из новых фильмов в витрине местного кинотеатра. Он торопливо шел по улице, время от времени поглядывая на книжку, обложка которой была украшена каким-то орнаментом, а сзади красовался портрет великого писателя. Всякий раз, когда Ван Хеерден смотрел на это лицо с полуприкрытыми веками и залихватскими усами, он преисполнялся просто-таки физическим ощущением той социальной иерархии, которой так жаждала его душа. Портрет источал такую уверенность в незыблемости однажды установленного порядка вещей, что у ком-манданта исчезли все сомнения в реальности добра и зла, появившиеся под влиянием двадцатипятилетней службы в южноафриканской полиции. Разумеется, у комманданта Ван Хеердена не было никаких оснований хоть на мгновение усомниться в существовании зла. Но его выводило из душевного равновесия явное отсутствие противоположного начала. А поскольку коммандант был совершенно не склонен к абстрактному теоретическому мышлению, то, чтобы поверить в Добро, к которому так стремился в душе, он должен был увидеть его практически. Еще лучше, если бы это Добро оказалось воплощенным в каком-то человеке или же выраженным в каких-либо социально приемлемых формах. И вот сейчас наконец-то лицо, смотревшее как будто сквозь него с обложки книги "Похожий на всех", неоспоримо доказывало, что ценности, которым коммандант Ван Хеерден придавал столь большое значение, -- такие, как рыцарство и отвага, -- еще существуют в мире. Придя домой, коммандант приготовил себе чай, удобно устроился в кресле, поставил чайник и чашку рядом и погрузился в чтение. "Ева Мэллори Кейрю наклонила свой очаровательный подбородок", -- прочел он первую фразу. И по мере того как Ван Хеерден углублялся в книгу, мир, с которым ежедневно сталкивала комманданта его работа, -- мир грязных преступлений, убийств и мошенничества, грабежей и разбоя, трусости и предательства, -- исчезал. А вместо него возникал иной, в котором легко и уверенно жили неизменно остроумные и прекрасные женщины и великолепные мужчины и где все истории всегда имели счастливый конец. Увлеченно следя за приключениями Джереми Брока, капитана Тоби Рейджа, не говоря уж об Оливере Понсфоуте и Симоне Болье, коммандант чувствовал, что наконец-то попал в тот мир, в который всегда стремился. Лейтенант Веркрамп, сержант Брейтенбах и все шестьсот подчиненных были мгновенно позабыты. Коммандант читал, не отрываясь, несколько часов подряд, чай его давным-давно остыл. Некоторые особенно понравившиеся ему места он перечитывал вслух, чтобы насладиться не только смыслом, но и звучанием фраз. Когда он взглянул на часы, был уже час ночи, и коммандант поразился тому, как незаметно пролетело время. Но утром ему не нужно было вставать рано, и потому он решил читать дальше и перешел к следующему эпизоду. "Жемчуг, который подарил мне Джордж, я небрежно бросила, и он валялся рядом, бледный, как будто от возмущения", -- прочел вслух коммандант, подражая, как он полагал, женскому голосу. "Я сняла этот жемчуг, потому что не хотела, чтобы в такой момент на мне были его подарки. Мне хотелось, чтобы меня обвивали только твои руки". Пока коммандант Ван Хеерден с наслаждением уносился из мира неприятных и грязных реалий в мир чистых грез и фантазии, лейтенант Веркрамп занимался прямо противоположным. Именно сейчас, когда все его сладострастные мечты в отношении доктора фон Блименстейн, которым он предавался в бесконечные бессонные ночи, были так близки к осуществлению, -- именно сейчас сама мысль об их осуществлении представлялась Веркрампу невыносимой. Все, что казалось привлекательным в докторе фон Блименстейн, когда она была далека и мечты о ней оставались чистой абстракцией, теперь вдруг потеряло притягательность. Вместо этого пришло понимание, что она -- очень крупная женщина с огромной грудью и мускулистыми ногами. Удовлетворять ее сексуальные потребности у Веркрампа не было ни малейшего желания. А кроме того, он жил в доме, построенном таким образом, что звуки из одной квартиры отчетливо проникали в другую. И в дополнение ко всем его несчастьям докторша была просто пьяна. Веркрамп сделал глупость. Полагая, что при помощи виски у нее можно будет вызвать женский эквивалент алкогольной импотенции, он усердно подливал ей из бутылки, которую держал для особо торжественных случаев, и был поражен не только способностью докторши выпить невероятное количество виски, но и тем, что оно лишь усиливало ее сексуальные стремления. Веркрамп решил, что надо действовать иначе, и отправился на кухню готовить кофе. Он только зажег плиту, как из гостиной донесся какой-то странный и очень громкий шум, и лейтенант кинулся посмотреть, в чем дело. Доктор фон Блименстейн включила его магнитофон. "Хочу жить в старомодном доме, окруженном старомодным забором, замужем за старомодным миллионером", -- громко пела Эрта Китт. Подпевавшая ей доктор фон Блименстейн была скромнее в своих желаниях. Хочу, чтобы ты любил меня, только ты, и никто другой, - - проникновенно напевала она голосом, на несколько децибел превышавшим все допустимые пределы. О Боже, - простонал Веркрамп, пытаясь протиснуться мимо нее к магнитофону, - ты же перебудишь всех соседей! Скрип кровати в квартире наверху доказывал, что соседи уже обратили внимание на призывы докторши, пусть даже сам Веркрамп оставался к ним равнодушен. - Хочу, чтобы меня любил ты, только ты, мой ба-буби-дууп, - - продолжала петь доктор фон Блименстейн, зажимая Веркрампа в объятия. Эрта Китт заявила всему миру о своем желании иметь несколько старомодных нефтяных скважин. Веркрамп чувствовал себя особенно неудобно еще и потому, что теперь весь дом знал о его склонности к цветным певичкам. - Почему бы нам не заняться любовью, дорогой? - спросила докторша, которой удавалось как-то так выражать свои сексуальные желания, что это вызывало особенно болезненную реакцию у Веркрампа. Хорошо, хорошо, -- умиротворяюще сказал он, пытаясь выскользнуть из ее объятий. -- Если только... Если только я была бы единственной женщиной в мире, а ты -- единственным мужчиной, -- проревела докторша. Только не это, - - Веркрамп пришел в ужас от подобной перспективы. - Вы не единственный в мире, - послышался голос из верхней квартиры. -- Могли бы и обо мне подумать. Вдохновленный этой поддержкой, придавшей ему сил, Веркрамп вырвался из рук докторши и упал спиной на диван. Дай мне, дай мне то, чего я так хочу, -- сменила мелодию докторша, продолжая громко петь. Черта с два тут поспишь, -- прокричал мужской голос сверху, явно выведенный из себя беспорядочным репертуаром врачихи. В квартире рядом, где жил религиозный проповедник с женой, кто-то забарабанил в стену. Вскочив с дивана, Веркрамп бросился к магнитофону. Дай мне выключить эту цветную, -- завопил он. Эрта Китт пела в этот момент что-то о бриллиантах. Оставь ее, пусть поет. Иди сюда, ты меня заводишь, - прокричала в ответ доктор фон Блименстейн, хватая Веркрампа за ноги и с грохотом обрушивая его на пол. Усевшись на него верхом, она прижалась к нему так, что одна из ее подвязок оказалась у его во рту, и принялась лихорадочно расстегивать его брюки. С отвращением, которое было следствием слабого знакомства с женской анатомией, Веркрамп выплюнул подвязку и попытался повернуться, но оказался в еще худшем положении. Он ничего не видел - обзор ему совершенно бесстыдно закрывали ягодицы докторши, ее пояс и те части тела, которые так часто фигурировали в мечтах и фантазиях Веркрампа, но при столь близком знакомстве с ними потеряли всякое очарование. Веркрамп боролся изо всех сил, чтобы элементарно не задохнуться. Именно в этот, совершенно неподходящий момент и решил вмешаться в происходящее коммандант. Его фальцет, во много раз усиленный электроникой Веркрампа, слился с контральто Эрты Китт, добавив ей своеобразного очарования, и с непрерывными требованиями доктора фон Блименстейн, чтобы Веркрамп лежал спокойно и не дергался. Симона, -- пропищал коммандант, не подозревая, какой эффект производят его слова в полумиле от его дома, -- в эту последнюю ночь мы похоронили заживо нашу любовь, нашу чудесную, благословенную страсть. Мы похоронили ее заживо. Ч-ч-что эт-то? -- спросила доктор фон Блименстейн, которая, будучи под хмельком, не обратила внимания на все предыдущие мольбы Веркрампа. Пусти меня, - - завопил Веркрамп, которому слова комманданта о захоронении кого-то заживо показались чрезвычайно важными. Здесь кого-то убивают! -- пронзительно завизжала жена проповедника в соседней квартире. Я, похоже, схожу с ума. Мне всегда казалось, что она давно уже умерла, -- продолжал коммандант. Ч-ч-что эт-то? -- вскрикнула снова доктор фон Блименстейн, силясь спьяну уловить какой-то смысл в отчаянных воплях Веркрампа, бесстрастных признаниях комманданта и пении Эрты Китт, которая сейчас пародировала голос турка, что, естественно, сильно осложняло попытки разобраться во всей этой какофонии. На лестничной площадке жилец с верхнего этажа уже грозился взломать дверь квартиры Веркрампа. Посреди всей этой суеты и шума сам лейтенант Веркрамп лежал, уже почти задохнувшись, лилово-синий, уставившись на пунцовые оборки изысканных трусиков доктора фон Блименстейн. Наконец в паническом страхе перед возможностью оказаться кастрированным, он впился зубами в то, что находилось прямо у него перед носом. С диким воплем, который был слышен, наверное, за добрых полмили -- как будто в ответ на него ком-мандант у себя дома перестал читать вслух, -- доктор фон Блименстейн рванулась через всю комнату, таща за собой совершенно обезумевшего Веркрампа, запутавшегося в ее нижнем белье. То, что последовало вслед за этим, представлялось лейтенанту Веркрампу сущим адом. Жилец из верхней квартиры, теперь уже окончательно убежденный в том, что тут происходит какое-то жуткое преступление, изо всех сил налегал на входную дверь. А доктор фон Блименстейн, уверенная, что ей наконец удалось пробудить страсть в своем любовнике, но предпочитавшая, чтобы эта страсть находила более традиционное выражение, опрокинулась на спину. Лицо Веркрампа торчало посреди разорванных пунцовых оборок, он растерянно оглядывался по сторонам, пытаясь сообразить, где он и что с ним происходит, чем-то напоминая при этом внезапно сбитого с ног футболиста. В этот самый момент распахнулась входная дверь, и| сосед сверху ошарашенно уставился на открывшуюся его взору картину. Ну, милый, скорее же, скорее, -в экстазе выкрикивала доктор фон Блименстейн. Веркрамп внесебя от бешенства вскочил на ноги. Какое вы имеете право вламываться в чужую квартиру?! - заорал он, отчаянно пытаясь скрыть за внешней яростью собственное замешательство и растерянность. Продолжая лежать на полу, доктор фон Блименстейн энергично вмешалась. - Коитус интерраптус, коитус интерраптус! -- стала вдруг выкрикивать она. Веркрамп ухватился за эту фразу, показавшуюся ему профессионально-медицинской. Она эпилептик, -- объяснил он странные телодвижения, которые совершала докторша. - - Она из больницы в Форт-Рэйпире. О Господи! - - поразился сосед, сам теперь почувствовавший себя смущенным. В этот момент в комнату ворвалась жена проповедника. Ничего, ничего, -- принялась она утешать докторшу. -- Все будет в порядке. Мы здесь. Воспользовавшись всеобщей неразберихой, Веркрамп незаметно выскользнул из комнаты и заперся в ванной. Смертельно бледный от пережитого унижения и отвращения ко всему происшедшему, он просидел там до тех пор, пока не приехала "скорая помощь", чтобы забрать врачиху в больницу. Все это время доктор фон Блименстейн в гостиной пьяно выкрикивала что-то насчет эрогенных зон и отрицательных эмоциональных последствий прерывания полового акта. Когда все разошлись, Веркрамп выбрался из ванной и злобно обозрел оставшийся в гостиной погром. Единственное, что хоть как-то утешало его и компенсировало все пережитые ужасы, было то, что подтвердились его подозрения в отношении комманданта. Веркрамп постарался вспомнить, о чем же говорил этот мерзкий фальцет. Что-то насчет похорон кого-то заживо. Как ни странно, но весь минувший вечер был как будто специально предназначен для того, чтобы создать у лейтенанта Веркрампа впечатление, что наиболее уважаемые люди способны на самые странные поступки. В одном лейтенант был абсолютно уверен - он не желал бы больше никогда в жизни встречаться с доктором фон Блименстейн. Такое же чувство было и у комманданта Ван Хеер-дена, когда наутро он прибыл на работу, более чем когда-либо преисполненный решимости вести себя как джентльмен. Анкета, составленная доктором фон Блименстейн, вызвала бурю протестов в полицейском управлении Пьембурга. - Это часть кампании по борьбе с распространением коммунизма, - втолковывал коммандант сержанту Де Коку, которого полицейская общественность отрядила к руководству, чтобы выразить недоумение и недовольство сотрудников этой анкетой. Какая связь между размерами сисек черной няньки и распространением коммунизма? - домогался сержант. Коммандант Ван Хеерден вынужден был согласиться, что связь в данном случае действительно непонятна. Спросите лучше об этом у лейтенанта Веркрампа, - - сказал коммандант, - - это его затея. На мой взгляд, незачем отвечать на этот грязный вопросник. Лично я, во всяком случае, не собираюсь. Слушаюсь, сэр. Благодарю вас, сэр, -- ответил сержант и отправился отменять распоряжения Веркрампа. После обеда коммандант снова отправился в гольф-клуб в надежде опять увидеть четверку, называвшую себя "клубом Дорнфорда Йейтса". От нечего делать он немного поиграл, отправив несколько мячей неизвестно куда, но быстро покинул поле. Уже подходя к окружавшей здание клуба веранде, он с радостью увидел, как старинный "роллс-ройс" бесшумно свернул с шоссе на дорогу к клубу, проехал по ней и остановился напротив игрового поля. За рулем сидела миссис Хиткоут-Килкуун. Одета она была в голубой свитер и голубую юбку и подходящие по тону перчатки. Какое-то время она еще посидела в машине, а затем вышла и обошла вокруг капота с такой задумчивой мечтательностью во взоре, которая тронула ком-манданта до глубины души. - Простите, -- обратилась она к нему, облокачиваясь на радиатор машины с элегантностью, какую коммандант видел лишь на обложках самых дорогих женских журналов, -- не могли бы вы мне помочь? Сердце комманданта Ван Хеердена застучало как бешеное. Коммандант ответил, что для него помочь ей было бы большой честью. - Я совершенно ничего не понимаю в машинах, - продолжала миссис Хиткоут-Килкуун. - Не могли бы вы посмотреть, что с ней такое случилось? Я так глупа во всех этих делах... С галантностью, скрывавшей его полное незнание машин вообще и старинных "роллс-ройсов" в частности, коммандант неловко завозился с запорами капота, но в конце концов открыл их и начал копаться в моторе, стараясь отыскать хоть какую-то причину того, почему машина вышла из строя именно в тот самый удачный момент, когда она доехала до места назначения. Миссис Хиткоут-Килкуун, стоя рядом, подбадривала его снисходительной улыбкой и пустой болтовней очаровательной женщины. -- Когда дело касается всякой техники, я чувствую себя совершенно беспомощной, -- ворковала она, пока коммандант, разделявший ее чувства, с надеждой совал палец в карбюратор. Палец удалось засунуть неглубоко, что коммандант счел обнадеживающим признаком. Затем он осмотрел ремень вентилятора и проверил уровень масла. Этим его знакомство с автомобилем было исчерпано, и потому коммандант решил отказаться от дальнейшего выполнения непосильной для него задачи. Прошу прощения, -- сказал он, --но никаких явных неисправностей я не вижу. Наверное, у меня просто кончился бензин, - улыбнулась миссис Хиткоут-Килкуун. Коммандант Ван Хеерден посмотрел на указатель и увидел, что тот показывал "пусто". Действительно, -- подтвердил он. Миссис Хиткоут-Килкуун еле слышным голосом принесла свои извинения. - Я вам доставила столько хлопот, -- прошептала она. Но коммандант Ван Хеерден чувствовал себя по-настоящему счастливым оттого, что никаких хлопот у него не возникло. Что вы, не стоит благодарности, -- ответил он краснея и уже собрался было пойти смыть где-нибудь с рук масло, но миссис Хиткоут-Килкуун остановила его. Вы были так добры, -- сказала она, -- пойдемте в бар, я просто обязана вас угостить. Коммандант попробовал было отговориться, но она не желала ничего слушать. - Я позвоню в гараж, чтобы привезли бензин, - сказала она, -- а потом присоединюсь к вам на веранде. Некоторое время спустя они сидели на веранде, и миссис Хиткоут-Килкуун, потягивая через соломинку холодный сок, расспрашивала комманданта о его работе. Быть сыщиком -- это, наверное, так интересно, - говорила она. -- Мой муж уже на пенсии, знаете ли. Я не знал, -- ответил коммандант. - Конечно, он еще занимается немного биржевыми делами, акциями, - продолжала она, - но это ведь не совсем то же самое, правда? Коммандант согласился, что это действительно не то же самое, хотя и не понял, что, собственно, с чем сравнивается. Пока миссис Хиткоут-Килкуун продол жала болтать, коммандант упивался всеми подроб ностями ее платья, туфель из крокодиловой кожи, в тон подобранной сумочки, неброских жемчужных се режек и восхищался утонченностью ее вкуса. И даже то, как она положила ногу на ногу, придавало ей какую-то скромность неотразимую, по мнению комманданта Ван Хеердена. Вы из этих краев? -- как бы невзначай поинтересовалась миссис Хиткоут-Килкуун. У моего отца была ферма в Кэроу, -- ответил коммандант. - Он разводил коз. - Произнося это, коммандант сознавал, что занятие его отца не слишком престижно. С другой стороны, он знал, что быть землевладельцем значило в глазах англичанина очень многое. Миссис Хиткоут-Килкуун вздохнула. Я так люблю здешние пейзажи, - проговорила она. -- Это одна из причин, почему мы приехали в Зулулэнд. Знаете, мой муж вышел после войны в отставку, и мы уехали в Умтали, и нам там очень нравилось, но климат стал как-то плохо сказываться на нем, и мы переехали сюда. Мы выбрали Пьембург, потому что нам обоим очень нравится здешняя атмосфера. Она так напоминает это великолепное fin de siecle, вы не находите? Коммандант, который не знал, что означает fin de siecle, ответил, что ему Пьембург нравится тем, что все в нем дышит добрым старым временем. - Вы совершенно правы, - согласилась миссис Хиткоут-Килкуун. -- Муж и я, мы настоящие ностальгиоманы. Если бы только можно было повернуть часы назад! Какая прежде была во всем элегантность, ка кое очарование, какое изящество! Те времена невозможно и вспоминать без грусти. - Она вздохнула, и коммандант, ощутив, что впервые в жизни встретил действительно родственную душу, вздохнул с ней вместе. Какое-то время спустя бармен доложил, что бензин в "роллс-ройс" залит, и коммандант встал, чтобы попрощаться. - Не буду вас задерживать, - вежливо произнес он. Большое спасибо вам за помощь, - ответила миссис Хиткоут-Килкуун и протянула руку в перчатке. Коммандант взял эту руку и, повинуясь внезапному импульсу, пришедшему, должно быть, с сорок девятой страницы "Похожего на всех", прижал ее к губам. Ваш слуга, -- пробормотал он. Прежде чем миссис Хиткоут-Килкуун успела что-либо сказать, он повернулся и ушел и несколько минут спустя уже ехал по направлению к Пьембургу, испытывая какое-то странное приподнятое настрое ние. Вечером того же дня он взял в библиотеке книгу "Берри и компания" и отправился домой в предвкуше нии вдохновения, которое, несомненно, ждало его в обществе героев Йейтса. Где ты была? спросил жену полковник Хиткоут-Килкуун, когда та вернулась домой. Ты не поверишь, но я познакомилась с настоящим дикарем. Не с тем, кто уже пообтерся и прилизан, а с самым настоящим. Редкостный экземпляр, как будто только что сошел с Ноева ковчега. Ты не поверишь, но он поцеловал мне руку, когда мы прощались. Какая мерзость! -- ответил полковник и отправился в сад посмотреть на свои азалии. Он испытывал искреннее и глубокое отвращение к белым муравьям, толстощеким неграм и к африканерам. В гостиной остался майор Блоксхэм, погруженный в чтение какого-то журнала. Полагаю, не все же они скоты, -- изящно ответил он, когда миссис Хиткоут-Килкуун рассказала ему о комманданте. -- Хотя лично я за всю свою жизнь не встретил ни одного, который не был бы скотом. Я знавал одного такого в Кении, его звали Бота. Он ни когда не умывался. А ваш знакомый умывается? Миссис Хиткоут-Килкуун фыркнула и пошла на верх, чтобы немного отдохнуть перед ужином. И там, лежа в тишине наступающего вечера и прислушиваясь к слабому жужжанию брызговика, поливавшего лу жайку перед домом, она почувствовала смутную жалость к той жизни, которую она когда-то вела. Жалость, причины и суть которой она бы не смогла выра зить словами. Она родилась в Кройдоне, жила в благополучном районе Селсдон-роуд. Через службу, на биравшую женщин для работы вспомогательным персоналом в частях английских военно-воздушных сил, она попала в Найроби, а там полученное в родительском доме умение ориентироваться в социальной об становке, да и неплохое происхождение помогли ей найти мужа с деньгами и оставить службу. С тех беззаботных дней она и осела на "черном континенте", постепенно вместе с империей перемещаясь все дальше на юг и по мере этих перемещений обретая ту утонченную претенциозность, которая так восхитила комманданта Ван Хеердена. Сейчас она чувствовала себя усталой. Жеманное притворство и искусственность, совершенно необходимые для светской жизни в Найроби, в Пьембурге не находили себе применения. По сравнению со столицей Кении, вся атмосфера здесь была сугубо мещанской. Одеваясь к ужину, миссис Хиткоут-Килкуун все еще испытывала уныние и подавленность. Какой смысл продолжать притворяться, будто мы не те, кто мы есть на самом деле, если никого даже не интересует, кем мы притворяемся? Грустно спросила она. Полковник Хиткоут-Килкуун неодобрительно посмотрел на жену. Надо держать марку, -- осадил он ее. - Не падайте духом, голубушка, -- сказал майор Блоксхэм, бабушка которого торговала в Брайтоне улитками. -- Своих надо поддерживать до конца. Но миссис Хиткоут-Килкуун уже больше не понимала, кто был для нее своим. Тот мир, в котором она родилась, давно отошел в прошлое, а вместе с ним исчезли и те социальные ожидания, которые хотя бы скрашивали жизнь, позволяли ее переносить. Мир, придуманный ею самой, созданный ее воображением, тоже распадался на глазах. Отчитав официанта-зулуса за то, что он подал ей суп не с той стороны, миссис Хиткоут-Килкуун встала из-за стола и, прихватив чашечку с кофе, вышла в сад. Там, бесшумно расхаживая по лужайке под ясным ночным небом, она думала о комманданте. - В нем есть что-то свое, что-то настоящее, - еле слышно шептала она. Полковник Хиткоут-Килкуун и майор в это время, сидя за портвейном, обсуждали сражение за Нормандию. В них не было ничего настоящего, ничего своего. Даже портвейн, который они пили, и тот был австралийский. Глава пятая На протяжении нескольких последующих дней коммандант Ван Хеерден с еще большим рвением продолжал свою библиотечную эпопею, даже не подозревая о том повышенном интересе, который стали испытывать в последнее время к его персоне лейтенант Веркрамп и миссис Хиткоут-Килкуун. Каждое утро он -- в сопровождении агентов службы безопасности, приставленных Веркрампом следить за коммандантом, - отправлялся в городскую библиотеку Пьем-бурга, где брал очередную книгу Дорнфорда Йейтса. И каждый вечер, возвратившись в свой напичканный микрофонами дом, предавался чтению. Ложась спать - что бывало теперь обычно довольно поздно, -- он какое-то время еще лежал в темноте, повторяя про себя им же переиначенную известную формулу Куэ: "Каждый день и всеми доступными мне способами я становлюсь все беррее и беррее" - своего рода самовнушение, не оказывавшее внешне заметного воздействия на самого комманданта, но приводившее подслушивавшего Веркрампа в неистовство. - Что, черт возьми, это означает? - спрашивал лейтенант у сержанта Брейтенбаха, вместе с которым они прослушивали магнитофонную запись ночных упражнений комманданта в самосовершенствовании. Вообще-то "берри" - это разновидность фруктов - не очень уверенно ответил сержант. Так еще говорят, когда хотят избавиться от трупа - произнес Веркрамп, которого личные вкусы больше подталкивали к похоронным сюжетам. - Но почему, черт побери, он постоянно повторяет эту фразу? -- Она напоминает какую-то молитву, -- сказал сержант Брейтенбах. -- У меня была тетка, которая помешалась на почве религии. Так вот, она непрерывно повторяла молитвы... Однако лейтенанту Веркрампу рассказ о тетке сержанта Брейтенбаха был неинтересен. - Надо, чтобы за ним наблюдали неотрывно, - распорядился лейтенант. - И как только он начнет делать что-нибудь подозрительное - - ну, например, решит купить тесак, -- немедленно докладывать мне. - А может быть, попросить эту вашу психиатриню... -- спросил сержант и поразился ярости, с какой ответил ему Веркрамп. Сержант вышел из кабинета начальника с четким убеждением, что лейтенант Веркрамп впредь никогда и ни при каких обстоятельствах не желал бы ни видеть доктора фон Блименстейн, ни слышать о ней. Оставшись один, Веркрамп попытался сосредоточиться на том, чем же занимается коммандант Ван Хеерден. Он начал с просмотра донесений о передвижениях комманданта по городу. "Посетил библиотеку. Поехал в управление полиции. Поехал в гольф-клуб. Вернулся домой". Совершенно невинные действия, совершаемые ежедневно и потому способные привести в уныние кого угодно. Но где-то в этой повседневной рутине скрывалась тайная причина ужасной самоуверенности комманданта и его жуткой улыбки. Даже сообщение о том, что коммунисты установили в его доме подслушивающую аппаратуру, лишь на несколько минут вывело комманданта из равновесия; а сейчас, насколько мог судить Вер-крамп, коммандант просто уже позабыл об этом. Правда, он запретил заполнять анкету, составленную доктором фон Блименстейн. Но сейчас, задним числом, лично познакомившись с сексуальными привычками врачихи, лейтенант должен был признать разумность такого решения. Сам лейтенант Веркрамп только теперь понял, что он чуть было не позволил женщине с болезненной склонностью и нездоровым интересом к этой теме заполучить в свое распоряжение информацию о сексуальных привычках всей полиции Пьембурга. Веркрамп содрогнулся от одной мысли о том, какое применение могла бы найти врачиха этой информации, и стал думать над тем, что же делать с полицейскими, грешащими межрасовыми половыми сношениями. Было очевидно, что решать эту проблему придется, не прибегая к посторонней помощи. Попытавшись вспомнить, что доктор фон Блименстейн рассказывала ему о психиатрических способах лечения, он решил сходить в городскую библиотеку: отчасти чтобы узнать, нет ли там литературы о том, как вызывать отвращение к чему-либо; но также и потому, что посещение этой библиотеки столь часто фигурировало в отчетах о передвижениях комманданта Ван Хеердена. Через час лейтенант возвратился в полицейское управление, зажимая под мышкой книгу Эй-зенка "Факты и воображение в психологии". Веркрамп испытывал удовлетворение оттого, что нашел толковую работу по интересовавшей его теме. Он, однако, нисколько не приблизился к пониманию причин перемен, происходивших в последнее время в коммандан-те. Попытки выяснить в библиотеке, что читает ком-мандант, -- попытки, которые лейтенант неубедительно объяснил тем, что собирается подарить ему на Рождество какую-нибудь хорошую книгу, - - натолкнулись на ответ, что коммандант Ван Хеерден предпочитает романтическую литературу. Веркрампу этот ответ ничего не говорил. С другой стороны, книжка Эйзенка оказалась полезной. Воспользовавшись имевшимся в ней индексом, лейтенант Веркрамп избавил себя от необходимости читать те главы, которые стали бы проверкой его интеллектуальной выносливости, и сразу взялся за описание болезни и способов ее лечения при помощи апоморфина и электрошока. Особенно заинтересовали его описанные в книге два клинических случая В одном при помощи апоморфина удалось отучить шофера грузовика одеваться женщиной. В другом электрошок способствовал тому, что инженер перестал облачаться в женский корсет. Способ лечения показался Веркрампу чрезвычайно простым; он не сомневался, что в случае необходимости смог бы сам провести его курс. С электрошоком никаких сложностей вообще не будет: пьембургская полиция была завалена устройствами, вызывающими такой шок. Что же касается уколов апоморфина, то Веркрамп был уверен, что полицейский хирург сможет их сделать. Главную трудность представляло само присутствие ком-манданта Ван Хеердена. Его предубеждение против любых нововведений в прошлом уже не раз срывало инициативы лейтенанта Веркрампа. "Только бы этот старый дурак ушел в отпуск!" - мечтал Веркрамп, просматривая описание того, как какого-то бухгалтера удалось излечить от импотенции без применения апоморфина или электрошока. Но такие случаи его не интересовали, и он, пропустив несколько страниц, стал читать дальше. Пока Веркрамп, погрузившись в изучение психологии отклоняющегося поведения, старался забыть о докторе фон Блименстейн, сама она, не подозревая, сколь изменилось уважение к ней Веркрампа под воздействием ее сексуальности, изо всех сил старалась вспомнить подробности вечера, проведенного накануне ими вместе. Единственное, что она помнила, -- как ее доставили в городскую больницу Пьембурга, и водитель "скорой" заявил, что она эпилептик. Недоразумение, однако, быстро разъяснилось, был поставлен верный диагноз - - мертвецки пьяна, - - после чего, насколько она помнила, ей промыли желудок, посадили в такси и отправили домой в Форт-Рэйпир, где наутро у нее состоялось неприятное объяснение с главным врачом психбольницы. С тех пор она несколько раз звонила Веркрампу, но его телефон был постоянно занят. В конце концов она отказалась от попыток дозвониться, решив, что гоняться за ним ниже ее достоинства. "Со временем он сам ко мне придет, - самодовольно решила она. -- Никуда он не денется". Каждый вечер, принимая ванну, она с удовольствием рассматривала в зеркале отметины, оставшиеся от зубов Веркрампа, а на ночь клала под подушку разорванные пунцовые трусики - доказательство чувств лейтенанта к ней. "Какие у него сильные потребности в оральном контакте!" думала она, и сердце замирало от счастья, а грудь тяжелела в предвкушении. Миссис Хиткоут-Килкуун была слишком леди, чтобы предаваться сомнениям насчет того, прилично ли ей поддерживать знакомство с коммандантом Ван Хеерденом. Каждый день после обеда старинный "роллс-ройс" бесшумно скользил по дорожке, останавливался у поля для гольфа, и миссис Хиткоут-Килкуун играла -- и играла очень хорошо, -пока не появлялся коммандант. После чего она вовлекала его в разговор и тем спасала от необходимости демонстрировать весьма скромные способности к гольфу. - Вы, наверное, страшно от меня устали, -- проговорила она как всегда томно и еле слышно, когда они в очередной раз сидели на веранде гольф-клуба и беседовали. Коммандант заверил ее, что ничего подобного. - Я так мало соприкасалась с настоящей жизнью, - продолжала она. - Потому-то мне нравится общаться с мужчинами, про которых можно сказать, что они je ne sais quoi. Ну, не знаю, -- скромно ответил коммандант. Миссис Хиткоут-Килкуун погрозила ему затянутым в перчатку пальцем. А вы еще it остроумны, -- сказала она. Коммандант так и не понял, чем была вызвана и к чему относилась эта фраза. -- От человека, занимающего высокий и ответственный пост, обычно как-то не ждешь чувства юмора. Ведь быть коммандантом полиции в таком большом городе, как Пьембург, -- это же ужасная ответственность. Наверное, бывают ночи, когда вы от беспокойства просто не можете заснуть. У комманданта были за последнее время несколько ночей, когда он не мог заснуть, однако о причинах этого он предпочел бы не распространяться. - Когда я ложусь спать, то сплю, - ответил он. По ночам меня ничто не беспокоит. Миссис Хиткоут-Килкуун окинула его взглядом, полным восхищения. Как я вам завидую! - сказала она. - Я так страдаю от бессонницы. Обычно лежу и думаю о том, как все изменилось в жизни. Вспоминаю, как прекрасно было в Кении, пока не появились эти ужасные мау-мау и не испортили все. Во что сейчас превратили черные эту страну?! Там даже не проводятся больше гребные регаты! -- Она вздохнула, и коммандант выразил ей свое сочувствие. А вы попробуйте читать на ночь, - посоветовал он. -- Некоторым это помогает. А что читать? спросила миссис Хиткоут-Килкуун таким тоном, как будто она уже прочла все написанное в мире. Ну, например, Дорнфорда Йейтса, - предложил коммандант и с радостью увидел, что миссис Хиткоут-Килкуун уставилась на него, не скрывая своего изумления. Именно на такой эффект он и рассчитывал. И вы тоже? - - выдохнула она. - - Вы тоже его поклонник? Коммандант утвердительно кивнул. - Не правда ли, он великолепен? - - продолжала миссис Хиткоут-Килкуун своим мертвым, еле слышным голосом. -- Он абсолютно бесподобен. Мы его преданнейшие поклонники - и муж, и я. Абсолютно преданнейшие. Это было одной из причин, по которым мы перехали в Умтали. Просто чтобы быть поближе к нему. Чтобы дышать тем же воздухом, каким он дышал, чтобы сознавать, что мы живем в одном городе с великим человеком. Это было удивительно прекрасно. Настолько замечательно, что нет слов. Она на мгновение замолкла, и этой паузы оказалось достаточно комманданту для того, чтобы высказать собственное удивление: он никогда не думал, что Дорнфорд Йейтс жил в Родезии. Я всегда почему-то представлял его себе живущим в Англии, -- сказал коммандант, не уточняя, что всегда в данном случае означало всю последнюю неделю. - Он приехал туда во время войны, -- объяснила миссис Хиткоут-Килкуун, -- а потом опять вернулся в свой дом в О'Бонне, в Пиренеях -- ну, вы помните, конечно: "Дом, который построил Берри". Но французы вели себя ужасно, и все там изменилось к худшему. Он не смог этого выдержать, переехал в Умтали и жил там до самой смерти. Коммандант высказал сожаление в связи с тем, что Йейтс уже умер и они не успели познакомиться, чему он, коммандант, был бы весьма рад. Да, это было бы огромной честью, -- грустно согласилась миссис Хиткоут-Килкуун. -- Лично знать человека, обогатившего английский язык, это огромная честь. -- Она как бы почтила память Йейтса, помолчав немного, а потом продолжила: -- Как интересно, что и вы находите его великолепным. Я хочу сказать, что... ну... мне всегда казалось, что он может нравиться только англичанам. И встретить вдруг настоящего африканера, которому тоже нравится Йейтс... - - она не договорила, явно опасаясь ненароком обидеть комманданта. Ван Хеерден заверил ее, что Дорнфорд Йейтс принадлежит к тому типу англичан, которым восхищаются все африканеры. Правда? -- переспросила миссис Хиткоут-Килкуун. -- Вы меня удивляете. Он был бы рад услышать это непосредственно от вас. Сам он терпеть не мог иностранцев. Я могу это понять, -- ответил коммандант. Иностранцы обычно не очень приятные люди. Когда они прощались, миссис Хиткоут-Килкуун сказала, что коммандант должен непременно познакомиться с ее мужем, а Ван Хеерден ответил, что счел бы за честь. Приезжайте как-нибудь к нам, погостите у "Белых леди", -- сказала миссис Хиткоут-Килкуун, усаживаясь в машину. Коммандант стоял рядом, придерживая дверцу "роллс-ройса". У какой белой леди? -- переспросил он. Миссис Хиткоут-Килкуун протянула затянутую в перчатку руку и подергала его за ухо. Ах вы, противный, -- радостно сказала она, - противный и остроумный. - И уехала, оставив комманданта в недоумении, чем он заслужил столь очаровательный Что ты сделала? - переспросил полковник Хиткоут-Килкуун таким тоном, что могло показаться, будто его вот-вот хватит апоплексический удар, когда жена сказала ему, что пригласила комманданта погостить у них. у "Белых леди"? Этого паршивого бура?! И слушать об этом не желаю! О Боже, скоро ты начнешь приглашать еще индийцев или негров. Плевать мне, что ты ему сказала. Я не желаю видеть эту скотину в своем доме! Миссис Хиткоут-Килкуун повернулась к майору Блоксхэму. - Объясни ты ему, Малыш, тебя он послушает, -сказала она и, еле переставляя ноги, направилась к себе в комнату лечиться от внезапно начавшегося приступа мигрени. Майор Блоксхэм отыскал полковника в саду среди его любимых азалий и был весьма расстроен тем, как тот выглядел -- красный, с вздувшимися венами. Не надо так переживать, старина, - - сказал майор. -- Мы должны уже думать о давлении, о здоровье. Как же не переживать, когда эта женщина заявляет, что пригласила какую-то краснозадую обезьяну! Погостить у "Белых леди"! -- прорычал полковник, отчаянно размахивая садовыми ножницами. - Да, это немножко чересчур, -- примирительно произнес майор. Немножко?! На мой взгляд, это переходит все пределы. Здесь такое не принято. Нахлебники проклятые! - И полковник скрылся в кустах, оставив майора переживать последнее замечание, прозвучавшее в данном случае достаточно двусмысленно. Но ведь, насколько я знаю, он поклонник Мастера, -- сказал майор, обращаясь к крупному цветку. - Гм, -- фыркнул полковник, успевший перенести свое внимание на рододендрон. -- Знаю я эти сказки. Ему лишь бы всунуть ногу в дверь. А там не успеешь опомниться, как весь клуб будет забит подобными типами, черт побери. Майор Блоксхэм согласился, что в этом есть доля истины. Он, однако, заметил, что, похоже, коммандант на самом деле искренне любит Дорнфорда Йейтса. Полковник был с этим категорически не согласен. -- Он из тех типов, что раньше размахивали белым флагом, а сами стреляли в это время по нашим офицерам, -- рявкнул он в ответ. -- Ни одному буру нельзя; доверять ни на йоту. Но... - начал возражать майор, старавшийся одновременно и не упустить свою мысль, и проследить за стремительными перемещениями полковника по саду. Никаких "но"! - - прокричал полковник из-за куста камнеломки. - - Этот человек - - негодяй. И в нем течет кровь цветных. Она есть в каждом африканере. Это общеизвестный факт. Я не потерплю ниггера в своем доме! -- Его голос отгрохотал за кустами и стих, послышалось частое щелкание садовых ножниц. Поняв, что разговор окончен, майор Блоксхэм вернулся назад в дом. Миссис Хиткоут-Килкуун, уже вполне оправившаяся от мигрени, сидела на веранде с вечерним коктейлем. - Он непреклонен, дорогая, -- сказал майор, осторожно ступая мимо маленькой мексиканской собачки, лежавшей у ног хозяйки. - Абсолютно непреклонен. - Гордый тем, что ему удалось столь дипломатично сообщить о своей неудаче, майор налил себе двойную порцию виски. Вечер обещал быть трудным. Скоро открывается охота на лисят, -- сказал полковник за ужином, когда подали авокадо. - Жду с нетерпением. А Фокс в хорошей форме? - поинтересовался майор. Харбингер его тренирует, -- ответил полковник, - делает с ним каждое утро десятимильные пробежки. Хороший он парень, этот Харбингер. Знает свое дело. - Да, Харбингер отличный доезжачий, -- поддержал майор. Миссис Хиткоут-Килкуун, сидевшая за дальним концом большого, сделанного из красного дерева обеденного стола, с обиженным видом выбирала ложечкой мякоть своего авокадо. Харбингер - уголовник, - сказала она после того, как несколько минут за столом царило молчание..-- Ты же взял его из тюрьмы в Веезене. Лучшие лесничие получаются из бывших браконьеров, -- возразил полковник, которому не нравилось, что его жена взяла в привычку своими реалистическими комментариями разрушать тщательно вы страиваемый им собственный искусственный мирок. - Самые лучшие, да будет вам известно. И к тому же, умеющие отлично обращаться с собаками. - С гончими, -- с неодобрением в голосе уточнила миссис Хиткоут-Килкуун. - Не с собаками, дорогой, а с гончими. Сидевший напротив нее за противоположным концом стола полковник побагровел. - В конце концов, - продолжала она, пока полковник не нашелся, как ей возразить, - уж если мы прикидываемся дворянами, которые на протяжении многих поколений держали гончих, то можно, по крайней мере, делать это как следует. Полковник Хиткоут-Килкуун злобно уставился на жену. Вы забываетесь, дорогая, - - выдавил он наконец. Совершенно верно, - ответила миссис Хиткоут-Килкуун. - Я забываюсь. Я уже давно позабыла, кто же я на самом деле. Думаю, мы все позабыли, кто мы такие, -- с этими словами она встала из-за стола и вышла из комнаты. Не понимаю, что на нее нашло, - сказал полковник. -- Ведет себя просто безобразно. А ведь была нормальной женщиной. Возможно, на нее плохо действует жара, предположил майор. Жара? -- удивился полковник. Погода, - поспешно поправился майор Блоксхэм. -- Жаркая погода многих делает невыносимыми. В Найроби было жарко, как в аду, и там это на нее никак не влияло. Не понимаю, почему здесь вдруг у нее стали появляться подобные бзики. Мужчины закончили ужин в молчании. Взяв кофе, полковник ушел с ним в кабинет слушать передававшиеся по радио сводки биржевых новостей. Он с удовлетворением отметил, что акции золотодобывающих компаний поднялись в цене. Надо будет утром позвонить брокеру и распорядиться о продаже акций "Вест Дрефонтен". Когда новости закончились, полковник выключил радио, подошел к книжной полке и, взяв томик "Берри и компания", уселся перечитывать его в восемьдесят третий раз. Вскоре, однако, поняв, что не может полностью сосредоточиться на книге, он отложил ее в сторону и вышел на веранду. Там, в сгущавшейся темноте, сидел в одиночестве майор Блоксхэм со стаканом виски в руках и разглядывал сверкавшие далеко внизу огни ночного города. Чем занят, Малыш? -- спросил полковник, и в голосе его прозвучало нечто похожее на привязанность. Пытаюсь вспомнить вкус морских устриц, -- ответил майор. -- Я их уже так давно не ел... Лично я предпочитаю речных, - ответил полковник. Некоторое время они посидели молча. Откуда-то издалека доносилось пение зулусов. Плохи дела, - нарушил молчание полковник. Не переношу, когда Дафния сердится. Но и пустить в свой дом этого типа тоже не могу. Ума не приложу, что делать. Трудная ситуация, согласился майор. Жаль, что нельзя от него как-нибудь отделаться. Отделаться? Ну, сказать ему, что у нас на ферме ящур или что-нибудь в этом роде, -- пояснил майор, вся жизнь которого состояла из сомнительных отговорок такого типа. Полковник Хиткоут-Килкуун поразмышлял над предложением, но все же отверг его. Не очень убедительно звучит, -- решил он. Ничего, для бура сойдет, -- сказал майор. Ящур!.. Ха-ха! Снова надолго установилось молчание. Мужчины сидели, равнодушно уставившись в темноту. - Плохи дела, -- повторил спустя какое-то время полковник и отправился спать. Майор Блоксхэм остался на веранде, на этот раз пытаясь вспомнить вкус прибрежных устриц. Миссис Хиткоут-Килкуун лежала в постели, накрывшись одной простыней. Уснуть она не могла и потому прислушивалась то к доносившемуся и сюда пению зулусов, то -- со все более горькими чувствами - к приглушенному разговору мужчин, долетавшему до нее с веранды. "Если коммандант придет, они обязательно постараются так или иначе его унизить", -- думала она, вспоминая, сколько подобных унижений пережила сама в годы своей юности. И если коммандант за столом вдруг станет есть мясо вилкой, предназначенной для рыбы, то униженным окажется не только он сам, но и она. Мысль об этом заставила миссис Хиткоут-Килкуун наконец решиться. Она включила свет, села за письменный стол и на розовато-лиловой бумаге с неровными краями набросала записку ком-манданту. Ты сегодня едешь в город, Малыш? -- спросила она наутро за завтраком майора. -- Забрось это в полицию, хорошо? -- И она перебросила ему через стол конверт. Правильно, -- сказал майор Блоксхэм, в планы которого не входила в этот день поездка в Пьембург, однако его положение в доме требовало от него время от времени подобных жертв. -- Отделываешься от него? Конечно же, нет, -- ответила миссис Хиткоут-Килкуун, холодно поглядев при этом на мужа. - Компромисс в чисто английском духе. Так, как меня учили. Я пишу, что у нас сейчас много гостей и что... Прекрасно, дорогая, -- перебил ее полковник. И что поэтому я прошу его остановиться в гостинице, а не у нас -- если он, конечно, не возражает. Обедать и ужинать он сможет с нами. Надеюсь, у вас хватит совести обращаться с ним пристойно, если он примет это предложение. По-моему, это удачное решение, -- сказал полковник. Очень удачное, -- согласился майор. При сложившихся обстоятельствах это самое малое, что я могу сделать, сказала миссис Хиткоут-Килкуун. -- Я написала ему, что счет за проживание в гостинице оплатите вы, полковник. С этими словами она встала из-за стола и отправилась на кухню сорвать свою злость на черных служанках. Коммандант Ван Хеерден был с головой занят приготовлениями к отпуску. Он купил карту района Веезен, удочку и мушек для ловли форели, пару крепких охотничьих сапог на толстой подошве, широкополую шляпу, в каких ходят пастухи, двенадцатизаряд-ное ружье, болотные сапоги и карманного формата справочник под названием "Этикет для всех". Оснастившись подобным образом, он пребывал в уверенности, что пара недель, которую ему предстояло провести в доме Хиткоут-Килкуунов, позволит ему обогатить себя бесценным опытом искусства поведения настоящего английского джентльмена. Приготовления зашли настолько далеко, что он приобрел две новые пижамы и новые носки -- старые были заштопаны. Покончив с приобретением внешних признаков английского джентльмена, коммандант начал практиковаться в произнесении слов "Ужасно!" и "Абсолютно!" с тем акцентом, который он считал истинно английским. Вечерами, когда темнело, он выходил в сад с удочкой и там, на лужайке, учился забрасывать ее в ведро с водой. В процессе таких тренировок несколько десятков георгинов потеряли свои роскошные головки. Правда, попасть крючком с мушкой в ведро ему так ни разу и не удалось. В чем он тренируется? - изумленно переспросил лейтенант Веркрамп, когда сотрудники службы безопасности доложили ему о странных занятиях комманданта. В забрасывании удочки в ведро, -- подтвердили они. Свихнулся, -- отреагировал Веркрамп на это сообщение. - И он постоянно бормочет себе под, нос. Все время повторяет "Великолепно!" и "Рад с вами познакомиться, сэр!". Это я знаю, -- сказал Веркрамп, регулярно слушавший по своему радио монологи комманданта. Вот список всего, что он купил, -- протянул листок бумаги другой агент безопасности. Веркрамп просмотрел список, в котором значились сапоги болотные, сапоги охотничьи, пастушья шляпа, и ничего не понял. А с какой это женщиной он познакомился в гольф-клубе? -- спросил лейтенант, так и не отказавшийся от своего первоначального предположения, что у комманданта роман, который он по тем или иным соображениям вынужден скрывать. - Болтает с ней ежедневно, - доложили агенты. - Пухленькая крашеная блондинка маленького роста, возраст около пятидесяти пяти. Ездит на старом "роллс-ройсе". Веркрамп распорядился собрать о миссис Хиткоут-Килкуун всю информацию, какую только возможно, и, отпустив своих сотрудников, снова углубился в изучение учебника по психологии. Но стоило ему раскрыть книгу, как зазвонил телефон, и лейтенанту сообщили, что коммандант просит его зайти. Веркрамп. отложил учебник и отправился в кабинет комманданта. А, Веркрамп, -- встретил его коммандант. -- С пятницы я уезжаю на две недели в отпуск. Ты остаешься здесь за старшего. - Лейтенант Веркрамп ощутил прилив радостного возбуждения. - Очень жаль, сэр, - дипломатично ответил он. - Нам будет вас не хватать. - Коммандант неприязненно посмотрел на него. Чтобы лейтенанту Веркрампу не хватало комманданта, да еще когда он сам остается за начальника -- нет уж, увольте! Как у вас дела с розыском этих коммунистов? - спросил коммандант. Коммунистов? - удивился было Веркрамп, но вовремя сообразил, о чем идет речь. -- Ну, это долгое дело, сэр. Результаты будут еще не скоро. Надо работать, -- сказал коммандант, чувствуя, что немного сбил с Веркрампа это так раздражавшее его самодовольство. - Пока меня не будет, сосредоточьтесь полностью на обычной преступности и на поддержании в городе законности и порядка. Чтобы не получилось так, что я вернусь и обнаружу, что за время моего отсутствия число изнасилований, грабежей и убийств скакнуло вверх. Понятно? Так точно, сэр, - ответил Веркрамп. Коммандант отпустил его, и лейтенант вернулся в свой кабинет в приподнятом настроении. Наконец-то он получает тот шанс, которого так долго ждал! Веркрамп уселся за стол и начал размышлять, какие возможности открывает перед ним обретенная на время власть. "Две недели, - думал он. - - За эти две недели я должен показать, на что способен". Срок, конечно, был небольшой, но лейтенант Веркрамп не намеревался терять время даром. Прежде всего необходимо было сделать две вещи. Пока коммандант ему не мешает, надо привести в действие план "Красный мятеж". Лейтенант пересек кабинет и достал из сейфа в противоположном углу папку, в которой хранились все детали этого плана. Лейтенант разработал его в полной тайне еще несколько месяцев назад. Теперь можно было начинать действовать. К тому времени, когда коммандант Ван Хеерден вернется из отпуска, лейтенант Веркрамп безусловно раскроет ту подпольную сеть саботажников, которая, как он был уверен, действовала в Пьембурге. Еще до обеда лейтенант Веркрамп сделал множество телефонных звонков. В различных фирмах, разбросанных по всему городу, в ответ на эти звонки к телефонам подзывали людей, которым обычно в рабочее время никто не звонил. Разговор во всех случаях был один и тот же. Мамба нападает, -- говорил Веркрамп. Кобра напала, -- отвечал секретный агент. Когда придумывали эти фразы, то полагали, что подобным образом можно будет надежно и безошибочно передать агентам приказ явиться для встречи в заранее оговоренное место. Выяснилось, однако, что у этого метода есть и свои издержки. О чем это ты говорил? -- спросила в одной из контор сидевшая рядом с телефоном девушка у агента номер 745 396, когда тот положил трубку после удивительно непродолжительного разговора. Ни о чем, -- поспешно ответил агент 745 396. Ты сказал "кобра напала", -- возразила девушка. -- Я ясно слышала. Какая это кобра? И на кого напала? И вообще, странный разговор какой-то. По всему Пьембургу, во всех фирмах и конторах, где работали секретные агенты лейтенанта, придуманная Веркрампом система паролей вызвала в тот день повышенный интерес, разговоры и пересуды. После обеда лейтенант Веркрамп, переодевшись под механика автосервиса и усевшись за руль грузовика техпомощи, выехал из города на первую из назначенных им встреч. Полчаса спустя, отъехав на десять миль по дороге на Влокфонтен, он уже стоял, склонившись над мотором машины агента 745 396, делая вид, будто чинит сломавшийся распределитель, а на самом деле отдавал распоряжения своему агенту. Увольтесь с работы, сказал Веркрамп агенту 745 396. Уже уволился, -- ответил агент, уехавший после обеда с работы не отпросившись. Отлично, -- сказал Веркрамп, одновременно ломая себе голову над тем, как теперь собрать проклятый распределитель. -- Отныне будете полностью работать только на меня. И что я должен буду делать? Вам необходимо проникнуть в революционное движение Зулулэнда. А с чего начать? -- спросил агент 745 396. Начните с того, что пооколачивайтесь в кафе "У Флориана" и баре "Континенталь". Там полно студентов и коммунистов. Еще одно место, где они собираются, -- это столовая университета, -- ответил Веркрамп. Знаю, -- сказал агент. -- Когда я там был в последний раз, то получил по уху. Ничего страшного не случилось, -- ответил Веркрамп. -- Да и когда вы были там в последний раз, никаких заслуг перед ними у вас не было. На этот раз вы сможете не только заявить, что вы подпольщик, но и доказать это. Каким образом? Веркрамп подошел к кабине своего грузовика, достал оттуда пакет и отдал его агенту. - Гелигнит и взрыватели, -- объяснил он. -- Вечером в субботу взорвете трансформаторную подстанцию, которая стоит на шоссе, идущем в Дурбан. В одиннадцать часов заложите этот пакет в трансформатор и немедленно возвращайтесь в город. Взрыватели сработают через пятнадцать минут. - Господи Иисусе, - - пробормотал изумленный агент 745 396, -- я вправду должен его взорвать? Да, -- резко ответил Веркрамп. -- Я много думал над этим. Это единственный способ проникнуть в подполье. Если человек взорвал подстанцию, никто не усомнится в его преданности коммунистической партии. Надеюсь, -- нервно согласился агент 745 396. - А что делать, если меня арестуют? Не арестуют, -- заявил Веркрамп. Вы мне это говорили и тогда, когда я раздавал листовки в сортире на Маркет-сквер, - - ответил агент. -- А меня загребли как гомика, за приставание к мужчинам. В гот раз было другое дело. Тогда тебя загребла полиция. Она может и в этот раз меня загрести, -- возразил агент 745 396. -- Заранее же не знаешь. Теперь полицией командую я. С пятницы коммандант в городе - я, -- объяснил Веркрамп. -- А, кстати, кто тогда заплатил за тебя штраф? - Вы, -- согласился агент, -- но зато обо мне стало известно всем. Попробуйте поработать в конторе, где каждый считает вас человеком, который пристает к старикам в общественных уборных. Несколько месяцев понадобилось, чтобы об этом забыли. Мне пришлось пять раз переезжать с квартиры на квартиру. - Всем нам приходится чем-то жертвовать для блага белой Южной Африки, -- ответил Веркрамп. - Кстати, теперь через каждые несколько дней переезжай на новое место. Так поступают все подпольщики. На этот раз ты должен выглядеть и действовать убедительно, как настоящий нелегал. Хорошо, взорвал я трансформаторную подстанцию. Что потом? Потом делаешь то, что я сказал. Толкаешься среди студентов, среди левых и даешь понять, что ты подпольщик. Какая-нибудь скотина очень скоро тобой заинтересуется и втянет в их планы. Но агент 745 396 сомневался в этом. Чем я докажу, что трансформатор взорвал именно я? -- спросил он. Веркрамп задумался. Тут ты верно подметил, -- согласился он. -- Покажи им гелигнит. Думаю, это сработает. Да? -- саркастически переспросил 745 396. -- А где я его возьму? У меня он, знаете ли, не всегда под рукой бывает. Из полицейского арсенала, сказал Веркрамп. -- Я тебе сделаю ключ, сможешь брать, когда понадобится. Как мне поступать, когда я познакомлюсь с настоящими подпольщиками? -- спросил агент. - Подговори их что-нибудь взорвать и сообщимне прежде, чем они это сделают. Тогда мы сможем накрыть их прямо на месте, - - ответил Веркрамп. Условившись о месте, в котором он оставит агенту ключ от полицейского арсенала, Веркрамп вручил ему пятьсот рандов на расходы и уехал, оставив агента самого копаться в распределителе, который Веркрамп так и не сумел собрать. -- Не забудь, пусть они вначале что-нибудь взорвут, а потом мы их арестуем, - - напомнил еще раз Веркрамп агенту, перед тем как уехать. - Важно, чтобы у нас были доказательства их подрывной деятельности. Тогда мы сможем отправить этих скотов на виселицу. Я не хочу, чтобы их опять судили как заговорщиков. Мы должны иметь твердые доказательства терроризма. И Веркрамп укатил к другому агенту. На протяжении последующих двух дней двенадцать секретных агентов уволились оттуда, где они работали. Каждый из них получил задание взорвать что-нибудь в окрестностях Пьембурга. Были изготовлены двенадцать ключей к полицейскому арсеналу. Веркрамп пребывал в уверенности, что ему вскоре удастся нанести в Пьем-бурге такой удар во имя свободы и Западной Цивилизации, который существенно продвинет вперед его карьеру. Вернувшись к себе l кабинет, лейтенант Веркрамп еще раз внимательно изучил план операции "Красный мятеж", тщательно запомнил все его детали, после чего сжег папку с подготовленными документами. Это была дополнительная предосторожность против малейшей утечки информации. Веркрамп особенно гордился созданной им системой секретных агентов, которых он вербовал, каждого поодиночке, на протяжении многих лет, оплачивая их из фондов, выделяемых службой безопасности на информаторов. У каждого из агентов была своя кличка, и даже сам Веркрамп знал их только по номерам, так что было невозможно проследить какую бы то ни было их связь с БГБ. Способ, при помощи которого агенты сносились с самим Веркрампом, был столь же изощрен: они должны были оставлять зашифрованные записки в тайниках, откуда их забирали сотрудники Веркрампа. Для каждого дня недели был свой код и свой тайник. При такой системе штатные сотрудники Веркрампа никогда не должны были даже случайно встретиться с его агентами, о существовании которых они имели лишь смутное представление. Тот факт, что на каждого агента приходилось по семь кодов и по семь тайников, а самих агентов было двенадцать, означал, что сотрудникам Веркрампа приходилось выполнять невероятный объем работы. При сложности задуманной системы выполнить эту работу было бы невозможно, будь в Пьембурге на самом деле хоть один коммунист и хоть какая-то подрывная деятельность. В прошлом Веркрамп считал, что ему очень повезло, когда он получал больше одной шифровки в неделю. Да и та, как правило, не представляла никакой ценности. Но теперь положение должно было кардинально измениться. Веркрамп уже предвкушал грядущий взрыв информации. Запустив в ход операцию "Красный мятеж", Веркрамп переключил внимание на вторую кампанию -ту, что была направлена против полицейских, склонных к сношениям с женщинами небелых рас. Ее он назвал операцией "Побелка". Из уважения к доктору Эйзенку он решил использовать одновременно и апоморфин, и электрошок, поэтому сержант Брейтенбах был отправлен к оптовому торговцу лекарствами с заданием приобрести сотню шприцев для подкожных вливаний и два галлона апоморфина. - Два галлона? - переспросил пораженный торговец. -- Вы уверены, что вы не ошиблись? - Абсолютно уверен, - подтвердил сержант Брейтенбах. И сотню шприцев? -- спросил торговец, все еще не веря своим ушам. Именно так, -- еще раз подтвердил сержант. Но это же невозможно! -- возразил торговец. - Что вы собираетесь делать с двумя галлонами апоморфина?! Веркрамп объяснил сержанту Брейтенбаху, когда отправлял его с этим заданием, что и как они собираются делать. Лечить алкоголиков, -- сказал сержант. Боже правый, - удивился торговец. -- Я и не подозревал, что в стране столько алкоголиков. От этого лекарства их рвет, -- пояснил сержант. - Да уж, я думаю, - проворчал торговец. - Двумя галлонами их всех можно убить. А уж канализацию они забьют под завязку, это точно. Нет, я не могу отпустить вам то, что вы просите. Почему? Ну, во-первых, потому, что у меня нет двух галлонов апоморфина, и я даже не представляю, где я мог бы их взять. А во-вторых, нужен рецепт врача. Но я сомневаюсь, чтобы какой-нибудь врач, будучи в здравом уме, прописал бы вам два галлона апоморфина. Сержант возвратился на службу и доложил лейтенанту Веркрампу о том, что оптовик отказывается продать им необходимое. Нужен рецепт врача, -- сказал сержант Брейтенбах. Возьми у полицейского хирурга, -- ответил ему Веркрамп, и сержант пошел в расположенный при полицейском участке морг, где хирург проводил вскрытие африканца, забитого на допросе до смерти. "От естественных причин", -- вписал врач диагноз в свидетельство о смерти, после чего повернулся к сержанту Брейтенбаху. Ну, знаете, есть пределы, за которые я не могу заходить, -- вспылил хирург, решив почему-то продемонстрировать профессиональную этику. - Я давал клятву Гиппократа и должен ее соблюдать. Рецепта на два галлона я вам не дам. Самое большее, что могу выписать, -- это тысячу кубиков. А если Веркрамп хочет, чтобы их вывернуло покрепче, пусть щекочет им в горле птичьим пером. А тысячи кубиков хватит? С трех кубиков их каждого вырвет по 330 раз, - ответил хирург. -- Но смотрите не перестарайтесь. Я и так еле успеваю выписывать свидетельства о смерти. Старая вонючка, -- выругался Веркрамп, когда сержант Брейтенбах вернулся от оптовика с двадцатью шприцами и тысячью кубических сантиметров апоморфина. - Ну да черт с ним. Теперь нам нужны слайды голых черных девок. Пусть полицейский фотограф займется этим прямо в пятницу, как только коммандант уедет. Пока его заместитель подобным образом готовился к отпуску начальника, сам коммандант Ван Хеерден вносил в свои планы срочные поправки, вызванные полученным от миссис Хиткоут-Килкуун письмом. Когда майор Блоксхэм приехал с этим письмом, коммандант как раз проходил мимо стола дежурного, направляясь к выходу. - Письмо для комманданта Ван Хеердена, -- сказал, входя, майор. Это я, - откликнулся коммандант, обернувшись от двери. - Рад с вами познакомиться, - и энергично потряс руку майора. - Блоксхэм, майор, - - нервно представился тот. Полицейские участки всегда действовали на него не лучшим образом. Коммандант распечатал конверт из плотной розовато-лиловой бумаги и пробежал письмо. - Начало охотничьего сезона. Всякий раз так, - сказал майор, как бы предлагая тем самым дополнительные объяснения. Его сильно обеспокоило, что коммандант побагровел буквально у него на глазах. - Мне очень неприятно, что так получилось. Извините. Коммандант Ван Хеерден поспешно засунул письмо в карман. Н-да. Действительно. Гм-м. -- Он явно не знал, что теперь говорить. Передать что-нибудь? Нет. То есть да. Я остановлюсь в гостинице, - ответил коммандант и собирался было на прощание снова пожать майору руку. Но Блоксхэм, не попрощавшись, выскочил из полицейского участка и уже стоял на улице, с трудом переводя дыхание. Коммандант поднялся к себе в кабинет и вновь, в состоянии сильного возбуждения, перечел письмо. Получить послание подобного рода не от кого-нибудь, но от миссис Хиткоут-Килкуун он никак не ожидал. "Ван, дорогой, -- читал он снова и снова, -- мне страшно неудобно вам об этом писать, но я уверена, что вы все поймете правильно. Мужья -- всегда такие страшные зануды, правда? Генри ведет себя как-то странно. Мне бы очень хотелось, чтобы вы остановились у нас, но, я думаю, для всех нас будет лучше, если вы остановитесь в гостинице. Генри собирает своих друзей по клубу, и он уперся как осел. А кроме того, я думаю, в гостинице вам будет намного удобнее. Кормиться вы сможете с нами. Пожалуйста, дайте мне знать, что вы согласны, и не сердитесь. Любящая вас Дафния". От письма сильно пахло духами. Коммандант как-то не привык получать от чужих жен надушенные письма на розовато-лиловой бумаге с неровными краями. Поэтому содержание письма его сильно озадачило и поставило в тупик. Он мог только гадать, что имела в виду миссис Хиткоут-Килкуун, называя его самого дорогим Ваном, а своего мужа -страшным занудой. Его нисколько не удивило, однако, что Генри ведет себя странно. Если его жена имеет обыкновение писать подобные письма, то у полковника есть все основания вести себя странно. Припомнив загадочное замечание майора, что так бывает всегда в начале охотничьего сезона, коммандант содрогнулся. С другой стороны, рыцарским чувствам комманданта льстило то, что он завоевал определенное признание в глазах миссис Хиткоут-Килкуун, и если письмо о чем-то и говорило, то в первую очередь именно об этом. Разумеется, сердиться ему не на что. Нечто странное и подозрительное во всем этом есть, но сердиться здесь нет причин. Коммандант полистал справочник "Этикет для всех", пытаясь найти в нем совет, как следует отвечать на любовные письма от замужних женщин. Однако в данном случае справочник оказался бесполезен, и коммандант стал сочинять ответ сам. Минут десять он раздумывал только над тем, следует ли ему обращаться к адресату "дражайшая", "моя дорогая" или просто "дорогая". Потом он долго корпел над черновиком. Когда письмо в конце концов было написано, оно звучало так: "Дражайшая Дафния, коммандант Ван Хеерден имеет честь принять любезное приглашение полковника и миссис Хиткоут-Килкуун остановиться в гостинице. Он также с удовольствием принимает ваше приглашение на обед. С любовью, Ван". С точки зрения комманданта, в письме удачно сочетались соблюдение необходимых формальностей и неофициальность тона; такое письмо никого не должно было задеть. С полицейским курьером он отослал его в Пилтдаун, на квартиру Хиткоут-Килкуунов, после чего раскрыл карту и стал изучать маршрут своего будущего путешествия. Небольшой городок Веезен располагался у подножия гор Аард-варк. Когда-то он имел репутацию курортного города. Но в последние годы, когда центры туризма и отдыха переместились на побережье, где были выстроены новые высотные гостиницы и мотели, о курорте Веезен забыли -- как позабыли и о самом Пьембурге. Глава шестая Утро пятницы застало комманданта уже по дороге в Веезен. Еще с вечера он уложил в багажник машины удочку и все другие причиндалы, приобретенные для отпуска. Сейчас он сидел за рулем, облачившись в норфолкскую куртку и коричневые английские ботинки. Выезжая из города и взбираясь по длинному пологому подъему, Ван Хеерден без сожаления смотрел на остающиеся позади красные металлические крыши домов Пьембурга. Он давным-давно не позволял себе отдыха. Кроме того, он с нетерпением предвкушал непосредственное знакомство с тем, как на самом деле живут в своих загородных поместьях британские аристократы. Когда солнце поднялось над горизонтом, коммандант был уже возле Леопардовой реки. Здесь он свернул с магистрали и помчался по испещренному выбоинами проселку в сторону гор. Пейзаж по сторонам менялся в зависимости от того, представители какой расы жили здесь или там. В местах, населенных белыми, колыхалась под ветром зеленая трава, стояли аккуратные посевы. Дальше, в сторону реки Вотзак, относившейся уже к Пондолэнду, жили черные. Здесь преобладали заросли кустарников, земля подверглась сильной эрозии, и козы, стоя на задних ножках, обгладывали кусты и нижние ветки деревьев. Коммандант решил, что будет вести себя по-английски, и потому улыбался африканцам, попадавшимся ему навстречу или стоявшим у края дороги. Но очень немногие улыбались ему в ответ, и вскоре он отказался от этой затеи. В Съембоке он ненадолго остановился, чтобы выпить кофе. Заказ официанту-индийцу он сделал на английском языке, а не на африкаанс, как обычно, и был весьма обрадован, когда тот дипломатично поинтересовался, не иностранец ли коммандант. Из Съембока Ван Хеерден выехал в прекрасном настроении и час спустя уже приближался по узкой и трудной дороге к перевалу Роой-Нек. Наверху он остановился и вышел из машины, чтобы взглянуть на окрестности, о которых так часто думал в последнее время. Вид, открывшийся его глазам, превзошел все ожидания. Курортный район и сам городок Веезен располагались внизу, на склонах небольших холмов и в долинах между ними. Многочисленные ручьи и речушки сливались в широкую, медленно текущую реку, блестевшую в отдалении. То здесь, то там на склоне холма и вдоль берега реки виднелись островки леса, отчего светло-зеленые пятна травы чередовались с более темной зеленью деревьев. Небольшие рощицы окружали и разбросанные по долине фермы, прикрывая их от солнца. Еще дальше снова вздымались горы, полумесяцем окружавшие эту холмистую долину, а над ними сияло безукоризненной голубизны небо, слегка темневшее к горизонту. Комманданту Ван Хеердену с сухой и пыльной стороны увиденный от перевала Роой-Нек пейзаж показался живым воплощением графств Средней Англии. "Прямо как картинка на коробке с пряниками, только настоящая", -пробормотал он в приливе восторга, а потом снова уселся в раскаленную от солнца машину и двинулся вниз, в Веезен, по петляющей проселочной дороге. Городок, когда коммандант до него добрался, тоже в высшей степени оправдал все его ожидания. Он был маленький -- скорее даже не городок, а просто деревня - и совершенно не испорчен цивилизацией. Вокруг центральной площади располагались каменная церковь с прилегающим к ней небольшим кладбищем, выстроенное в колониальном стиле здание ратуши, водосточные трубы которой украшали фантастические фигурки из поржавевшего металла, и торговый пассаж. В центре площади сидела дородная королева Виктория, с откровенной неприязнью глядевшая на негра, который спал на скамейке в скверике у подножия монумента. Было совершенно очевидно: если что-то и изменилось в Южной Африке с того времени, когда королева Виктория отпраздновала свой бриллиантовый юбилей, то, во всяком случае, не Веезен. И коммандант, для которого Британская империя еще сохраняла окружавший ее когда-то ореол, крайне обрадовался этому обстоятельству. Слава Богу, здесь не будет всяких длинноволосых с их транзисторами и марихуаной, -- ликовал он, останавливаясь около магазина, из которого доносились запахи мешковины и полироли. Здесь у высокого и мрачного костлявого человека он спросил, как проехать в гостиницу. Бар или комната? -- уточнил тот с краткостью, вполне, по мнению комманданта, соответствовавшей его внешности. Комната, -- ответил коммандант. В Уиллоу-Уотер, -- сказал человек. -- Полмили дальше. Там знак. Коммандант снова сел в машину и двинулся вперед. Вскоре он увидел щит с надписью: "Ферма-гостиница Уиллоу-Уотер" и свернул на ведущую куда-то вниз узкую подъездную дорожку, обсаженную голубыми эвкалиптами. Дорога вывела его к низкому оштукатуренному дому, снаружи похожему скорее не на гостиницу, а на заброшенную насосную станцию, давным-давно прекратившую подавать признаки жизни. Коммандант остановил машину на заросшей мхом площадке перед зданием и принялся без всякого энтузиазма разглядывать его. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Над входной дверью ему удалось разобрать потускневшие от времени надписи "Курорт Веезен" и "Философское общество". Присоски ползучих растений за многие годы оставили на этих надписях столько следов, что теперь казалось, будто вывески были написаны каким-то давно уже истлевшим пуантилистом. Коммандант вышел из машины, поднялся по ступенькам на небольшую террасу и стал через вращающуюся дверь изучать, что делается внутри. Между створками двери непрерывно жужжали несколько попавших туда больших мух. Судя по этим мухам и по тому, что ему удалось разглядеть, место было совершенно необитаемо. Коммандант толкнул дверь и, выпустив тем самым мух наружу, вошел в выложенный белой плиткой вестибюль. Свет, проникавший через стеклянный фонарь в крыше, падал на расположенную в нише в дальнем углу стойку, которая, по-видимому, была местом для администратора. Коммандант подошел к ней и позвонил в медный колокольчик, стоявший на мраморной крышке стола. "Куда-то я не туда попал", -- подумал он, глядя на , прибитую над входной дверью табличку: "Термальный душ No 1". Он уже собрался было уходить, когда где-то в доме хлопнула дверь и послышался звук шаркающих по полу тапочек. Шаги приближались, и наконец из коридора появился старик. Это гостиница "Веезен"? - спросил коммандант. Спиртного не подаем, - вместо ответа сказал старик. И не нужно, -- согласился коммандант. - Мне сказали, что я должен остановиться в гостинице "Веезен". Если это она, то тут для меня должна быть заказана комната. Заказывать должна была миссис Хиткоут-Килкуун. Старик поискал на крышке стола, потом под стойкой и в конце концов откопал регистрационную книгу. Распишитесь, - сказал он, кладя книгу перед коммандантом. - Укажите свое имя, адрес, возраст, род занятий и чем больны. Коммандант Ван Хеерден смотрел на-книгу, все сильнее ощущая, что здесь что-то не так. Мне все-таки кажется, что я не туда попал, - проговорил он. Это единственная гостиница в Веезене. Больше остановиться негде, -- ответил старик. -- Если захотите выпить, придется съездить в город. У нас нет лицензии на продажу спиртного. Коммандант вздохнул и начал заполнять регистрационную книгу. Я ничем не болен, -- сказал он, дойдя до соответствующего пункта. Напишите "ожирение", -- предложил старик. --что хотите, неважно. А какие-нибудь родственники у вас есть? - Троюродная сестра в Воккерстроме, -- ответил коммандант, недоумевая, зачем эти сведения могут понадобиться гостинице. Ну вот, теперь все. -- сказал старик. -- Можете занимать номер "6 -- Промывка кишок". О Господи, - запротестовал коммандант, - не нужна мне никакая промывка кишок. Со мной все в порядке. Номер "4 -- Ухо, горло, нос" тоже свободен, но из него хуже вид, -- ответил старик и зашаркал по коридору. Коммандант без особой радости последовал за ним. Они прошли мимо нескольких комнат с табличками на дверях -- от номера "8 -- Гальванотерапия" до номера "12 -- Ингаляция". Дойдя до конца коридора, старик остановился около номера "6 Промывка кишок" и отпер дверь. Осторожно с холодным краном, - - предупредил он. -- Вода здесь довольно горячая. Коммандант вошел вслед за ним в комнату и огляделся. В одном ее углу стояла белая крашеная кровать того типа, какие обычно бывают в больницах, в другом -- старый гардероб с облезшим и потускневшим зеркалом. В полном соответствии с тем, о чем предупреждала табличка на двери, в дальнем углу комнаты находились какие-то фаянсовые ванночки, тазы и кувшины. Там же поблескивали медные трубы и краны, в назначении которых у комманданта не было ни малейшего желания разбираться. Стены комнаты были облицованы белой керамической плиткой, что придавало ей еще большее сходство с больницей и лишало малейших намеков на уют. По утрам здесь бывает солнце, - сказал старик. -- И вид из окна прекрасный. Да уж, - ответил коммандант, поглядев на окна, в которые было вставлено матовое фигурное стекло. -- А чем это здесь воняет? Серой. Она в воде, -- пояснил старик. -- Хотите взглянуть на комнату "Ухо, горло, нос"? Пожалуй,-- решил коммандант. Они вышли назад в коридор и прошли в какое-то боковое ответвление от него. Лучше поселяйтесь в "Промывке кишок", - посоветовал старик, пропуская комманданта в маленькую темную комнатку, где, правда, не было такого зловещего оборудования, как в первой, зато сильнее пахло серой. Коммандант Ван Хеерден замотал головой. Я возьму ту комнату, -- проговорил он, не в силах произнести слова, которые могли бы оказаться неверно истолкованными. - Но я буду здесь только жить, - уточнил он, когда вместе со стариком они шли назад по коридору. Жить и осматривать окрестности. Если вам понадобится моя помощь, обращайтесь, -- сказал старик. -- Обед через полчаса в насосной. С этими словами старик пошаркал куда-то по своим делам, а коммандант остался один. Усевшись на краешек кровати, он обозревал свою комнату с чувством глубочайшего разочарования. Потом он поднялся и отправился на поиски кого-нибудь, кто принес бы из машины его багаж. Делать это в конце концов пришлось ему самому. Подняв багаж, он расставил его по комнате так, чтобы по возможности прикрыть сумками и удочками столь беспокоившие его трубы, тазы и ванны. После чего открыл окно и, став на унитаз, выглянул наружу. Вид, как и говорил старик, оказался весьма живописным. Тропинки, проложенные через густую зелень, начинались от того, что когда-то было лужайкой вокруг дома, и, извиваясь, вели к реке, по берегам которой росли не ивы, как позволяло предположить название гостиницы*, а какие-то неизвестные комманданту деревья. Но внимание Ван Хеердена привлекло не то, что находилось непосредственно вокруг гостиницы. И даже не огромного диаметра сточная труба, отчасти закамуфлированная под нагромождение камней, которая шла в сторону реки и, несомненно, несла в себе многие тонны какой-нибудь отвратительной дряни. Внимание ком-манданта привлекли горы. Они выглядели впечатляющими даже с вершины перевала Роой-Нек. Но отсюда, из комнаты номер "6 -- Промывка кишок", они казались божественно-величественными. Нижняя часть их склонов была покрыта зарослями акаций, эвкалиптов и колючек. А над горными лугами, где среди валунов и каменных глыб паслись козлы, с риском для жизни выгрызая среди расщелин траву, над каменными осыпями гордо возвышались вершины, отвесно уходившие вверх, к сияющему чистой голубизной небу. "Здесь обязательно должны водиться бабуины", -подумал коммандант, которого пейзаж настроил на поэтический лад. Он спустился с возвышения, изготовленного, как он заметил, "Файсонс с сыновьями" фирмой фаянсовых санизделий из Хартлпула, и отправился на поиски столовой. Она располагалась в большой комнате, называвшейся "Насосная". В центре ее был миниатюрный мраморный фонтан, непрерывно журчавший и распространявший вокруг тот же запах, который так не понравился комманданту в его комнате. Смешиваясь с доносившимся из кухни запахом тушеной капусты, аромат этот приобретал здесь не столько минеральный, сколько органический оттенок. Коммандант сел за столик возле окна, выходившего на террасу. В комнате были заняты еще три столика, хотя в ней могли бы одновременно разместиться не меньше сотни посетителей. В одном углу перешептывались две пожилые леди с подозрительно короткими прическами, а за столиком, стоявшим около фонтана, сидел мужчина, внешне показавшийся комманданту коммивояжером. Никто с ним не поздоровался, и коммандант, сделав цветной официантке заказ, попытался вступить в разговор с коммивояжером. Часто вы сюда приезжаете? - спросил он, силясь перекричать журчание фонтана. У меня вспучивание от газов. В кишечнике. А у них - камни, - - показал тот в сторону сидевших в углу женщин. Вот как, -- ответил коммандант. - Вы тут впервые? -- спросил молодой человек. Коммандант кивнул. - С каждым разом вам будет здесь нравиться все больше, -- сказал его собеседник. Сделав вид, будто он не расслышал, коммандант молча закончил обед и вышел в холл, оглядываясь в поисках телефона. Если хотите позвонить, надо ехать в город, - объяснил ему старик. А где живут Хиткоут-Килкууны? Ах, этим, - презрительно фыркнул старик. - Этим позвонить нельзя. Они слишком важные. Мы им предложили в складчину провести линию, но они отказались. Они не вступают в складчину с теми, кто не их круга. Хотят, чтобы к ним никто не совался. Если правда все то, что о них говорят, тогда им действительно не нужно, чтобы к ним совались. С этими словами старик скрылся в комнате, на двери которой было написано "Процедурная", не оставив комманданту иного выхода, кроме как ехать в город и там выяснять дорогу к дому Хиткоут-Килкуунов. Тем временем в Пьембурге уже начались перемены, вызванные отсутствием комманданта Ван Хеерде-на. Лейтенант Веркрамп приехал на службу рано утром и расположился в кабинете комманданта. - Этих сотрудников немедленно вызовите ко мне, - приказал он сержанту Брейтенбаху и вручил ему список, в котором значились фамилии десяти констеблей, чья мораль в вопросах половых сношений с представительницами других рас не выдерживала никакой критики. - И подготовьте камеры на верхнем этаже. Одну из стен побелить, в каждую камеру поставить по койке. Когда вызванные явились, Веркрамп побеседовал с каждым из них поодиночке. - Констебль Ван Хейниген, - строго обратился лейтенант к первому, -- вы спали с черными женщинами? Спали. Не отрицайте. Констебль Ван Хейниген выглядел ошарашенным. Но, сэр... -- начал он, однако Веркрамп оборвал его. Отлично, -- констатировал он. -- Рад, что вы не отпираетесь. Вам будет предписан курс лечения, который избавит вас от этой болезни. Констебль Ван Хейниген никогда не думал, что привычка насиловать черных баб - это болезнь. Он всегда считал, что это одна из тех мелких привилегий -- нечто вроде чаевых, -- какие обычно бывают на неприятной и малооплачиваемой работе. - Вы сознаете, что такой курс вам будет только полезен? - не столько спросил, сколько почти приказал Веркрамп, так что возможность не согласиться с его утверждением заведомо исключалась. -- Отлично. Тогда распишитесь здесь. -- Он бросил на стол перед пораженным костеблем какую-то форму и всунул ему в руку авторучку. Констебль Ван Хейниген расписался. - Благодарю. Следующий, - распорядился Веркрамп. За час лейтенант провел столь же энергичные беседы и с остальными, в результате чего все десять констеблей подписали бумагу, в которой добровольно соглашались пройти курс лечения от ненормальной склонности к половым сношениям с представительницами других рас. - Начало хорошее, - сказал Веркрамп сержанту Брейтенбаху, - думаю, мы сумеем убедить всех сотрудников подписать такое обязательство. Сержант согласился, но высказал одно предложение. Полагаю, сэр, мы могли бы исключить сержантский состав. Как вы считаете? -- спросил он. Веркрамп задумался. - Пожалуй, -- неохотно согласился он. -- Кто-то же должен будет проводить лечение. Сержант распорядился о том, чтобы все полицейские, которые будут заступать на дежурство, предварительно подписывали бы согласие на прохождение лечения, а Веркрамп поднялся тем временем наверх проверить подготовленные камеры. В каждой из них была уже побелена одна из стен. Напротив этой стены стояла кровать, а возле нее на столике - проектор для показа слайдов. Не хватало пока только слайдов. Веркрамп вернулся к себе в кабинет и снова послал за сержантом Брейтенбахом. - Возьмите пару машин, поезжайте куда-нибудь за город и привезите сотню цветных девок, -- приказал лейтенант. -- Постарайтесь отобрать тех, что покрасивей. Тащите их сюда, и пусть наш фотограф всех их снимет. Голыми. Сержант Брейтенбах взял два полицейских фургона и отправился в Адамвилль, черный городок неподалеку от Пьембурга, исполнять приказание, показавшееся ему простым и ясным. На практике, однако, все получилось сложнее, чем он предполагал. Пока полицейские вытаскивали из домов и заталкивали в фургон первый десяток черных девушек, собралась большая рассвирепевшая толпа, а городок охватили волнения. Отпустите наших женщин! -- требовала толпа. Выпустите нас! -- верещали в фургоне сами женщины. Сержант Брейтенбах попытался объяснить смысл предпринимаемых действий. - Мы их только сфотографируем, без одежды, растолковывал он.- Это делается для того, чтобы белые полицейские не спали больше с женщинами банту. Подобное объяснение прозвучало, как и следовало ожидать, неубедительно. Судя по всему, толпа явно считала, что фотографирование черных женщин голыми окажет на белых полицейских прямо противоположное воздействие. Перестаньте насиловать наших женщин! -- кричали африканцы. Именно это мы и пытаемся сделать, -- отвечал им через громкоговоритель сержант, но его слова ни до кого не доходили. Слух о том, что полиция собирается перепортить всех молодых женщин, разнесся по городку с быстротой молнии. Когда вокруг полицейских машин начали падать камни, сержант Брейтенбах приказал своим людям взять автоматы наизготовку и начать отход. Вот так всегда, -- заметил Веркрамп, когда сержант доложил ему об инциденте. -- Стараешься им помочь, а они отвечают подобным образом. Бунтуют, черт бы их побрал. Я всегда говорил, что кафры тупые. Глупы как пробки. Попробовать еще раз? Нужны нам еще девки? - спросил сержант. Конечно. Десяти мало, -- ответил Веркрамп. - Сфотографируйте этих и отвезите их назад. Когда там увидят, что с этими ничего не случилось, толпа успокоится. Слушаюсь, сэр, --с сомнением в голосе ответил сержант. Он спустился в подвал и стал следить за работой полицейского фотографа, которому с трудом удавалось заставить женщин постоять какое-то время спокойно. Сержанту пришлось в конце концов вытащить револьвер и пригрозить, что, если женщины не будут делать то, что им говорят, он их всех перестреляет. Вторая вылазка в Адамвилль оказалась еще более трудной и менее успешной, чем первая. На этот раз наряду с фургонами сержант прихватил также четыре бронетранспортера и несколько грузовиков с полицейскими, однако все равно нарвался на неприятности. Сержант Брейтенбах приказал отпустить тех женщин, которых полицейские изловили во время первой вылазки и теперь привезли назад, и обратился к возбужденной толпе. Видите, с ними ничего не случилось! -- прокри чал он. Из фургонов высыпали женщины, они были голые, на их телах видны были ссадины. Он грозился перестрелять нас! -- закричала од на из них. Во время бунта, который последовал за этим заявлением и попыткой полиции захватить для тех же целей еще девяносто женщин, полицейские убили четырех африканцев и ранили больше десятка. Когда сержант Брейтенбах покидал поле битвы, в фургонах у него сидели еще двадцать пять женщин, а под левым глазом, в том месте, куда ему угодил камень, наливался огромный синяк. - Пошли они к черту все! - выругался сержант, когда колонна двинулась в обратный путь. Подчинен ные поняли его слова буквально, и после того как двадцать пять женщин по прибытии в полицейский участок были сфотографированы, ими воспользова лись в свое удовольствие, а потом с миром отпустили по домам. Вечером того же дня исполнявший обязанности комманданта Веркрамп сообщил прессе, что в результате межплеменных столкновений в окрестностях города убиты четыре африканца. Как только цветные слайды были изготовлены, Веркрамп и сержант Брейтенбах поднялись на верхний этаж полицейского управления, где десять констеблей с некоторым трепетом ожидали начала лечения. Появление шприцев и устройств для электрошока никак не способствовало поднятию их духа. Пациентов выстроили в коридоре, и Веркрамп обратился к ним с напутствием. Сегодня, сказал он, вам предстоит принять участие в эксперименте, который может изменить ход истории. Вы все знаете, что нам, белым, живущим на Юге Африки, угрожают миллионы черных. И если мы хотим выжить и сохранить чистоту нашей расы в том виде, в каком ее создал Бог, мы должны научиться сражаться не только при помощи оружия. Мы должны научиться вести и выигрывать также и моральные битвы. Мы должны очистить наши умы и сердца от грязных мыслей и побуждений. Именно это сделает начинаемый нами курс лечения. Каждый из нас испытывает естественное отвращение к кафрам. Такое отвращение -часть нашей природы. Лечение, которому вы согласились добровольно подвергнуться, укрепит в вас это чувство. Вот почему оно называется курсом отвращения. К концу этого курса от одного только вида черной женщины вас станет тошнить, и у вас выработаются рефлексы, которые позволят вам избегать любых контактов с этими женщинами. Вам не захочется спать с ними. Вам не захочется прикасаться к ним. Вам не захочется держать их в своем доме даже как слуг. Вам не захочется, чтобы они стирали вашу одежду. Вам не захочется, чтобы они ходили по улицам. Вам не захочется, чтобы они вообще были где бы то ни было в Южной Африке... По мере того как лейтенант Веркрамп перечислял, чего впредь не захочется десяти констеблям, голос его становился все выше и выше. Сержант Брейтенбах начал нервно покашливать. У него выдался трудный денек, а кроме того, болезненно напоминал о себе порез на лбу, и ему вовсе не хотелось в довершение всего иметь еще дело с впавшим в истерику исполняющим обязанности комманданта. - Будем начинать, сэр? -- спросил он, перебивая Веркрампа. Лейтенант потерял мысль и остановился. - Да, -- ответил он. -- Начнем эксперимент. Добровольные пациенты разошлись по камерам, где их заставили раздеться и надели на них смирительные рубашки, заранее приготовленные и уложенные на койках наподобие пижам. С облачением в смирительные рубашки возникли некоторые трудности, и в паре случаев потребовалась помощь нескольких сержантов, чтобы натянуть их на самых крупных и сильных полицейских. В конце концов, однако, каждый из десяти констеблей был переодет и связан, и Веркрамп наполнил апоморфином первый шприц. Сержант Брейтенбах с растущей тревогой наблюдал за его приготовлениями. - Хирург предупреждал не давать слишком боль шую дозу, - - прошептал сержант Веркрампу. - - Он говорил, что иначе можно и убить. Только по три ку бика. - У вас что, сержант, поджилки задрожали? -спросил Веркрамп. Лежавший на койке констебль неотрывно смотрел на иглу, и глаза его наполнялись ужасом. Я передумал! -- отчаянно завопил он. Ничего ты не передумал, ответил Вер- крамп. -- Мы это делаем для твоей же пользы. Может быть, испробуем сперва на кафрах? - спросил сержант Брейтенбах. -- А то не здорово ведь будет, если кто-нибудь из наших людей помрет. Веркрамп на минуту-другую задумался. - Ты прав, -- согласился он в конце концов. Они отправились в камеры, расположенные на первом эта же, и ввели нескольким африканцам разные дозы апо- морфина. Результаты полностью подтвердили худшие опасения сержанта Брейтенбаха. Когда третий негр подряд впал в состояние комы, Веркрамп выразил удивление, смешанное с восхищением. Мощная штука, -- сказал он. Может, ограничимся только электрошоком? - спросил сержант. Пожалуй, -- с грустью произнес Веркрамп. Ему очень хотелось потыкать в добровольных пациентов иголками. Приказав сержанту послать за полицейским хирургом, чтобы тот оформил свидетельства о смерти подопытных африканцев, лейтенант вернулся на верх ний этаж и заверил пятерых добровольцев, которым должны были вводить апоморфин, что те могут не волноваться. Уколов не будет, -- сказал он им, -- вместо них применим электрошок. -- И включил диапроектор. На противоположной стене камеры появилось изображе ние обнаженной чернокожей женщины. На эту часть эксперимента каждый из добровольцев ответил эрек цией. Веркрамп покачал головой. Позор! -- пробормотал он, прикрепляя липкой лентой контакты электрошокового устройства к бодро настроенному члену одного из пациентов. - - А те перь, -- сказал он сержанту, сидевшему рядом с кой кой, -- каждый раз, когда будешь менять слайд, давай ему удар. Вот так, -- и Веркрамп энергично завертел рукоятку генератора. Лежавший на кровати констебль задергался, как в конвульсии, и завопил. Веркрамп посмотрел на его пенис и остался доволен. - Ви дишь, -- сказал он сержанту, -- действует. -- И сме нил изображение. Переходя из камеры в камеру, лейтенант Веркрамп объяснял, как надо проводить лечение, и следил за ходом эксперимента. Вслед за показом диапозитива обычно следовала эрекция, за ней - - электрический удар, потом изображение менялось, повторялись эрекция и удар током -- и так снова, снова и снова. По мере продолжения курса энтузиазм лейтенанта заметно возрастал. В это время из морга возвратился сержант Брейтенбах. Он был настроен не столь оптимистически, как его начальник. На улице слышно, как они вопят, -- прокричал он на ухо Веркрампу. Из-за криков подвергаемых ле чению в коридоре верхнего этажа невозможно было ничего расслышать. Ну и что? -- возразил Веркрамп. -- Мы делаем историю. Мы делаем слишком много шума, -- настаивал сержант. Однако Веркрампу вопли добровольцев казались сладчайшей музыкой. Он видел себя дирижером, руководящим исполнением какой-то великой симфонии. Изображения и эрекция, удары током и вопли ассоциировались в его сознании с тем, как сменяются в симфонии времена года. В его власти всецело было вызвать весну или лето, зиму или осень или даже вообще отменить их чередование. Через некоторое время он потребовал принести себе раскладушку и прямо в коридоре улегся на ней немного поспать. Я изгоняю дьявола, - - повторял он про себя, мечтая о наступлении того времени, когда мир будет полностью очищен от сексуальных желаний. С этими мыслями он и заснул. Когда лейтенант проснулся, его поразила царившая вокруг тишина. Он поднялся и об наружил, что все добровольцы крепко спят, а сержан ты собрались в туалете и курят. Почему вы прекратили лечение, черт возьми? - закричал на них Веркрамп. -- Оно должно быть непре рывным, только в этом случае оно подействует. Это называется закреплением реакции. Чтобы продолжать, нужны свежие силы, -- воз разил один из сержантов. Это было похоже на при знаки бунта. В чем дело? -- сердито спросил Веркрамп. Сержант выглядел явно смущенным. Деликатный вопрос, -- ответил в конце концов сержант Де Кок. А именно? Ну, мы всю ночь смотрели слайды обнаженных леди... Цветных девок, а не леди, -- рявкнул Веркрамп. И... -- сержант стушевался. И что? У нас начались судороги в яйцах, -- ответил на конец сержант, не подыскивая других слов. Лейтенант Веркрамп был поражен. Судороги в яйцах?! -- закричал он. -- Судоро ги в яйцах от цветных девок?! И вы в этом спокойно признаетесь?! -- от возмущения Веркрамп потерял дар речи. Это совершенно естественно, -- сказал один из сержантов. Что естественно?! снова закричал Вер крамп. - - Это абсолютно противоестественно! До че го докатилась страна, если даже люди вашего положе ния и вашей ответственности не в состоянии контроли ровать свои половые инстинкты! Так вот, слушайте, что я скажу. Как коммандант этого полицейского участка, я приказываю вам продолжать курс лечения! Любой из вас, кто откажется выполнять свой долг, бу дет первым включен в список следующей группы добровольцев. Сержанты одернули гимнастерки и заспешили назад в камеры. Раздавшиеся через несколько минут вопли подтвердили, что их верность долгу восстановлена полностью. Утром лечение продолжила новая смена сержантов. На протяжении дня лейтенант Веркрамп неоднократно поднимался наверх, чтобы проверить, как идут дела. Во время одного из таких посещений он уже собирался было покинуть камеру, как вдруг ему показалось, что проецируемая на стену картинка какая-то странная. Он пригляделся и увидел, что на слайде пейзаж, снятый в национальном парке Крюгера. - Нравится? - - спросил сержант, видя, что Веркрамп молча уставился на изображение. - - Следующий еще лучше. Сержант нажал на кнопку, слайд сменился, и во всю стену возник жираф, снятый с близкого расстояния. Лежавший на койке доброволец задергался от удара током. Лейтенант Веркрамп не верил собственным глазам. Откуда у вас эти слайды? -- спросил он. Вид у сержанта был крайне довольный. Сделал в прошлом году, во время отпуска. Мы тогда ездили в заповедник. -- Он снова нажал кнопку, и на экране появился табун зебр. Пациент на койке опять конвульсивно задергался. Вы обязаны показывать ему голых черных баб, а не зверей из заповедника, -- зарычал Веркрамп. Но сержант не смутился. -- Это я просто для разнообразия, - - объяснил он. -- А кроме того, я их еще сам ни разу не смотрел. У нас дома нет диапроектора. Лежавший на койке доброволец тем временем орал, что он больше не выдержит. Не показывайте больше бегемотов, - - молил он. -- Хватит бегемотов. Клянусь Богом, я в жизни не притронусь ни к одному бегемоту! Видишь, что ты наделал? -- начал отчитывать сержанта Веркрамп. - - Ты понимаешь, что натворил? Теперь он будет всю жизнь ненавидеть животных. Он даже не сможет повести своих детей в зоопарк, не рис куя получить нервный срыв. Честное слово, я этого не хотел, - - оправды вался сержант. - - Прошу прощения. Он же теперь и рыбу ловить не сможет, бедняга. Веркрамп отобрал слайды с изображением заповедника, а заодно и те, на которых был снят морской аквариум в Дурбане, и приказал сержанту показывать диапозитивы только с голыми черными женщинами. После этого случая он сам проверил все слайды во всех других камерах и обнаружил еще одно отклонение от установленного им порядка. Сержант Бишоф наряду с картинками цветных женщин показывал слайд, на котором была изображена одетая в купальник некрасивая белая женщина. - А это что за уродина? -- спросил Веркрамп, ког да обнаружил этот слайд. Нехорошо так говорить, - - обиделся сержант Бишоф. - Это еще почему? -- рявкнул Веркрамп. Это моя жена, - - ответил сержант. Веркрамп понял, что допустил ошибку. - Послушайте, -- сказал лейтенант, -- нельзя же показывать ее вместе с девками-кафирками. Нельзя, конечно, -- согласился сержант. -- Но я думал, что это может помочь. Чему помочь? Семейной жизни, -- объяснил сержант. -- Пони маете, она... э-э-э... немного склонна к флиртам, и я подумал, что хорошо бы сделать так, чтобы на нее ни один мужик и взглянуть не захотел. Веркрамп изучающе посмотрел на изображение. - Не думаю, что вам стоит так уж сильно бес покоиться, -- сказал он и распорядился не показывать больше слайд с миссис Бишоф в общей подборке. Добившись наконец, чтобы курс лечения во всем следовал разработанному им плану, лейтенант Веркрамп спустился в кабинет комманданта и стал мучительно думать, что бы еще предпринять такое, чтобы его пребывание при исполнении обязанностей начальника полиции оставило о себе неизгладимый след. Он понимал, что следующий этап в его деятельности по-настоящему начнется вечером, когда начнут действовать его секретные агенты. Глава седьмая Приехав после обеда в Веезен и обнаружив, что по пятницам все закрывается очень рано, коммандант начал уже было думать, что ему так никогда и не удастся отыскать дом Хиткоут-Килкуунов. Первое впечатление -- что время в Веезене как будто остановилось -с лихвой подтвердилось при непосредственном знакомстве с городком, на улицах которого в эти послеполуденные часы не было ни души. Он побродил по центру в поисках почты, но когда нашел ее, то почта оказалась закрыта. Попытка заглянуть в магазин, в котором он побывал утром, закончилась столь же безуспешно. В конце концов коммандант уселся в тени королевы Виктории и принялся созерцать покрытые пылью пушницы, высаженные в скверике вокруг памятника. Сидевшая на веранде расположенного напротив магазинчика собака какого-то странного желтоватого оттенка лениво почесывалась, и ее вид заставил комманданта вспомнить о той новой роли, которую он теперь играл. "Под палящим солнцем могут гулять только бешеные псы и англичане, -- взбодрил себя коммандант когда-то запомнившейся поговоркой и задумался о том, что стал бы делать настоящий англичанин в такое время дня в незнакомом ему городе. - - Наверное, пошел бы ловить рыбу", - - решил коммандант и, поднявшись с неприятным чувством, что королева Виктория оценивает его весьма критически, сел в машину и поехал назад в гостиницу. Дух опустошенности, которым было пропитано здание гостиницы, сейчас казался еще сильнее. Две мухи все еще сидели, как в ловушке, между