Париж.  Там  находится  Третий  экземпляр  и,
возможно, разгадка тайны. Но теперь Корсо  больше  занимало  другое  дело,
вдруг перекочевавшее в разряд неотложных. Варо Борха очень четко  поставил
ему задачу,  и,  раз  не  удалось  заполучить  номер  Два  честным  путем,
следовало искать, так сказать, нетрадиционные способы.  Естественно,  риск
как  для  Фаргаша,  так  и  для  самого  Корсо  должен  быть  минимальным.
Необходимо изобрести какой-нибудь спокойный и благоразумный вариант. Корсо
достал из кармана записную книжку и отыскал нужный телефонный  номер.  Для
такой работы идеально подходил Амилкар Пинту.
   Одна из свечей догорела и погасла, напоследок взметнув  вверх  короткую
спираль дыма. Откуда-то доносились звуки скрипки, и Корсо снова  хохотнул,
коротко и сухо. Огонек второй свечи бросил  пляшущую  тень  на  его  лицо,
когда он наклонился к канделябру, чтобы прикурить. Потом он  выпрямился  и
прислушался. Музыка была похожа на плач и  лилась  над  пустыми  мрачными.
комнатами, над остатками пыльной, изъеденной жучком мебели,  повисала  под
расписными потолками - над паутиной, над тенями, которые скрывали пятна на
обоях, над эхом шагов и над давно затихшими голосами. А снаружи, у  ржавой
изгороди, два женских лица - одно  с  открытыми  в  ночь  глазами,  другое
затянутое маской из плюща, - словно застывшее  в  пустоте  время,  слушали
музыку, которую Виктор Фаргаш извлекал из скрипки,  заклиная  неприкаянные
призраки утраченных книг.
   Обратно в поселок Корсо двинулся пешком. Он шел, сунув руки  в  карманы
плаща и подняв воротник до самых ушей, - двадцать минут по  левой  стороне
пустынного  шоссе.  Луна  еще  не  взошла;  Корсо  шагал  под   деревьями,
образующими над дорогой черный свод, и время от времени  нырял  в  большие
пятна мрака. Тишина была почти полной, нарушал ее лишь скрип  его  ботинок
по гравию на обочине да тихое журчанье воды где-то внизу, в канаве,  среди
кустов и зарослей плюща, невидимых в темноте.
   Сзади Корсо нагнала и обошла машина, и он увидал, что  его  собственная
тень, огромная и причудливая,  вдруг,  извиваясь,  скользнула  по  стволам
ближних деревьев. Только вновь очутившись и полной темноте, он перевел дух
и почувствовал, как начало спадать сковавшее мышцы напряжение. Он  был  не
из тех, кому на каждом углу мерещатся призраку, и  воспринимал  окружающий
мир, даже вещи совсем уж необычные, со средиземноморским фатализмом -  как
старый вояка; пожалуй, это было генетическим  наследством,  полученным  от
прапрадеда Корсо;  ведь  сколько  ни  направляй  коня  в  нужную  сторону,
неизбежное обязательно будет поджидать тебя у ворот ближайшего Самарканда:
сидит себе там твоя судьба  да  чистит  ногти  венецианским  кинжалом  или
шотландским штыком. И все  же  после  случая  на  узкой  толедской  улочке
охотник за книгами испытывал вполне объяснимый страх, стоило ему  услышать
за спиной шум приближающейся машины.
   Поэтому, когда свет фар уже другого  автомобиля  нагнал  его  и  застыл
рядом, Корсо в тревоге, оглянулся, машинально перевесил  сумку  с  правого
плеча на левое и нащупал в кармане  связку  ключей  -  хоть  какое-то,  да
оружие, запросто можно выбить глаз любому, кто  вздумает  подойти  слишком
близко. Но на сей раз картина показалась  ему  вполне  безобидной:  темный
силуэт огромной машины, больше похожей на карету, едва освещенный  мужской
профиль, потом любезный и очень вежливый голос.
   - Добрый  вечер...  -  Мужчина  говорил  с  непонятным  акцентом  -  не
португальским и не испанским. - Нет ли у вас огонька?
   Наверно, ему действительно нужен был  огонь,  а  может,  это  был  лишь
повод, как тут угадаешь? Но и причины спасаться бегством или пускать в ход
самый острый из ключей - только потому, что у тебя попросили прикурить,  -
разумеется, не было. Так что Корсо оставил ключи в покое, достал спичечный
коробок и чиркнул спичкой, загородив пламя ладонью.
   - Спасибо. Шрам, разумеется, был  на  месте.  Старый  шрам  -  широкий,
вертикальный,  от  виска  до  середины  левой  щеки.  Корсо  успел  хорошо
рассмотреть этот шрам, когда мужчина наклонился, чтобы прикурить. Во рту у
него была сигара "Монте-Кристо". Потом  Корсо  -  пока  догорала  поднятая
вверх спичка - разглядел густые  черные  усы  и  темные  глаза,  неотрывно
наблюдавшие за ним из мрака. Наконец спичка погасла, и на лицо  незнакомца
словно упала черная маска. Он опять превратился в тень, едва  подсвеченную
слабыми отблесками огоньков с приборной доски.
   - Кто вы, черт возьми, такой?
   Нельзя сказать, чтобы  вопрос  был  удачно  сформулирован  или  блистал
остроумием. Да и прозвучал он слишком поздно - его заглушил шум рванувшего
с места автомобиля. Два красных пятнышка удалялись вниз по шоссе, оставляя
мимолетный след на темной ленте асфальта. Потом сверкнули сигнальные  огни
-  когда  машина  резко  затормозила  на  первом   повороте,   и   исчезли
окончательно, словно их здесь никогда и не было.
   Охотник за книгами неподвижно стоял на  обочине,  пытаясь  и  для  этой
встречи отыскать подходящее место в череде событий: Мадрид, ворота у  дома
вдовы Тайллефер, Толедо, визит к Варо Борхе. Теперь Синтра -  после  того,
как он, Корсо, провел вечер на вилле Виктора Фаргаша. А еще  романы  Дюма,
издатель, повесившийся в собственном кабинете, печатник,  отправленный  на
костер за странный трактат... И в  придачу  ко  всему  -  Рошфор,  который
следовал за Корсо  буквально  как  тень.  Бретер,  придуманный  знаменитым
писателем и якобы живший в  XVII  веке,  нынче  перевоплотился  в  шофера,
который носит форменный костюм и сидит за  рулем  то  одного,  то  другого
роскошного автомобиля. Он попытался сбить Корсо, проник к нему в квартиру,
потом - к Ла Понте. И курит сигары "Монте-Кристо". Курильщик,  не  имеющий
при себе зажигалки...
   Корсо тихо выругался. Он отдал бы инкунабулу  в  хорошем  состоянии  за
возможность двинуть по роже тому, кто сочинил этот нелепый сценарий.
   Вернувшись в отель,  он  сразу  сделал  несколько  телефонных  звонков.
Первый номер был лиссабонский, его Корсо нашел в  своей  записной  книжке.
Ему повезло - Амилкар Пинту был дома, о чем Корсо узнал, поговорив  с  его
сварливой женой. Беседа их протекала под ор  включенного  на  полную  мощь
телевизора, истошные крики детишек и  жаркие  споры  взрослых.  Наконец  к
аппарату подошел сам Пинту. Они условились встретиться через полтора  часа
- как раз столько требовалось португальцу, чтобы преодолеть  расстояние  в
пятьдесят километров, отделявшее Синтру от столицы. Затем Корсо, глянув на
часы, стал набирать код международной связи - нужно  было  переговорить  с
Варо Борхой; но того дома не оказалось. Корсо  оставил  ему  сообщение  на
автоответчике и набрал мадридский номер  Флавио  Ла  Понте.  Там  тоже  не
ответили, так что Корсо спрятал сумку на шкаф и отправился перекусить.
   Он толкнул дверь  маленького  ресторанчика  и  сразу  увидел  ту  самую
девушку. Никакой  ошибки:  очень  короткие  волосы,  похожа  на  мальчика,
загорелое  лицо,  как  будто  дело  происходило  в  августе.  Она  читала,
устроившись в кресле - в конусе света от  лампы  на  потолке.  Босые  ноги
девушка, скрестив,  положила  на  сиденье  поставленного  напротив  стула.
Джинсы, белая футболка и серый шерстяной свитер, накинутый на плечи. Корсо
застыл,  вцепившись  в  дверную  ручку.  Мозг  сверлила  абсурдная  мысль:
случайное совпадение или  встреча  нарочно  подстроена?  Тогда  тут  явный
перебор.
   Наконец, все еще не веря собственным глазам, он приблизился к  девушке.
Она подняла от книги и остановила на нем зеленые  глаза  -  их  текучую  и
бездонную прозрачность  он  хорошо  запомнил  после  разговора  в  поезде.
Охотник за книгами растерянно молчал; у него возникло  странное  ощущение,
будто в этих глазах можно легко утонуть.
   - Вы не говорили, что собираетесь в Синтру, - выдавил он наконец.
   - Вы тоже.
   Слова ее сопровождались безмятежной улыбкой, в которой не было и  следа
смущения или удивления. Казалось, она искренне обрадовалась встрече.
   - Что вы тут делаете? - спросил Корсо. Она сняла ноги со стула и жестом
пригласила его сесть, но он продолжал стоять.
   - Путешествую, - ответила девушка и показала  книгу;  это  была  другая
книга, не та, что в поезде, "Мельмот-Скиталец" Чарльза Мэтьюрина (<a href=#s87>*87</a>).  -
И читаю. И удивляюсь неожиданным встречам.
   - Неожиданным, - эхом отозвался Корсо.
   Для одного вечера встреч было многовато,  особенно  неожиданных.  И  он
принялся отыскивать связь между ее присутствием в гостинице  и  появлением
Рошфора на шоссе. Непременно должен существовать угол зрения, под  которым
все сразу встанет на свои места, но пока он такого  не  находил.  Даже  не
знал, куда, собственно, следует смотреть.
   - Отчего вы не садитесь?
   Он сел, испытывая смутное чувство тревоги. Девушка закрыла  книгу  и  с
любопытством уставилась на него.
   - Вы не похожи на туриста, - заметила она.
   - А я и не турист.
   - Работа?
   - Да.
   - Любая работа в Синтре должна быть интересной.
   Только этого не хватало, подумал Корсо  и  поправил  очки  указательным
пальцем... Допрашивать себя он не позволит, даже если в  роли  следователя
выступает красивая и очень молодая  девушка.  Видно,  тут  и  была  зарыта
собака: она слишком молода, чтобы излучать угрозу. А может, именно  это  и
таило в себе опасность. Он взял книгу, оставленную девушкой  на  столе,  и
небрежно полистал. Современное английское издание, несколько абзацев  были
отчеркнуты карандашом. Он прочел один из них:
   Его глаза продолжали следить за тающим светом и  сгущающейся  темнотой.
Эта  противоестественная  чернота  словно  говорила  светлому  и  высокому
творению Господа: "Освободи мне место, хватит уж светить".
   - Вам нравится читать готические романы?
   - Мне нравится читать. - Она  чуть  наклонила  голову  набок,  и  стала
хорошо видна ее обнаженная шея. - Нравится держать в руках книги. Я всегда
вожу в рюкзаке несколько.
   - Вы много путешествуете?
   - Да. Уже много веков.
   Услышав подобный ответ, Корсо скривился. Но она произнесла фразу вполне
серьезно и наморщила лоб с видом маленькой девочки, рассуждающей о сложных
материях.
   - Я принял вас за студентку.
   - И не совсем ошиблись.
   Корсо положил "Мельмота-Скитальца" на стол.
   - Вы загадочная девушка. Сколько вам лет? Восемнадцать, девятнадцать?..
Иногда у вас на лице появляется такое выражение, будто вам на  самом  деле
гораздо больше.
   - Может, и больше. Каждый  человек  выглядит  на  столько,  сколько  он
пережил и сколько прочитал. Поглядите на себя.
   - И что интересного я увижу?
   - Знаете, какая у вас улыбка? Улыбка старого солдата.
   Он смущенно дернулся:
   - Я не знаю, как улыбаются старые солдаты.
   - А я знаю.  -  Глаза  девушки  снова  сделались  матовыми;  взгляд  их
обратился  внутрь,  заскользил  по  тропинкам  памяти.   -   Однажды   мне
встретились десять тысяч человек, которые искали море.
   Корсо поднял бровь и таким образом выразил повышенный интерес.
   - Да что вы... Это относится к области пережитого или прочитанного?
   - Угадайте! - она пристально глянула на него, а потом  добавила:  -  Вы
ведь производите впечатление умного человека, сеньор Корсо.
   Она встала, взяла со стола книгу и подхватила с  пола  белые  теннисные
тапочки. Ее глаза словно вновь обрели жизнь, и охотник  за  книгами  успел
заметить, как в них промелькнуло что-то знакомое. Да, во взгляде  ее  было
что-то узнаваемое, намек на уже виденное.
   - Может, еще и встретимся, - произнесла она на прощание. - Здесь же.
   Корсо не сомневался, что так оно и  будет.  И  не  смог  бы  однозначно
ответить на вопрос: хочет он того или нет? Но времени на обдумывание  этой
проблемы у него не оставалось: в дверях девушка  столкнулась  с  Амилкаром
Пинту, который как раз входил в ресторан.
   Пинту был низеньким толстяком. Смуглая  кожа  его  блестела,  будто  ее
только что покрыли лаком, а густые и жесткие усы выглядели так,  точно  их
подстригли  всего  несколькими  взмахами  ножниц.  Он   был   бы   честным
полицейским, даже хорошим полицейским, если бы ему не приходилось  кормить
пятерых детей, жену  и  отца-пенсионера,  который  тайком  таскал  у  сына
сигареты. Его жена-мулатка двадцать лет назад была писаной красавицей,  он
привез ее из Мозамбика, после того как страна завоевала  независимость,  -
тогда  Мапуту  еще   назывался   Лоренсу-Маркиш,   а   сам   Амилкар   был
сержантом-парашютистом, увешанным наградами, тощим и храбрым. Корсо не раз
видел его жену, когда по делам наведывался к  Амилкару  Пинту:  подернутые
пеленой усталости глаза, большие и дряблые груди, старые шлепанцы, красный
платок на голове. Обычно он сталкивался с ней  в  прихожей  их  дома,  где
вечно пахло грязными детьми и вареными овощами.
   Полицейский вошел в зал, искоса глянул на уходившую девушку и плюхнулся
в кресло напротив охотника за книгами. Он пыхтел и  отдувался,  как  будто
путь из Лиссабона проделал пешком.
   - Это кто?
   - Не обращай на нее внимания, - ответил Корсо.  -  Испанская  девчонка.
Туристка.
   Пинту успокоенно кивнул и  вытер  влажные  ладони  о  брюки.  Он  часто
повторял этот жест. Пинту сильно потел, на воротничке его  рубашки  в  том
месте, где ткань соприкасалась с кожей, всегда была  видна  тонкая  темная
полоска.
   - У меня возникла одна проблема, - сказал Корсо.
   Португалец расплылся в улыбке.  Нет  неразрешимых  проблем  -  вот  что
означала его гримаса, И пока мы с тобой ладим, все будет нормально.
   - Не сомневаюсь, что вместе мы ее быстро решим.
   Теперь настал черед Корсо улыбнуться. Он познакомился с Амилкаром Пинту
четыре года назад в связи с довольно грязным делом, когда на рынке "Ладра"
(<a href=#s88>*88</a>)  всплыли  ворованные  книги.  Корсо  прибыл  в  Лиссабон,  чтобы  их
опознать. Пинту арестовал двух  человек;  тем  временем  несколько  ценных
экземпляров, не успев вернуться к владельцу, куда-то исчезли - как в  воду
канули. Тогда Корсо с Пинту отпраздновали начало столь плодотворной дружбы
в притонах  Байру-Алту,  при  этом  сержант-парашютист  долго  пережевывал
жвачку ностальгических воспоминаний о колониальных временах и повествовалц
как ему чуть не оторвало яйца в бою у Горонгозы. Под конец  они  горланили
"Grandola vila morena..." на  смотровой  площадке  в  Санта-Лусии,  и  все
вокруг, весь район Алфама,  раскинувшийся  внизу,  был  освещен  луной,  а
неподалеку лежал Тежу, широкий и переливчатый, как серебряная скатерть, по
которой очень медленно скользили мрачные силуэты корабликов  -  в  сторону
башни Белен.
   Официант принес Пинту заказанный кофе. Корсо подождал, пока он отойдет,
и пояснил:
   - Речь идет о книге. Полицейский, склонясь над низким столиком, сыпал в
чашку сахар.
   - А у тебя  всегда  речь  идет  о  какой-нибудь  книге,  -  заметил  он
осторожно.
   - Это особая книга.
   - А что, бывают не особые? Корсо  снова  улыбнулся.  Улыбка  получилась
хищной, и в ней блеснула сталь.
   - Хозяин не желает ее продавать.
   - Это плохо. - Пинту поднес  чашку  к  губам  и  с  наслаждением  начал
отхлебывать глоток за  глотком.  -  Купля-продажа  -  дело  хорошее.  Вещи
перемещаются  туда-сюда,  я  хочу  сказать,  что  таким  образом  они   не
задерживаются на одном месте. Благодаря этому закладывается  основа  целых
состояний, а посредники получают возможность заработать... -  Он  поставил
чашку и снова вытер ладони о брюки. - Вещи должны крутиться.  Таков  закон
рынка, закон жизни. Надо запретить не продавать. Не продавать -  ведь  это
тоже своего рода преступление.
   - Целиком и полностью согласен, - заметил Корсо. - И  в  данном  случае
дело за тобой. Придумай что-нибудь.
   Пинту  откинулся  на  спинку  кресла  и   выжидательно   посмотрел   на
собеседника. Посмотрел твердо и спокойно.
   Однажды в мозамбикской сельве они с командиром попали в засаду;  и  ему
пришлось тащить на плечах смертельно  раненного  лейтенанту  -  всю  ночь,
почти десять километров. На рассвете он увидал, что лейтенант умирает,  но
не бросил его и донес труп до базы. Лейтенант  был  молоденьким,  и  Пинту
подумал, что мать захочет похоронить сына на родине, в Португалии. За  это
ему дали медаль. Теперь дети Пинту играли  его  старыми,  потускневшими  и
поржавевшими наградами.
   - Может, ты знаешь этого типа - его зовут Виктор Фаргаш.
   Полицейский кивнул:
   - Фаргаши - очень известный и старинный род. Когда-то  влиятельный,  но
теперь он совсем захирел.
   Корсо протянул ему запечатанный конверт:
   - Тут все необходимые сведения: владелец, книга и адрес.
   - Виллу я знаю, - Пинту водил кончиком языка по  верхней  губе,  иногда
доставая и до усов. - Хранить там ценные книги -  опрометчиво.  Любой  без
труда может туда Залезть. - Пинту печально глянул на Корсо,  словно  и  на
самом деле сокрушался из-за легкомыслия Виктора Фаргаша.  -  Я  даже  знаю
одного такого - вор-карманник из Шиаду, к тому же за ним должок.
   Корсо стряхнул с плеча невидимую пылинку. Подробности его не  касались.
По крайней мере, пока дело не будет сделано.
   - Только не торопитесь, к тому времени меня здесь уже не должно быть.
   - Не беспокойся. Ты получишь книгу, и сеньору  Фаргашу  упрекнуть  тебя
будет почти не в чем.  Разбитое  стекло  -  а  на  вилле  половина  стекол
перебита... Работа будет чистой... А гонорар...
   Корсо кивнул на конверт, который его собеседник, так и  не  распечатав,
держал в руке:
   - Там аванс - четверть. Остальное в обмен на книгу.
   - Договорились. Когда ты уезжаешь?
   - Завтра рано утром. Я позвоню тебе из Парижа. .
   Пинту собрался было встать, но Корсо жестом удержал его:
   - Еще одна проблема. Мне надо получить сведения о некоем типе:  рост  -
метр восемьдесят или чуть меньше, усы, шрам на лице. Черноволосый,  темные
глаза. Худой. Не испанец и не португалец. Нынче ночью он  крутится  где-то
поблизости.
   - Опасен?
   - Не знаю. Он следует за мной из Мадрида.
   Полицейский делал заметки на обороте конверта.
   - А с нашим делом он как-то связан?
   - Скорее всего. Но больше никаких данных у меня нет.
   - Ладно, что  смогу,  сделаю.  У  меня  здесь,  в  местном  полицейском
участке, есть  друзья.  Потом  загляну  в  архивы  главного  управления  в
Лиссабоне.
   Он наконец поднялся, пряча конверт во внутренний карман пиджака.  Корсо
успел заметить рукоятку пистолета - слева под мышкой.
   - Не хочешь посидеть со мной, чего-нибудь выпить?
   Пинту со вздохом покачал головой:
   - Я бы с удовольствием, но трое моих мулатиков заболели корью.  Хватают
заразу друг от друга, паршивцы.
   Он произнес это  с  усталой  улыбкой.  В  мире  Корсо  все  герои  были
усталыми.
   Они вместе вышли из гостиницы. У дверей Пинту  ждал  старый  "ситроен".
Корсо протянул Пинту руку и снова заговорил о Викторе Фаргаше:
   - Не забудь: никаких  крайностей  -  и  поаккуратнее...  Самая  обычная
кража, не более того.
   Полицейский завел мотор, включил фары и с упреком  посмотрел  на  Корсо
через окошко с опущенным стеклом. Он вроде даже обиделся:
   - Мог бы не предупреждать. Мы же с тобой профессионалы.
   Проводив Пинту, охотник за  книгами  поднялся  в  номер,  сел  за  свои
записки и работал допоздна. Кровать его была завалена бумагами, на подушке
лежали открытые "Девять врат". Он здорово устал и решил, что  горячий  душ
поможет ему прийти в себя. Но едва он направился в  ванную,  как  зазвонил
телефон. Это был Варо Борха. Его интересовало дело Фаргаша. Корсо в  общих
чертах обрисовал ситуацию, упомянул и об отличиях,  обнаруженных  на  пяти
гравюрах из девяти.
   - Но, как и следовало ожидать, - добавил он, - продавать книгу наш друг
отказывается.
   На  другом   конце   телефонной   линии   повисло   молчание;   видимо,
книготорговец  размышлял,  но  о  чем  именно   -   о   гравюрах   или   о
несговорчивости  Фаргаша  -  понять  было  невозможно.  Когда   он   снова
заговорил, тон его был предельно осторожным.
   - Так я и предполагал, - сказал он, и теперь Корсо отлично понял, о чем
шла речь. - А есть ли способ обойти препятствие?
   - Может, и найдется.
   Трубка снова замолчала. Пять  секунд,  просчитал  Корсо,  следивший  за
секундной стрелкой.
   - Я оставляю это дело в ваших руках.
   Потом они обсуждали лишь какие-то мелочи. Корсо не упомянул о разговоре
с Пинту, а его собеседник не удосужился  полюбопытствовать,  каким  именно
способом охотник за книгами собирался уладить дело или, как он  выразился,
"обойти препятствие". Варо Борха ограничился  вопросом:  не  надо  ли  еще
денег? Корсо отказался и обещал позвонить из Парижа. Потом набрал номер Ла
Понте, но трубку по-прежнему никто не брал. Голубые страницы рукописи Дюма
так и остались лежать в папке. Корсо собрал свои заметки и вместе с  томом
в черном кожаном переплете с пентаграммой снова сунул  в  холщовую  сумку,
сумку же спрятал под кровать и привязал за лямку к ножке. Теперь,  как  бы
крепко он ни спал, никто не сумеет украсть сумку, не разбудив его.  Что-то
больно обременительный достался  ему  багаж,  буркнул  он  себе  под  нос,
направляясь в ванную. И опасный. Хотя почему именно опасный, он и  сам  не
сумел бы объяснить.
   Корсо почистил зубы, потом разделся, побросав  одежду  на  пол,  глянул
сквозь облако пара в зеркало и увидал себя - худого и поджарого,  похожего
на отощавшего волка. Опять откуда-то издалека,  из  прошлого,  настиг  его
укол тоски, потом сознание захлестнула волна боли, той, что, казалось, уже
давно утихла; словно одновременно и в плоти  его,  и  в  памяти  задрожала
какая-то струна. Никон. Он вспоминал  ее  всякий  раз,  когда  расстегивал
ремень - ведь раньше она любила делать это сама, был у них такой  странный
ритуал. Он закрыл глаза и вновь увидал ее перед собой: вот  она  сидит  на
краю постели, стягивает с  него  брюки,  потом  трусы  -  медленно,  очень
медленно, наслаждаясь этим действом и нежно  улыбаясь.  Расслабься,  Лукас
Корсо. Однажды она тайком сфотографировала его:  он  спал  на  спине,  лоб
пересекала вертикальная морщина, тень пробившейся за ночь щетины затемняла
щеки, и оттого лицо казалось худым, а складка у полуоткрытых губ - суровой
и горькой. Он напоминал изможденного, выбившегося  из  сил  волка,  злобно
озирающегося на подушке, похожей на снежную  равнину.  Фотография  ему  не
понравилась - он случайно обнаружил ее  в  кюветке  с  фиксажем  в  ванной
комнате, которую Никон использовала как лабораторию. Он разорвал снимок на
мелкие кусочки, негатив  тоже,  и  Никон  больше  ни  разу  ни  словом  не
упомянула об этом эпизоде.
   Когда Корсо включил душ  и  подставил  под  струи  лицо,  горячая  вода
обожгла кожу, даже векам стало нестерпимо больно,  но  он,  сжав  челюсти,
напрягшись всем телом, еле  сдерживаясь,  чтобы  не  закричать,  продолжал
стоять, хоть и готов был завыть от тоски и одиночества. Целых четыре  года
один месяц и двенадцать дней повторялось одно и то же:  из  постели  Никон
тянула его под душ и медленно, бесконечно медленно намыливала ему спину. И
потом нередко прижималась к его груди, как маленькая девочка, затерявшаяся
под дождем. Однажды я  уйду,  так  и  не  узнав  тебя.  Тогда  ты  станешь
вспоминать мои большие темные глаза. Мои невысказанные упреки. Мои горькие
стоны во сне. Мои кошмарные сны, которые ты не умел прогонять. Вот что  ты
станешь вспоминать, когда я уйду.
   Он уткнулся лбом в белый кафель, усеянный водяными каплями, и  подумал,
что это влажное поле слишком похоже на один из кругов ада. Что  ж!  Ни  до
Никон, ни после никто не вел его в душ, не намыливал ему осторожно и нежно
спину. Никогда. Никто. Никогда.
   Он вышел из ванной и лег в постель, прихватив "Мемориал Святой  Елены".
Но прочел лишь несколько строк:
   Возвращаясь к воспоминаниям о войне, Наполеон заметил: "Испанцы в массе
своей вели себя как люди чести..."
   В ответ на похвалу Наполеона, сделанную  два  века  тому  назад,  Корсо
скорчил гримасу. И вспомнил слышанные в детстве слова, их произнес  то  ли
один из его дедов, то ли отец: "Мы, испанцы, только  в  одном  превосходим
других: лучше всех получаемся на картинах Гойи"...  "Люди  чести",  сказал
Наполеон. Корсо подумал о Варо Борхе  с  его  чековой  книжкой,  о  Флавио
Ла.Понте, о библиотеках, доставшихся в наследство  вдовам  и  за  бесценок
скупленных букинистами-грабителями.
   Подумал о призраке Никон, блуждающем в безлюдье белой пустыни.  О  себе
самом, готовом служить сторожевым псом тому  пастуху,  который  сильнее  и
лучше. Что ж, просто тогда были иные времена.
   Он так и уснул - с отчаянной и горькой улыбкой на губах.
   Первое, что он увидал, проснувшись, была предрассветная серая  муть  за
окном. Слишком рано.
   Непослушной рукой он попытался нащупать часы на ночном столике, но  тут
до него дошло, что звонил не будильник, а телефон. Трубка дважды падала на
пол, пока он пристраивал ее между ухом и подушкой.
   - Слушаю.
   - Это ваша вчерашняя  знакомая.  Помните?  Ирэн  Адлер.  Я  жду  вас  в
вестибюле. Нам надо поговорить. Немедленно.
   - Какого черта?..
   Но она уже повесила трубку. Извергая проклятия, сонный и  раздраженный,
Корсо отыскал очки, откинул простыню,  натянул  брюки.  Потом  в  припадке
панического страха заглянул под кровать - сумка лежала там,  в  целости  и
сохранности. Он с трудом цеплялся  взглядом  то  за  один,  то  за  другой
предмет. В комнате сохранялся прежний порядок, а вот  снаружи  происходило
что-то неладное. Он едва успел зайти в ванную и  сполоснуть  лицо,  как  в
дверь постучали.
   - Знаете, черт возьми, который час?
   Девушка стояла на пороге - все в той же синей  куртке,  с  рюкзаком  на
плече. Глаза ее были еще зеленее, чем прежде.
   - Сейчас половина седьмого утра, - спокойно сообщила она. - И вам нужно
как можно быстрее одеться.
   - С ума вы, что ли, сошли?
   - Нет. - Она без приглашения вошла в комнату  и  теперь  неодобрительно
поглядывала по сторонам. - У нас совсем мало времени.
   - У нас?
   - Да, у нас с вами. Ситуация внезапно осложнилась.
   Корсо в бешенстве фыркнул:
   - Для шуток можно было выбрать и другое время.
   - Перестаньте валять  дурака.  -  Девушка  сердито  сморщила  нос.  Она
по-прежнему была похожа на мальчика, по-прежнему была юной,  но  что-то  в
ней переменилось: она выглядела взрослее и гораздо увереннее в себе.  -  Я
говорю вполне серьезно.
   Она кинула рюкзак на неубранную постель. Корсо подхватил его, сунул  ей
обратно в руки и указал на дверь:
   - Убирайтесь вон!
   Она не шелохнулась, только метнула на него колючий взгляд.
   - Послушайте. - Светлые  глаза  приблизились  к  нему;  они  напоминали
льдинки, ослепительно сверкающие на фоне загорелого лица. - Вы знаете, кто
такой Виктор Фаргаш?
   Поверх ее плеча,  в  зеркале,  висящем  над  комодом,  Корсо  разглядел
собственное лицо: лицо болвана, застывшего с открытым ртом.
   - Разумеется, знаю, - выдавил он из себя наконец.
   Он все еще продолжал растерянно хлопать глазами. Она  ждала,  ничем  не
выдав удовольствия от полученного эффекта. Было ясно, что мысли ее  заняты
чем-то другим.
   - Он умер, - сказала она ровным тоном, таким спокойным, будто сообщала,
что выпила на завтрак чашку кофе или сходила к дантисту.
   Корсо глубоко вдохнул, пытаясь переварить услышанное:
   - Не может быть! Вчера вечером я виделся с ним, и  он  чувствовал  себя
нормально.
   - А теперь он больше не чувствует себя  нормально.  Вернее,  он  вообще
никак себя не чувствует.
   - Откуда вы знаете?
   - Знаю.
   Корсо недоверчиво дернул головой, потом  отправился  за  сигаретой.  На
полпути он увидал фляжку с  джином  и  остановился,  чтобы  влить  в  себя
глоток; от скользнувшего в пустой желудок джина у него  мурашки  пошли  по
коже. Потом он какое-то время запрещал себе смотреть на девушку - пока  не
сделал первую затяжку. Корсо совершенно, не устраивала  та  роль,  которую
его только что заставили сыграть. Ему нужно было спокойно обмозговать  все
это.
   - Кафе в Мадриде, поезд, вчерашний  вечер  и  нынешнее  утро  здесь,  в
Синтре... - перечислял он, не вынимая сигареты изо рта, щуря глаза от дыма
и загибая указательным пальцем правой  руки  пальцы  на  левой.  -  Четыре
совпадения. Многовато, правда?
   Она нетерпеливо тряхнула головой:
   - Я считал вас умнее. Какие еще совпадения?
   - Почему вы преследуете меня?
   - Вы мне нравитесь.
   Корсо было не до смеха, он лишь скривил рот:
   - Не смешите меня.
   Она устремила на него долгий задумчивый взгляд.
   - Да, действительно смешно, - заключила она.  -  Тем  более  что  особо
привлекательным вас никак  не  назовешь.  И  этот  вечный  старый  плащ...
Очки...
   - Ну и?..
   - Ищите ответ сами - сгодится любой. А теперь одевайтесь побыстрее. Нам
надо спешить на виллу Виктора Фаргаша.
   - Нам?
   - Нам с вами. Пока туда не явились полицейские.
   Под их ногами  шуршали  сухие  листья,  когда  они,  открыв  решетчатую
калитку, шли по тропинке,  петляющей  меж  разбитыми  статуями  и  пустыми
пьедесталами. Солнечные часы над каменной лестницей, как и вчера,  времени
не показывали - свинцовый утренний свет не мог подарить им нужной  полоски
тени.  "Postuma  necat",  снова  прочел  Корсо.  Девушка   проследила   за
направлением его взгляда.
   - Точнее не скажешь, - сказала она сухо и  толкнула  дверь,  но  та  не
поддалась.
   - Попробуем обойти дом, -  предложил  Корсо.  Они  миновали  выложенный
изразцами  фонтан,  где  каменный  ангелочек  с   пустыми   глазницами   и
отрубленными руками по-прежнему тонкой струйкой лил воду в чашу  бассейна.
Девушка, Ирэн Адлер, или как там ее звали, шла впереди со своим  рюкзачком
за спиной. Двигалась она на удивление уверенно и спокойно. Ноги, обтянутые
джинсами, ступали  мягко,  голова  была  упрямо  наклонена  вперед  -  так
двигается человек, хорошо знающий, куда идет. Чего нельзя было  сказать  о
Корсо. Он кое-как согнал в кучу свои разбегающиеся мысли, хотя  ясности  в
них от этого не прибавилось, и, отложив все вопросы  напоследок,  позволил
девушке руководить им. Главное, в холщовой сумке лежало то, что он  обязан
был любой ценой уберечь, и потому в данный момент  только  "Девять  врат",
вернее, Второй экземпляр - собственность  Виктора  Фаргаша,  по-настоящему
тревожил его.
   Корсо с  девушкой  без  затруднений  проникли  в  дом  через  ту  самую
застекленную дверь, что соединяла сад с  гостиной.  Авраам,  зажав  нож  в
высоко поднятой руке, продолжал охранять строй книг на полу.  Дом  казался
пустым.
   - Где Фаргаш? - спросил Корсо. Девушка пожала плечами:
   - Не имею понятия.
   - Вы сказали, что он мертв.
   - Он мертв. - Она взяла скрипку, оставленную на буфете,  и  внимательно
оглядела ее, правда, сперва обвела взглядом голые стены и шеренги книг.  -
А вот где он, знать не знаю.
   - Вы надо мной издеваетесь.
   Она пристроила  скрипку  под  подбородок,  тронула  смычком  струны  и,
довольная звуком, вернула инструмент в футляр. Потом обратилась к Корсо:
   - Вот Фома неверующий... - и снова рассеянно улыбнулась.
   Охотник за книгами опять подумал, что  была  некая  противоестественная
зрелость в ее спокойствии - одновременно и мудром и кокетливом.  Эта  юная
особа жила по каким-то своим, неведомым ему законам;  и  мотивы  поведения
ее,  как  и  мысли,  на  поверку  оказывались  сложнее,  чем  можно   было
предположить, судя по летам и внешнему виду.
   Но тут Корсо вмиг позабыл обо всем - о девушке, о странном приключении,
даже о предполагаемой смерти  Виктора  Фаргаша.  На  потрепанном  ковре  с
изображением сражения  при  Гавгамелах  в  строю  книг  по  оккультизму  и
Дьявольским наукам зияло пустое место. "Девяти "врат" там больше не было.
   - Дерьмовое дело, - процедил он сквозь зубы.
   И повторил еще пару раз - сначала склонившись над книгами, потом присев
рядом с ними на корточки. Его натренированный взгляд, привыкший  мгновенно
отыскивать нужный  том,  потерянно  бродил  по  корешкам.  Черный  сафьян,
корешок с пятью полосками, пентаграмма вместо названия. "Umbrarum regni" и
так далее. Никаких сомнений! Третья часть  тайны,  вернее  33,33  процента
тайны - замечательное число! - бесследно исчезла.
   - Проклятье! Везет нее мне!
   Нет, Пинту так быстро не управился бы, прикинул он в  уме.  Времени  на
подготовку кражи у португальца не было. Девушка наблюдала за  ним,  словно
ждала какой-то определенной реакции, которую ей важно было оценить.  Корсо
выпрямился:
   - Кто ты?
   За последние двенадцать часов он во второй раз задавал один  и  тот  же
вопрос, хотя и разным людям. Все слишком стремительно усложнялось. Девушка
равнодушно выслушала вопрос, глядя Корсо прямо в  глаза.  Через  мгновение
она отвела взгляд и уставилась в пустоту. А  может,  изучала  стоявшие  на
полу книги.
   - Это не важно, - ответила она наконец. - Лучше подумайте, куда  делась
книга.
   - Какая книга?
   Она только  покосилась  на  него,  не  удостоив  ответом,  и  он  опять
почувствовал себя полным болваном.
   - Ты слишком много знаешь, - сказал он девушке. - Даже больше, чем я.
   Она снова пожала плечами и уставилась на циферблат  часов  у  Корсо  на
руке, как будто силилась разобрать, который теперь час.
   - У вас остается не так уж много времени.
   - А мне плевать, сколько времени у меня остается.
   - Дело ваше. Но через пять часов будет рейс  Лиссабон-Париж,  вылет  из
аэропорта Портела. Мы едва-едва успеем туда добраться.
   Господи! Корсо страдальчески содрогнулся. Она вела себя  как  идеальная
секретарша, которая не расстается с  записной  книжкой,  куда  скрупулезно
заносит все, что шеф должен успеть сделать за день. Он раскрыл  было  рот,
чтобы возразить. Она всего лишь девчонка с тревожными  глазами.  Проклятая
ведьма!
   - А Почему, собственно, мне надо уезжать?
   - Потому что с минуты на минуту сюда явится полиция.
   - Мне нечего скрывать.
   Девушка двусмысленно улыбнулась, будто услышала  остроумную  шутку,  но
только очень уж старую.  Потом  поправила  висевший  за  спиной  рюкзак  и
сделала Корсо прощальный жест - подняла руку с раскрытой пятерней:
   - Я буду носить вам в тюрьму сигареты. Хотя в Португалии и  не  продают
вашу марку.
   Она вышла в сад не оглянувшись.
   Корсо уже готов был  двинуться  следом  и  остановить  ее.  Но  тут  он
случайно бросил взгляд на камин. И увидел...
   Оправившись от шока, он двинулся к камину - очень медленно, будто хотел
дать событиям шанс вернуться  в  разумное  русло.  Потом  чуть  постоял  у
каминной решетки и убедился, что некоторые события были уже необратимы.  И
вот тому пример: за короткий отрезок времени;  пролетевший  со  вчерашнего
вечера до нынешнего утра, - всего за несколько  часов,  а  ведь  это  срок
ничтожный по сравнению с вековой историей, которую описывают библиографии,
так вот, за  несколько  часов  упомянутые  библиографии  успели  устареть.
Потому что отныне больше  не  существовало  "трех  известных"  экземпляров
"Девяти врат", их осталось всего два. Третий же, вернее, то, что  от  него
уцелело, дымилось в куче пепла.
   Корсо опустился на  колени,  стараясь  ни  до  чего  не  дотрагиваться.
Переплет, разумеется благодаря коже, пострадал меньше, чем бумага. Две  из
пяти полос на корешке сохранились полностью, да и пентаграмма сгорела лишь
наполовину. Страницы сгорели практически целиком;  он  увидел  всего  лишь
опаленные кусочки, иногда с фрагментами текста. Корсо протянул руку к  еще
горячим остаткам книги.
   Он извлек из пачки сигарету и сунул в рот, но  зажигать  не  стал.  Ему
хорошо запомнилось, как именно лежали дрова  в  камине  накануне  вечером.
Сейчас пепел от поленьев располагался только под сгоревшей книгой -  иначе
говоря, книгу бросили сверху, так она там и горела, и угли, судя по всему,
никто не ворошил. Дров в камине, как он помнил, хватило бы часа на  четыре
или на пять; по жару, идущему от пепла и углей, легко было заключить,  что
приблизительно столько же времени прошло с тех  пор,  как  огонь  угас.  В
сумме получалось часов восемь-десять. Значит, кто-то растопил камин  между
десятью вечера и полуночью, а потом швырнул туда книгу. И  больше  камином
не занимался.
   Корсо взял несколько старых газет и завернул в них то, что ему  удалось
спасти. Кусочки  бумаги  сделались  ломкими,  и  операция  отняла  у  него
довольно много времени. По  ходу  дела  Корсо  убедился,  что  переплет  и
страницы сжигали по отдельности; книгу сначала разодрали и уж потом кинули
в камин - чтобы лучше горела.
   Собрав жалкие остатки,  Корсо  оглядел  комнату.  Вергилий  и  Агрикола
пребывали на прежних местах: "De re metallica" - на ковре, Вергилий  -  на
столе. Корсо помнил, как библиофил положил туда книгу,  произнеся,  словно
священник перед жертвоприношением: "Скорее всего, я продам  эту"...  Корсо
заметил вложенный между  страницами  листок  и  раскрыл  книгу.  Это  была
составленная от руки расписка, вернее, только ее начало:
   Виктор Кутиньу Фаргаш, удостоверение личности N 3554712, проживающий по
адресу: вилла "Уединение", шоссе Колареш, 4-й км, Синтра.
   Мною получено 800 000 эскудо в  качестве  уплаты  за  проданную  книгу:
Вергилий "Opera nunc recens accuratissime  castigata...  Venezia,  Giunta,
1544". (Эсслинг 61, Сандер 7671). In-folio, 10, 587, 1 с, 113 ксилографии.
Экземпляр полный, в хорошем состоянии. Покупатель...
   Ни имени, ни подписи Корсо не  обнаружил.  Расписка  так  никому  и  не
понадобилась. Корсо сунул листок на прежнее место. Потом  закрыл  книгу  и
направился, в комнату, где сидел прошлым вечером. Он хотел удостовериться,
что полиция не найдет там  каких-либо  следов  его  пребывания  -  скажем,
листка с его почерком или чего другого. Он вытряхнул из пепельницы окурки,
тоже завернул их в старую газету и спрятал в  карман.  Потом  еще  немного
побродил по дому; шаги гулко громыхали в полной тишине. Хозяина  нигде  не
было.
   Проходя в очередной раз мимо книг, выстроенных на полу,  Корсо  испытал
сильнейшее искушение. Ведь чего проще:  взять  да  унести  пару  редчайших
эльзевиров, они прямо сами просились к нему в руки. Но Корсо был человеком
здравомыслящим и осторожным. Раз уж дело повернулось таким образом,  любой
опрометчивый поступок мог лишь усложнить  ситуацию.  Так  что  охотник  за
книгами, в душе посокрушавшись, распрощался с коллекцией Фаргаша.
   Он вышел в сад через стеклянную  дверь  и  зашагал  по  сухим  листьям,
отыскивая взглядом девушку. Она  сидела  на  ступенях  маленькой  лесенки,
спускавшейся к пруду, и слушала журчанье воды, которую  толстощекий  ангел
лил на зеленую, покрытую плавучими  растениями  гладь.  Девушка  отрешенно
смотрела на пруд, но звук шагов заставил ее очнуться и повернуть голову.
   Корсо положил сумку на верхнюю  ступеньку  и  сел  рядом.  Потом  зажег
сигарету, которая уже давно торчала у него во рту. Наклонил голову вперед,
вдохнул дым, отшвырнул спичку и только после этого обратился к девушке:
   - А теперь расскажи мне все.
   Не отрывая глаз от пруда, она отрицательно покачала головой. В движении
этом не было ни резкости, ни вызова. Напротив, все в девушке: и голова,  и
подбородок, и уголки губ - излучало кротость и даже  нежность,  как  будто
присутствие Корсо, печальный заброшенный сад и шум воды растрогали  ее  до
глубины души. Куртка и рюкзак за спиной придавали ей непозволительно  юный
- и почти беззащитный - вид. Но и очень усталый.
   - Нам пора уходить отсюда, - сказала  она  так  тихо,  что  Корсо  едва
расслышал. - Пора в Париж.
   - Сперва скажи, что тебя связывает с Фаргашем. И вообще со всем этим...
   Она снова безмолвно покачала головой. Корсо выдохнул  дым.  Воздух  был
настолько влажным, что дым так и завис перед ним  и  лишь  какое-то  время
спустя начал  медленно  рассеиваться.  Охотник  за  книгами  покосился  на
девушку:
   - Ты знакома с Рошфором?
   - С Рошфором?
   - Это я его так называю. Черноволосый, смуглый  тип  со  шрамом.  Вчера
вечером он крутился неподалеку. - Корсо прекрасно понимал, насколько глупо
звучат такие объяснения. На лице у  него  появилось  выражение  недоверия,
словно он и сам усомнился в правдивости собственных воспоминаний. - Я даже
говорил с ним.
   Девушка снова отрицательно покачала головой, но глаз от воды так  и  не
оторвала.
   - Нет, я его не знаю.
   - Тогда что ты тут делаешь?
   - Охраняю вас.
   Корсо  посмотрел  на  носки  своих  ботинок  и  потер  почему-то  вдруг
онемевшие кисти рук. Журчание воды в пруду начинало его бесить. Он  поднес
сигарету ко рту, чтобы сделать последнюю затяжку, сигарета догорела  почти
до конца и, казалось, могла вот-вот обжечь ему  губы.  На  вкус  она  была
горькой.
   - Ты, девочка, сошла с ума. Он отшвырнул окурок и понаблюдал,  как  дым
неспешно тает прямо перед его глазами.
   - Ты просто чокнутая, понимаешь? - добавил он.
   Она по-прежнему молчала. Миг спустя Корсо вытащил из кармана  фляжку  с
джином и сделал большой глоток, но ей не предложил. Потом снова глянул  на
девушку.
   - Где Фаргаш?
   Она ответила не сразу; взгляд ее  по-прежнему  блуждал  далеко  отсюда.
Наконец она дернула подбородком:
   - Там.
   Корсо посмотрел в ту сторону. В пруду, под той самой струей  воды,  что
лилась изо  рта  безрукого  и  безглазого  ангела,  можно  было  различить
очертания человеческого тела - несчастный лежал на спине среди  водорослей
и опавших листьев.



        9. БУКИНИСТ С УЛИЦЫ БОНАПАРТА

                                    <i>- Друг мой, - сурово произнес Атос.
                                    - Запомните, что только с мертвыми  мы
                                    не можем вновь встретиться на земле.
                                                   А.Дюма. "Три мушкетера"</i>

   Лукас Корсо заказал еще одну рюмку джина и с наслаждением откинулся  на
спинку плетеного стула. Как славно было сидеть под солнышком на террасе, в
квадрате яркого света, заливающего столики в  кафе  "Атлас"  на  улице  Де
Бюси. Дело происходило утром, светозарным и холодным  утром,  когда  левый
берег Сены заполняли муравьиные полчища растерянных самураев и англосаксов
в спортивных тапочках и с романом Хемингуэя в руках, куда вместо  закладки
был непременно заложен билет метро. А еще  тут  были  дамы  с  корзинками,
откуда торчали baguettes и  зеленые  листья  салата,  и  сновали  стройные
девушки с  неестественно  ровными  носами  -  служащие  галерей,  которые,
пользуясь законным перерывом, спешили в кафе. У витрины дорогой  колбасной
лавки стояла очень привлекательная девица под руку с солидным  господином,
похожим разом и на антиквара и на сутенера, хотя, возможно, он  являлся  и
тем и другим. А  еще  там  были  мотоцикл  "Харлей  Дэвидсон",  сверкающий
хромированными  частями,  злобный   фокстерьер,   привязанный   у   дверей
роскошного винного магазина, и юноша в гусарском облачении, который  играл
на флейте  у  входа  в  бутик.  За  соседним  с  Корсо  столиком  неспешно
целовалась парочка хорошо одетых африканцев, и проделывали  они  это  так,
словно впереди у них было сколько угодно времени, а ядерная угроза,  СПИД,
озоновая дыра - всего лишь забавные нелепицы, которые не  имели  абсолютно
никакого значения в это солнечное парижское утро.
   Он увидел, как она появилась в конце улицы Мазарини, на углу повернув в
сторону кафе, где он ее ждал; похожая на  мальчика,  джинсы,  расстегнутая
куртка, глаза  как  яркие  фонарики  на  загорелом  лице,  глаза,  которые
привлекали внимание издали - даже в толпе, под затопляющими улицу потоками
света. Чертовски хороша, наверняка сказал бы Флавио Ла Понте, откашливаясь
и поворачивая лицо тем боком, где, на  его  взгляд,  борода  была  гуще  и
кудрявее. Но Корсо не был похож на Ла Понте, поэтому он ничего не сказал и
ни о чем таком не подумал. Он лишь  неодобрительно  глянул  на  официанта,
который именно в этот момент ставил на стол рюмку  джина  -  "pas  d'Bols,
m'sieu" ["Болса" нет, месье" (фр.)], поэтому Корсо сунул ему в руку  ровно
ту сумму, какая значилась в  счете  -  чаевые  compris  [включены  в  счет
(фр.)], парень, - а потом вновь уставился на приближающуюся девушку.  Нет,
слишком глубокую рану оставила по себе Никон. С него довольно. К  тому  же
Корсо не был так уж уверен, что лицо его с одной стороны выглядело  лучше,
чем с другой. Да и вообще не  был  уверен,  что  выглядел  хорошо  хоть  с
какой-нибудь стороны. И это его, черт возьми, никогда не волновало.
   Он  снял  очки  и  принялся  протирать  стекла  платком.  Улица  тотчас
сделалась  расплывчатой,  а  лица  людей  -  смазанными.  Но  одна  фигура
продолжала выделяться среди прочих и по  мере  приближения  вырисовывалась
все отчетливее, хотя совсем резких контуров  так  и  не  обрела.  Короткая
стрижка, стройные ноги, белые теннисные тапочки - но все это он  разглядел
как следует, лишь когда она села на свободный стул рядом с ним.
   - Я видела эту лавку. Она в двух кварталах отсюда.
   Он надел очки и, ничего  не  ответив,  воззрился  на  нее.  Они  вместе
прибыли сюда из Лиссабона. Старик Дюма, возьмись он рассказывать, как они,
покинув Синтру, ехали в аэропорт, написал бы, что они  "мчались  стрелой".
Уже из аэропорта Корсо позвонил Алмикару Пинту,  сообщил,  чем  закончился
бурный жизненный путь библиофила
   Виктора Фаргаша, и, следовательно, отменил свое задание.  Что  касается
обещанной платы, то договор остается в силе, и Пинту получит все сполна  -
за беспокойство. Португалец был удивлен - звонок разбудил его среди  ночи,
- но новость воспринял нормально: не мое дело,  Корсо,  в  какие  игры  ты
играешь, но мы с тобой вчера вечером в Синтре не встречались, понял? -  ни
вчера,  ни  раньше,  вообще  никогда,  слышишь?  И  все-таки  он  пообещал
осторожно навести  справки  об  обстоятельствах  смерти  Виктора  Фаргаша.
Только после того, как поступит официальное  сообщение  о  случившемся;  а
пока он ничего, абсолютно ничего  не  знает  и  знать  не  желает.  Будет,
конечно, вскрытие, так вот, пусть Корсо  молится,  чтобы  причиной  смерти
признали самоубийство. А если его еще интересует тип со шрамом, то  нужные
приметы  придется  запустить  по  соответствующим  каналам,  объявив  того
подозреваемым в каком-нибудь преступлении. Связь они будут поддерживать по
телефону,  но  он  искренне  советует  Корсо  подольше  не  появляться   в
Португалии. Да, еще одна вещь, добавил Пинту, когда по радио уже  объявили
посадку на самолет. В следующий раз,  если  он,  Корсо,  вздумает  впутать
друга в дела, где пахнет убийством, друг пошлет его к  такой-то  матери...
Телефонный аппарат  проглотил  последний  эскудо,  и  охотник  за  книгами
постарался в двух-трех  фразах  доказать  свою  невиновность.  Разумеется,
ответил полицейский. Все так говорят.
   Девушка ждала его  в  накопителе.  К  удивлению  совершенно  ошалевшего
Корсо, чья способность связывать концы с  концами  в  тот  день  никак  не
соответствовала количеству этих самых концов, которые торчали  отовсюду  и
связываться не желали, она развила бурную деятельность, в результате  чего
они оба беспрепятственно поднялись на борт  самолета.  "А  я  до  сих  пор
считал  тебя  бедной  студенткой",  -  сказал  Корсо,  наблюдая,  как  она
расплачивается за оба  билета.  "Я  только  что  получила  наследство",  -
буркнула она в ответ. Потом, за те два часа, что  продолжался  перелет  из
Лиссабона в Париж, она не ответила ни на один из вопросов, которые  он  не
без труда сумел-таки  сформулировать.  Всему  свое  время,  отрезала  она,
скользнув по нему пустым взглядом, а затем вновь погрузилась в свои  мысли
и вперила невидящий взор в облака, которые самолет оставлял позади  -  под
густой  полосой  холодного  воздуха,  выбрасываемого   откуда-то   из-под,
крыльев. Затем она уснула или притворилась спящей и опустила голову ему на
плечо. По ритму ее дыхания Корсо определил, что она не спит; это был  лишь
удобный способ избежать вопросов, на которые она не желала - или не  имела
права - отвечать.
   Любой другой на его месте стукнул бы кулаком и высказал все, что думает
по этому поводу. Но  он  был  волком  терпеливым,  хорошо  вышколенным,  с
тренированными рефлексами и инстинктами охотника. В конце концов,  девушка
была единственным звеном, соединяющим его с реальностью, -  теперь,  когда
он  попал  в  какие-то  совсем   уж   романные,   нелепые   и   немыслимые
обстоятельства. Кроме того, на данном витке развития  сценария  он  против
воли, но взял-таки на себя роль и искушенного читателя, и главного  героя,
ту  самую  роль,  что  некто,  который,  собственно,  и  плетет   интригу,
подмигнув,  предложил  ему.  Правда,  Корсо  не  понял,  что  значило  это
подмигивание - издевку или приглашение к соавторству.
   - Кто-то решил сыграть со мной злую  шутку,  -  произнес  Корсо  вслух,
когда они находились на высоте девять тысяч метров над Бискайским заливом.
Потом  он  искоса  глянул  на  девушку,  ожидая  реакции,  но  реакции  не
последовало; соседка его даже не шевельнулась и  продолжала  размеренно  и
ровно дышать, то ли на самом деле заснув,  то  ли  не  расслышав  реплики.
Раздосадованный ее молчанием, он отдернул плечо, и голова спутницы на  миг
осталась без опоры. Затем девушка вздохнула и отыскала  удобную  позу,  на
сей раз она прислонила голову к иллюминатору.
   - Конечно, с тобой играют злую шутку, - пробормотала она наконец  сонно
и презрительно, так и не разомкнув глаз. - Любой дурак уже давно догадался
бы, что к чему.
   - Что произошло с Фаргашем?
   Она ответила не сразу. Краем глаза он увидел, как она заморгала,  после
чего уперла невидящий взгляд в спинку стоящего впереди кресла.
   - Ты же сам знаешь. Он утонул.
   - Кто это сделал?
   Она медленно качнула головой - сначала в одну сторону, потом в  другую.
Ее левая рука, тонкая и смуглая, с короткими, без лака  ногтями,  медленно
скользила по подлокотнику. Наконец рука замерла, точно  пальцы  наткнулись
на незримое препятствие.
   - Не важно.
   Корсо скривился, казалось, он вот-вот расхохочется, но ему было  не  до
смеха. Он лишь показал клык.
   - А мне очень даже важно. Очень даже.
   Девушка пожала плечами, что означало: нам с вами важными представляются
совсем разные вещи.
   Корсо настаивал:
   - А какую роль во всей этой истории играешь ты?
   - Я уже сказала - охраняю тебя.
   Она повернулась к нему, и взгляд  ее  стал  пронзительным,  хотя  всего
секунду назад казался рассеянным. Она снова двинула руку по  подлокотнику,
словно пытаясь сократить расстояние, отделявшее ее от Корсо. И теперь рука
была совсем близко, так что охотник за книгами невольно  отпрянул,  ощутив
досаду и даже смущение. В душе его, там, где  оставила  свою  мету  Никон,
зашевелились какие-то смутные, забытые и очень тревожные  чувства.  Начала
вкрадчиво наплывать былая боль - ощущение пустоты; а  все  оттого,  что  в
глазах  девушки,  немых  и  беспамятных,   отражались   старые   призраки,
воскресшие из небытия.
   - На кого ты работаешь?
   Ресницы опустились, точно закрылась страница в книге. И сразу ничего не
осталось - только пустота. Девушка сердито наморщила нос:
   - Как ты мне надоел, Корсо.
   Она отвернулась к иллюминатору и  уставилась  наружу.  Большое  голубое
пятно с вплетенными в него тончайшими белыми нитями  упиралось  вдалеке  в
охряную полосу. Уже показалась земля. Франция. Пункт назначения  -  Париж.
Пункт назначения или следующая глава? Продолжение, обещанное  в  следующем
номере. Поединок прерван, тайна не  раскрыта  -  вот  прием,  обычный  для
романтического  повествования  с  продолжением.  Корсо  подумал  о   вилле
"Уединение", вспомнил  фонтан,  пруд,  тело  Фаргаша  среди  водорослей  и
осенних листьев. Его кинуло в жар, он вздрогнул. Сейчас он чувствовал себя
- и с полным на то основанием  -  человеком,  который  вынужден  спасаться
бегством. Нелепость крылась в другом: он бежал не по  собственной  воле  -
его вынудили сделать это.
   Корсо еще раз скользнул взглядом по девушке, прежде чем попытаться  без
лишних эмоций вглядеться в себя самого. А может, он бежал не от чего-то, а
к чему-то? Или спасался  от  тайны,  скрытой  в  его  собственном  багаже?
"Анжуйское вино", "Девять врат", Ирэн Адлер.  Стюардесса  сказала  что-то,
проходя мимо,  и  улыбнулась  дурацкой  профессиональной  улыбкой.  Корсо,
погруженный в свои мысли, посмотрел на нее пустым взором. Хорошо бы узнать
наверняка: записан ли уже где-нибудь конец всей этой  истории?  Или  Корсо
самолично сочиняет ее по ходу дела - главу за главой?
   В тот день они с девушкой не обменялись больше ни словом.  В  аэропорту
Орли он сделал вид, что забыл о ее присутствии, хотя в  длинных  переходах
не переставал слышать шаги за спиной. На паспортном контроле, показав свое
удостоверение личности, он слегка  повернул  голову  в  надежде  углядеть,
каким документом пользуется она; но напрасно. Он только и успел  заметить,
что паспорт лежал в черной кожаной обложке и был, разумеется, европейским,
потому что она проходила через пункт контроля, предусмотренный для граждан
Сообщества. Они вышли на улицу, и, когда Корсо  сел  в  такси  и  привычно
назвал адрес - "Лувр Конкорд", девушка скользнула на сиденье рядом с  ним.
До самого отеля они ехали молча, машину она покинула  первой,  предоставив
ему право расплатиться с таксистом. У того не было  сдачи,  и  Корсо  чуть
задержался. Когда он наконец пересек вестибюль, она уже получила  номер  и
удалялась следом за посыльным, который нес ее рюкзак. Заходя в  лифт,  она
успела на прощание махнуть Корсо рукой.
   - Лавка просто замечательная. Там написано: "Книжный магазин  Репленже.
Автографы и исторические документы". Она открыта.
   Девушка жестом показала официанту, что заказывать ничего  не  будет,  и
слегка наклонилась к  Корсо.  Текучая  прозрачность  ее  глаз  совсем  как
зеркало повторяла уличные сцены, которые отражались еще и в витрине кафе.
   - Почему бы нам не отправиться туда прямо сейчас?
   Утром они встретились за завтраком. Корсо сидел у окна, выходившего  на
площадь Пале-Руаяль, и  читал  газеты.  Она  поздоровалась,  расположилась
рядом и принялась с аппетитом  поглощать  тосты  и  круассаны.  Потом,  не
вытерев с верхней губы полоску кофе с молоком, уставилась на Корсо с видом
беззаботного ребенка.
   - Итак, с чего начнем?
   Они сидели в двух кварталах  от  книжной  лавки,  которую  девушка  уже
успела отыскать по собственному почину,  пока  Корсо  приканчивал  в  кафе
первую в этот  день  рюмку  джина,  первую,  но,  как  он  чувствовал,  не
последнюю.
   - Так почему бы нам не отправиться туда прямо сейчас? - повторила она.
   Корсо не  ответил.  Ночью  ему  приснился  сон.  Она,  эта  смуглолицая
девушка, в вечерних сумерках вела его за  руку  через  холодное  пустынное
поле, а на горизонте  виднелись  столбы  дыма  -  то  были  вулканы  перед
извержением. Порой на пути им  попадались  солдаты  с  суровыми  лицами  -
мертвые солдаты, - их оружие было покрыто слоем пыли, они смотрели  молча,
тускло и безразлично - как угрюмые троянцы в царстве Аида. От горизонта на
поле надвигался мрак, дым делался все гуще,  а  непроницаемые,  призрачные
лица мертвых воинов словно предупреждали о чем-то. Корсо хотелось поскорее
выбраться оттуда. Он тянул девушку за руку, чтобы  она  не  отставала,  но
воздух становился все плотнее, все горячее, удушливее и  темнее.  И  вдруг
бег их превратился в падение - они все падали, падали  и  никак  не  могли
достичь земли, будто это была замедленная съемка агонии. Темнота обжигала,
как пламя в топке. Единственной связью с  внешним  миром  оставалась  рука
Корсо, которая крепко держала руку девушки и все еще  пыталась  тянуть  ее
вперед.  Последнее,  что  он  почувствовал,  -  пожатие  этой   слабеющей,
превращающейся в пепел руки. И тут же перед ним - в непроглядном мраке над
пылающим полем и над его сознанием  -  возникли  какие-то  белесые  пятна,
похожие на  мимолетные  вспышки,  и  из  них  образовались  фантастические
очертания голого черепа.
   Вспоминать сон было  неприятно.  Чтобы  прочистить  горло  от  пепла  и
стереть ужас с  сетчатки  глаз,  Корсо  допил  джин.  Потом  повернулся  к
девушке. Она сидела и терпеливо,  смиренно  ждала,  похожая  на  прилежную
секретаршу,   готовую   тотчас   выполнить   любые   распоряжения    шефа.
Неправдоподобно спокойная, как должное принявшая свою роль в этой истории.
И поза ее выражала теперь обескураживающую и необъяснимую преданность.
   Когда Корсо встал и закинул на плечо  свою  холщовую  сумку,  она  тоже
немедленно вскочила. Они  неспешно  спустились  к  Сене.  Девушка  шла  по
тротуару со стороны домов и время от  времени  останавливалась  у  витрин,
если внимание ее привлекала какая-нибудь картина, или гравюра, или  книга.
Она на все таращила глаза с жадным  любопытством,  но  в  уголках  ее  губ
застыло   что-то   печальное,   а    непроизвольная    улыбка    выглядела
ностальгической. Казалось, в старинных вещах она искала  свой  собственный
отпечаток; как будто в каком-то уголке памяти  ее  прошлое  связывалось  с
прошлым этих малых числом обломков кораблекрушения, которые прибивало сюда
течение после каждой неизбежной в Истории катастрофы.
   Они увидели две книжные лавки - одну напротив другой,  по  обе  стороны
улицы. Лавка  Ашиля  Репленже  была  старинной,  с  деревянным  фасадом  и
изысканной витриной под вывеской "Livres anciens, autographes et documents
historiques". Корсо велел девушке дожидаться  снаружи,  и  она  безропотно
подчинилась. Направляясь к дверям, он заметил  ее  отражение  в  витринном
стекле - наполовину заслоненная его плечом, она стояла на  противоположном
тротуаре и пристально смотрела ему вслед.
   Он  толкнул  дверь,  зазвенел  колокольчик.  Дубовый  стол,  книги   на
стеллажах, папки  с  гравюрами  и  дюжина  старых  деревянных  картотечных
шкафов. На ящиках - латунные кружки  с  изящно  выгравированными  буквами,
расположенными в алфавитном порядке. На стене в рамке -  рукописный  лист,
под которым значилось: "Фрагмент "Тартюфа" Мольера".  Рядом  -  три  очень
недурных гравюры: Виктор Гюго, Флобер, а посередине - Дюма.
   Ашиль Репленже стоял у  стола.  Это  был  здоровяк  с  багровым  лицом,
пышными седыми усами и двойным подбородком, свисающим  на  ворот  рубашки.
Одним словом, персонаж, весьма похожий на Портоса. Одет он был дорого,  но
небрежно: английский пиджак,  с  трудом  сходившийся  на  толстом  животе,
фланелевые брюки - чуть спущенные и мятые.
   - Корсо... Лукас Корсо,  -  он  вертел  в  толстых  и  сильных  пальцах
визитную карточку Бориса Балкана и морщил лоб. - Да, припоминаю, он звонил
мне. Что-то связанное с Дюма.
   Корсо опустил сумку на пол и  достал  папку  с  пятнадцатью  страницами
"Анжуйского вина". Букинист впился в нее глазами и поднял бровь.
   - Любопытно, - сказал он тихо. - Очень даже любопытно.
   Разговаривал он прерывисто  и  одышливо,  как  астматик.  Он  вынул  из
кармана пиджака очки с бифокальными стеклами и  надел,  но  сперва  метнул
цепкий взгляд на посетителя.  Потом  склонился  над  рукописью.  Когда  он
поднял голову, лицо его сияло восторгом.
   - Невероятно, - вскричал он. - Я готов купить это немедленно.
   - Рукопись не продается.
   Букинист не сумел скрыть удивления. Он разочарованно надул губы:
   - Но я понял...
   - Речь идет лишь об экспертизе. Разумеется, ваши услуги будут оплачены.
   Ашиль Репленже мотнул головой - дело вовсе не в  деньгах.  Он  выглядел
раздосадованным и пару раз недоверчиво глянул на посетителя поверх  очков.
Потом снова склонился над рукописью.
   - Жаль, - вымолвил он наконец  и  снова  с  любопытством  воззрился  на
Корсо, словно раздумывая, каким образом она попала к тому в руки. - Откуда
это у вас?
   - Наследство. Умерла старая тетушка, понимаете ли... А вы не видели эту
рукопись раньше?
   Все еще не  поборов  подозрительности,  букинист  бросил  взгляд  через
витринное стекло на улицу, будто какой-нибудь случайный прохожий мог вдруг
растолковать ему смысл неожиданного визита. Хотя, скорее всего, он  просто
подыскивал ответ. Наконец он потрогал усы - так, точно те были наклеены  и
он проверял, на месте ли они, потом уклончиво улыбнулся:
   - Здесь у нас, в Латинском квартале, никогда не знаешь  наверняка,  что
ты уже видел, а что - нет... Район всегда был удобен для торговли  книгами
и гравюрами... Вокруг все непрерывно  что-то  покупают  и  продают,  порой
книга несколько раз проходит через одни и те же руки. - Он  сделал  паузу,
чтобы  глотнуть  воздуха:  три  коротких  вдоха,  потом  метнул  на  Корсо
изучающий взгляд. - Нет, думаю, что нет. Раньше я этой рукописи не  видел.
- Он  снова  посмотрел  на  улицу;  кровь  прилила  у  него  к  лицу,  оно
побагровело. - Уж ее-то я запомнил бы.
   - Надо понимать, что это подлинник? - гнул свое Корсо.
   - Ну... Думаю, да. - Букинист, отдуваясь, провел кончиками  пальцев  по
голубым листам; казалось, он прикасался к ним с опаской. Затем  взял  одну
страницу двумя пальцами. - Полукруглые буквы, средний нажим,  без  вставок
между строками и без помарок... Почти нет знаков  препинания,  зато  много
лишних прописных букв. Несомненно,  это  Дюма  в  зрелые  годы,  где-то  в
середине жизни, когда он  писал  "Трех  мушкетеров"...  -  Букинист  начал
заводиться. Но вдруг он замолк, подняв палец вверх, и Корсо увидел улыбку,
проклюнувшуюся из-под усов,  знак  того,  что  хозяин  принял  решение.  -
Подождите минутку!
   Он шагнул к картотечному шкафу с  буквой  "Д"  и  вытащил  папку  цвета
слоновой кости.
   - Тут все написано рукой Александра Дюма-отца.
   В папке  лежала  дюжина  каких-то  документов,  одни  без  подписи  или
помеченные инициалами А. Д.; под другими стояла полная подпись. По большей
части это были короткие записки, адресованные издателям, письма к друзьям,
приглашения.
   - Вот один из его американских автографов... - пояснил Ашиль  Репленже.
- Автограф попросил у него Линкольн. Дюма послал десять долларов  и  целых
сто автографов - их продали в Питсбурге на благотворительном аукционе... -
Он показывал Корсо свои сокровища со сдержанной, но явной профессиональной
гордостью. - А это, взгляните, приглашение на ужин в замок "Монте-Кристо",
который он построил  для  себя  в  Марли-ле-Руа.  Иногда  он  ставил  лишь
инициалы, а случалось, пользовался псевдонимами... Хотя не  все  известные
автографы являются подлинными. В газете "Мушкетер",  которая  принадлежала
Дюма, служил некий Вьелло, умевший подделывать почерк хозяина. К  тому  же
последние  три  года  жизни  у  Дюма  сильно  дрожали  руки,   приходилось
диктовать.
   - А почему бумага голубая?
   - Он получал ее из  Лилля,  от  фабриканта,  который  был  его  горячим
поклонником и изготовлял бумагу специально для своего  кумира...  И  почти
всегда такого вот цвета, особенно для романов. На статьи чаще шла розовая,
на стихи - желтая... Дюма писал разными перьями, в зависимости от жанра. И
терпеть не мог синих чернил.
   Корсо указал на четыре белых листа с пометками и помарками:
   - А эти?
   Репленже нахмурился:
   - Маке. Соавтор Дюма - Огюст Маке. Это исправления,  сделанные  Дюма  в
первом варианте. - Букинист провел пальцем по усам, потом  наклонился  над
рукописью и принялся громко и театрально  читать:  -  "Ужасно!  Ужасно!  -
шептал Атос, между тем как Портос бил бутылки, а Арамис отдавал приказание
- правда, несколько запоздавшее  -  привести  духовника",  -  букинист  со
вздохом прервался на полуслове и, удовлетворенно  кивнув,  протянул  Корсо
лист. - Посмотрите сами! Маке написал просто: "И он испустил дух на глазах
у онемевших от ужаса друзей д'Артаньяна". Дюма  эту  строку  зачеркнул,  а
сверху написал несколько своих фраз, вставил новые реплики.
   - А что вы можете сообщить мне  о  Маке?  Букинист  с  сомнением  пожал
мощными плечами.
   - Немного. - Тон его снова стал уклончивым. -  Он  был  десятью  годами
моложе Дюма, рекомендовал его писателю их общий  друг  Жерар  де  Нерваль.
Маке сочинял исторические романы, но безуспешно, и  принес  Дюма  набросок
одного из них - "Добряк Бюва, или Заговор Селламара". Дюма превратил это в
"Шевалье д'Арманталь" и напечатал под своим  именем.  А  Маке  получил  за
работу тысячу двести франков.
   - А вы могли бы определить дату написания "Анжуйского вина" по  почерку
и стилю письма?
   - Конечно! Тут полное  совпадение  с  другими  рукописными  документами
тысяча восемьсот сорок  четвертого  года,  когда  шла  работа  над  "Тремя
мушкетерами"... Белые и голубые листы - тоже его обычай. Дюма с помощником
работали  неутомимо.  Из  "Мемуаров  господина  д'Артаньяна"  Куртиля  они
позаимствовали имена для своих героев, путешествие в Париж, историю миледи
и образ жены галантерейщика, которой Дюма  придал  черты  своей  любовницы
Белль Крельсамер, чтобы госпожа Бонасье  вышла  поживее...  Из  "Мемуаров"
господина де Ла Порта, доверенного лица Анны Австрийской, появился  эпизод
похищения Констанции. А у Ларошфуко и из книги  Редерера  "Политические  и
галантные интриги французского двора" они  почерпнули  знаменитую  историю
про алмазные подвески... В ту пору они писали не только "Трех мушкетеров",
но еще и "Королеву Марго" и "Шевалье де Мезон-Руж".
   Репленже снова замолчал, пытаясь отдышаться. Давая  пояснения,  он  все
больше и больше краснел, кровь опять прилила  у  него  к  лицу.  Последние
фразы  он  проговорил  совсем  быстро  и  сбивчиво.  Он   боялся   утомить
собеседника, но в то же время хотел  предоставить  ему  как  можно  больше
фактов.
   - С "Шевалье де Мезон-Руж", - продолжил он, глотнув воздуха,  -  связан
забавный анекдот... Уже было объявлено о публикации  романа-фельетона  под
названием "Шевалье де Ружвиль", но тут Дюма получил негодующее  письмо  от
некоего маркиза, носящего ту же фамилию. В итоге автор  изменил  название,
но вскоре получил новое письмо.  "Глубокочтимый  господин  Дюма,  -  писал
аристократ, -  называйте  свой  роман,  как  Вам  заблагорассудится.  Я  -
последний представитель  рода  и  через  час  намерен  застрелиться..."  И
действительно, маркиз де Ружвиль покончил с собой из-за какой-то  любовной
истории.
   Он опять судорожно глотнул  воздух.  По  его  губам  пробежала  улыбка,
словно он просил прощения за свой недуг. Сильная, рука опиралась  на  стол
рядом с голубыми листами.  Он  напоминает  выбившегося  из  сил  великана,
подумал Корсо. Портос в пещере Локмария.
   - Борис Балкан не  сказал  мне,  что  вы  специалист  по  Дюма.  Теперь
понятно, на чем основана ваша дружба.
   - Мы уважаем друг друга. Но  я  делаю  свое  дело,  не  более  того.  -
Репленже,  слегка  смутившись,  опустил  голову,   -   Я   просто-напросто
трудолюбивый эльзасец, занимаюсь книгами с авторскими пометками,  а  также
автографами. И заметьте, исключительно французских авторов  девятнадцатого
века... Так вот, подумайте, как бы я оценивал  то,  что  попадает  в  поле
моего зрения, если бы не умел с  точностью  определить,  чья  это  рука  и
какова история появления рукописи или документа. Надеюсь, вы понимаете...
   - Разумеется, понимаю, - ответил Корсо" - Это и отличает  профессионала
от обычного барахольщика.
   Репленже , посмотрел на него с благодарностью:
   - Сразу видно, что мы с вами люди одной профессии.
   - Да, - криво ухмыльнулся Корсо, - древнейшей в мире.
   Хозяин лавки расхохотался, что вызвало у  него  новый  приступ  удушья.
Корсо воспользовался паузой, чтобы снова перевести разговор на дело Маке.
   - Расскажите, как они работали, - попросил он.
   - Система была сложной. - Репленже махнул руками  в  сторону  стола  со
стульями, словно именно там все и  происходило.  -  Дюма  набрасывал  план
произведения и  обсуждал  этот  план  с  помощником,  которому  предстояло
отыскать нужные документальные материалы и выстроить  сюжетную  схему  или
даже написать первый вариант романа - на белых листах...  Потом  Дюма  все
переписывал - на голубых... Работал он обычно утром или вечером и  никогда
- днем. Сидел в одной рубашке... Не пил  ни  кофе,  ни  спиртного,  только
сельтерскую воду. И почти не курил. Он работал без передышки,  а  издатели
требовали еще и еще... Маке отправлял ему свои заготовки  почтой,  и  Дюма
раздражался из-за задержек. - Букинист вытащил из папки листок  и  положил
на стол перед Корсо. - Вот вам пример - записка, посланная во время работы
над "Королевой Марго". Как видите, Дюма  сетует:  "Все  идет  великолепно,
несмотря на те шесть-семь страниц, посвященных  политике,  с  которыми  мы
должны  смириться,  чтобы  поддержать  интерес  публики...  Если  дело  не
продвигается вперед быстрее, дорогой мой, вина в том Ваша:  со  вчерашнего
дня, с девяти часов, я сижу сложа руки... - Букинист  прервался,  наполнил
легкие воздухом и указал на "Анжуйское вино": - Наверняка эти четыре белые
страницы, исписанные рукой Маке и с правкой Дюма, мэтр получил  с  большим
опозданием - номер "Сьекль" пора было отправлять в  типографию,  потому  и
приходилось довольствоваться малым,  делать  исправления  спешно  -  прямо
поверх чужого текста.
   Он сложил все бумаги в папку и поставил ее в шкаф под буквой "Д". Корсо
успел еще раз глянуть на листок, где Дюма  требовал  от  своего  помощника
новые материалы. Не только почерк совпадал полностью,  но  и  бумага  была
идентичной - голубой в тонкую клетку; точно такой же, как в  его  рукописи
"Анжуйского вина". Для записки использовалась  половинка  листа,  так  что
один край был не таким ровным, как три остальные. Кто  знает,  может,  все
листы лежали на столе у писателя вместе, в одной стопке.
   - Так кто же на самом деле написал "Трех мушкетеров"?
   Репленже старательно запирал шкаф и отозвался не сразу:
   -  Тут  я  с  ответом  затрудняюсь  -  вы  поставили   вопрос   слишком
категорично.  Маке  был  человеком  эрудированным,  знал  историю,   много
читал... Но таким талантом, как у Дюма, не обладал.
   - Думаю, добром между ними не кончилось...
   - Ваша правда. А жаль! Знаете, они ведь даже вместе ездили в Испанию на
свадьбу Изабеллы  Второй...  Дюма  потом  напечатал  путевые  заметки  "От
Мадрида до Кадиса" в форме писем... Что касается Маке, то  какое-то  время
спустя он обратился  в  суд  и  потребовал,  чтобы  его  признали  автором
восемнадцати романов, подписанных Дюма, но судьи решили, что  работа  Маке
была не более чем подготовительной... Теперь он  считается  посредственным
писателем, который воспользовался славой Дюма, чтобы хорошо заработать. Но
некоторые видят в нем несчастную жертву эксплуатации: "негра" на службе  у
гиганта...
   - А вы?
   Репленже скользнул взглядом по портрету Дюма, что висел над дверью.
   -  Я  ведь  уже  сказал  вам,  что  не  считаю  себя  таким   серьезным
специалистом, как мой друг господин Балкан... Я всего лишь  книготорговец,
букинист.   -   Он   на   мгновение   задумался,    сопоставляя    степень
взаимозависимости профессии и личных  вкусов.  -  Но  хочу  обратить  ваше
внимание  вот  на  что:  с  тысяча  восемьсот  семидесятого  по  восемьсот
девяносто четвертый год во Франции  было  продано  три  миллиона  томов  и
восемь миллионов романов-фельетонов с  продолжениями-и  везде  на  обложке
стояло имя Александра Дюма. Эти романы писались до Маке, при Маке и  после
Маке. Наверное, это о чем-то да говорит.
   - По крайней мере, о прижизненной славе, - добавил Корсо.
   - Тут спорить не о чем. Целых полвека он оставался кумиром Европы.  Обе
Америки направляли корабли с единственной целью -  доставить  его  романы,
которые читали и в Каире, и в Москве, и в Стамбуле,  и  в  Шандернагоре...
Дюма  взял  от  жизни  все,  что  мог,  выпил  до  дна  чашу  наслаждений,
популярности... Он умел радоваться жизни, побывал на баррикадах, бился  на
дуэлях, судился, фрахтовал суда, назначал пенсии из своего кармана, любил,
чревоугодничал, танцевал, заработал десять миллионов и промотал  двадцать,
а умер тихо, во сне, как ребенок... - Репленже кивнул на правку в рукописи
Маке. - Ведь это можно назвать по-разному:  талант,  гений...  Но  как  ни
назови, просто так взять и выжать это из себя нельзя и  нельзя  украсть  у
других. - Он похлопал себя по груди, совсем как Портос. - Это  таится  вот
здесь. Ни один писатель не знал при жизни такой  славы.  А  Дюма  запросто
добился всего - словно заключил союз с Господом Богом.
   - Да, - отозвался Корсо. - Или с дьяволом.
   Корсо пересек улицу и оказался у той книжной лавки,  что  расположилась
напротив. В дверях, под козырьком, на переносных лотках лежали груды книг.
Девушка рылась в  них,  перебирала  стопки  гравюр  и  старинных  почтовых
открыток. Она стояла против света, солнце пряталось  у  нее  за  спиной  и
золотило волосы на макушке и висках. Когда  Корсо  приблизился,  она  даже
головы не повернула в его сторону.
   - Ну, а какую бы выбрал ты? - спросила она,  в.  нерешительности  держа
перед собой две открытки: одну цвета сепии, на которой обнимались  Тристан
и Изольда, и другую с "Искателем гравюр" Домье.
   - Возьми обе, - посоветовал Корсо, наблюдая краешком глаза, как  другой
покупатель остановился перед  лотком  и  протянул  руку  к  толстой  пачке
открыток, перетянутых резинкой. У Корсо сработал охотничий рефлекс,  и  он
молниеносным рывком перехватил открытки, можно сказать, почти  что  вырвал
из рук соперника. Потом принялся  изучать  свои  трофеи,  слыша  над  ухом
сердитое ворчание незадачливого конкурента. Он нашел несколько картинок на
наполеоновскую тему: императрица Мария-Луиза, семейство Буонапарте, смерть
Императора и последняя победа: польский  солдат  с  копьем  и  два  конных
гусара перед Реймсским собором во время  кампании  1814  года  размахивают
знаменами, отнятыми у  врага.  Чуть  поколебавшись,  он  добавил  туда  же
маршала Нея в парадном мундире и портрет старого Веллингтона,  позирующего
для Истории. Удачливая старая скотина.
   Девушка отложила  еще  несколько  открыток.  Ее  длинные  смуглые  руки
уверенно перебирали тонкий белый картон и выцветшие  гравюры:  изображения
Робеспьера  и  Сен-Жюста,  изысканный  портрет  Ришелье  в   кардинальском
облачении, с орденом Святого Духа на шее.
   - Очень кстати, - язвительно прокомментировал Корсо.
   Она ничего не ответила, продолжая что-то искать среди  книг,  и  солнце
скользило по ее плечам и золотым туманом окутывало Корсо. Ослепленный,  он
закрыл глаза, а когда снова открыл их, девушка показывала ему толстый  том
ин-кварто, извлеченный из кучи прочих.
   - Ну как?
   Он глянул: "Три мушкетера" с иллюстрациями Лелуа, переплет из  ткани  и
кожи, хорошее состояние. Когда он перевел взгляд  на  нее,  она,  улыбаясь
уголками губ, испытующе смотрела ему в глаза и ожидала ответа.
   - Красивое издание, - только и сказал он. -  Ты  что,  собираешься  это
читать?
   - А как же! Только, умоляю, не рассказывай, чем там кончится дело.
   Корсо против воли тихонько рассмеялся.
   - Я и сам был бы рад, - заметил он, складывая в стопку открытки, - если
бы мог рассказать тебе, чем,все кончится.
   - А у меня для тебя подарок, - сказала девушка. Они  шагали  по  Левому
берегу мимо лотков букинистов,  мимо  выставленных  на  продажу  гравюр  в
пластиковых или целлофановых конвертах, мимо подержанных книг, разложенных
прямо на парапете. Bateau-mouche  [речной  трамвай  (фр.)]  медленно  плыл
вверх по течению, здорово просев под тяжестью толпы японцев,  -  не  менее
пяти тысяч, прикинул Корсо, и  ровно  столько  же  видеокамер  "Сони".  На
другой стороне улицы, за стеклами роскошных витрин  с  рекламой  "Виза"  и
"Америкэн Экспресс", неприступно гордые антиквары бросали  едва  приметные
взгляды поверх толпы, за горизонт, в ожидании, когда появится какой-нибудь
кувейтец, русский спекулянт или министр из Экваториальной Гвинеи,  которым
можно будет всучить, скажем,  биде  -  расписной  фарфор,  месье,  Севр  -
Евгения Гранде; При этом произношение их, естественно,  отличалось  четкой
артикуляцией.
   - Я не люблю подарков, - хмуро буркнул  Корсо.  -  Было  дело,  кое-кто
принял в дар деревянного коня. На этикетке стояло: ахейская ручная работа.
Те идиоты и обрадовались.
   - И что, диссидентов там не налилось?
   - Только один - со своими детьми. Но из моря повылезли какие-то  твари,
и получилась великолепная скульптурная группа.  Если  я  правильно  помню,
эллинистическая. Родосская школа. В ту пору боги были слишком пристрастны.
   - Они были такими всегда. - Девушка смотрела на мутную воду, будто река
несла с собой воспоминания. Корсо увидел задумчивую и вялую улыбку  на  ее
губах. - Я никогда не знала ни одного беспристрастного бога. Или  дьявола.
- Она резко повернулась к  охотнику  за  книгами.  Казалось,  ее  недавние
раздумья унесло вниз по течению. - Ты веришь в дьявола, Корсо?
   Он пытливо посмотрел на нее, но река унесла  и  те  образы,  что  всего
несколько секунд назад еще жили в ее глазах. Там остались  только  текучая
зелень и свет.
   - Я верю в глупость и невежество, - устало улыбнулся он.  -  И  считаю,
что лучший удар кинжалом - вот сюда, видишь? - Он  показал  на  пах.  -  У
бедренной кости. Когда тебя при этом обнимают.
   - Чего ты боишься, Корсо? Что я обниму тебя?.. Что небо обрушится  тебе
на голову?
   - Я боюсь деревянных коней, дешевого джина и красивых девушек. Особенно
когда они являются с подарками. И присваивают себе имя  женщины,  сумевшей
победить Шерлока Холмса.
   Они продолжали свой путь и теперь шли  по  деревянному  настилу,  моста
Искусств. Девушка  остановилась  рядом  с  уличным  художником,  продающим
крошечные акварели.
   - Мне нравится этот мост, - сказала она. - Потому что здесь нет  машин.
Только влюбленные парочки, старушки в  шляпках  и  праздная  публика.  Это
мост, лишенный абсолютно всякого практического смысла.
   Корсо не ответил. Он провожал взглядом баржи  с  низкими  покосившимися
мачтами, они проплывали мимо,  между  опорами,  которые  поддерживали  всю
железную конструкцию. Когда-то на этом мосту звучали шаги Никон - рядом  с
его собственными. Он помнил, как она точно так  же  остановилась  рядом  с
художником, может, с тем же самым, как наморщила нос, потому что  фотометр
был расположен неудобно для нее и свет бил диагонально, слишком сильно, он
падал на башни Нотр-Дам. Они купили foie-gras [гусиная  печенка  (фр.)]  и
бутылку бургундского, это и составило их ужин в гостиничном номере.  Поели
они в постели при свете телевизионного экрана, где разгорались дебаты - из
тех, которые просто обожают французы, - в них  участвует  много  народа  и
произносят  много  слов.  А   прежде,   еще   на   мосту,   Никон   тайком
сфотографировала его - в чем и призналась, жуя хлеб с foie-gras; при  этом
губы  ее  были  влажными  от  бургундского,  и  она  кончиком  босой  ноги
поглаживала бедро Корсо. Я знаю, что тебе это не нравится, Лукас Корсо, ты
злишься, но там ты стоишь в  профиль  и  смотришь  на  проплывающие  внизу
баржи, и мне удалось почти что сделать из тебя  красавца,  сукин  ты  сын.
Никон была еврейкой с большими глазами, из ашкеназов, отец ее в  Треблинке
носил номер 77843, и спас его гонг в последнем раунде;  теперь,  когда  на
экране появлялись израильские солдаты на своих огромных танках, она  голая
выпрыгивала из постели и целовала экран, глаза ее блестели  от  слез,  она
шептала: "Шалом, Шалом" - так же нежно, как произносила  имя  Лукас...  Но
однажды она это  имя  словно  забыла.  Он  так  никогда  и  не  увидел  ту
фотографию, где он стоит, опершись на перила моста Искусств, и смотрит  на
баржи, стоит в профиль и на сей раз кажется почти красивым, сукин сын.
   Когда он поднял глаза, Никон  уже  исчезла.  Рядом  с  ним  шла  другая
девушка. Высокая, загорелая, с короткой мальчишеской  стрижкой  и  глазами
цвета свежевымытого винограда, почти прозрачными. В  растерянности  он  на
секунду зажмурился, чтобы вернуться в реальный мир. И настоящее прочертило
четкую, как след скальпеля, линию. Тот  Корсо,  что  стоял  в  профиль  на
черно-белой  фотографии  -  Никон  делала  только  черно-белые  снимки,  -
извиваясь, полетел в реку и  уплыл  вниз  по  течению,  вместе  с  опавшей
листвой и дерьмом, которое попадало в воду с шаланд и  из  канализационных
стоков. И другая девушка, а вовсе не Никон, держала в руках  переплетенную
в кожу книжицу и протягивала ему.
   - Надеюсь, тебе понравится.
   "Влюбленный дьявол" Жака Казота, издание 1878 года. Корсо раскрыл книгу
и узнал гравюры - те  же,  что  и  в  первом  издании,  факсимиле  в  виде
приложения:  Альвар  в  Магическом  круге  стоит  пред  дьяволом,  который
вопрошает "Che vuoi?" (<a href=#s89>*89</a>);  Бьоидетта,  распутывающая  пальцами  волосы;
красивый паж у клавесина.. Корсо открыл какое-то место наугад и прочел:
   Человек был сотворен из горсти грязи И воды, почему же женщина не может
быть соткана из росы, земных испарений и солнечных лучей, из  сгустившихся
остатков радуги? Где возможное?.. И невозможное?..
   Он захлопнул книгу и, подняв  глаза,  встретился  с  ликующим  взглядом
девушки. Там, внизу, солнечные блики искрились в пенном следе, оставленном
каким-то корабликом, и трепетные переливы  пробегали  по  ее  лицу,  будто
отблески бриллиантовых граней.
   - "Из сгустившихся остатков радуги", - повторил Корсо. - А ты-то что об
этом знаешь?
   Девушка провела рукой по  волосам  и,  прикрыв  веки,  подняла  лицо  к
солнцу. Все в ней было светом: отблески реки, утренняя  прозрачность,  две
зеленые заводи под темными ресницами.
   - Мне известно то, что мне рассказали давным-давно...  Радуга  -  мост,
соединяющий землю и небо. Когда наступит  конец  света,  она  обрушится  -
после того как дьявол усядется на нее верхом.
   - Неплохо. Так рассказывала твоя  бабушка?  Она  отрицательно  помотала
головой. И снова глянула на Корсо - серьезно и задумчиво.
   - Нет, один приятель, Билето. - Произнеся это имя, она на миг запнулась
и наморщила лоб, как маленькая девочка, открывающая страшную тайну.  -  Он
любит коней и вольный ветер... Другого такого оптимиста я не  встречала...
Он все еще верит, что вернется на небеса!
   Они прошли почти весь мост. У Корсо возникло странное  ощущение,  будто
чудища с водостоков Нотр-Дам следили за ними. А ведь и  они,  эти  чудища,
тоже были подделкой, как и столько прочих вещей. Их не было там - не  было
их адских гримас,  рогов  и  унылых  козлиных  бород,  -  когда  степенные
мастера, закончив работу, потные и  гордые,  выпили  по  стакану  крепкого
питья и глянули наверх.  Их  не  было  там,  когда  Квазимодо  метался  по
звоннице, страдая от несчастной любви к  цыганке  Эсмеральде.  Но  теперь,
после  Чарльза  Лоутона  с  его  целлулоидным   уродством,   после   Джины
Лоллобриджиды, которую казнили на площади под их сенью, -  вторая  версия,
техноколор, непременно подчеркнула бы Никон, - уже трудно было представить
собор без этих мрачных неосредневековых часовых.  Корсо  вообразил,  какая
картина открылась бы ему с высоты птичьего полета: Новый  мост,  дальше  -
узкий, темнеющий в свете прозрачного утра мост Искусств  над  серо-зеленой
лентой реки, а на нем - две крошечные фигурки, которые незаметно  движутся
к правому берегу. Мосты и черные лодки Харона, неспешно  проплывающие  под
каменными сводами и арками. Мир - это берега и  реки,  текущие  меж  ними,
мужчины и женщины, которые  пересекают  реки  по  мостам  либо  вброд,  не
догадываясь о последствиях сего акта, не оборачиваясь назад и не глядя под
ноги, не бросив монетки лодочнику.
   Они вышли к Лувру и  постояли  перед  светофором,  прежде  чем  перейти
улицу. Корсо поправил лямку своей холщовой  сумки  на  плече  и  рассеянно
глянул "сначала направо, потом налево.  Машин  было  множество,  и  он  по
чистой случайности обратил внимание на одну, которая как раз  в  этот  миг
пролетала мимо. И  Корсо  буквально  окаменел,  уподобившись  чудовищам  с
Нотр-Дам.
   - Что случилось? - спросила девушка,  когда  зажегся  зеленый  свет,  а
Корсо все не двигался с места. - Ты что там, привидение увидел?
   Да, он увидел привидение. Но не одно, а целых два. Оба расположились на
заднем сиденье улетавшего прочь  такси  и  оживленно  беседовали,  поэтому
Корсо не заметили. Женщина - очень привлекательная  блондинка;  он  тотчас
узнал ее, несмотря на шляпу и короткой вуалью,  опущенной  на  глаза.  Это
была Лиана Тайллефер. А рядом с ней, обняв ее за плечи,  сидел  Флавио  Ла
Понте,  который  демонстрировал  свой  неотразимый  профиль  и   кокетливо
поглаживал кудрявую бородку.



        10. НОМЕР ТРИ

                                   <i>Они подозревали, что у него нет сердца.
                                                    Р.Сабатини. "Скарамуш"</i>

   Корсо был из числа людей, наделенных редким даром:  он  умел  мгновенно
находить себе преданных помощников - иногда за  деньги,  иногда  просто  в
обмен на улыбку. Как мы уже убедились, было в нем что-то -  полунаигранная
неуклюжесть, гримаса своенравного и  симпатичного  кролика,  рассеянный  и
беспомощный вид, совершенно не соответствующий его  нраву,  -  из-за  чего
люди готовы были оказывать ему всяческое, содействие.  Некоторые  из  нас,
знакомясь с Корсо, испытали это на себе. Не  стал  исключением  и  Грюбер,
портье из "Лувр Конкорд", с которым Корсо имел дело  уже  лет  пятнадцать.
Грюбер был человеком суровым и замкнутым, с бритым затылком, и  в  уголках
губ его Остыли складки, отличающие игроков в  покер.  Во  время  немецкого
отступления 1944 года он, шестнадцатилетний хорватский  волонтер,  рядовой
18-й мотопехотной дивизии вермахта "Хорст Вессель", получил русскую  пулю,
которая задела ему позвоночник. Итог - Железный крест второй степени и три
неподвижных позвонка. Вот почему он так напряженно и  замедленно  двигался
на своем посту - словно торс его сковывал стальной корсет.
   - Мне нужна помощь, Грюбер.
   - Я всегда в вашем распоряжении.
   Корсо почудилось,  что  вставший  по  стойке  "смирно"  портье  щелкнул
каблуками. Форменная куртка цвета бордо с золотыми ключиками  на  лацканах
придавала старому отставнику еще более бравый вид, что очень нравилось тем
клиентам из  Центральной  Европы,  которые  после  крушения  коммунизма  и
раскола восточного лагеря приезжали в  Париж,  чтобы  рассеянно  осмотреть
Елисейские поля, а в душе мечтали о четвертом рейхе.
   - Ла Понте, Флавио. По национальности испанец. А  также  Эрреро,  Лиана
Эрреро; хотя она может зарегистрироваться под фамилией  Тайллефер  или  де
Тайллефер... Я хотел бы знать, не остановились ли они в одной из парижских
гостиниц.
   Он написал имена на карточке и передал  ее  Грюберу,  приложив  пятьсот
франков. Корсо, когда давал  чаевые  или  подкупал  кого-то,  умел  особым
образом пожать плечами - мол, нынче я тебе, завтра ты мне,  -  отчего  все
дело обретало форму дружеского взаимообмена, почти сообщничества, и трудно
было понять, кто и кому в действительности оказывает услугу. Грюбер привык
иметь дело с испанцами из "Евроколор Иберия", итальянцами в отвратительных
галстуках и американцами с сумочками TWA (<a href=#s90>*90</a>) и в бейсболках - и бормотал
вежливое "merci m'sieu", получая от них жалкие десять франков.  Теперь  же
он, не моргнув глазом и не поблагодарив, описал  рукой  изящный  полукруги
сунул в карман весьма крупную купюру. На лице его появилась  непроницаемая
маска крупье, которую он приберегал для тех немногих, кто, как Корсо,  еще
помнил правила игры. Грюбер ремесло свое осваивал в ту пору, когда клиенту
достаточно было поднять бровь, чтобы служащие  отел"  безошибочно  поняли,
чего именно тот хочет. Но теперь  настали  иные  времена,  и  дорогой  его
сердцу мир старых европейских гостиниц помнили лишь немногие посвященные.
   - Господин и дама проживают вместе?
   - Не знаю. - Корсо скривился, вообразив, как Ла Понте выходит из ванной
комнаты в расшитом халате,  а  вдова  Тайллефер  полулежит  на  постели  в
шелковой рубашке. - Но эта деталь меня тоже интересует.
   Грюбер слегка склонил голову - всего, на несколько миллиметров.
   - Мне понадобится несколько часов, господин Корсо.
   - Знаю. - Корсо прогулялся взглядом вдоль коридора, соединяющего холл с
рестораном; девушка стояла там  -  куртка  под  мышкой,  руки  в  карманах
джинсов - и разглядывала витрину с духами и  шелковыми  косынками.  -  Что
касается ее...
   Портье достал из-под стойки карточку.
   - Ирэн Адлер, - прочитал он, - британский  паспорт,  выдан  два  месяца
назад. Девятнадцать лет. Адрес: Лондон, Бейкер-стрит, 221б.
   - Вы шутите, Грюбер.
   - - Разве я посмел бы, господин Корсо. Так значится в паспорте.
   Губы старого солдата СС тронула легчайшая, почти  неразличимая  улыбка.
Правда, по-настоящему улыбающимся Корсо видел  его  лишь  однажды:  в  тот
день, когда пала Берлинская стена. Охотник за книгами  глянул  на  коротко
подстриженные седые волосы, на неподвижную шею, на кисти рук,  симметрично
опущенные на стойку. Старая Европа - или то,  что  от  нее  осталось.  Ему
слишком много лет, чтобы, рискнув всем, возвратиться домой и уже на  месте
убедиться, что в воспоминаниях многое почему-то было другим - и колокольня
в Загребе, и  светловолосые  приветливые  крестьянки,  от  которых  пахло:
свежеиспеченным хлебом, и зеленые равнины с реками, и  мосты  через  реки,
мосты, которые он дважды видел взорванными - в  юности,  когда  убегал  от
партизан Тито, и по телевизору осенью девяносто первого (они  взлетели  на
воздух перед самым носом у сербских четников). Именно так он все это  себе
и представлял, когда в своей комнате перед выцветшим портретом  императора
Франца-Иосифа снимал бордовую куртку с золотыми ключиками  на  лацканах  -
так же торжественно, как снимал  бы  мундир  австро-венгерской  армии.  Он
наверняка ставил пластинку с "Маршем Радецкого", потом наливал себе стакан
красного вина и мастурбировал, смотря по видео фильмы с Сисси.
   Девушка оторвала  взгляд  от  витрины  и  теперь  наблюдала  за  Корсо.
Бейкер-стрит, 221б, мысленно повторил он и чуть  не  расхохотался  во  всю
глотку. Его бы ни капли не удивило, появись здесь  и  сейчас  посыльный  с
приглашением от леди Винтер на чай в замок Иф или во  дворец  Рюритания  к
Ришелье, профессору Мориарти и Руперту из Хентцау (<a href=#s91>*91</a>).  Раз  уж  в  дело
вмешалась литература, и такое запросто могло произойти.
   Он попросил телефонную книгу и отыскал номер баронессы  Унгерн.  Потом,
не обращая внимания на девушку, зашел  в  телефонную  кабинку  в  холле  и
побеседовал с баронессой, которая назначила ему встречу на следующий день;
После чего Корсо набрал толедский номер Варо  Борхи.  Но  его  телефон  не
отвечал.
   По телевизору  шел  фильм  с  выключенным  звуком:  Грегори  Пек  среди
тюленей, драка в танцевальном зале какой-то гостиницы, две шхуны бок  обок
летят на всех парусах куда-то  на  север,  к  настоящей  свободе,  которая
начинается  в  десяти  милях  от  ближнего  берега.  А  по   эту   сторону
телевизионного экрана на ночном столике несла караул  бутылка  "Болеа",  и
содержимое ее давно  опустилось  ниже  ватерлинии.  Бутылка  стояла  между
"Девятью вратами" и папкой с рукописью Дюма и напоминала  старого  пьяницу
гренадера, который готовится к жаркому бою.
   Лукас Корсо снял очки и потер глаза, покрасневшие от табачного  дыма  и
джина. На постели с археологической тщательностью были  разложены  остатки
экземпляра номер Два, спасенные из камина в доме Виктора Фаргаша.  Не  так
уж и много: переплет, который благодаря коже обгорел меньше, и подпаленные
клочки бумаги с почти нечитаемыми фрагментами текста. Он взял  один  такой
кусочек, желтый и ломкий: "...si non obig.nem me. ips.s fecere, f .r  q.qe
die, tib. do vitam m.m sicut t.m..." Это явно был нижний угол страницы,  и
Корсо после недолгих раздумий отыскал соответствующее место  в  экземпляре
номер Один. Страница 89 -  тексты  полностью  совпадали.  Корсо  попытался
проделать  ту  же  операцию   с   каждым   из   клочков,   которые   сумел
идентифицировать, - всего таких оказалось шестнадцать.  Еще  двадцать  два
были или слишком малы, или невозвратно испорчены, так что  понять,  откуда
они, не представлялось возможным.  Одиннадцать  были  остатками  полей,  и
только на одном из них  различалась  перекрученная  цифра  7  -  третья  и
единственно читаемая из трех, обозначающих номер страницы.  Он  определил,
что речь шла о странице 107.
   Сигарета уже начала обжигать ему губы, Корсо ткнул окурок в  пепельницу
и раздавил. Потом протянул руку, схватил бутылку и сделал  большой  глоток
прямо из горлышка. Он сидел в одной рубашке - в старой рубашке цвета  хаки
с большими карманами и завернутыми рукавами, а еще  на  нем  был  галстук,
давно превратившийся в тряпку.  На  экране  человек  из  Бостона,  стоя  у
штурвала, обнимал русскую княгиню, оба беззвучно шевелили  губами  и  были
счастливы  своей  любовью  под  небом  техноколор.  Единственным   звуком,
нарушавшим тишину в комнате, было дребезжанье оконных стекол - всякий раз,
когда внизу, по дороге, ведущей к Лувру, проезжали машины.
   Фильмы со  счастливым  концом!  Когда-то  Никон  тоже  любила  всю  эту
дребедень.  Корсо  отлично  помнил:  она  радовалась,   как   восторженная
девчонка, глядя на финальный поцелуй - под пение скрипок, на фоне облаков,
со словом "Конец", наплывающим на лица героев. Иногда они с Корсо ходили в
кино, но чаще Никон сидела перед телевизором, набив рот кусочками сыра, и,
случалось, опускала голову на плечо Корсо, и он чувствовал, что  она  тихо
плачет, не произнося ни слова и не отрывая глаз от экрана.  Это  мог  быть
Пауль  Хенрайд,  поющий  "Марсельезу"  в  кафе  "У  Рика";  Рутгер  Хауэр,
склонивший голову,  умирающий  в  последних  кадрах  "Бегущего  по  лезвию
бритвы"; Джон Уэйн с Морин  О'Хара  (<a href=#s92>*92</a>)  перед  камином  или  Мастрояни,
зашедший в воду по пояс, чтобы достать  женскую  шляпку,  раскланивающийся
налево и направо, элегантный, невозмутимый, влюбленный, с черными глазами.
Никон плакала, и была счастлива, и  гордилась  своими  слезами.  Ведь  это
значит что я еще жива, говорила она смеясь, со все еще мокрым лицом. Что я
- часть большого мира, и мне нравится быть частью мира.  Кино  -  это  для
многих: вещь коллективная,  щедрая,  там  дети  хлопают  в  ладоши,  когда
появляется агент 007. Кино  делает  людей  лучше;  фильмы  можно  смотреть
вдвоем, обсуждать. А вот твои книги - эгоисты. И  одиночки.  Некоторые  из
них даже и прочесть-то нельзя. И открыть нельзя, такие  они  старые.  Кому
интересны только книги, тому никто не нужен, вот что  меня  пугает.  Никон
дожевывала последний кусочек сыра и смотрела на Корсо внимательно,  словно
отыскивала на его  лице  тайные  симптомы  болезни,  которая  очень  скоро
проявится. Иногда ты меня пугаешь.
   Фильмы со счастливым концом... Корсо  нажал  на  кнопку  дистанционного
управления, и экран погас. Теперь вот охотник за книгами сидел в Париже, а
Никон фотографировала детей с печальными глазами где-нибудь в  Африке  или
на Балканах Однажды, заглянув  в  какой-то  бар  выпить  рюмку  джина,  он
мельком увидел ее в программе  теленовостей:  рядом  рвались  бомбы,  мимо
бежали перепуганные люди, а она спокойно стояла-волосы заплетены  в  косу,
на плече камера, ж лицу прижат 35-миллиметровый фотоаппарат, - и силуэт ее
резко выделялся на фоне дыма  и  пламени.  Никон.  Среди  тех  грандиозных
обманов, которым она охотно и слепо верила, фильмы со счастливыми финалами
были самой большой нелепостью. Там герои ели  куропаток  и  всегда  любили
друг друга, и казалось, что результат уравнения просто не  может  не  быть
окончательным и бесспорным. И никаких вопросов о том,  сколько  же  длятся
любовь, счастье в этом самом "всегда", которое на самом-то  деле  дробится
на жизни, годы, месяцы. И даже на дни. Пока не наступил неизбежный  финал,
их с Никон финал, она и мысли не допускала, что  герой  недели  через  две
может  потонуть  на  своем  корабле,  натолкнувшись  на  подводный  риф  у
Гебридских островов. Или что героиню через три месяца  собьет  автомобиль.
Или события будут развиваться  совсем  иначе:  кто-то  заведет  любовника,
кто-то  почувствует  раздражение  и  скуку,  кто-то   решит   перечеркнуть
прожитое. А сколько бессонных ночей, сколько слез  и  недомолвок,  сколько
одиночества последовало за тем поцелуем? Может быть,  героя  в  сорок  лет
свел в  могилу  рак.  А  героиня  дожила  до  восьмидесяти  в  приюте  для
престарелых... Красавец офицер превратился  в  развалину,  ведь  геройские
раны неизбежно оставляют по себе уродливые шрамы, а победы его забылись  и
никого  больше  не   интересуют.   Какие   драмы   переживают   они,   уже
состарившиеся,  когда  у  них  не  хватает  сил  ни  на  борьбу,   ни   на
сопротивление и их швыряет туда-сюда  мировой  ураган,  и  они  беззащитны
перед людской глупостью, жестокостью и подлостью. Порой ты  пугаешь  меня,
Лукас Корсо.
   Без пяти минут  одиннадцать  он  раскрыл-таки  тайну  камина  на  вилле
Виктора Фаргаша, хотя до  полной  ясности  было  еще  далеко.  Он  зевнул,
потянулся и глянул  на  часы.  Потом  снова  полюбовался  разложенными  по
постели кусочками бумаги и уставился в зеркало, которое  висело  рядом  со
старинной открыткой в деревянной рампе: гусары перед Реймсским собором. Он
увидел собственное отражение: встрепанный, небритый, в  съехавших  на  нос
очках - и тихонько рассмеялся. Этот волчий смех-коварный и злобный - Корсо
приберегал для особых случаев. Л теперь был как раз такой  особый  случай.
Все  фрагменты  "Девяти  врат",   которые   он   сумел   идентифицировать,
соответствовали определенным страницам с текстом из целого экземпляра.  От
девяти гравюр и фронтисписа не осталось  и  следа.  Чему  могло  быть  два
объяснения: первое - они сгорели в камине; второе, и  более  вероятное,  -
кто-то, разодрав книгу, унес их с собой, а то, что  ему  не  понадобилось,
швырнул в огонь. Этот кто-то, кем бы он там ни был; несомненно считал себя
очень хитрым. Или она считала себя очень хитрой. Хотя после того как Корсо
совершенно неожиданно, стоя  на  перекрестке,  увидал  Ла  Понте  и  Лиану
Тайллефер, ему не следовало исключать; и третье лицо множественного числа:
они считали себя очень хитрыми. Теперь важно было разобраться: случайно ли
были оставлены те следы, которые обнаружил Корсо, или  это  была  ловушка.
Весьма искусная,  надо  сказать,  ловушка.  Кстати  о  ловушках.  В  дверь
постучали, и когда Корсо открыл, не забыв  прежде  накинуть  покрывало  на
экземпляр номер Один и рукопись  Дюма,  он  увидал  девушку.  Она  явилась
босиком, в джинсах и белой футболке.
   - Привет, Корсо. Надеюсь, ты никуда не собрался на ночь глядя.
   Порог комнаты она не переступила, а стояла в  прихожей,  сунув  большие
пальцы в карманы джинсов, которые очень туго обтягивали ее бедра и длинные
ноги. Потом наморщила лоб, ожидая дурных новостей.
   - Можешь расслабиться и покинуть пост, - успокоил ее Корсо.
   Она облегченно улыбнулась:
   - До смерти хочется спать. Корсо повернулся к ней  спиной  и  шагнул  к
ночному столику с бутылкой, которая оказалась уже почти пустой.  Тогда  он
принялся исследовать мини-бар и наконец победно выпрямился -  с  маленькой
бутылочкой джина в руке. Он выплеснул ее  содержимое  в  стакан  и  сделал
глоток. Девушка по-прежнему стояла в дверях.
   - Они унесли гравюры. Девять штук, - Корсо указал стаканом на фрагменты
экземпляра номер Два. - Остальное сожгли - заметали следы; именно  поэтому
уничтожено не все.  Они  позаботились,  чтобы  кое-что  осталось...  Таким
образом, можно официально установить, что книга сгорела.
   Она наклонила голову набок и пристально смотрела на него.
   - А ты умный.
   - Еще бы! Поэтому меня и кинули на это дело.
   Девушка сделала несколько шагов по комнате. Корсо следил за  ее  босыми
ногами, ступившими на коврик у кровати. Она внимательно изучала обгоревшие
кусочки.
   - Книгу сжег не Виктор Фаргаш, - добавил Корсо. - У него бы на это рука
никогда не поднялась... Что они с ним сделали? Такое же самоубийство,  как
у Энрике Тайллефера?
   Она помедлила с ответом. Взяла клочок и попыталась  разобрать  печатные
буквы.
   - Вот и ответь на свои вопросы  сам,  -  бросила  она,  не  поворачивая
головы. - Для того тебя и кинули на это дело.
   - А ты?
   Она читала, беззвучно шевеля губами, но с таким видом, будто текст  был
ей знаком. Когда она вернула клочок на постель, в самых  краешках  ее  губ
мелькнула печальная улыбка воспоминания, очень странная на юном лице.
   - Ты уже знаешь: я здесь, чтобы охранять тебя. И я тебе нужна.
   - Что мне точно нужно, так это еще джина.
   Он допил то, что осталось в стакане, и процедил  сквозь  зубы  какое-то
ругательство, стараясь скрыть тревогу,  а  может,  и  смущение.  Будь  все
проклято! Изумрудная зелень,  снежная  белизна,  лучезарный  свет,  глаза,
улыбка на загорелом лице, длинная  обнаженная  шея  с  нежно  пульсирующей
жилкой. А пошел ты... Лукас Корсо! Мало на тебя  навалилось?  Так  ты  еще
пялишься на эти смуглые руки, тонкие  запястья  и  длинные  пальцы.  И  на
прочее."  Он  уперся  глазами  в  великолепные  груди,   обтянутые   белой
футболкой, - до сих пор у него не было случая разглядеть их и оценить.  Он
представил себе: смуглые, тяжелые - темная кожа под белым хлопком,  плоть,
сотканная из света и тени.  А  еще  он  в  очередной  раз  изумился  росту
девушки. Она была никак не ниже его. Даже чуть повыше.
   - Кто ты?
   - Дьявол, - ответила она. - Влюбленный дьявол.
   И расхохоталась. Томик Казота лежал  на  комоде,  рядом  с  "Мемориалом
Святой Елены" и какими-то бумагами. Девушка глянула на книгу, но в руки не
взяла. Потом ткнула в нее пальцем, подняв глаза на Корсо:
   - Ты веришь в дьявола?
   - Мне платят, чтобы я верил. Во всяком случае,  до  тех  пор,  пока  не
доведу эту работу до конца.
   Он увидел,  как  она  медленно  кивнула  головой,  словно  знала  ответ
заранее. Она наблюдала за  Корсо  -  с  любопытством,  полуоткрыв  рот,  и
казалось, напряженно ждала какого-то знака или жеста,  которые  только  ей
дано было понять и истолковать.
   - Знаешь, чем мне нравится эта книга?
   - Нет. Скажи.
   - Тем, что герой ее искренен. Для него любовь - не примитивная ловушка,
чтобы погубить очередную  душу.  Бьондетта  такая  нежная  и  верная...  и
помнишь, что ее восхищает в Альваре? Именно то, что дьявол ценит в  людях:
храбрость,  независимость...  -  На  миг  светлые  зрачки   скрылись   под
ресницами. - А также - страсть к знаниям и ум.
   - Ты хорошо разбираешься  в  таких  делах.  А  что  еще  тебе  об  этом
известно?
   - Гораздо больше, чем ты можешь себе вообразить.
   - Я ничего не собираюсь воображать. Все мои сведения о том, что  дьявол
любит,  а  что  презирает,   почерпнуты   исключительно   из   литературы:
"Потерянный рай", "Божественная комедия" и, разумеется, "Фауст" и  "Братья
Карамазовы"... - он сделал невнятный, уклончивый жест. - Мой Люцифер -  из
вторых рук.
   Теперь она смотрела на него насмешливо:
   - И какого же ты предпочитаешь? Из Данте?
   - Нет уж! Слишком ужасен. Слишком средневековый, на мой вкус.
   - Тогда Мефистофеля?
   - Тоже нет. Слишком лощеный, с замашками лукавого и ловкого адвоката...
К тому же я не доверяю тем, кто вечно улыбается.
   - А тот, что появляется в "Братьях Карамазовых"?
   Корсо сделал вид, что принюхивается, ища, откуда идет дурной запах.
   - Мелковат. И вульгарен, как подручный в лавке старьевщика. - Он на миг
задумался. - Скорее всего, я отдал бы предпочтение мильтоновскому  падшему
ангелу, - Корсо глянул на  нее  вопросительно.  -  Именно  это  ты  желала
услышать?
   Она загадочно улыбалась. И стояла все так же, сунув  большие  пальцы  в