створками вращающейся двери, но больше уже не жужжали. Коммандант Ван Хеерден прошел пустым коридором к себе в комнату и взял удочку. При выходе возникли сложности: удочка и ведерко для рыбы не протискивались одновременно во вращающуюся дверь. Но в конце концов коммандант все же выбрался наружу и направился по тропинке, извивавшейся среди густой зелени, в сторону реки. Около слива из огромной сточной трубы он остановился, посмотрел, в какую сторону течет река, и пошел вверх по течению, решив, что не стоит ловить рыбу, которая нагулялась на стоках. Найти участок берега, который не был бы сплошь покрыт зарослями, оказалось непросто. Но коммандант все же отыскал подходящее местечко, уселся, выбрал самую многообещающую, на его взгляд, мушку -крупную, с ярко-красными крыльями - - и забросил удочку. Вода в реке казалась неподвижной, и в ней не было видно признаков чьей-либо жизни, но комман-данта это не волновало. Он занимался тем, чем должен был заниматься настоящий английский джентльмен в жаркий летний полдень. Отлично зная, что англичане редко демонстрируют образцы эффективности в делах, коммандант сомневался и в том, что они способны кого-либо поймать, когда занимаются рыбной ловлей. Время текло неторопливо, и коммандант, разморенный жарой, начал как бы грезить наяву, одновременно и подремывая, и с удивительной ясностью видя себя со стороны. Вот он стоит на берегу неизвестной ему реки -- полный пожилой человек в непривычной ему одежде --и ловит непонятно кого. Странное занятие, но оно помогало расслабиться и наполняло какой-то удивительной умиротворенностью. Пьембург и полиция со всеми их проблемами остались далеко-далеко и не имели уже никакого значения. Ван Хеердену было совершенно безразлично, что там происходит. Он чувствовал себя бесконечно оторванным от всего этого. Здесь, в горах, он если еще и не стал самим собой, то по крайней мере сильно приблизился к состоянию полной душевной раскрепощенности. Коммандант только было задумался над внутренним смыслом собственного восхищения всем английским, как чей-то голос прервал его грезы. - О, за мушкой никогда не прячется крючок! -проговорил голос. Коммандант обернулся и увидел глазеющего на него коммивояжера, страдающего вспучиванием от газов. Иногда как раз прячется, - - ответил комман дант, которому слова коммивояжера показались довольно-таки глупыми. Это цитата, цитата, -- пояснил тот. -- Боюсь, я их слишком часто употребляю. Издержки моей про фессии. Это обычно вредит общению. - Вот как, - - нейтрально заметил коммандант, понятия не имевший о том, откуда может быть взята эта цитата. Он смотал удочку и с огорчением заметил, что мушка с крючка куда-то пропала. Видите, я все же оказался прав, -- сказал комми вояжер. Весь покрытый чешуей, всемогущий и святой. Простите? -- переспросил коммандант. Еще одна цитата, -- пояснил его собеседник. - Пожалуй, мне стоит представиться. Меня зовут Мальпурго. Я преподаю английский язык и литературу в университете Зулулэнда. Ван Хеерден, коммандант полиции из Пьембур- га, -- в свою очередь представился коммандант и был поражен эффектом, который произвели его слова. Мальпурго побледнел и казался откровенно встревоженным. - - Что-нибудь не так? - - спросил коммандант. Нет... -- потрясенно ответил Мальпурго. -- Все в порядке. Я просто... Ну, я и представить себе не мог, что вы... э-э-э... коммандант Ван Хеерден. А вы что, слышали обо мне? -- спросил коммандант. Мальпурго кивнул. Было очевидно, что ему действительно приходилось слышать раньше о комманданте. Ван Хеерден разобрал удочку. Думаю, я уже ничего сейчас не поймаю, - сказал он. -- Уже слишком поздно. Самое хорошее время - вечером, - ответил Мальпурго, с любопытством разглядывая его. Правда? Интересно, -- заметил коммандант, и они двинулись вдоль берега назад, в сторону гостини цы. -- Я тут впервые взялся за удочку. А вы, наверное, завзятый рыболов? Похоже, вы разбираетесь в этом деле. Мои знания почерпнуты исключительно из литературы, -- признался Мальпурго. -- Я пишу диссертацию о "Провидении". Коммандант Ван Хеерден был поражен. Это же страшно трудная тема? -- спросил он. Это поэма Руперта Брука, -- улыбнувшись, пояснил Мальпурго. - "Поэма о рыбе". Ах, вот оно что, - - произнес коммандант. Он никогда в жизни не слышал о Руперте Бруке, однако теперь его интересовало все, что касалось английской литературы. -- А этот Брук -- он кто, английский по эт? Мальпурго подтвердил догадку Ван Хеердена. - Он погиб во время первой мировой войны, - пояснил Мальпурго, и коммандант выразил сожале ние. -- Дело в том, -- продолжал преподаватель ан глийской литературы, - - что, на мой взгляд, эту по эму можно истолковать как простую аллегорию на те му состояния человека -- la condition humaine, если вы понимаете, что я имею в виду, -- но в ней есть также и более глубокий смысл, который можно истолковать в понятиях открытого Юнгом психоалхимического про цесса превращения. Коммандант кивнул. Он не понял ни слова из того, что сказал Мальпурго, но ему было приятно слушать столь умные речи. Ободренный этим молчаливым согласием, Мальпурго стал с энтузиазмом развивать свои идеи дальше. - Например, строки "И несомненно, что добро родится как-то из воды и грязи" ясно указывают на стремление поэта ввести юнговскую концепцию камня и его первородства как первичной материи - - prima materia, -- никак в то же время не уводя внимания чи тателя от несерьезного, юмористического тона поэмы. Они дошли до огромной сточной трубы, и Мальпурго помог комманданту перенести через нее его ведерко. Явная тревога, с какой он среагировал на первоначальное знакомство с коммандантом, уступила у него место нервной говорливости в ответ на дружелюбный интерес со стороны комманданта, пусть даже и не окрашенный пониманием. - Несомненно, это мотив индивидуализации, -продолжал рассуждать Мальпурго, пока они поднимались по дорожке от реки к гостинице. -- На это явно указывают такие образы и сравнения, как "райские личинки", "неувядающие мотыльки", а также строка "И никогда не умирающий червяк". - Да, наверное, -- согласился коммандант уже в вестибюле гостиницы, и они расстались. Ван Хеерден шел по коридору в свой номер "6 - - Промывка кишок" в приподнятом настроении. Ему удалось провести послеобеденные часы действительно по-английски -- за рыбной ловлей и интеллектуальной беседой. Начало отпуска оказалось удачным, в какой-то мере оно даже компенсировало разочарование, испытанное коммандантом при первом знакомстве с гостиницей. По этому случаю коммандант решил принять перед ужином ванну. Некоторое время он потратил в безуспешных поисках ванной комнаты, но в конце концов вернулся к себе в номер и умылся над раковиной, явно предназначенной -- судя по ее внешнему виду -- для этой самой цели и вряд ли использовавшейся для чего-либо другого. Как и предупреждал его старик, вода в кране, обозначенном: "Хол.", оказалась горячей. Коммандант попробовал другой кран, но вода и там была такой же горячей. Коммандант побрызгал на себя теплой водой из какой-то кишки, слишком толстой для того, чтобы ее можно было использовать для клизмы. Запах от воды, однако, шел весьма странный. Умывшись подобным образом, коммандант уселся на кровать и прочел главу из "Берри и компания", благо до ужина еще оставалось время. Но ему не удалось полностью сосредоточиться на чтении. Как бы он ни садился, ему все время было видно собственное размытое отражение в зеркале платяного шкафа, и это создавало ощущение, будто в комнате постоянно присутствует кто-то еще. Чтобы избавиться от этого принудительного самосозерцания, коммандант улегся на кровать и попробовал разобраться, что же именно втолковывал ему Мальпурго. Во время разговора он не понял ничего, сейчас ясности было еще меньше, однако у него в голове непрерывно крутилась строчка "И никогда не умирающий червяк". Он вспомнил, что червяка можно разрезать пополам, и каждая из половинок начнет жить самостоятельной жизнью. В это было трудно поверить: но вдруг, подумалось комман-данту, если один конец червяка окажется смертельно болен, то другой сумеет как-то отсоединиться от первого, от его смерти и сможет жить дальше. Возможно, что-то подобное имеют в виду, когда употребляют слово "терминальный". Он никогда не мог понять смысла этого слова. Надо будет спросить Мальпурго, сразу видно, что тот -- человек образованный. Но когда он спустился в "Насосную" на ужин, Мальпурго там не было. Единственными компаньонами комманданта оказались две пожилые леди, сидевшие в дальнем углу комнаты. Поскольку из-за журчания фонтана разобрать их перешептывание было совершенно невозможно, коммандант поужинал, можно считать, в тишине и теперь просто сидел, наблюдая за тем, как за Аардваркбергом темнело небо. Завтра он обязательно разыщет адрес Хиткоут-Килкуунов и даст им знать, что приехал. В семидесяти милях от Веезена, в Пьембурге, вечер, не обещавший, казалось, никаких происшествий, ближе к полуночи стал неожиданно бурным. Начиная с половины двенадцатого, город с интервалами в несколько минут друг между другом потрясли двенадцать мощных взрывов. Тот факт, что все они произошли в стратегически важных местах, полностью подтверждал мнение лейтенанта Веркрампа о существовании в городе хорошо организованной и законспирированной сети подрывных элементов. После того как горизонт озарил взрыв последней из подложенных бомб, Пьембург еще глубже погрузился в тот мрак забвения, который, собственно, и придавал ему известность. Теперь он лишился электричества, телефонной связи и радио. Благодаря рвению секретных агентов Веркрампа прекратились шоссейные и железнодорожные связи с внешним миром. И без того тонкие нити, соединявшие столицу с XX веком, оборвались полностью. С крыши здания полицейского управления, по которой прогуливался, дыша воздухом, Веркрамп, зрелище этого преображения показалось ему захватывающим. Только что Пьембург еще представлял собой скопление ярких неоновых огней и паутину освещенных улиц, и вдруг в одно мгновение весь город погрузился в полную, кромешную темноту и стал неотличим от окружавших его холмов Зулулэнда. Неразличима стала и телевизионная башня, всегда заметно выделявшаяся на фоне окружающего пейзажа. Веркрамп поспешно направился с крыши вниз, в камеры, где единственные в городе люди, которые могли бы порадоваться перебою с электричеством, все еще продолжали в темноте получать удары током от приводимых в действие вручную генераторов. Утешением для добровольцев было разве что отсутствие теперь изображений обнаженных черных женщин, поскольку диапроекторы тоже не работали. В обстановке всеобщей паники только лейтенант Веркрамп сохранял удивительное спокойствие. - Все в порядке, -- прокричал он. -- Волноваться не из-за чего. Продолжайте эксперимент, используйте обычные фотографии. -- Веркрамп ходил от одной ка меры к другой, раздавая фонари, которые он заранее приготовил, по-видимому, предполагая нечто подоб ное. Сержант Брейтенбах, как всегда, не разделял его спокойствия. Вам не кажется, что важнее было бы разобраться, почему отключилось электричество? -- спросил сержант. -- Мне послышалось, что было довольно много взрывов. Двенадцать, - - многозначительно сказал Вер крамп. -- Я их пересчитал. Двенадцать мощнейших взрывов среди ночи, и вас это никак не волнует? -- спросил пораженный се ржант. Нет, лейтенанта Веркрампа это не волновало. Я уже давно ожидал чего-то в этом роде, - честно сказал он. Чего ожидали? Того, что саботажники снова возьмутся за свое дело, - ответил лейтенант и направился вниз к себе в кабинет. За ним поспешал сержант Брейтенбах, все еще пребывавший во мраке и в прямом и в переносном смысле. Когда сержант добрался до кабинета комманданта, лейтенант при свете аварийной лампы просматривал какой-то список. До сержанта внезапно дошло, что по непонятной ему пока причине Веркрамп оказался поразительно подготовлен к кризису, захватившему весь остальной город врасплох. Немедленно задержать всех, кто указан в этом списке, -- приказал ему Веркрамп. Вы не собираетесь вначале выяснить, что все-та ки произошло? -- спросил сержант Брейтенбах. -- Вы же даже не знаете, действительно ли эти взрывы были вызваны бомбами. Лейтенант Веркрамп жестко посмотрел на него. У меня достаточно опыта борьбы против сабо тажников, чтобы суметь распознать взрыв бомбы, ког да я его слышу, - - ответил он. Сержант Брейтенбах решил, что лучше не спорить. Вместо этого он пробе жал список, который вручил ему Веркрамп, и пришел в ужас от увиденного. Если Веркрамп был прав и нор мальная жизнь в городе действительно была нарушена взрывами бомб, то последствия этого для обществен ной жизни в Пьембурге не шли бы ни в какое сравне ние с тем хаосом, который мог бы последовать за арестом перечисленных в списке лиц. Священники, члены муниципалитета, управляющие банками, юрис ты, даже сам мэр города -- все они, похоже, находи лись у лейтенанта Веркрампа под подозрением. Се ржант Брейтенбах поспешно положил список на стол. Он не хотел иметь с подобными делами ничего обще го. Вам не кажется, что вы немного торопитесь? - нервно спросил он. Нет, лейтенанту Веркрампу так не казалось. Если я прав -- а я прав, -- город стал жертвой преднамеренной акции саботажа. Все эти люди хоро шо известны... Да уж, известней некуда, -- пробурчал сержант. ...как противники правительства, -- продолжал исполняющий обязанности комманданта. - - Многие из них были "садоводами". Садоводами? - - удивился сержант, который не видел в этом ничего предосудительного. Он и сам был немножко садоводом. "Садоводы", -- объяснил Веркрамп, -- это секретная организация богатых фермеров и бизнесменов, которая во время общенационального референдума добивалась отделения Зулулэнда от Южноафриканского Союза. Они были готовы даже прибегнуть к силе. Среди них были и некоторые офицеры пьем-бургского кавалерийского полка, намеревавшиеся использовать оружие из полкового арсенала. -- Но это же было десять лет тому назад, -уточнил сержант Брейтенбах. Такие люди не меняют своих взглядов, -- про чувствованно произнес Веркрамп. - - Ты когда-нибудь сможешь простить англичан за то, что они сделали в концлагерях с нашими женщинами и детьми? Нет, -- ответил сержант, у которого во време на бурской войны не было в концлагере никого из жен щин и детей его семьи или родных, но который тем не менее знал, как надо правильно отвечать на подобные вопросы. Вот именно, -- подтвердил Веркрамп. -- А эти свиньи ничем от них не отличаются, и они никогда не простят нам того, что Зулулэнд перестал быть частью Британской империи. Они нас ненавидят. Неужели ты не понимаешь, как англичане нас ненавидят?! Да, -- поспешно ответил сержант. Он видел, что Веркрамп начинает заводиться, и ему очень не хоте лось при этом присутствовать. -- Возможно, вы и правы. - Возможно? - - заорал Веркрамп. - - Я всегда прав! - Да, сэр, -- подтвердил сержант еще более пос пешно. - Так вот, как же поступили эти "садоводы"? Они ушли на время в подполье, а потом стакнулись с ком мунистами и либералами, чтобы разрушить ту пре красную республику, которую создали мы, африканеры. И взрывы этих бомб -- первый признак того, что они начали наступление. Но я не намерен сидеть сложа руки. Я им этого так не спущу. Я посажу этих негодяев в тюрьму и выжму из них всю правду прежде, чем они успеют навредить по-настоящему. На этот раз сержант Брейтенбах дождался момента, когда лейтенант прервал свою тираду сам, и только тогда рискнул задать вопрос. - А может быть, лучше вначале сообщить ком- манданту Ван Хеердену? Тогда, если что не так, ответственность будет на нем. Но лейтенант Веркрамп и слышать об этом не желал. - Половина проблем в нашем городе возникает только из-за того, как этот старый дурак относится к англичанам, -- отпарировал лейтенант. -- Он к ним чертовски мягок. Иногда мне даже кажется, что любит их больше, чем народ, к которому принадлежит сам. Сержант Брейтенбах ответил, что он всего этого не знал. Единственное, что он знал, так это то, что деда комманданта застрелил какой-то англичанин после сражения под Паардебергом. Но про деда Веркрампа и этого нельзя было сказать: тот служил в армии буров, но при этом продавал лошадей англичанам. Однако сержант был человеком тактичным и решил не упоминать этот факт. Он снова взялся за список подлежавших аресту. А куда мы их всех посадим? - - спросил сержант. -- В камерах верхнего этажа мы лечим от пристрастия к кафиркам, а в подвале все забито. Отправляйте их прямо в тюрьму, - - ответил Веркрамп, -- и проследите, чтобы каждого помещали в отдельную камеру. Важно не дать им договориться друг с другом. Через полчаса в дома тридцати шести наиболее влиятельных граждан Пьембурга нагрянула вооруженная полиция, и рассерженных и перепуганных обитателей прямо в пижамах препроводили в полицейские фургоны. Один или два арестованных оказали отчаянное сопротивление. Им спросонья показалось, будто начался бунт зулусов и восставшие явились убивать их прямо в постелях. Впрочем, причиной недоразумений послужила кромешная тьма, в которую ввергли весь город агенты Веркрампа. В стычках были ранены четыре полицейских, а владелец фирмы, торгующей углем, застрелил свою жену, чтобы избавить ее от участи- оказаться изнасилованной толпами черных. Позднее, однако, он сообразил, что допустил ошибку. К рассвету удалось арестовать практически всех из намеченного списка, хотя в ряде случаев возникли ошибки и недоразумения, в которых еще предстояло разобраться. Человек, выхваченный из объятий супруги мэра, оказался не высшим должностным лицом города, но его соседом. Когда наконец задержали самого мэра, тот почему-то решил, что его арестовывают за причастность к коррупции в высших сферах. -- Позор! -- возмущался и протестовал мэр, когда его заталкивали в полицейский фургон. -- Вы не имеете никакого права вмешиваться в мою частную жизнь! Меня избрал народ! -- Но его протесты остались втуне. Утром, поспав пару часов, лейтенант Веркрамп и сержант Брейтенбах проехали по тем точкам, где накануне произошли взрывы. Сержанта снова поразило, насколько точно ориентировался в обстановке исполняющий обязанности комманданта. Веркрамп, никого ни о чем не спрашивая, прекрасно знал, куда надо ехать. После того как на дурбанском шоссе они осмотрели остатки трансформатора, сержант спросил Веркрампа, что тот собирается делать дальше. Ничего, -- к изумлению сержанта ответил Веркрамп. - - Через несколько дней мы сможем арестовать всю коммунистическую организацию Зулулэнда. А что делать с теми, кого мы арестовали сегодня ночью? Они будут допрошены, и их показания позволят нам установить весь круг заговорщиков, - - пояснил Веркрамп. Пораженный сержант лишь качал головой. Чертовски хочется верить, что вы понимаете, что делаете, - - только и сумел выговорить он. На обратном пути они заехали в тюрьму, где Веркрамп проинструктировал группу сотрудников службы без опасности, которым предстояло вести круглосуточные допросы. Действуйте как обычно, -- наставлял он их. - Держите арестованных все время стоя. Не давайте им спать. Припугните их малость для начала. Скажите, что их будут судить по закону о терроризме и что они должны доказать свою невиновность. Никаких адво катов -- у них на это прав нет. Скажите им, что их мо гут держать под арестом сколь угодно долго и без всякой связи с внешним миром. Вопросы есть? Любые, сэр? -- поинтересовался один из присутствующих. Вы слышали, что я сказал, -- резко ответил Веркрамп. -- Я спросил, есть ли вопросы? -- Подчиненные тупо смотрели на лейтенанта. Веркрамп отпустил их, и они отправились приступать к своим нелегким обязанностям. Лейтенант Веркрамп посетил начальника тюрьмы Шнапса и извинился за временные неудобства, которые его служба вынужденно причиняет тюрьме и ее распорядку. Вернувшись в то крыло, где шли допросы задержанных, лейтенант Веркрамп обнаружил, что отданные им распоряжения исполняются точно. Кто выиграл чемпионат 1948 года? -- орал сержант Шепперс на управляющего банком "Барклайз". Не знаю! - - взвизгивал тот, уже успевший два раза получить в пах за отсутствие интереса к чемпионатам по крокету. Веркрамп сделал сержанту знак выйти вместе с ним в коридор. Зачем вам это? -- спросил он. По-моему, очень простой вопрос, -- ответил сержант. Проще не бывает, -- сказал Веркрамп и пошел в следующую камеру. Там настоятелю пьембургского собора удавалось пока избежать участи управляющего банком: священник смог назвать рас стояние по шоссе от Йоханнесбурга до Кейптауна, возраст премьер-министра и расшифровку сокращения "США". Вы же сами сказали -- любые вопросы, -- ответил допрашивающий, когда Веркрамп поинтересовался, чем они тут занимаются. Тупица безмозглый! - - заорал Веркрамп. - - Я спросил, есть ли вопросы, а не приказывал вам задавать любые вопросы вообще. Мне что --по слогам или по буквам диктовать вам надо, а?! Слушаюсь, сэр, - - ответил подчиненный. Веркрамп снова собрал всех, кто вел допросы, и уточнил отданные прежде распоряжения. Нам нужны доказательства того, что все эти люди вступили в заговор с целью насильственного свержения правительства, - - объяснил лейтенант и заставил подчиненных записать эти слова. Во-вторых, нам нужны доказательства того, что они активно подстрекали черных к восстанию. -- Эти слова тоже были записаны. -- В-третьих, что они получали деньги из-за границы. В-четвертых, что все они - коммунисты или симпатизируют коммунистам. Все понятно? Сержант Шепперс спросил, может ли он передать мэру, что один из членов городского муниципалитета назвал его рогоносцем. Разумеется, - - сказал Веркрамп. - - Скажите ему, что этот член муниципалитета готов представить доказательства своего утверждения. Заставьте их начать давать показания друг против друга, и тогда мы раскопаем все до самых корней. Допрашивающие разошлись по камерам с записанными вопросами, и работа возобновилась. Убедившись, что на этот раз его люди занимаются делом, лейтенант Веркрамп вернулся в полицейское управление и поинтересовался, нет ли вестей от его агентов. Никаких сообщений не поступало, и лейтенант испытал известное разочарование. Поразмыслив, однако, он пришел к выводу, что ожидать конкретных результатов пока еще рано. Тогда он решил проверить эффективность лечения, которое проходили собранные наверху добровольцы. Лечение продолжалось, о чем свидетельствовали непрерывно доносившиеся оттуда крики и стоны. Он вызвал сержанта Брейтенбаха и приказал ему доставить из подвала какую-нибудь черную девку. Сержант ушел и вскоре вернулся с чернокожей женщиной, которую он явно счел подходящей кандидатурой. Ей было добрых пятьдесят восемь лет, и последние лет тридцать из них ее вряд ли можно было назвать красавицей. Лейтенант Веркрамп при виде нее пришел в ужас. - Я сказал "девку", а не "старуху", -- заорал он на сержанта. - - Уведи ее и приведи нормальную девку. Сержант Брейтенбах повел женщину назад в подвал, искренне недоумевая, почему семидесяти- или восьмидесятилетнего негра можно назвать "боем", а негритянку такого же возраста назвать девкой нельзя. Ему это казалось странным. В конце концов он выбрал очень крупную черную девушку и приказал ей следовать за ним наверх. Но чтобы доставить ее на верхний этаж, потребовались десять минут и восемь полицейских, причем у одного оказался в итоге сломан нос, а другой жаловался, что остался без яиц. Веркрампу, однако, и на этот раз угодить не удалось. - Вы что, считаете, что она может понравиться нормальному мужику? -- спросил он, глядя на избитую и потерявшую сознание фигуру, которую констебли тщетно пытались удержать на ногах. -- Мне нужна симпатичная кафирка, которая бы любому показалась привлекательной. Ну, пойдите и выберите сами, -- ответил ему се ржант Брейтенбах. -- Поглядите, что получится, когда вы зайдете в камеру и скажете какой-нибудь красивой негритянке, что ее хотят видеть полицейские на верху. Ваша беда, сержант, -- говорил ему Веркрамп, когда они вместе спускались в подвал, --в том, что вы не понимаете человеческую психологию. Если вы хотите, чтобы люди для вас что-то сделали, вовсе ни к чему их запугивать. Особенно черных. Их надо убеждать. -- Они остановились перед дверью камеры, се ржант отпер ее и втолкнул внутрь крупную негритянку. Веркрамп перешагнул через нее и оглядел жавшихся к стенам женщин. - Ну-ну, нечего бояться, -- успокоил он их. -- Кто из вас, девочки, хочет подняться с нами наверх и посмотреть картинки? Хорошие картинки. Добровольцев не было. Веркрамп сделал еще один заход. - Нечего бояться. Вам никто не сделает ничего плохого. Находившиеся в камере женщины молчали, только стонала девушка, лежавшая на полу. Кислая улыбка, державшаяся на лице Веркрампа, исчезла окончательно. Давайте эту, -- приказал он констеблям, и в следующий момент тонкую черную девушку поволокли наверх. Вот что я имею в виду, говоря о психологии, - говорил лейтенант Веркрамп сержанту, пока они поднимались обратно. Но сержант по-прежнему сомневался. Здоровую, как я заметил, вы не выбрали, -- сказал он. На верхнем этаже несколько полицейских из числа тех, кого Веркрамп внес в список нуждающихся в лечении, с готовностью сорвали с девушки одежду и, голую, провели перед пациентами устроенной лейтенантом больницы. Веркрамп был крайне обрадован, когда со стороны последних не последовало никакой реакции. - Ни у одного нет эрекции, - удовлетворенно констатировал он. - Вот научное доказательство того, что лечение действует. ' Но сержант Брейтенбах был, как всегда, настроен более скептически. - За двое суток они не проспали и минуты, -- воз разил сержант. -- Поставьте здесь хоть голую Мэри- лин Монро, они и на нее не среагируют. Веркрамп неодобрительно посмотрел на сержанта. Фома неверующий, -- буркнул он. Ничего подобного, -- запротестовал сержант. - Я лишь говорю, что если вы хотите действительно научную проверку эффективности лечения, то надо привести сюда белую и показать им. -- Но лейтенанта Веркрампа подобное предложение привело в бешенство. Омерзительная идея, - заявил он. - Как можно подвергать белую девушку столь отвратительной процедуре! Он распорядился продолжать лечение еще по меньшей мере два дня. Еще два дня такого, и я помру, - простонал один из добровольцев. Лучше помереть, чем спать с черными, -- ответил Веркрамп и отправился к себе в кабинет разрабатывать планы массового лечения остальных пятисот девяноста человек, временно находившихся под его командованием. Тем временем в кафе "У Флориана" секретные агенты Веркрампа добились потрясающих успехов в поисках участников подрывного движения. После многих лет отчаяния, когда они непрерывно вращались в либеральных кругах, но так и не смогли отыскать там никого, кто был хотя бы отдаленно связан с коммунистической партией или же был бы готов признать, что одобряет насильственные способы изменения власти, внезапно агенты напали на довольно значительное число таких людей. Агент 745 396 обнаружил агента 628 461, которому, похоже, было что рассказать о взрыве на телефонном узле. У агента 628 461 осталось совершенно четкое впечатление, что номер 745 396 не совсем непричастен к уничтожению трансформатора на дурбанском шоссе. В столовой университета агент 885 974 случайно натолкнулся на агента 378 550 и постарался прощупать, что тот знает о причинах, по которым замолчало радио. В свою очередь он намекнул 378 550, что мог бы сообщить тому кое-что о бомбе, повредившей железнодорожный мост. Каждый из агентов Веркрампа в Пьембурге смог доложить, что продвинулся в выполнении полученного задания. Они лихорадочно шифровали свои донесения и, в соответствии с инструкциями, закладывали их в тайники. На следующий день уверенность каждого из агентов, что он наконец-то выходит на действительно крупное дело, окрепла еще больше после того, как агенты 745 396 и 628 461, договорившиеся встретиться в университетской столовой, внезапно нашли там благодарную аудиторию в лице агентов 885 974 и 378 550. Двум последним накануне так повезло, на их взгляд, в этом месте, что каждый из них решил на следующий день попытать там счастья снова. Заговор явно разрастался. Веркрамп был по горло занят расшифровкой поступавших ему донесений. Этот и без того сложный процесс затруднялся еще более тем, что Веркрамп понятия не имел, в какой день недели было отправлено то или иное донесение. Так, донесение агента 378 550 было обнаружено в корнях одного из деревьев в городском парке. Этот тайник агенту следовало использовать по воскресеньям. Однако, вооружившись кодом, предназначенным для воскресений, и проработав два часа, Веркрамп из случайного набора букв сумел извлечь некий набор слов, но он оказался столь же случайным. Во всяком случае, понять из него что-либо было невозможно. Тогда он попробовал расшифровать записку субботним кодом. Слова получились другие, но их бессвязность оставалась прежней. При этом и словарный запас расшифрованного текста оказывался весьма ограниченным. Веркрамп проклинал себя за то, что для субботних кодов решил воспользоваться пьембургским каталогом луковичных растений только на том основании, что его легко достать. Лейтенант решил испробовать пятничный шифр и наконец-то смог прочесть донесение, в котором говорилось, что агент 378 550 выполнил полученные инструкции и в настоящее время меняет место жительства. Потратив на расшифровку этого послания в общей сложности шесть часов, Веркрамп полагал, что затраченные им усилия заслуживают более впечатляющего информационного вознаграждения. Он взялся за донесение агента 885 974 и с удовлетворением обнаружил, что оно с первого же раза поддалось верной расшифровке и содержало кое-какую полезную информацию. Агент докладывал, что установил контакт с несколькими лицами, которых он подозревает в подрывной деятельности, но испытывает трудности с закладкой тайника, поскольку за ним непрерывно следят. Оказалось, что следили не только за агентом 885 974. Стремясь установить адреса, где проживали саботажники, секретные агенты Веркрампа дни напролет выслеживали друг друга по всему Пьембургу. Каждый день они покрывали огромные расстояния и, добравшись вечером до дому, буквально валились с ног от усталости. У них не оставалось сил даже на то, чтобы зашифровать очередное донесение, которого с нетерпением ждал Веркрамп. А кроме того, в соответствии с полученными от лейтенанта указаниями агенты должны были ежедневно менять место жительства, но для этого нужно было заранее найти новое жилье. В результате с каждым днем представления Веркрампа о происходящем все больше запутывались, тем более что каждый агент время от времени менял еще имя и образ, в котором работал. К понедельнику агент 628 461 сам уже не был уверен ни в том, кто он сегодня есть, ни в том, где он живет, ни даже в том, какой сегодня день недели. Но еще более смутными были его представления о том, где живет агент 745 396. На протяжении пятнадцати миль он неотрывно преследовал того по бесчисленным улицам и переулкам Пьембур-га, так что в итоге 745 396 отказался от попыток избавиться от "хвоста" и вернулся в дом на Бишоф-авеню, где с удивлением узнал, что съехал отсюда два дня тому назад. В конце концов ему пришлось спать в парке на скамейке. Агент 628 461, сбивший до кровавых мозолей ноги во время этой погони, собрался было возвращаться к себе, но внезапно обнаружил, что за ним самим тоже кто-то следит. Он захромал побыстрее, но звук чьих-то шагов позади не отставал. 628 461 решил отказаться от борьбы. Ему было уже наплевать, выследит его кто-нибудь или нет. "Все равно утром уезжать отсюда", -- думал он, поднимаясь по лестнице пансионата, в котором остановился на этот раз. Проводив его до двери дома, агент 378 550 вернулся в собственное прибежище и потратил всю ночь на то, чтобы написать и зашифровать донесение лейтенанту Веркрампу, в котором он сообщал адрес выслеженного им подрывного элемента. Но поскольку начинал он писать это донесение в половине одиннадцатого вечером в понедельник, а закончил в два часа ночи во вторник, Веркрампу пришлось с большими, чем обычно, трудностями докапываться до его смысла. При расшифровке кодом понедельника первая часть донесения казалась осмысленной, вторая же представляла собой какой-то странный набор слов. С вторничным кодом получалось наоборот: конец фразы обретал смысл, начало же утрачивало его. К тому времени, когда лейтенант Веркрамп отказался от попыток что-либо понять в этом донесении, устраивать облаву в пансионате было бы все равно уже бессмысленно: 628 461, ночевавший тут под именем Фредерика Смита, успел утром съехать и уже зарегистрировался в другом месте под именем Пита Ретифа. Не только лейтенант Веркрамп испытывал затруднения, пытаясь разобраться, что же происходит вокруг. Нечто подобное переживали также и миссис Хиткоут-Килкуун, и коммандант Ван Хеерден. Вы уверены, что его там нет? -- допытывалась миссис Хиткоут-Килкуун у майора, которого она ежедневно посылала в Веезен сообщить комманданту, что его ждут к обеду. Совершенно уверен, - отвечал майор Блоксхэм. - Я просидел в баре почти час, и он так и не появился. Я спросил у бармена, не видал ли тот его. Тоже нет. Очень странно, сказала миссис Хиткоут- Килкуун. -- Он же совершенно определенно написал, что остановится в гостинице. На мой взгляд, чертовски странное было это письмо, - проговорил полковник. - "Дражайшая Дафния, коммандант Ван Хеерден имеет удовольствие..." Мне оно показалось очень милым, -- перебила его миссис Хиткоут-Килкуун. -- Оно доказывает, что у комманданта есть своеобразное чувство юмора. Мне это не показалось чувством юмора, -- сказал майор, до сих пор не вполне еще пришедший в себя после встречи с коммандантом. Лично мне кажется, что мы должны быть благодарны за маленькие подарки судьбы, - - сказал по лковник. - - По-моему, эта скотина все-таки не при едет. -- И полковник вышел в расположенный позади дома двор, где Харбингер вываживал крупную черную лошадь. - Все готово на завтра, Харбингер? Фокс в хорошей форме? - Сегодня утром гонял его на пробежку, -- ответил Харбингер, худой человек с короткой стрижкой и узко поставленными глазами. - Он довольно резво бежал. - Отлично, отлично, -- сказал полковник. - Что ж, утром выезжаем как можно раньше. Миссис Хиткоут-Килкуун, остававшаяся в доме, никак не могла понять причины отсутствия комманданта. А вы уверены, что спрашивали в той самой гостинице? -- допрашивала она майора. Я зашел в магазин и спросил, где гостиница, - объяснял ей майор. - Продавец попытался всучить мне кровать. Похоже, он почему-то решил, что мне нужно именно это. В высшей степени странно, -- проговорила миссис Хиткоут-Килкуун. Я сказал, что кровать мне не нужна, -- продол жал майор. -- В конце концов он показал мне гостиницу, она прямо через дорогу. И там о нем ничего не слышали? Там совершенно ничего не слышали о человеке, которого звали бы коммандант Ван Хеерден. Может быть, он приедет завтра, - с тоской в голосе сказала миссис Хиткоут-Килкуун. Глава восьмая Хотя коммандант Ван Хеерден даже и не подозревал о тех зловещих событиях, что развернулись в его отсутствие в Пьембурге, тем не менее первую ночь на курорте в Веезене он провел без сна. Прежде всего, ему страшно действовал на нервы сильный запах серы. А кроме того, один из находящихся в комнате многочисленных кранов время от времени вдруг разражался каплей, предпочитая делать это через неравные интервалы. Коммандант попытался избавиться от серной вони, разбрызгав по комнате дезодорант, который он прихватил специально для того, чтобы ненароком не оскорбить обоняние миссис Хиткоут-Килкуун. Однако получившаяся в результате смесь запахов оказалась гораздо противнее, чем аромат одной только серы. К тому же у комманданта от нее начали слезиться глаза. Он поднялся и открыл окно, чтобы проветрить комнату, но налетели комары. Коммандант снова закрыл окно и, включив свет, тапочкой перебил комаров. Только он улегся в постель, как из крана сорвалась вниз очередная капля. Ван Хеерден снова встал, затянул изо всех сил все шесть кранов и лег опять. На этот раз он уже почти было заснул, когда водопроводные трубы вдруг глухо зарокотали и завибрировали -где-то образовалась воздушная пробка. С этим ком-мандант уже ничего не мог поделать и поэтому просто лежал, слушал гудение труб и наблюдал, как восходит луна из-за матового стекла окна, казавшаяся как бы окутанной туманом. Уже на рассвете он наконец заснул, но в половине восьмого его разбудила цветная служанка, принесшая чашку чая. Коммандант уселся на кровати и начал пить. Он сделал несколько глотков, прежде чем почувствовал, что чай на вкус просто ужасен. Сознание его мгновенно пронзила мысль, что он стал жертвой попытки отравления, но потом он понял, что отвратительный вкус чая объясняется присутствием все той же серы. Коммандант почистил зубы, но вода, которой он полоскал рот, была столь же омерзительной на вкус. Окончательно разозлившись, коммандант умылся, оделся и пошел в "Насосную" завтракать. Фруктовый сок, -- ответил он официантке, по интересовавшейся, что коммандант будет пить. Ког да она принесла стаканчик сока, он тут же заказал вто рой. Тщательно прополоскав рот соком, он почти из бавился от неприятного привкуса серы. Яйца всмятку или яичницу? - - спросила офи циантка. Командант заказал яичницу, полагая, что жа реное не будет отдавать всепроникающей серой. Ког да в зале появился старик и подошел поинтересо ваться, все ли в порядке, коммандант воспользовался возможностью и попросил обычной свежей воды. Свежей воды? -- удивился старик. -- Вода здесь такая, что свежее не бывает. Прямо от матушки при роды, как она ее сделала. Горячий источник непосред ственно под нами. Можно сказать, приходит к нам прямо из земных недр. Похоже, что действительно оттуда, -- ответил коммандант. Вскоре в столовой появился и Мальпурго, усевшийся на свое обычное место -- за столик возле фонтана. Доброе утро! весело поприветствовал его коммандант. В ответ он услышал холодно произне сенное: "Доброе", что несколько задело чувства ком- манданта, однако он решил попробовать сделать вто рой заход. Как сегодня наше вспучивание? -- дружелюбно спросил он. Мистер Мальпурго заказал себе на завтрак пшеничные хлопья, яичницу с ветчиной, тост с джемом и только после этого ответил: - Вспучивание? Какое вспучивание?Вы вчера говорили, что страдаете вспучиванием от газов, -- сказал коммандант. Ах, это, -- ответил Мальпурго тоном человека, который не любит, когда ему напоминают, о чем он говорил накануне. -- Намного лучше, благодарю вас. Коммандант отказался от предложенного официанткой кофе и попросил третий стакан фруктового сока. - Я все думаю о том червяке, о котором вы рас сказывали вчера. Червяке, который никогда не уми рает, -- сказал коммандант, пока Мальпурго пытался срезать шкурку с непрожаренного кусочка ветчины. - А что, червяки на самом деле не умирают? Взгляд Мальпурго выразил сомнения и недоверие. Насколько я понимаю, черви тоже смертны и подвержены всем последствиям этого, - - ответил он наконец. -- Они прекращают свое бренное существо вание в среднем в том возрасте, который примерно со ответствует сорока пяти годам человеческой жизни. - Мальпурго вновь сосредоточился на яичнице, оставив комманданта гадать, что значат слова "прекратить бренное существование" применительно к червяку. Что вообще означает "бренное существование"? По звучанию это скорее напоминает название какого-ни будь радиоприбора. Но вы же говорили о червяке, который этого не делает, -- сказал коммандант после довольно продол жительных размышлений. Чего не делает? Не умирает. Это была метафора, -- ответил Мальпурго. - Я говорил в переносном смысле о рождении заново после смерти. -- Под влиянием настырного любопыт ства комманданта Мальпурго постепенно и неохотно, но втянулся в подробнейшее обсуждение этой пробле мы, что вовсе не входило в его планы на утро. Он со бирался спокойно поработать у себя в комнате над диссертацией. Вместо этого после завтрака они боль ше часа прогуливались вдоль реки, и Мальпурго убе жденно доказывал, что занятия литературой как бы прибавляют читателю еще одну жизнь. До комман данта его рассуждения доходили с большим трудом. Иногда Ван Хеерден воспринимал отдельную фразу, если она была составлена из слов, смысл которых был ему хотя бы отдаленно понятен. Но по большей части он просто млел от восхищения перед интеллектуальным великолепием своего спутника. Коммандант совершенно не представлял себе, что может подразумеваться под такими понятиями, как "эстетическая подготовленность" или "развитость чувств". Правда, из слов "эмоциональная анемия" можно было сделать вывод, что человеку не хватает твердости характера. Но все это были мелочи, не имевшие никакого значения. Главным же было то, что, по словам мистера Мальпурго -- при всех его бесконечных перескакиваниях с пятого на десятое, - - выходило, что человек, всерьез занявшийся литературой, может тем самым обрести как бы второе рождение. Во всяком случае, именно такой смысл увидел коммандант в том, о чем говорил Мальпурго. И этот вывод, обретенный от столь образованного и хорошо информированного человека, укреплял в комманданте надежду, что в один прекрасный день он достигнет столь долгожданного внутреннего преображения. - А как вы думаете, из людей, которым было пересажено сердце, может получиться что-нибудь пут ное в дальнейшем? - - спросил Ван Хеерден, когда Мальпурго сделал в своих разглагольствованиях пау зу, чтобы перевести дух. Почитатель Руперта Брука подозрительно уставился на комманданта. У Маль пурго уже не первый раз возникало ощущение, что его просто разыгрывают. Но лицо комманданта свети лось какой-то гротескной наивностью, и это действовало разоружающе. Поэтому Мальпурго предпочел истолковать услышанное так: коммандант весьма оригинально, по-своему, но выдвигает те же самые аргументы в пользу науки, а не литературы, какие приводил Ч.П.Сноу в его знаменитом споре с Ф.Р.Ливисом. Если же коммандант имел в виду что-то другое... Но Мальпурго не представлял себе, о чем еще может идти речь. Наука занимается лишь тем, что лежит вне человека, -- ответил он. -- А надо изменить природу человека изнутри. Мне кажется, пересадка сердца именно это и делает, -- сказал коммандант. Пересадка сердца ни в коей мере не меняет при роду человека, - - возразил Мальпурго, усматривав ший в словах комманданта не больше смысла, чем коммандант - - в его собственных. Он вообще не видел никакой взаимосвязи между пересадкой органов и развитостью чувств человека и потому решил сменить тему, пока разговор не потерял окончательно всякий смысл. - Вы хорошо знаете эти горы? -- спросил Мальпурго. Коммандант ответил, что он сам никогда здесь не бывал, но его прапрадед переходил через них во время Великого похода. И он обосновался в Зулулэнде? -поинтересовался Мальпурго. Его тут убили, - - ответил коммандант. Маль пурго выразил свои соболезнования. Около Дингаана, -- продолжал коммандант. - Моя прапрабабушка оказалась одной из тех немногих женщин, которым удалось пережить резню у Черной реки. Зулусы обрушились совершенно неожиданно и зарубили всех насмерть. Какой ужас, -- пробормотал Мальпурго. Он хуже знал историю своей семьи и не помнил собствен ную прапрабабушку, но, во всяком случае, был уверен, что ее никто не убивал. Это -- одна из причин, почему мы не доверяем кафрам, говорил коммандант, развивая свою мысль. Ну, подобное повториться уже не может, -- сказал Мальпурго. С кафрами никогда не знаешь наверняка, -- воз разил коммандант. -- Черного кобеля не отмоешь до бела. Либеральные наклонности Мальпурго заставили его высказать свое несогласие. - Ну не хотите же вы сказать, что современные африканцы продолжают оставаться дикарями, мягко возразил он. -- Я встречал среди них весьма высокообразованных людей. Все черные - - дикари, - - яростно настаивал коммандант, -- и чем они образованней, тем опасней. Мистер Мальпурго вздохнул. . - Такая прекрасная страна, - - сказал он. - - Как жаль, что люди разных рас не могут в ней мирно ужи ваться друг с другом. Коммандант Ван Хеерден с недоумением посмотрел на него. - Моя работа отчасти как раз в том и состоит, чтобы не допускать совместной жизни представителей разных рас, -- проговорил он, и в голосе его почувствовались предупреждающие нотки. Послушайтесь моего совета и выбросьте подобные идеи из головы. Мне бы очень не хотелось, чтобы такой приятный молодой человек, как вы, угодил в тюрьму. Мальпурго остановился как вкопанный и, заикаясь, начал оправдываться: Я вовсе не имел в виду, что... А я и не говорю, будто вы имели в виду, - добродушно перебил его коммандант. - - Подобные идеи хоть раз в жизни, да посещают каждого из нас. Но лучше всего о них позабыть. Если кому-то хочется жить с черным, пусть едут в Лоренсу-Маркиш. У португальцев это можно, на совершенно законных основаниях. И девочки у них там красивые, уж можете мне поверить. - - Мальпурго перестал икать, но продол жал смотреть на комманданта с беспокойством. Работа в университете Зулулэнда не подготовила его к подобным ситуациям. Видите ли, - продолжал коммандант, когда они двинулись дальше по берегу, -- мы ведь о вас, интеллектуалах, знаем все. И про эти ваши разговорчики насчет образования для кафров, равенства и тому подобного. Мы за вами наблюдаем, не думайте. Мальпурго это не успокоило. Он отлично понимал: полиция постоянно следит за всем, что делается в университете. Думать иначе у него не было никаких оснований, для этого слишком часто в университете устраивались облавы. Поэтому он стал размышлять о том, не подстроил ли коммандант их встречу специально для того, чтобы иметь возможность допросить его, -- мысль, которая вызвала у Мальпурго новый приступ икоты. - В нашей стране есть только один настоящий вопрос, -- продолжал коммандант, совершенно не по дозревая, какие чувства вызывает этот разговор у его собеседника, -- и вопрос этот заключается в том, кто на кого будет работать: я на кафра или он на меня? Что вы на это скажете? Мальпурго попытался высказаться в том смысле, что неспособность людей сотрудничать друг с другом достойна сожаления. Однако, поскольку он при этом продолжал часто икать, мысль получилась невразумительной. - Ну, если я разрабатываю, скажем, золотую шах ту, то вовсе не за тем, чтобы сделать богатым какого-нибудь черномазого негодяя, -- ответил ком- мандант, не обращая внимания на икоту спутника: он решил, что у того очередной приступ вспучивания от газов. - - И я не потерплю такого положения, когда мне пришлось бы мыть машину какому-нибудь кафру. Человек человеку -- волк. А я -- волк более крупный и сильный. Вот о чем вы, интеллектуалы, постоянно забываете. Изложив таким образом свою жизненную философию, коммандант решил, что пора поворачивать назад к гостинице. - Мне еще надо найти, где живут мои друзья, - пояснил он. Какое-то время они шли назад молча. Мальпурго обдумывал про себя тот спенсеровский взгляд на общество, который высказал коммандант. А Ван Хеер-ден, позабыв свои собственные слова насчет отмывания черного кобеля, раздумывал над тем, сможет ли чтение превратить его в настоящего англичанина. - А как вы изучаете какую-нибудь поэму? -- спро сил он через некоторое время. Мальпурго с удовольствием вернулся к обсуждению своей диссертации. -- Самое главное -- это правильно вести записи, -- сказал он. - - Я делаю выписки и снабжаю их перекрестными ссылками, и все это свожу в досье. Например, Брук часто пользуется таким образом, как запах. Он присутствует у него в таких стихотворениях, как "Жажда", "Второсортный" и, конечно, в "Рассвете". - Да, везде этот запах, - - согласился комман дант. -- А вода -- в ней же одна сера! Сера? -- рассеянно переспросил Мальпурго. - Да, сера тоже есть. В стихотворении "Последняя кра сота". Там есть такая строчка: "И бросить серы на багряный грех". Насчет греха не знаю, - - недовольно заметил коммандант, -- но сегодня утром в чай мне серы бро сили, это точно. За то время, пока они, беседуя, возвращались к гостинице, Мальпурго пришел к заключению, что у ком-манданта все-таки нет к нему профессионального интереса. Он успел дважды прочесть комманданту поэму "Провидение", подробно объяснил, что означают слова "рыба, пресытившаяся мошкарой", и уже начал считать комманданта, несмотря на его высказывания, в общем-то приятным человеком, однако... - Должен сказать, -у вас необычные интересы для полицейского, - - снисходительно проговорил Маль пурго, когда они уже поднимались по лестнице на тер расу. --Из газет у меня сложилось другое впечатле ние. Коммандант Ван Хеерден мрачно усмехнулся. В газетах обо мне пишут массу лжи, - сказал он. -- Слухам нельзя верить. Не настолько черны, как вас малюют? -- улыб нулся Мальпурго. Коммандант остановился как вкопанный. - Кто это называет меня черным? - мгновенно рассвирепел он. - Никто. Никто не называет, - поспешил успокоить Мальпурго, пораженный этой его вспышкой. - Просто так говорят. Но коммандант Ван Хеерден его не слушал. - Я белый! -- гремел он. - Такой же белый, как и все другие! И если я услышу, что кто-то утверждает иное, я оторву этой скотине яйца. Слышите? Я кастрирую всякого, кто станет это утверждать! И не повторяйте при мне подобного! -- С этими словами он с такой силой крутанул вращающуюся дверь, что две вечно спавшие там мухи поневоле оказались выброшенными на свободу. Мальпурго, оставшийся на террасе, облокотясь на перила, старался успокоить вновь охвативший его приступ икоты. Когда наконец бешеное вращение двери прекратилось, Мальпурго собрался с силами и, шатаясь, побрел по коридору к своей комнате. Взяв в своем номере ключи от машины, комман-дант Ван Хеерден тем временем снова вышел на улицу. Внутри у него все кипело от оскорбления, нанесенного его происхождению. Я белый, не хуже других! -- продолжал он возмущаться вслух, шествуя мимо пропалывавшего клумбу садовника-зулуса и не обращая на него ника кого внимания. Продолжая злиться, он уселся в маши ну и погнал в Веезен. Когда, припарковавшись на пыльной площади городка, он поднимался по ступенькам местного торгового центра, настроение у него все еще было хуже некуда. В магазине несколько ферме ров спокойно ожидали своей очереди. Не обращая на них никакого внимания, коммандант прошел прямо к стоявшему за прилавком сухопарому пожилому чело веку. Знаешь, где живут Хиткоут-Килкууны? -- спросил он. Продавец проигнорировал вопрос и продолжал заниматься с покупателем. Я спросил - ты знаешь, где живут Хиткоут-Килкууны? -- повторил коммандант. Я слышал, -- ответил продавец и замолчал снова. -Ну? Я обслуживаю, -- сказал продавец. Среди фермеров послышался ропот, но коммандант находился в слишком скверном расположении духа, чтобы придать этому значение. Я задал вежливый вопрос, -- продолжал требовать он. Но в невежливой форме, -- ответил продавец. - Если вам нужен ответ, встаньте в очередь, дождитесь и спросите, как положено. Ты знаешь, кто я такой? -- рассвирепел комман дант. Нет, -- ответил продавец, -- и не интересуюсь. Но вы находитесь в моем магазине. И если не хотите вести себя здесь как следует, можете убираться. Коммандант злобно огляделся по сторонам. Все, кто находился в магазине, смотрели на него недружелюбно. Он развернулся и, громко топая, вышел на окружавшую магазин веранду. Кто-то за его спиной засмеялся, и до него донеслись слова: "Вот чертова обезьяна!" Его давным-давно уже никто не называл обезьяной. А сегодня вначале назвали черным, а теперь вот еще и обезьяной. На мгновение он застыл на месте, стараясь совладать с охватившим его гневом, а потом повернулся и снова вошел в магазин. Он остановился в дверном проеме, и на фоне залитой солнцем площади фигура его смотрелась черным силуэтом. Все, кто был в магазине, уставились на него. - Меня зовут Ван Хеерден, -- произнес он негром ким, но зловещим голосом. -- Я коммандант полиции в Пьембурге. И вы меня еще вспомните. - - В любом другом месте в Зулулэнде подобное заявление имело бы эффект разорвавшейся бомбы, но здесь оно не про извело никакого впечатления. Тут у нас Малая Англия, - - ответил продавец, -- пшел вон. Коммандант повернулся и вышел. Ему сказали "пшел вон", как собаке. Такого оскорбления он не забудет никогда. Ничего не видя вокруг от ярости, он проковылял по ступенькам вниз и какое-то время постоял на улице, сжав зубы и искоса недоброжелательно поглядывая на великую королеву, непритязательная самонадеянность которой уже больше не казалась ему притягательной. Ему, комманданту Ван Хеердену, человеку, предки которого на руках протащили свои повозки через горы Аардварк, одержали победы над зулусами у Кровавой реки и над англичанами возле Спион-Коп, - ему сказали "пшел вон", как какой-нибудь кафрской собаке. И сказали те, чьи предки, не чуя под собой ног, удирали и из Индии, и из Египта, и из Кении при первых же признаках опасности. - Глупая старая сука! -- обозвал коммандант ста тую и, повернувшись к ней спиной, отправился на по иски почты. Пока он шел, гнев его постепенно прохо дил, уступая место удивлению и изумлению перед са монадеянностью англичан. "Малая Англия" - этот высохший продавец как будто бы даже гордился тем, что его местная "англия" такая маленькая! Для ком- манданта Ван Хеердена все это было за пределами здравого смысла. Он брел по тротуару, с грустью раз мышляя над злой, даже преступной игрой судьбы, ко торая дала ему в руки власть, но не сопроводила эту власть внутренней самоуверенностью, совершенно не обходимой, чтобы можно было практически править. Со стороны это могло бы показаться странным, но коммандант почему-то внутренне признавал право продавца обходиться с ним как с собакой независимо от того, кем и чем он был. "Я всего лишь бур, паршивый буришка", -- думал коммандант, испытывая неожиданный приступ жалости к себе. Он был один в чуждом и враждебном ему мире. За ним не стоял свой народ. Случай забросил его, и то лишь на время, в окружение чужих народов и племен. У англичан был свой Остров -- холодный, но для них гостеприимный северный край, куда они всегда могли вернуться. У черных была их Африка -- огромный континент, полностью изгнать их с которого не могла бы никакая сила и никакой закон. Он же был африканером, и между ним и забвением стояли лишь его собственные ум, воля и силы. Его дом здесь, и только здесь. Отпущенное ему время - - сейчас. Оно пройдет и не оставит после себя ничего, что напоминало бы о его, комман-данта, существовании. Расстроенный этими мыслями, Ван Хеерден свернул в переулок, где находилась почта. Миссис Хиткоут-Килкуун, сидя на ферме "Белые леди", от нечего делать перелистывала страницы "Иллюстрейтед Лондон ньюс" месячной давности в тщетной надежде хоть так немножко разогнать скуку. Устав от этого занятия, она попросила майора Блокс-хэма сделать ей мартини. Если он и не собирался приезжать, он мог бы по крайней мере нас предупредить, - - недовольно про говорила она. -- В конце концов, отправить в таком случае открытку - - требование элементарной вежли вости. Чего ожидать от свиньи, кроме хрюканья? -- от ветил майор. -- Из свиных ушей крокодиловую сумоч ку не сошьешь. Пожалуй, что вы и правы, -- согласилась миссис Хиткоут-Килкуун. - - Интересно: принцессу Анну из брали спортсменкой года. А она согласилась принять это звание? -- любо пытствовал майор. - - Как-то это слишком заурядно для члена королевской семьи. - Не знаю, сказала миссис Хиткоут-Кил- куун. - - В наше время даже жокеям дают рыцарское звание. После обеда миссис Хиткоут-Килкуун настояла на том, чтобы отправиться на прогулку, и полковник, который ожидал телеграмму от своего биржевого агента, отвез их в Веезен, откуда потом они поехали в расположенную на перевале Сани гостиницу попить чаю. Коммандант, раздобывший все же на почте их адрес, тем временем приехал к Хиткоут-Килкуунам, но застал дом пустым. Он успел уже восстановить душевное равновесие, хотя и не обрел еще прежней уверенности в себе. И потому его не очень удивил негостеприимный прием, оказанный пустым домом и престарелым дворецким-зулусом, открывшим дверь на его звонок. - Хозяина нет, -- сказал дворецкий, и коммандант вернулся к своей машине с ощущением, что такой уж невезучий сегодня выдался день. Прежде чем забраться в машину, он постоял немного, рассматривая дом и сад и проникаясь атмосферой самодовольства, которая явственно ощущалась в том и другом. Все было в идеальном порядке: и отлично ухоженные, аккуратно подстриженные газоны, и кустарниковые изгороди вокруг них, и кусты роз, около каждого из которых стояла тщательно написанная табличка с названием сорта, и куст, подстриженный в форме петушка. Даже фруктовые деревья выглядели так, будто полковой парикмахер подстриг им затылки. Вверх по стене симметрично расположенными плетьми рос декоративный виноград, сложенный из крупного камня дом сочетал в себе гарнизонно-георгианский и модернистский архитектурные стили, а закрытые ставнями окна наводили на мысль о царящих внутри уюте, прохладе и богатстве. На флагштоке возле дома был укреплен английский флаг, бессильно обвисший в знойном летнем воздухе. Коммандант обрадовался, увидев этот флаг, и мгновенно забыл о своих утренних приступах гнева. Хиткоут-Килкууны были настоящими англичанами, а не какими-нибудь потомками переселенцев -- потому-то и дом, и сад были столь ухожены и преисполнены сдержанной самоуверенности. Коммандант уселся в машину и поехал назад в гостиницу. Оставшуюся часть дня он провел на реке с удочкой. Повезло ему не больше, чем в предыдущий раз, однако он окончательно стряхнул с себя остатки утренних переживаний. К нему снова пришло это странное чувство, будто он смотрит на самого себя со стороны. А с ним и спокойная готовность принять себя не такого, каким он был в этот момент, но такого, каким он мог бы стать в отдаленном будущем, при более благоприятных обстоятельствах. Когда солнце скрылось за Аардваркскими горами, коммандант развинтил удочку и в быстро сгущавшихся сумерках пошел назад к гостинице. Где-то поблизости от него кто-то икал, однако коммандант не обратил на этот звук никакого внимания. На сегодня он уже достаточно пообщался с Мальпурго. Коммандант поужинал и, прихватив новую книгу Дорнфорда Йейтса, улегся пораньше в постель. Книга называлась "Бренные блага". Тем временем в Пьембурге операция "Побелка" вступала в новую фазу. Лейтенант Веркрамп подверг первую десятку добровольцев, уже прошедших курс лечения, проверке в реальных условиях и был удовлетворен тем, что успех одержан стопроцентный. Когда перед ними поставили чернокожих женщин, все испытуемые продемонстрировали реакцию отвращения, после чего Веркрамп решил, что можно приступать к следующей фазе операции. Однако сержант Брейтен-бах вновь воспринял его планы без особого энтузиазма. - Двести человек одновременно в физкультурном зале?! -- переспросил сержант, явно не веря собственным ушам. -- Привязать в спортзале двести полицейских к стульям и подвести к ним провода?! Да, -- подтвердил Веркрамп, -- и тогда один се ржант сможет и показывать слайды, и наносить удар током. Ничего сложного в этом нет. Во-первых, будет чертовски сложно засадить ту да двести здоровых мужиков, - - не согласился се ржант, --а потом, просто ничего не получится. Руч ной генератор недостаточно мощный, его не хватит, чтобы нанести шок двумстам человекам. Подключим к сети, -- сказал Веркрамп. У сержанта Брейтенбаха глаза полезли из орбит. - К чему подключим?! К сети, - - ответил Веркрамп. - - Через транс форматор, конечно. К сети и, конечно же, через трансформатор, - сержант захихикал как ненормальный. А если что-нибудь выйдет не так? Все будет как надо, -- заявил Веркрамп, но сержант Брейтенбах его уже не слушал. Он представил себе спортивный зал, в котором лежат трупы двухсот полицейских, погибших на электрических стульях во время демонстрации им слайдов обнаженных чернокожих женщин. Не говоря уже о том, какой это вызовет общественный скандал, его просто растерзают вдовы этих полицейских. Я в этом не участвую, - с чувством ответил сержант. -- Действуйте сами. -- Он повернулся, чтобы выйти из кабинета, однако исполняющий обязанности комманданта вернул его. Сержант Брейтенбах, -- торжественно произнес Веркрамп, -- то, что мы делаем, необходимо для выс шего блага белой расы Южной Африки. Вы что, гото вы принести в жертву будущее своей страны только из-за того, что боитесь взять на себя риск? Да, -- ответил сержант, отказывавшийся пони мать, какому высшему благу страны может служить убийство двухсот полицейских. Лейтенант Веркрамп решил использовать менее возвышенные аргументы. Поставим предохранители, чтобы избежать случайной перегрузки сети, -- успокоил он. Предохранители? Ампер эдак на пятнадцать? - иронизировал сержант. Ну, можно и на пятнадцать, -- легко согласился Веркрамп. -- Я оставляю все эти детали на усмотрение нашего полицейского электрика. Лучше уж прямо патологоанатома, - ответил сержант, немножко лучше разбиравшийся в электротехнике. - - Но люди не подчинятся добровольно та кому приказу, а заставить их вы не сможете. Я, во всяком случае, не намерен никого заставлять идти на риск оказаться казненным на электрическом стуле. Лейтенант Веркрамп улыбнулся. И не надо заставлять, -- сказал он. - Они же все подписали добровольное обязательство. Одно дело подписать обязательство. И совсем другое - позволить, чтобы вам наносили удары током. Да и откуда вы возьмете электричество? Его же до сих пор нет после этих взрывов. Лейтенант Веркрамп набрал номер управляющего компанией, снабжавшей город электричеством. Пока он ждал ответа, он показал сержанту подписанные полицейскими обязательства. Прочтите то, что написано внизу мелким шрифтом, -- предложил он. - Без очков не могу, - - ответил сержант. Веркрамп забрал у него расписку и прочел написанное там вслух. - Я признаю, добровольно и по собственному побуждению, что вступал в половые сношения с женщинами банту и нуждаюсь в соответствующем лечении, - произнес лейтенант, в ответ на что из телефонной трубки послышался громкий голос человека, явно испытавшего состояние ужаса. Это подключился управляющий электроэнергетической компанией. В чем вы признаетесь?! -- прокричал управляющий, пораженный тем, что ему довелось услышать. Это не я признаюсь, -- пытался объяснить ему Веркрамп. Я слышал совершенно ясно, -- продолжал шуметь управляющий. Вы сказали: "Я признаю, добровольно и по собственному побуждению, что вступал в половые сношения с женщинами банту". Не станете же вы утверждать, будто не говорили только что ничего подобного? Да, говорил, но... -- начал было Веркрамп, но управляющий был слишком возмущен и не давал ему продолжить. А я что говорю?! И не отпирайтесь! Это возмутительно - - звонить мне для того, чтобы сообщить, что вы спите с цветными девками! Я сейчас позвоню в полицию! С вами и говорят из полиции! - - взял более жесткий тон Веркрамп. О Господи, вот уж действительно мир сошел с ума, -- шумел управляющий. Я просто читал вслух показания заключенного, - объяснил Веркрамп. - По телефону? - - иронизировал управляющий. - И почему понадобилось читать их именно мне? У меня и без того забот хватает. Сержант Брейтенбах вышел из кабинета, предоставив Веркрампу одному разбираться дальше с управляющим. С тех пор как лейтенант Веркрамп приступил к исполнению обязанностей комманданта, ход событий набрал такие темпы, что у сержанта голова уже шла кругом. Нечто подобное испытывали и секретные агенты Веркрампа. Постоянное недосыпание, необходимость ежедневно менять квартиры, непрерывная слежка - когда то они пытались кого-то выследить, то кто-то следил за ними самими, -- все это не только до предела выматывало агентов, но и разрушало даже то скромное представление о том, что на самом деле с ними происходит, какое было у них изначально. Они знали твердо только одно: им дан приказ заставить настоящих саботажников что-нибудь взорвать. Агенты сидели за общим столиком в кафе "У Флориана" и разрабатывали планы, которые должны были привести их именно к такому финалу. Агент 745 396 предложил взорвать баки, в которых хранится горючее на товарном узле железной дороги. 628 461 больше склонялся к тому, чтобы подорвать газораспределительную станцию. Агент 885 974, почувствовав, что его могут обойти в смелости замыслов, порекомендовал нанести удар по станции очистки сточных вод. Свое предложение он обосновал тем, что вслед за ее разрушением неминуемо разразится эпидемия, от чего дело коммунизма во всем мире только выиграет. Свои предложения высказали и все другие агенты. Когда были обсуждены все "за" и "против" по каждой из предложенных целей, стало окончательно неясно, какой же из объектов избирается все-таки в качестве мишени. Повисшая в воздухе взаимная подозрительность окрепла еще больше после того, как агент 885 974 обозвал агента 745 396 полицейской ищейкой, полагая, что тем самым укрепит собственную репутацию настоящего подпольщика. Последовала вспышка взаимных обвинений, и, когда наконец заговорщики покинули кафе "У Флориана" и разошлись в разные -- впрочем, не столь уж разные -стороны, каждый из них был преисполнен решимости доказать всем остальным, что именно он и является подлинным подрывным элементом. В эту ночь на Пьембург обрушилась вторая волна взрывов. В десять вечера взорвалось нефтехранилище на товарной станции, и огонь с него перекинулся на стоявший неподалеку грузовой состав. В половине одиннадцатого рванула газораспределительная станция, причем с такой силой, что на нескольких прилегающих к ней улицах во всех домах оказались выбиты стекла. Только было пожарные разъехались по этим адресам, как взрыв прогремел на станции очистки канализационных вод. И если раньше весь город был погружен во тьму, то теперь со всех сторон его освещало зарево пожаров. Чтобы не допустить дальнейшего распространения огня по территории товарной станции, было решено немного продвинуть грузовой состав по путям. Но когда попытались это сделать, то от горевшего поезда вспыхнули четыре сарая в тех садах, мимо которых толкали поезд. С сараев огонь перекинулся на сухую траву, а с нее - - на поле сахарного тростника. К утру все пожарные Пьембурга выбились из сил, а над городом зловеще висело облако густого черного дыма. Когда сержант Брейтенбах появился в здании полиции, все лицо у него было заклеено пластырем: накануне вечером он смотрел дома в окно как раз в тот момент, когда взорвалась газораспределительная станция. Он застал лейтенанта Веркрампа за расшифровкой донесений, полученных от его агентов: Вер-крамп лихорадочно искал в них хоть какого-то объяснения причин новой череды взрывов. Но обнаружил он только предупреждение о том, что баки с горючим должен взорвать некто по имени Джек Джонс, живущий в гостинице "Аутспэн". Однако пока это предупреждение было доставлено адресату и расшифровано, сгинули и хранилище горючего, и сам Джек Джонс. Директор гостиницы сообщил, что постоялец с таким именем съехал два дня тому назад. Чем заняты? - - спросил сержант Брейтенбах, входя в кабинет Веркрампа. Исполняющий о^язаннос- ти комманданта поспешно спрятал донесения, расши фровкой которых занимался, в ящик стола. Ничем, - - нервно ответил он. - - Совершенно ничем. Сержант Брейтенбах взглянул на раскрытый справочник по селекции сельскохозяйственных животных - ключ к шифру в тот день следовало брать из этой книги и подумал, не собирается ли Веркрамп заняться фермерством. Учитывая, что за недолгое время его пребывания на посту комманданта в городе разразилась уже не первая серия катастроф, Веркрампу, пожалуй, действительно стоило подумать об отставке. Ну? - - спросил Веркрамп, раздраженный тем, что кто-то прервал его занятия. -- В чем дело? Мне кажется, пора уже что-то предпринять в от ношении этих саботажников. События явно выходят из-под контроля, -- сказал сержант. Веркрамп недовольно поерзал в кресле. У него возникло ощущение, что его авторитет ставится под сомнение. Похоже, ты сегодня встал не с той ноги, -- отве тил Веркрамп. Я сегодня вообще не вставал, -- сказал сержант. - Меня просто выбросило из дома. Когда взорвались очистные сооружения. Веркрамп улыбнулся. t-- А я подумал, что ты порезался во время бритья, - сказал он. Это когда взорвалась газораспределительная станция, -- пояснил сержант Брейтенбах. -- Я в этот момент как раз смотрел из окна. Не "из", а "в", - - педантично заметил Веркрамп. Что "в"? В окно. Если бы ты смотрел из окна, тебя бы не порезало осколками стекла. Офицер полиции должен излагать факты точно. Сержант Брейтенбах заметил, что ему вообще повезло, что он остался в живых. Недолет на милю, -- ответил Веркрамп. На полмили, -- уточнил сержант. На полмили? Я живу в полумиле от газораспределительной станции, если уж вам нужен точный доклад, - - сказал сержант. - - Могу себе представить, каково пришлось тем, кто живет рядом с ней. Лейтенант Веркрамп встал, подошел к окну и уставился в него. Что-то в том, как он стоял, напомнило сержанту виденный им однажды фильм о генерале накануне сражения. Одна рука Веркрампа была заложена за спину, другая -- за борт пиджака. - Я подрублю это зло под самый корень, одним ударом, -- напыщенно произнес лейтенант, а затем резко повернулся и пристально впился взглядом в сержанта. - - Ты когда-нибудь смотрел злу прямо в лицо? Вспомнив газораспределительную станцию, сержант Брейтенбах без колебаний ответил утвердительно. - Тогда ты меня понимаешь, сказал Веркрамп и сел. С чего мы начнем поиски? -- спросил сержант. С сердца, -- ответил Веркрамп. С чего? -- изумился сержант. С сердца человека. С его души. С самых глубин его внутренней природы. И будем искать там террористов? -- спросил се ржант. Будем искать там зло, -- ответил Веркрамп. Он протянул сержанту длинный список имен, - этих людей немедленно собрать в спортзале. Там все по дготовлено. Стулья поставлены, проводка проведена, проектор и экран установлены. Вот список сержантов, которые будут проводить лечение. Сержант Брейтенбах уставился на начальника, не веря собственным ушам. Вы с ума сошли, -- выговорил он наконец. - Вы просто сошли с ума. -- В городе разгул террориз ма, самый крупный за всю историю страны. Взорваны нефтехранилище, газораспределительная станция, не работает радио. Все взлетает на воздух, а вы думаете только о том, как бы кто не переспал с цветной дев кой. Чокнулись вы на этом, что ли? -- Сержант оста новился, поразившись точности собственных слов, но проследить до конца глубину своей мысли ему не уда лось. Разъяренный лейтенант Веркрамп вскочил из-за стола. Сержант Брейтенбах! - - заорал он, и сержант поразился прозвучавшей в его голосе ярости. - - Вы что, отказываетесь выполнять приказ? -- Какой-то де монический оптимизм в голосе Веркрампа напугал се ржанта еще больше. - Нет, сэр. Приказ я не отказываюсь выполнять, - ответил сержант. Это священное слово сразу же за глушило в нем все проблески критической мысли. - Законность и порядок должны поддерживаться пос тоянно, несмотря ни на что. Привычные слова подействовали на лейтенанта Веркрампа успокоительно. Вот именно, - подчеркнул он. - Так вот, законность в городе -- это я. И я отдаю тут приказы. Мой приказ таков: немедленно начать курс лечения по выработке отвращения. Чем быстрее у нас будет истинно христианская и неподкупная полиция, тем бы стрее сможем мы искоренить то зло, симптомами ко торого являются эти взрывы. Симптомами, а не при чинами, сержант. Бессмысленно пытаться искоренять отдельные проявления зла, если перед этим мы не про чистили всю политическую систему в целом. Именно это я и собираюсь сделать, с Божьей помощью. То, что произошло в Пьембурге, должно стать для всех нас уроком. Этот вот дым, который повис над горо дом, -- он говорит о том, что небеса гневаются на нас. И мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы не прогневить их еще больше. Да, сэр. Слушаюсь, сэр. Искренне надеюсь на это, сэр, - - ответил сержант Брейтенбах. - - Может быть, нам следует предпринять какие-нибудь дополни тельные меры предосторожности, сэр? Например, выставить охрану на тех объектах, где могут произойти новые взрывы, сэр? В этом нет необходимости, сержант, -- высоко мерно изрек Веркрамп. -- Я держу все под контролем. Слушаюсь, сэр, -- ответил сержант Брейтенбах и отправился выполнять полученные приказания. Но уже через двадцать минут он столкнулся в спортзале с настоящим бунтом. Собранные туда двести полицейс ких, и без того озабоченные тем, что творится в горо де, отказывались садиться на стулья и давать по дключать к себе провода, которые шли к какому-то большому трансформатору. Многие даже заявляли, что готовы скорее пойти под суд, рискуя получить десять ударов тростниковой палкой и семь лет катор ги за то, что спали с кафирками, нежели сесть на этот электрический стул. В конце концов сержант был вы нужден позвонить лейтенанту Веркрампу и доложить ему о сложившемся положении. Веркрамп заявил, что через пять минут прибудет и сам во всем разберется. Когда пришел Веркрамп, полицейские группами ходили по залу и возмущенно о чем-то переговаривались. То здесь, то там раздавались громкие выражения недовольства. - Всем на улицу, -- приказал он и повернулся к се ржанту Брейтенбаху. -- Построить всех повзводно: се ржанты -- со своими взводами. Двести полицейских послушно выстроились на площадке перед спортзалом. Лейтенант Веркрамп обратился к ним с речью. - Солдаты! -- сказал он. -- Полицейские Южной Африки! Вас собрали сюда, чтобы проверить меру ва шей лояльности своей стране и своей расе. Враги Южной Африки используют чернокожих женщин, что бы отвратить вас от исполнения своего долга. Сегодня вам предоставляется возможность доказать, что вы достойны того огромного доверия, какое возлагают на вас все белые женщины Южной Африки. Ваши ма тери и жены, ваши сестры и дочери надеются и ждут, что в этот момент ответственного испытания все вы докажете, что вы надежные отцы и мужья. Так ли это, продемонстрирует тест, через который вы должны пройти. Сейчас вы по одному будете заходить в спорт зал. Там вам покажут кое-какие картинки. Те, кто не станет реагировать на эти картинки, сразу же будут отпущены и вернутся на службу. Те, кто станет реаги ровать на изображение, выйдут назад, сюда, и будут ждать здесь дальнейших указаний. А пока сержант Брейтенбах займется с вами строевой подготовкой. Приступайте, сержант. Маршируя взад-вперед по раскаленной от солнца площадке, полицейские наблюдали за тем, как их товарищей по одному вызывают в спортзал. Ни один из вызванных не вышел обратно. Было очевидно, что все они успешно справились с тестом. Когда вызвали последнего полицейского, сержант Брейтенбах из любопытства зашел за ним следом в спортзал. У него на глазах четыре сержанта схватили полицейского, мгновенно залепили ему рот пластырем и привязали к последнему стулу, который еще оставался, свободен. Двести полицейских, не в силах издать ни звука, с молчаливой яростью смотрели на временного комманданта. Свет в зале выключили, включили диапроектор. На огромном экране в противоположном конце зала возникло большое, исполненное в прекрасном цвете, изображение чернокожей. Она была в чем мать родила, но по размеру раз в сорок больше, чем в момент рождения. Лейтенант Веркрамп взобрался на сцену и встал перед экраном, причем так, что изображенные на экране волосы в паховой области окружили голову лейтенанта как бы ореолом. Когда же лейтенант открыл рот, представшая залу картина обрела поразительный реализм. Это делается для вашего же блага, - сказал лейтенант. -- Когда вы выйдете отсюда, у вас навсегда исчезнет стремление спать с представительницами других рас. У вас исчезнут все плотские желания. Начинайте лечение. -- Двести полицейских в зале дернулись на своих стульях с синхронностью, начисто отсутствовавшей у них во время занятий строевой подготовкой. По дороге назад, в полицейское управление, сержант Брейтенбах выразил восхищение придуманным Веркрампом хитрым ходом. Надо знать психологию, -- самодовольно ответил Веркрамп. - Ничего особенного: разделяй и властвуй. Глава девятая Доктор фон Блименстейн даже не догадывалась о том, чем обернулся для пьембургских полицейских ее совет насчет выработки отвращения к чему-либо. Она продолжала думать о Веркрампе и недоумевала, почему лейтенант не звонит. Потрясшая город серия взрывов подсказала ей возможное объяснение, польстившее ее самолюбию. "Он сейчас так занят, бедняжка", - думала она. Впрочем, некоторое разочарование, вызванное молчанием лейтенанта, с лихвой возместилось бурным притоком пациентов, у которых взрывы вызвали различные психические расстройства. Очень многие страдали особой разновидностью мании преследования. Они боялись, что однажды утром их прирежут чернокожие слуги, работающие у соседей. Сама доктор фон Блименстейн была тоже не чужда этих страхов, в той или иной форме присущих всему белому населению Южной Африки. Но она, как могла, старалась облегчить страдания новых пациентов и как-то успокоить их. Но почему слуги соседей? -- спросила она пациентку, настолько потерявшую душевное равновесие, что та даже не пускала к себе в палату черную няньку и выносила свой ночной горшок сама. Для белой женщины подобное занятие свидетельствовало о неоспоримом психическом расстройстве. Так мне сказал мальчик, который прислуживает у меня на кухне, -- сквозь слезы ответила женщина. Мальчик сказал вам, что работающие у соседей слуги придут и убьют вас? -- продолжала терпеливо расспрашивать доктор фон Блименстейн.Женщина пыталась совладать с собой, но ей это плохо удавалось. - Я его спросила: "Джозеф, ты ведь не убьешь свою хозяйку, правда?" А он ответил: "Нет, миссис. Вас убьет мальчик, который работает у соседей. А я убью его хозяйку." - Вот видите, у них уже все продумано. Нас перережут прямо в постелях, в семь часов утра, когда принесут нам утренний чай. - Может быть, стоит отказаться от утреннего чая? - спросила врачиха, но женщина и слышать об этом не хотела. -- Если я не выпью с утра чашку чая, я весь день буду чувствовать себя разбитой, - - утверждала она. Доктор фон Блименстейн удержалась и не стала указывать пациентке на явное противоречие между последними ее словами и тем, что она говорила за минуту до этого о перспективе оказаться зарезанной. Не тратя времени, она дала рецепт, который всегда прописывала в таких случаях: направила больную к инструктору по стрельбе. -- Это - разновидность трудотерапии, - - объяснила докторша. В дальнейшем ее пациентка с удовольствием стреляла из револьвера по мишеням, на которых были изображены чернокожие слуги, державшие в одной руке чайный поднос, а в другой -- здоровенный нож. Следующая пациентка страдала от еще более распространенного типа мании преследования -- она боялась быть изнасилованной негром, потому что у всех негров огромные члены. Во всяком случае, она так считала. - Они у них такие большие, -- пыталась сбивчиво объяснить она врачихе в ответ на вопрос, что ее беспокоит. Большие что? переспросила доктор фон Блименстейн, хотя мгновенно распознала симптомы заболевания. Вы знаете что. Эти самые, - - пробормотала женщина. Эти самые? Ну как они называются? Что как называется? -- гнула свое врачиха, полагая, что лечение заключается отчасти и в том, чтобы заставить больного вразумительно и прямо сказать о мучающих его страхах. Сидевшая перед ней женщина сильно покраснела. - Ну, то, что у них там болтается. Эти палки, - отчаянно пыталась объяснить женщина. - Пожалуйста, выражайтесь точнее, -- потребовала доктор фон Блименстейн. -- Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. Женщина собрала все свое мужество. - У них очень длинные шпаги, которыми закалывают свиней, -- произнесла она наконец. Доктор фон Блименстейн записала это на бумажку, медленно повторяя каждое слово: "У них... длинные... шпаги... для свиней". Она подняла голову от стола и оживленно спросила: - А что такое шпаги, которыми закалывают свиней? Пациентка смотрела на нее как на сумасшедшую. - Вы что, не знаете? -- спросила она. Доктор фон Блименстейн отрицательно помотала головой. Понятия не имею, -- солгала она. Вы не замужем? -- спросила женщина. Доктор ша снова помотала головой. -- Ну, тогда я вам не скажу. Узнаете в первую брачную ночь. -- И она с упря мым выражением на лице смолкла. Давайте попробуем сначала, -- предложила док тор фон Блименстейн. -- Шпага для закалывания свиней -- это то же самое, что болтающаяся палка, что как-оно-там-называется и что я-сама-знаю-что. Верно? О Господи, -- не выдержала женщина. -- Я говорю об их набалдашниках. Палка с набалдашником на конце, знаете? И то же самое, что набалдашник, - - сказала докторша и записала и это слово тоже. Сидевшая перед нею женщина не находила себе места от смущения. Ну что мне, по буквам вам продиктовать? - воскликнула она. Сделайте одолжение, -- ответила докторша, - должны же мы в этом наконец разобраться. Пациентка передернула плечами. - Че, эль, е, эн, -- продиктовала она. -- Читается "член". -- Она была явно уверена, что это-то и есть настоящее, верное название. Так вы хотите сказать - - пенис, милочка? -спросила доктор фон Блименстейн. - Да! Да! - - истерично закричала пациентка. - Пенис, член, палка, набалдашник... Какая разница, как его называть? Они у них огромные, понимаете?! У кого у них? У кафров. Они у них восемнадцать дюймов в длину, три дюйма толщиной, а впереди еще широкие, как зонтик, и они... Погодите минутку, сказала доктор фон Блименстейн, стараясь не дать женщине снова впасть в истерику. Однако после только что испытанного смущения пациентка поняла ее буквально. - Подержать? -- воскликнула она. -- Подержать?! Да я смотреть на такую гадость не смогла бы, не то что подержать ее! Доктор фон Блименстейн наклонилась над столом. - Я не это имела в виду, - - сказала она. - - Вы слишком близко принимаете это к сердцу. Пациентка, однако, опять восприняла ее слова буквально. Глубоко?! -- воскликнула женщина. -- Еще бы не глубоко! Куда глубже, чем я могу выдержать! Он же мне просто матку проткнет. Он... Послушайте, надо же видеть... Не хочу я его видеть. В этом-то все и дело. Я на него даже взглянуть боюсь! ...Видеть соразмерно! - - властно прикрикнула докторша. Соразмерно чему? -- закричала в ответ женщина. -- Моей дырке? Так вот, он туда не влезет! Я его не смогу вместить! Никто вас и не просит, -- сказала врачиха. - Во-первых... Во-первых? - - пациентка вскочила на ноги. - Во-первых?! Вы что, хотите сказать, что мне это не один раз придется выдерживать? Доктор фон Блименстейн вышла из-за стола и силой усадила пациентку назад в кресло. - Нельзя позволять своему воображению так командовать собой, -- примирительным тоном сказала она. -- Вам здесь ничего не грозит. Ну так вот, -- продолжила она, когда женщина немного успокоилась, -если мы хотим добиться результата, то надо понимать, что пенисы -- всего лишь симптомы. Важно видеть то, что за ними. Пациентка в ужасе оглядела комнату. - Ну, это видеть нетрудно, -- проговорила она. - Их повсюду полным-полно. Доктор фон Блименстейн поспешила объяснить смысл только что сказанных ею слов. Во всех нас сидит глубоко... Ну а теперь в чем дело? -- воскликнула она, видя, что женщина без чувств сползает на пол. Когда пациентка пришла в себя, врачиха решила использовать другой подход. - Больше я ничего говорить не буду, -- предложила она. -- Давайте вы мне сами расскажете, о чем вы думаете. Женщина успокоилась и призадумалась. Они подвешивают к ним что-нибудь тяжелое, чтобы сделать их подлиннее, -- проговорила она, по молчав какое-то время. Правда? - - удивилась докторша. - - Как инте ресно! - Ничего интересного. Это отвратительно. Доктор фон Блименстейн согласилась, что действительно в этом есть и что-то отвратительное. Они подвешивают к ним на веревочке по полкирпича, на самый кончик, и так и ходят, -- продол жала женщина. -- Конечно, это все у них в штанах. Я думаю, -- ответила доктор фон Блименстейн. И еще они смазывают их маслом. Они считают, что от масла он лучше растет. Но тогда как же там держится кирпич? -- практично возразила доктор фон Блименстейн. -- Ведь веревка должна по маслу соскальзывать, верно? Пациентка задумалась. -- Они вначале привязывают веревку, а потом уже смазывают, -- наконец пояснила она. - Логично, -- согласилась психиатриня. -- А что еще вас тревожит? Вы замужем? Отношения с мужем нормальные? Как вам сказать, - - задумчиво проговорила женщина, -- могли бы быть и хуже. Вы меня понимаете? -- Доктор фон Блименстейн сочувственно закивала головой. - Думаю, мы вас вылечим, -- сказала она, что-то записывая. -- Лечение, которое я вам прописываю, на первый взгляд немного необычное, но вы к нему скоро привыкнете, и оно вам понравится. Прежде всего мы сделаем вот что. Постараемся сделать так, чтобы вы привыкли держать в руках небольшой пенис -- очень маленький, беленький, а потом... Вы хотите, чтобы я привыкла к чему?! - - изу мленно переспросила женщина. Взгляд ее ясно пока зывал, что она считает ненормальной саму врачиху. Держать в руке маленькие беленькие пенисы. Да вы с ума сошли! -- закричала женщина. -- И думать об этом не хочу! Я - - уважаемая замужняя женщина, и если вы думаете, что я буду... -- она исте рически зарыдала. Доктор фон Блименстейн склонилась над ней, стараясь успокоить. - Ну хорошо, - - проговорила она, - - пенисами мы заниматься не будем. Но пациентка опять поняла ее слишком буквально. - О Боже, -- закричала она, -- а я-то считала, что лечить надо меня! Доктор фон Блименстейн успокоила ее. Я имела в виду, что пенисы мы трогать не бу дем, - - сказать она. - - Начнем с карандашей. Если вам предложат подержать карандаш, у вас не будет возражений? Конечно, нет, -- ответила женщина. -- С чего бы я должна была возражать? А шариковую ручку? - - Доктор фон Блименс тейн внимательно наблюдала за выражением лица па циентки: не появится ли на нем хотя бы секундное ко лебание. Ничего не имею против шариковых ручек, -- от ветила пациентка. -- И авторучек тоже. А если банан? Подержать его или съесть? -- уточнила пациентка. Только подержать. Нет проблем. А банан и две сливы? Женщина с сомнением посмотрела на врачиху. - Я готова подержать хоть фруктовый салат, если вы считаете, что это мне поможет. Но я совершенно не понимаю, чего вы рассчитываете этим добиться. В конце концов доктор фон Блименстейн начала курс лечения с того, что стала приучать пациентку держать в руках кабачок, повторяя это упражнение до тех пор, пока вид кабачка не перестал вызывать у больной признаки беспокойства. В те дни, когда докторша боролась с психологическими проблемами своих пациентов, а Веркрамп был занят богоугодным делом, изгоняя дьявола из подчиненных, коммандант Ван Хеерден проводил время в Веезене мирно и спокойно. Он ловил в реке рыбу, читал романы Дорнфорда Йейтса и недоумевал, почему после того, как он нашел дом Хиткоут-Килкуунов и побывал там, оттуда нет ни слуху ни духу. Наконец на четвертый день он решил спрятать гордость и заговорить с Мальпурго. Поскольку тот был авторитетом во всех вопросах, то, казалось бы, у кого же, как не у него, можно разузнать о всех тонкостях британского этикета. Коммандант нашел Мальпурго в саду. Он сидел в старой, обсаженной розами беседке и тихонько икал. Коммандант уселся на скамейку рядом со знатоком английской литературы. Не могли бы вы мне помочь? -- начал он. Маль пурго заикал громче. А в чем дело? -- нервно спросил он. -- Я занят. Если вас пригласили погостить у кого-то в се льской местности, вы приехали и остановились в гос тинице, а приглашавшие не кажут к вам носа, то что это значит? -- спросил коммандант. Мальпурго попытался вычислить, к чему клонит коммандант. Если бы меня пригласили погостить у кого- то, -- ответил он, -- не понимаю, зачем бы мне пона добилось останавливаться в гостинице. Если, конечно, пригласившие -- не владельцы этой гостиницы. Нет, не владельцы, -- подтвердил коммандант. Тогда что мне делать в гостинице? Они сказали, что их дом переполнен гостями. А это действительно так? -- спросил Мальпурго. Нет, -- ответил коммандант, -- там вообще ни кого нет. -- Он немного помолчал, а потом добавил: - Во всяком случае, когда я заезжал туда день тому назад, там никого не было. По мнению Мальпурго, это было очень странно. А вы не перепутали даты? -- спросил он. Нет, все правильно, я проверял, -- ответил ком- мандант. Позвоните им. У них нет телефона. Мальпурго снова взялся за свою книжку. - Н-да, в странное положение вы попали, -- за метил он. -- Думаю, на вашем месте я бы еще разок туда съездил и. если там опять никого не окажется, от правился бы домой. Коммандант неопределенно кивнул головой, как бы и соглашаясь, и не соглашаясь с этим советом одновременно. - Пожалуй, - - проговорил он. Мальпурго снова икнул. - - Все еще пучит? -- сочувственно спросил коммандант. Попробуйте задерживать дыхание. Иногда это помогает. Мальпурго ответил, что он уже много раз пробовал так делать, но безуспешно. - Я однажды вылечил одного человека от икоты, - продолжал коммандант, и было заметно, что он старается припомнить все подробности. -- Я его здорово напугал. Это был угонщик машин. Интересно, -- сказал Мальпурго. -- И как же вы его вылечили? Сказал ему, что его выпорют. - Это же ужасно, -- Мальпурго передернуло. - Ну, он тоже был хорош, -- ответил коммандант. Получил пятнадцать ударов... Однако икать пере стал. При воспоминании об этом коммандант улыбнулся. Сидевший рядом преподаватель литературы задумался: какие жуткие последствия могут скрываться за такой вот улыбкой. В присутствии комманданта ему уже не впервые казалось, что он видит перед собой какую-то примитивную силу, для которой не существуют понятия справедливости и произвола, моральных принципов, этических соображений -- ничего, кроме голой силы. В простоте комманданта было не что чудовищное. В его выражении "человек человеку волк" не скрывалось и отдаленной метафоры. Для него это было не моральным убеждением, а фактом, на котором основывалось его существование. Перед реалиями подобного мира, основанного на грубой силе, все навеянные занятиями литературой идеи Мальпурго просто теряли право на существование. Полагаю, вы одобряете телесные наказания? - спросил он, заранее зная ответ. Это единственное, что дает результат, -- сказал коммандант. --От тюрьмы нет никакого толку. Она слишком комфортабельна. А вот если человека выпороть, он об этом никогда не забудет. И если повесить - тоже. - Только при условии, что есть загробная жизнь, - заметил Мальпурго. -- В противном случае, пола гаю, о повешении можно забыть так же легко, как и обо всем остальном. Есть загробная жизнь или ее нет, но если кого повесили, тот больше никаких преступлений не совершит, это уж точно, -- сказал коммандант. И это -- единственное, что для вас важно? - спросил Мальпурго. - - Чтобы он больше никогда не совершал преступлений? Коммандант Ван Хеерден утвердительно кивнул. - Это моя работа, -- ответил он, --за это мне платят зарплату. Мальпурго попробовал подъехать с другой стороны. Но неужели чья-то жизнь для вас ничего не значит? Ее священность, красота, ее радости, откровения? Когда я ем баранину, то об овце не думаю, - ответил коммандант. Мальпурго живо представил себе эту картину и снова икнул. Мрачный у вас взгляд на жизнь, -- сказал он. - Такое впечатление, что вы не видите впереди никакой надежды. Коммандант улыбнулся. - Надежда есть всегда, мой друг, -- сказал он, похлопывая Мальпурго по плечу и одновременно поднимаясь со скамейки. -- Надежда есть всегда. Коммандант ушел. А через какое-то время и сам Мальпурго тоже покинул беседку и отправился прогуляться пешком до Веезена. - В наши дни повсюду стало невероятное количество пьяных, -- заметил на следующее утро за завтра ком майор Блоксхэм. -- Вчера вечером в баре познакомился с одним парнем. Преподает английский в университете. На вид ему не больше тридцати. Напился по-черному и все время орал что-то насчет того, что все в жизни должно быть относительно. Пришлось отвезти его в гостиницу. Живет в каком-то санатории или что-то в этом роде. - Молодежь дошла бог знает до чего, -- сказал полковник. Если не пьянство, так наркотики. Страна катится в пропасть. - - С этими словами он встал из-за стола и отправился на псарню проверить, как Харбингер готовит собак. В санатории? переспросила миссис Хиткоут-Килкуун, когда полковник вышел. - - Ты сказал -- в санатории, Малыш? Какая-то дыра. Но постояльцы там есть, -- ответил майор. Вот там-то, наверное, и остановился комман дант, -- сказала миссис Хиткоут-Килкуун. Позавтракав, она распорядилась подать "роллс-ройс" и отправилась в Веезен, оставив полковника и майора Блоксхэма обсуждать рассадку гостей на торжественном обеде в клубе Дорнфорда Йейтса, который должен был состояться в тот день вечером. Торжественные обеды в клубе -- такая тоска, нечто скучнейшее и со вершенно искусственное. Обществу в Зулулэнде не хватало того шика, который в Найроби делал жизнь по крайней мере терпимой. Все они тут какие-то слишком raffmes, думала миссис Хиткоут-Килкуун, прибегая к тому небольшому запасу французских слов, с которыми она была аu fait и которые были de rigueur среди ее друзей в Кении. Вот чем отличался здесь коммандант от всех остальных: уж его-то никак невозможно было обвинить в том, что он raffine. Он какой-то настолько приземленный, -- проговорила она вслух, припарковывая машину около гостиницы и входя внутрь. Встреча их тоже оказалась довольно-таки приземленной. Когда миссис Хиткоут-Килкуун в конце концов нашла комнату комманданта - - что стоило ей определенных усилий -- и постучала, коммандант открыл дверь, стоя в нижнем белье, он как раз переодевался, чтобы пойти на рыбалку, --и поспешно захлопнул дверь снова. Через некоторое время дверь открылась, и коммандант предстал, одетый уже должным образом. Но миссис Хиткоут-Килкуун успела изучить прибитую к двери эмалированную табличку и сделала из нее собственные выводы о причинах стоявшего здесь запаха. Входите, пожалуйста, -- сказал коммандант, в очередной раз демонстрируя ту вульгарность, которая так привлекала в нем миссис Хиткоут-Килкуун. Она вошла и подозрительно огляделась по сторонам Я бы не хотела вам мешать, -- сказала она, вы разительно посмотрев на краны и трубы. -- О, вы мне нисколько не мешаете. Я как раз собирался... Ну, неважно, -- поспешила перебить его миссис Хиткоут-Килкуун. -- Незачем вдаваться в подробнос ти. У каждого из нас есть какие-то болячки. Болячки? -- удивился коммандант. Миссис Хиткоут-Килкуун сморщила нос и открыла дверь. - Хотя, если судить по запаху, у вас они гораздо серьезнее, чем у большинства других. -- Она вышла в коридор, коммандант последовал за ней. Это сера, -- объяснил он. - Чепуха, - - ответила миссис Хиткоут-Килкуун, - это недостаток движений. Ну ничего, скоро мы все исправим. Что вам нужно, так это хорошая прогулка верхом перед завтраком. Сидеть можете? Коммандант Ван Хеерден заметно смутился, но поспешил заверить, что тут у него все в порядке. - Ну что ж, это уже хорошо, -- заметила миссис Хиткоут-Килкуун. Они вышли через вертящиеся двери наружу и теперь стояли на террасе, где воздух был заметно свежее. Некоторая резкость в манерах миссис Хиткоут-Килкуун здесь исчезла. - Мне очень жаль, что вы сюда угодили, -- сказала она. -- Это наша вина. Мы искали вас в гостинице в городе. Я даже не подозревала о существовании этого места. Она картинно облокотилась на перила и окинула критическим взглядом здание гостиницы с его выцветшей вывеской и обшарпанной террасой со следами от присосок вьющихся растений. Коммандант объяснил, что он пытался позвонить, но не мог найти номера телефона. Конечно, не могли, дорогуша, -- сказала миссис Хиткоут-Килкуун, беря его под руку и спускаясь вниз по ступенькам в сад. - - У нас нет телефона. Генри, знаете ли, такой скрытный. Он играет на бирже, и ему становится просто не по себе от одной мысли, что кто-нибудь может подслушать его распоряжения бро керу и сорвать на этом большой куш. Ну что ж, это можно понять, - - ответил ком- мандант, абсолютно не представлявший себе, о чем именно идет речь. Они прошлись по дорожке, ведущей к реке. Миссис Хиткоут-Килкуун все время оживленно болтала о жизни в Кении и о том, как она тоскует по прекрасным временам, которые у них были в Томсон-Фоллс. - У нас был там прекрасный дом, он назывался Литтлвудс-лодж, в честь... ну, неважно. Скажем, в честь первого большого coup Генри, и там было море азалий, просто целые акры азалий. Мне кажется, Генри поэтому и выбрал Кению. Он просто помешан на цветах, а в южной части Лондона азалии растут так плохо. Коммандант заметил, что надо действительно очень сильно любить цветы, чтобы ради этого переехать жить в Африку. - А кроме того, была еще и проблема налогов, - продолжала миссис Хиткоут-Килкуун. -- Я хочу сказать, что когда Генри выиграл... ну, словом, когда у него появились деньги, он просто не мог жить больше в Англии, при этом ужасном лейбористском правительстве, которое налогами отбирает все до последнего пенни. Какое-то время они еще погуляли вдоль реки, а потом миссис Хиткоут-Килкуун сказала, что ей пора возвращаться. Не забудьте про сегодняшний вечер, -- напомнила она, усаживаясь в машину. - Торжественный обед в восемь часов,