин, которые такую нравственную позицию оценят. А объясняться времени нет. Лучше всего, пожалуй, остаться здесь и к катеру больше не ходить. Пусть Хатчмейер и Соня, вернувшись, застанут ее там. Трудновато ей будет объяснить, что она делает на борту катера с упакованными чемоданами и десятью пятигаллонными канистрами бензина возле рубки. По крайней мере, она не сможет утверждать, будто он пытался увлечь ее -- если сбежать с чужой женой, значит ее увлечь. Нет, не сможет -- раз его с нею нет. Однако же, на борту его чемодан -- надо его как-то оттуда вызволить. Но как? И конечно же, не дождавшись его там, она придет сюда его искать, а тогда... Пипер выглянул из хранилища и, убедившись, что во дворе никого нет, прокрался к дому, обогнул его и вошел в парадную дверь. Вскоре он уже смотрел на катер из-за стекол гостиной. Огромный деревянный дом глухо поскрипывал. Пипер взглянул на часы. Час ночи. Куда запропастились Соня с Хатчмейером? Им уже давно пора быть. На борту катера Бэби думала то же о Пипере. Почему он задержался? Она включила двигатель, проверила уровень горючего и приготовилась к отплытию: дело было только за ним. Через десять минут она не на шутку встревожилась. И тревога росла с каждой новой минутой. Море успокоилось, и если он сейчас же не вернется... -- Гении такие непредсказуемые,-- пробормотала она и вылезла обратно на пристань. Она прошла за дом, через двор к бензохранилищу и включила свет. Пусто. Две канистры на полу безмолвно свидетельствовали об изменившихся намерениях Пипера. Бэби вышла во двор. -- Питер!-- позвала она, и тонкий голос ее заглох в ночном воздухе. Трижды она звала, и трижды никто не отзывался. -- О, бессердечный мальчишка!-- воскликнула она и на этот раз получила ответ. Он донесся из дома: грохот и сдавленный крик. Пипер сшиб декоративную вазу. Бэби кинулась к дому, взбежала по ступенькам -- и снова позвала. Напрасно. Стоя среди парадного зала, Бэби поглядела на портрет своего ненавистного мужа, и ее переутомленное воображение искривило ему жирные губы высокомерной усмешкой. Он опять выиграл. Он всегда будет в выигрыше, а ей навсегда суждено остаться потехой его праздности. -- Нет!-- выкрикнула она в ответ на избитые словеса, которые буйно роились у нее в голове, и на несказанное презрение портрета. Не затем она зашла так далеко, чтобы малодушие литературного гения отняло у нее право на свободу, на романтику и значительность. Она совершит что-нибудь, какой-нибудь символический поступок в знак своей новообретенной независимости. Из праха прошлого родится она заново, как некий феникс из... пламени? Пепла? Символика подталкивала ее. Нужен поступок, после которого нет возврата. Нужно сжечь свои корабли. И Бэби, взбодряемая многосотенным хором героинь романов, бросилась назад, к бензохранилищу, открыла канистру -- и бензиновый след потянулся за нею в дом. Она облила крыльцо, плеснула через порог, на мозаичные изображения производства бумаги, на ступеньки гостиной, обдала бензином ковер и вылила остаток в кабинете. Потом, с безоглядной решимостью, которая так пристала ей в новой роли, щелкнула настольной зажигалкой. Язык пламени облизал комнату, огонь пробежал через гостиную, заметался по залу и вырвался наружу. Тогда, и только тогда, Бэби распахнула дверь на террасу. Между тем Пипер, оправившись от столкновения с вазой, был занят делом. Он слышал зов Бэби и спешил выручать свой чемодан. Пробежав по тропке к причалу, он перебрался на борт катера. Громадный дом высился над ним со смутной, знакомой по книгам угрозой. Его шпили и башенки в духе Раскина и Морриса, крытые дранкой в стиле Пибоди и Стернса, утопали в черном, нависшем небе. Только сквозь окна гостиной пробивался тусклый свет, и так же тускло освещена была внутренность рубки. Пипер никак не мог отыскать свой чемодан среди канистр и багажа Бэби. Куда он, к черту, мог деться? Наконец чемодан обнаружился под норковым манто, и Пипер как раз вытаскивал его, когда вдруг со стороны дома послышался гул и огненный треск. Пипер уронил манто, выбрался из рубки и остолбенел. Усадьба Хатчмейера пылала. Языки пламени рвались из кабинета хозяина; другие плясали за решетчатыми окнами гостиной. С оглушительным звоном лопались объятые жаром стекла; почти в тот же миг из-за дома взметнулся огненный гриб, и раздался страшный взрыв. Пипер глазел, разинув рот, пораженный грандиозностью происходящего. Тем временем от черной сердцевины дома отделилась легкая фигурка и метнулась через террасу. Да, это Бэби. Эта чертова баба, должно быть... но он не стал выстраивать мысли цепочкой к очевидному заключению, тем более что из-за дома появилась другая цепочка, огненная, и понеслась к берегу вслед за Бэби -- по бензиновому следу, оставленному Пипером. Он смотрел, как огоньки, приплясывая, мчатся вниз, и с неожиданным присутствием духа, собственным, а не почерпнутым из "Нравственного романа", выкарабкался на пристань и попробовал отшвартовать катер. -- Надо отплыть, прежде чем огонь...-- прокричал он Бэби, оказавшейся рядом с ним. Та глянула через плечо на огневую вереницу. -- О, боже мой!-- вскрикнула она. Пляшущие огоньки приближались. Она спрыгнула на катер и кинулась в рубку. -- Поздно!-- крикнул Пипер. Огоньки подобрались к самому причалу. Сейчас они перебросятся на груженный бензином катер и... Пипер оставил канат и побежал прочь. В рубке Бэби судорожно схватила манто, бросила его и наконец наткнулась на саквояж. Она обернулась к выходу: огоньки уже доплясали до края пристани и перескакивали на катер. Надежды не было. Бэби глянула на щиток, включила полный вперед и, когда катер рванулся с места, прыгнула в воду, прижимая саквояж к груди. Катер удалялся, набирая скорость. Мелькали огоньки на его борту; потом они исчезли, а катер скрылся в темноте залива; рев огня заглушил рычанье мотора. Бэби подплыла к берегу и выкарабкалась на камни. Пипер отошел от пристани и, стоя на лугу, в ужасе следил за пожаром. Пламя достигло верхнего этажа; окна сверкнули багровым блеском, звонко посыпались стекла, и огненные полотнища захлестнули дранку. Через минуту полыхал весь фасад. Бэби горделиво стояла подле Пипера. -- Прощай, прошлое,-- вымолвила она. Пипер обернулся к ней. Волосы облепили ее голову, краска слезла с лица, Одни глаза были живые, и при свете пожара Пипер увидел, что они блещут безумной радостью. -- Умишком повредилась,-- сказал он с необычайной прямотой. Пальцы Бэби сжали его локоть. -- Я сделала все это ради тебя,-- заявила она.-- Тебе ведь понятно? Мы должны были стряхнуть бремя прошлого, отсечь путь назад актом свободной воли и совершить экзистенциальный выбор. -- Экзистенциальный выбор?-- вскричал Пипер. Пламя охватило декоративные голубятни, воздух раскалился.-- Поджог своего дома ты называешь экзистенциальным выбором? Это никакой не выбор, а настоящее преступление. Бэби светло улыбнулась ему. -- Прочти Жана Жене, милый,-- посоветовала она и потащила его под руку в рощу за лугом. Издали донесся вой сирен. Пипер прибавил шагу. Они как раз добрались до леса, когда ночь снова прорвало грохотом. Где-то в заливе взорвался катер. Грохнуло еще раз. И за огненным клубом второго взрыва Пипер как будто различил мачту яхты. -- О боже мой,-- простонал он. -- О мой дорогой,-- проворковала Бэби в ответ и обратила к нему счастливое лицо. Глава 13 Хатчмейер был в гнусном настроении. Его оскорбил автор он опозорился с яхтой, паруса пропали, а теперь еще Соня Футл никак не хотела признать его мужчиной и отнестись серьезно к его домогательствам. -- Да ладно тебе, Хатч, лапочка,-- говорила она,-- давай отложим, сейчас не время. Ну да, ты мужчина, а я женщина, слышала и не сомневаюсь. Честное слово, не сомневаюсь. Поверь мне, пожалуйста. Оденься и... -- Во что одеваться, все мокрое,-- сказал Хатчмейер.-- Нитки сухой нет. Хочешь, чтоб я схватил воспаление легких и умер? Соня покачала головой: -- Вот сейчас вернемся домой, переоденешься - и сразу тебе станет тепло и сухо. -- Домой, это, конечно, раз-два -- и вернулись, на парусе, перевешенном через борт. Мы же ходим кругами, и все. Перестань упрямиться, милая... Но Соня упрямилась. Она вышла на палубу и окинула глазами горизонт. Хатчмейер, малиново-голый и дрожащий, торчал в двери каюты; он все-таки еще раз попробовал добиться своего. -- Ну, ты женщина,-- сказал он,-- женщина на все сто. Я тебя по-настоящему уважаю. В смысле, что я... -- Ты женат,-- сказала Соня напрямик,-- вот тебе и смысл. А у меня жених. -- У тебя кто?-- потерялся Хатчмейер. -- Слышал, слышал. Жених. Зовут Питер Пипер. -- Этот полуду...-- Но Хатчмейер не закончил: берег вдруг стало хорошо видно. При свете горящего дома. -- Смотри-ка,-- сказала Соня,-- вон кто-то здорово дом обогревает. Хатчмейер схватил бинокль и уставился в него. -- Что значит "кто-то"?-- тут же заорал он.-- Это не кто-то! Это мой дом! -- Это был твой дом,-- поправила Соня и вдруг сообразила, что происходит.-- О, господи боже мой! -- Вот именно!-- рявкнул Хатчмейер и бросился к стартеру. Мотор зарычал, и яхта двинулась. Хатчмейер вертел штурвал, пытаясь держать на пожар. Но с левого борта свисал парус, и "Ромэн дю Руа" забирала влево. Пыхтящий голый Хатчмейер напрасно силился спрямить курс. -- Надо парус долой!-- крикнул он, и в этот миг на фоне пожара возник полыхавший огнем черный катер: он мчался прямо на них.-- Сейчас нас этот ублюдок протаранит!-- завопил Хатчмейер, но катер доказал его неправоту, взорвавшись. Сначала вспыхнули канистры в рубке, и по воздуху полетели горящие обломки; потом взорвались баки с горючим, и взлетел остов. Взрыв озарил длинную черную массу, подброшенную в воздух; она с грохотом обрушилась на бак яхты. "Ромэн дю Руа" вскинула корму, осела и стала погружаться. Соня, вцепившаяся в леер, оглянулась вокруг. Корпус катера тонул и шипел. Хатчмейер куда-то исчез, и секундой позже Соня была в воде, а яхта перевернулась и боком пошла ко дну. Соня отплыла подальше. Ярдов на пятьдесят море было освещено пылающим бензином, и в этих жутких отблесках Соня увидела Хатчмейера, колыхавшегося позади. Он держался за деревянный обломок. -- Ты как, в порядке?-- позвала Соня. Хатчмейер заскулил. Он явно был не в порядке. Соня подплыла к нему и остановилась, держась на воде без малейшего усилия. --- Помогите, помогите!-- вскрикивал Хатчмейер. -- Спокойно,-- сказала Соня,-- без паники. Ты плавать-то умеешь? Хатчмейер вылупил на нее глаза. -- Плавать? Что значит "плавать"? Конечно, умею. Сейчас я что, по-твоему, делаю? -- Стало быть, все в порядке,-- сказала Соня.-- Только и надо доплыть до берега. Но Хатчмейер в ужасе забултыхался. -- До берега? Не доплыву. Утону. В жизни не доплыву. Я... Соня бросила его и поплыла к месту крушения. Может, там найдется спасательный пояс. Пояса не было, зато пустых канистр сколько угодно. Она прихватила одну из них и вернулась к Хатчмейеру. -- Держись за нее,-- велела она. Хатчмейер выпустил свои обломок и вцепился в канистру. Соня сплавала и пригнала еще две. И подвернулся кусок каната. Она связала канистры, опоясала Хатчмейера и сделала надежный узел. -- Теперь не утонешь,-- сказала она.-- Торчи давай здесь, и все будет просто замечательно. Спасенный Хатчмейер бешено поглядел на нее. --- Замечательно?-- дурным голосом крикнул он.-- Что замечательно? Дом мой сожгли, какой-то полоумный кретин чуть не угробил меня горящим катером, моя прекрасная яхта потонула -- и все это, по-твоему, замечательно? Но Соня уже не слышала его: она ровными гребками плыла к берегу -- на боку, чтоб не утомиться. Ее волновал Пипер. Он ведь остался дома, а от дома осталось... Она поглядела через плечо на красно-желтую громаду, рассыпающую искры и вдруг изрыгнувшую гигантский язык пламени. Наверное, рухнула крыша. Соня поплыла саженками. Надо скорее выяснить, что случилось. Может быть, бедный милый Пипер опять угодил в беду. Она готовилась к худшему, по-матерински уверяя себя, что он не так уж и виноват, если что-нибудь натворил, но потом сообразила, что натворил не обязательно Пипер. Встречу в Нью-Йорке им устроил Макморди: Пипер тут ни при чем. Уж если кого винить, то... Соня перестала винить себя самое, задумавшись о катере, который вылетел на них из темноты и тут же взорвался. Хатчмейер считает, что это его хотели угробить. Странно, конечно, однако странно не более чем подожженный дом. Одно к одному -- и получается организованная, обдуманная акция. Значит, обошлось без Пипера: организовывать, обдумывать -- это не по его части. На него все просто обрушивается. С этой утешительной мыслью Соня коснулась ногами дна и выбралась на берег. Минуту-другую она полежала, чтоб собраться с силами, и тем временем ей пришло на ум ужасное предположение. Если Хатчмейер прав и кто-то на него покушался, то едва ли не вернее всего, что они нашли в доме Пипера и Бэби и... Соня с усилием поднялась и пошла на огонь через рощицу. Надо скорее выяснить, в чем дело. А вдруг это все же был несчастный случай, и Пипер, потрясенный зрелищем нечаянно подожженного дома, выболтал кому-нибудь, что он -- не автор "Девства"? Тогда, конечно, они погорели вместе с домом. Вместе с домом?! И она спросила, есть ли жертвы, у первого попавшегося пожарного, который поливал из шланга горящий куст. -- Если и есть, то от них одни уголья остались,-- сказал тот.-- Какой-то чокнутый малый открыл жуткую пальбу, когда мы приехали, но тут крыша грохнулась, и он больше не стрелял. -- Пальбу?-- спросила Соня.-- Какую пальбу? -- Пулеметную,-- объяснил пожарный,-- из подвала. Только я же говорю: его накрыло, и он больше не стреляет. Соня поглядела на уголья. Жар обдавал ей лицо. Пулеметная стрельба из подвала? Чепуха какая-то. Вообще все чепуха -- если не согласиться с Хатчмейером, что его хотели убить. -- И вы уверены, что никто не спасся?-- спросила она. -- Никто,-- покачал головой пожарный.-- Я приехал с первой машиной -- и из дома никто не спасался, только стреляли. А который стрелял -- тот верный покойник. В глазах у Сони потемнело, она качнулась и рухнула замертво. Пожарный перекинул ее через плечо и, кряхтя, отнес к санитарной машине. Еще полчаса -- и Соня Футл крепко спала на больничной койке: ей вкатили изрядную дозу транквилизатора. Зато Хатчмейер отнюдь не спал. Он сидел голый, в одних канистрах, на борту катера береговой охраны и никак не мог объяснить патрулю, чем он занимался посреди залива в третьем часу утра. Ему внимали с недоверием. -- Ладно, мистер Хатчмейер, значит, вас не было на борту вашего катера, когда он взорвался? -- Катера?-- заорал Хатчмейер.-- Какого еще катера! Я был на яхте! Патрульный смерил его скептическим взглядом и показал на подобранный бортовой обломок с отчетливой надписью "Фолиант III". -- "Фолиант III"-- да, это мой катер,-- пробормотал Хатчмейер. -- Ну да, я тоже так думал,-- сказал патрульный.-- Но раз вы говорите, что вас на катере не было... -- Меня? На катере? Да тот, кто был на этом катере, изжарился заживо. Я что, похож... На это никто не ответил. Вскоре они ткнулись в берег возле бывшей усадьбы Хатчмейера; владельцу ее, обернутому в одеяло, помогли сойти, и процессия гуськом двинулась через рощицу к подъездной дороге, где сгрудилась дюжина полицейских, пожарных и санитарных машин. -- Подобрали мистера Хатчмейера, плавал в обнимку с этими штуками,-- сказал патрульный шефу полиции, показывая на канистры. Шеф полиции Гринсливз с нескрываемым интересом посмотрел на Хатчмейера, на канистры и снова на Хатчмейера. -- И еще вот,-- добавил патрульный, предъявляя обломок доски с надписью "Фолиант III". Шеф полиции Гринсливз внимательно изучил надпись. -- "Фолиант III", а? Это говорит вам что-нибудь, мистер Хатчмейер? Хатчмейер, кутаясь в одеяло, глядел на огненные руины своего дома. -- Я спрашиваю: вам знакомо название "Фолиант III", а, мистер Хатчмейер?-- повторил шеф полиции, задумчиво проследив направление хатчмейеровского взгляда. -- Конечно, знакомо,-- сказал Хатчмейер,-- Это мой катер. -- Может, вы нам скажете, что вы делали на своем катере в такой час? -- Я был не на катере. Я был на яхте. -- "Фолиант III" -- это катер,-- наставительно сказал патрульный. -- Я знаю, что это катер,-- сказал Хатчмейер.-- Я говорю, что во время взрыва меня на катере не было. -- Какого взрыва, мистер Хатчмейер?-- поинтересовался Гринсливз. -- Что значит "какого взрыва"? Их что, было несколько? Шеф полиции Гринсливз снова поглядел на догоравший дом. -- Дельный вопрос,-- сказал он,-- очень дельный вопрос. Я его сам все время задаю себе. И еще мне интересно, почему никто не вызвал пожарных, как только дом загорелся? И кому это так не понравилось, когда мы приехали, что он открыл из подвала пулеметный огонь и разнес к чертям пожарную машину? -- Кто-то стрелял из подвала?-- недоверчиво спросил Хатчмейер. -- Да, вы не ослышались. Из крупнокалиберного пулемета, кстати. Хатчмейер угрюмо потупился. -- Эти я, пожалуй, могу объяснить,-- начал он и осекся. -- Можете объяснить? Рад буду выслушать ваше объяснение, мистер Хатчмейер. -- Я держу пулемет в оружейной... -- Держите в оружейной крупнокалиберный пулемет? А вас не затруднит сказать мне, зачем вам пулемет в оружейной? Хатчмейер сглотнул слюну в некотором замешательстве. Его это затрудняло. -- Для самозащиты,-- выдавил он наконец. -- Для самозащиты? От кого? -- От медведей,-- сказал Хатчмейер. -- От медведей, мистер Хатчмейер? Я верно вас расслышал -- "от медведей"? Хатчмейер тоскливо озирался, подыскивая вразумительный ответ. В конце концов он решил говорить все как есть. -- Видите ли, жена моя одно время задвинулась на медведях, вот я и...-- Он уныло смолк. Шеф полиции Гринсливз смотрел на него все пристальнее. -- Миссис Хатчмейер задвинулась на медведях? Я верно вас расслышал -- "миссис Хатчмейер задвинулась на медведях"? Но Хатчмейер потерял всякое терпение. -- Нечего меня переспрашивать,-- рявкнул он.-- Если я говорю, что миссис Хатчмейер задвинулась на медведях, значит задвинулась. Соседи вам подтвердят, спросите у них. -- Обязательно спросим,-- заверил шеф Гринсливз.-- Ну, и вы, стало быть, обзавелись артиллерией? Чтобы стрелять по медведям? -- Я не стрелял по медведям. Я просто на всякий случай купил пулемет. -- А по пожарным машинам вы тоже не стреляли? -- Конечно нет. За каким чертом мне стрелять по пожарным машинам? -- Не знаю, мистер Хатчмейер, равно как не знаю и того, за каким чертом вы обвязываетесь канистрами и плаваете нагишом посреди залива, когда ваш дом горит и никто почему-то не вызывает пожарных. -- Никто не вызывает... Так вы не по звонку моей жены?..-- Хатчмейер растерянно уставился на шефа полиции. -- Как, то есть, вашей жены? Вы хотите сказать, что жены вашей не было с вами на борту катера? -- Нет, конечно,-- сказал Хатчмейер.-- Я уже говорил вам, что я был не на катере. Мой катер хотел протаранить мою яхту и взорвался, а... -- Так где же миссис Хатчмейер? Хатчмейер снова тоскливо огляделся. -- Понятия не имею,-- сказал он. -- Ладно, забирайте его в участок,-- приказал шеф полиции.-- Там разберемся поподробнее. Хатчмейера запихнули на заднее сиденье полицейской машины и помчались в Белсуорт. До участка его довезли в ступоре. В ступоре был и Пипер. Пожар, взрыв катера, прибытие пожарных и полицейских машин с воющими сиренами и наконец беглый пулеметный огонь из оружейной -- все это, вместе взятое, истощило небольшой запас его самообладания. Когда пожарные кинулись врассыпную, а полицейские залегли, он покорно последовал за Бэби через лес. Тропка вывела их к саду соседнего поместья. Перед большим домом толпились люди, глазевшие на клубы дыма и зарево за деревьями. Бэби с минуту поколебалась, потом потащила Пипера кустарником в обход дома. -- Куда мы идем?-- спросил Пипер через полмили.-- Нельзя же ведь так просто уйти, будто ничего не случилось. -- Хочешь вернуться?-- прошипела Бэби. Пипер ответил, что нет, не хочет. -- А раз нет, так надо отойти подальше,-- сказала Бэби. Они миновали еще три поместья. Мили через две Пипер опять заартачился. -- Они же будут выяснять, куда мы пропали,-- сказал он. -- Пусть их выясняют,-- сказала Бэби. -- Не предвижу для нас ничего хорошего,-- возразил Пипер.-- Они обнаружат, что ты своими руками подожгла дом, да и катер -- тоже улика. Там все мои вещи. -- Были там твои вещи. Сейчас их там нет. Либо они на дне залива, либо плавают вместе с моим манто. Знаешь, что они подумают, когда их найдут? -- Нет,-- сказал Пипер. -- Подумают, что где вещи, там и мы,-- хихикнула Бэби. -- Как то есть? -- То есть погибли,-- сказала Бэби, снова зловеще хихикнув. Пипер не видел, над чем тут смеяться. Смерть, даже и ненастоящая, все же дело нешуточное, а вдобавок он остался без паспорта: паспорт был в чемодане вместе с его бесценными гроссбухами. -- Тем более, вот они и подумают, что ты погиб,-- объяснила Бэби.-- Я же говорила: надо порвать с прошлым. Мы и порвали -- напрочь. Мы свободны. Можем ехать куда угодно, делать что хотим. Мы разбили оковы обстоятельств. -- Можно, конечно, и так смотреть,-- сказал Пипер,-- но это не мой взгляд. По-моему, теперь обстоятельства сковывают нас гораздо больше, чем прежде. -- Пессимист, да и только,-- сказала Бэби.-- А ты постарайся увидеть светлую сторону. Пипер постарался. Пламя далеко озаряло залив; по нему плавали лодки с зеваками. -- Ну, и как же. ты собираешься все это объяснить?-- полюбопытствовал он, опять забывая, что он свободен и что пути назад нет. Бэби резко повернулась к нему. -- Кому объяснять?-- спросила она.-- Мы умерли. Понимаешь -- умерли. В том мире, где это случилось, нас нет. Это прошлое, которое нас уже не касается. Мы принадлежим будущему. -- Кто-то все-таки должен отвечать,-- сказал Пипер.-- Что же, так вот и можно поджигать дома, взрывать лодки и вдобавок надеяться, будто с тебя за это не спросят? А что будет, когда наших тел не найдут на дне залива? -- Подумают, что трупы унесло в море, что их сожрали акулы -- вообще что-нибудь да подумают, нам-то какое дело. Перед нами открыта новая жизнь. -- Да уж, нечего сказать, открыта,-- не поддавался утешениям Пипер; но Бэби упорно волокла его за руку сквозь лес. -- Навстречу общей судьбе,-- весело сказала она. Пипер застонал. Меньше всего на свете он хотел общей судьбы с этой безумной женщиной. Скоро они опять вышли из лесу к большому дому с темными окнами и без признаков жизни. -- Переторчим здесь хипеж,-- сказала Бэби на жаргоне, который Пипер дотоле слыхал лишь в детективных фильмах. -- А хозяева?-- спросил он.-- Может, они нам не слишком обрадуются? -- Они не узнают. Хозяева -- Ван дер Гугены, они сейчас в кругосветном путешествии. Мы здесь будем как дома. Пипер снова застонал. После того, что произошло с домом Хатчмейера, это заверение Бэби отнюдь не обнадеживало. Они прошли по лугу; тропка, посыпанная гравием, вела к боковой двери. -- Они всегда оставляют ключи в теплице,-- сказала Бэби.-- Постой тут, я за ними схожу. Оставшись один, Пипер неуверенно переминался с ноги на ногу. Вот наконец и случай спастись бегством. Но он этим случаем не воспользовался. Он так долго копировал других авторов, что от собственных поступков просто отвык. Когда Бэби вернулась, Пипер дрожал всем телом: наступила нервическая реакция. Шатаясь, он последовал в дом за нею, и она заперла дверь. В Хампстеде Френсик встал рано. Завтра "Девство" выйдет из печати, и нынешние воскресные газеты должны встретить его рецензиями. Он поднялся проулком к киоску и закупил по экземпляру каждой, даже "Ньюс оф уорлд", которая рецензий не публиковала, но могла сгодиться в утешение, если рецензии будут плохие или если их, чего доброго, не будет вовсе. Потом, гордясь своей выдержкой, он вернулся к себе, не заглянув ни в одну газету, и занялся завтраком. Тосты и мармелад, а рецензии -- в придачу. Он готовил кофе, когда зазвонил телефон и в трубке послышался голос Джефри Коркадила. -- Рецензии видели?-- возбужденно спросил он. Френсик сказал, что еще нет. -- Я только-только встал,-- сказал он, досадуя, что Джефри лишает его удовольствия прочесть свежим глазом, по-видимому, превосходные отзывы.-- Судя по вашему тону, рецензии положительные. -- Положительные? Взахлеб, просто взахлеб. Вот послушайте, как высказывается в "Тайме" Фрида Кормли: "Первая серьезная попытка проломить стену заговора, которая окружает сексуальное табу, столь долго отделявшее юность от зрелости. "Девства ради помедлите о мужчины" -- это в своем роде шедевр". -- Дура недокормленная,-- проворчал Френсик. -- Бесподобно, правда?-- сказал Джефри. -- Скорее бессмысленно,-- отозвался Френсик.-- Если "Девство" -- первая попытка проломить стену заговора, какого и какую -- один бог ведает, то оно не может быть "шедевром в своем роде". Рода-то нет, книжонка уникальная. -- Про это в "Обсервере",-- сказал Джефри, не давая себя обескуражить.-- Шийла Шельмердайн пишет: "Девства ради траля-ля" не только потрясает нас своими недюжинными литературными достоинствами, но и являет собой пример сочувственной озабоченности судьбами престарелых и общественно изолированных людей. Этот уникальный роман пытается приподнять занавес над сторонами жизни, которые слишком долго игнорировались теми, в чьи обязанности входит раздвижение границ социальной ответственности. Прекрасная книга, заслуживающая внимания самого широкого круга читателей". Ну, как? -- По чести,-- сказал Френсик,-- мне это кажется чушью несусветной, но все равно я рад, что мисс Шийла Шельмердайн соизволила так выразиться. Я всегда говорил, что мы на этой книге не прогадаем. -- Говорили, безусловно говорили,-- подтвердил Джефри,-- и я готов признать вашу полную правоту. -- Вообще-то еще посмотрим,-- сказал Френсик, торопясь пресечь восторги Джефри.-- Рецензии рецензиями, но надо, чтоб книга пошла. Это, правда, предвещает хорошие американские тиражи. Все, больше нет? -- Есть довольно пакостная статейка Октавиана Дорра. -- А, это неплохо,-- сказал Френсик.-- Он обычно пишет по делу, и я люблю его слог. Я не люблю,-- сказал Джефри.-- На мой взгляд, он чересчур вольничает и далеко отходит от книги. Ему за рецензию платят, не за фельетон, и нечего бросаться разными ехидными сравнениями. Впрочем, там есть кой-какие фразочки, годные на суперобложку следующей книги Пипера, а это главное. Вот-вот,-- сказал Френсик и не без удовольствия развернул "Санди телеграф",-- ну что ж, будем теперь уповать на еженедельники. Он положил трубку, разогрел тосты и уселся читать колонку Октавиана Дорра, озаглавленную "Старческая вседозволенность". Начиналась она так: "Весьма характерно, что издатели романа Питера Пипера "Девства ради помедлите о мужчины" напечатали свою первую книгу в царствование Екатерины Великой. Так называемая героиня их новой публикации наделена не лучшими чертами знаменитой русской императрицы: особенно маниакальной приверженностью к молодым мужчинам и страстью к словоизлияниям на сексуальные темы, по меньшей мере прискорбной. Столь же прискорбно, что издатели романа Коркадилы..." Френсик отлично понял, почему рецензия обозлила Джефри; ему она, напротив, пришлась очень по вкусу. Она была длинная и неприязненная; но как ни доставалось издателям и публике, чей спрос на извращенный эротизм вызывает приток подобных романов на рынок, однако рецензент привлекал к книге внимание. Бичуя извращенный эротизм, мистер Дорр создавал ему рекламу. Френсик дочитал рецензию со вздохом облегчения и взялся за другие газеты. Их похвалы, их неуклюжее состязание в передовых взглядах на половую жизнь, натужное, напыщенное и подловато-заискивающее -- все это окружало "Девство" ореолом респектабельности, что и требовалось Френсику. Роман приняли всерьез, и если еженедельники подпоют, то дело в шляпе. -- Главное -- значительность,-- пробормотал Френсик, начиняя ноздри табаком.-- Макулатура с подливой из словесных помоев. Он откинулся в кресле и соображал, как бы еще поддать жару и обеспечить "Девству" максимальный резонанс. Вот если бы хорошенькую сенсацию на первые полосы... Глава 14 Между тем все уже было сделано, как на заказ. За Атлантикой, где жили на пять часов позже, сенсационное известие о смерти Пипера только начало расползаться. Хатчмейер тоже расползался на глазах. Он сидел в кабинете шефа полиции, глядел на него мутным взором и в десятый раз повторял свой рассказ, не вызывая ни малейшего доверия. Особенно портили дело пустые канистры. Я уже говорил вам: мисс Футл привязала меня к ним, а сама поплыла за помощью. Она поплыла за помощью, мистер Хатчмейер? Вы отправляете за помощью слабую женщину... Нашли слабую,-- сказал Хатчмейер.-- Да она покрупнее вас будет. В ответ на такую невежливость по отношению к женщине шеф Гринсливз укоризненно покачал головой. Значит, вы катались по заливу с этой мисс Футл. А что делала тем временем миссис Хатчмейер? Я-то почем знаю? Наверное, дом поджи...-- Хатчмейер вовремя остановился. Любопытно, очень любопытно,-- сказал Гринсливз.-- Вы, стало быть, намекаете, что поджигательница -- миссис Хатчмейер? Ничего я не намекаю!-- крикнул Хатчмейер.-- Я знаю только...-- Но его прервал заместитель Гринсливза, внесший чемодан и груду мокрой одежды. Найдено среди обломков катера,-- сказал он, подняв манто для обозрения. Хатчмейер в ужасе уставился на него. Это манто Бэби,-- сказал он.-- Норковое. Стоило бешеных денег. А это чье?-- спросил заместитель, указывая на чемодан. Хатчмейер пожал плечами. Заместитель открыл чемодан, обнаружил там паспорт и передал его Гринсливзу. Британский,-- сказал тот.-- Британский паспорт на имя Пипера, Питера Пипера. Знаете такого? Да, это писатель,-- кивнул Хатчмейер. Ваш друг? Нет, просто один из моих авторов. Другом я бы его не назвал. В таком случае, может быть, друг миссис Хатчмейер? Хатчмейер заскрежетал зубами. Не разобрал, мистер Хатчмейер. Вы что-то сказали? Нет,-- буркнул Хатчмейер. Шеф Гринсливз задумчиво поскреб в затылке. Похоже, у нас тут возникает еще одна маленькая проблема,-- изрек он наконец.-- Катер ваш взрывается, будто динамитом груженный, и что же мы находим на месте происшествия? Норковое манто миссис Хатчмейер и чемодан мистера Пипера, с которым она, по-видимому, в дружбе. Связи никакой не замечаете? Что значит "никакой связи"?-- спросил Хатчмейер. Ну как, ведь они были на катере в момент взрыва? Откуда мне, к дьяволу, знать, где они были? Я знаю только, что кто был на катере, тот пытался меня убить. Очень у вас любопытно получается,-- заметил шеф полиции Гринсливз,-- очень любопытно. Не вижу здесь ничего любопытного. А наоборот не могло быть? Что наоборот?-- не понял Хатчмейер. Что вы их убили? Я -- что?-- заорал Хатчмейер и выпростался из одеяла.-- Вы МЕНЯ обвиняете?.. Просто спрашиваю, мистер Хатчмейер. Не надо так волноваться. Но Хатчмейер вскочил на ноги. Мой дом сожгли, катер взорвали, яхту потопили прямо подо мной, я сам еле спасся вплавь, а вы тут сидите и спрашиваете, не убил ли я... ах ты, жирная скотина, да ты у меня голым из суда выйдешь! Да я... Сядьте и заткнитесь!-- гаркнул Гринсливз.-- Говорить буду я. Может, я и жирная скотина, но слышать это от нью-йоркского гангстера не желаю. Мы про вас наслышаны, мистер Хатчмейер. Мы тут не зря штаны просиживаем, и нам отлично известно, что вы купили у нас хорошее имение на доллары, от которых так и несет мафией. Это вам не Хиксвилл и не Нью-Йорк. Это штат Мэн, и вы тут ведите себя потише, а то нам и так не по нутру, когда субчики вроде вас прилипают к нашей земле со своими вонючими деньгами. Может, мы штат и небогатый, но дураков у нас нет. Так вот давайте рассказывайте, что на самом деле случилось с вашей женой и ее дружком -- или нам сначала придется обшарить залив и просеять золу на месте вашего дома? Голый Хатчмейер плюхнулся обратно в кресло, потрясенный неожиданным откровением о своем социальном статусе на берегу Французова залива. Он вдруг понял не хуже Пипера, что в штате Мэн ему быть вовсе не надо, и лишний раз убедился в этом, когда заместитель внес дорожные баулы Бэби и ее сумочку. Там внутри куча денег,-- сказал он Гринсливзу. Тот пошарил в бауле и вытащил пачку мокрых кредиток. Похоже, что миссис Хатчмейер перед смертью собралась куда-то и прихватила с собой малость долларов,-- заметил он.-- Да, вот и вырисовывается загадочная картинка. Миссис Хатчмейер, значит, на катер со своим другом, мистером Пипером, при багаже и деньгах. А катер-то вдруг "бах!" -- и взрывается. Пошлем-ка мы, пожалуй, водолазов, пусть поищут тела. Поскорее надо,-- сказал заместитель.-- Отливом их могло уже унести в море. Сейчас и пошлем,-- сказал Гринсливз и вышел в приемную, где поджидали репортеры. -- Разъяснили дело?-- кинулись они к нему. Гринсливз покачал головой. Два человека пропали без вести, предположительно погибли в море. Миссис Бэби Хатчмейер и некий мистер Питер Пипер, британский писатель. Пока все. А куда делась мисс Футл?-- спросил заместитель.-- Она ведь тоже пропала. А дом отчего загорелся? Экспертиза покажет,-- отвечал Гринсливз. Подозреваете поджог? Сопоставьте события, может, и сами догадаетесь, что я подозреваю,-- пожал плечами Гринсливз и удалился. Через пять минут по гудящим проводам понеслось известие, что Питер Пипер, знаменитый писатель, погиб при загадочных обстоятельствах. А в особняке Ван дер Гугена, в полумраке спаленки на верхнем этаже, жертвы трагедии внимали транзистору, сообщавшему об их смерти. Причиной полумрака отчасти были опущенные шторы, отчасти же, на взгляд Пипера, безрадостная перспектива, которую открывала перед ним его смерть. Ненастоящий автор -- это уже достаточно скверно, но ненастоящий мертвец -- это просто какой-то ужас. Зато Бэби новостям обрадовалась. -- Вот и все в порядке,-- сказала она,-- значит, по окрестностям даже проверять не станут. Слышал, что они сказали? Отлив начался, и водолазам вряд ли удастся отыскать тела. Пипер окинул спальню унылым взглядом. Хорошо тебе говорить,-- сказал он.-- Ты словно не понимаешь, что я теперь никто. Паспорта у меня нет, все рукописи пропали. Как, по-твоему, мне вернуться в Англию? Не могу же я пойти в посольство за новым паспортом. И вообще появись я на люди -- меня тут же арестуют за поджог, взрыв катера и покушение на убийство. Ужас, что ты натворила. Я освободила тебя от прошлого. Можешь теперь стать кем хочешь. -- Я всего-навсего хочу быть самим собой,-- сказал Пипер. Бэби с сомнением поглядела на него. Судя по твоему вчерашнему рассказу, тебе это не очень-то удавалось,-- сказала она.-- Или ты был самим собой, изображая автора чужой книги? Я хоть знал, что я -- не он. А теперь я непонятно кто. Ты не мертвец. Уже неплохо. Может, и мертвец,-- сказал Пипер, угрюмо глядя на зачехленную мебель: казалось, чехлы, как саваны, облекают безжизненные тела авторов, которым он когда-то столь ревностно подражал. Тусклый свет сочился сквозь прорези штор, точно проникал в склеп, в гробницу его писательских упований. На него напала тяжкая грусть; припомнился Летучий Голландец, обреченный скитаться по морям до того дня... но и Пиперу избавления не было. Он -- соучастник преступления, целого ряда преступлений, и если даже пойти в полицию, ему все равно не поверят. Как ему верить? Разве похоже на правду, что Бэби, богатая женщина, подожгла собственный дом, взорвала прогулочный катер и потопила яхту своего мужа? Пусть даже она сама признает, что кругом виновата,-- суда не миновать, и юристы Хатчмейера непременно заинтересуются, почему на катере оказался его чемодан. Всплывет и то, что он не автор "Девства", и все заподозрят... да нет, все наверняка сочтут его мошенником. Кстати, Бэби стащила четверть миллиона из сейфа в хатчмейеровском кабинете. Пипер покачал головой и, подняв глаза, увидел, что она с интересом наблюдает за ним. -- Не выйдет, детка,-- сказала она, очевидно читая его мысли.-- Теперь у нас общая судьба. Только выкинь какой-нибудь фортель, я живо объявлюсь и скажу, что ты меня похитил. Но Пипер не собирался выкидывать фортелей. Как же нам быть теперь?-- спросил он.-- Нельзя ведь навечно засесть в чужом доме. Пробудем здесь дня два-три,-- сказала Бэби,-- потом двинемся дальше. Как? Ну вот как мы двинемся? Очень просто,-- сказала Бэби.-- Вызову такси, доедем до Бангора, а там самолетом. Тут и мудрить нечего. На суше нас искать не будут... Ее прервал хруст гравия на дорожке. Пипер подошел к зашторенному окну и глянул вниз. Возле дома стояла полицейская машина. -- Полиция,-- прошептал Пипер.-- Вот тебе и не будут искать. Бэби встала рядом с ним. Двумя этажами ниже раздавался безответный звонок. -- Проверяют, нет ли Ван дер Гугенов, вдруг они слышали что-нибудь подозрительное прошлой ночью,-- сказала она.-- Сейчас уедут. Пипер смотрел на двух полицейских. Стоило только крикнуть -- и... но Бэби впилась в его предплечье, и Пипер не издал ни звука. Полицейские обошли дом, сели в машину и уехали. -- Что я тебе говорила?-- сказала Бэби.-- Не мудри. Я спущусь на кухню, посмотрю, чем бы перекусить. Пипер одиноко расхаживал по сумрачной комнате и думал, почему же он все-таки не, окликнул полицейских. Простых, понятных объяснений было недостаточно. Крикни он -- и это доказывало бы, что к пожару он непричастен... ну, хоть какое-то свидетельство невиновности. Но он промолчал -- почему? Промолчал -- и упустил случай покончить со всем этим безобразием. Нет, не только от страха: тревожило, что он согласился, почти захотел остаться в пустом доме наедине с этой поразительной женщиной. Что ему помешало, когда он успел стать ее сообщником? Бэби -- сумасшедшая, в этом он ничуть не сомневался, и все же его почему-то тянуло к ней Он в жизни не встречал никого на нее похожего. Она точно и знать не хотела условностей, подсказывающих обычные человеческие поступки: она могла спокойно посмотреть на полицию сверху вниз и сказать: "Сейчас уедут", будто это простой соседский визит. И они уехали. А он подчинился ей и будет впредь подчиняться: может быть, он действительно станет кем захочет в пределах той свободы, которую она сотворила для него мановением руки. Кем захочет? Он подумал о любимых писателях, но никто из них в его ситуации не бывал, а не имея перед глазами образчика, Пипер мог с грехом пополам рассчитывать только на себя. И на Бэби. Он станет таким, как она хочет. Вот оно в чем дело. И Пипер начал понимать, почему она его привлекает. Она знает, кто он такой. Она сказала это вчера вечером, еще до того, как начался кавардак. Она сказала, что он гениальный писатель, и это не пустые слова. Впервые он встретил человека, которому известно, кто он такой на самом деле,-- и раз уж встретил, то расставаться им незачем. Сделав это пугающее открытие, Пипер в изнеможении лег на постель и закрыл глаза. Когда пришла Бэби с подносом, он крепко спал. Она нежно поглядела на него, потом поставила поднос, сняла чехол с кресла и укрыла Пипера. Он продолжал спать, завернувшись в чужой саван. В полицейском участке Хатчмейер тоже с радостью бы уснул, да ему не давали. Все еще голый, кутаясь в одеяло, он отвечал на бесчисленные вопросы о его отношениях с женой и мисс Футл, о Пипере и миссис Хатчмейер; наконец о том, почему он выбрал для прогулки по заливу такую ненастную ночь. Вы всегда пускаетесь в плавание невзирая на погоду? Слушайте, я уже сказал вам: мы просто решили прокатиться. Мы никуда плыть не собирались, мы просто... Встали из-за стола и сказали: "Почему бы нам не проехаться?.." Мисс Футл это предложила,-- сказал Хатчмейер. Ах вот как, она предложила? А миссис Хатчмейер никак не задело, что вы отправились на прогулку с другой женщиной? Мисс Футл не "другая женщина". То есть не в том смысле. Она -- литературный агент. У нас общие дела. И вы ими занимаетесь нагишом на яхте во время мини-тайфуна? Что же это за дела? На яхте мы делами не занимались. Мы отдыхали. Я так почему-то и подумал. В голом виде хорошо отдыхается. Сначала я был одетый. Потом промок и разделся. Промокли, потом разделись? А не наоборот? Конечно нет. Слушайте, мы еле успели отплыть, как разразился шторм... А дом загорелся. А катер взорвался. А миссис Хатчмейер случайно разорвало на части вместе с мистером Пипером... Но тут взорвался сам Хатчмейер. -- Ну что ж, мистер Хатчмейер, вам, видно, хочется крутого разговора,-- сказал Гринсливз, когда Хатчмейера затолкали обратно в кресло.-- Так и быть, теперь держитесь. Его прервал сержант, что-то прошептавший ему на ухо. Гринсливз испустил тяжелый вздох. -- Уверен? Так она говорит. Говорит, прямо из больницы. Гринсливз вышел посмотреть на Соню. Мисс Футл? Это вы -- мисс Футл? Да,-- кивнула Соня. Шеф полиции мог заметить, что в одном Хатчмейер был прав: назвать мисс Футл слабой женщиной язык не поворачивался. Ладно, снимем с вас показания,-- сказал он и повел ее в другой кабинет. Показания с Сони снимали два часа. Гринсливз составил совсем новое понятие о деле: мисс Футл ему в этом очень помогла. Так,-- сказал он Хатчмейеру,-- давайте расскажите-ка нам, что было в Нью-Йорке со встречей Пипера. Вы там, кажется, побоище устроили? Хатчмейер поднял затравленный взгляд. -- Да нет, вы не поняли. Мы просто делали ему рекламу. То есть мы... -- То есть вы,-- сказал Гринсливз,-- науськали на этого мистера Пипера всех, кого удалось. Арабов, сионистов, педерастов, ИРА, черных, старух, кого там еще, словом, всех скопом -- и это вы так рекламу делаете? Хатчмейер попробовал собраться с мыслями. Вы хотите сказать, что кто-нибудь из них?..-- спросил он. Я ничего не хочу сказать, мистер Хатчмейер. Я спрашиваю. Что спрашиваете? Спрашиваю у вас: долго вы думали, прежде чем бросить мистера Пипера на растерзание только за то, что этот бедняга написал для вас книгу? Хорошо обернулась ваша затея -- и для вас, и для него? -- Да я ни о чем подобном... Гринсливз облокотился на стол. -- Вот что я вам скажу, мистер Хатчмейер, для вашего же блага. Выметайтесь из наших мест к чертям собачьим и дорогу назад забудьте, если не хотите больших неприятностей. А в следующий раз, когда будете делать рекламу своему автору, наймите ему сначала телохранителя. Хатчмейер, шатаясь, побрел к двери. Мне нужна одежда,-- сказал он. Домой за ней можете не ездить. От дома остались одни головешки. На скамье в приемной рыдала Соня Футл. Что с ней такое?-- спросил Хатчмейер. Переживает из-за смерти этого Пипера,-- сказал Гринсливз,-- а вот вы что-то не торопитесь оплакивать покойную миссис Хатчмейер. Это потому, что я умею сдерживать свои чувства,-- сказал Хатчмейер. Оно и видно,-- заметил Гринсливз.-- Пойдите успокойте ее и заодно поблагодарите за ваше алиби. Какое-нибудь тряпье для вас сейчас раздобудем. Хатчмейер поправил на себе одеяло и подошел к скамье. Мне очень жаль...-- начал он, но Соня в ярости вскочила на ноги. Жаль?-- вскрикнула она.-- Ты убил моего дорогого Питера и теперь говоришь, что тебе очень жаль? Гринсливз оставил их объясняться и пошел за одеждой. Все, дело закрываем,-- сказал он заместителю,-- пусть федеральные власти потеют. Террористы в Мэне, а? Кому рассказать? Так, значит, не мафия? А не один ли черт кто? Нам за это и браться незачем: работа для ФБР. Я в такие омуты не заплываю. Наконец Хатчмейера в черном костюме, который сидел на нем как на корове седло, и безутешную Соню отвезли в аэропорт; в Нью-Йорк их доставил хатчмейеровский самолет. Их встречал Макморди с прессой. Хатчмейер вперевалку сошел по трапу и сделал заявление. Джентльмены,-- сказал он надтреснутым голосом,-- для меня это двойная трагедия. Я потерял самую замечательную, самую любящую женушку. Сорок лет счастливой брачной жизни лежат на дне...-- Он смолк и высморкался.-- В общем, ужасно. Я не могу выразить всей глубины моих переживаний. А как насчет Пипера?-- спросил кто-то. Хатчмейер снова нырнул в глубину своих переживаний. Питер Пипер был молодым романистом непревзойденного таланта. Его гибель -- страшная потеря для литературного мира.-- Он опять вытащил платок, но Макморди подтолкнул его сзади. -- Скажите что-нибудь о романе,-- шепнул он. Хатчмейер перестал шмыгать носом и сказал несколько слов о книге "Девства ради помедлите о мужчины", опубликованной издательством "Хатчмейер Пресс" и доступной всем по цене семь девяносто в розницу... За его спиной в голос плакала Соня; ее отвели в машину, и она продолжала рыдать, когда они поехали. -- Ужасная трагедия,-- сказал Хатчмейер, тронутый собственным красноречием,-- совершенно ужасная. Его перебила Соня, начавшая лупить Макморди. Убийца!-- кричала она.-- Это все ты! Ты наговорил всяким бешеным террористам, что он из ООП, из ИРА и гомосексуалист -- любуйся, чем это кончилось! Да что за черт!-- взвыл Макморди.-- Ничего я не... Вшивые ищейки в Мэне думают, что это дело рук не то какой-нибудь Симбиозной армии освобождения, не то минитменов, не то еще кого-то в этом роде,-- сказал Хатчмейер,-- прячьте концы в воду. Понял,-- сказал Макморди, мигая подбитым глазом. Соня отвергла гостеприимство Хатчмейера и потребовала, чтобы ее везли в Грамерси-парк отель. Ты не волнуйся,-- сказал Хатчмейер, когда она вылезала из машины,-- Бэби и Пипер предстанут перед создателем по всей форме. Цветы там, процессия, бронзовый гроб... -- Два гроба,-- сказал Макморди,-- а то в один... Соня резко обернулась. Они же умерли!-- крикнула она.-- Умерли, понимаете? Что у вас, совсем совести нет? Были два человека, живые люди, теперь их убили, а вы мелете чушь про похороны, гробы... Само собой, прежде надо, чтобы были тела,-- успокоительно заметил Макморди.-- Чего, действительно, толковать о гробах, когда тел-то нет. Не можете заткнуться?-- рявкнул на него Хатчмейер, но Соня без оглядки бросилась в гостиницу. Они ехали молча, и Хатчмейер прикидывал даже, не уволить ли ему Макморди, но потом раздумал. Кстати же, он терпеть не мог этот деревянный домище в Мэне, а раз Бэби больше нет... Жуткое переживание,-- сказал он.-- Ужасная потеря. Еще бы,-- сказал Макморди,-- сколько красоты пропало зря. Музейный экспонат, памятник прошлого. Люди из Бостона приезжали, чтоб только полюбоваться. Я про миссис Хатчмейер,-- сказал Макморди. Хатчмейер язвительно покосился на него. Узнаю вас, Макморди. В такую минуту -- и думать про секс. Я не в том смысле,-- возразил Макморди.-- С характером была женщина. Вот это верно,-- сказал Хатчмейер.-- И я хочу увековечить ее память в книгах. Она, между прочим, очень любила читать. Надо из дать "Девства ради" в кожаном переплете с золотым тиснением, шрифт декоративный. Назовем его "Мемориальным изданием памяти Бэби Хатчмейер". Будет сделано,-- сказал Макморди. А пока Хатчмейер заново входил в роль издателя, Соня Футл плакала в номере Грамерси-парк отеля, лежа ничком на постели. Ее терзало горе пополам с виною. Единственный человек, который ее любил, погиб из-за нее. Она посмотрела на телефон и подумала, не позвонить ли Френсику, но в Англии сейчас было за полночь И она послала телеграмму: ПИТЕР ПОГИБ ВИДИМО УТОНУЛ МИССИС ХАТЧМЕЙЕР ТОЖЕ ПОЛИЦИЯ РАССЛЕДУЕТ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПОЗВОНЮ КОГДА СМОГУ СОНЯ. Глава 15 Утром Френсик явился на Ланьярд-Лейн в чудном настроении. Все на свете было замечательно, солнце сияло, "Девство" начнут раскупать, как только откроются магазины, а главное -- хатчмейеровские два миллиона долларов благополучно лежат на текущем счете фирмы "Френсик и Футл". Перевод пришел на прошлой неделе; надо только вычесть четыреста тысяч комиссионных и переправить остаток минус куш Джефри мистеру Кэдволладайну и его загадочному клиенту. Френсик как раз и собирался это сделать, не откладывая. Он забрал почту из ящика и поднялся к себе. Там он уселся за стол, заправил в ноздрю первую дневную понюшку и разобрал письма, под конец обнаружив среди них телеграмму. -- Ну и ну, телеграмма!-- ворчливо подивился он спешке напористого автора и развернул бланк. Радужная панорама мира вмиг распалась; на ее месте возникли разрозненные и жуткие образы, порожденные загадочными телеграфными словами. Пипер погиб? Видимо, утонул? Миссис Хатчмейер тоже? Скупые слова стали в его мозгу вопросами, и он попытался с ними справиться. Лишь через минуту до Френсика целиком дошел смысл телеграммы, который вызвал у него сомнение, а затем спасительное недоверие. Пипер не мог погибнуть. В уютном мирке Френсика смерти не было, о ней только писали. Смерть -- это что-то нереальное, отдаленное, вымышленное. Но вот несколько слов, не разделенных знаками препинания и напечатанных на клочках бумажной ленты, принесли с собой смерть. Пипер погиб. Миссис Хатчмейер тоже, но она Френсика не волновала, за нее он не был в ответе. А за Пипера был. Френсик сам отправил его на смерть. И ПОЛИЦИЯ РАССЛЕДУЕТ ПРЕСТУПЛЕНИЕ -- значит, на несчастный случай не свалишь. Преступление и гибель -- читай убийство, а убийство Пипера -- это был уж какой-то невыносимый ужас. Френсик обмяк, посерел и съежился. Через некоторое время он заставил себя перечесть телеграмму. Но в ней стояли те же самые слова. ПИПЕР ПОГИБ. Френсик отер лицо платком и попытался представить, что же случилось. ВИДИМО УТОНУЛ. Если Пипер погиб, то откуда сомнения, утонул он или нет? Про погибшего обычно известно, что он погиб. И почему не звонит Соня? ПОЗВОНЮ КОГДА СМОГУ -- еще одна загадка в придачу к загадочному посланию. Где же она, если не может сразу позвонить? Френсик представил себе Соню на больничной койке, но тогда бы она так и сообщила. Он потянулся к телефону, чтобы позвонить в "Хатчмейер Пресс"; потом сообразил, что в Нью-Йорке еще ночь и на службе никого нет. Придется подождать двух часов. Он сидел уставившись на бланк и пытался мыслить практически. Раз полиция расследует преступление, значит, они обязательно станут копаться в прошлом Пипера и в два счета докопаются, что он -- не автор "Девства". Затем... о, господи, узнает Хатчмейер, и расплата будет дьявольская Вернее, хатчмейеровская. Он потребует назад свои два миллиона долларов, а вдобавок потянет в суд за нарушение контракта или за мошенничество. Слава богу, хоть деньги еще в банке. Френсик перевел дух. Чтобы отвлечься от мыслей о жутких последствиях, которыми грозила телеграмма, он пошел в Сонин кабинет и отыскал в секретере письмо мистера Кэдволладайна, выражающее согласие на замещение автора Пипером в американском турне. Френсик тщательно изучил письмо и положил его обратно. Все-таки есть какое-то прикрытие на случай неприятностей с Хатчмейером: мистер Кэдволладайн и его клиент -- сообщники фирмы "Френсик и Футл". Если придется вернуть два миллиона -- вернут свою долю как миленькие. Углубившись в будущее, Френсик постепенно перестал винить себя и переадресовал вину анонимному автору. Вот из-за кого погиб Пипер. Если бы этот мерзавец не скрывался под nom de plume, to Пипер был бы жив. Тянулись утренние часы, Френсик не мог работать и все больше расстраивался. Ведь Пипер был ему по-своему дорог. А теперь его нет в живых. Френсик печально сидел за столом, глядел на ковент-гарденские крыши и безмолвно оплакивал Пипера. Бедняга, прирожденный мученик, а вернее сказать -- мученик от литературы. Скорбное зрелище: человек, который не смог бы ничего написать ради спасения собственной жизни... Френсик даже подскочил в кресле: уж очень точно подумалось. Да, Пипер погиб, так и не живши. Все отпущенные ему годы он угробил на то, чтобы пробиться в печать, и не пробился. Почему же людей вроде него так тянет к писанию, что за одержимость печатным словом приковывает их к письменным столам? В эту самую минуту тысячи других Пиперов сидят во всем мире над кипами чистой бумаги и заполняют ее словами, которые никто никогда не прочтет, но в которых им, от наивного самомнения, чудится глубокая значительность. И Френсику стало еще грустнее. Это все его вина. Ему надо было проявить решительность и здравый смысл -- и сказать Пиперу, что никакой он не романист. А он вместо этого ободрял его. Скажи он нужные слова -- и Пипер был бы жив, может, даже нашел бы свое истинное призвание -- клерка или слесаря,-- женился бы и зажил, так сказать, своим домом. Во всяком случае, не было бы этих пустопорожних лет в полупустых пансионах на пустынных приморских курортах, где Пипер жил Конрадом, Лоуренсом и Генри Джеймсом -- бледный призрак обожаемых мертвецов. Он ведь и умер подставным лицом, автором романа, которого не писал. Зато где-то живет как ни в чем не бывало человек, подставивший его вместо себя. Френсик снял трубку. Нет, не жить ему, подлецу, как ни в чем не бывало. Уж мистер Кэдволладайн его допечет. Он набрал оксфордский номер. Боюсь, что у меня для вас довольно плохие новости,-- сказал он мистеру Кэдволладайну. Плохие новости? Не понимаю,-- отозвался мистер Кэдволладайн. О том молодом человеке, который поехал в Америку в качестве автора присланного вами романа,-- пояснил Френсик. Мистер Кэдволладайн озабоченно кашлянул. Что же он... э-э... проявил неосторожность? Можно выразиться и так,-- сказал Френсик.-- Короче говоря, нам, должно быть, придется иметь дело с полицией.-- Мистер Кэдволладайн еще старательнее прочистил горло -- к пущему злорадству Френсика.-- Да, с полицией,-- повторил он.-- Вскоре, видимо, предстоит расследование. Расследование?-- встревожено переспросил мистер Кэдволладайн.-- Какого рода расследование? Пока трудно сказать, но я счел нужным поставить вас и вашего клиента в известность, что Питер Пипер погиб. . Погиб?-- скрипнул мистер Кэдволладайн. Погиб,-- подтвердил Френсик. Боже мой. Как это неудачно. Согласен,-- сказал Френсик.-- Хотя слово "неудачно" здесь вряд ли подходит, поскольку Пипер вернее всего убит. Тут мистер Кэдволладайн встревожился уже не на шутку. Убит?-- ахнул он.-- Вы сказали "убит"? Именно это я и сказал. Убит. Господи боже мой,-- сказал мистер Кэдволладайн.-- Как это ужасно. Френсик ничего не ответил, предоставив мистеру Кэдволладайну проникнуться ужасом происходящего. -- Право, не знаю, что вам и сказать,-- наконец пробормотал тот. -- В таком случае,-- воспользовался Френсик его замешательством,-- скажите мне имя и адрес вашего клиента, и я сам информирую его. Мистер Кэдволладайн отрицательно помычал. В этом нет надобности. Ему будет сообщено. Как угодно,-- сказал Френсик.-- Сообщите ему заодно, что американского аванса придется подождать. Подождать? Но неужели вы предполагаете... Я ничего не предполагаю. Я просто хочу обратить ваше внимание на тот факт, что мистер Хатчмей