ь...
   - Там дело нечисто, какая-то собака там непременно зарыта...
   - А я обожаю собак. Особенно если  у  них  имеются  красивые  белокурые
хозяйки. Корсо теребил узел галстука.
   - Послушай, идиот несчастный. Врубишься ты наконец  или  нет?  Во  всех
романах с закрученным сюжетом, во всяких таинственных историях знаешь  кто
обязательно  погибает?   Друг   героя!   Улавливаешь,   какой   получается
силлогизм?.. Ведь нынешняя история - таинственней не бывает, ты мой  друг,
- он подмигнул Флавио. - Так что расхлебывать дельце - тебе.
   Поглощенный воспоминаниями о вдове, Ла Понте не сдавался:
   - Ладно тебе! Кончай голову морочить! И потом, если помнишь, я  сказал,
что готов даже пулю получить за друга - но только в плечо.
   - Я не шучу. Тайллефер мертв.
   - Он покончил с собой.
   - Кто знает! Будут и еще покойники.
   - Вот и подыхай сам. Зануда! Скотина!
   Остаток вечера прошел под схожие комментарии.  Через  пять-шесть  рюмок
они распрощались и договорились созвониться, как только Корсо доберется до
Португалии. Ла Понте покинул бар пошатываясь и, разумеется, не заплатив за
себя. Зато он подарил Корсо остаток сигары Рошфора. Как он выразился: "Вот
тебе в парочку".



        6. ОБ АПОКРИФАХ И ИНФИЛЬТРАТАХ

                                 <i>Случай? Не смешите меня! Такое объяснение
                              может удовлетворить лишь глупцов.
                                                     М.Зевако. "Пардайяны"</i>

   "БРАТЬЯ СЕНИСА. ПЕРЕПЛЕТЫ И РЕСТАВРАЦИЯ КНИГ"

   Деревянная доска висела над окном с серыми от  пыли  стеклами.  Вывеска
успела потрескаться и выцвести от времени  и  дождей.  Мастерская  братьев
Сениса располагалась в цокольном этаже пятиэтажного дома,  который  задней
своей частью выходил на мрачную улочку старого Мадрида.
   Лукас Корсо позвонил два раза, но ответа не получил. Он глянул на часы,
потом прислонился к стене и приготовился ждать. Ему были  хорошо  известны
привычки Педро и Пабло Сениса: в это время они, по обыкновению, находились
в двух кварталах отсюда - завтракали в  баре  "Коррида",  где  выпивали  у
мраморной стойки по пол-литра вина и спорили о книгах либо  о  бое  быков.
Два угрюмых холостяка, два неразлучных пьяницы.
   Через десять минут они появились  -  оба  в  одинаковых  серых  плащах,
которые ветер трепал, точно саваны на тощих скелетах, оба сутулые, так как
всю жизнь провели согнувшись  над  печатным  станком  или  гравировальными
инструментами, сшивая листы и нанося позолоту  на  сафьян.  Ни  одному  из
братьев еще не исполнилось и пятидесяти, но каждый выглядел лет на  десять
старше своего возраста  -  у  них  были  впалые  щеки,  натруженные  руки,
утомленные кропотливой работой глаза и блеклая кожа; казалось, пергамен, с
которым они постоянно имели дело, передал ей свою бледность  и  мертвенную
холодность. Внешнее сходство между братьями  было  поразительным:  большие
носы и прижатые к черепу уши, редкие волосы, зачесанные назад без пробора.
Отличались они лишь ростом и манерой общения: младший, Пабло, был  выше  и
молчаливее, чем Педро. И  еще:  Педро  часто  заходился  надсадным  кашлем
заядлого курильщика, и руки у него, когда  он  зажигал  сигарету,  заметно
дрожали.
   - Сколько лет, сколько зим, сеньор Корсо! Рады вас видеть.
   Они повели его за  собой  по  лесенке  с  истертыми  от  долгой  службы
деревянными ступенями.
   Дверь со скрипом  отворилась,  Щелкнул  выключатель,  и  Корсо  оглядел
мастерскую: главное место занимал старинный печатный станок,  рядом  стоял
цинковый стол, заваленный инструментами, полусшитыми или уже собранными  в
блоки тетрадями, тут же - бумагорезальная машина, разноцветные куски кожи,
бутылки  с  клеем,   инструменты   для   отделки   переплетов   и   прочие
принадлежности ремесла. Повсюду лежали огромные стопки книг - в переплетах
из сафьяна, шагрени или телячьей кожи - и книги, еще не  переплетенные,  а
также готовые к отправке пакеты. На лавках  и  полках  ждали  своего  часа
пострадавшие  от  моли  или  сырости  старинные   тома.   Пахло   бумагой,
переплетным клеем, свежей кожей. Корсо с наслаждением вдыхал этот запах, и
ноздри у него трепетали. Потом он вытащил из  сумки  книгу  и  положил  на
стол.
   - Я хотел бы узнать ваше мнение вот об этом.
   С такой просьбой он обращался к ним не впервые. Педро  и  Пабло  Сениса
неспешно, чуть ли  не  с  опаской  приблизились.  И,  как  обычно,  первым
заговорил старший:
   - "Девять врат"... - Он потрогал книгу, не сдвигая с  места;  казалось,
его костлявые, желтые от никотина пальцы ласково  гладят  живую  плоть.  -
Красивая книга. И очень редкая.
   У него были серые мышиные глазки. Серый плащ, серые волосы  -  и  серая
фамилия (<a href=#s58>*58</a>). Он алчно скривил рот.
   - Вы видели ее прежде?
   - Да. Примерно год назад, когда "Клеймор"  поручил  нам  почистить  два
десятка: томов из библиотеки Гуальтерио Терраля.
   - И в каком состоянии она попала к вам в руки?
   - В отличном. Сеньор Терраль умел беречь  книги.  Почти  все,  что  нам
доставили, было в хорошей сохранности, кроме, пожалуй, Тейшейры (<a href=#s59>*59</a>) -  с
ним пришлось повозиться. Остальное, включая и "Врата",  надо  было  только
немного почистить.
   - Это подделка, - выпалил Корсо. - Во всяком случае, есть такое мнение.
Братья переглянулись.
   - Подделка, подделка...  -  сердито  пробурчал  старший.  -  Нынче  все
слишком легко берутся судить, где подделка, а где нет.
   - Слишком легко, - эхом подхватил второй.
   - Даже  вы,  сеньор  Корсо!  И  это  нас  удивляет.  Подделывать  книги
невыгодно: много труда и мало прибытка. Я, конечно, имею в виду  настоящие
подделки, а не всякие там факсимиле - они  могут  обмануть  только  полных
профанов.
   Корсо, словно извиняясь, развел руками:
   - Я не сказал, что вся книга подделка, но что-то в  ней  может  быть  и
ненастоящим. Скажем, когда в некоторых экземплярах недостает страницы  или
нескольких страниц, их заменяют копиями, снятыми с тех, что сохранились  в
целых книгах...
   - Разумеется, это азбука нашего ремесла. Но  тут  бывают  разные  пути:
добавить фотокопию, факсимиле или... - Он  чуть  повернулся  к  брату,  не
сводя при этом глаз с Корсо. - Скажи ты, Педро.
   - -...или сделать это по всем правилам искусства, - закончил его  мысль
младший Сениса.
   Корсо понимающе заулыбался - прямо кролик, готовый поделить с  друзьями
свою морковку.
   - А могло такое: случиться с этой книгой?
   - Сперва скажите, кто заподозрил неладное?
   - Владелец книги. А он, ясное дело, уж никак не профан.
   Педро  Сениса  пожал  тощими  плечами  и  прикурил  новую  сигарету  от
предыдущей. После первой же затяжки его начал сотрясать сухой  кашель,  но
он продолжал невозмутимо дымить.
   - И что, вы имели возможность сравнить этот экземпляр с подлинным?
   - Нет, хотя вскоре смогу это сделать. Поэтому я и хочу прежде  услышать
ваше суждение.
   - Это ценная книга. Но мы не занимаемся точными  науками.  -  Он  снова
повернулся к брату. - Правда, Пабло?
   - Мы занимаемся искусством, - с нажимом произнес тот.
   - Вот именно! И нам было бы неловко  разочаровать  вас,  сеньор  Корсо.
Вдруг мы ошибемся?
   - Это вы-то ошибетесь? Ведь  вы  сумели  скопировать  "Speculum  vitae"
(<a href=#s60>*60</a>), взяв за образец единственный сохранившийся экземпляр, да  так,  что
потом ваша подделка  попала  в  один  из  лучших  каталогов  Европы...  Уж
кто-кто, а вы-то всегда смекнете, что перед вами.
   Братья дружно улыбнулись одинаковыми кислыми улыбками. Си и Ам, подумал
Корсо. Два хитрых кота, которых ласково погладили по шерстке.
   - Но ведь наше участие доказано не  было,  -  промямлил  наконец  Педро
Сениса. Он потирал руки, краешком глаза поглядывая на книгу.
   - Не  было,  -  подхватил  его  брат,  чей  голос  прозвучал  печально.
Казалось, они сожалели, что не могут  отправиться  в  тюрьму  в  обмен  на
публичное признание их талантов.
   - Верно, - заметил Корсо. - Но никаких доказательств не было и в случае
с Чосером - мозаичный переплет для него  якобы  выполнил  Мари-ус  Мишель,
книга попала в каталог коллекции Манукяна.  A  "Biblia  Poliglota"  барона
Бильке? (<a href=#s61>*61</a>) Вы так искусно вставили в нее три недостающие страницы,  что
эксперты до сих пор не отваживаются оспаривать их подлинность...
   Педро Сениса поднял желтую руку со слишком длинными ногтями:
   - Тут надо кое-что уточнить, сеньор Корсо. Одно дело -  мухлевать  ради
наживы, и совсем другое - работать из любви к искусству,  своему  ремеслу,
то есть созидать ради удовольствия, которое  может  принести  сам  процесс
созидания или,  что  чаще  бывает,  процесс  воспроизведения...  -  Мастер
похлопал глазами, потом хитро ухмыльнулся. Его мышиные глазки  заблестели,
когда он снова посмотрел на "Девять врат". - Но что-то не припомню, и  мой
брат, я уверен, тоже, чтобы мы имели касательство к тем  работам,  которые
вы только что назвали замечательными.
   - Отличными...
   - Разве?.. Да все равно...  -  Он  поднес  сигарету  ко  рту  и  сильно
затянулся, отчего  на  щеках  его  образовались  глубокие  впадины.  -  Но
неизвестный нам мастер - или мастера - получил от творческого  акта  такое
удовлетворение - моральное удовлетворение, - какое  никакими  деньгами  не
оценить...
   - Sine pecunia [без корысти (лат.)], - прибавил его брат.
   Педро Сениса, предавшись воспоминаниям, выпускал дым через нос,  рот  у
него при этом был приоткрыт.
   - Возьмем, к примеру, этот "Speculum", который Сорбонна  приобрела,  не
усомнившись в его подлинности. Только бумага, печать и переплет  наверняка
должны были стоить раз в пять больше, чем то, что получили так  называемые
мошенники. Не всем это дано  понять...  Что,  как  вы  полагаете,  выберет
художник, который наделен талантом, равным веласкесовскому, и способный  с
ним потягаться: шанс увидеть свою картину  в  Прадо,  между  "Менинами"  и
"Кузницей Вулкана", или большие деньги за нее?
   Корсо без малейших колебаний признал его правоту. На протяжении  восьми
лет "Speculum" братьев Сениса считали самой  ценной,  самой  замечательной
книгой в собрании Парижского университета. Подделка была раскрыта,  но  не
благодаря прозорливости экспертов, а по  чистой  случайности.  Проболтался
посредник...
   - Надеюсь, полиция оставила вас в покое?
   - Да, почти. Ведь в том парижском деле спор  шел  между  покупателем  и
посредниками. Наши имена действительно упоминались, но доказать ничего  не
удалось. - Педро Сениса опять криво улыбнулся, явно сожалея об  отсутствии
тех самых доказательств. - С полицией мы  поддерживаем  добрые  отношения;
они даже приходят сюда за советом, когда надо  разобраться  с  ворованными
книгами. - Он ткнул концом дымящейся сигареты  в  сторону  брата.  -  Если
нужно  свести  библиотечный  штамп,  снять   экслибрис   или   еще   какой
опознавательный знак, тут ему равных нет.  Поэтому  его  иногда  и  просят
проделать эту же работу, но, так сказать, в обратном порядке. Наша полиция
следует правилу: живи сам и давай жить другим.
   - А что вы думаете о "Девяти вратах"? Старший из братьев метнул  взгляд
на младшего, потом воззрился на книгу и качнул головой:
   - У нас не возникло ни малейших подозрений, когда мы  с  ней  работали.
Бумага и типографская краска такие, какими  им  должно  быть.  Есть  вещи,
которые сразу замечаешь, даже не надо особо присматриваться.
   - Нам не надо присматриваться, - уточнил второй.
   - А теперь?
   Педро Сениса  докурил  то,  что  осталось  от  сигареты,  потом  бросил
крошечный окурок, который удерживал самыми кончиками ногтей, прямо на пол,
себе под ноги, где  еле  заметный  огонек  и  потух.  Корсо  заметил,  что
линолеум был весь покрыт черными пятнами.
   - Венецианский переплет, семнадцатый  век,  в  хорошем  состоянии...  -
Братья склонились над  книгой,  хотя  только  старший  касался  ее  своими
холодными и  бледными  пальцами;  они  походили  на  двух  таксидермистов,
которые обдумывают,  как  им  лучше  набивать  чучело.  -  Черный  сафьян,
золоченые декоративные детали в виде растительного орнамента...
   - Немного мрачновато для Венеции, - рассудил Пабло Сениса.
   Старший брат лишь закашлялся в знак согласия.
   - Да, но мастер, по видимости, воли себе не давал - что и понятно, если
учесть тему книги... - Он посмотрел на  Корсо.  -  Взгляните  на  обложку!
Кожаные переплеты шестнадцатого или семнадцатого веков таят в  себе  такие
неожиданности... Картон, шедший внутрь, изготавливался из нескольких слоев
бумаги, промазанной клейстером и затем спресованной.  Иногда  в  дело  шли
корректурные оттиски той же книги или более  ранний  печатный  материал...
Так что порой такие переплеты представляют собой большую ценность, чем то,
что они призваны защищать. - Он указал  на  бумаги,  лежавшие  у  него  на
столе. - Вот, полюбуйтесь. Расскажи ты, Пабло.
   - Буллы Святого крестового похода  одна  тысяча  четыреста  восемьдесят
третьего года. - Пабло Сениса похотливо  улыбался,  словно  говорил  не  о
мертвых бумагах, а о порнографических изданиях, от которых вскипает кровь.
- Буллы эти отыскались в переплете сборника документов шестнадцатого века,
не представляющих особого интереса.
   Педро Сениса продолжал внимательно изучать "Девять врат".
   - С переплетом, кажется, все в  порядке,  -  сказал  он.  -  Любопытная
книжица,  правда?  Пять  полос  на  корешке,  вместо  названия  загадочная
пентаграмма... Торкья, Венеция, тысяча  шестьсот  шестьдесят  шестой  год.
Вполне возможно, что и переплет делал он же. Красивая работа.
   - А бумага?
   - Сразу видать, с кем имеешь дело,  сеньор  Корсо!  Хороший  вопрос.  -
Переплетчик провел по губам кончиком языка, точно старался  дать  им  хоть
каплю тепла. Потом взял книгу, прижал нижний угол большим пальцем и веером
выпустил из-под него страницы, а сам внимательно прислушался - то же самое
проделал Корсо, когда был у Варо Борхи. -  Превосходная  бумага.  Никакого
сравнения с нынешней целлюлозой... Знаете, сколько  лет  в  среднем  живут
современные книги?.. Скажи ты, Пабло.
   - Семьдесят, - сообщил его брат с такой злостью, словно виноват во всем
был Корсо. - Каких-то жалких семьдесят лет.
   Старший брат искал что-то среди лежавших на столе  инструментов.  Потом
схватил толстую линзу и поднес к книге.
   - Пройдет сотня лет, - пробормотал он, прищурив глаз и рассматривая  на
просвет одну из страниц, - и почти все, что мы  сегодня  видим  в  книжных
магазинах, исчезнет. А вот эти тома, напечатанные двести или даже  пятьсот
лет назад, будут пребывать в целости и сохранности...  Ведь  нынче  у  нас
такие же книги, каков и сам наш мир, - каких мы и  заслуживаем...  Правда,
Пабло?
   - Дерьмовые книги на дерьмовой бумаге. Педро Сениса одобрительно кивнул
головой, не переставая изучать книгу через лупу.
   - Известное дело! Бумага из целлюлозы желтеет и становится ломкой,  как
облатка, она недолговечна. Она стареет и умирает.
   - А вот с этой такого не случится, - заметил Корсо, показывая на книгу.
   Переплетчик продолжал рассматривать страницы.
   - Бумага из чистого льна, как и велел Господь. Добрая бумага, ее делали
из тряпья, она не подвластна ни времени, ни человеческой глупости. Нет,  я
не вру. Лен Самая настоящая льняная бумага. - Он оторвал глаз  от  лупы  и
посмотрел  на  брата.  -  Знаешь,  очень  странно,  конечно,  но  это   не
венецианская бумага. Толстая, пористая, волокнистая... Может, испанская?
   - Валенсийская, - ответил тот. - Из Хативы.
   - Точно. Одна из лучших в Европе той поры. Возможно, печатник заполучил
импортную партию... Этот человек делал свое дело как следует.
   - На совесть, - уточнил Корсо. - Что и стоило ему жизни.
   -  Профессиональный  риск.  -  Педро  Сениса   взял   мятую   сигарету,
предложенную ему Корсо, и тотчас закурил,  безучастно  покашливая.  -  Что
касается бумаги, то вы отлично знаете: как раз тут обмануть трудней всего.
Вся бумага изначально должна была быть  белой  и  одного  качества.  Потом
страницы желтеют, краски выцветают, меняются...  Здесь  и  можно  заметить
подмену... Хотя, конечно, новые страницы легко испачкать, протереть слабым
чайным настоем - и они потемнеют... Коли берешься реставрировать книгу или
добавить недостающие страницы, чтобы они не отличались от подлинных,  надо
помнить о главном - все в книге должно  остаться  единообразным.  То  есть
главное - детали, мелочи. Правда, Пабло?.. Главное - детали...
   - Итак, ваше заключение?
   - Если отбросить нюансы, по которым только и  отличают  невозможное  от
вероятного и точно установленного, мы сказали бы, что переплет книги может
относиться к семнадцатому веку... Это отнюдь не значит;  что  и  страницы,
весь блок изначально принадлежали этому переплету, а не какому-то другому;
но будем считать это само собой разумеющимся. Бумага... По всем  признакам
она схожа с партиями бумаги, происхождение которой безусловно установлено;
и с большой долей вероятности можно отнести ее к той же эпохе.
   - Так. Переплет и бумага - подлинные. А текст и гравюры?
   - Тут все несколько сложнее. Если говорить о типографской работе, то мы
должны рассматривать две версии. Первая: книга подлинная, но владелец  это
отрицает - и у него, как вы утверждаете, есть свои  очень  веские  к  тому
основания. Может такое быть? Может, но маловероятно.  Перейдем  ко  второй
версии: перед нами подделка. Тут опять же есть два варианта.  Первый:  вся
книга - искуснейшим образом сфальсифицирована, текст  придуман,  напечатан
на бумаге того времени, плюс переплет от другого издания. В  принципе  это
возможно, но маловероятно. Или, если выражаться  точнее,  малоубедительно.
Затраты  оказались  бы  непомерными...  Но  существует  еще  один,   более
приемлемый вариант: подделку выполнили вскоре после выхода в свет  первого
издания.  Иначе  говоря,  было  сделано  переиздание  -  но  с  некоторыми
изменениями, замаскированное под первое издание, и случилось это лет  эдак
через десять либо двадцать после тысяча шестьсот шестьдесят шестого  года,
обозначенного на фронтисписе... Вопрос: с какой целью?
   - Речь шла о книге запрещенной, - вмешался Пабло Сениса.
   - Именно, - подхватил Корсо.  -  Кто-то  из  тех,  кто  имел  доступ  к
материалу,  который  использовал  Аристид  Торкья,  к  печатным  формам  и
литерам, мог снова напечатать книгу...
   Старший из братьев схватил карандаш и начал что-то чертить  на  обороте
использованного листа.
   - Да, такое вполне могло быть. Но другие версии или  гипотезы  выглядят
более реальными... Представьте, к примеру, что большинство страниц в книге
подлинные, но  в  этом  экземпляре  какие-то  страницы  были  вырваны  или
испорчены... И кто-то исправил дефект - использовал бумагу  нужной  эпохи,
хорошую печатную технику и проявил огромное терпение. В таком случае  надо
иметь в виду еще два подварианта. Первый: добавленные страницы скопированы
с другого, полного экземпляра... Второй: полного экземпляра не существует,
и содержание вставных страниц придумано. - Тут переплетчик  показал  Корсо
свой  рисунок.  -  Тогда  перед  нами  случай   настоящей   фальсификации,
выполненной по такой вот схеме:

   <img src="club13.gif">

   Пока Корсо и младший Сениса рассматривали  схему,  Педро  Сениса  снова
принялся листать "Девять врат".
   - Я склоняюсь к мысли, - добавил он  чуть  погодя,  когда  их  внимание
снова обратилось к нему, - что если были вставлены какие-то  страницы,  то
это произошло либо в годы, близкие ко времени издания, либо  уже  сегодня.
Промежуточный период можно в расчет  не  брать:  никто  бы  не  сумел  так
превосходно скопировать старинную работу без самых современных средств.
   Корсо вернул ему лист со схемой.
   - Представьте теперь такое: вам в руки  попадает  неполный  том.  И  вы
хотите, используя новейшую технику,  исправить  дефект...  Как  вы  будете
действовать?
   Братья Сениса дружно и с шумом выдохнули  и  переглянулись,  словно  от
одной только мысли о такой работе у них зачесались руки.  Теперь  оба  они
уже не сводили глаз с "Девяти врат".
   - Допустим, - начал старший, -  в  этой  книге  сто  шестьдесят  восемь
страниц и недостает  сотой  страницы...  сотой  и,  разумеется,  девяносто
девятой, потому что лист имеет две стороны - или страницы. И  мы,  значит,
хотим  этот  лист  восстановить...  Вся  хитрость  в  том,   чтобы   найти
"близнеца".
   - "Близнеца"?
   - На нашем профессиональном жаргоне это означает - полный экземпляр,  -
сказал Пабло.
   - Или такой, где сохранились неповрежденными те две  страницы,  которые
нам нужно скопировать. По возможности следует также сравнить "близнеца"  с
нашим дефектным экземпляром  -  проверить,  не  отличаются  ли  две  книги
четкостью оттиска, или вдруг в одной шрифт более стертый, чем в  другой...
Да вы и сами хорошо знаете: в те времена наборные шрифты легко стачивались
и портились во время ручной печати, и тогда первый и последний  экземпляры
в одном тираже могли существенно разниться - буквы в последнем  получались
кривыми, неровными, краски тоже менялись и так далее. Короче говоря, после
такого сопоставления бывает ясно, нужно ли искусственно добавлять подобные
дефекты либо, наоборот, на вставных  страницах  их  необходимо  устранить,
чтобы  эти  страницы  соответствовали  целому...  Потом  мы  прибегаем   к
фотомеханическому  воспроизведению:  изготавливаем  гибкую  фотополимерную
форму или цинковую пластину.
   - Рельефную печатную форму, - сказал Корсо, - из резины или металла.
   -  Точно.  Какой  бы  совершенной  ни  была  современная  копировальная
техника, она никогда не даст нам рельефа, а  именно  это  являлось  важной
особенностью старинной печати и достигалось при помощи дерева или свинца с
нанесенной на них краской. Таким образом, нам надо получить копию страницы
на податливом материале -  резине  или  металле,  чтобы  воспроизвести  те
технические приемы воздействия на страницу, которые применялись  в  тысяча
шестьсот шестьдесят шестом году. Потом мы кладем печатную форму в  станок,
чтобы  получить  ручную  печать,  какой  она  была  четыре  века  назад...
Разумеется,  на  бумаге  того  времени,  которую  и  до  того,   и   после
обрабатывают, создавая искусственный эффект старения...  А  еще  мы  самым
тщательным образом  изучим  состав  краски  и  воспользуемся  специальными
химическими реактивами - чтобы все страницы вышли  одинаковыми.  И  вот  -
преступление совершено!
   - А если представить, что нужной страницы-подлинника не  сохранилось  и
копию снять не с чего?
   Братья самодовольно улыбнулись.
   - Тогда, - сказал старший, - задача становится куда интересней.
   - Тут нужны образцы и воображение, - добавил младший.
   - И, конечно, смелость, сеньор Корсо. Представьте, что в наши  с  Пабло
руки попал этот самый дефектный экземпляр "Девяти врат"... Значит, в нашем
распоряжении есть сто шестьдесят шесть страниц подлинника  -  целый  набор
образцов букв и символов,  использованных  печатником.  Вот  мы  и  начнем
снимать с них копии, пока не получим весь  алфавит.  С  алфавита  делается
копия на фотобумагу - с ней легче работать, - и каждую букву воспроизводим
столько раз, сколько нужно,  чтобы  заполнить  всю  страницу...  Идеальное
решение - так работают истинные артисты, - это  когда  шрифт  отливают  из
расплавленного свинца, как делали старые печатники...  Что,  к  сожалению,
слишком сложно и дорого. Поэтому мы выберем  современные  методы.  Лезвием
вырежем отдельные буквы, и Пабло - он в таком деле сноровистей  -  вручную
составит пластину: две страницы, строчка за строчкой, совсем как  наборщик
семнадцатого века. И с них мы снимем еще один оттиск - на бумагу, чтобы не
было видно стыков между буквами и других  дефектов  или,  наоборот,  чтобы
добавить дефекты, сходные с теми, что есть  в  других  буквах,  строках  и
страницах оригинального текста.. Потом остается только сделать негатив,  а
с него - рельефную копию - печатную форму.
   - А если на отсутствующих страницах должны быть иллюстрации?
   - Все равно. Когда нам доступна нужная гравюра из  подлинника,  система
воспроизведения еще проще. Если речь идет о ксилографиях, а  у  них  более
четкие линии, чем у гравюр на меди или сделанных с помощью граверной иглы,
то работа выходит гораздо чище.
   - Ладно, а если оригинальной гравюры нет?
   - И тогда  особых  трудностей  не  будет.  Если  мы  знаем  гравюру  по
описаниям - делаем по описаниям. Если нет - придумываем сами. Естественно,
сперва изучаем технику сохранившихся  иллюстраций.  Это  по  плечу  любому
хорошему рисовальщику.
   - А печать?
   - Вы отлично знаете, что  ксилография  -  это  гравюра  на  дереве,  но
выпуклая: деревянную доску продольного распила покрывают белой краской, на
которую  наносится  композиция.  Потом  работает   резец,   и   на   доску
накладывается  краска  -  изображение  переходит  на  бумагу...  Когда  мы
копируем ксилографии, мы пользуемся двумя способами: либо снимаем копию  с
рисунка - лучше  на  резину,  либо,  если  можно  воспользоваться  помощью
хорошего рисовальщика, делаем новую ксилографию - на дереве,  воспроизводя
технику нужной эпохи, и печатаем уже с нее... Скажем, я,  имея  под  рукой
такого мастера, как брат, выбрал бы  кустарный  способ.  Всякий  раз,  как
только  подворачивается  возможность,  искусство  должно   состязаться   с
искусством.
   - И выходит чище, - бросил Пабло.
   Корсо заговорщически ухмыльнулся:
   - Как с сорбоннским "Speculum".
   - А что? Пожалуй, его создатель - или  создатели  -  думали  так  же...
Правда, Пабло?
   - Они, во всяком случае, были настоящими романтиками, - согласился  тот
и невольно расплылся в улыбке.
   - Тут вы правы, - согласился Корсо, а потом указал на  книгу:  -  Итак,
ваш приговор?
   - Я бы сказал, что это подлинник,  -  ответил  Педро  Сениса  без  тени
сомнения. - Даже нам была бы не по плечу  столь  тонкая  работа.  Гляньте:
качество бумаги, пятна на страницах,  ровный  цвет  краски,  изменения  ее
тонов, печать... Не  скажу,  чтобы  наличие  вставных  листов  исключалось
полностью, но считаю такое маловероятным. Если это все-таки  подделка,  то
выполнена она в те же годы, когда печаталась книга... Сколько  экземпляров
сохранилось? Три? И вы, разумеется, учли и  такой  вариант,  что  все  три
книги - фальшивки...
   - Учел. А что вы скажете об этих ксилографиях?
   - Они, конечно, необычны. И подписи... Но они, бесспорно,  выполнены  в
ту эпоху. Бесспорно... Краска, цвет бумаги... Думаю, главная загадка не  в
том, как и когда они были напечатаны, а в том, какой тайный  смысл  в  них
заключен. Но нам, к сожалению, до этого не докопаться.
   - Ошибаетесь. - Корсо собрался закрыть книгу. - На самом деле мы  много
до чего, докопались.
   Педро Сениса жестом остановил его:
   - Еще одна вещь... Хотя вы, конечно, обратили на  это  внимание:  марка
гравера. Корсо не мог скрыть смущения:
   - Честно сказать, не пойму, о чем вы?
   - Под каждой гравюрой стоит  микроскопическая  подпись...  Покажи  ему,
Пабло.
   Младший брат сделал вид, что вытирает руки о  плащ,  хотя  потными  они
быть, никак не могли. Потом подошел  к  "Девяти  вратам",  поднес  лупу  к
странице и показал Корсо.
   - На каждой гравюре, - пояснил он, - стоят  традиционные  аббревиатуры:
"Inv." вместо "invenit" и подпись автора рисунка, потом - "Sculp."  вместо
"sculpsit" [здесь: создал композицию; вырезал (лат.)] гравер...  А  теперь
посмотрите:  на  семи  из  девяти  ксилографии  присутствует  аббревиатура
"A.Torch", и в качестве "sculp.", и в качестве "inv.". Из чего  ясно,  что
для них сам печатник и выполнил рисунок, и вырезал его. Но вот еще на двух
он значится лишь как "sculp.". To есть их он только вырезал. А вот автором
оригинальных рисунков - "inv." - был кто-то другой: тот, кому принадлежали
инициалы "L.F.".
   Педро Сениса слушал объяснения брата и  одобрительно,  но  еле  заметно
покачивал головой, потом он зажег очередную сигарету.
   - Неплохо, правда? - Он закашлялся в клубах дыма, сквозь который  видны
были коварные огоньки в его хитрых мышиных глазках, следивших за  реакцией
Корсо. - Сожгли-то только печатника, а оказывается, работал он не один...
   - Да уж, - подвел итог его брат, мрачно захохотав.  -  Кто-то  подсобил
ему попасть на костер.
   Тем же вечером к Корсо с визитом явилась Лиана Тайллефер. Вдова  пришла
без предупреждения и невольно выбрала  как  раз  тот  смутный  час,  когда
охотник за книгами, одетый  в  выцветшую  ковбойку  и  старые  вельветовые
штаны,  стоял  у  окна  и  смотрел  на  городские   крыши,   отсвечивающие
красно-оранжевыми огоньками. Да, момент был не самый  удачный,  и  загляни
она в любое другое время, скорее всего, не случилось бы  многое  из  того,
что произошло позднее. Кто знает? Сегодня нам трудно судить об этом.  Зато
мы  можем  с  абсолютной  достоверностью  восстановить  следующую  цепочку
событий: Итак, Корсо стоял у окна, и взгляд его  туманился  все  больше  и
больше по мере того, как падал  уровень  джина  в  стакане.  Тут  раздался
звонок в дверь, и Лиана Тайллефер  -  белокурая,  очень  высокая  и  очень
эффектная, в английском пальто, накинутом на элегантный костюм, и в черных
чулках - возникла на пороге. Волосы, собранные в пучок,  были  скрыты  под
широкополой шляпой табачного цвета от Борсалино, слегка - и очень изящно -
сдвинутой набок, что вдове весьма шло. У нее  был  вид  красивой  женщины,
уверенной в своей красоте и желающей, чтобы все эту красоту оценили.
   - Какая честь! - брякнул Корсо.
   Фраза прозвучала глупо, Хотя трудно было требовать от человека  особого
красноречия в такой час и с учетом выпитого им джина. Лиана Тайллефер  уже
успела сделать несколько шагов по комнате и остановилась перед  письменным
столом, где лежала  папка  с  рукописью  Дюма  -  рядом  с  компьютером  и
дискетами.
   - Вы все еще занимаетесь этим делом?
   - Разумеется.
   Она оторвала взгляд от "Анжуйского вина" и неторопливо оглядела  книги,
стоящие на стеллажах, затем те, что были свалены повсюду. Корсо сообразил,
что  она  искала  фотографии,  какие-нибудь  мелочи,  которые  помогли  бы
составить хоть какое-то мнение о хозяине дома. Так ничего и не  обнаружив,
она подняла бровь - досадливо и надменно. Наконец  внимание  ее  привлекла
сабля.
   - Вы коллекционируете шпаги?
   Такой вывод назывался логическим умозаключением. Индуктивного типа.  По
крайней мере, подумал Корсо с  облегчением,  способность  Лианы  Тайллефер
выходить из затруднительных  ситуаций  не  соответствует  ее  великолепной
внешности. Если, конечно, она над ним не издевается. Поэтому  он  счел  за
лучшее криво и двусмысленно улыбнуться:
   - Да, коллекционирую - вот эту. И называется она саблей.
   Женщина рассеянно кивнула. Понять, дура она или хорошая  актриса,  было
невозможно.
   - Семейная реликвия?
   - Приобретение, - соврал Корсо.  -  Мне  показалось,  что  она  украсит
стену. Когда вокруг столько книг, надо чем-то перебить однообразие.
   - А почему у вас нет ни картин, ни фотографий?
   - Потому что нет людей,  которых  мне  хотелось  бы  вспоминать.  -  Он
подумал о фотографии в серебряной рамке: издатель Тайллефер, надев фартук,
готовится разрезать поросенка. - У вас, понятно, все иначе.
   Она пристально посмотрела на него и, наверно,  попыталась  оценить,  не
слишком ли дерзко прозвучали его слова; в голубых глазах появился стальной
блеск, и они сделались такими ледяными, что даже повеяло холодом. Она  еще
раз прошлась по комнате, поглядела на  книги,  поинтересовалась  видом  из
окна  и  снова   остановилась   у   письменного   стола.   Потом   провела
кроваво-красным ногтем по папке, где лежала рукопись Дюма.  Казалось,  она
ждала от Корсо какой-нибудь реплики, но он  молчал,  выбрав  выжидательную
тактику. Если ей что-то нужно - а ведь что-то ей наверняка нужно, -  пусть
сама выпутывается из затеянной нечистой игры. Подыгрывать ей  и  облегчать
задачу он не намерен.
   - Вы позволите мне сесть?
   Голос чуть хрипловатый. Следствие дурно  проведенной  ночи.  Сам  Корсо
продолжал стоять посреди  комнаты  в  выжидательной  позе,  сунув  руки  в
карманы брюк. Лиана Тайллефер сняла пальто и шляпу. Потом неторопливо,  со
свойственной ей бесконечной медлительностью,  поискала  глазами,  куда  бы
сесть, и, видимо, выбор ее пал на старый  диван.  Она  двинулась  к  нему,
неспешно уселась и закинула ногу на ногу. Юбка для  такой  позы  оказалась
коротковатой, и тут уж кто угодно,  даже  охотник  за  книгами,  выпей  он
вполовину меньше джина, был бы убит наповал.
   - Я пришла поговорить о делах.
   Еще бы! Естественно, весь спектакль разыгрывался не без корысти.  Корсо
не страдал недостатком самомнения, и дураком его никто бы не назвал.
   - Что ж, давайте поговорим, - согласился он.  -  А  вы  уже  обедали  с
Флавио Ла Понте?
   Она ответила не сразу. И несколько секунд смотрела на него с холодным и
презрительным высокомерием.
   - Нет еще, - наконец промолвила она все так же бесстрастно. - Сперва  я
хотела увидеть вас.
   - Ну вот вы меня и видите.
   Лиана Тайллефер позволила себе слегка откинуться на спинку дивана. Одна
ее рука лежала на прорехе, которая зияла в кожаной обивке,  откуда  торчал
пучок конского волоса.
   - Вы ведь продаете свои услуги, - сказала она.
   - Истинная правда.
   - И отдаете предпочтение тому, кто больше платит...
   - Когда как. - Корсо скривил губы и показал клык; он находился на своей
территории и мог обойтись без улыбки симпатичного кролика. - Как  правило,
я берусь лишь за какое-нибудь очень конкретное дело. Как Хамфри  Богарт  в
кино. Или как проститутки.
   Для респектабельной вдовы, которая воспитывалась в колледже и  вышивала
там  крестиком,  Лиана  Тайллефер  слишком  спокойно  отнеслась  к   столь
рискованному сравнению.
   - Я хочу предложить вам работу.
   - Замечательно! В последнее время все кинулись предлагать мне работу.
   - Я хорошо заплачу.
   - Надо же! Все вдруг возмечтали хорошо мне заплатить.
   Она потянула за конец конского волоса, который торчал  из  разорванного
подлокотника, и рассеянно принялась наматывать его на указательный палец.
   - Сколько вы должны получить от своего друга Ла Понте?
   - От Флавио?.. Ничего. Посмотрел бы я на того, кто выманит у него  хоть
копейку.
   - Тогда почему вы на него работаете?
   - Вы сами только что сказали - он  мой  друг.  Корсо  уловил,  как  она
задумчиво повторяет его слова.
   - Странно слышать такое из ваших уст, - произнесла она  после  паузы  и
еле заметно улыбнулась, при этом на лице ее отразилась смесь любопытства и
презрения. - А подруги у вас тоже имеются?
   Корсо медленно прогулялся взглядом по ее ногам - от щиколоток до бедер.
И сделал это с вызовом, очень нагло.
   - Я довольствуюсь воспоминаниями. Например, воспоминание  о  вас  может
пригодиться мне нынче ночью.
   Она стойко снесла и эту грубость. Хотя, подумал Корсо, вдова,  наверно,
просто не поняла тонкого намека.
   - Назовите вашу цену, - предложила  она  холодно.  -  Я  хочу  получить
обратно эту рукопись.
   Дело принимало интересный оборот. Корсо сел в кресло, стоявшее напротив
дивана. Теперь он мог с еще большим успехом разглядывать обтянутые черными
чулками ноги визитерши; она сбросила туфли и поставила ступни на ковер.
   - В прошлый раз мне показалось, что эта глава вас не больно-то волнует.
   - Я хорошо подумала. Мне эта рукопись...
   - ...дорога как память? - закончил Корсо с издевкой.
   - Что-то вроде того. - Теперь в ее голосе прозвучал вызов. -  Но  не  в
том смысле, в каком это понимаете вы.
   - И что вы готовы сделать ради нее?
   - Я уже сказала. Заплатить вам. Корсо нахально ухмыльнулся:
   - Вы меня обижаете. Я профессионал.
   - Да, профессионал,  продающий  свои  услуги...  Но  ведь  такие  легко
переходят из лагеря в лагерь. Я тоже читаю книжки.
   - Я зарабатываю столько, сколько мне нужно.
   - Теперь речь идет не о деньгах: Она полулежала на  диване  и  пальцами
одной  ноги  поглаживала  подъем  другой.  Сквозь  черную  сеточку   чулок
просвечивали ярко-красные ноготки. Она чуть изменила позу, и юбка поползла
вверх, приоткрыв белую полоску кожи над  черными  подвязками  и  соблазняя
тем,  что  скрывалось  еще  выше  -  там,  где  все  тайны   сливаются   в
одну-единственную, древнюю, как само Время. Охотник за книгами  с  усилием
поднял взгляд. Льдисто-голубые глаза  по-прежнему  неотрывно  смотрели  на
него.
   Он снял очки, потом  встал  и  шагнул  к  дивану.  Женщина  бесстрастно
следила за каждым его движением. А когда он остановился прямо  перед  ней,
так близко, что их колени соприкоснулись, Лиана Тайллефер подняла  руку  и
опустила пальцы с красными ногтями прямо на молнию его вельветовых брюк. И
снова улыбнулась - еле заметно, надменно и самоуверенно.
   Тут Корсо наклонился и задрал ей юбку до самого пояса.
   И с той  и  с  другой  стороны  это  было  штурмом  и  натиском,  а  не
согласованными действиями союзников. Это было похоже на сведение счетов  -
жестокое и непримиримое сражение двух сильных соперников,  хотя  в  нужные
моменты  и  раздавались  положенные  стоны,  и  вырывались   сквозь   зубы
проклятия, и женские ногти безжалостно впивались в поясницу Корсо.  Именно
так все и произошло на крошечной территории дивана: они  не  успели  снять
одежду, и ее юбка болталась над широкими и крепкими  бедрами,  которые  он
сжимал сильными, словно сведенными судорогой  пальцами,  и  крючки  от  ее
белья впивались ему в живот. Он даже не сумел увидеть ее груди, хотя  пару
раз добирался до них и оценил тугую, жаркую и обильную плоть, скрытую  под
лифчиком, шелковой блузкой и жакетом, которых Лиана Тайллефер, как мы  уже
сказали, в пылу битвы снять не успела.
   И теперь они лежали, не разомкнув  объятий,  запыхавшиеся,  как  борцы,
изнуренные схваткой. И Корсо спрашивал себя, как он будет выпутываться  из
этой истории.
   - Кто такой Рошфор? - спросил он, решив ускорить развязку. Глаза  Лианы
Тайллефер находились на расстоянии десяти сантиметров от  его  глаз.  Лучи
закатного солнца  окрасили  лицо  вдовы  в  розоватые  тона;  из  прически
повылетали все  шпильки,  и  светлые  волосы  рассыпались  по  дивану.  Он
подумал, что она впервые позволила себе расслабиться в его присутствии.
   - Какой смысл вспоминать о нем, - ответила она, - раз я  и  так  получу
рукопись...
   Корсо  поцеловал  место,  открывшееся  в  вырезе  расстегнуто   блузки,
навсегда прощаясь и с этим местом, и с тем, что было ниже. Он уже понимал:
вряд ли когда-нибудь еще ему доведется поцеловать Лиану Тайллефер.
   - Какую рукопись? - спросил он,  лишь  бы  что-то  спросить,  и  тотчас
ощутил, как тело ее напряглось под его телом, а взгляд сделался колючим.
   - "Анжуйское вино". - В голосе Лианы Тайллефер зазвучала тревога. -  Вы
же отдадите мне ее, правда?
   Корсо не слишком понравилось, что она снова обратилась к нему на  "вы".
Вроде бы не так давно они перешли на "ты".
   - Об этом речи не было.
   - Но я полагала...
   - И напрасно!
   В стальной голубизне сверкнула молния. Лиана Тайллефер в ярости, резким
движением бедер, высвободила свое тело из-под тела Корсо.
   - Негодяй!
   Корсо уже решил было расхохотаться и сгладить  неловкость  непристойной
шуткой, но в этот самый миг ощутил резкий удар и почувствовал, что  падает
назад. Поднимаясь с пола и застегивая брюки, он увидел бледную  и  грозную
Лиану Тайллефер - она стояла во весь рост, не обращая внимания на то,  что
одежда ее пребывала в полном беспорядке и великолепные бедра не были ничем
прикрыты, потом она наотмашь ударила Корсо - так сильно, что левое  ухо  у
него загудело.
   - Подлец!
   Охотник за книгами от такой  затрещины  покачнулся  и  стал  растерянно
озираться по сторонам, как боксер, который ищет,  за  что  бы  ухватиться,
чтобы не рухнуть на пол. Поэтому Лиана Тайллефер вышла из поля его зрения,
он почти перестал следить за ней - слишком болело ухо. Он  созерцал  саблю
на стене, когда раздался звон разбиваемого стекла. Тут  он  вновь  обратил
взор на гостью. Она стояла на фоне розоватого света, сочившегося из  окна.
Юбка была приведена  в  порядок,  в  одной  руке  вдова  держала  папку  с
рукописью, в другой - горлышко разбитой бутылки. Острый край  был  нацелен
прямо в горло Корсо.
   Он инстинктивно прикрылся рукой и сделал шаг назад.  Опасность  привела
его в чувство, адреналин рекой хлынул в кровь  и  вернул  ему  способность
действовать: он отвел в сторону вооруженную стеклом руку Лианы Тайллефер и
ударил ее кулаком в грудь. Она  на  миг  замерла,  потом  как  подкошенная
повалилась на пол. Следующая сцена была почти идиллической: Корсо поднял с
пола рукопись и горлышко  бутылки,  а  Лиана  Тайллефер  снова  сидела  на
диване-растрепанные волосы падали ей на лицо,  руки  она  прижала  к  тому
месту, куда пришелся удар; сквозь злые всхлипывания  прорывалось  натужное
дыхание.
   - За это вас убьют, Корсо, - разобрал он наконец ее бормотанье.
   Солнце окончательно переместилось на другой конец города, и тени начали
отвоевывать углы комнаты. Корсо почувствовал жгучий стыд, он зажег  лампу,
протянул женщине пальто и  шляпу,  потом  снял  телефонную  трубку,  чтобы
вызвать такси. Все это время он избегал смотреть ей в глаза. Когда шаги
гостьи растаяли на лестнице, он какое-то время недвижно постоял у окна,
наблюдая, как при свете медленно восходящей луны сгущаются очертания крыш.
   "За это вас убьют, Корсо".
   Он налил себе щедрую порцию джина.  Невозможно  было  забыть  выражение
лица Лианы Тайллефер, когда она сообразила, что ее провели.  Смертоносный,
как кинжал, взгляд, мстительно сжатый рот... Тут было не до шуток: она  на
самом деле хотела убить его. Корсо почувствовал, как где-то в глубине  его
сознания неспешно просыпались воспоминания, они постепенно затопляли  его,
и на сей раз не было нужды делать усилия, чтобы оживить  память.  Картинка
вырисовывалась отчетливо, и  он  точно  знал,  что  ее  породило.  На  его
письменном  столе  лежало  факсимильное  издание  "Трех  мушкетеров".   Он
полистал  книгу  и  отыскал  нужную  гравюру  -  на  странице  129.  Среди
перевернутой мебели, схватив кинжал, миледи, как демон мести, кидалась  на
д'Артаньяна, который  в  испуге  пятился  назад,  пытаясь  кончиком  шпаги
удержать ее на расстоянии.


   <img src="club14.gif" width=410 height=750>



        7. НОМЕР ОДИН И НОМЕР ДВА

                                          <i>Оказывается, дьявол очень хитер.
                                       Оказывается, он не  столь  уродлив,
                                       как говорят.
                                              Ж.Казот. "Влюбленный дьявол"</i>

   Оставалось всего несколько минут до отбытия скорого поезда на Лиссабон,
когда Корсо увидел девушку. Он стоял  на  перроне,  рядом  со  ступеньками
своего вагона международной компании "Carruagems-Camas", а  она  вместе  с
другими пассажирами шла мимо - к вагонам первого класса. Тот же  маленький
рюкзачок за спиной, та же синяя куртка, но Корсо не  сразу  узнал  ее.  Он
лишь ухватил что-то смутно  знакомое  -  в  короткой  стрижке,  в  зеленых
глазах, таких светлых, что казались прозрачными. Он проводил ее взглядом и
заметил, что она  поднялась  в  поезд  двумя  вагонами  дальше.  Прозвучал
свисток, Корсо поспешил в вагон и, пока проводник закрывал  дверь  за  его
спиной, вспомнил: это она сидела в том кафе, с  самого  края,  среди  юных
почитателей Бориса Балкана.
   Он зашагал по коридору, отыскивая свое место. Вокзальные огни за окнами
бежали назад все быстрее и быстрее, а стук колес  делался  все  ритмичнее.
Неловко двигаясь в узком пространстве купе,  он  повесил  плащ  и  пиджак,
потом сел, пристроив рядом холщовую сумку, где вместе с "Девятью  вратами"
и рукописью Дюма покоился "Мемориал Святой Елены" Лас Каза.
   Пятница, 14 июля 1816 года. Всю ночь Император дурно себя чувствовал...
   Корсо закурил. Всякий раз, когда поезд проезжал  освещенные  места,  по
его лицу быстро мелькали полосатые тени и он бросал взгляд в  окно,  чтобы
затем вновь погрузиться в подробности медленной агонии Наполеона и  узнать
о коварных уловках его английского тюремщика сэра Хадсона Лоу.  Он  читал,
нахмурив лоб и спустив очки на нос.  Время  от  времени  поднимал  голову,
разглядывал собственное отражение в  стекле  и  корчил  сам  себе  ехидную
гримасу. Даже теперь, несмотря на прожитые годы и на весь  свой  опыт,  он
по-прежнему испытывал возмущение при мысли  о  жалком  конце,  на  который
победители обрекли падшего титана, приковав его к скале посреди Атлантики.
Забавное  занятие  -  раздумывать  над  минувшим  и   анализировать   свое
восприятие  сквозь  призму  нынешнего  знания.  Как  далек  был  от   него
теперешнего тот, другой Лукас Корсо, который почтительно восхищался саблей
ветерана Ватерлоо; тот мальчик, который сам  готов  был  кинуться  в  бой,
внимая семейным преданиям,  тот  юный  бонапартист,  пожиратель  книжек  с
картинками, где были Запечатлены славные  -  битвы  и  где  артиллерийской
канонадой гремели названия - Ваграм, Йена, Смоленск,  Маренго.  Мальчик  с
широко распахнутыми глазами -  которого  нет,  давным-давно  нет,  и  лишь
призрак его порой всплывает в памяти Корсо то меж книжных строк, то вместе
с какими-то запахами или  звуками,  то  в  темном  оконном  стекле,  когда
снаружи стучит дождь - тот, что приходит ночами из Страны, Которой  Больше
Нет.
   Мимо двери прошествовал проводник со своим колокольчиком.  До  закрытия
вагона-ресторана осталось полчаса. Корсо захлопнул книгу,  накинул  пиджак
и, повесив холщовую сумку на плечо, вышел из купе.  В  конце  коридора  он
через гуляющую туда-сюда дверь  шагнул  в  тамбур,  куда  задувал  сильный
ветер. В месте соединения вагонов под его  ногами  что-то  гулко  заухало.
Потом он попал в сидячий вагон первого класса. Пытаясь разойтись  в  узком
проходе с пассажирами, он заглянул в ближайшее  полупустое  купе.  Девушка
расположилась там, рядом с дверью - свитер, джинсы, босые  ноги  лежат  на
противоположном сиденье. Как раз в этот миг она подняла глаза от книги,  и
взгляды их встретились. Судя по всему, девушка его не узнала, так  что  он
скомкал начатый было приветственный жест.  Она,  видимо,  что-то  все-таки
уловила, ибо воззрилась на него с любопытством; но охотник за книгами  уже
шел дальше по коридору. Он поужинал, покачиваясь вместе с  вагоном,  и  до
закрытия ресторана еще успел выпить кофе, а потом и рюмку джина. Где-то на
краю  ночи  всплывала  луна  цвета  щелка-сырца,  и   телеграфные   столбы
колыхались в шелковых наплывах лунного света, словно на сумеречной равнине
кто-то установил проектор, но очень  неловко,  так  что  мелькавшие  кадры
выходили смазанными и перекошенными.
   С девушкой он  столкнулся  в  коридоре  вагона  первого  класса,  когда
возвращался обратно. Она опустила  окошко  и  стояла,  опершись  на  раму,
ловила лицом холодные струи воздуха. Проходя мимо, Корсо повернулся боком,
чтобы не задеть ее. Тогда она оглянулась и сказала:
   - Я вас знаю.
   Вблизи ее глаза казались еще зеленее и еще светлее и напоминали  жидкое
стекло. Они прямо-таки сияли на  загорелом  лице.  Загар  в  конце  марта,
короткие волосы с пробором слева - все это  придавало  ей  вид  необычный,
спортивный, притягательно загадочный. Она была высокой, стройной,  гибкой.
И совсем молодой.
   - Разумеется, - ответил Корсо, приостановившись, - мы встречались  пару
дней назад. В кафе.
   Она улыбнулась. Еще один контраст  -  белые  зубы  и  светло-коричневая
кожа. Рот у нее был крупный, хорошо очерченный.
   Красивая девушка,  сказал  бы  Флавио  Ла  Понте,  поглаживая  кудрявую
бородку.
   - Да, а вы задавали вопросы о д'Артаньяне.
   Холодный ветер из окошка трепал ее короткие волосы. Она стояла босиком,
белые теннисные тапочки остались на полу у пустого кресла. Он инстинктивно
бросил взгляд на название кинутой  книги:  "Приключения  Шерлока  Холмса".
Дешевое издание, отметил про себя Корсо.  Бумажная  обложка.  Мексиканское
издательство "Порруа".
   - Вы простудитесь, - сказал он.
   Девушка, по-прежнему улыбаясь, отрицательно покачала  головой,  правда,
тотчас  принялась  крутить  ручку  и  подняла  стекло.  Корсо  хотел  было
продолжить путь, но замешкался, доставая сигарету. Он проделал  это  своим
обычным манером, не вытаскивая  пачки  из  кармана,  и  заметил,  что  она
следила за движением его руки.
   - Вы курите? - спросил он нерешительно и задержал руку на полпути.
   - Иногда.
   Он сунул сигарету в рот и полез  в  карман  за  второй.  Сигарета  была
темной, без фильтра, и, как всегда у него, мятой. Девушка зажала ее  между
пальцами и глянула на марку, прежде чем  наклониться  и  прикурить  -  уже
после него - от поднесенной Корсо спички, последней в коробке.
   - Крепкие, - сказала она, выпуская первое  колечко  дыма,  но,  вопреки
ожиданиям Корсо, обошлась без ужимок и  кривляний.  Она  держала  сигарету
весьма необычным образом - между большим и указательным пальцами, так  что
горящий конец торчал вбок. - Вы едете в этом же вагоне?
   - Нет. В следующем.
   - Значит, в спальном, везет некоторым, - она похлопала себя по  заднему
карману джинсов, намекая на отсутствие там кошелька. - Позавидуешь. Хорошо
еще, что у нас купе почти пустое.
   - Вы студентка?
   - Вроде того.
   На входе в туннель поезд сильно тряхнуло. Девушка  резко  обернулась  к
окну, словно ее вниманием целиком и полностью  завладела  кромешная  тьма,
разлившаяся снаружи. Она приблизила лицо к стеклу - прямо  к  собственному
отражению, и застыла в напряженной и тревожной позе. Казалось, она  что-то
высматривает сквозь свист воздуха, спрессованного узкими  стенами.  Потом,
когда поезд вынырнул на открытое пространство и  маленькие  огоньки  снова
прошили ночь короткими стежками, она опять рассеянно улыбнулась.
   - Мне нравятся поезда, - сказала она.
   - Мне тоже.
   Девушка продолжала смотреть в окно.  Кончики  пальцев  одной  руки  она
прижала к стеклу.
   - Представляете?.. - Она решила продолжить  свою  мысль,  и  улыбка  ее
сделалась  мечтательной;  девушка  как  будто  смаковала  какие-то  тайные
воспоминания. - Вечером покинуть Париж, а утром проснуться в  Венецианской
лагуне и следовать дальше в Стамбул...
   Корсо скривился. Сколько ей, интересно, лет?  Восемнадцать?  Во  всяком
случае, не больше двадцати.
   - Ага, и играть в покер, - вставил он. - От Кале до Бриндизи.
   Девушка метнула на него оценивающий взгляд.
   - Тоже недурно. - Она на миг задумалась. - А что вы скажете  по  поводу
завтрака с шампанским между Веной и Ниццей?
   - Это было бы не менее интересно,  чем  шпионить  за  Базилем  Захарофф
(<a href=#s62>*62</a>).
   - Или напиваться с Нижинским.
   - Или украсть жемчуга у Коко Шанель.
   - Или флиртовать с Полем  Мораном  (<a href=#s63>*63</a>).  Или  с  мистером  Барнабусом
(<a href=#s64>*64</a>).
   Они расхохотались. Правда, Корсо смеялся сквозь зубы. А она - искренне,
упершись лбом в холодное оконное стекло. Смех у нее был звонкий и  чистый,
как у мальчишки, - под стать короткой стрижке и сияющим зеленым глазам.
   - Таких поездов больше не бывает, - бросил он.
   - Понятное дело...
   Мимо  яркой  вспышкой  промчались  сигнальные  огни.  Потом   пробежала
пустынная, плохо  освещенная  платформа  какой-то  станции,  но  прочитать
название они из-за скорости не успели. Луна продолжала свое восхождение  и
время от времени резко выщелкивала то расплывчатые  силуэты  деревьев,  то
очертания крыш. Она словно  неслась  параллельно  поезду,  мчалась  с  ним
наперегонки - безумно и бесцельно.
   - Как вас зовут?
   - Корсо. А вас?
   - Ирэн Адлер (<a href=#s65>*65</a>).
   Он оглядел ее сверху вниз,  и  она  без  тени  смущения  выдержала  его
взгляд.
   - Это не имя.
   - Корсо - тоже не имя.
   - Ошибаетесь. Я - Корсо. Человек, который бежит  [от  "corso"  (ит.)  -
бег].
   - Меньше всего  вы  похожи  на  человека,  который  бежит.  Скорее,  вы
человек, которого трудно заставить сдвинуться с места.
   Он еле заметно наклонил голову и,  не  ответив,  принялся  разглядывать
босые ноги  девушки  на  ковровом  покрытии.  Он  чувствовал  на  себе  ее
изучающий взгляд и - чего с Корсо почти  никогда  не  случалось  -  ощутил
признаки смущения. Слишком молодая, подумал он.  Слишком  привлекательная.
Он машинально поправил сползшие на нос очки и решил,  что  пора  топать  к
себе в купе.
   - Счастливого пути!
   - Спасибо.
   Он сделал несколько шагов.
   - Может, мы еще встретимся, там, когда приедем, - услышал он  голос  за
спиной.
   - Кто знает!
   Трудно поверить, но в купе возвращался уже совсем другой Корсо.  Что-то
тревожно заныло в груди, Великая Армия увязала  в  русских  снегах,  пепел
московского пожара лежал под подошвами его сапог. Он не мог  расстаться  с
ней просто так и повернулся на каблуках. И  улыбнулся  улыбкой  смертельно
уставшего волка.
   - Ирэн Адлер, -  повторил  он  с  таким  видом,  будто  силился  что-то
вспомнить. - "Красная комната"?
   - Нет, - невозмутимо ответила она, - "Скандал в Богемии"... - Теперь  и
она  улыбнулась,  и  взгляд  ее  прочертил  изумрудную  линию  в  полутьме
коридора. - "Эта Женщина", дорогой Ватсон.
   Корсо хлопнул себя ладонью по лбу, словно наконец-то до него дошло.
   - Элементарно, - сказал он.  И  окончательно  поверил  в  то,  что  они
непременно встретятся снова.
   В Лиссабоне Корсо пробыл  меньше  пятидесяти  минут  -  ровно  столько,
сколько понадобилось, чтобы доехать от вокзала Санта Аполония  до  вокзала
Россио. А через  полтора  часа  он  уже  шагал  по  перрону  Синтры.  Небо
покрывали низкие облака, в которых растворялись верхушки  печальных  серых
башен замка "Да Пена". Такси он поблизости не обнаружил и пешком  поднялся
к маленькой гостинице, расположенной напротив Национального дворца с двумя
большими трубами. Дело было в среду, в десять часов утра, и на площади  он
не увидел ни туристов, ни автобусов; и потому в гостинице для  него  сразу
нашлась комната с  отличным  видом:  густая  зелень  разных  оттенков,  из
которой выныривали  крыши  и  башни  старых  вилл,  окруженных  одичавшими
вековыми садами.
   Корсо принял душ, выпил кофе, потом поинтересовался, как  ему  отыскать
виллу "Уединение", и горничная объяснила, что надо подняться вверх вон  по
той дороге. На площади такси тоже не было,  зато  стояла  пара  лошадей  с
колясками. Корсо немного поторговался и вскоре  уже  катил  под  каменными
кружевами  башни  Регалейра.  Цоканье  копыт  гулко  отдавалось  в   нишах
затененных каменных стен, и эхо скользило  по  поверхности  воды  в  узких
каналах и ручьях, плутало в зарослях плюща, который густо обвивал каменную
кладку, оконные  решетки,  стволы  деревьев,  устланные  мхом  лестницы  и
старинные изразцы заброшенных вилл.
   И тут Корсо увидел виллу  "Уединение"  -  здание,  построенное,  скорее
всего, в XVIII веке,  четыре  трубы  на  крыше,  желтый  выцветший  фасад,
покрытая потеками и пятнами штукатурка.
   Корсо вышел из коляски  и  некоторое  время  постоял,  осматриваясь  по
сторонам, прежде чем открыть решетчатую калитку, по обе стороны которой на
гранитных  столбах  высились  два  бюста  из  серо-зеленого,   но   теперь
затянутого плесенью камня. Первый безусловно изображал женщину; второй, по
всей видимости, был двойником первого, но  его  густо  увил  вездесущий  и
нахальный плющ, словно возжелав срастись с каменными чертами.
   Направляясь к дому,  Корсо  вслушивался  в  шелест  сухих  листьев  под
ногами. Вдоль дорожки рядом  с  пустыми  пьедесталами  валялись  мраморные
статуи, почти все разбитые. Сад  выглядел  совершенно  запущенным,  буйная
поросль захватила скамьи и беседки, а с металлических решеток на  покрытые
мхом камни сыпалась ржавчина. Слева притаился небольшой заросший  пруд,  а
фонтан, украшенный разбитыми изразцами, приютил толстощекого  ангелочка  с
пустыми глазницами и обрубленными руками -  он  спал,  опустив  голову  на
книгу, а из его приоткрытого рта сочилась тоненькая струйка воды. Все было
овеяно бесконечной печалью, и Корсо невольно заразился ею.
   Вилла "Уединение", вздохнул он. Название вполне подходящее.
   По каменной лестнице он добрался до  двери  и  поднял  глаза.  Над  его
головой висели солнечные часы с римскими цифрами, но теперь они времени не
показывали. Над часами он прочитал: "Omnes vulnerant, postuma necat".  Все
ранят, перевел он, последняя убивает.
   - Вы явились кстати, - сказал Фаргаш. - Как раз к началу церемонии.
   Корсо, слегка смутившись, пожал ему руку. Виктор Фаргаш  был  таким  же
высоким и худым, как знатные сеньоры  на  картинах  Эль  Греко;  настолько
худым, что казалось, будто тело его может двигаться под толстым  шерстяным
свитером, не соприкасаясь с ним, как черепаха внутри своего панциря. Корсо
сразу заметил усы,  подстриженные  с  геометрической  точностью,  брюки  с
пузырями на коленях, ботинки - старомодные, стоптанные, но  начищенные  до
блеска. Потом он обвел взором голые стены и потолки, с которых от  сырости
осыпалась роспись, оставляя темные проплешины.
   Фаргаш взглянул на гостя сверху вниз.
   - Надеюсь, вы не откажетесь от рюмки  коньяка,  -  сказал  он  наконец,
словно подвел итог внутренним сомнениям, и, слегка  прихрамывая,  двинулся
по коридору, ни разу не оглянувшись, чтобы убедиться, что гость следует за
ним. Они  миновали  ряд  комнат,  тоже  пустых,  где  по  углам  трудилась
поломанная мебель. С потолка на проводах свисали пыльные лампочки, а то  и
пустые патроны.
   Жилой вид имели лишь две комнаты,  соединенные  раздвижными  дверями  с
гербами на стеклах; через  открытые  створки  были  видны  голые  стены  и
прямоугольные пятна на старых обоях - там, где когда-то висели картины,  а
также очертания давно исчезнувшей мебели,  ржавые  гвозди,  подставки  для
несуществующих ныне ламп. Над печальным запустением раскинулся расписанный
потолок  -  небесный  свод,  затянутый  тучами,  в  центре  которого  было
изображено жертвоприношение Авраама: покрытый  трещинами  старый  патриарх
заносит нож, чтобы заколоть белокурого мальчика, но руку его останавливает
ангел с огромными крыльями. Под фальшивым небесным  куполом  располагалась
застекленная дверь, она вела на террасу и в заднюю часть сада; стекла были
грязными, а кое-где даже заменены картонками.
   - Милый домашний очаг! - сказал Фаргаш.
   Ирония прозвучала не слишком убедительно.  Корсо  подумал,  что  хозяин
дома слишком часто прибегал к ней и в конце концов сам перестал  верить  в
нужный эффект. По-испански он говорил с  сильным  португальским  акцентом,
двигался Фаргаш очень  неспешно,  как  человек,  полагающий,  что  у  него
впереди целая вечность. Хотя, вероятно, причиной тому была больная нога.
   - Коньяк, - повторил он, уйдя в себя и с трудом припоминая, что  же  их
обоих сюда привело.
   Корсо сделал неопределенный, но скорее  все-таки  утвердительный  жест,
которого Фаргаш не заметил. На другом  конце  просторной  комнаты  высился
огромный камин, там лежало несколько поленьев, но огонь не горел.  Тут  же
стояли два непарных кресла, стол, буфет, керосиновая лампа, два канделябра
со свечами, лежала скрипка в футляре и еще какие-то мелочи. Но на полу, на
старинных  коврах,  выцветших  и  обветшавших,  подальше  от  окон  и   от
свинцового  света,  который  сквозь  них  пробивался,  в  строгом  порядке
выстроились книги - много книг, томов пятьсот, а может, и больше, прикинул
Корсо. Может, даже целая тысяча.
   Среди них было немало старинных рукописей и инкунабул.  Хорошие  старые
книги, переплетенные в кожу или  пергамен,  древние  тома  с  гвоздями  на
переплетах,  книги  формата  ин-фолио,  эльзевиры,  с  тиснеными  узорами,
металлическими накладками и застежками, с золочеными буквами на  корешках,
с буквами, выведенными писцами в скрипториях средневековых монастырей.  По
углам комнаты Корсо углядел не менее дюжины ржавых мышеловок.
   Фаргаш порылся в буфете и вернулся с рюмкой и бутылкой "Реми Мартен"  в
руках,  по  пути  он  рассматривал  содержимое  бутылки  на  свет,   чтобы
убедиться, что там еще что-то осталось.
   - Золотая  кровь  Господня,  -  торжественно  провозгласил  он.  -  Или
дьяволова. - Он улыбнулся одним ртом, при этом усы его перекосились, как у
героя-любовника в старом кинофильме, взгляд же по-прежнему был холодным  и
отрешенным. Под глазами у него набрякли мешки, как от бессонницы,  которая
длилась бесконечно долго. Корсо обратил внимание на холеные  тонкие  руки,
из которых принял рюмку с коньяком. Он поднес  рюмку  к  губам,  и  тонкий
хрусталь колыхнулся бликами.
   - Красивая рюмка, - заметил он, лишь бы что-нибудь  сказать.  Библиофил
кивнул, на лице его смешались покорность судьбе и насмешка над собой,  как
будто он ненавязчиво приглашал гостя взглянуть  на  все  окружающее  иными
глазами - на рюмку, на коньяк в ней, на разоренный дом.  Да  и  на  самого
хозяина - на этот элегантный, бледный и одряхлевший призрак.
   - У меня сохранилась еще одна такая же, -  пояснил  он  с  невозмутимой
обстоятельностью, словно раскрывал тайну. - Потому я их так берегу.
   Корсо тряхнул головой, давая понять, что мысль его уловил. Он  еще  раз
обежал взглядом голые стены, потом сосредоточил внимание на книгах.
   - Видно, раньше вилла была очень красивой, - сказал он.
   Хозяин пожал плечами, но свитер при этом не шелохнулся.
   - Да, была, но со старинными семьями происходит то же, что и с древними
цивилизациями: однажды выясняется, что  силы  их  истощены,  и  тогда  они
умирают. - Он невидящим взором поглядел вокруг, и казалось, в  глазах  его
отразились давно отсутствующие предметы. - Но сначала приглашают на службу
варваров -  для  охраны  limes  [границы  (лат.)]  Дуная,  потом  помогают
варварам обогатиться и, наконец, становятся их должниками... И вот в  один
прекрасный день варвары восстают,  и  захватывают  все  твои  владения,  и
грабят их. - Он глянул на гостя с внезапной подозрительностью. -  Надеюсь,
вы понимаете, о чем я веду речь.
   Корсо кивнул. Он пустил в ход  улыбку  всепонимающего  кролика,  и  она
парила в воздухе между ним и хозяином виллы.
   - Отлично понимаю, - подтвердил он. - Кованые сапоги топчут  саксонский
фарфор.  Так?..  Судомойки  в  вечерних  туалетах.  Выскочки  ремесленники
подтирают зад страницами из манускриптов с миниатюрами.
   Фаргаш одобрительно опустил подбородок. Потом улыбнулся. И прохромал  к
буфету, чтобы достать вторую рюмку.
   - Думаю, - бросил он на ходу, - мне тоже следует выпить.
   Они молча чокнулись, глядя друг другу в глаза, как  два  члена  тайного
братства, только что  обменявшиеся  им  одним  ведомыми  знаками.  Наконец
библиофил указал на книги и сделал рукой, в которой  держал  рюмку,  жест,
словно  после  обряда  инициации  приглашал  Корсо  перешагнуть  невидимую
границу и приблизиться к ним.
   - Вот они. Восемьсот тридцать четыре тома, из которых истинную ценность
представляет меньше половины. - Он выпил, потом провел пальцем по  влажным
усам и покрутил головой. - Жаль, что вы не видали  их  в  лучшие  времена,
когда они стояли на стеллажах из красного дерева... Я  собрал  пять  тысяч
томов. А это - те, что выжили.
   Корсо опустил холщовую сумку на пол и  приблизился  к  книгам.  У  него
невольно начало покалывать кончики пальцев. Картина  перед  ним  предстала
роскошная. Он поправил очки и тотчас,  с  первого  же  взгляда,  обнаружил
Вазари, ин-кварто 1588 года, первое издание, и "Tractatus"  Беренгарио  да
Капри (<a href=#s66>*66</a>), переплетенный в пергамен, XVI век.
   - Никогда бы не подумал, что коллекция Фаргаша,  которую  упоминают  во
всех библиографиях, выглядит вот так. Что книги лежат  прямо  на  полу,  у
стен, в пустом доме...
   - Такова жизнь, друг мой. Но в свое оправдание хочу заметить: все книги
в  безупречном  состоянии...  Я  сам  чищу  их  и   осматриваю,   стараюсь
проветривать, берегу от насекомых и грызунов, от света, жары и сырости. По
правде говоря, целыми днями я только этим и занимаюсь.
   - А остальные книги?
   Библиофил глянул в окно, словно задал себе самому  тот  же  вопрос.  Он
наморщил лоб.
   - Представьте, - выговорил он наконец, и, когда глаза  их  встретились,
Корсо подумал, что перед ним очень  несчастный  человек,  -  кроме  виллы,
кое-какой мебели и библиотеки отца, я унаследовал одни лишь долги.  Всякий
раз, когда мне удавалось добыть деньги, я вкладывал их в  книги,  а  когда
доходы мои  иссякли,  продал  картины,  мебель,  посуду.  Вы-то,  надеюсь,
понимаете, что значит быть страстным библиофилом; так вот, я -  библиопат.
Сама мысль о том, что коллекция моя может быть разрознена, доставляла  мне
невыносимые страдания.
   - Я знал таких людей.
   - Правда?.. - Фаргаш взглянул на него  с  любопытством.  -  И  все-таки
сомневаюсь, что вы можете даже представить себе такое. Я вставал по  ночам
и, словно неприкаянная душа, бродил вдоль стеллажей. Я говорил с  книгами.
Говорил, гладил корешки, давал клятвы  верности...  Но  увы!  Однажды  мне
пришлось  принять  решение  -  и  пожертвовать  большей  частью  сокровищ,
сохранив только самое любимое и ценное... Никому, даже вам, не понять, что
я испытал, ведь мои книги пошли на корм стервятникам.
   - Я понимаю, - отозвался Корсо, который на самом-то деле с легкой душой
согласился бы прислуживать на таком скорбном пиру.
   - Понимаете? Нет! Даже если вы дадите волю  воображению...  Два  месяца
ушло на то, чтобы отделить одни от других. Шестьдесят  дней  агонии,  меня
все время колотила лихорадка,  я  едва  не  сошел  в  могилу.  Наконец  их
забрали, и я думал, что тронусь умом... Помню все так отчетливо, точно это
было вчера, хотя миновало уже двенадцать лет.
   - А теперь? Библиофил показал свою пустую  рюмку,  словно  она  служила
самым красноречивым символом:
   - Настал момент, когда мне опять пришлось искать помощи у книг.  Сам  я
довольствуюсь малым: раз в неделю приходит домработница, еду мне  приносят
из  деревни...  Почти  все  деньги  пожирают  налоги,  которые   я   плачу
государству за виллу.
   Он произнес  слово  "государство"  таким  же  тоном,  каким  сказал  бы
"грызуны" или "жук-точильщик". Корсо изобразил на лице сочувствие и  снова
оглядел голые стены.
   - Но вы ведь можете ее продать.
   - Разумеется, - Фаргаш равнодушно кивнул. - Но есть вещи,  которых  вам
понять не дано.
   Корсо нагнулся, взял в  руки  ин-фолио,  переплетенный  в  пергамен,  и
принялся с интересом листать. "De Symmetria" Дюрера,  Париж,  1557  год  -
перепечатка с первого латинского издания, нюрнбергского (<a href=#s67>*67</a>).  В  хорошем
состоянии, с широкими  полями.  Флавио  Ла  Понте  от  такого  лишился  бы
рассудка. Кто угодно лишился бы рассудка.
   - И как часто вы продаете книги?
   - Два-три раза в  год,  этого  довольно.  После  долгих  размышлений  я
выбираю том для продажи. Именно об этой церемонии я упомянул, когда открыл
вам дверь. У меня есть постоянный покупатель, ваш соотечественник, и время
от времени он сюда наезжает.
   - Я его знаю? - наудачу спросил Корсо.
   - Это мне неведомо, - ответил библиофил, но имени покупателя не назвал.
- Как раз теперь со дня на день жду его  визита,  и  когда  вы  пришли,  я
собирался приступить к выбору жертвы... - Он рубанул воздух длинной рукой,
изображая движение гильотины, и болезненно улыбнулся. - Книгу, что  должна
умереть ради того, чтобы остальные могли жить вместе.
   Корсо поднял взор к потолку - удержаться от аналогии  было  невозможно.
Авраам, чье лицо пересекала  глубокая  трещина,  силился  освободить  свою
правую руку с зажатым в ней ножом, но ангел держал  ее  крепко,  а  другой
рукой сурово грозил патриарху. Под ножом застыл Исаак, склонив  голову  на
камень и покорно ожидая своей участи.  Он  был  белокурым,  розовощеким  и
напоминал эфеба - из тех, что никогда не  говорят  "нет".  За  их  спинами
художник изобразил что-то вроде овцы, привязанной к кусту, и Корсо в  душе
пожелал, чтобы овцу пощадили.
   - Наверно, другого выхода у вас и в самом деле нет, - сказал он,  глядя
в глаза библиофилу.
   - Выход нашелся бы... - Фаргаш улыбнулся с откровенной злобой. - Но лев
требует свою часть, акулы чуют кровь и свежатину. К несчастью, не осталось
людей, подобных графу д'Артуа, который позднее стал королем Франции (<a href=#s68>*68</a>).
Знаете эту историю?.. Старый маркиз де Польми, чья библиотека  насчитывала
шестьдесят тысяч томов, разорился.  Чтобы  отделаться  от  кредиторов,  он
продал библиотеку графу д'Артуа, но тот поставил условием: книги останутся
у старика до самой его смерти. Таким образом на полученные  деньги  Польми
мог приобретать новые экземпляры, обогащая коллекцию, которая ему  уже  не
принадлежала...
   Засунув руки в карманы брюк и прихрамывая, он прохаживался вдоль  строя
книг и осматривал одну за другой. Он напоминал  отощавшего  и  оборванного
Монтгомери, который под Эль-Аламейном проводит смотр своей армии (<a href=#s69>*69</a>).
   - Иногда я даже не прикасаюсь к ним, не  открываю,  -  он  остановился,
нагнулся и выровнял ряд на старом ковре, - а только стираю пыль  и  часами
гляжу на них.  Я  ведь  досконально  знаю  все,  что  кроется  под  каждой
обложкой... Например, "De revolutionis celestium" ["Об обращении  небесных
сфер" (лат.)] Николая Коперника. Второе издание,  Базель,  тысяча  пятьсот
шестьдесят шестой год. Такая вот  безделица...  Или  "Vulgata  Clementina"
(<a href=#s70>*70</a>) - вон, справа от вас,  рядом  с  шестью  томами  "Poliglota"  вашего
соотечественника Сиснероса и Нюрнбергский "Croniearum" (<a href=#s71>*71</a>). А  вот  тут,
извольте заметить, любопытнейший ин-фолио: "Praxis  criminis  persequendi"
Симона Колинского (<a href=#s72>*72</a>), тысяча пятьсот сорок первого года. Или  вот  этот
том  -  сшитый  в  четыре  нити,  переплет   выполнен   в   монастыре,   с
металлическими накладками, - который вы теперь рассматриваете. Знаете, что
там  внутри?..  "Золотая  легенда"  Якова  Ворагинского,  Базель,   тысяча
четыреста девяносто третий год, напечатана Николасом Кеслером (<a href=#s73>*73</a>).
   Корсо полистал книгу. Великолепный экземпляр, и поля очень широкие.  Он
бережно поставил том на место, потом протер платком очки. От  такого  кого
угодно пот прошибет, даже человека с железной выдержкой.
   - Извините, но вы ведете себя как безумец. Если продать все это, у  вас
до конца жизни не будет никаких денежных затруднений.
   - Конечно. - Фаргаш снова наклонился и едва  заметным  жестом  выровнял
книжный строй. - Да только, продай я все это, мне  было  бы  незачем  жить
дальше и было бы все равно - есть у меня денежные затруднения или нет.
   Корсо указал на ряд очень ветхих книг. Там было несколько  инкунабул  и
манускриптов, да и остальные, судя по переплетам, увидели свет не  позднее
XVII века.
   - У вас много старинных рыцарских романов...
   - Да, я унаследовал их от отца. Он задался целью собрать девяносто пять
книг, которые составляли библиотеку Дон Кихота, и в первую очередь те, что
называл священник, чиня над ними расправу... От отца мне  достался  и  вот
этот любопытный "Дон Кихот", он стоит рядом с  первым  изданием  "Лузиад",
напечатан Ибаррой в тысяча семьсот восьмидесятом году, четыре тома.  Кроме
первоначальных  иллюстраций,  туда  позднее  вставили  добавочные   -   из
английского издания первой половины восемнадцатого  века,  а  также  шесть
оригинальных акварелей, и еще метрическую запись  о  рождении  Сервантеса,
копию, напечатанную на тонком пергаменте...  У  каждого  свои  причуды.  У
моего отца - а он был дипломатом и много лет провел в Испании  -  это  был
Сервантес. Иногда причуды переходят в мании.  Некоторые  коллекционеры  не
выносят реставрации, даже если следы ее совершенно незаметны, или, скажем,
ни за что не купят нумерованный экземпляр, если цифра  перевалила  за  сто
пятьдесят...  Мой  каприз,  как  вы,   наверно,   уже   успели   заметить,
необрезанные  тома.  Я  посещал  аукционы,  бродил  по  книжным  лавкам  с
линейкой, и у меня буквально ноги подкашивались, ежели, открывая книгу,  я
обнаруживал, что торцы у нее не обрезаны...  Вы  читали  забавный  рассказ
Нодье о библиофиле? (<a href=#s74>*74</a>) Со мной происходило то же самое. Я бы с радостью
заколол кинжалом тех переплетчиков, что пользуются обычной бумагорезальной
машиной. Найти экземпляр, у которого  страницы  на  несколько  миллиметров
шире положенного, шире, чем это описано  в  библиографиях,  -  вот  предел
счастья.
   - Для меня тоже.
   - С чем я вас и поздравляю. И приветствую как брата по вере.
   - Не торопитесь. Меня  в  подобных  делах  интересует  не  эстетика,  а
прибыль.
   - Все равно. Вы мне нравитесь. Я из числа тех, кто полагает, что, когда
речь заходит о книгах, общепринятые моральные нормы в счет не идут.  -  Он
успел отойти в противоположный конец комнаты и с доверительным видом  чуть
наклонился в сторону Корсо. - Знаете, что я вам скажу?.. У вас  там  ходит
легенда о книжнике-убийце из Барселоны... Так вот: я тоже  способен  убить
из-за книги.
   - Не советовал  бы  вам  этого  делать.  И  вообще,  начинается  все  с
какой-нибудь ерунды, с мелочи,  а  кончается  бессовестной  и  безудержной
ложью, нарушением закона и так далее.
   - И даже продажей собственных книг.
   - Даже этим.
   Фаргаш печально покачал головой и замер  на  миг  с  наморщенным  лбом,
словно отдавшись течению тайных мыслей. Потом вдруг очнулся и взглянул  на
Корсо долгим пронзительным взглядом.
   - Знаете, мы вплотную приблизились к проблеме, которую я  решал,  когда
вы постучали в дверь... Всякий раз, сталкиваясь с  ней,  я  чувствую  себя
священником-вероотступником...   Я   бы   даже   употребил   здесь   слово
"святотатство", если позволите. Вас не удивляет такое отношение?
   - Абсолютно не удивляет. И полагаю, слово выбрано самое точное.
   Фаргаш в отчаянии заломил руки. Взгляд его побродил по  голой  комнате,
по книгам на полу, затем снова уперся в Корсо. Но  теперь  улыбка  на  его
лице казалась вымученной - словно нарисованной.
   - Да. Но святотатство немыслимо без веры...  Только  верующий  способен
совершить его и осознать, что именно он совершает, оценить  ужасный  смысл
поступка. Мы никогда не испытали бы ужаса  при  осквернении  святынь,  нам
безразличных;  это  все  равно  что  богохульствовать,  не   адресуясь   к
конкретному богу.
   Корсо тотчас с готовностью подхватил:
   - Я знаю, о чем вы. "Ты победил меня,  галилеянин",  как  сказал  Юлиан
Отступник (<a href=#s75>*75</a>).
   - Да? Я не знал этого речения...
   - Оно выдуманное. Когда я ходил в коллеж, один монах-марист (<a href=#s76>*76</a>) часто
повторял нам  его  в  назидание:  мол,  никому  не  удастся  увильнуть  от
ответа... Все  кончится  тяжкими  ранами  на  поле  сражения  и  кровавыми
плевками в небо, где нет больше Бога.
   Библиофил закивал с таким видом, словно все  это  ему  было  невероятно
близко. Что-то необычное выражали теперь и складка у  рта,  и  оцепеневший
взгляд.
   - Именно так я себя нынче и чувствую, - промолвил он. - Ночью  не  могу
сомкнуть  глаз,  поднимаюсь  и  бреду  сюда,  готовясь   совершить   новое
святотатство. - С этими словами он приблизился к Корсо почти  вплотную,  и
тот едва удержался, чтобы не отступить  назад.  -  Готовясь  предать  себя
самого, не только их... Я прикасаюсь к  какой-нибудь  книге  и  отдергиваю
руку, выбираю другую, но в конце концов и ее ставлю на место... Принести в
жертву одну, чтобы остальные могли не разлучаться, иначе говоря,  отрубить
одну ветку от ствола, чтобы продолжать наслаждаться всем деревом...  -  Он
поднял правую руку. - Я предпочел бы отрубить любой из этих вот пальцев...
   Рука его дрожала. Корсо мотнул головой. Он  умел  слушать  -  это  было
частью его профессии. Он даже готов был выказать понимание  и  сочувствие.
Но  включаться  в  игру  не  желал  -  то  была  чужая  война.  Он  служил
ландскнехтом-наемником, как сказал бы Варо Борха, и явился сюда по делу. А
Фаргаш навязывал ему  роль  исповедника,  хотя  на  самом  деле,  пожалуй,
нуждался в психиатре.
   - Никто не даст ни одного эскудо за палец библиофила, -  заметил  Корсо
насмешливо.
   Шутка потонула в бездонной  пустоте,  которая  разверзлась  во  взгляде
Фаргаша. Он смотрел сквозь Корсо,  не  видя  его.  В  расширенных  зрачках
отражались только книги.
   - Но тогда - какую же выбрать?.. - снова заговорил Фаргаш. Корсо  сунул
руку в карман плаща, достал сигарету и протянул ему, чего тот не  заметил,
настолько был поглощен своими мыслями, сосредоточен только на них,  слушал
только себя, внимал лишь терзаниям собственной  совести.  -  После  долгих
раздумий у меня появились две кандидатки, - он взял две книги и положил на
стол. - Что вы о них скажете?
   Корсо наклонился и открыл одну  из  книг.  Ему  попалась  гравюра:  три
мужчины и одна женщина, работающие на шахте. Второе латинское издание  "De
re metallica" Георга Агриколы, отпечатанное Фробеном (<a href=#s77>*77</a>) и Эпикопиусом в
Базеле всего через пять лет после первого - 1556 года.  Он  удовлетворенно
фыркнул, зажигая сигарету.
   - Видите, как трудно выбирать,  -  Фаргаш  следил  за  выражением  лица
Корсо. Смотрел  пытливо,  жадно,  пока  тот  перелистывал  страницы,  едва
касаясь их кончиками пальцев. - Каждый раз мне нужно  продать  всего  одну
книгу - но не какую придется. Она должна на  полгода  спасти  остальные...
Это моя жертва Минотавру, - он дотронулся до виска, -  у  каждого  из  нас
свой Минотавр и свой лабиринт. Их сотворяет наше собственное  воображение,
и они держат нас в страхе.
   - А почему бы вам не продать сразу несколько книг, но  менее  ценных?..
Ведь вы можете получить нужную сумму, сохранив при этом самые редкие.  Или
самые любимые.
   - Унизить одни за счет других?.. - Он содрогнулся - Невозможно;  каждая
книга наделена бессмертной душой, равной прочим, каждая  одинаково  дорога
мне. Разумеется, у меня могут быть любимчики. Как же  без  этого...  Но  я
никогда и ничем не выдам своих чувств - ни жестом, ни словом, не выделю их
перед остальными, которым досталось меньше любви. Наоборот. Не  забывайте:
сам Господь назначил сына своего в жертву ради искупления людских  грехов.
А Авраам... -  видимо,  библиофил  имел  в  виду  сцену,  изображенную  на
потолке, потому что грустно улыбнулся в пустоту, подняв взор и не завершив
фразы.
   Корсо  открыл  вторую  книгу  -  ин-фолио,  итальянский   переплет   из
пергамена, XVII век. Это был чудный Вергилий, венецианское издание  Джунты
(<a href=#s78>*78</a>), 1544 год. Библиофил словно очнулся.
   - Правда, красивая? - Он шагнул к Корсо и почти вырвал у  него  из  рук
книгу. - Взгляните на титульный лист, на бордюр, обрамляющий текст...  Сто
тринадцать превосходных ксилографии, и только одну -  на  странице  триста
сорок пять - пришлось немного подреставрировать  -  нижний  угол,  но  это
почти незаметно. И как нарочно, самую мою любимую, вот:  Эней  с  Сивиллой
спускаются в ад. Доводилось ли вам видеть что-нибудь подобное? Посмотрите:
языки пламени за тройной стеной, котел  с  грешниками,  птица,  пожирающая
внутренности несчастных...
   Было почти что видно, как лихорадочно бьется пульс у него на  запястьях
и висках. Он поднес раскрытую книгу  к  самым  глазам,  чтобы  легче  было
читать, отчего голос его зазвучал глухо. И отчетливо продекламировал:
   - "Moenia lata videt, triplici circundata muro,  quae  rapidus  flammis
ambit torrentibus amnis..." (<a href=#s79>*79</a>)  -  он  замолк,  излучая  восторг.  -  У
художника была своя трактовка Вергилиевой "Энеиды", очень красивая,  очень
темпераментная - и очень средневековая.
   - Отличный экземпляр, - подтвердил охотник за книгами, нюхая сигарету.
   - Мало сказать. Потрогайте-ка бумагу. "Esemplare buono e genuine con le
figure assai ben impresse" [экземпляр хороший и подлинный с весьма  хорошо
отпечатанными рисунками (ит.)], уверяют нас  старые  каталоги...  -  После
приступа  лихорадочного   возбуждения   лицо   Фаргаша   вновь   сделалось
невыразительным; он вновь от всего  отключился,  рухнув  в  темные  бездны
пожиравшего его кошмара. - Скорей всего, я продам ее.
   Корсо нетерпеливо выдохнул дым:
   - Не понимаю. Сразу видно, что это одна из любимых ваших  книг.  Как  и
Агрикола. У вас ведь руки дрожат, когда вы до них дотрагиваетесь.
   - Руки, говорите?.. Нет, душа моя горит адским пламенем. Мне  казалось,
я сумел вам объяснить... Книга, предназначенная в жертву,  не  может  быть
мне безразличной. Иначе  какой  смысл  имел  бы  этот  скорбный  ритуал?..
Гнусная торговая сделка по законам рынка - несколько дешевых  в  обмен  на
одну дорогую... - Он возмущенно затряс головой. Потом побродил взглядом по
сторонам, отыскивая, на что бы излить  свое  негодование.  -  Нет,  только
самые любимые, те, что красотой  своей  блистают  среди  прочих,  те,  что
наделены волшебной притягательной силой, - их беру я  за  руку  и  веду  к
месту заклания... Да, может, жизнь и  пообломала  меня,  лишила  кое-каких
предрассудков, но я никогда не сделаюсь подлецом.
   Он  словно  в  забытьи  сделал  несколько  шагов  по  комнате.  Убогая?
обстановка, хромота, шерстяной свитер и старые брюки усиливали впечатление
дряхлости и усталости, которое исходило от него.
   - Потому я и остаюсь в этом доме, - снова заговорил он.  -  Среди  этих
стен бродят призраки любимых - и утраченных мною - книг. - Он застыл перед
камином, созерцая сложенные там  поленья.  -  Порой  они  являются,  чтобы
потребовать  от  меня,  от  моей  совести  сатисфакции...  Тогда,  надеясь
умиротворить их, я беру эту вот скрипку и начинаю  играть,  и  играю  часы
напролет, бродя в потемках по дому, словно неприкаянная душа... - он снова
глянул на Корсо. Силуэт его резко вырисовывался на  фоне  тусклого  света,
проникающего сквозь грязное окно. - Библиофил-скиталец. Вечный жид.
   Он медленно подошел к столу и опустил ладони на выбранные книги, словно
решил более не оттягивать  роковой  момент.  Теперь  он  улыбался  улыбкой
инквизитора.
   - А какую на моем месте выбрали бы вы? Корсо раздраженно отмахнулся:
   - Нет уж, меня сюда не впутывайте. К счастью, я не на вашем месте.
   - Вы правы - к счастью. Тонкое замечание. А  ведь,  думаю,  нашлись  бы
глупцы, которые, пожалуй, мне и позавидовали бы. Такие сокровища... Но  вы
не ответили: какую же из двух продать? Какое дитя отправить на заклание. -
Гримаса страдания исказила его лицо, казалось, все у него болит - и  тело,
и душа. - Что ж, пусть кровь их падет на меня, - добавил он очень  тихо  и
сдавленно. - И пусть род мой будет проклят до седьмого колена.
   Он положил Агриколу на прежнее место, на  ковер,  и  погладил  пергамен
Вергилия, еще раз прошептав: "Кровь их..."  Глаза  его  увлажнились,  руки
задрожали сильнее прежнего.
   - Наверно, я продам эту.
   Затянувшаяся сцена уже начинала  утомлять  Корсо.  Он  обежал  взглядом
голые стены, следы от картин на обоях, покрытых  пятнами  сырости.  Судьба
гипотетического седьмого  поколения  в  роду  Фаргашей  его  абсолютно  не
волновала. Ведь ясно, что роду этому продлиться не суждено, как,  впрочем,
и его,  Лукаса  Корсо,  собственному  роду.  Новых  Фаргашей  на  свет  не
появится. Ну и слава богу, по  крайней  мере,  род  этот  наконец  обретет
покой. Сигаретный дым прямой струйкой  поднимался  вверх  -  как  дым  над
жертвенным алтарем в мирное рассветное утро. Корсо бросил взгляд  в  окно,
на заросший и одичавший сад, словно подыскивая замену овечке,  привязанной
к кусту... Нет, только книги. Ангел больше не удерживал поднятую  вверх  и
сжимавшую нож руку Авраама.  Ангел  заплакал  и  ушел.  Скатертью  дорога,
недоумок несчастный!
   Корсо сделал последнюю затяжку и швырнул окурок в  камин.  Он  устал  и
чувствовал, что под пальто успел пробраться холод.  Слишком  много  всяких
слов услышал он среди этих голых стен. Хорошо еще,  что  тут  нет  зеркал,
которые отразили бы выражение его лица. Он механически  опустил  глаза  на
часы, правда, так и не запомнил, который  был  час.  На  старинных  коврах
лежало целое состояние, но Виктору Фаргашу  важно  было  совсем  другое  -
главную ценность для него составляли любовь и преданность.
   Корсо решил, что Пора переходить к делу:
   - А "Девять врат"?
   - При чем тут "Девять врат"?
   - Я ведь приехал из-за них. Надеюсь, вы получили мое письмо.
   - Письмо?.. Да, разумеется.  Теперь  припоминаю.  Но  мне  было  не  до
этого... Извините. "Девять врат", конечно, конечно...
   Он огляделся растерянно, точно лунатик,  которого  грубо  выдернули  из
сна. Он казался бесконечно усталым, совсем выбившимся из сил. Подняв вверх
палец - в знак  того,  что  ему  нужно  чуть  подумать,  он,  прихрамывая,
двинулся в угол комнаты. Там лежал выцветший французский  ковер,  и  Корсо
догадался, что на нем изображена сцена победы Александра над Дарием (<a href=#s80>*80</a>).
На ковре стояло в ряд около сотни книг.
   - Известно ли вам, - заметил Фаргаш, указуя на ковер, - что Александр в
сундук с сокровищами, завоеванными у врага,  поместил  на  хранение  книги
Гомера... - Он в умилении склонил голову, вглядываясь в полинявший профиль
царя. - Свой брат библиофил. Славный парень.
   Корсо плевать было на литературные вкусы Александра Великого. Он присел
на корточки и рассматривал названия, обозначенные на  некоторых  корешках.
Все это были старинные трактаты по  магии,  алхимии  и  демонологии:  "Les
trois livres de l'Art", "Destructor omnium rerum", "Disertazioni sopra  le
apparizioni de'spiriti e diavoli", "De origine, moribus  et  rebus  gestis
Satanae"... (<a href=#s81>*81</a>)
   - Ну как? - спросил Фаргаш.
   - Недурно.
   В ответ раздался фальшивый смех библиофила. Он встал на колени рядом  с
Корсо и провел рукой по корешкам, удостоверяясь,  что  ни  одна  книга  не
сдвинулась ни на миллиметр с той поры, когда он в последний  раз  проводил
осмотр.
   - Совсем недурно - это вы очень верно заметили.  Тут  по  крайней  мере
десять редчайших экземпляров... Эту  часть  библиотеки  я  унаследовал  от
деда, увлекавшегося тайными  искусствами,  астрологией...  А  еще  он  был
масоном. Взгляните. Вот классический труд - "Адский  словарь"  Коллена  де
Планси (<a href=#s82>*82</a>), первое издание, тысяча восемьсот сорок  второй  год.  А  вот
напечатанный в тысяча пятьсот  семьдесят  первом  "Compendi  del  secret!"
Леонардо Фьораванти...  (<a href=#s83>*83</a>)  А  вот  том  в  двенадцатую  долю  листа  -
любопытнейший экземпляр - второе издание "Книги чудес" (<a href=#s84>*84</a>). - Он раскрыл
уже другую книгу и показал Корсо гравюру:  -  Вот,  обратите  внимание  на
Исиду... Знаете, что это?
   - Еще бы! "Oedipus Aegiptiacus" Атанасиуса Кирхера (<a href=#s85>*85</a>).
   - Верно! Римское издание тысяча  шестьсот  пятьдесят  второго  года.  -
Фаргаш поставил книгу на место и взял следующую, ее венецианский  переплет
был хорошо знаком Корсо: черная кожа; корешок в  пять  нитей,  пентаграмма
вместо названия. - А вот то, что вам нужно  -  "De  Umbrarum  Regni  Novem
Portis"... "Девять врат в Царство теней".
   Корсо невольно вздрогнул. По крайней  мере  внешне  книга  была  точной
копией той, что лежала у него в холщовой сумке.
   Фаргаш  передал  ему  книгу,  и  он  склонился  над  ней,  перелистывая
страницы. Все точь-в-точь, или почти точь-в-точь. У этого экземпляра  кожа
на задней крышке переплета чуть потерлась,  а  на  корешке  имелся  старый
след, оставленный некогда приклеенным ярлычком. Все остальное пребывало  в
столь же безупречном состоянии, как и в экземпляре Варо Борхи,  включая  и
гравюру номер VIIII, которая была на месте - в целости и сохранности. .
   - Полный экземпляр, в хорошем состоянии,  -  сказал  Фаргаш,  правильно
истолковав гримасы Корсо. - Три  с  половиной  века  она  путешествует  по
свету, а открой ее - как новенькая, словно только из  типографии...  Можно
подумать, печатнику помогал сам дьявол.
   - Кто знает? А вдруг... - бросил Корсо.
   - Вот бы мне разузнать нужное заклинание. -  Библиофил  широким  жестом
обвел пустую комнату, шеренги книг на  полу.  -  Отдаю  душу  в  обмен  на
возможность сохранить все это!
   - А вы попытайтесь! т - Корсо  указал  на  "Девять  врат".  -  Говорят,
заклинание - здесь.
   - Я никогда не верил в подобную чушь. Хотя... Может, как раз  теперь  и
настал подходящий момент, чтобы уверовать... А? Как говорится, чем черт не
шутит!
   - Экземпляр в полном порядке?.. Вы не заметили ничего необычного?
   - Нет, абсолютно ничего. Все страницы  целы,  гравюры  -  там,  где  им
положено быть: их девять плюс титульный лист - в таком виде книгу приобрел
мой дед еще в начале века. Все совпадает с описанием в каталогах, а  также
с  описаниями  еще  двух  известных  экземпляров:  Унгерн   в   Париже   и
Терраля-Коя.
   - Последний уже не принадлежит Терралю-Кою. Теперь он попал в коллекцию
Варо Борхи и перекочевал в Толедо.
   Во взгляде библиофила мелькнул недоверчивый огонек. Корсо заметил,  как
он сразу насторожился.
   - Варо Борха,  говорите?..  -  Он  хотел  еще  что-то  добавить,  но  в
последний миг передумал. - Почтенная  коллекция.  Известная,  -  он  опять
бесцельно покружил по комнате, потом вперил взгляд в строй книг на  ковре.
- Варо Борха... -  повторил  он  медленно.  -  Он  увлекается  книгами  по
демонологии, да? Очень богатый человек. Много лет  охотился  за  этой  вот
книгой, за "Девятью вратами", которые вы теперь держите в руках; и не  раз
предлагал мне за нее любые деньги... Я не знал, что ему удалось заполучить
другой экземпляр. А вы, значит, работаете на него...
   - От случая к случаю, - признался Корсо.  Хозяин  виллы  несколько  раз
как-то оторопело качнул головой, затем опять уставился на книги.
   - Странно, что он послал вас сюда... В конце концов...
   Он замолк, не договорив фразы, и теперь разглядывал сумку Корсо.
   - Книга у вас с собой?.. Взглянуть позволите?
   Они подошли к  столу,  и  Корсо  положил  свой  экземпляр  рядышком  со
здешним. И тотчас услыхал, как часто задышал Фаргаш. Лицо библиофила снова
пылало восторгом.
   - Вот, сравните. - Он говорил тихо, будто боялся разбудить что-то,  что
мирно спало меж страницами. - Обе книги в отличном  состоянии,  совершенно
одинаковые... Два из трех экземпляров, что спаслись от огня, и теперь  они
соединились, впервые после расставания, а разлука длилась триста с  лишним
лет... - Руки его вновь задрожали; он даже потер  ладони  одна  о  другую,
чтобы успокоить  бурный  ток  крови.  -  Обратите  внимание:  опечатка  на
странице семьдесят второй. А здесь буква s со сколом, в  четвертой  строке
восемьдесят седьмой страницы... Та же бумага, та  же  печать...  Чудо,  не
правда ли?
   - Да, чудо. - Корсо нерешительно кашлянул. - Я хотел  бы  осмотреть  их
как следует, то есть на какое-то время остаться здесь...
   Фаргаш бросил на него испытующий взгляд. Он явно колебался.
   - Воля ваша, -  сказал  он  наконец.  -  Но  ежели  этот  экземпляр  из
коллекции Терраля-Коя, в подлинности его можно не сомневаться. - Библиофил
продолжал пытливо наблюдать за Корсо, силясь прочесть его  мысли.  -  Варо
Борха не может этого не знать.
   - Полагаю, он знает. - Корсо пустил в ход лучшую  из  своих  уклончивых
улыбок. - Но мне заплатили за то, чтобы я  еще  раз  все  проверил.  -  Он
задержал улыбку на губах, но лишь на мгновение.  Пора  было  подступать  к
весьма щекотливому вопросу. - Кстати, коль скоро речь зашла о  плате...  я
уполномочен сделать вам одно предложение.
   Любопытство на лице библиофила сменилось недоверием.
   - Какого рода предложение?
   - Экономическое. Заслуживающее внимания...  -  Корсо  положил  руку  на
второй экземпляр. - Это позволит вам на определенное время забыть обо всех
трудностях.
   - Платить будет Варо Борха?
   - Не исключено.
   Фаргаш потер подбородок двумя пальцами.
   - Но ведь он уже имеет книгу, - размышлял он вслух. -  Ему  что,  нужны
все три экземпляра?
   Этот тип, возможно, был и не от мира сего, но никак не дурак.
   Корсо ответил на вопрос  неопределенным  жестом,  не  желая  раскрывать
карты. Может, и так. Чего не приходит в голову коллекционерам. Зато,  если
Фаргаш согласится на сделку, он сохранит своего Вергилия.
   - Вы так ничего и не поняли, - со значением  произнес  библиофил,  хотя
Корсо прекрасно уразумел самое главное: толковать тут было не о чем.
   - Забудем об этом, - быстро проговорил он. - Нет так нет.
   - Я ведь ничего не продаю просто так. Я выбираю. Мне казалось, я  сумел
вам объяснить...
   Вены на кистях рук у него вздулись. Он начал гневаться, и  Корсо  целых
пять минут всячески старался разогнать  тучи.  Не  следует  придавать  его
предложению такое значение. Это просто формальность.  На  самом  деле  ему
нужно только одно: тщательно сравнить оба экземпляра. Наконец, к  немалому
его облегчению. Фаргаш согласно кивнул.
   - Против этого я возражать не буду, - сказал он. Гнев его поутих. Корсо
явно пришелся ему по душе, иначе дело приняло бы  совсем  иной  оборот.  -
Хотя особых удобств я вам предложить не в состоянии...
   Он провел его пустым коридором в небольшую комнату, где  в  углу  замер
совершенно развалившийся рояль. А еще Корсо увидел там стол  со  старинным
бронзовым подсвечником, закапанным воском, и пару колченогих стульев.
   - Зато здесь тихо, - заметил Фаргаш. - И  стекла  в  окне  целы.  -  Он
щелкнул пальцами, словно внезапно о чем-то вспомнил, и  на  минуту  исчез,
возвратившись с бутылкой, где еще оставался коньяк. - Значит,  Варо  Борха
все-таки заполучил книгу... - повторил  он,  сдержанно  улыбаясь  каким-то
своим выводам, словно такой ход событий очень  его  устраивал,  оправдывал
тайные надежды. Затем он поставил бутылку и рюмку прямо на пол -  подальше
от обоих экземпляров "Девяти врат", огляделся по сторонам, как и  подобает
радушному хозяину, который желает лишний  раз  удостовериться,  все  ли  в
порядке, и, прежде чем удалиться, с иронией пожелал: - Чувствуйте себя как
дома.
   Корсо вылил в рюмку остатки коньяка, достал свои заметки и  нанялся  за
работу. На сложенном пополам листе он начертил три  рамочки  и  написал  в
них:
   ЭКЗЕМПЛЯР ПЕРВЫЙ (ВАРО БОРХА) Толедо
   ЭКЗЕМПЛЯР ВТОРОЙ (ФАРГАШ) Синтра
   ЭКЗЕМПЛЯР ТРЕТИЙ (ФОН УНГЕРН) Париж
   Он осматривал страницу за страницей и отмечал любые,  даже  мельчайшие,
различия  между  Первым  и  Вторым;  пятно  на  бумаге,  в   одной   книге
типографская краска ярче, чем в другой... Дойдя до первой гравюры  -  NEM.
PERVT.T QUI N.N  LEG.  CERT.RIT,  где  рыцарь  призывал  читателя  хранить
молчание, - Корсо вытащил  из  сумки  лупу  с  семикратным  увеличением  и
принялся сопоставлять каждый штрих на гравюрах-двойниках.  Все  сходилось.
Он убедился, что одинаковой была даже четкость оттисков. Если  встречались
стертые,  неровные  или  треснутые  литеры  -  то   непременно   в   обоих
экземплярах. Это означало, что Первый и Второй печатались один  за  другим
или с небольшим временным разрывом, на одном станке. Братья Сениса сказали
бы, что Корсо имел дело с "близнецами".
   Корсо продолжал делать записи. Внимание его  привлек  дефект  в  шестой
строке девятнадцатой страницы Второго экземпляра, но он  быстро  убедился,
что речь шла всего лишь о чернильном пятнышке. Он просмотрел еще несколько
страниц.  Оба  экземпляра  имели  одинаковую  структуру:  форзац   и   сто
шестьдесят страниц - двадцать тетрадок по восемь страниц. Девять гравюр во
Втором, как и девять в Первом, печатались  отдельно  от  текста,  с  одной
стороны страницы,

   <img src="club15.gif">

   <img src="club16.gif">

   <img src="club17.gif">

   <img src="club18.gif">

   <img src="club19.gif">

   <img src="club20.gif">

   <img src="club21.gif">

   <img src="club22.gif">

   <img src="club23.gif">

   на бумаге того же типа, и были добавлены к книге  при  переплетении.  В
обеих книгах располагались они следующим образом:

   I. Между стр. 16 и 17
   II. 32 - 33
   III. 48 - 49
   IIII. 64 - 65
   V. 80 - 81
   VI. 96 - 97
   VII. 112 - 113
   VIII. 128 - 129
   IX. 144 - 145

   Bapo Борха либо спятил,  давая  ему  такое  задание,  либо  преследовал
какую-то очень странную, одному ему ведомую цель. Книга  просто  не  могла
быть подделкой. В крайнем случае речь шла об апокрифе, но выполненном в ту
же эпоху, причем в равной мере это относилось и к Первому,  и  ко  Второму
экземплярам.  Первый  и  Второй   экземпляры   прямо-таки   являли   собой
Запечатленный на бумаге символ честности и порядочности.
   Он допил коньяк, потом поднес лупу к гравюре II  -  CLAUS.  PAT.  Т.  -
бородатый отшельник, запертая дверь, фонарь на земле, в руке у  отшельника
два ключа. Глядя на две одинаковые картинки, он  вдруг  почувствовал  себя
ребенком, который отыскивает семь различий в двух схожих изображениях. Что
ж - он скорчил гримасу, - именно этим он и занят. Жизнь как игра. А  книги
как зеркало жизни.
   И тут он увидел! Вдруг, внезапно. Ведь бывает, что стоит выбрать нужную
перспективу, и неожиданно вскрывается точный и продуманный смысл того, что
казалось нам полной бессмыслицей. От  изумления  Корсо  с  шумом  выдохнул
воздух из легких, словно готовясь расхохотаться, но из горла его  вырвался
лишь сухой всплеск - недоуменный и совсем невеселый смешок Этого просто не
могло быть. Такими вещами не шутят. Он растерянно тряхнул  головой.  Перед
ним лежала не какая-нибудь книжка-игрушка, купленная в вокзальном  киоске,
а два тома, напечатанных почти три с  половиной  века  назад.  Они,  между
прочим, стоили  жизни  печатнику.  Были  включены  инквизицией  в  "Индекс
запрещенных книг",  о  них  писали  серьезные  библиографы:  "Гравюра  II.
Латинская надпись.  Старик  с  двумя  ключами  и  фонарем  перед  запертой
дверью.." Но никто до сей поры не положил рядом и не сравнил два  из  трех
известных ныне экземпляров. Сделать это было нелегко, да и не очень нужно.
Старик с двумя ключами. И довольно.
   Корсо встал и  подошел  к  окну.  Постоял  там  немного,  глядя  сквозь
замутненное его дыханием стекло на улицу. Значит, Варо Борха был  все-таки
прав. Аристид Торкья, надо  думать,  здорово  потешался  там,  на  костре,
устроенном на Кампо деи Фьори, пока огонь не отучил  его  смеяться  -  уже
навсегда. Да, он придумал просто гениальную шутку. И оставил нам.



        8. POSTUMA NECAT

                                             <i>- Никто не отвечает?
                                             - Никто.
                                             - Тем хуже. Значит, он мертв.
                                                   М.Леблан. "Арсен Люпен"</i>

   Лукасу Корсо было лучше, чем кому другому, известно, какое звено  в  их
ремесле следует считать  самым  слабым:  библиографии  составляют  ученые,
которые своими глазами описываемые книги никогда не видали; они пользуются
данными,  полученными  из  вторых  рук,   и   полностью   доверяют   слову
предшественников.  В  результате  любая  ошибка   или   неточность   может
передаваться из поколения в поколение, и никто не обратит на них внимания,
пока оплошность не обнаружится  по  чистой  случайности.  Как  раз  это  и
произошло с "Девятью вратами". Книга фигурировала во всех  без  исключения
канонических библиографиях, но даже в самых подробных  о  девяти  гравюрах
лишь упоминалось. О второй гравюре в наиболее известных трудах говорилось,
что там изображен старик - мудрец или отшельник,  -  который  стоит  перед
запертой дверью и держит в руке два ключа; но никто ни разу не уточнил,  в
какой именно руке он держит эти самые ключи. Теперь у Корсо был ответ:  на
гравюре из Первого экземпляра - в левой, на гравюре из Второго - в правой.
   Оставалось узнать, какой сюрприз таил в себе Третий  экземпляр;  но  на
этот вопрос  ответить  было  пока  невозможно.  Корсо  просидел  на  вилле
"Уединение" до темноты. Он работал при свечах, без передышки, буквально не
поднимая  головы,  часто  что-то  записывал,  снова  и  снова  сверял  оба
экземпляра. И скрупулезно изучал гравюры -  одну  за  другой,  -  пока  не
убедился в справедливости своей гипотезы.  Нашлись  новые  доказательства.
Наконец он пробежал глазами записи, которые сделал  на  сложенном  пополам
листе бумаги, a также схемы  и  диаграммы,  связанные  между  собой  самым
причудливым образом, - итог всей этой кропотливой работы. Пять  гравюр  из
Первого и Второго экземпляра имели различия. На гравюре номер  II  старики
держали ключи в разных  руках.  На  гравюре  номер  III  в  первом  случае
лабиринт имел выход, во втором - нет. На гравюре номер V смерть показывала
песочные часы, но в одной книге песок уже успел пересыпаться  вниз,  а  во
второй он еще находился в верхней  части  часов.  Что  касается  шахматной
доски на гравюре номер VII, то в экземпляре Варо  Борхи  все  клетки  были
белыми, а в экземпляре Фаргаша - черными. На гравюре под  номером  VIII  в
одном  экземпляре  палач,  приготовившийся  обезглавить   девушку,   вдруг
превращался   -   благодаря   солнечным   лучам   вокруг   головы   -    в
архангела-мстителя.
   Но и это, как оказалось, было не все.  Лупа  помогла  обнаружить  новые
сюрпризы. Марки гравера, хитроумно спрятанные на ксилографиях, давали  еще
один тонкий след: и в том и в другом экземпляре на  картинке  со  стариком
"А. Т." - то есть Аристид Торкья -  фигурировал  лишь  как  "sculptor",  и
только во Втором экземпляре - разом и как "sculptor", и как "inventor". На
Первом же стояла  другая  подпись  -  "L.  F.",  о  чем  братья  Сениса  и
предупреждали охотника за книгами. То же самое он разглядел еще на четырех
гравюрах. Из чего следовало: все гравюры были  вырезаны  на  дереве  самим
печатником, но вот рисунки, которые  он  копировал,  принадлежали  другому
лицу. Иными словами, речь шла не о подделке, выполненной в ту же эпоху,  и
не об апокрифе. Это сам печатник Торкья, "с  привилегией  и  с  позволения
вышестоящих", внес изменения в собственное творение, следуя  определенному
плану - своим именем он подписывал те иллюстрации, что сам же  и  изменил,
чтобы отличить от тех, чьим автором  был  "L.  F.".  Остался  только  один
экземпляр, признался он палачам. На самом деле  сохранилось  три;  правда,
существовал еще и некий ключ, с помощью которого их,  по  всей  видимости,
можно было превратить в один. Но тайну, как это сделать, печатник  унес  с
собой на костер.
   Корсо   воспользовался   старой    системой    сопоставления:    сделал
сравнительные таблицы - на манер тех, что использовал Умберто Эко в работе
о Ханау (<a href=#s86>*86</a>). Получилась следующая схема обнаруженных различий:

   <img src="club24.gif">

   Что касается марки гравера  и  вариантов  подписей  "А.  Т."  (печатник
Торкья)  и  "L.  F."  (неизвестный?  Люцифер?),  обозначающих  гравера   и
художника, то картина получалась следующая:

   <img src="club25.gif">

   Странная картина. Зато  теперь  у  Корсо  наконец-то  появились  веские
основания для вывода: да, имеется некий ключ, который поможет  открыть  во
всем этом тайный смысл. Корсо медленно поднялся, словно  боялся,  что  уже
ставшие очевидными связи вдруг рассеются как дым прямо у него  на  глазах.
Главное - хладнокровие и выдержка; он чувствовал  себя  охотником,  твердо
знающим, что след, каким бы запутанным он ни был, обязательно  выведет  на
зверя.
   Рука. Выход. Песок. Доска. Нимб.
   Он снова  глянул  в  окно.  За  грязными  стеклами  покачивалась  ветка
неведомого дерева. Квадратик розоватого  света  не  желал  растворяться  в
ночи.
   Экземпляры Первый и Второй. Различия в гравюрах  II,  IIII,  V,  VII  и
VIII.
   Конечно,  надо  ехать  в