бы
никто и не заподозрил, что он был в заповеднике. Уйди он на север,  и  ему
понадобятся месяцы отсиживания и всяких уверток, чтобы пробраться  обратно
в Сент-Эллен, а за это время наверняка  обнаружится  его  преступление.  К
Мэррею и Зелу это не относится, они и без того уже только тени  людей.  Но
если он, Рой, сейчас же не  вернется  в  Сент-Эллен,  инспектор,  конечно,
догадается, что дело неладно. Значит, это был вопрос безопасности - но  не
только. Решение его было твердо. Надо идти на юг, опасно это или нет,  все
равно. Он должен вернуться к своему собственному существованию. Должен. Он
должен жить в собственной  хижине,  с  ее  привычным  укладом,  с  твердой
уверенностью, которую она ему давала, с общественным долгом,  который  она
возлагала на него. За рекой рядом должны быть Скотти и Самсон, а  там,  за
лесом, должен быть Сент-Эллен. Он должен вернуться и встретиться  с  Энди.
Он знал и это, даже когда, стиснув  зубы,  шел  на  риск  быть  пойманным,
прорываясь на юг. Но он должен был выбрать этот  путь  и  прорваться  мимо
подстерегающих его обходчиков.
   - Идите на север, если вам угодно, - повторил он. - А я иду домой.
   Они  снова  принялись  его  убеждать,  но  становилось  слишком  опасно
застревать в лесу, который уже начали прочесывать два патруля.  Мэррей  не
понимал решения Роя, но это его не касалось.  Зел  пригляделся  к  Рою  и,
казалось, на мгновение что-то  понял.  Была  у  него  самого  даже  минута
колебания, а потом возникло смутное, но явное сожаление, что он  не  может
идти с Роем.
   - Если доберешься, -  сказал  он  Рою,  -  как-нибудь  дай  знать  моей
старухе, что я тоже подамся домой, как только  разделаюсь  с  этим  мехом.
Скажи ей, что на это понадобится мне несколько месяцев.
   - Хорошо, Зел, - сказал Рой.
   - А на будущий год вернешься сюда? - спросил Мэррей.
   - Трудно сказать, Сохатый, - неуверенно ответил Рой, - но с тобой-то я,
безусловно, повидаюсь.
   - Может быть, - засмеялся Мэррей. - Может быть.
   Рой махнул им рукой, и его ружье при этом звякнуло затвором.  Потом  он
пустился вниз по склону пробивать свою последнюю  тропу  по  белой  каемке
озера Фей. Он предполагал, что пока еще никого из  них  не  заметили.  Это
означало преимущество во времени  перед  возможными  преследователями.  Он
глянул в ясное небо в тщетной надежде на снежок, который припорошил бы его
следы, но при такой погоде, - а она могла простоять еще много дней,  -  он
знал, что оставит за собой отчетливый след, след  двух  человеческих  ног,
который трудно скрыть в этой свежезанесенной снегом стране. Он уже  принял
решение идти на запад, к Серебряной реке, вместо того, чтобы  взять  сразу
прямо на юг, к угодьям Скотти. Он рассчитывал, что если до Серебряной реки
его не настигнут,  он  может  спокойно  идти  вдоль  ее  русла  до  самого
Муск-о-ги. Поэтому он повернул на запад.
   - Хотят поймать, так половить придется, - проворчал он,  прилаживая  на
лбу головной ремень, и с этими словами начал  поход,  который  должен  был
стать  последним  испытанием  для  его  крепких  ног,  последним   вызовом
запутанным обстоятельствам и человеческому закону, словом, - его  итоговым
вызовом судьбе.
   Он чувствовал себя в относительной безопасности, пока держался лесистых
долин, но скоро ему пришлось выйти на открытое место, чтобы пересечь  один
хребет, а потом и следующий. Он все время  старался  идти,  заслоняясь  от
преследователей очередным гребнем, и был уверен в том, что не  упустит  ни
одной возможности, которую давали ему его сметка и сноровка, как вдруг его
потрясло появление еще двух людей. Они появились с совершенно неожиданного
направления и шли по противоположному склону долины. Он припал к  снегу  в
тени скалы, но мешок его высоко выдавался над снегом, и Рой,  наблюдая  за
ними, чувствовал себя словно парализованный страхом тетерев. Они были  так
близко, что он различал их лица, и, без всякого сомнения, это были  пушные
обходчики. У них были форменные брюки, кожаные  куртки  и  все  снаряжение
обходчиков. Они его еще не заметили, но ему нельзя было двинуться с  места
раньше, чем они отойдут хотя бы на полмили. Осторожно поворачивая  голову,
он осматривался по сторонам, пока не увидел другую пару того  же  патруля.
Идя зигзагами, они вместе с товарищами густо  прочесывали  всю  местность,
как это делал и первый патруль.
   Вторая пара была так далеко, что Рой едва мог их различить, но все же в
одном  из  них  он  угадал  пушного  инспектора  из  Сент-Эллена.  Тот  же
объемистый живот, та же тяжелая, но уверенная и быстрая походка - все  это
очень напоминало инспектора из Сент-Эллена. Рой не был вполне уверен, но и
от того, что он увидел, кровь молотком застучала ему в виски. Он  все  еще
не мог двинуться с места, потому что первая, ближняя  пара  не  сходила  с
гребня, но когда она, наконец, стала спускаться, заходя ему за  спину,  он
потихоньку перебрался через гребень и начал  быстрый  спуск,  используя  и
свой вес и вес своего груза, с отчаянной яростью приминая снег и зная, что
вот-вот патруль пересечет его следы -  и  тогда-то  и  начнется  настоящая
погоня.



        14

   Низко нагнув голову и выпрямив спину, он набирал скорость, как медленно
нарастающий шторм, добиваясь максимума, неизменного и  на  склонах,  и  по
долинам, и через лес, и вдоль  хребтов.  Он  знал,  что  никто  не  сможет
померяться  с  ним  в  одиночку,  но  ему  приходилось   соревноваться   с
техническим превосходством преследователей: они были лучше  снаряжены  для
преследования, чем он для бегства. Прежде всего, четверо на одного, а  это
было почти решающим обстоятельством, когда надо было пробивать тропу.  Рою
приходилось, не сбавляя хода, самому протаптывать себе тропу,  по  большей
части лыжами. А четверо преследователей могли делать это по очереди, давая
отдых трем остальным. Уже это преимущество лишало Роя надежды продержаться
больше двух-трех дней: после этого, если только не начнется снегопад,  они
наверняка настигнут его.
   - Да что же ты, снег!  -  сказал  он,  на  мгновение  поднимая  к  небу
натруженную лямкой голову.
   Но в небе не было ни облачка, и Рой включил  и  погоду  в  число  своих
врагов, презирая и ясное небо, и застывшую морозную безмятежность.
   Рой ни разу не остановился, не  оглянулся.  Он  взял  на  строгий  учет
медленно  текущий  поток  своего  времени.  Чтобы  не  уступить  ни   шага
преследователям, ему надо было выжать из каждой минуты все  укладывающееся
в нее пространство, каждый  шаг,  слежавшийся  снег,  строго  рассчитанный
головокружительный спуск по крутому обрыву. Никто бы не мог настичь его  в
одиночку, и он хотел использовать это единственное свое  преимущество  как
единственный шанс на спасение.
   До высокого водораздельного хребта между озером Фей и Серебряной  рекой
он еще тешил себя надеждой, что оба патруля  не  заметили  его  следов  и,
может быть, даже вовсе и не гонятся за ним. Но те несколько минут, которые
он позволил себе  пробыть  на  гребне,  чтобы  отдышаться  и  осмотреться,
показали ему с полной  очевидностью,  что  след  его  обнаружен  и  погоня
началась.
   Он знал и другое их преимущество. У них были  полевые  бинокли,  а  ему
приходилось напрягать зрение на непосильные  для  глаза  дистанции,  и  не
только чтобы найти их, но и чтобы еще раз проверить, гонится ли за ним его
друг и недруг - инспектор, или это только случайное сходство, не более.  И
опять он не мог решить наверняка, и снова  шел  вперед,  угнетенный  самой
неясностью положения. Если среди них не было инспектора - это была  просто
отчаянная гонка с представителями закона. Но если  это  был  действительно
инспектор из Сент-Эллена - тогда Рой соперничал не только с  законом.  Это
была прямая схватка с единственной силой, которая могла отнять у него  все
- не только по закону, но и как ставку двадцатилетней борьбы,  из  которой
Рой до сих пор выходил победителем. "Когда это кончится?" - спрашивал себя
Рой. Он  только  что  преодолел  опасность  оторваться  от  людей  в  этом
заповеднике, а теперь оказалось, что он избежал ее лишь  для  того,  чтобы
вести новую битву все в той же войне. Когда это кончится? Тогда, когда  он
вернется? Когда укроется в своей охотничьей хижине или дома в Сент-Эллене?
Или там все начнется снова? Неужели Энди в конце концов  одержит  над  ним
победу? Его ум работал так же быстро, как его короткие крепкие ноги, делая
один тяжелый  шаг  за  другим  и  передвигаясь  вперед,  но  без  какой-то
определенной конечной цели.
   - Где же ты, снег, где ты, полярная вьюга? - взывал он.
   Но погода стояла по-прежнему ясная, и к ночи он  узнал  наверняка,  что
они идут по его следу. К этому  времени  он  был  слишком  измотан,  чтобы
укрываться, и лег в своем спальном мешке на первом же свободном  от  снега
местечке среди скал. Он жадно поел холодного горошка прямо из банки, запив
его зеленой гороховой жижицей. Всю провизию он уложил в мешке  сверху,  но
часть провалилась на дно, и сейчас он попытался прикинуть, на сколько  ему
хватит еды.
   При величайшей экономии - дня на три,  решил  он.  Три  дня  величайшей
экономии и постоянный голод.
   Еще не совсем рассвело, а он уже был в пути и  к  полудню  переправился
через Серебряную реку. Дважды он видел позади  себя  людей,  но  они  были
далеко и отставали все больше. За ночь их  преимущество  свелось  на  нет,
потому что  с  наступлением  темноты  им,  так  же  как  и  ему,  пришлось
остановиться. Кроме того, они не могли срезать расстояния, потому что,  не
зная в точности, куда направляется Рой, не могли ни угадать, ни рассчитать
его маршрута. Им просто приходилось идти по его следу и, может быть, ждать
прибытия самолета.
   Небо могло принести Рою и величайшую опасность и величайшее облегчение,
и он неустанно следил за ним. Во-первых, в предвидении  самолета,  который
мог обнаружить его и сразу погубить. Во-вторых,  в  надежде  на  снегопад,
который прикрыл бы его следы и  дал  бы  возможность  повернуть  на  юг  и
добраться домой. Пока не начался снегопад, он не смел поворачивать на юг и
тем самым открыть им свою конечную цель. Ему приходилось держать на запад,
на запад от Серебряной реки, даже на северо-запад от нее;  делая  огромный
круг, он надеялся  убедить  преследователей,  что  хочет  достичь  стоянок
лесорубов,  которые   были   разбросаны   в   районе   лесоразработок   на
северо-западе отсюда, в соседнем округе.
   Переправившись через Серебряную реку, он покинул  границы  заповедника,
но это не спасало его от опасности. Более того, это  создавало  добавочную
опасность: теперь он был в совершенно незнакомой ему стране, среди хребтов
и гор, долин и лесных массивов, где никогда не бывал.  Держать  правильное
направление ему теперь помогал  только  маленький  компас  в  петличке,  а
ориентироваться - только собственное чувство местности. Вся  надежда  была
на то, что если они знали этот  край  и  обычные  маршруты,  то  он,  Рой,
понимал  местность.  Он  понимал  ее,  как  человек,  который  всю   жизнь
накапливал случайные наблюдения над неровностями  земной  коры.  Мимоходом
поглядывая по сторонам, он мог представить себе, какие  подъемы  и  спуски
ожидают его впереди, на еще не известном ему участке. Он мог  догадываться
о направлении складок и хребтов и неожиданных глубоких  долин,  и  на  это
накладывалась странная картина земли под  землей,  представление  о  дикой
силе, скрытой под этими гранитными  склонами,  о  корчах  и  судорогах,  в
которых рождалась эта страна и которые,  насколько  это  представлял  себе
Рой, еще могут повториться и переродить ее. Диковинная это была  временами
страна, снеговая постель спящих гигантов, страна, которой  Рой  готов  был
восхищаться, пока она не обратится против него.
   Он  ушел  далеко,  слишком  далеко  на  запад,  и  решил   рискнуть   и
поохотиться. Ему нужна была еда, потому что запасов осталось всего на  два
дня. Преследователи все равно знали, где его искать. Звук выстрела  им  не
поможет и не подстегнет их. Рой  застрелил  двух  зайцев  и  куропатку,  и
вечером, под укрытием  большой  сосны,  развел  костер.  Он  поджарил  всю
добычу, съел сколько мог, а остальное спрятал на  завтра.  Потом  растопил
немного снега в котелке и вскипятил чай. Подкрепившись,  он  был  готов  к
испытаниям следующего дня.
   А снег все не шел.
   Рою теперь казалось, что вся природа против него. Он знал,  что  дальше
на запад идти нельзя, оттуда ему уже не пробиться к своей  хижине,  потому
что преследователи будут  и  впереди  и  сзади.  Он  выискивал  на  хребте
обнаженные склоны, где бы пропал его след, где он мог бы повернуть к  югу;
но ветра было недостаточно, чтобы сдуть снег с хребтов, и  самое  большое,
что он мог сделать, - это волочить за собой  пихтовую  ветку,  чтобы  хоть
немного сгладить следы. Он пробовал и другие уловки, хотя они  отнимали  у
него время: например, петлять, а потом тщательно заметать следы метров  на
пятьдесят. Он жертвовал на  эти  уловки  драгоценное  время,  но  в  своем
отчаянном стремлении уйти от погони хватался за любое средство.
   В том, насколько бесполезны его уловки, он убедился,  когда,  выйдя  на
открытое место, сейчас же услышал выстрел и увидел, как пуля  ударилась  о
скалу  немного  ниже  его.  Он  видел  и  человека,   который   дал   этот
предупредительный выстрел. Это был тот, дородный: сам  инспектор  или  его
двойник, человек, которого Рой теперь страшился более всего остального.
   - Ну где же снег?! - кричал Рой небу.
   Небо было серое, но морозное, и мороз весь день крепчал. Рой чувствовал
это потому, что был изнурен и  постоянная  испарина  охлаждала  его  тело,
замерзая в белье. Только двигаясь, он развивал в теле достаточно тепла, но
как только останавливался, его трясло, знобило, он терял  последние  силы,
и, видимо, приближалось время, когда преследователи его настигнут.
   Его охватило острое чувство ненависти к морозу, и окружающей тишине,  и
к глубокому снегу, который  хватал  его  за  ноги  и  предавал  врагу.  Он
ненавидел каждый подъем, который требовал добавочных усилий, и каждый лес,
который преграждал ему относительно легкий путь по равнине.  Он  все  чаще
подумывал, не бросить ли ему все добытые им меха,  не  облегчить  ли  свой
груз  до  предела.  Но  то  же,  что  заставляло  его  двигаться   вперед,
приковывало этот груз к его спине. В  этом  грузе  мехов  было  оправдание
всего, и бросить хоть часть его именно теперь - значило слишком во  многом
признаться, хотя бы себе самому. Разум подсказывал ему  спрятать  меха,  а
потом вернуться за ними летом. Но что бы ни говорил ему  разум,  он  знал,
что, оставив здесь эти меха, он  никогда  за  ними  не  вернется,  что  он
потеряет один из стимулов к бегству. Меха в мешке за спиной были не просто
деньгами - это было напряжение всех сил и победа  над  насмешкой  природы,
которая, обратившись против него, равнодушной рукой придерживала  снегопад
и потворствовала его врагам. Он ненавидел  небо,  скалы,  деревья,  озера,
оленей, каждый день перебегавших  ему  дорогу,  дикобраза  под  деревьями,
скунса на его звериной тропе, лису и ее следы  на  снегу,  рысь,  волка  и
рыжую болтушку белку.  Вся  страна  стала  его  врагом,  и  в  смертельном
изнеможении он готов был ненавидеть ее до конца.
   А потом он едва не заплакал от гнева, когда услышал  и  увидел  голубой
гидроплан. Гидроплан не был похож на малиновку, как самолет  Лосона,  нет,
это была тяжеловесная утка, с противным  гудящим  звуком,  мощная  машина,
которая то спускалась совсем низко, то взмывала ввысь, выискивая его,  так
что он старался идти только лесом в тщетной  надежде  спрятаться,  тщетной
потому, что все равно  для  ориентировки  ему  приходилось  выбираться  на
открытые места. Она легко обнаруживала его и со свистом кружила  над  ним,
но уже начинало смеркаться, и Рой снова нырял в лес и  отрывался  надолго,
так что ей пришлось улететь на ночевку до темноты, и Рой выиграл еще  один
день для победы или поражения.
   - Ну вот, наконец, и одолел меня друг-инспектор!  -  горько  усмехнулся
Рой.
   Он посмеялся над другом-инспектором  и  сделал  то,  на  что  инспектор
никогда бы не решился. Когда стемнело, Рой продолжал свой  путь.  Это  был
риск, на который не пошел бы в здравом уме  ни  один  лесовик.  Ходьба  по
такой местности в темноте была опасна не только сама по себе (оступившись,
тут на каждом шагу можно было сорваться и свернуть  себе  шею),  она  была
опасна тем, что, раз за разом забирая все влево, можно было  легко  прийти
именно туда, где угрожала наибольшая опасность. Это была  ходьба  вслепую,
без всяких ориентиров, напролом, через  все  хребты  и  долины.  Это  была
ходьба на ощупь, когда полагаешься только на инстинкт и на компас - на это
безнадежное сочетание противоречивых импульсов.  Рой  так  устал  за  этот
ночной переход, что  сон  казался  ему  единственным,  чего  мог  пожелать
человек.  Ноги  у  него  подкашивались,  и  он  дорогой  ценой  платил  за
сомнительное преимущество оторваться  от  погони  максимум  на  пять-шесть
миль. Но сейчас это был для него единственный шанс, и он скользил и  падал
в темноте, упорно идя на запад, все еще не решаясь свернуть на юг, все еще
ожидая снегопада, который должен ведь когда-нибудь начаться.
   Четыре мили оказались ему не по силам, и, не пройдя и трех миль, он уже
свалил свой тюк на снег и потянул из него спальный мешок, решив, что утром
не сделает ни  шагу.  Пусть  его  приходит,  инспектор.  Будь  что  будет.
Побарахтался  и  хватит.  Легко  желать  убежища  Сент-Эллена,  когда  оно
достижимо, но теперь он на это уже неспособен. Слишком  дорогая  плата  за
позор, который его ожидает.  Нет,  хватит!  И  он  разрешил  себе  великую
роскошь: больше не надо будет думать о Сент-Эллене, встречаться с Энди, не
придется претерпеть все то горькое и  мучительное,  что  уготовано  ему  в
конце этого пути. Завтра инспектор может пожаловать и взять его; завтра он
готов принять все: бремя жизни, поражение,  которое  ее  облегчает,  и  ее
конец.
   Последним усилием он развернул спальный  мешок  и,  едва  забравшись  в
него, уже спал в предельном изнеможении.



        15

   Снег пошел рано утром, когда Рой еще спал,  и  снег  не  разбудил  его.
Снегом занесло его спальный мешок, его выпростанные руки, даже лицо и  всю
голову, а  ом  все  спал,  пока  не  забрезжил  серый  рассвет.  Тогда  он
приподнялся в снегу и сел.
   - Иди, снег, иди! - закричал он. И еще раз, и еще.
   Он стряхнул снег с кепки и сапог, которые служили  ему  изголовьем,  и,
надев их, уже готов был в путь. Короткие ноги его готовы были притаптывать
снег, все его тело готово к переходу, который должен был  раз  и  навсегда
отрезать его от погони. Он не стал терять времени на  еду.  Пожевал  кусок
жареного зайца, взвалил свой занесенный снегом тюк на  спину,  высморкался
прямо в снег и сразу стал на лыжи.
   Рой знал, что еще далеко не избежал опасности. Спал он долго, и патрули
могли быть у него за плечами,  достаточно  близко,  чтобы  обнаружить  его
следы до того, как их запорошит легким снежком.
   На первый хребет он поднимался очень осторожно, озабоченный тем,  чтобы
определиться на местности после ночного марша вслепую. Свои наблюдения  он
делал под прикрытием березовой поросли, и  сердце  его  радовала  снеговая
дымка, свеже-белая пелена на холмах и скатах, низкое тяжелое небо, неясный
и мглистый горизонт.
   - Ну, где же вы, охотнички? - в восторге воскликнул он.
   Ему хотелось кричать им: ау, где вы? Куда  девался  весь  ваш  закон  и
порядок! Четыре человека, и все их полевые бинокли, и богатое  снаряжение,
и провиант - все это теперь ровно  ничего  не  стоило.  Единственное,  что
могло теперь найти и затравить его, был самолет, но в такую погоду  и  это
было маловероятно, в такую погоду он мог не бояться, что его заметят, будь
то с неба или с земли. Самая подходящая погода для  лисы,  говорил  он,  и
лиса заметет следы.
   Теперь он точно знал, что ему делать. Он повернул прямо на восток,  идя
параллельно курсу, который держал до сих пор. Он знал, что патрули  обыщут
весь тот район, где потеряют его след, но разве придет в голову этим людям
возвращаться обратно, чтобы ловить его у себя за спиной? Он это знал и  на
это рассчитывал и продолжал запутывать след,  идя  прямо  на  восток,  без
всякого намека на южное направление. Он шел так все утро, его возрожденная
энергия  пренебрегала  усталостью  ног,  лыжи  были   словно   крылья   на
окоченевших холодных ступнях. Он шел с предельной быстротой  до  тех  пор,
пока не почувствовал, что его надежно защищает снег  -  все  усиливающийся
снегопад, который заносил его след, как только сходила с него лыжа. Теперь
можно было поворачивать на юг, и вскоре после полудня  он  слегка  изменил
направление. Он все больше отклонялся  на  юг,  изыскивая  самые  выгодные
скосы по приглянувшимся ему холмам.
   Теперь он действительно торопился, потому что знал, куда идет, и  хотел
использовать все шансы. Он по возможности спрямлял дорогу, двигаясь  и  по
открытой местности, что позволяла плохая видимость. Он знал, что оторвался
от  преследователей,  и  спокойно  пошел  напрямик  по  замерзшему  ручью,
рассчитывая попасть на озеро и  дальше  на  кратчайшую  дорогу  к  далеким
хребтам Муск-о-ги. Путь по ручью был крутой, но это было  лишь  добавочной
проверкой его умения ходить на  лыжах,  одним  из  тех  мелких  испытаний,
которые только подбадривали его. Тяжесть тюка пригибала его к земле, но он
не упал и не сбавил хода.
   Ручей уже расширялся перед впадением в озеро, и он видел  по  характеру
его устья, что весной это полноводный, бурный поток.  Хотя  это  и  должно
было предостеречь его, он все-таки продолжал идти прямо по ручью в  озеро.
Слишком поздно заметил он полынью на отмели, куда впадала под углом другая
замерзшая речка. В то же  мгновение  он  почувствовал,  что  лед  под  ним
подается. Когда лед треснул, он еще пытался свернуть, но  понял,  что  все
напрасно: лед раскололся и поглотил его. С  перехваченным  вскриком  он  с
размаха ударился о закраину и почувствовал, как холодом сжало ему голову.
   Опускаясь  на  дно,  он  понял,  что  не  выплывет,  если   не   сможет
освободиться от тюка. Изо всех сил стараясь достать  нож,  он  барахтался,
чувствуя, как ледяная вода охватывает все его тело,  плотно  окутывая  его
цепенящим холодом. Достать нож не удавалось, не было времени. Он  выпустил
из рук ружье, и это было сейчас его единственным  сознательным  поступком,
хотя он и знал, какой это смертельный  грех.  Хохот  товарищей  звероловов
звучал в его ушах, когда он наконец пробил головой ледяную пленку и  шумно
выдохнул воздух из легких.
   Он держался за лед и соображал, как бы ему выбраться из воды с тюком за
плечами и с лыжами на ногах. Пожертвовав  ружьем,  он  не  расположен  был
жертвовать еще и мехами. Медлить было опасно, но он  тщательно  исследовал
крепость ледяной кромки. Потом повернулся к ней спиной, чтобы тюк пришелся
на лед, и высвободил руки.  Отпихнув  тюк  подальше  от  полыньи,  он  сам
выкатился на лед, словно мокрый тюлень на лыжах. Лежа плашмя  и  осторожно
подталкивая перед собой свой тюк, он ползком добрался  до  крепкого  льда.
Тогда он достал топор и, оставив  тюк  на  берегу,  бросился  к  ближайшим
деревьям. Ему было так холодно, что, казалось,  ноги  вот-вот  хрустнут  и
отломятся. Все тело его сотрясала сокрушительная дрожь.
   Восьми таких минут было достаточно, чтобы убить человека, и  Рой  знал,
что бежать далеко некогда. Он сразу  приглядел  среди  деревьев  наилучшее
топливо, старый  дуплистый  пень,  сухой  и  трухлявый.  Он  прихватил  на
растопку сухой  пихтовый  сук,  онемевшими  руками  подтащил  его  к  пню,
расколол и расщепил пень и зажег пихтовый сук восковой  спичкой  из  своей
водонепроницаемой  спичечницы.  Пихта  мигом  занялась,  смола  вспыхнула,
брызнула во все  стороны,  и  пень  сразу  охватило  пламенем.  Рой  стоял
вплотную к огню, срывая с себя платье, и чувствовал, как пламя  лижет  его
лицо. Когда обгорел сук, пламя опало, но  теперь  стал  жарко  разгораться
пень, и Рой стоял, протянув  к  нему  руки.  Одна  рука  оттаяла,  он  еще
подколол горящий пень, и, когда огонь вспыхнул сильнее, он увидел, что  на
руках у него горят волосы. Тепла он почти  не  ощущал,  но  услышал  запах
горелого мяса и тогда взглянул на ноги, которые были почти в  самом  огне.
Жир выступил на коже и стекал по икрам,  пузырясь  и  шипя,  как  сало  на
вертеле. Он поспешно отступил и повернулся к огню спиной.
   Он знал, что искалечил себе ноги. Было непростительной глупостью стоять
так близко к огню, но возвращенное  тепло  стоило  этого.  Он  нагнулся  и
покатал платье по снегу, чтобы выжать из него хоть немного влаги, а потом,
выпрямившись и стоя нагой на снегу, захохотал:
   - Вот поглядел бы на меня сейчас инспектор! - И добавил, следя за  тем,
как подымается от огня струйка дыма: - Ох, этот инспектор!
   Инспектор и его патрульные, по всей вероятности, заметят  этот  дым,  и
Рой  знал,  что  опять  потеряно  его  главное  преимущество.  Он  не  мог
торопиться, потому что ему надо было время, чтобы оттаяло тело  и  платье.
Он рассчитал, что на это уйдет оставшийся час дневного света и  вся  ночь,
но что выходить надо очень рано.
   Пока еще было светло, он нагишом  сделал  несколько  коротких  вылазок,
чтобы набрать топлива и подтащить тюк. Вода не прошла внутрь мешка, и  там
нашлись сухие носки, сух был и спальный мешок. Он залез в него,  устроился
возле самого огня и спал урывками, то и дело подбрасывая дров в огонь.
   Еще до света он собрался и  вышел.  Теперь  по  мягкому  снегу  он  шел
упорно, но медленно. Трудный путь, хмурый, медленный  и  тяжкий.  Снегопад
прекратился, и патрулям теперь легко  было  выследить  его  от  места  его
ночевки, но он упрямо и угрюмо брел к ближайшей  хижине  Муск-о-ги.  Если,
несмотря на ободранные, покрытые волдырями ноги,  залубеневшее  тело,  все
возрастающий голод и изнурение, он все-таки сможет идти  -  тогда  он,  по
крайней мере, выживет. Теперь его мало трогало, изловят  его  патрули  или
нет. Ему нужны были тепло и кров. Ему  нужно  было  человечье  убежище  от
свирепого неистовства природы.



        16

   Почти теряя сознание от слабости, он уже  начинал  думать,  что  пришел
конец, как вдруг увидел на  тропе  Индейца  Боба.  Появление  индейца  его
изумило, как изумило бы все знакомое, потому что весь мир как бы отошел от
него после трех дней полумеханического скольжения по снегу  и  утаптывания
снега.  Сознание  почти  вытеснено  было  мучительным  однообразием  этого
вынужденного продвижения вперед шаг за шагом, день за днем.  Но  появление
Индейца Боба на тропе было настолько реально, что влекло для него  возврат
и других реальностей, в том числе и  собственного  изнурения  и  отчаяния.
Попробовав остановить свои вспухшие глаза на высокой  фигуре  Индейца,  он
чуть не упал.
   - Я и думал, что это ты, - сказал ему Боб.
   Рой едва слышал его слова.
   - Хэлло, Боб! - сказал он и зашатался на своих лыжах. Тюк пригибал  его
к земле, разламывал ему спину.
   Боб не уверен был, не пьян ли Рой. Рой выглядел, как пьяный.
   - Что с тобою, Рой? - спросил Боб. - Тебе нехорошо?
   - Да, да, Боб. Да, да.  Знаешь,  провалился  под  лед.  Несколько  дней
назад. А тут далеко до хижины на Четырех Озерах?
   - Всего несколько миль, - сказал Боб и приподнял тюк Роя. - Высвобождай
руки, - сказал он, - и иди за мной.
   Рой послушался, и, когда груз был  снят  с  его  плеч,  ему  стало  еще
труднее держаться на ногах. Теперь в этом почти не было смысла.
   - Пойдем, Рой, - говорил Боб. - Не отставай!
   - Так иди, - сказал он Бобу. - Иди, а то я упаду и умру.
   Индеец взвалил за спину его огромный тюк  и  стал  прокладывать  тропу,
сначала медленно, но потом все убыстряя  шаг.  Когда  Рой  падал,  Боб  не
поднимал его, а только дожидался, чтобы он сам поднялся на ноги, зная, что
малейшая помощь может доконать Роя. Рой сам прекрасно знал это, но все  же
бранился, что Боб не помогает ему, и доходил  до  бешенства,  что  тот  не
обращает внимания на его ругань.
   Боб вел его самым легким путем, который был и  самым  длинным,  но  Рой
брел почти машинально, словно притягиваемый  магнитом.  Он  снова  потерял
всякое ощущение реальности, его пробуждали только  мучительные  спуски  на
лыжах. Он видел перед собой две длинные шагающие ноги, и они вели его  уже
за пределом всякой выносливости. Когда ноги  наконец  остановились,  перед
ним возник облик его хижины на Четырех Озерах.  У  него  еще  хватило  сил
сбросить с ног лыжи и перевалиться через порог, но когда он  грохнулся  на
березовую койку, последний атом его энергии был израсходован  и  он  сразу
забылся в тяжелом сне.
   Рой всегда жил в мире реального, и печать подсознательного не  оставила
на нем своего клейма.  Но  в  эту  ночь  подсознание,  словно  наверстывая
потерянное время, разом  расквиталось  с  ясностью  его  мыслей.  Реальные
события последних дней и  нереальный  мир  кошмаров  перемешались  в  один
жгучий клубок. Чудесная реальность света, звука и осязания покинула его  и
уступила  место  черным,  мучительным  образам   земли,   раскалывающейся,
корчащейся, взрывающейся у него  под  ногами,  Еще  более  чудовищны  были
образы людей, вырастающих в деревья, в зверей, в горы. Роя  они  мучили  и
подавляли, а потом одна гигантская гора, выросши под самое небо и протянув
вперед скалистую руку, сокрушила его ледяной дубиной.  Нанося  удар,  гора
вдруг обратилась в Энди,  и,  чувствуя  на  себе  тяжелую  руку  Энди,  он
проснулся.
   - Так, значит, охотник вернулся домой, - услышал он.
   - Скотти! - Рой никогда еще так не радовался человеческому голосу.
   - Он самый!
   Рой чувствовал, как рот его расползается в улыбку, но и только.
   - Когда ты встанешь, - сказал Скотти, - у меня есть чем тебя  угостить.
Похоже, что ты голоден.
   Рой сел и увидел, что на него смотрят  Скотти,  Самсон  и  Индеец  Боб.
Захохотать ему не позволили распухшие  язык  и  губы,  так  что  он  снова
улыбнулся, наслаждаясь  теплом  хижины  у  Четырех  Озер.  Теперь  он  все
понимал. Непроизвольно он оглянулся: где же Энди? Но Энди здесь не было.
   - Привет теплой компании, - сказал он.
   - Мы с Самсоном пришли вчера вечером, - объяснил  ему  Скотти.  -  Надо
было сделать последний обход твоих бобриных капканов, прежде  чем  снимать
их.
   - Снимать? А не рано?
   - Да знаешь, запахло паленым, Рой, - сказал Самсон. - С тех пор, как ты
ушел, заглядывали сюда разные люди.
   - Инспектор? - спросил Рой.
   - Нет. Его и слыхом не слыхать.
   Рой наконец, тяжело перевел горячее дыхание.
   - Он гнался за мной. Ты не  заметил  вчера,  что  за  мной  гнались?  -
спросил он Индейца Боба.
   - Я никого не видел, Рой, - отвечал Боб. - И  никого  не  искал.  Я  не
знал, что ты был в заповеднике, мне Скотти только вчера вечером сказал.
   - А где мои меха?
   - Мы спрятали их на дереве. Рой.
   Рой встал, и все трое подумали, что он тут же упадет, но он удержался и
подошел к печке. Теперь он наконец почувствовал  боль  всех  своих  ран  и
всего натруженного тела, кровоточащие пузыри на голенях,  стертые  ступни,
ломоту в груди и в ногах. И тем не менее весь мир как бы налагал  на  него
целительную  повязку,  все  кругом  было  живое,  горячее,  и  рядом   как
доказательство этого был Скотти.
   - Так как насчет еды? - спросил он у Скотти.
   Он знал, что после ему будет  плохо,  но  ел  предложенные  ему  Скотти
яичницу  с  салом  и  картофель,  ел  с  неумеренностью  переголодавшегося
человека. За едой он рассказывал им о  заповеднике,  о  своем  уходе  и  о
погоне, вплоть до того момента, как повстречал Индейца Боба.
   - Так ты уверен, что никто меня не выслеживал? - опять спросил он Боба.
   - Я никого не видел, - повторил Боб, и его черные  печальные  глаза  на
мгновение оживились. - Они, должно быть, потеряли тебя  у  того  озера,  в
которое ты провалился.
   - Может быть, - сказал Рой, - но мне казалось, что они идут за мной,  -
он  пощупал  сухую  кожу  своего  обросшего  лица,  она  была  грязная   и
воспаленная. - Ну, а у вас как охота, друзья? - спросил он.
   - Охота? - переспросил Скотти. - Можно считать, что никак. На этот  раз
ты был прав, Рой. Зверь ушел, пропал, словно и не было. За шесть недель  я
не видел ни одной норки, а Боб в погоне за  дичью  зашел  вон  куда.  Даже
олени исчезли. Исчезло все, кроме  зайца  и  лисицы.  Нам  с  Самсоном  не
собрать бы и аванса на будущий сезон, если бы не добавочный улов с  твоего
участка.
   - А как ты, Боб? - спросил Рой.
   - Меха нет, Рой. Ничего, только  немного  молодых  бобров  и  случайной
норки. Это не охота. - Никогда еще лицо индейца не было таким прозрачным и
с таким зловещим румянцем. Казалось, даже в глазах у него была  смерть,  и
Рою не по себе стало, глядя на него.  -  Нет  меха,  нет  мяса,  -  сказал
индеец.
   Рой снова присел на койку, зная, что он сейчас скажет,  и  все-таки  не
решаясь начать.
   - Видели вы, сколько я принес мехов? - сказал он.
   - Конечно, - ответили они.
   - Так вам надо поделить их со мной, - сказал он.
   - С какой стати? - спросил Скотти.
   - Там больше, чем мне нужно, - сказал Рой.
   Они ничего не сказали. Рой переводил взгляд с одного на другого.
   Скотти медленно покачал головой.
   - С чего бы это тебе дарить нам мех? - сказал  он.  -  Судя  по  твоему
виду, он достался тебе не легко. Меха твои. Рой. Они еще тебе пригодятся.
   - Не все, - возразил Рой.
   - Все до единого! - отрезал Скотти.
   - Слушай, Скотти, - сказал Рой. - Не давай ты  над  собой  волн  твоему
закону и порядку. Да, они из заповедника, но об этом ведь никто не узнает.
   Скотти обиделся:
   - Не это меня заботит. Рой.
   Рой понял, что сказал не так, но все-таки ему надо было это им сказать.
Он хотел отдать им меха, но не мог объяснить, что он отдает им их законную
долю за то, что они живые люди, за то, что они его друзья, за то, что  они
сейчас рядом с ним. Право на долю добытого в заповеднике давало им само их
существование, но он не надеялся объяснить им это, потому что и сам  этого
хорошенько не понимал. Он знал только, что  должен  заставить  их  принять
мех, и он уговаривал их и порознь и всех вместе, но  ни  один  из  них  не
согласился.
   - Почему это нам брать чужой мех, - сказал Самсон.
   - А он вовсе не чужой, - сказал Рой.
   - А чей же?
   - В известном смысле он ваш, как и мой.
   Скотти засмеялся.
   - Нечего швыряться своим добром. Рой! - сказал он.
   - Боб! - обратился Рой к индейцу.
   - Меха твои, - сказал Боб и почти  улыбнулся.  Редкий  случай:  оживший
призрак.
   Рой знал, что они отказываются с тем же глубоким чувством  уважения,  с
которым он предлагает. И все же был  момент,  когда  ему  почудилось,  что
Скотти отвергает меха, потому что принять их было бы грешно, а Индеец  Боб
потому, что это было бы опасно. Но  мысль  эта  сейчас  же  исчезла  -  он
слишком хорошо знал этих людей. Потом он заподозрил  было  самого  себя  в
том,  что  стремится  этим  подарком  как  бы  переложить  на  них   часть
ответственности за браконьерство в заповеднике, но и эту мысль  он  отмел,
потому что и сейчас не чувствовал угрызений совести. Охота  в  заповеднике
научила его одному: бояться одиночества и саморазрушения, и закон не  имел
к этому  никакого  касательства.  Потом  он  понял,  что  предложил  своим
товарищам  часть  самого  себя.  То  взаимное  уважение,  которое   делало
необходимым этот поступок, делало неизбежным их отказ, и,  радуясь  этому,
он не стал настаивать.
   - А как ты думаешь, что случилось с Сохатым  и  Зелом?  -  спросил  его
Самсон.
   - Они взяли курс на Северный полюс, - сказал Рой.
   - Ну и погуляли вы там вволю, - продолжал Самсон.  -  Жаль,  что  я  не
пошел с вами.
   Рой хотел было ответить прямо, хоть на минуту быть с ними правдивым. На
его лице можно было прочесть эту правду, и Скотти с Бобом  прочли  ее,  но
Рой только усмехнулся Самсону.
   - Да? - сказал он. - Ну что ж, раз в год я думаю наведываться туда  для
отдыха. В следующий раз пойдем со мной, Самсон. Там как  раз  нужен  такой
человек, как ты. Все звери там только  и  ждут,  чтобы  отдать  тебе  свои
шкуры.
   - Да? Это мне подходит, - важно сказал Самсон.
   - Мы с тобой против всего света, - подхватил Рой.
   - И против инспектора, - напомнил Скотти.
   Рой захохотал, как бывало, и со счастливым стоном повалился навзничь на
койку.
   - Ваше преподобие,  Скотти  Малькольм!  -  сказал  он.  Так  он  лежал,
наслаждаясь, пока его не вспугнуло прошлое. - Если инспектор  все  еще  на
моем следу, - сказал он, -  мне  лучше  идти  на  озеро  Т  и  прикинуться
примерным траппером.
   - Сегодня ты никуда не пойдешь, - сказал ему Скотти.
   - Тебе будет плохо. Рой, - сказал Боб.
   - Знаю, - ответил Рой. - Только я пойду.
   Так и не переубедив  его,  они  показали  ему,  где  спрятаны  меха,  и
прибрали хижину, пока  он  отдыхал.  Когда  они  кончили,  он  надел  свою
брезентовую куртку и вышел.
   Самсон спросил:
   - А где твое ружье, Рой?
   - Потерял! - сказал Рой.
   - Ей-богу, он утопил ружье в том озере! - завопил Самсон. - Он  потерял
ружье!
   - Приходилось выбирать: ружье или жизнь, - слабо защищался не на  шутку
смущенный Рой.
   Они засмеялись, Скотти и Самсон хохотали  оглушительно,  а  Индеец  Боб
довольно безучастно наблюдал, как белые люди разыгрывают свою обычную игру
в относительные ценности.
   - Ну как? Довольны? - сказал Рой. - Пошли!
   Они распрощались возле хижины; Скотти повел Роя прямой дорогой на озеро
Т, Индеец Боб опять пошел охотиться,  а  Самсон  направился  на  запад,  к
Литтл-Ривер. Он ушел из  хижины  последним  и,  провожая  долгим  взглядом
коренастый силуэт Роя, не мог подавить в себе восхищения,  граничившего  с
завистью.
   Чтобы добраться до хижины на озере Т, Рою  и  Скотти  понадобился  весь
остаток дня, и по пути Рою, как он и ожидал, стало плохо. Но очутившись  в
хижине, глядя на  ревущую  печку,  на  которой  Скотти  готовил  еду,  Рой
почувствовал, что к нему возвращаются прежние силы. Каждый  звук  и  запах
были для него целительным бальзамом, и не было вещи в хижине,  которая  не
казалась бы ему новой и свежей.
   - А к тебе в твое отсутствие приходил гость, - сказал ему Скотти.
   - Медведь из лесу?
   - Не совсем, - возразил Скотти. - Приходил повидать тебя Энди Эндрюс.
   - Повидать меня?
   - Вот именно.
   - А он не скатал, что ему от меня нужно?
   Скотти покачал головой:
   - Сказал, что зашел по пути.
   - А зачем?
   - Не знаю, Рой. Говорил он не много.
   У Роя отлегло от сердца. Он долго молча слушал, как шлепаются в котелок
куски картофеля, который резал Скотти. Он знал, что Скотти ни  за  что  не
скажет ему, говорил ли Энди о Джинни или нет.
   - Ну, как он, Скотти? Джек говорит, что он стал толстый.
   - На казенных хлебах. Был в армии, - сказал Скотти.
   - Сказал он, что делает в Сент-Эллене?
   - Нет. Вообще говорил он не много.  Они  с  Самсоном  в  тот  же  вечер
напились.
   Прежде Скотти любил Энди, как и все они его любили, но ясно  было,  что
теперь он Энди не любит. Рой задумался - почему бы. И снова спросил  себя:
как же он сам  относится  к  Энди.  Он  знал  Энди  таким,  каким  он  был
двенадцать лет назад, и такого человека он не мог не любить. Но  сейчас  к
его чувствам примешивалась неприязнь. Он все острее чувствовал,  что  Энди
не должен был возвращаться в Сент-Эллен. Рой был еще слишком слаб и не мог
определить свое истинное отношение к Эндрюсу, но одно было для него  ясно:
он не потерпит, чтобы его в  чем-нибудь  обвинили.  Пусть  Энди  сердится,
пусть применит силу - это его дело, но любая его попытка очернить Джинни и
самого Роя вызовет только отпор, это он знал твердо.
   - Знаешь, - задумчиво говорил Скотти. - Энди чем-то  похож  на  Мэррея.
Хоть он и служил в армии,  но,  глядя  на  него,  сразу  признаешь  в  нем
бродягу. Ему на всех и на все наплевать.  Этакий  жирный,  равнодушный  ко
всему сержант, и к тому же бродяга.
   - Ну и оставался бы в армии! - сказал Рой, находя минутное облегчение в
своей вспышке, но еще более убежденный в том, что Энди ищет с ним ссоры.
   Этого  Рой  уже  не  боялся,  но,  мысленно  разделавшись  с  Энди,  он
обнаружил,  что  есть  у  него  и  другие,  более  страшные  сомнения.   В
заповеднике Рой ни разу не сомневался в Джин  потому,  что  никак  не  мог
вообразить себе какие-либо  отношения  между  ней  и  Эндрюсом.  Когда  он
представлял ее себе, образ ее связывался для пего только с ним самим.  Эту
иллюзию он принес с собой из заповедника. Теперь, однако, все  изменилось.
Так близко от дома и вплотную к реальности он начал задумываться  о  самой
Джин, и это принесло ему  новые  муки,  новые  вопросы:  как  она  приняла
возвращение  Энди,  так  ли  она  довольна  этим,  как  была  бы  довольна
двенадцать лет назад? За все эти двенадцать лет она  ни  разу  не  сказала
худого слова об Энди, ни разу  не  осудила  его  за  исчезновение  и,  что
важнее, никогда не была поставлена  перед  необходимостью  выбирать  между
ними. Так что же она чувствует сейчас? Мог ли  Энди  так  просто  войти  в
дверь ее кухни и заменить собой сезонного, полупризрачного  гостя  -  его,
Роя? Рою не хотелось в это верить, но он знал,  что  не  исключена  и  эта
возможность. Энди вернулся, вот, возможно, и все, что  теперь  значит  для
него Джинни.
   - А о Сэме он что-нибудь говорил? -  спросил  Рой,  возлагая  последнюю
надежду на брата. Если Сэм держится крепко, может быть, все  остальное  не
имеет значения, потому что Рой решил, что не пропадет, если уцелеет брат и
его дом. Только бы Сэм был еще тут.
   - Из слов Энди я понял, что Сэм еще на ферме, - сказал Скотти.
   - А как давно это было?
   - Уже с месяц.
   - За месяц многое может случиться, - уныло сказал Рой.
   - Когда ты думаешь сходить в город? - спросил Скотти.
   Рою и самому хотелось задать себе этот вопрос.
   - Мне кажется, я лучше подожду и разберусь во всем, - сказал он. - Надо
нарастить немножко мяса и рассортировать мои шкурки, чтобы  легче  было  с
ними разделаться. - Теперь, когда Джинни была недостижима, он уже думал  о
том, как ему самому сбывать свои незаконные меха. - Должно быть,  соберусь
через неделю-другую, если только не появится тем временем друг-инспектор.
   - А он знал, за кем гонится?
   Рой пожал плечами.
   - Скоро все  выяснится.  -  Он  сел  за  стол,  не  переставая  ощущать
неутолимый голод. - Если инспектор подозревает, что гнался  за  мной,  ему
надо еще это доказать. Я больше никуда не побегу.
   Инспектор не показывался, но Рой сидел в своей хижине на  озере  Т  еще
долго  после  того,  как  силы  его  восстановились  и   все   меха   были
рассортированы.  Хижина  стала  единственной  твердой  опорой  его  жизни.
Казалось невозможным покинуть ее ради коварных сюрпризов Сент-Эллена, ради
клубка затруднений, в который впутаны были и  инспектор,  и  Сэм,  и  Джин
Эндрюс. Целую неделю он со дня на день собирался сходить в Сент-Эллен,  но
каждый раз вид хижины и озера останавливал его. Он был уверен, что так или
иначе, но это его последние  дни  в  последней  хижине  Муск-о-ги,  и  это
казалось ему разумным доводом, чтобы не спешить. Он больше не  гадал,  что
ожидает его в Сент-Эллене. На уме у него были  только  хижина  и  участок,
словно в них был ключ ко всем решениям. Если у инспектора есть  хоть  тень
каких-нибудь улик против него, тогда участок будет у него отобран. Но если
инспектор и не отнимет его, все равно этим угодьям пришел конец, а с  ними
конец и ему; как пришел конец и Скотти, и Самсону, и Индейцу Бобу. Он знал
это, и знал уже давно, но одно  дело  знать,  другое  -  смотреть  в  лицо
надвинувшейся беде. Если в Сент-Эллене ожидало его решение этого  вопроса,
то там ожидало его много других решений, поэтому, устав  от  ожидания,  он
наконец, взвалил на плечи свой тюк и в последний раз пустился  в  путь  по
озеру Т, пока еще оттепель не сделала лед ненадежным.



        17

   Когда он по обыкновению осторожно  обогнул  дальние  фермы,  Сент-Эллен
встретил его полной темнотой:  ни  огонька  ему  навстречу,  и  с  большой
гранитной скалы он мог только представить себе уснувший городок. Нигде  ни
души и ниоткуда ни звука. Хотя Рой и очень тщательно продумал свое  ночное
возвращение, оно его не радовало. Даже  инспектор  -  и  тот  одолел  его,
принудив красться как вора, и груз за  его  плечами  едва  ли  стоил  того
унижения, каким за него было заплачено.
   Подходя к ферме, он был уверен, что найдет там Сэма. Все  было  знакомо
даже во мраке.  Амбар,  коптильня,  странные  силуэты  заброшенных  конных
грабель  и  плугов,  самая  слякоть  уже  подтаявшего  снега  -  все  было
по-прежнему, и прежним должен был остаться хозяин. Сэм должен быть  здесь,
и Рой без колебания переступил кухонный  порог  и  тихо  поднялся  в  свою
комнату.
   Он нащупал на комоде лампу, там, где ей и следовало быть, и вздохнул  с
облегчением. Потом чиркнул спичкой, поднес ее к фитилю  и,  подняв  лампу,
осмотрелся. На мгновение свет ослепил его, но затем  то,  что  он  увидел,
ошеломило его словно обухом по голове. На его постели спали дети, а  кроме
того, в комнате было еще две кровати и в них другие дети, почти подростки.
Какой-то мальчик в испуге выскочил из-под одеяла, и Рой,  еще  надеявшийся
увидеть знакомое лицо, был и в этом разочарован.
   - Не кричи, - сказал Рой мальчугану. - Я не знал, что вы  здесь.  Я  не
знал, что Сэм уехал. Только не кричи!
   Мальчик не закричал, но один из малышей  громко  вскрикнул,  и  Рой  не
знал, что ему делать. Когда малыш вскрикнул еще раз. Рой поставил лампу на
место, задул свет и вышел. В темноте он кубарем скатился вниз по  лестнице
и едва не потерял своего мешка, застряв в кухонной двери, а за его  спиной
уже поднялись в доме крик и суматоха. Он шел, пока не  очутился  на  сорок
четвертой расчистке, рукой подать от старого  дома  Мак-Нэйров,  где  жила
Джин Эндрюс. Тут он остановился. Его тянуло только в два места,  и  он  не
решался на выбор, не зная, куда ему пойти, и еще в полной мере не  понимая
постигшей его беды.
   Потом в сознании его остался только Джек Бэртон.
   Идя сквозь ночь по полям, по колено проваливаясь  в  снежное  месиво  и
слякоть, он пытался  определить  силу  нанесенного  ему  Сэмом  удара.  Он
пытался разжечь в себе ярость и как можно  резче  заклеймить  дезертирство
брата, ему нужны были гнев и боль, чтобы осознать это как  реальность.  Но
как он ни старался, не было гнева, не было боли. Была  только  слабость  в
коленях и тошнота. Сэм не оставил  ему  ничего,  даже  чувства  жалости  к
самому себе.
   У дома Джека он не сразу решился крикнуть, но  потом  одиночество  ночи
пересилило его колебания.
   - Джек! - закричал он. - Ты тут, Джек?
   Ему пришлось окликнуть  Джека  несколько  раз,  прежде  чем  кто-нибудь
ответил. Наконец в окне появилась миссис Бэртон и спросила, кто кричит.
   - Это Рой Мак-Нэйр, миссис Бэртон. Джек дома?
   Миссис Бэртон сделала ему знак через двойное стекло, чтобы он входил  в
дом. Он ощупью пробрался в темную  кухню  и  стал  ждать,  что  кто-нибудь
сойдет к нему вниз;  и  снова  появилась  миссис  Бэртон.  Накинув  старое
пальто, она держала в руках керосиновую лампу. Она остановилась на верхней
ступеньке лестницы, и Рой понял, что она боится сойти вниз,  должно  быть,
думая, что он пьян.
   - Где Джек, миссис Бэртон? - спросил Рой.
   - Он ушел с ремонтной командой, - сказала она.
   - Его нет!
   - Они возле Марлоу, прочищают канавы и трубы, чтобы не затопило дорогу,
- объяснила она.
   - Я только что вернулся в город, - сказал Рой. - В  нашем  доме  кто-то
чужой. Можно мне переночевать у вас на кухне?
   - Там не на что лечь. Рой, - сказала она. -  Вы  можете  устроиться  во
второй комнате. Там есть диван.
   - Благодарю вас, миссис Бэртон, - сказал Рой  и,  глядя  вверх  на  эту
робкую беременную женщину, остро ощутил, что даже и в этом  доме  нет  для
него ничего: нет опоры в здоровом упорстве фермера Джека. Джек ему так был
нужен сейчас, и Рой рассердился, что его нет. - Вы идите спать,  -  сказал
он миссис Бэртон. - Мне ничего не нужно.
   Она сказала, что на диване есть ватное одеяло и подушки, и спросила, не
достать ли ему еще одеяло.
   - Нет. Идите спать, - устало сказал он. - Мне ничего не нужно.
   Он сейчас же заснул, и сморила его не просто усталость, а  горе.  Утром
он сложил лоскутное одеяло и ушел, когда в доме  все  еще  спали.  Ему  не
хотелось встречаться с миссис Бэртон или с кем-нибудь из ее пяти ребят, не
знавших удержу в  выражении  своих  чувств.  Кроме  того,  ему  надо  было
спрятать в надежное место свои меха; он пошел в  сарай  и  в  темном  углу
подтянул их под самую крышу, воспользовавшись веревкой и  блоком,  которым
Джек поднимал туда летом свиные кожи.
   Было еще рано, и Рой побрел по полям к дороге, так и не зная, куда  ему
теперь идти. Сент-Эллен был для него теперь чужим городом, пустым городом,
даже  враждебным  городом.  Он  боялся  его,  он  теперь   всего   боялся;
дезертирство Сэма лишило его всякого мужества.  Он  смотрел  на  блестящие
мокрые валуны,  выплывавшие  из-под  талого  снега,  наблюдал  за  первыми
стайками скворцов, за воробьями, сновавшими по полям и пустошам. Он прошел
мимо протестантской церкви, голой, обшитой досками коробки,  которую  Джек
однажды определил как самое жалкое сооружение во всем Сент-Эллене.  Сейчас
весь город был жалок. Он стоял мокрый и унылый в эту  первую  оттепель,  и
талая вода, набегавшая из лесов и с холмов, была так обильна, что  грозила
смыть его начисто.
   -  Хэлло,  Рой!  -  окликнул  его  кто-то  из  проезжавшего  по  дороге
грузовика.
   Рой помахал рукой.
   - Вас подвезти?
   Рой не помнил этого юношу. Может быть, молодой Джонсон, или старший сын
Лэкстона, или кто-нибудь еще из городской молодежи. Рой не узнавал его.
   - Нет, - сказал он. - Мне тут недалеко.
   Грузовик скрылся, а Рой все шагал по дороге, не зная,  куда  ему  идти.
Выйдя за пределы города, он попал на черневшую перед ним бесконечную ленту
шоссе. Эта бесконечность дороги  тянула  его  за  собой.  Он  почувствовал
искушение  -  идти,  идти  все  вперед  и  вперед,  оставляя  позади   все
затруднения. Он знал, что это примерно то же,  что  двенадцать  лет  назад
сделал Энди Эндрюс: стал на дорогу и пошел куда глаза глядят. А почему  бы
нет? Рой все шел, но знал, что идет в никуда. Он шел по дороге, потому что
больше ему нечего было делать, а когда солнце поднялось  и  дорога  начала
дымиться, он повернул и зашагал назад в Сент-Эллен.
   Было только одно место, куда он мог показаться,  и  он  пошел  туда.  К
полудню Рой был уже так пьян, что не мог вылезти из угла бара,  в  который
забился. Он растянулся во весь рост на полке с надписью: "Мука и Бобы",  -
иногда постанывая, как от зубной боли, но  чаще  хохоча  над  картиной  на
стене у него в ногах,  изображавшей  Сент-Эллен.  Картина  была  одной  из
реклам Дюкэна, вернее  плакатом,  призывавшим  к  вольной  жизни  на  лоне
природы, восхвалявшим  лесную  романтику  их  канадского  города.  От  Роя
ускользнул  истинный  смысл  картины,  но  общее  представление   у   него
составилось и голова услужливо восполняла недостающие детали.
   - Крепко держится за свое, - приговаривал он. - Крепко держится  старый
городишко.
   - Почему ты не идешь домой? - спрашивал  его  американец  Клем  уже  во
второй половине этого дня. - Иди, Рой. Иди к себе домой.
   - Нет у меня дома, - отвечал Рой. - Нет у меня теперь дома,  -  твердил
он.
   - Ну, так иди к Джеку Бэртону.
   - Джек ушел! - закричал Рой. - Джек пошел спасать город от наводнения.
   Американец отстал, и Рой проспал всю ночь на полке. Он проснулся только
раз, разбуженный неодолимой потребностью сейчас же встать и идти к старому
дому Мак-Нэйров, однако какая-то инстинктивная  осмотрительность  удержала
его.
   Утром Скотти и Самсон нашли его там: лицо  у  него  было  серое,  глаза
воспалены. Он сидел перед дверью на корточках, подставив непокрытую голову
лучам яркого мартовского солнца.
   - Вот он где обретается, наш знаменитый зверолов! - сказал Самсон.
   - Мы тебя искали, - сказал Скотти. - Когда ты пришел в город?
   Рой потянулся за своей кепкой, чтобы заслонить глаза, смотревшие теперь
вверх, на Скотти. Кепки не было. - Я пришел на этих днях, - сказал он.
   - Ну, что ж, как  раз  вовремя,  -  сказал  ему  Скотти,  подтянутый  и
чистенький, в городском пиджаке и свежевыутюженных габардиновых брюках.  -
Нас всех созывает инспектор.
   - Кого созывает? - спросил Рой, поднявшись наконец на ноги.
   - Всю братию, - объяснил Самсон. Самсон  тоже  принарядился,  борода  и
волосы у него были подстрижены, и он  стоял,  выпрямившись  во  весь  свой
гигантский рост, и сиял румяным, здоровым лицом. - Этот инспектор  готовит
нам какую-то пакость. Рой.
   - Друг-инспектор! - сказал  Рой  и  нахмурился.  -  Не  хочу  я  видеть
инспектора! Друг-инспектор! - кричал он. - Друг-инспектор!
   - Пойдем, Рой. Если ты не придешь, как бы он чего не заподозрил.
   - А что ему надо? - спросил Рой.
   - Не знаю, - сказал Скотти, -  он  вызвал  на  сегодня  всех  трапперов
Муск-о-ги. Что-то готовится, так что тебе лучше прийти самому и поглядеть.
Какой смысл прятаться?
   Рой рад был какой-то определенности, какому-то завершению.
   - Где моя кепка? - спросил он. - Где она, Самсон?
   Самсон нашел ее в баре и нахлобучил Рою на голову.
   Идя по дороге, они не разговаривали. Рою было  нечего  сказать.  Скотти
был слишком огорчен видом Роя  и  его  бедами.  Самсон  время  от  времени
поглядывал на Скотти, покачивал головой и несколько раз  поддерживал  Роя,
когда тот спотыкался. Не доходя до конторы инспектора, Рой  остановился  у
подтаявшего снежного сугроба и протер мокрым снегом лицо и редкие  волосы,
глаза и шею. Он вытер лицо кепкой, высморкался прямо в снег, счистил грязь
с колен, но, когда они по посыпанной гравием дорожке подходили к  конторе,
вид у него был немногим лучше прежнего.
   В маленькой конторе инспектора уже собрались остальные десять трапперов
Муск-о-ги. С приходом Роя, Скотти и Самсона налицо  были  все  тринадцать.
Тут  были  люди,  которых  Рой  не  видел  по  пять-шесть  лет,  хотя  они
облавливали Муск-o-ги почти  рядом  с  ним.  Все  старые  друзья,  которые
приветствовали друг друга грубоватыми шуточками настоящих лесовиков.
   - Хэлло, Рой, - говорили они. - Вот он,  гроза  калифорнийских  бобров,
наш Рой Мак-Нэйр!
   Никто не высмеивал его растерзанного вида, и некоторые  не  глядели  на
него: они уже знали о Сэме. Они знали о нем больше, чем сам Рой. Рой ни  с
кем еще не говорил о дезертирстве брата, и никто из  них  не  поднимал  об
этом разговора; никто не хотел быть назойливым. "Ну как, еще  не  застукал
он тебя, Рой?" - по обыкновению говорили они, зная, что Рой  любит,  когда
намекают на его поединок с инспектором.
   Рой отвечал всем, но в его шутках не было задора, и он рад  был,  когда
они оставили его в покое в углу, рядом с Индейцем Бобом.
   - У тебя все в порядке, Рой? - спросил индеец.
   Рой кивнул.
   - В порядке, Боб, - сказал он. - Как у бобра на плотине!
   Больше они не говорили, ожидая появления инспектора.
   Вслед за грузной фигурой инспектора в комнату вошел еще один коренастый
мужчина. Это был Бэрк - тот зоолог, что побывал у Роя в начале  зимы.  Рой
встревожился: это  была  не  просто  власть.  Присутствие  Бэрка  означало
вторжение высокой науки, предвещало решительные меры.
   - До того, как начать о деле, - сказал  инспектор,  внимательно,  почти
осуждающе вглядываясь в их лица, - я хочу сказать вам  вот  о  чем.  Перед
самым рождеством кто-то из  вас  затеял  охоту  в  заповеднике  Серебряных
Долларов. Я это знаю, потому что я там был, и я знаю, что  это  кто-нибудь
из вас, потому что едва не поймал  виновного.  -  Он  помолчал,  давая  им
вдуматься  в  его  слова,  готовый  с  невообразимым  при   его   тучности
проворством схватить виновного. - Одного из браконьеров мы изловили, того,
кого выслеживали. Это Джек Сэнби с Шести Рек. Он охотился  в  заповеднике,
как у себя дома. Но, преследуя его, мы натолкнулись еще на целую компанию.
Их было двое или трое, и мне сдается, что среди них Мэррей и Сен-Клэр, Кто
был третий - я еще не знаю. Знаю только, что он сбежал в Муск-о-ги с целым
тюком незаконной пушнины за плечами. Так вот, если я обнаружу эту  пушнину
у кого-нибудь из присутствующих, даю слово, что добьюсь для него  сурового
тюремного заключения. Мне очень  не  хочется,  чтобы  кто-нибудь  из  вас,
друзья, попал в беду, особенно сейчас. Но если  я  его  поймаю,  не  будет
никаких поблажек и никакого снисхождения. Взять шкурку-другую сверх  нормы
- одно дело, но грабить заповедник - это уже непростительно. Так что,  кто
бы он ни был, пусть бережется. Закон не дремлет!
   Рой не спускал глаз с инспектора. В мертвой  тишине,  последовавшей  за
этим заявлением, он ждал уличающего взгляда инспектора. Ждал и  готов  был
встретить немигающим взглядом воспаленных  глаз.  Но  для  инспектора  Роя
словно и не существовало, он ни разу даже  не  посмотрел  в  его  сторону.
Однако Рой знал, что вся тирада была ему прямым предупреждением. Инспектор
знал, кого он преследовал. Без слов он говорил Рою: "Я знаю, что это ты, и
я чуть не изловил тебя, дружок. Преследовать тебя я не хочу, но  не  делай
ничего, что заставило бы меня пойти на это. Если меха  у  тебя  где-нибудь
припрятаны, пусть там и остаются. На этот раз, Рой, я мог бы  наложить  на
тебя руку, но я не хочу. Так берегись. Я тебя отпускаю!" Из жалости или из
расположения, но инспектор наконец одолел его, положил на обе  лопатки,  а
потом сам поднял. Ничего хуже и придумать было нельзя; это была не помощь,
это было полное поражение.
   - И еще, - продолжал инспектор, - я  настолько  уверен,  что  Мэррей  и
Сен-Клэр в этом участвовали, что  взял  в  полицейском  управлении  округа
ордер  на  их  арест.  Каждый,  кто  даст  им  приют,  будет   виновен   в
укрывательстве,   и   рассматривайте   это   так   же,   как   официальное
предупреждение. Для этих бродяг дороги сюда закрыты, и  в  этих  лесах  им
больше никогда не охотиться. Об этом я позабочусь.
   Снова угрюмое молчание. Инспектор усмехнулся; он, видимо, пожалел,  что
создал такую напряженную атмосферу, но изменить ничего уже не мог.
   - Я не хочу вас обижать, звероловы, - сказал он, -  потому  что  худшее
еще впереди, но я хотел бы, чтобы вы поняли, что  все  меняется.  Если  вы
хотите когда-нибудь охотиться в Муск-о-ги, многое нужно изменить,  поэтому
не думайте, что  я  крут  только  потому,  что  я  инспектор.  Я  вынужден
принимать крутые меры потому,  что  вся  эта  территория,  можно  сказать,
исчерпана для зверолова, и я просто пытаюсь спасти последние остатки. - Он
кивнул на Бэрка, стоявшего рядом. - Вот мистер Бэрк  из  Охраны  пушных  и
рыбных ресурсов. Он расскажет вам, что осталось  от  нашего  Муск-о-ги,  а
осталось немного. Он сообщит вам и постановление, и думаю, что  многим  из
вас оно будет не по душе.
   Бэрк не смотрел на них, казалось, он обращался к кучке мелочи,  которую
подкидывал на ладони.
   - Все вы за последний год  в  разное  время  видели  Лосона  и  меня  в
Муск-о-ги, и вы знаете, что произведено очень тщательное обследование дичи
этих угодий. - Он поднял глаза. - Вы,  звероловы,  знаете  о  дичи  больше
меня, и вы знаете, как ее  становится  мало.  Вы  знаете,  что  пушнины  в
Муск-о-ги не может больше хватить на пропитание  тринадцати  трапперов  на
тринадцати участках. - Бэрк на мгновение остановил глаза на Рое, но вообще
был подчеркнуто безличен, держался холодно и отчужденно. - Многие из  вас,
должно быть, помнят, чем было звероловство до  тысяча  девятьсот  тридцать
пятого года, когда созданы были заказники. До  тысяча  девятьсот  тридцать
пятого года это была бешеная гонка по озерам, рекам  и  тропам,  и  каждый
траппер расставлял свои капканы, где хотел, пока не нарывался  на  капканы
другого. Тогда он поворачивал, если был робок, или снимал  чужие  капканы,
если был достаточно нагл. Раздел  всей  территории  Муск-о-ги  на  участки
покончил с таким положением вещей.  Он  дал  вам  тринадцать  определенных
участков, по одному на каждого. Это положило конец ссорам и хищничеству  в
ущерб друг другу, но не сняло угрозы чрезмерного облова  всего  Муск-о-ги.
Может быть, если бы вы осмотрительнее обращались с вашими угодьями, на них
и сейчас было бы достаточно для вас дичи,  но  не  все  были  рачительными
хозяевами. Некоторые из вас гнались за каждым центом, который  можно  было
выжать из капканов, и вы опустошали угодья до дна. Я  никого  не  обвиняю,
потому что я знаю, что  ведь  траппер  сам  себе  не  враг,  я  знаю,  что
опустошали вы ваши угодья не без причины. Но факт налицо! Пушнины осталось
разве что на половину из вас, и если сейчас же не принять мер, то скоро ее
не останется ни для кого. Мы полагали, что заповедник на  Серебряной  реке
когда-нибудь спасет Муск-о-ги, так мы надеялись.
   Рою хотелось  протестовать,  оправдываться,  но  он  продолжал  слушать
Бэрка, предоставив казнить себя своей трапперской совести.
   - К несчастью, - продолжал Бэрк, -  заповедник  еще  не  дал  ожидаемых
результатов, отчасти из-за браконьерства, но главным образом  потому,  что
он еще слишком молод. - Рой отметил это как частичное оправдание его вины,
а Бэрк все  говорил.  -  И  вот,  поскольку  нет  надежды  сохранить  весь
Муск-о-ги, я приехал сюда, чтобы сообщить вам постановление  департамента.
Есть у вас вопросы, прежде чем я оглашу его?
   Никто не пошевельнулся, никто не сказал ни слова.
   - Оно очень несложно, - резко сказал Бэрк и,  опустив  свои  монетки  в
карман, оглядел собравшихся, - и оно очень сурово: из тринадцати  участков
Муск-о-ги семь будут закрыты и шесть  сохранены.  -  Тут  он  остановился,
предоставляя возможность возражать и спрашивать, но  некоторое  время  все
молчали.
   Потом заговорил Самсон:
   - А какие участки будут закрыты?
   Инспектор протянул Бэрку карту.
   - Нам придется закрыть те участки, где осталось меньше  всего  дичи,  -
сказал Бэрк. - Сейчас я  перечислю  те,  которые  будут  закрыты.  -  Водя
толстым пальцем по зеленой карте Муск-о-ги, он  оповещал  о  конце  одного
участка за другим, и трапперы следили за этим  перстом,  указующим  судьбу
каждого из них. Он кончил, судьбы определились. Участок Роя  уцелел,  один
из двух участков Скотти и Самсона был закрыт, закрыт был и участок Индейца
Боба.
   Но это не могло быть окончательным решением.
   - А как  же  теперь  будем  мы,  остальные?  -  сказал  кто-то.  Многие
недовольно заворчали, но тут вмешался инспектор.
   - Мистер Бэрк только перечислил вам закрытые угодья. Он не говорил, кто
будет пользоваться остающимися. Нам кажется,  что  это  вы  должны  решить
сами, между собой. Вас тут тринадцать,  открытых  участков  шесть,  и  мне
кажется, что единственная возможность поступить по-честному - это  бросить
жребий. Как по-вашему?
   Снова послышался ропот.
   - А вы проголосуйте, - предложил Бэрк.
   Проголосовали, и большинство было за жеребьевку.
   - Проще всего сделать  так,  -  предложил  Бэрк.  -  Тот,  чей  участок
объявлен открытым, если вытащит жребий, сохраняет свой участок.  Тот,  чей
участок закрыт, вытащив жребий, получает ближайший из  открытых  участков.
Так хорошо?
   - Хорошо! - Им не терпелось поскорее кончить.
   - Прежде чем вы будете тянуть жребий, -  продолжал  Бэрк,  -  я  должен
сообщить вам новые  правила,  устанавливаемые  при  новом  положении.  Нам
известно, что при существующей норме вылова  невозможно  прожить,  поэтому
"мы хотим дать вам льготу. Впредь не  будет  жесткой  нормы  или  сезонных
ограничений для бобра или ондатры.
   Это им понравилось, и они одобрительно загудели.
   - Но, - продолжал Бэрк, - за каждый  сезон  разрешено  будет  брать  не
больше двух бобров и двух ондатр с каждой норы вашего  угодья.  Вы  должны
будете каждый год сами определять, сколько у вас  хаток  и  нор,  и  число
добытых шкурок не должно превышать это количество больше  чем  вдвое.  При
чрезмерном облове число хаток уменьшится,  а  с  ним  и  ваша  норма.  При
разумном хозяйстве вы станете звероводами, количество хаток будет с каждым
годом увеличиваться, а с ними и ваша добыча. Ну как, справедливо?
   - Справедливо, - отозвались они и потребовали тянуть жребий.
   - Должен сейчас же добавить, - дипломатично закончил Бэрк, - что рыбная
ловля в любое время закрыта сроком на два года.
   Это была крутая мера, но их больше  интересовало  звероловство,  и  они
опять стали торопить с жеребьевкой.
   Инспектор и Бэрк нарезали тринадцать листков бумаги, написали на  шести
из них слово "Участок" и аккуратно сложили вчетверо.
   - Одолжите нам  вашу  кепку,  Рой,  -  попросил  Бэрк,  и  тень  улыбки
мелькнула у него в глазах.
   На минуту в них проснулось чувство юмора. Самсон сорвал у Роя с  головы
его потрепанную кепку и бросил Бэрку. Все расхохотались, а  Рой  с  унылым
смущением пригладил мокрые волосы.
   - Ну что ж, начнем! - сказал Бэрк и стал  медленно  обносить  кепку  по
кругу.
   Первые двое вытащили пустышки и промолчали. Третьим тянул  Льюис  Бэрк,
старейший зверолов  Муск-о-ги,  чудаковатый  маленький  ирландец  с  седой
головой и сизовато-коричневым от загара лицом. Он ловил зверя в  Муск-о-ги
всю свою жизнь и жил лесным сычом, не покидая своего участка.  О  нем  уже
успели забыть и вспомнили только теперь, когда он  тянул  жребий.  Вытащив
бумажку, он беспомощно оглянулся - читать он не умел.
   - Твоя взяла. Лью! - закричал ему Скотти. - Участок за тобой.
   Старик ничего не сказал, только тщательно сложил листок, как будто  это
был и в самом деле законный документ на владение.
   Потом подошел Самсон, оглянулся на Скотти и потянул.
   - Пусто, - сказал он. - Ничего нет.
   Скотти моргнул и осторожно протянул руку. Он было улыбнулся,  показывая
надписанный клочок, но потом приуныл.
   - Я не виноват, - сказал он Самсону, - право, не виноват!
   - Рой, - быстро вызвал Бэрк и протянул кепку.
   Рой посмотрел на Бэрка и вспомнил бешеную  гонку  по  озеру  Т  в  день
прибытия самолета биологов. В его пальцах сейчас было озеро Т и его хижина
и весь Муск-о-ги, и на мгновение он увидел, как возвращается туда и  вновь
пытает счастья даже  на  урезанной  территории,  в  Муск-о-ги,  потерявшем
половину своего населения и большую часть дичи.
   - Это ваша кепка, Рой, - сказал Бэрк. - Смелей. Тяните!
   Рой потянул - и Рой выиграл, и раздались приветствия в честь  Роя,  так
что он понял - перед ним только одно решение: лес, как и прежде.  Не  было
ни Сент-Эллена, ни Сэма, ни Энди, ни даже Джин. Потом он понял, что выбрал
себе в удел лесное одиночество, и стал наблюдать за Индейцем Бобом.
   Индеец не привык играть серьезными жизненными вопросами, азарт не был в
духе его народа. Делать ставки его заставляло только вынужденное общение с
белыми людьми, но и тут для него законом были отняты равные  шансы,  точно
так же как законом было отнято, например, право пить спиртное.  Но  сейчас
ему была навязана самая крупная игра его жизни, и он посмотрел на Бэрка  с
презрением индейца не к одному Бэрку, но ко всем Бэркам на свете.
   Боб проиграл, но умирающие его глаза и  мертвенно  бледные  губы  ровно
ничего не выразили.
   Три остальных надписанных жребия были уже скорее трагедией,  чем  даром
судьбы, и последний достался пьянице шотландцу,  которого  лес  постепенно
губил и теперь мог погубить окончательно.
   - Ну вот, с этим решено, - сказал инспектор, и у него был вид человека,
тоже что-то потерявшего. - Остается добавить  немногое.  Новые  угодья  на
севере по-прежнему открыты и будут открыты до мая. Если кто-нибудь из  вас
хочет охотиться там, я приму заявление и, ручаюсь, вы участки получите.  Я
знаю, что это далеко и что почти  немыслимо  жить  тут  в  Сент-Эллене,  а
охотиться там. Это, конечно, уже не мой район. Но,  во  всяком  случае,  я
попытаюсь добиться, чтобы был намечен удобный  путь  по  реке  Уип-о-Уилл,
чтобы за счет правительства  были  прочищены  волоки  и  какое-то  подобие
тропы, так чтобы каждый хоть раз в  сезон  мог  добраться  сюда  пешком  и
лодкой. Я не уверен, что мне это удастся,  но  вот  мистер  Бэрк  согласен
похлопотать об этом в департаменте.  Так  что,  если  кто  хочет  получить
участок на севере, запишитесь у меня. Вот, кажется, все.
   Они расходились медленно, потому что такое собрание едва ли  повторится
и у каждого было что сказать другому. Исключением  был  Рой,  и  Рой  ушел
первым из всех. Проходя мимо инспектора и Бэрка, он остановился взять свою
кепку.
   Бэрк протянул ее Рою.
   - За охотничье счастье! - с улыбкой сказал он, видимо, ожидая, что  Рой
на это отзовется.
   Рой  взял  кепку  и  в  ободряющем  взгляде  Бэрка  увидел  возможность
собственного возрождения. Он мог вернуться к  своим  озерам,  и  лесам,  и
звериным тропам. Мог вернуться к смене охотничьих  сезонов  и  возобновить
свой поединок со стихиями и с пушным инспектором. В ответ на подстрекающую
улыбку Бэрка подымалась в нем тяга ко всему этому, и все же он  знал,  что
не вернется. Раз нет для  него  Сент-Эллена,  нет  и  Муск-о-ги,  и  образ
Муск-о-ги потускнел. Рой надвинул на голову кепку.
   - Ну, как охотились, Рой? - спросил его инспектор.
   - Хорошо.
   - Меха, конечно, первоклассные?
   - Всякие есть.
   - А кому продали? - спросил инспектор.
   - Пока еще никому, - сказал Рой и внезапно  принял  решение.  -  Знаете
что, инспектор, - медленно сказал он. - Если не будет возражений,  отдайте
мой участок Индейцу Бобу. Вы ничего не имеете против?
   Инспектор не сразу понял Роя.
   - Зачем? - сказал он. - Вы вытянули свой жребий,  а  Боб  возьмет  себе
участок на севере.
   Рой потерял терпение:
   - Я отказываюсь от своего участка. Передайте его Бобу,  если,  конечно,
он захочет.
   Рой знал теперь, что желание отказаться  возникло  у  него  еще  в  тот
момент, когда он увидел в руках индейца чистый белый листок. В этот момент
собственная победа Роя  обернулась  для  него  крахом,  и  теперь  он  без
сожаления отдавал участок Бобу. Его не мучило, что он  нарушил  закон  или
охотился в заповеднике.  Он  отдавал  участок  Бобу  потому,  что  не  мог
вернуться в Муск-о-ги, отдавал как осознанный им  долг  перед  индейцем  и
перед всяким человеком, перед всеми людьми, которые, в свою очередь,  были
в долгу перед ним и выручили бы его в случае нужды.
   - Пусть его берет, - сказал Рой, - только бы другие не подняли шума.
   Инспектор пожал плечами:
   - Как хотите, Рой. - Он ничего не понимал.
   - Тогда до свиданья, - сказал Рой.
   - А почему вы не хотите, чтобы  я  записал  на  вас  один  из  северных
участков? - спросил инспектор, которого начинали выводить из себя  причуды
Роя.
   - Не стоит об этом, инспектор, - сказал Рой.
   - Так вы не хотите нового участка?
   - Нет, - сказал Рой. - Не хочу!
   - Но почему? - вмешался Бэрк.
   Рой посмотрел на этого ученого лесовика и усомнился: да знает ли он  на
самом деле, что такое лес? Как ему объяснить, этому Бэрку, что он  потерял
Сент-Эллен, а следовательно, потерял и Муск-о-ги, потерял и север. Как ему
объяснить, что куда бы он ни подался, всюду его ждет  доля  лесного  сыча,
как рассказать обо всем этом Бэрку?
   - Почему бы не отправиться на север? - не унимался Бэрк.
   - Слишком далеко.
   - Вы не в своем уме, - проворчал инспектор.
   - Может быть, - сказал Рой и ушел.
   Рой не ел уже целые сутки и знал, что, выпей он еще хоть каплю,  и  ему
будет плохо. Надвинув кепку, чтобы защитить глаза от солнца, он  лежал  на
скамье возле бара Клема, не желая больше ничего решать, ни о  чем  думать.
Ему нравилось здесь, на солнце, и хотелось тут заснуть, но заснуть  он  не
успел. Какой-то бродячий пес обнюхал его и лизнул в лицо, когда он опустил
руку, чтобы почесать его за ухом. Потом пришел Самсон.
   Самсон сдвинул ноги Роя со скамьи.
   - Куда это ты заторопился? - спросил он, усаживаясь. - Мы хватились,  а
тебя нет.
   - Мне спать захотелось, - сказал Рой.
   - Инспектор говорит, что ты отказался от своего участка  и  не  захотел
брать на севере. Правда это, Рой? Ты действительно это сделал?
   Рой посмотрел через блестящие поля на бледную пелену озера Гурон.
   - Правда, Самсон, - сказал он безучастно.
   - Я еще понимаю, почему ты отдал свой участок, - сказал  Самсон.  -  Но
почему не идти на север? Эти места ждут таких, как ты. Ты годами говорил о
том, чтобы уйти на север. Так в чем же дело, когда есть эта возможность?
   Рою помимо воли пришлось разыграть Самсона.
   - Старею я, Самсон, для таких приключений, - сказал он.  -  Это  хорошо
для таких крепких парней, как ты, - Рою  пришло  на  ум,  сколько  раз  он
пытался разлучить Скотти с Самсоном и  терпел  неудачу.  А  как  легко  их
разлучили обстоятельства!
   - Что ты будешь делать без Скотти? - спросил он насмешливо.
   Большие ладони Самсона были так тяжелы, что пес глухо заворчал.
   - Скотти отказался от своего участка и решил идти на  север  вместе  со
мной. Что бы и тебе с нами? А? Ну почему ты не хочешь? Что с тобой?
   Рой не ответил, но засмеялся над  Скотти,  как  смеялся  над  Самсоном.
Смеялся он и над собой, над своими попытками разлучить их.
   - Ну так как же, Рой? - спросил Самсон.
   - Я решил отдохнуть, - сказал Рой.
   Самсон не отставал от него, не переставала его рука докучать и  собаке.
Но от обоих он ничего толком не добился, а тут подоспел  Скотти  с  Джеком
Бэртоном.
   - Так! - сказал Рой. - Значит, прибыли его преподобие отец Малькольм  и
дорожный уполномоченный.
   - Я сходил и привел Джека, - дерзко заговорил Скотти, - чтобы  хоть  он
вразумил тебя. Послушай, Рой. Ты отдал свой участок Индейцу Бобу, это твое
дело, меня это не касается, - и восхищение этого  идеалиста  было  слишком
восторженно и слишком явно. - Но что за блажь отказываться от новых угодий
на севере? И что ты думаешь делать дальше? Сидеть здесь и тухнуть  в  этой
дыре?
   - А поди ты, Скотти, - уныло сказал Рой.
   Скотти отказался от притворно гневного тона.
   - Ну, почему тебе не пойти на север со мной и с Самсоном?  -  спрашивал
он. - Почему ты не попросишь инспектора  записать  тебя  на  одно  из  тех
угодий?
   Рой посмотрел на свеженачищенные сапоги Скотти.
   - А тебе-то зачем уходить на север? - спросил он Скотти. -  Ты  вытянул
свой старый участок, зачем тебе тащиться на север?
   - Не упрямься, Рой, - взмолился Самсон. - Ну что  тебе  стоит  пойти  с
нами?
   - Ну что вам стоит пойти вот сейчас в бар и напиться? - сказал им Рой и
тут же закричал на них, чтобы не думать, какое это было бы счастье -  уйти
на  север  с  Самсоном  и  Скотти,  счастье,  которое  он  отвергал   ради
неизбежного одиночества, ожидавшего его повсюду в лесу. Раз уж  ничего  не
было для него в Сент-Эллене, ничего не было для него и в лесу. Как они  не
могут этого понять? - Подите, -  кричал  он  им,  -  подите  и  хорошенько
напейтесь, пока не сожрала вас ледяная пустыня!
   - Может быть, ты его уговоришь, - сказал Скотти  Джеку.  -  Ты  неправ.
Рой, и ты сам это прекрасно знаешь, - и он увел Самсона в бар.
   Рой сейчас же накинулся на Джека.
   - Ну, - сказал он. - Спаситель дорог! Спаситель города! Что еще спасать
думаешь? - Но атака была слабая.
   - Мне передали, что вчера вечером ты меня не застал, - сказал ему Джек,
не обращая внимания на его колкости и горечь.
   - Я никого не застал вчера вечером, - отвечал Рой.
   Джек сел:
   - Ты, конечно, заходил домой?
   Рой медленно кивнул.
   - Пришел к себе в комнату, а там полно чужих ребятишек.  -  Он  прикрыл
кепкой глаза и говорил очень спокойно. - Кто купил ферму, Джек? Кто-нибудь
из Расселей?
   - Нет. Ее купили земельные агенты, а заплатил, должно быть, банк.
   - Банк? А на что ему дом фермера?
   - Ну, это еще довольно приличная ферма...
   - Но зачем было банку покупать ее? Банк - ведь это просто здание. Зачем
они скупают фермы? Какая банку надобность в фермах? - Рой  наконец  нашел,
чем возмущаться, но и это не приносило облегчения. - Что же сделал Сэм?  -
спрашивал он Джека. - Вот так, пошел и продал им ферму?
   - Нет, был аукцион, и банк дал больше всех.
   - А кого они поселили на ферме?
   - Билли Эдвардса, - сказал Джек.
   - Сначала он получает мою упряжку, а теперь и ферму в придачу!
   - Он хороший фермер, Рой. Он будет на ней как следует работать.
   - Ну, конечно! Поэтому-то, наверно, банк и посадил его туда.
   - Да, должно быть.
   - А как же Сэм?
   - Ты ничего не слышал о Сэме?
   - Нет, - сказал Рой.
   - Ну, Сэм просто ушел. - Джек пожал плечами. - Сбежал.
   - Вместе с Руфью?
   - Нет. Бросил и Руфь. Бросил  все.  Забрал  половину  денег  и  в  одно
прекрасное утро пошел на станцию, да и был таков. Исчез!
   - Совсем как Энди, - печально, но без горечи заметил Рой.
   - Да, похоже, - сказал Джек и замолк в ожидании.
   Рой должен был задать этот вопрос. Теперь он не мог не задать его.
   - А что Энди? Где он?
   - Здесь где-то, - сказал Джек.
   - А Джинни?
   - По-прежнему в старом доме Мак-Нэйров.
   Рой поднял кепку, и солнце ослепило его.
   - Ты с ней еще не виделся? - спросил Джек.
   Рой покачал головой.
   - Нет еще, - сказал он. - А Энди с ней?
   Джек пожал плечами.
   - Может быть, - сказал он.
   На мгновение Рою показалось, что Джек мог бы  сказать  больше,  но  тот
замолчал и как-то неохотно улыбнулся. Пес опять стал ластиться к Рою.  Тот
машинально  трепал  его  по  голове,  по  морде,  по  загривку.  Пес   был
привязчивый и заскулил, когда рука Роя перестала гладить его.
   - Джек, - виноватым тоном сказал Рой, вспомнив наконец что-то важное. -
Я спрятал в твоем сарае меха.
   Джек кивнул:
   - Я видел.
   - Я их оттуда возьму. Может быть, сегодня же вечером.
   - В любое время, - сказал Джек.
   - Нет, сегодня вечером, - сказал Рой.
   - Ладно, - сказал Джек. - Может, переночуешь у нас?
   Рой кивнул.
   - А как твоя ферма? - спросил он из вежливости.
   - Да становится похожей на ферму, - сказал Джек.
   - А семья?
   - Все в порядке, Рой. На будущий год открываем среднюю школу в  Марлоу.
Вчера говорил с администрацией.
   - Марлоу? Да это в десяти милях, - сказал Рой. - Для нас-то какой в ней
толк?
   - Десять миль? - Джек пожал плечами. - Наладим автобусное сообщение.
   - Фермер Джек! - сказал Рой, и слова эти пробились  в  его  отяжелевшую
голову. Ему захотелось поддеть Джека, пошутить  с  ним  насчет  спрятанных
мехов, насчет города, насчет дороги, насчет школы. Джек  был  тут  и  ждал
этого, почти молил Роя не замыкаться. Странное это было молчание, но скоро
оно превратилось в победоносную передышку, потому что именно это  молчание
вернуло Рою ясность, от которой ему некуда было укрыться. Это была ясность
Джека, который никогда не сдается, Джека и его фермы, Джека и его школы  -
средней школы! Именно то, как Джек утверждал свои права, спасло Роя в этот
решающий, последний момент. Теперь он не мог убежать от самого себя.
   - Ладно, - поднимаясь, медленно произнес Рой. - Пожалуй, мне надо идти,
Джек.
   Джек знал, куда идет Рой, и знал, что ему предстоит, но он  мог  только
сказать:
   - Пожалуй, надо, Рой.
   - Ну, пока до свидания, - сказал Рой и двинулся прочь не своей  обычной
катящейся  походкой,  а  слегка  пошатываясь,  словно   Блэк-энд-Блю   еще
затуманивало ему голову. Джек наблюдал, как  он  пересек  дорогу  и  пошел
напрямик к старому дому Мак-Нэйров.



        18

   Подмытые снеговые заборы обвалились, воробьи яростно копошились в грязи
и среди скал и в раскисшем торфянике. В лесу было полно синих  соек,  а  в
кустарнике прыгали  синицы.  На  поля  вышли  люди  с  канавокопателями  и
плугами, и уже в виду  старого  дома  Мак-Нэйров  Рой  остановился,  чтобы
понаблюдать за одним из работников. Это был Билли Эдварде, он правил своей
упряжкой. По направлению Рой догадался, что  он  держит  путь  на  дальнее
поле, то ли очищать, то ли пройти корчевателем, то ли вывезти пни. У  него
не было недоброго чувства к Билли Эдвардсу, он не мог плохо относиться  ни
к кому, кто  взялся  бы  возродить  эту  ферму,  но  в  нем  росло  слепое
раздражение против единственного кирпичного здания в Сент-Эллене,  которое
теперь владело ею. Что нужно банку от фермы? Что  вообще  нужно  банку  от
человека?
   Все более распаляясь, он шел по пашне, чтобы видно  было,  что  плевать
ему на банк; вызов был и в том, как он  шумно  почистил  ноги  о  железный
скребок и резко пихнул ногой кухонную дверь. Потом это с него соскочило, и
он вошел в дом очень осторожно.
   Он ожидал увидеть Джинни на кухне. Но ее там не было.
   - Миссис Эндрюс! - сказал Рой, чтобы дать о себе знать.
   Ответа не было. Рой осмотрелся. В кухне  был  беспорядок,  который  так
обычен для женщин, не привыкших убирать за собой. На столе стояло  ведерко
с золой, очевидно - посыпать топкую дорожку.  Рой  снял  его  и  аккуратно
сложил небрежно накиданные у плиты дрова. Потом сел на ларь у окна и  стал
ждать. Сначала он было подумал, не уйти ли, но слишком большое  напряжение
воли потребовалось от него, чтобы  прийти  сюда,  и  он  замер  в  усталом
ожидании. Он поудобнее, с ногами расположился на ларе. Всем существом  Рой
чувствовал, что действительно охотник вернулся домой,  и  это  навеяло  на
него столь необходимый ему  сон.  Уже  смеркалось,  а  он  все  спал.  Его
разбудил громкий крик.
   - Рой! - услышал он. - Рой! - это было похоже на рев.
   В первый раз за всю жизнь у Роя засосало под ложечкой  от  непобедимого
страха; Рой ощутил его железное пожатье: во рту появился  противный  вкус,
губы пересохли, и голову сдавило словно  тисками.  На  мгновение  он  весь
закоченел, но тут  же  вскочил  и  выпрямился,  готовый  стряхнуть  сонный
кошмар.
   - Рой!
   У двери Эндрюс - не человек, а гора.
   - Рой!
   Разглядеть друг друга в полутьме они не могли.
   Рой все еще не пришел в себя, но это была просто тошнота.
   - Да! - холодно ответил он. - Это я.
   - Ну, конечно, ты! - проревел Энди и ринулся к столу, но тут же  замер,
словно по сигналу. Даже слабый, потухающий свет из окна мешал  ему,  и  он
выжидательно вглядывался из темноты.
   Довольно долго они молчали и не двигались. Рой пробовал сообразить, как
ему быстрее обезоружить Эндрюса, но невольно оказался в защите,  решив  не
лезть первому, говорить поменьше и просто ждать.
   Потом комнату снова наполнил зычный голос Эндрюса:
   - Мне сказали в баре, что ты вернулся. Я давно хотел повидать тебя...
   - Я знаю, - сказал Рой и почувствовал на своих ляжках судорожную хватку
собственных пальцев. Теперь он был готов ко всему, да, он виноват, да, ему
страшно, но прежде всего он настороже. Предоставив инициативу Эндрюсу,  он
ждал, как определится степень их вражды, но любопытство взяло верх,  и  он
поглядел на Энди. Он не мог разглядеть его ясно,  но  то,  что  он  видел,
вызывало в нем странное и неуместное  чувство  симпатии  к  этому  мощному
телу, его величине и объему, его шумному дыханию. Рой  снова  почувствовал
всю необузданность Эндрюса. Тот сейчас был способен на все.
   - Я ходил в лес... - начал Энди.
   - И это знаю, - отрезал Рой.
   Скрытая враждебность в голосе Роя, казалось, сбила  Эндрюса  с  тона  и
несколько насторожила  его  доверчивую  беспечность.  Он  весь  сжался  от
негодования и обиды.
   - Черт побери! - сказал он, тяжело  переводя  дыхание.  -  Надо  зажечь
свет. - Он чиркнул спичкой и пошел  прямо  к  масляной  коптилке,  которую
Джинни держала на каминной доске на случай,  если  испортится  керосиновая
лампа. Он принес коптилку на стол, зажег ее, сел напротив  Роя  и  холодно
спросил:
   - Как поживаешь, Рой?
   Рой только теперь по-настоящему разглядел Эндрюса и понял,  что  образ,
который он хранил в памяти, был Энди дней их юности:  бесшабашный  молодой
верзила, бешеный силач, восторженный горлан,  неуемный  анархист.  К  тому
времени, когда Энди покинул Сент-Эллен,  он  обрюзг  и  загрубел,  но  Рой
как-то забыл об этом, и теперь  вид  этого  мясника  с  оплывшим  лицом  и
холодными глазами ошеломил его. Он, несмотря ни на что,  надеялся  увидеть
прежний образ друга.
   - Ты, наверно, не ждал меня назад, - небрежно заявил Энди. Это  звучало
угрожающе.
   - Может быть, - сказал Рой, весь подбираясь, потому что  он  чувствовал
на себе оценивающий взгляд Энди.
   - Похоже, что ты вовсе не рад видеть меня, - заорал Энди.
   - Нет. - Рой все еще выжидал, отчужденно и безлично,  ему  не  хотелось
добираться до главного. - Когда-нибудь ты же должен был вернуться.
   - Правильно, Рой.
   Эндрюс собирался еще что-то добавить, но  тут  они  оба  услышали,  как
Джинни Эндрюс за дверью говорит что-то собаке, и оба  сидели  молча,  пока
она не поднялась на крылечко и не вошла в комнату. Она  поглядела  сначала
на Энди, потом на Роя. Потом прикрыла  за  собой  дверь,  словно  принимая
вызов.
   - Это что, с вами пришла эта лайка? - спросила она Роя.
   - Со мной, - виновато отозвался он.
   - Она уже давно бродит здесь, в городе,  -  сказала  миссис  Эндрюс.  -
Должно быть, отбилась от кого-нибудь из индейцев.
   Она ни слова не сказала Эндрюсу: она словно не замечала его,  но  и  не
замечая, принимала его присутствие как неизбежность, и беглый взгляд  Энди
подтвердил это. Тем самым Рой был  как  бы  отстранен,  и  он  в  отчаянии
поглядел на Джинни, чтобы в этом удостовериться! Он не  решался  взглянуть
ей в лицо, но наблюдал за каждым движением миссис Эндрюс, за тем, как  она
сбрасывала ботики и снимала короткую серую армейскую  куртку.  Скинув  эту
неуклюжую оболочку, она стала той стройной  и  милой  женщиной,  какой  он
привык ее себе представлять, и тогда он  смущенно  посмотрел  ей  в  лицо.
Короткие вьющиеся волосы были подстрижены слишком коротко, и  лицо  у  нее
сильно осунулось, только это он и заметил в  ее  тонком  лице,  которое  и
всегда-то было угловатым и острым, но ничего другого  он  на  ее  лице  не
прочел.
   - Так ты все торгуешь незаконным мехом? - услышал он голос Энди.
   - Да, - твердо сказал Рой. - А Джинни сбывает то, что я наловлю. -  Ему
необходимо было как-то вовлечь в разговор Джинни.
   - Она мне рассказывала. - Эндрюс смотрел на него с недоуменной  досадой
жирного медведя.
   - Зачем ты вернулся, Энди? - раздраженно спросил Рой.
   - Да не знаю, Рой. Надо же было когда-нибудь вернуться, вот и вернулся.
   - Тебе не надо было возвращаться.
   Эндрюс пожал плечами.
   - Может быть. - Он начинал сердиться.
   Рою  хотелось,  чтобы  Джинни  поддержала  его,  но  она  уже  занялась
приготовлением ужина. Она намеренно выключила себя из  их  разговора.  Рой
остался один.
   - И что же, ты думаешь остаться  в  Сент-Эллене?  -  спросил  он  Энди,
стремясь теперь как можно скорее все  выяснить  и  покончить,  сердясь  на
Джинни, идя напролом.
   Это было уже слишком для Энди.
   - Черт побери. Рой, - закричал он. - Что это с  тобой  сегодня?  Что  с
тобой? - бушевал он. - Нет, вы подумайте! Я невесть сколько лет  как  ушел
из города, сто раз мог умереть. Да, да! Джинни говорит, что  ты  и  считал
меня мертвым. И вот я возвращаюсь. Вот я тут. Прихожу повидать тебя. А  ты
сидишь, словно сыч над ежом.  Что  с  тобою  случилось,  Рой?  На  что  ты
злишься? Ты что, не хотел меня видеть?
   Рой едва перевел дыхание.
   - Что со мной? - невпопад повторил он.
   - Да! Что с тобой!
   В этом негодующем вопле перед Роем воскрес его друг прежних дней.  Груз
лет  был  скинут,  возраст   забыт,   оплывшая   рожа   была   приукрашена
воспоминанием; и Рой увидел, что это ведь все-таки Энди, Энди с  холодным,
безжизненным взглядом, но где-то  в  глубине  -  все  тот  же  неугомонный
озорник Энди.
   - Ты просто застал меня врасплох, - сказал Рой, и губы его  растянулись
в улыбку.
   - Ну да, врасплох, но я-то думал, что ты кинешься мне на  шею.  Старина
Рой! Единственный человек, который должен был обрадоваться мне.  Ты  хуже,
чем Джинни.
   - А Джинни тебе обрадовалась? - забыв о  всякой  сдержанности,  выпалил
Рой.
   Круглые глаза Эндрюса оглядели Роя с ног до головы.
   - Так вот что тебя заботит? - Потом Энди  откинул  голову  и  захохотал
так, что затрясся весь стол, звякнула кастрюля на полке и лампа мигнула. -
Ах я дурак! И как это я не подумал! Джинни? -  Эндрюс  слегка  повернулся,
чтоб видеть жену, как будто он  только  что  вспомнил  о  ней,  и  покачал
головой. - Ах, Джинни! - сказал он. - Так в чем же дело? Разве Рой о  тебе
не заботится? Разве оба вы не совладельцы знаменитой меховой фирмы "Рой  и
компания"? - Он в полном восторге шлепнул по столу тяжелой ладонью.
   Рой ушам не верил. Так вот  она  минута,  которой  он  страшился  целые
десять лет! Так вот она  обида,  укор,  обвинение:  несколько  язвительных
слов, снисходительная усмешка.
   - Околпачили Роя, - сказал Энди, и по  его  хохоту  дальше  можно  было
ожидать большего.
   - Брось смеяться, - только и сказала ему Джин Эндрюс.
   - Знаешь, Рой, - сказал Энди, снова обращаясь к другу. - Если бы у  нее
хватило силенок, она бы сгребла меня за шиворот и вытолкнула бы за дверь в
первый же раз,  как  я  сюда  пожаловал  месяц  назад.  Она  тогда  совсем
взбесилась.
   - Не тебе осуждать ее, - сказал Рой, все еще не веря себе и  ничему  не
веря.
   - Да я ее не осуждаю, - сказал Энди и потянулся, расправляя свои ручищи
и растягивая грудь, как мехи. - Но чего ей  беситься?  Радоваться  должна,
что я от нее ушел вовремя. Верно, Джинни?
   - Перестань махать руками, - сказала ему Джинни, - а то  опрокинешь  на
себя муку, и прекрати эти разговоры.
   - А ты все сердишься на меня, Рой? - спросил Энди, беспокойно топчась у
плиты.
   Рой больше не сердился, он наконец понял и принял как должное, что Энди
ни капельки не  волнует  создавшееся  положение.  Ну  ни  капельки!  Энди,
несомненно, все знал, но его это словно и не касалось.  Его  беглая  шутка
была вызвана тем, что их отношения его позабавили, но за этим не  было  ни
одобрения, ни осуждения, а тем  более  приговора.  Энди  рассматривал  это
точно так же, как Рой рассматривал естественный процесс лесной жизни.  Это
поразило Роя, - сначала появилось чувство облегчения, а потом  и  тревога.
Ему понятна была аморальность в природе, но в применении к самому себе она
была ему неприятна. В этом было что-то равнодушное, и, глядя на  выцветшие
глаза друга, он видел в них нечто холодное и бесчеловечное. И верно:  этот
парень - прирожденный бродяга! Немудрено, что  в  нем  нет  ни  гнева,  ни
осуждения: Энди Эндрюсу решительно на все наплевать.
   - Нет, я на тебя не сержусь, -  сказал  Рой,  смущенный,  но  несколько
успокоенный. - А что ты поделывал все эти годы?
   - Из одной заварухи в другую, - сказал Энди, - все больше в армии.
   - Не пойму, чего тебе далась армия, - сказал Рой.
   - Да, сначала трудно было, но потом началась война. Вот это была война,
Рой! - Видимо, даже мысль об этом была ему приятна, даже глаза  на  минуту
загорелись, и он предался воспоминаниям.
   - Ты все еще в армии?
   - Нет. Вот уже несколько месяцев, как ушел.
   - Совсем? - Рою не терпелось кончить.
   - Да, как будто, если только опять не проголодаюсь, - Энди  намекал  на
свою тучность, он похлопал себя по животу и захохотал. - Слышал я, ты  был
в заповеднике с Сохатым, - сказал он.
   Джинни взглянула на него.
   - Осторожней, - сказала она, - могут услышать.
   - А как  поживают  эти  бродяги.  Сохатый  с  Зелом?  -  спросил  Энди,
пропустив мимо ушей предостережение Джинни, но приглядываясь к ней,  когда
она, подойдя к плите, поставила на огонь кофейник.
   Рой тоже следил за Джинни. Ему хотелось встать и самому заварить  кофе,
но он принудил себя сидеть на месте.
   - Ничего, живут. Они ушли на север, спасаясь от патрулей.
   - А ты почему вернулся? - спросил Энди.
   Рой пожал плечами.
   - Да вот рискнул, - неопределенно сказал он.
   - Тебя здесь ничего не привязывает, Рой? - снова заревел Энди.
   Рой не ответил.
   - Ты уверен, что тебя здесь ничего не привязывает?
   - Да что меня может привязывать? - нетерпеливо огрызнулся Рой.
   Энди был в восторге.
   - Не знаю, Рой. Только ты  выглядишь  семьянином;  знаешь,  озабоченный
такой, весь сгорбленный, совсем как этот кроха Зел. Так не годится...
   Рою это не нравилось, и он все меньше был расположен  отвечать  на  это
грубое подшучивание. Энди был все тот же, но Рой  знал,  что  сам  он  уже
больше не прежний Рой; и это его еще сильнее приводило в смятение. Он  уже
утерял первоначальный план и цель этой встречи - стихийный  напор  гиганта
Энди смел все в одну невообразимую кучу. Может, поэтому-то Джинни и решила
не вмешиваться. А в Энди не за что было зацепиться. Рой  просто  не  знал,
как к нему подойти.
   - Рой, - разглагольствовал между тем Энди, - тебе бы надо встряхнуться,
смотать удочки и податься в Штаты. Ты тут совсем мохом оброс. Сидишь  так,
словно и подниматься с места не собираешься. Полно, Рой, пойдем и отряхнем
с наших ног прах места сего. А ну, Рой!
   Услышав этот горячий  призыв,  Джинни  перестала  собирать  на  стол  и
взглянула на обоих мужчин; но они  в  эту  минуту  не  помнили  о  Джинни.
Сохранилось еще былое очарование в этих дружеских словах, и все же Рой  не
вполне понимал намерение Энди.
   - Не садись у домашнего очага, Рой, обожжешься,  -  настойчиво  твердил
Энди.
   Только теперь Рой понял: ведь Энди пытается спасти его, спасти  его  от
Джинни. Семейная жизнь, дом, заботы, словом, все то, что воплощено было  в
Джинни,  от  всего  этого  Энди  указывал  Рою  путь  спасения.  Это  было
проявлением такого дружелюбия Энди по отношению к Рою и такого  равнодушия
по отношению к Джинни, что Рой расхохотался, глядя на Энди, как он хохотал
бы, слушая бред полоумного Джекки Пратта.
   - Ты и на самом деле бродяга! - не  выдержал  Рой.  -  Тебе  только  бы
слоняться по свету, только бы лезть на рожон.
   - Ну и что ж? Так и есть, Рой! Значит, пойдем?
   Рой покачал головой и снова захохотал:
   - Нет, спасибо!
   - А ну тебя, Рой. Присохнут у тебя штаны к этому креслу. Пойдем отсюда.
Пойдем в бар и выпьем.  -  Энди  был  уже  в  дверях.  Рой  встал.  Джинни
поставила коптилку на камин и, не опуская руки, смотрела  вполоборота:  не
на Энди, на Роя. - Идем, Рой! - звал Энди.
   Рой колебался.
   - Нет, я уж останусь, - сказал он.
   - Полно. Идем! Я здесь недолго  пробуду.  Идем,  Рой.  Хоть  разок  как
следует напьемся!
   - У меня и так голова трещит, - сказал Рой, - может быть, завтра.
   - Завтра меня уже тут, может, не будет.
   - Так ты действительно в Штаты?
   - Ну да, и теперь  уж  совсем.  Чего  мне  возвращаться  в  эти  дохлые
городишки, здесь для меня не место, Рой!
   Он явно предвкушал наслаждение бегства и не  оставлял  за  собой  ровно
ничего. Энди ничего не давал, ничего и не требовал. Он просто уходил  -  и
уходил так, словно и не возвращался, словно и раньше никогда не  уходил  и
никогда здесь не жил. Он еще раз спросил Роя:
   - Так как, идем?
   - Сейчас нет, - сказал Рой.
   Все было понятно, и Эндрюс сказал:
   - Дело твое, Рой. Ты человек конченый! - Он  помялся,  потом  захохотал
своим безучастным смехом. И вот он уже пошел прочь, бросив  напоследок:  -
Ну что ж! Значит, я опоздал. Пока, друг. Пока, Рой! - и,  не  оглянувшись,
не подумав и минуты о жизнях, которые оставлял  у  себя  за  плечами,  как
буйвол ринулся прямо через грязь и в ту же минуту  пропал  в  сгустившемся
мраке. Рой прислушался к его тяжелым шагам, но и звук их  растворился  так
же, как растворилась во мраке тучная фигура Энди. Он ушел  -  и  все  было
кончено.
   А Рой, все еще в недоумении, долго стоял, прислонившись к косяку.
   - Идите, Рой, - позвала его Джинни. - Ужин на столе.
   Когда Рой вошел в кухню, вся неловкость его прихода снова охватила его.
Он  было  сел  за  обеденный  стол,  но  вспомнил,  какой  он  грязный   и
растрепанный.  Он  пошел  умылся  под  раковиной,  вытер   лицо   кухонным
полотенцем и поскорее опять сел за стол, где ждала его Джинни. Тут  только
Рой заметил отсутствие ее сына.
   - А где Джок? - спросил он.
   - Я отослала его в Торонто, к своему отцу, - сказала  Джинни.  -  Я  не
хотела держать его здесь при Энди.
   - А он виделся с Энди?
   Она отрицательно мотнула головой. Ей,  казалось,  было  неприятно  даже
говорить об Энди, но она уселась в кресло, положила локти на стол и  стала
пристально глядеть на Роя, заставляя его понять, что теперь они одни.
   Ужин был забыт.
   - Энди ровно ничего не интересует, Рой, - сказала она. - Я ему  сначала
пыталась объяснить, но он не слушает. Я и перестала.
   Рой кивнул. Он в конце концов понял Джинни, еще когда Энди был тут.  Ее
заставляло молчать не то, что она принимала Энди, а то, что для нее он был
пустым местом.
   - Энди все время приходил сюда? - спросил он, чтобы навсегда  покончить
с этим.
   - Я видела его всего два-три раза, и он приходил сюда только спрашивать
о тебе. В первый раз я пыталась ему объяснить, но он не  слушал,  тогда  я
сказала ему, что не хочу его больше видеть. Я его прогнала. Я  знала,  что
он еще в городе, но не видела его до прошлой недели. - Он слышал гнев в ее
бесстрастном голосе, и это придавало ему силы.
   - О чем же он говорил? - спросил Рой.
   - Ни о чем. Ровно ни о чем, - сказала она. Теперь  она  была  спокойна,
заботлива, мягко оберегая Роя от  угрызений  совести,  потому  что  теперь
начиналась у них борьба с собой. - Я сказала ему, что не хочу его  видеть.
Вот и все. Вот и все, что было, Рой, но ему хоть бы  что.  Его  ничего  не
интересовало, он даже меня не слушал.
   Рой все еще не был уверен. Он не  решался  радоваться  тому,  что  Джин
Эндрюс объявила ему свой выбор.  Она  достаточно  ясно  сказала  ему,  что
защищала интересы обоих и утверждала их право жить так, как они  жили,  но
было во всем этом и другое.
   - Не думаю, чтобы он еще раз вернулся, - сказала она.
   Тут Рой понял, что положение их хуже, чем было раньше.
   Пока они считали,  что  Энди  пропал,  возможно,  погиб  и  никогда  не
вернется, была в их отношениях определенность и ясность. Теперь, когда  он
все же вернулся и снова уйдет, положение становилось запутанней  прежнего.
Они всегда будут знать, что Энди есть все равно - далеко  ли,  близко  ли.
Теперь он был реальностью, а не образом прошлого. Равнодушный разрыв  Энди
с этим прошлым ровно ничего для них не менял; Энди изловил  их,  словно  в
капкан, и Рой не видел никакого выхода, особенно теперь, когда  участка  у
него не было. Сэм ушел, и на север идти было не для чего: ничего надежного
не оставалось для него в Сент-Эллене. Даже Джинни.
   - Еда стынет, - сказала она, догадываясь, о чем он думает,  и  стараясь
отвлечь его и внушить  ему  терпение.  Позднее  пусть  сам  во  всем  этом
разберется.
   - А где меха? - спросила она.
   - Я оставил их у Джека. - Рой попытался есть, но кусок  становился  ему
поперек горла, и он стал приглядываться к Джин так, как никогда не  глядел
на нее раньше. Он глядел без обычного смущения, словно имел наконец на это
право.
   - А все-таки лучше бы он не возвращался, - сказал Рой.
   Это было самое большее, что он мог сказать, чем мог измерить их беду.
   - Я знаю, - сказала она. - Но на этот раз он не вернется.
   Он знал,  что  она  предлагает  ему  надежную  дружбу,  огражденную  от
чьих-либо посягательств.  Это  он  получил,  и  он  знал  это  лучше,  чем
когда-нибудь. И все же это ничего не решало. Истинное сокровище, скрытое в
том, что ему предлагалось, ускользало у него из рук. Потом снова  поднялся
его  гнев  на  Сэма,  снова  вспыхнул  его  бунт  против  судьбы;   потеря
Сент-Эллена и леса воплотилась в одной этой женщине, в  одном  этом  доме,
который теперь принадлежал банку.
   - Как же это они вас здесь оставили? - спросил он.
   Джинни как будто удивилась вопросу, но потом медленная улыбка показала,
что она поняла. Она встала,  обошла  вокруг  стола  и  села  возле  Роя  с
подчеркнутой решимостью. Потом взглянула на него, словно недоумевая:
   - Я думала, что Джек рассказал...
   - Что рассказал?
   Она опять промолчала.
   - Надеюсь, на этот раз была хорошая охота, Рой?
   Рой знал цену этим ее спокойным словам: он видел город Торонто,  слышал
звонок  трамвайного  вагона,  который  водил  ее  отец,  видел  всех  этих
городских  женщин,  которые  спешили  к  своим  пишущим  машинкам  или   к
прилавкам, чтобы обслуживать народ.
   - А что? Почему это важно?
   - Вот почему. Я израсходовала те шестьсот долларов. Я купила этот дом и
приусадебный участок в четыре акра. На аукционе. Он шел отдельно, вот я  и
купила его, Рой.
   Рой шлепнул себя по толстым коленям.
   - Вы купили старый дом?! - сказал он.
   - Купила.
   Он готов был насмехаться над судьбой, хохотать. Он вдруг все понял. Ему
возвращали всю его жизнь, а Энди словно и  не  было.  Вот  она  цельность,
которую все время отнимали у него. Джин втянула его обратно в  жизнь,  она
дала ему единственно возможный ответ - и именно здесь, в  Сент-Эллене.  Но
мир снова угрожающе надвигался на него.
   - Четыре акра грязи! - сказал он. - Вы что же, хотите сделать  из  меня
фермера? - Он готов был снова растоптать все это.
   - Нет, Рой, нет, - сказала она. - Не говорите, что я  хочу  сделать  из
вас фермера. Просто я купила дом, вот и все.
   - Правильно, Джинни, - быстро сказал он.
   - Я вовсе не хочу сделать из вас фермера, - повторила она.
   - А знаете, у меня нет больше охотничьего участка, - сказал он.
   - Я знаю. Я видела в городе Скотта и других.
   - Может быть, мне и следует стать фермером, - беззаботно сказал он.
   - Вы кончили бы, как и ваш брат Сэм.
   Теперь он прекрасно знал все, все, что  ниспослали  ему  боги,  но  ему
хотелось подразнить ее.
   - А что если я уйду на  север?  -  сказал  он.  -  Вы  тогда,  конечно,
ускачете в свой Торонто?
   - Вы можете уходить куда угодно, - спокойно ответила она. - Я  выкупила
эту ферму. Я и буду держать ее. А вы идите, куда угодно!
   - И вы думаете справиться с фермой? - старался он  ее  запугать.  -  Вы
думаете, что в одиночку справитесь с четырьмя акрами?
   - И с этим справлюсь, - сказала она.
   - Да, - сказал он успокоенно. - Пожалуй, справитесь!
   - А вы как? - спросила она со своим городским лаконизмом.
   - Что ж я... - медленно начал он.
   Она ждала.
   Потом он внезапно пошел к двери.
   - Я скоро вернусь, Джинни, - сказал он.
   - Куда ты? - крикнула она ему вслед.
   - Пойду потолкую с инспектором, - отозвался он  и  в  то  же  мгновение
исчез за дверью.
   Она следила, как он спускался с крылечка, а индейский песик за ним. Она
слышала, как он кликал собаку, видела, как он,  высоко  поднимая  короткие
ноги, с плеском зашагал по грязи,  словно  это  была  охотничья  тропа,  и
слышала, как он захохотал своим прежним смехом.