се будет хорошо. Все-таки чудная она была, подумал он, вспомнив все поведение Мэри. Надо же так! Черт, да она сама заставила меня это сделать. Не валяла бы дурака! Не приставала бы ко мне, ничего бы и не было! Он не жалел Мэри; она не была для него реальностью, живым существом; он ее слишком мало и слишком недолго знал. Он чувствовал, что это убийство с лихвой оправдано тем страхом и стыдом, который она заставила его испытать. Ему казалось, что это ее поступки внушали ему страх и стыд. Но когда он подумал, он пришел к убеждению, что едва ли это было так. Он сам не знал, откуда взялось это чувство страха и стыда, просто оно было, вот и все. Каждый раз, когда он соприкасался с ней, оно вспыхивало, жарко и остро. Этот стыд и этот страх относились не к Мэри. Мэри только послужила поводом для проявления того, что было вызвано многими Мэри. И теперь, когда он убил Мэри, напряжение, сковывавшее его мышцы, ослабло; свалился невидимый груз, который он долго нес на себе. Трамвай шел по заснеженным рельсам; подняв глаза, он видел за окном, на покрытых снегом тротуарах, прохожих-негров. Этим людям тоже знакомо было чувство стыда и страха. Много раз он стоял вместе с ними на перекрестках и разговаривал о белых, глядя на элегантные длинные автомобили, проносившиеся мимо. Для Биггера и таких, как он, белые не были просто людьми; они были могущественной силой природы, как грозовые тучи, застилающие небо, или глубокая бурливая река, вдруг преградившая путь в темноте. Если не переходить известных границ, ему и его черным родичам нечего было бояться этой белой силы. Но - грозная ли, нет ли - она всегда была с ними, каждый день их жизни; даже не называя ее вслух, они постоянно чувствовали ее присутствие. Покуда они жили здесь, в черте отведенных им кварталов, они платили ей безмолвную дань. Бывали изредка минуты, когда его охватывала безудержная потребность в единении с другими черными людьми. Он мечтал дать отпор этой белой силе, но его мечты рушились, как только он оглядывался на окружавших его негров. Хотя он был такой же черный, как и они, он чувствовал себя совсем не похожим на них, настолько не похожим, что это делало невозможным общие стремления и общую жизнь. Только под угрозой смерти могло так случиться, только если страх и стыд загонят их всех в угол. Глядя из окна трамвая на идущих мимо негров, он думал, что единственный способ навсегда покончить со стыдом и страхом - это объединить всех этих черных людей, подчинить их себе, сказать им, что нужно делать, и заставить их делать это. Он смутно чувствовал, что должна быть такая сторона, куда ему и другим черным людям оказалось бы по дорого; такая точка, где сошлись бы сосущий голод и беспокойные стремления ума; такой образ действий, в котором и тело и душа обрели бы твердость и веру. Но он знал, что никогда этого не будет, и он ненавидел своих черных сородичей, и, когда он смотрел на них, ему хотелось протянуть руку и убрать их с глаз долой. И все-таки он надеялся, безотчетно, но упорно. В последнее время он особенно охотно прислушивался к рассказам о людях, которые умели подчинять себе других людей, потому что в этом умении ему чудился выход из трясины, засасывавшей саму его жизнь. Ему казалось, что когда-нибудь явится негр, который силой сгонит всех негров в сплоченную толпу, и они двинутся и сообща одолеют стыд и страх. Он никогда не думал об этом в конкретных образах: он это чувствовал; чувствовал некоторое время и потом забывал. Но где-то глубоко внутри в нем всегда была жива эта надежда. Страх принудил его затеять драку с Гэсом в биллиардной. Если б он был уверен в себе и в Гэсе, он не стал бы драться. Но он знал Гэса и знал себя - и был убежден, что в решительный момент любого из них страх может вывести из строя. Так разве можно было и думать о налете на лавку Блюма? Он боялся и не доверял Гэсу и знал, что Гэс боится и не доверяет ему; и, попытавшись объединиться с Гэсом для общего дела, он с той же минуты возненавидел бы и Гэса, и себя. В конечном счете, однако, его ненависть и надежда обращены были не к себе самому и не к Гэсу - надеялся он на нечто доброжелательное и неясное, что поможет ему и выведет из тупика; а ненавидел белых, потому что он чувствовал их власть над собой даже тогда, когда они были далеко и не думали о нем, чувствовал эту власть даже в том, как он сам относился к своему народу. Трамвай полз по снегу; до бульвара Дрексель остался один квартал. Он поднял чемодан и пошел к выходу. Через несколько минут он узнает, сгорела ли Мэри. Трамвай остановился, он вышел и, увязая в глубоком снегу, зашагал к дому Долтонов. Дойдя до подъезда, он увидел, что машина стоит там, где он ее вчера оставил, только мягкий снежный покров укутал ее всю. Рядом белел дом, большой и безмолвный. Он отпер ворота и прошел мимо машины, все время видя перед собой Мэри, ее окровавленную шею у самой дверцы топки и голову с вьющимися черными прядками на куче промокших газет. Он помедлил. Еще можно повернуться и уйти. Можно сесть в машину и к тому времени, когда кто-либо хватится, быть ужи за много миль отсюда. Но зачем бежать без крайней надобности? Деньги у пего есть, и он успеет сделать это, когда придет срок. И револьвер у него тоже есть. Руки его дрожали, и ему трудно было отпереть дверь; но они дрожали, не от страха. Он испытывал какой-то подъем, уверенность, полноту, свободу; вся его жизнь сошлась в одном, полном высшего значения акте. Он толкнул дверь и застыл на месте, с трудом вбирая ноздрями воздух. В красных отблесках пламени темнела человеческая фигура. Миссис Долтон! Нет, она казалась выше и полнее, чем миссис Долтон. О, это Пегги! Она стояла к нему спиной, чуть-чуть согнувшись. Она как будто всматривалась в закрытую дверцу топки. Она не слышала, как я вошел, подумал он. _Может быть, уйти_? Но не успел он пошевелиться, как Пегги обернулась: - А, Биггер, доброе утро! Он не ответил. - Вот хорошо, что вы пришли. Я только собралась подбавить угля. - Я сейчас сделаю, мэм. Он подошел к котлу, напряженно стараясь разглядеть сквозь щели дверцы, не осталось ли в топке каких-либо следов Мэри. Став рядом с Пегги, он увидел, что и она смотрит сквозь щели на красную груду тлеющих углей. - Вчера вечером котел очень хорошо топился, - сказала Пегги. - А к утру вот остыл. - Я сделаю, - сказал Биггер, не решаясь открыть дверцу, пока она стоит рядом в красной полутьме. Он прислушивался к глухому реву в трубах и думал, догадывается она о чем-нибудь или нет. Он понимал, что нужно зажечь свет; но что, если при свете обнаружится в топке что-нибудь оставшееся от Мэри? - Я сейчас все сделаю, мэм, - сказал он опять. Он торопливо думал, придется ли убить ее, если она зажжет свет и увидит что-нибудь такое, что наведет ее на мысль о смерти Мэри. Не поворачивая головы, он заметил в углу железную лопату. У него сжались кулаки. Пегги пошла в дальний конец котельной; там, у самой лестницы, свешивалась с потолка электрическая лампочка. - Сейчас я вам зажгу свет, - сказала она. Он быстро и бесшумно шагнул к углу, где стояла лопата, и притаился, выжидая. Лампочка вспыхнула, ослепительно яркая; он зажмурил глаза. Пегги стояла у подножия лестницы, крепко прижимая правую руку к груди. Она была в халате и старалась запахнуть его поглубже. Биггер понял. Она даже и не думала о котле: просто ей было неловко, что он застал ее в халате. - Мисс Долтон еще не выходила? - спросила она через плечо, поднимаясь по лестнице. - Нет, мэм. Я ее не видел. - Вы только что пришли? - Да, мэм. Она остановилась и посмотрела на него. - А ведь машина стоит у подъезда? - Да, мэм, - сказал он коротко, не пытаясь ничего объяснить. - Что же, она всю ночь там простояла? - Не знаю, мэм. - Разве вы вчера не поставили ее в гараж? - Нет, мэм. Мисс Долтон сказала, чтоб я ее там оставил. - Вон что! Значит, она так и стояла всю ночь. То-то она вся в снегу. - Должно быть, так, мэм. Пегги покачала головой и вздохнула: - Ну что ж, она, наверно, сейчас выйдет, ей ведь пора ехать. - Да, мэм. - Я вижу, сундук вы уже снесли. - Да, мэм. Она мне вчера вечером велела снести его. - Смотрите не забудьте его здесь, - сказала она, входя в кухню. После того как она ушла, он еще долго не двигался с места. Наконец, вытягивая шею, точно насторожившийся зверь, он принялся осматривать подвал, проверяя, все ли в порядке. Все было так, как он оставил вчера. Он стал ходить из угла в угол, внимательно приглядываясь. Вдруг он остановился, глаза его расширились. Прямо перед ним на полу, среди багровых бликов, ложившихся от щелей в дверце топки, валялся окровавленный клочок газеты. Пегги видела? Он подбежал к выключателю, погасил свет и вернулся назад. Клочка почти не было заметно. Значит, Пегги его не видала. Теперь что с Мэри? Сгорела она или нет? Он снова зажег свет и поднял окровавленный клочок. Он оглянулся направо, налево, не смотрит ли кто, потом отворил дверцу и заглянул - с видением Мэри, ее окровавленной шеи у него перед глазами. Нутро топки дышало и вздрагивало под натиском угля. Но никаких следов тела не было видно, хотя образ его неотступно стоял перед глазами между ним и грудой пышущих жаром углей. Как продолговатый холмик земли над свежей могилой, уголь словно повторял очертания тела Мэри. Казалось, если он только копнет этот красный продолговатый холмик, уголь осыплется, и тело Мэри, нетронутое, откроется взгляду. Уголь лежал так, словно на месте сгоревшего тела осталась пустота, вокруг которой горячая зола образовала плотную корку, сохранив в объятиях угля все изгибы тела Мэри. Он зажмурил глаза и вдруг заметил, что все еще держит в руке окровавленную бумажку. Он поднес ее к раскрытой дверце, и тягой ее вырвало у него из рук; он следил, как она закружилась в раскаленном дрожащем воздухе, задымилась, почернела, вспыхнула и исчезла. Он выключил вентилятор: теперь уже нечего было опасаться запаха. Он закрыл дверцу и повернул рычаг, регулирующий подачу угля. Тарахтенье мелких кусков о жестяные стенки желоба громко отдалось у него в ушах, и в ту же минуту тлеющий продолговатый холмик стал чернеть, потом вспыхнул и развалился под напором угля, который вихрем врывался в топку. Он повернул рычаг и выпрямился; пока все шло хорошо. Если только никому не вздумается мешать золу в топке, все будет хорошо. Сам он не хотел трогать ее, боясь, что там еще осталось что-нибудь от Мэри. Если и дальше все так пойдет, к вечеру Мэри сгорит без следа, и ему нечего будет больше опасаться. Он повернулся и взглянул на сундук. Ах, да! Не забыть бы! Сейчас же надо спрятать у себя в комнате эти коммунистические брошюры. Он бегом поднялся по лестнице и аккуратно, бережно уложил брошюры в угол комода. Да, да, нужно уложить их пачкой, как они были. Никто не должен подумать, что он читал их. Он вернулся в подвал и нерешительно постоял у котла. У него было такое чувство, что он упустил что-то и это что-то непременно его выдаст. Может быть, нужно вытряхнуть золу? Да. Если забьет решетку, огонь не будет гореть как следует. Он наклонился к торчащей внизу ручке зольника, но в эту самую минуту лицо Мэри, живое, каким он видел его на подушке в синеватом сумраке комнаты, глянуло на него из тлеющих углей, и он поспешно выпрямился; голова у него закружилась от страха и сознания вины. Пальцы свело; он уже не мог вытряхнуть золу. Его потянуло на воздух, прочь из этого подвала, где стены, казалось, с каждой минутой обступали его все теснее, мешая дышать. Он вернулся к сундуку, ухватил его за одну ручку и поволок к двери, потом взвалил на спину, снес в машину и укрепил в багажнике. Он посмотрел на часы: было двадцать минут девятого. Теперь надо сесть и дожидаться Мэри. Он забрался на сиденье и подождал пять минут. Надо бы позвонить. Он посмотрел на ступени бокового крыльца и вспомнил, как Мэри споткнулась тут вчера и как он поддержал ее. Вдруг он невольно вздрогнул - яркий сноп лучей ударил с неба, и снег вокруг заиграл, заплясал, заискрился - целый мир волшебной немой белизны. Уже поздно! Нужно войти и спросить мисс Долтон. Если он будет дожидаться слишком долго, покажется, будто он знает, что она не придет. Он вылез из машины и поднялся на крыльцо. Он посмотрел в стекло двери: никого не было видно. Он дернул дверь, но она оказалась запертой. Он нажал кнопку и услышал глухой удар гонга в доме. Он подождал еще с минуту, потом увидел Пегги, спешившую по коридору. Дверь отворилась. - Что, она не выходила еще? - Нет, мэм. А уже пора ехать. - Подождите. Я сейчас ее позову. Пегги, все еще в халате, стала подниматься по лестнице, той самой лестнице, по которой вчера он тащил наверх Мэри и по которой спускался вниз, спотыкаясь под тяжестью сундука. Но вот Пегги показалась снова, только теперь она двигалась гораздо медленнее. Она подошла к двери. - Ее нигде нет. Может быть, она уже уехала? Она вам как говорила? - Она сказала, что я утром отвезу ее на вокзал, и велела снести сундук вниз, мэм. - Странно! Ее нет ни в ее комнате, ни в спальне миссис Долтон. А мистер Долтон еще спит. Вы точно знаете, что она уезжает сегодня утром? - Да, мэм. Так она мне сказала вчера. - И велела вам снести вниз сундук? - Да, мэм. Пегги задумалась, глядя мимо него на засыпанную снегом машину. - Что ж, берите сундук и поезжайте на вокзал. Может быть, она не ночевала дома. - Да, мэм. Он повернулся и стал спускаться с крыльца. - Биггер! - Вы говорите, она вам велела оставить машину здесь на всю ночь? - Да, мэм. - Она что, собиралась еще куда-нибудь ехать? - Нет, мэм. Видите ли, мэм, - сказал Биггер, нащупывая почву, - в машине _он_ сидел... - Кто? - Молодой джентльмен. - Ага, понятно. Ну поезжайте на вокзал. Мэри, видно, опять что-то накуролесила. Он сел в машину, дал задний ход и, выехав на заснеженную улицу, повернул к северу. Ему хотелось обернуться, взглянуть, смотрит ли Пегги ему вслед, но он не посмел. Ей может показаться, что он заподозрил неладное, а это сейчас не входило в его расчеты. Ну хорошо, хоть одна уже думает так, как ему нужно. Он доехал до Ла-Салльского вокзала, поставил машину в узкий проход между другими машинами, отнес сундук в камеру хранения и подождал, пока ему выписали квитанцию. Он подумал, что будет, когда они увидят, что никто не приходит за сундуком. Может быть, они дадут знать мистеру Долтону? Ладно, там видно будет. Он свое сделал. Мисс Долтон просила его отвезти сундук на вокзал, он и отвез его на вокзал. Он ехал обратно так быстро, как только можно было по засыпанной снегом мостовой. Ему хотелось быть на месте, чтоб видеть все, что произойдет, чтоб самому считать пульс времени. Он въехал во двор, поставил машину в гараж, запер ворота и остановился, раздумывая, куда пойти - в свою комнату или в кухню. Лучше прямо отправиться в кухню, как будто ничего не случилось. Он еще не завтракал - для Пегги, - и его приход в кухню будет вполне естественным. Он прошел через подвал, помедлив, чтоб взглянуть на раскаленный котел, поднялся по лестнице и бесшумно переступил кухонный порог. Пегги стояла у газовой плиты, спиной к нему. Когда он вошел, она оглянулась: - Ну что, все сделали? - Да, мэм. - А ее видели там? - Нет, мэм. - Проголодались, наверно? - Немножко, мэм. - Немножко? - Пегги засмеялась. - Придется вам привыкать к здешним порядкам. В воскресенье у нас все встают поздно, но уж когда встают, так точно из голодного края приехали. - Нет, мэм, я ничего. - Грин только на это и жаловался, когда служил здесь, - сказала Пегги. - Он всегда ворчал, что по воскресеньям мы его голодом морим. Биггер выдавил из себя улыбку и стал смотреть на черные и белые клетки линолеума на полу. Что подумала бы она, если б знала? В эту минуту он был очень дружелюбно настроен к Пегги; он чувствовал, что у него есть нечто такое, чего ей не отнять, сколько бы она ни презирала его. В коридоре зазвонил телефон. Пегги выпрямилась и удивленно взглянула на Биггера, вытирая передником руки. - Кому там не терпится в такую рань? - пробормотала она. Она вышла, а он остался сидеть, выжидая. Может, быть, это Джан спрашивает Мэри? Он вспомнил, что Мэри обещала позвонить ему. Он подумал, сколько езды до Детройта? Пять часов или шесть? Это ведь недалеко. Поезд Мэри уже ушел. Около четырех она должна быть в Детройте. Может быть, ее там встречает кто-нибудь. Увидят, что ее нет, и позвонят сюда или дадут телеграмму. Пегги вернулась, прошла к плите и снова взялась за стряпню. - Сейчас будет готово, - сказала она. - Да, мэм. Она вдруг повернулась к нему: - Вы говорите, с мисс Долтон был вчера молодой джентльмен? Кто он такой? - Не знаю, мэм. Кажется, его зовут Джан или что-то в этом роде. - Джан. Это он только что звонил, - сказала Пегги, Она вскинула голову и поджала губы. - Не стОящий человек, совсем не стОящий. Он из этих, из анархистов, вот что против правительства идут. Биггер слушал и ничего не говорил. - И чего ради такая приличная девица, как наша Мэри, путается с этими смутьянами, одному богу известно! Добра от этого не будет, попомните мое слово. Если б не эта Мэри с ее причудами, здесь в доме все шло бы как по маслу. Разве не обидно? Мать ведь у нее - сама доброта. Да и мистер Долтон тоже, таких людей вы не много найдете... Ну ничего, со временем Мэри угомонится. Все они так. Пока молоды да глупы, так непременно нужно на голове ходить... Она поставила перед ним чашку горячей овсянки с молоком, и он принялся есть. Еда не шла ему в горло, потому что он не был голоден. Но он заставлял себя проглатывать ложку за ложкой. Пегги продолжала болтать, а он думал, что бы такое ответить ей, но ничего не мог придумать. Может быть, ей и не нужно, чтоб он ей отвечал. Может быть, она разговаривает с ним просто потому, что больше ей не с кем поговорить, как бывает и с его матерью. Да, надо будет спуститься в котельную и еще поддать жару. Он завалит всю топку углем и тогда будет спокоен, что Мэри сгорела дотла. От горячей каши его стало клонить ко сну, и он подавил зевок. - Что мне сегодня еще делать, мэм? - Ждите, когда позовут. В воскресенье у нас тихо. Но, может быть, мистер или миссис Долтон поедут куда-нибудь. - Да, мэм. Он доел овсянку. - Я вам сейчас не нужен, мэм? - Нет. Но погодите, вы ж еще не кончили. Яичницу с ветчиной хотите? - Нет, мэм. Я уже сыт. - Ну смотрите, а то вот она, готова уже. Вы не стесняйтесь. - Я, пожалуй, схожу взгляну, как там огонь. - Хорошо, Биггер. Около двух часов ждите звонка. Раньше, я думаю, ничего не понадобится. Он спустился в котельную. Огонь ярко пылал. Багровели раскаленные уголья, а наверху в трубе мерно гудело. Угля было достаточно. Он снова обошел подвал, заглянул в каждый угол, в каждый закоулок, чтобы удостовериться, не осталось ли где-нибудь следов вчерашнего. Нигде ничего не было. Он пошел к себе в комнату и растянулся на кровати. Ну вот. Что теперь будет? В комнате было совсем тихо. Нет! Вот что-то слышно! Он откинул голову набок, прислушиваясь. Снизу, из кухни, глухо доносился стук горшков и дребезжание кастрюль. Он встал и прошелся по комнате; ближе к углу звуки стали громче. Он ясно различил мягкие, но уверенные шаги Пегги, ходившей по кухне. "Это как раз подо мной", - подумал он. Он остановился и прислушался. Он различил голос миссис Долтон, потом голос Пегги. Он лег и приложил ухо к полу. О чем они говорят - о Мэри? Слов нельзя было разобрать. Он встал и огляделся. В двух шагах от него был стенной шкаф для одежды. Он распахнул дверцы; голоса стали яснее. Он вошел в шкаф, и доски под ним затрещали; он притаился. Вдруг они слышали? Скажут, что он подслушивает. О! Ему пришла в голову мысль. Он достал свой чемодан, раскрыл его и вытащил охапку вещей. Если кто-нибудь войдет, подумают, что он развешивает свои вещи в шкафу. Он снова вошел в шкаф и прислушался. - ...и машина всю ночь простояла у подъезда? - Да, он говорит, что она ему так велела. - В котором часу это было? - Не знаю, миссис Долтон. Я его не спрашивала. - Ничего не понимаю. - Да вы не беспокойтесь, миссис Долтон. Ничего с ней не случится. - Но она даже записки не оставила, Пегги. Это на Мэри не похоже. Даже в тот раз, когда она вдруг уехала в Нью-Йорк, она все-таки оставила записку. - Может быть, она и не уезжала. Может быть, ее куда-нибудь вызвали и она не вернулась домой. - А зачем же она велела оставить машину во дворе? - Я не знаю. - И он говорит, что с ней был мужчина? - Видно, это тот самый, Джан, миссис Долтон. - Джан? - Ну да, с которым она ездила во Флориду. - Никак она не отстанет от этих ужасных людей! - Он уж сегодня звонил, спрашивал ее. - Он звонил? - Да. - А что он говорил? - Он вроде удивился, когда я сказала, что она уехала. - Что она еще задумала, господи? Она мне говорила, что уже не встречается с ним. - Может быть, она нарочно велела ему позвонить, миссис Долтон? - Как это нарочно? - Я думаю, мэм, может, она опять с ним, как вот тогда, во Флориде. И может быть, она сама ему велела позвонить, чтоб узнать, хватились ли мы, что ее нет дома... - О, Пегги! - Извините меня, мэм... Ну может быть, она осталась ночевать у какой-нибудь подруги? - Но она в два часа ночи была в своей комнате, Пегги. К кому же она могла пойти так поздно? - Миссис Долтон, когда я сегодня утром входила в ее комнату, я кое-что заметила. - Что же? - Знаете, мэм, на кровати как будто и не спал никто. Даже покрывало не откинуто. Только примято сверху, словно кто-то полежал немножко и ушел... - Что вы говорите? Биггер напряженно вслушивался, но внизу наступило молчание. Так, значит, они уже знают, что что-то неладно. Снова послышался встревоженный, прерывающийся голос миссис Долтон: - Значит, она не ночевала дома? - Выходит, что так. - А шофер говорит, что Джан был в машине? - Да. Мне показалось чудно, зачем это машина всю ночь стояла под снегом, я его и спросила. Он сказал, что она ему велела оставить машину на дворе и что там сидел Джан. - Послушайте, Пегги. - Да, миссис Долтон? - Мэри была совсем пьяная вчера. Хоть бы только с ней ничего не случилось!.. - Ах ты, боже мой! - Я входила к ней в комнату сейчас же после того, как она вернулась. Она была так пьяна, что не могла говорить. Она была _совсем_ пьяная, понимаете. Никогда я не думала, что она может прийти домой в таком виде. - Ничего с ней не случится, миссис Долтон. Я знаю, что с ней ничего не случится. Опять надолго наступило молчание. Биггеру пришло на ум, что, может быть, миссис Долтон идет в его комнату. Он вылез из шкафа и снова лег на кровать, прислушиваясь. Все было тихо. Он долго лежал так, не слыша ничего, потом опять раздались шаги в кухне. Он поспешно забрался опять в шкаф. - Пегги! - Да, миссис Долтон. - Пегги, я сейчас была у Мэри в комнате. Что-то неладно. Она даже не уложилась как следует. Не взяла и половины вещей. Она собиралась в Детройте побывать на нескольких вечерах, а новые платья все висят в шкафу. - Может быть, она не поехала в Детройт? - Так где же она? Биггер перестал слушать; в первый раз за все время он почувствовал страх. Он не подумал о том, что сундук был только наполовину уложен. Как теперь объяснить, что она велела ему везти на вокзал наполовину уложенный сундук? Фу, черт! Она ведь была пьяна. Вот, вот. Мэри была так пьяна, что сама не знала, что делает. Она велела ему взять сундук, он и взял; какое ему дело? А если кто-нибудь скажет, что нелепо было везти на вокзал наполовину уложенный сундук, он ответит: мало ли нелепостей она заставляла его делать вчера. Ужинал же он вместе с ней и с Джаном в "Хижине" Эрни на глазах у всех. Он скажет, что оба они были пьяные, а он делал то, что они ему говорили, потому что такая его служба. Он снова прислушался к голосам. - ...немного погодя пришлите этого мальчика ко мне. Я хочу поговорить с ним. - Слушаю, миссис Долтон. Он снова лег на постель. Нужно еще раз повторить себе всю историю с самого начала, проверить ее так, чтоб не к чему было придраться. Может быть, он напрасно взял сундук? Может быть, лучше было снести Мэри вниз на руках? Но ведь он потому и уложил ее в сундук, что боялся, как бы кто-нибудь не увидел ее у него на руках. Как же еще ему было вынести ее из комнаты? Ладно, к черту! Что случилось, то случилось, и теперь он будет стоять на своем. Он снова повторил себе всю историю, закрепляя в памяти каждую подробность. Он скажет, что она была пьяна, мертвецки пьяна. Он лежал в темной комнате, на мягкой постели, слушая мерное шипение в батарее, и лениво и сонно думал о том, как она была пьяна, и как он тащил ее вверх по лестнице, и как он надвинул подушку ей на голову, и как он уложил ее в сундук, и как ему трудно было нести сундук вниз по темной лестнице, и как у него горела ладонь, когда он упал и покатился с лестницы, а тяжелый сундук грохотал бух-бух-бух, так громко, что, наверно, все на свете слышали... Он встрепенулся, услышав стук в дверь. Сердце у него колотилось. Он сел на кровати и осовелым взглядом обвел комнату. Кто-то стучался. Он взглянул на часы: было около трех. Ух ты! Это он, значит, и звонок проспал. В дверь снова постучали. - Кто там? - пробормотал он. - Это я, миссис Долтон. - Да, мэм. Сию минуту. В два длинных шага он очутился у двери, но еще помедлил немного, стараясь прийти в себя. Он поморгал глазами и облизнул губы. Потом он отворил дверь и увидел перед собой миссис Долтон, одетую в белое, ее улыбку и бледное лицо, чуть приподнятое, как тогда, когда она стояла в темноте над кроватью, где он душил Мэри. - Д-да, мэм, - с трудом выговорил он. - Я... я заснул... - Вы не выспались ночью, правда? - Да, мэм, - ответил он, боясь подумать, что, собственно, она хотела сказать. - Пегги вам три раза звонила, а вы все не отзывались. - Простите, мэм... - Ну ничего. Я только хотела вас спросить про вчерашнее... Кстати, вы отвезли сундук на вокзал? - перебила она себя. - Да, мэм. Еще утром, - сказал он, подметив в ее голосе смущение и нерешительность. - Вот и хорошо, - сказала миссис Долтон. Она стояла в полутемном проходе, слегка вытянув шею. Он сжимал пальцами дверную ручку и ждал, весь напряженный. Теперь нужно следить за своими словами. Но он знал, что у него есть надежная защита; он знал, что чувство стыда не позволит миссис Долтон спрашивать слишком много и показать ему, что она встревожена. Он был мальчишка, а она - пожилая женщина. Он был работник, а она - хозяйка, и расстояние между ними всегда должно было соблюдаться. - Вы, кажется, оставили на ночь машину у подъезда? - Да, мэм. Я хотел убрать ее в гараж. - Он старался показать, что беспокоится только о том, как бы его не обвинили в небрежности и не отказали от места. - Но она мне велела ее оставить. - А с ней кто-нибудь был? - Да, мэм. Молодой джентльмен. - Вероятно, было уже очень поздно? - Да, мэм. Около двух, мэм. - Значит, вы около двух снесли вниз сундук? - Да, мэм. Она мне так велела. - Вы заходили в ее спальню? Он не хотел, чтобы она думала, что он был в спальне один с Мэри. Он на ходу изменил свою версию. - Да, мэм. Они поднялись наверх... - Ах, он тоже там был? - Да, мэм. - Вот как?.. - Что-нибудь случилось, мэм? - Нет, нет! Я... я... Нет, ничего не случилось. Они стояли в проходе, и он смотрел прямо в ее светло-серые слепые глаза, почти такие же светлые, как ее лицо, волосы и платье. Он знал, что она очень встревожена и ей очень хочется еще расспросить его. Но он знал, что она не захочет услышать от него о том, что ее дочь напилась пьяной. В конце концов, он был черный, а она белая. Он был бедный, а она богатая. Ей стыдно будет дать ему повод думать, что, у нее в семье стряслось что-то такое, о чем она должна спрашивать у него, у черного слуги. Он почувствовал себя увереннее. - Я вам сейчас нужен, мэм? - Нет, собственно, если хотите, можете взять себе сегодня выходной. Мистер Долтон не совсем здоров, и мы никуда не поедем. - Спасибо, мэм. Она повернулась, и он закрыл дверь; он стоял и прислушивался к легкому шороху ее шагов в коридоре и потом на лестнице. Он представлял себе, как она бредет ощупью, касаясь руками стен. Она, вероятно, знает весь дом, как прочитанную книгу, подумал он. Он весь дрожал от волнения. Она была белая, а он черный, она была богатая, а он бедный; она была старая, а он молодой; она была хозяйка, а он слуга. Ему нечего было опасаться. Когда внизу хлопнула кухонная дверь, он подошел к шкафу и снова прислушался. Но ничего не было слышно. Что ж, выходной, так выходной. Это даже лучше: поможет ему освободиться от напряжения, сковавшего его во время разговора с миссис Долтон. И он пойдет к Весен. Вот, вот! Он взял пальто и кепку и спустился в котельную. В трубе завывало, уголь в топке накалился добела; подбавлять не надо, хватит до его возвращения. Он дошел до трамвайной остановки на углу Сорок седьмой улицы. Да, Бесси - вот кто ему сейчас нужен. Странно, вчера весь день он почти не вспоминал о ней. Слишком было много разных событии. У него не возникло потребности о ней думать. Но теперь ему нужно было отдохнуть, отвлечься, и ему захотелось к ней. По воскресеньям она всегда бывала дома после обеда. Его очень сильно тянуло к ней; он чувствовал, что, если повидает ее, это придаст ему сил на завтрашний день. Подошел трамвай, и он сел, раздумывая о том, как все сложилось сегодня. Нет, едва ли они его заподозрят, ведь он негр. Он еще раз ощупал пачку хрустких бумажек в кармане; если дело примет дурной оборот, он всегда успеет убежать. Он подумал, сколько всего денег в пачке; он даже не пересчитал их. Надо будет посмотреть там, у Бесси. Нет, бояться нечего. Он чувствовал твердый угол револьвера, прижатого к телу. Эта штука всякого удержит на приличном расстоянии и заставит дважды подумать, прежде чем тронуть его. Но одно обстоятельство во всем этом деле не давало ему покоя - нужно было выжать тут денег побольше; нужно было заранее подготовиться. Все это случилось неожиданно и слишком быстро. Больше так не будет; в другой раз он заранее все обдумает и подготовит и тогда сумеет получить столько денег, чтоб хватило надолго. Он посмотрел в окно вагона, потом обвел взглядом белые лица вокруг. Ему вдруг захотелось встать и во весь голос прокричать им, что вот он убил белую девушку, дочь богатого человека, которого все они знают. Да, если б он сделал это, какой испуг отразился бы на их лицах. Но нет. Он этого не сделает, хотя это было очень заманчиво. Их слишком много; его сейчас же схватят, осудят и казнят. Он мечтал о наслаждении, которое испытывал бы, заставив их бояться, но знал, что за пего пришлось бы слишком дорого заплатить. Если б можно было, не боясь ареста, рассказать им о том, что он сделал; если б он мог существовать для них только в воображении; если б его черное лицо и вся картина - как он душит Мэри, и отрезает ей голову, и сжигает ее в топке котла - вечно могли стоять у них перед глазами как страшный образ действительности, которую можно видеть, ощущать, но нельзя уничтожить! Создавшееся положение не удовлетворяло его: у него было чувство человека, который увидел перед собою цель и достиг ее, но, достигнув, заметил вблизи другую цель, больше и лучше первой. Он выучился кричать и крикнул, но никто его не услышал; он научился ходить и шел, но не чувствовал почвы под ногами; он долго мечтал о том, чтобы получить оружие в руки, по вдруг оказалось, что у него в руках оружие, не видимое никому. Трамвай остановился на углу улицы, где жила Бесси, и он вышел. Дойдя до ее дома, он поднял голову и увидел освещенное окно на втором этаже. Зажглись уличные фонари, желтоватый отсвет лег на покрытые снегом тротуары. Вечер наступил рано. Фонари были точно круглые дымчатые шары света, обледеневшие на ветру, и черные чугунные столбы, как якоря, удерживали их, не давая улететь. Он вошел в парадное, позвонил, услышал ответный сигнал внутреннего телефона, поднялся по лестнице и увидел Бесси, улыбающуюся ему с порога. - Вот уж не думала! - Привет, Бесси. Он остановился, глядя ей прямо в лицо, потом потянулся к ней. Она увернулась. - В чем дело? - Ты сам знаешь в чем. - Ничего я не знаю. - Чего тебе от меня надо? - Как чего? Хочу поцеловать тебя. - Нечего тебе меня целовать. - Почему? - Это я _у тебя_ должна спросить. - Да в чем дело? - Я тебя видала вчера с твоими белыми приятелями. - Вот еще, никакие это не приятели. - А кто же это? - Я работаю у них. - И ужинаешь с ними? - Ну, Бесси... - Ты со мной даже не поздоровался. - Неправда. - Ну да, буркнул что-то и рукой помахал. - Слушай, Бесси! Я же был на работе. Как ты не понимаешь? - Рассказывай! Тебе просто стыдно было перед этой разодетой в шелка белой девицей. - Да ну, Бесси, хватит. Перестань дурака валять. - Тебе правда хочется поцеловать меня? - Понятно, хочется. Зачем же я пришел, по-твоему? - А почему раньше не приходил? - Я же тебе говорю: я работаю, дурочка. Ты ведь сама вчера видела. Ну хватит. Перестань. - Не знаю. Не знаю, - сказала она, покачав головой. Он понимал, что она хочет узнать, скучал ли он по ней, велика ли еще ее власть над ним. Он схватил ее за плечи, притянул к себе и поцеловал долгим, крепким поцелуем. Она не ответила. Отодвинувшись, он посмотрел на нее с упреком и вдруг стиснул зубы, ощутив жар в губах от проснувшейся страсти. - Что же мы тут стоим? - сказал он. - А ты хочешь войти? - Понятно, хочу. - Ты так долго не приходил. - Ну вот, опять сначала. Они вошли в комнату. - Что ты сегодня такая? - спросил он. - Можно было хоть открытку написать. - Я просто не подумал. - Или позвонить по телефону. - Некогда было, Бесс. - Ты меня больше не любишь. - С чего это ты взяла? - Мог забежать хоть на минуту. - Говорят тебе, некогда было. На этот раз, когда он ее поцеловал, она ответила, слегка. Чтобы доказать ей свою любовь, он обхватил ее рукой и крепко сжал. - Устала я сегодня, - вздохнула она. - С кем гуляла? - Ни с кем. - Отчего же ты устала? - Если ты будешь такие разговоры вести, можешь убираться сейчас же. Я же тебя не спрашиваю, с кем ты, гулял, что так долго не приходил. - Ты что-то сегодня совсем не в себе. - Мог хотя бы сказать "здравствуй!". - Вот дурочка, ей-богу. Мне же некогда было. - Расселся за столом с этими белыми, точно он адвокат какой или доктор. Ты даже не взглянул на меня, когда я подошла. - Ладно, будет тебе. Поговорим о чем-нибудь другом. Он хотел поцеловать ее снова, но она увернулась. - Ну перестань, Бесс. - С кем гулял, говори? - Ни с кем. Честное слово. Я работал. И я все время думал о тебе. Мне без тебя скучно. Ты послушай: там, где я работаю, у меня есть своя комната, совсем отдельная. И ты сможешь иногда приходить ко мне ночевать. Ей-богу, Бесси, я по тебе очень скучал. Видишь, как только освободился, сейчас же приехал. Он смотрел на ее полуосвещенное лицо. Она дразнила его, и ему это нравилось. По крайней мере это отвлекало его от страшного видения головы Мэри, лежащей на окровавленных газетах. Он опять попытался поцеловать ее, но где-то в глубине он был даже доволен, что она не дается; от этого его жадность к ней становилась еще острее. Она смотрела на него вызывающе, прислонясь к стене, положив руки на бедра. Тут вдруг он догадался, чем ее взять, как отбить у нее всякую охоту дразнить его. Он сунул руку в карман и вытащил свою пачку денег. Улыбаясь, он расправил ее на ладони и сказал как будто про себя: - Что ж, если тебе это не нужно, может, кому-нибудь другому пригодится. Она шагнула вперед. - Биггер! Ух! Откуда у тебя столько денег? - Не все ли тебе равно? - Сколько тут? - А тебе что? Она подошла к нему вплотную. - Нет, правда, сколько тут? - А зачем тебе знать? - Дай посмотреть. Я тебе отдам. - Посмотреть можешь, только из моих рук. Он увидел, как на ее лице любопытство сменилось изумлением, когда она считала бумажки. - Господи, Биггер! Да откуда же у тебя столько денег? - Не все ли тебе равно? - сказал он, обнимая ее за талию. - Это твои? - А то чьи же, по-твоему? - Биггер, миленький, скажи, откуда они у тебя? - А ты перестанешь дуться? Он чувствовал, как ее тело постепенно становилось податливее; но глаза ее пытливо всматривались в его лицо. - Ты не натворил чего-нибудь, а? - Скажи, перестанешь дуться? - Ну, Биггер. - Поцелуй меня. Он почувствовал, что она совсем обмякла; он поцеловал ее, и она потянула его к кровати. Они сели. Она осторожно вынула деньги у него из рук. - Сколько там? - спросил он. - Ты не знаешь? - Нет. - Ты не считал? - Нет. - Биггер, откуда у тебя эти деньги? - Когда-нибудь я тебе, может, расскажу, - сказал он, откинувшись и положив голову на подушку. - Что ты натворил, Биггер? - Сколько там? - Сто двадцать пять долларов. - Ну как, перестанешь дуться? - Биггер, откуда деньги? - Это неважно. - А ты мне купишь что-нибудь? - Куплю. - Что? - Все, что захочешь. С минуту они помолчали. Наконец, обняв ее снова одной рукой, он почувствовал в ее теле расслабленность, знакомую и желанную. Она легла головой на подушку; он спрятал деньги в карман и склонился над ней. - Дурочка ты. Я так по тебе соскучился. - Правда? - Вот как перед богом. Он склонился над ней, охваченный желанием, придвинулся совсем близко и поцеловал ее. Когда он отнял губы, чтобы перевести дух, он услышал, как она сказала: - Никогда больше не пропадай так долго, миленький, слышишь? - Не буду. - Ты меня любишь? - Понятно, люблю. Он поцеловал ее еще раз и почувствовал, как ее рука шарит за его головой; щелкнул выключатель, и свет погас. Он опять поцеловал ее, еще крепче. - Бесси! - Ну? - Иди ко мне. Еще с минуту они лежали тихо; потом она встала. Он ждал. Он услышал шелест платья в темноте: она раздевалась. Он встал и тоже начал раздеваться. Постепенно глаза их привыкли к темноте; он увидел ее с другой стороны кровати, похожую на тень в окружавшей ее густой тьме. Он слышал, как заскрипела кровать, когда она легла. Он прижался к ней и обхватил ее руками, бормоча: - Ах ты!.. Две мягкие ладони нежно легли на его лицо, я образ слепого мира отодвинулся куда-то далеко... Он вытянулся, отдыхая. Ему не хотелось возвращаться и снова начинать жить; еще нет. Он лежал на дне глубокого темного колодца на подстилке из теплой влажной соломы и далеко вверху видел холодную синеву неба. Чья-то рука протянулась и легким прикосновением смирила его беспокойно мятущийся дух. Потом постепенно, точно долгий рокот откатывающейся волны, ощущение ночи и моря и тепла оставило его, и он лежал в темноте, глядя пустыми глазами на затененный потолок, слушая свое и ее дыхание. - Биггер! - Ну? - Ты доволен своей работой? - Угу. Чего это ты вдруг? - Просто так. - Ты славная девчонка, Бесс. - Ты правда так думаешь? - Правда, правда. - А где они живут? - На бульваре Дрексель. - Какой номер? - 4605. - О! - Что такое? - Ничего. - Скажи. - Просто я вспомнила одну вещь. - Какую такую вещь? - Да ничего, Биггер, миленький, не спрашивай. С чего ей вдруг вздумалось задавать ему все эти вопросы? Он подумал - может быть, она заметила что-нибудь. Потом он подумал - не значит ли это, что он опять поддается страху, раз из мыслей у него не выходит Мэри и то, как он ее задушил и сжег? Но ему хотелось знать, почему она спросила, где живут его хозяева. - Ну же, Бесси. Говори, что ты подумала. - Ей-богу, ничего, Биггер. Просто я там работала, в этом районе, недалеко от дома, где жили Лебы. - Лебы? - Ну да. Родители одного из тех парней, что убили мальчика Фрэнкса. Помнишь? - Ничего не помню. - Ну как же, сколько еще разговоров тогда было о Лебе и Леопольде. - А-а! - Они убили мальчика, а потом хотели выманить у его родителей деньги... "...посылали им письма". Биггер не слушал. Мир живых звуков вдруг провалился куда-то, а перед глазами у него развернулась обширная картина, заключавшая в себе так много, что он даже не мог охватить ее всю сразу. Он лежал и смотрел перед собой не мигая, сердце у него стучало, рот приоткрылся, дыхание стало таким тихим, что казалось, он вовсе не дышал. "Ну, вспоминаешь, ой, ты совсем не слушаешь". Он ничего не говорил. "Как же это так ты не слушаешь, когда я с тобой говорю?" Почему бы ему, почему бы ему тоже не послать Долтонам письмо с требованием денег? "Биггер!" Он сел на постели, смотря перед собой в темноту. "Что с тобой, миленький?" Можно потребовать десять тысяч или даже двадцать. "Биггер, я спрашиваю, что с тобой такое?" Он не отвечал; напрягая все свои силы, он мучительно старался вспомнить. Ага, вот! Леб и Леопольд писали, чтоб отец убитого мальчика сел в поезд и в условленном месте на ходу выбросил деньги из окна вагона. Он соскочил на пол и остановился у кровати. "Биггер!" Пусть они, ну да, пусть они положат деньги в коробку из-под ботинок и бросят ее из автомобиля где-нибудь на Южной стороне. Он оглянулся в темноте, почувствовал руку Бесси на своем локте. Он пришел в себя и глубоко вздохнул. - Что с тобой, миленький? - спросила она. - А? - О чем ты думаешь? - Ни о чем. - Нет, скажи. Ты чем-то расстроен. - Ничего подобного. - Вот видишь, я тебе рассказала, о чем я думала, а ты мне не хочешь рассказать. Это нечестно. - Просто я никак не мог вспомнить одну вещь. Вот и все. - Неправду ты говоришь, - сказала она. Он снова сел на кровать; в висках у него стучало от волнения. Выйдет или не выйдет? Именно этого ему не хватало, это явилось бы завершением того, что он сделал. Но это было совсем не просто, и нужно было не торопясь, хорошенько обдумать все заранее. - Миленький, скажи мне, где ты взял эти деньги? - Какие деньги? - спросил он с притворным удивлением. - Ох, Биггер, брось дурака валять. Ты чем-то расстроен. Что-то у тебя есть на душе. Я ведь вижу. - Что же мне, выдумать, что ли, для твоего удовольствия? - Ладно, ладно, не хочешь - не надо. - Ох, Бесси... - Мог не приходить сегодня. - Я и то жалею. - Можешь больше вообще не приходить. - Значит, ты меня не любишь? - Я тебя люблю так же, как ты меня. - А это много или мало? - Ты сам знаешь. - Ну ладно, не будем ссориться, - сказал он. Он почувствовал, что кровать слегка прогнулась, и услышал шуршание натягиваемого одеяла. Он повернул голову и взглянул ей в глаза, смутно белевшие в темноте. А что, если... да, что, если использовать ее? Он лег и вытянулся на кровати рядом с ней; она не шевелилась. Он положил руку на ее плечо и слегка прижал его, так, чтоб она поняла, что он думает о ней. Держа руку у нее на плече, он старался как можно полнее охватить мыслью всю ее жизнь, взвесить и понять эту жизнь, сопоставляя ее со своей. Можно ли довериться ей? Что можно ей рассказать и чего нельзя? Захочет ли она действовать с ним заодно, вслепую, веря ему на слово? - Вставай. Оденемся и пойдем чего-нибудь выпить, - сказала она. - Давай. - Ты сегодня какой-то не такой, как всегда. - Я думаю кой о чем. - А сказать не можешь? - Не знаю. - Ты мне не доверяешь? - Нет, почему? - Отчего ж не хочешь сказать? Он не ответил. Последнюю фразу она сказала хороши знакомым ему шепотком, так она говорила всегда, когда ей чего-нибудь очень хотелось. И от этого ему вдруг сразу открылась вся ее жизнь, все то, о чем он думал, когда положил ей руку на плечо. Та ясность видения, которую он испытал утром во время завтрака дома, глядя на Веру, Бэдди и мать, вновь вернулась к нему; только на этот раз он смотрел на Бесси и думал о том, как она слепа. Он видел узкую орбиту ее жизни: от этой комнаты и до кухни очередной белой хозяйки - за эти пределы она не выходила. Она работала с утра до ночи, делая тяжелую, нудную работу семь дней в неделю, только в воскресенье получая свободный вечер; и, когда приходил этот вечер, ей хотелось развлечений, шумных и крепких, чтобы поскорей отыграться за всю свою жалкую жизнь. Этой жадностью к ощущениям она больше всего и нравилась ему. Чаще всего она так уставала, что не могла даже гулять; ей хотелось только одного - напиться. Ей нужен был алкоголь, а ему нужна была она. И он давал ей алкоголь, а она отдавала ему себя. Не раз жаловалась, что белые хозяева изводят ее работой; снова и снова повторяла она, что в их доме она живет только их жизнью, а не своей. Вот потому-то она и пьет, объясняла она. Он знал, за что она его любит: он давал ей деньги на выпивку. Он знал, что, если он не будет давать, будет давать другой; она уж позаботится об этом. Она тоже была слепая, Бесси. Что же ей сказать? Она могла бы пригодиться ему. Одно ему вдруг стало ясно: что бы он ей ни сказал, нужно сказать так, чтобы она чувствовала себя тоже замешанной в это дело, чтобы ей казалось, будто она с самого начала знала все. А, черт! Никак он не приучится поступать так, как это нужно. Нельзя было давать ей понять, что у него случилось что-то, чего она не должна знать. - Подожди, Бесс, я тебе расскажу, только не сейчас, - сказал он, пытаясь исправить ошибку. - Можешь не рассказывать, никто тебя за язык не тянет. - Ну вот, опять. - Ты мне очки не втирай, Биггер. - Я и не собираюсь. - Не маленькая, не проведешь. - Да будет тебе. Я знаю, что делаю. - Еще бы ты не знал. - Бесси! Ради господа бога! - Ладно, пошли. Мне хочется выпить. - Ну вот что, слушай... - Ничего не хочу слушать. Очень нужно. Только помни, когда тебе понадобится друг, не вздумай приходить ко мне. - Вот мы сейчас выпьем по стакану-другому, тогда я тебе и расскажу все. - Как хочешь. Она уже стояла на пороге, ожидая его; он надел пальто и кепку, и они молча спустились по лестнице. На улице потеплело, как будто опять собирался снег. Небо было темное и нависшее. Дул ветер. Шагая рядом с Бесси, он чувствовал, как его ноги вязнут в мягком снегу. Улица, пустая и тихая, тянулась перед ним, белея в неверном свете длинной цепочки фонарей. Уголком глаза он все время видел Бесси, идущую рядом, и казалось, ему передается мерное покачивание на ходу ее тела. Ему вдруг захотелось снова очутиться с ней на кровати, почувствовать теплоту и податливость ее тела. Но ее глаза смотрели строго и отчужденно; и от этого тело ее становилось недоступно далеким. Он не думал выходить с ней куда-нибудь сегодня, но ее подозрения и расспросы заставили его согласиться. Шагая рядом с ней, он видел перед собой двух Бесси: одна была телом, которым он только что обладал и хотел обладать снова; другая смотрела из глаз Бесси - эта задавала вопросы, барышничала и выгодно торговала первою Бесси. Он жалел, что не может сжать кулак, размахнуться и ударить, сшибить, уничтожить Бесси, смотревшую из Бессиных глаз, так, чтоб осталась только та, беспомощная и покорная. Он тогда бы взял ее и спрятал у себя на груди, в сердце, глубоко внутри себя, чтоб она всегда была с ним, ест ли он, спит ли, разговаривает ли с людьми; чтоб он чувствовал и знал наверняка, что она его и он может брать ее и держать, когда вздумается. - Куда мы? - Куда хочешь. - Пойдем в "Париж". - Ладно. Они свернули за угол, миновали несколько домов и вошли в ресторан. Играл граммофон-автомат. Они выбрали столик в глубине. Биггер заказал два стакана джина. Они сидели молча, смотрели друг на друга и ждали. Он видел, как плечи у Бесси подрагивают в такт музыке. Захочет она ему помочь или нет? Ладно, он с ней поговорит; он так обернет дело, что незачем будет рассказывать ей все. Он знал, что надо бы пригласить ее потанцевать, но волнение, владевшее им, было так велико, что ему было не до танцев. Он сегодня был не таким, как всегда; ему не нужно было танцевать, петь, дурачиться, чтобы заглушить память еще об одном дне, ушедшем впустую. Он слишком был возбужден. Официантка принесла заказ, и Бесси подняла свой стакан. - За твое здоровье, хоть ты и не хочешь говорить и вообще ты какой-то чудной сегодня. - Не чудной, а просто я думаю. - А ты брось думать и пей, - сказала она. - Ладно. Они выпили. - Биггер! - А? - Я тебе не могу помочь в твоих делах? - Может быть! - Скажи чем, я помогу. - Ты мне веришь? - До сих пор верила. - Нет, а теперь? - И теперь тоже; только ты скажи, чему я должна верить? - А если я не могу сказать? - Значит, ты _мне_ не веришь. - Так нужно, Бесси. - А если б я тебе верила, сказал бы? - Может быть. - Оставь ты свое "может быть". - Слушай, Бесси, - сказал он. Ему самому не нравилось, как он с ней говорит, но он не решался идти напрямик. - Я сегодня такой потому, что тут дело серьезное. - А какое дело? - Если выгорит, это большие деньги. - Вот что, Биггер: ты или говори прямо, или совсем не говори. Они помолчали. Бесси допила свой стакан. - Можно идти, - сказала она. - Уже? - Да, мне спать хочется. - Ты что, злишься? - Может быть. Это не годилось. Как уговорить ее остаться? Что можно рассказать ей и что нельзя? Удастся ли добиться ее доверия, если рассказать ей не все? Вдруг он решил, что ее холодность сразу пропадет, если дать ей почувствовать, что ему угрожает опасность. Вот, вот! Нужно внушить ей тревогу за него. - Мне, может быть, придется скоро уехать отсюда, - сказал он. - Полиция? - Может быть. - Что же ты будешь делать? - Вот об этом я и думаю. - Что это за деньги, Биггер, откуда? - Бесси, если мне надо будет уехать, ты мне поможешь? А я зато поделюсь с тобой. - Возьми меня с собой, тогда и делиться не надо. Он промолчал. Мысль о том, чтобы взять Бесси, ни разу не приходила ему в голову. Женщина в побеге - тяжелая обуза. Он не раз читал про беглецов, которые попадались из-за женщин, и не хотел, чтоб и с ним случилось то же. Но что, если - да, если сказать ей столько, да, ровно столько, чтобы заручиться ее участием? - Ладно, - сказал он. - Я тебе так скажу: если ты мне поможешь, я тебя возьму. - Ты правду говоришь? - Ну да. - Значит, ты мне расскажешь? Да, состряпать историю не трудно. И совсем незачем упоминать Джана. Надо рассказать все так, чтобы в случае, если когда-нибудь ее станут спрашивать, она отвечала бы то, что нужно, сыграла бы ему на руку своими ответами. Он взял свой стакан, допил, поставил его и наклонился к ней через стол, вертя в пальцах сигарету. Он заговорил, прерывисто дыша. - Ну слушай, вот в чем вся штука. Этот старик, у которого я работаю, он очень богатый, миллионер, а у него есть дочка, и вот она сбежала с одним красным. - Как, ушла из дому? - Что? А... ну да, ушла из дому. - С красным? - Да, знаешь - из этих, из коммунистов. - О! Как же это она так? - Да она вообще дурная какая-то. Никто еще не знает, что она уехала, и вот прошлой ночью я взял у нее в комнате деньги, поняла? - О-о! - А они не знают, где она. - Что же ты теперь хочешь делать? - Они не знают, где она, - повторил он. - Ну и что же? Он взял сигарету в зубы; она смотрела на него своими черными глазами, широко раскрытыми от жадного любопытства. Ему нравилось, когда она так смотрела. Ему даже жалко было говорить ей, потому что тогда ей уже не нужно будет догадываться. Ему хотелось подольше оттянуть свой рассказ, чтобы удержать на ее лице выражение полной поглощенности. Видя это выражение, он острее чувствовал, что живет, и вырастал в собственных глазах. - У меня есть план. - Ах, Биггер, ну расскажи, какой? - Не говори так громко. - Ну рассказывай же! - Они не знают, где девушка. Они могут подумать, что ее похитили, понятно? - Вое тело у него напряглось, и губы дрожали. - Ах, вот почему ты так заволновался, когда я тебе сказала про Леба и Леопольда... - Что ты на это скажешь? - А вдруг они не подумают, что ее похитили? - Нужно _сделать_ так, чтоб подумали. Она посмотрела в свой пустой стакан. Биггер подозвал официантку и заказал еще джину. Он сразу отпил почти полстакана и сказал: - Девушки нет, понятно? Они не знают, где она. Никто не знает. Но они могут подумать, что кто-то знает, если им сказать об этом. Понятно? - Значит... Значит, мы можем сказать, что мы знаем. Да? Ты хочешь, чтоб мы написали им... - ...и потребовали денег, вот именно, - сказал он. - И мы их получим. Понимаешь, ведь никто другой не станет брать с них деньги, вот мы и возьмем. - А если она объявится? - Не объявится. - Откуда ты знаешь? - Знаю, и все. - Биггер, ты что-те знаешь про эту девушку. Ты знаешь, где они. - Не все ли тебе равно, где она. Важно, что она не объявится, а значит, и беспокоиться нечего. - Биггер, это с ума надо сойти! - А! Ну тогда к черту! Больше не будем говорить об этом. - Да я не про то совсем. - А про что же? - Про то, что надо все делать очень осторожно. - Можно стребовать с них девять тысяч. - Но как мы их получим? - Скажем, чтоб они положили где-нибудь. Они будут думать, что им отдадут девушку... - Биггер, ты знаешь, где она, - сказала она тоном не то вопроса, не то утверждения. - Нет. - Про это напишут в газетах. Она объявится. - Не объявится. - Откуда ты знаешь? - Знаю. Он увидел, как она пошевелила губами, потом заговорила совсем тихо, наклонясь к нему. - Биггер, ты ей ничего не сделал, этой девушке? Он оцепенел от страха. Ему вдруг захотелось, чтобы у него в руках было что-нибудь крепкое и тяжелое: револьвер, нож, кирпич. - Скажи только это еще раз, я тебе так дам, что ты из-за стола вылетишь! - О-о! - Ладно. Хватит дурака валять. - Биггер, зачем ты это сделал? - Будешь помогать? Говори: да или нет? - Ой, Биггер... - А, боишься! А когда ты мне помогла стащить серебро у мисс Херд из буфета, тогда ты не боялась? Когда ты впустила меня к миссис Мэси и я украл радиоприемник, тогда ты не боялась? - Я не знаю... - Ты хотела, чтоб я сказал тебе. Ну вот, я сказал. Женщины всегда так. Сначала пристанут, а чуть что, так в кусты. - Но ведь нас поймают. - Будем делать все с умом, так не поймают. - Но как же мы это все сделаем, Биггер? - А уж это я придумаю как. - Но я тоже хочу знать. - Ничего трудного тут нет. - Но как? - Я устрою так, что ты сможешь взять деньги и никто тебя не тронет. - За такие дела, знаешь, что бывает?! - Вот и тебе будет, если станешь трусить. - А как же я возьму деньги? - Мы им скажем, где их оставить. - А они дадут знать в полицию. - Не дадут, побоятся, что не получат дочку обратно. Они у нас в руках, понимаешь? А потом, я же буду знать. Я-то ведь все время у них в доме. Если я увижу, что нам готовят ловушку, я тебя предупрежу. - И ты думаешь, у нас это выйдет? - Можно написать, чтоб они бросили деньги из окна автомобиля. Ты спрячешься на условленном месте и будешь смотреть, не следит ли кто-нибудь. Если кого-нибудь увидишь, не возьмешь деньги, вот и все. Но они хотят вернуть девушку, они не будут следить. Наступили долгое молчание. - Ох, Биггер, не знаю, - сказала она. - С деньгами можно поехать в Нью-Йорк, в Гарлем. Нью-Йорк - вот это город. Выждем немножко, а потом поедем. - А вдруг они переметят деньги? - Не переметят. А если переметят, я дам тебе знать. Ведь я же там, на месте. - А если мы вдруг убежим, они догадаются, что это мы. Нас будут искать всю жизнь, Биггер... - А мы не убежим сейчас же. Мы выждем. - Не знаю, Биггер. Он был доволен; он видел по ней, что стоит только подтолкнуть ее, и она сдастся. Она боялась, и, пользуясь ее страхом, он мог сделать с ней что угодно. Он посмотрел на часы: было уже поздно. Надо было вернуться, посмотреть, как там котел. - Ну вот что, мне пора. Он расплатился, и они вышли на улицу. Был еще один способ покрепче привязать ее. Он вытащил деньги, отделил одну бумажку себе, а всю пачку протянул ей. - Возьми, - сказал он. - Купи себе, что хочешь, а остальные побереги для меня. - О! Она смотрела на деньги и не решалась. - Не хочешь? - Хочу, - сказала она и взяла пачку. - А будешь помогать мне, так и побольше получишь. Они остановились у ее дома; он внимательно посмотрел на нее. - Ну, - сказал он, - так как же? - Биггер, миленький. Я... я не знаю, - сказала она жалобно. - Ты сама хотела, чтоб я тебе рассказал. - Я боюсь. - Значит, ты мне не веришь? - Мы еще никогда такого не делали. Они весь город обыщут, чтобы нас найти. Это совсем не то, что забраться вечером к моим хозяевам, когда никого дома нет, и стащить что-нибудь. Это не... - Как хочешь. - Я боюсь, Биггер. - А кто может на нас подумать? - Не знаю. Ты правда думаешь, что они не знают, где девушка? - Они не могут знать. - А ты знаешь? - Нет. - Она объявится. - Не объявится. А потом она вообще с заскоком. Они даже могут подумать, что это она сама и написала, чтоб вытянуть у них деньги. Или они подумают на красных. На нас никогда не подумают. Они считают, что у нас пороху не хватит на такое дело. Они всех негров считают трусами... - Ох, пс знаю... - Я тебя когда-нибудь подводил? - Нет, но мы ничего такого ни разу не делали. - Все равно, и теперь не подведу. - Когда ты хочешь это сделать? - А вот как они поднимут тревогу насчет девушки. - И ты думаешь, это у нас выйдет? - Я тебе уже сказал, что я думаю. - Нет, Биггер! Не пойду я на это. И ты... Он круто повернулся и пошел прочь. - Биггер! Она побежала за ним по снегу и вцепилась в рукав. Он остановился, но не обернулся к ней. Она потянула его за пальто. Под тусклым светом уличного фонаря они молча сошлись лицом к лицу. Вокруг них была ночь и снег; они были отрезаны от мира и знали только друг друга. Он смотрел на нее без всякого выражения и ждал. Ее взгляд, испуганный и недоверчивый, был прикован к его лицу. Он стоял неподвижно, но вся его поза говорила о том, что он наготове и только ждет, оттолкнет она его или притянет. Ее губы раздвинулись в слабой улыбке, она подняла руку и тихонько провела пальцами по его щеке. Он знал, что в ней сейчас с мукой решается вопрос о том, насколько он дорог ей. Она схватила его руку и сжала. - Биггер, миленький... Не надо. Правда же, нам и без этого хорошо. Он выдернул руку. - Я пошел, - сказал он. - Когда мы теперь увидимся, миленький? - Не знаю. Он сделал несколько шагов, но она опять нагнала его и обхватила за шею. - Биггер, миленький... - Так как же, Бесси? Говори. Она жалобно смотрела на него своими круглыми черными глазами. Он все еще выжидал, протянет она ему руку или даст скатиться в пропасть одному. Он наслаждался ее горем, через эту чужую растерянность и отчаяние узнавая цену себе. Вдруг у нее дрогнули губы, и она заплакала. - Так как же? - повторил он. - Если я пойду на это, так только ради тебя, - всхлипывая, сказала она. Он обнял ее за плечи. - Ну, ну, Бесси, - сказал он. - Не плачь. Она перестала всхлипывать и вытерла глаза; он пристально посмотрел на нее. Справится, подумал он. - Мне надо идти, - сказал он. - Я сейчас домой не пойду. - А куда же ты пойдешь? Теперь, когда она стала его сообщницей, он вдруг стал бояться за нее. Для его душевного спокойствия необходимо было знать, что она делает и почему. - Мне еще выпить хочется. Нет, все в порядке; она такая же, как всегда. - Ну, я загляну к тебе завтра вечером, идет? - Ладно, миленький. Только смотри, будь осторожен. - Слушай, Бесси, ты брось трусить. Положись на меня. Что бы ни случилось, им нас не поймать. Уж про тебя-то наверняка никто ничего не узнает. - А если нас начнут искать, Биггер, где мы спрячемся? Ведь мы негры. Мы не можем пойти, куда захочется. Он оглядел заснеженную, освещенную фонарями улицу. - Да мало ли мест, - сказал он. - Я всю Южную сторону знаю как свои пять пальцев. Можно спрятаться в одном из тех старых домов, знаешь? Вот как прошлый раз. Туда никто не сунется. Он показал в конец улицы, где темнел большой нежилой черный дом. - Ох! - вздохнула она. - Ну я пошел, - сказал он. - До завтра, миленький. Он зашагал к трамваю; оглянувшись, он увидел, что она все еще стоит на том же месте, в снегу. Ничего, подумал он. Справится. Опять пошел снег; улицы были точно длинные тропинки, проложенные в чаще и освещенные там и сям факелами, высоко поднятыми невидимой рукой. Он прождал минут десять, трамвая все не было. Он свернул за угол и, опустив голову, зарыв руки в карманы, пешком пошел к Долтонам. Он шел уверенно. За этот день и вечер возникли новые страхи, но новые чувства помогли эти страхи преодолеть. В ту минуту, когда, наклонившись над Мэри, он увидел, что она умерла, страшный образ электрического стула вошел в его плоть и кровь. Но сегодня, за завтраком дома, когда он смотрел на мать, сестру, брата и видел, как они слепы, и позднее, когда он подслушивал разговор Пегги с миссис Долтон на кухне, в нем родилось новое чувство, чувство, которое почти совсем освободило его от страха смерти. Если быть осторожным и знать, чего хочешь, все можно сделать, думал он. А если можно взять жизнь в свои руки и распоряжаться ею по-своему, если от себя самого зависит решение, когда и куда бежать, то и бояться нечего. Он чувствовал себя теперь хозяином своей судьбы. Он жил интенсивнее, чем когда-нибудь; все его внимание, все его мысли были сосредоточены, направлены к одной цели. Первый раз в жизни он двигался между двумя четко обозначенными полюсами: он уходил от смертельной угрозы, от жизни, похожей на смерть, давшей ему это чувство стеснения и горячего удушья в груди, и шел к ощущению той полноты, которая так часто, хоть и неопределенно, манила его с экрана и с журнальных страниц. Стыд и страх и ненависть, обострившиеся в нем от встречи с Мэри и Джаном и мистером Долтоном, от роскоши этого большого дома, перестали душить его и жечь. Разве он не совершил то, на что они никогда не считали его способным? Его черная кожа, его место на самом дне мира - все это он теперь смел превозмочь благодаря вновь рожденной в нем силе. Сознание, что он убил Мэри, стало для него тем, чем раньше служили револьвер и нож. Пусть потешаются над ним за то, что он черный и смешной: он может смотреть им прямо в глаза и даже не чувствовать злобы. Исчезло постоянное ощущение невидимой стены, давящей со всех сторон. Выйдя на бульвар Дрексель и направляясь к дому Долтонов, он думал о том беспокойстве, о том неутолимом голоде, которые вечно снедали его. В какой-то мере он уже сегодня вечером справился с этим; дальше все станет еще легче. Ощущение свободы и покоя явилось в его теле после близости с Бесси. Добившись ее согласия помогать ему в деле с письмом, он закрепил свою власть над ней. Теперь она связана с ним узами более тесными, чем узы брака. Теперь она - его; страх ареста и казни привяжет ее к нему на всю ее жизнь; точно так же, как то, что он сделал вчера, силой всей его жизни привязало его к его новому пути. Он вошел в ворота, прошел весь двор, спустился в котельную и через ярко освещенные щели заглянул в топку. Он увидел красную груду тлеющих углей и услышал ровное гудение в трубе. Он повернул рычаг, прислушиваясь к тарахтенью в желобе и глядя, как угли из красных становятся черными. Он повернул рычаг обратно, нагнулся и отворил дверцу зольника. Там было полно золы. Завтра утром нужно будет выгрести ее всю лопатой и посмотреть, не осталось ли где несгоревших костей. Он закрыл дверцу и, обойдя котел, направился уже в свою комнату, как вдруг услышал голос Пегги: - Биггер! Он остановился, и, прежде чем успел ответить, щекотная горячая волна прошла по всему его телу. Пегги стояла на площадке лестницы, у двери, ведущей в кухню. - Да, мэм. Он подошел к лестнице и поднял голову. - Миссис Долтон хочет, чтоб вы поехали на вокзал за сундуком. - За сундуком? Он ждал, что Пегги ответит на его удивленный вопрос. Может быть, не надо было спрашивать? - Да, с вокзала звонили и сказали, что никто за ним не пришел. А из Детройта мистеру Долтону была телеграмма. Мэри там нет. - Да, мэм. Она сошла вниз и оглядела котельную, словно чего-то искала. Он застыл на месте; если она увидит что-нибудь и станет спрашивать его о Мэри, он возьмет железную лопату и проломит ей голову, а потом сядет в машину и помчит что есть силы. - Мистер Долтон беспокоится, - сказала Пегги. - Понимаете, Мэри оставила в шкафу все новые платья, которые она купила нарочно для этой поездки. А бедная миссис Долтон целый день бродит из угла в угол и все звонит по ее знакомым. - Что же, никто так и не знает, где она? - спросил Биггер. - Никто. Она сама вам велела взять сундук, как он есть? - Да, мэм, - сказал он, чувствуя, что перед ним первое серьезное препятствие и нужно его брать. - Он был заперт и стоял в углу. Я его снес вниз и поставил вот здесь. - Пегги! - раздался голос миссис Долтон. - Я здесь, мэм, - ответила Пегги. Биггер посмотрел вверх и увидел миссис Долтон; одетая, как всегда, в белое, она стояла на площадке, доверчиво приподняв лицо. - Что, шофер вернулся уже? - Он здесь, миссис Долтон. - Пожалуйста, Биггер, поднимитесь на минуту в кухню, - сказала она. - Слушаю, мэм. Вслед за Пегги он вошел в кухню. Миссис Долтон уронила крепко сплетенные руки, лицо ее было приподнято немного больше обычного, белые губы приоткрыты. - Пегги вам сказала насчет сундука? - Да, мэм. Я сейчас поеду. - В котором часу вы вчера ушли отсюда? - Около двух, мэм. - И она вам сказала, чтобы вы снесла сундук вниз? - Да, мэм. - И чтобы вы не ставили машину в гараж? - Да, мэм. - А утром, когда вы пришли, она, стояла там же, где вы ее оставили? - Да, мэм. Миссис Долтон повернула голову на звук отворявшейся двери; на пороге стоял мистер Долтон. - Хэлло, Биггер. - Добрый вечер, сэр. - Ну как дела? - Благодарю вас, сэр. - Тут недавно звонили с вокзала относительно сундука. Придется вам за ним съездить. - Да, сэр. Я сейчас поеду, сэр. - Слушайте, Биггер. Что здесь было вчера вечером? - Ничего не было, сэр. Мисс Долтон велела мне снести вниз ее сундук, чтоб утром отвезти его на вокзал; я и снес. - А Джан тоже был с вами? - Да, сэр. Я привез их на машине, а потом мы все трое поднялись в комнату мисс Долтон. Мы туда пошли за сундуком. Я его снес вниз и поставил в котельной. - Он что, был пьяный, Джан? - Не знаю, сэр. Они оба пили... - А потом что было? - Ничего, сэр. Я поставил сундук в котельной и ушел. Мисс Долтон не велела мне запирать машину в гараж. Она сказала, мистер Джан сам все сделает. - О чем они разговаривали? Биггер опустил голову. - Не знаю, сэр. Он увидел, что миссис Долтон протянула вперед правую руку, и понял, что она не хочет, чтоб мистер Долтон задавал ему такие прямые вопросы. Ей было стыдно, и он это чувствовал. - Это все, Биггер, спасибо! - сказала миссис Долтон. Потом она повернулась к мистеру Долтону: - Как ты думаешь, где сейчас может быть этот Джан? - Возможно, что он в Комитете защиты труда. - Нельзя ему позвонить туда? - Позвонить? - повторил мистер Долтон, стоя рядом с Биггером и упорно глядя в пол. - Позвонить можно. Но мне кажется, лучше подождать. Я все-таки уверен, что это очередная фантазия Мэри. Биггер, так вы поезжайте за сундуком. - Да, сэр. Он сел в машину и по заснеженным улицам поехал к Петле. Он чувствовал, что своими ответами ему удалось направить их мысли на Джана. Если все так быстро пойдет, прядется завтра посылать письмо. Он вечером сходит к Бесси и условится обо всем. Да, он потребует десять тысяч. Бесси будет стоять у окна в заброшенном доме, близ какого-нибудь хорошо освещенного перекрестка, и в руках у нее будет карманный фонарь. В письме будет сказано, что мистер Долтон должен положить деньги в коробку из-под ботинок и в таком-то месте бросить их в снег у тротуара; машина должна нестись полным ходом, с мигающими фарами, а деньги нужно бросить только после того, как в окне старого дома три раза подряд мигнет карманный фонарь... Да, так все и будет. По мигающим фарам Бесси узнает машину мистера Долтона, а потом, когда машина проедет, она выйдет и возьмет коробку с деньгами. Все очень просто. Он остановился у вокзала, предъявил квитанцию, получил сундук, укрепил его в багажнике и тронулся в обратный путь к дому Долтонов. Когда он въехал во двор, снег валил так густо, что в десяти шагах ничего нельзя было разглядеть. Он поставил машину в гараж, вынес сундук, запер ворота гаража, взвалил сундук на спину и понес его к входу в подвал. Да, сундук весил немного, он был наполовину пустой. Они, наверно, будут опять расспрашивать его об этом. Следующий раз придется отвечать подробнее, и нужно отчетливо запомнить каждое сказанное слово, чтобы в случае надобности повторить его хоть тысячу раз. Можно, конечно, бросить сундук тут, в снегу, сесть на трамвай, забрать у Бесси деньги и уехать из города. Но зачем? Он справится с этим делом. Все идет так, как нужно. Пока никто о нем не думает, а если возникнут подозрения, он это сейчас же будет знать. И очень хорошо, кстати, что он отдал деньги Бесси. Вдруг у него тут сделают обыск? Достаточно было бы им найти эти деньги, чтобы подозрение сразу пало на него. Он отпер дверь и внес сундук в дом; он шел, сгибаясь под своей ношей, но глаза его были обращены на колеблющиеся багровые блики на полу. Он слышал, как в топке ревет огонь. Он отнес сундук в тот самый угол, где он простоял всю прошлую ночь. Он поставил его на пол и остановился, рассматривая его. Ему вдруг захотелось открыть его и заглянуть внутрь. Он наклонился и стал ковырять замок, но вдруг сильно вздрогнул и рывком выпрямился. - Биггер! Без единого звука, почти без мысли, он повернулся кругом, широко раскрыв от страха глаза, выбросив вперед руку, как будто для того, чтоб отвести удар. И тут он очутился лицом к лицу с чем-то, что его расстроенному воображению показалось целой армией белых. Дыхание у него пресеклось, он стоял и моргал глазами в красной полутьме, думая о том, что не надо было проявлять такое беспокойство. Потом он увидел мистера Долтона и еще какого-то белого человека, стоявших в дальнем конце котельной; в багровых отсветах их лица были точно два круглых белых сигнала опасности, неподвижно повисшие в воздухе. - О-о! - сказал он тихо. Белый человек, стоявший рядом с мистером Долтоном, искоса разглядывал его; он почувствовал, как к нему вновь возвращается знакомое ему теснящее, жгучее, удушливое чувство страха. Белый человек включил свет. Все его движения отмечены были бесстрастной сдержанностью, которая сразу подсказала Биггеру, что нужно быть настороже. Во взгляде этого человека Биггер читал свою характеристику, данную в сжатых, коротких словах. - Что это ты? - спросил белый человек. Биггер ничего не отвечал; он глотнул воздух, сделал над собой усилие и медленно вышел вперед. Белый человек смотрел на него в упор. Ужас охватил Биггера: он увидел, что белый человек пригнул голову, еще сузил глаза и глубоко зарыл руки в карманы; при этом полы его пиджака раздвинулись, и на груди показался небольшой металлический значок. В мозгу у Биггера зазвенело слово: "Полиция!" Он не мог отвести глаз от блестящего кусочка металла. Вдруг белый человек сразу изменил позу и выражение лица, вынул руки из карманов и улыбнулся улыбкой, которой Биггер не поверил. - Я не из полиции, малый. Можешь не пугаться. Биггер стиснул зубы; нужно овладеть собой. Напрасно он дал этому человеку заметить, как он смотрел на его значок. - Да, сэр, - сказал он. - Биггер, это мистер Бриттен, - сказал мистер Долтон. - Он занимается частными розысками и принадлежит к персоналу моей конторы... - Да, сэр, - сказал Биггер. Сковывавшее его напряжение постепенно ослабевало. - Он вам задаст несколько вопросов. Не волнуйтесь и расскажите ему все, что он хочет знать. - Да, сэр. - Прежде всего я должен взглянуть на этот сундук, - сказал Бриттен. Биггер отступил, давая им дорогу. Он мельком взглянул на котел. Огонь в топке ярко пылал, слышалось мерное гудение. Тогда он тоже подошел к сундуку, скромно встал в сторонке, поодаль от белых людей, наблюдая за ними скользящим, поверхностным взглядом. Он глубоко засунул руки в карманы и так стоял, готовый немедленно реагировать на все, что бы они ни стали делать или говорить, и в то же время оставаясь далеким и чуждым им. Он увидел, что Бриттен перевернул сундук набок, нагнулся над ним и начал возиться с замком. Вот теперь надо быть начеку, подумал Биггер. Один пустяковый промах, и я испорчу все дело. Пот выступил у него на шее и на лице. Бриттену не удалось отпереть замок, и он поднял глаза на Биггера. - Заперто. Ключ у тебя? - Нет, сэр. Биггер подумал - не ловушка ли это; он решил для верности говорить только тогда, когда к нему обращались. - Вы не будете возражать, если я его взломаю? - Нет, нет, пожалуйста, - сказал мистер Долтон. - Биггер, подайте мистеру Бриттену топор. - Да, сэр, - машинально ответил Биггер. Он замер, только мысль торопливо работала. Сказать, что топора здесь нет, вызваться принести его и, воспользовавшись случаем, убежать? Подозревают они его или нет? Может быть, все это хитрость, чтобы сбить его с толку и уличить? Он метнул на них быстрый испытующий взгляд; но они, видимо, просто ждали топора и ни о чем больше не думали. Ладно, он рискнет остаться, наплетет им что-нибудь и вывернется. Он пошел в тот угол, где топор лежал всегда, тот угол, откуда он его взял, чтобы отрубить Мэри голову. Он нагнулся и сделал вид, что шарит по полу. Потом он выпрямился. - Нет... А вчера он тут был, я... я его видел, - пробормотал он. - Ну ничего, - сказал Бриттен. - Я и так управлюсь. Биггер осторожно шагнул назад, выжидая, присматриваясь. Бриттен поднял ногу и метко стукнул по замку каблуком; замок отскочил. Бриттен поднял крышку и заглянул внутрь. Сундук был наполовину пуст, платья измялись и сбились в кучу. - Вот видите, - сказал мистер Долтон. - Она не все вещи взяла. - Да. Собственно, для того, что тут лежит, ей даже не нужен был сундук, - сказал Бриттен. - Биггер, когда она велела вам взять сундук, он был заперт? - спросил мистер Долтон. - Да, сэр, - сказал Биггер и тут же подумал, так ли надо было отвечать. - А она была сильно пьяна, Биггер? Настолько, что не соображала, что делала? - Я не знаю, - сказал Биггер. - Они вошли в комнату вместе. Я тоже вошел с ними. Потом она велела мне взять сундук. Вот и все, что было. - Для этих вещей хватило бы и чемодана, - сказал Бриттен. В ушах у Биггера отдавался рев огня, красные тени плясали перед ним на стенах. Пускай догадаются, кто это сделал! Он стиснул зубы еще крепче, до боли. - Сядь, Биггер, - сказал Бриттен. Биггер посмотрел на него с притворным удивлением. - Сядь на сундук. - Мне сесть? - Да, сядь. Он сел. - Я хочу задать тебе несколько вопросов. Только ты не торопись и думай хорошенько. - Да, сэр. - В котором часу вы с мисс Долтон выехали отсюда вчера вечером? - Около половины девятого, сэр. Биггер понимал: вот оно, началось. Этот человек пришел сюда, чтобы дознаться до всего. Это был допрос. Теперь нужно точно рассчитывать каждый ответ, чтобы как можно дальше отводить от себя подозрения. Нужно припоминать все обстоятельства с трудом, как бы не понимая их значения. Нужно говорить только о том, что спрашивают. - Вы поехали прямо в университет? Он опустил голову и не отвечал. - Ну, что же ты молчишь? - Простите, мистер, я... я ведь здесь на службе... - Что же из этого? Мистер Долтон подошел ближе и строго посмотрел ему в лицо: - Отвечайте на вопросы, Биггер. - Да, сэр. - Вы поехали прямо в университет? - повторил Бриттен. Он по-прежнему молчал. - Я тебя спрашиваю: да или нет? - Нет, сэр. Мы не в университет поехали. - А куда же? - Простите, сэр. Когда мы доехали до парка, она велела мне повернуть и ехать на Петлю. - Значит, она не была в университете? - спросил мистер Долтон; от изумления он не закрыл рта. - Нет, сэр. - Почему вы мне этого раньше не сказали, Биггер? - Она не велела мне говорить. Наступило молчание. В топке гудело. Гигантские красные тени плыли по стенам. - Куда же вы поехали? - снова спросил Бриттен. - На Петлю, сэр. - А куда именно? - На Лейк-стрит, сэр. - Номер дома не помнишь? - Кажется, шестнадцать, сэр. - Лейк-стрит, шестнадцать? - Да, сэр. - Комитет защиты труда, - сказал мистер Долтон Бриттену. - Этот Джан - красный. - Сколько времени она там пробыла? - спросил Бриттен. - Так, с полчаса, сэр. - А потом что было? - Я ждал в машине... - И что же, она вышла, и вы сразу поехали домой? - Нет, сэр. - Она вышла... - _Они_ вышли... - Этот Джан, значит, тоже был с ней? - Да, сэр. Он был с ней. Должно быть, это она за ним туда и заходила. Она мне ничего не сказала; просто зашла туда и побыла с полчаса, а потом вышла, и он с ней. - Потом ты повернул... - _Он_ повернул, - сказал Биггер. - Как, разве не ты правил? - Простите, сэр. Он захотел править, и она сказала, чтоб я его пустил. Опять наступило молчание. Они хотели, чтоб он нарисовал им всю картину; ладно, вот он и нарисует ее так, как ему нужно. Он весь дрожал от возбуждения. Прежде ведь все картины рисовали они ему, так? Ну а теперь он может говорить все, что захочет, а им остается только слушать. Они должны будут поверить или ему, или Джану, а Джан - красный. - А ты где был это время, дожидался где-нибудь? - спросил Бриттен, уже не так отрывисто и строго, как раньше. - Нет, сэр. Я сидел в машине... - Куда же они поехали? Он хотел было рассказать им, как они посадили его между собой, но потом раздумал; об этом он скажет потом, когда будет говорить, как он себя чувствовал с Мэри и Джаном. - Ну, мистер Джан спросил меня, где можно хорошо покушать. Я сказал им про "Хижину" Эрни, на Южной стороне. Белые люди... - "Белые люди" он выговорил медленно и раздельно, желая подчеркнуть, что хорошо понимает, что это значит. - ...только там и бывают. - И ты их отвез туда? - Мистер Джан сам правил, сэр. - Сколько они там пробыли? - Да пожалуй, мы там пробыли... - Разве ты не остался в машине?.. - Простите, мистер, мне что говорили, то я и делал. Я ведь здесь на службе... - Так, - сказал Бриттен. - Что же, он, верно, пригласил тебя поесть вместе с ними? - Я не хотел, мистер. Честное слово, я не хотел. Он так приставал ко мне, что я ничего не мог поделать. Бриттен отошел от сундука, нервно ероша пальцами волосы. Потом он опять повернулся к Биггеру: - Они там напились, а? - Да, сэр. Они пили вино. - А что он тебе говорил, этот Джан? - Он все про коммунистов рассказывал... - И много они выпили? - Как по мне, то немало, сэр. - А потом ты повез их домой? - Нет, сэр. Я еще катал их по парку. - А после парка - домой? - Да, сэр. Это уже было около двух. - Мисс Долтон была очень пьяна? - Ну... она едва держалась на ногах, сэр. Ему пришлось нести ее по лестнице, - сказал Биггер, опустив глаза. - Ничего, ничего, Биггер. Можешь говорить все, как было, - сказал Бриттен. - Значит, она была очень пьяна. - Она была без памяти, - сказал Биггер. Бриттен взглянул на Долтона. - Она не могла сама уйти из дому, - сказал Бриттен. - Если миссис Долтон не ошибается, значит, она не могла сама уйти. - Бриттен посмотрел на Биггера, и Биггер почувствовал в его взгляде еще один невысказанный вопрос. - Дальше что было? Сейчас он их угостит; пусть попробуют немножко. - Ну вот, я вам говорил, что мисс Долтон сказала мне снести сундук вниз. Только я это потому говорил, что она мне не велела рассказывать про то, куда мы ездили. А это мне мистер Джан сказал - снести сундук вниз и оставить машину у подъезда. - Он сказал тебе - снести сундук и оставить машину? - Да, сэр. Так он мне сказал. - Почему вы нам этого раньше не говорили, Биггер? - спросил мистер Долтон. - Она мне не велела, сэр. - А этот Джан что делал? - спросил Бриттен. - Он был пьяный, - сказал Биггер, чувствуя, что настал момент окончательно запутать Джана. - Это мистер Джан велел мне снести сундук и оставить машину в снегу. Я вам сказал, что мне мисс Долтон велела, но это он мне велел. А если бы я сказал вам про мистера Джана, так все бы вышло наружу. Бриттен прошелся до котла и обратно; в топке по-прежнему гудело. Только бы никто туда не заглянул сейчас, подумал Биггер; в глотке у него пересохло. Вдруг он вздрогнул; Бриттен, круто повернувшись, ткнул ему пальцем чуть не в самое лицо: - Что он тебе говорил про _товарищей_? - Сэр? - Ладно, хватит ломаться! Что он тебе говорил про _товарищей_? - Чьих товарищей, мистер? Он больше никого не звал, только меня... - Не прикидывайся! Сам знаешь, о чем я говорю. - Мистер, я знаю, что я им не товарищ! Но он меня усадил за стол, заказал цыпленка и велел есть. Я не хотел, но он меня заставил, а ведь я на службе, сэр. Бриттен подошел к Биггеру вплотную и прищурил глаза: - При каком комитете ты числишься? - Сэр? - Ладно, ладно, при каком комитете числишься? Биггер смотрел на него испуганно, молча. - Кто у вас организатором? - Я не понимаю, что вы спрашиваете? - сказал Биггер дрожащим голосом. - "Дейли" читаешь? - Какое "Дейли"? - Ты знал Джана раньше, до того как поступил сюда? - Нет, сэр. Нет, нет, сэр. - В Россию тебя не посылали? Биггер вытаращил глаза и не ответил. Он теперь понял, что Бриттен старается дознаться, не коммунист ли он. Этого он никак не ожидал. Его начало трясти. Он не рассчитывал, что палка может оказаться о двух концах. Он медленно покачал головой и попятился. - Нет, сэр. Напрасно вы на меня говорите. Я с такими людьми никогда не водился. Я даже и не знаю никого, кроме мисс Долтон и мистера Джана, вот как перед богом. Бриттен стал наступать на Биггера, а Биггер все пятился, пока не наткнулся на стену. Все время Биггер смотрел ему прямо в глаза. Вдруг Бриттен, движением таким быстрым, что оно ускользнуло от внимания Биггера, схватил его за ворот и тряхнул так, что он ударился затылком о стену. Перед глазами у него пошли красные круги. - Врешь, черная скотина, я знаю, что ты коммунист! Говори все, что знаешь про мисс Долтон и эту сволочь Джана! - Нет, сэр, нет! Я не коммунист! Нет, сэр. - А это что такое? - Бриттен выдернул из кармана пачку брошюр, которую Биггер спрятал в ящике комода, и сунул ему под нос. - Что, попался? Ну отвечай! - Нет, сэр! Напрасно вы на меня говорите! Это мистер Джан дал мне эти книжечки! Он и мисс Долтон велели мне прочитать их. - А мисс Долтон ты знал раньше? - Нет, сэр! - Погодите, Бриттен! - Мистер Долтон положил руку Бриттену на плечо. - Погодите. Мне кажется, он говорит правду. Вчера, когда она его увидела, она сразу стала спрашивать, состоит ли он в профсоюзе. Если это Джан дал ему брошюры, значит, он тут ни при чем. - Вы уверены? - Да. Сначала, когда вы показали мне эти брошюры, я подумал, что он знает что-то. Но теперь я вижу, что ошибся. Не стоит обвинять его в том, чего нет. Бриттен отпустил ворот Биггера и пожал плечами. Биггер перевел дух, но не двинулся с места, ушибленный затылок болел. Он не ожидал, что кто-нибудь допустит мысль, будто он, черный негр, может быть сообщником Джана. Бриттен был враг ему. По жесткому блеску в глазах Бриттена он знал, что для него он виновен, потому что он - черный. Он стоял у стены, раскрыв рот, глядя перед собой осовелыми глазами, и в нем поднималась такая жаркая и неудержимая ненависть к Бриттену, что хотелось схватить из угла железную лопату и раскроить ему череп. На какое-то мгновение звонкий шум в ушах заглушил для него все остальные звуки. Он сделал усилие и овладел собой; тогда он услыхал голос Бриттена: - ...надо взяться за этого Джана. - Да, с этого теперь придется начинать, - сказал мистер Долтон, вздыхая. Биггер чувствовал, что, если он сейчас обратится прямо к мистеру Долтону, ему удастся снова дать делу благоприятный оборот; но он не знал, что сказать ему. - Вы думаете, что она убежала? - услышал он вопрос Бриттена. - Я сам не знаю, - сказал мистер Долтон. Бриттен повернулся и посмотрел на Биггера; Биггер не поднимал глаз. - Слушай, парень, ты мне скажи одно: правду ты говоришь или нет? - Я правду говорю, сэр. Я только со вчерашнего дня здесь работаю. Я ничего не сделал. Я только исполнял, что мне говорили. - Значит, по-вашему, он ни при чем? - спросил Бриттен мистера Долтона. - Да, я в этом уверен. - Мистер Долтон, вы, может быть, не хотите, чтоб я у вас работал, - сказал Биггер, - так я пойду домой. Я ведь не сам сюда пришел, - добавил он с таким расчетом, чтобы напомнить мистеру Долтону историю его появления здесь. - Меня прислали. - Это верно, - сказал мистер Долтон Бриттену. - Его ко мне направили из Бюро. Он побывал в исправительной школе, и я хочу дать ему возможность выйти в люди... - Мистер Долтон повернулся к Биггеру: - Забудьте все это, Биггер. Просто нам необходимо было проверить некоторые обстоятельства. Оставайтесь и делайте свое дело. Не падайте духом из-за этого. - Да, сэр. - Что ж, - сказал Бриттен, - если вы думаете, что он не виноват, значит, так. - Ступайте к себе, Биггер, - сказал мистер Долтон. - Да, сэр. Понурив голову, он обошел вокруг котла и поднялся в свою комнату. Заперев дверь на задвижку, он бросился к стенному шкафу. Голоса были отчетливо слышны. Бриттен и мистер Долтон перешли на кухню. - Господи, до чего жарко там, внизу, - сказал мистер Долтон. - Да. - ...жаль мне, что вы его встревожили. Я взял его сюда для того, чтобы он приучился по-новому смотреть на вещи. - У вас свой взгляд на них, у меня свой. Для меня негр всегда негр. - Но понимаете, тут довольно сложный случай. Мальчик по натуре совсем не плохой. - Миндальничать с ними не к чему, Долтон. Видели, как я сразу вытянул из него правду? А вам бы он так ничего и не сказал. - Но для меня положение и так ясно. Он не виноват. Он делал то, что ему велела моя взбалмошная дочка. Я не хочу допускать ошибки, в которой потом придется раскаиваться. Ведь у этих молодых негров, в сущности, так мало возможностей. - А им никаких возможностей не надо, если хотите знать. С ними и так хлопот не оберешься. - Но поскольку они делают свое дело, они нам не мешают. - Пожалуй, вы правы. Вы желаете, чтобы я продолжал розыски? - Разумеется. Нужно теперь повидать этого Джана. Мне все-таки непонятно, как Мэри могла уехать, не оставив даже записки. - Я могу устроить, чтобы его арестовали. - Нет, нет! Только не таким путем. Красные узнают об этом и подымут вой в газетах. - Как же мне действовать? - Я постараюсь залучить его сюда. Позвоню ему в Комитет, а если его там нет, буду звонить к нему домой. Биггер услышал их удаляющиеся шаги. Хлопнула где-то дверь, и потом все стихло. Он выбрался из шкафа и выдвинул ящик комода, тот, где были спрятаны брошюры. Да, Бриттен делал здесь обыск; все было скомкано и перерыто. Ладно, в другой раз он будет знать, как вести себя с Бриттеном. Бриттен для него не новость; он сотни таких Бриттенов встречал на своем веку. Он остановился посреди комнаты, соображая. Когда Бриттен станет допрашивать Джана, не скажет ли Джан, желая помочь Мэри, что вовсе не был с ней в тот вечер? Это было бы ему очень на руку. Бриттену ничего не стоит проверить и убедиться, что в университете Мэри не была. Если Джан будет отрицать, что они ездили в кафе и выпивали, это тоже легко доказать, ведь их там видели. А раз уж Джан солжет в одном, всякий решит, что он и в другом мог солгать. Кто ему поверит, что он не входил в дом ночью, если будет известно, что он солгал насчет кафе и насчет того, что Мэри не была на лекции? Если Джан попытается помочь Мэри - а Биггер уверен был, что он это сделает, - он только нагородит улик против самого себя. Биггер подошел к окну и взглянул на белую завесу падающего снега. Он вспомнил о письме. Попробовать сейчас вытянуть у них деньги? Да, черт возьми! Он покажет этой сволочи Бриттену! Он времени терять не будет. Нужно только подождать, пока Джан даст показания. Сегодня же съезжу к Бесси. Нужно обдумать, какой карандаш взять и какую бумагу. И не забыть, что писать письмо надо в перчатках, чтоб на бумаге не осталось следов от пальцев. Ничего, ничего, он задаст этому Бриттену задачу. Дайте только срок. Оттого, что в его власти еще было бросить все и убежать, он чувствовал себя как-то по-особенному сильным, сильным этой тайной возможностью _жить_. Мысленно он оглядывал этот удобный, теплый, чистый, богатый дом, эту комнату с мягкой постелью, всю эту роскошь, в которой проводили свои дни окружавшие его белые люди, наслаждаясь уютом, покоем, уверенностью, каких он никогда не знал. Сознание, что он убил белую девушку, которую все они любили, которая была для них символом красоты, делало его, человека обездоленного, но сумевшего в конце концов взять свое, равным им. Чем чаще он возвращался мысленно к Бриттену, тем больше росла в нем потребность еще раз встать с ним лицом к лицу - и пусть попробует опять выпытать у него что-нибудь. Теперь уж он будет умнее; не попадется на удочку, как в разговоре о коммунистах. Надо было ему и тогда быть настороже; но это ничего, зато Бриттен использовал уже все свои трюки, показал все козыри, выпустил весь свой заряд. Теперь игра пойдет в открытую, и тут он будет знать, чего держаться. К тому же Бриттен теперь будет дорожить им, как свидетелем против Джана. Он улыбнулся в темноте. Если все сложится так, как он себе представляет, письмо подействует наверняка. Пусть только они окончательно уверятся, что нашли виновного и что это - Джан; тут он и пошлет письмо. Тогда сразу поднимется переполох, и они захотят поскорее ответить, отдать деньги и спасти девушку. В комнате было тепло, а он устал, и его все сильнее клонило ко сну. Он лег на постель, вздохнул, вытянулся, проглотил слюну и закрыл глаза. Из окружающей тишины и мрака возник мерный звон далекого колокола, тоненький, слабый, но внятный. Он бился в уши, тихий, потом погромче, наконец так громко, что непонятно было, откуда он идет. Вдруг он загудел прямо у него над головой, но, когда он взглянул наверх, ничего не было видно, а звон все шел, и с каждой уходящей минутой ему все сильнее хотелось вскочить и убежать и спрятаться, как будто колокол возвещал опасность, и он стоял на перекрестке, и свет кругом был красный, как тот, что падал из щелей топки, и в руках у пего был большой сверток, такой мокрый и скользкий и тяжелый, что он с трудом удерживал его в руках, и ему захотелось узнать, что в этом свертке, и он остановился на углу переулка и развернул его, и бумага упала, и он увидел - это была его голова, его голова, черное лицо и полузакрытые глаза и белая полоска зубов между губами и волосы, намокшие от крови; и красный свет разгорелся ярче, точно сияние красного месяца и красных звезд в жаркую летнюю ночь; и он весь вспотел и задыхался от быстрого бега, и колокол звонил так громко, что слышно было, как железный язык ударяется в медные стенки, качаясь из стороны в сторону; и он бежал по улице, вымощенной черным углем, и куски угля разлетались у него из-под ног и с тарахтеньем катились по жестянкам; и он знал, что нужно поскорее найти место, где спрятаться, но такого места не было, а навстречу уже шли белые люди спросить про голову, с которой свалились газеты, и он держал ее теперь голыми руками, скользкую от крови, и он сдался и стоял посреди улицы в красной тьме и проклинал белых и гулкий колокол, и ему было все равно, что будет, и, когда круг сомкнулся, он швырнул им окровавленную голову прямо в лицо, дон-дон-дон-дон... Он раскрыл глаза и осмотрелся: в комнате было темно, и где-то звонил колокол. Он сел. Колокол зазвонил опять. Давно ли он звонит? Он встал с кровати, расправляя онемевшие члены, стараясь стряхнуть с себя дремоту и этот ужасный сон. - Да, мэм, - пробормотал он. Снова настойчиво зазвонил колокол. Он нашарил в темноте цепочку выключателя и дернул. Волнение пронизало его. Что там такое? Полиция? - Биггер! - глухо донесся чей-то голос. - Да, сэр. Он собрался с духом - будь что будет - и шагнул к двери. Когда он откинул задвижку, он почувствовал, что дверь стремительно отворяется, как будто кто-то спешит войти. Биггер отступил назад, растерянно мигая. - Мы хотим поговорить с тобой, - сказал Бриттен. - Да, сэр. Что Бриттен еще говорил, он не слышал, потому что позади Бриттена показалась фигура, при виде которой у него захватило дух. То, что он испытал, был не страх, но предельное напряжение, мобилизация всех сил для критической минуты. - Входите, мистер Эрлон, - сказал мистер Долтон. Биггер встретил устремленный на него в упор взгляд Джана. Джан переступил порог, следом за ним шел мистер Долтон. Биггер стоял, не двигаясь, рот у него был приоткрыт, руки безжизненно висели, взгляд был настороженный, но затуманенный. - Садитесь, Эрлон, - сказал Бриттен. - Ничего, - сказал Джан. - Я постою. Биггер увидел, как Бриттен вытащил из кармана пачку брошюр и поднес их к самому лицу Джана. Губы Джана искривила легкая усмешка. - Ну дальше! - сказал Джан. - Вы из красной шатии, так ведь? - спросил Бриттен. - Вот что, не будем тянуть с этим делом, - сказал Джан. - Что вам от меня нужно? - Потише, потише, - сказал Бриттен. - Торопиться некуда. Я вашего брата знаю. Вы все любите нахрапом и чтоб вышло по-вашему. Биггер видел, что мистер Долтон стоит в стороне, тревожно переводя глаза с одного на другого. Несколько раз он как будто порывался сказать что-то, но останавливался в нерешительности. - Биггер, - спросил Бриттен, - с _этим_ человеком мисс Долтон вчера вернулась домой? Джан недоуменно посмотрел на Бриттена, потом на Биггера. - Да, сэр, - пролепетал Биггер, силясь овладеть собой. В эту минуту он бешено ненавидел Джана, потому что знал, что причиняет ему зло, хотел ударить его чем-нибудь, потому что под взглядом этих широко раскрытых, удивленных глаз в самые глубины его существа проникало жгучее сознание вины. - Я ведь не был здесь, Биггер! - сказал Джан. - Зачем вы так говорите? Биггер промолчал; он решил отвечать только Бриттену и мистеру Долтону. В комнате стало тихо. Джан смотрел на Биггера, Бриттен и мистер Долтон следили за Джаном. Джан сделал движение к Биггеру, но рука Бриттена преградила ему дорогу. - Послушайте, что _это_ значит? - спросил Джан. - Зачем вы заставляете этого мальчика лгать? - Вы, может, еще скажете, что и пьяны вчера вечером не были? - спросил Бриттен. - А вам какое дело до этого? - осадил его Джан. - Где мисс Долтон? - спросил Бриттен. Джан недоумевающе огляделся. - Она в Детройте, - сказал он. - Видно, вы свой урок хорошо вызубрили, - сказал Бриттен. - Чем они вас запугали, Биггер? Не бойтесь. Говорите _правду_, - сказал Джан. Биггер не отвечал, он упорно смотрел в пол. - Так куда, по-вашему, уехала мисс Долтон? - спросил Бриттен. - Она говорила мне, что собирается в Детройт. - Вы вчера ее видели? Джан замялся. - Нет. - Значит, не вы дали вчера шоферу эти брошюры? Джан пожал плечами, усмехнулся и сказал: - Ну хорошо. Я ее видел. Что же из этого? Вы сами знаете, почему я сразу не сказал... - Нет. Мы _не_ знаем, - сказал Бриттен. - Мистер Долтон не любит "красных", как вы их называете, и я не хотел подводить мисс Долтон. - Значит, вы _видели_ ее вчера вечером? - Да. - Где же она? - Если она не в Детройте, тогда я не знаю, где она. - Вы дали эти брошюры шоферу? - Да, я. - Вы и мисс Долтон были пьяны вчера вечером... - Что за глупости! Мы выпили немножко, но никто не был пьян. - Вы привезли ее домой около двух часов? Биггер замер и ждал. - Да. - Вы велели шоферу снести вниз ее сундук? Джан открыл рот, но ничего не сказал. Он посмотрел на Биггера, потом опять на Бриттена: - Послушайте, что все это значит? - Где моя дочь, мистер Эрлон? - спросил мистер Долтон. - Я уже сказал вам, что я не знаю. - Мистер Эрлон, будем говорить откровенно, - сказал мистер Долтон. - Мы знаем, что вчера, когда вы привезли мою дочь домой, она была совершенно пьяна. Она была настолько пьяна, что не могла сама уйти из дому. Скажите же нам, где она. - Я... я здесь не был вчера вечером, - запинаясь, проговорил Джан. Биггер понимал: когда Джан сказал, что привез Мэри домой, он это сделал для того, чтоб мистер Долтон не подумал, будто он оставил его дочь одну в машине с незнакомым шофером. Ясно, подтвердив, что они пили вино, он должен был сказать, что проводил девушку домой. Стараясь выгородить Мэри, Джан невольно сыграл на руку Биггеру. Теперь, сколько б он ни говорил, что не был здесь вчера вечером, никто ему не поверит; он этим только наведет Бриттена и мистера Долтона на мысль, что тут кроется что-то более серьезное. - Значит, вы не приезжали с ней вечером сюда? - спросил мистер Долтон. - Нет! - И вы не говорили шоферу, чтобы он снес вниз сундук? - И не думал! Откуда вы это взяли? Я вышел из машины, не доезжая бульвара Дрексель, и уехал домой на трамвае. - Джан обернулся к Биггеру и посмотрел ему прямо в лицо. - Биггер, что вы такое наговорили этим людям? Биггер не отвечал. - Он нам рассказал о том, что вы вчера делали, - сказал Бриттен. - Где Мэри... где мисс Долтон? - спросил Джан. - Ждем, чтобы _вы_ нам об этом сказали. - Ра... разве она не уехала в Детройт? - заикаясь, спросил Джан. - Нет, - сказал мистер Долтон. - Я звонил утром по телефону, и Пегги сказала мне, что она уехала. - Звонили, чтобы проверить, хватились тут уже или нет, правда? - сказал Бриттен. Джан шагнул к Биггеру. - Оставьте его в покое! - сказал Бриттен. - Биггер, - сказал Джан. - Зачем вы сказали им, что я был здесь? - Вы говорите, что вы совсем сюда не заезжали? - снова спросил мистер Долтон. - Ни на минуту. Биггер, _скажите_ им, где я вышел из машины. Биггер молчал. - Бросьте, Эрлон. Я не знаю, что у вас на уме, но вы не сказали и слова правды с тех пор, как вошли в эту комнату. То вы приезжали сюда вчера, то не приезжали. То вы были пьяны, то не были. То вы видели мисс Долтон, то не видели. Бросьте вы это. Скажите нам, где мисс Долтон. Ответьте ее родителям. Биггер перехватил взгляд Джана, сердитый и недоумевающий. - Послушайте, я сказал вам все, что я знаю, - сказал Джан, надевая шляпу. - Если вы мне сейчас же не объясните, что это за комедия, я ухожу домой... - Одну минуту, - сказал мистер Долтон. Он выступил вперед и остановился против Джана. - Мы с вами не сходимся во взглядах. Прошу вас, забудьте об этом. Я хочу знать, где моя дочь... - Вы что, смеетесь надо мной? - спросил Джан. - Нет, нет... - сказал мистер Долтон. - Я хочу знать. Я беспокоюсь... - Я вам уже сказал: я не знаю. - Послушайте, мистер Эрлон. Мэри - наша единственная дочь. Я не могу допустить, чтобы она совершила какой-нибудь опрометчивый поступок. Скажите ей, чтоб она вернулась. Привезите ее сами. - Мистер Долтон, я говорю вам всю правду... - Послушайте, - сказал мистер Долтон. - Мы можем договориться... Джан покраснел. - Что вы хотите сказать? - спросил он. - Я соглашусь на любую цену... - Вы су... - Джан не договорил. Он повернулся и пошел к двери. - Пусть уходит, - сказал Бриттен. - Далеко не уйдет. Я позвоню, и его задержат. Он знает больше, чем говорит... Джан остановился на пороге и обвел всех троих взглядом. Потом он вышел. Биггер присел на край постели и слушал торопливые шаги Джана по лестнице. Хлопнула дверь; потом все стихло. Биггер заметил, что мистер Долтон как-то странно на него смотрит. Ему не понравился этот взгляд. Бриттен записывал что-то в блокноте, лицо его было бледно и сурово в желтом свете электрической лампочки. - Все