г охвативший ее страх. Старик посмотрел на массивные золотые часы. -- Примерно через полчаса, к половине пятого, -- ответил он. Миссис Флоуз стала еще внимательнее смотреть в окно, выискивая взглядом дома соседей, но в поле зрения не было ничего, кроме девственных пространств открытых болот да попадавшихся время от времени скоплений камней на вершинах холмов. Чем дальше они ехали, тем сильнее становился ветер. Наконец они добрались до очередных ворот в очередной каменной стене, и Додд снова пошел их открывать. -- Флоуз-Холл вон там, в той стороне, видите? Отсюда самый красивый вид, -- сказал старик, когда они въезжали в ворота. Миссис Флоуз протерла забрызганное моросившим дождем стекло и выглянула в окошко. То, что она увидела, никак не оправдывало надежд, возлагавшихся ею на этот дом, и не радовало взгляд. Флоуз-Холл, что на Флоузовских болотах неподалеку от Флоузовых холмов, вполне оправдывал свое название[8]. Большое серое гранитное здание с пристроенной с одной стороны четырехугольной башней напомнило ей Дартмурскую тюрьму в миниатюре. Высокая каменная стена, окружавшая дом с трех сторон, усиливала впечатление, что это место предназначено для добровольного заключения. Впечатление подкреплял и въезд на территорию: над воротами в стене была сделана арка, и все это вместе имело вид многозначительный и зловещий. Около стены стояли кучкой несколько чахлых, низкорослых, согнутых ветрами деревьев, а с западной стороны в отдалении темнел сосняк. -- Там озеро, -- сказал Флоуз,-- а чуть пониже плотина. Миссис Флоуз разглядела плотину. Она была построена из больших глыб гранита, перегородивших русло речки. Из-под нижней ее части вытекал поток, который шел между выложенными камнем берегами, протекал под мостом, при въезде на который стояли ворота, был виден дальше еще на протяжении примерно четверти мили, а затем исчезал в темном отверстии в склоне холма. В целом открывшийся ей вид был столь же унылым, как и окружающая природа, и ирригационные сооружения XIX века только усиливали это впечатление. Даже железные ворота у въезда на небольшой мост были оснащены сверху острыми шипами и тоже заперты. Додду снова пришлось слезать и открывать их, чтобы экипаж мог проехать. Старый Флоуз с гордостью смотрел вперед и удовлетворенно потирал руки. -- Хорошо снова очутиться дома, -- сказал он, когда лошади въехали на небольшой уклон, ведший прямо к зданию. Миссис Флоуз не видела вокруг себя ничего хорошего. -- А что это там за башня? -- спросила она. -- Это старинная башня-убежище. Мой дед ее сильно перестроил, но дом остался почти таким же, каким был в XVI веке. В последнем миссис Флоуз не сомневалась. Но башня вызвала у нее недоумение и безотчетные опасения[9]. -- В ней спасались и люди, и скотина от набегов шотландцев. Стены у нее десять футов толщиной, и шайке мародеров или болотных разбойников было не под силу вломиться в нее. -- А кто такие болотные разбойники? -- спросила миссис Флоуз. -- Их уже больше нет, мадам, -- ответил старик, -- но прежде они существовали. Это грабители, конокрады и угонщики скота из Ридесдейла и Северного Тайндейла. Королевские законы стали соблюдаться в этих краях только где-то с XVII века, а кое-кто утверждает, что и того позже. До 1700 года от королевского офицера, который рискнул бы наводить тут порядок, потребовалось бы немало мужества. -- Но почему болотные разбойники? -- Миссис Флоуз пыталась перенести внимание с гранитного дома, к которому они приближались, на что-то иное. -- Потому что они маскировались, обвешиваясь болотным мхом. Они строили свои укрепленные лагеря в глубине болот, из толстенных дубовых бревен, и покрывали их мхом не только для маскировки, но и чтобы их невозможно было сжечь. Их, наверное, было очень трудно обнаружить в здешних топях и трясинах. И драться с ними могли только мужественные люди, не ведающие страха смерти. -- Мне кажется, любой, кто селился в этих краях, просто-таки жаждал смерти, -- сказала миссис Флоуз. Но даже упоминание о Великой Определенности не могло сбить старика с воспоминаний о великом прошлом. -- Можно сказать и так, мадам; но мы, Флоузы, живем здесь с Бог знает каких времен, и Флоузы сражались на стороне Перси еще в битве при Оттенберне, о которой поется в песнях. Как бы в подтверждение его слов со стороны полигона снова донесся звук разрыва, а когда его перекаты стихли, послышалось нечто еще более зловещее: где-то выли собаки. -- О Боже, а это что такое? -- спросила миссис Флоуз, теперь уже встревоженная не на шутку. Старик сиял. -- Это псарня Флоузов, мадам, -- сказал он и постучал по переднему окошку экипажа палкой с серебряной рукояткой. Сидевший на козлах Додд наклонился вперед и вниз, так что голова оказалась у него между колен, и снизу заглянул в окошко. Миссис Флоуз впервые обратила внимание, что глаза у него слегка косят. В таком ракурсе выражение его лица казалось каким-то особенно хитрым, злобным и жутким. -- Додд, мы заглянем на задний двор. Миссис Флоуз хочет посмотреть на собак. Усмешку Додда, обращенную к ним вверх тормашками, выдержать было невозможно. Столь же невозможными оказались и псы, когда Додд слез с козел и открыл тяжелые деревянные ворота под аркой. Оттуда к ним хлынула кипящая и бурлящая масса, мгновенно окружившая брогэм. Миссис Флоуз с ужасом смотрела на них. -- Что это за порода? -- спросила она к явному удовольствию старика. -- Вроде и похожи на гончих, и не похожи... -- Это Флоузовы гончие, -- ответил он. Одно из этих чудовищ подпрыгнуло и огромным языком обслюнявило все окно кареты. -- Я их сам вывел. Отбирал только самых лучших. Гончие весны по пятам преследуют зиму, как говорил великий Свайнберн. Уверяю вас, он не нашел бы ни одной гончей, способной идти по следу так, как идут эти. На две трети они -- от горной пиренейской собаки, от нее они унаследовали размеры и свирепость. На одну треть в них кровь Лабрадора, от которого они взяли чутье, умение плавать и приносить подбитую дичь. И наконец, на треть они -- борзые, от которых взяли скорость. Как вам это нравится, мадам? -- Четыре трети, полная чепуха, -- ответила миссис Флоуз. -- Нельзя взять четыре трети от чего угодно. -- Нельзя? -- сказал Флоуз, и блеск в его глазах сменился раздражением оттого, что его труды оценены столь низко. -- Тогда посмотрите на них поближе. Он открыл дверцу, и одно из чудес селекции вспрыгнуло в экипаж и обслюнявило ему все лицо, а потом перенесло свое внимание на новую хозяйку. -- Уберите эту гадость! Пошла прочь, дрянь! -- закричала миссис Флоуз. -- Прекрати немедленно! О Господи... Флоуз, довольный тем, что ему удалось доказать желаемое, выгнал собаку, захлопнул дверцу и повернулся к жене. -- Полагаю, дорогая, теперь вы согласитесь, что в нем больше трех третей самой свирепой гончей, -- сказал он сурово. -- Или хотите посмотреть еще одну? Миссис Флоуз очень выразительно поглядела на него самого и отказалась от дальнейшего осмотра. -- Так что не спорьте со мной по вопросам евгеники, мадам, -- заявил Флоуз и приказал Додду ехать дальше. -- Я изучал этот предмет, и нечего мне говорить, будто я неправ. Миссис Флоуз оставила свои мысли при себе. Эти мысли были не самыми приятными для старика, но они обязательно должны были сбыться. Экипаж подъехал к заднему входу в дом и остановился. Додд слез и обошел его, двигаясь в сплошном море псов. -- Отгони их с дороги, -- приказал ему Флоуз, стараясь перекричать лай. -- Жена их боится. Размахивая вокруг себя кнутом, которым он погонял лошадей, Додд мгновенно отогнал собак в противоположную часть двора. Старый Флоуз вылез из экипажа и протянул руку миссис Флоуз. -- Человек моего возраста не может внести вас в дом на руках, -- галантно сказал он, -- но за меня это сделает Додд, Додд, внеси хозяйку! -- Совершенно не к чему... -- начала было возражать миссис Флоуз, но Додд четко повиновался приказам, и она мгновенно оказалась в ею железных тисках. Близость его зловещего лица снова вызвала у нее уже знакомое ощущение смутного, но острого беспокойства. Так ее и внесли в дом. -- Благодарю, Додд, -- сказал вошедший вслед за ними Старый Флоуз. -- Церемония соблюдена. Поставь хозяйку! На какое-то мгновение Додд сжал миссис Флоуз еще сильнее, а его лицо оказалось еще ближе, но он тут же поставил ее на ноги и отпустил. Они были на кухне. Миссис Флоуз оправила платье и огляделась вокруг. -- Надеюсь, дорогая, вам понравится то, что вы увидите. Ей не понравилось, но она смолчала. Если даже снаружи Флоуз-Холл казался серым, голым и каким-то отталкивающим, то кухня, выложенная из огромных камней, оставляла впечатление чего-то просто средневекового. Правда, в ней стояла каменная мойка, над которой был виден кран, что указывало на наличие если не горячей воды, то хотя бы водопровода. Чугунная плита была, по-видимому, выпущена в последние годы промышленной революции. Но все остальное даже отдаленно нельзя было назвать современным. Посередине кухни стоял простой, ничем не покрытый стол, по обе стороны от него -- скамейки, а рядом с плитой стояли прямые деревянные стулья с высокими спинками. -- Это лари, -- пояснил старый Флоуз, перехватив вопросительный взгляд миссис Флоуз в ту сторону. -- Тут по вечерам сидят Додд и ублюдок. -- Ублюдок? -- переспросила миссис Флоуз. -- Какой ублюдок? -- Но на этот раз промолчал старый Флоуз[10]. -- Покажу вам дом, -- сказал он и направился к выходу. -- Ну если он такой же, как кухня... -- начала миссис Флоуз. Но дом не был таким же, как кухня. Если кухня была пустой и унылой, то остальная часть дома вполне соответствовала ее ожиданиям и была до отказа набита хорошей мебелью, гобеленами, большими портретами и многим другим, что накопилось от многочисленных браков и многих поколений. Оказавшись у первых ступенек изгибающейся лестницы и оглядевшись, миссис Флоуз вздохнула с облегчением. Вступив в брак со старым Флоузом, она не просто вышла замуж за человека, впавшего в детство. Она добилась гораздо большего: обручилась с огромным богатством, состоящим из антикварной мебели и тонкого серебра. С каждой стены на нее глядели старинные портреты, на которых были изображены Флоузы в париках, Флоузы в форме, Флоузы в причудливых камзолах, -- но лица у всех Флоузов были совершенно одинаковы. Только в одном из углов она разглядела небольшой темный портрет, изображенный на котором человек вроде бы не вписывался в галерею Флоузов. -- Это Мэркетт Флоуз. Портрет, насколько я знаю, писался уже посмертно, -- сказал старик. Миссис Флоуз присмотрелась к портрету внимательнее. -- Судя по тому, как он выглядит, он, видимо, умер какой-то необычной смертью? -- спросила она. Старый Флоуз утвердительно кивнул. -- Ему отрубили голову, мадам, и мне кажется, что у палача в то утро здорово болела голова после перепоя: он явно нанес больше ударов, чем требовалось. Миссис Флоуз оторвалась от жуткого изображения головы Мэркетта Флоуза, и они продолжили осмотр дома. Переходя из комнаты в комнату, миссис Флоуз в каждой из них находила что-то достойное восхищения и, с ее точки зрения, высокой оценки. К тому моменту, когда они вновь оказались в вестибюле около парадного входа, миссис Флоуз испытывала удовлетворение от сознания, что она все-таки не ошиблась, выйдя замуж за этого старого дурня. -- А это мое домашнее убежище, -- сказал Флоуз, открывая дверь слева от входа. Миссис Флоуз вошла. По контрасту с остальной частью дома, которая казалась очень сырой и затхлой, в кабинете было тепло, пахло кожаными переплетами книг и табаком, а в камине огромным и жарким пламенем полыхал уголь. На ковре перед огнем нежился старый кот, а вокруг комнаты по стенам сплошь стояли книги, на корешках которых мерцали отсветы пламени. В центре комнаты был двухтумбовый письменный стол с лампой под зеленым абажуром и серебряным чернильным прибором. Миссис Флоуз подошла, чтобы включить лампу, и увидела какую-то странную ручку на ней. -- Возьмите спички, -- сказал Флоуз, -- у нас тут нет электричества. -- У вас нет... -- повторила было миссис Флоуз и остановилась, внезапно осознав весь смысл только что услышанного. Какие бы сокровища, будь то старинное серебро или антикварная мебель, ни были собраны во Флоуз-Холле, без электричества они не обладали для миссис Флоуз особой притягательной силой. Раз в доме не было электричества, значит, скорее всего, не было и центрального отопления, а единственный кран над мойкой в кухне указывал на то, что вода в нем -- только холодная. Находясь в доме, во внутреннем убежище мужа и в безопасности от собак, миссис Флоуз решила, что пора уже и ей нанести свой удар и сделать это прямо здесь, в кабинете. Она тяжело опустилась в стоявшее у камина большое, с высокой спинкой, кожаное кресло и уставилась на старого Флоуза. -- Сама мысль о том, чтобы притащить меня сюда и ожидать, что я стану жить в доме без электричества, без горячей воды, без современных удобств... -- начала она резким и скрипучим голосом, едва Флоуз наклонился, чтобы зажечь от огня лучину. Старик повернулся к ней, и она увидела, что его лицо искажено от гнева. Лучина горела, пламя все ближе подбиралось к его руке, но Флоуз не замечал этого. -- Женщина, -- сказал он мягко, но со стальной непреклонностью в голосе, -- запомни, никогда впредь не обращайся ко мне подобным тоном. -- Он выпрямился, но миссис -Флоуз было не так-то легко запугать. -- А вы запомните никогда впредь не называть меня "женщина", -- отпарировала она. -- И не думайте, что сможете помыкать мной -- не выйдет. Я вполне могу... Их пикировку прервало появление Додда, вошедшего с серебряным подносом в руках, на котором стоял чайник, прикрытый сверху "бабой". Флоуз жестом показал ему поставить поднос на низенький столик около кресла, в котором сидела хозяйка, и только после того, как Додд вышел из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь, скандал разразился снова. Его продолжили одновременно обе стороны. -- Я сказала, что я... -- начала миссис Флоуз. -- Женщина, -- заревел старый Флоуз, -- я не... Исполненное в унисон начало заставило замолчать обоих, и какое-то время они сидели у огня, сверля друг друга взглядом. Первой перемирие нарушила миссис Флоуз, избравшая тактику коварства. -- Незачем спорить, все можно решить очень просто, -- сказала она. -- Мы поставим электрогенератор. Вы увидите, насколько приятней станет ваша жизнь. Но Флоуз отрицательно покачал головой: -- Я прожил без него девяносто лет и так и умру. -- Пожалуйста, если вам так нравится, -- сказала миссис Флоуз, -- но не понимаю, почему я должна следовать вашему примеру. Я привыкла к горячей воде, к удобствам в доме и... -- Мадам, -- сказал старый Флоуз, -- я всю жизнь мылся в холодной воде... -- Редко мылись, -- перебила миссис Флоуз. -- Как я сказал... -- Если вы не хотите электричества, мы можем установить газовую колонку... -- Я не потерплю всех этих современных штучек... Они проспорили до самого ужина. На кухне Додд, помешивая в кастрюле тушеную баранину, с интересом прислушивался к доносившимся до него отголоскам ссоры. -- Старый черт откусил больше, чем может проглотить, -- подумал он про себя и бросил кость старой колли, лежавшей у двери. -- Но если такова мамаша, то какова же дочка? -- Раздумывая над этим, он двигался по кухне, перевидавшей за несколько столетий стольких женщин из рода Флоузов, по кухне, вобравшей в себя и сохранившей все многовековые запахи, -- что так притягивало к ней Локхарта. Додд не ощущал этих запахов, этой причудливой смеси немытого человеческого тела, старых сапог и грязных носков, мокрых собак и чесоточных кошек, мыла и полироли, парного молока и теплой крови, домашнего хлеба и подвешенных за ноги свежеощипанных фазанов -- всего того, что было повседневной необходимостью в суровом образе жизни, который вели Флоузы еще со времен постройки дома. Додд сам был неотъемлемой частью всего этого, и столь же древней. Но сейчас в доме появилось нечто новое, и это новое ему определенно не нравилось. Не понравилось это новое и старому Флоузу, когда после ужина, прошедшего в подавленной атмосфере, он вместе с миссис Флоуз поднялся в холодную спальню, где от набитых пуховиков несло сырым, только недавно выщипанным пером. В трубах выл ветер, с кухни доносились слабые подвывания нортумберлендской волынки Додда, игравшего балладу о короле Эдуарде, вполне соответствовавшую позднему часу и мрачному настроению. Старый Флоуз опустился около кровати на колени. -- О Всевышний... -- начал было он, но жена тут же перебила его. -- Незачем просить прощения, -- сказала она. -- Пока мы не договоримся, вы до меня не дотронетесь. Старик злобно посмотрел на нее, все еще стоя на коленях: -- Пока не договоримся? О чем договоримся? -- Пока мы ясно не договоримся о том, что этот дом будет модернизирован в кратчайшие сроки. А до тех пор, пока это не будет сделано, я буду жить в собственном доме, в тех удобствах, к которым я привыкла. Я не для того выходила за вас замуж, чтобы помереть тут от воспаления легких. Старый Флоуз, кряхтя, поднялся с колен. -- А я не для того женился на вас, -- загремел он, -- чтобы какая-то баба диктовала мне порядки в моем собственном доме. Миссис Флоуз, как будто защищаясь, натянула на себя простыню до самого подбородка. -- А я не позволю на себя орать, -- возразила она. -- Я не "какая-то баба". Я уважаемая и уважающая себя... Но порыв внезапно взвывшего в трубе ветра и вид Флоуза, схватившего прислоненную к каминной решетке кочергу, заставили ее умолкнуть. -- Уважаемая? Вы -- уважаемая? Что это за уважающая себя женщина, которая выходит замуж за старика только из-за денег? -- Из-за денег? -- повторила миссис Флоуз, встревоженная новым подтверждением того, что старый дурак оказывался вовсе не таким уж дураком. -- Кто говорит о деньгах? -- Я говорю, -- шумел Флоуз. -- Вы предполагаете, а я располагаю, и если вы хоть на секунду вообразили, будто я этого не понимаю, то вы крепко просчитались! Миссис Флоуз прибегла к спасительному средству -- слезам. -- А я-то принимала вас за джентльмена, -- захныкала она. -- Ах вот как. Тем глупее с вашей стороны, -- ответил старик, цвет лица которого уже сравнялся с цветом его красной ночной рубахи. -- Слезы вам не помогут. Вы сами выставили условие: мой ублюдок женится на вашей придурочной дочери, только если я женюсь на вас. Ну что ж, вы получили, что хотели, извольте смириться. -- А я скорее умру... -- ответила миссис Флоуз. -- Вполне может статься, мадам, вполне может статься. Это ваше окончательное слово? Миссис Флоуз помолчала, быстро прикидывая в уме возможные взаимосвязи между этой угрозой, кочергой и своим окончательным словом. Но в душе ее жило упрямство, присущее всем Сэндикотам. -- Да, -- сказала она с вызовом. Старый Флоуз с силой швырнул кочергу на решетку камина и направился к двери. -- Вы еще горько пожалеете об этих словах, -- угрожающе буркнул он и вышел. Миссис Флоуз в изнеможении откинулась на подушки. Ей потребовалось собрать все силы, чтобы заставить себя встать и запереть дверь, прежде чем окончательно отойти ко сну. Глава шестая Наутро, когда после беспокойно проведенной ночи миссис Флоуз спустилась вниз, она обнаружила, что старик заперся в своем убежище, а на кухонном столе лежала записка, в которой ей предлагалось самой приготовить себе завтрак. На плите в большом горшке плюхала клейкая овсянка, и, попробовав ее, миссис Флоуз решила ограничиться чашкой чая и бутербродом с джемом. Додда нигде не было видно. Во дворе, под ветром и солнцем, вывалив языки, резвились, способные поразить кого угодно, результаты экспериментов старого Флоуза в области собаководства. Выйдя через дверь кухни, миссис Флоуз удачно избежала встречи с ними и отправилась погулять по саду. Защищенный высокой стеной от ветров и непогоды, сад не был непривлекательным. Один из прежних Флоузов построил в нем теплицы, разбил огород, а на последнем полуакре земли, не отданном под овощи, Флоуз Способный -- портрет которого висел на стене лестничной площадки -- устроил миниатюрный ландшафт в южном стиле. Между искусственных каменных горок росли карликовые деревья, были проложены посыпанные песком дорожки, в маленьком овальном пруду бил фонтан и плескалась рыба. В одном из уголков сада было оборудовано нечто вроде закрытой беседки -- компактный бельведер, выстроенный из посаженных на цемент кремнистых камней и морских раковин и украшенный готическим оконцем, в которое было вставлено цветное стекло. Миссис Флоуз поднялась по ступенькам к двери бельведера, обнаружила, что та не заперта, и вошла. Внутри оказались первые из увиденных ею во Флоуз-Холле признаков комфорта. Тесное помещение бельведера было отделано изнутри дубовыми панелями, в нем стояли обитые выцветшим бархатом мягкие скамьи, потолок был украшен резьбой, а из окна открывался вид через болото в сторону водохранилища. Миссис Флоуз удобно устроилась на скамейке и вновь задумалась о странностях этой семьи, с которой она, к несчастью, породнилась. Она уже поняла, что это был очень древний род, и она все еще продолжала надеяться, что семья располагала и значительными средствами. Возможно, внешне Флоуз-Холл был и не очень привлекателен, но дом был наполнен сокровищами, вывезенными из давно уже потерянных колоний теми неустрашимыми молодыми людьми, что готовы были идти на риск подхватить малярию, цингу и желтую лихорадку, чтобы либо сколотить себе состояние, либо преждевременно погибнуть в каком-нибудь отдаленном углу империи. Миссис Флоуз понимала их предприимчивость и завидовала ей. Эти молодые люди отправлялись на юг, на восток (а во многих случаях и на запад), чтобы убежать от тоскливого и бесцветного существования дома. Миссис Флоуз страстно хотела бы последовать их примеру: все, что угодно было бы лучше, чем эта невыносимая изоляция во Флоуз-Холле. Она как раз обдумывала способ как-то устроить свой отъезд, когда высокая и тощая фигура ее мужа появилась со стороны огорода и направилась вдоль камней и карликовых деревьев в сторону бельведера. Миссис Флоуз внутренне напряглась, готовясь к предстоящей встрече, но в этом не оказалось никакой необходимости. Старик явно пребывал в прекрасном расположении духа. Он поднялся по ступенькам и постучал в дверь: -- Можно войти? -- Конечно, -- ответила миссис Флоуз. Старый Флоуз остановился в дверном проеме. -- Вижу, вы нашли дорогу на панораму Перкина, -- сказал он. -- Эта прекрасная безделица была построена в 1774 году Перкином Флоузом, единственным поэтом в нашем роду. Именно здесь он написал свою знаменитую "Оду углю", вдохновившись, несомненно, видом вон той шахты -- смотрите туда, за озеро. Через окошко он показал на насыпь, сделанную на склоне холмов по ту сторону водохранилища. Рядом с насыпью виднелся темный проем и ржавели остатки каких-то механизмов. Природой созданный, природой и сраженный, Но не природой вынесенный наверх. Труды людей в наш век освобождают Останки множества деревьев, ставших углем. Вот так при помощи лесов, давно уж мертвых, Мы варим яйца и печем свой хлеб. -- Прекрасный поэт, мадам, хотя и недостаточно признанный, -- продолжал старик, продекламировав эти строчки, -- в каждом из Флоузов есть какой-то талант, о котором окружающие и не подозревают. -- Мне тоже так показалось, -- несколько резко сказала миссис Флоуз. Старик опустил голову. Он тоже провел бессонную ночь, борясь со своей совестью, и проиграл ей по всем статьям. -- Я пришел просить у вас прощения, -- произнес он наконец. -- Мое поведение, мадам, было непростительно для -- мужа. Надеюсь, вы примете мои глубокие извинения. Миссис Сэндикот смешалась. Опыт прежнего ее брака приучил ее не отказываться слишком легко от своего права на обиду. Из него можно было извлечь определенные преимущества, в том числе и власть. -- Вы назвали меня "гнусной бабой", -- напомнила она. -- Какой-то бабой, мадам, какой-то[11], -- сказал Флоуз. -- В этом, право же, нет ничего плохого. -- Там, откуда я родом, -- возразила миссис Флоуз, -- у этих слов совсем другой смысл, и притом крайне скверный. -- Уверяю вас, мадам, я не имел в виду ничего плохого. В мои намерения совершенно не входило использовать то уничижительное значение, которое вы приписываете этим словам. Миссис Флоуз была в этом далеко не уверена. Знакомство с его намерениями во время их медового месяца давало ей все основания для того, чтобы расценивать их иначе. Однако ради стоящего дела она была готова пострадать. -- Каковы бы ни были ваши намерения, вы обвинили меня в том, будто бы я вышла за вас замуж только из-за ваших денег. Я не собираюсь ни от кого выслушивать подобное! -- Согласен, мадам. Но это было сказано в запале. К тому же мне казалось, что моя личность сама по себе вряд ли способна вдохновить кого-либо на брак. Я беру эти слова обратно. -- Рада слышать. Я вышла за вас замуж потому, что вы -- старый и одинокий человек, за которым кто-то должен ухаживать. Мысль о деньгах никогда даже не приходила мне в голову. -- Вы правы, мадам. Я действительно стар, одинок, и кто-то должен за мной ухаживать, -- повторил Флоуз, которому на самом деле было трудно целиком и полностью согласиться с этими оскорбительными для него характеристиками. -- Но когда в доме отстутствуют необходимые удобства, я не смогу ни за кем ухаживать. Если вы хотите, чтобы я тут оставалась, мне нужны электричество, горячая вода и ванна, телевизор и центральное отопление. Флоуз грустно кивал головой. Вот до чего дошло дело! -- Они будут у вас, мадам, -- сказал он, -- все это у вас будет. -- Я приехала сюда не для того, чтобы помереть тут от воспаления легких. Я хочу, чтобы все это было сделано без отлагательно. -- Я немедленно отдам необходимые распоряжения, -- сказал старый Флоуз, -- а пока давайте отправимся в мой кабинет, к теплу и огню, и обсудим мое завещание. -- Ваше завещание? -- удивилась миссис Флоуз. -- Вы сказали "ваше завещание"? -- Именно так, мадам, -- ответил старик и повел ее вниз по ступеням бельведера, через сад с карликовыми деревьями в дом. Там, усевшись напротив друг друга в большие кожаные кресла около камина, возле которого грелся грязный кот, они продолжили разговор. -- Буду с вами откровенен, -- сказал Флоуз. -- Мой внук и ваш зять, Локхарт, -- незаконнорожденный. -- Правда? -- промолвила миссис Флоуз, не уверенная, придавать ли этому слову прямое значение[12]. Но старик развеял все ее сомнения на этот счет. -- Он -- плод незаконного союза между моей младшей дочерью и лицом или лицами, мне неизвестными, и я сделал целью всей моей жизни, во-первых, узнать, кто же был его родителем, а во-вторых, вырвать с корнем те предрасположенности, которые находятся в пределах моей досягаемости, поскольку волею судьбы отчасти мой внук тоже является одним из Флоузов. Вы понимаете, что я хочу сказать? Миссис Флоуз не понимала, однако с готовностью утвердительно кивнула головой, -- Как вы могли предположить после внимательного осмотра моей библиотеки, я -- убежденный сторонник той точки зрения, что качества и наклонности предков, как физические, так и духовные, передаются по наследству, то есть являются врожденными. Перефразируя великого Уильяма, наш конец предопределен при нашем рождении, как бы мы ни пытались это изменить. Притом предопределен по отцовской линии, мадам, не по материнской. Селекция собак, в которой у меня значительный опыт, доказывает это со всей определенностью. Миссис Флоуз пробрала дрожь. Она смотрела на старика, и во взгляде ее смешивались страх и гнев: если ее не обманывал слух, она вышла замуж за человека, страдающего невероятными извращениями. Флоуз продолжал, не обращая никакого внимания на ошеломленный вид жены. -- Женщина, когда у нее течка, превращается в самую настоящую сучку, -- сказал он, добавив: -- Надеюсь, эта не очень деликатная тема вас не оскорбляет? -- Миссис Флоуз слушала, непроизвольно покачивая головой. Приняв эти покачивания за уверения, что тема ее нимало не смущает, старик продолжил: -- И такая сучка притягивает к себе целую свору мужчин, которые начинают везде и всюду преследовать ее, дерясь между собой за право оплодотворить ее -- право, которое достается самому сильному и свирепому псу. Таким образом, вначале ее оплодотворяет самый лучший; но потом, чтобы гарантировать зачатие, она совокупляется со всеми остальными псами в своре, вплоть до самого слабого и паршивого. В результате, мадам, выживает род и выживают самые приспособленные. Это сказал Дарвин, мадам, и Дарвин был прав. Я -- сторонник теории наследственности. Нос Флоузов и подбородок Флоузов -- это материальные доказательства того, что физические качества, полученные от предков нашего рода, передаются по наследству из века в век. И я глубоко убежден в том, что по отцовской линии мы наследуем не только физические качества, но также и умственные. Короче говоря, собака -- отец рода человеческого, а темперамент собаки определяется последующими поколениями людей. Но я вижу, вы мне не верите. Он сделал паузу и внимательно, изучающе посмотрел на жену: на ее лице явно было написано сомнение. Однако сомневалась миссис Флоуз не столько в интеллектуальной обоснованности его аргументов, но скорее в том, нормален ли человек, за которого она вышла замуж. -- Вы можете спросить, -- продолжал старик, -- если характер определяется наследственностью, то какую роль в том, В что мы есть, играет образование? Вы ведь об этом подумали? Миссис Флоуз снова непроизвольно кивнула. Позволявшие ей что угодно родители и прогрессивно мыслящие учителя добились в свое время того, что полученное ею образование было настолько стерильным, что в принципе лишало ее способности следить сейчас за ходом мыслей Флоуза. Из всех его рассуждений она поняла только одно: он был, по-видимому, одержим проблемой сексуальных привычек и репродукционного процесса у собак, и открыто признавал, что родоначальником Флоузов был пес. -- Ответ, мадам, заключается вот в чем. Мы должны снова вспомнить, что собака -- определяющий фактор, что она -- домашнее животное не по природе своей, но в силу социального симбиоза. Собака и человек, мадам, живут вместе по причине взаимной потребности друг в друге. Мы вместе охотимся, вместе едим, вместе живем, вместе спим, но прежде всего мы учимся друг у друга. Постоянно общаясь с собаками, я узнал больше, чем от людей или из книг. Единственное исключение -- Карлайл, но к нему я вернусь чуть позже. Во-первых, позвольте мне сказать, что собаку можно научить. До каких-то пределов, мадам, только до каких-то пределов. Я назову лучшим в мире пастухом того, кто смог бы обучить терьера так, чтобы тот стал овчаркой, превратился бы в хорошего сторожа при стаде. Но это невозможно сделать. Терьер -- собака от земли. Если вы знаете латынь, вам это подсказывает само ее название: терра -- земля, терьер -- собака от земли. И сколько ни заставляй ее пасти овец, у нее не отбить привычку рыть землю. Дрессируйте ее как хотите, в душе она все равно всегда останется норокопателькицей. Пусть она даже не имеет возможности их разрывать -- но инстинкт-то при ней! Точно так же и с человеком, мадам. Сказав все это, мне остается только добавить, что в отношении Локхарта я сделал все, что было в моих силах и возможностях, чтобы вырвать у него с корнем те инстинкты, которые присущи нам, Флоузам, и за которые мы дорого расплачиваемся. -- Рада слышать, -- пробормотала миссис Флоуз, которой приходилось расплачиваться за присущие Флоузам инстинкты. Старик предостерегающе поднял палец: -- Но, мадам, не зная, кто был его родителем по отцовской линии, я оказался связанным по рукам и ногам. Прискорбно связанным. Мне неведомы те линии порока, что унаследованы Локхартом с отцовской стороны, а о том, что неведомо, можно только гадать. Мою дочь даже при самом сильном напряжении воображения нельзя было бы назвать разборчивой девицей. Это подтверждается хотя бы тем, как она умерла. Она умерла, мадам, возле канавы, при родах сына. И отказалась назвать имя его отца. Старый Флоуз остановился, чтобы посмаковать свое отчаяние и избавиться от постоянно преследующего его подозрения, что упрямство дочери в вопросе о том, кто же был отцом Локхарта, было с ее стороны жестом предсмертного дочернего благородства, призванным спасти его от бесчестья кровосмешения. Пока старик пристально вглядывался в огонь, как если бы это было пламя самого ада, миссис Флоуз постепенно проникалась сознанием того, что внебрачное происхождение Локхарта -- еще один камень в основание ее власти в доме. Старый дурак заплатит за это признание. Миссис Флоуз добавила в свое хранилище претензий еще одну, свеженькую обиду. -- Должна сказать, что, когда я думаю о том, что моя Джессика вышла замуж за незаконнорожденного, я нахожу ваше поведение непростительным и бесчестным. Да, именно так, -- заявила она, решив воспользоваться настроением Флоуза, вроде бы склонного в этот момент к покорности. -- Если бы я знала об этом раньше, я бы никогда не дала согласия на брак. Флоуз смиренно кивал головой. -- Вы должны меня простить, -- сказал он, -- но, если черт куда потянет, приходится идти, а святость вашей дочери изгонит то зло, что есть в отцовской линии Локхарта. -- Искренне надеюсь, -- сказала миссис Флоуз. -- А если уж речь пошла о наследовании, то, мне кажется, вы что-то говорили о своем завещании. -- Так от материй теоретических они перешли к практическим. -- Я пошлю за своим адвокатом, мистером Балстродом, и попрошу его составить новое завещание. Наследницей будете вы, мадам. Заверяю вас в этом. Конечно, в тех пределах, какие накладываются моими обязательствами перед слугами, и с тем условием, что в случае вашей кончины имение перейдет к Локхарту и его отпрыскам. Миссис Флоуз улыбкой выразила свое согласие. Она уже представляла себе свое прекрасно устроенное будущее. -- А пока вы займетесь модернизацией дома? -- спросила она. Флоуз снова кивнул. -- В таком случае я остаюсь, -- милостиво произнесла миссис Флоуз. На этот раз какая-то тень улыбки промелькнула на лице старого Флоуза, но мгновенно исчезла. Незачем было преждевременно выдавать себя и затеянную им игру. Он только выиграет время, если будет демонстрировать покорность. В тот же день, после обеда миссис Флоуз написала письмо Джессике. Это было даже не письмо, а скорее перечень тех ее вещей, которые надлежало отправить грузовым фургоном во Флоуз-Холл. Закончив писать, она отдала письмо Додду, чтобы тот опустил его в Блэк-Покрингтоне. Однако вечером, когда она отправлялась спать, письмо было еще не отправлено. На кухне старый Флоуз, подержав его над кипящим чайником, вскрыл конверт и прочел содержимое. -- Можешь отправлять, -- сказал он Додду, отдавая ему конверт. -- Старая рыбина проглотила наживку. Осталось ее только поводить. Чем он и занимался на протяжении нескольких следующих месяцев. Удобств во Флоуз-Холле не прибавилось. Фирма, устанавливающая центральное отопление, постоянно обещала на следующей неделе прислать своих людей, но те так и не появлялись. Электричество временно не работало, а почта потребовала такую плату за подключение телефона, что даже сама миссис Флоуз не могла с этим согласиться. Везде и во всем возникали какие-то помехи. Прибытие ее вещей задерживалось из-за того, что владелец фургона для перевозки мебели никак не мог договориться о проезде по частному мосту на подъезде к имению, а в противном случае грузчики отказывались вручную таскать чемоданы и коробки на целых полмили, да еще в гору. В конце концов они просто выгрузили все там, куда смогли добраться, и уехали, и миссис Флоуз с Доддом пришлось самим перетаскивать вещи, причем этот и без того медленный процесс делался еще более долгим оттого, что у Додда было множество других обязанностей по дому. Была уже поздняя весна, когда всем финтифлюшкам и безделушкам, привезенным из дома номер 12 по Сэндикот-Кресчент, нашлось место в гостиной, где они тщетно пытались соперничать с древними богатствами, награбленными империей. Хуже всего оказалось то, что "ровер" миссис Флоуз, отправленный по железной дороге, благодаря вмешательству Додда на станции назначения и данной им взятке, был переадресован назад в Ист-Пэрсли через Глазго и вернулся к Локхарту и Джессике в непригодном для использования состоянии и с пометкой: "Адресат неизвестен". Без машины миссис Флоуз была как без рук. Она могла добраться с Доддом на коляске до Блэк-Покрингтона, но там ни у кого не было телефона, а ехать дальше этого места Додд наотрез отказывался. После трех месяцев подобных неудобств, неопределенностей и всяческих увиливаний Флоуза от какого-либо решения вопроса с завещанием, миссис Флоуз почувствовала, что с нее хватит, и выставила ультиматум. -- Или вы будете выполнять свои обещания, или я уеду, -- заявила она. -- Но, мадам, я стараюсь изо всех сил, -- ответил Флоуз. -- Все под контролем и... -- Было бы лучше, если бы все делалось, -- сказала миссис Флоуз, которая успешно усваивала манеру выражаться своего мужа. -- Я говорю совершенно серьезно. Ваш адвокат должен переписать завещание в мою пользу, иначе я возьму и уеду туда, где меня ценят. -- Где есть воля[13], там найдется и способ, -- ответил старик, размышляя над возможными практическими истолкованиями этого принципа и вспоминая в этой связи Шопенгауэра. -- Как сказал великий Карлайл... -- И вот еще что. Довольно с меня ваших проповедей. Я уже наслушалась о Карлайле столько, что мне до конца жизни хватит. Возможно, он и был, как вы утверждаете, великим человеком, но я по горло сыта всевозможными героями и преклонением перед ними. -- И это ваше окончательное слово? -- с надеждой в голосе произнес Флоуз. -- Да, -- ответила миссис Флоуз и тут же стала противоречить самой себе. -- Я достаточно долго терпела и ваше общество, и все неудобства этого дома. Если в течение недели мистер Балстрод не появится здесь, я уезжаю. -- Он будет здесь завтра, -- сказал Флоуз -Даю вам слово. -- Посмотрим, -- поставила точку миссис Флоуз и резко вышла из комнаты. Старик, оставшись один, сокрушался том, что когда-то заставил ее прочесть книгу Сэмюэля Смайлса "Как помочь самому себе". Этим вечером Додд был отправлен с пакетом, запечатанным оттиснутым с обратной стороны на воске фамильным гербом Флоузов -- изображением болотного разбойника. В письме были изложены четкие инструкции относительно содержания нового завещания Флоуза-старшего, и когда наутpo миссис Флоуз спустилась к завтраку, то узнала, что впервые ее муж сдержал данное им слово. -- Пожалуйста, мадам, -- сказал Флоуз, вручая ей ответ Балстрода. -- Он будет здесь сегодня после обеда и оформит завещание. -- Очень хорошо,-- ответила миссис Флоуз. -- Иначе я сделаю то, о чем говорила. -- Если я о чем-то говорю, мадам, то всегда поступаю в точности со своими словами. Завещание будет написано, и я уже вызвал Локхарта, чтобы он присутствовал тут на следующей неделе, когда оно будет официально оглашено. -- Не вижу оснований, для чего нужно его присутствие, пока вы еще живы, -- сказала миссис Флоуз. -- В таком возрасте составление завещания -- обычное дело. -- Это завещание -- случай особый, мадам, -- ответил Флоуз. -- Как говорит древняя поговорка, кто предупрежден, тот вооружен. А мальчик нуждается в том, чтобы ему кто-то вогнал шпоры в бок. Старик удалился в свое убежище, оставив миссис Флоуз разгадывать эту головоломку. После обеда на мосту перед въездом в имение появился Балстрод. Додд впустил его. На протяжении следующих трех часов из кабинета доносился звук приглушенных голосов, но все попытки миссис Флоуз подслушать через замочную скважину не увенчались успехом. Когда перед отъездом адвокат подошел к ней засвидетельствовать свое почтение, она уже снова сидела в гостиной. -- Один вопрос, прежде чем вы уедете, мистер Балстрод, -- спросила она. -- Я бы хотела получить от вас подтверждение, что по завещанию моего мужа главная наследница действительно я. -- Можете быть в этом абсолютно уверены, миссис Флоуз. Вы -- главная наследница. Могу сказать, что по условиям нового завещания мистера Флоуза все это имение перейдет в ваше распоряжение вплоть до вашей смерти. Миссис Флоуз облегченно вздохнула. Это была трудная битва, еще далекая от завершения, но первый раунд она выиграла. Теперь оставалось только настаивать на оснащении дома современными удобствами. Ей уже осточертело пользоваться туалетом во дворе. Глава седьмая Локхарт и Джессика были тяжело больны, и этим все сказано. Больны менструацией. Проклятье -- так приучили Джессику называть это явление -- испортило даже те небольшие физические контакты, что существовали в отношениях между ними. Локхарт неуклонно отказывался физически навязывать себя своему истекающему кровью ангелу, а сам ангел, даже когда не кровоточил, отказывался от права жены настаивать на таком физическом навязывании. В сексуальном отношении в их жизни ничего не менялось, ничего не происходило; однако вызванные Проклятьем переживания и расстройства стали той питательной почвой, на которой их взаимная любовь расцвела еще сильнее. Иными словами, они обожали друг друга и вместе проклинали тот мир, в котором очутились. Локхарт больше не проводил дни в конторе "Сэндикот с партнером" на Уидл-стрит. Додд в свое время не передал миссис Флоуз письмо Трейера, в котором тот грозил своей отставкой в случае, если Локхарт останется в фирме. И потому, не получив ответа, Трейер встал перед выбором: приводить ли свою угрозу в исполнение или избрать более утонченную тактику. Он выбрал последнее и теперь полностью платил Локхарту положенную зарплату и все премии, только бы тот сидел дома и не показывался в конторе, чтобы не вызвать краха фирмы случайным убийством налогового инспектора или же ссорами со всеми ее клиентами. Локхарт без сожалений принял это условие. То, что он успел узнать о Трейере, о налоговой службе и ее работниках, о противоречиях между размерами доходов и фактически уплачиваемого подоходного налога, о всевозможных хитростях и уловках как налоговых инспекторов, так и тех, кто уклоняется от уплаты налога, -- все это только укрепляло его в убеждении, что современный мир гнил и продажен. Воспитанный дедом в привычке верить тому, что ему говорят, и самому говорить только то, что думаешь, Локхарт испытал сильнейшую травму от столкновения с миром, в котором действовали прямо противоположные правила. Предоставленный самому себе и имея достаточную зарплату, Локхарт сидел дома и учился водить машину. -- Это поможет убить время, -- сказал он Джессике и чуть было не убил двух инструкторов по вождению и массу других людей, оказывавшихся поблизости от него на дороге. Привыкший к езде верхом или на двухместной коляске, Локхарт не успевал реагировать на внезапные маневры и резкие остановки других машин. Обычно он нажимал до отказа педаль акселератора, не выжав при этом сцепления, а затем, увидев впереди какое-нибудь препятствие, так же резко и до отказа жал на тормоз. Эту процедуру он повторял непрерывно и с огромной быстротой. Па инструкторов по вождению она производила сильнейшее впечатление: в панике они теряли дар речи и были совершенно не в состоянии растолковать своему ученику какой-либо иной способ действий. Искалечив передки трех машин, принадлежавших автошколе, разбив багажники двух других, что были припаркованы на улице, и сломав фонарный столб, Локхарт столкнулся с трудностью особого рода -- никто не брался продолжать учить его дальше. -- Не понимаю, -- говорил он Джессике. -- На лошади ты садишься в седло, и она идет. Ты ни на что не натыкаешься. У лошади явно больше здравого смысла, чем у машины. -- Может быть, дорогой, если ты послушаешь инструктора, у тебя станет лучше получаться. Инструктор же должен знать, что тебе делать. -- Последний заявил, -- ответил Локхарт, -- Что мне надо проверить голову, а она у меня даже не болела. Это тот, у которого у самого была трещина в черепе. -- Да, дорогой, но ведь ты же перед этим наехал на столб. Ты же знаешь, что сам наехал. -- Ничего подобного, -- возмутился Локхарт. -- Это машина наехала. Единственное, что я сделал, это снял ногу со сцепления. Я не виноват, что машина рванула вперед, как ошпаренная кошка. В конце концов Локхарт кое-как научился водить. Для этого пришлось дополнительно заплатить инструктору за риск. Инструктор сидел в шлеме, на заднем сиденье, пристегнувшись двумя ремнями. Он настоял на том, чтобы Локхарт учился на собственной машине, и тому пришлось купить "лендровер". Инструктор поставил ограничитель на педаль газа, и они тренировались на заброшенном аэродроме, где не было других машин и почти не было препятствий. Но даже в таких условиях Локхарт ухитрился в десятке мест повредить два ангара, проехав на скорости сорок миль в час прямо через их гофрированные стенки. "Лендровер" доказал, что это действительно крепкая и надежная машина. Инструктор, однако, воспринял это происшествие гораздо драматичнее. Он очень расстроился, и его удалось уговорить вновь занять место на заднем сиденье и продолжить обучение только после того, как ему была обещана дополнительная плата за риск, и он для подкрепления выпил полбутылки виски. Спустя шесть недель Локхарту удалось преодолеть свое ярко выраженное стремление ломиться прямо через препятствия, а не объезжать их, и в порядке поощрения он был допущен с аэродрома вначале на проселки, а потом и на шоссе. На этой стадии инструктор заявил, что Локхарт готов к сдаче экзамена. Но экзаменатор посчитал иначе и уже на середине теста потребовал выпустить его из машины. С третьего захода, однако, Локхарт добился получения прав -- главным образом потому, что экзаменатору не улыбалась перспектива оказаться в его машине в четвертый раз. К этому времени "лендровер" уже начал заметно страдать от усталости металла, и Локхарт решил сменить то, что от него осталось, на "рейнджровер", способный делать сто миль в час по шоссе и шестьдесят -- по пересеченной местности. Локхарт с удовлетворением убедился в его возможностях, прогнав эту штуковину на большой скорости по всем восемнадцати лункам поля для игры в гольф, -- чем поверг в состояние безумия и бешенства секретаря гольф-клуба в Пэрсли, -- после чего проломил живую изгородь в конце Сэндикот-Кресчент и оказался перед своим гаражом. -- У нее все четыре колеса ведущие, -- с восторгом описывал он новую машину Джессике, -- она здорово прет по песку, а на траве просто великолепна. Когда мы поедем с тобой в Нортумберленд, то сможем ездить там на ней по болотам. Локхарт отправился в демонстрационный зал, чтобы окончательно рассчитаться за "рейнджровер", а перед Джессикой предстал почти обезумевший секретарь гольф-клуба, потребовавший объяснений: для чего, черт побери, ее муж гонял на этом проклятом грузовике по всем восемнадцати лункам? Ведь этим он полностью разрушил ту безупречную зелень, которая выращивалась там столь долго, тщательно и с таким трудом. По мнению Джессики, ее муж не был способен на подобное: -- Он так любит возиться в саду, и ему бы даже в голову не пришло уничтожать вашу зелень. Я даже не знала, что на поле для гольфа выращивают овощи. Во всяком случае, я их там не видела. Натолкнувшись на столь лучезарную и способную кого угодно привести в замешательство невинность, секретарь удалился, бормоча себе под нос что-то о маньяке, ниспосланном клубу как возмездие... Письмо Флоуза-старшего, вызывавшего молодую чету во Флоуз-Холл для ознакомления с содержанием его завещания, пришло, таким образом, в самый подходящий момент. -- Дорогой, -- сказала Джессика, -- я просто умираю от любопытства, так мне хочется увидеть твой дом. Это так удачно. -- Похоже, что дед сам собрался умирать, -- ответил Локхарт, изучая письмо. -- Интересно, почему он хочет огласить завещание именно сейчас? -- Может быть, ему хочется, чтобы мы оценили его щедрость? -- предположила Джессика, всегда стремившаяся давать самым пакостным поступкам благородные объяснения. Локхарт так не считал. -- Ты не знаешь деда, -- сказал он. На следующий день они отправились во Флоуз-Холл, выехав на своем "рейнджровере" очень рано, что позволило избежать утреннего часа "пик". Им не повезло только у светофора при выезде на автостраду, на котором, когда они подъехали, был красный свет. Здесь Локхарт стукнул сзади стоявший перед светофором "мини", дал задний ход, объехал его и двинулся дальше. -- Может быть, тебе лучше вернуться и извиниться? -- спросила Джессика. Но Локхарт не желал и слушать об этом: -- Нечего ему было останавливаться так неожиданно. -- Но, дорогой, на светофоре ведь был красный. Он зажегся, когда мы подъезжали следом за той машиной. -- Значит, сама система нелогична, -- ответил Локхарт. -- Зачем красный, если по поперечной дороге никто не ехал? Я же видел, что там никого не было. -- Зато сейчас кто-то едет, -- сказала Джессика, взглянув в заднее стекло. -- У них синяя мигалка на крыше. Мне кажется, это полиция. Локхарт вжал педаль газа в пол, и они мгновенно понеслись со скоростью сто миль в час. Шедшая сзади полицейская машина включила сирену и набрала сто десять миль. -- Милый, они нас догоняют, -- забеспокоилась Джессика, -- мы от них не уйдем. -- Уйдем, -- сказал Локхарт и посмотрел в зеркало заднего вида. Полицейская машина была ярдах в четырехстах позади и быстро нагоняла их. Локхарт резко свернул на боковую дорогу, там сделал крутой поворот на проселок и, повинуясь своим охотничьим инстинктам, проломил изгородь и помчался сломя голову прямо через вспаханное поле. Сзади полицейская машина остановилась около сломанной изгороди, патрульные вышли из машины и стали оглядываться. Но к этому моменту Локхарт уже проломился через живую изгородь по другую сторону поля и исчез у них из вида. Промчавшись напрямик еще миль двадцать и проломив еще десятка четыре живых изгородей, он дважды, как бы заметая следы, пересек автостраду и двинулся по проселочным дорогам дальше на восток. -- Ой, Локхарт, какой ты мужественный и предусмотрительный, -- восхищалась Джессика, -- ты обо всем успеваешь подумать. Но тебе не кажется, что они могли записать наш номер? -- Если и записали, им это не поможет, -- ответил Локхарт. -- Мне не понравился тот номер, что стоял на машине, когда я ее покупал, и я его сменил. -- Не понравился? Почему? -- На нем было ПИС 453 П. Я поставил другой: ФЛО 123. Он гораздо лучше[14]. -- Ну так они будут искать "рейнджровер" с номером ФЛО 123, -- сказала Джессика. -- Передадут по рации, и все. Локхарт свернул на площадку для отдыха и в задумчивости остановился. -- А ты действительно не будешь против, если я поставлю старый номер? -- Джессика не возражала. -- Конечно, нет, глупый, -- сказала она. -- Ну, если так... -- все еще с сомнением произнес Локхарт, но в конце концов все же вышел из машины и поставил прежний номер. Когда он снова сел за руль, Джессика обняла его. -- Милый, с тобой я себя чувствую в абсолютной безопасности, -- сказала она. -- Не знаю почему, но, когда я рядом с тобой, все кажется таким простым. -- Все просто, если действовать правильно, -- ответил Локхарт. -- Трудности идут от того, что люда не хотят делать то, что совершенно очевидно. -- Наверное, ты прав, -- сказала Джессика и вновь погрузилась в романтические грезы о Флоуз-Холле, что на Флоузовских болотах неподалеку от Флоузовых холмов. Чем дальше продвигались они на север, тем более смутными и туманными, расплывчатыми становились эти грезы, наполненные легендами, тоской по красоте дикой природы и так непохожие на те мысли, с которыми чуть раньше них встречала приближение севера ее мать. Чувства, которые испытывал Локхарт, тоже переживали изменения. Он удалялся от Лондона, от тех подлых мест, которые он так презирал, и возвращался, пусть на короткое время, на открытые пространства вересковых болот, где прошло его детство, к знакомой музыке выстрелов, гремевших то в отдалении, то рядом. В крови у него вскипало ощущение собственной принадлежности к этой дикой природе и какая-то странная тяга к насилию, а в его сознании мистер Трейер обретал новые, все более чудовищные и титанические масштабы, превращался в гигантский знак вопроса, на который нет и не может быть ответа. Задайте Трейеру вопрос -- и ответ, который он даст, будет вовсе не ответом, а бухгалтерским балансом. С одной стороны дебет, с другой -- кредит. Платите деньги и делайте выбор. Локхарт не мог понять этого. Тот мир, который он знал, не оставлял места для двусмысленностей или же для каких-то "серых зон", где все делалось в последнюю минуту и где постоянно ограждались чьи-то ставки. В его мире было иначе. Если стреляешь в куропатку, то либо попадаешь, либо промахиваешься; и, уж если промахнулся, значит промахнулся. Если складываешь из камня стену, она либо стоит, либо падает, и, если она упала, значит, ты что-то сделал неверно. На юге же все делалось как-то небрежно, неряшливо, везде были какие-то махинации. Ему платили вовсе не за работу; и другие не работали, но сколачивали огромные состояния на покупке или продаже лицензий, например, на импорт какао, которое еще только предстояло вырастить и убрать, или же меди, которую еще надо было добыть. Сделав деньги просто на передаче бумажек из одних рук в другие, эти люди должны были потом лгать, чтобы сохранить свои деньги, иначе их отбирали чиновники налоговой службы. Наконец, существовало еще и правительство. Локхарт всегда считал, что правительство избирают для того, чтобы оно управляло страной и поддерживало курс национальной валюты. Оно же вместо этого расходовало больше средств, чем было в казне, и брало в долг для того, чтобы сбалансировать бюджет. Если бы так поступал какой-нибудь человек, он бы разорился, и поделом. Но правительство могло занимать, выпрашивать, красть или просто печатать столько денег, сколько ему было нужно, и не было никого, кто мог бы сказать ему: "Нет!". Арифметическому уму Локхарта этот мир представлялся сумасшедшим домом, где дважды два могло означать и пять, и одиннадцать, и что угодно, но только не то, что оно должно было означать на самом деле. Локхарт не годился для этого мира лжи и лицемерия. "Лучше уж быть вором, чем попрошайкой", -- думал он, гоня машину все дальше вперед. Уже почти стемнело, когда за Уарком они свернули с основного шоссе на местами покрытую металлическим листом дорогу, ведущую в Блэк-Покрингтон. В небе над ними мерцали немногочисленные звезды, да изредка фары машины выхватывали из темноты то какие-то ворота, то блеск глаз какого-нибудь ночного зверька; но по большей части вокруг было темно и пустынно, и только непонятные силуэты чего-то невидимого, погруженного во мрак прорисовывались на фоне линии горизонта. Джессика пришла в восторг. -- Ой, Локхарт, мы как будто бы попали в другой мир! -- Мы действительно в другом мире, -- ответил Локхарт. Наконец они поравнялись с Могильным Камнем и перед ними открылся вид на долину и на Флоуз-Холл; во всех окнах дома горел яркий свет. -- Какая красота! -- захлебнулась Джессика. -- Давай остановимся тут на минутку. Я хочу налюбоваться вдоволь. Она вышла из машины и в экстазе смотрела на дом. Именно таким она его себе и представляла: и эту четырехгранную башню, и дымящиеся каминные трубы, и ярко освещенные окна. Как бы для того, чтобы отсалютовать осуществлению ее надежд, из-за облака вышла луна, и в ее свете замерцала поверхность водохранилища, а издалека донесся лай собак Флоуза. То, о чем Джессика только читала в период своего чрезмерно затянувшегося отрочества, начинало становиться явью. Глава восьмая Завещание, подготовленное по распоряжению Флоуза, было оглашено на следующий день в зале башни, который оборудовал еще дед нынешнего владельца имения, придав ему блеск и великолепие. Современник сэра Вальтера Скотта и страстный поклонник его романов, он перестроил то, что раньше было всего лишь сильно укрепленным хлевом для скота, в роскошный банкетный зал, украшенный орнаментами и лепниной, под стропилами которого были развешаны художественно порванные подделки -- боевые знамена полудюжины полков, никогда не существовавших в действительности. Время и моль сделали ткань этих знамен совершенно прозрачной, а сами знамена обрели все внешние признаки подлинности; ржавчина же, постепенно разъедавшая металл, придала оружию и доспехам вид произведений искусства, какими они отнюдь не были, когда их приобретали. Оружие и доспехи были повсюду. Фигуры в шлемах стояли вдоль всех стен на полу и на постаментах, над ними были развешаны головы оленей и лосей, антилоп и медведей и даже одного тигра, и все это перемежалось разбросанными по стенам мечами, боевыми топорами и другим оружием былых войн. В этой воинственной обстановке, которую завершали горевшее в очаге сильное яркое пламя и курившийся под потолком дым, старый Флоуз и решил ознакомить всех с содержанием своего нового завещания. За огромным дубовым столом напротив него сидели самые близкие и предположительно самые дорогие ему люди: Локхарт, миссис Флоуз, пребывавшая в восторженной эйфории Джессика, адвокат Балстрод, которому предстояло зачитать завещание, два фермера-арендатора, которые должны были засвидетельствовать акт его подписания, и доктор Мэгрю, который должен был подтвердить, что -- как и сказано в завещании -- мистер Флоуз действительно находился в здравом рассудке. -- Церемония должна проводиться с самым жестким соблюдением всех норм закона и правил процедуры, -- предупредил старый Флоуз. Так она и проходила. Он вполне мог бы добавить, что великий, но преждевременно скончавшийся Томас Карлайл всей силой своего риторического таланта поддержал бы -- если бы мог -- то, как была задумана и как осуществлялась эта церемония. В словах самого Флоуза, которые он произнес при ее начале, было нечто от древних саг и библейских пророчеств. Голос Флоуза гремел под стропилами. И хотя по юридическим соображениям в тексте завещания было мало запятых, Флоуз восполнил их недостаток, обильно разбросав по своей речи точки с запятыми. -- Вы собрались здесь сегодня, -- обратился он к сидящим за столом, задрав фалды своего фрака и повернувшись спиной к огню, -- для того, чтобы выслушать последнюю волю и завещание Эдвина Тиндейла Флоуза; единожды овдовевшего и дважды женатого; отца скончавшейся и отчасти горько оплакиваемой Клариссы Ричардсон Флоуз; деда ее внебрачного сына, Локхарта Флоуза, отец которого неизвестен и которого я не по благородному порыву моей души, но руководствуясь только практическими соображениями здравого рассудка -- во все времена отличавшего род Флоузов как главная врожденная и неоспоримая черта нашей семьи, -- признаю моим наследником по мужской линии. Суть и значение всего только что сказанного мной -- не в обращении к предметам низменным и грубым; я хочу пропеть вам о высоком и величественном, если допустимо назвать песней то, о чем в своих мечтах и воспоминаниях грезят старики как о возможном, но не сбывшемся; а я старик и уже близок к смерти. Он остановился перевести дыхание; в этот момент миссис Флоуз беспокойно поерзала на стуле. Старик оглядел ее горящим и хищным взглядом. -- Да, корчитесь, мадам, и извивайтесь, подобно червяку, для этого у вас есть все причины; вам тоже предстоит впасть скоро в старческий маразм; смерть уж зовет своим костлявым пальцем, и ей повиноваться мы должны; мы все уйдем, уйдем неотвратимо в забвенье черное. Определенность эта сильнее всех других; она одна лишь звездою путеводною сияет на небосводе опыта людского; все остальное смутно, преходяще, порядка лишено; и если хотим определиться в жизни бренной -- кто мы, и где мы есть, -- то свой секстант должны направить на эту путеводную звезду, звезду небытия и смерти. Сейчас, когда мне уже девяносто, я вижу ее ближе; лучше различаю ее кристально черное сиянье. Так мы движемся к могиле той колеей, что уготована нам мыслями, делами нашими, а также характером, что дан нам при рожденьи и которым влекомы мы по жизни, но который несовершенствами своими -- и без цели -- дарует нам ту малую свободу, что одна лишь составляет суть человека. Да, мы таковы. Животному неведома свобода; только человеку дано ее познать, и то лишь благодаря несовершенству генов, таинствам химии. Все же остальное предписано нам при рожденьи. Подобно паровозу, несем в себе огонь, накапливаем пар, растим в себе мы силы -- все для того, чтобы пройти к концу путем предписанным. К тому концу, что ждет нас всех. Полускелет стоит сейчас пред вами; лишь остатки духа связуют с жизнью старческие мощи и этот череп. Уж скоро пергаментная плоть моя рассыплется; дух выйдет вон; что станется тогда с моей душою? Заснет ли, или ж нет? Не ведаю ответа и не смогу узнать, докуда смерть не скажет, да иль нет. Но, сказав все это, я вовсе не хочу списать себя со счетов. Вот я здесь, живой, тут, в этом зале, где вы все собрались, чтоб волю выслушать мою. Впрочем -- волю? Мою? Сколь странны это слово, эта воля, идущие от мертвых, когда дела решаются уж теми, кого оставили они после себя. Их воля... желанье только лишь, предположенье, которым, может быть, не суждено и сбыться. Но я предупрежу возможность эту, представив вам сейчас свою, во всех значеньях слова, волю -- ту, в которой изложил я условия. Вы их услышите сейчас, а там решите -- принимать ли завещанное мною вам богатство, или ж отказаться от платы за него. Старик сделал паузу и внимательно всмотрелся в их лица, прежде чем стал продолжать дальше. -- Вас интересует, что я высматривал? -- спросил он. -- Я искал хоть искру вызова, неповиновения в ваших глазах. Хотя бы только искру, всего одну, которая бы означала, что этого полумертвеца посылают к черту. Туда, можно было бы сделать вывод, куда, по иронии судьбы, я скорее всего и должен попасть. Но я не увидел такой искры: жадность задула свечи вашего мужества. Вот вы, мадам, -- он указал пальцем на миссис Флоуз, -- у взгромоздившегося на анчар голодного стервятника больше терпения, чем у вас, когда вы ерзаете по этой скамейке, хотя и сидите на ней куда прочнее. Он снова остановился, но миссис Флоуз промолчала. Ее маленькие глазки сузились еще больше, одновременно и излучая ненависть, и просчитывая, что бы все это могло означать. -- Так что ж, ничто не понуждает вас дать ответ? А впрочем, я знаю ваши мысли; вперед несется время; сердечный метроном отсчитывает медленней удары; уж скоро завершится -- возможно, раньше, чем бы мне хотелось, -- песнь погребальная моя. И вид моей могилы вам удовлетворенье даст. Но позвольте предвосхитить, мадам, мне эти ваши радости. Сейчас же, внебрачный Флоуз, к тебе я обращаюсь: способен ли ты бросить вызов, или образованье прожужжало уши, лишив уменья защитить себя? -- Пошел ты к черту, -- ответил Локхарт. Старик улыбнулся: -- Что ж, это уже лучше, но все равно с чужой подсказки. Я научил тебя, а ты повиновался. Есть, однако, испытанье посильнее. -- С этими словами старый Флоуз повернулся к стене, снял с нее боевой топор и протянул его Локхарту. -- Возьми, ублюдок, -- сказал он. -- Держи топор. Локхарт встал и взял. -- У древних скандинавов был обычай: стариков лишали головы посредством топора, -- продолжал Флоуз. -- То был обязан сделать старший сын. Но у меня лишь ты, родившийся в канаве внебрачный внук; возьми же на себя ответственность и бремя и соверши сей акт... -- Нет! -- закричала Джессика, вскакивая со стула и выхватывая у Локхарта топор. -- Я не позволю! У вас нет права подвергать его такому искушению. Старик захлопал в ладони: -- Браво! Вот так намного лучше. У сучки характер посильнее, чем у пса. Пусть самую лишь малость, но посильней -- и есть. Салютую ему. Мистер Балстрод, прочтите завещание. -- В изнеможении от собственной риторики, старый Флоуз сел. Адвокат Балстрод театрально поднялся и развернул завещание. "Я, Эдвин Тиндейл Флоуз, находясь в здравом уме и в слабом состоянии здоровья, достаточном, однако для того, чтобы поддерживать ясность моего рассудка, настоящим актом оставляю после себя в качестве своего наследства и завещаю все принадлежащее мне движимое и недвижимое имущество, всю собственность и все мои земли жене моей, миссис Синтии Флоуз, которая получает право владеть, пользоваться и распоряжаться всем поименованным вплоть до того момента, пока собственная смерть не заставит ее покинуть это место, определяемое мною как круг радиусом в одну милю с центром во Флоуз-Холле, и на том условии, что она не продаст, не сдаст в залог, в заклад, в аренду или же во временное пользование ни все передаваемое ей таким образом по наследству имущество, ни какую бы то ни было часть его, и ч то она не будет каким бы то ни было образом усовершенствовать, изменять, дополнять или перестраивать любую часть наследуемой ею указанной собственности, земли, строений и дома, но будет существовать только на поступающий от них доход; в знак согласия с чем она подписывает завещание как договор, предполагающий безусловное выполнение его положений". Балстрод положил текст завещания на стол и посмотрел на миссис Флоуз. -- Вы согласны это подписать? -- спросил он; однако миссис Флоуз захлестнули эмоции. В конце концов старик все-таки сдержал свое слово. Он оставлял ей все свое имение, целиком и полностью. Если учесть, что ее только что сравнивали со стервятником, то нетрудно понять, почему столь благородный поступок начисто лишил ее способности все тщательно взвешивать и просчитывать. Ей нужно было время на обдумывание, но такого времени у нее не было. -- Подписывайте, мадам, или завещание полностью теряет силу и будет аннулировано в той его части, которая относится к вам, -- сказал старый Флоуз. Миссис Флоуз взяла ручку и расписалась, два фермера-арендатора засвидетельствовали этот факт. -- Продолжайте, мистер Балстрод, -- голосом, который можно было бы назвать почти веселым, сказал Флоуз, и адвокат начал читать завещание дальше. "Моему внуку Локхарту Флоузу я не оставляю ничего, кроме своего имени, до тех пор и пока он не представит в физической форме персону своего фактического отца, отцовство которого по отношению к Локхарту должно быть достоверно установлено и доказано, поручительством чему должно стать заявление о том моего поверенного мистера Балстрода или его преемников, и о чем должны быть составлены и подписаны письменные показания под присягой, после чего указанный отец должен быть порот указанным Локхартом до тех пор, пока жизнь его не повиснет на ниточке. В случае, если изложенные выше условия доказательства отцовства будут полностью выполнены, то изложенные ранее положения завещания в части, касающейся моей жены Синтии Флоуз и скрепленные ею собственноручной и добровольно данной подписью, автоматически становятся недействительными, и имение, земля, строения на пей и прочая собственность целиком и полностью переходят к моему внуку Локхарту Флоузу в его полное владение и распоряжение. Своему слуге Дональду Робсону Додду я завещаю право пожизненного пользования моим домом и прошу его кормить и поить собак и лошадей вплоть до его или их кончины". Балстрод остановился, а старый Флоуз подошел к столу и взялся за ручку. -- Я в здравом уме? -- спросил он, обращаясь к доктору -- Мэгрю. -- Да, -- сказал врач. -- Я свидетельствую, что вы находитесь в здравом уме. -- Слушайте внимательно, -- сказал Флоуз, обращаясь к двум фермерам, которые с готовностью кивнули головами. -- Вы должны будете подтвердить, что я нахожусь в здравом уме, после того как я подпишу это завещание. -- Вы -- в здравом уме? -- внезапно закричала миссис Флоуз. -- Да вы просто сумасшедший! Вы обманули меня! Вначале сказали, что все оставляете мне, а теперь добавляете условие, гласящее, что я потеряю все права на наследство, если... если... если этот незаконнорожденный найдет своего отца! Но старый Флоуз, не обращая никакого внимания на ее вспышку, подписал завещание. -- Отстаньте, женщина, -- сказал он, передавая ручку одному из фермеров. -- Я сдержал свое слово; а вы сдержите слово, данное мне, или же потеряете все, что я вам оставил, до последнего пенни. Миссис Флоуз оценивающе посмотрела на лежащий на длинном столе топор, но потом опустилась на свое место, почувствовав, что проиграла. Ее просто-напросто надули. -- И вы еще требуете, чтобы я тут жила до самой вашей смерти. Да я уеду завтра же утром! -- Мадам, -- засмеялся Флоуз, -- вы подписали контракт, обязывающий вас оставаться тут до конца ваших дней или же возместить мне утрату вашего присутствия здесь из расчета пяти тысяч фунтов стерлингов в год. -- Я?! -- воскликнула миссис Флоуз. -- Я ничего подобного не подписывала... Но адвокат Балстрод протянул ей завещание: -- Это условие записано на первой странице. Не веря ушам своим, миссис Флоуз, раскрыв рот от изумления, посмотрела на адвоката, а затем прочла то место на странице, которое он указывал пальцем. Слова поплыли у нее перед глазами. -- Но вы же не прочли этого! -- простонала она. -- Вы же не прочли слов: "В случае, если моя жена Синтия Флоуз уедет..." Боже мой, Боже! -- И она без сил опустилась на стул. Условие было вписано в завещание черным по белому. -- Ну а сейчас, когда дело сделано, -- сказал Флоуз, видя, что Балстрод складывает этот бесподобный документ и убирает его в свой портфель, -- давайте выпьем за здоровье Смерти. -- За Смерть? -- переспросила Джессика, еще не пришедшая в себя от странности и эксцентричности той сцены, свидетельницей которой она только что была. Старый Флоуз с любовью похлопал ее по пухленькой щечке: -- За Смерть, моя дорогая, за то единственное, что нас всех объединяет и уравнивает! Додд, принеси-ка графинчик нортумберлендского виски! Додд бесшумно вышел. -- Я не знала, что в Нортумберленде тоже делают виски, -- сказала Джессика, у которой появилось какое-то теплое чувство к старику. -- Я думала, виски бывает только шотландским. -- Ты еще много чего не знаешь, не только этого. Нортумберлендское виски гнали в этих местах в огромных количествах; но сейчас, похоже, Додд -- единственный человек, который еще умеет это делать. Видишь эти стены? У них толщина десять футов. Раньше тут говорили так: шесть футов -- для защиты от шотландцев и еще четыре -- для защиты от акцизных чиновников. Надо было быть очень хитрым парнем, чтобы найти вход сюда. Додд знал, как это сделать. Как бы подтверждая справедливость этих слов, появился Додд, неся поднос с графином виски и со стаканами. Когда стаканы были наполнены, Флоуз встал, остальные последовали его примеру. Только миссис Флоуз осталась сидеть. -- Я отказываюсь пить за Смерть, -- упрямо проворчала она. -- Это безнравственный тост. -- Да, мадам, но ведь мы живем в безнравственном мире, -- сказал Флоуз. -- Однако выпить все равно придется. Для вас в этом -- единственная надежда. Миссис Флоуз неуверенно поднялась и с отвращением посмотрела на него. -- За Великую Определенность! -- сказал Флоуз, и его голос зазвенел среди боевых знамен и оружия. После обеда, который был подан в столовой, Локхарт и Джессика отправились побродить по Флоузовским болотам. Послеполуденное солнце освещало грубую траву. Когда они взбирались на Флоузовы холмы, им попались лишь несколько лениво отошедших в сторону овец. -- Локхарт, милый, я бы ни за что на свете не хотела пропустить сегодняшний день, -- сказала Джессика, когда они поднялись на верхушку холма. -- Твой дед -- очаровательнейший старик. Локхарт скорее охарактеризовал бы своего деда каким-нибудь иным прилагательным, а миссис Флоуз, которая, смертельно бледная, сидела у себя в комнате, наверное, воспользовалась бы словом, прямо противоположным по значению. Но ни первый, ни вторая не высказали своего мнения вслух. Локхарт промолчал потому, что Джессика была его возлюбленным ангелом и ее точка зрения не подлежала сомнениям и обсуждению, а миссис Флоуз потому, что ей некому было что-либо высказывать. Мистер Балстрод и доктор Мэгрю сидели в это время вместе со старым Флоузом за столом из красного дерева, потягивали портвейн и вели ту философскую дискуссию, к которой предрасполагало их то общее, что было в их прошлом и в их взаимоотношениях. -- Я не одобряю ваш тост за здоровье Смерти, -- говорил доктор Мэгрю. -- Он противоречит данной мною клятве Гиппократа; а кроме того, как вообще можно пить за здоровье того, что по самой своей природе несовместимо ни с каким здоровьем? -- А вы не путаете здоровье с жизнью? -- спросил Балстрод. -- Говоря "жизнь", я имею в виду то основополагающее, что отделяет ее от не-жизни. Закон природы таков, что все живое рано или поздно умирает. Надеюсь, сэр, вы не станете этого отрицать. -- Я не могу отрицать то, что верно, -- ответил Мэгрю. -- Но, с другой стороны, я сомневаюсь, что умирающего человека можно назвать здоровым. При всем моем огромном опыте практического врача я не могу припомнить случая, чтобы мне довелось присутствовать у смертного одра здорового человека. Флоуз постучал по своему стакану, чтобы заполучить одновременно и графин, и внимание беседующих. -- Полагаю, мы игнорируем такой фактор, как смерть, не вызываемая естественными причинами, -- сказал он, подливая себе в стакан. -- Вы, несомненно, знаете задачку о мухе и паровозе. Совершенно здоровая муха летит со скоростью двадцать миль в час в направлении, прямо противоположном тому, в котором со скоростью шестьдесят миль движется паровоз. Паровоз и муха сталкиваются, и муха мгновенно погибает. Но в процессе своей смерти муха перестает двигаться вперед со скоростью двадцагь и начинает двигаться назад со скоростью шестьдесят миль. Так вот, сэр, если муха остановилась, а потом начала движение в обратном направлении, то разве не вправе мы предположить, что паровоз тоже должен был приостановиться, пусть на миллионную долю секунды. Но для нашего разговора гораздо существеннее иное: разве не вправе мы сделать вывод, что муха умерла здоровой? Балстрод подлил себе еще портвейна и задумался над задачкой, доктор же энергично ввязался в продолжение спора: -- Я не инженер и не знаю, останавливался ли локомотив на миллионную долю секунды, или же нет. Тут я полагаюсь на ваше суждение. Но в любом случае муха в эту миллионную долю находилась в крайне нездоровом состоянии. Чтобы понять это, давайте соотнесем это мгновение с ожидаемой продолжительностью жизни мухи. Естественная продолжительность жизни мухи, насколько я знаю, ограничена одним днем, тогда как у человека она около семидесяти лет -- я не говорю о присутствующих. То есть сознательная жизнь мухи должна насчитывать около 86 400 секунд, тогда как у человека с момента рождения до момента смерти проходит порядка 2 107 000 520 секунд. Судите сами, сколь разное значение имеет одна миллионная доля секунды в жизни мухи и в жизни человека. То, что нам представляется всего лишь одной миллионной секунды, в жизни мухи значит примерно столько же, что пять с половиной минут могут значить в жизни человека. Такого времени вполне достаточно, чтобы состояние человека можно было определить как нездоровое. Разделавшись таким образом с задачкой о мухе и опустошив свой стакан, доктор Мэгрю выпрямился в кресле с видом победителя. Теперь очередь была за Балстродом, который подошел к проблеме с юридической стороны. -- Возьмем пример смертной казни, -- сказал он. -- Наша правоохранительная система всегда больше всего гордилась тем, что на виселицу попадали только те, кто заслуживал быть повешенным. Но тот, кто заслуживал быть повешенным, обычно бывал здоровым человеком, а поскольку смерть при повешении наступает мгновенно, можно сказать, что убийцы умирали здоровыми. Но доктора Мэгрю было не так-то легко сбить с толку. -- Все это только словесные упражнения, сэр, не более. Вы говорите, что убийца, которого отправляют на виселицу, заслуживает повешения. А я считаю, что ни один человек, совершивший убийство, не имеет права жить. Все можно поставить с ног на голову, это зависит только от точки зрения, с которой мы смотрим на предмет. -- Вот именно, -- вмешался Флоуз, -- с какой точки зрения мы смотрим на что-то? Я могу полагаться только на собственный опыт, более солидных оснований у меня нет; а опыт этот в основном связан с собаками и с их привычками; но все же должен сказать, что на шкале эволюции нам надо бы начинать не с приматов. Обычно говорят: один пес сжирает другого[15]. Тот, кто сказал это первым, не знал собак. Псы не едят других собак. Они живут стаей, а животные, живущие стаями, никогда не бывают каннибалами. В добывании пищи они зависят друг от друга, а такая зависимость порождает общественную мораль -- пусть и основанную только на инстинктах, но все же мораль. С другой стороны, у человека нет природной, инстинктивной морали. История доказывает именно это, а история религии -- тем более. Если бы человек обладал прирожденной моралью, не возникало бы нужды ни в религии, ни даже в законе. Однако без морали человек не смог бы выжить. Вот вам еще одна задачка, джентльмены: наука разрушает веру в Бога -- ту первооснову, из которой произрастает всякая мораль. Наука же снабдила человека средствами самоуничтожения. Короче, мы лишились сейчас того чувства морали, которое предохраняло нас в прошлом от самоистребления; но на будущее у нас есть теперь средства уничтожения друг друга. Нас ждет мрачное будущее, господа, и хочется надеяться, что я его не увижу. -- А какой бы совет, сэр, вы дали грядущим поколениям? -- спросил Балстрод. -- Тот же, какой Кромвель дал своим "круглоголовым[16]", -- ответил Флоуз. -- Положиться во всем на Бога и держать порох сухим. -- То есть исходить из предположения, что Бог существует, -- заметил доктор Мэгрю. -- Ничего подобного, -- возразил Флоуз. -- Вера -- это одно, а знание -- совсем другое. Иначе было бы слишком просто. -- Тогда вы опираетесь на традицию, сэр, -- одобрительно произнес Балстрод; -- Мне, как юристу, весьма импонирует ваш подход. -- Я опираюсь на свою семью, -- сказал Флоуз. -- Наследуемость качеств -- несомненный факт природы. Еще Сократ говорил: "Познай самого себя". Я бы пошел еще дальше и утверждал бы, что для познания самого себя надо вначале познать своих предков. Вот в чем суть того, что я пытаюсь втолковать ублюдку. Пусть разузнает, кто был его отцом, кто такой его дед и так далее, и тогда он найдет себя. -- А что будет потом, когда он найдет себя? -- полюбопытствовал Балстрод. -- Будет самим собой, -- ответил Флоуз и заснул. Глава девятая Миссис Флоуз, сидевшая в одиночестве наверху, в своей спальне, была вне себя. Второй раз в ее жизни муж надувал ее; и на этот раз действительно были все основания выть и скрежетать зубами. Но, будучи женщиной методического склада характера и хорошо зная, во сколько обошлось бы изготовление новых челюстей, миссис Флоуз вначале вынула зубы и положила их в стакан с водой, а уже потом стала скрипеть деснами. Выть она не стала. Это означало бы дать мужу возможность почувствовать удовлетворение; миссис Флоуз же была убеждена, что он должен пострадать за свои прегрешения. Поэтому она сидела без зубов и обдумывала планы мести. Она понимала, что месть ее должна как-то осуществиться через Локхарта. Если в своем завещании старый Флоуз фактически приговорил ее к безвыездной жизни во Флоуз-Холле, без всяких удобств, то ведь и своего внука он точно так же приговорил к необходимости отыскать отца. Лишь в этом случае мог Локхарт отобрать у нее завещанное ей наследство; если же его розыски не увенчались бы успехом, а старик бы тем временем умер, тогда она смогла бы осуществить во Флоуз-холле все перемены, какие пожелает. Кроме того, и доход от имения был бы тоже ее, и она могла бы тратить его по собственному усмотрению. Она могла бы год за годом накапливать этот доход, прибавляя его к собственным сбережениям, и тогда в один прекрасный день у нее оказалось бы достаточно средств, чтобы уехать и больше сюда не возвращаться. Но все это могло осуществиться только в случае, если бы Локхарт не нашел своего отца. Не дать Локхарту возможности успешно вести розыски -- тут миссис Флоуз подумала о деньгах, -- и тогда ее собственное положение окажется прочным. Она сумеет сделать так, чтобы не дать Локхарту этой возможности. Дотянувшись до письменного прибора, она взяла бумагу, ручку и написала короткое и четкое письмо Трейеру, распорядившись немедленно уволить Локхарта из фирмы "Сэндикот с партнером". Запечатав конверт, она отложила его в сторону, чтобы отдать потом Джессике, которая отправила бы его по почте. Еще интереснее получилось бы, если бы Локхарт передал письмо по назначению сам, лично. Миссис Флоуз улыбнулась беззубым ртом и стала размышлять дальше о способах мести; ко времени, когда подкрались сумерки, ее настроение заметно улучшилось. Старик в своем завещании потребовал, чтобы в доме не производились никакие улучшения; она намеревалась жестко придерживаться каждой буквы этого условия. Никаких улучшений. Напротив, пока он еще жив, будет все наоборот. Окна везде будут открыты, двери не заперты, еда только холодная, сырые постели станут еще более влажными; и все это до тех пор, пока ее помощь немощам возраста не ускорит наступление естественного конца. Старик после подписания завещания поднял тост за Смерть. Что ж, очень кстати. Смерть придет гораздо раньше, чем он ожидает. Да, действовать надо было именно так: любой ценой затягивать розыски, которые станет вести Локхарт, и одновременно приближать смерть мужа; тогда она сможет оспорить завещание, а еще лучше перекупить Балстрода, чтобы тот переписал его условия. Надо будет прощупать адвоката на этот счет. А пока нужно при всех обстоятельствах сохранять хорошую мину. Локхарт был не меньше миссис Флоуз расстроен содержанием завещания. Сидя вместе с Джессикой на одном из Флоузовых холмов, он вовсе не разделял ее романтического взгляда на свое внебрачное происхождение. -- Я не знал, что незаконнорожденный означает, что у меня нет отца, -- объяснял он Джессике. -- Я думал, это просто прозвище, которое он мне дал. Он всегда называл всех людей ублюдками. -- Но разве ты не видишь, как это здорово? -- говорила Джессика. -- Получается что-то вроде игры "Найди отца". А когда ты его разыщешь, то получишь все имение, и мы сможем приезжать и жить тут. -- Не так-то просто будет разыскать того отца, который знает, что, как только он в этом признается, его станут пороть, пока жизнь его не повиснет на ниточке, -- ответил практичный Локхарт, -- а кроме того, я даже не знаю, как и с чего начинать. -- Ну, по крайней мере, ты знаешь, когда родился, и тебе надо всего лишь узнать, в кого тогда была влюблена твоя мать. -- А как мне узнать, когда я родился? -- Глупый, посмотри свое свидетельство о рождении, -- ответила Джессика. -- У меня его нет, -- пояснил Локхарт, -- дед не пожелал меня регистрировать. Из-за этого у меня масса неудобств. Трейер, например, не мог из-за этого оплачивать мою медицинскую страховку. Это одна из причин, по которой он не разрешал мне ходить на работу. Он говорил, что с юридической точки зрения меня не существует, и еще говорил, что лучше бы меня не существовало и на самом деле. Я не смогу голосовать, не смогу служить в армии, входить в состав присяжных в суде, мне даже не дадут паспорта. -- Но, дорогой, что-то же ты можешь сделать, -- возразила Джессика. -- Например, если ты найдешь отца, это даст тебе возможность получить свидетельство о рождении. Почему бы тебе не поговорить обо всем этом с мистером Балстродом? Мне он кажется очень приятным человеком. -- Кажется, -- мрачно сказал Локхарт, -- всего лишь кажется. Когда солнце над полигоном стало клониться к закату, Локхарт и Джессика, взявшись за руки, возвратились домой. Тут они увидели Балстрода, внимательно изучавшего передок их "рейнджровера". -- Похоже, вы с кем-то столкнулись, -- скорее констатировал, чем спросил он. -- Да, -- ответила Джессика, -- мы зацепили маленькую машину. -- Вот как? -удивился Балстрод. -- Маленькую машину? А вы сообщили в полицию об этом инциденте? Локхарт отрицательно покачал головой: -- Зачем? -- Вот как? -- снова удивился Балстрод, и его интонация стала еще более официальной. -- То есть вы просто ударили небольшую машину и удрали? А что сказал обо всем этом владелец той машины? -- Я его не спрашивал, -- ответил Локхарт. -- А полиция гналась за нами, -- добавила Джессика. -- Но Локхарт поступил очень мудро: он поехал прямо через изгороди и по полям, и они нас не догнали. -- Через изгороди? -- переспросил Балстрод. -- Правильно ли я понял, что вы стали причиной инцидента, не остановились при этом, не сообщили о нем в полицию, но даже удирали от нее; но хуже того, вы совершили еще более серьезное нарушение, проехав на этой прекрасной машине через изгороди и, судя по тому, как выглядят колеса, по вспаханным и, несомненно, засеянным полям, нанеся тем самым ущерб собственности и совершив, таким образом, уголовное преступление, за которое вы можете быть привлечены к суду? -- Ну, в общем, примерно так, -- согласился Локхарт. -- О Господи! -- Балстрод, задумавшись, почесал лысину. -- А вам не пришло в голову, что полиция наверняка записала ваш номер и найдет вас по нему? -- Пришло, но у них должен быть записан не тот номер, -- ответил Локхарт и объяснил, как и почему он его сменил. К концу его рассказа юридические чувства и представления Балстрода были потрясены до самого основания. -- Мне очень не хочется еще более осложнять условия, оговоренные в завещать вашего деда, указаниями на то, что совершенные вами действия были абсолютно беззаконны и преступны, но я должен сказать, что... -- Он остановился, не в состоянии найти слова для выражения своих эмоций. -- Должны сказать что? -- спросил Локхарт. -- Я бы посоветовал оставить машину здесь и вернуться домой поездом, -- выговорил наконец Балстрод, отчаявшийся найти юридическую рекомендацию и решившийся прибегнуть просто к здравому смыслу. -- А как мне разыскать своего отца? -- спросил Локхарт. -- Тут вы можете что-нибудь посоветовать? -- Меня информировали о смерти вашей матери и о вашем рождении лишь спустя несколько месяцев после того, как все это произошло, -- ответил Балстрод. -- Я могу вам посоветовать только одно: поговорите с доктором Мэгрю. Я, конечно, не хочу этим сказать, что предполагаю у него наличие какого-то иного интереса к вашей дражайшей матери в момент ее кончины, кроме интереса сугубо профессионального, но, быть может, он сумеет помочь вам установить время вашего зачатия. Но доктор Мэгрю, которого они нашли в кабинете греющим ноги у камина, мало что смог добавить нового к уже известному им. -- Насколько я помню всю эту историю, -- сказал он, -- вы, мягко говоря, родились несколько преждевременно, и впечатление было такое, что вы родились прямо с корью. Да, согласен, этот диагноз оказался неверным; но можно понять причины допущенной мною ошибки, если учесть, что до этого мне редко приходилось иметь дело со случаями, когда ребенок прямо в момент рождения получал бы ожоги от жгучей крапивы. Но родились вы преждевременно, это я говорю вам совершенно точно, поэтому тот период, когда вы были зачаты, я бы определил где-то не раньше февраля и не позже марта 1956 года. Из этого я должен сделать вывод, что ваш отец в эти два месяца должен был находиться где-то очень близко к вашему дому и к вашей матери. Рад сказать, что сам я не гожусь в возможные кандидаты, поскольку волей обстоятельств был тогда за границей. -- А не был ли он, когда родился, похож на кого-то из тех, кого вы знали? -- спросила Джессика. -- Милая моя, -- ответил Мэгрю, -- когда ребенка выбрасывает раньше положенного срока из чрева в канаву с крапивой потому, что его мать свалилась тут с лошади, этот ребенок не похож ни на кого на свете. Я бы даже не рискнул сказать, что Локхарт при рождении был похож на человека -- да не обидят его мои слова. Скорее на орангутана, и притом еще на слепого. Нет, боюсь, вам надо руководствоваться в ваших поисках не внешней похожестью на кого-то из членов семьи, но чем-то иным. -- А моя мать? -- спросил Локхарт. -- Должны же у нее были быть какие-то друзья? И наверное, они сейчас могли бы мне что-то рассказать? Доктор Мэгрю кивнул: -- Тот факт, что вы здесь сейчас сидите, со всей очевидностью подтверждает ваше первое предположение. Но, к сожалению, условия завещания вашего деда делают осуществление второго вашего предположения крайне маловероятным. -- А вы не могли бы рассказать нам, как выглядела мать Локхарта? -- попросила Джессика. Лицо доктора Мэгрю обрело торжественное выражение. -- Ее можно было бы назвать милой дикаркой, которая, всегда и во всем шла напролом. Но в лучшие ее годы она была настоящей красавицей. Больше они ничего не смогли выжать из доктора. На следующее утро Балстрод, остававшийся ночевать во Флоуз-Холле, предложил подвезти их. Они покидали имение, увозя с собой письмо миссис Флоуз к Трейеру. -- Дорогая моя, -- говорил старый Флоуз, поглаживая при прощании Джессику по руке явно более похотливо, чем допускали их отношения, -- вы вышли замуж за олуха и тупицу, но я уверен, вы сделаете из него мужчину. Приезжайте навестить меня еще, пока я жив. Мне нравятся сильные духом женщины. Джессика со слезами на глазах садилась в машину. -- Должно быть, я кажусь вам очень сентиментальной, -- говорила она. -- Голубушка, так вы и на самом деле сентиментальны, -- ответил старик, -- это-то мне в вас и нравится. За внешней сентиментальностью чаще всего скрывается твердый характер. Наверное, вы его унаследовали от своего отца. У вашей матери от характера уже ничего не осталось, один кисель. На этих словах Джессика и Локхарт и уехали из Флоуз-Холла. Миссис Флоуз, державшаяся во время разговора позади, добавила отдельным пунктом слово "кисель" в свой перечень того, что взывало с ее стороны к отмщению. Через два дня Локхарт в последний раз появился в конторе "Сэндикот с партнером" и вручил мистеру Трейеру конверт с инструкциями от миссис Флоуз. Полчаса спустя он покинул контору, а Трейер мысленно возносил молитвы благодарности всем богам, обитающим в окрестностях Уидл-стрит, за полученные наконец-то указания выгнать, уволить, освободить от исполнения обязанностей и вообще послать ко всем чертям то ужасное бремя, каким был для фирмы "Сэндикот с партнером" Локхарт Флоуз. Письмо его тещи было выдержано почти в том же духе и выражениях, что и завещание старого Флоуза, так что впервые у Трейера не было нужды лавировать и подыскивать фомулировки. Голова у Локхарта, после того как он окончательно распростился с фирмой, гудела от всего сказанного Трейером. Дома он попытался объяснить Джессике этот странный поворот событий. -- Но почему мамочка поступила так ужасно? -- спросила Джессика. Локхарт не находил ответа. -- Наверное, она меня не любит, -- предположил он. -- Не может этого быть, дорогой. Она никогда не позволила бы мне выйти за тебя замуж, если бы ты ей не нравился. -- Если бы ты прочла то, что она написала в том письме, ты бы так не говорила, -- возразил Локхарт, но у Джессики уже сложилось собственное мнение о матери. -- Я считаю, что она просто старая кошка и что ее разозлило завещание. Полагаю, все дело именно в этом. Ну и что ты теперь думаешь предпринять? -- Буду искать другую работу, -- сказал Локхарт; но сказать это оказалось куда проще, нежели осуществить. Биржа труда в Ист-Пэрсли была забита заявлениями от бывших брокеров и конторских служащих, а категорический отказ Трейера подтвердить, что Локхарт действительно работал какое-то время в фирме Сэндикота, равно как и отсутствие у Локхарта документов, делали его положение безнадежным. То же самое повторилось и в местном отделении службы социального страхования. Когда он признал, что ни разу в жизни не делал взноса в счет своей медицинской страховки, его несуществование -- в бюрократическом смысле слова -- стало доказанным фактом. -- Что касается нашей службы, -- сказал ему чиновник, -- то со статистической точки зрения вы не существуете. -- Но я же существую, -- возражал Локхарт. -- Вот он я. Вы меня видите. Если хотите, можете даже потрогать. Потрогать его чиновник не хотел. -- Послушайте, -- убеждал он со всей вежливостью, с какой обычно государственный служащий обращается к гражданам, -- вы же сами признали, что не внесены в списки избирателей, что вас не учитывали ни в одной переписи, у вас нет ни паспорта, ни свидетельства о рождении, у вас никогда не было никакой работы... Да, я знаю, что вы хотите сказать, но вот письмо от некоего мистера Трейера, который категорически утверждает, что вы не работали у "Сэндикот с партнером". Вы не заплатили ни пенса в фонды медицинского страхования, у вас нет карточки на право получения медицинского обслуживания. Так что если вы намерены продолжать настаивать на своем, мне останется только вызвать полицию. -- Локхарт дал понять, что иметь дело с полицией ему бы не хотелось. -- Тогда, -- сказал чиновник, -- дайте мне заниматься теми, у кого больше прав на получение социальной помощи. Локхарт ушел, а чиновник занялся безработным выпускником, окончившим университет по специальности "науки о нравственности", который ходил к нему уже многие месяцы, требовал, чтобы с ним обращались уважительно, а не как с какими-то там пенсионерами по возрасту, но при этом отказывался от любой предлагавшейся ему работы, если она не соответствовала полученной им специальности. Домой Локхарт добрался в состоянии полнейшей подавленности. -- Бесполезно, -- сказал он. -- Никто меня не берет ни на какую работу, а социальное вспомоществование я не могу получить, потому что они не желают признавать, что я существую. -- Милый, -- сказала Джессика, -- если бы нам удалось продать дома, которые завещал мне папочка, мы могли бы куда-то вложить эти деньги и жить на доход с них. -- Но мы же не можем этого сделать. Ты ведь слышала, что сказал агент по продаже недвижимости. В этих домах живут, они не обставлены, сданы в наем на длительные сроки, и мы не можем не только продать их, но даже повысить арендную плату. -- По-моему, это нечестно. Почему мы не можем просто сказать жильцам, чтобы они съезжали? -- Потому что закон позволяет им этого не делать. -- Кому какое дело до закона? -- возмутилась Джессика. -- Есть закон, в котором говорится, что безработным должны давать деньги, но, как доходит до дела, этого не делают, и ты ведь не отказываешься ни от какой работы. Не понимаю, почему мы должны подчиняться закону, который нас ущемляет, если правительство не желает соблюдать закон, который мог бы нам помочь. -- Верно, -- согласился Локхарт. -- Что хорошо для гусыни, то должно быть полезно и гусаку. -- Так родилась идея, которой -- после того как Локхарт Флоуз тщательно обмозговал ее -- суждено было превратить тихую заводь Сэндикот-Кресчента в место, где разыгралась поразительнейшая история. Вечером, когда уже стемнело, Локхарт оставил Джессику ломать голову над тем, как бы найти хоть какой-то источник дохода, а сам вышел из дома и, бесшумно крадучись -- чему он научился, выслеживая дичь на Флоузовских болотах, -- пробрался с биноклем через заросли дрока в птичий заказник. Нельзя сказать, чтобы там он в полном смысле слова занимался наблюдениями за жизнью птиц. Когда в полночь он возвратился домой, у Локхарта уже были кое-какие представления о привычках большинства из жителей окрестных домов. Вернувшись, он некоторое время вносил что-то в записную книжку. На букву "П" было записано: "Пэттигрю, муж и жена, возраст около пятидесяти лет. В одиннадцать часов выпустили погулять таксу по кличке Литтл Уилли, сами выпили что-то молочное. В 11.30 легли спать". На букву "Г" появилась информация о том, что Грэбблы весь вечер смотрели телевизор и отправились в постель в 10.45. Жильцы дома номер восемь супруги Рэйсимы занимались чем-то странным, причем мужа привязали к кровати в 9.15 вечера и отвязали в 10.00. В доме номер четыре две незамужние женщины по фамилии Масгроув перед ужином принимали гостя, которым был местный викарий, а после ужина читали газету "Черч таймс" и вязали. И наконец, в доме номер десять, стоявшем рядом с домом самих Флоузов, полковник Финч-Поттер поужинал в одиночестве, выкурил сигару, повозмущался гро-мко лейбористами, комментируя вслух передачу о них по телевизору, и перед сном недолго погулял с бультерьером. Записав все это, Локхарт и сам отправился в постель. Мозг его сверлила какая-то глубокая и сложная мысль. Он пока еще не мог бы выразить ее словами, но в его сознании инстинкт охотника медленно, но верно брал верх над всем остальным, выдвигая на передний план необузданный гнев и природную жестокость варвара, не признающего ни закона, ни норм и обычаев цивилизованного общества. Наутро Джессика заявила, что намерена сама искать работу. -- Я умею печатать, знаю стенографию, а секретари нужны во многих местах. Объявления о том, что требуются машинистки на временную работу, развешаны повсюду. -- Мне это не нравится, -- сказал Локхарт, -- муж должен содержать жену, а не наоборот. -- Я и не буду тебя содержать. Я буду работать для нас обоих. А может быть, я и тебе присмотрю какую-нибудь работу. Я стану всем и везде рассказывать, какой ты умный. И не слушая возражений Локхарта, она отправилась на поиски. Оставшись один, Локхарт целый день угрюмо слонялся по дому, заглядывая во все уголки, в том числе в те, которыми он никогда прежде не интересовался. Одним из таких мест оказался чердак, где Локхарт обнаружил старый, окованный железом сундук, а в нем бумаги покойного мистера Сэндикота. Среди бумаг были подробные внутренние планы всех стоявших на Сэндикот-Кресчент домов, включая чертежи водопровода, канализации, электрических сетей. Локхарт взял эти схемы и, спустившись вниз, тщательно изучил их. Они оказались весьма полезными, и к тому времени, когда вернулась Джессика, сообщившая, что с завтрашнего дня она начинает работать в компании по производству цемента, где заболела постоянная машинистка, в голове у Локхарта уже прочно отложились места присоединения всех тех современных удобств, которыми могли похвастать дома на Сэндикот-Кресчент. Новости