то общаются с огромной картофелиной. Вскорости Приватный Алекс снабдил его бутылкой водки и копченой рыбой, что скрасило, естественно, жизнь. Около десяти часов появился Маэстро: орлиный нос, голубые глаза, седые волосы, загорелая кожа придавали ему вид полярного исследователя, который после долгих лет скитаний вернулся в большой город. За ним следовал худой, скромный по наружности молодой человек с весьма заметными ушами. - Это месье Гафироне, - представил его Маэстро. - Он тоже поедет с нами. - Не знаю, не знаю, - возразил Приватный Алекс. - Если только двое займут одно спальное место. "Акула" совсем даже не пассажирское судно. - Здесь только одна каюта? Плохо. - Гораздо хуже другое: у нас вообще нет ни одной. Маэстро прошелся по всему судну и попал наконец в кладовку: - Я буду жить здесь, - заявил он. - Принесите мой чемодан. И он сел на картофельный ящик. Все вокруг молчали. - Ну чего вы на меня уставились? - Где вы будете спать? - Здесь, на этом ящике. Он тотчас расстелил свой плед и улегся на ящик. Что поделаешь! 4 На следующее утро Гафироне заглянул к Маэстро. Руководитель банды лежал на ящике в полусне, Горчев в ящике - полумертвый. - Садитесь, - Маэстро привстал и потеснился. - Мы до сих пор не успели толком поговорить. - Благодарю. Надеюсь, тур мы совершим вместе? - поинтересовался худой большеухий джентльмен. - Нет, месье Гафироне. Вас будет сопровождать владелец машины. Горчев задумался в своем ящике: где он мог слышать это имя? - Почему владелец заинтересован в том, чтобы его машина побила рекорд? - Он заключил пари с одним приятелем, что туристический автомобиль способен показать хорошее время и в песках пустыни. Месье Гафироне достал между тем маленький лакированный футляр, вынул из него ножницы, пинцет, пилку для ногтей и разложил перед собой. - Вы не обидитесь, если я, пока мы будем беседовать, приведу в порядок ногти. Я ведь, как многие гонщики, начинал механиком. - Он щелкнул ножницами. - Понимаете, в мастерской я здорово попортил себе пальцы, а теперь моя неожиданная карьера побуждает наконец как-то облагородить ногти. Он вздохнул и взял пилку. "Парень - псих", - подумал Горчев, пребывая в сомнительном обществе игривых сороконожек. Теперь он вспомнил, почему фамилия показалась знакомой: он слышал или читал об этом гонщике. - Правда, мои ногти до сих пор не могут забыть пережитых ужасов. Подпиливаю, ухаживаю - все зря. Меня на этом свете удерживает только одно: рано или поздно отрастут красивые, розовые, будто у какого-нибудь бездельника-белоручки... - Он работал пилкой и даже помогал себе зубами, надкусывая заусеницу. Пессимист по натуре, он, однако же, видел будущее своих ногтей в розовом свете. - Если старт не состоится по моей вине, - продолжал молодой джентльмен, обрабатывая лопаточкой основание ногтей, - то я немедленно верну четырнадцать тысяч франков. Честь для меня превыше всего. - Равно и для меня, - ответствовал Маэстро, и пол под ним не провалился. - Но двадцать тысяч я получаю в любом случае. - Не относитесь ко всему этому как к спортивной гонке. Ваша задача в скоростном темпе доставить машину в определенный пункт. - В каком состоянии автомобиль? - В наилучшем. Это "альфа-ромео" со специальным шасси, тяжелым, как у вездехода. - Потрясающе! - Автогонщик растопырил пальцы на манер утиной лапы, после чего маленькой кисточкой прошелся по каждому ногтю, размазывая капельки лака. - В песках тяжелый автомобиль... очень даже неплохо. - В Оране вы остановитесь в отеле "Империал". Наниматель, вероятно, встретится с вами уже на следующий день. - Где? - Барон Лингстрем посетит вас в отеле. От него вы получите гонорар. - Заявляю сразу, - напыжился бывший механик, а ныне примадонна автогонок, - не берите в голову, будто вы меня купили. Если мне что не по душе, плевать мне на деньги. - Барон Лингстрем - человек порядочный и благородный. Вы будете довольны. Гафироне насыпал какого-то порошка на кусочек замши и начал полировать ногти, некогда подвергавшиеся незаслуженно дурному обращению. - Здесь точная карта маршрута, - отчеканил Маэстро. Гафироне внимательно смотрел на карту, не прерывая ни на миг своей работы. - Короче, - Маэстро нервически вздрогнул, ибо его сильно раздражала полировка, - по этому пути, указанному черной линией, вы доберетесь до Ифириса, свободного негритянского государства. Туда вы должны доставить барона Лингстрема. - А что означает другая линия, красная? - По ней вы ни в коем случае не должны следовать, иначе всему конец. Она ведет к "Туфле Пророка". - Что за опасность сулит нам эта домашняя обувь? - "Туфлей Пророка" называют высохшее русло - "вади" особой конфигурации. Там обитает злейший враг барона Лингстрема - вождь туземцев Абе Падай. Туда ведет красная линия. Возьмите карту, месье Гафироне, и хорошенько берегите. - Ладно. Ничего, если я заново перекрашу?.. - Месье, для чего вам красить карту? - Я имел в виду ногти. Гонщик открыл лакированный футляр и разложил еще несколько полезных вещиц. Горчев тем временем заполнял спичечный коробок сороконожками и разными другими находящимися под рукой насекомыми; он словно задался целью собрать материал для научной классификации членистоногих, обитающих в ящике из-под картофеля. - Перед высадкой на берег вы получите от меня сорок тысяч. В отеле "Империал" вас посетит Лингстрем, и вы с ним уладите остальное. - Предупреждаю: если дело нечисто, я сразу устраняюсь. - Успокойтесь, бояться нечего при условии, что вы будете остерегаться некоего субъекта по фамилии Горчев. - Кто такой? - Опасный авантюрист. Только здесь, на борту, мы ограждены от его посягательств. - Любопытно, - удивился вдруг Гафироне. - Сколько жуков по вас ползает! Маэстро опустил глаза, вскрикнул, подпрыгнул и, как сумасшедший, сорвал с себя костюм и рубашку. Легионы сороконожек и разных их свойственников торопливо разбегались во всех направлениях - за воротник, в рукава, в волосы и так далее. Кусались они зверски. В течение вышеприведенной беседы Горчев неутомимо собирал насекомых и, когда коробок заполнился, выпустил обозленных тварей в щель между досками. Как раз здесь виднелась голая кожа на щиколотках Маэстро. Глава четырнадцатая 1 Они были недалеко от африканского побережья и от всех сюрпризов, что их поджидали в конце этого необычного плаванья. Неожиданные повороты, комические виражи судьбы готовило им дьявольское авто. Команда "Акулы" собралась в кладовке. Маэстро устроил себе постель в другом конце судна и натер все тело каким-то средством от насекомых: он расценивал нападение сороконожек как самый ужасный казус в своей жизни - волдыри не проходили добрую неделю. Поэтому насчет Маэстро все были спокойны. Другая проблема волновала достойных членов банды - забота о беспомощном и неопытном юнце. Молчаливый Дру-гич доставил на собрание водку из своих запасов и тут же продал приятелям по номинальной цене. - Я верю, - начал Приватный Алекс, - раз я несчастного паренька спас от верной гибели, то мне на том свете из моего списка грехов вычеркнут истопника. - И после короткого раздумья, глубоко затянувшись трубкой, прибавил: - Может даже и письмоносца... Уж хоть бы тот почтальон деньги разносил, еще куда ни шло... Этот паренек с грустными глазами удивительным образом пробуждал у Приватного Алекса угрызения совести по поводу давно забытых злодеяний. У других тоже. Они прямо-таки рвались отдать ему свой скудный запас человеколюбия, чтобы несколько улучшить баланс в документах беспощадного потустороннего судьи. Железная Нога, бандит, виртуозно владевший ножом, целыми днями расхаживал взад-вперед, ломая голову, как бы помочь парню. У всех остальных тоже душа изболелась за этого недотепу Червонца - такого убогого, неприкаянного и беспомощного, с вечно испуганными голубыми глазами. - Давайте воспитаем из него укрывателя краденого добра, - предложил Рыбец. - Силы здесь не требуется, только чуток коммерческой сноровки, а заработать можно. - Да нет. его запросто облапошат, - поморщился Приватный Алекс. - Он должен стать коком на корабле. Кока особо не дубасят, потому как заменить его некем. Стараются даже к нему подлизаться, чтобы половник поглубже в котел опускал. - Хорошо сказано, - одобрил молчаливый Другич. Когда совет достиг полного единства мнений. Рыбец достал из кармана губную гармошку. За Маэстро наблюдали постоянно. Опасались, как бы он свою ярость на Горчева не выместил на безвинном юноше. Когда седой респектабельный гангстер показывался в поле зрения, Горчев залезал в ящик к своим друзьям-сороконожкам. Интересно, что сказали бы бандиты, узнав, что их наивный подзащитный и есть тот самый Горчев. Этот сюрприз судьба еще приберегала для них. Горчев оказался весьма полезен в некоторых отношениях. Вечерами распевал замечательные песни под гармонику Рыбца. Иван очень кстати припомнил несколько песен про Волгу и обучил новоявленных приятелей. Сам он исполнял баритоновую партию, Приватный Алекс гудел басом. Железная Нога заливался тенором, а молчаливый Другич - водкой. Только много лет спустя установили, что эти "песни про Волгу" не что иное, как фрагменты финского героического эпоса "Калевала", переведенные на эсперанто. Накануне прибытия в Оран герой наш самостоятельно готовил обед, и все наслаждались горохом, тушенным с огромным куском говядины и непонятно как попавшим в кастрюлю компасом. От предложений побоксировать, однако, уклонялся всячески. Приближалась гавань Орана. Горчев смотрел в бортовой иллюминатор. Рядом курил трубку Приватный Алекс. Во время вояжа, кстати говоря, Горчев снял свою куртку с Портнифа, который в угольном бункере понемногу выздоравливал от алкогольного отравления. Все внимательно разглядывали роскошный пароход "Республика", находившийся вблизи "Акулы": океанский лайнер бросил якорь около дока, довольно далеко от берега. - На нем они привезли авто. Генерал и его дружок прошептал Приватный Алекс. Если де Бертэн и Лабу прибыли на "Республике", безусловно там же находится и Аннет. Зачем бандитам понадобился автогонщик, если "альфа-ромео" в руках Лабу? В чем заключается гениальный план, который так потряс Другича? И вообще, почему из-за этой машины ведется столь отчаянная борьба? Горчев так и сяк ломал голову. Началась разгрузка "Республики". Портовые рабочие да и праздные зрители даже не подозревали, какой поразительный сюрприз преподнесет им сегодняшний день. Вдруг Горчев увидел Лабу на палубе парохода. Лабу наблюдал за выгрузкой. Могучий подъемный кран опускался время от времени в глубину океанского гиганта, поднимался, совершал поворот, занося груз над морем, и лишь гораздо выше, достигая расположенного под прямым углом металлического траверса, стальная клетушка крана бежала к берегу. При очередном заходе из трюма появился для всеобщего обозрения огромный голубой "альфа-ромео"; кран сделал боковой поворот, и роскошный автомобиль понесся, колыхаясь, над водой. - Слушай, парень, - шепнул Приватный Алекс на ухо Горчеву, не сводя глаз с летящего над морем "альфа-ромео". - Слушай, парень, - его глаза блестели, а голос от волнения охрип, - слушай и тут же забудь, иначе я тебя придушу собственными руками. Это самый дорогой автомобиль в мире. Он из четырнадцатикаратового золота. Горчев смотрел разинув рот. И вдруг воскликнул: - Цепь порвалась! Секунда - и золотой автомобиль упал в волны. Оглушительный всплеск, ослепительный фонтан... и "альфа-ромео" исчез в глубине Средиземного моря. 2 Падение дьявольского шедевра автомобильной индустрии примечательным образом впутало в ситуацию совершенно посторонних людей и причинило им кучу неприятностей. Примером сему - безобидный господин Ванек. В казарме на его койке уже давно гладили белье: господин Ванек никогда здесь не появлялся, так как все свободное время проводил под арестом. Утром господин Ванек при ярком солнце бегал по кругу, затем занимался военно-строевой подготовкой, а потом - ежедневно и систематически - его избивал собрат по оружию и по аресту - одноглазый турок Мегар. Время избиения наступало всякий раз после еды, словно колотушки считались лучшим медицинским средством для улучшения пищеварения. Между господином Ванеком и здоровенным турком возникло какое-то недоразумение. В чем оно заключалось, объяснить было невозможно, так как Мегар владел только своим родным языком. Когда господина Ванека первый раз отвели в арестантскую, там сидел на полу одноглазый турок и попеременно то склонял голову к полу, то откидывался, поднимая вверх ладони. Секретарь смотрел с интересом, а потом осведомился, сколько раз в день он предается этим гимнастическим упражнениям. Из турецкой глотки вылетело несколько невразумительных односложных слов. - Видите ли, - сказал господин Ванек. В таких вещах я разбираюсь, потому что мой кузен, учитель гимнастики, часто выполнял со своими учениками известные упражнения по системе Далькроза, пока не вмешался городской врач. Прослушав сообщение, Мегар успокоился и даже дружески улыбнулся. И тут-то и случилась беда. Господин Ванек отметил, что стоит хорошая погода. Такое нельзя было говорить. Турок, надо полагать, понял как-то по-своему, ибо при замечании о погоде вошел в неописуемый экстаз: он бил себя в грудь кулаками, завывал, клялся в чем-то и плакал навзрыд. - Простите, умоляю вас, - смущенно бормотал господин Ванек. - Я беру свои слова обратно и готов признать, что погода чересчур засушливая, ветреная и даже, если вас так больше устраивает, ожидаются заморозки на почве. - Ты собака, неверный, - завыл турок и обхватил шею Ванека, - ты не знай, кто я! - Но тогда скажите, что вы за зверь, и я буду разговаривать как надо, - пытался успокоить турка господин Ванек. Охранник, который принес ужин, спас Ванеку жизнь. И в самое время, так как громадный Мегар, проливая горькие слезы и проклиная собрата по несчастью, колотил его головой о дверь камеры. Мегар частенько дубасил господина Ванека, ибо при одном взгляде на секретаря впадал в экстаз. И секретарю стало ясно, что если ему не удастся в самое ближайшее время отыскать переводчика, турок его рано или поздно прикончит. Пришло меж тем сообщение от Горчева: шеф просил еще немного потерпеть. К записке были приложены квитанции о внесении денег в банк. Господин Вюрфлн, которого мода на "файв о'клок" довела до разорения, а потом и до иностранного легиона, из малопонятных соображений полагал, что он должен держаться как можно ближе к господину Ванеку, и сверх всякой меры утомлял несчастного, замордованного секретаря. - Мы - люди достойные, - шептал он Ванеку на полигоне, пока они вместе лежали в луже. Почему-то всякий раз, как сержант командовал "ложись", можно было с полной уверенностью знать, что перед господином Ванеком либо лужа, либо яма. - Поверьте, здесь, в луже, все мы одинаково свиньи, что один, что другой, - отвечал Ванек.. - Пожалуйста, не говорите во множественном числе. - А что? Здесь я не лучше вас. - Но ведь у нас родственные души. - Вы полагаете, что вы - мой духовный дядя или духовная бабушка? - Художник не может не любить танец. - Вероятно, - передернул плечами господин Ванек. - Музыканты и живописцы тоже. - А также каменотесы и балетные танцоры. Почему вы постоянно об этом твердите? - Послушайте, - господин Вюрфли ухитрился проползти по луже чуть ближе к Ванеку, - давайте вместе дезертировать. - Месье, корреспондент умирает, но не нарушает присягу. - Вы еще и корреспондентом работали, господин Тинторетто? - Прошу вас, избегайте этого безобразного слова, если хотите, чтобы мы беседовали и в других лужах. - Двадцать седьмой! Скотина безрогая, - зарычал Вердье, и Ванек грустно шепнул танцмейстеру: - Опять меня, черт вас возьми! - Как вы смеете трепаться во время строевых занятий? - Я только шепотом. - Внимание! Завтра пойдете к рапорту и попросите десять дней ареста. - Так мне еще две недели сидеть! - Молчать! - Так я годами не выйду из-под ареста. - Внимание! Пятьдесят приседаний. Раз, два... И так далее. Ни единой свободной минуты, чтобы сходить в столовую, никаких увольнений. Единственный раз, когда господин Ванек вышел за пределы форта, он встретился с неким маршалом Мари-гоном, который всегда был в плохом настроении, поскольку давно еще у него в бедре застряла пуля: при каждом волнении чувств или перемене погоды пуля резко давала знать о себе. Маршал изумленно смотрел на очкастого рядового - тот, проходя мимо типографии, приветствовал хозяина поднятием фуражки. При таком зрелище зашевелилась пуля в маршальском бедре. - Рядовой, вы спятили? Наденьте фуражку! - Спасибо, мне не холодно. И вообще для солдата главное - закалка, - возвестил господин Ванек с добродушной улыбкой. - Рядовой, вы понимаете, кто перед вами? Господин Ванек испуганно поглядел по сторонам: - Тигр? Нет? Прошу вас, если я не угадал, позвольте еще раз... Пуля тяжко отозвалась в бедре маршала. Перед ним стоял солдат легиона: каждая пуговица выглядела так, словно к мундиру пришили старые, покрытые патиной монеты, штык болтался где-то на уровне желудка и параллельно вертикальной оси, а фуражку солдат прижимал локтем, как почтальон сумку. - Рядовой, сейчас же наденьте фуражку. Вы, очевидно, душевнобольной. - Как будет угодно, господин полковой врач, - Ванек надел фуражку. - Я вообще-то недавно при армии. - При каком форте? Назовите ваши данные. Тут произошло такое, о чем маршал даже спустя годы рассказывал дрожащим голосом, и пуля в бедре всегда отзывалась тяжким резонансом. Рядовой сунул руку в карман, вытащил визитную карточку и протянул маршалу. Седовласый военачальник был так ошарашен, что машинально достал очки и, не веря своим глазам, прочел: Эдуард Б. Ванек Рядовой. Иностранный легион. Оран. форт св. Терезы, тел. 3725. Сказать, что маршал вышел из себя, значит ничего не сказать. - Кругом марш! Пойдете прямо в форт и сообщите на рапорте, что встретили меня. - Но кого там могут интересовать мои личные дела? У них свои заботы. - Убирайтесь к черту, идиот! - Куда? - переспросил устрашенный господин Ванек, и на том закончил диалог. Бледный маршал погрозил ему кулаком и пошел дальше. Но, уходя, успел отметить, что рядовой вежливо взмахнул фуражкой. Глава пятнадцатая 1 На террасе виллы в Оране царило глубокое молчание. Генерал де Бертэн обил все пороги, дабы ускорить спасение автомобиля. Положение затруднялось тем, что машина погрузилась на глубину более ста метров. Для поднятия "альфа-ромео" требовалось специальное судно - таковое находилось сейчас в гавани Бреста: понадобилось еще целый день ходатайствовать в адмиралтействе, чтобы на тральщик дали приказ отплыть в Оран. - Промедление сейчас крайне опасно, - заметил Ла-6у. - Если сторонники Абе Падана вовремя не получат оружие, восстание будет подавлено. - Куда нужно доставить авто? - спросила Аннет; девушка была бледна и по большей части хранила молчание. - К "Туфле Пророка", неподалеку от оазиса Абудир. Это скалистая местность, где расположился лагерем Абе Падан. - А почему португалец это допустил? - Со стороны Ифириса туда нельзя подступиться: к северу проходит французская сфера влияния, и через нейтральную зону допускаются только безоружные жители. - Тогда каким же образом Абе Падан начнет действовать? - Видишь ли, ему, возможно, удастся ночью пройти через французскую зону. У Дизара такого шанса нет: французские пограничники не видят лишь то, чего не хотят видеть. Аннет молчала. Андре накрывал стол к чаю. На его лице застыло ненавязчивое драматическое выражение: при своем подчиненном положении Андре давал понять, что относится с определенным сожалением к очередному несчастью с "альфа-ромео". - О чем ты думаешь? - спросил Лабу печальную Аннет. - Так... ни о чем... о бедном Горчеве. - Де Бертэн справлялся, с ним все в порядке, - тихо проговорил Лабу. - Рота в первый же день покинула Оран, - вмешался генерал. - Они сейчас в нескольких километрах отсюда, в Бор-Буддене, в учебном лагере. Младший лейтенант Довиль вновь получил две тысячи франков за хорошее обращение с молодым человеком. И скажу тебе правду, Аннет: две тысячи дал твой отец. - Понимаешь, мне все-таки жалко этого сорвиголову и... Аннет не дала ему продолжить, бросилась на шею, расцеловала. Из ее глаз скатилось несколько слезинок. Младший лейтенант Довиль действительно неплохо отнесся к рекруту, порученному его заботам, и Корто не мог надивиться щедрости Довиля, который, не будучи его старым приятелем в отличие от Гектора Потиу, тем не менее совал Корто иногда по двадцать-тридцать франков. Если бы Корто знал, что Довиль финансирует его алкоголизм из денежного вознаграждения за хорошее с ним обращение, он, вероятно, размыслил бы иначе. - А что будет после учебного лагеря ? - допытывалась Аннет. - Де Бертэн сделал все, чтобы его не отправляли в пустыню. Он разговаривал с командиром роты, и тот в курсе, что по некоторой причине с Горчевым надо обходиться деликатно. - По некоторой причине! - укоризненно воскликнула Аннет. - По некоторой причине я люблю его и никогда нс полюблю другого. Лабу, расстроенный, промолчал. Поспешное решение Горчева тяжким грузом лежало на его совести. - Судьба жестоко наказала меня за излишнюю строгость к нему, - он тяжело вздохнул. - Но я поступил правильно. В конце концов, не могу же я отдать свою дочь за какого-то невесть откуда взявшегося юнца. - Мне все равно, откуда он взялся, я люблю его. И учти, я все равно выйду за него. - Нет, ты этого не сделаешь! Горчев несомненно авантюрист! - разъярился родитель и стукнул кулаком по столу. Андре с презрительной миной подчеркнуто осторожно ставил чашки на поднос: он не хотел, чтобы звон фарфора акцентировал дурные манеры его господина. - А я люблю его. - А я против и еще раз против! Будущее в этом вопросе устраиваю я! - кричал красный от гнева Лабу. Будущее сию же секунду устроило нечто ошеломительное и в то же время удесятерило тревогу о потерянном автомобиле. Андре принес почту: он шел с холодным видом и гордо вскинутой головой, словно каждое письмо было его давним врагом. Одно письмо пришло из Бор-Булдена. Командир роты в нескольких сочувственных строках сообщал, что рекрут Иван Горчев скоропостижно скончался от разрыва сердца. 2 Смерти алкоголика Корто в некоторой степени способствовало великодушие, с которым младший лейтенант Довйль распоряжался деньгами Лабу. Потиу предоставил этому субъекту полную свободу, а Довйль совал ему деньги. Понятное дело, он пьянствовал дни и ночи. Сбылось давнишнее предсказание тюремных врачей. Сердце отказало во время ускоренного учебного марша. Однако сам Корто, верно, предчувствовал близкий конец, когда решил записаться в легион. Он вернулся во Францию, чтобы умереть, и во всяком случае умер на французской земле, на руках старого приятеля Потиу и... пьяный. Аннет после нескольких инъекций очнулась от обморока и открыла глаза, хотя чувствовала, что лучше бы их вовсе не открывать. Лабу сгорбившись сидел в кресле. Такой поворот судьбы его попросту сломил. После ухода врача остался запах эфира, словно серы после исчезновения дьявола. - Возьми хоть ты себя в руки, - нарушил молчание де Бертэн. - Мы должны примириться с неизбежным. Этот необузданный человек сам ринулся навстречу судьбе и, разумеется, заслуживал лучшей участи. Лабу терзался угрызениями совести. В сущности, отличный веселый парень! И подумать только - из-за какой-то дурацкой шутки... - Когда похороны? - Сегодня днем. Аннет резко поднялась и проговорила решительно: - Ты не хотел ничего плохого и... - Остальные слова потонули в рыданиях. Они выехали в учебный лагерь. Мрачный, серый день. Теплый воздух отяжелел от морского тумана. Должно быть, где-то в открытом море, далеко за бухтой, разразился шторм. Сильный ветер швырял в лицо тяжелые дождевые капли. Влага проникала повсюду. Так они прибыли в Бор-Булден на траурную церемонию. Учебный лагерь - несколько бараков, раскиданных там и сям между лужами и мокрыми от дождя пальмами. Ротный командир показал им барак, где жил Горчев, его постель, его вещи. Возле койки валялась пачка жевательного табаку. Генерал удивился: по его мнению, Горчев не принадлежал к типу людей, жующих или нюхающих табак. - Я хотел бы взглянуть на его экипировку, - обратился де Бертэн к ротному командиру. - Сержант велел отнести ее на склад. Командира срочно вызвали, и он поручил посетителей Гектору Потиу, которому было в высшей степени неприятно, что генерал пожелал видеть багаж Горчева. Пожалуй, скандала не избежать... Ведь он один знал, что Корто не имеет ничего общего с Горчевым. Они пошли на склад, и Потиу предложил гостям для лицезрения большой желтый кофр: на ручке висела бирка с фамилией. В кофре - одежда хорошего качества и несколько фотографий. Горчев! Веселое я симпатичное лицо улыбалось с каждого снимка. Лихо сбитая набок соломенная шляпа. Никаких сомнений: кто видел его хоть раз, узнал бы сразу. Гектор Потиу чувствовал себя неуютно. Скажи он, что человек, изображенный на фотографии, никогда не служил под его началом и что желтый кофр переслали по почте через какого-то мясника, который украл его еще в Марселе у подлинного Горчева; скажи он, что некий солдат из мести выдал мясника, а военный суд приговорил его к наказанию, и кофр вернули Горчеву, то есть служащему под его фамилией Корто... Скажи он все это, и случай с Корто исследовали бы подробнее, а ему, Гектору Потиу, хватило бы неприятностей надолго. И он предпочел помалкивать, стараясь не очень выказывать свой страх. Лабу кусал губы, Аннет всхлипывала. В конце концов они отправились на небольшое кладбище легионеров, где начиналась более чем скромная церемония. Гроб стоял у разверстой могилы. На черной доске белыми буквами было четко выведено: "ИВАН ГОРЧЕВ, РЯДОВОЙ, 22 ГОДА". Аннет не могла отвести глаз от надписи и плакала беспрерывно. Получилось, что кто-то все же пожалел Корто, хоть он того и не заслуживал. Единственное, в чем не отказано ни одному человеку на земле, - пролитые слезы у могилы. И если в данном случае слезы не имели к его останкам конкретного отношения, неисправимый преступник был бы доволен, присутствуй он на погребении в качестве, так сказать, метафизического инкогнито. В этом маловероятном случае ему, пожалуй, было бы обидно, что Коллет - официантка парижского кафе - не видит, как его кончину оплакивают столь важные господа. Если, конечно, предположить, что люди и после смерти любят похвастать своими высокими связями; это вряд ли возможно, но и не полностью исключено. 3 Лабу не оставляла мысль о Горчеве. Он мрачно сидел на кровати. Сирокко. Вечер туманный и противный. Боль ровной полосой шла от угла глаза и математически точно разделяла череп - будто на голову натянули узкую фуражку. От постоянных испарений постельное белье отсырело, и стены дышали плесенью. Лабу подошел к окну. Сирокко. Мокрые крыши, в клубах тумана мерцают лампы. Влажная удушливая ночь. В лицо жарко дышал коварный южный ветер, хотя было затишье. Сердце стучало с перебоями, удары пульса отдавались в барабанных перепонках, и ко всему еще туман, плотный и затхлый, как вытащенная из подвала мешковина. Сирокко. Лабу выпил коньяку. За окном, на завеси тумана ему мерещилась размытая надпись, словно спроецированная плохоньким фонарем: "ИВАН ГОРЧЕВ, РЯДОВОЙ, 22 ГОДА". Идти куда глаза глядят... Он не способен вынести взгляд дочери, не способен совладать с мрачными мыслями. Судя по всему, у него возобновилась малярия... Похоже, поднялась температура. Он оделся и вышел. Ветер жалобно завывал, рваные клочья тумана летали в душном и гнилостном вечере. Шторм, бушевавший где-то в море, добрался и до африканского берега. Из гавани доносился аккордеон, и в музыку врывались гудки сирены. В темноте время от времени обозначались кроны деревьев, высвеченные фарами автомобилей. Лабу направился в пивную. Когда его что-либо тяготило, он старался сбежать от людей своего круга в компанию работяг или матросов - здесь ему становилось как-то спокойней. - Коньяк. Хозяин недоверчиво взглянул на элегантного гостя. - Что глаза пялишь, дубина, тащи коньяк! - Секунду, месье. - Недоверие исчезло. К распеву аккордеона присоединилась цитра. Стойкий дух крепкого дешевого табака смешивался с запахом разливного вила. После восьмого коньяка напряжение ослабло, Лабу с удовольствием вдыхал тяжелые влажные испарения матросских курток и прорезиненных плащей. Потом снова вышел в духоту вечера. Голова горела. Лица выплывали из тумана, мелькало белое полицейское кепи, медленно тарахтел грузовик. Далекие пароходные сирены старались перекричать ветер. Лабу пошатывало. Как-никак восемь рюмок коньяка. Когда он добрался до светофора на углу, понял, что пьян. Сверкали мокрые машины, ожидая зеленый свет. В переулке кто-то долго нажимал на клаксон. Перед лихорадочными глазами Лабу вновь заплясала надпись : "ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА!" Голова у него кружилась. И тут из-за угла выехал голубой, погруженный в морские глубины "альфа-ромео". Тормоза взвизгнули. Под ручкой дверцы отчетливый треугольник - он сам нацарапал эту отметину на лакировке. А за рулем... за рулем покойный легионер Горчев. Его защитная фуражка, униформа... в свете проезжающих навстречу машин означилось лицо. Мертвый солдат управлял затонувшим авто. Он проехал перекресток, не обращая внимания на красный свет. Да и к чему призраку заботиться о дорожных знаках! Лабу остался недвижим - голова горела и гудела. - Горчев, ты слышишь меня? Прости меня! Я ведь не хотел... Это был беззвучный крик, посланный разорванному фонарями туманному видению. Он знал, что пьян, и знал, что стоит ему подойти ближе, авто вместе с Горчевым растворится, как туман. Тем не менее он различал среди расплывчатых фигур, теней и клочьев тумана хорошо знакомый мягкий свет задних фар; потом автомобиль, не сбавляя скорости, срезал угол и пропал. Но вскоре с той стороны послышался грохот и звон битого стекла. Боже правый, и он загубил такого парня?! Неужели плоть все-таки обладает какой-то непостижимой сутью, которая больше, чем материя, и меньше, чем ничто? Растерянный и подавленный, Лабу двинулся вслед исчезнувшему видению по размытой туманом улице. Своими глазами он видел мертвеца за рулем потонувшего авто. Лабу вытер обильный пот со лба. Может, он сошел с ума? Сквозь туманное марево он неуверенными шагами брел домой... Нет, здесь не просто опьянение, и не следствие лихорадки, у него типичная галлюцинация. Типичная зрительная аберрация. Вот и дом. Лабу вытянул руки, словно защищаясь от чего-то, спину сковал ледяной страх: возле дома спокойно дожидался большой голубой "альфа-ромео". Лабу смотрел и смотрел с хмурой напряженностью. Хотел кричать и не мог. Господи! Только бы не спятить окончательно! Нервно глотая воздух, он сел на мокрый порог и ждал, что видение расползется и растает. Напрасно. Он закрыл лицо ладонями, оставался так некоторое время, потом снова взглянул. Напрасно. Автомобиль стоял, где стоял, и крупные дождевые капли стучали о великолепную голубую полировку. 4 События закружили в своем бешеном смерче песчинку по имени Горчев, не давая секунды передышки. Он нетерпеливо ждал у окошка кладовки, пока уйдут Маэстро и Гафироне. Когда оба пассажира наконец исчезли, за ним явился капитан. - Собирайся, пойдем на берег. Надеюсь, ты больше не рвешься в легион? - фыркнул Приватный Алекс. - Нет, нет, что вы, - бормотал Горчев, который на всем свете опасался лишь своих благодетелей; ведь чего стоил один молчаливый Другая, который в порыве сочувствия огрел его складной лестницей по голове. - Только повидаюсь с одним родственником и сразу назад. - Приходи днем к "Трем червякам". Мы там будем ждать. - А чего ждать? Автомобиль-то на дне морском! - Это не твоя забота. Мы все равно должны ждать, пока Лингстрем и остальные с шиком не прибудут на "Магдалене". Едва ли раньше завтрашнего полудня. Богемное легкомыслие его опекунов касательно катастрофы с "альфа-ромео" понравилось Горчеву. Отчаянные ребята! В гавани они разошлись. Молчаливый Другич так любовно хлопнул его по плечу, что головной убор слетел. Плевать, не беда! Сейчас он на свободе. Первым делом Горчев пошел на главный почтамт выяснить, нет ли корреспонденции до востребования. Письмо, естественно, было. Горчев распечатал и... обомлел. Что это? "Эдуард Б. Ванек, личный секретарь. Иностранный легион (Африка), Генеральное представительство, Оран, форт св. Терезы, филиалы: Алжир, Марокко, Фее и т.д. Оран, от ......... 193... Конто: Французский банк, счет No 1701. Телеграфный адрес: легион Ванека. Его высокопревосходительству господину Лео Петровичу, директору. Оран, до востребования. В моем ответе Вашему превосходительству от 18 сего месяца я имел честь, досточтимый господин директор, сообщить, что при проверке финансовых поступлений на мое имя я нашел открытыми следующие срочные платежи: Мое повышенное жалованье с 1 сего месяца - 1000 франков. Гонорар за представительство от 2 сего месяца - 8000 франков. Итого: 9000 франков. Учитывая, что упомянутый ответ мог ускользнуть от Вашего драгоценного внимания, нижайше прошу о скорейшей регламентации. Одновременно разрешу себе рекомендовать Вашему драгоценному вниманию следующее: мое зависимое положение в отношении французской армии настоятельно требует пересмотра. Убедительно прошу Вас явиться в роту, ибо в противном случае я буду вынужден, к моему огромному сожалению, продолжать службу, что может иметь для упомянутой армии весьма прискорбные последствия, а меня вынудит безотлагательно предпринять парадный или ускоренный марш. Глубоко потрясенный Вашим запозданием, однако, к последующим поручениям постоянно и охотно готовый с предпочтительным и высочайшим уважением Ваш Эдуард Б. Ванек Солдат и личный секретарь". Глава шестнадцатая 1 Старая крепость Орана, воздвигнутая на высоком мысу несколько столетий назад, открывает, по мнению туристов, исключительный вид на море. Под изрядно разрушенными башнями и террасами находится примечательное "Подземелье султана". Мавританский полководец Абу бен Маснир приковал здесь к стене свою неверную фаворитку, дабы столь радикальным способом удержать ее от искушений. Добился ли он своей цели, гарантировал ли таким манером верность дамы, - трудно сказать. Никому еще не удалось вполне осветить тайны прошлого вообще, а неверной женщины в особенности. Туристы не очень охотно посещали подземелье, поскольку там процветали пауки, летучие мыши, сороконожки и зачастую попадались ужи. Это место облюбовал Горчев с целью обменяться одеждой с господином Ванеком. Там они и встретились. - Прошу вас не очень обижаться на мое опоздание, - Горчев протянул Ванеку руку. - Обстоятельства оказались сильней меня, но я хочу верить, что вы получили хорошую компенсацию. - Полагаете, деньгами можно все вознаградить? - Да, - скромно признался Горчев, - я именно так и полагал. Господин Ванек печально кивнул: - И оказались правы. - Теперь я надену вашу униформу и пойду в роту. Вы лицо штатское, вас преследовать не станут. Меня же они выслать не имеют права, в крайнем случае привлекут к ответственности за долгое отсутствие. - Хочу поставить вас в известность, что люди там знают уйму интересных вещей, - информировал шефа господин Ванек, доставая всякую всячину из карманов. - Есть там учитель танцев - он постоянно рассказывает о художниках, однако же человек не бесполезный, поскольку хорошо разбирается в названиях животных. Капрал почему-то имеет зуб на супругу главного лоцмана в Галаце, а сержант вас просто убьет, если вы не назовете его цикадой - царем зверей. Это самое главное для вас. Время от времени вы можете встречаться с индусским бродячим учителем гимнастики Мегаром - этот может вас поколотить из метеорологических соображений. Но постепенно привыкнете. Ванек между тем разделся, и Горчев облачился в его униформу. Брюки застегнулись где-то на уровне подмышек, а мундир разошелся широким плащом. Но это еще полбеды. С господином Ванеком дело было похуже: в процессе натягивания полотняные брюки Горчева разорвались пополам. - Ждите меня здесь, - приказал патрон. - Я у первого же старьевщика раздобуду для вас какую-нибудь одежду. Господин Ванек нахмурился: - Я проведу тягостные недели, прежде чем вы соизволите вновь меня посетить. - Не говорите глупостей. Хорошенького вы мнения обо мне! Будьте уверены, через минуту я здесь, - экспрессивно проговорил Горчев и исчез. Целую минуту господин Ванек провел в полной уверенности. Однако после двух с половиной часов уверенности у него поубавилось. И когда опустились сумерки, он решил поискать контактов с внешним миром. Он вышел с курткой Горчева - единственной оставшейся у него вещью - и принялся оной размахивать. Некая норвежская дама в цветущем возрасте, но с легкими признаками увядания - бальнеолог по специальности, - проходя мимо с фотоаппаратом, упала в обморок. Два дня с ней обращались как с жертвой солнечного удара, поскольку она так и не смогла объяснить, что произошло. Вслед за норвежской дамой прошли девочки из сиротского дома; их учитель пения, поглядев на господина Ванека, набросился на него и обломал об несчастного свой зонт. Измученный и убитый горем господин Ванек снова уселся на каменную скамью в неменьшей тоске, нежели меланхоличная султанша, которая в неволе начала полнеть. Он уже решил было остаться здесь и, в ожидании Горчева, попробовать питаться сырым змеиным мясом, как вдруг его забрал патруль по доносу учителя пения. Когда его, покрытого конской попоной, босиком, но в наручниках, повели в форт, напоминал он картину одного сумасшедшего художника под названием "Отшельник, схваченный на месте преступления". Ему стало ясно, что чистосердечное признание здесь не поможет. Во-первых, выдав Горчева, он лишится денежной компенсации за страдания, а во-вторых: кто примет всерьез эту историю? В арестантской камере он первым делом увидел Мегара, который монотонно стукался лбом о пол. Господин Ванек тихо уселся в угол. И когда турок на секунду повернулся, Ванек со смиренной улыбкой заверил его: - У вас есть время. Побои мне не к спеху, упражняйтесь на здоровье, господин помешанный... 2 Что же произошло с Горчевым? Почему он забыл о своем многострадальном секретаре? В двух словах: из-за великолепного вида на море. Ах, если бы с террасы старинной оранской крепости не открывалась столь широкая панорама, столь живописное зрелище портовой жизни, не довел бы несчастный секретарь до нервного шока норвежскую специалистку по бальнеологии, а учитель пения не сломал бы свой зонт. Кроме того, стремления нескольких порядочных и непорядочных людей изменили бы свое направление, борьба за трон Абс Падана и португальца Дизара привела бы к обратному результату, а история народа Ифириса сложилась бы иначе. Горчев только на момент задержался у балюстрады террасы и тотчас установил, что пристань, у которой пришвартовалась "Республика" и рядом с ней "Акула", расположена как раз под ним. На пирсе возле "Республики" он сразу узнал Маэстро по седой голове и широким плечам, разглядел рядом с ним Другича и Рыбца, а чуть подальше Приватного Алекса. Возле них стоял чиновник в круглом кепи и рассматривал бумагу, полученную от Маэстро, - документ на фрахт, очевидно. Горчев взволнованно следил. Вот заработал один из кранов, цепи опустились в грузовой трюм "Республики", затем появился груз. Автомобиль, покрытый брезентом. С высоты балюстрады хорошо различались колеса. С моря шел густой туман. Автомобиль слегка покачивало на цепях... Горчев ничего не мог понять, но сердце его отчаянно колотилось. Четырнадцатикаратовое авто - кричал внутренний голос, но ведь это чушь! Он собственными глазами видел, как машина упала в море. Невероятно. Значит, за это время что-то произошло. Горчев побежал... Между тем солнечное сияние померкло, огромные клубы тумана наплывали с моря, обволакивая улицы, дома, прохожих... Бедный Ванек! Что с ним будет? Ладно, ему он успеет помочь потом. Сейчас решается судьба автомобиля... Горчев добежал до пирса. Издали он увидел бандитов, идущих вдоль мола к берегу, и спрятался за дверьми склада. Бледные огни дрожали на гладком черном асфальте, и удушливый пар, исходящий словно из адской бездны, пожирал все вокруг. Рабочие кричали, цепи скрипели, портовый кран с пронзительным и усталым скрежетом опустил груз. Авто уже стояло на пирсе, и Другич снимал брезент. Гафироне сел за руль и завел мотор. Сердце Горчева стучало в такт мотору. Подъехало какое-то такси, и в ярком свете фар заблестел кузов машины. Иван нс сдержался: черт возьми! Голубой, мощный "альфа-ромео" тронулся с места, высоко разбрызгивая грязь. Это было четырнадцатикаратовое авто. 3 Согласно инструкции Маэстро, Гафироне сидел в "альфа-ромео" перед отелем "Империал" и полировал ногти. Полчаса ждать, потом ехать. Он вдохновенно полировал блистательные ногти и тихо насвистывал. Автогонщик внимательно и восхищенно созерцал танцующие на ослепительной поверхности блики, рожденные игрой разнообразных уличных огней: так художник созерцает свой шедевр после наложения последнего мазка. Потом изящно взмахнул ладонями, словно желая аплодировать, но аплодисмент сорвался: кто-то открыл дверцу. Молодой солдат стоял в неряшливой униформе, но в строгой позиции: - Вы автогонщик Гафироне? - Да. - Извольте пройти со мной. - Куда? - В городскую комендатуру. - Зачем? - Этот голубой "альфа-ромео" принадлежит вам? - Э... собственно, не мне, а одному господину, который... - Прошу пройти со мной. Думаю, что обойдется простой формальностью. Мы пойдем пешком. Машина останется здесь. Бледный и растерянный автогонщик последовал за Горчевым; и раньше мог бы догадаться, что здесь дело не чисто. Они подошли к какому-то мрачному зданию. Солдат открыл небольшую дверь и предложил Гафироне пройти. Коридор был разделен занавесом. - Обождите здесь, пока я доложу господину майору. Солдат прошел в коридор. Гафироне ждал и ждал. Прошло минут двадцать. Вдруг папский лейб-гвардеец раздвинул занавес алебардой и удивленно воззрился на автогонщика. - Кого вы ищете? - Я? Простите, господина майора. - Какого господина майора? Здесь служебный вход Оранского классического театра. Эй! Что с вами? Гафироне безумным прыжком вылетел за дверь и помчался, натыкаясь на прохожих. Поздно!.. Перед отелем бушевал Маэстро. Приватный Алекс и прочие стояли вокруг. Только авто недоставало. Горчеву удалось опередить Маэстро на такси. Он сел за руль "альфа-ромео" и отправился в свой призрачный вояж. Его дорогу надолго запомнил газетный киоск на углу, однако полчаса спустя машина стояла перед виллой Лабу. 4 - Что случилось? - спросил Железная Нога, когда Приватный Алекс зашел за своими дружками к "Трем червякам" и пригласил их на главную площадь, где была назначена встреча с Маэстро. - Проклятый Горчев! - Алекс заскрежетал зубами. - Чума его разрази! Оставил гонщика в дураках и украл авто. - Он и так был того, - удостоверил молчаливый Другич; только нечто из ряда вон выходящее могло побудить его раскрыть рот. - Расскажи нам хотя бы, что это за машина такая. То она падает в воду, то ее похищают. - В Генуе Маэстро погрузил на "Республику" точно такой же автомобиль, - разъяснил Приватный Алекс. - Машина, мол, автогонщика Гафироне. Покрыли ее брезентом. В грузовом трюме обе машины поставили рядом - там распоряжался свой человек. Перед выгрузкой брезент перенесли на автомобиль Лабу. Кто этого не знал, принял, конечно, открытый "альфа-ромео" за собственность Лабу. Когда цепь оборвалась и машина рухнула в воду, все решили, что это четырнадцатикаратовый "альфа-ромео". - А откуда знали заранее, что цепь должна оборваться? - Устроить этот фокус было проще всего. Во время плаванья складской сторож поместил под сиденья полтонны груза. И вес машины на триста килограммов превысил подъемную мощность крана. Ясно, цепь оборвалась. - Великая мысль! И тут вклинился этот негодяй! - Что он, титан всемогущий, этот Горчев?! - воскликнул Железная Нога. Компания тем временем оказалась на главной площади перед крепостью. В Оране, куда бы ни пошел, непременно попадешь на эту площадь. Туман рассеялся, дождик перестал. Другич, кстати говоря, как и многие замкнутые, малообщительные люди, любил вкусно поесть: одинокая радость вкушения пищи отвечал" его натуре. - Куда этот Червонец делся? - поинтересовался Рыбец. - Может, снова подался в этот чертов легион? Тут возле них остановился огромный грузовик, напоминающий фургон для перевозки мебели. - Слушайте меня внимательно, долго толковать некогда. Через час отъезжаем этим фургоном, только дождемся Лингстрема. - Мы что, переквалифицируемся в транспортных рабочих? - Заткнись! Золотой автомобиль в конце концов достанется нам. Этот фургон будет посерьезней нашего предыдущего плана... И Горчева туда засунем, помяните мое слово. - Что это за фургон? - Потом поймешь. А теперь нам нужна еще машина, потому что прибыли Лингстрем с Портнифом и метисом. Вы ждите здесь. Маэстро спрыгнул с подножки грузовика, остановил свободное такси и укатил. - Ты чего-нибудь понял? - спросил Железная Нога. - Кумекать - это его специальность, - проворчал Приватный Алекс. - Ума у него на десятерых. Другич нюхал крупный ананас. - Что это за фургон? - недоумевал Рыбец. Однако, прежде чем они пришли к удовлетворительному ответу, раздался удивленный возглас... - Это он! Чума меня возьми, это он! Горчев, после того как оставил "альфа-ромео" у виллы Лабу, поспешил обратно в крепость, взволнованно прикидывая всевозможные варианты положения господина Ванека, покинутого в средневековом подземелье. Вдруг он увидел, что его обступили со всех сторон: Приватный Алекс, Железная Нога, горбатый Рыбец и молчаливый, нюхающий ананас Другич. - Эй, Червонец! Что это за новости? Горчев нерешительно отступил на шаг. Господи ты боже мой, теперь они его не отпустят, а там, в подземелье легкомысленной султанши, сидит господин Ванек в неглиже. - Ты что, сопляк, с ума спятил? - Прошу, отпустите меня ради бога. Я... Ради господина Ванека он даже готов был пустить в ход кулаки. Молчаливый Другич отстранил тропический фрукт от своего носа и ударил Горчева по голове, дабы избежать дальнейшей дискуссии. Тот потерял сознание. Очнулся Горчев в мощном грузовом фургоне, который ехал с большой скоростью. Он лежал на спине, и кто-то чихал ему прямо в лицо: над ним склонился лев, настроенный, по-видимому, дружески. Поначалу Горчев не очень испугался, но ужас объял его, когда он увидел на львиной клетке деревянную табличку. На ней значилось: АЛАДАР ВЕНДРИНЕР АРТИСТ И ХИЩНЫЙ ЗВЕРЬ. КОРМИТЬ, СОВАТЬ В КЛЕТКУ РУКУ ИЛИ ПУГАТЬ ЛЬВА ЛЮБЫМ СПОСОБОМ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ! Горчев закрыл глаза в надежде на пробуждение. Тогда зверь по имени Аладар Вендринер чихнул еще раз. Горчев попытался сесть. Посидеть ему удалось всего лишь секунду: от увиденного зрелища он тут же опрокинулся навзничь, как будто Другич, верный старой привычке, чем-то ошарашил его по голове. 5 Господин Ванек из-за своего короткого пребывания в подземелье султанши не предстал, однако, перед военным судом, а по-прежнему, в силу этого и других недоразумений, жил под арестом. Его будущее было так хорошо обеспечено, что он однажды сказал: - Если бы арест передавался по наследству, мои правнуки долго бы еще отсиживали за мои грехи. Господин Ванек, как все добропорядочные обыватели, утратившие привычный жизненный шаблон, сильно переменился в радикально измененной среде. Вскоре он, подобно одноглазому Мегару, опустился, зарос грязью и перестал за собой следить. По поводу злосчастного замечания о погоде Мегар продолжал его иногда поколачивать, но господин Ванек к этому привык; равно как и ко многому другому, только не мог уловить связь этих загадочных явлений с ежедневным распорядком колониальной армии. Впрочем, турок Мегар тоже постоянно сидел под арестом, потому как беспрерывно пил и прекращал это занятие, лишь когда сваливался без памяти. Вот и в данный момент они снова были в отсидке, и господин Ванек уже готовился лечь спать на каменный пол, грязный и непотребный от дикого количества насекомых. После ужина Мегар поколотил его, и теперь они собирались на покой. Тут неожиданно объявился господин Вюрфли: - Сегодня вечером с вами случится кое-что приятное, - шепнул он через дверь. - Я замолвил за вас словечко перед денщиком полковника. По-моему, мне удалось вам помочь. - Послушайте, господин помешанный, - горько вздохнул господин Ванек. - Мало мне своих страданий, а теперь еще и ваша помощь!.. Загадочный учитель танцев исчез без долгих слов, и господин Ванек смежил наконец истомленные веки. Через час он проснулся - его трясли за руку. Перед ним стоял начальник караула: - Вставайте! Вас требуют к господину полковнику. - Но простите. Что я такого натворил во сне? - защищался испуганный Ванек. - Я лежал по стойке "смирно" и спал сном праведника. Отговорки не помогли. Его отвели на частную квартиру полковника, где в тот вечер собралось общество. Испуганный и поначалу ослепленный ярким светом Ванек, щурясь, разглядывал элегантно одетых гостей. - Сегодня вечером мне нужен специалист. Моему денщику сказали, что вы справитесь, - дружески обратился к нему полковник. Господин Ванек похолодел: - Простите, я конечно очень польщен... - Тогда все в порядке, - улыбнулся полковник. - Вы будете для нас музицировать. Господин Ванек зашатался, словно его толкнули в грудь. - Я знаю, что вы художник, и я, к вашему сведению, тоже причастен к искусству. Я поэт. - Поздравляю, - пролепетал несчастный Ванек. - И что вы скажете? - Простите, я так устал от ареста и телесные упражнений турецкого гимнаста, что вряд ли смогу водить смычком. - Вы и на скрипке играете? Горькие слезы покатились по щекам господина Ванека, и он ответил: , - Разумеется. Все что угодно. Могу играть на скрипке, рисовать, знаю названия зверей, вообще я очень разносторонний солдат. Общество смущенно обозревало плачущего. Некий седой офицер решил, что не уронит своего достоинства, если предложит стул измученному, плачущему, на редкость неряшливому воину: - Садитесь и успокоитесь, друг мои. По знаку полковника страдальцу подали тарелку съестного. Для страдальца господин Ванек ел с весьма недурным аппетитом. Гости - в основном старые жители колоний, свидетели массы африканских трагедий - хмуро и молча разглядывали загадочного легионера. Лаура Депирелли - итальянское сопрано Оранского оперного театра - окинула Ванека долгим, скорбным и сочувственным взглядом. Артистка отличалась корпулентностью и, как вообще склонные к полноте дамы, тягой к романтике: - Скажите, друг мой, - почти пропела она солдату, который с горестной физиономией поедал ростбиф, - чего вам здесь более всего не хватает? - Горчицы... или соленого огурца, - тяжело вздохнув, ответил солдат, и лицо его сразу просияло, когда он получил желаемое. - Как вас зовут? - спросил полковник. - Ван... Вам признаюсь: у меня одна фамилия настоящая, другая псевдоним, и я уже не могу вспомнить ни ту, ни другую. Присутствующий майор открыл какую-то книгу на столе, посмотрел номер на куртке Ванека и удостоверил: - Вас зовут Иван Горчев... При этих словах из-за стола поднялся высокий белокурый капитан: - Иван Горчев! Бог мой! Вы были в Ницце связаны с... Господин Ванек грустно кивнул: - Точно. Я был в Ницце связан... вы угадали, господин полковой врач. Пьер Бусье - именно так звали капитана - подошел к нему поближе, оглядел и повторил: - Господи помилуй, Горчев! Секретарь вздохнул. Яснее ясного - капитан потрясен его жутковатым видом. - Выйдите на минутку в переднюю. Господин Ванек пошел в переднюю и тотчас уснул, прислонясь к офицерской шинели. Владельцу шинели пришлось на следующий день спешно дезинфицировать себя самого, свое жилище и своих домочадцев. Однако понадобились месяцы, чтобы покончить с последствиями короткого и приятного сна господина Ванека. В салоне тем временем капитан тихо сообщил: - Господа, этого человека - Ивана Горчева - мне тепло рекомендовал генерал де Бертэн. Все вы знаете, кто такой Гюстав Лабу. Горчев - жених дочери господина Лабу. Молодая дама мне также доверенно писала. .. Непонятно, каким образом, несмотря на авторитет генерала, он попал в такое отчаянное положение. В принципе это несчастный, легкомысленный юноша из хорошей семьи. Доколе, - заключил капитан, - сержант Вердье будет позорить добрую славу колониальной армии своей подлой жестокостью? Близ полуночи конвоир разбудил господина Ванека: - Не желаете ли вернуться под арест? Господин Ванек, оторванный от всех своих привычных жизненных ситуаций и близкий к помешательству, не заметил перемены интонации конвоира и молча последовал за ним через темный двор. Конвоир между тем сообщил ему следующее: - Пока вы спали, расследование шло полным ходом. Допрашивали всех - господ офицеров, сержанта и капрала. Всем за вас влетело. - Из-за того, что они забыли меня расстрелять? - мрачно предположил господин Ванек. - Совсем наоборот. Ну да скоро сами увидите. - Конвоир открыл дверь камеры. - Мы ведь, к несчастью, не знали, кто вы такой. - А теперь знаете? - Ну еще бы! - Тогда, может, вы и мне расскажете? Думаю, мне не повредит узнать, кто я такой. - Надейтесь! - таинственно возгласил конвоир. - В один прекрасный день правда выйдет наружу, появится генерал, и вы снова займете прежнее свое положение. - Этого-то я и боюсь, - неслышно пробормотал господин Ванек и вошел в камеру. ...Ему приснилось, что стоял он за дирижерским пультом с двумя кисточками в руках и дирижировал оперным спектаклем. На сцене Лаура Депирелли, выводя рулады, эффектно дрессировала длинной палкой одноглазого турецкого негодяя. Вдруг в темном зрительном зале встал генерал и зычным голосом объявил: до прибытия полиции никто не имеет права покинуть зрительный зал, так как в антракте кто-то потерял очень ценного Горчева. Затем картина сна изменилась: за господином Ванеком гнался Мегар, держа в руках по заряженной цикаде, впереди сумасшедшей фурией мчалась жена старшего лоцмана из Галаца - она-то и была зачинщицей всего. "Помогите!" - кричал господин Ванек; он знал: если его поймают, то вынудят играть на скрипке. Кто-то подставил ему ногу, и он растянулся во весь рост. Конечно, это был господин Вюрфли, который не преминул рассыпаться в извинениях, пока преследователи раздирали господина Ванека на части. "Не сердитесь, господин Тинторетто, ведь вы изволили отрекомендоваться каменотесом и балетным танцором". Господин Ванек проснулся со сдавленным криком, почти задушенный. Лишь ценой долгой борьбы ему удалось отвоевать свое право дышать, ибо, как оказалось, одноглазый верзила Мегар часть ночи проспал на голове господина секретаря. Глава семнадцатая 1 Золотой автомобиль двинулся в путь. Его вел Паркер и сопровождали два грузовика. В каждом по восемь арабов, вооруженных ручными гранатами и пулеметом. Это были "отпускные" легионеры. Утром сержант сообщил шестнадцати испытанным солдатам следующее: кто хочет сопровождать его в экскурсии, получит две недели отпуска. Кто не хочет - получит две недели ареста с таким распорядком: двое суток арестантская, потом суточный наряд. После этого столь любезного предложения у всех шестнадцати легионеров взыграла охота прогуляться в приятном обществе сержанта, и после обеда они, переодетые в штатское, то есть в бурнусы, уже конвоировали ценный автомобиль. Де Бертэн и Лабу не смогли разгадать тайну авто, всплывшего из глубин морских. Расследование столь щекотливого дела казалось неразумным, да и время поджимало. Они, разумеется, догадались, что в грузовом трюме машину подменили аналогичной. Но как вернулся "альфа-ромео"? Пришлось признать факт: золотой автомобиль вдруг очутился перед виллой, как сообщил Лабу, вернувшийся домой в подпитии. Кстати, именно его состояние вынудило генерала отказаться от расследования: лицо Лабу приобрело желтый оттенок, малярия разыгралась не на шутку. - Не верится мне, что вояж пройдет гладко, - так резюмировал Лабу свои дурные предчувствия после двух дней пути. Аннет молчала. Она сидела много часов на одном месте, не сводя глаз с дороги. Удерживаемый скорбью Аннет, дух Горчева неотступно витал над ними. - Уж что-нибудь они да выкинут, - мрачновато шутил де Бертэн. И он оказался прав. Участники столь безмятежно начавшегося путешествия по Сахаре не могли даже предположить фантастичности ближайших событий. Через Атласские горы в пустыню вело великолепное шоссе, и Аннет время от времени подменяла Паркера. Она была бледна, почти ничего не ела, однако держала руль вполне уверенно. Де Бертэн, покуривая сигару, поглядывал то на Лабу, то на отражение Аннет в зеркальце заднего обзора. Чувствовался явный конфликт между отцом и дочерью - горесть одной и угрызения совести другого... Кошмар, да и только! - Огюст, - неожиданно спросил Лабу, - ты когда-нибудь знавал спиритов? - Я как-то квартировал в Авиньоне у одного столяра-неврастеника. Он занимался подобными штуками. Лабу задумчиво смотрел на желтую и волнистую линию песков. - Тебе не приходило в голову, что после смерти жизнь еще не кончается? Де Бертэн ошеломленно посмотрел на своего друга: - Боюсь, малярия за тебя основательно взялась. - Наверно. Вчера у меня даже температура подскочила. Он достал папиросной бумаги, завернул несколько таблеток хинина и проглотил - так легионеры принимают средство от малярии. Не очень-то приятное время года выбрал Абе Падай для своей революции. Тяжко пришлось его европейским друзьям. Пассат поднимал песчаные бури, с нагорий Атласа ползли удушливые испарения - даже бедуины нелегко переносят такое. В ближайшем оазисе у Лабу начался озноб, но он наотрез отказался от двух дней отдыха. - Абе Падан должен своевременно получить оружие. И он не захотел слушать никаких возражений: глотнул изрядную порцию хинина, сел в машину и бросил сержанту: - Едем! Легкий ветерок здесь, в раскаленной пустыне, насыщает воздух мелкими песчинками, раздражает глаза и легкие. После полудня яркие красные пятна горели на запавших щеках Лабу. У больного начался бред. - Аннет, вам с отцом придется остаться в Абудире, он не в состоянии продолжать путь, - озабоченно заметил генерал. Аннет протирала лицо больного уксусным раствором. Она отлично понимала, что только исключительное событие могло подорвать железное здоровье ее отца. - Его, верно, доконала несчастная судьба молодого человека, - предположил де Бертэн. - Я знаю, он не хотел ничего плохого... - ее голос сорвался, глаза заблестели от слез. Уголки рта дрогнули несколько раз, и она разрыдалась. Де Бертэн нервно вертел портсигар. Ужасная история! Ветер дул в спину, и вздымаемый колесами песок расстилался перед ними широким плотным облаком. Они давно покинули шоссе и ехали караванным путем: "альфа-ромео" на пятьдесят метров позади военных грузовиков. Дорога на Абудир вела через скалистую котловину, или "мульду". Воинственно взвихренные песчинки несчетными веками атаковали некогда внушительные вершины скал, и теперь из моря песка едва выступали круглые, шлифованные купола. Призрачную отрешенность ландшафту придавали руины мертвого города: разрозненные колонны, рухнувшие аркады, выщербленные обломки сводов. Раскаленный песок беспощадно слепил глаза. Воздух, казалось, дрожал, словно далеко впереди клубилась тонкая легкая дымка... Грузовики легионеров закачались... Паркер вскрикнул, тормоза завизжали, де Бертэн выхватил пистолет... Поздно! Машины с солдатами, словно наткнувшись на невидимое препятствие, вдруг опрокинулись. Однако никто не выбрался наружу, люди так и остались сваленными в кучу под этими машинами. Такую картину увидели перед собой пассажиры четырнадцатикаратового авто. И в ту же секунду их постигла аналогичная судьба: раздался странный треск, "альфа-ромео" опрокинулся набок, и его протащило еще чуть-чуть... Автомобиль крепко захватила изготовленная из лучшей стали сеть, какою Карл Гаген-бек отлавливал тигров и львов. Туго натянутая проволока была совершенно незаметна в сиянии солнца. Всадники арабы высыпали из-за холма под водительством Маэстро. - Не двигаться! - крикнул он. - Иначе всех расстреляем. .. Эй, вытаскивайте их из сетей по одному и вяжите. Сопротивляться было бы самоубийством. Через несколько минут они лежали на песке, связанные, ослепленные отвесными лучами солнца... Арабы вскочили на лошадей, и пленники услышали, как заскрипели шины. Золотой автомобиль вновь оказался в руках бандитов. Глава восемнадцатая 1 Знаменательный разговор состоялся в канцелярии форта св. Терезы Оране. Собеседники: сержант Вердье и рядовой Балуют, полковой писарь. Время: семнадцать часов. В этот час сержант обычно просматривает письменные прошения. Входит Вердье, похудевший и несколько подавленный. Балукин отдает честь. ВЕРДЬЕ (с вялым благодушием). Да сидите вы, свинья. (Расстегивает верхние пуговицы, тяжело дышит.) БАЛУКИН (кладет перед ним бумаги). Горчев, рядовой под номером 27, просит увольнительную на вечер. ВЕРДЬЕ (из горла вырывается зловещий рык, усы " тревожной вибрации}. Хорошо. БАЛУКИН. Далее, упомянутый номер 27 просит диетический стол. ВЕРДЬЕ (усы в смятении, глаза наливаются кровью, ноздри ритмично расширяются). Подписано. БАЛУКИН. Номер 27 просит на два дня освобождения по болезни ввиду ревматических болей. ВЕРДЬЕ (усы, глаза, ноздри - прежняя реакция). Подписано. А теперь (подозрительно отеческим тоном) слушайте меня, дорогой и любимый Балукин! Вы подлый, злорадный, наглый палач, у вас вместо души - клоака. Если вы мне еще раз подсунете просьбы номера 27, я тяпну вас по черепу гаечным ключом крупного калибра. (Душераздирающий вопль в духе финала гран-гиньоля.) Ты, лицемерная чернильная паскуда! Сам подписывай просьбы Двадцать седьмого. (Пауза. Сержант падает на стул в полном изнеможении.) Что еще? БАЛУКИН (дрожащей рукой протягивает записку). Номер 27 просит выходное разрешение на завтра. Вердье кивает, полностью разбитый. Сидим на стуле, согнувшись в три погибели. БАЛУКИН. Он желает пойти в купальню. ВЕРДЬЕ (в тихой печали). Оставь меня в покое, бесчестный, лицемерный живодер, иначе я тебя разорву. (Задумчиво рассматривает пол, приходит, наконец, к решению, встает.) Значит, так. Если рядовой номер 27 изъявит желание, чтобы два черных раба носили его в паланкине на полигон, я это немедленно подпишу. И если он сейчас подаст просьбу, чтобы на осенние маневры его сопровождала веселая дамская компания за государственный счет, я ничего не буду иметь против. Более того, мы даже опередим его желание. Пора приказать батальонному горнисту начинать утреннюю побудку нежным арфовым тоном, а то, не дай бог, рядовой номер 27 проснется и попадет на перекличку... А когда вы с этим покончите, повесьте на воротах форта табличку со следующим объявлением: "Престарелые почтальоны, конюхи и ревматики-рантье найдут идеальное отдохновение, если запишутся во французский иностранный легион. Для полных идиотов - льготы, экстраординарное обхождение и унтер-офицеры в качестве нянек..." Дальнейшее цитирование, не меняя сути, доказало бы только хорошее знакомство сержанта с набором крепких выражений французского языка. Возможно, сержант немного преувеличивал, но факт остается фактом: положение господина Ванека после вмешательства капитана Бусье от имени генерала де Бертэна и Лабу изменилось к лучшему. Офицеры слишком часто видели трагический конец неприспособленного к военной службе рекрута в жестоких условиях легиона, поэтому в данном случае они охотно закрыли глаза. Что за беда, если суровая дисциплина африканской армии не доконает еще одного слабого и бог знает как сюда попавшего горемыку. И, разумеется, для столь заслуженного офицера, как генерал де Бертэн, можно и даже нужно сделать исключение. Не такая уж трудная задача выговорить сержанту, похлопать по плечу рядового. Теперь ситуация на плацу выглядела примерно так: - Внимание! - командовал унтер-офицер. - Кругом! - И мягким тоном добавлял: - Это относится, само собой, и к господину рядовому Горчеву, если он, конечно, не устал. - Да нет, - мялся, скромно улыбаясь, рядовой. - Выполним. Учиться всегда полезно. Днем господин Ванек отправлялся в город. Когда он встречал у ворот капрала Жанта, у того был такой вид, словно он проглотил горькую микстуру. - Будьте любезны, господин рядовой, - хрипло произносил он, - кругом марш! И следуйте за мной, черт бы подрал вас и ваше распрекрасное житье!.. Он возвращался с господином Ванеком в казарму и там давал себе волю. Орал так, что стекла звенели: - Недотепы! Если сейчас окажется, что у господина рядового сапоги или мундир не в порядке, плакали ваши увольнения на четыре недели. Черт вас всех подери, кретины безмозглые!.. К вам это не относится, господин рядовой... Вся казарма неукоснительно заботилась о внешности господина Ванека. Каждый день четыре человека - так называемая "команда Горчева" - следили за всеми бытовыми аспектами: один чистил сапоги, другой - униформу и оружие, третий приводил в порядок постель, очень редко умиротворяя требовательность господина Ванека. - Поглядите-ка, господин Вюрфли, - поучал высокопоставленный секретарь отечески терпеливо, но с характерной интонацией человека, который едва-едва себя сдерживает. - Вы обязаны подоткнуть простыню под матрац, чтобы не было ни одной складки. А так неряшливо я и сам могу убрать. После чего одевался с помощью ассистентов, щеточкой приглаживая усы, традиционно поднимал на прощание кепи и уходил. Первым делом справлялся в батальонной канцелярии насчет писем. Офицеры верили, что угадали причину его злоключений. Он, по их мнению, принадлежал к лучшим кругам общества и здесь, в Африке, подорвал свою психику. Полковник совершенно убедился в таком диагнозе, когда Ванек, встретив его однажды в городе, вальяжно поднял кепи и с улыбкой проговорил: - Имею честь, господин полковник! Прекрасная погода сегодня. Неискоренимая привычка цивильной персоны. Неувядаемо великолепная обывательская церемония приветствия со шляпой в руках. Один-единственный жест, но сколь многозначительный! Спонтанное выражение самых разных мнений, чувств, впечатлений. Каким бы ни был этот жест - небрежным, легким, размашисто-широким, - в нем всегда отражено отношение владельца шляпы к повстречавшейся персоне. Однажды вечером сидел Ванек в ресторане, мечтательно уставясь на голубой сигарный дым. Судя по загадочной физиономии, он вспоминал эпизоды прежней романтической жизни. Так оно в действительности и было и находилось в прямой связи с Горчевым, от которого секретарь получил следующее письмо: "Господину Эдуарду Б. Ванеку, рядовому. Оран, до востребования. В ответ на ваше почтенное послание черт знает от какого числа, имею честь сообщить вам, что со дня нашей встречи в крепости я так и не смог, к великому сожалению, урегулировать наши дела. . При нашем последнем радостном свидании я вас оставил едва одетым в подземелье, уверяя, что немедленно вернусь. К еще большему сожалению, должен довести до сведения вашей фирмы, что вынужден был отправиться в путешествие, получив удар по голове тяжелым предметом. Возвращаясь к теме вашего письма, имею честь поставить вас в известность касательно неприкосновенности вашего гонорара; более того, вы располагаете правом зачислять на мой счет всякую причиненную вам обиду. Мне крайне неприятно, что мое опоздание подкосило вас, однако - клянусь вам - так сложились обстоятельства. Остаюсь в надежде, что наш союз окажется полезен и приятен для обеих сторон, и ожидаю дальнейших знаков вашего дружеского потрясения. Всецело преданный вам Иван Петрович". Лунный свет струился на Оранский берег, на террасу ресторана, и господин Ванек раздумывал, в какую сумму оценить пережитые в легионе горести и страдания. Вдруг за его спиной послышался мелодичный и приятный женский голос: - Я вам не помешаю? Перед ним стояла незнакомая дама в шелковом плаще матового оттенка, элегантная и явно благородного происхождения. Господин Ванек отодвинул стул, и его кепи взлетело по широкой дуге: - Разве мне может помешать красивая дама? Меня зовут... - Петровский, если не ошибаюсь. Мы ведь уже встречались... Лаура Депирелли. Дама была очень и очень красива, и господину Ванеку она действительно показалась знакомой. Он поспешно вскочил, и кепи вновь полетело в приветствии. - Меня зовут... - Неужели не помните? Я - певица Лаура Депирелли. - Мне кажется, я вас где-то видел. - Да. У полковника, в тот вечер, когда вас пригласили музицировать. - Очень жаль, что не удалось. Но единственный инструмент, на котором я играю - гребенка, обтянутая папиросной бумагой, и ее не оказалось под рукой. Вскоре беседа стала доверительной и сердечной. - Месье, - заметила между прочим Лаура Депирелли, - у меня осталось тягостное впечатление от того вечера. За вашей трагедией таится женщина. И, поверьте, только другая женщина может излечить раны, нанесенные женщиной. - Это вы очень эффектно сказали. Вероятно, в паузах между пением вы читаете произведения выдающихся писателей. - Что вы делали раньше? - поинтересовалась певица. - Я был служащим при конторе одного санатория в Ницце. Занимал высокое положение. Санаторием руководил профессор Лувье. - И зачем же вы вступили в легион? - Это... этого я, увы, не могу сказать. Склонная к романтике дама мечтательно посмотрела на господина Ванека. - В ваших глазах есть нечто завлекательное, таинственное. Неужели вам этого еще не говорили? - Не припоминаю, хотя в легионе мне столько всего наговорили!.. Чуть погодя они приступили к шампанскому. Господин секретарь расстегнул воротник мундира, его глаза страстно блестели. Господин Ванек был мужчиной в конце концов. Он не годился, пожалуй, на роль первого любовника, но и певица по возрасту и весу мало напоминала девушку грез. - Вы должны бежать, - жарко прошептала Лаура Депирелли. Шампанское, несомненно, повысило на несколько градусов ее природный пыл. - Мадам, я отвечу вам то же самое, что и моему несносному благодетелю по имени Вюрфли - учителю комических танцев и манер. Письмоводитель умирает, но не нарушает присяги. - Мы уедем в Италию! - Невозможно, - вздохнул Ванек, - хотя я обожаю Италию. - Конечно, разве можно не любить Италию! Море цветов, апельсиновые рощи... - Цветы и рощи - прекрасно, хотя прежде всего я люблю макароны и спагетти с томатным соусом. Господин Ванек провел на редкость приятный вечер, но о бегстве и слышать не хотел. - Подумайте, - страстно шептала певица, поднабравшись очередных градусов. - Мы будем всегда вместе, я буду петь для вас. - К этому я бы еще смог со временем привыкнуть. Но нарушенная присяга похоронит мое гражданское достоинство. Нет, дезертировать я не стану. И все же загадочная судьба распорядилась так, что господину Ванеку пришлось поставить на карту свое гражданское достоинство. 2 Пути злосчастия неисповедимы. В легионе, о котором по всему миру бродит столько ужасных слухов, господин Ванек вел жизнь приятную и вполне идиллическую. За два месяца обучения он не навострился хотя бы в течение десяти минут изготовиться к походному маршу. Часто батальон простаивал четверть часа, дожидаясь появления господина Ванека. - Никто не видел моей портупеи? - невинно спрашивал он и, подняв фуражку, вежливо приветствовал капрала. Капрал при сем звучно скрипел зубами. - Займите ваше место в строю, - кротко просил Лев. У него вдруг что-то стало неладно с желчным пузырем; неустрашимый Лев, геройски выдержавший три похода в Сахару, он ни разу не болел прежде... Но что поделаешь, если полковник и все прочие офицеры похлопывают негодяя по плечу и относятся к нему снисходительно? Парадный шаг по-прежнему не давался господину Ванеку. Однажды по случаю очередного смотра капитан спаги, не знакомый с местными тонкостями, изготовил несколько фотоснимков марширующего господина Ванека и отослал их в Министерство военных дел с приложением меморандума, в котором требовал немедленной реорганизации колониальной армии. Когда господин Ванек на учебной стрельбе принимался ловить мишень, вся рота разбегалась, и сержант командовал "ложись". И когда все выглядело так, словно господин Ванек вознамерился нагулять жирку в армии, выступило ему навстречу злосчастье. Орудием судьбы послужил тот самый стройный белокурый капитан, который успел распространить легенду о Горчеве, а на следующий день продолжил свою инспекционную поездку. Но теперь он вернулся в Оран и тут же был обо всем информирован. - Доложите генералу де Бертэну, когда его увидите, - не преминул вставить полковник, - что мы старательно опекаем его протеже, я имею в виду Горчева. Это оказалось абсолютно необходимо - ведь он полностью негоден для солдатской службы. - Ах ты боже мой! - воскликнул капитан и схватился за голову. - Я совсем забыл. По одному срочному делу я обратился к де Бертэну, и генерал мне между прочим написал, что Горчев умер и он присутствовал на похоронах. Здесь служит, следовательно, совсем другой Горчев. Перед полковником возникла трудная дилемма. Можно, разумеется, ради одного выдающегося офицера сделать исключение для одного дурака, но нельзя протежировать кому попало только потому, что он дурак. Кроме того, казус способен породить неслыханные сплетни. Офицеры посоветовались. Бедолага, конечно, не виноват, но делу необходимо положить конец. Одному лейтенанту поручили тактично, но с присущей солдату энергией исправить ситуацию. Лейтенант повел себя умело. Прежде всего он проинспектировал казарму. Прошел несколько помещений и, наконец, добрался до места обитания Горчева, то есть Ванека. Сержант Вердье и капрал Жант, естественно, следовали за ним по пятам. Солдаты чистили оружие и приводили в порядок портупеи. Господин Ванек, который приобрел переносной граммофон, в данную минуту, развалясь на койке, с недурным аппетитом поедал колбасу под аккомпанемент американской джазовой музыки. Когда вошел лейтенант, он встал, но пластинка играла по-прежнему. - Рядовой! - рявкнул лейтенант. - Что это? - Фокстрот. - Убрать немедленно. - Вам не нравятся фокстроты, господин вахмистр? У меня еще есть танго. - Идиот! Сержант, что все это значит? Что это у вас тут за любимчик? - Но простите, - вмешался господин Ванек. - Я могу вам поставить военный марш. - Слушайте, сержант! Все, что я увидел, не дает вам повода наказать этого идиота, поскольку это ваш позор, младших офицеров. Но если я через три дня замечу, что вы здесь кому-то делаете малейшее послабление, вы и все унтер-офицеры улетучитесь в Сахару с первым транспортом. Ясно? - Ясно, господин лейтенант, - возликовал Вердье, и его глаза восторженно засверкали. - Ясно, господин лейтенант! - повторил Жант, н его грудь расширилась от волнения. Лейтенант ушел. Он выполнил поручение со всей возможной деликатностью и воспрепятствовал наказанию этого остолопа за сегодняшний проступок. В конце концов, тот был не виноват. Да и кто виноват? В легионе с самого начала так повелось: кто-нибудь да обязав искупить чью-то вину, даже если указать конкретного виновника затруднительно. Лучше не буду, снизойдя к слабонервным читателям, подробно излагать последующие события. Достаточно живописать хотя бы это великое мгновение: когда лейтенант, пройдя по длинному коридору, свернул за угол, пятидесятидвухлетиий сержант и сорокатрехлетний капрал обнялись, расцеловались и свершили двойной танцевальный шаг справа налево, шаг, который профессионал вроде господина Вюрфли, случись ему сие лицезреть, назвал бы "шассе". ...Кто же этот пошатывающийся, до неузнаваемости грязный субъект? Он в двадцать пятый раз тащится с ведром от колодца на кухню, где расстояние - метров четыреста. Угадали! Это господин Ванек. Отныне он встает за полчаса до побудки и пытается освоить походное обмундирование. И во время послеобеденного отдыха он без устали занимается строевой подготовкой под зорким ефрейторским оком. Более того: Мегар, хоть и не знал французского языка, шестым чувством почуял падение господина Ванека; он вновь воспылал обидой на замечание метеорологического характера и теперь ежедневно не упускает случая наверстать упущенное. Так обстояли дела господина Ванека, и так он сам стоял с ведром, надломленный физически, но отнюдь не духовно, когда к нему обратился господин Вюрфли: - Да, вот она, жизнь. Вверх, вниз, туда, сюда. Солдату не позавидуешь. - Хотя бы потому, что от полоумных учителей танцев спасу нет. - Вы невоспитанный человек. Я с самого начала отношусь к вам с симпатией и не встречаю ответа. Вам не приходило в голову, почему художники и музыканты так неблагодарны? - Нет, не приходило. Подумаю, если вам так хочется, хотя, по моему мнению, балетные танцоры и каменотесы тоже не отличаются благодарностью. - Я давно мог бы вывести вас на чистую воду. Ведь поворот в вашей судьбе произошел из-за того, что узнали: вы не Горчев. - А если ты не Горчев, значит тебя можно травить, как собаку! Вы ведь не Горчев, и вас никто по этой причине не мучает. - Эй, ты, бедуин психованный! - раздался рев сержанта Вердье. - Чего посреди двора столбом стал? Марш в конюшню чистить лошадь господина капитана. Сержант ушел, и господин Ванек поглядел вслед с меланхолическим презрением: - Вот и вся его ученость. - Поверьте, - воодушевился танцмейстер, - такой унтер-офицер был бы немыслим в легионе, если бы посещение школы танцев и хороших манер сделали бы обязательным, как прививку оспы. Поверьте, дорогой господин Тинторетто, если позволительно вас так называть. - Что я могу сделать, если у вас такая мания. - А все же русские музыканты - странные люди. - Возможно, - пожал плечами господин Ванек. - Я знал одного. Он играл на аккордеоне и собирал табакерки. - А вы что-нибудь собираете? - Как, простите? Нет, ничего не собираю. И на аккордеоне не играю. - И ни к каким играм пристрастия не питаете? - Люблю домино. Правда, играю редко и... - Рядовой! Мерзавец вы из мерзавцев! Сейчас же в конюшню, не то велю заковать вас в кандалы! Что вы там треплетесь с этим шутом гороховым? - Я спрашиваю у него совета. Мне еще ни разу не доводилось чистить лошадей, а танцмейстер, полагаю, сведущ в этом деле. - Ах, так! Оба на конюшню. Чтоб отскребли трех лошадей! Когда за ними закрылись ворота конюшни, господин Вюрфди накинулся на секретаря: - Зачем вам понадобилось рекомендовать меня сержанту? Он и без того меня терпеть не может. - Если бы учителя танцев и хороших манер исправно посещали собственные школы, пользы было бы больше, чем от всех прививок вместе взятых. Далее они не беседовали, а битых два часа скребли лошадей. Пришел сержант и наивно спросил, почему они еще не начинали. Когда он узнал, что мокрые, взъерошенные лошади уже прошли чистку, то не поверил ушам своим. - И это вы называете чисткой? Отвечайте по совестя. Господин Ванек оглядел печальных скакунов оценивающим глазом: - Для начала весьма недурно. Они скребли коней еще четыре с половиной часа. И господин Ванек принял решение дезертировать: - Ненавижу нарушать присягу, - заявил он Вюрфли. - Но при таком обращении пусть больше на меня не рассчитывают. Сматываюсь. - Может, вас даже искать не станут, - предположил Вюрфли, полностью согласный с решением собрата по оружию. - Еду работать в Италию. Одна дама составит мне компанию. - Будете музицировать? - Она, вообще говоря, только пост. Но меня это не огорчает: макароны и спагетти с томатным соусом способны вознаградить за многие неудобства. На следующий день господин Ванек исчез из форта. По радио каждые три часа передавали его особые приметы, а он зажил в своей привычной атмосфере, в удобном платяном шкафу Лауры Депирелли: артистка постаралась как можно лучше оборудовать его новое жилище. Глава девятнадцатая 1 Пассажиров золотого автомобиля и их сопровождающих, по всей вероятности, постиг бы трагический конец, если б Андре не позаимствовал в Оране у шеф-повара Будуана список рецептов для коктейлей. Когда машину перевернуло, книжка с рецептами покатилась вперед, и лакей, сидевший на заднем сиденье, покатился следом, поскольку, чувствовал ответственность за уникальный манускрипт. И так случилось, что Андре вместе с манускриптом закатился под шоферское сиденье, затаился там и ускользнул от внимания нападающих. Когда бандиты ускакали, неожиданно появился Андре со списком рецептов под мышкой, с подобающим камердинеру достоинством, с разбитым, правда, носом и в порядком изодранной одежде. - Если господа не имеют возражений, я освобожу их от пут. С разных сторон послышались возгласы и стоны. В результате поздним вечером измученная компания добралась до Азумбара. Администрацию оазиса составляли два арабских жандарма. Телеграфные провода были перерезаны. Что делать? Прежде всего, уложить в постель горящего в лихорадке Лабу. - Судьба против нас, - мрачно констатировал де Бертэн. Аннет молчала. Она думала иначе. Она думала о божьей каре. И, в высшей степени утомленная, пожелав доброй ночи, удалилась в отведенную ей комнату. Равным образом удалился и де Бертэн. Лабу лежал с открытыми глазами в глухом пространстве меж глиняных стен. С потолка на него глядела ящерка-мухоловка. Кровь пульсировала у горла, в душной ночи оазиса время от времени вскрикивала какая-то птица. Ики-виви... Пауза. Ики-ви-ви... В глазах у Лабу мутилось. Ему казалось, что желтые, в плесени, стены смыкаются над ним... Горчев! - простонал он едва слышно и, когда дверь отворилась, он прекрасно знал, кто войдет. Ики-виви... 2 И вошел, конечно, Горчев в разорванной и пропыленной униформе. За ним следовал лев - ленивый и сонно моргающий. - Добрый вечер, - улыбнулся Горчев. - Ведите себя достойно, господин Вендринер. Перед измученным взором больного расплывался и призрак, и на редкость крупный, туда-сюда снующий лев. Страха он не испытывал. - Вид у вас не блестящий, месье Лабу, - заметил призрак. - Похоже, драться мы сегодня не будем. - Зачем вы умерли? - прошептал больной. - Я? - ужаснулся призрак. - Неужели я всегда буду видеть... эти глаза... это лицо? - Ну и что? По-вашему, я так безобразен? Послушайте, Лабу, я еще раз доставил вам ваш автомобиль. - Вы это сделали и в прошлый раз, - с трудом проговорил Лабу. - Я видел вас в тумане... - Правда? Любопытно. Фу, господин Вендринер! Терпения не хватает с этой старой бестией, - отвлекся Горчев, потому что зверь принялся обнюхивать свисающую с кровати руку больного. - Он вас не тронет. Это старый цирковой артист и, по-моему, вегетарианец. Представьте: у ворот он дочиста вылизал банку с зеленой краской. - Нет... нет, - стонал больной, - это невозможно... - Я тоже удивился. Но он, верно, подумал, что это шпинат. Лабу, несмотря на высоченную температуру, готов был рассмеяться при виде комического зрелища - солдат и ручной лев... Но тут ему представилась могила на кладбище легионеров. - Горчев, скажите, что такое смерть? Что происходит с человеком, когда он перестает жить? - Его, по возможности, хоронят. Что за вопросы у вас? И как это вас угораздило расхвораться? - Малярия. - Послушайте меня!.. Я больше не оставлю вам автомобиль, иначе банда снова его угонит. Я отвезу его этому Далай Пале или как там его, к Шлепанцу пророка. Но у меня нет карты. - О, если б вы это сделали! Это место совсем недалеко. А карта с маршрутом в моем пиджаке. - Где? Горчев подошел к стулу, достал из кармана пиджака бумажник и нашел карту. - Эй, господин Вендринер! Только не спать! Вы еще не видывали такого ленивого актера, - в сердцах произнес он, обращаясь к Лабу. - Завалился дрыхнуть, будто мой дедушка. Он слегка пнул ногой льва. Господин Вендринер устало поднялся и выжидательно посмотрел на него. - Горчев, простите, что я вам отказал в руке моей дочери. - Уж этого я вам не прощу. Стыдитесь, месье! - Моя дочь сказала... что никогда... не выйдет замуж. - Выйдет. Именно за меня. В один прекрасный день или в одну прекрасную ночь я приду и заберу ее. Лабу с широко раскрытыми глазами сел в постели. - Нет, - прошептал он в ужасе. - Господи сохрани. - Да почему, черт побери? Что вы лезете на стенку от одной мысли, что я женюсь на вашей дочери? Прокаженный я, что ли? - Нет! Скажите, что вы не заберете ее, - хрипел Лабу. Глаза, его чуть не вылезли из орбит. - Прошу вас... простите меня... и скажите, что вы не заберете ее! - Нет, заберу! - Я не хочу! - Ну и крик подняли!.. Пойдемте, господин Вендринер, и выплюньте, пожалуйста, туфлю. Воспитанные львы так не поступают. А вы? Жрете салат, краску, разные тряпки. - Горчев, простите меня! - Никогда! Я приду за вашей дочерью и заберу ее, старый вы болтун! Больной собрал все силы и надрывно закричал, дабы прогнать видение. Потом, дрожащий и обессиленный, упал на подушки... Де Бертэн и Аннет вбежали в комнату. - Что случилось? - Папа! Лабу судорожно втягивал воздух пересохшим ртом. - Он был здесь... я говорил с ним... - Кто? - Горчев. Аннет вздрогнула, а де Бертэн вздохнул: - Прими хинин. Больной насилу успокоился. - Он был здесь, в этой комнате... вместе со львом. Он обещал доставить авто Абе Падану. - Ну хорошо, хорошо, постарайся уснуть. - На самом деле! А лев унес мою комнатную туфлю... Аннет медленно подошла к двери и распахнула ее. Она печально смотрела в ночь: в лунном свете слабо шевелились вялые пыльные пальмы... - Возьми себя в руки, старина, - повысил голос де Бертэн. - Тебя мучают воспоминания о Горчеве. Где Андре? Андре! Вместо Андре появилась Аннет, очень бледная. - Странно. Вот что я нашла за дверью. Она протянула изжеванную туфлю. Ики-виви, - кричала птица. Душная, тягостная ночь. - Куда девался Андре? Эй, Андре! Наконец его обнаружили в соседней комнате под кроватью. - Я уже успел отвыкнуть от этого, но ничего, постепенно войду в форму, - произнес он виноватым тоном. - Что с вами? У вас губа в крови. - Меня разбудил крик, я бросился к месье и с кем-то столкнулся. Потом получил удар, дальше не помню. - Кто это был, вы не заметили? - Нет, но судя по удару, чувствуется рука покойного господина Горчева. Де Бертэн чертыхнулся было, но брань застряла в горле. На полу он увидел металлическую пуговицу. От униформы легионера. - Надо идти спать, - охрипшим голосом пробормотал он. Но никто не уснул этой ночью. 3 Когда Горчев пришел в себя, его мотало и качало, как на корабле. Ничего не видно и не слышно - его закрыли то ли одеялом, то ли еще чем. Что это? Жив я или нет? Он задвигал коленями и локтями, чтобы освободиться, но тут же получил толчок под ребра. - Эй, парень! Кто-то снял покрышку. Горчев не был похоронен, совсем наоборот. Он лежал в грузовом фургоне, и его опекуны, которые время от времени охаживали его первым попавшимся предметом, устроили ему полную темноту. Приватный Алекс повернул кинему свою диковатую, но дружелюбную физиономию. Рядом сидел молчаливый Другич и пил водку из садовой лейки. - Слушай, - прошептал Приватный Алекс, - мы едем в грузовом фургоне. Маэстро не знает, что ты тут, мы тебя прикрыли всяким тряпьем, лежи только тихо. Он с Лингстремом едет в другой машине, шофером - Альду. Сейчас обе машины едут рядом, и они запросто могут сюда войти. Мы тебе прорезали дырки в одеяле - смотри, наблюдай. Потерпи, они скоро обгонят нас и поедут впереди. Он хотел еще что-то сказать, но молчаливый Другич запахнул одеяло, словно он был ближайшим родственником дорогого усопшего, поставил ногу на грудь сокрытому в тряпье и отпихнул его к борту. Горчев только подивился, как это Другич не врезал ему лейкой по голове - видать, стареет. Кроме целесообразных надрезов, были в одеяле и естественные дыры, так что Горчев мог хорошо видеть происходящее в грузовом фургоне. В клетке рядом он опять увидел льва; Вендринер поразил его тусклой, в складках, шкурой и мудрыми усталыми глазами: лев лежал, положив огромную свою морду на вытянутые лапы. У него не осталось ни единого зуба. Нечто поразительное представляла собой клетка напротив; на ней красовалась табличка со следующим текстом: РОЗЕТТА ВЕНДРИНЕР ОСОБА ИЗ СЕМЕЙСТВА ШАКАЛОВ И БАЛЕРИНА ВОЗРАСТ ШЕСТЬ С ПОЛОВИНОЙ ЛЕТ Горчев вгляделся пристальней: особу из семейства шакалов и балерину представлял знаменитый автогонщик господин Гафироне: он сидел в клетке в высшей степени угнетенный и, разумеется, полировал ногти. В третьей клетке лежала большая стальная сеть для охоты на крупных хищников. Табличка гласила: ГЕРМАН ВЕНДРИНЕР, БЕРКУТ Интересней всего смотрелась четвертая клетка. Табличка так рекламировала ее обитателя: ТЕОДОР ЭМАНУЭЛЬ ВЕНДРИНЕР КОРОЛЕВСКИЙ ТИГР И СПЕЦИАЛИСТ ПО УСТНОМУ СЧЕТУ (ПОЙМАН В БЕНГАЛИИ. НЕ ПРИРУЧЕН) Этот хищник выглядел куда спокойней, нежели возвещала табличка. Теодор Эмануэль Вендринер - королевский тигр и специалист по устному счету, - сколько Горчев в него ни всматривался, являл собой обычного жареного поросенка с лимоном под пятачком. Горчев никогда не слышал об удивительных артистах из семьи Вендринеров. Но ведь и ни в одном томе Брема не найти упоминания о часто встречающихся в Африке Вендри-нерах - млекопитающих, теплокровных и живородящих, которые держат лимон во рту. Не дай бог его узнает автогонщик Гафироне! Он, конечно, поставлен в известность о том, что таинственный солдат, арестовавший его, не кто иной, как Горчев: в таком случае друзья-опекуны его просто-напросто растерзают, как Аладар Вендринер или тем более Теодор Эмануэль в светлые дни своей юности, делясь по-братски, разрывали грациозную газель. Какое счастье, что он спрятан под тряпьем! А сейчас, когда вблизи не маячили Маэстро и Лингстрем, бандиты даже снизошли до разговора с ним. - Ну ты, кукленок сахарный, небось до сих пор очухаться не можешь! - Что это за машина? - глухо вопросил он из-под одеяла, как дух земли в драме. - Маэстро купил у Гагенбека, - пояснил Приватный Алекс. - С первоклассным снаряжением для отлова зверей. - Вы умеете ловить хищников? - Я лично нет, - засмеялся Алекс, - но Другич наверняка где-то обучался этому делу: в оазисе Амба он отловил целого жареного поросенка. - И кто такой Вендринер? - Здесь все Вендринеры. Вендринер был первым укротителем у Гагенбека и дал любимым хищникам свою фамилию. Льва он даже наградил собственным звучным именем - Аладар. - Льва? - Он старый, бедняга. Ни дать ни взять живой коврик у кровати. - Куда вы меня тащите? - раздался жалобный голос, очевидно, Гафироне. - Вы поведете "альфа-ромео", а я буду вас понукать. Увидите, какой рекорд нам удастся поставить на пару, хотя бы и ценой вашей жизни. - Это противозаконные действия! Живого человека не запирают в клетку. - Но простите, месье, - расшаркался Железная Нога. - Стоит вам слово сказать, и мы вас с удовольствием пристукнем. Так что из-за этого пусть не портится ваше самочувствие. - Вам наплевать, что мне здесь скучно? - Может, привесить вам беличье колесо, или, может, вы предпочитаете птичье корытце? Тью, тью... гадкая, Розетточка... тью-тью... - Уберите к черту этот ваш железный прут! Лев не раз обнюхивал тряпье, под которым лежал Горчев, словно чувствовал инстинктивно, что у этого человека есть сердце и этот человек его поймет. Старым, утомленным и кротким стал циркач Вендринер - он пугался каждого толчка на дороге и начинал икать. Под вечер гонщик заснул у себя в клетке, и Горчев смог наконец подняться. Фургон стоял в песках пустыни. Бандиты вышли размять ноги. - Они на маленькой машине уехали вперед и будут ждать нас у мертвого города недалеко от Абу-дира. - И как же вы собираетесь поймать их? - Сетью, парень, сетью. Удивлен? Башка у Маэстро... прямо гениальная! И Горчев про себя согласился. С тяжелым чувством созерцал он пустыню, где на желто-розовую волнистую поверхность песка ложились бледные отсветы вечернего неба. Опять восторжествует зло. Генерал де Бертэн - храбрый и умный воин, но против гангстеров и аферистов бессилен. Те вольны действовать как угодно, а он - джентльмен и останется джентльменом. И это большой недостаток в данном случае. Вдали показались яркие точки, постепенно приближающиеся к костру... Протяжно выли шакалы, гиены и прочие Вендринеры... - Гонщику тебя видеть тоже ни к чему, - решил Приватный Алекс. - Будем тебя прятать от него. - Может, лучше гонщика закрыть? - предложил Иван. - Точно, - согласился Рыбец, пошел в фургон и навесил покрывало на клетку Розетты Вендринер. Гафироне крепко спал и улыбался. Наверняка ему снились изящные, длинные, розовые ногти. - Чего ради вы все-таки работаете на Маэстро? - спросил Иван. - Глупый вопрос. За монету, конечно. Если удастся сплавить Дизару золото, каждый из нас получит по пятьдесят тысяч. - А если не удастся? - Тогда пятьдесят франков за день. Вблизи показались фары, но это была не машина Маэстро, а грузовики легионеров. За ними с легким гудением, бросая мощную полосу света, проследовало четырнадцатикаратовое авто. Аннет! Он увидел ее за рулем. Стоило протянуть руку, и Горчев коснулся бы ее. Какая бледная, как печально смотрит перед собой! Что с ней такое? Больна? Разве мог Горчев представить, что девушка скорбит о нем?.. 4 Могучий грузовой фургон пожирал километры, часы и дни. Примечательное само по себе и примечательно снаряженное общество собралось в фургоне. Горчев чувствовал, что его дерзкое и головоломное предприятие на полной скорости этого автоколосса приближается к решающему повороту. Все проблемы висели в воздухе, воля схлестнулась с волей, финал был неизбежен. Пошел последний раунд ожесточенной борьбы, когда ни одна сторона не дает пощады и не ждет ее для себя, ибо на карту поставлено все. Горчев чувствовал, что история золотого автомобиля близится к роковому концу, к схватке не на жизнь, а на смерть, но он и не подозревал, какой сюрприз с невероятной скоростью подкинет ему судьба. Первые два дня протекли относительно спокойно. Прямо-таки увеселительная экскурсия, если бы не беспрерывное нытье Гафироне, который так и пребывал в завешенной клетке. Горчев находился в фургоне один - бандиты в ближайшем оазисе держали совет с Маэстро и Лингстремом. Первым делом он дал льву напиться; Вендринер лизнул ему руку и дружелюбным кивком поблагодарил за внимание. Горчев тоже очень подружился со старым артистом; своим грустным взглядом и широким носом тот невольно напоминал ему господина Ванека. А Горчев, по всей вероятности, напоминал льву клоуна-эксцентрика из Теплип-Шенау. То было поэтическое время его скитальческой жизни, когда зверский аппетит и мощные челюсти не страшились любой порции конины; в день своего бенефиса клоун-эксцентрик купил для Аладара Вендринера целую лошадь, и лев запомнил своего благодетеля навечно. И теперь он чуть не прослезился, когда Горчев поставил перед ним свежую воду. Какой чуткий артист! Ибо в понятии господина Вендринера все живые существа делились на две большие группы: цирковых артистов и... билетеров. - Знаете, господин Вендринер, по-моему, ваш контракт с этим цирком продлится недолго. Господин Вендринер печально замотал головой, что, скорей всего, означало: "Кому вы это говорите?" Около семи под брезентом проснулся Гафироне. - Алло, - закричал он. - Зачем вы прикрыли мою клетку? И кроме того, я хочу есть. - Автогонщика в клетке кормить запрещается, - ответил Горчев глухим, измененным голосом. - Кто это говорит? - Лев. - Бросьте шутить. Как вас зовут? - Аладар Вендринер, цирковой артист и хищник. Уж раз вы попали в клетку, должны понимать язык зверей-Давайте побеседуем. - Вы не можете убрать эту дурацкую занавеску? - Угадали. Не могу. Послышался тонкий скрежет маникюрной пилочки. - Вы и в темноте умудряетесь ухаживать за ногтями? - поразился Горчев. - Конечно. Тренировка делает мастера. А кто это со мной разговаривает? - Теодор Вендринер - жареный поросенок из Бенгалии, хотя, по-моему, жареному поросенку родина безразлична. - Оставьте глупые шутки! Кто вы, почему вас завезли сюда? - Сами должны понимать, - ответил Иван и пододвинул льву миску с водой. Лев шевельнул хвостом и благодарно поморгал красными от бессонницы глазами. - Одним словом, разумного ответа от вас не дождешься! - автогонщик звякнул ножницами. - Господин Гафироне, я хочу вам дать совет: исчезните и побыстрей с дорожки, которая ведет вас к пожизненному заключению. - Как это понимать? - Во всяком случае столько дают за шпионаж, если, правда, вам не повезет с виселицей. - Послушайте, месье, так даже в шутку не говорят. - Я хочу довести до вашего сведения, что в одной из клеток хранятся важнейшие военные секреты, и ваша задача - вывезти их на "альфа-ромео" за пределы страны. - Господи, сохрани и помилуй! Кто вы такой? - Розетта Вендринер - пятнистая гиена. - Оставьте, наконец, ваши насмешки! - А вы, господин Гафироне, оставьте в покое мое инкогнито и послуш