итаился  охотничий
инстинкт, что-то тревожно запульсировало. Тик-так. Почти неприметный  звук
- сигнал о сбое в механизме.
   - Решения, - изрек после паузы Варо Борха, - мы будем принимать по ходу
дела.
   - А что, собственно, мы должны решать? - начал терять терпение Корсо. -
Одна из книг хранится в частной коллекции, вторая - в публичном фонде;  ни
ту, ни другую продавать никто не собирается. Этим все сказано - тут  конец
и моим хлопотам,  и  вашим  планам.  Повторяю:  одна  из  книг  настоящая,
остальные - поддельные. Но при любом итоге расследования я должен получить
то, что мне причитается за работу, и - привет!
   "Не слишком  ли  все  просто  у  вас  получается?"  -  говорила  улыбка
книготорговца.
   - Не совсем так... - вяло возразил он.
   - Этого-то я и боялся... Вы что-то задумали и темните...
   Варо  Борха  чуть  приподнял  кисть  руки,  любуясь  ее  отражением  на
поверхности стола.  Потом  начал  медленно  опускать  руку,  пока  она  не
коснулась зеркального двойника. Корсо взглянул на  эту  широкую  волосатую
руку с огромным перстнем на мизинце. Он отлично знал ее. Не раз видел, как
она подписывает чеки на  несуществующие  счета,  удостоверяет  подлинность
явных  подделок,  пожимает  руки  тем,  кого  вскоре  предаст.   Тревожное
"тик-так" у него в голове  не  утихало.  Внезапно  он  ощутил  непривычную
усталость. И засомневался: а хочет ли он браться за эту работу?
   - Я не уверен, что хочу браться за эту работу, - повторил он вслух.
   Варо Борха, видимо, почувствовал что-то новое в его  тоне  -  и  тотчас
сменил тактику. Он сидел с задумчивым видом, неподвижно, уперев подбородок
в переплетенные пальцы, и падавший из  окна  свет  играл  бликами  на  его
великолепной загорелой лысине. При этом  хозяин  дома  не  сводил  глаз  с
Корсо.
   - Я никогда не рассказывал вам, почему стал торговать книгами?
   - Нет. И меня, черт возьми, это мало интересует!
   Варо  Борха  театрально  расхохотался.  Что  свидетельствовало  как   о
благодушном настроении, так и  о  том,  что  свою  историю  он  непременно
расскажет. Нелепая выходка Корсо словно бы проскочила незамеченной. Пока.
   - Я плачу вам, и вы будете выслушивать все, что мне угодно.
   - На сей раз вы еще не заплатили.
   Варо Борха выдвинул ящик стола, достал чековую книжку и  положил  перед
собой, а Корсо тем временем с самым невинным и добродушным  видом  пялился
по сторонам. Именно теперь надо было выбирать:  попрощаться  и  уйти  либо
остаться в кабинете в ожидании.. Именно теперь хозяину  кабинета  подобало
предложить гостю чего нибудь выпить, но такого не было у  него  в  заводе.
Поэтому  Корсо  лишь  передернул  плечами  и  незаметно  прижал  локоть  к
спрятанной в кармане фляжке с джином. Как все нелепо! Он отлично  понимал,
что не встанет и не уйдет,  независимо  оттого,  понравится  ему  или  нет
предложение Варо Борхи. И Варо Борха тоже это понимал.  Поэтому  проставил
сумму, подписал чек и положил его перед Корсо.
   Корсо глянул на чек, но не прикоснулся к нему.
   - Вы меня убедили, - вздохнул он. - Я весь внимание.
   Книготорговец ничем не выдал радости. Только тверда  и  холодно  кивнул
головой, словно покончил с неприятной обязанностью.
   - Я занялся этим делом по чистой случайности, - начал он  рассказывать.
- Просто в один прекрасный день оказался  без  гроша  в  кармане,  но  тут
скончался мой двоюродный дед и оставил мне в наследство свою библиотеку  -
и ничего более... Около двух тысяч томов,  правда,  из  них  только  сотня
чего-то стоила. Зато там имелись первое издание "Дон Кихота", две псалтыри
тринадцатого века и один из четырех известных  экземпляров  "Champ-fleuri"
Жоффруа Тори... (<a href=#s34>*34</a>) Что вы на это скажете?
   - Что вам повезло.
   - Именно это  вы  и  должны  были  сказать,  -  подтвердил  Варо  Борха
невозмутимо и веско. В его рассказе не слышалось любования собой,  которым
грешат многие преуспевшие люди, повествуя о собственном жизненном пути.  -
... В ту пору я и знать ничего не знал о коллекционерах редких книг,  хотя
с ходу ухватил главное: есть люди, готовые платить большие деньги  за  то,
что имеется лишь в малом количестве, А я владел как раз такими вещами... И
тогда я выучил  слова,  о  которых  никогда  прежде  не  слыхал:  колофон,
скульпторское  долото,  золотое  сечение,  суперэкслибрис...  И,  входя  в
профессию, усвоил еще одно: есть книги для продажи и есть  книги,  которые
надо оставлять себе. Что касается последних... Библиофилия - род  религии,
и это на всю жизнь...
   - Очень трогательно и возвышенно. А теперь скажите мне, какое отношение
ваши пафосные речи имеют к "Девяти вратам"?
   - Вы, помнится, спросили: а что, если мой экземпляр поддельный?..  Могу
ответить сразу: он поддельный.
   - Откуда вы знаете?
   - Знаю абсолютно точно.
   Корсо  скривил  рот.  Гримаса  выражала  его  отношение   к   критериям
абсолютной точности в библиофилии.
   - Но ведь в "Универсальной библиографии" Матеу и в каталоге Терраля-Коя
он значится как подлинник".
   - Да, - признал Варо Борха. - Но Матеу допустил  маленькую  оплошность:
он указывает на наличие восьми гравюр, а их в  этом  экземпляре  девять...
Что тут говорить, любым  официальным  свидетельствам  о  подлинности  грош
цена. Если судить по библиографическим описаниям, то экземпляры Фаргаша  и
Унгерн тоже безупречны.
   - А может, так оно и есть. Все три книги - настоящие.
   Книготорговец решительно покачал головой:
   - Исключено! Протоколы следствия по делу печатника Торкьи не  оставляют
места сомнениям: мог уцелеть лишь один экземляр. -  Варо  Борха  загадочно
улыбнулся. - Но у меня есть и другие основания для такого вывода.
   - Например?
   - А вот это вас не касается.
   - Тогда зачем вам понадобился я? Варо Борха резким движением  отодвинул
кресло от стола и встал.
   - Следуйте за мной.
   - Я ведь уже сказал. - Корсо дернул подбородком. - Меня  не  интересуют
подробности этой истории.
   - Ложь! Вы просто умираете от любопытства и на сей раз выслушаете  меня
бесплатно.
   Он схватил чек большим и  указательным  пальцами  и  сунул  в  жилетный
карман. Потом по винтовой лестнице  повел  Корсо  на  верхний  этаж.  Офис
книготорговца располагался за  жилым  домом,  в  средневековой  постройке,
какие еще сохранились в (старой части города, - на приобретение  здания  и
его реконструкцию он потратил целое состояние. По коридору  они  дошли  до
вестибюля и главного входа, потом очутились перед дверью, на которой  было
установлено современное охранное устройство с кнопками.  Вошли  в  большую
Комнату с черным мраморным полом, тяжелыми потолочными балками  и  окнами,
забранными старинными решетками. Корсо  увидел  письменный  стол,  кожаные
кресла и большой камин из камня. На стенах - гравюры в  прекрасных  рамах.
Гольбейн и Дюрер, сразу определил Корсо. И разумеется, там стояли  книжные
шкафы.
   - Красиво, - признал Корсо, который раньше тут не бывал. - Но я  всегда
думал, что вы храните книги в подвале, на складе...
   Варо Борха остановился прямо перед ним.
   - Здесь - мои книги;  ни  одна  не  предназначена  на  продажу.  Кто-то
собирает рыцарские романы, кто-то - любовные.  Одни  ищут  "Дон  Кихотов",
другие - неразрезанные тома... А у книг, которые вы  видите  здесь,  общий
главный герой - ДЬЯВОЛ.
   - Можно взглянуть?
   - Для того я вас сюда и привел.
   Корсо сделал несколько шагов. Все книги были в старинных  переплетах  -
от инкунабул в досках, обтянутых кожей, до  томов  в  сафьяне,  украшенном
металлическими накладками и  цветами.  Протопав  нечищеными  башмаками  по
мраморному полу, Корсо остановился перед одним из  застекленных  шкафов  и
наклонился,  чтобы  лучше  разглядеть  его  содержимое:  "De  spectris  et
apparitionibus" ["О привидениях и явлениях" (лат.)]  Хуана  Ривио.  "Summa
diabolica" ["О дьяволе" (лат.)] Бенедикто Казиано.  "La  Haine  de  Satan"
["Сатанинская  ненависть"  (фр.)]  Пьера  Креспе  (<a href=#s35>*35</a>).   "Steganografia"
["Стеганография"  (греч.)]  аббата  Триттемия  (<a href=#s36>*36</a>).  "De   Consummatione
saeculi"  Понтиано...  (<a href=#s37>*37</a>)  Книги  сплошь  ценнейшие  и   редчайшие.   В
большинстве своем они были  известны  Корсо  только  по  библиографическим
описаниям.
   - Ну? Разве  бывает  что-нибудь  прекраснее?  -  выдохнул  Варо  Борха,
внимательно наблюдая за каждым движением Корсо. - Что может  сравниться  с
этим спокойным сиянием - позолота на коже... за стеклами... Не говоря уж о
самих сокровищах, таящихся  в  этих  шкафах:  века  научных  штудий,  века
мудрости... ответы на загадки мироздания и человеческого сердца. - Он чуть
приподнял руки, но тотчас снова  опустил,  не  в  силах  выразить  словами
переполнявшее его чувство гордости за свои  богатства.  -  Я  знаю  людей,
которые пошли бы на убийство ради такой коллекции.
   Корсо кивнул, не отводя глаз от книг.
   - Вы, например, - бросил он. - Разумеется, сами вы убивать не стали бы.
А нашли бы людей, готовых сделать это за вас.
   Раздался презрительный смех Варо Борхи:
   - Именно. В этом  преимущество  богатых  -  для  грязной  работы  можно
нанимать других. А самому оставаться чистым.
   Корсо вперил взгляд в книготорговца.
   - Это одна точка зрения, - заметил он после минутной  паузы;  казалось,
услышанное заставило его призадуматься. - А вот я больше презираю тех, кто
никогда не пачкает собственных рук. Чистеньких.
   - А мне плевать, кого вы презираете, а кого нет! Давайте лучше  обсудим
серьезные вещи.
   Варо Борха прошелся вдоль шкафов. В каждом стояло около сотни томов.
   - "Ars Diaboli"... - Он открыл дверцу ближнего шкафа и тронул кончиками
пальцев, словно лаская, корешки. - Никогда и нигде  вы  не  увидите  такие
книги, собранные вместе. Здесь все самое  редкое,  лучшее  из  лучшего.  Я
потратил на это много  лет,  но  недоставало  главной  книги  -  жемчужины
коллекции.
   Он достал один из томов - ин-фолио, переплет черной кожи в венецианском
стиле, без названия,  с  пятью  горизонтальными  полосками  на  корешке  и
золотой пентаграммой на переплете. Корсо  взял  книгу  в  руки  и  бережно
открыл. Первая печатная страница - прежде она служила обложкой -  была  на
латыни: "DЕ UMBRARUM REGNI NOVEM  PORTIS"  -  "Книга  о  девяти  вратах  в
Царство теней". Ниже стояла марка печатника, место издания,  имя  и  дата:
"Venetiae, apud Aristidem Torquiam. M.DC.LX.VI [Венеция, в  доме  Аристида
Торкьи. 1666 (лат.)]. Cum superiorum privilegio veniaque". С привилегией и
с дозволения вышестоящих.
   Варо Борха с интересом ждал реакции Корсо.
   - Сразу узнаешь библиофила, - заметил он.  -  Даже  по  манере  держать
книгу.
   - Я не библиофил.
   - Разумеется. Хотя в вас есть что-то такое, за что можно простить  ваши
замашки солдафона-наемника... Знаете, бывает,  человек  так  обращается  с
книгой, что это действует на меня умиротворяюще... А бывает,  чьи-то  руки
кажутся мне руками преступника.
   Корсо перевернул еще несколько  страниц.  Весь  текст  был  на  латыни,
напечатан на плотной бумаге превосходного  качества,  которая  не  боялась
разрушительного хода времени. Книга включала девять великолепных гравюр, -
каждая на отдельной странице, - изображавших сцены в средневековом  стиле.
Корсо наугад выбрал одну из гравюр. Она была помечена латинской цифрой  V,
плюс какой-то еврейской буквой или цифрой и еще одной - греческой. В самом
низу он разглядел некое сокращение или шифр: "FR.ST.A."  Человек,  похожий
на торговца, стоя у закрытой  двери,  пересчитывает  золото  в  мешке,  не
замечая, что за спиной у него  притаился  скелет,  который  в  одной  руке
держит песочные часы, а в другой - вилы.
   - Ваше мнение?
   - Вы сказали, что это подделка, но мне так не  кажется.  Вы  и  вправду
хорошо проверили?
   - С лупой - и все до последней запятой. У меня было на  это  достаточно
времени, ведь книгу я приобрел полгода назад, когда  наследники  Гуалтерио
Терраля решили продать его библиотеку.
   Охотник за книгами перелистнул  еще  несколько  страниц.  Гравюры  были
очень хороши - их отличала какая-то наивная и загадочная изысканность.  На
следующей гравюре изображалась  юная  дева,  палач  в  доспехах  готовился
отрубить ей голову. Он уже поднял меч.
   - Сомневаюсь, что наследники выставили на продажу подделку, - заговорил
Корсо, оторвавшись от гравюры. - Они отнюдь не бедны, и до  книг  им  дела
нет.  Даже   каталог   распродаваемой   библиотеки   пришлось   заказывать
аукционному дому "Клеймор"... К тому же я знал старого Терраля. Он никогда
не стал бы держать у себя не только фальшивку, но даже просто сомнительный
экземпляр.
   - Совершенно с вами согласен, - отозвался Варо Борха.  -  Добавим,  что
Терраль получил "Девять врат" в наследство от своего  тестя  дона  Лисардо
Коя, библиофила с безупречной репутацией.
   - А тот в свою очередь, - Корсо положил  книгу  на  стол  и  достал  из
кармана блокнот, - купил ее у итальянца Доменико Кьяры, чья семья  владела
ею, согласно  каталогу  Вейсса  (<a href=#s38>*38</a>),  с  тысяча  восемьсот  семнадцатого
хода...
   Книготорговец довольно кивнул:
   - Вижу, вы основательно изучили вопрос.
   - Естественно, изучил. - Корсо глянул на него так, словно тот  сморозил
несусветную глупость. - Это моя работа.
   Варо Борха сделал примирительный жест.
   - Я  л  не  думал  сомневаться  в  добропорядочности  Терраля  или  его
наследников, - поспешил добавить он.  -  Я  даже  не  отрицаю,  что  книга
старая.
   - Вы сказали, что это подделка.
   - Пожалуй, я неточно выразился, и слово "подделка" в данном  случае  не
вполне уместно.
   - Так что вы имеете в виду? Все соответствует той эпохе. - Корсо  снова
взял книгу в руки и,  нажав  на  нижний  угол,  заставил  страницы  веером
прошелестеть под его большим  пальцем,  а  сам  тем  временем  внимательно
прислушивался. - Даже бумага шелестит как положено.
   - Да, и все же в книге есть кое-что, что "шелестит" не как положено.  И
бумага тут абсолютно ни при чем.
   - Вы имеете в виду ксилографии.
   - А с ними-то что?
   - Неувязочка. Следовало ожидать, что гравюры  будут  на  меди.  Ведь  в
тысяча шестьсот шестьдесят шестом году  уже  никто  не  делал  гравюры  на
дереве.
   - Не забывайте: речь идет об особом издании. Эти гравюры  воспроизводят
другие, куда более ранние, которые, скорее всего, каким-то образом  попали
печатнику в руки.
   - "Delomelanicon"... Вы на самом деле в это верите?
   - До моей веры вам не должно быть никакого дела. Но рисунки, по которым
выполнены девять гравюр, включенные в  эту  книгу,  приписываются  не  абы
кому... По преданию, Люцифер после поражения и изгнания с  небес  составил
для своих последователей некий  набор  магических  формул  -  своего  рода
справочник по миру теней. Эту ужасную книгу тщательно  прятали,  несколько
раз сжигали, продавали за безумные деньги те немногие числом избранники, в
чьи руки она все-таки попадала... Так что на самом деле эти иллюстрации  -
адские загадки. Тому,  кто  с  помощью  текста  и  соответствующих  знаний
разгадает их смысл, они позволят вызывать князя тьмы.
   Корсо кивнул с напускной важностью:
   - Мне известны более простые способы продать душу дьяволу.
   - Поймите, я не шучу, все куда  серьезнее,  чем  кажется.  Знаете,  что
означает "Delomelanicon"?
   - Надеюсь, да. Идет от греческого: delos - явленный. И melas -  черный,
темный.
   Варо Борха визгливо засмеялся, выражая таким образом свое одобрение.
   - Я забыл, что вы - образованный  наемник.  Да,  вы  совершенно  правы:
взывать к тьме, или проливать на нее свет. Пророк Даниил, Гиппократ, Иосиф
Флавий, Альберт Великий и Лев III (<a href=#s39>*39</a>) - все они упоминали  эту  чудесную
книгу.  И  хотя   люди   научились   писать   шесть   тысяч   лет   назад,
"Delomelanicon", согласно легенде, раза  в  три  старше...  Первое  прямое
упоминание о нем обнаружили  на  папирусе  из  Туриса,  а  возраст  его  -
тридцать три века. Затем, где-то между первым веком до Рождества  Христова
и вторым веком нашей эры он несколько раз цитируется в "Corpus Hermeticum"
(<a href=#s40>*40</a>). Согласно "Asclemandres", эта книга позволяет "встать лицом  к  лицу
со  Светом"...  И  в   неполном   описании   Александрийской   библиотеки,
составленном  в  шестьсот  сорок  шестом  году,  перед  ее   последним   и
окончательным уничтожением, книга  тоже  упоминается  в  связи  с  девятью
магическими   загадками,   которые   в   ней   содержатся...   Неизвестно,
существовала она в одном экземпляре или в нескольких и уцелел ли хоть один
из них после пожара... С тех пор след ее то возникает, то  вновь  теряется
на дорогах Истории - среди пожаров, войн, катастроф...
   Корсо скорчил недоверчивую гримасу, обнажив передние зубы:
   - Как всегда. Все замечательные книги имеют схожие легенды: от Тота  до
Никола  Фламеля...  (<a href=#s41>*41</a>)   Однажды   один,   мой   клиент,   увлекавшийся
герметической химией,  велел  мне  отыскать  для  него  книги  по  списку,
составленному Фулканелли (<a href=#s42>*42</a>) и его последователями... И что вы  думаете?
Мне так и не удалось убедить его, что половина из тех книг никогда не была
даже написана.
   - А вот эта безусловно написана  была.  И  мы  можем  с  большой  долей
уверенности говорить о ее  существовании,  коль  скоро  Святая  инквизиция
включила ее в свой "Индекс запрещенных книг"... Итак, ваше мнение?
   - Мое мнение никакой роли не играет. Бывает, что адвокаты  не  верят  в
невиновность своих подзащитных и тем не менее добиваются их оправдания.  -
Это мне и нужно. Я плачу не за веру, а за рвение и результат.
   Корсо перелистнул еще несколько  страниц.  На  гравюре  под  номером  I
изображался город, расположенный на вершине холма  и  окруженный  зубчатой
стеной. В сторону города скакал странный рыцарь - без оружия. Он  прижимал
палец к губам, требуя то ли внимания, то  ли  молчания.  Надпись  гласила:
"NEM. PERV. T QUI N. N LEG. CERT. RIT.".
   - Это сокращение легко расшифровать, - пояснил Варо Борха, следивший за
каждым его движением. - "Nemo pervenit qui non legitime certaverit..."
   - "Никто из тех, кто сражался против правил, его не достигнет"?
   - Более или менее так. На сегодняшний день это единственная  из  девяти
надписей, которую мы можем с уверенностью восстановить. И изречение  почти
в таком нее  виде  цитируется  Роджером  Бэконом  (<a href=#s43>*43</a>),  который  всерьез
занимался демонологией, криптографией и  магией...  Бэкон  утверждал,  что
владеет "Delomelanicon", который принадлежал царю Соломону, - с ключами  к
разгадке ужасных тайн. Та книга,  состоявшая  из  пергаментных  свитков  с
иллюстрациями, была сожжена в тысяча триста пятидесятом  году  по  личному
приказу папы Иннокентия VI (<a href=#s44>*44</a>), который заявил: "В ней описаны  способы,
коими можно призывать демонов".  Три  века  спустя  Аристид  Торкья  решил
напечатать книгу в Венеции, воспроизведя те самые рисунки.
   - Они слишком: безупречны, - возразил Корсо. - А потому не  могут  быть
теми же самыми: там стиль был бы архаичнее.
   - Спорить не стану. Наверняка Торкья осовременил их.
   На картинке под номером III изображался мост через реку, с двух  концов
вход на мост преграждали запертые  крепкие  ворота.  Подняв  глаза,  Корсо
заметил, что Варо Борха загадочно улыбается, словно алхимик,  уверенный  в
том, что процесс в его трубках пошел.
   - Еще одно соображение, - сказал  книготорговец.  -  Джордано  Бруно  -
мученик  рационализма,  математик  и  рыцарь,  доказывающий,   что   Земля
вращается вокруг Солнца... - Он презрительно махнул рукой, словно  говорил
о вещах  второстепенных.  -  Это  лишь  часть  его  интересов,  его  труды
составили шестьдесят один том, и магии там отведено важное место. Так вот,
заметьте:  Бруно  недвусмысленно  ссылается  на  "Delomelanicon"  и   даже
использует греческие слова "delos" и "melas", добавляя: "На пути у  людей,
которые ищут знание, встают девять тайн", а далее  упоминает  о  способах,
которые помогут Свету вновь воссиять... "Sic luceat Lux", и не случайно ту
же марку - дерево, в которое попала молния, змею и девиз - Аристид  Торкья
воспроизвел на фронтисписе "Девяти врат"... Что вы об этом думаете?
   - Все складно. Но в подобный текст легко вложить любой смысл,  особенно
если он относится к стародавним временам и написан не слишком ясно.
   - Или смысл его намеренно замутнен -  из  осторожности.  Хотя  Джордано
Бруно забыл золотое правило выживания: sapere, tacere.  Знать  и  молчать.
Наверно, он понимал, чем ему это грозит, и  все  же  говорил  больше,  чем
следует. Но проследим совпадения: Джордано Бруно заключают под стражу, его
объявляют неисправимым еретиком и отправляют на костер в  Риме,  на  Кампо
деи Фьори, в феврале тысяча шестисотого года. Тем же маршрутом, по тем  же
местам и в те же дни, но шестьдесят семь лет спустя, будет пролегать  путь
печатника Аристида Торкьи: арестуют его в Венеции, пытать  будут  в  Риме,
сожгут на Кампо деи Фьори в феврале тысяча шестьсот шестьдесят седьмого. В
ту пору людей уже не так часто сжигали  на  костре,  но,  заметьте,  этого
все-таки сожгли.
   - Потрясающе, -  сказал  Корсо,  который  ни  малейшего  потрясения  не
испытывал.
   Варо Борха недовольно скрипнул: - Иногда я задаюсь вопросом: а способны
ли вы вообще во что-нибудь верить?
   Корсо сделал вид, что задумался, потом пожал плечами:
   - Были времена, когда кое во что я верил... Но тогда я  был  молодым  и
жестоким. Теперь мне сорок пять - и я сделался старым и жестоким.
   - Что ж, я тоже стал таким. Но есть вещи, в которые я верю. От  которых
пульс бьется чаще.
   - Например, деньги?
   - Не смейтесь. Деньги-ключ, открывающий людям потайные двери. Благодаря
им я могу купить, скажем, вас. Они помогают мне получать то, что я  больше
всего ценю в этом мире, - книги. - Он сделал несколько шагов вдоль шкафов.
- А в книгах, как в зеркале, отражается образ и жизненный  путь  тех,  чьи
писания заполняют их страницы. Отражаются тревоги, тайны, желания,  жизнь,
смерть... Это живая материя - надо уметь обеспечить им питание, защиту...
   - И использовать их.
   - Иногда.
   - А эту книгу вам использовать не удается.
   - Не удается.
   - Хотя вы уже попытались это сделать. Корсо не спрашивал, а  утверждал.
Варо Борха бросил на него злой взгляд.
   - Не говорите глупостей. Я  бы  выразился  так:  я  уверен,  что  книга
поддельная,  этого  довольно;  поэтому  я  хочу  сравнить  ее  с   другими
экземплярами.
   - Еще раз повторяю: я не вижу оснований считать вашу книгу  фальшивкой.
Даже в книгах, составляющих один тираж,  бывают  несходства...  По  правде
говоря, двух совершенно одинаковых экземпляров попросту не найти, ибо  уже
в момент появления на  свет  возникают  какие-то  мелкие  различия.  Потом
каждый том начинает жить своей жизнью -  страницы  исчезают,  добавляются,
заменяются, делаются переплеты... Минуют годы, и две  книги,  отпечатанные
одним и тем же станкам, уже мало чем похожи одна на другую. С вашей  могло
случиться то же самое.
   - Выясните это. Расследуйте историю "Девяти врат", словно дело  идет  о
преступлении. Идите по следу, проверьте каждую страницу,  каждую  гравюру,
бумагу, переплет... Ищите в прошлом и точно установите, откуда взялся  мой
экземпляр. А в Синтре и в Париже то же самое проделайте  с  двумя  другими
книгами.
   - Мне бы очень помогло, если бы вы согласились  сообщить,  как  узнали,
что ваш экземпляр - подделка.
   - Не могу сказать. Верьте моей интуиции.
   - Ваша интуиция обойдется вам в копеечку.
   - Старайтесь денег на ветер не бросать.
   Он вынул из кармана чек и протянул Корсо. Тот  повертел  его  в  руках,
испытывая явное замешательство.
   - Почему вы платите мне вперед?.. Раньше за вами такого не водилось.
   - Вам предстоят большие расходы. А это - чтобы вы начали шевелиться,  -
он передал Корсо толстую папку. -  Здесь  собрано  все,  что  мне  удалось
узнать про книгу, - может пригодиться.
   Корсо по-прежнему смотрел на чек.
   - Что-то многовато для аванса.
   - Возможны осложнения...
   - Да ну?
   Книготорговец закашлялся, словно прочищая горло. Наконец-то они подошли
к сути задания.
   - Если  все  три  экземпляра  окажутся  поддельными  или  неполными,  -
продолжал Варо Борха, - вы вправе умыть руки и забыть об этом деле.  -  Он
замолк,  провел  ладонью  по  бронзовой  лысине,  потом  как-то   суетливо
улыбнулся Корсо. - Но одна из книг может быть подлинной, и тогда я дам вам
еще денег. Потому что желаю получить ее-сколько  бы  мне  это  ни  стоило,
хочу, и все!
   - Вы, надеюсь, шутите?
   - Я не похож на шутника, Корсо.
   - Тут пахнет криминалом. - А  прежде  вы  всегда  так  уж  считались  с
законом?
   - Не в делах такого уровня.
   - Но ведь вам никто и не платил столько, сколько готов заплатить я.
   - А гарантии?
   - Я даю вам с собой книгу  -  для  работы...  Разве  это  недостаточная
гарантия?
   Тик-так. Корсо, державший "Девять врат" в руках, заложил чек  на  манер
закладки между страницами и сдул с переплета воображаемую  пыль,  а  потом
возвратил том Варо Борхе.
   - Вы только что говорили,  что  за  деньги  можно  купить  все,  вот  и
попробуйте сами. Ступайте и потолкуйте с владельцами книги, готов спорить,
что возвратитесь вы, поджав хвост...
   Он развернулся и двинулся к двери, спрашивая себя, сколько шагов успеет
сделать, прежде чем Варо Борха окликнет его. И успел сделать три шага.
   - Хорошо, будем считать, что это дело не для людей в сутанах, -  сказал
тот. - Оно для тех, кто хорошо владеет шпагой.
   Он сменил тон. Не осталось и следа ни от барского  высокомерия,  ни  от
презрения, какое он обычно выказывал по отношению к тому, кого нанимал  на
службу. Пока башмаки Корсо мягко ступали  по  мраморному  полу,  ангел  на
ксилографии Дюрера мягко взмахнул крыльями в рамке под стеклом. Варо Борха
стоял между шкафом, набитым книгами, и решетчатым окном с видом на  собор,
в окружении  всего  того,  что  можно  было  купить  за  деньги,  стоял  и
растерянно моргал. С лица его еще не до конца сошла самодовольная ухмылка;
и рука продолжала раздраженно похлопывать по  переплету.  Но  Лукас  Корсо
задолго до этого триумфального мига  научился  угадывать  в  чужих  глазах
приметы скорой капитуляции. А также приметы страха.
   Его сердце билось спокойно и уверенно, когда, не вымолвив ни слова,  он
резко повернул назад и приблизился к Варо Борхе. Вытащил чек, торчащий  из
"Девяти врат", старательно сложил его пополам и сунул в карман. Затем взял
папку и саму книгу.
   - Я буду держать вас в курсе дела, - отчеканил он.
   Он знал, что жребий брошен, что первый ход в игре сделан и  пути  назад
нет. Но игра влекла его. Он спустился  по  лестнице,  оставив  позади  эхо
собственного невеселого смеха. Варо Борха ошибался.  Кое-что  нельзя  было
купить ни за какие деньги.
   Лестница выходила прямо во дворик, где Корсо увидел колодец  с  высокой
закраиной и двумя мраморными венецианскими  львами.  Дворик  отделался  от
улицы решеткой. Со стороны Тахо тянуло противной сыростью, так  что  Корсо
даже остановился под аркой в мавританском стиле и поднял  воротник  плаща.
По узким и тихим улочкам, выложенным булыжником,  он  дошел  до  маленькой
площади.  Там  находился  бар  с  металлическими   столиками.   Неподалеку
несколько каштанов с голыми ветками жались к церковной  колокольне.  Корсо
расположился на террасе, выбрав квадратик ласкового солнца, и попытался  в
его лучах согреть застывшее тело. Две порции  чистого  джина,  безо  льда,
помогли ему прийти в норму. Только тогда он открыл досье на "Девять  врат"
и смог всерьез заняться его содержимым.
   Досье включало справку на сорока восьми машинописных страницах: история
книги, весь путь от  ее  предполагаемого  предшественника  "Delomelanicon"
(или "Заклинания тьмы") до труда Торкьи "Девять  врат  в  Царство  теней",
напечатанного в Венеции  в  1666  году.  Было  еще  несколько  приложений:
библиография, фотокопии цитат  из  книги,  использованных  в  классических
сочинениях, и сведения о других известных экземплярах  -  владельцы,  даты
приобретения, нынешние адреса, случаи  реставрации.  Здесь  же  находилась
копия протоколов  процесса  над  Аристидом  Торкьей  и  рассказ  свидетеля
событий, некоего Дженнаро  Галеаццо,  описавшего  последние  минуты  жизни
несчастного печатника:
   Он поднялся на помост, отказавшись от примирения  с  Господом  и  храня
упорное молчание. Когда разгорелся огонь в костре, он начал задыхаться  от
дыма и, широко раскрыв глаза, издал страшный крик, вручая судьбу свою Отцу
Небесному. Многие  из  присутствовавших  при  сем  осенили  себя  крестным
знамением, потому что он молил Бога о милосердии,  просил  легкой  смерти.
Другие же говорили, что крик свой он обратил к земле, вернее, к подземному
миру...
   Какой-то  автомобиль  проехал  по  противоположной  стороне  площади  и
свернул  на  улицу,  ведущую  к  собору.  По  шуму   мотора   можно   было
предположить,  что  за  углом  машина  на  миг  остановилась,  прежде  чем
проследовать дальше - вниз по улице. Корсо не обратил на это ни  малейшего
внимания - он тщательно осматривал страницы книги. Первая когда-то служила
обложкой, следующая оставалась чистой.  Только  на  третьей,  начинавшейся
красивой буквицей N, собственно и появлялся текст. Сперва  шло  загадочное
вступление:

   <i>Nos p. tens L. f. r, juv. te Stn. Blz. b, Lvtn, Elm, atq Ast. rot. ali.
q, h. die ha. ems ace. t pot fo. de. is c. m t. qui no. st; et h. ic. pol.
icem am. rem mul f loem virg. num de. us mon. hon v. lup et op. for.  icab
tr. d. o, eb. iet i. li c. ra er. No. is of. ret se. el in ano  sag.  sig.
s. b ped. cocul. ab sa Ecl. e et no. s r. gat i. sius er. t; p. ct v. v. t
an v. q fe. ix in t. a hom. et ven. os. ta int. nos ma. et D: Fa. t in inf
int co. s daem. Satanas, Belzebub, Lcfr, Elimi,  Leviathan,  Astaroth  Siq
pos mag. diab. et daem. pri. cp dom.</i>

   За вступлением, автор которого был  очевиден,  начинался  текст,  Корсо
прочел первые строки:

   <i>D. mine mag. que L. fr, te D. um m. et. pr ag. sco. et  pol.  c.  or  t
ser. ire. a. ob. re quam. d p. vvre; et rn. io al. rum d. et js.  ch.  st.
et a. s sn. ts tq. e s. ctas e. ec. les. apstl et rom. et om. i sc. am. et
o. nia ips. s. cramen. et o. nes. atio et r. g. q. ib  fid.  pos.  n  int.
rcd. p. o me; et t. bi po. lceor q. fac. qu. tqu. t m. lum pot.; et  atra.
ad mala p. omn. Et ab. rncio chrsm. b. ptm et omn...</i>

   Он поднял глаза к портику  церкви,  где  поверху,  над  колоннами,  шли
изображения Страшного суда, поблекшие от дождей и ненастья.  Под  ними,  в
углублении на центральной колонне, стоял Вседержитель,  очень  грозный  на
вид,  и  его  поднятая  вверх  правая  рука  сулили  скорее  кару,  нежели
милосердие. В левой руке; он  держал  раскрытую  книгу,  и  Корсо  не  мог
избежать сопоставления. Потом скользнул взглядом по церкви и окружающим ее
зданиям; на фасадах сохранились епископские гербы, и ему  подумалось,  что
когда-то и эта площадь видела пылающие костры инквизиции. В конце  концов,
это  был  Толедо.  Горнило  испытания  для  тайных  культов,   мистических
ритуалов, псевдообращенных. И еретиков.
   Прежде чем вернуться к книге, он  отпил  большой  глоток  джина.  Текст
занимал сто пятьдесят семь страниц  и  состоял  из  сокращенных  латинских
слов, последняя страница осталась чистой. Плюс девять  знаменитых  гравюр,
вдохновленных, по преданию, рисунками самого Люцифера. Каждая  ксилография
была помечена латинской, еврейской и греческой цифрами, присутствовали там
и латинские надписи, но,  как  и  остальной  текст,  были  они  загадочным
образом сокращены. Разглядывая гравюры,  Корсо  заказал  еще  одну  порцию
джина. Они напоминали карты Таро или старые средневековые гравюры: король,
нищий, отшельник, повешенный, смерть, палач. На  последней  картинке  была
изображена красивая женщина,  оседлавшая  дракона.  Слишком  красивая  для
церковной морали той эпохи, отметил он.
   Потом Корсо отыскал  ту  же  гравюру  на  фотокопии  из  "Универсальной
библиографии" Матеу, хотя на самом деле гравюра не была той  же  самой.  У
Корсо в руках был экземпляр Терраля-Коя, а копия воспроизводила гравюру из
другой книги, о чем старый эрудит с острова Майорка и сообщал в 1929 году:

   <i>Торкья (Аристид). "De Umbrarum  Regni  Novem  Portis".  Venetiae,  apud
Aristidem Torchiam.

   <img src="club01.gif" width=400 height=600>

   MDCLXVI. In folio. 160 стр.,  включая  обложку.  9  гравюр  на  дереве.
Исключительная  редкость.  Известны  только  3  экз.  Библиотека  Фаргаша,
Синтра,  Портут.  (см.  иллюстрацию).   Библиотека   Коя,   Мадрид,   Исп.
(отсутствует гравюра 9), Библиотека Мореля (<a href=#s45>*45</a>), Париж, Франц.</i>

   Отсутствует гравюра номер 9.  Это  неверно,  решил  Корсо.  Ксилография
номер 9 в экземпляре, который он теперь держал в  руках,  была  на  месте,
цела и невредима, - раньше книга  хранилась  в  библиотеке  Коя,  затем  у
Терраля-Коя, а нынче  она  стала  собственностью  Варо  Борхи.  Видимо,  в
описание прокралась ошибка - либо по вине типографии, либо по вине  самого
Матеу. В 1929 году, когда  вышла  "Универсальная  библиография",  печатная
техника, как и средства распространения, еще не была  достаточно  развита.
Большинство эрудитов описывали книги с чужих слов. Возможно, неполным  был
один из тех двух экземпляров. Корсо сделал пометку на полях. Это следовало
проверить.
   Часы пробили три, и стая голубей взмыла вверх с башни и с крыш соседних
домов. Корсо словно очнулся  после  сна,  но  приходил  в  себя  медленно.
Похлопал по карманам, вытащил купюру, положил на стол и  встал.  Джин  дал
ему приятное ощущение отстраненности от всего  внешнего,  звуки  и  образы
реальной жизни доходили до него словно сквозь вату. Он сунул книгу и досье
в холщовую сумку,  повесил  ее  на  плечо  и  несколько  мгновений  стоял,
созерцая гневного Вседержителя в портике. Корсо имел в  запасе  достаточно
времени и, решив прогуляться, пошел на вокзал пешком.
   Дойдя до собора, он двинулся к крытой галерее,  чтобы  сократить  путь.
Поравнялся с сувенирным киоском для  туристов,  который  уже  не  работал,
остановился посмотреть  на  реставрационные  леса,  закрывавшие  настенную
живопись. Вокруг было пусто, и его шаги гулко отдавались  под  сводами.  В
какое-то мгновение ему почудился шум за спиной. Видно, священник спешил  в
исповедальню.
   Через железные ворота Корсо вышел на темную и слишком узкую  для  машин
улицу - стены домов здесь были ободраны автомобилями.  И  в  этот  миг  он
услыхал шум мотора,  слева,  за  тем  поворотом,  который  он  только  что
миновал. Впереди висел дорожный знак - треугольник, предупреждающий о том,
что улица сужается, и когда Корсо  достиг  этого  знака,  сзади  буквально
взревел мотор. Рев приближался - слишком быстро, мелькнуло у Корсо,  и  он
хотел оглянуться, но сделать этого не  успел,  потому  что  понял:  черная
громада несется прямо  на  него.  Рефлексы  его  были  слегка  заторможены
джином, но внимание по чистой случайности еще было приковано  к  дорожному
знаку.  Инстинкт  толкнул  его  именно  туда  -  в   узкий   зазор   между
металлическим столбом и стеной. Он втиснул тело  в  это  импровизированное
убежище, так что пролетавший  мимо  автомобиль  задел  только  руку.  Удар
оказался сильным - Корсо даже рухнул  на  колени,  прямо  на  мостовую.  А
машина, взвизгнув шинами, скрылась в конце улицы.
   Потирая ушиб, Корсо поплелся на станцию. Но теперь он время от  времени
оглядывался назад, и сумка с "Девятью вратами" жгла ему плечо. У него было
секунды три, не больше, чтобы разглядеть водителя, но  и  этого  оказалось
довольно: за рулем автомобиля, который только чудом  не  сбил  его,  сидел
черноволосый тип с усами и шрамом.  Из  бара  Макаровой.  Тот  самый,  что
позднее в шоферской форме  стоял  перед  домом  Лианы  Тайллефер  и  читал
газету. Но теперь он управлял не "ягуаром", а "мерседесом".



        4. ЧЕЛОВЕК СО ШРАМОМ

                                        <i>Откуда он явился, не знаю. Но куда
                                     направляется,  могу  вам  сказать:  в
                                     преисподнюю.
                                               А.Дюма. "Граф Монте-Кристо"</i>

   Корсо добрался до дома уже в  сумерки.  Ушибленную  руку  он  держал  в
кармане плаща, и она отчаянно болела. Он сразу направился в ванную, поднял
с пола мятую пижаму и полотенце, потом сунул руку под струю холодной  воды
и держал минут пять. Затем переместился на кухню, открыл  пару  консервных
банок и, не садясь, поужинал.
   День выдался странный и опасный. Корсо размышлял  над  этим,  вспоминая
всю цепочку необычных происшествий,  но  чувствовал  не  столько  тревогу,
сколько  любопытство.  С  некоторых  пор  его  реакция  на   неожиданности
сводилась к бесстрастному фатализму - он просто ждал, какой следующий  шаг
сделает судьба. Благодаря такой  отстраненности  ему  неизменно  удавалось
избежать роли главного героя. До нынешнего утра, до того, что произошло на
толедской улочке, он всегда был  всего  лишь  исполнителем.  И  не  более.
Жертвами становились другие. Всякий раз, когда ему приходилось  лгать  или
заключать с кем-то сделку, он вел  себя  отчужденно  -  никаких  моральных
обязательств ни перед людьми, ни перед вещами у  него  не  возникало,  они
были лишь сырьем, рабочим материалом. Эмоции исключались. У  Лукаса  Корсо
была своя позиция: его услуги покупали - он  выполнял  задание  и  получал
вознаграждение, ничего не принимая  близко  к  сердцу.  И  пожалуй,  такая
позиция оказалась лучшим способом  самозащиты.  Точно  так  же,  когда  он
снимал очки, люди и далекие предметы делались расплывчатыми и мутными: они
лишались привычной  четкости  очертаний  и  потому  вроде  бы  переставали
существовать,  с  ними  можно  было  и  не  считаться.  Но  боль  в   руке
существовала, как и чувство угрозы, которая нависла над его собственной, а
не чьей-то чужой жизнью, - чувство для него новое. Иными словами, ситуация
коренным  образом  переменилась.  Лукас  Корсо,  столько  раз  выполнявший
функции палача, не привык ощущать себя жертвой. Он растерялся. "
   Болела не только рука, но и тело - от мышечного напряжения. К тому же у
него пересохло во рту. Он открыл бутылку "Болса" и отыскал в  сумке  пачку
аспирина. Он всегда носил все  самое  необходимое  с  собой:  карандаши  и
ручки, наполовину  исписанные  блокноты,  многофункциональный  швейцарский
нож, паспорт и деньги, пухлую  телефонную  книжку,  свои  и  чужие  книги.
Поэтому он в любой момент мог исчезнуть, не оставив следа, как  улитка  со
своим домиком. Сумка помогала ему устраивать себе импровизированное  жилье
в любом месте,  куда  его  забрасывала  судьба  или  засылали  клиенты:  в
аэропортах,  на  вокзалах,   в   пыльной   книжной   лавке   какого-нибудь
европейского города, в гостиничных номерах, слившихся в его  воспоминаниях
в одну-единственную комнату с размытыми приметами, где он,  если  внезапно
просыпался в темноте, не мог сообразить, куда попал,  судорожно  нащупывал
выключатель или искал телефон. Такие вот белые пятна обкрадывали его жизнь
и его сознание. В те первые тридцать секунд, когда тело уже проснулось,  а
рассудок или память еще нет, он пребывал в растерянности и не  был  уверен
даже в собственной реальности.
   Корсо сел за компьютер, положив на стол с левой стороны свои блокноты и
необходимые справочники, а справа - "Девять  врат"  и  досье  Варо  Борхи.
Потом, держа в руке сигарету, откинулся на спинку стула. Сигарета за  пять
минут истлела, а он так и не поднес ее ко рту. Все это время он ничего  не
делал - только медленными глотками допивал джин  и  глядел  то  на  пустой
экран, то на пентаграмму,  украшающую  переплет  книги.  Вдруг  он  словно
очнулся. Ткнул окурок в пепельницу, нацепил на  нос  очки  и  принялся  за
работу. Сведения в досье Варо Борхи совпадали с тем, что было  написано  в
"Энциклопедии книгопечатников и редких и любопытных книг" Крозе (<a href=#s46>*46</a>):
   ТОРКЬЯ,  Аристид.  Венецианский  книгопечатник,  гравер  и  переплетчик
(1620-1667). Типографское клеймо: змея  и  дерево,  расщепленное  молнией.
Профессии обучался в Лейдене  (Голландия),  в  мастерской  Эльзевиров.  По
возвращении в Венецию напечатал серию работ по философии  и  герметической
философии малого формата (12", 16"), которые очень ценились. Следует особо
отметить "Тайны мудрости" Николаса Тамиссо (3 тома, 12", Венеция, 1650)  и
"Ключ к плененным мыслям" (1 том, 132 х 75 мм., Венеция, 1653), "Три книги
об искусстве"  Паоло  д'Эсте  (6  томов,  8",  Венеция,  1658),  "Занятное
разъяснение тайн и иероглифических фигур"  (1  том,  8",  Венеция,  1659),
перепечатка  "Утерянного  слова"  Бернара  Тревизана  (<a href=#s47>*47</a>)  (1  том,  8",
Венеция, 1661) и "Девять врат в Царство теней" (1 том, 8", Венеция, 1666).
За издание последней книги был арестован инквизицией, мастерская его  была
разрушена, а вся печатная продукция,  как  и  все  заготовки,  уничтожены.
Торкья претерпел ту же участь,  что  и  творения  его  рук.  Обвиненный  в
занятиях магией и колдовством, он умер на костре 17 февраля 1667 года.
   Корсо оторвался от компьютера, чтобы  изучить  первую  страницу  книги,
стоившей жизни венецианцу. "DE UMBRARUM REGNI NOVEM PORTIS" - таково  было
заглавие. Ниже изображалась типографская  марка.  Тут  могли  быть  разные
варианты: одни ставили печать, другие простую монограмму, третьи выполняли
сложный  рисунок.  Марка  Аристида  Торкьи,  как  это  и   описал   Крозе,
представляла собой дерево, у которого одна ветка  была  отрезана  молнией.
Вокруг ствола обвилась  змея,  заглатывающая  собственный  хвост.  Рисунок
сопровождался надписью: "Sic luceat Lux". Внизу указывались место издания,
имя печатника и дата:  "Venetiae,  apud  Aristidem  Torchiam"  ("Издано  в
Венеции, в  доме  Аристида  Торкьи").  Ниже:  M.DC.LX.VI.  Cum  superiorum
privilegio veniaque. С привилегией и с соизволением вышестоящих.
   Корсо снова застучал по клавишам.
   Экземпляр не имеет экслибриса, нет рукописных  пометок.  Книга  полная,
если  верить  аукционному  каталогу  коллекции   Терраля-Коя   ("Клеймор",
Мадрид). В описании Матеу допущена ошибка (указаны 8 гравюр, на самом деле
их 9). Ин-фолио, 299 х 215 мм., 2 форзаца - чистые страницы, 160 страниц и
9 ксилографии, пронумерованные от I до IX. Страницы: 1 - титульный лист  с
маркой печатника, 157 страниц - текст. Последняя - чистая,  без  колофона.
Все иллюстрации расположены вертикально, в полную страницу. Оборот страниц
чистый.

   <img src="club02.gif">

   Он внимательно, одну за другой изучил гравюры. По  словам  Варо  Борхи,
легенда приписывала первоначальные рисунки руке  самого  Люцифера.  Каждая
ксилография имела римскую цифру, обозначающую порядковый номер, затем  шли
ее еврейский и греческий эквиваленты, а также латинская  фраза,  состоящая
из сокращенных слов. Корсо снова начал писать:

   <img src="club03.gif">


   I. NEM. PERV. T QUI N. N LEG. CERT. RIT: Рыцарь  скачет  к  окруженному
зубчатой стеной городу. Прижатый к губам палец - призыв к  осторожности  и
молчанию.

   <img src="club04.gif">

   II. CLAUS. РАТ. Т: Отшельник стоит перед запертой дверью. На полу у его
ног - лампа, в руке он держит два ключа. Рядом  с  ним  собака.  Здесь  же
начертан знак, напоминающий еврейскую букву "Тет".

   <img src="club05.gif">

   III.  VERB.  D.  SUM  C.  S.  T  ARCAN.:  Странник  -  или  пилигрим  -
направляется к мосту через реку. На каждом  конце  моста  крепкие  ворота,
закрывающие доступ на него. На облаке - лучник,  он  держит  под  прицелом
дорогу, которая ведет к мосту.

   <img src="club06.gif">

   IIII. (Латинская цифра написана Именно таким образом, а не как обычно -
IV). FOR. N. N OMN. A. QUE: Шут перед каменным лабиринтом. Вход в лабиринт
тоже прегражден запертой дверью. На полу три игральных кости  -  у  каждой
видны сразу три грани, соответствующие цифрам 1, 2 и 3.

   <img src="club07.gif">

   V. FR. ST. A.; Скупой человек, видимо торговец, пересчитывает долото  в
мешке. За его спиной стоит смерть, в одной руке у  нее  песочные  часы,  в
другой вилы.

   <img src="club08.gif">

   VI. DIT. SCO V. R.: Повешенный, как на карте Таро, - повешен  за  ногу,
руки связаны за спиной. Висит на зубце замка, рядом с запертой  дверцей  в
крепостной  стене.  Из  отверстия  бойницы  высовывается  рука  в   латной
рукавице, она сжимает пылающий меч.

   <img src="club09.gif">

   VII. DIS. S P. TI. R MAG.: Король и нищий играют в шахматы на доске  из
белых клеток. В окно заглядывает Луна. Под окном у запертой двери  дерутся
две собаки.

   <img src="club10.gif">

   VIII. VIC. I. T VIR:  У  городской  стены  стоит  на  коленях  женщина,
подставив обнаженную шею палачу. На заднем плане видно колесо фортуны,  на
нем три человеческие фигуры:  одна  наверху,  вторая  поднимается,  третья
спускается.

   <img src="club11.gif">

   VIIII. (Именно так, а не обычное IX). N. NC SC. O TEN. EBR. LUX: Дракон
о семи головах, верхом на нем  едет  обнаженная  женщина.  В  руке  у  нее
открытая книга. Месяц закрывает ей срамное место. На заднем плане пылающий
замок на холме, ворота в него, как и на других гравюрах, заперты.

   Корсо снял пальцы с  клавши,  потянулся,  разминая  онемевшее  тело,  и
зевнул. Комната тонула во  мраке,  только  конус  светает  лампы  и  экран
компьютера нарушали темноту.  Через  большое  окно  проникал  слабый  свет
уличных фонарей. Корсо шагнул к окну, чтобы выглянуть на  улицу,  хотя  не
смог бы внятно объяснить, что  именно  ожидал  там  обнаружить.  Возможно,
стоящую у тротуара машину с погашенными фарами и темным  силуэтом  внутри.
Но ничего интересного снаружи не было. Лишь на миг прорезала тишину сирена
"скорой помощи", скрывшейся за громадами  мрачных  зданий.  Он  глянул  на
колокольню ближайшей церкви: часы на башне показывали пять минут первого.
   Корсо вновь вернулся к компьютеру  и  книге.  Он  решил  повнимательней
присмотреться к типографской марке на титульном листе-к  змее,  пожирающей
свой хвост, которую Аристид Торкья выбрал в  качестве  символа  для  своих
творений. "Sic Luceat Lux". Змеи и  демоны,  заклинания  и  тайные  знаки.
Корсо  с  издевкой  поднял  стакан,  словно   посылая   привет   покойному
книгопечатнику; видно, это был очень храбрый человек - или  очень  глупый.
За такого рода произведения в Италии XVII века приходилось платить сполна,
даже если издавались они "cum superiorum privilegio veniaque".
   И тут Корсо замер и тотчас обругал себя последними словами. Он  ругался
вслух, вглядываясь в темные углы комнаты. Как он мог не сообразить раньше?
"С привилегией и с позволения вышестоящих". Да ведь этого не могло быть...
   Не отводя глаз от страницы, он откинулся на спинку стула,  зажег  новую
сигарету и выпустил дым, который  образовал  между,  ним  и  лампой  серую
прозрачную завесу.
   Это самое "cum superiorum privilegio veniaque"  -  абсурд.  Или  тонкая
уловка. Немыслимо  даже  предположить,  что  такая  формула  относилась  к
обычным властям. Католическая церковь в 1666 году ни за что  не  разрешила
бы   печатать   подобную   книгу,   ведь   прямой    ее    предшественник,
"Delomelanicon", к тому моменту уже пятьдесят  пять  лет  как  значился  в
"Индексе запрещенных книг". Выходит, Аристид Торкья имел в виду  вовсе  не
дозволение церковных цензоров. Разумеется, речь шла и не о мирской  власти
- не о правителях Венецианской республики. Разумеется, "вышестоящими"  для
него были другие
   От этих мыслей Корсо отвлек телефонный звонок. Звонил Флавио Ла  Понте,
чтобы поведать о своем приобретении: он  купил  целую  коллекцию  книг,  к
которой прилагалась - таково было условие - еще  и  коллекция  европейских
трамвайных билетов, если быть  точным,  5775  штук.  Все  с  симметричными
номерами, - то есть такими, что одинаково читаются слева направо и  справа
налево, все разложены по  странам  -  в  обувные  коробки.  Он  не  шутил.
Коллекционер только что отдал душу Богу, и родственники "желали избавиться
от билетов. Может, Корсо знает кого-то, кто проявил бы к ним интерес?  Да,
конечно, он и сам понимал: человек, приложив  невероятные  усилия,  собрал
5775 билетов с симметричными номерами, и в  этом  было  что-то  безусловно
патологическое. Ведь проку в них нет никакого. Кто купит такую дрянь?  Да,
идея  хорошая:  предложить   коллекцию   Лондонскому   музею   транспорта.
Англичане... они ведь извращенцы... Не желает ли Корсо этим заняться?
   И еще: его беспокоила рукопись Дюма. Ему уже звонили двое -  мужчина  и
женщина, но не представились; их интересовало "Анжуйское вино". Что весьма
странно, ведь в ожидании сообщений от Корсо он, Ла Понте, пока ни с кем  о
рукописи не  говорил.  Корсо  рассказал  ему  о  своей  встрече  с  Дианой
Тайллефер и о том, что сам назвал ей имя нового владельца рукописи.
   - Она ведь знала о твоих встречах с  покойным.  И  кстати,  она  желает
получить копию расписки.
   На другом конце провода раздался хохот Ла Понте. Какая  еще,  к  черту,
расписка! Тайллефер продал ему рукопись - и точка! Но  коли  вдова  желает
потолковать с ним об этом деле, добавил он с похотливым смешком, он всегда
готов.
   Корсо высказал предположение, что перед смертью  издатель  мог  кому-то
обмолвиться о рукописи, но Ла  Понте  такой  вариант  исключал.  Тайллефер
настаивал, чтобы Ла Понте сохранял сделку в тайне, пока  сам  издатель  не
даст ему знак. Но никакого знака не было, если не принимать за таковой его
последний поступок - то, что он повесился на крюке от люстры.
   - Этот знак, - заметил Корсо, - ничем не хуже любого другого.
   Ла Понте не  стал  спорить,  только  опять  цинично  рассмеялся.  Потом
принялся выпытывать детали визита Корсо к Лиане Тайллефер.  Отпустив  пару
непристойных шуток, Ла Понте простился, и Корсо не успел рассказать ему  о
толедском происшествии. Они условились встретиться на следующий день.
   Повесив трубку, охотник за книгами опять взялся за  "Девять  врат".  Но
теперь в голове его мелькали другие  картины,  он  не  мог  избавиться  от
мыслей о рукописи Дюма. Наконец он встал, взял папку с голубыми  и  белыми
листами, потер ушибленную руку и вошел в директорию DUMAS. Экран  замигал.
Корсо открыл файл DUMAS-BIO:
   Дюма и Дави де ла Пайетри, Александр. Родился 24.7.1802. Умер 5.12.1870.
Сын Тома-Александра Дюма, генерала Республики.  Автор  257  книг  -
романов,  воспоминаний,  новелл,  25  томов  театральных  пьес.  Мулат  по
отцовской линии. Негритянской крови обязан некоторой экзотичностью  своего
облика. Внешность: высокий рост,  мощная  шея,  курчавые  волосы,  толстые
губы, длинные ноги, физически силен. Характер: жизнелюбие,  непостоянство,
властность,   лживость,   необязательность,   общительность.   Сохранились
сведения о  27  его  любовницах.  Имел  двух  законных  детей  и  четверых
незаконных.  Заработал  несколько  состояний  и  все  промотал  -  кутежи,
путешествия,  дорогие  вина  и  цветы  для  дам.  Литературным  трудом  он
зарабатывал большие деньги, но был слишком щедр с любовницами, друзьями  и
прихлебателями, Которые осаждали его резиденцию  -  замок  "Монте-Кристо".
Ему пришлось бежать из Парижа, но причина была отнюдь не политической, как
у его друга Виктора Гюго, - он  скрывался  от  кредиторов.  Друзья:  Гюго,
Ламартин, Мишле, Жерар де Нерваль,  Нодье,  Жорж  Санд,  Берлиоз,  Теофиль
Готье, Альфред де Виньи и другие. Враги: Бальзак, Бадер и другие.
   Нет, здесь никакой зацепки не было. У Корсо появилось  ощущение,  будто
он двигается вслепую, плутая среди бесчисленных ложных или не  относящихся
к делу следов. Но где-то должен быть и  нужный  след.  Здоровой  рукой  он
набрал: DUMAS-NOV.:
   Романы Александра Дюма,
   печатавшиеся с продолжением:
   1831. "Исторические сцены" ("Ревю де де монд")
   1834. "Жак I и Жак II" ("Журналь дез анфан")
   1835. "Изабелла Баварская" ("Дюмон")
   1836. "Мурат" ("Пресс")
   1837. "Паскаль  Бруно"  ("Пресс");  "История  одного  тенора"  ("Газетт
мюзикаль")
   1838. "Граф (де Орас" ("Пресс"); "Ночь  Нерона"  ("Пресс");  "Оружейный
зал" ("Дюмон"); "Капитан Поль" ("Сьекль")
   1839. "Жак Орти" ("Дюмон"); "Жизнь и приключения Джона  Дэвиса"  ("Ревю
де Пари"); "Капитан Памфил" ("Дюмон")
   1840. "Учитель фехтования" ("Ревю де Пари")
   1841. "Шевалье д'Арманталь" ("Сьекль")
   1843.  "Сильвандир"  ("Пресс");  "Свадебный  наряд"  ("Мод");  "Альбин"
("Ревю де Пари");  "Асканио"  ("Сьекль");  "Фернанда"  ("Ревю  де  Пари");
"Амори" ("Пресс")
   1844. "Три мушкетера" ("Сьекль"); "Габриэль Ламбер"  ("Кроник");  "Дочь
регента" ("Коммерс"); "Корсиканские братья" ("Демократи  пасифик");  "Граф
Монте-Кристо" ("Журналь де деба"); "Графиня  Берта"  ("Этцель");  "История
вертопраха" ("Этцель"); "Королева Марго" ("Пресс")
   1845. "Нанон де Лартиг" ("Патри"); "Двадцать  лет  спустя"  ("Сьекль");
"Шевалье  де  Мезон-Руж"  ("Демократи  пасифик");  "Графиня  де   Монсоро"
("Конститюсьонель"); "Мадам де Конде" ("Патри")
   1846. "Виконтесса де Камб" ("Патри"); "Бастард де Молеон"  ("Коммерс");
"Джузеппе Бальзамо" ("Пресс");  "Аббатство  де  Песак"  ("Патри");  "Сорок
пять" ("Конститюсьонель"); "Виконт де Бражелон" ("Сьекль")
   1848. "Ожерелье королевы" ("Пресс")
   1849. "Женитьба папаши Олифуса" ("Конститюсьонель")
   1850. "Бог  располагает"  ("Эванеман");  "Черный  тюльпан"  ("Сьекль");
"Голубка" ("Сьекль"); "Анж Питу" ("Пресс")
   1851. "Олимпия Клевская" ("Сьекль")
   1852. "Бог и дьявол"  ("Пей");  "Графиня  де  Шарни"  ("Кадо");  "Исаак
Лакедем" ("Конститюсьонель")
   1853. "Пастор Ашурн" ("Пеи"); "Катрин Блюм" ("Пеи")
   1854.   "Жизнь   и   приключения    Каталины-Шарлотты"    ("Мускетэр");
"Сальтеадор" ("Мускетэр"); "Могикане Парижа" ("Мускетэр"); "Капитан Ришар"
("Сьекль"); "Паж герцога Савойского" ("Конститюсьонель ")
   1856. "Соратники Иегу" ("Журналь пур ту")
   1857. "Последний  саксонский  король"  ("Монте-Кристо");  "Предводитель
волков" ("Сьекль"); "Птицелов" ("Кадо"); "Блек" ("Конститюсьонель")
   1858. "Волчицы Машкуля" ("Журналь пур  ту");  "Воспоминания  полисмена"
("Сьекль"); "Ледяной дом" ("Монте-Кристо")
   1859. "Фрегат" ("Монте-Кристо"); "Аммалат-Бек" ("Монитер  юниверсель");
"История  подземелья  и  некоего  домика"  ("Ревю   Буропен");   "Любовное
приключение" ("Монте-Кристо")
   1860. "Воспоминания  Ораса"  ("Сьекль");  "Падре  Ла-Рюин"  ("Сьекль");
"Маркиза д'Эскоман" ("Конститюсьонель"); "Доктор с Явы" ("Сьекль"); "Джан"
("Сьекль")
   1861. "Ночь во Флоренции" ("Леви-Этцель")
   1862. "Волонтер 92-го года" ("Монте-Кристо")
   1863. "Сан-Феличе" ("Пресс")
   1864. "Две Дианы" ("Леви")
   1865. "Воспоминания фаворитки" ("Авенир  насьональ");  "Граф  де  Море"
("Нувель")
   1866. "Совесть" ("Солей"); "Парижане и провинциалы" ("Пресс"); "Граф де
Мазарра" ("Мускетэр")
   1867. "Белые и синие" ("Мускетэр"); "Прусский террор" ("Ситуасьон")
   1869. "Гектор  де  Сент-Эрмин"  ("Монитор  юниверсель");  "Таинственный
доктор" ("Съекль"); "Дочь маркизах ("Сьекль").
   Он улыбнулся, подумав: сколько бы заплатил покойный  Энрике  Тайллефер,
чтобы иметь все эти романы.  Очки  запотели.  Корсо  снял  их  и  принялся
осторожно  протирать  стекла.  Строки  на  экране  компьютера  расплылись.
Мутными были и картины, плавающие у Корсо в голове,  смысл  их  упорно  от
него ускользал. Чистые стекла вернули линиям четкость, но в мыслях ясности
не прибавилось - мелькающие там образы оставались  неуправляемыми.  Он  не
находил ключа к разгадке их смысла. И все  же  Корсо  показалось,  что  он
нащупал верный путь. Компьютер снова замигал:
   Бодри, издатель "Сьекля". Печатает "Три мушкетера" с  14  марта  по  11
июля 1844 года.
   Корсо заглянул в другие  справки.  По  его  данным,  Дюма  в  отдельные
периоды использовал труд  помощников,  всего  их  было  пятьдесят  два.  С
большинством  он  разрывал  отношения  очень  бурно.   Но   теперь   Корсо
интересовало одно имя:
   Маке, Огюст-Жюль (1813-1886). Вместе с  Дюма  работал  над  несколькими
пьесами  и  19  романами,  в  том  числе  и   самыми   известными   ("Граф
Монте-Кристо",  "Шевалье  де  Мезон-Руж",  "Черный   тюльпан",   "Ожерелье
королевы"), и главное - над циклом о мушкетерах. Благодаря  сотрудничеству
с Дюма Маке делается богатым и знаменитым. Дюма умирает нищим, а тот  -  в
собственном  замке  "Сен-Мезм".  Но  ни  одно  из  написанных   им   самим
произведений не пережило автора.
   Корсо перешел к биографическим данным. Заглянул в выписки из "Мемуаров"
Дюма:
   Мы были изобретателями легкой литературы - Гюго, Бальзак, Судье,  Мюссе
и я. И мы сумели создать себе репутацию именно  литературой  такого  рода,
какой бы легкой она ни была...
   ... Мое воображение, обращенное к  реальности,  напоминает  воображение
человека,  который,  посетив  развалины  монумента,  вынужден  шагать   по
обломкам, пробираться по мосткам, заглядывать в проемы, чтобы хоть в малой
степени восстановить первоначальный облик  здания  -  когда  здесь  кипела
жизнь,  когда  радость  звенела  здесь  песнями  и  смехом  и  когда  боль
растекалась эхом рыданий.
   Корсо раздраженно отвернулся от экрана. Чутье изменило ему, он рылся  в
закоулках памяти и ничего там не находил.  Он  встал  и  сделал  несколько
шагов по темной комнате. Потом направил свет лампы на стопку книг у стены.
Присел  и  выбрал  два  толстых  тома  -  современное  издание  "Мемуаров"
Александра Дюма-отца. Вернулся  к  столу  и  принялся  их  листать.  Вдруг
внимание его привлекли  три  фотографии.  На  одной  Дюма  был  запечатлен
сидящим, присутствие  африканской  крови  было  очевидно  -  лицо  мулата,
курчавая шевелюра. Дюма с улыбкой смотрел на Изабель  Констан,  которая  -
прочитал Корсо надпись под фотографией - в пятнадцать лет стала любовницей
писателя. Вторая фотография запечатлела уже зрелого Дюма с  дочерью  Мари.
Патриарх беллетристики находился на вершине славы  и  позировал  фотографу
добродушно и вальяжно. Третья фотография оказалась, на взгляд Корсо, самой
любопытной. Шестидесятипятилетний Дюма - еще сильный,  с  прямой  осанкой,
сюртук распахнут на круглом животе - обнимал Аду Менкен, одну из последних
своих   возлюбленных,    которой,    как    гласил    текст,    "нравилось
фотографироваться в полуобнаженном виде рядом с великими  мужами  -  после
сеансов спиритизма и черной магии, которыми она очень увлекалась... ".  На
снимке были хорошо видны обнаженные ноги,  руки  и  шея  Менкен,  и  такая
фотография в  ту  эпоху  была  свидетельством  скандальной  распущенности.
Девушка, больше внимания уделявшая камере,  чем  стоящему  рядом  старику,
положила голову на его мощное плечо. Что касается Дюма,  то  на  лице  его
читались  следы  долгой  жизни,  проведенной  в  роскоши  и   излишествах,
наслаждениях  и  кутежах.  Пухлые  щеки  бонвивана,  губы,   сложенные   в
ироничную, но довольную усмешку. А глаза смотрели на фотографа с  шутливым
ожиданием - словно просили не судить его слишком строго. Толстый старик  и
пылко-бесстыдная девица, которая явно

   <img src="club12.gif">

   выставляла напоказ, будто редкостный  трофей,  писателя,  чьи  герои  и
приключения успели покорить сердца стольких  женщин.  Старый  Дюма  словно
просил с пониманием отнестись к тому,  что  он  уступил  капризу  девушки,
молодой и красивой, в конце-то  концов,  с  нежной  кожей  и  чувственными
устами, которую судьба подарила ему на последнем отрезке жизненного пути -
всего за три года до смерти. Старый развратник. Корсо,  зевнув,  захлопнул
книгу. Стариннее наручные часы,  которые  он  частенько  забывал  завести,
остановились на четверти первого. Он подошел к окну, открыл одну створку и
вдохнул холодный ночной воздух. Улица по-прежнему выглядела пустынной.
   Все это  очень  странно,  пробурчал  он,  возвращаясь  к  столу,  чтобы
выключить  компьютер.  Взгляд  его  метнулся  к  папке  с  рукописью.   Он
машинально открыл ее и снова перелистал страницы, исписанные двумя разными
почерками: одиннадцать голубых листов и четыре белых. "Apres de  nouvelles
presque desesperees du roi... " После вестей о почти  безнадежной  болезни
короля... Корсо направился к стопке книг, отыскал огромный красный  том  -
анастатическое издание Х.К.Латта, 1988 год, - включавший весь цикл романов
о мушкетерах, а также "Графа Монте-Кристо", воспроизведенного  по  изданию
"Ле Вассер" с гравюрами чуть  ли  не  времен  самого  Дюма.  Открыл  главу
"Анжуйское вино" на странице 144 и  принялся  читать,  сравнивая  текст  с
рукописью. Если не обращать внимания на одну мелкую опечатку, тексты  были
идентичными. Глава сопровождалась гравюрами Уйо по рисункам  Мориса  Лелуа
(<a href=#s48>*48</a>). Король Людовик XIII прибывает в Ла-Рошель с десятитысячным войском.
Среди тех, кто  его  сопровождает,  на  первом  плане  четыре  всадника  в
широкополых шляпах и форменных мундирах королевских  мушкетеров  господина
де Тревиля, в руках - мушкеты. Разумеется, трое из, них - Атос,  Портос  и
Арамис. Вскоре они встретятся  со  своим  другом  д'Артаньяном,  пока  еще
простым кадетом в роте гвардейцев господина Дезэссара. Гасконец  пока  еще
не знает, что анжуйское вино отравлено, что это подарок  его  смертельного
врага - миледи, которая решила таким образом  отомстить  ему  за  жестокое
оскорбление: он проник на ее ложе, выдав себя за графа де Варда,  и  целую
ночь наслаждался  ее  любовью.  Хуже  того,  д'Артаньян  случайно  раскрыл
страшную тайну миледи: на плече ее палач выжег позорное  клеймо  -  цветок
лилии. Такова  предыстория,  и,  зная  нрав  миледи,  легко  угадать,  что
изображено на следующей картинке: на глазах изумленного д'Артаньяна и  его
товарищей бандит Бризмон в страшных муках испускает дух -  ведь  он  выпил
вина, предназначенного господам. Покоренный магией текста, который  он  не
перечитывал лет двадцать, Корсо дошел до сцены, где мушкетеры и д'Артаньян
ведут речь о миледи:
   - Как видите, милый друг, - сказал д'Артаньян Атосу, - это война не  на
жизнь, а на смерть, Атос покачал головой.
   - Да-да, - ответил он, - я вижу. Ни вы, значит, думаете, что это она?
   - Я в этом уверен.
   - А я должен сознаться, что все еще сомневаюсь.
   - Однако же - лилия на плече?
   - Это англичанка, совершившая  во  Франции  какое-то  преступление,  за
которое ее заклеймили.
   - Атос, Атос, уверяю вас, это  ваша  жена!  -  повторял  д'Артаньян.  -
Неужели вы забыли, как сходятся все приметы?
   - И все-таки я думаю, что та, другая,  умерла.  Я  так  хорошо  повесил
ее...
   На этот раз покачать головой пришлось уже д'Артаньяну.
   - Но что же делать? - спросил он.
   - Нельзя вечно жить под дамокловым мечом, - сказал Атос,  -  необходимо
найти выход из положения.
   - Но какой же?
   - Постарайтесь увидеться с ней и  объясниться.  Скажите  ей:  "Мир  или
война! Даю честное слово дворянина, что никогда не скажу о вас  ни  слова,
что никогда ничего не предприму против вас. Со своей  стороны,  вы  должны
торжественно поклясться, что не будете вредить мне. В противном  случае  я
дойду до канцлера, дойду до короля, я найду палача, я  восстановлю  против
вас двор, я заявлю о том, что вы заклеймены, я предам вас  суду,  и,  если
вас оправдают, тогда., ну, тогда, клянусь честью, я  убью  вас  где-нибудь
под забором, как бешеную собаку!"
   - Я не возражаю против этого способа, - сказал д'Артаньян, - но как  же
увидеться с ней?
   Одни воспоминания тянут  за  собой  другие.  В  голове  у  Корсо  вдруг
сверкнул луч, и в памяти забрезжило что-то очень знакомое. На сей  раз  он
не дал видению растаять: это опять был тот тип в черном,  шофер  "ягуара",
стоящего перед домом Лианы Тайллефер,  субъект,  который  сидел  за  рулем
"мерседеса" в Толедо... Человек со шрамом. И именно мысль о миледи оживила
память Корсо.
   Он размышлял над этими фактами в некотором смущении. И тут  все  встало
на свои места. Конечно же, миледи, леди Винтер, какой  ее  впервые  увидел
д'Артаньян: вот она выглядывает из окошка своей кареты перед гостиницей  в
Менге - в первой главе романа. Миледи, беседующая с  незнакомцем...  Корсо
быстро перелистал страницы, отыскивая нужную сцену:
   Он вперил гордый взгляд в незнакомца и увидел человека  лет  сорока,  с
черными проницательными глазами,  с  бледным  лицом,  с  крупным  носом  и
черными, весьма тщательно подстриженными усами.
   Рошфор. Подлый агент  кардинала,  враг  д'Артаньяна;  тот,  из-за  кого
отколотили гасконца в первой главе,  кто  украл  у  него  рекомендательное
письмо к господину де Тревилю и по чьей вине д'Артаньяну  пришлось  биться
на дуэли с Атосом, Портосом и Арамисом... Вот такой пируэт сделала  память
Корсо,  такие  необычные  ассоциации  зародились  у  него  в  голове.   Он
растерянно почесал  затылок.  Но  какая  связь  может  существовать  между
соратником миледи и шофером, который намеревался сбить его в Толедо?..  Да
еще этот шрам... В тексте ни о каком шраме не упоминалось;  а  ведь  Корсо
отлично помнил: эта метка всегда была у Рошфора на лице. Он снова полистал
книгу и нашел нужный кусок в третьей главе,  где  д'Артаньян  рассказывает
господину де Тревилю, что с ним произошло:
   - Скажите мне... - начал он, сам возвращаясь к происшествию в Менте,  -
скажите, не было ли у этого дворянина легкого рубца на виске?
   - Да, как бы ссадина от пули.
   Легкий рубец на виске.  Вот  оно,  подтверждение.  Но  Корсо  почему-то
запомнилось, что шрам был больше, и не на виске, а на щеке, совсем  как  у
шофера в черном. Он задумался и вдруг расхохотался.  Теперь  картина  была
полной и даже обрела цвет: Дана Тернер в "Трех мушкетерах" выглядывает  из
окошка кареты, рядом - классический злодей - Рошфор: но у него не  бледное
лицо, как в романе Дюма, а смуглое, широкополая шляпа с  пером  и  большой
шрам  -  да,  большой  шрам,  пересекающий  щеку  сверху  вниз.  Так   что
воспоминание    оказалось     не     столько     литературным,     сколько
кинематографическим, что разом и позабавило, и разозлило Корсо.  Проклятый
Голливуд!
   Итак, если не раздумывать над тем, при чем тут, собственно,  кино,  все
более или менее встает на свои места: есть  общая  тема,  которая  хотя  и
подспудно, но управляет загадочной и сумбурной мелодией. Не случайно Корсо
почувствовал смутную тревогу сразу после визита к вдове Тайллефер,  теперь
эта тревога обретала конкретные очертания, вырисовывались  какие-то  лица,
обстоятельства, персонажи - то ли живые, то ли выдуманные,  и  между  ними
существовали странные и непонятные ему связи. Дюма - и  книга  XVII  века,
дьявол - и "Три мушкетера", миледи - и  костры  инквизиции...  Правда,  во
всем этом было больше абсурда, чем здравого смысла, больше литературы, чем
реальности.
   Корсо погасил свет и лег в постель. Но заснуть сразу не  смог.  Ему  не
давал покоя некий образ - он словно парил в темноте  перед  его  открытыми
глазами. Что-то далекое, из  прочитанного  в  юности,  из  мира  теней,  и
теперь, двадцать лет спустя, это возвратилось к нему, материализовалось  в
почти осязаемые формы.  Шрам.  Рошфор.  Незнакомец  из  Мента.  Агент  его
высокопреосвященства.



        5. REMEMBER

                                       <i>Экройд сидел в кресле перед камином
                                    в той же позе, в какой я его оставил.
                                      А.Кристи. "Убийство Роджера Экройда"</i>

   Здесь я во второй раз появляюсь на сцене, потому что Корсо решил  снова
встретиться со мной. И, насколько помню, было это дня за три-четыре до его
отъезда  в  Португалию.  Как  он  признался  позднее,  уже  тогда  у  него
зародилось подозрение, что рукопись Дюма и "Девять врат" Варо  Борхи  лишь
вершина айсберга, и чтобы разобраться во всем этом, нужно было  непременно
распутать другие истории, которые переплетались между собой и образовывали
узлы, похожие на узел галстука, связавшего руки  Энрике  Тайллефера.  Дело
трудное, предупредил я, ведь в литературе не бывает  четких  границ;  одно
опирается, наслаивается  на  другое  -  в  результате  получается  сложная
интертекстуальная игра, своего рода система зеркал  или  конструкция  типа
русской матрешки, где почти невозможно  установить,  что  откуда  берется.
Только совсем уж глупые или очень самоуверенные критики посягают  на  это.
Разве можно, например, сказать, будто в романах  Роберта  Грейвза  заметен
след "Quo Vadis" (<a href=#s49>*49</a>),  а  не  Светония  или  Аполлония  Родосского?  Что
касается меня, то я знаю только то, что я ничего не  знаю.  А  когда  хочу
узнать, ищу в книгах, потому что книги забывать не умеют.
   - Граф де Рошфор - один из самых  важных  персонажей  второго  плана  в
"Трех мушкетерах", - объяснил я Корсо, когда он вновь появился у  меня.  -
Агент кардинала и друг миледи, а  также  первый  враг,  которым  обзавелся
д'Артаньян. Я могу даже указать точную дату, когда это  случилось:  первый
понедельник апреля тысяча шестьсот двадцать пятого года,  Менг-на-Луаре...
Я, естественно, имею в  виду  романного  Рошфора,  хотя  похожий  персонаж
существовал и в реальности; Гасьен де  Куртиль  в  "Мемуарах  д'Артаньяна"
описывает его под именем Рознаса... Но именно такого Рошфора - со шрамом -
в жизни не было. Дюма позаимствовал этого  героя  из  другой  книги  -  из
"Memoires de MLCDR" (Monsieur le comte de Rochefeort), по всей вероятности
апокрифических, их также приписывают де Куртилю... Некоторые полагают, что
речь шла об Анри Луи де Алуаньи,  маркизе  де  Рошфоре,  родившемся  около
тысяча шестьсот двадцать пятого года, но это, право, уже такие тонкости...
   Мы сидели в кафе, где обычно собирается мой кружок. Я смотрел в окно на
фары машин, проезжающих по вечернему бульвару. За нашим столом среди  кучи
газет стояли чашки с кофе и пепельницы  с  дымящимися  сигаретами.  Вокруг
расположилась  вся  наша  компания:   пара   писателей,   один   художник,
переживающий творческий кризис, журналистка, взлетевшая на гребень успеха,
театральный актер и четыре-пять студентов - из  тех,  что  стараются  быть
понезаметнее и все время помалкивают, взирая на меня как на самого Господа
Бога. Корсо сидел с нами, так и не  сняв  плаща,  прислонившись  плечом  к
оконному стеклу. Он пил джин и время от времени что-то записывал.
   - Разумеется, - добавил я, - читатель "Трех мушкетеров"  на  протяжении
всех шестидесяти семи глав ждет дуэли между Рошфором и  д'Артаньяном  -  и
испытывает разочарование.  Дюма  понадобилось  всего  три  строчки,  чтобы
разрешить проблему, вернее, очень ловко замять  дело;  поэтому,  когда  мы
вновь встречаемся с нашими героями в "Двадцать лет  спустя",  оказывается,
что они бились уже трижды и у Рошфора на теле появились  новые  шрамы.  Но
ненависти  между  ними  теперь  нет,  скорее  -  некое  подобие  взаимного
уважения, которое может возникнуть только в отношениях двух старых врагов.
И снова судьбе угодно,  чтобы  они  сражались  в  разных  лагерях;  но  их
связывает род  сообщничества,  которое  невольно  зарождается,  когда  два
дворянина знакомы двадцать лет... Рошфор попадает в немилость к  Мазарини,
бежит из Бастилии, помогает бежать герцогу де Бофору, участвует во  Фронде
и умирает на руках д'Артаньяна, который сам же и пронзил  его  шпагой,  не
узнав в пылу сражения... "Он был  моей  звездой",  -  что-то  вроде  этого
произносит гасконец. "Я выжил после трех ударов  вашей  шпаги,  четвертого
мне не снести". И он умирает. "Я только что убил старого друга", -  скажет
д'Артаньян Портосу... Это и стало эпитафией заслуженному агенту  кардинала
Ришелье.
   Тут  разгорелась  жаркая  дискуссия.  Актер,   бывший   герой-любовник,
которому когда-то довелось сыграть роль графа Монте-Кристо в  телесериале,
- сейчас он пожирал глазами журналистку, - предался  воспоминаниям  о  той
своей работе. Надо заметить, что рассказчиком он был  блестящим,  так  что
писатели и художник засыпали его вопросами. Потом мы  перешли  от  Дюма  к
Мишелю Зевако и Полю Февалю и в очередной раз воздали должное  бесспорному
мастерству Сабатини, которому Сальгари (<a href=#s50>*50</a>) явно уступал.  Помню,  кто-то
робко вспомнил о Жюле Верне, но на него дружно зашикали.  Среди  неистовых
поклонников романа плаща и шпаги Жюль Верн  с  его  холодными,  картонными
героями был не в чести.
   Что касается журналистки, весьма модной  девицы,  которая  уже  заимела
свою колонку в воскресном  приложении  к  респектабельной  газете,  то  ее
литературная память начиналась с Милана Кундеры. И потому  все  это  время
она благоразумно помалкивала и с  облегчением  кивала  всякий  раз,  когда
слышала знакомые названия или имена героев; "Черный лебедь",  Аньес,  удар
шпагой Невера (<a href=#s51>*51</a>), - потому что вспоминала какой-нибудь из  виденных  по
телевизору фильмов. Между тем Корсо выжидал с терпением опытного охотника;
он неотрывно смотрел на меня поверх стакана с джином и ловил момент, когда
можно будет вновь повернуть разговор  на  нужную  ему  тему.  И  повернул,
воспользовавшись неловким молчанием,  которое  повисло  над  столом  после
того, как журналистка выпалила: ей, мол, приключенческие  романы  все-таки
кажутся слишком легковесными... Поверхностными,  если  выразиться  точнее.
Иными словами...
   Корсо покусывал кончик своего фаберовского карандаша.
   - А какая роль, на ваш, сеньор Балкан, взгляд, отведена  во  всей  этой
истории Рошфору?
   Все повернулись в мою сторону, и первыми студенты, среди  которых  были
две девушки. Не знаю почему, но в некоторых  компаниях  меня  воспринимают
как патриарха мира беллетристики;  и  стоит  мне  открыть  рот,  как  люди
буквально  замирают,  ожидая   услышать   некие   неоспоримые   истины   и
окончательные суждения. А, скажем, моя статья во влиятельном журнале может
возвысить или погубить начинающего писателя. Абсурд,  конечно,  но  такова
жизнь. Вспомните, к примеру, последнего нобелевского лауреата, автора  "Я,
Онан", "В поисках себя" и знаменитейшей "Oui, c'est moi".  Ведь  именно  я
благословил его пятнадцать лет назад, напечатав хвалебный отзыв в "Монде".
Никогда себе этого не прощу, но так уж устроен мир.
   - Во-первых, Рошфор - это враг, - начал я развивать свою  мысль.  -  Он
символизирует  темные  силы,  черный  рок...  С   его   помощью   строятся
дьявольские козни против д'Артаньяна и его  друзей;  он  служит  коварному
кардиналу, который, играя их жизнями, плетет свои интриги...
   Я увидел, как одна из студенток улыбнулась; но не мог угадать, была  ее
чуть насмешливая улыбка реакцией на мои слова или ответом  на  собственные
тайные мысли, далекие от происходящего здесь и сейчас.  Я  удивился,  ибо,
как уже сказал,  привык  к  тому,  что  студенты  внимают  мне  с  тем  же
почтением, с каким редактор "Осерваторе романо" отнесся бы к эксклюзивному
праву  опубликовать  папскую  энциклику.  Поэтому  я   взглянул   на   нее
попристальнее,  хотя,  честно  признаюсь,  еще  с  самого   начала,   едва
присоединившись к нам, она привлекла мое внимание - у нее  были  тревожные
зеленые глаза и короткие, как у мальчика, каштановые  волосы.  Теперь  она
сидела чуть поодаль, отдельно от всей компании. Вокруг нашего стола всегда
собирается молодежь, обычно я приглашаю  в  кафе  студентов-филологов;  но
этой девушки я прежде не видел. Таких глаз я бы не забыл - очень  светлого
тона, почти прозрачные, на смуглом, да  к  тому  же  еще  загорелом  лице,
словно она много времени проводит на солнце и свежем воздухе.  Стройная  и
гибкая девушка с длинными ногами - и тоже загорелыми, подумал я, хотя  они
были скрыты под джинсами. Я заметил еще одну  деталь:  она  не  носила  ни
колец, ни часов, ни серег; и в мочках ушей у нее не было дырочек.
   - К тому же Рошфор - человек, который всюду мелькает, но его невозможно
настичь, он неуловим, - продолжал я, не без труда ухватив нить  прерванных
рассуждений. - Маска тайны, загадочный шрам. Он -  символ  парадоксального
бессилия д'Артаньяна, который преследует его и не может догнать, не  может
убить, как ни старается... Вспомните, это случилось  только  двадцать  лет
спустя, по ошибке, когда тот перестал быть  противником  и  превратился  в
друга.
   - Твой д'Артаньян - это человек, приносящий несчастья, -  заметил  один
из собеседников, тот писатель, что был постарше.
   Его последний  роман  почти  не  продавался,  разошлось  всего  пятьсот
экземпляров, но он здорово зарабатывал, сочиняя детективы, которые печатал
под двусмысленным псевдонимом  Эмилия  Форстер.  Я  посмотрел  на  него  с
благодарностью, он подкинул мне еще одну тему.
   - Верно! Его вообще преследует  невезение.  Любимую  женщину  отравили.
Несмотря на все свои подвиги и услуги, оказанные французской короне, он на
протяжении двадцати лет остается скромным лейтенантом мушкетеров. И  когда
в самом конце "Виконта де Бражелона" ему  прислали  маршальский  жезл,  за
который он заплатил огромную цену - четыре тома и четыреста двадцать  пять
глав, его настигает голландская пуля.
   - Как и настоящего  д'Артаньяна,  -  вставил  актер,  который  к  этому
времени уже положил руку на бедро модной журналистки.
   Я выпил глоток кофе, потом согласно кивнул.  Корсо  не  сводил  с  меня
глаз.
   - Нам известны три д'Артаньяна, - пояснил я. - О первом, Шарле де  Батц
Кастельморе,  мы  знаем,  потому  что  в  "Газетт  де  Франс"  (<a href=#s52>*52</a>)  было
напечатано, что он погиб двадцать третьего июня тысяча шестьсот  семьдесят
третьего года - пуля угодила ему в горло - при осаде Маастрихта. Вместе  с
ним пала половина его солдат... Иначе говоря, он был не более удачлив, чем
его выдуманный однофамилец.
   - И он тоже был гасконцем?
   - Да, из Люпиака. Городок еще существует, и  там  установлена  памятная
доска: "Здесь около тысяча шестьсот пятнадцатого года родился  д'Артаньян,
чье настоящее имя было Шарль де Батц, он  погиб  при  осаде  Маастрихта  в
тысяча шестьсот семьдесят третьем году".
   - Тут историческая неувязочка, -  заметил  Корсо,  сверяясь  со  своими
записями. - У Дюма в  начале  романа,  то  есть  приблизительно  в  тысяча
шестьсот  двадцать  пятом  году,  д'Артаньяну  было  восемнадцать  лет.  А
настоящему д'Артаньяну в ту пору едва исполнилось  десять,  -  охотник  за
книгами улыбнулся как хорошо воспитанный кролик-скептик. - Он был  слишком
молод, чтобы управляться со шпагой.
   - Верно, - согласился я.  -  Дюма  внес  коррективы,  чтобы  герой  мог
участвовать в истории с алмазными  подвесками,  встретиться  с  Ришелье  и
Людовиком Тринадцатым. Видимо, Шарль де Батц совсем юным прибыл в Париж: в
тысяча шестьсот сороковом году он уже числится гвардейцем в роте господина
Дезэссара, его имя фигурирует в списках, затем он упоминается в документах
об осаде Арраса, а два года спустя участвует в  руссильонской  кампании...
Но он не служил мушкетером при Ришелье, он вступил в эту элитную роту лишь
после смерти Людовика Тринадцатого. На самом  деле  его  покровителем  был
кардинал  Джулио  Мазарини...   Да,   в   действительности   между   двумя
д'Артаньянами существует зазор в десять  или  пятнадцать  лет;  хотя  Дюма
после успеха "Трех мушкетеров"  расширил  время  действия,  охватив  почти
сорок лет истории Франции,  и  в  последующих  томах  старался  приблизить
вымысел к реальным событиям.
   - А много ли доподлинно известно об этом человеке? Я имею в  виду  роль
настоящего д'Артаньяна в истории Франции.
   - Известно немало. Его имя встречается в письмах Мазарини и  в  бумагах
военного ведомства. Как и герой романа, он был агентом кардинала в  период
Фронды, выполнял деликатные поручения при дворе  Людовика  Четырнадцатого.
Именно ему  довелось  арестовать  и  препроводить  в  тюрьму  генерального
контролера, иначе - министра финансов Франции  Фуке,  и  этот  факт  нашел
подтверждение в письмах мадам де Севинье. Он познакомился с Веласкесом  на
острове Фазанов, сопровождая Людовика Четырнадцатого,  который  отправился
туда за своей невестой Марией Терезией Австрийской...
   - Как видно, он был настоящим придворным.  И  весьма  мало  походил  на
бретера, изображенного Дюма.
   Я поднял руку в знак того, что хочу внести в дело ясность:
   - Не спешите с выводами. Шарль де Батц -  или  д'Артаньян  -  до  самой
смерти оставался в боевых рядах. Во Фландрии он служил под началом Тюренна
и в тысяча шестьсот пятьдесят седьмом году был  назначен  командиром  роты
"серых мушкетеров" (<a href=#s53>*53</a>) - самой отборной части французской  армии.  Через
десять лет его произвели в капитан-лейтенанты, а во Фландрии  он  сражался
уже в звании полевого маршала (эквивалент бригадного генерала).
   Корсо щурил глаза за стеклами очков.
   - Извините, - он наклонился ко мне над мраморной столешницей, так и  не
донеся карандаш до тетради. - В каком году это случилось?
   - Присвоение ему генеральского чина?..  В  тысяча  шестьсот  шестьдесят
седьмом. Почему это вас заинтересовало?
   Он закусил нижнюю губу, на миг показав свои кроличьи зубы.
   - Просто так. - Стоило ему заговорить, как  лицо  его  вновь  сделалось
невозмутимым. - Видите ли, в том же году в Риме сожгли  на  костре  одного
человека. Любопытное совпадение... - Теперь он смотрел мимо  меня.  -  Вам
говорит о чем-нибудь имя Аристида Торкьи?
   Я напряг память. Ничего.
   - Нет, никогда не слыхал, - ответил я. - Он имеет какое-то отношение  к
Дюма? Корсо явно колебался.
   - Нет, - выдавил он наконец, хотя полной уверенности в  его  голосе  не
прозвучало. - Думаю,  что  нет.  Но  продолжайте.  Вы  говорили  о  службе
настоящего д'Артаньяна во Фландрии.
   - Он погиб в Маастрихте, как я уже сказал, вел своих солдат в  атаку...
Героическая смерть: англичане и французы штурмовали  крепость,  надо  было
преодолеть опасную зону, и д'Артаньян решил идти первым - своего рода знак
вежливости по отношению к союзникам Пуля попала ему в горло.
   - Значит, маршалом он так и не стал!
   - Не стал. Это щедрый Александр Дюма наградил  выдуманного  д'Артаньяна
тем, в чем его прототипу  из  плоти  и  крови  отказал  скаредный  Людовик
Четырнадцатый... Я знаю несколько интересных книг на эту  тему.  Запищите,
ежели желаете, названия. Первая - Шарль Самарен "D'Artagnan, capitaine des
mousquetaires  du  roi,  histoire   veridique   d'un   heros   de   roman"
["Д'Артаньян, капитан  королевских  мушкетеров,  подлинная  история  героя
романа" (фр.)], опубликована в тысяча девятьсот двенадцатом году. Вторая -
"Le vrai d'Artagnan" ["Настоящий д'Артаньян" (фр.)]. Написал  ее  граф  де
Монтескье-Фезанзак, прямой потомок реального д'Артаньяна. Вышла, если  мне
не изменяет память, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем.
   Ни одно из полученных  сведений  вроде  бы  не  имело  прямой  связи  с
рукописью  Дюма,  но  Корсо  все  записывал,  как  будто  это  были  факты
первостепенной важности. Время от времени он поднимал глаза от блокнота  и
выжидательно глядел на меня сквозь перекошенные очки.  Иногда  он  опускал
голову и  словно  переставал  слушать,  тогда  казалось,  что  он  целиком
погрузился в собственные мысли. Но в тот день  я,  хотя  и  знал  во  всех
подробностях историю "Анжуйского вина" и некоторые тайные ключи, неведомые
охотнику за книгами, и  предположить  не  мог,  какую  роль  в  дальнейших
событиях сыграют "Девять врат". А  вот  Корсо,  вопреки  привычке  мыслить
строго логически, начал  угадывать  роковые  связи  между  известными  ему
фактами, с одной стороны,  и  литературной,  если  можно  так  выразиться,
основой этих фактов - с другой. Все это звучит довольно невнятно, но  надо
иметь в виду, что тогда в  глазах  Корсо  и  ситуация  в  целом  выглядела
запутанной  и  невнятной.  Нынешний  рассказ  ведется,   естественно,   по
прошествии времени после финала тех важных событий, которые последовали за
разговором в кафе, но прием кольцевой композиции - вспомните картины Эшера
(<a href=#s54>*54</a>) или выдумки шутника Баха - заставляет нас то и дело  возвращаться  к
началу,  оставаясь  в   границах   тогдашних   знаний   Корсо.   Знать   и
молчать-правило.  А  правила  надо  соблюдать,  даже  когда   расставляешь
ловушки, иначе никакой игры не получится.
   - Ладно, - сказал охотник за книгами, записав продиктованные  названия.
- Это - первый д'Артаньян, настоящий.  А  герой  Дюма  был  третьим.  Смею
предположить, что связующим звеном между обоими  стала  книга  Гасьена  де
Куртиля,  которую  вы   мне   недавно   показывали:   "Мемуары   господина
д'Артаньяна".
   - Совершенно  верно.  Ее  можно  считать  утраченным  звеном,  наименее
известным из трех.
   Именно его, этого гасконца-посредника, который разом был и литературным
персонажем, и реальным лицом, использовал Дюма, создавая  своего  героя...
Гасьен де Куртиль де Сандра был  писателем,  современным  д'Артаньяну,  он
сумел понять, насколько этот герой литературен, - и  принялся  за  работу.
Полтора века спустя Дюма во время поездки в  Марсель  познакомился  с  его
сочинением. У хозяина дома, где писатель остановился,  был  брат,  который
заведовал муниципальной библиотекой. Видимо,  он  и  показал  Дюма  книгу,
изданную в Кельне в тысяча семисотом году. И  Дюма  сразу  смекнул,  какую
выгоду можно из всего этого извлечь... Он попросил книгу на время, но  так
и не вернул.
   - А что известно о предшественнике Дюма - Гасьене де Куртиле?
   - Много всего. Тут, надо  заметить,  помогло  еще  и  объемистое  дело,
заведенное на него в полиции. Он родился не то  в  тысяча  шестьсот  сорок
четвертом,  не  то  сорок  седьмом  году,  был  мушкетером,   корнетом   в
королевском  иностранном  полку,  в  ту  эпоху  это  было   чем-то   вроде
Иностранного легиона; потом он стал капитаном в  кавалерийском  полку  под
командованием Бопре-Шуазеля. После  окончания  войны  с  Голландией  -  на
которой погиб д'Артаньян - Куртиль остался в этой стране, сменив шпагу  на
перо; он писал биографии, исторические сочинения, мемуары - не  всегда  от
собственного лица, собирал анекдоты и непристойные сплетни,  ходившие  при
французском  дворе...  Из-за  чего  у  него  и   случились   неприятности.
"Воспоминания  господина  д'Артаньяна"  имели  оглушительный  успех:  пять
изданий за десять лет. Но они вызвали недовольство Людовика Четырнадцатого
- его задел неуважительный тон, в котором  рассказывались  подробности  из
жизни королевской семьи и ее приближенных. Так что сразу по возвращении во
Францию де Куртиля арестовали и отправили в Бастилию,  где  он  прожил  на
казенный счет почти до самой своей смерти.
   Актер воспользовался паузой в рассказе и совершенно некстати и невпопад
продекламировал строки из "Заката во Фландрии" Маркины (<a href=#s55>*55</a>):

   Нами правил капитан, что
   Явился смертельно раненным в пылу
   смертельной агонии.
   Сеньоры, что за капитан!
   Капитан тех времен...

   Или  что-то  в  этом  роде.  Ему  очень  хотелось  покрасоваться  перед
журналисткой,  на  чьем  бедре,  кстати,  рука  его  лежала   уже   совсем
по-хозяйски. Другие, особенно прозаик - тот,  что  писал  под  псевдонимом
Эмилия Форстер, - бросали  на  него  взгляды,  полные  зависти  или  плохо
скрытой злобы.
   Вежливо помолчав, Корсо вернул мне бразды правления:
   - А много  ли  позаимствовал  Дюма  у  де  Куртиля,  придумывая  своего
д'Артаньяна?
   - Много. Правда, в "Двадцать лет спустя" и "Виконте  де  Бражелоне"  он
пользовался  другими  источниками,  а  вот  истории,  описанные  в   "Трех
мушкетерах", взяты главным образом у де Куртиля. Но Дюма озарил их сиянием
своего гения, сделал литературой совсем иного уровня. Хотя, повторяю, взял
он готовые наброски: отец, благословляющий д'Артаньяна, письмо к господину
де Тревилю, ссора с мушкетерами, которые в первом тексте были  братьями...
И миледи... Первый и второй д'Артаньяны похожи как две капли  воды.  У  де
Куртиля он чуть циничнее, чуть корыстолюбивее и чуть менее надежен. Но это
- тот же человек.
   Корсо склонился над столом.
   - Раньше вы говорили, что Рошфор символизирует темные силы,  злой  рок,
преследующий д'Артаньяна и его друзей...  Но  ведь  Рошфор  -  всего  лишь
агент.
   - Разумеется. Штатный агент его  высокопреосвященства  Армана  Жана  дю
Плесси, кардинала де Ришелье...
   - Злодея Ришелье, - вставил Корсо.
   - Злодея Карабеля (<a href=#s56>*56</a>), - провозгласил актер, видно решивший рта нынче
не закрывать.
   Студенты находились под впечатлением от лекции, они  что-то  записывали
или просто старались слушать, не пропуская  ни  слова.  Только  девушка  с
зелеными глазами держалась независимо,  в  стороне  от  остальных,  словно
заглянула сюда случайно, пробегая мимо.
   - Для Дюма, - продолжил я, возвращаясь к теме, -  во  всяком  случае  в
первой части цикла романов о мушкетерах, Ришелье  становится  тем  героем,
без которого  не  обходится  ни  одно  романтическое  или  приключенческое
сочинение: это пребывающий в тени могущественный враг, воплощение Зла. Для
истории Франции Ришелье - великий человек, а вот в  романах  о  мушкетерах
автор реабилитировал его лишь двадцать лет спустя. Таким  образом,  хитрец
Дюма будто бы покаялся и пошел на мировую с  реальностью,  хотя  роман  от
этого не сделался менее интересным. Дюма  же  отыскал  другого  негодяя  -
Мазарини. Справедливость восстановлена, в уста д'Артаньяна и его товарищей
вложены хвалы в адрес покойного, слова о величии былого  врага).  Но  Дюма
руководствовался  отнюдь  не  нормами  морали.  Он  всего  лишь   придумал
подходящую форму раскаяния... А вспомните первую книгу цикла, где кардинал
замышляет избавиться от герцога Бекингэма, погубить Анну  Австрийскую  или
дает карт-бланш  миледи...  Там  Ришелье  -  воплощенное  злодейство.  Его
высокопреосвященство для д'Артаньяна - то же, что  Гонзаго  для  Лагардера
или профессор Мориарти для Шерлока Холмса (<a href=#s57>*57</a>). Дьявольская тень...
   Корсо прервал меня нетерпеливым жестом. Это показалось мне странным.  Я
уже успел узнать его повадку: обычно он хранил молчание,  пока  собеседник
не исчерпает своих аргументов,  не  выдаст  всю  информацию  до  последней
капли.
   - Вы дважды употребили слово "дьявольский", - сказал  он,  сверяясь  со
своими записями. - И оба раза применительно к Ришелье... Не  увлекался  ли
кардинал оккультными науками?
   Слова  его  имели  неожиданное  последствие.  Девушка  с   любопытством
повернулась к Корсо. Теперь он смотрел на меня,  а  я  -  на  девушку.  Не
подозревая о своем участии в забавном  треугольнике,  охотник  за  книгами
ждал ответа.
   - Ришелье много чем увлекался, -  пояснил  я.  -  Он  не  только  успел
превратить Францию в великую  державу,  но  и  находил  время  на  другое:
коллекционировал картины, ковры, фарфор и скульптуру. К  тому  же  он  был
серьезным библиофилом. Любил переплетать  свои  книги  в  телячью  кожу  и
красный сафьян.
   -  С  серебряным  гербом  на  красном  фоне.  -  Корсо   снова   сделал
нетерпеливый жест; это были второстепенные детали, а он не привык  тратить
время впустую, - Существует каталог Ришелье, очень известный.
   - Каталог грешит неполнотой, ведь книги в коллекции Ришелье.  менялись:
часть  их  теперь  хранится  в  Национальной  библиотеке  Франции,  или  в
библиотеке дворца Мазарини, или в Сорбонне,  остальные  попали  в  частные
руки. У него были манускрипты на древнееврейском  и  сирийском,  труды  по
математике, медицине, теологии, праву и истории... И  вы  угадали:  ученых
больше всего удивило, когда они обнаружили там немало древних  текстов  по
оккультным наукам, от каббалы до черной магии.
   Корсо сглотнул слюну и  уставился  мне  прямо  в  глаза.  Казалось,  он
напрягся, как тетива лука перед выстрелом.
   - А вы не припомните конкретных названий?
   Я отрицательно помотал  головой,  его  упорство  меня  заинтриговало  и
озадачило. Девушка продолжала с интересом следить за  нашим  диалогом,  но
теперь внимание ее было приковано явно не ко мне.
   - Я ведь занимался Ришелье лишь как героем приключенческого  романа,  -
сказал я в свое оправдание, - поэтому копал не очень глубоко.
   - А Дюма?.. Он тоже увлекался оккультизмом?
   Тут я резко возразил:
   - Нет. Дюма любил жизнь и все делал при ярком дневном свете,  чем  одни
восхищались, а другие возмущались. Правда, он был слегка суеверным:  верил
в сглаз, носил амулет на цепочке от часов и  хаживал  к  гадалке  -  мадам
Дебароль. Но я никогда бы не поверил,  что  он  занимался  черной  магией,
запершись в чулане. Он даже не был масоном, хотя и признался в обратном  в
"Веке Людовика Пятнадцатого"... Он погряз в долгах, его осаждали кредиторы
и издатели, так что времени на  подобную  ерунду  у  него  не  оставалось.
Возможно,  творя  своих  героев,  он  изучал  и  эту   тему,   но   всегда
поверхностно. Я пришел  к  такому  выводу:  описывая  масонские  обряды  в
"Джузеппе   Бальзамо"   и   "Могиканах   Парижа",   он   черпал   сведения
непосредственно из "Причудливой истории франкмасонства" Клавеля.
   - А Ада Менкен?
   Я с уважением посмотрел  на  Корсо.  Такой  вопрос  мог  задать  только
специалист.
   - Это другое дело. Ада Айзеке Менкен,  его  последняя  любовница,  была
американской  актрисой.  Во  время  Всемирной  выставки  тысяча  восемьсот
шестьдесят седьмого  года  Дюма  присутствовал  на  представлении  "Пираты
саванны" и обратил внимание на красивую девушку, которая носилась по сцене
верхом на коне. После представления  девушка  подошла  к  нему,  обняла  и
заявила, что читала все его книги и готова хоть сейчас отправиться с ним в
постель. Старому Дюма, чтобы увлечься женщиной, хватило бы и меньшего, так
что порыв ее он принял. Она выдавала себя за  жену  миллионера,  любовницу
какого-то короля, генеральшу из какой-то республики... На самом  деле  она
была  португальской  еврейкой,  родилась  в  Америке,   слыла   любовницей
странного субъекта - не то сутенера, не то боксера. Связь  Менкен  с  Дюма
обернулась   громким   скандалом,   потому   что    наезднице    нравилось
фотографироваться в полуобнаженном виде... Она часто  бывала  в  доме  сто
семь по улице Малерб - последнем прибежище Дюма в Париже... Она умерла  от
перитонита - после падения с лошади, в тридцать один год.
   - Она занималась черной магией?
   - По слухам, да. Ей нравились  необычные  ритуалы,  нравилось  надевать
тунику, жечь ладан и приносить жертвы владыке  преисподней...  Иногда  она
говорила, что одержима Сатаной, и подробно все описывала -  сегодня  такие
откровения мы назвали бы порнографией. Я уверен, что старый Дюма не  верил
ни  одному  ее  слову,  но  подобные  спектакли  его,  разумеется,   очень
развлекали. Думаю, когда в Менкен вселялся  дьявол,  в  постели  она  была
особенно пылкой.
   Раздался дружный смех.  Даже  я  слегка  улыбнулся  собственной  шутке,
серьезность сохраняли только Корсо и та девушка. Она задумчиво глядела  на
него светлыми глазами, а охотник за книгами  кивал  головой  в  такт  моим
словам, но вид у него теперь был  рассеянный,  отсутствующий.  Он  смотрел
через окно в  сторону  бульваров,  и  казалось,  в  темноте,  в  бесшумном
мелькании автомобильных фар, отражавшихся в его очках,  он  ищет  какое-то
забытое слово, ключ, способный превратить все истории, парившие вокруг,  в
один-единственный сюжет. Да, все эти истории  -  сухие  мертвые  листья  в
черных потоках времени.
   И опять мне пора отойти в сторону, отказавшись от  роли  вездесущего  и
всезнающего рассказчика, которому ведомо почти все о  приключениях  Лукаса
Корсо. Ведь повествование наше о трагических событиях,  которым  пока  еще
только предстоит случиться, будет выстроено в том порядке, в каком  описал
их много позже охотник за книгами. Так что теперь мы подступаем к моменту,
когда Корсо возвращался домой и, войдя в подъезд, заметил, что  привратник
успел подмести холл и уже готовился запереть свою каморку.
   - А к вам нынче приходили чинить телевизор, - сообщил  тот,  выходя  из
мусорного отсека.
   Корсо прочитал достаточно книг и видел достаточно фильмов, чтобы знать,
что сие означает. Поэтому, не сдержавшись, громко расхохотался - к полному
изумлению привратника.
   - Да у меня уж сколько времени как нет никакого телевизора...
   И тут на него обрушился поток  извинений,  которые  он  пропустил  мимо
ушей. События становились восхитительно предсказуемыми.  Но  раз  уж  дело
было связано с книгами, то он и хотел бы взглянуть на все глазами читателя
- искушенного и взыскательного, а не превращаться в героя дешевых поделок,
хотя некто навязывал ему именно такую роль. Нет,  на  это  он  никогда  не
согласится! В конце концов, по натуре Корсо был скептиком  и  имел  низкое
артериальное давление, а потому  бисеринки  пота  практически  никогда  не
покрывали его лоб и, соответственно, слово "рок" никогда  не  срывалось  с
его губ.
   - Надеюсь, я не слишком провинился перед вами, сеньор Корсо.
   - Ничего страшного... А тот человек был черноволосым, так?.. Усы и шрам
на лице?
   - Он самый.
   - Успокойтесь, это мой друг. Он любит такие шутки.
   Привратник облегченно вздохнул:
   - У меня прямо камень с души свалился.
   К счастью, Корсо мог  не  беспокоиться  ни  о  "Девяти  вратах",  ни  о
рукописи Дюма; он или таскал их с собой в холщовой сумке, или оставлял  на
хранение в баре Макаровой. Для него в мире не было места надежней. Поэтому
теперь Корсо спокойно поднимался по лестнице, пытаясь  угадать,  что  ждет
его в квартире.  Он  был  человеком  опытным  и  успел  превратиться,  так
сказать, в "читателя второго уровня", то  есть  слишком  грубое  и  прямое
следование архетипам разочаровало бы  его.  Но,  открыв  дверь,  он  сразу
успокоился. Не было ни разбросанных по полу бумаг, ни вывороченных  ящиков
стола, ни вспоротых ножом кресел. Все пребывало в том  виде,  в  каком  он
оставил свое жилище, уходя ранним вечером.
   Он шагнул к письменному столу. Коробки  с  дискетами  стояли  на  своих
местах, бумаги и документы лежали, как им и  положено,  в  соответствующих
ячейках. Человек со шрамом - Рошфор, или  как  его  там,  черт  возьми!  -
оказался в своем деле мастером. Но и он не все сумел предусмотреть.  Корсо
включил компьютер и победно ухмыльнулся.
   DAGMAR  PC  555  К  (SI)   ELECTRONIC   PLC   ПОСЛЕДНЕЕ   ВКЛЮЧЕНИЕ   -
19:35/THU/3/21 А > echo off А>
   Последнее включение - 19.35, сегодня, сообщил ему экран. Но в последние
сутки сам он не касался компьютера. В 19.35 он сидел с нами в кафе -  пока
человек со шрамом ломал комедию перед привратником.
   Еще кое-что любопытное он обнаружил рядом с телефоном, но не  сразу.  И
это кое-что трудно было счесть случайной оплошностью таинственного  гостя.
В пепельнице, среди окурков, лежало  то,  что  хозяину  квартиры  явно  не
принадлежало, - докуренная почти до конца сигара с уцелевшим  кольцом.  Он
взял ее  и  повертел  в  руках,  сперва  не  поверив  собственным  глазам.
Постепенно смысл находки дошел до него, и он  опять  громко  расхохотался,
показывая клыки - совсем как затравленный и разъяренный волк.
   Ну конечно! Марка "Монте-Кристо"!
   Незваный гость  побывал  и  у  Флавио  Ла  Понте.  Только  представился
водопроводчиком.
   - Какого черта! Что за дурацкие,  шутки!  -  выпалил  Ла  Понте  вместо
приветствия. И, подождав, пока Макарова нальет  ему  джина,  вытряхнул  на
стойку содержимое целлофанового пакета. Сигара была той же марки, и кольцо
тоже осталось целым.
   - Эдмон Дантес снова идет в бой, - бросил Корсо. Но Ла Понте  никак  не
желал взглянуть на всю историю с литературной точки зрения.
   - Вот, смотри, какие дорогие сигары курит этот негодяй! - Руки  у  него
дрожали; он даже расплескал свой джин, и несколько капель повисло  на  его
рыжей бороде. - Я нашел это на ночном столике.
   Корсо откровенно подсмеивался над ним.
   - Где твоя выдержка, Флавио? Ты же крепкий мужик! - Он положил руку ему
на плечо. - Вспомни Клуб гарпунеров Нантакета.
   Ла Понте раздраженно отмахнулся:
   - Да, раньше я был крепким мужиком. Но ровно  восемь  лет  назад  вдруг
понял, что приятнее оставаться еще и живым. И с тех пор я чуть пообмяк.
   Корсо, попивая джин, процитировал ему  Шекспира.  Трус  умирает  тысячу
раз, а храбрец... и т. д. Но Ла Понте был не из тех,  кого  можно  утешить
цитатами. Тем более цитатами такого рода.
   - Если честно, - заметил он, задумчиво опустив голову, - страха во  мне
нет. Просто я не хочу  ничего  терять...  Ни  вещей,  ни  денег.  Ни  моей
фантастической сексуальной силы... Ни жизни.
   Это был весомый аргумент, и Корсо пришлось признать, что дело и вправду
могло иметь неприятные последствия. Кроме того, добавил Ла Понте,  есть  и
другие тревожные знаки: какие-то клиенты  хотят  за  любые  деньги  купить
рукопись Дюма, по ночам раздаются таинственные звонки...
   Корсо резко выпрямился.
   - Они звонят ночью?
   - Да, но ничего не говорят. Помолчат, помолчат и бросают трубку.
   Пока Ла Понте  рассказывал  о  своих  несчастьях,  охотник  за  книгами
потрогал холщовую сумку,  только  что  извлеченную  из-под  прилавка,  где
Макарова прятала ее среди ящиков с бутылками и пивных бочонков.
   - Я не знаю, что мне делать! - трагическим тоном воскликнул Ла Понте.
   - Продай рукопись  -  и  делу  конец.  События  выходят  из-под  нашего
контроля.
   Книготорговец отрицательно покачал головой и попросил еще порцию джина.
Двойную.
   - Я обещал Энрике Тайллеферу, что рукопись будет  продана  на  открытом
аукционе.
   - Твой Тайллефер на том свете. А при его жизни ты  не  успел  выполнить
свое обещание.
   Ла Понте мрачно кивнул, словно не  желал  вспоминать  некоторые  детали
дела. Но тут чело его разгладилось, на губах заиграла растерянная  улыбка.
Если только это можно было назвать улыбкой.
   - Ты прав, конечно. А теперь угадай, кто еще мне звонил.
   - Миледи...
   - Почти... Лиана Тайллефер.
   Корсо глянул на друга с выражением бесконечной  усталости.  Потом  взял
стакан с джином и залпом выпил.
   - Знаешь что, Флавио?.. - вымолвил  он  наконец  и  вытер  рот  тыльной
стороной руки. - Иногда мне кажется, что  я  читал  этот  роман.  Когда-то
очень давно.
   Ла Понте снова нахмурился.
   - Она хочет получить обратно "Анжуйское вино".  Как  есть,  без  всяких
бумаг, подтверждающих подлинность... -  Он  смочил  губы  в  джине,  потом
смущенно улыбнулся Корсо. - Чудно, правда? С чего вдруг такой интерес?..
   - И что ты ей ответил? Ла Понте поднял брови:
   - Что от меня это уже не зависит. Что рукопись у тебя. И что я подписал
с тобой договор.
   - Ага, то есть соврал. Мы ведь ничего не подписывали.
   - Конечно, соврал. Теперь если что -  расхлебывать  придется  тебе.  Но
учти, вести переговоры с покупателями я не отказываюсь: и со вдовой, и еще
кое с кем мы в ближайшие  дни  поужинаем.  Дела  есть  дела.  Обсудим  эту
проблему. Так что я, как и встарь, остаюсь отважным гарпунщиком.
   - Тоже мне гарпунщик выискался! Дерьмо ты и предатель!
   - Да. И таким меня сделала Англия, как сказал бы  засранец  Грэм  Грин.
Знаешь, как  меня  звали  в  колледже?  Это-сделал-не-я...  Разве  мне  не
доводилось рассказывать тебе, как я сдавал экзамен  по  математике?  -  Он
снова поднял брови, с ностальгической теплотой предаваясь воспоминаниям. -
Я от рождения был доносчиком.
   - Ты бы поостерегся Лианы Тайллефер.
   - Почему?-Ла Понте любовался своим отражением в  зеркале  над  стойкой.
Потом скорчил похотливую гримасу. - Эта баба мне  понравилась  сразу,  еще
когда я только начал таскать книжки ее муженьку. Настоящий класс!
   - Да, - кивнул Корсо. - Настоящий средний класс.
   - Не пойму, чего ты на нее взъелся. Красотка вед