Стенсил почувствовал, что слева кто-то маячит, то и дело попадая в его поля зрения. Высокий, в черном, слегка конусообразный. Он рискнул на мгновение повернуть голову. Человек, похожий на греческого попа или приходского священника, некоторое время шел с ним вровень. Что делает здесь слуга Божий? Возможно, выискивает души, дабы наставить их на путь истины; но их взгляды встретились, и Стенсил не заметил в его глазах милосердия. - Chaire, - пробормотал священник. - Chaire, Pаpa - сказал Стенсил уголком рта, и попытался обойти священника. Но тот задержал его рукой с перстнем. - Минутку Сидней, - произнес голос. - Иди сюда, выйдем из толпы. Голос был чертовски знаком. - Майстраль идет в "Джон Буль", - сказал поп. - Он никуда не денется. - Они прошли по аллее во дворик. В центре - небольшой бассейн, обрамленный темной бахромой нечистот. - Надо переодеться, presto, - божий человек снял скуфью и черную бороду. - Ты, Демивольт, стал терять класс на старости лет. Что это за доморощенная комедия? Что творится с Уайтхоллом? - У них все в порядке, - пропел Демивольт, неуклюже прыгая по дворику. - Знаешь, никак не ожидал тебя здесь встретить. - Где Моффит? - спросил Стенсил. - Если уж они решили вновь собрать флорентийскую команду: - Моффита схватили в Белграде. Думал, ты знашь. - Демивольт снял сутану и завернул в нее свои вещи. Под ней оказался английский твидовый костюм. Быстро причесавшись и подкрутив усы, он стал тем Демивольтом, которого Стенсил видел в 1899 году. Разве что прибавилось седых волос и морщин. - Бог знает, кого еще послали в Валетту, - весело сказал Демивольт, когда они вышли на улицу. - Подозреваю, что это очередной заскок - с министерством такое случается. Как морской курорт или воды. Модное Местечко каждый год меняет название. - Не смотри на меня так. О случившемся я могу лишь догадываться. Местные, как мы говорим, озабочены. Этот парень Фэринг - католический священник, наверно иезуит, - считает, что скоро здесь будет кровавая баня. - Да, я встречался с Фэрингом. Возможно, ему платят из того же кармана, что и нам, но виду он не подает. - Не думаю, не думаю, - рассеянно отозвался Стенсил, которому хотелось поболтать о старых временах. - Майстраль всегда садится перед входом, так что пойдем через дорогу. - Они сели в кафе "Финикия", Стенсил - спиной к улице. За барселонским пивом они вкратце поведали друг другу о событиях двух десятилетий - между делом Вейссу и Мальтой; на фоне размеренного уличного шума их голоса звучали монотонно. - Странно пересекаются дорожки. Стенсил кивнул. - Может, мы должны следить друг за другом? Или наша встреча запланирована? - Запланирована? - слишком скороговоркой. - Уайтхоллом, конечно. - Разумеется. Старея, мы все чаще поглядываем в сторону прошлого. Поэтому Стенсил сейчас как бы временно выпал из поля зрения улицы и докера на другой ее стороне. Возникновение на сцене Демивольта воскресило в его памяти неудачный флорентийский год, все неприятные подробности бросались в глаза, трепетали в темной комнате его шпионской памяти. Он упрямо надеялся, что появление Демивольта - простая случайность, а не сигнал к реактивации тех же хаотичных и Ситуационных сил, которые двадцать лет назад поработали во Флоренции. Ведь бойня, о которой говорил Фэринг, и сопутствующая политика имели все признаки Ситуации-в-Процессе-Становления. Стенсил остался верен своим идеям о Ситуации. Даже написал статью "Ситуация как n-мерный хаос" и под псевдонимом послал ее в "Панч". Статью отвергли. "Как можно рассчитывать на понимание Ситуации, не рассмотрев целиком историю участвующих в ней индивидуумов, - писал Стенсил, - не анатомировав их души? Возможно, в будущем чиновников перестанут допускать к работе без диплома нейрохирурга". Его посещали сны, в которых он сжимался до микроскопических размеров и через лобовые поры попадал в тупик потовой железы. Продравшись через джунгли капилляров, он, в конце концов, достигал кости, затем - сквозь череп, через твердую мозговую оболочку, арахноид и мягкую мозговую оболочку - проникал к подводной расселине в море спинномозговой жидкости. Там он плыл перед последней атакой на серые полусферы, атакой на душу. Перехваты Ранвье, оболочка Швана, вена Галена, - крохотный Стенсил всю ночь блуждал среди безмолвия и молний нервных импульсов, пересекавших синапс; колышущиеся дендриты, нервы-автобаны, уходящие Бог знает куда через ведущие в неизвестность пучки нервных окончаний. Будучи здесь чужим, он не догадывался спросить, в чьем мозгу находится. Возможно, в собственном. То были лихорадочные сны, в таких снах человек, решая неимоверную задачу, неизменно заходит в тупик, разочаровывается на каждом шагу, хватаясь за случайные соломинки, - пока не кончится лихорадка. Но допустим возможность хаоса, в котором примут участие все недовольные группировки. В стороне останутся лишь губернатор и его администрация. Вне всяких сомнений, каждый будет думать только о безотлагательном исполнении собственных желаний. Однако бесчинствующая толпа есть лишь разновидность общности - как туризм. Особым волшебством объединяет она в акте противостояния множество одиноких душ, сколь бы разношерстными они ни были. И, подобно эпидемии или землетрясению, политика улицы свергает даже самые стабильные на вид правительства, она наступает, как смерть, вовлекая в себя все слои общества.
  • Бедные постараются отомстить мельникам, якобы наживавшимся в войну на хлебе.
  • Чиновники выйдут на улицы, рассчитывая на более справедливую кадровую политику - заблаговременное уведомление о конкурсах на вакансии, повышение зарплат, прекращение расовой дискриминации.
  • Торговцы захотят отмены постановления о пошлинах на наследование и дарение. Предполагалось, что этот налог будет ежегодно приносить 5000 фунтов, реальные же оценки указывали на сумму в 30000.
  • Большевики из докеров не успокоятся, пока не будет отменена вся частная собственность - и церковная, и мирская.
  • Антиколониальные экстремисты, разумеется, попытаются навсегда вышвырнуть Англию из Дворца. Черт с ними, с последствиями. Хотя, вероятно, со следующей волной ворвется Италия, а сместить итальянцев будет еще труднее. Узы станут кровными.
  • Неприсоединившиеся захотят новой конституции.
  • Миццисты, представленные клубами "Джиовине Мальта", "Данте Алигьери" и "II Комитато Патриоттико", будут добиваться (а) итальянской гегемонии на Мальте, (б) выдвижения своего лидера, д-ра Энрико Мицци.
  • Церковь - возможно, здесь англиканский консерватизм Стенсила подкрашивал его в остальном объективное мнение - хотела того, чего хочет всегда во время политического кризиса. Третьего Царства. Насильственный переворот - явление христианское. Это - как пришествие Параклета - утешителя, голубя: языки пламени, дар языков, Пятидесятница. Третий в Троице. Стенсил считал это правдоподобным. Отец пришел и ушел. Говоря политическим языком, Отец это Государь, единоличный лидер, динамичный деятель, чье virtu некогда определяло историю. Он выродился в Сына, гения либеральных празднеств любви, породивших 1848 год и недавнее свержения царя. Что на очереди? Какой будет следующий апокалипсис? Особенно на Мальте, матриархальном острове. Параклет тоже будет матерью? Утешительницей. Но какого дара общения можно ожидать от женщины?.. Довольно, парень, - сказал он про себя. - Ты в опасных водах. Выбирайся, выбирайся. - Не оборачивайся, - Демивольт прервал ход его мыслей, - вот она. За столиком Майстраля. Когда Стенсил, наконец, обернулся, он увидел лишь неясную фигуру в вечерней накидке, на лицо бросала тень замысловатая, наверно парижская, шляпка. - Это Вероника Манганезе. - А Густав V это король Швеции. Ты просто кладезь развединформации. Демивольт передал Стенсилу увесистое досье на Веронику Манганезе. Происхождение неясно. Появилась на Мальте в начале войны в компании некого мицциста Сгерраччио. Общается с разными итальянскими ренегатами - в частности, с воинственным поэтом Д'Аннунцио и имеющим дурную репутацию активным антисоциалистом Муссолини. Политические симпатии неизвестны, но Уайтхоллу в любом случае было не до веселья. От этой женщины определенно следовало ждать неприятностей. Считается, что она богата; живет одна на вилле, давно брошенной баронами Сант' Уго ди Тальяпьомбо ди Саммут, захиревшей ветвью мальтийского дворянства. Источники дохода неясны. - Значит, он - двойной агент. - По-видимому. - Почему бы мне не вернуться в Лондон? Ты, я вижу, неплохо справляешься... - Ни в коем случае, Сидней. Ты ведь помнишь Флоренцию. Неожиданно появившийся официант подал еще пива. Стенсил порылся в карманах в поисках трубки. - Должно быть, это худшее пиво на всем Средиземноморье. Ты заслуживаешь большего. Неужели Вейссу никогда не сдадут в архив? - Считай Вейссу симптомом. Симптомы такого типа всегда где-нибудь, да существуют. - Боже милостивый, с одним мы только что справились. Думаешь, они снова займутся этими глупостями? - Не думаю, - Демивольт мрачно улыбнулся. - Стараюсь так не думать. Серьезно. Я считаю, все эти запутанные игры исходят от чиновников в министерстве - важных, разумеется - тех, кто имеет особый нюх. Они говорят себе: "Смотри-ка, здесь что-то не так," - и обычно оказываются правы. Во Флоренции он был прав, опять-таки, только пока речь шла о симптомах, а не о кризе. - Мы с тобой - рядовые. Лично я бы на это не решился. Их способ угадывания действительно вытекает из первоклассного чутья. У нас, конечно, тоже бывают предчувствия - ты ведь сегодня пошел за Майстралем. Но дело тут в уровне. Уровне оплаты, уровне парения над суетой, откуда видны долгосрочные процессы. А мы-то - здесь, в самой гуще. - И они хотят видеть здесь нас обоих, - пробормотал Стенсил. - Сейчас хотят. А завтра - кто знает? - Интересно, кто здесь еще из наших. - Не зевай. Они уходят. - Прежде чем встать, они дали паре на другой стороне улицы отойти. - Хочешь посмотреть остров? Они, вероятно, направляются на виллу. Правда, рандеву не обещает быть захватывающим. Они пошли по Страда Стретта, Демивольт с черным свертком подмышкой смотрелся заправским анархистом. - Дороги здесь ужасные, - признал Демивольт, - но у нас есть автО. - До смерти боюсь автО. Он действительно их боялся. По пути к вилле, Стенсил вцепился в сиденье "Пежо", отказываясь оторвать глаза от мостовой. АвтО, воздушные шары, аэропланы - он не имел со всем этим ничего общего. - По-моему, с нашей стороны это неосторожно, - его зубы клацали, он съежился за лобовым стеклом, будто ожидая, что оно вот-вот исчезнет. - На дороге кроме нас никого нет. - С ее скоростью она оторвется от нас скоро, - беззаботно ответил Демивольт. - Расслабься. Они ехали на северо-запад к Флориане. "Бенц" Вероники Манганезе исчез впереди в облаке гари и выхлопных газов. - Там может оказаться засада, - предположил Стенсил. - Они не из таких. - Демивольт повернул направо. В полумгле они обогнули Марсамускетто. У берега шумел тростник. Освещенный город позади казался наклоненным к ним, словно витрина в бедной сувенирной лавке. И как тиха была мальтийская ночь! Другие столицы издалека создают ощущение мощной пульсации, солнечного сплетения, чья энергия индуцируется в человеке, они обнаруживают свое присутствие за скрывающими их холмами или мысами. Но Валетта казалась безмятежно погруженной в свое прошлое, в средиземноморское чрево, в нечто изолированное - возможно, сам Зевс некогда обрек ее вместе с островом за былые прегрешения на вечный карантин, как запущенных больных. Так спокойна была Валетта, что даже с минимального расстояния она выглядела просто изображением. Переставала жить, пульсировать, возвращаясь к текстовой неподвижности своей истории. Вилла ди Саммут стояла на небольшой возвышенности за Слиемой рядом с морем, фасадом к невидимому Континенту. Увиденное Стенсилом вполне соответствовало его представлениям о виллах - белые стены, балконы, несколько окон на обращенной к суше стороне, каменные сатиры преследуют в запущенном саду каменных нимф, керамический дельфин изрыгает в бассейн прозрачную воду. Но его внимание привлекла низкая стена вокруг виллы. Обычно невосприимчивый к художественному или бедекеровскому аспекту городов, теперь он готов был отдаться невесомым щупальцам ностальгии, нежно влекшим его назад, в детство - детство пряничных ведьм, заколдованных парков, волшебных стран. Эта стена ограждала сон, она извивалась в свете молодого месяца, внешне не более сплошная, чем декоративные выемки - некоторые в форме листьев или лепестков, а некоторые напоминали чуть ли не внутренние органы, не человеческие, разъедавшие ее испещренное прожилками и вкраплениями тело. - Где же мы это видели? - прошептал он. Одно из окон верхнего этажа погасло. - Пойдем, - сказал Демивольт. Они перемахнули через стену и поползли вокруг виллы, украдкой заглядывая в окна и подслушивая у дверей. - Мы ищем что-то конкретное? - спросил Стенсил. Позади зажегся фонарь, и голос произнес: - Поворачивайтесь, неспеша. Руки - в стороны. Несмотря на крепкий желудок, на весь цинизм неполитической карьеры и на близившуюся старческую чудаковатость, Стенсил при виде лица над фонарем испытал легкий шок. Для настоящего лица, - увещевал он себя, - в нем слишком много гротеска, нарочитости, неестественной готики. Верхняя часть носа, казалось, сползла вниз, увеличив переносицу и горбинку; срезанный посередине подбородок переходил в неглубокую впадину на другой стороне лица, оттягивавшую уголок губ в полуулыбку. Там же, прямо под глазницей, бросался в глаза округлый кусок серебра. Свет от фонаря лишь усугублял впечатление от увиденного. Другая рука сжимала револьвер. - Вы шпионы? - спросил голос, английский голос, особым образом искаженный ротовой полостью, о существовании которой можно было лишь догадываться. - Дайте-ка мне вас рассмотреть. - Он поднес фонарь ближе, и Стенсил заметил, как изменились его глаза, которыми в этом лице ограничивалось человеческое. - Оба, - сказал рот. - Значит, оба. - На его глаза навернулись слезы. - Значит, вы знаете, что это - она, и знаете, зачем я здесь. - Засунув револьвер в карман, он повернулся и сбежал вниз к вилле. Стенсил бросился было за ним, но Демивольт удержал его. В дверях человек обернулся. - Неужели вы не можете оставить нас в покое? Дать ей примириться с собой? А мне - быть просто опекуном? Это все, чего я хочу от Англии. - Последние слова были сказаны так тихо, что морской ветер чуть не унес их прочь. Фонарь и его владелец скрылись за дверью. - Старый знакомый, - сказал Демивольт, - его появление вызывает нестерпимую ностальгию. Чувствуешь? Тоску, подобную той, что испытываешь, возвращаясь домой. - Флоренция? - Мы все там были. Согласен? - Я не люблю дважды заниматься одним и тем же делом. - Наша профессия не оставляет выбора, - угрюмо. - Опять то же самое? - Не сейчас. Было бы слишком скоро. Но подожди лет двадцать. Хотя Стенсил уже стоял когда-то лицом к лицу с ее опекуном, это была их первая встреча, он вынужден был считать эту встречу "первой". Он подозревал, что встречался с Вероникой Манганезе и раньше, а, значит, наверняка встретится снова. II Но второй встречи пришлось ждать до наступления подобия ложной весны, когда запахи Гавани доносятся до самых высоких точек Валетты, а стаи морских птиц удрученно совещаются в районе доков, передразнивая своих бескрылых соседей. Атака на "Кроникл" не состоялась. 3 февраля на Мальте отменили политическую цензуру. Миццистская газета "Ла Воче дель Пополо" незамедлительно развернула агитацию. Ее статьи хвалили Италию, ругали Британию, цитировали иностранную прессу, которая сравнивала Мальту с некоторыми итальянскими провинциями, находившимися под тиранией Австрии. Ей вторила местная пресса. Стенсила это не очень беспокоило. Если право критиковать правительство было приостановлено на четыре года этим же правительством, то естественно, подавляемые возмущения выльются в бурный - хотя не обязательно мощный - поток. Но три недели спустя в Валетте собралась "Национальная Ассамблея" с требованием принять либеральную конституцию. Там были все оттенки политического спектра - неприсоединившиеся, умеренные, "Комитато патриоттико". Заседание проходило в клубе "Джиовине Мальта", который контролировали миццисты. - Беда, - мрачно изрек Демивольт. - Не обязательно. - Но Стенсил понимал, что граница между "политсобранием" и "толпой" эфемерна. Стереть ее может все что угодно. Сыгранная накануне в театре "Маноэль" пьеса об австрийском гнете в Италии привела толпу в прескверное расположение духа. Пара прозвучавших со сцены экспромтов на острые темы не подняли общее настроение. Гуляки на улице распевали "La Bella Gigogin". Майстраль сообщал, что немногочисленные миццисты и большевики делают все возможное, чтобы разжечь беспорядки среди докеров. Однако масштабы их успеха были сомнительны. Майстраль пожимал плечами. Может, дело в погоде. Появились неофициальные листовки, где торговцам рекомендовалось закрыть свои заведения. - Предусмотрительно с их стороны, - заметил Демивольт на следующий день, когда они шли по Страда Реале. Некоторые магазины и кафе стояли закрытыми. Беглая проверка выявила миццистские симпатии владельцев. Сначала по улицам бродили мелкие банды агитаторов, многие в выходной одежде (будто беспорядки - это хобби, вроде рукоделия или спорта), они били окна, крушили мебель, кричали торговцам, чтобы те закрыли свои лавки. Но искра почему-то угасла. На город весь день налетали грозовые шквалы. - Не прозевай момент, - сказал Демивольт, - вглядывайся, изучай его, храни, как драгоценность. Это один из тех редких случаев, когда заблаговременные донесения оказываются верными. В самом деле, никто не был особенно возбужден. Но Стенсила не переставал занимать пропавший катализатор. Обыкновенное дурное настроение до внезапной апокалиптической ярости могло быть раздуто любым незначительным событием - разрывом в облаках, вдребезги разлетевшейся витриной, топологией объекта разрушения (на холме или внизу - это важно). Но результатом ассамблеи явилась лишь миццистская резолюция, призывавшая к независимости от Великобритании. "Ла Воче дель Пополо" захлебывалась от восторга. Следующая ассамблея была назначена на 7 июня. - Три с половиной месяца, - сказал Стенсил. - К тому времени потеплеет. - Демивольт пожал плечами. Если на февральской Ассамблее председательствовал экстремист Мицци, то следующую вести будет некто д-р Мафсуд, из умеренных. Умеренные предлагали встретиться с Хантер-Блэром и госсекретарем по колониям для обсуждения конституционного вопроса и не добивались полного разрыва с Англией. А в июне умеренные будут в большинстве. - Прогноз довольно благоприятный, - возразил Демивольт. - Если что-то и могло случиться, то только пока Мицци был на подъеме. - Шел дождь, - сказал Стенсил. - Было холодно. "Ла Воче дель Пополо" и мальтийскоязычные газеты продолжали нападки на правительство. Майстраль отчитывался дважды в неделю, обрисовывая общую картину углублявшегося раскола среди докеров, но те заразились влажной апатией, и лишь летняя жара могла высушить ее, только искра лидера - Мицци или подобного ему - могла превратить ее во взрывчатку. Шли недели, и Стенсил узнавал новые подробности о своем двойном агенте. Выяснилось, что Майстраль живет недалеко от доков с молодой женой Карлой. Она беременна, ребенка ожидают в июне. - Что она думает, - спросил однажды Стенсил с несвойственной ему опрометчивостью, - по поводу вашего занятия? - Она скоро станет матерью, - мрачно ответил Майстраль. - Это - все ее думы и чувства. Вы же знаете, что значит быть матерью на этом острове. Мальчишеский романтизм Стенсила ухватился за новую идею: а вдруг ночные встречи Майстраля на вилле Саммут объяснялись не только профессиональными соображениями? Он было решил просить Майстраля пошпионить за Вероникой Манганезе; но Демивольт, голос рассудка, возражал. - Не суетись. У нас есть свой человек на вилле, старьевщик Дупиро, он самым натуральным образом влюблен в кухарку. Если бы доки были единственным рассадником потенциальных неприятностей, Стенсил, возможно, тоже впал бы в поразивший докеров ступор. Но другой его осведомитель, отец Лайнус Фэринг из Общества Иисуса, чей вопиющий глас в разгар массового ноябрьского веселья привел в движение эмоциональные и интуитивные рычаги, храповики, собачки и повел Стенсила через континент и океан по причинам веским, но до сих пор ему не понятным, - этот иезуит видел и слышал (а, возможно, и делал) такое, что Стенсил постоянно пребывал в более или менее угнетенном состоянии. - Я иезуит, - говорил священник, - и конечно, у меня есть определенные взгляды... мы не претендуем на тайное руководство миром, Стенсил. У нас нет ни шпионской сети, ни политштаба в Ватикане. - О, Стенсил был достаточно непредубежден! Правда, воспитание не позволяло ему переступить через англиканскую подозрительность в отношении Общества Иисуса. Но он возражал против отклонений Фэринга, против дымки политических взглядов, которая могла затуманить предполагаемую непредвзятость доносов. При первой их встрече - вскоре после вылазки за город на виллу Вероники Манганезе - у него сложилось неблагоприятное впечатление. Фэринг пытался быть общительным и даже - Бог мой! - торговаться. Он напомнил Стенсилу некоторых англо-индийских чиновников - специалистов, вроде, неплохих, если бы не одно "но". "Нас дискриминируют, - казалось, жалуются они, - нас ни во что не ставят ни белые, ни азиаты. Хорошо, мы до конца сыграем ту ложную роль, которую приписывает нам распространенный предрассудок." Сколько Стенсилу пришлось выслушать умышленных выпячиваний акцента, бестактностей, застольных грубостей, которые касались одного - оплаты! Таков и Фэринг. "Все мы здесь шпионы", - выбранный им лейтмотив. Стенсила интересовала лишь информация. Он не собирался допускать в Ситуацию личностное начало; это привело бы к беспорядку в связях. Фэринг скоро понял, что Стенсил все же не анти-папист, и перешел от этой наглой формы честности к еще менее сносному поведению. "Вот, - говорил он всем своим видом, - вот шпион, поднявшийся над политическим хаосом времени. Вот Макиавелли на дыбе, озабоченный не столько оперативностью, сколько идеей." Соответственно, в его еженедельные отчеты вползал туман субъективности. - Любой отход в сторону анархии - антихристианство, - возразил он однажды, так уболтав Стенсила, что тот даже принял его теорию параклетианской политики. - Церковь наконец вступила в пору зрелости. Подобно юноше, перешла она от беспорядочности к власти. Вы отстали без малого на два тысячелетия. Старая дама в попытках скрыть пылкую юность? Гм! На самом деле, Фэринг был идеальным информатором. На католическом острове положение Отца обеспечивало ему достаточный приток информации через окошко исповедальни, чтобы прояснить (по крайней мере) их представления о всех местных группах недовольных. Стенсила не очень устраивало качество отчетов Фэринга, но с количеством все было в порядке. Что же побудило его пожаловаться Манго Шивзу? Чего боится этот человек? Здесь ведь - не просто любовь к политиканству и интригам. Если он действительно верит во власть Церкви и ее организаций, то, возможно, уединение в условиях потрясшей остальную часть Старого света отмены состояния мира, четырехлетний карантин - это могло привести его к вере в Мальту как в некий заколдованный круг, стабильное царство покоя. А потом, с внезапным и всеобщим объявлением Перемирия - к маниакальной подозрительности в отношении прихожан, якобы готовящих переворот... несомненно. Он боится Параклита. Его вполне устраивает возмужавший Сын. Фэринг, Майстраль, загадка безобразного лица над фонарем. Это занимало Стенсила большую половину марта. Пока однажды днем, придя в церковь немного раньше назначенного времени, он не увидел выходившую из исповедальни Веронику Манганезе: голова опущена, лица не разглядеть - как и тогда, на Страда Стретта. Она опустилась на колени у ограждения алтаря и стала покаянно молиться. Стенсил полуприсел недалеко от входа, опершись руками на спинку скамьи. С виду правоверная католичка; и эта связь с Майстралем; и в этом всем ничего подозрительного. Но при наличии (он вообразил) десятков отцов-исповедников в одной только Валетте придти именно к Фэрингу! Никогда еще Стенсил не склонялся так к суеверию. Одно за другим события выстраивались в зловещую картину. Значит и Фэринг - двойной агент? Если так, то именно эта женщина втянула сюда Министерство. Какая извращенная итальянская казуистика подсказала ей выдать врагу готовящийся заговор? Она встала и, пройдя мимо Стенсила, вышла из церкви. Их глаза встретились. Он вспомнил замечание Демивольта о "нестерпимой ностальгии в этом шоу". Ностальгия и меланхолия... Может, он наводит мосты между двумя мирами? Перемены не могли произойти в нем одном. Должно быть, эти чувства чужды Мальте, где, кажется, присутствует одновременно вся история, где улицы полны призраков, где эта каменная рыба и Годеш, скалы Тминное семечко и Горошина перца в море, чье беспокойное дно создает и уничтожает острова, оставались неколебимыми реальностями с незапамятных времен. В Лондоне слишком много распрей. История там - это гроссбух эволюции. Односторонней и поступательной. Монументы, здания, мемориальные доски служат лишь воспоминаниями, но в Валетте воспоминания кажутся почти живыми. Стенсил, чувствовавший себя как дома в любой точке Европы, вышел таким образом из своего круга. И осознал, что сделал первый шаг вниз. У шпиона нет круга, который можно покинуть; ощущение себя "не дома" - признак слабости. Министерство оставалось необщительным и бесполезным. Стенсил задал Демивольту вопрос - не на выгон ли их сюда отправили? - Я этого боялся. Мы состарились. - А ведь когда-то все было по-другому, - сказал Стенсил. В ту ночь они пошли в кафе и напились до сентиментальных слез. Но притупленная алкоголем ностальгическая меланхолия - чувство тонкое. Стенсил пожалел о том, что пустился в загул. Он помнил, как далеко за полночь они, шатаясь, шли под гору по Тесной улице, распевая песни из водевилей. Что случилось? Но час пробил, и настал Один Из Тех Дней. Весенним утром, испорченным в очередной раз беспробудным ночным пьянством, Стенсил пришел в церковь отца Фэринга и узнал, что того переводят. - В Америку. Ничего не могу поделать. - Снова улыбка коллеги-профессионала. Мог ли Стенсил усмехнуться: "Мол, воля Божья." Маловероятно. Его случай был не дошел еще до такой стадии. Воля церкви, вне всяких сомнений, а Фэринг был из тех, кто преклоняется перед Властью. В конце концов, он тоже англичанин. Так что они в некотором смысле - товарищи по изгнанию. - Едва ли, - улыбнулся священник, - В делах Цезаря и Бога иезуиту не требуется быть таким гибким, как вы думаете. Нет конфликта интересов. - Такого, как между Цезарем и Фэрингом? Или Цезарем и Стенсилом? - Что-то вроде того. - Тогда sahha. Я полагаю, что ваш преемник... - Отец Аваланш моложе. Не прививайте ему плохих привычек. - Понимаю. Демивольт поехал в Хамрун на встречу с завербованными мельниками. Они были напуганы. Может, Фэринг тоже боялся и потому уезжал? Стенсил поужинал у себя. Не успел он сделать и пары затяжек, как послышался робкий стук в дверь. - О, заходите, заходите. Девушка, очевидно беременная, стояла и смотрела на него. - Ну? Вы говорите по-английски? - Да. Я - Карла Майстраль. - Она так и стояла, лопатками и ягодицами касаясь двери. - Его убьют или изувечат, - сказала она. - В войну женщина должна быть готова потерять мужа. Но сейчас мирное время. Она хочет, чтобы его уволили. Уволить? Почему бы и нет? Двойные агенты опасны. Но теперь, оставшись без священника... Она едва ли знает о Манганезе. - Не могли бы вы помочь, синьор? Поговорите с ним. - Как вы узнали? Ведь он вам не говорил. - Рабочие знают, что среди них есть шпион. Это стало любимой темой всех жен. Кто? Разумеется холостяк, говорят они. Человек с женой и детьми не решился бы. - Глаза сухие, голос ровный. - Бога ради, - раздраженно сказал Стенсил, - сядьте. Сидя: - Жена знает все, особенно если скоро станет матерью. - Она прервалась и, улыбнувшись, показала глазами на свой живот; Стенсил почувствовал отвращение. Неприязнь к ней усиливалась. - Я знаю, у Майстраля что-то не ладно. Я слышала, английские дамы, когда им до родов остается пара месяцев, сидят дома. А здесь женщина работает по дому и выходит на улицу, пока может передвигаться. - И вы вышли на улицу, чтобы найти меня. - Мне сказал священник. Фэринг. Кто на кого работает? Цезарю не оставили шансов. Он попытался быть участливым. - Неужели это вас так беспокоит? Настолько, что вы все выложили на исповеди? - Раньше он ночевал дома. Это будет наш первый ребенок, а первый ребенок - самый важный. Это и его ребенок. Но теперь мы почти не разговариваем. Он приходит поздно, и я притворяюсь, что сплю. - Но ребенка нужно кормить, одевать, заботиться о нем больше, чем о взрослом. А на это нужны деньги. Она рассердилась. - У сварщика Маратта семь детей. Он зарабатывает меньше Фаусто. Никто из них не остался без пищи, одежды или крова. Нам не нужны ваши деньги. Господи, да она чего доброго взорвет завод. Сказать ей, что даже если он уволит ее мужа, останется Вероника Манганезе, у которой он будет проводит вечера? Выход один - поговорить со священником. - Я обещаю, - сказал он, - сделать все, что в моих силах. Но Ситуация сложнее, чем вы полагаете. - Мой отец... - странно: он до сих пор не заметил, что ее голос дрожит на грани истерики, - когда мне было пять лет, тоже стал реже появляться дома. Я так и не узнала почему. Но это погубило мать. Я не стану ждать такого конца. Пугает самоубийством? - А вы говорили с мужем? - Это не дело жены. Улыбаясь: - И вы решили поговорить с его работодателем. Хорошо, синьора, я попробую. Но ничего не могу обещать. Мой работодатель - Англия, Король. - Это ее успокоило. Когда она ушла, Стенсил завел горький диалог с самим собой. Кто перехватил дипломатическую инициативу? Видимо, музыку заказывали они - кем бы эти "они" ни были. Ситуация всегда сильнее тебя, Сидней. Подобно Богу, она имеет собственную логику и сама оправдывает свое существование, и лучшее, что ты можешь сделать - владеть ею. Я не консультант по семейным вопросам. И не священник. Не исходи из того, что это - сознательный заговор против тебя. Кто знает, сколько тысяч случайностей - перемена погоды, наличие корабля, плохой урожай - привели этих людей со всеми их мечтами, тревогами на Мальту и сформировали из них это общество? Любая Ситуация формируется из случайностей, происходящих в сферах куда более низких, чем человеческие. О, конечно, взять хотя бы Флоренцию! Случайная комбинация холодных воздушных потоков, подвижки пакового льда и гибель пары-другой пони - все это произвело на свет некоего Хью Годольфина - таким, каким мы его увидели. Лишь по чистой случайности ускользнул он от частной логики ледяного мира. Инертная вселенная может обладать свойством, которое мы можем называть логикой, но все же логика - атрибут именно человека; поэтому даже здесь имеет место ошибка в терминологии. Объективно существует лишь взаимные противоречия. Между понятиями, которые мы торжественно именуем "профессией" и "занятием". Некоторое, хотя и слабое, утешение приносит мысль о том, что Манганезе, Мицци, Майстраль, старьевщик Дупиро, тот жуткий тип, с которым мы столкнулись на вилле, - все они действуют в условиях тех же противоречий. Но что тогда делать? Есть ли выход? Выход есть всегда - тот, к которому грозила прибегнуть Карла Майстраль. Его размышления были прерваны споткнувшимся о порог Демивольтом. - Беда! - Да ты что? Быть того не может. - Старьевщик Дупиро. Хорошие вести приходят тройками. - Как? - Утоплен в Марсамускетто. Его прибило к берегу у Мандерраджио. Труп изуродован. - Стенсил вспомнил о Великой Осаде и зверстве турок - о флотилии смерти. - Должно быть, это I Banditti, - продолжал Демивольт, - шайка террористов и наемников. Они состязаются друг с другом в жестокости и изобретают все более изощренные способы убийства. Бедному Дупиро вшили в рот его собственные гениталии. Шелковые швы наложены так, что позавидовал бы искусный хирург. Стенсилу сделалось нехорошо. - Мы считаем, что они связаны с fasci di combatimento, организованными в прошлом месяце в Италии под Миланом. Манганезе иногда контактирует с их лидером Муссолини. - Его могло принести приливом с того берега. - Они бы не допустили, чтобы его унесло в море. Мастерство исполнения заказа должно получить огласку, иначе оно бесполезно. Что происходит? - спросил Стенсил у своей второй половины. - Раньше Ситуация принимала более цивилизованные формы. В Валетте нет понятия времени. Нет истории, вся история происходит единовременно... - Садись, Сидней. Сюда. - Рюмка бренди, пара хлопков ладонями по щекам. - Все в порядке, все в порядке. Это погода. - Демивольт нахмурил брови и отошел к потухшему камину. - Как тебе известно, мы потеряли Фэринга, а теперь можем потерять и Майстраля. - Стенсил вкратце описал визит Карлы. - Священник. - Так я и думал. Теперь у нас нет на вилле ушей. - Как бы одному из нас не пришлось закрутить роман с Манганезе. Другого выхода я не вижу. - Может, ее не тянет к людям в возрасте. - Шучу. - Она странно посмотрела на меня. Тогда, в церкви. - Старый кобель. Ты не сказал, что бегал в церковь на свидание с ней. - Просто хотел слегка подколоть. Не получилось. - Все дошло уже до предела, и любой наш следующий шаг должен быть решительным. - Возможно, это глупо. Вступать с ней в открытую борьбу... Я - оптимист, ты же знаешь. - А я - пессимист. И это в некоторой степени нас уравновешивает. Возможно, я просто устал. Но я действительно считаю, что дело дрянь. Участие I Banditti говорит о том, что в ближайшее время они перейдут к еще более радикальным действиям. - В любом случае надо ждать. Пока не поймем, чем занимается Фэринг. Явившаяся в город весна обладала собственным языком пламени. Валетта казалась зацелованной до дремотного добродушия, пока Стенсил поднимался на холм в церковь Фэринга - к юго-востоку от Страда Реале. В церкви никого не было, тишину нарушал лишь храп из исповедальни. Старясь не шуметь, Стенсил на коленях заполз в другую половину и грубым жестом разбудил священника. - Тайну этой будки может нарушить только она, - ответил Фэринг, - а не я. - Вы знали, чем занимается Майстраль, - сердито сказал Стенсил, - и скольким цезарям он служит. Неужели вы не могли ее успокоить? Разве в иезуитских семинариях не преподают гипноз? - Он сразу же пожалел о своих словах. - Не забывайте, я уезжаю, - холодно: - поговорите с моим преемником, отцом Аваланшем. Возможно вам удастся научить его предавать Бога, церковь и паству. Со мной у вас не вышло. Я обязан поступать так, как подсказывает совесть. - Черт знает, кто вы такой, - взорвался Стенсил. - И совесть ваша каучуковая. Немного погодя: - Ну, я могу сказать ей, что любой отчаянный шаг с ее стороны - возможно, угрожающий благополучию ребенка, - есть смертный грех. Злость прошла. Вспомнив про "черт знает": - Простите меня, отец. - Священник усмехнулся. - Не могу. Ведь вы англиканин. Женщина подошла так тихо, что и Стенсил, и Фэринг чуть было не подпрынули, когда она заговорила. - Коллега. Голос, голос - конечно он знал его. Пока священник - достаточно опытный, чтобы не выдать своего удивления, - представлял их друг другу, Стенсил пристально вглядывался в ее лицо, будто ожидал, что оно раскроется. Но на замысловатой шляпке она носила вуаль, и лицо было не более выразительным, чем лицо любой встреченной на улице элегантной женщины. Чуть открытая рука в перчатке казалась почти твердой от обилия браслетов. Итак, она пришла сама. Держа слово, данное Демивольту, Стенсил ждал, что будет делать Фэринг. - Мы уже встречались, синьорина Манганезе. - Во Флоренции, - донесся голос из-под вуали. - Помните? - поворачивая голову. В волосах, под шляпкой виднелся резной гребень из слоновой кости с пятью распятыми лицами, исстрадавшимися под шлемами. - Допустим. - Сегодня я заколола волосы гребнем. Знала, что вас здесь встречу. Вне зависимости от того, предает ли он сейчас Демивольта, и что бы там ни готовилось в июне, - в любом случае, - подозревал Стенсил, - вряд ли может он что-то предотвратить, чем-то манипулировать для выполнения непостижимых заданий Уайтхолла. То, что он полагал концом, оказалось лишь двадцатилетним перерывом. Бесполезно спрашивать, - понял Стенсил, - следила ли она за ним, или же к встрече их направила некая третья сила. По дороге на виллу в ее "Бенце" он не проявлял обычного автомобильного беспокойства. Что толку? Ведь они попали сюда с тысяч своих улиц, дабы снова войти рука об руку в теплицу флорентийской весны, оказаться плотно вставленными в квадрат (внутренний? внешний?), где произведения искусства парят между оцепенением и пробуждением, все тени еле заметно удлинены, хотя ночь не спускается, и полная ностальгическая тишина царит на просторах души. И все лица - полые маски, а весна - осознание не то усталости, не то лета, которое - как вечер - не наступает никогда. - Мы ведь союзники? - Она улыбнулась. Они праздно сидели в темной гостиной и смотрели в пустоту ночи через черное, выходящее на море окно. - У нас одна цель - не пустить Италию на Мальту. Второй фронт. Определенные элементы в Италии не могут позволить себе его открыть - пока. Эта женщина стояла за ужасным убийством старьевщика Дупиро, любовника ее служанки. Я отдаю себе в этом отчет. Вы ни в чем не отдаете себе отчета.. Несчастный старик. - Но есть разные средства. - Пациент должен перенести кризис, - сказала она. - Чем раньше начнется лихорадка, тем скорее она закончится, и тем быстрее будет исцелена хворь. Легкий смешок: - Так или иначе. - Твой метод оставит им силы сделать болезнь затяжной. Мои наниматели обязаны идти прямой дорогой. Никаких отклонений. Сторонников аннексии в Италии меньшинство. Но достаточно беспокойное. - Тотальный переворот, - ностальгическая улыбка, - вот твой способ, Виктория. - Ведь во время кровавой демонстрации перед венесуэльским консульством во Флоренции он оттащил ее от безоружного полицейского, лицо которого она раздирала острыми ногтями. Девочка в истерике, разорванный бархат. Мятеж был ее стихией, точно так же как и эта темная комната, ощетинившаяся накопленными предметами. В В. каким-то волшебством соединились две крайности - улица и теплица. Она пугала его. - Рассказать тебе, где я успела побывать со времен нашей последней закрытой комнаты? - Нет. Зачем? Несомненно, я все время пересекался с тобой или твоей работой, куда бы ни послал меня Уайтхолл. - Он ласково усмехнулся. - Как приятно наблюдать Пустоту. - Ее лицо (как редко случалось ему видеть ее лицо таким!) было спокойным, живой глаз - таким же мертвым как и искусственный, с радужкой-часами. Он не удивился глазу; да и вшитой в пуп сапфировой звезде. Хирурги хирургам рознь. Даже во Флоренции - этот гребень, который она никогда не позволяла ему трогать или вынимать - он заметил ее пристрастие помещать в тело небольшие частицы инертной материи. - Посмотри на мои прелестные туфельки, - сказала она полчаса назад, когда Стенсил опустился на колени, чтобы снять их. - Я бы так хотела, чтобы вся ступня была такой туфелькой из янтаря и золота, с венами в виде инталии вместо барельефа. Как надоедают одни и те же ступни - можно сменить лишь туфли! Но если бы у девушки была, о-о, целая радуга или шкаф ступней всевозможных расцветок, форм, размеров... У девушки? Ей уже почти сорок. Но тогда - что изменилось в ней, если не считать ставшего менее живым тела? Осталась ли она тем же румяным воздушным шариком, который соблазнил его двадцать лет назад на кожаном диване флорентийского консульства? - Мне пора идти, - сказал он. - Мой попечитель тебя отвезет. - Будто по волшебству, в дверях появилось обезображенное лицо. Что бы оно ни испытывало, видя их вместе, выражение не изменилось. Фонарь в ту ночь создавал иллюзию перемены, но теперь Стенсил увидел, что лицо застыло, словно посмертная маска. Возвращаясь в Валетту, оба молчали, пока не достигли окраин. - Вы не смеете причинять ей боль. Стенсил повернул голову, пораженный неожиданной мыслью. - Вы - молодой Гадрульфи-Годольфин, не так ли? - Мы оба в ней заинтересованы, - сказал Годольфин. - Я - ее слуга. - Я, в некотором смысле, тоже. Я не причиню ей боль. Ей нельзя причинить боль. III С приближением лета и предстоящей Ассамблеи события постепенно стали вырисовываться. Возможно, Демивольт заметил в Стенсиле перемены, но виду не подавал. Майстраль продолжал поставлять информацию, а его жена хранила молчание; ребенок по-видимому рос в ней, также вырисовываясь к июню. Стенсил часто встречался с Вероникой Манганезе. Едва ли дело было в ее таинственной "власти" над ним; она не имела секретов, не выговоренных над его лысеющей головой, и не очаровывала его сексуально. Это мог быть лишь худший из побочных эффектов возраста - ностальгия. Уклон в сторону прошлого - столь неистового, что ему становилось все труднее жить в настоящем, таком, по его мнению, важном с точки зрения политики. Вилла в Слиеме все больше превращалась в пристанище предвечерней меланхолии. Его разговоры с Мехеметом, сентиментальные пьянки с Демивольтом; плюс всяческие жульничества Фэринга и влияние Карлы Майстраль на инстинкт гуманизма, забытый им при поступлении на службу - все это подрывало то, что осталось после шестидесяти лет работы от его virtu, делая его дальнейшее пребывание на Мальте совершенно бесполезным. Предательское пастбище этот остров. Вероника вела себя учтиво. Когда они были вместе, она посвящала Стенсилу все свое время. Никаких встреч, совещаний шепотом, судорожного перебирания бумаг - лишь возобновление их тепличного времени, словно его отсчитывали старые бесценные часы, которые можно заводить и ставить как заблагорассудится. Ибо в конце концов дело дошло до отчуждения от времени, подобно тому, как сама Мальта была отчуждена от истории, в которой причина предшествует следствию. Опять пришла Карла - вся в слезах, на сей раз не фальшивых, - моля, а не дерзя. - Священник уезжает, - плакала она. - Кто у меня останется? Мы с мужем - чужие. Может, у него есть другая женщина? Стенсил испытывал искушение рассказать ей. Но его удержала тонкая ирония. Он поймал себя на надежде, что между его бывшей "возлюбленной" и судосборщиком действительно существует внебрачная связь; это послужило бы завершением круга, начатого в Англии восемнадцать лет назад, старта, мысли о котором он гнал от себя все это время. Герберту исполнилось восемнадцать. И он, вероятно, проклинает все связанное с добрыми старыми островами. Что он подумает об отце... Отец, м-да. - Синьора, - скороговоркой, - я вел себя, как эгоист. Все, что в моих силах. Даю вам слово. - Мы - я и мой ребенок - зачем нам жить? Зачем жить всем нам? Он вернет ей мужа. С ним или без него июньская Ассамблея станет тем, чем ей суждено стать - кровавой баней или спокойными переговорами; кто может предсказать или устроить все наверняка? Нет больше государей. По сему политика будет все более демократизироваться, переходить в руки дилетантов. Болезнь будет прогрессировать. Стенсила это теперь почти не трогало. Они с Демивольтом выговорились по этому поводу на следующий вечер. - От тебя никакой помощи. Я не могу сдерживать ход событий в одиночку. - Мы потеряли наши контакты. И не только это... - Что случилось, Сидней? - Полагаю, здоровье, - солгал Стенсил. - Господи. - Я слышал о волнениях среди студентов. Ходят слухи о закрытии университета - закон 15-го года о присуждении степеней, - так что в первую очередь это затронет выпускников. Демивольт воспринял это, как и рассчитывал Стенсил - попытка больного быть полезным. - Я этим займусь, - пробормотал он. О брожениях в университете знали оба. Четвертого июня исполняющий обязанности комиссара полиции потребовал разместить в городе взвод сводного мальтийского батальона. Студенты забастовали в тот же день, и, сорвав уличный фестиваль с парадом разукрашенных автомобилей, устроили шествие по Страда Реале, круша все на своем пути и забрасывая яйцами антимиццистов. - Нам это с рук не сойдет, - объявил Демивольт на следующий день. - Я пошел во Дворец. -Вскоре после его ухода за Стенсилом на "Бенце" заехал Годольфин. На вилле гостиная была освещена непривычно ярко, хотя там сидели лишь двое. Она и Майстраль. Очевидно, здесь побывали и другие - среди статуй и старинной мебели валялись окурки и чайные ложки. Заметив смущение Майстраля, Стенсил улыбнулся. - Мы старые друзья, - мягко произнес он. Откуда-то - с самого дна - пришел последний всплеск двуличности и virtu. Он заставил себя войти в настоящее, будто понимал, что этот его визит станет последним. Положив руку на плечо докера, он сказал: - Пойдемте. Мне надо дать вам инструкции. - Он подмигнул женщине: - Видите, номинально мы по-прежнему соперники. Существуют Правила. За дверью его улыбка испарилась. - Теперь быстро, Майстраль, не перебивайте. Вы свободны. Мы больше не нуждаемся в ваших услугах. Ваша жена скоро родит, возвращайтесь к ней. - Этой синьоре... - он кивнул в сторону гостиной, - я еще нужен. А у жены есть ребенок. - Это приказ! От нас обоих. Могу добавить: если вы не вернетесь к жене, она убьет и себя, и ребенка. - Это грех. - На который она решится. - Но Майстраль пребывал в растерянности. - Хорошо, если я снова увижу вас здесь или вместе с моей женщиной... - удар достиг цели: на губах Майстраля заиграла хитрая ухмылка, - я сообщу ваше имя рабочим. Знаете, что они с вами сделают, Майстраль? Разумеется, знаете. Я даже могу нанять Banditti, если вы предпочитаете умереть поживописнее... - Майстраль стоял неподвижно, с застывшими глазами. Стенсил еще пару секунд понаблюдал эффект магического слова "Banditti", а затем просиял своей лучшей - и последней - дипломатической улыбкой: - Вы свободны. Вы, ваша жена и Майстраль-младший. Не лезьте в кровавую баню. Сидите дома. - Майстраль пожал плечами, повернулся и ушел. Он не оглядывался. Его медленные шаги стали менее уверенными. Стенсил прочел короткую молитву: Дай ему с годами терять свою уверенность. Когда он вернулся в гостиную, Вероника улыбнулась. - Все? Он рухнул в кресло "Луиза Квинз" между двумя серафимами, причитавшими над темной-зеленым вельветовым газончиком. - Все. Обстановка накалялась до 6 июня. Подразделения гражданской полиции и военных были приведены в состояние повышенной готовности. Торговцев снова предупредили, чтобы они закрыли магазины. 7 июня в 15:30 на Страда Реале начала собираться толпа. Через полтора дня в ее руках была половина улиц Валетты. Они напали не только на "Кроникл" (как и обещали), но и на Юнион Клаб, Лицей, Дворец, на дома депутатов-антимиццистки, на незакрывшиеся кафе и магазины. Десантные группы с корабля Его Величества "Эгмонт", подразделения армии и полиции совместными усилиями наводили порядок. Пару раз они выстраивались в цепь, пару раз открывали огонь. Трое мирных жителей были убиты, семеро - ранены. Десятки получили травмы в ходе массовых беспорядков. Было подожжено несколько зданий. Два грузовика Королевских ВВС с установленными на них пулеметами рассеяли атаку на мельников в Хамруне. Незначительный водоворот в мирном курсе мальтийского правительства дошел до сегодняшнего дня в виде единственного отчета следственной комиссии. Июньские беспорядки (как их стали называть) закончились также внезапно, как и начались. Ничего не решилось. Основной вопрос - о самоуправлении - оставался открытым до 1956 года. К тому времени Мальта дошла лишь до двоевластия, а если с кем и сблизилась, так с Англией - в феврале, когда избиратели проголосовали три к одному за введение мальтийских парламентариев в британскую Палату общин. Рано утром 10 июня 1919 года шебека Мехемета отвалила от причала Ласкарис. На корме сидел Сидней Стенсил, похожий на старомодный корабельный механизм. Никто не пришел проводить его. Вероника Манганезе держала его при себе до тех пор, пока в нем нуждалась. Он смотрел назад. Однако, когда шебека миновала форт Святого Эльма, наблюдавшие заметили, как к причалу подъехал сияющий "Бенц", одетый в черную ливрею шофер с изувеченным лицом подошел к краю пирса и стал смотреть вслед судну. Через пару мгновений он поднял руку и замахал странно сентиментальными женскими движениями запястья. Он крикнул что-то по-английски, но никто из наблюдавших не разобрал слов. Он плакал. Проведите линию от Мальты до Лампедузы. Пусть она будет радиусом. Где-то в этом круге вечером десятого возник водяной смерч, продолжавшийся всего пятнадцать минут. Но этого хватило, чтобы, завертев, поднять футов на пятьдесят скрипящую шебеку с подставленным безоблачному небу обнаженным горлом Астарты и швырнуть обратно в Средиземное море, на котором остаточные поверхностные явления - барашки, плавучие островки водорослей и миллионы плоскостей, отразивших после происшедшего часть жесткого солнечного спектра, - не оставили никаких следов от того, что осталось лежать внизу тем тихим июньским днем.